Аннотация: Стихотворения эмигрантского периода.
Черемуха на асфальте ("Я купил тебе черемуху у китайца на панели...") "Торопливо светало... проходили китайцы..." "Ничего... Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти..." *"Я - Пьеро хромой и одноглазый..." Верескной девушке ("Вы вся, как поэза Альфреда Мюссе...")
Сергей Алымов
Стихотворения эмигрантского периода
    Черемуха на асфальте
      I
Я купил тебе черемуху у китайца на панели.
Ты букетик положила на такой же белый стол...
Мы в кафе провинциальном за пирожными сидели,
Мимо ярко продельфинил с офицерами авто...
Раньше, в книжном магазине, мы достали том о Гойе...
Над "Капричос" наклонившись, ты пила несладкий чай --
Ах, какой ты мне казалась бесконечно дорогою!..
"Барельеф... офорт... Одно ведь?" -- ты спросила невзначай.
Я был счастлив. Ведь в наивном, детски глупеньком вопросе
Было столько от заката, от черемухи, от снов... --
Что я мог лишь погрузиться в дым каирской папиросы
И прижать уста любовно к белым звездочкам цветов.
Да, душа твоя простая, хоть прическа -- стиль Медузы...
Хотя рот твой ярко алый -- губка жадная на все,
Хоть ты смотришь с вожделеньем на военные рейтузы,
Но черемухи безгрехье -- это истинно твое.
А черемуха лежала, разметавшись шаловливо,
Как ребенок в белом платье на квадратике стола --
И из глаз циклонноспящих, что как в тропиках заливы,
Все грехи твои земные сдула, выпила, смела...
    II
Мы сидим и глазами обнимаем друг друга,
Я гляжу на тебя... Ты глядишь на меня...
Мы -- закатные блики... Мы -- предзорьная фуга.
Мы уже молодые, нашу дряхлость сменя.
Размечтались, как дети: "Вот отправимся в Чили,
Там брюнетные души и агатотела".
Мы фантазную повесть в один миг настрочили...
И сижу я лазурный, и сидишь ты светла.
За столом в гиацинтах -- офицеры румыны...
Атакует блондинку щуплый юнкер в пенсне.
Ты в шуршащем тальере, но с душою ундины,
Над черемухой грезишь в экзотическом сне.
"Мы отправимся в Чили, -- повторяешь ты тихо
И я буду рыбачкой, и ты будешь рыбак..."
И блестит, как надежда, вызывающе лихо
На ногтях твоих острых пламенеющий лак.
"Бунгало из гранита мы построим в долине,
И постель у нас будет из волнующих трав...
Как мы души расправим прямотой прямолиний!..
Мы отправимся в Чили... зов фантазии прав..."
Я молчу. Мне поэмно... Я в черемухотрансе,
И кафе завертелось карусельчатей сна...
Мы лишь в мае сменяем груз наук на романсы...
Анатомий не знает лишь чилийка-весна!
    * * *
Торопливо светало... проходили китайцы,
Виновато-конфузно двери хлопали клуба,
Я ласкал, словно четки, твои длинные пальцы
И читал, как Псалтырь, потускневшие губы...
Небо было измято, как кровать после оргий...
Облака, излохматясь, разорвались нелепо...
А мы двое сидели в предрассветном восторге,
Еще грезили ночью и к заре были слепы.
    * * *
Ничего... Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти.
Только тонкие контуры прихотливо-изящные...
Мы себя не втолкнули в расширенные пасти
Непродуманных пошлостей, остротою звенящие.
Мы сидим на окошке у заснувшего домика
И, дымя папироской, созидаем поэмы, --
Два бродящих эксцентрика, два хохочущих комика...
Два ребенка чудесных непогибшей богемы...
На матрацах убийственных спят убийцы эстеток.
Спят уроды храпящие, заплевавшие радость, --
И луна льет шампанское в рты восторженных деток,
Для кого сумасшествие -- еще мудрая сладость.
  * * *
        Давиду Бурлюку -- моему другу и взрывателю во Имя Пресветлой Красоты
Я -- Пьеро хромой и одноглазый...
Волосы -- один хвостатый клок.
Я любуюсь на детей в салазках
Через мой опаловый монокль.
Я люблю, чтоб радужнилась серость,
Чтобы клячи будней мчались вскачь...
Подойдя к измызганной гетере,
Я шепчу внимательно: "Не плачь!
Всунь свой профиль в синий нимб витрины
И святися нежностью греха...
Не вдыхай магнолий кокаина!
Будь -- как я -- трепещуще тиха".
Я хотел бы видеть нежность всюду...
(Соглашусь на маленький клочок).
Но в опале нежность, и покуда
Заогнюсь единственной свечой.
Разверну мечту на тротуаре
И прочту ее на нежный глас,
Кто же?.. Кто!., со мною станет в паре?..
Столб афишный -- мой иконостас.
Никого!.. А сумерки сереют,
Непахучим ладаном кадя...
"Нежности давно свернули шею!" --
Пробурчал какой-то франт, идя.
Провезли салазки дети цугом.
"Дети!., нежность... нежность жду в храм мой!"
Над домами вечер каркнул глухо:
"Долго ты прождешь, Пьеро хромой..."
    Верескной девушке
        Мойчи Ямагучи как воспоминание о задушевных беседах под шелест бамбуков у его дома
Вы вся, как поэза Альфреда Мюссе, --
Душевно-прозрачная, зябнуще-астровая...
С мечтательным бантиком в русой косе,
Червонноволосая, звонко-пиастровая...
Быть в комнате вашей -- фантазы читать
Тильтильно-Митильные, полные грации...
Склоняться к вам близко -- экстазно вдыхать
Сурдинно-щекочущий запах акации...
Глядеть в ваши очи -- купаться в вине...
Они ведь не ваши, вакхически лавные!
Вы вся из батиста, как греза Мане...
И только глаза ваши -- пики агавные,
Они -- две агатовых, черных стрелы,
Готовые взвиться с мучительным пением.
Они обжигают, как капли смолы,
Стекая мне в душу в кричащем кипении...
Они, как румяна на щеках Мадонн!
Они -- барабаны в интимной литании...
Я ими замучен!., разбит!., оглушен --
Но сблизьте ресницы, и вы -- обаяние...
Живут в вас причудно Уайльд и Мюссе,
Провинции лирик с эстетиком, ересь в ком,
Ах, сложные прелести в русой косе
Мечтательной девушки, пахнущей вереском!
Примечания
Алымов С. Киоск нежности. Харбин: Окно, 1920. 121 с. 1200 экз. Художник Николай Гущин.
Тальер -- фасон приталенного платья.
* * *
Алымов Сергей Яковлевич (5.4.1892, село Славгород Харьковский губ. -- 29.4.1948, Москва). Отец -- крестьянин. Учился в Харьковском коммерческом училище. Курса не окончил. За связь с революционной организацией был арестован, более года провел под стражей. Летом 1911 г. сослан в Енисейскую губ. "на вечное поселение". Через несколько месяцев бежал в Китай. Побывал во многих странах (Япония, Корея, Австралия и др.). Жил тяжелым трудом неквалифицированного рабочего. С 1917 г. поселился в Харбине. В 1919 г. ездил во Владивосток, познакомился и сблизился с находившимися тогда в Приморье футуристами Д. Бурлюком, Н. Асеевым, С. Третьяковым. По словам Ю. Крузенштерн-Петерец, в 1919 г. Алымов участвовал в харбинской студии искусства "Кольцо". В 1920 г. вместе с известным публицистом Н. В. Устряловым редактировал харбинский ежемесячник "Окно". В 1921 г. редактирует вечернюю газету "Рупор". В 1923 г. Алымов -- редактор-издатель журнала "Гонг". В том же году редактировал однодневную газету в помощь голодающим в России. Печатался в харбинских журналах "Окно", "Фиал", "Гонг" и др., в газете "Копейка"; первый же сборник его стихов -- "Киоск нежности" (Харбин, 1920) -- принес Алымову известность. "Он стал кумиром харбинской молодежи", -- вспоминала Ю. Крузенштерн-Петерец. Для его ранней лирики характерна театральность, эксцентричность, пристрастие к фразеологическим "изыскам", напоминающим Игоря Северянина. "Оклик мира" -- второй сборник Алымова (последний изданный в эмиграции) отличается от первого и тематически, и поэтическим строем. В 1926 г. Алымов вернулся в СССР. Написал роман на китайскую тему. Был репрессирован, отбывал срок в Соловецких лагерях. Впоследствии стал известным поэтом-песенником, выпустил в СССР несколько поэтических книг; посмертно вышло его "Избранное" (М., 1953).