Английская_литература
Жизнь знаменитого актера Гаррика

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Текст издания: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 2.

IV. Театр и Искусство

0x01 graphic

Томас Гейнсборо. Портрет Дэвида Гаррика. 1770 г.

Жизнь знаменитого актера Гаррика

   Имя Гаррика прославилось далеко за пределами его родины и все, касающееся его памяти, живо интересует не только его соотечественников, но и весь культурный мир.
   Один английский студент, окончивший курс в Сорбонне, избрал темой для своей ученой диссертации "Жизнь актера Гаррика"; недавно он представил свой труд на рассмотрение французских профессоров. И действительно, судьба этого гениального актера, имя которого не забыто и до сих пор, должна быть французам не менее близка, чем англичанам: род Гаррика -- французского происхождения, они уроженцы Гаскони, той части Франции, где национальные особенности французского народа нашли свое самое яркое выражение. В летописях города Бордо фамилия Гаррика встречается неоднократно, хотя с различным правописанием; дед знаменитого актера был состоятельным купцом этого города и пользовался здесь всеобщим уважением, но после отмены Нантского эдикта, признававшего за французскими протестантами свободу вероисповедания и права гражданства, принужден был покинуть Бордо, так что представители семьи Гаррика далеко не могут считаться коренными англичанами.
   Давиду Гаррику было всего одиннадцать лет, когда он, правда, в обществе своих сестер и нескольких товарищей, выступил впервые перед публикой в одной легкой комедии. Немного спустя после первого дебюта его, дядя взял его с собою в Лиссабон, чтобы мальчик приучался к торговому делу. Впоследствии он должен был стать виноторговцем. Но Гаррик уже в то время отличался декламаторскими способностями и драматическим дарованием, а никак не деловитостью или практической сметкой. Вернувшись в Лондон, он недолго занимался тем, к чему хотели приспособить его родители. После смерти отца он основал, правда, вместе с своим братом, драгунским прапорщиком, виноторговлю, но почти совсем не занимался ею, и его видели постоянно в обществе директора одного небольшого театра, на сцене которого он скоро дебютировал с редким успехом. В течение летнего сезона 1741 года он играл под именем Лиддаля в Ипсвиче. Когда же в октябре он вздумал выступить в роли Ричарда Ш, удивлениям не было конца, и этот спектакль явился его сплошным триумфом. Публика сразу почувствовала, что перед нею великий актер, а знаменитый товарищ Гаррика по сцене, Кин, сказал про него: "Если игра этого молодого человека есть истинное искусство, то мы все, актеры, стоим на ложном пути".
   В то время, как другие актеры, его современники, не говорили, а декламировали со сцены и играли с большим пафосом, строго придерживаясь устаревших традиций, но оставаясь совершенно безучетными к тому, что они изображали,--Гаррик совершенно перевоплощался то в того, то в другого героя пьесы и вместе с ним переживал все его душевные состояния. Он не отвечал свою роль публике, а говорил совершенно просто, как говорят все. На сцене он не играл, а жил. Он дал то, чего прежде не было на английской сцене: темперамент. Темперамента в нем было так много, что однажды известная красавица, мисс Сиддонс, чьи нежные черты запечатлели для потомства Рейнольдс и Гинсборо, играя вместе с ним, совсем забыла о своей собственной роли и несколько минут простояла, молча смотря на своего партнера: Гаррик загипнотизировал ее своей передачей. Вот какое сильное впечатление производила жизненная правда в игре этого художника! Лицо Гаррика было до того подвижно, что оно приводило портретистов в настоящее отчаяние. Рейнольдс раз сломал даже со злости свою кисть и заявил, что перед ним сам чорт в человеческом образе. Фигура Гаррика отличалась удивительной гибкостью, и про него можно было сказать, что это человек без костей.
   Несмотря на перемены, происшедшие во взглядах и оценке сценического искусства, мы и теперь можем сказать, что Гаррик в своей погоне за реализмом исполнения часто переступал границы. Один театральный критик того времени говорит о нем: "он старается из каждого отдельного слова создать цельный образ", а энциклопедист Гримм приводит оригинальное мнение Гаррика о Расине: "пьесы Расина великолепны в чтении, но их трудно хорошо сыграть: в них все сказано, и для творчества актера совсем не остается места".
   Современникам чрезвычайно нравилась оригинальность Гаррика; он хотя реформировал английский театр, но в духе его лучших традиций. Он играл в реальных тонах пьесы Шекспира. Играл Гаррик их неподражаемо, играл так, что его называли "несравненным истолкователем Шекспировского гения!. Но если Гаррик сделал немало для прославления имени великого драматурга, и образы Отелло и Гамлета в его передаче живо запечатлелись в сердцах его современников, зато нельзя сказать, чтобы он слишком бережно относился к Шекспировскому тексту. К нему он чувствовал довольно-таки умеренное уважение. Гаррик по собственному произволу удлинял "Макбета", совсем переиначивал "Укрощение строптивой", сделал из "Сна в летнюю ночь" оперу, выкинув предварительно из этой пьесы великолепную сцену между Пирамом и Фисбой. Даже "Ромео и Джульетта" подверглись полнейшей переделке, а в своем предисловии к "Гамлету" Гаррик писал: "Я поклялся, что не покину театра до тех пор, пока мне не удастся освободить эту благородную трагедию от излишнего балласта пятого акта". Кроме того, Гаррик имел обыкновение то здесь, то там прибавлять несколько плохих стихов собственного сочинения. Однако ко всему этому почти вся тогдашняя художественная критика относилась вполне благосклонно, а публика восторженно приветствовала эти нововведения; выдающиеся по уму люди того времени, как напр. Вольтер, хвалили Гаррика за его "переделки Шекспира".
   Но и хорошее надоедает, и в публике почувствовалось, наконец, некоторое охлаждение к ея любимцу. Тогда Гаррику пришлось, как и нашим современным знаменитостям, отправиться в артистическое турне, и он объездил значительную часть Европы. Во Францию он попал после окончания Семилетней войны и оставался там с 1763 до 1765 года; правда, он ненадолго уезжал отсюда играть в Италию и Германию. Весь Париж восхищался Гарриком, хотя и не понимал ни одного его слова. В то время знание английского языка было весьма мало распространено во Франции; но в высшем обществе очень ценили игру Гаррика и его богатую мимику, и он выступал в великосветских салонах в отдельных сценах Шекспировских трагедий. Особенно горячий прием был оказан Гаррику энциклопедистами и кружком их друзей, и это объяснялось двумя обстоятельствами: во-первых, знаменитый актер прибыл из Англии, и для восторженных французов, поклонников английской конституции и английских общественных порядков, этого уже было достаточно, чтобы считать Гаррика человеком, достойным всяческого поклонения; во-вторых, в лице Гаррика чествовался художник, который стремился к правде в искусстве. В то время классическая трагедия уже терпела нападки со стороны Дидро и Гримма, и мещанская драма, где меньше красивых фраз и больше действия, уже готова была вступить в свои права. Благодаря этому, между английским трагиком и восторженными французскими поклонниками свободы, особенно Дидро, завязалась самая тесная дружба. Когда Жан Жак Руссо жил в Лондоне, то он гостил здесь не только у философа, Давида Юма, но и у Гаррика, пригласившего его однажды смотреть пьесу, в которой он сам участвовал. В этот вечер ложа Гаррика пришлась как раз против королевской. Жан Жак Руссо, не переставая, высовывался из нее, чтобы дать возможность интересовавшейся им публике получше разглядеть себя, и если бы не жена Гаррика, державшая философа за фалды его костюма, он, наверное, свалился бы в партер.
   В Лондоне Гаррика ждал при его возвращении прежний восторженный прием. И когда он окончательно покинул театральные подмостки, его уход вызвал самое искреннее сожаление решительно во всех кругах английского общества. После своего добровольного ухода со сцены Гаррик прожил всего три года. Он умер в 1779 году шестидесяти трех лет от рождения. Англия устроила ему пышные похороны. Заупокойную службу совершал сам архиепископ Кентерберийский. Прах Гаррика с большой торжественностью был перенесен в Вестминстерское аббатство и здесь погребен в ногах Шекспира, который по свидетельству самого Гаррика, до самых последних дней его жизни неизменно "вызывал в нем чувство благоговейного преклонения".

("Noues Wiener Journal" 17 December 1911.)

--------------------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: журнал "Вестник иностранной литературы", 1912, No 2.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru