Бабель Исаак Эммануилович
Смерть Долгушова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Исаак Бабель
Смерть Долгушова

   Завесы боя продвигались к городу. В полдень пролетел мимо нас Корочаев в черной бурке -- опальный начдив четыре, сражающийся в одиночку и ищущий смерти. Он крикнул мне на бегу:
   -- Коммуникации наши прорваны, Радзивиллов и Броды в огне!..
   И ускакал -- развевающийся, весь черный, с угольными зрачками.
   На равнине, гладкой, как доска, перестраивались бригады. Солнце катилось в багровой пыли. Раненые закусывали в канавах. Сестры милосердия лежали на траве и вполголоса пели. Афонькины разведчики рыскали по полю, выискивая мертвецов и обмундирование. Афонька проехал в двух шагах от меня и сказал, не поворачивая головы:
   -- Набили нам ряжку. Дважды два. Есть думка за начдива, смещают. Сомневаются бойцы...
   Поляки подошли к лесу, верстах в трех от нас, и поставили пулеметы где-то близко. Пули скулят и взвизгивают. Жалоба их нарастает невыносимо. Пули подстреливают землю и роются в ней, дрожа от нетерпения. Вытягайченко, командир полка, храпевший на солнцепеке, закричал во сне и проснулся. Он сел на коня и поехал к головному эскадрону. Лицо его было мятое, в красных полосах от неудобного сна, а карманы полны слив.
   -- Сукиного сына, -- сказал он сердито и выплюнул изо рта косточку, -- вот гадкая канитель. Тимошка, выкидай флаг!
   -- Пойдем, што ль? -- спросил Тимошка, вынимая древко из стремян, и размотал знамя, на котором была нарисована звезда и написано про III Интернационал.
   -- Там видать будет, -- сказал Вытягайченко и вдруг закричал дико: -- Девки, сидай на коников! Скликай людей, эскадронные!..
   Трубачи проиграли тревогу. Эскадроны построились в колонну. Из канавы вылез раненый и, прикрываясь ладонью, сказал Вытягайченке:
   -- Тарас Григорьевич, я есть делегат. Видать, вроде того, что останемся мы...
   -- Отобьетесь... -- пробормотал Вытягайченко и поднял коня на дыбы.
   -- Есть такая надея у нас, Тарас Григорьевич, что не отобьемся, -- сказал раненый ему вслед.
   -- Не канючь, -- обернулся Вытягайченко, -- небось не оставлю, -- и скомандовал повод.
   И тотчас же зазвенел плачущий бабий голос Афоньки Биды, моего друга:
   -- Не переводи ты с места на рыся, Тарас Григорьевич, до его пять верст бежать. Как будешь рубать, когда у нас лошади заморенные... Хапать нечего -- поспеешь к богородице груши околачивать...
   -- Шагом, -- скомандовал Вытягайченко, не поднимая глаз. Полк ушел.
   -- Если думка за начдива правильная, -- прошептал Афонька, задерживаясь, -- если смещают, тогда мыли холку и выбивай подпорки. Точка.
   Слезы потекли у него из глаз. Я уставился на Афоньку в несказанном изумлении. Он закрутился волчком, схватился за шапку, захрипел, гикнул и умчался.
   Грищук со своей глупой тачанкой да я -- мы остались одни и до вечера мотались между огневых стен. Штаб дивизии исчез. Чужие части не принимали нас. Полки вошли в Броды и были выбиты контратакой. Мы подъехали к городскому кладбищу. Из-за могил выскочил польский разъезд и, вскинув винтовки, стал бить по нас. Грищук повернул. Тачанка его вопила всеми четырьмя своими колесами.
   -- Грищук! -- крикнул я сквозь свист и ветер.
   -- Баловство, -- ответил он печально.
   -- Пропадаем, -- воскликнул я, охваченный гибельным восторгом, -- пропадаем, отец!
   -- Зачем бабы трудаются, -- ответил он еще печальнее. -- Зачем сватання, венчання, зачем кумы на свадьбах гуляют...
   В небе засиял розовый хвост и погас. Млечный Путь проступил между звездами.
   -- Смеха мне, -- сказал Грищук горестно и показал кнутом на человека, сидевшего при дороге, -- смеха мне, зачем бабы трудаются...
   Человек, сидевший при дороге, был Долгушов, телефонист. Разбросав ноги, он смотрел на нас в упор.
   -- Я вот что, -- сказал Долгушов, когда мы подъехали, -- кончусь... Понятно?
   -- Понятно, -- ответил Грищук, останавливая лошадей.
   -- Патрон на меня надо стратить, -- сказал Долгушов строго.
   Он сидел, прислонившись к дереву. Сапоги его торчали врозь. Не спуская с меня глаз, он бережно отвернул рубаху. Живот у него был вырван, кишки ползли на колени и удары сердца были видны.
   -- Наскочит шляхта -- насмешку сделает. Вот документ, матери отпишешь, как и что...
   -- Нет, -- ответил я глухо и дал коню шпоры.
   Долгушов разложил по земле синие ладони и осмотрел их недоверчиво...
   -- Бежишь? -- пробормотал он, сползая. -- Беги, гад...
   Испарина ползла по моему телу. Пулеметы отстукивали все быстрее, с истерическим упрямством. Обведенный нимбом заката, к нам скакал Афонька Бида.
   -- По малости чешем, -- закричал он весело. -- Что у вас тут за ярмарка?
   Я показал ему на Долгушова и отъехал.
   Они говорили коротко, -- я не слышал слов. Долгушов протянул взводному свою книжку. Афонька спрятал ее в сапог и выстрелил Долгушову в рот.
   -- Афоня, -- сказал я с жалкой улыбкой и подъехал к казаку, -- а я вот не смог.
   -- Уйди, -- ответил он бледнея, -- убью! Жалеете вы, очкастые, нашего брата, как кошка мышку...
   И взвел курок.
   Я поехал шагом, не оборачиваясь, чувствуя спиной холод и смерть.
   -- Вона, -- закричал сзади Грищук, -- не дури! -- и схватил Афоньку за руку.
   -- Холуйская кровь! -- крикнул Афонька. -- Он от моей руки не уйдет...
   Грищук нагнал меня у поворота. Афоньки не было. Он уехал в другую сторону.
   -- Вот видишь, Грищук, -- сказал я, -- сегодня я потерял Афоньку, первого моего друга...
   Грищук вынул из сиденья сморщенное яблоко.
   -- Кушай, -- сказал он мне, -- кушай, пожалуйста. Я принял милостыню от Грищука и съел его яблоко.
   
   Броды, август 1920 г.

----------------------------------------------------------------------------------

   Впервые: Известия Одесского губисполкома..., 1923, No 1022, 1 мая, рубрика: Из книги "Конармия; повторно: Огонек, 1923, No 9; Леф, 1923, No 4, август -- декабрь.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru