Почтовый поѣздъ, гремя, пыхтя, свистя и застилаясь дымомъ, приближался къ губернскому городу N--ску. Въ тусклой перспективѣ, залитой мглою ноябрьскаго дня, уже можно было изъ оконъ вагона различать темно-красныя, кое-гдѣ занесенныя талымъ снѣгомъ, кровли городскихъ зданій, остренькіе куполы собора, каланчу съ тоскливо блуждающимъ на ней сторожемъ и ощипанныя верхушки тополей и липъ городскаго бульвара. Погода стояла отвратительнѣйшая; недавно выпавшій свѣтъ расплывался въ густой грязи; поля неопрятно сѣрѣли по обѣимъ сторонамъ дороги; холодный, тусклый, насыщенный какою-то мразью воздухъ осѣдалъ каплями на стеклахъ вагона и дымился при дыханіи.
Въ одномъ изъ отдѣленій втораго класса, подлѣ спущеннаго стекла, сидѣвъ молодой человѣкъ недурной и пожалуй даже красивой наружности и высунувшись въ окно глядѣлъ впередъ поѣзда. Ему, повидимому, не было холодно въ его коротенькомъ драповомъ пальто и ботинкахъ безъ калошъ, тогда какъ тутъ же въ углу вагона какой-то купецъ злобно жался въ овчинахъ и теплыхъ сапожищахъ и отъ холоду или отъ неудовольствія поминутно сплевывалъ.
-- Окошко-то затворить бы надо, обратился онъ наконецъ къ молодому человѣку, съ настоятельностію устремивъ на него взглядъ.
-- Тутъ угаръ, отъ печки чадитъ, я не могу, возразилъ тотъ и опять высунулся въ окно.
Молодой человѣкъ не обратилъ на его слова никакого вниманія,-- онъ вѣроятно и не разслышалъ ихъ,-- и минуты двѣ не отрываясь глядѣлъ въ окно. Нельзя было бы однако предположить чтобы какое-нибудь глубокое и растревоженное чувство, полное близкихъ образовъ и воспоминаній, возбуждалъ въ немъ видъ этого быстро бѣжавшаго на встрѣчу города; напротивъ, въ его живыхъ, не очень большихъ и не слишкомъ узкихъ карихъ глазахъ и не улыбавшихся упорныхъ складкахъ рта, скорѣе можно было бы подмѣтитъ вызывающее и нѣсколько самонадѣянное выраженіе. Въ самомъ дѣлѣ, то что онъ думалъ глядя на эти скученныя кровли, стѣны, куполы, кресты, заборы, можно было бы выразить въ слѣдующихъ словахъ:
"Вотъ несетъ меня чортъ въ этотъ городишко, и я стою предъ раскрытою книгой моей жизни и вижу въ ней бѣлую страницу. Что жъ, жизнь не загадка, вопреки принятому о ней мнѣнію, и отъ меня будетъ зависѣть позаботиться чтобъ ея tabulam rasam покрыли письмена, изъ которыхъ слагается самое великое на этомъ свѣтѣ слово -- удача. У меня тутъ отецъ, на котораго, впрочемъ, я не очень-то разчитываю: старикашка скупъ и вѣроятно ни съ кѣмъ не знается въ городѣ. Сестра.... она, сколько помню, таки порядочная дурнушка; мимо! Затѣмъ мой пріятель Подобаевъ -- въ своемъ родѣ не послѣдняя скотина; но тутъ уже кое-чѣмъ пахнетъ, тутъ есть за что уцѣпиться.... А руки у меня, чортъ возьми, цѣпкія...."
И на этой мысли молодой человѣкъ отвелъ глаза отъ рисовавшагося невдалекѣ города и обернулся къ сидѣвшей подлѣ него дамѣ въ тепломъ бархатномъ пальто и круглой шапочкѣ.
-- Сейчасъ пріѣдемъ; это все ваша поклажа? обратился онъ къ ней и потянулъ съ сѣтки небольшой сакъ, баульчикъ, какія-то картонки и узлы.
Молодая женщина поблагодарила его а начала торопливо складывать поклажу такимъ образомъ чтобы можно было все это захватить двумя руками. На ея живомъ, хорошенькомъ лицѣ такъ и отражалась забота, и носикъ слегка какъ-то забавно морщился при каждомъ усиліи рукъ.
-- Неужели этимъ коротенькимъ вояжемъ и кончится наше знакомство? обратился къ ней опять молодой человѣкъ.
Дама показала бѣленькіе зубки и бросила на спутника быстрый взглядъ изъ-подъ надвинутой на брови тапочки.
-- Вы можете извѣститъ меня пока я буду въ N--скѣ; я остановлюсь въ Петербургской гостиницѣ, сказала она.
-- Merci, поблагодарилъ молодой человѣкъ, вытаскивая изъ-подъ скамейки свой довольно объемистый сакъ.-- А вы не надолго въ N--скъ?
-- Я думаю, на нѣсколько дней, во навѣрное не знаю. Я буду жить въ деревнѣ, въ двадцати верстахъ.
-- Я на дняхъ непремѣнно отыщу васъ.
Поѣздъ подошелъ къ платформѣ; изъ вагоновъ начали высаживаться. Молодой человѣкъ подозвалъ артельщика, кинулъ ему свой сакъ, а самъ захватилъ въ обѣ руки вещи своей спутницы и понесъ къ выходу. Тамъ онъ кликнулъ извощичью каляску, уставилъ поклажу, подсадилъ молодую даму и раскланялся.
-- Такъ до свиданія? напомнила та, кивая головой изъ экипажа.
Молодой человѣкъ молча приподнялъ шапку. "Тоже залетная птичка.... ой-ой-ой!" мысленно отозвался онъ и стоялъ въ раздумьи, пока артельщикъ не догадался ткнуть его чемоданчикъ на перваго подвернувшагося извощика.
Коляска между тѣмъ скрылась за поворотомъ и поѣхала, дребезжа развинченными рессорами, по главной улицѣ. Предъ домомъ довольно приличной наружности она остановилась, и глазамъ пріѣзжей предстала громаднѣйшая вывѣска, объяснившая ей, впрочемъ не безъ орѳографической ошибки, что она достигла мѣста своего назначенія.
-- Есть нумеръ въ двѣ комнаты? обратилась она къ выбѣжавшему на крыльцо корридорному, въ необычайно широкомъ и какъ-то не въ мѣру закругленномъ фракѣ.
-- Пожалуйте-съ, отвѣтилъ тотъ, проворно выхватывая изъ экипажа картонки и саки.
-- Сколько тебѣ слѣдуетъ? обратилась пріѣзжая къ кучеру.
-- Рубликъ пожаловать надо бы...
Молодая женщина слегка поморщилась.
-- Отчего такъ дорого? спросила она.
-- Ужь такъ-съ, не рядились -- объяснилъ, осклабляясь, извощикъ.
Корридорный провелъ пріѣзжую въ нумеръ. Комнаты оказались крошечныя, неряшливо меблированныя и темныя.
-- Ахъ, гадость какая! воскликнула молодая женщина, пятясь къ дверямъ.-- Я ни за что не возьму этого нумера.
-- Это ужасъ что такое; мнѣ говорили, ваша гостиница первая въ городѣ... продолжала въ смущеніи пріѣзжая.-- Неужели у васъ лучше нѣтъ нумера?
Корридорный какъ-то тряхнулъ головой.
-- Гораздо даже лучше есть, отвѣтилъ онъ, и тою же размашистою походкой повернулъ по корридору.
Новый нумеръ, дѣйствительно, оказался гораздо лучше.
-- Хорошо, я возьму его, рѣшила пріѣзакая, бѣгло осмотрѣвъ стѣны и мебель.-- Поставьте все это на полъ и пошлите ко мнѣ горничную.
Служанка тотчасъ явилась. Пріѣзжая осмотрѣла ее внимательно, гораздо внимательнѣе чѣмъ комнаты, и повидимому осталась довольна первымъ впечатлѣніемъ.
-- Вы постоянно при этомъ нумерѣ? спросила она.
-- Да-съ, по всему этому корридору, бойко отвѣтила горничная и тоже оглядѣла пріѣзжую бѣгающими черными глазенками.
"Не рохля, по крайней мѣрѣ", подумала молодая дама.
-- Ну, помогите мнѣ раздѣться, сказала она, стягивая съ одного плеча пальто.-- Я бы желала чтобъ вы мнѣ постоянно прислуживали; лакея мнѣ совсѣмъ не надо. Вы вѣдь можете и сходить куда-нибудь, если мнѣ понадобится послать? говорила пріѣзжая, при помощи горничной проворно сбрасывая свой дорожный нарядъ. Черезъ минуту она осталась въ одномъ короткомъ черномъ платьѣ и крошечныхъ туфелькахъ, вынутыхъ изъ сака и кокетливо сжавшихъ ея узкія, маленькія ножки.
-- Не изводите ли позавтракать? освѣдомилась горничная.
-- Да, принесите чего-нибудь.... котлетку.... Но только прежде всего дайте мнѣ двѣ листка почтовой бумаги, конвертовъ, перо и чернила.
Все требуемое явилось. Молодая женщина присѣла къ столу и торопливо набросала слѣдующія строки:
"Какъ я обѣщала, такъ и сдѣлала. Я сижу въ N--скѣ, въ Петербургской гостиницѣ, и жду васъ. Думаю что не заставите ждать долго."
-- Послушайте, моя милая.... обратилась она къ ожидавшей за стуломъ горничной.-- Знаетъ здѣсь кто-нибудь контору князей Озерецкихъ?
-- Помилуйте-съ, всѣ знаютъ, отвѣтила горничная.
-- Такъ пошлите кого-нибудь -- самимъ вамъ на этотъ разъ не стоитъ идти въ контору Озерецкихъ, и пусть отдастъ тамъ это письмо, чтобы съ первой оказіей пересдали въ деревню, за имя генерала Соловцова; онъ тамъ живетъ.
-- Это Степану Андреичу? подхватила горничная.
-- Да; а вы знаете его?
-- Какже-съ, знаемъ.... ихъ знакомые часто у насъ останавливаются, такъ они навѣщаютъ; сами-то они, когда бываютъ въ городѣ, живутъ въ княжескомъ домѣ... объясняла горяичная.
-- Ну, и прекрасно; такъ пусть кто-нибудь сію минуту отвееетъ это письмо въ контору, и спроситъ, когда именно перешлютъ его въ Лысый-Вражекъ? А сами можете подавать мнѣ завтракать.
Горничная торопливо удалилась, шумя накрахмаленными юбками, а молодая женщина снова придвинулась къ столу, и воткнувъ перо въ чернила, задумалась. Записка которую она собиралась писать теперь была гораздо труднѣе предыдущей: и ней многое надо было взвѣсить, придумать и даже солгать. Листокъ медленно покрывался строками, и когда послѣдняя была дописана, пріѣзжая, хмуря свой не высокій лобъ и сдвигая брови, со вниманіемъ перечла письмо отъ начала до конца.
Оно заключалось въ слѣдующемъ:
"Другъ мой Иванъ Матвѣевичъ!
"Письмо это застанетъ тебя, конечно, среди полной увѣренности что жена твоя отъ тебя сбѣжала. И я дѣйствительно сбѣжала -- иначе нельзя назвать моего поступка -- но только не отъ тебя. Я искренно и положа руку на сердце могу сказать что рѣшительно ничего серіознаго и существеннаго противъ тебя не имѣю; я готова была бы поклясться въ томъ, еслибъ не знала что въ концѣ концовъ это для тебя совершенно безразлично. Могу тебя увѣрить что еслибъ мнѣ было время предупредить тебя о моемъ намѣреніи и поставить тебя на мою точку зрѣнія, я не побоялась бы сдѣлать это; но особенныя обстоятельства, составляющія совсѣмъ не важныя для тебя подробности дѣла, побудили меня поторопиться и избрать тотъ способъ разлуки который ты конечно не преминулъ назвать побѣгомъ. Что я говорю безъ всякой задней мысли и съ полною вѣрой въ разумность моего шага, лучшимъ доказательствомъ служить настоящее письмо. Согласись, что я могла бы послѣ своего исчезновенія не подать о себѣ никакого слуха, и ты не зналъ бы гдѣ я, до тѣхъ поръ пока я не объявилась бы сама; но я рѣшительно не вижу надобности прибѣгать къ подобному коварству. Мы оба не глупые люди, и ты отдать мнѣ справедливость что во все время нашего супружества я ни разу не обращалась къ тебѣ ни съ одною жалобой, ни съ однимъ упрекомъ, хотя жизнь наша, какъ ты знаешь, подчасъ бывала вовсе не радостная; но я предпочитала лично бороться со всѣми невзгодами, не вѣшаясь тебѣ на шею, какъ тунеядная приживалка. Ты мнѣ ничего не обѣщалъ, беря меня замужъ, и я не считала себя въ правѣ чего-нибудь требовать отъ тебя; притомъ, ты знаешь, роль лелѣемой жены, обращающейся къ чернорабочему мужу за удовлетвореніемъ своихъ прихотей, никогда не была мнѣ по натурѣ. Я сама не дура и сама сумѣю добиться чего захочу. Короче, я пожелала воспользоваться свободой, которая, по взаимному согласію, давно уже установилась въ нашихъ отношеніяхъ. Не прими, пожалуста, моихъ словъ за такъ-называемую измѣну -- ничего подобнаго, клянусь тебѣ, никогда не закрадывалось въ мою мысль; но ты и самъ очень хорошо знаешь много ли я способна на увлеченія этого рода. Ты меня не одинъ уже разъ подозрѣвалъ, и всегда убѣждался въ своей несправедливости и просилъ прощенія. Еслибъ я собиралась затѣять романъ, повѣрь, мнѣ гораздо удобнѣе было бы устроить это въ Петербургѣ, у тебя подъ носомъ. Другъ мой, постарайся спокойно понять меня и войти въ мои планы. Я тебѣ не измѣнила, я тебя даже не бросила, потому что мысль моя всегда съ тобою, какъ бы далеки мы ни были другъ отъ друга. Я просто убѣдилась что порознь намъ будетъ въ тысячу разъ удобнѣе. Мнѣ надоѣло служить олицетвореннымъ укоромъ твоимъ неудачамъ и невзгодамъ, въ которыхъ виновата одна не благопріятствующая намъ судьба. Мы оба настолько любимъ другъ друга и настолько трезво смотримъ на жизнь что больше всего будемъ рады взаимному благополучію. Я вдали отъ тебя скорѣе найду дорогу которая приведетъ меня къ желаемому результату; а покамѣстъ уже и то будетъ мнѣ великимъ утѣшеніемъ что я добровольно сбросила съ тебя не послѣднюю часть заботъ. Во мнѣ живетъ счастливая увѣренность что скоро мы весело свидимся при лучшихъ обстоятельствахъ. Объ одномъ прошу тебя -- не выдумывай ничего, не малодушествуй и вѣрь вполнѣ искренно любящей тебя твоей
"Китти."
"Р. S. Нѣкоторыя свои вещи, которыхъ я не успѣла продать, я оставила у Саши Оливковой; ты тамъ получи ихъ.
Перечитавъ это письмо, молодая женщина сложила его въ конвертъ, надписала на немъ адресъ, опрокинулась на спинку кресла и задумалась.
Въ это время ея дорожный спутникъ, взгромоздясь вмѣстѣ съ чемоданомъ на утлую туземную бриченку, еще плелся трусцой по улицамъ, разсѣянно глядя по сторонамъ и ни мало не смущаясь медленностью своего движенія. Дома и заборы тянулась мимо него, вывѣски пестрѣли въ глазахъ, люди и экипажи сновали взадъ и впередъ, а возница его, согнувшись дугою на прыгающихъ козлахъ, то-и-дѣло передергивалъ возжами и прикрикивалъ на лысую клячу, крутившую на обѣ стороны головой и почти совсѣмъ вылѣзавшую изъ хомута.
Наконецъ бричка своротила съ людной улицы; мостовая смѣнилась узенькимъ шоссе, замелькали ряды тополей и липъ городскаго бульвара. "Домъ у нихъ на отлетѣ; похоже что близко уже", подумалъ молодой человѣкъ. Заборы и домишки все продолжали однако тянуться; потомъ вдругъ открылась огромная грязная площадь, съ уединенно возвышавшимся по срединѣ фонарнымъ столбомъ. Еще одинъ поворотъ, и бричка въѣхала въ не мощенную улицу, застроенную ветхими деревянными домами, болѣе походившими на сараи, чѣмъ на человѣческія жилья. Извощичья кляча поплелась еще медленнѣе, съ трудомъ извлекая ноги изъ вязкой грязи. Молодой человѣкъ сталъ пристально вглядываться въ надписи надъ воротами, мелькавшія по обѣимъ сторонамъ улицы. Много домовъ проѣхалъ уже онъ, пока наконецъ, почти на самомъ краю оврага, которымъ оканчивалась улица, вниманіе его привлекло довольно большое деревянное строеніе, покосившееся подъ тяжестью высокой досчатой кровли. На низенькихъ воротахъ, некрасиво и не привѣтливо взглянувшихъ ни него, прочелъ онъ надпись, заставившую сердце его на мгновенье встрепенуться. Надпись гласила: "Домъ чиновника V класса Ильяшева". Торопливыми, не совсѣмъ спокойными шагами, подошелъ онъ къ калиткѣ, толкнулъ ее ногою и вошелъ во дворъ. Пара рослыхъ дворняшекъ накинулась на него съ ожесточеніемъ; кое-какъ обороняясь отъ нихъ, поднялся онъ на низенькое крылечко и вступилъ въ сѣни.
-- Кто тамъ? послышался за стѣною хорошо знакомый, хотя уже давно не слышанный старческій голосъ.
Пріѣзжій толкнулъ дверь и переступилъ черезъ порогъ.
II. На насѣстѣ.
Комната въ которую онъ вошелъ была большая, не высокая, темноватая -- одна изъ тѣхъ которыя сразу заявляютъ что не удастся здѣсь никому устроиться уютно, весело и тепло. По полинялымъ обоямъ слоилась не то пыль, не то какая-то въѣвшаяся копоть; тусклый ноябрьскій денекъ непривѣтно глядѣлъ сквозь запотѣлыя стекла; въ окна непремѣнно дуло, судя по тому что сторы съ желтыми подтеками не переставали колыхаться; покоробившійся крашеный подъ тускнѣлъ и по угламъ покрывался точно нагаромъ; мебель, старинная, краснаго дерева, съ отвадившеюся кое-гдѣ рѣзьбой, своими неудобными формами и неуклюжею симметріей наводила какой-то унылый страхъ.
Старикъ лѣтъ шестидесяти слишкомъ стоялъ на порогѣ, съ выраженіемъ ожиданія засматривая въ темную прихожую и запахивая значительно засаленныя полы халата изъ той всѣмъ извѣстной матеріи которую подъ названіемъ тармаламы разносятъ по Руси казанскіе Татары. Разглядѣвъ пріѣзжаго, онъ вдругъ съ какою-то радостною растерянностью задвигалъ подбородкомъ, показалъ хвостики черныхъ зубовъ и затеребилъ по халату прыгающими пальцами.
-- Лёвушка!-- Батюшка! воскликнули отецъ и сынъ вмѣстѣ, и прежде чѣмъ молодой человѣкъ могъ рѣшить, слѣдуетъ ли ему броситься на шею, или съ разсудительнымъ достоинствомъ ограничиться рукожатіемъ -- нѣсколько дрожащія объятія сжали его и онъ почувствовалъ сомкнувшуюся вокругъ него на мгновенье сухую теплоту старческаго тѣла.
-- Ну, вотъ, вотъ, пріѣхалъ, слава Богу.... лепеталъ что-то такое старикъ, отрывисто цѣлуя сына и въ волненіи совсѣмъ распахнулъ халатъ, подъ которымъ обнаружилась пожелтѣвшая отъ мытья фуфайка.
Молодой человѣкъ успѣлъ между тѣмъ оправиться и осторожно, какъ будто все еще прижимаясь, оттолкнулся отъ отца.
-- Какъ было не телеграфировать, а? Мы бы хоть въ вокзалъ на встрѣчу вышли, укорилъ старикъ, и вдругъ закашлявшись, побѣжалъ отыскивать въ углу плевальницу.
-- Ну, а наши какъ? спрашивалъ молодой человѣкъ.
-- Ничего, живы, слава Богу, отвѣтилъ, кое-какъ справляясь съ кашлемъ, старикъ.-- Марья Кузьминишна, бѣги сюда, посмотри кто здѣсь! кричалъ онъ, пріотворяя дверь въ сосѣднею комнату.-- Паша, да иди же сюда!
Дѣвушка лѣтъ восемнадцати робко остановилась на порогѣ, но, разглядѣвъ гостя, подбѣжала въ два прыжка, потянулась къ нему и вдругъ, застыдившись, опустила руки.
-- Здравствуй, Паша! привѣтствовалъ ее братъ, обнимая одною рукой и цѣлуя въ лобъ.-- Узнала меня, или такъ догадаюсь?
Старушка, несмотря на припухлую дородность очень походившая за брата, одною рукой конфузливо запахивала платкомъ свой домашній неглиже, а другою обнимала и прижимала племянника. Молодой человѣкъ повидимому рѣшалъ терпѣливо выдержать первые приступы привѣтствій, и только смотрѣлъ куда-то мимо, когда сѣденькая и чѣмъ-то непріятно пахнувшая голова старушки прижалась къ его виску.
-- Вы оба мало перемѣнились, говорилъ онъ старикамъ, присѣвъ наконецъ на жесткое кресло, отъ спинки котораго съ шумомъ отвалилась рѣзьба.-- А вотъ Паша удивительно какъ выросла и развилась. Только что она у васъ такая худенькая да блѣдненькая?
Старика промолчали.
-- У тебя съ собой чемоданишко должно-быть есть? Я велю нести, вмѣшалась Марья Кузьминишна, торопливо направляясь къ дверямъ.
-- Да, ужь распоряжайся, обратился къ ней въ догонку старикъ.-- Лёвушка-то, чай, съ дороги не прочь и чайку выпить, и закусить, распорядись-ка.
-- А вотъ, я велю самоваръ поставить, да подать что отъ завтрака осталось.
-- Да не велѣть ли чего свѣженькаго прибавить? расходился старикъ.
-- Паша-то, Паша-то наша какъ выросла! повторялъ Левъ Дмитричъ, не безъ примѣси какого-то недовѣрчиваго удивленія поглядывая на сестру.
"И какъ это она такъ выровнялась, понять не могу. Просто интересная стала", думалъ онъ.
-- Лѣта такія, растетъ, промолвилъ старикъ.-- Да и заботъ-то нашихъ не знаетъ, добавилъ онъ и принялся разворачивать табачный кисетъ, съ трудомъ справляясь своими неповоротливыми пальцами. Дѣвушка выбѣжала въ другую комнату за трубкой.
Разговоръ притихъ на минуту. Молодой человѣкъ съ видомъ дорожной усталости поглядывалъ на стѣны родительскаго жилья, и Богъ-вѣсть какія думы бродили въ головѣ его.... Только, судя по наморщенному лбу и не улыбавшемуся изгибу рта, надо было полагать что въ этихъ думахъ заключалось мало веселаго.
-- Ну, какъ же вы тутъ поживаете? Я вѣдь изъ писемъ только кое-что знаю.... заговорилъ онъ наконецъ, встрепенувшись.
Старики (Марья Кузьминишна успѣла уже вернуться) протяжно и какъ-то въ одну ноту зѣвнули.
-- Въ какой однако дали вы живете! замѣтилъ сынъ, и спохватился, не напрасно ли сказалъ онъ это?
-- Отчего ужь въ дали? возразилъ отецъ.-- Тутъ подъ бокомъ присутственныя мѣста, гимназія, рынокъ тоже не далеко. Улица, правда, грязненькая, но мостить собираются. Да притомъ, въ этихъ мѣстахъ дома подешевле, а у насъ, какъ ты знаешь, достатки не больно хороши. На что хватило, то и сдѣлали.
"Эхъ, вотъ уже и начинается", что-то въ этомъ родѣ подумалъ сынъ.
-- Домъ какой ни-на-есть, а все свой, и доходъ приноситъ, вмѣшалась тетка.
-- О доходахъ ты бы не говорила, матушка, какіе тутъ доходы! возразилъ съ неудовольствіемъ отецъ.-- Тѣснимся, выгадываемъ, какъ бы отдать внаймы побольше, а выручка самая пустая. Думали, желѣзная дорога на квартиры цѣны подыметъ, да что-то не очень: мѣсто глухое. Только припасы вздорожали, да по дому новые расходы пошли. О-охъ, Левъ Дмитричъ, плохо наше житье, куда какъ плохо!
-- Къ случаю, и намъ бы чайкомъ погрѣться, Марья Кузьминишна? предложилъ какимъ-то балованнымъ голосомъ старикъ.
Чай оказался дешевенькій и перестоявшійся; яичница отдавала дымомъ. Левъ Дмитричъ попробовалъ того и другаго и поморщился. Старики упрашивали его и сами ѣли и пили съ удовольствіемъ.
-- Ну, была бы честь предложена, заключилъ отецъ, когда молодой человѣкъ съ рѣшительнымъ видомъ отодвинулъ отъ себя тарелку.-- А Господа-Бога поблагодарить не мѣшаетъ, добавилъ онъ, вставая и крестясь на образъ.
Съ помощью той же замаранной дѣвки Паша убрала со стола; старикъ опять закурилъ трубку; Марья Кузьминишна присѣла къ столу и развернула недовязанный чулокъ.
-- Какъ понадобится, я свяжу. Пашѣ вотъ я ужь которую пару вяжу. А въ Петербургѣ-то, я думаю, въ магазинахъ покупалъ?
-- Да, въ магазинахъ.
-- Гниль, должно-быть, и дорого. У насъ никогда не покупаютъ. Да гдѣ у тебя бѣлье-то? чай, грязнаго понавезъ? Надо будетъ перебрать, да Пашѣ на руки сдать, чтобъ смотрѣла.
-- Помилуйте, съ какой стати Паша будетъ за моимъ бѣльемъ смотрѣть? возразилъ, не выдержавъ, молодой человѣкъ.
-- А то экономку что ли нанимать? вмѣшался съ неудовольствіемъ старикъ.-- Нарочно пріучаемъ къ хозяйству: дѣвушкѣ замужъ надо готовиться, а бѣлоручекъ не очень-то нынче берутъ.
Паша, вернувшаяся въ эту минуту въ комнату, вся вспыхнула и присѣла въ углу.-- "Ну, ну, сказывается житье!" подумалъ, нахмурившись, молодой человѣкъ.
-- Ты тамъ въ Петербургѣ отъ семейства отвыкъ, не знаешь еще нашей жизни, продолжалъ отецъ, и его сухое морщинистое лицо какъ будто потемнѣло.-- Жизнь черствая, заботливая.
-- Я вижу, промолвилъ сынъ.
-- То-то, видишь; привыкать надо. Ну, да будетъ еще время приглядѣться, а теперь чай отдохнуть хочется. Комнату мы тебѣ приготовили отличнѣйшую, жильцу отказали. Вотъ Паша проводитъ.
Молодой человѣкъ обрадовался случаю прервать бесѣду, становившуюся для него часъ-отъ-часу тягостнѣе. Ему не хотѣлось ссориться со стариками при первой встрѣчѣ; а между тѣмъ, все что онъ видѣлъ и слышалъ кругомъ враждебно вставало предъ нимъ и обѣщало ежеминутныя, пошлыя столкновенія. Онъ рѣшилъ придержаться на первыхъ порахъ, выслѣдить почву и обсудить положеніе которое ему надлежало занять въ родительскомъ домѣ.
Комната въ которую привела его Паша оказалась на его вкусъ далеко не такою "отличнѣйшею" какъ рекомендовалъ ее отецъ. Но она имѣла хотя то чрезвычайно важное достоинство что выходила посредствомъ крошечнаго корридорчика прямо на дворъ, и такимъ образомъ представляла молодому человѣку возможность принимать у себя своихъ знакомыхъ, не заботясь о томъ что дѣлается въ большомъ домѣ. Письменный столъ, покрытый клеенкой и уставленный чернилицей и парой какихъ-то неуклюжихъ подсвѣчниковъ, занималъ широкій простѣнокъ; кровати къ счастью совсѣмъ не оказалось, а вмѣсто нея воздвигался во всю стѣну турецкій диванъ, чѣмъ-то прокопченный и кое-гдѣ протертый; два кресла, нѣсколько стульевъ и коммодъ довершали меблировку комнаты.
Паша показала Маврѣ куда поставить чемоданъ, и хотѣла уйти; братъ остановилъ ее.
-- Погоди.... я вѣдь четыре года не видалъ тебя; помнишь, ты совсѣмъ дѣвочкой была.
Онъ потянулъ ее за руку и посадилъ подлѣ себя на диванъ, противъ свѣту. Дѣвушка съ застѣнчивой улыбкой подняла на него глаза.
-- Ты вѣдь прехорошенькая стала, Паша.... продолжалъ онъ, любуясь ея смущеніемъ и не сводя глазъ съ ея чуть вспыхнувшаго смуглаго лица.
-- Какая тамъ хорошенькая! возразила она, пошевеливъ руками, съ которыми же знала что дѣлать.
-- Ужъ въ этомъ я тебя удостовѣряю; да кажется и самимъ и это не безызвѣстно -- приставалъ братъ, поймавъ какую-то подозрительную искру, сверкнувшую въ ея глазахъ.-- Ну, мы тебѣ тутъ жениха найдемъ и свадьбу устроимъ.
Смуглыя щеки дѣвушки совсѣмъ загорѣлись.
-- Что это ты, Лёва! проговорила она.
-- Или у васъ, можетъ-быть, и безъ меня дѣло на ладъ идетъ? на примѣтѣ уже имѣется? приставалъ молодой человѣкъ. Паша вскочила съ дивана, собираясь уйти.
-- Я уйду, Лева; какіе ты пустяки говоришь! съ смущенною досадой упрекнула она. Братъ поймалъ ее за руки и привлекъ къ себѣ.
-- Постой, Паша, я хочу поговорить съ тобою, удержалъ онъ ее.-- Видишь-ли, мнѣ хочется чтобы ты видѣла во мнѣ друга и была бы откровенна со мною. Тебѣ.... не хорошо здѣсь, Паша?
Дѣвушка съ какимъ-то испугомъ подняла на него глаза и тотчасъ потупилась.
-- Отчего, Лёва? зачѣмъ ты это говорить? произнесла она.
-- Не хитри, Паша. Я вѣдь отца давно знаю, да и сегодня нетрудно было кое-что замѣтить; вся эта жизнь сразу сказывается.
У сестры глаза начинали свѣтиться отъ навертывавшихся слезъ.
-- Право, Лёва, я не знаю про что это ты говоришь, промолвила она.
Молодой человѣкъ всталъ и принялся въ нетерпѣніи ходить но комнатѣ.
-- Видишь, Паша.... это конечно дѣлаетъ тебѣ честь что ты говоришь такимъ образомъ; но у насъ съ тобой на этотъ счетъ разныя натуры, продолжалъ онъ нѣсколько взволнованно.-- Я не вижу необходимости подчиняться этой жизни и жертвовать собою, своею молодостью, свободой, даже карьерой -- ради чего? Тебя, конечно, она увѣрила что средствъ нѣтъ, что мы-молъ нищіе?
-- Что жь, развѣ это не правда? спросила дѣвушка.-- У нея на щекахъ загорѣлись два красныхъ пятна.
-- Разумѣется, вздоръ! У отца деньги есть, я-то очень хорошо знаю. Да никто и не требуетъ чтобъ онъ дѣлалъ что-нибудь для насъ выше средствъ, или себѣ въ чемъ отказывалъ. Но нужно же какое-нибудь уваженіе къ молодости, къ интересамъ дѣтей, къ тому наконецъ что по всему свѣту дѣлается. А вѣдь этакая жизнь -- это значитъ систематически губить.... тебя, напримѣръ.
-- Богъ съ тобой, Лёва, что ты такое говоришь! воскликнула дѣвушка.-- Я почти всѣмъ довольна.
Молодой человѣкъ остановился, пристально посмотрѣлъ въ глаза сестрѣ и сѣлъ подлѣ нея, обнявъ рукой ея тонкую талію.
-- Скажи мнѣ, Паша, заговорилъ онъ сдержанно, заглядывая подъ ея темныя рѣсницы.-- Ты такъ-таки нигдѣ не бываешь?
-- Плохо! проговорилъ молодой человѣкъ, какимъ-то неопрежныжъ и нахмуреннымъ взглядомъ провожая убѣгавшую сестру.
III. Генералъ.
Въ извѣстномъ вамъ нумерѣ Петербургской гостиницы долго не вставала на другой день его хорошенькая обитательница. Сѣренькое утро, освѣщенное неяркимъ блескомъ ноябрьскаго солнца, давно уже глядѣло въ окна, и въ постели чувстовалмся непріятный холодъ нетопленой комнаты, а молодая женщинакажется боялась пошевельнуться подъ одѣяломъ и безъ всякаго опредѣленнаго выраженія глядѣла лѣниво раскрытыми глазами на окна, успѣвшія запотѣть и кое-гдѣ замшиться инеемъ. Комната еще сохраняла вчерашній отпечатокъ дороднаго безпорядка: раскрытый чемоданъ, на половину и спѣшно опорожненный, скомканная блуза, какая-то кофточка, снятая вечеромъ, и тутъ же брошенное предъ кроватью платье -- все это, не прибранное, валялось по угламъ и на мебели, и по всему этому равнодушно скользилъ взглядъ вырывшей въ подушки и жавшейся отъ утренняго холода молодой женщины. Большіе, сѣрые, отливавшіе морскою водой глаза что-то думали и перебирали въ памяти -- и вѣрно не очень грустное, потому что лицо, неподвижно лежавшее на упругой массѣ темнорусыхъ волосъ, отражало спокойное и какое-то балованное выраженіе.
Наконецъ молодая женщина потянулась на постели, поправила высунувшіеся на лобъ волосы, отбросила одѣяло и, поежилась почувствовавшими холодъ плечами, привстала на кровати. Ея глаза обошли комнату, ища сонетку; но сонетки, по провинціальному обычаю, не оказалось. Отыскавъ не обутыми ножками туфли, пріѣзжая накинула блузу, и отворивъ запертую изнутри дверь, кликнула горничную. Та тотчасъ явилась, съ аккуратно сложенною и запечатанною какимъ-то эффектнымъ гербомъ запиской.
-- Изъ конторы отвѣтъ прислали, объяснила она.
На конвертѣ крупнымъ генеральскимъ почеркомъ было надписано "Катеринѣ Петровнѣ Шелопатовой". Молодая женщина нетерпѣливо сломала печать и прочла:
"Обожаемая Катишь! Письмо твое наполнило меня радостью, съ которою лишь нетерпѣніе прижать тебя къ груди моей можетъ состязаться! На крыльяхъ онаго (это оное относилось къ нетерпѣнію) уже стремлюсь къ тебѣ и прибуду сегодня же къ обѣду. Брошу все, но не отложу до другаго дня счастье видѣть тебя. Безъ памяти отъ тебя твой
"Степанъ Соловцовъ."
Записка, скомканная въ рукѣ, скользнула въ карманъ блузы; Катерина Петровна тряхнула головой, на которой колыхались спутанныя пряди волосъ, и отвернула рукава.
-- Ну, Дуня, теперь умываться, чесаться и одѣваться, распорядилась она.
Спустя часа два, она уже шла по главной улицѣ города, заглядывая въ окна магазиновъ и сторонясь предъ рѣдкими прохожими, съ любопытствомъ останавливавшими на ней не привыкшій къ незнакомымъ встрѣчамъ провинціальный взглядъ. Отыскавъ магазинъ наружность котораго показалась ей наиболѣе внушительною, она вошла, и бѣгло осмотрѣвъ предложенные ей наряды, выбрала нѣсколько дорогахъ вещей и велѣла тотчасъ отнести къ ней въ нумеръ.
-- Счетъ пришлите мнѣ тоже въ гостиницу, сегодня въ пять часовъ, приказала она.
Оттуда она зашла въ другой магазинъ, выбрала двѣ шляпки, и точно также велѣла прислать счетъ въ гостиницу, въ пять часовъ. Модистка разложила предъ ней нѣсколько кружевныхъ вещей; молодая женщина равнодушно посмотрѣла на нихъ и потянула одну за конецъ.
-- Это дорого? спросила она. Модистка назвала довольно крупную сумму.
-- Да, это дорого, равнодушно отказалась Катерина Петровна.-- Впрочемъ, прибавила она, останавливаясь въ дверяхъ, пришлите вмѣстѣ со счетомъ; можетъ-быть я и возьму.
-- Я къ вамъ сейчасъ это пришлю, предупредительно вызвалась модистка.
-- Нѣтъ, въ пять часовъ, настойчиво повторила молодая женщина.
Вернувшись въ нумеръ, она уже нашла на столѣ цѣлую гору картонокъ. Предъ зеркаломъ стоялъ роскошный букетъ живыхъ цвѣтовъ.
-- Откуда букетъ? спросила Катерина Петровна горничную.
-- Человѣкъ принесъ и не сказалъ отъ кого, отвѣтила та. Молодая барыня строго и какъ-то внушительно посмотрѣла ей въ глаза.
-- Но вы, моя милая, знаете чей это былъ человѣкъ? произнесла она. Дуня тотчасъ отвѣтила:
-- Изъ княжеской конторы.
-- Постарайтесь и на будущее время всегда знать отъ кого что прислано, внушительно замѣтила ей барыня.
Картонки были тотчасъ перерыты, разсмотрѣны и отнесены въ другую комнату. Съ помощью горничной одно изъ купленныхъ платьевъ было тутъ же примѣрено, и Катерина Петровна, внимательно осмотрѣвъ его на себѣ въ зеркалѣ, рѣшилась остаться въ немъ.
-- Какъ только пріѣдетъ Соловцовъ, дайте мнѣ знать, обратилась она къ горничной.
-- Слушаю-съ, точно обрадовавшись чему-то подхватила камеристка.
-- И вотъ что еще: когда принесутъ изъ магазиновъ счеты, подайте ихъ мнѣ тотчасъ же, кто бы здѣсь ни былъ. А теперь приберите немного въ спальной.
Катерина Петровна подошла къ букету, выбрала изъ него крупную бѣлую камелію, заткнула ее себѣ въ волосы, и захвативъ со стола какую-то книжку, прилегла на кушетку, протянувъ изъ-подъ платья крошечные кончики туфель.
Въ началѣ пятаго, возокъ, запряженный четвернею княжескихъ разгонныхъ, подъѣхалъ, скрипя по камнямъ, къ подъѣзду гостиницы. Изъ него вылѣзъ мущина высокаго роста, внушительной наружности и неопредѣленнаго возраста; ему могло быть и сорокъ лѣтъ, могло быть и шестьдесятъ. Медвѣжья шуба отлично лежала на его плечахъ, отливая пушистою чернотой; но соболья шапка не шла къ нему, потому что закрывала его дѣйствительно прекрасный лобъ и придавала лицу больше строгости и какой-то даже грубости, чѣмъ слѣдовало. Выбѣжавшій на тротуаръ корридорный почтительно поддержалъ его подъ-локоть. Слегка крякнувъ, онъ взошелъ на крылечко, и обернувшись, басистымъ, раздавшимся на всю улицу, голосомъ приказалъ кучеру ѣхать въ княжескій домъ и предупредитъ людей что вечеромъ онъ заѣдетъ выпить чашку чаю и переодѣться.
Въ гостиницѣ, по какому-то странному свойству провинціальной сообразительности и сообщительности, прислуга уже знала что Соловцовъ пріѣхалъ къ Шелопатовой и будетъ обѣдать у нея въ нумерѣ. Его такъ прямо и вели къ ней по корридору.
-- Что прикажете на обѣдъ, ваше превосходительство? спрашивалъ внезапно очутившійся съ боку хозяинъ.-- Осетрина получена превосходная, стерляди, дупеля есть.
Пріѣзжій остановился и сбросилъ на руки лакею шубу.
-- Стерлядь мороженая вѣрно? спросилъ онъ.
-- Свѣжая, ваше превосходительство, самая свѣжая.
-- Ну, стерлядь дай, разварную, согласился генералъ, всегда тыкавшій хозяина, несмотря на то что тотъ былъ изъ разночинцевъ и носилъ отличные бакены и голландское бѣлье.-- Да нѣтъ ли раковъ? продолжалъ онъ уже задумчиво.
-- Раки чрезвычайные есть, отвѣтилъ хозяинъ.-- Можно алябарделезъ, а то и нафаршировать, если прикажете....
-- Аля-барделезъ, голубчикъ, аля-барделезъ, подхватилъ съ оживленіемъ генералъ, пріятно встряхнулся всѣмъ тѣломъ, такъ что крупныя звенья цѣпочки слегка звякнули у него на животѣ.-- И понимаешь, лучкомъ присыпь немного и чтобъ жижка, жижка эта самая чтобъ была! пояснилъ онъ, причмокивая и смакуя губами.
У Соловцова былъ отъ природы такой непроизвольно громкій голосъ что что бы онъ ни говорилъ, его слышно было въ цѣломъ домѣ; даже у себя въ деревнѣ, отъ скуки валяясь до тошноты по диванамъ, онъ зѣвалъ и икалъ такъ громко что въ людской, помѣщавшейся подъ его кабинетомъ, камердинеръ Василискъ каждый разъ различалъ эти привычные звуки и замѣчалъ, подкинувъ головой: "не спокоится никакъ, чортъ этакій"; а княгиня Дарья Ипатовна Озерецкая, жившая на другой половинѣ, присылала узнать не нужно ли чего Степану Андревичу. Въ гостиницѣ корридорные очень любили когда Степанъ Андреичъ говорилъ, и всегда сходились его слушать.
-- Еще что прикажете, ваше превосходительство? Продолжалъ почтительно спрашивать хозяинъ.
-- Мусьедуазъ можно, предложилъ хозяинъ.-- Или еще желе на шампанскомъ.
-- Ну, маседуанъ, или тамъ что-нибудь такое: ты сообрази.
-- Слушаю, ваше превосходительство. Я соображу.
Соловцовъ пошелъ дальше, нѣсколько раскачивающейся походкой, приводившею въ движеніе и плечи, и руки, и весь станъ, плавно колебавшійся въ таліи при каждомъ шагѣ. Предъ двойною дверью ведшею въ нумеръ Катерины Петровны ему попалась Дуня; онъ остановился и съ большимъ интересомъ посмотрѣлъ на нее.
-- Въ горничныхъ здѣсь, душечка, служите? спросилъ онъ, и насколько не стѣсняясь тѣмъ что первая дверь была отворена, взялъ ее обѣими руками за голову, приподнялъ и поцѣловалъ. Дуня слабо отпихнулась.
-- Что его вы вздумали, Степанъ Андреичъ, проговорила она.
-- А? а ты знаешь меня? я тебя никогда не видѣлъ, простодушно и ужасно громко продолжалъ генералъ. Онъ дѣйствительно былъ очень забывчивъ на счетъ горничныхъ и не помнилъ что ужь нѣсколько разъ точно такимъ же образомъ цѣловалъ Дуню.-- Мнѣ казалось что тутъ какая-то другая вертѣлась.-- А какъ тебя зовутъ, милочка?
-- Дуней-съ.... прошептала горничная, и чтобъ пропустить Соловцова, посторонилась такъ что оба они очутились въ узенькой дверной коробкѣ.
-- Мм... хорошенькая.... что-то такое промычалъ генералъ, и потрогалъ ее двумя пальцами.
Катерина Петровна, своевременно предупрежденная горничной о пріѣздѣ Соловцова, давно уже ждала его въ весьма напряженной позѣ, и спустивъ съ кушетки одну ногу, готовилась при первомъ скрипѣ двери швырнуть книгу на подъ и броситься на встрѣчу гостю; нѣкоторый сценическій навыкъ (она очень недавно оставила сцену) подсказалъ ей это движеніе. Оставаясь въ своей напряженной позѣ, она слышала не только распоряженія генерала относительно обѣда, но и любезности обращенныя имъ къ Дунѣ. Послѣднія, однакожь, не произвели на нее ни малѣйшаго впечатлѣнія; она просто съ любопытствомъ слушала.
Когда генералъ отворилъ, наконецъ, дверь и, по привычкѣ наклонясь подъ притолкой, переступилъ порогъ, движеніе къ которому приготовила себя Катерина Петровна послѣдовало съ такою стремительностью, что они оба столкнулись на срединѣ комнаты, чему сами даже нѣсколько испугались, а брошенная книга сильно ударила генерала по мозоли и тѣмъ причинила ему значительную боль.
-- Наконецъ-то! Степанъ Андреичъ! отозвалась первая Катерина Петровна, и генералъ почувствовалъ прикосновеніе шумящихъ, мягкихъ складокъ и слабый запахъ скрученныхъ въ густыя и тяжелыя косы волосъ. Все это, впрочемъ, продолжалось одно мгновеніе, потому что когда онъ нагнулся, въ намѣреніи поцѣловать слабо толкнувшуюся объ его грудь головку, губы его поймали только воздухъ, а протянувшіяся руки скользнули по какой-то шелковой оборкѣ.
-- Садитесь, пригласила Катерина Петровна, повернувъ къ нему кресло, и сама, оправляя шелестящія складки, опустилась на стоившую рядомъ кушетку. Генералъ сѣлъ, но предварительно повернулъ кресло такъ что оно совсѣмъ прижало Катерину Петровну, и тотчасъ потянулъ у нея руку. Это ему позволили.
Когда онъ сидѣлъ теперь, безъ шапки, свободно раскинувъ свои крупные члены и слегка перегнувъ талію -- можно было получить опредѣленное понятіе о красотѣ его лица и фигуры. Красота эта была совсѣмъ особеннаго свойства, и попадись кому-нибудь такая наружность въ иностранцѣ, всякій назвалъ бы ее скорѣе грубою и даже безобразною, чѣмъ красивою; не потому чтобы къ иностранцамъ мы были взыскательнѣе, а потому что у Француза или Нѣмца такія крупныя, неправильныя черты и такое излишество въ размѣрахъ непремѣнно получило бы отпечатокъ или тупости, или свирѣпости, тогда какъ свободныя формы и расплывающіяся черты Степана Андреевича производили преимущественно впечатлѣніе доброты и простодушія, и самое излишество мяса и кости не чуждо было породистости и даже нѣкотораго джентльменства. Выпуклый, бѣлый, тронутый какими-то почти художественными морщинами лобъ особенно могъ бы поразить выраженіемъ прямоты и породы: такіе лбы встрѣчаются только у немногихъ русокихъ дворянскихъ фамилій, въ семейной хроникѣ которыхъ нѣтъ воспоминаній ни о вывезенныхъ изъ Парижа куаферахъ, ни о приключеніяхъ на заграничныхъ водахъ. Короткіе, мягкіе, съ легкою просѣдью волосы росли отъ ушей и отъ лба вверхъ и напереди поджимались въ маленькій хохолокъ, выпуклости характернаго черепа свободно обозначились сквозь ихъ густыя пряди. И несмотря на крутые контуры этой головы, красиво посаженной на сильную шею, какая-то внутренняя мягкость непонятными путями проступала въ наружности Степана Андреевича и сообщала его лицу и фигурѣ оттенокъ чего-то милаго и вмѣстѣ съ тѣмъ чего-то такого что встрѣчается только у людей не привыкшихъ ломать надъ чѣмъ-нибудь голову и глядящихъ на жизнь отверстыми и не задумывающимися глазами.
Эта привычка глядѣть на жизнь отверстыми и не задумывающимися глазами едва ли не составляла главной и отличительной особенности Степана Андреевича. Въ противоположность множеству тѣхъ, можетъ-быть очень развитыхъ, но въ сущности мелкихъ и изъѣденныхъ всяческимъ сомнѣніемъ людей, которые усложняютъ себѣ бремя жизни безплоднымъ раздумываемъ надъ ея явленіями, Степанъ Андреевичъ облегчалъ себѣ это бремя какою-то не размышляющею выносливостью своей натуры. Онъ, напримѣръ, остался холостякомъ не оттого чтобъ имѣлъ какія-нибудь невыгодныя для брака убѣжденія или дорожилъ свободой, а просто такъ, потому что не представилось подходящаго случая, да еще развѣ по врожденному отвращенію ко всякаго рода предпріятіямъ; а представься удобный случай, онъ бы женился, и навѣрное былъ бы отличнымъ, немножко безпечнымъ, но добрѣйшимъ и деликатнѣйшимъ семьяниномъ. Крестьянская реформа значительно разстроила его состояніе; тѣмъ не менѣе къ оппозиціи онъ не присталъ, хотя когда его съ раздраженіемъ спрашивали: неужели ему все равно; отвѣчалъ съ нѣкоторою задумчивостію: "ну, какъ же опять все равно? То я получалъ шестнадцать тысячъ доходу, а теперь шесть", и въ глубинѣ души относился къ этому обстоятельству такъ точно какъ отнесся бы къ неурожаю, градобитію или пожару. Въ полку, которымъ онъ командовалъ въ концѣ своей военной карьеры, его любили какъ немногихъ командировъ, хотя ни при комъ не было такихъ злоупотребленій какъ при Соловцовѣ; Степанъ Андреевичъ даже и въ отставку вышелъ вслѣдствіе своего совершеннаго неумѣнія справиться съ этими злоупотребленіями, да еще развѣ отъ нѣкотораго смутнаго страха предъ новыми порядками, какіе начали заводить по полковой части. У княгини Озерецкой, находившейся ему двоюродною сестрой и съ семействомъ которой у него велась издавна близкая дружба, онъ поселился опять-таки вовсе не вслѣдствіе какихъ-нибудь опредѣленныхъ и практическихъ соображеній, а просто потому что жить у нея ему было пріятно. Еслибы стеченіемъ какихъ-нибудь обстоятельствъ другой образъ жизни показался ему несомнѣнно пріятнѣе, онъ не задумываясь ни минуты перешелъ бы къ этому другому образу жизни. Все что ему нравилось дѣлать онъ дѣлалъ не соображаясь ни съ какими принципами; но въ дурныхъ поступкахъ никто не могъ бы укорить его, и опять-таки не оттого чтобъ онъ по убѣжденію остерегался поступать дурно, а потому что дурныя дѣла не доставляли ему никакого удовольствія. Привычками своими онъ очень дорожилъ и не любилъ до раздраженія если имъ встрѣчалась какая-нибудь помѣха. Одною изъ такихъ привычекъ была привычка сорить деньгами, и когда доходы его уменьшились, онъ отъ нея не отсталъ, хотя чувствовалъ что запутываетъ больше и больше свои дѣла. Это было постоянное и самое темное пятно на горизонтѣ Степана Андреевича: оно заставляло его иногда, какъ онъ выражался, плевать печенью. Женщинъ онъ любилъ чрезвычайно и ради нихъ нерѣдко проявлялъ подвижность и дѣятельность, не вполнѣ свойственныя его натурѣ; но и тутъ онъ только слѣдовалъ привычкѣ доставлять себѣ пріятное,-- привычкѣ, руководившей всею его жизнію. Женщины ему нравились всякія: княжны, актрисы, камеліи, графини, горничныя, цыганки, деревенскія бабы; но женщинъ образованныхъ и утонченныхъ предпочиталъ простымъ и необразованнымъ. Возню съ женщинами онъ до того привыкъ считать чѣмъ-то существеннымъ и обязательно входящимъ въ человѣческую жизнь что еще бывши полковымъ командиромъ судилъ объ офицерахъ по мѣрѣ ихъ успѣховъ между прекраснымъ поломъ и слѣдилъ за этою частью въ одинаковой степени съ требованіями службы.
IV. Вдвоемъ.
Степанъ Андреевичъ уже съ полчаса сидѣлъ у Катерины Петровны, плотно придвинувшись со своимъ кресломъ къ складкамъ ея платья. Выраженіе благополучія и какого-то даже забвенія покоилось на крупныхъ чертахъ его лица: онъ вкушалъ наслажденіе кое-какихъ недавнихъ и не лишенныхъ большой пріятности воспоминаній, и впереди ему улыбалось тоже кое-что игривое и не лишенное большой пріятности. А между тѣмъ въ разговорѣ, который они вели между собой, уже разъ или два проскользнуло что-то такое что не вполнѣ соотвѣтствовало нѣкоторымъ тайнымъ ожиданіямъ Степана Андреевича и напоминало о какихъ-то затрудненіяхъ, обнаруживавшихся при ближайшемъ осуществленіи предстоявшихъ пріятностей.
Степанъ Андреевичъ познакомился съ Шелопатовой въ свою послѣднюю поѣздку въ Петербургъ. Увлекшись не на шутку этою встрѣчей и не имѣя привычки соображать и обдумывать свои поступки, онъ сдѣлалъ тогда же молодой женщинѣ кое-какія предложенія, которыя могли бы показаться неосмотрительными и неосторожными. Ему не пришло въ голову навести справки о томъ что могло назваться общественнымъ положеніемъ Катерины Петровны; что-то такое онъ слышалъ мелькомъ о ея сценическихъ способностяхъ, но играла ли она гдѣ-нибудь на сценѣ и гдѣ именно, рѣшительно не зналъ; не зналъ даже замужемъ она или нѣтъ, хотя почему-то иначе не представлялъ ее себѣ какъ вдовой. И еще было одно обстоятельство которое онъ очень хорошо помнилъ, не умѣя въ то же время дать себѣ о немъ точнаго отчета: именно онъ сознавалъ что къ упомянутымъ необдуманнымъ предложеніямъ онъ пришелъ какъ-то почти непроизвольно, точно они были подсказаны ему самою Катериной Петровной и онъ только неосмотрительно подтвердилъ ихъ. Припоминая исторію этихъ отношеній, онъ замѣчалъ что Катерина Петровна никогда не начинала сначала, а при каждой новой встрѣчѣ аккуратно отправлялась отъ того пункта на которомъ они остановились наканунѣ; притомъ она обнаруживала чрезвычайную цѣпкость относительно нѣкоторыхъ наименѣе обдуманныхъ словъ, вырывавшихся у Степана Андреевича, и умѣла придать этимъ словамъ колоритъ такой опредѣленности, какой генералъ по большей части не имѣлъ въ виду. Сама же Катерина Петровна выражалась о себѣ всегда не иначе, какъ о женщинѣ крайне неосмотрительной и неопытной, отдающейся легкомысленному увлеченію и страдающей именно вслѣдствіе своей неопытности и неосмотрительности -- и выходило всегда какъ-то такъ что на Степана Андреевича ложился колоритъ какой-то почти неблаговидной разчетливости и даже неблагодарности, чему онъ въ душѣ своей постоянно смутно удивлялся.
-- Конечно, я поступила необдуманно, поддавшись твоимъ предложеніямъ, говорила и теперь Катерина Петровна, близко глядя въ глаза Степану Андреевичу и не отнимая руки, которую онъ давно уже нѣжно пожималъ;-- но я такъ вѣрила тебѣ, такъ понимала твое благородство. Ты не можешь себѣ представить какъ я спѣшила; мнѣ представлялся случай очень хорошо продать свои вещи, еслибъ я подождала -- но я не стала ждать и отдала ихъ за безцѣнокъ, все равно что даромъ. Меня ужасно бранили за это, но можно ли было откладывать выѣздъ чтобъ не потерять какую-нибудь тысячу рублей? наконецъ, я знала что это такая бездѣлица для твоихъ средствъ...
Катерина Петровна, говоря это, даже засмѣялась какъ смѣются очень неопытныя дѣвушки, когда хотятъ показать свою совершенную непрактичность. Степанъ Андреевичъ, предъ которымъ вдругъ сверкнули ея ровненькія, бѣленькія зубки, перегнулся въ креслѣ и осторожно сжалъ рукой ея тонкую талію. Катерина Петровна неторопливо высвободилась отъ него и пересѣла къ столу, на который лакей только-что поставилъ обѣдъ.
-- Не знаю право какъ-то все устроится... продолжала молодая женщина, дотрогиваясь губами до бокала,-- ты говоришь что ѣхать къ тебѣ въ деревню неудобно...
-- Совершенно неудобно, подтвердилъ, непріятно задумываясь, генералъ.-- Посуди сама -- княгиня, семейство, общая дворня -- невозможно, рѣшительно невозможно...
-- Я ни о чемъ этомъ не имѣла никакого понятія; съ моей стороны непростительная необдуманность! упрекнула его Катерина Петровна.-- Впрочемъ, прибавила она, я о себѣ никогда не умѣю заботиться; я рѣшительно на все согласна что ты для меня сдѣлаешь; захочешь устроить меня здѣсь въ городѣ -- я останусь въ городѣ; я такъ увѣрена въ твоемъ благородствѣ что заранѣе готова благодарить тебя за всѣ твои заботы... Лишь бы только я часто тебя видѣла! прибавила она, и черезъ столъ бросила на Степана Андреевича продолжительный и свѣтившійся какими-то глубокими искрами взглядъ.
-- Устроиться -- вздоръ, объ этомъ и говорить не стоитъ, подтвердилъ генералъ, очищая раковую шейку.-- Это все само собою сдѣлается -- добавилъ онъ, и дойдя до этого любимаго заключенія, дѣйствовавшаго на него успокоительно, почувствовалъ замѣтное облегченіе. Наполнивъ оба стакана шампанскимъ, онъ даже пересѣлъ къ Катеринѣ Петровнѣ на диванчикъ и потребовалъ чтобъ она выпила съ немъ брудершафтъ.
-- Который это разъ? спросила улыбаясь молодая женщина.
-- Лишь бы не въ послѣдній! весело воскликнулъ генералъ, и съ недопитымъ стаканомъ въ рукѣ потянулся къ ней.
-- Расплескаете на платье, остановила его Катерина Петровна.
Въ эту минуту горничная подала ей два аккуратно сложенные листка.
-- Что это еще такое? будто удивившись, спросила молодая женщина.
-- Изъ магазиновъ со счетами пришли, дожидаются, объясняла горничная.
На лицѣ Шелопатовой отразилось неудовольствіе.
-- Ахъ, Господи, какіе они скучные... проговорила она, разворачивая листки.
Генералъ тихонько отнялъ ихъ у нея изъ рукъ.
-- Пажаауйте-ка ихъ сюда,-- весело заговорилъ онъ, доставая изъ боковаго кармана бумажникъ.-- Манатечки эти, шемизетозки-. финтфлюшечки... продолжалъ онъ, что-то смѣшное выдѣлывая пальцами. Катерина Петровна, не выдержавъ, фыркнула отъ смѣха, и подтолкнула бумажникъ.
-- Что вы еще выдумали? успѣютъ они получить! сказала она. Генералъ нерѣшительно повертѣлъ бумажникъ.
-- А въ самомъ дѣлѣ, пусть они потомъ ко мнѣ зайдутъ! распорядился онъ, и даже обрадовался такой внезапной находчивости.-- Что вамъ въ самомъ дѣлѣ самимъ съ ними возиться? обратился онъ къ Катеринѣ Петровнѣ; присылайте ихъ ко мнѣ, вотъ и все!
Шелопатова внутренно улыбнулась: она только того и желала, чтобъ Соловцовъ объявилъ что платитъ по ея счетамъ; это было гораздо лучше, чѣмъ еслибъ онъ тотчасъ за нее разплатился.
-- Ахъ, merci... проговорила она и наградила Степана Андреевича однимъ изъ тѣхъ взглядовъ отъ которыхъ у него, по собственному признанію, мурашки бѣгали по самому сердцу.
-- Мнѣ предъ отъѣздомъ столько было расходовъ что я должна была распродать всѣ свои наряды; пріѣхала сюда просто ни съ чѣмъ, такъ что пришлось прямо изъ вагона бѣжать въ магазины.-- А это что такое? обратилась она къ горничной, оказывая на картонку, которую та держала въ рукахъ.
-- Это кружева что вы смотрѣли...
-- Да вѣдь я сказала что не возьму, дорого -- какіе они несносные! съ досадой возразила Катерина Петровна, и приподняла крышку.-- Нѣтъ, не хочу и смотрѣть, чтобъ не соблазнить себя понапрасну! воскликнула она, отстраняя рукой картонку и жмуря глаза.
Степанъ Андреевичъ потянулъ къ себѣ картонку, прикинулъ ее на рукѣ, какъ будто хотѣлъ опредѣлить ея вѣсъ, и передалъ ее горничной.
-- Спрячьте это, милая, барынѣ въ коммодъ, распорядился онъ.
Катерина Петровна съ ужасомъ ударила его по рукѣ.
-- Этьенъ, это безуміе! воскликнула она.-- Ты не знаешь что это стоить.