Lib.ru/Классика: Арнольд Эдвин. Тайна смерти

Тайна смерти.
Поэма Эдвина Арнольда.

(Переводъ съ англійскаго).

ВВЕДЕНІЕ.

Ты хочешь знать, мой милый другъ,

Зачѣмъ я трачу свой досугъ

На склонѣ лѣтъ, уже старикъ,

На переводъ древнѣйшихъ книгъ...

Твоя улыбка, блескъ очей,

Конечно для меня милѣй,

Но какъ-бы страстно я желалъ,

Чтобъ свѣтъ отрадный засіялъ

И для тебя, тотъ нѣжный свѣтъ,

Какого въ нашихъ книгахъ нѣтъ!

Вотъ пыльный свитокъ предъ тобой,--

Исписанъ мудрости рукой

Платана, пальмы листъ сухой...

Языкъ поэмъ, священныхъ книгъ!

Я съ юныхъ лѣтъ къ нему привыкъ,

Онъ много сердцу говоритъ,

Могучій, сладостный санскритъ!

Отъ этихъ. звучныхъ длинныхъ строкъ

Мнѣ въ душу льется, какъ потокъ,

"Свѣтъ Азіи" -- волшебный свѣтъ,

Сіявшій людямъ съ давнихъ лѣтъ.

И у твоихъ кладу я могъ

Роскошный лотоса цвѣтокъ --

Блестѣлъ онъ ярко, какъ звѣзда,

Въ давно минувшіе года,

За много длительныхъ вѣковъ

До галилейскихъ рыбаковъ.

Индійской мысли смѣлъ полетъ,

Та мысль насъ въ горній міръ влечетъ,

Гдѣ духъ царитъ; непобѣжденъ

Въ томъ мірѣ самой смертью онъ...

Ты удивишься -- предъ тобой

Источникъ мудрости иной,

Идей великихъ глубина,

Гдѣ вѣра чуждая видна;

Здѣсь, какъ въ природѣ, скрытъ отъ глазъ

Съ цвѣтами радуги алмазъ.

-----

Я жилъ въ индійскомъ городкѣ;

А отъ него невдалекѣ,

Гдѣ шла и въ Луми и въ Кирки

Дорога берегомъ рѣки,

Покрытый терномъ и травой

Вздымалъ вершину холмъ крутой;

Скалистый скатъ его заросъ

Цвѣтами кактуса и розъ.

Внизу пестрѣлъ цвѣтущій лугъ,

Тамъ шли поля, тамъ росъ бамбукъ.

Вверху холма тѣнистый садъ;

Сюда несется ароматъ

Благоухающихъ вѣтвей,

Луговъ, засѣянныхъ полей;

Съ вершины тамъ роскошный видъ

Почти на весь Деканъ открытъ,

А за равниной манитъ взоръ

Гряда Сиваджъ, скалистыхъ горъ.--

На томъ холмѣ былъ старый храмъ

(Конечно, онъ и нынѣ тамъ),

Давнымъ давно построенъ онъ

И Сеттомъ Сивѣ посвященъ.

Была видна издалека

На немъ кровавая рука,

Былъ надъ вратами знакъ тройной.

Для Сивы символъ дорогой;

Изъ-за деревьевъ храмъ сверкалъ

На темномъ фонѣ сѣрыхъ скалъ,

Въ немъ вѣчный царствовалъ покой;

Шумъ отдаленный городской

Туда почти не долеталъ;

Той тишины не нарушалъ

Ни гулъ толпы, ни дальній звонъ,

Здѣсь межъ расписанныхъ колоннъ

Ютились, мрамора бѣлѣй,

Воркуя, сотни голубей;

Здѣсь обиталъ мудрецъ браминъ,

Давно дожившій до сѣдинъ,

То былъ мой искреннѣйшій другъ;

Рядъ незначительныхъ услугъ

Ему въ тѣ дни я оказалъ,

И вотъ старикъ мнѣ другомъ сталъ.

Въ часы, лишь близился закатъ,

Я шелъ наверхъ въ тотъ чудный садъ,

Здѣсь любовался я зарей,

Сіяньемъ звѣздъ въ тиши ночной

И за бесѣдою не разъ

Встрѣчалъ утра роскошный часъ;

Когда старикъ узналъ потомъ,

Что мнѣ "языкъ боговъ" знакомъ,

Что я санскритомъ увлеченъ,

Онъ несказанно былъ польщенъ.

"Дарю тебѣ Упанишадъ --

Сказалъ онъ разъ -- я буду радъ

И даже, знай, сочту за честь

Тебѣ помочь его прочесть".

Здѣсь мной описано въ стихахъ,

Какъ въ часъ ночной я въ тѣхъ стѣнахъ

Съ браминомъ рукопись читалъ,

За фразой фразу разбиралъ,

И какъ съ обычной добротой

Мнѣ разъяснялъ мой другъ сѣдой

Мѣста, непонятыя мной.

И длился тихій разговоръ...

А тамъ за гранью мощныхъ горъ,

Уже рубинами горя,

Вставала радостно заря,

И рдѣли краской облака,

И серебрилася рѣка.

-----

Въ храмѣ на берегу рѣки Мутамула браминскій жрецъ и англійскій "сахибъ" читаютъ вмѣстѣ по санскритской рукописи первыя три главы (valli -- стебель лотоса) изъ книги "Катха-Упапипіадъ".

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Сахибъ.

"Usan lia vai Vajasravas" -- начало

Священныхъ строкъ на этомъ свиткѣ древнемъ...

Читать ихъ въ переводѣ надо такъ:

"Въ надеждѣ благъ небесныхъ Гаутама,

Сынъ Ваджасрафы, роздалъ бѣднякамъ

Свое имущество, одежду, землю..."

Жрецъ.

Да, это такъ.

Сахибъ.

"У Гаутамы былъ

Единственный наслѣдникъ -- Начикетасъ".

Жрецъ.

Да, совершенно вѣрно. Это тотъ,

Кому пришлось увидѣть смерть такъ близко,

Лицомъ къ лицу, и съ нею говорить.

Самъ Яма мрачный страшными устами

Ему повѣдалъ о судьбѣ людей,

Живыхъ и мертвыхъ. Умеръ Начикётасъ,

Но и по смерти вѣчно будетъ жить.

Читай священный этотъ свитокъ дальше,

Я объясню всѣ трудныя мѣста.

Сахибъ.

Я продолжаю: "вотъ Гаутама отдалъ

Послѣднее, что у него осталось,

И сынъ его склонился передъ нимъ..."

Что-жъ отдалъ онъ, Пандитъ, ты знаешь это?

Жрецъ.

Своихъ коровъ; но такъ какъ по богатъ

Былъ Гаутама самъ, то и коровы

На тощихъ и запущенныхъ поляхъ

Приплода не давали, были худы

И цѣнности составить не могли.

Ничтожный даръ, но все-жъ онъ шелъ отъ сердца.

Сахибъ.

Такъ, мой учитель! "Приходилось пить.

Имъ воду изъ болотъ, кормиться

Травой сухою; вовсе не могли

Доиться и носить телятъ коровы.

Дающій ихъ достоинъ ли блаженства?"

Жрецъ.

Такъ онъ подумалъ; что же онъ сказалъ?

Сахибъ.

"Къ отцу онъ тотчасъ обратился съ просьбой:

Отдай меня кому нибудь, родитель!"

Жрецъ.

Ну да! Вѣдь юноша скорбѣлъ душой

О томъ, что всѣ дары отца напрасны

И благъ не принесутъ: его любя,

Онъ и сказалъ: отдай меня, родитель!"

Сахибъ.

"Dwityan, trityannan liovach" -- дважды, трижды

Онъ это повторилъ, и вотъ отецъ:

"Mrituavé twa dadami" -- лишь смерти

Тебя отдамъ я! "закричалъ во гнѣвѣ".

Жрецъ.

Онъ вспыльчивъ былъ и въ то же время гордъ;

Святые люди не должны гордиться.

Безумецъ! Сынъ твой долженъ умереть!

Сахибъ.

"Отвѣтилъ Начикетасъ: самый старшій

Я у тебя, тогда какъ на землѣ-то

Не первый, не послѣдній средь людей;

И буду-ль я полезенъ въ царствѣ смерти,

Когда я въ этомъ возрастѣ умру?"

Жрецъ.

Ты видишь: юноша былъ кротокъ, скроменъ

И съ лучшими не сравнивалъ себя,

А въ этомъ все! И сталъ Гаутама плакать,

Раскаявшись въ своихъ словахъ безумныхъ:

"О горе! какъ я могъ забыться такъ,

Я не отдамъ тебя за небо Индры!

О сынъ! Возьми свои слова назадъ

И объ отцовскомъ неразумномъ словѣ

Скорѣе позабудь! Мое дитя!

Да развѣ могъ тебѣ желать я смерти,

Я, для тебя готовый жизнь отдать!"

Читай теперь, что сынъ ему отвѣтилъ.

Сахибъ.

"Ему отвѣтилъ Начикетасъ: знаешь,

Отецъ мой, какъ святые встарину

Держались твердо сказаннаго слова.

Мы ихъ примѣру слѣдовать должны;

Жизнь развивается подобно злаку,

Подобно злаку жатвѣ подлежитъ

И сѣется, чтобъ снова развиваться".

Жрецъ.

Онъ мыслилъ: человѣческая жизнь

Есть травка, колосъ иль зерно, не больше,

Живущаго само собою злака.

Могли-ль святые ради благъ земныхъ

Пускать слова на вѣтеръ и мѣнять ихъ?

Здѣсь пропускъ въ книгѣ; надо полагать,

Что въ горѣ головой поникъ родитель,

Понявшій сразу силу словъ его,

Понявшій въ первый разъ, что слово -- дѣло.

Съ рыданьями отецъ простился съ сыномъ,

И юноша пошелъ въ обитель смерти;

Позванный, онъ пришелъ къ ея дворцу,

Но богъ суровый Яма не былъ дома,

И, вотъ, пришедшаго никто не встрѣтилъ;

Онъ пробылъ здѣсь три ночи и три дня.

Теперь читай: тамъ дальше говорится

О томъ, какъ Начикетасъ во дворцѣ

Одинъ незваннымъ гостемъ оставался.

Сахибъ.

"Когда браминъ является въ нашъ домъ,

Пусть будетъ онъ для насъ огнемъ священнымъ

На нашемъ алтарѣ. Хозяинъ самъ

Привѣтствуетъ его, предъ нимъ склонившись,

Съ благоговѣніемъ онъ говоритъ:

Созданье свѣта, вотъ мое жилище,

Оно твое; вотъ пища, вотъ вода,

Душевный миръ, и дружба, и надежды,

Здоровье близкихъ, деньги и стада --

Все это блага -- ихъ лишиться можетъ

Забывшій предложить брамину кровъ

Иль пищу иль для омовенья воду".

Жрецъ.

Смыслъ этихъ строкъ, дѣйствительно, таковъ!

Когда вернулся Яма и увидѣлъ,

Что молодой браминъ въ его дворцѣ

Безъ почестей, безъ пищи, безъ привѣта

Сидитъ одинъ, къ нему онъ обратился

Съ такою рѣчью:

Сахибъ.

"Благородный гость,

Ты здѣсь находишься три дня, три ночи,

Не пользуясь ни пищей, ни водой;

Прими теперь привѣтъ мой запоздалый

И за невольный грѣхъ меня прости.

Ты умереть пришелъ, но передъ смертью

Проси, браминъ, три дара у меня

За эти проведенныя здѣсь ночи.

И Начикетасъ говоритъ: пускай

Утѣшится, не плачетъ Гаутама,

Пускай меня съ любовью вспоминаетъ;

Да будетъ это первымъ изъ числа

Даровъ, тобой обѣщанныхъ мнѣ, Яма!

"Согласенъ -- отвѣчалъ ему богъ смерти --

Я успокою твоего отца,

Съ благоговѣніемъ онъ будетъ думать

О сынѣ; я скажу ему во снѣ,

Что ты пришелъ въ мой домъ благополучно".

Жрецъ.

Здѣсь Начикетасъ говоритъ опять;

Замѣть, какъ ясны, просты выраженья,

Замѣть и то, что богу онъ сказалъ!

Сахибъ.

"Небесная обитель -- Сварга-лока --

Не есть обитель страха; тамъ тебя

Никто изъ пребывающихъ не знаетъ,

Тебя въ ней нѣтъ, въ ней смерти не боятся;

Ни жажды тамъ, ни голода тамъ нѣтъ,

Ни слезъ, ни сожалѣнія о прошломъ;

Въ предѣлахъ неба души тихо спятъ...

Когда все такъ, ты вѣрно знаешь, Яма,

Какъ люди поднимаются туда,

Какія слѣдуетъ возжечь мнѣ жертвы,

Чтобъ я, готовящійся умереть,

Достигъ, минуя адъ, покоя Сварги.

Прошу тебя, скажи объ этомъ мнѣ,

Я высказалъ свою вторую просьбу".

Жрецъ.

Да, это такъ: и Яма отвѣчалъ:

Сахибъ.

"Я все тебѣ скажу объ этомъ! Слушай!

Необходимъ божественный огонь,

Я знаю гдѣ онъ, гдѣ его источникъ;

Онъ ярко озаряетъ всѣ міры,

И правитъ ими, правитъ всей природой,

И въ сердцѣ человѣка тотъ огонь

И искрится, и тлѣетъ, и пылаетъ".

Жрецъ.

Вотъ каково значенье этихъ словъ;

Стремясь непостижимое постигнуть.

Духъ человѣка можетъ унестись

Къ далекимъ звѣздамъ и блестѣть въ ихъ сонмѣ

И, если хочетъ, можетъ пребывать

Внутри у насъ въ частицѣ нашей крови.

Сахибъ.

Пандитъ! Мнѣ это не совсѣмъ понятно...

Какъ можетъ этотъ необъятный духъ,

Имѣющій возможность уноситься

Въ далекій звѣздный міръ и тамъ парить,

Какъ можетъ онъ таиться въ нашемъ сердцѣ?

Жрецъ.

Вотъ плодъ баньяна сбросилъ попугай;

Скажи мнѣ: что внутри его ты видишь?

Сахибъ.

Я вижу, въ немъ краснѣетъ сердцевина,

Она какъ будто бы изъ четокъ вся.

Жрецъ.

А дальше, въ сердцевинѣ что ты видишь?

Сахибъ.

Тамъ сотни желтыхъ маленькихъ сѣмянъ.

Жрецъ.

Разбей одно изъ нихъ. Теперь что видно?

Сахибъ.

Какъ нѣжно это сѣмя: вотъ оно

Распалось у меня въ рукахъ, подобно

Кокону шелковичнаго червя;

Тамъ, точно точка, маленькій зародышъ.

Жрецъ.

Возьми его и раздави въ рукахъ.

Сахибъ.

Теперь я ничего не ощущаю

И ничего увидѣть не могу.

Жрецъ.

А между тѣмъ подобное "ничто"

Содержитъ будущій баньянъ роскошный,

Раскидистое древо Ніагродхи,

Съ его листвою, съ тысячью корней

Воздушныхъ, опускающихся книзу

Отъ цѣлой тысячи его вѣтвей,

Со всею массою цвѣтовъ красивыхъ,

Съ его плодами, съ тѣнью, наконецъ,

Которая даетъ отраду птицамъ

Ночнымъ, и цѣлымъ семьямъ обезьянъ,

И пастухамъ средь полдня съ ихъ стадами...

И этотъ царь лѣсовъ, который могъ-бы

Своею тѣнью армію прикрыть,

Онъ заключенъ въ ничтожнѣйшей частицѣ:

Вотъ въ этомъ и отвѣтъ на твой вопросъ.

Сахибъ.

Теперь я понялъ; продолжаю чтенье:

"И Яма разсказалъ о томъ огнѣ,

Который созданъ былъ гораздо раньше,

Чѣмъ создалась земля; дѣла людей --

Вотъ жертвенникъ, сказалъ онъ, самый лучшій

И вотъ что надо дѣлать, чтобъ горѣлъ

На алтарѣ огонь неугасимый...

Съ благоговѣньемъ повторялъ за нимъ

Слова святыя юный Начикетасъ?

Вотъ, наконецъ, богъ смерти все сказалъ

И съ ласковой улыбкою прибавилъ:

И такъ я научилъ тебя всему,

Отнынѣ впредь огонь тотъ будетъ зваться

У смертныхъ на землѣ твоимъ огнемъ.

Дарю тебѣ я эту цѣпь цвѣтную"...

(Учитель! Что здѣсь значитъ эта цѣпь?)

Жрецъ.

Я не могу дать объясненья цѣпи

И полагаю, что никто не дастъ:

Значенье мѣста этого забыто.

Сахибъ.

"Кто совершитъ, царь смерти продолжалъ,

Три раза это жертвоприношенье,

Свершивъ три дѣла, обучась у трехъ,

Тотъ побѣдитъ и самое Рожденье,

И жизнь, и Смерть! Кто будетъ это пламя

Поддерживать, святое пламя Брамы,

Источникъ свѣта -- тотъ въ концѣ найдетъ

Себѣ покой чистѣйшій, безконечный.

Когда ты, зная тройственность его,

Три раза жертву принесешь -- не бойся

Моихъ сѣтей, раскинутыхъ кругомъ,

Тебѣ и умирать отрадно будетъ,

И въ Сварга-локѣ ты найдешь покой".

(Учитель! Объясни мнѣ это мѣсто!)

Жрецъ.

Три дѣла -- это жертвоприношенье,

Любовь къ добру и изученье Ведъ;

А трое тѣхъ, кто обучить насъ можетъ,

Сперва, конечно, мать, потомъ отецъ,

А третій -- это Гуру, иль учитель.

Читай: "Esha te Agniruachikèt"...

Сахибъ.

"Вотъ тотъ божественный огонь, который

Ты, Начикетасъ, выпросилъ себѣ,

Какъ даръ второй -- отнынѣ будетъ зваться

Онъ именемъ твоимъ среди людей.

Теперь чего желаешь въ третьихъ ты?

"О Яма! разрѣши мои сомнѣнья,

Промолвилъ юноша -- ты дашь покои;

Не есть ли тотъ покой уничтоженье?

Одни намъ говорятъ -- душа живетъ

Сознательною жизнью послѣ смерти,

Другіе отрицаютъ эту жизнь;

Въ которомъ изъ такихъ воззрѣній правда?

Скажи мнѣ все и просвѣти меня --

Мое послѣднее желанье въ этомъ"!

Отвѣтилъ Яма: "тамъ во тьмѣ вѣковъ

Объ этомъ спрашивали даже боги!

Зачѣмъ о сокровенномъ говорить?

Повѣрь, понять все это очень трудно,

Проси о чемъ нибудь другомъ меня,

Я не могу на это согласиться;

Будь осмотрительнѣе, Начикетасъ,

Знай выше силъ моихъ подобный долгъ,

Освободи меня отъ обязательствъ"!

И Начикетасъ произнесъ опять:

"Объ этомъ спрашивали даже боги...

Великій, сокровеннѣйшій вопросъ,

Неизреченный, трудно постижимый...

И ты одинъ мнѣ могъ-бы дать отвѣтъ...

Нѣтъ у меня теперь другихъ желаній,

Я жду отвѣта".

Жрецъ.

Посмотри теперь,

Какъ Яма упирается, не хочетъ

Своею тайной подѣлиться съ нимъ.

Сахибъ.

"Ты лучше пожелай, сказалъ богъ смерти,

Счастливаго потомства для себя;

Пусть проживутъ и сыновья, и внуки

Твои по сотнѣ лѣтъ, и пусть у нихъ

У всѣхъ стада безчисленныя будутъ,

И золото, и кони, и слоны.

Иль хочешь, я ихъ сдѣлаю царями

Обширныхъ царствъ. Вернись на землю самъ,

Будь тамъ царемъ и царствуй, сколько хочешь.

Проси еще вдобавокъ ко всему

Богатства, счастья, мудрости -- желаешь,

Ты будешь властвовать надъ всей землей,

И всѣ твои желанья я исполню.

Недостижимое въ глазахъ людей

Я для тебя достану, лишь потребуй,

И въ мигъ одинъ все будетъ предъ тобой.

Прелестнѣйшія юныя подруги,

Похожія на тѣхъ небесныхъ дѣвъ,

Что окружаютъ колесницу Индры,

Своей игрою слухъ твой очаруютъ,

Напѣвами заставятъ міръ забыть;

Возьми ихъ всѣхъ красавицъ этихъ чудныхъ,

Какихъ еще не видѣлъ глазъ людской,

Небесное блаженство въ ихъ объятьяхъ,

Прими его, но только не дерзай

О смерти спрашивать у самой смерти".

Жрецъ.

Да, а межъ тѣмъ кому-жъ о смерти знать!

Что отвѣчалъ на это Начикетасъ?

Сахибъ.

"О богъ, ты все отнимешь и возьмешь!

Людскія радости -- добыча смерти,

А наша жизнь, какъ коротка она!

Престолы наши, кони и слоны,

Подруги нѣжныя, ихъ пѣнье, танцы

Тебѣ лишь одному принадлежатъ

И кончатся въ тебѣ. Свое желанье

Я высказалъ и вновь мѣнять не стану.

Въ печальномъ нашемъ мірѣ человѣкъ

Отлично чувствуетъ, какъ онъ слабѣетъ,

День ото дня теряетъ красоту,

И вотъ его день смерти наступаетъ...

Привязанность, любовь -- исчезло все --

Онъ жаждетъ только жить, хотя-бъ немного,

Хотя-бъ цѣною самыхъ страшныхъ мукъ...

Открой мнѣ истину, великій Яма!

Дай вѣрный мнѣ отвѣтъ на мой вопросъ,

Вопросъ о нашей жизни послѣ смерти;

Скажи, тамъ есть какая-либо жизнь,

Скажи, есть личное существованье?

Я не желаю больше ничего,

Я, Начикетасъ, требую отвѣта

О томъ, что въ мірѣ скрыто это всѣхъ,

О томъ, что человѣку неизвѣстно!

(Учитель! Скажетъ онъ ему иль нѣтъ?)

Здѣсь кончается первая "valli" книги "Катха-Упанишадъ".

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Сахибъ.

"И Яма согласился дать отвѣтъ

И началъ говорить: пойми, во первыхъ,

И знай, что межъ хорошимъ на землѣ

И межъ пріятнымъ разница большая.

Различными путями, но всегда,

Они царятъ надъ каждымъ человѣкомъ.

Влаженъ, кто выбралъ путь себѣ высокій

Предпочтенье отдаетъ добру:

Искатели пріятнаго теряютъ

Здѣсь много, и жизнь ихъ коротка;

Хорошее съ пріятнымъ васъ волнуютъ;

Разумный можетъ, силою ума

Поднявшись надъ толпой, идти спокойно

Путемъ добра; глупецъ, наоборотъ,

Хватается за наслажденья жадно,

Какъ можно больше хочетъ ихъ имѣть,

Ихъ удержать и пользоваться ими.

Не обративъ вниманія на нихъ,

На эти сны пустой и слабой воли,

Не пожелалъ ни долголѣтья ты,

Ни сыновей, ни власти, ни объятій,

Ни царствъ, ни славы -- ты отринулъ все,

Что служитъ для другихъ людей приманкой,

Ты презрѣлъ путь богатства, путь глупцовъ,

Ведущій къ гибели. Знай разстоянье

Межъ званьемъ и невѣжествомъ громадно;

Двумя путями разными ведутъ

Они людей. Ты ищешь только знанья,

И чувственныя наслажденья всѣ

Тебя ни на минуту не смутили.

Влачащій дни въ невѣжествѣ глупецъ,

Себя считающій межъ тѣмъ разумнымъ

И даже опытнымъ въ дѣлахъ людскихъ,

Походкой шаткою идетъ, свершая

Свой путь средь круга вѣчныхъ перемѣнъ,

Сбивается съ дороги, какъ слѣпецъ,

Котораго ведетъ слѣпецъ такой-же".

(Учитель! какъ-же можно потерять

Путь къ истинѣ, разъ этотъ путь извѣстенъ?

Мы любимъ знанье, разъ мы можемъ знать!)

Жрецъ.

Онъ говоритъ здѣсь о глубокомъ знаньѣ

Въ связи съ невѣжествомъ. Когда-бъ кто могъ

Все выучить, что далъ востокъ и западъ,

Но не искалъ-бы истины самой,

Считалъ-бы призрачный нашъ міръ реальнымъ,

Невѣждой былъ-бы человѣкъ такой;

Такого ждетъ и смерть, и возрожденье --

И дальше такъ, пока онъ не умретъ

Освобождающей отъ жизни смертью.

Сахибъ.

Благодарю. Я буду продолжать.

"Они не видятъ вѣрнаго пути,

Ведущаго въ обитель жизни вѣчной,

Богатство ослѣпляетъ ихъ сердца;

Обманутые призраками чувства,

Они считаютъ, что ихъ міръ есть все;

Не нужно имъ невидимаго міра --

Они въ него не вѣрятъ -- и такихъ

Людей я поражаю неизбѣжно.

Приблизиться къ Благому Существу,

Стоящему внѣ всѣхъ существъ вселенной,

Познать благую, истинную жизнь

Удастся далеко не всѣмъ. Немного

Такихъ, что испытали эту жизнь,

Кто слышалъ лишь о ней, и тѣхъ немного,

И большинство изъ нихъ ее понять

Не въ состояніи. А несказанно

Великолѣпна истина. Она

Принадлежитъ съ начала міра Брамѣ;

Источникъ радости, она сквозитъ

Въ словахъ, въ дѣяньяхъ мудрецовъ великихъ".

(Скажи мнѣ что-нибудь о Брамѣ здѣсь!)

Жрецъ.

Вотъ текстъ изъ светасваторы священной:

"Кто Онъ? Единый Безразличный Богъ,

Причина вѣчная единства міра

И безконечнаго разнообразья,

Начало и конецъ созданій всѣхъ,

Онъ, Брама, намъ дающій свѣтъ познанья".

"Незримый Духъ -- онъ проницаетъ все,

Всѣ атомы; онъ свѣтится для міра

И въ пламени, и въ солнцѣ, и въ лунѣ,

Въ планетахъ, въ звѣздахъ, чувствуется въ вѣтрѣ,

Вздымается съ волной; онъ Праджапати,

Собою наполняющій міры"!

"Онъ есть мужчина, женщина, дѣвица

И юноша, младенецъ и старикъ,

Онъ все, что есть: пчела, и тигръ, и рыба,

Онъ птица, дерево, цвѣтокъ, трава,

Онъ грозовыя облака,-- онъ море,

Онъ времена въ году -- лишь имъ все это

Живетъ -- въ немъ ихъ начало и конецъ"...

Сахибъ.

"Тотъ ложное понятіе имѣетъ

О сокровенной сущности души,

Кто будетъ говорить, непросвѣщенный:

"Вотъ это я -- я есмь -- а это ты,

И жизнь раздѣлена"! Но тотъ, кто знаетъ,

Что жизнь одна, что нѣтъ различья въ ней,

Тотъ и о духѣ выскажется вѣрно,

Что онъ одинъ во всемъ. И это такъ...

О, славный юноша! Ты хочешь знанья,

Оно не выражается въ словахъ,

Словами сущность міра не означишь:

Одно лишь созерцаніе даетъ

Возможность знанія, да то ученье,

Которое считаетъ жизнь единой.

Ты истину любилъ, стремился къ ней,

О если бы стремились и другіе!

Ты, юноша, позналъ тщету утѣхъ

Земныхъ, позналъ, что длительнаго блага

Но можетъ преходящее рождать

И что божественный огонь, горящій

Въ душѣ людской, погаснетъ наконецъ.

Ты ищешь неизмѣннаго и только!

Ты, Начикетасъ, получилъ второй

Мой даръ -- ты понялъ сущность жертвы,

Тотъ внутренній покой, когда въ душѣ

Желанья всѣ на время затихаютъ

И исчезаетъ всякая боязнь,

Покой глубокій, долгій и отрадный,

Обитель счастія и цѣль стремленій.

Все это ты оставилъ въ сторонѣ

И жаждешь только одного познанья:

Лишь тотъ, кто можетъ мысль свою отвлечь

Отъ призраковъ и къ истинѣ направить,

Тотъ, мудрый, будетъ лицезрѣть Его,

Всесовершеннаго, который въ мірѣ

Сокрытъ отъ глазъ и вѣчно въ глубину

Отъ взоровъ ищущаго отступаетъ,

Его, чей домъ не посѣтилъ никто,

Его, который былъ и есть, и будетъ.

Сподобившійся Бога лицезрѣть

Отъ горя и отъ радостей свободенъ.

Познавшій правду, слышавшій о ней,

Желающій ее, способный ясно

Отдать себѣ отчетъ о свойствахъ духа,

Тончайшихъ, затаенныхъ въ глубинѣ,

Подобный смертный радуется сердцемъ,

И радости его источникъ чистъ.--

Твое открыто сердце, Начикетасъ,

Ты жаждешь только истины одной"!

Жрецъ.

Да, смыслъ таковъ, но разъ иль два, сознаюсь,

Ты все же поскользнулся на пути,

Почти не проторенномъ, очень трудномъ,

На томъ пути, который въ вышину

Приводитъ насъ къ чистѣйшему познанью.

Вотъ снова юноша даетъ вопросъ,

Настойчивѣе требуетъ отвѣта --

И Яма говоритъ ему о всемъ.

Сахибъ.

"И Начикетасъ произнесъ: Повѣдай,

Скажи о немъ мнѣ что-нибудь! Кто онъ?

Онъ внѣ добра и зла? Онъ внѣ причины

И слѣдствія, внѣ времени и сферъ

Прошедшаго и будущаго, больше,

Чѣмъ эти сферы, глубже, дальше ихъ?

И Яма началъ говорить: "На это

Во всѣхъ священныхъ Ведахъ есть отвѣтъ;

Отвѣтъ извѣстенъ кающимся людямъ,

Его получатъ тѣ, кто жизнь ведетъ,

Какъ истинный подвижникъ, брамачарья:

Вотъ онъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . (Учитель, что же онъ сказалъ?)

Жрецъ.

Ему шепнулъ онъ слово "Онъ" -- не больше;

Когда богъ смерти только могъ шепнуть

Священнѣйшее слово -- намъ не должно

Переступать границъ и говорить

О томъ, о чемъ умалчиваютъ книги.

Читай теперь, что дальше богъ сказалъ!

Сахибъ.

"Знай, это слово означаетъ Браму

И вмѣстѣ "Брахмъ", проявленнаго Бога

И скрытаго во мглѣ. Кто знаетъ смыслъ

Такого слова, тотъ получитъ тотчасъ

Все, что бы только онъ ни пожелалъ.

Знай, это слово языка людского

Есть высшее и лучшее изъ всѣхъ;

Оно полно таинственнаго смысла,

И тотъ, кто произноситъ это "Онъ"

И смыслъ его глубокій постигаетъ,

Тотъ будетъ почитаемъ, какъ святой,

Въ предѣлахъ Брамы, тамъ съ предвѣчнымъ Брамой.

Душа, постигнувшая этотъ смыслъ,

Не будетъ умирать и вновь рождаться,

Она, рожденная изъ ничего,

Не будетъ подвергаться измѣненьямъ,

Она вѣчна, она внѣ перемѣнъ;

Я власть имѣю уничтожить тѣло,

Но не могу такой душѣ вредить".

Жрецъ.

Запомни стихъ, идущій вслѣдъ за этимъ,

Въ немъ сокровеннѣйшій, глубокій смыслъ;

Стихъ этотъ яркимъ жемчугомъ сіяетъ

Въ сокровищницѣ мудрости людской,--

Сахибъ.

"Когда одинъ на смерть разитъ другого

И думаетъ "вотъ я его убилъ" --

Когда сраженный мыслитъ: "убиваютъ

Меня!-- не знаютъ истины они".

То, что живетъ въ обоихъ ихъ, не можетъ

Ни уничтожиться, ни убивать.

Безсмертная душа міровъ громаднѣй,

Лишь ей одною держатся они,

Она въ одно и то же время меньше

Ничтожнѣйшей частицы вещества,

Когда царитъ въ сердцахъ живыхъ твореній!

Кто могъ отбросить страсть, отринуть страхъ,

Кто держитъ чувства властною рукою,

Тотъ видитъ въ блескѣ истины святой

Ее -- свою божественную душу,

Безсмертную, спасенную на вѣкъ!

Она, не покидая тѣла, всюду

Въ пространствѣ носится: она во снѣ,

Не зная сна, вселенную обходитъ!

Кто знаетъ душу болѣе, чѣмъ я,

Въ ея безсмертномъ настоящемъ видѣ,

Ее, живущую внѣ всякой жизни,

Блаженную внѣ всѣхъ земныхъ блаженствъ!

Найдя ее, безплотную, средь плоти

И постоянную средь перемѣнъ,

Ее, живущую внутри созданій

И обнимающую цѣлый міръ,

Духъ человѣка больше не страдаетъ --

Исчезла тьма, теперь онъ знаетъ все!

Такого знанія не дастъ наука,

И глубочайшимъ знаньямъ есть предѣлъ!

Душой одной постигнуть можно душу.

Въ природѣ всякій свѣтъ есть свѣтъ ея,

Она сама сіяетъ для себя же!

Не можетъ радости ея понять,

Кто отъ грѣховъ себя не очищаетъ,

Кто съ чувствомъ не справляется своимъ

И о себѣ самомъ не размышляетъ.

Къ той радости иного нѣтъ пути,

Его не указалъ предвѣчный Брама!"

Конецъ второй главы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Сахибъ.

"Такъ Яма говорилъ, и Начикетасъ,

Чтобъ воспринять и сердцемъ, и душой

Послѣдствія дѣяній въ этомъ мірѣ,

Приблизился къ таинственному дому,

Гдѣ обитала міровая Власть.

Кто знаетъ Браму, кто свершаетъ сердцемъ

Ему тройное жертвоприношенье,

Кто можетъ поддержать святой огонь

Божественнаго юноши -- тотъ знаетъ

Различіе межъ духомъ и душой.

Духъ это тѣнь; душа -- сіянье солнца;

И тотъ огонь, который получилъ,

Какъ даръ второй, отъ Ямы Начикетасъ,

Теперь понятенъ: это вѣчный мостъ

Для приносящихъ жертву: чрезъ него лишь

Приблизиться возможно къ Существу

Предвѣчному, къ обители Отрады,

Гдѣ нѣтъ боязни, гдѣ печалей нѣтъ,

Къ той тихой пристани, въ которой духи

Находятъ вѣчный отдыхъ и покой,

Когда ихъ путь чрезъ море жизни конченъ.

Смотри на духъ свой, какъ на ѣздока;

На тѣло, какъ на колесницу; воля --

Возничій этой колесницы; умъ --

Поводья; чувства человѣка -- кони;

Всѣ вещи чувственныя -- это путь,

Который сдѣлаютъ такіе кони.

Душа царитъ надъ духомъ и надъ тѣломъ,

Надъ чувствами, надъ волей, надъ умомъ;

Сама-жъ она ничья; такъ мыслитъ мудрый;

Глупецъ не хочетъ натянуть возжей,

И чувства бьются у него, какъ кони;

Мудрецъ всегда внимателенъ и смѣлъ,

Онъ успокоитъ дикую пятерку,

И ровной рысью побѣжитъ она;

Глупецъ, проведшій жизнь въ дурныхъ дѣяньяхъ,

Къ обители покоя не придетъ,

Но упадетъ обратно въ жизнь плотскую!

Кто сердцемъ чистъ, благоразуменъ, мудръ,

Тотъ достигаетъ мѣста, гдѣ не знаютъ

О перемѣнахъ, и откуда въ міръ

Онъ не вернется, чтобъ родиться снова.

Кто въ колесницѣ плоти держитъ путь

И возжи натянулъ рукою сильной,

Тотъ, радостный, въ концѣ концовъ найдетъ

Послѣднюю обитель, царство Вишну"...

(Учитель! я хочу тебя спросить,

Что знаешь ты еще объ этомъ царствѣ?)

Жрецъ.

Въ Кхандогьѣ говорится такъ о немъ:

"Плоть человѣка -- это городъ; сердце --

Дворецъ, въ которомъ обитаетъ царь,

Тончайшая, невидимая сущность.

Царь этотъ: Атманъ, Духъ; эфирный тронъ

Его собой напоминаетъ лотосъ!

Когда кто будетъ спрашивать тебя,

Какимъ путемъ приблизиться мы можемъ

Къ Познанью Духа, этого царя,

Чей сокровенный тронъ таится въ сердцѣ?--

Отвѣтствуй такъ: насколько этотъ міръ

Великъ, неизмѣримъ и безконеченъ,

На столько-же великъ и этотъ Духъ,

Хотя онъ малъ и скрытъ, и не замѣтенъ;

Въ немъ небеса и земли,-- въ немъ огонь

И воздухъ, звѣзды и луна, и солнце;

Онъ обнимаетъ все -- и свѣтъ, и тьму,

Всѣ дѣйствія въ прошедшемъ, въ настоящемъ

И въ будущемъ; дѣла и мысли всѣ

Покоятся въ его эфирной безднѣ".

А если будутъ спрашивать тебя,

Что будетъ съ нимъ, когда наступитъ старость,

И тѣло, этотъ городъ, попадетъ

Подъ власть ея и станетъ жалкимъ прахомъ,

Когда и стѣны города падутъ

И царское жилище опустѣетъ,

Гдѣ вмѣстѣ съ духомъ раздѣляли власть

Когда-то бытіе, и жизнь, и воля?

Отвѣтствуй такъ: пускай идутъ года,

Безсмертное состариться не можетъ.

Смерть тѣла не касается души,

И вѣчный Атманъ перемѣнъ не знаетъ;

Есть у него и городъ, и дворецъ,

Гдѣ онъ живетъ своею скрытой жизнью,

Гдѣ онъ становится самимъ собой,

Отбросивъ грѣхъ, какъ сбрасываетъ змѣйка

Свою изношенную чешую;

Здѣсь онъ свободенъ отъ терзаній плоти,

Отъ старости, отъ горя, отъ невзгодъ,

Отъ голода, отъ жажды и отъ смерти --

Здѣсь лучшія желанья у него

И помыслы одни: о вѣчномъ благѣ!"

Сахибъ.

Такъ, въ самомъ дѣлѣ, говоритъ писанье?

Жрецъ.

Да такъ. Объ этомъ есть въ восьмой главѣ

Прапатхаки, потомъ есть въ Кхандѣ, въ первой

И во второй главѣ: "Когда душа

Взлетаетъ, зная о себѣ всю правду,

Понявъ, что съ Брамою она одно,--

Во всѣхъ мірахъ она паритъ свободно;

Захочетъ въ область прошлаго сойти --

Ее тамъ встрѣтятъ съ радостнымъ привѣтомъ

Отцы и матери былыхъ временъ!

И радостью полна душа такая!

Захочетъ посѣтить семьи обитель --

Тамъ братья, сестры выйдутъ къ ней толпой;

И радостью полна душа такая!

Захочетъ область дружбы посѣтить --

Тамъ существо, любимое при жизни,

Исполненное неземной любви,

Бросается съ восторгомъ къ ней на встрѣчу;

И радостью полна душа такая!

Захочетъ-ли она пойти въ тотъ міръ,

Гдѣ все полно изящества и нѣги,

Въ тотъ міръ благоухающихъ цвѣтовъ,

Гдѣ есть плоды, и сласти, и напитки,

Гдѣ музыка и пѣніе слышны --

Предъ нею тотчасъ все: благоуханье

Цвѣтовъ, и кушанья, и звуки струнъ...

И радостью полна душа такая!

Захочетъ-ли она объятій дѣвъ,

Блаженства высочайшаго, покоя

Полнѣйшаго на сладостныхъ грудяхъ

Красавицъ неба -- и летятъ толпами

Онѣ, пылая страстью, и несутъ

Душѣ спасенной цѣлый міръ блаженства,

Любовь, невѣдомую для людей --

И радостью полна душа такая!

Сахибъ.

Но какъ, скажи мнѣ, Атманъ, иль душа,

Сольется съ Брамой -- вѣдь она осталась

И послѣ смерти личнымъ существомъ?

Жрецъ.

Въ Упанишадѣ есть отвѣтъ на это!

"Какъ можетъ, стать какой-нибудь потокъ

Громадною рѣкой и послѣ моремъ?

А это фактъ межъ тѣмъ! Вонъ тамъ вдали

Годавери слилась съ волнами моря,

Но развѣ уничтожилась она?

Исчезъ-ли Гангъ, когда разливъ священный

Его окончился? Громадный Индъ

Иль Брамапутра? Или пять потоковъ,

Несущіеся въ Индъ, чтобъ вмѣстѣ съ нимъ

Найти свободу въ синемъ океанѣ?

Они всѣ тамъ, хотя изъ насъ никто

О ихъ судьбѣ дальнѣйшей не разскажетъ;

И капелька, упавшая съ дождемъ,

Свое существованье продолжаетъ

Въ обширномъ темномъ мірѣ водяномъ.

Такъ надо думать намъ; слова людскія

Непостижимаго не объяснятъ!

Сахибъ.

Благодарю тебя! Я продолжаю:

"Пойми, что выше чувства этотъ міръ,

Умъ выше міра! Движущая воля

Царитъ и надъ умомъ; надъ волей духъ...

Пойми, душа гораздо выше духа,

А надъ душой и надо всѣмъ царитъ

Пуруша, всеобъемлющая Сущность!

Надъ нею, внѣ ея, нѣтъ ничего.

Она и составляетъ тотъ предѣлъ,

Котораго узрѣть никто не можетъ,

Ту сущность, проницающую все,

Которая становится однако

Доступной для того, чья мысль, какъ лучъ,

Хотя и слабый, въ эту мглу несется,

Чтобъ истину сокрытую найти.

Ее увидитъ тотъ, чей разумъ мощный

Способенъ жалкой плотью управлять,

Чья воля правитъ разумомъ самимъ,

Премудрости однако подчиняясь;

Надъ чьей Премудростью царитъ лишь Духъ

Который, какъ душа, стремится слиться

Съ эфирной, неизмѣнною Душой --

Такой ее увидитъ!"

-----

"Встань, проснись!

Иди скорѣй къ учителямъ великимъ!

Внимай словамъ ихъ! Узокъ этотъ путь,

Подобно лезвію ножа, и труденъ!

Но тотъ, кому открылся Вѣчно-Сущій,

Незримый, неимѣющій именъ,

Неосязаемый и Безтѣлесный,

Неуменьшаемый, для чувствъ людскихъ

Непостигаемый и Безконечный,

Онъ, Безначальный, Сущій внѣ временъ,

Носящійся за глубиной созданья,

Стоящій выше всякой высоты,--

Кому открылся Онъ, тотъ не погибнетъ,

И смерть ему не значитъ ничего!"

-----

О вы, читающіе эту книгу,

Постигшіе значенье вѣчныхъ словъ,

Которыя воспринялъ Начикетасъ,

Какъ даръ послѣдній, радуйтесь душой:

Васъ любятъ тамъ, въ великомъ мірѣ Брамы;

И всякій съ чистымъ сердцемъ, кто придетъ

И станетъ изъяснять ученье это,

Глубокое, благое предъ толпой,

Получитъ величайшій даръ: блаженство!

-----

"Да, величайшій, величайшій даръ!"

Шепталъ браминъ, когда я, кончивъ чтенье,

Простерся восемь разъ предъ старикомъ.

Величественнѣе всего на свѣтѣ

Премудрое познаніе души!

Я отвязалъ коня; вотъ громкій топотъ

Его копытъ спугнулъ въ камняхъ змѣю;

Она скользнула и безслѣдно скрылась.

На крышѣ ворковалъ міръ голубей,

А тамъ вдали вставала надъ горами

Ликующая, ясная заря

И заливала нѣжнымъ свѣтомъ нивы..

Я медленно спустился внизъ къ рѣкѣ,

И легкой рысью въ городъ свой поѣхалъ.

И. Юринскій.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1892

Оставить комментарий Арнольд Эдвин (перевод: И. Юринский) (yes@lib.ru) Год: 1892 Обновлено: 31/03/2025. 106k. Статистика. Поэма: Поэзия, Переводы Сочинения	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Перевод И. Юринского. Текст издания:и журнал "Сѣверный Вѣстникъ", No 1, 1892.

Арнольд Эдвин Тайна смерти

Тайна смерти. Поэма Эдвина Арнольда.

ВВЕДЕНІЕ.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.Сахибъ.

ГЛАВА ВТОРАЯ.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Арнольд Эдвин
Тайна смерти

Тайна смерти.
Поэма Эдвина Арнольда.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Сахибъ.