Этот невысокий, небольшой, странной формы, странного цвета дом с садом не напрасно называется виллой. Он построен, вероятно, около ста лет тому назад и тогда был загородным, если не деревенским домом. Вилла "Реми" расположена в той части Нейи, которая до сих пор сохранила глубоко провинциальный вид. Здесь еще нет больших домов; все особняки с садами. Очень мало лавок, почти нет кофеен -- вот только одна, тоже необыкновенно провинциальная по виду, кофейня находится на улице Виндзор, как раз по соседству с No 11.
В No 11 жила Мата Хари. Здесь происходили ее "оргии". Сюда же, очевидно, приходили к ней для деловых разговоров агенты германского генерального штаба. И для оргий, и для шпионских дел окруженный садом особняк на улице Виндзор был выбран чрезвычайно удачно: вот какой частью города всего менее могли интересоваться полиция и контрразведка.
По случайности вилла "Реми" теперь сдается в наем; следовательно, ее можно осматривать. Я побывал в доме Мата Хари. В старинных уголовных романах Монтепена, Габорио, в разных "Тайнах розового дома" описываются именно такие таинственные виллы. Сходство полное, вплоть до узких винтовых лестниц, соединяющих первый этаж со вторым. Может быть, помимо удобства, именно романтика этого старого особняка и привлекла внимание Мата Хари -- ведь ее и погубила, главным образом, романтика.
Эта женщина очень долго волновала воображение людей; она продолжает волновать его и по сей день. Бласко Ибаньес, Шарль Гирш изобразили ее жизнь в романах. Были написаны о ней и пьесы, и фильмы. Делались попытки доказать, что расстреляли ее без всякой вины, -- попытки весьма неудачные: едва ли можно сомневаться в том, что Мата Хари была шпионкой. Она даже была, если можно так выразиться, шпионкой в чистом виде.
Понятие шпионажа довольно неопределенно: под общим именем объединяются люди и действия, весьма различные по моральному характеру. Шпионом одинаково называется человек, за деньги выдающий военные секреты своей страны внешнему врагу, сыщик, выслеживающий врага внутреннего, и офицер, по воинскому долгу прокрадывающийся на неприятельскую территорию для разведки. Церемонились со шпионами всегда очень мало. До конца XVIII века их вешали без суда. Французская революция произвела принципиальную реформу и в этом деле: в 1793 году было предписано предавать шпионов суду особых военных комиссий. Результат был один и тот же, но так выходило благообразней -- впрочем, не намного благообразней: как многие другие реформы Французской революции, эта была осуществлена лишь на тех бумажках, миллионы которых остались, на радость историкам, от Комитета общественного спасения и от других революционных учреждений.
Платили шпионам, в большинстве случаев, очень мало денег. Только самые важные агенты получали постоянное и большое жалованье. Но зато число шпионов было чрезвычайно велико. В 1914--1918 годах на эти дела тратились большие миллионы. Кто, например, выяснит, в какую сумму обошлась немцам Октябрьская революция? Не может быть сомнения в том, что одним из важнейших документов по истории большевистского движения 1917 года будет ("через двести -- триста лет") гроссбух германского генерального штаба.
II
Легенда такова. Земное воплощение дьявола, знаменитая красавица, танцовщица Мата Хари выдавала немцам важные военные секреты, относящиеся к боевым операциям 1914--1916 годов. Эти секреты она якобы узнавала от высокопоставленного француза, с которым была в близких отношениях, и сообщала еще гораздо более высокопоставленному немцу, с которым также была в близких отношениях.
Легенде соответствует контрлегенда. Ни в чем не повинная мученица, красавица-танцовщица Мата Хари стала жертвой дьявольского умысла. Другая знаменитая артистка приревновала ее к своему мужу (весьма известному писателю) и из мести взвела на соперницу страшное обвинение в шпионаже. В результате коварных махинаций произошла тяжелая судебная ошибка, закончившаяся расстрелом невинной женщины. Но угрызения совести и по сей день терзают ту артистку, которая погубила Мата Хари. Недавно она ездила в Рим, покаялась папе и просила у него прощения.
И легенда, и контрлегенда не раз оглашались в печати. Не раз в печати назывались полным именем и высокопоставленный француз, и высокопоставленный немец, и артистка-предательница. Фамилии некоторых из них были даже названы с трибуны французского парламента. Не привожу все-таки этих имен: в легенде правды очень мало, а в контрлегенде все совершенная неправда. И Мата Хари отнюдь не была невинной жертвой, и та другая артистка никому ее не "выдавала". Выдала ее, как мы увидим, Эйфелева башня.
Невежественная болтовня достаточно дорого стоила некоторым из людей, чьи имена молва связала с Мата Хари. Болтовня эта была одной из причин сенсационного процесса, на долгие годы прервавшего большую карьеру французского министра. Во всем деле Мата Хари судьба завязывала интригу так странно и неправдоподобно, как, пожалуй, постыдился бы сделать автор американского кинематографического сценария. Достаточно сказать, что фамилии двух людей, которые по своему положению могли знать все секреты, начинались с одной и той же буквы и кончались одной и той же буквой, -- и именно этими двумя буквами начальной и конечной буквами фамилии были подписаны найденные у Мата Хари письма. Оба высокопоставленных человека были совершенно ни в чем не повинны, -- тот, которому молва эти письма приписала, не был даже знаком с танцовщицей.
Мата Хари, повторяю, была шпионкой в чистом виде. Она не была ни француженкой, ни немкой, принадлежала и по рождению и по замужеству к нации, которая в войне не участвовала; не имела она решительно никаких причин желать победы Германии и поражения Франции (ее карьеру танцовщицы вдобавок создал Париж). Мата Хари работала для денег и в особенности для ощущений. В политическом же отношении ее драма была только небольшим эпизодом в борьбе двух могучих государственных сил. В этой трагедии был бы уместен древний хор, -- притом роковой. Эсхиловский, но не с одним, а с двумя корифеями.
Эти силы, боровшиеся в течение долгих десятилетий, были расположены, как нарочно, по соседству одна от другой. 2-е бюро (французская военная разведка) находилось в огромном здании военного министерства. В двух шагах отсюда, на улице Лилль, в здании германского посольства, помещалось до войны (не знаю, как теперь) самое важное -- парижское -- отделение NachrichtenbЭro (германская военная разведка). По внешности обитатели обоих зданий были в самых лучших отношениях друг с другом. Так, в пору дела Дрейфуса германский посол, граф Мюнстер, и военный агент, полковник Шварцкоппен, встречали в Париже самый любезный прием. В действительности единственной задачей полковника Шварцкоппена было выслеживание и покупка французских военных секретов. А сам он находился под весьма тщательным надзором 2-го бюро.
Французская разведка, разумеется, была совершенно права. Кампания, которая в пору дела Дрейфуса велась против нее во Франции значительной частью печати, теперь, в свете событий мировой войны, представляется не такой, какой казалась в 1899 году. Если не все, то очень многое тут было фатально. По древнегреческому мифу, фурия Немезида родилась от Юпитера и Необходимости. Миф очень глубокий и компромиссный: он пытался в идее вины и кары одну долю отвести высшей свободной воле, другую непреклонным, неодолимым законам жизни. В вине и каре людей XX века доля Необходимости явно преобладала. Была грозная опасность войны. Из нее совершенно естественно вытекала потребность в военном шпионаже, -- кто в этом виноват? На словах все государственные люди во все времена были убежденными пацифистами -- трудно даже понять, откуда, собственно, в истории возникали войны? Но пока люди будут воевать, будут существовать и шпионы.
Через несколько лет после войны во Франции была выслежена и раскрыта шпионская организация, работавшая в пользу одной дружественной державы. Помню громовую статью по этому случаю покойного профессора Олара. Смысл ее сводился к изумленной и возмущенной лирике: "Как? Наши лучшие друзья?! После всего того, что было?!" Профессор Олар так и умер при убеждении, что последняя война, война 1914--1918 годов, переродила человечество. Я могу только привести официальные данные: с 1918 года на рассмотрение французского суда поступило семь дел о раскрытых шпионских организациях во Франции. Из них три работали на СССР, две на Германию, одна на Италию, одна на Англию. Не считаю "Фантомаса", который, по-видимому, работал на разных заказчиков (кроме того, коммунистический шпионаж -- явление особого, много худшего порядка).
Не стоит приводить по этому поводу моральные соображения. Вот разве одно можно сказать: как ни удобны и даже незаменимы услуги женщин в области шпионажа, привлечение их к этому делу производит особенно странное впечатление. Во всем мире женщины великодушно освобождены мужчинами от военной службы. Однако самые опасные и рискованные дела, с весьма реальной перспективой виселицы или Венсенского полигона, во всем мире поручаются женщинам. Мата Хари, "Рыжеволосая", Ирма Штауб, "фрейлен Доктор" -- называю только наиболее известных. Их услугами пользуются, пока нужно и пока можно -- а потом, через несколько лет, зрители умиленно проливают слезы, глядя на расстрел Марлен Дитрих, играющей трогательную шпионку.
III
Внешняя биография Мата Хари теперь выяснена достаточно. Для первых ее лет имеет особенное значение ценная работа Шарля Гейманса.
Мата Хари родилась в 1876 году в голландском городке Левардене. Ее настоящее имя Маргарита Целле. И отец и мать ее были голландские мещане. Впоследствии Мата Хари приписывала себе то очень знатное, то, по крайней мере, экзотическое происхождение. Иногда она объединяла знатность с экзотикой. Так, одному из своих ранних поклонников она рассказывала, что родилась от любовной связи принца Уэльского с какой-то индусской принцессой. Это было несколько неправдоподобно, да вдобавок и не слишком оригинально: всем известно, что будущему королю Эдуарду VII приписывались сотни таинственных связей и таинственных потомков. Позднее Мата Хари приняла другую версию: ее настоящие родители были действительно Целле, но не просто Целле, а фон Целле, и даже не просто фон Целле, а потомки герцогов фон Целле, почему-то утратившие герцогский титул. Герцоги фон Целле происходили от ганноверских гвельфов, к которым принадлежит и английский королевский дом. Таким образом, король Эдуард VII хоть и не был отцом Мата Хари, но все же приходился ей отдаленным родственником. Был ей сродни и император Вильгельм.
В действительности, как документально выяснил Гейманс, отец Мата Хари, самый обыкновенный Целле, был лавочником. Черта характерная: профессия танцовщицы знатности не требовала, никакого титула на афишах Мата Хари писать не могла и не писала. Но такова были ее натура и в мелочах: она всякую ложь считала романтикой. Я думаю, ей по природе было трудно говорить правду, как многим людям по природе трудно лгать.
Мата Хари училась в лейденской школе, но курса не кончила: в нее влюбился директор школы и стал ее преследовать. Восемнадцати лет от роду она вышла замуж -- по газетному объявлению. Голландский офицер знатного шотландского происхождения, капитан Маклеод, поместил объявление в газетах о том, что желает жениться. До нас дошел благодаря неутомимым биографам и текст этого объявления, однако в двух вариантах. По одному варианту, капитан Маклеод искал невесту "предпочтительно с некоторым состоянием" ("de preference un peu fortunée"). По другому варианту, он желал, чтобы невеста была без состояния ("de preference peu fortunée"). Эта довольно существенная разница может представлять интерес потому, что биографы Мата Хари расходятся и в моральной оценке капитана Маклеода. Большинство из них изображают капитана чудовищем: он пил запоем, всячески тиранил, истязал свою жену и сделал ее навеки несчастной. Но Гейманс, напротив, отзывается о Маклеоде в самых лестных выражениях, -- это Мата Хари сделала его навеки несчастным.
На газетное объявление капитана откликнулись пятнадцать невест -- уж не знаю, с некоторым состоянием или без состояния. Но Мата Хари приложила к письму свою фотографию, которая и решила дело. Они встретились и страстно влюбились друг в друга. Об этом свидетельствуют письма Мата Хари (они были напечатаны) -- это не письма тургеневской девушки (как, верно, и догадывался читатель). "Какое счастье, что и у тебя, и у меня такой страстный темперамент! -- пишет жениху 18-летняя невеста. -- Нет, я не верю, что все эти утехи когда-либо кончатся... Да, милый, я надену все то, что тебе нравится. Ах, как мы будем наслаждаться!.. Смею надеяться, что после свадьбы, в розовой шелковой рубашке, я не обману всех твоих прекрасных надежд..."
Она довольно быстро обманула надежды капитана Маклеода. Капитан служил в голландской Индии. После свадьбы, представив жену ко двору, он уехал с ней на остров Яву. О том, что там было, мы можем лишь догадываться. В письмах к сестре Маклеод называет жену не иначе, как "эта подлая женщина", "эта мерзавка" или "эта низкая тварь", -- есть и более крепкие слова. "Ах если б, например, чума меня избавила от этой твари, -- пишет лирически задушевно капитан, -- я мог бы еще быть счастлив" (тогда на Яве свирепствовала эпидемия чумы). В другом письме Маклеод говорит: "Ах, если б у меня были деньги, чтобы купить ее согласие (на развод)... Ведь эта мерзавка все делает для денег..." "Господь Бог да избавит меня от этой твари! От всего сердца надеюсь на это. Аминь!" -- пишет он еще. Со своей стороны, Мата Хари писала, в тоне столь же задушевном, но более рассудительном: "Если б Джон умер, я была бы свободна... Конечно, Джон не очень крепок физически, но подобные ему слабые люди могут жить очень долго, если заботятся о себе и питаются яйцами и мясом".
По всей видимости, не приходится особенно идеализировать ни того, ни другого из супругов. В некоторое им оправдание следует сказать, что в их жизни случилась в Индии тяжелая драма. У них родился сын Норман, потом дочь Нон. К детям была взята служанка-малайка. Она была замужем за малайским солдатом голландской службы. Этого солдата капитан Маклеод за какую-то вину подверг строгому наказанию. Из мести малаец приказал жене отравить детей капитана, что она беспрекословно и выполнила. Мальчик умер в мучениях, девочка уцелела.
Детей своих капитан очень любил. Смерть сына потрясла его, однако нисколько не примирила с женой. В своих дальнейших письмах он беспрестанно говорит о необходимости спасти дочь от влияния "низкой твари". Что будет, если он умрет, а Нон останется одна с матерью!
В чем было дело, не совсем ясно, Мата Хари изменяла своему мужу, сорила деньгами, развлекалась как могла -- радоваться, конечно, было нечему. Но все же нелегко понять сосредоточенную ярость и ненависть, которой дышат все письма ее мужа (он был, кстати сказать, старше жены на двадцать лет). Как бы то ни было, после шестилетнего пребывания на Яве и на Суматре супруги вернулись в Голландию и там разошлись. На прощание комендант Маклеод поместил в газете объявление, что не будет платить по долгам жены, -- этот человек, по-видимому, все делал через газеты.
Вскоре после того они снова сошлись. Маргарита Маклеод обещала "начать новую жизнь". Но и новая жизнь продолжалась очень недолго. В декабре 1902 года комендант навсегда выгнал из дому свою жену "за развратное поведение". Маленькая дочь осталась при отце. Затем у Маргариты Маклеод были еще какие-то весьма сомнительные приключения в Амстердаме, в Гааге, в Шевенингене. Но, как Македония для Александра, Голландия была слишком для нее мала. Осенью 1903 года она переселилась в Париж и решила стать артисткой.
IV
В выборе своей сценической карьеры Маргарита Маклеод, по всей вероятности, руководилась методом исключения. Голоса у нее никакого не было, следовательно, она не могла стать оперной певицей. По-французски она говорила с сильным иностранным акцентом, значит, не приходилось думать о карьере драматической артистки (голландская сцена мало ее интересовала). Кроме того, у нее не было таланта -- это, правда, при надлежащей рекламе имело меньше значения. Ей оставалось выбрать -- танцы.
Едва ли она хорошо танцевала (несмотря на все восторженные отзывы), -- говорю это потому, что без всякой подготовки трудно стать танцовщицей 28 лет от роду, как нельзя в этом возрасте начать карьеру боксера или теннисиста. Впрочем, могут быть и исключения. Прославиться ей удалось очень легко. Разведенной жене команданта Маклеода пришла в голову счастливая мысль, навеянная ей пребыванием на Яве: "Священный малайский танец".
Нечто в этом роде носилось в парижском воздухе. Если не ошибаюсь, годом позже появились в Париже камбоджийские танцовщики. Покойная Айседора Дункан открыла настоящую Грецию. Позднее какая-то другая танцовщица (кажется, Ниота Ниока) открыла настоящий Египет. Маргарита Маклеод открыла настоящую Яву. Это имело вдобавок преимущество: о Яве, в отличие от Греции и Египта, никто не имеет ни малейшего представления. Может быть, на Яве и существуют "священные малайские танцы". Может быть, никаких таких танцев нет. Во всяком случае, были основания думать, что парижские газеты не пошлют для проверки своих корреспондентов на Зондские острова.
Связи нашлись, и даже очень хорошие. Эмиль Гиме пришел в восторг -- ему именно этого не хватало. Новая артистка покажет в танцах подлинное богослужение азиатских племен: "танец малайской баядерки пред Шивой, богом любви и смерти".
Танец "малайской баядерки" был каким-то вариантом танца Саломеи, который тоже соблазнил достаточное количество талантливых артисток и балерин. Весь арсенал дешевой поэзии был налицо -- уж если не пощадили и "Шиву, бога любви и смерти"! Не хватало только подходящего имени для танцовщицы. Сначала назвали ее "леди Греша Маклеод". Она не была ни леди, ни Греша, но это звучало недурно: в имени Греша было, бесспорно, что-то русское или явайское, одним словом, восток, черт там разберет! Потом, однако, выяснилось, что жрице Шивы, бога любви и смерти, неудобно называться "леди Греша". И тут явилась новая счастливая мысль: "Мата Хари"!
Это звучное слово по-малайски значит "рождающаяся заря" или что-то в этом роде. Сущность рождения зари заключалась в том, что баядерка во время танца постепенно раздевалась, оказываясь под конец совершенно голой, -- так, по ее сведениям, было угодно Шиве. Священный малайский танец был впервые исполнен в круглой зале библиотеки музея Гиме 13 декабря 1905 года. Зала была превращена в "храм Шивы". Мата Хари танцевала при свечах, на полу, засыпанном лепестками роз. Успех был необычайный. На следующий день весь Париж заговорил о восточной танцовщице. "Обнаженная танцовщица" мгновенно вошла в моду. Дочь голландского лавочника оказалась "воплощением таинственного Востока". Один из восторженных рецензентов писал: "Ей известны все добродетели Вишну, все дела Шивы, все свойства Брахмы. С колдовскими чарами баядерки она сочетает богословскую эрудицию брахмана!"
Она и сама не страдала отсутствием самоуверенности. "Предоставьте мне исполнить большой танец перед Иродом, -- писала она антрепренеру Астрюку. -- Я произведу впечатление, которого еще никто не испытывал и которого ни одна танцовщица до сих пор не могла произвести. Нет двух женщин, способных на такое очарование..." "Все газеты единодушно твердят, что я идеальная Венера", -- пишет она позднее.
Перед Мата Хари открылись парижские гостиные, вплоть до первого в Париже салона графини Греффюль. Министры, послы, академики старались заполучить к себе жрицу Шивы. Ее выступлениям обычно предшествовал небольшой доклад: какой-то ученый человек объявлял, что перед публикой выступит "дева, прекрасная, как Урваси, невинная, как Дамаянти, вышедшая из монастыря, как Сакунтала". Точность сообщения, читатель видит, необычайная. Оно производило впечатление. Почтенный Исторический университет, устраивающий разные добродетельные лекции для молодых барышень из лучших семейств, тоже пригласил деву, невинную, как Дамаянти, и ученую, как богослов-брахман, -- показать священное искусство малайских танцовщиц. Правда, для аудитории Исторического университета ей пришлось надеть что-то вроде легкой шали. Это, кажется, было единственным исключением в ее карьере. На первом представлении в музее Гиме Мата Хари под конец священного танца еще сочла нужным оставить на себе нагрудник из нескольких металлических блях. Несколько позднее ее упросили отказаться и от нагрудника. Одна весьма известная дама писала Фуксу: "Мои друзья просят, чтобы Прекрасная Дама танцевала менее "прикрытой", чем у Артюра Мейера. Они говорят, что так выйдет художественнее".
Надо думать, выходило вполне художественно. Я никогда не видел Мата Хари. Видел, однако, все ее портреты, их осталось довольно много. Если судить -- по этим изображениям, то следует признать, что легенда очень преувеличивает красоту знаменитой шпионки. Видел я и фотографию, снятую с нее в профиль и анфас в Сюрте Женераль незадолго до расстрела. На этой карточке она просто ужасна -- ожидание суда и казни быстро разрушило ее красоту (ей шел в ту пору 41 год). Черты лица у нее были неправильные и довольно грубые. Но, по-видимому, было в ней и большое очарование. В Париже, в Вене, в Берлине по ней сходили с ума самые разные люди. "Среди ее любовников, -- рассказывает Гейманс, -- были генералы, чиновники, один из высших служащих министерства иностранных дел, академик, военный министр, принцы и великие герцоги. Говорят даже о двух монархах". "Принцы толпились в передней ее дворца", -- пишет Гомес Гарилло. У испанского писателя, впрочем, богатая фантазия; дом Мата Хари отнюдь не похож на дворец. Может быть, и принцы не так уж там толпились.
Это была очень умная и одаренная женщина, с необычайным темпераментом, жадно любящая жизнь, жадно любящая позы и эффекты, взбалмошная до истеричности и болезненно лживая. Сочетание этих свойств обещало многое; однако из него нисколько не вытекало с необходимостью тяжкое преступление.
Обстоятельства, при которых Мата Хари стала шпионкой, известны только германской разведке. Мы здесь вступаем в область догадок.
V
Успех Мата Хари в Париже, где обычно создается или закрепляется артистическая слава, обеспечил ей возможность гастролей по всей Европе. Она выступала в Вене, в Берлине, в Амстердаме, в Риме, в Монте-Карло. Платили ей по тем временам недурно. Но богатая, беззаботная Европа довоенного времени вообще оплачивала артистов хуже, чем нынешняя Европа нищая, Европа мораториев, падающих валют, непосильных налогов и "внешних долгов, превышающих платежеспособность населения страны" (по принятой теперь, прежде малоупотребительной формуле). Четверть века тому назад только знаменитые оперные певицы уже начинали загребать деньги. Мата Хари получала за выход в среднем около 200 золотых франков (то есть 1000 франков нынешних). Выступала она часто и, следовательно, могла бы и на свой заработок жить очень недурно.
Хозяйка кофейни, расположенной на улице Виндзор рядом с домом Мата Хари, хорошо ее помнит. Она рассказывала мне, что этот дом всегда осаждали кредиторы. В 1914 году Мата Хари, покидая Париж, буквально спаслась от них бегством: тщательно скрывала свой отъезд и выехала из дому ночью. Есть сходные указания и в печатных источниках. Она, по-видимому, не раз переходила от большой роскоши почти к бедности. Не слишком роскошной была ее квартира, та самая, на которой происходили оргии. Это и теперь видно, по размерам комнат, по ванной, по разным мелочам. О том же пишет Фукс, посетивший Мата Хари в 1912 году. "Она приняла меня в гостиной, отнюдь не блиставшей роскошью. Обои, ковры, мебель были потрепанные, все говорило о стесненном положении хозяйки. Мата Хари мне и сказала: ее покинул очень богатый любовник, у нее больше нет ни гроша. Безжалостные кредиторы ее преследуют, собираются описать имущество. Она решила продать все что можно, своего кровного коня Какатоэса, который только ей позволял на себе ездить..."
Это не совсем понятно. Мата Хари немало зарабатывала танцами, ее щедро оплачивали богатые покровители, ей платила германская разведка, жила она не так уж роскошно и была кругом в долгу. Куда же девались деньги? Говорят, она играла в карты. Может быть, все на это и уходило, все ее разные гонорары: от антрепренеров, от покровителей, от NachrichtenbЭro.
Только ли жажда денег толкнула ее на дорогу, оборвавшуюся у Венсенского полигона?
Думаю, что романтика шпионажа сама по себе сыграла немалую роль в судьбе Мата Хари. Она всю жизнь жила нервами, ощущениями, фантазией, точно вертела свой собственный биографический бульварный фильм. У этой женщины было чисто кинематографическое воображение: "дочь Эдуарда VII и индусской принцессы", "герцогиня фон Целле", "Явайская светская львица", "леди Греша Маклеод", "жрица бога Шивы", "кровный конь Какатоэс, позволяющий ездить на себе только своей хозяйке", -- все это типичные сцены "сверхроскошного трагического кинобоевика". В своем боевике она играла роль роковой женщины, порою играла очень недурно. Глава "великосветская шпионка" укладывалась в него превосходно.
Я, впрочем, не преувеличиваю значение этой черты ее характера. Наряду с бульварным романом была и подлинная достоевщина. Мата Хари нуждалась в десятках тысяч, как Родион Раскольников нуждался в десятках рублей. Раскольникову тоже незачем было убивать Алену Ивановну; он мог давать уроки, мог стать биржевиком, мог красть бумажники из карманов. На убийство и каторгу его толкнул не голод, или не только голод -- да, собственно, и не наполеоновская идея: наскоро, на заказ сшитая идея лишь прикрыла то иррациональное и страшное, что теперь зовется достоевщиной. Маргарита Маклеод, по всей вероятности, ни одной книги Достоевского никогда в глаза не видела. Но для него она была бы настоящим кладом.
Внешняя и внутренняя "инфернальность", эстетика сенсационного боевика, постоянная нужда в деньгах, скучная борьба с безжалостными кредиторами, не желающими понять, что ей нужен, просто необходим ее кровный конь Какатоэс, -- все это сплелось в клубок, задушивший Мата Хари. Некто узнал и воспользовался. Кто это был, как он узнал, где и когда предложил, чем соблазнил, чего именно потребовал -- нам неизвестно. По всей вероятности, "некто" был ее любовником [С ней в 1914 году уехал из Парижа германский офицер, имя которого не было установлено], -- это азбука шпионского ремесла.
Известно, во всяком случае, что шпионкой Мата Хари стала до 1914 года, быть может, задолго до войны, скорее всего, тотчас после развода с Маклеодом: тогда ей очень могли пригодиться и небольшие суммы. У германской разведки она значилась как "агент Н-21". Буквой H обозначались лишь старые агенты. После начала военных действий для обозначения германских шпионов, действующих во Франции, были приняты буквы AF (Антверпенский центр, Франция).
VI
Существуют разноречивые указания о тех военных тайнах, которые она выдавала немцам. Важные ли это были тайны? Ее биограф Люсьето утверждает, что вследствие ее работы были потоплены семнадцать союзных транспортов с войсками и погибло не менее дивизии союзных войск. На суде говорилось о выдаче секретов, относящихся к наступлению 1916 года. Но майор Ладу, заведовавший во время войны французской контрразведкой, заявляет, что Мата Хари свое шпионское ремесло знала плохо. То же самое пренебрежительно говорит о ней ее знаменитая конкурентка по ремеслу, "фрейлен Доктор".
В этих делах правды добиться очень трудно. Шпионаж в истории давал исключительно важные результаты в тех случаях, когда удавалось подкупить высшего офицера или видного политического деятеля противоположного лагеря. Но роль женщин-шпионок, быть может, вообще несколько преувеличивается. У Мата Хари были высокопоставленные друзья. Однако едва ли это очень способствовало ее работе. Надо думать, у военного министра (будь это и очень страстный человек) должны были бы тотчас возникнуть подозрения, если б "на ложе неги" (как пишет один из биографов Мата Хари) иностранная артистка стала вдруг его расспрашивать о тайнах государственной обороны.
В июле 1914 года, за несколько недель до войны, Мата Хари выехала из Парижа в Германию. По словам Гейманса, она тогда была "совершенно осведомлена о военных планах Германии"! Биограф на этот раз несколько хватил. В июле 1914 года сам император Вильгельм вряд ли знал с уверенностью, что в августе начнется мировая война. Но уж, во всяком случае, германский генеральный штаб не стал бы осведомлять об этом платную шпионку-танцовщицу. Она ведь могла за деньги перейти в другой лагерь. К тому же если б Мата Хари знала о близости войны, то как шпионке ей, конечно, следовало бы остаться в Париже.
Думаю, что она была шпионкой рядовой и средней (по данным Люсьето, у немцев всего было около 15 тысяч секретных агентов). Более ценные шпионки, вероятно, менее эффектны.
Война застала Мата Хари в Берлине. В день объявления войны она завтракала в ресторане с главой берлинской полиции, с которым, по ее словам, познакомилась в мюзик-холле. "В Германии, -- показывала она на суде, -- полиция имеет право цензуры над театральными костюмами. Меня находили слишком обнаженной. Префект зашел осмотреть меня. Так мы и познакомились".
В 1915 году Мата Хари вернулась во Францию и затем много разъезжала, занимаясь шпионажем.
Несколько позднее с ней случилось невероятное происшествие: Мата Хари влюбилась! Предметом ее любви был офицер, служивший тогда во Франции (он, разумеется, не имел представления о том, что она шпионка). "Это был единственный человек, которого я когда-либо любила", -- говорила она на суде.
Если угодно, это тоже был кинематограф. Скажу больше: любой автор американского сценария, отдаваясь свободной творческой фантазии, непременно закончил бы фильм именно так: первой чистой любовью роковой женщины. Но вместе с тем это была правда. Мата Хари влюбилась и мечтала о замужестве, мечтала напрасно. "Он не захочет... Он из знатной семьи, его отец не допустит такого брака", -- говорила она в 1916 году коменданту Ладу.
VII
Первые сведения о том, что Мата Хари состоит на службе у немецкой разведки, получила британская Intelligence Service, -- по-видимому, из Мадрида, где английские агенты каким-то образом проследили ее связь с германскими разведчиками.
Во время войны все союзные разведки не слишком посвящали друг друга в свои секреты; каждая по известным ей, вероятно, причинам предпочитала работать самостоятельно. В сентябре 1915 года в Париже состоялся съезд представителей французской, английской, русской и других союзных разведок: предполагалось создание "междусоюзного бюро". Но, как рассказывает в своих воспоминаниях майор Ладу, "все вопросы обсуждались -- надо ли это подчеркивать? -- с благоразумием, походившим на недоверие... Вся конференция протекла в этой глухой атмосфере, где самые слова казались подавляемыми, как если б каждый боялся, что его слушает неприятельский шпион"! "В частности, наши английские друзья, -- говорит далее комендант, -- оставляли такое впечатление, будто они, чем выдать какой-либо секрет, предпочли бы, чтобы у них вырвали зуб" (перевожу дословно, -- читатель извинит неуклюжесть). По словам того же Ладу, единство разведочного фронта так и не было осуществлено за все время войны. Однако некоторыми сведениями союзные разведки, конечно, обменивались. В 1915 году Intelligence Service сообщила 2-му бюро, что известная танцовщица Мата Хари находится на службе у германского командования.
За ней было тотчас установлено в Париже самое тщательное наблюдение. Ее корреспонденция перехватывалась и читалась во французской контрразведке. "Я перечел ее перехваченные письма, -- сообщает комендант Ладу. -- Большая часть из них была адресована капитану, давно служившему на фронте. Все они были подвергнуты самому тщательному исследованию, испробованы в наших лабораториях при помощи всяких химических реактивов. В них не было ничего, решительно ничего такого, что могло бы повлечь за собой что-либо, кроме смутных подозрений".
Она скоро заметила, что находится под тайным наблюдением контрразведки. Как ни странно, это не очень ее встревожило. Астрюк рассказывает, что Мата Хари как-то провела ночь с французским офицером в Биаррице и, уходя, оставила ему записку: "А теперь, мой милый, ты можешь идти во 2-е бюро: расскажи там все это..."
В августе 1916 года она явилась к майору Ладу, заведовавшему французской контрразведкой. Инициатива свидания была как бы встречная: не то чтобы она просила о приеме, не то чтобы он официально ее вызвал. Было нечто вроде обоюдного желания "побеседовать", -- так приблизительно встречались и беседовали Раскольников и Порфирий Петрович.
VIII
Об их встречах рассказывал сам комендант Ладу. Мата Хари начала с жалобы в кокетливом тоне: за ней следят, в ее отсутствии какие-то люди роются в ее чемоданах, что за безобразие! Ладу отшучивался, слабо отрицая свое участие в установленном за ней надзоре. Затем перешли к небольшому делу. Танцовщица желала отправиться на лечение в Виттель, находившийся в прифронтовой полосе. Для этого нужен был пропуск. Майор охотно его выдал.
Вблизи Виттеля, в Контресксевилле, в ту пору создавался авиационный лагерь, специально предназначенный для воздушных бомбардировок врага. Немцы чрезвычайно им интересовались, и французская разведка это знала. Ладу был совершенно уверен, что Мата Хари едет в Виттель именно для авиационного лагеря. В гостиницу, где она остановилась, был под видом лакея введен разведчик. Другому агенту, переодетому офицером-летчиком, поручено было за ней ухаживать. Однако хитрости не дали решительно никакого результата. Мата Хари вела себя в Виттеле безукоризненно; по окончании курса лечения она вернулась в Париж и снова явилась к Ладу, -- опять как будто без всякого дела, просто так, поболтать.
Вторая беседа была гораздо интереснее первой. Она велась в том же веселом, шутливом тоне -- вот только говорились вещи не шуточные, далеко не шуточные. Тон дала Мата Хари: ей нужны деньги, так нужны, так нужны... "Правда? Сколько?" -- сочувственно спросил Ладу. "Много. Миллион франков". "Где же нам такую сумму взять! Вот у немцев вы могли бы получить миллион, если б проникли в ставку нашего верховного командования", -- ласково сказал начальник французской контрразведки. Мата Хари столь же шутливо ответила, что за миллион она лучше проникнет в германскую ставку, благо это ей и нетрудно: всем известно, что она была любовницей... (она назвала очень высокопоставленное лицо). "Ну, уж так прямо в германскую ставку? -- усомнился Ладу. -- Кто же вас туда введет?" "Да мой другой любовник, поставщик У.".
"Имя это вылетело у нее как пуля, -- вспоминает в своей книге комендант, -- оно и погубило несчастную". Поставщик У. был одним из главных германских агентов специально по найму шпионов.
Соглашение было заключено: Мата Хари поступает на службу французской контрразведки, выедет сначала в Испанию, оттуда в Бельгию, где и будет работать. На прощание комендант Ладу сказал ей внушительное напутственное слово -- о некотором неудобстве службы на два фронта: надо непременно выбрать один, а то дело может кончиться плохо. Мата Хари ответила не совсем понятно, в своем обычном стиле: она родилась под знаком Змеи. Ее эмблема -- змея. Когда в былые времена в зоологическом саду она проезжала верхом мимо клеток, змеи просыпались и шевелились... Но сегодня, возвращаясь под утро из игорного дома, она снова подошла к змеям -- и на этот раз они не проснулись... и т.д. По-видимому, аллегория означала, что отныне она изменяет своему змеиному нраву -- и будет верой и правдой служить французской разведке.
Комендант Ладу сам говорит, что при их расставании он еще совершенно не знал, каковы истинные намерения Мата Хари. Но его идея была очень проста: французская разведка знала шифр, при помощи которого германский военный агент в Испании сносился по радио с германским верховным командованием. Эйфелевой башне было предписано перехватывать все радиотелеграммы, шедшие из Мадрида в ставку Гинденбурга.
Очень сокращая рассказ, пропуская много подробностей, скажу, что вскоре после прибытия Мата Хари в Испанию французская разведка расшифровала следующие две телеграммы, доставленные с Эйфелевой башни:
"В Мадрид прибыл агент Н-21. Ему удалось поступить на французскую службу... Он просит инструкций и денег. Сообщает следующие данные о местонахождении французских полков... Указывает также, что французский государственный деятель N находится в близких отношениях с иностранной принцессой..."
В ответной телеграмме германского штаба предписывалось:
"Скажите агенту Н-21 вернуться во Францию и продолжать работу. Получить чек Кремера в 5000 франков на Контуар д'Эсконт".
Майор Ладу добавляет, что не все сведения, сообщенные Мата Хари о французских полках, были точны. Это подтверждает сказанное выше о ее шпионских заслугах. Не очень большой интерес представляло, конечно, и сообщение о романе государственного деятеля. Сами по себе телеграммы были незначительны. Но, разумеется, вопрос об агенте Н-21 разрешался ими бесповоротно.
Она вернулась в Париж и остановилась в Elysée-Palace (теперь больше не существующем). 13 февраля 1917 года в ее номер вошли полицейские агенты и под каким-то предлогом велели ей следовать за ними. Ее привезли во 2-е бюро. Там ее, как водится, сразу оглушили вопросом:
Н-21, когда именно вы поступили на германскую службу?
Я не понимаю, -- ответила, побледнев, Мата Хари.
IX
Следствие продолжалось несколько месяцев. Дело поступило на рассмотрение военного суда лишь 24 июля 1917 года. Защитник, старый адвокат, редактор известного юридического журнала, был формально ей назначен советом сословия. В действительности председатель совета Анри Робер предложил защиту своему адвокату по его настойчивой просьбе: престарелый адвокат был давним другом танцовщицы и всячески это подчеркивал. Человек был, по-видимому, не без странностей. Перед казнью своей подзащитной он заявил властям, что она от него беременна. "От вас? -- изумленно спросил прокурор. -- Но ведь вам, кажется, больше 75 лет!" -- "Это ничего не значит. Я требую применения 27-й статьи уголовного кодекса..."
Система защиты Мата Хари на суде была очень неубедительна. Она не могла отрицать, что получала деньги от немцев. Но, по ее словам, руководитель германской разведки, от которого она получила 30 тысяч марок, был ее любовником и платил именно за это. "Очень щедрый человек", -- заметил председатель. "30 тысяч марок -- это моя обычная цена, -- возразила Мата Хари, -- все мои любовники платили мне не меньше". Она получала, однако, деньги от разных германских офицеров? Объяснение было такое же. Но телеграфный обмен между Мадридом и ставкой? Это ничего не доказывает: руководители германского шпионажа просто хотели отнести свой частный расход на счет государственной казны.
Не останавливаюсь на показаниях Мата Хари по другим неотразимым уликам. Суд единогласно приговорил ее к смертной казни.
X
Теперь все кончено. Дело переводится в другую инстанцию, в кассационный суд. Но сколько-нибудь серьезных поводов для кассации нет. Нельзя рассчитывать и на помилование президента республики.
В Сен-Лазарской тюрьме она ведет себя, в сущности, так же дико, как на воле. Однако теперь перспектива изменилась чрезвычайно. Безвкусный американский сценарий становится страшной правдой.
Мата Хари продолжает доигрывать -- не нахожу другого слова. Можно в камере читать книги: есть романы Бурже, Прево, Рони. Она отказывается: сроду не читала романов. Ей нужны поэты, притом поэты восточные. В Сен-Лазарской тюрьме нет ни "Прем-Сагар", ни "Бакта-Маль", ни "Сундара-Канда"? Доктор приносит ей какой-то "Лотос доброго закона"... Она по-прежнему играет индусскую роковую женщину, -- совершенно непостижимо, почему это ей так нравилось. Д-р Брале как-то спрашивает: какого она происхождения. Мата Хари отвечает неопределенно-загадочно: тут есть тайна; ее родина не то Бенарес, не то Голконда, не то Гвалиора...
Сестры тюрьмы предлагают ей помощь религии. Она отказывается с усмешкой. "Эти бедные женщины упорно хотят обратить меня в свою веру", -- говорит она доктору. Перед одной из сестер она танцует свой танец -- очевидно, тот самый танец Шивы, "бога любви и смерти", которым когда-то она сводила с ума Париж. Но танцует она его не в своем наряде, а в тюремном халате; не на сцене, осыпанной лепестками роз, а в камере No 12 Сен-Лазарской тюрьмы. Это, я думаю, было страшное зрелище. В перспективе вместо шутовского "алтаря Шивы" виднеется столб Венсенского полигона.
Доктор Брале очень о ней заботится. Ей хочется его отблагодарить. Мата Хари предлагает открыть доктору три секрета -- один даст ему любовь, другой золото, третий вечную жизнь. Может быть, она видела на сцене "Пиковую даму"?
Фильмовая лента вертится все быстрее, настает последний день. 15 октября 1917 года, на рассвете, к ней в камеру входит обычная в таких случаях процессия. Она спит -- накануне приняла хлораль (все время в тюрьме его принимала). Ее будят. Произносятся обычные слова: "Мужайтесь, час искупления настал" или что-то в этом роде.
Здесь начинается самая блестящая сцена всей ее жизни. Эти кадры фильма по своему великолепны; надо отдать должное ее игре, мужеству и силе характера. "Как? Так рано! На рассвете! Что за манера?.." Она хотела бы, чтобы ее повезли на полигон днем после хорошего завтрака. "Папиросу?" -- "Нет, не надо". -- "Грог?" -- "Да, пожалуй, стакан грога". -- "Не имеете ли каких-либо сообщений властям?" -- "Не имею. А если б имела, то не сделала бы!.."
Нужно одеться. Мужчины выходят. Она приглашает врача остаться в камере... "Да и вообще не время изображать целомудрие!.." Говорит быстро, безостановочно. Туалет кончается. Она поедет в Венсен в бежевом манто, непременно в бежевом манто. Снова входят люди. Пастор предлагает помолиться. "Я не желаю прощать французам!.." Впрочем, все равно. Все -- все равно. "Жизнь ничто, и смерть тоже ничто, -- объясняет она. -- Умереть, спать, видеть сны, какое это имеет значение? Не все ли равно, сегодня или завтра, у себя в постели или на прогулке. Все это обман!.." И вдруг раздается страшный хохот, -- "зловещий, немыслимый, невообразимый хохот" -- это преданный адвокат на ухо ей сообщает о своем удивительном способе отсрочки: "объявите себя беременной". -- "Беременна!.. Нет, я не беременна... Что еще? Да, письма..."
Она пишет три письма: одно сановнику, другое своей дочери, третье -- тому капитану. Отдает их трясущемуся адвокату и насмешливо просит не перепутать: не надо, чтобы письмо любовнику попало к девочке, и обратно.
-- Больше ничего? -- Как вам будет угодно, господа!..
У ворот тюрьмы стоят пять автомобилей. С ней во второй садятся пастор и сестры. Автомобили несутся в Венсен по пустынным улицам спящего Парижа. Это длится недолго. Второй автомобиль останавливается у столба на полигоне. По другую сторону уже стоит черный катафалк с гробом.
В десяти метрах от столба выстроилось двенадцать солдат. Мата Хари выскакивает из автомобиля и помогает выйти сестрам. Ее привязывают к столбу. "Повязки не надо!.." Она с улыбкой кивает головой сестрам, адвокату, доктору. Бьет барабан. Раздается залп. В нее попадает одиннадцать пуль. Двенадцатый солдат, очень молодой, свалился без чувств, -- почти одновременно с нею.
Первая публикация - газета 'Последние новости', Париж, 10, 12 июля 1932 г. Печатается по книге 'Юность Павла Строганова и другие характеристики', Белград, 1935 г.