Lib.ru/Классика: Ахо Юхани. Отверженный

Отверженный.

Разсказъ Юхани Ахо.

Переводъ съ финскаго.

Этотъ ножикъ былъ мнѣ дорогъ,
Онъ одинъ былъ мой любимый,
Отъ отца онъ мнѣ достался,
Онъ былъ собственностью старца.

Вотъ сломалъ его о камень,
О голышъ онъ разломался,
Здѣсь о хлѣбъ дрянной хозяйки,
Хлѣбъ, печеный злою бабой.
Калевала. Руна 33, стр. 91--98,
переводъ Бѣльскаго.

I.

-- Оставьте его въ покоѣ, говорю я!-- кричалъ хозяинъ съ противуположнаго конца поля еще несжатой ржи.

-- Намъ все равно, пускай себѣ остается въ покоѣ,-- проворчали остальные работники и снова принялись жать.

Но черезъ нѣсколько времени старая забава продолжалась по прежнему, и даже еще съ большимъ рвеніемъ. Всѣ жнецы заключили союзъ противъ одного. Это былъ высокій, сильный парень съ угрюмымъ лицомъ, который, какъ бы на зло своимъ товарищамъ, жалъ, не разгибая спины, въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ нихъ, стараясь не обращать вниманія на грубыя шутки. Но его во что бы то ни стало хотѣли разсердить; его хотѣли заставить продѣлать то, что онъ обыкновенно продѣлывалъ въ подобныхъ случаяхъ: схватить какой-нибудь огромный предметъ, величиной чуть не съ него самого, и швырнуть его подальше въ сторону, чтобы отвесть душу. Частенько доводили его такими истязаніями до того, что онъ бросалъ объ стѣну корыто или какой-нибудь другой тяжелый предметъ, либо подымалъ огромные камни, или, наконецъ, съ проклятіями вскакивалъ съ своего мѣста, послѣ чего онъ вдругъ успокаивался, исчезалъ куда-то и, вернувшись назадъ, въ теченіе нѣсколькихъ дней не говорилъ ни съ кѣмъ ни слова.

Такъ какъ онъ никогда не могъ постоять за себя, то на него смотрѣли почти какъ на идіота, и часто маленькіе деревенскіе мальчики дразнили несчастнаго по наущенію взрослыхъ. Единственнымъ защитникомъ его былъ хозяинъ; причина эта заключалась въ томъ, что парень былъ усерднымъ работникомъ, аккуратно исполнялъ всѣ порученія, хорошо смотрѣлъ за лошадьми, а время отъ времени -- къ великому удовольствію работницъ -- чистилъ даже коровъ.

За обѣдомъ снова началась потѣха. Когда всѣ усаживались, то Юнну положилъ свою шапку и кисетъ съ табакомъ и трубкой, съ которой онъ разставался только на время ѣды, на небольшую кочку возлѣ себя. Послѣ обѣда вещи вдругъ исчезлии; онъ принялся разыскивать ихъ и, наконецъ, нашелъ: шапка оказалась одѣтой на пень, а трубка торчала изъ трещины въ томъ же пнѣ, словно изо рта какого-нибудь курильщика. Эта шутка развеселила всѣхъ; даже самъ хозяинъ не могъ не разсмѣяться вмѣстѣ съ остальными.

Не говоря ни слова, взялъ Юнну свою шапку, вынулъ трубку и попросилъ отдать кисетъ, который тоже пропалъ.

-- Что ты у насъ спрашиваешь, спроси у пня!-- раздалось въ отвѣтъ, и всѣ покатились со смѣху.

Но Юнну только тогда понялъ, что началась травля, когда работникъ Тахво дернулъ за кисетъ, который былъ пришпиленъ кривой иголкой къ его поясу и болтался за спиной. Дальше онъ не могъ удерживаться отъ желанія побить Тахво. Онъ было ударилъ его, но тотъ ловко увернулся отъ удара, и Юнну со всего размаху хватилъ кулакомъ по стволу сосны и расшибъ себѣ въ кровь одинъ суставъ.

Грудь его медленно поднялась разъ-другой, ноздри раздулись. Онъ взялъ свой серпъ и молча отправился жать.

-- Вотъ прожорливая тетеря: ему во время ѣды можно, кажется, всю голову обрить, и то онъ не замѣтитъ этого!-- раздалось ему вслѣдъ.

-- Разъ это, должно быть, такъ и случилось,-- вставилъ Тахво.

-- Когда?

-- А вотъ когда онъ въ Куопіоской крѣпости на казенныхъ харчахъ сидѣлъ.

-- Придержи языкъ, -- крикнулъ хозяинъ и велѣлъ людямъ приниматься за работу.

Но и за работой шутка продолжалась своимъ чередомъ.

-- За какую жъ такую исторію отправили его въ путь-дорогу на казенный счетъ?

-- Да за то, что онъ горшокъ молока укралъ... стащилъ т. е. изъ одного дома на пустоши, и отдалъ его другимъ, такимъ же, какъ онъ самъ, разбойникамъ.

-- Кто это разсказывалъ?

-- Онъ самъ.

-- Придержи языкъ, кривой!-- крикнулъ вдругъ Юнну ко всеобщему удивленію.

-- Держи самъ, волчья твоя спина.

У Юнну была длинная спина и короткія ноги; это служило тоже, между прочимъ, предметомъ вѣчныхъ насмѣшекъ.

-- Спинка-то его, говорятъ, вынесла столько розогъ, что секуторъ думалъ, что ему никогда не кончить. "Начать снова?" спрашивалъ онъ судью, и Юнну получилъ сорокъ парочекъ передъ приходской кутузкой... но и тутъ ни словечка не вымолвилъ.

-- Можетъ быть, подъ казацкой-то плетью онъ бы и взвылъ...

-- Кто знаетъ; развѣ, если бы родной отецъ собственноручно его попотчивалъ?..

Отецъ Юнну былъ неизвѣстенъ, и это-то обстоятельство послужило причиной сказки, пущенной кѣмъ-то въ ходъ, будто отцомъ Юнну былъ казакъ, одинъ изъ тѣхъ казаковъ, которые нѣкогда стояли въ селѣ.

-- Молчи, вѣдь говорилъ я!-- крикнулъ строго хозяинъ.

-- Господи спаси и помилуй!-- вскрикнули въ эту же минуту жницы, а жнецы дружно разразились цѣлымъ залпомъ проклятій...

Юнну поднялъ съ земли камень, такой огромный, что онъ самъ едва могъ обхватить его, и съ искаженнымъ отъ бѣшенства лицомъ, со страшными ругательствами, бросилъ его въ кучку жнецовъ. Всѣ успѣли отскочить, но Тахво камень попалъ прямо въ ногу и лежалъ теперь возлѣ него.

-- Ой, убилъ, убилъ!-- кричалъ Тахво.

-- Да не убилъ онъ тебя... замолчишь ли ты... онъ даже и ноги-то тебѣ не повредилъ,-- увѣрялъ его хозяинъ, который вмѣстѣ съ другими подбѣжалъ къ Тахво осмотрѣть ногу.

-- Вяжи его! Держи, пока не удралъ!

Работники бросились черезъ рожь въ погоню за Юнну и скоро схватили его. Но тотъ только разъ обернулся кругомъ и стряхнулъ съ себя всѣхъ.

-- Оставьте его въ покоѣ и не топчите ржи! Прочь оттуда! Принимайся каждый за свое дѣло!

-- Неужели хозяинъ заступается за такого урода, который не смотритъ, что бросаетъ?.. А чья бы вина была, кабы онъ мнѣ угодилъ въ голову?..

-- Твоя!.. Развѣ я тебя не предупреждалъ?

-- Такая ужасная боль; я готовъ его къ суду притянуть и притяну,-- бормоталъ Тахво, идя за своимъ серпомъ и прихрамывая.

-- Притягивай, сколько хочешь, но и шуткамъ долженъ быть предѣлъ.

Хозяинъ диву давался, разсматривая брошенный камень, который при паденіи на половину ушелъ въ землю и который самъ онъ едва-едва, и то немного, могъ сдвинуть съ мѣста. Во всякомъ случаѣ, было удивительно, что дѣло не кончилось хуже.

Сильное напряженіе силъ испугало и самого Юнну; онъ усталъ и съ трудомъ держался на ногахъ. Постоявъ немного, онъ направился въ чащу лѣса, самъ не зная -- куда. Въ глазахъ у него было и желто, и красно, земля подъ ногами ходила, словно качалась на волнахъ, и опушка лѣса постоянно мѣняла свое положеніе. Только тогда, когда онъ, пройдя немного, подошелъ къ какой-то изгороди и сталъ перелѣзать черезъ нее, онъ ясно понялъ, что чуть не убилъ человѣка, и въ ту же минуту онъ вспомнилъ, что въ тотъ самый моментъ, когда онъ поднималъ съ земли случайно попавшійся ему на глаза камень, онъ дѣйствительно хотѣлъ совершить что-то въ этомъ родѣ.

II.

Вернувшись съ поля, рабочіе выкупались, поужинали и разошлись на покой, каждый въ свою хатку. Только хозяинъ не ложился еще спать; онъ былъ занятъ развѣшиваньемъ своихъ сапогъ на перекладины, проходившія подъ потолкомъ комнаты, какъ вдругъ къ нему вошелъ Юнну и, не говоря ни слова, сѣлъ на скамью, стоявшую у стѣны.

-- Тебѣ тамъ оставили ужинъ, -- сказалъ хозяинъ, но Юнну отвѣчалъ, что не хочетъ ѣсть.

-- Я бы хотѣлъ поговорить немного съ хозяиномъ,-- произнесъ онъ, видй, что тотъ взялся за ручку двери, собираясь выйти.

-- Ну, что за важное дѣло, о которомъ ты хочешь поговорить?

-- Я хотѣлъ бы отказаться отъ мѣста...

-- Чего хочетъ Юнну?! Это въ самую-то горячую пору?.. Что ты?..

-- Не могу здѣсь ужиться съ людьми.

-- Вотъ, стоитъ еще думать о всякой болтовнѣ дураковъ... прежде кончали вы такіе споры полюбовно -- и не разъ...

-- Можетъ быть -- они, но не я... притомъ я могу, чего добраго, кого-нибудь искалѣчить.

-- Ты долженъ себя немного сдерживать: нельзя бросаться на человѣка съ чѣмъ ни попало.

-- Я не могу сдерживаться, когда на меня находитъ гнѣвъ и когда меня оскорбляютъ...

Хозяинъ постоялъ, подумалъ немного и сѣлъ на скамью возлѣ стола.

-- Если ты не можешь поладить съ Тахво, я могу отказать ему.

-- Да, вѣдь, другіе не лучше... они ненавидятъ меня всѣ... всѣ порядочные люди ненавидятъ меня.

-- Что за вздоръ ты тутъ мелешь!.. хуже ты, что ли, другихъ!..

-- Да вы слышали, что они говорятъ?

-- Но, вѣдь, это только въ шутку сказано.

-- Нѣтъ, это правда; они правду говорятъ.

-- То есть, что ты въ тюрьмѣ сидѣлъ?..

-- Да. Я разсказалъ объ этомъ одному только Тахво -- это было прошлой зимой, когда мы возили сѣно; онъ тогда всячески хотѣлъ попасть ко мнѣ въ друзья. Теперь я разскажу объ этомъ вамъ, потому что вы всегда были добры ко мнѣ.

-- Разсказывай, если хочешь.

-- Ну, такъ вотъ что я разскажу вамъ объ этомъ дѣлѣ,-- продолжалъ Юнну, прерванный на минуту словами хозяина; всхлипывая и глотая слезы, началъ онъ свою исповѣдь.-- Дѣло было такъ: они -- это были нищіе какіе-то -- ловко обошли меня, обманули, а я поддался; они подсадили меня въ окно и заставили украсть крынку молока, три хлѣба и горшокъ съ масломъ... но я во всемь признался и выдалъ другихъ... больше я ничего худого не сдѣлалъ... я всегда жилъ своимъ заработкомъ, но всѣ меня преслѣдовали, и здѣсь, вотъ, и тамъ -- дома... собаки они, собаки... и вездѣ собаки -- во всемъ свѣтѣ!

-- Но со свѣтомъ ты, во всякомъ случаѣ, не можешь расквитаться.

-- Нѣтъ, я расквитаюсь, если вы захотите помочь мнѣ... я бы отступился отъ части заработка, если бы вы только позволили мнѣ устроиться на вашей землѣ.

-- Какъ, свой домъ поставить? Гдѣ?

-- Да, напримѣръ, въ Контіокорпи.

Хозяинъ на это ничего не отвѣтилъ, и Юнну продолжалъ:

-- Я уже подумывалъ объ одномъ мѣстечкѣ возлѣ Мустинаампи... вы можете назначить плату за аренду, какую вамъ угодно.

Строго говоря, хозяинъ ничего не имѣлъ противъ того, чтобы позволить устроиться на своей землѣ постоянному работнику, и, подумавъ о предложеніи серьезнѣе, рѣшилъ, что арендаторъ въ Контіокорпи, возлѣ Мустинлампи, дѣло очень подходящее. А что касается разныхъ предположеній, сообщаемыхъ въ газетахъ, то, вѣдь, еще неизвѣстно -- оправдаются ли они. Къ тому же, онъ самъ хочетъ устроиться тамъ...

-- Насчетъ аренды можно всегда сговориться,-- сказалъ, наконецъ, хозяинъ и прибавилъ:-- Я это дѣло обдумаю.

-- Я бы хотѣлъ отправиться въ лѣсъ завтра же утромъ... а чтобъ работа здѣсь шла своимъ чередомъ, я долженъ поставить за себя человѣка.

Хозяинъ подумалъ нѣсколько времени и затѣмъ проговорилъ подымаясь со скамьи:

-- Приходится, конечно, отпустить тебя, потому что ничто другое не поможетъ. А подробно потолковать объ этомъ дѣлѣ мы можемъ въ другой разъ,-- прибавилъ онъ, выходя изъ комнаты.

Юнну продолжалъ сидѣть одинъ передъ полузатухшей лучиной.

Давно уже зрѣлъ въ его головѣ этотъ планъ. Чѣмъ старше онъ становился, тѣмъ труднѣе было ему переносить насмѣшки и безсердечіе его окружавшихъ. Онъ вообразилъ, наконецъ, что всѣ соединились противъ него одного; онъ вообразилъ, что видитъ это въ каждомъ взорѣ, въ каждомъ жестѣ. Онъ встрѣчалъ эти взоры и жесты, гдѣ бы онъ ни былъ -- дома ли, или на чужой сторонѣ. Онъ думалъ задобрить людей дружбой и добрымъ словомъ, предлагалъ имъ и одно, и другое. Но всѣ они, не смотря на это, относились къ нему такъ, какъ, напримѣръ, недавно отнесся Тахво, которому онъ повѣрилъ всѣ свои тайны. Какъ только работники выкуривали табакъ, подаренный имъ Юнну, а работницы съѣдали булки, привезенныя имъ изъ города, они снова готовы были издѣваться надъ его наружностью и острить насчетъ его неуклюжести и глупости. У нихъ только и было на умѣ, какъ бы вывести его изъ себя, заставить сдѣлать что-нибудь такое, за что онъ могъ быть обвиненъ, сковавъ и брошенъ снова въ тюрьму. Они путемъ всякихъ хитростей старались подобраться къ его сбереженіямъ, которыя, какъ всѣмъ было извѣстно, имѣлись у него еще съ того времени, когда онъ занимался сплавкой лѣса. Его старались обмануть всѣ -- и господа, и мужики.

-- Если ты сознаешься, то понесешь меньшее наказаніе,-- говорилъ ему судья со своего кресла.

Но судья лгалъ. Когда онъ сознался, его сейчасъ же подвергли наказанію розгами. Если бы его руки не были связаны въ ту минуту, то онъ задушилъ бы судью здѣсь же, у судейскаго стола. Не даромъ говорили другіе заключенные, что бѣдняку не добиться на этомъ свѣтѣ справедливости, какъ это удается другимъ.

Правда, тогда, припоминалъ онъ, пастору удалось успокоить его взволнованную душу. Онъ увѣрялъ, что всякій осужденный и несущій свое наказаніе, такой же человѣкъ, какъ и всѣ остальные, и что никто не имѣетъ права обижать или ненавидѣть его. Онъ увѣрялъ, что и осужденный можетъ быть и кумомъ, и свидѣтелемъ... Но пасторъ тоже лгалъ... именно съ той поры, какъ онъ вернулся изъ тюрьмы домой, и началось серьезное гоненіе. Впрочемъ, можетъ быть, еще то справедливо, что, если человѣкъ людямъ не милъ, то онъ все-таки милъ Господу Богу. Юнну не понималъ всего этого и не былъ въ состояніи разобраться въ своихъ сомнѣніяхъ. Каждый разъ, какъ онъ пытался объяснить себѣ это, голова его тяжелѣла, мысли спутывались и онъ не могъ отдать себѣ отчета ни въ чемъ. Одно только было ему теперь ясно, что онъ прощается со всѣмъ и прощается на всегда. Онъ уйдетъ въ глушь, залѣзетъ туда, какъ медвѣдь въ берлогу, и пусть тогда "собаки" посмѣютъ явиться къ нему и тревожить его тамъ!..

Онъ быстро поднялся со своего мѣста и вышелъ. Юнну уйдетъ отсюда ночью, думалъ онъ.

Забравъ съ чердака свои вещи и сунувъ въ коробъ нѣсколько горбушекъ чернаго хлѣба, Юнну осторожно выбрался со двора; никѣмъ не замѣченный прошелъ онъ немного по проселку и затѣмъ, свернувъ въ сторону, продолжалъ путь по лѣсной тропинкѣ. Онъ направлялся къ тому мѣсту, гдѣ паслись лошади; возлѣ изгороди щипалъ траву его любимый меринъ, съ которымъ онъ постоянно работалъ и котораго всегда холилъ. Увидя своего друга, меринъ тихонько заржалъ. Юнну подошелъ къ нему, потрепалъ его по шеѣ, которую тотъ просунулъ сквозь изгородь, и сказалъ ему нѣсколько ласковыхъ словъ при этомъ. Это былъ его единственный другъ, единственное существо, которое ни разу не сказало ему худого слова и въ глазахъ котораго онъ никогда не замѣчалъ и тѣни насмѣшки.

III.

Въ ближайшее воскресенье Юнну отправился на свою пустошь, чтобы уже окончательно устроиться тамъ. Въ то время, какъ весь народъ былъ въ церкви, онъ, переговоривъ снова съ хозяиномъ, тихонько вышелъ со двора, принявъ заранѣе всѣ мѣры предосторожности, чтобы кто-нибудь не замѣтилъ его ухода.

На свои сбереженія Юнну купилъ любимаго своего мерина и сговорился съ хозяиномъ относительно условій аренды: рѣшено было, что Юнну, если онъ только захочетъ остаться арендаторомъ, получаетъ землю на десятилѣтній срокъ безъ уплаты арендныхъ денегъ; онъ обязанъ лишь отдавать часть жатвы, которую получитъ со своего новаго поля. Кромѣ того, поставлено было и такое условіе, что, если новый арендаторъ, по той, или другой причинѣ, захочетъ уйти со своего мѣста и отправиться на всѣ четыре стороны, то всѣ его постройки переходятъ въ собственность хозяина.

Когда онъ улизнетъ, вотъ, наконецъ, отъ "нихъ", тогда это и будетъ значить, что онъ "отправился на всѣ четыре стороны", разсуждалъ про себя Юнну съ довольнымъ видомъ, ведя въ поводу свою лошадь -- сѣсть на нее верхомъ онъ не рѣшался -- и уходя все глубже и глубже въ лѣсную чащу. И какъ глупъ, казалось ему, былъ онъ, не осуществивъ этой мысли раньше. Но откуда ему было узнать, что найдется на свѣтѣ такой человѣкъ, который не будетъ его презирать и преслѣдовать. "Въ теченіе десяти лѣтъ можешь ты не платить арендныхъ денегъ", сказалъ хозяинъ... и какъ это могъ онъ быть такъ далекъ отъ корысти и жажды наживы? Но Юнну вернетъ ему все сторицею, онъ отдастъ ему добровольно всю ту часть жатвы, которая окажется лишней, и когда онъ думалъ о поступкѣ хозяина, онъ умилялся душой, нижняя губа начинала вздрагивать и онъ вытиралъ рукавомъ слезы, набѣгавшія на глаза.

Юнну подвигался впередъ по узкимъ лѣснымъ тропинкамъ, которыя незамѣтно какъ-то тянулись по лѣсу, извивались по краямъ болотъ или взбѣгали на небольшія, покрытыя лѣсомъ, возвышенности; казалось, никогда еще нога человѣческая не вступала на нихъ. Онъ поднялся на высокій холмъ, откуда можно было видѣть только густой лѣсъ, начавшій уже убираться въ осенній нарядъ, да глухія дремлющія болота. Весь остальной міръ лежалъ тамъ, гдѣ-то далеко за этими возвышенностями, откуда не доносилось ни звука, гдѣ не видно ни струйки дыма, которая бы поднималась къ небу, свидѣтельствуя о томъ, что здѣсь человѣческое жилье. Далеко гдѣ-то, очень далеко слышенъ былъ лай охотничьей собаки, да время отъ времени, раздавался ружейный выстрѣлъ. Но они идутъ своей дорогой, они не придутъ сюда нарушать его покой.

Однако, изъ предосторожности, Юнну заткнулъ мхомъ колокольчикъ своей лошади и тогда только рѣшился двинуться въ дальнѣйшій путь.

Даже придя домой, онъ долго не могъ успокоиться.

Въ теченіе нѣсколькихъ недѣль все мучилъ Юнну неопредѣленный страхъ, боязнь, что "люди", быть можетъ, откроютъ мѣсто, гдѣ онъ скрывается, найдутъ "негодяи", и придутъ сюда, чтобы не давать ему покоя. Можетъ быть, Тахво въ серьезъ сказалъ, что обвинитъ его въ покушеніи на жизнь человѣка?..

И всю осень мучила его эта мысль. Мѣсто, на которомъ задумалъ Юнну строиться, было расположено въ долинѣ, по сосѣдству съ болотомъ, между двумя высокими холмами. Здѣсь стояла уже съ давнихъ поръ старая, на половину ушедшая въ землю избенка, построенная на тотъ случай, чтобы въ ней могли пріютиться рабочіе, расчищавшіе здѣсь когда-то мѣсто для поля. Тутъ-то и хотѣлъ Юнну поставить себѣ избу. А пока онъ поселился въ старой избенкѣ, предварительно починивъ крышу. Окончивъ постройку новаго своего обиталища, Юнну принялся за конюшню.

Въ теченіе всего времени, пока онъ рубилъ лѣсъ для своей новой избы, ему все чудилось, будто онъ совершенно ясно слышитъ шаги въ лѣсу и видитъ какую-то фигуру, мелькающую между деревьями. Онъ переставалъ рубить, прислушивался къ звукамъ, какъ птица, затаивъ дыханіе и не двигаясь ни однимъ членомъ. Каждое воскресенье ожидалъ онъ своего врага съ полной увѣренностью и, ради безопасности, уже рано утромъ ходилъ по лѣсу, углубляясь въ чащу, пока хватало духу.

Возвращаясь же домой, обыкновенно въ сумерки, онъ прокрадывался, какъ воръ, чрезъ дворъ къ дверямъ избы. Но прежде чѣмъ двинуться къ дому, онъ высматривалъ что-то и прислушивался еще на опушкѣ лѣса.

Между тѣмъ, никто не являлся. Къ тому времени, какъ выпалъ первый снѣгъ, Юнну успѣлъ уже покрыть крышей новую избу. Въ день "всѣхъ святыхъ" {1-го ноября.} онъ въ первый день развелъ огонь въ новой печи. Очагъ пылалъ, дрова весело потрескивали струя дыма, извиваясь какъ змѣя, ползла то вдоль одной стѣны, то вдоль другой и уходила, наконецъ, подъ крышу. Юнну лежалъ на скамьѣ, покуривалъ свою турубочку да смотрѣлъ на огонь. Неужели-таки въ концѣ концовъ у него своя кровля надъ головой? Неужели это его собственныя стѣны? Неужели у него теперь въ самомъ дѣлѣ есть свой уголъ, откуда онъ можетъ выгнать всякаго, кто осмѣлится безпокоить его? Неужели онъ теперь ни передъ кѣмъ не обязанъ больше гнуть спины, стараясь всячески угодить?

...Будь его старуха мать жива; онъ бы взялъ ее къ себѣ сюда,-- промелькнуло вдругъ въ его головѣ. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ онъ не вспоминалъ о ней -- да и не хотѣлъ вспоминать. Но, вѣдь, она, такъ же какъ и онъ, была отверженной; вѣдь и она тоже не знала покоя, какъ не зналъ его онъ, и никогда не жила подъ своей кровлей. Она умерла, какъ раба, проданная съ публичнаго торга; осмѣянная и униженная всѣми, она лежитъ въ землѣ въ неоструганномъ гробѣ, въ большой общей могилѣ, зарытая въ тотъ памятный каждому голодный годъ... Какъ жалокъ и бѣденъ былъ тогда благовѣстъ церковный... Онъ грубо обращался съ ней при жизни... но, вѣдь, "они" посадили его въ тюрьму и оторвали отъ матери. А когда онъ вернулся, они бранили и срамили ихъ обоихъ: "Вотъ идетъ эта негодница со своимъ сыномъ!" -- говорили они и затѣмъ припѣвали: "Янасъ Юнну, потаскухинъ сынъ; Янасъ Юнну, потаскухинъ сынъ!" Съ той поры онъ сталъ стыдиться своей матери, а мать его, и оба они старались дать крюку, лишь бы только не встрѣтиться. Когда мать была въ послѣдній разъ больна, она послала просить его придти къ ней поговорить. Юнну занятъ былъ тогда сплавомъ лѣса и отказался придти единственно потому, что просьба была ему передана такъ, что всѣ ее слышали. Скоро пришла новая просьба: придти и вырыть, по крайней мѣрѣ, порядочную могилу.

-- Пусть хоронятъ, гдѣ хотятъ,-- отвѣчалъ онъ и не пошелъ...

Но все это могло пройти и иначе -- и такъ какъ мать могла быть жива и вести другой образъ жизни, болѣе подходящій, то его это мучило. Чтобы отогнать горькія мысли, Юнну сталъ приводить въ порядокъ свои сани; онъ думалъ заняться перевозкой грузовъ, когда установится санный путь, чтобы заработать деньги, необходимыя для покупки коровы. Вѣроятно, въ его приходѣ представится случай возить бревна. Но тамъ онъ можетъ столкнуться съ людьми, отъ которыхъ только-что ушелъ. Поэтому, онъ направился въ ближайшій городъ, но направился туда другой дорогой, чтобы миновать село и прочія знакомыя мѣста.

Половину зимы провелъ Юнну въ работѣ, перевозя товары купцовъ съ морского берега въ глубь страны и изъ одного города въ другой.

Здѣсь его не узнавалъ никто и никто не спрашивалъ его о томъ, откуда онъ. Тѣмъ не менѣе, Юнну, какъ онъ это дѣлалъ и въ родномъ своемъ приходѣ, старался не заѣзжать на крестьянскіе дворы, не останавливаться въ деревняхъ и держался въ сторонѣ отъ прочихъ возчиковъ. Если не было мятели или стужи, то онъ располагался на отдыхѣ возлѣ дороги, заѣзжая куда-нибудь на ночь только изъ-за лошади. Его мучали, ему были въ тягость человѣческіе взоры, которые устремлялись на него изъ оконъ, съ дворовъ и на дорогѣ, и потому онъ всегда вздыхалъ съ какимъ-то облегченіемъ, когда выбирался на большую дорогу; она была, правда, очень однообразна, но зато здѣсь не было человѣческаго жилья. Здѣсь онъ былъ одинъ одинешенекъ со своею лошадью, съ которой онъ разговаривалъ иногда часами, идя возлѣ нея, и которой онъ помогалъ на подъемахъ, таща сани за веревку, прикрѣпленную къ передку.

Но передъ Рождествомъ дороги кишѣли народомъ, направлявшимся изъ одного города въ другой, съ ярмарки на ярмарку.

Однажды, помогая своей лошади втаскивать грузъ на крутой подъемъ, Юнну увидѣлъ передъ собой въ нѣкоторомъ разстояніи сани, въ которыхъ сидѣло нѣсколько господъ, одѣтыхъ въ большія шубы и подпоясанныхъ красными кушаками. Когда они поровнялись другъ съ другомъ, то господа крикнули Юнну, чтобы онъ сворачивалъ. Но такъ какъ поклажа была очень велика и мѣшала свернуть въ сторону быстро, то одинъ изъ господъ, сидѣвшихъ въ саняхъ, вытянулъ лошадь Юнну изо всѣхъ силъ кнутомъ по спинѣ. Юнну освирѣпѣлъ, забылъ совсѣмъ о своей лошади, которая пустилась уже во всю прыть, выдернулъ огромный шестъ изъ изгороди, тянувшейся вдоль дороги, и бросился въ догонку за господскими санями. Тѣ летѣли впередъ, насколько было возможно, но на слѣдующемъ же подъемѣ Юнну настигъ и, напрягши всѣ свои силы, бросилъ шестъ прямо въ сани. Сидѣвшимъ въ нихъ удалось увернуться; шестъ же сломился о бортъ саней, а Юнну стоялъ позади, средь дороги, совершенно запыхавшись. Вернувшись назадъ, онъ нашелъ свой возъ и лошадь передъ другимъ подъемомъ: лошадь, вся въ мылѣ, вздрагивала всѣмъ тѣломъ; одна оглобля легла ей поперекъ спины. Сжавъ кулаки и плача отъ злобы, прокричалъ Юнну вслѣдъ удалявшимся санямъ цѣлый залпъ всякихъ ругательствъ: отчетливо и громко раздались его слова въ этой зимней тиши.

Гнѣвъ его улегся лишь тогда, когда онъ снова пришелъ къ сознанію и подумалъ, какое счастье, что онъ не убилъ человѣка. На первомъ же привалѣ -- на крестьянскомъ дворѣ, куда онъ завернулъ, чтобы дать постоять своей изъ силъ выбившейся лошади, онъ услышалъ, что встрѣтившіеся ему на пути господа также останавливались здѣсь и что это, вѣроятно, какіе-нибудь инженеры (такъ предполагали крестьяне). Ну, что жъ, пусть другой разъ эти негодяи смотрятъ лучше и не становятся ему поперекъ дороги.

Ему вдругъ захотѣлось уйти отсюда, отъ этихъ мѣстъ, отъ этихъ грабителей на большихъ дорогахъ, отъ всѣхъ этихъ людей, разъѣзжавшихъ теперь по ярмаркамъ; ему совѣстно становилось передъ своей обиженной лошадью, а такъ какъ заработокъ былъ хорошъ, то Юнну и вернулся домой, давъ попрежнему большого крюку, чтобы миновать село и другія населенныя мѣста. Въ саняхъ съ собой привезъ онъ молодую коровенку, пріобрѣтенную имъ на отложенныя сбереженія. Коровенка была заботливо укутана въ шубы и войлокъ, а самъ владѣлецъ ея сидѣлъ на облучкѣ. Когда онъ оборачивался и глядѣлъ на нее, она смотрѣла на него своими большими темными глазами; въ эти минуты ее можно было принять за человѣческое существо. Юнну былъ въ хорошемъ расположеніи духа, улыбался, иногда даже громко смѣялся, смотря на свою семейку и, подъѣзжая къ дому, рѣшительно разошелся: "Я не нуждаюсь въ людяхъ; корова есть, лошадь есть, есть и своя избенка; не нуждаюсь я въ людяхъ... нѣтъ, не нуждаюсь!" -- думалъ онъ про себя.

Подъѣхавъ въ избѣ, Юнну увидѣлъ, что она совершенно погребена въ огромномъ сугробѣ снѣга. Ни одна дорожка не вела къ ней, ни одинъ человѣкъ не заходилъ сюда, одни только зайцы да бѣлыя куропатки бѣгали по двору и протоптали небольшую твердую тропинку вокругъ избы.

IV.

Настало теперь для Юнну веселое времячко: наступила глубокая зима, подошли и зимнія работы. Онъ рубилъ дрова, возилъ домой сѣно и бревна для новыхъ построекъ,-- хлѣва и сарая.

Но однажды обычное хорошее настроеніе Юнву было испорчено утромъ, когда онъ, проѣзжая лѣсомъ, услышалъ изъ чащи удары топора. Это былъ, конечно, какой-нибудь дровосѣкъ, но Юнну боялся, что этотъ дровосѣкъ придетъ къ нему въ избу. Впрочемъ, онъ не придетъ, навѣрное, потому что онъ, кажется, ѣдетъ съ своимъ возомъ по другую сторону болота. И Юнну въ теченіе многихъ дней послѣ этого не слышалъ, чтобы онъ возвращался. Но однажды, когда онъ, вполнѣ увѣренный въ своемъ одиночествѣ, ѣхалъ въ саняхъ по лѣсу, повстрѣчался съ нимъ какой-то незнакомый ему человѣкъ; онъ, впрочемъ, не сказалъ ни слова, когда Юнну молча свернулъ въ сторону на другую дорогу. Лошадь незнакомца была съ хозяйскаго двора -- это была старая лошадь Тахво, но работника Юнну не зналъ.

Въ теченіе нѣсколькихъ дней ѣздилъ незнакомецъ по лѣсу, но онъ, повидимому, и ^не хотѣлъ мѣшать Юнну. Это былъ, по всей вѣроятности, какой-нибудь новый работникъ и на видъ, притомъ, славный малый. Когда они разъ встрѣтились снова, то Юнну остановилъ свою лошадь, закурилъ трубку и вступилъ съ работникомъ въ разговоръ. Тахво, оказалось, уже весною отправился на казенныя работы, такъ какъ, во-первыхъ, хозяинъ не хотѣлъ его дольше держать у себя, во-вторыхъ, они не сошлись относительно рабочей платы.

Новый знакомецъ понравился Юнну, относился къ нему почтительно и удивлялся его хорошимъ заработкамъ, о которыхъ Юнну разсказывалъ; послѣдній разговорился о своихъ планахъ насчетъ новыхъ построекъ -- конюшни и хлѣва. Онъ даже просилъ работника заходить къ нему, если ему какъ-нибудь придется проѣзжать здѣсь. Работникъ, дѣйствительно, заѣхалъ однажды, хвалилъ опять Юнну, говорилъ съ нимъ, какъ съ хозяиномъ и, какъ пристально ни смотрѣлъ Юнну все время на него, не могъ замѣтить ни малѣйшаго даже намека на насмѣшку въ глазахъ гостя.

Однажды, въ воскресенье, посѣтилъ его и самъ хозяинъ. Онъ заявилъ, что безпокоился о Юнну, котораго здѣсь занесло, быть можетъ, снѣгомъ, и что онъ, поэтому, хотѣлъ провѣдать его и узнать, что съ нимъ. Юнну сварилъ гостю кофе, предложилъ табаку, который онъ привезъ изъ города; хозяинъ съ своей стороны похвалилъ его устройство; это было второй разъ, что Юнну хвалили.

-- Ты, чего добраго, цѣлый дворъ поставишь здѣсь; начало положено хорошее,-- сказалъ хозяинъ.

И оба они пустились въ разговоръ о полѣ Юнну; обсуждали, что отвести подъ поля и что подъ лугъ. Хозяинъ совѣтовалъ обработать полосу земли отъ избы до болота. Юнну, наоборотъ, думалъ, что можно найти и лучшее мѣсто подъ пашню, хотя и немного дальше; но хозяину казалось наиболѣе подходящимъ имѣть поле подъ бокомъ.

"Неужели я сталъ взаправду настоящимъ хозяиномъ, и они видятъ себя вынужденными обращаться со мною, какъ съ равнымъ?" думалъ Юнну, когда уѣхалъ хозяинъ.

Съ наступленіемъ весны онъ принялся за работу съ большимъ еще рвеніемъ, воодушевленный своими мечтами о будущемъ. Онъ обработалъ большую полосу земли подъ поле на солнечной сторонѣ холма, огородилъ небольшое мѣсто для выгона, гдѣ прежде была уже, впрочемъ, срубленная рощица; вспахалъ новое поле и выбралъ, наконецъ, въ долинѣ мѣсто подъ лугъ. Но самыми свѣтлыми днями для Юнну были воскресенья. Онъ проводилъ ихъ. обыкновенно въ обществѣ своей лошади. Онъ ходилъ съ нею по лѣсу, садился возлѣ нея, когда закуривалъ трубку, подзывалъ ее къ себѣ и давалъ ей въ видѣ угощенія хлѣба съ солью, который бралъ нарочно изъ дому. Яровые посѣвы взошли скоро, стояли хорошо; рожь была густа, стебель крѣпокъ, и когда онъ, смотря на нее, размышлялъ о своей новой жизни, крупныя слезы катились по его щекамъ и нижнюю губу судорожно подергивало.

Но, какъ и прежде, на него находила по временамъ безпричинная, непонятная боязнь,-- боязнь, что вотъ что-нибудь да случится, помѣшаетъ ему и положитъ конецъ его счастью. Ему представлялось это то въ одномъ, то въ другомъ образѣ. Однажды ему приснилось, будто это невѣдомое несчастье надвигается съ той стороны, гдѣ лежитъ его деревня, будто оно поднялось въ видѣ густой темной тучи, которая подняла страшный вихрь и гремѣла по всему лѣсу, которая потомъ сорвала крышу съ его избы и бросила самого его лицомъ на земь. Онъ запомнилъ этотъ сонъ, размышлялъ много о его значеніи и подыскивалъ средства какъ помѣшать этому видѣнію осуществиться на дѣлѣ.

Лишь бы хозяинъ не разсердился на него за что-нибудь, лишь бы онъ не прогналъ его отсюда въ виду того, что у него нѣтъ письменнаго контракта, думалъ Юнну. Впрочемъ, онъ можетъ разработать поле и тамъ, гдѣ укажетъ хозяинъ. Можетъ быть, тамъ будетъ такъ же хорошо, хотя и труднѣе. Но, быть можетъ, пасторъ нападетъ на него изъ-за подати или по поводу того, что онъ не былъ на духовной бесѣдѣ или у причастія; или, наконецъ, можетъ случиться, что правительство пошлетъ лэнсмана {Нѣчто въ родѣ русскихъ исправниковъ или, вѣрнѣе, становыхъ.} требовать съ него податей и налоговъ... Онъ направился на пасторскій дворъ, внесъ, что слѣдовало, масломъ и записался на исповѣдь.

Тогда же внесъ онъ въ казну подати, внося деньги впередъ, по просьбѣ казначея: срокъ платежа тогда еще не наступилъ.

Ну, теперь они не посмѣютъ являться къ нему; ни люди, нц небо не дерзнутъ теперь преслѣдовать его, думалъ онъ, возвращаясь домой.

Онъ помирился бы даже съ Тахво, если бы встрѣтилъ его теперь. Но возможно, что Тахво помирился уже самъ, вѣдь онъ не показалъ своего гнѣва.

Его страхъ уже прошелъ, какъ вдругъ онъ вспомнилъ о матери. А что если общество притянетъ его къ суду за дурное об: ращеніе съ матерью, разъ станетъ извѣстнымъ, что у него есть корова и лошадь?.. Можетъ быть, и Господь Богъ отвернется отъ него за то, что онъ такъ дурно обращался съ ней и, когда она умерла, не позаботился даже о томъ, чтобы по ней благовѣстили отдѣльно.

Онъ повернулъ назадъ, отправился къ старшинѣ и внесъ нѣсколько марокъ въ пользу бѣдныхъ, такъ какъ благодѣянія въ иной формѣ не принимались; послѣ старшины зашелъ онъ къ столяру и заказалъ для могилы матери деревянный крестъ.

Это его успокоило; ему казалось, что онъ раздѣлался со всѣмъ этимъ злымъ міромъ. Теперь ему ничего не могутъ сдѣлать, не могутъ придти къ нему. Впрочемъ, можетъ быть, они и вовсе не хотятъ этого дѣлать.

Онъ началъ какъ-будто примиряться въ своихъ мысляхъ со всѣмъ міромъ; его ненависть улеглась, вся горечь чувствъ пропала и онъ уже не вѣрилъ болѣе въ свои предчувствія, когда они иной разъ неожиданно снова всплывали на поверхность.

V.

Два года прожилъ Юнну въ своей избенкѣ среди трясинъ и болота, и никто не приходилъ къ нему, никто ему не мѣшалъ.

Однажды -- это было на третью весну -- сидѣлъ онъ въ лѣсу на берегу озерка и удилъ рыбу, какъ вдругъ изъ глубины лѣсной чащи донесся до него какой-то странный звукъ. Это были какъ будто удары топора, за которыми слѣдовалъ трескъ падавшаго дерева. Но кто рубитъ лѣсъ въ эту пору? спрашивалъ онъ себя, удивленный случившимся. Прислушавшись внимательно, онъ убѣдился, наконецъ, что, дѣйствительно, деревья падали одно за другимъ. Звуки раздавались въ лѣсу цѣлый день вплоть до вечера и на слѣдующее утро стали слышны яснѣе, ближе. На третье утро взошелъ Юнну на холмъ, возвышавшійся позади избы и увидѣлъ оттуда, какъ одна большая сосна сперва покачнулась немного и затѣмъ упала. Черезъ минуту въ томъ же направленіи и точно такимъ же образомъ упала другая.

Онъ занялся вопросомъ, не сходить ли ему посмотрѣть, кто это тамъ идетъ сюда. Онъ думалъ надъ этимъ, когда возвращался домой, думалъ и за работой, и за ѣдой, и даже тогда, когда ложился спать, онъ все размышлялъ объ этомъ. Словомъ, звуки эти не давали ему покоя. И вотъ, однажды, выйдя изъ дому, направился онъ въ ту сторону, откуда слышались удары топора и доносились голоса людей, разговаривавшихъ между собой.

Въ лѣсу не было никого, во здѣсь лежала за то, вытянувшись въ струнку, масса срубленныхъ деревьевъ, на небольшомъ разстояніи одно отъ другого, и торчали, какъ при землемѣрныхъ работахъ, воткнутыя въ землю шесты. Весь этотъ лѣсъ принадлежалъ хозяину. Ужъ не продалъ ли онъ этой части? Пожалуй, у Юнну будетъ здѣсь сосѣдъ?

Пройдя немного вдоль просѣки, онъ увидѣлъ, что она огибаетъ холмы, идетъ затѣмъ вдоль болота и, наконецъ, тянется по прямой линіи на огромномъ разстояніи, такъ что чуть глазъ хватаетъ.

Онъ вернулся домой, но не могъ заснуть до самаго восхода солнца, мучась сомнѣніями, которыхъ такъ и не рѣшилъ. Работа подвигалась туго: онъ все время прислушивался и все время слышалъ въ отвѣтъ удары топора, которые приближались все болѣе и болѣе, пока, наконецъ, не затихли въ субботу передъ обѣдомъ. Въ воскресенье онъ вышелъ на новую просѣку. Она подвинулась уже дальше, и направлялась, повидимому, къ долинѣ, прямо на его избу. Въ понедѣльникъ, когда онъ, окончивъ свою работу надъ плетнемъ, вышелъ на лугъ, посмотрѣть, что дѣлается, удары топора раздались уже совершенно близко; звуки неслись съ опушки лѣса, тянувшаготя за полемъ. Тамъ слышенъ былъ разговоръ и удары по стволу дерева, какъ вдругъ, въ одинъ прекрасный моментъ, упала большая сосна и два человѣка вышли изъ лѣсу на поляну.

Когда они, пройдя поле по межѣ, приблизились къ двору, то Юнну, который до сихъ поръ стоялъ неподвижно возлѣ избы, вошелъ въ нее и заперъ за собой дверь. Скоро онъ, однако, не вытерпѣлъ и выглянулъ въ окно, выходившее на дворъ. Тѣ же двое незнакомцевъ устанавливали посреди двора какую-то удивительную штуку на трехъ ногахъ, въ которую они смотрѣли сперва по направленію къ лѣсу, затѣмъ по направленію къ избѣ, какъ будто желая черезъ оконныя рамы попасть ему прямо въ глазъ и, такимъ образомъ, застрѣлить его.

Въ ту же самую минуту, кто-то прошелъ мимо оконъ, взялся за дверную ручку и вошелъ въ избу... Это былъ... Тахво... Онъ подошелъ къ Юнну, потрясъ его за руку и произнесъ, усаживаясь на скамью:

-- Я привелъ Юнну дорогихъ гостей?

-- Что это за народъ?-- спросилъ Юнну.

-- Это инженеры.

-- Что же они тутъ дѣлаютъ?

-- А вотъ, чистимъ мѣсто для полотна желѣзной дороги.

Въ эту минуту вошли сами господа.

-- Здравствуй, здравствуй,-- проговорили они громко.-- Здѣсь, однако, дворъ стоитъ, а мы и не знали ничего о немъ... Что, вы здѣсь хозяинъ?

-- Онъ и хозяинъ, и хозяйка; воздѣлываетъ землю и ходитъ за своей лошадью и коровой,-- объяснилъ Тахво, между тѣмъ какъ Юнну, стоя возлѣ печки, смотритъ на вошедшихъ, не будучи въ состояніи выяснить себѣ, кто они такіе и чего имъ здѣсь нужно; но въ то же время ему казалось, что онъ видѣлъ ихъ гдѣ-то прежде.

А господа тѣмъ временемъ -- это были два молодыхъ инженера -- завладѣли избой, будто своей собственностью, сняли съ себя верхнее платье, вещи свои частью разбросали по лавкамъ, частью развѣшали по стѣнамъ, между тѣмъ, какъ Тахво раскладывалъ на столѣ дорожныя мѣшки со съѣстными припасами.

-- Можно получить здѣсь молока?-- спросили инженеры.

-- Сходи-ка, Юнну, за молокомъ для господъ,-- разъяснилъ Тахво.

Юнну повиновался противъ воли; пошелъ, досталъ изъ боченка молока, налилъ его въ крынку, взглянулъ, проходя изъ клѣти черезъ дворъ, на срубленную сосну, лежавшую на межѣ, и на тотъ удивительный инструментъ на трехъ ножкахъ, который стоялъ теперь среди поля и все еще продолжалъ смотрѣть на его избу, и, войдя въ комнату, поставилъ молоко передъ господами, послѣ чего онъ опять отошелъ въ уголъ къ печкѣ и оттуда сталъ смотрѣть на своихъ новыхъ гостей, нервно посасывая свою трубочку.

Пока господа ѣли, Тахво сообщилъ ему, что желѣзнодорожная линія пройдетъ черезъ это мѣсто, что она теперь намѣчается только и что работа начнется около осени. Дорога будетъ проведена здѣсь во совершенно прямой, какъ выстрѣлъ, линіи и какъ разъ черезъ шбу...

-- Черезъ избу?-- произнесъ, наконецъ, Юнну.

-- Вамъ позволятъ отойти немного въ сторону,-- сказалъ одинъ изъ инженеровъ.

-- Равнымъ образомъ и поле твое, и твой лугъ разрѣшатъ перевести на другое мѣсто.

-- Перенести на другое мѣсто?

-- Да, конечно, да; ужъ если правительство приказываетъ, то здѣсь ничего не поможетъ.

-- Правительство приказываетъ?

-- Да, если оно приказываетъ, то остается только повиноваться.

Юнну показалось, что Тахво смѣется надъ нимъ; ему показалось, что онъ замѣтилъ легкую тѣнь злорадства въ его взорѣ и въ полномъ недоумѣніи онъ смотрѣлъ то на Тахво, то на инженеровъ; это были тѣ самые господа, что прошлой зимой ударили по его лошади такъ, что она чуть не околѣла. Можетъ быть, они пришли съ другими, тайными намѣреніями... и, можетъ быть, все это только штуки Тахво.

Тахво, между тѣмъ, хотя его нисколько объ этомъ не просили, продолжалъ разсказывать, какъ онъ пришелъ сюда изъ города, передавалъ, что, кромѣ него, тутъ еще человѣкъ десять, что они намѣрены проводить линію дальше въ глубь лѣса, что плата хороша -- три марки въ день на своихъ харчахъ, что ему обѣщанъ заработокъ вплоть до того времени, когда начнется постройка дороги. Самая выгодная работа -- перевозная.

-- Если бы можно было завести себѣ лошадь, то можно было бы имѣть и двойной заработокъ -- прибавилъ онъ.-- Но, у тебя, вѣдь, есть лошадь? Ты, говорятъ, купилъ того стараго мерина, на которомъ постоянно ѣздилъ...

Юнну не отвѣчалъ ничего.

-- Корова у тебя тоже есть. На молокѣ ты могъ бы наживать хорошія деньги, особенно когда постройка линіи подойдетъ къ твоей пустоши... а подойдетъ она сюда, конечно, въ скоромъ времени. Можетъ быть, ты еще и надумаешь пойти съ нами на казенныя работы?

-- У меня нѣтъ къ тому никакой охоты.

-- Ну, тогда тебѣ волей-неволей придется убраться; лучшія твои поля уничтожатъ, и всѣ постройки ты вынужденъ будешь снести, чтобы очистить мѣсто для полотна.

-- А если я не снесу ихъ?..

-- Это тебѣ не позволятъ сдѣлать, потому что уклоняться отъ того направленія, которое утвердило правительство,-- невозможно. И большіе дворы были, да и тѣ сносили. Щадятъ однѣ только церкви.

Юнну не сталъ спорить. Неизвѣстно еще, что это за люди -- эти вотъ.

Закусивъ, инженеры встали изъ за стола, бросили за молоко нѣсколько мелкихъ монетъ, и, выйдя изъ избы, направились къ стоявшему среди поля трехногому инструменту, который они и перенесли затѣмъ оттуда на дворъ. На томъ мѣстѣ, гдѣ прежде стоялъ инструментъ, Тахво воткнулъ въ землю одинъ шестъ, другой былъ воткнутъ на дворѣ и третій на межѣ, возлѣ опушки лѣса. Инженеры, предупредивъ, что всякій, кто тронетъ съ мѣста шесты, заплатитъ штрафъ, ушли со двора и скоро скрылись въ лѣсу.

Вскорѣ послѣ нихъ появились сюда какіе-то другіе люди съ топорами на плечахъ; они прошли прямо по полю къ дому, не удостоивъ даже взглядомъ Юнну, который стоялъ посередь двора, тупо глядя на проходившихъ мимо; пройдя къ опушкѣ, рабочіе принялись снова рубить.

Только тогда, когда они скрылись изъ виду, Юнну сталъ мало-по-малу понимать, что вокругъ него происходить.

Безъ причины они, конечно, не стали бы приходить въ такомъ числѣ. Можетъ быть, они дѣйствительно строятъ желѣзную дорогу... Можетъ быть они не на шутку грозили ему провести ее здѣсь, прямо черезъ то мѣсто, гдѣ стоитъ его изба... снести постройки и уничтожить поле... сюда придетъ сотня рабочихъ... его затопчутъ опять -- и ему показалось, что онъ стоитъ среди села...

Сознаніе того, что происходить, какъ молнія, прорѣзало его мысли; все разъяснялось, одно за другимъ, и въ то же время онъ чувствовалъ словно камень за камнемъ упадалъ на его голову.

-- Что же онъ, посторонится, начнетъ снова свою бродячую жизнь и снова попадетъ подъ ноги людямъ?..

Нѣтъ, онъ не сойдетъ съ дороги! онъ не двинется съ мѣста! пусть только они придутъ... онъ хватить каждаго хорошимъ березовымъ шестомъ по головѣ!

Кровь прилила у него къ мозгу. Они срубили его лѣсъ, безъ согласія его владѣльца и истоптали его поле!

Какъ они громко кричали за его столомъ, хвалясь, что снесутъ его избу!..

И зачѣмъ онъ не простился съ ними такъ, чтобы отбить у нихъ всякую охоту посѣтить его снова?

Но они еще попадутся ему въ лапы!..

Онъ уже хотѣлъ пуститься въ погоню за ними, но въ ту же минуту сдержалъ себя...

Нѣтъ, не такъ... не силой и битьемъ. Къ тому же, это вовсе не нужно. Вѣдь онъ правъ! Пусть только осмѣлятся они придти сюда! Пусть только начнутъ бить! Онъ не боится никого!

Онъ выдернулъ шестъ, который они воткнули въ землю, выдернулъ и тотъ, что стоялъ на дворѣ, втащилъ ихъ въ избу и бросилъ въ огонь.

VI.

Осенью желѣзнодорожныя работы производились уже вокругъ избы Юнну и были въ полномъ разгарѣ. Лѣсъ трещалъ по обѣимъ сторонамъ хуторка, раздавались выстрѣлы динамитныхъ патроновъ, постоянно слышались удары молота о камень, крики возчиковъ и монотонное пѣніе рабочихъ, заколачивавшихъ сваи.

Хуторъ Юнну лежалъ какъ разъ между двумя городами и здѣсь предполагали построить станцію, которая должна была служить главнымъ складочнымъ пунктомъ для товаровъ, доставляемыхъ изъ трехъ сосѣднихъ приходовъ.

Мѣсто вокругъ хутора очистятъ, лѣсъ вырубятъ, уничтожатъ поля, снесутъ избу, конюшню и сарай. Юнну принужденъ будетъ уступить новымъ строителямъ.

Но онъ не уступалъ и не намѣренъ былъ уступать. Онъ дѣлалъ видъ, что не понималъ того, что творится вокругъ. Онъ держался поодаль, не проходилъ по тѣмъ мѣстамъ, гдѣ шла работа, притворялся, что никого не знаетъ. Всѣмъ, желавшимъ купить у него молока, отказывалъ наотрѣзъ, а просившимъ о ночлегѣ говорилъ, что изба ему самому нужна.

-- Такъ нельзя ли устроиться на ночь въ банѣ или на чердакѣ?-- Но и на это Юнну не соглашался. Инженеры сперва посылали къ нему одного человѣка за другимъ съ просьбой снести постройки къ первому ноября и угрожали, въ случаѣ неисполненія просьбы, снести ихъ на казенный счетъ.

Юнну отвѣчалъ, что онъ не двинется съ мѣста.

-- Но надо же снести избу, разъ желѣзная дорога пройдетъ здѣсь?

-- Желѣзная дорога можетъ дать крюку!

-- Но, вѣдь, это невозможно.

-- Она могла бы пройти гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ... кто ее просилъ проходить здѣсь?

Его сочли за идіота и рѣшили взяться за него только тогда когда это станетъ уже очень необходимо. Одно только время можетъ сломить его упрямство.

Но негодованіе Юнну расло по мѣрѣ того, какъ линія желѣзной дороги приближалась съ двухъ сторонъ къ его избѣ. Окончивъ лѣтнія работы, онъ сталъ свозить къ себѣ на дворъ бревна и, когда его спросили, что онъ думаетъ дѣлати, то онъ отвѣчалъ, что намѣренъ строить кладовую и новую баню на зиму.

Инженеры послали хозяина, чтобы тотъ урезонилъ Юнну.

-- А возьмете вы на себя расходы по снесенію построекъ и уплатите мнѣ все, сколько стоила работа на поляхъ?-- спросилъ Юнну грубо.

-- Да развѣ я обязанъ дѣлать это?

-- Такъ, можетъ быть, казна уплатитъ мнѣ?

-- Ну, ужъ казнѣ-то вовсе не приходится быть твоей слугой.

-- Какъ же это такъ? развѣ вы не говорили мнѣ, что я могу жить здѣсь, не платя аренды, десять лѣтъ?.. а теперь вы готовы вытолкать меня на большую дорогу?

-- По мнѣ такъ живи здѣсь хоть двадцать лѣтъ; мнѣ бы все равно...

Юнну началъ сомнѣваться и въ хозяинѣ: тотъ смотрѣлъ на него какъ-то неискренне и какъ-то лукаво покачивалъ одной ногой въ то время, когда говорилъ. Онъ могъ бы помѣшать дѣлу, если бы захотѣлъ, но онъ тоже заодно съ желѣзнодорожниками; онъ всегда былъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ господами, какъ, напр., и теперь съ этими инженерами, съ которыми онъ все ходитъ по работамъ -- да, кромѣ того, у него самого работаютъ здѣсь двѣ лошади.

Но пусть всѣ они идутъ противъ него одного! На его сторонѣ правота и онъ не двинется съ мѣста. Онъ будетъ поступать имъ на зло, онъ принудитъ ихъ уклониться въ сторону и разочтется со всѣми! Зачѣмъ они пришли сюда мѣшать ему, несмотря на то, что онъ оставилъ ихъ въ покоѣ? Они могутъ убираться отсюда -- онъ не позволитъ, пока онъ на ногахъ, снести избы! Вѣдь, будь они правы, они бы не пришли сюда и стали бы успокаивать его добрымъ словомъ... не стали бы предлагать ему работу, если бы не были убѣждены въ необходимости задобрить его. Что онъ къ первому ноября долженъ разобрать избу, въ противномъ же случаѣ, придетъ лэнсманъ и выгонитъ его отсюда -- все это пустыя угрозы.

Приближался праздникъ "всѣхъ святыхъ", приближались къ избѣ Юнну и желѣзнодорожные рабочіе. Они выворачивали корни тамъ, гдѣ недавно былъ выкорчеванъ лѣсъ, разбивали камень, такъ что стѣны избы содрогались, а осколки летѣли прямо въ окна. Куда ни направлялся Юнну, всюду, на каждомъ шагу онъ встрѣчалъ людей и видѣлъ насмѣшливые взоры. Лишь только его замѣчали, какъ тотчасъ же, еще издали, летѣли ему на встрѣчу бранныя слова и вопросы, вродѣ того, хорошо ли доится его корова, довольно ли ему мѣста въ избѣ со всей своей семьей, или, напримѣръ,-- онъ ли взялся по контракту построить одинъ станціонный домъ...

Юнну былъ какъ въ осадномъ положеніи и въ концѣ концовъ не рѣшался даже отходить отъ избы на далекое разстояніе изъ боязни, что "они", во время его отсутствія, сломаютъ ее.

Только однажды въ воскресенье собрался онъ съ духомъ и отправился (за то страшно торопясь) въ село, чтобы купить съѣстныхъ припасовъ. Послѣ этого онъ съ досады заперся у себя въ избѣ, выходя, только затѣмъ, чтобы задать корма скотинѣ; остальное же время или лежалъ на лавкѣ, или слѣдилъ изъ окна за движеніями враговъ.

Наканунѣ "всѣхъ святыхъ" увидѣлъ онъ, что Тахво прошелъ по двору; черезъ минуту онъ былъ уже въ избѣ. Юнну, рубившій въ эту минуту табакъ на доскѣ, сдѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ вошедшаго. Тахво сталъ передъ печкой и приложилъ къ ней руки, чтобы погрѣть ихъ.

-- Меня послали сказать тебѣ, чтобы ты собиралъ свои вещи; завтра къ обѣду рѣшено сломать твою избу... Самое лучшее повиноваться,-- продолжалъ онъ, видя, что Юнну не отвѣчаетъ.-- Будетъ хуже, если ты вздумаешь сопротивляться начальству.

Юнну продолжалъ рубить все съ большимъ и большимъ рвеніемъ, не произнося попрежнему ни слова; вдругъ онъ такъ сильно ударилъ пестомъ, что полъ задрожалъ.

-- Ты не продашь ли своей избы?-- пошутилъ Тахво, отвернувъ голову отъ огня.-- Я куплю ее, пожалуй, если ты продашь. Получишь сто марокъ за мѣсто? Ну?..

-- Нѣтъ!

-- Другіе больше не дадутъ... Лэнсманъ уже здѣсь на работахъ; онъ грозится сейчасъ же придти сюда и выгнать тебя, если ты не послушаешься добраго слова... Инженеры говорятъ, что подымутъ тебя на воздухъ вмѣстѣ съ избой, если ты станешь упрямиться... Впрочемъ, тебѣ, можетъ быть, хочется еще разъ попасть въ руки чиновниковъ?..

-- Пошелъ прочь!-- крикнулъ Юнну, подымаясь съ мѣста.

-- Я уйду, я уйду; но скоро придетъ время, когда и ты долженъ будешь уйти...-- Но, увидя, что въ рукахъ Юнну, какъ пустой боченокъ, поднимается тяжелый шестъ, онъ шмыгнулъ въ дверь и только успѣлъ запереть ее за собой, какъ шестъ ударился въ дверной косякъ и вылетѣлъ въ сѣни, гдѣ разбилъ старый, треснувшій уже горшокъ.

-- Такому мошеннику да продавать свою избу! Э той образинѣ которая на всякую мерзость готова!.. Негодяю, который привелъ "ихъ" сюда! Не будь его, такъ чужіе господа и не пришли бы сюда никогда! Да, пусть-ка силой сломаютъ избу! Пусть только лэнсманъ попробуетъ придти сюда и выгнать меня изъ моего собственнаго дома! Путь они только попытаются!..

Онъ не успѣлъ еще закрыть дверей, какъ къ нему вошли лэнсманъ и инженеры. Юнну не снялъ шапки, не поднялся съ лавки, на которую только-что успѣлъ сѣсть, и не отвѣчалъ на привѣтствіе вошедшихъ.

-- Такъ, такъ,-- проговорилъ онъ съ усмѣшкой,-- теперь, стало быть, выгонять меня пришли?

-- Конечно, придется выгнать тебя, если ты не послушаешь добраго слова. Чего ты сердишься безъ всякой нужды? Вѣдь ты знаешь, что, когда приказываетъ начальство, такъ ужъ тутъ ничего не поможетъ,-- сказалъ старый лэнсманъ дружескимъ тономъ.

-- Но по какому праву оно приказываетъ?

-- Правительство купило землю, желѣзная дорога должна пройти здѣсь и она пройдетъ.

-- Я не видѣлъ документовъ.

-- Да это и не нужно, потому что ты живешь на чужой землѣ.

-- Но изба-то моя; я имѣю право хозяйничать здѣсь десять лѣтъ, не платя аренды.

-- Кто тебѣ далъ такое право?

-- Мы согласились такъ съ хозяиномъ.

-- А бумага есть у тебя?

-- Нѣтъ, мы согласились просто такъ, на словахъ.

-- Такое соглашеніе ничего не значитъ, дружище, такъ какъ земля принадлежитъ хозяину, а онъ получилъ за нее по оцѣнкѣ.

-- Получилъ за нее? А я не получилъ за свою избу ни гроша, игѣ даже не предложили ничего?..

-- Насъ это не касается, разъ хозяинъ, которому она по закону принадлежитъ, получилъ за нее.

-- Хозяинъ?! Да не могъ же онъ получить за мою избу?!.

-- Но онъ получилъ, сказано вѣдь. Да, наконецъ, это дѣло, касающееся тебя и твоего хозяина, которое вы можете рѣшить къ вашему обоюдному удовольствію. Правительству же нѣтъ никакого дѣла до вашихъ соглашеній.

Юнну сидѣлъ нѣсколько времени молча; наконецъ, поднялся со своего мѣста и громко произнесъ:

-- Если это такъ, то онъ такой же негодяй, какъ и всѣ вы, остальные!..

-- Подумай, что ты говоришь!-- Лэнсманъ тоже горячился.

-- Съ мошенниками, казнокрадами!.. Вонъ изъ моего дома!..

-- Юнну, я предупреждаю тебя въ послѣдній разъ,-- сказалъ лэнсманъ.

-- Предупреждай, кого хочешь, лгунъ, собака!..-- Слова застрѣвали у него въ горлѣ и языкъ не ворочался...

-- Да онъ съ ума сошелъ! Не стоитъ спорить съ нимъ!-- и, обернувшись къ рабочимъ, собравшимся у дверей избы, одинъ ізъ инженеровъ крикнулъ:

-- Берись! Намъ нѣтъ здѣсь времени разговаривать!..

-- Смотри же. сопротивленіе не поведетъ ни къ чему,-- напомнилъ Юнну лэнсманъ.

Но Юнну, потерявъ сознаніе, понимая ясно только то, что избу его хотятъ ломать, что его выгоняютъ изъ собственнаго дома и что отъ него отнимаютъ его добро, бросился мимо лэне мана и инженеровъ на дворъ, гдѣ собравшаяся кучка любопытныхъ разступилась передъ нимъ, между тѣмъ какъ остальные рабочіе отовсюду сбѣгались на мѣсто происшествія.

-- Не сломаютъ они моей избы,-- крикнулъ онъ и схватилъ со двора огромный шесть.

-- Дѣлай, что я буду приказывать,-- скомандовалъ одинъ инженеръ своимъ людямъ.

-- Брось шестъ.-- сказалъ лэнсманъ.

Люди стояли въ нерѣшимости...

-- Испугались одного человѣка -- что ли? трусы! Ломай крышу или я откажу каждому отъ мѣста!-- крикнулъ инженеръ.

-- А я въ порошокъ сотру каждаго, кто осмѣлится двинуться съ мѣста!..

-- Ты думаешь, тебя боятся?-- сказалъ Тахво и, пробѣжавъ мимо Юнну, сталъ взбираться по лѣстницѣ на крышу. Юнну ударилъ по немъ, но промахнулся и шестъ сломался въ его рукахъ; тогда онъ схватился за лѣстницу и такъ тряхнулъ ее, что она упала на землю, увлекши съ собою Тахво, который почти уже добрался до крыши.

Изъ груди Тахво вырвался страшный крикъ и онъ упалъ безъ чувствъ.

Въ ту же минуту лэнсманъ и инженеры схватили Юнну за шиворотъ и крикнули остальныхъ на помощь. Его прижали къ стѣнѣ, повалили, связали веревкой и, когда онъ настолько обезсилѣлъ, что былъ въ полномъ забытьѣ, бросили его въ сани.

-- Вотъ что бываетъ за сопротивленіе начальству. Я покажу тебѣ, каналья!-- говорилъ запыхавшійся лэнсманъ, затягивая веревку.-- Приведите лошадь изъ конюшни, эй вы!..

Юнну лежалъ на днѣ саней, видѣлъ, какъ вывели изъ конюшни его лошадь, какъ запрягли ее въ его сани. Онъ потянулъ разъ-другой веревки, попробовалъ приподняться, но ему это не удалось, и онъ, опустившись снова, продолжалъ лежать неподвижно. Пока лэнсманъ готовился къ отъѣзду, Юнну имѣлъ возможность видѣть, какъ приставили сброшенную имъ лѣстницу вторично къ стѣнѣ; когда же полозья саней заскрипѣли по промерзшей землѣ, то съ крыши летѣли уже внизъ цѣлыя бревна, и береста какъ-то робко и нехотя катилась по полю, подгоняемая осеннимъ вѣтромъ.

-- Наконецъ-то, вытащили медвѣдя изъ берлоги,-- послышалось. позади него и, какъ бы въ насмѣшку, раздалось на дворѣ громкое "ура".

VII.

За проступокъ свой Юнну былъ присужденъ къ уплатѣ денежнаго штрафа, еще одного штрафа за нанесеніе увѣчій и высидѣлъ нѣсколько мѣсяцевъ въ тюрьмѣ за то, что употребилъ насиліе противъ правительственнаго чиновника при исполненіи имъ служебныхъ обязанностей. Слѣдствіе и разборъ дѣла затянулись настолько долго, что лѣто было уже въ полномъ разгарѣ, когда его освободили.

Съ обритой головой, въ платьѣ заключеннаго, былъ онъ около Иванова дня препровожденъ изъ ближайшаго города въ приходскую тюрьму, и здѣсь уже отпущенъ на волю.

Изъ села онъ направился прямо на свою пустошь, которая неотразимо влекла его къ себѣ. Лошадь была продана для покрытія расходовъ по судопроизводству, но корову свою онъ оставилъ на попеченіе одной старушки, которая обѣщала присмотрѣть за нею зимой. Юнну похудѣлъ за все это время, сгорбился и поблѣднѣлъ. Лобъ его нахмурился и покрылся морщинами, щеки ввалились, какъ будто отъ того, что онъ постоянно стискивалъ зубы. И глаза ввалились тоже, и только время отъ времени въ нихъ вспыхивалъ зловѣщій огонекъ.

Ни на судѣ, ни въ тюрьмѣ, ни при возвращеніи изъ тюрьмы съ конвойными, не произнесъ онъ ни единаго слова. Онъ упорно молчалъ съ той минуты, какъ его бросили въ сани. Въ залѣ суда было прочтено его метрическое свидѣтельство, и всѣ услышали при этомъ, что въ первый разъ онъ былъ наказанъ за воровство, и что онъ былъ сыномъ одинокой женщины и не помнилъ отца. Онъ не защищался, не опровергалъ свидѣтельскихъ показаній, ничего не отрицалъ, но и ни съ чѣмъ не согласился. Когда же хозяинъ объяснилъ судьѣ, что на его бывшаго работника смотрѣли всегда, какъ на полнѣйшаго идіота, такъ какъ безъ всякой видимой причины онъ могъ сердиться до бѣшенства, то онъ подумалъ про себя: пусть себѣ негодяй говорить, что хочетъ, а другіе вѣрятъ ему. Но уже тогда стали подниматься въ его душѣ мрачныя мысли. Онѣ крѣпли въ тюрьмѣ и въ одинокой кельѣ окружнаго заключенія. Но теперь онѣ не поднимались въ немъ въ видѣ дикихъ вспышекъ гнѣва, которыя мутили его мысль и помрачали зрѣніе; нѣтъ, теперь онѣ скопились подъ сердцемъ; здѣсь эти чувства росли да росли, всасывались въ кровь, и какой-то ржавчиной покрывали всю душу.

Онъ сожжетъ хозяйскій дворъ!.. (думалось Юнну). Онъ убьетъ Тахво и лэнсмана, засядетъ гдѣ-нибудь въ лѣсу и подстрѣлить инженеровъ; онъ раздѣлается со всѣми, кто укралъ у него его деньги, кто расхитилъ его добро, кто высмѣивалъ, кто поносилъ и гналъ его изъ дому, какъ дикаго лѣсного звѣря!..

Хозяинъ, говорятъ, хвалился тѣмъ, что получилъ двойную плату за ту землю, которую обработалъ Юнну. Тахво злорадствовалъ и торжествовалъ, что наконецъ-то ему удалось отомстить своему врагу; весь міръ, конечно, смѣялся надъ его несчастіемъ.

Нѣтъ на землѣ справедливости, всѣ люди, что жадные волки, голодные псы, которые пожираютъ каждаго, кто попадется имъ, рвутъ его на части и высасываютъ послѣднюю каплю крови!..

Но онъ долженъ отомстить, хотя бы ему самому пришлось пасть при этомъ!.. и когда такія мысли бродили у него въ головѣ, глаза его горѣли и онъ стискивалъ зубы...

Онъ подвигался впередъ къ своей пустоши по узенькой лѣсной тропинкѣ. Силы его упали отъ долгаго сидѣнія и дурной пищи такъ что онъ долженъ былъ время отъ времени садиться возлѣ дороги, чтобы отдохнуть. Онъ былъ голоденъ, и у него не было даже табаку. Онъ не имѣлъ его вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ.

Гнѣвъ его улегся на минуту, планы мести забылись и мысль ослабѣла отъ долгаго напряженія.

Что онъ сдѣлалъ такого, что даетъ людямъ поводъ обращаться съ нимъ безсердечно?-- думалось Юнну. Развѣ онъ не старался уступить "имъ", задобрить "ихъ" и помириться со всѣми, съ кѣмъ онъ когда-либо ссорился? Развѣ онъ не оставлялъ ихъ въ покоѣ и не давалъ имъ дороги? Развѣ онъ не сторонился и не давалъ имъ пройти -- почему же они не оставили его въ покоѣ, хотя онъ и стоялъ въ сторонѣ отъ дороги, но гнали его даже оттуда?.. О, если бы ему удалось пробраться туда, гдѣ бы никто его не видѣлъ и не слышалъ, завести бы тамъ лошадь и построить избу!.. Но кто знаетъ... можетъ быть, "они" ограбили бы его и тамъ, можетъ быть, они опять нагрянули бы туда, заковали бы его въ цѣпи и посадили въ тюрьму... Только бы не взяли его коровы!.. Можетъ быть, ему не получить ея больше назадъ, можетъ быть, они и ее украли тоже?-- и съ такими мыслями онъ поспѣшно направился туда, гдѣ разсчитывалъ ее найти.

Ночь была темная и сырая, такъ что даже лѣсъ, только-что облекшійся въ свой зеленый нарядъ, казалось, мерзъ. Мѣсто ему было хорошо знакомо: по этой тропинкѣ онъ и прежде ходилъ не разъ. Но все казалось ему не такимъ, какъ прежде. Чѣмъ глубже уходилъ онъ въ глушь, тѣмъ шире становилась дорога, тѣмъ рѣже былъ лѣсъ. Прежняя, спрятавшаяся въ лѣсу, тропинка была совсѣмъ на виду; по ней, очевидно, ѣздили въ телѣгахъ, потому что кое гдѣ кора на деревьяхъ была ссажена колесами. На низкихъ мѣстахъ были устроены мосты, а возлѣ дороги, на небольшомъ разстояніи одинъ отъ другого, лежали вывороченные корви и верхушки деревьевъ, поваленныя какой-то страшной силой.

Ему вдругъ почудилось, будто всѣ колеи, всѣ слѣды ведутъ изъ лѣсу, будто какіе-то люди цѣлыми толпами ѣдутъ на телѣгахъ, несясь во всю прыть; испуганные, они бѣгутъ отъ своего преслѣдователя, который гонится за ними... Они бросили свою работу, кто-то выживаетъ ихъ отсюда своими чарами, не давая имъ покоя ни днемъ, ни ночью!.. Онъ заставляетъ лѣшихъ сбрасывать съ верхушекъ горъ камни въ долину, разрушать то, что построено за день, и созидать то, что уничтожено днемъ -- и его избу... и его коня тоже!.. И вотъ они бѣгутъ, одинъ по слѣдамъ другого, наѣзжая другъ на друга, давя болѣе слабыхъ и отбрасывая ихъ въ чащу, гдѣ валяются остатки сброшенной поклажи,-- обломки оглобель, поломанныя колеса и остовы павшихъ лошадей...

Мракъ ночи дѣлался все гуще и гуще, Юнну начиналъ не на шутку вѣрить своимъ иллюзіямъ, ему хотѣлось узнать, дѣйствительно ли эти люди ѣдутъ отсюда, и, не будучи въ силахъ продолжать путь по дорогѣ, по обѣимъ сторонамъ которой онъ видѣлъ темныя фигуры и слышалъ ихъ таинственный шепотъ, онъ свернулъ въ сторону и побрелъ цѣликомъ по направленію къ Мусталампи.

-----

Во время долгихъ безсонныхъ ночей, проведенныхъ въ тюрьмѣ, Юнну составилъ себѣ особенное представленіе о своемъ гнѣздѣ. Онъ представлялъ себѣ, какъ полотно желѣзной дороги становится все шире и шире, какъ лѣсъ уступаетъ ему мѣсто, онъ представлялъ себѣ лошадей и рабочихъ, которые отвозятъ въ сторону срубленныя деревья и камни, выворачиваютъ корни и ломаютъ камень, представлялъ, какъ люди лѣзутъ на крышу его избы, сбрасываютъ оттуда бревна, и какъ вѣтеръ катитъ бересту... и долго потомъ видѣлъ онъ передъ собой печь съ трубой, которая стояла одиноко среди поляны, словно послѣ пожара...

Но такой картины полнаго и скораго разрушенія, какую онъ увидѣлъ передъ собой теперь, выйдя изъ лѣса и очутившись передъ ровной, открытой, насыпью -- онъ никогда не могъ бы представить себѣ.

Желѣзная дорога уже готова, насыпь есть, канавы выкопаны, рельсы положены. И на пути прямо передъ нимъ на высокой насыпи стоить цѣлая вереница вагоновъ съ балластомъ, а во главѣ этой вереницы блестящій, изрѣдка испускающій глубокіе вздохи и съ усмѣшкой взирающій на него локомотивъ.

Не понимая ничего и насилу держась на ногахъ, пошелъ онъ, какъ-то крадучись, вдоль полотна по направленію къ болоту. Здѣсь стояли огромныя сваи, широко разставивъ ноги, вокругъ нихъ были разбросаны камни, приготовленные для постройки моста, и множество тачекъ, лежавшихъ, какъ попало, однѣ на боку, другія на спинѣ...

Ему стало страшно. Ему казалось, что онъ окруженъ какими-то невидимыми, но полными ненависти къ нему, существами, которыя слѣдятъ за нимъ въ лѣсу, тянутся, чтобы схватить его за ноги... дышутъ, пыхтятъ вокругъ него... Онъ хочетъ бѣжать въ чащу, но тамъ уставились на него окошки {Болотныя окошки -- отверстія, которыя совершенно всасываютъ попавшаго хотя бы одной ногой въ нихъ.}, большія и маленькія, всѣ до единаго... на рельсахъ локомотивъ и вагоны, въ третьей сторонѣ сваи, въ четвертой -- еще что-то... И онъ бѣгомъ пустился къ болоту.

Но едва онъ успѣлъ перебраться черезъ насыпь, на которой песокъ пустился-было въ погоню за нимъ, какъ очутился, самъ сначала того не замѣтивъ, передъ своей старой баней. Онъ остановился. Повидимому, кто-то жилъ въ ней. Черезъ полуоткрытую дверь слышалось всхрапываніе; войдя въ нее, онъ увидѣлъ на полу возлѣ печки старуху, ту самую, которой онъ отдалъ на попеченіе свою корову.

А корова? гдѣ его корова?

-- Она цѣла,-- сказала старуха, проснувшись и протирая со сна" глаза.-- Эту старую баню оставили въ покоѣ, хотя и грозились снести ее, какъ и всѣ другія постройки. Но они, конечно, уберутся отсюда, какъ только кончатъ свою новую работу. На Ивановъ день назначено освященіе. Прежняя-то твоя изба сломана, и хозяинъ продалъ стѣны Тахво, который поставилъ себѣ новую избу немного дальше отсюда въ лѣсу. Тамъ онъ, говорятъ, торговалъ водкой и разбогатѣлъ. И лошадь твоя тоже у него. Онъ купилъ ее на аукціонѣ за пятьдесятъ марокъ: она никуда, вѣдь, не годилась. Вотъ какіе скоты живутъ еще на свѣтѣ,-- продолжала она въ утѣшеніе Юнву, увидѣвъ, что тотъ сидитъ на порогѣ, подперши голову руками.-- Везъ зазрѣнія совѣсти обдерутъ человѣка, какъ они это сдѣлали съ тобой; имъ нипочемъ сломать домъ, который выстроилъ другой, заковать его въ кандалы и продать его единственную лошадь... И хозяинъ тоже... какой бы онъ тамъ ни былъ.", забралъ ужъ было все твое сѣно, которое ты собралъ съ болота, да я не дала... Уцѣлѣла одна твоя корова. Теперь я выпустила ее на ночь попастись; въ другое время ее одну и пускать нельзя съ тѣхъ поръ, какъ они тутъ разъѣзжаютъ то взадъ, то впередъ на своемъ локомотивѣ. Коровы, глупыя, до сихъ поръ еще не привыкли бояться его больше, чѣмъ обыкновенной лошади: весной двухъ ужъ задавили... и, вѣдь, ничего не платятъ за причиненіе убытка; потому, говорятъ, каждый долженъ выгонять свою скотину и смотрѣть за нею.

-- Кто же заставлялъ тебя оставаться съ ней здѣсь?

-- Некуда уйти отсюда -- да здѣсь, кромѣ того, и за молоко лучше платятъ.

-- Что жъ, "имъ" ты продаешь молоко?

-- Они уговорили меня -- трудно пропитанія-то добыть здѣсь на пустоши... а тутъ еще твое сѣно было...

-- Гдѣ же пасется Омана?

-- Не далеко отсюда. Вотъ какъ разъ за полотномъ; тамъ тоже и другія коровы. Можно даже отсюда слышать звонъ ихъ колокольчиковъ. Ты ее легко найдешь. Если бы ты немного по" дождалъ, я бы кофе тебѣ сварила...

Но Юнну отвѣчалъ, что не хочетъ ждать такъ долго, всталъ я исчезъ въ лѣсу.

VIII.

Солнце поднималось уже изъ-за цѣпи горъ, всюду видно было движеніе, слышны были звуки человѣческаго голоса.

Осторожно шелъ Юнну вдоль полотна; онъ то отходилъ отъ него, то снова къ нему приближался съ намѣреніемъ его перейти; но на послѣднее у него не хватало духу.

Онъ не хотѣлъ оставаться здѣсь ни дня болѣе. Ему хотѣлось получить свою корову и исчезнуть съ ней прежде, чѣмъ кто-нибудь его увидитъ. Куда идти -- это ему было совершенно безразлично... черезъ пустоши въ чужіе приходы, только бы уйти отсюда, гдѣ лѣсной духъ, преслѣдующій его, скрывается за каждымъ корнемъ, въ каждой разсѣлинѣ.

Вдругъ ему почудилось, что онъ слышитъ звонъ знакомаго ему колокольчика; онъ остановился. Когда же звонъ послышался еще разъ, онъ двинулся дальше, пустившись по тому направленію, откуда неслись звуки. Передъ нимъ открылась небольшая полянка. Онъ узналъ ее. Это было то самое мѣсто, которое онъ выжегъ прошлой еще весной и засѣялъ хлѣбомъ. Посреди полянки стоялъ его меринъ. но какъ онъ исхудалъ отъ голода. Старая шерсть на немъ была еще цѣла, но слѣзла уже въ нѣкоторыхъ мѣстахъ; спина была стерта, на загривкѣ и на плечахъ виднѣлось прямо живое мясо; губы разодраны и голова опущена. Животное узнало своего хозяина, но, не будучи въ состояніи подойти къ нему, только слегка заржало; Юнну подошелъ къ нему, и старый меринъ толкнулъ его въ локоть мордой. "Что они сдѣлали съ тобою!.. скоты, негодяи", жаловался Юнну самому себѣ.

Забывъ, что лошадь больше не принадлежитъ ему, онъ взялъ ее за ремешекъ, на которомъ висѣлъ колокольчикъ, и хотѣлъ уже уводить съ собой своего стараго товарища.

-- Эй, паренекъ, оставь мою лошадь!-- крикнулъ вдругъ кто-то съ опушки и подбѣжалъ къ нему.

Это былъ Тахво.

Узнавъ Юнну, онъ смутился, остановился, но, увидѣвъ, что тотъ безоруженъ, между тѣмъ какъ у него самого былъ въ рукахъ топоръ, онъ собрался съ духомъ и подошелъ къ Юнну.

-- Тащить мою лошадь!-- крикнулъ онъ, грозя топоромъ, и тоже схватился за поводъ. Юнну отпустилъ его. Онъ что-то колебался, чувствовалъ себя слабымъ и не имѣлъ, потому, ни малѣй-шаго намѣренія вступать въ рукопашный бой. Но Тахво вдругъ ударилъ его въ бокъ. Колѣно у Юнну какъ-то подвернулось, и онъ упалъ на землю.

Тахво же вскочилъ на лошадь и, ударивъ ее подъ брюхо концомъ повода, ускакалъ прочь. Юнну не могъ пуститься за нимъ въ погоню, не могъ даже разсердиться; онъ спокойно предоставилъ бѣглецу посылать по своему адресу ругательства всякаго рода вродѣ конокрада и разбойника, угрожать лэнсманомъ и новымъ заключеніемъ, пока тотъ не исчезъ въ лѣсу.

-- Ну, рысью, клячонка дрянная!-- донеслись до его слуха слова Тахво, обращенныя къ лошади.

Вѣдь она ему принадлежитъ, думалъ онъ вяло, все принадлежитъ ему... они дѣлаютъ, что хотятъ...

Онъ обезсилѣлъ -- неодолимая слабость и утомленіе овладѣли имъ; солнце свѣтило ему прямо въ глаза, поднявшись надъ лѣсомъ; голова свѣсилась, онъ вытянулся на землѣ, забывъ о своей коровѣ, о своемъ желаніи уйти отсюда и все другое...

Но лишь только глаза его стали смыкаться, какъ въ ушахъ его раздался рѣзкій свистъ, словно его ожгли по спинѣ ударомъ бича. Ему показалось, что онъ слышитъ лязгъ и звяканье цѣпей, и онъ не могъ никакъ ясно сообразить, въ тюрьмѣ ли онъ, или это только сонъ.

Мало-по-малу онъ понялъ, что свистѣвшій и приближавшійся предметъ былъ ничто иное, какъ локомотивъ; онъ вдругъ вспоипять о своей коровѣ, вскочилъ на ноги и пустился во всю прыть черезъ камни и лежавшіе на землѣ стволы деревьевъ къ полотну дороги, будто желая помѣшать чему-то или отвратить какую-то опасность.

На противуположной сторонѣ насыпи стояло небольшое стадо, собиравшееся перебраться черезъ все. Впереди шла корова Юнну; онъ узналъ ее, да и она въ ту же минуту узнала его. Поднявъ голову, она замычала, какъ бывало прежде, и пустилась къ Юнну, побрякивая колокольчикомъ, висѣвшимъ у нея на шеѣ.

Когда она приблизилась къ пути и уже собиралась перейти черезъ него, на поворотѣ показался локомотивъ; свистнувъ, онъ съ неудержимой силой устремился впередъ, выпуская паръ съ обѣихъ сторонъ.

Корова стала прямо на пути, въ недоумѣніи смотря на локомотивъ и не двигаясь Ни взадъ, ни впередъ. Локомотивъ свистнулъ, загудѣлъ, зашумѣлъ, но уменьшить хода не могъ.

Юнну бросился впередъ, замахалъ руками, закричалъ, схватилъ, свою корову за рога, но, когда онъ сталъ тянуть ее впередъ, она пятилась назадъ, а когда онъ толкалъ ее назадъ, она лѣзла впередъ... тѣмъ не менѣе, ему уже почти удалось перетащить животное черезъ рельсы, какъ вдругъ налетѣлъ локомотивъ, машинистъ ругался, показывалъ кулаки, тормаза злобно визжали. Налетѣвшій паровозъ разрѣзалъ животное на-двое и увлекъ одну часть съ собой; другая осталась въ рукахъ Юнну. Она еще жила нѣсколько секундъ, пока онъ держалъ ее за рога; но скоро упала навзничь подъ откосъ, пошевелила ногами, какъ будто желая вытянуться, и тутъ же, передъ своимъ старымъ хозяиномъ, окончила существованіе, продолжая еще нѣкоторое время смотрѣть на него потухшими глазами.

IX.

Въ Ивановъ день на станціи "Мусталампи" стоялъ изукрашенный флагами поѣздъ; неоконченныя строенія станціи были утыканы березками.. Это былъ первый поѣздъ, шедшій по новой линіи, и комитетъ по постройкѣ дороги пригласилъ на эту увеселительную поѣздку всѣхъ желѣзнодорожныхъ рабочихъ, а въ качествѣ почетныхъ гостей, всѣхъ вліятельныхъ лицъ изъ лежащихъ близь дороги приходовъ.

Съ тѣхъ поръ, какъ паровозъ переѣхалъ его корову, о Юнну не было ни слуху, не духу; онъ пропалъ безъ вѣсти, какъ сообишли въ приходѣ. Иногда, правда, машинисты паровозовъ баластвыхъ поѣздовъ передавали, что видѣли его, какъ онъ пробирался въ лѣсъ отъ полотна дороги.

На томъ мѣстѣ желѣзнодорожнаго пути, гдѣ онъ, пройдя нѣкоторое разстояніе отъ станціи по совершенно прямой линіи, дѣлаетъ вдругъ поворотъ и, пробѣжавъ между двухъ каменныхъ стѣнъ, поднимается на высокую насыпь, проложенную по трясинѣ,-- стоялъ между рельсъ на колѣняхъ какой-то человѣкъ и старался развинтить болты, скрѣплявшіе двѣ рельсы. Потъ градомъ катился по его лицу; бросая время отъ времени торопливые взоры по направленію къ станціи, онъ то принимался выколачивать топоромъ болты въ стыкахъ, то старался при помощи большого шеста приподнять рельсы съ земли. Онъ напрягъ всѣ силы, чтобы окончить то, чего хотѣлъ. Онъ хочетъ выжить отсюда всѣхъ своихъ враговъ, всѣхъ своихъ гонителей и мучителей: Инженеровъ, лэнсмана, хозяина, Тахво, работниковъ, локомотивъ и машиниста, словомъ, всѣхъ, кто соединился противъ него, всѣхъ этихъ негодяевъ; онъ размозжить имъ головы однимъ ударомъ, они полетятъ у него всѣ подъ этотъ ужасный откосъ, всѣ потонутъ въ этомъ вязкомъ, глубокомъ болотѣ...

Вотъ что онъ выдумалъ, вотъ что выяснилъ онъ себѣ за эти послѣдніе дни, въ теченіе которыхъ онъ голодный бродилъ по лѣсамъ... Локомотивъ двигался взадъ и впередъ по рельсамъ, привлекалъ его къ себѣ изъ лѣсу съ неотразимой силой, привлекалъ его къ желѣзнодорожному полотну, гдѣ онъ слѣдилъ за всѣми его движеніями, бродя близь него ночью -- онъ смотрѣлъ, какъ разбираютъ рельсы и какъ ихъ скрѣпляютъ -- онъ слышалъ, какъ рабочіе говорили объ увеселительной поѣздкѣ въ городъ, назначенной на Ивановъ день...

Если бы у него былъ теперь въ рукахъ ломъ и тяжелый молотъ, онъ однимъ ударомъ, однимъ напоромъ сломилъ бы податливую рельсу... болты не сдавали, а между тѣмъ, за вторую рельсу онъ еще и не думалъ браться...

Но онъ во что бы то ни стало долженъ сдѣлать свое дѣло! Оно должно удасться.

Локомотивъ уже дымился вдали на станціи, люди черной лентой окружали его, входили въ вагоны, шумѣли, кричали "ура" и трубили въ рога, такъ что лѣсъ вторилъ имъ.

Высоко надъ головой занесъ онъ свой топоръ, ударилъ имъ и заклепка сломилась. Онъ подложилъ подъ рельсу шестъ -- она подалась немного. Но другой болтъ держался еще очень крѣпко въ стыкѣ, такъ что рельса только погнулась легонько и затѣмъ снова пришла въ прежнее положеніе.

На станціи раздался протяжный нетерпѣливый свистокъ -- сигналъ къ отъѣзду.

Но второй болтъ сидѣлъ попрежнему крѣпко. Ему не удастся сломить его, прежде чѣмъ поѣздъ проѣдетъ мимо, и такимъ образомъ они спасутся.

Не оставить-ли до другого раза?-- Нѣтъ, онъ не можетъ, онъ не хочетъ -- все должно совершиться теперь; именно теперь слѣдуетъ отмстить за всѣ страданія!

Онъ взялъ топоръ и сталъ снова бить по стыку.

Но топоръ ударился о камень, искры брызнули кругомъ и лезвіе его притупилось. Поѣздъ уже двинулся впередъ; шумъ отъ него слышался все яснѣе и яснѣе.

Онъ снова схватилъ шесть, вогналъ его подъ рельсу и всею своею тяжестью навалился на него. Рельса поднялась съ земли, заклепка сломилась и болтъ выскочилъ...

Наконецъ-то!..

Когда онъ сдѣлалъ еще одно усиліе, шесть сломился и самъ онъ упалъ на насыпь. Но въ ту же минуту онъ услышалъ стукъ вагоновъ, проѣзжавшихъ между каменными стѣнами.

Въ бѣшенствѣ вскочилъ онъ на ноги, схватился за рельсу руками, рвалъ ее пальцами, впивался въ нее зубами -- словомъ, не зналъ самъ, что дѣлалъ...

Локомотивъ свистнулъ у его за спиной.

Ему не удастся окончить работу, они спасутся, они переѣдутъ его!..

Нѣтъ, никогда!..

Онъ отскочилъ въ сторону, увидѣвъ передъ собой локомотивъ съ развѣвающимися флагами, съ блестящими глазами, который шипѣлъ и съ грохотомъ надвигался на него -- вдругъ новая мысль мелькнула въ его головѣ...

Онъ нагнулся, обхватилъ руками огромный камень, поднялъ его въ воздухѣ, бросился, закрывъ глаза, къ рельсамъ и швырнулъ его на встрѣчу приближавшемуся чудовищу. Въ ту же минуту раздался страшный крикъ, и Юнну, потерявъ сознаніе, со всѣхъ ногъ бросился съ насыпи въ чащу лѣса.

-----

Очнувшись, онъ увидѣлъ, что лежитъ на спинѣ, что земля подъ нимъ ходитъ и что онъ окруженъ людьми, которые кричать что-то и жестикулируютъ; онъ узналъ среди нихъ инженеровъ, лэнсмана, хозяина и Тахво... голова у него болѣла, локомотивъ свистѣлъ какъ-то злорадно, дымъ клубился передъ его глазами, и тутъ онъ понялъ, что его везутъ на поѣздѣ, который, двигаясь полнымъ ходомъ, уносить его съ собою въ городъ, но ужъ навсегда...

"Міръ Божій", NoNo 6--7, 1896

Оставить комментарий Ахо Юхани (перевод: Без указанию переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1896 Обновлено: 18/12/2023. 85k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Міръ Божій", NoNo 6-7, 1896.

Ахо Юхани Отверженный

Отверженный.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

Ахо Юхани
Отверженный