Андерсен-Нексё Мартин
Хлеб

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мартин Андерсен-Нексё.
Хлеб

(Это могло произойти не только в Гранаде)

   В других местах давно уже день, но в Гранаде солнце встает поздно -- мешают горы. Наконец-то оно выглянуло из-за ледников Сиерры-Невады. Молодая девушка проснулась и, потянувшись, соскользнула с высокой кровати на стул, оттуда на пол, чтобы взбить себе локоны и попудрить лицо мукой. Не успел еще город взяться за прерванные накануне дела, как тени стали уже совсем короткими.
   Когда заспанные хозяйки и растрепанные служанки потянулись на базар, чтобы сделать закупки на весь день, крестьяне уже побывали там и продали привезенные на ослах фрукты торговкам, а мясо мясникам. С утренним поездом из Малаги доставили каракатиц, мелких акул, бокоплавов (здесь они сходят за креветок), камбалу, ракушек и другие "дары моря" -- все вместе под общим названием "рыба". Утреннее солнце, пробиваясь сквозь щели дощатых лавок, озаряло сверкающую чешую, перламутровые раковины, сияло на пирамидах желтых и зеленых дынь, пурпурных томатов, гранат и стручкового перца, на золотистых апельсинах, бледно-желтых лимонах... и на гроздьях винограда, то светлых и матовых, как алебастр, то черных и лоснящихся, как обнаженное тело негра.
   Стояла середина января, ночью ударил мороз. Все зябли. Продавцы приуныли, а немногочисленные покупатели вяло переходили с места на место и больше интересовались новостями. Солнце еще не успело как следует согреть людей. Широкую базарную площадь быстро перебежала какая-то сеньорита, а за нею по пятам просеменила бдительная мамаша или старая кормилица. У панелей жены бедняков, стоя на коленях, раздували огонь в жаровнях.
   Но солнце поднималось все выше, и вскоре на базаре стало тесно, в воздухе зазвенели голоса, -- все ожило. Продавцы кричали, покупатели торговались; люди стояли кучками, толкались, окликали друг друга через головы других и таким же путем получали ответы.
   Две женщины встретились в толпе и, по андалузскому обычаю, поцеловались.
   -- Иисусе, пресвятая дева! -- крикнул стоявший возле продавец рыбы. -- Может, и мне перепадет разок?
   -- Пожалуй, если ты скажешь нам, сколько лет твоей рыбе! -- отозвалась одна из женщин.
   -- Карамба! [Поди к черту! -- исп.] Она не так стара, как твоя безобразная рожа, тетка!
   -- Пошел прочь, дурак, и похорони поскорее свою рыбу за счет попечительства о бедных. Она ведь совсем протухла!
   Босоногие мальчишки сновали в плотной толпе, выкрикивая:
   -- Двадцать луковиц за маленькую монетку!
   -- Три лимона за большую, -- вторила торговка фруктами.
   Яркое солнце и синее небо. И груды фруктов -- свежих, сочных, красочных. Целый день здесь снует толпа оборванцев; они дерутся между собой, словно голодные псы, из-за грошового заработка на кусок хлеба. Как отвергнутые любовники, они цепляются за жизнь, а она отворачивается от них, как богатая кокотка; они хотят ее поймать, а она над ними зло смеется и ускользает. Эти бедняки являются сюда не для покупок, -- они приходят попытать счастья, не перепадет ли что-нибудь и на их долю. Каждый день они собираются сюда, посиневшие от холода, худые от голода, но с тою же непотухающей искрой надежды в глазах. Но надежда не сбывается.
   У входа на базар стоит нищий, держа в руках несколько скверных лимонов. Он дергает за платье нарядно одетую даму и говорит умоляющим тоном:
   -- Купите, пожалуйста! Тогда мне хватит на хлеб. Я очень голоден.
   -- Как вы смеете дергать меня за платье! -- возмущается дама. -- Я и без вас куплю то, что мне нужно! -- И она оскорбленно подбирает юбки и проходит дальше.
   В конце рыбного ряда, возле продавца каракатиц, стоял мужчина с двумя большими корзинами хлеба. Несколько караваев он для приманки аккуратно разложил прямо на тротуаре и весело поглядывал по сторонам. Время от времени он хватал два хлебца, врывался в толпу и, высоко подняв их над головой, словно победное знамя, кричал:
   -- Хлеб! Две маленькие монетки за большой каравай! Кто хочет купить хлеб? Кто хочет...
   -- ...купить ленты! -- подхватил стоявший несколько поодаль продавец лент. -- Пятнадцать локтей лент прямо задаром! Эй, девушки! -- остановил он двух старушек. -- Привяжите-ка своих дружков цветными лентами. Ах, хороши ленты!
   -- Хлеб лучше! Он отрада бедняков. Всего два маленьких медяка за большой каравай!
   Увлекаемая толпой, к лавкам подошла женщина и очутилась рядом с продавцом хлеба. Он взмахнул хлебцами и крикнул:
   -- Эй! Сеньора Беппа! Хозяйка!
   Она повернулась к нему.
   -- Какой ты сегодня веселый, дон Рафаэль! Уж не выиграл ли ты в лотерее?
   -- Да, почти что так! -- И он, широко улыбнувшись, показал на корзины с хлебами.
   -- Вот не ожидала встретить тебя здесь. А жена? Дети? Как они поживают?
   -- Будут жить еще лучше, когда я распродам вот это! -- И он снова показал на свой товар.
   Сеньора Беппа перекрестилась. Перекрестился и продавец. Оба подумали одно и то же, но, разумеется, ей-то жилось неплохо, это можно было видеть по ее дородности, а такие женщины обычно отзывчивы; мужчина же был худ, как скелет. Однако в эту минуту сеньорой владело другое чувство, столь же сильное и непосредственное, как отзывчивость, и столь же общечеловеческое, -- любопытство. И торговцу пришлось его удовлетворить.
   -- Я продаю не от булочной, -- сказал дон Рафаэль. -- Это мой собственный товар, хотя, конечно, не совсем...
   -- Заложил что-нибудь? -- сочувственно спросила сеньора Беппа.
   Он кивнул утвердительно.
   -- Трудно было на это решиться, но теперь самое плохое время уже позади. Сегодняшний день решит все, -- он самоуверенно засмеялся, посмотрев в голубое небо.
   -- Дай бог! -- сказала Беппа, не придавая своим словам того значения, которое они в себе заключали, а просто как обычное присловье.
   Взяв два хлебца, она протянула деньги.
   -- Женщины хороший народ, лучше их не сыщешь на свете, -- лукаво сказал торговец и бросил деньги в черную кружку.
   -- Нет, мужчины лучше, -- смеясь, возразила Беппа. -- Храни тебя господь! -- тотчас же добавила она и отошла.
   -- Иди с богом, -- ответил он и опять смешался с толпой, подняв над головой караваи так, чтобы все могли их видеть.
   -- Хлеб! Хлеб! Отрада бедняков! Две медных монетки за большой хлеб!
   Подошла его жена, она принесла в глиняном горшочке еду и подала оловянную ложку. Дон Рафаэль присел на край одной из хлебных корзин и, поставив горшочек на колени, принялся есть рис, отваренный со стручковым перцем. Жена опустилась на корточки напротив мужа.
   Он достал нож из-за своего красного пояса и, вопросительно глядя на жену, потянулся за хлебом. Женщина кивнула утвердительно. Тогда он разрезал хлеб и протянул ей половину.
   -- Хлеб-то какой вкусный, -- сказал он. -- Я думаю, мы не плохо начали.
   -- Дал бы господь! Времена-то уж очень тяжелые.
   -- Не будут тяжелыми, если захочешь. Самое скверное теперь миновало.
   -- А приятно есть собственный хлеб, как ты считаешь? -- немного подумав, спросила она.
   -- Да, в особенности если выпек его своими же руками. Выходит так, как будто этот хлеб сам же и дает тебе хлеб, -- добавил он с легким поползновением на философствование, потом быстро доел свой обед.
   -- Спасибо за еду, -- сказал он жене, вытирая нож о ладонь.
   -- Благодарение господу, пославшему нам силы и удачу, -- ответила она.
   И дон Рафаэль снова вмешался в толпу, выкрикивая еще громче прежнего:
   -- Хлеб! Хлеб!
   К нему подошли два полицейских, один вынул из кармана весы.
   -- А хлеб у вас полновесный? -- спросил он.
   Продавец посторонился, а полицейский, взяв один хлеб, стал его небрежно взвешивать. Но вдруг он изумленно вскинул брови, подозрительно взглянул на мужа и жену, потом взвесил хлеб вторично, на этот раз очень тщательно. Не хватало двух унций. Тогда с усмешкой, не предвещавшей ничего доброго, он стал взвешивать все караваи, один за другим. А дон Рафаэль смотрел на него, сначала ничего не понимая, а потом оцепенев от страха.
   Все хлебцы оказались меньше установленной нормы.
   -- Сколько вы уже продали? -- спросил полицейский таким тоном, что жена торговца сразу залилась слезами.
   Дон Рафаэль дрожащими руками протянул кружку с деньгами. Полицейский сосчитал их и высыпал себе в карман. Проданного хлеба теперь уж не сыскать, но пусть восторжествует правосудие. И, подозвав погонщика ослов, полицейский приказал ему навьючить корзину с хлебом на своего осла.
   Продавец стоял как вкопанный, даже не заявлял никакого протеста. Он наклонился вперед и не отрываясь смотрел на полицейского тупым, безжизненным взглядом. Казалось, будто его душа отлетела вместе с этим драгоценным хлебом.
   -- Иисусе! Пресвятая Мария! -- говорили люди, крестясь. -- Господь коснулся его своим перстом и отнял у него в наказание разум. Опомнись же, дон Рафаэль!
   Его брали за плечи и трясли. Но он ничего не чувствовал и продолжал бессмысленно смотреть в пространство.
   И вдруг слух его уловил жалобные причитания жены, и сознание понемногу возвратилось к нему. Тогда он тоже заплакал и стал тихо причитать вместе с ней.
   Жалобным дуэтом звучал их плач, но никто не обращал на него внимания, -- каждому хорошо была знакома эта песня нужды, голода и надежды. Господи боже, да ведь-это старая история! У дона Рафаэля были сильные руки, но для них не находилось работы, в особенности зимой, и вот он начал просить милостыню, разумеется вместе с ребятишками и женой! И никто не видел в этом плохого, только подавать им перестали, -- слишком уж много людей занималось этой профессией. Семья голодала, как и тысячи других, и была на пороге смерти. Но бедняк и его жена не хотели умирать без борьбы и придумали выход: они заложили свой последний скарб и купили арробу муки. Целых двадцать пять фунтов купили они; сложили из осколков кирпича маленькую печку и топили ее дровами, которые вылавливали из реки. Но они совсем позабыли или, может быть, не сумели учесть, какой будет припек, а теперь вот явилось начальство и отобрало у них все. Что же тут можно возразить? !
   Дон Рафаэль и не поднимал особого шума, а просто стоял и выплакивал свое горе жене. И она вторила его жалобам и добавляла свои от переполненного сердца. Горе их было настолько велико, что хватало на двоих с избытком.
   Но вдруг дон Рафаэль закричал так громко, что было слышно на весь рынок. Он потрясал в воздухе сжатыми кулаками, клялся, что не хотел обманывать, жаловался на свою бедность, обещал продавать хлеб установленного веса и возместить убытки тем, кого невольно обманул. Он божился, что спалит город, если ему не вернут его товар... потом упал как подкошенный. Жена с громким воплем бросилась на землю возле него. Люди столпились вокруг них и спрашивали;
   -- Что случилось?
   -- Да вот один пытался продавать бедным людям неполновесные булки! -- отвечали им. -- Вот господь бог и полиция и покарали его.
   -- И поделом ему, тьфу! -- крикнула одна торговка, продававшая хлеб, взятый на комиссию у булочника. -- Нечего было соваться не в свое дело! -- И загорланила нараспев на всю площадь: -- Хлеб! Хлеб! Два маленьких медяка за большой хлеб! Отрада бедняков! Полновесный хлеб!
   
   1896

---------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 8: Рассказы. (1894-1907). Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 286 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru