Анучин Дмитрий Николаевич
Александр фон Гумбольдт, как путешественник и географ, и в особенности как исследователь Азии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   
   А. Н. Анучин. Люди зарубежной науки и культуры
   Государственное издательство географической литературы, Москва, 1960
   

0x01 graphic

АЛЕКСАНДР ФОН ГУМБОЛЬДТ, КАК ПУТЕШЕСТВЕННИК И ГЕОГРАФ, И В ОСОБЕННОСТИ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬ АЗИИ

   

I
ПУТЕШЕСТВИЕ В АМЕРИКУ

   Если можно назвать имя, которое должно остаться навсегда на видном месте в истории научного землеведения, то это, бесспорно, имя Александра фон Гумбольдта. В первой половине XIX в. едва ли можно указать другого ученого, который бы пользовался столь же почетною известностью в ученых кругах и в образованном обществе Европы и Америки. Вместе с тем А. Гумбольдт был едва ли не последним представителем того старого, аристотелевского типа ученых, которые пытались охватить своим духовным взором все естествознание и включили в круг своих изучений даже такие области ведения, как история, филология, археология, этнография, статистика и т. д. Все эти разнообразные предметы исследования подчинялись, однако, у Гумбольдта главной, излюбленной им области знания, которую он называл "физикой Земного шара".
   Еще будучи молодым человеком, в 1796 г., он выразился в одном из своих писем, что желал бы поставить задачей своей жизни "физику мира". Отправившись затем в продолжительное путешествие по Южной и Центральной Америке, он писал оттуда своим друзьям, что его интересуют многие вопросы, что он намерен производить разные наблюдения, но что все это не составляет главной цели его путешествия: "Мое внимание будет обращено на взаимодействие сил, моя главная задача -- изучение физики мира, строения земного шара, отношений органических существ к неодушевленной природе..." И эта же задача стояла перед Гумбольдтом и позже, в других его работах, и особенно в большом труде, занимавшем его в глубокой старости, в 80-е и 90-е годы его жизни, в "Космосе", опыте физического мироописания.
   Многие смотрели на А. Гумбольдта главным образом как на ученого-путешественника, да и сам он склонен был видеть в географическом и геологическом исследовании различных стран свое главное призвание. Во всяком случае, его путешествие в Америку было важным делом его жизни, которому он посвятил много времени, трудов и средств и которое доставило ему, еще в молодые годы, значительную известность, обеспечив сочувствие не только научных сфер, но и более широких кругов публики. Было высказано даже утверждение, что Гумбольдту принадлежит честь вторичного (научного) открытия Америки, что было, конечно, преувеличением; никаких особых географических открытий им в Америке сделано не было, хотя наука и обогатилась благодаря ему сотнями новых видов растений и многими ценными наблюдениями над рельефом поверхности, вулканизмом, климатическими факторами, формами растительности, древностями Перу, производительностью Мексики и Кубы и т. д. Можно сказать даже, что немногие путешествия сопровождались такими богатыми результатами, как совершенное в Америку Гумбольдтом, -- факт, объясняющийся рядом благоприятных условий, сложившихся в данном случае и особенно соединившихся в лице самого путешественника.
   Прежде всего необходимо принять во внимание тот энтузиазм, с которым отправился Гумбольдт в свою экспедицию, составлявшую предмет его мечтаний и надежд в течение около десяти лет. Еще будучи студентом Геттингенского университета, в возрасте 20--21 года, он подружился с Георгом Форстером, известным путешественником и писателем, сопровождавшим еще юношей, вместе со своим отцом, натуралистом И. Рейнгольдом Форстером, знаменитого мореплавателя Дж. Кука в его втором путешествии вокруг света в 1772--1775 гг. Сочинения [Г.] Форстера, особенно его "Путешествие вокруг света", вышедшее в трех томах в 1784 г., и его "Мелкие сочинения", заключавшие в себе "очерки по странно- и народоведению, естественной истории и философии жизни" (1789--1797 гг., 6 томов), в особенности же личные рассказы путешественника о виденном им в разных странах, оказали сильное влияние на молодого Гумбольдта. Это влияние сказалось не в одном стремлении к заморскому путешествию, но и в других отношениях.
   Г. Форстер, при обширности своих знаний, широте взглядов и пылкости воображения, был, вместе с тем, гуманист и космополит, разделявший принципы великой революции37, называвший себя "гражданином мира" (а не немцем или англичанином) и бывший горячим поборником популяризации науки; отголоски этих воззрений мы находим и у А. Гумбольдта, в его взглядах и деятельности до конца его жизни {Г. Форстер умер в 1794 г., в возрасте 40 лет.}. С Форстером Гумбольдт сделал (в 1790 г.) поездку по Рейну, посетил Голландию, Англию, Францию, причем в Лондоне познакомился с известным натуралистом Дж. Бэнксом, сопровождавшим Кука в его первом кругосветном путешествии 1768--1771 гг. и еще более усилившим своими рассказами в молодом Гумбольдте стремление посетить заморские тропические страны.
   Но в то время осуществление такого стремления было для Гумбольдта немыслимым: против далекого путешествия была его мать, от которой зависело и предоставление средств (отец умер, когда А. Гумбольдту было 10 лет). Мать настаивала, чтобы он кончал образование и поступал на службу, в которой его, по семейным и сословным связям, могла ожидать успешная карьера. Следуя этому желанию матери, Гумбольдт (получивший ранее хорошее домашнее образование и затем слушавший лекции в университете) поступил на некоторое время в Гамбургскую торговую академию, брал затем уроки по ботанике у Вильденова, а в 1791--1792 гг. учился в Фрейбергской горной академии у Вернера38. Учение его здесь продолжалось, впрочем, недолго; в 1792 г. он уже занял место асессора в горном департаменте в Берлине, сопровождал затем министра Гарденберга в Байрейт для ревизии тамошнего горного дела, а через месяц после того был назначен обер-бергмейстером Байрейтского и Ансбахского горных округов. С этого времени в течение четырех лет он занимался главным образом геологией и рудным делом, совершая летом поездки по Германии, Австрии, Швейцарии для практического усовершенствования в этих специальностях.
   Впрочем, геология и горное дело не исключали у Гумбольдта и других научных интересов. К этому времени относятся несколько его работ по ботанике и животному электричеству; с другой стороны, его семейные связи с представителями высшей прусской администрации, а также его знание языков и обходительность его характера были причиной привлечения его к некоторым дипломатическим поручениям, исполнявшимся им всегда успешно. Но все это не могло заглушить в Гумбольдте стремления посетить тропические страны, которое проявилось у него с новой силой, как только обстоятельства открыли ему возможность осуществления его давнишней мечты.
   В 1796 г. умерла его мать. Гумбольдт не был особенно огорчен ее потерей; в письме к одному из друзей он выразился о своей матери, что "мы всегда были чужды друг другу". Немедленно же он вышел в отставку, решив посвятить себя исключительно занятиям наукой. От матери ему досталось довольно крупное (по тому времени) состояние (около 90 тысяч талеров). Уже в 1797 г. Гумбольдту представился случай отправиться с лордом Бристолем в Египет и затем вверх по Нилу до Асуана, но обстоятельства расстроили этот план. В следующем году мы видим Гумбольдта в Париже, где он знакомится со многими французскими учеными и интересуется возможностью принять участие в кругосветной научной экспедиции, проектированной правительством Директории под начальством капитана Бодэна. Особенно сошелся Гумбольдт с молодым ботаником Бонпланом39, также мечтавшим о путешествии в тропические страны. Политические условия того времени помешали, однако, осуществлению французской экспедиции, и тогда Гумбольдт и Бонплан стали искать другого случая перебраться за море. Открылась было возможность отправиться с шведским консулом в Алжир на корабле, который имел прибыть из Швеции в Марсель. Гумбольдт и Бонплан два месяца ожидали этого корабля в Марселе, пока, наконец, не было получено известие, что он явится только в следующем году. Так как переезд в Алжир (или Тунис) оказался в то время вообще неосуществимым, то Гумбольдт и Бонплан решили отправиться в Испанию, постранствовать там и попытаться переехать оттуда в Вест-Индию, о путешествии куда Гумбольдт уже начал думать года три тому назад.
   В Мадриде счастье улыбнулось Гумбольдту; он приобрел здесь влиятельных знакомых, а саксонский посланник Форель представил его министру иностранных дел Урквихо, который отнесся с полным сочувствием к стремлениям молодого учёного и доставил ему аудиенцию у короля. В результате Гумбольдту и его спутнику было не только дано разрешение отправиться в испанские владения в Америке и Тихом океане (что в то время, при подозрительности испанского правительства, не разрешалось почти никому из иностранцев), но и предоставлено было право производить всякие научные исследования, снимать планы, собирать и вывозить коллекции, а местным властям в Америке было предписано оказывать путешественникам всякое содействие.
   Такая благосклонность со стороны испанского правительства и местных властей была, конечно, весьма благоприятным условием для успешности путешествия. Но к этому присоединились и другие обстоятельства, и прежде всего хорошая подготовка Гумбольдта как путешественника-исследователя. Он обладал сведениями по физике, геологии, ботанике, зоологии, метеорологии, умел пользоваться астрономическими инструментами, был знаком с литературой по странам, куда отправлялся, мог говорить и читать по-испански, французски, английски. Затем, ему благоприятствовала (в высших сферах Испании) его аристократичность и обходительность; его организм отличался выносливостью (он не страдал от лихорадки в тропической Америке и вообще чувствовал себя там прекрасно); важным условием было, наконец, его независимое материальное положение, позволявшее ему не скупиться средствами. Все путешествие обоих ученых было совершено на средства одного Гумбольдта, который истратил для этой цели в течение пяти лет более трети своего состояния.
   Ход путешествия Гумбольдта и Бонплана был таков. Отправившись из гавани Коруньи на корабле "Пизарро" 5 июня 1799 г., путешественники через две недели прибыли к Канарским островам (острову Тенерифе), где была сделана остановка и совершено восхождение на вулкан Пик-де-Тейде.
   Переезд отсюда к берегам Южной Америки занял три недели, и только 16 июля экспедиция прибыла в Куману в Венесуэле, откуда сделано было несколько экскурсий, причем около двух месяцев было посвящено пребыванию в Каракасе. Далее следовала поездка по знаменитым льяносам по Апуре и плавание в лодке с индейцами вниз по реке того же имени и по Ориноко; здесь путешественники могли убедиться в известном соединении Ориноко через Касикьяре с Риу-Негру (притоком Амазонки).
   Это четырехмесячное плавание по бевлюдной реке среди роскошной первобытной природы доставило Гумбольдту высокое наслаждение и дало ему наглядное понятие об особенностях тропического лесного пояса. Добравшись до Гвианы, путешественники переехали в Гавану, пробыли несколько месяцев на острове Кубе и хотели было отправиться оттуда в Мексику, но дошедшее до них известие об отплытии Бодэна в Южную Америку побудило их направиться навстречу этой экспедиции в Перу. Наняв небольшое судно, путешественники двинулись к северному берегу Южной Америки, испытали в пути сильную бурю, от которой едва не погибли, и прибыли, наконец, в Картахену, откуда думали переехать к Панамскому перешейку, перейти его и направиться морем вдоль западного берега в Перу.
   Узнав, однако, что плавание туда в это время года при отсутствии попутного ветра потребует нескольких месяцев, Гумбольдт изменил свой план и предпочел подняться в лодке вверх по реке Магдалене до Хонды, а оттуда предпринял утомительное путешествие по горным тропам в Санта-Фэ-де-Богота. Пробыв здесь два месяца, он продолжал путешествие по горам до Кито (Quito), в котором и в окрестностях которого оставался около восьми месяцев, совершив ряд восхождений на многие вулканы -- Пичинчу, Антисану, Котопахи, Чимборасо и др. Здесь до него дошла весть, что экспедиция капитана Бодэна отправилась в кругосветное плавание другим путем, кругом мыса Доброй Надежды, и что, следовательно, ему не придется с ней встретиться. Гумбольдт считал себя, однако, вознагражденным за эту неудачу знакомством с Андами, восхождением на многие вулканы, открытием ряда новых форм растений, ознакомлением с памятниками древней перуанской культуры и т. д.
   Из Кито Гумбольдт и его спутник продолжали путешествие на юг до Лимы, а затем из гавани Каллао направились морем на север, в Гваякиль, пробыв в котором некоторое время, двинулись далее в мексиканский порт Акапулько. Первоначально Гумбольдт не думал оставаться долго в Мексике, составлявшей тогда вице-королевство Новой Испании; он предполагал вернуться в Европу через Южную Азию и Африку. Разные обстоятельства, однако, заставили его изменить этот план и отказаться от плавания по Тихому океану. В письме в Парижскую академию наук (Institut National de France) от 2 мессидора IX (21 июня 1803 г.) он оправдывал свой отказ порчей научных инструментов и напрасными усилиями заменить их новыми, невозможностью принять участие в экспедиции Бодэна и необходимостью переезжать Тихий океан на торговом судне без остановок у островов, интересных для натуралиста, -- в особенности же желанием ознакомиться с новыми научными открытиями, сделанными за четыре-пять лет его отсутствия из Европы.
   Как бы то ни было, вместо того чтобы отправиться в продолжительное плавание к Филиппинским островам, а затем по Индийскому океану и Красному морю в Египет, Гумбольдт решил остаться дольше в Мексике, где к тому же его приветствовал весьма любезным письмом вице-король Итурригарай. Действительно, путешественники пробыли в Мексике около года, причем Гумбольдт собирал материалы не только по естественной истории, но и по статистике, производительности, торговле страны, пользуясь разрешением извлекать нужные данные из местных архивов и из рукописных правительственных отчетов и записок. Были посещены также некоторые горные рудники, изучались вулканы (Хорульо, Попокатепетль, Орисаба), собирались данные по мексиканским древностям и т. д.
   Наконец путешественники прибыли в гавань Веракрус, оттуда королевский фрегат перевез их в Гавану, где им нужно было забрать оставленные там четыре года тому назад научные коллекции. Вторичное пребывание в Гаване продолжалось около двух месяцев; прежде чем направиться отсюда в Европу, Гумбольдт решил посетить еще Соединенные Штаты, чтобы получить некоторое понятие о политической организации этой страны по сравнению с посещенными им ранее испанскими колониями. Плавание его до Филадельфии продолжалось три недели, причем ему пришлось вытерпеть сильный шторм у Багамских островов. Ступив на почву Штатов, он поспешил приветствовать письмом президента Джефферсона и получил немедленно любезный ответ с приглашением пожаловать в Вашингтон {Письмо Джефферсона было адресовано "барону" Гумбольдту, титул, который придавался путешественнику и ранее во многих случаях в пределах испанских владений и позже во Франции, России и даже в Германии; под титулом барона значился он и в списке членов С.-Петербургской академии наук. Между тем, в действительности А. Гумбольдт (как и брат его Вильгельм Гумбольдт) не имел этого титула, хотя, по-видимому, и не находил удобным возражать против его применения другими.}. Всего Гумбольдт пробыл в Соединенных Штатах около двух месяцев, причем три недели был гостем у Джефферсона. 9 июля 1804 г. путешественники оставили Новый Свет в Делавэрской бухте и после 25 дней плавания прибыли в Бордо, а затем и в Париж.
   

II
ОБРАБОТКА ДАННЫХ ПО АМЕРИКЕ И ДРУГИЕ НАУЧНЫЕ ТРУДЫ

   Гумбольдт возвращался в Париж почти как в родной город -- так много было у него здесь близких людей и хороших знакомых. Кроме того, пребывание в Париже он считал необходимым для обработки и издания результатов своего путешествия. Только здесь имелись в то время необходимые для сравнительного изучения научные коллекции, только здесь мог он рассчитывать найти специалистов по всем отраслям естествоведения, а также художников, чертежников, граверов -- для исполнения таблиц и карт -- и солидные фирмы для издания своего труда. Гумбольдт первоначально полагал, что понадобится два-три года для разборки и обработки собранных им материалов, в действительности же издание потребовало более двадцати пяти лет и все-таки осталось незаконченным.
   Объясняется это прежде всего его грандиозностью: в том виде, как оно, наконец, вышло, оно составило 30 (точнее 29; 30-й выпуск состоит из одной карты) томов in folio и in 4о, с 1425 таблицами и картами, под общим заглавием "Voyage aux régions équinoxiales du Nouveau Continent, fait en 1799--1804 par Al. de Humboldt et Aimé Bonpland",, rédigé par Al. de Humboldt" {"Путешествие в районы равноденствия Нового Света, совершенное в 1799--1804 годах А. Гумбольдтом и А. Бонпланом", под редакцией А. Гумбольдта. -- Ред.}, Gr. Edition, P., 1807--1834). Пятнадцать томов в нем посвящены ботанической систематике (новые роды и виды растений, обработанные Бонпланом и Кунтом); два -- "Видам Кордильер и памятникам туземных народов Америки", один -- "Географическому и физическому атласу Нового Света", один -- "Истории географии Нового материка", один -- "Атласу карт Новой Испании", два -- "Сборнику астрономических наблюдений, тригонометрических операций и барометрических измерений", обработанных Ольтмансом, два -- "Наблюдениям по зоологии и сравнительной анатомии" (при содействии Лятрейлля, Валансьена, Гей-Люссака и Кювье), два -- "Политическому очерку королевства Новой Испании", с 20 картами, один -- "Опыту географии растений" и три -- описанию путешествия (Relation historique du Voyage {Описание истории путешествия. -- Ред.}).
   Цена этому большому изданию (полного экземпляра) составляла 9574 франка (2553 прусских талера; в переплете 2753 талера). Понятно, что такое дорогое издание не могло найти многих покупателей.
   Гумбольдт вообще был неопытен в издательском деле; он полагал, что изложение результатов его путешествия должно возбудить большой интерес в публике. Он мечтал сначала даже о шести изданиях -- французском, немецком, английском, голландском, испанском и датском; английское издание он полагал необходимым выпустить в 4000 экземпляров; от издателей он думал получить крупный гонорар. В действительности же даже французское издание не могло быть закончено; по-немецки вышли только некоторые тома, отчасти в сокращенном виде, отчасти в плохом переводе, а на английском и испанском -- только "Опыт о Новой Испании" и описание путешествия. Даже в большом французском издании (часть томов появилась еще в более дешевом издании in 8о) некоторые отделы остались незаконченными, в том числе и описание путешествия (Relation historique), которое доведено только до Картагены (путешествие в Перу и Мексику осталось неописанным).
   К недостаткам издания относятся: отсутствие в нем определенной системы, неудовлетворительная обработка некоторых отделов (например семейств растений, описанных Бонпланом), неудачные иногда рисунки, наконец -- его дороговизна. Гумбольдт, впрочем, сам содействовал удорожанию издания, заменяя иногда уже сделанные таблицы новыми, перепечатывая целые тома и т.д.
   Хотя первоначально издатели соглашались уплачивать автору известный гонорар, но потом пришлось Гумбольдту от этого отказаться и затратить еще много собственных средств. Гумбольдт платил гонорары сотрудникам, оплачивал труд рисовальщиков, картографов, граверов, вознаграждал даже иногда издателей за причиненные убытки (например уплатил 9 1/2 тысяч франков за недоставление обещанной рукописи четвертого тома описания путешествия); вообще он вложил в это издание много больше, чем в самое путешествие, и в конце концов лишился всего имевшегося у него состояния. Если бы не пенсия 5000 талеров, предоставленная ему впоследствии как камергеру прусского двора благоволившим к нему прусским королем, то положение его в старости было бы плачевное, так как все имевшиеся у него средства были истрачены -- на путешествие, издания, поддержку молодых ученых и т. д.
   Медленность издания путешествия Гумбольдта объяснялась отчасти задержкой со стороны его самого, так как он постоянно отвлекался другими исследованиями, поездками и т. д., отчасти медленностью работы его сотрудников, от которых иногда по годам нельзя было добиться исполнения им порученного, отчасти, наконец, и политическими условиями того времени. Что касается самого Гумбольдта, то хотя он отклонял от себя все предложения административных должностей, исходившие от прусского правительства, однако ему нельзя было уклониться от некоторых частных приглашений, например сопровождать прусского короля в его поездках по Европе или исполнять некоторые дипломатические поручения (такие поездки и поручения исполнялись им в 1808--1809, 1814--1815, 1818, 1822--1823 и 1830 гг.); в 1827 г. он вынужден был, по желанию Фридриха Вильгельма III, поселиться даже окончательно в Берлине.
   Некоторые поездки предпринимались им по собственному почину: так, в 1805 г. он ездил в Рим, к своему брату Вильгельму фон Гумбольдту (известному лингвисту, бывшему одно время министром, затем послом Пруссии в Риме, Вене, Лондоне), а оттуда, совместно с известным геологом Леопольдом фон Бухом40 и физиком Гей-Люссаком, посетил Неаполь для ознакомления с Везувием, который тогда находился в стадии усиленной деятельности. 1806 и 1807 годы Гумбольдт провел в Берлине, где пережил печальный для Пруссии момент, когда после разгрома ее армии Наполеоном французские войска заняли прусскую столицу.
   Впрочем, в самое тревожное для Пруссии время Гумбольдт не оставлял своих научных изысканий и даже в занятом французами Берлине проводил дни и ночи в наблюдениях над колебаниями магнитной стрелки. Наконец, в 1829 г. Гумбольдт совершил, по приглашению русского правительства, поездку на Урал, Алтай и к Каспийскому морю.
   С другой стороны, начиная с первых годов по возвращении из Америки, внимание Гумбольдта не было поглощено исключительно обработкой материалов для предпринятого им большого французского издания. В 1806--1807 гг. он сделал в Берлинской академии наук несколько сообщений, которые затем в обработанном и дополненном виде составили содержание его популярных "Картин природы" (Ansichten der Natur), вышедших в свет в 1808 г. Гумбольдт называл впоследствии эту книгу своим "любимым произведением", рассчитанным чисто на немецкую чувствительность ("ein rein auf deutsche Gefühlsweise berechnetes Buch"). Что книга понравилась немцам, доказывают три ее издания (в течение, впрочем, сорока лет), но что ею заинтересовались и читатели других наций, свидетельствуют ее переводы на французский, английский, голландский и русский языки, вышедшие в 1808--1855 гг. {Лучший русский перевод этого сочинения, под заглавием "Воззрения на природу" появился в 1853 г., во втором томе "Магазина землеведения и путешествий", издававшегося в Москве Фроловым. Перевод этот был сделан Кетчером и сопровождался 17 таблицами с изображениями характерных растительных форм в виде прибавления к "Идеям о физиогномии растений." Отдельное издание того же сочинения, под более точным названием "Картины природы", вышло (в Москве же) в 1855 г.; оно снабжено предисловием проф. Рулье, но в общем много хуже: и перевод плох, и в других отношениях оно менее удовлетворительно. Впрочем, это были не первые русские издания "Картин"; первое (в переводе с французского) последовало в 1835 г., под заглавием "Взгляды на природу", но нам его не привелось видеть41.}
   Цель и содержание книги автор пояснял во введении такими словами: "Робко передаю я публике ряд статей, вызванных великими предметами природы посреди океана, в лесах Ориноко, в степях Венесуэлы, в пустынях перуанских и мексиканских гор. Некоторые отрывки были написаны на местах, а позже только слиты в одно целое. Обозрение природы во всем ее величии, доказательства взаимодействия ее сил, воспоминание о наслаждении, доставляемом отзывчивому человеку видом тропических стран -- вот цели, к которым я стремлюсь. Всюду я указываю на извечное влияние, которое оказывает физическая природа на моральное настроение человечества и на его судьбы. Удрученным душам эти листы посвящены по преимуществу. Кто спасся от бурной житейской волны, тот последует охотно за мной в чащу тропических лесов, в необозримые степи и на высокий хребет цепи Андов".
   Содержание "Картин природы" (в первом их издании) слагалось из следующих очерков: Введение. -- Степи и пустыни. -- Водопады Ориноко у Атурес и Майпурес. -- Ночная жизнь животных в первобытном лесу. -- Мысли о физиономике растений. Во французское издание 1826 г. вошли еще статьи: "О строении и деятельности вулканов в различных странах" и "Жизненная сила или Родосский гений" (воспроизведение рассказа, помещенного еще в 1795 г. в журнале Шиллера "Horen"). В берлинском издании 1849 г., кроме всех предыдущих, появилась еще новая статья "Плоскогорье Каксамарка и первый взгляд на Тихий океан". Кроме того, здесь были переработаны и дополнены все научные объяснения к статьям.
   Нет сомнения, что из всех сочинений Гумбольдта "Картины природы" нашли себе наиболее читателей, вероятно даже более, чем его лебединая песнь, знаменитый "Космос", мысль о написании которого преследовала Гумбольдта в течение многих десятков лет его жизни. Первое свое осуществление мысль эта получила в ряде лекций, прочитанных им в 1825 г. на французском языке в Париже, а затем второе, более полное, -- в публичных курсах по "физическому мироописанию", осуществленных им в 1827--1828 гг. в Берлине. Впрочем, еще в молодые годы, 1796 г., в одном из своих писем к Пиктэ, Гумбольдт писал: "Je conèus l'idée d'une physique du monde" {Я обдумываю идею физического единства мира.-- Ред.}, хотя в то время он, конечно, далеко не обладал сведениями, требовавшимися для осуществления такой идеи. Сам Гумбольдт в своих автобиографических заметках утверждал, что книга о Космосе не была плодом его берлинских лекций, так как основы ее лежали будто бы в написанных во время перуанского путешествия и посвященных Гёте "Картинах природы тропического мира". Под конец своей жизни он, однако, признавал, что главное содержание "Космоса" дали его берлинские курсы {Парижские лекции читались Гумбольдтом в частном салоне маркизы Монтобан, сестры герцога Ришелье, и, по-видимому, остались неизвестными большинству живших тогда в Париже ученых. По крайней мере, известный геолог Эли-де-Бомон ничего о них в то время не слыхал.}.
   Эти курсы Гумбольдта составили выдающееся общественное событие своего времени. Как член Берлинской академии наук, имевший право читать в университете, Гумбольдт объявил на зимний семестр 1827/28 г. бесплатный публичный курс (Collegium publicum) по физической географии. Лекции читались сперва по два раза в неделю, а под конец почти ежедневно; всего их было прочитано 61 перед многочисленной аудиторией, в которой, кроме студентов, можно было видеть профессоров, учителей и многих других лиц из образованного общества. Успех этих лекций вызвал желание послушать их и со стороны многих представителей высших берлинских сфер, вследствие чего Гумбольдт вынужден был открыть параллельный, более популярный и сокращенный курс (также бесплатный), в зале Академии пения.
   За зиму 1827/28 г. им было прочитано 16 лекций этого курса перед смешанной аудиторией, насчитывавшей около тысячи слушателей, в рядах которых присутствовали король и члены королевской семьи, высшие чины военного и гражданского ведомства, дамы высшего общества, ученые, художники и т. д., до нескольких более любознательных представителей ремесленников включительно. Содержание лекций в университете обнимало в главных чертах все области знания, касающиеся Земли, как то: астрономию, математическую географию, метеорологию, земной магнетизм, вулканизм, геогнозию42, морфологию земной поверхности, географию растений, животных и человека. Курс предварялся введением, в котором излагалась история физического мировоззрения, разъяснялось различие между непосредственным и сознательным наслаждением природой и попутно указывались недостатки тогдашней метафизики и "натурфилософии", "не обладавшей знаниями и наблюдениями", но стремившейся при помощи "своеобразного символического языка" внедрить в умы свой "схематизм", "более узкий, чем внушавшийся человечеству в средние века". Взамен ее Гумбольдт выдвигал "рациональную науку о природе" -- естествознание, основанное на опыте и наблюдении.
   Значение публичных лекций Гумбольдта состояло еще и главным образом в том, что они были первыми попытками широкого общения человека науки с обществом, с публикой в целях ознакомления ее с современным состоянием знаний о Земле и о мироздании. Впоследствии популяризация науки стала делом обычным, но в то время, когда ученые замыкались в своем тесном кругу и высшее немецкое общество старательно обособлялось от толпы, опыт бесплатного публичного курса перед смешанной аудиторией был шагом новым и необычным.
   Благодарная аудитория оценила старания Гумбольдта тем, что по окончании курсов, весною 1828 г., поднесла ему от лица особого комитета, во главе которого стоял герцог Карл Мекленбургский, специально выбитую медаль, с изображением сияющего солнца и надписью "Illustrans totum radiis splenden-- tibus orbem" (освещающий весь круг Земли блестящими лучами). Слух о берлинских лекциях разнесся по всей Германии (даже за ее пределами, например во Франции); в газетах высказывалась мысль о желательности издания курсов, для того чтобы сделать их доступными и для лиц, которые были лишены возможности их посещать. Одна известная немецкая фирма, братьев Котта, действительно предложила Гумбольдту устроить записывание лекций, с тем чтобы стенографические записи эти, исправленные лектором, поступали немедленно в печать и выходили выпусками в продолжение курса. Гумбольдт, однако, отклонил предложение (хотя ему был обещан гонорар в 5000 талеров), указав на то, что "не все, что говорится с кафедры, может быть сейчас же и печатаемо; то, что предназначается для печати и при ее посредстве для продолжительного будущего, должно быть зрело обдумано, затем написано, просмотрено, отделано и дополнено ссылками на источники в примечаниях и цитатах". Впрочем, ввиду широко выраженного с разных сторон желания, Гумбольдт и сам пришел к мысли о необходимости "составить на основании заметок к лекциям книгу по физической географии" и писал к Бергхаузу о желательности обработки географических данных в целях составления карт для "Атласа физического землеведения". [Такой атлас был впоследствии (в 1837 г.) действительно составлен и издан Бергхаузом] {Здесь прямые скобки Д. Н. Анучина. -- Ред.}.
   Намеченная Гумбольдтом книга могла появиться, однако, нескоро. Поездка на Урал и в Алтай в 1829 г., дипломатическое поручение в Париж, исполненное им по возвращении из России в 1830 г., обработка данных, собранных по Азии, труд по истории открытия и по древнейшей картографии Америки, некоторые события того времени, например смерть благоволившего [к] Гумбольдту прусского короля Фридриха Вильгельма III, смерть брата, Вильгельма Гумбольдта, и хлопоты по изданию его сочинений -- все эти и некоторые другие обстоятельства замедлили выход подготовлявшегося труда, получившего, ввиду его цели дать картину мира (неба и земли), название "Космос".
   Хотя к изданию первого тома этого сочинения приступлено было еще в 1834 г., но он вышел из печати только спустя более десяти лет, в 1845 г. Причина тому, помимо указанных выше обстоятельств, заключалась главным образом в медленности работы автора, который постоянно находил что-нибудь, требующее переделки, кроме того, не доверяя себе, давал прочитывать корректурные листы многим специалистам. Второй том последовал скорее за первым, в 1847 г. Оба эти тома выражали собой идею Космоса по преимуществу; кроме научно-популяризационной цели, автор руководился в них и литературно-художественной, стремясь к тому, чтобы солидность содержания соединялась с изяществом формы {Нельзя однако сказать, что Л. Гумбольдт отличался особенным талантом литературного изложения; как признают и немецкие его биографы, слог его часто тяжел, периоды длинны, обилие эпитетов утомительно; друг Гумбольдта, Араго43, упрекал его в том, что он не умеет писать книг и, нагромождая в них массу фактов, отталкивает от них читателя.}. Первый том должен был дать картину мироздания в его широчайших пределах, начиная от отдаленных небесных пространств и кончая -- как выразился сам Гумбольдт -- жизнью мхов на гранитных скалах. Второй том имел более историческое содержание; в нем говорилось о наслаждении природой и ее ландшафтами с древних времен до новейших и изложена была история развития физического мировоззрения в связи с общей историей человеческой культуры.
   Следующие два тома, третий и четвертый, вышедшие в 1850 и 1858 гг., имели более специальный характер: третий был посвящен "небу", составлял "уранологическую", или астрономическую, часть, четвертый -- Земле и заключал в себе "теллурическую" часть. Часть эта осталась незаконченной, а то, что было еще написано Гумбольдтом, вошло в пятый том, изданный после смерти автора, в 1862 г., с приложением указателя, Бушманом. Наибольшую известность получили первые два тома; все восхищались эрудицией их автора, его талантом комбинировать научные данные и придавать изложению привлекательную художественную форму. Широкий интерес, вызванный "Космосом", доказывается множеством его изданий на разных языках. Кроме немецкого издания, при жизни автора вышли еще три французских, пять английских (из них два американских), два итальянских, голладское, шведское, датское, испанское, венгерское, польское и русское {"Космос. Опыт физического мироописания", ч. 1, СПб., 1848; ч. II, М., 1851; ч. III, отд. 1, М., 1853; отд. II, М., 1857. Перевод этого сочинения (и его издание) был сделан Н. Г. Фроловым, который приложил к нему собственные пояснительные примечания. Во 2-м издании первого тома эти примечания были, впрочем, выкинуты.}.
   Гумбольдт умер в возрасте 90 лет. Десять лет спустя чествовался его юбилей, столетие со дня его рождения, и по этому поводу состоялось много торжественных собраний ученых академий и обществ и появился в печати ряд статей, посвященных биографии покойного и оценке его деятельности и трудов. Самой крупной вышедшей тогда работой была "научная биография" -- "Александр фон Гумбольдт", составленная при содействии многих ученых, астрономом К. Брунсом и изданная в трех томах в 1872 г. Кроме подробного изложения жизни (отчасти на основании новых материалов) и обзора путешествий А. Гумбольдта, здесь сделана была и оценка его заслуг в различных областях знания, а отчасти приведены и критические отзывы о более крупных его трудах. По отношению к "Космосу" указание на его достоинства сопровождалось и отметкою слабых сторон этого труда. Справедливо заметил А. Дове, что идея Космоса явилась у Гумбольдта еще в молодые его годы, в конце XVIII в., и что она отражает на себе воззрения и стремления объединяющих умов конца XVIII и первой трети XIX столетия.
   Хотя Гумбольдт, не доверяя своим силам, широко пользовался знакомством с передовыми учеными своего времени и умел извлекать из них желательные ответы и указания по разным вопросам, тем не менее и при такой помощи ему было трудно охватить все новые успехи науки, что особенно сказалось в специальных частях его труда. С другой стороны, он не всегда был в состоянии расстаться с теми научными взглядами, с которыми свыклось его поколение, и относился скептически к новым научным теориям, появившимся в конце его жизни, например к закону о сохранении силы или к атомистической теории химиков. Самое противоположение неба и земли, проведенное в "Космосе", было основано на представлениях прежнего времени; вскоре же после смерти Гумбольдта последовало открытие спектрального анализа, доказавшего присутствие на солнце и других небесных телах тех же химических элементов, что и на земле. Вообще не прошло и 20--25 лет после смерти знаменитого ученого, как во многих областях, в которых он работал, сделаны были такие успехи, которые оставили далеко за собою его "физическое миро-- описание". Но это неизбежный закон жизни, особенно жизни новейшего времени с ее усиленным стремлением идти вперед во всех отраслях знания и его приложений.
   Подводя итоги накопившимся научным данным, Гумбольдт, само собой разумеется, включил в свой "Космос" и результаты собственных изучений в тех научных областях, в которых он по преимуществу работал. Излюбленною же его областью была "физика земли" или физическая география, вмещавшая в себе и географию растений, и некоторые отделы геологии. Как во время своих путешествий, так и позже Гумбольдт не переставал заниматься относящимися сюда вопросами, разработке которых посвящены многие его сообщения и статьи, помещенные отчасти во французских и немецких ученых журналах, отчасти вошедшие в его большие сочинения по Америке и Азии. Этими работами Гумбольдт вносил новые методы и идеи в науку о земле и о действующих на ней силах, и тем закладывал фундамент для здания сравнительного землеведения.
   Укажем, например, на его работы по распределению на земной поверхности температур и на предложенный им метод соединения на картах пунктов с одинаковыми средними температурами (годовыми, летними, зимними) помощью более или менее извилистых линий, изотерм, -- метод, значительно облегчивший сравнительное изучение стран в климатическом отношении. Им собирались также новые данные по земному магнетизму, по атмосферному (барометрическому) давлению в разных широтах, по морским течениям, но особенно важны были его сравнительные наблюдения над распространением растений, установившие зависимость растительности от климатических зон и указавшие на аналогии в постепенном обеднении растительного мира от экватора к полюсам и от подошвы гор к их вершинам; этими сопоставлениями были положены основы географии растений.
   Новые идеи были внесены Гумбольдтом и в понимание рельефа земной поверхности; им был предложен метод сравнения горных цепей по отношению между средними высотами вершин и перевалов; им было установлено понятие о средней высоте стран, материков, всей земной поверхности и указан способ ее определения; он обратил внимание на направление горных цепей и на (часто) линейное расположение вулканов, возвышающихся, по его представлению, на трещинах земной коры, и т. д. В этих идеях можно, по примеру Пешеля, видеть даже главное значение Гумбольдта как физико-географа, так как ими вносились новые представления и обобщения, содействовавшие научному обоснованию излюбленной им науки о земле.
   

IV44
ГУМБОЛЬДТ КАК ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕЙ АЗИИ45

   Путешествие Гумбольдта в пределах Русской империи было совершено так быстро, что собранные им и его спутниками за это время наблюдения не могли быть иными, как только беглыми. Это была научная рекогносцировка, а не сколько-нибудь обстоятельное исследование страны в естественноисторическом отношении, которое должно было бы потребовать много большего времени.
   Припомним, что путешествие Гумбольдта и Бонплана по Южной и Центральной Америке заняло пять лет, и то далеко не исчерпало данных о естественных богатствах и состоянии этих стран. Но там в некоторых местностях путешественники имели дело с почти совершенно девственной природой, где глазам их представлялась масса новых объектов для наблюдений, тогда как в пределах России они следовали по давно проторенным путям, посещали местности, в общем давно известные, а отчасти даже бывшие предметами научного изучения с XVIII в. Кроме того, они совершенно не были знакомы с языком страны и в этом отношении находились в значительно менее благоприятном положении, чем в лесах и горах Нового Света. Хотя Гумбольдт раньше и уверял, что он научится русскому языку и сделается русским, подобно тому как в Америке он стал испанцем, однако ни тогда, ни после он не научился по-русски, между тем как, например, свободно читал и говорил на разных романских языках. Наконец, путешествие все время происходило в такой обстановке, которая лишала большей частью возможности отдаться внимательному наблюдению или обдумать полученные впечатления. Всюду служащие считали своим долгом представляться знатному и ученому иностранцу, везде, где только можно, происходили ("d'après des ordres émanés d'en haut" {По приказам свыше. -- Ред.}, как полагал Гумбольдт) приемы, обеды, вечера, что вызвало, наконец, со стороны путешественника, в одном из писем к брату, характерную жалобу: "Cet excès de politesse ôte le bonheur d'être un peu à soi et à la nature" ("этот избыток вежливости отнимает счастье быть немного с самим собою и с природой"). Происходившее при таких условиях путешествие способно было даже вызывать у посторонних наблюдателей сомнение в его плодотворности, и действительно, известны отзывы некоторых современников, смотревших на поездку Гумбольдта по России, как на шарлатанство {Так отзывался, например, о путешествии Гумбольдта, в разговоре с Погодиным, Гамель (Hamel), доктор медицины, член-корреспондент (с 1813 г.), а позже (с 1829 г.) ординарный академик наук по технологии и химии, приспособленной к искусствам и ремеслам, и известный, главным образом, по своим историческим исследованиям в области техники, промышленности и торговли, каковы, например, "История железного производства в России" (1813 г.), "Обзор торговых сношений Англии с Россией в XVI и XVII вв." (1865 и 1869 гг.) и др. Об отзыве Гамеля записано Погодиным в его дневнике.}. Однако и Канкрин46 и император Николай, а вместе с ними и многие представители ученых и образованных сфер в России и за границей питали надежду, что путешествие Гумбольдта не останется без пользы для науки и изучения России, и история знаний показала, что истина была на их стороне и что экспедиция немецких ученых повела действительно к существенному обогащению соответственной научной литературы.
   Для объяснения такого факта следует принять во внимание, что как Гумбольдт, так и его два спутника47 были опытными путешественниками, привыкшими наблюдать природу и умевшими отличать ее местные особенности. Кроме того, они пользовались всеми представлявшимися случаями для собирания, обозрения и изучения естественноисторических коллекций (особенно минеральных и геологических) {Кроме значительных коллекций, вывезенных в Берлин, путешественники осматривали многие музеи и частные собрания в Дерпте, Петербурге, Москве, Казани, Екатеринбурге, Барнауле, Семипалатинске, Оренбурге, Сарепте.} и старались извлекать нужные им сведения путем расспросов от местных начальников, горных чиновников, специалистов-ученых, торговцев и т. д. К некоторым из этих лиц Гумбольдт обращался впоследствии за дополнительными справками из Берлина, другие материалы были доставлены ему графом Канкрином, наконец, он старался использовать всю имевшуюся тогда литературу по Уралу и Алтаю и соседним странам, тем более что почти вся она в то время была на иностранных языках.
   Некоторые материалы, в том числе рукописные карты и разные маршруты по Средней Азии, были ему переданы в Оренбурге генералом Генсом, другие были доставлены из Семипалатинска полковником Клостерманом, третьи -- сообщены Гельмерсеном и Гофманом и т. д.; Гумбольдт упоминает еще о материалах, присланных ему бывшим сибирским генерал-губернатором Сперанским. С другой стороны, Гумбольдт старался принять во внимание при выяснении географии и геологии Внутренней Азии не только сведения, исходившие из России, но и от английских исследователей, проникавших из Индии в Афганистан, Бухару ит. д., а также заключавшиеся в китайских источниках, которые были разысканы, прочитаны и изъяснены Клапротом, Ст. Жюльеном и другими синологами {За разными справками обращался Гумбольдт и к некоторым членам СПб. академии наук. В архиве Конференции академии хранится несколько писем Гумбольдта к непременному секретарю П. Н. Фусу, к Ф. И. Рупрехту, ад. Брандту (от 1830--1842 гг.) и др., и из этих писем видно, что он то хлопотал о китайских книгах по Средней Азии для Ст. Жюльена, то просил о высылке себе новых трудов Шренка, Федорова, Гельмерсена и др., то благодарил за доставку сведений и т. д.}. Обработка собранных материалов и сопоставление всех накопившихся сведений потребовали, однако, немало времени; так, описание путешествия, составленное Розе, появилось только 8--13 лет спустя, в 1837--1842 гг., а сочинение о Центральной Азии Гумбольдта -- даже спустя 14 лет, в 1843 г. Такая задержка послужила, впрочем, только на пользу науке, так как дала авторам означенных сочинений возможность использовать полнее собранные материалы и имевшуюся литературу.
   Некоторые результаты путешествия стали, впрочем, опубликовываться уже вскоре по возвращении путешественников в Берлин. Так, в 1830 г. появились статьи Гумбольдта: "О горных цепях и вулканах Внутренней Азии"; "Наблюдения над наклонением магнитной стрелки на севере Азии"; "О добыче золота в Русской империи"; "О температуре и гигрометрическом состоянии воздуха в некоторых частях Азии" {Über die Bergketten und Volkane Inner-Asiens, в Poggendorf Annalen, 1830, XVIII; то же по-французски -- Sur les chaînes et les volcans de l'intérieur de l'Asie etc., в Annales de Chimie, 1830, XLV, и в Journ. de Géologie, ed. par Boué, 1830, II; то же несколько полнее в Nouv. Ann. de Voyages, 1830, IV Sur l'inclinabon de l'aiguille aimantée dans le nord de l'Asie в Ann. de Chimie, 1830, XLIV, по-немецки -- в Poggendorf Annalen, 1830, XVIII -- Über die Goldausbeute im Russischen Reiche, Poggendorf Annalen, 1830, XVIII. Betrachtungen über die Temperatur und den hydrometrischen Zustand der Luft in einigen Theilen von Asien -- было доложено в мае 1830 г. в Парижской академии, а затем помещено по-немецки в Poggendorf Annalen, 1883, XXIII и в Berghaus Annalen, V.}. В следующем, 1831 г. эти и некоторые другие статьи Гумбольдта были собраны и изданы на французском языке под заглавием "Фрагменты геологии и климатологии Азии" в двух томах {Fragmens de Géologie et de Climatologie asiatiques par A. de Humboldt. tomes I--II, Paris, Gine, Pihau Delaforest, Delaunay.}. При первом томе этого сочинения имеется следующее посвящение:

Императорской С.-Петербургской Академии,
расширившей пределы описательной естественной истории
и физической географии
длинным рядом путешествий, предпринятых
под ее руководством.
Членам императорского Горного корпуса,
содействие и благородное гостеприимство коих
помогали нашим работам
в Уральских и Алтайских горах
Hommage de respect, de reconnaissance
et d'affection
(Посвящают в знак уважения, благодарности и преданности)
Эренберг, А. Гумбольдт, Г. Розе.

   За посвящением следует предисловие издателя -- Avertissement de l'éditeur, которое мы приводим полностью.
   "Занятый редакцией трудов, которым он отдавался в продолжение своего путешествия по Сибири и к Каспийскому морю, г-н Гумбольдт написал в последнее время несколько мемуаров по важным вопросам вулканической геологии, земного магнетизма и климатологии. Эти мемуары были читаны им, в 1830 и 1831 гг., перед Королевской академией в Берлине и перед Французским институтом. Один из них, под заглавием "Рассуждения о системах гор и о вулканических явлениях Внутренней Азии", был напечатан на немецком языке. Автор изящного перевода Картин Природы Гумбольдта взялся изложить его на нашем языке. Первая половина первого тома сочинения, предлагаемого нами публике, заключает в себе этот перевод Эйриэса (Eyries), все остальное было написано первоначально по-французски. Клапрот обогатил мемуар о цепях гор важными примечаниями по физической географии Центральной Азии. Мы получили также от г-на Гумбольдта разрешение опубликовать два его мемуара -- один о климате Азии, другой -- об причинах изгибов изотермических линий и об эмпирических законах, усматриваемых в распределении тепла на земном шаре.
   Второй мемуар составляет часть не изданного еще сочинения, которое появится на немецком языке под заглавием "Опыт физического мироописания" ("Entwurf einer Physischen Weltbeschreibung) и в котором автор сопоставляет результаты астрономии и физической географии. Указанное сочинение, предваряемое историей постепенного развития наших знаний о взаимной связи всех физических явлений, служило основою для публичных курсов, читавшихся Гумбольдтом в Берлине в 1827 и 1828 гг. Этот ученый сообщил нам, кроме того, заметки о золоте и об алмазах на Урале, о земном магнетизме, об астрономическом положении мест, соседних с Алтаем и китайской Джунгарией, о маршрутах поперек Высокой Азии и т. д.; он прибавил к мемуару о системах гор введение, в котором изложил общие взгляды на природу вулканической деятельности и на тесную связь динамических и химических явлений, в которых проявляйся эта деятельность на поверхности планеты.
   Столь значительное число новых материалов, относящихся к геологии, физике Земного шара и к географии некоторых мало известных областей Центральной Азии, придает, в их совокупности, разнообразный интерес издаваемым нами Фрагментам. Гумбольдт и два ученых, сопровождавших его в Сибири, подготовляют о совокупности их работ три отдельных сочинения, соединенных под общим заглавием:
   Путешествие на Урал и к Колыванским горам, к границе китайской Джунгарии и к Каспийскому морю, исполненное по повелению российского императора в 1829 г., А. Гумбольдтом, Г. Эренбергом и Г. Розе.
   Названия отдельных частей общего сочинения будут таковы:
   I. Геогностическая и физическая картина Северо-Западной Азии; наблюдения над земным магнетизмом и результаты астрономической географии, А. Гумбольдта.
   II. Часть минералогическая и геогностическая; результаты химических анализов и ход путешествия, Г. Розе.
   III. Часть ботаническая и зоологическая; наблюдения над распределением растений и животных в Северо-Западной Азии, Г. Эренберга.
   Первое сочинение будет написано Гумбольдтом по-французски; два других появятся сперва на немецком языке. Напомним по этому случаю, что Эренберг, посетивший ранее вместе со своим другом Гемприхом Сирию, Египет, Нубию, Донголу и Абиссинию, опубликовал недавно два важных мемуара: один о крупных хищниках рода Felis в Северной Азии, другой -- о географическом распространении инфузорий между Балтийским и Каспийским морями и берегами реки Оби. Розе, открывший в одной руде у подошвы Алтая теллурий, бывший неизвестным до сих пор в Азии, намерен опубликовать в ближайшем будущем обширный труд и о химическом анализе рудного и шлихового золота из жил и золотоносных россыпей обширной цепи Урала".
   Из только что приведенного предисловия видно, что Гумбольдт и его спутники имели в виду вскоре после своего возвращения в Берлин начать подробную обработку данных, собранных по Уралу и Сибири, распределив их на три части по категориям: физической географии, минералогии и геогнозии, ботаники и зоологии. План этот в полном его виде не получил осуществления, но большая часть его была все-таки выполнена.
   Менее всех аккуратным оказался Эренберг, проектированое сочинение которого -- ботаническая и зоологическая части путешествия -- не было осуществлено. Он ограничился только опубликованием, еще в 1830 г., некоторых данных по зоологии Сибири (Алтая) {Статья Эренберга была помещена в "Annales des sciences naturelles", 1830, t. XXI. Здесь был описан, между прочим, барс, под названием Felis irbis, хотя первое описание этой кошки было сделано еще в конце XVIII в. Шребером, который дал этому виду название Felis uncia.} и особенно по наблюдавшимся им там микроскопическим формам (инфузориям.) В более полном виде эти последние данные вошли в его последующие большие труды о живущих и ископаемых микроорганизмах {Микроскопические формы с Урала и из Сибири были описаны Эренбергом в "Abhandlungen der Berliner Akad. d. Wiss.", 1830, а подробнее, с рисунками, в большом его сочинении об инфузориях: "Die Infusionstierchen des Vollendete Organismen", 1838. Впоследствии автор получил некоторые новые материалы из Сибири, которые все, вместе с прежними, были обработаны в большом труде "Mikrogeologie. Das Erden und Felsen schaffende Wirken des unsichtbar kleinen selbständigen Lebens auf der Erde" von C. G. Ehrenberg, L., 1854, in 4о с отдельным томом атласа. Всего здесь перечислено из Урала и Сибири 239 "землеобразующих", ныне жизущих форм (инфузории смешивались Эренбергом с другими микроскопическими формами, с коловратками, диатомеями и т. д.). Форма, найденная в одном озере Платовской степи с кровяно-красной водою, названа здесь Astasia haematodes и признана сходной с тою, которая производит в Альпах красный (лежащий) снег.}. Эренберг уже тогда начал специализироваться на изучении простейших животных и потому менее интересовался высшими животными и растениями. С другой стороны, он не мог не сознавать, что собранные им зоологические и ботанические коллекции и сведения были слишком незначительны и отрывочны, чтобы на основании их можно было составить нечто крупное по флоре и фауне Сибири, особенно после имевшихся уже трудов Палласа ("Zoographia rosso-asiatica"), Ледебура ("Flora sibirica") и других исследователей. Обстоятельным двухтомным трудом наука была обязана проф. Г. Розе. Поместив несколько статей по минералам Сибири в специальном журнале {В предисловии к своему "Путешествию" Розе указывает десять статей по различным минералам, рудам, золоту Урала и Алтая, которые были помещены им в "Poggendorf Annalen für Chemie und Physik" за 1830--1836 гг.}, он собрал затем все свои наблюдения в одно целое и соединил их с дневником путешествия в большой труд под двойным заглавием. На одной странице (левой) значится: "Путешествие на Урал, Алтай и к Каспийскому морю, исполненное по повелению его величества императора российского в 1829 г. А. фон Гумбольдтом, Г. Эренбергом и Г. Розе. Минералого-геогностическая часть и исторический отчет о путешествии, Г. Розе", а на другой странице (правой): "Минералого-геогностическое путешествие на Урал, Алтай и к Каспийскому морю, Г. Розе".
   Первый том, заключающий в себе путешествие на Северный Урал и в Алтай, вышел в Берлине в 1837 г.; он посвящен графу Г. фон Канкрину; второй том содержит путешествие на Южный Урал и к Каспийскому морю и обзор минералов и горных пород Урала; он вышел там же в 1842 г. Оба тома иллюстрированы таблицами (изображающими главным образом кристаллы), планами (некоторых рудников) и картами, а также несколькими рисунками в тексте. Карт четыре; в первом томе: большая "Карта Урала" (1 : 2 000 000), начерченная Бергхаузом по русской "Подробной карте", но с нанесением на нее новых астрономических определений мест и данных с рукописных карт горных округов Богословского, Екатеринбургского, Златоустинского и Миясского, и "Карта Алтайского горного округа и прилежащих местностей" (в масштабе 1 : 4 000 000), начерченная по русским картам Мальманом, но без изображения рельефа, так как и на русских картах он был нанесен совершенно гипотетически; во втором томе: "Карта местностей между нижним течением Волги и Уралом" (в масштабе 70 верст в дюйме) и "Геогностическая карта горных округов Миясса и Златоуста" (около 8 верст в дюйме). Первый том заключает в себе XXX + 641 стр., второй XVI+ 606 стр; оба тома снабжены подробным оглавлением.
   В предисловии к первому тому помещен, "с разрешения Гумбольдта", взятый из исторического введения его еще не напечатанного астрономического и магнитного дневника {Дневник этот никогда не был напечатан.} большой отрывок, излагающий поводы отправления экспедиции. Гумбольдт рассказывает здесь, как летом 1827 г., когда он только что возвратился на родину после долгого пребывания в Париже, им было получено предложение от графа Канкрина, русского министра финансов, высказать мнение о платиновой монете, ее пользе и ее ценности по отношению к другим благородным металлам. Гумбольдту уже ранее пришлось отвечать на подобный вопрос со стороны испанского правительства; кроме того, еще во время Венского конгресса к собравшимся монархам поступило предложение от частных лиц ввести во всех государственных кассах монету из американской платины. Как и тогда, Гумбольдт и теперь высказался против платиновой монеты, выставив, между прочим, в числе доводов малую добычу этого металла и обширное протяжение империи.
   Отрицательное отношение к русскому правительственному проекту не помешало однако дальнейшим сношениям Канкрина с Гумбольдтом, результатом которых явилось предложение русского правительства совершить на его счет поездку на Урал. Это предложение пробудило в Гумбольдте его "старую, прирожденную страсть к путешествиям", и хотя обстоятельства заставили его отложить поездку на некоторое время, однако она состоялась летом 1829 г. при наилучших условиях и в сопровождении обергиттенфервальтера (ныне берггауптмана) г-на Меншенина, "которому Гумбольдт приносит еще раз публично выражение своей благодарности".
   Далее Гумбольдт сообщает, что русское правительство дало ему полную свободу в выборе направлений и ближайших целей, выразив только пожелание, чтобы поездка принесла пользу науке. Такое благородное предложение служит, по мнению Гумбольдта, "живым выражением того внимания, какое оказывается могущественным монархом развивающемуся знанию и его благотворному влиянию на благосостояние народов". "Из многообразных знаков благоволения, -- пишет Гумбольдт, -- которыми я обязан императору Николаю, для меня особенно важно упомянуть здесь о предложении нового путешествия, которое было мне сделано, по повелению его величества, от 14/26 февраля 1831 г., т. е. едва шестнадцать месяцев спустя после моего возвращения с Каспийского моря. Мне было предоставлено на выбор посетить или Финляндию, или, если я предпочту Юг, Кавказ {Гумбольдт умалчивает здесь, что он сам ранее предлагал графу Канкрину поехать со временем на Арарат. В отчете о путешествии Гумбольдта по России (в "Горном журнале", 1830, III, стр. 229) сказано об этом так: "Г-н фон Гумбольдт от 26 февраля 1828 г. отвечал г-ну министру финансов, что, с дозволения его величества короля прусского, он решился предпринять сие путешествие весною 1829 г., что в первое лето он намерен посетить Уральские горы и доехать до Тобольска, не надеясь, одна кож, достигнуть до Алтайских гор, и что в следующем году предполагает отправиться на Арарат и даже в Персию". Действительно, в письме Гумбольдта к графу Канкрину от 26 февраля 1828 г. находится следующее место: "Finden Ew. Exc. nach Vollendung dieser Reise dass meine Aufenthalt zur Belebung naturhistoribcher und technischer Kenntnisse von einigem Nuzzen seyn sann, so stehe ich ein anderes Jahr für den Ararat und Persien zu Befehl". [Если по завершении этого путешествия, ваше высокопревосходительство, найдете, что мое пребывание принесло некоторую пользу для оживления естественно-исторических и технических знаний, то я на следующий год предоставлю себя в ваше распоряжение для путешествия на Арарат и в Персию. -- Ред.].}. Это повеление, которому, к сожалению, я не мог последовать, исполнило меня сознанием, что старания моих друзей и мои вызвали снисходительное отношение, на которое мы могли рассчитывать только при вполне добросовестном напряжении наших сил". Этим заканчивается введение Гумбольдта; далее Розе прибавляет от себя несколько страниц о возникновении и обработке составленного им описания.
   Первоначальным намерением его было описать только наиболее важное в минералогическом отношении в ряде отдельных статей, а впоследствии собрать их вместе в общий геогностическо-минералогический очерк Урала и Алтайских рудных гор. По этому плану он уже начал обработку отдельных предметов в ряде статей, как летом 1831 г., при своем отъезде в Париж, Гумбольдт выразил ему желание, чтобы он расширил этот общий свой очерк в отчет о всей экспедиции, в форме дневника.
   Несмотря на многие колебания, вызывавшиеся у Розе слишком скоро совершенной поездкой и неподготовленностью его к составлению полного о ней отчета, он не мог отказать Гумбольдту в осуществлении его желания и решился обработать писавшийся им в дороге и на местах геогностический дневник. Многие специальные работы и занятия не позволили ему, однако, приступить к редакции его заметок ранее осени 1833 г.
   Свежее впечатление, произведенное путешествием, к этому времени, правда, уже стерлось, но если такое промедление и повредило живости изложения, зато оказалась та выгода, что существенное было больше выделено из несущественного, и что пришлось избегать большого доверия к памяти, чем к записям подробного дневника. "Я рассказываю, таким образом, -- продолжает Розе, -- просто то, что мы видели. Минералогические и геогностические наблюдения, занимающие большую часть сочинения, не отделены в нем от остальных, весьма разнообразных, так что книга написана, собственно, для минералогов и геогностов и только для них и может представлять некоторый интерес. Г-н Гумбольдт был настолько добр, что всячески помогал мне при составлении моего труда; он передал мне все карты, книги и рукописи, полученные им во время путешествия, он просмотрел со мной весь свой дневник, обнимающий геогностические, астрономические, магнитные и метеорологические наблюдения, и сообщил мне оттуда множество заметок для самостоятельного их использования; и вообще он никогда не оставлял меня без своего совета и дружественного участия, чему я с искреннею благодарностью даю здесь публичное выражение".
   Далее Розе излагает, при каких условиях совершалось путешествие, как с наименьшей затратой времени путешественники могли видеть все, наиболее достойное внимания, как они старались использовать возможно более продуктивным образом без малого шесть месяцев их поездки. Конечно, замечает он, при этом не могли быть производимы связные геогностические изыскания; приходилось довольствоваться общими обзорами, и если иногда одно место поясняло то, что другое ранее оставляло неясным, то все-таки изложение геогностических условий должно было остаться во многих случаях неполным и отрывочным; предположения, основанные на аналогиях, должны были нередко заступить место полных доказательств и сопровождаться вероятными ошибками и неточностями, которые могут быть исправлены только позднейшими наблюдателями, располагающими ббльщим временем для выяснения последовательности и распространения формаций. Если, таким образом, продолжает Розе, он вынужден был отказаться от притязаний на полное описание путешествия, то тем на большую точность может он рассчитывать в отношении к тому, что он в состоянии был обработать не спеша и пользуясь всеми доступными ему вспомогательными средствами.
   Уже в продолжение путешествия он стремился достигнуть возможно более полного знакомства с русскими минералами, а потому осматривал с особенным вниманием минералогические собрания в Дерпте, Петербурге, Казани и Екатеринбурге. Он старался также, насколько это позволяло время, составить возможно полную коллекцию горных пород из посещенных областей, и встретил в этом отношении полное содействие себе со стороны русской администрации; на многих заводах были выставлены прекрасные собрания горных пород и минералов из окрестностей, и из этих коллекций Розе мог выбрать и взять все то, что ему казалось полезным для его целей. Но, кроме того, Розе воспользовался довольно значительными коллекциями сибирских минералов, находившимися в музее Берлинского университета, в особенности большим собранием (3081 экз.) горных пород и минералов, подаренным еще в 1806 г. императором Александром, затем коллекцией, собранной обербергратом Эверсманном, особенно полной для Златоустинского округа, наконец, коллекциями Германа и Менге, также происходящими с Урала.
   Сравнение большого количества экземпляров позволило приложить к некоторым породам более детальную классификацию, а относительно многих минералов и пород выяснить их химическое сложение, и результаты этих химических анализов (исполненных отчасти самим Розе, отчасти его братом, профессором химии Генрихом Розе и его учениками) включены были в текст сочинения или в примечания к нему. В геогностической части автор старался также использовать имеющуюся литературу, в том числе и некоторые "прекрасные статьи" русского "Горного журнала".
   В заключение Розе указывает инструменты, которые употреблялись для наблюдений членами экспедиции. Для определения высот служили барометры Fortin, Bunten и Parrot, для определения температуры ключей и т. д. -- термометры, которые поверялись нормальным термометром Бесселя и Гей-- Люссака. Последний распорядился изготовить для своего друга Гумбольдта, с особой тщательностью, шкалу большого спиртового термометра, который был оставлен путешественниками в Тобольске для будущих определений крайних степеней зимней стужи. Психрометр Августа был снабжен шкалой Реомюра; он всегда смачивался колодезной водой и в некоторых из посещенных экспедицией пунктов Азии показал наибольшую сухость воздуха, какая только отмечалась до сих пор этим инструментом. В книгу включены местами и магнитные наблюдения, которые производились Гумбольдтом в специально устроенной для того свободной от железа палатке, в отдалении от человеческих жилищ. Для определения магнитного наклонения служил большой инклинаториум Гамбея, полюсы двух стрелок которого при каждом наблюдении были переворачиваемы. Напряжение измерялось по методу Ганстена, при помощи хронометра Earnshaw.
   Согласно сказанному в предисловии, сочинение Розе представляет собой действительно путевой дневник минералога, останавливающегося главным образом на описании горных заводов, рудников, россыпей, горных пород, ископаемых, отдельных коллекций и т. д., с приведением данных о признаках отдельных пород и минералов, их химическом составе, размерах добычи разных металлов и т. д.; местами вставлены и другие заметки, например о посещении развалин Болгар, об особенностях виденных городов, о высоте над уровнем моря некоторых пунктов, о средней температуре Петербурга, Москвы, Казани, о немецких колониях по нижней Волге, об астраханском рыболовстве и т. п. Дневник прекращается с началом возвратного пути, относительно которого сказано только, что он "представлял мало случаев к наблюдениям". Вторая половина второго тома занята отдельными минералогическими статьями -- об уралите, хризоберилле, платине, химическом составе уральского золота, количествах добываемых благородных металлов и т. п., а в конце около 160 страниц посвящено "систематическому обзору минералов и горных пород Урала".
   Книга Розе была крупным явлением в современной ей минералогической литературе {Она была оценена к на Западе, и у нас. В "научной" биографии Гумбольдта, вышедшей под редакцией Брунса, в обзоре заслуг этого ученого по геологии, сделанном Ю. Эвальдом (Bd. III, 1872, S. 102--185), указывается на "reichen Gewinn, der nicht allein der speciellen Kenntniss der bereisten Gebirge, sondern der Mineralogie, Petrographie und Geologie überhaupt diesem Werke (книги Розе) erworben ist". ["Богатый материал, полученный из этого произведения (книги Розе), касается не только специальных знаний по исследованным горам, но и минералогии, петрографии и геологии вообще". -- Ред.). В России первый том сочинения Розе обратил на себя внимание "Горного журнала", поместившего о нем заметку в кн. 1, 1838 г.}. Особенно важное значение имела она для познания минеральных богатств Урала и Алтая. Профессор Г. Е. Щуровский дал такой о ней отзыв в своей речи "Александр фон Гумбольдт по отношению к России", произнесенной в торжественном заседании Общества испытателей природы, 2 сентября 1869 г. по случаю празднования столетия со дня рождения А. Гумбольдта. "Сочинением Г. Розе положено самое прочное основание минералогии России. Можно сказать, без всякого преувеличения, что с появлением только этого труда минералогия России получила надлежащую определенность и полноту; только с этого времени мы узнали в точности свое минеральное богатство и то значение, какое имеет оно в науке. Сочинение Густава Розе -- настольная книга не только для русского, но и для всякого минералога". В то время, впрочем, когда высказывалось такое мнение проф. Щуровским (через 27 лет после выхода второго тома сочинения Розе), наука уже подвинулась вперед, и в трудах русских исследователей, особенно в "Материалах", обрабатывавшихся Кокшаровым, стали появляться более полные и точные данные о минералах России {См. "Bulletin de la Soc. Impér. des Naturalistes de Moscou", t. XLI, 1869, No III. Весь этот выпуск посвящен памяти А. фон Гумбольдта и состоит из речей, произнесенных в заседании 2 сентября профессорами Фишером, Траутшольдом, Щуровским, Любимовым и г-ном Вейнбергом.}.
   Нас интересуют здесь, однако, более труды самого Гумбольдта. Мы видели, что уже в 1831 г. вышли два тома его статей, посвященных Азии. Нужно, впрочем, оговорить, что не все статьи в "Fragmens asiatiques" принадлежали Гумбольдту; там были помещены также: извлечение из письма Казем-бека, статья о грязевых сопках и бакинских огнях Ленца, описание Алтая в извлечении из географии Китая -- Клапрота и его обзор вулканических явлений Китая, Японии и других частей Восточной Азии (преимущественно по китайским источникам); Клапротом же были комментированы среднеазиатские дорожники, доставленные Гумбольдту из Семипалатинска полковником Клостерманом; наконец, здесь же была помещена заметка о путешествии Гумбольдта в Сибирь и об открытии алмазов на Урале Кювье (из его обзора трудов Парижской академии наук) и письмо к Гумбольдту Рулэна о некоторых вулканических извержениях. Но все это занимало второстепенное место, а главное принадлежало самому Гумбольдту, именно трем его статьям: "Рассуждения о горных цепях и вулканах Внутренней Азии" (143 стр.); "Исследование о причинах изгибов изотермических линий" (166 стр.) и "Рассуждения о температуре и влажности воздуха в некоторых частях Азии" (86 стр.).
   Вторая из этих статей имела только косвенное отношение к Азии; предметом ее были вообще изотермы и их изгибы в разных широтах и в зависимости от распределения суши и моря. Третья статья касалась Азии более, но лишь отчасти Средней Азии. В ней говорилось о рельефе поверхности на пространстве от устья Шельды до Лены, высказывались сомнения относительно принимавшегося тогда "центрального плато Татарии", сравнивались климаты Европы, Азии, Северной Америки и высоты снеговой линии на горах Кавказа, Алтая и Гималаев, сообщались некоторые наблюдения экспедиции с психрометром, наконец, упоминалось о вечномерзлой почве Сибири в связи с вопросом о сохранении там трупов мамонта и с фактами климатической приспособляемости высших животных, из коих, например, тигр водится как в тропических джунглях Индостана, так и в Южной Сибири -- под параллелями Берлина и Гамбурга.
   Наибольшее значение имела статья о горных цепях и вулканах Внутренней Азии. В ней Гумбольдт, исходя из принимавшейся им (вместе с Леоп. фон Бухом) вулканической теории горообразования, старался подтвердить ее существованием якобы действующих еще вулканов в Средней Азии и сделал попытку выяснения рельефа поверхности азиатского материка и распределения проходящих по нему горных цепей. Здесь впервые была высказана теория о четырех главных широтных хребтах (Гималаи, Куньлунь, Тянь-Шань, Алтай) и о соединяющем первые три меридиональном Болоре, которая была затем развита с большею подробностью в "Asie Centrale". "Fragmens asiatiques" вышли в следующем году (1832) и на немецком языке, в переводе Ю. Лёвенберга {"Fragmente einer Geologie und Klimatologie~Asiens". Aus dem Franz., mit Anmerkungen von J. Löwenberg. B., 1832. ["Фрагменты геологии и климатологии Азии". Перев. с франц. с примечаниями Ю. Лёвенберга, Б., 1832. -- Ред.].}.
   Отдельные статьи отсюда были переведены и по-русски, как и вообще с этого времени (времени поездки немецких ученых по России) начинают и у нас более интересоваться Гумбольдтом и его трудами. Ранее лишь немногие отрывки из его трудов появлялись в русском переводе, да и то почти исключительно в изданиях Академии наук.
   Мы уже упоминали о переводе с немецкого академиком А.Р. Севастьяновым статьи Гумбольдта "О физиогномике растений", вышедшей в 1823 г. {Точное заглавие этой брошюры: "О физиогномике растений" (sic!), сочинение Александра Гумбольдта. Перев. с нем. А. Севастьянова, СПб., при имп. Академии наук, 1823, 8о, 42 стр. Она посвящена Уварову: "Его пр-ву Сергею Семеновичу Уварову, имп. Академии наук президенту и пр. усерднейшее приношение".}. Еще ранее в издававшемся при Академии "Технологическом журнале" и "Продолжении" его48 появилось несколько других отрывков из Гумбольдта, и этим, кажется, ограничивалось все, имевшееся из трудов этого путешественника на русском языке до 1829 г. {А. С. (вероятно А. Севастьянов), Гумбольдт, выписка из письма к; г-ну Фуркруа, из Куманы, от 16 октября 1800 г., в "Прибавлении к Тех-- нол. журналу", ч. 1 (1806), стр. 84--92: "О ловле электрических угрей", из путешествия барона Гумбольдта, "Технол. журнал", т. IV, ч. 4 (1807)" стр. 98--112; "О высотах, на которых находятся вечные снеги под разными широтами, расстояние их пределов от пределов произращения дерев". Из сочинений г-на фон Гумбольдта, "Продолж. Технол. журнала", т. II. ч. 3 (1817), стр. 36-38.}
   Таким образом, когда Гумбольдт приехал в Россию, о нем, даже в образованных русских кругах, более слышали, чем что-нибудь читали.
   Поэтому "Московский телеграф", один из первых наших журналов, стремившихся отзываться на современность, летом 1829 г., перед возвращением Гумбольдта в Москву из его поездки в Сибирь, поспешил поместить перевод его статьи "О степях", снабдив его следующим примечанием: "Имя сего знаменитого ученого известно всем у нас по предпринятому и совершенному им ныне путешествию на Уральский хребет и по Сибири. Полагаем, что любопытно знать мысли Гумбольдта об одной из важнейших черт физиономии (если можно сказать) Земного шара. Статья, предлагаемая нами читателям, взята из собрания мелких сочинений Гумбольдта, изданных на французском языке под названием: Tableaux de la Nature (второе издание вышло в Париже в прошлом, 1828 г., 2 т. in 8о). Почти ничего доныне нет на русском языке из сочинений Гумбольдта. Тем приятнее ознакомить русских читателей хотя несколько с образом воззрения и сильным красноречием ума, какими обессмертил себя Гумбольдт, Изд. Тел." {"Московский телеграф", 1829, No 18, сентябрь, стр. 151--180. Еще ранее в No 10 (май) того же года, в отделе "Русская литература" (библиография), говоря о латинских стихах (Клина), поднесенных Гумбольдту на обеде в благородном собрании и напечатанных отдельной брошюрой, издатель (Н. А. Полевой), отметив "блестящий" прием, оказанный Гумбольдту в Москве, счел нужным пояснить (по своему, конечно, соображению) в нескольких словах задачи его экспедиции: "Цель путешествия сего знаменитого ученого должна быть известна читателям. Гумбольдт едет смотреть Уральские горы, дабы после сказать свое мнение о их образовании и, сверх того, решить некоторые общие геологические вопросы. К осени он возвратится в Москву".}.
   В том же году, в No 24 "Московского телеграфа" появилась и другая статья Гумбольдта "Жизненная сила или Гений Родосский" (перев. с франц.) со следующим примечанием издателя: "Это едва ли не единственное чисто, литературное сочинение А. Гумбольдта. Оно в первый раз было напечатано в шиллеровом журнале "Die Horen", 1795, No 4. Представив читателям нашим ученое сочинение знаменитого путешественника ("О степях", "М. Т.", 1829, No 18), представляем здесь совершенно противоположное оному. Гений везде виден".
   Приезд Гумбольдта в Россию и торжественный его прием здесь должен был заинтересовать прежде всего чинов Горного корпуса, а потому и естественно, что с этого времени начинают появляться переводы статей Гумбольдта в "Горном журнале". Так, в 1830 г. здесь нашла себе место большая статья (81 стр.) "О горных кряжах и вулканах Внутренней Азии и о новом вулканическом извержении в Андах" А. фон Гумбольдта. Она была заимствована "Из письма к г-ну Поггендорфу, издателю журнала "Annalen der Chemie und Physik", и переведена Д. Соколовым. К ней приложена карта (без означения масштаба!), озаглавленная: "Горные кряжи и волканы Внутренней Азии. Котлообразный земной провал на западе. Первое издание. Рис. А. фон Гумбольдт 1830 г." {Карта эта та же, что и приложенная Гумбольдтом к его статье в "Фрагментах", только хуже исполненная. Под "котлообразным провалом на западе" разумелась Каспийская депрессия.}.
   В том же журнале за 1832 г. (кн. IV) мы находим перевод другой статьи "О волканических областях (отрывок из сочинения г-на Гумбольдта: "Essai géogn. sur le gisement des roches", перев. Гурьевым)". Тем не менее книга "Fragmens asiatiques" обратила на себя внимание и была использована у нас прежде всего Полевым в "Московском телеграфе". В No 13 и 14 (июль) этого журнала за 1832 г. появились "Исследования о климатах Азии, сделанные Гумбольдтом во время путешествия его по Сибири в 1829 г." К сожалению, русская наука была тогда еще так мало развита в своих начатках, что не были установлены даже простейшие ее термины, а с другой стороны, и переводчик мало, по-видимому, понимал научный французский язык: как бы то ни было, перевод в некоторых местах представляется весьма мало понятным и, конечно, был таким и для тогдашнего читателя и даже самого переводчика {Приведем несколько примеров. Выражение "lа forme des terres, la configuration du sol considérée dans son étendue horizontale ou selon l'inégalité de courbure de sa surface" ["очертания территорий, формы земной поверхности с точки зрения их горизонтального простирания или в отношении различных изгибов". -- Ред.]; переведено: "форма земель, образование их горизонтального пространства, неровность линии протяжения их". Говоря о "среднем рельефе" материков, Гумбольдт поясняет, что сн получается, "en faisant abstraction du phénomène partiel et plus récent des chaînes de montagnes et des intumenscences locales que présente quelquefois le sol des plaines dans le voisinage des chaînes" ["отвлекаясь от частных и более поздних явлений в виде горных цепей, а также местных поднятий, встречающихся иногда на равнинах в соседстве горных цепей". -- Ред.]; это переведено: "устранив частные феномены и феномены новейших горных хребтов и частных подъятий почвы, составляющих иногда почву долин в близости горных цепей". Area (т. е. площадь) переведено -- "объем"; plaines-- "долины", dépression -- "сжатость", cristallines ou secondaires -- "кристаллообразные или второстепенные", recouvremens tertiaires -- "третьестепенная покрышка", rupture -- "взрыв", affaisement -- "осадок", plateau -- "плоскость", une même courbure avec la surface de l'Océan -- "одинакая отвесность(?) с поверхностью Океана", climat excessif -- "не последовательный климат", limite des neiges perpétuelles -- "пределы беспрерывных снегов", dans les écarts de ses oscillations -- "удаленные от всякой движимости"(?) и т. д. Едва ли тогдашний читатель мог многое понять из подобного перевода.}.
   В том же "Московском телеграфе" за 1832 г. в No 15 (август), в отделе "Иностранная литература" (библиография) была помещена (на трех страницах) заметка о "Fragmens asiatiques", начинающаяся такими словами: "Желательно обратить на важное это сочинение поболее внимания наших переводчиков. Если находят они досуг переводить всякую новую мелочь, -- вот книга, перевод которой составит драгоценный подарок русской публике". "Не скоро, --продолжает заметка,-- судя по всем вероятностям, дождемся мы полного описания гумбольдтова путешествия по Сибири", и затем приводит план его издания, как он изложен в предисловии издателя "Fragmens" (см. выше.). "Между тем Гумбольдт и его товарищи издают отдельно изложения тех результатов, кои могут споспешествовать особенно успехам наук. Гумбольдт препроводил уже несколько отдельных записок в Берлинскую и Парижскую академии. В книге, о которой мы извещаем теперь, находятся: "Записка о горных цепях и волканах Средней Азии"; "Замечания о температуре и гидрометрическом состоянии воздуха в некоторых частях Азии" и "Изыскания о причинах изгибов в линиях изотермических". Вторая из сих статей переведена нами в 13-й и 14-й книжках "Телеграфа". К сожалению, по обширности двух других статей мы не могли их представить читателям нашим, ни даже изложить в подробной рецензии. Состоя из множества фактов, они должны быть читаны также вполне. Важность предметов, обширность исследований, глубина выводов заставляют нас желать, чтобы книга Гумбольдта явилась в русском переводе. К означенным нами трем главным статьям присовокуплено еще много мелких, касательно географии, земного магнетизма и пр. Орография и климатология Азии так же мало известны в наших русских Географиях, как и исследования о линиях изотермических, изотерических и изохименических (равных годовых, равных летних, равных зимних теплот) на Земном шаре. Пора ввести в основания науки то, что после трудов Гумбольдта составляет важный, положительный факт ее".
   Желание Полевого, чтобы книга Гумбольдта ("Fragmens asiatiques") явилась в русском переводе, исполнилось: через пять лет, в 1837 г., она вышла под заглавием "Барона Гумбольдта Путешествие в 1829 году по Сибири и к Каспийскому морю" (180 стр.). Еще ранее (в "Горном журнале", 1834 г., кн. VI) появилась статья "О волканических явлениях в Китае, Японии и других странах Восточной Азии" (извлечено гиттенфервальтером Озерским из "Fragmens (sic!) de Géologie et de Climatologie asiatiques", par A. de Humboldt, tome premier, p. 195--236).
   Указанное "Путешествие по Сибири" было переведено И. Нероновым, который был, по-видимому, большим почитателем Гумбольдта, так как стремился перевести многие его сочинения. В 1835 г. вышел его труд "Взгляды на природу, с учеными пояснениями и дополнениями", две части. Это были "Картины природы" -- "Ansichten der Natur" -- А. Губмольдта, заключавшие в себе пять статей: I. О степях и пустынях; II. О водопадах р. Ориноко; III. Материалы для физиогномики растений; IV. О строении и образе действия волканов; V. Жизненная сила или Гений Родосский. Но на книге имелось и другое заглавие: "Путешествие барона А. Гумбольдта по Америке с геологическими и климатическими исследованиями Азии. Перев. с нем. И. Неронова, СПб., 1835".
   Двойственность заглавия способна была вводить в недоразумение; в разных каталогах и объявлениях приводилось то одно, то другое заглавие, а между тем это было одно и то же сочинение. Объясняется же эта двойственность заглавия тем, что переводчик имел намерение перевести и издать ряд сочинений Гумбольдта, причем "Взгляды на природу" должны были составить только первый том. Все это пояснялось следующим объявлением, которое было помещено в начале книги.
   "NB. Перевод Путешествия Гумбольдта окончен вполне и выйдет в непродолжительном времени в следующем порядке: 1) Взгляды на Природу, 2) Путешествие к Тропическим странам, 3) Обзор Кордильеров и о памятниках первобытных обитателей Америки, 4) Политическое обозрение Новой Испании и 5) Геологические и климатологические исследования Азии (подстрочное примечание: "Каждая книжка заключает в себе одно отдельное целое и потому будет продаваться особо"). Здесь не только Ученые, но и все классы Читателей найдут для себя сокровища замечаний и наблюдений, найдут занятие полезное, занимательное и разнообразное. Все, что пишет Гумбольдт, обращает на себя внимание всеобщее! Читая творения его, думаешь, что (это) соединенные труды целого ученого общества: так обширно, так разнообразно дело сего великого Известителя" На стр. 83 настоящей статьи, в подстрочном примечании, мною уже указано было это издание "Взглядов на природу", причем я заметил, что мне не привелось его видеть. Несколько позже я ознакомился с ним; ранее же меня вводило в заблуждение его заглавие -- "Путешествие по Америке".{}.
   Несмотря на печатное уверение, что "перевод путешествия Гумбольдта окончен вполне", он, однако, в проектированном виде не вышел. По Америке не появилось более ничего, и только через два года вышло указанное выше "Путешествие по Сибири", полное заглавие которого (титул) таков: "Путешествие барона Александра Гумбольдта, Эренберга и Розе в 1829 году по Сибири и к Каспийскому морю. Перев. с подлинника И. Неронов. СПб., 1837"; здесь же эпиграф из "Московского телеграфа" (из приведенной выше библиографической заметки о "Фрагментах"). Книга эта и есть перевод "Fragmens asiatiques", но не полный; в ней отсутствуют климатологические статьи, а те, которые помещены, расположены в ином (отчасти более логичном) порядке, чем в подлиннике. В начале именно поставлено "Историческое известие о путешествии Гумбольдта по Сибири и об открытии алмазов на европейском склоне Урала", составляющее извлечение из доклада Кювье в Парижской академии наук и помещенное в подлиннике в конце, между тем как оно, давая общее понятие об экспедиции Гумбольдта, может вполне служить введением к изложению отдельных ее научных результатов.
   За "Известием" следует статья самого Гумбольдта "О горных цепях и вулканах Внутренней Азии", а после нее -- статьи и заметки других авторов. "Расписания дорог во Внутреннюю Азию" и "Примечания и добавления, сделанные Клапротом". Впрочем, между статьей Ленца и "Расписаниями дорог" вставлены еще две заметки Гумбольдта: "Астрономическое положение некоторых мест в юго-восточной Сибири" (ошибка! Следовало сказать "в юго-западной" -- "le sud-ouest de la Sibérie") и "Богатство золота в Уральской цепи". Перевод, хотя и не везде удачный, в общем лучше, чем у тех статей Гумбольдта, которые были помещены ранее в "Московском телеграфе" и "Горном журнале", да и названия местностей переданы в нем вернее {На обложке "Путешествия по Сибири" Гумбольдта (с внутренней ее стороны) помещено объявление о других сочинениях этого ученого, "переведенных с подлинников", очевидно тем же И. Нероновым, а именно о "Взглядах на природу", СПб., 1835 (причем уже не приводится другого заглавия этой книги --"Путешествие по Америке",-- вероятно, потому, что намерение издать другие тома той же серии было уже к этому времени оставлено) и о книге "Исследования о климатах Азии, сделанные Гумбольдтом во время путешествия его по Сибири (Замечания о температуре и гидрометрическом состоянии воздуха в некоторых частях Азии. -- Исследования о изгибах линий теплоты. -- О земном магнетизме)". Об этой последней книге далее в объявлении сказано: "Эта книга Гумбольдта, появившаяся в подлиннике недавно, в русском переводе еще печатается и выйдет в начале апреля сего года. Она есть одно из любопытнейших произведений пера сего ученейшего человека нашего времени, тем более что Орография и Климатология Азии так же мало известны в Географиях, как и исследования о линиях изотермических, изотерических и изохименических на Земном шаре. Предмет совершенно новый".. Однако вышла ли действительно эта книга -- мне неизвестно. По-видимому, нет, так как нигде в библиотеках я ее не нашел.}.
   "Fragmens asiatiques" встретили настолько благосклонный прием у европейской публики, что через несколько лет после их выхода стала сказываться потребность в новом их издании. Однако Гумбольдт, получивший за это время много новых материалов и взгляды которого на географию и геологию Азии постепенно расширялись и несколько изменялись (в деталях), пришел к заключению, что вместо нового исправленного издания "Fragmens" необходимо составить другое, более обширное сочинение. Такое и было им составлено и издано под не совсем подходящим названием "Asie Centrale"; оно появилось (во французском издании) в трех больших томах (LVIII + 570 + 558 + 614 стр.). Вышло оно в 1843 г., но печатание его началось раньше, именно, по заявлению самого Гумбольдта, в 1839 г; различные обстоятельства помешали его более скорому выходу.
   Два первых тома были посвящены орографии и геологии Внутренней Азии, третий -- климатологии ее. Вскоре по выходе этого сочинения, именно в следующем, 1844 г., появилось и немецкое его издание, под заглавием: "Centralasien. Untersuchungen über die Gebirgsketten und die vergleichende Klimatologie von A. v. Humboldt. Aus dem Französischen übersetzt und durch Zusätze vermehrt herausgegeben von Dr. W. Mahlmann". {"Центральная Азия. Исследование горных хребтов и сравнительная климатология А. фон Гумбольдта. Перев. с франц., изданный с дополнениями д-ра В. Мальмана". -- Ред.} Переводчик, д-р Вил. Мальман был физик-метеоролог, член Физического ферейна во Франкфурте-на-Майне и Общества землеведения (Gesellschaft für Erdkunde) в Берлине. Еще в 1840 г. он поместил в "Repertorium der Physik" Дове свою работу о "среднем распределении тепла на земной поверхности, с замечаниями об определении средних температур". Гумбольдт сам был занят в 1830-х годах подобной работой, но, узнав, что г-н Мальман (excellent physicien {Превосходный физик. -- Ред.} -- как он его называет) собрал по этому вопросу много больший материал, который притом умело им анализируется, он поспешил передать ему все свои данные и просил его взамен составить таблицы средних температур для его "Центральной Азии". Мальман охотно согласился, и четыре таблицы, приложенные к третьему тому "Asie Centrale", носят его имя; они заключают в себе 305 мест наблюдений {Гумбольдт сам ("As. Centr.", ч. Ill, р. 571) насчитывал 315 мест, но счет Мальмана вернее. В первый своей работе об изотермах, помещенной в 1817 г. в "Mém. de la Soc. d'Arcueil", Гумбольдт мог составить таблицу только для 60 мест наблюдений.} и в них приведены для каждого места следующие данные: географические широта и долгота, высота над уровнем моря (в туазах: означена только для мест, высота коих превышает 16 туазов49), средняя температура года, -- зимы, -- весны, -- лета, -- осени,-- самого холодного и самого теплого месяца; число лет наблюдений и другие замечания.
   В немецком издании Мальман мог еще дополнить свои таблицы новыми данными, и вместо 305 мест примерно с 3800 наблюдений в году, у него фигурируют здесь уже 422 места с 5300 наблюдений в году (до 5 1/2 миллиона отдельных термометрических наблюдений). Кроме того, с согласия Гумбольдта, Мальман вставил местами и другие примечания и добавления, особенно в климатологической части, а также свел все сочинение из трех томов в два, соединив вместе два первых тома, посвященных орографии Азии (сохранив, впрочем, деление подлинника на три части) {Между прочим, Мальманом прибавлены некоторые наблюдения в Арало-Каспийской низменности, сведены вместе и дополнены наблюдения Гумбольдта и Розе над температурами источников, колодцев и рудников в Сибири и т. д., а также внесены некоторые изменения на карте Внутренней Азии, именно по отношению к области Арала и Каспийского моря.}.
   Мальман был большим почитателем Гумбольдта, в котором он видел "истинного основателя физической географии в обширнейшем смысле слова" {В знаменитом путешественнике, -- пишет Мальман, -- "wir den wahren Begründer der physikalischen Geographie im umfangreichsten Sinne des Wortes verehren." ["мы почитаем основоположника физической географии в самом широком смысле этого слова." -- Ред.]. В том же, 1844 г., Мальман поместил в "Illustr. Zeitung" (1844, No 29 и 32) биографический очерк А. Гумбольдта.}. В предисловии к своему переводу он высказал убеждение, что общий взгляд Гумбольдта на Среднюю Азию "способен вызвать в читателе не один только беглый интерес; простые и, вместе с тем, величественные черты, в которых знаменитый ученый с присущим ему замечательным талантом и редкой обстоятельностью представил орографическую и геологическую картину огромного земного пространства, являются настолько важными, что способны оставить неизгладимое плодотворное впечатление, которое обещает сохраниться до отдаленного будущего".
   Мальман выражает уверенность, что "исследования Гумбольдта о строении азиатского материка вызовут в читателе удивление перед открывающимся в них основательнейшим изучением бесчисленных источников, соединенным с обширнейшими сведениями во всех областях человеческого знания; с возрастающим интересом читатель будет убеждаться, с каким талантом умеет Гумбольдт открывать взаимное проникновение всех ветвей естествознания и извечное влияние природы на жизнь и судьбы народов, излагая притом свои соображения с необыкновенною простотою; с высоким наслаждением будет читатель следить за искусством, свойственным столь немногим, собирать и приводить в порядок хаос фактов, выделяя из них наиболее заслуживающие внимания, и восходить, путем их комбинации, к тем общим идеям и взглядам, в которых все детали сливаются, как лучи в фокусе. Тогда внезапно читатель поражается, как путем такого соединения он получает ясное сознание внутренней связи кажущихся чуждыми друг другу явлений и как автор привел его, наконец, к тем великим законам природы, которые господствуют над кажущимся беспорядком, но которые до тех пор не открывались взорам исследователей" {Humboldt. Centralasien, I. Vorrende des Übersetzers, S. I, XI--XII.}.
   Прошло, однако, лет 30, и прогресс научного исследования, в частности исследования Азии, показал ошибочность некоторых утверждений Гумбольдта и необходимость замены его орографической и геологической схемы более соответствующею действительности. Но даже прежде чем эти новые взгляды были выработаны и сделались общим достоянием ученых, книга Гумбольдта стала утрачивать вызванный ею первоначально интерес. В очерке деятельности Гумбольдта по геологии, составленном в 1872 г. Эвальдом и помещенном в третьем томе научной биографии Гумбольдта, изданной под редакцией Брунса, из 82 страниц только 3 посвящены путешествию по России и вызванным им трудам, которым автор, видимо, не придает большого значения в ряду других работ знаменитого ученого {А. V. Нumbоldt. Eine wiss. Biographie, bearb. v. Bruhns, Bd. III. S. 165--168.}.
   Другой автор, там же, взявший на себя изображение заслуг Гумбольдта в области землеведения и народоведения, проф. Пешель, который вообще ставил Гумбольдта весьма высоко как географа и доказывал, что ему принадлежит заслуга преобразования географии из топографии в "естествознание земных пространств" ("Naturkunde der Erdräume"), придавал значительно меньшее значение путешествию на Урал и Алтай; оно, по его мнению, сравнительно с американским путешествием оказалось "бедным новыми научными импульсами" ("arm an neuen epochenmachenden Anregungen"). "Из всех сочинений Гумбольтдта, -- уверял Пешель, -- с "Центральной Азией" теперь (в начале 1870-х годов) наименее справляются"; признавая, что Гумбольдтом были устранены некоторые, господствовавшие ранее неверные представления, введено понятие о средней высоте континентов и т. д., он утверждал, что, с другой стороны, Гумбольдт и сам внес ошибочные взгляды на орографию и геологию тех внутренних частей Азии, которых он лично не видел и о которых мог судить только по весьма несовершенным китайским и другим известиям {Английские ученые также не придают большого значения путешествию Гумбольдта в Сибирь и его "Центральной Азии". В последнем (11-м) издании Британской энциклопедии (XIII, р. 874) мы находим такой отзыв об этом путешествии: "Путешествие, хотя и совершенное со всеми преимуществами, которые давало непосредственное попечение русского правительства, было слишком быстрым, чтобы быть плодотворным" ("The Journey, howerer though, carried out with all the advantages, afforded by the immediate patronage of the Russian governement, was too rapid to be profitable"). Главными результатами путешествия автор признает исправление преувеличенной высоты Центрально-Азиатского плато и открытие алмазов в золотых россыпях Урала (?!). Сочинение "L'Asie Centrale" предполагалось (в 1860-х годах) выпустить новым изданием: об этом заявляла парижская фирма L. Guerin, et C-ie. Th. Morgand, и известие это нашло себе место в "Bibliogr. Uebersicht" трудов А. Гумбольдта, приложенном ко второму тому биографии его, изд. Брунсом. Там значится именно под No 634: "L'Asie Centrale, par Al. de Humboldt. Nouvelle édition, enrichie de renseignements non encore publiés, recueillis par l'auteur lui-meme, avec préface et supplément, par. P. de Tchihitchef, l'un de ses plus savants disciples. Avec une nouvelle carte de l'Asie Centrale, par M. Kiepert". (Без означения года, ц. 30 фр.). Однако все мои попытки разыскать это издание в московских и петербургских библиотеках, а также добыть из-за границы через букинистов, оказались тщетными, и, по-видимому, такое издание только проектировалось, но не состоялось. О нем не слыхал никогда и покойный П. П. Семенов, интересовавшийся, как известно, Внутренней Азией и бывший хорошо знакомым с "Asie Centrale" Гумбольдта.}.
   И Эвальд и Петель едва ли, однако, могли сделать правильную оценку трудов Гумбольдта по орографии и геологии Внутренней Азии. Для этого требовалось суждение более компетентных в этом вопросе ученых, каким был, например, Ф. фон Рихтгофен, сам много путешествовавший по Китаю и оставивший большой труд по геологии Восточной и Внутренней Азии.
   Вот что говорит он о Гумбольдте как исследователе Азии в первом томе своего монументального труда о Китае {"China. Ergebnisse eigener Reisen und darauf gegründeten Studien" ["Китай. Результаты собственных путешествий и основанных на них исследований". -- Ред.], von Ferd. Fr. von Richthofen, Bd. I, Einleit.-Theil., Berl., 1877, S. 192 и 724.}: "Познание расчленения гор Восточной Азии было существенно подготовлено изысканиями Клапрота в китайских географических источниках. Но остроумный языковед и историк дал только строительный материал, попытка воссоздания из которого архитектуры материка принадлежала Гумбольдту.
   Крупными, смелыми линиями набросал он свою систему геометрического распределения нагорий -- систему, которая долго господствовала в географическом представлении Азии, которая и теперь, хотя и требует изменений в большинстве своих частей, однако во многом изображает отношения удивительно верно и внесла собою редкое оживление в изучение азиатского материка".
   "В 1829 г. Гумбольдт совершил свое достопамятное путешествие в Киргизские степи и в Алтай. Хотя само по себе оно не выделялось ни своим объемом, ни новизною посещенных местностей, оно составило, однако, важное событие в истории географии благодаря методу, которым Гумбольдт обработал его результаты. Его великий дух, всегда стремившийся обнять совокупность явлений, не допустил его ограничить свой взор пределами им самим виденного и пережитого, но в удивительном сочинении, "l'Asie Centrale", привлек в круг рассмотрения весь материк.
   В сущности Гумбольдт в своей поездке едва коснулся западной окраины центральных областей Азии, тем не менее он был первым исследователем, подвергшим сравнительному рассмотрению собранный трудами других материал и набросавшим картину "разгородки материка" ("Gezimmer des Continentes"), которая хотя и нуждается во многих поправках, но по, отношению к основным чертам была схвачена с замечательною верностью" {Знаменитый Э. Зюсс, представивший в своем "Лике Земли" (Е. Suess, "Das Antlitz der Erde"), на основании многочисленных исследований, произведенных в течение 50 лет после появления "Asie Centrale", новую картину орографии и географии азиатского материка, признал, что Гумбольдт в его классическом труде дал первый научную схему географии Внутренней Азии.}.
   Любопытно проследить отношение к Гумбольдту как исследователю Средней Азии со стороны русских ученых. Когда вышла "Asie Centrale", "Горный журнал", который, как мы видели, находил уместным дать на своих страницах переводы статей Гумбольдта, появившихся в 1830--1831 гг., на этот раз игнорировал знаменитого путешественника; в указателе статей "Горного журнала" за 1843--1849 гг. не упоминается ни разу имя Гумбольдта. Но зато вскоре по выходе "Asie Centrale", в том же 1843 г. появилось подробное изложение этого сочинения в трех статьях неизвестного автора, помещенных в "Отечественных записках" {"Средняя Азия. Новые исследования А. Гумбольдта", в "Отеч. зап.", 1843, т. XXX и XXXI.}.
   С середины и в конце 1840-х годов начинается у нас заметное возрастание интереса к землеведению и к географии Азии, в частности. В Петербурге основывается (в 1845 г.) Географическое общество, обратившее скоро (в 1850-х годах) особенное внимание на исследование наших азиатских окраин и прилегающих к ним стран Средней Азии. В это время (40--50-е годы) совершается ряд научных экспедиций русскими исследователями (не одними только призванными из-за границы иностранцами или академиками-немцами): П. А. Чихачевым -- на Алтай, Н. В. Ханыковым -- в Персию, П. П. Семеновым -- в Среднюю Азию и др. В среде русских образованных людей начинают появляться такие, которые серьезно заинтересовываются географией, отправляются в Берлин -- слушать К. Риттера, беседовать с Гумбольдтом -- и потом посвящают себя развитию и распространению идей этих основателей сравнительного землеведения. А. П. Ефремов, проведший около четырех лет (1839--1843) за границей в занятиях географией, преимущественно в Берлине, и получивший степень доктора философии в Иенском университете, приглашается затем графом С. Г. Строгановым (попечителем московского учебного округа) читать лекции по географии в Московском университете {А. П. Ефремов читал лекции всеобщей географии на историко-филологическом факультете в качестве преподавателя в течение около трех лет и выдержал за это время испытание на степень магистра истории, но в конце 1847 г. вынужден был оставить службу и более преподаванием не занимался.}.
   Н. Г. Фролов, также проживший (с 1837 г.) много лет за границей и бывший одним из слушателей Риттера, принимается по возвращении в Россию за перевод и издание "Космоса", первый том которого был издан им в 1848, второй -- в 1851 г. Продолжая затем издание следующих томов этого сочинения, Фролов в 1852 г. стал, вместе с тем, издавать географический сборник под названием "Магазин землеведения и путешествий", в котором ознакомил, между прочим, публику с "Идеями" Риттера и с "Воззрениями на природу" Гумбольдта; но, к сожалению, преждевременная его смерть (в 1855 г.) положила скоро конец полезному изданию {Фролов умер, подготовив к изданию четвертый том "Магазина". После него вышли еще пятый и шестой тома этого сборника, а также третий и четвертый тома "Космоса", и, 2-м изданием, первый его том (в 1862 г.), причем в этом 2-м издании были выпущены многие примечания и все рисунки, приложенные к русскому переводу в 1-м издании. Сделано это было (как сказано в предисловии от издателей) по совету самого Гумбольдта; в примечании приведена именно ссылка на одно письмо Гумбольдта к Фарнгагену, от 2 июля 1850 г., где имеется такое место: "Я принесу г-ну Фролову мою искреннюю благодарность. Я советовал ему не вставлять массы объяснений и рисунков, якобы для облегчения понимания, но это было напрасным. Он хотел невозможного, и, кажется, мало вникал в форму композизии, обо всем этом я, впрочем, ничего ему не скажу. Ублюдкам никогда не везет в литературе". ("Briefe v. A. v. Humboldt an Varnhagen von Ense", 5-te Aufl., L., 1860, No 143, S. 253). Пассаж этот можно объяснить только самолюбием Гумбольдта, которому, по-видимому, не нравилось, что его хотят иллюстрировать и сделать более понятным.}.
   В 1860 г. вышла подробная биография А. Гумбольдта на русском языке. Она была составлена по книге Кленке (Al. v. Humboldt. Ein Biographisches Denkmal) и издана С. Ф. Лугининым. Издателем было заявлено в предисловии, что вследствие оказавшихся в подлиннике повторений и некоторых недосмотров в научном отделе он вынужден был кое-что выкинуть, а иное изменить, так что вместо перевода им представляется собственно извлечение из книги Кленке {"Александр Гумбольдт. Биографический очерк". Издание С. Ф. Лугинина, СПб.. 1860, VII + 309 стр. С портретом.}. Впрочем, это не была первая биография Гумбольдта: как и на иностранных, так и на русском языке еще при жизни знаменитого путешественника появилось их несколько -- разного типа и разных размеров {Укажем лишь некоторые: "А. v. Humboldt, biogr. Denkmal", von Klencke, 1851 (Брунс отзывается о ней как составленной "ohne Studium der Quellen und ohne Kenntniss der wissenschaftlichen Objecte"). ["Без знакомства с источниками и без знания научных вопросов". -- Ред.]. Лугинин пользовался одним из последующих изданий этой книги, которых было семь, если не больше; мне известно седьмое: "А. v. Humboldts Leben und Wirken, Reisen und Wissen", umgearb. v. prof. Kühne und Hintze, 1876. Я имел в руках еще маленькую биографию анонимного автора: "А. v. Humboldt. Eine Biographie", mit Portrait. Cassel, 1853 (344 стр.); по содержанию она сходна с книгой Кленке, но приложения (из второго тома "Космоса" и "Картин природы") взяты другие. Сам Гумбольдт дал автобиографические сведения, которые в полном виде были помещены в журнале "Die Gegenwart", Bd. VIII, 1853, а сокращенно в 10-м издании "Conversations -- Lexikon" Брокгауза. Мы уже упоминали выше о биографии, составленной Мальманом; в 1859 г. вышла "Humboldt-Buch", сост. Циммерманом. Извлечения из путешествий Гумбольдта были сделаны при его жизни Löwenberg'ом и Macgillivray (переведены и на нем. яз.); А. де Катрфаж ознакомил французскую публику с биографией Гумбольдта и его "Космосом" в "Revue de deux mondes", 1846 г.}. На русском языке следует указать особенно на статьи Н. Г. Фролова, помещенные в "Современнике"; автор хотел дать в них полный обзор деятельности знаменитого путешественника и натуралиста, но он не успел их закончить; по словам T. Н. Грановского, Фролов остался недоволен ими, много раз возвращался к той же теме, но "оставил в своих бумагах только незадолго до смерти снова написанную историю первых путешествий Гумбольдта" {Статьи Фролова были озаглавлены: "Александр фон Гумбольдт и его Космос". См. Т. Грановский, "Несколько, слов о покойном Н. Г. Фролове" (помечено: "июль 1855"; Фролов умер 15 января 1855 г.), в "Магазине землеведения и пр.", т. IV, ч. 1., М., 1855, стр. III.}.
   В биографии Гумбольдта, изданной Лугининым, имеется небезынтересное, хотя и несколько наивное предисловие. В нем говорится, что русское общество знакомилось с наукою за последние 50 лет главным образом из французской литературы, "а то, что вырабатывалось в кабинете немца, делалось известным только небольшому числу наших ученых, еще недавно состоявших из одних только немцев, часто даже не обрусевших. Остальные знакомились с делом слегка, да и то большей частью только тогда, когда оно уже прошло через Францию и приобрело там ту легко доступную форму, которую приобретает все, что родится или разрабатывается там... Большинство наше не знакомо не только с научной литературой Германии, но даже и с изящной. Многие ли у нас на Руси знают произведения Гёте, Шиллера? Многие ли знакомы хоть понаслышке с именем Лессинга? -- Гумбольдт составляет некоторое исключение, ему повезло у нас, имя его пользуется большею популярностью. Начиная от исправленного, офранцуженного издания m-me Маниловой и m-me Annette Сквозник-Дмухановской до уральского казака, называвшего Гумбольдта сумасшедшим датским принцем Гумплотом, все почти знают Гумбольдта. Но о трудах его, о том, что он был такое, -- большинство все-таки не имеет понятия: знаменитый ученый -- да и баста. Между тем такая личность, как Гумбольдт, не принадлежит одной какой-нибудь нации -- это общечеловеческое достояние, это один из тех гигантов, которых кое-когда посылает провидение для того, чтобы дать могучий толчок, направить путь человечества в ту минуту, когда, дошедши до известного места, оно стало бы путаться, блуждать, не пошло бы далее. До него естествознание находилось в каком-то оцепенении. Вся забота ученых была направлена к собиранию массы материалов, которые и оставались массой. В начале нынешнего столетия видны, правда, попытки привести ее в правильное, осмысленное целое, но Жюсье, Кювье и их последователи трудились только в одной своей области и из-за ее частностей не выходили в целое естествознание. Их подготовительным работам и всеобъемлющему гению Гумбольдта обязаны мы результатами, доставленными человечеству последним. Никто до него не в силах был, отрешившись от всех научных предрассудков, обнять все целое Вселенной, не лишая притом своей разработки и частности... Нельзя перечислить всех областей науки, которых касаются описания его путешествий... В отдельных отраслях он является творцом географии животных и растений, климатологии и метеорологии. Его барометрические и магнитные наблюдения представляют по настоящее время драгоценнейший материал, а исследования вулканизма и вообще строения земной коры перейдут в вечность. Передать в общих чертах большинству нашей публики, незнакомому с немецкой литературой и с современным состоянием естествознания, биографию и результаты научных трудов Гумбольдта -- и было целью настоящего издания" {"А. Гумбольдт", изд. С.Ф. Лугинина. СПб. 1860, стр. II--IV. В книге описано в общих чертах и путешествие по России и его результаты (гл. 8, стр. 133 -- 156)}.
   Биография, изданная Лугининым, равно как и ранее появившиеся статьи Фролова, и относящиеся уже к началу 1870-х годов статьи о Гумбольдте А. С-го в "Вестнике Европы" {А. С.-ий. А. Ф. Гумбольдт, "Вестник Европы", 1870, No 9, 10, 12. Его же: А. Ф. Гумбольдт в России и последние его труды, "Вестник Европы", 1871, No 7."} были написаны по иностранным источникам и представляли компиляции, авторы которых, по отсутствию специальных сведений, не могли, да и не пытались подвергнуть критике или подробному разбору те или иные положения Гумбольдта. Это могли сделать только ученые-путешественники, продолжавшие дело Гумбольдта, для Урала -- Мурчисон, Герман, Гельмерсен, Кокшаров и их последователи, для Средней Азии -- П. П. Семенов, Северцов, Иванов, Мушкетов и многие другие.
   Здесь не место входить в рассмотрение того, как постепенно подвигалось вперед познание указанных стран, а вместе с ним выяснялась и ошибочность или неправильность тех или иных взглядов и выводов Гумбольдта. Мы ограничимся только оценкой его трудов по Средней Азии, его "Asie Centrale", сделанной известным нашим геологом, покойным профессором И. В. Мушкетовым в 1880--1890-х годах. Подробно мнение Мушкетова изложено в его сочинении "Туркестан", т. I; мы приведем его в извлечениях {И. В. Мушкетов. Туркестан. Геологическое и орографическое описание и т. д., 1, СПб., 1886, стр. 126--138.}.
   "Установив впервые на точных географических основаниях термины Средней Азии, Гумбольдт, -- пишет Мушкетов, -- придал им такую определенность, какой не было до него... Под именем Средней Азии Гумбольдт понимал пространство, заключающееся между 39 1/2 и 49 1/2о с. ш., между Каспием на западе и Хинганом на востоке... В противоположность прежнему мнению, А. фон Гумбольдт доказал, что Средняя Азия занята целою системою различных хребтов, а не одним громадным плоскогорьем, как это допускал еще и Риттер. Средняя Азия хотя и отличается развитием плоскогорий, но, вместе с тем, в ней преобладают высокие горные хребты, отличающиеся, по мнению Гумбольдта, необыкновенным параллелизмом... Гумбольдт старался определить в числах общую высоту и площадь как хребтов, так и равнин, и впервые сделал попытку определить среднюю высоту всего континента... Относительно вулканизма Тянь-Шаня Гумбольдт не только собрал все сведения, литературные и расспросные, имевшиеся в то время, но и систематизировал их; он сам верил в существование материковых вулканов в Средней Азии так же глубоко, по выражению Щуровского, как Колумб в Америку... Хотя выводы Гумбольдта относительно обширного распространения вулканизма в Тянь-Шане оказались впоследствии ошибочными, тем не менее великий систематик в этом нисколько не повинен, так как оригинальные источники, которыми он пользовался, неточно, а нередко и совершенно превратно изображали явления природы.
   Классическая ошибка Гумбольдта не только не возбуждала никаких сомнений до самого последнего времени, но даже почиталась совершенно истиною... Кроме горных хребтов, Гумбольдт с такою же основательностью описал низменную степь между Алтаем, Уралом и Тянь-Шанем, которой он впервые придал весьма удачное название Арало-Каспийской или Туранской низменности, -- название, сохранившееся в полном его значении до сих пор... Важны также и подведенные Гумбольдтом итоги отдельным наблюдениям относительно климата и магнетизма не только Азии, но и Европейской России: эти наблюдения он значительно дополнил своими личными усилиями, в особенности по отношению к земному магнетизму...
   Таким образом, "Центральная Азия" представляет полный свод для того времени всех сведений о Средней Азии, изложенный в строго научной системе, настолько основательной, насколько, во-первых, позволяли имевшиеся источники, а во-вторых, степень совершенства научного метода и направление геологии и физической географии того периода. Если в настоящее время возможно указать даже на крупные ошибки или на пристрастное отношение автора "Центральной Азии" к некоторым из своих выводов, как, например, относительно проблематического Болора или вулканизма Средней Азии, то вина этого заключается отчасти в неполноте и несовершенстве самих источников, а отчасти, так сказать, в крайне вулканическом направлении геологии того времени.
   Как известно, после нептунической эпохи Вернера в начале нынешнего (т. е. XIX) столетия появилась сильная реакция в пользу противоположного, но такого же одностороннего, вулканического направления, и, к удивлению, переворот этот произвели наиболее талантливые ученики Вернера. Во главе этого направления стояли Леопольд фон Бух и А. фон Гумбольдт; первый вывез его из вулканической области Канарских островов, а второй из менее вулканических Кордильеров.
   Убедившись непосредственными наблюдениями в громадном влиянии вулканических сил на поверхность земли, оба они твердо поверили и искренне проповедовали всю жизнью что вулканизм почти единственная сила, которая в состоянии произвести обширные пертурбации земной коры. Совершенно естественно, что каждый из них старался подтвердить, укрепить новое учение, собирая факты в самых отдаленных частях земного шара. Очевидно, что и к намекам о существовании вулканов в Средней Азии Гумбольдт не мог отнестись хладнокровно, напротив, он горячо принялся отыскивать, изучать и комбинировать разнообразные, весьма неясные и отрывочные сведения, которые, несмотря на всю неполноту, дали возможность гениальному Гумбольдту построить такую цельную картину о вулканизме Средней Азии, которой и до сих пор еще поклоняются многие недюжинные ученые, так же как другие не хотят отказаться от меридионального Болора.
   Все эти недостатки "Центральной Азии" нисколько не умаляют ее необыкновенно важного общего научного значения для географии и вполне вознаграждаются тою существенною пользою, которую она принесла в деле познания не только Средней Азии, но и вообще поверхности суши. Без преувеличения можно сказать, что Гумбольдт положил основы для познания Старого и Нового Света, и не только остроумной критикой, но и непосредственными наблюдениями.
   Резюмируя главные выводы "Центральной Азии", мы видим, что они касаются главным образом физико-географического характера Средней Азии. Гумбольдт разобрал и критически оценил громадный и далеко неполный материал, сумел построить из него ясную орографическую картину; он впервые указал границы Средней Азии и тем самым выяснил значение этого географического термина; он вернее чем кто-либо понял орографические особенности ее; все громадные хребты, насколько было возможно, обозначил точно и распределил их в простую систему; он указал их геологическое различие и связь; выяснил природу Арало-Каспийской низменности и поставил вопрос о вулканизме; кроме того, он ввел новый и вполне научный метод определения (высоты?) хребтов, определения высоты континентов. Словом, издав "Asie Centrale", Гумбольдт действительно дал основу, метод и направление исследователям Средней Азии" {Почти тот же взгляд на заслуги Гумбольдта по изучению Средней Азии был высказан И. В. Мушкетовым и в позднейшем его сочинении "Физическая геология", т. 1, 2-е изд., СПб., 1899, стр. 510.}.
   Отзывов Рихтгофена и Мушкетова достаточно для того, чтобы получить понятие, как оценивались почти до конца XIX столетия знаменитыми геологами и физико-географами труды Гумбольдта по исследованию Внутренней Азии. Главную заслугу его видели в том, что он свел воедино все имевшиеся тогда более достоверные сведения по орографии, геологии и климатологии Внутренней Азии и набросал орографическую схему, из которой были исключены некоторые, державшиеся веками ложные представления и которая вообще, являясь более научной, чем ей предшествовавшие, угадывала действительные отношения. Так как в начертании своей схемы Гумбольдт исходил не из собственных наблюдений (его личное знакомство с Азией было очень ограниченным, и он, как справедливо заметил Рихтгофен, побывал только у северо-западной окраины Внутренней Азии), то его труд и заслуга заключались главным образом в сопоставлении и анализе уже имевшихся в литературе фактов и взглядов. Эти факты и взгляды накоплялись и развивались постепенно со времен эллинской древности, и схеме Гумбольдта предшествовал ряд других, в которых отражалось состояние географических знаний каждой данной эпохи и которые лишь медленно и с большими задержками приближались к действительной картине орографии Внутренней Азии. Тем не менее рядом с ложными представлениями каждая схема опиралась и на действительные факты, большей частью, правда, неверно понимаемые, часто преувеличенные и искаженные, но в которых было все-таки зерно истины, мало-помалу очищавшееся от обволакивавших его ложных понятий. В сущности все элементы орографической схемы Гумбольдта были дознаны и установлены до него, и его заслугой было только сведение их в одно целое с исключением признанных им за ложные.
   Древнейшим европейским представлением о Внутренней Азии было сложившееся еще за два-три века до нашей эры и которое сводилось к тому, что поперек всей Азии, в широтном направлении, от Малой Азии до крайних восточных пределов тянется горный хребет или горный пояс, которому тогдашними географами было дано название Тавра (Taurus). Поход Александра Македонского в Индию, благодаря которому греки могли убедиться в пересечении Азии громадными горными хребтами и в существовании индийского снегового Кавказа (Гималаев), благоприятствовал утверждению такого представления у всех географов древности -- от Диккеарха и Эратосфена до Страбона и Птолемея. Тогдашнее знакомство греков с Внутренней Азией было, однако, довольно ограниченным; оно несколько увеличилось -- только во времена Римской империи, когда расширение торговых сношений повело к установлению не только морской торговли с Индией (из Египта), но и сухопутной, караванной, через посредство различных азиатских народов, с Китаем. Караванам этим приходилось в их далеком пути с запада на восток переходить через высокие горы, и вот явилось представление, что, кроме длинной широтной горной цепи, внутри Азии имеется еще меридиональная, идущая с юга на север и которая должна отходить от широтной. Эта меридиональная цепь получила у известного географа Птолемея (II в.) название Имаус и повела к делению Азиатской Скифии, т. е. всей Средней и Северной Азии, на две части: Скифию по сю и по ту сторону Имауса.
   В средние века Птолемей был забыт (им пользовались только арабские ученые), и некоторые сведения о Внутренней Азии стали доходить в Европу только начиная с XIII и XIV вв., со времен посольств в Монголию Плано Карпини и Рубрука и с установления итальянцами (прежде всего венецианцами из Таны, позднейшего Азова) караванного торгового пути в Катаю (Китай) и в его столицу Кимбалик (Пекин). Путь этот был нанесен на известную Каталанскую большую компасную карту 1375 г.; этим же путем шел и знаменитый путешественник, венецианец Марко Поло, прибывший в Кимбалик со своими родичами для торговли и остававшийся там более двадцати лет. Хотя он не был человеком ученым, и собранные им и опубликованные впоследствии сведения о далеких странах были довольно неопределенны и не отличались точностью, тем не менее они послужили важным источником новых представлений о среднеазиатских горах и пустынях, о море, омывающем восточные берега Азии, о находящихся там островах и т. д.
   Марко Поло описывал, как, идя с караваном из Бадахшана и Вахана на восток, ему приходилось несколько дней подниматься на высокое плоскогорье Памер, окруженное высочайшими горами, а затем продолжать путь в течение многих недель по горам и долинам через пустынную страну Белоро и далее песчаной пустыней до города Лоп (Лобнор!), откуда продолжалась дорога в Катаю (Китай). Все эти данные нашли себе выражение на позднейших картах, между прочим на известной карте Азии Г. Меркатора (1595), на которой мы видим комбинацию их с меридиональным и широтным Имаусом Птолемея. В дальнейшем своем развитии орографическое представление о Внутренней Азии стало опираться, с одной стороны, на гидрографические и климатические отношения, с другой -- на теорию о горных цепях как основе или скелете Земного шара. По мере того как накоплялись известия о великих реках Азии, выяснялось, что все они -- как текущие на север в Ледовитый океан, так и текущие на запад (Сыр- и Аму-Дарья), восток (Амур, Желтая) и юг (Инд и Ганг) -- берут начало в горах Внутренней Азии, где, следовательно, должен находиться громадный горный водораздел.
   Высота этого водораздела, помимо непосредственных указаний, подтверждалась и холодным его климатом и существованием там вечных снегов. Что касается теории о горном скелете земли, то она получила начало в XVII в. особенно у Кирхера (ossatura mundi {Скелет мира. -- Ред.}) и достигла наибольшего развития в XVIII в. у Бюаша (Buache)60, Бюффона61 и Гаттерера (Hatterer). Бюаш принимал, что все большие горные цепи находятся между собой в соединении и образуют charpente du globe {Скелет Земного шара. -- Ред.}; они тянутся даже по дну морей и океанов, связывая все части суши в одно целое; там, где цепи перекрещиваются, где Кирхер принимал "горные узлы", а Варений (географ середины XVII в.) "пупы" земли (umbilici), Бюаш представлял себе расширенные горные равнины -- плато (plateaux), или, как стали переводить этот термин, плоскости, плоскогорья. Такое плато (самое обширное) Бюаш помещал внутри Азии, затем другие, меньшие, принимались им в Европе, в Африке и т. д. Гаттерер придал этому воззрению новый вид; он полагал, что горные цепи тянутся преимущественно в широтном и меридиональном направлении, что можно следовательно, говорить о горном экваторе, горных меридианах и параллелях, что они образуют, таким образом, сеть перегородок, охватывающих низменности, а местами и возвышенные плоскогорья. Гаттерер был профессором в Геттингене, когда там учились оба брата Гумбольдта, и возможно, что теория его оказала некоторое влияние на позднейшее развитие А. Гумбольдтом его схемы широтных и меридиональных хребтов во Внутренней Азии.
   Однако указание на самые эти хребты Гумбольдт нашел у других своих предшественников. Еще в 1730 г. появилась карта "Высокой Азии" Штраленберга, на которой впервые были явственно нанесены две параллельные широтные цепи, одна под 36о с. ш., под названием Mus Tagk или Imaus mons, соответствующая Гималаям, и другая, под 43о с. ш., носящая у него название Musart и которая, очевидно, соответствует Тянь-Шаню. Обе эти цепи соединялись у Штраленберга на западе меридиональной цепью, названною им Mustag olim Paropamis, за которой (т. е. далее к западу) следовала другая, параллельная ей, но более короткая, без названия; пространство между этими меридиональными цепями было обозначено названием -- Planities Pâmer alias Aschmaki, а севернее за Музтагом имелась надпись Belun, Pâmer и Mustag играли здесь роль водораздела между реками, текущими на запад (очевидно, Сыр- и Аму-Дарьей) и текущими на восток (очевидно, системой Тарима).
   Таким образом, у Штраленберга мы видим уже несколько элементов орографической схемы Гумбольдта; видим далее к востоку и "песчаную пустыню Гоби" ("Desertum arenosum Goby"), переходящую на севере в степи Монголии, откуда тянется на запад и северо-запад хребет Altay. Совершенно неверно нанесен был у Штраленберга только Тибет, именно к югу от Гоби и далеко к востоку от Кашмира и Гималаев {См. М. Schmaler. Die Entwicklung der Ansichten über den Gobirgsbau Zentralasiens. Dissert., L., 1904.}. Но у Штраленберга не было еще и намека на другую громадную широтную горную систему Азии, Куньлунь. Нанесение ее, по китайским данным, в виде цепи, параллельной той, которая у Штраленберга получила название Мусарт, но которой Клапрот дал позже китайское название Тянь-Шань, составило видную заслугу этого ученого синолога, изыскания которого дали главную опору схеме Гумбольдта {Сам Гумбольдт признавал особенной заслугой Клапрота в деле изучения гор Центральной Азии -- "de faire connaître... la véritable position et le prolongement de deux chaînes de montagnes trésdistinctes, le Kouenlun et le Thian-Chan." ["Выяснить.... истинное расположение и простирание двух очень различных горных цепей -- Куньлуня и Тянь-Шаня". -- Ред.]. "Les écrits de М. Klaproth... sont devenus pour moi... une mine féconde d'instruction générale et de connaissances orographiques en particulier". ["Труды Клапрота... стали для меня... богатым источником знаний вообще, и, в частности, в области орографии". -- Ред.]. (Введение к "Asie Centrale").}. В принятии меридионального хребта, соединяющего Гималаи с Тянь-Шанем, Гумбольдт следовал также своим предшественникам, только название Болор для этого хребта принадлежало ему, но его нельзя было признать удачным. Название это исходило, очевидно, от Beloro Марко Поло, названия, приданного последним пустыне между горами, или от Belur на карте д'Анвилля, который обозначил так Contrée montagneuse et froide (горную и холодную страну) на плоскогорье, между Pâmer на севере и "Petit Tibet" на юге. В действительности же, как показали Куннингам и Джюль (Jule), название Bolor (Po-lu-la китайцев) относилось к отдельному царству, которое соответствовало позднейшему Балтистану, и находилось вовсе не там, куда помещал его Гумбольдт, а в северных Гималаях, около нынешнего Читрала {F. v. Richthofen. China, Bd. I, 1877, S. 213, прим, и S. 518, прим. Существование меридионального Болора принимал еще Северцов до 1870-х годов.}.
   Другие особенности схемы Гумбольдта состояли в том, что он считал Куньлунь продолжающимся через Гиндукуш до Малой Азии (связанным, может быть, и с Кавказом) и видел в нем Тавр древних географов. Гималаи он представлял себе ветвью той же цепи, отделяющейся от нее к югу, следующей некоторое время ей параллельно, а затем образующую выпуклую к югу дугу. Болор, пересекая Гималаи, Куньлунь и Тянь-Шань, образовывал столько же горных узлов и служил, как и Куньлунь, важным водоразделом.
   В отличие от большинства своих предшественников Гумбольдт отверг представление о "Высокой Тартарии", громадном плоскогорье, выполняющем будто бы всю Внутреннюю Азию до Гоби включительно. Это представление, зачатки которого можно отыскать еще в древности, но которое стало особенно слагаться начиная с XIII в., с путешествий Рубрука, Марко Поло и др., утвердилось главным образом в XVII в. благодаря отчетам путешествовавших из Индии в Китай или обратно миссионеров Гоэса, де Андраде, Грюбера, Жербилльона, описанию приключений Тавернье и т. д. Все эти известия о холодных пустынях, высоких плоскогорьях, снеговых хребтах сложились, наконец, в представление об обширном возвышенном, наполненном горами пустынном пространстве, которое получило название "Высокой Тартарии". Картографические изображения Бюаша, Бюффона, д'Анвилля, орографические схемы Палласа, Канта и т. д. благоприятствовали этому представлению, которое разделял сначала и К. Риттер {В этой "Высокой Азии", или "Высокой Тартарии", видели одно время, в XVII и XVIII вв., колыбель человечества, откуда вышли и распространились люди после потопа. Сначала принимали за место остановки Ноева ковчега Арарат, а потом перешли к высоким горам Внутренней Азии и стали выводить человечество из Тартарии, Сибири, Индии, Кашмира и т. п. Следы этого взгляда мы находим даже у К* Риттера, который доказывал, что "внутрь Азии ведет вся история природы и человечества".}. Но Гумбольдт уже в 1831 г. выступил против такого представления и высказал мнение, что между Алтаем и Гималаями лежат страны различной высоты и что по крайней мере треть этого пространства состоит из низменностей. Это доказывается, по его словам, тем, что в разных местностях Джунгарии, Бухары, Турфана и Хами, как это видно из отчетов путешественников, созревают разные фрукты, в том числе и виноград, а это не могло бы быть на холодных плоскогорьях. Новое доказательство дала барометрическая съемка пути через Монголию, от Кяхты до Пекина, произведенная в 1830/31 г. Бунге и Фусом, и результаты которой, доложенные Академии наук, были сообщены Гумбольдту Сперанским. Съемка эта доказала сравнительно малое возвышение Гоби над уровнем моря, а между тем ранее в ней видели тоже часть Высокой Тартарии. Гумбольдт, впрочем, до пускал, что между Гималаями и Куньлунем, в пределах Тибета, могут находиться высокие плато, высоту которых он определял приблизительно (впрочем, с вопросительным знаком) в 1800 туазов, но далее к северу равнины понижаются, переходя затем в низменные степи Арало-Каспийской низменности и Сибири.
   В этом отношении Гумбольдт был в общем ближе к истине, чем его предшественники, хотя отсутствие необходимых данных не позволило ему получить надлежащего понятия ни о громадных плоскогорьях Тибета и Памира, достигающих 4000 м высоты, ни о сложном распределении горных цепей, слагающих системы Куньлуня и Тянь-Шаня с их ответвлениями.
   Сравнив карту Гумбольдта (в "Asie Centrale") с приложенной, например, к "Китаю" Рихтгофена (спустя 30 с небольшим лет), легко убедиться, насколько изменилось и осложнилось за это время представление об орографии Азии. Но прошло еще 20--30 лет, и схему Рихтгофена сменила новая, выработанная Зюссом (на основании преимущественно данных русских исследователей), в которой при всех ее достоинствах уже начинают в свою очередь намечаться слабые места и которая несомненно в более или менее отдаленном будущем должна будет смениться новой орографической картиной Внутренней Азии, более согласованной с результатами постепенно накопляющихся географических и геологических наблюдений.

Вступительная статья к кн.
А. фон Гумбольдта "Центральная Азия", т. I, М., 1915,

   

ПРИМЕЧАНИЯ

   37 Имеется в виду Французская буржуазная революция 1789--1794 гг.
   38 Вернер, А. Г. (1750--1817) -- немецкий геолог, во Фрейбергской академии преподавал минералогию и горное дело; выделил чисто описательную науку геогнозию (см. примечание 42), противопоставив ее геологии, выдвинул теорию так называемого нептунистического происхождения горных пород.
   39 Бонплан Эме (1773--1858) -- французский естествоиспытатель, спутник Гумбольдта в путешествии по Южной Америке, во время которого составил обширный гербарий и впоследствии опубликовал в нескольких томах результаты обработки. В 1816 г. уехал в Южную Америку, где был профессором в Буэнос-Айресе, а затем врачом в Парагвае.
   40 Бух Леопольд фон (1774--1853) -- немецкий зоолог. Приверженец теории катастроф, создатель теории поднятия горных хребтов вследствие внедрения магмы.
   41 "Картины природы" переизданы Географгизом под редакцией члена-- корреспондента АН СССР С. В. Обручева в 1959 г.
   42 Геогнозия -- термин введенный в конце XVIII столетия немецкими геологами. Ее задачи ограничивались эмпирическим описанием горных пород. Но фактически термин "геогнозия" в продолжение первой половины XIX в. являлся синонимом геологии. Во второй половине XIX в. термин "геогнозия" постепенно вышел из употребления.
   43 Араго Доминик Франсуа (1786--1853) -- французский физик, астроном и политический деятель.
   44 Глава III здесь не приводится. Она описывает путешествие Гумбольдта на Урал, Алтай и к Каспийскому морю и касается преимущественно бытовой стороны -- многочисленных приемов у губернаторов и других начальствующих лиц.
   45 У Гумбольдта Внутреняя и Центральная Азия -- синонимы Центральной Азии. Гумбольдт установил следующие границы Центральной Азии: на востоке -- хребет Большой Хинган, на севере -- южное горное обрамление Сибири и далее к западу приблизительно по 50о с.ш., на западе -- р. Урал и Каспийское море, на юге -- Гималаи. Это определение границ принято до сих пор у зарубежных географов.
   48 Канкрин Е. Ф. (1774--1845) --министр финансов России в 1823--1844гг. С его именем связана денежная реформа 1839 г., по которой в России была восстановлена серебряная валюта. В 1827 г. Канкрин обратился к Гумбольдту с запросом относительно стоимости платины по отношению к серебру. Запрос был связан с обнаружением незадолго до того платины на Урале и проектом использования ее для изготовления монет. Гумбольдт высказался против введения платиновой валюты. Завязавшаяся переписка перешла на другие темы и в конечном итоге привела к приглашению Гумбольдта в Россию.
   47 Гумбольдта сопровождали проф. Г. Розе (1798--1873) -- химик и минералог, и проф. Г. Эренберг (1795--1876) -- натуралист. Розе занимался изучением зависимости между формой кристаллов и условиями их образования. Выдвинул кристалло-химическую классификацию минералов. В путешествии с Гумбольдтом описал месторождение минералов в Ильменских горах. Эренберг занимался главным образом изучением простейших, особенно инфузорий. Его работы, несмотря на ряд допущенных ошибок, имели большое значение для развития протистологии.
   48 "Технологический журнал" -- периодическое издание Петербурской академии наук в 1804--1815 гг. В 1806 г. было дано "Прибавление к Технологическому журналу". В 1816--1826 гг. выходило "Продолжение Технологического журнала..."
   49 Туаз -- единица измерения длины, применявшаяся в ряде стран до введения метрической системы мер. Здесь французский туаз -- он равен 1,9490 м.
   50 Бюаш Филипп (1700--1773) -- французский географ; предложил новое разделение суши на бассейны рек и морей.
   51 Бюффон Жорж Луи Лсклерк (1707--1788) -- французский естествоиспытатель. Автор работ "Теория Земли" и "Эпохи природы".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru