Бабель Исаак Эммануилович
Колывушка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Исаак Бабель
Колывушка

   Во двор Ивана Колывушки вступило четверо -- уполномоченный рика Ивашко, Евдоким Назаренко, голова сельрады, Житняк, председатель колхоза, только что образовавшегося, и Адриян Моринец. Адриян двигался так, как если бы башня тронулась с места и пошла. Прижимая к бедру переламывающийся холстинный портфель, Ивашко пробежал мимо сараев и вскочил в хату. На потемневших прялках, у окна, сучили нитку жена Ивана и две его дочери. Повязанные косынками, с высокими тальмами и чистыми маленькими босыми ногами -- они походили на монашек. Между полотенцами и дешевыми зеркалами висели фотографии прапорщиков, учительниц и горожан на даче. Иван вошел в хату вслед за гостями и снял шапку.
   -- Сколько податку платит? -- вертясь, спросил Ивашко. Голова Евдоким, сунув руки в карманы, наблюдал за тем, как летит колесо прялки.
   Ивашко фыркнул, узнав, что Колывушка платит двести шестнадцать рублей.
   -- Бильш не сдужил?
   -- Видно, что не сдужил...
   Житняк растянул сухие губы, голова Евдоким все смотрел на прялку. Колывушка, стоявший у порога, мигнул жене, та вынула из-за образов квитанцию и подала уполномоченному рика.
   -- Семфонд?.. -- Ивашко спрашивал отрывисто, от нетерпения он ерзал ногой, вдавливая ее в половицы.
   Евдоким поднял глаза и обвел ими хату.
   -- В этом господарстве, -- сказал Евдоким, -- все сдано, товарищ представник... В этом господарстве не может того быть, чтобы не сдано...
   Беленые стены низким теплым куполом сходились над гостями. Цветы в ламповых стеклах, плоские шкафы, натертые лавки -- все отражало мучительную чистоту. Ивашко снялся со своего места и побежал с вихляющим портфелем к выходу.
   -- Товарищ представник, -- Колывушка ступил вслед за ним, -- распоряжение будет мне или как?..
   -- Довидку получишь, -- болтая руками, прокричал Ивашко и побежал дальше.
   За ним двигался Адриян Моринец, нечеловечески громадный. Веселый виконавец Тымыш мелькнул у ворот, -- вслед за Ивашкой. Тымыш мерил длинными ногами грязь деревенской улицы.
   -- У чому справа, Тымыш?..
   Иван поманил его и схватил за рукав. Виконавец, веселая жердь, перегнулся и открыл пасть, набитую малиновым языком и обсаженную жемчугами.
   -- Дом твой под реманент забирают...
   -- А меня?..
   -- Тебя на высылку...
   И журавлиными своими ногами Тымыш бросился догонять начальство.
   Во дворе у Ивана стояла запряженная лошадь. Красные вожжи были брошены на мешки с пшеницей. У погнувшейся липы посреди двора стоял пень, в нем торчал топор. Иван потрогал рукой шапку, сдвинул ее и сел. Кобыла подтащила к нему розвальни, высунула язык и сложила его трубочкой. Лошадь была жереба, живот ее оттягивался круто. Играя, она ухватила хозяина за ватное плечо и потрепала его. Иван смотрел себе под ноги. Истоптанный снег рябил вокруг пня. Сутулясь, Колывушка вытянул топор, подержал его в воздухе, на весу, и ударил лошадь по лбу. Одно ухо ее отскочило, другое прыгнуло и прижалось; кобыла застонала и понесла. Розвальни перевернулись, пшеница витыми полосами разостлалась по снегу. Лошадь прыгала передними ногами и запрокидывала морду. У сарая она запуталась в зубьях бороны. Из-под кровавой, льющейся завесы вышли ее глаза. Жалуясь, она запела. Жеребенок повернулся в ней, жила вспухла на ее брюхе.
   -- Помиримось, -- протягивая ей руку, сказал Иван, -- помиримось, дочка...
   Ладонь в его руке была раскрыта. Ухо лошади повисло, глаза ее косили, кровавые кольца сияли вокруг них, шея образовала с мордой прямую линию. Верхняя губа ее запрокинулась в отчаянии. Она натянула шлею и двинулась, таща прыгавшую борону. Иван отвел за спину руку с топором. Удар пришелся между глаз, в рухнувшем животном еще раз повернулся жеребенок. Описав круг по двору, Иван подошел к сараю и выкатил на волю веялку. Он размахивался широко и медленно, разбивая машину, и поворачивал топор в тонком плетении колес и барабана. Жена в высокой тальме появилась на крыльце.
   -- Маты, -- услышал Иван далекий голос, -- маты, он все погубляет...
   Дверь открылась; из дому, опираясь на палку, вышла старуха в холстинных штанах. Желтые волосы облегали дыры ее щек, рубаха висела как саван на плоском ее теле. Старуха ступила в снег мохнатыми чулками.
   -- Кат, -- отнимая топор, сказала она сыну, -- ты отца вспомнил?.. Ты братов, каторжников, вспомнил?..
   Во двор набрались соседи. Мужики стояли полукругом и смотрели в сторону. Чужая баба рванулась и завизжала.
   -- Примись, стерво, -- сказал ей муж.
   Иван стоял, упершись в стену. Дыхание его, гремя, разносилось по двору. Казалось, он производит трудную работу, вбирая в себя воздух и выталкивая его.
   Дядька Колывушки, Терентий, бегая вокруг ворот, пытался запереть их.
   -- Я человек, -- сказал вдруг Иван окружившим его, -- я есть человек, селянин... Неужто вы человека не бачили?..
   Терентий, толкаясь и приседая, прогнал посторонних. Ворота завизжали и съехались. Раскрылись они к вечеру. Из них выплыли сани, туго, с перекатом, уложенные добром.
   Женщины сидели на тюках, как окоченевшие птицы. На веревке, привязанная за рога, шла корова. Воз проехал краем села и утонул в снежной, плоской пустыне. Ветер мял снизу и стонал в этой пустыне, рассыпая голубые валы. Жестяное небо стояло за ними. Алмазная сеть, блестя, оплетала небо. Колывушка, глядя прямо перед собой, прошел по улице к сельраде. Там шло заседание нового колхоза "Видродження". За столом распластался горбатый Житняк.
   -- Перемена нашей жизни, в чем она есть, ця перемена? Руки горбуна прижимались к туловищу и снова уносились.
   -- Селяне, мы переходим к молочно-огородному направлению, тут громаднейшее значение... Батьки и деды наши топтали чеботами клад, в настоящее время мы его вырываем. Разве это не позор, разве ж то не гоньба, что, существуя в яких-ни-будь шестидесяти верстах от центрального нашего миста, мы не поладили господарства на научных данных? Очи наши были затворены, селяне, утикать мы утикали сами от себя... Что такое обозначает шестьдесят верст, кому это известно?.. В нашей державе это обозначает час времени, но и цей малый час есть человеческое наше имущество, есть драгоценность...
   Дверь сельрады раскрылась. Колывушка в литом полушубке и высокой шапке прошел к стене. Пальцы Ивашки запрыгали и врылись в бумаги.
   -- Посбавленных права голоса, -- сказал он, глядя вниз на бумаги, -- прохаю залишить наши сборы...
   За окном, за грязными стеклами, разливался закат, изумрудные его потоки. В сумерках деревенской избы в сыром дыму махорки слабо блестели искры. Иван снял шапку, корона черных его волос развалилась.
   Он подошел к столу, за которым сидел президиум, -- батрачка Ивга Мовчан, голова Евдоким и безмолвный Адриян Моринец.
   -- Мир, -- сказал Колывушка, протянул руку и положил на стол связку ключей, -- я увольняюсь от вас, мир... -- Железо, прозвенев, легло на почернелые доски. Из тьмы вышло искаженное лицо Адрияна.
   -- Куда ты пойдешь, Иване?..
   -- Люди не приймают, может, земля примет... Иван вышел на цыпочках, ныряя головой.
   -- Номер, -- взвизгнул Ивашко, как только дверь закрылась за ним, -- самая провокация... Он за обрезом пошел, он никуда, кроме как за обрезом, не пойдет...
   Ивашко застучал кулаком по столу. К устам его рвались слова о панике и о том, чтобы соблюдать спокойствие. Лицо Адрияна снова втянулось в темный угол.
   -- Не, -- сказал он из тьмы, -- мабуть не за обрезом, представник.
   -- Маю пропозицию... -- вскричал Ивашко. Предложение состояло в том, чтобы нарядить стражу у
   Колывушкиной хаты. В стражники выбрали Тымыша, виконавца. Гримасничая, он вынес на крыльцо венский стул, развалился на нем, поставил у ног своих дробовик и дубинку. С высоты крыльца, с высоты деревенского своего трона Тымыш перекликался с девками, свистал, выл и постукивал дробовиком. Ночь была лилова, тяжела, как горный цветной камень. Жилы застывших ручьев пролегали в ней; звезда опустилась в колодцы черных облаков.
   Наутро Тымыш донес, что происшествий не было. Иван ночевал у деда Абрама, у старика, заросшего диким мясом. С вечера Абрам протащился к колодцу.
   -- Ты зачем, диду Абрам?..
   -- Самовар буду ставить, -- сказал дед.
   Они спали поздно. Над хатами закурился дым; их дверь все была затворена.
   -- Смылся, -- сказал Ивашко на собрании колхоза, -- заплачем чи шо?.. Как вы мыслите, селяне?..
   Житняк, раскинув по столу трепещущие острые локти, записывал в книгу приметы обобществленных лошадей. Горб его отбрасывал движущуюся тень.
   -- Чем нам теперь глотку запхнешь, -- разглагольствовал Житняк между делом, -- нам теперь все на свете нужно... Дождевиков искусственных надо, распашников надо пружинных, трактора, насосы... Это есть ненасытность, селяне... Вся наша держава есть ненасытная...
   Лошади, которых записывал Житняк, все были гнедые и пегие, по именам их звали "Мальчик" и "Жданка". Житняк заставлял владельцев расписываться против каждой фамилии.
   Его прервал шум, глухой и дальний топот. Прибой накатывался и плескал в Великую Старицу. По разломившейся улице повалила толпа. Безногие катились впереди нее. Невидимая хоругвь реяла над толпой. Добежав до сельрады, люди сменили ноги и построились. Круг обнажился среди них, круг вздыбленного снега, пустое место, как оставляют для попа во время крестного хода. В кругу стоял Колывушка в рубахе навыпуск под жилеткой, с белой головой. Ночь посеребрила цыганскую его корону, черного волоса не осталось в ней. Хлопья снега, слабые птицы, уносимые ветром, пронеслись под потеплевшим небом. Старик со сломанными ногами, подавшись вперед, с жадностью смотрел на белые волосы Колывушки.
   -- Скажи, Иване, -- поднимая руки, произнес старик, -- скажи народу, что ты маешь на душе...
   -- Куда вы гоните меня, мир, -- прошептал Колывушка, озираясь, -- куда я пойду... Я рожденный среди вас, мир...
   Ворчанье проползло в рядах. Разбрасывая людей, Моринец выбрался вперед.
   -- Нехай робит, -- вопль не мог вырваться из могучего его тела, низкий голос дрожал, -- нехай робит... чю долю он заест?..
   -- Мою, -- сказал Житняк и засмеялся. Шаркая ногами, он подошел к Колывушке и подмигнул ему. -- Цию ночку я с бабой переспал, -- сказал горбун, -- как вставать -- баба оладий напекла, мы, как кабаны, нашамались с нею, аж газ пущали...
   Горбун умолк, смех его оборвался, кровь ушла из его лица.
   -- Ты к стенке нас ставить пришел, -- сказал он тише, -- ты тиранить нас пришел белой своей головой, мучить нас -- только мы не станем мучиться, Ваня... Нам это -- скука в настоящее время -- мучиться.
   Горбун придвигался на тонких вывороченных ногах. Что-то свистело в нем, как в птице.
   -- Тебя убить надо, -- прошептал он, догадавшись, -- я за пистолью пойду, унистожу тебя...
   Лицо его просветлело, радуясь, он тронул руку Колывушки и кинулся в дом за дробовиком Тымыша. Колывушка, покачавшись на месте, двинулся. Серебряный свиток его головы уходил в клубящемся пролете хат. Ноги его путались, потом шаг стал тверже. Он повернул по дороге на Ксеньевку.
   С тех пор никто не видел его в Великой Старице.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

   Сохранившийся в рукописи рассказ "Колывушка" имел подзаголовок с реальным названием села -- "Из книги "Великая Старица"" -- и авторской датой "весна 1930 г.". Рассказ был опубликован в Нью-Йорке в альманахе "Воздушные пути" лишь в 1963 году, в СССР -- впервые в журнале "Звезда Востока" (1967, No 3).
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru