Английская_литература
Воля и неволя

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из еженедельного журнала "Household Words".
    Текст издания: "Приложенія къ Русскому Вѣстнику", 1858.

   

ВОЛЯ И НЕВОЛЯ

Изъ Household Words.

I.

   Въ ясный майскій вечеръ, подъ густыми липами Тринити-Колледжа, прогуливались два студента, Грей и Перси. Вечеръ былъ теплый, какъ бы въ іюлѣ, яркіе лучи заходящаго солнца позлащали вершины деревьевъ и шпили стариннаго зданія. Весело раздавался обычный звонъ колоколовъ, отъ густаго, потрясающаго гудѣнія съ колокольни Св. Маріи, до тонко-дребезжащаго звука коллегіальной часовни, призывающаго студентовъ, которые издали мелькали въ своихъ бѣлыхъ одѣяніяхъ между темными сводами аркадъ коллегіума. На рѣкѣ еще виднѣлась лодка, звукъ веселъ и плескъ воды издали долетали до слуха.
   -- Какъ можешь ты быть такъ грустенъ, другъ мой, говорилъ Грей,-- среди этой чудной картины, въ этотъ чудный вечеръ? Я думаю, что и въ царствѣ небесномъ ты бы нашелъ на что пожаловаться. Твое настроеніе нейдетъ къ этой дивной обстановкѣ.
   -- Ахъ, Грей! отвѣчалъ тотъ,-- именно эта великолѣпная обстановка наводитъ на меня тоску. Какъ грустно подумать, что эти ворота жизни такъ хороши, но что потомъ, за ними, насъ, жителей этого очарованнаго замка, ждетъ безжалостный свѣтъ. Я молодъ, я силенъ, -- я богатъ здѣсь. У меня много добрыхъ друзей, изъ которыхъ первый ты, Грей. Здѣсь ни одна обязанность не была для меня тягостна...
   -- А утренняя молитва? съ улыбкой спросилъ Грей.
   -- На экзаменахъ я отличился еще;болѣе чѣмъ смѣлъ ожидать.
   -- Такъ въ чемъ же дѣло? Къ чему наконецъ ты ведешь рѣчь?
   -- Вотъ къ чему: все это должно кончиться, и можетъ кончиться весьма скоро. Какъ могу я наслаждаться прекраснымъ днемъ, зная, что можетъ-быть солнце уже не встанетъ для меня? Если сэръ-Уилльямъ меня лишитъ своего покровительства, я завтра же буду нищій.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? 3наешь, у меня когда-то былъ другъ, сильно тебя напоминающій. То былъ осторожный юноша, который никогда не ѣлъ пирожнаго во время вакаціи, для того чтобы послѣ, въ школѣ, не жалѣть объ его отсутствіи: я помню, что онъ умеръ въ самый послѣдній день нашихъ зимнихъ вакацій и подѣломъ. Подумай только, отъ сколькихъ лакомствъ бѣдный мальчикъ долженъ былъ отказываться въ продолженіи шести недѣль, и пусть это послужитъ тебѣ назидательнымъ примѣромъ. Но, серіозно говоря, какое ты имѣешь право жаловаться? Сравни свою судьбу съ моею, и научись цѣнить свое счастье. У меня нѣтъ богатаго покровителя, который бы мнѣ помогалъ хотя бы на короткое время; и хотя я имѣю званіе скаляра, я почти не могу надѣяться на званіе фелло. Я долженъ сдѣлаться туторомъ, другаго выбора мнѣ не остается {Fellow -- старшая степень въ коллегіи. Скаляръ -- вторая степень. Сейзаръ, бурсакъ,-- третья низшая. Туторъ руководитель студентовъ, второстепенная должность. Туторъ смотритъ за поведеніемъ студентовъ и помогаетъ имъ въ ихъ занятіяхъ. Онъ считается имъ вмѣсто родителя, in loco parentis.}.
   -- Я, съ своей стороны, проговорилъ Перси, -- желаю, чтобы мнѣ не пришлось никогда быть туторомъ.
   -- Тебѣ, туторомъ? Что ты хочешь сказать, Брукъ?
   -- Садись сюда, на скатѣ берега, и я тебѣ разкажу всю странную повѣсть моей жизни.
   -- Гдѣ я родился, я не знаю, я полагаю только, что это случилось лѣтъ девятнадцать, или двадцать тому назадъ. Мои родители, да проститъ мнѣ Господь, что я такимъ образомъ про нихъ говорю, мои родители не черезчуръ обо мнѣ заботились, они ограничились тѣмъ, что положили меня, завернутаго въ очень недостаточное количество фланели, у дверей нѣкоего пріюта въ Гампширѣ. Въ этомъ-то почтенномъ зданіи я провелъ первые мои годы. Одежда моя была такого же цвѣта какъ это платье, которое мы носимъ теперь въ Тринити-Колледжѣ, но ужь конечно не изъ такой тонкой матеріи.
   -- Какъ же ты жилъ въ пріютѣ?
   -- Меня мыли съ ожесточеніемъ, и стригли необыкновенно коротко; впрочемъ, я жаловаться не могу. Между дѣтьми въ пріютѣ нѣтъ и тѣни того приставанія, того тиранства, которое такъ распространено въ нашихт публичныхъ школахъ, но за то, нѣтъ и игръ. Я, съ своей стороны, больше всего любилъ уроки, если мнѣ нельзя было добѣжать къ старикамъ въ богадѣльню. Когда мнѣ удавалось прокрасться туда и слышать ихъ разказы о томъ, что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ, я считалъ себя счастливѣйшимъ смертнымъ въ мірѣ. Мнѣ нужно было перебѣжать съ быстротой стрѣлы черезъ маленькій, вымощенный дворъ, чтобъ ускользнуть отъ бдительнаго взгляда надзирателя и его жены, которые, казалось мнѣ, вѣчно меня стерегли изъ всѣхъ четырехъ оконъ своей гостиной. Я зналъ, что если меня поймаютъ, меня посадятъ на хлѣбъ и на воду: но, когда мнѣ удавалось добраться до цѣли, я былъ вполнѣ вознагражденъ за опасность, которой а подвергался. Представь себѣ темную, неубранную комнатку съ удушливымъ запахомъ дурнаго табака, которая однако являлась мнѣ какимъ-то раемъ! На каждой кровати сидѣла старая, подслѣповатая беззубая фигура съ неизмѣнною трубкою во рту. Самый дряхлый изъ стариковъ больше всего любилъ толковать про американскую войну; онъ былъ отчаянный консерваторъ и защищалъ самыя деспотическія, беззаконныя мѣры. Онъ когда-то служилъ въ военной службѣ и былъ тяжело раненъ (кажется при Бенкерсъ Гиллѣ), онъ очень гордился этимъ шрамомъ, и всегда его показывалъ священнику, или вообще всякому, кто къ нему приходилъ. Я не помню его имени, да и врядъ ли онъ самъ его помнилъ въ то время; мы его называли Крочи {Crutch -- костыль.}, потому что онъ ходилъ на костыляхъ; Биллеръ, другой старикъ, немногимъ его моложе, былъ глава оппозиціи, яростный радикалъ. Его уже въ почтенныхъ лѣтахъ засадили въ тюрьму за республиканскія мнѣнія, во времена Питербро; за то, онъ самымъ безцеремоннымъ образомъ честилъ короля, лордовъ и епископовъ. Онъ сперва озирался кругомъ, чтобъ удостовѣриться, нѣтъ ли въ комнатѣ шпіона, шатаясь подходилъ къ двери посмотрѣть, не идетъ ли надзиратель, а потомъ уже въ отвѣтъ на какую-нибудь выходку Крочи, какимъ-то трагическимъ шепотомъ выражалъ мнѣніе, что "всѣ они негодяи, подлецы". Эти споры чрезвычайно занимали меня, и я долженъ сознаться, что я бралъ сторону пылкаго Биллера. Крочи сидѣлъ одинъ, съ какимъ-то величественнымъ спокойствіемъ, какъ древній богъ, оплакивающій новый порядокъ вещей. Если кто-нибудь, невзначай, обращался къ нему съ вопросомъ, онъ всегда отвѣчалъ, не затрудняясь: "имъ бы слѣдовало выслать флотъ, сэръ", что, какъ намъ было извѣстно, относилось къ его проекту завоеванія американскихъ колоній. Я уже сказалъ, что, кромѣ этого парламента, я очень любилъ часы ученья. Въ восемь лѣтъ, я уже многому научился и былъ любимцемъ надзирателя. Онъ говорилъ обо мнѣ приходскому пастору, и его преподобіе также осталось очень довольно мною; жена пастора, мистрисъ Бирмеръ, не могла налюбоваться на мои хорошенькіе глазки и на мои волосы, которые бы вѣрно вились, еслибъ они не пали жертвой безпощадныхъ ножницъ въ пріютѣ; наконецъ послѣ нѣкоторыхъ переговоровъ съ эсквайромъ, сэромъ Уилльямомъ Перси, меня перевели въ болѣе возвышенную сферу, въ сельское училище. Въ пріютѣ меня назвали Эдуардомъ Брукъ; но здѣсь на меня посыпались всевозможныя насмѣшливыя прозвища, намекавшія на мое нищенство. Я сдѣлался общественною подножкой, на которую они любили взбираться съ самодовольнымъ презрѣніемъ, чтобы какъ-нибудь черезъ это самимъ возвыситься; бѣдные дураки! еслибъ они могли знать, что меня ждало впереди, они бы со мною обращались совсѣмъ иначе, какъ напримѣръ мой надзиратель. Я хотѣлъ было сказать, что онъ скоро смекнулъ, что я вѣроятно сдѣлаюсь любимцемъ эсквайра, и поэтому дорожилъ мною, но ты скажешь, что я слишкомъ несправедливъ ко всѣмъ этимъ добрымъ людямъ. Дѣло въ томъ, что по добротѣ душевной, или другой какой причинѣ, учитель посылалъ къ моему покровителю изумительныя извѣстія о моихъ успѣхахъ. Онъ даже тайкомъ давалъ мнѣ уроки, и увѣрялъ, что я всему этому выучился въ школѣ. Молодыя дамы, приходившія насъ учить по воскресеніямъ, не могли надивиться моимъ познаніямъ на счетъ іудейскихъ царей; ректоръ не смѣлъ меня спрашивать изъ ариѳметики, чтобы самому не попасться; наконецъ, въ довершеніе всему, сэръ Уилльямъ самъ пріѣхалъ осматривать нашу школу, и (мнѣ было тогда двѣнадцать лѣтъ) погладилъ меня по головкѣ и подарилъ мнѣ сочиненія Эвклида. Но за то, мой учитель таки промучилъ меня надъ этою проклятою книгой! Сколько разъ я желалъ воротиться въ пріютъ къ моимъ друзьямъ Крочи и Биллеру! Я былъ способный мальчикъ, но вовсе не геній и просиживалъ надъ иною теоремой такъ же долго какъ любой Итоніянецъ. Однако, когда великій человѣкъ опять насъ посѣтилъ, я могъ твердо и удачно отвѣчать на вопросы, которые онъ мнѣ предложилъ изъ первыхъ книгъ Эвклида.
   "Тогда-то мнѣ. пришлось преподавать; меня назначили авдиторомъ, и обѣщали мнѣ и другія повышенія, если я буду продолжать отличаться. Вслѣдствіе этого, я имѣлъ много свободнаго времени и могъ заниматься вдоволь. Въ латинскомъ языкѣ мнѣ помогалъ нашъ учитель, но греческому я долженъ былъ выучиться самъ, и много это мнѣ стоило труда! Долгое время я вовсе не зналъ произношенія словъ. Мистеръ Пармеръ и сэръ Уилльямъ какъ-то разъ заспорили въ школѣ о какомъ-то стихѣ Виргилія, о томъ, употреблено ли въ немъ слово longus или latus. Баронетъ защищалъ послѣднее мнѣніе, и я имѣлъ счастіе его въ немъ подтвердить. "Впрочемъ, сэръ, сказалъ я, обращаясь кт пастору, longus было бы болѣе кстати." Этотъ ловкій отвѣтъ не остался безъ награды.
   "Въ одно прекрасное утро ко мнѣ припалъ добрый мистеръ Пармеръ, съ тѣмъ чтобы меня приготовить къ какому-то громадному повышенію. Онъ мнѣ желалъ добра, говорилъ онъ, и самъ на меня обратилъ вниманіе эсквайра. "Я знаю сэра Уилльяма лучше, можетъ-быть, чѣмъ кто-либо. Если онъ кого-нибудь полюбитъ, онъ въ состояніи для него сдѣлать все возможное. Я полагаю, заключилъ онъ, что если вы только постараетесь ему угодить, ваша будущность обезпечена."
   "На другой день меня потребовали въ Гильтонъ-Галль; до сихъ поръ я видалъ только издали башенки замка, окруженныя темными кленами и липами; самого владѣльца я виделъ рѣдко; онъ почти не выѣзжалъ и велъ самую отшельническую жизнь; слухи шли, что онъ не могъ утѣшиться послѣ смерти красавицы-жены. Онъ мало занимался своими обширными помѣстьями и великолѣпнымъ жилищемъ, и я замѣтилъ, отворяя ворота (привратникъ, видя, какое я ничтожное существо, не далъ себѣ труда мнѣ помочь), до какой степени заржавѣли петли, и что большая аллея вся занесена сухими листьями. Самъ домъ стоялъ на возвышеніи, и когда я къ нему подошелъ, вдругъ увидѣлъ передъ собою пол-Гампшира: поля, луга, окаймленные темными дубами, съ обѣихъ сторонъ обширные лѣса, уже пожелтѣвшіе отъ дуновенія осени; направо горы, кой-гдѣ мелькали башни или бѣлыя колокольни и одна вѣтряная мельница. На горизонтѣ сверкала серебристая полоса, которую я никогда еще не видэлъ: то было море. Я взошелъ на каменныя ступени (можетъ-быть мнѣ было бы приличнѣе войдти съ задняго хода), и довольно сильно дернулъ звонокъ. Мною овладѣло какое-то странное, полузавистливое чувство; мнѣ показалось обиднымъ, что я до сихъ поръ не видалъ всего этого великолѣпія, проживши весь вѣкъ не дальше какъ за полмили. Меня повели въ библіотеку, гдѣ сидѣлъ самъ сэръ-Уильямъ за какимъ-то пергаментомъ. Окно, съ цвѣтными стеклами, проливало какой-то теплый свѣтъ на его блѣдное лицо, и тутъ, среди роскошно-небрежнаго убранства комнаты, среди всего этого богатства, на которое онъ, повидимому, не обращалъ ни малѣйшаго вниманія, не мудрено, что онъ мнѣ показался какимъ-то высшимъ существомъ.
   "-- Мистеръ Брукъ, сказалъ онъ (въ первый разъ бѣднаго найденыша величали такимъ названіемъ),-- мнѣ нравятся ваши манеры, мнѣ нравится ваша наружность, и я вижу въ васъ замѣчательныя способности. Захотите ли вы переселиться ко мнѣ, сюда, и продолжать свои занятія псдъ руководствомъ опытнаго учителя? Вы найдете во мнѣ человѣка ласковаго и уживчиваго, и (прибавилъ онъ съ замѣтнымъ удареніемъ) могучаго друга; но только вы мнѣ не должны перечить.
   "Грей, мнѣ было четырнадцать лѣтъ, и честный, трудовой хлѣбъ казался грубымъ и невкуснымъ, въ сравненіи съ предлагаемыми лакомствами. Я могъ только съ благодарностью пробормотать: "Да, сэръ Уильямъ".
   "-- Подойдите ближе, сказалъ баронетъ, и тогда я могъ разглядѣть листъ пергамента, лежавшій передъ нимъ. На немъ было изображено фантастическое дерево, съ множествомъ вѣтвей, на которыхъ висѣли медали съ именами и числами.-- Знаете ли вы, что это такое, мой милый?
   "-- Цари, проговорилъ я, вспомнивъ про свою таблицу царей іудейскихъ.
   "-- Почти такъ, сказалъ онъ, и указалъ мнѣ на свое собственное имя на одной изъ медалей.-- Вы видите, милый я послѣдній изъ рода Перси, и я этотъ родъ не продолжу.
   "Хотя я, конечно, не могъ вполнѣ понять родовую гордость, я на него взглянулъ съ непритворною жалостью, и онъ это замѣтилъ.
   "-- Не желали ли бы вы быть на моемъ мѣстѣ? спросилъ онъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ.
   "-- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ я простодушно.-- Вы слишкомъ стары.
   "Я не успѣлъ еще выговорить эти слова, какъ спохватился и покраснѣлъ до ушей; но онъ сказалъ спокойно и безъ малѣйшей досады;
   "-- Такъ милый, совершенно такъ. Потомъ онъ прибавилъ:-- Кто вашъ отецъ? Брукъ, Брукъ, я не помню такой фамиліи.
   "-- У меня никогда не было отца, сказалъ я грустно.
   "-- А у меня никогда не было сына, отвѣчалъ онъ тѣмъ же тономъ. Потомъ помолчавъ, онъ сказалъ: "Съ этого дня вы будете мнѣ сыномъ", и поцѣловавъ меня въ лобъ, приказалъ мнѣ пойдти домой и все приготовить, чтобы на другой же день переѣхать къ нему.
   "Всѣ мои пожитки умѣстились въ такомъ небольшомъ ящикѣ, что я могъ перенести его на собственныхъ плечахъ, и такимъ образомъ я простился съ домикомъ школьнаго учителя, у котораго я жилъ въ продолженіи шести лѣтъ, и переселился къ своему названному отцу. Трудно вообразить, какая въ деревнѣ пошла суматоха; не было конца толкамъ и пересудамъ. Стали распространяться самые нелѣпые и разнообразные слухи. Одни утверждали, что сэръ-Уильямъ съ ума сошелъ, другіе, что хитрый интриганъ, по имени Брукъ, вкрался въ его довѣріе и вѣроятно овладѣетъ его наслѣдствомъ; третьи, что баронетъ, мучимый совѣстью, наконецъ призналъ незаконнаго своего ребенка.
   "Я, съ своей стороны, думаю, что обѣщаніе усыновить меня было высказано моимъ покровителемъ въ минуту увлеченія, и что, собственно, когда онъ послалъ за мною, онъ хотѣлъ только дать мнѣ хорошее воспитаніе. Эта мысль ему была внушена его природнымъ великодушіемъ, а отчасти и самолюбіемъ; потомъ же, сопротивленіе его дальнихъ родственниковъ и вообще препятствія, которыя онъ встрѣтилъ со всѣхъ сторонъ, когда захотѣлъ вывести меня въ люди, вмѣстѣ съ возрастающею привязанностью ко мнѣ, побудили его еще рѣшительнѣе дѣйствовать въ мою пользу. Онъ самый своевольный человѣкъ, котораго я когда-либо встрѣчалъ. Бѣда тому, кто посмѣетъ ему противорѣчить! Я съ трудомъ упросилъ его не отсылать сѣдаго буфетчика за то, что онъ какъ-то разъ забылъ оказать мнѣ обычные знаки почтенія. "Я прогоню всякаго, кто осмѣлится безъ должнаго почтенія обойдтись съ мистеромъ Брукомъ", объявилъ баронетъ всѣмъ своимъ домашнимъ.
   "Ко мнѣ прибылъ учитель, воспитанникъ университета, и я вскорѣ привыкъ къ новой своей жизни. У меня не было никакихъ особенно дурныхъ привычекъ, отъ которыхъ мнѣ бы слѣдовало отдѣлаться, и даже еслибъ онѣ были, то общество сэра Уильяма мнѣ бы скоро придало нѣкоторую порядочность. Онъ много читалъ, много путешествовалъ, и не даромъ. Изящество его разговора, мягкость его манеръ составляли странную противоположность съ его упорно-повелительнымъ, почти дикимъ нравомъ. Я охотно и съ успѣхомъ изучалъ классиковъ, и, въ угоду моему благодѣтелю, занялся также математикою, которую ненавидѣлъ и всегда буду ненавидѣть.
   "Я рѣдко посѣщалъ деревню; мнѣ сдѣлались нестерпимы колкія замѣчанія и любопытные вопросы, которые со всѣхъ сторонъ сыпались на меня; но паркъ былъ для меня цѣлымъ міромъ. Мой покровитель съ каждымъ днемъ все больше ко мнѣ пристращался, и точно ему не на что было пожаловаться; однако, я милость его купилъ дорогою цѣной. Я къ нему не питалъ другаго чувства, кромѣ благодарности, и постоянная осторожка, необходимость сдерживаться и въ словахъ и въ поступкахъ была для меня въ высшей степени тягостна. Я не могъ не видѣть, какъ несправедливъ, какъ жестокъ даже онъ бывалъ въ минуту гнѣва, и безпрестанно долженъ былъ опасаться, чтобъ его гнѣвъ не разразился на меня. Я могъ бы тебѣ привести разные тому примѣры, но я знаю, что мнѣ не приходится про это говорить. Я только тебѣ объ этомъ намекнулъ, Грей, чтобы ты не удивлялся и не слишкомъ обвинялъ меня, если услышишь когда-нибудь, что сэръ Уильямъ разсорился съ своимъ названнымъ сыномъ. Ты смотришь на меня съ какимъ-то негодованіемъ, и считаешь меня за неблагодарнаго! Если этотъ человѣкъ точно купилъ мое молчаніе, точно такъ же, какъ онъ купилъ мою безусловную покорность, онъ за это заплатилъ не слишкомъ дорогую цѣну! Развѣ я его не радую? Развѣ я не служу ему живымъ доказательствомъ его великодушія? вывѣской его добродѣтелей? Развѣ я не любимая цѣль нападокъ его враговъ? предметъ зависти низшихъ меня, презрѣнія моихъ равныхъ, и жалости подобныхъ тебѣ? Развѣ я не имѣлъ права родиться такимъ же своевольнымъ, такимъ же упорнымъ, какъ онъ?"
   -- Конечно, другъ мой, спокойно сказалъ Грей,-- и такимъ же несправедливымъ, такимъ же жестокимъ? Ты объ этомъ сожалѣешь?
   -- Ты долженъ знать также, что мнѣ приходится выносить. Около году тому назадъ, когда я готовился вступить въ этотъ университетъ, по желанію сэра-Уильяма, онъ мнѣ вдругъ говоритъ: "Брукъ, вы должны теперь носить мое имя". Я зналъ, что это приведетъ въ ярость его родственниковъ, что это меня самого поставитъ въ ложное положеніе, что это меня еще болѣе-свяжетъ по рукамъ и по ногамъ, въ отношеніи къ нему. Я отвѣчалъ самымъ почтительнымъ тономъ: "Сэръ, мнѣ бы этого не хотѣлось". Не смѣя ему высказать истинныхъ причинъ моего отказа, я что-то пробормоталъ, въ родѣ того, что это меня лишитъ послѣдней возможности когда-нибудь быть узнаннымъ моими родителями. "Какъ, мальчишка! закричалъ онъ на меня.-- Ты опять хочешь сдѣлаться нищимъ-бродягой?" Онъ взялъ со стола тросточку, и мнѣ даже пришла мысль, что онъ хочетъ меня прибить, въ такомъ случаѣ я бы тотчасъ же оставилъ его домъ, отряхая прахъ съ ногъ моихъ, но онъ только показалъ мнѣ костяную ручку, вовсе не подходившую къ орѣховому дереву тросточки. "Прежде ручка была также орѣховая, сказалъ онъ,-- но это мнѣ не понравилось. Человѣкъ, который сдѣлалъ тросточку, хотѣлъ отсовѣтывать мнѣ перемѣнить ручку. Но она все-таки будетъ перемѣнена, отвѣчалъ я; я дѣлаю все, что хочу съ своею собственностью,-- и ручку перемѣнили. Я и къ вамъ хочу придѣлать красивую ручку: впредь вы будете мистеръ Брукъ Перси." И это было ни первый, ни послѣдній разъ, что мнѣ напоминали о шаткости моего положенія. Теперь ты знаешь всю мою жизнь: смиренное ея начало, опасную высоту, на которой я теперь нахожусь, и всю непрочность моей единственной опоры. Но вечеръ, что-то холодѣетъ. Пойдемъ домой, Грей.
   

II.

   Брукъ Перси былъ общникъ старшихъ членовъ коллегіи, такъ-называемыхъ фелло; Леонардъ Грей, сынъ простаго фермера, былъ бурсакъ (sizar). Они познакомились на лекціяхъ и вскорѣ крѣпко подружились; но кругъ ихъ знакомства и ихъ занятія, отчасти ихъ раздѣляли; богатый воспитанникъ баронета Перси держалъ пару лошадей и давалъ обѣды, по крайней мѣрѣ разъ въ недѣлю; бѣдный студентъ обѣдалъ за общимъ столомъ, ему было не до разъѣздовъ. Онъ вовсе не пользовался богатствомъ своего друга,-- конечно не изъ гордости, говорилъ онъ,-- но потому, что я не могу тратить время на такъ-называемыя удовольствія; для меня всего здоровѣе ходить пѣшкомъ, ваши вина только дѣлаютъ меня неспособнымъ къ работѣ; подобно тебѣ, Перси, у меня нѣтъ ни матери, ни отца, ни родни (кромѣ одной милой сестрицы); я также бы могъ найдти покровителя въ моемъ туторѣ; онъ, при всей своей высокопарности и нѣсколько педантическихъ ухваткахъ, добрѣйшій въ мірѣ человѣкъ. Онъ мнѣ предлагалъ деньги взаймы такимъ деликатнымъ образомъ, что я этого вѣкъ не забуду. Но я до сихъ поръ жилъ собственными трудами, и предпочитаю и впредь никому не обязываться.
   Въ Кембриджѣ настала пора, когда его старинные сады наполняются сестрами, друзьями и родственниками студентовъ; когда сами студенты вдругъ пристращаются къ капеллѣ и къ музею, разыгрываютъ роль чичероне, не безъ надежды на сладкія награды; когда отецъ посѣщаетъ поприще своихъ юношескихъ шалостей, и не безъ удовольствія, узнаетъ прежняго себя въ молодцѣ-студентѣ; когда сестра того мнѣнія, что ей никогда не случалось встрѣчать такихъ красивыхъ юношей, и что одинъ изъ нихъ царь между всѣми ими. Сэръ Уильямъ Перси пріѣхалъ изъ Лондона, и съ тѣмъ же самымъ поѣздомъ, но въ болѣе скромныхъ мѣстахъ, пріѣхала и маленькая сестрица Грея, Констанса. Не то, чтобъ она была на волосъ ниже ростомъ или худѣе, чѣмъ какъ она должна была быть, но у нея была такая кругленькая волшебная ручка, такая кругленькая граціозная шейка, такая кругленькая деликатная -- ахъ, какая деликатная -- талія, самыхъ лучшихъ пропорцій, какія только могутъ быть, что мнѣ очень хотѣлось бы доказать ея стройность самымъ тщательнымъ измѣреніемъ; но -- всѣ невольно называли ее.маленькою, въ видѣ ласки. Съ ней пріѣхала какая-то странная старушка, повидимому не обладавшая никакими другими добродѣтелями, кромѣ горячей привязанности къ Констансѣ, и способностями съ утра до вечера хвалить Леонарда; кажется, она была кормилицею брата и сестры; оставивъ свои чемоданы въ какой-то дешевенькой гостиницѣ, онѣ поспѣшили къ Леонарду, и трудно описать, какъ оживилась скромная комнатка студента послѣ ихъ пріѣзда. Какой очаровательный былъ обѣдъ, съ отличнымъ элемъ (котораго Констанса проглотила нѣсколько капель въ угоду брата), и съ мороженымъ къ десерту, отъ котораго отнялся языкъ у старой дамы (она по секрету сообщила слугѣ, что эти модныя кушанья ее когда-нибудь уморятъ); потомъ кембриджскій кофе, не имѣющій себѣ равнаго, и грѣнки съ анчоусомъ, которыми справедливо гордится университетъ; наконецъ пора идти въ часовню. Туторъ Грея беретъ подъ руку прелестную Констансу и ведетъ ее на самое лучшее мѣсто слушать пѣвчихъ; кажется, что, глядя на нее, онъ съ невольною грустью вспоминаетъ про свою холостую жизнь. И всѣ молодые люди, въ своихъ бѣлыхъ форменныхъ одеждахъ, не могутъ глазъ свести съ Констансы; въ особенности же мистеръ Эдуардъ Брукъ Перси совершенно обвороженъ. Его покровитель, сэръ Уильямъ, сидѣлъ рядомъ съ ректоромъ въ глубокомъ раздуміи; можетъ-быть онъ вспоминалъ про время своей молодости, когда онъ сиживалъ здѣсь между студентами, веселый, беззаботный, полный блестящихъ надеждъ: можетъ-быть онъ сравнивалъ свои прошлыя мечты съ грустною дѣйствительностью, съ своею бездѣтною старостью, своими сѣдыми волосами; или, онъ, съ почти отцовскою гордостью смотрѣлъ на красивое, оживленное лицо своего названнаго сына; можетъ-быть также, его сердце невольно забилось при видѣ Констансы, и дивно-торжественная музыка напомнила ему другую, нѣкогда такую же прелестную, какъ она.
   Пока замирали послѣдніе звуки органа, и толпа прихлынула къ дверямъ, Брукъ шепнулъ другу: "Видѣлъ ты эту дѣвушку, Грей? Я во все время не могъ съ нея свести глазъ".
   -- Это моя сестра, спокойно отвѣчалъ Грей, и увелъ Констансу, не представивъ ей пріятеля.
   Когда Брукъ на другое утро отправился къ Леонарду, онъ нашелъ дверь запертою. Ему это показалось тѣмъ досаднѣе, что онъ въ этотъ день обратилъ особое вниманіе на свой туалетъ. Кромѣ того, сквозь двойную дверь онъ слышалъ голоса, доказывавшіе ему, что его съ намѣреніемъ не впустили; онъ еще не прочелъ записки, ожидавшей его въ собственныхъ его комнатахъ. Вотъ ея содержаніе:
   "Какъ смѣшна ни покажется тебѣ моя предосторожность, любезный Перси, я считаю своимъ долгомъ, послѣ твоего вчерашняго признанія, не позволять сестрѣ встрѣчаться съ тобою. Неизмѣримая разница вашихъ положеній дѣлаетъ невозможнымъ что-либо серіозное, и я не могу подвергать ее ухаживаніямъ такого блестящаго кавалера."
   Брукъ тотчасъ же увидѣлъ, или по крайней мѣрѣ ему показалось, что Леонардъ не вполнѣ высказалъ свою мысль. Внутреннее чувство говорило ему, что Грей еще гораздо болѣе чѣмъ онъ самъ ненавидитъ всякую зависимость.
   "Не гампширскій пріютъ, а богатый замокъ удаляетъ меня отъ Констансы Грей," подумалъ Брукъ.
   Пылкій и своенравный, онъ уже по уши былъ влюбленъ въ нее, и рѣшился сегодня же спросить у сэра-Уильяма, на что онъ можетъ надѣяться съ его стороны, чтобы сразу порѣшить свою судьбу.
   Когда разошлись всѣ молодые аристократы, приглашенные имъ на обѣдъ въ честь баронета, сэръ Уильямъ спросилъ:
   -- Отчего же, Брукъ, вы не пригласили этого Грея, про котораго вы мнѣ такъ много писали?
   -- Онъ вовсе не знакомъ съ этимъ кружкомъ, сэръ; онъ человѣкъ бѣдный, бурсакъ!
   -- Это не хорошо, Брукъ! вамъ бы слѣдовало получше выбирать товарищей, не знаться съ такими людьми.
   -- Сэръ!
   -- Постарайтесь разстаться съ нимъ самымъ учтивымъ образомъ, не оскорбляя его самолюбія. Вы можете ему предложить мѣсто курата въ Эпилетонѣ. Я полагаю, что онъ готовится къ духовному званію, и вѣрно не откажется отъ какихъ-нибудь ста пятидесяти фунтовъ въ годъ. Теперешній куратъ ужь очень старъ и долго не проживетъ.
   Сэръ Уильямъ зѣвнулъ при мысли о долговѣчности курата, совершенно забывъ о собственныхъ своихъ годахъ, очень близко подходившихъ къ семидесяти.
   -- Право, сэръ, вы ошибаетесь въ моемъ другѣ! онъ никому не захочетъ обязываться; онъ самый независимый человѣкъ въ мірѣ!
   -- Вотъ еще вы начнете мнѣ толковать про независимость! сердито прервалъ баронетъ.-- Кажется вы съ этимъ бурсакомъ одного поля ягоды. Знаете ли вы, отчего вы сами не бурсакъ? Отчего вы не школьный учитель? Отчего вы...
   Но несмотря на внезапный порывъ бѣшенства, баронетъ невольно остановился; его пристыдилъ прямой взглядъ молодаго человѣка.
   -- Что же? отчего вы не продолжаете, сэръ Уильямъ? сказалъ юноша, голосомъ, въ которомъ презрѣніе взяло верхъ надъ осторожностію.-- Здѣсь, подъ моею собственною кровлей, которою конечно я обязанъ вамъ....
   -- Брукъ, прямодушно сказалъ старикъ послѣ минуты молчанія, -- вы сказали правду, хотя не очень почтительно. Дайте мнѣ руку.-- Отъ всей души, сэръ, отвѣчалъ тотъ,-- но если вы не согласитесь на мою просьбу, я вамъ даю руку на прощанье. Онъ на минуту остановился въ нерѣшительности, признаться ли ему въ своей любви къ Констансѣ или нѣтъ, а потомъ продолжалъ:-- Вамъ покажется безразсуднымъ, что я, до такой степени облагодѣтельствованный вами, рѣшаюсь попросить у васъ еще одну, послѣднюю милость; но я желалъ бы имѣть возможность доказать вамъ, до какой степени я чувствую, сколько я вамъ обязанъ.
   Минутное чувство, внушившее баронету необычайное для него сознаніе въ своей винѣ, совершенно разсѣялось. Ему даже стало досадно на себя, когда его воспитанникъ осмѣлился такъ съ нимъ заговорить.
   -- Что! закричалъ онъ, -- вы желаете, чтобъ я себѣ нанялъ квартиру, а вамъ уступилъ Гильтонъ Галль?
   -- Я желаю только, сэръ, чтобы вы мнѣ предоставили выбрать себѣ занятіе, и чтобы вы мнѣ назначили какую-нибудь сумму, на которую я могъ бы разчитывать.
   -- Да, мѣсто посланника и пенсію въ пять тысячь фунтовъ. Очень скромное желаніе для пріемыша. Что же вы скажете, если я вамъ предложу сто пятьдесятъ фунтовъ въ годъ?
   -- Я скажу, сэръ Уильямъ, что я ихъ принимаю съ благодарностію.
   -- Хорошо же, вы не получите ни шиллинга больше, отвѣчалъ покровитель. Онъ взялъ шляпу и перчатки и вышелъ молча, едва сдерживая свой гнѣвъ.
   

III.

   Въ этотъ вечеръ въ комнатѣ Леонарда не были зажжены свѣчи; онъ сидѣлъ съ сестрою у отвореннаго окна. Долго они смотрѣли молча на звѣздное небо и на темный дворъ, въ которомъ не переставалъ плескаться и журчать серебристый фонтанъ,
   -- Я все-таки боюсь, братецъ, что мы съ доброю мистрисъ Робертсъ тебѣ сильно приходимся въ тягость. То ли дѣло, еслибы ты могъ одинъ располагать своимъ маленькимъ доходомъ! Я бы такъ желала сама зарабатывать что-нибудь!
   -- Перестань говорить пустяки, шутливо отвѣчалъ Леонардъ,-- что это ты вздумала такъ презрительно отзываться о моемъ маленькомъ доходѣ? Помилуй, сто пятьдесятъ фунтовъ въ годъ, не считая университетскихъ доходовъ, вѣдь это за глаза довольно для насъ; намъ можно даже, кой-что откладывать тебѣ на приданое, когда ты наконецъ выберешь счастливаго смертнаго...
   Констанса слегка засмѣялась и слегка покраснѣла; но она перестала смѣяться, и лицо ея покрылось жгучимъ румянцемъ, когда, съ противоположнаго конца комнаты, мистрисъ Робертсъ неожиданно вмѣшалась въ разговоръ:
   -- А это можетъ случиться раньше чѣмъ вы думаете, мистеръ Леонардъ; она уже влюбилась въ какого-то лорда или герцога, да къ тому же въ церкви.
   -- А! сказалъ братъ довольно серіозно.-- Каковъ же съ виду твой молодой лордъ, Костанса?
   -- Полно, Леонардъ, охота вамъ говорить такой вздоръ, мистрисъ Робертсъ.
   Но старушку не такъ легко было остановить.-- Я не могу сказать навѣрное, потому что сама его никогда не видала, сказала она,-- но по описанію онъ высокъ и смуглъ, съ блестящими глазами и чудными вьющимися волосами.
   Вѣроятно она присовокупила бы разныя подробности, но тутъ кто-то постучался въ дверь. Леонарду принесли письмо. Прочитавъ его, онъ сказалъ съ полувздохомъ:
   -- Молодой человѣкъ, про котораго мы только-что говорили (онъ не носитъ никакого титула), завтра утромъ будетъ у насъ завтракать.
   Леонардъ уступилъ усиленнымъ просьбамъ своего друга быть представленнымъ Констансѣ, принявъ въ соображеніе его измѣнившіяся обстоятельства и твердость, которую онъ выказалъ въ своемъ разрывѣ съ баронетомъ. Грей былъ очень радъ, что Брукъ отдѣлался отъ унизительной зависимости, но, между прочимъ, онъ надѣялся, что болѣе близкое знакомство разсѣетъ очарованіе, овладѣвшее съ перваго взгляда обоими молодыми людьми. Характеры ихъ составляли рѣшительную противоположность: онъ былъ пылокъ, блистателенъ и гордъ; она, спокойна и кротка.
   Однако любовь, по обыкновенію, восторжествовала надъ всѣми мнимыми несходствами, и подтвердила первое, неотразимое впечатлѣніе. Еще не прошло недѣли, какъ молодые люди были почти что сговорены. Такъ какъ тутъ не было почтенныхъ родителей, тщательно взвѣшивающихъ денежныя дѣла и вопросъ о родословной, то не мудрено, что все уладилось такъ скоро. Констанса еще на недѣлю осталась въ Кембриджѣ.
   -- Но, другъ мой, тебѣ нужно работать, сказалъ Грей.-- Я почти ничего не могу дать сестрѣ.
   И онъ твердо отклонилъ предложеніе Перси, тотчасъ же сыграть свадьбу и, насчетъ будущаго, положиться на Бога. Констанса возвратилась въ свой коттеджъ въ Одли-Эндѣ, и покорилась на долгое ожиданіе.
   Ея женихъ оставилъ богатыя свои комнаты и нанялъ другія гораздо проще, рядомъ съ Греемъ. Онъ дѣятельно принялся за учебныя занятія. Леонардъ добивался званія фелло, а Брукъ званія скаляра. Ни то, ни другое не удалось. Грей точно не былъ силенъ ни въ математикѣ, ни въ филологіи, однако онъ хорошо выдержалъ экзаменъ. У Перси же было слишкомъ много богатыхъ знакомыхъ, съ которыми совершенно разстаться ему не доставало твердости; онъ слишкомъ любилъ заниматься музыкой, а въ дѣлахъ науки черезчуръ надѣялся на свои способности и на минутное вдохновеніе. Его ежедневныя письма къ невѣстѣ и частыя поѣздки въ Одли-Эндъ конечно не помогали его занятіямъ. Точно также, не могли ему придать энергіи, печальныя размышленія о томъ, какъ измѣнилось его положеніе. Онъ все не могъ забыть всѣ великолѣпія и удобства Гильтонъ-Галля, несмотря на дорогую цѣну, которою онъ ихъ нѣкогда купилъ. Онъ жалѣлъ о мясахъ египетскихъ, несмотря на египетское рабство. Ему казалось, что онъ жилъ съ примѣрною экономіею, но тѣмъ неменѣе его расходы далеко превышали назначеннію ему сумму; конечно, продажа роскошной мебели и двухъ лошадей (сэръ-Уильямъ и слышать не хотѣлъ, чтобъ ему ихъ отослали) позволила ему расплатиться со всѣми кредиторами, но въ будущемъ мало предвидѣлось возможности свести концы съ концами.
   По рекомендаціи тутора, Леонарду охотно дали мѣсто младшаго учителя въ Чильторнскомъ училищѣ; но Брукъ, хотя тоже былъ изъ первыхъ по занятіямъ, не умѣлъ такъ хорошо всѣхъ расположить къ себѣ, и не могъ надѣяться на такую удачу, даже еслибъ онъ и имѣлъ склонность къ такого рода занятіямъ; мѣста пастора, въ какомъ-нибудь захолустьи, онъ могъ бы добиться, но объ этомъ и думать не хотѣлъ. Брукъ рѣшился писать. По выходѣ изъ университета, онъ издалъ неоконченную поэму, не лишенную достоинствъ, но необыкновенно ѣдкую, подъ заглавіемъ: Зависимость, (Сатира), и она имѣла довольно успѣха, т.-е. принимая въ соображеніе, что это была поэма. Значительная часть экземпляровъ была раскуплена его университетскими товарищами, нѣсколько изъ нихъ посланы издателямъ журналовъ, большое количество раздарено.
   Въ числѣ послѣднихъ, одинъ, въ щегольскомъ переплетѣ, какъ само собою разумѣется, былъ посланъ Констансѣ Грей, съ прибавочнымъ сонетомъ, въ видѣ посвященія, написаннымъ рукой самого автора; а другой, по милости услужливаго друга, былъ отправленъ въ Гильтонъ, и старый, не терпѣвшій шутокъ, баронетъ, увидѣлъ въ этомъ сочиненіи личную для себя обиду; чего, несмотря на все правдоподобіе этого предположенія, авторъ вовсе не имѣлъ въ виду. Послѣ послѣдняго свиданія Брука съ сэромъ Уильямомъ всѣ сношенія между ними прекратились, за исключеніемъ того, что повѣренный по дѣламъ старика передалъ молодому человѣку даровую запись на полученіе ста пятидесяти фунтовъ въ годъ. Примиреніе, казалось, дѣлалось все невозможнѣе.
   Изъ Гранты юный авторъ переѣхалъ жить въ городъ, и принялся за новое свое занятіе, болѣе систематическимъ образомъ, нежели можно было отъ него ожидать. Вопервыхъ, онъ пересталъ писать стихи, скоро убѣдившись въ томъ, что даже при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, поэзія, подобно добродѣтели, находитъ вознагражденіе только въ самой себѣ. Онъ преимущественно занялся сочиненіемъ странныхъ, фантастическихъ разказовъ, отъ которыхъ у самихъ наборщиковъ волосы могли бы стать дыбомъ, но издатель, съ "благодарностью", возвращалъ ихъ. Потомъ онъ обратился къ фабрикаціи тѣхъ болѣе мелкихъ твореній съ картинками, по одному шиллингу и четыре пенса за каждую книжечку, и сбавкою цѣны, если купить ихъ дюжину, которыя имѣютъ такой огромный успѣхъ. Въ этомъ родѣ попытки его были большею частью удачны. Подъ именемъ "Новаго Брута", онъ издалъ два или три необыкновенно мѣткихъ очерка современнаго нашего общества. За исключеніемъ однако одного фунта, четырнадцати шиллинговъ и шести пенсовъ серебряною монетой (для большей вѣрности, издатель самъ, въ конвертѣ, принесъ ему эти деньги), онъ ничего за свои труды не получилъ. Конечно, было лестно видѣть свое имя напечатанное огромными, яркаго цвѣта буквами на объявленіяхъ, прибитыхъ къ стѣнамъ станцій желѣзныхъ дорогъ, каютъ въ пароходахъ, но чтобы жениться, этого было недостаточно. Письма, адресованныя въ маленькій коттеджъ, становились все короче и рѣже, въ нихъ слышалось принужденіе, не было прежняго увлеченія. Милыя же, изящныя записки въ отвѣтъ на нихъ, иногда нѣсколько часовъ оставались не распечатанными, а по прочтеніи съ пренебреженіемъ бросались на столъ. За то другаго рода записки, на толстой бумагѣ, небрежно надписанныя, до крайности волновали его. Онъ тотчасъ же отвѣчалъ на нѣкоторыя изъ нихъ, и всегда съ большимь стараніемъ. Онъ постоянно посѣщалъ всякія увеселительныя мѣста (съ цѣлью изучать нравы, говорилъ онъ), и это очень отзывалось въ его, безъ того не черезчуръ полномъ, карманѣ; вообще онъ мало отсталъ отъ своихъ роскошныхъ привычекъ и, нужно сказать правду, вовсе уже не былъ богатъ ни деньгами, ни любовью. Но несмотря на всѣ эти неудачи, онъ былъ гордъ попрежнему, и вовсе не терялъ хорошаго мнѣнія о себѣ; и когда нѣсколько лѣтъ спустя, Монардъ Грей, получивъ мѣсто главнаго учителя въ Чильторнѣ, предложилъ ему употребить все свое вліяніе, чтобъ доставить ему мѣсто, которое онъ занималъ прежде, Брукъ почти презрительно отказался.
   Однажды, длинный романъ его, на который онъ надѣялся, положилъ всю свою силу, возвратился къ нему изъ редакціи журнала, съ отказомъ. Это была капля, переполнившая чашу горести въ его душѣ, и онъ въ бѣшенствѣ выбѣжалъ изъ дому въ темную, холодную ночь. Онъ не имѣлъ качествъ, необходимыхъ для молодаго автора, который со временемъ хочетъ быть и старымъ. Послѣ каждой неудачи, онъ конечно опять начиналъ писать, но писалъ хуже. Онъ вдохновлялся легко, но также легко и охлаждался, поощреній получалъ мало, а щелчковъ очень много. Теперь онъ въ мрачномъ отчаяніи бѣжалъ самъ не зная куда; у перекрестка онъ принужденъ былъ остановиться, чтобы дать проѣхать нѣсколькимъ экипажамъ, и въ эту минуту свѣтъ фонаря освѣтилъ его разстроенное лицо.
   -- Брукъ, Брукъ Перси, сказалъ дружескій, знакомый голосъ;-- такъ и есть, это вы, но какъ же вы похудѣли, поблѣднѣли! Пойдемте ко мнѣ, другъ мой.
   И добрый пасторъ Пармеръ изъ Гильтона, первый взявшій его изъ пріюта, почти насильно увлекъ его за собою въ свой отель.
   Сначала, въ отвѣтъ на его разспросы, Брукъ сталъ распространяться о своихъ успѣхахъ, не упоминая вовсе о томъ, какъ мало по его мнѣнію ему отдали справедливости; но непритворное участіе его благодѣтеля наконецъ сломило его гордость, и отняло у него силы притворяться.
   -- Дѣло у меня не идетъ на ладъ, сказалъ онъ,-- и, боюсь я, никогда не пойдетъ, потому что мнѣ теперь не до повѣстей и романовъ, и скоро затѣмъ признался, что надѣлалъ долговъ и рѣшительно не знаетъ, что дѣлать, къ кому обратиться.
   Добрый священникъ зналъ характеръ молодаго человѣка, и поэтому очень осторожно, какъ бы нечаянно навелъ разговоръ на сэра Уилліама и его житье-бытье; разказалъ, какъ добродушный баронетъ до этихъ поръ груститъ о своей размолвкѣ съ своимъ питомцемъ, до этихъ поръ не можетъ привыкнуть къ своему одиночеству, хотя теперь въ замкѣ проживаетъ молодая дѣвушка, его отдаленная родственница; сообщилъ ему, что старикъ никому не позволяетъ входить въ бывшую спальню Брука, дотрогиваться до его книгъ; упомянулъ о томъ, что онъ очень состарѣлся, а что долгъ каждаго человѣка прощать и забывать. Брукъ былъ поколебленъ, какъ воображалъ онъ, послѣднимъ этимъ доводомъ, онъ ухватился за мысль о примиреніи, и мистеръ Пармеръ обѣщался содѣйствовать ему по мѣрѣ возможности.
   Молодой человѣкъ провелъ цѣлую недѣлю въ лихорадочномъ ожиданіи, и наконецъ на его имя пришло письмо совершенно новаго рода, съ гербомъ на печати, нѣсколько холодное, но обѣщавшее полное забвеніе прошлаго; вложенъ былъ также въ это письмо вексель на сумму, превышавшую то, что онъ получалъ въ два года. Увы, та же почта, принесла ему и письмо отъ Констансы, письмо дышавшее любовью, гдѣ она нѣжно упрекала его за его долгое молчаніе, и умоляла его не падать духомъ, ободряла его. Брукъ отложилъ на время отвѣтъ на это послѣднее письмо, и какъ только заплатилъ свои долги, отправился въ Гильтонъ.
   Былъ прекрасный майскій день, когда черезъ вороты парка онъ вошелъ въ длинную аллею, ведущую къ дому, и передъ нимъ открылся давно знакомый видъ. Въ шелестѣ листьевъ онъ слышалъ себѣ привѣтствіе: "все это будетъ твое!" говорили они ему. Въ дверяхъ встрѣтилъ его его благодѣтель, согбенный теперь и сѣдой старикъ; онъ упирался на палку, очень сшибавшую на костыль, и подлѣ него стояла дѣвушка, истинная Перси, съ жесткимъ взглядомъ и гордымъ лбомъ.
   -- Племянница моя, Джертруда, Брукъ; я желаю, чтобы вы были друзьями, многозначительно сказалъ баронетъ, послѣ первыхъ привѣтствій блудному сыну. Барышня холодно и какъ бы исполняя приказаніе, протянула ему руку. Молодой человѣкъ не сразу понялъ, что въ словахъ старика заключалось приказаніе смотрѣть на миссъ Джертруду какъ на будущую свою жену; но скоро и онъ долженъ былъ это понять. Ихъ заставляли дѣлать вмѣстѣ длинныя прогулки; за обѣдомъ сажали рядомъ. Сэръ Уилліамъ не иначе говорилъ о нихъ, какъ о своихъ двухъ дѣтяхъ, которыхъ онъ вскорѣ надѣялся соединить воедино. Несмотря на всю гордость, Джертруда Перси за приличное вознагражденіе охотно бы вышла за каждаго человѣка; но отдать свою руку пріемышу, взятому изъ пріюта, казалось ей слишкомъ обиднымъ. Она ненавидѣла его за то, что онъ занялъ при баронетѣ мѣсто собственнаго ея семейства. Тѣмъ не менѣе, она первая коснулась этого предмета, сказавъ однажды во время прогулки: "Послѣ нашей свадьбы, Брукъ", и т. д. и т. д. Она никогда, даже забывшись, не называла его Перси; и только въ этомъ одномъ случаѣ позволяла себѣ отступать отъ всегдашняго своего безусловнаго повиновенія всѣмъ прихотямъ и требованіямъ стараго родственника.
   

IV.

   Между тѣмъ, Леонардъ Грей, старшій учитель въ Чильторискомъ училищѣ, проживалъ съ сестрой своею Констансой въ старинномъ, уже почернѣвшемъ отъ времени домѣ, нѣкогда составлявшемъ, часть королевскаго дворца. Онъ не дѣлалъ ей уже теперь тѣхъ шутливыхъ вопросовъ о пѣвцѣ-писателѣ, органѣ публичнаго мнѣнія, которыми осыпалъ ее въ былыя времена. Вечеромъ, когда все дѣло было кончено, и они сидѣли у камина, они большею частію молчали. Уже нѣсколько вечеровъ сряду она сидѣла съ книгою въ. рукахъ, но забывала перевертывать страницы, или заслоняла лицо рукою, какъ бы избѣгая взглядовъ брата. И вдругъ въ одинъ такой вечеръ, Леонардъ, внезапно, безъ всякаго приготовленія, произнесъ:
   -- Онъ возвратился въ Гильтонъ, Констанса.
   -- Я это знаю. Этимъ должно было кончиться, отвѣтила она;-- мнѣ жаль, что я не послала этого прежде.
   Она достала изъ кармана письмо и передала его брату. Когда онъ прочелъ его, онъ всталъ, поцѣловалъ ее въ лобъ, и сказалъ:
   -- Прекрасно, милочка моя, прекрасно! и унесъ письмо къ себѣ въ комнату. Въ письмѣ этомъ она освобождала Перси отъ всякихъ обязательствъ въ отношеніи къ ней.
   "Если, писала она, я не ошибаюсь, то цѣпь эта становится тягостна для васъ... Быть-можетъ мы поторопились, и въ такомъ случаѣ я виноватѣе васъ." Этимъ она кончала и подписывалась любящею его сестрою.
   Леонардъ долженъ былъ дѣйствовать. Природа одарила его любящимъ, но твердымъ характеромъ. Письмо его было опредѣлительнѣе письма Констансы; онъ откровенно выражалъ надежду, что все между Перси и его сестрою, съ этихъ поръ, будетъ кончено; но писалъ онъ это грустно, безъ всякой горечи, и въ каждомъ словѣ его проглядывало, что, несмотря на все, несчастный другъ его все еще ему былъ дорогъ; мысль о томъ, что счастье сестры зависитъ отъ того, какія послѣдствія будетъ имѣть это письмо, одна заставляла его говорить строго.
   Еслибъ онъ подождалъ еще день, онъ бы избавилъ себя отъ труда, а Перси отъ непріятной минуты при полученіи этого письма.
   На другое же утро изъ Гильтона пришло письмо отъ Брука со вложеніемъ другаго, отъ сэръ-Уилліама. Перси объяснялъ, что благодѣтель его рѣшительно запретилъ ему и думать о бракѣ съ Констансой, и баронетъ подтверждалъ это коротко и ясно; страстныя увѣренія въ вѣчной любви, самые холодные разчеты, извиненія, горькіе упреки самому себѣ, вотъ что заключало въ себѣ прощальное письмо молодаго человѣка.
   -- Что за страмъ! воскликнулъ Леонардъ, по прочтеніи его.
   -- Все это къ лучшему, сквозь слезы произнесла Констанса; любимый ею человѣкъ болѣе чѣмъ умеръ для нея. И въ самомъ дѣлѣ, это было къ лучшему. Время залѣчило эту первую рану ея сердца. Быть-можетъ оно не было поражено очень глубоко; потому что въ послѣдствіи другой человѣкъ полюбилъ ее, если не такъ страстно, то гораздо менѣе эгоистично, и она за него вышла замужъ.
   Въ руки же Брука вскорѣ перешли почти всѣ владѣнія Перси, потому что тотчасъ же послѣ его свадьбы умеръ сэръ-Уилліамъ, и оставилъ ему, а послѣ него его дѣтямъ, старый замокъ, и паркъ и поля, и пастбища на берегу моря; но, увы! онъ остался бездѣтнымъ. Онъ жилъ въ роскоши съ своею ѣдкою, жестокосердою женой, и былъ несчастнѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ, и наконецъ, когда она своими безпощадными, безпрестанными нападками выжила его изъ дому, сталъ такимъ же нелюдимымъ эгоистомъ, какъ прежній Перси. Подобно также большей части изъ нихъ, умеръ онъ на охотѣ; лошадь долго влекла его зацѣпившагося за стремя, по собственнымъ его полямъ, и даже любящій глазъ, еслибъ былъ такой, не могъ бы узнать въ обезображенномъ трупѣ нѣкогда прекраснаго Перси.

"Приложенія къ Русскому Вѣстнику", 1858

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru