Алданов Марк Александрович
Сара Бернар

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Марк Алданов.
Сара Бернар

[]

   В числе своих поклонников она насчитывая четырех императоров и двенадцать королей. Поклонникам менее высокого ранга она, по-видимому, счета не вела.
   Виктор Гюго становился перед ней на колени и целовал ей руку. Коппэ и Сарду писали для нее пьесы. Эмиль Золя сражался за нее пером. Октав Мирбо дрался из-за нее на дуэли. О ней говорится в твореньях Льва Толстого. Тургенев описывал ее голос. Ромен Роллан вывел ее в одном из своих романов.
   Она открыла Эдмонда Ростана и "вновь открыла" Альфреда де Мюссе...
   Она изъездила весь мир. Ее сопровождала свита, включавшая в себя телохранителей, она везла с собой багаж из восьмидесяти сундуков. Иностранные правительства предоставляли ей отдельные поезда. В Австралии городские муниципалитеты постановили зажигать иллюминацию в день ее приезда. В Аргентине поклонники подарили ей имение в тринадцать тысяч акров. В Нью-Йорке богатые психопаты раскладывали дорогие материи по пути от ее кареты до сцены, "чтобы пыль земли не коснулась ног Федры".
   Вот только в Одессе, в 1881 году, ее приняли насколько иначе: она ухитрилась попасть в этот город как раз в дни еврейского погрома, и какой-то хулиган запустил в нее камнем, за что и покарало его презрение "цивилизованного мира"... Вероятно, во время погрома делались вещи и похуже, но "цивилизованный мир" возмущался главным образом тем, что было разбито стекло в карете Сары Бернар.
   Ей было мало сценической славы. Она писала романы, при чтении которых ее поклонники с сокрушенном разводили руками. Она лепила статуи -- и сам Роден говорил ей любезно: "какая жалость, что Вам нельзя заниматься скульптурой". Полвека тому назад она в первый раз навсегда бросила сцену. Десять раз в жизни она уходила в монастырь. Она судилась без счета и чаще всего за драку, -- Федра в молодости дралась, как извозчик. О Саре Бернар говорили, что она спит в гробу из розового дерева, обшитом белым атласом; говорили, что ее любимое развлеченье -- резать головы живым ангорским кошкам; говорили, что в Америке она купила себе аллигатора, из собственных рук поила его шампанским и напоила так, что крокодил умер. Нет вообще такого вздора, которого не говорили бы о Саре Бернар, и которому не верила бы публика и в котором не было бы доли правды. В этой женщине было многое от Клеопатры и кое-что от веселящегося московского купца.
   "Только два поступка в ее жизни были такие же, как у всех людей, -- писал на днях в передовой статье "Times", -- рождение и смерть".
   Да и то не совсем такие же. Никто не знает точно, где и при каких обстоятельствах родилось Сара Бернар. В Париже две улицы (rue de l'Ecole de MИdicine и rue Saint-HonorИ) спорят о чести места ее рождения. Она уверяла, будто ее метрическое свидетельство погибло в огне пожара 1871 года. Злые языки объясняли по-своему непонятное ожесточение коммунаров. А в нашумевшем когда-то памфлете, последствием которого была драка, дуэль и контр-памфлет, одна ненавистница великой артистки утверждала, что Сара родилась -- в Берлине.
   Умерла ома тоже не совсем, как все люди. В 79 лет она разучивала новые пьесы в стихах (для нее писались "сидячие роли"). За несколько дней до кончины она готовилась к кинематографическому сеансу: ее снимать должны были дома в кресле, ибо ходить она больше не могла.
   Хоронили ее -- за счет города Парижа -- в гробу из розового дерева, обшитом белым атласом, -- легендарный гроб, значит, действительно существовал. Миллион народа сопровождал ее на кладбище к "фамильному склепу", где, по слухам, похоронена ее мать. А речей на могиле не было:
   Сара Бернар строго запретила произносить речи:
   Оказывается, она ненавидела рекламу.

* * *

   Реклама, конечно, значила много в жизни этой удивительной женщины. Что с того? Помнится, Ламартин говорил: "Самому Господу Богу нужен колокольный звон". Доля рекламы в карьере Сары Бернар все же очень мала по сравнению с долей таланта.
   В чем был секрет ее творчества? Я видал ее, кажется, во всех лучших ее ролях, за исключением "Тоски" и "Лорензаччио". Но настоящей Сары Бернар люди моего поколения не видали. Время почти ничего в ней не пощадило, -- не пощадило и ее голоса, которому когда-то завидовала Патти, голоса, которым восхищался Тургенев, очень не любивший Сару. В конце своей жизни, после постигшего ее несчастья (ампутация ноги), она была живое воплощение старости. Иногда на сцене на нее было страшно смотреть...
   В молодые годы к ней был близок один замечательный, еще мало оцененный писатель, тоже скончавшийся недавно. Они скоро разошлись и больше никогда не встречались. Несколько лет тому назад этот писатель зашел в театр, вновь -- через сорок лет! -- увидел Сару на сцене -- и запекал... Так рассказывает парижская легенда, слишком поэтическая для того, чтобы быть правдой, но очень приближающаяся к правде.
   Помню ее "Федру". На склоне лет она очень редко выступала в этой знаменитейшей из своих ролей. Но когда она играла "Федру", в театр приходили какие-то древние старички, ее сверстники, восторженно смотрели на богиню, слушали "золотой голос", делились воспоминаниями и после знаменитого монолога устраивали бурную овацию... Помню свое разочарование. -- Голос Сары дребезжал и срывался, она произносила с как ш... Это, кстати, тот самый монолог, который в "Войне н мире", на вечере у Элен Безухой, читает мадемуазель Жорж. Толстой очень ядовито изобразил ее чтение, упорно делая вид, будто не понимает и не ценит неувядаемую красоту стихов Расина. Не знаю, как читала Жорж. Должно быть, она приближалась по манере к Саре Бернар: обе связаны традицией, которая теперь со смертью Сары и кончилась. Теперь больше никто, даже во Франции, даже Барте, так не читает стихов. Нынешние артисты почему-то стремятся к тому, чтобы сделать стихи возможно более похожими на прозу, в угоду смыслу скрадывая рифму, и ритм. Хуже современных актеров читают стихи только современные поэты. Но в исполнении старухи, которая была великой артисткой, несмотря на голос, разрушенный временем, четко звенел металл Расиновского стиха.
   Думаю, однако, что и в лучшие времена главная сила ее заключалась не в дикции, а в жесте. Вероятно, у Ермоловой (я не видал Дузе) было больше драматического темперамента; Тина ди Лоренцо была, наверное, лучше собой, чем Сара в молодости. Но такой пластики, такой красоты жеста мне никогда видеть не приходилось.
   Лет десять тому назад в театре Фемина было организовано чествование Сары Бернар. Кажется, и повода для чествования не было тогда никакого, -- она время от времени любила устраивать подобные торжества. Самое чествование заключалось в следующем: Сара Бернар сидела на сцене на высоком троне; известные артисты и поэты читали стихи в ее честь; прочтя, каждый целовал ей руку и уступал место следующему. Всякая другая женщина в этом нелепом положении была бы, наверное, смешна. Сара была изумительна. И тот момент, когда она протянула руки Муне-Сюлли, склонившему над ними свою львиную голову, поистине следовало запечатлеть художникам и скульпторам: дальше, наверное, некуда идти естественной, не балетной, пластике.
   Ее главное очарование, единственное уцелевшее до последних дней, было в соединении ее жеста с необыкновенной улыбкой, с знаменитой улыбкой Сары Бернар. Когда Сара улыбалась, в комнате становилось светлее, -- это трюизм, но трюизм, совершенно соответствующий истине. Вероятно, ее улыбка была навсегда на всю жизнь разучена перед зеркалом... Сара, наверное, не умела улыбаться иначе. Один раз в жизни я удостоился увидеть ее вблизи, не на сцене; -- на комплименты людей, совершенно ей не интересных, быть может, неизвестных ей по именам, старая дряхлая женщина отвечала этой своей улыбкой, той же, которой она улыбалась Виктору Гюго или Эдуарду VII, -- и ощущение было у каждого, будто вдруг случилось что-то очень гадостное, важное и лестное.
   На сцене лучше всего она была, по-моему, в "Адриене Лекуврер", -- быть может, потому, что в этой роли ей и преображаться почти не приходилось: он сама была Адриена Лекуврер, не Скрибовская, а подлинная, с ее страстью, с ее гением, с ее причудами, с ее расточительностью, -- театр принес Саре Бернар десятки миллионов, а умерла она, если не ошибаюсь, почти бедной.
   Она была последняя мировая артистка. С ней уходит исторический период искусства, который во многом был гораздо выше нынешнего... В современной европейской обстановке мировые артисты едва ли возможны. Напомню только следующее: в 1854 году, в самый разгар Крымской войны, Рашель с небывалый успехом выступала в Москве и в Петербурге; никому не приходило в голову вымешать на ней "французские зверства". Мог ли бы знаменитый немецкий артист играть в России, Франции или Англии в пору мировой войны, когда ван-Бетховена сделали "фламандцем", а в театрах европейских столиц шли всевозможные "Позоры Германии" и "Позоры союзников". Самое предположение кажется нелепым. Недаром Лев Толстой утверждал, что на его памяти за шестьдесят лет произошло огромное падение уровня вкуса в цивилизованном обществе мира.
   
   Первая публикация: Дни. 1923. No 133, 8 апр. С. 3, 5.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru