Бабель Исаак Эммануилович
Мой первый гусь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Исаак Бабель
Мой первый гусь

   Савицкий, начдив шесть, встал, завидев меня, и я удивился красоте гигантского его тела. Он встал и пурпуром своих рейтуз, малиновой шапчонкой, сбитой набок, орденами, вколоченными в грудь, разрезал избу пополам, как штандарт разрезает небо. От него пахло духами и приторной прохладой мыла. Длинные ноги его были похожи на девушек, закованных до плеч в блестящие ботфорты.
   Он улыбнулся мне, ударил хлыстом по столу и потянул к себе приказ, только что отдиктованный начальником штаба. Это был приказ Ивану Чеснокову выступить с вверенным ему полком в направлении Чугунов -- Добрыводка и, войдя в соприкосновение с неприятелем, такового уничтожить...
   "...Каковое уничтожение, -- стал писать начдив и измазал весь лист, -- возлагаю на ответственность того же Чеснокова вплоть до высшей меры, которого и шлепну на месте, в чем вы, товарищ Чесноков, работая со мною на фронтах не первый месяц, не можете сомневаться..."
   Начдив шесть подписал приказ с завитушкой, бросил его ординарцам и повернул ко мне серые глаза, в которых танцевало веселье.
   -- Сказывай! -- крикнул он и рассек воздух хлыстом.
   Потом он прочитал о прикомандировании меня к штабу дивизии.
   -- Провести приказом! -- сказал начдив. -- Провести приказом и зачислить на всякое удовольствие, кроме переднего. Ты грамотный?
   -- Грамотный, -- ответил я, завидуя железу и цветам этой юности, -- кандидат прав петербургского университета...
   -- Ты из киндербальзамов, -- закричал он, смеясь, -- и очки на носу. Какой паршивенький!.. Шлют вас, не спросясь, а тут режут за очки. Поживешь с нами, што ль?
   -- Поживу, -- ответил я и пошел с квартирьером на село искать ночлега.
   Квартирьер нес на плечах мой сундучок, деревенская улица лежала перед нами, круглая и желтая, как тыква, умирающее солнце испускало на небе свой розовый дух.
   Мы подошли к хате с расписными венцами, квартирьер остановился и сказал вдруг с виноватой улыбкой:
   -- Канитель тута у нас с очками, и унять нельзя. Человек высшего отличия -- из него здесь душа вон. А испорть вы даму, самую чистенькую даму, тогда вам от бойцов ласка...
   Он помялся с моим сундучком на плечах, подошел ко мне совсем близко, потом отскочил, полный отчаяния, и побежал в первый двор. Казаки сидели там на сене и брили друг друга.
   -- Вот, бойцы, -- сказал квартирьер и поставил на землю мой сундучок. -- Согласно приказания товарища Савицкого, обязаны вы принять этого человека к себе в помещение и без глупостев, потому этот человек пострадавший по ученой части...
   Квартирьер побагровел и ушел, не оборачиваясь. Я приложил руку к козырьку и отдал честь казакам. Молодой парень с льняным висячим волосом и прекрасным рязанским лицом подошел к моему сундучку и выбросил его за ворота. Потом он повернулся ко мне задом и с особенной сноровкой стал издавать постыдные звуки.
   -- Орудия номер два нуля, -- крикнул ему казак постарше и засмеялся, -- крой беглым...
   Парень истощил нехитрое свое умение и отошел. Тогда, ползая по земле, я стал собирать рукописи и дырявые мои обноски, вывалившиеся из сундучка. Я собрал их и отнес на другой конец двора. У хаты, на кирпичиках, стоял котел, в нем варилась свинина, она дымилась, как дымится издалека родной дом в деревне, и путала во мне голод с одиночеством без примера. Я покрыл сеном разбитый мой сундучок, сделал из него изголовье и лег на землю, чтобы прочесть в "Правде" речь Ленина на Втором конгрессе Коминтерна. Солнце падало на меня из-за зубчатых пригорков, казаки ходили по моим ногам, парень потешался надо мной без устали, излюбленные строчки шли ко мне тернистою дорогой и не могли дойти. Тогда я отложил газету и пошел к хозяйке, сучившей пряжу на крыльце.
   -- Хозяйка, -- сказал я, -- мне жрать надо...
   Старуха подняла на меня разлившиеся белки полуослепших глаз и опустила их снова.
   -- Товарищ, -- сказала она, помолчав, -- от этих дел я желаю повеситься.
   -- Господа бога душу мать, -- пробормотал я тогда с досадой и толкнул старуху кулаком в грудь, -- толковать тут мне с вами...
   И отвернувшись, я увидел чужую саблю, валявшуюся неподалеку. Строгий гусь шатался по двору и безмятежно чистил перья. Я догнал его и пригнул к земле, гусиная голова треснула под моим сапогом, треснула и потекла. Белая шея была разостлана в навозе, и крылья заходили над убитой птицей.
   -- Господа бога душу мать! -- сказал я, копаясь в гусе саблей. -- Изжарь мне его, хозяйка.
   Старуха, блестя слепотой и очками, подняла птицу, завернула ее в передник и потащила к кухне.
   -- Товарищ, -- сказала она, помолчав, -- я желаю повеситься, -- и закрыла за собой дверь.
   А на дворе казаки сидели уже вокруг своего котелка. Они сидели недвижимо, прямые, как жрецы, и не смотрели на гуся.
   -- Парень нам подходящий, -- сказал обо мне один из них, мигнул и зачерпнул ложкой щи.
   Казаки стали ужинать со сдержанным изяществом мужиков, уважающих друг друга, а я вытер саблю песком, вышел за ворота и вернулся снова, томясь. Луна висела над двором, как дешевая серьга.
   -- Братишка, -- сказал мне вдруг Суровков, старший из казаков, -- садись с нами снедать, покеле твой гусь доспеет...
   Он вынул из сапога запасную ложку и подал ее мне. Мы похлебали самодельных щей и съели свинину.
   -- В газете-то что пишут? -- спросил парень с льняным волосом и опростал мне место.
   -- В газете Ленин пишет, -- сказал я, вытаскивая "Правду", -- Ленин пишет, что во всем у нас недостача...
   И громко, как торжествующий глухой, я прочитал казакам ленинскую речь.
   Вечер завернул меня в живительную влагу сумеречных своих простынь, вечер приложил материнские ладони к пылающему моему лбу.
   Я читал и ликовал и подстерегал, ликуя, таинственную кривую ленинской прямой.
   -- Правда всякую ноздрю щекочет, -- сказал Суровков, когда я кончил, -- да как ее из кучи вытащить, а он бьет сразу, как курица по зерну.
   Это сказал о Ленине Суровков, взводный штабного эскадрона, и потом мы пошли спать на сеновал. Мы спали шестеро там, согреваясь друг от друга, с перепутанными ногами, под дырявой крышей, пропускавшей звезды.
   Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое, обагренное убийством, скрипело и текло.

----------------------------------------------------------------------------------

   Впервые: Известия Одесского губисполкома..., 1924, No 1323, 4 мая, подзаголовок: Из книги "Конармия", авторская датировка: июль 1920 г.; повторно: Леф, 1924, No 1.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru