Lib.ru/Классика: Арефин Сергей Яковлевич. Сашурка

САШУРКА.

Солнце только что начало вставать, когда семилѣтняя Сашурка съ бабушкой спустились къ рѣкѣ, гдѣ были огороды... Рѣка смотрѣла сѣро и сонно, дымилась клочьями тумана, какъ будто -- недовольная на солнце за раннее пробужденіе -- старалась закутаться поплотнѣе отъ красноватыхъ лучей...

Дѣвочка, обнявъ обѣими рученками и прижавъ плотно къ себѣ кувшинъ съ молокомъ, молча шла впереди частыми, мелкими, упругими шажками, отчего подскакивала на спинѣ спутанная, наскоро заплетенная косичка, и трепались изъ стороны въ сторону тоненькіе кончики розовенькаго косничка.

Молоко булькало въ кувшинѣ, и отъ кувшина сквозь тонкую ситцевую рубашку проходилъ холодъ и вмѣстѣ съ сыростью и свѣжестью утра заставлялъ поеживаться и ускорять шаги.

Старуха еле поспѣвала за внучкой.

-- Погоди, Сашурка, не лети такъ,-- попросила она:-- а то мнѣ не поспѣть...

Дѣвочка оглянулась черезъ плечо на бабку и замедлила шаги. Огородъ былъ уже близко.

-- Холодно?-- спросила бабка, поровнявшись съ Сашуркой и окинувъ ее заботливымъ взглядомъ: -- говорила давеча: одѣнься...

-- Не-е... ничего...-- повела плечами Сашурка.

-- А чево жъ ты ноня такая невеселая? Не выспалась?

-- Нѣтъ... такъ,-- улыбнулась Сашурка:-- Такъ... думается чевой-та...

-- Гм,-- усмѣхнулась бабка:-- А я ужъ думаю себѣ: чего это Сашурка моя нонеча такая неразговорчивая да смирная?.

-- Я думаю, бабушка, какъ... коли мы въ станицу поѣдемъ...

-- Да поѣдемъ, завтра поѣдемъ!.. Не хлопочи!.. Вѣдь ужъ сказала я тебѣ разъ,-- значитъ, вѣрно!.. поѣдемъ!..

-- Да я не объ этомъ,-- серьезно сказала дѣвочка:-- Ты слухай!.. Коли поѣдемъ въ станицу, надо намъ съ собою кадушечки либо сапетку прихватить...

-- Зачѣмъ это?

-- А будемъ назадъ ѣхать,-- терну въ Обливахъ, въ займищѣ, нарвемъ.

-- Да вѣдь это жъ обливское займище!..

-- Ну-къ чтожъ?

-- Какъ что?-- засмѣялась старуха:-- А ежели насъ захватятъ, да въ правленіе къ атаману и представятъ... Что жъ тогда?!. Сраму-то сколько... Ничего это по твоему?

-- Фу-у,-- пренебрежительно протянула Сашурка:-- Есть чего! А мы скажемъ, что не знали...

-- Ишь ты, хитрая!

-- Кто съ насъ -- съ стараго да съ малаго -- спроситъ?

Старуха опять засмѣялась.

-- Ахъ, ты, умница моя... хозяичка моя милая!

Она потянулась было къ дѣвочкѣ, хотѣла приласкать ее, но вспомнила, что Сашурка не любитъ, чтобы ее ласкали при людяхъ, и удержалась

-- Ты гляди, покель мамушкѣ не сказывай,-- тономъ заговорщика сказала дѣвочка, поблескивая глазами на бабку:-- Привеземъ, -- она рада-то будетъ!.. И-и-и!І. А то своего у насъ и до середины поста опять не хватитъ...

-- Ну-ну! не скажу; никому не скажу.

Старуха не утерпѣла и, нагибаясь, чтобы развязать ворота огорода, поцѣловала дѣвочку въ щеку.

-- Родненькая жъ ты моя!..

Сашурка быстро окинула взглядомъ сосѣдніе огороды и, успокоившись, что никто не смотрѣлъ на нихъ, повела искоса смѣющимися глазами на бабку и укоризненно покачала головой.

Бабка подхватила шутку и сказала притворно жалующимся тономъ:

-- Да вѣдь не утерпишь, родненькая, ни за что не утерпишь!..

-- Гляди,-- въ тонъ ей, шутливо-предупреждающе протянула Сашурка:-- а то разсержусь...

-- Ну-у, Богъ милостивъ!.. Я вѣдь и то разикъ только... Больше не буду!..

Сашурка засмѣялась, засмѣялась и бабушка...

-- Ну, съ чего жъ начинать будемъ?-- дѣловымъ уже тономъ спросила она, чтобы загладить свой проступокъ:-- Съ капусты?.. аль огурцы снимать будемъ?

-- Капусту, я думаю,-- такъ, же серьезно-дѣловито отозвалась Сашурка:-- Огурцовъ немножко... успѣемъ передъ вечеромъ... А то за день привянутъ...

-- Ну, такъ и такъ... Ты оттоль заходи, съ энтого краю... А суды подъ вербы складывать будемъ...

II.

Сашуркѣ давно уже хотѣлось ѣсть, и она все чаще и чаще останавливалась и смотрѣла на солнце. Но бабкѣ не говорила ничего. Она считала, что это будетъ уже безпорядокъ, если она заявитъ о томъ, что голодна, прежде чѣмъ бабка позоветъ ее... Это можно только маленькимъ, а себя она не считала уже маленькою...

Украдкой она поглядывала,-- не слѣдитъ ли бабка за солнцемъ, но старуха, казалось, вся ушла въ работу и не разгибалась отъ грядки... Солнце тоже какъ будто застыло на одномъ мѣстѣ и только припекало все сильнѣе и сильнѣе.

Сашуркѣ вспоминалось холодное молоко въ кувшинѣ, давеча такъ непріятно безпокоившее, а теперь казавшееся такимъ привлекательнымъ, заманчивымъ... Рядомъ изъ-подъ широкихъ листьевъ выглядывали зеленые, подернутые пушкомъ и тонкимъ слоемъ земли, огурцы...

Сашурка на минутку засматривалась на нихъ и, спохватившись, опять усердно принималась срѣзать тяжелые, твердые, сочно хрустящіе капустные кочаны...

И какъ разъ въ тотъ моментъ, когда Сашурка не ожидала, донесся голосъ бабки:

-- Сашурка-а!-- кричала она:-- Бросай!.. Давай полдневать.

Сашурка воткнула ножъ въ недорѣзанный кочанъ, мигомъ набрала въ передникъ десятокъ огурцовъ и рысью, прыгая по протоптаннымъ уже и полуразрушеннымъ грядкамъ, помчалась къ вербамъ...

-- А я у тебя и забыла давече спросить,-- сказала бабка, когда онѣ усѣлись за завтракъ: -- ты телятъ далеко прогнала?

-- Да, до самыхъ Хомичевыхъ... какъ есть до ихъ двора... пастухъ только еще выходилъ...

-- То-то... А то вотъ Григорьева баба прогнала вчерась недалечко и бросила,-- сами, молъ, дойдутъ... а ихъ собаки и подхватили... Загнали Бо-зна куда!.. Насилу вечеромъ разыскали...

-- Да, а то чавожа, -- серьезно сказала дѣвочка:-- И забѣгутъ... Телята -- они глупенькіе еще...

-- Да-а... У насъ такъ же вотъ съ дѣдушкой твоимъ

теленочекъ было пропалъ,-- вспомнила старуха:-- Тебя еще на свѣтѣ тады не было... Бѣленькій такой, помню; а на лобѣ черная звѣздочка и чулочки черные... Пастуха тады не нанимали; телятишки сами ходили по выгону...

-- Какъ же можно?-- перебила дѣвочка и покачала головой:-- На выгонѣ у насъ и въ зубахъ поширять нечѣмъ!..

-- Ну-у, тады разя такъ было?.. Выгонъ-то начинался заразъ за Прокофьичемъ, гдѣ теперь училища да церква...

-- Ну?!-- недовѣрчиво посмотрѣла на бабку дѣвочка.

-- Да... А въ балочкѣ, что за гумнами, вода была... осока во какая росла, камыши... Гумны-то были, вотъ гдѣ теперь Авчинниковъ садъ, а то все степь да степь... А въ другую сторону хуторъ то и до Базной не доходилъ... Мирона Савельича дѣдъ крайнимъ жилъ...

Дѣвочка усмѣхнулась.

-- Поди ты!.. крошечка какая!..

Ей какъ-то странно было слышать, что вотъ хуторъ, который она знала, сколько помнитъ себя, все такимъ же, былъ когда то маленькимъ-маленькимъ...

-- Ну? ну?-- напомнила она бабкѣ...

-- Да-а... О чемъ, бишь, я?..

-- Теленочекъ... бѣленькій... съ черными чулочками...

-- Да-а... теленочекъ... Такъ же вотъ я, -- неколи мнѣ было,-- выгнала его, онъ и пошелъ съ другими... Середъ дня поглядѣть не хватилась,-- чередъ не дошелъ, да и ума, признаться, не хватало... Ходили же сколько годовъ,-- все ничего... Ну, а тутъ вечеръ ужъ подошелъ,-- доить,-- анъ его нѣту. Сосѣдскіе пришли, и наши, другіе которые, пришли, а бѣлаго нѣту... Туда-сюда -- нѣту!.. По сосѣдямъ: не видѣлъ ли кто?-- Нѣтъ, не видали... Ходилъ середи дня съ другими вмѣстѣ,-- сосѣдка видала -- а вечеромъ вотъ нѣту!.. Ну, кинулись искать, а онъ въ балкѣ чуть живенькій лежитъ...

-- Сердечный!

-- Пить, стало быть, пошелъ, да не попалъ на твердое мѣсто, въ багно и влѣзъ... Туда-то вошелъ, а оттеля -- изъ грязи ногъ не вытащитъ... Бился, бился, видно, и легъ... Чуть головенка изъ воды торчитъ... Какъ не захлебнулся еще!

-- Живъ остался?-- переспросила дѣвочка замирающимъ отъ радости голосомъ.

-- Еле отходили... Зачахъ было... Напужался, или что! Принесли его, трусится весь... не ѣстъ, не пьетъ...

-- Ну да, а то!-- подтвердила, качая головою, дѣвочка:-- На кого не доведись,-- испужаешься!..

Она улыбнулась, представивъ себѣ этого напугавшагося теленочка, и спросила:

-- Бычокъ былъ?

-- Телочка. Корова потомъ изъ нее вышла, да такая ужъ молочная!..

Дѣвочка снова -- уже радостно -- улыбнулась хорошему концу и засмѣялась:

-- Небось, дѣдушка не похвалилъ тебя?

-- И не говори!.. Бывало, покойникъ,-- царство ему небесное -- горячій былъ... Чуть чего не по немъ -- и-и-ихъ понесетъ!..

Дѣвочка опять засмѣялась, на этотъ разъ уже откровенно надъ бабкой.

-- Ругалъ?-- спросила она, и обѣ засмѣялись.

-- Коли-жъ бы не ругалъ?

-- Шур-ка-а!-- донесся съ сосѣдняго огорода тоненькій голосокъ:-- Купаться пой-демъ!..

Сашурка поглядѣла на бабку и сказала:

-- Мотя Иванычева кличетъ...

-- Иди, што-жъ,-- разрѣшила старуха:-- Жарко!.. Да гляди, глубоко не заброди...

-- И-ду-у!..-- крикнула Сашурка по направленію къ сосѣднему огороду и сказала бабкѣ:-- Я плавать умѣю...

-- Да то-то... умѣешь!..-- недовольнымъ тономъ забурчала старуха:-- Всѣ вы умѣлыя... Береженаго и Богъ бережетъ...

-- Ну, бабуся моя, бабулечка,-- обняла ее за шею Сашурка:-- Не серчай, не ругайся... Не буду на глубокое ходить... Мотя не умѣетъ плавать, такъ съ нею все равно на мелкомъ!

-- Ну, или ужъ, иди!-- улыбнулась старуха:-- А я покель прилягу, вздремну... Самый жаръ теперя...

Сашурка встала, покрестилась на виднѣвшійся изъ-за садовъ на горѣ куполъ церкви и побѣжала къ сосѣднему огороду.

-- Да гляди недолго!-- покричала ей бабка вслѣдъ:-- и меня буди, чтобы намъ до вечерни управиться...

III.

Бабка поднялась еще до свѣту.

Хотя сборы въ дорогу предстояли и небольшіе, но ей, какъ и всѣмъ, рѣдко выѣзжающимъ изъ дому людямъ, поѣздка за тридцать верстъ представлялась цѣлымъ событіемъ, выбивала изъ привычной колеи и заставляла безъ особаго толка суетиться и волноваться вплоть до самаго отъѣзда.

Старуха зажгла лампочку, одѣлась, наскоро поплескала водой на руки и лицо и подошла къ постели, чтобы разбудить Сашурку, но пожалѣла.

Сашурка сладко спала, свернувшись комочкомъ, и только рѣсницы чуть-чуть вздрагивали отъ ударявшаго въ нихъ свѣта лампы.

-- Нехай поспитъ,-- улыбнулась бабка и укрыла плотнѣе Сашурку:-- Умучилась за день-то...

Она потушила лампу и вышла изъ кухни на дворъ къ скотинѣ...

Скоро вышла изъ куреня старшая внучка -- уже невѣста -- Луша и за нею мать, и всѣ трое стали поднимать и доить лѣниво поворачивавшихся коровъ.

-- Шурка спитъ?-- спросила мать.

-- Спитъ,-- сказала бабка:-- Хотѣла будить, да ужъ пускай... праздникъ... Телятъ я сама прогоню, а потомъ и разбужу.

Сашурка поднялась сама... Она вышла изъ кухни полусонная еще, потирая кулаками глаза и неувѣренно ступая босыми ногами по холодной землѣ.

-- Проснулась, мамушка?-- ласково сказала бабка:-- А я было хотѣла итить драться съ тобой... думала,-- проспитъ...

Сашурка сонно улыбнулась, но ничего не сказала и посмотрѣла на небо...

На востокѣ уже побѣлѣло, звѣзды попрятались, и небо стало сѣрымъ и непривѣтливымъ...

-- Холодно какъ,-- сказала она, поёживаясь, и стала бѣгать по двору, сгоняя на улицу отсосавшихъ телятъ.

-- Ты же скорѣй!-- закричала ей бабка, когда она погнала телятъ въ стадо:-- Ѣхать будемъ...

Когда Сашурка вернулась, ихъ телѣжка была уже выкачена на средину двора и наложена до верху сѣномъ. Работникъ Василій, плотный, коренастый мужикъ съ чернымъ, какъ у цыгана, лицомъ и заскорузлой туго поворачивавшейся шеей, надѣвалъ на стараго, лохматаго и посѣдѣвшаго мерина хомутъ... Меринъ покорно стоялъ, опустивъ голову и закрывъ глаза...

-- Но-о, холера идолова! Головы не подыметъ!-- кричалъ на него по привычкѣ Василій.

-- А сапетку не забыла, бабушка?-- спросила потихоньку Сашурка у старухи, приминавшей и расправлявшей на телѣжкѣ сѣно.

-- Нѣту!.. Какъ же можно? Я съ вечера еще схоронила, чтобы никто не видалъ.

Еще Василій не окончилъ запрягать, а Сашурка уже сидѣла на телѣжкѣ и торопила бабку:

-- Скорѣй!.. А то ужъ и солнышко заразъ вставать будетъ...

-- Скорая...-- огрызнулась бабка:-- Надо же приготовить ѣду -- али нѣтъ, то твоему?.. Да воды надо въ баклажку набрать... Бѣги-ка!..

-- Ѣдете?-- подошелъ къ телѣжкѣ Иванъ Сергѣичъ, отецъ Сашурки, рослый, моложавый на видъ казакъ съ серьгой въ ухѣ. Въ распахнутый воротъ рубахи виднѣлась крѣпкая, бѣлая, высокая грудь, ярко отдѣлявшаяся отъ красной загорѣлой шея и лица...

-- Да вотъ ужъ на походѣ,-- сказалъ Василій.

-- А мы ужб съ обѣда тронемся,-- медленно и лѣниво говорилъ Иванъ Сергѣичъ:-- Нагонимъ еще васъ, гляди... Вы черезъ обливское займище ѣзжайте...

-- Да и то такъ думаемъ ѣхать,-- сказала бабка.

-- Ну, прощай, Сашурка!.. Иди, я тебя поцѣлую,-- сказала мать и перекрестила подошедшую къ ней Сашурку.

-- Прощайте,-- поклонилась матери Сашурка:-- Прощай, Луша!.. Простите, батенька... Прощай, Василій...

-- Прощай, касатка!.. Дай Богъ счастливо!..-- отозвался Василій.

-- Да-а, -- вспомнила Сашурка: -- Ты ужъ гляди тутъ, Василій, за курами, за утями... Наши тоже вѣдь всѣ уѣдутъ...

Василій посмотрѣлъ на серьезную, дѣловитую, чуть-чуть нахмуренную Сашурку и такъ же серьезно въ тонъ ей отвѣтилъ солдатскимъ:

-- Слушаю-съ!..

-- Я тебѣ гостинца за то привезу,-- не обращая вниманія на улыбавшихся Лушу и мать, продолжала Сашурка:-- А телятишкамъ сѣна клади, какъ придутъ... Да прогонять ихъ надо до самаго пастуха, а то собаки...

-- Ну-ну, сдѣляю, Санюшка, сдѣляю... Какъ велишь, такъ и исполню!..

-- Да будетъ тебѣ, садись!-- вмѣшалась нетерпѣливо бабка:-- Безъ тебя то-та не знаютъ!..

-- Надо же наказать!-- взглянула на нее Сашурка:-- Ну, все, кажись?..

Сашурка перекрестилась нѣсколько разъ, усѣлась поудобнѣе, запахнула плотнѣе кофту и серьезной пѣвуче сказала:

-- Господи благослови!.. Трогай, бабушка!..

-- Поѣхала наша хозяюшка главная!-- засмѣялся Василій, запирая ворота за выкатившимся со двора тарантасикомъ:-- То-то хлопетъ-то, подумаешь!..

-- Да ужъ куда!-- засмѣялась и мать:-- Безъ нее и вода не освятится...

IV.

Симѣвшіе въ сторонѣ курганы и бугоръ убѣгали впередъ, какъ будто играли въ перегонки съ телѣжкой; ближе степь быстро уносилась назадъ, и, если прищурить глаза, казалось, что кто-то быстро продергиваетъ въ разныя стороны двѣ широкія ленты -- синюю и зеленую... Придорожная трава проплывала мимо глазъ, сливаясь въ сплошное полотно, и только отбѣжавъ немного назадъ, какъ будто выпрямлялась и начинала тихонько покачиваться, кивая верхушками на телѣжку, и на Сашурку, и на дремавшую бабушку... Сашурка перемѣнила позу и стала смотрѣть на мерина и слушать телѣжку... Меринъ тоже прислушивался къ чему-то, заложивъ назадъ одно ухо и кося глазомъ.

-- Дзынь... др др-др-др... дзы-ынь,-- выстукивала и вызванивала телѣжка,-- дзынь... др-др-др-др...

И какъ-то незамѣтно, само собою стало получаться, что она выстукиваетъ и вызваниваетъ въ ладъ съ пришедшей въ голову Сашуркѣ пѣсенкой:

Ой, ты, веснушка-весна!.. дзынь!..

Хороша была весна, дзынь!

Очень хороша-а...

-- А ну-ка -- "Куры мои",-- сказала Сашурка и замурлыкала потихоньку мотивъ другой пѣсни.

Телѣжка скоро приспособилась и стала подзванивать въ ладъ.

-- Ты что это, безстыдница этакая!-- сказала проснувшаяся отъ толчка бабка:-- добрые люди въ церкву теперь идутъ, а ты пѣсни затѣяла!..

Это былъ резонъ, противъ котораго ничего нельзя было возразить.

Сашурка перестала пѣть и замахнулась кулакомъ на перешедшаго въ шагъ мерина.

-- Но-о! Я вотъ тебѣ!..

Меринъ опять затрусилъ рысцою, и телѣжка задребезжала безъ толку, путаясь и сбиваясь...

-- Я, кажись, уснула,-- сказала немного погодя бабка сѣла удобнѣе и оглянулась: -- курганы малаховскіе не были еще?

-- Нѣтъ... компличку только проѣхали...

-- А-а... Ну, стало быть, за бугромъ и курганы... Тутъ недалеко ужъ, а тамъ все съ бугра, все съ бугра пойдетъ до самаго займища...

-- Кормить будемъ?-- спросила Сашурка.

-- А какъ же... Мерину чижало не кормя... старикъ ужъ. Ты ѣсть не хочешь?-- спросила бабка.

-- Нѣтъ, не хочется... Я давеча наѣлась...

Сашурка помолчала и посмотрѣла на солнце.

-- А обѣдня теперь, гляди, уже отошла,-- сказала она:-- къ полднямъ близко...

-- Отошла,-- согласилась бабка.

-- Бабушка, обѣдня теперь кончилась.-- давай пѣсню сыграемъ,-- робко попросила Сашурка:-- ты меня обѣщалась поучить...

-- Какую?-- неувѣренно, но уже соглашаясь, спросила смягчившаяся бабка -- да и...

-- Бабушка, родименькая! Сыграемъ!-- обрадовалась Сашурка и, замотавъ вожжи за скобку передка, живо перебралась въ задокъ телѣжки и сѣла рядомъ съ бабкой.

-- Какую-жъ?-- улыбаясь, переспросила бабка, не желая огорчать Сашурку:-- у меня ужъ и голосъ-то... не вытяну, пожалуй...

-- Ничего, какъ-нибудь!... А мнѣ давно хочется научиться...

-- Какую-жъ?

-- Да что вы играли съ Панкратьичемъ, коли на проводахъ гуляли...

-- Мало ли? Помню я!

-- Старая такая... никто еще ее не зналъ окромя васъ...

-- "Службицу"?

-- Н-ну! "Службицу" и я знаю... Старая!

-- "Леталъ бы орелъ"?

-- Про вора, кажись...

-- "Думай, моя буйная головушка"?-- стала догадываться старуха:-- чижолая пѣсня... я и не выведу...

-- Ну, да какъ-нибудь!..

-- Э-э-эй... Вотъ бы да ты думай-жа, моя-а... буйная головушка,-начала дрожащимъ голосомъ старуха:-- Думай не проду-у... не продумайси...

-- Ой да ты совѣтуйся, моя ретиво сердечушка,

Съ моимъ крѣпкимъ ра... крѣпкимъ разумомъ...

-- Нѣтъ, не эта,-- сказала вслушавшись Сашурка:-- Кажись, не эта... Энта не такая протяжная...

-- Какую жъ "про вора"? Я што-то и не знаю больше...

-- Да тамъ, какъ онъ у родной мамушки... просился...-- стала припоминать Сашурка и неувѣренно посмотрѣла на бабку.

-- Тю-ю!-- шутливо смазала ее пальцемъ по губамъ бабка:-- "про вора"! Это про Добрышошку!.. Это только такъ говорится: "воръ ды Добрынюшка"... А онъ вовсе и не воръ былъ!..

Она засмѣялась.

-- Да-а, старая пѣсня,-- вздохнула она и, подумавъ, пропѣла одно колѣно пѣсни:

-- Не свѣтила вотъ красная солнышка ровно девять лѣтъ

-- Эта?-спросила она, припомнивъ мотивъ пѣсни.

-- Эта, эта самая!-- обрадованно подтвердила Сашурка и усѣлась поудобнѣе...

Старуха откашлялась и запѣла погромче и увѣреннѣй:

Не свѣтило вотъ красное солнышко ровно девять лѣтъ,

На десятомъ солнышко да просяило...

Какъ просился воръ да Добрынюшка у родной, у мамушки...

Сашурка смотрѣла на бабку во всѣ глаза и внимательно вслушивалась, шевеля губами... И полузнакомый, слышанный уже раньше напѣвъ сталъ самъ собою укладываться въ головѣ.. Она быстро освоилась съ нѣкоторыми переливами пѣсни и стала подтягивать тоненькимъ, тоже дрожащимъ отъ неувѣренности и напряженія голоскомъ...

-- Поѣхалъ младъ ды Добрынюшка въ поле пойохотничать,-- пѣла старуха.

-- Э-э-э-о-о-ой, -- подтягивала ей Сашурка: -- въ поле пойохотничать...

Скоро и телѣжка опять застучала въ ладъ пѣснѣ, и шлея на меринѣ и кисти уздечки стали подпрыгивать, какъ разъ въ то время, когда нужно было подпрыгнуть...

Въ станицѣ было людно и оживленно. Широкая песчаная коса на берегу Дона была застроена ярмарочными балаганами и палатками, въ которыхъ завтра будетъ открыта торговля. Кругомъ берегъ чернѣлъ отъ возовъ скота, сновавшихъ туда и сюда людей... Крикъ, шумъ, стукъ молотковъ, мычаніе скота, звонкое ржанье лошадей, чуть шевелившіеся отъ набѣгавшаго вѣтерка флаги и паруса палатокъ -- придавали всему какой-то необычайный праздничный оттѣнокъ... Даже рѣка какъ будто блестѣла иначе, чѣмъ всегда... По улицамъ станицы двигался народъ, проѣзжали повозки и тарантасы, въ разныхъ направленіяхъ рысили верховые казаки...

Во дворѣ у свата, куда заѣхала бабка съ Сашуркой, стояло много повозокъ и лошадей, и было тѣсно, шумно и безпокойно. Большой домъ стоялъ съ раскрытыми настежь окнами и дверями. Изъ дому въ кухню и обратно то и дѣло пробѣгали незнакомыя Сашуркѣ женщины и дѣвушки, разряженныя по праздничному въ шуршащихъ яркихъ платьяхъ. Во дворѣ толклись -- входили и выходили -- чужіе люди.

Потаповна ушла провѣдать кого-то по сосѣдству, и Сашурка потерялась одна и заробѣла. Она выскользнула изъ кухни, гдѣ пріютила было ее сваха, и усѣлась на телѣжку немного грустная и тревожно настроенная...

Привязанный у передка меринъ лѣниво перебиралъ губами сѣнинки и тихонько пофыркивалъ отъ пыли или отъ усталости...

Сашурка смотрѣла на него и гладила его мягкую, какъ бархатъ, губу, когда онъ тянулся мордой за сѣномъ... Онъ одинъ только былъ тутъ "изъ своихъ мѣстъ", и Сашурка испытывала сейчасъ къ нему теплое ласковое чувство за то* что онъ однимъ своимъ присутствіемъ умѣрялъ ея тоскливое настроеніе...

Когда къ двору подъѣхалъ знакомый ей новый тарантасъ, Сашурка, узнавъ лошадей -- Буланаго и Альчика,-- обрадовалась и побѣжала къ воротамъ. Она забыла даже, что кругомъ были и смотрѣли на нее совсѣмъ чужіе незнакомые люди, и приласкалась къ матери.

-- Давно пріѣхали?-- спросила мать и, не дождавшись отвѣта, высвободила руки и пошла къ стоявшей на крыльцѣ свахѣ...

Сашурка не отходила отъ матери весь этотъ вечеръ и даже, когда пошли въ церковь, все время крѣпко держала мать за руку, какъ будто боялась отстать и потеряться въ этой большой, веселой и говорливой гурьбѣ...

Солнце уже садилось, когда стали звонить ко всенощной, и станица какъ-то разомъ притихла, словно кто-то приглушилъ всѣ звуки. На берегу у ярмарки дымились уже костры и, все, что давеча днемъ сновало, волнуясь и крича, теперь угомонилось, какъ будто каждый нашелъ наконецъ свое мѣсто...

Въ церкви было свѣтло, тѣсно и жарко... Пахло ладаномъ, гарью свѣчей, саломъ и тѣмъ душнымъ тяжелымъ запахомъ, какой бываетъ всегда при большомъ скопленіи народа. Горѣла люстра. Подсвѣчники сплошь были облѣплены свѣчами и отъ огоньковъ ихъ темнѣе казалось небо за окнами, и становилось почему-то весело и легко, и хотѣлось двигаться, шумѣть, прыгнуть или побѣжать быстро-быстро...

Сашурка стояла впереди матери, защищавшей ее собою отъ напора толпы сзади, и сквозь случайно образовавшіеся въ шевелящейся толпѣ просвѣты разсматривала служившихъ священниковъ, дьякона, ярко освѣщенный иконостасъ, нарисованныхъ на стѣнахъ старенькихъ святыхъ съ книгами и крестами въ рукахъ.

Рядомъ съ ними. стоялъ высокій, статный старикъ, Петро Лазаревичъ, тоже остановившійся у сватовъ и вмѣстѣ пришедшій въ церковь. Бабушка говорила, что онъ недавно вернулся съ Аѳона и изъ Іерусалима, куда ходилъ по обѣщанію...

-- Тебѣ, мамушка моя, не видно ничего,-- сказалъ Петро Лазаревичъ, замѣтивъ, что Сашурка тянется на цыпочкахъ, чтобы разсмотрѣть вышедшихъ на середину церкви священниковъ:-- поди, я тебя подержу.

Сашурка поглядѣла на мать, спрашивая совѣта.

-- Поди... что-жъ,-- сказала мать.

Петро Лазаревичъ поднялъ Сашурку вверхъ и посадилъ ее на широкое плечо, подставивъ подъ ноги для упора согнутую въ локтѣ руку. Стало удобно, какъ на стулѣ...

-- Ну, вотъ...-- сказалъ онъ:-- теперь видно?

-- Все, какъ есть видно!-- прошептала Сашурка и обняла старика за шею, чтобы удобнѣе было поворачиваться.

-- Вотъ, гляди,-- сталъ разсказывать ей потихоньку старикъ:-- это вотъ сѣденькій такой... съ желтымъ крестомъ... въ шапкѣ... это благочинный... Вотъ это -- здѣшніе батюшки...

-- А вонъ нашъ отецъ Романъ!-- угадала Сашурка.

-- Который?

-- А вонъ съ краю... что въ зеленой ризѣ...

-- А-а... Молодой еще,-- сказалъ старикъ и прибавилъ:-- ну, теперя ты крестись и за себе и за мене сразу...

Сашурка усмѣхнулась... Ей такъ понравился этотъ простой, веселый старикъ, ничуть не строгій...

-- А въ Ерусалимъ ходилъ,-- подумала она, но не докончила своей мысли и стала смотрѣть на батюшекъ и на шевелящіяся, будто насыпанныя, какъ казалось ей сверху, головы...

VI.

Небо заволокло тучками, и только съ одной стороны робко жались нѣсколько звѣздочекъ, какъ будто смущались, что показались однѣ.

Сашурка, укутанная материнской шубой и полостью, лежала въ тарантасѣ и слушала, какъ жевали привязанныя у оглоблей лошади, и разговаривали потихоньку у сосѣднихъ телѣгъ невидные въ темнотѣ люди.

-- Дождь, гляди, будетъ ночью,-- сказалъ кто-то сзади.

-- Дакъ што жъ! Дай Богъ!..-- отозвались нѣсколько голосовъ:-- Завтра на ярманкѣ не такъ пыльно будетъ...

-- Міру-то понаѣхало... страсть!

-- Да-а... міру...

Сашуркѣ не хотѣлось спать, и она соскочила съ тарантаса и пошла къ кухнѣ. Тамъ еще горѣлъ огонь, и хозяйка съ нѣкоторыми изъ пріѣзжихъ женщинъ мыла посуду и готовила что-то на завтра... На заваленкѣ у кухни сидѣла и тихо разговаривала кучка народу...

Сашурка по голосу узнала отца и остановилась.

-- Ты чего, мамушка моя?-- спросила бабка и за руку подтащила ее къ себѣ.

-- Пить хочется,-- сказала Сашурка, чтобы чѣмъ-нибудь объяснить свой приходъ.

-- Тамъ въ кухнѣ... въ обливномъ горшкѣ за дверью... напейся,-- сказала сидѣвшая рядомъ съ бабкой мать и, обращаясь къ кому-то въ темноту проговорила другимъ пѣвучимъ тономъ, полнымъ глубокаго интереса:-- Ну-у, Петро Лазаревичъ!.. такъ поѣхали вы пб морю...

-- Да-а,-- раздѣльно и задумчиво заговорилъ Петро Лазаревичъ -- Сашурка по голосу узнала давешняго веселаго и простого старика:-- Да-а... Отговѣлись мы въ первую недѣлю на Аѳонѣ... въ монастырѣ... ина второй, -- какъ сейчасъ помню -- въ среду поплыли въ Константинополь, а оттоля въ Яффу... И почала насъ бить погодушка!..

Сашурка пробралась къ матери, остановилась у ея колѣнъ и стала слушать.

-- Иди, попей! чево жъ ты?-- шепнула ей мать.

-- Посля,-- такъ же шепотомъ отвѣтила Сашурка и махнула на мать рукой, чтобы не мѣшала.

-- И-и-и, родимые мои,-- продолжалъ старикъ:-- бывалъ я на своемъ вѣку во всякихъ мѣстахъ, всего видалъ, на Кавказѣ службу служилъ -- а такого страху не видывалъ... Пароходъ-то... то какъ на гору ползетъ-ползетъ, то съ горы перевалится, да-бу-ухъ внизъ...

-- Страшно?-- спросила какая-то изъ слушательницъ замирающимъ шепотомъ.

-- И-и, болѣзная!.. Говорю,-- не приведи Богъ!.. Поглядѣлъ я тогда на этихъ моряковъ... Богъ имъ судья, какъ они на этакую страсть идутъ?.. Привычка али бы што?

-- Привычка, извѣстно,-- сказалъ кто-то изъ казаковъ:-- Это вотъ, къ примѣру скажемъ, какъ на службѣ: иной лихо ѣздитъ, а солдата посади въ первой на строевого коня...

-- Ну, приравнялъ!-- перебилъ его другой:-- то конь, а то...

-- А то што жа?!.

-- Ш-ш-ш!.. Будя вамъ!.. Молчите, дайте человѣку говорить!-- зашипѣли на нихъ со всѣхъ сторонъ.

-- Да-а... Вѣтеръ рветъ, съ ногъ валитъ... водой хлещетъ черезъ... А пароходъ-то вышиною, вотъ какъ бы два дома Омельченковыхъ одинъ на одинъ поставить... Да и то, гляди, какъ бы не выше...

-- А-а-а,-- вздохнули въ одинъ голосъ слушатели.

-- Да-а... Тутъ ужъ прямо думали: "конецъ! смерть!" Слава Богу, сподобилъ Господь поисповѣдоваться, пріобчиться...

Сашурка вся превратилась въ слухъ. Она не могла представить себѣ ясно моря, но въ голосѣ старика былъ какой-то отзвукъ пережитаго страха, который заражалъ и дѣлалъ яркими и понятными описываемыя имъ картины...

Старикъ сидѣлъ рядомъ съ матерью, и Сашурка незамѣтно перебралась черезъ ея колѣни и оперлась локтями на ногу старика, чтобы лучше было слушать... Петро Лазаревичъ улыбнулся и обнялъ ее за плечи рукою.

-- Да-а,-- продолжалъ онъ:-- Ужъ и не знаю, чьими молитвами сохранилъ Господь, привелъ доѣхать... Доплыли мы такимъ манеромъ до Яффы. А тамъ пароходы къ берегу, какъ у насъ, не пристаютъ -- мелко, а надо далече плыть на каюкахъ. А она бьетъ, матушка, погода-то, пуще, кажись!.. подплыли тутъ арабы на каюкахъ... Черные такіе... галдятъ что-то не по нашему... не разобрать... Швыряетъ ихъ волной, какъ щепки... И стали кидать насъ, какъ барановъ, сверху въ каюки!.. Плачу тутъ было...

Старикъ остановился и усмѣхнулся какому-то воспоминанію.

-- Стали тутъ капитану говорить, Христа ради проситься, а онъ смѣется: Чего вы?-- говоритъ: что я васъ губить штоль собираюсь? Это всегда такъ!.. Засвѣжѣло, говоритъ, немного, правда... Только и дѣловъ по ихнему...

-- Ну?-- нетерпѣливо сказалъ кто-то изъ слушателей.

-- Ну, помялись, помялись -- дѣлать нечего!-- рѣшились... Все равно ужъ, видно, терпѣть! Господи благослови... И какъ съ яру въ воду!..

-- И никто не потонулъ?

-- Нѣтъ. Всѣхъ арабы перехватали... Ловкій народъ, что и говорить, привычный... Какъ кошки!..

Слушатели зашевелились, стали предлагать вопросы..Бесѣда на минуту оборвалась...

-- Да-а... пришли мы въ храмъ Воскресенія къ свѣтлой заутренѣ,-- сталъ разсказывать черезъ нѣкоторое время старикъ:-- Стоимъ, ждемъ...-- Огонь, говорятъ, долженъ сойти съ неба у гроба Господня въ эту ночь. Служба идетъ... Всѣ вѣры тутъ собралися: и наши, и греки, и ксендзы, и армяне, и я ужъ и не знаю, кого-кого только нѣтъ... Всякъ по своему молится... А міру! міру!.. Яблоку негдѣ упасть!.. и въ храмѣ и за храмомъ... Да-а... Закрыли турки двери, стражу приставили съ шашками... Говорятъ,-- рубить будутъ всѣхъ до одного, ежели огонь святой не сойдетъ... Потушили огни... темь, нигдѣ ничего... Греческій патріархъ одинъ сошелъ въ пещеру къ гробу молиться... И мы всѣ молимся, на колѣнки попадали. Молились -- молились,-- нѣту!

Сашурка замерла въ ожиданіи.

-- Наши поютъ, какія-съ то еще вѣры по своему выводятъ... да жалобно таково... Ажъ душа съ тѣломъ разстается!.. Вышелъ патріархъ изъ пещеры назадъ -- нѣту огня!.. Давай мы тутъ всѣ навзрыдъ плакать! Старики -- я вотъ самъ, какъ малые ребята ревѣли...-- Молитесь, говоритъ, дѣтушки!-- это патріархъ-то:-- молитесь!." Можа сжалится Господь Милосердный надъ нами... Да всѣ ли тутъ вѣры?-- спрашиваетъ:-- Всѣхъ ли пустили? Какъ будто всѣ...-- А такіе-то гдѣ?-- мнѣ и называли ихъ, да разя упомнишь? Чудно какъ ея... А ихъ то и не пустили, за дверями стоятъ...-- Пустить ихъ,-- говоритъ... патріархъ-то -- Можа ихъ-то молитва и будетъ самая доступная до Господа?..

Голосъ старика задрожалъ, стихъ; и онъ помолчалъ нѣкоторое время.

-- Да-а...-- Нустите ихъ, говоритъ: можа они-то и будутъ самые молитвенники передъ престоломъ Господнимъ... Пустили ихъ, этихъ... эфіоповъ... Черные такіе, волосатые... какъ мурины... только бѣлками сверкаютъ... Вбѣжали они, попадали на полъ да какъ засюрчатъ!..

Въ голосѣ старика слышится неподдѣльный ужасъ, который онъ пережилъ тогда и который до сихъ поръ не смогъ ни осмыслить, ни забыть...

-- Какъ это, дѣдушка?-- вся трепеща и заражаясь страхомъ, выкрикнула Сашурка.

-- Такъ, дѣточка... по своему... какъ вродѣ: сюр-сюр-сюр... Страшно ажъ стало...

Старикъ долго молчитъ, видимо, не въ силахъ совладѣть съ охватившимъ его волненіемъ.

-- И что-жъ ты думаешь?-- началъ онъ другимъ уже тономъ...

-- Сошелъ?-- крикнула Сашурка, по тону уже догадавшись о чемъ-то радостномъ, свѣтломъ:-- Ой, дѣдушка! ой, родненькій! не томи, говори скс"рѣича... Сошелъ?

-- Александра, -- дернула ее за платье мать: -- Ты это чего!..

-- Сошелъ, сошелъ, дѣточка!.. въ тую жъ минуту, почитай, какъ вбѣжали они да засюрчали, и...

Теперь уже не страшно,--все кончилось благополучно,-- и непонятное "засюрчали" уже не кажется ни страннымъ, ни зловѣщимъ, а звучитъ нѣсколько смѣшно...

Сашурка засмѣялась отъ радости и охватившаго ее свѣтлаго чувства:

-- Вотъ тебѣ и засюрчали!-- насмѣшливо передразнила она, совершенно забывъ, что она разговариваетъ съ незнакомымъ старикомъ, и что кругомъ много сидитъ незнакомыхъ людей.

-- Вотъ тебѣ и засюрчали!-- въ тонъ ей отозвался старикъ...

Въ голосѣ его слышна ласковая усмѣшка надъ Сашуркой и надъ собою, и надъ этими, страшными прежде, "сюрчащими" людьми...

-- А что жъ это ты, востроглазая, не спишь доси?-- сказалъ старикъ и тѣмъ какъ будто далъ знакъ остальнымъ.

Всѣ зашевелились, заговорили... Кто-то зѣвнулъ и протянулъ соннымъ голосомъ:

-- О-о, Господи, Іисусе Христе!.. Чудеса на бѣломъ свѣтѣ...

-- Поздно ужъ...-- сказалъ другой голосъ.

Сашурка пришла въ себя и спряталась за мать.

-- Пойдемъ, мамушка, пойдемъ родненькая,-- зашептала она смущенно:-- Пойдемъ скорѣя...

VII.

Утро промелькнуло незамѣтно.

Сашурка съ бабушкой заглянули на минутку въ церковь, чтобы только написать и подать "грамотку" на проскомидію и, постоявъ немного на паперти съ знакомыми, пошли на ярмарку.

Еще съ вечера было условлено, что онѣ опять выѣдутъ раньше на меринѣ, чтобъ успѣть домой къ вечеру; остальные -- отецъ, мать и Луша -- задержутся на ярмаркѣ, гдѣ надо сдѣлать необходимыя къ предстоящей Лушиной свадьбѣ покупки, и выѣдутъ позднѣе, "съ обѣда"...

Какъ ни торопилась Потаповна, ярмарка заняла много времени.

Нельзя было не прицѣниться къ тому, къ другому, не обойти большинства балагановъ, не постоять около горшковъ и колесъ, грудами наваленныхъ на пескѣ, не узнать, подешевѣла ли тарань послѣ Петровокъ, не перекинуться двумятремя словечками съ той или другой изъ старыхъ знакомыхъ, встрѣчавшихся на ярмаркѣ...

Сашурка ходила за бабкой, держась за юбку, и, широко раскрывъ глаза и ротъ, жадно, какъ песокъ воду, впитывала въ себя непривычныя впечатлѣнія.

-- Гля, Сашурка,-- ковры!..-- говорила бабка:-- Давай спросимъ: почёмъ?

И хоть имъ не надо было ковровъ, и денегъ у нихъ не было для такой покупки, онѣ все же подходили, внимательно разсматривали висѣвшіе у лавки пестрые, съ яркими фигурами и цвѣтами, ковры, щупали, заглядывали на изнанку,-- вели себя, какъ настоящія покупательницы.

-- Требуется?-- спрашивалъ выбѣгавшій изъ лавки торговецъ:-- Пожалуйте-съ, зайдите, посмотрите... У насъ всегда покупали!.. Мамаша! Куда жъ вы? мамаша!

Сашурка тащила бабку прочь, и онѣ подходили и долго любовались ярко блестѣвшей на солнцѣ посудой и самоварами.

-- Ишь!.. серебряный должно!-- говорила удивленно Сашурка, указывая на бѣлый самоваръ:-- Какъ блеститъ!

-- Дурочка, -- поправляла бабка: -- это мѣдь такая... бѣлая...

-- Чего это?.. чего это такое? Господи помилуй!-- заволновались онѣ обѣ, услышавъ гдѣ-то близко около себя веселые, крикливые звуки шарманки, глухое уханье барабана и чей-то визгливый, рѣжущій ухо голосъ, кричавшій что-то непонятное:

-- И-и-пить-ти-ты-ти-ни-и!..

Онѣ бросились въ ту сторону и наткнулись на рядъ каруселей и увеселительныхъ балагановъ съ яркими вывѣсками и картинами, изображавшими какихъ-то невиданныхъ людей въ перьяхъ, звѣрей, корабли, дымъ, огонь.

На площадкѣ одного изъ балагановъ прыгалъ размалеванный, пестро одѣтый клоунъ въ штанахъ, начинавшихся прямо отъ плечъ, и, держа въ рукахъ куклу, кричалъ что-то визгливымъ бабьимъ голосомъ... Кругомъ тѣсною толпою стояли зрители и смѣялись.

-- Пойдемъ, бабушка, поближе... пойдемъ, сдѣлай милость, поближе,-- говорила Сашурка, таща за руку бабку.

Онѣ пробрались къ самой площадкѣ и долго стояли тутъ, разсматривая клоуна, выбѣгавшихъ къ нему женщинъ, одѣтыхъ въ странныя, недоходившія до колѣнъ, юбки, человѣка въ красномъ кафтанѣ, суроваго и нахмуреннаго, стоявшаго у входа и равнодушно разглядывавшаго толпу...

-- И-и-ти-ти-ти-ти...и-ить!-- кричалъ что-то свое клоунъ и билъ куклу, и плакалъ, и смѣялся...

Только когда скрылись въ балаганъ и клоунъ, и женщины, и человѣкъ въ красномъ, и внутри заиграла шар манка, и защелкалъ кто-то кнутомъ, бабка опомнилась первая и еле увела Сашурку.

-- Погоди... немножко... чуть-чуть,-- молила дѣвочка, смотря на бабку какими-то пустыми невидящими глазами.

-- Чего ждать-то?.. все... кончилось!.. Видишь, -- ушли всѣ... и народъ вонъ сталъ расходиться...

-- Немножечко...

Только напоминаніемъ о тёрнѣ удалось Потаповнѣ выманить Сашурку съ ярмарки:

-- Вѣдь ты же сама затѣяла,-- сердито ворчала она:-- по мнѣ, какъ хочешь! Будемъ ходить еще... только ужъ кормить въ займищѣ не придется... И тёренъ твой такъ и останется...

Сашурка подавила въ себѣ вздохъ сожалѣнія и согласилась идти на квартиру къ сватамъ...

VIII.

Въ самомъ началѣ займища, почти у опушки, встрѣтились обливцы... Человѣкъ десять выборныхъ стариковъ съ атаманомъ во главѣ ходили по займищу, отмѣчали годный къ вырубкѣ лѣсъ и отмѣривали "дѣлянки" для зимней рубки.

-- Вотъ тебѣ!.. Чуть было не нарвались!..-- сказала недовольнымъ тономъ бабка:-- Сраму-то бы было!..

-- Бабушка! подъѣдемъ, спросимся,-- оглянулась на нее Сашурка:-- Не свелятъ, такъ уѣдемъ... А можа и дозволятъ!

-- Ну-у, чего еще выдумаешь!.

-- Бабулечка, родненькая,-- умоляюще сложила руки Сашурка: -- Подъѣдемъ! Ну чего тебѣ стоитъ?. Нѣтъ,-- такъ нѣтъ!.. А терны-то у нихъ какіе -- во!

Сашурка показала бабкѣ для убѣдительности сжатый кулачокъ.

-- Подъѣдемъ!

-- Неловко, дѣвонька,-- заколебалась старуха:-- Кабы знакомый кто...

-- А мы скажемъ, что мы тоже казачки...съ Колодезнаго... Чего-жъ? Небось, кто и знаетъ насъ.

-- Ну, сворачивай... Да проси сама,-- сказала бабка, улыбаясь:-- я не стану.

Сашурка потянула за возжу, меринъ медленно свернулъ съ дороги, и телѣжка запрыгала по корнямъ и кочкамъ.

-- Бо-зна-што выдумала, -- заворчала опять старуха:-- И я то, старая дура, слухаюсь...

Старуху узнали.

-- Потаповна!.. Здорово живетъ -- можешь!-- привѣтствовали обливскіе казаки, окружая тележку.

Трое-четверо подошли поближе и еще разъ поздоровались за руку.

-- Съ престола штоль?..

-- На престолѣ были,-- сказала Потаповна, подбирая подъ юбку ноги и одергиваясь.

Сашурка быстро оглядывала добродушныя загорѣлыя лица стариковъ и не могла рѣшить,-- позволятъ или не позволять старики рвать тёренъ.

-- Господи, хучь бы дозволили!-- съ затаенною тоскою подумала она.

Подошелъ и атаманъ въ кафтанѣ съ широкими нашивками на рукавѣ.

-- Маменька, здравствуйте!-- сказалъ онъ и снялъ передъ старухою фуражку.

Потаповна удивленно оглядѣла его, стараясь припомнить, гдѣ она видала этого рыжаго, бородатаго, веснущатаго казака.

-- Здраствуешь!-- неувѣреннымъ голосомъ сказала она и, видя, что атаманъ, улыбаясь, ждетъ чего-то, спросила:-- Прости, Христа ради, господинъ урядникъ, -- запамятовала: чей ты?

-- Да и я гляжу,-- не признала!-- улыбнулся атаманъ.

-- Вотъ такъ мать крестовая!-- засмѣялись старики:-- Крестника не угадала!

-- Да чей жа ты? Справди!-- удивилась еще больше Потаповна.

-- Василія Григорьича Земцова... Егоръ...

-- Горюшка?!. Соколикъ же ты мой ясный!-- разсмѣялась и старуха:-- ну богатому, видно, быть... богатому быть!..

Она встала съ телѣжки и обняла и расцѣловала крестника.

-- Вѣдь я тебя годовъ пять, гляди, не видала!

-- Ну-у, пять!.. Считай, не десятокъ ли? Еще какъ на службу итить -- послѣдній разъ я у васъ былъ... благословеніе вы мнѣ еще дали... А съ той поры сколько?

-- Да,-- согласилась Потаповна: -- время-то летитъ!.. Я вѣдь тебя паренькомъ помню, а теперь -- ишь ты!.. Кабы не сказалъ, ни за что ни почемъ бы не узнала... Ну, какъ же ты, болѣзный, живешь?

Сашурка тоже соскользнула съ телѣжки и стала рядомъ съ бабкой. Она боялась, что старуха, обрадовавшись крестнику, увлечется разговоромъ и забудетъ, пожалуй, про тёренъ.

-- Бабушка,-- зашептала она, дергая старуху за рукавъ:-- бабушка!..

Потаповна не обращала на нее вниманія. Она разспрашивала крестника о семьѣ, о дѣлахъ, объ ушедшемъ на Амуръ братѣ.

-- Такъ ты теперь атаманишь тутъ въ Обливахъ?-- удивлялась она:-- ну, такъ!.. Дѣла-а!..

-- Бабушка!-- сердито уже одернула ее Сашурка.

-- Ну, чего тебѣ?-- отмахнулась отъ нея Потаповна:-- погоди, не мѣшай!..

-- Спроси!-- шептала, приподнимаясь на цыпочки, Сашурка:-- спроси покеля... Они дозволятъ...

-- А-а,-- вспомнила бабка и улыбнулась:-- нѣтъ, ужъ ты сама теперь спрашивай... Ты вздумала, ты и дѣйствуй!

-- У-у!.. какая бабушка!-- сердито проворчала Сашурка и потупилась.

-- Чія дѣвочка?-- обратилъ на нее вниманіе атаманъ: -- внучка?

-- Внучка... Иванова вторая...

-- Шустрая дѣвочка,-- сказалъ кто-то изъ стариковъ, стоявшихъ рядомъ.

Сашурка покраснѣла и дернула бабку за руку.

-- Спроси!

-- Нѣтъ ужъ, ты сама зачала, сама и кончай!..

Потаповна смотрѣла на вспыхнувшее лицо Сашурки и улыбалась... Улыбались и старики.

Сашурка рѣшилась.

-- Чего-же ты думаешь? Испугаюсь?-- задорно посмотрѣла она на бабку.

Потаповна засмѣялась.

-- Господа старики,-- стараясь совладать съ срывавшимся отъ волненія голосомъ, сказала Сашурка:-- дозвольте намъ съ бабушкой... тёрну въ вашей займищѣ... нарвать...

Отъ смущенія у нея перехватило спазмой горло, и слезы выступили на глазахъ... Она не выдержала устремленныхъ на нее со всѣхъ сторонъ взглядовъ, потупилась и крѣпко уцѣпилась за бабушкину руку дрожащей рученкой...

Старики и атаманъ улыбнулись.

-- А вы кто такіе будете?-- притвориў сурово спросилъ одинъ изъ стариковъ, оглядывая всѣхъ смѣющимися лукавыми глазами:-- кабы вы нашего хутора были! А то, Богъ вѣсть, откель...

-- Мы съ Колодезнаго... казачки... тоже,-- сказала Сашурка, не поднимая лица.

-- Такъ у васъ свои терны должны быть... Ай не уродило нынѣшній годъ?

-- Кабы былъ...-- начала было Сашурка, но не смогла кончить...

-- Будетъ тебѣ, Петровичъ, дѣвчовку-то мучить,-- сказалъ другой старикъ:-- можно, ягодка моя, можно... Нарвите, сколько только вамъ будетъ угодно!..

Сашурка передохнула, хотѣла поблагодарить, но не могла справиться съ трясущимися отъ волненія губами. Она спряталась за бабку и скрыла пылающее лицо въ складкахъ ея кофты...

-- Ну, вотъ, Сашурка!.. Слыхала?.. Господа старики дозволяютъ,-- сказала бабка:-- ты же поблагодарить должна!..

Сашурка справилась уже съ своимъ волненіемъ и, поклонившись низкимъ пояснымъ поклономъ, какъ кланяются въ торжественныхъ случаяхъ взрослыя женщины, сказала:

-- Спаси Христосъ!..

Она поклонилась еще разъ и отвѣтила на послѣдній вопросъ лукаваго старика:

-- У насъ свои-то терны мало родятъ... да ме-е-ленькій-меленькій, какъ горошинки!.. Какъ ни бейся, все на зиму не хватитъ...

-- Переродились чево-й-та у насъ терны,-- стала пояснять Потаповна:-- справди, какъ горошинки...

-- Вамъ бы прорѣдить надо.

-- Съ нашими казаками разя сговорить? Вонъ займище-то наше, видали небось? На чего перевели...

Сашурка отошла къ телѣжкѣ и стала вытаскивать изъ-подъ сѣна плетушку, которую заготовила бабка...

-- А и прокуратъ-дѣвка!-- сказалъ подошедшій за нею къ телѣжкѣ старикъ съ лукавыми глазами:-- у ней и сапетка ужъ готова!

-- А какъ же?-- скромно, будто не поняла намека, сказала Сашурка:-- а то изомнется...

-- Ты эту сапетку набузуешь, у насъ и тёрну не останется!

-- Хва-а-титъ!-- серьезно сказала Сашурка:-- да ваши бабы, небось, рвали ужъ... Неужто до сей поры ждали?

-- Рвали,-- засмѣялся старикъ:-- намочили ужъ!..

-- То-то и я думаю...

Теперь уже Сашурка не боялась и не стѣснялась, а, кончивъ свое дѣло, спокойно сѣла на край телѣжки и, помахивая тихонько ногами, смотрѣла на стариковъ и Потаповну, оживленно разговаривающихъ о своихъ дѣлахъ.

-- Ну, а если бы вы насъ не встрѣли?-- продолжалъ спрашивать тотъ же старикъ:-- такъ бы стали рвать?

-- Нѣтъ, въ Обливы бы къ вамъ завернули,-- задорнымъ уже тономъ, съ чуть-чуть замѣтной плутоватой усмѣшкой, сказала Сашурка:-- все бы спросились...

И нельзя было понять, говоритъ ли она серьезно или отшучивается.

-- Гляди-и!-- засмѣялся старикъ:-- такъ бы и завернули... за семь верстъ!..

Онъ хотѣлъ сказать еще что-то, но поперхнулся, закашлялся и замахалъ рукою, кашляя и смѣясь въ одно время.

Потаповна простилась съ крестникомъ, со стариками и, тяжело перевалившись всѣмъ корпусомъ черезъ край телѣжки, взобралась на сидѣнье.

-- Трогать, чтоль?-- спросила Сашурка, когда старуха усѣлась.

-- Трогай помаленьку!..

-- Прощайте, господа старики!.. Спаси Христосъ!..-- сказала Сашурка и передернула возжами.

-- Прощай, болѣзочка... съ Богомъ!-- отозвались старики, притрогиваясь къ шапкамъ.

-- Вправо держи!.. Все вправо, -- сказалъ кто-то изъ стариковъ:-- какъ брикъ проѣдешь, тутъ на бугорочкѣ...

-- Я знаю,-- кивнула головой Сашурка, увѣренно поворачивая мерина въ нужномъ направленіи.

-- Отколь же ты знаешь?-- засмѣялись старики:-- Ай ужъ рвала?

-- Нѣтъ,-- сказала Сашурка и тоже засмѣялась:-- а мы вчерась съ бабушкой кормили тутъ у васъ въ займищѣ... поколь она спала, я ходила глядѣть...

-- Ахъ, и бой-дѣвка!-- сказалъ дразнившій давеча Сашурку старикъ, смотря вслѣдъ прыгающей и скрипящей телѣжкѣ:-- въ кого она у нихъ?.. Отецъ-то вѣдь смирный...

-- А мать?-- сказалъ атаманъ:-- она вѣдь вифлянцевскаго роду!..

-- Да-а,-- заговорили старики:-- ей бы казачонкомъ быть!.. Сразу бы гайки схватила!..

-- Урядникомъ по первому году бы была... это ужъ какъ есть!..

IX.

Тёрну нарвали столько, сколько можно было вмѣстить въ плетушку и въ сумку, освобожденную отъ узелковъ съ покупками.

-- Ай, мамушка удивится, -- радовалась своей выдумкѣ Сашурка, съ гордостью поглядывая на бабку:-- то-то рада будетъ!.. А ты рада, бабушка?..

Онѣ обѣ сидѣли теперь, свѣсивъ ноги, на краю тарантасика, чтобы не примять лежавшія въ задкѣ ягоды.

-- Еще бы не рада!-- усмѣхнулась бабка и похлопала ласково по спинѣ Сашурку:-- Золото ты мое!..

-- Да-а... я и забыла!-- протянула медленно Сашурка, поглядывая искоса на бабку:-- Я вѣдь на тебя разсердиться хотѣла...

Бабка засмѣялась.

-- Ну-у, стоитъ!.. Брось!..

-- Да-а... брось! А какъ ты меня давеча заставляла говорить? Лёгка? Брось!

-- Ну, что жъ ты? Слиняла послѣ этого?

-- Ишь какая!.. А я страсть какъ хотѣла разсердиться!

-- Да за что жъ?.. Я вѣдь тоже боялась. А ты вѣдь смѣлѣе меня... шустрая! Такъ и отчеканила старикамъ!.. А ты вотъ скажи лучше, -- не видала чего тебѣ батюня въ станицѣ купилъ?

Уловка удалась. Сашурка мигомъ забыла свои огорченія и, живо обернувшись къ бабкѣ, сказала:

-- Нѣтъ. А ты видала?

-- Нѣтъ, и я не видала... А чего бы ты хотѣла?

-- Гм...

Сашурка подозрительно поглядѣла на бабку, какъ будто хотѣла прочесть на ея морщинистомъ, загорѣломъ, покрытомъ пылью лицѣ, правду ли говоритъ она, и отвѣтила не сразу.

-- Я не знаю,-- скромно сказала она:-- Чего привезетъ, то и будетъ... И за то спаси Христосъ!..

-- Ну все-таки?.. Ты вотъ хотѣла, чтобы мы съ тобою полушальку купили, ачего бы хотѣла, чтобы батюня купилъ?-- добивалась бабка:-- На платье?.. али полсапожки?..

Сашурка покраснѣла. Ей давно уже хотѣлось имѣть такіе же ботинки на высокихъ каблукахъ съ пуговицами и кисточками, какіе надѣвала по праздникамъ Луша, но признаться въ этомъ почему-то было неловко...

Сейчасъ ей ясно припомнились полусапожки сестры, пуговки на нихъ, мягкія, шелковистыя кисточки, узоръ, расшитый нитками на подъемѣ, твердо блестящіе каблуки, запахъ кожи и ваксы, какой оставался на рукахъ всегда, когда она трогала полусапожки... Сашурка отвернулась въ сторону, чтобы скрыть охватившее ее волненіе.

-- Полсапожки?-- приставала бабка.

Сашурка кивнула головой и засмѣялась.

-- Ну, можа купитъ, -- сказала предположительно Потаповна:-- А еще чего?.. Заѣдокъ какихъ въ гостинецъ?

Въ этомъ Сашуркѣ легко было признаться,-- всѣ давно уже знали ея слабость къ мягкимъ мятнымъ пряникамъ -- и она сказала:

-- А-ахъ, пряничковъ кабы!-- съ узюмомъ што... маленькихъ!..

Она смѣшно выпятила при этомъ губы, какъ бы предвкушая наслажденіе.

-- Какихъ?-- переспросила Потаповна, развязывая одинъ изъ лежавшихъ въ задкѣ телѣжки узелковъ.

-- Ма-а-сень-кихъ!.. съ узюмомъ!..

-- Такихъ?

Потаповна протянула Сашуркѣ пряникъ.

-- Бабуся моя, родная!-- обрадовалась Сашурка.

Пряникъ мгновенно исчезъ... Потаповна разложила узелокъ между собою и Сашуркой.

-- Ѣшь!.. Не серчай только на меня...

-- Я не серчаю ужъ... пересердилась... Это не за пряники только,-- сказала Сашурка и разсмѣялась:-- Когда жъ ты это купила?.. Вѣдь мы съ тобою вмѣстѣ ходили,-- я что-то и не видала...

-- Ага-а!-- сказала Потаповна, состроивъ хитрое лицо:-- Такъ-то вашего брата проводятъ!

-- Да когда же?

-- Ишь ты чего хотѣла знать!.. Купила вотъ...

-- Ну, и хитрая же ты, -- покачала головою Сашурка:-- А и хитрая... А я, признаться, видала въ лавкѣ пряники, хотѣла спросить... да подумала-подумала и не спросила...

Она съѣла нѣсколько пряниковъ, угостила бабку и отложила остальные.

-- Это мамушкѣ, это батюнѣ, -- отодвигала она по двѣ штуки въ сторону,-- вотъ эти намъ съ тобою... это Лушѣ... А по одному надо ребятишкамъ въ гостинецъ снесть... Мотѣ, Гришуткѣ, Манѣ, Нюркѣ... Петьку-то было и забыла... Это Петькѣ... онъ тоже не ѣздилъ въ станицу. А эти сама поѣмъ!

Она засмѣялась даже.

-- Схорони, бабушка, покель... Погонять надо, а то меринъ совсѣмъ задремалъ... Такъ и до вечера не доѣдемъ.

-----

Солнце было уже низко и виднѣлись мельницы хутора, когда сзади съ грохотомъ, шумомъ и смѣхомъ Потаповну и Сашурку стали нагонять нѣсколько повозокъ съ возвращавшимися изъ станицы подгулявшими хуторянами.

-- И наши должно ѣдутъ?-- засуетилась Сашурка:-- Накрой бабушка, тёренъ, накрой-ка скорѣича, чтоба не видали!..

Онѣ раскинули по телѣжкѣ полость, закрыли ягоды, и Сашурка заставила Потаповну сѣсть въ телѣжку съ ногами и придерживать полость.

-- Да не говори!-- предупредила она бабку.

Первые три тарантаса съ сосѣдями обогнали ихъ вмѣстѣ, держась близко другъ за другомъ и поднявъ тучу пыли.

-- Эй вы, сюзьма кривянская! Сторонись!-- крикнулъ съ одного изъ нихъ правившій лошадьми мальчикъ.

-- Ѣзжай ужъ, батюшка, ѣзжай,-- сказала тихонько про себя Сашурка, смотря вслѣдъ ему:-- Тоже форсунокъ!..

Меринъ за лошадьми прибавилъ ходу, и послѣдній та рантасъ, который издали уже по лошадямъ угадала Сашурка, приближался медленнѣе.

-- А батюня-то, должно быть, выпилъ,-- сообщила Сашурка бабкѣ:-- Сестрица правитъ...

Нагонявшіе, видно, заторопились, такъ какъ Луша передернула возжами и подхлеснула пристяжку. Сашурка замѣтила это и ногнала мерина... Она встала на колѣни въ телѣжкѣ и, размахивая концомъ возжей, закричала во весь голосъ:

-- Ай-яй-яй-яй!.. Уходи-и!.. А-а-ай!

Меринъ перешелъ въ карьеръ.

-- Шу-у-рка-а!-- донесся сзади сквозь грохотъ телѣжки голосъ матери.

-- Постой!.. раструсишь въ конецъ,-- взмолилась бабка.

Сашурка, безврестанно оборачивая назадъ смѣющееся личико, погоняла.

-- Да погоди, оглашенная!-- сказала бабка, и сердясь, и смѣясь:-- Мерина запалишь...

-- А-а-а! Говорили,-- "меринъ -- такой-сякой", а онъ еще молодецъ,-- сказала Сашурка, придерживая разскакавшагося мерина.

Тарантасъ поровнялся съ ними... Мать распустила концы платка, закрывавшаго ея лицо, и, смѣясь, сказала:

-- Ну-у, Шурка! бѣды ты коли-нибудь надѣлаешь... Какъ доѣхали?

-- Слава Богу!-- отвѣтили обѣ разомъ -- и Сашурка и Потаповна.

-- Егора Земцова встрѣтили... помнишь, што въ станицѣ жилъ?.. крестникъ,-- сказала бабка.

Сашурка насторожилась, какъ бы не проговорилась бабка про тёренъ.

-- Идѣ-же?

-- Въ обливскомъ займищѣ...

Сашурка ущипнула бабку за ногу.

-- ...Кормили тамъ, -- сказала, понявъ и улыбнувшись, Потаповна:-- Они и подошли...

Иванъ Сергѣичъ, спавшій въ тарантасѣ, поднялъ было всклокоченную голову, пробормоталъ что-то и опять опустилъ ее на подушку.

-- Обливскіе старики... лѣсъ глядѣли... онъ атаманомъ у нихъ теперя.... вахмистромъ былъ,-- выкрикивала бабка.

-- Я знаю, что атаманитъ,-- сказала мать:-- Угадалъ?

-- Угадалъ.

Потаповнѣ припомнилась происшедшая при этомъ сценка, и она хотѣла разсказать снохѣ объ этомъ, но удержалась и только показала глазами на Сашурку и, улыбаясь значительно, незамѣтно кивнула головой.

Мать поняла, что что-то было, и тоже улыбнулась.

-- Иди, Сашурка, къ намъ, -- сказала она: -- Прокатаешься.

-- Не хочу,-- мотнула отрицательно головою Сашурка.

-- Иди!

-- Погоняй, погоняй!-- крикнула Сашурка сестрѣ, видя, что та хочетъ остановить лошадей.-- Мы и сами доѣдемъ...

-- Ну, пойди, доченька!-- сказала мать:-- я ужъ тебя коли не видала.

Сашуркѣ и самой хотѣлось спрыгнуть и перебраться къ матери, но это значило бы пустить на свое мѣсто Лушу...

-- А тёренъ?

Она мигомъ обдумала положеніе и отрицательно покачала головой.

-- Посля!-- улыбнулась она матери.

-- Ну, ѣзжайте скорѣе за нами,-- сказала мать.

Луша тронула коренника возжами и сразу оставила позади телѣжку... Сашурка нетерпѣливо принялась погонять мерина.

-- Ну, Васенька, голубчикъ! поскорѣе довези!.. Я ужъ тебѣ за это пирожка принесу,-- уговаривала его она.

-- Ну, я такъ и знала!-- подъѣзжая къ воротамъ, сказала Сашурка и махнула сокрушенно рукой.-- Батюня ужъ ни за что не утерпитъ!..

Со двора неслась громкая пѣсня... Иванъ Сергѣичъ, вздремнувшій дорогой, но не проспавшійся окончательно отъ угощенія въ станицѣ, рѣшилъ "догуливать "...

Въ уголкѣ около сада, подъ окномъ кухни, стоялъ покрытый скатертью столъ съ бутылкой водки и собранной наскоро закуской. Иванъ Сергѣичъ и двое сосѣдей, тоже бывшихъ въ станицѣ, сидѣли за столомъ и пѣли пѣсни... Иванъ Сергѣичъ "заводилъ", помахивая рукою и качая наклоненною на бокъ, запыленною, взлохмаченной головой... Краснолицый, сѣроголовый старикъ съ узенькими калмыцкими глазами подтягивалъ тонкимъ вибрирующимъ голосомъ. Третій -- плечистый, могучій казакъ съ серьгой въ ухѣ, въ опоркахъ на босу ногу, и въ разстегнутой и выбившейся изъ штановъ рубахѣ только по временамъ вступалъ въ пѣсню, оттѣняя нѣкоторыя мѣста сиплымъ рычащимъ басомъ.

Мать, сестра и нѣсколько сосѣдокъ сидѣли на завалинкѣ, по другую сторону кухни, отдыхали и разговаривали...

Сашурка подвернула къ конюшнѣ, гдѣ стоялъ выпряженный и опорожненный уже тарантасъ.

-- Не подходи, не подходи, Василій!-- крикнула Сашурка вышедшему изъ конюшни работнику, направившемуся къ нимъ, чтобы помочь.-- Мы сами!.

-- Не трогай ужъ, Василій, -- махнула на него Потаповна.-- Распряги, сдѣлай милость, мерина...

-- Мамушка!-- крикнула Сашурка торжествующимъ тономъ и помахала рукой.-- А иди-ка суды... помоги.

-- Молода ты еще, штобы я тебѣ помогала, -- пошутила мать, поднимаясь съ завалинки,-- Сама управишься...

-- Ну, иди-и,-- просящимъ голосомъ сказала Сашурка.

Мать подошла.

-- Бери-ка вотъ полость, сымай!-- командовала Сашурка, стоя на телѣжкѣ,-- а ты, бабушка., узелки...

-- Командеръ выискался,-- сказала, любуясь Сашуркой бабка.

-- Бери, мамушка, сымай!

Мать отдернула полость, увидѣла ягоды и всплеснула руками.

-- Ага!-- сказала, блестя глазами, Сашурка.

Мать посмотрѣла на тёренъ, на смѣющуюся бабку, на ликующую Сашурку и поняла, что это -- подарокъ... Она бросила полость, схватила въ охапку Сашурку и понесла ее въ домъ.

-- Родненькая ты моя дѣточка!-- говорила она, смѣясь счастливымъ смѣхомъ и цѣлуя запыленное смѣющееся личико барахтающейся дѣвочки...

-- Бабушка! ты ужъ сама догляди!..-- крикнула Сашурка съ крыльца черезъ плечо матери.

-- Ладно-о!-- отмахнулась рукой Потаповна.

Въ горницѣ мать еще разъ расцѣловала Сашурку и посадила ее къ себѣ на колѣни.

-- Ну, спаси Христосъ, доченька, спаси Христосъ!.. Идѣ же это вы поджились?

Сашурка разсказала, умолчавъ о своемъ выступленіи передъ обливскими стариками,

-- Теперь намъ до Святой безвремѣнно должно хватить!-- сказала она дѣловымъ тономъ.

-- А еще-жъ бы! Стало быть хватитъ!.. Свово кадушку намочили, да вы теперь, почитай, на кадушку привезли...

-- Да ядреный какой, мамушка!..

-- А отецъ-то какъ радъ будетъ!-- замѣтила мать.-- Ахъ, да што же это я?-- вспохватилась она и спустила Сашурку съ колѣнъ.-- Ты погляди-ка-съ, чего тебѣ батюня купилъ!..

-- Чего?-- спросила, замирая отъ нетерпѣнія, Сашурка.

Мать достала изъ ящика шкафа свертокъ и подала Сашуркѣ.

-- Вотъ... погляди!

Сашурка на ощупь и по запаху узнала уже, что это -- полусапожки, и, нетерпѣливо морщась, рвала нитку, охватывавшую свертокъ.

-- Погоди, я...-- сказала мать.

-- Нѣтъ!

Сашурка сдвинула нитку въ сторону. Въ сверткѣ были полусапожки, точь въ точь такіе, какъ у Луши,-- съ кисточками и на каблукахъ. И пахло отъ нихъ также новой кожей и ваксой, какъ отъ сестриныхъ.

Сашурка разсмѣялась.

-- А это отъ меня,-- сказала мать и развернула по столу розовый ситецъ.

-- Ну, спаси Христосъ!-- сказала Сашурка и поцѣловала матери руку, потомъ повернула ее и тихонько поцѣловала въ ладонь:-- Спаси Христосъ!

Мать расцѣловала ее въ обѣ щеки.

-- Носи на здоровье!..

-- Ужъ какъ я рада!-- призналась Сашурка.

-- Ну-ка, надѣнь... помѣряй,-- сказала мать:-- Гожи-ли?!. Можа малы?

-- Не дай Богъ!-- сказала испуганно Сашурка.

Когда полусапожки были надѣты, Сашурка сама себѣ показалась больше, солиднѣй.

-- Фу ты, щеголиха какая!-- засмѣялась Луша.

-- Ну, поди же, покажись отцу... да поблагодари хорошенько,-- сказала мать, укладывая обратно въ ящикъ ситецъ и ленту:-- Пойдемъ!

Сашурка вышла на крыльцо и остановилась, уцѣпившись руками за перила. Ей казалось, что всѣ теперь должны смотрѣть только на нее, на ея полусапожки, и было неловко, и совѣстно чего-то, и радостно вмѣстѣ съ тѣмъ.

-- Иди, иди!-- подтолкнула ее сзади мать.

Сашурка покраснѣла и, неловко ступая, какъ-то бочкомъ, мелкими семенящими шажками, перешла черезъ дворъ къ отцу.

Отецъ замѣтилъ ее и пересталъ пѣть.

-- Погоди,-- сказалъ онъ старику.

-- Спаси Христосъ, батенька,-- пѣвучимъ тономъ, какъ говорила давеча утромъ старикамъ, сказала Сашурка и поклонилась отцу такимъ же глубокимъ пояснымъ поклономъ.

-- А поцѣловать меня... не хочешь?-- спросилъ Иванъ Сергѣичъ, улыбаясь пьяной добродушной улыбкой.

Сашурка взглянула на него, на смотрѣвшихъ на нее и тоже улыбавшихся сосѣдей, вспыхнула и поцѣловала отца въ щеку.

-- Не такъ!-- сказалъ капризно Иванъ Сергѣичъ:-- А ты обойми за шею да поцѣлуй, какъ слѣдоваетъ...

Это было мучительно неловко при чужихъ людяхъ, но дѣлать было нечего,-- Сашурка знала, что съ отцомъ теперь не сговоришься... Она обняла его рученками за шею и прижалась къ нему.

-- Крѣпче... крѣпче!-- говорилъ Иванъ Сергѣичъ, цѣлуя ея личико:-- Та-жъ!.. Молодецъ!!. Носи на здоровье!

-- А ну-ка, пройдись... Я погляжу,-- сказалъ старикъ.

-- Пройдись-ка, пройдись!-- поддержалъ его Иванъ Сергѣичъ.

Сашурка сдѣлала нѣсколько неловкихъ шажковъ мимо стола.

-- Ахъ, и бареты жа?! Ахъ ты, ахъ!!-крикнулъ старикъ, хлопнувъ ладонью по колѣнкѣ:-- Теперь ты прямо невѣста... Жди за унука буду сватать. Посла покрова сватомъ приду!..

Сашурка вспыхнула и вихремъ умчалась въ курень.

-- Фу-у ты жа!-- вздохнула она, почувствовавъ себя въ безопасности въ горницѣ.

Сердиться было нельзя, -- подарокъ требовалъ нѣкоторыхъ уступокъ и съ ея стороны... Она прошлась разъ и другой до комнатѣ, прислушиваясь къ скрипу полусапожекъ и щелканью каблуковъ объ полъ, плотно обвила вокругъ ногъ юбку и, перегнувшись, полюбовалась на ноги, потомъ переобулась, тщательно вытерла рукавомъ приставшую къ подошвамъ полусапожекъ пыль, спрятала полусапожки въ шкафъ и побѣжала на дворъ.

-- Надо теперича по хозяйству скорѣй управиться,-- озабоченно сказала она себѣ.

Вода и кизяки были уже наношены въ кухню; куры ходили на базу, роясь въ навозѣ, и не пошли на ея зовъ,-- значитъ были сыты.... У утокъ и вода и зерно въ кормушкѣ; сѣно телятамъ было приготовлено... Василій сдержалъ слово,-- все было въ порядкѣ...

Сашурка разнесла сосѣдскимъ ребятишкамъ пряники, одѣлила домашнихъ и сѣла было около матери, но тотчасъ же вскочила опять.

-- И забыла было совсѣмъ,-- сказала она сама съ собою:-- Замотаешься.

Мать оглядѣла ее искоса и улыбнулась.

Сашурка сбѣгала въ кухню, отобрала нѣсколько пряниковъ изъ тѣхъ, что оставались для нея, разыскала подъ сараемъ мазавшаго саломъ сбрую Василія и подала ему пряники:

-- Вотъ тебѣ, Василій... гостинецъ... я обѣщалась,-- сказала она, смущаясь и краснѣя.

-- О-о! Не забыла, ягодка?-- оглянулся на нее Василій и, опустивъ сбрую, сталъ вытирать руки:-- Ну, спасибо, спасибо!...

Онъ присѣлъ передъ Сашуркой на корточки, отломилъ кусочекъ пряника и бережно положилъ его въ ротъ.

-- Ужъ и пряникъ же!-- подмигнулъ онъ смотрѣвшей на него во всѣ глаза Сашуркѣ и состроилъ преувеличенно довольное и блаженное лицо:-- Ахъ, и пряникъ!.. Ай, ай, ай!!. Сроду не ѣдалъ такихъ.

Сашурка, довольная впечатлѣніемъ, произведеннымъ ея подаркомъ, засмѣялась и побѣжала къ матери.

-- Теперя все!-- сказала она, прикурнувъ подъ ея рукой, и, подобравъ ноги подъ юбку, прилегла на заваленкѣ: -- Умо-ри-лась какъ!.. страсть... Чисто бѣда!..

Сергѣй Арефинъ.

"Русское Богатство", No 6, 1912

Оставить комментарий Арефин Сергей Яковлевич (bmn@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 26/01/2021. 74k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Русское Богатство", No 6, 1912.

Арефин Сергей Яковлевич Сашурка

САШУРКА.

Арефин Сергей Яковлевич
Сашурка