Ежедневно, в часы послеобеденного отдыха, когда Кузякин, лежа на диване, лениво ползает соловеющими глазами по столбцам "Известий",-- в открытое окно доносится ровный рокот летящего аэроплана.
Кузякин поднимает голову, прислушивается, вскакивает с дивана и, семеня коротенькими ножками, бежит на кухню. Крикнув с порога: -- "аэроплан! аэроплан!" -- как обычно кричат: "пожар! пожар!" -- он мчится обратно, высовывается из окна, с риском упасть на мостовую с четвертого этажа, и, задрав голову, водит ею в поисках летящего аэроплана.
Тотчас же из кухни прибегают: Кузякина-мать, одиннадцатилетний сын Игорь и семилетний Олег, наваливаются на отца и, также задрав головы, наперебой начинают кричать:
-- Вон! Вон! Смотри!..
-- Где? Где?..
-- Налево, за деревьями!
-- Ого-го! Делает мертвую петлю!
-- Игорь, дай скорее бинокль! Игорь, боящийся упустить аэроплан, передает приказание Кузякину-младшему: -- Олег, тащи бинокль! Пока Олег разыскивает старый театральный бинокль, аэроплан скрывается за крышами домов.
-- Спланировал!-- огорченно вздыхает Кузякин-отец и снова ложится на диван.-- Игорь!-- зовет он через минуту сына.-- Игорь.
Игорь спрыгивает с подоконника и подходит к отцу.
-- Что, папа?
-- Хочешь быть авиатором?
-- Нет,-- не задумываясь ответил Игорь.
-- Почему ? -- спрашивает удивленно отец.-- Почему?
Игорь молчит, потом решительно заявляет:
-- Я хочу быть барабанщиком.
Кузякин-отец вскипает.
-- Дурак!-- кричит он сыну.-- Ты еще свинопасом захочешь быть!
--Я хочу быть авиатором,-- заявляет Олег.-- Я вырасту большим и буду летать на большом аэроплане.
Кузякин-отец шлепает Олега пониже спины и с довольной улыбкой говорит:
-- Вот молодец, сыночек! Вот это хорошо! Ну, ступайте.
Дети уходят. Кузякин поднимает с пола "Известия" и снова принимается за газетную жвачку. Проглотив московскую хронику, он шарит тяжелеющими глазами по объявлениям, потом переворачивает газету и во второй раз внимательно перечитывает фамилии пожертвовавших на воздушный флот.
-- Странная вещь,-- думает он,-- почти месяц прошел, как я пожертвовал пять рублей и до сих пор нет моей фамилии. Странно.
Кузякин переворачивается на бок, принимает удобную для сна позу, но заснуть не удается. В передней раздается три резких звонка. Приходит гость - Николай Павлович Золотухин.
Он стремительно вбегает в комнату, трясет встающему с дивана Кузякину руку и засыпает его ворохом слов.
-- Здоров? Валяешься? Обломов! Я забежал на одну секунду. Иду на торжественное заседание. Сорок лет деятельности нашего председателя. А где Марья Семеновна? Как детишки?
-- Маруся! -- кричит в дверь Кузякин.-- Поставь самовар!
-- Нет, нет! -- машет руками Золотухин.-- Я не буду. Спасибо. У меня нет времени. Сейчас сколько времени? Половина седьмого! Ну, ладно. Стаканчик выпью. Ну, что поделываешь? Чем увлекаешься?
--Живем -- хлеб жуем,-- говорит Кузякин.-- Прыгаю со дня на день, как воробей с кочки на кочку. Думаю полетать. Вот даже пять целковых на воздушный флот пожертвовал, но почему-то до сих пор не печатают мою фамилию. Не зажулили? А?
-- Не думаю,-- глубокомысленно говорит Золотухин, удобнее усаживаясь в кресле.-- Вряд ли. Ну, а ты летал?
-- К сожалению, нет,-- печально вздыхает Кузякин.
-- Как?! -- подскакивает Золотухин,-- ты до сих пор не летал? Позор! Ведь ты же член ОДВФ?
-- Да как тут лететь? -- оправдываясь говорит Кузякин и прикрывает рукой значок ОДВФ,-- ведь за полет не меньше червонца надо заплатить, а при моих рессурсах это не по карману. Но я обязательно полечу. Мне страшно хочется полететь. Понимаешь, сплю,-- Кузякин зажмуривает глаза и сейчас же открывает,-- сплю и вижу себя в воздухе, на высоте этак четырех тысяч метров. Внизу люди -- букашки, вверху облака. Красота!
Кузякин воодушевляется и, размахивая руками, говорит о безумстве храбрых летчиков, свершивших перелет в Китай, о незабываемом ощущении надмирности вольных сынов эфира...
Марья Семеновна вносит шумящий самовар. Золотухин вскакивает, трясет ей руку и снова влипает в кресло.
-- Иной раз,-- продолжает говорить Кузякин,-- снится, что я авиатор, на войне. Лечу на огромной высоте. Вокруг аппарата белые облачка разрывов шрапнели. Обстреливают. Жутко. Мотор ревет, ветер свистит. Красота! Эх! До чего доходит человечество! Подумать только -- люди летают как птицы!
Вдруг Золотухин бьет себя по лбу, вскакивает и начинает рыться в карманах.
-- Дорогой мой,-- восторженно говорит он, перебирая какие-то бумажки,-- да ведь у меня есть билет на право бесплатного полета. Вот... Нет, это не он. Вот. На, лети на здоровье!
Он сует Кузякину билет и довольный усаживается в кресло.
-- Лети, а потом нам грешным расскажешь, каково, летать.
Кузякин растерянно вертит билет.
-- А почему... почему ты не полетел?-- спрашивает он Золотухина.
-- Боюсь, добродушно сознается тот,-- ходил, ходил пешком и вдруг... Страшновато. Хорошо, если хорошо, а вдруг носом в землю?
-- Чудак!-- с деланной улыбкой говорит Кузякин,-- чего бояться? Теперь техника так далеко шагнула, вперед. Я читал, что летать безопасней, чем ездить в поездах.
-- Техника -- техникой,-- говорит Золотухин, прихлебывая чай,-- а береженого, как говорится, бывший бог бережет. Полетишь,a вдруг мотор остановится! Трах об земь, мокрого места не останется. Вот тебе и вольный сын эфира. Нет, уж я предпочту старый способ передвижения.
Золотухин допивает чай и вскакивает.
-- Ну, я побежал. Спасибо, Марья Семеновна. Нет, не могу. Уменя сегодня торжественное заседание. Неловко опоздать. В другой раз посижу дольше. До свиданья. До свиданья. Ну, желаю тебе успешного полета.
Он торопливо жмет руки, схватывает шляпу и стремительно уходит.
Наступает молчание. Кузякин нервно вертит билет. Жена ожесточенно трет полотенцем стакан и, не глядя на мужа, спрашивает:
-- Полетишь?
Кузякин молчит.
-- Голову захотелось свернуть? -- продолжает жена, громыхая блюдцами.
Кузякин срывается с места и взволнованно ходит по комнате.
-- Ты ничего не понимаешь,-- говорит он. -- Причем тут голова? Теперь техника так далеко шагнула вперед...
-- Да ты что? -- кричит жена,-- ты в самом деле лететь хочешь? Вдовой меня хочешь сделать. Смотрите, ходил, ходил и вдруг на тебе, летит. Тоже авиатор нашелся!
-- Не говори глупостей!-- кричит Кузякин.-- Я не маленький мальчик. Я знаю, что я хочу делать. Один раз полететь можно.
-- Ты с ума сошел! -- кричит жена и начинает всхлипывать.-- Утебя взрослые дети! Ты их сиротами сделаешь!
-- Да ведь пойми же ты,-- говорит Кузякин,-- ведь мне неудобно не лететь. Человек дал билет. Если я не полечу, меня на смех подымут.
-- Ипускай! -- кричит жена,-- пускай. Сам небось не полетел, а других, дураков подбивает! Если ты полетишь,-- визгливо кричит она, наседая на мужа,-- я с тобой жить не буду... Уйду!
-- Не говори глупостей,-- неуверенно говорит Кузякин.-- Мне же теперь неудобно.
-- Ничего неудобного,-- говорит жена. -- Давай сюда билет!
Она вырывает билет и рвет его на мелкие кусочки.
-- Вот так будет лучше! -- решительно заявляет она, бросая обрывки в полоскательницу.-- Тоже нашелся гусь, сам не летит, а других подбивает.
Кузякин молча ложится на диван.
В передней раздаются три резких звонка и через минуту в комнату торопливо вбегает Золотухин.
-- История с географией! -- кричит он еще с порога. -- Я тебе вместо билета на право полета по ошибке отдал билет на сегоднешнее торжественное заседание. Давай-ка его сюда, а тебе на,вот, настоящий.
Золотухин сует Кузякину билет и нетерпеливо перебирает ногами.
-- Билет... билет... -- бормочет Кузякин. и растерянно шарит по карманам. -- Куда я его засунул? Маруся, ты не знаешь, куда я девал билет?