Архангельский Александр Григорьевич
Петро-нэпо-град

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Н. АРХАНГЕЛЬСКИЙ

Петро-нэпо-град

   Серия "Русский путь"
   Москва-Петербург. Pro et contra
   Диалог культур в истории национального самосознания
   СПб, Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000
  

КАПРИЗЫ СУДЬБЫ

   Покровка...
   Июльское солнце вонзает свои стрелы в асфальт базарной мостовой, накаляя его до размягчения. В длинный ряд вытянулись тени недавнего прошлого -- дамы из общества. Сидя на ящиках, складных стульях или ковриках, брошенных на асфальт, они продают остатки былого благополучия, комфорта или роскоши.
   Чудесный веер из слоновой кости, расписанный кистью тонкого художника; севрский фарфор, настоящие брюссельские кружева, кусок старинного гобелена; тончайшие вышивки шелком и бисером по воздушному тюлю -- изящная работа прабабушек; ореховый пенал с перламутровыми инкрустациями; старинное шитье для диванных подушек; набор пуговиц от кафтана вельможи Екатерины II -- больших, как карманные часы; под выпуклым стеклом какие-то жучки, камушки, ракушки; куранты, услаждавшие слух фрейлины Александровских дней, -- все эти изящные безделушки и драгоценности странно видеть здесь, среди базарной суеты, на неряшливой мостовой бойкого петроградского рынка...
   Идет ликвидация прошлого -- медленно, изо дня в день, но неумолимо и неотвратимо. Дамы-продавщицы сидят -- воспитанные, чинные, почти чопорные.
   Они скупы на слова и на жесты. Когда покупатель торгуется, они отвечают со снисходительной любезной, а иногда растерянной улыбкой, но твердо и с достоинством отстаивают раз назначенную цену. Когда обращаются друг к другу, нередко слышится французская или английская речь. Минутами начинает казаться, что все это не более как занимательный маскарад -- эти благовоспитанные дамы под разноцветными зонтиками, с бюстом, затянутым в корсет, с руками, затянутыми в перчатки -- поношенные, часто -- штопанные, но все еще элегантные. Салон на базаре. Но заглянешь в выцветшие глаза, подметишь скорбную складку между бровями и вдруг от этого маскарада станет жутко. Повеет смертью и тлением и глубокой драмой. Это уже не красивая элегия "Вишневого сада" Ч Суровая, беспощадная, сверхпрозаическая расплата за грехи целых поколений... Раневская, состарившаяся, беспомощная, окончательно не приспособленная ни к какой жизни -- на пыльной мостовой, продающая свой свадебный подарок -- веер, чтобы прокормить сегодня себя и еще более беспомощного Гаева...
   А вот сам Гаев. В потертом френче, в стоптанных башмаках, в смешной помятой панаме -- он держит себя с изящным достоинством. Он галантно целует руку Раневской, как настоящий "жан-тильом" и на прекрасном французском языке справляется, как идут дела. В разговор вмешивается импозантная матрона в седых буклях, и вскоре беседа по-французски приобретает оживленный характер, далекий от базарных интересов и базарной суеты. Для этих -- "все в прошлом". А по другую сторону рынка кишит людской муравейник, для которого "все в настоящем".
   Здоровые, крепкие, краснощекие, задорно-курносые, горластые, в пестрых юбках и цветных косынках "бабы" суетятся возле жаровен. На огромных сковородах шипит поджариваемая колбаса или румянятся и пузырятся облитые яйцами и начиненные вкусно пахнущим фаршем большие французские булки. К сковородам то и дело подходят юркие, жадные, крепконогие и крепколобые "нэпманы" и немытыми руками они отправляют в свои пасти эту снедь, и здоровые челюсти перемалывают ее с силой мельничных жерновов. Тут же попутно "дела делаются" -- на сотни миллионов и миллиарды... Это -- нэпман-демократ. Воздух базара ему полезнее и прибыльнее атмосферы кафе Невского, где те же миллиардные сделки совершаются нэпманами благовоспитанными -- в американских котелках и в штиблетах с перламутровыми пуговками и где деловой разговор ведется на тонкой деликатности. Базарный нэпман проще, и душа у него нараспашку.
   Когда сделка удается -- он радостно хрюкает, когда срывается -- с его уст несется сочное, крепкое, как он сам, русское "словцо". Здесь "мать" звучит в воздухе так же часто и так же непринужденно, как на противоположной стороне, среди теней прошлого -- изящные французские слова. И когда цветная брань долетает до слуха Раневских -- они становятся еще строже, еще замкнутее, еще те необразнее...
   Раневские, Гаевы и нэпманы, бабы с жаровнями; севр и колбаса, салонные манеры и душа нараспашку; французская речь, покрываемая выразительным "площадным" словом, -- все это сплетается в причудливую какофонию, переливается крикливо-пестрым калейдоскопом. Одна жизнь уходит, другая идет ей на смену, но ни одно мгновение не прерывается ее нить...
   С шумной базарной площади я свернул на одну из ближайших впадающих в Невский -- улиц. У Гостиного двора я встретил высокого, осанистого, военной "генеральской" выправки, седого человека. Он предложил мне:
   -- Не желаете ли сахарину? Настоящий германский сахарин профессора Фальберга.
   Я взглянул на продающего и узнал в нем еще одну тень прошлого -- бывшего губернатора одной из юго-восточных губерний... Последний раз, еще до революции, я видел его на волжском пароходе. Он ехал, окруженный свитой чиновников "особых и всяких иных поручений", и объяснял им разницу между обыкновенным комаром и "анофелесом", носителем малярии. Чиновники почтительно слушали, и "административный баритон" начальника приятно звучал в чистом вечернем воздухе Волги.
   Теперь этот баритон звучал столь же приятными нотами во славу сахарина профессора Фальберга...
   Но в нем, мне, старому журналисту, которому в дореволюционное время -- "усиленных" и "чрезвычайных" охран приходилось иметь немало неприятных объяснений с губернаторами, в этом баритоне послышалась и другая знакомая нотка.
   Однажды, вызвав меня для объяснений по поводу одной газетной статьи, этот приятный баритон объявил мне: -- Вы оштрафованы на 500 рублей.
   Когда-то я платил ему за газетные статьи, теперь заплатил за сахарин. Поистине, нет предела капризам судьбы...
  

СПЛЕНДИД-ПАЛАС

   В воздухе клубы табачного дыма. Пахнет дорогими сигарами и уличной папиросной дешевкой. И в эту смесь табачных запахов врывается острой струей аромат духов, шелест "дензнаков", которые грудами лежат на столах, покрытых зеленым сукном. А вокруг этих столов толпятся люди -- мужчины и женщины, охваченные единственно признаваемой здесь страстью -- карточным азартом. Глаза горят нездоровым блеском, пальцы судорожно тянутся к ассигнациям, и каждый из игроков охвачен особенным напряженным чувством -- надеждой выиграть, удачно схватить руками эти миллионы и миллиарды, чтобы бросить их вновь на стол -- в новой надежде удвоить, утроить, удесятерить выигрыш.
   Люди здесь не помнят себя. Их точно кто подменил. Спокойный, рассудительный, уравновешенный Иван Иванович остался где-то там дома или на Невском, в кафе, где он с солидной расчетливостью обделывает "дела" : какао меняет на подметки, подметки на автомобильные шины, автомобильные шины на золото, играя при этом наверняка на (валюте). Тут Иван Иванович -- необузданный игрок, рискующий последним миллионом. Меньше стомиллионной ставки для него не существует. Он бросает на стол сизо-синюю бумажку с цифрой 10 000 с такой же легкостью, с какой у себя дома бросает в корзину письменного стола конверт прочитанного письма.
   Женщины не отстают в азарте от мужчин -- даже превосходят их. Вот рыжая красавица -- с молочно-белой кожей, с чудесными русалочьими глазами, с пышной, артистически сделанной прической. В ушах огромные бриллианты, на изящных ногах, затянутых в шелк и великолепный лак, браслеты, также с бриллиантами. Бюст -- в алмазах и жемчугах. Но всех этих "блестящих" эффектов ей мало: в прическе и на застежках туфелек дробные, как жемчужины, электрические лампочки. Время от времени красавица нажимает кнопку скрытой в кармане электрической батарейки, и голова ее зажигается, точно мурава светлячками в июльскую ночь, а на ножках зажигаются звезды, как на черном южном небе.
   Кто же эта рыжая красавица?
   Прожигательница жизни, кокотка на содержании у какого-нибудь нэпмана, который тут же выигрывает и проигрывает сотни миллионов и миллиарды?
   Сама она также играет лишь крупными суммами. Маленькая холеная ручка, закованная в золото и усыпанная драгоценными камнями, небрежно тянется к золотому с звенящими подвесками ридикюлю и вынимает пачку кредиток.
   -- Миллиард! -- отчеканивает коралловый ротик красавицы. И когда ставка оказывается битой, тот же ротик, с такой же беспечностью, повторяет:
   -- Еще миллиард!
   Люди подходят к столам, отходят, выигрывают и проигрывают; в соседней комнате звенят рюмки и бокалы с дорогими винами и ликерами... Денежный поток льется со стремительностью водопада, унося на своей поверхности целые состояния. А в окна притона загадочно смотрит белая ночь...
  
   1922
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   Печатается по первопубликации: Россия. М.; Пг., 1922. No 1. С. 19--20. Подпись: Н. Архангельский.
  
   Возможно, автором является Александр Григорьевич Архангельский (1989--1938) -- русский писатель.
  
   Соч.: Избранное. М., 1940; Пародии. М., 1958.
  
   1 Далее обыгрываются имена героев чеховской пьесы "Вишневый сад" (1904) -- Раневская, Гаев.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru