Всем, конечно, известен старорежимный анекдот о городовом и пьяном? Существовало такое постановление начальства, что городовой мог арестовать пьяного и отвести его в участок лишь тогда, когда пьяный упал на землю. До тех же пор, пока пьяный еще держится на ногах, он для городового неприкосновенен...
И вот идет по улице пьяный, шатаясь, как былинка под норд-остом, но на лице широкая блаженная улыбка, в сузившихся глазах -- самоуверенность и сознание своего права:
-- Пока стою на ногах, посмей-ка меня тронуть!
А за ним, как шакал за раненым оленем, упорно и настойчиво шагает городовой.
Он терпеливо ждет, когда благородная дичь свалится и на нее можно будет обрушиться всей силой своих лап.
Так и бредут они оба через весь город, один сзади -- упорный, терпеливый законник, другой впереди -- весь обвисший, обмякший, но еще сознающий, что единственно, что делает его неприкосновенным -- это вертикальное положение...
Упади он -- конец. Мрак. Отчаяние. Участковые скорпионы, заушение и мордобой.
Амплитуда колебаний пьяного такова, что все прохожие в ужасе шарахаются от этой падающей, но не могущей упасть пизанской башни.
И почти всякий понимает, что эта колеблющаяся и спотыкающаяся фигура на приличной людной улице -- верх непристойности, верх разгильдяйской глупости, но ничего не поделаешь -- закон. Раз человек не упал -- он такой же полноправный прохожий, как и другие.
Но вот шаги его делаются все неувереннее и неувереннее...
Раза два он сильно споткнулся, один раз обрушился даже всей тяжестью своего распухшего, налитого спиртом тела на проходящую девушку... И в ответ на ее крик, полный ужаса и возбуждения, городовой только развел руками:
-- Пока ничего не могу сделать. Не доспел.
И вот, наконец... шаги делаются все слабее, слабее... Вот он покачнулся, задержался на мгновение в наклонном напряженном положении и тяжело рухнул на каменные плиты тротуара.
-- Сто-ой! -- кричит он, приподнимаясь с усилием на одном локте. -- Я еще не упал. Не смей касаться! Я сейчас встану.
И стоит над ним молчаливый городовой, и спокойно наблюдает жестокую борьбу человека с алкоголем. Ждет.
-- Вр-решь, брат! Не возьмешь!.. Встану!..
Но подворачивается слабеющая рука, и снова рушится врастяжку грязное пьяное животное.
И тут по лицу его расплывается жалкая, бессильная улыбка:
-- Вот теперь забирай. Твоя взяла.
Это присказка, а сказка впереди.
* * *
Заключается же она, сказка эта, в том, что роль безобразного пьяного, обрушивающегося на прохожих и угрожающего движению, взяли на себя анархисты и большевики, совершенно разнуздавшиеся, призывающие к грабежам, захватам и убийствам.
Бредут они через всю Россию, пьяные от безнаказанности и жажды крови, а за ними тихо и кротко шествует городовой в виде Временного Правительства, и на лице его написано такое благоговейное преклонение перед свободной личностью гнусного пьяницы, что оторопь берет.
-- Да что вы на него смотрите! -- вопят шарахающиеся в сторону прохожие. -- Схватите его и отведите в участок! Пусть проспится.
-- Не могу-с -- отвечает благородно настроенный городовой. -- Пока не упал, он -- такой же гражданин, как и вы. Вот если рухнет на землю, если падет в фигуральном смысле, если прольет чью-либо кровь, если перережет десятка два ваших родных и знакомых, тогда другое дело. Тогда участка ему не миновать.
А пока?
И пустеют улицы, и бегут мирные граждане -- кто куда, а по пустынной улице бредет, пошатываясь, пьяный, нагруженный до самых ушей бомбами, пироксилиновыми шашками и пулеметными лентами.
-- Упадет! -- в паническом страхе кричит редкий прохожий, сворачивая в переулок. -- Стоит ему упасть -- все взлетит на воздух!
-- Вот когда упадет, -- благодушно отвечает временно-правительственный городовой, -- тогда мы его и -- того... Немножечко арестуем.
Идут оба так через всю людную всероссийскую улицу.
Странная, глупая, позорная, нелепая процессия.
-- Ведь упадет! Хватайте скорее его за воротник.
-- Подождите, упадет -- тогда и схватим.
* * *
Если бы наше Временное Правительство и Совет Р. и С. Депутатов были частными лицами, этакой воркующей парочкой, и если бы к ним однажды ночью забрались в квартиру разбойники, -- я представляю себе классический диалог между супругами:
-- Машенька! Ты закрывала на ночь окно?
-- Ну, как же! На задвижку закрыла.
-- Вот странно, а оно открыто. И даже кто-то, я вижу, в него лезет.
-- Гм! Кто бы это мог быть?
-- Не знаю. Какие-то незнакомые лица.
-- А, может быть, это кто-нибудь из наших родственников?
-- Ну что за вздор, Вася, -- какой родственник может в три часа ночи лезть в запертое окно третьего этажа?!
-- Интересно, что им нужно?
-- Не постигаю! Вася!
-- Ну?
-- Это, может быть, какие-нибудь нехорошие люди?
-- Ну что ты, Машенька, -- откуда же они возьмутся? Все люди хорошие.
-- У одного я вижу в руке нож...
-- Действительно, нож. А вилки и ложки не видно. Вот чудак.
-- А вдруг они нас ограбят?
-- Ну, как можно оскорблять людей таким подозрением?!
-- Револьвер близко?
-- Револьвер у меня в комоде, в нижнем ящике... Вот я их сейчас спрошу о цели такого странного позднего визита. И если из их ответа выяснится, что они действительно хотят нам принести вред, то я выну из кармана брюк, которые висят в шкафу, ключ от комода, открою комод, выну револьвер и, зарядив его, пригрожу им огнестрельным оружием.
-- Так делай же это скорей!
-- Постой, друг мой! Раньше нужно с ними поговорить, выяснить... А вдруг они просто заблудившиеся люди! Вот я сейчас... Здравствуйте, товарищи! Смею спросить, чем обязан... постойте, что вы!!! Я... кр... кр... кар-раул, убив-в...