В. Д. Ахшарумов Старуха ---------------------------------------------------------------------------- Поэты-петрашевцы. "Библиотека поэта", Л., "Советский писатель", 1940 ---------------------------------------------------------------------------- У церкви дом старинный; Кругом туман и мрак; На площади пустынной Чуть слышен лай собак. Под лестницей крутою Над самою землею, Над самою землею, Белотелое окно. Уж свечка догорает, В каморке чад и жар, Шумит и напевает К погоде самовар. Налита верхом кружка. От чая пар валит... И вот, вздохнув, старушка Соседке говорит: "Весь век трудом живу я, Без гр_о_ша за душой; Куда как, погляжу я, Стал дорог хлеб чужой! А лишнюю деньжонку Хотелось бы скопить!.. Родимую сторонку Пред смертью навестить. Ни слуху нет, ни духу Оттуда от родных: Забыли все старуху, Да я-то помню их. О господи владыко! Фадееша, мой свет! Не малое толико Я натерпелась бед. Про счастье мне гадала Одна ворожея; Но счастия не знала И в молодости я. В года неурожая От барыни моей Взяла меня чужая В счет долга, - в сто рублей. Шестнадцать лет мне было, Рыдала вся семья, И всё, что слез хватило, Всё выплакала я. Тогда иное дело: Румянец вдоль щеки, Коса до пят висела, Глаза - как угольки! Ну, вот меня и взяли; И, первого порой, Ласкали, баловали, Шутили надо мной. Такая жизнь, казалось, Была б и не худа... Так барыня попалась Такая, что беда! Уж я ль не угождала?.. Да кто ей угодит: Побьет меня, бывало, И плакать не велит. Охотник до бабенок, Красивенький собой, У барыни барчонок, Племянник жил родной. Недолго дожидался И со второго ж дня Ко мне он привязался, Стал сманивать меня. И тут... сказать примерно... Случился грех такой, Фадеевна, как, верно, Случалось и с тобой. Что ж лучшего барчонку - И в ум могло притти, Как сманивать девчонку?.. О господи, прости!,. Но барыня дознала, Пронюхала о всем, К допросам затаскала, Замучила стыдом. И вот как порешили: В барчонке будет прок, Барчонка похвалили, А девку - на оброк! Так смолоду досталось Мне по свету гулять; Чего- уж ни случалось... Всего не рассказать. Подчас про то, что было, И вспомнить-то смешно: Ведь замуж выходила... Да, знать, не суждено!.. И точно, уж какова Имела женишка! У князя Салтыкова Служил за денщика. И рослый, и румяный, Пивал... да кто ж не пьет? Гляди-ка, муж Татьяны... Запоем целый год! Но тут француз проклятый К Москве стал подступать: Жених мой взят в солдаты, С тех пор и не слыхать. Да... много натерпелась И горя и хлопот, Зато уж насмотрелась Я в жизни на господ. Как вот у Покрова я Тогда еще жила, Так притча-то какая, Подумаешь, была. У барышни-сиротки Деньжонок кой-каких Сыскалось после тетки, - Сыскался и жених. За что любить-то было - Картежник он и мот; А уж ведь как любила, Бывало, плачет - ждет... Как восковая выйдет Под вечер на крыльцо, Не чуть его завидит, И вспыхнет всё лицо. Зашутит, засмеется... Зато, глядишь, потом, Прощаться как придется, Повиснет вся на нем. Иль на коленки станет, Одежду-то за край Ухватит - и пристанет: "Голубчик, не играй!" И плачет, горько плачет... Да плачь себе хоть век - Такой уж камень, значит, Был этот человек. В комоде всё обшарил, Последний грош стянул И барышню оставил, Девицу обманул. Недолго горевала Голубушка моя: Закашляла, завяла, Почесть, с того же дня. Вся стаяла; зимою Ходила чуть жива И кончилась весною, Как тронулась Нева. Да это что! и хуже Видали мы дела: Как барыня при муже О аптекарем жила. Не крайность и не голод, Смешно и грех сказать... А что ж, что муж не молод!.. Самой за тридцать пять. Зато, поди, как ловко Вела себя... придет, Бывало, да головкой К нему и припадет. В слезах, целует руки, В глаза ему глядит. -,. Смотреть на эти штуки - Так просто затошнит! Да мне нужда какая! А мужу - невдогад, Что на себе, играя, Чужих возил ребят. Что людям на потеху Жену рядил в атлас... Что с этим было смеху, Фадеевна, у нас. Но раз, когда стемнело, Наш барин той порой Хворал... под осень дело... С ним дядя жил родной... Уж как проведал дядя - И бог весть, только, ну... Вдруг слышим, на ночь глядя, Как взялись за жену... Как взвизгнет в кабинете Она!.. Как зарыдал Наш барин!.. даже дети Проснулись... Он кричал: "Ух!.. Дети!.. Не вводите!.. Прочь! Вон детей чужих!.. Змея!.. Да оттащите Ее от ног моих!" Кровь горлом; разослали Людей, и до утра За ночь перебывали С Москвы все доктора. За ночь глаза ввалились, Осунулось лицо; Гробовщики ломились С утра уж к нам в крыльцо. К заутрене звонили, Я помню... дождик шел... Как барина обмыли, Обмыли... и на стол. Так вот дела лихие!.. О господи!.. беда, Подумаешь, какие Бывают господа! И много я видала... Да что! - В последний год Сама уж оплошала, И память выдает. Совсем, совсем хилею, И смотришь, тут-как-тут, Чуть только заболею, Извозчика наймут... И я возьму, в тряпицу Гроши свои сберу, Свезут меня в больницу, Да там я и помру!" ПРИМЕЧАНИЯ В списке лиц, "привлекавшихся к допросу, но не подвергшихся взысканиям", значится второй из братьев Ахшарумовых, тоже поэт, Владимир Дмитриевич Ахшарумов (1824-1911). {См. "Петрашевцы", т. III, стр. 360-364.} Сведения о нем крайне скудны. Биографические источники ограничиваются некрологом в "Полтавских ведомостях" (1911, No 904), рецензией на сборник его стихов в "Русском богатстве" (1909, No 2) да несколькими заметками в словарях. Вл. Ахшарумов окончил Александровский лицей в 1844 г., т. е. в один год с Салтыковым, который сидел с ним в классе на одной скамье. Автобиографические воспоминания Салтыкова о пушкинских традициях среди лицеистов 40-х годов могут, таким образом, касаться и Ахшарумова. По окончании лицея Вл. Ахшарумов начинает службу в том самом азиатском департаменте министерства иностранных дел, где в эти годы служили, кроме его брата Дмитрия, также Кашкин и оба Дебу. В 1851 г. он навещает ссыльного брата Дмитрия на Кавказе. {См. "Современный мир", 1908, No 4, стр. 176.} О начале поэтической деятельности Вл. Ахшарумова известно, что одно из своих первых произведений (едва ли не "Старуху") он отнес к Полонскому, в бытность его редактором "Русского слова", т. е. в 1859 г.; у Полонского он застал Л. Толстого, одобрившего, вместе с Полонским, принесенную Ахшарумовым вещь. В том же 1859 г. он впервые выступает в печати с несколькими оригинальными и переводными стихотворениями в сб. "Весна", издателем которого был старший его брат, Николай Ахшарумов. По словам рецензента из "Русского богатства", дебютировал он "очень счастливо", сразу же обратив на себя общее внимание. "А затем... Затем имя Владимира Ахшарумова бесследно и навсегда исчезло со страниц журналов". {"Русское богатство", 1909, кн. 2, стр. 179-181.} Сборник, давший повод для этой рецензии, вышел в 1908 г. в Полтаве ("Стихотворения" В. Д. Ахшарумова. Типография И. А. Дохмана, Полтава, 1908). В него вошли, кроме позднейших, и те стихотворения, что были напечатаны в 1859 г. в сб. "Весна". Одно из них, вероятно, то самое, с которым предстал начинающий автор перед Полонским, нами здесь и приводится. Старуха. "Весна. Литературный сборник на 1859 г.", СПб., стр. 139-147. Перешло без изменений в сб. 1908 г. Трехстопный ямб - размер "Моих пенатов" (1811) Батюшкова и порожденных ими в 20-х годах стихотворных посланий Жуковского, Вяземского, Пушкина - оригинально сочетается здесь с простонародным сказом и обличительными тенденциями некрасовского "Современника" или "Искры". В рецензии "Русского богатства" на сб. 1908. г. читаем: "При оценке стихотворения "Старуха", в котором разработан мотив крепостного бесправия и нравов господствующего сословия, следует... помнить, что в конце 50-х годов, когда стихотворение появилось в печати, мотив этот не был еще вполне "легализован" и напр. "Размышления у парадного подъезда" Некрасова не могли еще быть напечатаны".