Бабель Исаак Эммануилович
Сказка про бабу

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Исаак Бабель
Сказка про бабу

   Жила-была баба, Ксенией звали. Грудь толстая, плечи круглые, глаза синие. Вот какая баба была. Кабы нам с вами!
   Мужа на войне убили. Три года без мужа прожила, у богатых господ служила. Господа на день три раза горячее требовали. Дровами не топили никак, -- углем. От углей жар невыносимый, в углях огненные розы тлеют.
   Три года баба для господ готовила и честная была с мужчинами. А грудь-то пудовую куда денешь? Вот подите же!
   На четвертый год к доктору пошла, говорит:
   -- В голове у меня тяжко: то огнем полыхает, а то слабну...
   А доктор возьми да ответь:
   -- Нешто у вас на дворе мало парней бегает? Ах ты, баба...
   -- Не осмелиться мне, -- плачет Ксения, -- нежная я...
   И верно, что нежная. Глаза у Ксении синие с горьковатою слезой.
   Старуха Морозиха тут все дело спроворила.
   Старуха Морозиха на всю улицу повитуха и знахарка была. Такие до бабьего чрева безжалостные. Им бы паровать, а там хоть трава не расти.
   -- Я, -- грит, -- тебя, Ксения, обеспечу. Суха земля потрескалась. Ей божий дождик надобен. В бабе грибок ходить должен, сырой, вонюченькой.
   И привела. Валентин Иванович называется. Неказист, да затейлив -- умел песни складывать. Тела никакого, волос длинный, прыщи радугой переливаются. А Ксении бугай, что ли, нужен? Песни складывает и мужчина -- лучше во всем мире не найти. Напекла баба блинов со сто, пирог с изюмом. На кровати у Ксении три перины положены, а подушек шесть, все пуховые, -- катай, Валя!
   Приспел вечер, сбилась компания в комнатенке за кухней, все по стопке выпили. Морозиха шелковый платочек надела, вот ведь какая почтенная. А Валентин бесподобные речи ведет:
   -- Ах, дружочек мой Ксения, заброшенный я на этом свете человек, замордованный я юноша. Не думайте обо мне как-нибудь легкомысленно. Придет ночь со звездами и с черными веерами, -- разве выразишь душу в стихе? Ах, много во мне этой застенчивости...
   Слово по слово. Выпили, конечно, водки две бутылки полных, а вина и все три. Много не говорить, а пять рублей на угощение пошло, -- не шутка!
   Валентин мой румянец получил прямо коричневый и стихи сказывает таково зычно.
   Морозиха со стола тогда отодвинулась.
   -- Я, -- говорит, -- Ксеньюшка, отнесусь, господь со мной, -- промеж вас любовь будет. Как, -- говорит, -- вы на лежанку ляжете, ты с него сапоги сними. Мужчины, -- на них не настираешься...
   А хмель-то играет. Валентин себя как за волосы цапнет, крутит их.
   -- У меня, -- говорит, -- виденья. Я как выпью -- у меня виденья. Вот вижу я -- ты, Ксения, мертвая, лицо у тебя омерзительное. А я поп -- за твоим гробом хожу и кадилом помахиваю.
   И тут он, конечно, голос поднял.
   Ну, не больше чем женщина, она-то. Само собой, она уже и кофточку невзначай расстегнула.
   -- Не кричите, Валентин Иванович, -- шепчет баба, -- не кричите, хозяева услышат...
   Ну, рази остановишь, когда ему горько сделалось?
   -- Ты меня вполне обидела, -- плачет Валентин и качается, -- ах, люди-змеи, чего захотели, душу купить захотели... Я, -- грит, -- хоть и незаконнорожденный, да дворянский сын... видала, кухарка?
   -- Я вам ласку окажу, Валентин Иванович...
   -- Пусти.
   Встал и дверь распахнул.
   -- Пусти. В мир пойду.
   Ну, куда ему идти, когда он, голубь, пьяненькой. Упал на постелю, обрыгал, извините, простынки и заснул, раб божий.
   А Морозиха уж тут.
   -- Толку не будет, -- говорит, -- вынесем.
   Вынесли бабы Валентина на улицу и положили его в подворотне. Воротились, а хозяйка ждет уже в чепце и в богатейших кальсонах; кухарке своей замечание сделала.
   -- Ты по ночам мужчин принимаешь и безобразишь то же самое. Завтра утром получи вид и прочь из моего честного дома. У меня, говорит, дочь-девица в семье...
   До синего рассвету плакала баба в сенцах, скулила:
   -- Бабушка Морозиха, ах, бабушка Морозиха, что ты со мной, с молодой бабой, исделала? Себя мне стыдно, и как я глаза на божий свет подыму, и что я в ем, в божьем свете, увижу?
   Плачет баба, жалуется, среди изюмных пирогов сидючи, среди снежных пуховиков, божьих лампад и виноградного вина. И теплые плечи ее колышутся.
   -- Промашка, -- отвечает ей Морозиха, -- тут попроще был надобен, нам Митюху бы взять...
   А утро завело уже свое хозяйство. Молочницы по домам уже ходят. Голубое утро с изморозью.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

   Впервые: Силуэты (Одесса), 1923, No 8--9. Повторно: Красная новь, 1924, No 4.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru