Байрон Джордж Гордон
Проклятие Минервы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Дж. Г. Байронъ

Проклятіе Минервы.
(The Curse of Minerva).

   Переводъ A. Соколовскаго
   Байронъ. Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.
  

Pallas te hoc vulnere Pallas
Jramolat et pocnam scelerato ex sanguine sumit,
Aenid., lib. XII, 947, 948.

             Милѣй и ярче въ свой прощальный часъ
             Въ горахъ Мореи лучъ послѣдній гасъ.
             То не былъ лучъ странъ сѣверныхъ, унылый,
             Но яркій лучъ, согрѣтый жизни силой.
             Янтарнымъ блескомъ въ морѣ онъ сквозилъ
             И гребни волнъ зеленыхъ золотилъ.
             Въ немъ счастья богъ привѣтъ дарилъ прощальный
             Эгинскихъ горъ скаламъ и Гидрѣ дальней;
             Той сторонѣ, гдѣ, подъ защитой скалъ,
             Его алтарь поруганный стоялъ...
             Но тѣни горъ коснулись торопливо
             Ужъ, Саламинъ, до твоего залива.
             Ихъ синій цвѣтъ подъ взоромъ огневымъ
             Вдали зардѣлся пурпуромъ живымъ.
             На высяхъ горъ онъ яркими лучами
             Еще горѣлъ и вспыхивалъ мѣстами;
             Но, наконецъ, померкнулъ небосклонъ.
             И за скалой Дельфійской скрылся онъ.
  
             Въ такой же часъ лучъ солнца блѣдноликій
             Сверкнулъ тебѣ, Аѳинъ мудрецъ великій!
             Ученики съ тоской встрѣчали часъ,
             Когда Сократъ отравленный угасъ...
             Свѣтила дня послѣднее сіянье
             Какъ бы щадило грустный мигъ прощанья;
             Его лучей не видѣлъ мутный взоръ;
             Незримъ ему былъ отблескъ милыхъ горъ.
             Съ небесъ спускалось грусти покрывало
             На край родной, гдѣ прежде все сіяло.
             И чуть успѣлъ померкнуть Киѳеронъ,
             Былъ смертоносный кубокъ осушенъ!
             Высокій духъ, не вѣдавшій сомнѣнья,
             Вознесся въ высь, въ небесныя селенья!
             Онъ страха въ жизни низкаго не зналъ
             И жизнью всей примѣръ намъ дивный далъ.
  
             Но вотъ съ Гимета царственной вершины
             Пролился свѣтъ на мирныя долины.
             Пронзивъ гряду густыхъ и мрачныхъ тучъ,
             Сверкнулъ вдали царицы ночи лучъ.
             Не страшенъ былъ серебряной лазури
             Ея туманъ -- предвѣстникъ близкой бури;
             Въ лучахъ ея ласкающихъ повисъ
             Колонны бѣлой мраморный карнизъ;
             Двурогій серпъ съ вершины минарета
             Горѣлъ огнемъ полунощнаго свѣта;
             Виднѣлась группа царственныхъ оливъ
             Тамъ, гдѣ блестѣлъ Кефиса волнъ приливъ:
             У вратъ мечети кипарисъ печальный
             Стоялъ, кіоскъ закрывъ пирамидальный.
             Тезея храмъ печально осѣня,
             Дремала пальма, голову склоня.
             Плѣняло взоръ здѣсь все! Одинъ бездушный
  
             На этотъ видъ взглянулъ бы равнодушно.
             Не слышенъ былъ прибой Эгейскихъ водъ;
             Ихъ дикій плескъ смирилъ луны восходъ;
             Лишь море, волны тихо колыхая,
             Лежало, гладью золотой сверкая,
             И темный профиль дальнихъ острововъ
             Мрачилъ одинъ лазурь его валовъ.
             На этотъ видъ, исполненный отрады,
             Взиралъ я въ храмѣ царственной Паллады
             Одинъ стоялъ на мѣстѣ я пустомъ,
             Гдѣ прежде славы раздавался громъ,
             Гдѣ въ дни былые подвиги свершались,
             A нынѣ пѣсни лишь о нихъ остались!
             Мой взоръ искалъ священный этотъ храмъ.
             Людьми поруганный, родной богамъ!
             Передо мной былое воскресало
             И въ прежней славѣ Греція вставала!
             Часы летѣли, и ужъ полпути
             Діаны дискъ давно успѣлъ пройти,
             A я все мѣрилъ бодрыми шагами
             Пустынный храмъ, покинутый богами,
             Паллады храмъ! Гекаты блѣдный свѣтъ
             Бросалъ на мраморъ бѣлый грустный слѣдъ,
             И звукъ шаговъ носился, замирая,
             Какъ эхо смерти душу надрывая-...
             Возстановить старался я въ мечтахъ
             Народъ тотъ славный, доблестный въ бояхъ!
             Возстановить старался по обломкамъ,
             Оставшимся въ наслѣдіе потомкамъ,
             Какъ вдругъ гигантскій призракъ мнѣ предсталъ!
             Я предъ собой Палладу увидалъ!
             Минерва то была; но не такая,
             Какой она, оружіемъ сверкая,
             Явилась въ славѣ воинской своей
             Среди Дарданскихъ доблестныхъ полей.
             И славный Фидій мощною рукою
             Ее когда то создалъ не такою!
             Отважный взоръ врагамъ не угрожалъ;
             Горгоны ликъ щита не украшалъ.
             Не страшенъ былъ для смертныхъ шлемъ косматый;
             Былъ сломанъ мечъ, въ разгромѣ битвъ измятый.
             Печально вяла въ царственной рукѣ
             Оливы вѣтвь въ безпомощной тоскѣ.
             Лазурь очей -- Олимпа честь и слава --
             Покрылась слезъ смертельною отравой!
             Сова, надъ шлемомъ медленно кружась,
             Ночной порой для жизни пробудясь,
             Богини, мнилось, понимала горе,
             Ему своимъ зловѣщимъ крикомъ вторя.
  
             "O смертный,-- молвила она,-- черты
             Твои не лгутъ мнѣ, что британецъ ты.
             Да, славное когда-то было племя!
             Разбито имъ впервые рабства бремя.
             Но стало, павъ теперь въ глазахъ людей,
             Оно презрѣнно и душѣ моей.
             Коль скоро ты причинъ не понимаешь
             Моей вражды и ихъ узнать желаешь,
             То оглянись: въ пожарахъ и войнѣ
             Тирановъ смерть случалось видѣть мнѣ,
             Успѣли готовъ свергнуть мы оковы,
             Избѣгли турокъ власти мы суровой.
             И чтожъ теперь?-- изъ стороны твоей
             Пришелъ грабитель хуже ихъ и злѣй!
             Взгляни на храмъ, поруганный, забытый!
             Сочти обломки славы пережитой!
             Все, что Кекропсъ когда то созидалъ,
             Все, что Периклъ съ любовью украшалъ
             Иль что возникло Адріана волей
             Въ упадка дни,-- гдѣ это все? Нѣтъ болѣ
             Ужъ ничего! Аларихъ могъ одинъ
             Гордиться-бъ тѣмъ -- его затмилъ Эльджинъ!
             Здѣсь на стѣнѣ, вѣкамъ на поруганье,
             Описано презрѣнное дѣянье,
             Его виновника Паллада чтитъ:
             Эльджина память вѣчно сохранитъ
             Съ его поступкомъ доблестнымъ и славнымъ
             Она затѣмъ, чтобы почетомъ равнымъ
             Могли прославиться, вѣкамъ въ примѣръ,
             Владыка готовъ и шотландскій пэръ!
             Побѣды правомъ первый заручился
             И грабежемъ второй обогатился,
             Похитивъ низко то, что до него
             Завоевалъ другой, смѣлѣй его!
             Такъ, если левъ добычу покидаетъ --
             Ее шакалъ голодный подбираетъ;
             И если первый кровь живую пьетъ,
             Послѣдній -- кости смрадныя грызетъ.
             Но получилъ Эльджинъ вознагражденье!
             Его позорное постигло мщенье:
             У всѣхъ въ виду, на Фризѣ, рядомъ съ нимъ,
             Храмъ оскверненъ здѣсь именемъ другимъ.
             Его Діана чистая стыдится
             И посмотрѣть на имя то боится.
             Чѣмъ не могла Паллада отплатить,
             Взялась Венера за нее отмстить".
  
             Она замолкла, бровь нахмуря снова.
             Рѣшился я тогда промолвить слово:
             "Дозволь, дочь Зевса, какъ британцу, мнѣ
             Защитникомъ родной быть сторонѣ.
             Не обвиняй Британіи напрасно:
             Не въ ней увидѣлъ свѣтъ твой врагъ злосчастный,
             Вѣрь, это такъ! разсказъ не ложенъ мой,
             Шотландецъ былъ грабитель низкій твой!
             Съ Филейскихъ стѣнъ окинь державнымъ взоромъ
             Беотію. Чувствительнымъ укоромъ
             Была она съ древнѣйшихъ поръ для васъ.
             Укоръ такой Шотландія для насъ.
             Богиня мудрости разсудка силой
             Страны отверженной не надѣлила.
             Изъ почвы скудной не даетъ плодовъ
             Земля тупыхъ, подавленныхъ умовъ.
             Репейникъ чахлый, плодъ скупой природы,
             Эмблемой служитъ этого народа;
             То міръ софизма, низости и смутъ!
             Великихъ чувствъ тамъ люди не поймутъ;
             Съ ихъ мрачныхъ горъ, съ болотистой равнины
             Дыханьемъ смраднымъ вѣетъ на долины;
             Пропитанъ имъ порочный мозгъ людей!
             Своихъ снѣговъ родныхъ онъ холоднѣй!
             Тьма плановъ гордыхъ, злыхъ и неразумныхъ
             Влекутъ ихъ всюду, выходцевъ безумныхъ,
             Изъѣзженъ ими западъ и востокъ,
             Наживы страсть -- вотъ низкій ихъ порокъ.
             Такъ будь-же проклятъ этотъ день презрѣнный,
             Когда къ тебѣ, какъ воръ, шелъ Пиктъ надменный!--
             Но и въ Шотландіи есть имена,
             Какія вправѣ превознесть она.
             Вѣдь и своей Беотіи бездарной
             Вы за Пиндара вѣчно благодарны!..
             Пускай же горсть великихъ тѣхъ людей,
             Поэтовъ, гражданъ, доблестныхъ мужей,
             Отрясши прахъ отъ родины постылой,
             Въ иныхъ странахъ своею блещутъ силой.
             Довольно честныхъ было десяти
             Чтобъ городъ злой отъ гибели спасти".
  
             Тутъ снова голосъ дѣвы синеокой
             Прервалъ меня: "Своей странѣ далекой
             Снеси, о смертный, мой ты приговоръ
             Хоть пала я; хоть мой великъ позоръ;--
             Но все-жъ могу лишить я вдохновенья
             Страну твою!.. Мое въ томъ будетъ мщенье!
             Внемли жъ теперь тому, что я скажу;
             Внемли и вѣрь -- обѣты я держу!
             Пусть поразитъ жестокое проклятье
             Виновника дурного предпріятья.
             Пускай потомки глупые его
             Бездарнѣй предка будутъ своего,
             И даже, если какъ нибудь родится
             Средь нихъ одинъ, которому случится
             Краснѣть заставить предковъ со стыда
             Тѣмъ, что умнѣй онъ, чѣмъ они,-- тогда
             Въ томъ будетъ знакъ, что кровь его славнѣе,
             Что онъ не отпрыскъ гнуснаго злодѣя!
             Пускай художниковъ наемныхъ рядъ
             Съ нимъ объ искусствѣ праздно говорятъ;
             Пусть лесть глупцовъ его вознаграждаетъ
             За то, что Мудрость грозно порицаетъ;
             Къ наживѣ жъ страсть презрѣнную его
             Пускай возносятъ болѣе всего.
             Изъ почвы родины своей безплодной
             Всосалъ ядъ страсти онъ неблагородный
             И къ торгу вкусъ. Пускай забвенья тѣнь
             На долгій срокъ щадитъ тотъ подлый день,
             Когда купить правительство заставилъ,
             Какъ истый воръ, не зная чести правилъ,--
             Онъ то, что подло обобралъ y насъ
             И чѣмъ теперь обогащаетъ васъ.
             Сѣдой вашъ Вестъ, Европы шутъ, чтобъ гору
             Сокровищъ этихъ изучить, разбору
             Ихъ посвятитъ, по крайней мѣрѣ, годъ
             И все же ихъ значенья не пойметъ;
             Когда жъ сравнить искусство будетъ надо
             Съ природою -- борцовъ Сентъ Жильскихъ стадо
             Пусть созовется въ "лавочку камней"
             На радость свѣтлыхъ лордовыхъ очей.
             За ними вслѣдъ притащится, зѣвая,
             Болтая вздоръ, столичныхъ фатовъ стая,
             И томныхъ барышенъ пытливый взоръ
             При видѣ ихъ изобразитъ укоръ,--
             Взглянувши вскользь на статуи той эры,
             Онѣ поймутъ ихъ дивные размѣры
             И, настоящее съ былымъ сравнивъ,
             Шепнутъ невольно: "какъ былъ грекъ красивъ!"
             Какъ не сравнить намъ, бросивъ компромиссы,
             Своихъ друзей съ любовникомъ Лаисы?
             Гдѣ жъ современной барышнѣ найти
             Такихъ красавцевъ на своемъ пути?
             Сэръ Гарри очень милъ, хоть и повѣса;
             Но далеко жъ ему до Геркулеса!"--
             Во всей толпѣ зѣвающихъ пройдетъ
             Всего одинъ, быть можетъ, кто пойметъ
             Величье тѣхъ похищенныхъ твореній!
             Исполненъ грустныхъ, горькихъ размышленій,
             На нихъ уставитъ онъ печальный взоръ,
             И какъ презрѣненъ станетъ ему воръ.
             Да, да, презрѣнье -- вотъ ему награда!
             Зови его кощунства дѣломъ ада!
             Пускай его преслѣдуетъ оно
             И послѣ смерти. Злобою полно,
             Его потомство на ряду поставитъ
             Съ тѣмъ, кто сожегъ Эфессахрамъ! Ославитъ
             Ихъ имена: Эльджинъ и Геростратъ!
             Однимъ проклятьемъ люди заклеймятъ
             Поступки ихъ. Обоимъ нѣтъ прощенья,
             Но все жъ Эльджина больше преступленье!
             Въ своей странѣ презрѣнный навсегда,
             Пусть онъ стоитъ какъ статуя стыда!
             Но не ему я только мстить сбираюсь!
             Съ его страной я тоже посчитаюсь.
             Въ ея дѣлахъ онъ почерпалъ примѣръ.
             Ей подражалъ коварный лицемѣръ.
             Взгляни: среди балтійскихъ волнъ пылаетъ
             Огонь войны. Союзникъ проклинаетъ
             Коварный бой. Паллада на него
             Вамъ не дала бъ согласья своего,
             Она-бъ союзъ расторгнуть не польстилась
             И дать совѣтъ безчестный не рѣшилась.
             И вотъ ушла, оставивъ за собой
             Съ Горгоной щитъ -- даръ страшный, роковой!
             Онъ обратилъ все въ камень въ дни несчастья;
             Убилъ во всѣхъ къ Британіи участье!
  
             Вотъ Немезида грознымъ мятежемъ
             Мститъ засыновъ, погибшихъ подъ ножомъ!
             Въ долинѣ Ганга сумрачное племя
             Давно мечтаетъ свергнуть ваше бремя.
             Изъ обагренныхъ кровью Индскихъ водъ
             Давно къ расплатѣ голосъ васъ зоветъ.
             Звала я Англію, давъ ей свободу,
             Быть справедливой къ слабому народу.
             Испанія хотя вамъ руку жметъ,
             Но ненавидитъ вашъ тяжелый гнетъ.
             Къ себѣ она войти васъ не пускаетъ.
             И гонитъ васъ -- о томъ Баросса знаетъ,
             Ея полямъ извѣстно, чьи сыны
             Со славой пали жертвами войны.
             Хоть Лузитанія, сказавши строго,
             Бойцовъ хорошихъ вамъ дала немного
             И бѣглецовъ, но все жъ ея поля
             Прославились, какъ храбрая земля,
             Съ которой, голодомъ въ конецъ сраженный,
             Галлъ отступилъ, въ бояхъ изнеможенный.
             Но славы намъ (будь дѣло даже такъ)
             Не можетъ дать вѣдь отступившій врагъ!
             Не наградитъ рядъ вражьихъ отступленій
             За стыдъ своихъ проигранныхъ сраженій.
             Взгляни на жизнь страны твоей родной
             (Вы рѣдко ей дарите взглядъ такой):
             Она полна отчаянья нѣмого;
             Въ столицѣ вашей бездна горя злого.
             Сквозь крики оргіи въ ней слышенъ стонъ!
             Голодныхъ хищниковъ она притонъ.
             Въ ней плачутъ всѣ; постигла всѣхъ утрата.
             Добро страны уходитъ безъ возврата,
             Надъ сундукомъ владѣлецъ не дрожитъ:
             Кладъ настоящій больше въ немъ не скрытъ.
             Кредитъ бумажный!.. Кто теперь рѣшится
             Хвалить его? Свинцомъ вѣдь онъ ложится,
             Свинцомъ тяжелымъ на руки людей,
             Забывшихъ стыдъ въ подкупности своей!
             И хоть Паллада уши прожужжала
             Министрамъ, всѣмъ -- ничто не помогало!
             Не захотѣвъ внимать людскимъ рѣчамъ,
             Они остались глухи и къ богамъ.
             Изъ нихъ одинъ лишь, гибель сознавая,
             Призвалъ меня на помощь, но пылая
             Къ другому Ментору, онъ внялъ ему,
             Хоть тотъ далекъ былъ сердцу моему.
             Пускай внимаютъ ваши всѣ палаты
             Его рѣчамъ,-- остались не богаты
             Онѣ умомъ, какъ были и всегда.
             Въ нихъ чванства много, мало лишь стыда!
             Какъ встарину лягушекъ государство
             Себѣ чурбанъ поставило на царство,
             Иль какъ Египетъ божествами звалъ
             Головки лука,-- такъ теперь избралъ
             Сенатъ достойнаго вамъ властелина.,.
             Въ лицѣ кого-жъ? Убогаго кретина!
  
             Прощаюсь съ вами! доживайте день!
             Ловите тщетно прежней власти тѣнь;
             По славѣ дней прошедшихъ лейте слезы.
             Въ васъ силы нѣтъ! Довольство ваше грезы!
             Въ странѣ исчезло золото давно,
             Въ рукахъ пиратовъ искрится оно.
             И войскъ наемныхъ жадныя ватаги
             Не. продаютъ свои вамъ больше шпаги.
             Въ безлюдныхъ пристаняхъ купецъ съ тоской
             Товаръ непроданный считаетъ свой.
             На корабли его не нагружаютъ,
             На берегу онъ медленно сгниваетъ.
             Забросилъ свой ремесленникъ станокъ,
             Не зная, что ему готовитъ рокъ,
             Парламентъ вашъ въ упадкѣ. Укажите,
             Гдѣ человѣкъ, котораго вы чтите!
             Трибуна, гдѣ текла свободно рѣчь,
             Стремится слово правды лишь пресѣчь.
             Умолкла партій жизнь: онѣ, не споря,
             Чуть держатся въ странѣ тоски и горя.
             Но фанатизмъ нелѣпыхъ сектъ борьбой
             Грозитъ сгубить весь островъ вашъ родной!
             Онѣ живутъ и, поднимая знамя
             Слѣпой вражды, костровъ питаютъ пламя.
  
             Судьбы свершился грозный приговоръ!
             Паллады рѣчь сочли вы за укоръ;
             Такъ фурій рой смѣнитъ. ее жестокій.
             Онѣ, проникнувъ вглубь страны далекой,
             Р^кой свирѣпой грудь ей разорвутъ,
             И по лицу земли костры зажгутъ!
             Вамъ Рокъ отмститъ еще инымъ ударомъ:
             Льетъ слезы Галлія свои недаромъ,
             Моля увидѣть въ рабствѣ Альбіонъ.
             Военный блескъ, побѣдный легіонъ,
             Нарядъ блестящій воинскаго стана,
             Трубы призывный звукъ, громъ барабана,
             Врагу несущій вызовъ боевой,
             На зовъ войны стремящійся герой;
             Иль смерть его увѣнчанная славой,--
             Все это сердцу юному забавой
             Желанной кажется, и грозный видъ
             Кровавыхъ битвъ съ веселіемъ миритъ!..
             За лавры смерть -- желанная награда,
             Но есть бѣда ужаснѣй пытокъ ада:
             Пылъ варварства! Онъ битвой не смиренъ!
             Въ разгарѣ битвъ безвредно дремлетъ онъ,
             Но чуть побѣда громкая рѣшится
             И алой кровью поле обагрится --
             Вотъ часъ, когда его проснется духъ!
             О звѣрствахъ войнъ извѣстенъ вамъ лишь слухъ.
             Убійство пахаря, разгромъ селенья,
             Безчестье женъ, хозяйства разоренье --
             Все это скорбь, невѣдомая вамъ,
             Не несшимъ дань покорности врагамъ!
             Но какъ-то взглянутъ гражданъ вереницы
             На дымъ густой пылающей столицы?
             На яркій отблескъ огненныхъ костровъ
             Съ опустошенныхъ Темзы береговъ?
             Не возмущайся-жъ, племя Альбіона,
             Увидя то! Ты въ злобѣ непреклонной
             Воздвигла шумъ военныхъ непогодъ
             Отъ Рейна вплоть до Тахо тихихъ водъ.
             Суди жъ тогда, не платишь ли страданьемъ
             За свой ты грѣхъ правдивымъ воздаяньемъ.
             Гласятъ законъ небесный и земной,
             Что кровь за кровь всегда течетъ рѣкой!
             Не можетъ ждать отъ братьевъ сожалѣнья
             Кто самъ зажегъ огонь вражды и мщенья!"...

А. Соколовскій.

  

ПРОКЛЯТІЕ МИНЕРВЫ.

  
   Это сатирическое произведеніе, написанное въ Аѳинахъ и помѣченное 17 марта 1811 г., Байронъ рѣшилъ оставить не напечатаннымъ, -- какъ предполагаетъ Нуръ, изъ уваженія къ желаніямъ лорда Эльджина или близкихъ друзей. Изданіе, сдѣланное Дависономъ въ 1812 г., не было выпущено поэтому въ продажу. Но, помимо воли автора, "Проклятіе" оказалось въ 1815 г. напечатаннымъ въ Филадельфіи. Въ письмѣ къ Муррею отъ 6 марта 1816 г. поэтъ отрекается отъ этого изданія, какъ "напечатаннаго воровскимъ образомъ и по негодному списку". Вслѣдъ затѣмъ, однако, это американское изданіе было воспроизведено однимъ изъ лондонскихъ журналовъ, а затѣмъ и отдѣльной брошюрой. Каковы бы вы были намѣренія поэта въ 1812 г., четыре года спустя онъ долженъ былъ признать, что это
   Произведеніе ничего не прибавитъ къ его славѣ, темъ болѣе, что главная цѣль сатиры -- выставить въ смѣшномъ видѣ лорда Эльджина и прочихъ англійскихъ археологовъ -- уже была достигнута губительными строфами во ІІ-й пѣснѣ Чайльдъ-Гарольда, снабженными притомъ обстоятельнымъ примѣчаніемъ (см. наст. изд. т. 1, стр. 52--54, 481--483).
   Байронъ былъ предубѣжденъ противъ Эльджина еще раньше, чѣмъ отправился въ свое путешествіе. Насмѣшки надъ Эльджиномъ и Абердиномъ за ихъ археологическій дилеттантизмъ мы встрѣчаемъ уже въ Англійскихъ Бардахъ (см. выше, стр. 525--526); но поэтъ далъ полную волю негодованію, когда, въ декабрѣ 1809 и въ началѣ 1810 г., собственными главами увидѣлъ тѣ опустошенія, какія произведены были въ Аѳинахъ "грабителями-антикваріями". Его поразило это отсутствіе уваженія къ "несчастнымъ останкамъ" греческой древности. Южная сторона полуразрушеннаго Парѳенона была лишена своихъ метопъ, гораздо менѣе, чѣмъ прочія, пострадавшихъ отъ времени; съ трехъ сторонъ святы были фризы, а съ восточной стороны были унесены хотя и поврежденныя отчасти, но все еще прекрасныя группы фигуръ. Слѣды этого разрушенія были еще свѣжи, когда ихъ увидѣлъ Байронъ; султанскій фирманъ, исходатайствованный для лорда Эльджина и его агентовъ капелланомъ англійскаго посольства Гентомъ и разрѣшавшій имъ увезти изъ Аѳинъ "нѣсколько кусковъ камня", еще оставался въ силѣ, я бывшій на службѣ у Эльджина итальянскій художникъ, донъ Тита Луизьери, "какъ борзая ищейка", откапывалъ новые остатки древности, въ то же время жалуясь путешественникамъ на жестокость судьбы, которая вынуждаетъ его грабить храмы противъ его воли. Съ настроеніемъ грековъ археологи не особенно считались. Секретарь Эльджина, Гамильтонъ, увѣрялъ, что дѣйствія иностранцевъ не вызывали со стороны туземнаго населенія никакого неудовольствія; напротивъ, греки были даже рады тому, что къ нимъ наѣхали богатые господа, которые оставятъ у нихъ много денегъ. Съ другой стороны. путешественникъ Кларкъ, съ которымъ Байронъ былъ въ перепискѣ, говоритъ о привязанности турокъ къ Парѳенону, который чтился ими, какъ старая мечеть, и приводитъ патетическій разсказъ о выраженіи скорби одного старика, при видѣ производимаго археологами разрушенія этой святыня. Другіе путешественники также возмущаются "безпощадвымъ опустошеніемъ* древнихъ развалинъ новѣйшими изыскателями. Даже археологъ Михаэлисъ называющій "Проклятіе Минервы" дерзкимъ пасквилемъ, внушеннымъ слѣпою страстью, такъ какъ, по его словамъ, всякому непредубѣжденному человѣку должно быть понятно, что Эльджинъ дѣйствовалъ въ интересахъ сохраненія драгоцѣнныхъ остатковъ древности, допускаетъ, что удаленіе метопъ и статуй съ Эрохтенона "причинило значительный ущербъ архитектурѣ остальныхъ зданій". Этимъ если не оправдывается, то въ достаточной степени объясняется негодованіе Байроновской сатиры. Исторія, конечно, оправдала Эльджина, который вполнѣ безкорыстно, и даже съ весьма значительными личными затратами (до 35 тыс. фунтовъ стерлинговъ), спасъ отъ окончательной гибели обломки фидіевскаго творчества, которые, безъ его вмѣшательства, несомнѣнно должны были погибнуть если не отъ неразумія или злой воли людей, то отъ вліянія разрушительныхъ стихій. Теперь эти цѣнные обломки надолго сохранены въ Британскомъ Музеѣ и стали достояніемъ науки.
  

-----

  
   Стр. 540. Первые 58 стиховъ, до стиха: "На этотъ видъ исполненный отрады", были перенесены Байрономъ, въ 1814 г., въ начало Корсара.
   Эгинскихъ хоръ скаламъ и Гидрѣ дальней.
   Гидра (Идра) островъ на восточномъ берегу Пелопоннеса, между Навплійскимъ и Эгинскимъ заливамъ.
   Когда Сократъ отравленный ужасъ.
   "Сократъ выпилъ сокъ цикуты незадолго до заката солнца, несмотря на настойчивыя просьбы друзей подождать до наступленія ночи". (Байронъ).
   Но вотъ съ Гимета царственной вершины
   Пролился свѣтъ на мирныя долины.
   "Сумерки въ Греціи гораздо короче, нежели у насъ; дни зимой дольше, но лѣтомъ короче". (Байронъ).
   У вратъ мечети кипарисъ печальный
   Стоялъ, кіоскъ закрывъ пирамидальный.
   "Кіоскъ -- турецкій лѣтній доѵъ; пальма находятся въ нынѣшней оградѣ Аѳинъ" недалеко отъ храма Тезея; стѣна проходитъ между нею и этимъ храмомъ. Кефиссъ очень бѣденъ водою, а въ рѣкѣ Илисса воды и совсѣмъ нѣтъ". (Байронъ).
   Стр. 511. Все, что Кекропсъ кошда-то созидалъ,
   Все, что Периклъ съ любовью украшалъ.
   "Это говорится о городѣ вообще, а не объ Акрополѣ въ частности, Храмъ Юпитера Олимпійскаго, нѣкоторыми отождествляемый съ Пантеономъ, былъ законченъ при Адріанѣ; отъ него сохранилось еще 16 колоннъ, замѣчательныхъ по своей красотѣ". (Байронъ).
   Чѣмъ не могла Паллада отилатить,
   Взялась Венера за нее отмстить.
   "Имя лорда, а также и имя его супруги, съ которою онъ теперь уже развелся, старательно вырѣзаны на стѣнѣ Парѳенона, неподалеку отъ испорченнаго барельефа, разбитаго рабочими, которые тщетно пытались его снять. На одномъ изъ камней Эрехтенона глубоко вырѣзаны слова:
  
   Suod non fecerunt Gothi,
   Hoc fecerunt Scoti". (Байронъ).
  
   Можетъ быть, эти слова вырѣзаны самимъ же Байрономъ.
   Стр. 542.
   Сѣдой вашъ Вестъ, Европы шутъ...
   "Мистеръ Вестъ, увидѣвъ "коллекцію Эльджина", провозгласилъ себя "новичкомъ" въ искусствѣ". (Байронъ).
   Пусть созовется въ лавочку камней.
   "Бѣдняга Крибъ былъ горько разочарованъ, когда мраморы въ первый разъ выставлены были въ донѣ Эльджина. Онъ все спрашивалъ: "не лавка ли это монументщика?" Онъ былъ правъ: кто дѣйствительно лавочка". (Байронъ).
   Взгляни: среди балтійскихъ водъ пылаетъ
   Огонь войны.
   Говорится о бомбардировкѣ Копенгагена адмираломъ лордомъ Гамбьеромъ въ сентябрѣ 1807 г.
   ...о томъ Баросса знаетъ.
   Въ 1811 г. союзники испанцевъ, англичане, въ войнѣ съ французами, атаковали и взяли позицію на холмѣ Бароссѣ, но потомъ вынуждены были отступить.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru