Алферов Николай Федорович
Два письма русского путешественника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Два письма русского путешественника

   Этот путешественник есть Николай Федорович Алферов (о котором упомянуто в No 23 Московских ведомостей нынешнего года), молодой архитектор из дворян, с особенным талантом, страстно привязанный к своему искусству, но по несчастью лишенный средства усовершенствовать свое дарование. Он воспитанник дворянина Слободской-Украинской губернии, почтенного Александра Александровича Палицына, известного по своим упражнениям в литературе и свободных художествах. Любопытство, пламенная любовь к изящному, благородное честолюбие заслужить в отечестве своем имя заставили его предпринять продолжительное, сопряженное со многими трудностями путешествие. Памятники древности, особенно великолепные развалины зданий, которыми украшены Италия и Греция, составляют главный предмет его внимания. Этот необыкновенный молодой человек -- в котором (почему знать!) мог бы со временем образоваться русский Винкельман, когда бы обстоятельства способствовали развитию дара его и не умерщвляли его гения -- оставил Россию с обширным предприятием осмотреть (имея в предмете одно искусство свое, архитектуру) величественные остатки Рима, Афин, Геркуланума, Агригента и другие памятники древних веков, потом объездить Египет, Африку, Индию; короче, составить для себя ясную идею о том, какова была и есть архитектура во всех веках и народах; сравнить восточное зодчество с западным, древнее с новым; здания просвещенных народов с безобразными зданиями полупросвещенных или диких; видеть его во всех изменениях, производимых образом жизни, нравами, понятиями, совершенством и несовершенством гражданской жизни, и потом возвратиться в отечество с богатством открытий, с обширным запасом новых идей, с большею образованностью, с сильнейшим желанием трудиться для пользы общей, усовершенствование; или, если позволено так выразиться, создание настоящей (может быть еще несуществующей) отечественной архитектуры, то есть, согласной с нашим климатом, обычаями образом жизни -- есть цель, которую предположил себе молодой путешественник; и сильное желание, с которым он к ней стремится, и мужественное постоянство, с каким старается победить все трудности, представляющиеся ему в путешествии, и горесть, в которую повергает его иногда несчастная мысль (к сожалению слишком часто оправдываемая обстоятельствами), что он не в силах достигнуть своего предмета, служат, по моему мнению, самыми неоспоримыми признаками таланта необыкновенного. Одно дарование бывает источником такой решительной, страстной привязанности к искусству, одно дарование может бороться с фортуною и побеждать ее. Человек, не имеющий в душе своей той всемогущей силы, которая влечет его неодолимо к одному, избранному для него натурою предмету, спокойно покорствует обстоятельствам; но тот, кто чувствует в душе своей сию врожденную силу, или навек остается несчастным, если, по воле неприязненного жребия, принужден с нею бороться и истощать ее бесплодно; или, превозмогая все обстоятельства, сам прокладывает себе дорогу среди препятствий и затруднений. Что ж, если обстоятельства будут ему благоприятны! Что ж, если гений его может развиться и действовать свободно! Сама натура велела путешественнику нашему быть артистом! -- Но обстоятельства ему противны, и поприще деятельности для него закрыто! Нужда -- проводник его в трудном путешествии! Он ищет усовершенствовать себя в благородном искусстве, и -- должен бояться голодной смерти! Он предается многим опасностям для того, чтобы со временем принести отечеству своемупользу, а может быть и нечто прибавить ко славе его своими трудами -- и отечество, которое никогда не лишало воздаяния достойных сынов своих, о нем не знает, оставило его без покрова... Но может ли быть, чтобы оно пренебрегло человека, исполненного благородной привязанности к его пользе и, по несчастью, забытого фортуною? может ли быть, чтобы оно допустило угаснуть такому дарованию, которым со временем могло бы гордиться? Россия, в великодушном ободрении раздающихся талантов и справедливом воздаянии трудов полезных, равняется со всеми просвещенными народами Европы: монарх ее требует только случая благотворительствовать; самые чужеземцы гордятся его наградами! -- Благодаря патриотизму некоторых дворян Слободской-Украинской губернии, молодой Алферов имел способы -- хотя весьма ограниченные -- продолжать свое путешествие. Мы уверены, что многие из соотечественников наших, русские в сердце и прямо привязанные ко всему, и что может хотя отчасти, с какой бы то ни было стороны, способствовать возвышению их отечества, обрадуются сему случаю удовлетворитьлюбезнейшей и самой благородной склонности сердца своего -- благотворительности. Издатель Вестника Европы счел бы за особенное счастье быть их посредником; но он не имеет никакого сношения с молодым Алферовым. Почтенный издатель Русского вестника, С. Н. Глинка, готов принять на себя эту приятную обязанность, которую, вероятно, не замедлят возложить на него некоторые из благородных наших соотечественников. -- Бывший российский министр в Константинополе, тайный советник, Андрей Яковлевич Италинский, выражается на счет г-на Алферова следующим образом в письме, писанном из Триеста от 4 февраля 1808 к В. Н. К. "Спешу удовлетворить желанию вашему знать о поведении г-на Алферова, талантах его и о употреблении им времени. -- По первым двум, соответствует он совершенно приемлемому в нем благодетелями его участью, и заслуживает дальнейшее к себе их благоволение. Относительно же употребления им времени известно, что будучи в Афинах, занимался он беспрестанно усовершить таланты свои, и по засвидетельствованию мне известного артиста г-на Лузиери приобрел довольно искусства, но чем потом занимался по прибытии своем в Корфу и как проводил время свое, не был я уведомлен ни от кого." Ж.

--------------------------

1. Константинополь. Ноября 30-го, 1805 года.

   Переехав благополучно Черное море, с 22-го сентября, живу в Константинополе. Развлечен будучи новостью предметов, я только два раза успел написать отсюда к А. А. в надежде, что он, зная благодетельное ваше во мне участие, сообщит вам для сведения хотя копии с моих к нему писем.
   В Константинополе нашел я развалины Велизариева дома: он построен вместо башни у самой городовой стены, так, что двор оного составляют древние городовые укрепления, на высоком месте, с которого виден почти весь город, прекрасная Константинопольская гавань и пролив. Землетрясения разрушили во многих местах городовые укрепления; но дом Велизариев пострадал только от времени! В нем нет ни полов, ни потолков, ни крышки, ни внутренних деревянных стен, которые некогда разделяли его на несколько небольших комнат; наружные каменные стены чрезвычайно еще крепки. Дом сей занимает не более десяти сажен: вероятно, что никогда не представлял он жилища роскоши и пышности, он не блестит даже и архитектурою, но имя Вализариево есть лучшее для него украшение; и путешественники с благоговением посещают жилище славного героя. Думая, что вам приятно будет увидеть слабое изображение сего жилища, я до вчерашнего дня занят был снятием двух его видов; сожалею чрезвычайно, что не могу найти верного случая доставить вам сии рисунки. Здесь не принимают на почту такого рода посылок; я не смею решиться отправить их партикулярно до Дубоссар с почтальоном: они не избегнут карантина, а может быть и своем погибели.
   По рекомендательному письму графа Александра Сергеевича Строгонова к здешнему нашему министру, я всегда очень хорошо у него принят: он доставил мне редкий случай видеть обширный древний храм Святой Софии и снять с него план; посетители с султанским фирманом не имеют сей выгоды, им нельзя оставаться там более одного часа, а я сверх всего имел еще случай быть и во Всенощной Турецкой. В рассуждений мер храма сего вы увидите из письма моего к А. А. большую разницу против описания других путешественников, но может быть они мерили шагами, а я при снятии моего плана старался всевозможную наблюдать верность.
   Все добрые наши русские меня здесь любят; некоторым из них обязан я много за знакомство с находящимся здесь французским рисовальщиком г. Прео; он был современником в Парижской академии известному в Петербург г. Томону, и в рисовании много его превосходит; он чрезвычайно любит свое художество и обладает превосходным талантом; говорят, что он при всем том чрезвычайно беден, и что принужден находить себе некоторые выгоды в странствовании с путешественниками; но кажется, что сии выгоды предохраняют его только от голодной смерти. Видно, что и в чужих краях поступают иногда с нашею братьею так же, как и у нас. Его превосходные Афинские виды беспрестанно гонят меня отсюда к своим оригиналам, но дурная погода и собственные мои занятия задержали меня здесь до сей поры. Через несколько дней по приезде моем в Константинополь, почтенный и добрый наш министр снабдил меня для дальнейшего путешествия султанским фирманом, особенным паспортом и рекомендательными письмами к нашим консулам в Архипелаг, и к находящемуся в Афинах славному итальянскому художнику, г. Луцини. Недели через две, а может быть и скорее, я непременно туда отправлюсь.
   Зима здешняя нисколько не походит на зиму русскую; она началась было в октябре снегом, чрезвычайно холодными ветрами и ужасными бурями, которые в малое время истребили множество купеческих кораблей на Черном море; но теперь между ненастным временем бывают довольно часто прекрасные теплые дни, как бы у нас весною.
   Чтобы не пропустить и этой почты, не описываю вам подробно моего путешествия до Константинополя. Препровождаю письмо свое в А. А.; надеюсь, что при нем получите вы и копию с прежних моих к нему писем, если вы уже ее не получили.
   

2. Корфу. Мая 24-го 1807 года.

   Все живущие здесь иностранцы жалуются, что со времени перемены политических обстоятельств с Турциею пропадают их письма: думаю, что и мои последние постигла такая же участь, и спешу, пользуясь сим случаем, повторить вам мою благодарность за присылку мне 500 рублей, которые по обязательству вашему я получил исправно от константинопольского министра нашего, его превосходительства Андрея Яковлевича Италинского. Никогда еще в жизни моей не был я столько опечален молчанием вашим, моих благодетелей и моих родных, как в то время: томительная неизвестность сия лишает меня всех сил и способов к достижению моего предмета.
   После первого случившегося было разрыва с турками, я получил два письма из Константинополя, от министра, очень скоро одно за другим: при первом доставлен мне был испрашиваемый мною фирман касательно моих упражнений в Афинах, без коего турки всегда находили причину мне препятствовать и делать неумеренные всякого рода требования; а со вторым получил по обязательству вашему деньги: в обоих для предосторожности моей ничего не было сказано; и в самом деле, после вновь заключенных мирных условий с Портою, нельзя было ожидать настоящих следствий. Доставленный мне фирман от великого визиря был слишком слаб для того, чтобы ограничить сколько-нибудь мои расходы; одно из двух: или нельзя было исходатайствовать, чтобы в нем упомянуто было подробно все то, о чем я просил министра; или драгоман не захотел употребить своего старания, хотя министр, препровождая ко мне фирман, и пишет, что он таков, какого я требовал. Но я с таким фирманом ничего не мог бы сделать по своему плану без денег и без особенного ходатайства тамошнего нашего консула, г. Каскамбы; короче, я истощил карман свой, и едва принялся было за предприятие мое, как вдруг нечаянное объявление войны принудило меня, оставя все, бежать за границы Турецкие в то самое время, когда уже эскадра наша под командою вице-адмирала Синявина следовала к Дарданеллам: мы повстречались с нею у острова Чериго на пути нашем в Корфу.
   Не имея денег и не заставши в Корфу министра Италинского, я не нашел иного средства избавиться от голода и потери понапрасну времени, как ехать в Мальту. Я утешал себя наперед лестною надеждою на благосклонность ко мне и на глубокое просвещение в науках министра Италинского, предполагая, что если он не пожелает снабдить меня на счет моих покровителей небольшою суммою денег, дабы я мог отправиться для продолжения моих упражнений к знаменитым остаткам древнего Агригента, то по крайней мере, по любви своей к наукам, и особенно для ободрения и покровительства тех, которые в них упражняются, не откажет дать мне себя кусок хлеба, позволит мне воспользоваться обширною Мальтийскою библиотекою и обращением со сведущими людьми, пока не переменятся политические обстоятельства; или наконец доставит мне случай возвратиться в мое отечество, если уже ничто не будет благоприятствовать моему предприятию. -- Но тщетны были все мои ожидания! Получив от него нерешительный ответ, принужден я был относиться к его секретарю, который несколько времени обольщал меня одними лестными обещаниями: сначала обнадежил отправлением в Сицилию, и наконец вдруг, без всякого приготовления, ночью, прислал мне от имени министра приказ немедленно возвратиться с отправляющимся тогда судном в Корфу, лишив меня таким образом последнего с ним свидания и без всякой о мне рекомендации, кроме словесного поручения капитану судна: попросить министра при Ионической республике, графа Мочениго, отправить меня в Россию.
   Обремененный грустью и отчаянием, возвратился я назад в Корфу, и, желая узнать решение моей участи, явился к графу Мочениго: натурально, что такое странное мое возвращение не могло подать ему выгодных о мне мыслей; со всем тем, он тронулся моею участью и обещал мне покровительствовать, хотя неоднократно изъявлял свое удивление, свидетельствуясь обширным письмом министра, в котором не было сказано обо мне ни слова. Секретарь его, гордый итальянец, старался потом всеми образами уверить меня, что министр на покровительство путешественников, в подобных моим обстоятельствах, никакого предписания от двора не имеет; что отправить меня в Россию на казенный счет, или с казенным каким-нибудь препоручением, не можно; словом, не трудно было приметить, что этот случай, несмотря на доброе сердце графа, по застенчивости моей, не мог быть благоприятнее мальтийского.
   Куда идти и где искать спасения от голодной смерти? -- Оставался генеральный наш консул при Ионической республике, статский советник Бенаки, единственный человек, к которому была еще возможность прибегнуть. Бывший афинский наш консул, г. Каскамба, предуведомил его об участи моей; не требовались от меня подробные объяснения; г. Бенаки не любит говорить и рассуждать много: он предложил мне в ту же минуту в своей канцелярии место с небольшим жалованьем и собственный свой стол. -- Вот каким образом достиг я наконец надежного пристанища, будучи чрезвычайно много доволен тем, что предприятия мои не разрушены вконец, и что остается мне еще лестная надежда к их продолжению по окончании Турецкой войны, которая скоро должна прекратиться!
   От ежедневной должности моей имею около трех свободных часов по утрам, которые постараюсь употребить на приготовление вдвойне афинских моих чертежей и видов, дабы доставить оные вам, для исходатайствования мне удобнейших способов успеть в моих предприятиях, если только правительство наше обращает внимание на распространение свободных художеств, и если существуют между русскими любители искусства.
   Если мои благодетели, удостоившие меня покровительства, расположены продолжать его и впредь: то смею просить вас, не можете ли исходатайствовать у них для меня единовременно, на один только год, не более тысячи рублей? Прилагаю при сем и письма к другим моим благодетелям, особенно к... Эти деньги необходимы для того, чтобы я, по прекращении войны Турецкой, мог кончить начатые мои предприятия в Афинах, и после не со стыдом возвратился в любезное мое отечество, уверить моих покровителей, что я воспользовался теми способами, которые они мне доставляли, и умею чувствовать великость их благотворения.
   Могут подумать, что требования мои слишком обширны: но я напомню вам, почтенный В. Н., что в Турции и с самым строжайшим повелением, без подарков, приступить к делу никак невозможно; что для вернейшего измерения высоты необходимы десницы, веревки и помощники; что для сохранения большей точности в абрисе всех кривых линий карниза -- (представляющих удивительные и необыкновенные красоты, произведение не циркуля, а вкуса) -- и для справедливейшего размера тех образцов, которым новые архитекторы удивляются, а подражать им почитают камнем преткновения, нужно формовать алебастром; что наконец необходимо оставить что-нибудь и для собственного содержания, которое во всякое время чрезвычайно ограничено. Но может быть не удастся вам доставить мне важного сего пособия! Тогда, милостивый государь, исходатайствуйте мне по крайней мере что-нибудь для возвращения моего в отечество, или известите меня, что я не должен уже более питать себя лестными надеждами.
   Препровождаю при сем к вам для сведения вашего копии с писем ко мне от министра Италинского и перевод фирмана; чрезвычайно сожалею, что никак не успел доставить их к А. А. Прошу вас сообщить их ему, если найдете достойными его внимания.
   В письме моем к ...ым просил я их потрудиться доставить мне Анахарсисово Путешествие в Грецию на французском или на русском языке, если вышел его перевод: этой книги, необходимой для испытателя греческих древностей, ни под каким видом не можно здесь найти. Смею надеяться, что вы не откажете мне в этом пособии.

-----

   Алферов Н.Ф. Два письма рускаго путешественника / [Николай Федорович Алферов] // Вестн. Европы. -- 1808. -- Ч.38, N 7. -- С.206-222.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru