Буденный в красных штанах с серебряным лампасом стоял у дерева. Только что убили комбрига 2. На его место командарм назначил Колесникова.
Час тому назад Колесников был командиром полка. Неделю тому назад Колесников был командиром эскадрона.
Нового бригадного вызвали к Буденному. Командарм ждал его, стоя у дерева. Колесников приехал с Алмазовым, своим комиссаром.
-- Жмет нас гад, -- сказал командарм с ослепительной своей усмешкой. -- Победим или подохнем. Иначе -- никак. Понял?
-- Понял, -- ответил Колесников, выпучив глаза.
-- А побежишь -- расстреляю, -- сказал командарм, улыбнулся и отвел глаза в сторону начальника особого отдела.
-- Слушаю, -- сказал начальник особого отдела.
-- Катись, Колесо! -- бодро крикнул какой-то казак со стороны.
Буденный стремительно повернулся на каблуках и отдал честь новому комбригу. Тот растопырил у козырька пять красных юношеских пальцев, вспотел и ушел по распаханной меже. Лошади ждали его в ста саженях. Он шел, опустив голову, и с томительной медленностью перебирал кривыми, длинными ногами. Пылание заката разлилось над ним, малиновое и неправдоподобное, как надвигающаяся смерть.
И вдруг -- на распростершейся земле, на развороченной и желтой наготе полей мы увидали ее одну -- узкую спину
Колесникова с болтающимися руками и упавшей головой в сером картузе.
Ординарец подвел ему коня.
Он вскочил в седло и поскакал к своей бригаде, не оборачиваясь. Эскадроны ждали его у большой дороги, у Бродского шляха.
Стонущее "ура", разорванное ветром, доносилось до нас.
Наведя бинокль, я увидел комбрига, вертевшегося на лошади в столбах густой пыли.
-- Колесников повел бригаду, -- сказал наблюдатель, сидевший над нашими головами на дереве.
-- Есть, -- ответил Буденный.
И в это мгновение нервный польский снаряд стал чертить над нами свой завывающий полет.
-- Идут рысью, -- сказал наблюдатель.
-- Есть, -- ответил Буденный, закурил папиросу и закрыл глаза. "Ура", еле слышное, удалялось от нас, как нежная песнь.
-- Идут карьером, -- сказал наблюдатель, пошевелив ветвями. Буденный курил, не открывая глаз.
Канонада пылила, разрасталась, сияла молниями, заволакивала своды, ковала их ударами и громом.
-- Бригада атакует неприятеля, -- пропел наблюдатель там вверху.
"Ура" смолкло. Канонада задохлась. Ненужная шрапнель лопнула над лесом. И мы услышали великое безмолвие рубки.
-- Душевный малый, -- сказал командарм, вставая. -- Ищет чести. Надо полагать -- вытянет.
И, потребовав лошадей, Буденный уехал к месту боя. Штаб двинулся за ним.
Колесникова мне довелось увидеть в тот же вечер, через час после того, как поляки были уничтожены. Он ехал впереди своей бригады, один, на буланом жеребце, и дремал. Правая рука его висела на перевязи. В десяти шагах от него конный казак вез развернутое знамя. Головной эскадрон лениво запевал похабные куплеты. Бригада тянулась пыльная и бесконечная, как крестьянские возы на ярмарку. В хвосте пыхтели усталые оркестры.
В тот вечер в посадке Колесникова я увидел властительное равнодушие татарского хана и распознал выучку прославленного Книги, своевольного Павличенки, пленительного Савицкого.