Lib.ru/Классика: Альгрен Эрнст. Марианна

МАРІАНА.

Романъ Э. Альгренъ.

(переводъ со шведскаго).

Э. АЛЬГРЕНЪ.

Викторія Бенедиктсонъ -- таково дѣйствительное имя романистки, подписывавшей свои сочиненія псевдонимомъ "Эрнстъ Альгренъ" -- принадлежитъ къ числу талантливѣйшихъ шведскихъ писательницъ новѣйшей школы. Несмотря на кратковременность ея литературной дѣятельности, пресѣченной преждевременной и трагической смертью, Альгренъ успѣла нанять видное мѣсто въ европейской литературѣ. Лучшими ея произведеніями признаются романы "Маріана" и "Деньги". Послѣдній уже появился въ русскомъ переводѣ {Въ журналѣ "Русская Мысль" за 1892 г.; смотри рецензію въ "М. Б.", 1893 г., No 10.}; романъ "Маріана" появляется на русскомъ языкѣ въ первый разъ.

По поводу сочиненій Э. Альгренъ одинъ англійскій критикъ выразился. что "это лучшее изъ того, что когда-либо удалось написать женщинамъ". Подобное мнѣніе является нѣсколько преувеличеннымъ, но несомнѣнно, что Э. Альгренъ принадлежитъ къ числу талантливѣйшихъ современныхъ писательницъ.

Э. Альгренъ родилась 5-го марта 1850 г. въ родовомъ имѣніи, въ окрестностяхъ Трелеборга. Ея отецъ, Type Бруцеліусъ, довольно легкомысленный и суетный человѣкъ, былъ помѣщикомъ. Отношенія между нимъ и его женой, матерью будущей писательницы -- крайне суровой женщиной -- были очень дурныя. Подобныя отношенія не могли не отразиться на маленькой Викторіи самымъ печальнымъ образомъ. Дѣвушкѣ жилось въ родительскомъ домѣ такъ тяжело, что уже на семнадцатомъ году она стала добиваться, чтобы ее отпустили жить самостоятельнымъ трудомъ. Родители долго сопротивлялись такому намѣренію, но Викторія съумѣла поставить на своемъ и взяла мѣсто гувернантки въ знакомой семьѣ. Родители не могли простить ей этого позорнаго, по ихъ мнѣнію, шага, и лишили ее всякой поддержки.

Слабая здоровьемъ, нервная и совсѣмъ неподготовленная къ житейскимъ бурямъ, дѣвушка быстро убѣдилась въ непосильности взятой ею на себя роли и попыталась примириться съ родителями, но была отвергнута. Попытка всецѣло предаться живописи и существовать трудомъ рисовальщицы тоже не увѣнчалась успѣхомъ. Тогда, измученная и сломленная невзгодами, она, наконецъ, рѣшилась не любя выйти замужъ за пожилого вдовца, почтмейстера Бенедиктсона, давно уже добивавшагося ея руки. Насколько бракъ безъ любви былъ тяжелъ для нравственно-чуткой и свободолюбивой Викторіи Бенедиктсонъ, видно изъ того, что на первыхъ же порахъ замужества она сдѣлала неудавшуюся попытку къ самоубійству... Въ довершеніе невзгодъ она слегла на цѣлыхъ два года влѣдствіе мучительной болѣзни колѣннаго сустава, и затѣмъ осталась навѣки прикованной къ костылямъ. Къ этому присоединилась еще болѣзнь сердца, причинявшая ей тяжелыя удушья, мѣшавшая работать и заставлявшая жить въ постоянномъ ожиданіи смерти.

Такова была обстановка, въ которой начала писать Викторія Бенедиктсонъ. Между тѣмъ, и въ литературѣ ей вначалѣ не повезло. Несмотря на бросавшуюся въ глаза талантливость первыхъ же повѣстей Викторія Бенедиктсонъ, цѣлыхъ восемь лѣтъ она не могла найти издателя, и журналы упорно отказывались помѣщать ея произведенія. Наконецъ, въ 1884 году появился отдѣльнымъ изданіемъ первый сборникъ ея разсказовъ, сразу завоевавшій симпатіи публики, вопреки равнодушію критиковъ, ни словомъ не отозвавшихся о новой книгѣ. Въ слѣдующемъ 1885 году былъ напечатанъ романъ "Деньги", который обратилъ на себя, наконецъ, вниманіе критики. Но въ то же время затронутые писательницею жгучіе вопросы вызвали въ печати цѣлый рядъ полемическихъ статей и ожесточенныхъ нападокъ.

Такое страстное отношеніе печати крайне обострило нервность больной писательницы и побудило ее усиленно работать, чтобы болѣе опредѣленно высказаться и разсѣять недоразумѣнія. Въ теченіе двухъ лѣтъ она написала большой романъ "Fru Mariane", два тома повѣстей и разсказовъ, драму "Final" и множество недоконченныхъ набросковъ. Подобная лихорадочная дѣятельность создала Э. Альгренъ громкое имя, но въ то же время окончательно подорвала ея здоровье, а переутомленіе парализовало способность къ дальнѣйшему творчеству. Уже въ концѣ 1887 года писательница съ ужасомъ замѣтила, что не въ силахъ больше создать что-либо выдающееся. Въ это время она, уже разставшись съ мужемъ, должна была существовать исключительно литературнымъ заработкомъ. Совокупность всѣхъ этихъ нравственныхъ страданій и житейскихъ невзгодъ оказалась не подъ силу человѣку, измученному долголѣтними физическими недугами, и въ минуту душевнаго безсилія Э. Альгренъ лишила себя жизни.

Она умерла 22-го іюля 1888 года въ Копенгагенѣ, гдѣ и была погребена. На надгробномъ ея памятникѣ вырѣзана всего два слова: implora pacem (молитъ о мирѣ).

В. Ф.

I.

Госпожа Бьёркъ сидѣла въ маленькой буфетной съ чайнымъ полотенцемъ на колѣняхъ и чистила миндаль, когда распахнулась дверь, и въ комнату вошла Маріана.

-- Мама!-- сказала она, подходя къ столу.-- Посмотри, какое странное я получила письмо -- О чемъ это?

-- Прочти сама!

Дѣвушка подала письмо и сѣла по другую сторону стола, а госпожа Бьёркъ стала читать:

"Милостивая государыня!

Я не любитель длинныхъ предисловій, и потому съ первыхъ же строкъ сдѣлаю вамъ прямой вопросъ: хотите ли быть моей женой? Я знаю, что на такой вопросъ нельзя отвѣтить, не подумавши, тѣмъ болѣе, что вы меня плохо знаете; но я и не жду немедленнаго отвѣта, развѣ что вы вполнѣ увѣрены, что отвѣтъ будетъ отрицательный, и въ такомъ случаѣ, разумѣется, нѣтъ причинъ не сказать этого сразу. Можетъ быть, однако, вы допускаете возможность, что я вамъ понравлюсь болѣе, когда вы узнаете меня ближе? Въ такомъ случаѣ, намъ слѣдуетъ познакомиться покороче, и я прошу разрѣшенія представиться вашимъ родителямъ. Не удивляйтесь сухости этого письма. Я считаю лучшимъ ограничиться въ немъ только самымъ необходимымъ, такъ какъ, въ случаѣ отказа, намъ обоимъ будетъ легче на душѣ, если мы не скажемъ ничего лишняго.

Не откажите въ письменномъ отвѣтѣ.

Съ совершеннымъ уваженіемъ къ вамъ

Бергеръ Ольсонъ".

-- Ольсонъ? Мнѣ незнакомо даже имя!-- задумчиво проговорила мать, поглядывая на Маріану.

-- Онъ помѣщикъ; я встрѣчалась съ нимъ лѣтомъ у пастора въ Гальсторпѣ.

-- Ты никогда не говорила о немъ. Что онъ за человѣкъ?

-- Право, мама, я его едва замѣтила. Онъ молодъ -- двадцати шести, двадцати семи лѣтъ не болѣе,-- очень молчаливъ и ничѣмъ не выдѣляется между другими...

-- Онъ изъ Гальсторпа?

-- Нѣтъ. Онъ пріѣзжалъ по желѣзной дорогѣ. Кажется, у него были какія-то дѣла съ пасторомъ, но его всегда приглашали къ обѣду.

-- Ну, и что же?

-- Да вѣдь я ничего больше не знаю объ этомъ человѣкѣ!

-- Пользуется онъ уваженіемъ?

-- Должно быть. Пасторская семья сильно ухаживала за нимъ. Мнѣ даже показалось, что за него прочили одну изъ дочерей...

-- Вотъ какъ!

Госпожа Бьёркъ вздохнула съ облегченнымъ сердцемъ. Ужъ если тѣ ловили его, значитъ, партія недурная!..

-- Не пойти ли намъ къ отцу?-- спросила она, помолчавъ.

-- Хорошо, пойдемъ.

Обѣ встали. Маріана пошла впередъ; госпожа Бьёркъ осторожно сложила на блюдо миндаль и послѣдовала за дочерью. Онѣ застали отца за письменнымъ столомъ.

Господинъ Бьёркъ сидѣлъ спиной къ дверямъ, но, при звукѣ шаговъ, быстро обернулся. Это былъ красивый старикъ, съ правильными чертами лица, сѣдыми курчавыми бакенбардами и такими же большими усами. Густыя, черныя брови составляли рѣзкій контрастъ съ сѣдиной волосъ и бороды и невольно приковывали вниманіе къ свѣтившимся подъ ними большимъ, синимъ глазамъ, еще полнымъ огня и жизни. Вообще, это былъ хорошо сохранившійся старикъ, и, повидимому, лицо его привыкло чаще выражать безпечность и веселость, чѣмъ озабоченность.

-- Что вамъ угодно?-- спросилъ онъ тономъ, въ которомъ ясно послышался невысказанный вопросъ: небось, опять деньги и деньги? При этомъ онъ съ комическимъ отчаяніемъ поднялъ обѣ руки кверху, а въ лицѣ его выразился притворный ужасъ.

-- Успокойся; на этотъ разъ мы пришли не за деньгами!-- сказала госпожа Бьёркъ, и опустилась на одно изъ креселъ у письменнаго стола.-- Прочти-ка это письмо... Оно къ Маріанѣ.

Отецъ взялъ письмо и быстро прочелъ его.

-- Что это за Ольсонъ?-- спросилъ онъ.

-- Я сама почти ничего не знаю о немъ. У него имѣніе, которое называется, кажется, Темте, или какъ-то въ этомъ родѣ.

Отецъ негромко, но протяжно свистнулъ.

-- Такъ вотъ это какой Ольсонъ!-- проговорилъ онъ вполголоса, точно опасаясь, что его подслушаетъ кто-нибудь посторонній.-- Да вѣдь это богачъ!

-- Кажется, онъ богатъ!-- согласилась и Маріана, но безъ всякаго увлеченія.-- Развѣ ты его знаешь, папа?

-- Я слышалъ о немъ, т.-е. я слышалъ, что, покупая имѣніе, онъ выложилъ всѣ деньги наличными, сполна. Это было въ прошломъ году. Говорятъ, дѣльный человѣкъ... Такъ вотъ это кто! Ну, что же ты намѣрена отвѣтить, моя дѣвочка?

-- Ахъ, папочка, право, не знаю!-- отвѣтила Маріана съ гримасой избалованнаго ребенка. Эта гримаска была очень мила и очень шла къ ея миловидному лицу съ маленькимъ, капризнымъ ротикомъ.

-- Ну, обдумай дѣло хорошенько, а я наведу справки.

-- Да, папа, справься о немъ. Я вѣдь ничего не знаю. Дѣвушка обняла отца и выпорхнула изъ кабинета.

-----

На слѣдующій день совѣтникъ Бьёркъ имѣлъ уже всѣ необходимыя справки о Бергерѣ Ольсонѣ, и свѣдѣнія оказывались самыми утѣшительными. Никто не могъ сомнѣваться въ томъ, что Маріанѣ представлялась отличная партія.

Родители имѣли долгое между собой совѣщаніе, и мадамъ Бьёркъ, убѣдившись въ достовѣрности собранныхъ мужемъ свѣдѣній, отправилась въ Маріанѣ. Та еще не спала, а сидя читала у своего письменнаго столика.

Госпожа Бьёркъ казалась взволнованной. На ея щекахъ горѣли красныя пятна.

-- Ну, Маріана,-- сказала она,-- рѣшайся! Надо написать ему сегодня же. Папа собралъ о немъ вѣрныя свѣдѣнія: это человѣкъ хорошій и дѣльный; притомъ, дѣйствительно, съ хорошимъ состояніемъ.

-- Но... вѣдь онъ сынъ мужика!

-- Это ничего не значитъ. Онъ образованный человѣкъ.

-- Но, мама, родня? Впрочемъ, вѣдь еще ничего не будетъ рѣшено, пока вы съ папой не узнаете его ближе. Посмотримъ, каковъ онъ.

-- Такъ напиши ему, чтобы пріѣхалъ въ воскресенье. Я закажу къ обѣду четвертое блюдо.

Онѣ обнялись, пожелали другъ другу покойной ночи, и мать вышла.

Маріана вынула изъ бювара листъ щегольской почтовой бумаги, съ изящнымъ вензелемъ въ углу, и написала:

"Господинъ патронъ! *)

Благодарю за письмо. Пока могу отвѣтить только одно, что мои родители будутъ рады принять васъ у себя въ воскресенье. Дальнѣйшее покажетъ будущее,

М. Б."

*) Въ Швеціи помѣщики недворянскаго происхожденія титулуются "патронами". Примѣч. переводчика.

Это было написано во вторникъ. Уже въ четвергъ она получила отрѣтъ.

"Милостивая государыня!

Благодарю за письмо, и еще болѣе за надежды, которыя оно мнѣ даетъ въ будущемъ. Но ни слова объ этомъ пока! Вовсе не хочу, чтобы вы связали себя опрометчивымъ рѣшеніемъ. Я даже вовсе не намѣренъ уговаривать васъ сдѣлаться моей женой. Если не можете рѣшиться на это по собственному влеченію, пусть лучше этого и не будетъ. Во всякомъ случаѣ, ничто не должно мѣшать безусловной свободѣ выбора.

Теперь одно маленькое замѣчаніе въ скобкахъ. Не титулуйте меня "патрономъ". Я ненавижу титулы вообще, а этотъ мнѣ въ особенности противенъ. Называйте меня землевладѣльцемъ, или адресуйте просто: господину такому-то.

Васъ можетъ удивить, что пишу это длинное письмо передъ самымъ свиданіемъ. Но дѣло въ томъ, что въ разговорѣ я не всегда бываю достаточно развязенъ, а надо же высказаться. Это -- остатокъ крестьянской застѣнчивости, отъ которой я постараюсь со временемъ отдѣлаться. Но теперь она еще существуетъ и мѣшаетъ мнѣ говорить, а вы вправѣ потребовать отъ меня многихъ объясненій прежде, чѣмъ рѣшитесь на что-нибудь окончательное. О моемъ положеніи въ обществѣ и проч. вы, разумѣется, можете собрать справки на сторонѣ. Но мой внутренній міръ можетъ быть разъясненъ только мною однимъ, потому что, строго говоря, друзей и довѣренныхъ людей у меня нѣтъ. Я говорю, конечно, о настоящихъ друзьяхъ, такъ какъ пріятелей у меня столько же, какъ и у всякаго другого.

Постараюсь разсказать о себѣ вполнѣ откровенно.

Мои родители -- крестьяне. Отецъ умеръ, но мать еще жива. Она живетъ въ имѣніи моего старшаго брата -- насъ только двое -- и владѣетъ въ этомъ имѣніи своей вдовьей частью. Я всегда былъ ея любимцемъ, и она охотно бы поселилась у меня, но ей оказалось не подъ силу разстаться съ землей, на которой она провела всю свою жизнь. Прибавлю, что ея положеніе въ родовомъ имѣніи настолько самостоятельно, что она отнюдь не зависитъ ни отъ старшаго сына, ни отъ невѣстки.

Я не былъ въ университетѣ. Мой отецъ находилъ, что университетское образованіе совсѣмъ лишнее для земледѣльца, какимъ я во всякомъ случаѣ остался бы... Очень трудно разстаться съ земледѣліемъ тому, кто выросъ въ деревнѣ. Не имѣть посѣвовъ, коровъ, лошадей -- да для меня это просто не жить! Я охотно допускаю, что существуютъ на свѣтѣ болѣе интересныя занятій, но я всегда чувствовалъ, что рожденъ именно для земледѣлія, и для меня другого занятія не существуетъ. Скорѣе бы я согласился быть простымъ рабочимъ въ деревнѣ, чѣмъ бариномъ въ городѣ! Вотъ почему я не противорѣчилъ отцу и остался безъ высшаго образованія.

Итакъ, я не былъ въ университетѣ и не получилъ высшаго образованія. Я учился въ сельской школѣ, потомъ въ реальномъ училищѣ и, наконецъ, въ агрономическомъ институтѣ -- вотъ и все. Говорю это не для того, чтобы жаловаться. Но, не смотря на всѣ мои сельскія наклонности, я отъ природы одаренъ любознательностью и далеко не удовлетворенъ своими познаніями. Очень бы хотѣлось мнѣ быть человѣкомъ, развитымъ въ томъ смыслѣ, какъ я это понимаю! Однако, не заключайте изъ этого, что я неучъ, и повѣрьте, что, хотя во мнѣ и осталось много деревенщины, но я совсѣмъ человѣкъ не грубый.

Глубокая привязанность, всегда существовавшая между мной и моей матерью, говоритъ за меня. А вѣдь говорятъ же, что хорошій сынъ бываетъ обыкновенно и хорошимъ мужемъ.

Однако, я замѣчаю, что пишу совсѣмъ не то, что хотѣлъ бы. Странно, всѣ мои письма выходятъ такими неясными и мертвыми, и совсѣмъ не выражаютъ того, что я чувствую. Можетъ быть, это зависитъ отъ того, что есть чувства, которыя рвутся наружу, но которымъ я пока не хочу дать воли! Во всякомъ случаѣ, я человѣкъ дѣла, и не люблю отдаваться мечтамъ, въ осуществленіи которыхъ не увѣренъ.

Пока, до свиданія!

Б. О."

Маріана получила это письмо послѣ обѣда, отдыхая на кушеткѣ съ романомъ въ рукахъ. Она бросила книгу, прочла письмо, и задумалась. Что-то горячее и захватывающее наполнило ея душу. Это оригинальное письмо Ольсона, сватьба, представлявшаяся весьма вѣроятной, такъ необыкновенно начинавшійся романъ!.. Да, было о чемъ подумать...

Въ ней была какая-то смѣсь природной разсудительности съ сентиментальной взвинченностью. До сихъ поръ она не сдѣлала не одного неосторожнаго шага, сколько случаевъ къ тому ни представлялось, и во всей ея жизни не было ни одной невиннѣйшей любовной исторіи. Она. никогда не забывала, что вся будущность дѣвушки зависитъ отъ ея репутаціи, и была очень осторожна; но это, однако, не мѣшало ей имѣть массу поклонниковъ, и не было счета серенадамъ, букетамъ, поздравительнымъ телеграммамъ, пикникамъ и тому подобнымъ знакамъ поклоненія, которые она получала отъ кавалеровъ, хотя ничѣмъ и не поощряла ихъ ухаживаній. Словомъ, она кокетничала ровно столько, сколько допускали это свѣтскія приличія, и ее такъ же мало можно было назвать холодной кокеткой, какъ и увлекающейся натурой.

Но втайнѣ она дорожила поклоненіемъ и любила нравиться. Поэтому одѣвалась она всегда старательно, съ большимъ искусствомъ, и научилась тысячѣ маленькихъ ухищреній, придававшихъ ея туалету оригинальность и какую-то своеобразную прелесть.

День послѣ бала она цѣнила столько же, какъ и самый балъ. Утомленіе не портило настроенія; никто не мѣшалъ ей по цѣлымъ часамъ лежать на кушеткѣ съ полузакрытыми глазами, погруженной въ чудныя грезы. Она не любила видѣть свой вчерашній, помятый нарядъ, и мать заботливо прятала всѣ принадлежности бальнаго туалета, пока дочь еще спала. Только вѣеръ она оставляла у себя, потому что любила перебирать его въ рукахъ, припоминая вчерашнія удовольствія и мысленно переживая ихъ вторично.

Нѣчто похожее на такое послѣбальное настроеніе ощущала она и теперь, хотя предметомъ грезъ было будущее, а не минувшее. Она старалась представить себѣ впечатлѣніе, которое произвела на Ольсона. Ея воображеніе плѣнялъ контрастъ, котораго нельзя было не замѣтить между ея и его характерами. Она вызывала въ мечтѣ его образъ, и почему-то представляла его себѣ страстнымъ и вспыльчивымъ, не смотря на добродушную, спокойную наружность. Она мечтала быть любимой человѣкомъ горячимъ, почти грубымъ,-- и это казалось ея испорченному воображенію особенно интереснымъ. Такимъ представляла она себѣ мужика Ольсона.

Если бы онъ былъ бѣденъ, ей и въ голову не пришло бы мечтать о немъ, такъ какъ онъ превратился бы для нея въ ничтожество. Но вѣдь отецъ собралъ вѣрныя свѣдѣнія о томъ, что Ольсонъ наслѣдовалъ цѣлыхъ двѣсти тысячъ, а за послѣдніе два года еще увеличилъ свое состояніе... И вотъ Бергеръ Ольсонъ превратился для нея въ свирѣпаго, но интереснаго, Рочестера, котораго предстояло обуздать ея маленькимъ ручкамъ.

II.

Былъ пасмурный, холодный сентябрьскій день. Дождь то и дѣло поливалъ улицы; изъ всѣхъ водосточныхъ трубъ струились цѣлые потоки. Нелегкая была задача отдѣлаться въ такую погоду отъ мальчиковъ и квартирантовъ, но все же удалось ихъ спровадить въ церковь, и тогда господа Бьёркъ почувствовали себя свободнѣе. Ольсона ожидали съ утреннимъ поѣздомъ, часамъ къ десяти.

Всѣ были немножко взволнованы. Мать окончила распоряженія по хозяйству и ходила, разодѣтая, по тщательно прибраннымъ комнатамъ. Отецъ сидѣлъ у себя въ кабинетѣ, прислушиваясь, не прозвучитъ ли въ передней звонокъ. Маріана ходила изъ угла въ уголъ по гостиной, въ раздумьи поглядывая въ окна.

Не смотря на полноту, она была хорошо сложена и обладала мягкой, граціозной походкой. Во всѣхъ ея движеніяхъ проявлялась мягкость, вполнѣ соотвѣтствовавшая выраженію лица, въ которомъ обыкновенно проявлялись безпечность и склонность къ веселью. Но теперь она казалась взволнованной, хотя въ ея волненіи не было ничего непріятнаго. За послѣдніе дни вопросъ о сватовствѣ Ольсона былъ разсмотрѣнъ со всѣхъ точекъ зрѣнія, и чѣмъ больше его обсуждали, тѣмъ очевиднѣе становилось, что Маріанѣ придется согласиться на этотъ бракъ. Тетки и дяди Маріаны такъ прямо и говорили, что отказать такому жениху было бы просто безуміемъ; при этомъ всѣ намекали на стѣсненныя дѣла ея отца, и никогда еще Маріана не была такъ подробно посвящена въ эти запутанныя дѣла.

Итакъ, все указывало на неизбѣжность помолвки.

Сочли необходимымъ пока скрыть дѣло отъ братьевъ Маріаны. Однако, тѣ догадались, что въ домѣ готовятся къ чему-то особенному, и ушли въ церковь тоже немножко встревоженные. Даже прислуга въ домѣ заразилась этимъ, всѣхъ охватившимъ, волненіемъ.

Между тѣмъ дождь продолжалъ однообразно барабанить въ окна, и минуты проходили невыносимо медленно. Маріана продолжала ходить по гостиной, задавая себѣ вопросы, что-то онъ ей скажетъ, и что-то она ему отвѣтитъ. Она уже нѣсколько разъ представляла въ своемъ воображеніи всю сцену свиданія, со всѣми подробностями, зная, что все произойдетъ совсѣмъ иначе, и желая угадать, что будетъ на самомъ дѣлѣ.

Вдругъ раздался звонокъ. Она вздрогнула. Вотъ оно, сейчасъ начнется!!!

Въ передней раздался голосъ отца, а затѣмъ чей-то другой, густой и не очень громкій, то же мужской, но совсѣмъ незнакомый. Вотъ шаги приближаются, и мужчины вошли въ гостиную.

Онъ поклонился у самыхъ дверей, и прямо направился къ ней. За нимъ съ пріятной улыбкой шелъ будущій тесть.

Ожиданіе и любопытство такъ обострили зрѣніе Маріаны, что она однимъ взглядомъ уловила все: его наружность, платье, малѣйшія подробности... Онъ былъ одѣтъ безукоризненно, но въ поклонѣ и походкѣ было что-то тяжеловѣсное... мужицкое...

Онъ подалъ Маріанѣ руку и поздоровался съ нею, какъ старый знакомый. Въ его манерѣ держать себя было что то спокойное и довѣрчивое, невольно сообщившееся и ей.

Всѣ разсѣлись по мѣстамъ и стали говорить о погодѣ. Въ глазахъ Ольсона замѣчался какой-то лукавый огонекъ; онъ, видимо, находилъ свое положеніе немножко комичнымъ и хотѣлъ бы улыбнуться, но удерживался... Во всякомъ случаѣ, онъ вовсе не былъ смущенъ, и совѣтникъ Бьёркъ казался несравненно болѣе сконфуженъ. Всѣ дѣлали видъ, что ничего особеннаго не происходило, и это дало Маріанѣ время внимательно разсмотрѣть искателя ея руки. У него было обыкновенное лицо, ни красивое, ни безобразное. Борода окладистая, черная; такіе же густые волоса слегка вились у висковъ. На загорѣломъ лицѣ выдѣлялись свѣтло-сѣрые глаза, смотрѣвшіе внимательно и очень спокойно. Въ выраженіи было много добродушія, и въ то же время увѣренности въ себѣ, а двѣ складочки возлѣ угловъ глазъ изобличали наклонность къ юмору. Во всякомъ случаѣ, въ лицѣ этомъ не было ничего особеннаго: такія лица легко забываются.

Когда вошла госпожа Бьёркъ, и всѣ вдоволь наговорились о погодѣ, хозяинъ дома вдругъ вспомнивъ, что ему необходимо отправить нужное письмо, извинился, и вышелъ. Немного погодя, хозяйку отозвали въ буфетную, и молодые люди остались одни.

Водворилось неловкое молчаніе.

-- Ну, что же?-- спросилъ онъ.

-- Право, не знаю, что сказать...

Бергеръ всталъ и приблизился къ ней.

-- При такихъ условіяхъ мы никогда не познакомимся!-- сказалъ онъ.-- Уединяться, пока мы не помолвлены, неудобно, а въ обществѣ другихъ людей мы не можемъ сблизиться. Невыносимо сидѣть и болтать вздоръ, когда мысли заняты совсѣмъ другимъ...

Въ немъ не было и тѣни дикой страсти, о которой мечтала Маріана. Но, противъ ожиданія, именно это-то его спокойствіе и добродушная прямота и плѣнили ее.

-- Пожалуй, вы правы!-- сказала она, и стала играть зеленымъ листикомъ, который сорвала съ ближайшаго растенія въ жардиньеркѣ.

-- А вѣдь для насъ съ вами,-- прибавилъ онъ,-- важнѣе всего сразу стать въ такія отношенія, при которыхъ мы могли бы высказаться прямо и показать себя такими, каковы мы на самомъ дѣлѣ.

Маріана прислушивалась въ его словамъ и удивлялась, какое сильное впечатлѣніе производилъ на нее его голосъ. Онъ говорилъ вовсе не краснорѣчиво, даже нѣсколько растягивалъ слова, какъ бы обдумывая ихъ значеніе, почему рѣчь его теряла въ благозвучности. Но ей казалось, что она уже давно привыкла къ этому голосу, и въ немъ было что-то особенное, что ласкало и успокаивало ее... все это было совсѣмъ, совсѣмъ не то, о чемъ она мечтала, а все-таки хорошо, хотя тутъ и не было ни кипучей страсти, ни романтическаго увлеченія.

А онъ ждалъ отвѣта, пристально смотря на нее. Вдругъ ихъ взгляды встрѣтились, но ни онъ, ни она не смутились.

-- Слушайте, Маріана!-- снова заговорилъ онъ.-- Не начать ли намъ прямо съ обрученія?

Она взглянула на него почти испуганно, но онъ продолжалъ добродушно:

-- Да, да! Вѣдь все равно, этимъ же кончится, надѣюсь! И не все-ли равно, если чувства созрѣютъ послѣ, а не до обрученія?

Какой странный человѣкъ! Она не могла не улыбнуться.

-- Дѣло въ томъ, Маріана, хотѣлось бы вести себя прямодушно, какъ честному человѣку, а нужно играть комедію. Зачѣмъ же это?

Его спокойствіе начинало ее немножко сердить. Развѣ такъ сватаются? Она вертѣла листикъ съ такой силой, что онъ весь изломался и сталъ мягкимъ.

-- Ну-съ, я высказался!-- заключилъ онъ, не дождавшись отвѣта.-- Рѣшайте сами!

-- По моему, ни съ чѣмъ не сообразно, чтобы мы обручились, еще совсѣмъ не зная другъ друга!-- проговорила она, наконецъ,-- и неожиданно для себя вся покраснѣла.

-- О, я понимаю васъ,-- живо возразилъ онъ,-- очень хорошо понимаю ваши опасенія. Но вѣдь обрученіе васъ ни къ чему не обязываетъ, и если ужъ нужно разыгрывать комедію, лучше ужь такъ, чѣмъ иначе.

-- Но...

-- Понимаю, вы еще не имѣете ко мнѣ довѣрія. Еще бы! Вы, вѣрно, боитесь, что я грубъ, потому что я сынъ крестьянина? Вамъ страшно дать мнѣ права жениха?

-- Ахъ, я сама не знаю!-- отвѣтила Маріана такъ тихо, что онъ едва разслышалъ. Ее озадачивало то, что она сама себя чувствовала совсѣмъ не такъ, какъ ожидала. И откуда эта робость, серьезность, охватившія всю ея душу? Что такое съ нею?

-- Нѣтъ, Маріана, не думайте, обо мнѣ такъ дурно!-- снова заговорилъ онъ, наклоняясь къ ней.-- Мы, крестьяне, тоже имѣемъ и добрыя чувства, и деликатность, хотя часто и не хотятъ допускать этого...

-- Но вѣдь вы же не крестьянинъ!-- вскричала она горячо.

-- По наружности, нѣтъ, но въ душѣ я мужикъ, и никакая шлифовка не уничтожитъ во мнѣ прирожденныхъ особенностей мужика. И замѣтьте, я не считаю этихъ особенностей худыми... Наоборотъ! Но онѣ такъ чужды вашимъ понятіямъ...

На этотъ разъ его голосъ совсѣмъ увлекъ ее. Она невольно подняла глаза и посмотрѣла на него. Его курчавая голова была такъ близка къ ней, что она почувствовала сильное желаніе приласкать ее и сказать, чтобы онъ не сердился. Но она устояла противъ соблазна.

-- Впрочемъ, если я долженъ получить отказъ, то, конечно, лучше, если это случится теперь!-- проговорилъ онъ, какъ бы сообразивъ что-то и вполнѣ спокойно.

Она вздрогнула. Отказъ? Нѣтъ, она вовсе не намѣрена ему отказывать. Потерять его -- все равно, что потерять что-то дорогое, привычное...

-- Я нахожу только, что вы слишкомъ торопливы!-- сказала она и, спохватившись, не вышло ли совсѣмъ ужъ не то, что она хотѣла сказать, смутилась, и уже не нашлась, какъ поправиться.

-- Пусть будетъ по вашему!-- отвѣтилъ онъ, выпрямляясь, и совсѣмъ измѣненнымъ голосомъ.-- Какая уютная квартира у вашихъ родителей, mademoiselle Бьёркъ! И обставлена съ такимъ вкусомъ...

Онъ оглядѣлся по сторонамъ, какъ бы любуясь дѣйствительно изящной обстановкой комнаты, а Маріана сидѣла, не поднимая головы и быстро вертѣла между пальцами зеленый комочекъ, въ который обратился листъ. Она чувствовала себя совсѣмъ уничтоженной и съ трудомъ удерживала навертывавшіяся на глаза слезы.

-- Вы занимаетесь музыкой?-- спросилъ онъ, взглянувъ на рояль.

-- Да,-- отвѣтила она чуть слышно.

-- Да вы и поете!-- прибавилъ онъ, беря съ этажерки нотную тетрадь и перелистывая ее.-- Какъ жаль, что намъ ни разу не пришлось слышать ваше пѣніе въ Гальсторпѣ.

-- Не велика потеря!-- отвѣтила Маріана, пытаясь овладѣть собой, но голосъ дрожалъ, и она умолкла.

Наступило продолжительное молчаніе, а полившій дождь часто забарабанилъ въ оконныя стекла. Маріана съ ужасомъ думала, что сейчасъ братья вернутся изъ церкви, и она не успѣетъ объясниться съ Ольсономъ. А каково будетъ потомъ за обѣдомъ? Она будетъ сидѣть, несчастная, смущенная, и всѣ замѣтятъ ея угнетенное состояніе... Пойдутъ догадки, намеки... А онъ будетъ попрежнему спокойно и равнодушно говорить о погодѣ...

Она бросила скомканный листъ на коверъ, встала и отвернулась къ окну. Онъ продолжалъ просматривать ноты.

^:--Остались вы довольны вашимъ пребываніемъ въ Гальсторпѣ?-- возобновилъ онъ бесѣду.

-- Это невыносимо!-- воскликнула она въ отчаяніи.

-- Жить въ Гальсторпѣ?

-- Нѣтъ, я говорю объ игрѣ, въ которую мы теперь играемъ...

Она обернулась и посмотрѣла на него, не пытаясь уже болѣе удерживать душившихъ ее слезъ.

-- Вотъ какъ! Чего же вы хотите?

Онъ поигрывалъ своей цѣпочкой отъ часовъ и не спускалъ съ нея взгляда. Ея походка и мягкія, граціозныя движенія сводили его съ ума! Но онъ выжидалъ, и потому молчалъ.

Не дождавшись ободрительнаго слова, она положила обѣ руки на его руку, съ дѣтской мольбой заглянула ему въ лицо, и проговорила:

-- Не сердитесь на меня!

Теперь уже не было никакого сомнѣнія, что онъ хорошъ собой! И пусть онъ мужикъ, или не мужикъ, пусть деликатенъ, или не деликатенъ, теперь ей все равно! Она знала только одно, что никому не уступитъ его, и когда онъ тихонько обнялъ ее, она и не подумала сопротивляться. Потомъ онъ склонился и поцѣловалъ ее, а она приняла этотъ знакъ обрученія, какъ нѣчто вполнѣ естественное, и чувствовала себя такъ же спокойно, какъ бы съ самаго рожденія была его невѣстой.

Они взглянули другъ другу въ глаза и чуть не расхохотались.

-- Я бы такъ хотѣлъ поговорить съ тобой!-- сказалъ онъ.-- Намъ не помѣшаютъ?

-- Пожалуй, когда другіе вернутся изъ церкви.

-- Это твоя комната?-- спросилъ онъ, заглядывая въ хорошенькій будуаръ, отдѣленный отъ гостиной тяжелой портьерой.

-- Моя.

-- Вѣдь у тебя есть братья?

-- Цѣлыхъ три.

-- Они сейчасъ вернутся, и тогда у насъ не будетъ возможности поговорить на свободѣ?

-- Такъ пойдемъ въ будуаръ.

-- А знаешь, я похожъ на зайца, который оглядывается, нѣтъ ли по близости куста! Нужна привычка, чтобы освоиться съ положеніемъ жениха...

Оба засмѣялись и прошли рядомъ подъ портьерой. Бергеръ остановился на порогѣ.

-- Какая прелестная комната!-- вскричалъ онъ.-- Ну, у меня далеко не такъ нарядно!

Ему пришло въ голову, что онъ и не желалъ бы обставлять свое жилище такой роскошью.

-- Не бойся, у насъ будетъ хорошо!-- возразила Маріана, желая его ободрить.

Она опустилась на кушетку, а онъ сѣлъ противъ нея, верхомъ на стулѣ, опершись скрещенными руками на спинку. Теперь уже онъ имѣлъ право любоваться ею вволю!

-- Но мы вѣдь условились не торопиться?-- спросилъ онъ, весело подразнивая ее.

-- Безъ колкостей!-- смѣясь, возразила она.-- Для этого ты еще слишкомъ недавній женихъ. У насъ даже нѣтъ колецъ!

-- Кольцами мы обмѣняемся, если хочешь, завтра же. Я сегодня закажу.

-- Хорошо. Но подумай, Бергеръ, вѣдь знакомые даже ничего не подозрѣваютъ. О, это будетъ восхитительно!

Лицо Ольсона стало серьезно.

-- Однако, хорошо ли ты обдумала, Маріана? Посмотри-ка на меня спокойно, и сообрази, будешь ли ты когда-нибудь въ силахъ полюбить меня?

-- Конечно, буду!

Она съ чувствомъ посмотрѣла прямо въ его честные глаза. Что-то неудержимо влекло ее къ нему, но въ то же время какая-то непривычная робость мѣшала ей выражать чувства. Можетъ быть, она не была вполнѣ увѣрена въ нихъ, а въ его взглядѣ было что-то прямое, повелѣвавшее относиться къ нему честно...

Между тѣмъ, онъ пересѣлъ рядомъ съ нею на кушетку и овладѣлъ ея руками.

-- Я такъ боюсь, чтобы ты не приняла опрометчиваго рѣшенія!-- сказалъ онъ.-- Подумай, что теперь было бы для меня гораздо легче перенести отказъ, чѣмъ послѣ.

-- Я вовсе не намѣрена отказывать.

-- Видишь ли, Маріана, теперь я былъ бы въ силахъ перенести отказъ. Но я не всегда бываю такъ спокоенъ... Потомъ, я не такъ-то легко откажусь отъ тебя! Вступить въ бракъ, это... это... Я хочу сказать, что ты, вѣроятно, обдумала все, да? Понимаешь ли, что если у тебя есть хоть малѣйшее отвращеніе къ этому союзу, то надо отъ него отказаться, потому что такое отвращеніе не исчезаетъ со временемъ, а только усиливается. Я знаю примѣры... Вотъ почему я настаиваю, чтобы ты отнеслась къ дѣлу осторожно... Если не можешь полюбить -- откажись, Маріана. Иначе нельзя!

Говоря это, онъ, сжавъ ея руки, вдругъ выпустилъ ихъ красивымъ, сильнымъ движеніемъ. На минуту въ его глазахъ сверкнулъ огонь, и этотъ огонь охватилъ и ее; но романической страсти, о которой она мечтала, по прежнему, не было, а напротивъ.-- было что-то здоровое, мощное, освѣжавшее и поднимавшее душу.

Она почувствовала приливъ восторга и поступила именно такъ, какъ онъ того втайнѣ желалъ... Она ни слова не отвѣтила ему, а только обняла его обѣими руками, припавъ къ нему на грудь.

Волненіе придавало его лицу такое мужественное, оживленное выраженіе, что теперь онъ былъ уже положительно красивъ. Но не одна наружность привлекала къ нему Маріану. Во всѣхъ его словахъ, даже въ манерѣ держать себя, было что-то Особенное, дѣйствовавшее на ея лучшія чувства и ее плѣнявшее. Восхищаясь имъ, она чувствовала себя точно лучшей, а потому и была такъ счастлива.

Жизнь представлялась имъ обоимъ прекраснымъ ландшафтомъ, черезъ который всѣ дороги казались одинаково прекрасными. Смѣло выступали они въ путь рука объ руку, одинъ подлѣ другого.

-----

Послышались шаги, и мимо дверей будуара, будто случайно, прошла мадамъ Бьёркъ. Она притворилась, что не замѣтила ихъ, но Бергеръ остановилъ ее; точно вспомнивъ о чемъ-то надоѣдливомъ, онъ проговорилъ:

-- Да, твои родные!..

На мгновеніе предчувствіе чего-то непріятнаго затемнило его радость. Но сосредоточиться ему было некогда. Надо было заказать кольца, составлять объявленіе о помолвкѣ, думать о подаркахъ... все это въ такой день!

Бергеръ почувствовалъ, что летитъ съ своихъ облаковъ. Онъ оглядывался, точно ища помощи... И Евѣ, вѣрной своимъ традиціямъ, пришлось взять Адама за руку и руководить имъ.

-- Теперь надо идти къ другимъ. Пойдемъ!-- сказала она. Онъ повиновался и пошелъ за ней.

III.

Въ этотъ день не могло состояться оффиціальное обрученіе, потому что кольца могли быть готовы не ранѣе слѣдующаго дня. Но таить уже было нечего, и, согласно обычаю, составлено было объявленіе о помолвкѣ, которое тотчасъ же и отправили въ типографію газеты.

Когда старшіе два сына вернулись домой, мать встрѣтила ихъ въ передней. Ей хотѣлось самой сообщить имъ важную новость.

-- Тсъ!-- начала она, когда они шумно заговорили о чемъ-то.-- Маріана обручена! Женихъ тамъ, въ гостиной...

-- Вотъ такъ штука!-- послышалось у вѣшалки, у которой студенты снимали пальто.

-- Какъ это произошло?-- прибавилъ старшій, рослый блондинъ, съ зачаткомъ совсѣмъ бѣлыхъ усовъ на верхней губѣ.

-- Очень просто! Маріана получила отъ него письмо... Это было надняхъ. А теперь онъ сдѣлалъ формальное предложеніе...

-- То-то мы замѣтили, что, готовится что-то особенное!-- замѣтилъ второй сынъ, темноволосый молодой человѣкъ, съ блѣднымъ лицомъ.-- Но вы держали себя такъ таинственно, что не хотѣлось спрашивать.

Въ это время дверь широко распахнулась, и въ прихожую влетѣлъ третій сынъ совѣтника, шестнадцатилѣтній гимназистъ.

-- О чемъ идутъ пренія на сеймѣ?-- вскричалъ онъ, и прыснулъ со смѣху, замѣтя на лицахъ братьевъ торжественное выраженіе.

-- Маріана выходитъ замужъ!-- пояснилъ младшій студентъ.

-- Те-те-те! Такъ вотъ что у насъ затѣялось!

Мальчикъ свистнулъ, подкинувъ въ потолокъ фуражку, и прибавивъ:

-- Ай да Маріана!

-- Бѣднякъ?-- освѣдомился старшій.

-- Богачъ!-- отвѣтила мать тономъ, въ которомъ слышалось уваженіе.

При этомъ извѣстіи гимназистъ издалъ вторичный одобрительный свистъ и выкинулъ антраша. Это былъ юноша, съ большой круглой головой на очень тонкой шеѣ, придававшей ему видъ еще неоперившагося галчонка.

-- Что за личность?-- спросилъ темноволосый студентъ.

-- Помѣщикъ!-- вполголоса пояснила мать.

-- Ну, не очень-то подъ пару нашей шикарной Маріанѣ! Что она будетъ дѣлать въ деревнѣ?-- отозвался младшій.

-- Ты глупъ!-- замѣтилъ ему на это Карлъ, самый старшій изъ троихъ.

-- Чья бы корова мычала, а твоя бы ужъ о глупости молчала!-- отпарировалъ гимназистъ.

-- Не шумите!-- остановила мать, которую молодые люди не имѣли обыкновенія слушаться, но авторитетъ которой возросъ теперь отъ важности сообщенной новости.

-- Онъ, конечно, у насъ обѣдаетъ?-- спросилъ Карлъ, очень заинтересованный будущимъ богатымъ зятемъ.

-- Разумѣется!-- отвѣтила мать.-- И, конечно, останется до вечера.

-- А что говоритъ о немъ папа?-- освѣдомился темноволосый Вальтеръ!

-- Папа очень доволенъ.

-- Такъ этотъ господинъ въ самомъ дѣлѣ богатъ?

-- До двухъ сотъ тысячъ...

-- Надѣюсь, не... дутая цыфра?

-- Что ты? Что ты? Отецъ ужъ навелъ самыя обстоятельныя справки.

-- Тогда, конечно... это что-нибудь да значитъ.

-- Что-нибудь?-- вскричалъ Карлъ.-- По моему,-- огромное счастіе для Маріаны, а вовсе не что-нибудь.

Братья направились въ свою комнату переодѣться въ обѣду, а мадамъ Бьёркъ поспѣшила въ кухню. Она ни за что не хотѣла спасовать перёдъ богатымъ женихомъ, и сама наблюдала за приготовленіемъ обѣда.

Въ гостиной сидѣли Маріана, женихъ и самъ совѣтникъ Бьёркъ. Обрученные уже получили родительскіе поцѣлуи, какъ полагается, съ растроганными взглядами, но родственныя отношенія не успѣли еще окрѣпнуть, и чувствовалась нѣкоторая натянутость.

-- Неужели тебѣ не было скучно въ Темте, гдѣ ты жилъ въ такомъ одиночествѣ?-- спросилъ совѣтникъ.

-- Нѣтъ, пока я не зналъ Маріаны, мнѣ не было скучно! Вѣдь у меня было такъ много и дѣла, и заботъ. Вы не можете себѣ представить, сколько хлопотъ съ такимъ большимъ и запущеннымъ имѣніемъ, какое я пріобрѣлъ.

-- Конечно, хлопотно! Но, вѣдь, это, кажется, покупка недурная?

-- Со временемъ Темте дастъ большіе доходы, но для этого нужно затратить много труда и денегъ. Во всякомъ случаѣ, дѣло идетъ хорошо.

-- А что ты дѣлаешь, Бергеръ, когда ты не занятъ?-- спросила Маріана, неувѣренно выговаривая это "что" и понижая голосъ. Впрочемъ, была своего рода прелесть въ этомъ смущеніи, и она чувствовала себя хорошо.

-- Я много читаю,-- отвѣтилъ онъ.

-- Что же именно?

-- Прежде всего, мои газеты.

-- Ты выписываешь ихъ нѣсколько?-- не безъ удивленія освѣдомился будущій тесть.

Бергеръ засмѣялся.

-- Еще бы,-- сказалъ онъ.-- Я получаю "Шведскую Газету", "Вечернюю", "Дагблатъ", "Новости"...

-- Господи! На что тебѣ столько газетъ?

-- Провѣряю однѣ другими,-- отвѣтилъ, смѣясь, Ольсонъ.

-- Можетъ быть, ты выписываешь столько газетъ для фельетоновъ?-- проговорила Маріана.

-- Я не читаю фельетоновъ.

Въ это время въ гостиную вошла дама въ черномъ шелковомъ платьѣ, съ длиннымъ, острымъ носомъ, который она подымала такъ высоко, что оцъ напоминалъ корабельный бугшпритъ. Двигалась она очень медленно, и такъ плавно, точно скользила на лыжахъ.

Это была квартировавшая у господъ Бьёркъ вдовствующая баронесса Шерикло.

Всѣ встали, и хозяинъ представилъ баронессѣ Бергера.

-- Патронъ Ольсонъ!-- сказалъ онъ торжественно.

Бергеръ поклонился и покраснѣлъ, услышавъ свой титулъ.

Между тѣмъ баронесса заняла мѣсто въ углу дивана, и хозяинъ дома тотчасъ же сталъ ее занимать. Она отвѣчала короткими фразами, чванилась и послѣ каждаго слова передергивала губами, отъ чего всякій разъ неизмѣнно вздрагивалъ ея великолѣпный бугшпритъ.

-- Неужели вы не читаете романовъ?-- спрашивала между тѣмъ Маріана жениха.

-- Рѣдко. У меня такъ мало времени...

Появились братья Маріаны; ихъ представили очень церемонно, но они не могли скрыть любопытства, съ какимъ разсматривали будущаго зятя, и не спускали съ него глазъ. Потомъ вошли молодая дѣвушка, и два мальчика, тоже квартировавшіе у господъ Бьёркъ, и тогда все общество направилось въ столовую. Конечно, бугшпритъ баронессы былъ впереди всѣхъ и указывалъ дорогу остальнымъ.

Госпожа Бьёркъ сдѣлала все, что могла, чтобы поразить Ольсона изяществомъ сервировки и качествомъ обѣда. Ольсонъ долженъ былъ почувствовать, что Маріана изъ хорошаго дома, и дѣлаетъ ему большую честь, выхода за него замужъ! За неимѣніемъ лакея, у буфета поставили служанку, которая тамъ вытягивалась и охорашивалась, какъ солдатъ на часахъ. Совѣтникъ церемонно указалъ Бергеру мѣсто возлѣ хозяйки, а самъ сѣлъ возлѣ баронессы, которая уже засѣдала на почетномъ концѣ стола, торжественная и прямая, какъ древко отъ стараго знамени.

Совѣтникъ налилъ мужчинамъ водки и, поднявъ рюмку, кивнулъ Бергеру.

-- Извините, я не пью водки!-- сказалъ Ольсонъ.

Совѣтникъ широко раскрылъ глаза. Не пьетъ водки? Неужели этотъ человѣкъ принадлежитъ къ какой-нибудь сектѣ?

-- Принадлежите къ обществу трезвости?-- спросилъ онъ робко, стараясь скрыть непріятное впечатлѣніе, произведенное на него отказомъ Бергера.

-- Нѣтъ,-- возразилъ тотъ.-- Но я врагъ водки.

-- Въ такомъ случаѣ не настаиваю. Будьте здоровы!

Хозяинъ кивнулъ сыновьямъ, и опрокинулъ въ ротъ рюмку. Студенты поддержали компанію.

Этотъ маленькій инцидентъ совсѣмъ испортилъ расположеніе духа совѣтнику. Можно ли было ожидать! Любитель холодной воды, апостолъ трезвости! Бѣдная Маріана!.. Досадно, что такихъ богатыхъ жениховъ немного, и отказать этому человѣку немыслимо... Лишь бы онъ не оказался, еще вдобавокъ изъ секты читальщиковъ!

Между тѣмъ, на другомъ концѣ стола, уже завязалась оживленная бесѣда. Госпожа Бьёркъ, всѣмъ довольная, болтала, не изсякая въ темахъ для разговора. Это, впрочемъ, не мѣшало ей смотрѣть въ оба и не забывать своихъ хозяйскихъ обязанностей. За столомъ, гдѣ распоряжается она, никто обдѣленъ не будетъ -- за это ужъ она ручается! Ея добродушіе подкупило въ ея пользу Бергера, и это ихъ сблизило. Притомъ, онъ любилъ практичность, а въ каждомъ ея словѣ и распоряженіи было много здраваго смысла и практичности.

Прямо противъ Бергера сидѣла Маріана, и рядомъ съ нею ея старшій братъ. Маріана чувствовала себя въ радостномъ, взволнованномъ настроеніи и едва касалась пищи. Зато Карлъ всей душой отдавался насыщенію тѣла. Ольсонъ не могъ удержаться отъ сравненія брата съ сестрой. Какое поразительное наружное сходство, и все-таки, какъ тутъ мало общаго! Положительно, Бергеру еще не приходилось видѣть человѣка, до такой степени увлеченнаго ѣдой. Карлъ ничего не видѣлъ вокругъ себя, и даже не подозрѣвалъ, съ какимъ презрѣніемъ поглядывалъ на него самолюбивый и гордый Вальтеръ. Не количество пожираемой Карломъ пищи поражало Бергера, который и самъ обладалъ превосходнымъ аппетитомъ, а какое-то сладострастіе, съ какимъ тотъ ѣлъ. Онъ съ жадностью окидывалъ взглядомъ блюдо, съ котораго бралъ, и съ такимъ напряженнымъ вниманіемъ выбиралъ куски, точно счастье рѣшительно всей его жизни зависѣло именно отъ этого выбора. Онъ всей своей массивной фигурой наклонялся надъ тарелкой, какъ бы оберегая ее отъ всякихъ посягательствъ, и пережевывалъ пищу съ какимъ-то затуманеннымъ отъ сильнаго наслажденія взглядомъ въ пространство. Онъ былъ недуренъ собой и щеголевато одѣтъ; его руки нѣжны и бѣлы; тѣмъ не менѣе, на него было противно смотрѣть. Никогда еще Ольсону не приходило въ голову, какъ противенъ можетъ быть человѣкъ за столомъ, и это -- не смотря на манеры, серебро и бѣлизну тончайшаго столоваго бѣлья! Невольно напрашивалось сравненіе, и ему вспомнилось, какъ ѣдятъ его рабочіе въ деревнѣ. У этихъ людей не было красивыхъ манеръ; они не знали толка въ изяществѣ, но, тѣмъ не менѣе, они всегда держали себя за столомъ спокойно и съ чувствомъ собственнаго достоинства. Они медленно отрѣзывали куски простымъ складнымъ ножемъ и отправляли ихъ въ ротъ съ видимымъ равнодушіемъ, такъ какъ обнаружить жадность считается у крестьянъ крайне неприличнымъ. Частенько онъ смѣялся надъ этимъ, но теперь ему стало понятнымъ, почему явился у нихъ такой обычай.

Младшій братъ, Хаквинъ, производилъ впечатлѣніе обыкновеннаго добродушнаго шалуна. Не разъ въ этотъ обѣдъ его матери приходилось строго поглядывать на него, но это не имѣло никакихъ другихъ послѣдствій, кромѣ того, что онъ весело кивалъ ей головой, или украдкой посылалъ воздушные поцѣлуи. Остальные мальчики то и дѣло наклонялись къ нему, и видно было, что онъ обладаетъ неистощимымъ запасомъ школьныхъ новостей и разсказовъ, которыми охотно дѣлится съ товарищами. Онъ былъ забавенъ, и его круглое, почти дѣтское, лицо, надъ тоненькой птичьей шеей, не производило непріятнаго впечатлѣнія. Правда, и у него были замашки трактирнаго завсегдатая: такъ, напримѣръ, онъ самоувѣренно чокался съ сосѣдями и громко требовалъ пива. Но, во всякомъ случаѣ, Бергеру этотъ забавный птенецъ понравился больше двухъ другихъ братьевъ.

Вальтеръ -- второй братъ по возрасту -- солидно бесѣдовалъ со своими сосѣдями. Вся его тощая, маленькая, фигурка была проникнута чувствамъ собственнаго достоинства. Онъ былъ одѣть еще тщательнѣе брата, но въ болѣе строгомъ стилѣ, и безъ всякихъ украшеній, какъ, напримѣръ, брелоки, булавка въ галстухѣ, и т. п.

Между тѣмъ обѣдъ шелъ себѣ своимъ чередомъ, и, когда розлито было вино, хозяинъ не безъ опасенія взглянулъ на Ольсона и поднялъ рюмку. У него отлегло отъ сердца: тотъ поклонился и отпилъ. Впрочемъ, кто его знаетъ, можетъ быть, онъ тэтистъ! Тѣ легкое вино пьютъ и часто попадаются въ средѣ богатыхъ мужиковъ... Да, и нѣтъ у него этой красивой манеры пить. Отпилъ и поставилъ рюмку, точно глотнулъ воды! Это ужъ положительный недостатокъ воспитанія! Ничего, дастъ Богъ, научится со временемъ. И то хорошо, что ужъ не читальщикъ! А то бы просто скандалъ...

Старикъ даже вздрогнулъ при мысли, каково было бы имѣть зятемъ читальщика.

Настроеніе обѣдавшихъ становилось веселѣе и веселѣе. Голоса звучали громче, раздавались позвякиваніе посуды и звонъ бокаловъ.

-- Папа, это то самое вино, что мы пили надняхъ?-- спросилъ Вальтеръ, пробуя вино.

-- Нѣтъ, это я бралъ у Самсона и Борга.

-- То-то, оно значительно лучше.

Отецъ кивнулъ головой, одобрительно улыбнувшись сыну. У этого мальчика есть вкусъ, изъ него выйдетъ настоящій баринъ!

Когда подали стаканчики съ полосканьемъ, совѣтникъ со страхомъ и съ любопытствомъ ожидалъ, какъ-то поступитъ теперь новый членъ семейства. Съ ужасомъ, но въ то же время съ нѣкоторымъ злорадствомъ, онъ ждалъ, что Ольсонъ непремѣнно проглотитъ воду. Однако, тотъ этого не сдѣлалъ, хотя отъ вниманія совѣтника не укрылось, что онъ выждалъ минуту, какъ бы давъ себѣ время поглядѣть, что сдѣлаютъ другіе.

По крайней мѣрѣ, не глупъ!

Послѣ обѣда пріѣхали гости, и только поздно вечеромъ, уже послѣ ужина, Бергеръ остался одинъ съ семьею Маріаны. Всѣ вздохнули съ облегченнымъ сердцемъ, когда оборки шелковаго платья баронессы исчезли за дверьми. Одни потягивались, другіе встали и прохаживались по комнатѣ; на всѣхъ лицахъ разлилось выраженіе удовольствія.

-- Quod bonum, faustum feliaque sit!-- воскликнулъ Хаквинъ, протягивая руки и какъ бы благословляя удалившуюся.

-- Тише, она можетъ услышать!-- замѣтилъ Карлъ.

-- Да вѣдь она не понимаетъ по латыни! Ты опять сказалъ глупость, Карлъ!

-- А ты опять дерзокъ!

-- Молчите, господа! Закуримъ-ка лучше!-- предложилъ разсудительный Вальтеръ.

-- Мать, не найдется ли у тебя бутылки легкаго вина?-- обратился совѣтникъ къ госпожѣ Бьёркъ.-- Мальчики должны выпить съ Бергеромъ, на "ты". Ты вѣдь теперь членъ семьи, Бергеръ!

Ольсонъ слегка поклонился, а мать встала распорядиться.

-- Мама, а мнѣ пирожнаго, или апельсинъ!-- попросила Маріана.

-- Выпрашивать не слѣдуетъ, Маріана,-- наставительно замѣтилъ Хаквинъ,-- а если ужъ выпрашиваешь, такъ попроси чего-нибудь и для меня.

-- Ужасный сластена и большой любитель сигаръ!-- сказалъ Бергеру Вальтеръ, указывая на младшаго брата.

-- Скажите, пожалуйста!-- огрызнулся тотъ.-- Точно ты особенно воздержанъ.

-- Ну, по крайней мѣрѣ, не курю махорки.

-- А видѣлъ ты, чтобъ я курилъ махорку?-- съ негодованіемъ, весь красный отъ досады, вскричалъ оклеветанный.

-- Ну, коли не махорку, такъ немногимъ лучше!

-- Зато я покупаю мои сигары, а не занимаю ихъ у товарищей съ тѣмъ, чтобы никогда не отдать!-- ядовито замѣтилъ Хаквинъ. Онъ былъ такъ оскорбленъ, что не обращалъ даже вниманія на присутствіе будущаго зятя.

-- Не горячись, дитя, а то не получишь сладкаго!-- добродушно остановилъ его отецъ.

-- Очень нужно!-- надулся мальчикъ и усѣлся въ дальній уголъ.

-- Ничего, когда принесутъ пирожное, онъ опять повеселѣетъ!-- смѣясь, замѣтилъ отецъ, и, обнявъ обоихъ старшихъ сыновей, подвелъ ихъ къ Ольсону.-- Вотъ, Бергеръ, два студента, получившіе это званіе съ весны. Развѣ это не добрые ребята? Карлу двадцать, а Вальтеру девятнадцать лѣтъ. Между ними ничтожная разница въ годахъ. А вотъ Хаквину только шестнадцать. Зато рано кончаетъ гимназію, и весной, надѣюсь, тоже надѣнетъ студенческую фуражку.

-- Скажите, пожалуйста!-- счелъ долгомъ отозваться Ольсонъ.

-- Да, мальчикъ способный! Жаль только, что ужъ слишкомъ чувствителенъ. Ну-съ, этотъ (совѣтникъ ударилъ по плечу Карла) будущій врачъ, а мой черноволосый Вальтеръ изучаетъ право. Надняхъ оба уѣзжаютъ въ Упсалу; Съ кѣмъ-то тогда нашъ малютка будетъ ссориться?

Такъ-называемый, малютка уже успѣлъ между тѣмъ повеселѣть и вылѣзъ изъ своего угла. Между нимъ, отцомъ и братьями завязался шутливый разговоръ, и они стали прохаживаться по комнатѣ.

-- Скажи, Маріана,-- обратился Бергеръ въ невѣстѣ,-- кто эта баронесса? Судя по спѣси, должно быть очень породистая?

-- О нѣтъ! она просто дочь кожевника Эскильсона. Была очень богата, а баронъ чрезвычайно бѣденъ -- вотъ и вся исторія ихъ брака. Бѣдный баронъ! Ему выпали на долю невеселые дни съ этой женщиной! Но и то сказать, погнался за деньгами.

-- А я отпустилъ бы ее хоть на край свѣта и никогда не погнался бы ни за ней, ни за ея деньгами!-- замѣтилъ Бергеръ.

-- Но Маріана не сказала, что ему жилось не такъ-то плохо!-- замѣтилъ остановившійся у дивана Вальтеръ и насмѣшливо поглядѣлъ на Карла.-- Вѣдь баронъ умеръ оттого, что объѣдался изо дня въ день.

-- Не только объѣдался, но и проѣлъ большую часть ея состоянія!-- пояснилъ отецъ.

Теперь всѣ опять собрались около Бергера и Маріаны, и бесѣда продолжалась.

-- А не стѣснительно имѣть ее въ домѣ?-- спросилъ Ольсонъ.

-- Ничего! У нея еще достаточно средствъ, чтобы оплатить свое содержаніе не хуже, чѣмъ остальные жильцы, вмѣстѣ взятые. Мы дорожимъ ею...

-- А знаешь, Маріана,-- сказалъ Бергеръ вполголоса.-- Я убѣжденъ, что, если бы она не была выскочкой, она не была бы такъ невыносимо важна.

-- Пожалуй...

-- И вотъ почему я не желаю титуловъ и боюсь потерять свое званіе...

-- Какое?-- спросила она.

Онъ ничего не отвѣтилъ и весело засмѣялся. Онъ подразумевалъ: "званіе крестьянина", которымъ искренно гордился.

Тутъ принесли вино и апельсины, а полчаса спустя Бергеръ распростился и уѣхалъ.

Когда онъ вышелъ, члены семьи вопросительно переглянулись.

-- Ну, довольна ли ты, Маріана?-- спросилъ Карлъ.

Маріана стояла у стола и въ раздумья водила пальцемъ по узорамъ вышитой скатерти..

-- Разумѣется, довольна!-- отозвалась она.-- Иначе, я не дала бы своего согласія.-- А тебѣ онъ не нравится?-- обратилась она къ Вальтеру, который считался оракуломъ въ семьѣ.

-- Отчего же? Онъ славный!..

Въ отвѣтѣ звучало снисхожденіе. Маріана знала, что брату пришелся бы больше по вкусу человѣкъ съ университетскимъ образованіемъ, или, по крайней мѣрѣ, человѣкъ болѣе свѣтскій. Сама она чувствовала нѣкоторое униженіе, и Бергеръ уже не являлся ей въ томъ свѣтѣ, какъ утромъ. Это было немножко непослѣдовательно, но она не могла не подчиняться вліянію родни.

-- А мнѣ такъ онъ положительно нравится!-- объявила госпожа Бьёркъ.-- Что жъ такое, что онъ не свѣтскій франтъ? Зато онъ хорошій человѣкъ!

-- Притомъ, отшлифуется! Съ его средствами это очень легко!-- замѣтилъ Карлъ.

-- Главное, чтобы былъ добръ въ Маріанѣ, а въ этомъ я уже положительно увѣренъ!-- сказалъ отецъ.

-- А вотъ будетъ весело, какъ ты будешь помѣщицей, и мы пріѣдемъ къ тебѣ въ деревню ѣсть землянику со сливками!-- заключилъ пренія Хаквинъ и тихонько толкнулъ сестру въ бокъ.

IV.

Въ утренней газетѣ на слѣдующій день уже появилось объявленіе о помолвкѣ Ольсона и Маріаны. Какъ только пришелъ женихъ, состоялся обмѣнъ колецъ. Затѣмъ, послѣ завтрака, всѣ выпили по бокалу шампанскаго за здоровье помолвленныхъ, и всякій занялся своимъ дѣломъ, послѣ чего женихъ съ невѣстой остались одни. Бергеръ сразу объявилъ, что онъ непремѣнно долженъ уѣхать съ двѣнадцати-часовымъ поѣздомъ, такъ какъ у него были неотложныя дѣла. Надо было пользоваться остававшимися въ ихъ распоряженіи минутами.

Маріана устало лежала на кушеткѣ; Бергеръ, какъ и наканунѣ, усѣлся верхомъ на стулѣ. Они представляли собой крайнія противоположности: онъ силенъ, бодръ, полонъ энергіи; въ ней замѣчалось что-то тепличное -- красивое, но безсильное. Теперь въ ея глазахъ свѣтился огонекъ, и она съ чувствомъ останавливала взглядъ на загорѣломъ и сіявшемъ счастьемъ лицѣ жениха.

Она бы ни за что и никому не призналась, что находитъ Бергера прекраснымъ, и что она уже влюблена въ него. Она не сдѣлала бы этого уже потому, что признавала его слишкомъ простоватымъ для свѣта. Но отъ себя она не могла скрывать своего увлеченія. Для другихъ онъ просто только "нравился", -- ей "внушалъ уваженіе". И это ложное чувство особенно рѣзко проявлялось въ ней, когда она была вмѣстѣ съ Бергеромъ въ кругу постороннихъ. Но едва она оставалась съ нимъ наединѣ, всякая двойственность исчезала, и она смотрѣла на него собственными глазами.

Теперь она чувствовала себя вполнѣ счастливой. Передъ ней это честное, спокойное и счастливое лицо; у нея на пальцѣ обручальное кольцо! Какіе у него свѣтлые глаза, какой ясный, хорошій, взглядъ! Какая юношеская, курчавая борода! Сколько силы должно быть въ его рукѣ! Но какая она темная, загорѣлая...

Робко протянула Маріана свою руку и погладила загорѣлую руку жениха. Бергеръ улыбнулся.

-- Не бойся, -- сказалъ онъ, -- снаружи она не груба, только ладонь затвердѣла въ работѣ...

Она привлекла его руку къ себѣ и осталась въ прежнемъ положеніи... Ей пришло въ голову, что было бы лучше, если бы на свѣтѣ не было постороннихъ людей. Тогда... тогда... Въ ея глазахъ сверкнулъ такой огонекъ, что онъ невольно спросилъ:

-- О чемъ ты думаешь?

Но ей не хотѣлось признаться, о чемъ она думала.

-- Ты писалъ: у тебя нѣтъ друзей,-- сказала она, чтобы отвлечь разговоръ.

-- Ну, не буквально!-- возразилъ онъ.-- Но настоящихъ, преданныхъ, друзей, по крайней мѣрѣ теперь, у меня нѣтъ.

-- А прежде были?

-- Да, былъ, одинъ.

Онъ улыбнулся, и взглядъ его принялъ выраженіе, какое появляется, когда человѣкъ вспоминаетъ о чемъ-то свѣтломъ, счастливомъ...

-- Разскажи!-- попросила она, какъ ребенокъ, желающій послушать сказку, но, въ сущности, въ ней пробуждалась потребность знать о немъ все, безъ утайки, рѣшительно все, что когда-либо съ нимъ было.

-- Да, это было что-то болѣе, чѣмъ простая дружба -- проговорилъ онъ задумчиво.-- Я думаю, эта привязанность даже замѣнила мнѣ первую, юношескую, любовь. Даже страшно теперь вспомнить. У меня и сейчасъ чуть не навертываются слёзы при одной мысли объ этомъ времени. Мы были товарищами въ школѣ и въ реальномъ училищѣ. Мы сидѣли съ нимъ рядомъ, онъ былъ на годъ моложе меня. Но у него были такія выдающіяся способности, что уже на тринадцатомъ году его перевели въ высшую школу въ Упсалу.

-- Кто былъ этотъ мальчикъ?.

-- Сынъ одной служанки. Онъ жилъ у своей бабушки, бѣдной крестьянской вдовы, изба которой была недалеко отъ нашей усадьбы,-- Павелъ -- такъ звали мальчика -- совсѣмъ не походилъ на крестьянскаго ребенка. Скорѣе, онъ походилъ на переодѣтую дѣвочку. Притомъ, у него было такое узкое лицо, что товарищи часто дразнили его, спрашивая, гдѣ ему прищемили голову. Онъ былъ болѣзненъ, слабъ, блѣденъ.... Пожалуй, именно эта-то болѣзненность и привязала меня къ нему.

-- Какъ такъ?

-- Видишь ли, когда всѣ мы играли на школьной площадкѣ, онъ всегда оставался гдѣ-нибудь въ сторонѣ. Ему всегда бывало холодно, хотя бы на дворѣ стояла настоящая жара. Мнѣ было жаль его! Онъ зналъ разныя штуки: умѣлъ вырѣзывать изъ сырого картофеля, или рѣпы животныхъ, разводилъ на пескѣ замѣчательно красивые сады, а разъ даже вырѣзалъ изъ дерева плугъ со всѣми его принадлежностями. Все это восхищало меня! Случалось, товарищи разоряли его сады, ломали у него игрушки. Тогда я дрался съ ними, потому что вообще любилъ драться. Потомъ у меня вошло въ привычку играть съ Павломъ и защищать его. Я очень гордился этой дружбой и понималъ, что онъ развитѣе всѣхъ остальныхъ товарищей. Намъ было по пути, и мы всегда ходили въ школу и обратно вмѣстѣ. Завтракали мы тоже вмѣстѣ, такъ какъ моя мать всегда клала въ мою корзинку столько, чтобы хватило и на долю Павла. Его бабушка была очень бѣдна... Когда я вспоминаю объ этомъ времени, мнѣ всегда представляется маленькій Павелъ въ короткой бархатной блузкѣ. Эту блузку ему подарили господа, у которыхъ служила его мать, и она была уже порядкомъ поношена. Но мнѣ эта бархатная блуза казалась верхомъ изящества и роскоши! Я находилъ, что Павелъ одѣтъ лучше насъ всѣхъ и, вообще, несравненно знатнѣе меня. Мнѣ даже казалось весьма вѣроятнымъ, что вотъ-вотъ появится какой-нибудь человѣкъ и уведетъ Павла къ господамъ, къ числу коихъ онъ, очевидно, принадлежалъ... О, какъ памятна мнѣ эта маленькая, потертая, блузка!-- Когда Павлу минуло двѣнадцать лѣтъ, онъ такъ хорошо учился, что пасторъ и школьный учитель нашего прихода стали собирать деньги, чтобы дать ему хорошее образованіе. На сходкѣ рѣшено было помочь ему изъ общественныхъ суммъ. Мужики пожертвовали по нѣскольку рабочихъ дней каждый, и Павла отправили въ Упсалу. Господи, какъ я плакалъ! Я тоже хотѣлъ получить высшее образованіе и стремился въ Упсалу... Но отецъ даже и слышать не хотѣлъ объ этомъ, а такъ какъ я не унимался, то раза два вздулъ меня тростью, послѣ чего я утихъ. Между тѣмъ моя дружба съ Павломъ не прекращалась, и особенно полюбилъ я его тогда, когда онъ сталъ ѣздить къ намъ на каникулы. По прежнему, въ немъ было что-то женоподобное, но какъ онъ былъ уменъ, какъ краснорѣчивъ! Нужно было только послушать его, и самые мудреные вопросы становились просты и ясны, когда онъ ихъ касался. Я просто увлекался имъ! Притомъ я его ревновалъ! Когда онъ какъ-то подружился съ однимъ студентомъ, дававшимъ уроки дѣтямъ нашего сосѣда, барона, я просто ошалѣлъ отъ ревности! И особенно меня пугала мысль, что онъ не можетъ уважать такого невѣжду, какъ я. Зато какъ же и занимался я въ это лѣто!

Бергеръ замолчалъ, погруженный въ воспоминанія.

-- Чѣмъ же все это кончилось?-- спросила Маріана.

-- Повторилось то, что бываетъ всегда. Онъ уѣхалъ; мы переписывались нѣсколько лѣтъ; потомъ переписка какъ-то сама собой прекратилась, и я успокоился.

-- И теперь ты уже никогда не думаешь о немъ?

-- Случается! Даже часто задаю себѣ вопросъ, гдѣ-то онъ теперь.

-- А ты не знаешь?

-- Нѣтъ... Ужь если я разсказалъ о его дѣтствѣ, разскажу еще... Передъ самымъ поступленіемъ Павла въ университетъ умерла его бабушка. Тогда его мать оставила службу въ господскомъ домѣ и переѣхала въ избу покойной. Это была работящая женщина, она заработывала довольно много ткацкой работой, и Павлу помогала сколько могла. Остальное онъ зарабатывалъ уроками. Но ему этого было мало, потому что въ немъ была какая-то прирожденная страсть ко всему изящному, и бѣдность была ему противна. Онъ не всегда бывалъ сытъ, но одѣвался, какъ большой баринъ. Я навѣстилъ его какъ-то въ Упсалѣ, но больше не ѣздилъ туда; вѣдь Павлу не могло быть пріятно показываться среди студентовъ съ такимъ неотесаннымъ мужикомъ, какимъ я былъ... Нѣкоторая суетность не мѣшала ему, однако, страстно любить науку, которой онъ былъ преданъ всей душой. Мы ожидали, что онъ сдастъ самый блестящій экзаменъ и станетъ знаменитостью. И вдругъ все рушилось. Передъ самымъ выпускомъ изъ университета онъ совсѣмъ неожиданно для всѣхъ товарищей женился и уѣхалъ заграницу.

-- Женился!

-- Да! Ему было не болѣе двадцати одного года, а женился онъ на богатой, влюбившейся въ него, старой дѣвѣ. Съ тѣхъ поръ прошло уже четыре года.

-- И такъ о немъ ничего и не слышно?

-- Ничего. Пока была жива его мать, онъ присылалъ ей иногда по немногу денегъ, но вотъ уже года два, какъ она умерла, и съ тѣхъ поръ онъ не пишетъ никому.

-- Но гдѣ же онъ можетъ теперь быть?-- спросила заинтересованная Маріана.

-- Не знаю. Въ Швеціи онъ, во всякомъ случаѣ, болѣе не появлялся.

-- А можетъ быть, вы еще встрѣтитесь...

Разговоръ прервался появленіемъ госпожи Бьёркъ.

-- Неужели, Бергеръ, ты такъ-таки непремѣнно долженъ уѣхать съ дневнымъ поѣздомъ?-- спросила она.

-- Да, это необходимо!-- отвѣтилъ онъ.-- Но надѣюсь, что не очень далеко время, когда мы уже не будемъ разлучаться съ Маріаной? Не правда ли?

Онъ наклонился къ невѣстѣ и вопросительно заглянулъ ей въ глаза, но она молчала. Ей казалось менѣе пріятнымъ говорить о сватьбѣ, чѣмъ о помолвкѣ...

-- Ну, мои голубки!-- начала мадамъ Бьёркъ,-- мнѣ очень жаль, что приходится мѣшать вашей бесѣдѣ, но, какъ мать, я должна позаботиться о многомъ. Прежде всего, когда сватьба?

-- Хорошо бы въ ноябрѣ!-- замѣтилъ Бергеръ.-- Но мы еще не сговаривались съ Маріаной...

-- А по твоему когда?-- обратилась мать къ дочери.

-- Предоставляю рѣшить это тебѣ самой вмѣстѣ съ Бергеромъ!-- отвѣтила та съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ.

-- Нѣтъ, милая, такъ нельзя!-- возразила мать дѣловымъ тономъ.-- Пойми, что намъ необходимо знать твое желаніе.

-- Ну, хорошо! Такъ въ концѣ ноября.

-- Извини, Бергеръ, но мнѣ необходимо знать, что у тебя есть по части хозяйственныхъ принадлежностей, и чего нѣтъ.

-- Полагаю, что у меня найдется все необходимое, а чего нѣтъ, можно будетъ купить. И охота вамъ ломать голову надъ всѣмъ этимъ! Моя мать такъ щедро снабдила меня всякой всячиной, что, право, и не знаю, чего намъ еще нужно.

Мадамъ Бьёркъ благословила въ душѣ добрую крестьянку. Ее такъ мучилъ тяжелый вопросъ, гдѣ-то ея мужъ добудемъ деньги на всѣ эти безконечные свадебные расходы, на все это приданое...

-- Въ моемъ домѣ осталось нѣсколько пустыхъ комнатъ,-- прибавилъ Бергеръ.-- Эти комнаты я обставлю всѣмъ нужнымъ, какъ только Маріана побываетъ въ Темте и выскажетъ свое мнѣніе. Когда вы навѣстите меня?

Онъ вопросительно посмотрѣлъ сначала на Маріану, потомъ на мать.

-- Правда!-- вскричала Маріана.-- Надо выбрать время. Но вотъ что еще: черезъ двѣ недѣли я буду подружкой на сватьбѣ моей кузины... Тебя, конечно, пригласятъ, Бергеръ, и ты не забудь этого!

-- Кому какое дѣло до моего обрученія съ тобой?-- спросилъ Ольсонъ съ комичной досадой.

-- Всѣмъ нашимъ роднымъ и знакомымъ. Иначе, зачѣмъ же и печатать объявленіе о помолвкѣ. И надѣюсь, что ты появишься на сватьбѣ, и въ полномъ блескѣ!

Маріана говорила шутливо, но въ душѣ ощущала серьёзную тревогу. Съумѣетъ ли Бергеръ ловко выполнить обязанности четвертаго шафера, которыя непремѣнно возложатъ на него? Младшій шаферъ долженъ сказать спичъ и провозгласить тостъ за здоровье подружекъ... Неужели это выпадетъ на его долю? Нѣтъ, по счастью, братъ невѣсты моложе.

-- Будь покойна, пріѣду!-- говорилъ между тѣмъ Бергеръ.-- А ты будешь въ бѣломъ платьѣ? Я увѣренъ, къ тебѣ очень идетъ бѣлое. Твой цвѣтъ лица точно созданъ для кружевъ и газа.

-- Скажите пожалуйста! Ты знаешь толкъ въ дамскихъ нарядахъ?-- съ радостнымъ удивленіемъ вскричала Маріана, и глаза ея засверкали такимъ блескомъ, какого Ольсонъ еще въ нихъ и не видывалъ.-- Значитъ, ты присматриваешься къ туалетамъ?

-- Да, я люблю видѣть женщинъ красиво одѣтыхъ. Я только не умѣю разбирать подробности туалета, но всегда могу судить, красивъ онъ или нѣтъ. Особенно я люблю бѣлыя бальныя платья, какъ, напримѣръ, на сватьбахъ. Это такъ идетъ къ молодымъ лицамъ!

Онъ засмѣялся, немножко сконфуженный своей откровенностью. Но дамы были имъ довольны, и госпожа Бьёркъ посмотрѣла на него даже съ уваженіемъ. Въ концѣ концовъ, онъ оказывался далеко не такимъ дикаремъ, какимъ показался сначала!

-- Сватьба кузины будетъ отпразднована по нынѣшней модѣ,-- сказала Маріана.-- Празднества состоятся до вѣнчанія, и затѣмъ молодые уѣдутъ путешествовать. Такимъ образомъ, моимъ бѣлымъ платьемъ тебѣ придется любоваться только во время вѣнчанія. Празднества же начнутся блестящимъ баломъ у маіора Фольмерса, и состоится онъ, какъ я слышала, въ среду черезъ недѣлю. Къ этому балу стоитъ приготовиться, и придется серьезно подумать о томъ, чтобы не уронить достоинства твоей будущей жены... Но не безпокойся, мнѣ кажется, удастся устроить красиво... Завтра же поѣду выбирать матерію. А что ты думаешь о синемъ цвѣтѣ?

-- Синее должно идти къ твоимъ бѣлокурымъ волосамъ!

Онъ съ любовью взглянулъ на нее.

-- То-то! Но ты, пожалуйста, не разсчитывай, что увидишь мое платье раньше вечера! Ни лоскутка! Слышишь?

-- Ты хочешь ослѣпить меня сразу? Ну, хорошо! Только вотъ что: къ синему идетъ серебро... Знаешь ли что? у меня есть старинныя норвежскія вещицы изъ серебра съ золотомъ.

-- Неужели?!

Мать и дочь были въ полномъ восторгѣ отъ этой выдумки. Положительно, у него вкусъ!

-- Ахъ! Какъ это будетъ чудесно!-- проговорила Маріана...

Бергеръ разсмѣялся и не прибавилъ ни слова.

V.

Только послѣ отъѣзда Бергера начались спокойныя обсужденія всего того, что случилось.

Итакъ, Маріана помолвлена! Но этимъ дѣло еще не исчерпывалось: надо еще приготовиться въ сватьбѣ.

Госпожа Бьёркъ неутомимо размышляла, соображала, разсчитывала. Она привыкла относиться ко всему трезво и практично, а теперь вѣдь было-таки о чемъ подумать. Она соображала, какова у жениха мебель и каковы-то его родственники, старалась угадать, что-то онъ подаритъ Маріанѣ и какъ будетъ потомъ выдавать деньги на хозяйство, размышляла о тысячѣ другихъ, не менѣе важныхъ обстоятельствахъ. Маріану она положительно осуждала за недостатокъ интереса къ дѣлу и за равнодушіе. Если ужъ не проснуться теперь, когда созидается ея гнѣздо, такъ, наконецъ, когда же? Мать была неистощима въ добрыхъ совѣтахъ Маріанѣ, но та принимала ихъ съ такимъ усталымъ, равнодушнымъ видомъ, что и говорить съ ней не хотѣлось.

Между тѣмъ, Маріана желала одного только, чтобы ее оставляли въ покоѣ и не мѣшали думать. О чемъ? Да она и сама не знала. Въ ея душѣ обострялась двойственность, о которой уже говорилось выше, и ей хотѣлось разобраться въ своихъ чувствахъ, которыхъ она сама не понимала. Дѣло въ томъ, что наединѣ съ Бергеромъ она чувствовала себя довольной и счастливой, но едва они очутятся въ обществѣ другихъ, ея душевное равновѣсіе исчезало, и вмѣсто него являлось какое-то безпокойство, мѣшавшее ей смотрѣть людямъ прямо въ глаза. Это было что-то, напоминавшее непріятное чувство, какое являлось у нея, напримѣръ, когда она думала, что платье ей не къ лицу, или дурно на ней сидитъ.

Разговоры и разныя предположенія матери о томъ, что будетъ послѣ сватьбы только усиливали это непріятное безпокойство. У нея не хватало мужества откровенно отвѣчать себѣ на такіе вопросы, и потому заботы матери мучали ее. Когда Бергеръ былъ съ ней, она чувствовала къ нему полное довѣріе, точно знала его съ дѣтства; но когда его съ ней не было, онъ становился для нея совсѣмъ чужимъ, и она не знала, что о немъ думать... Лучше всего ужъ не задавать себѣ никакихъ вопросовъ и ни о чемъ не думать.

Но были, однако, вопросы, о которыхъ нельзя было не подумать, и которые требовали немедленнаго рѣшенія. Напримѣръ, о приданомъ, если сватьбѣ суждено состояться уже въ ноябрѣ, нельзя же было медлить переговорами съ модисткой. А тутъ еще выѣзды по случаю сватьбы кузины! Къ счастью еще, что не было соображеній объ экономіи, такъ какъ въ виду скораго прекращенія всякихъ расходовъ на ея наряды, отецъ позволилъ ей не стѣсняться. Она и не стѣснялась, вполнѣ сознавая, насколько облегчится положеніе родителей, когда она выйдетъ замужъ.

Въ день бала у маіора Фольмерса пріѣхалъ Ольсонъ. За время его отсутствія Маріана обмѣнялась съ нимъ лишь немногими письмами. Тѣмъ не менѣе, онъ былъ по прежнему спокоенъ и счастливъ.

Старшіе братья отсутствовали; незадолго передъ тѣмъ они уѣхали въ Упсалу. Оставался только Хаквинъ, показавшійся Бергеру такимъ унылымъ, что тотъ не могъ удержаться отъ сравненія его съ мокрой курицей. Маріана, смѣясь, пояснила, что это происходитъ отъ того, что Хаквину теперь не съ кѣмъ ссориться. Эти шутки не помѣшали мальчику подружиться съ будущимъ зятемъ, и скоро опять посыпались шутки и остроты школьника, которымъ вторилъ добродушнымъ смѣхомъ счастливый женихъ.

Утромъ пришлось дѣлать визиты, которыхъ обрученные не успѣли сдѣлать въ прошлый пріѣздъ Бергера. Онъ покорился участи и поѣхалъ, ограничивъ протестъ гримасой. Все обошлось благополучно; Бергеръ не былъ особенно развязенъ, но и не старался казаться развязнымъ; Маріана не чувствовала гордости, но и не стыдилась своего жениха... На обратномъ пути они заѣхали въ ювелиру, и дома Маріана съ восторгомъ показала матери цѣлую коллекцію старо-норвежскихъ драгоцѣнностей, подаренныхъ ей женихомъ. Это замѣтно подняло въ глазахъ родныхъ его акціи.

Въ этотъ день Бергеръ и Маріана почти не оставались наединѣ. Только послѣ обѣда они не надолго уединились въ будуарѣ дѣвушки, но скоро пришлось одѣваться къ балу, и tête-à-tête нарушился.

До имѣнія маіора Фольмерса было верстъ десять и пришлось ѣхать въ каретѣ. Маріана появилась въ самую послѣднюю минуту и закутанная уже въ манто, такъ что Бергеру не удалось увидѣть ея наряда. Зато лицомъ ея онъ могъ любоваться вволю, и лицо это, оживленное ожиданіемъ удовольствія, показалось ему милѣе, чѣмъ когда-либо. Онъ занялъ мѣсто въ каретѣ противъ невѣсты и не спускалъ съ нея глазъ. Странныя мысли бродили у него въ головѣ, пока онъ сидѣлъ въ своемъ углу и подъ шумъ катящагося экипажа смотрѣлъ на Маріану...

Она совсѣмъ не походила на молодыхъ дѣвушекъ, которыхъ онъ привыкъ встрѣчать въ семействахъ пасторовъ и мелкихъ помѣщиковъ. Тѣ часто являлись на вечера въ простенькихъ шерстяныхъ платьяхъ съ высокимъ лифомъ и длинными рукавами... А Маріана!.. Изъ подъ распахнувшейся полы манто онъ видѣлъ ея руку, затянутую въ длинную перчатку, поверхъ которой сверкалъ подаренный имъ сегодня браслетъ. Выше перчатки бѣлѣла нѣжная кожа обнаженной руки. Какъ хороша была эта рука! Онъ не могъ оторвать отъ нея глазъ! И все-таки она точно путала его... Въ его кругу не декольтировались ни при какихъ обстоятельствахъ... Стало быть, Маріана совсѣмъ изъ другого міра?

Онъ любилъ театръ и охотно смотрѣлъ французскія бытовыя пьесы. Тамъ, на сценѣ, его даже плѣняли роскошные туалеты актрисъ. И вотъ теперь передъ нимъ его невѣста, олицетвореніе того изящества и блеска. И это уже дѣйствительность! До нея такъ близко, что онъ можетъ коснуться ея рукой. А въ немъ все-таки подымается тоже ненормальное чувство, какое поднималось всегда въ театрѣ: какая-то лихорадочная потребность блеска и удовольствій, какое-то преувеличенное поклоненіе роскоши, утонченности, наслажденіямъ.

Теперь вѣдь все это возможно, денегъ у него много!!. А Маріана съумѣетъ распорядиться ими...

-- Маріана!-- мысленно обратился онъ къ невѣстѣ.-- Я могу украсить тебя золотомъ и драгоцѣнностями! Могу укутать тебя въ дорогой бархатъ, который безшумно обовьетъ всю тебя мягкими складками! Могу нарядить тебя въ шуршащій и яркій шелкъ! Зачѣмъ же я долженъ только трудиться? И я тоже хочу наслажденій и удовольствій!

Онъ откинулся на мягкія подушки сидѣнья.

Что за сказки натолковали ему съ ранней молодости о необходимости труда и воздержности? Вотъ, напримѣръ, рука Маріаны. Вѣдь эта рука потому-то и прекрасна, что никогда не касалась того, что въ его кругу считалось работой! Эта рука создана для того, чтобы сорить деньгами, создана для поцѣлуевъ и ласки! Неужели онъ этого не понимаетъ? Неужели она думаетъ, что онъ нечувствителенъ къ прекрасному потому только, что всегда сдержанъ и спокоенъ?

Неожиданно для себя и самъ не зная для чего, онъ наклонился и шепнулъ:

-- Маріана!

Она взглянула на него вопросительно, но, такъ какъ онъ ничего не прибавилъ, ограничилась кивкомъ головы.

Между тѣмъ, мать дремала въ углу кареты. Отецъ усѣлся рядомъ съ кучеромъ на козлахъ, потому что "терпѣть не могъ ѣздить -- какъ онъ выражался -- въ ящикѣ". Бергеръ ни слова не сказалъ Маріанѣ, опять откинулся въ уголъ и продолжалъ мечтать.

"Женой? Она будетъ моей женой?" -- размышлялъ онъ. Въ этомъ словѣ онъ привыкъ видѣть нѣчто серьезное, почтенное, исключающее всякую лихорадочную страсть.-- "Маріана, въ качествѣ жены и хозяйки въ Темте!"

Трудно было представить себѣ нѣжную изящную Маріану въ этомъ новомъ положеніи, и ему показалось даже, что онъ оскорбляетъ ее, допуская такое превращеніе! Но вдругъ мысли его приняли совсѣмъ другой оборотъ. Онъ задалъ себѣ вопросъ, согласна ли была бы Маріана выйти за него замужъ, если бы онъ былъ бѣденъ? И все его минутное увлеченіе блескомъ и внезапно налетѣвшій порывъ легкомыслія исчезли, уступивъ мѣсто природному стремленію ко всему честному и возвышенному. Жажда наслажденій смѣнилась жаждой тихой привязанности, честной любви ради его самого, а не ради его богатства. Вѣдь онъ прекрасно зналъ, что получилъ ея согласіе только потому, что у него были средства и желаніе доставить ей счастіе. Но вѣдь и ему хотѣлось хоть немного счастія для себя самого!

При этой мысли онъ машинально протянулъ руку къ Маріанѣ, точно прося у нея милостыню. Она вторично посмотрѣла на него вопросительно, потомъ сообразила что-то и положила руку въ его широкую ладонь...

Въ это время карета остановилась у подъѣзда, и мадамъ Бьёркъ очнулась при звукѣ открывающейся дверцы кареты.

Въ просторной передней, пока лакей помогалъ раздѣться госпожѣ Бьёркъ, Бергеръ помогъ Маріанѣ освободиться отъ манто. Затѣмъ она сняла платокъ, въ который была укутана, и, точно мотылекъ, высвободившійся изъ своей куколки, предстала передъ Бергеромъ въ полномъ блескѣ бальнаго туалета.

Увидѣвъ ее, онъ покраснѣлъ такъ сильно, что Маріана заподозрила, не испортилось ли что-нибудь въ ея туалетѣ, и быстро взглянула въ зеркало. Но все оказалось въ полномъ порядкѣ. На ней было свѣтло-голубое шелковое платье, отдѣланное темно-синимъ бархатомъ. Декольтированный лифъ, съ глубокими шнипами спереди и сзади, прилегалъ къ ея стройному стану, какъ панцирь; зато рукавчиковъ вовсе не было, и плечи были такъ же обнажены, какъ руки и шея, бѣлизна которыхъ эфектно оттѣнялась темнымъ бархатомъ отдѣлки.

Бергеръ нашелъ ее обворожительно прекрасной, но въ то же время точно почувствовалъ себя оскорбленнымъ беззастѣнчивостью покроя этого платья. Точно передъ цѣлой толпой разоблачались его сокровеннѣйшія чувства. Ему было стыдно! И притомъ онъ еще стыдился своего стыда, въ которомъ было сознаніе его полной непривычки и къ свѣтскимъ обычаямъ! Вотъ почему онъ покраснѣлъ такъ сильно, что жаль было на него смотрѣть. Онъ боялся, чтобы Маріана не угадала его мыслей...

Но Маріанѣ и въ голову не приходило, какого рода впечатлѣніе она произвела на жениха. Видя его недовольство, она подумала, что онъ нашелъ ея нарядъ слишкомъ роскошнымъ, и попыталась успокоить его.

-- Не пугайся!-- шепнула она ласково.-- Все это далеко не такъ цѣнно, какъ ты воображаешь.

-- Милая Маріана, да развѣ я въ этомъ смыслѣ критикую твой нарядъ?-- возразилъ онъ немножко холодно.

Родители уже дожидались, и ему пришлось подать невѣстѣ руку, чтобы вести ее въ залу. Но, помимо его воли, лицо его оставалось до такой степени серьезнымъ, что Маріана просто ужаснулась. Именно теперь она желала видѣть вокругъ себя веселыя, довольныя лица!.. Она рѣшилась непремѣнно развеселить его, и какъ можно скорѣе, такъ какъ иначе она не могла чувствовать себя спокойной. Но довольно долго ей не удавалось удѣлить жениху ни минутки, приходилось привѣтствовать хозяевъ и знакомыхъ, а потомъ ее окружили танцоры, и посыпались приглашенія на танцы, а наконецъ начались и танцы. Бергеръ танцовалъ довольно плохо, и потому всегда танцовалъ очень неохотно. Однако, съ невѣстой нужно было сдѣлать хоть одинъ туръ вальса, и этимъ случаемъ она поспѣшила воспользоваться.

-- Я никому не обѣщала второй польки!-- шепнула она ему во время танца.-- Мнѣ хочется побыть съ тобой, злой мальчикъ! Въ оранжереѣ очень уютно и во время польки мы тамъ останемся одни. Не прозѣвай же!

-- Благодарю!-- отвѣтилъ онъ лаконически, продолжая танцовать.

Послѣ вальса онъ пошелъ въ курительную комнату, но тамъ ему показалось слишкомъ скучно, потому что въ карты онъ не игралъ, а знакомыхъ у него здѣсь почти не было. Поэтому, докуривъ сигару, онъ вернулся въ залу, гдѣ, по крайней мѣрѣ, было на что смотрѣть. Онъ усѣлся въ амбразурѣ окна и сталъ глядѣть на танцующихъ въ это время лансье. Ему показалось забавнымъ сидѣть въ полномъ одиночествѣ среди такой толпы народа и наблюдать другихъ, оставаясь незамѣченнымъ; это вполнѣ соотвѣтствовало его вкусамъ. Притомъ, танецъ, въ которомъ участвовала и Маріана, былъ красивъ, и Бергеру было интересно слѣдить за его сложными фигурами. Но, хотя онъ уже успокоился и пересталъ хмуриться, ему не было весело, и онъ чувствовалъ себя чуждымъ удовольствіямъ этого блестящаго круга. Онъ соглашался, что все это очень красиво, изящно, но ему и въ голову не приходило, онъ не испытывалъ ни малѣйшаго желанія сдѣлать какую-нибудь попытку стать самому такимъ же, какъ эти люди. Вотъ, напримѣръ, Павелъ, тотъ годился для этого. Тотъ всегда достигалъ всего, что его манило, и о чемъ Бергеръ никогда даже и не мечталъ! Этотъ маленькій бѣднякъ въ бархатной блузкѣ обладалъ, очевидно, лампой Аладина! А вотъ ему, Бергеру, все дается только трудомъ, и всѣ обгоняютъ его... Почему это? Почему онъ ни къ чему не можетъ относиться легко, и всякое чувство впивается въ него такъ глубоко, что онъ уже никогда отъ него не можетъ отдѣлаться? Вотъ, хоть бы чувство его къ Маріанѣ... Вѣдь ужъ какъ онъ старался забыть ее прежде, чѣмъ рѣшился сдѣлать предложеніе! Вѣдь понималъ же онъ, что она ему не пара... Но забыть ее оказывалось невозможнымъ, и вѣчно стояла передъ нимъ ея стройная фигура съ откинутой, какъ теперь, назадъ головкой... Онъ просто тосковалъ по ней, и эта тоска становилась все злѣе и злѣе, пока, наконецъ онъ не рѣшился написать письмо... Теперь Маріана будетъ его женой! Всю жизнь онъ будетъ видѣть ее подлѣ себя, будетъ любоваться ею, слышать ея голосъ...

Ну, разумѣется же, онъ счастливъ!

Бергеръ продолжалъ смотрѣть на танцующую Маріану, и теперь его уже не оскорбляли ея декольтированныя плечи. Только отъ времени до времени его передергивало, когда онъ замѣчалъ чужіе взгляды, скользившіе по ея плечамъ и красивымъ рукамъ. Но это не была ревность, а что-то другое...

Между тѣмъ Маріана замѣтила его и, проходя мимо, украдкой кивнула ему. Когда окончился танецъ, она подошла къ нему, и они пошли въ оранжерею. Тамъ было немножко прохладнѣе и какой-то особенный воздухъ, пропитанный испареніями и благоуханіемъ цвѣтовъ. Маріана накинула на плечи изящный сорти-де-баль изъ лебяжьяго пуха и опустилась на маленькій диванчикъ, поставленный возлѣ большой жардиньерки съ растеніями. Ольсонъ сѣлъ возлѣ нея.

-- Ты за что-то сердился на меня?-- спросила она съ легкимъ упрекомъ въ голосѣ, и губы ея нервно передернулись.

-- Я не сердился!-- отвѣтилъ онъ очень тихо. Онъ чувствовалъ, что близость Маріаны опьяняетъ его, и вся кровь прилила у него къ сердцу...

-- Лучше признавайся!-- сказала она, поднимая глаза и съ лукавой улыбкой взглянула на него, но тотчасъ же, снова ставъ серьёзной и положивъ руки на его плечи, прибавила:-- Пойми, что я хочу одѣваться красиво для того, чтобы ты больше любилъ меня!

Ея взглядъ говорилъ больше, чѣмъ слова, и въ этомъ взглядѣ мелькнуло что-то умоляющее... Бергеръ не въ силахъ былъ произнести ни слова. Онъ молча привлекъ ее къ себѣ, и ея руки сомкнулись вокругъ его шеи. Онъ былъ совершенно примиренъ...

------

Такъ какъ между баломъ у Фольмерса и сватьбой кузины было нѣсколько ничѣмъ незанятыхъ дней, Маріана и ея мать рѣшились воспользоваться этимъ, чтобы на слѣдующій день съѣздить въ Темте. Предполагалось ѣхать вмѣстѣ съ Бергеромъ съ полуденнымъ поѣздомъ, но Маріана долго не вставала, а пока она спала, вся семья ходила на ципочкахъ, опасаясь ее потревожить, и, во избѣжаніе шума, не дѣлалось даже приготовленій къ отъѣзду. Бергеру оставалось только терпѣливо ждать, поглядывая на часы. Въ одиннадцать часовъ онъ сдѣлалъ госпожѣ Бьёркъ довольно робкій вопросъ, нельзя ли разбудить Маріану, но такой дерзкій вопросъ былъ принятъ съ негодованіемъ.

-- Бѣдная Маріана! Надо же ей выспаться -- отвѣтили ему, и бѣдную Маріану не тревожили.

Наконецъ, уже около двѣнадцати, появилась и она. Она казалась утомленной, и ея мать няньчилась съ ней, какъ съ груднымъ младенцемъ.

Напившись кофе, она ушла въ будуаръ и прилегла на кушетку. Бергеру позволено было сѣсть рядомъ, но она, чувствуя себя не въ силахъ разговаривать, лежала, прислонивъ голову къ плечу жениха и только отъ времени до времени протягивала къ нему руки, какъ бы прося его ласки. Въ сущности, она чувствовала себя превосходно: во всѣхъ членахъ ощущалась пріятная истома, на душѣ было спокойно, ни одна назойливая мысль не лѣзла въ голову. Самая слабость доставляла ей наслажденіе. Она закрыла глаза и подумала, что хорошо бы прожить цѣлую жизнь въ такомъ спокойномъ настроеніи. Вотъ почему она и любитъ Бергера: онъ не Рочестеръ, конечно, но зато съ нимъ такъ спокойно.

Ольсонъ ласкалъ ее, но по временамъ поглядывалъ на часы, недоумѣвая, какъ это Маріана успѣетъ собраться хоть къ слѣдующему поѣзду.

Вошла мать.

-- Не отложить ли поѣздку?-- сказала она.-- Ты такъ утомлена, моя милочка!

-- Да... не поѣдемъ ли мы завтра?-- спросила Маріана, не мѣняя позы и только взглянувъ на Бергера.

-- Мнѣ нельзя!-- возразилъ онъ.-- Завтра съ разсвѣтомъ я долженъ быть на пробной молотьбѣ...

Всѣ задумались... пауза протянулась...

-- Но вѣдь я могу уѣхать и одинъ, а вы пріѣдете завтра?-- предложилъ онъ.

Конечно, это самое лучшее! Такъ и порѣшили.

Когда онъ уѣхалъ, Маріана совершенно искренно почувствовала сожалѣніе о его отъѣздѣ. Въ домѣ стало такъ пусто, холодно; она не знала, чѣмъ наполнить время. Лучше бы ужъ она ни на минуту не разлучалась съ нимъ, а то разлука только вызываетъ такое непріятное ощущеніе!

Между тѣмъ у Бергера, когда онъ уѣхалъ, было впечатлѣніе, точно въ этотъ пріѣздъ онъ не засталъ своей Маріаны дома. Онъ любилъ ее по прежнему, но въ сердцѣ чувствовалась какая-то пустота. Ему пришло въ голову, что это произошло по его собственной винѣ, что, благодаря его неумѣнью высказаться, онъ все еще чужой для Маріаны, а это, въ свою очередь, охлаждаетъ и его. Но вѣдь все это исчезнетъ, когда они будутъ женаты!.. Тогда они будутъ повѣрять другъ другу все. Вотъ ужъ тогда наговорятся вдоволь!

Пріѣхавъ домой, онъ занялся приготовленіями, въ пріему гостей, и мечтать уже было некогда. Надо было представить Темте съ честью -- это самое главное!

На слѣдующій день все было въ порядкѣ, и въ приходу поѣзда онъ самъ поѣхалъ на станцію. Шелъ проливной дождь, и всю дорогу Бергеръ заботливо закрывалъ сидѣнье кабріолета, чтобы оно не намокло. Но вотъ и станція! Съ поднятымъ воротникомъ пальто взбѣжалъ онъ на платформу и остановился передъ подходившимъ поѣздомъ подъ сильнымъ дождемъ и среди лужи, чего онъ, впрочемъ, совсѣмъ не замѣчалъ, чувствуя себя такъ же хорошо, какъ если бы онъ былъ утенкомъ, попавшимъ въ свою родную стихію.

Его будущая теща и Маріана выпрыгнули изъ вагона и бѣгомъ, съ зонтиками, перебѣжали платформу. Въ вокзалѣ Маріана протянула ему губы для поцѣлуя, но держалась отъ жениха какъ можно дальше, чтобы не испортить платья о его мокрое пальто.

-- У тебя карета, или открытый экипажъ?-- озабоченно спросила Бергера мадамъ Бьёркъ.

Его передернуло. Карета? Неужели они могли воображать, что онъ ѣздитъ въ каретѣ?.. Можетъ быть, это намекъ? Но имъ бы слѣдовало знать, что ему, сыну мужика, даже неприлично что-либо подобное...

-- У меня открытый кабріолетъ!-- отвѣтилъ онъ сухо.

У подъѣзда его ожидало второе разочарованіе. Онъ любилъ лошадей и гордился своей запряжкой. Садясь въ экипажъ, дамы даже не оглянулись на его кровныхъ рысаковъ! Такими вещами Маріана не интересовалась; на то она была горожанка! Однако, это было обидно... Не замѣтить его великолѣпныхъ рыжихъ!

Не безъ горечи въ сердцѣ занялъ онъ свое мѣсто и тронулъ своихъ любимцевъ, которыми, конечно, правилъ самъ.

Дождь барабанилъ по зонтикамъ дамъ, и онѣ сидѣли молча, всецѣло занятыя спасеніемъ своихъ нарядовъ отъ воды и грязи. Онѣ успѣли только замѣтить, что мѣстность, по которой ѣхали, была низменна и однообразна.

-- Вотъ здѣсь начинаются мои владѣнія!-- провозгласилъ успѣвшій между тѣмъ оправиться помѣщикъ, и указалъ бичомъ по направленію границы.

Дамы оглянулись по сторонамъ, но ничего особеннаго не замѣтили: виднѣлись точь-въ-точь такія же неинтересныя поля, какъ и раньше.

-- А вотъ и Темте!-- Онъ снова указалъ бичомъ въ сторону.

За поворотомъ дороги изъ за рощи выглядывало бѣлое строеніе, къ счастью, произведшее на дамъ хорошее впечатлѣніе.

-- Домъ прехорошенькій!-- сказала Маріана, повеселѣвъ.

-- Да, красивый домъ!-- согласилась и мать.

Бергеръ почувствовалъ себя удовлетвореннымъ и заговорилъ оживленнѣе.

-- Видите этотъ мезонинъ? Тамъ наверху славныя, просторныя комнаты, и весной я пристрою къ нимъ большой балконъ. Это будетъ хорошее помѣщеніе для твоихъ братьевъ, Маріана, если они вздумаютъ пріѣхать погостить лѣтомъ.

-- Да, это будетъ отлично!

Если бы Бергеръ былъ тонкій дипломатъ, онъ и тогда не могъ бы придумать лучшаго пріема для ободренія своей невѣсты, какъ это упоминаніе о будущихъ пріѣздахъ ея братьевъ. Тоскливое настроеніе, навѣянное на нее дурной погодой и некрасивой мѣстностью, сразу разсѣялось, и воображеніе стало рисовать въ будущемъ веселыя картины въ кругу родственниковъ.

Между тѣмъ экипажъ повернулъ въ сторону и понесся по длинной аллеѣ къ усадьбѣ. Передъ помѣщичьимъ домомъ оказался просторный дворъ, украшенный посрединѣ клумбой и со всѣхъ сторонъ окруженный постройками. Всюду царили образцовый порядокъ и чистота, но при дождѣ все смотрѣло сѣро и скучно.

-- Досадно, что погода такая скверная!-- проворчалъ Бергеръ.-- Получается совсѣмъ превратное понятіе объ имѣніи...

Дамы промолчали.

Въ это время экипажъ обогнулъ уже клумбу, нѣсколько дворовыхъ собакъ подняли привѣтственный лай, и появился конюхъ, чтобы принять лошадей. Бергеръ помогъ дамамъ смѣетъ и повелъ ихъ по широкой лѣстницѣ, по бокамъ которой стояли каменныя урны съ цвѣтами, въ домъ. Вошли прямо въ большую свѣтлую переднюю, потому что сѣней въ домѣ не оказалось. Въ то же время изъ внутреннихъ дверей прихожей показалась немолодая женщина.

-- Вотъ и моя ключница!-- весело представилъ женщину Бергеръ.

Она поклонилась, но нѣсколько неувѣренно, видимо задавая себѣ вопросъ, надо ли подать пріѣзжимъ дамамъ руку, или нѣтъ. У нея было добродушное лицо съ некрасивымъ, заостреннымъ носомъ и привѣтливыми, узенькими глазками. Но теперь въ этомъ лицѣ преобладало выраженіе въ высшей степени напряженнаго любопытства. Она пыталась однимъ взглядомъ разсмотрѣть свою будущую хозяйку, замѣтить лицо, выраженіе его, манеру держать себя, одежду -- все, до мельчайшихъ подробностей.

-- Ну, что вы о ней скажете?-- шутливо и товарищескимъ тономъ спросилъ Бергеръ.-- Какъ по вашему, мы пара?

-- Не подобаетъ мнѣ и отвѣчать на такіе вопросы!-- скромно уклонилась ключница, очень польщенная вопросомъ барина.-- Но если бы я не боялась быть назойливой, я бы охотно сказала барынямъ: добро пожаловать въ нашъ Темте.

-- Спасибо, спасибо!-- отвѣтила Маріана дружелюбно, но немножко небрежно.

Ключница ушла въ кухню, а Бергеръ распахнулъ двери во внутреннія комнаты и повелъ дамъ осматривать помѣщеніе.

Черезъ небольшую, едва меблированную наружную комнату они перешли въ залу. Тамъ мать и дочь остановились, пытливо осматриваясь по сторонамъ. Зала была велика и походила на большинство другихъ залъ въ помѣщичьихъ домахъ; но въ ней не было ни комфорта, ни изящества. Мебель была самая обыкновенная и стояла въ симметричномъ порядкѣ вдоль стѣнъ; не было ничего оригинальнаго, или художественнаго... Маріана была разочарована; мать тоже стала неразговорчива.

-- Что жъ, для холостой обстановки это ничего!-- замѣтила она.

-- Мои холостыя комнаты по другую сторону прихожей,-- возразилъ Бергеръ.-- Ко мнѣ приходитъ много народу: конюхи, рабочіе и тому подобное. Но сюда ихъ не пускаютъ. Здѣсь будетъ царить Маріана. А вотъ столовая!-- прибавилъ онъ, проходя въ сосѣднюю комнату.

-- Столовая просторная!-- сказала госпожа Бьёркъ, чтобы сказать хоть что-нибудь.

-- Да, мать сама привела эту комнату въ порядокъ!-- пояснилъ онъ.

Дамы оглядывались съ недоумѣніемъ. Въ комнатѣ стояли какіе-то шкафы, непомѣрно широкій буфетъ, неуклюжій дубовый столъ и такіе же стулья. Все это было прочно, но безобразно, безъ всякаго стиля и рѣзьбы. Въ общемъ, комната производила самое гнетущее впечатлѣніе.

-- Не можешь себѣ представить, какое количество столоваго бѣлья напихала мать въ эти шкафы!-- добродушно похвастался Бергеръ, обращаясь къ Маріанѣ, которая старалась казаться довольной.

-- Твоя мать часто бываетъ здѣсь?-- спросила Маріана, чтобы не молчать.

-- Нѣтъ, очень рѣдко!-- отвѣтилъ онъ.-- Я упрашивалъ ее поселиться у меня, но не могъ этого добиться. Она все говоритъ что мнѣ пора жениться, а женѣ и тещѣ не слѣдуетъ жить въ одномъ домѣ.

-- Почему же?-- удивилась Маріана, но госпожа Бьёркъ почувствовала къ "мужичкѣ" уваженіе.

-- Это ея мнѣніе!-- пожалъ Бергеръ плечами.

Въ это время вошла ключница съ кофейникомъ и Бергеръ пригласилъ дамъ къ накрытому столу.

-- Кажется, чашка горячаго кофе кстати въ такую погоду?-- сказалъ онъ, пододвигая стулья къ столу.

Дамы усѣлись, а ключница ушла. Но и за кофе разговоръ не клеился. Всѣмъ было какъ-то не по себѣ. Съ обѣихъ сторонъ чувствовалось что остается много недоговореннаго, но никто не рѣшался пуститься въ откровенности. Бергеръ инстинктивно догадывался, что на него хотятъ повліять болѣе, чѣмъ онъ этого желалъ. Маріана находила жилище невозможнымъ и содрогалась при одной мысли, что ей придется тутъ жить, а ея мать размышляла, нельзя ли помочь горю перемѣной мебели, и какъ бы начать соотвѣтственные переговоры.

Она покашляла вмѣсто предисловія, поиграла чайной ложечкой и начала, стараясь казаться развязной:

-- Такъ какъ Маріана не получитъ приданаго деньгами, то естественно, что ея отецъ хотѣлъ бы помочь тебѣ хоть омеблировать домъ...

Она остановилась, соображая, что ее могутъ поймать на словѣ. Но что-жъ дѣлать? и наконецъ, не было другого способа заговорить о меблировкѣ, не показавшись слишкомъ требовательной...

Бергеръ покраснѣлъ. Онъ зналъ, въ какомъ состояніи денежныя дѣла его будущаго тестя и боялся выказать это. Онъ вовсе не былъ намѣренъ подчиняться требованіямъ тещи, но не хотѣлъ и обидѣть ее.

-- Благодарю!-- сказалъ онъ, поднимаясь со стола.-- Мнѣ ничего не.надо. Комнаты, которыя уже меблированы, я хочу оставить, какъ онѣ есть. Но тутъ еще три комнаты...

Онъ повелъ дамъ обратно, черезъ залу, и остановился на порогѣ большой, совершенно пустой, комнаты.

-- Вотъ, -- сказалъ онъ; -- здѣсь можетъ быть устроена гостиная Маріаны. Здѣсь вѣдь нѣтъ ни одного стула, и она можетъ выбрать мебель по своему вкусу; я не позволю себѣ ни одного замѣчанія. А вотъ (они прошли въ слѣдующую комнату) спальня. И здѣсь нѣтъ мебели, и мы можемъ обставить комнату къ обоюдному удовольствію. Замѣть, Маріана, окна въ обѣихъ комнатахъ на солнечной сторонѣ. Развѣ худо?

-- Нѣтъ, комнаты мнѣ нравятся.

-- А тамъ, когда садъ будетъ приведенъ въ порядокъ, развѣ плохой будетъ видъ? Цвѣты и зелень до самыхъ оконъ, а вдали старый паркъ!..

-- Да, видъ прекрасный!-- согласилась и мать.

-- А вотъ и третья комната, тоже на югъ. Свѣтлая и сколько воздуха! Но эту комнату, мнѣ кажется, мы не будемъ теперь меблировать. Лучше, обождемъ, Маріана... Не правда ли? Можетъ быть, комната еще пригодится...

Онъ совсѣмъ развеселился и лукаво посмотрѣлъ на Маріану, которая сконфузилась и поспѣшно вышла изъ комнаты.

Пошли обратно.

-- Изъ твоей гостиной видны всѣ надворныя постройки. Отсюда ты будешь видѣть меня, когда я буду проходить въ конюшни и въ риги, и я увижу тебя у окна. Здѣсь какъ-то оживленнѣе, да и тебѣ будетъ на что посмотрѣть. А передъ окнами терраса, которую мы уберемъ какъ слѣдуетъ, и всю обставимъ растеніями...

Онъ даже весь разгорѣлся, высказывая свои завѣтныя мечты объ устройствѣ уютнаго, семейнаго гнѣздышка.

Въ залѣ онъ опять остановился.

-- У этой стѣны удобное мѣсто для рояля!-- сказалъ онъ.-- Впрочемъ, можетъ быть, ты захочешь поставить его въ твоей гостиной? По моему, здѣсь просторнѣе, и легче пѣть...

-- Конечно, здѣсь лучше.

-- Не правда ли? Во всякомъ случаѣ, инструментъ выбери уже сама, я въ этихъ вещахъ толку не знаю.

Разговоръ опять замялся. Дамы смотрѣли на полъ, не застланный коврами, на некрасивую мебель, на тюлевыя, мѣщанскія занавѣси. Бергеръ замѣтилъ эти взгляды, отлично понимая, въ чемъ дѣло, но не сказалъ ни слова.

-- А нельзя поставить эту мебель въ верхнія комнаты, а сюда купить что-нибудь поновѣе?-- опять начала госпожа Бьёркъ.-- Вѣдь для верхнихъ комнатъ все равно придется же покупать... А? Можно бы устроить что-нибудь въ родѣ большой гостиной или салона?..

Она не дождалась отвѣта и замолкла, увидѣвъ, какъ начало хмуриться лицо Ольсона и понявъ, что его не слѣдуетъ выводить изъ терпѣнія. Разумѣется, это съ его стороны самая мужицкая скаредность. Но приходилось ужъ брать его такимъ, каковъ онъ есть... Бѣдная Маріана! Трудненько-таки ей будетъ съ нимъ... Это ужъ въ его природѣ; а когда вдобавокъ человѣкъ смолоду не получилъ настоящаго воспитанія... Но будемъ надѣяться на силу любви и женскаго вліянія!

Маріана замѣтила, что Бергеръ опять нахмурился и попыталась развеселить его. Она взяла его подъ руку и стала ходить съ нимъ взадъ и впередъ. Онъ ласково принялъ ея руку, но продолжалъ молчать.

Мысли такъ и роились у него въ головѣ. О, еслибъ онъ только могъ высказаться!.. Но надо же, наконецъ, найти слова и сказать ей все,-- иначе она никогда его не пойметъ! Надо попытаться!

-- Ты не сердись на меня за то, что я хочу сохранить простую обстановку!-- началъ онъ, и смолкъ. Потомъ подумавъ немного, продолжалъ:

-- Видишь ли, я не хочу жить бариномъ. Не денегъ мнѣ жаль, нѣтъ... Но я вѣдь только земледѣлецъ, я...

Онъ опять остановился. Ему стало стыдно, что онъ не находитъ выраженій, когда ясно знаетъ, что именно хочетъ выразить. Это становилось, наконецъ, просто унизительнымъ! Онъ сердился на себя, но вдругъ нужныя слова нашлись и полились, точно по писанному.

-- Видишь ли, началъ онъ, большинство людей думаетъ только о томъ, какъ бы устроить себѣ изящную обстановочку и жить не хуже того, другого, третьяго. Управляющій хочетъ, чтобы у него было не хуже, чѣмъ у помѣщика; мужикъ тянется за господами; никто не хочетъ отставать, и всякому охота, чтобы у него было и красиво, и по модѣ, и уютно... Только чтобы было не хуже, чѣмъ у людей! Но такъ тянуться не подъ силу и въ концѣ-концовъ -- вотъ какъ, мои сосѣди, справа и слѣва,-- сидятъ всѣ по уши въ долгахъ. А когда продолжать такую канитель нельзя, они банкротятся, а тамъ начинаютъ опять то же самое и опять лѣзутъ въ долги, въ горе, въ бѣду. И это всегда будетъ такъ продолжаться, потому что ни у кого нѣтъ мужества жить по своимъ средствамъ, и всякій заботится только о томъ, какъ принято у богатыхъ. Относительно же народа это положительно нехорошо! Вѣдь мужики, какъ обезьяны, перенимаютъ, что ни попало, и не будучи въ состояніи тягаться съ господами, во всякомъ случаѣ они научаются жить не по средствамъ. Привыкаютъ смотрѣть на лишнія вещи, какъ на неустранимыя потребности, и совсѣмъ отвыкаютъ подчиняться только собственной, свободной волѣ! Это развратъ! До сихъ поръ моимъ рабочимъ жилось сносно. У многихъ даже къ старости прикапливается лишняя копейка. Но вѣдь у нихъ принято брать примѣръ съ помѣщика. Хорошо ли будетъ, если я сознательно буду самъ подавать дурной примѣръ? Неужели же я долженъ ожидать отъ нихъ большаго благоразумія, чѣмъ отъ себя самого? На это я и не согласенъ! Вотъ почему, Маріана, я намѣренъ быть воздержаннымъ.

Маріана молчала. Безотраднымъ и одностороннимъ показалось ей это ученіе! Съ какой стати имъ сравнивать себя съ какими-нибудь батраками?

Бергеръ внимательно и тревожно смотрѣлъ на нее: онъ ожидалъ, что она пойметъ его. Но лицо ея выражало одну скуку и оставалось спокойнымъ, и, передъ этимъ равнодушіемъ, сразу рухнулъ весь его энтузіазмъ. Онъ понялъ, что проповѣдовалъ въ пустынѣ!

Пока онъ говорилъ, госпожа Бьёркъ спокойно сидѣла у окна. Теперь она обернулась къ нему и снисходительно улыбнулась.

-- Какой ты мечтатель!-- только и выговорила она.

При этомъ Маріана подняла на него свой невинный взглядъ и улыбнулась, точно прощая ему вину.

Страшно пусто стало у него на душѣ! Никто не понималъ, чего ему стоило его ученіе. Никто не понималъ, какъ онъ былъ въ дѣйствительности-то слабъ, какъ соблазняла его самого эта роскошь, отъ которой онъ отказывался, какъ тяжело ему было бороться противъ соблазна! А онъ, безумецъ, ожидалъ найти въ ней сочувствіе и поддержку своимъ стремленіямъ, едва только онъ ихъ выскажетъ! Но вѣдь и то сказать: въ сущности-то онъ ничего и не объяснилъ, такъ какъ не умѣетъ говорить... Въ чемъ же винить ее?

-- Не хочешь ли посмотрѣть мои комнаты?-- предложилъ онъ невѣстѣ, чтобы отдѣлаться отъ гнетущихъ мыслей.

Онѣ пошли за нимъ черезъ прихожую въ его кабинетъ. Это была огромная, свѣтлая комната въ четыре окна во дворъ. Обстановка была сносная, но болѣе практичная, чѣмъ изящная. Во всякомъ случаѣ, эта комната понравилась дамамъ болѣе остальныхъ, потому что казалась, по крайней мѣрѣ жилой. Надъ широкимъ стариннымъ диваномъ были развѣшаны красивыя охотничьи принадлежности, подъ письменнымъ столомъ, вмѣсто ковра, прекрасная медвѣжья шкура, по всей стѣнѣ книжные шкафы. Маріана заинтересовалась было библіотекой, но скоро убѣдилась, что въ шкафахъ книги серьезнаго содержанія: по агрономіи, химіи, историческія сочиненія и т. п. Ни одного романа!

-- Неужели надо столько изучать, чтобы управлять имѣніемъ?-- спросила она не безъ ироніи.

-- Кому нѣтъ охоты учиться, тому не надо!-- отвѣтилъ онъ добродушно.

Съ медвѣжьей шкуры поднялся красивый пойнтеръ, потянулся и, виляя хвостомъ, подошелъ къ дамамъ.

-- Погладь его, Маріана!-- сказалъ Бергеръ.-- Видишь, какъ онъ умильно проситъ!

-- Какая красивая собака!-- восхитилась Маріана, но погладила ее по головѣ только кончиками пальцевъ.

-- Его зовутъ Фогъ. Онъ былъ моимъ лучшимъ другомъ въ одиночествѣ.-- Фогъ, мой мальчикъ, иди поздороваться съ барыней!.. А за дверью моя спальня. Она обставлена еще бѣднѣе этой комнаты: и смотрѣть не на что.

-- Да ты, я вижу, любишь цвѣты!-- вскричала госпожа Бьеркъ, заглянувъ въ спальню, обрадованная тѣмъ, что нашла въ домѣ хоть что-нибудь изящное. Это была жардиньерка съ нѣсколькими растеніями.

-- У меня слабость ко всему, что растетъ!-- отвѣтилъ онъ съ улыбкою.-- Даже дурную траву, которую полютъ въ огородѣ, я люблю видѣть здоровой и сочной. Вѣдь это признавъ, что моя земля содержится въ порядкѣ и хорошо удобрена.

-- Что это, пальма?-- спросила Маріана, въ свою очередь вошедшая въ комнату и очарованная великолѣпнымъ растеніемъ въ отдѣльной кадкѣ на особомъ столикѣ.

Бергеръ разсмѣялся.

-- Хороша пальма!-- сказалъ онъ.-- Сейчасъ видно, что ты горожанка, милая Маріана. Вѣдь это просто-на-просто конопля! А вѣдь красива, не правда ли?

-- Удивительно!.. Развѣ конопля такое красивое растеніе?

-- Еще бы! А главное, что оно здѣсь на почетномъ мѣстѣ, а потому и не кажется такой простой вещью, какова она въ дѣйствительности. Впрочемъ, это въ самомъ дѣлѣ рѣдкій экземпляръ.

-----

Послѣ обѣда госпожа Бьёркъ поинтересовалась ознакомиться съ хозяйствомъ, и въ сопровожденіи ключницы пошла осматривать кладовыя и молочную. Молодые остались въ гостиной одни.

Маріана устроилась, по возможности, удобно на диванѣ; Бергеръ въ раздумьи ходилъ взадъ и впередъ по комнатѣ. Его начинали мучить опасенія, не за себя, а за Маріану. Хорошо-ли онъ сдѣлалъ, что связалъ ее помолвкой?

-- О чемъ ты думаешь, Бергеръ?-- спросила она своимъ пѣвучимъ голосомъ.

Онъ остановился передъ ней.

-- Милая,-- сказалъ онъ,-- мнѣ страшно за тебя. Я вижу, что тебѣ не нравятся наши порядки въ Темте... Каково-то тебѣ будетъ жить у меня? Ты соскучишься...

Онъ замолчалъ и опустился на диванъ подлѣ нея. Сумерки окутывали уже всѣ предметы таинственнымъ полумракомъ; въ домѣ царила глубокая тишина. Все это такъ же, какъ и задушевный тонъ въ словахъ Бергера подѣйствовали на чувствительность Маріаны. Она обняла его и проговорила:

-- Но вѣдь я люблю тебя, Бергеръ!

Онъ ничего не отвѣтилъ и продолжалъ размышлять съ такимъ напряженіемъ, точно все ихъ будущее счастіе зависѣло отъ того, что именно онъ скажетъ теперь, въ эту самую минуту. Какіе у нихъ будутъ общіе интересы, когда они такъ мало сходны характеромъ? Какъ-то примирятся въ нихъ столь различныя привычки? Вѣдь не думалъ же онъ передѣлать ее по своему? Никогда! Онъ любилъ ее такой, какова она была, со всей ея утонченностью, которую онъ осуждалъ и которой въ то же время плѣнялся. Нѣтъ, онъ отнюдь не думалъ вліять на нее! Но въ то же время онъ сознавалъ, что не можетъ отречься и отъ своихъ убѣжденій, отъ направленія своей дѣятельности. Онъ и не хочетъ этого, если бы даже и могъ! Наоборотъ, онъ долженъ бороться съ искушеніями -- на то онъ человѣкъ. Нельзя же думать одно, а дѣлать другое!.. Но долженъ же быть тутъ какой-нибудь исходъ. И вотъ онъ: они подѣлятъ царство пополамъ, а жить будетъ каждый по своему! Его родня, его трудъ и все его прошлое останутся для него; всего этого она не должна касаться, а молодость, жизнерадостность и свобода помогутъ имъ найти точки соприкосновенія!

Онъ принялъ это рѣшеніе съ какимъ-то восторженнымъ энтузіазмомъ, и радостно сказалъ:

-- Маріана, все, Богъ дастъ, пойдетъ хорошо! Ужъ мы устроимся... У тебя будутъ книги, музыка, цвѣты! Къ тебѣ я буду приходить учиться цѣнить все прекрасное. А уголокъ твой мы обставимъ, какъ заколдованный замокъ... Все скучное, сѣрое будетъ устранено отъ тебя... И увидишь, какъ все будетъ хорошо!

VI.

-- Не хочешь ли, Маріана, занять это мѣсто?-- предложилъ Вальтеръ сестрѣ, поднимаясь съ качалки.

-- Спасибо!-- поблагодарила она, ласково кивнувъ головой, и заняла предложенное мѣсто.

Это происходило, приблизительно, черезъ недѣлю послѣ сватьбы кузины. Старшіе братья пріѣхали изъ Упсалы наканунѣ и должны были пробыть дома до понедѣльника. Теперь вся семья, кромѣ отца, собралась въ гостиной и составилось нѣчто въ родѣ семейнаго совѣта. Эта семья была своего рода республикой, въ которой всѣ члены имѣли право голоса.

-- Мы говорили, Маріана, -- начала мать, -- что тебѣ слѣдовало бы разспросить Бергера о его отношеніяхъ къ его родственникамъ. Очень странно, что онъ никогда не говоритъ о родныхъ! Вѣдь слѣдовало бы ему познакомить тебя съ его матерью.

-- Нѣтъ, мама, пусть Бергеръ поступаетъ въ этомъ случаѣ, какъ находитъ лучшимъ. Я не хочу говорить съ нимъ объ этомъ...

-- Однако же нужно тебѣ во-время узнать въ чемъ тутъ дѣло!-- замѣтилъ Вальтеръ, прохаживаясь по комнатѣ.-- Если онъ такъ упрямо молчитъ о своихъ родственникахъ, можно подумать, что эти отношенія не хороши.

-- Вздоръ! Онъ просто стыдится родни, потому что они мужики!-- вставилъ Карлъ, растянувшись на диванѣ и куря сигару.

-- Врядъ ли это такъ!-- возразилъ Вальтеръ.-- Бергеръ не изъ тѣхъ, которые стыдятся своего происхожденія. Онъ вовсе не скрываетъ того, что онъ самъ мужикъ.

Молча сидѣвшій Хаквинъ опустилъ газету, которую держалъ въ рукѣ, и насмѣшливо замѣтилъ:

-- Ты называешь его мужикомъ потому, что онъ не такой хлыщъ, какъ вы оба?

Вальтеръ остановился, хотѣлъ что-то возразить, но промолчалъ и только презрительно разсмѣялся.

-- Не забывай, Маріана,-- серьезно заговорилъ онъ немного погодя и возобновляя шаганье по комнатѣ,-- не забывай, что ты еще не связана бракомъ. Потомъ уже будетъ поздно, и въ какую бы петлю ты ни попала, тебѣ уже трудно будетъ выпутаться...

Хаквинъ, не спускавшій съ брата задорнаго взгляда, покраснѣлъ отъ негодованія.

-- Какъ тебѣ не стыдно,-- вскричалъ онъ,-- всегда выскакивать съ своими ехидствами?!

-- Я только хочу предостеречь сестру...

-- Бергеръ въ десять разъ лучшій человѣкъ, чѣмъ тотъ, какой когда-либо выйдетъ изъ тебя!

-- Что за назойливый мальчишка!-- огрызнулся Вальтеръ.-- Слова не дастъ сказать спокойно!

-- Это правда, Хаквинъ,-- вступилась мать.-- Дай Вальтеру хоть договорить...

-- Хорошо, я не буду мѣшать оратору!-- проворчалъ юноша, снова принимаясь за газету.-- Мели, сколько хочешь!

Вальтеръ не обратилъ вниманія на иронію брата и обернулся къ Маріанѣ.

-- Можетъ быть, и тебѣ непріятенъ этотъ разговоръ, сестра?-- спросилъ онъ.

-- Признаться, -- тяжело выслушивать все это. Да и нужно ли?

Вальтеръ улыбнулся.

-- Наслѣдственная бьёркская безхарактерность!-- сказалъ онъ, указывая жестомъ на сестру и лежащаго на диванѣ брата.

-- Ну хорошо, Вальтеръ. Я спрошу Бергера объ его роднѣ.

-- Вотъ и прекрасно! Развеселись же, сестренка; я не буду больше касаться этого щекотливаго вопроса.

Всѣ молчали. Вальтеръ продолжалъ ходить изъ угла въ уголъ, но вдругъ остановился.

-- Ахъ да, мама!-- сказалъ онъ.-- Уговори же отца, чтобы онъ устроилъ это дѣло съ векселемъ... Ты вѣдь знаешь!

-- Чортъ возьми, въ самомъ дѣлѣ!-- оживился и Карлъ, приподнимаясь съ дивана.

-- Вѣдь дядя Густавъ охотно поручится, -- продолжалъ Вальтеръ спокойно.-- Неужели трудно найти второго поручителя?

-- Это можетъ сдѣлать Бергеръ!-- замѣтилъ Карлъ.

-- Ты съ ума сошелъ!-- возразилъ Вальтеръ.-- Какъ можно обращаться къ нему съ такой просьбой теперь! Нѣтъ, братъ, это не годится!

-- Ну, найдется кто-нибудь другой.

-- Это мы и безъ тебя знаемъ. Вопросъ, къ кому именно обратиться!

-- Слушайте, мальчики!-- обратилась мать къ студентамъ.-- Отчего вы не живете въ одной комнатѣ? Вѣдь это было бы гораздо дешевле, и не было бы столькихъ хлопотъ съ векселями.

-- Нѣтъ, маменька, это неудобно.

-- Почему же?

-- Потому что я не въ состояніи заниматься, когда у Карла вѣчно сидятъ гости. Съ такимъ сожителемъ мнѣ пришлось бы на вѣки вѣчныя остаться въ университетѣ, а къ этому у меня нѣтъ ни малѣйшей охоты.

-- Но надѣюсь, Карлъ, вѣдь и ты занимаешься?

Мать тревожно взглянула на своего старшаго сына, который въ это время сидѣлъ на диванѣ съ встрепанными волосами и очень недовольнымъ видомъ.

-- Конечно, занимаюсь!-- отозвался онъ угрюмо.-- Чего онъ, чортъ его возьми, придирается?

-- Боже! какъ онъ выражается!-- упрекнула его мать.

-- Во всякомъ случаѣ, его пріятели мнѣ не нужны!-- сказалъ Вальтеръ.

-- Можно подумать, что ты гнушаешься обществомъ моихъ друзей -- сердито замѣтилъ Карлъ.

-- Пожалуй, что и такъ.

-- Развѣ я вожусь съ неприличными людьми?

-- Если ты находишь, что достаточно носить на пальцахъ перстни и хвастаться успѣхомъ въ обществѣ продавщицъ сигаръ, чтобы считаться джентльменомъ, тогда, конечно, твои пріятели вполнѣ приличные люди!!

-- Не всѣмъ же оставаться въ одиночествѣ изъ за пустой спѣси, какъ ты!-- огрызнулся Карлъ, походившій теперь на разъяреннаго дога.

-- До моего одиночества никому нѣтъ дѣла!-- надменно возразилъ Вальтеръ.

-- Какъ такъ? А то, что ты...

Карлъ поднялся съ мѣста. Онъ казался даже страшнымъ въ своемъ озлобленіи. Но младшій братъ сталъ передъ нимъ и укротилъ его однимъ пристальнымъ взглядомъ своихъ темныхъ глазъ. Карлъ смолкъ на полусловѣ и опять бросился на диванъ, а Вальтеръ поблѣднѣвшій еще болѣе, чѣмъ обыкновенно, снова зашагалъ по комнатѣ.

-- И охота вамъ всегда ссориться!-- упрекнула мать.

-- Вальтеръ вѣчно порочитъ людей!-- ворчалъ Карлъ, укладываясь на диванѣ.

-- Ну, будетъ!-- отозвался Вальтеръ.-- Вѣдь и ты, я думаю, не захотѣлъ бы поселиться въ одной квартирѣ со мной?

-- Ни въ какомъ случаѣ!

-- Такъ о чемъ же споръ? Разскажи-ка намъ лучше, Маріана, что ты успѣла сдѣлать?

-- О, много! Во-первыхъ, выбрала превосходнѣйшій рояль, за который Бергеръ сейчасъ же заплатилъ, не торгуясь, и который мы уже отослали въ Темте.

-- Отлично! А еще что?

-- Во-вторыхъ, заказала премиленькую мебель для моей гостиной и выбрала тяжелые обои, въ родѣ гобеленовъ, для моихъ комнатъ. А теперь выискиваю подходящихъ ковровъ -- цѣльные ковры во всю комнату.

-- Да, ты съумѣешь убрать свое помѣщеніе въ строгомъ стилѣ!-- Ну, а будутъ у васъ сосѣди, общество?

Маріана приняла озабоченный видъ.

-- Представь себѣ, почти никого!

-- Такъ я и думалъ...

-- Впрочемъ, у меня будетъ столько книгъ и нотъ, сколько пожелаю, а отъ времени до времени я буду пріѣзжать сюда.

-- Положимъ, все это такъ... Вѣдь говорятъ, что mieux vaut seul que mal accompagné!-- усмѣхнулся Вальтеръ.-- Но все это не слишкомъ-то заманчиво!

Хаквинъ не выдержалъ.

-- А это не заманчиво, что-ли, заполучить такого мужа, какъ Бергеръ, да еще въ придачу лошадей, коровъ, и...

Его рѣчь была прервана взрывомъ всеобщаго хохота.

-- Ахъ, этотъ Хаке!-- смѣясь, проговорилъ Вальтеръ.-- Кончаетъ седьмой классъ гимназіи, а какъ послушаешь его болтовню, такъ даже удивительно, какъ это онъ туда пролѣзъ!

-- Да я и не пролѣзалъ туда, и тѣмъ менѣе болтовней!-- отпарировалъ Хаквинъ, стараясь придать лицу оскорбленное выраженіе, но не выдержалъ, и самъ засмѣялся.

Маріана взглянула на часы и поднялась съ мѣста. Въ этотъ день она ждала Бергера и собиралась встрѣтить его на вокзалѣ.

-- А какъ же порѣшили вы насчетъ свадебныхъ празднествъ?-- спросилъ Вальтеръ.

-- Будетъ простой завтракъ, и затѣмъ мы уѣдемъ.

-- За границу?

-- Нѣтъ, въ Темте.

Всѣ потупились, и Маріана молча вышла надѣвать пальто.

Хаквинъ послѣдовалъ за нею.

-- Можно мнѣ идти съ тобой?-- попросилъ онъ, помогая ей одѣться.

-- Разумѣется! Пойдемъ.

Они отправились на станцію.

Счастливый и радостный вышелъ Бергеръ изъ вагона, но особенныхъ нѣжностей при встрѣчѣ съ невѣстой себѣ не позволилъ. Онъ ненавидѣлъ проявленіе сердечныхъ чувствъ въ присутствіи постороннихъ. Зато Хаквинъ не скрывалъ своего восторга -- онъ успѣлъ горячо полюбить честнаго Бергера!-- и сіялъ гораздо больше, чѣмъ сама Маріана. Онъ болталъ безъ умолку и даже смѣялся отъ счастія, но вдругъ, когда уже всѣ трое вышли изъ вокзала, сообразилъ, что, можетъ быть, мѣшаетъ своему другу говорить съ невѣстой и, пробормотавъ что-то о назначенномъ свиданіи съ какимъ-то пріятелемъ, скрылся.

Бергеръ взялъ Маріану подъ руку и, чтобы не идти по каменнымъ тротуарамъ, повелъ ее кругомъ, по бульвару. Нѣкоторое время они шли молча: Бергеръ вообще не былъ разговорчивъ и никогда не тяготился молчаніемъ. Маріана соображала, что теперь самое удобное время поговорить съ женихомъ о его роднѣ и обдумывала, какъ бы лучше приступить къ щекотливому разговору.

-- Послушай, Бергеръ!-- сказала она, наконецъ.-- Не слѣдуетъ ли намъ съѣздить къ твоей матери?

Бергеръ быстро взглянулъ на нее.

-- Съ какой стати?-- спросилъ онъ сухо.

-- Но вѣдь надо же мнѣ когда-нибудь съ ней познакомиться.

-- Для чего?

-- Она твоя мать...

Рѣзкость его отвѣтовъ обидѣла ее, и она взглянула на него съ недоумѣніемъ.

-- Но почему ты не хочешь нашего знакомства, Бергеръ?-- пробормотала она жалобно.

Онъ замѣтилъ, что огорчилъ ее, и заговорилъ мягче:

-- Не сердись, Маріана. Право, такъ будетъ лучше. Я не хочу, чтобы вы встрѣчались, потому что вы другъ друга не поймете. Вы такъ непохожи одна на другую...

-- Что ты хочешь этимъ сказать?

Бергеръ помолчалъ. Не могъ же онъ, въ самомъ дѣлѣ, сказать, что если бы онѣ встрѣтились, его мать нашла бы Маріану пустой и бездушной, и вмѣстѣ съ тѣмъ, не могъ же онъ сказать, что обѣ онѣ -- самыя дорогія для него существа на свѣтѣ -- замучили бы его, осуждая другъ друга и вооружаясь одна противъ другой. Не могъ онъ также допустить, чтобы ему пришлось выбирать между ними...

-- Моя мать простая крестьянка, -- началъ онъ негромко.-- Я горячо люблю ее, но для меня она мать, а для тебя -- ничто...

-- Развѣ теперь между нами не все должно быть общее?

-- Да, кромѣ прошлаго, а моя мать неразрывно соединена съ этимъ прошлымъ.

Маріана не понимала, какъ она мучила его своими вопросами. Но въ его голосѣ было что-то особенное, что невольно тронуло ее. Однако, она продолжала разспрашивать, потому что еще ничего не узнала, а надо же было исполнить требованіе семьи.

-- У тебя вѣдь есть еще братъ?-- начала она опять.

-- Дорогая Маріана, что это, наконецъ, за допросы?-- перебилъ онъ уже менѣе терпѣливо.

-- Но подумай же самъ, Бергеръ, если бы ты не зналъ ни моихъ родителей, ни моихъ братьевъ...

-- Постой, Маріана! Ты живешь въ семьѣ, и если бы я даже хотѣлъ избѣжать знакомства съ твоей родней, я не могъ бы этого сдѣлать. Но по отношенію въ моимъ родственникамъ ты стоишь совсѣмъ въ другихъ условіяхъ... Съ моимъ братомъ я никогда не былъ друженъ; у насъ самыя противоположныя наклонности, и намъ, такъ же трудно ужиться, какъ огню съ водой. Притомъ, онъ женился на очень богатой и крайне антипатичной для меня женщинѣ. Ты должна знать, Маріана, разъ навсегда, что я очень стоекъ какъ въ своихъ привязанностяхъ, такъ и во враждѣ. Кого я возненавижу, я уже не въ силахъ когда-либо полюбить, какъ бы этотъ человѣкъ ни поступалъ. Ну-съ, а мою невѣстку я никогда не могъ переносить, и она это сама знаетъ.

Маріана взглянула на него съ изумленіемъ. Неужели этотъ добродушный, всегда такой ровный Бергеръ способенъ на упорную вражду? Стало быть, онъ совсѣмъ уже не такъ снисходителенъ, какъ она думала! Ей стало даже страшно.

-- Что жъ,-- спросила она, -- твоя невѣстка оскорбила тебя чѣмъ-нибудь?

-- Нѣтъ, но въ ней нѣтъ ничего женственнаго, а это мнѣ такъ противно, что я не могу видѣть ее безъ отвращенія. Она глупа, и это еще можно было бы ей простить; но она спесива, зла... и... и была недобра къ моей матери!

-- Что жъ такое она сдѣлала?

-- Ничего особеннаго, мелочи, которыхъ и не припомнишь... Мать никогда даже не жаловалась. Но всѣ эти мелочи отравляли ей жизнь, и этого а не прощу никогда ни брату, ни его женѣ.

Онъ нахмурился такъ, что его лицо получило жесткое, отталкивающее выраженіе. Но вдругъ это лицо прояснилось.

-- Впрочемъ, все это не имѣетъ теперь значенія. Моя мать живетъ вполнѣ самостоятельно и нисколько въ этихъ людяхъ не нуждается. Да и я съ ними не враждую. Я ихъ просто не люблю,-- вотъ и все.

-- Но на сватьбу-то мы ихъ все-таки пригласимъ?

-- Конечно! И они пріѣдутъ,-- въ этомъ ты можешь быть увѣрена. Но мать не пріѣдетъ...

-- А почемъ ты знаешь, Бергеръ? Ты, вѣрно, самъ не хочешь, чтобы она пріѣхала!

Маріана съ негодованіемъ взглянула на жениха, но тотъ улыбнулся и проговорилъ, такъ хорошо посмотрѣвъ на нее.

-- Не безпокойся, моя мать очень хорошо знаетъ меня, а потому и исполняетъ все, о чемъ, я ее ни прошу.

Въ эту минуту онъ былъ такъ привлекателенъ, что Маріана почувствовала искушеніе броситься къ нему на шею тутъ же на бульварѣ. Теперь она смотрѣла на него довѣрчиво и весело.

-- Объясни же, Бергеръ, почему ты не желаешь, чтобъ твоя мать пріѣхала?-- попросила она.

-- Повторяю, моя мать простая крестьянка, и ей нечего дѣлать въ нашемъ обществѣ.-- Нѣтъ, вамъ не слѣдуетъ знакомиться.

-- Но именно потому-то, что ты такъ горячо любишь свою мать, мнѣ и хотѣлось бы съ ней познакомиться.

-- Впослѣдствіи, когда-нибудь, можетъ быть, это и будетъ возможно, но теперь -- нѣтъ. И не будемъ, милая, больше спорить.

Черезъ минуту они были уже дома, и разговоръ о роднѣ Бергера уже больше не возобновлялся.

-----

Быстро пронеслось время приготовленій къ сватьбѣ! Маріана теперь успокоилась. Она вся ушла въ нихъ, всецѣло отдавшись заботамъ о своемъ приданомъ, и ни о чемъ другомъ не думала. Ея мать только и хлопотала о томъ, какъ бы угодить утонченному вкусу дочери, и тратила пропасть денегъ. Все равно, вѣдь отцу не обойтись безъ займа, такъ ужъ не все ли равно, немного больше, или меньше? Наѣзжавшіе по субботамъ братья усердно помогали дамамъ въ выборѣ изящныхъ вещицъ и тоже казались чрезвычайно заинтересованными. Только старику отцу заботы о пріисканіи денегъ портили иногда расположеніе духа, но и тотъ, благодаря природной безпечности и перспективѣ лучшихъ дней, ожидаемыхъ отъ родства съ богатымъ Ольсономъ, легко утѣшался.

Бергеръ пріѣзжалъ изъ деревни каждое воскресенье и былъ точно въ чаду. Но нельзя сказать, чтобы постоянное общеніе съ родными невѣсты особенно его счастливило. Многое, что входило въ постоянные интересы этихъ людей, было ему совершенно чуждо. Онъ не могъ поддерживать съ ними оживленныхъ бесѣдъ объ операхъ и пріѣзжихъ артистахъ, о знаменитыхъ картинахъ и романахъ, о винахъ и кушаньяхъ съ замысловатыми названіями, а этими вещами больше всего интересовались господа Бьёркъ. Они употребляли иностранныя слова, значеніе которыхъ онъ зналъ, но которыхъ избѣгалъ, чтобы не коверкать ихъ неправильнымъ произношеніемъ, такъ какъ иностранныхъ языковъ онъ не зналъ и не любилъ быть посмѣшищемъ. Къ нему относились съ уваженіемъ, но онъ не могъ не замѣтить, что въ его присутствіи старались говорить о вещахъ, которыми пренебрегали, точно нарочно принаравливаясь изъ снисхожденія къ его кругозору.

Бергеръ былъ особенно чувствителенъ къ насмѣшкамъ надъ невѣжествомъ, въ простотѣ души считая свои познанія крайне скудными. А тутъ, какъ на зло, братья Маріаны то и дѣло смѣялись надъ людьми, не получившими классическаго образованія, совсѣмъ не замѣчая, что ихъ насмѣшки такъ жестоко оскорбляли Бергера. Онъ замѣчалъ, что иногда и Маріана точно стыдилась его, и глубоко страдалъ отъ этого, нисколько не подозрѣвая, какъ мелочны были основанія ея стыда и предполагая въ себѣ серьезные недостатки. Ему и въ голову не приходило, что въ этомъ кругу человѣкомъ могутъ серьезно пренебрегать только потому, что онъ щегольски не одѣвается, не куритъ дорогихъ сигаръ, не заботится о качествѣ своихъ перчатокъ и не отличается небрежными манерами настоящаго денди.

Но, какъ бы тамъ ни было, а чувствовалъ онъ себя въ семьѣ Маріаны стѣсненнымъ, и ему стоило немалаго труда скрывать свое неудовольствіе. Онъ утѣшался только тѣмъ, что все это не существенно, и что все перемѣнится послѣ сватьбы, а пока старался быть любезнымъ, и даже научился вести съ родственниками безсодержательный, свѣтскій разговоръ, въ которомъ не надо было высказываться, но благодаря которому онъ также ни на шагъ не сближался съ семьей и оставался для нея такимъ же чужимъ, какъ и въ началѣ знакомства.

Было еще одно обстоятельство, поддерживавшее рознь. Бергеръ, какъ и большинство людей изъ народа, былъ воспитанъ въ какомъ-то мистическомъ уваженіи къ деньгамъ. Для него деньги представляли матеріализованный трудъ, который грѣшно было расточать на глупости. Не въ томъ вопросъ, сколько получить дохода и на что сберегать деньги; а просто предосудительно расточать деньги на пустяки. Это было врожденное уваженіе къ труду и заработку, отъ родителей къ дѣтямъ переходящій страхъ выказать презрѣніе къ дарамъ Божіимъ.

Въ семьѣ Маріаны на этотъ предметъ смотрѣли совсѣмъ иначе. Бережливость допускалась здѣсь только въ крайнихъ случаяхъ, какъ неустранимое зло, когда дѣла уже бывали черезчуръ плохи; при всѣхъ другихъ обстоятельствахъ она вызывала однѣ насмѣшки.

Такое отношеніе къ денежнымъ средствамъ поражало Бергера, какъ что-то безнравственное, кощунственное. Вдобавокъ, онъ зналъ, что дѣла семьи изъ рукъ вонъ плохи, и что полное раззореніе виситъ надъ ними, какъ постоянная угроза, ввиду чего расточительность являлась здѣсь какимъ-то противоестественнымъ безразсудствомъ. А тутъ еще эти молодые люди, воспитанные въ постоянной жаждѣ наслажденій и разсуждавшіе точно крупные капиталисты! Можно было подумать, что они живутъ въ постоянномъ ожиданіи огромнаго наслѣдства, съ такимъ пренебреженіемъ относились они къ небольшимъ суммамъ... Впрочемъ, Ольсонъ не считалъ себя въ правѣ вмѣшиваться въ чужія дѣла, и не позволялъ себѣ ни одного замѣчанія.

Сватьба должна была состояться въ залѣ большой гостинницы, такъ какъ свою квартиру господа Бьёркъ находили недостаточно просторной для вмѣщенія всѣхъ гостей, которыхъ они напригласили. Зато празднество должно было удасться на славу, потому что толкъ въ такихъ вещахъ они знали, какъ никто, а денегъ и трудовъ отнюдь не жалѣли.

-----

-- Ну, Маріана, вотъ ты и готова!-- провозгласила госпожа Бьёркъ, оправивъ шлейфъ подвѣнечнаго платья и отходя на нѣсколько шаговъ, чтобы осмотрѣть нарядъ въ цѣломъ.

Мать и дочь переглянулись. Въ ихъ взглядахъ было много чувства, но ни та, ни другая не произнесла ни слова изъ страха не удержать навертывавшихся на глаза слезъ. У Маріаны глаза всегда и надолго краснѣли, когда она плакала, а этого не должно было быть сегодня. Надо было думать о собравшихся въ залѣ гостяхъ, и стараться забыть о неизбѣжной разлукѣ. Но это не помогало.

-- Какая ты нарядная и хорошенькая, мама!-- сказала Маріана безпечнымъ голосомъ, стараясь ободрить расчувствовавшуюся мать. И дѣйствительно не смотря на свои сорокъ лѣтъ и жизнь, полную домашнихъ заботъ, госпожа Бьёркъ была моложава, а въ своемъ нарядномъ шелковомъ платьѣ казалась теперь положительно красивой. И Маріана любовалась ею, довольная, что мать ея такъ мила. Но вдругъ ее охватили воспоминанія дѣтства. Ей вспомнилось, сколько любви и нѣжности она видѣла отъ родителей, сколькихъ заботъ она стоила этой доброй матери, и чувство безпредѣльной благодарности переполнило ея сердце. Ей хотѣлось говорить теперь обо всемъ этомъ, просить прощенія за всѣ огорченія и заботы, перенесенныя матерью изъ-за нея, покаяться въ эгоизмѣ, въ неблагодарности, съ какой она, бывало, относилась къ родителямъ...

Но она не смѣла говорить, боясь расплакаться и боясь красныхъ глазъ.

Она отвернулась и, взявъ съ туалетнаго столика приготовленный платокъ, прижала холодную ткань къ глазамъ.

-- А вѣдь братъ и невѣстка Бергера уже пріѣхали!-- вдругъ вскричала мать, чтобы развлечь Маріану.

-- Ну, какіе они?-- заинтересовалась невѣста, обрадованная, что избѣжала слезъ.

-- Ничего себѣ! Онъ смотритъ денежнымъ тузомъ; на ней атласное платье такой доброты, что едва гнется... Ну, такъ, значитъ, ты готова, и можно позвать подружекъ?

-- Зови, милая мама!

Мать направилась къ дверямъ, но на порогѣ обернулась, чтобы въ послѣдній разъ оглядѣть туалетъ дочери.

Она была прелестна, но совсѣмъ не походила на обычную Маріану: подвѣнечный нарядъ придавалъ ея лицу оттѣнокъ чего-то серьезнаго, а миртовый вѣнокъ какъ-то странно темнѣлъ среди бѣлизны платья и вуаля. Притомъ невѣста стояла теперь одна, среди довольно слабо-освѣщенной комнаты, и ея строгій бѣлый нарядъ на темномъ фонѣ производилъ какое-то торжественное и невеселое впечатлѣніе. Да и дѣйствительно она вѣдь въ данную минуту переживала самый серьезный моментъ въ жизни женщины! До сихъ поръ ее всегда заботливо вели по жизненному пути любящіе люди; теперь она пойдетъ если не одна, то, уже во всякомъ случаѣ, не съ ними.

Сердце матери сжалось отъ тоски и страха за дочь. Подготовлена ли она въ жизни, къ исполненію обязанностей жены, матери, хозяйки?.. Кто ее подготовлялъ ко всему этому? А если нѣтъ, какая страшная отвѣтственность падетъ на мать!

Она чувствовала, что не совладаетъ съ собой и разстроитъ Маріану, если останется въ комнатѣ еще хоть мгновеніе, и быстро вышла.

-- Какія тяжелыя мысли приходятъ въ этакій день!-- прошептала она за дверями, но минутный страхъ уже проходилъ и она пошла въ комнату подружекъ.

Соскучившіяся въ ожиданіи, сидѣвшія взаперти барышни выбѣжали гурьбой къ невѣстѣ, на ходу оправляя свои тюлевыя платья и постукивая высокими каблуками атласныхъ башмаковъ. Обнаженныя плечи, цвѣты и безпечныя лица этихъ барышень должны были смягчить слишкомъ серьезное впечатлѣніе, производимое торжественно-строгимъ нарядомъ невѣсты, и развеселить послѣднюю. Госпожа Бьёркъ порадовалась въ душѣ, что Маріана не отказалась пригласить на свою сватьбу подружекъ, и направилась въ залу уже въ прекрасномъ расположеніи духа.

Подружки развеселили и Маріану. Всѣ онѣ были въ какомъ-то радостномъ волненіи. Онѣ ни минуты не оставались на мѣстѣ, суетились, перешептывались, пересмѣивались. Изъ большой комнаты, гдѣ невѣста, окруженная подружками, ожидала жениха, онѣ то и дѣло выглядывали въ корридоръ, прислушиваясь къ голосамъ. Но вотъ послышался возгласъ: идутъ! идутъ! и всѣ заняли свои мѣста. Двери распахнулись и въ комнату вошелъ женихъ со своими шаферами.

Пошли привѣтствія, любезности, сдержанный смѣхъ, веселыя замѣчанія... Маріана ничего не слышала: она пошла прямо на встрѣчу Бергеру.

Онъ былъ такъ блѣденъ, что сначала она даже испугалась... Но когда подала ему руку и заглянула въ глаза, то увидѣла въ нихъ выраженіе такой возвышенной радости, что и сама заразилась этимъ чувствомъ, и вся точно преобразилась. Въ первый разъ въ жизни она сдѣлалась равнодушной къ вопросамъ о всякихъ свѣтскихъ приличіяхъ и изящества. Въ первый разъ взглянула она на сватьбу не какъ на великолѣпное торжество, а какъ на обрядъ, которымъ она соединится съ другимъ человѣкомъ навсегда. Навсегда! Въ этомъ словѣ столько величія, что оно даже непонятно для большинства вступающихъ въ бракъ. Уйти навсегда изъ родного дома, къ нему, и до самой своей смерти жить неразлучно съ нимъ, съ Бергеромъ Ольсономъ...

Но стоило только взглянуть въ его честное лицо, чтобы всякое опасеніе за будущее исчезло, и она почувствовала къ этому будущему какое-то дѣтское довѣріе. Однако, именно въ это мгновеніе глаза ея наполнились слезами, и двѣ большія слезы, которыхъ она не пыталась даже удерживать, скатились прямо на кружева платья.

Онъ медленно повелъ невѣсту въ залу. За ними шафера съ подружками замыкали шествіе.

Во время вѣнчанія, когда пасторъ, согласно обряду, предложилъ Бергеру обратиться къ невѣстѣ, тотъ сдѣлалъ это не съ обрядной безучастностью, а обернулся къ Маріанѣ и заговорилъ съ нею просто, естественно, точно они были на единѣ, вдали отъ всѣхъ постороннихъ, и въ первый разъ заключали свой серьезный договоръ. Она послѣдовала его примѣру, взглянула ему въ глаза и самымъ искреннимъ голосомъ сказала ему свое: я, Маріана Елизавета Бьёркъ, беру тебя въ мужья, Бергеръ Ольсонъ!

-- Просто возмутительно видѣть такое легкомысліе!-- прошептала одна пожилая дѣвица, обращаясь къ сосѣдкѣ.-- Они стоятъ и улыбаются другъ другу, вмѣсто того, чтобы обращаться къ пастору, какъ это принято. Много свадебъ перевидала я на своемъ вѣку, но никогда еще не видѣла такого безобразія!

-- Да, они испортили мнѣ настроеніе!-- пожаловалась въ отвѣть сосѣдка.-- Какой невозможный человѣкъ! Должно быть, онъ во всей своей жизни ни разу не бывалъ на сватьбѣ.

-- Бѣдная Маріана! Боюсь, что ей будетъ невесело жить съ такимъ дикаремъ.

Но между подружками стояла молодая дѣвушка, которая не отрывала восторженнаго взгляда отъ вѣнчающихся. Она понимала, сколько искренности, правдивости сказалось въ ихъ отношеніи къ обряду... Но ей некому было шептать объ этомъ.

Когда священникъ произнесъ послѣднее: "аминь!", всѣ окружили молодыхъ, посыпались поздравленія, и въ залѣ стало шумно.

Маріанѣ представили зятя и его жену. Черты лица этого человѣка напоминали Бергера, но выраженіе было совсѣмъ другое. Самодовольство, чванство, притворная развязность выскочки можно было прочесть на этомъ лицѣ.

Онъ крѣпко пожалъ руку Маріанѣ, разсматривая ее съ безцеремоннымъ любопытствомъ.

-- Поздравляю, невѣстушка!-- началъ онъ.-- А жаль, что вы не удостоили насъ своимъ посѣщеніемъ, пока еще были невѣстой.

-- Все это устроилось такъ скоро... мы не успѣли!-- отвѣтила Маріана.

Онъ недовѣрчиво покачалъ головой, уступивъ мѣсто своей объемистой женѣ, сплошь увѣшанной золотыми вещами.

-- Очень досадно, что нашъ свадебный подарокъ вышелъ такой ничтожный!-- сказала она.

-- Что вы? Это самая хорошенькая сахарница, какую я когда-либо видѣла, -- возразила Маріана.-- И ея украшенія вполнѣ подходятъ къ нашей вазѣ...

-- Именно эту-то вазу мы и хотѣли купить, но мать моего мужа предупредила насъ!

Бергеръ стоялъ молча подлѣ, стараясь глядѣть любезно. Протяжный и фальшиво звучавшій голосъ невѣстки буквально выводилъ его изъ себя.

Послѣ поздравленій общество направилось въ столовую. Выпито было много вина, произнесено безчисленное множество спичей. Вальтеръ блеснулъ своей юмористической рѣчью къ подружкамъ, вызвавъ общія рукоплесканія. Это была его первая публичная рѣчь, но такая удачная, что родители чуть не заплакали отъ гордости.

Карлъ ухаживалъ за барышнями, въ промежуткахъ забираясь въ буфетъ, гдѣ объѣдался всѣмъ, что повкуснѣе. Хаквинъ чувствовалъ себя стѣсненнымъ въ своемъ новомъ фракѣ, важничалъ и скучалъ; онъ оживалъ только тогда, когда ему удавалось пробраться къ Бергеру и шепотомъ передать ему свои впечатлѣнія. Юноша восхищался зятемъ болѣе, чѣмъ когда-либо, безконечно гордясь товарищескими съ нимъ отношеніями: положительно онъ былъ влюбленъ въ Бергера.

Около пяти часовъ Маріана пошла переодѣться въ дорожное платье. Затѣмъ ея родителей и братьевъ позвали въ одну изъ боковыхъ комнатъ, чтобы проститься съ ней. Отецъ, все время сіявшій, какъ солнце, мгновенно измѣнился въ лицѣ; извѣстіе, что Маріана уѣзжаетъ, поразило его точно неожиданное несчастіе. Его радость вдругъ померкла; явилось какое-то острое сожалѣніе о чемъ-то. Онъ не могъ удержаться отъ слезъ, и онѣ быстро покатились по его щекамъ, теряясь въ сѣдыхъ, выхоленныхъ усахъ. Но въ его горѣ не было ничего мучительнаго. Это были просто слезы чувствительнаго человѣка, которому легко плакать и еще легче утѣшиться.

Онъ не произносилъ ни слова, долго цѣловалъ Маріану и молча поглаживалъ своей бѣлой рукой ея волосы.

Бергеръ стоялъ у дверей со шляпой въ рукахъ, съ нетерпѣніемъ ожидая отъѣзда. Слезы старика серьезно разстроили его; выходило, точно онъ ограбилъ семью, отнялъ у нея любимицу...

Когда началось прощаніе съ матерью, Маріана, въ свою очередь, потеряла самообладаніе и, забывъ о глазахъ, заплакала, какъ ребенокъ. Госпожа Бьеркъ успокоивала и утѣшала ее; она не позволяла себѣ плакать, и только все мигала покраснѣвшими вѣками.

-- Не плачь дитя!-- говорила она, стараясь ободриться.-- У тебя можетъ разболѣться голова.

Маріана схватила руку матери и поднесла ее къ губамъ. Сколько добра дѣлала ей эта маленькая бѣлая ручка, не боявшаяся работы, когда дѣло шло о нуждахъ дѣтей.

Карлъ усиленно утиралъ лицо платкомъ и казался сильно растроганнымъ, во отъ вина или отъ разлуки съ сестрой -- неизвѣстно. Онъ ограничился прощальнымъ поцѣлуемъ, не найдя ни одного подходящаго слова.

Вальтеръ былъ дѣйствительно огорченъ. Онъ крѣпко обнялъ Маріану и шепнулъ ей тихо, точно стыдясь своихъ словъ:

-- Дай Богъ тебѣ счастія, Маріана! Дай Богъ!

Хаквинъ стоялъ въ сторонкѣ и плакалъ. Все его фрачное достоинство исчезло. Теперь это былъ только ребенокъ, у котораго отнимали предметъ его гордости и обожанія. Маріана, его блестящая Маріана, уѣзжала! И Бергеръ перестанетъ пріѣзжать по воскресеньямъ. Хаквинъ былъ положительно неутѣшенъ.

Когда Маріана подошла проститься съ нимъ, Онъ кинулся ей на шею и неожиданно для самого себя проговорилъ сквозь слезы:

-- Маріана... Маріана, будь добра къ Бергеру!

Съ перемѣнчивостью, какая всегда является въ минуты сильнаго возбужденія, Маріана вдругъ перешла отъ слезъ къ неудержимому смѣху.

-- Что онъ сказалъ?-- спросилъ озадаченный Вальтеръ.

Маріана принуждена была прикусить платокъ, чтобы подавить хохотъ, грозившій перейти въ истерическій припадокъ. Но вскорѣ она успокоилась.

-- Ну, это останется тайной между мной и Хаке!-- проговорила она, пожавъ руку младшему брату, такъ какъ поцѣловать его смоченное слезами лицо было невозможно.

-- Я думаю, пора ѣхать?-- прибавила она, обращаясь къ Бергеру, который съ видимымъ нетерпѣніемъ ожидалъ ее.

-- Да, иначе опоздаемъ!-- отвѣтилъ онъ.

Спѣшно сѣли всѣ въ дожидавшіяся у подъѣзда кареты и поскакали на вокзалъ. Множество гостей поѣхали провожать. На вокзалѣ произошла послѣдняя прощальная сцена и, наконецъ, молодые остались въ купе одни.

Ихъ окружалъ спертый, непріятный воздухъ жарко натопленнаго вагона. Колеблющійся свѣтъ фонаря слабо освѣщалъ ихъ лица. Имъ не хотѣлось говорить, и Маріана сидѣла молча, прислонившись головой къ плечу мужа.

Когда они вышли на станціи, съ которой надо было ѣхать уже на лошадяхъ, Бергеръ вздохнулъ какъ бы съ облегченнымъ сердцемъ и проговорилъ:

-- Ну вотъ, Маріана, мы почти и дома!

Онъ усадилъ ее въ экипажъ, самъ перенесъ изъ вагона ея вещи и, прежде чѣмъ поѣздъ успѣлъ отойти отъ станціи, пустилъ своихъ рысаковъ полной рысью.

Чѣмъ ближе подъѣзжали они къ Темте, тѣмъ веселѣе и спокойнѣе выглядѣлъ Бергеръ; но Маріанѣ становилось какъ-то не по себѣ... Чувствовалось, точно она всѣми покинута. Можетъ быть, это отъ непріятной пасмурной погоды? Вѣтеръ такъ и завывалъ, пронизывая до костей...

-- Тебѣ холодно, Маріана?-- спросилъ Бергеръ.

-- Нѣтъ.

Онъ плотнѣе укуталъ ее въ манто и еще быстрѣе пустилъ лошадей. Онъ самъ правилъ, какъ дѣлалъ это всегда, и кучеръ безъ дѣла сидѣлъ позади. Было почти темно и Маріанѣ становилось страшно нестись въ потьмахъ съ такой быстротой.

-- Неужели ты видишь дорогу?-- робко спросила она.

Онъ засмѣялся.

-- Вовсе не особенно темно!-- возразилъ онъ.-- А ты боишься?

-- Нѣтъ.

Она находила, однако, что онъ безбожно гонитъ лошадей, изъ подъ копытъ которыхъ то и дѣло вылетали искры. Одна изъ нихъ издала громкій храпъ и замотала на ходу головой.

-- Это привѣтствіе! Мы уже близко,-- замѣтилъ Бергеръ.

Но Маріанѣ конскій храпъ показался непріятнымъ. Точно дурное предзнаменованіе.

Съ тополевой аллеи они увидѣли впереди у самой усадьбы красноватое пламя.

-- Смотри!-- весело вскричалъ Бергеръ.-- Это рабочіе зажгли смоляныя бочки!

Но и это Маріанѣ не понравилось. Было что-то страшное въ красномъ заревѣ на темномъ фонѣ ненастнаго вечера! И желтый дымъ, въ которомъ прорывалось колеблющееся пламя, стлался по землѣ, извиваясь, какъ чудовище...

-- Развѣ не красиво?-- спросилъ Бергеръ.-- Это они сами устроили! Хорошо вѣдь?

-- Да.

Они быстро приблизились къ усадьбѣ. У въѣзда въ ворота лошади испугались горѣвшихъ по сторонамъ смоляныхъ бочекъ и заупрямились. Одна взвилась на дыбы, другая рванулась въ сторону. Маріана чувствовала себя полумертвой отъ страха.

-- Хо-ля! Хо-ля!-- успокаивалъ Бергеръ лошадей, сдержалъ ихъ и заставилъ идти шагомъ.

-- Видишь, въ сущности, онѣ кроткія!-- сказалъ онъ, съ любовью поглядывая на лошадей.-- Молоды онѣ еще. Я ихъ только недавно выѣздилъ.

Маріана не въ силахъ была произнести слова. Она судорожно держалась за сидѣнье экипажа и никакъ не могла успокоиться.

У подъѣзда въ обѣихъ каменныхъ вазахъ, украшавшихъ лѣстницу, горѣли огромные факелы. Ихъ свѣтъ ярко озарялъ лѣстницу и фасадъ дома, но въ немъ было что-то непривычное, зловѣщее, а въ глубинѣ, изъ за дома, точно тѣни, выглядывали темныя ели парка.

Бергеръ осадилъ лошадей, бросилъ возжи кучеру и соскочилъ на землю, чтобы помочь Маріанѣ выйти изъ экипажа. Онъ поднялъ ее на руки.

-- Ты боялась, милая?-- спросилъ онъ ее, смѣясь, и поставилъ на землю.

-- Да!-- пробормотала она, содрогаясь.

Какая-то собака ластилась и радостно взвизгивала возлѣ нихъ. Въ настежь раскрытыхъ дверяхъ, освѣщенная краснымъ, дрожащимъ свѣтомъ факеловъ, стояла ключница; она улыбалась беззубымъ, сомкнутымъ ртомъ, и отъ этой старческой улыбки ея носъ казался еще острѣе и некрасивѣе... Разстроенному воображенію Маріаны она показалась просто ужасной; точно привратница какого-то притона, или тюрьмы!..

-- Добрый вечеръ! Добрый вечеръ!-- привѣтствовала, между тѣмъ, старуха молодыхъ, отстраняя рукой собаку, которая ластилась теперь уже къ ней и прыгала ей въ самое лицо, точно хотѣла подѣлиться съ нею радостью по поводу возвращенія хозяина.

Весь домъ былъ освѣщенъ. Въ каждомъ окнѣ виднѣлось по двѣ свѣчки. Это было красиво, но Маріанѣ тоже показалось непріятнымъ: точно всѣ эти иллюминованныя окна съ любопытствомъ смотрѣли на нее.

-- Все это они сдѣлали сами отъ себя!-- шепнулъ ей восхищенный Бергеръ. Слышно было по голосу, что онъ глубоко тронутъ вниманіемъ своихъ рабочихъ.

-- Спасибо, Олафъ, за огни!-- крикнулъ онъ нарядчику, застѣнчиво выгладывавшему изъ за террасы, и затѣмъ повелъ молодую жену въ домъ.

Во всѣхъ комнатахъ двери были открыты настежь; все было убрано и освѣщено попраздничному.

-- Спасибо, большое вамъ спасибо!-- благодарилъ Бергеръ ключницу.-- Просто душа радуется, такъ хорошо вернуться домой.

-- О, помилуйте, стоитъ ли?-- скромно отнѣкивалась очень польщенная старушка.-- Это вѣдь такіе пустяки!.. Хотѣлось вѣдь и намъ порадоваться вашей радости...

Она заботливо помогла Маріанѣ снять шубку, съ любопытствомъ оглядывая мѣхъ. Маріана вынула бронзовую булавку изъ своего берета и разсѣянно положила шапочку на руки ключницы, поверхъ всѣхъ прочихъ вещей. Затѣмъ она оправила волосы и пошла за Бергеромъ въ залу -- эту противную, неуютную залу, о которой она не могла думать безъ отвращенія и которая вся осталась въ томъ же видѣ, безъ всякаго измѣненія! Не оглядываясь по сторонамъ, она прошла прямо къ зеркалу: лицо ея было блѣдно, глаза красны... О, какое непріятное путешествіе!

Между тѣмъ ключница повѣсила шубы на вѣшалку и теперь спускала въ окнахъ сторы, вальки которыхъ издавали при вращеніи дребезжащій звукъ, особый для каждой сторы. Затѣмъ она постояла съ минуту въ дверяхъ залы, долго смотрѣла на спину своей хозяйки, все еще стоявшей передъ зеркаломъ, и, наконецъ, ушла въ кухню, не проронивъ ни слова.

Служанкамъ она не повѣдала своихъ заключеній о молодой госпожѣ; для такихъ изліяній она была слишкомъ сдержанна. Но лицо ея потеряло выраженіе радости, съ которымъ она встрѣтила господъ. Ни слова, ни единаго словечка отъ новой барыни за все, что она, старушка, сдѣлала для этого пріема! А вѣдь одному Богу извѣстно, сколько она потрудилась... Когда не хватало дня, она продолжала работать ночью. Пусть обыщутъ весь домъ, съ чердака до подвала; пусть разсматриваютъ все съ фонаремъ въ рукахъ! Посмотримъ, найдутъ ли хоть пятнышко, хоть паутинку! А все это развѣ ничего не значитъ?-- И мысли старухи запутались въ неясныхъ, но горькихъ размышленіяхъ.

Служанка, не дождавшаяся отъ ключницы ни одного слова о новой госпожѣ, поспѣшила въ кучеру. Почему ключница, вернулась изъ комнатъ точно нѣмая? Видно, барыня горда и тяжело имѣть съ нею дѣло? Но ихъ это вѣдь не касается! Имъ съ барыней разговаривать не о чемъ.

Когда Маріана отвернулась, наконецъ, отъ зеркала, ея взглядъ встрѣтился съ взглядомъ Бергера, который, смотрѣлъ на нее съ нѣжностью, но печально. Онъ впередъ зналъ, что въ Темте она будетъ чувствовать себя одиноко пока не привыкнетъ. Но онъ не ожидалъ, чтобъ она стала тосковать съ перваго же вечера.

-- Маріана,-- сказалъ онъ ей задушевно.-- Я долженъ поговорить съ тобой, хотя знаю, что, по обыкновенію, не выскажу и десятой доли того, что чувствую. Я хочу сказать тебѣ, что былъ бы глубоко несчастливъ, если бы ты не примирилась съ деревенской жизнью... Но а увѣренъ, что современемъ ты полюбишь мое Темте, и что съ каждымъ днемъ оно будетъ становиться тебѣ дороже и дороже. Но я говорю совсѣмъ не то. Я не умѣю выражать свои мысли! Единственный человѣкъ, съ которымъ я умѣлъ разговаривать, былъ Павелъ... Впрочемъ, съ матерью тоже, разумѣется! Съ нею приходится говорить особымъ языкомъ: прямо къ дѣлу, одну голую истину, не уклоняясь ни вправо, ни влѣво. Только съ нею и можно говорить такимъ образомъ; съ другими нельзя. А вотъ ты, Маріана, никогда не затрудняешься находить выраженія для того, что хочешь сказать. Тебѣ бы слѣдовало поучить меня.

Однако, Маріана не нашлась и теперь, что ему сказать и молча припала къ его груди.

Бергеръ предпочелъ бы, чтобы она посмотрѣла ему прямо въ глаза и высказала напрямикъ все, о чемъ думала. Онъ инстинктивно чувствовалъ, что если бы она захотѣла теперь помочь ему, онъ съумѣлъ бы сдѣлать ее счастливой, потому что самъ былъ безконечно счастливъ. Но она молчала и только ласкалась къ нему, а долго оставаться въ чувствительномъ настроеніи не было въ его характерѣ.

-- Ну, пойдемъ, осмотримъ-ка комнаты?-- предложилъ онъ уже другимъ, веселымъ тономъ.-- Если ужъ говорить откровенно, мы, кажется, немножко стѣсняемся другъ друга? А?

Маріана разсмѣялась. Было что-то ободряющее въ этой его откровенности.

-- Это правда!-- согласилась она.-- Но какъ это глупо!

-- Еще бы не глупо! Я чувствую себя точно въ положеніи хозяина, принимающаго гостей, тогда какъ ты-то и есть настоящая хозяйка, и мнѣ было бы удобнѣе держать себя гостемъ.

Смѣясь и болтая, обошли они комнаты. Пока они говорили, обоимъ чувствовалось легче, но едва наступало молчаніе, какъ томительная тишина, царившая во всемъ домѣ, охватывала и давила обоихъ. Бергеру приходило въ голову, что это будетъ всегда такъ, пока ихъ только двое. Но дастъ Богъ, потомъ будетъ иначе! Онъ даже почувствовалъ какое-то нетерпѣніе въ ожиданіи этого далекаго будущаго и тутъ же чуть не расхохотался надъ собой. Нельзя же было ожидать, чтобы будущія дѣти ожидали его дома, пока онъ вѣнчался! Но этихъ мыслей онъ не могъ повѣдать Маріанѣ, потому что боялся ея стыдливости.

-- О чемъ ты мечтаешь и чему улыбаешься?-- спросила она.

-- Я размышляю о томъ, что насъ вѣдь только двое, и что намъ будетъ лишь тогда весело, когда мы сами объ этомъ похлопочемъ. Пойдемъ же въ залу и сыграй что-нибудь на роялѣ. Притомъ слѣдовало бы сдѣлать исключеніе въ нашемъ трезвомъ образѣ жизни и выпить вина по случаю сватьбы. Хорошо?

Бергеръ потребовалъ вина и дессерта; затѣмъ они расположились у рояля въ залѣ. Онъ сообразилъ, наконецъ, что Маріана возлагаетъ на него обязанность ободрить ихъ обоихъ, и взялся за дѣло съ напускнымъ оживленіемъ. Сначала Маріана оставалась вялой и едва поддерживала игру; но затѣмъ оба увлеклись, и веселость изъ притворной стала искренней.

-----

Слѣдующій день было воскресенье. Бергеръ тихонько одѣлся и, выбравшись изъ дома, сталъ бродить по хлѣвамъ и конюшнямъ, стараясь какъ-нибудь убить время. Маріана еще спала, хотя было уже девять часовъ.

Онъ чувствовалъ сильное нетерпѣніе. Ему хотѣлось сдѣлать женѣ одно предложеніе, которымъ онъ разсчитывалъ порадовать ее; но нельзя было тревожить ея сонъ...

Цѣлыхъ полчаса онъ уже провелъ въ столовой, гдѣ накрытый столъ раздразнивалъ его аппетитъ, а стоявшій на жаровнѣ кофейникъ наполнялъ воздухъ пріятнымъ ароматомъ. Уже давно пора было завтракать; крестьяне въ это время уже обѣдаютъ!.. Какъ она можетъ такъ долго спать?

Въ концѣ концовъ онъ не въ силахъ билъ обуздать своего нетерпѣнія и прокрался въ спальню. Маріана спала крѣпкимъ сномъ! Но нѣтъ, тѣмъ хуже для нея, а разбудить ее таки придется! Онъ тихонько приблизился къ ея кровати, сѣлъ на край и овладѣлъ ея рукой; она не просыпалась. Тогда онъ поднялъ ея руку къ своимъ губамъ; это движеніе разбудило ее наконецъ.

Первое, что она увидѣла, было его смѣющееся лицо.

-- Ахъ ты, бородатое чудовище!-- разсмѣялась она.-- Вѣдь ты могъ напугать меня до смерти.

Она хорошо выспалась и казалась въ радостномъ настроеніи, какъ только что пробудившееся утромъ дитя.

-- Ну и соня же ты!-- шутя выговаривалъ онъ ей.-- Цѣлыхъ три часа я дожидаюсь твоего пробужденія!

Она ничего не отвѣтила и только шаловливо посмѣивалась, глядя на него. Въ этой комнатѣ, убранной по ея вкусу съ комфортомъ и роскошно, она чувствовала себя совсѣмъ счастливой. Великолѣпный коверъ во всю комнату, расписной потолокъ, изящная мебель -- все восхищало ее и при дневномъ свѣтѣ, смягченномъ спущенными занавѣсями, казалось еще красивѣе, чѣмъ вечеромъ. Теперь она была въ такомъ веселомъ настроеніи, что всѣ вчерашнія впечатлѣнія и страхи показались ей нелѣпыми.

Она овладѣла рукой мужа и играла ею; ее забавлялъ контрастъ между бѣлизной собственныхъ рукъ и его загаромъ. Теперь ее все забавляло! Она хозяйка дома!.. Покончено съ дѣвичьей зависимостью и этими вѣчными соображеніями о деньгахъ! О, какъ она благодарна Бергеру за беззаботную, счастливую жизнь, которая ей предстоитъ. И наконецъ, развѣ она не чувствуетъ нѣчто большее благодарности, когда смотритъ въ его глаза?

Бергеръ былъ еще довольнѣе. Нельзя и описать его счастія! Вѣдь у него теперь есть все, о чемъ онъ мечталъ... А онъ еще придумалъ такую штуку, благодаря которой Маріана сегодня же освоится съ деревней и полюбитъ Темте! И не будетъ между ними ни стѣсненія, ни недоговоренности... Впереди однѣ только радости!

-- Ну, вставай скорѣй, лѣнивица!-- торопилъ онъ ее, но самъ не трогался съ мѣста, будучи не въ силахъ разстаться съ нею.

Маріана понимала это.

-- Что же, намѣрена ты вставать сегодня?-- снова заторопилъ онъ.-- Сегодня у насъ будетъ кое-что особенное...

-- Что такое?

-- Объ этомъ ты не узнаешь, нова не придешь къ завтраку. Поторопись же...

-- Такъ уходи и не мѣшай мнѣ одѣваться.

-- Ну такъ живѣй! Если замѣшкаешься, начну стучать въ дверь...

-- Ну, ну, хорошо! Уходи.

Онъ вышелъ легкой походкой, даже напѣвая что-то. Заперевъ за собой дверь, онъ сталъ ходить изъ угла въ уголъ въ изящной гостиной жены. Шаги заглушались толстымъ, мягкимъ ковромъ; къ каминѣ весело трещалъ огонь. Отдѣлка комнатъ Маріаны была окончена еще за недѣлю до сватьбы, но теперь онъ въ первый разъ оставался одинъ въ ея гостиной. До сего дня утонченная роскошь, царившая въ этой комнатѣ, возмущала его, какъ что-то преступное. Но теперь онъ уже не чувствовалъ ни малѣйшаго негодованія, а наоборотъ, съ удовольствіемъ смотрѣлъ на всѣ эти красивыя вещи и мягкіе цвѣта, наслаждался комфортомъ и начиналъ цѣнить утонченный вкусъ, отразившійся на всей обстановкѣ комнаты. И, что замѣчательнѣе всего, онъ вполнѣ раздѣлялъ теперь этотъ вкусъ и даже самъ не понималъ своего недавняго негодованія.

Дѣло въ томъ, что для него теперь не было чего-либо дороже Маріаны, его Маріаны, а вся эта роскошь была какъ бы ея оболочкой...

Заложивъ руки за спину, ходилъ онъ по комнатѣ, размышляя о томъ, что никогда еще не бывало у него такъ легко на душѣ, какъ сегодня, и это потому, что онъ въ первый разъ въ жизни вполнѣ счастливъ и сознаетъ свое счастіе и знаетъ, что это не преходящее счастіе, которое кончится и завянетъ черезъ минуту, а прочное счастіе на всю жизнь! И оно еще будетъ разростаться и крѣпнуть со временемъ, и всѣ дни предстоящей жизни будутъ такіе же, какъ сегодня, а то и еще лучше!

Въ его движеніяхъ было что-то новое, чего въ немъ прежде не замѣчалось. Ужъ это не былъ прежній, неуклюжій Бергеръ Ольсонъ, всегда чувствовавшій себя неловко, какъ только разставался со своими работами, съ своими будничными, вседневными мыслями.

Теперь это, прежде всего, былъ новобрачный, который только и думалъ о своей любимой женѣ. Онъ былъ пересозданъ. Онъ сталъ такимъ, какимъ его желала видѣть эта жена, которая не находила его ни некрасивымъ, ни неуклюжимъ. И онъ уже болѣе не чувствовалъ себя жалкимъ, потому-то роскошь этой комнаты и перестала быть ему чуждой.

Вдругъ ему вспомнилась одна простая, скромно одѣтая, старушка съ серьезнымъ лицомъ. Какъ живая предстала она передъ нимъ и точно предостерегала его. Но Бергеръ отогналъ видѣніе. Затѣмъ ему это предостереженіе? Развѣ онъ становится хуже въ своемъ теперешнемъ настроеніи? Наоборотъ, онъ чувствуетъ, что счастіе дѣлаетъ его добрѣе и лучше. О, онъ докажетъ это всѣми своими поступками!

Но вотъ дверь распахнулась и въ комнату вошла Маріана.

На ней былъ бѣлый пеньюаръ, отдѣланный кружевами и голубыми бантиками, и голубыя туфельки, опушенныя лебяжьимъ пухомъ. И какъ все это шло къ ея нѣжному личику и бѣлокурымъ волосамъ.

Онъ залюбовался ею, и его восторженный взглядъ наполнилъ ея сердце блаженствомъ. Она всегда мечтала быть любимой именно такимъ образомъ: какъ женщина, только какъ женщина, какъ безотвѣтная, неспособная къ самостоятельнымъ. поступкамъ женщина!

-- Ну, пора завтракать!-- проговорилъ, наконецъ, Бергеръ, и звукъ собственнаго голоса точно отрезвилъ его.

Они прошли въ столовую и сѣли за давно накрытый столъ. Здѣсь, при яркомъ, ничѣмъ не смягченномъ дневномъ свѣтѣ, среди простой, грубоватой обстановки, бѣлый пеньюаръ производилъ какое-то странное впечатлѣніе. Казалось, молодая женщина была какъ будто не одѣта! Это впечатлѣніе было такъ сильно, что Бергеръ даже съ безпокойствомъ оглянулся, нѣтъ-ли въ комнатѣ прислуги. Онъ зналъ, что его люди почувствовали бы то же самое и осудили бы нарядъ молодой барыни, какъ неприличный. А вѣдь онъ дорожилъ мнѣніемъ своихъ крестьянъ, къ которымъ всегда былъ привязанъ.

Маріана стала разливать кофе.

-- Ну, что же ты хотѣлъ мнѣ сказать?-- спросила она, ставя кофейникъ на конфорку.

Онъ отвѣтилъ не сразу.

-- Вотъ что,-- сказалъ онъ, чувствуя, какъ исчезаетъ его самоувѣренность.-- Я подумалъ, не пригласить ли намъ сегодня къ обѣду нашихъ мужиковъ съ женами? Ты познакомилась бы съ ними и сразу полюбила бы ихъ... Я въ этомъ увѣренъ!

Маріана взглянула на него съ ужасомъ.

-- Обѣдъ будетъ въ людской, конечно!-- добавилъ онъ, принужденно смѣясь.

-- Отчего же нѣтъ?-- согласилась она, видимо успокоенная.

-- Я бы позвалъ и дѣтей, но ихъ такое множество, что въ людской всѣ не умѣстятся.

Онъ вопросительно посмотрѣлъ на жену. Та молчала.

-- Такъ вотъ я рѣшилъ позвать только взрослыхъ,-- продолжалъ онъ,-- а дѣтямъ можно послать лакомствъ на домъ.

-- Это ты придумалъ очень мило!-- похвалила она его затѣю, но такимъ голосомъ, точно все это нисколько не интересовало ее.

-- Я хочу, Маріана, чтобы въ памяти нашихъ крестьянъ сохранился день твоего пріѣзда въ Темте.

Маріана чувствовала себя въ затрудненіи. Она не знала, чего онъ добивался отъ нея, и не находила, что сказать. На всякій случай, она ласково потрепала его рукой по плечу и улыбнулась.

-- Кромѣ того, я желалъ бы, Маріана, чтобы ты побыла съ ними и сама раздѣлила между семьями лакомства для дѣтей. Я буду помогать тебѣ. Я хорошо знаю, сколько у кого ребятишекъ, что впрочемъ не легко запомнить! Цифры то и дѣло мѣняются. Удивительно даже!

Маріана разсмѣялась.

-- Да, да!-- продолжалъ онъ.-- Надѣюсь, это прекратится. Иначе, они покроютъ землю мужиковъ, какъ саранча.

-- Въ которомъ часу обѣдъ?

-- Ровно въ двѣнадцать. Ты къ этому времени пріодѣнешься?

-- Конечно.

Послѣ завтрака Бергеръ ушелъ хлопотать по дѣламъ имѣнія, а Маріана, разрѣзавъ нѣсколько новыхъ книгъ, которыми запаслась на первое время одиночества, принялась читать, удобно усѣвшись на диванѣ въ гостиной и подложивъ подъ ноги мягкую скамеечку.

Но чтенію помѣшали.

За дверью раздалось осторожное покашливанье, и въ комнату вошла ключница.

Старуха уже давно выжидала удобную минуту, чтобы поговорить съ новой барыней о хозяйствѣ. Изъ деликатности она не хотѣла этого дѣлать при баринѣ. Нечего пріучать мужчинъ совать свой носъ въ домашнее хозяйство. Притомъ не слѣдовало и барыню конфузить при мужѣ. Вѣдь она еще неопытна и можетъ надѣлать промаховъ! Вотъ почему старуха выбрала минуту, когда Бергера не было дома.

Она поклонилась привѣтливо, но съ чувствомъ собственнаго достоинства. Вѣдь она еще не знала, какъ отнесется къ ней барыня, и осторожность никогда не мѣшаетъ...

-- Я не могла раньше спросить васъ, барыня, насчетъ обѣда,-- сказала она.-- Поэтому, сегодня пришлось готовить по... по моему собственному выбору...

-- Прекрасно! И впередъ можете поступать такъ же. Меня нисколько не заботитъ, что у насъ будетъ къ обѣду.

-- Да, но...

-- О, вы вѣдь сами все знаете...

-- Однако...

-- Притомъ, я не имѣю никакого понятія о томъ, что здѣсь есть или что можно достать...

-- Но развѣ, барыня, вы не осмотрите кладовыхъ и погреба?

-- Да, да! Но вѣдь это же не къ спѣху... Старуха ушла совсѣмъ сбитая съ толку.

-- Вотъ такъ хозяйка!-- бормотала она.

Между тѣмъ Маріанѣ надоѣло читать, и такъ какъ Бергеръ все еще не возвращался, то она занялась для препровожденія времени своимъ туалетомъ.

Бергеръ засталъ ее уже совсѣмъ одѣтой и съ удовольствіемъ увидѣлъ на ней изящное темное шерстяное платье. Онъ самъ любилъ темные цвѣта и, кромѣ того, зналъ, что такое платье больше всего понравится крестьянамъ.

-- Да ты у меня просто прелесть!-- сказалъ онъ, опускаясь на диванъ.

Затѣмъ Маріана сѣла за рояль, а Бергеръ занялся просмотромъ газетъ. Вдругъ раздался громкій, нѣсколько глухой, колокольный звонъ, похожій на набатъ.

Молодая женщина испуганно вскочила съ мѣста.

-- Господи! Что это такое?-- вскричала она.

-- Звонятъ въ обѣду. Чего ты испугалась?

-- А-а! такъ это вотъ что... Фу, какой противный звукъ у этой дребезжалки.

Мартана даже потерла себѣ виски, стараясь разогнать непріятное впечатлѣніе, произведенное звономъ.

Бергеръ почти обидѣлся. Онъ привыкъ къ своему рабочему колоколу и любилъ его звонъ. Онъ даже гордился тѣмъ, что его звукъ не походилъ на звукъ обыкновенныхъ колоколовъ въ усадьбахъ. И вдругъ: "дребезжалка"!

-- Ты неправа, Маріана, -- сказалъ онъ сдержанно.-- Звукъ совсѣмъ не противный. Выйдемъ на дворъ, и ты разслышишь его лучше.

Онъ взялъ ее подъ руку и повелъ на террасу, окружавшую домъ.

-- Ну, развѣ звонъ непріятный?-- спросилъ онъ.

-- Нѣ-ѣтъ... Ничего!

-- Ничего? А мнѣ такъ даже нравится!

Онъ обнялъ ее рукой, какъ бы защищая ее отъ вѣтра, и повелъ обратно домой.

-- Этотъ колоколъ,-- говорилъ онъ на ходу,-- постоянно напоминаетъ мнѣ о честномъ трудѣ, на который и съ котораго онъ призываетъ насъ. Это точно таинственный повелитель надъ всѣмъ. Его звону повинуемся мы всѣ, и я въ томъ числѣ.

Они опять были въ комнатѣ.

-- Этотъ колоколъ прежде былъ на суднѣ,-- продолжалъ Бергеръ, останавливаясь у окна и поглядывая на звонарку, подъ которой висѣлъ колоколъ.-- Я купилъ его на аукціонѣ послѣ кораблекрушенія, которое потерпѣло судно у нашихъ береговъ. Говорятъ, два матроса погибли во время катастрофы...

Онъ помолчалъ въ раздумьи.

-- Для меня въ этомъ звонѣ даже что-то торжественное, Маріана. Самъ не знаю, почему, но всякій разъ, когда этотъ колоколъ звонитъ, мнѣ становится какъ-то грустно. Точно колоколъ разсказываетъ о чемъ-то печальномъ! Случается по ночамъ, въ сильный вѣтеръ, языкъ раскачивается самъ собой и ударяетъ въ колоколъ отдѣльными, не очень громкими ударами. Я просыпаюсь и долго думаю о морякахъ, находящихся въ эту бурю на морѣ, тогда какъ я вотъ нѣжусь себѣ въ теплой постели... И представляется мнѣ, какъ матросы работаютъ на палубѣ и на реяхъ въ такомъ густомъ мракѣ, что руки не видно передъ собой; на каждомъ шагу имъ грозитъ смерть, потому что ни фонарей, ни маяковъ въ туманѣ не видать; корабельный колоколъ безостановочно гудитъ во мракѣ... и вспоминаю я тѣхъ двухъ матросовъ, которые утонули. Должно быть, это были молодые, сильные люди, которымъ хотѣлось жить такъ же, какъ и мнѣ! Можетъ быть, звукъ моего колокола былъ послѣднимъ, который они слышали...

-- Фу, Бергеръ, какъ тебѣ не стыдно!-- вскричала Маріана.-- Я стану бояться потемокъ...

Онъ обернулся и съ удивленіемъ увидѣлъ жену, стоявшую съ искаженнымъ отъ страха лицомъ и затыкавшую уши обѣими руками. Она чуть не плакала.

Ему и въ голову не приходило, что его слова такъ напугаютъ ее. Онъ только просто разсказалъ, почему ему такъ дорогъ звукъ этого колокола, который она такъ презрительно назвала "дребезжалкой". Онъ и не сознавалъ, что говоритъ съ мрачнымъ, нѣсколько дикимъ, паѳосомъ народа, который такъ охотно сочиняетъ легенды о привидѣніяхъ.

-- Не пугайся такихъ глупостей!-- поспѣшилъ онъ успокоить ее.-- Вѣдь это только мои глупыя фантазіи.

Маріана позволила себя приласкать, но ничего не отвѣчала, и вся какъ-то притихла. На нее опять напалъ тотъ же безотчетный страхъ, который мучилъ ее вчера вечеромъ. Настроеніе было испорчено.

-- Надѣнь передникъ и пойдемъ къ мужикамъ!-- позвалъ ее Бергеръ.-- Они должны уже быть тамъ...

Она вышла въ спальню и вскорѣ вернулась въ изящномъ, обшитомъ кружевами, фартучкѣ, который она припасла въ качествѣ "кухоннаго передника".

Бергеръ предпочелъ бы увидѣть ее въ одномъ изъ домотканныхъ полосатыхъ фартуковъ, какіе онъ привыкъ видѣть на своей матери и на ключницѣ. Онъ такъ любилъ эти широкіе мягкіе фартуки, видъ которыхъ напоминалъ ему о дѣтствѣ, и точно согрѣвалъ душу. Но этого онъ не сказалъ Маріанѣ. Не могъ же онъ, въ самомъ дѣлѣ, претендовать, чтобы она измѣнила свой утонченный вкусъ по его мужицкому.

Они прошли въ кухню. Тамъ было и тепло, и просторно. Запахъ готовящейся пищи пахнулъ на нихъ, когда они приблизились къ плитѣ.

Лицо старой ключницы прояснилось. Хорошо, что они пришли сегодня. Мѣдь и олово кухонной посуды, тщательно вычищенной къ пріѣзду господъ, еще горѣли какъ золото и серебро, а вырѣзныя бумажки бѣлѣли вдоль полокъ, какъ кружева. Старуха, гордая своей кухней, твердо вѣрила, что это самая красивая кухня во всей Швеціи. Служанки тоже порадовались приходу господъ; по крайней мѣрѣ, ихъ работа не была напрасной.

Маріана, оглядѣлась по сторонамъ. Господи, сколько тутъ кастрюлей, горшковъ, всевозможной посуды! И на что это столько? И какъ здѣсь дурно пахнетъ!

Между тѣмъ Бергеръ поглядывалъ на нее съ улыбкой и самодовольно. Онъ самъ, вмѣстѣ съ нарочно пріѣзжавшей для этого матерью, позаботился расширить кухню и снабдить ее всѣмъ, что могло понадобиться. По крайней мѣрѣ не скажутъ, что онъ скупо обставилъ хозяйство молодой жены! Тутъ было чѣмъ заинтересоваться.

-- А теперь пойдемъ, Маріяна, въ людскую!-- позвалъ онъ ее.

Они вошли въ большую, низкую комнату, въ которой никого еще не было. Посреди комнаты стоялъ длинный столъ, обставленный скамейками и уже накрытый скатертью. Но что это была за скатерть!! Безконечно длинная, но очень узкая, притомъ грубой домашней работы, да еще съ какой-то замысловатой бахромой на обоихъ концахъ, въ родѣ мужицкихъ ручныхъ полотенецъ. Маріана смотрѣла на странную бахрому, приковывавшую ея вниманіе своимъ безобразіемъ; а Бергеръ подумалъ, что она ею любуется.

-- Да, это старина!!-- сказалъ онъ, улыбаясь.-- Это работа моей матери, но сдѣланная давно, еще въ ея молодости. Въ обыкновенное время мы накрываемъ эти скатерти только подъ Рождество, когда устраиваемъ угощеніе для народа... Какъ ты находишь эту скатерть?

И что ей было находить? Скатерть некрасива; на столѣ разложены ковриги хлѣба, простыя роговыя ложки. Все это для нея такъ непривычно... Притомъ, такъ грубо, аляповато!.. Что тутъ было говорить?

-- Да-а!-- протянула она, предоставляя уже ему самому понять это "да" какъ ему угодно.

Въ кухонныхъ дверяхъ толпилось множество служанокъ и работницъ, съ любопытствомъ разсматривавшихъ нарядную барыню. Это ее стѣсняло, а свѣтская привычка заставляла скрывать смущеніе подъ видомъ напускного спокойствія и холодности. Но люди не понимали этого и принимали застѣнчивость за спѣсивое чванство. Она искренно хотѣла угодить Бергеру, но положительно не могла придумать, какъ себя держать въ такой непривычной обстановкѣ, и не понимала, чего отъ нея требовали.

Такъ какъ гостей еще не было, они вернулись въ кухню. Тамъ уже начинали жарить жаркое и стоялъ удушливый чадъ.

-- Вотъ что!-- придумалъ Бергеръ.-- Вѣдь ты, Маріана, еще не видѣла кладовыхъ? Не хочешь ли взглянуть? Можетъ быть, ради торжественнаго случая, и меня сегодня пустятъ въ это святилище?-- шутливо обратился онъ къ ключницѣ.

Старуха торопливо поставила на столъ блюдо, которое держала въ рукахъ, и поспѣшила отпереть кладовую. Она была просто влюблена въ своего барина! Вотъ это такъ хозяинъ, не то что та фаянсовая кукла!

Маріана послушно вошла въ большую, холодную комнату, представлявшую кладовую, и оглянулась по сторонамъ. Всюду заставленныя полки и крючки, на которыхъ висѣли разныя разности. Маріана даже и понять не могла, что бы могло храниться во всѣхъ этихъ мѣшкахъ, кадкахъ, банкахъ, бутылкахъ, загромождавшихъ комнату!

-- А вотъ и входъ въ погребъ!-- пояснилъ Бергеръ, открывая западню, продѣланную среди пола:-- Видишь, какъ удобно! Тутъ и ледникъ. Отличный ледникъ: въ немъ никогда не бываетъ воды!

Маріана заглянула въ западню: ничего другого она не могла себѣ представить! Но чѣмъ тутъ восхищался Бергеръ, этого она тоже не могла понять.

Въ кухнѣ послышался шумъ и шопотъ.

-- А вотъ и мои мужики!-- обрадовался Бергеръ.-- Но не будемъ имъ мѣшать обѣдать, придемъ къ нимъ подъ конецъ. Не бойся, еще времени много! Они ѣдятъ не торопясь.

-- Принесите то, что приготовлено для дѣтей!-- распорядился онъ, обращаясь къ ключницѣ.-- Пока они обѣдаютъ, мы займемся гостинцами...

Ключница поставила передъ ними два огромныхъ блюда съ пряниками, мелкимъ пирожнымъ домашняго приготовленія и всякими сладостями. Бергеръ съ Маріаной раздѣлили всѣ лакомства на кучки, по числу дѣтей. За этой работой Бергеръ шутилъ и дурачился, какъ мальчишка,-- такъ ему было весело; а Маріана, хотя и улыбалась, но по прежнему не понимала, что тутъ такого хорошаго.

-- Ну-ка, провѣримъ!-- сказалъ онъ, положивъ послѣдній пирожокъ.-- Семеро Нильса Ольсона, трое Пера Ларса, пятеро Гендрихса, двое Ганса.-- Видишь, какъ я ихъ всѣхъ знаю? Я даже знаю, какъ большинство изъ нихъ зовутъ.

И онъ сталъ разсказывать ей разные анекдоты объ этихъ дѣтяхъ и разсказывалъ съ такимъ жаромъ, что подъ конецъ заинтересовалъ даже Маріану. Впрочемъ, она была заинтересована не столько анекдотами о дѣтяхъ, сколько увлеченіемъ самого Бергера. Притомъ, онъ смѣялся такъ заразительно весело и добродушно...

-- Ну, теперь все въ порядкѣ!-- объявилъ онъ, провѣривъ число кучекъ.-- Марта!-- позвалъ онъ изъ кухни служанку.-- Сложи-ка по кучкамъ на подносы и вынеси имъ. Пусть каждая мать беретъ по числу дѣтей... Онѣ ужъ сами знаютъ.

Затѣмъ отъ отправился въ кухню умыть руки, а Маріана ушла въ спальню. Она оставалась тамъ довольно долго, не торопясь возвращаться туда, гдѣ ей было такъ нестерпимо скучно. Но вскорѣ явилась служанка съ извѣстіемъ, что мужики отобѣдали и желаютъ поблагодарить барыню, послѣ чего волей-неволей пришлось идти въ людскую.

Когда она вошла, Бергеръ оживленно бесѣдовалъ съ однимъ изъ мужиковъ.

-- А, вотъ и барыня!-- вскричалъ онъ.-- Маріана, это Нильсъ Ольсонъ, нашъ однофамилецъ и сосѣдъ. Съ остальными ты познакомишься постепенно, иначе -- ни за что не запомнишь всѣхъ именъ.

-- Благодаримъ за угощеніе, барыня!-- обратился къ ней мужикъ, протягивая ей мозолистую руку и кланяясь какъ-то странно, въ полъоборота.

Маріана подала ему руку, но не безъ внутренняго отвращенія. Еще ни разу въ жизни не приходилось ей брать за руку мужика-рабочаго. И руки его были какія-то шершавыя, и точно бронзовыя...

Подошла къ ней и жена Нильса.

-- Спасибо вамъ, барыня!-- сказала она и, схвативъ Маріану за руку, присѣла, очень быстро и низко, точно была на пружинѣ и механически вдавливалась въ полъ.

Такъ продолжалось, пока не представились барынѣ всѣ приглашенные, сколько ихъ ни было въ комнатѣ.

Маріана крѣпилась, но ужасъ и отвращеніе совсѣмъ подавляли ее. Эти руки, эти ужасныя руки. Однѣ изъ нихъ были жостки, какъ кора; другія -- теплы и влажны... Маріана чувствовала, что въ концѣ-концовъ не выдержитъ испытанія! У одного батрака вся рука сплошь была покрыта бородавками. Что, если она заразится такой гадостью? Ей хотѣлось отдернуть руку и бѣжать, но она не смѣла этого сдѣлать, потому что рядомъ стоялъ Бергеръ, находившій, очевидно, что все идетъ какъ нельзя лучше. И она крѣпилась, пока могла.

Бергеръ замѣчалъ, что она очень смущена, но приписывалъ это только застѣнчивости, и забавлялся ея робостью. Маріана всегда такая находчивая, спокойная и вдругъ застыдилась, какъ дѣвочка! Ему было очень весело, и онъ все время улыбался.

Наконецъ, послѣдній мужикъ подошелъ со своимъ "благодаримъ за угощеніе" и своей ужасной рукой. Но больше Маріана уже не могла сдерживаться. Нервы ея расходились такъ, что она дрожала всѣмъ тѣломъ и еле держалась на ногахъ. Не проронивъ ни слова, бросилась она черезъ кухню и столовую прямо въ спальню, къ умывальнику. Тамъ она опустила руки въ тазъ съ водой, потомъ съ отчаяніемъ стала тереть ихъ мыломъ и губкой, и наконецъ, расплакалась. Она -- въ какой-то кухнѣ, среди людей, похожихъ на животныхъ, такихъ противныхъ, неуклюжихъ, грязныхъ! О, Боже! Такъ вотъ какую жизнь ей приготовили!

Ей вспомнился вчерашній въѣздъ въ усадьбу, жуткое чувство, овладѣвшее ею у самыхъ воротъ, чувство мучительнаго одиночества, какъ только Бергера не было возлѣ нея... А тамъ весь этотъ непривычный порядокъ, звонъ, странные обычаи... И наконецъ, эти ужасныя, ужасныя руки!!

Эти руки точно носились вокругъ нея, преслѣдуя ея воображеніе, какъ стая летучихъ мышей.

Она рыдала отъ чувства гадливости и обиды... Да, обиды, потому что отъ нея требовали невозможнаго, относились къ ней совсѣмъ безчеловѣчно!

Бергеръ нашелъ ее въ гостиной, гдѣ она забилась въ уголокъ дивана и горько рыдала.

Онъ такъ и обмеръ.

-- Милая! Что съ тобой?-- вскричалъ онъ.

-- О, Бергеръ!..

Она поднялась и содрогнулась отъ отвращенія.

-- Смотри, какія руки!

Она съ отчаяніемъ посмотрѣла на свои руки, точно боясь увидѣть ихъ покрытыми бородавками.

-- Руки?-- переспросилъ онъ съ недоумѣніемъ, но тотчасъ же понялъ, въ чемъ дѣло, и насупился.-- Тебѣ не понравилось брать мужиковъ за руку?

-- Не сердись, Бергеръ, но это свыше моихъ силъ!-- вскричала она умоляющимъ голосомъ, протянувъ къ нему руку.

Онъ не взялъ руки и не отвѣтилъ ничего... Въ свою очередь, онъ тоже почувствовалъ что-то похожее на гадливость. Ея мелочность и малодушіе внушали ему презрѣніе.

-- Хорошо!-- сказалъ онъ сухо.-- Этого больше не будетъ!

И онъ вышелъ подъ предлогомъ какого-то неотложнаго дѣла.

О, какъ онъ былъ глупъ, когда радовался и думалъ, что сразу примиритъ ее съ народомъ и деревенской жизнью, какъ только познакомитъ ее со своими славными мужиками! Онъ забылъ, что все, что ему такъ дорого, близко, ей совершенно чуждо! Что жъ? придется возвратиться къ прежде принятому рѣшенію. У каждаго изъ нихъ будетъ свое: у него работа, у нея то, что она выберетъ сама... Ему, конечно, придется дѣлить свое время между тѣмъ и другимъ. Ну, да онъ какъ-нибудь справится! Во всякомъ случаѣ, онъ не перестанетъ любить Маріану, хотя между ними и нѣтъ ничего общаго.

VII.

На слѣдующій день Бергеру пришлось имѣть объясненіе со своей старой ключницей. Съ того самаго часа, какъ Маріана выказала ей свое полнѣйшее равнодушіе къ хозяйству, эта почтенная женщина бродила какъ въ воду опущенная, чувствуя себя недовольной. Для нея это было дѣло очень серьезное. Быть ключницей и не имѣть права ходить за распоряженіями къ барынѣ, когда таковая имѣлась въ домѣ -- это она считала до такой степени неестественнымъ, страннымъ, дикимъ, что она уже серьезно стала подумывать отказаться отъ мѣста, хотя и рѣшалась на такую крайность только во второй разъ въ жизни.

Цѣлая вереница неразрѣшимыхъ задачъ и замысловатыхъ вопросовъ вертѣлась въ ея головѣ, и старуха просто измучилась. Ей было тѣмъ болѣе тягостно, что подѣлиться мыслями ей было не съ кѣмъ, такъ какъ съ прислугой откровенничать, по ея мнѣнію, не годилось, а навѣстить свою единственную пріятельницу, жену церковнаго кистера Шеблюма, она могла не ранѣе воскресенья. Отъ кого же, наконецъ, она будетъ получать деньги на хозяйственные расходы? Кому отдавать въ нихъ отчетъ? У кого спрашивать распоряженія?

Какъ разъ, вотъ именно сейчасъ, нужна кухонная соль. У кого просить денегъ? Послѣ долгаго размышленія, она набралась храбрости и пошла къ хозяину.

Бергеръ сидѣлъ въ кабинетѣ и что-то писалъ, когда раздались мягкіе шаги и вошла старуха. Щеки ея горѣли яркимъ румянцемъ;-- такъ она была взволнована.

-- Позвольте спросить, баринъ, у кого я должна теперь получать деньги на расходы?-- проговорила она голосомъ, который даже охрипъ отъ возбужденія.

Бергеръ поднялъ голову, и понялъ, въ чемъ дѣло.

-- Хорошо, что вы пришли именно ко мнѣ!-- сказалъ онъ спокойно, съ своей обычной ласковостью.-- Я самъ хотѣлъ переговорить съ вами.

Онъ подумалъ, потомъ продолжалъ:

-- Видите ли, моя жена выросла въ городѣ и не имѣетъ никакого понятія о нашихъ деревенскихъ порядкахъ. Она бы только стѣснялась, если бы ей пришлось распоряжаться хозяйствомъ самой. Поэтому, прошу васъ, продолжайте вести хозяйство какъ прежде, совсѣмъ самостоятельно. Деньги буду выдавать вамъ я самъ и обращайтесь прямо ко мнѣ, когда что-нибудь понадобится.

-- Но, Господи Боже мой! Кто же будетъ заказывать обѣдъ?-- спросила старуха въ совершенномъ недоумѣніи.

Бергеръ улыбнулся.

-- Вы же обходились безъ этого прежде?-- Замѣтилъ онъ.

-- Да, но когда въ домѣ есть барыня!..

-- Ничего не значитъ. Она только и мечтаетъ какъ бы избавиться отъ хозяйства.

Старуха стояла у окна и въ смущеніи водила указательнымъ пальцемъ по краю подоконника. У нея было столько на душѣ, что ей такъ хотѣлось бы высказать доброму барину! Но слова не шли съ языка.

Бергеръ понялъ, что старуху смущаетъ необычность отношеній къ хозяйкѣ, и что она боится людской молвы, такъ какъ люди могли отнестись съ презрѣніемъ къ такому хозяйству. Чтобы прекратить разговоръ и сразу образумить ключницу, онъ проговорилъ почти сурово:

-- Моя жена слаба здоровьемъ и не переноситъ лишнихъ заботъ. Неужели такъ трудно избавить ее отъ этого?

Старуха испугалась. Она глубоко уважала барина и ни за что на свѣтѣ не хотѣла разсердить его... Молча взяла она отъ него деньги на соль и поспѣшила уйти.

Слабость здоровья барыни все объясняла и разрѣшала!

Съ этого дня Маріана была избавлена отъ всѣхъ хозяйственныхъ передрягъ. Ей уже не мѣшали больше жить по ея вкусу и оставаться въ домѣ какой-то нахлѣбницей.

-----

Когда Маріана увѣряла Бергера, что онъ ея первая любовь, она до нѣкоторой степени говорила правду. Были у нея, какъ и у всякой дѣвушки, маленькія увлеченія и прежде, но это была только романтическая игра, не имѣвшая ничего общаго съ чувствомъ.

Грезить о любви Маріана начала еще въ дѣтствѣ. Грезы эти и потомъ никогда не выходили изъ предѣловъ фантастическаго міра. Какъ ни была она взвинчена постояннымъ чтеніемъ романовъ и мечтательностью, но никогда и ни на одно мгновеніе не переступала строжайшихъ законовъ приличія.

Она и теперь витала въ своемъ романтизмѣ и, разумѣется, любила не дѣйствительнаго Бергера, а такого же отвлеченнаго героя, какъ и въ прежнихъ грезахъ. Вѣрнѣе, она любила не самого Бергера, а только его ласки. Его самого она даже и не знала. Его душа, его мысли были ей совершенно чужды, и ей даже не приходило въ голову познакомиться съ нимъ. Теперь она жила со своими старыми грезами среди новой дѣйствительности и нѣжилась въ сладкихъ мечтахъ, какъ въ пуху.

Она была, повидимому, счастлива и надѣялась въ этомъ счастіи прожить всю жизнь.

Въ сущности, у нея было только то, что она считала любовью. Если бы этого не стало, жизнь ея въ Темте превратилась бы въ ничто, потому что уже ровно ничего и не осталось бы. Вотъ почему она относилась враждебно ко всему, что становилось между нею и Бергеромъ, и почему всякая минута разлуки съ нимъ превращалась для нея въ простое ожиданіе его возвращенія, причемъ время, наполнялось чѣмъ и какъ попало.

Таково было ея отношеніе къ браку.

Съ своей стороны, Бергеръ, столько же изъ врожденной деликатности, сколько и по принятому рѣшенію не навязывать ей своей жизни, не дѣлалъ ничего, что бы могло пробудить ее отъ романтическаго сна.

Она была слишкомъ хорошо воспитана, чтобы не съумѣть прикрыть свою праздность. Для этого существуютъ разныя рукодѣлья, какъ, напримѣръ, вышиванье, тамбурныя работы и прочее, а кромѣ того еще музыка и чтеніе. Она искренно считала себя даже примѣрной и очень занятой замужней женщиной.

Бергеръ ни въ чемъ не противорѣчилъ ей. Въ одномъ только онъ остался непреклоненъ: Маріана пожелала познакомиться съ ближайшими сосѣдями изъ дворянъ -- на это онъ не далъ своего согласія, и сколько она ни хитрила, какъ ни упрашивала, ничего изъ этого не вышло.

Съ своей стороны, и Бергеръ тоже потерпѣлъ пораженіе. Онъ сдѣлалъ попытку научить Маріану играть въ шахматы и потратилъ на упрашиванье ея много краснорѣчія. Но хотя она и согласилась брать у него уроки и нѣсколько разъ садилась съ нимъ къ шахматному столику, лицо ея всякій разъ выражало такую искреннюю скуку, и она выглядѣла такой жалкой въ продолженіе всего урока, что Бергеръ, наконецъ, не рѣшился продолжать ея мученіе, удовольствовавшись своимъ давнишнимъ партнеромъ, аптекаремъ изъ ближайшаго села.

Каждое воскресенье, а иногда и среди недѣли приходилъ этотъ господинъ, и начиналась безконечная партія. О, какъ Маріана ненавидѣла эти партіи! Одинъ видъ шахматъ наводилъ на нее тоску, и, чтобы избавиться отъ надоѣдливаго зрѣлища, она садилась со своей работой спиной къ играющимъ.

А партіи все не прекращались, и какъ Маріана ни интриговала противъ шахматъ, Бергеръ все оставался тѣмъ же страстнымъ игрокомъ.

-- Это освѣжаетъ душу!-- говорилъ онъ.

Маріана съ увлеченіемъ относилась къ чтенію романовъ и такъ какъ теперь ей уже не приходилось брать книги у подругъ, или тратиться на покупку ихъ, отказывая себѣ въ чемъ-нибудь другомъ, то она стала читать запоемъ.

Замѣчательно, что она никогда не выбирала чего-нибудь грубаго или рѣзкаго. До романовъ Зола, напримѣръ, она не пожелала бы прикоснуться даже щипцами.

И "уголовные" романы не приходились ей по вкусу. Нѣтъ,-- она любила романы такіе, при чтеніи которыхъ можно было нѣжно улыбаться, или которые заставляли ее потихоньку плакать...

Ей удалось какъ-то уговорить Бергера читать ей вслухъ. Вѣдь это сократило бы длинные зимніе вечера, причемъ онъ познакомился бы, наконецъ, съ ея любимыми авторами! Добившись его согласія, она добыла одинъ романъ въ шведскомъ переводѣ, и началось чтеніе.

Сначала все пошло хорошо.

-- Славная дѣвушка!-- замѣтилъ Бергеръ, прочитавъ первыя главы.

Но, когда пошли разныя слезливыя сцены, Бергеръ съ негодованіемъ бросилъ книгу.

-- Фу, чортъ!-- вскричалъ онъ съ досадой.-- Можетъ быть, это подходящая книга для женщинъ, но ужъ никакъ не для меня!

Онъ сейчасъ же пожалѣлъ о своей грубой выходкѣ, попросилъ у жены извиненія и поцѣловалъ ей руку; но до книги все-таки больше не дотронулся.

Такое пренебреженіе къ тому, что ее восхищало, оскорбило Маріану, и нѣсколько дней она была не въ духѣ. Но затѣмъ впечатлѣніе разсѣялось,-- и все пошло по старому.

Жизнь Бергера мало измѣнилась послѣ брака. Она дополнилась; въ ней прибавилось нѣчто новое; но самъ онъ нисколько не измѣнился, и дѣятельность его осталась прежней.

Конечно, въ первыя недѣли брачной жизни онъ сокращалъ, сколько могъ, свои рабочіе часы, чтобы дольше оставаться у Маріаны. Но и тогда онъ часто говорилъ, посмѣиваясь:

-- Не забывай, Маріана, что это нашъ медовый мѣсяцъ. Такимъ лѣнтяемъ, какъ теперь, я вовсе не намѣренъ остаться на всю жизнь.

Но Маріана вѣрила въ свою притягательную силу и не боялась перемѣны, которой отнюдь не желала.

Зимой у Бергера было не особенно много работы по имѣнію, но велись счетныя книги, переписка и т. п. Кромѣ того была еще у него и серьезная библіотека, съ которой онъ не въ силахъ былъ разстаться надолго. И вотъ, Маріана стала замѣчать, что онъ все дольше и дольше остается въ кабинетѣ за чтеніемъ или за работой.

-- Понять не могу, для чего ты все это читаешь?-- спрашивала Маріана, которой казалось возмутительнымъ, что мужъ могъ промѣнять ея общество на чтеніе такихъ глупостей, какъ какія-то юридическія статьи, большія сочиненія о животныхъ и насѣкомыхъ, трактаты по химіи, геологіи и тому подобное. А то сидѣлъ онъ еще и надъ какими-то толстыми нѣмецкими книгами, которыя читалъ съ лексикономъ! И притомъ еще, читалъ съ увлеченіемъ, и даже сердился, когда ему мѣшали.

-- Какая польза отъ такого чтенія?-- нетерпѣливо восклицала иногда молодая жена.

-- Пріобрѣтаются познанія...

-- Но для чего тебѣ эти лишнія познанія? Ты вѣдь знаешь все, что нужно...

Но онъ уже, видимо, не слышалъ ея и снова углублялся въ свою книгу, причемъ, лицо его принимало какое-то сухое, сосредоточенное выраженіе, глаза становились такіе свѣтлые, а зрачки съуживались въ маленькія точки...

А когда его настойчиво звали, онъ поднималъ голову, смотрѣлъ передъ собой, ничего не видя, и, проронивъ:-- Сейчасъ приду!-- продолжалъ читать.

Въ этихъ случаяхъ не стоило говорить съ нимъ, и она уходила, находя, что онъ положительно невозможенъ.

Она стала замѣчать, что онъ не любитъ, чтобы она входила въ его кабинетъ, и понемногу привыкла дожидаться его на своей половинѣ. Да, такъ было лучше для обоихъ, потому что въ ней онъ всегда приходилъ переодѣтый и въ ласковомъ настроеніи, тогда какъ въ кабинетѣ онъ былъ просто несносенъ. Кромѣ того, она замѣтила, что легче всего его обворожить дѣтской рѣзвостью и простодушіемъ, и вотъ она стала дурачиться съ нимъ, взъерошивать ему волосы...

Такъ проходили у нихъ зимніе мѣсяцы.

Но вотъ пришла весна, и начались спѣшныя полевыя работы, требовавшія особенно бдительнаго надзора хозяина.

Бергеръ сильно загорѣлъ. Домой возвращался онъ очень усталый; ложился рано и спалъ, какъ убитый, до четырехъ часовъ утра; затѣмъ вскакивалъ и одѣвался такъ торопливо, точно спѣшилъ на пожаръ. Всякій разъ Маріана просыпалась отъ плесканья воды въ умывальникѣ, или отъ стука надѣваемыхъ мужемъ сапогъ. Она находила все это возмутительнымъ, и чуть не плакала, когда тревожили ея утренній сонъ.

Въ концѣ-концовъ Бергеръ сдѣлалъ то, о чемъ уже давно подумывалъ: переселился въ свою прежнюю спальню за кабинетомъ.

Тамъ онъ чувствовалъ себя на свободѣ. Тамъ онъ съ утра облекался въ рабочую блузу и смазные сапоги, и уже нечего было опасаться разбудить жену. А затѣмъ, возвратясь съ работъ, онъ могъ переодѣться тоже у себя и придти къ Маріанѣ въ болѣе элегантномъ видѣ. Такъ гораздо было лучше!

Съ своей стороны, и Маріана получила возможность читать свои романы до глубокой ночи, не опасаясь, что свѣтъ помѣшаетъ усталому мужу, а по утрамъ могла спать, сколько хотѣлось.

Но все это не мѣшало ей тосковать о первомъ времени брачной жизни, и то и дѣло сравнивать: вотъ такъ-то было тогда, а такъ-то теперь!..

Она ненавидѣла дѣятельность мужа, которая отнимала у нея его ласки, и стала буквально съ утра до ночи обдумывать, какъ бы устроить такъ, чтобы еще разъ пережить медовый мѣсяцъ. Пошли разныя ухищренія, пускалось въ ходъ и утонченное кокетство, и притворное равнодушіе.

Зная его слабость къ музыкѣ, она садилась за рояль, начинала какую-нибудь прелюдію и бросала играть. Иногда прибѣгала и къ другимъ уловкамъ. Случалось, что хитрости ея дѣйствовали, и Бергеръ засиживался съ ней, но чаще онъ противился искушенію и говорилъ:

-- Вѣдь вотъ,-- не хочется уходить, а надо. Завтра рано вставать.

Все это создало для Маріаны своего рода состязаніе. Удастся ей сегодня удержать мужа, или нѣтъ? Кокетство обострялось, благодаря препятствіямъ, жизнь становилась полнѣе и, несмотря на жалобы Маріаны, ея брачный романъ былъ восхитительнѣе, чѣмъ когда-либо.

И все-таки ей но прежнему не о чемъ было говорить съ Бергеромъ. Не могла же она ему разсказывать о маленькихъ ловушкахъ, которыя придумывала для него! Не могъ и онъ заговорить съ нею объ органической химіи, или объ искусственномъ удобреніи! Какое ей было дѣло до калія, фосфоритовъ и т. п.?

Но они и не нуждались въ разговорахъ! Со своими дѣлами и научными изслѣдованіями Бергеръ вѣдь справлялся и безъ нея! Такимъ образомъ, весь ихъ обмѣнъ мыслей ограничивался ласками и шутками.

Пришло лѣто.

Въ началѣ іюня пріѣхали братья Маріаны. Хаквинъ уже былъ студентомъ и ходилъ въ бѣлой шапочкѣ, съ pince-nez на носу.

-- Это pince-nez на носу Хаквина производитъ странное впечатлѣніе!-- замѣтилъ Карлъ, когда въ первый разъ увидѣлъ брата съ этимъ украшеніемъ.-- Точь-въ-точь хирургическій инструментъ, наставленный надъ бородавкой, которую надо срѣзать.

Хаквинъ страшно оскорбился, потому что подъ словомъ "бородавка" подразумѣвался его носъ. Но Вальтеръ утѣшилъ его, замѣтивъ, что это была первая острота, которую Карлу удалось сказать за всю свою жизнь.

-- Отъ того-то она такая и глупая!-- проворчалъ Хаквинъ, и успокоился.

Онъ сдѣлался неразлученъ съ Бергеромъ, завелъ такую же палку, какъ тотъ, и съ утра бродилъ съ нимъ по полямъ. Братья постоянно подтрунивали надъ его страстью къ сельскому хозяйству, но онъ не обращалъ на ихъ шутки ни малѣйшаго вниманія. Онъ важно разсуждалъ о земледѣліи, пересыпалъ свою рѣчь агрономическими терминами и часто возбуждалъ общій смѣхъ. Бергеръ иногда хохоталъ до слёзъ. Но ему все прощалось, тогда какъ на остроты братьевъ Хаквинъ отвѣчалъ съ презрѣніемъ:

-- Что же въ томъ, что я напуталъ? Я только учусь еще у Бергера. А вы совсѣмъ вороны даже въ сравненіи со мной.

Бергеръ относился къ юношѣ очень дружелюбно. Его дѣла шли хорошо, онъ чувствовалъ себя довольнымъ судьбой и былъ добродушнѣе, чѣмъ когда-либо, а съ мальчикомъ можно было шутить и смѣяться. За зиму Бергеръ нѣсколько растолстѣлъ, и Маріана находила, что онъ сталъ еще прозаичнѣе, чѣмъ прежде; но это не мѣшало ей по прежнему добиваться его ласкъ, и она почти ревновала его къ Хаквину, котораго онъ явно предпочиталъ всѣмъ остальнымъ.

По вечерамъ, когда общество расходилось спать, Хаквинъ неизмѣнно спрашивалъ:

-- Ну, Бергеръ, а что мы будемъ дѣлать завтра?

И Бергеръ пресерьезно разъяснялъ, какія работы назначены на слѣдующій день.

За это "мы" Хаквинъ выносилъ безчисленныя насмѣшки, но, тѣмъ не менѣе, упрямо повторялъ свою фразу каждый вечеръ.

Между тѣмъ въ Маріанѣ начала совершаться перемѣна. Въ своемъ уединеніи она такъ увлекалась любовью къ мужу, что видѣла въ немъ одни совершенства. Но, пробывъ нѣкоторое время въ обществѣ братьевъ, она стала смотрѣть на него ихъ глазами. Романтическая пелена спала съ ея глазъ, и Бергеръ пересталъ быть для нея какимъ-то сказочнымъ принцемъ. Онъ превратился въ дѣйствительнаго Бергера Ольсона, уже безъ всякихъ прикрасъ и небывалыхъ качествъ. Ей вдругъ стало яснымъ, что Вальтеръ не пожелалъ бы имѣть загорѣлое лицо и огрубѣвшія руки Бергера, что Карлъ не согласился бы одѣваться, какъ онъ, и что даже влюбленный въ Бергера Хаквинъ почувствовалъ бы себя опозореннымъ, если бы вдругъ оказалось, что онъ знаетъ греческій языкъ не лучше Бергера.

Это сознаніе, что братья втайнѣ пренебрегаютъ Бергеромъ, стѣсняло ее въ ихъ присутствіи. Она не смѣла уже относиться къ мужу съ прежней любовью, не рѣшалась лепетать ему прежнія ласковыя слова; она боялась, что и на нее падетъ пренебреженіе братьевъ, если только они замѣтятъ, что она такъ же горячо любитъ Бергера, какъ и онъ ее. Она не знала истины, что если женщина стыдится предмета своей любви, это ясное доказательство того, что она влюблена не въ человѣка, а въ свою собственную мечту.

Братья зажили въ деревнѣ, каждый сообразно своимъ привычкамъ.

Вальтеръ былъ такой же, какъ всегда: прилежный, пунктуальный, сухой и самодовольный. Онъ развѣсилъ въ паркѣ гамакъ и лежалъ въ немъ по цѣлымъ часамъ, наслаждаясь лѣснымъ воздухомъ, въ то же время не переставая читать и готовиться къ юридическому экзамену.

Бергеръ не особенно долюбливалъ этого молодого человѣка, но уважалъ въ немъ прилежаніе и силу воли. Съ своей стороны, Вальтеръ относился къ зятю учтиво и почти съ такимъ же вниманіемъ, съ какимъ отнесся бы къ человѣку хорошаго происхожденія и съ высшимъ образованіемъ. Бергеръ зналъ, что втайнѣ Вальтеръ презиралъ его, какъ невѣжду, но не смущался этимъ, и даже не сердился на молодого человѣка. Почемъ знать, если бы онъ самъ, Бергеръ, побывалъ въ академіи, можетъ быть, и онъ относился бы къ людямъ такъ же?

Не таковы были его отношенія въ Карлу. Этого человѣка Бергеръ просто не переносилъ! Но Карлъ даже и не подозрѣвалъ антипатіи зятя. Такихъ вещей онъ не замѣчалъ, пока онѣ не проявлялись въ самой наглядной формѣ, а Бергеръ дѣлалъ все, чтобы только подавить въ себѣ отвращеніе, стараясь обращаться съ гостемъ, какъ слѣдуетъ.

У Карла было много привычекъ, которыя возмущали Бергера. Такъ, напримѣръ, этотъ рослый и сильный молодой человѣкъ любилъ спать до одиннадцати часовъ, а то и до полудня. Затѣмъ онъ появлялся въ гостиной одѣтый щеголемъ, раздушенный, какъ барышня, съ кислымъ, заспаннымъ лицомъ. Пообѣдавъ, онъ отправлялся въ паркъ, гдѣ такъ же, какъ и Вальтеръ, устроилъ себѣ гамакъ, и снова ложился спать, хотя для приличія всегда клалъ себѣ на грудь раскрытую книгу.

Даже Маріанѣ, любившей поспать до девяти часовъ утра, такой образъ жизни казался страннымъ.

-- Милый Карлъ!-- сказала она однажды.-- Ты испортишь себѣ здоровье этимъ спаньемъ. Право, это очень вредно.

-- О чемъ ты говоришь?-- возмущался онъ.-- Вѣдь я иду въ паркъ читать.

-- Не спорь. Я много разъ видѣла, какъ ты спишь съ книгой на груди.

-- Если ты меня пригласила для того, чтобы ворчать на меня, я уѣду!-- огрызнулся онъ.

-- Но послушай, Карлъ.

-- Нечего слушать! Я занимаюсь, а ты вдругъ... Ну, что ты понимаешь въ моихъ занятіяхъ?

И онъ продолжалъ, какъ началъ...

Ему было скучно, потому что не за кѣмъ было ухаживать. Но вскорѣ ему удалось познакомиться съ молодыми сестрами начальника желѣзнодорожной станціи, послѣ чего онъ уже рѣже сталъ валяться въ своемъ гамакѣ и чаще пропадалъ изъ дому. Затѣмъ Хаквинъ открылъ, что по воскресеньямъ Карлъ ходитъ въ село на народное гулянье, гдѣ собирались молодые крестьяне и прислуга со всѣхъ окрестностей. Вальтеръ презрительно повелъ носомъ, узнавъ о плебейскомъ вкусѣ брата, но Хаквинъ заинтересовался.

-- Я тоже пойду!-- сказалъ онъ.

-- Нѣтъ, ужъ лучше не ходи!-- замѣтилъ Бергеръ.

-- Почему?

-- Потому что эти гулянья не для васъ. Если бы я былъ одинъ изъ деревенскихъ парней, бывающихъ тамъ, я отучилъ бы разныхъ этихъ баричей соватъ носъ, куда не слѣдуетъ.

-- Однако, какая же въ томъ бѣда, если...

-- Бѣда въ томъ, что вы ходите на такія гулянья только для того, чтобы глумиться надъ народомъ и ухаживать за честными дѣвушками! Что они, не люди, что ли? Впрочемъ, я увѣренъ, что парни догадаются вздуть того, кто вздумаетъ ухаживать за ихъ невѣстами.

Карлъ поднялся во весь ростъ.

-- Не совѣтовалъ бы пробовать!-- проговорилъ онъ злобно.

Ольсонъ насмѣшливо оглядѣлъ эту громадную, но дряблую, фигуру, и расхохотался.

-- Ты еще не знаешь, Карлъ, что значитъ помѣряться силами съ однимъ изъ насъ!-- сказалъ онъ.

-----

Вскорѣ послѣ того случилось какъ-то, что ключница не успѣла приготовить къ кофе свѣжихъ булокъ, и подали простые бѣлые сухари. Карлъ пришелъ къ кофе, когда уже всѣ отпили, но не успѣли еще разойтись. Бергеръ стоялъ на дворѣ, разговаривая черезъ раскрытое окно съ Хаквиномъ, рывшимъ еще въ столовой; Вальтеръ сидѣлъ у стола.

-- Мужицкіе сухари!-- вполголоса сказалъ Карлъ, не ожидая, что Бергеръ услышитъ замѣчаніе.

А тотъ услышалъ.

Быстро обошелъ онъ черезъ переднюю и появился у стола. Онъ былъ такъ взбѣшенъ, что даже поблѣднѣлъ, а загаръ на его лицѣ сталъ желтымъ.

-- Милѣйшій мой шуринъ,-- сказалъ онъ, стараясь говорить покойно, но вздрагивая отъ бѣшенства;-- если что-нибудь въ моемъ домѣ вамъ не по вкусу, то покорнѣйше прошу, ради Бога, не стѣсняться и оставить этотъ домъ.

Никто изъ присутствующихъ еще не видалъ его такимъ взбѣшеннымъ. Спокойный Бергеръ! Не угодно ли?

-- Ты не понялъ меня!-- возразилъ, совсѣмъ сконфуженный, Карлъ.-- Именно потому-то, что здѣсь всегда подаются такія вкусныя вещи, я...

-- Понимаю! Значитъ, именно потому, что здѣсь всегда подаются вкусныя вещи, и только разъ, случайно, на столѣ окажется то, что ѣстъ каждый день большинство людей въ деревнѣ, нельзя пропустить случая, чтобы не выплюнуть слово "мужикъ" прямо мнѣ въ лицо?

-- Да развѣ это относилось къ тебѣ? Я говорилъ только о сухаряхъ. Дома мы постоянно называли такіе сухари мужицкими...

-- Послушай, Бергеръ,-- вступился Вальтеръ,-- я увѣренъ, что Карлъ вовсе не хотѣлъ оскорбить тебя. Вѣдь очень легко сказать какую-нибудь неловкость, совсѣмъ и не подразумѣвая чего-либо дурного.

-- Нѣтъ, здѣсь подразумевалось очень многое! Здѣсь проглянуло высокомѣріе, котораго я не терплю! Да, я мужикъ,-- и не стыжусь этого. Но такимъ франтамъ, какъ вы, господа, я не позволю чваниться передъ нами! Не забывайте, что вы только до тѣхъ поръ сыты и сидите на разныхъ тепленькихъ мѣстахъ, пока можно отнимать куски у насъ!

-- Какъ ты можешь до такой степени сердиться изъ-за какого-нибудь пустого слова, сказаннаго безъ всякаго умысла?-- спокойно возразилъ Вальтеръ.

Карлъ имѣлъ видъ, точно онъ подавился. Онъ былъ красенъ, какъ ракъ, и безпомощно поглядывалъ на Бергера, пожевывая своими толстыми губами.

-- Успокойся, Вальтеръ,-- сказалъ Бергеръ уже тише.-- Я не считаю себя хуже такихъ, какъ вы оба, и принадлежащимъ къ какой-то низшей расѣ только потому, что я сынъ мужика и не валялся въ кровати, числясь въ какомъ-нибудь университетѣ!

Онъ вышелъ.

Свою вспышку онъ находилъ теперь глупой, но невольно чувствовалъ на душѣ облегченіе.

На порогѣ столовой стояла Маріана, привлеченная громкимъ голосомъ мужа и слышавшая все.

-- Странныя у него фантазіи!-- сказалъ ей Вальтеръ.-- Кто же станетъ пренебрегать имъ только потому, что онъ не былъ въ университетѣ!

-- Господи, что это такое на него нашло?-- проворчалъ Карлъ, снова принимаясь за кофе и "мужицкіе сухари", которыхъ онъ на самомъ дѣлѣ вовсе не презиралъ.-- Этого, вѣдь, съ нимъ, кажется, еще не бывало?

Все время молчавшій у окна Хаквинъ схватилъ фуражку и выбѣжалъ на дворъ. Въ послѣднихъ словахъ Бергера было что-то глубоко его пристыдившее.

Маріана тоже ушла, не проронивъ ни слова. Ей невольно припомнилось случайно подслушанное выраженіе одной горничной:

"Да, когда нашъ баринъ разсердится, оправдываться не стоитъ. Тогда ты хоть на голову передъ нимъ становись, его и этимъ не разжалобишь".

За ужиномъ Бергеръ былъ уже такимъ, какъ всегда. Замѣтили только одно: онъ избѣгалъ смотрѣть на Карла. Тѣмъ не менѣе, съ этого дня къ кофе уже не подавалось ничего другого, кромѣ "мужицкихъ сухарей". И надо полагать, что не одинъ Карлъ потужилъ объ этомъ нововведеніи, такъ какъ ключница была мастерица по части печеній; но никто не смѣлъ жаловаться.

Съ того времени, какъ Маріана романтически стала носиться со своей любовью къ мужу, у ней осталась привычка подкарауливать его и, такъ сказать, на лету ловить отъ него ласку или привѣтливое слово. Эту привычку она сохранила и теперь, когда уже нѣсколько охладѣла къ Бергеру, тѣмъ болѣе, что при братьяхъ не хотѣла проявлять нѣжности, а жить безъ ласокъ положительно не могла. Поэтому она часто выходила въ паркъ встрѣчать Бергера, когда онъ долженъ былъ возвращаться домой, и поджидала его гдѣ-нибудь въ пустынномъ и отдаленномъ отъ дома мѣстѣ.

Однажды она сидѣла въ небольшомъ гротѣ, по обыкновенно, поджидая мужа, вдругъ передъ ней появился Вальтеръ.

-- Какъ? Это ты? И въ такомъ глухомъ мѣстѣ?-- притворно удивился онъ, хотя отлично зналъ, для чего Маріана ходила въ паркъ, и нарочно пришелъ подстеречь ее. У него являлась иногда какая-то непреодолимая потребность дразнить людей. Притомъ, онъ былъ любопытенъ, и романтическія свиданія между мужемъ и женой заинтересовали его.

Онъ сѣлъ подлѣ сестры и сталъ болтать о какихъ-то пустякахъ. Маріана, конечно, была недовольна, но старалась не показать этого.

Вдругъ онъ склонился къ ней, лукаво заглянулъ ей въ глаза и спросилъ, понижая голосъ:

-- Маріана, скажи мнѣ откровенно, но только вполнѣ откровенно, положа руку на сердце: неужели ты влюблена въ Бергера?

Маріана сильно покраснѣла; точно ее уличили въ чемъ-то позорномъ.

-- Влюблена? Нѣтъ... Но я привязана къ нему,-- отвѣтила она, потупившись и поигрывая отдѣлкой своего платья.

-- Только-то?-- вскричалъ Вальтеръ.

-- Конечно. Развѣ этого недостаточно?

Теперь въ ея голосѣ уже послышалось нетерпѣніе. Вальтеръ иронически усмѣхнулся.

-- Странно!-- сказалъ онъ.-- Впрочемъ, вы, женщины, иногда поразительно причудливы!..

-- Что ты хочешь этимъ сказать?-- спросила она почти гнѣвно.

Вальтеръ не отвѣтилъ ничего, разсмѣялся своимъ сухимъ, непріятнымъ смѣхомъ, и удалился.

Въ этотъ день Маріана въ первый разъ не дождалась Бергера,-- и вернулась изъ парка одна.

-----

Ольсонъ понесъ тяжкую потерю. Его неизмѣнный партнеръ въ шахматы, мѣстный аптекарь, переселился въ городъ, и Бергеръ остался безъ партнера!

Онъ былъ неутѣшенъ, а Маріана оказалась на столько безсердечна, что открыто радовалась потерѣ.

-- По крайней мѣрѣ, я избавилась отъ удовольствія смотрѣть, какъ вы сидите, повѣсивъ носъ надъ шахматной доской, и притворяетесь глубокомысленными, чтобы не казаться глупыми!-- говорила она.

Но Вальтеръ, желавшій и успѣвавшій попробовать всего на свѣтѣ, объявилъ, что хочетъ учиться играть въ шахматы, и готовъ замѣстить аптекаря на весь остатокъ лѣта. Въ какихъ-нибудь пять минутъ онъ изучилъ ходы, и сталъ играть, но, разумѣется, очень плохо. Однако, потерпѣвъ нѣсколько пораженій, онъ отнесся къ игрѣ серьезно, изучилъ теорію по нѣсколькимъ англійскимъ и нѣмецкимъ книгамъ, которыя нарочно для этого выписалъ, и вскорѣ Бергеру пришлось имѣть дѣло уже съ сильнымъ противникомъ. Это придавало интересъ игрѣ, и во время продолжительныхъ поединокъ противники научились уважать другъ друга, между ними произошло даже нѣкоторое сближеніе.

Иногда послѣ игры, происходившей обыкновенно въ паркѣ, они оставались лежать на травѣ и подолгу между собой разговаривали.

-- А знаешь, что?-- сказалъ какъ-то Вальтеръ во время такой бесѣды.-- Я рѣшился никогда не жениться.

-- Почему же тебѣ не жениться?-- спросилъ Бергеръ.

-- Потому что это нелѣпость! Чего стоитъ нынче обезпечить и одному себѣ кусокъ хлѣба. А тутъ вдругъ придутъ другіе и съѣдятъ у тебя этотъ кусокъ!

-- Другіе? Кого ты называешь другими?

-- Жену и дѣтей.

-- Фу, чортъ!-- вскипѣлъ Бергеръ.-- Да вѣдь старыхъ холостяковъ причисляютъ къ вреднымъ животнымъ! Развѣ ты этого не знаешь? И что же хорошаго ѣсть свой кусокъ въ одиночку?

-- Хорошаго то, что одинокому легче жить, какъ люди живутъ,-- средствъ больше. Нѣтъ, а не женюсь. Взгляни на моего отца. У него недурное мѣсто, и онъ могъ бы прожить свой вѣкъ припѣваючи. А, вѣдь, онъ ужь совсѣмъ сѣдой. Отчего? отъ заботъ о деньгахъ для семьи! А, вѣдь, онъ рѣдкій семьянинъ и счастливъ въ своемъ бракѣ. Большинству другихъ приходится гораздо круче: ихъ съѣдаютъ живьемъ и безъ всякаго за это вознагражденія.

-- И я тоже останусь холостякомъ!-- вскричалъ Хаквинъ, случайно присутствовавшій при разговорѣ.

-- Ты?-- расхохотался Бергеръ.

-- Да, потому что женщины... это такія штуки... такія...

Онъ не зналъ, что сказать, но глубоко презиралъ женщинъ:-- по крайней мѣрѣ, въ этомъ онъ былъ увѣренъ.

-- Ахъ, ты, цыпленокъ! Ужъ лучше молчи!-- посовѣтовалъ Бергеръ, и пошелъ домой.

-----

Передъ отъѣздомъ молодыхъ людей изъ Темте, туда пріѣхали старики Бьёркъ. Это было ихъ первое посѣщеніе замужней дочери; раньше имъ никакъ не удавалось вырваться изъ города.

Мадамъ Бьёркъ ужаснулась, узнавъ, что Маріана совсѣмъ устранилась отъ хозяйства.

-- Дитя мое!-- вскричала она,-- такъ не годится...

Но "дитя" только ласкалось и мило надувало губки. Мама могла видѣть, что въ домѣ все въ порядкѣ, и стало быть, осуждать нечего.

-- Но, милая Маріана, нельзя же разсчитывать всегда на хорошую ключницу?

-- Отчего же? За деньги можно всегда найти...

-- А какъ же смотритъ на это Бергеръ?

-- Для него это безразлично.

-- Это, Богъ знаетъ, что такое! Неужели это тебѣ самой не дико? Ты точно въ гостяхъ.

-- Ахъ, мама, охота тебѣ разстраивать меня?!

Тѣмъ объясненіе и кончилось.

Однако, госпожа Бьёркъ почувствовала передъ Бергеромъ что-то въ родѣ стыда за дочь и потребность задобрить его. Поэтому она стала относиться къ нему съ особеннымъ уваженіемъ и, при всякомъ удобномъ случаѣ, выражала къ нему свою симпатію.

-- Я просто удивляюсь тебѣ, Бергеръ!-- говорила она.-- Твоя жизнь такая дѣятельная, и сколько пользы ты приносишь всѣмъ! Неужели тебя не утомляетъ такая постоянная работа?

-- Ну, какая это работа!-- возразилъ онъ.-- Мнѣ приходится только присматривать за другими. Развѣ это трудъ?

-- Однако, Хаквинъ говоритъ, что ты частенько и самъ берешься за косу?

Онъ разсмѣялся и посмотрѣлъ на свои загорѣлыя руки, на которыхъ, однако, мозолей не было.

-- Развѣ такой бываетъ трудъ?-- повторилъ онъ.-- Я берусь за косу только для своего удовольствія, или чтобы ободрить людей и показать, что я и самъ не боюсь работы. А потомъ я отдыхаю, сколько хочу, такъ что объ утомленіи тутъ не можетъ быть и рѣчи. Другое дѣло косить или пахать съ разсвѣта до потемокъ! Вотъ это трудъ! Въ душѣ я покланяюсь моимъ батракамъ, но не смѣю только высказать имъ этого.

Чувствительная барыня прослезилась. Въ его голосѣ были такія особенныя, ласкающія слухъ, ноты... Притомъ, онъ смотрѣлъ на нее такъ хорошо, точно думалъ про себя: "я знаю, ты тоже по своему потрудилась для своихъ дѣтей, и не хвастаешь этимъ".

Тесть былъ любезенъ, и только все одобрялъ. Но, въ сущности, ему было скучно, и душа его къ зятю не лежала:-- "какой-то сентиментальный мужиченко, и больше ничего! и притомъ, какой мѣщанскій образъ жизни! Къ обѣду даже не подаютъ вина, а вечеромъ нельзя и въ карты поиграть"...

Изъ вѣжливости онъ прошелся съ Бергеромъ по полямъ, притворно восхищаясь хлѣбами.

-- Да все это даетъ деньгу!-- только это и понялъ онъ во всемъ хозяйствѣ.

Наканунѣ отъѣзда семьи Бьёркъ шелъ дождь, и послѣ обѣда все общество собралось въ гостиной. Недоставало только пропавшаго куда-то Хаквина.

Послѣ непродолжительнаго молчанія, совѣтникъ вынулъ изо рта сигару и сказалъ:

-- Послушай, Бергеръ, мнѣ бы надо поговорить съ тобой о дѣлѣ.

-- Не угодно ли пройти въ кабинетъ?

Совѣтникъ оглянулся и убѣдился, что тутъ только свои...

-- Нѣтъ, зачѣмъ же? Можно переговорить и здѣсь.

Онъ только что обдумывалъ, какъ удобнѣе объясниться съ Бергеромъ, наединѣ, или при остальныхъ членахъ семьи? По зрѣломъ размышленіи оказывалось, что лучше переговорить при другихъ:-- наединѣ пришлось бы высказываться гораздо откровеннѣе, да и зять почувствовалъ бы себя менѣе стѣсненнымъ.

И, кашлянувъ раза два, онъ сказалъ:

-- Я просто хотѣлъ спросить тебя, не можешь ли ты ссудить меня четырьмя тысячами кронъ?

Прохаживавшійся по комнатѣ Бергеръ остановился. Догадливый Вальтеръ поспѣшилъ уйти.

-- Въ настоящее время у меня свободныхъ денегъ нѣтъ. Весь капиталъ -- въ землѣ,-- довольно сухо отвѣтилъ зять.

-- Денегъ не нужно,-- проговорилъ старикъ.-- Твоя подпись тѣ же деньги...

Бергеръ нахмурился. Для такихъ любезностей онъ былъ совершенно глухъ, и его занимала только сущность вопроса. Такъ вотъ на что онъ, Бергеръ, годенъ! Богатый зять долженъ помочь возвышенію семьи! Ему вспомнились безчисленныя проявленія спѣси и чванныя замашки молодыхъ господъ Бьёркъ, и вотъ теперь онъ, которымъ они такъ пренебрегали, долженъ помочь имъ взобраться наверхъ, долженъ вынести ихъ на собственныхъ плечахъ, и все это только для того, чтобы они плевали на него сверху внизъ? Нѣ-ѣ-тѣ, на это они его не поддѣнутъ!

Не дождавшись отвѣта, тесть заговорилъ снова:

-- Можно бы сдѣлать заемъ съ постепеннымъ погашеніемъ въ сберегательной кассѣ. Нужно только поручительство.

-- А по моему, нѣтъ никакого основанія дѣлать такой заемъ!-- возразилъ Бергеръ.

Старикъ даже усмѣхнулся на такое наивное замѣчаніе.

-- Основанія-то есть, и даже весьма вѣскія!-- сказалъ онъ.-- Но, разумѣется, ты не можешь знать настоящаго положенія моихъ дѣлъ.

-- О, нѣтъ, я знаю ихъ вполнѣ достаточно, чтобы судить о безразсудствѣ займа. У васъ вѣдь точно опредѣленное жалованье, котораго вамъ не хватаетъ, говорите вы. Изъ чего же вы будете погашать заемъ?

Это было сказано сухимъ, дѣловымъ тономъ, производившимъ непріятное впечатлѣніе. Тесть съ трудомъ удержался отъ рѣзкаго возраженія, и въ комнатѣ на нѣсколько минутъ воцарилось неловкое молчаніе.

-- Какъ бы тамъ ни было,-- сказалъ, наконецъ, совѣтникъ,-- а фактъ тотъ, что мнѣ необходимо уплатить по нѣсколькимъ векселямъ и еще содержать въ Упсалѣ трехъ студентовъ.

Бергеръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по комнатѣ, и остановился, обернувшись къ Карлу.

-- Я хотѣлъ бы поговорить съ твоимъ отцомъ, Карлъ,-- сказалъ онъ.-- Оставь насъ, пожалуйста.

Тотъ поднялся съ недовольнымъ видомъ и гордо вышелъ изъ комнаты.

-- Скажите, неужели вы серьезно думаете оставить въ университетѣ всѣхъ трехъ вашихъ сыновей? Съ вашими ли средствами содержать трехъ молодыхъ людей съ такими привычками?-- Это мудрено!

-- Но, Господи Боже мой, что же, ты хочешь, чтобы я дѣлалъ? Когда Господь далъ дѣтей, нельзя же ихъ вышвырнуть на улицу.

-- Разумѣется, нельзя. Но не всякій отецъ обязанъ давать своимъ сыновьямъ высшее образованіе.

-- Но разъ мои мальчики выбрали такую карьеру...

-- Такъ пусть сами себя и содержатъ.

-- Ты самъ очень хорошо знаешь, что въ нашемъ университетѣ съ пустыми руками не пробиться!-- съ неудовольствіемъ возразилъ старикъ.

-- Такъ имъ надо было выбрать себѣ другое поприще.

-- Только потому, что ихъ отецъ не хочетъ похлопотать для нихъ?

Бергеръ насупился больше прежняго, но смолчалъ.

-- Нѣтъ, Бергеръ, я не такой эгоистъ!-- съ достоинствомъ прибавилъ совѣтникъ.

-- Однако, поймите же, что только въ тѣхъ случаяхъ и стоитъ хлопотать, когда у молодого человѣка есть особыя способности и охота къ ученью...

-- У моихъ сыновей есть и то, и другое!

-- У Вальтера и Хаквина -- еще пожалуй; но что касается Карла... Неужели вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что онъ сидитъ въ университетѣ ради науки? Да, вѣдь, онъ ровно ничего не дѣлаетъ. Въ чемъ выражается его призваніе къ медицинѣ? Я думаю, у него такое же призваніе въ ней, какъ и къ кузнечному или шорному ремеслу!

-- Надѣюсь, ты не воображаешь, что я намѣренъ сдѣлать изъ моего сына какого-нибудь кузнеца, или шорника?

-- Нѣтъ, такое занятіе показалось бы вамъ унизительнымъ, да онъ и не съумѣлъ бы выучиться ремеслу.-- Ну-съ, а подумали ли вы, сколько еще времени останется онъ въ Упсалѣ, и во что вамъ это обойдется, если онъ будетъ продолжать заниматься съ такимъ же рвеніемъ, какъ теперь?

-- Господи!.. Будемъ лучше говорить о чемъ-нибудь другомъ!-- взмолился тесть.

-- Съ удовольствіемъ!-- согласился зять.

Опять оба замолчали. Совѣтникъ размышлялъ о безстыдствѣ мужиковъ. Съ этимъ, напримѣръ, положительно нельзя имѣть никакого дѣла. Да онъ даже хуже, чѣмъ можно было ожидать...

Маріана низко склонилась надъ своей работой и украдкой плакала. Мать съ нервной торопливостью вязала крючкомъ, и два красныхъ пятна горѣли на ея щекахъ. Бергеръ отошелъ къ окну и сталъ смотрѣть на продолжавшійся ливень.

-- Мы, однако, отклонились отъ вопроса,-- возобновилъ совѣтникъ нападеніе.-- Согласенъ ты поручиться за меня, или нѣтъ?

Бергеръ обернулся.

-- Я въ жизни моей никогда ни за кого не ручался,-- сказалъ онъ сдержанно.-- Впрочемъ, согласенъ поручиться за васъ, но только въ томъ случаѣ, если вы изложите мнѣ всѣ ваши денежныя дѣла, и я не найду другого выхода изъ вашего положенія.

Совѣтникъ такъ вскинулъ голову, точно ему чѣмъ-нибудь швырнули въ лицо. Каково?! Каковъ тонъ, а? Этотъ мужикъ берется провѣрять и указывать... Нѣтъ, это уже хуже безстыдства!

Тѣмъ не менѣе, онъ отвѣтилъ спокойно:

-- Мои дѣла будутъ въ порядкѣ, когда мнѣ удастся отдѣлаться отъ векселей. Заемъ съ постепеннымъ погашеніемъ устроитъ все какъ нельзя лучше!

-- Сомнѣваюсь,-- возразилъ зять.-- Вамъ придется дѣлать новые займы, потому что содержаніе студентовъ вамъ не по средствамъ. Да и нужно ли давать имъ такъ много? Когда молодые люди все получаютъ даромъ, они не привыкаютъ къ труду и не получаютъ вѣрнаго понятія о цѣнности денегъ. Наконецъ, въ самомъ основаніи здѣсь ложь: долги образуются, благодаря тратамъ молодыхъ людей, а векселя падаютъ на вашу исключительную отвѣтственность. Это значитъ пріучать мальчиковъ къ безпорядку. Нѣтъ, пусть-на научатся жить по средствамъ, трудиться и сами отвѣчать за свои поступки. Такъ-то будетъ лучше.

-- Жить по средствамъ? Да они и такъ живутъ очень скромно. Не голодать же имъ!

-- О, до голоду еще далеко. Я, напримѣръ, слышалъ, что Вальтеръ нанимаетъ двѣ комнаты...

-- До этого никому нѣтъ дѣла! Онъ нанимаетъ вторую комнату на деньги, которыя зарабатываетъ уроками.

-- Могъ бы и жить на этотъ заработокъ, отказавшись отъ вашей помощи. А Карлъ тоже даетъ уроки?

-- Нѣтъ.

-- То-то! Небойсь, пока можно получать деньги изъ дому, онъ и не попробуетъ трудиться.

-- Чего же ты требуешь отъ него?

-- Я требую, чтобы онъ понялъ, что не имѣетъ права разорять семью. У меня былъ пріятель въ Упсалѣ, который почти исключительно самъ содержалъ себя съ шестого класса гимназіи. А это былъ слабый мальчикъ, которому слѣдовало бы поберечь себя. Во всякомъ случаѣ, я на этихъ дняхъ буду въ городѣ, и мы можемъ возобновить этотъ разговоръ...

На этомъ этотъ разговоръ и прекратился.

-- Не плачь!-- сказалъ Бергеръ черезъ нѣсколько времени, оставшись съ Маріаной наединѣ.-- Раньше, или позже, а это должно было когда-нибудь случиться. Вы жили, точно дѣти богача, а за такіе поступки приходится расплачиваться. Я знаю, что твоему отцу приходится возиться съ огромнымъ долгомъ... Не понимаю только, какъ это онъ выпутается.

-- Но, Бергеръ, ты вѣдь богатъ... Отчего же ты не поможешь ему?

-- Потому что я никогда не поступаю вопреки своимъ убѣжденіямъ. Если имъ будетъ угодно посвятить меня въ свои дѣла и послушаться моихъ совѣтовъ, тогда я къ ихъ услугамъ.

-- Но, подумай, каково папѣ подчиняться тебѣ! Отчего тебѣ не выказать ему полнаго довѣрія? Вѣдь онъ не обманетъ же тебя...

-- Маріана,-- сухо остановилъ ее Бергеръ,-- въ мои дѣла прошу тебя не соваться.

Ударъ былъ тяжелый. Въ первый разъ пришлось ей почувствовать послѣдствія полной отчужденности отъ дѣлъ мужа. Онъ сказалъ "мои"! У нея самой никакихъ дѣлъ въ домѣ не было!

Но она увидѣла въ этомъ намекъ, котораго также не было: намекъ на то, что она безприданница. И она почувствовала себя уязвленной въ самое больное мѣсто! Слезы тотчасъ же прекратились; цѣлый вечеръ она не сказала съ мужемъ ни слова; даже послѣ отъѣзда родителей она долго еще дулась, ожидая, что Бергеръ придетъ просить прощенія.

Но Бергеръ дѣлалъ видъ, что ничего не замѣчаетъ, и не заикался о прощеніи.

Въ слѣдующее воскресенье онъ поѣхалъ въ городъ. Маріана знала, что у него должно было состояться окончательное объясненіе съ ея отцомъ, и сгорала отъ нетерпѣнія узнать, чѣмъ оно кончилось. Но, вернувшись домой, Бергеръ не разсказалъ ничего, спокойно передалъ ей поклоны отъ родныхъ, держалъ себя, какъ всегда, и дѣлалъ видъ, что совсѣмъ и не замѣчаетъ надутаго вида жены. А Маріана такъ жаждала примирительной сцены! Она съ такой увѣренностью ожидала ея! За всѣ послѣдніе дни она была такъ холодна къ Бергеру... Неужели же онъ въ самомъ дѣлѣ такъ равнодушенъ, и даже не страдаетъ отъ этого?

Она все время утѣшала себя мыслью, что, по возвращеніи изъ города, онъ попроситъ у нея прощенія. Но этого не случилось. Онъ не сказалъ, какъ она ожидала: Маріана, я сдѣлалъ по твоему. Я не могу жить безъ твоей любви.

Спокойно сѣлъ онъ къ столу и ѣлъ съ большимъ аппетитомъ. Она почти ничего не ѣла. Онъ оказывался совсѣмъ безсердечнымъ! Маріана негодовала въ душѣ и глубоко оскорблялась такимъ равнодушіемъ. Но хуже всего было то, что, не смотря ни на что, ей самой такъ хотѣлось примириться, а сдѣлать это, не поступившись своимъ достоинствомъ, было невозможно. Между тѣмъ, было ясно, что онъ въ состояніи выдерживать борьбу и дни, и недѣли... Она обдумывала сотни плановъ нападенія, но всѣ они оказывались никуда не годными и должны были разбиться о его невозмутимость. Ей пришло въ голову разрыдаться и сдѣлать шумную сцену; но она во-время сообразила, что онъ тогда просто уйдетъ изъ комнаты; это можно было предсказать навѣрняка.

Когда обѣдъ кончился, онъ всталъ изъ-за стола и подошелъ къ окну, какъ дѣлалъ это обыкновенно. Она знала, что черезъ минуту онъ уйдетъ! Голова у нея закружилась, и, вдругъ, заглушая въ себѣ острый стыдъ, она направилась къ мужу.

Она подходила робкими, нерѣшительными шагами. Сердце у ней сильно билось, и она была увѣрена, что Бергеръ слышитъ это біеніе. Но онъ не оборачивался,-- только мелькомъ взглянулъ въ сторону и продолжалъ смотрѣть на дворъ. Тогда она сдѣлала послѣдній шагъ, и, вся пунцовая отъ стыда, обвила рукой шею мужа.

И таково мужское самомнѣніе! Онъ даже вовсе не былъ удивленъ, а совсѣмъ спокойно обнялъ ее, точно такъ тому и слѣдовало быть!

-- Итакъ, ты дулась на меня цѣлыхъ четыре дня?-- сказалъ онъ, улыбаясь.

Она почувствовала себя такой маленькой, безпомощной. Ей пришло въ голову, что онъ смотритъ на нее снисходительно, какъ на крошечную букашку... Но это вздоръ, онъ долженъ сдаться! И, обнявъ его другой рукой, она заглянула ему въ глаза и улыбнулась самой обворожительной улыбкой.

-- Въ другой разъ, ты, пожалуйста, этого не дѣлай, моя милая!-- продолжалъ онъ добродушно.-- Иначе -- тебѣ выпадаетъ на долю двойной трудъ: сначала ссориться, а потомъ мириться! Притомъ, вѣдь это должно быть непріятно. Зато теперь ты сама знаешь, много ли толку дуться на меня.

Говоря это, онъ смѣялся, а она не знала, что и сказать, и только боялась, какъ бы онъ не ушелъ отъ нея. Но этого онъ не сдѣлалъ и, наконецъ, поцѣловалъ ее.

Во время размолвки съ мужемъ, ея единственнымъ собесѣдникомъ въ деревенской глуши, Маріана испытала такую нестерпимую скуку, что теперь, помирившись, была только рада, и уже не думала о понесенномъ пораженіи. Она даже не стала спрашивать мужа о результатѣ переговоровъ съ отцомъ. Она убѣдилась, что не въ силахъ заставить мужа поступать, какъ ей было угодно, и не желала новыхъ униженій.

Но если она воображала, что, примирившись съ Бергеромъ, воскреситъ медовый мѣсяцъ, то въ этомъ она сильно ошибалась. Оказывалось, что она сама порядкомъ остыла. А Бергеръ былъ все тотъ же. Управленіе имѣніемъ, дѣла въ приходскомъ совѣтѣ и многое другое отнимали большую часть его времени, и только за обѣдомъ, да по вечерамъ онъ. оставался съ нею. Но и этимъ временемъ она пользовалась довольно слабо:-- ей надоѣло прибѣгать къ хитростямъ и кокетству и ухаживать за нимъ! Она и то цѣлый годъ прилагала, кажется, такія же усилія, чтобы увлечь его, какія употребляетъ буксирный пароходъ, чтобы сдвинуть тяжелую баржу. Теперь она чувствовала себя слишкомъ усталой! Онъ ѣлъ, спалъ, шутилъ и ласкалъ ее съ такимъ прозаическимъ спокойствіемъ, съ такимъ довольствомъ жизнью, что становилось тоскливо видѣть такое благополучіе. Это отсутствіе въ немъ стремленія къ лучшему внушало ей даже презрѣніе! Для нея это однообразіе деревенской жизни становилось, наконецъ, невыносимымъ. Дни тянулись безъ конца. Цѣлая вѣчность была между завтракомъ и обѣдомъ, между обѣдомъ и ужиномъ. Ей казалось, что она дремлетъ въ какой-то безлюдной пустынѣ. А онъ превесело разгуливаетъ себѣ по двору съ толстой палкой въ рукахъ и Фогомъ, точно человѣкъ, ведущій самый беззаботный образъ жизни. Рукодѣлье и романы надоѣли ей до смерти; она просто погибаетъ отъ скуки. А онъ и не замѣчаетъ этого...

Такое отсутствіе интересовъ высшаго порядка свидѣтельствуетъ объ ограниченности его ума! Это очевидно.

Маріана уже начинала считать себя несчастной.

Ее выводило изъ себя, что онъ могъ увлекаться своими хозяйственными дѣлами до глупости. Его интересовали удой коровъ и воспитаніе лошадей; онъ могъ съ увлеченіемъ говорить о коровахъ; его глаза сверкали, когда онъ восклицалъ:

-- Маріана! Посмотри на эту чудесную корову! Какая породистая головка! Просто красавица!

И Маріана смотрѣла, и видѣла передъ собой глупѣйшее, неуклюжее животное, которое таращило на нее свои безсмысленныя глазища! Отъ этакой прелести можно было убѣжать съ крикомъ, если бы не стыдъ быть осмѣянной! Красавица! Корова красавица! Господи!

Въ концѣ-концовъ она уже начинала чувствовать къ Бергеру гадливость за то, что онъ не понималъ красоты и осмѣливался называть красавицами коровъ! Ей противно было выходить изъ дому,-- такъ увлекательны были эти "красавицы", которыхъ, притомъ, было столько, что мудрено было не увидѣть ихъ.

Съ удивленіемъ смотрѣла теперь Маріана на Бергера. Какъ она могла такъ долго увлекаться имъ? Гдѣ у нея были глаза, когда она принимала его за умнаго человѣка и не видѣла его ограниченности? Да, она ошибалась! Теперь же судитъ о немъ здраво: у него мелкая душа; онъ довольствуется окружающей его дѣйствительностью, потому что не развить и не знаетъ лучшаго; ея же, Маріану, онъ никогда не понималъ и не пойметъ!

Маріана достигла высшей точки романтизма: она была непонята и въ одиночествѣ!

VIII.

Постепенно между Маріаной и Бергеромъ прокралось охлажденіе, а за нимъ и равнодушіе. Жизнь превратилась для Маріаны въ ничто. Адобавокъ она начала ощущать какое-то странное въ ея года опасеніе старости. Разсматривая въ зеркалѣ свое красивое лицо, она стала постоянно думать о томъ, что настанетъ время, когда свѣжія краски на этомъ лицѣ увянутъ, и красота исчезнетъ... Вѣдь молодость пройдетъ, пройдетъ безвозвратно. А что ей дала эта молодость? Ничего! И неужели такъ и дать ей пройти и такъ-таки ничего и не получить съ нея, когда эта молодость столько должна ей -- цѣлыя богатства?

А время все шло, медленно, но неудержимо, какъ сыплется между пальцами сухой песокъ, котораго нельзя удержать въ горсти. Да, оно проходило съ убійственнымъ однообразіемъ, но безостановочно. Такъ пройдутъ цѣлые годы! И что же останется отъ нихъ? Ничего! Ничего!

Единственнымъ развлеченіемъ Маріаны, попрежнему, были романы; замѣнить ихъ было нечѣмъ. Ей приходилось довольствоваться тѣмъ, что давали книги, и упиваться горемъ и радостями героинь, съ которыми ее соединяло воображеніе. Такъ, дитя сосетъ собственный палецъ, и если не находитъ въ немъ пищи, то получаетъ все-таки нѣкоторое утѣшеніе.

Однажды, въ концѣ сентября, Маріана сидѣла, поджавши ноги, на диванѣ. Въ комнатѣ было жарко и сильно пахло геліотропомъ. Въ рукахъ у Маріаны была одна изъ ея любимыхъ книгъ, которую она перечитывала уже въ двадцатый разъ. Романъ этотъ такъ подходилъ въ ея понятіямъ о жизни. Притомъ, онъ былъ такой восхитительно-грустный, такой нравственный, что на душѣ становилось свѣтлѣе, когда его почитаешь! Мѣстами ей казалось, что она читаетъ свою собственную біографію.

"Дикъ крѣпче прижимаетъ меня къ своей широкой груди. Ночной вѣтеръ вздыхаетъ. Можетъ быть, онъ покачиваетъ на своихъ крыльяхъ измученную душу и несетъ ее въ далекую страну вѣчнаго успокоенія? Этотъ вѣтеръ цѣлуетъ склоняющіяся. розы и нашептываетъ намъ загадочныя, сказки, которыхъ мы, впрочемъ, не понимаемъ и не слушаемъ.

-- О, Дивъ!-- говорю я.-- Мнѣ бы хотѣлось къ Богу; я желала бы теперь умереть. Никогда, больше я не буду такъ счастлива, какъ теперь!

Дикъ вздрагиваетъ всѣмъ своимъ мощнымъ тѣломъ.

-- Не говори о смерти, дорогая!"

Какая поэзія! Какой языкъ! Ночной, вѣтеръ покачиваетъ душу, вздыхаетъ, и. цѣлуетъ! И этотъ прекрасный, мощный Дикъ! Все это такъ увлекало Маріану.

Она такъ зачиталась, что воображала себя героиней романа, которую угнетаетъ злая судьба. Вѣдь въ настоящихъ, идеальныхъ, романахъ никогда не бываетъ ни вины, ни ошибокъ, ни отвѣтственности. Судьба, злая судьба, угнетаетъ безпорочную героиню, у которой такой грубый, неотесанный мужъ -- только и всего!

Она подняла голову и оглянулась. Вся комната показалась ей точно въ туманѣ; передъ утомленными ея глазами мелькали въ пространствѣ маленькія черныя буквы. Ея лобъ горѣлъ...

Она отвела рукой ниспавшіе на лобъ волосы, откинулась на спинку дивана и уронила руки съ раскрытой книгой на колѣни.

Ей не хотѣлось ни о чемъ думать, но смутныя представленія сами собой собирались въ ея умѣ и строились въ мысль, точно солдаты.

Какова была эта мысль? Почему ей стало точно стыдно такой мысли, почему она попыталась отогнать ее?

Ей не въ чемъ было упрекать себя. Книга была хорошая, даже съ религіознымъ направленіемъ; въ ней не было ни одной грязной мысли, ни одного грубаго слова... Что же дурного могла навѣять такая книга? Просто Маріана чувствуетъ себя усталой и несчастной. Ей тоже хочется умереть, какъ той героинѣ, потому что ея никто, никто не понимаетъ! И она же еще стыдится такой, совершенно естественной, мысли!

Она такъ умилилась сама надъ собой, что изъ глазъ потекли слезы. Это были праздныя слезы, которыя не находили себѣ лучшаго примѣненія, и текли онѣ отъ нечего дѣлать.

Маріана такъ замечталась, что даже не разслышала стука колесъ, раздавшагося на дворѣ. Впрочемъ, она никогда не радовалась гостямъ, какіе у нея бывали. Она ненавидѣла своихъ степенныхъ сосѣдокъ, которыя вѣчно ставили ее въ затруднительное положеніе своими разспросами о хозяйствѣ, о молочницахъ, о садоводствѣ. Съ ними было скучнѣе, чѣмъ въ одиночествѣ.

Но вотъ послышались въ столовой скорые шаги, дверь распахнулась, и на порогѣ показался Бергеръ. Она равнодушно взглянула на него.

Онъ былъ блѣденъ отъ волненія, но глаза его сверкали радостью.

-- Пріѣхалъ Павелъ!-- проговорилъ онъ голосомъ, въ которомъ слышалось едва сдерживаемое удовольствіе.

-- Павелъ!-- повторилъ онъ, замѣчая, что Маріана точно не понимаетъ его.

-- Какой Павелъ?

-- Ахъ, Маріана!-- вскричалъ онъ съ упрекомъ. Какъ она могла забыть то, что онъ ей разсказалъ, какъ она могла оставаться равнодушной къ его, такой большой, радости?

Она поднялась и вопросительно смотрѣла на мужа. Бурная радость такого спокойнаго человѣка, какъ онъ, озадачивала ее.

-- Какъ, ты забыла то, что я тебѣ разсказывалъ о Павлѣ Санделѣ?-- вскричалъ онъ.

-- Ахъ, бархатная блузка?

-- Именно...

Бергеръ овладѣлъ ея рукой и, не давъ ей даже взглянуть на себя въ зеркало, увлекъ ее въ залу. Его веселье заразило и ее. Она вошла въ залу, смѣясь, съ всклокоченными волосами и влажными глазами.

У стола стоялъ какой-то господинъ, вѣрнѣе, юноша,-- такъ онъ былъ нѣженъ и женоподобенъ.

-- Вотъ моя жена!-- провозгласилъ Бергеръ.

Маріана немножко сконфузилась своего неряшливаго вида. Этотъ господинъ показался ей такимъ изящнымъ, красивымъ... Какъ досадно, что ей не дали времени позаботиться о своемъ туалетѣ.

-- Очень рада съ вами познакомиться!-- проговорила она очень любезно.-- Какъ мило съ вашей стороны было разыскать насъ!

У него была нѣжная, маленькая рука, такая же нѣжная, какъ и ея. Онъ былъ такъ строенъ, хотя и довольно слабаго сложенія. Его большіе, блестящіе глаза были немного прикрыты вѣками, точно онъ былъ очень утомленъ. Цвѣтъ лица блѣденъ и такъ нѣженъ, что кожа казалась прозрачной, черные маленькіе усики еще болѣе оттѣняли эту блѣдность. Не смотря на болѣзненный видъ, онъ былъ красивъ, а платье, особенно модный длинный сюртукъ, изобличали въ немъ привычнаго щеголя.

-- Я съ трудомъ вѣрю своимъ глазамъ,-- заговорилъ онъ мягкимъ, пѣвучимъ голосомъ.-- Я и не подозрѣвалъ, что Бергеръ женатъ. Я узналъ объ этомъ только вчера отъ его матери... А я-то спѣшилъ сюда въ надеждѣ предъявить на Бергера всѣ мои прежнія права!

-- Права?-- улыбнулась Маріана и прибавила, обращаясь къ мужу:-- Вы что-то противъ меня затѣваете, Бергеръ?

-- Не начинайте междоусобной войны!-- засмѣялся Павелъ.-- И знаете ли, что, госпожа Ольсонъ? Не лучше ли, чѣмъ воевать, мы его между собой подѣлимъ. Вѣдь всего его, цѣликомъ, я, все равно, вамъ не уступлю.

-- Посмотримъ, посмотримъ, что вы станете дѣлить!-- сказала Маріана, приглашая гостя садиться.

Всѣ трое сѣли.

-- Вотъ какія условія предлагаю я для заключенія мира. Прежде всего, не согласитесь ли вы ненавидѣть меня какъ можно меньше? Вѣдь Бергеръ, навѣрное, находится подъ нѣкоторымъ дипломатическимъ давленіемъ...

-- Вы язвите во время мирныхъ переговоровъ! Хорошъ дипломатъ!..

-- Еще поглядимъ, хорошъ ли! Ну-съ, такъ согласны на первый пунктъ?

-- Согласна!

Они потрясли другъ другу руку. Бергеръ смѣялся въ бороду.

-- А ты все такой же, Павелъ!-- сказалъ онъ, улыбаясь. Такой же юноша, какимъ и уѣхалъ.

-- Да, мнѣ даютъ не болѣе двадцати лѣтъ! Въ концѣ концовъ это даже обидно!

-- Ну, а твоя жена?-- уже серьезно спросилъ Бергеръ.-- Развѣ она не съ тобой?

-- Уже два года, какъ я вдовецъ, -- отвѣтилъ Павелъ, и лицо его вдругъ приняло выраженіе какого-то утомленія, или скуки, причемъ у рта появились двѣ складочки, какъ у женщины, которой молодость уже проходитъ.

Съ минуту хозяева молчали.

-- Ты никому не писалъ?-- спросилъ Бергеръ.

-- Со смерти матери -- никому.

-- А товарищамъ по Упсалѣ?

-- Ни имъ, никому! Жизнь такъ измѣняетъ людей... Ни они не поняли бы меня, ни я -- ихъ.

-- Но меня же ты, однако, разыскалъ, а я вѣдь тоже жилъ и измѣнялся.

-- Ты совсѣмъ другое дѣло. Развѣ намъ нужна общность взглядовъ? Мы росли вмѣстѣ и взаимно связаны воспоминаніями. Ни одинъ изъ насъ не можетъ думать о прошломъ, не вспомнивъ о другомъ. Кромѣ того, насъ связываетъ не сходство, а противоположность характеровъ;-- это, такъ сказать, законъ пополненія. Если же я не писалъ и тебѣ, то только потому, что письма не могли замѣнить для насъ живого общенія. Терпѣть не могу писемъ!.. Но я часто скучалъ по тебѣ, чего, вѣрно, съ тобой не было.

Въ его глазахъ сверкнула при этихъ словахъ какая-то печальная иронія.

-- Скучать-то я не скучалъ,-- признался правдивый Бергеръ,-- но я частенько о тебѣ думалъ.

-- Въ томъ-то и разница между нами, -- усмѣхнулся Павелъ.-- Ты не умѣешь скучать, потому что всегда доволенъ тѣмъ, что у тебя есть; а мнѣ нравится только то, чего у меня нѣтъ.

-- Не вѣрь ему, Маріана! У него страсть клеветать на самого себя.

-- Зачѣмъ же это ты поселяешь въ своей женѣ недовѣріе къ своему старому другу? Дорогая мадамъ Ольсонъ, отнеситесь, пожалуйста, ко мнѣ все-таки съ симпатіей, что бы ни наговаривалъ этотъ Бергеръ! Коли вы его жена, не могу же я относиться къ вамъ, какъ къ чужой.

-- Да я вамъ и не чужая!-- отозвалась Маріана.-- До нѣкоторой степени я знакома съ вами столько же времени, какъ и съ Бергеромъ, потому что первое, о чемъ онъ мнѣ разсказалъ, было о васъ.

Въ глазахъ Павла сверкнули огоньки.

-- Вотъ какъ! Ай да старый Бергеръ, ты тоже все прежній... Какъ же это ты могъ вспомнить обо мнѣ въ такую минуту?

Онъ протянулъ другу свою тонкую, бѣлую руку, и тотъ крѣпко пожалъ ее.

-- Ну, какъ тебя приняла моя мать?-- спросилъ Бергеръ, чтобы перемѣнить разговоръ.

-- Расплакалась и принялась варить кофе. Потомъ угостили меня яичницей съ ветчиной... Точь въ точь, какъ бывало прежде! Яичница шипѣла и подпрыгивала на сковородѣ, а я наслаждался зрѣлищемъ и запахомъ, напоминавшими мнѣ прошлое. Жаль только, что вкусы мѣняются, и что я не могъ, какъ слѣдуетъ, поѣсть ветчины... Въ остальномъ все оказалось то же, какъ и встарину;-- недоставало только тебя.

-- Да, да. Я очень люблю бывать у моей матери... Тамъ все остается по старому.

-- Ну, а въ избушкѣ моей покойной матери все измѣнилось. Живутъ тамъ теперь чужіе люди; въ огородикѣ, который она держала въ такомъ порядкѣ, репейникъ да крапива. Смѣйся, пожалуй, но признаюсь, видъ этого запустѣнія рѣзанулъ меня по сердцу, какъ ножомъ. Точно я во второй разъ узналъ объ ея смерти...

Бергеръ кашлянулъ, точно что-то засѣло у него въ горлѣ. Вѣдь и въ саду его матери выростетъ когда-нибудь репейникъ и крапива!

-- Я уговаривалъ твою мать, Бергеръ, ѣхать къ тебѣ со мной. Но она почему-то не захотѣла.

Бергеръ покраснѣлъ, точно его уличили въ позорномъ поступкѣ, но не сказалъ ничего.

-- Впрочемъ, она теперь занята тканьемъ!-- прибавилъ Павелъ.-- Ткацкій станокъ и прялка все попрежнему ея вѣрные друзья... Она ткетъ что-то для тебя.

Опять Бергеръ промолчалъ, точно чего-то конфузясь. Павелъ съ любопытствомъ посмотрѣлъ на него, и, сообразивъ, что надо перемѣнить разговоръ, обратился въ Маріанѣ.

-- Какъ же вамъ живется, мадамъ Ольсонъ, въ деревенской глуши?

-- Такъ себѣ!-- отвѣтила она.-- Бергеръ часто и долго бываетъ на работахъ, безъ него, конечно, немножко скучновато... Какая страшная тишина бываетъ здѣсь иногда! А то все хорошо.

-- Могу себѣ представить,-- усмѣхнулся онъ.-- Но въ послѣднее время я такъ стремлюсь къ тишинѣ и покою, что деревня представляется мнѣ раемъ.

-- Ну, ужъ ты бы не сталъ жить въ деревнѣ!-- усомнился Бергеръ.

-- Я-то? Да я готовъ поступить даже въ монастырь, еслибъ только нашелся настоящій старинный монастырь съ благочестивыми монахами.

-- Ну, такого у насъ не найдешь!

-- Но тишину-то, по крайней мѣрѣ, тамъ найду, и это уже очень много! Вѣдь я сколько кочевалъ-то! Весной въ Италіи, зимой въ Парижѣ, лѣтомъ на Альпахъ, осенью на Рейнѣ. Да еще одну зиму мы провели въ Алжирѣ, а другую на Корсикѣ. У жены, вѣдь, была чахотка...

-- Сколько вы перевидали!-- позавидовала Маріана.

-- А знаете ли, вѣдь свѣтъ однообразенъ. Вездѣ одно и то же.

-- Стыдитесь! вы разочарованы?

-- Нѣтъ, мнѣ просто надоѣло повиноваться свистку паровоза. Мнѣ бы хотѣлось пожить вашей жизнью, наединѣ съ моими книгами и съ самимъ собой. Вѣдь я еще никогда не испытывалъ настоящаго спокойствія. Это очень заманчиво.

-- А вы любите книги?

-- Я живу для книгъ!

-- Воображаю, сколько ты прочелъ за это время!-- вставилъ Бергеръ.

-- О, жизнь такъ глупо устроена, что ничего не успѣваешь сдѣлать. Приходится либо жить, либо учиться... Я попробовалъ было смѣшать эти два занятія, и вышла чепуха. Нѣтъ, ужъ что-нибудь одно: либо жизнь, либо книги!

-- Какія глупости!

Павелъ засмѣялся.

-- А вы замѣтили, какъ освѣжающе дѣйствуетъ это его "глупости"?-- обратился онъ въ Маріанѣ.-- Точно хорошій душъ, отъ котораго сейчасъ же трезвѣешь. Я только-что задавалъ себѣ вопросъ, сохранилъ ли онъ привычку говорить это слово.

-- Я принялъ эту привычку только въ разговорахъ съ тобой,-- сказалъ Бергеръ, смѣясь.-- Ты пріѣхалъ, и слово опять потребовалось.

-- Ничего, братъ, не подѣлаешь; приходится оставаться такимъ, каковъ я есть. Вотъ ты -- такъ другое дѣло! Мнѣ кажется, ты сталъ еще болѣе Бергеромъ Ольсономъ, чѣмъ прежде. Мадамъ Ольсонъ,-- неожиданно обратился онъ въ ней,-- не правда ли, Бергеръ замѣчательно красивый мужчина?

Маріана покраснѣла.

-- Какой вопросъ!-- возразила она.-- Я его жена, и обязана находить его красивымъ...

-- Если бы я былъ женщиной, я бы также находилъ это, даже и вопреки обязанностямъ.

-- Конечно!

Бергеръ казался совсѣмъ сконфуженнымъ, а Павелъ поддразнивалъ его. Но вдругъ онъ сталъ серьезенъ.

-- А знаешь ли, Бергеръ,-- сказалъ онъ.-- До встрѣчи съ твоей матерью я лелѣялъ одну пріятную мечту.

-- Какую?

-- Что ты купилъ имѣніе, въ этомъ я былъ увѣренъ. Это такъ же неизбѣжно для тебя, какъ обрости бородой! Но никакъ не ожидалъ я, чтобы ты успѣлъ еще и жениться. Я думалъ, что на это у тебя не хватитъ времени!

-- Въ чемъ же бѣда, что я женился?

-- А вотъ въ чемъ: я хотѣлъ нанять у тебя комнатку и провести здѣсь зиму.

-- Здѣсь?

-- Да. Я сталъ похожъ на старый чемоданъ, истерзанный всѣми кондукторами земного шара. Такой чемоданъ надо положить въ покойное мѣсто, а то онъ развалится.

-- Понимаю. Но почему же ты не можешь поселиться у меня и теперь, когда я женатъ?

-- Онъ еще спрашиваетъ! Третій въ гнѣздѣ двухъ воркующихъ голубковъ! Нѣтъ, это ужъ не годится!

-- Глупости! Время воркованья давно прошло. Вѣдь мы женаты уже больше года.

Павелъ взглянулъ на Маріану съ комическимъ сожалѣніемъ.

-- Мнѣ вы не помѣшаете!-- смѣясь, отозвалась она.

-- Нѣтъ, помѣшаю и буду лишнимъ, тогда какъ у холостого я могъ поселиться съ спокойной душой и зналъ бы, что я только развлекаю его... Ахъ, не знала матушка Ола Ольсонъ, какой пинокъ дала она старому чемодану, сообщивъ о женитьбѣ Бергера.

-- Однако, вы любезны!-- замѣтила Маріана.-- Сударыня, есть огорченія, заставляющія человѣка забываться! Я разсчитывалъ найти друга тамъ, гдѣ оставилъ его, уѣзжая; а вы успѣли похитить его! До любезностей ли теперь?

-- Но вы неправы! Заманчивость жизни въ этой глуши могла только увеличиться отъ моего присутствія.

-- Браво, Маріана!-- поддержалъ ее мужъ.

-- Не упрашивайте: у меня нѣтъ силъ противостоять искушенію...

-- Слушай же!-- настойчиво сказалъ Бергеръ.-- У насъ для гостей въ мезонинѣ цѣлыхъ четыре комнаты. Если онѣ тебѣ не по вкусу, есть еще отдѣльный флигелекъ съ двумя большими комнатами, выстроенный для управляющаго, котораго я не держу.

-- И мнѣ позволятъ поставить свою мебель?

-- Даже перестроить флигель, если тебѣ. захочется!

-- Принимаю! Только съ тѣмъ, чтобы ужъ мнѣ не мѣшали устроиться такъ, какъ я хочу.

-- Разумѣется.

-- Не разочаруйтесь только,-- замѣтила Маріану -- Вы привыкли къ свѣтской, разсѣянной жизни, къ музыкѣ, театру, искусству. Здѣсь вамъ покажется очень скучно!

-- О, мнѣ нуженъ только покой, и покой.

Послѣднія слова вырвались у него съ тоской, странно противорѣчившей шутливому тону, какимъ онъ говорилъ все время.

Бергеръ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на него. Теперь Павелъ сидѣлъ сгорбившись, съ безсильно опущенными руками, точно сломленный горемъ, или страшной усталостью. Бергеру стало жаль его. Онъ понялъ, что его другу въ самомъ дѣлѣ нуженъ покой, и что нервное возбужденіе придавало ему по временамъ только кажущіяся силы.

-- Какъ я радъ, что ты пріѣхалъ, сказалъ онъ съ своей обычной сердечностью.-- Тебѣ будетъ полезно пожить у насъ.

Павелъ взглянулъ на друга съ глубокой благодарностью. Въ первый разъ онъ вполнѣ открылъ глаза, и Маріана была просто поражена красотой этихъ глазъ. Обыкновенно они прятались подъ полуопущенными вѣками и скептически поглядывали сквозь длинныя рѣсницы; теперь въ нихъ не было и тѣни скептицизма. Дѣтскимъ прямодушіемъ и горячимъ чувствомъ свѣтились эти прекрасные глаза, когда Павелъ проговорилъ:

-- Да, Бергеръ, давно нужно было мнѣ вернуться сюда, чтобы возлѣ тебя отогрѣться.

IX.

Съ какимъ-то истерическимъ увлеченіемъ занялся Павелъ устройствомъ своего новаго жилища. Все должно было дѣлаться сейчасъ же, не откладывая ни на минуту...

Онъ не говорилъ и не думалъ о чемъ либо другомъ. Казалось, онъ раздувалъ свое увлеченіе, чтобы не поддаться обычному равнодушію и не застыть въ немъ. Чѣмъ-то искусственнымъ, нездоровымъ отдавала такая подвижность.

Мебель и обойщики были выписаны изъ столицы. За нѣкоторыми вещами Павелъ самъ съѣздилъ въ Копенгагенъ. Вещей оказалось такъ много, что потребовался весь его утонченный вкусъ, чтобы разобраться и съ толкомъ размѣстить эти накупленные, съ дѣтской жадностью, предметы роскоши. А сколько тутъ было еще вывезенныхъ изъ путешествій всякихъ рѣдкостей и предметовъ искусствъ.

Но онъ ухитрился найти мѣсто всему, всѣмъ былъ доволенъ и со всѣми обращался такъ привѣтливо, что въ самое короткое время сдѣлался въ Темте общимъ любимцемъ. Прислуга, которой онъ щедро раздавалъ "на водку", просто боготворила его.

-- А много ли я даю?-- удивлялся онъ.-- Но они совсѣмъ не привыкли грабить туристовъ, и довольны всякой бездѣлицей. Чистый барышъ вернуться на родину!

Онъ желалъ поразить друзей своимъ умѣньемъ устраиваться, хотѣлъ щегольнуть уже готовой обстановкой и съ комической ревнивостью заботился о томъ, чтобы ни Бергеръ, ни Маріана не увидѣли чего-либо прежде, чѣмъ все не будетъ приведено въ порядокъ.

Павелъ Сандель былъ завзятый эстетикъ. Его единственной религіей было поклоненіе красотѣ, а настольной книгой "Агасферъ въ Римѣ" Гамерлинга. Такого Нерона онъ понималъ! Но увлеченіе искусствомъ, какъ и всѣ его увлеченія, миновало, оставивъ по себѣ лишь привычку и выработанный вкусъ. Теперь ему доставляло наслажденіе заставлять другихъ покланяться богамъ, къ которымъ онъ самъ уже охладѣлъ. Чужіе восторги напоминали ему объ его собственныхъ, минувшихъ, восторгахъ.

Въ его характерѣ была какая-то сознательная наивность. Всецѣло онъ никогда и ничему не отдавался душой, но тѣмъ не менѣе это не мѣшало ему увлекаться, не смотря на сознаніе краткости и призрачности увлеченія. Потому-то онъ и раздувалъ въ себѣ порывы энтузіазма, ясно сознавая, что малѣйшее охлажденіе тотчасъ же погаситъ весь пылъ.

-----

Въ концѣ сентября вся возня съ обстановкой была окончена, и вотъ какъ-то за обѣдомъ Павелъ вдругъ торжественно объявляетъ:

-- Господа, имѣю честь пригласить васъ сегодня въ семь часовъ вечера на новоселье. Надо же выпить со мной бокалъ вина въ честь моихъ новыхъ пенатовъ.

Приглашеніе было принято среди безконечныхъ шутокъ. Когда всѣ трое выходили изъ столовой, расходившаяся Маріана шепнула Бергеру:

-- Подшутимъ надъ нимъ: явимся къ нему въ бальномъ нарядѣ!

Чуткій Павелъ подслушалъ ея слова, но не подалъ и вида, и только насмѣшливо усмѣхнулся въ сторону. Онъ понялъ, что ей хотѣлось, въ свою очередь, щегольнуть умѣніемъ наряжаться, и что шутка была только ловкимъ предлогомъ. И такъ, она хочетъ ослѣпить его, парижанина! Это забавно!

Въ семь часовъ Маріана и Бергеръ перешли темный дворъ и были встрѣчены Павломъ на порогѣ флигеля. Маріана была закутана въ длинное манто, скрывавшее ея туалетъ; въ полумракѣ маленькой передней не видно было, какъ одѣты мужчины. Но вотъ Бергеръ освободилъ жену отъ манто, а Павелъ раскрылъ двери въ комнаты, изъ которыхъ полился мягкій свѣтъ лампъ, прикрытыхъ пестрыми шарами, и хозяинъ, какъ и его гости, оказался въ бальномъ туалетѣ.

Со смѣхомъ и преувеличенно церемонными привѣтствіями вошли всѣ въ гостиную.

Маріана была въ томъ самомъ платьѣ, которое было на ней на балу у Фольмерса, и котораго она съ тѣхъ поръ не надѣвала ни разу. Оно сохранилось прекрасно, и Маріана надѣла его именно потому, что оно было ей особенно къ лицу. Богъ знаетъ, представится ли еще другой случай показать это платье! Тѣмъ не менѣе, она почувствовала себя теперь какъ-то неловко, а взглядъ Павла, которымъ онъ быстро окинулъ ее съ головы до ногъ, произвелъ впечатлѣніе прикосновенія холодной рули. Она поняла, что это былъ холодный взглядъ знатока, который будетъ безпощаденъ къ малѣйшимъ несовершенствамъ. Ей вдругъ пришло въ голову, что ея плечи, нѣсколько высоки, что ея осанка слишкомъ небрежна, что зубы немножко мелки и недостаточно бѣлы, а вѣки по краямъ красноваты. Все это онъ замѣтитъ теперь именно потому, что она сама устроила эту выставку своей красоты...

Ей стало уже совсѣмъ не по себѣ, и, не будучи въ состояніи сдѣлать ни одного непринужденнаго движенія, она поневолѣ продолжала играть роль, но сознавая, что иллюзіи быть не могло.

Зато Павелъ чувствовалъ себя побѣдителемъ, а Бергеръ былъ непринужденно веселъ, потому что довѣрчиво принималъ весь этотъ маскарадъ за шутку, отнюдь не придавая ему другого значенія.

Начался осмотръ помѣщенія.

То, о чемъ Маріана только смутно мечтала, когда устраивала свою гостиную, но полагала недостижимымъ идеаломъ, оказывалось теперь осуществленнымъ. На всемъ лежалъ отпечатокъ утонченнѣйшаго сибаритства, но не было тутъ ни крикливой роскоши, ни чего-либо бросающагося въ глаза. Все было въ мѣру.

-- Ну, что?-- спросилъ Павелъ своимъ ласковымъ, пѣвучимъ голосомъ.-- Могу надѣяться, что мои пенаты уживутся здѣсь?

-- Я не буду говорить комплиментовъ,-- отвѣтила Маріана, -- они были бы не у мѣста среди такой чудесной обстановки... Я тоже умѣю наслаждаться прекраснымъ...

На нее нашло какое-то непривычное ей смиреніе, не имѣвшее ничего общаго съ недоступностью кокетки. Это была искренняя застѣнчивость, зависѣвшая отъ того, что она невольно чувствовала себя передъ этимъ человѣкомъ наивной. Ей казалось, что его усталый взглядъ пронизываетъ ее насквозь, что онъ видитъ малѣйшія ея побужденія.

Бергеръ ничего не замѣчалъ. Онъ все ходилъ по комнатамъ и разсматривалъ вещи, какъ въ музеѣ, отъ времени до времени дѣлая прямые, смѣлые вопросы. Какъ онъ былъ простъ, естественъ! Маріана почти завидовала ему...

На стѣнѣ было развѣшано нѣсколько испанскихъ акварелей, которыми Бергеръ не могъ досыта налюбоваться.

-- Дивно, дивно!-- восторгался онъ.-- Кто это нарисовалъ.

-- Сколько разъ я говорилъ тебѣ, что красками не рисуютъ!-- смѣясь, замѣтилъ Павелъ.-- Это акварели, а вонъ, подписи.

-- Вотъ какъ! Это тотъ самый, который описалъ свои путешествія?

-- Да.

-- Это интересно. Гдѣ ты пріобрѣлъ его картины?

-- Въ Англіи.

Словомъ, Бергеръ всѣмъ интересовался, а Павелъ видимо находилъ удовольствіе въ подробныхъ объясненіяхъ. Маріана, вопросовъ не дѣлала: боялась показаться глупой или невѣждой.

На этажеркахъ были разставлены различныя дорогія вещицы: изванья, сдѣланныя по знаменитымъ моделямъ, старинная бронза и т. п.

-- Воспоминанія о моихъ путешествіяхъ!-- замѣтилъ Павелъ.

-- Настоящій музей!-- одобрилъ Бергеръ.-- Не мало же ты повидалъ на своемъ вѣку!

-- Что въ томъ?! Вотъ, если бы я могъ видѣть все это съ твоей непосредственностью, то были бы настоящія впечатлѣнія. А то всюду за мной гнался этотъ проклятый самоанализъ, портившій мнѣ всю жизнь. Отъ себя вѣдь никуда не спрячешься... Очень бы хотѣлось мнѣ обладать и твоей острой памятью. Обратили вы, мадамъ Ольсонъ, вниманіе на его память?

-- Да, конечно... У него очень хорошая память.

-- Хорошая? Это сказать слишкомъ мало! Разсказать ему что-нибудь, вѣдь это все равно, что выгравировать на камнѣ. А у меня память, какъ вода: все въ ней отражается, и ничего не остается.

Когда все было осмотрѣно, хозяинъ съ гостями расположились въ гостиной, гдѣ было особенно уютно, а прекрасная, мягкая мебель такъ и манила посидѣть.

На столѣ были десертъ и вино. Павелъ самъ налилъ бокалы.

Вино запѣнилось и заискрилось въ граненомъ хрусталѣ античной формы. Бергеръ тотчасъ же замѣтилъ это и припомнилъ, что на какой-то картинѣ, изображавшей пиршество въ Римѣ, были такіе же бокалы.

А Павелъ поднялъ свой бокалъ и заговорилъ.

-- Есть слово, котораго ты, вѣрно, не понимаешь, Бергеръ. Это слово: усталость. Можетъ быть, послѣ цѣлаго рабочаго дня, когда ты съ четырехъ часовъ утра проработалъ наравнѣ съ батраками, ты иногда считаешь себя усталымъ. Не очень, разумѣется, но немножко усталымъ... Тогда ты бросаешься въ постель и спишь, какъ убитый, а на утро просыпаешься бодрѣе прежняго. Но развѣ это усталость? Такъ на сушѣ называютъ шкваломъ ничтожный порывъ вѣтра, и говорятъ такъ потому, что знаютъ одно названіе, слово, но незнакомы съ самымъ явленіемъ, къ которому оно относятся, и примѣняютъ названіе по своему. То, что ты считаешь утомленіемъ, ничто иное, какъ только превосходный способъ увеличить свои силы -- не болѣе. Благодари Бога, Бергеръ, за такія минуты усталости! Но нѣтъ, есть другого рода усталость, составляющая истинное проклятіе нашего бѣднаго поколѣнія,-- мучительная, нервная усталость, для которой не существуетъ отдыха. Танталъ могъ бы кое-что разсказать о ней... Мы, современные интеллигенты, его преемники! Гнаться за миражемъ не мученіе, пока принимаешь миражъ за дѣйствительность. Но гнаться за нимъ изо всѣхъ, послѣднихъ, ничтожныхъ силъ, и притомъ сознавать, что гонишься за призракомъ, и не имѣть возможности остановиться,-- это, братъ, штука, мучительная штука! Силы исчезаютъ, чувствуешь, какъ гибнешь въ какой-то безцѣльной погонѣ, и все-таки бѣжишь, задыхаешься, и все бѣжишь къ призраку, въ который давно уже не вѣришь, бѣжишь все тише, слабѣе...

-- Ты бредишь, Павелъ!:

Павелъ расхохотался звонко, какъ; ребенокъ.

-- Ахъ, Бергеръ!-- вскричалъ онъ,-- если бы ты зналъ, какъ мнѣ полезно видѣть тебя. Перестань хмуриться и будь веселъ. Принесемъ моимъ пенатамъ эту шипучую жертву шампанскимъ, и да напишется на моихъ дверяхъ: здѣсь царитъ покой!

Тостъ былъ принятъ.

-- Вотъ такъ!-- засмѣялся Павелъ.-- Отъ времени до времени полезно открывать предохранительный клапанъ и изливать свою сентиментальность передъ друзьями. Но не подумайте, сударыня, что во всемъ, мною сказанномъ, есть какой-нибудь здравый смыслъ! Бергера я не предупреждаю: онъ меня знаетъ.

Бергеръ промолчалъ и осмотрѣлся кругомъ.

-- Павелъ,-- сказалъ онъ немного погодя,-- я уже давно хочу тебѣ кое-что сказать. Почему это роскошь, всякія излишества и весь этотъ хламъ мнѣ противны всюду, но только не у тебя? Въ чемъ тутъ штука? Выходитъ, точно я полагаю за тобой больше правъ, чѣмъ за другими людьми. И какъ эта обстановка -- онъ обвелъ рукой вокругъ себя,-- согласуется съ тобой... подходитъ къ тебѣ... Удивительно!

-- Мадамъ Ольсонъ, не угодно ли сигаретку? Вы не курите? Жаль?! А ты, Бергеръ? Такъ ты удивляешься, что прощаешь мнѣ роскошь? Вѣроятно, это осталось съ дѣтства. Ты привыкъ видѣть меня не то бѣднѣе, не то богаче всѣхъ остальныхъ, во всякомъ случаѣ не похожимъ на другихъ. Я говорю о бархатной блузкѣ и блѣдныхъ щекахъ ея обладателя. Ты привыкъ прощать мнѣ больше, чѣмъ другимъ.

Все это Павелъ проговорилъ съ чувствомъ, задушевно, причемъ глаза его свѣтились и ласкали друга. Но вдругъ онъ измѣнилъ тонъ и оживленно заговорилъ о своихъ путешествіяхъ.

Бергеръ слушалъ съ интересомъ; Маріана же чувствовала, что даже среди разговора онъ незамѣтно разсматриваетъ ее, понимала, что она не производятъ на него ни малѣйшаго впечатлѣнія, и въ душѣ проклинала свое платье. Но хуже всего было то, что онъ, очевидно, сознавалъ все, что происходило у нея въ душѣ и наблюдалъ за ней только изъ одного любопытства, интересуясь, какъ-то она вывернется изъ своего глупаго положенія.

Въ эти минуты она просто ненавидѣла его.

Но вдругъ онъ умолкъ и съ свойственной ему перемѣнчивостью сталъ опять задумчивъ.

-- Да,-- сказалъ онъ, поглаживая красивый вѣеръ Маріанны, который въ разговорѣ взялъ со стола,-- все это будитъ воспоминанія, а для меня они дороже дѣйствительности. Они появляются всегда неожиданно, точно прокрадываются мнѣ въ душу и вдругъ проскальзываютъ предо мной вереницей, какъ картины волшебнаго фонаря. Становится какъ-то грустно, но, право же, мнѣ дороже эта неопредѣленная грусть дѣйствительной радости. Радость на меня не дѣйствуетъ.

Маріана слушала, опустивъ глаза... дыханье у нея учащалось. Что такое съ ней? Вѣдь она только-что такъ негодовала на него, а теперь этотъ голосъ ласкалъ ее, звуча въ ушахъ, точно старая, любимая мелодія. Ни за что въ мірѣ не рѣшилась бы она взглянуть на него въ эту минуту!

-- Ха-ха-ха!-- вдругъ расхохотался Павелъ.-- Какъ бы я похохоталъ, если бы встрѣтилъ другого такого же сентиментальнаго дурака, какъ я! Но что подѣлаешь, у меня слабость въ воспоминаніямъ... и... къ вѣерамъ. Вѣеръ -- вотъ единственное, въ чемъ я завидую женщинамъ. Въ рукахъ мужчины онъ не имѣетъ того вида, а все-таки... Удивительно, сколько смысла можетъ спрятаться въ этакомъ вѣерѣ. Гораздо больше, чѣмъ въ человѣческой головѣ... иногда. Благодарю васъ!

Онъ съ вѣжливымъ поклономъ передалъ Маріанѣ вѣеръ, но въ то же время иронія мелькнула въ его улыбкѣ.

-- Да, воспоминанія!-- проговорилъ онъ, полузакрывъ глаза и продолжая улыбаться.-- Черезъ годъ я буду вспоминать объ этомъ вечерѣ съ чувствомъ, которое теперь только въ зачаточномъ состояніи и разовьется потомъ, когда дѣйствительности уже не будетъ. Какъ буду я. когда-нибудь впослѣдствіи дорожить воспоминаніемъ объ этомъ уголкѣ!

Онъ оглянулся вокругъ себя и прибавилъ какъ-то по дѣтски:

-- А вѣдь, не правда ли, красиво?

-- Очень красиво,-- отвѣтила. Маріана разсѣянно и опустила взглядъ на вѣеръ. Застѣнчивость удивительно шла къ ея миловидному, дѣтскому личику, и никогда еще она не была такъ мила, какъ теперь, когда считала себя некрасивой.

-- Да, брать, ты умѣешь устраиваться!-- замѣтилъ и Бергеръ.-- Тебѣ бы надо опять жениться. Что хорошаго бродить по свѣту бобылемъ?

-- Нѣтъ, теперь у меня нѣтъ никакой, наклонности къ любви!-- возразилъ Павелъ равнодушно.

Маріана почувствовала себя такъ, точно стояла передъ злымъ старикомъ, который издѣвался надъ ней и которому она не смѣла возражать.

-- Да,-- сказалъ Павелъ; помолчавъ, точно отвѣчая на какую-то мелькнувшую у него въ головѣ мысль,-- и здѣсь, на родинѣ, люди разстаются. Но это не то; что на континентѣ, въ средѣ туристовъ. Здѣсь прощаются, имѣя въ виду раньше или позже встрѣтиться опять; тамъ же говорятъ "прости", съ сознаніемъ, что это уже навсегда. Сначала это тяжело, но потомъ привыкаешь и, въ концѣ концовъ, даже находишь, что такъ оно и быть должно.

-- А мнѣ бы никогда не понравилось такое мимолетное сближеніе съ людьми!-- замѣтилъ Бергеръ.

-- Повѣрь, братъ, привыкъ бы, какъ и всѣ, если бы пожилъ такой жизнью.

-- Этого-то я бы и не сталъ дѣлать.

-- Понятно!-- усмѣхнулся Павелъ.-- А между тѣмъ есть въ этомъ свои и хорошія стороны.... Кстати, мнѣ приходитъ на умъ, что здѣсь, въ Швеціи, не имѣютъ понятія о флиртѣ.

-- Это еще что такое?-- спросилъ Бергеръ.

-- Ты ставишь меня въ затрудненіе, такъ какъ въ нашемъ языкѣ нѣтъ соотвѣтственнаго выраженія.

-- Ты говоришь о волокитствѣ?

-- О, какое тяжелое выраженіе о такомъ нѣжномъ предметѣ! Точно выстрѣлилъ изъ пушки по бекасу!

-- Флиртъ можно перевести словомъ "ухаживанье". Это ближе!-- замѣтила Маріана, и даже улыбнулась. Въ дѣлахъ объ ухаживаніи она была, какъ дома, а въ англійскихъ романахъ достаточно написано о флиртѣ;

-- Нѣтъ, это слишкомъ мѣщанское выраженіе!-- возразилъ Павелъ съ гримасой.-- Нужно слово, которое выражало бы нѣчто легкое, нѣчто сверкающее на солнцѣ и быстро исчезающее, что-то такое, чего никто, не могъ бы уловить.

Онъ остановился съ приподнятой кверху и быстро колебавшейся рукой, причемъ взглядъ его былъ устремленъ въ пространство, точно онъ высматривалъ этотъ неуловимый предметъ.

-- Это нѣчто -- для людей развитыхъ игра, но опасная вещь для посредственностей. Оно наполняетъ время, не обременяя его... Оно ничто, и въ то же время нѣчто серьезное...

-- А я стою на томъ, что это волокитство!-- упрямо повторилъ Бергеръ.

-- О, нѣтъ, нѣтъ!! Ты хочешь придать этому что-то опредѣленное и плоское, но развѣ ты не понимаешь, что есть вещи неуловимыя? Вообрази, напримѣръ, что ты сидишь въ въ темной комнатѣ; вокругъ тебя совершенный мракъ. Но вотъ, образуется едва замѣтная щель, и сквозь нее врывается лучъ солнца. Этотъ лучъ непремѣнно прикуетъ къ себѣ твой взглядъ, и ты невольно залюбуешься имъ. Ты увидишь въ немъ движущіяся искры -- простыя пылинки, но которыя теперь будутъ сверкать, какъ брилліанты. Ты будешь радоваться, глядя на этотъ лучъ и пылинки, но уловить ихъ ты не можешь, да и значенія имъ придавать ты не станешь. Онѣ развлекли тебя въ одиночествѣ, скрасили мракъ заключенія -- больше ничего! Таковъ и флиртъ.

-- Это развлеченіе для баръ, которымъ неохота трудиться,-- возразилъ Бергеръ.-- Что жъ въ этомъ хорошаго?

-- А что хорошаго въ игрѣ шампанскаго? Однакоже, его не пьютъ, когда оно выдохнется. Въ жизни тоже необходима игра, чтобы эту жизнь скрасить.

-- Для баръ, да!

-- А развѣ лучше, что здѣсь всякую игру окрещиваютъ любовью, и затѣмъ спѣшатъ жениться? Изъ-за такого-то вздора! Хороши браки!

-- Какую чертовщину, однако, ты несешь? Да развѣ бракъ игра?

Этотъ вопросъ вырвался у Бергера почти злобнымъ тономъ. Павелъ пожалъ плечами: дескать, если ты не умѣешь разсуждать спокойно, съ тобой не стоитъ и спорить.

-- Да, для тебя такая теорія очень удобна!-- прибавилъ Бергеръ, уже улыбаясь и возвращая себѣ утраченное на мгновеніе добродушіе.

-- Конечно, потому-то я ее и защищаю!-- замѣтилъ Павелъ весело.

Маріанѣ хотѣлось взглянуть на него и дать понять, что она раздѣляетъ его взглядъ. Но она не смѣла поднять глазъ, боясь встрѣтить тотъ же холодный взглядъ, который насмѣшливо ее разсматривалъ.

-- Однако,-- проговорилъ Бергеръ,-- такія теоріи показываютъ нравственное обѣдненіе.

-- Нисколько. Привычка къ флирту придаетъ остроуміе даже посредственнымъ женщинамъ. Ты не повѣришь, въ какомъ напряженіи поддерживаютъ умъ такія маленькіе поединки.

-- Съ тобой нельзя разсуждать! Никогда не знаешь, когда ты говоришь серьезно и когда шутишь.

-- Я вовсе не шучу. Если имѣешь серьезныя возраженія, выкладывай ихъ.

-- Хорошо,-- согласился Бергеръ.-- Я хотѣлъ сказать, что допускаю увлеченія у молодыхъ людей, которые только-что начинаютъ жить. Тогда они чувствуютъ, себя, какъ жеребята, въ первый разѣ выпущенные въ поле, и всю жизнь принимаютъ за игру. Вотъ они и влюбляются направо и налѣво. Связать себя женитьбой въ такое время -- чистѣйшая глупость. Но потомъ, когда развивается разсудокъ и является возможность сдѣлать правильный выборъ... На вой чортъ тогда всѣ эти твои капризы и хваленый флиртъ? Нѣтъ, братъ, ты не правъ и совѣтую тебѣ эту теорію бросить!..

Докончивъ рѣчь, Бергеръ разсмѣялся. Павелъ тоже улыбался съ самымъ довольнымъ видомъ.

-- Вотъ таковы-то мы всегда!-- сказалъ онъ, обращаясь къ Маріанѣ.-- Мы споримъ съ Бергеромъ съ утра до ночи; но отъ этого наша дружба только крѣпнетъ.

Пора было идти ужинать, и всѣ направились въ большой домъ.

Маріана тотчасъ же поспѣшила къ себѣ, чтобы скорѣе освободиться отъ этого, такого ненавистнаго ей теперь, платья. Она понимала, что трудно будетъ поправить ложный шагъ, который выставилъ ее передъ Павломъ отвергнутой кокеткой. Но она дала себѣ слово заставить его смотрѣть на нее иначе. О, онъ еще не знаетъ Маріаны Бьёркъ...

Размышляя объ, этомъ, она переодѣлась въ простенькое темное платье, съ бѣлымъ фартучкомъ, взглянула на себя въ зеркало -- и осталась собой довольна. Посмотримъ, что-то скажетъ теперь этотъ разочарованный господинъ!

Весь вечеръ она была особенно любезна съ Бергеромъ, но, когда тотъ пожелалъ идти спать, она удержала его, чтобы поговорить о Павлѣ.

-- Послушай, Бергеръ,-- сказала она, когда они остались одни;-- что это за человѣкъ?

Она бросила этотъ вопросъ совершенно равнодушно, точно задала его просто для того, чтобы о чемъ-нибудь заговорить.

-- Павелъ? Онъ просто ломается, вотъ и все. Женщины избаловали,-- вотъ и сталъ такой. Ему скучно, когда никто имъ не любуется. Разумѣется, станетъ проще, какъ попривыкнетъ къ тебѣ; но вначалѣ знакомства онъ не можетъ устоять противъ соблазна порисоваться. Не обращай на это вниманія!

X.

Съ этого вечера въ Маріанѣ стала замѣчаться перемѣна. До сихъ поръ она не обращала никакого вниманія на хозяйство и сервировку стола; но теперь она сдѣлалась крайне чувствительна ко всему, что могло уронить ее въ глазахъ Павла, и всякій разъ, когда онъ украдкой вытиралъ салфеткой стаканъ, или ей казалось, что сервировка неудовлетворительна, она чувствовала себя виноватой и стыдилась.

Она сдѣлалась заботлива и предупредительна; стала чрезвычайно находчива во всемъ, что могло сдѣлать жизнь въ Темте пріятнѣе, а главное, могло доставить удовольствіе Павлу. И это не оставалось безъ награды, такъ какъ, хотя Павелъ и никогда не выражалъ этого словами, но она чувствовала, что онъ благодаренъ за вниманіе.

Она замѣтила, что онъ былъ не прочь отъ хорошаго обѣда, и что для него не было безразлично, изъ чего онъ ѣлъ и пилъ. Неосторожный лязгъ ножами могъ заставить его непріятно вздрогнуть, а красивое освѣщеніе комнаты могло настроить его беззаботно и весело. Онъ былъ чувствителенъ, какъ пламя газоваго рожка, и его эпикурейство распространялось на самое ничтожное, какъ и. на самое важное, существенное. Замѣтивъ все это, Маріана взяла на себя заботы предупреждать его желанія и избавлять его отъ всего непріятнаго. Со своей стороны, онъ чувствовалъ въ ней глубокую признательность, и по временамъ становился къ ней ласковъ и нѣженъ, какъ больной ребенокъ.

У Маріаны за это время романы впали въ полную немилость. Трудно сказать, было-ли это слѣдствіе насмѣшекъ Павла надъ чувствительными романами, или потому, что они уже не были Маріанѣ нужны. Впрочемъ, по временамъ, она еще читала, но исключительно французскія книги, которыми ее снабжалъ Павелъ. Онъ нашелъ ея вкусъ совершенно испорченнымъ отъ чтенія англійскихъ книгъ, и, вотъ, чтобы исправить этотъ вкусъ, онъ заставлялъ ее читать Бурже, Боделера, Мопасана, Флобера. И надо признаться, что онъ нашелъ чрезвычайно податливую и способную ученицу.

Въ долгія отлучки Бергера изъ дому имъ всегда приходилось оставаться наединѣ, и маленькое охлажденіе, проявишься было между ними въ день новоселья Павла, быстро смѣнилось спокойными, дружескими отношеніями. Въ ихъ душахъ было много общаго, только характеръ Павла выражался яснѣе, чѣмъ у нея; поэтому у нихъ было всегда о чемъ поговорить, и Маріанѣ доставляло удовольствіе провѣрять свои мысли на болѣе выработанныхъ мысляхъ Павла.

Бергеру и въ голову не приходило ревновать, тѣмъ болѣе, что никогда еще Маріана не выражала ему столько покойной привязанности, какъ именно въ это время. Онъ приписывалъ это тому, что она уже не страдала больше отъ одиночества, и потому была бодрѣе и веселѣе. Такимъ отношеніямъ помогала дружба между мужчинами и явное уваженіе, выказываемое Павломъ Бергеру, благодаря чему Маріана не стыдилась мужа передъ Павломъ, какъ, напримѣръ, передъ своими братьями. Даже -- наоборотъ, она стала больше цѣнить Бергера съ тѣхъ поръ, какъ замѣтила, что Павелъ положительно гордится своимъ другомъ.

Такимъ образомъ присутствіе Павла въ домѣ никому не мѣшало; ему пришлось даже отчасти играть примирительную роль ребенка въ этомъ, не особенно удачно подобранномъ, супружествѣ.

Гостиная Маріаны была любимымъ мѣстопребываніемъ, какъ хозяйки, такъ и гостя. Послѣдній подарилъ Маріанѣ нѣсколько бездѣлушекъ для украшенія комнаты и помогъ переставить мебель съ большимъ вкусомъ. Туда же былъ перенесенъ и рояль изъ залы, которую любилъ одинъ Бергеръ.

Павелъ и Маріана просиживали здѣсь по цѣлымъ часамъ и въ оживленныхъ разговорахъ не замѣчали времени. Онъ сталъ называть ее просто госпожей Маріаной, но отъ предложеннаго однажды Бергеромъ общаго брудершафта наотрѣзъ отказался, удовольствовавшись тѣмъ, что отбросилъ церемонное "госпожа".

Когда настала зима съ ея длинными вечерами и вьюгами, Бергеръ сталъ больше оставаться въ обществѣ жены и друга, но появлялся не ранѣе того времени, когда зажигались лампы, а въ ожиданіи его, Маріана и Павелъ занимались, какъ называлъ Бергеръ, огнепоклонствомъ, т.-е. сидѣли у топившагося камина, не. спуская глазъ съ огня. Оба они были зябки и любили огонь. А кромѣ того, оба находили особенную прелесть сидѣть въ сумеркахъ у красиваго огонька и болтать о чемъ попало.

Иногда Павелъ садился къ роялю и наизусть игралъ что-нибудь, служившее какъ бы иллюстраціей къ тому, что онъ разсказывалъ. Это были итальянскія пѣсни, цыганскіе мотивы, нѣмецкіе гимны. Маріана слушала съ напряженіемъ, а потомъ, когда онъ. прерывалъ игру и начиналъ опять разсказывать со свойственной ему колоритностью, ей казалось, что сумерки эти -- только заколдованное, прозрачное покрывало, которымъ онъ укуталъ ее, чтобы перенести въ другой міръ, полный движенія и красокъ. И въ этомъ была такая невыразимая, загадочная прелесть!

Самое главное то, что, въ эти часы уединенія съ Маріаной, Павелъ былъ простъ и совсѣмъ отбрасывалъ свою насмѣшливость разочарованнаго человѣка. Отъ этого его рѣчь получала увлекательную силу, звучавшую не только въ словахъ, но въ самомъ тонѣ и живости разсказа. Маріана слушала молча. Только изрѣдка позволяла она себѣ тотъ или другой вопросъ, и то только изъ опасенія, чтобы Павелъ не кончилъ разсказа слишкомъ рано. Но, когда онъ заглядывалъ ей въ глаза, ему казалось, что она говорила, по меньшей мѣрѣ, столько же, какъ и онъ;-- такъ краснорѣчивъ бывалъ ея восторженный взглядъ.

-- Маріана,-- сказалъ онъ однажды, когда они, по обыкновенію, сидѣли у камина;-- мнѣ всегда казалось легче разговаривать съ женщиной, чѣмъ съ мужчиной. У женщинъ есть какая-то особенная душевная гибкость, позволяющая имъ совсѣмъ иначе относиться въ собесѣднику, чѣмъ у мужчины. Женщины легко, безъ малѣйшаго усилія улавливаютъ всѣ малѣйшіе оттѣнки настроенія разсказчика,-- поэтому-то имъ такъ и легко разсказывать. Дѣло въ томъ, что въ женщинахъ совершенно отсутствуетъ эта, ненавистная мнѣ, критическая сухость.

-- Можетъ быть, это отсутствіе критики, только простое легкомысліе?-- возразила Маріана съ усмѣшкой.-- Но мнѣ, по крайней мѣрѣ, пріятнѣе слѣдить за разсказомъ, чѣмъ критиковать его.

-- Во всякомъ случаѣ, это симпатично. Но обратите вниманіе еще вотъ на что: нельзя съ тѣмъ же увлеченіемъ разсказывать людямъ, съ которыми связанъ какими-нибудь прочными узами. Въ концѣ-концовъ, эти узы столько же мѣшаютъ сближенію, какъ и удаленію.

-- Что вы хотите этимъ сказать?

-- Я хочу сказать, что человѣку свойственно больше всего давать тому, кому онъ ничего не долженъ. Люди, съ вторыми мы связаны наружными узами, походятъ на партнеровъ въ житейской игрѣ, а извѣстно, что карты показываются всякому постороннему, но уже никакъ не самимъ партнерамъ! Откровенность удобна только съ чужими, потому что, когда они разстанутся, все сказанное исчезнетъ изъ памяти; а свой человѣкъ навсегда останется нашимъ постояннымъ цензоромъ.

-- Но, вѣдь, это же скептицизмъ! Вы ни во что и никому не вѣрите!

-- Нѣтъ, Маріана, я вѣрю тому, что передъ моими глазами, или у меня въ рукахъ. Развѣ я не довѣрчивъ съ вами? Развѣ я не выкладываю передъ вами всего своего прошлаго?

Въ тонѣ, которымъ онъ сказалъ это, было что-то особенное, смутившее Маріану, и она не отвѣтила ничего.

-- Я этого не дѣлалъ по отношенію къ моей женѣ,-- продолжалъ онъ.-- Я зналъ, что могу вполнѣ ей довѣриться; зналъ, что она пойметъ меня, и все-таки, я никогда не говорилъ ей о себѣ. А, вѣдь, она такъ жаждала моей откровенности; что съ радостью отдала бы весь остатокъ своихъ сосчитанныхъ дней за одинъ только порывъ откровенности, какой у меня нерѣдко бываетъ съ чужими...

Его слова терзали Маріанѣ душу. Она не любила вспоминать о томъ, что Павелъ былъ женатъ. Она знала, что онъ женился на деньгахъ, и не хотѣла сознавать на немъ этого пятна. Но упорное уклоненіе отъ всякихъ разговоровъ о покойной женѣ обижало его, какъ упрекъ, и теперь молчаніе и замѣшательство Маріаны раздражили его.

-- Какъ жаль, Маріана, что вы не знали моей жены,-- сказалъ онъ,-- и нарочно выдержалъ паузу, чтобы дождаться поощренія, но, не получивъ въ отвѣтъ ни слова, разсердился.

-- Не понимаю, что за нелѣпое представленіе получилось у васъ о моемъ бракѣ!-- гордо вскричалъ онъ.-- Почему вы боитесь говорить объ этомъ?

Маріана покраснѣла: какъ она была рада, что надвигавшіяся сумерки скрыли ея смущеніе.

-- Я вовсе и не думала бояться!-- сказала она.-- Развѣ я мѣшаю вамъ говорить объ этомъ?

Онъ помолчалъ съ минуту и сказалъ упавшимъ голосомъ:

-- Меня это огорчаетъ. Точно положенъ мнѣ предѣлъ: вотъ, до сихъ поръ ты можешь идти въ своихъ откровенностяхъ, а дальше не смѣй! Неужели же вы думаете, что въ моей женитьбѣ было что-нибудь позорное?

Онъ опустилъ голову на руку и замолчалъ, уставившись исподлобья на огонь. Она. откинулась на спинку кресла, и украдкой смотрѣла на него. Какъ красива и благородна была каждая черта этого профиля! Сколько изящества въ любомъ его движеніи! И подумать, что онъ продался старой некрасивой женщинѣ... Ей такъ хотѣлось, плакать отъ стыда за него, попытаться смыть съ него позоръ горькими слезами...

Но она не смѣла и, отвернувшись отъ него, сдавила руки, чтобы побороть поднимавшіяся въ груди рыданія.

-- Вы бы полюбили ее, если бы знали!-- донесся до нея тихій голосъ Павла.-- Она добрая.

Маріана стиснула зубы, чтобы, не крикнуть:, "Но вѣдь она была стара, стара и безобразна!"

Она ненавидѣла эту покойницу и страдала, за Павла. Теперь она возмутилась даже противъ него. Зачѣмъ онъ поднимаетъ все это съ души, и мучаетъ ее?

-- Если бы мнѣ было чего стыдиться, неужели же я сталъ бы настаивать на желаніи поговорить о ней?..-- проговорилъ онъ, точно разслышалъ ея мысли въ окружавшемъ ихъ безмолвіи.

-- Разсказывайте!-- прошептала она беззвучно.

Онъ поднялъ голову, перемѣнилъ положеніе и заговорилъ:

-- Теперь, когда ея на свѣтѣ уже нѣтъ, она получила для меня совсѣмъ особое значеніе. Теперь я вижу всю ея жизнь, какъ ландшафтъ, освѣщенный особымъ свѣтомъ заката. Вы знаете, какъ мы познакомились? Я былъ бѣдный студентъ. Мнѣ приходилось думать о насущномъ хлѣбѣ, отрекаясь отъ молодости и отдавая послѣднія крохи силъ труду, мнѣ приходилось принимать благодѣянія отъ отдѣльныхъ лицъ и церковнаго прихода, платя за это вымученными улыбками благодарности; мнѣ приходилось переносить всякія униженія и обиды, притворяясь, что ничего подобнаго нѣтъ... Я былъ бѣденъ, былъ парій. Знаете ли, что если бы не рѣдкая энергія и трудолюбіе моей матери, я неминуемо остался бы на пропитаніи прихода? А это значитъ быть выставленнымъ на публичный аукціонъ, быть проданнымъ тому, кто возьмется кормить меня за наименьшее вознагражденіе! Какъ странно становится на душѣ, когда оглядываешься далеко назадъ. Все такъ ясно, просто, цѣлесообразно, послѣдовательно! А вѣдь въ жизни существуетъ только логика случайностей...

-- Какъ вы можете это утверждать?

-- Могу, и даже докажу примѣрами. Взгляните на меня, почему я -- то, что изъ меня вышло? Потому, что я случайно живъ, и не могъ стать другимъ въ тѣхъ условіяхъ, въ которыя поставилъ меня случай. Кто былъ мой отецъ? Ученый труженикъ, котораго прочили въ профессора, если бы только онъ остался живъ... Да въ томъ-то и штука, что онъ не могъ дольше жить! Всю жизнь онъ трудился надъ наукой и отказывалъ себѣ во всемъ. Его умъ былъ, такъ сказать, переразвитъ, тѣло его было замучено. Онъ умеръ двадцати трехъ лѣтъ... Какъ вы думаете, что я долженъ былъ унаслѣдовать отъ него? Силъ и силы воли въ особенности у меня не оказалось, а темпераментъ силача и жажда прекраснаго -- неутолимая. Я инстинктивно стремился къ утонченности, когда еще даже и не подозрѣвалъ, что такое эта утонченность. Вы не знали черной бѣдности, госпожа Маріана; вамъ не понять, что такое значитъ быть отверженцемъ. Вамъ не приходилось стоять на улицѣ, съ завистью заглядывая въ освѣщенныя окна. Вамъ и въ голову не приходило, что голоднаго отверженца, бродящаго ночью по темнымъ и пустыннымъ улицамъ, тянетъ броситься на мостовую выть, какъ воетъ волкъ!.. О, Маріана, такія вещи пожираютъ всѣ жизненныя силы, и никому не понять, чего стоитъ бѣдняку его притворное спокойствіе. Но не только одного довольства, достатка, хотѣлось мнѣ; мнѣ хотѣлось внутренней роскоши: образованія, вкуса, остроумія -- всего того, что возвышаетъ человѣка надъ толпой. Но ничего подобнаго я не могъ получить безъ средствъ, а ученость, которой я отдавался всей душой, обѣщала только участьмоего бѣднаго отца. И вотъ я встрѣтился съ нею! Она когда-то тоже была бѣдна и вдругъ разбогатѣла, получивъ неожиданно наслѣдство послѣ двухъ, одинъ за другимъ умершихъ, родственниковъ...

Онъ помолчалъ съ минуту и продолжалъ:

-- Какая странная прихоть судьбы! Эта женщина казалась созданной для мужественной борьбы съ бѣдностью и лишеніями. Это было -- олицетворенная безпритязательность. Съ семнадцати лѣтъ она скиталась по свѣту гувернанткой и учительницей. И вдругъ представьте себѣ: она -- собственница огромнаго состоянія! Это ее испугало. Мы съ любопытствомъ наблюдали за ней, но осуждать было нечего: она осталась такъ же скромна и привѣтлива со всѣми. Разумѣется, ее обступили женихи. Она имъ всѣмъ раздавала отказы, съ смущеннымъ, виноватымъ видомъ, но неизмѣнно. Лесть не могла ее плѣнить; наоборотъ, она страдала, когда ей льстили. Вся ея молодость была противоядіемъ противъ лести! Мы съ нею были въ товарищескихъ отношеніяхъ. Ея спокойствіе имѣло замѣчательно благое вліяніе на мои расшатанные нервы. Понемногу товарищество перешло въ дружбу, а вскорѣ потомъ я замѣтилъ, что сталъ для нея болѣе, чѣмъ другомъ, и что мнѣ стоитъ только протянуть руку, сказать только одно слово, и получить свободу отъ всѣхъ этихъ заботъ о хлѣбѣ, свободу жить полной жизнью, свободу въ выборѣ поприща, цѣлей и средствъ къ ихъ достиженію!-- И я взялъ богатство, взялъ его съ восторгомъ, о какомъ вамъ и не снилось! Не бывали вы голодны, не испытали настоящей жажды! Я былъ, и испыталъ... Зато и насыщался же я, и упивался потомъ!-- не торопясь, большими, глубокими глотками!

Онъ говорилъ съ силой, какой Маріана въ немъ и не подозрѣвала. Вся его выпрямившаяся, точно выросшая, фигура дышала силой. Вдругъ онъ точно осунулся, безсильно опустился въ кресло и заключилъ рѣчь тихимъ, надтреснутымъ голосомъ:

-- Да, я пожилъ, Маріана, и отнюдь не раскаиваюсь!

Водворилась такая тишина, что сталъ слышенъ шорохъ, съ которымъ разсыпались въ каминѣ послѣдніе догорѣвшіе угольки.

Черезъ минуту Павелъ прибавилъ уже своимъ обычнымъ голосомъ.

-- Трудъ и переутомленіе -- вотъ чѣмъ исчерпывалась вся жизнь моего отца. Я продолжилъ эту исторію,-- вотъ вамъ и все! Отъ матери я не наслѣдовалъ ничего, потому что всякое здоровье разобьется о надорванный мозгъ, а кромѣ здоровья, у нея ничего не было... Впрочемъ, нѣтъ, я унаслѣдовалъ отъ нея уваженіе ко всему, что естественно и жизнерадостно... Въ лицѣ Бергера я, такъ сказать, люблю свою мать, которая, съ своей стороны, полюбила моего отца за утонченность и высшее развитіе, какъ Бергеръ полюбилъ меня за то же самое. Люди,-- это моль, а культура -- то пламя, которое обжигаетъ намъ крылья.

-- А ваша жена?-- спросила Маріана, которой теперь уже вовсе стало не страшно касаться этого больного предмета.-- Не правда ли, она не была стара, безобразна?

-- Ей было двадцать девять лѣтъ, и красотой она не отличалась, хотя, по моему, безобразной она не была. Это было одно изъ тѣхъ лицъ, которыя не кажутся ни старыми, ни молодыми, ни красивыми, ни безобразными. Въ такомъ лицѣ ничто не обращаетъ на себя вниманія, не остается въ памяти, и такихъ людей легко забываютъ. Впрочемъ, у нея были прекрасные, дѣтски-ясные глаза. Что сказать объ ея умѣ? Она была недалека, но такъ добра и скромна, что никто бы не рѣшился смѣяться надъ такой глупостью. Она просила такъ мало у людей, и брала это малое съ такой искренней благодарностью!.. Я былъ для нея на свѣтѣ всѣмъ. Весь огромный запасъ любви, накопившійся въ этомъ добромъ сердцѣ за многіе годы одиночества, она тратила на меня, и при этомъ никогда не бывала надоѣдлива, никогда не стѣсняла меня ни въ чемъ. Она всегда опасалась, что ея любовь и доброта покажутся мнѣ назойливыми...

Онъ пріостановился, горько улыбнулся и продолжалъ:

-- Знаете ли, Маріана... Я говорю это теперь съ болью въ душѣ: я почти ненавидѣлъ ее за добродѣтель и терпѣніе! Иногда мнѣ хотѣлось во что бы то ни стало вывести ее изъ себя и увидѣть, какъ она злится, только для того, чтобы отдѣлаться отъ такой преданности и безупречности. Да, я ненавидѣлъ эту женщину такъ, какъ не ненавидѣлъ въ жизни никого другого! Я былъ въ состояніи оскорблять ее, чтобы только возмутить ее противъ себя. Но она не возмущалась! И все таки, въ извѣстныя минуты она могла даже нравиться мнѣ... И она знала это, потому что любовь придаетъ умъ всякой женщинѣ. Она знала, что я ее ненавижу, и что я таю отъ нея всѣ свои мысли и надежды; но она знала также и мою слабость ко всему утонченно-прекрасному и пользовалась своимъ рѣдкимъ художественнымъ вкусомъ, чтобы обезоруживать меня. Она не любила роскоши, но, ради меня, окружала себя пышностью. Какъ она умѣла расположить цвѣты, разставить мебель, развѣсить и подобрать драпировку! И она пользовалась этимъ искусствомъ, чтобы только подкупить меня хоть на минуту... Разумѣется, потомъ ненависть разгоралась сильнѣе прежняго. Нужды нѣтъ!-- Знаете, она была еле жива, но никогда не думала ни о своемъ здоровьѣ, ни о смерти, а жила только мной. И потомъ, когда приблизилась смерть, она отнеслась къ ней безъ малѣйшаго страха. О, какъ помню я этотъ день! Она сильно страдала цѣлую ночь, но утромъ собрала послѣднія силы, одѣлась и перешла на диванъ. Она знала, что умираетъ, но не хотѣла разстраивать катанья, на которое я собирался, не подозрѣвая, что она умираетъ. Господи, какъ посмотрѣла она на меня въ это утро! Я почуялъ въ этомъ взглядѣ что-то особенное, и не хотѣлъ уѣзжать. Но она сказала тономъ, съ какимъ взрослый говоритъ ребенку: "Иди, Павелъ, тебя ждутъ. При мнѣ будетъ вѣдь докторъ". Я вышелъ съ смутнымъ сознаніемъ, что дѣлаю низость, но можете представить!-- черезъ часъ я уже забылъ о ней. Когда я вернулся, она уже была покойница... Гробъ и все остальное было готово; она позаботилась обо всемъ сама и запретила доктору говорить это мнѣ, чтобы не тревожить меня... О, она знала, что завоюетъ меня этимъ способомъ! Она знала, что теперь навсегда стоитъ передо мной, и что я отдалъ бы все на свѣтѣ, чтобы только исправить прошлое! Понимаете ли, Маріана, что теперь иногда бываетъ со мной? Вѣдь я только теперь сознаю, что любилъ ее, а не ненавидѣлъ, какъ воображалъ тогда!..

Онъ какъ-то весь съежился и закрылъ лицо руками; въ потемкахъ пронеслось точно жалобное, подавленное, рыданіе...

Но онъ быстро поднялся, раздались его шаги въ залѣ, потомъ дальше. Гдѣ-то хлопнула дверь... Потомъ опять все стало тихо... такъ тихо, и такъ ужасно темно...

Въ этотъ вечеръ Бергеръ остался безъ обычной партіи въ шахматы.

XI.

На слѣдующій день Павелъ и Маріана чувствовали при встрѣчѣ нѣкоторую неловкость и избѣгали смотрѣть другъ на друга. Затѣмъ нѣсколько вечеровъ кряду Павелъ оставался у себя во флигелѣ до самаго возвращенія Бергера домой, и бесѣды съ Маріаной у камина уже не возобновлялись. Но понемногу натянутость исчезла, возобновились бесѣды, сначала о предметахъ безразличныхъ, потомъ обо всемъ съ той же прежней задушевностью, и мало-по-малу жизнь въ Темте пошла прежней колеей.

Оказывалось, Маріана не имѣла ни малѣйшаго понятія о прошломъ Бергера, и объ его отношеніяхъ къ родственникамъ, что Павла не мало удивляло. Какъ-то разъ онъ позволилъ себѣ даже замѣчаніе по этому поводу, и выказалъ особенное недоумѣніе по поводу незнакомства Маріаны съ ея свекровью.

-- Самъ Бергеръ, сколько я знаю, никогда не думаетъ о своей матери,-- возразила Маріана равнодушно.

Павелъ только развела руками.

-- Что вы говорите?-- сказалъ онъ.-- Бергеръ пишетъ ей еженедѣльно.

-- Не можетъ быть.

-- Увѣряю васъ. И это онъ дѣлалъ всегда, какъ только бывалъ въ разлукѣ съ матерью.

-- Не понимаю, о чемъ онъ ей можетъ писать!-- удивилась Маріана.-- Я пишу своимъ роднымъ всего разъ въ мѣсяцъ, и то приходится ломать голову, чтобы найти о чемъ писать. Вѣдь у насъ совсѣмъ не бываетъ никакихъ происшествій.

-- Когда люди между собой въ такихъ сердечныхъ отношеніяхъ, какія всегда были между Бергеромъ и его матерью, у нихъ всегда найдется, о чемъ говорить другъ съ другомъ.

-- Но вѣдь она простая мужичка?

-- Это рѣдкая личность. Бергеръ во всемъ напоминаетъ ее, а, въ нравственномъ отношеніи, она еще сильнѣе и выше его.

Маріана ничего не возразила. Этотъ предметъ не интересовалъ ея.

-- И такъ, вы ничего о нихъ не знаете?-- снова заговорилъ Павелъ.-- Вамъ неизвѣстно даже и то, что отецъ Бергера сильно пилъ?

-- Нѣтъ...

-- Да, онъ пилъ и бывалъ очень грубъ. Подъ старость этотъ порокъ развился въ немъ такъ, что имѣніемъ, семьей -- всѣмъ заправляла старуха. Онъ сталъ совсѣмъ полоумнымъ. А вѣдь смолоду это былъ толковый, работящій человѣкъ... Знаете ли, что мнѣ приходитъ въ голову? Я думаю, что отвращеніе Бергера въ спиртнымъ напиткамъ зависитъ именно отъ того, что онъ насмотрѣлся на порокъ отца и, вѣроятно, опасается наслѣдственной склонности.

Маріана содрогнулась.

-- Неужели вы это допускаете?

Въ самомъ дѣлѣ, можно ли было допустить, чтобы этотъ спокойный, всегда такой уравновѣшенный, Бергеръ переживалъ внутреннюю борьбу!

-- Не только допускаю, но совершенно въ этомъ увѣренъ,-- отвѣтилъ Павелъ.-- Онъ потому и ненавидитъ водку, что чувствуетъ къ ней страшное влеченіе. И какое это для него искушеніе! Вы вѣдь знаете, какъ ему обыкновенно трудно выражаться. А вѣдь стоитъ ему выпить рюмки двѣ, чтобы онъ точно переродился: онъ становится тогда веселъ, игривъ, сообщителенъ, почти краснорѣчивъ... Какъ соблазнительно должно быть для него такое душевное облегченіе!

-- Но въ такомъ случаѣ, почему же бы ему не допускать...

-- А опасеніе врожденной страсти? Притомъ, Бергеръ любитъ всегда владѣть собой и питаетъ отвращеніе ко всему непроизвольному, а въ дѣйствіяхъ опьяненнаго человѣка сплошная безотчетность. Бергеръ -- олицетвореніе самоотвѣтственности и всегда хозяинъ въ собственной душѣ. Это-то въ немъ такъ и плѣнительно! За эту-то душевную силу я и поклоняюсь ему!

Маріана посмотрѣла на Павла съ недоумѣніемъ. Гововорить о поклоненіи Бергеру... Какая нелѣпость!

-- Господи!-- вскричалъ Павелъ, замѣтивъ ея недоумѣніе.-- Да неужели же вы думаете, что я удивляюсь только его физической силѣ? Или только его спокойствію? Нѣтъ,онъ унаслѣдовалъ отъ матери большой умъ... Въ немъ рѣдкое благородство, величіе души, онъ умѣетъ подавлять въ себѣ то, что, досталось ему въ духовное наслѣдіе отъ отца! Неужели вы думали, что деликатность въ обращеніи досталась ему даромъ? Попробуйте-ка его разсердить, и увидите, что ему будетъ стоить страшныхъ усилій, чтобы обуздать въ себѣ природнаго звѣря и не прибѣгнуть къ насилію. Но у него большое самообладаніе, и потому онъ рѣдко сердится и не скоро прощаетъ обиды. Я восторгаюсь такими людьми. Впрочемъ, ко мнѣ онъ слабъ. Чего только не простилъ бы мнѣ мой сильный добрый, честный Бергеръ!..

Онъ умолкъ и нѣкоторое время тихонько улыбался. Но вдругъ онъ поднялъ голову и сказалъ:

-- Не понимаю, какъ это вы до сихъ поръ не поняли его. Мнѣ пришлось обратить вниманіе на множество мелкихъ обстоятельствъ, и я пришелъ къ заключенію, что вы просто-на-просто считаете его какимъ-то ничтожествомъ.

-- Но развѣ же онъ не ничтоженъ?

-- Да вовсе же нѣтъ!-- вскричалъ онъ горячо.-- Въ сущности, у него способности -- лучше чѣмъ у меня, а вдобавокъ, сила воли, которой у меня нѣтъ. Вы думаете, онъ не честолюбивъ? Честолюбивъ, и очень, но у него честолюбіе-то совсѣмъ особаго рода. Онъ не хочетъ оставлять своего мѣста среди народа, и подождите, онъ еще будетъ большимъ человѣкомъ въ нашей странѣ! Такіе характеры имѣютъ огромное вліяніе на массу. Развѣ вы не видите, какимъ авторитетомъ среди крестьянъ онъ пользуется уже теперь?

-- Вы просто невыносимы съ вашими преувеличеніями!-- возразила Маріана.-- Что въ томъ, что старые мужики прибѣгаютъ къ нему за совѣтомъ? Честолюбіе! У него! Ха, ха, ха!

-- Нѣтъ, Маріана, вы неправы, и я нисколько не преувеличиваю. Я не знаю, захочетъ ли Бергеръ играть политическую роль, но что онъ будетъ однимъ изъ тѣхъ людей, чье слово имѣетъ вѣсъ для населенія всей страны, особенно, когда дѣло зайдетъ о направленіи симпатій и антипатій народа, въ этомъ ужъ вы можете быть увѣрены. И замѣтьте, что такимъ имѣніемъ, какъ Темте, не управляютъ безъ администраторскихъ способностей. Сколько людей въ полной зависимости отъ него! А вѣдь все идетъ ровнымъ ходомъ, какъ часовой механизмъ. Будь я женщиной, я почелъ бы за честь стоять рядомъ съ такимъ человѣкомъ и помогать ему въ такой полезной дѣятельности.

Маріана надула губки. Ей никогда не нравилось, когда Павелъ, съ свойственнымъ ему увлеченіемъ, расхваливалъ Бергера. Она принимала это, какъ бы за упрекъ себѣ. Павелъ отлично замѣтилъ ея недовольный видъ, но не обратилъ на это никакого вниманія и продолжалъ говорить такъ же восторженно:

-- Иногда Бергеръ бываетъ и неласковъ... Ха, ха, ха! Не могу вспомнить безъ смѣха... Знаете, въ тѣ времена, когда у него было много, а у меня очень мало денегъ, ему приходилось иногда оказывать мнѣ крупныя услуги. Но всякій разъ, когда я хотѣлъ поблагодарить его, онъ обрывалъ меня такимъ сердитымъ "гм!", что слова застывали у меня въ горлѣ. Все это такъ живо мнѣ припоминается, точно это было вчера. Ахъ, мой старый, добрый другъ!

Такія рѣчи выводили Маріану изъ себя, и въ ней загоралась настоящая ревность. Вѣдь Павелъ положительно влюбленъ въ Бергера! Пожалуй, онъ даже предпочитаетъ его ей!

Послѣ ужина друзья любили сразиться въ шахматы. Только теперь Маріана не называла этой игры "идіотскимъ занятіемъ", и не отворачивалась отъ игроковъ. Наоборотъ, она обыкновенно садилась на диванъ, радомъ съ мужемъ, и съ интересомъ слѣдила за игрой, позволяя себѣ даже совѣты.

-- Скажите пожалуйста!-- удивлялся Бергеръ.-- Она, кажется, тоже захотѣла научиться играть и мечтаетъ уже о побѣдахъ. Но это бабушка надвое сказала...

Впрочемъ, въ большинствѣ случаевъ онъ такъ увлекался игрой, что и не думалъ ни о Маріанѣ, ни о чемъ-либо другомъ, постороннемъ игрѣ. Запустивъ руки глубоко въ волосы и подпершись локтями, онъ сидѣлъ, уставившись глазами въ доску, и въ состояніи былъ по четверти часа обдумывать каждый ходъ. Напряженіе увеличивалось еще и отъ того, что онъ привыкъ играть съ безобиднымъ аптекаремъ, а капризная, разнообразная тактика Павла положительно сбивала его съ толку.

Зато Павелъ не былъ страстнымъ игрокомъ; онъ бралъ только находчивостью и замѣчательной способностью угадывать намѣренія противника. Свои ходы онъ дѣлалъ быстро, не задумываясь, но къ медленности противника относился терпѣливо, откинувшись на спинку кресла и слѣдя за руками Маріаны, работавшей надъ вышиваньемъ или вязаньемъ.

Однажды, вскорѣ послѣ рождества, друзья, по обыкновенію, сидѣли у шахматнаго столика. Бергеръ занималъ свое обычное мѣсто на диванѣ и сидѣлъ, какъ всегда, опершись локтями о столъ и подперевъ голову обѣими ладонями; возлѣ него была Маріана съ своимъ вышиваньемъ; противъ нихъ -- Павелъ. Свѣтъ лампы ярко освѣщалъ группу. Всѣ молчали. Бергеръ обдумывалъ ходъ.

Павелъ курилъ папиросу, отъ времени до времени поднимая къ губамъ руку и выпуская дымъ тонкими, вьющимися струйками. Отъ нечего дѣлать онъ разсматривалъ Маріану.

Она уже не стѣснялась его взглядовъ. Ея уже больше не безпокоилъ и дымъ его папиросы, по временамъ охватывавшій ее; она полюбила этотъ запахъ, напоминавшій ей, что онъ тутъ, что онъ смотритъ на нее, и продолжала вышивать, не поднимая головы, спокойная и счастливая.

Но вотъ онъ отвернулся, чтобы сдѣлать ходъ, и она воспользовалась удобной минутой взглянуть на него.

Ее охватило какое то блаженное состояніе. Откинувшись на спинку дивана и снова опустивъ взглядъ, она погрузилась въ мечты, и опустила работу на колѣни, поигрывая наперсткомъ, который издавалъ легкіе звуки, всякій разъ, когда она выдергивала изъ него палецъ. Какъ хорошо было у нея на душѣ! Теперь время могло остановиться -- ей уже ничего не нужно отъ будущаго, ничего не жаль въ прошломъ... Для нея существуютъ одно только настоящее и то, что озаряетъ его такимъ свѣтомъ! Что можетъ сравниться съ радостью видѣть ею, съ сознаніемъ, что она будетъ видѣть его и завтра, и послѣ завтра, и всегда... Этого одного достаточно, даже болѣе чѣмъ достаточно!

Неожиданно для самой себя она подняла глаза и встрѣтилась съ его взглядомъ. Онъ смотрѣлъ на нее пристально, она не опустила глазъ.

Ни одна черта въ ихъ лицахъ не измѣнилась. Но оба почувствовали, что совершаютъ что-то преступное. Можетъ быть, она и отвернулась бы, но онъ роковой властью приковывалъ ея взглядъ, и у нея не оказывалось силъ противостоять ему.

Господи, что она сдѣлала?! Что она сдѣлала, и что онъ подумаетъ о ней!

Эта мысль угнетала и мучила ее невыразимо.

Въ теченіе всего вечера она ни разу не рѣшалась больше взглянуть Павлу въ глаза. Она не взглянула на него даже тогда, когда онъ подошелъ пожелать ей покойной ночи.

-----

На слѣдующій день онъ держалъ себя, какъ всегда, точно ничего особеннаго и не произошло. По обыкновенію, онъ остался въ сумерки у камина, говорилъ о разныхъ пустякахъ и не былъ ни холоднѣе, ни отзывчивѣе обыкновеннаго. Но Маріана была уже не прежняя: молчаливая, робкая, она не смѣла поднять глазъ и сидѣла, какъ парализованная. Даже голосъ у нея измѣнился и сдѣлался какимъ-то страннымъ, беззвучнымъ.

Во время шахматной партіи она заняла свое обычное мѣсто, но уже не поднимала глазъ и шила съ рѣдкимъ прилежаніемъ. Ея точно и не было въ комнатѣ.

Павелъ замѣтилъ еще, что глаза у нея были красны и что нѣсколько разъ слезы готовы были покатиться на работу.

Еще день прошелъ все въ такомъ же настроеніи. Она была такая же убитая. Бергеру она объяснила свое состояніе головной болью. Павелъ попытался развеселить ее, но это не удалось.

У камина онъ долго не появлялся. Угли уже стали погасать, и она рѣшила, что сегодня его, видно, не будетъ. Но вечеромъ онъ придетъ, и она воспользуется удобнымъ случаемъ, чтобы разубѣдить его. Она докажетъ, что ея взглядъ...

-- Маріана!

Она вздрогнула. Онъ стоялъ возлѣ нея.

-- Маріана, почему вы меня избѣгаете?

Его голосъ звучалъ какъ-то торопливо, прерывисто, точно онъ только-что прибѣжалъ издалека. Притомъ, она испугалась его неожиданнаго появленія. Сердце билось съ такой силой, что захватывало духъ, и она долго не могла отвѣтить на его категорическій вопросъ. Но ей удалось собраться съ силами.

-- Я вовсе не избѣгаю васъ,-- прошептала она.

-- Не будемте спорить о словахъ, Маріана. Я вовсе не хочу сказать, что вы уклоняетесь отъ встрѣчи со мной, и все-таки вы меня избѣгаете.

Онъ тяжело опустился на стулъ и посмотрѣлъ на нее съ такимъ выраженіемъ, точно ожидалъ отъ нея извиненій. Но она не отвѣтила ни слова и не поднимала глазъ.

-- Вправѣ ли вы такъ относиться ко мнѣ?-- снова заговорилъ онъ.-- Развѣ я когда-нибудь былъ назойливъ? Развѣ я былъ грубъ и оскорбилъ васъ? Развѣ у васъ есть хоть малѣйшій поводъ сердиться на меня?

Онъ говорилъ съ такимъ убѣжденіемъ, точно въ самомъ дѣлѣ былъ обиженъ и требовалъ только одной справедливости. Настойчиво и твердо онъ повторилъ:

-- Скажите по совѣсти, виновенъ ли я передъ вами въ чемъ бы то ни было? Впрочемъ, вы обдумаете это, когда меня уже здѣсь не будетъ... Я не хочу быть вамъ въ тягость.

Онъ всталъ и рѣзко повернулся, чтобы уйти.

Не думая о томъ, что она дѣлаетъ, и стараясь только удержать его, она схватила его за руку.

-- Простите меня, Павелъ!-- вскричала она.-- Не сердитесь на меня. Простите!..

И, не зная, что еще прибавить, она прижалась лицомъ къ его рукѣ.

Онъ опустился на стулъ, овладѣлъ обѣими ея руками и сказалъ спокойно, точно старый, добрый другъ:

-- Благодарю васъ за добрыя слова, Маріана, и пусть все останется попрежнему. Не опасайтесь же меня. Я не опасенъ!

Онъ говорилъ тономъ строгаго учителя, а она слушала какъ провинившаяся дѣвочка-ученица.

Но она ничего подобнаго не замѣчала. Она знала только одно, что онъ не уѣзжаетъ, и радость подавляла все остальное. Теперь она уже смѣло смотрѣла на него, и глаза у ней сіяли счастіемъ.

-- Я васъ нисколько не опасаюсь,-- проговорила она.-- Я только...

-- Ни слова больше!-- остановилъ онъ ее съ шутливымъ ужасомъ.

Маріана прикусила губы и покраснѣла, но продолжала улыбаться.

-- Есть вещи, о которыхъ лучше не говорить, Маріана!-- прибавилъ онъ наставительно.

Въ его голосѣ звучали какія-то новыя, молодыя ноты, какихъ она прежде еще отъ него не слыхивала. И въ глазахъ сверкалъ огонь, какого не бывало вънихъ прежде...

Маріана была вполнѣ счастлива,-- болѣе чѣмъ счастлива. Могло ли быть на свѣтѣ что-нибудь лучше того, что ни онъ, ни она не называли по имени, но что оба они сознавали гораздо лучше, чѣмъ если бы проговорили объ этомъ цѣлые годы?

Маріана сидѣла прямо противъ огня, со сложенными на колѣняхъ руками, мягко освѣщенная вспыхнувшимъ среди углей огонькомъ. Онъ наклонился и заглянулъ ей въ лицо; она только улыбнулась, не отрывая взгляда отъ огня.

Какъ она развилась за послѣдніе два дня! И въ лицѣ у нея было больше выраженія и жизни. Только теперь онъ уловилъ своеобразную прелесть этого лица. Получалось впечатлѣніе чего-то мягкаго, нѣжнаго...

Онъ подавилъ въ себѣ загорѣвшееся чувство и сталъ разговаривать о чемъ попало. Все было какъ всегда, только голоса у нихъ звучали нѣсколькими нотами ниже...

Когда пришелъ Бергеръ, оба занялись имъ, избѣгая обращаться другъ къ другу и стараясь не встрѣчаться взглядомъ. Маріана чувствовала небольшое, но счастливое, смущеніе, которое придавало ей особенную миловидность. Павелъ украдкой и съ восторгомъ поглядывалъ на нее, но, вообще, относился въ этотъ вечеръ къ шахматамъ съ большимъ вниманіемъ, чѣмъ когда-либо.

Когда стали прощаться, Бергеръ отошелъ закурить потухшую сигару, а Павелъ подошелъ къ Маріанѣ. Она подала руку, какъ всегда, но онъ на этотъ разъ не ограничился легкимъ пожатіемъ, а задержалъ ея руку въ своей, и улыбнулся. Ихъ взгляды опять встрѣтились... Рукопожатіе становилось все крѣпче, горячее... И когда онъ, наконецъ, выпустилъ ея руку и ушелъ, она направилась въ свою спальню опьяненная этой нѣмой сценой.

-----

Съ этого дня между ними установились какія-то таинственныя отношенія. Ни разу ни онъ, ни она не обмолвились о любви не однимъ словомъ. Но на своемъ безмолвномъ языкѣ они говорили о многомъ...

Нельзя, однако, сказать, чтобы они относились другъ къ другу съ полнымъ довѣріемъ.

Павелъ изо всѣхъ силъ старался открыть въ прошломъ Маріаны какую-нибудь тайну. Его лучшимъ развлеченіемъ было прочитывать (разумѣется, съ разрѣшенія Маріаны) ея письма раньше ея самой. Онъ дѣлалъ это съ удивительнымъ терпѣніемъ и всегда въ ея присутствіи.

Маріану это забавляло, и она отплачивала ему, какъ умѣла.

Когда, напр., Павла приглашали куда-нибудь, а это случалось очень часто, ей доставляло удовольствіе задержать его. И тогда ему приходилось лгать, выдумывать цѣлыя исторіи, ссориться съ знакомыми только для того, чтобы исполнить ея капризъ.

Все это было такъ неуловимо и, по мнѣнію Маріаны, невинно, что она уже не мучилась никакими угрызеніями совѣсти и относилась къ Бергеру съ прежнимъ дружелюбіемъ. Въ душѣ она была ему глубоко благодарна за то, что онъ ни въ чемъ не подозрѣвалъ ея; это снимало съ нея нѣкоторую долю вины. Притомъ любовь къ Павлу не породила въ ней ни малѣйшаго дурнаго чувства къ Бергеру, пожалуй, даже наоборотъ, потому что чувствительность ея крайне обострилась -- такъ что Бергеру невозможно было что-либо замѣтить.

Перемѣна въ душевномъ настроеніи, и даже въ наружности Маріаны, конечно, не могла остаться имъ незамѣченной. Особенно ему бросалось въ глаза то, что въ ней совершенно исчезла сонливость; самая походка у ней стала легче и живѣе, цвѣтъ лица -- свѣжѣе, глаза -- темнѣе. Но все это только радовало мужа.

-- Вотъ видишь,-- говорилъ онъ,-- я такъ и зналъ, что ты освоишься съ деревней, какъ только ближе узнаешь наши порядки! А вотъ, когда ты еще заинтересуешься нашими дѣлами, тогда еще не то будетъ!

Вниманіе, съ которымъ она стала относиться къ шахматной игрѣ, онъ тоже принималъ за хорошій признакъ.

-- Погоди, скоро у тебя явится охота самой играть!-- торжествовалъ онъ.-- И не замѣтишь, какъ эта охота подкрадется...

Маріана только смѣялась. Теперь все ее веселило. О будущемъ она не хотѣла думать: лишь бы Павелъ не уѣзжалъ, остальное безразлично!

А для Павла все это было не болѣе, какъ шутка, новелла въ заманчивомъ французскомъ стилѣ. Конечно, онъ получилъ бы больше удовольствія, если бы характеръ Маріаны былъ оригинальнѣе.

Отъ нечего дѣлать онъ прислушивался ко всѣмъ своимъ побужденіямъ и занимался психологіей. Бывали дни, когда имъ вдругъ овладѣвалъ порывъ благородства, и тогда ему казалось, что, только покинувъ Темте, онъ можетъ съ честью выпутаться изъ положенія, представлявшагося весьма серьезнымъ. Въ сущности, онъ былъ такъ же безхарактеренъ, какъ и Маріана, и принимать крутыя, рѣшительныя, мѣры было ему несвойственно. Онъ всегда предпочиталъ идти впередъ на авось и довѣряться только случаю да своей счастливой звѣздѣ.

-----

Однажды утромъ Павелъ получилъ дѣловыя письма съ извѣстіями, которыя безусловно требовали его поѣздки на нѣсколько недѣль въ столицу. Когда онъ сообщилъ объ отъѣздѣ Маріанѣ, она замѣтно поблѣднѣла.

Какъ на зло, онъ въ тотъ день былъ отозванъ вмѣстѣ съ Бергеромъ на вечеръ къ сосѣду и никакъ не могъ отдѣлаться отъ приглашенія. Онъ одѣлся пораньше и въ обычное время явился въ гостиную.

Она сидѣла, какъ всегда, на своемъ низкомъ креслѣ передъ каминомъ. Онъ не садился и сталъ молча ходить по комнатѣ.

-- Маріана, -- сказалъ онъ внезапно, -- передъ моимъ отъѣздомъ надо рѣшить вопросъ о моемъ будущемъ. Возвращаться ли мнѣ сюда на лѣто и на будущую зиму?

Она ничего не отвѣтила, но онъ видѣлъ, какъ голова ея опустилась на грудь, и на лицѣ выразилась безпомощность.

-- Скажи, желаешь ли ты моего возвращенія?-- сказалъ онъ, неожиданно переходя на "ты".-- Я хочу, чтобы ты сама рѣшила...

-- Я не могу!-- отвѣтила она быстро, съ какимъ-то испугомъ...

-- Но ты должна же на что-нибудь рѣшиться?!

-- Я не могу, я не въ силахъ... Дѣлай, какъ знаешь!-- прошептала она съ непритворной робостью.

Онъ сѣлъ въ кресло противъ нея и наклонился къ ней.

-- Какъ ты хороша!-- сказалъ онъ.

Сердце забилось у нея въ груди такъ, что она задыхалась.

-- Ты, можетъ быть, и сама этого не сознаешь?-- спросилъ онъ, и усмѣхнулся.

Она оскорбилась и встала, намѣреваясь уйти.

-- Нѣтъ, постой!-- попросилъ онъ, овладѣвая ея руками.-- Вѣдь ты дождешься нашего возвращенія сегодня? Сдѣлай это! Я хочу узнать отъ тебя самой, слѣдуетъ-ли мнѣ вернуться сюда, или нѣтъ. Обдумай хорошенько и дай мнѣ отвѣтъ, когда мы вернемся.

Въ это время раздались шаги проходившаго черезъ залу Бергера, и Павлу пришлось выпустить руки Маріаны, не дождавшись отвѣта.

Когда поздно ночью мужчины пріѣхали домой, лампа, какъ всегда, горѣла въ гостиной, но Маріана не вышла имъ на встрѣчу и, послѣ нѣсколькихъ звонковъ, дверь открыла заспанная служанка.

-- Развѣ барыня спитъ?-- спросилъ Бергеръ.

-- Не знаю,-- отвѣтила горничная.-- Барыня только предупредила меня съ вечера, чтобы я отперла дверь, когда вы позвоните.

-- Все-таки, зайдемъ!-- предложилъ онъ Павлу.-- Вѣдь лампа горитъ, значитъ, можно.

Служанка повѣсила шубы и удалилась, а мужчины вошли въ комнаты.

Въ гостиной, казалось, никого не было.

"Неужели же она въ самомъ дѣлѣ легла спать?" -- подумалъ Павелъ.-- "Это невозможно! Я вѣдь просилъ ее!"

Бергеръ толкнулъ его локтемъ и указалъ на темный уголокъ дивана. Тамъ крѣпко спала Маріана, ноги которой лежали на придвинутомъ табуретѣ, а лицо было спрятано въ подушкахъ дивана.

Бергеръ подошелъ въ ней и тихонько разбудилъ.

-- Милая, это мы!-- сказалъ онъ, ласково.

Она приподнялась, поморгала на свѣтъ лампы и обѣими руками откинула нависшіе волосы назадъ. Видно было, что она еще не совсѣмъ проснулась. Наконецъ, она проснулась, и лицо ея прояснилось.

-- Это вы пріѣхали!-- вскричала она.-- Кто васъ впустилъ?

-- Каринъ.

-- Да, я вѣдь распорядилась! Я чувствовала, что не въ силахъ дождаться васъ. Сегодня, какъ хотите, а я не въ состояніи болтать съ вами.

-- Я зашелъ только проститься!-- сказалъ Павелъ, протягивая руку.-- Я уѣзжаю съ раннимъ поѣздомъ и больше уже не увижу васъ.

Вопреки его ожиданіямъ, фраза не произвела на нее особеннаго впечатлѣнія. Она поднялась съ дивана и сказала шутливо:

-- По такому торжественному случаю я провожу васъ до лѣстницы! Но большаго не требуйте отъ меня; мнѣ хочется спать.

Они направились въ переднюю, въ которой была только полоса свѣта, падавшаго изъ залы, гдѣ стояла лампа.

-- Вотъ что еще, Бергеръ!-- обратился къ нему Павелъ уже въ передней.-- Одолжи мнѣ нѣсколько сигаръ. У меня всѣ вышли, и нечего курить въ дорогѣ.

-- Сейчасъ принесу,-- отвѣтилъ Бергеръ и пошелъ въ кабинетъ. Черезъ открытую дверь видно было, какъ онъ зажегъ свѣчу и направился съ нею въ спальню, гдѣ стояли его сигары.

Этой минутой воспользовался Павелъ. Его рука обвилась вокругъ таліи Маріаны, и онъ прошепталъ, крѣпко прижимая ее къ себѣ:

-- Маріана, можно мнѣ вернуться сюда и остаться здѣсь?

Она была испугана его смѣлостью, но въ то же время ее охватилъ порывъ неудержимой радости. И она припала лицомъ къ его груди...

-- Говори же!-- прошепталъ онъ.

-- Мнѣ бы слѣдовало сказать, чтобы ты не возвращался.

-- Но ты не въ силахъ сказать этого?

-- Боже мой, я умираю отъ страха,-- вырвалось у нея.

Ей становилось гадко на душѣ, но она приписывала это страху.

-- Не бойся,-- успокоилъ онъ ее,-- наклонился и поцѣловалъ ее. Она вся задрожала.

Въ то же мгновеніе появился Бергеръ съ сигарами...

Друзья пожали другъ другу руки, и Павелъ вышелъ на террасу.

Маріана проводила его долгимъ взглядомъ. При яркомъ свѣтѣ луны она видѣла, какъ онъ быстро прошелъ по двору, а длинная уродливая тѣнь бѣжала за нимъ. Потомъ все скрылось, и только холодный, голубоватый свѣтъ луны продолжалъ освѣщать опустѣвшій дворъ.

Она вздрогнула всѣмъ тѣломъ, и ушла въ свои комнаты.

XII.

Былъ конецъ апрѣля; Павелъ былъ въ отсутствіи уже цѣлыхъ шесть недѣль.

Маріана сидѣла у окна залы съ шитьемъ въ рукахъ.

За эти недѣли она сильно измѣнилась: въ выраженіи лица исчезла прежняя дѣтская безхарактерность, губы были плотно сжаты, во всѣхъ чертахъ лица выражалась твердая рѣшимость.

Отъ времени до времени она посматривала черезъ очищенную къ лѣту террассу на широкій дворъ. На клумбѣ начинали уже зеленѣть первые ростки травы и цвѣтовъ. Въ сторонѣ, озаренные заходившимъ солнцемъ, темнѣли кусты и деревья, еще не покрытые зеленью, но уже побурѣвшіе и пожелтѣвшіе отъ налившихся почекъ.

Но она смотрѣла на всю эту зарождавшуюся жизнь холодно, равнодушно. Казалось, она къ чему-то прислушивалась.

На дворѣ было пустынно, точно всѣ люди повымерли; только цѣпная собака отъ времени до времени глухо позвякивала цѣпью. Съ весной вся суета и жизнь деревни удалилась на поля, откуда люди возвращались только вечеромъ.

Но вотъ раздался звукъ колесъ. Неужели это Бергеръ уже вернулся изъ города съ пятичасовымъ поѣздомъ? Но, вѣдь, лошади были въ полѣ и ему пришлось бы идти пѣшкомъ...

Это Павелъ.

Да, теперь она даже видѣла его. Онъ подъѣзжалъ на лошадяхъ трактирщика и остановился прямо у своего флигеля. Маріана различила веселое и радостное выраженіе его лица, когда онъ обернулся къ дому и съ улыбкой взглянулъ на окна. Но она успѣла отклониться за гардину, такъ что онъ не могъ ее замѣтить...

Онъ нѣсколько разъ писалъ Бергеру, и она знала, что онъ вернется. Но дня возвращенія онъ не назначалъ...

Вотъ его вещи внесли во флигель; затѣмъ онъ и самъ появился на крылечкѣ, разсчиталъ ямщика и быстро направился черезъ дворъ къ парадному подъѣзду. Сколько счастія, сколько радостнаго ожиданія въ его лицѣ! Онъ видимо поздоровѣлъ, окрѣпъ...

Она попрежнему пряталась за гардину, но сквозь тюль продолжала напряженно слѣдить за каждымъ его движеніемъ. Въ ея взглядѣ въ одно и то же время выражалась и робость, и вражда.

Онъ взбѣжалъ по лѣстницѣ; въ передней раздался звукъ захлопнувшейся за нимъ двери. Она поднялась и обѣими руками ухватилась за маленькій столикъ. Вотъ дверь въ залу распахнулась, и ихъ взгляды встрѣтились.

Какимъ огнемъ, какой радостью сверкнули его темные глаза; когда онъ остановился у дверей и крикнулъ:

-- Маріана!

При звукѣ его голоса она задрожала съ головы до ногъ. Она совсѣмъ забыла, какое сильное вліяніе имѣлъ на нее этотъ пѣвучій, ласковый голосъ. Казалось, прошло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ она его слышала...

Онъ приблизился къ ней съ протянутыми руками; было что-то неотразима увлекательное въ его радостномъ восторгѣ.

-- Маріана!

Она стояла, какъ окаменѣлая, и онъ подумалъ, что испугалъ ее неожиданностью своего появленія. Но его голосъ и ласки быстро оживятъ ее,-- въ этомъ онъ былъ увѣренъ!

Смѣясь, сдѣлалъ онъ послѣдніе два шага и вскричалъ радостно, точно сообщалъ восхитительную новость.

-- Какъ я скучалъ, какъ тосковалъ, Маріана!

Онъ ликовалъ отъ сознанія, что еще можетъ любить, какъ юноша, любить съ тоской при малѣйшей разлукѣ! Но она попрежнему была точно каменная. Тогда онъ подумалъ, что кто-нибудь есть въ ближайшихъ комнатахъ и вопросительно указалъ на двери.

-- Тамъ никого нѣтъ!-- проговорила Маріана.

Онъ сдѣлалъ шагъ назадъ. Это былъ, совсѣмъ чужой голосъ, котораго онъ никогда еще не слышалъ,-- рѣзкій, отчетливый, деревянный, нисколько не похожій на голосъ Маріаны!

Онъ посмотрѣлъ на нее съ изумленіемъ. И вдругъ онъ замѣтилъ, что она похудѣла, что цвѣтъ ея лица утратилъ свѣжесть, что вся она точно постарѣла. Тогда лицо его прояснилось, и на глазахъ показались слезы.

-- Понимаю... Ты думала, что я не вернусь!-- вскричалъ онъ.-- О, милое дитя! Неужели, ты безпокоилась обо мнѣ.

Въ его голосѣ звучали теперь и радость, и слезы, и невыразимая нѣжность.

Даже если бы въ эту минуту дѣло шло объ ея жизни, и тогда Маріана не могла бы произнести ни звука. Горло ея судорожно сжималось, въ груди стоялъ точно камень.

-- Но теперь, Маріана, будь весела и покойна. Я вернулся къ тебѣ и останусь здѣсь долго, долго...

Онъ овладѣлъ ея руками.

-- Милая,-- продолжалъ онъ,-- что съ тобой? Я тебя напугалъ.

Онъ обвилъ ея станъ рукой и съ нѣжной заботливостью заглянулъ ей въ лицо, то краснѣвшее, то покрывавшееся мертвенной блѣдностью.

Она освободилась отъ его руки, оттолкнула ее и хотѣла заговорить, но не въ силахъ была сдѣлать этого, и только тяжелѣе прежняго оперлась о столикъ.

-- Ты больна, Маріана? Что съ тобою?

Но вотъ она овладѣла собой и заговорила:

-- Нѣтъ, я не больна.-- Не безпокойтесь обо мнѣ.

-- Вы?!

Онъ крикнулъ это слово съ негодованіемъ и недоумѣніемъ. Но вслѣдъ затѣмъ на его лицѣ застыло холодное, суровое выраженіе, и онъ спросилъ прищуриваясь.

-- Что это значитъ?

-- Я допустила опасную, непозволительную игру. Пора съ нею покончить.

-- Я полагаю, Маріана, это было нѣчто большее, чѣмъ игра! А?

Онъ тоже оперся о столъ и смотрѣлъ на нее вопросительнымъ, требующимъ отвѣта, взглядомъ.

-- Во всякомъ случаѣ, пора кончить!-- повторила она беззвучно.

-- Почему?

-- Потому что,-- это было нехорошо... преступно...

-- Глупости!!

Онъ откинулъ голову назадъ, точно отбрасывалъ этимъ движеніемъ ея увѣренія. При этомъ губы его нервно вздрагивали, а ноздри расширились.

-- Я не говорю, чтобы вина была ваша,-- сказала она съ тоской, и опустила взглядъ на столъ, на который опиралась.-- Можетъ быть, это была моя вина...

Онъ ничего не отвѣтилъ и смотрѣлъ на нее съ возроставшимъ негодованіемъ.

-- Я хотѣла еще попросить васъ уѣхать, -- прибавила она тихо.

-- Уѣхать?

-- Да, и болѣе никогда сюда не возвращаться.

Ея голосъ упалъ до едва слышнаго шепота:-- такой муки стоили ей высказанныя слова. Но она крѣпилась, и даже принудила себя поднять глаза и взглянуть ему прямо въ лицо.

Онъ поблѣднѣлъ отъ гнѣва, впился въ нее озлобленнымъ взглядомъ и прокричалъ рѣзко:

-- Что за вздоръ ты говоришь?!

Дольше она уже не смѣла смотрѣть на это перекосившееся лицо и опять опустила глаза. Она чувствовала себя, точно у позорнаго столба.

-- Говорите же! Что вы хотите сказать?-- потребовалъ онъ.

-- Простите меня!-- сказала она жалобно, и губы у нея быстро, быстро задрожали.-- Я не могу... иначе...

-- Но вѣдь ты можешь же сказать, изъ за чего все это... Почему?

-- Потому что... я не нахожу себѣ оправданія... Будьте великодушны, уѣзжайте!

Онъ ничего не сказалъ, и все продолжалъ смотрѣть на нее.

Ей стало ужасно жаль его. Вѣдь она поражала его безъ малѣйшей пощады, не подготовивъ даже къ удару. Его страданіе разрывало ей сердце...

-- Ради Бога, скажите, что вы простили меня, что вы согласны уѣхать!-- проговорила она съ мольбой, и протянула ему руки.

Онъ оттолкнулъ эти руки.

-- Простить? Простить?-- вскричалъ онъ, пытаясь расхохотаться, и въ то же время съ трудомъ удерживаясь отъ рыданій.-- Простить? Васъ?

Она закрыла лицо руками. О, это становилось невыносимо!

-- Я догадываюсь!-- вскричалъ онъ, переводя духъ.-- Бергеръ заподозрилъ насъ?

-- Нѣтъ.

-- Но, въ такомъ случаѣ, что же...

-- Вы должны уѣхать. Я добьюсь этого, чего бы это мнѣ вы стоило. Это было худо! Это было позорно! Вѣдь я жена другого...

Онъ расхохотался, -- истерично, какъ хохочутъ разсерженныя женщины.

-- И этого вы до сихъ поръ не знали?-- прокричалъ онъ.

-- Да, не знала!! смѣйтесь надо мной, издѣвайтесь, сколько хотите!! Только, ради Бога, уѣзжайте отсюда.

Оскорбленіе придало ей силы и укрѣпило рѣшимость. Но въ своемъ страданіи онъ не думалъ объ этомъ.

-- Ну-съ, разсказывайте правду!-- сказалъ онъ насмѣшливо.-- Что Бергеръ замѣтилъ, и что онъ вамъ пропѣлъ? А? Я встрѣтился съ нимъ въ городѣ, но онъ не подалъ и вида, что знаетъ... Что онъ замѣтилъ?

-- Ему нечего было замѣтить!-- отвѣтила она спокойнѣе, инстинктивно прикрываясь женской гордостью.-- Вы забываетесь...

-- А-а-а! Такъ вотъ что! Вы хотите говорить со мной высокимъ голосомъ?-- вскричалъ онъ съ нехорошей усмѣшкой.-- Но вы забыли, сударыня, что какъ аукнется, такъ и откликнется. Если вы позволите себѣ оскорбительный для меня тонъ, я отвѣчу тѣмъ же!

Маріанѣ показалось, будто холодныя мурашки побѣжали по ея спинѣ. Его безумное озлобленіе пугало ее.

-- Я не хотѣла васъ оскорбить,-- сказала она тихо, но съ спокойствіемъ отчаянія.-- Я хотѣла сказать только одно, что, послѣ того, что случилось наканунѣ вашего отъѣзда, намъ лучше больше не встрѣчаться.

-- Наканунѣ моего отъѣзда?-- переспросилъ онъ, чувствуя непреодолимое желаніе оскорбить ее и не находя подходящаго предлога.-- Что же такое было? Что? Что? Что?

-- Вы забылись.

-- Я забылся? Ну-съ, а вы?

-- Пусть будетъ такъ! Пусть мы забылись! Это не измѣняетъ дѣла. Я не дѣлаю вамъ упрековъ. Я только умоляю васъ уѣхать...

-- Ради вашего спокойствія? Еще бы! Но вамъ и въ голову не приходитъ задуматься надъ тѣмъ, удобенъ ли мнѣ теперь такой переѣздъ, или нѣтъ. Избавить васъ отъ всякихъ тревогъ, -- въ этомъ вся задача!

-- Развѣ вы не видите, какъ я страдаю? Какая вамъ польза отъ этой пытки? Я была слѣпа,-- продолжала измученная Маріана.-- Всѣ мои страданія простое послѣдствіе непозволительной игры, которую я же сама допустила. Чего бы я ни дала, чтобы только ничего подобнаго не случилось Господи, и такъ вѣдь это невыносимо! Почему вы стараетесь еще усилить зло?

-- Мы оба были неправы... неправы...

Слова ея замерли въ новомъ приступѣ, горя.

Павелъ смотрѣлъ на нее съ мучительнымъ недоумѣніемъ. Никогда еще онъ не слышалъ подобныхъ рыданій! Въ нихъ не было ничего истерическаго; въ нихъ было одно, только одно невыразимое, душу раздирающее, горе.

-- Почему же ты такъ неутѣшна?-- спросилъ онъ тихо.-- Неужели, все отъ раскаянія?

-- Да... да...

-- Но ты преувеличиваешь нашу вину. Развѣ ты позволяла мнѣ хоть что-нибудь, чего не позволяешь братьямъ? Что же касается нашего "ты", то вѣдь самъ Бергеръ предлагалъ это... А впрочемъ, я готовъ отказаться и отъ этого "ты". Успокойтесь, Маріана, и представьте себѣ, что все это былъ только лишь одинъ дурной сонъ...

-- Но лгать Бергеру!

-- Развѣ мы лгали? А въ будущемъ и того не будетъ.

-- Нѣтъ. Съ того вечера мнѣ кажется, что каждое мое слово Бергеру -- одна ложь.

-- Это болѣзненное воображеніе!

-- Нѣтъ, нѣтъ... Вамъ слѣдуетъ уѣхать!

Это вырвалось у нея съ силой, и рыданія прекратились сразу, точно она вдругъ вспомнила о чемъ-то тревожномъ, неотложномъ, о чемъ она совсѣмъ было забыла, и чего никакъ не слѣдовало забывать.

Онъ всталъ и посмотрѣлъ на нее съ горькимъ упрекомъ. Больше говорить уже было нечего. Послышавшаяся въ ея словахъ твердость разбивала его послѣднія надежды.

-- Это не прихоть!-- проговорила она, утирая сильно припухшіе глаза.-- Я много думала объ этомъ и пришла къ заключенію, что должна разстаться съ вами какъ можно скорѣе.

Горе сдавило его сердце, какъ тиски. Оставить Темте! Ѣхать прочь отъ нея и друга неизвѣстно куда! Одна мысль о путешествіяхъ и чужихъ людяхъ приводила его въ содроганіе. Но онъ не смѣлъ защищаться, боясь, что его слова только ускорятъ роковую развязку.

Между тѣмъ она отерла лицо и спрятала платокъ. Рѣшимость ярко выражалась на ея лицѣ -- видно было, что она уже давно обдумала то, чего теперь требовала.

Павелъ внимательно посмотрѣлъ на нее.

И вдругъ имъ овладѣла полная безнадежность. Онъ махнулъ рукой и безсильно опустился въ кресло по другую сторону столика.

-- Такъ это правда?-- сказалъ онъ уныло.-- Вы прогоняете меня?

Она ничего не отвѣтила, но осталась спокойной.

-- Я согласенъ, что разлука была бы полезна;-- продолжалъ онъ:-- въ особенности для васъ, но подумайте, что же будетъ со мной?

Ей стало тяжело встрѣчаться съ его взглядомъ, и она потупилась, точно опасаясь утратить свою рѣшимость подъ гнетомъ его печальнаго взгляда. Онъ продолжалъ едва слышно:

-- Какъ я былъ утомленъ, одинокъ, когда пріѣхалъ сюда! Мнѣ надоѣло жить; на душѣ было совсѣмъ пусто. Все человѣчество представлялось мнѣ такимъ же больнымъ и жалкимъ, какъ и я самъ. Мнѣ хотѣлось, чтобы все, и я въ томъ числѣ, разсѣялось, какъ дымъ, или умерло. Да, хотѣлось только одного вѣчнаго сна, покоя! Есть ли возможность жить, когда все такъ невыносимо банально, пошло, что внушаетъ одно отвращеніе?-- Но здѣсь, въ этомъ здоровомъ однообразіи, я началъ оживать и нашелъ возможность примириться съ жизнью. Я точно обновился, помолодѣлъ душой... Вы вѣдь это сами знаете! Ахъ, Маріана, я лишаюсь не квартиры, не уютнаго уголка; я лишаюсь домашняго очага, у котораго могъ успокоиться и жить. Неужели же у васъ хватитъ духу прогнать меня, отнять у меня послѣднюю возможность остаться жить? Я вѣдь ничего не прошу, ничего, кромѣ покоя... Я буду уходить отъ. васъ, по первому знаку, какъ дворовая собака. Я ни въ чемъ, ни въ чемъ не потревожу васъ. Позвольте мнѣ только остаться и будьте со мной такою, какой вы были въ первое время послѣ моего пріѣзда. Имѣйте же хоть чуточку снисхожденія къ больному и жалкому человѣку. Не гоните меня!

Она съ трудомъ переводила духъ.

-- Маріана,-- продолжалъ онъ,-- я никогда не умолялъ, васъ ни о чемъ и прежде, да и не умѣю просить; но теперь у меня нѣтъ гордости, нѣтъ самолюбія,-- у меня одно только горе! Я молю у васъ пощады... Жизни... Вѣдь вы не прогоните меня? Нѣтъ?

Этотъ умоляющій голосъ растопилъ бы ледяную гору и тронулъ бы камень. Его бархатные чудные глаза смотрѣли такъ серьёзно, грустно...

-- И все-таки это необходимо!

Онъ взглянулъ на нее съ недовѣріемъ. Она ли это? Но затѣмъ онъ откинулся на спинку кресла, и задумался. Такая жестокость должна была имѣть сильную побудительную причину; иначе, она была неестественна.

Вдругъ онъ вздрогнулъ и взглянулъ на нее проницательнымъ взглядомъ.

-- Вы считаете это положительно необходимымъ?-- спросилъ онъ, сильно подчеркивая слова.

Она покраснѣла, но принудила себя взглянуть ему прямо въ глаза.

-- Да, необходимымъ!

Она передохнула съ облегченіемъ -- ей показалось, что онъ понялъ ее. Теперь онъ уѣдетъ, и оставитъ ее въ покоѣ!

-- Только поймите меня, какъ слѣдуетъ!-- прибавила она быстро.-- Мнѣ бы хотѣлось доказать вамъ, что я не такъ дурна, какъ вы можете подумать...

Ея губы задрожали такъ сильно, что она принуждена была замолчать.

-- Что жъ дѣлать!-- проговорилъ онъ, не обративъ вниманія на ея послѣднія слова, и съ тяжелымъ вздохомъ.-- Какъ полно будетъ ваше существованіе! Даже представить себѣ трудно... Ну-съ, рѣшено -- я ѣду завтра. Съ вашего яснаго неба скроется послѣднее, я хочу сказать -- единственное, облачко. А я останусь скитальцемъ, нищимъ... Деньги, это ничто!

Онъ поднялъ руки, точно держалъ въ нихъ свое золото и сдѣлалъ рѣзкій жестъ, какъ бы съ презрѣніемъ отбрасывая отъ себя эти богатства. Въ нихъ не оказывалось болѣе цѣнности!

-- Простите же меня, -- прибавилъ онъ мягко.-- Меня огорчаетъ, что воспоминаніе обо мнѣ будетъ профанировать то, что будетъ для васъ дороже всего на свѣтѣ... Понимаю, что одно мое присутствіе теперь, въ этомъ домѣ, уже оскорбляетъ васъ... Я понимаю это и... уважаю ваши чувства. Но вѣдь я ухожу... Я тѣнь, мелькомъ скользнувшая по вашей жизни, и, слава Богу не затемнившая ея... Протяните же мнѣ на прощанье руку.

Онъ сказалъ это такъ просто, какъ говорятъ люди другъ другу, прощаясь навсегда. Маріана протянула ему руку и тихо заплакала.

-- О чемъ же?-- сказалъ онъ, бодрясь.-- Со мной вѣдь всегда бывало такъ. Я узнавалъ цѣну своимъ друзьямъ только тогда, когда я лишался ихъ навсегда. Ну, прощайте. Нечего просить васъ забыть обо мнѣ; это и такъ неминуемо должно случиться.

Онъ поклонился и вышелъ.

-----

Когда Бергеръ вечеромъ вернулся домой, онъ былъ не мало изумленъ, узнавъ о внезапномъ рѣшеніи Павла уѣхать изъ Темте на слѣдующій же день, и навсегда.

-- Ты ни слова не говорилъ мнѣ объ этомъ, когда мы встрѣтились въ городѣ!-- замѣтилъ онъ.

-- Мнѣ казалось, что не стоило говорить раньше возвращенія домой,-- возразилъ Павелъ.

-- Ну, что жъ, я всегда ожидалъ, что скитальческая горячка опять охватитъ тебя, какъ только ты побываешь въ городѣ. А вѣдь, казалось, тебѣ нравилось у насъ...

Послѣ ужина Бергеръ послѣдовалъ за Павломъ въ его флигель. Его огорчала предстоявшая разлука съ другомъ, и ему хотѣлось въ послѣдній разъ поболтать съ нимъ, пока тотъ будетъ укладывать вещи.

-- Съ кѣмъ же я буду теперь играть въ шахматы?-- попробовалъ онъ пошутить.

-- Твоя жена научится...

Побуждаемый своей всегдашней жаждой дѣятельности, Бергеръ сталъ помогать укладывать вещи.

-- Все это въ чемоданы?-- спрашивалъ онъ, оглядывая кучу платья, вынутаго изъ шкафовъ.

-- Да, надо бы. Не знаю только, какъ это все умѣстится!-- вздыхалъ Павелъ, уже запыхавшійся и совсѣмъ выбившійся изъ силъ.

-- Войдетъ! А какъ мы поступимъ со всѣмъ остальнымъ?-- спросилъ Бергеръ и оглядѣлъ комнату.

-- Я велю обойщику уложить все въ ящики и переслать ко мнѣ въ Стокгольмъ.

Бергеръ стоялъ надъ раскрытымъ чемоданомъ, укладывая вещь за вещью. Онъ весь побагровѣлъ отъ работы въ согнутомъ положеніи, но продолжалъ укладывать терпѣливо и аккуратно.

-- Не понимаю, что сдѣлалось съ Маріаной!-- проговорилъ онъ внезапно, и выпрямился.

-- А что такое?

-- Когда ты уѣхалъ, я думалъ, она будетъ скучать; но этого не было замѣтно. Напротивъ, она стала такой оживленной, разговорчивой, дѣятельной, какой прежде я ншкогда ея не видалъ. По вечерамъ я возвращался домой немного раньше обыкновеннаго; вѣдь жаль было оставлять ее въ одиночествѣ... Тогда она играла твои любимыя пѣсни и шутя говорила, что воображаетъ меня Павломъ.-- Можешь себѣ представить, какъ я былъ доволенъ, что она настолько обжилась въ Темте, что уже не скучаетъ даже и въ одиночествѣ.-- "Кажется, спрашиваю:-- ты полюбила наконецъ Темте?" -- "Да, теперь,-- говоритъ,-- я совсѣмъ счастлива!" -- и все время была такая милая, такая милая, что и сказать трудно... Гм!.. Ты не повѣришь, какой она можетъ быть хорошей,-- когда захочетъ, конечно... И вдругъ, все перемѣнилось. Она какъ-то притихла, затосковала, стала ходить потупившись, точно ищетъ въ землѣ клада. Спрашиваю: что случилось?-- Ничего!-- говоритъ.-- Я думалъ-было, ужь не получила-ли непріятныхъ писемъ отъ родныхъ. Оказывается, ничего такого не было. Ну,-- думаю,-- пройдетъ! Такъ, женскій капризъ!-- А между тѣмъ все хуже и хуже. Я видѣлъ по ея глазамъ, что она не разъ плакала въ моемъ отсутствіи, но такъ и не добился отъ нея, изъ на чего. Даже когда я ей сообщилъ, что ты скоро вернешься, она ничуть не повеселѣла; стало быть, это не было отъ скуки... Я предлагалъ ей даже поѣхать въ городъ. Нѣтъ, не хочетъ...

Онъ развелъ руками и вопросительна смотрѣлъ на Павла.

-- Иногда человѣку просто нездоровится,-- уклончиво замѣтилъ Павелъ,-- и тогда всегда бываетъ невыносимое расположеніе духа.

-- Но она утверждаетъ, что здорова! У меня не выходитъ изъ головы, что, вѣрно, я, чѣмъ-нибудь, самъ того не замѣчая, обидѣлъ ее. Иначе -- ничего понять нельзя.

-- Пройдетъ!

-- Надѣюсь. Должно быть, ужъ таковы всѣ женщины... Да, братъ, тутъ понять что-нибудь мудрено!

Онъ оглядѣлся до сторонамъ, не надо ли уложить еще чего. Павелъ тоже сталъ осматриваться, но вдругъ подошелъ къ Бергеру и, положивъ руку ежу на плечо, сказалъ:

-- Брось... Если я что-нибудь забылъ, можно прислать потомъ. Лучше оглянись-на вокругъ себя и скажи по совѣсти: вѣдь тутъ, у меня, было уютно, красиво?

Свѣтъ лампы ярко озарялъ его худощавое, блѣдное лицо, на которомъ лихорадочно горѣли расширенные, какъ у голоднаго, глаза. И какимъ безпомощнымъ, изможденнымъ казался онъ теперь, когда не оставалось болѣе увлеченія, которое только одно и могло придать ему кажущіяся силы!

Онъ горько улыбался и, точно прощаясь, обвелъ рукой, указывая на прекрасные предметы, собранные въ этой комнатѣ.

-- Странныя чувства одолѣваютъ меня въ такую минуту, какъ теперь!-- прибавилъ онъ.-- Точно хочется поднять руку и остановить что-то: время ли, самую ли жизнь -- не знаю! Въ сущности, въ горѣ и печали есть много прекраснаго. Возмутительно только то, что все преходяще.

-- Въ этомъ-то и состоитъ жизнь,-- улыбнулся Бергеръ.-- Чего бы она стоила, если бы все остановилось на мѣстѣ? Не стало бы труда и борьбы, а безъ этого и жить не стоитъ.

-- Не стоитъ? А теперь, ты думаешь, стоитъ?

-- Глупости, Павелъ.

Тотъ улыбнулся.

-- Все прежній тонъ, все тотъ же!-- сказалъ онъ и зашагалъ по комнатѣ, но вдругъ остановился и вскричалъ горестно:

-- Господи, какъ тяжело! Невыносимо тяжело!

Бергеру хотѣлось приласкать друга, ободрить его. Но развѣ это возможно? Мужчину! Долженъ же онъ быть благоразуменъ и самъ знать, что дѣлаетъ.

-- Зачѣмъ же ты уѣзжаешь, если тебѣ такъ тяжело?-- спросилъ онъ сухо.

-- Не въ томъ дѣло,-- возразилъ Павелъ.-- Для меня точно весь міръ опустѣлъ, точно души во мнѣ самомъ не стало... И здѣсь, и вездѣ будетъ то же самое. Одно страданіе! Неужели ты не видишь, Бергеръ, что я страдаю отъ самого себя? Ужасно не имѣть ни малѣйшаго интереса, никакихъ цѣлей въ жизни. Иногда я даже мечтаю о какомъ-нибудь большомъ несчастіи, которое встряхнуло бы меня. Но и этого быть не можетъ; несчастію-то даже неоткуда взяться. Когда я былъ бѣденъ, я воображалъ, что буду счастливъ въ богатствѣ. Но это была нелѣпая мечта. Всюду пусто, плоско, скучно...

-- Тебѣ слѣдуетъ жениться.

-- Я, вѣдь, испробовалъ и это.

-- Если бы у тебя были дѣти...

-- Дѣти?-- перебилъ Павелъ.-- Чтобы изъ нихъ вышли такіе же несчастные, какъ я? Неужели ты воображаешь, что мои дѣти могли бы быть счастливы въ жизни?

-- Это пессимизмъ, что ли?

-- Да, пессимизмъ!

-- Я читалъ о немъ, но никогда его не видѣлъ,-- замѣтилъ Бергеръ серьезно, и съ любопытствомъ посмотрѣлъ на Павла.-- Я воображалъ, что это все преувеличиваютъ, но теперь вижу самъ, что такой недугъ возможенъ.

-- Возможенъ, Бергеръ; но не думаю, чтобы ты, напримѣръ, могъ сдѣлаться пессимистомъ.

-- Не думаю и я.

-- Ни ты, ни твои дѣти!

Бергеръ покраснѣлъ и наклонился надъ чемоданомъ, закрывая его крышку.

-- То-то вотъ горе, что дѣтей-то нѣтъ, да, кажется, никогда и не будетъ!-- пробормоталъ онъ.

Павелъ покачалъ головой.

-- Въ сущности, совершенно непонятно, какъ это мы съ тобой могли сдѣлаться друзьями!-- сказалъ онъ.

-- Я, вѣдь, всегда нуждался въ привязанности!-- отвѣтилъ Бергеръ, и долженъ былъ кашлянуть, чтобы прочистить голосъ.

-----

Утромъ подали ранній прощальный завтракъ, за которымъ всѣ чувствовали себя неловко, какъ всегда бываетъ въ такихъ случаяхъ. Прощаніе произошло тоже, какъ всегда, съ преувеличенной торопливостью и традиціонными рукопожатіями.

День былъ холодный, ненастный. Павелъ чувствовалъ себя скверно.

-- Прощайте, госпожа Маріана,-- сказалъ онъ въ послѣдній разъ на лѣстницѣ.-- Благодарю за...

Онъ не договорилъ, обернулся, и быстро сошелъ съ лѣстницы. Еще мгновеніе, и онъ уже въ экипажѣ. Бичъ щелкнулъ, цѣпная собака залилась неистовымъ лаемъ... Павелъ приподнялъ шляпу и вмѣстѣ съ экипажемъ скрылся за оградой.

Провожавшіе молча вошли въ комнаты и тоже молча всѣ разошлись по своимъ угламъ.

Романъ оконченъ. Герой исчезъ.

XIII.

Бергеръ ушелъ въ кабинетъ, гдѣ его дожидались рабочіе. Маріана, миновавъ столовую, въ которой служанка убирала со стола, прошла въ свою спальню и заперлась на ключъ.

Теперь она могла спокойно обдумать все, что случилось.

Пока она не знала, какъ Павелъ отнесется къ ея требованію уѣхать изъ Темте, она жила въ такой непрерывной тревогѣ, что ни о чемъ не могла и думать. Неподвижно стоялъ передъ ней вопросъ: уѣдетъ онъ, или нѣтъ.

Теперь онъ уѣхалъ!

Она задумчиво подошла къ окну, взглянула на опустѣвшій дворъ, и сѣла на стулъ у окна.

Туманъ только-что приподнялся надъ землей; день былъ пасмурный, сѣрый; нельзя было надѣяться, чтобы хоть одинъ солнечный лучъ прорвался между густыми тучами. Небо тяжело нависло надъ пустынной мѣстностью; по временамъ порывъ вѣтра встряхивалъ оголенныя вѣтви кустовъ, которые точно вздрагивали отъ холода.

Такъ же холодно, темно и пустынно было на душѣ и у нея самой.

Все это время она только и думала, что о встрѣчѣ съ Павломъ, которой боялась такъ, что не могла себѣ и представить, какъ это она взглянетъ ему въ глаза. Теперь все миновало. Почему же на душѣ у нея такъ же печально, какъ и раньше?

Она чувствовала себя разбитой, точно послѣ тяжелаго сна. Не оставалось ни одной мечты, ни одной иллюзіи; голая дѣйствительность стояла передъ нёй во весь ростъ, во всей своей безпощадной неприглядности. Никогда еще жизнь не представлялась ей такой суровой, лишенной всякой поэзіи. Она оставалась, точно въ пустынѣ, одна съ Бергеромъ, передъ которымъ чувствовала себя виноватой и котораго по этой причинѣ теперь ненавидѣла.

Это уже не была прежняя, романическая, Маріана, мечтавшая только о любви. Теперь это была, прежде всего, женщина, готовящаяся стать матерью, но въ то же время женщина преступная, предательница передъ мужемъ и будущимъ ребенкомъ, потому что въ то время, какъ зарождалась новая жизнь, она кокетничала и позволила даже поцѣловать себя...

Это было такъ унизительно! Она чувствовала такое отвращеніе въ себѣ, какое люди испытываютъ на утро послѣ безобразной оргіи.

Раскаяніе она испытывала уже прежде. Теперь было нѣчто другое.

Казалось, какая-то грубая рука разбудила ее отъ сладкаго сна, и внезапно оказывалось, что она опозорена. Теперь она смотрѣла на себя съ ужасомъ, который всегда питала ко всему низкому и грязному. Въ томъ, что она сдѣлала, не было даже чего-либо сильнаго, крупно-преступнаго; была только одна простая низость!

Женщина въ ея положеніи дѣлающая глазки ухаживателю! Это не преступленіе даже. Это просто унизительное пятно въ ея жизни, отъ котораго она никогда не отдѣлается, потому что некому даже простить ее, потому что она одна знаетъ объ этомъ.

Какъ же она будетъ смотрѣть людямъ въ глаза, когда будутъ говорить о добродѣтели и чистотѣ душевной?

А потомъ, когда родится дитя, воспоминаніе о проступкѣ станетъ между нею и ребенкомъ, и будетъ глумиться надъ ней, какъ видѣніе кошмара... О, это будетъ ужасно!

Священное призваніе матери! Ха, ха, ха!! Именно ей-то и говорить о священномъ призваніи! Оно, вѣроятно, выражалось въ горячихъ рукопожатіяхъ съ. тѣмъ уѣхавшимъ человѣкомъ? Въ обмѣнѣ съ нимъ влюбленныхъ взглядовъ? Въ поцѣлуѣ за дверьми, пока мужъ поворачивалъ спину?..

Ей казалось, что она сойдетъ отъ стыда съ ума. О, чего-бы она только ни сдѣлала, чтобы смыть постыдное пятно!. Но ничего нельзя сдѣлать. Полюбить опять Бергера? Это вѣдь такъ естественно, такъ необходимо ради ребенка. Но странно, именно теперь являлось какое-то озлобленіе противъ мужа, передъ которымъ она же сама была виновата...

Она встала, открыла двери и стала быстро ходить по комнатамъ. Ей хотѣлось согрѣться. Ее мучилъ какой-то внутренній холодъ, заставлявшій ее дрожать и точно налившій ея члены свинцомъ.

Ея лицо утратило обычную нѣжность, какъ-то поблекло, посѣрѣло, отъ чего она казалась еще болѣе похудѣвшей, чѣмъ была на самомъ дѣлѣ. Вокругъ рта легли у нея какія-то рѣзкія складки, придававшія лицу суровое выраженіе. Въ ней даже совершенно исчезла обычная мягкость. Въ ней кипѣла злоба, и главной мыслью было защитить свое будущее и своего будущаго ребенка отъ послѣдствій прошлаго. Въ первый разъ она страдала, не думая жаловаться и вполнѣ сознавая собственную отвѣтственность за все случившееся.

-- Отчего насъ не учатъ съ дѣтства, что всякій поступокъ неминуемо влечетъ за собой его неизбѣжныя послѣдствія, и что въ насъ самихъ есть тайный застѣнокъ, гдѣ мы подвергаемся самой тяжелой пыткѣ за проступки, которые намъ удается скрыть отъ людей? Почему говорятъ о раскаяніи, какъ о какомъ-то всеочищающемъ средствѣ, и скрываютъ, что сплошь и рядомъ раскаяніе оказывается безсильнымъ исправить прошлое? Подумать, что уже немыслимо вернуть ни единаго поступка, ни единаго слова, даже взгляда!-- О Боже!

О, нѣтъ! Обо всемъ этомъ говорили ей. Но то были только слова, а жизнь учитъ не словами, а жестокими примѣрами!

Усиленное движеніе доставило ей нѣкоторое облегченіе. Казалось, физическое утомленіе смягчало душевную боль. И она ходила, не останавливаясь, изъ одной комнаты въ другую, взадъ и впередъ.

Она привыкла полагаться во всемъ на другихъ. Всегда были при ней отецъ и мать, братья и тетки, спѣшившіе къ ней на помощь, едва только она попадала въ бѣду. Стоило только, смотря по обстоятельствамъ, пустить въ ходъ слезы, просьбы, или ласки...

Теперь уже не къ кому было обратиться, и никто не могъ ей помочь. Никто не былъ властенъ смыть съ нея то презрѣнное, маленькое пятнышко, которое омрачило всю ея душу.

И вдругъ она сообразила, что униженіе-то было еще большее, чѣмъ это казалось на первый взглядъ. Вѣдь только одинъ случай, исключительный случай, спасъ ее отъ полнаго паденія, на которое она шла съ такимъ легкимъ сердцемъ,-- случай этотъ принесъ ей ея будущій ребенокъ!

О, Боже мой, но не имѣть даже того оправданія, что она сама, по доброй волѣ, остановилась на краю бездны!

Но что же теперь было дѣлать? Впереди предстояла цѣлая вереница обязанностей, къ которымъ она призывалась, какъ и всякая женщина въ ея положеніи. Какъ отнестись къ нимъ?

Прежде всего надо было сообщить новость Бергеру, который еще не зналъ ничего.

Только за обѣдомъ встрѣтились супруги. Невеселый это былъ обѣдъ. Бергеръ скучалъ по уѣхавшемъ другѣ и вдобавокъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ странностью въ обращеніи Маріаны. Онъ подозрѣвалъ, что тесть опять попалъ въ денежныя затрудненія, и думалъ, что Маріана негодуетъ на отсутствіе въ немъ поддержки ея отцу! Но онъ знаетъ, что дѣлаетъ, и не станетъ плясать по жениной дудкѣ! Никакіе капризы не заставятъ его сдѣлать это!

Весь обѣдъ оба молчали. Когда встали изъ за стола, она отошла къ окну, ставъ спиной къ комнатѣ; но, когда онъ проходилъ мимо нея, она обернулась.

-- Бергеръ!

Онъ посмотрѣлъ на нее недоброжелательно, но былъ пораженъ необыкновенно серьезнымъ выраженіемъ ея лица и подошелъ къ ней.

-- Чего тебѣ?-- спросилъ онъ.

Не поднимая глазъ и беззвучнымъ голосомъ сообщила она свою важную новость.

-- Ты думаешь?.. Ты увѣрена?..-- проговорилъ онъ растерянно,-- и уставился на нее глазами.

-- Да, я увѣрена.

Онъ пришелъ въ восторгъ и нѣжно обнялъ жену. Но его радость была для нея совершенно непонятна, и она осталась холодна, и безчувственна. Она не въ состояніи была принудить себя взглянуть мужу прямо въ лицо, и попрежнему угрюмо смотрѣла внизъ.

Ея неотзывчивость на его радость мгновенно охладила и его. Онъ вышелъ, изъ комнаты возмущенный тѣмъ, что она могла горевать о предстоявшемъ появленіи ребенка. И такъ, вотъ изъ за чего она тосковала! Значитъ, даже въ такія минуты она можетъ думать только о себѣ? О, какой эгоизмъ!

Между тѣмъ Маріана осталась неподвижна у окна. Она замѣтила недовольство и осужденіе мужа, инстинктивно, угадавъ его мысли. Ей слѣдовало бы предвидѣть, что онъ увидитъ въ этой новости объясненіе совершившейся въ ней перемѣны, и дурно истолкуетъ ея угрюмость!

Только теперь, и совершенно внезапно, Бергеръ представился ей въ новомъ свѣтѣ, въ качествѣ человѣка, отъ котораго она вполнѣ зависѣла, и недовольство котораго было для нея даже опасно. Прежде она принимала отъ него поклоненіе съ какимъ-то смутнымъ чувствомъ неуваженія къ нему; но теперь онъ выросталъ въ ея глазахъ въ повелителя, потому что только теперь ихъ союзъ получалъ законную форму, и она оставалась навсегда къ нему прикованной. Это было рабство, и въ ея душѣ шевельнулась ненависть невольницы къ своему повелителю. Его раба навсегда? И послѣ всего, что было! Какой ужасъ! Какой ужасъ!

Однако, въ ней громко заговорило чувство самосохраненія, и тотчасъ же проснулось желаніе сохранить надъ мужемъ прежнее вліяніе. Не что бы то ни стало, надобно скрыть отъ него ея настоящія чувства и разсѣять произведенное на него дурное впечатлѣніе, такъ или иначе, объяснивъ чѣмъ-нибудь свою тоску!

Передъ вечеромъ Бергеръ зашелъ въ гостиную жены. Наступали сумерки -- и работать было уже слишкомъ темно. Маріана отложила свое вязанье въ сторону, и сидѣла, скрестивъ руки, погруженная въ глубокое раздумье.

Бергеръ сѣлъ противъ нея и заговорилъ очень серьезно.

-- Болѣе чѣмъ когда-либо, мнѣ жаль, Маріана, что я, по обыкновенію, затрудняюсь высказывать свои мысли. Какъ заставить другихъ понять то, что я думаю, и что я чувствую, когда я не умѣю объяснить этого? Именно съ тобой я часто страдаю отъ этого недостатка. Вѣдь, положительно, я точно нѣмой! А ты молчишь, и мы никакъ не столкуемся!

Маріана посмотрѣла на него съ недоумѣніемъ.

-- Мнѣ кажется,-- сказала она,-- твои слова такъ же вѣрно могутъ быть примѣнены и ко мнѣ.

-- О, нѣтъ! Если бы ты захотѣла, ты всегда съумѣла бы столковаться.

-- Не думай такъ,-- возразила она съ упрекомъ.-- Я такъ воспитана, что умѣю только легко и живо поддерживать салонный разговоръ, который ведутъ другіе. И это потому, что у меня нѣтъ собственныхъ мыслей. Подумай самъ, откуда же имъ и быть?

Въ ея словахъ звучало столько безъискусственности, простосердечія, что онъ съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее. Она совсѣмъ не походила на прежнюю Маріану.

-- Сегодня я много размышлялъ,-- сказалъ онъ.-- Отношенія между нами измѣнятся, это неминуемо. Прежде мы довольствовались другъ другомъ; теперь каждому изъ насъ придется думать о третьемъ.

Она почувствовала досаду. Въ его словахъ уже теперь звучало предпочтеніе къ этому "третьему", котораго еще и на свѣтѣ-то не было. Что же будетъ дальше? Выходитъ, точно она должна отречься отъ своего первенства...

-- Прежде,-- продолжалъ онъ,-- не важно было, когда между нами выходили какія-нибудь недоразумѣнія. Лишній поцѣлуй исправлялъ все, и этого было вполнѣ достаточно для возстановленія между нами согласія. Но, когда мы уже не будемъ одни, будетъ ли этого достаточно? Сама ты знаешь, какъ крѣпко я люблю тебя и, подумавши, прощаю тебѣ рѣшительно все, что ты хочешь. Но обидно, что я до сихъ поръ такъ же мало знаю тебя, какъ и въ первый день знакомства... Да, да! Вотъ, -- даже въ эту минуту, я конфужусь говорить съ тобой откровенно, точно ты мнѣ не жена, а какая-то чужая!

Ей стало страшно. Неужели онъ отшатнется отъ нея?

-- Вотъ, я и рѣшилъ поговорить съ тобой, Маріана, откровенно. Теперь между нами будетъ больше общаго; надо же намъ познакомиться, наконецъ, поближе. Но это зависитъ отъ тебя самой, потому что я вѣдь животное безсловесное, и не умѣю справляться со своимъ несчастнымъ языкомъ!

Непроизвольнымъ движеніемъ она схватила его за руку. Но тутъ же ей пришло въ голову, что эта низкая фальшь, и она стыдливо отстранилась отъ него. Онъ не понялъ ея движенія, но не придалъ ему значенія, и продолжалъ:

-- Въ послѣднее время ты была какъ-то необыкновенно молчалива. Казалось, ты дуешься, или чѣмъ-то озабочена. Мнѣ ты не говорила ничего, и потому я не хотѣлъ разспрашивать. Но врядъ ли хорошо, что между нами возможны такія недомолвки.

-- Я тоже и сама хотѣла поговорить съ тобой объ этомъ,-- живо отвѣтила Маріана, обрадованная представившимся случаемъ загладить ошибку, сдѣланную послѣ обѣда.-- Мнѣ такъ обидно, что ты не понялъ меня...

-- Не стоитъ объ этомъ говорить, Маріана!-- перебилъ онъ, стараясь быть, по возможности, ласковымъ.-- Я вѣдь понимаю, что тебѣ теперь страшно, и что ты не можешь отдѣлаться отъ мысли о предстоящихъ передрягахъ...

-- Да, нѣтъ же! нѣтъ!-- возразила она.-- Въ томъ-то и ошибка. Ты думаешь, что я была не въ духѣ; а мнѣ просто нездоровилось.

-- Но ты сама отрицала это...

-- Я не понимала, что такое со мной. Это какое-то неопредѣленное недомоганье, трудно даже сказать, что у меня болитъ. Но это такъ разстраиваетъ меня...

Онъ посмотрѣлъ на нее съ недовѣріемъ.

-- Во всякомъ случаѣ,-- замѣтилъ онъ,-- тебѣ нечего безпокоиться о будущемъ. Ты, слава Богу, здороваго сложенія, а когда родится дитя, мы возьмемъ кормилицу, и тебѣ нечего будетъ тревожиться...

-- Нѣтъ!-- вскричала Маріана горячо.-- Я не допущу въ домъ кормилицы. Я буду кормить сама.

Въ ней проснулась какая-то небывалая сила, отбрасывавшая всякія мелочныя соображенія, какъ недостойный соръ. Это была сила материнской нѣжности къ ребенку.

-- Ты не хочешь кормилицы?-- переспросилъ онъ съ удивленіемъ.

-- Нѣтъ. Ни въ какомъ случаѣ!

-- Но я полагалъ...

-- Ни въ какомъ случаѣ!-- повторила она раздражительно.-- И ты не долженъ больше и возбуждать этого вопроса...

-- Да я только одного этого и желаю!-- сказалъ онъ съ радостнымъ удивленіемъ и улыбаясь.-- Я вѣдь здѣсь думалъ только о тебѣ. Притомъ, я не хочу, чтобы ты не была рада ребенку.

-- Если я бываю не въ духѣ и капризна, изъ этого еще не слѣдуетъ, что я буду дурная мать!-- проговорила она совсѣмъ искренно.

-- Милая моя Маріана!

Онъ съ такимъ чувствомъ произнесъ эти слова, что ей стало не по себѣ. Вѣдь она хорошо знала, что преувеличивала свои материнскія чувства главнымъ образомъ для того, чтобы оправдаться...

Онъ подошелъ къ ней и нѣжно погладилъ ей волосы.

-- Ты, конечно, думаешь, что я по грубости души не понимаю твоихъ чувствъ,-- сказалъ онъ кротко.-- Но, право же, я ужъ не такъ грубъ! Не знаю, что ослѣпило меня. Вѣроятно, моя радость, въ сравненіи съ которой твое убитое состояніе духа казалось мнѣ холодностью. Но это не повторится болѣе, и ты не будешь впредь имѣть другого случая, чтобы считать меня безсердечнымъ!-- Онъ наклонился и поцѣловалъ ее въ лобъ.-- Было бы еще хуже, еслибъ я оказался грубымъ отцомъ. Вотъ почему тебѣ слѣдуетъ воспитать меня, мужика. Я былъ бы такимъ старательнымъ твоимъ ученикомъ!

Онъ смотрѣлъ на нее, не то шутливо, не то печально, и былъ въ эту минуту такъ привлекателенъ, что сердце ея невольно рванулось къ нему. Но она сочла такой порывъ недостойной слабостью и силой сдержала свои чувства. Развѣ это естественно: бросаться то къ одному, то къ другому... Однако, какая она порочная!

Самообвиненіе, снова придавило ее всею своею тяжестью.

Дорого бы заплатила она теперь за то, чтобы имѣть право довѣрчиво склониться на широкую грудь мужа! И это -- даже не смотря на отсутствіе любви къ нему! Между ними вѣдь появилась новая связь, священная не менѣе самого брака.

И какъ она не поняла тогда, что раздѣлять чувства невозможно?

-----

Опять потянулись однообразные дни, въ продолженіе которыхъ Маріанѣ много приходилось оставаться наединѣ съ своими мыслями.

Бергеръ проводилъ большую часть дня на поляхъ. Теперь онъ былъ еще дѣятельнѣе, еще энергичнѣе, чѣмъ когда-либо.

По вечерамъ мужъ и жена разговаривали между собой чаще. Но принужденность не исчезала, и оба чувствовали себя въ положеніи чуждыхъ другъ другу людей, вынужденныхъ занимать одинъ другого.

Отношенія Маріаны въ Бергеру были какія-то странныя. Кокетство исчезло безслѣдно; она положительно избѣгала его, точно опасалась его ласкъ. Но это не мѣшало ей, однако, выказывать мужу теперь больше нѣжности, чѣмъ прежде, и вообще, она стала такъ кротка, такъ терпѣлива, какъ никогда еще...

Дѣло въ томъ, что невозможность съ чистой совѣстью принимать ласки мужа неожиданно и сильно возвысили его въ ея собственныхъ глазахъ. Отвращеніе къ нему, которое появилось было въ ней. тотчасъ же за разрывомъ съ Павломъ, исчезло; самообвиненіе вызывало сравненіе съ нимъ Бергера, клонившееся въ пользу послѣдняго. Притомъ, воспоминаніе о проступкѣ окрасило какимъ-то мрачнымъ свѣтомъ все ея прошлое, и совсѣмъ перевернуло всѣ ея понятія о прекрасномъ.

Въ минуту озлобленія Павелъ высказалъ ей нѣсколько слишкомъ горькихъ истинъ, навсегда врѣзавшихся ей въ память, и повторять сдѣланныя ошибки охоты у нея не было. А между тѣмъ время все подвигалось да подвигалось впередъ; наступило лѣто, и Бергеръ предложилъ Маріанѣ пригласить въ Темте своихъ братьевъ. Но, къ его величайшему удивленію, она наотрѣзъ отказалась сдѣлать это. Она не хотѣла видѣть свою родню. Это, конечно, ея дѣло, и Бергеръ не настаивалъ.

Родители съ братьями приняли ея нежеланіе пригласить ихъ за нерасположеніе къ нимъ, и письма съ обѣихъ сторонъ стали рѣже и безсодержательнѣе.

Бергеръ былъ покойнѣе и довольнѣе своей участью, чѣмъ когда-либо. Свою единственную заботу онъ выражалъ такъ:

-- Боюсь, какъ бы Господь на зло не далъ намъ дѣвочку, именно потому, что я не въ силахъ мечтать иначе, какъ о мальчикѣ.

Кромѣ того онъ признался Маріанѣ, что теряетъ, наконецъ, всякое терпѣніе. Этому выжидательному положенію рѣшительно не было конца.

Для здоровья онъ сталъ уговаривать ее больше гулять, и понемногу она настолько привыкла къ оживлявшему ее движенію среди полей и луговъ, что даже полюбила такія прогулки. Вопреки ея намѣренію искупить свою вину всякимъ горемъ, она чувствовала, какъ въ ней силы прибывали, жизнь становилась милѣе, и ее охватывало иногда какое-то совсѣмъ неумѣстное, радостное и вмѣстѣ счастливое, настроеніе. Явилась такая склонность забывать обо всемъ случившемся, что иногда она должна была даже серьёзно принудить себя припомнить и поразмыслить о прошломъ. Впрочемъ, полнаго забвенія нельзя было и ожидать. Всякая бездѣлица, и въ самыя неожиданныя минуты, могла оживить эти воспоминанія, причемъ самообвиненія подымались тогда съ накопленной силой. Въ такихъ случаяхъ, она не въ силахъ была смиренно переносить свои мученія. Вѣдь они стояли между нею и Бергеромъ!

Но, какъ бы тамъ ни было, а свойственныя прежде Маріанѣ какая-то дряблость и апатія исчезли навсегда.

Бергеръ часто уѣзжалъ куда-то съ ранняго утра и, на разспросы Маріаны, уклончиво говорилъ: дѣла! Въ концѣ концовъ это разожгло ея любопытство, но разспрашивать она не рѣшилась.

Какъ-то, въ концѣ августа, Бергеръ, по обыкновенію, всталъ съ зарей и собирался уже ѣхать со двора, какъ вдругъ на крыльцѣ появилась совершенно уже одѣтая Маріана.

Они кивнули другъ другу головой, и Маріана осталась на террасѣ, съ любопытствомъ оглядываясь по сторонамъ. Небо было ясно, свѣжій утренній воздухъ какъ-то необыкновенно чистъ и ароматенъ; невольно чувствовался какой-то непонятный приливъ молодости. Она опустила взглядъ. Вся мѣстность была залита солнечнымъ свѣтомъ, сверкавшимъ на каждомъ лепесткѣ, на каждомъ стеблѣ, на каждой травинкѣ, смоченной, еще необсохшей, росой.

Маріана даже забыла о поѣздкѣ Бергера.

-- Какая погода! Какъ красиво сегодня!-- вскричала она.

-- Такая погода стоитъ уже восьмой день, -- отвѣтилъ Бергеръ своимъ обычнымъ, спокойнымъ тономъ.

Тѣмъ не менѣе, ему было пріятно, что она встала такъ рано -- онъ терпѣть не могъ лѣни; онъ ласково посмотрѣлъ на нее, и только теперь замѣтилъ, что Маріана перемѣнилась: ея щеки казались свѣжѣе; глаза -- яснѣе и больше.

Онъ поднялся къ ней на террасу, схватилъ ее за руки и принудилъ ее прижаться къ нему.

-- Маріана!-- сказалъ онъ съ увлеченіемъ.-- Развѣ жизнь не хороша, не прекрасна? Развѣ не радостно ощущать эту жизнь и слышать ее въ каждомъ біеніи сердца? А природа какая вокругъ насъ! Ахъ, Маріана!

Она смотрѣла ему въ лицо, и вдругъ замѣтила, что въ немъ было то же самое, что и въ утреннемъ воздухѣ, что-то молодое, свѣжее, увлекавшее помимо ея воли. Теперь онъ казался даже красивъ! Она просто залюбовалась его мужественнымъ, честнымъ лицомъ и могучей фигурой. Въ немъ было что-то свое, цѣльное непосредственное, сильное, и притомъ, такое ласковое, веселое...

И, совсѣмъ неожиданно для себя самой, она обвила его шею руками и поцѣловала его. Онъ крѣпко прижалъ ее къ своей груди, и въ свою очередь поцѣловалъ ее въ високъ, въ то самое мѣсто, какъ тогда... Павелъ.

Она вскрикнула и отшатнулась. Мертвенная блѣдность покрыла ея лицо. Она раскрыла глаза, точно передъ ней стояло привидѣніе.

-- Маріана, что съ тобой?

-- Я испугалась...

-- Чего?

-- Сама не знаю...

-- Здорова ли ты? Боже, какъ ты блѣдна!

Онъ хотѣлъ было обхватить ея талью, чтобъ поддержать, но она отстранилась и пробормотала:

-- Не тронь меня! И никогда, слышишь, никогда не смѣй цѣловать меня въ это мѣсто.

Но сейчасъ же она опомнилась, испугалась того, что сказала, и вся задрожала.

-- Я, кажется, въ самомъ дѣлѣ нездорова!-- прибавила она, проводя рукой по лицу, и, шатаясь, направилась въ комнаты,

Бергеръ послѣдовалъ за нею и хотѣлъ остаться дома, опасаясь, что припадокъ "безотчетнаго страха" возобновится. Но она успокоила его, и даже вторично вышла на крыльцо проводить его до экипажа.

Когда онъ уѣхалъ, она присѣла на каменную ступеньку террасы, закрыла лицо руками и горько расплакалась.

Неужели же она никогда не освободится отъ этой пытки? Неужели страшное воспоминаніе всегда будетъ стоять между нею и мужемъ, какъ непреодолимая преграда? Неужели нѣтъ средства избавиться отъ всего этого?

Средство есть -- правда! Лучше всего было бы разсказать мужу все, какъ было, а потомъ, будь, что будетъ. Но нѣтъ, никогда она не рѣшится на такое средство. Какой стыдъ! И затѣмъ, что же она разскажетъ? Вѣдь даже и разсказывать-то нечего.

-- Такъ ли?

Во всякомъ случаѣ, у ней сохранилось бы презрѣніе къ себѣ самой даже и въ томъ случаѣ, если бы она и открылась Бергеру. Вѣдь она увлекается то однимъ, то другимъ! Она просто вѣтреная, пустая женщина, измѣняющая сначала мужу, потомъ другому человѣку... Что толку, что она не успѣла провиниться? Вѣдь низость была у нея въ душѣ, въ самыхъ ея намѣреніяхъ!

Въ этотъ день она вторично пережила раскаяніе, такое же острое, какъ и раньше. Зло оказывалось непоправимымъ. Нужды нѣтъ, что горе зависѣло отъ ея собственнаго воображенія. Отъ этого оно было вовсе не легче!

-----

Съ тѣхъ поръ, какъ Маріана познакомилась съ душевными терзаніями, она полюбила работу. Она сама шила приданое своему будущему первенцу, а хлопотъ съ этимъ приданымъ было вдоволь.

И какъ бывала она довольна, когда что-нибудь оказывалось уже готовымъ! Ей просто совѣстно становилось восторга, съ какимъ она, бывало, любовалась у комода въ дѣтской какой-нибудь дюжиной, только-что сшитыхъ ею, крошечныхъ рубашечекъ. Она никому не показывала своей работы, потому что никто не понялъ бы, что вся прелесть только въ томъ, что она сшила все собственными руками. А какая это была прелесть, такъ и передать трудно!

Наконецъ, надо набивать подушечки пухомъ, и тутъ уже пришлось просить помощи у ключницы. Та выказала при этомъ случаѣ такой, съ трудомъ сдерживаемый интересъ къ дѣлу, что явилось искушеніе похвастать передъ ней и всѣмъ приданымъ.

Поэтому, когда уже послѣдняя подушка была готова, и Маріана успѣла снять старый передникъ, который надѣла, чтобы защитить платье отъ пуха, она сказала застѣнчиво:

-- Я нашила много вещей... Можетъ быть, вамъ интересно взглянуть на мою работу?

-- Еще бы не интересно!-- вскричала старушка, голосъ которой даже задрожалъ:-- такъ она была растрогана.

Маріана повела ее въ недавно лишь меблированную дѣтскую и открыла передъ ключницей ящики комода.

Старушка пришла въ восторгъ. Она знала толкъ въ шитьѣ и совсѣмъ не ожидала отъ молодой хозяйки такого искусства и терпѣнія.

Ледъ былъ проломленъ: обѣ женщины вступили въ дружескую бесѣду.

-- У меня тоже былъ ребеночекъ!-- сказала крестьянка, утирая глаза чистымъ бѣлымъ фартукомъ.-- Но онъ у меня умеръ на четвертомъ годочкѣ.

-- Неужели?!-- вскричала Маріана съ состраданіемъ и вдругъ почувствовала симпатію къ ключницѣ, которой до этого дня точно и не замѣчала.

Завязался разговоръ, чрезвычайно интересный для обѣихъ женщинъ. Притомъ, опытная старуха во всемъ могла дать добрый совѣтъ, въ которомъ Маріана очень нуждалась, тѣмъ болѣе, что въ послѣднюю поѣздку въ городъ, держала себя съ матерью какъ-то натянуто и стыдилась малѣйшаго намека на свое положеніе. Съ ключницей было такъ легко говорить. Она ко всему относилась такъ безъискусственно, просто, что стыдиться ея и въ голову не приходило. И что всего удивительнѣе, Маріана замѣтила, что крестьянка умѣетъ говорить деликатно, выражаясь умно, и даже красиво, о самыхъ щекотливыхъ вещахъ. Между обѣими женщинами установилась положительная сердечность, и Маріана почувствовала, что пріобрѣла друга.

И это въ отвѣтъ на первое съ ея стороны довѣріе!

Съ этого дня Маріанѣ стало точно теплѣе въ Темте, и чувствовалось какъ-то спокойнѣе.

Съ своей стороны и старуха стала ежедневно выказывать барынѣ свою преданность, къ чему всегда представлялись всякіе мелкіе поводы. Видно было, что ея старому сердцу уже давно недоставало, къ кому бы привязаться.

Теперь уже никто не имѣлъ права касаться вопроса о непригодности барыни въ хозяйствѣ! Боже избави! А прежде это была любимая струнка старушки, на которой она разыгрывала безконечныя и весьма печальныя варіаціи.

Маріана почувствовала къ ключницѣ какую-то, совсѣмъ дѣтскую, привязанность и стала часто заходить въ кухню. Понемногу она даже заинтересовалась многимъ въ хозяйствѣ. Никогда она не думала прежде, что приготовленіе пищи въ большомъ хозяйствѣ требуетъ такихъ сложныхъ заботъ. И какъ это не забывали той или другой мелочи, безъ которыхъ все бы пришло въ разстройство? Просто удивительно.

-- Неужели вы ни разу не забыли выпустить утромъ куръ?-- спросила однажды Маріана, пока ключница крошила для куръ оставшійся отъ обѣда хлѣбъ.

-- Забыть?-- какъ же забыть?-- вскричала та съ величайшимъ изумленіемъ.-- Нѣтъ, какъ можно!.. Птица, какъ и всякая скотина, требуетъ такихъ же заботъ, какъ и люди.

И вотъ, мало-по-малу, вещи, которыя Маріана видѣла тысячу разъ, не обращая на нихъ ни малѣйшаго вниманія, вдругъ получили для нея интересъ. Помимо ея воли, одновременно съ этимъ, росло и довѣріе къ жизни. Рождались новыя мысли, новыя чувства... И тѣ, и другія оказывались несравненно прочнѣе тѣхъ, которыя порождались только романами.

Ахъ, если бы между нею и Бергеромъ не было "этого" -- этого несчастнаго "этого". Но пропасть была не переходима...

Иногда на нее находило такое же, ни на чемъ не основанное, радостное настроеніе, какъ и на Бергера. Хотѣлось войти въ его тонъ, шутить надъ пустяками, смѣяться отъ одной жизнерадостности... Но вдругъ проносилось надъ ней воспоминаніе о томъ, что она скрывала, и ей становилось страшно:-- а что, если Бергеръ заподозритъ?

Она знала, какъ онъ ненавидѣлъ ложь и притворство. Она знала также, каковъ онъ становился, когда чѣмъ-нибудь возмущался. Вѣдь онъ бы возненавидѣлъ ее, если бы только зналъ!

За то, если она чувствовала неловкость въ его обществѣ, ничто не мѣшало ей любоваться имъ изъ окна, когда онъ разговаривалъ съ рабочими, или проѣзжалъ молодыхъ лошадей. Онъ бывалъ такъ занятъ дѣломъ, что никогда и не взглядывалъ на окна и не замѣчалъ притаившейся у занавѣси жены.

Бергеръ никогда бы не повѣрилъ, что имъ могутъ любоваться. Онъ былъ очень скромнаго мнѣнія о своей наружности. Но это не мѣшало ему одѣваться очень тщательно и, въ особенности въ привычной ему обстановкѣ, онъ казался даже положительно изящнымъ.

Вообще, Маріана стала замѣчать, наблюдая мужа на работѣ, что между Бергеромъ, взятымъ въ привычной ему обстановкѣ, и тѣмъ мѣшковатымъ увальнемъ-поклонникомъ, за котораго она вышла замужъ, не было ничего общаго.

Бергеръ, напримѣръ, очень любилъ говорить о томъ, что онъ мужикъ, и оттого получалось совсѣмъ неправильное понятіе о его сношеніяхъ съ простымъ народомъ. На самомъ же дѣлѣ рабочимъ и въ голову не приходило позволить себѣ малѣйшее панибратство съ бариномъ,-- и это, не смотря на то, что онъ самъ иногда брался за плугъ или лопату, а при встрѣчахъ съ мужиками никогда не позволялъ себѣ отвѣчать на ихъ поклоны небрежнымъ кивкомъ головы, а всегда кланялся безукоризненно вѣжливо, какъ равнымъ. Его авторитетъ былъ таковъ, что нельзя было и представить себѣ, чтобы кто-нибудь изъ крестьянъ позволилъ себѣ прекословить ему, и всѣ повиновались охотно и слѣпо.

Такъ-то Маріанѣ все болѣе и болѣе приходилось убѣждаться, что она совсѣмъ не знаетъ своего мужа, и потому чѣмъ становился онъ для нея привлекательнѣе, тѣмъ болѣе она чувствовала себя передъ нимъ виноватой.

-----

Маріана съ дѣтства боялась потемокъ.

Какъ-то поздней осенью, случилось ей проснуться отъ какого-то страннаго звука. Она прислушалась. За окномъ шумѣла буря; вѣтеръ вылъ въ трубѣ. Но не этотъ звукъ разбудилъ ее, -- одновременно съ порывомъ вновь налетѣвшаго шквала, повторился непріятный звукъ колокола! Корабельный колоколъ, прозвонившій послѣдній часъ двухъ матросовъ!..

Вокругъ Маріаны было такъ темно, что она не могла даже различить предъ собой руки. А буря продолжалась и точно набатный звонъ колокола, который раскачивало вѣтромъ, отъ времени до времени повторялся. Ей стало страшно, такъ страшно, что она убѣжала бы изъ спальни, если бы не надо было пройти до людской двухъ пустыхъ комнатъ, на что она не рѣшалась. Почти до утра дрожала она отъ страха и, когда, наконецъ, уснула, то была совершенно измучена.

За завтракомъ она имѣла совсѣмъ больной видъ, и Бергеръ спросилъ, что съ нею.

-- Я цѣлую ночь не спала. Я такъ боялась...-- отвѣтила она.

-- Чего же ты боялась?

-- Этотъ колоколъ! Такой ужасъ, когда онъ самъ звонитъ... Я слышала сегодня ночью.

-- Не слѣдуетъ поддаваться такимъ впечатлѣніямъ!-- замѣтилъ Бергеръ очень сухо.

-- Но это же врожденная пугливость. Я не могу справиться съ собой!-- сказала Маріана жалобно.

Онъ посмотрѣлъ на нее почти съ презрѣніемъ.

-- Врожденная? Нѣтъ; это просто непривычка владѣть собой. У всякаго мужчины была бы такая же врожденная пугливость, если бы онъ не пріучалъ себя превозмогать ее. Женщинамъ слѣдовало бы дѣлать то же самое.

Жалуясь на колоколъ, Маріана питала тайную надежду, что Бергеръ прикажетъ снять его. Но оказалось, что она ошиблась въ разсчетѣ,-- и это смутило ее. Притомъ, ее оскорбилъ презрительный тонъ, какимъ Бергеръ сдѣлалъ свое замѣчаніе, тогда какъ слѣдовало бы, кажется, высказать женѣ сочувствіе и хоть нѣкоторую предупредительность къ ея желаніямъ.

Она надулась и до конца обѣда не проронила ни слова.

Бергеръ замѣтилъ ея недовольство, и, прежде, чѣмъ выйти изъ-за стола, заговорилъ первый.

-- Не сердись, Маріана!-- сказалъ онъ серьезно.-- Съ моей стороны, я тоже не въ силахъ превозмочь врожденнаго отвращенія ко всякой распущенности. Человѣкъ съ силой воли не бываетъ малодушенъ. Вѣришь ли, мнѣ было бы стыдно за тебя, если бы оказалось, что ты въ самомъ дѣлѣ боишься потемокъ и собственнаго воображенія! Но, конечно, это былъ только отдѣльный случай? Не правда ли? Вѣдь ты не къ тому же заговорила о колоколѣ, чтобы его сняли?

-- Нѣтъ, нѣтъ...

Ей стало стыдно своего малодушія и ни за что не хотѣлось внушить Бергеру презрѣніе къ себѣ. Нѣтъ, онъ больше не услышитъ объ ея малодушіи,-- за это она ручается.

Въ ту осень было много бурныхъ ночей, и много ночей будилъ Маріану этотъ звонъ колокола. Но она храбро боролась со страхомъ, и понемногу настолько овладѣла своими мятежными нервами, что всякій страхъ разсѣялся.

Не мало-таки гордилась она одержанной надъ собой побѣдой, и впослѣдствіи случалось, что она лежала впотьмахъ и со торжествомъ смотрѣла передъ собой въ тьму, которая представлялась ей побѣжденнымъ противникомъ.

XIV.

Это было три дня спустя послѣ рожденія мальчика.

Маріана неподвижно лежала на подушкахъ, очень слабая, но спокойная и довольная. Она пристально смотрѣла черезъ полуопущенныя гардины на запорошенный снѣгомъ паркъ. Ей нравился падавшій, мягкій снѣжокъ; ей нравился паркъ съ его опушенными снѣгомъ деревьями; ей все нравилось и было дорого, потому что душу ея наполняло таинственное и невыразимое, новое, счастье!

Она обернулась къ печкѣ, у которой двѣ женщины хлопотали около малютки.

-- Что, мадамъ Ланденъ, одѣли "его"?-- спросила она акушерку.

-- Да, теперь мы нарядны, какъ принцъ!-- отвѣтила та.-- Ну, смотрите, мамаша, какой мы красавецъ!

-- Нѣтъ, онъ не будетъ называть меня мамашей,-- возразила Маріана.-- Я хочу, чтобы онъ называлъ меня просто "мать"!-- Она думала о Бергерѣ, всегда такъ называвшемъ свою мать.

-- Какъ хотите, милая мать! Мы будемъ послушны.

Маріана тихо улыбалась.

Мальчика уложили въ кроватку, рядомъ съ ея кроватью.

-- Теперь мы уйдемъ,-- сказала акушерка,-- а вы, хорошо бы сдѣлали, если бы немножко уснули!

-- Мнѣ не хочется спать!-- протестовала Маріана.

-- Ничего, закройте только глаза, и сейчасъ же заснете.

Женщины ушли довольныя и сіяющія. Во всемъ домѣ царило какое-то праздничное настроеніе.

Маріана сложила руки на одѣялѣ и опять уставилась на окно, за которымъ снѣгъ продолжалъ все такъ же неслышно валить.

Какое чудное душевное настроеніе испытывала Маріана! Какъ весело и забавно было думать о крошечномъ существѣ, покоившемся теперь возлѣ нея, объ этомъ крошкѣ, который оказывался ея сыномъ! Жизнь получала теперь уже совсѣмъ не прежнее значеніе и становилась шире, полнѣе. А вмѣстѣ съ тѣмъ являлась также и большая отвѣтственность, ради которой стоило быть сильной и серьёзной... Главное, дальнѣйшій-то путь жизни представлялся теперь такимъ свѣтлымъ, прямымъ!

Какая радость предстояла когда "онъ" выростетъ, станетъ большимъ, крѣпкимъ мальчикомъ, котораго ей трудно будетъ и обнять!

Да, она была счастлива, вполнѣ счастлива! Но какъ забавно думать, что теперь на ея отвѣтственности была цѣлая человѣческая жизнь, цѣлая большая жизнь, которая теперь еще едва теплется въ этомъ маленькомъ, безпомощномъ существѣ...

Въ жизни такъ много удивительнаго!..

Ея глаза незамѣтно сомкнулись, и она уснула.

Первое, что она увидѣла, когда выспалась и проснулась, довольная и съ новыми силами, былъ устремленный на нее взглядъ, честный, спокойный взглядъ, который она такъ горячо полюбила въ послѣднее время.

Возлѣ нея сидѣлъ Бергеръ.

-- Я и не зналъ, что у меня жена такой молодецъ!-- сказалъ онъ, улыбаясь.-- Мадамъ Ланденъ просто въ восторгѣ отъ тебя. Она говоритъ, что ты такая здоровая и бодрая, какихъ она мало и видала.

Маріана тихо смѣялась. Она знала, что такъ оно и было.

-- Чудные дни мы переживаемъ!-- продолжалъ онъ.-- По временамъ мнѣ плакать хочется; болтливъ даже сталъ! И все отъ избытка счастья... Нѣтъ, такихъ радостей мнѣ и не снилось прежде. Однако, хорошо-ли, что я такъ разболтался? Ты смотришь совсѣмъ здоровой, но все-таки?..

-- О, продолжай! Мнѣ такъ весело слушать тебя.

-- Ну, такъ слушай же. Я получилъ письмо отъ матери. Она велѣла кланяться тебѣ и мальчику. Ты знаешь, конечно, что я ей телеграфировалъ? Представь себѣ, это была первая телеграмма, полученная ею въ жизни! И какъ же она рада... Вдругъ у ея Бергера -- сынъ! О телеграммахъ отъ твоихъ родныхъ ты, конечно, знаешь? Ахъ, что я! Самъ же я приносилъ ихъ тебѣ... Право, точно у меня голова кружится; забываться даже сталъ. Вѣдь эта прокл... то бишь, эта славная Ланденъ не позволяла говорить съ тобой; а тутъ было столько новаго, и не думаю, чтобы это могло повредить... Такъ о чемъ-бишь я хотѣлъ сказать? Да, я напишу Павлу; онъ вѣдь прислалъ мнѣ свой адресъ. Разумѣется, ему не понять, что значитъ имѣть сына, но все-таки, напишу ему. Бѣдняга Павелъ... Ну, само собой разумѣется, мать пріѣдетъ на крестины. Забавно, что вы еще до сихъ поръ не видѣлись... Какъ я радъ, что ты въ послѣднее время стала хозяйничать; это понравится матери. Надо, чтобы она подарила тебѣ нѣсколько такихъ полосатыхъ фартуковъ, какіе она сама ткетъ. Прелесть, что за фартуки! Но не довольно-ли болтовни? Смотри, не захворай!

-- Ничего. Продолжай...

-- Ну хорошо! Мнѣ точно подрѣзали языкъ и я сталъ болтать, какъ сорока. А все мальчишка виноватъ. Господи, какъ мнѣ весело! Какъ я скучалъ по дѣтямъ -- этого ты себѣ представить не можешь. Потомъ я сталъ бояться, что будетъ дѣвочка и все пріучалъ себя къ этой мысли. А вышелъ мальчишка! Пусть онъ будетъ чѣмъ самъ захочетъ быть -- я не позволю себѣ стѣснять его въ выборѣ каррьеры! Захочетъ быть ученымъ,-- иди въ университетъ; не захочетъ -- его дѣло. Хорошо уже одно то, что онъ у насъ есть! Подумай-ка, каково мнѣ было улучшать имѣніе, разводить лѣсъ и все такое, пока дѣтей не было. Спрашивалось: для кого? А теперь другое дѣло.

Его ободрялъ радостный взглядъ Маріаны.

-- А знаешь что?-- вдругъ вскричалъ онъ.-- Ты стала вдвое красивѣе прежняго. Въ твоихъ глазахъ какое-то, совсѣмъ новое, выраженіе. И потомъ еще вотъ что: я не чувствую больше никакого стѣсненія говорить съ тобой. Мы уже больше не чужіе!

Она счастливо улыбалась ему. Теперь она не сомнѣвалась въ себѣ. Бергеръ,-- и больше никто! Старое не могло повториться.

-- Бергеръ!-- прошептала она.

Онъ наклонился и тихонько поцѣловалъ ее. Потомъ разговоръ возобновился и продолжался, пока мадамъ Ланденъ не напомнила Бергеру, что утомлять больную опасно.

-----

Уже нѣсколько дней Маріана была на ногахъ. Ея здоровье вполнѣ окрѣпло и пора было назначить день крестинъ.

Бергеръ съ Маріаной сидѣли въ ея гостиной; онъ у окна на стулѣ, она -- въ глубинѣ комнаты, въ покойномъ креслѣ.

-- Ну, Маріана,-- сказалъ онъ, когда рѣчь зашла о крестинахъ,-- мальчика назовемъ Павломъ? Не правда ли?

Маріана почувствовала такую острую боль въ груди, точно ее ударили ножомъ въ сердце. Она вся похолодѣла и съ ужасомъ подумала, что Бергеръ непремѣнно замѣтитъ ея блѣдность.

-- Не лучше ли назвать его именемъ твоего отца, Бергеръ?-- проговорила она робко.

-- Нѣтъ. Я не любилъ моего отца!

У нея не хватило духу предложить назвать сына по имени кого-нибудь изъ ея родныхъ.

-- Павла я всегда любилъ,-- пояснилъ между тѣмъ Бергеръ, -- особенно такимъ, каковъ онъ былъ прежде. Мои лучшія воспоминанія связаны съ его именемъ. Почемъ знать, что бы вышло изъ меня, если бы судьба не свела меня именно съ нимъ? Онъ и моя мать вліяли на меня больше всѣхъ...

Тутъ онъ замѣтилъ все усиливавшуюся блѣдность жены и съ удивленіемъ посмотрѣлъ на нее.

Ей стало такъ страшно, точно она теряла подъ ногами почву. Вотъ-вотъ онъ заподозритъ истину! Въ душѣ поднялась мучительная борьба... И вдругъ она сразу приняла рѣшеніе: будь что будетъ, но скажу всю правду! Иначе -- она навѣки останется между ними, эта страшная правда и отравитъ всю ихъ жизнь.

-- Бергеръ,-- сказала она дрожащимъ голосомъ,-- нельзя окрестить мальчика Павломъ.

-- Это почему?

Слышно было по его голосу, что противорѣчіе раздражало его.

-- Между мной и Павломъ было нѣчто, о чемъ ты не знаешь.

-- Нѣчто?

-- Да. Павелъ и я...

Ея губы напрасно продолжали шевелиться. Языкъ не выговаривалъ словъ...

Взглядъ Бергера сталъ острымъ и жесткимъ, какъ сталь. Онъ такъ и вонзился въ глаза Маріаны. Но, вслѣдъ затѣмъ юнъ точно померкъ и принялъ выраженіе неестественнаго спокойствія.

-- Продолжай то, что ты хотѣла сказать,-- проговорилъ юнъ деревяннымъ голосомъ безъ всякаго выраженія.-- Нѣтъ сомнѣнія, что все это не можетъ имѣть значенія при выборѣ имени мальчику. Но продолжай. Что такое было у тебя съ Павломъ?

-- Это было... Вѣрнѣе, ничего серьезнаго не было, но тѣмъ не менѣе, это было худо... Я очень бы желала теперь, чтобы прошлаго не было, чтобы мнѣ никогда не пришлось знать этого человѣка.

-- Ровно ничего не понимаю. Не хочешь ли ты сказать, что влюбилась въ него?

-- Не то... но было точно какое-то тайное соглашеніе между нами.

-- Между вами? Стало быть, Павелъ зналъ объ этомъ?

-- Да.

-- Какъ же это началось?

-- Во время вашей игры въ шахматы.

-- То-есть, когда я съ нимъ игралъ?

-- Да.

-- Ну, и что же?

-- Мы имѣли обыкновеніе смотрѣть другъ другу въ глаза...

-- Фу! Чортъ! Есть о чемъ говорить!

-- Нѣтъ, это были особенные взгляды. Мы научились точно разговаривать такимъ образомъ.

-- И это у меня на глазахъ?

Она хотѣла сказать: да!-- но голоса опять не хватило, и она только вздохнула.

Онъ долго смотрѣлъ на нее. Она чувствовала это, но не смѣла поднять глазъ.

-- Если бы я не раскаялась въ этомъ,-- продолжала она черезъ нѣсколько времени;-- если бы я не раскаивалась такъ ужасно, я никогда не рѣшилась бы заговорить съ тобой...

Она сжала руки и низко опустила голову. Если бы отъ него зависѣли теперь ея жизнь и смерть, она не могла бы чувствовать большей робости.

-- Ну? Продолжай же!-- проговорилъ онъ такимъ голосомъ, точно дѣло шло о мучительной операціи, которую чтобы выдержать требовалась вся его сила самообладанія.

-- Потомъ мы имѣли обыкновеніе пожимать другъ другу руки... Теперь такъ ужасно воспоминать!

-- Ничего, ничего, продолжай...

-- А въ тотъ вечеръ, когда онъ собирался ѣхать, онъ поцѣловалъ меня...

-- Поцѣловалъ тебя?

-- Да, въ передней, пока ты выходилъ за сигарами.

-- И ты допустила это? Вѣрно, ты сама желала этого?

Она не нашла отвѣта, но почувствовала къ себѣ подавляющее презрѣніе.

-- Ну? И потомъ?

-- Потомъ вѣдь онъ уѣхалъ...

-- Да, но онъ вернулся во время моего отсутствія?

Маріана снова почувствовала на себѣ такой убійственный взглядъ, что чуть не вскрикнула отъ ужаса, но, однако, овладѣла собой и пробормотала:

-- Когда онъ вернулся, онъ сейчасъ же и уѣхалъ... Вотъ и все.

-- Все? Павелъ и ты! Нѣтъ, если Павелъ и ты были способны на такое... кому же довѣрять?..

Передъ глазами Маріаны забѣгали черные круги, и ей пришлось схватиться за ручки кресла, чтобы усидѣть.

-- Я сказала правду и всю правду!-- пролепетала она точно во снѣ.

-- Тебѣ нечего опасаться меня, я ничего не дѣлаю въ минуту озлобленія. Не надо было начинать, а теперь ужъ договаривай до конца.

Онъ отвернулся къ окну и оперся рукой на подоконникъ. Его лицо сдѣлалось изжелта-блѣднымъ, не смотря на густой загаръ. Она не видѣла всего лица, но и по той части, которая ей была видна съ кресла, она ясно представляла себѣ выраженіе его: усталое, безотрадное, пугавшее своей подавленностью, безнадежностью. Видно было, что потребовалось бы настоящее чудо, чтобы оживить и согрѣть выраженіе этого лица.

-- Я разсказала тебѣ все, что было,-- сказала она беззвучно, какимъ-то надтреснутымъ голосомъ.

Онъ молчалъ, а ей нечего было больше добавить въ сказанному. Теперь, что бы она ни говорила, уже ничто не произвело бы на него смягчающаго впечатлѣнія. И она сидѣла неподвижно, подавленная своимъ отчаяніемъ.

-- Не понимаю только, ради чего ты сообщила мнѣ это,-- замѣтилъ онъ послѣ долгаго раздумья.

-- Между мной и тобой стояло что-то такое, -- точно ложь и притворство.

-- Слова!

-- Нѣтъ, не слова! Мнѣ было необходимо отдѣлаться отъ этого во что бы то ни стало.

-- Отдѣлаться?

Онъ разсмѣялся короткимъ, сухимъ смѣхомъ и тотчасъ же застылъ въ прежнемъ положеніи.

Ужасное впечатлѣніе производило его ненатуральное спокойствіе! Оно угнетало ее. Ей хотѣлось упасть къ его ногамъ, умолять его о прощеніи; но она не смѣла сдѣлать что-либо подобное: она сознавала, что такая выходка въ эту минуту только усилитъ его презрѣніе къ ней.

-- Охота тебѣ была разсказывать,-- сказалъ онъ.-- Такія вещи естественнѣе всего оставлять про себя.

-- Я должна была высказаться. Я не въ силахъ была дольше таить...

-- Ну и что же? Лучше теперь?

Если бы онъ подвергъ ее пыткѣ, она страдала бы не болѣе, чѣмъ теперь! Она не въ силахъ была усидѣть на мѣстѣ, поднялась съ кресла и невѣрной поступью прошлась по комнатѣ. Такую потребность перемѣнять мѣсто ощущаютъ больныя животныя. На минуту она прислонилась къ каминному экрану, потомъ бросилась на диванъ. Нигдѣ не было покоя, облегченія ея мукѣ. И для чего оттягивать развязку, которой невозможно миновать? Лучше всего перенести казнь, какова бы она ни была, сразу!

Маріана встала съ дивана, перешла на свое прежнее мѣсто и обратилась къ мужу.

-- Неужели же я бы стала разсказывать, если бы не хотѣла сказать тебѣ всей правды?-- проговорила она съ тоской.

-- Женщины рѣдко признаются вполнѣ.

-- Бергеръ, я не хочу скрыть отъ тебя ни одного вздоха...

Онъ промолчалъ, а она тупо уставилась взглядомъ въ его щеку и часть бороды.

Если бы она могла увидѣть его взглядъ! Пусть хоть сердится, только бы не оставался такимъ неестественно безчувственнымъ.

Она потянулась къ нему и положила руку на его плечо.

-- Вѣришь ли ты мнѣ, Бергеръ?

-- Маріана, прошу теперь безъ этихъ штукъ!

Онъ обернулся, но лишь настолько, чтобы стряхнуть съ себя ея руку, прикосновеніе которой внушало ему въ эту минуту отвращеніе. И она отшатнулась съ робостью преступницы...

Ей казалось, что грудная клѣтка съуживается вокругъ ея сердца, давитъ, убиваетъ ее. Ей было такъ больно, что не хватало силъ даже жаловаться, кричать, звать на помощь.

Но двигаться она могла и, снова поднявшись со своего мѣста, она пошла къ столику, налила стаканъ воды и съ жадностью выпила все до дна.

-- Отчего же ты не уѣхала съ Павломъ? Отчего осталась у меня?-- раздался голосъ Бергера.

Ей нечего было на это отвѣтить. Вѣдь она не уѣхала съ Павломъ потому, что никогда они не любили другъ друга серьезно. Но, съ другой стороны, почему же, въ такомъ случаѣ, они обмѣнивались влюбленными взглядами и рукопожатіями -- горячими, тайными рукопожатіями? Вѣрно, потому, что она была именно тѣмъ, чѣмъ ее считалъ теперь Бергеръ: вѣтренной женщиной, и больше ничего!

Но неужели же нельзя простить? Ей, которая такъ горько раскаивалась въ своемъ проступкѣ?

-- Бергеръ,-- проговорила она,-- взгляни на меня...

-- Нѣтъ, не теперь.

Въ его голосѣ послышалось холодное отвращеніе,-- не гнѣвъ. Она такъ низко пала въ его глазахъ, что не внушала къ себѣ даже гнѣва!

-- Неужели же все такъ и останется между нами?-- ужаснулась она.

-- Дай время...

Это было сказано такимъ ледянымъ голосомъ, что всякая надежда у нея исчезла. И, все-таки, она должна перенести все, до конца!.. Слезъ у нея уже не было, но горло сдавливала судорога, какъ при сильнѣйшихъ рыданіямъ.

Она вернулась на свое мѣсто и опустилась молча, ломая руки, въ кресло.

Она уже не рѣшалась говорить. Не могла же она сказать, что въ томъ-то и заключались всѣ ея муки, вся его власть надъ нею, что она любитъ именно его, Бергера.

Долго длилось молчаніе. Оно бы, кажется, могло продлиться цѣлую вѣчность,-- такой столбнякъ овладѣлъ Маріаной. Не было ни мыслей, ни чувствъ. Всѣ ея душевныя силы сосредоточились на одномъ мертвящемъ чувствѣ -- чувствѣ безнадежности.

Она сидѣла неподвижно и машинально смотрѣла на мужа. Каждая складочка его платья врѣзалась въ ея память навсегда, но она точно ничего не видѣла. Она смотрѣла безъ всякой мысли въ головѣ, смутно сознавая, что теряетъ разсудокъ. Впрочемъ, это даже вовсе не пугало и не интересовало ея.

Наконецъ, онъ всталъ и, даже не взглянувъ на нее, не проронивъ ни одного слова, вышелъ изъ комнаты.

Машинально встала и она, но никуда не пошла, а схватилась за спинку кресла, а другую руку крѣпко прижала къ груди, въ которой ощущалась нестерпимая боль. Она не знала, гдѣ она и не могла ни о чемъ размышлять, но одна мысль всплыла передъ ней ясно и отчетливо: она внушила Бергеру презрѣніе въ себѣ и навсегда отрѣзала себѣ путь къ его сердцу!

И такъ, это не былъ ужасный сонъ, кошмаръ? Она провинилась передъ единственнымъ человѣкомъ, котораго любила? И теперь все погибло... навсегда!!

Послышались шаги; въ комнату вошла мадамъ Ланденъ.

-- Что съ вами? Вы больны?-- вскричала она.-- Что-нибудь случилось? Берегитесь, вѣдь можетъ заболѣть и малютка!

-- Малютка?

Маріана тупо смотрѣла на акушерку.

-- Не хотите ли воды? Выпейте глотокъ.

Маріана отстранила стаканъ.

-- Малютка?

Теперь только она поняла о комъ говорили! Да, да, она хочетъ къ нему... Къ сыну! Къ сыну Бергера, Бергера и ея!..

Шатаясь, направилась она въ дѣтскую, но на порогѣ остановилась и обернулась къ акушеркѣ.

Та едва узнавала ее,-- такъ измѣнилось въ одно мгновеніе ея лицо. Теперь это было суровое, каменное лицо съ рѣзкими, строгими чертами...

-- Я хочу остаться одна.

Это было сказано тономъ Бергера -- спокойно и холодно. Затѣмъ она во шла въ дѣтскую и заперла за собой дверь на ключъ.

-- Господи Іисусе!-- бормотала акушерка.-- Что такое стряслось съ нашей барыней?

И она побѣжала въ кухню, посовѣтоваться съ ключницей.

Между тѣмъ Маріана остановилась у дверей, и тупо смотрѣла впередъ. Такъ вотъ что называется любить? Это нестерпимое страданіе? Этотъ ужасъ?

Да, да! Страданіе, это и есть жизнь! А любовь -- это страданіе, превышающее всякія человѣческія силы. Теперь уже нѣтъ надежды на то, что Бергеръ проститъ, забудетъ, снова полюбитъ ее... Такъ зачѣмъ же жить, когда это такъ невыносимо мучительно?

Но вдругъ она что-то вспомнила, и быстро пошла къ кроваткѣ своего ребенка. Тамъ она упала на колѣни, сложила руки и прислонилась лбомъ къ кроваткѣ.

Онъ спалъ, ея сынъ, ея крошка, ея единственное утѣшеніе! О, какая могучая опора -- это безпомощное созданіе!

Она почувствовала, какъ, точно тепло, разлилось въ ея груди, изъ глазъ полились обильныя слезы. Теперь она опять можетъ дышать, думать...

Она плакала долго, долго... Затѣмъ поднялась, и тщательно умыла лицо.

-----

Успокоившись, Маріана могла обдумать свое положеніе. Но невозможно было предвидѣть, какъ поступитъ теперь Бергеръ. Она такъ мало знала его, что никакъ не могла сообразить, на что онъ рѣшится. Надо было терпѣливо выжидать!

Одно было ясно: никакое искусство не могло повліять на Бергера, и лучше всего отнестись къ нему спокойно и довѣрчиво.

Странное дѣло! Не смотря на то, что даже Бергеръ осудилъ ея откровенность, она ни минуты не раскаявалась въ томъ, что высказалась. По крайней мѣрѣ, если теперь удастся одержать надъ нимъ побѣду, на что не было, впрочемъ, никакой надежды, она заполучитъ его всецѣло, навсегда, безъ малѣйшаго опасенія за будущее! Этимъ она утѣшала себя.

Передъ ужиномъ Бергеръ, зайдя къ ней, засталъ ее въ спальнѣ за шитьемъ, у маленькаго столика, на которомъ горѣла лампа. Она была очень блѣдна; глаза у нея были нѣсколько опухши, но она казалась вполнѣ спокойной.

-- Маріана,-- сказалъ онъ, садясь,-- я обдумалъ то, что ты мнѣ сообщила.

Она посмотрѣла на него вопросительно.

-- Надо полагать, ты не сознавала, какъ глубоко поразитъ меня твое сообщеніе. Иначе -- непонятно, какъ это ты не пощадила меня!

Онъ помолчалъ, ожидая возраженія, но ей нечего было возражать. Вѣдь онъ говорилъ о своихъ чувствахъ, не принимая во вниманіе чувствъ ея. Что жъ тутъ было говорить?

-- Я не подозрѣваю большаго, чѣмъ ты мнѣ объяснила,-- прибавилъ онъ.-- Но и этого вполнѣ достаточно. Если ужъ ты такъ охладѣла ко мнѣ, лучше было бы разъѣхаться.

Ей очень хотѣлось сказать, что никогда Павелъ не значилъ для нея больше Бергера, но она не рѣшилась сказать этого, и опять промолчала.

-- Но теперь мы связаны мальчикомъ,-- онъ указалъ рукой въ сторону дѣтской,-- и намъ надо попытаться какъ-нибудь поладить ради его счастія.

Она кивнула головой въ знакъ того, что понимаетъ мужа, и посмотрѣла на него съ благодарностью.

-- Но я знаю свой характеръ: я злопамятенъ, и потребуется много времени, чтобы побѣдить поднятыя во мнѣ дурныя чувства. Лучше всего, если ты не станешь торопить меня... Во всякомъ случаѣ, не пытайся загладить прошлое любезностью. Это только вооружитъ меня противъ тебя. Оставь меня въ покоѣ, пока я самъ не приду мириться. Будь только со мной честна. Ты сама поселила во мнѣ недовѣріе, и я невольно буду относиться къ тебѣ придирчиво. Вся бѣда въ томъ, что ты совсѣмъ не такая, какой я воображалъ тебя. Я такъ ужасно разочаровался въ тебѣ... Но, можетъ быть, все еще какъ-нибудь наладится, если только мы оба не будемъ торопиться.

Онъ посмотрѣлъ на нее пристально, точно хотѣлъ проникнуть взглядомъ въ самую глубь ея души. И она поняла его. Онъ запрещалъ ей всякія попытки къ сближенію, всякія сцены; онъ хотѣлъ жить въ мирѣ, но вдали отъ нея. Словомъ,-- онъ требовалъ, чтобы она владѣла собой съ такой же твердостью духа, какъ и онъ.

Она опять ничего не отвѣтила, и опять кивнула головой; въ глазахъ у нея появилось что-то особенное.

-- Тебѣ нечего стѣсняться говорить со мной,-- сказалъ онъ, потупившись.-- Даю тебѣ слово никогда не позволятъ себѣ никакихъ рѣзкостей или невѣжливаго слова. Я, конечно, не могу относиться къ тебѣ дружелюбно. Въ остальномъ будь покойна... Во всякомъ случаѣ, у тебя вѣдь есть утѣшеніе!

Онъ посмотрѣлъ на дверь дѣтской.

-- Хорошо, Бергеръ. Ты тоже можешь быть покоенъ.

-- Послѣ, какъ-нибудь, ты мнѣ еще разъ разскажешь всѣ подробности... Не обижайся на мои вопросы. Мнѣ необходимо знать рѣшительно все, что было, до малѣйшихъ подробностей, какъ если бы я видѣлъ все самъ собственными глазами.

-- Тебѣ стоитъ только спрашивать. Я на все отвѣчу по совѣсти.

-- Дѣло въ томъ, что тебѣ никакъ не слѣдуетъ разсчитывать, что я когда-либо это забуду. Я никогда не забываю вещей серьезныхъ.

-- Я это знаю, Бергеръ.

-- И не воображай себѣ, чтобы я могъ когда-нибудь опять стать такимъ, какимъ я былъ. Никогда! Я былъ глупъ и легковѣренъ. Я держалъ себя, какъ дуракъ, котораго всякій могъ водить за носъ. Оттого-то искушеніе и оказалось сильнѣе тебя.

-- Я буду довольна, какимъ бы ты ни былъ.

-- Предупреждаю еще, что тебѣ не слѣдуетъ слишкомъ полагаться на твое терпѣніе. Дѣло можетъ затянуться, и какъ бы ты не сочла себя несчастной! Я самъ не узнаю себя,-- такъ меня всего перевернуло то, что ты мнѣ разсказала... Я такъ слѣпо вѣрилъ тебѣ! Такой ударъ не проходитъ даромъ, и невозможно даже предвидѣть всѣхъ его послѣдствій. Наконецъ, не жди также и возможности скоро избавиться отъ меня: мнѣ только двадцать восемь лѣтъ...

-- Я не заблуждаюсь, Бергеръ.

-- Приходится начинать все сначала, Маріана! И это будетъ не легко. Мы будемъ точно два узника, скованныхъ одною цѣпью.

-- Такъ Богъ велѣлъ.

-- И ты останешься со мной, не смотря ни на что?

-- Да, навсегда.

XV.

Бергеръ сказалъ правду: приходилось начинать съизнова. Оба точно переродились, и самая жизнь въ Темте, поэтому, перемѣнилась.

Мать Бергера на крестины мальчика не пріѣхала. Воспріемницей пришлось быть госпожѣ Бьёркъ и ребенка окрестили Торстеномъ. Обрядъ былъ совершенъ торжественно, но чопорно; всѣ были холодны и натянугы. Отъ родныхъ Маріаны не ускользнула совершившаяся въ ней перемѣна: она была спокойна, но очень серьезна, и во всей ея фигурѣ появилось выраженіе какой-то никогда еще, прежде не замѣчавшейся въ ней твердости.

-- Заважничала!-- сказалъ Вальтеръ.

-- Чѣмъ-то озабочена!-- подумали другіе.

Бергеръ былъ невозмутимъ, какъ всегда. Можетъ быть, онъ держалъ себя съ большимъ достоинствомъ, чѣмъ прежде, но, во всякомъ случаѣ, былъ не менѣе замкнутъ въ самомъ себѣ. Къ Хаквину онъ относился дружелюбно, но и въ отношеніяхъ съ нимъ исчезла всякая шутливость.

За крестинами наступили довольно сѣренькія будни.

Между Бергеромъ и Маріаной не было бросающейся въ глаза натянутости. Они относились другъ къ другу съ преувеличенной вѣжливостью и избѣгали оставаться вдвоемъ -- вотъ и все.

Бергеръ воспользовался выговореннымъ себѣ правомъ разспросить подробности о бывшихъ отношеніяхъ между Павломъ и Маріаной, и подвергъ ее самому безпощадному допросу. Она отвѣчала правдиво, съ какой-то безчувственной откровенностью. Онъ разспрашивалъ обо всемъ: гдѣ она стояла и гдѣ стоялъ Павелъ, что онъ спросилъ, что она отвѣтила, и т. д. Онъ задавалъ короткіе, сухіе вопросы и требовалъ только ясныхъ отвѣтовъ. Щекотливость предмета, казалось, не производила на него ни малѣйшаго впечатлѣнія. Вскорѣ онъ такъ изучилъ все дѣло, что зналъ столько же, какъ и сама Маріана. На этомъ онъ и успокоился.

Его дѣятельность по хозяйству усилилась такъ, что у него уже не оставалось лишняго времени раздумывать о Маріанѣ и о минувшемъ. Онъ ежедневно заходилъ взглянуть на сына и появлялся въ назначенное время къ столу; въ другое время Маріана его и не видѣла. Если бы у ней не было добродушной ключницы и хлопотъ съ ребенкомъ, она погибла бы съ тоски. Но теперь она мужественно переносила однообразіе жизни, и за дѣломъ не замѣчала и времени.

Зная цѣну, какую Бергеръ придавалъ трудолюбію и практичности, она и сама захотѣла работать и нашла себѣ столько занятій, что у нея не было свободной минуты. Чѣмъ болѣе она входила въ подробности обширнаго хозяйства, тѣмъ оно становилось для нея интереснѣе, и вскорѣ она уже серьезно увлеклась своей ролью хозяйки дома. Она чувствовала, что одно это, уже до нѣкоторой степени, сближало ее съ мужемъ, и тихонько, про себя, радовалась этой первой побѣдѣ. Прежде онъ имѣлъ дѣло съ ключницей; теперь приходилось обращаться къ Маріанѣ, причемъ всѣ его желанія исполнялись еще съ большей пунктуальностью, чѣмъ прежде. Онъ оставался доволенъ, но врядъ ли подозрѣвалъ, какъ ликовала Маріана всякій разъ, когда представлялся случай доказать, что у нея общіе съ нимъ интересы въ домѣ.

Только разъ она переусердствовала. Это было на Рождествѣ. Думая угодить мужу, она сдѣлала щедрые подарки батракамъ и ихъ семьямъ. И къ великому ея удивленію, Бергеръ, узнавъ объ этомъ, нахмурился.

-- И къ чему эти подарки?-- сказалъ онъ сухо.-- Они вызываютъ только низкопоклонство. Пусть только народу платятъ за работу что слѣдуетъ,-- тогда всѣмъ будетъ хорошо. Нужны только честность и справедливыя отношенія, а не благодѣянія. Вотъ какъ по моему.

Маріана промолчала, не выказавъ ни малѣйшей досады по. поводу такого осужденія. Она, по крайней мѣрѣ, теперь узнала, какъ нужно относиться къ мужикамъ.

Она не отчаявалась снова овладѣть-таки сердцемъ мужа, хотя и видѣла, что потребуется на это времени не мало. Но, рано или поздно, она достигнетъ цѣли, это непремѣнно.

А пока у нея былъ ея толстенькій мальчикъ, который росъ не по днямъ, а по часамъ. Она такъ гордилась имъ, точно сама изваяла его толстыя ручки и ножки. Въ домѣ всякій бы принялъ присягу въ томъ, что это самый красивый ребенокъ въ цѣломъ мірѣ,-- всякій, не исключая даже самого Бергера, хоть онъ и усмѣхался на такія похвалы. Чтобы не выказать своей слабости въ сыну, Бергеръ даже говорилъ, что въ любой крестьянской семьѣ найдутся не менѣе красивыя дѣти. Онъ и не подозрѣвалъ, бѣдняга, что говорилъ святую истину, такъ какъ ребенокъ былъ далеко не красивъ и до смѣшного походилъ на своего отца!

Съ появленіемъ на свѣтъ маленькаго Торстена порядки въ домѣ замѣтно измѣнились. Дѣтская сдѣлалась какимъ-то сборнымъ пунктомъ, гдѣ стали дружелюбно встрѣчаться и господа, и слуги.

Да, въ народѣ оказывалось больше чувствительности, чѣмъ она думала. Маріана начинала даже любить народъ и заражаться его непосредственнымъ отношеніемъ къ дѣйствительности. Она стала даже замѣчать вокругъ себя больше поэзіи, чѣмъ въ цѣломъ мірѣ мечты и фантазіи.

Теперь, когда она смотрѣла въ зеркало и видѣла передъ собой свое нѣжное личико съ мягкими, миловидными чертами, ей и въ голову не приходило тужить о томъ, что когда-нибудь это лицо состарится. Въ костюмѣ ея тоже замѣчалась перемѣна: капризная изысканность уступила мѣсто какой-то домовитой порядливости, а по утрамъ Маріану можно было часто видѣть въ широкомъ, полосатомъ фартукѣ домашней работы.

Въ сущности теперь, когда Маріана стремилась возвратить себѣ лишь то, что имѣла прежде, она чувствовала себя гораздо богаче и счастливѣе прежняго. Выходило такъ: точно счастіе заключается не во взаимности любимаго человѣка, а въ собственной способности цѣнить его. И эта способность въ ней росла.

Съ наступленіемъ весны она почувствовала то же, что и большинство здоровыхъ деревенскихъ жителей: какой-то могучій приливъ силъ и жажду тяжелой работы.

Какъ-то разъ вышла она погулять въ паркъ и взошла на пригорокъ въ концѣ парка. Передъ нею развернулась широкая панорама волнистой мѣстности, залитой весеннимъ солнцемъ. Мѣстность была некрасива. Точно темныя заплаты чернѣли четырехъ-угольныя паровыя пашни среди свѣтлозеленыхъ хлѣбныхъ полей и луговъ; вдали -- темный лѣсъ и заборы. Ничего изящнаго, ничего для утонченнаго вкуса и глаза...

Но Маріана вспомнила, что все это -- міръ ея Бергера, его родная стихія, и вдругъ эти некрасивыя поля представились ей изображеніемъ богатства, огромнаго труда, свѣтлыхъ надеждъ...

Потомъ она вспомнила, какъ однажды Бергеръ говорилъ, что не могъ бы чувствовать себя счастливымъ въ другой мѣстности, какъ бы прекрасна она ни была; онъ бы всегда тосковалъ по своей родной равнинѣ съ ея тучными полями и сочными пастбищами. Онъ бы соскучился по морю, у котораго выросъ и которое видно было даже изъ Темте, въ видѣ тонкой, блестящей, какъ лезвіе ножа, полоски на самомъ горизонтѣ. Это море было видно и съ того мѣста, гдѣ стояла Маріана теперь.

И она почувствовала себя такъ хорошо, такой молодой, сильной!.. Она начала понимать, что можно полюбить мѣстность даже независимо отъ ея красотъ.

Она пошла домой. За ночь былъ дождь, но земля впитала въ себя влагу, какъ губка, и почва была только мягка какъ коверъ. По временамъ подъ ногами трещали сухія вѣтки. Въ паркѣ было тепло, и воздухъ былъ пропитанъ сильнымъ смолистымъ ароматомъ.

Вотъ прозвучалъ рабочій колоколъ... Удивительно, даже глухой звонъ этого колокола сталъ ей теперь пріятенъ!

Шестьдесятъ человѣкъ кормились въ усадьбѣ и этихъ шестьдесятъ человѣкъ призывалъ колоколъ къ обѣду! Всѣмъ имъ онъ напоминалъ объ ихъ обязанностяхъ и правахъ. Не мудрено, что его звукъ запечатлѣвался въ ихъ душахъ, и производилъ на нихъ сильное впечатлѣніе...

Она вспомнила первый день своего пребыванія въ Темте, когда Бергеръ вздумалъ почтить ея пріѣздъ, созвавъ на обѣдъ рабочихъ со всего имѣнія. Имѣніе! Прежде это слово рѣшительно ничего не говорило ея сердцу; но теперь для нея понятіе расширилось и представляло собой названіе того поприща, на которомъ трудилось шестьдесятъ разумныхъ существъ, управляемыхъ одной волей -- его; Бергера!

Въ эту минуту вдругъ раздались шаги, и она вздрогнула отъ неожиданности: подлѣ нея стоялъ Бергеръ, возвращавшійся черезъ паркъ съ работы.

-- Ахъ, это ты!-- сказалъ онъ.

-- Да, погода такая прекрасная, что я соблазнилась и вышла пройтись.

Они молча прошли нѣсколько шаговъ и перешли мостикъ, отдѣлявшій паркъ отъ большого, но довольно запущеннаго огорода. Бергеръ не имѣлъ времени заняться этимъ огородомъ, и онъ пришелъ въ запустѣніе. Предполагалось, впрочемъ, когда-нибудь превратить огородъ въ садъ, но Бергеръ все откладывалъ до болѣе свободнаго времени.

Маріана окинула взглядомъ весь огородъ, тянувшійся да самаго берега рѣки, и подумала, какой бы вышелъ на этомъ мѣстѣ прелестный садъ.

-- Послушай-ка, Бергеръ,-- сказала она;-- нельзя ли мнѣ самой заняться садомъ?

-- Разбить садъ стоитъ не дешево,-- отвѣтилъ онъ нехотя; -- сейчасъ у меня нѣтъ свободныхъ денегъ.

Онъ не прибавилъ одного, что считаетъ ее неспособной на такое дѣло, и потому жалѣлъ денегъ, которыя, по его мнѣнію, были бы выброшены даромъ.

-- Но вѣдь у меня же есть мои собственныя сбереженія,-- замѣтила она.-- Нельзя ли употребить на это тѣ шестьсотъ кронъ, которыя лежатъ у меня въ сберегательной кассѣ?

-- Это твое дѣло, если хочешь; но...

Онъ замолчалъ, не желая высказать своего мнѣнія объ ея непригодности къ сельскому труду. Впрочемъ, вѣдь онъ самъ будетъ тутъ же, и найдетъ возможность иногда заглядывать въ садъ, чтобы не допустить уже слишкомъ большихъ глупостей!

-- Хорошо, я выпишу изъ нашихъ мѣстъ стараго садовника,-- сказалъ онъ, помолчавъ.-- Онъ пріѣдетъ и побудетъ здѣсь, пока все наладится.

-- Напиши же, не откладывая. Нельзя ли сегодня?

-- Хорошо. Но предупреждаю тебя, что ты скоро остынешь къ этой затѣѣ.

Въ его тонѣ послышалось такое недовѣріе къ ея выдержкѣ, что она почувствовала себя жестоко уязвленной, но не подала и вида, что поняла мужа.

-- Такъ ты напишешь?-- переспросила она сухо.

-- Да, напишу.

Черезъ нѣсколько дней явился садовникъ. Это былъ почтенный старичокъ изъ родового хутора Ольсоновъ, съ которымъ Маріана быстро подружилась. Они стали работать вмѣстѣ, или, вѣрнѣе, Маріана сдѣлалась подмастерьемъ, садовника. И надо сказать, что изъ нея вышла толковая ученица! Теперь для нея было вопросомъ чести во что бы то ни стало доказать Бергеру, что онъ жестоко ошибается, полагая ее неспособной къ сельскому хозяйству. Садовникъ могъ только гордиться такимъ подмастерьемъ!

По цѣлымъ днямъ трудилась она рядомъ съ старикомъ и мастерски распоряжалась толпой работницъ, отданныхъ подъ ея начальство. Старикъ полюбилъ расторопную барыню, высказывавшую столько усердія къ его дѣлу, и понемногу сталъ относиться къ ней безъ стѣсненій.

Сидя, какъ-то, рядомъ съ Маріаной, занятой пересадкой цвѣтовъ, у садовой грядки, онъ спросилъ ее, дружна ли она со своей старой свекровью.

Маріана вся покраснѣла и отвѣтила съ замѣшательствомъ:

-- Я... я никогда не видѣла матери моего мужа.

-- Никогда?

Старикъ даже поперхнулся отъ изумленія, но сообразилъ, что тутъ что-то неладно, и дальнѣйшихъ разспросовъ себѣ не позволилъ.

Это, само-по-себѣ незначительное, обстоятельство произвело, однако, на Маріану глубокое впечатлѣніе. Ахъ, сколько времени потеряно для сближенія съ Бергеромъ! Теперь она только потому его жена, что прикована къ нему бракомъ. Въ дѣйствительности же она попрежнему для него чужая женщина, которая все еще недостойна даже познакомиться съ его матерью!

Съ окончаніемъ особенно спѣшныхъ весеннихъ работъ, Бергеръ возобновилъ свои таинственныя дѣловыя поѣздки и сталъ уѣзжать уже не по два раза въ недѣлю, какъ было до этого времени, а по три. Болѣе чѣмъ когда-либо сгорала Маріана любопытствомъ узнать, куда это онъ ѣздитъ, но спрашивать его было нельзя (онъ терпѣть не могъ разспросовъ), а иначе узнать негдѣ.

Она давно замѣтила, что ему не нравилось, когда она заглядывала въ его кабинетъ, но отъ этого его комнаты казались лишь интереснѣе, и въ его отсутствіи она стала часто заходить въ нихъ. Ей нравилось подмѣчать его привычки, высматривать, чѣмъ онъ занимался наединѣ. Она безъ церемоній заглядывала въ его бумаги, перелистывала его книги. Къ сожалѣнію, у него была привычка все запирать на ключъ, и брать ключи съ собой, поэтому ей никогда не попадалось въ руки чего-нибудь важнаго. Все это только ярче показывало, какъ мало она была посвящена въ дѣла и занятія мужа, и очень огорчало ее.

Однажды она замѣтила на столѣ мужа раскрытую книгу о муравьяхъ. Она стала читать и такъ заинтересовалась, что долго не могла оторваться отъ книги. Оказывалось, что книжка интереснѣе любого романа! О, теперь она всегда будетъ читать такія книги, и не прикоснется больше къ своимъ гадкимъ романамъ, а когда мальчикъ подростетъ, все, что вычитала, станетъ разсказывать ему!

Она сидѣла у стола, обхвативъ голову руками, и такъ зачиталась, что даже не слышала, какъ вернулся мужъ. Дверь распахнулась, и онъ вошелъ въ комнату. Въ своемъ увлеченіи книгой она даже не смутилась, увидѣвъ его.

-- Это ты, Бергеръ? Ахъ какая интересная книга!-- вскричала она.

Онъ поморщился.

-- Какая книга?-- спросилъ онъ, и взглянулъ ей черезъ плечо.-- Ахъ, Дарвинъ... Какъ это онъ тебѣ попался?

-- Я нашла на твоемъ столѣ.

-- Если это тебя интересуетъ, возьми книгу къ себѣ.

-- Спасибо.

Она поняла, что ее выпроваживаютъ изъ кабинета, и увлеченіе ея мигомъ остыло. Книгу она унесла съ собой, но большая часть прелести сочиненія для нея утратило.

Такія маленькія непріятности на время ослабляли энергію Маріаны, но потомъ она возобновляла усилія съ удвоенной настойчивостью. Ужъ она овладѣетъ имъ! Пусть на это потребуется хоть двадцать лѣтъ жизни, а все-таки она добьется своего! Долженъ же онъ будетъ наконецъ убѣдиться, что она совсѣмъ не такая, какой онъ себѣ ее воображаетъ.

Между тѣмъ, въ саду Маріаны все принималось отлично, расло и зеленѣло; но Бергеръ не имѣлъ обыкновенія подсматривать, какъ она, и ничего не зналъ о томъ, что тамъ дѣлалось. Только передъ осенью проходя какъ-то мимо пекарни, за садомъ, онъ нечаянно увидѣлъ Маріану, занятую перекапываніемъ гряды. Онъ даже подумалъ, что ему померещилось, -- такъ ново было для него видѣть свою жену за такой простой работой. Но это была она!

Бергеръ сдѣлалъ шагъ назадъ, и остановился за угломъ пекарни. Въ жизни своей онъ не бывалъ еще такъ озадаченъ, какъ теперь! Маріана копала и отбрасывала землю съ такимъ умѣньемъ и силой, что сердце земледѣльца взыграло отъ радости въ груди Бергера Ольсона. Если бы это дѣлала даже сама его мать, работа не могла бы быть болѣе отчетливой... И сколько настойчивости должна была проявить эта балованная горожанка, чтобы въ такое короткое время научиться такъ бойко работать! Онъ просто гордился ею!

Но вслѣдъ затѣмъ явились и недружелюбныя мысли. Можетъ быть, все это дѣлается только для того, чтобы опять плѣнить и одурачить его? Штуки, или капризъ... Ей просто нужно только разнообразіе и, за неимѣніемъ другого, годится и это!

Онъ не хотѣлъ дать ей замѣтить, что видѣлъ ее за работой, и тихонько ушелъ той же дорогой, какой и пришелъ. Но его разбирало любопытство. У него не выходило изъ головы видѣнное. Откуда это у нея столько силы воли? И ему стала постоянно представляться Маріана за работой: раскраснѣвшаяся, немного растрепанная, но сильная и съ яснымъ взглядомъ, внимательно устремленнымъ на то, что она дѣлала.

И пришло ему въ голову, что если бы это увидѣла "мать", Маріана понравилась бы ей.

Самъ того не замѣчая, онъ сталъ въ отношеніяхъ съ нею ласковѣе, но она не знала отчего и продолжала свое дѣло. "Все придетъ въ свое время!" -- говаривалъ ей старый садовникъ, и Маріана научилась у него терпѣливо выжидать плодовъ своихъ усилій.

Однажды, когда Бергеръ былъ въ особенно хорошемъ расположеніи духа, она вошла въ кабинетъ возвратить книгу Дарвина.

Бергеръ читалъ какое-то письмо.

-- Это отъ матери!-- замѣтилъ онъ и продолжалъ читать.

-- Ну, что она?-- спросила Маріана и стала позади кресла мужа.

Онъ быстро закрылъ рукой письмо, точно боясь, чтобы она не увидала...

-- Неужели ты думалъ, что я стала бы читать?-- обидѣлась она.

-- Дѣло въ томъ, что мать пишетъ... плохо, -- сказалъ онъ съ замѣшательствомъ.-- Я не обращаю на это вниманіе, но...

Маріана молча вышла изъ кабинета, тихонько приперевъ дверь.

Его мать! Вездѣ и во всемъ его мать! Въ концѣ-концовъ это -- настоящая соперница, эта мать, которой она, Маріана, недостойна даже показаться на глаза. Да развѣ онъ не дѣлаетъ всего, чтобы только держать ихъ вдали одну отъ другой? Самъ онъ бываетъ у матери очень часто; куда, же иначе, онъ ѣздитъ по три раза въ недѣлю?-- А кромѣ того, онъ еще пишетъ ей еженедѣльно... О чемъ это они переписываются? И что это за женщина? Почему Маріана такъ безсильна въ сравненіи съ нею.

Случай помогъ Маріанѣ кое-что узнать. Какъ-то войдя въ кабинетъ, она нашла начатое письмо къ матери, забытое Бергеромъ между листами пропускной бумаги. Она не задумалась ни на минуту, и стала читать. Сначала шелъ подробный отчетъ о работахъ въ имѣніи; видно было, что мать была въ полномъ курсѣ дѣла, такъ какъ онъ сообщалъ ей мельчайшія подробности. Далѣе было нѣчто интересное: "Къ будущему году надо будетъ пріискать надежнаго скотника. Теперешній годится, но только подъ моимъ надзоромъ, и неудобно довѣрить ему хлѣвъ, пока я буду заграницей...".

На этомъ письмо прерывалось.

-- Бергеръ... заграницу? Зачѣмъ? Когда? Объ этомъ онъ никогда не говорилъ... Въ чемъ дѣло?

У нея закружилась голова...

Но скоро она опомнилась, испугавшись, что Бергеръ застанетъ ее въ кабинетѣ, поспѣшно положила письмо на прежнее мѣсто, и вышла изъ комнаты.

Бергеръ ѣдетъ заграницу! Это не выходило у нея изъ головы.

Она не смѣла спросить, такъ какъ пришлось бы признаться въ шпіонствѣ, что было рискованно. Оставалось только спѣшить овладѣть его сердцемъ. Надо было доказать ему, что она именно такая жена, какую онъ можетъ поставить рядомъ со своей матерью. Тогда эта женщина перестанетъ быть соперницей...

Бѣда въ томъ, что ей приходилось заслуживать его довѣріе тысячью мелкихъ средствъ, а это требовало времени. Но другого способа не было, и надо же было надѣяться, что въ концѣ-концовъ онъ оцѣнитъ ея старанія.

Однажды она сидѣла, погруженная въ такія мысли, у колыбели своего ребенка, какъ вдругъ дверь дѣтской отворилась, и вошелъ Бергеръ.

-- Маріана, мнѣ надо поговорить съ тобой.

Она вышла съ нимъ въ гостиную.

Бергеръ казался нѣсколько смущеннымъ, точно чѣмъ-то сконфуженъ.

-- Видишь ли,-- заговорилъ онъ съ давно не появлявшейся у него любезностью,-- у меня сидитъ старикъ Андерсъ Трульсонъ, съ которымъ у меня дѣла. Я хочу предложить ему отъужинать съ нами... Я вѣдь никогда не надоѣдаю тебѣ моими мужиками, и, конечно, такое общество тебѣ непривычно... Гм!.. Но, право, не хорошо, что сосѣди бываютъ только у меня въ кабинетѣ. Это ихъ обижаетъ... И какъ было бы весело поужинать всѣмъ вмѣстѣ. А? Словомъ, я былъ бы тебѣ очень благодаренъ, если бы ты помогла угостить этого славнаго старика...

-- Милый Бергеръ, зачѣмъ же столько предисловій?-- отвѣтила Маріана, обрадованная возможностью угодить мужу.-- Ты предупредилъ меня: этого достаточно.

-- Да, но я хотѣлъ еще предупредить... Гм! Я хотѣлъ сказать, что не слѣдуетъ относиться къ такимъ людямъ снисходительно... Онъ вѣдь самъ собственникъ и привыкъ къ уваженію, не менѣе господъ... Словомъ, ты понимаешь, что мнѣ было бы непріятно, если бы онъ вынесъ о тебѣ нехорошее впечатлѣніе. Будь, пожалуйста, съ нимъ совсѣмъ проста... Я очень уважаю старика Андерса.

-- Да будь же покоенъ, Бергеръ!-- возразила она.-- И знаешь что? Оставь, наконецъ, со мной эту церемонность. Неужели мнѣ можетъ быть пріятно оставаться въ сторонѣ отъ всѣхъ твоихъ дѣлъ!

Бергеръ смутился передъ этимъ прямымъ вызовомъ и не нашелъ что сказать.

-- Конечно, такъ!-- пробормоталъ онъ.-- И разъ ужъ ты моя жена...

Конецъ фразы остался недосказанъ, и онъ поспѣшилъ пойти къ своему гостю, съ которымъ явился къ Маріанѣ только, когда подали ужинъ.

Старый крестьянинъ сразу ей понравился, и она почувствовала себя съ нимъ такъ хорошо, точно знала его уже давно. Онъ былъ добродушенъ и во всемъ, что ни говорилъ, былъ какой-то особый, свойственный крестьянамъ, юморъ, забавлявшій ее. Съ нимъ было весело.

Бергера онъ видимо ставилъ очень высоко.

-- Да, ужъ я муженекъ у васъ, сударыня!-- говорилъ онъ Маріанѣ;-- такой муженекъ, что просто: ахъ!

Онъ развелъ руками, не находя выраженій для всѣхъ совершенствъ Бергера.

-- Я имъ довольна!-- шутила Маріана.

-- Но есть за нимъ одно, чего я никакъ не могу ему простить, сударыня. Это -- что онъ до сихъ поръ не можетъ научиться пить маленькую рюмочку передъ ѣдой... Хоть бы ради компаніи.

-- Нельзя же требовать отъ человѣка совершенства!-- отвѣтила Маріана. При этомъ она вспомнила, что Павелъ разсказывалъ о врожденной страсти Бергера въ вину и съ восторгомъ подумала, что никакая наклонность не можетъ взять верхъ надъ силой воли ея мужественнаго Бергера.

О, какъ она гордилась имъ! Ей хотѣлось броситься ему на шею и сказать, какъ онъ ей дорогъ...

Но нѣтъ. Спокойствіе и терпѣніе прежде всего!

Когда мужикъ ушелъ, Бергеръ опять зашелъ къ Маріанѣ.

-- Благодарю тебя за ужинъ,-- сказалъ онъ.-- Ты держала себя превосходно, и старикъ отъ тебя въ восторгѣ. Ты не можешь себѣ представить, какой это честный и умный человѣкъ. Его мнѣніемъ можно гордиться... И какъ весело думать, что люди будутъ говорить, что у меня славная жена, даромъ, что горожанка...

Бергеръ помолчалъ, потомъ вдругъ спросилъ.

-- Какъ это ты научилась работать лопатой?

Она смутилась было и хотѣла отвѣтить, что это доставляло ей удовольствіе, но тутъ же передумала и сказала правду.

-- Я знаю, что ты это любишь.

Онъ задумался. Нѣсколько минутъ они стояли молча.

-- Этого я не ожидалъ отъ тебя!-- сказалъ онъ.-- Для этого нужна сила воли...

Больше ничего не было сказано, но оба почувствовали, что уже немножко сблизились.

-----

Вскорѣ послѣ этого вечера Бергеръ получилъ письмо отъ тестя. Тотъ жаловался, что дѣла его пришли въ окончательное разстройство и звалъ Бергера съ дочерью въ слѣдующее воскресенье на семейный совѣтъ, на которомъ предстояло рѣшить, что сдѣлать для поддержанія существованія семьи.

Бергеръ отправился розыскивать Маріану, чтобы показать ей письмо, и засталъ ее въ саду, всю раскраснѣвшуюся отъ работы.

Онъ отдалъ ей письмо и присѣлъ на ближайшую скамейку.

-- Что жъ, поѣдемъ?-- спросилъ онъ, когда она прочла.

-- Конечно.

-- Только, пожалуйста, не пытайся и въ этотъ разъ вліять на меня, какъ было въ прошлый.

-- Не безпокойся объ этомъ. Ты понимаешь дѣла лучше всякаго изъ насъ.

Бергеръ задумался. Оба съ минуту молчали.

-- Такъ съ первымъ поѣздомъ въ воскресенье?-- спросилъ онъ.

-- Я буду готова, Бергеръ.

-----

Братья Маріаны были всѣ дома, и засѣданіе семейнаго совѣта состоялось въ большой гостиной господъ Бьёркъ.

Оказалось, что всѣ надежды были основаны единственно на помощи Бергера, но съ первыхъ же словъ онъ наотрѣзъ отказался помочь деньгами. Всѣ взгляды съ мольбой устремились на Маріану.

-- Нѣтъ, Бергеръ ничего не можетъ сдѣлать!-- сказала она.-- У насъ дѣлаются большія новыя запашки и всѣ деньги въ землѣ.

Бергеръ чуть не расхохотался: -- такъ смѣшно было ему слышать разсужденія Маріаны о запашкахъ.

Но всѣмъ было не до смѣху. Потребовали, чтобы Бергеръ высказалъ по крайней мѣрѣ свое мнѣніе!

-- Объявитесь несостоятельнымъ,-- посовѣтовалъ онъ.

-- Но это же недобросовѣстно!

-- Конечно, если вы можете заплатить по вашимъ обязательствамъ. Въ такомъ случаѣ, и говорить не о чемъ!

Маріана стала совѣтовать отцу поступить, какъ говоритъ Бергеръ. Вѣдь онъ одинъ понимаетъ такія дѣла.

Старикъ прикусилъ губу, чтобы не выбранить передавшейся на сторону его противника дочери, и прошепталъ маленькое проклятіе.

Тѣмъ не менѣе дѣло окончилось тѣмъ, что мнѣніе Бергера восторжествовало, и тотчасъ же онъ принялся разбирать дѣла съ опытностью привычнаго дѣльца. Онъ уже не стѣснялся, а прямо предписывалъ, а старикъ Бьёркъ только пассивно повиновался. Когда все было выяснено, Бергеръ съ своимъ тестемъ отправились куда-то, и вернулись только къ обѣду. Послѣ кофе семейный совѣтъ состоялся вторично, и на этотъ разъ поднятъ былъ вопросъ о воспитаніи сыновей.

-- Ну, мнѣ придется бросить университетъ,-- бодро сказалъ Хаквинъ.-- Не разоряться же отцу изъ за насъ.

Старикъ отошелъ въ уголъ. Онъ чувствовалъ себя униженнымъ, разбитымъ. Его сломилъ этотъ ужасный зять, и теперь онъ даже не хозяинъ въ своей семьѣ! Онъ просто жалкій, безпомощный старикашка которому даже не оказываютъ и уваженія!

Между тѣмъ Бергеръ, молча шагавшій по комнатѣ, остановился передъ Хаквиномъ.

-- Ты хочешь бросить университетъ? Съ твоими способностями?-- вскричалъ онъ.-- Нѣтъ, это немыслимо. Я знаю, что значитъ остаться безъ образованія... Ну, словомъ, я берусь поддержатъ тебя!

Посыпались изъявленія благодарности, но Бергеръ отряхивался отъ всякихъ комплиментовъ, какъ собака отъ выплеснутой на нее воды.

-- О Вальтерѣ хлопотать нечего,-- сказалъ онъ, когда пренія возобновились.-- Вѣдь у него такой отличный заработокъ.

-- Да, да. Притомъ, онъ такой дѣльный!-- отвѣтилъ отецъ съ гордостью. Его утѣшало, что хоть въ этомъ семья ничѣмъ не обязана Бергеру.

-- А я займусь земледѣліемъ!-- объявилъ съ нѣкоторой таинственностью Карлъ.

-- Ты?-- удивился Бергеръ.-- Но для этого нужны, во-первыхъ, деньги, во-вторыхъ умѣнье.

-- Знаю...

-- Такъ въ чемъ же дѣло, Карлъ?-- освѣдомился отецъ.

-- Дѣло въ томъ... Гм!.. Дѣло въ томъ, что я намѣренъ жениться.

Онъ объявилъ это очень торжественно. Видно было, что онъ уже давно подготовлялъ свой сценическій эффектъ.

Успѣхъ былъ полный. Хоромъ посыпались со всѣхъ сторонъ восклицанія, разспросы. Когда снова водворился порядокъ, Карлъ обратился къ Бергеру и сказалъ съ фатоватой небрежностью:

-- Мы вторично породнимся съ тобой. Я женюсь на сестрѣ твоей невѣстки.

Бергеръ съ величайшимъ трудомъ удержался отъ взрыва хохота.

-- Тридцать лѣтъ! толста, какъ корова!-- шепнулъ онъ Маріанѣ.

-- Ахъ, Карлъ! Неужели ты это сдѣлаешь?-- вскричала Маріана съ негодованіемъ.

-- Еще бы! Кто жъ себѣ врагъ? Она богата...

-- Притомъ любитъ поѣсть, и въ самомъ дѣлѣ, хорошая хозяйка!-- опять-таки шепотомъ пояснилъ Бергеръ женѣ.

-- Не дѣлай этого, Карлъ... Ради Бога...

-- Чортъ меня побери, если не сдѣлаю!-- огрызнулся тотъ, раздосадованный упрашиваніемъ сестры и догадавшійся, что шепталъ Бергеръ.

-- И чего ты только безпокоишься, Маріана?-- громко замѣтилъ Бергеръ.-- Если эти женихъ и невѣста не созданы одинъ для другой, то не знаю, чего и требовать.

-- Но ему двадцать два года. Вѣдь это же сумасшествіе...

-- Надѣюсь, я совершеннолѣтній, и мнѣ некого спрашиваться?-- проговорилъ Карлъ.

-- Конечно!-- иронически согласился Бергеръ.-- А теперь,-- прибавилъ онъ, обращаясь къ тестю,-- не пойти ли намъ покончить дѣла?

-- Пойдемъ,-- покорно согласился старикъ.-- А ты, Карлъ, обдумай все-таки.

-- Гм!..-- отозвался тотъ угрюмо, но не сказалъ ни слова.

Вечеромъ, когда старикъ вернулся одинъ,-- Бергеръ остался по своимъ личнымъ дѣламъ въ городѣ,-- вся семья собралась въ столовой, вокругъ вазы съ фруктами, и бьёркскія привычки вступили въ свои права.

-- Слѣдовало бы выпить вина!-- замѣтилъ глава семейства.-- Если кредиторамъ достанется одной бутылкой меньше, они отъ этого не отощаютъ.

Предложеніе было принято съ удовольствіемъ, и всѣми членами разоренной семьи овладѣло обычное, безпечное настроеніе, точно ничего дурного и не случилось. О предстоящей сватьбѣ Карла, какъ и о банкротствѣ, не упоминалось. Болтали о пустякахъ, и никому не хотѣлось портить общаго настроенія.

Но вдругъ сидѣвшая рядомъ съ Маріаной мать схватила одну изъ ея рукъ и съ ужасомъ стала разсматривать эту руку.

-- Боже мой, что ты сдѣлала со своими руками, Маріана?!-- вскричала она.

-- Охъ, мама! Ты просто испугала меня!-- отвѣтила Маріана, смѣясь.-- Тебя удивили мои руки? Ну, конечно, онѣ загорѣли немного, но, право же, онѣ не безобразны.

Она храбро положила на столъ обѣ руки, предоставивъ ихъ на позорище всей семьи.

-- Какая самоувѣренность!-- усмѣхнулся Вальтеръ.-- Лапки славныя, но онѣ могли бы быть немного бѣлѣе и нѣжнѣе.

Маріана улыбалась съ непритворнымъ самодовольствомъ.

-- Я, вѣдь, садовница!-- пояснила она весело.-- А на работѣ некогда думать о перчаткахъ.

Всѣ потупились... Просматривавшій вечернюю газету Карлъ поднялъ голову.

-- Послушай, Маріана,-- сказалъ онъ,-- какъ звали этого Санделя, который квартировалъ у васъ зимой?

-- Павелъ. А что?

-- Вотъ, прочти-ка.

Онъ передалъ ей газету и Маріана прочла слѣдующую замѣтку:

"Въ минувшую ночь скоропостижно скончался отъ злоупотребленія морфіемъ извѣстный капиталистъ Павелъ Сандель. Никакихъ основаній предполагать самоубійства не имѣется".

Маріана еще разъ прочла замѣтку, и молча возвратила газету брату.

Павелъ умеръ! Какія странныя мысли вызываетъ это извѣстіе! Но отчего же ей не грустно? Извѣстіе удивило ее, но совсѣмъ не огорчило. Для нея, вѣдь, онъ умеръ уже давнымъ-давно... Какъ-то приметъ это извѣстіе Бергеръ?

Когда онъ пришелъ, она отвела его въ сторону.

-- Ты читалъ сегодняшнія газеты?

-- Нѣтъ, времени не было.

Она взяла его за руку.

-- Павелъ умеръ,-- проговорила она тихо.

-- Что такое? Павелъ?

-- Да.

Онъ такъ сильно сдавилъ ей руку, что она чуть не вскрикнула.

-- Что ни дѣлается, все къ лучшему!-- пробормоталъ онъ послѣ долгаго молчанія, и посмотрѣлъ на жену испытующимъ взглядомъ.

Они вернулись къ столу.

-- Ну, и поработалъ же я для васъ сегодня,-- сказалъ Бергеръ тестю.-- Угостите-ка стаканомъ вина.

-----

Когда всѣ разошлись, Вальтеръ остался еще съ минуту съ матерью.

-- Не знаю, что дѣлается съ Маріаной,-- озабоченно сказала мадамъ Бьёркъ.-- Въ ней совсѣмъ исчезаетъ изящество; даже трудно узнать ее. Какъ это было некрасиво, что она такъ открыто приняла сторону мужа противъ отца! Потомъ и вообще... Вѣдь это только у мужиковъ мужъ и жена во всемъ стоятъ за-одно и подражаютъ другъ другу... Некрасиво! Очень некрасиво!!

-- Да, она все болѣе и болѣе восторгается своимъ Бергеромъ, и незамѣтно перевоспиталась. У нихъ должно быть рѣдкое согласіе... теперь. Но трудно осуждать ее. Поневолѣ огрубѣешь въ ея положеніи...

Сынъ пожелалъ мамашѣ покойной ночи и удалился.

XVI.

На слѣдующій день, когда уже Маріана была дома и, только что вернувшись изъ дѣтской, причесывалась въ своей спальнѣ, вошелъ Бергеръ съ нераспечатаннымъ письмомъ въ рукѣ. Онъ видимо былъ взволнованъ, но старался казаться спокойнымъ.

-- Видно, замѣтка-то о Павлѣ въ газетѣ была только утка!-- сказалъ онъ.-- Вотъ отъ него письмо... къ тебѣ. Его рука!

Онъ положилъ письмо, и тотчасъ же направился къ дверямъ.

-- Бергеръ!

-- Чего тебѣ?

-- Это письмо я не вскрою.

-- Глупости!

Онъ усмѣхнулся и быстро прошелъ въ свой кабинетъ.

Она послѣдовала за нимъ съ письмомъ въ рукахъ. Сердце у ней сильно билось. Ее испугало выраженіе въ лицѣ Бергера, и она въ отчаяніи думала, неужели же это злополучное письмо возобновитъ его сомнѣнія и разобьетъ всѣ ея долгіе труды.

Она была блѣдна и, овладѣвъ рукой мужа, заговорила негромко, но энергично.

-- Нѣтъ, Бергеръ, такъ, наконецъ, нельзя! Вѣдь это жестоко. Развѣ я не старалась возстановить твое довѣріе? Развѣ я не была съ тобой откровенна? Теперь ты не вправѣ отталкивать меня. Нельзя же такъ обижать, безъ конца... Прочти письмо. Въ немъ не можетъ быть чего-нибудь такого, чего бы я не сказала тебѣ. Во всякомъ случаѣ, я не вскрою его.

-- Пожалуйста, безъ аффектаціи!-- усмѣхнулся Бергеръ.

Онъ взялъ отъ нея конвертъ и въ нерѣшимости вертѣлъ его въ рукахъ. Она быстро отошла къ окну, стараясь успокоиться и держать себя съ достоинствомъ. Наконецъ, онъ сѣлъ къ письменному столу, взялъ перочинный ножъ и вскрылъ письмо.

Она вся притихла и не оглядывалась все время, пока мужъ читалъ. Въ сущности, письмо даже не интересовало ея. О чемъ, въ самомъ дѣлѣ, могъ писать ей Павелъ? Какіе-нибудь пустяки... Вѣроятно, простое извѣщеніе о ложности распространеннаго газетами слуха.

Но вотъ раздался тихій голосъ Бергера.

-- Прочти!-- сказалъ онъ, и тотчасъ же ушелъ въ свою спальню, плотно притворивъ за собой дверь.

Маріана подошла къ столу, сѣла въ только-что оставленное мужемъ кресло и прочла слѣдующее:

"Маріана!

"Пишу не только вамъ;-- пишу обоимъ. Но мнѣ хочется еще разъ назвать васъ именемъ, которое напоминаетъ мнѣ прошлое. Я только-что негромко произнесъ это имя, прежде чѣмъ написать его.

"Это не можетъ огорчить ни васъ, ни Бергера, потому что, когда вы получите это письмо, на свѣтѣ уже не будетъ Павла Санделя.

"Не думайте, чтобы я покидалъ жизнь отъ безнадежной любви, и что я произношу ваше имя, какъ влюбленный. Нѣтъ, оно просто ласкаетъ меня, какъ полузабытый мотивъ, проносящійся въ умѣ засыпающаго человѣка.

"Я просто усталъ. Я лягу отдыхать, и не встану больше. Никого мнѣ не жаль, и никто не пожалѣетъ обо мнѣ. Я оканчиваю даже не разбитую, а просто пустую жизнь.

"Я ни къ чему не относился непосредственно, ничему не отдавался всей душой, никакому труду не посвящалъ своихъ силъ. Я наслаждался, сколько могъ! Я ищу наслажденія даже въ этой предсмертной минутѣ. Какое спокойствіе! И ни малѣйшей горечи... Мнѣ не въ чемъ раскаяваться, такъ какъ я порожденіе обстоятельствъ, какъ и все на свѣтѣ. Чѣмъ виноватъ музыкальный ящикъ, если его мелодіи нехороши, или печальны? Теперь сила, приводившая въ движеніе механизмъ, изсякла и ящикъ умолкнетъ. Винить его за это опять-таки не въ чемъ.

"Я слабъ и малодушенъ. Мнѣ бы слѣдовало родиться женщиной. Можетъ быть, тогда я съумѣлъ бы любить, и быть счастливымъ. Мнѣ всегда хотѣлось ласки и состраданія. Потому пишу и письмо это. Я жалкій человѣкъ. Я пишу эти слова, а въ глазахъ у меня слезы, такъ что даже трудно разглядѣть буквы...

"Согласись, Бергеръ, что я всегда былъ ребенокъ,-- избалованный ребенокъ со свойственной дѣтямъ перемѣнчивостью, потребностью ласки, безсердечностью. Но если я кого-нибудь любилъ на свѣтѣ, такъ это -- тебя. Когда-нибудь ты поймешь и пожалѣешь меня. Ты будешь жить, потому что ты силенъ и тѣломъ, и душой. Ты найдешь себѣ настоящее счастье, въ которомъ не будетъ радужныхъ красокъ, но которое зато будетъ прочно. А я жилъ, какъ мнѣ было на роду написано. И я не желалъ бы перемѣны даже теперь. И, тѣмъ не менѣе, я радуюсь за тебя, потому что желаю тебѣ добра.

"Старый товарищъ, прощай! Забавно, что мнѣ трудно оторваться отъ этого письма. Теперь я хватаюсь за жизнь, какъ дитя хватается за подолъ уходящей матери. Такая вѣдь глупость: меня страшатъ потемки могилы. А между тѣмъ безъ потемокъ нѣтъ крѣпкаго сна, нѣтъ покоя, котораго мнѣ такъ хочется.

"Хотѣлъ бы я, Бергеръ, чтобы послѣдній часъ мой уже прошелъ!

"Я не хочу, чтобы знали истину. Я заказалъ на завтра большой обѣдъ и заплатилъ все впередъ. Какъ поступятъ приглашенные? Имъ бы слѣдовало-таки собраться и помянуть меня, но на это у нихъ не хватитъ мужества.

"Передо мной морфій... Въ каминѣ вѣтеръ напѣваетъ мнѣ послѣднюю пѣснь. Чегоже я медлю? Чего мое перо скользитъ и скользитъ по бумагѣ, точно стараясь украсть нѣсколько лишнихъ минутъ у дожидающейся молчаливой, грозной смерти. Прости, мой уравновѣшенный и единственный другъ!

"Ну, довольно. Позвоню и дамъ отнести письмо на почту, а самъ останусь одинъ съ нею, съ тою, самою, которая ждетъ и молчитъ...

"Я приготовился къ этому давно, очень, очень давно.

"Мнѣ нельзя жить, потому что въ одно и то же время я и слишкомъ скептиченъ, и слишкомъ сентименталенъ.

"Теперь я успокоюсь.

Вашъ до конца
Павелъ Сандель".

Дочитавъ письмо, Маріана задумалась о Бергерѣ, не о Павлѣ. Павелъ умеръ. Но Бергеръ?.. Кромѣ него и сына, ничего больше не оставалось для нея на свѣтѣ.

Она вошла въ его спальню. Онъ сидѣлъ на кровати, положивъ руки на ночной столикъ и закрывъ лицо руками. Онъ плакалъ!

Ея сердце наполнилось жалостью къ нему и потребностью его утѣшить. Вѣдь плакалъ Бергеръ, ея Бергеръ!

Она склонилась надъ нимъ, потомъ опустилась на колѣни и обвила руками его руку...

-- Бергеръ?

Это вырвалось у нея тихо, нѣжно, съ мольбой и сочувствіемъ.

-- Нѣтъ, милая, оставь меня...

Онъ прогонялъ ее!

Прижавъ платокъ къ лицу, она вышла изъ комнаты...

XVII.

Прошло нѣсколько времени, и печаль Бергера о другѣ, котораго онъ оплакивалъ, не смотря ни на что, притупилась, а потомъ и совсѣмъ исчезла. Жизнь вступила въ старую колею и потекла невозмутимо. О мертвыхъ живые думаютъ недолго.

Между тѣмъ, Маріана потерпѣвшая уже столько неудачъ въ своихъ попыткахъ окончательно примириться съ мужемъ, рѣшилась сдѣлать новую попытку. Пораженія только закаляли ее.

Прямой путь не оказывался удобнымъ, и она измѣнила тактику.

Она воспользовалась тѣмъ, что Бергеръ сталъ чаще прежняго видаться съ сосѣдями и стала дѣйствовать на его друзей. Нельзя было представить себѣ болѣе любезной хозяйки, какой она оказывалась, когда къ нимъ заѣзжали всякіе простодушные мужики и помѣщики изъ числа "патроновъ". Всѣ полюбили славную, веселую госпожу Ольсонъ, и Бергеру приходилось слышать о ней несмолкаемыя похвалы на всѣ голоса.

Предубѣжденіе противъ "горожанки" разсѣялось, какъ дымъ. Притомъ, она съ такой понятливостью относилась къ вопросамъ о хлѣбопашествѣ, хозяйствѣ и садоводствѣ, что старикамъ доставляла истинное удовольствіе говорить съ нею.

Поговаривали даже, что Бергеръ Ольсонъ былъ дальновиднѣе, чѣмъ полагали, выбравъ такую жену въ городѣ. Вѣдь вотъ, бываютъ же диковинки на свѣтѣ!

Вскорѣ она замѣтила, что и самъ Бергеръ началъ удивляться ей. Но она уже не забѣгала впередъ.

Когда онъ самъ являлся къ ней, она бывала весела и привѣтлива, но къ нему она уже не совалась первой, и, при всякомъ удобномъ случаѣ, давала ему почувствовать, что была такъ же дѣятельна и полезна на своемъ поприщѣ, какъ и онъ на своемъ.

Сентиментальности не осталось въ ней и слѣда.

Она научилась даже подсмѣиваться надъ нимъ, и въ ея смѣхѣ появились новыя звучныя ноты, какихъ не бывало прежде.

Отъ мальчика она была безъ ума. Онъ уже ходилъ въ коротенькой курточкѣ и былъ толстъ, какъ упитанный щенокъ. Маріана возилась съ нимъ, какъ сумасшедшая, и, когда поднималась игра, то какъ мать, такъ и сынъ, оба шумѣли на весь домъ, красные, растрепанные, счастливые... Мальчикъ былъ силенъ, какъ медвѣжонокъ!

-- Я начну, наконецъ, ревновать тебя къ этому карапузу!-- шутилъ Бергеръ.

-- По дѣломъ тебѣ! Развѣ я мало ревновала тебя къ твоимъ мужикамъ?

-- Ты? Развѣ ты не перетягиваешь ихъ всѣхъ, одного за другимъ, на свою сторону? Всѣ говорятъ, что въ Темте рай: порядокъ, довольство, а главное, необыкновенная хозяйка. Вотъ какъ говорятъ мужики!

-- Не вѣчно же оставаться въ сторонѣ!-- усмѣхнулась она.

-- Еще бы! Ты становишься такой важной особой въ округѣ!-- отпарировалъ онъ.

-- Особой? Повтори-ка...

Она шутливо овладѣла его ушами, и приняла воинственный видъ.

-- Отпустишь ли ты, тигрица?-- смѣясь, требовалъ онъ.

-- Изъ милости, да.

Прежняго почтенія къ нему какъ не бывало. Такъ она уже совсѣмъ не стѣснялась ходить въ его кабинетъ, когда встрѣчалась надобность, и открыто подсмѣивалась надъ нимъ, если онъ высказывалъ неудовольствіе. Кончалось тѣмъ, что онъ же конфузился.

Однажды она нашла на его столѣ "Progress and Poverty" (Прогрессъ и нищета) и съ удивленіемъ вскричала:

-- Какъ, ты читаешь по англійски?

Онъ такъ покраснѣлъ, что всякій сжалился бы надъ нимъ. Но Маріана не сжалилась.

-- И что же, все понимаешь?-- спросила она.

-- Ничего себѣ...

Больше онъ не сказалъ ни слова; но она сообразила, что дѣло не спроста, и что мужа начинаетъ увлекать честолюбіе.

-- Почему ты не выступишь кандидатомъ въ сеймъ?-- спросила она неожиданно.

-- Что тебя навело на такую мысль?-- переспросилъ онъ смущенно.

-- Мнѣ говорили, что мужики бы не прочь, но что ты отказываешься.

Онъ ничего не отвѣтилъ.

Тогда Маріана разсердилась. Она бросила ему строгій взглядъ. Неужели же онъ вѣчно будетъ умалчивать о своихъ намѣреніяхъ, и это, не смотря на то, что она угадываетъ всякую его мысль? Она повернулась къ нему и вторично смѣрила его негодующимъ взглядомъ.

Бергеръ расхохотался.

-- Чего ты отъ меня добиваешься?-- спросилъ онъ.

Она не выдержала роли и, обвивъ его шею руками, вскричала:

-- Всего... Я хочу во всемъ быть съ тобой вмѣстѣ.

-- Но ты и такъ все знаешь. Они все докладываютъ тебѣ...

-- Это они! А ты самъ молчишь.

-- Что жъ проку въ болтовнѣ? Отъ болтовни дѣло не подвигается впередъ.

-- Это была бы не болтовня,-- возразила она гордо.-- Я все понимаю,-- больше, чѣмъ ты думаешь.

-- Что ты хочешь этимъ сказать?

-- Я говорю о честолюбіи.

Онъ нахмурился.

-- Ну, такъ что жъ такое?-- проворчалъ онъ.-- Развѣ всякій обязанъ оставаться всегда тѣмъ, чѣмъ былъ онъ отъ рожденія? И кому какое дѣло? Объ этомъ не говорятъ съ женщинами...

Она вдругъ поблѣднѣла и гордо прищурилась.

-- А знаешь что, Бергеръ?-- сказала она съ разстановкой.-- Когда Торстенъ подростетъ и будетъ чувствовать то же, что ты теперь, онъ не будетъ стыдиться совѣтоваться съ женщиной, то-есть, со мной.

Она отвернулась и направилась изъ комнаты, но онъ догналъ ее и схватилъ за руку.

-- Что это значитъ, Маріана?-- спросилъ онъ.

-- Это значитъ, что я съ лихвой искупила прежнее и давно доказала тебѣ, что я не пустая женщина. Это значитъ, что я такъ любила тебя, что готова была идти за тебя въ огонь и въ воду... но...

-- Да что съ тобой дѣлается?

-- Неужели ты не понимаешь, что если ты ко мнѣ не перемѣнишься, то все пойдетъ назадъ и мнѣ придется замкнуться отъ тебя, точно такъ же, какъ ты теперь замыкаешься отъ меня.

-- Замыкаюсь? Я? Отъ тебя?

-- И охота тебѣ отрицать! Ну скажи, что ты дѣлилъ со мной? Почему ты меня удаляешь даже отъ своей матери?

-- Отъ моей матери?

-- Да. Почему мнѣ нельзя любить тѣхъ, кого ты любишь? Почему мнѣ нельзя раздѣлять съ тобой жизнь, мысли, надежды? Почему ты удаляешь меня, хотя я удивляюсь тебѣ, преклоняюсь предъ тобой больше, чѣмъ всѣ другіе.

-- Ты сама не понимаешь, что говоришь. Кто мнѣ удивляется?

-- Такъ что жъ ты меня считаешь слѣпой, что ли?

-- Маріана, -- проговорилъ онъ тихо,-- ты права. Но надо же признаться, что мы оба совсѣмъ перемѣнились съ тѣхъ поръ, какъ знаемъ другъ друга.

Она улыбнулась. Побѣда была полная, и кризисъ миновалъ благополучно.

-- Еще бы, Бергеръ!-- сказала она уже шутливо.-- Вспомни-ка, какъ ты былъ глупъ, а я была еще гораздо глупѣе!

-----

Цѣлую недѣлю въ домѣ стояла такая суета, что мужу и женѣ не было даже времени перекинуться словомъ. Мальчика экипировали съ ногъ до головы, приводился въ порядокъ дорожный экипажъ, все хозяйство располагалось такъ, чтобы господа могли отлучиться на нѣсколько дней. Притомъ, уѣзжали не по желѣзной дорогѣ, а въ экипажѣ, на собственныхъ лошадяхъ.

Погода стояла чудесная и все обѣщало прекраснѣйшее путешествіе. Таково оно и было: выѣхали рано утромъ, обѣдали взятой съ собой провизіей въ только-что позеленѣвшемъ лѣсу. Уже подъѣзжали къ родовому хутору Ольсоновъ.

Бергеръ былъ въ сильномъ возбужденіи и разсказывалъ Маріанѣ о каждой тропинкѣ, о каждой избѣ. По обыкновенію, онъ правилъ самъ. Она сидѣла съ Торстеномъ на рукахъ; мальчикъ уснулъ, прижавшись къ груди матери.

Маріана испытывала какое-то необъяснимое, почти благоговѣйное, религіозное чувство. На этотъ разъ она была молчалива, а Бергеръ разговорчивъ.

-- Ну, скоро пріѣдемъ, Маріана!-- проговорилъ онъ, когда приблизились къ берегу и въ воздухѣ запахло моремъ.

-- Какъ-то меня приметъ "мать"? Понравлюсь ли я ей?-- безпокоилась Маріана.

Она уже не говорила "твоя мать", и онъ тотчасъ же замѣтилъ это.

-- Мать умѣетъ видѣть и слышать!-- отвѣтилъ онъ съ ласковой улыбкой.

-- А я все-таки боюсь, Бергеръ.

-- Ты?!

Сколько признанія ея достоинствъ было въ этомъ ласковомъ "ты"!

-- Вотъ, въ этомъ домикѣ жила мать Павла,-- сказалъ онъ, указывая кнутомъ въ сторону. Въ его голосѣ не замѣтно было ни, малѣйшаго недовольства при воспоминаніи о Павлѣ. Недоразумѣніе было изгнано, вычеркнуто изъ прошлаго совсѣмъ. Дѣйствительность побѣдила прошлое.

-- А вонъ, тотъ хуторокъ съ красными зданіями,-- это моя родина,-- продолжалъ онъ.-- А тотъ большой бѣлый домъ -- жилище моего брата. Если бы ты знала, какъ я счастливъ, что могу показать тебѣ эти мѣста!

Она освободила одну руку и просунула ее подъ руку мужа.

-- Навѣрное, мать сгораетъ отъ нетерпѣнія,-- прибавилъ онъ.-- Ого! Да вѣдь вонъ она! На крыльцѣ...

Экипажъ вкатилъ во дворъ и остановился передъ крылечкомъ. Маріанѣ одного взгляда было достаточно, чтобы разглядѣть старушку во всѣхъ подробностяхъ, въ ея темномъ платьѣ домашняго тканья, въ полосатомъ фартукѣ, о которомъ такъ много говорилъ Бергеръ.

И какъ было не полюбить ее съ перваго взгляда, когда она до странности походила на Бергера, когда самъ Торстенъ оказывался вылитый портретъ бабушки!

И послѣ перваго же взаимнаго взгляда обѣ женщины улыбнулись другъ другу, не успѣвъ еще даже и поздороваться.

Бергеръ соскочилъ на землю и помогъ Маріанѣ выйти изъ экипажа. Мальчикъ все еще спалъ крѣпкимъ сномъ. И вотъ, обѣ соперницы, соединенныя одинаково горячей привязанностью къ одному и тому же человѣку, стояли теперь одна противъ другой.

Взглядъ, которымъ женщины обмѣнялись сказалъ все -- словъ не требовалось.

-- Поцѣлуйте сперва его!-- попросила Маріана, протягивая на рукахъ ребенка; Она инстинктивно сознавала, что съ этого надо было начать, чтобы сразу скрѣпить родственныя отношенія.

Старушка поцѣловала мальчика, потомъ одновременно обняла въ своихъ мощныхъ, несмотря на лѣта, объятіяхъ мать и ребенка, и наконецъ тихонько толкнула Маріану въ комнаты.

-- Ну?-- спросилъ Бергеръ, кинувъ матери торжествующій взглядъ и задерживаясь на крыльцѣ, чтобы тотчасъ же узнать ея мнѣніе о Маріанѣ.

-- Она славная!-- проговорила старая Ольсонъ и отерла концомъ передника какую-то непривычную влагу на щекѣ.-- Однако, ты не торопился же показать ее мнѣ.

Она сдѣлала этотъ выговоръ такимъ же добродушно-ворчливымъ тономъ, какимъ часто говорилъ дома самъ Бергеръ.

-- Ничего, матушка! Обѣимъ вамъ было полезно поскучать другъ о дружкѣ!-- отвѣтилъ онъ, усмѣхаясь.

-- Очень полезно!-- усомнилась старуха.-- Я могла умереть, такъ никогда и не видавъ ни внука, ни невѣстки.

-- Ого, матушка! Видно, ты не на шутку страдала отъ нетерпѣнія? Но все это пустяки. Ты проживешь еще много, много лѣтъ, и увидишь много еще лучшаго...

-- Не говори вздора; лучшаго для меня не можетъ быть. Ну, проходи же въ горницу.

Она толкнула сына черезъ маленькую, удивительно опрятную переднюю въ большую комнату, и сама вошла вслѣдъ за нимъ.

-- Надо уложить малютку,-- сказала она Маріанѣ.-- Пусть спитъ, пока самъ не проснется. Я приготовила для васъ ту комнатку рядомъ, а мальчику устроила постель въ бѣльевой корзинѣ. Она для него будетъ достаточно велика.

Бергеръ остался въ горницѣ, пока женщины удалились уложить его наслѣдника въ импровизированную кроватку, оказавшуюся какъ разъ впору.

-- Ахъ, матушка, зачѣмъ онъ насъ такъ долго не знакомилъ!-- сказала Маріана, овладѣвъ руками старушки и заглядывая въ ея честные Ольсоновскіе глаза.

-- Онъ самъ зналъ, что дѣлалъ!-- отвѣтила та съ материнской гордостью, не допускавшей никакихъ сомнѣній въ непогрѣшимости сына.

Славный день провелъ Бергеръ въ родномъ домѣ. Всякая бездѣлица, напоминавшая ему старину, радовала и веселила его; онъ водилъ Маріану всюду, и все объяснялъ съ юношескимъ увлеченіемъ; онъ разсказывалъ о своемъ дѣтствѣ, о привычкахъ матери, о Павлѣ; онъ вспоминалъ даже о лошадяхъ и собакахъ, жившихъ во дворѣ въ "его время". И Маріана незамѣтно знакомилась съ его прошлымъ, о которомъ онъ такъ долго умалчивалъ.

Мать угощала ихъ своей солидной, крестьянской стряпней и пивомъ, которое уже успѣла сварить.

-- Да ты, матушка, никакъ вообразила, что пришло Рождество?-- шутилъ Бергеръ, садясь за столъ.

-- Цѣлыхъ два года для меня не было настоящихъ Рождественскихъ праздниковъ!-- отвѣчала старуха.

-- Но въ этомъ году ты вѣдь пріѣдешь на ёлку къ намъ?

-- Пріѣду, пріѣду, коли Богъ велитъ да вамъ будетъ по сердцу.

Съ Маріаной она сначала немножко стѣснялась, и никакъ не хотѣла говорить ей "ты". Но это сгладилось само собой, и тогда Бергеру стало уже совсѣмъ весело. Видѣть мать и Маріану вмѣстѣ, да еще въ дружеской бесѣдѣ! Было чѣмъ полюбоваться!

Маріана высказала мысль, что матери не слѣдовало бы жить въ такомъ одиночествѣ, и что было бы лучше, еслибъ она переселилась къ нимъ, въ Темте.

-- Господь съ тобой, милая!-- вскричала старуха съ испугомъ.-- Этого бы мнѣ вовсе не хотѣлось. Молодые вьютъ гнѣзда по своему, и для нихъ тамъ хорошо; а старикамъ ужъ лучше оставаться въ своемъ старомъ, насиженномъ гнѣздѣ.

Послѣ обѣда Бергеръ съ Маріаной пошли побродить вокругъ хутора, а старуха занялась внукомъ, который бѣгалъ по горницѣ въ своемъ новенькомъ костюмчикѣ. Бабушка не могла налюбоваться ребенкомъ, сыномъ ея Бергера!

Вечеромъ она проводила сына и невѣстку въ ихъ спальню. Ребенокъ уже сладко спалъ въ своей корзинѣ.

-- Ну, дѣти, покойной ночи!-- сказала мать.-- Я постлала такъ мягко, какъ только съумѣла. Давненько ужъ не спалъ ты у меня, сынокъ. Какъ славно, что ты опять здѣсь...

-- А она?

-- Да, спасибо, что, наконецъ, познакомилъ съ ней.

Бергеръ оглядѣлъ комнату и, увидѣвъ старую конторку, указалъ на нее Маріанѣ.

-- Въ этой конторкѣ,-- сказалъ онъ, улыбаясь,-- полная моя біографія. Тамъ мать хранитъ всѣ мои письма.

-- И то правда!-- вмѣшалась она.-- Кстати, я подумала, что Маріана... что она захочетъ прочесть эти письма. Я собрала ихъ по порядку и перенумеровала. Вотъ ключъ.

Она передала Бергеру ключъ отъ конторки, а Маріана не могла даже поблагодарить,-- такъ глубоко она была тронута тонкой деликатностью этой старой крестьянки!

Безъ излишнихъ нѣжностей пожелала старушка дѣтямъ покойной ночи, и степенно пошла къ себѣ. Тогда Маріана подошла къ мужу и сказала съ упрекомъ:

-- Бергеръ, какъ это ты могъ такъ долго держать меня вдали отъ такой женщины?

-- Это было полезно.

-- Но такое упорство...

-- Такова ужъ моя натура.

-- Всегда?

Она улыбнулась не безъ лукавства, но онъ сказалъ серьёзно.

-- Нѣтъ, не всегда. И знаешь, твой пріѣздъ сюда принесъ и мнѣ большую пользу: мнѣ надо было видѣть тебя здѣсь, чтобы ты слилась въ моемъ представленіи со всѣмъ, что для меня свято и дорого. Теперь дѣло сдѣлано: пропасть засыпана окончательно! Теперь, Маріана, хочешь ли ты всегда идти со мной рядомъ? Хочешь ли дѣлить со мной все -- и хорошее, и худое? Если хочешь, мы будемъ во всемъ совѣтоваться другъ съ другомъ, во всемъ дѣйствовать заодно, будемъ вмѣстѣ житѣ, работать, учиться... Вдвоемъ мы будемъ вдвое сильнѣе. Хочешь?

Отвѣта не требовалось. Она сложила руки и въ восторгѣ замерла передъ рисовавшимися передъ нею заманчивыми картинами будущаго. А между тѣмъ, въ этихъ картинахъ не было ничего романическаго. Впереди было одно только трезвое, честное отношеніе въ дѣйствительности.

Пер. В. Ф.

"Міръ Божій", NoNo 1--7, 1894

Оставить комментарий Альгрен Эрнст (перевод: В. Ф.) (yes@lib.ru) Год: 1887 Обновлено: 06/01/2021. 494k. Статистика. Роман: Проза, Переводы Романы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Fru Marianne. Текст издания: "Міръ Божій", NoNo 1-7, 1894.

Альгрен Эрнст Марианна

МАРІАНА.

Э. АЛЬГРЕНЪ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

Альгрен Эрнст
Марианна