Баллантайн Роберт
Коралловый остров

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    The Coral Island.
    Перевод П. Н. Перова (1922).

[]


Роберт Баллантайн

Коралловый остров

Глава I
Мои ранние годы и характер. -- Жажда приключений в чужих странах. -- Отправляюсь в море.

   Скитания всегда были моей страстью, радостью моего сердца, солнечным светом существования. В детстве, юношестве и взрослым уже человеком, я всегда был скитальцем.
   Была темная, дикая ночь, бушевала буря, когда я родился на пенящейся груди широкого Атлантического океана. Отец мой был моряком, дедушка -- капитаном и прадед -- морским офицером. Никто точно не мог сказать, чем занимался его отец; но моя дорогая матушка утверждала, что он был моряком, дед которого, со стороны матери, был моряком королевского флота. Во всяком случае, мы знали, что, проследив нашу родословную, можно было убедиться в непосредственной связи нашего семейства с водным пространством. Так было с обеих сторон, потому что моя мать всегда отправлялась с отцом в море во время его длинных путешествий, таким образом проводя большую часть своей жизни на воде.
   Вот почему и я унаследовал бродяжнический дух. Вскоре после моего рождения отец мой, будучи уже стариком, вышел в отставку, приобрел небольшой коттедж в одной из рыбацких деревень западной части Англии и устроился оседло, чтобы провести вечер своей жизни на берегах моря, которое в течение многих лет было его домом.
   Вскоре после этого начал проявляться скрытый во мне непоседливый дух. Когда мои младенческие ноги уже окрепли, я, не удовлетворяясь ползанием на коленях, начал становиться на ноги, чтобы ходить как человек. Все эти попытки кончались неудачей. Однажды, воспользовавшись отсутствием моей дорогой матери, я сделал некоторое усилие, увенчавшееся, к огромной моей радости, неожиданным успехом. Я фактически достиг порога и, стукнувшись об него, с треском вылетел в лужу грязной воды, расположенную перед домиком моего отца. О, как живо представляется мне ужас моей бедной матери, когда она, вернувшись, нашла меня барахтающимся в грязи, среди стаи крякающих уток. С какой нежностью она сняла с меня насквозь промокшую одежду и обняла мое маленькое тельце.
   Годы шли. Мои отлучки из дома становились все более и более частыми, пока наконец, уже постарше, я начал уходить далеко в лес и на берег моря. Успокоился я только тогда, когда отец устроил меня юнгой на каботажное судно и отпустил в море.
   В течение нескольких лет, посещая различные морские порты и плавая у родных берегов, я был счастлив. Имя мое было Ральф, но мои друзья прибавили к нему прозвище "Скиталец". Причиной тому была моя страсть к путешествиям. Скиталец -- не было моим настоящим именем, но так как иначе меня никогда не называли, я стал на него откликаться. Мои товарищи по судну были хорошими ребятами, и я с ними прекрасно ладил. Правда, они иногда вышучивали меня, но незло, и я часто слышал, как они говорили, что Ральф Скиталец какой-то странный, "старомодный" парень. Это, должен сознаться, меня очень удивляло. Я долго обдумывал фразу, но вынести удовлетворяющего меня заключения не мог. Я был очень тихим и никогда не говорил, пока ко мне не обращались с вопросом. Шуток моих товарищей я не понимал даже тогда, когда они мне их объясняли, что доставляло мне немало огорчений. Видя, что они смеются, я старался улыбаться и делал довольное лицо. Я был очень рассеян и часто, думая о чем-нибудь постороннем, не слышал задаваемых мне вопросов. Но во всем этом я не видел ничего неестественного и никак не мог понять, почему они называют меня "старомодным парнем".
   Во время своих путешествий я встречал много моряков, объездивших большую часть земного шара. Должен сознаться, что сердце мое трепетало, когда я слушал их рассказы о приключениях в далеких краях, о страшных бурях, которые им приходилось выдерживать, об опасностях, которым они подвергались, об изумительных животных, которых они видели на суше и на море, и об интересных странах и странных людях, с которыми они встречались. Но из рассказов ничто так не пленяло и не очаровывало моего воображения, как Коралловые острова южных морей. Все эти сведения произвели на меня такое впечатление, что, достигнув пятнадцатилетнего возраста, я во что бы то ни стало решил совершить путешествие по южным морям.
   Нелегко было уговорить моих дорогих родителей, чтобы они разрешили мне поехать. Но когда я напомнил своему отцу, что и он никогда не стал бы видным капитаном, если бы остался в каботаже, то он признал мою правоту и дал свое согласие. Моя дорогая мать, видя, что отец окончательно решил мою судьбу, не возражала.
   -- О, Ральф! -- сказала она мне в день нашего расставания. -- Возвращайся скорее к нам, дорогой мальчик. Нам, может быть, и жить остается уже недолго.
   Я не буду отнимать у читателя времени сообщением обо всем, что произошло до того, как я окончательно распрощался с моими родителями. Достаточно будет сказать, что отец отдал меня на попечение одного своего старого приятеля, торгового капитана, который как раз собирался плыть в южные моря на своем собственном судне "Стрела".
   Я со слезами на глазах обещал своей матери исполнять данные ей обещания. Вскоре я очутился на борту "Стрелы" -- прекрасного большого корабля, собирающегося плыть к островам Тихого океана.
  

Глава II
Отъезд. -- Море. -- Мои товарищи. -- Кое-что о том, что мы видели на дне. -- Свирепый шторм и страшное крушение.

   Был яркий, теплый солнечный день, когда наш корабль, распустив по ветру свои паруса, поплыл на юг. Как радостно билось мое сердце, когда я слушал дружный хор матросов, вытаскивавших якорь. Капитан покрикивал, люди бегали, исполняя его приказания, благородное судно изогнулось по ветру, и берег начал постепенно исчезать из виду. Я стоял, смотрел вперед, и мне казалось, что все это сон. Мальчиков на судне было много, но двое из них сразу стали моими любимцами.
   Первый, Джек Мартин, -- высокий, широкоплечий восемнадцатилетний юноша с красивым, добродушным, уверенным лицом. Он был хорошо образован; умный, сердечный, благородный в поступках, но кроткий и тихий по характеру. Словом, Джек был моим любимцем и сразу ответил мне такою же любовью.
   Вторым моим другом был Петеркин, маленький, быстрый, смешной, шаловливый мальчонка лет четырнадцати. Шалости Петеркина были всегда безвредны, в противном случае он не пользовался бы такою любовью окружающих.
   -- Здорово, молодец! -- вскричал Джек Мартин, ударяя меня по плечу, в тот день, когда я впервые ступил на судно. -- Идем, я покажу тебе твою койку. Мне кажется, что мы будем друзьями, ты мне нравишься.
   Джек был прав: он, Петеркин и я стали самыми близкими друзьями, которые когда-либо болтались вместе по бушующим волнам.
   Когда мы приближались к мысу Горн, расположенному на самом юге Америки, погода становилась все холоднее, свирепее, и матросы начали рассказывать истории о жестоких бурях и опасностях этих страшных мест. Каждый вспоминал, что ему пришлось пережить, проходя мимо мыса и надо сказать, что утешительного в этих рассказах было мало.
   Тем не менее мы благополучно прошли ненавистный мыс и несколько недель спустя мирно плавали под легким бризом по Тихому океану.
   Так мы продолжали наше путешествие, иногда весело подгоняемые свежим ветром, а иногда тихо скользя по зеркальной глади, ловили любопытных обитателей морских глубин. Матросы обращали на них мало внимания, между тем как мне они казались удивительными и очень красивыми.
   Наконец мы добрались до Коралловых островов Тихого океана. Я никогда не забуду чувства восхищения, которое я испытывал, видя эти острова, эти ослепительно белые берега и зеленые пальмы, такие яркие и прекрасные в солнечном сиянии. Нас часто охватывало желание высадиться здесь. Мы почему-то были уверены, что именно на этих островах обретем желанное счастье. Желание наше исполнилось значительно скорее, чем мы этого ожидали.
   Однажды ночью, вскоре после того, как мы попали в тропики, разразился грандиозный шторм.
   Первым порывом ветра у нас были снесены две мачты. Оставалась только одна фок-мачта. В течение пяти дней бушевала непогода, и, за исключением одной лодочки, с палубы было все сметено. Чтобы не смыло волной рулевого, пришлось привязать его к колесу. Мы все считали, что гибель близка. Капитан заявил, что не имеет понятия о том, где мы находимся, так как ветер сбил нас с пути. Он очень боялся наткнуться на коралловые рифы, столь многочисленные в Тихом океане.
   На заре шестого бурного дня мы увидели землю. Это был остров, окруженный коралловым рифом, о который с яростью разбивались волны. Внутри рифа вода была совершенно спокойна, вход в него был чрезвычайно узок. Мы направились к этому входу, но прежде, чем мы успели его достигнуть, поднялась волна, ударила в корму и сорвала руль, предоставив нас воле ветра и моря.
   -- Пиши пропало, парняги! -- сказал капитан. -- Приготовьте лодку, меньше чем через полчаса мы будем на скале.
   Команда мрачно повиновалась; все чувствовали, что в таком море на лодку надеяться было нечего.
   -- Ребята! -- сказал серьезным голосом Джек Мартин, когда мы стояли на палубе в ожидании своей судьбы. -- Будем держаться вместе! Видите, лодка переполнена людьми и, конечно, никогда не достигнет берега. Она безусловно перевернется, и я предпочитаю довериться широкому веслу. Что вы скажете на это, не хотите ли присоединиться ко мне?
   Мы с радостью согласились следовать за Джеком; он внушал нам доверие, хотя, судя по его грустному голосу, надежды на спасение было мало.
   И действительно, взглянув на риф, я почувствовал, что между нами и смертью был всего один шаг. Я подумал о своей матери.
   Судно подошло почти вплотную к скалам. Команда приготовила лодку, капитан отдавал последние приказания, когда огромная волна двинулась на нас. Мы все трое бросились к носу, чтобы ухватиться за наше весло, и едва успели мы до него добраться, как волна окатила всю палубу. Раздался страшный треск. В это самое время судно ударилось о скалу: фок-мачта сломалась у самого основания и свалилась за борт, увлекая за собой людей и лодку. Наше весло запуталось среди обломков, и Джек схватил топор, чтобы его освободить, но промахнулся и глубоко всадил топор в весло. Следующая волна, однако, очистила весло от обломков, и все мы, крепко ухватившись за него, через минуту очутились в бушующем море. Последнее, что я видел, это как лодка быстро завертелась на поверхности и все матросы оказались выброшенными в пенящуюся стихию. Потом я потерял сознание.
   Очнувшись, я увидел, что лежу на берегу, покрытом мягкой, зеленой травой. Нависающая скала бросала приятную тень. Около меня на коленях стоял Петеркин, он нежно обтирал мои виски свежей водой, стараясь остановить кровь, сочившуюся из раны на моем лбу.
  

Глава III
Коралловый остров. -- Результаты первых исследований. -- Делаем заключение, что остров необитаем.

   Постепенно приходя в сознание, я услышал голос Петеркина, справлявшегося о моем самочувствии. Мне показалось, что я проспал и в наказание за лень отправлен на гауптвахту.
   Не успел я об этом подумать, как снова все мысли в моей голове спутались и я почувствовал себя больным. Через некоторое время, открыв глаза, я увидел над собой заботливо склонившееся лицо Джека.
   -- Скажи же что-нибудь, дорогой Ральф! -- нежно прошептал Джек. -- Тебе теперь лучше?
   Я улыбнулся и, взглянув на него, сказал:
   -- Лучше? Что ты этим хочешь сказать, Джек? Я совершенно здоров!
   -- Так чего же ты нас пугаешь? -- улыбаясь сквозь слезы, произнес Петеркин. Бедный мальчик, видно, не на шутку перепугался, решив, что я умираю.
   Я приподнялся на локте и, приложив руку ко лбу, ощутил на нем изрядный порез. Кроме того, я, видимо, потерял довольно много крови и чувствовал слабость.
   -- Погоди, погоди, Ральф! -- сказал Джек, насильно укладывая меня обратно. -- Ложись, ты еще не оправился. Освежи рот водой, она прохладная и чистая, как хрусталь. Я принес ее из источника, он тут недалеко. Не говори ни слова, придержи язык! -- продолжал он, видя, что я собираюсь говорить. -- Я тебе все расскажу, но ты не смеешь произнести ни одного слова, пока не отдохнешь.
   -- Не мешай ему говорить, Джек! -- сказал Петеркин, который, убедившись, что я не умираю, занялся сооружением шалаша из сломанных ветвей, чтобы защитить меня от ветра.
   Мне самому захотелось задать целый ряд вопросов, и я начал подробно расспрашивать о том, как я попал на берег.
   Петеркин и Джек, перебивая друг друга, стали рассказывать все по порядку, начиная с того момента, как я потерял сознание. Оказалось, что весло задело меня по голове, ранило, и я лишился чувств. Моим добрым приятелям с большим трудом удалось вытащить меня на берег и вернуть к жизни.
   -- А капитан и команда, что с ними? -- с беспокойством спросил я.
   Джек покачал головой.
   -- Они погибли?
   -- Я надеюсь, что они не погибли, но шансов на то, что они живы, не так уж много. Судно ударилось в самый конец острова, на котором мы находимся. Когда лодку выбросило в море, она, к счастью, не перевернулась, хотя хлебнула немало воды. Все люди с трудом, но все-таки уселись в нее. Пока они собирались приступить к гребле, их отнесло от острова ураганом. После того как мы уже очутились на острове, я видел, как их пронесло мимо. Они пытались подплыть к нам, но так как вместо полагающихся восьми пар весел у них была только одна пара да, кроме того, ветер с силой дул им прямо в лицо, они не смогли справиться со стихией. Позже я видел, как они устроили подобие какого-то паруса, мне кажется, что это было одеяло. А еще через полчаса они окончательно скрылись из виду.
   -- Вот бедняги! -- с грустью прошептал я.
   -- Чем больше я об этом думаю, тем крепче становится моя надежда! -- продолжал Джек более веселым тоном. -- Видишь ли, Ральф, мне пришлось довольно много читать об этих островах южных морей, и я знаю, что в целом ряде мест они тысячами разбросаны по океану. Поэтому я почти уверен, что они не проплыли и нескольких часов, как встретили такое же пристанище.
   -- И я тоже надеюсь! -- серьезно подтвердил Петеркин. -- Но что случилось с судном, Джек? Я видел, как ты взбирался по скалам, пока я караулил Ральфа. Неужели оно совершенно развалилось?
   -- Нет, оно не развалилось, а просто пошло ко дну! -- ответил Джек.
   Несколько минут длилось молчание, каждый из нас обдумывал создавшееся положение. Что касается меня, я не могу сказать, чтобы мои размышления были из очень приятных. Я знал, что мы находимся на острове (это сказал мне Джек), но обитаем этот остров или нет, было мне абсолютно неизвестно. Если он обитаем, я был уверен, что рано или поздно нас зажарят и съедят живьем дикари. Это заключение я сделал, наслушавшись рассказов об островах южных морей. Если бы оказалось, что остров необитаем, мы, конечно, обречены на голодную смерть. Ударься судно о скалу, нас это устроило бы гораздо больше. Во-первых, мы могли бы поживиться имеющимися на судне пищевыми припасами, во-вторых, воспользовавшись инструментами, намм было бы совсем легко выстроить себе подобие жилища; но теперь, увы, мы погибли... Эти последние слова я произнес почти вслух.
   -- Погибли? Ральф! -- воскликнул Джек, и широкая улыбка расплылась по его доброму лицу. -- Ты хочешь сказать, спасены? Твои выкладки пошли по неправильному пути и привели тебя к ложным выводам. -- Ты знаешь, какие выводы я сделал? -- спросил Джек. -- Я решил, что все это очень здорово, первый сорт! Это самое замечательное, что могло бы с нами случиться, да и вообще любой человек мог бы позавидовать нашему счастью. Только подумай, мы полные владельцы целого острова. Правда, мы в довольно глупом положении, если этот остров необитаем; нам придется вести образ жизни диких зверей, потому что у нас даже нет никакого инструмента, хотя бы простого ножа.
   -- Это-то как раз у нас есть! -- сказал Петеркин, роясь в карманах своих брюк, из которых он вскоре извлек небольшой перочинный ножик с одним сломанным лезвием.
   -- Ну, это все же лучше, чем ничего. А теперь двинемся! -- сказал Джек, вставая. -- Мы проводим слишком много времени в разговорах, вместо того чтобы приступить к действиям. Ты, кажется, уже достаточно оправился, Ральф, чтобы идти. Приступим к осмотру наших карманов, а затем взберемся на какую-нибудь гору, для того, чтобы исследовать окружающую нас местность; потому что плохим или хорошим, но на некоторое время этот остров должен служить нам убежищем!
  

Глава IV
Обследуем наше имущество и делаем приятное открытие. -- Остров изучен. -- Джек оказывается знающим и разумным. -- Любопытное открытие. -- Естественный лимонад.

   Усевшись на скале, мы принялись за обследование имеющегося у нас имущества. Попав на берег после крушения, мои спутники сняли с себя значительную часть своей одежды и разложили ее на солнце для просушки. То же самое они сделали и с моим, насквозь промокшим, платьем. Теперь, когда все уже высохло, можно было приступить к осмотру наших карманов. Каждый из нас начал тщательно выкладывать их содержимое на специально выбранный для этой цели плоский камень. Когда все было собрано вместе, мы оказались обладателями следующих предметов: первое -- маленький перочинный нож с одним сломанным лезвием, сильно заржавленный и, кроме того, с несколькими зазубринками по краям (Петеркин со свойственным ему юмором заявил, что этот нож имеет огромное преимущество перед нормальным ножом, так как может одновременно служить и пилой). Второе -- старый серебряный футляр для карандаша. Третье -- кусочек бечевки, длиной около шести ярдов. Четвертое -- морская игла небольшого размера. Пятое -- судовой телескоп, оказавшийся случайно во время крушения у меня в руках. Когда я уже лежал на берегу, Джек с трудом высвободил его из моих рук. Я не понимаю, почему я так судорожно ухватился за телескоп, хотя недаром говорят: "утопающий хватается за соломинку"; очевидно, телескоп показался мне именно этой спасительной соломинкой. Тем не менее мы были обрадованы, что сохранили его, хотя трудно было себе представить, чтобы он мог нам пригодиться, в особенности со сломанным вдребезги стеклом на одном из его концов. Шестым предметом было медное кольцо, которое Джек постоянно носил на мизинце. Я никогда не понимал, зачем он это делает. Петеркин сказал, что кольцо это подарено ему какой-то девушкой, оставшейся на родине, но так как Джек никогда ни с кем из нас об этой девушке не говорил, я склонен думать, что Петеркин ошибался. В добавление к этим предметам у нас еще был маленький кусочек фитиля и платье. Каждый из нас являлся обладателем пары толстых парусиновых брюк и непромокаемых морских башмаков. У Джека была красивая фланелевая рубашка, голубая кофта и красный колпак. Кроме этого, он имел пару носков и бумажный носовой платок. Петеркин был одет в полосатую фланелевую рубашку, которую он носил поверх брюк, подпоясывая ее широким кушаком. На голове у него красовалась круглая черная соломенная шляпа. У Петеркина также была пара белых бумажных носков и голубой носовой платок с разбросанными по нему белыми точками. Мой костюм состоял из голубой фланелевой рубашки, черной кепки и носков. Это все, что у нас было; нельзя сказать, чтобы такое количество вещей можно было бы назвать избытком роскоши. Но когда мы вспоминали об опасности, которую нам удалось избежать, сердца наши переполнялись благодарностью к милостивой судьбе.
   Когда мы занимались разборкой наших вещей и обсуждали вопросы, касающиеся применения их к условиям новой жизни, Джек неожиданно вскочил и воскликнул:
   -- Весло! Мы забыли весло!
   -- Вот тоже, на что оно нам нужно? -- сказал Петеркин. -- Здесь достаточно дерева, чтобы сделать тысячу весел.
   -- Ах ты! -- возразил Джек. -- Да ведь на конце весла имеется кусочек железа, который может нам очень пригодиться.
   -- Правильно! -- согласился я. -- Пойдем за ним.
   Мы все поднялись и поспешили сойти вниз на берег. Я все еще чувствовал некоторую слабость, которая являлась следствием большой потери крови, и вскоре начал отставать от своих товарищей. Но Джек заметил это и со свойственной ему добротой вернулся, чтобы помочь мне. Теперь только, впервые оглядевшись, я посмотрел на остров, на котором мы находились. Густой кустарник до сих пор мешал мне разглядеть окружающую обстановку. Картина, представившаяся моим глазам, была поистине прекрасна. Ветер стих. Солнце ярко освещало зеленые деревья, названия которых я не знал. Кроме кокосовой пальмы, которую я сразу узнал по виденным мною картинкам, я не мог определить ни одного растения. Море, гладкое, как зеркало, переливало тысячью цветов. Берег весь был усыпан отшлифованными камушками.
   Сердце мое было полно восхищения, и, чтобы выразить его, у меня не хватало слов. По выражению лица Джека я. понял, что он тоже потрясен замечательным зрелищем. В то время: как мы наслаждались окружающей нас природой, раздался оглушительный крик Петеркина.
   -- Вот оно! Ура! Идите сюда! Первоклассное!
   Подойдя ближе, мы увидели, что Петеркин тщетно пытается вытащить топор из весла, в которое его так неудачно всадил Джек. К счастью для нас, топор глубоко вонзился в дерево, и даже сейчас Петеркин, несмотря на все приложенные старания, не мог с ним справиться.
   -- Вот это здорово! -- воскликнул Джек, с силой дернув за топор и вытаскивая его наружу. -- Это называется повезло, да он пригодится больше, чем сотня ножей. А края-то у него новенькие, остренькие.
   -- Я отвечаю за крепость топорища! -- заявил Петеркин. -- Чуть руки не оторвал. А посмотри, вот и железо. -- Он показал на тоненькую железную полоску, прибитую маленькими гвоздиками к краю весла.
   -- Теперь, ребята, -- сказал Джек, -- я предлагаю отправиться на другой конец острова, приблизительно к тому месту, где ударилось судно, и посмотреть, не найдем ли мы там еще чего-нибудь.
   Мы, конечно, немедленно согласились с Джеком, который пользовался у нас большим авторитетом.
   -- Как хочется пить! -- сказал Петеркин. -- Но это, кажется, безнадежное дело. Воды, что ли, морской выпить?
   -- Далеко не безнадежное! -- уверенно ответил Джек. -- Посмотри, видишь кокосовую пальму? Подойди к ней, ухватись вон за ту ветку с не вполне созревшими плодами и сорви тот крайний зеленый орех.
   Петеркин удивленно взглянул на Джека, но, видя, что тот вполне серьезен, послушался.
   -- Возьми свой знаменитый перочинный нож, прорежь в орехе небольшую дырочку и приложи губы к отверстию.
   Петеркин в точности выполнил приказание, и через минуту мы громко смеялись, гладя на перемену, происшедшую в выражении его лица. Не успел он приложить орех ко рту и опрокинуть голову, как глаза его начали расширяться от удивления, и он стал с поспешностью что-то глотать. Наконец он остановился и, переведя дыхание, воскликнул:
   -- Нектар! Настоящий нектар! Послушай, Джек, да ты самый замечательный парень, которого я когда-либо встречал в жизни. Ты попробуй! -- сказал он, обращаясь ко мне и протягивая орех.
   Я попробовал и действительно был удивлен изумительным вкусом жидкости, в изобилии потекшей в мой рот. Прохладная, кисло-сладкая, очень похожая на лимонад. Я передал орех Джеку, который, выпив остаток жидкости, обратился к Петеркину:
   -- Ну, Петеркин, теперь ты будешь мне верить. Я никогда до сих пор не пробовал кокосовых орехов в таком виде, но когда-то читал в книге, что зеленые орехи содержат в себе приятную, освежающую жидкость. Видишь, это оказалось правдой.
   -- А что же содержат в себе зрелые орехи? -- спросил Петеркин.
   -- Они наполнены более густой жидкостью, которая не столько утоляет жажду, сколько насыщает.
   -- Вот это здорово! На одном и том же дереве еда и питье! -- воскликнул Петеркин, перекувыркнувшись через голову. -- Дорогие друзья, мы здесь останемся на всю жизнь. Это место, должно быть, много тысяч лет тому назад было раем. Остаемся здесь, решено, ура! -- заорал Петеркин, высоко подбросив в воздух свою соломенную шляпу.
   Вскоре нам пришлось убедиться, что эти острова во многих отношениях были далеко не похожи на рай.
   К этому времени мы достигли той скалы, где ударилось судно. Никаких следов его, несмотря на наши тщательные поиски, не оказалось. Мы уже собирались возвращаться обратно, немного разочарованные неудачным опытом, когда заметили, что на поверхности воды плавает какой-то черный предмет. Выловив его, увидели, что это не что иное, как высокий кожаный сапог, какие обыкновенно носят рыбаки. Немного дальше мы нашли еще пару. Мы сразу узнали их: эти сапоги принадлежали нашему капитану. Он носил их все время, пока продолжалась буря, чтобы предохранить ноги от заливающих судно волн. Первая мысль, при виде их, была о том, что наш дорогой капитан утонул, но Джек вскоре успокоил меня, сказав, что если бы капитан утонул в сапогах, то они были бы выброшены на берег вместе с ним. Очевидно, он сбросил их, чтобы иметь возможность лучше плавать.
   Петеркин примерил сапоги, но они оказались такими большими, что могли служить ему брюками и даже курткой. Несмотря на мои длинные ноги, они мне тоже не годились. Мы решили передать их Джеку, которому они были впору.
   Когда мы вернулись обратно к месту нашего лагеря, уже темнело, и мы решили расположиться на ночлег. Густо усеяв землю толстым слоем листьев и соорудив из веток подобие шалаша, на случай дождя, подкрепившись ягодами и кокосовыми орехами, мы крепко заснули.
  

Глава V
Утро. -- Ныряем и знакомимся с чудесами дна.

   Проснувшись на следующее утро, я почувствовал себя бодрым и, лежа на спине, смотрел на ярко-синее небо, сияющее сквозь ветви нашего шалаша. Приятели мои еще спали. Я встал и быстро оделся. Вторым проснулся Джек. Он открыл глаза, осмотрелся вокруг и глубоко вздохнул.
   -- Ну что, дружище, ведь неплохо мы устроились? -- спросил он меня.
   -- Да, хорошо! -- мечтательно ответил я.
   Петеркин безмятежно спал, слегка похрапывая открытым ртом.
   Джек наклонился к нему и, пронзительно свистнув над самым его ухом, поспешно отскочил в сторону.
   Петеркин моментально открыл глаза и удивленно посмотрел на меня и убегающего Джека.
   -- В чем дело? -- протирая глаза, спросил он. -- Где я? Который час?
   Джек угрюмо расхохотался.
   -- Часы мои плавают вместе с судном, и время мне неизвестно. Но должно быть, судя по солнцу, еще не очень поздно.
   -- А что вы скажете насчет того, чтобы выкупаться? -- спросил Петеркин, обращаясь к нам.
   Мы поддержали его предложение и спустились к берегу. Джек был прекрасным пловцом и, нырнув, мог долго продержаться под водой. Прыгнув в воду, он несколько секунд не появлялся на поверхности, и, когда мы снова увидели его, он был уже на расстоянии многих ярдов от того места, где нырнул под воду. Я тоже довольно быстро сбросил с себя одежду и, стараясь подражать Джеку, сделал огромный прыжок, но моя обычная неловкость способствовала тому, что я споткнулся и неуклюже плюхнулся в воду. Петеркин смеялся от всего сердца и, слегка поддразнивая меня, называл неуклюжей черепахой и увальнем. Увидя мои неудачи, Джек громко закричал: "Иди сюда, Ральф, я помогу тебе". Очутившись наконец в воде, я начал постепенно приходить в себя, а так как плавать умел с самых детских лет, то быстро опередил Петеркина, который плавал скверно, а нырять вовсе не умел.
   Пока Петеркин забавлялся у самого берега, Джек и я уплыли очень далеко. Я никогда не забуду того восторга, который я испытал, нырнув на дно. Вода внутри рифа была спокойна, как в пруде, и, так как не было ветра, она была настолько прозрачна, что дно было видно очень ясно. Все дно лагуны было усеяно кораллами всех размеров и цветов. Некоторые из них походили на огромные грибы, другие напоминали своими извилинами мозг человека, третьи разветвлялись на большое пространство в разные стороны. Нежно-розовые, чисто-белые, зеленоватые, они причудливо рассыпались по дну, представляя собой сказочное зрелище. Разноцветные рыбки изящных форм шныряли взад и вперед между ними. Какие-то фантастические цветы протягивали свои стебли от одной группы кораллов к другой.
   Когда Джек и я снова вынырнули на поверхность, чтобы запастись свежим воздухом, мы оказались совсем рядом.
   -- Ты когда-нибудь видел что-нибудь подобное? -- спросил Джек, откидывая назад мокрые волосы.
   -- Никогда! Это похоже на какое-то сказочное царство. Я с трудом верю, что это не сон.
   -- Мне самому кажется, что это сон. Но если так, то хорошо бы продлить это удовольствие. Ныряй второй раз, старина.
   Очутившись второй раз под водой, мы старались держаться как можно ближе друг к другу. Я обратил внимание на то обстоятельство, что мог оставаться на дне значительно дольше, чем в первый раз.
   Джек принялся ловить устриц, я последовал его примеру. Когда мы набрали их изрядное количество, мы решили снова подняться наверх, тем более, что становилось тяжело дышать. Пока мы одевались, Петеркин занялся приготовлением завтрака. Он открыл устрицы кончиком топора и разложил их на большом камне.
   -- Вот счастье-то! -- заметил Джек. -- Теперь я знаю, как держать тебя в руках, мистер Петеркин. Нырять ты не умеешь, а устрицы любишь. Так вот помни: если будешь плохо себя вести, мы тебя будем оставлять без завтрака.
   -- Я очень голоден и страшно рад, что мы будем завтракать, -- сказал я.
   -- На, на, кушай скорей, Ральф! -- закричал Петеркин, протягивая мне огромную устрицу. Я открыл рот и с удовольствием проглотил ее.
   За завтраком мы обсудили наши планы на будущее.
   Сразу после завтрака, спрятав часть нашего имущества в небольшую пещеру, мы отправились на обследование окрестностей. Решено было обойти вокруг острова, чтобы окончательно убедиться в том, что он необитаем. Пройдя несколько миль, мы наткнулись на явление, которое нас очень заинтересовало. Нам попался пень с явными следами топора.
   Значит, мы не первые посетили этот красивейший из островов. Рука человека уже прикоснулась к природе, казавшейся нам девственной. А может быть, остров и сейчас обитаем, и мы только случайно до сих пор не наткнулись на другие следы человека. Более внимательный осмотр пня помог нам сделать заключение, что срублен он был много лет тому назад. Поверхность эта густо заросла мхом, края сгладились.
   -- Может быть, -- сказал Петеркин, -- какой-нибудь корабль приставал сюда и кто-нибудь из команды срубил это дерево.
   Это казалось мало правдоподобным; ведь если бы корабль действительно приставал к этим берегам, то команда срубила бы не одно это дерево.
   -- Я не понимаю, в чем дело! -- сказал Джек, соскабливая с пня мох своим топором. -- Единственно, что я могу предположить, это то, что здесь были дикари и срубили это дерево для каких-нибудь специальных надобностей. Но что это такое?
   Постепенно соскоблив почти весь мох, Джек увидел на поверхности пня три ясных знака, похожие на остатки надписи или инициалов. И хотя они были очень отчетливы, определить, какие именно буквы они собой представляют, было трудно. Небрежно вырезанные знаки от долгого срока сделались неразборчивыми. Это открытие очень нас поразило, и мы долго со всех сторон обсуждали их происхождение. Ничего не решив, двинулись в путь.
   Достигнув вершины горы, мы убедились, что находимся на самой высокой точке нашего острова. Перед нами, как на географической карте, лежало все наше царство. Бродя по верху горы, мы снова наткнулись на следы человека. Нам попался столб, глубоко вбитый в землю, и несколько деревянных обрезков, срубленных топором. Все это было в полусгнившем состоянии, что указывало на давнее происхождение этих предметов. Возвращаясь обратно к нашему лагерю, мы наткнулись на следы какого-то четвероногого животного, определить породу которого нам не удалось. Немного разочарованные, мы приступили к ужину и, утомленные дневными похождениями, улеглись спать.
  

Глава VI
Приготовление к путешествию вокруг острова. -- Обзаводимся оружием. -- Таинственные следы. -- Любопытное открытие и печальные остатки.

   Проснувшись на следующее утро, мы сразу приступили к приготовлениям для нашего путешествия вокруг острова. Для этой цели необходимо было обзавестись каким-нибудь подобием оружия.
   Далеко не все части острова могли оказаться такими безопасными, как наш благословенный уголок. Надо было приготовиться ко всяким случайностям. Как всегда, конечно, Джек первым занялся приготовлением оружия. Наши убогие инструменты мало способствовали быстроте работы. Бедному Джеку, несмотря на его природную изобретательность, приходилось туго.
   Проработав весь день, к вечеру ему удалось соорудить лук со стрелами для себя, подобие шпаги, которую он передал Петеркину, и рогатку для меня. Петеркин страшно гордился тем, что неожиданно сделался обладателем такого великолепного оружия. Весь следующий день был посвящен опытам применения нашего оружия на практике. Результаты этих опытов вначале были довольно плачевны, но зато к вечеру второго дня мы были вознаграждены за все наши неудачи.
   Скитаясь по окрестностям нашего лагеря, мы напали на след какого-то животного. Спустя немного времени мы увидели на небольшом расстоянии от нас дикую свинью. Раздумывать не пришлось, надо было во что бы то ни стало убить ее. Джек натянул свой лук и выстрелил. Стрела попала свинье в ухо и, вонзившись в него, заставила ее пригнуть голову к земле. Не дав ей опомниться, я быстро запустил ей в глаз камень из рогатки. Петеркин с помощью своей шпаги закончил начатое нами дело, и побежденная свинья перешла в наше распоряжение.
   Довольные результатом нашей охоты и предвкушая сытный ужин, мы вернулись в наш лагерь. По дороге я еще успел убить дикого голубя, а Петеркин набрал вкусных, сочных кокосовых орехов и других плодов.
   Ну и славно же мы поужинали в этот вечер! Правда, было немало затруднений с разведением костра и не сразу удалось нам справиться со свиной тушей, но зато, когда все было готово, можно было спокойно лечь спать, чтобы на следующий день с новыми силами начать наше путешествие вокруг острова.
   Мы уже не обращали внимания на следы кабанов, встречавшихся все время на нашем пути. Только новый след совсем маленького животного остановил на себе наше внимание. Петеркин высказал мнение, что это лапы собаки, но Джек и я были с ним не согласны. Нас это очень заинтересовало. Следы эти были разбросаны, и казалось, что животное, оставившее их, почти все время вертелось вокруг одного и того же места, делая это страшно неравномерно и не преследуя никакой специальной цели. Рано утром на третий день наших скитаний мы заметили, что заинтересовавшие нас следы стали еще многочисленнее и в одном месте круто поворачивали в лес по маленькой тропинке. Тропинка эта так густо заросла кустарником, что мы с трудом проложили себе дорогу, решив раскрыть наконец таинственные следы. Тропинка была настолько широка, что трудно было предположить, чтобы она была проложена самим животным, и мы решили, что тут не обошлось без вмешательства более крупного существа. Ползучие растения, перепутавшиеся ветви кустов все время преграждали нам путь. Шли мы не без трудностей, когда вдруг достигли открытого места. Услышав слабый крик, мы обратили внимание на стоящее перед нами черное животное.
   -- Дикая кошка! -- воскликнул Джек, нацеливая свой лук. Сделал он это так поспешно, что выпущенная им стрела пролетела мимо цели. К нашему удивлению, дикая кошка не только не бросилась в сторону, а спокойно подошла к стреле и принялась мирно ее обнюхивать.
   -- Это самая смешная дикая кошка, которую я когда-либо встречал! -- воскликнул Джек.
   -- Это ручная дикая кошка, по-моему, -- сказал Петеркин, нацеливаясь в нее.
   -- Остановись! -- закричал я, удерживая его за плечо. -- Несчастное животное слепо. Посмотри, она ударяется обо все ветви кустов. Она, должно быть, очень стара. -- Сказав это, я поспешил к животному.
   -- Только подумай, -- едва сдерживаясь от смеха, произнес Петеркин, -- престарелая дикая кошка!
   Подойдя ближе, мы увидели, что кошка не только слепа, а к тому же еще глухая. Она, казалось, не слышала наших шагов даже тогда, когда мы совсем близко подошли к ней. Только когда я дотронулся до нее, она стремительно повернулась, выгнула спину, подняла хвост и хрипло-хрипло промяукала.
   -- Бедняга! -- ласково сказал Петеркин, протягивая руку и пытаясь погладить кошачью голову.
   У животного немедленно исчезли все признаки гнева. Оно доверчиво подошло к Петеркину и стало тереться у его ног, громко мурлыча, что указывало на высшую степень восторга.
   -- Это такая же дикая кошка, как я! -- воскликнул Петеркин, беря ее на руки. -- Обыкновенная ручная кошка, да еще вдобавок очень несчастная.
   Мы обступили Петеркина и не без удивления следили за тем, как животное проявляло свою радость. Продолжая мурлыкать, кошка терлась о щеку Петеркина, лизала ему подбородок и всячески выказывала свои чувства. Эти проявления радости и любви убедили нас в том, что кошка не впервые видит человека и, очевидно, оставлена здесь не случайно, а может быть, и намеренно, много лет тому назад. Радость, испытанная ею от встречи с нами, -- не что иное, как результат долгого одиночества. В то время как мы возились с кошкой, Джек оглядел окружающую нас местность.
   -- Ого! -- воскликнул он. -- Дело понемногу разъясняется. Здесь тоже видна работа топора, взгляните-ка на эти пни.
   Мы повернулись и принялись рассматривать остатки срубленных деревьев. Все они, как и первый встреченный нами пень, были покрыты мхом, и казалось, человеческая рука не касалась их уже много лет. Кроме кошачьих следов, никакого намека на следы человека или какого-либо другого животного не было. Тропинка шла дальше, и мы решили следовать по ней до тех пор, пока она не прекратится. Петеркин опустил кошку на землю, но она казалась такой слабой и так жалобно мяукала, что он снова поднял ее на руки, где она спустя несколько минут крепко заснула.
   Примерно на расстоянии десяти шагов тропинка стала заворачивать направо, огибая берег маленькой речонки. Неожиданно мы увидели место, где, должно быть, раньше было подобие моста, камни которого в изобилии покрывали берега речонки. Полные изумления и ожидания, мы продолжали наш путь. Пройдя еще несколько шагов, мы увидели под тенью больших деревьев крошечную хижинку. Трудно передать наше изумление при виде неожиданного зрелища. Мы долго стояли молча, боясь нарушить окружающую нас тишину. А когда наконец кто-то из нас заговорил, это была не привычная громкая речь, а тихий шепот.
   Хижина была построена очень примитивно. Длина ее не превышала двенадцати футов, ширина десяти футов, а высота семи-восьми футов. В ней было одно окно или, вернее, маленькая оконная рама, в которую когда-то были вставлены стекла. Низкая дверь сделана была из грубых досок. Крыша, покрытая огромными листьями кокосовой пальмы и платана, совершенно покосилась. Да и вся хижинка производила впечатление чего-то очень древнего и наполовину сгнившего. Она густо заросла ползучими растениями, которые предохраняли ее от окончательного разрушения. Мы долго совещались по поводу этого странного жилища, пока наконец не решились приблизиться к нему.
   Первым заглянул в окно Джек, но тень от густых деревьев и царивший внутри мрак мешали ему разглядеть предметы. Мы с трепетом, осторожно приподняли замок и открыли дверь. Замок был сделан из железа и почти наполовину съеден ржавчиной. В таком же виде были и петли, жалобно скрипевшие при каждом движении двери. Войдя внутрь, мы остановились и стали смотреть по сторонам. То, что мы увидели в хижине, не только удивило нас, но и потрясло. Мебели не было никакой, за исключением маленькой деревянной табуретки и железного горшка, тоже насквозь проржавевшего. В самом дальнем углу хижинки стояла низкая деревянная кровать, на которой лежали два скелета. С бьющимися сердцами мы приблизились, чтобы внимательнее осмотреть их. Один из них был остатком человека, а другой -- собаки. Они лежали, прижавшись друг к другу, голова собаки покоилась на груди человека.
   Эти печальные следы двух жизней произвели на нас такое впечатление, что мы едва удержались от слез. Спустя некоторое время мы начали говорить об увиденном нами и приступили к внимательному обследованию каждого уголка. Нам мучительно хотелось найти что-либо, могущее раскрыть драму заброшенного волею судеб на этот остров человека. Наши старания были тщетны, нам не только не удалось пролить хотя бы немного света на таинственное происшествие, но мы даже не могли найти клочка бумажки или остатков записной книжки. Правда, в одном из углов лежала кучка полусгнивших носильных вещей и старый топор. Это мало способствовало разъяснению дела. В таком виде они, должно быть, пролежали немало лет и не хранили на себе никаких следов прикосновения с давних пор.
   Все, что мы видели, отнюдь не улучшило нашего настроения. Невольно думалось, что такой же жребий выпадет и на нашу долю. Мы строили всевозможные предположения на этот счет, и все они вертелись вокруг одного и того же. Это, наверное, матрос, выброшенный волнами, жертва крушения, случайно спасшийся вместе со своей собакой и кошкой. Наши печальные размышления были неожиданно прерваны громким восклицанием Петеркина.
   -- Погляди-ка, Джек! -- сказал он. -- Здесь есть кое-что, могущее нам пригодиться.
   -- Что это? -- спросил Джек, направляясь к нему.
   -- Старый пистолет, -- ответил Петеркин, протягивая ему оружие, вытащенное из-под груды ненужного хлама.
   -- Конечно, это могло бы нам очень пригодиться, если бы у нас был порох! -- произнес Джек, осматривая пистолет. -- Но сейчас наш лук и стрелы нам нужнее.
   -- Правильно, я об этом забыл, -- согласился Петеркин. -- Все же мы можем его забрать с собой и он поможет нам при добывании огня, когда нет солнца и мы не можем пользоваться для этой цели стеклом телескопа.
   Проведя больше часа в этом печальном месте и не найдя ничего интересного, мы решили тронуться в обратный путь. Петеркин взял старую кошку, уютно спавшую, свернувшись клубочком, на табурете, и мы отправились. Выходя, Джек ударился о косяк, который под тяжестью его тела дал огромную трещину, и мы рисковали быть погребенными под остатками полусгнившей хижины. Это натолкнуло нас на мысль о том, что развалины хижины могли бы служить естественным могильным памятником для погибших в ней созданий. Поэтому Джек ударом топора разбил второй косяк, и хижина немедленно обрушилась, погребая под собой кости человека и собаки. Затем, захватив с собой железный горшок, пистолет и старый топор, которые могли нам принести некоторую пользу, мы покинули место, заставившее нас подумать о всех возможных, грозивших нам неприятностях.
  

Глава VII
Строим лодку. -- Лодка окончена. -- Первое путешествие. -- Ужасный шторм и его последствия.

   Несколько дней спустя, проснувшись утром, Джек, как всегда первый, внес новое предложение:
   -- Ну, ребята, что бы вы сказали насчет постройки лодки? Мне кажется, что нам необходимо подумать об этом. Будет легче передвигаться, да и вообще надо что-нибудь предпринимать.
   Против такого предложения возражать было, конечно, трудно, и мы, то есть Петеркин и я, могли только удивляться предприимчивости и неутомимой энергии нашего друга Джека.
   Не откладывая надолго своего решения, Джек в тот же день принялся за работу. Не без труда срубил он огромное каштановое дерево и заготовил из него доски. Петеркин помогал ему в работе, трогательно выполняя каждое его указание. Прошло немало дней, пока сложная комбинация досок начала принимать отчетливые формы лодки. Откровенно говоря, глядя на работу Джека и Петеркина, я часто сомневался в их успехе. Да и на самом деле, кто бы мог предположить, что при наличии топора, небольшого куска железа, морской иглы и сломанного перочинного ножа -- это все инструменты, которыми располагал Джек, -- можно было построить лодку. Но Джек достиг своей цели. Он принадлежал к тому сорту людей, которые, раз принявшись за какое-нибудь дело, всегда доводят его до конца, несмотря ни на какие трудности, стоящие у них на пути.
   Наконец наступил день, когда можно было спустить новую лодку на воду. Все нам благоприятствовало, даже погода в этот день выдалась какая-то особенно хорошая. Солнце ярко светило, заливая своими лучами спокойную поверхность лагуны. Море блестело, как гладко отполированное стекло. Когда мы, медленно двигаясь на нашей лодке, смотрели в глубину, были видны огромные количества водяных растений и сияющие коралловые рифы, издали напоминавшие редчайшие драгоценные камни...
   Сначала, опьяненные выпавшим на нашу долю успехом, мы бесцельно плавали по океану. Но когда постепенно улеглось первое волнение, мы начали совещаться о том, как действовать дальше.
   -- Я за то, чтобы подплыть к рифу! -- воскликнул Петеркин.
   -- А я за то, чтобы посетить остров с внутренней стороны лагуны, -- стараясь перекричать его, сказал я.
   -- А я за то и другое! -- закричал Джек. -- Приналягте-ка, друзья!
   У нас было четыре весла, но лодка была настолько мала, что больше двух нельзя было использовать. Лишняя пара весел сохранялась нами на случай какого-нибудь неожиданного происшествия. Поэтому одновременно грести могли только двое, в то время как третий спокойно отдыхал.
   Причалив к одному из крошечных островков и не найдя там ничего интересного, мы поплыли дальше. Так как с самого утра мы ничего не ели, то, увидя издали на одном островке кокосовую пальму, мы подплыли к нему и вышли из лодки, чтобы подкрепиться орехами.
   Было страшно жарко. В раскаленном воздухе чувствовалось какое-то роковое напряжение, и нам захотелось, чтобы хотя бы легкий ветерок подул и освежил атмосферу. Немного подкрепившись, мы снова сели в лодку и продолжали наше путешествие. Не успели мы, лениво перебирая веслами, отплыть несколько шагов от берега, как поднялся резкий ветер. Воспользовавшись этим, мы подняли парус и понеслись с невероятной быстротой. Ветер усиливался с каждой минутой, толкая нас прямо в открытое море. Взволнованным голосом Джек отдавал короткие приказания, и мы, привыкшие его слушаться, быстро повиновались. Нашу лодчонку, как легкую скорлупу, бросало из стороны в сторону, то и дело захлестывала волна.
   В сознании сперва неясно, а потом все отчетливее и ярче складывалась мысль о неминуемой гибели. Кроме бушующего моря и непрекращающегося ветра впереди ничего не было видно. Мы уже были вне защиты острова, и казалось, что каждая катящаяся на нас волна поглотит целиком лодку с пассажирами. Неожиданное восклицание Джека вывело нас из состояния тупого отчаяния, в котором мы находились уже некоторое время. Он стоял с развевающимися волосами, протянув вперед руку, указывая на низкий остров или скалу, лежащую прямо перед нами. До сих пор мы не могли ее видеть из-за тяжелых туч, покрывавших все небо, а сейчас, когда яркая молния осветила все вокруг, мы ясно разглядели ее очертания.
   Приближаясь к скале, мы увидели, что на ней не было никакой растительности, и волны то и дело перекатывались через нее. Собственно говоря, это было не что иное, как вершина одного из коралловых образований, подымающегося всего на несколько футов над уровнем моря. Приблизившись, мы увидели, что причалить невозможно, так как можно было разбиться о край скалы.
   Сквозь рев ветра мы услышали хриплый голос Джека, приказывающий нам пустить весла по борту. Мы немедленно исполнили приказание. Резким порывом ветра нашу лодку втолкнуло в узенькое пространство, где она с трудом умещалась. Здесь мы были в безопасности, хотя позавидовать нашему положению не мог никто. Правда, у нас был кое-какой запас орехов и фруктов, захваченных нами во время нашей последней остановки на острове, но, промокшие насквозь, мы дрожали от холода и пережитого волнения. Вокруг нас бушевало море, струи холодной воды то и дело обдавали нас с ног до головы. Пространство, на котором мы устроились, не превышало в диаметре двенадцати ярдов. Защищенные отверстием в скале, напоминавшим глубокую пещеру, мы сидели, боясь пошевелиться.
   -- Ну, ребята! -- воскликнул Джек веселым голосом. -- Давайте устраиваться. Выкладывай запасы, Петеркин, а ты, Ральф, помоги мне покрепче привязать лодку. Смотри, не зевай!
   -- Есть, капитан! -- одновременно ответили мы, подбодренные тоном нашего приятеля.
   К счастью, пещера, хотя не очень глубокая, была совершенно сухая; таким образом, нам удалось устроиться значительно лучше, чем мы этого ожидали. Сняв с себя промокшую насквозь одежду, мы выжали из нее воду и разложили по полу пещеры. С аппетитом поели и почувствовали себя бодрыми и готовыми к новым испытаниям.
   В течение трех дней и ночей мы оставались на скале, в то время как буря продолжала свирепствовать со все возрастающей силой. К утру четвертого дня, хотя ветер неожиданно перестал дуть, волны все еще вздымались так высоко, что мы не могли решиться покинуть наше пристанище. В продолжение всего этого времени мы почти не спали, и только на третью ночь, измученные бессонницей и пережитыми потрясениями, уснули как убитые. Проснувшись рано на четвертый день, мы увидели успокоившееся море и в ярко-синем небе ласково блистающее солнце.
   С облегченными сердцами мы снова уселись в нашу лодочку и стали плыть по направлению к нашему острову, который четко вырисовывался на горизонте. Увидя его, мы почувствовали огромную радость, потому что были уверены, что ветер отнес нас очень далеко и мы вряд ли сможем найти дорогу обратно домой. Так как стоял полный штиль, нам пришлось все время грести, и только к вечеру подул легкий бриз, который помог нам быстрее добраться до цели.
   Несмотря на хороший попутный ветер, мы только к ночи достигли лагуны. Луна и звезды освещали наш путь. Причалив к берегу, мы поспешно бросились к нашему жилищу, торопясь убедиться, что за время нашего отсутствия никто не посягал на наше имущество. Не было конца радости, когда мы увидели, что порядок царит всюду и оставленная нами несчастная черная кошка крепко спит, свернувшись калачиком на коралловом столе перед нашим скромным жилищем.
  

Глава VIII
Обстановка меняется. -- Неожиданный визит и страшная битва. -- Мы становимся воинами. -- Джек оказывается героем.

   В течение долгих месяцев жизнь наша протекала на благословенном острове тихо и спокойно. Иногда мы отправлялись на рыбную ловлю в лагуну или на охоту в леса, что вносило некоторое разнообразие в будничную обстановку. Хотя Петеркин и утверждал, что каждый наш выезд в море имеет тайную цель встретить какой-нибудь пароход, я твердо убежден, что никому из нас не хотелось освободиться от плена, в котором мы чувствовали себя вполне счастливыми.
   Климат был так прекрасен, что казалось, мы никогда не выйдем из летнего периода. Плодовые деревья постоянно клонили свои ветви под тяжестью сочных плодов. Недостатка в пище мы не чувствовали. Количество кабанов тоже как будто все увеличивалось, хотя Петеркин нередко убивал их своей шпагой.
   Мы всячески изощрялись в приспособлении кокосовой пальмы, вернее, ее волокон, для изготовления подобия одежды. К этому времени наша одежда успела уже превратиться в жалкие лохмотья. Петеркин дошел до такого совершенства, что умудрился сделать башмаки из шкуры убитого им кабана. Кроме перечисленных предметов, мы пробовали свои силы на целом ряде вещей, способствовавших улучшению нашего быта. Раз или два у нас рождалась мысль о постройке дома, но наша хижина была так уютна, что, в конце концов, мы отложили постройку дома на случай изменения климата в сторону холода.
   Однажды, когда я и Джек сидели на скале, а Петеркин выжимал воду из своей одежды, так как он только что случайно упал в море (это с ним происходило часто), наше внимание было привлечено двумя показавшимися на горизонте предметами.
   -- Что это такое? -- спросил я, обращаясь к Джеку.
   -- Не представляю себе! Я уже несколько времени наблюдаю за этим. Сперва мне показалось, что это черные морские чайки, но чем дольше я смотрю, тем более убеждаюсь, что они гораздо больше чаек! -- ответил Джек.
   -- Они будто двигаются на нас, -- продолжал я.
   -- Алло! В чем дело? -- спросил Петеркин, подойдя к нам.
   -- Посмотри! -- сказал Джек.
   -- Киты!!! -- воскликнул Петеркин. -- Или нет, слушайте, ребятки, неужели это лодки?
   Сердца наши забились от волнения при одной мысли, что мы можем увидеть людей.
   -- Я думаю, что ты почти что прав, Петеркин. Но для лодок они как-то странно движутся, совсем тихо! -- пробормотал Джек.
   Я заметил, что тень беспокойства скользнула по лицу Джека, в то время как он пристально вглядывался в быстро приближающийся к нам предмет. Наконец он поспешно вскочил на ноги.
   -- Это пироги, Ральф! Не знаю точно -- какие, но во всяком случае мне известно, что все туземцы островов южных морей очень свирепы и не питают никакого почтения к белым. Если они причалят к нашему берегу, нам придется спрятаться. Очень надеюсь, что этого не будет.
   Меня огорчило заявление Джека, хотя должен признаться, что придавал значение не столько его словам, сколько взволнованному голосу. Петеркин и я, очень встревоженные, последовали за ним в лес.
   -- Как жаль, -- сказал я, когда мы достигли густого кустарника, где легко можно было спрятаться, -- что мы не имеем при себе нашего оружия.
   -- Это не важно! -- возразил Джек. -- Тут есть достаточное количество тяжелых дубин, предусмотрительно заготовленных Петеркином.
   Каждый из нас выбрал себе дубину по вкусу, и мы притаились за скалой, откуда могли наблюдать за приближением лодок, оставаясь невидимыми. Сначала мы обменивались словами по поводу их внешнего вида, но после того как они вошли в лагуну и стали приближаться к берегу, мы прекратили всякие разговоры, с интересом следя за разворачивающейся перед нами картиной.
   Теперь мы ясно видели, что первую лодку догоняет вторая и что в ней были не только мужчины, но и несколько женщин с детьми. Всех вместе их было, должно быть, около сорока душ. Лодка, шедшая позади, была полна одними только мужчинами. Числом они не превышали первой лодки, но были лучше вооружены и производили впечатление военного отряда. Обе команды гребли изо всех сил, и казалось, что преследователи стараются нагнать беглецов прежде, чем они достигнут берега. Это им не удалось! Первая лодка причалила вплотную к месту нашего убежища. Их короткие весла, как метеоры, блистали в море, разбрызгивая вокруг себя потоки воды. Глаза гребцов ярко блестели на черных лицах, и каждый мускул обнаженного тела напрягся до последней степени. Они ни на минуту не прекращали грести, пока наконец их лодка с силой не ударилась о берег. С вызывающим криком все они выпрыгнули на сушу. Три женщины, -- две из них несли на руках детей, -- бросились в лес, а мужчины сгрудились у самого края моря, готовясь встретить противника камнями и огромными палицами.
   Расстояние между обеими лодками было около полумили, но из-за быстроты, с которой приближалась вторая лодка, оно уменьшалось с каждой минутой. Когда преследователи достигли берега, в стане беглецов не было и признака страха или колебания.
   Зрелище, представившееся нашим глазам, трудно описать. Большинство мужчин, вооруженных палицами невероятных размеров и самых любопытных форм, стали бить друг друга изо всех сил по голове. После каждого удара брызги крови разлетались во все стороны.
   Я чувствовал, что меня начинает тошнить от этой кровавой битвы. Нападающая сторона дралась под предводительством какого-то необыкновенного существа. Его волосы в мелких завитках напоминали тюрбан. Меня удивила их ярко-желтая окраска, никак не гармонировавшая с черным, как уголь, цветом тела. Он несомненно выкрасил их для того, чтобы иметь более страшный вид. С ног до головы тело его было сплошь покрыто татуировкой, а лицо, кроме того, было еще густо закрашено красной краской с белыми полосами. Он уже успел убить четырех человек, когда неожиданно подвергся нападению такого же великана, как и он сам. Несколько секунд, свирепо вращая белками, они не спускали друг с друга глаз. Затем, как бы инстинктивно сговорившись, одновременно бросились вперед и столкнулись в дикой схватке. В это время один из принадлежавших к отряду желтоволосого вождя, видя тяжелое положение своего начальника, схватил камень и бросил его прямо в голову обидчика. Этот факт послужил поворотным моментом для боя. Дикари, причалившие первыми, видя поражение своего вождя, бросились бежать в лес. Спастись не удалось никому. Их всех переловили и повалили на землю. Я видел, что некоторые из них были еще живы.
   Из сорока дикарей, составляющих нападающую партию, в живых осталось всего двадцать восемь. Двое из них были посланы в кустарник на розыски женщин и детей. Из второй партии осталось пятнадцать человек, да и те лежали связанными на траве.
   Джек, Петеркин и я переглянулись и обменялись опасением по поводу того, что дикари, в поисках свежей воды, могут раскрыть наше пристанище. Но мы были так заинтересованы всем происходящим, что решили не двигаться с места, да, откровенно говоря, нам трудно было пошевелиться без того, чтобы не предстать во всей своей красе перед их взорами. Один из дикарей, отправившись в лес, спустя некоторое время вернулся с огромной охапкой сухих веток. Вскоре разложенный костер пылал ярким огнем.
   Вдруг из леса послышался страшный крик, а спустя минуту показалось двое дикарей, таща за собой трех женщин и двух младенцев. Одна из женщин, на вид значительно моложе двух других, поражала, несмотря на приплюснутый нос и толстые губы, ласковым выражением своего лица. Светло-коричневый цвет кожи говорил за то, что она принадлежала к другой расе. Она и ее товарки были одеты в коротенькие юбочки, а на плечах у них красовались какие-то пелеринки. Волосы их были густого черного цвета, но не длинные, а короткие и вьющиеся, как у молоденького мальчика. Великан, приблизившись к старшей из женщин, положил свою огромную руку на ребенка. Мать в ужасе отшатнулась от него, прижимая к груди свое дитя и оглашая весь остров полным ужаса воплем. Великан вырвал ребенка из рук матери и с силой швырнул его в море. Тихий стон сорвался с уст Джека, когда он увидел эту ужасную картину и услышал вопль матери, упавшей замертво на песок. Волны, как бы отказываясь участвовать в гнусном акте, выбросили ребенка на берег и мы увидели, что он еще жив.
   -- Петеркин, -- хриплым шепотом сказал Джек, -- твой нож при тебе?
   -- Да! -- ответил Петеркин, лицо которого было бледно как снег.
   -- Хорошо! Слушай меня и немедленно выполни то, что я тебе прикажу. Ты и Ральф бегите в кусты и, разрезав веревки, освободите пленников. Торопитесь, не то опоздаете.
   Джек вскочил и, схватив тяжелую дубинку, стоял, дрожа от волнения. Крупные капли пота выступили у него на лбу.
   Пронзительно взвизгнув, он одним прыжком очутился среди дикарей, не дав им опомниться. Петеркин и я бросились в кустарник освобождать пленников. Одним взмахом своей дубинки Джек уложил дикаря, затем повернулся, обвел всех полными ненависти глазами и приблизился к желтоволосому великану. Если бы Джеку удалось ударить его по голове, все было бы кончено. Но, ловкий, как кошка, тот начал кидаться из стороны в сторону, размахивая палицей, и Джеку нужны были все силы, чтобы предупредить направленный на него удар.
   К счастью для Джека, остальные дикари, уверенные в успехе своего начальника, не принимали никакого участия в борьбе между ним и великаном. Они удовлетворялись терпеливым ожиданием конца поединка. По мере продолжения драки дыхание великана становилось все прерывистее и вылетало из горла свистящим звуком. Зубы его были крепко сжаты, глаза горели ненавистью. Удивленные дикари плотнее сомкнулись вокруг дерущихся, готовые каждую минуту помочь своему утомленному вождю. Джек заметил это движение. Он понял, что судьба его была предрешена, и решил следующим ударом разрядить тягостно-напряженную атмосферу. Собрав последние силы, великан снова взмахнул своей дубиной, занося ее над головой Джека. Джек мог легко избежать удара, но вместо этого он бросился вперед, подставив голову под дубину противника, и, быстрым движением схватив обеими руками свою палку, с силой ударил его между глаз. Джек упал под тяжестью навалившегося на него бесчувственного тела убитого им вождя. Целая дюжина дубин взвилась в воздухе, готовая опуститься на голову несчастного Джека. Несколько секунд дикари колебались, так как грозная туша их предводителя покрывала собою Джека. Этот момент спас ему жизнь. Не успели дикари оторвать великана от Джека, как семеро из них пали жертвами освобожденных Петеркином и мной пленников.
   Нам никогда не удалось бы так блестяще выйти из создавшегося положения, если бы дикари не были так увлечены битвой Джека с их вождем. Они все еще превышали нашу партию количеством. Их было на три больше, чем нас. Но зато на нашей стороне была победа, а они, угнетенные потерей вождя, пали духом.
   Спустя десять минут все наши противники были сбиты с ног, взяты в плен, связаны по ногам и рукам и аккуратно сложены на берегу моря.
  

Глава IX
Беседа с дикарями. -- Похороны погибших. -- Победители уезжают. -- Мы снова одни на Коралловом острове.

   Когда битва была окончена, дикари окружили нас и, с любопытством оглядывая со всех сторон, начали задавать нам вопросы, на которые, конечно, мы ничего не могли ответить из-за незнания их языка. Чтобы положить конец этому, довольно скучному, времяпрепровождению, Джек взял их главаря (уже оправившегося от своей раны) за руку и крепко ее пожал. Как только чернокожие поняли, что это пожатие выражало теплые чувства, питаемые нами к ним, они стали обходить каждого из нас, повторяя сделанное Джеком. Когда эта церемония была окончена, Джек направился к девушке, остававшейся неподвижно на скале и издали наблюдавшей все происходившее. Он знаками предложил ей следовать за ним, а затем, взяв за руку вождя, уже собирался повести их к нашему жилищу, когда вдруг увидел несчастного младенца, все еще лежавшего на берегу. Он поспешил к нему и с радостью обнаружил, что ребенок еще жив. Мать его начала постепенно приходить в себя.
   -- Ну, не стойте на дороге! -- сказал Джек, отталкивая нас в сторону, в то время как мы наклонились к несчастной женщине, пытаясь привести ее в чувство. -- Ей сейчас будет лучше! -- Сказав это, он положил ребенка ей на грудь, прислонив его теплую щечку к ее лицу. Женщина сразу открыла глаза, дрожащими руками ощупала ребенка, посмотрела на него и с криком радости сжала его в объятиях. Она старалась подняться на ноги, видимо, для того, чтобы убежать в лес.
   -- Ну, вот и прекрасно! -- сказал Джек, снова беря за руку оставленного им вождя. -- Теперь, Ральф и Петеркин, ваше дело заставить этих ребят следовать к нашему жилищу. Там мы постараемся оказать им гостеприимство и сделать все, что в наших силах.
   Через полчаса мы все сидели на земле перед нашим жилищем и с удовольствием поедали холодную жареную свинину, диких уток и разных сортов рыбу. В виде десерта были поданы сливы, кокосовые орехи и другие фрукты.
   Утомленные переживаниями дня, Петеркин, Джек и я, с удовольствием выпив кокосового лимонада, легли и уснули. Дикари последовали нашему примеру, и через полчаса весь лагерь погрузился в глубочайший сон.
   Сколько времени мы проспали, я не знаю, но только, когда мы ложились, солнце садилось, а когда проснулись, оно блистало в небе высоко над нашими головами. Я разбудил Джека, который сразу вскочил и полными удивления глазами посмотрел на меня. Он не сразу вспомнил все происшедшие события, но наконец сообразил что-то и веселым голосом закричал:
   -- Живо, готовьте завтрак! Петеркин, несчастный лентяй, сколько времени ты еще намерен валяться?
   Петеркин протяжно зевнул.
   К этому времени все туземцы уже встали, и мы занялись приготовлением завтрака. Изредка мы делали тщетные попытки объясняться с ними знаками. Наконец Джеку пришла блестящая мысль постараться узнать их имена. Он указал на себя и очень отчетливо произнес "Джек"; затем, вытянув руку по направлению к Петеркину и ко мне, так же ясно повторил наши имена. Потом он снова положил руку себе на грудь и сказал "Джек". Другую руку он приложил к груди вождя и вопросительно посмотрел ему в лицо. Вождь сразу понял его и два раза отчетливо повторил: "Тараро", "Тараро". Джек повторил имя за ним, на что в ответ последовал одобрительный кивок и дикарь произнес: "Чук, чук". Джек, повернувшись к самой младшей из женщин, сидевшей на пороге нашей хижины, так же вопросительно посмотрел на главаря. Тот произнес "Аватеа", поднял палец к солнцу и застыл в такой позе на несколько минут.
   -- Что бы это могло значить? -- спросил Джек.
   Не удовлетворенный этим жестом, Джек подошел к женщине и сказал "Аватеа". Она грустно улыбнулась в ответ, утвердительно покачала головой и, дотронувшись пальцем до своей груди, тоже показала на солнце. Нас страшно заинтриговала эта процедура, но так как мы не могли удовлетворить своего любопытства, то пришлось прекратить расспросы.
   Знаками приказав туземцам следовать за ним, Джек повел их к месту вчерашнего сражения. Здесь мы нашли пленников, проведших ночь на берегу и совершенно забытых нами. Накормив их принесенной с собой едой, Джек начал рыть яму в песке. Поработав некоторое время, он указал на валявшиеся мертвые тела и на яму. Туземцы сразу поняли его знаки и, вооружившись лопатами, в течение получаса вырыли огромную яму, достаточную для погребения всех трупов. Когда работа была окончена, они схватили своих убитых врагов и с потрясающим равнодушием стали бросать их в приготовленную могилу. Последним было брошено тело желтоволосого вождя.
   Следующие три дня туземцы потратили на починку своей лодки, сильно пострадавшей от удара о скалу.
   Когда лодка была готова, мы помогли им нагрузить ее пленниками и запасами фруктов. Петеркин пошел на охоту и вернулся с шестью убитыми свиньями. Мы их зажарили и преподнесли нашим друзьям в день их отъезда. В этот достопримечательный день Тараро энергичными знаками старался нам объяснить, что предлагает поехать вместе с ними на остров. Так как мы никуда не собирались, то, вежливо покачав головой в знак отрицания, дали им понять, что отказываемся от их предложения. Но решили возместить свой отказ, подарив ему заржавленный топор, от которого могли свободно отказаться, имея в запасе другой, доставшийся нам во время крушения судна. Кроме этого, мы подарили ему кусочек дерева с вырезанными на нем нашими именами и веревочку, на которой он повесил дощечку, обмотав ее вокруг шеи.
   Спустя некоторое время мы все собрались на берегу. Не будучи в состоянии объясниться, мы проделали церемонию рукопожатия и стали ждать их отъезда. Но Тараро подошел к Джеку, вытянул голову и потерся своим носом об его нос, тс же самое он сделал с Петеркином и со мной. Поняв, что это их обычай, мы решили проделать то же самое со всеми, не исключая женщин. Когда очередь дошла до Аватеи, никто из нас не мог сдержать чувства искреннего сожаления при расставании с ней. Кроме ее скромного вида и ласкового обращения, она была единственной среди всех, выказавшей некоторую долю сожаления при прощании с нами. Подойдя к Джеку, она доверчиво подставила свой плоский нос, которого он коснулся своим носом. Таким же знаком внимания она удостоила Петеркина и меня.
   Через час лодка скрылась из виду, и мы с какой-то необъяснимой тоской, переполнявшей наши сердца, тихо сидели в тени хижины, обсуждая необыкновенные события последних дней.
  

Глава X
Парус. -- Неожиданный салют. -- Конец черной кошки. -- Опасное нырянье. -- Неосторожность и страшная катастрофа.

   После того как туземцы оставили нас, наша жизнь протекала некоторое время довольно спокойно. Однажды, когда мы собрались выехать в море половить рыбу, так как нам здорово надоело питаться свининой, мы были встревожены неожиданным криком Петеркина, стоявшего на самом берегу моря.
   -- Парус, парус! Ральф, посмотри, Джек! Видите, там, на самом горизонте, у входа в лагуну! -- кричал он.
   -- Он прав, это шхуна, -- ответил Джек, поспешно одеваясь.
   Наши сердца, взволнованные этим открытием, сильно забились. Да и на самом деле, если шхуна приблизится к нашему острову, не могло быть никаких сомнений в том, что капитан возьмет нас с собой и доставит на какой-нибудь цивилизованный остров, откуда нам легко будет выбраться в Англию. В голове отчетливо вырисовывались картины домашнего уюта, и хотя я очень полюбил Коралловый остров к нашу хижину, но чувствовал, что в любую минуту без колебаний расстанусь со всем этим.
   С радостными возгласами мы торопливо взобрались на самую высокую скалу, расположенную вблизи нашего жилища, и стали с нетерпением ждать судна, которое приближалось к нашему острову, подгоняемое легким ветерком.
   Не прошло и часа, как шхуна была почти рядом с рифом. Сделав красивый поворот, она мягко пошла вдоль берега. Боясь остаться незамеченными, мы начали размахивать волокнами от кокосовой пальмы и вскоре увидели, не без удовлетворения, как со шхуны спустилась лодка, а на палубе приготовляются к стоянке. На бизань-pee показался флаг, и маленькое облачко белого дыма поднялось около одного бока шхуны. Прежде чем мы сумели догадаться об их намерении, раздался пушечный выстрел. Снаряд на своем пути снес несколько кокосовых деревьев и с треском ударился в скалу, всего на несколько ярдов ниже того места, где мы стояли.
   С ужасом мы обнаружили, что взвившийся над шхуной флаг был черного цвета и на нем красовался пересеченный костями череп. Мы смотрели друг на друга, боясь произнести трепещущее на наших губах слово "пират".
   -- Что делать? -- воскликнул Петеркин, когда мы увидели лодку, спущенную с судна и стремящуюся к входу в лагуну. -- Если они нас снимут с острова, так это будет только для того, чтобы бросить в воду или сделать пиратами.
   Я молчал, пристально глядя на Джека, который один мог разрешить наше сомнение. Он стоял со сложенными на груди руками, потупя голову, пристально уставившись глазами в одну точку на земле.
   -- Есть только одна надежда! -- решительно сказал он, грустно глядя на Петеркина. -- Если эти злодеи намерены забрать нас, они очень быстро обойдут весь остров. Идемте за мной.
   Прервав свою речь, Джек стремительно повернул в лес и маленькой извивающейся тропинкой повел нас к знакомой скале. Тут он остановился и, с осторожностью подойдя к самому ее краю, перегнулся вниз. Мы последовали его примеру и увидели лодку с вооруженными людьми, причаливавшую к берегу. В одно мгновенье люди выскочили на берег и быстро направились к нашему жилищу.
   Через несколько секунд они уже возвращались обратно к лодке, причем один из них, держа за хвост нашу несчастную кошку, ожесточенно размахивал ею в воздухе. Подойдя к воде, он швырнул ее далеко в море, а затем присоединился к своим товарищам, горячо о чем-то совещающимся.
   -- Видите, что нас ждет! -- с горечью произнес Джек. -- Человек, который может убить ни в чем не повинное животное, никогда не задумается над тем, чтобы уничтожить человека. Теперь, ребята, нам остается только одно -- Бриллиантовая пещера.
   -- Бриллиантовая пещера?! -- воскликнул Петеркин. -- Ну, тогда мое дело дрянь: мне в нее не нырнуть, даже если бы все пираты Тихого океана одновременно ополчились на меня.
   -- Ничего, не унывай! -- ответил я. -- Мы тебя как-нибудь протащим, если только ты нам доверишься.
   Сказав это, я вспомнил, как во время одного из наших купаний с Джеком, ныряя, мы попали в пещеру, навсегда запечатлевшуюся у нас в памяти. К сожалению, Петеркин, из-за неумения нырять, несмотря на наши усиленные просьбы, не решился тогда спуститься на дно, чтобы увидеть необыкновенные красоты, скрываемые морской стихией. А Джек и я, нырнув во второй раз, не могли долго оставаться в пещере, так как помнили о том, что стоящий на берегу Петеркин, видя наше долгое отсутствие, предается отчаянию.
   В это время часть пиратов разбрелась по берегу, а другая направилась к лесу.
   -- Итак, Петеркин! -- мрачно произнес Джек. -- Ты должен решиться, или нам придется умирать вместе с тобой.
   -- О, Джек, мой дорогой друг! -- воскликнул Петеркин, дрожащий и бледный. -- Оставь меня, они ничего со мной не сделают. Зачем я им? Иди с Ральфом, и спрячьтесь в пещере, а я...
   -- Этого мы не сделаем! -- спокойно возразил Джек. -- Итак, Ральф, нам нужно приготовиться к встрече с этими ребятами. Если нам удастся избежать встречи с теми, кто направляется сюда, мы на некоторое время будем в безопасности в лесу.
   -- Их пять человек! -- возразил я. -- Нам не спастись.
   -- Ну, ладно! -- хрипло сказал Петеркин, конвульсивно хватая Джека за руку. -- Нырнем! Я с вами!
   Тем, кто не привык к воде, хорошо знакомо чувство ужаса, охватывающее человека при одной мысли о необходимости погрузиться в нее с головой. Это чувство не имеет ничего общего с трусостью, и каждому должно стать понятным, как велика была решительность Петеркина, когда он, покорившись необходимости, последовал за нами в воду. Выбора не было! Пираты уже заметили нас, и рассуждать было некогда!
   Джек и я схватили Петеркина за руки.
   -- Тихо, не сопротивляйся! -- сказал Джек. -- Иначе мы погибли.
   Петеркин ничего не ответил, но его застывшее лицо и напряженные мускулы говорили о том, что он окончательно решил превзойти все трудности вставшей перед ним задачи. Он держал себя как герой, плывя между нами и покорно отдав себя в наше распоряжение. Темный подводный туннель был пройден, и мы достигли пещеры раньше, чем я этого ожидал.
   Петеркин облегченно вздохнул, и спустя несколько секунд, невредимые и успокоенные, мы ощутили под ногами твердую почву. Джек занялся поисками фитиля и самодельного факела, оставленного нами в пещере во время одного из наших спусков в подводное царство. Вскоре он нашел их и, с большим трудом выбив огонь, зажег факел. Несмотря на то что мы насквозь промокли, Петеркин, глазам которого впервые представилась сказочная картина, несколько минут стоял как очарованный, будучи не в силах оторваться от чудесного зрелища. Потолок пещеры, находящийся над нами, поднимался на высоту приблизительно десяти футов, но дальше в глубине пещеры он становился все выше и выше, теряясь где-то в темноте. Казалось, он был сделан из кораллов и поддерживался тяжелыми колоннами из того же материала. Огромные сосульки, переливающиеся всеми цветами радуги, свисали сверху в разных местах. Они не были ледяными, но нам казалось, что каждая из них представляет собой жидкую струю, застывающую в самом конце. Многие из этих капель падали вниз и образовывали небольшие холмики, подымающиеся кверху и встречающиеся с сосульками, спускающимися с потолка. Некоторые из них уже встретились, это и были колонны, которые с первого взгляда казались выстроенными человеком. В стенах просматривались отверстия, ведущие, по-видимому, в другие пещеры. Джек первый прервал молчание:
   -- Ну, ребята, теперь не время разглядывать все эти красоты. Мы еще здесь насидимся. Ведь неизвестно, сколько времени пираты останутся на острове, а до тех пор, пока они не уплывут, нам выйти не придется.
   -- Может быть, -- робко заметил Петеркин, -- они захотят здесь остаться навсегда, и мы будем заживо погребены в этой пещере.
   -- Этого я не боюсь! -- улыбнувшись, ответил Джек. -- Эти негодяи никогда долго не остаются на берегу. Мы можем рассчитывать, что вся эта история продлится не более двух дней.
   Мы начали приготовления к тому, чтобы провести ночь в пещере. В разные периоды, когда Джек и я ныряли на дно и посещали пещеру, мы приносили сюда с собой фрукты, кокосовые орехи и волокна кокосовых пальм. Делая это, мы вряд ли отдавали себе отчет в наших действиях. Это нас отчасти забавляло, а с другой стороны, нам иногда приходила мысль, что придется скрываться в ней в случае, если дикари неожиданно нагрянут на наш остров. Меньше всего мы рассчитывали на то, что люди, которые заставят нас искать приюта в этом подводном убежище, будут белыми дикарями и, что очень возможно, нашими соотечественниками.
   Кокосовые орехи сохранились прекрасно, между тем как некоторые фрукты начали уже портиться. Запас волокон был так велик, что его хватило для того, чтобы соорудить уютное ложе. Это было очень важно потому, что пещера была довольно сырая. Удобно расположившись на мягкой подстилке и укрепив горящий факел в середине, мы приступили к ужину.
   Трапеза наша продолжалась достаточно долго, так как мы больше говорили, чем ели. Говорить приходилось почти шепотом, потому что эхо, разносившееся по пещере, неприятно поражало слух. По исчезнувшей полоске слабого света, едва пробивающегося сверху, мы поняли, что наступила ночь, и, потушив факел, улеглись спать.
   Проснувшись, мы с трудом вспомнили все, что произошло накануне. Представления о времени у нас не было никакого. По слабому свету мы поняли, что день уже наступил, но час, хотя бы приблизительный, установить было невозможно. Джек предложил выплыть на рекогносцировку.
  

Глава XI
Я попадаю к пиратам. -- Как они со мною обращаются. -- Разлука. -- Неожиданный подарок.

   Сердце у меня чуть не выскочило от волнения из груди, когда, обернувшись, я увидел огромного человека со свирепым лицом, в упор глядящего на меня. Он самодовольно улыбался. Это был белый человек, вернее говоря, европеец, хотя лицо его, бронзовое, очень темное, очевидно, от ветра и солнца, могло принадлежать и туземцу. Платье на нем было обыкновенным платьем моряка, только талию охватывал широкий шелковый пояс. В поясе торчало два пистолета и тяжелый тесак. Борода, усы и волосы, коротко остриженные, слегка серебрились сединой.
   -- Так, молодец! -- начал он, улыбаясь, и рука его крепче сжала мне плечо. -- Говоришь, "обманули" злодеев, да? Посмотрим, посмотрим. Ну-ка, щенок, взгляни вон туда. -- Сказав это, он пронзительно свистнул. Через две минуты ему ответили, и лодка пиратов, выплывая из-за скалы, стала быстро приближаться к нам.
   -- Отправляйся, разведи огонь, да смотри, только попробуй убежать! -- и он многозначительно показал на свой пистолет.
   Я молча послушался приказания. Так как у меня в кармане случайно оказалось стекло от телескопа, костер был скоро разложен, и густой черный дым большими клубами уже поднимался в воздух. Не прошло и десяти минут, как раздался оглушительный выстрел, и я увидел приближающуюся к острову шхуну. Дым от костра, разложенного мной, был, очевидно, сигналом для судна. Я только сейчас понял, что это была хитрость пиратов, и они нарочно угнали шхуну, чтобы мы, решив, что они окончательно покинули остров, вышли из нашего тайника. Но теперь огорчаться было уже поздно. Я целиком находился в их власти, поэтому мне оставалось только беспомощно стоять рядом с пиратом и следить за тем, как команда лодки высаживалась на берег. На секунду у меня промелькнула мысль спрыгнуть со скалы и стремительно броситься в воду, но между мной и морем уже были люди.
   Когда команда поднялась на скалу, было много разговоров по поводу успеха блестящего плана. Разбойники радовались удаче. Обращаясь к человеку, взявшему меня в плен, они называли его "капитаном". У всех был очень непривлекательный вид. Свирепые лица, всклокоченные волосы и бороды. Вооружены они были тесаками и пистолетами и одеты все почти, не считая мелких подробностей костюма, так же, как и капитан. Глядя на них и видя нахмуренные брови, гнусные выражения лиц, я чувствовал, что жизнь моя висит на волоске.
   -- А где же остальные собаки? -- воскликнул один из мужчин, сопровождая свой вопрос ругательством, заставившим меня содрогнуться. -- Я готов поклясться, что их было трое, а может быть, и больше.
   -- Слышишь, что он говорит, щенок? Где же другие собаки? -- сказал капитан.
   -- Если вы имеете в виду моих приятелей, так я вам не скажу! -- тихо ответил я.
   Услышав мой ответ, команда разразилась громким хохотом.
   Капитан удивленно взглянул на меня. Затем, вытащив из-за кушака пистолет, он сказал:
   -- Слушай, молодец! Мне некогда терять с тобой время. Если ты мне не скажешь все, что знаешь, я тебе размозжу голову. Где твои товарищи?
   Я колебался несколько секунд, не зная, как поступить. Внезапно блестящая мысль прорезала мой мозг.
   -- Злодей! -- сказал я, потрясая перед самым лицом капитана сжатым кулаком. -- Размозжить мне голову дело небольшое, но я говорю тебе прямо, без обиняков: даже если ты сейчас бросишь меня в море с этой скалы, я все равно не выдам своих товарищей. Испробуй меня!
   Капитан побледнел от злости, услышав мои слова.
   -- Ах, так! -- воскликнул он, грубо выругавшись. -- Ну-ка, ребята, возьмите его за ноги и швырните в воду. Поворачивайтесь.
   Команда, удивленно молчавшая, приблизилась, и два молодца, схватив меня, потащили к скале. Я мысленно поздравил себя с успехом моего плана, потому что знал, что, очутившись в море, благополучно доплыву до пещеры, где меня с нетерпением ожидали Джек и Петеркин. Но мои надежды рухнули, когда я услышал громкий окрик капитана: "Подождите, ребята, мы еще его помучаем, прежде чем отдать на съедение акулам. Тащите его в лодку. Поторапливайтесь, разгуливается ветер".
   Команда немедленно поволокла меня и, поспешно спустившись со скалы, швырнула на самое дно лодки, где я в течение нескольких секунд пролежал без памяти.
   Очнувшись, я с трудом поднялся на локте и увидел, что мы уже вне кораллового рифа и подходим к шхуне. Не успел я оглядеться, как почувствовал грубый толчок ногой в бок, а резкий голос приказал мне лезть на борт шхуны. Я встал и с трудом взобрался наверх. Спустя некоторое время лодку подняли на палубу, и судно, подгоняемое свежим ветром, вышло в открытый океан, оставив далеко за собой Коралловый остров.
   Команда, занятая работой по уборке шхуны, мало обращала на меня внимания, так что я мог свободно наблюдать за ними, знакомиться со шхуной, на которую попал так неудачно. Внутри она больше походила на торговое судно, чем на разбойничью шхуну. Я был поражен чистотой и порядком, царившими повсюду. Палубы, чисто вымытые, блестели. Мачты, выструганные и отполированные, были выкрашены в черный цвет. Белые паруса красиво вздувались от сильного ветра. Короче говоря, убранству шхуны могли позавидовать капитаны любого флота. Лодка, поднятая наверх, показалась мне непропорционально большой, но посчитав количество человек команды, я понял, что на случай какого-нибудь происшествия вся команда, состоящая из сорока человек, могла бы свободно поместиться в ней.
   Познакомившись со всем, что меня окружало, я стал думать о своих приятелях. На душе было грустно, слезы, помимо воли, катились из глаз.
   -- Что ты хнычешь, упрямый щенок? -- раздался низкий голос капитана, подошедшего ко мне и залепившего мне такую пощечину, что я едва удержался на ногах.
   -- Я не разрешаю реветь на своем корабле. Прекратить рев немедленно, или получишь от меня порцию, тогда будет, от чего выть.
   Кровь бросилась мне в голову от этого грубого и жестокого обращения, но я знал, что всякое выражение недовольства только ухудшит мое положение, поэтому молча вытащил носовой платок и вытер глаза.
   -- А я думал, что ты крепче сколочен! -- раздраженно продолжал капитан. -- Я предпочитаю иметь бешеного бульдога на своем судне, чем слезливого щенка. Я тебя выучу или отправлю к акулам. Марш вниз, и оставаться там, пока не позову.
   Когда я послушно пошел вдоль палубы, мои глаза случайно заметили небольшой бочонок, стоящий рядом с главной мачтой. На нем было написано: "порох". Я сразу сообразил, что так как мы идем против ветра, -- все брошенное в воду поплывет по направлению к рифу Кораллового острова. Я так же быстро вспомнил, что у моих приятелей имеется пистолет. Без колебания схватив бочонок с палубы, я швырнул его в море. Крик изумления вырвался у капитана и команды, видевшей то, что я сделал.
   Подойдя ко мне вплотную и повторяя невероятные ругательства, капитан, подняв руку для удара, заорал:
   -- Мальчишка, щенок, что это значит?!
   -- Если вы опустите руку, -- громко произнес я, чувствуя, как кровь стучит у меня в висках, -- я объясню вам. Пока вы этого не сделаете, вы не услышите от меня ни одного слова. Я буду нем!
   Капитан отступил назад, продолжая смотреть на меня удивленными глазами.
   -- Итак, я бросил этот бочонок в воду в надежде, что волны и ветер вынесут его на Коралловый остров моим приятелям, у которых есть пистолет, но нет пороха. Я надеюсь, что они скоро получат его, и только жалею о том, что бочонок так мал. Больше того, вы сказали о своем предположении, что я лучше сколочен. Я не знаю, как я сколочен, мне никогда не приходилось особенно много думать на эту тему, но я твердо уверен, что как бы я сколочен ни был, вам меня сломать не удастся!
   К моему удивлению, капитан, вместо того, чтобы разразиться громом ругательств по моему адресу, улыбнулся, положил пистолет за кушак и, повернувшись на каблуках, быстро пошел по палубе. Я спустился вниз.
   Там, вместо грубого обращения, которого я ожидал, команда встретила меня веселым смехом, а один из них, поглаживая меня по спине, сказал:
   -- Молодец парняга, я вижу -- ты пострел. Погоди-ка, что еще из тебя выйдет? Билль был как раз таким же, как ты, а сейчас он самый большой головорез из всех нас.
   Человек, которого называли Биллем, сидел около меня за обедом, и я не мог понять, почему он все время мрачно молчал. Он отвечал небрежно на заданные ему вопросы, но сам не начинал разговора ни с кем. Отличался от остальных Билль своим ростом, так как был чуть ниже самого капитана.
   Весь остаток дня после обеда я был предоставлен самому себе, и только когда уже стемнело, один из матросов, стоящий на вахте, позвал меня, сказав, что меня требует капитан. Я немедленно встал и последовал за ним.
   Маленькая серебряная лампа бросала мягкий свет на каюту капитана. Это была небольшая комнатка, просто, но уютно обставленная. Сидя на складном стуле перед столом, капитан был погружен в исследование карты Тихого океана. Когда я вошел, он поднял голову и мягким голосом предложил мне сесть, указывая на стул, стоящий рядом с ним. Сам он встал со своего места и, подойдя к дивану в другом конце каюты, растянулся на нем...
   -- Мальчик! -- сказал он, глядя мне прямо в лицо. -- Как тебя зовут?
   -- Ральф Скиталец! -- ответил я.
   -- Откуда ты и как попал на остров? Сколько у тебя там было товарищей? Отвечай мне, да смотри не лги.
   -- Я никогда не лгу! -- уверенно возразил я.
   Капитан выслушал меня с холодной улыбкой и приказал мне отвечать на вопросы.
   Я рассказал ему все приключения с того самого дня, когда я и мои товарищи впервые отплыли от родных берегов, до его визита на остров, конечно, не упомянув даже намеком о Бриллиантовой пещере. Когда я кончил, он несколько минут молчал, затем посмотрел на меня и сказал:
   -- Мальчик, я верю тебе!
   Меня удивило это замечание, потому что я никак не мог себе представить, почему бы ему мне не верить. Однако на это я ему ничего не ответил.
   -- А почему, -- продолжал капитан, -- ты думаешь, что эта шхуна принадлежит пиратам?
   -- Черный флаг убедил меня в том, что вы пираты, а если нужны какие-нибудь дальнейшие доказательства, так я получил их полностью, испытав на себе все жестокости вашего обращения.
   Слушая меня, капитан нахмурился, но, стараясь скрыть свой гнев, он продолжал:
   -- Мальчик, ты слишком храбр. Я признаю то, что мы довольно резко с тобой обошлись, но это произошло только потому, что ты заставил нас потерять много времени. Что касается черного флага, это простая шутка, к которой прибегают мои ребята для того, чтобы иногда попугать людей. Это только шутка, не причиняющая никакого вреда. Я не пират, мальчик, а обыкновенный купец, правда, немного грубый, но в море иначе нельзя, в этом море, где так много пиратов, да и на суше немало всяких чернокожих мерзавцев.
   Я торгую сандаловым деревом, приобретая его на одном из островов у дикарей. Если ты будешь хорошо вести себя, я возьму тебя с собой и сделаю участником всех моих коммерческих дел. Видишь ли, мне нужен честный парень, такой, как ты, который будет стеречь мою каюту и наблюдать за погрузкой. Так вот, хочешь ли ты стать торговцем сандаловым деревом?
   Меня поразили объяснения, данные капитаном, и вместе с тем я почувствовал облегчение, узнав, что судно не пиратское.
   -- Если все, что вы говорите, правда, так почему же вы против моей воли сняли меня с острова, а сейчас не отпускаете обратно?
   Капитан ответил, улыбаясь:
   -- Я был раздражен, когда взял тебя в плен, а теперь жалею об этом. Сейчас я даже с радостью отвез бы тебя обратно, но мы слишком далеко от Кораллового острова. Взгляни, вот видишь на карте, где расположен остров, а здесь, в этой точке, лежащей не меньше чем на шестьдесят миль южнее его, находимся мы. Это было бы несправедливо в отношении моих -- людей задерживаться дольше. Ведь все они заинтересованы в торговле.
   Я ничего не мог возразить ему на это и после недолгой беседы согласился вступить в команду шхуны хотя бы до тех пор, пока, достигнув какого-нибудь цивилизованного острова, меня могли спустить на берег. Капитан согласился на мои условия. Поблагодарив его за данное им обещание, я покинул каюту и вышел на палубу. Казалось бы, я должен был почувствовать большое облегчение, но, не знаю почему, мне было очень тяжело и я не мог найти себе места.
  

Глава XII
Билль. -- Узнаю много интересного. -- Лед сломан. -- Начало дружбы. -- Гнусная расправа.

   Три недели спустя я стоял на палубе шхуны, наблюдая за морем. Был полный штиль. День выдался жаркий, один из тех душных дней, которые являются особенностью Тихого океана. Казалось, вся природа заснула, и нужен порыв ветра или хороший шторм, чтобы разбудить ее.
   Не было слышно ни одного звука, за исключением легкого поскрипывания мачт или случайного всплеска воды. Команда, утомленная зноем, разбрелась по палубе, стараясь укрыться от палящих солнечных лучей. Билль стоял, безучастно глядя в небо, изредка подходя к борту, чтобы сплюнуть в море. Во время одного такого перехода к борту он подошел к тому месту, где стоял я, и, облокотясь о перила, стал внимательно смотреть на голубую волну.
   Несмотря на его мрачность, это был единственный человек на судне, к которому у меня было слабое влечение. Остальные, видя, что я неохотно разделяю с ними компанию, и зная, что мне покровительствует капитан, относились ко мне довольно безразлично. Билль, правда, делал то же самое, но так как он держал себя одинаково со всеми, то его поведение в отношении меня никому не бросалось в глаза. Раз или два я пытался втянуть его в беседу, но он всегда после нескольких односложных ответов поворачивался и уходил. Воспользовавшись тем, что он подошел ко мне, я сказал ему:
   -- Билль, почему вы такой мрачный, никогда ни с кем не разговариваете?
   Слегка улыбнувшись, Билль ответил:
   -- Странно! Очевидно, мне не о чем говорить.
   -- Да, это удивительно! -- задумчиво продолжал я. -- У вас такой вид, будто вы многое могли бы сказать. Такие люди, как вы, обыкновенно умеют говорить.
   -- Да, они умеют, дружище! -- серьезно подхватил Билль. -- Я тоже мог бы, если бы хотел, но какой смысл здесь разговаривать. Тут люди открывают рот только для того, чтобы ругаться и проклинать судьбу. Это их забавляет, а меня нисколько, поэтому я предпочитаю держать язык за зубами.
   -- Вы правы, Билль, я предпочел бы никогда вас не слышать, чем слышать вас разговаривающим так же, как все остальные. Но я ведь не ругаюсь, вы могли бы когда-нибудь поговорить со мной, мне кажется. Кроме того, я так устал от этого одиночества; нет ни одного человека, с которым можно было бы перекинуться приятным словом. Я привык к товарищеским беседам, и, правда, разговаривая со мной хотя изредка, вы доставили бы мне огромное наслаждение.
   Билль удивленно взглянул на меня, и мне показалось, что я заметил, как грустная тень пробежала по его загорелому лицу.
   -- А когда же ты это успел привыкнуть к товарищеским беседам? -- сказал Билль, опустив голову и снова уставившись в море. -- Не на Коралловом же острове, я полагаю.
   -- Как раз там! -- с жаром возразил я. -- Там я провел самые счастливые месяцы своей жизни... -- И, не дожидаясь дальнейших расспросов, я дал подробный отчет о счастливых днях, проведенных вместе с Джеком и Петеркином, не позабыв рассказать обо всех наших приключениях.
   -- Мальчик, мальчик! -- произнес Билль испугавшим меня голосом. -- Здесь не место тебе.
   -- Это правда! -- ответил я. -- Я здесь приношу не много пользы, и мне очень не нравится команда; но что же делать? Я, во всяком случае, надеюсь скоро быть снова свободным.
   -- Свободным? -- удивленно глядя на меня, переспросил Билль.
   -- Да, свободным. Капитан обещал высадить меня на берег, когда кончится это плавание.
   -- Это плавание? Что сказал тебе капитан? -- понижая голос, спросил Билль.
   -- Он сказал, что он купец, торговец сандаловым деревом, а не пират и что если я приму участие в этом плавании, то получу изрядную долю дохода, а когда мы достигнем цивилизованного острова, я могу покинуть судно, если мне захочется.
   Билль нахмурил брови, и глаза его засверкали злобой.
   -- Он сказал правду, когда назвал себя торговцем сандалом, но он лгал, когда...
   В это время громкое распоряжение капитана прервало рассказ Билля.
   Дремлющая команда, услышав зычный голос своего командира, немедленно приступила к выполнению приказания.
   Спустя некоторое время, когда на палубе снова стало тихо, мы с Биллем продолжили наш разговор.
   -- Скажите мне, Билль, значит, правда, что эта шхуна не пиратское судно, а торговое? -- спросил я.
   -- Да, Ральф, это правда, но оно бывает и пиратским. Черный флаг, который ты видел на бизань-pee, не был случайностью.
   -- Тогда как же можно называть ее торговым судном?
   -- Очень просто. Когда нельзя взять силой, мы становимся торговым судном, но все же капитан предпочитает применять силу вместо торговли. Ральф, -- понижая голос, добавил он, -- если бы только ты видел ужасные дела, которые творились здесь, на палубе, тебе не пришло бы в голову спрашивать, пираты ли мы. Но ты скоро сам убедишься во всем этом.
   Однажды мы спокойно плавали среди небольших островов, казавшихся на первый взгляд необитаемыми. У нас вышел весь запас свежей воды, и капитан распорядился отправить лодку на берег за водой. Мы ошиблись, думая, что на острове нет туземцев. Не успела лодка приблизиться к берегу, как из кустов выскочили голые черные люди. Они собрались на берегу, потрясая в воздухе палицами и деревянными шпагами, угрожая нам. Наша команда была прекрасно вооружена и не проявляла никаких признаков волнения. Она спокойно причалила к берегу и, высадившись, вступила с туземцами в переговоры на каком-то странном диалекте, совершенно мне незнакомом. Миролюбивые разговоры плохо действовали на туземцев. С каждой минутой их становилось все больше, и они продолжали угрожающе шуметь, злобно сверкая глазами. Команда приготовилась к тому, чтобы расправиться с ними по-своему, но в это время раздался громкий голос капитана:
   -- Не сметь стрелять!
   Удивленные матросы, то и дело произнося невероятные ругательства, прекратили приготовления, ожидая нового приказа. Следующее приказание не заставило себя долго ждать.
   -- Сесть в лодку и отчалить от берега! -- пронеслось в знойном воздухе.
   Команда значительно переглянулась и отчалила от берега, кишащего огромной толпой разъяренных людей. Не успели мы отплыть на сто ярдов от берега, как раздался оглушительный выстрел, и огромная медная пушка выбросила из своего жерла целый поток картечи в самую гущу двигающейся массы. Душераздирающий крик прорезал воздух, и оставшиеся в живых бросились в лес. Среди груды мертвых тел, лежащих на земле, я различал отдельные корчащиеся от боли фигуры раненых людей. Кровь застыла в жилах от этого зрелища. Мне не пришлось много думать о кошмарной картине, представившейся моим глазам. Снова раздался спокойный голос капитана, донесшийся к нам по тихой воде:
   -- Гребите к берегу, наполняйте кувшины водой и возвращайтесь обратно!
   Команда повиновалась молча, и мне казалось, что даже их зачерствелые сердца дрогнули. Подойдя к маленькой речушке, из которой нам нужно было пополнить запас воды, мы увидели, что она окрашена в красный цвет. Многие из несчастных дикарей, бросившихся бежать в лес, упали в нее, истекая кровью. Нам пришлось подняться выше, где вода была еще чистая. Наполнив кувшины, мы возвратились в лодку. К счастью, подул ветер, помогший нам уйти от этого ужасного места. Но то, что я видел на острове, навсегда осталось у меня в памяти.
  

Глава XIII
Советуюсь с Биллем. -- Планы бегства. -- Тревожные мысли. -- Вулкан. -- Ромато и его гость. -- Рубка сандаловых деревьев. -- Странный обычай.

   Прошло несколько дней после описанных событий, и я начал уже понемногу приходить в себя. Мне долго казалось, что я пребываю в каком-то тяжелом сне, и каждая встреча с капитаном вызывала во мне чувство отвращения и ужаса. Я старался как можно меньше сталкиваться с ним. К счастью, он так мало обращал на меня внимания, что не замечал происшедшей во мне перемены.
   Я твердо решил при первой остановке на каком-нибудь острове тайно высадиться и искать приюта у туземцев. Это было лучше, чем оставаться на пиратском судне. Я много думал о том, как бы это получше сделать, и наконец решил поделиться своим намерением с Биллем. После нескольких бесед с ним я убедился в том, что он с удовольствием присоединится ко мне. Когда я сообщил ему о своем плане, он покачал головой и сказал:
   -- Нет, нет, Ральф, ты не должен думать о том, чтобы убежать. Здесь это невозможно. Правда, на некоторых островах ты был бы в полной безопасности, а сделав это тут, ты только попадешь со сковородки в огонь.
   -- То есть как это, Билль, вы думаете, меня не примут туземцы?
   -- Нет, принять-то они тебя примут, но преспокойнейшим образом убьют!
   -- Убьют? -- удивленно переспросил я. -- Я думал, что островитяне южных морей убивают только своих врагов.
   -- Как бы не так! -- возразил Билль. -- Ты сам видел, как мы с ними обращаемся, так почему же они должны нас щадить?
   Сообщение Билля мена очень огорчило, и я снова упал духом. Я спросил Билля, что он мог бы мне посоветовать, чтобы избавиться от дальнейшего пребывания на шхуне. Осмотревшись вокруг и убедившись, что нас никто не слышит, Билль начал тихим голосом:
   -- Есть несколько способов бегства, но, милый Ральф, все они нелегки. Если бы капитан направил нашу шхуну к каким-нибудь островам, расположенным недалеко от Таити, нам удалось бы бежать, так как туземцы в этих местах гораздо цивилизованнее и не прибегают к жестокостям, которыми грешат здешние дикари. Когда мы попадаем на эти острова, капитан всегда удваивает за нами надзор, так как хорошо знает, что несколько человек нашей команды не прочь улизнуть от него. Мы выберем какую-нибудь ночь, когда будет наша очередь стоять на вахте, и, пустив шхуну по течению, выпрыгнем, прежде чем нас успеют заметить. Конечно, нам придется рискнуть, так как нас смогут поймать чернокожие. Мне бы не хотелось прибегнуть к этому плану. Впрочем, у нас есть еще время все это хорошо обдумать, а сейчас мне надо идти вниз и приниматься за свою работу.
   Билль пожелал мне спокойной ночи и ушел вниз. Я ходил взад и вперед по палубе, иногда останавливаясь для того, чтобы посмотреть на фосфоресцирующие волны. Они то и дело, горя ярким голубым светом, ударялись о бока плывущей шхуны.
   Не могу сказать, чтобы мысли мои были радостными. Я с трудом удерживался от слез, вспоминая счастливое время, проведенное среди моих друзей на Коралловом острове. Я представлял себе Джека и Петеркина, тревожно обыскивающих каждый уголок острова, тщетно пытаясь найти мой труп. Я был уверен, что, выйдя из своего укрытия и не найдя шхуны, им никогда не придет в голову мысль о том, что я взят в плен. Меня заботила мысль, как справится Джек без меня с Петеркином, вытаскивая его из пещеры. Эти мысли были неожиданно прерваны ярко-красным пламенем, осветившим горизонт. Пурпуровые лучи окрасили море. Зрелище сопровождалось глухим звуком отдаленного грома, в то время как небо становилось все темнее и горячий ветер подул с юга.
   Команда стала поспешно собираться на палубе, и все были уверены, что надвигается страшный ураган. Появившийся вскоре капитан объяснил странное явление.
   -- Это вулкан! -- сказал он. -- Я знал, что где-то здесь находится вулкан, но был уверен, что он давно потух. Распустите паруса, по всей вероятности, подымется ветер, и лучше быть к нему готовым.
   В то время как он говорил, на нас посыпался дождь из пепла. Так как мы находились на расстоянии нескольких миль от вулкана, пепел приносило к нам ветром. Как и предсказывал капитан, поднялся резкий ветер, помогший нам быстро удалиться от вулкана. В течение всей ночи мы видели яркий красноватый свет и слышали отдаленные раскаты. Пепельный дождь не прекращался в течение нескольких часов, и наша палуба покрылась толстым черным слоем. Я вспомнил рассказы Джека об островах Тихого океана и их вулканическом происхождении, о том, что многие из них представляют собой верхушки вулканических гор, которые иногда под влиянием извержений опускаются в океан.
   Три дня спустя мы очутились недалеко от довольно большого острова, имеющего очень нарядный вид. Он состоял из двух гор высотою не меньше 4400 футов. Они разделялись широкой долиной, густо заросшей по бокам зелеными деревьями. По долине протекала река с белыми песчаными берегами. Вершины гор сильно отличались от виденных мною на Коралловом острове. Они заострялись кверху и были лишены всякой растительности, в то время как их отлогие бока густо заросли деревьями. Билль был рядом со мной, когда мы заметили остров.
   -- Ого! -- воскликнул он. -- Я знаю этот остров, он называется Эмо.
   -- Вам приходилось бывать здесь? -- полюбопытствовал я.
   -- Да, и довольно часто, вместе с этой шхуной. Это знаменитый остров, тут имеются заросли сандаловых деревьев. Мы не раз уже грузились здесь и хорошо платили за товар. Тут такое количество туземцев, что мы не могли решиться отбирать нужный нам товар силой. Капитан и так часто пытался их обманывать, и они начинают питать к нам недружелюбные чувства. Кроме того, команда в последний раз, когда мы здесь останавливались, вела себя довольно скверно, и я удивляюсь смелости капитана, который собирается снова сюда причалить. Хотя, впрочем, этот негодяй ничего не боится.
   Вскоре мы плавно вошли внутрь кораллового рифа и бросили якорь недалеко от группы огромных тенистых деревьев. Главная деревня туземцев находилась на расстоянии полумили от этой точки. Приказав спустить лодку, капитан прыгнул в нее и велел мне следовать за ним. Его сопровождало пятнадцать прекрасно вооруженных человек команды.
   -- Вали, ребята! -- воскликнул капитан.
   Весла ударили по воде, лодка быстро отчалила от шхуны и спустя несколько минут достигла берега. Здесь, против наших ожиданий, мы были очень любезно встречены вождем острова Ромато, который провел нас к своему жилищу и предложил нам сесть на маты, специально вынесенные им для нас из дома. Проходя по деревне, я обратил внимание на то, что туземцы, которых было около трех или четырех тысяч, совершенно не вооружены.
   После короткой незначительной беседы началось пиршество. Перед нами разложили огромное количество жареной свинины и разных кореньев. Мы с аппетитом принялись за еду и, быстро ее закончив, приступили к делу. Капитан изложил причины своего посещения острова и выразил сожаление по поводу недоразумения, происшедшего во время последнего визита. Он надеется, что обе стороны настроены дружелюбно и готовы возобновить торговые отношения.
   Ромато любезно ответил, что все забыто, и сказал, что счастлив снова видеть своих друзей и помочь им пилить и грузить деревья. Быстро были выработаны условия, и мы поднялись для того, чтобы уехать. Вся эта беседа была впоследствии передана мне Биллем, который довольно хорошо понимал язык туземцев.
   Ромато провожал нас на шхуну и по дороге рассказал нам, что какой-то очень важный вождь с другого острова приехал навестить его и на следующий день было назначено торжественное чествование гостя. Он просил разрешения представить своего друга нам и, получив таковое, отправил за ним на берег свою лодку. Я воспользовался тем временем, чтобы рассмотреть Ромато. Это был мужчина огромного роста, прекрасно сложенный. В отличие от более диких племен, на нем была одежда, сделанная из особой туземной ткани, спадающая вниз свободными складками. Только грудь и мускулистые руки оставались непокрытыми. Большая черная борода и усы подчеркивали красоту блестящих умных глаз. Волосы его, мелко завитые, напоминали собой какой-то странный головной убор. В них была воткнута длинная деревянная булавка. Я впоследствии увидел, что эта булавка служила для того, чтобы чесать голову, не нарушая сложной архитектуры прически. Бедный Ромато терпел немало неудобств из-за своих волос. Мы потом узнали, что он спит на деревянной подушке, в середине которой было сделано специальное углубление для шеи, чтобы во время сна не испортить прически.
   Через десять минут возвратилась лодка, привезя с собой другого вождя. Он отличался необыкновенной внешностью. Половина его лица была выкрашена в красный цвет, а другая -- в желтый с черными узорами. В остальном он был похож на Ромато, хотя не обладал такой величественной фигурой. Так как этот вождь никогда до сих пор не видел судна, подобного нашей шхуне, он с любопытством осматривал все ее достопримечательности. Пока он знакомился с деталями нашей шхуны, Ромато беседовал с капитаном. Я обратил внимание на то, что все остальные туземцы, проходя мимо Ромато, низко сгибали спины. Прежде чем наши гости покинули судно, капитан распорядился открыть пушку и в честь их дать залп. Я уверен, что он сделал это для того, чтобы показать им свое превосходство на случай, если бы туземцы собирались выступить против нас. Ромато никогда не видел раньше пушки, так как во время предыдущих визитов ее не показывали. Было забавно наблюдать за ним, когда он с любопытством осматривал орудие. Желая познакомиться с ее силой, он упросил капитана выстрелить еще раз. Пушку зарядили. Вождям указали на огромную скалу, расположенную далеко в море. Капитан приказал дать второй выстрел. Через секунду верхушка скалы, разбитая вдребезги, упала в море.
   Больше всего туземцев забавлял насос. Они без устали качали воду, а гость Ромато ни за что не хотел покинуть шхуну и расстаться с насосом. Он приказал одному туземцу отправиться на лодке на берег и привезти ему его любимый табурет, на котором просидел весь день около насоса, беспрерывно выкачивая воду из шхуны.
   На следующий день команда отправилась на берег за сандаловым деревом. Капитан с двумя людьми остался на судне, чтобы в любой момент быть готовым привести в действие медную пушку. Она стояла, направленная на жилище вождя. Люди, как всегда, были вооружены; капитан приказал мне отправиться с ними наблюдать за работой. Я рад был выполнить это приказание, так как таким образом освобождался от общества капитана, которое я с трудом выносил.
   Мы шли по банановой роще, пока не достигли группы туземных жилищ. Все они были выстроены преимущественно из бамбука и покрыты огромными листьями. Многие из них состояли из трех стен и покатой крыши. Женщины, мужчины и дети с любопытством смотрели на нас, когда мы проходили мимо них, окруженные отрядом туземцев, посланных вождем для нашей защиты. Пройдя вглубь не более полумили, мы пришли к тому месту, где росли сандаловые деревья, и когда люди приступили к работе, я взобрался на близлежащую гору, чтобы осмотреть окрестности.
   Около полудня явился вождь в сопровождении нескольких туземцев, несших жареную свинью на деревянном блюде. Он предложил расположиться под тенистым деревом и приступить к обеду. К моему удивлению, вождь сел вместе с нами, но вместо того, чтобы класть пищу в рот своими руками, он предоставил это делать одной из своих жен. Я сидел рядом с Биллем и попросил его объяснить мне причины этого обычая.
   -- Это ниже его достоинства, брать самому пищу! -- ответил Билль. -- По всей вероятности, это соблюдается только в торжественных случаях. Видишь ли, Ральф, у них есть довольно странный обычай, называемый "табу". Если человек выбирает какое-нибудь дерево и делает его своим богом, плоды с этого дерева ему запрещены. Если же он соблазнится, несмотря на запрещение, и съест такой плод, его обязательно убьют. Вот, например, эта копна волос на голове вождя. У него есть особый штат цирюльников, который содержит ее в порядке. Существует закон, который распространяет "табу" на руки каждого дотронувшегося до головы живого вождя или тела умершего вождя. Таким образом, руки цирюльников оказываются священными и они не имеют права ими пользоваться. Их кормят, как маленьких детей.
   -- Как странно, Билль! Но посмотрите... -- сказал я, указывая на человека, кожа которого была значительно светлее кожи остальных туземцев. -- Я видел несколько таких светлых людей среди туземцев. Они, по-моему, принадлежат к другой расе.
   -- Ты совершенно прав! -- ответил Билль. -- Это туземцы с Тонгских островов, расположенных далеко на востоке. Они приезжают сюда для того, чтобы строить большие военные лодки, а так как это занимает два, а иногда и четыре года, их можно всегда встретить среди чернокожих...
   -- А почему, Билль, -- прервал я его, -- мне ни разу не встретилось здесь ни одно пресмыкающееся?
   -- Да их здесь и нет! -- ответил Билль. -- Если не считать, конечно, одной или двух безобидных ящериц. Я и сам ни разу не встречал. Но если их нет на суше, их больше чем достаточно в воде. Пойдем, я тебе покажу такое чудовище.
   С этими словами Билль поднялся и, оставив команду, все еще доедавшую свинину, повел меня в лес. Пройдя короткое расстояние, мы наткнулись на пруд со стоячей водой. Нас сопровождал молоденький парнишка-туземец.
   После того как Билль сказал ему несколько слов на непонятном мне языке, он приблизился к краю пруда и как-то странно свистнул. Вода сразу зашевелилась, и огромный угорь высунул свою голову на поверхность, позволяя парнишке погладить себя. Длиною он был около двенадцати футов, а толщиною достигал размера человеческого бедра.
   -- Вот, -- с самодовольной улыбкой сказал Билль, -- как тебе нравится этот бог, Ральф? Это один из их богов, его кормят трупами убитых врагов.
   -- Какая гадость! -- с омерзением воскликнул я.
   -- Гадость-то -- гадость, да что толку возмущаться! -- махнув рукой, произнес Билль. Он с силой ударил сапогом отвратительное животное, и оно с шумом спряталось в свое логовище. К счастью для Билля, да и для всех нас, молодой туземец стоял спиной. Ведь если бы дикари узнали о нашем непочтении к их богу, нам пришлось бы немало пострадать, прежде чем вернуться на шхуну.
  

Глава XIV
Детские игры. -- Состязания в плавании. -- Тараро. -- Акула.

   На следующий день часть команды, занятая рубкой деревьев, снова отправилась в лес. Я их сопровождал. В обеденный час, так как мне не хотелось есть, я решил один прогуляться по лесу. Не успел я отойти и нескольких шагов, как неожиданно очутился на берегу моря. От деревни меня отделяла маленькая полоска земли. Здесь я нашел несколько человек островитян, занятых сооружением военных лодок, почти готовых уже к спуску на воду. Я долго стоял, с огромным интересом следя за их работой, и заметил, что способ, которым они пользуются для связывания досок и бревен, очень похож на то, что делал Джек, строя нашу маленькую лодку. Удивил меня только огромный размер лодки, достигающий более ста футов. Она легко могла вместить триста человек. Недалеко от этого места играли маленькие дети. Мне захотелось понаблюдать за ними.
   Подойдя ближе, я увидел, что их много, и решил, что они собираются сюда со всей деревни для игры. Я уселся на траву под тенью платанового дерева. Их было не меньше двухсот человек, девочек и мальчиков вместе. Они, очевидно, прекрасно чувствовали себя и наслаждались своими играми. Во всяком случае, мне никогда не приходилось слышать таких радостных криков, видя игры английских детей. Их черные тела блестели на солнце; то и дело мимо проносились маленькие девочки с развевающимися коротенькими юбочками. Я заметил, что они не все играли в одну и ту же игру, а делились на различные группы.
   Одна часть детей играла в игру, очень напоминающую наши "жмурки". Другие забавлялись тем, что ходили на каких-то палках на три фута от земли, что должно было представлять собой ходули. Надо сказать, что все они отличались большой ловкостью.
   Мое внимание было привлечено небольшой группой девочек, занимающихся очень странной игрой, если вообще то, что они делали, можно было назвать игрой. Они стояли с закрытыми глазами в то время, как одна из них подходила к каждой девочке и пальцами приподымала ей веко, стараясь как можно больше открыть глазное яблоко. Вторая в это время очень ловко бросала ей в глаз кусочки соломы, прилагая все старания к тому, чтобы солома приняла вертикальное положение, упираясь концами в нижнее и верхнее веко. Мне это показалось настолько отвратительным, что я поспешил отойти в сторону. В другом месте группа мальчиков пускала змеев. Змеи отличались от тех, которыми так увлекаются мальчики в Англии, только формой, вернее, они были всевозможных форм и видов. Из всех игр, привлекших к себе больше всего участников, было плавание и ныряние в море. И действительно, надо отдать им справедливость, это они делали безукоризненно. Некоторые из них ныряли на огромную глубину, другие плыли по самой поверхности моря с поражающей легкостью. Они забавлялись без устали и, несмотря на высокую температуру южных морей, просиживали в воде целыми днями.
   Я так увлекся своими наблюдениями, что не заметил, как подошел Билль и положил мне руку на плечо. От неожиданного прикосновения я вздрогнул. Билль расхохотался.
   -- Вот какие нежности! Да тебя уже тронуть нельзя! Привыкай, привыкай, парняга, надо же и тебе когда-нибудь сделаться настоящим пиратом! -- добродушно крякнув, сказал Билль.
   Я понял его шутку и, конечно, не обиделся.
   -- Ты знаешь о том, что сегодня здесь готовится торжество в честь прибытия вождя, того самого, который вчера целый день просидел у нашего насоса. Будут какие-то состязания в плавании, в которых примут участие и начальники племен.
   Не успел он докончить фразы, как со всех сторон начали появляться туземцы и с громкими криками бросаться в воду. Через несколько минут их собралось несколько сот человек.
   Часть из них, продолжая кричать, барахталась в воде, в то время как другая важно расселась на берегу, серьезно наблюдая за плавающими. Размахивая руками и, видимо, споря, они постепенно стали выходить из воды. Один из них вышел из воды как раз в том месте, где сидел Билль.
   По вычурному убранству головы я узнал в нем вчерашнего гостя -- вождя острова, на котором мы находились. Вода смыла с его лица всю краску, и, к моему удивлению, я увидел, что это Тараро, мой старый друг с Кораллового острова.
   Тараро тотчас же узнал меня, подойдя ко мне, обнял меня за шею и приблизил свой нос к моему носу. Потом, будто вспомнив, что приветствие у белых выражается иным способом, схватил меня за руку и с силой ее потряс.
   -- Алло, Ральф! -- воскликнул Билль. -- Да этот парнишка влюбился в тебя, или, может, это твой старый приятель?
   -- Вы правы, Билль, -- возразил я. -- Он действительно мой старый знакомый. -- И я постарался коротко рассказать ему о том, что он начальник того отряда, которому Петеркин, Джек и я помогли спастись от преследовавших их врагов.
   Тараро, вступив в оживленную беседу с Биллем и все время показывая на меня, рассказывал ему подробно о нашем знакомстве и встрече на Коралловом острове.
   В это время мы услышали страшные крики: "Мао, мао!", что означало: "Акула, акула!" За ними последовал пронзительный вопль, прорвавшийся через сотни галдящих голосов. Кричали все туземцы, как плавающие в воде, так и сидящие на берегу. Мы быстро направились к тому месту, откуда неслись все возрастающие крики. Не успели мы подойти, как увидели расширенные, полные ужаса глаза одного из пловцов. Он беспомощно взмахивал руками и, не в силах больше кричать, громко хрипел. Спустя мгновение он скрылся под водой.
   Немедленно спущенная лодка подоспела к тонувшему, и один из дикарей успел схватить его за руку, на минуту снова показавшуюся в воздухе. Но, увы, чудовище успело уже проглотить половину своей несчастной жертвы, и спасавшим удалось извлечь только верхнюю часть туловища.
   В эту ночь, стоя на вахте, я вспоминал обо всех ужасах, свидетелем которых мне пришлось быть за это время. Кровь моя стыла при мысли, что это еще далеко не конец и будущее обещает мне мало хорошего.
  

Глава XV
Отказ капитана. -- Подслушанный разговор. -- План Билля. -- Крушение плана.

   На следующее утро, утомленный бессонной ночью, я проснулся в очень скверном настроении. Голова горела, и я чувствовал, что терпенье мое подходит к концу.
   Капитан появился на палубе незадолго до того часа, когда обыкновенно команда отправлялась в лес. Я подошел к нему, прося его разрешения остаться на шхуне, так как чувствовал себя больным.
   В ответ на мою просьбу он злобно посмотрел на меня и очень грубо приказал собираться для того, чтобы как всегда идти на берег. Дело в том, что за последние несколько дней настроение капитана резко изменилось к худшему. Это случилось после крупных разговоров с Роматой, который угрожал тем, что пошлет флотилию из своих военных лодок с тысячью туземцев и подожжет шхуну. В ответ на это капитан подошел к нему вплотную и со сверкающими глазами сказал:
   -- Мне только нужно поднять свой мизинец для того, чтобы моя пушка разнесла на мелкие куски всю вашу деревню.
   Хотя начальник племени был очень храбрым человеком, свирепый взгляд капитана заставил его затрепетать. Он ничего не ответил, но слова капитана разбудили в нем дремлющие старые обиды и подняли новое чувство ненависти.
   Итак, мне надо было идти в лес, несмотря на головную боль и сильное утомление. Перед отходом меня потребовал к себе в каюту капитан.
   -- Слушай, Ральф, у меня есть для тебя поручение. Эта черная морда Ромато окончательно сошел с ума; мне необходимо его как-нибудь задобрить. Вот, возьми эти зубы кита и снеси их ему домой. Скажи, что я шлю ему привет и прошу принять подарок. Возьми с собой кого-нибудь из людей, умеющих объясняться с туземцами.
   Я с удивлением рассматривал странный подарок, состоящий из шести белых китовых зубов и двух по бокам, выкрашенных в ярко-красный цвет. Я решил взять с собой Билля и заодно попросить его объяснить, какую представляют собою ценность зубы кита.
   -- Тебе и мне, -- сказал Билль, -- эти зубы кажутся ненужным хламом, а дикари очень ценят их. Больше всего ценятся красные, каждый из них равняется двадцати белым. Я думаю, что происходит это оттого, что они не часто встречаются и их трудно достать.
   Подойдя к дому Ромато, мы застали его сидящим на подстилке среди огромного количества туземных тканей и других предметов, подаренных ему представителями низших племен. Он встретил нас не очень дружелюбно, но когда Билль объяснил ему причину нашего посещения, он стал гораздо добрее.
   Получив подарок, он окончательно размяк.
   -- Идите, -- сказал он, сделав неопределенный жест рукой, -- и скажите вашему капитану, что я разрешаю ему сегодня рубить деревья, а завтра уже нельзя. Пусть он сам приедет на берег, мне нужно с ним поговорить.
   Когда мы вышли от вождя, чтобы возвратиться в лес, Билль мрачно покачал головой:
   -- Этот черномордый затевает что-то недоброе. Я его давно знаю.
   В этот день работа в лесу утомляла меня больше, чем когда-либо. Я с нетерпением ждал момента, когда можно будет вернуться на судно, забиться в свой угол и с закрытыми глазами вспоминать светлые дни, промчавшиеся так быстро. Наконец наступил долгожданный час, и я впервые, вступив на палубу шхуны, почувствовал радость.
   Вечером я случайно услышал разговор капитана с одним из его помощников. Этот разговор меня сильно взволновал. Они сидели в каюте капитана, расположенной внизу, и тихо беседовали, но так как верхний иллюминатор был открыт, каждое слово отчетливо доносилось до моего слуха.
   -- Мне это здорово не нравится! -- сказал помощник капитана. -- Похоже на то, что за нашу работу мы ничего не получим.
   -- Ничего не получим? -- спросил капитан, стараясь скрыть гнев. -- Ты считаешь, что хороший груз ничего не стоит?
   -- Это правильно, -- возразил помощник, -- но груз-то у нас на борту, и лучше бы до беды отчаливать.
   -- Слушай, -- сказал капитан, понижая голос. -- Ты рассуждаешь как мальчишка. Во-первых, вовсе не весь груз у нас, огромная часть его еще находится в лесу, но мне не дают его вывезти. Ведь он уже угрожал нам всячески.
   -- Угрожал нам, неужели? -- воскликнул помощник, горько смеясь. -- Несчастное самодовольное существо!
   -- Да, видно, не такое уж самодовольное, раз ты боишься напасть на него.
   -- Кто сказал, что я боюсь? -- прогремел помощник. -- Я готов в любую минуту это сделать. Но, капитан, каковы ваши намерения?
   -- Я хочу подвести шхуну возможно ближе к берегу, чтобы пушку можно было нацелить на срубленные уже сандаловые деревья. Затем я высажу всю команду на берег, за исключением двух человек, которые будут караулить шхуну, готовые в любую минуту, забрав нас, быстро сняться. Мы можем потихоньку пробраться через лес к началу деревни, где эти дикари всегда кружатся в своих сумасшедших плясках, и разрядить несколько карабинов, которые с первого же удара уложат сорок-пятьдесят человек. После этого будет уже легко. Дикари всей толпой ринутся в горы, а мы, забрав все, что нам нужно, снимемся с якоря и уплывем.
   Помощник капитана одобрил его план, а когда он уходил из каюты, я слышал, как капитан сказал ему:
   -- Распорядитесь, чтобы людям выдали по лишнему стакану грога, и не забывайте о нашем условии.
   Читатель может представить себе отвращение, с которым я выслушал весь этот преступный заговор. Я немедленно передал слышанное Биллю, который казался очень удивленным и наконец сказал мне:
   -- Знаешь, что я сделаю, Ральф. Когда стемнеет, я поплыву на берег и недалеко от того места, где предполагается высадка команды, пристрою к дереву ружье. Возьму длинную веревку, привяжу ее к курку таким образом, чтобы наши люди, проходя мимо нее, задев ее, спустили курок. Этот выстрел предупредит туземцев, и их уже нельзя будет застигнуть врасплох. Вот, господин капитан, -- зло улыбаясь, добавил Билль, -- наконец-то хоть раз в жизни вы будете отомщены.
   Когда стемнело, Билль выполнил свое решение. Он тихонько соскользнул в море, держа в левой руке ружье, в то время как правой рукой загребал воду. Наконец он доплыл до берега и направился в лес. Он быстро возвратился и снова забрался на борт, никем не замеченный, так как кроме меня на палубе никого не было.
   К полуночи вся команда собралась на палубе. Вытащили огромные весла, требовавшие нескольких человек для того, чтобы ими грести. Через несколько минут мы вошли в устье небольшой речонки; несмотря на то, что намеченное место находилось всего на расстоянии каких-нибудь шестисот ярдов, грести приходилось против течения, что заняло у нас больше получаса времени. Когда мы достигли цели, было так темно, что мы с трудом укрепили якорь.
   -- Теперь, ребята, -- прошептал капитан, проходя мимо выстроившихся в одну шеренгу вооруженных до зубов людей, -- не торопитесь, цельтесь как можно ниже и не спешите с первыми выстрелами.
   Он указал затем на лодку, в которую безмолвно погрузилась команда. Для весел не было места, да они были и не нужны. Достаточно было небольшого толчка для того, чтобы лодка плавно скользнула к берегу.
   -- Нет никакой надобности оставлять двоих, чтобы караулить судно, -- прошептал помощник капитана, когда все спустились в лодку, -- нам нужны все руки. Пусть остается один Ральф.
   Капитан согласился и приказал мне стоять наготове с багром для того, чтобы в нужный момент ухватить лодку и удирать. Затем он взял свое ружье и направился в кусты, сопровождаемый своими людьми.
   С бьющимся сердцем я ждал результатов нашего плана. Мне хорошо было известно, где Билль укрепил ружье, так как он мне подробно все объяснил. Я старался разглядеть в темноте это место, напрягая зрение и слух. Выстрела не было, и я начал беспокоиться за то, что мы ошиблись направлением или Билль плохо укрепил веревку. Вдруг раздался слабенький треск, и в кустах вспыхнула пара искр. Сердце мое упало, я сразу понял, что курок щелкнул, не задев пистона. Значит, наш план провалился! Чувство ужаса постепенно охватывало меня, когда я стоял в темноте на судне, окруженный безмолвием темной ночи, ожидая исхода преступной экспедиции. Я вздрогнул, взглянув на воду, скользящую подо мной, как черное пресмыкающееся.
   Вдруг снова раздался выстрел. Спустя мгновение тысячи голосов завопили в деревне, и снова крики начали расти и крепнуть в ночном воздухе. Над всеми голосами отчетливо гудел низкий бас, это был голос капитана, проклинающий команду за слишком ранний выстрел. Затем последовал приказ: "Вперед!", сопровождаемый диким "ура!" команды, видимо, окружившей туземцев. Выстрелы один за другим пронизывали воздух, несколько раз повторяясь эхом в лесу. Затем послышалось второе "ура" и последовавшие за ним отчаянные крики. Звук приближался, было ясно, что пираты гонят своих врагов по направлению к морю.
   В то время как я прислушивался к этим звукам, недалеко от меня зашуршали листья. Сперва мне показалось, что это отряд дикарей, заметивших шхуну, но оказалось, что они несутся через лес к месту битвы. Я сразу понял, что им будет не трудно, зайдя с тыла, справиться с нашими людьми. Так и случилось; через несколько минут крики усилились, и среди них послышались знакомые моему слуху голоса.
   Наконец постепенно все стало утихать, но по отдельным радостным возгласам островитян я мог судить о том, что наши люди были побеждены. Мне стало страшно! Что же теперь делать? Если меня захватят... при одной мысли об этом моя кровь холодела в жилах; бежать в горы -- безнадежно, там меня скоро найдут, а вывести шхуну одному, без посторонней помощи, не представлялось возможным. Тем не менее я решил попробовать, так как это было моей единственной надеждой, и уже собирался оттолкнуться от берега, когда страшный вопль, в котором я узнал голос одного человека из нашей команды, заставил меня остановиться. За ним раздался крик туземцев, потом несколько взвизгов прорезали воздух. Я был уверен, что команда пиратов получила заслуженное отмщение. Сердце мое разрывалось, я не мог сосредоточиться и, почти машинально ухватившись за багор, уже приготовился оттолкнуться от берега, когда из-за кустов выскочил человек.
   -- Ральф, остановись, остановись! -- кричал он. -- Теперь отчаливай, -- шепнул он, с силой бросившись в лодку и чуть не перевернув ее. Это был Билль.
   Спустя одно мгновение мы были на судне и, благодаря гигантской силе Билля, начали отдаляться от берега. Шхуна теперь мягко и быстро скользила по речонке, но прежде чем мы успели отойти на порядочное расстояние, раздались крики, свидетельствовавшие о том, что нас заметили. Немедленно отряд дикарей бросился в воду и поплыл по направлению к нам; к счастью, мы двигались быстрее их, и они не могли нас догнать. Только один огромный человек, ухватившись за канат, свисающий с борта, быстро начал взбираться на палубу. Билль заметил его, как только голова дикаря показалась над перилами. Он не переставал грести, делая вид, что не видит его, хотя расстояние между ними было не больше ярда. Вдруг, неожиданно оторвав руку от весла, он ударил его кулаком по лбу. Дикарь, как подкошенный, упал на палубу. Взяв его на руки, Билль швырнул тело в воду и снова принялся грести.
   Теперь нам грозила новая опасность -- дикари успели обежать берег и готовились броситься в воду впереди шхуны. Если их намерение увенчается успехом -- мы погибли. На одно мгновение Билль застыл в нерешительности, затем, вытащив пистолет из-за кушака, подскочил к пушке и выстрелил. Громовый раскат несколько раз откликнулся в горах, этого было достаточно для того, чтобы дикари немедленно повернули обратно.
   Мы уже вышли в океан, подул легкий бриз, и паруса шхуны медленно развевались в воздухе. Разочарованные возгласы дикарей становились все тише и тише. Мы медленно отдалялись, подталкиваемые ровным ветром.
  

Глава XVI
Билль ранен. -- Шквал, -- Рассказ Билля. -- Смерть. -- Снова один.

   В течение всего этого дня я пережил так много волнений, что едва держался на ногах. Усталость расплывалась по моему телу, постепенно завоевывая и мозг. Теперь, когда опасность миновала, легкий бриз Тихого океана приятно освежал мою разгоряченную голову, и мягкое журчанье ударявшихся о шхуну волн постепенно успокаивало бурлившее во мне волнение. Я, как сноп, свалился на палубу и уснул мертвым сном.
   Из этого состояния меня быстро вывел Билль, теребивший меня за руку, приговаривая:
   -- Алло, Ральф! Вставай, паренек, мы в безопасности! Вот бедняга, да он, кажется, в обмороке!
   Подняв меня на руки, он уложил меня на свернутый парус, продолжая что-то говорить.
   -- Ну-ка, проглоти капельку, это тебе поможет! -- добавил он, и в голосе его прозвучали не слышанные мною до сих пор нотки нежности, когда он поднес к моим губам фляжку с ромом.
   Я с благодарностью посмотрел на него, глотнув живительной жидкости, а через несколько секунд голова моя тяжело опустилась на руку, и я снова уснул.
   Спал я, очевидно, очень долго, так как. проснувшись, увидел сияющее высоко над горизонтом солнце. Я лежал не двигаясь, с открытыми глазами для того, чтобы не нарушать сладостного чувства отдыха. Царила мертвая тишина. Море казалось натянутой материей, переливающейся всеми цветами радуги под солнечными лучами. Воздух еще не успел накалиться до духоты, и было легко дышать. Я бы, наверное, долго пролежал так, наслаждаясь этой мирной картиной, если бы не вспомнил о Билле, которого я увидел, приподнявшись на локте. Он сидел, согнувшись, опустив голову, и, казалось, спал, но достаточно было моего движения для того, чтобы он поднял голову и сказал:
   -- Ну, Ральф, проснись, мой мальчик; ты спал долго и крепко.
   Увидев его лицо, я вскочил, обеспокоенный. Он был мертвенно бледен, спутанные волосы его спадали ему на лицо и были окрашены кровью. Кровь также виднелась на его провалившихся щеках и густо окрасила перед белой рубашки.
   -- О, Билль, что с вами? Вы больны? Вас, должно быть, ранили?
   -- Да, брат! -- ответил Билль ласковым голосом, устраиваясь на койке, с которой я только что поднялся. -- Боюсь, что у меня поганая рана, я все ждал, чтобы ты проснулся, хотел попросить у тебя капельку рома и кусок хлеба. А ты так сладко спал, что мне не хотелось тебя беспокоить. Сейчас мне трудно говорить!
   Не дождавшись, пока он закончит фразу, я быстро сбежал вниз и вернулся обратно с бутылкой рома и кусочками бисквита. Съев принесенное мной и выпив воды, смешанной с ромом, он облегченно вздохнул. Не прошло и нескольких минут, как он уснул, и я с беспокойством следил за его дыханием, пока он не проснулся. Меня интересовала его рана, которую я до сих пор еще не видел.
   -- Алло! -- воскликнул он, проснувшись через час. -- Мне стало лучше. Ральф, я чувствую себя в два раза сильнее, чем раньше, -- он попытался встать, но сразу упал назад с громким стоном.
   -- Нет, Билль, вы не должны двигаться, лежите тихо, а я посмотрю вашу рану. Я устрою вам здесь, на палубе, удобное ложе и приготовлю завтрак. Потом вы мне расскажете, как вас ранили. Веселее, Билль! -- добавил я, заметив, что он мрачно отвернул голову. -- Скоро вам станет легче, и я буду прекрасной сиделкой, хотя и не получил медицинского образования.
   Я оставил его, чтобы приготовить завтрак. Пока разгорался огонь, я направился в кладовую и выбрал там продукты. Скоро завтрак поспел, и я возвратился к моему товарищу. Ему было гораздо лучше: он ласково смотрел на меня, когда я, сидя перед ним, держал чашку кофе и поднос с яйцами и хлебом.
   -- Ну что, Билль? -- спросил я весело. -- Как дела? Я сам здорово голоден; но как же это?.. А рана? -- вспомнил я. -- Покажите-ка мне ее...
   Я сразу понял, что рана в груди Билля -- следствие пистолетного выстрела. Она мало кровоточила и так как была расположена с правой стороны, я надеялся, что это не очень серьезно. Билль с грустью покачал головой.
   -- Садись, Ральф, я тебе расскажу все подробно. Как только мы высадились из лодки и стали пробираться через кусты, как я и думал, люди пошли прямо на мое ружье. Но, к несчастью, выстрела не было. Я сам видел, как один из мужчин разорвал веревку ногой, и слышал, как щелкнул курок, но пистон не взорвался. Видно, отсырел. Сам понимаешь, как я был огорчен, да и вдобавок волнение мешало мне соображать. Но, как говорится, "необходимость -- мать изобретательности", и блестящая мысль неожиданно осенила меня. Я выскочил вперед, делая вид, что хочу как можно скорее приблизиться к дикарям, потом нарочно споткнулся об лежащее на земле дерево и упал на карабин. Раздался выстрел. В ответ на это в лагере дикарей поднялось такое, что и описать невозможно. Я встал и бросился вперед со всеми остальными, когда вдруг капитан приказал остановиться.
   -- Ты сделал это нарочно, негодяй! -- прервал он, сопровождая фразу неслыханным ругательством, вытащил пистолет из-за кушака и выпустил мне прямо в грудь пулю. Я сразу упал и потерял сознание, очнувшись только от страшных воплей. Я быстро вскочил, осмотрелся и сквозь деревья увидел огромный костер, около которого, привязанные к столбам, стояли капитан и команда. Я поспешно прыгнул из кустов в лес. Чернокожие увидели меня, но не успели помешать мне, как ты знаешь, вскочить в лодку.
   Билль очень утомился, рассказывая мне о своих приключениях, и я постарался отвлечь его мысли от страшных переживаний.
   -- Теперь, Билль, -- сказал я, -- нам нужно подумать о нашем будущем и решить, что мы предпримем. Сейчас мы находимся в огромном просторе Тихого океана на прекрасно оборудованной шхуне, являющейся нашей собственностью, и перед нами лежит весь мир... Подымается бриз, нам пора подумать о том, как ставить паруса.
   -- Ральф, милый мальчик! -- тихо ответил мой приятель. -- Мне все равно, в какую сторону нас понесет. Боюсь, что жить мне осталось недолго. Делай как знаешь, я полагаюсь на тебя.
   -- Тогда, Билль, я думаю, нам лучше взять курс на Коралловый остров и постараться скорее встретиться с моими дорогими товарищами Джеком и Петеркином. Мне кажется, что остров не имеет названия, но однажды капитан показал мне его на карте. Так как мы хорошо знаем наше настоящее местонахождение -- я думаю, что смогу направить судно к нему. Конечно, мне трудно одному натягивать паруса, но, к счастью, их поставлено уже достаточно, а в случае шквала я всегда смогу без посторонней помощи спустить некоторые из них, чтобы ослабить силу ветра. А если мы будем все время идти при легком бризе, я устрою систему блоков и прикреплю их к марсель-фалу, так что смогу поднять парус без чужой помощи. Правда, мне придется потратить на это дело больше полдня, но об этом не стоит думать. На палубе я поставлю что-нибудь вроде ширмы, чтобы защитить нас от солнца, и если вы только можете сидеть у румпеля и управлять судном часа два в день, чтобы я мог в это время немного поспать, то избавлю вас от всех остальных обязанностей в течение двадцати двух часов. А если почувствуете себя так плохо, что не сможете управлять, я придумаю что-нибудь другое; словом, как-нибудь уж доберемся до острова.
   Билль слабо улыбался, слушая меня.
   Видно было, что целый ряд мыслей копошился у него в голове. Он не верил в возможность оправиться от тяжелого ранения, и чувствовалась его полная готовность покончить счеты с жизнью.
   -- Милый Ральф! -- прерывающимся голосом начал Билль. -- Не утешай меня и не уговаривай; я смерти не боюсь. Я устал жить. Жизнь не очень баловала меня радостями и благополучием. Мне жаль, что на моих глазах свершилось так много злых и позорных дел, и стыдно, до слез стыдно, -- не удивляйся, дружище, у старого Билля есть еще слезы в груди, -- да, до слез стыдно, что я сам принимал участие в этих отвратительных делах.
   Слушая его, мое сердце наполнилось такой жалостью к этому несчастному человеку, что мне захотелось обнять и приласкать его. Билль понял мой порыв. Глаза его вспыхнули благодарностью, и, легонько отстранив меня, он продолжал:
   -- Когда-то и я был честным человеком; я никогда не верил в то, что люди рождаются негодяями. Негодяями нас делает жизнь. Вот эта-то злодейка жизнь не пощадила и меня. Что говорить, я не первый и не последний. Но так уж устроен человек, что острее всего чувствует свои горести, а несчастье другого в этих случаях нисколько не ослабляет силы личных переживаний. Что-то я расфилософствовался, ты еще молод и можешь не понять всех этих рассуждений. Да и не хочется мне засорять твою голову лишними мыслями. Ты хороший парень, Ральф, и мне очень хочется, чтобы жизнь отнеслась к тебе более ласково, чем ко мне. Ты заслуживаешь этого. Может быть, даже наверное, я обязан тебе очень многим. Во всяком случае, если я еще способен на раскаяние, то в этом помог мне ты. Если бы теперь мне пришлось оправиться от своей раны и продолжать жизнь, я с уверенностью могу сказать, что согласился бы терпеть и голод, и холод, только бы не возвращаться к прежнему. Этот переворот во мне совершил ты. Помнишь твой первый разговор с капитаном? Он произвел на меня огромное впечатление. Как сейчас вижу твое спокойное и решительное лицо, слышу смелые ответы, чувствую твердую волю и уверенность в правильности своих поступков. Много я слышал разговоров капитана с такими же новичками, каким был тогда ты, но ни разу никто с таким достоинством не отвечал этому негодяю. Не люблю хвалить, никогда не любил, но ты, Ральф, молодец! Я тебя уважаю!
   Его голос внезапно оборвался, и, одной рукой прикрыв глаза, он протянул мне вторую для пожатия. Поспешно схватив эту руку, горячую, влажную той особой неприятной влагой умирающего человека, я пожал ее своей крепкой сухой рукой. Несколько минут длилось молчание. Потом Билль, как бы вспомнив, что еще не все успел мне рассказать, с лихорадочной поспешностью, прерывая себя через каждые несколько фраз для того, чтобы перевести дыхание, будто боясь, что не успеет излить все, что за эти долгие годы накопилось в его душе, начал снова:
   -- Да, так вот, когда я был честным человеком, у меня была семья. Небольшая семья, но хорошая. Жена такая простая, тихая женщина. Дочь и наконец... -- Билль помолчал и, собравшись с силами, продолжал: -- И... сын. Сын был моей единственной надеждой в жизни. Каждый день, возвращаясь вечером с работы, -- я служил мастером на корабельном заводе, -- я думал о том, как навстречу мне, едва держась на ногах, выбежит мой маленький мальчик и бросится мне на шею с радостным криком: "Папа, папа пришел домой!" Жилось нам нелегко, зарабатывал я немного, а расходы были не маленькие. Вот думал все: выбьюсь, выбьюсь и жизнь наладится; а она, проклятая, и не думала налаживаться. Иду я как-то домой, как всегда думая о своем мальчике, и сам не знаю почему сжалось у меня сердце. Не верю я в предчувствия, и сейчас не верю, глупости это все да бабьи сказки. Отмахнулся я от этого чувства и быстрее зашагал. Прихожу, вхожу в дом -- тихо, дверь открыта, на столе кастрюля с молоком, краюха хлеба и чашка. Духовка открыта, в плите одинокая несгоревшая головешка тлеет, на полу валяется передник моей жены и полураспущенный клубок шерстяных ниток. Я несколько раз окликнул по имени жену, дочь, сына. Никто не отвечал. Я едва справлялся с чувством волнения, охватившим меня. Обойдя несколько раз наши две крохотные комнатки, я отправился к соседке. Ее тоже не было! В квартире все брошено, -- видно было, что человека неожиданно оторвали от хозяйственных дел. Волнение мое росло с каждой минутой.
   Прошли томительные полчаса, показавшиеся мне вечностью. Я ходил, бессмысленно глядя себе под ноги, не зная, что начать. Итак, через полчаса пришла моя жена. Трудно представить себе перемену, происшедшую в ней с утра, когда мы с ней расстались. Из молодой женщины она сразу превратилась в старуху. Бледное, почти каменное лицо ее выражало тупое отчаяние, она молчала, не в силах выговорить страшное слово, ставшее еще более страшной действительностью. Рядом с ней стояла моя дочь и тихо плакала. Печальное шествие завершала соседка, громко всхлипывающая и причитающая. Из ее причитаний я понял, что случилось. Вот прошло с тех пор уже пятнадцать лет. За эти годы я многое видел и немало пережил, но то, что я понял из причитаний старухи, до сих пор приводит меня в трепет. Мне трудно сейчас говорить, да и к чему это. Скажу только, а все остальное ты сам поймешь, что мой мальчик, -- он остановился, с трудом переведя дыхание, -- мой мальчик, играя на улице, был раздавлен мчавшимся дилижансом!
   Билль замолчал, закрыл глаза, и крупные слезы одна за другой покатились по его щекам. Я наклонился к нему и, прикоснувшись рукой к его горячему лбу, прошептал невнятные слова сочувствия. Странно было видеть этого огромного человека, сейчас такого беспомощного, раздавленного несчастьем, изменившим всю его жизнь.
   Затем Билль рассказал мне о том, как он начал с горя пить и постепенно стал опускаться на дно. История обыкновенная и в результате ничего нового собой не представляет. Только пути к этому результату разные.
   Окончив свой рассказ, он с тяжелым стоном откинулся назад. Море, как бы из симпатии к нему, внезапно зашумело.
   -- Слушай, Ральф! -- сказал Билль, открывая глаза. -- Надвигается шквал. Поворачивайся, дружище, не успеешь оглянуться, как он будет здесь!
   Я уже вскочил на ноги и действительно успел заметить надвигающийся шквал.
   Увлеченный рассказом Билля, я не чувствовал свежего ветра и пропустил приближение шквала. Спустив немного паруса, я вернулся обратно к Биллю. Он лежал с запекшимися губами, нервно перебирая пальцами простыню и едва внятно шепча какие-то слова. Я наклонился к нему и с трудом услышал то, что он говорил.
   -- Ральф, милый мальчик, я умираю. Спасибо тебе... спасибо... за все, за все! Ты и сам не знаешь, чем ты был для меня в эти последние минуты моей жизни. Мне так легко стало после того, как я поделился с тобой, будто снял давившую на меня тяжесть. Ты веришь мне, Ральф, ты веришь мне, что и я был когда-то честным человеком?
   Вместо ответа я обнял уже почти безжизненное тело Билля и крепко прижал его к своей груди.
   Небо становилось все темнее и темнее, покрываясь черными тучами, ветер рвал паруса и сильно кренил наше судно набок. Мачты стонали и скрипели, как бы оплакивая умирающего Билля. Я с трудом удерживался на ногах. Рука моя крепко держала румпель, и мне приходилось напрягать все свои силы для того, чтобы управлять шхуной. Целый час бушевал океан, заливая палубу огромными волнами. Через час шквал прошел, и мы опять легонько покачивались на вздымающейся груди Тихого океана.
   Как только я смог оставить румпель, я подошел к Биллю. Он еле дышал. Я поспешно бросился вниз, принес рому, спирта и старался влить ему капли жидкости, с трудом раздвигая плотно сжатые зубы. Все мои усилия оказались тщетными. Когда я выпустил из своей руки его похолодевшие пальцы, рука его безжизненно упала на палубу. Я приложил ухо к его сердцу и несколько секунд прислушивался, почти не дыша. Оно не билось! Пират умер!
  

Глава XVII
В океане. -- "Необходимость -- мать изобретательности". -- Ценная книга. -- Светлый день в моей истории. -- В обратный путь.

   С чувством глубокого уважения и горя я смотрел на моего погибшего друга, на его изменившиеся черты. Мысли мои витали вокруг его грустного прошлого, и я почти забыл о том, что нахожусь один на огромном просторе Тихого океана, с очень малым представлением о том, как надо управлять шхуной, да вдобавок шхуной, требующей не менее десяти человек команды. Я не буду утруждать читателя длинными объяснениями и описаниями своих чувств, переживаний и действий в течение первых дней после смерти моего товарища. Только скажу, что, привязав к его ногам тяжелый снаряд, я с грустью опустил его на дно океана.
   Целую неделю с востока не переставал дуть бриз. И так как мой путь лежал на запад, я быстро двигался к цели. Погода, казалось, установилась, и мне посчастливилось попасть в благоприятные условия в смысле ветра. Я начал делать приготовления для того, чтобы поднять паруса. Это было не легко, и должен признаться, что все первые попытки окончились неудачей. Происходило это в большей мере из-за того, что я совершенно не был знаком с элементарными законами механики. Первой ошибкой было применение мной системы блоков, пользование слишком слабой веревкой, сразу оборвавшейся. При этом я от неожиданности с одним концом веревки в руках упал прямо с палубы в каюту. Результатами падения были довольно сильные ушибы всего тела и несколько ярких царапин, красовавшихся на моем лице. Тем не менее я считал для себя счастьем то, что остался живым. Спустя некоторое время я все-таки приспособил свои блоки, и не мог не выругать себя за то, что никогда не интересовался раньше такими полезными вещами, ожидая случая, заставившего меня спешно обучиться этим премудростям. Наконец все было готово, но мне нельзя было ни на одну секунду оставить румпеля для того, чтобы спуститься вниз и приготовить себе какую-нибудь еду. Ночью спать не приходилось из-за боязни, что может неожиданно подняться ветер и шхуна, предоставленная сама себе, пойдет по неправильному пути.
   Немало беспокоила меня возможность второго шквала, но я предусмотрительно приготовил все паруса к тому, чтобы успеть быстро спустить их в нужный момент.
   Я не переставал следить за барометром, готовый, заметив его падение, принять срочные меры. Так я плыл благополучно в течение двух недель, подгоняемый свежим ветром, и, по моим расчетам, расстояние между мной и Коралловым островом уменьшалось с каждым часом. При одной мысли об этом сердце мое готово было выпрыгнуть из груди.
   Единственная книга, которую я нашел на судне после долгих поисков, была томик "Путешествий капитана Кука". Очевидно, капитан пиратов взял ее с собой для того, чтобы руководствоваться ею и черпать нужные ему сведения относительно островов и морей. Мне показалась эта книга страшно интересной, и я благодаря ей познакомился с целым рядом неизвестных мне доселе вещей. Прибавив эти новые сведения к собственному опыту, я имел уже довольно приличный багаж знаний. Кроме чтения книги и ежедневных занятий, связанных с моим путешествием, ничего особенного со мной не произошло, если не считать одного случая.
   Однажды ночью, воспользовавшись исключительно тихой погодой, я уснул. Когда я проснулся, было еще совершенно темно, и каково же было мое удивление, когда я обнаружил, что плаваю по поверхности воды, освещенной ярко-голубым сиянием. Мне часто приходилось наблюдать фантастическое зрелище фосфоресцирующей стихии, но ничего подобного я никогда не видел. Немедленно встав, я поспешил опустить в море кадку, наполнившуюся водой. Спустившись вниз, в каюту, и поднеся кадку к лампе, я увидел, что свет, поразивший меня, исчез. Уйдя в дальний угол каюты, где было темно, я снова обнаружил таинственный свет на воде. Затем, взяв стекло из телескопа, я принялся рассматривать воду, вылив ее в небольшом количестве на свою ладонь. Я сразу заметил прозрачные существа, похожие на застывшее желе. Они были такие тоненькие, что увидеть их простым глазом было невозможно. Так я узнал, что прекрасный фосфорический свет, которым я так часто любовался, испускали разные сорта медуз и рыбок, в большом количестве населяющие морское дно.
   К вечеру четырнадцатого дня моего путешествия я был разбужен громким криком и, вскочив, увидел огромного альбатроса, величественно парящего над шхуной. Я почему-то вообразил, что это тот самый альбатрос, которого мы однажды видели с Джеком и Петеркином недалеко от нашего острова, и сердце мое переполнилось радостью. Он следовал за мной в продолжение всего дня, и только когда начала надвигаться ночь, я потерял его из виду.
   На следующее утро голова моя нестерпимо болела, ночью я почти не спал. Солнце еще не встало, и, очнувшись от тяжелого кошмара, я пристально вглядывался в горизонт. Мне показалось, что на темном небе появилась черная туча. Готовый всегда к шквалу, я поспешно занялся приведением судна в боевую готовность. Ко времени восхода солнца все было в полном порядке. Я снова стал всматриваться в темную точку. Когда первый солнечный луч засверкал над океаном, я увидел... неужели это не сон? Я увидел... Коралловый остров.
   Я чуть не упал, так закружилась моя голова и забилось сердце. Я не спускал глаз с моего прекрасного острова. До него еще оставалось много миль, но все же уже можно было отчетливо рассмотреть знакомые очертания гор. Мне хотелось прыгать, хлопать в ладоши, бегать взад и вперед по палубе и громко кричать.
   Затем я спустился вниз за телескопом и в течение десяти минут тщетно старался поймать остров в фокус, -- оказалось, что, рассматривая фосфоресцирующую воду, я снял большое стекло, забыв поставить его обратно.
   Нетерпение охватило меня. Я с огорчением посмотрел на паруса, жалея о том, что слишком рано спустил их. Собирался даже натянуть их снова, но вспомнил, что это займет больше полдня, в то время как всего-то до острова оставалось плыть какие-нибудь два часа.
   Весь остаток времени я провел в лихорадочных приготовлениях к встрече с моими дорогими товарищами. Я вспомнил, что они никогда не вставали раньше шести часов утра, а так как было всего только три часа, то я надеялся разбудить их. Я занялся якорем, готовясь опустить его в воду в самом глубоком месте около берега для того, чтобы подвести шхуну как можно ближе к нашему жилищу. К счастью, якорь висел на крамболе, иначе я не мог бы им воспользоваться. Теперь мне нужно было только перерезать канаты для того, чтобы он от собственной тяжести упал вниз. В поисках флагов я нашел страшный черный флаг, который и поднял кверху.
   Пока я это делал, мне пришла в голову блестящая мысль. Я подошел к кладовке, где хранился порох и, взяв хороший заряд, зарядил медную пушку. Так как в течение всего путешествия я ею не пользовался, мне пришлось хорошо смазать жерло жиром.
   Теперь все было готово. Дул ровный ветер с силой в пять узлов. До берега оставалось не больше четверти мили. Скоро я достиг входа в риф, и шхуна ловко проскользнула в неширокое отверстие. Красиво изогнувшись, она остановилась как раз напротив нашего жилища. Я быстро опустил якорь и, подойдя к пушке, дал залп, гулко рассыпавшийся в горах.
   Это было очень эффектно, но не могло сравниться со зрелищем, которое представлял собой Петеркин, выскочивший из хижины в довольно странном костюме, с почти выкатившимися от ужаса глазами. Увидев шхуну, он пронзительно закричал и с быстротою дикой кошки бросился в кусты. Спустя мгновение то же самое проделал Джек, с той только разницей, что движения его были не так стремительны, как у Петеркина.
   -- Алло! -- заорал я. -- Как живете? Петеркин, Джек, алло, это я!
   Мой крик удержал их от бегства. Остановились, обернулись, и я видел, что они узнали мой голос. Оба побежали к берегу. Я не мог больше владеть собой и, сбросив куртку, прыгнул в воду, одновременно с Джеком. Через минуту мы встретились в море, схватили друг друга за шеи и, конечно, пошли ко дну. Мы едва не задохнулись и с трудом выплыли на поверхность, где Петеркин, плача и смеясь, барахтался, как раненая утка.
   То, что произошло, когда мы все трое в насквозь промокших одеждах вылезли на берег, описать невозможно. Это был какой-то хаос звуков, возгласов, криков, восторгов и объятий. Ничего определенного о следующих часах после нашей встречи сказать нельзя, поэтому я сразу перейду к описанию того, что случилось через три дня.
   В продолжение большей части этого периода Петеркин не делал ничего другого, кроме того, что жарил свинину и кормил меня сливами, картофелем и кокосовыми орехами. В это время я рассказывал ему и Джеку обо всех моих приключениях с момента нашей разлуки. Когда я кончил рассказ, они заставили меня начать сначала, а выслушав все во второй раз, приходилось приступать к изложению всех событий в третий раз.
   После того как они меня "осушили до дна", как говорил Петеркин, я попросил их рассказать мне обо всем, что постигло их в мое отсутствие, а главное, о том, как они выбрались из Бриллиантовой пещеры.
   -- Ты должен знать, -- начал Джек, -- что после того, как ты вынырнул из пещеры, мы терпеливо ждали твоего возвращения в течение получаса, не думая, что ты успеешь раньше справиться со своими делами. Когда это время прошло, мы принялись бранить тебя за то, что ты, зная, как мы беспокоимся, не торопишься возвратиться к нам. Когда же прошло два часа, мы стали не на шутку беспокоиться.
   Я решил выплыть на поверхность моря, узнать, что с тобой случилось. Несчастный Петеркин страшно заволновался, да и неудивительно, ведь если бы я не вернулся обратно, он был бы обречен на смерть в пещере. Я его успокоил, обещав ему не подвергать себя опасностям, и он согласился отпустить меня.
   -- Итак, -- продолжал Джек, -- представляешь себе мой ужас, когда ты не откликнулся на мой зов. Сначала я вообразил, что пираты тебя убили и оставили твое тело где-нибудь в кустах или выбросили в море. Потом мне показалось это бессмысленным, и поэтому я решил, что они увезли тебя с собой. Не успел я об этом подумать, как увидел очертание шхуны на горизонте и, усевшись на скале, долго следил за ней, пока она окончательно не скрылась вдали.
   Я должен тебе сказать, Ральф, что никогда в жизни я не проливал столько слез, как когда потерял тебя.
   -- Прости меня, Джек, за то, что я тебя перебиваю, -- вставил Петеркин. -- Ты, наверное, ошибаешься; я помню, как ты рассказывал, что когда был маленьким ребенком, то плакал и орал с утра до...
   -- Молчи, Петеркин! -- воскликнул Джек.
   -- Итак, после того как шхуна скрылась, я нырнул обратно в пещеру, к великой радости Петеркина, и рассказал ему обо всем виденном мною.
   Мы уселись и долго беседовали по этому поводу, решив систематически обыскать весь лес, чтобы убедиться в том, что ты действительно не убит. Но теперь нам пришлось подумать о затруднениях, связанных с выходом из пещеры без твоей помощи. Петеркин начал страшно нервничать, я должен сознаться, что и я был не очень спокоен, потому что не мог надеяться на одного себя в этом деле. Тем более что он не переставал говорить о том, что если бы ему тогда пришлось пробыть в воде еще одну минуту, он бы наглотался соленой воды и задохнулся.
   Однако выхода не было. Я постарался его успокоить, логично доказывая ему невозможность долгого пребывания в пещере.
   -- Я с тобой согласен, Джек! -- ответил он. -- Здесь Можно только умереть, а так как это совсем нежелательно, то придумай что-нибудь другое.
   Я предложил ему набрать побольше воздуха и довериться мне.
   -- А разве мы не могли бы сделать огромный мешок из волокон кокосовой пальмы, всунуть в него мою голову и крепко завязать вокруг шеи? -- спросил он меня, неловко улыбаясь.
   -- Это было бы совершенно бессмысленно, -- ответил я. -- Твой мешок через секунду наполнился бы водой, и ты бы задохнулся. Я не вижу никакого выхода, и если уж ты совсем не можешь придержать дыхание, мне придется раза два ударить тебя, чтобы ты потерял сознание, а там уж я расправлюсь с тобой.
   Но Петеркин не разделял моего мнения. Он стал высказывать всякие опасения вроде того, что я испорчу ему лицо или, не рассчитав удара, убью его и все в таком духе.
   Наконец мне удалось его убедить придержать дыхание и положиться на меня. Он согласился, и мы поплыли. Но не успел я выбраться с ним и проплыть полпути, как он начал биться, лягаться и вести себя как взбешенный бык. Наконец он вырвался из моих рук и изо всех сил ударился о крышу туннеля. Мне пришлось снова загнать его в пещеру, где он встал, тяжело дыша. Короче говоря, он почувствовал себя скверно и, видимо, потерял сознание.
   -- Ничего подобного! -- воскликнул возмущенный Петеркин. -- Я только так...
   -- Ладно, ладно! -- возразил Джек, улыбаясь. -- Как бы там ни было, но нам снова пришлось совещаться по этому вопросу, и если бы не случайная счастливая мысль, пришедшая мне в голову, мы бы совещались и до сих пор.
   -- И лучше было бы, Ральф, -- снова со вздохом прервал его Петеркин, -- мне прождать там тебя несколько месяцев, чем испытать то, что мне пришлось пережить. Продолжай, Джек.
   -- Я должен был связать ноги и руки Петеркина веревкой, а затем в таком виде привязать его к толстому бревну, длиною 5 футов, для того, чтобы он совсем не мог двигаться. Ты бы видел ужас, отразившийся на его лице, когда я объяснил ему свой план. Но поняв, что это единственный выход, он просил меня поторопиться, так как считал, что чем скорее все будет сделано, тем лучше. Я выплыл и возвратился с подходящим бревном и веревкой в пещеру. Забинтовав его, как египетскую мумию, я привязал его к бревну. "Теперь, -- сказал Петеркин дрожащим голосом, подплыв со мною возможно ближе к краю отверстия, -- перед тем, как нырнуть, дай мне набрать побольше воздуха. После этого я, конечно, не смогу говорить, поэтому следи за моим лицом и, когда я моргну, ныряй. Главное, -- серьезно добавил он, -- не мешкай".
   Я обещал исполнить все его просьбы и поплыл с ним к выходу из пещеры. Здесь я остановился и сказал: "Ну, готовься".
   Петеркин так надулся, что я не мог не вспомнить известную басню про лягушку и вола. Затем серьезно взглянул ему в лицо. Он мигнул правым глазом, и я сейчас же нырнул. Мы пронеслись как стрелы под водой, и, прежде чем ты бы успел просчитать до двадцати, мы были уже на поверхности моря.
   Петеркин набрал столько воздуха, что когда мы выплыли наружу, он выпустил его с невероятным грохотом. Тут сразу произошла перемена в его настроении, и хотя я еще не успел его освободить от бревна, он начал петь, хохотать, выражая свою радость. После этого благополучного избавления мы сразу приступили к розыскам твоего трупа, Ральф. Ты не можешь себе представить, Ральф, как мы грустили, когда ежедневно самым тщательным образом обыскивали долину и лес. Приблизительно через три недели был окончен осмотр всего острова, и мы убедились в том, что ты не убит. Но тебя могли бросить в море, поэтому мы осмотрели все следы на песке, исследовали лагуну и объехали кругом рифа. Однажды, когда мы стояли на рифе, Петеркин увидел маленький темный предмет среди скал, не похожий на окружающие его камни. Мы поспешили к нему и увидели, что это небольшой бочонок. Выбив дно, мы обнаружили порох.
   -- Это я послал вам его, Джек! -- улыбаясь, сказал я.
   -- Ага! -- воскликнул Петеркин, вскакивая и протягивая руку Джеку. -- Пожалуйте деньги, сэр! Иначе, как только мы вернемся в Англию, я вас на всю жизнь засажу в каталажку за злостный неплатеж долгов.
   -- Ладно, ладно! -- спокойно ответил Джек. -- Садись и молчи. Видишь ли, Ральф, дело в том, что когда мы нашли бочонок с порохом, Петеркин сразу пошел со мной на пари на одну тысячу фунтов, что это дело твоих рук, а я спорил с ним на одну тысячу фунтов, что ты никакого отношения к этому бочонку не имеешь.
   -- Значит, Петеркин был прав! -- сказал я и рассказал о том, как сбросил бочонок в воду.
   -- Конечно, он нам очень пригодился, хотя часть пороха и была слегка подмочена. Мы привели в порядок старый пистолет, из которого Петеркин все время стрелял свиней. Но так как мы не находили никаких следов твоей гибели на рифе, мы потеряли всякую надежду когда-нибудь снова увидеть тебя. Остров стал ненавистен нам. Мы только и жили надеждой на то что появится корабль, могущий нас захватить с собой. Но теперь, когда ты возвратился, дорогой друг, опять все прекрасно, и я люблю этот остров больше, чем когда-либо.
   -- Теперь, -- продолжал Джек, -- у меня огромное желание посетить и другие острова южных морей. В нашем распоряжении первоклассная шхуна, почему бы нам ею не воспользоваться?
   -- Я хотел предложить то же самое! -- воскликнул Петеркин. -- По-моему, не следует откладывать нашего намерения.
   -- Я с вами вполне согласен, ребята! Конечно, нам нужно использовать до конца все возможности. Все-таки я предложил бы вам подумать о том, чтобы пробираться к родным берегам Англии. Все, что мы видели здесь, и все пережитое нами будет прочным фундаментом для здания, которое мы должны создать. Я хочу сказать, что нам пора уже по-настоящему строить наши жизни. Конечно, Коралловый остров Тихого океана отнюдь не самое лучшее место на земном шаре, чтобы здесь оставаться навсегда, -- улыбаясь, сказал я. -- Поэтому, мне кажется, мы должны приложить все усилия к тому, чтобы возможно скорее попасть в цивилизованную страну, где мы сможем, получив надлежащее образование, стать настоящими, честными людьми. Сейчас, как никогда, мне хочется учиться, работать, а кроме всего прочего, я мечтаю о том, чтобы повидать моих стариков, которые, наверное, совсем упали духом.
   Петеркин и Джек выслушали меня с серьезными лицами. Я видел, что мои слова произвели на них впечатление и что каждый из них мысленно представляет себе свое будущее.
   -- Ты прав, Ральф! Мы должны были покориться судьбе и жить на этом острове, когда у нас не было никакого другого выхода. Но теперь, когда есть возможность начать борьбу за лучшее будущее, мы должны быть деятельными и не медлить ни минуты!
   -- Вполне с вами согласен! -- со свойственной ему веселостью ответил Петеркин. -- Я не умею так умно рассуждать, как ты, Ральф, и ты, Джек, но считаю, что нам пора ехать домой!
   Итак, решив ехать, мы приступили к приготовлениям к отъезду.
   Так как шхуна была богата всякого рода запасами, достаточными для огромной команды, то мы прибавили к ним кокосовые орехи, сливы, картофель больше для того, чтобы подольше сохранить память о нашем острове.
   Когда все было готово, мы отправились в последний раз осмотреть все те места, где протекла большая часть нашего времени. Напоследок, войдя в наше жилище, мы взяли оттуда весь свой скромный багаж, состоящий из топора, старого футляра для карандашей, сломанного телескопа, перочинного ножа, крючка, сделанного из медного кольца, и иглы. Не забыли мы также сапоги, пистолет и несколько предметов, состряпанных нами собственными силами на острове.
   Все это мы доставили на шхуну в нашей маленькой лодке.
   Выгравировав на деревянной дощечке:

Джек Мартин
Ральф Скиталец
Петеркин Гей,

   мы повесили ее в хижине. Затем, подняв нашу лодку на борт, приступили к якорю. Это было не легко, его вес значительно превышал то, что мы могли поднять. Провозились мы с ним довольно долго, и в конце концов пришлось прибегнуть к сложной системе моих блоков, благодаря которой и удалось его вытащить.
   Дул ровный ветер. Мы, поставив паруса, медленно двинулись в путь. Берег уходил от нас в туманную даль. Заходящее солнце своими последними лучами освещало наш любимый остров. Мы легко покачивались на волнах. Уже почти не было видно вершины горы. Через несколько минут солнце и Коралловый остров вместе погрузились в широкий простор Тихого океана. Мы стояли втроем на палубе. Красные отблески исчезнувшего солнца освещали наши загорелые лица. Мы смело шли навстречу жизни, полные надежды на светлое будущее.
  

---------------------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Коралловый остров / Рассказ М. Баллантайна. -- Москва: Акц. изд-во о-во "Земля и фабрика", 1927. -- 92 стлб.; 26 см. -- (Библиотека Всемирного следопыта: Путешествия. Приключения. Научная фантастика ; 1927. Вып. 12)
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru