Байнс Эрнест
Два бизона

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Эрнест Байнс.
Два бизона

Перевод О. Горбуновой-Посадовой.

I.
Предки моих бизонов.

   В одной из нью-йоркских газет несколько месяцев тому назад какой то журналист писал веселым тоном о том, что с тех пор, как вышли из моды платья из бизоньих шкур, ему кажется безразличным -- вымерли ли эти животные. Многим, как и ему, теперь бизоны кажутся только какой-то любопытной игрой природы. А между тем десятки лет тому назад они бродили по равнинам Америки тысячными стадами. Сотни же лет тому назад их можно было считать миллионами.
   Самые ранние сведения о бизонах дошли до нас от 1521 г., когда Кортец, испанец -- завоеватель Америки, -- и его люди побывали на горах Монтезумы. Мне кажется, они видели тогда так много удивительного, что бизоны не показались им особенно странными. Спустя девять лет о бизонах вновь были получены сведения от потерпевшего кораблекрушение матроса. Правда, он думал больше о своем желудке, чем об изучении американской природы. Он сообщил, что мясо бизонов вкуснее и нежнее какого бы то ни было, какое он когда-либо ел в Испании.
   В 1542 году Гомара, один из спутников Коронадо, другого завоевателя Америки, оказался более многословным и дал нам подробное описание бизонов. Гомара говорит:
   "Весь путь и все долины были полны горбатыми быками, как гора Серена в Испании покрыта овцами. Эти быки ростом и окраской похожи на наших быков, но рога у них не так велики. У них громадные горбы, на плечах и на передней части туловища шерсть длиннее, чем на задней. У них вдоль спины растет как бы грива и много длинных волос растут спереди на коленях. Кажется, что у них есть бороды, потому что с подбородков и шеи свисает длинная, густая шерсть. У самцов очень длинные хвосты, а на концах их громадные кисти волос. Эти быки одними чертами напоминают льва, а другими -- верблюда. Они в гневе, выставив рога, несутся вперед и убивают лошадей. Это безобразное и свирепое с виду животное. Лошади бегут от них, пугаясь их безобразного вида, или потому, что никогда не видали их. Их хозяева живут только ими: их они едят, их пьют, в их шкуры одеваются и обуваются".
   В 1871 году полковник Додж, перебиравшийся из форта Зара в форт Лэрнед в Арканзасе, стоявшие друг от друга на расстоянии 50 километров, Писал, что по крайней мере тридцать пять километров из этого расстояния "были покрыты сплошной массой бизонов". А спустя десять--двенадцать лет в стадах бизонов насчитывали лишь немногие сотни.
   Зная все это, странно сантиментально утверждать, что бизон -- это национальное животное Америки, и в то же время смотреть на него только как на интересный материал для пополнения зоологического сада. Нельзя же забывать, что еще так недавно бизон был источником существования для обитателей Америки. Разве теперь он не обладает той же прочной шкурой, мягкой шерстью и громадной силой?
   Человеческую жадность и жестокость прошлых лет можно искупить. Мы Можем смотреть на оставшихся бизонов не как на вымирающих, а как на родоначальников новой расы. Стадо в лесном заповеднике на Голубой Горе за десять лет увеличилось в пять раз. Почему же мы говорим о вымирании?
   Из окна моего кабинета я вижу голубые холмы Кройдонского хребта, где живет Корбинское стадо. Невдалеке пасутся бизоны. Их темные тела вырисовываются ясными силуэтами на осенней светло-коричневой траве. Иногда, чем то встревоженные, они перестают пастись и испытующе поднимают головы. Потом они несутся с горы, распустив по воздуху хвосты, их горбы поднимаются и опускаются в такт их удивительным скачкам. Они несутся с такой быстротой, какую трудно предположить по их наружности. Под их могучими копытами дрожит земля и шум при их приближении похож на грохот снежной лавины.
   Я вовсе не из той породы людей, которые не могут смотреть на падение воды, не высчитывая в цифрах ее силу. Но энергия, мужество и сила этих животных покорили меня. В прежние дни мясо бизона было почти единственной пищей индейцев, мы же заменили его другой пищей. Его шкура служила для покрышки их шалашей, -- нам же для этого служат камни и дерево. Его мех служил для одежды, мы же одеваемся в материи. Из костей бизона делали утварь и орудия, -- мы их выделываем из стали и других металлов. Его жилы индейцы натягивали на луки, -- мы заменили луки ружьями. И все же бизоны могут дать многое и теперь в народном хозяйстве.
   Бизоны должны возрождаться, но не как искусственно сохраненные, а как имеющие право на существование. Так ли это?
   Мои питомцы -- Военный Клич и Томагавк -- сами ответят на этот вопрос.

II.
Мое первое знакомство с бизонами.

   Прежде чем, рассказывать про двух телят-бизонов, я хочу рассказать, с какими приключениями мне пришлось фотографировать стадо бизонов, из которого потом были взяты эти телята. Это даст вам возможность немного познакомиться с характером бизонов и представить себе, с чем можно столкнуться, когда начинаешь приручать животных.
   Хотя первый же бизон, которого я пытался сфотографировать, категорически отказывался сделать "приятное лицо", загнал меня на дерево и превратил в щепки мою фотографическую камеру, я все же нахожу, что нет существа более достойного фотографирования.
   К счастью самая большая трудность оказалась для меня вовсе не трудной. Стада бизонов трудно разыскать. В Соединенных Штатах всего около 30 мест, где сохранились эти животные, и одно из этих мест Парк Корбин, который виден из окна моего кабинета.
   К этому-то стаду, самому большому в мире, я и старался подойти, чтобы сделать несколько моментальных снимков. То, что из этого вышло, -- было для меня полной неожиданностью.
   Чтобы вы могли себе представить мою задачу, я должен сказать, что только зимой бизонов загоняли в сравнительно небольшие огороженные пространства. Остальное же время года, -- с начала мая по декабрь, -- они жили на полной свободе, бродя по участку в десять тысяч гектаров, по зеленым долинам, лесистым склонам и вершинам горы Кройдон.
   Обычно бизоны бродили группами в сорок--шестьдесят голов, но было среди них несколько старых быков, которые большую часть года бродили в одиночку.
   Одного из них я и вздумал сфотографировать.
   Он спокойно пасся на зеленом холме и, увидав его, я поспешил домой за камерой. Когда я вернулся, бизона нигде не было видно, но скоро я вновь отыскал его. Он спокойно лежал за большим валуном и пережевывал жвачку. Бизон лежал ко мне спиной. Я издалека обошел его, пока не почувствовал, что ветер дует мне в лицо, -- значит, бизон не почует меня. Тогда я начал подкрадываться к нему.
   Это было легким делом. По крайней мере мне так казалось, пока я не подошел достаточно близко и не начал наводить фокус. В это мгновение ветер переменил направление, старый бык сразу вскочил на ноги и помчался галопом с холма, оставив меня далеко позади.
   Я следовал за ним, как только мог быстрее, не спуская глаз с бегущего бизона, пока он не полу-вскарабкался, полу-перепрыгнул через старую каменную стену. Но как только бизон вошел в лес, я потерял его из виду. Сучья трещали, ветви свистели под напором его могучего тела, прокладывающего себе путь между деревьями.
   Путь бизона был ясно виден: во многих местах отпечатались его следы, клочья шерсти повисли на сухих ветвях, между которыми он пробирался. Километра полтора я бежал за ним и внезапно оказался на маленькой, поросшей травой полянке, почти налетев на рога бизона.
   Не знаю, кто из нас был более изумлен этим, но я оказался быстрее и сообразительнее. С большой быстротой, но без всякого достоинства я поспешил отретироваться за дерево. Но как же быть с фотографированием? Ведь из-за дерева я не мог его снять.
   Я осторожно вышел на открытое место. Бык наклонил голову к земле, сердито зафыркал и так выкатил глаза, что видны были одни белки. Теперь я понял, почему убегали лошади при виде разгневанного бизона.
   Бизон рыл землю копытами так, что комья взлетали в воздух, а его короткий хвост закрутился над спиной. Вдруг бык упал на колени и начал кататься на спине, задрав ноги в воздух.
   Это был, конечно, прекрасный момент для снимка. Я щелкнул затвором... но мне никогда не пришлось проявлять этой пластинки. Одним могучим движением бык вскочил на ноги, пригнул голову к земле и с ужасным фырканьем кинулся на меня. Я бросился на ближайшую сосну.
   Никогда я не влезал на дерево с такой быстротой. В один момент я очутился в безопасности на одной из нижних ветвей сосны, но моя несчастная камера зацепилась за ветку и выскользнула у меня из рук. Она упала как раз на дороге бизона. Могучим ударом головы он подбросил аппарат и попал им прямо в ствол другой сосны. Я с трепетом почувствовал, что со мной было бы тоже самое, очутись я вместо камеры на его пути.
   Бык не стал продолжать атаку и скоро ушел. Дав ему достаточно времени, чтобы уйти подальше, я слез с дерева, подобрал то, что осталось от моей камеры, и пошел домой с твердым решением вновь попробовать сделать снимок с этого могучего животного.
   Стекла аппарата не были даже поцарапаны, так что я вставил их в другую камеру, засунул в карман пару бутербродов и вновь отправился по следам того же бизона.
   Когда я нашел его, он ударял головой в ствол молодой сосны и мало по малу сбил с нее все сучья, кроме самых крепких.
   Как только бизон увидал меня, он быстро пошел прочь. Я спокойно следовал за ним. Когда бизон поднялся на вершину холма, я издали заснял его силуэт, ясно выделявшийся на фоне неба.
   Раза два в течение этого послеобеденного времени он пытался преследовать меня, но быстро оставлял эту мысль и постепенно, казалось, убедился, что мои намерения были дружескими.
   По мере того, как он стал обращать на меня все меньше внимания, я подходил все ближе и снимал его.
   Наконец, бизон лег и начал пережевывать жвачку. Я последний раз снял его и пошел домой с дюжиной снимков.

* * *

   Однажды рано утром я натолкнулся на целое стадо бизонов, голов в сто, пасущихся на склоне холма. Очевидно, они провели здесь всю ночь.
   Я стал подкрадываться к ним. Но прежде чем я подошел достаточно близко, они увидали меня. Сердитое фырканье заметивших меня бизонов предупредило остальных, и в один момент все стадо сбежало галопом с холма, пересекло болото и скрылось в лесу.
   Конечно, они, как всегда, отметили свой путь: его ясно указывали следы, сломанные ветви, пучки волос на кустах и ветках деревьях. Я поспешил за ними.
   Некоторые места Парка Корбин были когда то фермами и до сих пор на этих участках остались старые фермерские дома. Выйдя из леса, я увидел, что бизоны остановились пастись позади одного из таких домов. Я подождал, пока стадо совсем успокоилось и некоторые из бизонов легли, осторожно пробрался к передней части дома, тихо открыл одно из окон и влез через него в заброшенную пыльную комнату, втянув за собой фотографический аппарат.
   Я мог видеть все стадо из задних окон дома, осторожно открыв одно из них. Несколько бизонов щипали траву около самых окон.
   Сначала я заснял молодого самца-бизона. Зимняя шерсть еще свисала длинной бахромой по его бокам. Потом я снял бизона-самку с трехмесячным теленком. В то время, как я опускал затвор, мать теленка подняла голову, но в комнате, где я стоял, было темно, она не могла увидеть меня и опять принялась пастись.
   Я сделал несколько снимков и мог бы сделать еще больше, если бы не моя неловкость, -- я уронил кассетку и она с треском упала на пол.
   С полдюжины громких фырканий... и все бизоны вскочили на ноги. Еще несколько фырканий и, как будто повинуясь чьему то приказу, все стадо скачками понеслось вдаль.
   Но я успел использовать и этот момент и заснял их в последний раз в ту минуту, когда они, вскочив, столпились полукругом в извилинах холмов.

III.
Взгляд на "сырой материал".

   Задолго до того, как я решил попробовать воспитать телят бизонов, я часто лежал за скалами или деревьями или прятался в развалинах старых построек и наблюдал, как телята толкают своих косматых матерей крепкими маленькими мордами, чтобы заставить их дать пососать себя, или как они, при внезапном испуге, бегут среди несущегося стада, такие проворные и твердые на своих еще маленьких ногах.
   Временами я почти готов был броситься вперед и попытаться поймать одного из телят, -- так они были хороши, -- но этот минутный порыв при размышлении сразу начинал казаться глупостью. С таким же успехом я .мог бы ловить в поле кролика. Даже если бы я сумел это сделать, то и тогда удержать теленка было бы не легче, чем дикую кошку. А если бы я даже удержал теленка, мне не пришлось бы писать эту историю, потому что бизон-мать, когда теленок ее еще мал, охраняя его, свирепеет, как дьявол.
   Поэтому, когда я решил заняться воспитанием телят, я подумал, что надо найти более спокойный способ их добыть.
   Я отправился к директору Лесной Ассоциации Голубой Горы и рассказал ему, что хочу получить несколько телят, чтобы воспитать их и попытаться приучить их к работе. Он согласился, что стоит произвести этот опыт.
   -- Сколько телят вы хотели бы получить? -- опросил он.
   -- Четырех, -- ответил я.
   -- Хорошо, я сейчас распоряжусь, чтобы вам их выдали.
   Подумайте только: -- каждый бизон оценивается в тысячи долларов, а мне так легко разрешили их получить, как будто я просил дать кошку или утку.
   Самым лучшим временем года для выбора телят были апрель и май, потому что большая часть телят рождается именно в эти месяцы. Апрель скоро должен был наступить, а я не хотел ждать до мая.
   Телята бизона -- подвижные, сильные маленькие животные. У них кроткие глаза, как у домашних телят, но они обладают гораздо большей силой и выносливостью. Уже через несколько секунд после рождения они становятся на ноги, а через двадцать минут уже могут сами постоять за себя. Впрочем это им не часто приходится делать, так как самка-бизон всегда бдительна и готова к их защите.
   Несколько лет назад один хорошо известный натуралист сказал мне, что он так любит животных, что ни одно из них не причинит ему вреда. Это настолько меня заинтересовало, что я пригласил его к себе, чтобы посмотреть на его встречу с одной из матерей-бизонов. Чтобы подогреть его энтузиазм, я сказал ему при этом, что, если бизон мать не убьет его, -- я буду приветствовать его, если же убьет, -- расходы на похороны возьму на свой счет. Натуралист не приехал и, судя по этому, я подозреваю, что он знал о животных больше, чем это могло показаться из его слов.
   Бизон-самка никогда не выказывает особенно покладистого характера, но весною, когда рядом с ней новорожденный теленок, любая причина может вызвать взрыв ее гнева.
   В начале апреля я с моим другом, -- издателем моих книг, -- отправился к Корбинскому корралю, куда были загнаны бизоны. Со мной была фотографическая камера.
   У корраля мы встретили Биля Моррисона, смотрителя стада бизонов.
   Я боюсь, что Биль не сочувствовал моим намерениям и, хотя он говорил, что пришел помочь нам, я думаю, что он пришел скорее посмотреть, чтобы мы не слишком подвергали себя опасности. Он знал бизонов и знал характер их самок, когда с ними телята. Мне кажется, он воображал, что мы так неопытны, что попытаемся выманить теленка пучком морковки и упрашиванием: "иди, иди сюда, милый!".
   Мы всего с минуту пробыли в коррале, как коровы уже начали беспокойно собираться вместе. Издатель, скромнейший из людей, который терпеть не мог, чтобы кто-нибудь беспокоился из-за него, решил, что ему будет гораздо виднее с ветвей дерева. Для человека его возраста подвижность, с какой он взобрался на дерево, была поистине замечательна.
   -- Лучше бы вам сделать то же самое, Байнс, -- крикнул он мне со своего насеста.
   -- О, нет, -- возразил я, -- мне надо оставаться на земле.
   Я сделал несколько снимков с бизонов и один с издателя. Меняя пластинки, я увидел, что прямо на Моррисона с другой стороны корраля несется самка-бизон. Моррисон тоже заметил ее, но остался спокоен. Неторопливой; походкой направился он к изгороди. Корова неслась, как бешеная, и несла смерть на своих рогах.
   Моррисон только казался спокойным. То, что со стороны казалось безумной храбростью, на самом деле было лишь мудрой предосторожностью. Он присматривал за стадом бизонов уже шестнадцать лет, великолепно знал быстроту бега животного и умел на глаз определить расстояние, как акробат на трапециях. Кроме того, он был действительно бесстрашен и хладнокровен. Он вскочил на изгородь как раз за полметра от рогов бизона!
   Корова, увидя, что человек ускользнул от нее, почти упала на задние ноги, чтобы с разбега не удариться об изгородь. В этот момент я щелкнул камерой.
   -- На этот раз я заснял вас, Биль, -- крикнул я.
   -- И вышло удачно?
   -- Не могу сказать, Биль, пока пластинка не проявлена.
   -- Если окажется, что снимок неудачен, я могу повторить это еще раз.
   Таким был Моррисон, человек, который не боялся ни рогов, ни копыт даже самки бизона.
   До этого времени счастье было на моей стороне. Издатель сидел на дереве, Моррисон на изгороди.. Мне не оставалось больше ничего, как щелкать камерой, и я чувствовал себя в такой же безопасности, как оператор кино, снимающий самые страшные картины из своей прочной клетки.
   Как раз, когда я себя чувствовал таким же спокойным, как заклинатель змей, у которых, вырваны ядовитые зубы, наступил и мой черед опасаться.
   Большинство бизонов в это время уходило прочь от меня, но одна самка с крошечным рыжим теленком, выглядывающим из-за ее мохнатой шеи, пристально смотрела на меня, -- я завладел всем ее вниманием. Видно было, что она раздражена моим присутствием от кончиков рогов до кончика хвоста.
   Она взрывала землю, поднимая над собой облака пыли, трясла мохнатой мордой, выкатила глаза и свирепо мычала.
   Я стоял слишком далеко для того, чтобы получился удачный снимок. Поэтому, опустив голову под покрышкой аппарата, я медленно направился к ней.
   Нелепо было надеяться, что она поймет мои добрые намерения. В стекло я видел ее все возраставшее возбуждение, но все же подвигался вперед, так как думал, что она-то не передвинется ни на вершок. Потом я нажал грушу... остальное сделала мать теленка!
   Очевидно, щелканье затвора оказалось той каплей, которая переполнила чашу ее терпения. Она наклонила голову и бросилась на меня с быстротой ядра, выпущенного из пушки. Это я еще увидел... а затем я несся к ближайшему дереву. Между мной и ею было порядочное расстояние и я извлек из этого все, что мог. Бывают игры, в которых полезно выжидать, но во всяком случае не в этой.
   Хотя рассказываю об этом случае я, но не считайте хвастовством, если скажу, что я достиг цели первым. Как раз в тот момент, когда я пытался спрятаться за ствол дерева (что было довольно трудно, так как дерево было совсем небольшое), убийственные рога скользнули рядом с моим правым плечом, и я почувствовал щекой ветер от дикого взмаха головы бизона.
   Так самка-бизон ясно показала мне, если меня нужно еще было учить этому, что "самки всех видов животных гораздо опаснее самцов". Бизон-самец при тех же условиях, вероятно, был бы вполне удовлетворен тем, что он обратил меня в бегство. Самка же, промахнувшись, опустилась на колени передних ног, чтобы умерить свою быстроту, затем круто повернулась и бросилась на меня, как бумеранг. Она налетела, сердито фыркая, прямо на дерево, за которым я прятался, и с полминуты мы играли в эту неприятную игру в прятки. Головы наши были не более, чем на метр друг от друга. Потом корова, решив, очевидно, что я веду игру совсем не по правилам, повернулась и пошла к своему теленку.
   Выйдя из-за дерева, я видел, что Моррисон бежит ко мне, размахивая громадной палкой. Я засмеялся, но он остался серьезным.
   -- Ну, сэр, на этот раз она была от вас слишком близко. Я бежал изо всех сил, но от этого было мало толку. Да, да, она разнесла бы вас на куски. Это случилось бы обязательно, если бы теленок не последовал за ней. Ну, я думаю, теперь вам этой работы не захочется целый год!
   Вечером, когда мы опять разговаривали о приключениях этого дня, Моррисон спросил меня:
   -- А вы все еще хотите иметь этих телят?
   -- Больше, чем когда-либо, Биль.
   Он задумчиво почесал нос, как бы не будучи в состоянии поверить, что на свете бывают люди, не понимающие того, что они не вполне в своем уме.
   -- Может быть, вы хотите подождать немного и попробовать еще приглядеться к ним?
   Ждать? Я уже достаточно ждал.
   -- Завтра! -- сказал я, -- пожалуйста, завтра.

IV.
Мы получаем своих питомцев.

   Когда на следующий день я обдумывал свой опыт с матерью-бизоном, я пришел к заключению, что трудность поймать телят так же велика, как и ответственность воспитать их. Если самка-бизон бросилась на меня только за то, что я хотел иметь ее портрет, что же она сделает, когда я выкажу намерение забрать у нее теленка?
   Тем не менее Моррисом нашел способ добыть телят.
   Несколько корралей соединялись друг с другом узкими проходами. Быстро-соображающий, живой шотландец, много раз проезжая по ним верхом и, то открывая, то закрывая ворота этих проходов, наконец добился того, что четыре теленка оказались в одном коррале, а их грозные матери в другом. Эта разлука не подействовала успокаивающе ни на матерей, ни на их детей. Возбужденные малыши бегали взад и вперед вдоль широкой изгороди, а их разоренные матери бегали по другую сторону ее, иногда налетая на изгородь, в тщетном усилии присоединиться к своим детенышам. Мы были в коррале с телятами и от всего сердца желали, чтобы изгородь выдержала удары бизонов-самок.
   Следующим делом было изловить телят и поместить их в плетеные корзины. У меня был чудесный план: мы должны были гнать телят по одному вдоль корраля прямо в корзину, поставленную в узком конце его. Я очень гордился этой идеей, -- пока мы не попробовали применить ее на деле. Оказалось, что, несмотря на мою уверенность в том, что телята должны войти в корзину по узкому проходу, -- они бегали везде, но только не желали войти в этот проход.
   Тогда мы решили поймать их руками. К этому времени телята уже устали и высунули языки. Моррисон привел подкрепление, и нас в коррале стало уже пять человек. Конечно, пять взрослых мужчин могут одолеть четырех малышей! Мы были в этом уверены.
   Конечно? Телята устали, но были еще далеко не побеждены. Их ничем нельзя было подманить. Теленок несся через двор и, когда человек пытался остановить его, он чувствовал жестокий удар в поясницу и валился на землю. Каждый из нас по крайней мере по разу побывал на земле, прежде чем мы изловили только одного теленка.
   Вдруг один из телят промчался мимо меня, ударился об изгородь и упал прямо к моим ногам. Я думал, что он убился, но все же инстинктивно навалился на него. Теленок оказался только слегка оглушенным и в следующее мгновение уже стоял на ногах. И я тоже. Я бы не смог удержать его теперь и десяти секунд, если бы два человека не подбежали к нам и не обхватили теленка руками. Он брыкался, бодался, вырывался. Мне казалось, что он удерет, несмотря на все наши усилия. Наконец, один из нас схватил его за передние ноги, другой за задние, а третий обхватил поперек туловища.
   Когда теленок понял, что он окончательно пойман, он открыл рот и замычал во всю мочь. Все коровы в соседнем коррале ответили ему и удвоили свое нападение на изгородь.
   Мы втроем посадили теленка в приготовленную для их перевозки корзину. В это время двое моих помощников изловили второго теленка.
   Когда второй теленок был посажен в ту же корзину, то даже сознание, что они имеют в нас общего врага, не водворило мира между ними, -- сразу разгорелась битва и телята начали отчаянно бодать друг друга.
   Немного позднее два оставшихся теленка были также пойманы и невредимыми посажены в другую корзину. Мы оставили их успокаиваться.
   Было решено, что Моррисон на своей рабочей кобыле доставит телят ко мне на дом, а я в это время съезжу на северный конец горы и приведу двух обыкновенных домашних коров, которые и будут снабжать телят молоком.
   Моррисон всегда все долго обдумывал и медленно делал. Вообще он не любил торопиться. Так что я добрался до дому раньше него. Это было мне на руку, так как дало мне возможность окончательно приготовить большой загон, выстроенный для телят в риге.
   Помещение моих питомцев не было дворцом, но все же было вполне удобно. Возможно, что сами телята с этим и не согласились бы.
   Около девяти часов вечера прибыл Моррисон. Первый его вопрос был о загоне. Я повел его в ригу и с гордостью показал свою работу. Но он не одобрил ее. Сказал то он немного, но само молчание его было достаточно красноречиво. Он попросил несколько досок и увеличил стенки загона еще почти на полметра в вышину.
   Он осмотрел двери и попробовал на ник свою силу. Больше часа он осматривал, проверял, пробовал и работал, прежде чем сказал коротко:
   -- Теперь годится.
   Мы поставили корзины дверцами вплотную к дверям загона, и достаточно было легкого толчка, чтобы телята выскочили на пол риги. Они выгнули спины, как рассерженные кошки, подняли свои короткие хвосты и забегали, как сумасшедшие, кругом.
   У нас был фонарь, и свет его отбрасывал движущиеся тени на противоположную стену загона. Были ли эти тени действительные враги, или только новое оскорбление, -- для телят было безразлично. Они бросились в атаку на эти тени и стали бодать их. Наконец, мало по малу, они несколько успокоились.
   Мне хотелось поскорее подружиться со своими питомцами и я вошел в загон. Они не дали приблизиться к себе и начали так бешено носиться кругом и так сильно при этом ударялись о стены, что я не долго пробыл с ними. Мне не хотелось, чтобы они ушибались.
   Тут я вспомнил, что, если пойманного оленя запереть в темное помещение, -- он перестает бороться и без сопротивления разрешает дотронуться до себя. Может быть, эта мера окажет такое же влияние и на бизонов? Во всяком случае стоило попробовать. Я велел унести фонарь, вернулся в загон и стал бродить по нему, стараясь нащупать теленка. С минуту все было тихо, и я уже думал, что нахожусь на пути к успеху. Вдруг один из телят нашел меня. Я не могу вспомнить, куда именно он ударил меня, да и не в этом дело. В следующий момент я получил жестокий удар с другой стороны. Почти сразу вся четверка открыла мое местопребывание и атаковала меня буквально со всех сторон. Я пытался спокойно отступить, но один особенно сильный толчок заставил меня настолько унизиться, что отступление превратилось в позорное бегство. Кое как я выбрался из загона и пожелал телятам "доброй ночи".
   Так или иначе я должен был начать новую кампанию утром.
   Было уже так поздно, что Моррисон решил переночевать у нас. Я не думаю, чтобы он особенно хорошо спал в эту ночь. Телята-бизоны были его гордостью и, так как у меня было право выбора, -- я выбрал самых лучших.
   Решив, что тот или другой план действия выработается лучше на самом деле, я рано встал на следующее утро и пошел в загон. Телята, с дикими глазами, по-прежнему стояли, готовые броситься на утек при малейшей попытке приблизиться к ним.
   Здесь ко мне присоединился Моррисон, вернее я присоединился к нему, так как он уже стоял с другой стороны загона. Возможно, что он был в сарае уже целые часы.
   -- Ну, что вы думаете о них? -- спросил он, и по всем признакам было видно, как он был бы рад, если бы я оказался обескураженным и решил оставить свою мысль воспитать телят.
   -- О, -- беззаботно ответил я, -- они привыкнут. Но у меня действительно будет достаточно работы с ними. И для приручения понадобится некоторое время.
   На лице Моррисона мелькнуло неописуемое выражение и по нему я смог ясно прочесть, что было у него на уме. Он был совершенно уверен, что я уморю всех четырех телят, и старался найти какой-нибудь способ спасти их, не оскорбив меня. Наконец он сказал с улыбкой, которая могла бы растопить и ледяную гору:
   -- Я думаю, что и двое телят доставят вам достаточно хлопот, сэр. Они ведь, знаете, не похожи ни на что-другое. Вы ничего не сможете поделать с ними. Когда вы будете пытаться накормить их, и один-то успеет утомить вас. Только подумайте, сэр, что их останется после этого еще трое. Позвольте уж мне увезти двух обратно к их матерям. Вы не раскаетесь в этом.
   Я видел, что Моррисону страшно хочется взять хоть двух телят, если уж нельзя взять всех четырех, и было много справедливого в его словах. О двоих, конечно, будет легче заботиться, чем о четырех. Поэтому я согласился.
   Двух оставшихся мы назвали "Военный клич" и "Томагавк".

V.
Как мы выкармливали телят.

   Моррисон уехал, без сомнения поздравляя себя с тем, что он спас две жертвы от судьбы не менее ужасной от того, что дело было задумано с хорошей целью. "Военный клич" и "Томагавк" остались и были голодны. Тем не менее, если я хоть немного надеялся, что голод сломит их сопротивление, я должен был немедленно отбросить эту надежду. Они решили лучше умереть, чем принять мое гостеприимство.
   У меня была крупная голштейнская корова с большим количеством молока и были очень голодные телята. Мне оставалось только свести их вместе. Но это оказалось не так то легко сделать.
   Мой друг издатель все еще оставался у меня, но он избрал себе роль наблюдателя. Поэтому в первый раз я вошел в загон один и потом сделал ему доклад о своих достижениях. "Достижения" -- пожалуй, не совсем подходящее слово, так как, собственно говоря, я ничего не смог добиться.
   В десять часов я принес бутылки с молоком, и обе они были моментально выбиты из моих рук. Одну из них теленок так яростно брыкнул, что она разлетелась на тысячу кусков.
   Чем голоднее становились телята, тем они делались злее. Оправдывались слова Моррисона: "Ведь они не похожи ни на что другое. Когда вы будете пытаться кормить их, и один то уже утомит вас". Я уже "был утомлен", но если телята могли проявлять такую настойчивость, то мог проявить настойчивость и я.
   К трем часам моя настойчивость начала ослабевать, а их настойчивость становилась как-будто все сильнее. Я решил использовать присутствие издателя.
   -- Тут есть работа для нас обоих, -- сказал я. -- Мне нужна ваша помощь, чтобы наполнить их пустые желудки.
   Хотя издатель и не говорил этого, но я ясно видел, что он был уверен, что, когда голод перестанет быть для телят новостью, они будут гораздо покладистее. Я же был совсем в этом не уверен и не хотел доводить дело до того, что будет уже поздно спасти телят.
   -- Идите сюда, -- сказал я. -- Если нам удастся засунуть соски им в рот, у нас уже не будет больше никаких хлопот с ними.
   Это было самое умное из всего, что я мог придумать. "Как только соски будут у них во рту, -- с ними уже не будет никаких хлопот!" Вся трудность состояла в том, как заставить их постоять спокойно, пока мы засунем им в рот соски!?
   Мы вошли в сарай. Каждый нес по большой бутылке молока с резиновой соской на конце. Я открыл загон и протянул бутылку ближайшему теленку. Он повернулся и с такой силой брыкнул бутылку, что ему мог бы позавидовать любой футболист. Бутылка разлетелась вдребезги, ударившись о стену, и молоко растеклось по полу.
   -- Так ничего, не выйдет, -- сказал я беззаботно, стараясь внушить издателю, что это происшествие ничуть меня не обескуражило. -- Мы можем загородить их, тогда будет легче.
   При помощи большого ящика мы отгородили узкое местечко в углу загона. Телята носились кругом, как оголтелые, пытаясь перепрыгнуть через полутораметровую стену. Один из них пронесся мимо меня. Я схватил его и повел в отгороженное место. Одной рукой я держал его за плечи, другой вокруг шеи. Он не, мог двинуться ни назад, ни в сторону. Он мог только стараться вырваться вперед, что он и проделывал, энергично брыкаясь и бодаясь.
   Воздух был полон волос, пыли и сухого сена. Теленок снова и снова прыгал вперед, все время мыча, как будто он думал, что его убивают. Издатель послушно шел рядом, держал бутылку с молоком как можно ближе ко рту теленка и произносил сладенькие, ласковые фразы, которые, может быть, и могли бы успокоить котенка, но были просто смешны, когда их употребляли для успокоения беснующегося теленка-бизона.
   -- Подойдите ближе, -- сказал я. -- Суньте соску ему прямо в рот.
   Издателю не понравилась эта идея. Он шагнул в сторону и покачал головой.
   -- Нет уж, Байнс, если кто-нибудь хочет этим заняться, -- пусть займется. Я же не хочу.
   Теленок все еще мычал, но он уже выбился из сил. Когда он на секунду успокоился, -- издатель все же сунул соску прямо между его покрытыми пеной губами. Теленок хотел выбросить ее, но, очевидно, молоко попало ему в рот, и он стал сосать с такой энергией, словно хотел проглотить и самую бутылку. Мы позволили ему высосать кружки две молока, а затем отпустили его, чтобы попробовать свое счастье на другом теленке.
   Какая жалость, что животное не обладает умением передавать друг другу ничего сколько-нибудь необычного. Как просто все было бы для нас, если бы покоренный теленок мог сказать: "Эй, малый, это совсем уж не так плохо". Но этого не случилось, и нам пришлось опять повторить ту же битву. Опять мелькали в воздухе копыта, летела шерсть и пучки сена, то же самое брыканье и то же мычанье.
   В конце концов нам все же удалось накормить и второго теленка.
   Я старался почерпнуть утешение в мысли, что все же в этот день они не уморят себя голодом.
   В семь часов вечера настало время следующей кормежки. Я надеялся на лучшее, но оба теленка уже забыли, какая награда ждала их за хорошее поведение. И цирковое представление опять повторилось.
   В десять часов и издатель и я мечтали закончить свой трудовой день, но я знал, что телята ночью будут голодны, если их не покормить еще раз.
   -- Мужайтесь, -- сказал я издателю, который глядел на меня так, словно я нагло разрываю все спайки нашей многолетней дружбы. -- Может быть, в этот раз будет легче.
   Сам я не верил в это. Во время второго кормления они, ведь, были такими же бешеными, как и раньше, и в конце-концов выпили молоко с большой энергией, но совсем без грации. Все же у меня была некоторая надежда, что даже их громадная энергия к концу дня истощится.
   Издатель даже не старался быть оптимистом. Но нас ожидал приятный сюрприз. Телята спокойно стояли в углу загона и, когда я протянул одному из них соску, он деликатно взял ее в рот и высосал все молоко до последней капли. Другой теленок тоже выпил молоко без всякого сопротивления, и мне показалось, что задача их кормления была, наконец, разрешена.
   Но еще неизвестно было, подойдет ли коровье молоко моим малышам. Оно, ведь, без сомнения отличается от молока бизона.
   На следующий день я аккуратно кормил телят, давая им за раз одну-две кружки теплого молока. Они охотно сосали и готовы были выпить гораздо больше. Но так как телята мало двигались и особенно потому, что коровье молоко было еще новым для них, -- я решил медленно прибавлять количество молока. Я принес им несколько кусков зеленого дерна и они немного пощипали траву. Кроме того, телята сели пучок сена, которое я положил им в загон.
   Телята больше не носились кругами по загону при моем появлении. Когда я приносил им молоко, они разрешали даже погладить себя и потрепать по головам. Но это было корыстолюбивое разрешение. Как только они кончали есть, -- я им делался уже не нужен и, если я пытался еще приласкать их, -- один из них начинал энергично бодать меня. План его атаки заключался в том, что он прыгал вперед, тяжело опускался на передние ноги (по возможности на пальцы моих ног) и затем изо-всех сил ударял опущенной вниз головой. Если я увертывался, и он не попадал в меня, -- он не возобновлял атаку немедленно, но если он попадал в цель, он продолжал наносить удары все с большей быстротой. Скоро я выучился уважать желание телят и оставлял их в покое сразу после окончания еды.
   Как я уже сказал, я не знал, подойдет ли телятам коровье молоко, и поэтому давал его в небольшом количестве. Сначала оно определенно не совсем хорошо подействовало на них. Может быть, телята своими буйными выходками, привели свои желудки в такое "потрясенное" состояние, что для них всякая пища в это время оказалась бы вредной. Прием простого лекарства, хорошо известного каждому выхаживающему телят, быстро излечил их. После этого они чувствовали себя все время хорошо и прибавляли по крайней мере по 400 грамм в день, хотя я и не давал им столько молока, сколько они смогли бы выпить.
   Неделю или две я продержал телят в сарае, где мог сразу заметить признаки какого-либо нездоровья. Но так как они становились все сильнее и здоровее, я перевел их на пастбище, огороженное специально для них проволочной изгородью почти в два метра вышиной. Они съедали порядочное количество травы, но с большой готовностью бежали мне навстречу, когда я появлялся с бутылками молока.
   Скоро телята стали настолько ручными, что позволяли садиться себе на спины, пока они сосали молоко.
   Я как-то привел к ним на пастбище корову, чтобы посмотреть, будут ли они сосать ее. Они охотно соглашались на это, но корова, которая уже довольно давно рассталась со своим теленком, не желала иметь с ними дела. Все же, пока я стоял у ее морды, маленькие бизоны охотно сосали ее.
   Вскоре я купил, два телячьих "поильника", -- один с соской, прикрепленной внизу, другой с соской на конце горизонтальной трубки. Через три минуты телята уже вполне освоились с ними и готовы были пить из того и другого одинаково.

VI.
Два новых пришельца.

   Когда телята выказали уже достаточно свое хорошее поведение, я решил, что пришло время довести число их до четырех, как я первоначально предполагал сделать. Я телефонировал об этом Моррисону и на следующий день поехал помочь ему ловить телят. На этот раз я выбрал маленькую телочку всего двух недель от роду и резвого бычка десяти дней.
   Мы поймали их без всяких приключений, так как на этот раз уже хорошо знали, как это надо делать. В тот же вечер мне удалось доставить телят в Сенсет Ридж.
   Вначале эти телята оказались еще более дикими, чем Военный Клич и Томагавк, чему я с трудом бы поверил, если бы не убедился в этом собственными глазами.
   Маленький бычок был особенно враждебно настроен. Когда я вошел в первый раз в загон, который был устроен для них в сарае, он проделал все то, что проделывали первые телята. К счастью, эти выходки уже не были для меня новыми. Поэтому, когда бычок закрутил хвостом так, что он встал над спиной, как хвост белки, нагнул голову, больно налетел мне на ноги, а затем нанес удар головой, -- он не сбил меня с ног, так как я был настороже. Правда, при этом он насажал мне синяков и даже весьма болезненных, но он выказал столько мужества, что я полюбил его за это. Через этого десятидневного теленка вымирающее племя бизонов посылало сообщение людям о своей силе, энергии и мужестве, о их врожденной способности бороться за жизнь.
   Когда я думал о нем и о других телятах, я чувствовал, что люди должны как-то использовать эту силу и энергию. Пока я думал об этом, маленький силач снова и снова налетал на меня.
   Когда дело дошло до еды, новых пришельцев оказалось гораздо легче выучить этому; чем старшую пару. Они не стали пускать в ход игру в футбол, подкидывая бутылки вместо мяча. Когда телята проголодались, я протянул им по очереди бутылку с молоком. Они сразу взяли соску и стали сосать, как будто всегда только так и кормились.
   Когда и эти телята успокоились и стали позволять мне подходить к ним, не брыкаясь при этом и не налетая на стены загона, я решил, что можно уже перевести их из сарая на маленькое пастбище, примыкающее к тому пастбищу, где я держал старших телят. К несчастью, это пастбище было плохо приспособлено к особенностям телят-бизонов. Оно состояло из двух огороженных лужаек, соединенных между собой узкой полоской земли, так же огороженной с обеих сторон.
   Вскоре после того, как телята были переведены на пастбище, я пришел с бутылкой молока покормить их. Когда я подходил к ним через узкий проход, маленькая телочка в припадке нервности скользнула мимо меня. Бизоны -- стадное животное и всегда стремятся быть вместе. Бегство телочки заставило побежать и бычка. Он бросился, как сумасшедший, мимо меня, чтобы догнать ее, но не рассчитал движения и сильно ударился о столбы изгороди. Оглушенный, он упал к моим ногам. Через секунду он оправился и вскочил на ноги. Я думал, что все обошлось благополучно. Но, когда бычок попробовал идти, я увидел, что одна из его передних ног была сломана выше колена.
   Раненый, он все же не давался мне. Я позвонил по телефону и попросил кого-нибудь придти помочь мне поймать его. А через три минуты один из моих помощников уже ехал в город за ветеринаром.
   Мы поймали теленка и посадили его в плетеную корзину. Вечером, пока трое из нас держали его, ветеринар и его помощник положили сломанную ногу в лубок.
   Тут я совершил большую ошибку. Я подвесил его на подпругах, так, чтобы его ноги почти не касались земли, как сделал бы это с домашним теленком, сломавшим себе ногу. Домашний теленок отнесся бы к этому спокойно, и его нога быстро бы срослась. Но бычок-бизон, дикий как сокол, не мог этого вынести. Он так волновался, что, несмотря на весь наш уход, умер.
   Маленькая телочка осталась одна. Мы назвали ее Соси (щеголиха).  Несколько дней она оставалась на маленьком пастбище, а затем я перевел ее на пастбище к старшим телятам.

VII.
Кое что сделано.

   Как только стало очевидным, что мои телята благоденствуют и быстро растут на коровьем молоке, я решил, что пришло время учить их тому, что они могли бы делать для человека. Пусть человек поймет, чем бизоны могут быть ему полезны.
   Мои соседи-фермеры широко ухмылялись, слушая мои планы, и пророчествовали, что случится не мало забавного, прежде чем мне удастся объездить бизонов. Но я верил в "Военный Клич" и "Томагавка" и шаг за шагом начал выполнять свои планы.
   Телята-бизоны боялись всего, чего они не понимали. Поэтому во время моих уроков им приходилось бояться многого, начиная с уздечки. Они не позволяли мне даже приблизиться к себе, если я держал ее в руках. Но они были настоящими младенцами: с ними можно было делать что угодно во время кормежки, если они были голодны.
   Однажды, дав одному из телят пососать из бутылки молока, я просунул затем бутылку через отверстие для носа в уздечке и опять протянул соску теленку. Сначала бизон поколебался, но голод сделал свое, и он взял соску в рот. Пока теленок сосал, я постепенно оттягивал бутылку назад, а морда теленка так же постепенно следовала за ней. В это время мой помощник застегнул пряжку ремня, обившего шею теленка.
   Все, что зависело от нас, было сделано, но для теленка это было только началом. Пока он ел, он был слишком увлечен удовлетворением голода и не отвлекался размышлениями о том, что на него надето. Кончив еду, он заметил непривычную тяжесть на голове и помчался галопом, стараясь освободиться от уздечки. Когда теленок убедился, что от уздечки не убежишь, он начал прыгать, яростно махая головой. Но и это не помогло, -- уздечка не соскакивала. Теленок мало-по-малу успокоился и принялся щипать траву.
   Ту же штуку я проделал с другим теленком, и он вел себя точно так же. Он прыгал, как собака, когда на нее в первый раз наденут ошейник. Но скоро и он успокоился и начал пастись. Я оставил уздечки на телятах, чтобы они скорее к ним привыкли.
   Через некоторое время я приготовил крепкую веревку с застежкой на конце. Я завязал на ней крепкие узлы на расстоянии одного метра один от другого. На следующее утро, пока один из телят пил молоко, я прикрепил веревку к уздечке и... представление началось.
   Теленок попытался бежать. Но это ему не удалось. Тогда он стал вертеться кругом. Он падал на колени, ложился и снова вскакивал, пока не убедился, что все эти попытки не освободят его от веревки. Тогда он уперся в землю всеми четырьмя ногами, как будто хотел сказать: "Ну, иди! Тащи меня! Попробуй-ка потащить меня!"
   Я тянул упорно. Но теленок еще упорнее упирался в землю ногами. Наконец теленок сделал огромный прыжок вперед и снова уперся на новом месте. Он продолжал это до тех пор, пока мы, оба не выбились из сил. А ведь мне предстояло поработать еще с другим теленком, и я был уверен, что повторится такая же история. Так и оказалось.
   Несколько дней я провозился с телятами на маленьком, огороженном пастбище. Наконец, однажды утром я решил взять одного из телят прогуляться по дороге. Теленок отказывался идти за мной, но я упорно тянул его за веревку, медленно протаскивая его на полметра вперед. Так мы прошли около километра. Как только мы повернули обратно, теленок выказал свое полное одобрение этому и потащил меня домой с той же силой, с какой я тянул его вперед.
   После этого я ежедневно брал одного из телят пройтись по дороге и каждый день приходилось тянуть их от дома и всеми силами удерживать при возвращении назад. Я думаю, они вели бы себя спокойнее, если бы другой теленок во время прогулки не оставался дома и, вместе с Соси, не призывал бы своего товарища хриплым, огорченным мычанием.
   День ото дня бизоны становились все больше и тяжелее и все труднее было тянуть их за собой, когда они упирались копытами в землю. Наконец я попросил моего помощника во время такой прогулки идти позади нас. Тогда теленок побежал рысцой рядом со мной, лишь изредка выказывая свое неудовольствие. Но как только мы поворачивали к дому, мне по-прежнему приходилось пускать в ход всю свою силу, чтобы удержать его.
   Однажды когда мы были в полутора километрах от дома, уздечка соскочила с морды теленка и удержалась только ремнем вокруг шеи. Теленок сразу сообразил, что из этого можно извлечь пользу, -- он с. громким мычанием бросился бежать назад к дому. Я не стал с ним бороться, так как знал, что, если теленок перестанет тащить вперед, уздечка соскользнет ему через голову и он окажется на свободе.
   Когда телята выучились спокойно ходить на веревке поодиночке, мы решили взять их на прогулку сразу обоих. Мы сделали деревянный брусок, около метра длиной, с металлическими застежками на концах, и сцепили телят вместе, прикрепив к застежкам кольца уздечек.
   В тот же момент телята перекинули ноги через деревянный брусок и запутались в такой клубок, что мы совсем измучились, прежде чем нам удалось их распутать. Так и не пришлось нам употреблять это ярмо.
   В следующий раз мы пропустили веревку через кольца на уздечках того и другого теленка и этим сцепили их. Правда они несколько раз запутывались веревками в забавные клубки, но все же вскоре могли бежать рысцой рядом вдоль дороги.
   Встречая повозку или что-нибудь другое непривычное, телята кидались в сторону. Если бы я не удерживал их всей своей силой, они перепрыгивали бы при этом через придорожную изгородь.
   Наблюдая мою борьбу с телятами, встречные фермеры, сидя на своих возах с сеном, посмеивались надо мной:
   -- Не бросить ли вам эту затею?
   Их спокойные, старые лошади тихо тащились мимо моих телят, которые неслись так, словно ничто, кроме стремительности, не могло спасти их от гибели.
   -- Только не теперь! -- отвечал я беззаботно, насколько может беззаботно говорить человек, когда пот льет с него ручьями и он не знает, долго ли еще выдержат его руки такое напряжение.
   Фермеры качали головами. Я был уверен, что они считали меня сумасшедшим, и не знал, долго ли они будут считать это мое сумасшествие безобидным.

VIII.
Телята в ярме.

   Когда телята раз шесть прогулялись парой и при этом уже не случалось никаких серьезных осложнений, мы соорудили маленькое ярмо. После пятнадцатиминутной возни нам удалось впрячь обоих в ярмо. На головах у них были уздечки, и к каждой из них прикреплена была веревка. Как только ярмо было как следует надето, мы отпустили телят, и они отошли на длину веревок. Тут один из телят внезапно перевернулся так, что ярмо переломилось и телята оказались на свободе. Право, в их глазах при этом определенно светилось торжество.
   -- Ну, ладно, -- оказал я. -- Придется сделать ярмо покрепче.
   Когда новое ярмо было готово, мы принесли его показать телятам. Перед этим мы начали кормить их. Пока они пили молоко, -- Военный Клич из поильника, а Томагавк из бутылки, -- мы прикрепили веревки к уздечкам, которые они носили теперь все время. Конечно, мы знали, что наша хитрость будет разгадана ими через две-три секунды. Чтобы избежать сражения с телятами, мы подвели их к дереву и скрепили телят между собой крепкой палкой около метра длиной. Мы продели палку через кольца уздечек. Длинные веревки, прикрепленные к уздечкам, мы обмотали вокруг дерева.
   Пока мой помощник держал телят, я старался надеть на них ярмо. Телятам не понравился даже вид этой новой для них штуки, и они плясали почти на одном месте, туго натягивая державшие их веревки. Я ожидал трудностей, а потому спокойно подошел к ним, успокаивающе разговаривал с ними и ласкал их одной рукой, а другой в это время старался закрепить вокруг их шеи ремни ярма.
   Я закрепил одну часть ярма и все мое внимание было устремлено на другую. Вдруг один из телят энергичным толчком ударил меня по лицу концом ярма. У меня искры посыпались из глаз!
   Но раздумывать было не время. Через несколько минут ярмо все же было окончательно надето и, хотя я и мог видеть телят только одним глазом, -- вид моей "упряжки" искупал боль от удара.
   Мой помощник отвязал веревки от дерева, и, взяв по веревке в каждую руку, я приготовился править телятами. Скоро я убедился, что их мало приходится понукать и много сдерживать. Хотя они и вынуждены были смириться и надеть ярмо, но они этим далеко не были довольны. Телята бросились вперед по дороге со свирепым мычанием и, изо всех сил натягивая веревки, потащили меня за собой.
   Сначала я пытался идти шагом, но постепенно мои шаги становились вое крупнее и быстрее, пока, наконец, я не почувствовал себя хвостом кометы, несущейся с дикой быстротой. Для облегчения положения телят и для затруднения моего положения в это время шел дождь и дорога была мокрая и скользкая.
   Я изо всех сил старался удержаться на ногах. Если бы я упал, телята окончательно отпраздновали бы свою победу.
   К этому времени телятам было около десяти недель от роду, весили они около ста сорока кило. Я же весил всего треть этого веса, поэтому, понятно, что мне невозможно было противопоставить мою силу против силы телят и при этом надеяться победить, когда оба они тянули вместе. Поэтому я отпустил одну веревку и всем своим весом повис на другой.
   Результат вышел таков, как я и ожидал. Теленок, которого я тянул, сразу повернул направо, а другой, прикрепленный к нему ярмом, должен был последовать за ним. Затем, они остановились, повернувшись мордами от дома. Я обошел вокруг них, подобрал и вторую веревку и приготовился снова следовать за ними. К этому времени телята успокоились, убедившись, что ярмо ничуть им не повредило. Они затрусили рысцой по дороге так согласно и безмятежно, словно они целые годы ежедневно проделывали это.
   Так шло, пока мы не приблизились к проходу в изгороди. Телята бросились в него. При виде каждого отверстия в изгороди они проделывали это, ясно показывая, что они предпочитают поле -- дороге. Это их поведение требовало постоянной бдительности с моей стороны. Наконец, при помощи моего помощника, который шел рядом и вел телят, когда мы подходили к проходу в изгороди, мне удалось отучить телят от этой привычки.
   Все шло хорошо, пока мы не добрались до поля, на котором пасся скот. В стаде было два быка, имевших далеко не приятную репутацию. Быки сразу заинтересовались телятами-бизонами и подбежали к изгороди. Изгородь была не из крепких, и я знал, что, если эти громадные быки проломят ее и выйдут на дорогу к моим маленьким бизонам, произойдет ужасная сумятица. Я хотел подогнать телят, но они не нуждались в понуканиях. Встревоженные видом быков, телята бросились бежать, и мы промчались галопом около половины километра, прежде чем я решил, что надо уже повернуть упряжку к дому, тем способом, каким я сделал это раньше.
   Но на этот раз, вместо того, чтобы спокойно повернуться, телята перепрыгнули передними ногами через веревку и, испуганные, помчались по дороге, несмотря на все мои усилия удержать их. Веревки были так перепутаны, что я не мог разобрать, которую я держу в какой руке. Поэтому я решил предоставить телят на их усмотрение, а самому лишь бежать за ними. По правде сказать, ничего другого я и не мог бы сделать.
   Держась за веревки, я то прыгал вслед за моими бизонами, то предоставлял им тащить меня. Мы неслись то по высокой мокрой траве, покрывавшей середину дороги, то по скользкой грязи по ее сторонам. Один раз, спускаясь с холма, я наступил на катящийся камень. При этом я чуть не упал, но, к счастью, туго натянутые веревки удержали меня. Мы спустились с холма, и тут мои трудности кончились. Да и пора было! Веревки ослабли, запыхавшиеся телята перешли с галопа на рысь, а затем пошли шагом. Распутав их, я сел на камень около дороги и дал им отдышаться, сам с трудом переводя дыхание.
   Я был так измучен, что хотел бы вечно сидеть и отдыхать. Телята спокойно пощипывали придорожную траву. Очевидно, они были только ошеломлены, а не серьезно напуганы всем, что им пришлось перенести.
   Весь остальной путь к дому телята бежали спокойной трусцой, не делая ни малейшей попытки удрать. Так же спокойно они подошли к сараю. Там мы освободили их от ярма и отвели на пастбище.

IX.
Упряжь надета.

   После этой прогулки я несколько раз выводил телят в ярме на дорогу. Хотя бизоны все еще выражали желание убежать с дороги при виде всякого прохода в изгороди и волновались при встрече с телегами и автомобилями, все же в общем они вели себя хорошо. Надо помнить, что они были еще малышами, и сил у них было больше, чем разума.
   В середине лета, когда стало слишком жарко, я почти перестал объезжать их. С наступлением же прохладной погоды обучение началось снова. За это время телята сильно изменились. Их красновато-бурая шерсть летом начала выпадать и в конце концов совсем исчезла. Осталось только немного такой шерсти на лодыжках. Вместо нее выросла темно-коричневая шерсть, становящаяся к зиме с каждым днем все длиннее и теплее.
   За лето телята забыли большую часть того, чему их учили. Но этого и следовало ожидать. Ведь школьники, как говорят учителя, тоже забывают за лето то, чему их учат зимой. Но ребята по возращении в школу быстро все вспоминают.
   Я решил с осени приучать телят к упряжи. Я послал за шорником и мы измерили телят. Я говорю "измерили", потому что шорник действительно пришел с рулеткой и очень озабоченно разговаривал со мной о необходимости снять мерку. Я показал ему бизонов и привязал их. Но шорник, посмотревши несколько минут на то, что они выделывают, решил, что может "вычислить" их размеры издали. Так он и сделал. Может быть поэтому сбрую пришлось вернуть не один раз для переделки, так как для моей упряжки действительно нужна была хорошо пригнанная сбруя. Наконец она была сделана удовлетворительно и бизоны могли начать работу.
   В то же время я заказал и повозку. К ней можно было по желанию прикреплять две оглобли или дышло.
   Когда сбруя была готова, я решил, что лучше приучить к ней сначала одного бизона.
   Первой моей жертвой был Военный Клич. Я подвел его к дереву и привязал к нему. Затем, вдвоем с моим помощником, мы стали надевать на него сбрую. Теленок брыкался не только сильно и часто, но и замечательно метко. Мы старались увертываться, отскакивая в сторону, чтобы его копыта не так часто и сильно задевали нас. Отскакивать приходилось, пожалуй, даже чаще, чем он брыкался, так как мы не могли предугадать, когда именно ему вздумается брыкнуть нас.
   Наконец, сбруя была надета, а удила были во рту. С минуту Военный Клич ничего не предпринимал. Он спокойно стоял на месте и даже удар хлыстом не произвел на него никакого впечатления. Я ударил немного сильнее. Этим я старался внушить ему, что он не выполняет того, что я от него хочу. Но теленок ясно показал мне, что его ничуть не интересует то, чего я хочу, -- он спокойно лег. Я употребил все способы воздействия, но, очевидно, он твердо решил, что самое разумное -- лежать и даже, может быть, поспать. Возможно, что он и заснул бы, если бы мне внезапно не пришла в голову мысль, как сдвинуть его с места. Хоть я вообще и не считаю себя хорошим подражателем крику животных, но некоторым из них я подражаю недурно. Один из них -- это визг дикой кошки.
   Подойдя близко к лежащему бизону, я испустил такой визг. Бизон моментально вскочил на ноги и, едва я успел схватить вожжи, он уже несся по дороге, мыча при каждом прыжке. Я бежал за ним. Но очень скоро мне удалось успокоить его, и он пробежал три-четыре километра так невозмутимо, словно ему самому нравилась эта прогулка.
   На следующий день мы надели упряжь на Томагавка. Его поведение резко отличилось от поведения Военного Клича. Вместо того, чтобы лечь, он прыгал вперед, как только мы немного отпускали веревки, брыкался, вставал на дыбы, мычал и ревел, пока, наконец, не остановился в полном изнеможении. Его бока тяжело вздымались, язык высунулся изо рта на двадцать, тридцать сантиметров.
   Мы двинулись в путь. Постепенно Томагавк, казалось, успокаивался. Но это длилось недолго. Отдышавшись минуту или две, он снова начинал брыкаться и становиться на дыбы. Я не решился вести его дальше, чем за один-два километра, так как боялся, что он чем-нибудь повредит себе. Мы повернули к дому. Цирковое представление продолжалось до самой калитки. Тут Томагавк остановился, разрешил мне без протеста снять с него упряжь и стал щипать траву.
   На следующий день, пройдя с Томагавком два-три километра, я пустил его на пастбище в упряжи, чтобы он скорее привык к ней. Постепенно он и привык, но, верно, лишь потому, что сам устал становиться на дыбы, брыкаться и кататься по земле, безуспешно пытаясь освободиться от сбруи.

X.
Они даже впряжены в повозку.

   Тем временем местный каретник, поглядев на телят, начал делать повозку. Я дал ему несколько указаний: у повозки должно было быть два колеса и она должна была быть настолько прочной, чтобы выдержать скорость поезда-экспресса.
   В назначенный день в четыре часа повозка должна была быть готова. Я взял с собой одного из телят и отправился за три километра в мастерскую каретника, чтобы привезти повозку домой. Это, как я теперь вижу, было большой самоуверенностью. Я должен был знать, что в городке мы не сможем избежать толпы любопытных, и совсем не знал, как теленок отнесется к повозке.
   Я взял в город Военный клич. Так как я сам всегда точно выполнял свои обещания, я был уверен, что повозка уже ждет меня, и мне остается только впрячь в нее теленка и отвезти ее домой. Но повозка не была готова. Понадобилось еще два часа работы, чтобы она была окончена.
   Я привязал бизона к дереву позади мастерской и стал ждать. Я думал, что нас заметят только тогда, когда мы будем возвращаться домой. Но зоркие глаза одного мальчугана заметили нас еще по дороге к городку и меньше чем через десять минут перед мастерской стояла такая толпа, что она сделала бы честь любому цирку. Даже коровы на ближайшем поле перестали щипать траву и пережевывать жвачку и подошли к изгороди поглазеть на маленького бизона, такого странного, непривычного и смешного.
   Если Военный Клич удивил толпу, то не менее удивительной и непонятной казалась и ему толпа. Он взволновался, начал брыкаться, а затем лег и стал кататься по земле в своей упряжи. Этим он хотел выразить свое негодование.
   В шесть часов повозка была готова. Она была действительно прочно сделана. Правда, она оказалась слишком тяжелой, но было поздно обсуждать этот ее недостаток. Для Военного Клича, после всего неизвестного, что он видел, и всех незнакомых звуков городка, -- повозка оказалась последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он не разрешал даже подвезти ее к себе. Шесть человек в течение получаса пытались ввести его в оглобли. Когда он заметил, что. не может больше сопротивляться, он попытался применить свою старую тактику и лег. И все-таки нам удалось запрячь его. Как, только все было готово, все мои помощники отскочили в сторону и я слегка ударил бизона вожжами. Теленок вскочил на ноги, а я впрыгнул в повозку.
   Хоть повозка казалась мне слишком тяжелой для маленького бизона, но на деле она оказалась слишком легкой. Когда я обернулся, чтобы помахать на прощанье рукой помогавшим мне людям, они казались мне уже совсем маленькими. Так быстро увеличивалось расстояние между нами.
   По пути домой не случилось никаких несчастий. Мы так хорошо доехали, что я едва мог дождаться утра, чтобы попробовать запрячь обоих телят вместе. Но Военный Клич проделал большую работу и заслуживал отдыха. Я отвел его на пастбище.
   Дышло было еще не готово и двух телят сразу нельзя было запрячь, так что я пошел домой, обдумывая, как бы проделать этот опыт и без дышла.
   Наконец, у меня мелькнула идея, которая показалась мне очень разумной. На следующее утро я применил ее на практике. Я надел на телят ярмо, взнуздал их, прикрепил вожжи и привязал один конец крепкой веревки к кольцу, ввинченному в ярмо, а другой к оси повозки. Мой помощник должен был идти около ярма и направлять повозку, а я должен был править вожжами.
   Я очень гордился своей изобретательностью, но телята далеко не одобрили ее. При первом стуке колес о камни телята, весившие теперь около ста сорока кило каждый, рванулись вперед и понеслись. Я скоро понял, что не могу угнаться за ними. Они бежали так быстро, что вырвали вожжи из моих рук. Мой помощник держался за ярмо, несмотря на мои крики "Отпустите их", пока не был сбит с ног. Телята протащили его несколько метров по земле, прежде чем он, наконец, послушался меня и отпустил ярмо.
   Освободившись от тяжести моего помощника, бизоны побежали еще быстрей. Повозку кидало с одной стороны дороги на другую. Вдруг она налетела на заросль кустов и перевернулась. Телята, мыча от страха, бежали так быстро, что не было возможности поставить повозку снова на колеса.
   Сиденье разлетелось надвое и отлетело на одну сторону дороги, а сломанные оглобли на другую. Но веревка еще держалась за ось и потому повозка не остановилась, пока не застряла в группе молодых деревьев. Веревка оборвалась. Телята пробежали еще немного, но было слишком жарко, они устали, пугавший их шум прекратился и они начали замедлять бег. Скоро я догнал их и овладел вожжами.
   На следующий день повозка вернулась в мастерскую для починки, а я запряг телят в тяжелую доску, на которую я становился ногой. Они протащили меня четыре километра вдоль деревенской дороги. Домой телята вернулись усталыми, но зато они выучились как следует влетать в ярмо, не приходя от этого в возбуждение. Они поняли, что если они переступят ногой веревку, которой они тянут свой груз, то лучше поднять ногу и убрать ее назад, чем чувствовать, как веревка натирает кожу.
   Еще несколько уроков, -- и телята были вполне подготовлены для новой попытки запрячь их в повозку, которая к тому времени вернулась ко мне с новыми оглоблями и дышлом.
   Теперь я решил использовать всю силу моей запряжки. Я надеялся, что тяжесть повозки не даст бизонам возможности убежать. Такое безудержное бегство было вредно и для них самих и могло оказаться опасным для всякой повозки или животных, которые могли оказаться на их пути. Поэтому, прежде чем запрячь телят, я прикрепил груз к оси повозки. Затем я надел на них ярмо, взнуздал их и, крепко держа вожжи, повернул телят на дорогу.
   Они было бросились бежать, снова испугавшись шума колес, но сейчас же почувствовали всю ее тяжесть. Минуту или две они пытались бежать галопом, но груз был слишком для них тяжел. Они замедлили бег и пошли шагом.
   Через полкилометра я открепил цепь, державшую груз, снова быстро прыгнул на сиденье повозки и уперся ногами в тормоз прежде чем телята заметили перемену в тяжести повозки. При помощи тормоза и вожжей я сдерживал их, пока мы не доехали до ровной, прямой дороги, которую я мог видеть на полкилометра вперед. Тут я снял ноги с тормоза и перестал натягивать вожжи.
   Бизоны помчались вперед, опустив головы и подняв хвосты. Я их не удерживал. Стук повозки немного волновал их, но я не сделал ни одного движения, пока мы не достигли гребня холма. Тут я спустил тормоз и сильно натянул вожжи. Телята перешли на рысь, а затем пошли шагом. Я добился того, чего хотел: бизоны в упряжке действительно повиновались мне. Я доказал, что бизоны могут стать полезными своей силой животными.

XI.
Только о Соси.

   До сих пор в рассказе я мало уделял внимания Соси. Я был так увлечен своей целью сделать из бизонов полезных упряжных животных, что на долю телочки приходилось гораздо меньше моего внимания. Она росла сама по себе. Правда, о ее физическом благополучии много заботились и без сомнения она была самым толстеньким теленком на тридцать километров в окружности.
   Соси была только двумя неделями моложе Военного Клича и Томагавка, но она была значительно меньше их ростом, как обычно бывают телки. Хотя они и родились от разных родителей, но Соси проявляла к Военному Кличу и Томагавку сестринскую привязанность. Цвет шерсти у нее был такой же, как и у бычков, но мех был мягче и красивее. Она была изящнее. У нее был не такой большой горб, а рожки были короче и не такие толстые. Хотя Соси и меньше приручали, -- она никогда не была такой пугливой и упрямой.
   Соси была совершенно бесстрашна. В глазах у нее сверкало какое-то шаловливое выражение, вызывающее желание приласкать ее, но ее склонность пускать в ход задние ноги заставляла большинство людей воздерживаться от исполнения этого желания.
   С самого начала Соси казалась умнее и сообразительнее, чем бычки. Она и маленький умерший бычок гораздо скорее стали принимать от меня пищу, чем Военный Клич и Томагавк. Соси быстрее всех поняла цель моего прихода в загон и маленький бычок уже только подражал ей.
   Когда я проходил на пастбище, где лежали телята, Соси первая вскакивала на ноги и приветствовала меня. Обычно она раза два-три взмахивала своей хорошенькой мордой. Потом раза два коротко мычала, вскидывала хвост в воздух и неслась галопом мне навстречу, заранее открывая рот, как будто готовясь схватить свою бутылку с молоком.
   Теленком Соси бодалась гораздо реже, чем Военный Клич и Томагавк. Но, может быть, лишь потому, что она считала брыканье гораздо более сильной мерой. Во всяком случае при малейшем поводе в воздухе сверкали ее копыта, а часто даже без всякого видимого повода. Много раз я видел, как она, пробираясь в угол к другим телятам, расчищала себе путь, раздавая удары копытами направо и налево. Много раз, проходя мимо меня, она давала мне меткий удар копытом, просто, должно-быть, для того, чтобы я не очень-то рассчитывал на свое знакомство с ней.
   Что мне нравилось в Соси, это ее неизменная преданность своим товарищам. Бизон вообще стадное животное. Быть в стаде для него так же естественно, как для обезьян -- качаться на деревьях. Но у Соси, очевидно, была особенно верная и преданная натура. Когда я впервые начал уводить с собой бычков, она бывала очень огорчена. Ее все повторяющееся огорченное мычанье еще больше заставляло бычков волноваться и противиться моему желанию обучить их. Они отвечали ей громким мычаньем и присоединились бы к ней немедленно, если бы им не мешала высокая проволочная ограда.
   Когда я уводил бычков, Соси безнадежно бродила по загону, без всякого оживления пощипывая траву, и тихонько, жалобно мычала. Как только мы появлялись, -- Соси бросалась нам навстречу. Если ее не успевали перехватить по дороге, происходила полная путаница: Соси бегала кругом телят и мычала, бычки волновались, и мне с трудом удавалось их распрячь.
   Дальше я забегаю вперед, но ведь эта глава именно о Соси. Однажды, когда Военный Клич и Томагавк не были с ней целых пять дней, она чуть не заболела. Она тоскливо бродила по пастбищу, до того времени, когда, как она привыкла, они должны были вернуться, если бы были на обычной прогулке. Когда же они и тут не вернулись, Соси начала тревожиться. Она ходила взад и вперед вдоль изгороди, а временами становилась на задние ноги, стараясь посмотреть через нее.
   Когда же, наконец, бычки вернулись, Соси совсем обезумела от радости и, казалось, никогда не перестанет ласкаться к ним и лизать их.
   К этому времени я прибавил еще участок земли к пастбищу, отведенному под пастьбу моих бизонов. Там стоял сарай, с проведенной в него проточной водой. Телята всегда могли зайти в сарай, чтобы поесть сена и напиться, особенно после того как выпал снег.
   Однажды я поехал на бычках за десять километров. Соси, как обычно, оставшаяся дома, бегала и мычала. Отъехав километр, я заметил, что мои бизоны настораживают уши и стали беспокоиться. Через несколько  минут я различил стук копыт и тихое мычанье, -- телочка подбежала к ним. Она встала поперек дороги и не давала нам ехать дальше, пока не облизала морды обоим бычкам. Когда эта церемония была окончена, она побежала с нами, держась то впереди нас, то сбоку, но все время так близко от повозки, словно и она была впряжена в нее.
   Я думал, что кто-нибудь случайно выпустил Соси с пастбища, но по возвращении убедился, что она влезла на высокий камень, лежавший около изгороди, а затем перепрыгнула через изгородь около полутора метра вышиной.

XII.
На ярмарке.

   Вскоре после того как я начал разъезжать по окрестностям на своих бизонах, я стал получать запросы, на каких условиях я согласился бы показать телят на предстоящих сельскохозяйственных выставках. Так как я тренировал бизонов именно с целью показать фермерам, что бизоны сильнее и неутомимее других домашних животных, я согласился показать свою запряжку на ярмарке графства Сюлливан. Это было в пятнадцати километрах от нас.
   Ярмарка и выставка на ней должны были начаться третьего октября и продолжаться три дня. За день до этого мы посадили обоих мохнатых ребят в ящики, погрузили эти ящики на подводу, запряженную парой лошадей, и отправились на ярмарку.
   Стук колес был, вероятно, неприятен и страшен для моих юнцов. Может быть, их утешало то, что они были вместе. Они не видели друг друга, но Военный Клич подавал голос, а Томагавк отвечал ему каждый раз, как подвода задевала за камень или прыгала на выбоинах дороги. Если ответ не следовал немедленно, мычанье повторялось, и тогда уж редко оставалось без отклика.
   Когда подвода проезжала через городки и деревни, жители их останавливались, заинтересованные видом больших плетеных корзин.
   -- Зверей везут на ярмарку, -- слышались возгласы.
   Если в это время один из телят хрипло, коротко мычал, -- в голосе зрителя слышалось разочарование:
   -- Да это просто свиньи!
   Телята прибыли на место, когда уже совсем смеркалось. Они фыркали и мычали, испуганные незнакомыми запахами и звуками. Их впечатление от ярмарки было не совсем-то приятным. Для бизонов был приготовлен поместительный сарайчик недалеко от беговой дорожки. В сарайчик вели широкие двойные ворота, так что моя упряжка при выезде не могла задеть за столбы.
   Телята спокойно вышли из своих ящиков. Я знал, что они голодны и постарался сразу раздобыть им молока.
   -- Ну, Военный Клич, -- вот твой ужин.
   Но он вовсе не желал пить молоко. Я протянул бутылку Томагавку, надеясь, что он будет не так требователен. Тот раза два понюхал ее и отошел прочь.
   Очевидно, они не хотели пить молоко не от той коровы, к которой привыкли. Конечно, невозможно было тащить на ярмарку еще и собственную корову бизонов, чтобы обеспечить их привычной пищей. Я принес им ведро воды и охапку сена и оставил их до утра.
   В первый день, как обычно, бывает на ярмарках, народу было мало. Но все же, я запряг телят в повозку и они пробежали километра полтора. Они бодро бежали по дороге, вызывая много лестных замечаний наблюдавших их фермеров.
   -- Сколько им времени? -- слышался постоянный вопрос.
   -- Пять месяцев.
   Этот ответ вызвал всеобщее удивление. Всем казалось странным, что телята в этом возрасте могут уже так работать.
   -- Видел ли кто-нибудь, чтобы рабочие быки в этом возрасте так легко тащили тяжелый груз, как эти телята? -- спрашивал я.
   Все соглашались, что в таком возрасте домашние быки никак не могут даже приблизительно равняться по силе с молодыми бизонами.
   После поездки телята охотно стали пить новое для них молоко и во все время ярмарки пили молоко от коров самых различных пород.
   После каждой поездки я кормил телят, и толпа любопытных собиралась посмотреть, как они сосут свои бутылки.
   После полудня я опять вывел свою упряжку. Снова прошлись они быстрым шагом и пробежали рысью. Фермеры должны были согласиться, что бизоны и в быстроте далеко оставляют за собой быков.
   Каждый день я дважды выезжал на своих телятах. Иногда        они тащили груз яблок, иногда воз сена с парой мальчуганов на верхушке его. Иногда я выезжал и на одном бизоне.
   Наконец настал день присуждения наград. Все трибуны были заполнены народом и вдоль проволочной изгороди, тянувшейся по бокам беговой дорожки, стояло по крайней мере шесть рядов зрителей.
   Я надел на моих бизонов самую лучшую упряжь, впряг их в легкую повозку и ожидал сигнала распорядителя. Казалось, что бизоны чувствовали, что происходит что-то необычное. Они грызли удила, встряхивали своими мохнатыми головами, били задними ногами и вообще всеми способами выказывали свое нетерпение.
   Раздался сигнал. Оркестр заиграл старинный марш "Бег бизонов". Один из моих помощников держал бизонов под уздцы, другой в это время широко распахнул ворота сарая. Вокруг сарая собралась большая толпа. Когда коричневые, мохнатые дьяволята вылетели из ворот, толпа рассыпалась в разные стороны.
   Мы помчались по дорожке. Телята неслись легкой, быстрой рысью, только изредка вскидывая задние ноги над широкой доской передка повозки или бросаясь в сторону, когда мы проезжали мимо толстого полисмена, старающегося сдержать напор толпы. Это вызывало веселый смех зрителей.
   Когда мы повернули на беговую дорожку, я ослабил вожжи. Телята перешли с рыси на галоп. Они вытянули головы, как чистокровные кони, и помчались вовсю.
   Повозка неслась, попрыгивая на неровностях дорожки. Бизоны промчались мимо трибун, поднимая вихри пыли. Я не видел толпы, так как все мое внимание было устремлено на бизонов, но ясно слышал шум, как будто вся десятитысячная толпа одним движением вскочила на ноги, прежде чем разразиться громкими криками в честь моих питомцев.
   Военный Клич и Томагавк вернулись в сарай и спокойно сосали свои бутылки. А кругом толпилась тысячная толпа, видевшая их торжество с трибун и желавшая рассмотреть их поближе.

XIII.
Выставка в Бостоне.

   После ярмарки в Новом Хэмпшайре меня завалили предложениями показать бизонов. Успех телят на этой ярмарке ручался и за будущие успехи, поэтому я согласился показать их на Спортивной Выставке в Бостоне.
   За день до своего отъезда Военный Клич и Томагавк удивленно наблюдали за работой двух мужчин над оградой, окружающей их пастбище. Под опытными руками плотников ограда становилась выше и крепче. Это делалось из-за Соси. Она упорно хотела следовать за бычками, когда их куда-нибудь уводили.
   На следующее утро Военного Клича и Томагавка вывели с пастбища. Соси стремглав бросилась к открытой калитке, но калитка захлопнулась перед ее носом. Подняв высоко в воздух свой короткий хвост, Соси, с мычанием и фырканьем, галопом носилась взад и вперед по пастбищу. Временами она то кидалась на изгородь, то вставала на задние ноги и заглядывала через нее, то ложилась на землю и пыталась пролезть под изгородь.
   Скоро крупные серые тяжеловозы, впряженные в телегу с плетеными ящиками, в которых лежали Военный Клич и Томагавк, выехали на дорогу. А на пастбище прижалась к изгороди огорченная, мохнатая мордочка Соси. В течение нескольких минут мы слышали, заглушающее стук повозки, мычанье уезжающих. На каждое мычанье жалобно отвечала Соси. Наконец повозка скрылась из вида, и прощальные крики замерли вдали. Соси еще час или два ходила вдоль неприступной изгороди, а потом в отчаянии улеглась у калитки.
   Я увидел свою упряжку за день до открытия выставки. Бизоны стояли в помещении Дома Механики и так спокойно жевали сено, словно они находились в родном стойле в Новом Хэмпшайре.
   Открыв дверь, я тихо позвал:
   -- Военный Клич, Томагавк...
   До сих пор они никогда не выказывали мне никакого чувства привязанности. Но теперь, после трехдневной разлуки, они бросились ко мне и стали обнюхивать мою одежду. Я приласкал их, потом надел на них ярмо, впряг в повозку и выехал из дверей помещения.
   Вокруг постройки крепкой изгородью было отгорожено большое пространство. Здесь-то и должны были бизоны проезжать два раза в день в течение всей выставки.
   Я ожидал, что мои питомцы, которых уже несколько дней не запрягали, к тому же напуганные незнакомым местом, звуками и запахами, будут беспокойны. Но, очевидно, первый опыт на деревенской ярмарке приучил их не пугаться. Они бежали спокойной рысцой, с любопытством посматривая на людей, глядевших на них через изгородь.
   Но дорога здесь была неудобна для бизонов. Она была из гладкого цемента, и то один, то другой теленок скользил и падал на колени, особенно на поворотах.
   На следующий день было открытие выставки, и вечером мои бизоны впервые предстали перед бостонской публикой.
   В половине восьмого, -- час, назначенный для выступления бизонов, -- публика хлынула к их помещению и стояла густой толпой вдоль изгороди. Телята, запряженные, в повозку, были готовы к выезду.
   Веревку отпустили, и при громких приветственных криках толпы Биль Моррисон, который на этот раз был кучером, быстрой рысью выехал на дорожку. Телята увеличивали быстроту и скоро перешли на легкий галоп, который должен бы был перейти на более крупный, если бы дорога была более подходящей. Когда бизоны поворачивали, их твердые копыта не удержались на скользком полу и они упали. Несколько человек громко засмеялись, но кругом раздались возгласы неудовольствия на неподходящий выбор места. Телята пошли шагом, но и при этом они оставляли сильное впечатление своей силой и энергией.
   Мне и тут опять задавали вопрос: "Сколько им времени?" И ответ мой: "Восемь месяцев", всегда встречали с удивлением, а иногда и с явным недоверием.
   Кажется; больше всего всех удивила кротость бизонов. Несмотря на свои грозные имена, косматый мех, дикие глаза и свирепо выглядевшие рога, -- они были почти так же спокойны, как домашние бычки. Они, конечно, были более живые, более энергичные, но ничуть не опасны. Женщины и дети похлопывали их по мордам, запускали .пальцы в их длинную, мягкую шерсть, и телята не делали ни малейшей попытки бодаться или брыкаться.
   Правда, много дней терпеливой работы пришлось потратить на то, чтобы приучить их к упряжи. Зато теперь они без всякого протеста давали запрягать и распрягать себя даже совсем незнакомым людям.
   Сотни людей хотели покататься на них. Доктора, адвокаты, судьи, инженеры, профессора, -- все, как мальчишки, готовы были вскарабкаться на сиденье.
   Говоря без преувеличения, Военный Клич и Томагавк имели огромный успех на выставке в Бостоне.

XIV.
Последнее появление.

   Эти выставки произвели на фермеров двоякое впечатление: с одной стороны, было ясно, что телята действительно сильны и быстро бегают, с другой стороны, фермерам казалось, что бизоны, хотя и кротки сейчас, но никто не может сказать, как долго они останутся такими.
   Но мои телята становились все воспитаннее. На них без всяких приключений ездили даже женщины. Они перестали бояться велосипедов и проезжали мимо автомобилей даже не настораживая ушей. Им нужно было посмотреть, послушать и понюхать все неизвестное для них, чтобы в дальнейшем относиться к этому спокойно.
   На следующей ярмарке в Ворчестре в Новой Англии я хотел показать их достоинства, как упряжных животных. Я предложил выпустить домашних упряжных быков того же возраста, как мои бизоны, чтобы сравнить их по силе и быстроте. Но это не удалось. Один или два скотовода согласились было на мое предложение, но, когда они поглядели на бизонов, то постарались придумать подходящие предлоги, чтобы взять свое согласие назад. Я был принужден опять выпустить бизонов одних. Они и здесь произвели на всех большое впечатление. И двое зрителей даже заявили, что хотели бы заняться разведением бизонов.
   Среди тысяч людей, посетивших выставку, кажется, никто так не радовался осмотру бизонов, как одна слепая девушка. Она спросила, нельзя ли ей ощупать бизонов, так как она не может видеть их. Я подвел ее к Томагавку. Бизон при ее ощупывании стоял в недоумении, пустить ли ему в ход рога или убежать, но в конце концов не сделал ни того, ни другого. Он стоял неподвижно, пока девушка проводила рукой по его морде, шее и по передним ногам. А затем, убедившись, что ничего плохого не случится от ее осторожных прикосновений, Томагавк протяжно вздохнул и принялся вновь жевать свою жвачку.
   Девушка, казалось, поняла его и засмеялась. Улыбалась она и ощупывая изгибы его грозных рогов и тогда, когда бизон замигал при ее прикосновении к его глазам. Она удивилась длине волос на его лбу и длине и мягкости шерсти на плечах.
   Наконец, Томагавк устал стоять неподвижно. Он опустился на колени и лег. Девушке пришлось тоже встать на колени, чтобы закончить свой осмотр.
   Духовой оркестр, шарманки, карусели и неистовые крики "Дикого человека, пойманного в болотах Австралии", -- делали ярмарку далеко не спокойным местом для далеко не спокойных по природе бизонов, но они уже привыкли к этому шуму и относились к нему, как к чему-то обычному.
   Бизоны имели на этой выставке такой успех, что я получил для них совсем новое предложение.
   За 5 километров от города в этот день должно было состояться гулянье, доход с которого поступал в пользу детской больницы. Устроители решили, что появление прирученных бизонов привлечет много зрителей. Я дал согласие, хотя проехать три километра по улицам Ворчестера было не легко. Все шло благополучно, пока мимо нас не промчался трамвай. Это было для бизонов новым, и они шарахнулись в сторону. Пешеходы при этом рассыпались кто-куда. Я успокоил бизонов, и мы снова благополучно продолжали путь, пока не попали в гущу угольных повозок, мотоцикла, двух автомобилей, трамвая, парового катка и процессии, идущей с громким пением. Я думал, что мы погибнем в этом хаосе. Но бизоны остались спокойны и во всей этой сумятице, и мы без особых приключений добрались до места гулянья.
   Здесь непрестанно подъезжали и отъезжали автомобили. Некоторое время Военный Клич и Томагавк не очень-то одобрительно относились к этому. Но так как ничего скверного с ними не случилось и автомобили не обращали на них никакого внимания, насторожившиеся было бизоны забыли свое беспокойство и стояли между двумя фыркающими и пыхтящими автомобилями, как хорошо выезженная пара лошадей.
   На гуляньи бизоны заработали не мало денег, катая детей.
   Когда бизонам было уже по два с половиной года, во время одного их выступления на ярмарке, мне, наконец, удалось устроить состязание их с домашними упряжными быками. Это было в Уотервиле.
   На ярмарку прибыло около двухсот пятидесяти подвод, запряженных быками. Я. предложил испытать их быстроту и силу. Из всех приехавших только один молодой фермер согласился принять мой вызов. Он сказал, что у него нет пары быков, которую он мог бы выставить против моей упряжки, но есть один бык, настоящее чудо, по выносливости и быстроте. Если я соглашусь выставить одного из моих бизонов против его быка, то он принимает вызов. Конечно, я согласился. Когда фермер увидел бизонов, он убедился, что имеет мало шансов на выигрыш. Но он был ярым спортсменом и решился все же попробовать.
   Для поддержания чести бизонов я выбрал Военного Клича. При первом же прыжке Военный Клич оказался впереди быка на целую свою мохнатую голову. При каждом покачивании своего легкого галопа бизон оставлял соперника все дальше и дальше за собой. Еще раньше, чем он успел промчаться мимо главной трибуны, расстояние между ними было равно почти половине всего пути.
   Это было последнее появление моих телят на выставке.
   Они были приручены и выезжены и возбудили интерес к Американскому Обществу Защиты Бизонов. Они сделали даже больше, чем от них ожидалось. Они показали, что если когда-нибудь придется сравнивать все качества, одно за другим, -- бизона и быка, -- за бизоном всегда будет первенство.
   Из Уотервиля я привел бизонов домой. Несколько дней они паслись в своем большом загоне вместе с Соси. Затем я отвел их обратно в Корбинское стадо. Моя работа с ними была окончена.
   Мы ехали в Кройдон, и они спокойно проделали тот путь, по которому когда-то их везли, с таким их протестом. Биль Моррисон открыл ворота корраля, и Военный Клич, Томагавк и Соси вернулись к своим родичам.

---------------------------------------------------

   Е. Байнс. Два бизона. Перевод О. Горбуновой. М.: Посредник. 7-я типография "Искра Революции" Мособлполиграфа, 1933
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru