Lib.ru/Классика: Арсеньев Александр Васильевич. Рассказы из дел Тайной канцелярии

А. В. АРСЕНЬЕВЪ

СТАРЫЯ БЫВАЛЬЩИНЫ
ИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ И КАРТИНКИ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ А. С. СУВОРИНА
1892

СОДЕРЖАНІЕ.

Разсказы изъ дѣлъ Тайной канцеляріи

1. Историческое введеніе

2. Какъ кочетковскій попъ видѣлъ Петра Великаго

3. Корабельный столяръ и "Анна Ивановна"

4. О поручикѣ, принуждавшемъ пить за здоровье императрицы

5. Не кстати памятливая баба

6. Легенда о Петрѣ Великомъ и о ворѣ

7. Не розняли -- кто виноватъ?

8. Колодникъ, разсказывающій, что Петръ II живъ

9. Бѣглый гусаръ Штырской, завоеватель Россійской имперіи

10. Князь Потемкинъ -- фальшивый монетчикъ

11. Битый капралъ и бабье царство

12. Хохлы-просители при Павлѣ I

І.
Историческое введеніе.
1701--1797 гг.

Предлагаемые одиннадцать очерковъ изъ старинной судебной практики тайныхъ розыскныхъ учрежденій по дѣламъ объ оскорбленіи царскаго достоинства и чести словами, въ хронологической послѣдовательности, своей обнимаютъ цѣлое столѣтіе.

Мы увидимъ здѣсь дѣла, возникшія въ царствованія Петра Великаго, Анны Іоанновны, Елисаветы Петровны, Екатерины II и, наконецъ, Павла I.

Всѣ они, описаніемъ живыхъ нравовъ и подлинно бывшихъ фактовъ, характеризуютъ свою эпоху и даютъ понятіе о жизни и взглядахъ нашихъ предковъ.

Дики были эти взгляды на нѣкоторые предметы, но ничуть не необыкновенны -- они были современны и понятны для своей эпохи и не должны насъ удивлять.

Всѣ націи въ мірѣ, совершая свой историческій ростъ и развитіе, прошли тѣ же самыя стадіи, какъ и мы, впадали въ такія же ошибки, были такъ же мало развиты въ нравственномъ и умственномъ отношеніяхъ.

Наши легендарные застѣнки Преображенскаго Приказа и Тайной Канцеляріи -- ничто въ сравненіи съ тюрьмами испанской инквизиціи.

Жестокіе розыски и пытка въ Россіи были узаконены "Уложеніемъ царя Алексѣя Михайловича", который вовсе не былъ жестокимъ государемъ, а наоборотъ,-- заслужилъ у современниковъ названіе "тишайшаго", которое сохранило за нимъ и потомство.

Пытка была необходимою принадлежностью всякаго судебнаго слѣдствія и допроса и употреблялась даже въ волостныхъ народныхъ судахъ.

Показанію, вымученному истязаніемъ, придавали значеніе юридической правды, и какъ ни ложенъ, на нашъ взглядъ, такой способъ добиваться истины, но тогда онъ былъ одобряемъ и принятъ всѣми.

Даже свѣтлая и разумная голова Петра Великаго, стоявшаго по идеямъ и взглядамъ гораздо выше современниковъ, раздѣляла то же мнѣніе и Преображенскій Приказъ день и ночь безпрестанно оглашался стонами пытаемыхъ и наказываемыхъ.

Характеристиченъ случай, бывшій въ эту эпоху.

Князь-кесарь Ѳедоръ Юрьевичъ Ромодановскій повздорилъ какъ-то съ извѣстнымъ сотрудникомъ Петра высокоученымъ Яковомъ Вилимовичемъ Брюсомъ и обидѣлъ его.

Брюсъ немедленно же пожаловался Петру, и государь, заступаясь за Брюса, написалъ Ромодановскому: "Полно тебѣ съ Ивашкою (т. е. пьянствомъ) знаться -- быть отъ него рожѣ драной"...

Ромодановскій отвѣтилъ Петру: "Некогда намъ съ Ивашкою знаться -- безпрестанно въ кровяхъ омываемся"... Этимъ онъ указывалъ на свою трудную должность начальника Преображенскаго Приказа, гдѣ ему ежедневно приходилось пытать и допрашивать множество людей.

Преображенскій Приказъ возникъ послѣ 1697--98 гг., когда былъ открытъ и наказанъ заговоръ Пушкина, Циклера и Соковнина, а стрѣльцы уничтожены и разосланы по разнымъ городамъ. Караулъ въ Москвѣ заняли молодые петровскіе полки: Преображенскій, Семеновскій и Бутырскій, а всѣ дѣла по нарушенію городского порядка и безопасности -- о пьянствѣ, дракахъ и проч., а также о корчемствѣ, продажѣ табаку, которая была запрещена,-- судились въ приказной избѣ села Преображенскаго.

Начальникомъ ея былъ ближній стольникъ и любимецъ Петра, князь Ѳедоръ Юрьевичъ Ромодановскій, облеченный во время отсутствія Петра какимъ-то подобіемъ царской власти и носившій названіе князя-кесаря.

Съ теченіемъ времени дѣла приказной избы разрослись и увеличились присоединеніемъ къ дѣламъ полицейскимъ уголовныхъ дѣлъ, и изба получила названіе Преображенскаго Приказа. Въ 1702 году вышелъ указъ, которымъ повелѣвалось всѣ дѣла о "словѣ и дѣлѣ" пересылать также въ Преображенскій Приказъ {Полн. Собр. Законовъ, т. IV, ст. 1918.}, и съ этого времени всѣ они стекались въ это одно мѣсто, тогда какъ прежде разбирались въ Судномъ Приказѣ.

Дѣло о "словѣ и дѣлѣ государевомъ" -- это характеристическая особенность той давно прожитой эпохи. Это были дѣла первой политической важности и всегда влекли за собою тяжкое наказаніе. Никто, отъ самаго незначительнаго простолюдина до высшаго сановника и любимца государева, не могъ отвратить отъ себя слѣдствія, если сказывалось на него слово и дѣло, и никакой судъ не смѣлъ потушить такого дѣла и не дать ему хода.

Ужасъ передъ такими дѣлами былъ настолько великъ, и узаконенія относительно ихъ были такъ строги, что гдѣ бы, кто бы ни объявилъ "слово и дѣло", его тотчасъ, безъ малѣйшихъ проволочекъ и откладывая другія дѣла и надобности, пересылали въ Тайную Канцелярію, заковавъ порукамъ и ногамъ и сторонясь, какъ отъ зачумленнаго.

Сказывавшему "слово и дѣло" и доносившему на кого нибудь, давали "первый кнутъ", т. е. пытали для подтвержденія доноса, а потомъ пытали и допрашивали и всѣхъ оговоренныхъ доносчикомъ. Въ случаяхъ запирательства, давали очныя ставки и усиливали пытку, и всегда такое слѣдствіе объ одномъ дѣлѣ увеличивало безпрестанно число привлеченныхъ къ допросу, такъ какъ малѣйшее участіе, да и не участіе, а простое упоминаніе допрашиваемымъ какого нибудь новаго имени влекло за собой немедленные розыски этого лица, привлеченіе въ застѣнокъ и строгій допросъ.

Часто, при допросахъ по одному дѣлу, подсудимаго заставляли разсказывать всю жизнь, всѣ мельчайшіе факты прожитого, даже и не относящіеся къ дѣлу, а справки и розыски о немъ на сторонѣ дополняли, подтверждали или опровергали его показанія, и при этомъ всплывали наружу такія дѣла, которыя человѣкъ считалъ навѣки скрытыми и схороненными. Человѣкъ получалъ позднее возмездіе за проступки, уже забытые имъ, можетъ быть оплаканные и искупленные передъ собственною совѣстью и прощенные ею.

Человѣкъ, считавшійся и бывшій честнымъ въ настоящемъ, побывавъ въ застѣнкахъ Тайной Канцеляріи, послѣ такого подозрительнаго и безцеремоннаго выворачиванія души и далекаго прошлаго, выходилъ часто опозореннымъ, съ клеймомъ вѣчнаго презрѣнія и ужаса,-- съ рѣзанымъ языкомъ, рваными ноздрями.

Жестокое наказаніе слѣдовало и тѣмъ, кто ложно сказывалъ слово и дѣло, и часто, произнесши эти страшныя слова спьяну, доносчикъ, чтобы вывернуться изъ бѣды, придумывалъ, припоминалъ какой нибудь самый пустякъ, слышанный имъ гдѣ либо о царѣ или его дѣйствіяхъ,-- и вслѣдъ за этимъ летѣли пристава, производились аресты, пытали оговоренныхъ и такъ далѣе.

"Слово и дѣло" кричали изъ мести, на площадяхъ, чтобы насолить ворогу, кричали люди, которыхъ за что либо били, расправляясь своимъ судомъ, чтобы остановить эти побои, такъ какъ вслѣдъ за произнесеніемъ этихъ словъ тотчасъ же кричавшаго отсылали въ Тайную Канцелярію, ни мало не медля -- и все это доставляло работу застѣнкамъ и заплечнымъ мастерамъ -- палачамъ.

Дыба, виска, встряска, кнуты, жженіе огнемъ, какія-то ужасныя по жестокости спицы,-- все это было въ безпрестанномъ ходу и употребленіи, обливалось кровью...

Таковы были дѣла о страшномъ "словѣ и дѣлѣ государевомъ".

Время шло, а вмѣстѣ съ нимъ въ народное сознаніе входили и новыя идеи и понятія. Прежніе юридическіе взгляды на слѣдствіе смягчались, но очень медленно, и много нужно было времени, слишкомъ сто лѣтъ, чтобы окончательно уничтожить пытку при допросахъ.

Первый проблескъ гуманныхъ взглядовъ, проникшихъ ѣъ законодательство относительно пытокъ, мы видимъ въ 1742 году, въ первый годъ царствованія императрицы Елисаветы Петровны.

Августа 23-го, 1742 года, вышелъ указъ, отмѣняющій пытку и смертную казнь для малолѣтнихъ преступниковъ {Полн. Собр. Зак., т. XI, ст. 8601.}. Поводомъ къ этому было дѣло дѣвочки Прасковьи Ѳедоровой, убившей топоромъ въ лѣсу двухъ другихъ дѣвочекъ за то, что онѣ отнимали у нея набранныя ею таловыя вички {Г. Есиповъ. Раскольн. дѣла XVIII стол.}.

Въ это же царствованіе мы видимъ два другихъ узаконенія, свидѣтельствующихъ, что ненужность пытки входила въ сознаніе законодателя.

Первый изъ нихъ, указъ сенатскій отъ 28-го ноября 1751 года {Полн. Собр. Зак., т. XIII, ст. 9912.}, въ которомъ говорилось: "и какъ возможно доходить, дабы найти правду чрезъ слѣдствіе, а не пыткою, и когда чрезъ такое слѣдствіе того изыскать будетъ не можно, то больше о томъ не слѣдовать, а учинить имъ за то, въ чемъ сами винились".

Второй указъ, отъ 25-го декабря того же года, "объ отмѣнѣ пытки въ слѣдствіяхъ по дѣламъ о корчемствѣ, т. е. о недозволенной продажѣ безакцизной водки" {Тамъ же, т. XIII, ст. 9920.}.

Но всѣ эти указы, смягчающіе только немного жестокость слѣдствія, являются какъ-то робко и ограничиваютъ существующее зло въ самыхъ незамѣтныхъ размѣрахъ. Пытка по дѣламъ о "словѣ и дѣлѣ" производится еще со всею жестокостью петровскихъ временъ, хотя въ Тайной розыскныхъ дѣлъ Канцеляріи начальствуетъ уже другой, новѣйшій человѣкъ, Андрей Ивановичъ Ушаковъ, а не прежній недальняго ума и жестокій князь Ромодановскій.

Первое громкое, гуманное и краснорѣчивое слово противъ пытки и ужасовъ Тайной Канцеляріи, а также объ уничтоженіи дѣлъ "о словѣ и дѣлѣ" сказалъ на всю Россію недолговѣчный императоръ Петръ III, и заставилъ Россію свободно вздохнуть.

1762 года, февраля 7-го, Петръ III объявилъ въ Сенатѣ, что отнынѣ Тайной розыскныхъ дѣлъ Канцеляріи быть не имѣетъ, а 21-го февраля изданъ былъ во всеобщее свѣдѣніе манифестъ {Тамъ же, т. XV, ст. 11445.}.

Манифестъ этотъ такъ прекрасенъ и краснорѣчивъ, что мы выписываемъ изъ него большую часть:

"Всѣмъ извѣстно, что къ учрежденію тайныхъ розыскныхъ канцелярій, сколько разныхъ именъ имъ не было, побудили вселюбезнѣйшаго нашего дѣда, государя императора Петра Великаго, монарха великодушнаго и человѣколюбиваго, тогдашнихъ временъ обстоятельства и неисправленные еще въ народѣ нравы.

"Съ того времени отъ часу становилось меньше надобности въ помянутыхъ канцеляріяхъ; но какъ Тайная Канцелярія всегда оставалась въ своей силѣ, то злымъ, подлымъ и бездѣльнымъ людямъ подавался способъ или ложными затѣями протягивать вдаль заслуженныя ими казни и наказанія, или же злостнѣйшими клеветами обносить своихъ начальниковъ и непріятелей. Вышеупомянутая Тайная розыскныхъ дѣлъ Канцелярія уничтожается отнынѣ навсегда, а дѣла оной имѣютъ быть взяты въ Сенатъ, но за печатью къ вѣчному забвенію въ архивъ положатся.

"Ненавистное израженіе, а именно "слово и дѣло", не долженствуетъ отнынѣ значить ничего, и мы запрещаемъ -- не употреблять онаго никому; о семъ, кто отнынѣ оное употребить, въ пьянствѣ или въ дракѣ, или избѣгая побоевъ и наказанія, таковыхъ тотчасъ наказывать такъ, какъ отъ полиціи наказываются озорники и безчинники. Напротивъ того, буде кто имѣетъ дѣйствительно и по самой правдѣ донести о умыслѣ по первому или второму пункту, такой долженъ тотчасъ въ ближайшее судебное мѣсто или къ ближайшему же воинскому командиру немедленно явиться и доносъ свой на письмѣ подать, или донести, словесно, если кто не умѣетъ грамотѣ. Всѣ въ воровствѣ, смертоубійствѣ и въ другихъ смертныхъ преступленіяхъ пойманные, осужденные и въ ссылки, также на каторги сосланные колодники, ни о какихъ дѣлахъ доносителями быть не могутъ. Если явится доноситель по первымъ двумъ пунктамъ, то его немедленно подъ караулъ взять и спрашивать, знаетъ ли онъ силу помянутыхъ двухъ пунктовъ, и если найдется, что не знаетъ и важнымъ дѣломъ почелъ другое, такъ тотчасъ отпускать безъ наказанія. Если же найдется, что доноситель прямое содержаніе двухъ первыхъ пунктовъ знаетъ, такого спрашивать тотчасъ, въ чемъ самое дѣло состоитъ; когда же дѣло свое доноситель объявитъ, а къ доказательству ни свидѣтелей, ниже что либо достовѣрнаго на письмѣ не имѣетъ, такого увѣщать, не напрасно ли на кого затѣялъ? Если доноситель не отречется отъ своего доноса, то посадить на два дня подъ крѣпкій караулъ и не давать ему ни питья, ни пищи, но оставить ему все сіе время на размышленіе; по прошествіи же сихъ дней, паки спрашивать со увѣщаніемъ, истиненъ ли его доносъ, и буде и тогда утвердится, въ такомъ случаѣ подъ крѣпкимъ карауломъ отсылать, буде близко отъ Санктпетербурга или Москвы, то въ Сенатъ или въ Сенатскую Контору, буде же нѣтъ, то въ ближайшую губернскую канцелярію, а того или тѣхъ, на кого онъ безъ свидѣтеля или письменныхъ доказательствъ доноситъ, подъ караулъ не брать, ниже подозрительными не считать до того времени, пока дѣло въ вышнемъ мѣстѣ надлежаще разсмотрѣно будетъ, и объ тѣхъ на кого донесено, указъ послѣдуетъ".

Вотъ какое новое и гуманное слово было произнесено въ самый разгаръ существованія Тайной Канцеляріи и "слова и дѣла".

Этимъ учрежденіямъ былъ нанесенъ разрушающій ударъ; послѣ этого ихъ уже стало невозможнымъ возобновить во всей полнотѣ и жестокости.

Екатерина II, вмѣсто Тайной Канцеляріи, учредила при Сенатѣ тайную экспедицію, которая дѣйствовала уже по большей части мѣрами сравнительно кроткими, но пытка все еще существовала, какъ законное средство найти правду.

Екатерина II нѣсколько разъ издавала указы объ ограниченіи пытки. Такъ, напримѣръ, указомъ 1762 г. декабря 25-го {Полн. Собр. Зак., т. XVI, ст. 11717.} подтверждалось поступать въ пыткахъ по дѣламъ "со всевозможною осмотрительностью" и назначался "тягчайшій по указамъ штрафъ за ненужную пытку".

Черезъ мѣсяцъ Екатерина II снова объявила Сенату, "чтобъ стараться какъ возможно кровопролитіе уменьшить, пытать, когда всѣ способы не предуспѣютъ".

Окончательно уничтожить пытку боялись, ожидая, что отъ этого смягченія грубый народъ перестанетъ бояться закона.

Въ 1767 году, іюня 7-го, за мѣсяцъ съ небольшимъ до знаменитаго "Наказа", Святѣйшій Синодъ первый уничтожилъ совсѣмъ пытку въ отношеніи священнослужителей, атакъ же тѣлесныя наказанія, какъ унижающія духовный санъ въ глазахъ всѣхъ людей, и замѣнилъ ихъ "приличными духовенству трудами и отрѣшеніемъ отъ дохода и отъ прихода по разсмотрѣнію".

Наконецъ въ "Наказѣ" Екатерины II 1767 г. іюня 30-го {Тамъ же, т. XVIII, ст. 12949.} появились слѣдующія строки:

"Употребленіе пытки противно здравому естественному разсужденію, само человѣчество вопіетъ противъ оныхъ и требуетъ, чтобъ она была вовсе уничтожена.

"Мы видимъ теперь народъ, гражданскими учрежденіями весьма прославившійся, который оную отмѣняетъ, не чувствуя оттуда никакого худого слѣдствія, чего ради она ненужна по своему естеству".

Но и послѣ этихъ гуманныхъ словъ пытка еще существовала, хотя уже и въ самыхъ рѣдкихъ случаяхъ; просуществовавъ цѣлыя столѣтія, она не безъ борьбы оставляла свое мѣсто, и потребовалось много энергическихъ усилій, чтобы уничтожить ее навсегда и отовсюду, что и выпало, наконецъ, на долю благодушнаго монарха Александра I въ 1801 году.

Вотъ краткій очеркъ исторіи существованія двухъ темныхъ учрежденій: Преображенскаго Приказа и Тайной Канцеляріи.

Послѣ этого нижеслѣдующіе очерки будутъ гораздо понятнѣе и они своею фактическою, бытовою стороною, такъ сказать, иллюстрируютъ все сказанное нами въ этихъ строкахъ.

II.
Какъ кочетковскій попъ видѣлъ Петра І-го.
(1708 г.).

Смирный и скромнаго житія попъ Козловскаго уѣзда, Кочетковской слободы, ѣздилъ въ Москву по дѣламъ и пробылъ тамъ нѣсколько недѣль.

Никогда не бывавшій въ столичныхъ городахъ и ничего, кромѣ своей слободы, консисторіи, да благочиннаго, не видавшій, кочетковскій попъ заставилъ свою попадью прождать его долѣе, чѣмъ слѣдовало, увлекшись представившимся ему, можетъ быть единственнымъ, случаемъ посмотрѣть на столичныя диковинки.

Попадья такъ соскучилась по мужѣ, что успѣла уже попросить дьякона написать попу письмо и отослать его "съ вѣрною оказіею".

Получивъ письмо отъ жены, попъ опомнился, ибо сообразилъ, что попадья его очень терпѣлива, и что если она рѣшилась даже письменно просить его воротиться, то значитъ ужь очень соскучилась.

Необходимо было поскорѣе успокоить попадью и домочадцевъ, и вотъ попъ, покончившій всѣ дѣла и досыта насмотрѣвшійся на Москву, собрался домой къ своей осиротѣвшей кочетковской паствѣ.

Помимо извѣстія объ удачномъ окончаніи дѣлъ, попъ повезъ домой цѣлую кучу разсказовъ о Moсквѣ и ея рѣдкостяхъ и диковинахъ. Недаромъ же онъ встревожилъ попадью своимъ долгимъ отсутствіемъ -- въ это время любознательный попъ значительно расширилъ свой кругозоръ новыми наблюденіями въ сферахъ, ему прежде неизвѣстныхъ. Онъ видѣлъ много зданій, нѣсколькихъ вельможъ, о которыхъ въ его кочетковскомъ захолустьи ходили смутные и чудесные разсказы, онъ видѣлъ даже, собственными глазами на близкомъ разстояніи, самого великана -- царя Петра Алексѣевича, чудо и загадку всей Руси!

То-то много будетъ разсказовъ, когда соберутся къ попу сосѣди вокругъ стола за угощеніемъ, то-то будетъ разспросовъ, аханья, оханья и удивленія!

Съ такими мыслями подъѣхалъ попъ къ своему дому и брякнулъ скобой у калитки. Въ домѣ поднялась суматоха; мать-попадья вышла встрѣтить его и послѣ радостныхъ лобызаній не преминула укорить попа за долгое отсутствіе; но попъ смолчалъ по обыкновенію, надѣясь впослѣдствіи пристыдить ее разсказомъ объ удачномъ окончаніи дѣлъ.

-- Вотъ ты, мать, буесловишь, яко-бы я позадавнѣлъ на Москвѣ, а я тебѣ скажу, что надо человѣка съ умомъ, да и съ умомъ, чтобы этакія дѣла оборудовать въ столицѣ, началъ попъ свое повѣствованіе о дѣлахъ, сидя за наскоро собранной закуской.

-- Столица-то, мать моя, не то, что нашъ деревенскій уголъ -- въ ней ходи, да оглядывайся.

-- Говори дѣло-то, батька, прервала попадья потокъ его краснорѣчія, и попъ перешелъ къ обстоятельному разсказу о дѣлахъ и консисторскихъ мытарствахъ.

Попадья осталась довольна попомъ, услышавъ о результатахъ его путешествія въ столицу, и вскорѣ усталый попъ захрапѣлъ за ситцевымъ пологомъ, отдыхая съ дороги.

Вѣсть о пріѣздъ попа изъ Москвы разнеслась по всей слободѣ, и къ вечеру всѣ мало-мальски значительные кочетковскіе обыватели начали собираться къ нему, чтобы послушать розсказней о дальней столицѣ. Отдохнувшій уже попъ расхаживалъ изъ угла въ уголъ, когда вошелъ къ нему отець-дьяконъ, а вслѣдъ за нимъ и дьячокъ съ пономаремъ.

Вскорѣ изба попа наполнилась разнымъ народомъ; всѣ поздравляли его съ пріѣздомъ, освѣдомлялись о дорогѣ, о родныхъ и знакомыхъ, а потомъ разговоръ перешелъ и на предметы, имѣющіе общій интересъ. Попъ овладѣлъ бесѣдой, вопросы сыпались со всѣхъ сторонъ, и на всякій находилось что нибудь отвѣтить -- недаромъ же кочетковскій попъ позадавнѣлъ на Москвѣ.

-- А царя, отецъ, видѣлъ на Москвѣ? возникъ, наконецъ, самый интересный вопросъ.

-- Сподобился, друже, сподобился,-- видѣлъ единожды, и по грѣхамъ моимъ въ великое сумнѣніе пришелъ, да надоумили добрые люди...

-- Что же онъ?.. страшенъ?..

-- Зѣло чуденъ и непонятенъ: ростомъ, яко-бы мало поменѣ сажени, лицомъ мужественъ и грозенъ, въ движеніяхъ и походкѣ быстръ, аки пардусъ, и всѣмъ образомъ аки иноземецъ: одѣяніе нѣмецкое, на головѣ шапочка малая солдатская, кафтанъ куцый, ноги въ чулкахъ и башмаки съ пряжками желѣзными.

Слушатели ахнули при такомъ описаніи царя Петра Алексѣевича, и на попа снова посыпалась масса вопросовъ: гдѣ видѣлъ, какъ, что онъ говорилъ, что дѣлалъ?..

-- А видѣлъ я царя, какъ онъ съѣзжалъ со двора князя Александра Даниловича Меншикова въ колымагѣ. И мало отъѣхавъ, побѣжала за каретой съ двора собачка невелика, собой поджарая, шерсти рыжей, съ зеленымъ бархатнымъ ошейничкомъ, и съ превеликимъ визгомъ начала въ колымагу къ царю проситься...

Слушатели навострили уши, боясь проронить хоть слово.

-- И великій царь, увидя то, велѣлъ колымагу остановить, взялъ ту собачку на руки и, поцѣловавъ ее въ лобъ, началъ ласкать, говоря съ нею ласково, и поѣхалъ дальше, а собачка на колѣняхъ у него сидѣла...

-- Воистину чуденъ и непонятенъ сей царь! пробасилъ отецъ дьяконъ и сомнительно покачалъ головой.

-- Да ты не врешь ли, батька? ввернула свое замѣчаніе попадья, но попъ только укоризненно посмотрѣлъ на нее.

-- Своими глазами видѣлъ, и еще усумнился -- царь ли это? и мнѣ сказали: "царь, подлинно царь Петръ Алексѣевичъ", а дальше видѣлъ я, какъ солдаты честь ружьями колымагѣ отдавали, караулы выбѣгали.

Разсказъ попа вызвалъ разные толки,-- кто удивлялся, кто осуждалъ царя.

-- На-ко-ся! ну подобаетъ ли царю благовѣрному собаку въ лобъ цѣловать, погань этакую, да и еще при народѣ!..

Поздно разошлись гости попа, всякъ толкуя посвоему о слышанномъ, а всего больше говорили о царѣ, который собаку цѣловалъ.

Проводивъ гостей, попъ съ мирной душой и свѣтлыми мыслями улегся спать.

На другой день разсказъ попа ходилъ уже по всей волости, а тамъ пошелъ и дальше, и въ народѣ произошло нѣкоторое смущеніе. Люди мирные покачивали головами, а злонамѣренные и недовольные перетолковывали его по-своему и находили въ немъ подтвержденіе своихъ разговоровъ о "послѣднихъ временахъ", "царствѣ антихристовомъ" и проч.

Разсказъ дошелъ, наконецъ, и до начальства; смущенныя власти начали доискиваться начала, откуда разсказъ пошелъ, и черезъ нѣсколько времени смирный кочетковскій попъ былъ потребованъ по "важному секретному дѣлу" въ уѣздный городъ Козловъ, а оттуда его отправили подъ крѣпкимъ карауломъ въ Москву, въ Тайную Канцелярію.

Защемило сердце у попа; однако, какъ ни размышлялъ онъ, не могъ найти вины за собой. Въ Москвѣ, кажется, онъ велъ себя честно и благородно, въ консисторіяхъ дѣла сдѣлалъ хорошо -- что же это такое?

Только въ Преображенскомъ Приказѣ разъяснилось дѣло, когда строгій князь Ѳедоръ Юрьевичъ Ромодановскій началъ допрашивать попа: подлинно ли говорилъ онъ, попъ, что видѣлъ царя Петра Алексѣевича, какъ онъ собаку поцѣловалъ въ лобъ?

-- Видѣлъ подлинно! утверждалъ попъ, и говорилъ объ этомъ;-- собачка рыженькая и ошейничекъ зеленой бархатной съ ободкомъ и замочкомъ мѣдянымъ.

-- А коли видѣлъ {Фактъ, разсказываемый попомъ, совершенно правдоподобенъ, и въ немъ нельзя сомнѣваться: "Лизета", была любимая собака Петра Великаго, съ которою Петръ обращался весьма нѣжно, и она часто его сопровождала въ поѣздкахъ. Чучела ея и любимой лошади Петра находятся въ Петровской галереѣ Императорскаго Эрмитажа въ Петербургѣ.}, то чего ради распространялъ такіе продерзостные слухи?

-- Государь сдѣлалъ это не таяся, днемъ и при народѣ, оправдывался попъ,-- чаятельно мнѣ было, что и зазорнаго въ томъ нѣтъ, коли разсказывать.

-- А вотъ съ твоихъ неразумныхъ разсказовъ въ народѣ шумъ пошелъ. Чѣмъ бы тебѣ, попу, государево спокойствіе оберегать, а ты смуты заводишь, нелѣпые разсказы про царя разсказываешь!.. Отвѣчай, съ какого умыслу, не то -- на дыбу!

Тутъ ужъ попъ струсилъ не на шутку, понявъ свою простоту и догадавшись, что дешево не отдѣлаешься отъ Преображенскаго Приказа.

-- Съ простоты, княже, съ сущей простоты, а не со злого умысла! взмолился кочетковскій попъ передъ Ромодановскимъ;-- прости, княже, простоту мою деревенскую! Каюсь, какъ передъ Богомъ!

-- Всѣ вы такъ-то говорите -- съ простоты! а я не повѣрю, да велю тебя на дыбу вздернуть!

Однако, попа на дыбу не подняли, а навели о немъ справки, и когда оказалось, что кочетковскій попъ -- человѣкъ совсѣмъ смирный и благонадежный, а коли говорилъ, такъ именно "съ сущей простоты", а не злобою, то приказано было постегать его плетьми, да и отпустить домой съ наказомъ -- не распространять глупыхъ разсказовъ.

-- Это тебѣ за простоту, сказалъ ему Ромадановскій, отпуская домой,-- не будь впередъ простъ и умѣй держать языкъ за зубами. Съ твоей-то вотъ простоты чести его царскаго величества поруха причинилась, и ты еще моли Бога, что такъ дешево отдѣлался! Ступай же, да не болтай впередъ пустого!

Не веселъ пріѣхалъ попъ домой послѣ московскаго угощенія, и когда снова слобожане собрались было къ нему послушать разсказовъ, попъ и ворота на щеколду заперъ, и самъ не показался.

И долго еще пришлось попу отдѣлываться при встрѣчахъ отъ любопытныхъ съ разспросами о московской поѣздкѣ, а когда рѣчь заходила о царѣ, то попъ въ страхѣ только обѣими руками замахаетъ, да поскорѣе прочь пойдетъ, чтобы снова не попасть въ бѣду "съ простоты"...

III.
Корабельный столяръ и "Анна Ивановна".
(1732 г.).

У столяра адмиралтейской коллегіи Никифора Муравьева было давнишнее дѣло въ Коммерцъ-коллепи, тянувшееся уже четыре года, съ 1729-го.

Дѣло заключалось въ томъ, что онъ подалъ въ Коммерцъ-коллегію челобитную на англичанина, купеческаго сына Пеля Эвенса, обвиняя его въ "боѣ и безчестіи" и прося удовлетворенія себѣ "по указамъ".

"Бой и безчестье" эти произошли, конечно, отъ того, что столяръ Никифоръ, нанявшись работать у англичанина, часто загуливалъ, ревностно справлялъ всѣ праздники, установилъ еще и свой собственный праздникъ -- "узенькое воскресенье", т. е. понедѣльникъ, и тѣмъ крайне досаждалъ своему хозяину, у котораго оттого работа стояла.

И вотъ, въ одно прекрасное узенькое воскресенье Пель Эвенсъ, раздосадованный пьянствомъ Никифора, расправился съ нимъ по-своему, изругалъ, какъ ни есть хуже, надавалъ хорошихъ тумаковъ и прогналъ.

Обиженный столяръ задумалъ отомстить англичанину судомъ и подалъ на него челобитную въ Коммерцъ-коллегію, но рѣшенія своего дѣла столяру пришлось ждать слишкомъ долго.

"Жившіе мздою" чиновники не очень-то торопились съ этимъ дѣломъ, можетъ быть и потому, что купецкій сынъ Пель Эвенсъ частенько навѣдывался по своимъ дѣламъ въ Коммерцъ-коллегію и успѣлъ уже задобрить чиновниковъ, а голый столяръ имъ не представлялъ никакой поживы.

Такъ или иначе, но столяръ ходилъ годъ, другой, третій, и наконецъ четвертый въ коллегію справляться о дѣлѣ, а оно все лежало подъ сукномъ и все ждало своего рѣшенія. Никифоръ Муравьевъ все не терялъ надежды получить удовлетвореніе "по указамъ" и надоѣдалъ коллежскимъ чиновникамъ своими визитами, а они только твердили ему, что "жди-молъ,-- рѣшеніе учинятъ, когда дѣло разсмотрится".

И долго бы еще пришлось такимъ образомъ ходить Муравьеву въ коллегію, если бы не случилось неожиданнаго происшествія, которое его самого вовлекло въ бѣду и заставило забыть о своемъ искѣ на драчливаго англичанина.

Уже на четвертый годъ своего мытарства, въ 1732 г., пришелъ однажды Муравьевъ въ коллегію и толокся вмѣстѣ съ прочими въ сѣняхъ, ожидая выхода какого нибудь чиновника.

Вышелъ ассесоръ Рудаковскій, Муравьевъ подошелъ къ нему съ вопросомъ....

-- Ты зачѣмъ?... Ахъ, да! ты по дѣлу съ Эвенсомъ... Ну, что ты, братецъ, шатаешься! брось ты это дѣло и ступай, помирись лучше съ хозяиномъ! право, дѣло-то лучше будетъ.

-- Да нѣтъ-съ, никакъ невозможно это! Что же, я теперь четвертый годъ жду суда, а тутъ помириться! Я не хочу этого -- пусть насъ разсудятъ по указамъ.

-- Ну, мнѣ нѣкогда съ тобой разговаривать -- и безъ тебя дѣло!-- и чиновникъ скрылся.

Муравьевъ остался въ раздумьи; въ головѣ его мелькнула мысль, "ужъ не бросить ли и въ самомъ дѣлѣ свой искъ на англичанина, потому все равно: удовлетворенія не получишь, коли самъ больше не заплатишь, а гдѣ же мнѣ тягаться съ купцомъ!.. А то нѣтъ! дай еще попытаюсь припугнуть жалобой"...

И снова ждетъ Муравьевъ чиновника, который чрезъ нѣсколько времени появляется.

-- Ваше благородіе! я все-таки буду васъ просить объ этомъ дѣлѣ...

-- Ахъ, отстань ты! поди ты прочь! не до тебя дѣло!..

-- Ну, коли такъ, то я къ Аннѣ Ивановнѣ пойду съ челобитной, она разсудитъ...

Чиновникъ остановился и воззрился строго на Муравьева.

-- Кто такая Анна Ивановна?

-- Самодержица...

-- Какъ же ты смѣешь такъ продерзостно говорить о высокой персонѣ императрицы? Какая она тебѣ "Анна Ивановна"? родная что ли, знакомая?.. Да знаешь ли ты, что тебѣ за это будетъ?

Чиновникъ радъ случаю придраться и наступаетъ на столяра съ угрожающими жестами; Никифоръ Муравьевъ труситъ.

-- Такъ что же вы мое дѣло-то тянете? вѣдь четыре года лежитъ оно! али вамъ получить съ меня нечего, такъ и суда мнѣ нѣтъ?..

-- А, такъ вотъ ты еще какъ? хорошо! Слышали, господа, какъ онъ продерзостно отзывался объ ея величествѣ, императрицѣ: я, говоритъ, къ Аннѣ Ивановнѣ пойду!

-- Слышали, слышали! отзываются присутствующіе.

-- Ну такъ хорошо! я тебя упеку! расходился ассесоръ Рудаковскій.

-- Конечно, конечно, надо его проучить, мужика! Идите вы сейчасъ же въ Сенатъ и доложите Андрею Ивановичу Ушакову; онъ его пройметъ!

-- Иду, иду! сейчасъ же иду! Я этого дѣла такъ не оставлю!

-- Да что вы, господа, всѣ на меня! рады обговорить-то...

-- Не отговаривайся, всѣ слышали твои рѣчи.

Смущенный столяръ хочетъ уйти, но его удерживаютъ.

-- Нѣтъ, ты постой! ты куда улизнуть хочешь? вотъ я тебя съ солдатами подъ караулъ отправлю! кричитъ Рудаковскій, и несчастнаго Никифора Муравьева отправляютъ со сторожами въ Сенатъ.

На другой день Муравьевъ предсталъ въ походной Тайной Канцеляріи предъ очи А. И. Ушакова и, разумѣется, заперся въ говореніи неприличныхъ словъ.

-- Чиновникъ со злобы доносить, потому какъ они мое дѣло съ англичаниномъ четыре года тянутъ, а я помириться не могу и взятокъ не даю.

-- Такъ какъ же ты говорилъ?

-- Говорилъ, какъ надлежитъ высокой чести: ея величеству, государынѣ Аннѣ Ивановнѣ, а не просто -- Аннѣ Ивановнѣ... Рудаковскій со злобы оговариваетъ.

-- Позвать сюда ассесора Рудаковскаго.

-- Какъ онъ говорилъ объ императрицѣ?

-- Весьма оскорбительно для превысокой чести самодержицы -- именовалъ ее, какъ простую знакомую, Анной Ивановной, безъ титула, подобающаго ея персонѣ. Говорилъ мнѣ въ глаза и слышали это другіе люди, коихъ могу свидѣтелями поставить.

-- Слышишь! обратился Ушаковъ къ Никифору Муравьеву,-- признавайся лучше прямо, винись, не то -- огнемъ жечь буду.

-- Со злобы!.. потому, какъ...

-- А! не признаешься! Поднимите его на дыбу!..

-- Винюсь, винюсь! каюсь, ваше превосходительство! Въ забвеніи былъ, съ досады, можетъ, что и не такъ сказалъ, какъ подобало! Досадно мнѣ было очень, что мое дѣло не рѣшаютъ, ну я и хотѣлъ постращать именемъ ея величества, государыни, чтобы дѣло-то рѣшили мое.

-- Ну, такъ чтобы ты никогда не забывалъ подобающей императорской персонѣ чести и уваженія, мы тебя плетями спрыснемъ, рѣшилъ Андрей Ивановичъ Ушаковъ.

Несчастному столяру Никифору Муравьеву произвели въ Тайной Канцеляріи жестокую экзекуцію, и онъ закаялся съ этихъ поръ тягаться съ чиновниками коллегій и, приходя съ пустыми руками, вздорить съ ними.

IV.
О поручикѣ, принуждавшемъ пить за здоровье императрицы.
(1732 г.).

28 апрѣля 1732 года, въ день коронаціи императрицы Анны Іоанновны, послѣ литургіи и молебнаго пѣнія, у воеводы Бѣлозерской провинціи, полковника Фустова, былъ званый обѣдъ.

Собрались къ нему все знатные люди: игуменъ ближняго монастыря, городской протопопъ, ратушскіе бургомистры, бургомистры таможенные и кабацкіе, имного другого зажиточнаго люда. Между гостями было и двое молодыхъ военныхъ: поручикъ "морского флота" Алексѣй Афонасьевъ Арбузовъ и прапорщикъ Василій Михайловъ Уваровъ.

За обѣдъ сѣли чинъ-чиномъ; радушная полковница-воеводша усердно угощала гостей; игуменъ и протопопъ, сидѣвшіе на первыхъ мѣстахъ, завели разговоръ о епархіальныхъ дѣлахъ, кабацкіе бургомистры о винномъ торгѣ, а ратушскіе бургомистры пустились съ воеводою обсуждать дѣла администраціи. Двое молодыхъ военныхъ занялись разговорами съ барышнями -- дочками воеводы. Прапорщикъ скоро овладѣлъ вниманіемъ старшей дочки-красавицы, что взорвало поручика "морского флота", большого кутилу и забіяку, который надѣялся совершенно затмить своимъ блескомъ прапорщика.

Бросая сердитые взгляды на него, поручикъ сталъ изыскивать способъ придраться къ чему нибудь и дать почувствовать прапорщику свое превосходство, но случая не представлялось: на всѣ его колкія замѣчанія Уваровъ отвѣчалъ безъ злости, что еще болѣе распалило Арбузова.

Но вотъ всталъ хозяинъ и предложилъ выпить всей компаніи за здоровье императрицы; всѣ поднялись съ своихъ мѣстъ, чокнулись и выпили, только Уваровъ, отпивъ полрюмки, сморщился и поставилъ ее снова на столъ.

-- Что-жъ это вы мало такъ пьете? спросила его хозяйская дочь.

-- Я теперь далъ зарокъ не пить больше, потому что отъ хмѣльного я боленъ бываю; на прошлой недѣлѣ кутнулъ слегка въ компаніи, такъ послѣ того цѣлыхъ трое сутокъ боленъ близь смерти пролежалъ, думалъ совсѣмъ смерть приходитъ,-- и вотъ послѣ этого мнѣ даже какъ-то противна стала водка.

Арбузовъ, занятый усердной выпивкой, не замѣтилъ этого, но вотъ радушная хозяйка подошла къ Уварову со стаканомъ пива.

-- Не могу-съ, ей-Богу, не могу пить, далъ обѣщаніе не пить -- это мнѣ вредно.

-- Ну, что вамъ сдѣлается отъ стакана пива! уговаривала хозяйка,-- теперь такой день,-- надо выпить за здоровье императрицы.

-- Да вотъ отецъ протопопъ еще не пилъ пива, думалъ отвертѣться Уваровъ, но въ это время вдругъ поднялся поручикъ Арбузовъ.

-- Какъ! что такое? онъ не хочетъ пить за здравіе ея величества? громко заговорилъ онъ черезъ столъ и вперилъ злые глаза въ Уварова.

-- Я не пью, потому что это мнѣ вредно, но, если хотите, я выпью, только дайте мнѣ чего нибудь другого, полегче -- вина какого нибудь или наливки.

-- Ахъ, вотъ горе, что у насъ не случилось теперь ничего, кромѣ пива и водки, засуетилась хозяйка, и Уваровъ, взявъ стаканъ пива, выпилъ его.

-- Нѣтъ, ты этимъ не отвертишься! горячился Арбузовъ,-- какъ это ты смѣешь отказываться пить здравіе императрицы? Ты послѣ этого не вѣрный слуга государыни, а каналья!.. Ты, бестія, недостоинъ носить военный мундиръ, потому что не уважаешь ея величества, не хочешь пить за ея здоровье въ день ея коронаціи!..

-- Потише! потише! вскочилъ Уваровъ,-- вы не смѣете такъ называть меня!.. Всемилостивѣйшая государыня не желаетъ своимъ подданнымъ отъ пьянаго питья вреда, не прибудетъ ея здоровья, если подданные будутъ пьяными валяться, да болѣзни наживать!..

-- А, такъ вотъ ты какъ!.. Ну, такъ я тебя заставлю выпить! Ты пилъ прежде -- я самъ видѣлъ тебя пьянымъ, заоралъ Арбузовъ, подступивши къ прапорщику со стаканомъ водки.-- Пей! сейчасъ пей! не то я тебя всего расквашу!.. и сжатый кулакъ поднялся надъ головою Уварова.

Уваровъ отшатнулся назадъ, глаза его загорѣлись гнѣвомъ, но въ это время переполошившіеся гости схватили Арбузова сзади и удержали руки; стаканъ выпалъ и разбился въ дребезги...

-- Я не хочу въ чужомъ домѣ шкандалъ дѣлать и потому не буду отвѣчать вамъ на вашу ругань и дерзость, а мы разсчитаемся съ вами послѣ! сказалъ дрожащимъ отъ внутренняго волненія голосомъ Уваровъ, и направился къ выходу.

-- Ну, погоди, дьяволъ, съѣдусь я съ тобою гдѣ нибудь -- разорву на части, изобью, какъ собаку! кричалъ, вырываясь отъ удерживающихъ гостей, разсвирѣпѣвшій поручикъ въ догонку Уварову.

Гости, встревоженные скандаломъ, повышли изъ-за стола, уговаривали и укоряли Арбузова, а полковникъ-воевода, давъ время удалиться Уварову, указалъ Арбузову на дверь и крикнулъ грознымъ голосомъ:

-- Пошелъ вонъ! Я не позволю всякому пьяницѣ буянить въ моемъ домѣ! и чтобъ нога твоя не была у меня!.. вонъ!..

Арбузовъ оборотился, хотѣлъ что-то сказать или выругаться, но его тотчасъ же вытолкнули за дверь...

Послѣдствіемъ этой исторіи между двумя молодыми офицерами была не дуэль; "офицеры" выбрали другой, хотя, по нравамъ эпохи, и не менѣе кровавый путь,-- оба они подали въ новгородскую губернскую канцелярію по прошенію и представили суду рѣшить ихъ дѣло чести.

Прапорщикъ Уваровъ написалъ прошеніе и подалъ 1 мая, т. е. чрезъ два дня послѣ происшествія, и въ прошеніи жаловался, что Арбузовъ "невѣдомо за что" изругалъ его, причемъ подробно перечислилъ всѣ бранные эпитеты, которые онъ слышалъ, и упомянулъ даже угрозу "разоврать его до смерти".

Дѣло это, по ходатайству самого воеводы, вполнѣ сочувствовавшаго Уварову, не откладывалось въ долгій ящикъ, и скоро Арбузовъ долженъ былъ получить возмездіе за скандалъ въ домѣ воеводы.

Чувствуя собравшуюся надъ его головой бѣду, Арбузовъ вдругъ вздумалъ повернуть дѣло на другой ладъ и, не теряя времени, махнулъ въ ту же канцелярію до ношеніе отъ 6 мая на Уварова, оскорбившаго яко-бы монаршую честь тѣмъ, что не хотѣлъ пить, "какъ россійское обыкновеніе всегда у вѣрныхъ рабовъ имѣется", за здравіе ея величества.-- Арбузовъ упомянулъ въ доношеніи и отговорку Уварова: "сказалъ, яко-бы-де онъ не пьетъ, а въ другихъ компаніяхъ, какъ вино, такъ и пиво пилъ и пьянъ напивался".

Получивъ такое доношеніе, гдѣ говорилось объ оскорбленіи монаршей чести, новгородская губернская канцелярія не признала возможнымъ разсматривать это дѣло самой, а составя экстрактъ изъ обѣихъ бумагъ, послала его въ походную Тайныхъ розыскныхъ дѣлъ Канцелярію, вѣдавшую подобныя дѣла, къ Андрею Ивановичу Ушакову.

Арбузовъ перехитрилъ: отъ тотъ политическаго оттѣнка, какой онъ придалъ дѣлу, оно затянулось до слѣдующаго 1733 года.

Но пришла, наконецъ, и ему очередь. Начались допросы всѣхъ причастныхъ къ дѣлу лицъ и свидѣтелей.

Уваровъ въ допросѣ объяснилъ: до 24 апрѣля въ компаніяхъ онъ вино и пиво пилъ и, "видя отъ того питья себѣ вредъ, пить пересталъ отъ 24 числа, а 28 апрѣля, когда воевода предложилъ всѣмъ по рюмкѣ водки за здравіе ея величества, и онъ выпилъ, а не пилъ только другую, предложенную Арбузовымъ".

Арбузовъ продолжалъ обвинять прапорщика въ томъ, что онъ не хотѣлъ пить изъ умысла.

Свидѣтели, вызванные въ походную Тайную Канцелярію, подтвердили во всемъ показаніе Уварова и обвиняли въ буйствѣ Арбузова.

Тайная Канцелярія рѣшила это дѣло въ 1733 году, и совершенно неожиданнымъ для Арбузова образомъ. Желая доносомъ своимъ заварить кровавую кашу, такъ какъ рѣдко обвиненные въ оскорбленіи монаршей чести, хотя-бы и за пустяки (какъ мы это видимъ изъ двухъ предыдущихъ дѣлъ), выходили безнаказанными,-- Арбузовъ самъ попалъ въ вырытую для другого яму.

Уварова признали не виновнымъ, а Арбузова, за желаніе сдѣлать зло своимъ невѣрнымъ доносомъ, понизили чиномъ...

V.
Некстати памятливая баба.
(1739-1740 г.).

Въ морозный день декабря 1739 года, въ городѣ Шлиссельбургѣ, въ домъ тамошняго жителя Михаила Львова, пришелъ жившій въ недальнемъ (за 25 верстъ) селѣ Путиловѣ каменщикъ Данило Пожарскій.

Зашелъ онъ туда по родственному -- провѣдать двоюродную племянницу своей жены, хозяйку Авдотью Львову, да кстати и погрѣться съ морозу. Пріѣхалъ онъ въ Шлиссельбургъ изъ Путилова по своимъ дѣламъ.

-- Здорово, племянушка! какъ живешь-можешь?

-- Ай, да никакъ это дядя Данило! воскликнула Авдотья, здороваясь,-- какими судьбами?

-- По дѣламъ, племянушка, по дѣламъ пріѣхалъ сюда, да вотъ и къ тебѣ зашелъ... Хозяинъ-то дома?

-- Нѣту самого-то -- отлучился куда-то... да ты садись; здорова ли тетка-то Алена?

-- Што ей дѣлается -- здорова, тебѣ кланяется.

Данило распоясался и сѣлъ на лавку, и тутъ только замѣтилъ въ комнатѣ еще третье лицо -- небритаго, грязнаго и одѣтаго по-нѣмецки человѣка.

-- Это кто-жъ у тебя? спросилъ Данило Авдотью.

-- А это, дядя Данило, жилецъ у насъ, на квартирѣ живетъ, писарь съ полицейской конторы, Алексѣй Колотошинымъ зовутъ.

Писарь поклонился и снова сѣлъ у окна, глядя въ него.

-- Зазябъ дюже по дорогѣ-то! сказалъ Пожарскій, потирая руками.

-- Да ты бы, дядя, на печку легъ,-- погрѣйся съ холоду-то, она у насъ хорошо натоплена, предложила Авдотья:-- раздѣвайся-ко, да полѣзай, скидай валенки-то -- я ихъ посушу въ печуркѣ, да самоваръ поставлю, а тѣмъ временемъ и "самъ" подойдетъ -- недалеко куда-то отвернулся!

-- Имъ ладно -- дѣло говоришь, погрѣю старыя кости... Вы, господинъ, не обезсудьте! обратился Пожарскій къ писарю, снимая валенки и влѣзая на жарко натопленную печь.

-- Ничего-съ, это дѣло хорошее съ морозу, отвѣтилъ писарь.

Авдотья принялась за самоваръ да закусочку для дяди.

-- Нонѣ мы, Дунюшка, съ работой, слава- Создателю, сбились -- дѣла повеселѣе пошли, началъ съ печи Пожарскій,-- въ Курляндію нашего брата-каменщика много пошло.

-- А какъ теперь въ Курляндію ѣздятъ, позвольте спросить? вставилъ въ разговоръ писарь.

-- Да разно? отвѣтилъ Пожарскій,-- а больше черезъ Нарву, Юрьевъ и Ригу.

-- А чья же это нынѣ Курляндія-то? подъ чьей державой? спросила Авдотья писаря Колотошина:

-- Курляндія та нынѣ наша, отвѣчалъ Колотошинъ,-- всемилостивѣйшей государыни, потому что она изволила быть въ супружествѣ за курляндскимъ княземъ.

-- А-а! вишь ты какое дѣло!.. То-то теперь я припоминаю, что еще когда махонькой дѣвочкой была, и жили мы въ Старой Руссѣ, теперь этому лѣтъ съ тридцать будетъ, такъ говорили, что царевна за невѣрнаго замужъ идетъ въ чужую землю. И пѣсня тогда была складена, и пѣвали ее робята, мальчики и дѣвочки:

"Не давай меня, дядюшка,

Царь-государь, Петръ Алексѣевичъ,

Въ чужую землю, не христіанскую,

Не христіанскую, бусурманскую.

Выдай меня, царь-государь,

За свово генерала, князя, боярина"...

Колотошинъ осклабился, Пожарскій на печи промолчалъ, а Авдотья вышла за чѣмъ-то въ сѣни и скоро снова возвратилась.

-- Былъ-де слухъ, опять начала Авдотья,-- что у государыни сынъ былъ и сюда не отпущалъ...

-- Н-не знаю, ничего не знаю, отвѣтилъ Колотошинъ, отвертываясь, и видя, что Авдотья въ своихъ воспоминаніяхъ заходитъ уже слишкомъ далеко, въ такую область слуховъ и сплетень, за которыя по головѣ не погладятъ, коли узнаютъ, не сталъ ни отвѣчать, ни разспрашивать ее болѣе.

Данило Пожарскій тоже что-то давно примолкъ на печи, должно быть задремалъ.

Разговоръ прекратился; Колотошинъ посидѣлъ еще немного и ушелъ къ себѣ.

Писарь Алексѣй Колотошинъ представлялъ изъ себя личность съ темнымъ прошедшимъ и зазорнымъ настоящимъ. Взросшій среди нищеты и разврата, освоившійся съ тѣмъ и другимъ, не получившій никакого образованія, онъ съ дѣтства перебывалъ во всякихъ профессіяхъ -- отъ нищаго-мазурика и до полицейскаго писаря включительно. Каждый день пьяный, онъ въ должности грабилъ и обиралъ безъ всякой совѣсти всѣхъ, кого было можно, и готовъ былъ на всякое грязное дѣло -- обманъ, лжесвидѣтельство, доносъ, воровство.

Выгнанный изъ одного мѣста, онъ шатался по самымъ грязнымъ и подозрительнымъ мѣстамъ, пока не удавалось втереться снова куда нибудь.

Дней черезъ десять послѣ описаннаго нами разговора съ Авдотьей и Даниломъ Пожарскимъ, Колотошинъ что-то смошенничалъ или своровалъ и, не успѣвши спрятать концовъ въ воду, попался. Его посадили пода, караулъ при канцеляріи "Большого Ладожскаго канала" въ ожиданіи строгой расправы.

Сидя подъ карауломъ, оборотистый писарь раскидывалъ умомъ, какой бы такой учинить фортель, чтобы какъ нибудь избѣжать заслуженной кары.

Думалъ; думалъ -- и придумалъ средство, какъ разъ достойное такого низкаго человѣка, каковъ былъ онъ.

"Дай-ка, сообразилъ онъ, я сдѣлаю доносъ, объявлю государственное, "слово и дѣло!" Сейчасъ меня освободятъ отсюда и переведутъ въ Тайную Канцелярію, а покуда тамъ пойдутъ розыски, да допросы -- это дѣло и потухнетъ... а можетъ быть я и награду получу за доносъ".

Жертвой доноса Колотошинъ избралъ свою квартирную хозяйку Авдотью Львову, разговорившуюся на свою бѣду объ императрицѣ и некстати вспомнившую давно сложенную пѣсню.

И вотъ простой и самый невинный семейный разговоръ превращается въ кровавое уголовное дѣло объ оскорбленіи императорской чести.

21 декабря 1739 г. Алексѣй Колотошинъ, сидя за карауломъ, объявилъ за собою государево слово и дѣло и въ тотъ же день былъ отправленъ изъ канцеляріи Большого Ладожскаго канала въ Канцелярію тайныхъ розыскныхъ дѣлъ, къ Андрею Ивановичу Ушакову.

Въ Тайной Канцеляріи Колотошинъ подробно объявилъ слышанныя имъ отъ Авдотьи Львовой слова и пѣсню.

Ушаковъ придалъ этому дѣлу важное значеніе и тотчасъ же послалъ за Авдотьей Львовой, чтобы арестовать ее и привезти въ Канцелярію.

-- Отчего ты раньше не донесъ объ этомъ дѣлѣ? спросилъ Ушаковъ доносчика Колотошина.

-- Простотою, ваше превосходительство, запѣлъ обычную пѣсню Колотошинъ,-- сущимъ недознаніемъ, а паче неимѣніемъ времени не доносилъ.

-- А про какого сына императрицы оная жонка Авдотья говорила, снова выпытывалъ Андрей Ивановичъ,-- и кто кого, и откуда не отпущалъ?

-- Не вѣдаю подлинно, ваше превосходительство, потому -- сама она именно того не выговорила, да и я объ ономъ ее не разспрашивалъ, боясь причастія къ этому дѣлу, и видя ея продерзость и неразумѣніе.

На другой день, 22 декабря, представлена была въ Тайную Канцелярію и Авдотья Львова, обезумѣвшая отъ страха, а Данилу Пожарскаго, также упомянутаго въ доносѣ Колотошина, еще не нашли -- онъ уѣхалъ изъ Путилова села куда-то по дѣламъ, и его разыскивали.

На допросѣ Авдотья Львова не заперлась и чистосердечно во всемъ призналась, что говорила, какъ доноситъ Колотошинъ, но говорила это "съ самой простоты своей, а не съ каково умыслу, но слыша въ ребячествѣ своемъ, говаривали и пѣвали объ ономъ малые ребята мужска и женска полу".

Отговорка "сущею простотою", "недознаніемъ", была такъ обыкновенна въ Тайной Канцеляріи,-- ее слышали по нѣскольку разъ въ день чуть ли не отъ каждаго допрашиваемаго -- что ее уже перестали и во вниманіе принимать, она давно уже сдѣлалась для всѣхъ служащихъ тамъ пустымъ звукомъ, формальнымъ, по титулу, словомъ -- и ей не вѣрили.

Не повѣрили и Авдотьѣ Львовой, и Тайная Канцелярія рѣшила черезъ два дня, 24 декабря, наканунѣ праздника Рождества Христова, пытать въ застѣнкѣ несчастную Авдотью и, поднявъ на дыбу, разспросить съ пристрастіемъ накрѣпко, т; е. съ ударами плетью, "съ каково умыслу она говорила тѣ непристойныя слова, и не изъ злобы ли какой, и отъ кого именно такія слова она слышала, и о тѣхъ непристойныхъ словахъ не разглашала ли она, и для чего подлинно?"

Таковъ списокъ вопросовъ, изъ которыхъ на каждый допросчикъ долженъ былъ истязаніемъ добиться точныхъ и правдивыхъ отвѣтовъ отъ обвиненнаго.

Понятное дѣло, что, предлагая эти вопросы Авдотьѣ Львовой, допросчики всуе трудилися, и заплечные мастера напрасно хлестали плетьми спину несчастной бабы -- ни въ одномъ изъ этихъ грѣховъ она не была виновна, и ей чужда была всякая злонамѣренность.

Но "простотѣ" не вѣрили, увѣренія въ невинности сочли за "запирательство", и на этомъ дѣла не кончили, а снова кинули Авдотью въ тюрьму, до новой пытки.

Въ этотъ же день, 24 декабря, былъ представленъ въ Тайную Канцелярію и Данило Пожарскій, сысканный гдѣ-то, и тотчасъ же поставленъ къ допросу.

Показанія его ничего не прибавили къ дѣлу новаго -- онъ подтвердилъ только о своемъ разговорѣ съ писаремъ о дорогѣ въ Курляндію, а объ остальномъ отозвался незнаніемъ, должно быть задремалъ на печкѣ.

Неизвѣстно, почему Тайная Канцелярія повѣрила показанію Данилы Пожарскаго -- и въ тотъ же день выпустила его на свободу. Или слезныя просьбы отпуститъ ради великаго праздника помогли ему?

А Авдотья Львова просидѣла въ тюрьмѣ, и Рождество, и Новый годъ -- и только въ слѣдующемъ 1740 году, января 7-го, ее снова потребовали на третій допросъ и вторую пытку, на которой лично присутствовалъ и самъ Андрей Ивановичъ Ушаковъ.

Снова тѣ же вопросы: "не разглашала ли? съ какого умыслу? отъ кого именно слышала?" и снова тотъ же вопль страданія и увѣренія въ невинности. Тутъ ей прибавили новый вопросъ: "Не слыхалъ ли говоренныя ею слова Данило Пожарской?"

Она отвѣтила, что "слышалъ ли Пожарскій -- она, Авдотья, доподлинно не знаетъ, а можетъ быть и не слыхалъ, потому что она говорила съ Колотошинымъ не громко, а Данило въ то время лежалъ на печи и, можетъ быть, спалъ".

Послѣ этой пытки, наметавшійся глазъ Андрея Ивановича Ушакова увидѣлъ, наконецъ, истинную простоту и незломысліе Авдотьи Львовой, и потому было рѣшено не пытать больше ее, а кончить это дѣло совсѣмъ.

9 января 1740 года Канцелярія тайныхъ розыскныхъ дѣлъ рѣшила:

"Авдотьѣ Максимовой Львовой за происшедшія отъ нея непристойныя слова, учинить жестокое наказаніе, бить кнутомъ нещадно и освободить".

Несчастную женку Авдотью въ тотъ же день, не откладывая въ дальній ящикъ, нещадно наказали кнутомъ въ третій и послѣдній разъ и -- отпустили, наконецъ, на волю, возвративъ ей, въ видѣ милости, паспортъ...

Вотъ некстати-то вспомнила баба свою молодость!..

VI.
Легенда о Петрѣ Великомъ и о ворѣ¹).
(1744 г.).

¹) Сб. Отд. рус. яз. и сл. И. А. Н., т. IX.

Много кровавыхъ розысковъ о "словѣ и дѣлѣ" возникало за мирнымъ обѣденнымъ столомъ, за чаркою вина, и много людей часто изъ-за сытнаго обѣда и еще съ отуманенной головой отправлялись прямо въ застѣнки Тайной Канцеляріи.

Дѣло, которое мы сейчасъ разскажемъ, принадлежитъ къ числу именно такихъ.

Воронежскаго гарнизона, Елецкаго полка, отставной сержантъ Михайло Первовъ былъ приглашенъ на обѣдъ однимъ изъ своихъ пріятелей.

Гостей было много, передъ обѣдомъ радушный хозяинъ повелъ всѣхъ къ выпивкѣ, и сержанту Михайлу Первову, какъ старшему и наиболѣе уважаемому, была предложена первая чарка.

-- Нѣтъ, другъ милый, не могу! началъ отговариваться Первовъ,-- не порядокъ это, чтобы прежде хозяина пить... Выпей прежде самъ.

-- Да что самъ!-- самъ-то я успѣю; да, признаться, ужъ и прикладывался, а гостя надо теперь почтить... Ну, пей во здравіе, не задерживай другихъ!

-- Ни, ни, ни! никоимъ образомъ не стану! упирался упрямый Первовъ и рукою отстранилъ протянутую ему чарку.-- Пей прежде самъ, послѣ и мы... Такъ издавна ведется: "какову чашу нальешь и выпьешь -- такову и гости".

-- Ну, нечего дѣлать, коли ты такой упрямый! сказалъ хозяинъ и выпилъ чарку.

-- А вотъ теперь и мы потянемся, сказалъ Первовъ и тоже выпилъ, а за нимъ всѣ гости.

-- Ты меня, хозяинъ, не обезсудь, что я поупрямился, обратился Первовъ послѣ выпивки къ хозяину,-- я это не съ одного упрямства, али простоты сдѣлалъ, а есть у меня на это резонъ.

-- Ну-ка разскажи, что за резонъ, а мы послушаемъ, отвѣтилъ хозяинъ и подмигнулъ гостямъ, приглашая и ихъ послушать старика, который пользовался славой хорошаго разсказчика.

Первовъ, дѣйствительно, былъ словоохотливъ и зналъ множество исторій, разсказовъ и анекдотовъ, которые онъ самъ слышалъ во время своей, службы, помнилъ ихъ и любилъ передавать другимъ.

Сѣли за столъ; застучали ложки, ножи и вилки, а сержантъ Михаилъ Первовъ началъ свой разсказъ:

-- Блаженной памяти нашъ всемилостивѣйшій государь Петръ Великій былъ однажды въ нѣкоторой компаніи, скрывши свой санъ и царское достоинство, и занимались тамъ виномъ и пивомъ. И изволилъ государь спрашивать бывшихъ въ той компаніи людей разныхъ чиновъ:

-- Ты-де кто таковъ?

-- Я-де такой-то дворянинъ, отвѣчалъ ему одинъ.

-- А ты-де изъ каковыхъ? спросилъ государь другого изъ компаніи.

-- И я -- дворянинъ такой-то! сказалъ и другой государю.

Тогда государь, отшедъ отъ оныхъ дворянъ, подошелъ къ третьему человѣку.

-- Ну, а ты-де каковъ таковъ человѣкъ? изволилъ спросить.

И оный третій спрошенный, смѣло взирая государю въ очи, отвѣтилъ:

-- Я-де по-просту -- воръ!..

Всемилостивѣйшій государь, бывъ удивленъ таковымъ отвѣтомъ, захотѣлъ онаго смѣлаго вора-человѣка на искусъ взять и, отозвавъ въ сторону, тихо говорилъ:

-- И я-де таковъ же воръ, какъ и ты, а посему составимъ мы съ тобою компанію и пойдемъ воровать вмѣстѣ, а будь ты мнѣ братъ названый!..

И сойдя съ того двора изъ оной компаніи, пошли вмѣстѣ.

И оный-де воръ того государя спросилъ:

-- Куда-жь намъ теперь на воровство идти?

А всемилостивѣйшій государь, зѣло искушая его, тому вору отвѣтствовалъ:

-- Пойдемъ теперь прямо на государевъ дворъ воровать -- тамъ-де казны невѣдомо что! Поживишься такъ, что и на возахъ не увезешь добра!

Тогда оный смѣлый воръ осердился на государя презѣльно и, подскоча къ всемилостивѣйшему, ударилъ его въ щеку и сказалъ:

-- Какъ же ты, братъ-бездѣльникъ, Бога не боишься?!.. кто-де насъ поить и кормить и за кѣмъ мы слывемъ, а ты-де на его величество хочешь посягнуть!..

Стерпѣлъ всемилостивѣйшій тое воровскую обиду, слыша такія отъ вора слова.

А воръ продолжалъ свою рѣчь тако:

-- Я-де знаю, куда лучше ѣхать!-- поѣдемъ-де къ большому боярину... Лучше у него взять, а не у государя.

-- Добро! пойдемъ къ большому боярину воровать, понеже у государя не хочешь, отвѣтствовалъ всемилостйѣѣйшій вору.

И сказавъ то слова, оба пошли ко двору нѣкоего большого боярина.

-- Ты, брать, постой здѣсь и подожди! сказалъ воръ государю, подошедъ ко двору боярина,-- а я пойду во дворъ и послушаю, что говорятъ.

Государь подождалъ, а воръ, пришедъ обратно со двора къ государю, сказалъ:

-- Охъ-де, братъ, дурно говорятъ!.. Хотять-де, брать, завтра звать кушать государя и хотятъ водку дурную подносить ему, чтобъ умеръ...

И запечалился воръ, слыша такія вѣсти, и сказалъ государю:

-- Не хочу-де, братъ, никуда идти -- домой пойдемъ!

И государь-де тому вору говорилъ:

-- Гдѣ-жъ-де, братецъ, намъ съ тобой въ другорядь видѣться?

-- Увидимся-де завтра въ соборѣ, отвѣтствовалъ воръ.

И такъ разошлись.

И какъ въ соборъ на завтрее пришли, и всталъ воръ рядомъ, съ государемъ; а послѣ службы стали бояре просить всемилостивѣйшаго государя откушать, а всемилостивѣйшій изволилъ сказать:

-- Просите-де сего человѣка, брата моего, а съ нимъ и я пойду.

И стали просить бояре вора съ честію, а воръ согласился и поѣхали всѣ вмѣстѣ на дворъ къ большому боярину.

А на дорогѣ говорилъ воръ государю тихо, дабы бояре не слыхали:

-- Ну-де, братъ,-- первую чарку станутъ тебѣ подносить -- безъ меня не кушай!

И канъ стали подносить государю, и онъ говорилъ боярину:

-- Брату-де моему поднеси -- я-де прежде брата пить не буду.

Поднесли чарку брату бояре, а у самихъ и ноги отъ страха затряслись.

-- Не хочу я прежде хозяина умереть! вымолвилъ оной воръ, отведя чарку,-- пускай, де прежде хозяинъ выпьетъ.

А государь, грозно брови наморща, на боярина смотритъ.

-- Пей! сказалъ воръ; и какъ хозяинъ выпилъ тое чарку -- и его розорвало!..

-- Знать, съ этова-то первыя-то чарки прежде хозяина и не пьютъ! закончилъ свое повѣствованіе сержантъ Первовъ.

-- Занятная исторія! отозвался хозяинъ,-- и гдѣ это ты набираешь?.. Вѣдь, какъ начнетъ разсказывать, такъ одна одной лучше! обратился хозяинъ къ гостямъ, аттестуя разсказчика.

-- Да! чудное дѣло, какъ это государь, можно сказать, монархъ имперіи -- и съ воромъ якшаться сталъ! прибавилъ кто-то изъ гостей.

-- Такой ужъ царь былъ -- послушай только про него, такъ диву дашься!

-- А я, чаю, что все это -- продерзостное буесловіе неразумныхъ людей про всемилостивѣйшаго императора! вдругъ началъ рѣчь съ конца стола какой-то приказный, на котораго не обращали до сихъ поръ вниманія.

-- Сами этого не видали, а какъ старые люди говорятъ, такъ и мы разсказываемъ, отвѣчалъ Михайло Первовъ.

-- А отъ кого ты слышалъ это именно? спросилъ приказный, пристально глядя на Первова.

-- Ну, ты, крючекъ приказный! къ допросу што ли его потянуть хочешь? сказалъ хозяинъ, сейчасъ ему объясни -- отъ кого, да когда, по пунктамъ.

-- Я бы тебѣ, хозяинъ, посовѣтовалъ такихъ буеслововъ къ себѣ не пущать и таковыхъ непристойныхъ рѣчей объ особахъ императорскихъ не слушать, а то и самъ въ бѣду попадешь.

-- Ну ужъ я знаю, кого пущать, а коли тебѣ, строкѣ кляузной, не нравится, такъ -- вотъ Богъ, а вотъ и порогъ! вспылилъ хозяинъ и указалъ на дверь.

Приказный вскочилъ, точно ошпаренный, и направился къ выходу.

-- Я уйду, зашипѣлъ онъ,-- только тебѣ будетъ нездорово -- сейчасъ же донесу по начальству, скажу слово и дѣло! Не допущу безчестія на память великаго отца всемилостивѣйшей государыни -- быть вамъ драными!..

Приказный ушелъ, оставивъ послѣ себя общее замѣшательство.

Всѣ знали, что дѣла такого рода никогда не проходятъ даромъ, и почти каждый изъ гостей зналъ нѣсколько подобныхъ розысковъ, бывшихъ съ людьми, ему знакомыми.

Приказный тотчасъ же донесъ о непристойныхъ рѣчахъ, касающихся превысокой монаршей чести, и не успѣли еще разойтись гости, какъ приставы арестовали Михайла Первова со свидѣтелями, и всѣхъ, вмѣстѣ съ доносчикомъ, отправили въ Тайную Канцелярію...

Процедура допросовъ въ застѣнкахъ Канцеляріи уже достаточно извѣстна читателю изъ предыдущихъ очерковъ, и.ъ мы не будемъ здѣсь повторять тяжелыя и однообразныя подробности ихъ. Дѣло кончилось для разсказчика легенды, отставного сержанта Михайла Первова, крайне худо,-- его били кнутомъ и, вырѣзавъ ноздри, сослали на житье въ Сибирь вѣчно...

Примѣчаніе. Легенда эта, попавшая въ протоколъ Тайной Канцеляріи, подъ безстрастное перо чиновника, имѣетъ большую древность и извѣстна во всемъ мірѣ, какъ на Востокѣ, такъ и на Западѣ. Основныя ея черты встрѣчаются въ сказкахъ всѣхъ народовъ; съ разными варіантами, она примѣняется къ разнымъ историческимъ личностямъ, болѣе или менѣе крупнымъ: Рамисениту, Карлу Великому; русское сказочное творчество пріурочило эту легенду къ двумъ царямъ, оставившимъ наиболѣе глубокое впечатлѣніе въ народной памяти: Ивану Васильевичу Грозному и Петру Великому. Разсказанная сержантомъ Первовымъ, легенда эта очень близка къ своимъ древнѣйшимъ первообразамъ (См. "Древн. и Нов. Россія", 1876 г. No 4, ст. проф. А. Веселовскаго: "Сказки объ Иванѣ Грозномъ").

VII.
Не розняли -- кто виноватъ.
(1754 г.).

Въ темное время существованія "слова и дѣла", всѣмъ кляузникамъ былъ большой просторъ мстить свои обиды доносами и розысками въ Тайной Канцеляріи. Страшными кажутся намъ эти, уже отошедшія въ вѣчность, времена, когда ничья безопасность, ничья личная свобода и честь не были обезпечены отъ внезапнаго отнятія и поруганія.

Сегодня свободный и счастливый человѣкъ -- завтра могъ очутиться на дыбѣ подъ ударами кнута по ложному доносу озлобленнаго врага и, при всей своей невинности, выдти изъ застѣнковъ осужденнымъ на ссылку съ рваными ноздрями, или урѣзаннымъ языкомъ.

Не смотря на непріятную перспективу получить "первый кнутъ", доносчиковъ находилось очень много, и по ихъ оговорамъ масса ладей стонала въ застѣнкахъ и гнила въ тюрьмахъ, проклиная судьбу.

Правду сказать, и время то для всевозможныхъ доносовъ было удобное.

Внезапная перемѣна правителей, ночные coups d'état, быстрое возвышеніе и паденіе сановниковъ, интрига, разлитая всюду, общая тревога и неудовольствіе, необезпеченность завтрашняго дня, порождали во всей имперіи толки, разговоры и пересуды о политическихъ дѣлахъ и правительственныхъ лицахъ.

Словоохотливый русскій человѣкъ не стѣснялся въ сужденіяхъ и не сглаживалъ выраженій; обиженныя и павшія партіи громко выражали свое неудовольствіе новымъ возвысившимся счастливцамъ,-- и вотъ тутъ-то всякому кляузнику и доносчику открывалось обширное поприще путать и подводить людей подъ кнутъ, на огонь, въ и ссылку на смерть.

Темныя личности, пользуясь всеобщимъ хаосомъ и безпорядкомъ, подымали голову и обдѣлывали свои презрѣнныя дѣла.

Доносъ былъ повальный. Тайная канцелярія купалась въ крови при розыскахъ.

Слѣдующіе дѣло весьма характерно иллюстрируетъ эту эпоху процвѣтанія доноса, когда и сама тайная канцелярія не могла разобраться и найти истины въ безднѣ доносовъ и, не долго думая, круто оканчивала ихъ.

Передъ нами доносчикъ Алексѣй Алексѣевъ бѣглый дворовый человѣкъ, принадлежавшій нѣкоему ассесору Ѳедору Андрееву; безспорно это уже темная личность, прошедшая огонь и воду, и ловкая на всякое мошенничество.

Онъ доноситъ на нѣкоего Акинфія Надѣина, копіиста вотчинной коллегіи, что онъ, копіистъ Надѣинъ, подъучалъ будто бы его, Алексѣева, сдѣлать доносъ "на одного копіиста, да намѣстника" и показывать на нихъ ложно, обвиняя ихъ въ говореньи непристойныхъ словъ и вольнодумственномъ осужденіи настоящаго порядка и царствующей особы.

Копіистъ, вѣроятно выгнанный со службы намѣстникомъ, затѣваетъ своему начальнику месть, и лучшимъ для этого средствомъ ему представляется доносъ; но самъ онъ, какъ ловкій человѣкъ, хочетъ избѣжать "перваго кнута" и подыскиваетъ для этого подходящаго человѣка изъ бродягъ, готовыхъ на все.

Подвертывается "бѣглый дворовый", Алексѣй Алексѣевъ; сдѣлка заключается въ какомъ нибудь притонѣ пьянства и разврата, и вотъ страшная гроза уже собирается надъ головами людей, совсѣмъ невинныхъ и, можетъ быть, честныхъ и уважаемыхъ.

Тему для доноса дало само время съ его политическими передрягами: уже тринадцать лѣтъ прошло со времени сверженія Іоанна Антоновича и заточенія его со всѣмъ семействомъ, но толки о немъ еще не улеглись въ народѣ. Многіе еще жалѣли юнаго императора, такъ безвременно потерявшаго свободу, и знали, что онъ еще живъ, томится гдѣ-то въ казематѣ крѣпости, и можетъ придти время, что онъ снова займетъ отнятый у него престолъ.

Народное сознаніе чувствовало тугъ несправедливость, какой-то упрекъ правительству, и всякій, недовольный, боясь высказаться громко, все-таки бросалъ этотъ упрекъ, хотя въ кругу знакомыхъ произносилъ, по тогдашнимъ понятіямъ, непристойныя, осуждающія слова.

Доносъ, записанный въ тайной канцеляріи по настоящему дѣлу, заключался въ слѣдующихъ простыхъ и короткихъ словахъ:

"Вотъ-де какъ нынѣ жестоко стало!.. А какъ-де была принцесса Анна на царствѣ, то-де порядки лучше были нынѣшнихъ. А нынѣ-де все не такъ стало, какъ при ней было; и слышно-де, что сынъ ея, принцессы Анны, бывшій принцъ Іоаннъ, въ россійскомъ государствѣ будетъ по-прежнему государемъ"."

Вотъ и весь доносъ; этихъ немногихъ "непристойныхъ" словъ было слишкомъ достаточно, чтобы погубить множество людей.

Но къ счастію этотъ гнусный заговоръ не состоялся: два негодяя въ чемъ нибудь не сошлись или поссорились, и Алексѣй Алексѣевъ, вмѣсто того чтобы доносить на намѣстника -- донесъ на самого Акинфія Надѣина, обвиняя его въ наущеніи и подстрекательствѣ на ложный доносъ.

Акинфій Надѣинъ упалъ въ яму, вырытую для другого, и ему самому пришлось давать отвѣтъ подъ плетьми на вискѣ.

Бѣглому дворовому дали "первый кнутъ", т. е. пытали для подтвержденія доноса; онъ "утвердился"; подвергли первой пыткѣ Надѣина -- онъ во всемъ упорно заперся: "знать не знаю -- по злобѣ обноситъ ложно!"

Оба ведутъ себя какъ истые пройдохи, и застигнутый врасплохъ Надѣинъ понимаетъ отлично, что все его спасеніе въ упорномъ отрицаніи доноса, которому, къ его счастію, нѣтъ свидѣтелей.

Вторая пытка доносчику и обвиняемому принесла то же показанія, безъ малѣйшаго измѣненія: подтвержденіе доноса и твердое отрицаніе вины.

Предстояла, по обычаю, въ такихъ случаяхъ "неразнятія спора" третья и послѣдняя пытка, за которою, такъ или иначе, но слѣдовало рѣшеніе дѣла.

На третьей пыткѣ -- оба показывали точь-въ-точь то же самое, что на первой и второй, и вопросъ объ истинной виновности кого либо изъ нихъ такъ и остался нерѣшеннымъ.

Подобный случай затруднилъ бы современныхъ юристовъ, и они, пожалуй, пожалѣли бы о смерти Соломона, но тайная розыскныхъ дѣлъ канцелярія уже давно привыкла къ такимъ случаямъ -- и твердо знала, какой произнести судъ; она нисколько не затруднялась въ приговорахъ.

Въ такихъ случаяхъ она рѣшала -- оба виноваты! и дѣло заключалось слѣдующей короткой стереотипной формулой:

"И за неразнятіемъ между ими того спору, посланы они въ ссылку оба -- Алексѣевъ въ Сибирь на казенные заводы въ работы вѣчно, а Надѣинъ въ Оренбургъ къ отправленію тамъ въ нерегулярную службу"...

Рѣшеніе скорое, большихъ юридическихъ соображеній не требующее и, въ случаяхъ подобныхъ настоящему, справедливое.

Только случайность спасла невинныхъ людей отъ пытки и кнута, и двое кляузниковъ сами погибли жертвою своего грязнаго замысла.

VIII.
Колодникъ, разсказывающій, что Петръ II живъ.
(1754 г.).

Настоящее дѣло, заключающее въ себѣ простую безъискусственную легенду о Петрѣ II, сложенную народомъ и отличающуюся всѣми признаками живой народной фантазіи, тоже прекрасно характеризуетъ свою эпоху.

Въ верхнихъ слояхъ происходили перевороты, слухи о нихъ черезъ тысячеустую молву переходили въ темную народную массу.

Свѣдѣнія о происшествіяхъ, часто и на самомъ дѣлѣ чудесныхъ и невѣроятныхъ, принимали размѣры фантастическіе, окраску и обстановку еще болѣе замысловатую, и, вращаясь среди народа во всѣхъ слояхъ общества, окончательно утрачивали всякую историческую вѣрность.

А живое народное творчество избирало изъ массы слуховъ сюжеты и темы наиболѣе ему симпатичные и понятные, и облекало ихъ въ форму легендъ и сказаній, совершенно сходныхъ со сказаніями "Сборниковъ" и "Пчелъ" XVI и XVII столѣтій.

Обстановка дѣла проста и незамысловата. На долгомъ и скучномъ досугѣ острожнаго сидѣнья, ссыльный колодникъ Метелягинъ разсказываетъ другому колоднику, Ивану Бердову, слышанную имъ отъ такого же колодника, Василья Слямзина ("который уже умре", какъ записано въ дѣлѣ тайной розыскныхъ дѣлъ канцеляріи), любопытную исторію объ умершемъ императорѣ Петрѣ II.

Исторія эта, видима, уже потерпѣла коренную переработку въ устахъ простонародныхъ ея разсказчиковъ и распространителей и, записанная въ дѣлѣ, сохранила свой народный колоритъ.

Здѣсь, кстати сказать, что дѣла тайной канцеляріи содержатъ въ себѣ богатое и драгоцѣнное собраніе всевозможныхъ сказокъ, легендъ, пѣсенъ и документовъ, записанныхъ изъ устъ народа при допросахъ.

Въ дѣлахъ этихъ, рядомъ съ форменными отмѣтками о числѣ ударовъ плетью, стереотипными терминами и канцелярскими выраженіями, попадаются перлы народной поэзіи, фантазіи, бытовыхъ сценъ, которыя навѣки погибли бы для насъ,-- не запиши ихъ съ рабскою точностью рука писаря или секретаря.

Дѣла эти, извлеченныя изъ вѣковой архивной пыли и спасенныя отъ уничтоженія просвѣщенными и достойными всякой благодарности любителями русской исторіи, какъ Г. В. Есиповъ, К. И. Арсеньевъ и др., представляютъ драгоцѣнный и обширный бытовой матеріалъ для исторіи и беллетристики. Будущій историкъ и писатель еще болѣе оцѣнятъ ихъ труды.

Но возвратимся къ исторіи, разсказанной колодникомъ и приведшей его въ застѣнокъ.

"Ѣздилъ-де одинъ купецъ за море, торговать въ чужихъ земляхъ, разсказывалъ Метелягинъ Бердову, сидя на острожныхъ нарахъ и коротая скучное время,-- и било его на морѣ погодою нѣсколько дней, и прибило-де его къ нѣкоторому иностранному и незнаемому городу съ кораблемъ.

"И тотъ-де купецъ, вышедъ изъ судна и благодаря Бога за спасеніе, раздавалъ въ томъ городѣ нищимъ милостыню и, раздавъ оную, шелъ попрежнему на свой корабль.

"Стоящій у одной палатки часовой оному купцу говорилъ:

-- Ты-де всѣмъ заморскимъ нищимъ милостыню подавалъ,-- а своему, россійскому, не подалъ.

"И оный купецъ, пришелъ въ ту палатку для подаянія милостыни,-- и содержащійся въ той палаткѣ человѣкъ говорилъ тому купцу:

-- Знаешь ли ты меня?

"И оный купецъ, давъ тому человѣку милостыню, сказалъ:

-- Я-де тебя не знаю вовсе.

"А оный человѣкъ тому купцу сказалъ:

-- Знаешь-ли ты, что я вашъ монархъ, второй Петръ, и стражду здѣсь долговременно; и теперь-де мнѣ тебѣ, купцу, давать писемъ не можно, что-де увидятъ караульные. И приди ты ко мнѣ поутру для поданія милостыни, и я-де тебѣ приготовлю отъ себя видъ.

"И оный купецъ, не говоря тогда, ничего, изъ той палатки вышелъ; и потомъ, на другой день, оный купецъ въ ту палатку ходилъ, и оный-де содержащійся въ той палаткѣ человѣкъ далъ ему сапоги, и приказывалъ:

-- Ты, купецъ, эти сапоги отдай сестрѣ моей, милостивой государынѣ, и она-де тѣ сапоги распоретъ и можетъ-де меня узнать.

"А потомъ-де, уповательно, что для свидѣтельства того человѣка давно полки посланы".

Этимъ предположеніемъ о посылкѣ полковъ Метелягинъ и закончилъ свой разсказъ, но Бердовъ выразилъ сомнѣніе въ правдѣ этой исторіи:

-- Ты, Метелягинъ, говоришь о томъ напрасно -- я самъ помню, какъ второму императору погребеніе было въ Москвѣ -- и какъ этому можно сдѣлаться! {Императоръ. Петръ II умеръ за двадцать четыре года прежде времени этого разсказа: 17 января 1730 г.}

Метелягинъ началъ отстаивать правду разсказа и въ подтвержденіе его пересказалъ другую выдумку современниковъ о подмѣнѣ тѣла:

-- Это сдѣлали князья Долгорукіе и мертвое тѣло, вмѣсто государя, подложили другое (?), а его, государя, знатно, вынули и увезли, такъ же, какъ нынѣ всемилостивѣйшую государыню хотѣли-было увезти подъ караулъ.

Неизвѣстно -- удалось ли Метелягину убѣдить Бердова этимъ аргументомъ, но извѣстно только, что и этотъ колодничій разговоръ дошелъ какимъ-то образомъ до свѣдѣнія тайной канцеляріи въ видѣ обвиненія колодниковъ въ непристойныхъ рѣчахъ.

Какое послѣдовало Метелягину наказаніе за разсказъ легенды о Петрѣ II,-- изъ дѣла не видно, да намъ это и не важно, а гораздо важнѣе и имѣетъ цѣну то, что рука писца, нисколько не помышляя о сочинительствѣ, сохранила одинъ отрывокъ изъ той массы сказокъ и легендъ, какія ходили въ народѣ въ то чреватое смутными событіями время.

IX.
Бѣглый гусаръ Штырской -- завоеватель Россійской имперіи.
(1754 г.).

Возникновеніе такихъ людей, какъ фигурирующій въ настоящемъ дѣлѣ бѣглый гусаръ Ѳедоръ Штырской,-- есть тоже знаменіе того времени.

Въ исторіи переворотовъ описываемой эпохи, мы видимъ много именъ разныхъ искателей приключеній, авантюристовъ и parvenus; ничтожные сами по себѣ, они совершаютъ дѣла первой государственной важности; пользуясь всеобщимъ замѣшательствомъ и хаосомъ, они безумно бросаются на самыя опасныя предпріятія,-- и часто слѣпой случай помогаетъ имъ исполнить съ успѣхомъ свои фантастическіе планы. Ничтожество вчера, сегодня становится важнымъ государственнымъ человѣкомъ -- и наоборотъ.

"Колесо счастія" никогда не вертѣлось такъ быстро и никогда не совершало такихъ неожиданныхъ и крутыхъ оборотовъ то въ одну, то въ другую сторону.

Смѣлый авантюристъ и интриганъ первенствовалъ надъ лучшими государственными умами.

Въ это время всякій отчаянный человѣкъ, неимѣюшій ni foi, ni loi, чувствовалъ себя способнымъ на великія дѣла, а примѣры дѣйствительности укрѣпляли его въ этомъ мнѣніи.

Но "отъ великаго до смѣшного -- одинъ шагъ!" -- радомъ съ хвастунами и дѣятелями историческими выступаетъ цѣлая масса хвастуновъ смѣшныхъ, неудачниковъ и искателей приключеній, похожихъ скорѣе на бродягъ.

И эти неудачники по пословицѣ: "куда конь съ копытомъ -- туда и ракъ съ клешней" тоже подымаютъ головы, отуманенныя вѣчнымъ пьянствомъ и наполненныя глупыми фантазіями -- и кричатъ, грозя всему міру войною и разрушеніемъ. Сидя въ какой нибудь полицейской части, они мечтаютъ о государственныхъ переворотахъ, министерскихъ должностяхъ, грудахъ золота и орденовъ.

Бѣглый гусаръ Ѳедоръ Штырской представляетъ жалчайшій и комичнѣйшій типъ авантюриста XVIII столѣтія, и его смѣшное хвастовство сохранилось въ дѣлахъ тайной канцеляріи, гдѣ, на дыбѣ подъ кнутомъ, обыкновенно и потухали всѣ ихъ блестящіе планы о государственныхъ переворотахъ.

Бѣглый гусаръ, въ разговорахъ съ другимъ гусаромъ, расхвастался:

"Я-де и прежде сего изъ (новой) Сербіи {"Новой Сербіей" назывались земли на югѣ Россіи, заселенныя сербами, выходцами изъ Герцеговины и Черногоріи, бѣжавшими въ единовѣрную страну отъ фанатизма турокъ.} (въ Польшу) утекалъ, да не ушелъ; а нынѣ-де, какъ весны дождусь, то учиню побѣгъ къ крымскому хану и подниму татаръ и поляковъ на Новую Сербію и на всю ея императорскаго величества державу, и приду на столицу, и возьму всемилостивѣйшую государыню!"...

Какъ ни жестока и ни подозрительна была тайная канцелярія въ отношеніи такихъ дѣлъ, но жалкій гусаръ Штырской не вызвалъ ея опасеній своими политическими планами.

Наказаніе ему, сравнительно, было назначено очень легкое: "вмѣненъ бывшій ему розыскъ (т. е. троекратная пытка съ плетями) въ наказаніе -- и сосланъ въ Сибирь къ опредѣленію въ службу, въ какую онъ способенъ явится".

X.
Князь Потемкинъ -- фальшивый монетчикъ.
(1778 г.).

Это и слѣдующія за этимъ дѣла принадлежать уже совершенно другой эпохѣ, когда въ міръ юридическій проникли нѣкоторыя гуманныя идеи, и въ строгость розыска перестали вѣрить и смотрѣть, какъ на лучшее и безошибочное средство добиться истины и сознанія.

Только двадцать четыре года отдѣляютъ настоящее дѣло отъ предыдущихъ,-- но уже какая разница въ процедурѣ допроса, какое смягченіе наказаній! Отвратительнаго "слова и дѣла" уже не существовало!

Постепенное прониканіе этого духа гуманизма въ законодательство подробнѣе показано нами во введеніи въ эти очерки, а теперь мы иллюстрируемъ наши слова бытовыми сценами, извлеченными изъ подлинныхъ дѣлъ тайной экспедиціи, учрежденной при правительствующемъ сенатѣ послѣ уничтоженія тайной розыскныхъ дѣлъ канцеляріи.

-----

Въ обширной людской застольной дома князя Степана Барятинскаго собралась его многочисленная дворня и, пользуясь отсутствіемъ хозяевъ, подняла пиръ горой.

Изъ княжескихъ погребрвъ натащили пива и наливокъ, изъ кухни принесли жаренаго и варенаго на закуску и, истребляя барское добро, загуторила дворня -- душа на распашку!

Забренчала балалайка, которую принесъ дворникъ, ради потѣхи, и подвыпившій лакей въ княжеской ливреѣ пустился откалывать трепака со смазливенькой горничной, плававшей, подбоченясь и помахивая платочкомъ "во бѣлой рукѣ".

-- Ай, лихо! вотъ одолжилъ! слышались восклицанія зрителей,-- ну-ка, съ каблука пусти дробь, Ванюха!

-- Нѣтъ, ты на Грушку-то погляди!.. Плечами-то какъ, шельма, поводитъ... ахъ, чтобъ-те наскрозь!.. Молодецъ дѣвка!

Не стерпѣлъ, глядя на Грушку, и престарѣлый буфетчикъ и, когда лакей умаялся и повалился на скамейку,-- онъ частенько засеменилъ ногами навстрѣчу Грушкѣ, сгорбившись и мотая сѣдой головой.

Всеобщій взрывъ хохота встрѣтилъ новаго танцора, а онъ молодцовато откинулъ голову назадъ, и пошелъ переплетать нога за ногу.

-- Ай-да старикъ! гляди-ка: Лаврентьичъ-то какимъ молодцомъ дѣйствуетъ, молодому не уступитъ!.. Ну-ка, Груша, уважь старика!

Груша притопнула, взвизгнула, повела бровью и ринулась на встрѣчу Лаврентьичу, грудью впередъ,-- а старикъ отъ восторга и утомленія закашлялся и тоже грохнулся на скамейку, тяжело дыша.

-- Не выстоялъ старикъ! гдѣ ему! Грушку-то не скоро заѣздишь! говорили кругомъ подвыпившіе лакеи и горничныя.

По угламъ завелись разговоры; выѣздные лакеи князя, да и вообще вся дворня, знакомы были со многими, придворными сплетнями и пересудами, и скоро разговоръ сталъ общимъ, перейдя на излюбленную тему для прислуги -- судаченье про господъ.

Любо было имъ всѣмъ перебирать весь высшій свѣтъ по косточкамъ, и не одному изъ вельможъ должно было икаться въ это время, когда чужая дворня сообщала всѣ его тайныя и щекотливыя похожденія.

Свѣдѣнія получались по тому неуловимому, но чрезвычайно простому телеграфу, который называется его собственной дворней, и отъ котораго какъ ни старайся, а не убережешься и не схоронишься.

Скоро изъ общей массы говорившихъ выдѣляется одинъ пьяный дворовый, сообщенія котораго отличались наибольшею новизною и интересомъ, и его стали слушать съ большимъ вниманіемъ. Увлеченный ролью оратора, дворовый началъ уже выкладывать самыя сокровенныя тайны, чтобы разодолжить внимательныхъ слушателей.

-- Былъ я недавно на площади, разсказывалъ онъ,-- и разговорился съ какимъ-то незнаемымъ человѣкомъ, и онъ мнѣ подъ секретомъ разсказывалъ про императрицу, да свѣтлѣйшаго князя Потемкина.

-- Что же, что же онъ тебѣ разсказывалъ? пристала дворня, сгарая отъ любопытства.

-- Да такія вещи разсказывалъ, что и самому страшно!

-- Да говори, что такое! чего ты за душу-то тянешь! пристали всѣ.

-- Сказать-то не штука, ломался лакей,-- а какъ потомъ самому въ затылокъ-то попадетъ, тогда что?.. Вамъ-то ничего -- выслушалъ, да и прочь пошелъ!

-- Ну полно! что тутъ! кто тебя выдастъ?-- все свои люди -- говори не бойся!

-- Слышалъ я, началъ, понизивъ голосъ, лакей,-- что свѣтлѣйшій-то князь Потемкинъ въ одномъ покоѣ съ императрицей живетъ!..

-- Ну, это еще не ахти-какой секретъ! усумнились нѣкоторые,-- всѣмъ вѣдомо, что свѣтлѣйшій находится при императрицѣ "въ случаѣ".-- То-то вотъ вамъ вѣдомо, да не все! увлекся лакей;-- говорилъ мнѣ еще этотъ человѣкъ и твердо завѣрялъ, что свѣтлѣйшій у себя въ домѣ фальшивыя бумажки дѣлаетъ и въ народъ пущаетъ!..

-- Ну! можетъ ли это статься?

-- Для чего-жъ онъ такъ богатъ, свѣтлѣйшій-то, коли не съ етаго самаго!

-- Мало ли отъ чего богатъ! богатъ милостями императрицы -- знамо -- случайный человѣкъ -- ну, и богатъ!

-- По мнѣ -- хоть вѣрьте, хошь не вѣрьте, а я говорю, что слышалъ.

Разсказъ лакея вызвалъ разные толки въ дворнѣ, а на другой день сообщенная имъ новость и пошла путешествовать по Москвѣ, передаваясь изъ устъ въ уста. Скоро молва эта дошла и до того, до кого не слѣдуетъ; пошла переборка,-- кто пустилъ слухъ, и долго ли, коротко ли, а словоохотливый лакей таки попалъ въ бѣду, обвиненный въ непристойныхъ рѣчахъ.

Его отвезли въ Петербургъ, посадили въ крѣпость и допросили безъ пытокъ.

Откровенно сознавшись въ болтовнѣ, лакей утвердился и завѣрялъ, что слышалъ это отъ неизвѣстнаго ему человѣка, въ Москвѣ на площади.

Тайная экспедиція составила по этому дѣлу докладъ и представила императрицѣ Екатеринѣ II на высочайшее воззрѣніе, такъ какъ о всякомъ наказаніи по тайной экспедиціи докладывалось императрицѣ лично.

Въ рѣшеніяхъ своихъ на эти доклады императрица поступала съ удивительною добротою сердечною и духомъ прощенія, если дѣло только касалось сплетенъ и злословія лично о ней, а не затрогивало какихъ нибудь важныхъ и щекотливыхъ государственныхъ событій и предпріятій.

Рѣшеніе императрицы Екатерины II по этому дѣлу поражаетъ сильнымъ контрастомъ съ рѣшеніями всѣхъ предыдущихъ дѣлъ, возникшихъ въ печальное время существованія Преображенскаго приказа и тайной разыскныхъ дѣлъ канцеляріи;-- Екатерина II приказала двороваго человѣка изъ крѣпости освободить и возвратить его помѣщику, князю Степану Барятинскому, которому посовѣтовала не держать при себѣ въ Москвѣ этого болтуна.

Милость рѣшенія еще болѣе удивить насъ, если мы узнаемъ, что по слѣдствію тайной экспедиціи означенный дворовый былъ уже человѣкъ скомпрометированный -- лѣтъ десять назадъ его били кнутомъ за побѣгъ отъ своего помѣщика.

Другія времена -- другіе нравы.

Въ pendant къ этому дѣлу, мы разскажемъ и другое, по времени относящееся тоже къ царство,ванію Екатерины II и рѣшенное съ тѣмъ же человѣколюбіемъ...

XI.
Битый капралъ и бабье царство.

Жилъ-былъ старый отставной капралъ, и былъ онъ человѣкъ смирный и самый незначительный. Самъ-то по себѣ былъ онъ человѣкъ ничего -- хорошій человѣкъ и въ строю былъ бравый солдатъ и храбрый вояка, за что и дослужился капральскаго чина, да характеръ имѣлъ слабый и мягкій; къ тому же и выпить сильно любилъ, почему и пришелъ онъ на старости лѣтъ въ упадокъ и неуваженіе.

А было время, о которомъ капралъ подъ веселую руку вспоминалъ съ гордостью, когда и онъ былъ не изъ послѣднихъ: молодецки крутился его насаленный усъ, статно сидѣлъ на немъ военный мундиръ и блестѣли кругомъ пуговицы, да шнурки, приводя въ восторгъ женскій полъ изъ простонародья. Похлопывали, бывало, окошечки въ деревняхъ, любопытно выглядывали изъ нихъ молодыя женскія лица, когда проходили солдаты по Руси походомъ куда нибудь на шведа, турка или нѣмца, подъ командою молодца "фонъ-Минихена". А въ городахъ на постояхъ и купеческія дочки пріятно улыбались ему и заводили сладкіе разговоры съ бравымъ солдатомъ.

Была коту масляница! вспоминаетъ иногда съ улыбкою старый капралъ.

Но какъ за каждой масляницей непремѣнно наступаетъ великій постъ, то кончилась и его, капралова, масляница. Полюбилась ему покрѣпче одна изъ купеческихъ дочекъ, и онъ женился на ней, зажилъ своимъ домкомъ и всѣ свои шашни бросилъ.

Жена его, купеческая дочка, оказалась женщиною характера твердаго и даже деспотическаго и воззрѣній самыхъ оригинальныхъ, а потому вскорѣ и забрала своего мужа въ ежовыя рукавицы. Не безъ борьбы, конечно, досталась ей эта власть,-- капралъ, покуда былъ бравъ и молодцоватъ, хорохорился и не поддавался, но мало-помалу смирился, ибо жена его оказала въ усмиреніи капрала энергію непреклонную.

У нихъ была дочь, которую воспитывала мать и передала ей и свой твердый характеръ, и свои оригинальныя воззрѣнія.

Здѣсь надо объяснить, въ чемъ заключалась оригинальность мнѣній купеческой дочки, капраловой жены, оригинальность, присущая чуть не половинѣ россійскихъ женщинъ въ послѣднія три четверти XVIII столѣтія.

Со смерти Петра Великаго, Россія на императорскомъ престолѣ видѣла пять женщинъ, болѣе или менѣе быстро смѣнявшихъ другъ друга и самодержавно распоряжавшихся судьбами обширной имперіи. Женщина властвовала надъ мужчинами и имъ, предписывала законы; предъ женщиной все преклонялось и все ей покорялось безпрекословно.

Такой, не совсѣмъ обычный для Россіи, порядокъ дѣлъ, вызвалъ въ головахъ, склонныхъ къ обобщеніямъ людей, какія-то темныя и странныя мысли и соображенія. Вдумался въ это и женскій полъ -- и вдругъ открылъ въ такомъ порядкѣ вещей нѣчто, крайне для женскаго самолюбія пріятное и выгодное. Съ теченіемъ времени мысль выяснилась, и вотъ женскій іголъ, съ присущею ему непосредственностью и азартомъ, проникся мыслью и сообщилъ во всеуслышаніе, что, молъ, коли на престолѣ царствуетъ баба и надъ мужчинами властвуетъ, то поэтому и всѣ бабы въ государствѣ должны стать выше мужчинъ и ими властвовать -- "настало-де бабье царство"!

Вотъ такими-то мыслями преисполнился властолюбивый женскій полъ, и пошла въ семьяхъ перепалка. Разномысліе и смуты поселились между супругами; женщины съ азартомъ требовали власти, отнятой у нихъ несправедлнѣо, и многіе, не обладавшіе энергіей супруги, не удержавъ въ рукахъ бразды правленія, почувствовали на себѣ всю тяжесть власти подъ нѣжной женской ручкой.

Совершилась безшумная бабья революція.

Таковъ былъ образъ мыслей и у энергичной капраловой жены и купеческой дочки, которая къ тому же и кичилась предъ мужемъ честностью, т. е. высотою своего купеческаго происхожденія,-- и было отъ этого старому капралу на свѣтѣ жить трудно, и чаще прежняго сталъ онъ заходить въ кабачки и вспоминать свою молодость.

Дочку выдали замужъ, жена переселилась къ зятю, а старому капралу и тамъ не нашлось ни не хаянаго угла, ни не оговореннаго попрекомъ куска.

И дочка пошла по маменькѣ: не уважала своего отца,-- и опустился, и запилъ старый капралъ, ставши совсѣмъ послѣднимъ человѣкомъ въ глазахъ своего семейства.

Бѣжалъ онъ изъ дому отъ попрековъ и ходилъ цѣлые дни по старымъ сослуживцамъ, да благопріятелямъ, всюду испивая, да припоминая прежнюю службу.

Домой онъ ходилъ только ночевать, да иногда выклянчить у зятя, или у дочки деньжонокъ навыпивку, и никогда это не обходилось ему безъ ругани.

Терпѣлъ свою судьбу капралъ и, только выпивши изрядно, осмѣливался роптать и оспаривать жену, да и то въ такихъ мѣстахъ, гдѣ она не могла его слышать.

Только всякому терпѣнью есть предѣлъ, и разъ, въ праздникъ церковный, сталъ капралъ просить у жены денегъ и получилъ въ отвѣть:

-- Убирайся, пьяница старый! Нѣтъ тебѣ денегъ на пьянство, таскунъ!

Взорвало старика, и приступилъ онъ къ женѣ:

-- Ахъ ты такая-сякая: да ты что важничаешь-то! Я Богу и государямъ и государынямъ служилъ вѣрно и капральскаго чина дослужился, а ты баба дрянная, мной помыкаешь?.. Я покажу тебѣ мою власть...

Но тутъ расхорохорившійся старикъ получилъ отъ жены такое звонкое доказательство своего безвластія, что схватился за скулу и опѣшилъ.

-- Вотъ тебѣ, старый таскунъ, пьяница, за твою власть!.. видѣлъ свою власть! накинулась на него жена съ кулаками и хотѣла уже снова заушить его.

-- Нѣтъ, постой! ты што же это Бога-то забыла,-- для праздника по рожѣ бьешь? вдругъ сократился и залепеталъ капралъ, отступая назадъ.

-- Великой ты чортъ! капралишка! я честнѣе тебя!-- мой тятенька былъ второй гильдіи купецъ, а ты кто?-- мужикъ!..

-- Когда ты честнѣе, то пусть и будетъ твоя честь съ тобою,-- а драться въ праздникъ не смѣй, за это тебя не похвалятъ, коли пожалуюсь.

-- Драться не смѣй!.. заорала купеческая честная дочь,-- да я всегда могу тобою повелѣвать!.. Я передъ тобою барыня и великая княгиня!.. И что касается и до императрицы, что царствуетъ,-- такъ она такая же наша сестра набитая баба,-- а потому мы издержимъ теперь-правую руку и надъ вами, дураками, всякую власть имѣемъ!..

Такъ разглагольствовала и превозносилась капралова жена, желая совсѣмъ унизить мужа, а съ нимъ и весь мужской полъ, но это ужъ, надо полагать, переполнило мѣру терпѣнія смирнаго капрала, и онъ завопилъ:

-- А! коли ты такъ! коли ты всемилостивѣйшую государыню позоришь, набитой бабой называешь и съ другими бабами-дурами сверстала -- такъ я-жь тебя проучу!-- перестанешь ты драться и ругаться со мной, ибо сейчасъ же донесу на тебя по начальству, что ты непристойныя рѣчи о государынѣ произносишь!..

-- Ступай, старый чортъ, доноси! не больно я боюсь твоего начальства. Теперь у насъ на престолѣ баба сидитъ, и всѣмъ бабамъ оттого защита есть отъ васъ.

Разобиженный капралъ, какъ сказалъ, такъ и сдѣлалъ въ отместку злой бабѣ, взялъ да и донесъ о непристойныхъ рѣчахъ и о побояхъ, что она причинила ему, не постыдясь праздника церковнаго.

Засадили капральшу вмѣстѣ съ капраломъ подъ арестъ при тайной экспедиціи и допросили ее. Она въ говореньи непристойныхъ словъ заперлась, а мужъ продолжалъ обличать ее, желая хотя разъ отомстить ей за всѣ ея долголѣтнія и непрестанныя обиды ему.

Посадили ее на два дня "безъ пищи и питья", вмѣсто прежней, пытки и ударовъ плетью; она и послѣ этого продолжала отпираться это всего.

Тогда подвергли тому же наказанію старика и онъ, просидѣвъ два дня голодомъ, не отказался отъ своего обвиненія въ непристойныхъ рѣчахъ.

Тайная экспедиція, видя, что правды между ними добиться трудно, по примѣру всѣхъ прочихъ такого рода дѣлъ, составила для подачи императрицѣ докладъ, выписавъ въ немъ бабью философію капраловой жены.

Милостивая императрица благодушно взглянула на это дѣло и рѣшила: "Вмѣнить имъ двухдневное сидѣнье безъ пищи и питія въ наказаніе -- и отпустить на свободу".

XII.
Хохлы-просители при Павлѣ I.
(1797 г.).

Въ концѣ мая 1797 года, изъ дальняго малороссійскаго города Погара, Черниговской губерніи, прибыли въ Петербургъ четверо "депутатовъ"-хохловъ.

Они были посланы погарскимъ магистратомъ съ порученіемъ подать просьбу самому императору Павлу I, чтобы онъ высочайшимъ своимъ указомъ подтвердилъ какую-то стародавнюю привиллегію города Погара, данную еще царемъ Алексѣемъ Михайловичемъ.

Извѣстно, что императоръ Павелъ I учредилъ, по вступленіи своемъ на престолъ, въ видахъ доставленія "своимъ поданнымъ скораго и праваго суда, "дабы гласъ слабаго угнетеннаго былъ услышанъ", личную подачу словесныхъ и письменныхъ прошеній прямо во дворецъ, на его имя.

Принимали и дѣлали экстракты изъ прошеній три статсъ-секретаря -- Трощинскій (присылаемыя по почтѣ), Нелединскій-Мелецкій (подававшіяся лично) и Брискорнъ (писанныя на иностранныхъ языкахъ {См. "Истор. Вѣстн." 1881 г., янв., стр. 216.}), а резолюціи на нихъ Павелъ I давалъ самъ лично, и онѣ надписывались на прошеніяхъ статсъ-секретарями.

Этимъ прекраснымъ учрежденіемъ захотѣли воспользоваться и хохлы изъ Погара, но, пріѣхавши въ Петербургъ въ концѣ мая, они не застали уже императора и двора въ столицѣ,-- Павелъ I съ семействомъ переѣхалъ въ Павловскъ, свою лѣтнюю резиденцію.

Туда же переѣхали и статсъ-секретари у принятія прошеній, а потому нашимъ хохламъ приходилось ѣхать въ Павловскъ для личной подачи своёго прошенія.

Въ Петербургѣ у нихъ тотчасъ же нашлись земляки, которые и руководили темными хохлами въ шумной и неизвѣстной имъ столицѣ и, между прочими, какой-то донской казакъ Космынинъ.

Проживъ въ Петербургѣ двѣ недѣли и узнавъ обо всемъ, какъ слѣдуетъ, погарскіе хохлы отправились въ Павловскъ и подали свое прошеніе на высочайшее имя въ учрежденный Для просителей ящикъ.

Въ ожиданіи рѣшенія своего ходатайства, хохлы гуляли по Павловску, осматривали всѣ его диковинки и, придя однажды въ воскресный день въ церковь къ обѣднѣ, удостоились увидать тамъ самого императора Павла съ сыновьями Александромъ и Константиномъ Павловичами.

Былъ ли Павелъ I въ этотъ день не въ духѣ и выглядѣлъ сердито, или просто со страха передъ императоромъ -- только примѣтливымъ хохламъ онъ показался чрезвычайно строгимъ и сердитымъ. Придя домой, они пустились разсуждать о немъ:

-- Гораздо золъ императоръ, звѣремъ смотритъ, словно съѣсть хочетъ.

-- А государь-то наслѣдникъ, Александръ Павловичъ, по всему видно, не въ батюшку уродился -- смирный да ласковый такой выглядитъ.

-- Да, а вотъ второй-то сынокъ, Константинъ,-- тотъ, кажется, весь въ батюшку?

Разговорился съ ними и казакъ Космынинъ, ихъ всегдашній провожатый, а на другой день онъ повелъ хохловъ смотрѣть на разводъ съ церемоніею, гдѣ командовать войсками будетъ самъ государь императоръ.

Невиданное зрѣлище представилось хохламъ на большой площади, застановленной блестящими и стройными рядами войскъ. Войска начали проходить церемоніальнымъ маршемъ, и императоръ Павелъ, пристально вперивъ глаза, слѣдилъ за каждымъ солдатомъ и его движеніями.

Вдругъ императоръ сорвался съ мѣста, быстро пошелъ къ рядамъ подошедшаго псковскаго карабинернаго полка и, схвативъ одного солдата обѣими руками за ремни амуниціи, дернулъ въ сторону и поправилъ на мѣстѣ.

Весь рядъ тотчасъ же сомкнулся снова, а гнѣвный императоръ отошелъ и опять оглядѣлъ помертвѣвшій недвижный строй.

Этотъ случай также далъ нашимъ хохламъ не малый поводъ поговорить о строгости императора.

-- Всѣ солдаты недовольны такой строгостью императора и лаютъ объ этомъ вслухъ, разсуждали простаки-хохлы, забывъ, что они не въ своемъ захолустномъ Погарѣ, а въ резиденціи императора, и что здѣсь надо держать языкъ за зубами.

На третій день,-- знать такое ужъ имъ счастье (или несчастье) навалило,-- они снова увидѣли императора. Павелъ ѣхалъ верхомъ, въ сопровожденіи великихъ князей, по одной изъ улицъ Павловска.

Хохлы, увидя строгаго императора издали, остановились у стѣночки и, снявъ шапки, ждали его проѣзда.

И, какъ нарочно, на самой серединѣ улицы лошадь императора, ѣхавшаго впереди, задѣла ногой валявшійся на улицѣ разбитый горшокъ и споткнулась. Императоръ наклонился и, увидя подъ копытами дошади черепки горшка, грозно закричалъ, покраснѣвъ отъ гнѣва:

-- Убрать сейчасъ же эту гадость! Какъ смѣть допускать такое безобразіе на улицахъ! Вѣдь лошадь могла испортить ногу отъ этого!.. Живо убрать!..

Словно изъ-подъ земли выскочило нѣсколько полицейскихъ, и въ одинъ моментъ улица стала чиста, какъ метеный полъ, а императоръ, темнѣе тучи, послѣдовалъ дальше, мимо упавшихъ на колѣни хохловъ.

-- А бодай ему, якій винъ сумній! якъ хмара! могли только проворчать перетрусившіе хохлы и отправились со страхомъ въ сердцѣ справляться о томъ, какое рѣшеніе послѣдовало на ихъ бумагу.

Статсъ-секретарь Нелединскій-Мелецкій объявилъ погарскимъ просителямъ черезъ полицію, что прошеніе ихъ императорскимъ величествомъ разсмотрѣно и велѣно бумагу имъ возвратить, а рѣшенія -- никакого не воспослѣдовало!..

Пожали плечами, хохлы пошевелили досадливо усами, но дѣлать было нечего -- пришлось возвращаться домой ни съ чѣмъ.

Даромъ отломали хохлы тысячу слишкомъ верстъ до Петербурга, даромъ проживались и проѣдались въ Петербургѣ и Павловскѣ.

Съ досады пришли хохлы домой и давай браниться.

-- Нехай его трясьця визме!

-- Истинно, что строгъ да несправедливъ! нашей правой просьбы не уважилъ.

-- Что теперь скажемъ панамъ -- магистрату? скажутъ: бисовы дити, и того не умѣли сдѣлать, царю просьбы подать!

-- То и худо, что царю! кабы магистрату какому, такъ подмазать можно, а царя не подкупишь... Сказалъ, какъ отрѣзалъ! и жаловаться некому!..

-- Ну! а коли до дому, такъ и до дому! рѣшили наконецъ неудачные просители, махнувъ рукой, и уѣхали въ Питеръ, а оттуда потянулись, безъ дальнихъ разговоровъ, въ свою Черниговскую губернію.

На прощаньи, ихъ неизмѣнный чечероне, донской казакъ Космынинъ, сталъ просить вознагражденія за свои труды, но получилъ отъ раздосадованныхъ хохловъ круто согнутую фигу и нѣсколько нелестныхъ замѣчаній.

-- Дуракъ, кто и живетъ-то въ этомъ проклятомъ омутѣ, чтобъ ему провалиться и со всѣми!

И съ этимъ оставили донского казака, а сами свистнули и уѣхали.

-- Почекайте, хохлы! триста вамъ чортывъ! погрозился кулакомъ имъ вслѣдъ казакъ и съ этими словами махнулъ прямо въ сенатъ, въ тайную экспедицію съ доносомъ, что пріѣзжавшіе изъ города Погара просители, купецъ Антонъ Роскинъ, купецъ Попинокъ и двое другихъ, въ бытность свою въ императорской лѣтней резиденціи, произносили хульныя и непристойныя рѣчи о высочайшей особѣ его императорскаго величества. Доносу казака придали большое значеніе, и генералъ-прокуроръ князь Куракинъ послалъ 21 іюня нарочнаго курьера съ командою солдатъ и доносчикомъ въ догонку за болтунами-просителями!

Въ инструкціи курьеру было предписано: "сколь скоро ихъ достигнешь, то, взявъ всѣхъ подъ караулъ и посадя въ кибитки, сейчасъ возвратиться въ Петербургъ и представить ихъ ко мнѣ, стараясь сіе исполнить при томъ безъ всякой огласки, дабы объ ономъ никто не зналъ, и сей вашей инструкціи никто не видалъ". Подписалъ генералъ-прокуроръ, князь Куракинъ.

Помчалась погоня за хохлами, настигла ихъ и, разсадя въ кибитки, розно, повезли въ Петербургъ важныхъ политическихъ преступниковъ, оберегая ихъ, какъ зачумленныхъ, отъ всякаго сообщенія съ другими людьми на станціяхъ и во время пути.

Сильно струхнули хохлы при такомъ неожиданномъ оборотъ дѣла, а когда увидѣли въ числѣ конвойныхъ и казака Космынина, ехидно улыбавшагося, то поняли, что это онъ что нибудь сочинилъ имъ въ отместку.

Привезя, ихъ представили въ тайную экспедицію, и оробѣвшіе просители разсказали все откровенно, что они видѣли и говорили объ императорѣ въ Павловскѣ.

-- Какъ же вы осмѣлились, мужики вы эдакіе, разсуждать объ особѣ его императорскаго величества столь вольно и необузданно? прикрикнули на нихъ.

Оторопѣвшіе хохлы просили о милости, упавъ на колѣни, и завѣряли, что и рѣчи о высочайшихъ особахъ говорены ими "не для какого злодѣйскаго разглашенія, а токмо между собою и изъ единой простоты!"

Дѣло оказалось совсѣмъ не столь важное, какъ объ немъ подумали сначала, и вмѣсто важныхъ государственныхъ преступниковъ предъ Куракинымъ были простоватые и оторопѣвшіе торговцы-болтуны, незнакомые со столичными порядками.

Тѣмъ не менѣе, докладъ о хохлахъ, осмѣлившихся имѣть свое сужденіе о высочайшихъ особахъ, былъ представленъ императору Павлу I.

Хохлы съ трепетомъ ждали наказанія отъ строгаго императора и въ сотый разъ жалѣли о своей скупости, что не удовлетворили тогда казака.

Резолюція Павла I не замедлила явиться на докладъ Куракина и, какъ бы нарочно для того, чтобы опровергнуть составившееся у хохловъ не лестное мнѣніе объ императорѣ, гласила слѣдующее:

"Государь императоръ высочайше повелѣлъ: сдѣлавъ надлежащее нравоученіе, чтобъ впредь въ разговорахъ своихъ были они воздержнѣе и сужденія свои имѣли въ надлежащихъ предѣлахъ,-- оныхъ отпустить".

Такой благополучный конецъ имѣли похожденія хохловъ-просителей въ Павловскѣ, ждавшихъ чуть ли не смерти отъ строгаго императора.

Можно смѣло сказать, что послѣ этого случая хохлы повезли за тысячу верстъ, въ свою Черниговскую губернію самое лестное мнѣніе о милосердіи и добротѣ императора Павла I.

Оставить комментарий Арсеньев Александр Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1892 Обновлено: 15/11/2016. 109k. Статистика. Сборник рассказов: Проза, Историческая проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Историческое введение Как кочетковский поп видел Петра Великого Корабельный столяр и "Анна Ивановна" О поручике, принуждавшем пить за здоровье императрицы Не кстати памятливая баба Легенда о Петре Великом и о воре Не розняли - кто виноват? Колодник, рассказывающий, что Петр II жив Беглый гусар Штырской, завоеватель Российской империи Князь Потемкин - фальшивый монетчик Битый капрал и бабье царство Хохлы-просители при Павле I

Арсеньев Александр Васильевич Рассказы из дел Тайной канцелярии

А. В. АРСЕНЬЕВЪ

СТАРЫЯ БЫВАЛЬЩИНЫИСТОРИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ И КАРТИНКИ

Разсказы изъ дѣлъ Тайной канцеляріи

І.Историческое введеніе.1701--1797 гг.

II.Какъ кочетковскій попъ видѣлъ Петра І-го.(1708 г.).

III.Корабельный столяръ и "Анна Ивановна".(1732 г.).

IV.О поручикѣ, принуждавшемъ пить за здоровье императрицы.(1732 г.).

V.Некстати памятливая баба.(1739-1740 г.).

VI.Легенда о Петрѣ Великомъ и о ворѣ1).(1744 г.).

VII.Не розняли -- кто виноватъ.(1754 г.).

VIII.Колодникъ, разсказывающій, что Петръ II живъ.(1754 г.).

IX.Бѣглый гусаръ Штырской -- завоеватель Россійской имперіи.(1754 г.).

X.Князь Потемкинъ -- фальшивый монетчикъ.(1778 г.).

XI.Битый капралъ и бабье царство.

XII.Хохлы-просители при Павлѣ I.(1797 г.).

Арсеньев Александр Васильевич
Рассказы из дел Тайной канцелярии