Андерсен-Нексё Мартин
По течению с плавными сетями

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мартин Андерсен-Нексё.
По течению с плавными сетями

   Многие, верно, сидя за завтраком и снимая золотистую кожицу с настоящей борнхольмской селедки, пытливо обращали свои мысли к тем глубинам, где гуляют косяки сельдей. Я последовал за их мыслями, отправился однажды ночью в море с рыбаками, и вот мой улов -- отрывок саги о сельди.
   Я пришел после обеда в рыбацкую деревушку на восточном берегу острова; там рыбачил один из товарищей моих детских игр, с которым я уговорился заранее. Он много переменил профессий с тех пор, как мы с ним после конфирмации разошлись дорогами, -- побывал в ученье у ремесленника, плавал матросом и одно время жил в работниках у крестьян. Но жизнь ему не улыбалась; бедняга мог заранее с точностью предсказать, что ему везде не повезет. И вот он с год назад вступил в рыбацкую артель. Ловить рыбу -- все равно что каждую ночь впотьмах протягивать руку за хлебом насущным, испытывая судьбу; в любую ночь счастье может попасться в сети и позволит втащить себя в лодку!
   Было три часа, светило солнце, но из-за слишком свежего ветра нельзя было выметывать сети в открытом море. Рыбаки бродили возле своих хижин и позевывали, выжидая, когда ветер немного стихнет. Все они были заспанные, хмурые. Море отнимало у них ночь, а большую часть утра они приводили в порядок снасти.
   Ханс Хольм встретил меня на пороге своей хибарки.
   -- Ты еще успеешь прогуляться, -- сказал он. -- Раньше как часа через два не стихнет.
   Я понял, что ему не хотелось приглашать меня в дом, -- заметно было, что живут они с женой очень бедно. Как раз в эту минуту жена вынесла остатки его обеда: картофель с подливкой. На руках у нее был ребенок, упиравшийся голыми ножками в ее выпяченный живот; другой малыш, чуть побольше, с ревом волочился за матерью, держась за ее юбку. Вид у женщины был усталый, безнадежный.
   -- Это жена моя, -- сказал Ханс Хольм,-- а это, значит, двое ребятишек наших. И третий скоро появится.
   Женщина протянула мне руку дощечкой и попыталась улыбнуться.
   -- Может быть, зайдете к нам? -- спросила она тихо.
   -- Нет, он лучше погуляет по берегу, -- решительно ответил Хольм.
   Я и пошел бродить вдоль берега, развлекаясь, как умел.
   Часам к пяти ветер несколько ослабел, и четыре крытых рыбачьих бота -- весь флот деревушки -- приготовились выйти в море. Женщины и дряхлые старики катили в тачках рыболовные снасти и грузили их на лодки. Рыбаки шли сзади, неся лишь свои торбы со съестным; некоторые вели за руки детишек. Шли грузной, вялой поступью; плохой летний улов наложил отпечаток уныния и усталости на их лица и всю осанку.
   Наш бот вышел в море последним: двое рыбаков и я долго поджидали третьего их товарища. Все паруса были подняты, и "Мари" нетерпеливо рвалась с причала. Наконец, он показался -- молодой краснощекий парень с белокурым хохолком на лбу. Он держал за руку веснушчатую молодую рыбачку, и они неторопливо брели по молу, раскачивая руками. Не глядя друг на друга и ничего не говоря, они постояли еще с минутку, держась за руки и стыдясь своего счастья, затем он прыгнул в лодку и взялся за руль. Мы отдали причал, и "Мари" понеслась по волнам.
   Лицо молодого парня сразу стало серьезным, рука его крепко, напрягая мускулы, обхватила румпель, глаза впились вдаль, а зубы отхватили большой кусок жевательного табаку. Несмотря на свои восемнадцать лет, он выглядел таким солидным, когда сидел на руле, -- настоящий мужчина, способный в две-три минуты выкинуть из головы женщину и все с нею связанное.
   Мы лежали врастяжку на палубе и болтали о том о сем, а больше всего, разумеется, о сельди. И куда только она подевалась в нынешнем году? Все лето бороздили рыбачьи лодки море вдоль и поперек без всякого толку.
   -- Когда я был мальчишкой, ее пропасть ловилось. Хоть бы теперь маленько и для нас осталось, -- сказал Ханс Хольм.
   Да, в былые времена сельдь валом валила к берегам Борнхольма, окружая остров серебристым венком. В иные дни поверхность моря так и сверкала синеватыми молниями, -- это сельдь, поднявшись из глубины наверх, играла на солнце. В самый разгар лова не спалось даже нам, ребятишкам, и мы вставали с зарею. Самые прекрасные воспоминания детства связаны у меня с такими летними утрами, когда все население поселка напряженно глядело с берега вдаль, туда, где брезжила заря. И вот, из-за края восточного горизонта медленно выплывали лодки с надутыми легким бризом красными парусами, волоча за собою солнечный шлейф и сверкая серебром рыбьей чешуи на палубе, заваленной сельдями чуть не до половины высоты мачты. Женщины и девушки в передниках и, разумеется, мы, мальчишки, становились с ножами в руках у солилен, -- и целый день на большой, залитой светом площади в гавани прилежные голосистые работницы потрошили и солили сельдь около больших чанов. Сельдь, сельдь и сельдь! С утра до вечера все пропитывалось запахом сельди и соли, и даже неровная мостовая поселка блестела от селедочной чешуи.
   В те времена еще не было такого спроса на сельдь, как теперь, зато каждый порядочный борнхольмец ел селедку по крайней мере дважды в день: за обедом и за ужином. Около Иванова дня крестьяне выкатывали свои сельдяные бочки на двор и, когда слух о большом улове облетал остров, запрягали лошадей в самые вместительные телеги и ехали на берег запасаться едой на зиму. Десять олей [оль -- связка из восьмидесяти селедок] селедок на каждого взрослого едока и по три-четыре -- на каждого малолетнего, -- меньше уж нельзя было запасать. Но иногда сельдь ловилась в таком изобилии, что людям ее никак не съесть было, -- приходилось продавать ее возами на корм свиньям или просто выбрасывать.
   Это уже было и жалко и грешно, и некоторые додумались было слегка поджаривать излишки улова на больших сковородах и сбывать в Германию. Но это дело не пошло, так же, как и вывоз свежей рыбы во льду. Борнхольмская сельдь мелкая и ценится на внешнем рынке лишь в копченом виде -- да и то, если коптят ее борнхольмцы: никто в мире не умеет так хорошо, коптить селедку, как борнхольмцы!
   Теперь этот промысел налажен: по всему берегу острова раскиданы сотни коптильных печей грушевидной формы, которые поглощают серебристых рыбок и выбрасывают золотистых. Эти печи могут пропустить сквозь свои жерла куда больше, чем в состоянии наловить рыбаки. И на белом свете потребляется настоящей борнхольмской селедки в десять раз больше, чем ее коптится в этих печах,-- так велик на нее спрос на внешнем рынке. Теперь борнхольмский рыбак хозяйничает по-новому. Едва только суда с богатым уловом подойдут ранним утром к берегу, как сельдь поступает в коптильни, а после обеда ее уже укладывают в ящики и отправляют на пароходе. На следующее утро копенгагенец ест ее за завтраком.
   Но теперь, когда рыбакам нечего бояться, что рыба застигнет их врасплох, она перестала устраивать им сюрпризы. Далеко разносится молва, когда редкий раз какой-нибудь бот вернется с сотней олей, и ночь за ночью возвращаются рыбаки домой с пустыми сетями. Всего двадцать пять -- тридцать лет тому назад ловился здесь и лосось в таком изобилии, что борнхольмская рыбацкая артель могла заработать до пятисот крон в одну ночь; теперь же ловля лососей почти совсем свелась на нет, а чтобы кормиться продажей сельдей, борнхольмскому рыбаку приходится месяцами бороздить море, весной доходя до берегов Пруссии, осенью -- до Бельтов [Малый Бельт и Большой Бельт-- проливы: первый между островом Фюном и Ютландским полуостровом, а второй между островами Фюном и Зеландией] и Гедсэра [Гедсэр -- мыс и гавань на южной оконечности датского острова Фальстер].
   -- Теперь все идет шиворот-навыворот,-- сказал староста артели, низенький рыжебородый человек лет пятидесяти.-- Но так всегда бывает: если товар есть, то цена низкая, а когда цены держатся, так продавать нечего. Бедному человеку всегда плохо, -- пляши под чертову дудку, как знаешь.
   -- Да, да, ну сегодня-то ведь нам повезет! -- подбадривающим тоном говорит Ханс Хольм.
   Все растроганно поглядывают на меня: я и есть то необычное, что должно принести им сегодня ночью счастье. Рыбак суеверен, -- промысел его подвержен игре случайностей и заставляет его цепляться за приметы. Рыбак держится особняком от крестьянина, он предприниматель без гроша, питающийся одним хлебом, но умеет считать. Через его осмоленные руки в его лодку может в одну ночь пройти сельди на две-три сотни крон; и в одно мгновение море может разорить его на тысячу крон, уничтожив рыболовную снасть.
   Бот прыгает по бурным волнам, с виду похожим одна на другую, куда ни взгляни. Но рыбаки уверенно держат курс туда, где им предстоит выметать сети сегодня ночью; чуть ли не каждый кусочек моря носит у них свое название, вся поверхность моря разделена и размечена, как земельные участки в деревне. Мы проплываем над песчаными мелями -- "Клювами", и рыбаки сговариваются, что закинут сегодня сети на Северо-западных мелях. Мы идем туда с юга; другие лодки идут с запада на восток, нам наперерез, направляясь к Восточным мелям или к Церковной мели, -- это так похоже на копенгагенских хозяек, любящих покупать провизию непременно на другом конце города.
   Меня интересуют истинные побуждения рыбаков: знают ли они, где сельдь больше держится по ночам, или выбирают место наугад?
   -- Почему именно на Северо-западных мелях? -- спрашиваю я.
   -- А вчера ночью одна из лодок здорово там наловила, -- отвечают мне.
   -- Стало быть, вам известно, что косяки сельдей подолгу задерживаются на одном месте?
   -- Нет, -- отвечает староста, -- мы ничего не знаем толком. У нас столько же шансов взять хороший улов там, как и в любом другом месте. Но ведь где-нибудь да надо закинуть сети.
   -- Вот, если бы наука могла тут прийти на помощь, просветить бродящих во тьме ощупью! Разве не бросается в глаза в наш практический век эта беспомощная братия, что каждую ночь закидывает наугад сети в глубь морскую и шесть дней в неделю добывает лишь самую малость, а то и вовсе ничего!
   В семь часов вечера мы добираемся до Северо-западных мелей; они в трех-четырех милях от берега. Отыскиваем течение: с четверть часа бот снует взад и вперед, словно зверек, разнюхивающий, где бы устроить себе логово на ночь. Мы меняем курс, поворачиваем против ветра, убираем паруса, валим мачту.
   Мы становимся бортом к волнам; крышки люков откинуты, против них становятся трое рыбаков и выбирают сети. Бот покачивается, прыгает в высоких и коротких волнах и тычется носом во все стороны. Я бы охотно помог рыбакам в их трудной работе, но не могу. Я вообще не могу устоять на ногах, да и усидеть не в силах; мои брюшные мышцы недостаточно упруги, чтобы препятствовать внезапному сгибу туловища; когда бот вдруг останавливается посередине прыжка и дергается в другую сторону, мне приходится лечь на спину и крепко держаться за что-нибудь.
   А трое рыбаков инстинктивно угадывают каждое движение судна и поддаются ему, не прерывая своей работы. У них как будто одна воля с ботом и с волнующимся морем, так естественно встречают они каждый его каприз. Ровно выметать сети с борта судна на глубину десяти саженей -- труд, требующий напряженного внимания и ловкости даже в тихую погоду. Один человек расправляет нижнюю подбору и вставляет грузила в петли; другой -- верхнюю и выравнивает поплавки, которые вместе с грузилами должны удерживать сети вертикально в воде; третий выбирает сети из трюма и осторожно выметывает их одну за другою. С промежутками саженей в десять летят в море вместе с сетями прикрепленные к общему канату большие наплавы или пустые бочонки, которые препятствуют сетям пойти ко дну. Сажень за саженью спускаются сети за борт и погружаются вглубь, бочонки беспрерывно летают в воздухе и падают с плеском в воду; они да веха первой сети отмечают наш путь.
   Боты виднеются по всему морю насколько глаз хватает, в расстоянии четверти мили один от другого. Они тоже убрали мачты и паруса и похожи на белых птиц, усевшихся на ночной отдых.
   Опустилась ночь; над морем плывет по небу луна, выделывая невероятные курбеты, словно у нее пляска святого Витта. Я по-прежнему лежу на спине и крепко держусь, чтобы не полететь в воду. Работа идет своим неустанным ходом, и льется ровная, мирная беседа -- о чужих странах и землях и о том, как хорошо бы иметь много-много денег. Я принужден бросать слова прямо в небо, и мне кажется, что они падают обратно и бьют меня по затылку, -- так прыгает и вертится бот.
   А наплавы все летят в море, сети скользят и скользят между проворными руками и исчезают за бортом; мы уже больше не видим вехи, она осталась далеко. Течение растянуло канат с бочонками в одну прямую линию к югу и тихонько увлекает и сети и нас. Наконец, через три часа непрерывной работы закинута последняя сеть. Конец каната прикрепляется к штевню и удерживает нас на течении.
   Выметано шестьдесят сетей, каждая в восемнадцать саженей длины. На глубину десяти саженей спущена в море отвесная стена длиною свыше четверти мили и высотой в десять саженей, -- дело не шуточное! Не уйти теперь от нас косякам сельдей!
   Десять часов. Мы лежим на спине и предоставляем сетям буксировать нас. Как раз в эту пору сельдь подымается со дна и идет на тех глубинах, где находит себе пищу. Ранним летом сельдь подымается до самой поверхности, но с наступлением жары сельдяная пожива уходит глубже, за нею следует и сельдь. Около Иванова дня она держится на глубине четырех-пяти саженей и постепенно опускается все глубже, до десяти -- двенадцати саженей. В августе же вновь подымается или, наоборот, уходит в такие глубины, что ее и не достать.
   -- То есть достать-то можно, -- говорит старший из рыбаков. -- Я еще мальчишкой помогал выметывать сети на четырнадцать -- пятнадцать саженей вглубь. Но потом это бросили: вода так давила там на сети, что их едва можно было вытянуть; слишком скоро изнашивалась рыболовная снасть, и расходы не окупались... Ну, теперь нам пора опять за дело браться -- до полуночи недалеко.
   Люди встают и с помощью бортовых лебедок начинают вытягивать сети. Работа прямо лошадиная; выметыванье сетей -- игра в сравнении с этим. Трое людей тянут и тянут, судно поддается в воде под их напором, сети так натягиваются, что бечева поет. Людям приходится вырывать снасть из волн, словно она приросла к ним, тянуть дюйм за дюймом, а ведь длина ее три тысячи локтей.
   Я перевернулся на живот и напряженно ожидаю результатов ночного лова. Каждый раз, как сеть выбрана и ее кидают в трюм, рыбаки говорят, сколько в ней запуталось рыбы: одна, две, три штуки. Раз насчитали до девяти -- и рассмеялись горьким смехом. Теперь они работают молча. Настроение у них упало: стараются они все так же упорно, но тянут пустые сети! Вершок за вершком выбираются сети на борт, и кажется -- конца им не будет.
   На востоке показывается облако, оно растет и несется против ветра; слышен отдаленный глухой рокот. Рыбаки то и дело оборачиваются и поглядывают в ту сторону, еще усерднее налегая па работу. Слишком темно, я не различаю их лиц -- и радуюсь этому: мне стыдно -- стыдно за себя, что не принес я им в эту ночь счастья, стыдно за то, что вообще никто ничего не сделал для этих людей.
   -- Вы так много знаете... у вас и книги... и время есть... Не скажете ли вы нам, куда же девалась сельдь? -- вдруг обращается ко мне Ханс Хольм.
   Вопрос попадает прямо в цель: я как раз сам об этом думал; но не знаю, что ответить. Да Хольм и не ждет ответа, а тянет и тянет бесконечные сети.
   Три часа изнурительной работы -- и она окончена. Ставим мачту и один гафель. Ветра нет, но мы не смеем прибавить парусов: буря может налететь на нас в одну минуту, и опомниться не успеем. Море притихло перед надвигающейся грозой; тяжело катятся длинные свинцово-серые волны, в их матовом блеске отражается утренняя заря. Мы берем курс домой и медленно скользим со слабо натянутым парусом. Позади нас, там, где должно взойти солнце, клубится иссиня-черный адский мрак, заволакивает небо и пожирает нашу волновую струю.
   Рулевой сидит, не сводя глаз с края горизонта за кормою. Вдруг двое других вскакивают на ноги и быстро убирают последний парус и мачту; едва они успели повалить ее, как налетает шквал, приподнимает бот на волнах, вскидывает его и с невероятной силой снова швыряет в бездну. И опять штиль. А молнии так и полосуют небо огненными бичами, с грохотом ударяют в волны вокруг нас, в воздухе пахнет серою. Около часа длится непогода -- попеременно то налетают шквалы, то слышатся раскаты грома. Затем все вокруг светлеет, небо широко улыбается, -- можно поднять паруса.
   В семь часов утра мы подходим к скалам при чудеснейшей погоде. Я прощаюсь с тремя рыбаками и поднимаюсь на скалистый берег. Жены рыбаков выбегают из хижин, кланяются мне и торопливо бросают на ходу вопросы о том, каков улов. Я только киваю в ответ, -- у меня не хватает духу сказать правду.
   
   1908

---------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 9: Рассказы. (1908-1938). Стихи. Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 276 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru