Андерсен-Нексё Мартин
Кузнец из Дюннебю

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Перевод А. И. Кобецкой.

Мартин Андерсен-Нексё.
Кузнец из Дюннебю

   Он жил в Дюннебю, на самом южном мысу Борнхольма, держал там кузницу и день-деньской дрессировал пару серых жеребцов, осыпая их градом ругательств и проклятий. Однако его родиной был город Рэнне, и вот что рассказывают старые люди о детстве кузнеца.
   Он родился на хуторе, который выходил своими вечно раскрытыми воротами на край городского выгона. Вернувшись вечером с поля, хуторянин принял новорожденного сына из рук матери и нечаянно уронил его. Правда, люди поговаривали, что он бросил ребенка нарочно, с целью проверить, крепкая ли у парня закваска. Мальчик выдержал испытание, чем отец невероятно гордился, но, когда ребенок научился ходить, оказалось, что он прихрамывает.
   Крестьянин невзлюбил увечного сына. Возвращаясь с работы, отец смотрел на мальчика так сердито, что тот старался спрятаться.
   Ребенку шел уже восьмой год, когда отец окончательно прогнал его из дома, и мальчик стал жить в хлеву, кормился и спал вместе со свиньями.
   Вот так он и жил, вечно валяясь в грязи. Работницы и мать, которая побаивалась своего мужа, тайком приносили мальчику какую-нибудь снедь. Когда хозяин отлучался с хутора, ребенок перебирался из хлева в людскую, но едва заслышав во дворе шаги отца, мальчик снова уползал в свою нору, дрожа, как больной пес.
   Крестьянин заметил, это и, входя в хлев, звал сына, прикидываясь, что не видит его. Иногда мальчик откликался на его зов и выходил из своего убежища; но почти всегда отец так жестоко избивал его, что ребенок стал хитрить и, притаившись в своем уголке, упорно отмалчивался. Крестьянин страшно сердился, угрожая, что изобьет сына палкой или высечет розгами, если он не отзовется; тогда мальчик, весь перепачканный в навозе, выползал к нему. Отец принимался играть с ним, своими жесткими пальцами щипал руки и ноги мальчика, ставил его вниз головой на камень или щекотал до тех пор, пока ребенку не становилось дурно, а сам ласково с ним разговаривал.
   Сначала мальчик горько плакал, а потом терпел все молча, без единого стона. Отец хвалил сына, и еще больше истязал его, желая убедиться, действительно ли он крепкий и выносливый парень.
   Однажды ребенок не выдержал и стал сопротивляться. Отец был очень доволен и перестал мучить сына. Но когда он направился к выходу, мальчик запустил в него камнем и разбил ему голову до крови, так что пришлось отцу слечь в постель.
   Крестьянин проболел долго; в первые дни был даже без памяти и в бреду часто повторял имя сына, а когда пришел в себя, захотел увидеть его. Однако тот отказался явиться к отцу.
   -- Скажите ему, что я болен, тогда он, может, придет, -- просил старик.
   Уговорить мальчика не удалось.
   Когда старик узнал, что сын не хочет видеть его, он сильно огорчился, даже лицо его перекосила нервная гримаса.
   Едва оправившись, крестьянин пошел в хлев. Мальчик спрятался в дальнем углу за пивной бочкой, рядом с которой высилась груда камней.
   -- Хочешь пойти к нам в дом? -- спросил отец; он стоял ссутулившись и серьезно смотрел на сына.
   Мальчик ничего не ответил, схватил камень и нацелился в отца.
   -- Я дам тебе все, что ты захочешь...
   Мальчик бросил камень, но промахнулся.
   -- Мать твоя сильно захворала и очень хочет тебя видеть, -- сказал отец и поспешно спрятался за столб, потому что в него тотчас же полетели камни.
   Старик весь побагровел от ярости, у него на шее сразу набухли и почернели вены. Он было схватил большой камень, однако сдержался и медленно пошел домой.
   Долгое время отец не заходил к сыну, но приказал работницам относить ему студень и всякие вкусные вещи. Целыми днями старик ходил по двору и громко разговаривал сам с собой, а когда батраки спрашивали его о чем-нибудь, отдавал какие-то бестолковые распоряжения.
   Но вот однажды старик снова заглянул в хлев. Держа в одной руке чулок, набитый серебряными монетами, он потряхивал им, чтобы монеты звенели; другой рукой он приготовился защищаться.
   -- Вот, смотри, -- сказал он сыну, -- ради этих денег я всю жизнь был скрягой, тянул жилы из других людей. Я копил по мелочам, трясся над каждым эре, сам боялся съесть лишний кусок, работников морил голодом, бранился с женой из-за грошей, лишь бы набить этот чулок. Послушай только, как звенит серебро! -- И старик хлопнул туго набитым чулком по колену. -- Ты можешь взять себе эти монетки, все до единой, если пойдешь вместе со мной в комнату, -- трясущимися руками он протянул деньги сыну.
   Мальчик взял чулок и стал рассматривать. Его лицо озарила невеселая усмешка. Он перекинул чулок через низкую перегородку, развязал его и высыпал серебро в свиной закуток; свиньи захрюкали и в один миг затолкали монеты в жидкую грязь.
   На следующий день крестьянин отправился в ореховую рощу, вырезал тонкую, гибкую палку и очистил ее от коры.
   Снова он побрел в хлев. Теперь старик казался совсем дряхлым, так тяжко ему пришлось за последние дни.
   -- Ну, скажи, чего же тебе надо, Боре? -- заговорил он дрожащим голосом. -- Неужто тебе еще мало? Гляди, руки у меня все в морщинах, я едва стою на ногах. Долго ли ты будешь меня еще мучить? Говорят, что я злой, но ты куда злее. Видно, как аукнется, так и откликнется. На вот, это я для тебя срезал.
   И он протянул мальчику ореховую палку, затем стал к нему спиной и снял рубаху.
   Боре сначала, как будто ничего не понимая, молча рассматривал худую отцовскую спину, потом, притопывая хромой ногой, принялся расщепленным концом палки, как клещами, сжимать резко выступавшие под кожей позвонки.
   После такой расправы крестьянин заболел и даже перестал принимать пищу. Соседи часто навещали его и спрашивали:
   -- Хочешь, мы приведем к тебе сына?
   Но старик только качал головой. На двадцатый день ему стало хуже, и он умер.
   -- Вот уж правда -- что посеешь, то и пожнешь! Он сам вырыл себе яму, -- толковали люди.
   К этому времени мальчику уже минуло четырнадцать лет. После смерти отца он еще два года жил дома и работал на хуторе. Всегда он ходил грязный, как свинья, так что тошно было смотреть на него; а злости в нем было хоть отбавляй. Стоило только задеть мальчика, как злая усмешка кривила его лицо, -- и каждый понимал, что обидчику несдобровать, месть будет жестокой. Когда парнишке исполнилось шестнадцать лет, он нанялся на корабль и ушел в дальнее плавание.
   Много лет его никто в родных краях не видел, но все же о нем кое-какие слухи доходили. Как-то раз вернулся домой молодой матрос; у него на руке не было трех пальцев. Он плавал на одном судне вместе с Боре. Однажды они крепко повздорили, и матрос назвал Боре уродом. Несколько дней спустя этот матрос стоял на палубе, облокотившись на перила. Боре "упал" на него с верхушки мачты и каблуком раздавил своему товарищу три пальца. При падении он сломал ногу, но только засмеялся и сказал: "Ну, теперь прости-прощай и моя здоровая нога!"
   Другой раз прошел слух, что во время сильного шторма возле берегов Испании Боре был смыт волной с палубы и упал за борт. Хромая нога мешала ему плыть, к тому же он был очень тепло одет -- стояла зима, -- и все же ему удалось около часа продержаться, качаясь на волнах, пока на корабле не хватились парня и не повернули обратно.
   -- Это ты, моряк первого класса Боре Хермансен из Рэнне? -- окликнул его вдребезги пьяный капитан.
   -- Так точно, господин капитан! Травите конец!
   Когда Боре втащили на борт, оказалось, что в воде он успел наполовину раздеться, -- одежда тянула его ко дну.
   И снова несколько лет о нем не было ни слуху ни духу. Теперешнее наше поколение, вернее -- люди средних лет, еще помнит, когда Боре вернулся, наконец, на родину. За ним следом пополз слушок о том, что он побывал и морским пиратом, и работорговцем и что в Копенгагене его имя занесли в черные списки. Многие даже считали, что он наверняка записался в масоны.
   Боре ни чуточки не изменился, разве только стал еще более дерзким и задиристым.
   Как-то днем он тащился на костылях по улицам города и тихонько стонал, а за ним шествовала целая орава мальчишек. Когда кто-нибудь из ребят слишком надоедал ему, -он швырял костыли в сторону и преследовал озорников.
   На другой день он как ни в чем не бывало прошел по улице бодрым шагом, без всяких костылей, и хромота его была почти незаметна.
   Люди всячески старались избегать его, а если кто и проявлял к нему внимание, то вскоре же в этом раскаивался.
   Всем казалось, что у него денег куры не клюют, и лишь поэтому его терпели: ведь он считался масоном, а эти люди готовы ради богатства продать свою душу дьяволу.
   Боре только и думал о том, как бы позлить людей, и делал это не просто, а с подвохом. Он поставил на мостовой низенький столбик и прибил сверху серебряную монетку. Когда прохожие замечали монету и наклонялись, чтобы поднять ее, Боре выглядывал из окна и громко потешался над ними. Иногда в сумерки он вместо монеты клал на столбик небольшой пакет, обычно набитый какой-нибудь дрянью, или же привязывал к пакету тонкую бечевку, и, в тот момент, когда прохожий собирался поднять находку, Боре дергал за веревочку и тянул пакет к себе.
   Все в городе страшно обрадовались, когда разнесся слух, что Боре купил дом на южном побережье Борнхольма.
   При домике была небольшая кузница и клочок земли, для обработки которого было достаточно двух лошадей. Боре и понятия не имел о кузнечном деле, но это вовсе не мешало ему принимать от крестьян в починку плуги и другой инвентарь. На вопрос, скоро ли он сделает их, Боре только отвечал: "Зайдите как-нибудь на той неделе".
   Постепенно все забрали свои так и не отремонтированные плуги; и с тех пор кузница всегда пустовала, Боре рьяно принялся за обработку своего участка. Ом целыми днями копался в земле, гонял взад-вперед лошадей, а соседи, наблюдая, как он хозяйничает, подсмеивались над ним. Но когда Боре перепахал плугом все межи и присоединил их к своему участку, когда он выбрал у себя все камни, выполол все сорняки и перебросил их на землю своих соседей, те начали против кузнеца тяжбу. Суд решил не в пользу Боре, однако он сумел сам расправиться со своими противниками, подстерегая их вечерком.
   На участке кузнеца пышно разросся чертополох. Когда соседи приходили на свои поля, чтобы полюбоваться прекрасными всходами, Боре с не меньшей радостью смотрел на свой чертополох. В середине знойного лета шаловливый ветерок занес на пашни соседей целые тучи легких семян. На следующий год все увидели, что сорняки перекочевали с участка Боре на другие поля, вклинившись в них длинными языками, будто наносы снега после метели. На этот раз соседи никак не могли привлечь Боре к суду.
   Но судебные процессы стоили денег, а сорняки дохода не приносили, и Боре начал задумываться: нельзя ли изыскать какой-нибудь источник прибыли.
   В другом конце того же прихода жил старый крестьянин, с которым Боре иногда играл в карты; а у крестьянина была сестра, мечтавшая выйти замуж. Старик всячески старался сбыть ее с рук, но это ему не удавалось, несмотря на двадцать тысяч приданого и повышенный интерес женихов к цифрам с нулями справа. Дело в том, что невеста была необыкновенно злой и весьма острой на язык. "Ни один черт не смог бы с нею ужиться", -- говорили про нее люди.
   Тщеславие кузнеца не знало покоя: быть может, стоит немного постараться и все-таки приручить эту злую бабу...
   Он посватался и получил согласие.
   Целый год соседи Боре Хермансена наслаждались миром и тишиной: показываясь среди людей, он был сама предупредительность. Но зато в его собственном доме с утра до вечера и с вечера до утра шла жаркая борьба. Так туго кузнецу пришлось впервые: прежде он всегда был нападающей стороной, а теперь затевала ссору жена, ничуть не заботясь о том, по нраву ему это или нет.
   Он со свойственной ему неустрашимостью кидался в бой, уверенный в победе. Но победа не приходила. Жена
   кузнеца была вздорная и придирчивая, и в этом отношении Боре пасовал перед ней; если же он брался за палку, жена принималась отчаянно скандалить, осыпала мужа целым градом бранных слов и проклятий, кричала так, что у него чуть не лопалась барабанная перепонка. За каждый его удар она мстила ему как могла: прятала одежду Боре, подсыпала ему в еду рвотный порошок и целые ночи напролет ворчала, мешая спать. В свою очередь кузнец пытался так отравить жизнь своей жене, чтобы она сбежала из дому; но она стойко выносила все. И в конце концов Боре спасовал и отправился к шурину, прося его забрать сестру к себе. Однако крестьянин наотрез отказался, да и сама она об этом слышать не хотела, а только говорила: "Зачем же мне уходить? Разве я смогу жить где-нибудь лучше, чем у моего дорогого муженька?"
   Тогда Боре перестал воевать с женой и старался только не попадаться ей на глаза. Он дошел даже до того, что был благодарен ей, если она хоть ненадолго оставляла его в покое. С той поры у соседей никогда больше не было повода жаловаться на Боре.
   Но зато теперь не знали покоя его лошади.
   Кузнецу вдруг стало обидно, что его лошади стоят без дела в конюшне, и он начал обучать их. В свое время он купил пару серых жеребцов, которых якобы никто не мог заставить ходить в упряжке. Боре задался целью приучить жеребцов слушаться его без кнута, подчиняться его окрику и с утра до вечера возился с ними. Он нещадно бил коней и под конец так выдрессировал их, что они повиновались малейшему жесту или свисту своего хозяина, дрожали всем телом, когда слышали звук его голоса. В конюшне они стояли без недоуздков, и когда Боре собирался куда-нибудь ехать, он хлопал дверью и ударял в ладоши. Жеребцы выбегали и становились по обеим сторонам дышла.
   Власть кузнеца над животными была огромной. Он умел заставить их мчаться с такой бешеной скоростью, что они сразу покрывались мылом, а подковы их высекали искры; при этом Боре даже не брал кнута в руки и не натягивал вожжей. Стоило ему только крикнуть, и кони сразу останавливались как вкопанные. Когда ночью по улицам маленького городка сильно грохотала телега, так что стекла звенели в окнах, а на чугунных печках дрожали дверцы, жители приподымались на постелях и говорили: "Это кузнец возвращается из трактира".
   Даже в самую кромешную ночную тьму Боре гнал своих лошадей во весь опор. Бывало, приезжая в город, засунув руки в карманы, он пешком отправлялся на мол и громким криком подзывал своих коней. Заслышав его зов, они неслись вскачь через весь город прямо к гавани и бежали по узкому молу, пока кузнец свистом не останавливал их на самом конце мола.
   Боре был человек бесстрашный. Однажды надо было отвести в город огромного свирепого быка и погрузить на пароход. Четыре человека не могли справиться с животным, хотя накинули ему на передние ноги путы, надели на глаза повязку и держали за веревку, продетую сквозь кольцо в носу. И все же бык вырвался от своих погонщиков и произвел невероятный переполох. Тогда Боре Хермансен взялся доставить быка в город. Он привязал его к задку своей телеги, снял ему с глаз повязку и медленно поехал вперед. Но постепенно он все ускорял ход, так что бык еле- еле поспевал за телегой, -- и в конце концов Боре благополучно добрался до гавани, без каких-либо каверз со стороны быка.
   -- Ну и кузнец, ни черта не боится! -- восхищались горожане.
   Трусил Боре только перед своей женой. По мере возможности он старался держаться от нее подальше и вечно разъезжал по всем дорогам на своей серой паре. Крестьяне берегли лошадей и не брались за перевозку тяжестей, Боре же охотно соглашался на это. Он возил камень для постройки домов в городе и для мощения проезжих дорог в округе; если нужно было перевезти на другое место паровую молотилку, или трамбовать дороги огромным катком, или предстояли работы, на которые требовалось от четырех до Хнести лошадей, -- Боре один брался выполнить все при помощи своей пары коней.
   Казалось, они могли справиться с любой работой. Стоило ему, бывало, грозно прикрикнуть, и животные начинали дрожать, из кожи вон лезли, -- и тогда либо подпруга на них лопалась, либо воз двигался с места.
   Однажды коням пришлось по только что усыпанной щебнем дороге четверть мили тащить огромный каток, это было под силу лишь шестерке лошадей. Кани стояли в сторонке, мирно пожевывая овес в торбах, а Боре сидел в придорожной канаве и закусывал. Слепни так кусали жеребцов, что один из них ударил копытом по торбе, чтобы прогнать насекомых. Боре крикнул на коня, тот на минуту остановился, но потом снова стал отгонять слепней. Тогда кузнец вскочил, подбежал к жеребцам, схватил их за ноздри и в ярости потащил в сторону катка. Кони фыркали, становились на дыбы и приподымали в воздух кузнеца, обеими руками державшегося -за морды лошадей. Два раза вскидывали его кони и снова опускали на землю, и только в третий раз Боре сорвался, и жеребцы растоптали его своими копытами.
   Так погиб кузнец из Дюннебю, потерпев свое второе поражение. Его вдова неоднократно пыталась пристроить и себя и непокорных жеребцов, но без всякого успеха: она сама и лошади пользовались на всем острове такой дурной славой, что никто не решился бы связаться с ними. Вот так и прозябали они все трое, забытые всеми, и жирели, пока смерть не сжалилась над вдовой, а мясник с бойни не прикончил пару серых жеребцов.
   
   1899

---------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 8: Рассказы. (1894-1907). Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 286 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru