Андерсен-Нексё Мартин
Пассажиры незанятых мест

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Мартин Андерсен-Нексё.
Пассажиры незанятых мест

   Мы мчимся в скором поезде... навстречу датскому лету. Стоит один из тех сереньких, туманных дней, когда солнце прячется где-то и льет на землю серебристый свет. Повсюду тишь, все дрожит и мерцает в мглистом сиянии. Ландшафт, медленно развертывающийся перед нашими глазами, также трепещет в теплой мгле.
   В такой день влажный воздух легким флером переливается над лесами и полями, и воды то сверкают голубым блеском, то мерцают, как серебро.
   Именно в такой день стоит смотреть Данию! В других странах все контуры четко вырисовываются на синеве небесного свода, теряющегося вдали. Здесь же нет этой пропасти между небом и землею: воздушное пространство плотно окутывает землю, смягчает ее черты и само становится похожим на нее. Каждая краска ландшафта, как росой, омыта этим объятием неба, каждая линия кажется нежным следом этой ласки небес. В такой день хочется соблазнить своих соотечественников поездкой по Дании, в особенности тех, кто редко или никогда не видит родной земли!
   В поезде немного народу; в длинном вагоне, в котором я сижу, всего каких-нибудь десятка два пассажиров, хотя вагон может вместить человек полтораста. Тем унылее зияют незанятые места.
   Моего единственного спутника по купе они не смущают. Как только поезд тронулся, он запер дверь нашего отделения и задернул занавеску на окне.
   -- Авось избавимся таким образом от новых соседей! -- говорит он.
   -- Что вы собственно имеете против того, чтобы свободные места были заняты? -- спрашиваю я. -- Мне кажется, в купе с пассажирами уютнее, чем в пустом.
   -- Нечего сказать -- уютнее! Повернуться нельзя, дышать нечем! Нет, я предпочитаю купе с наименьшим количеством пассажиров, а лучше всего, когда едешь один! -- С этими словами он уткнулся в угол дивана у окна и закрыл глаза. Вскоре он уже храпел, сложив руки на животе.
   По-моему, все-таки гораздо уютнее в переполненном купе, даже если кому-нибудь и приходится потесниться. Самый веселый экипаж -- это вовсе не тяжелая карета с одинокой тучной человеческой фигурой, развалившейся на мягких подушках, а битком набитый шарабан. Незанятые места как бы излучают проклятия, всякое веселье замирает по соседству с ними. Однако такие пустующие места можно встретить во всех сферах жизни. Толстая фигура моего соседа временно господствует в купе, -- разумеется, ему надо немало места, чтобы растянуться как следует.
   Для большинства пассажиров незанятые места всего лишь удобство, так как можно вытянуть ноги; но для иных людей пустые места как бы оживают, открывая им мир человеческих желаний и человеческих лишений. Над незанятыми местами всегда как бы витает рой усталых от жизни человеческих душ.
   Я закрываю глаза, утомленный видом мелькающих за окном пашен, а может быть, и зияющей пустотой, которая укоризненно и упорно смотрит на меня с пустых сидений купе. Храп моего соседа действует заразительно, -- в конце концов сон одолевает и меня.
   Когда я снова открываю глаза, купе полно пассажиров. Возле меня сидит старая женщина, которую, кажется, я где- то видел раньше. Желтая, сморщенная, она улыбается, скромно сидит на самом кончике скамьи, выпрямив спину, и подпрыгивает от каждого толчка; в своем накрахмаленном платье она напоминает школьницу, отправляющуюся на каникулы, или случайно залетевшую птицу, готовую сняться с места при малейшей тревоге. Ее соседи тоже не откидываются привольно на сиденья -- сидят насторожившись, чопорно и прямо. Это целое семейство -- муж, жена и трое детей; несомненно, что до самого последнего времени они страшно бедствовали. Все они очень худы, с землистым цветом лица, с глубокими тенями под глазами, производящими впечатление пустых впадин. В их наружности нет ничего выдающегося, одежда висит на них неподвижными складками, как саван.
   С минуту меня занимает вопрос: как они попали в поезд, который по расписанию еще не должен был нигде останавливаться? Но я тотчас же забываю об этом, меня больше интересует их необычайная внешность.
   Старуха, сидящая возле меня, уронила на колени заскорузлые руки и смотрит вперед с выражением захватывающей радости, словно ребенок, впервые увидевший свет. Нет в мире ничего прекраснее устало опущенных рук бедной старухи! Я не могу удержаться и касаюсь ее искривленной ревматизмом руки с набухшими венами. Она холодна, как лед.
   -- А вы, видно, давно не бывали в деревне, бабушка? -- спрашиваю я.
   Она кивает головой и говорит:
   -- Какое чудесное стоит лето!
   -- И давно вы не выезжали? -- повторяю я свой вопрос.
   Она мигает, потом говорит неопределенно:
   -- Иной раз не бываешь в деревне с той самой поры, как восемнадцатилетней девчонкой попадаешь в столицу. Но в конце концов все-таки выедешь за город!..
   -- Верно, тянет в родные края?
   Она таинственно улыбается.
   -- Собственно, мои хозяева должны были отвезти меня туда; но я в конце концов сама взялась за дело! А то человек целых восемьдесят два года угождает другим, а о себе и не подумает. А есть, есть высокий холмик в углу погоста, он ждет меня в родном краю... Оттуда можно видеть солнышко, когда оно закатывается, и весь свет! Там хотелось бы мне покоиться...
   Это была та самая старушка из Северного квартала, теперь я ее узнал...
   -- Она ведь помирать едет! -- вмешалась в разговор женщина помоложе, срывающимся голосом, как будто ее одергивали на каждом слове. -- Очень уж она стара! А мы вот едем потому, что хотим еще жить! Простите, я неразборчиво говорю, -- они продали мою искусственную челюсть, чтобы израсходовать на то, что поважнее...
   Она закашлялась. Только теперь я увидел, как страшно она худа. Кашляли и ее муж и дети; это был сухой кашель, вырывавшийся как из бочки, словно у них уже не было легких.
   -- Это чахотка, -- прошептала она, -- она всех нас одолела. Но теперь мы поживем возле моря и поправимся: у моря жить здорово!
   -- Как бы не поздно оказалось, -- вставила старуха. -- Иногда и поздно бывает, когда наш брат, беднота, берется за ум.
   -- Что ж, раньше нельзя было! Муж был щеточником, и все мы помогали ему в работе. Вот и отразилось на легких...
   -- Разве он не занимается больше этим ремеслом? -- спросил я.
   Разное приходило мне в голову: кто знает, может быть они каким-нибудь образом сумели использовать военную обстановку? Едут теперь на взморье целой семьей. Может, они заработали на спекуляции, хотя бы и самой мелкой?
   -- Нет, -- отвечала женщина. -- Пришла война -- или, вернее, дороговизна -- и очень нам помогла. Нам не хватало денег ни на что, даже на хлеб, -- так обесценились наши гроши. И вот мы встретились с пророком из Томмерума... [Томмерум (Tommerum) -- пустое пространство (датск.)]
   -- Пророком из Томмерума?..
   -- Да, и он обратил нас в свою веру. На том свете почти ничего не едят, в знак протеста против дороговизны, -- и тогда уже все равно, сколько стоит пища. Платьев тоже не изнашивают: то платье, кот орое каждый из нас получает при поступлении в общину, сделано так, что его не приходится подновлять. А так как все члены общины разъезжают бесплатно, мы вот и решили, что можем съездить к морю все впятером.
   -- Разве вы без билетов? -- спрашиваю я и с тревогой думаю: "Что будет, когда покажется кондуктор?"
   Она с улыбкой качает головой.
   -- На что нам билеты? У бабушки тоже нет, потому что и она из наших. Правда, бабушка? Да, наши узнают друг дружку с первого взгляда!
   В ту же минуту появляется кондуктор. Он будит моего спящего соседа по купе, пробивает его и мой билет и выходит, даже не оглянувшись на остальных пассажиров!
   Толстый сосед зевнул разок и опять захрапел. А женщины снова заговорили, стали рассказывать обо всех своих страданиях и лишениях, которых они натерпелись до того, как им "открылась новая жизнь". Мужчина и трое детей продолжали сидеть неподвижно; он как-то странно хрипел, а дети, казалось, даже не дышали. Но женщины не могли молчать: бесконечная повесть о страданиях лилась попеременно из уст обеих несчастных, как скорбная песнь, к которой могли бы присоединиться десятки тысяч людей.
   -- И подумать, -- вырвалось вдруг у старухи, -- как мы теперь хорошо устроены! Два раза, когда тоска по родным местам становилась мне невмоготу, садилась я в поезд и хотела ехать, -- я ведь знала из газет, что по всей стране каждый божий день ходят поезда и что в них довольно свободно. Писали даже, что в поездах очень много пустых мест. Но каждый раз меня высаживали из поезда. Чтобы добраться домой, мне нужно было дважды переезжать через море, и в первый раз я доехала только до переезда: меня задержали и отвезли назад; да еще толковали что-то насчет штрафа, хоть я ни у кого ведь не отняла места. А теперь я свободно могу ехать, куда хочу!
   -- Да, все пустые места на земле, -- а их очень много, -- принадлежат нам, -- сказала женщина помоложе, обращаясь ко мне. -- Наверное, и тебе трудно живется на свете, переходил бы лучше к нам! Мы не знаем, что такое дороговизна, у всех все поровну. Среди нас нет ни знатных, ни бедных, все равны перед лицом пророка из Томмерума.
   Паровоз засвистел резко и протяжно. Мой толстый спутник зевнул и потянулся. Мы были уже у парома. И не успел я оглянуться, как пассажиры незанятых мест исчезли.
   Я снова увидел их на перроне -- их и множество других людей, принадлежавших, как видно, к тому же миру. Они смешались е "настоящими" пассажирами, едва не растворив их в своей массе. Это хлынул сущий поток пилигримов, атаковавших паром.
   -- Странные люди разъезжают теперь по Дании, -- сказал я кондуктору.
   Он с удивлением посмотрел на меня.
   -- Вы имеете в виду эту шайку коммивояжеров? Да их у нас сколько угодно круглый год.
   Но те, о ком я говорил, не были привидениями. Вот они заняли на пароходе огромную верхнюю палубу, где обычно разгуливают пассажиры первого и второго классов, и расположились на ней с такой непринужденностью, словно вся роскошь, не использованная другими, предоставлена только для них. Я собственными глазами видел, как они реяли в солнечном свете, чуть не сливаясь с ним, -- пассажиры незанятых мест...
   
   1916

---------------------------------------------------------------------------------

   Текст издания: Андерсен-Нексё, Мартин. Собрание сочинений. Пер. с дат. В 10 т. / Том 9: Рассказы. (1908-1938). Стихи. Пер. под ред. А. И. Кобецкой и А. Я. Эмзиной. -- 1954. -- 276 с.; 20 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru