Аксаков Иван Сергеевич
Письма к Н. П. Гилярову-Платонову

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Иванъ Сергѣевичъ
АКСАКОВЪ
ВЪ ЕГО ПИСЬМАХЪ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

   

ПИСЬМА КЪ РАЗНЫМЪ ЛИЦАМЪ

ТОМЪ ЧЕТВЕРТЫЙ

ПИСЬМА
къ М. Ѳ. Раевскому, къ А. Ѳ. Тютчевой, къ графинѣ А. Д. Блудовой, къ Н. И. Костомарову, къ Н. П. Гилярову-Платонову.

1858--86 г.г.

Со снимками съ писемъ Ивана и Константина Сергѣевича, Вѣры Сергѣевны Аксаковыхъ и матери ихъ Ольги Семеновны.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ ИМПЕРАТОРСКОЙ ПУБЛИЧНОЙ БИБЛІОТЕКИ
1896

 

ПИСЬМА КЪ Н. П. ГИЛЯРОВУ-ПЛАТОНОВУ.

1.

24 Іюля 1862 г. Москва.

   Не знаю, застанетъ ли васъ, любезнѣйшій Никита Петровичъ, это письмо въ Петербургѣ, но на всякій случай считаю не лишнимъ сообщить вамъ, что Юрій Ѳеодоровичъ Самаринъ въ концѣ Іюля или въ самомъ началѣ Августа будетъ въ Москвѣ и Петербургѣ, вызываемый министромъ. Если вы еще нѣсколько дней останетесь въ Петербургѣ, повидайтесь съ Соханской, Надеждой Степановной. Ея адресъ у П. А. Плетнева, въ Университетѣ. За симъ обнимаю васъ. Будьте бодры и крѣпки.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

2.

27 февраля 1863 г. Москва.

   Дѣйствительно, я досадовалъ на васъ сильно, зачѣмъ вы уѣхали, не простившись. Ну да это дѣло прошлое, объ этомъ не стоитъ и говорить... Я все же радъ, что вы сидите въ этой Коммиссіи. Ѳеоктистовъ не подастъ, я думаю, голоса въ пользу стѣснительныхъ мѣръ, а Оболенскаго, я надѣюсь, вамъ удастся переубѣдить. Къ тому же теперь вы имѣете порученіе, что избавитъ васъ отъ нареканій -- будто вы пользуетесь синекурой.
   Что вы приходите въ уныніе,-- это не новость, вы въ унынію склонны, да къ тому же живете въ Петербургѣ, гдѣ каждый день до тошноты пресыщаетесь лицезрѣніемъ Петербургскаго люда и слышаньемъ Петербургскихъ умныхъ рѣчей. Но и я начинаю приходить въ уныніе! Энергія моя слабѣетъ, руки опускаются, и, кажется, бѣжалъ бы вонъ изъ Россіи, этой неизлечимо-больной. Чтобы вы тамъ ни говорили, а свобода слова если и не есть панацея отъ болѣзней, то по крайней мѣрѣ есть воздухъ, которымъ дышешь. Стѣсненіе слова есть лишеніе легкихъ воздуха. Нельзя ни подвигаться, ни дѣйствовать, ни мыслить, если вы чувствуете стѣсненіе въ груди, а это именно ощущеніе душитъ и давитъ современнаго образованнаго человѣка въ Россіи. Дайте мнѣ сначала почувствовать себя свободнымъ, а тамъ ужъ я подумаю и придумаю, какъ избавиться отъ прочихъ волъ.
   Никогда цензура не доходила до такого безумія, какъ теперь, при Валуевѣ. Она получила характеръ чисто инквизиціонный. Онъ прислалъ, между прочимъ, въ Цензурный Комитетъ двѣ бумаги: одну о томъ, что при цензурованы статей слѣдуетъ обращать вниманіе не только на статью, но и на направленіе журнала или газеты, гдѣ предполагается ее помѣстить,-- такъ что иному редактору можно отказать въ помѣщеніи статьи, дозволяемой другому редактору. Другую же бумагу о томъ, чтобы "День" цензуровать какъ можно строже, потому что редакторъ, очевидно, руководствуется воззрѣніями, противными всѣмъ цензурнымъ постановленіямъ.
   Не знаете ли вы какого нибудь фортеля укротить это неистовство цензуры? На прошедшей недѣлѣ мнѣ запретили пять статей, такъ что ихъ приходится заготовлять и набирать вдвойнѣ и втройнѣ.
   Я и самъ прихожу въ мысли о Думѣ, не только для разрѣшенія Польскаго вопроса, но и для разрѣшенія всяческихъ вопросовъ. Это единственное средство, которое намъ остается. I У меня сложилась цѣлая статья объ этомъ предметѣ, но я не писалъ ее, потому что ее не пропустятъ.
   Эхъ какъ скверно! Какъ тошно кругомъ! Будьте здоровы.
   Что вы сдѣлали съ брошюрами Хомякова? Гдѣ онѣ? Надо бы и надо бы это дѣло двигать, Никита Петровичъ.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

3.

6 Октября 1860 г. Москва.

   Я сейчасъ только узналъ о предисловіи ко 2-му изданію "Раскольниковъ" Ливанова,-- предисловіи, въ которомъ этотъ господинъ смѣлъ отозваться обо мнѣ или моей газетѣ неприличнымъ образомъ. Признаюсь вамъ, я не могъ придти въ себя отъ изумленія. Вы объявили печатно, что считаете себя наслѣдникомъ "Москвы", вы считаетесь моимъ пріятелемъ, да мы и считались пріятелями,-- и вы, тѣмъ не менѣе, продолжаете печатать публикаціи объ этой гнусной книгѣ,-- мало того: вы себя публично заклеймили полнѣйшею солидарностью съ г. Ливановымъ, который хозяйничаетъ и гадитъ въ вашей газетѣ, по волѣ, какъ ему вздумается. Я не одаренъ такою нравственною небрезгливостью, какъ вы. Вы вольны избирать себѣ сотрудниковъ, но я не могу допустить, чтобъ меня считали солидарнымъ съ ними, а это предположить всякій имѣетъ право, помня, что ваша газета "наслѣдница" Москвы, что вы были сотрудникомъ и "Русской Бесѣды" и "Дня" и "Москвы". Что нибудь одно, Никита Петровичъ. Я въ правѣ требовать отъ васъ къ себѣ уваженія; держать при себѣ Ливанова -- значитъ оказывать неуваженіе ко мнѣ и вынуждать меня порвать, къ моему сожалѣнію, всѣ связывавшія меня съ вами узы.
   Я еще весной слышалъ отъ Ивана Матвѣевича (это была одна изъ главнѣйшихъ причинъ, почему онъ васъ оставилъ), что вы сдали въ контору (и эта бумага ходила по рукамъ) записку Ливанова, въ которой онъ, негодуя на васъ за прекращеніе публикаціи о его книгѣ, называетъ меня "прикащикомъ Солдатенкова". Я не захотѣлъ обратить тогда на это вниманіе и ни слова не говорилъ вамъ о томъ. Я объяснилъ себѣ это обстоятельство тѣмъ, что вы, въ хлопотахъ, позабыли о содержаніи письма Ливанова: да наконецъ, говоря откровенно, я и не очень взыскателенъ къ вамъ относительно требованій деликатности, приличія и нравственнаго такта. но какъ скоро это дѣлается публично, я не въ правѣ долѣе терпѣть.
   О предисловіи я узналъ только нынче, но собирался писать къ вамъ нѣсколько дней тому назадъ, по поводу помѣщенія писемъ изъ Сибири къ Плотицыну. Это меня и всѣхъ моихъ знакомыхъ возмутило въ высшей степени. Глумленіе надъ человѣкомъ уже осужденнымъ, глумленіе надъ печальной чертой задушевной искренности, дышащей въ письмахъ -- все это бездушно, грубо... Однимъ словомъ никто вамъ не повредилъ такъ какъ Ливановъ, да и вы имъ нанесли нравственный вредъ обществу, распространивъ въ немъ вкусъ къ полицейскому сыскничеству -- вредъ, превышающій пользу отъ сокрушенія скопческой силы.

Ив. Аксаковъ.

   

4.

Пятница, 18 февраля 1872 года.

   Прочелъ я вашу отповѣдь Главному Управленію. Мнѣ нравится это ваше московское чудачество, это упорное вѣрованіе въ здравый смыслъ, это убѣжденіе, чуждое сомнѣнія, рефлексіи, почти наивное -- въ своемъ правѣ объяснять и растолковывать истину правительству. Но тамъ въ Петербургѣ, какой нибудь Тимашевъ точно также простодушно убѣжденъ въ противномъ; мѣрка для здраваго смысла тамъ иная; и въ Петербургѣ я думаю, если не воскипятъ на васъ гнѣвомъ и злобой, то потому только, что соблаговолятъ объяснить себѣ вашъ поступокъ патологически, или же такою наивностью, которая даже обезоруживаетъ. Записка очень хороша сама по себѣ, а какъ поступокъ она дѣлаетъ честь вашему нравственному существу, свидѣтельствуя о присутствіи въ васъ святаго элемента младенчества.
   Это вы думаете убѣдить Лонгинова, Петрова, Тимашева, Шидловскаго! Господи!

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

5.

3 февраля 1874 г. с. Турова.

   Ваше письмо сильно заинтересовало меня, любезнѣйшій Никита Петровичъ. Очень жалѣю, что въ бытность мою въ Москвѣ, я не затащилъ васъ и вашего сына, 20-го Января, на чтеніе въ Общество Любителей Россійской Словесности, именно на мое чтеніе о поэзіи Тютчева. Я излагалъ тутъ цѣлый трактатъ о судьбѣ Русской поэзіи или Русскаго стихотворчества, и гадалъ о его будущемъ,-- но всѣ эти трактаты, конечно, могутъ быть разомъ опровергнуты появленіемъ новаго, могучаго и оригинальнаго таланта. Объ этомъ распространяться было бы слишкомъ долго. Я думаю, что поэзія въ стихотворной формѣ (замѣтьте притомъ: чужой и заемной) у насъ -- моментъ отжитой. Поэзія Пушкинскаго періода -- носить на себѣ историческій признакъ,-- именно признакъ исторической необходимости,-- искренности, не только личной, авторской, но и исторической. Она запечатлѣна свѣжестью формы, на самой формѣ слышна побѣда надъ матеріаломъ искусства (словомъ), -- чувствуется радость художническаго обладанія.-- Она была "священнодѣйствіемъ"; отношеніе къ искусству походило на вѣру въ искусство. Во всѣхъ искусствахъ были такіе моменты, и они не повторяются.-- Въ техническомъ отношеніи живопись, напримѣръ, ушла безмѣрно далеко послѣ Рафаэля,-- но триста лѣтъ послѣ Рафаэля представляютъ только рядъ безплодныхъ усилій усвоить себѣ его манеру, приблизиться къ нему.-- Тоже и въ Русской поэзіи въ тѣсномъ смыслѣ, т. е. въ смыслѣ искусства въ словѣ, выражающагося въ данной стихотворной формѣ. Никакимъ анализомъ не опредѣлите и не уловите вы прелесть стиховъ Пушкина, Тютчева и проч., -- независимо отъ содержанія. Можно указать сотни тысячъ стиховъ, несравненно блестящѣе, искуснѣе въ техническомъ отношеніи, но преимущество прелести, свѣжести, искренности всегда останется за ними. Эта историческая печать свѣжести не сотрется. Въ поэзіи нашего времени недостаетъ искренности, а главное нѣтъ raison d'être; стихи новѣйшіе какъ то не нужны. Конечно русская поэзія нѣсколько въ иныхъ условіяхъ: не всѣ струны народной души прозвучали,-- самое просвѣщеніе, давшее бытіе нашей литературной поэзіи, не есть продуктъ народнаго духа; наконецъ форма стихотворная, съ ея рифмами и пр. чужая. Очень можетъ быть, для нашей поэзіи настанетъ періодъ возрожденія, новый періодъ искренности, -- въ новой, болѣе оригинальной, болѣе народной формѣ.-- Циклъ поэтовъ Германіи замкнулся Гейне,-- поэтомъ уже отрицательнаго направленія.-- У насъ также на рубежѣ историческаго періода поэзіи стоитъ Лермонтовъ.-- Отъ отрицательнаго до тенденціознаго направленія (гдѣ поэзія обращается въ средство, отодвигается на задній планъ) -- одинъ только шагъ. У насъ онъ былъ пройденъ. Конечно, Майковъ, Фетъ, Полонскій люди съ талантомъ, -- но они лишены внутренней силы, -- имъ уже не дано властительно надъ умами. Стихотворная форма, въ наше время, -- это проститутка, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . я знаю мальчиковъ лѣтъ 12-ти, отлично владѣющихъ стихомъ, но въ этомъ стихѣ нѣтъ оригинальности, -- это все только отзвуки.
   Но, какъ я вамъ говорю, всѣ мои разсужденія легко могутъ быть опрокинуты разомъ -- появленіемъ какого нибудь Алеши Гилярова или кого другого. Нужна особенная осторожность, какъ и вы пишите, въ обращеніи съ его дарованіемъ. Его дарованіе несомнѣнно, но надобно, чтобъ изъ этого дарованія не вышло пустоцвѣта. Стихомъ и языкомъ онъ владѣетъ мастерски, хозяиномъ, но это только внѣшняя сторона дарованія, на которой остановиться нельзя. Выйдетъ ли изъ него замѣчательный поэтъ-художникъ, я еще не берусь сказать. Все будетъ зависѣть отъ того содержанія, которое онъ привнесетъ въ послушную ему вещественную форму, отъ тѣхъ запросовъ, которые въ немъ самомъ выработаются.
   Прежде всего, мнѣ кажется, вовсе не нужно поощрять его къ писанію оригинальныхъ стиховъ, т. е. въ сочиненію стиховъ. Коли сами напишутся -- другое дѣло, по внутренней потребности; а въ эти годы сформировать изъ себя виртуоза съ дешевою властью надъ вдохновеніемъ -- было бы гибельно для таланта.
   Образуется преждевременная зрѣлость; отцвѣтетъ -- не дозрѣвъ. Печатать оригинальныхъ стихотвореній вовсе не нужно. Это значило бы придавать имъ особенную важность, -- а въ томъ все и дѣло, чтобъ онъ не относился съ важностью къ своему 17 лѣтнему поэтическому авторству. Вы прислали мнѣ только одно оригинальное стихотвореніе: оно очень мило и граціозно,-- но одно мнѣ не нравится: оно не молодо; въ немъ не слыхать 17 лѣтняго юноши. Ахъ, еслибъ можно было поддержать его немножко, чтобъ онъ не исписался преждевременно, еслибъ можно было ему годика на два заговѣться!... Другая статья -- переводы. Вы хорошо сдѣлали, что налегли на нихъ. Конечно, жаль, что Гейне онъ предпочитаетъ прочимъ германскимъ поэтамъ; авось этотъ дурной вкусъ пройдетъ съ годами. Переводить Гейне также вредно: слишкомъ легко. Изо всѣхъ присланныхъ вами переводовъ мнѣ больше всего нравится переводъ изъ Катулла. Это прелесть, отъ него вѣетъ оригинальностью подлинника,-- да и самый размѣръ -- античный. Анакреона я въ подлинникѣ не читалъ, но неужели размѣръ перевода ужъ вовсе не античный, схожъ съ размѣромъ подлинника? Настойте на переводѣ Гомерова Ахиллесова щита, непремѣнно. Во всякомъ случаѣ предъявляйте ему строгія художническія требованія, -- чего вы, мой дорогой, кажется мнѣ не дѣлаете. Вотъ вамъ обращикъ подобныхъ требованій. Напримѣръ вы привели мнѣ переводъ изъ Гете. Я бы сказалъ на вашемъ мѣстѣ молодому человѣку, даже нѣсколько утрируя, слѣдующее: "Переводъ не хорошъ, не вѣренъ. Эти восемь стиховъ у Гете образцовое художественное произведеніе по простотѣ и точности выраженій". Во первыхъ: "Тишина паритъ надъ моремъ" -- не хорошо. У Гете: тишина царитъ въ водахъ: образъ реальнѣе и проще.-- Далѣе:
   
   Вѣтры стихнули опять.
   
   Вы сейчасъ чувствуете, что это опять прибавка переводчика, и дурная прибавка: развѣ вѣтры уже стихали прежде? развѣ о томъ говорилось? Развѣ это переводъ стиха: Ohne Regung ruht das Meer? "Вѣтры стихнули", а черезъ два стиха:
   
   Нѣтъ ни вѣтра, ни дыханья.
   
   Два раза повторяется слово вѣтръ, два раза одинъ и тотъ же штрихъ картины. Въ подлинникѣ конечно этого нѣтъ. Далѣе
   
   И морякъ глядитъ печально
   На синѣющую гладь.
   
   Морякъ -- не то что Schiffer, а вы чувствуете, что здѣсь озабоченно глядитъ (bekümmert) именно корабельщикъ, котораго интересъ въ томъ, чтобъ корабль не останавливался.
   Синѣющая гладь: эпитетъ, котораго нѣтъ въ подлинникѣ, и который здѣсь вовсе не нуженъ. Дѣло могло быть и ночью, и при туманѣ. Это лишнее. Далѣе:
   
   Нѣтъ ни вѣтра, ни дыханья.
   Объ этомъ стихѣ уже сказано.
   
   Todeestille fürchterlich!
   
   Слабо переведено стихомъ: "гробовая тишина" надо было бы передать самое fürchterlich.
   
   Море спитъ.
   Въ прозрачной дали
   Не колышится вода.
   
   Въ прозрачной дали -- никуда не годится. Не говоря о томъ, что это выраженіе само по себѣ обратилось уже въ общее мѣсто,-- оно вовсе не передаетъ мысли подлинника. Не въ томъ дѣло, что даль прозрачна, совсѣмъ не въ томъ, а въ томъ, что это ungeheure Weite, необъятный просторъ, на которомъ не колышется волна. Требуйте, ради Бога, отъ вашего юноши именно точности всѣхъ качественныхъ опредѣленій, строгой мѣткости эпитетовъ,-- чѣмъ отличается Пушкинъ и Тютчевъ.-- Есть переводъ этого же стихотворенія, если не ошибаюсь у Лермонтова, но и его нельзя назвать хорошимъ. Всего лучше переводъ моего брата, Константина Сергѣевича, напечатанный въ "Московскомъ Наблюдателѣ" 1839-го года, кажется. Вотъ онъ, почти буквально вѣренъ:
   Тишина легла на воды,
   Безъ движенья море спитъ,
   И съ досадой корабельщикъ
   На поверхность водъ глядитъ.
   Вѣтръ не вѣетъ благодатный,
   Тишина какъ смерть страшна,
   На пространствѣ необъятномъ
   Не подымется волна.
   Tiefe Stille herrscht im Wasser,
   Ohne Begung ruht das Meer,
   Und bekümmert sieht der Schiffer
   Glatte Fläche rings umher.
   Keine Luft von keiner Seite,
   Todesstille förehterlich!
   In der Ungeheuern Weite
   Beget keine Welle sieh.
   Сличите-ка этотъ переводъ съ подлинникомъ.
   Вы хотѣли издать книгу подъ названіемъ Учебный Досугъ. Издать можно, но во первыхъ: не съ этимъ заглавіемъ. Это заглавіе какъ бы говоритъ: я еще учусь, подивитесь-ка, какъ я молодъ, а ужъ какъ много знаю, и проч. и проч., будьте ко мнѣ снисходительны, и т. д. Если учится, такъ погоди пускаться въ авторство. Нѣтъ ничего вреднѣе авторства для юноши, вы это понимаете очень хорошо. Во вторыхъ: печатать можно только переводы, но не оригинальныя стихотворенія: пусть погодить, позрѣетъ немножко.
   Я пишу для васъ, надѣясь, что вы моего письма не покажете сыну. Увѣренъ также, что ваше родительское самолюбіе не оскорбится моими замѣчаніями. Повторяю: талантъ изъ ряду вонъ, но нужно его уберечь, нужно сохранить въ немъ свѣжесть и оригинальность, нужно развить въ юношѣ требованія художнической строгости. Желательно было бы выкурить изъ него вкусъ къ Гейне и къ эротической поэзіи. Откликнитесь. "Современныя Извѣстія" получаю теперь акуратно. До свиданія. Какъ буду въ Москвѣ повидаюсь съ вами непремѣнно.

Весь вашъ Ив. Аксаковъ.

   

6.

Кунцово, N 9, 28 Мая, 1875.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   Григорій Васильевичъ Есиповъ прислалъ мнѣ свое изданьице, которое, какъ я слышалъ, онъ намѣренъ препроводить и къ вамъ. Меня просили предупредить васъ объ этомъ, не для того, конечно, чтобъ заручиться благосклоннымъ пріемомъ, но для того, чтобъ остановить на книжечкѣ ваше вниманіе, чтобъ не затерялась она въ массѣ редакторскаго матеріала.
   Книжка дѣйствительно очень полезна и только удивляешься, какъ же это никому въ голову не пришло до сихъ поръ составить такую простую вещь. Это азбука русской скорописи XVII вѣка, самой трудной для чтенія. Приведены въ образцахъ всѣ возможные виды начертанія каждой буквы, встрѣчающіяся въ рукописяхъ,-- затѣмъ обращики fac-similé, очень хорошо литографированные, самихъ рукописей. Можно такимъ образомъ, часа въ два времени выучиться читать или разбирать скоропись XVII вѣка. Въ XVI и XV вѣкахъ и раньше рукописи доступнѣе, ибо большею частью писаны полоуставомъ. Вотъ и вся штука -- очень немудреная, но очень хорошая. О ней дѣйствительно стоитъ замолвить словечко и способствовать ея распространенію,-- чего конечно Есиповъ и желаетъ. До свиданія.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

7.

Вторникъ 12 часовъ ночи. 14 Ноября 1875 г.

   Никита Петровичъ. Погодинъ очень плохъ, отнялась рука правая и правая нога, языкъ коснѣетъ, но голова свѣжа и самъ онъ бодръ. Онъ призывалъ меня сегодня вечеромъ, и когда рѣчь зашла о приглашеніи Захарьина (съ именемъ котораго неразрывно понятіе о деньгахъ), то Погодинъ сталъ истерически смѣяться что деньги-то онъ отдалъ вамъ, вы взяли ихъ на двѣ недѣли, а срокъ прошелъ. Потомъ, спустя полчаса, онъ уже серьезно и мнѣ одному сказалъ: "напишите какъ нибудь Гилярову о деньгахъ",-- что я симъ и исполняю. Да, я думаю теперь благовременно ихъ ему отдать,-- хоть я и не теряю надежды, если не на выздоровленіе, то на улучшеніе его здоровья. Варвинскій впрочемъ не то думаетъ. Что думаетъ Захарьинъ, о томъ узнаю завтра утромъ.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

8.

Москва, 2 Января. 1876 г.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   Вообразите -- эти мерзавцы Погодины-сыновья потащили Софью Ивановну къ суду. Она получила повѣстку отъ Мироваго Судьи явиться 7 Января къ отвѣту по дѣлу о Дневникѣ вслѣдствіе жалобы Дмитрія и Ивана Погодиныхъ. Разумѣется -- она явится не сама. Я хотѣлъ было самъ за нее явиться, но по совѣту М. Н. Лопатина пригласилъ Ф. Н. Плевако, такъ какъ противная сторона постарается угобзить дѣло всевозможными крючками. Плевако берется очень охотно. Но я бы желалъ, чтобъ вы съ своей стороны ему написали и подкрѣпили мое ходатайство. Адресъ Плевако въ домѣ Пороховщикова на Тверской, а разбирательство будетъ на квартирѣ покойнаго кн. Одоевскаго, въ домѣ Волконскаго на Смоленскомъ бульварѣ.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

-----

   Здѣсь кстати будетъ привести слѣдующую выдержку изъ письма И. С. Аксакова къ Екатеринѣ Ѳеодоровнѣ Тютчевой, поясняющую вышеприведенное письмо И. С. Аксакова къ Н. П. Гилярову:
   

Москва, 27 Декабря 1876 г.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Странный провелъ я Сочельникъ. Въ 11 часовъ утра отправился я на Дѣвичье Поле и возвратился только въ 5. Я былъ вызванъ Софьей Ивановной Погодиной, и въ продолженіи 5 часовъ сряду присутствовалъ при сценахъ самаго возмутительнаго свойства. Наслѣдники сыновья выгнали ее изъ дому, т. е. выгнали самыми наглыми оскорбленіями, послѣ которыхъ она не хотѣла и не могла оставаться, и затѣмъ не выпускали изъ дому, боясь, и громко высказывая свои опасенія, чтобъ она чего нибудь не украла, не увезла изъ вещей. Дѣло въ томъ, что Погодинъ не оставилъ никакого письменнаго завѣщанія: все собирался, но откладывалъ; впрочемъ волю свою онъ высказалъ многимъ изъ насъ, что всѣ его рукописи и книги остаются его женѣ, такъ какъ оба его сына враждебны всякой наукѣ и литературѣ. Эти сыновья ненавидѣли свою мачиху всегда, и когда отца не стало, полный просторъ своей ненависти и своей злой, грубой природѣ. Едва умеръ Погодинъ, какъ оба сына предъявили свои юридическія права на все имущество отца и на господство въ въ дому, который, къ тому же, былъ собственностью первой жены Погодина, ихъ матери. Корысть обуяла ихъ, и ко всѣмъ книгамъ и рукописямъ они отнеслись съ этой исключительно точки зрѣнія. Ненависть усилилась еще больше, когда на вопросъ: отказывается ли она отъ своей законной вдовьей доли въ имѣніи мужа, Софья Ивановна отвѣчала, что нѣтъ, потому что этою частью (всего-то 8 тыс. р.) хочетъ обезпечить участь двухъ любимыхъ малолѣтнихъ внуковъ Михаила Петровича, которыхъ послѣдній удалилъ отъ ихъ пьянаго отца (т. е. старшаго сына Погодина, Дмитрія) заграницу, гдѣ ихъ и воспитываютъ, Эта мѣра очень разумная, потому что отецъ безъ сомнѣнія все промотаетъ, но отецъ за то и злится, что ему не даютъ всего въ руки. Вотъ они стали на юридическую точку, а съ этой точки зрѣнія всякая вещь, принадлежавшая покойному, его сапоги и носки, все поступаетъ въ наслѣдникамъ, все потребовано въ формальной описи, и Софья Ивановна обратилась въ отвѣтчицу предъ судебною властью. Въ кабинетѣ, гдѣ 40 лѣтъ работалъ покойный, помѣстились Судебный Приставъ, дѣлавшій опись, и оба сына, ликующіе, что стали хозяевами, съ своимъ адвокатомъ, -- и прицѣнивающіеся за что сколько можно выручить. Каждый день врывались они въ комнаты Софьи Ивановны и осыпали ее самою площадною, непристойною бранью, называя ее комедіанткой и воровкой, отнимая у нея всякую дорогую, по воспоминанію, вещь, принадлежавшую ея мужу и которую ей хотѣлось бы удержать. Такъ, кресло, на которомъ 40 лѣтъ сидѣлъ Михаилъ Петровичъ, старое, изношенное кресло -- она перенесла къ себѣ и хотѣла беречь, какъ святыню... Отняли съ ругательствомъ и хохотомъ. Когда я пріѣхалъ къ ней, я засталъ ее въ ужасномъ положеніи, подъ впечатлѣніемъ только что вынесенныхъ оскорбленій; она просила меня оградить ее отъ новыхъ обидъ и дать ей возможность забрать хоть свои необходимыя вещи и уѣхать. Заручившись содѣйствіемъ Судебнаго Пристава, втайнѣ возмущеннаго поступками наслѣдниковъ, я находился при Софьѣ Ивановнѣ во все время укладки ея вещей, и тѣмъ, конечно, оградилъ ее отъ прямыхъ оскорбленій. Но какія сцены тутъ происходили. Представь себѣ женщину, изнуренную долгимъ уходомъ за больнымъ, потрясенную сценами смерти и похоронъ, удрученную искреннимъ горемъ по мужѣ, и при всемъ томъ оскорбленную до глубины души мучимую грубыми обидами и возмутительными клеветами. Представь себѣ хозяйку и госпожу дома, которая, проживъ 15 лѣтъ въ домѣ, должна, въ этомъ-то состояніи, въ нѣсколько часовъ времени, собраться, уложиться и разстаться съ дорогимъ, милымъ ей жилищемъ. И, во время этой суетной укладки, еще разбирать -- какія вещи и вещицы мужнины, какія женины. Но желаніе поскорѣе уйти отъ обидъ и оскорбленій и отдать наслѣдникамъ все, на что они предъявляютъ требованія по закону, придаетъ несчастной силы. Укладываютъ, сваливаютъ въ попыхахъ, какъ попало.
   Вдругъ является оффиціальный посланный отъ лицъ, производящихъ опись: "пожалуйте бѣлье покойнаго". Собирается все тряпье ему принадлежавшее; жена, укладывая, находитъ въ своемъ женскомъ бѣльѣ, кое-какія рубашки съ мѣткой мужа, спѣшитъ ихъ выбрать и отдать.-- Опять требованіе: "пожалуйте платье"... Отдаютъ все по счету, но есть сюртукъ, въ который покойный одѣвался за недѣлю до кончины, который ей хотѣлось бы сохранить, она беретъ его, и тугъ воспоминаніе охватываетъ ее вдругъ съ неудержимой силой и разражается истерическимъ припадкомъ. А тамъ навалили гору платья -- въ кабинетѣ, и сыновья съ папиросами въ зубахъ, толкуютъ о томъ, что все это они сбудутъ старьевщику... Уносятъ сюртукъ: продолжаютъ укладку: опять формальное требованіе о серебрѣ. Бѣдная женщина отрывается и идетъ сдавать серебро счетомъ, объясняя, что одной ложки не достаетъ потому-то, и на что имѣются такіе-то свидѣтели... Судебный Приставъ извиняется, но что же ему дѣлать? наслѣдники формально дѣлаютъ заявленія и онъ обязанъ включить все въ опись... Укладка смѣняется истерикою; истерика укладкой. Вдругъ бѣдная женщина въ недоумѣніи: на ея письменномъ столѣ -- вотъ этотъ карандашъ мужа, а эти ручки отъ перьевъ ея,-- про чернильницу она навѣрное -- не знаетъ, сама ли она купила, или у него взяла... и все это грошовое. Я разрѣшаю недоумѣніе тѣмъ что снимаю все разомъ со стола и укладываю въ ея сундуки, и вещицы, и халатъ, въ которомъ онъ умеръ. Опять являются: "наслѣдники заявляютъ о самоварахъ: какіе ваши, какіе Михаила Петровича". Взяли было самый маленькій; приходится отдать,-- отыскали такой, котораго, къ счастію, покупка Софьею Ивановною несомнѣнна... При быстрой разборкѣ вещей, попадаются такія, которыя не попадались на глаза лѣтъ 15 и обдаютъ внезапно цѣлымъ потокомъ воспоминаній живыхъ и жгучихъ, и обезсиливаютъ укладывающія руки. Но мѣшкать нельзя, близится вечеръ,-- самое завѣтное изъ этой вещественной жизненной обстановки, что можно было и допущено взять, кое-какъ уложено, или свалено въ узлы. Я тороплю, боясь снова какой нибудь легальной прицѣпки, по къ счастью -- сыновья ушли обѣдать, поручивъ надзоръ адвокату, который все таки ихъ человѣчнѣе и совѣстится предо мною,-- возъ отправляютъ,-- наконецъ она сама начинаетъ прощаться съ комнатами, съ любимыми мѣстечками своими и мужа, падая на колѣни и кланяясь въ землю, при чемъ вся прислуга громко рыдаетъ,-- я усаживаю ее въ свои сани, еще разъ нагружаю ихъ вещами и такимъ образомъ переселилась она въ Дѣвичій Монастырь, гдѣ наняла нѣсколько крошечныхъ комнатъ около могилы мужа! Я на праздникахъ посѣтилъ ее тамъ. Она несказанно счастлива, что вырвалась изъ этого ада, и не видитъ оскорбителей!... Теперь мы хлопочемъ о пенсіи, вмѣстѣ съ Николаемъ Мещерскимъ.
   Такъ вотъ каковъ былъ канунъ праздника для бѣдной Погодиной и для меня!... Мнѣ совѣстно, что я такъ распространялся объ этомъ въ письмѣ къ тебѣ, и тебя -- ни въ какихъ отношеніяхъ въ дѣду непричастную -- возмутилъ описаніемъ такихъ отвратительныхъ дѣйствій человѣческой злобы, вооруженной формальнымъ закономъ.
   

9.

8 Авг. 1876 г.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   Посылаю вамъ письмо Пашкова. Хорошо было бы, еслибъ вы его напечатали въ извлеченіи, озаглавивъ такимъ образомъ: "Намъ сообщаютъ слѣдующее извлеченіе изъ одного письма, полученнаго здѣсь въ Москвѣ изъ Бѣлграда отъ русскаго, лица довольно компетентнаго" или что нибудь въ такомъ родѣ, не называя прямо меня.
   Затѣмъ хорошо бы вамъ намекнуть о дѣятельности Славянскаго Комитета, объяснивъ, что она очень важна и полезна, хотя по понятнымъ причинамъ, Славянскій Комитетъ не находить удобнымъ разглашать о ней, и репортерамъ газетнымъ не худо бы поступать въ этомъ отношеніи съ большимъ тактомъ. (Такъ, "Голосъ" напечаталъ, что мы недавно отправили такую то партію, даемъ офицерамъ столько-то, юнкерамъ столько-то! Вѣдь такая гласность можетъ помѣшать самому Правительству игнорировать яко бы нашу дѣятельность).
   И такъ, намекнувъ на все это, прибавьте, что Комитетъ заслуживаетъ полной довѣренности, пригласите сосредоточивать всѣ пожертвованія въ Комитетъ, не раскидываясь по мелочамъ въ разныя стороны.
   Вы бы этимъ оказали большую услугу.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

10.

7 Мая 1879 г.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   У васъ была напечатана передовая статья -- родъ рекламы въ пользу галеты "Востокъ",-- хотя вамъ трудно было не предвидѣть направленія этой газеты, такъ какъ никто лучше васъ не знаетъ автора.
   Я прочелъ 1-й No отъ первой строки до послѣдней и возмущенъ "Востокомъ" до глубины души. Еслибы раздавалось громкое, вѣское слово въ противоположномъ направленіи, такъ безталантный лепетъ Дурново и Ко ничего бы не значилъ. Но такого слова не раздается,-- газеты заняты другимъ (напримѣръ совсѣмъ ненужною желѣзной дорогой), напротивъ ваша газета даже рекомендовала "Востокъ" вниманію публики.
   Съ вами толковать много не нужно. Прочтите только 1-ый No, и вамъ все станетъ ясно. Развѣ возможно освобожденный Русскою кровью Болгарскій народъ называть неправославнымъ? А тугъ не только болгаре мимоходомъ называются неправославными, но это даже доказывается! Каково же будетъ Русскому народу узнать, что онъ принесъ столько жизней, столько жертвъ за неправославныхъ! И еще смѣетъ эта газета объявлять, что ея задача] примиреніе всѣхъ въ Православномъ единствѣ! Ея задача -- раздувать вражду,-- поддерживать фанаріотскія притязанія.
   Неправославіе Болгаръ заключается въ нарушеніи буквы дисциплинарныхъ положеній церковныхъ,-- той церкви, для которой сказано, что буква мертвитъ. Вина грековъ заключается въ нарушеніи духа заповѣди Христовой. Чуждый церкви элементъ племенной внесенъ греками, стремившимися огречить болгаръ, притѣснявшими ихъ народность. Болгаре только защищались и ограждали себя. Наконецъ кому же не ясно, что возсоединеніе Восточной Румеліи фактъ почти совершившійся, почти признанный: это вопросъ времени, двухъ-трехъ лѣтъ; только теперь неудобно совершить его вполнѣ. Требовать теперь примѣненія буквы каноническаго устава есть явное лицемѣріе.
   Однимъ словомъ: если бы Англіи понадобилось самое дѣйствительное средство для того, чтобъ раздуть вражду между славянскими племенами,-- никто лучше H. Н. Дурново не послужилъ бы такой цѣли.
   Да и не вы ли сами, меньше года тому назадъ, изложили мнѣ въ письмѣ цѣлый обвинительный актъ противъ сего господина?
   Прихлопните его вашей статьей, съ Т. И. Филипповымъ вкупѣ. Послѣднему я буду писать отъ себя. Знаете-ли вы, что Филипповъ запечатываетъ свои письма печатью съ надписью: "цѣлуетъ васъ Тертій любовью и пр.", изъ посланія Ап. Павла. Я самъ видѣлъ эту печать на письмѣ въ Кошелеву!
   Я уже переѣхалъ на дачу въ Старбеево, около Химокъ, но бываю 4 раза въ недѣлю въ Москвѣ.
   Истинная мерзость эта газета "Востокъ".

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

11.

6 Декабря 1881 года.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ,

   Выраженіе, употребляемое вами въ статьѣ ("начальство"), мнѣ показалось истинно опаснымъ: оно въ статьѣ является самымъ понятнымъ, образнымъ, чтобъ не сказать (очень ужъ стали употреблять во зло это слово) конкретнымъ. Тѣмъ болѣе опаснымъ, что поползновеніе къ начальствованію, вмѣстѣ съ дешевою критикою, фрондерствомъ -- характеристическія черты нашего полуобразованнаго общества. Я самъ нѣкоторое время былъ гласнымъ въ Думѣ и подмѣчалъ эти черты во всѣхъ этихъ Кузнецовыхъ, Шестеркиныхъ и т. д. Всему этому можно сыскать историческое извиненіе, на все это можно смотрѣть какъ на переходную ступень, а на самую Думу какъ на учрежденіе воспитательное... Но въ вашей газетѣ отношеніе къ думѣ -- вообще иное, не въ этой только статьѣ. Вы вашей газетой постоянно поддерживали -- дурной характеръ оппозиціи, начиная съ фельетонныхъ насмѣшекъ надъ Сережей и его женой. Я вовсе не думаю защищать Управу, хотя и непредполагаю, чтобъ ее можно было обвинить въ какомъ либо злоумышленномъ дѣйствіи, но никакой Голова, никакая Управа въ мірѣ не можетъ выносить такого съ собою обращенія, какому она подвергалась въ теченіи столькихъ лѣтъ. Это была систематическая травля. Надо было предвидѣть исходъ,-- и единогласное постановленіе о благодарности г. Головѣ дѣлаетъ истинно смѣшнымъ всѣхъ тѣхъ, которые домогались преданія суду и занимались травлей. Вы же и въ этой статьѣ нападаете на Третьякова, зачѣмъ не благодарилъ Думу за содѣйствіе, зачѣмъ не отдѣлилъ себя отъ товарищей по Управѣ!
   Нѣтъ, дорогой Никита Петровичъ, какъ ни больно мнѣ было заявить о своемъ разногласіи съ вами (только впрочемъ по этому вопросу и по отношенію къ нѣкоторымъ лицамъ,-- да вы и сами -- помните -- въ вопросѣ о правительственной газетѣ -- довольно рѣзко на меня напали),-- но право нужно было отстранить дѣйствіе этого несчастнаго слова "начальство". Всѣ наши дальнѣйшія разсужденія о дисциплинѣ не могутъ ослабить дѣйствія этой конкретной формулы, а оно положительно вредно. Къ тому же, еще до вашей статьи я собирался именно сказать то же самое, что сказалъ, и даже ужъ написалъ вступленіе. Прочелъ вашу статью: какъ разъ это несчастное слово! А зло въ самой формѣ учрежденія.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

12.

Марта 21 1884 года.

   Неужели до того дошло, любезнѣйшій Никита Петровичъ? Само собой разумѣется, что "Русь" не останется безмолвна по этому поводу, но не въ томъ еще дѣло. Какъ то вы распутаетесь? Личное ваше положеніе меня озабочиваетъ, т. е. матеріальное. Ваша репутація, ваше имя только выиграютъ, какъ скоро появятся ваши писанія въ болѣе серьезной формѣ, какъ скоро вы перестанете себя размѣнивать на мелкую монету и явитесь тѣмъ, что вы есть -- крупной, цѣнной, вѣской монетой. Жаль конечно газеты, гдѣ 18 лѣтъ сряду раздавалось всегда умное, оригинальное и всегда искреннее, честное слово, всегда независимое,-- газеты однаго знамени съ моими изданіями,-- но никогда не могъ я заглушить въ себѣ чувства досады, что бисеръ этотъ сыплется даромъ понапрасну и теряется въ этой болѣе или менѣе неприглядной обстановкѣ... А все-таки прекращеніе "Современныхъ Извѣстій" -- въ извѣстномъ смыслѣ наше общее пораженіе и является сквернымъ симптомомъ современнаго состоянія русскаго общества. Я вѣдь и самъ еле дышу: у меня расходится не болѣе 2300 экз.: это крайній минимумъ, за чертою котораго убытокъ уже для меня невозможенъ.
   Все таки жаль, что у васъ съ Васильевымъ не сошлось дѣло. Все же, думаю, было бы выгоднѣе для васъ. До свиданія. Повторяю: нравственно ваше имя только отъ того выиграетъ,-- нужно только, чтобъ облегченъ былъ гнетъ матеріальный.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

13.

   Да, это совершенно вѣрно, я думалъ не объ основаніи совершенно новаго ограна, но о превращеніи "Руси" въ ежедневную газету. Объ этомъ меня часто просили мои подписчики,-- многіе вообще. Понятное дѣло, что для ежедневнаго изданія нужды иныя средства, чѣмъ для еженедѣльнаго или двухнедѣльнаго,-- и эти средства заимствуются подъ условіемъ, чтобъ въ газетѣ былъ постоянный экономическій отдѣлъ, что вообще желательно и вполнѣ прилично. Такая газета безъ сомнѣнія не могла бы назваться органомъ купечества, ихнимъ изданіемъ -- и сохранила бы полную независимость. Въ то же время она бы упраздняла для купцовъ необходимость въ особой купеческой газетѣ, потому что всѣ истинно законные и разумные интересы русской торговли и промышленности имѣли бы несомнѣнно въ "Руси" искреннюю, горячую защиту. На долю же "купеческой газеты", еслибъ таковая, независимо отъ "Руси" основалась, досталось бы защита лишь самыхъ узкихъ и эгоистическихъ интересовъ; но такъ какъ я отягощаюсь издательствомъ даже теперешней "Руси", то я и предлагалъ вамъ взять все бремя на себя, предоставляя вамъ, пожалуй, и большую часть выгодъ, если таковыя будутъ; за собой же оставлялъ право veto и вообще охраненія своего имени и т. п., помѣщенія статей, когда вздумаю и т. д. Но вы правы, во 1-хъ, что теперь уже поздно; во 2-хъ, хотя это еще на двое -- что такая комбинація многимъ капиталистамъ будетъ пожалуй, не по нутру, такъ они не будутъ чувствовать себя хозяевами, да и редакторъ -- не нанятой, а такой, съ которымъ нужно соблюдать всякія церемоніи вѣжливости. Тимофѣй Саввичъ Морозовъ, напримѣръ, ничего бы другаго и не желалъ, какъ моей ежедневной газеты которая бы къ своей общей программѣ присоединила и экономическую. Но вѣдь онъ стоитъ въ купечествѣ почти особнякомъ, въ ссорѣ съ Найденовымъ, не участвуетъ въ Биржевомъ Комитетѣ и т. д.
   О Васильевѣ я вамъ говорилъ въ томъ лишь смыслѣ, что о немъ разбивается купечество на двѣ партіи. По какой бы то ни было причинѣ -- онъ имъ жалокъ: "сманили прикащика отъ хозяина, а мѣсто ему не дали:" вотъ выраженіе, которое я самъ слышалъ отъ Петра Ивановича Санина. Какъ редакторъ экономическаго отдѣла онъ несомнѣнно удовлетворилъ бы купцовъ.
   Вы уже не удовлетворите -- потому, что вѣчно презираете въ будущее за цѣлый вѣкъ, а иногда и за нѣсколько,-- потому что мысль ваша слишкомъ оригинальна и въ тоже время радикальна. Вамъ подъ стать написать: "Новыя начала политической экономіи" -- цѣлый трактатъ и его оцѣнятъ прежде всего германскіе ученые. Этого достоинства Катковъ не имѣетъ, а потому именно онъ и сильнѣе васъ, его слово болѣе вѣско, ближе къ дѣлу какъ оно есть -- что современникамъ, вообще практикамъ, а нашимъ купцамъ пуще всего -- на потребу. Слово Каткова никогда не головоломно, никогда не отвлеченно и при рельефности изложенія всѣмъ понятно. Какъ газетный публицистъ онъ несомнѣнно стоитъ выше и меня и васъ. Онъ не мучается никакими вопросами, не выражаетъ ни сомнѣній, ни недоумѣній, слово его не замысловато, не мудреное, но властное. Ваша же газета, напр., это -- "альбомъ моихъ ощущеній, впечатлѣній и мыслей". Вы говорите о "личныхъ отношеніяхъ Каткова". Но откуда же взялись эти личныя отношенія у сына кастеллянши, хотя бы и дворянскаго происхожденія? Онъ самъ себѣ создалъ ихъ. Захотѣлъ и создалъ. Вы же -- надѣлаете тысячу неловкостей, то обругаете лучшаго человѣка въ Москвѣ Щербатова, то Сергѣя Третьякова -- очень милаго, хотя и ничтожнаго человѣка, и обругаете самымъ неприличнымъ образомъ,-- и т. д. Я тоже съ своей стороны "человѣкъ не политическій", какъ выразилось однажды "Новое Время". Нужно бы раза три въ годъ съѣздить въ Петербургъ, я уже три года въ немъ не былъ. У Государя не только аудіенціи не просилъ, но даже съ воцаренія его ни разу ему не представился, хотя мнѣ по моимъ связямъ это было бы болѣе чѣмъ легко. Но я считаю всякое личное сближеніе съ верховною властью опаснымъ для своей независимости; да и въ пользу для дѣла отъ того не вѣрю. Мнѣ все это и скучно и противно!
   При такихъ нашихъ съ вами свойствахъ я сомнѣваюсь въ колоссальномъ успѣхѣ газеты, какой вамъ мерещится. Вѣдь какія мерещились вамъ выгоды отъ бумажной фабрики при новоизобрѣтенной вами плотинѣ!.. Да и затѣвать совершенно новый органъ, новую газету -- это уже не по нашимъ лѣтамъ, по крайней мѣрѣ не по моимъ; обольщаться надеждою на ея успѣхъ, послѣ опыта всей жизни, я уже не въ состояніи. Во мнѣ поэтъ и лирикъ всегда мѣшалъ и вѣчно будетъ мѣшать практику и организатору, въ васъ -- отвлеченный мыслитель и діалектикъ.
   И такъ оставимъ этотъ прожектъ въ сторонѣ. Тѣмъ болѣе, что и собирать, отыскивать людей теперь уже не время. Надо сначала ихъ собрать, имѣть подъ руками, а потомъ уже начинать дѣло; иначе выставивъ впередъ свое имя -- я вдругъ очутюсь одинъ, со всѣмъ бременемъ личной нравственной отвѣтственности -- какъ это уже столько разъ со мною бывало. Къ тому же я не имѣю ключа къ современной дѣйствительности. Начались большіе, долгіе будни,-- по всей вѣроятности исторически необходимыя; совершается какой-то внутренній процессъ котораго уловить я еще не могу и который едва ли не требуетъ людей новыхъ, и совсѣмъ инаго слова,-- не людей воинствующихъ, пламенныхъ борцовъ, проповѣдниковъ, памфлетистовъ, будителей и т. д., а простыхъ рабочихъ,-- и слова совсѣмъ трезваго, довлѣющаго дневи, практическаго. Такъ кажется, по крайней мѣрѣ. Нужно бы кажется, замолчать (мнѣ) и присмотрѣться.
   Вотъ что. Пожалуйте завтра четвергъ обѣдать къ б часамъ въ Славянскій Базаръ, въ особенную комнату вмѣстѣ съ отцами Наумовичемъ, Площанскимъ, сыномъ Добрянскимъ и еще однимъ Галичаниномъ. Я угощаю. Непремѣнно пожалуйте.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

14.

7 Сентября 1884 года.

   Само собой разумѣется, что я беру статью, и съ благодарностью. О рукописи съ резолюціей Платона я слышалъ отъ васъ лѣтъ 80 тому назадъ. Все ищу себѣ квартиры и рыскаю или рыщу по Москвѣ, а мнѣ бы хотѣлось васъ видѣть и посовѣтоваться.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

15.

1884 г. Октябрь. Москва.

   Прелестно -- и поучительно, какъ взглядъ народный, чуждый доктрины. И какъ любопытно это соприкосновеніе школы и газеты съ живымъ ключомъ и народной мысли, и народной рѣчи, и вообще народнаго творчества. Не оживитъ ли и не переиначить ли оно нащу книжную литературную рѣчь?
   Оттиски статьи вашей будутъ. "Урѣзаннаго документа" велѣлъ доставить вамъ десять NoNo Руси. Они урѣзываются легко... Вы знаете что оттиски проходятъ сквозь цензуру, а этого туда пускать нельзя было.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

16.

26 Ноября 1884 года.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   Ваша статейка -- это алансонскіе тончайшіе кружева, и какъ вы хотите, что бы я этой многоцѣнной тончайшей кружевной работѣ мысли, къ которой не знаю человѣка способнѣе васъ (и которая совершенно непригодна для темъ практическихъ) не далъ мѣста? но какъ быть? Статью Данилевскаго я предполагаю окончить печатаньемъ въ 23 No, не дробя ее на двѣ, даромъ, что въ ней 150 вершковъ. Ваша постановка вопроса совсѣмъ оригинальная, въ которой Н. Я. Данилевскій и близко не подходитъ; онъ просто доказываетъ внутреннюю непослѣдовательность самой нигилистической доктрины изъ нея самой; такъ что вашу статейку когда ни помѣсти, она не утратитъ ни значенія, ни достоинства. Пожалуй, можно сдѣлать и такъ: статью Данилевскаго помѣстить не всю (она имъ самимъ размѣчена на 3 раза -- въ случаѣ необходимости), и помѣстить и вашу; но не обидно ли будетъ Данилевскому, что ему возражаютъ не давъ ему докончить. Самое лучшее пустить вашу въ 24 Но вотъ что. Статья ваша возбудитъ множество недоумѣній, пожалуй и нареканій. Скажутъ, что вы и Бога и Христа отвели въ разрядъ субъективныхъ "предразсудковъ", и т. п. Необходимо вамъ сдѣлать какую нибудь оговорку -- для области вѣры, поставить ее въ перспективѣ или надъ всей этой мукомольной работой человѣческаго духа. Иначе статья ваша совсѣмъ неполна. Возбуждая вопросъ она описываетъ состояніе мысли и духа,-- но не даетъ отвѣта, а многихъ совсѣмъ смутитъ или приведетъ въ отчаяніе, осуждая будто бы на роковую безсознательность, непроизвольность темныхъ представленій: съ этимъ мириться нельзя,-- да и не слѣдуетъ, а нуженъ свѣтъ вѣры, конечно неупрятываемый ни въ какую логическую доктрину. Я знаю, что этого касаться -- значило бы писать цѣлый трактатъ, но вы можете въ двухъ-трехъ строкахъ указать на это въ заключеніи. Редакторъ долженъ вѣдь всегда становиться въ положеніе читателя.
   А статьи не возвращаю, потому что возвращать вамъ опасно. Можетъ быть нынѣшнею ночью и васъ клопы укусили, и вы, перечитывая, захотите марать, передѣлывать, однимъ словомъ капризъ найдетъ! Извольте-ка написать мнѣ дополнительныя строки и прислать.
   И какъ это васъ хватаетъ -- при теперешнихъ вашихъ обстоятельствахъ.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

17.

   Я только вчера пріѣхалъ изъ Петербурга, гдѣ провелъ цѣлую недѣлю, и корректуры вашей статьи еще не видѣлъ, почему и намѣревался непремѣнно заѣхать къ вамъ сегодня изъ Банка. Я именно хотѣлъ вамъ сказать, что въ той формѣ, въ какой изложена ваша первая статья или письмо, помѣстить ее неудобно, не присоединивъ нѣкотораго дополненія, нѣкоторой оговорки, указывающей на продолженіе статьи въ слѣдующемъ No и на восполненіе самой мысли изложенной въ первомъ письмѣ односторонне; нельзя же заканчивать установкою горизонтовъ скептика, за которыми ничего ужъ болѣе будто и нѣтъ. Всего лучше помѣстить и второе письмо вмѣстѣ, что можетъ быть и возможно. Къ двумъ часамъ буду въ Банкѣ и въ 4-мъ у васъ. А можетъ быть вы и сами заѣдете въ Банкъ.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

18.

   Я не могу, любезный Никита Петровичъ, остановить печатанье статьи Данилевскаго. Такъ было между нами условлено. А если его напечатать, то удобно ли одновременно печатать и вашу на ту же тему, тутъ же? Впечатлѣніе у читателя совершенно собьется: Односторонность у Данилевскаго и недоумѣніе по поводу вашихъ "предразсудковъ". Все перепутается. Я не желаю мѣшать цѣлостности впечатлѣнія, производимаго статьею Данилевскаго,-- ваши же письма -- это опять другая категорія, другой строй мыслей, другая сторона дѣла. Я сдѣлалъ примѣчаніе къ статьѣ Данилевскаго въ концѣ, въ томъ смыслѣ, что "остается желать, чтобъ почтенный авторъ также тщательно раскрылъ и въ средѣ русскихъ жизненныхъ явленій причины содѣйствовавшія успѣху нигилизма,-- побудившія свое родимое зло лѣчить лѣкарствомъ отъ чужой болѣзни или рядить въ чужую болѣзнь. Ложь подражаній была сильна и въ русской общественной и государственной жизни, и хотя по выраженію "автора она была большею частью безсознательная, но тѣмъ не "менѣе вносила фальшь и кривду въ умы и сбивала съ толку "усилія сознанія".
   Вотъ къ этому и прицѣпитесь. И хорошо бы еслибъ къ первому письму прибавили нѣсколько строкъ о второмъ имѣющемъ быть письмѣ. А если вы напишите хоть десять писемъ, тѣмъ лучше. И въ самомъ дѣлѣ, отчего бы вамъ не писать въ "Русь" статей, неудобныя для "Современныхъ Извѣстій? О гонорарѣ и говорить нечего, назначьте сами, -- это само собой разумѣется.
   

19.

1884 г. Ноябрь (?).

   Посылаю вамъ два экземпляра 19 No, любезнѣйшій Никита Петровичъ, съ "урѣзаннымъ документомъ",-- черезъ нѣсколько времени доставлю и еще нѣсколько. Больше не сохранилось.-- Оттиски послѣдней статьи готовы.-- Статья ваша весьма обращаетъ на себя вниманіе,-- хотя въ газетахъ еще о ней и не говорятъ. Прочелъ ее и Штромъ, одинъ изъ членовъ Правленія Взаимнаго Кредита, который завѣдываетъ учетомъ векселей, и выразился слѣдующимъ образомъ: "не возьму въ толкъ: по статьѣ выходитъ одно изъ двухъ -- или будь нигилистомъ, или будь идіотомъ, т. е. блуди въ предразсудкахъ". Этотъ отзывъ примите къ свѣдѣнію; вотъ почему я, какъ редакторъ, имѣющій всегда въ виду читателей и то, какъ отражается въ ихъ умѣ печатное слово, находилъ, да и нахожу вашу статью требующею дополненія. Въ настоящую минуту требуются обществомъ положительные идеалы, положительныя начала, по нихъ оно толкуетъ; очень хорошо знаю, что задача вашей статьи была иная,-- но такъ какъ "нигилизмъ" въ жизни есть отрицаніе, то необходимо, указывая несостоятельность существующей системы нападеніямъ на эту отрицательную силу,-- дать какую нибудь опору покрѣпче предразсудковъ; въ вашей статьѣ -- по замѣчанію тоже одного изъ читателей -- "истины высшія воспринимаемыя безъ достаточно логическаго основанія" низведены "на одинъ уровень съ чешущеюся переносицею". До свиданія.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   Вы, разумѣется, давно расквитались со мной,-- я считаю васъ вполнѣ расквитавшимся "Урѣзаннымъ Документомъ". Дѣло идетъ только о послѣдней статьѣ.
   

20.

1835 г. (Май?).

   Статья ваша очень хороша, но нужно бы что нибудь забористѣе, побольше бы задѣть самолюбіе московское городское.-- Долженъ непремѣнно устроиться какой нибудь Комитетъ для празднованія. Ну хоть бы по иниціативѣ Общества Пѣнія.
   Этотъ Комитетъ долженъ тотчасъ объявить въ газетахъ: "приглашаются де бывшіе члены Славянскаго Общества на совѣщаніе туда-то". Какъ соберутся, такъ и предложить: "подать прошеніе о возстановленіи Славянскаго Общества г. Министру Внутреннихъ Дѣлъ" -- съ присоединеніемъ пожалуй титула: "Кирилло-Меѳодіевскаго". Тѣмъ лучше, что моего участія и имени не будетъ. Въ члены Комитета выберите Л. Майкова. Онъ меня не особенно долюбливаетъ и тѣмъ охотнѣе будетъ дѣйствовать, что меня тутъ не будетъ и вся честь -- ему. Да и Долгоруковъ меньше будетъ артачиться: Майковъ ему свой. А возстановленіе Общества будетъ имѣть значеніе бомбы въ чужихъ краяхъ.
   Вотъ теперь Берлинъ задалъ своему здѣсь консулу трудную задачу: проникнуть въ настоящій смыслъ пріостановки "Руси". Не вѣрится, чтобъ за моею болѣзнью остановилось.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

21.

21 Мая. (1885?).

   Прочелъ обѣ присланныя вами вещи и отъ души благодарю. Понятное дѣло, что Урусова "слово" не можетъ появиться въ печати, и особенно теперь, но сколько силы и таланта въ выраженіяхъ, въ складѣ рѣчи,-- ядрености -- особенно въ сравненіи съ нашею выхолощенною книжкою рѣчью. И когда подумаешь, что весь процессъ культурный совершившійся въ Россіи такъ сказать сверху внизъ (обратно органическому процессу) есть процессъ охолащиванія.
   Жалко становится бѣднаго Льва Толстаго, попавшагося въ логическіе тиски, но какъ бы хорошо было, еслибъ можно было совершить надъ нимъ эту операцію публично. А то вѣдь онъ продолжаетъ дѣйствовать около себя и сбиваетъ съ толку. Вы употребили самый вѣрный пріемъ: не пускаясь, по поводу его колобродствъ въ глубь существа дѣла, съ самаго начала отличить незаконность его притязаній и занятой имъ позиціи, и сшибить съ него павлиныя перья -- смирить гордость. А вѣдь онъ, если прочелъ ваше письмо, долженъ бы по меньшей мѣрѣ сконфузиться и покраснѣть. Если оно вамъ не нужно, я себѣ его оставлю пока.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

   

22.

14 Января 1836 г.

Любезнѣйшій Никита Петровичъ.

   Сейчасъ Ѳедоръ Александровичъ передалъ мнѣ вашъ отзывъ о моей книгѣ, т. е. о біографіи Тютчева. Мнѣ это было очень пріятно, и мнѣ хочется вамъ это сказать. Тѣмъ болѣе пріятно, что эта работа моя прошла почти не замѣченною. Кромѣ горячихъ похвалъ Юрія Самарина, читавшаго почти всю книгу еще въ рукописи, Дмитрія Самарина, да нѣкоторыхъ священниковъ,-- никакихъ отзывовъ я о ней не слыхалъ, не считая фельетонныхъ похвальныхъ отзывовъ объ эстетической части сочиненія, да успѣха, который имѣло мое чтеніе въ Обществѣ -- тоже исключительно о поэтическомъ достоинствѣ стиховъ Тютчева. Но собственно о политической или психологической сторонѣ никто ни слова. Вѣрно и не прочли а самому заговаривать не хотѣлось.
   Н-й т. сочиненій Константина Сергѣевича, надписанный, лежитъ у меня уже съ мѣсяцъ, если не болѣе, и лежалъ на конторкѣ, когда вы у меня обѣдали, я забылъ его вамъ отдать. Посылаю вамъ его теперь. До свиданія. Видите -- какъ полезно было вамъ пріѣхать освѣжиться въ Москву: послѣ того появился рядъ статей, обратившихъ на себя общее вниманіе. Изъ нихъ особенно замѣчательна -- о школѣ и церкви, -- да и о жидовствѣ и американизмѣ хороша.

Вашъ Ив. Аксаковъ.

-----

   "Біографія Ѳедора Ивановича Тютчева" написанная И. С. Аксаковымъ была отпечатана впервые въ 1874 г., но тогда ей не пришлось выйти въ свѣтъ -- сочиненіе это было конфисковано цензурой. Вторично "Біографія" эта была напечатана въ 1885 г. и вышла въ свѣтъ съ помѣткой "Москва 1886 г.". Считаемъ умѣстнымъ привести здѣсь изъ собранія писемъ И. С. Аксакова къ Даріи Ѳедоровнѣ Тютчевой письмо отъ 28 Іюля 1874 г., въ которомъ сообщается о неудачѣ постигшей первое изданіе "Біографіи Ѳедора Ивановича Тютчева":
   

1874 г. Іюля 28, Воскресенье.

   Спасибо вамъ, милый другъ, за ваше доброе письмо, за ваши старанія меня утѣшить и ободрить. Хотя я никакъ уже не ожидалъ, что Біографія подвергнется запрещенію, потому что она вся написана въ такомъ серьезномъ и спокойномъ тонѣ, въ такомъ антиреволюціонномъ, даже въ такомъ христіанскомъ направленія, однако это запрещеніе не оказало, и не оказываетъ на меня ни малѣйшаго нравственнаго дѣйствія, къ удивленію самой Анны. Это не газетная статья, не рѣчь съ трибуны обращенная къ публикѣ, рѣчь, гдѣ ораторъ естественно дорожитъ каждымъ ораторскимъ пріемомъ и раздражается, когда его перебиваютъ, мѣшаютъ у него слово.1 Это былъ, напротивъ, цѣлый трудъ, доставившій мнѣ самому много часовъ наслажденія. Главное дѣло для меня было его совершить и воплотить въ печатныя буквы: цѣль достигнута,-- четыре полныхъ экземпляра спаслись отъ конфискаціи, изъ нихъ два у меня и два у издателя Русскаго Архива. Это вообще странное свойство авторовъ, если не у всѣхъ, то у нѣкоторыхъ, и въ томъ числѣ у меня. Мнѣ дорога вещь пока я ее пишу, полонъ ею, живу ею. Разъ, какъ процессъ созиданія кончился, написанное перестало быть постояннымъ спутникомъ и собесѣдникомъ автора,-- дальнѣйшая его участь, т. е. участь написаннаго уже мало интересуетъ меня. Очень можетъ быть, что въ настоящемъ случаѣ сказывается и нѣчто другое,-- т. е. дѣйствіе лѣтъ и привычка къ подобнаго рода безобразнымъ гоненіямъ на мысль, талантъ и знаніе въ Россіи. И странно было бы не пріобрѣсть этой привычки русскому! Мы не Англичане! Кстати. У насъ теперь, и именно въ Петербургѣ, въ той средѣ, въ которой вы живете, въ особенной модѣ Англія. О дружбѣ съ ней, о вятшемъ скрѣпленіи взаимныхъ узъ, горячо желаемомъ Русскимъ Кабинетомъ, возвѣщается предъ лицомъ всей Европы, именно въ напечатанномъ на дняхъ рескриптѣ графу Шувалову. Нельзя, конечно, такому желанію не сочувствовать, хотя нельзя не пожалѣть, что Англія съ своей стороны не считаетъ нужнымъ провозглашать такую profession de foi относительно Россіи,-- но для достиженія такой крѣпкой, сердечной взаимной дружбы нужно бы умѣть внушать уваженіе. А подобное обращеніе съ духомъ въ Россіи врядъ ли можетъ внушать Англіи уваженіе; она дорожитъ дружбою и шаха Персидскаго, и Якубъ-бека,-- но только пока они ей нужны и тяготясь такою вынужденною, на уваженіи неоснованною дружбою...
   Обращаюсь опять къ біографіи. Она, я думаю, имѣла бы то, что называется un succès d'estime, но не больше: всеобщаго полнаго успѣха и популярности она не могла бы ожидать, подобно тому какъ и стихи Ѳедора Ивановича лишены популярности. Она слишкомъ серьезна и требуетъ отъ читателей извѣстной степени умственнаго развитія, привычки мыслить. Своимъ направленіемъ антиреволюціоннымъ она противорѣчитъ направленію большей части органовъ нашей журналистики и воспитаннымъ на этой журналистикѣ массамъ нашей публики. Вотъ почему, собственно говоря, нѣтъ большей бѣды въ томъ, что біографія запрещена: небольшой кругъ людей, для котораго она предназначена, все-таки ее прочтетъ. Если запрещеніе не будетъ снято, я напечатаю ее за границей.
   Но снять запрещеніе нужно бы для чести самой Россіи. Стыдно предъ самимъ собой, стыдно предъ иностранцами, стыдно быть русскимъ, принадлежать къ странѣ, гдѣ такъ царитъ и ублажается глупость. Запрещеніе вызвано по преимуществу тою половиною, которую вы, моя душа, не читали, въ которой излагается политическое міросозерцаніе Ѳедора Ивановича, именно содержаніе всѣхъ трехъ его статей, напечатанныхъ за границей и рукописи, отысканной послѣ его кончины: все это иллюстрированное и комментированное его стихами, его частными письмами и моими истолкованіями. Политическій образъ мыслей вашего отца вамъ извѣстенъ, болѣе или менѣе. Онъ въ самой ранней молодости протестовалъ противъ революціонной Западной доктрины, видя въ ней духъ антихристіанскій. Кажется слѣдовало бы правительству радоваться, что, нашелся великій умъ, вполнѣ независимый, который беретъ на себя защиту авторитета власти и христіанскихъ принциповъ, на которыхъ зиждется современное общество. Вы знаете также, что я въ этомъ отношеніи раздѣляю, въ главнымъ основаніяхъ убѣжденія вашего отца,-- и мои истолкованія направлены къ тому, чтобы еще сильнѣе вразумить читателей въ правдѣ словъ Ѳедора Ивановича: это двойная проповѣдь. Цензурный Комитетъ, впрочемъ, не находитъ ничего предосудительнаго въ текстѣ Ѳедора Ивановича (который цензурою большей частью не понятъ, потому что многія мѣста остались непереведенными съ французскаго); онъ находитъ предосудительнымъ собственно мой текстъ, и не ту или другую фразу, а все, en bloc, все "направленіе!" Мнѣ не приходится даже пожертвовать какимъ либо выраженіемъ, которое можно было бы исключить, перепечатавъ страницу.-- Дѣло произошло слѣдующимъ образомъ:
   Хотя "Русскій Архивъ" издается безъ предварительной цензуры, для чего вноситъ залогъ въ нѣсколько тысячъ р., но послѣдними новѣйшими дополнительными правилами, это уничтоженіе предварительной цензуры сдѣлалось только мнимымъ. Типографія не можетъ выпустить ни одной книжки, ни одного No журнала, не получивъ отъ цензора право на выпускъ; цензору дается извѣстный срокъ на прочтеніе, но онъ не имѣетъ право задержать No, pour eu référer à l'autorité. Здѣшній цензурный Комитетъ составленъ изъ людей или совершенно идіотовъ, или людей очень низкой нравственной пробы. Предсѣдателемъ его нѣкто Росковшенко. Я вамъ пришлю его карточку. Нѣтъ такой скорбной минуты въ жизни, когда бы, взглянувъ на эту фигуру, вы бы могли воздержаться отъ хохота: je Vous en défie. Она усмиряетъ и припадки горя и взрывъ гнѣва. Для Комитета достаточно было одного моего имени, чтобы заподозрить всю книжку, и онъ представилъ о своемъ недоумѣніи въ Петербургъ. Нельзя не пожалѣть, что Лонгиновъ случился въ отпуску, а исправляющій его должность нѣкто Варадиновъ, вспомоществуемый, вѣроятно ***, сейчасъ призналъ біографію подлежащею запрещенію и телеграфировалъ Долгорукову о конфискаціи въ типографіи всѣхъ экземпляровъ. Къ счастію я заблаговременно, по мѣрѣ отпечатанія, бралъ себѣ по два экземпляра каждаго листа.-- Бартеневъ поѣхалъ въ Петербургъ, чтобы хлопотать о снятіи запрещенія. Не знаю, удастся ли ему. Есть русская пословица: "дуракъ броситъ камень, десять умныхъ его не вытащутъ".-- Велятъ, положимъ, кому нибудь разсмотрѣть, но этотъ кто-нибудь будетъ прежде всего заботиться о томъ, чтобы сохранить prestige власти, т. е. оправдать дѣйствіе начальства, и т. д. Наконецъ, съ какой точки зрѣнія смотрѣть. Еще Ришелье сказалъ, кажется, что двухъ строкъ человѣка достаточно, чтобъ найти въ нихъ поводъ для повѣшенія.
   Я непремѣнно пришлю вамъ прочесть экземпляръ, съ тѣмъ, чтобы вы мнѣ его сберегли и изъ рукъ не выпускали.
   Какъ я вамъ благодаренъ за присылку книги Lufthardt'а. Я началъ было его читать, но имъ овладѣла Анна; оно и кстати покуда. Какъ прочту, такъ напишу вамъ о немъ свое мнѣніе. У него есть ссылка на его же сочиненіе: Der freie Wille. Читали ли вы его? Это должно быть интересно.
   Вотъ какъ я расписался! Пишу вамъ это письмо изъ Турова, гдѣ провелъ больше недѣли и откуда завтра выѣзжаю въ Москву. Прощайте, дорогая, милая Дарья, еще разъ благодарю на ваше письмо и обнимаю васъ отъ всего сердца.

Весь вашъ Ив. Аксаковъ.

   
   P. S. Бартеневъ, по просьбѣ Побѣдоносцева, еще прежде запрещенія, послалъ ему одинъ экземпляръ въ Зальцбургъ. Мы писали Побѣдоносцеву на дняхъ, чтобъ онъ переслалъ его потомъ въ Мюнхенъ, вашей belle-mère. Но изъ полученнаго отъ нея письма видно, что она уѣхала въ Швейцарію.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru