Бальзак Оноре
Опасности порочной жизни

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Les Dangers de l'inconduite (другое название повести нам более известно: "Гобсек").
    Сцены изъ частной жизни, изданныя г. Бальзакомъ.
    Текст издания: Санкт-Петербург, 1832 г.

   

ПОВѢСТИ БАЛЬЗАКА

Переводъ съ Французскаго.

ПОВѢСТЬ ВТОРАЯ.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1832.

СЦЕНЫ ИЗЪ ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ,
ИЗДАННЫЯ

Г. БАЛЬЗАКОМЪ.

Переводъ съ Французскаго
В. Б. и Л. К.

ЧACTЬ II-я.

   
   Печатать позволяется, съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра.
   С. Петербургъ, 17 Января 1832 года.

Ценсоръ Василій Семеновъ.

   

ОГЛАВЛЕНІЕ.

   Опасности порочной жизни
   Ростовщикъ
   Стряпчій
   Смерть мужа
   

СЦЕНА II.

ОПАСНОСТИ ПОРОЧНОЙ ЖИЗНИ.

   Вечера всегда довольно поздно оканчивались у Виконтессы Гранльё. Въ одинъ изъ нихъ, прошлой зимой, въ гостиной ея находились два постороннія лица. Молодой и красивый собою мущина вышелъ изъ оной услышавъ бой часовъ. Когда раздался стукъ его кабріолета, Гжа Гранльё посмотрѣла вокругъ себя съ безпокойствомъ, и замѣтя, что въ комнатѣ оставалось только двое мущинъ, которые играли въ экарте, она подошла къ своей дочери, какъ бы желая говорить съ нею.
   Сія молодая дѣвица была съ изисканностію одѣта, очень мила и, стоя передъ каминомъ гостинной, прислушивалась къ шуму, производимому по мостовой уѣзжающимъ кабріолетомъ, показывая видъ, что разсматриваетъ экранъ съ прекраснымъ литохромическимъ рисункомъ, которые не за долго предъ тѣмъ вошли въ употребленіе.
   -- Камилла, сказала виконтесса, смотря на твою дочь со вниманіемъ, я предупреждаю тебя, что ежели ты впередъ будешь обращаться съ молодымъ Графомъ Рёсто, такъ какъ сегодняшній вечеръ, то я не буду болѣе принимать его въ своемъ домѣ.
   -- Матушка.....
   -- Довольно, Камилла..... Выслушай меня, ты у меня одна дочь, ты богата, посему не должна и думать выйти замужъ за молодаго человѣка, не имѣющаго совершенно никакого состоянія. Ты имѣешь ко мнѣ довѣренность, и такъ предоставь мнѣ, милая, управлять твоими поступками. И можноли, въ семнадцать лѣтъ, здраво судить о нѣкоторыхъ приличіяхъ..... Я сдѣлаю тебѣ одно только замѣчаніе.-- У Эрнеста такая мать, что расточить милліоны. Онъ любитъ ее, и помогаетъ ей съ сыновнею привязанностію, достойною всякой похвалы; онъ также съ нѣжностію печется о своемъ братѣ и сестрѣ, что весьма похвально, прибавила она съ лукавымъ видомъ, но пока его мать жива, ни одно семейство не рѣшится ввѣрить Графу Респіо судьбу и имѣніе дочери.
   -- Я услышалъ нѣсколько словъ, которыя раждаютъ во мнѣ желаніе, вступить въ посредничество между вами и Камиллою!... воскликнулъ одинъ изъ мущинъ, играющихъ въ экарте.
   -- Я выиграль, Маркизъ..... сказалъ онъ относясь къ своему противнику, и оставляю васъ, чтобы итти на помощь къ вашей племянницѣ!..
   -- Вотъ что значитъ имѣть слухъ стряпчаго!..... вскричала Виконтесса. Какъ могли вы услышать меня? я почти на ухо говорила Камиллѣ.
   -- Я слышалъ глазами! отвѣчалъ страпчій, приближаясь къ камину.
   Онъ сѣлъ на креслахъ возлѣ камина, старый дядя Камиллы помѣстился подлѣ нее, а Г-жа Гранльё заняла мѣсто на стулѣ, стоявшемъ между креслами стряпчаго и небольшимъ диванчикомъ, на которомъ сидѣла ея дочь съ дядей.
   -- Пришло время, сказалъ стряпчій, разсказать вамъ приключеніе, которое будетъ полезно по двумъ отношеніямъ: во первыхъ, оно заключаетъ поучительные примѣры для дѣвицы Камиллы, а во вторыхъ, оно выведетъ васъ изъ заблужденія относительно того мнѣнія, которое вы имѣете объ состояніи Эрнеста......
   -- Приключеніе!.... воскликнула Камилла. О! начните, начните скорѣе.....
   Стряпчій бросилъ на Г-жу Гранльё такой взглядъ, въ которомъ она легко могла прочитать всю занимательность его разсказа для нее, по обстоятельствамъ, въ которыхъ она находилась.
   Такъ какъ Виконтесса Гранльё, по своей знатности, своему богатству, образу мыслей занимала почти первое мѣсто между живущими въ Сен-Жерменскомъ предмѣстьи, то посему и покажется не совсѣмъ естественнымъ, что незначительный Парижскій стряпчій такъ фамильярно говорилъ и обращался съ нею. Впрочемъ не трудно объяснить сіе рѣдкое явленіе аристократической жизни.
   Г-жа Гранльё возвратилась во Францію въ одно время съ Королевскою фамиліею. Она поселилась въ Парижѣ, гдѣ прежде вела довольно скромную жизнь, и сначала получала пособіе, производимое, но приказанію Людовика XVIII изъ государственнаго казначейства. Стряпчій, имѣвъ случай открыть ошибки противъ формъ, учиненныя, во время Республиканскаго правленія, при продажѣ дома, принадлежавшаго фамиліи Гранльё, утверждалъ что оный домъ долженъ поступитъ обратно во владѣніе Виконтессы. Онъ взялъ сіе дѣло на свой страхъ, выигралъ оное, и возвратилъ Г-жѣ Гранльё прежнюю ея собственность.
   Ободренный симъ успѣхомъ, онъ такъ удачно умѣлъ употребить разныя судебныя придирки, тягаясь съ Департаментомъ Удѣловъ (domaine extraordinaire de la couronne) и Гражданскою Палатою (régie de l'enregistrement) что выхлопоталъ Виконтессѣ Гранльёвскій лѣсъ, нѣсколько акцій на Орлеанскій каналъ, и нѣкоторыя недвижимыя имѣнія, довольно значительныя, которыя Императоръ отдалъ подъ общественныя заведенія. Искусство, усердіе молодаго стряпчаго къ дѣлу столь удачно способствовали къ возстановленію состоянія Г-жи Гранльё, что въ 1820 году она уже имѣла сто тысячь ливровъ годоваго дохода. По прошествіи же нѣкотораго времени, <ша получила за незаконное владѣніе ея имѣніемъ, огромныя суммы, благодаря стараніямъ молодаго законоискусника, который сдѣлался другомъ семейства.
   Онъ имѣлъ болѣе сорока лѣтъ отъ роду. Былъ человѣкъ испытанной честности, ученый, скромный и хорошаго тона. Поступокъ его въ отношеніи къ Г-жѣ Гранльё пріобрѣлъ ему уваженіе и довѣренность большей части домовъ Сен-Жерменскаго предмѣстья, но онъ не старался воспользоваться симъ благорасположеніемъ какъ бы то могъ сдѣлать человѣкъ честолюбивый. Исключая дома Г-жи Гранльё, куда онъ приходилъ тогда проводить вечера, стряпчій не посѣщалъ никого. Онъ пристрастился къ занятіямъ, и сверхъ сего слишкомъ много находилъ счастія въ семейственной жизни, чтобы гоняться за свѣтскими удовольствіями. Къ счастію его, дѣло Г-жи Гранльё послужило поводомъ къ обнаруженію его честности и талантовъ, ибо въ противномъ случаѣ, его ученіе вѣроятно погибло бы безъ пользы. Онъ не имѣлъ души стряпчаго.
   Съ тѣхъ поръ, какъ Графъ Эрнестъ Ресто наталъ. посѣщать домъ Гжи Гранлье, и какъ стряпчій от крылъ сочувствіе, соединявшее Камиллу съ симъ молодымъ человѣкомъ, онь началъ учащать домъ Г-жи Гранльё, какъ данди Антенскаго Шоссе, только что принятый въ обществахъ благороднаго предмѣстья.
   За нѣсколько дней предъ симъ, онъ сидя возлѣ дѣвицы Камиллы Гранльё и указавъ ей на молодаго Графа, сказалъ:
   -- Какъ жаль, что этотъ молодецъ не имѣетъ двухъ иди трехъ милліоновъ, не правда ли?....
   -- Развѣ это несчастіе?.... я не думаю, отвѣчала она. Г. Эрнестъ обладаетъ многими талантами, онъ образованъ, Министръ, подъ начальствомъ котораго онъ служитъ, хорошаго объ немъ мнѣнія, онъ знатной фамиліи, и я не сомнѣваюсь что, со временемъ, онъ будетъ человѣкомъ значительнымъ. Онъ будетъ имѣть такое состояніе, какое пожелаетъ, достигнувъ важнаго мѣста...."
   -- Правда, но если бы онъ былъ богатъ.
   Кдашлла покраснѣла.
   -- Еслибы онъ былъ богатъ, то всѣ молодыя дѣвицы, находящіяся здѣсь, такъ бы и увивались около него, отвѣчала она, указывая на кадрили.
   -- И тогда, возразилъ стряпчій, дѣвица Камилла Гранльё не была бы единственнымъ предметомъ, на который онъ обратилъ бы взоры... Вотъ, почему вы краснѣете, Камилла? Онъ вамъ нравится, не правда ли?... Не скрытничайте, признавайтесь.....
   Камилла поспѣшно встала.
   -- Она его любитъ! подумалъ стряпчій. И съ сего дня Камилла замѣтила, что другъ ея законоискусникъ, одобряетъ раждающееся въ ней чувство къ молодому Графу Эрнесту Ресто.
   И такъ стряпчій началъ говорить, и разсказалъ тѣ сцены, которыя читатель увидитъ въ слѣдующихъ главахъ. Онѣ переданы съ такою вѣрностію, какую только допускаютъ различія между изустнымъ разговоромъ и письменнымъ повѣствованіемъ.
   

РОСТОВЩИКЪ.

   -- Такъ какъ я самъ дѣйствующее лице въ семъ приключеніи, и какъ оно напоминаетъ мнѣ самыя романическія обстоятельства моей жизни, то я надѣюсь, что вы мнѣ позволите слѣдовать моему вдохновенію. Представте себѣ, Камилла, что мнѣ двадцать семъ лѣтъ, и что происшествія, которыя я разскажу, случились вчера. Я начну описаніемъ такого человѣка объ которомъ вы не можете составить себѣ никакого понятія, а именно: объ Ростовщикѣ.
   Ростовщикъ: можете ли вы себѣ ясно представить лице сего человѣка? Оно блѣдно, и я бы желалъ, чтобъ Академія позволила мнѣ назвать оное луннымъ ликомъ. Оно походитъ на серебро, съ котораго сошла позолота. Волосы гладки, тщательно причесаны, и имѣютъ пепельный цвѣтъ, лице безстрастно, подобно лицу Г. Талейрана: это черты, вылитыя изъ бронзы. Глаза желтые, какъ у куницы, почти безъ ресницъ. Носъ острый, губы тонкія. Человѣкъ сей говоритъ тихо, голосомъ спокойнымъ, и не горячится никогда; маленькіе глаза его защищены всегда отъ свѣта зеленымъ козырькомъ старой фуражки. Онъ всегда одѣтъ въ черное платье. Лѣта его задача: незнаешь, состарѣлся ли онъ прежде времени, или берегъ себя въ молодости для того, чтобы оная служила ему вѣчно.
   Комната его опрятна, какъ платье Англичанина, но все въ ней истерто, начиная отъ ковра передъ кроватью до зеленаго сукна его конторки. Горница его походитъ на хладное святилище старой дѣвы, которая проводитъ цѣлый день натирая старую мебель. Все въ ней грубо и всюду видѣнъ недостатокъ. Зимою, я ни разу не замѣтилъ, чтобы головни въ его каминѣ плотно лежали одна съ другою, и онѣ тлѣютъ безъ пламени, почти всегда зарытыя въ кучѣ золы.
   Жизнь сего человѣка протекаетъ съ столь же малымъ шумомъ, какъ песокъ древнихъ клепсидровъ. Всѣ его поступки, начиная съ той минуты когда онъ встаетъ съ постели, до самаго вечера, урочнаго времени его прмпадковъ кашля, подвержены такой же правильности, какъ и ходъ стѣнныхъ часовъ. Его можно назвать образцовымъ человѣкомъ, котораго заводитъ сонъ. Если прикоснетесь къ мокрицѣ, которая ходитъ по бумагѣ, то она остановится и притворится мертвою; такъ и этотъ человѣкъ вдругъ останавливается посреди начатаго имъ разговора, когда услышитъ стукъ проѣзжающей кареты, дабы не возвысить голоса. Подобно Фонтенелю, онъ старается сберегать свои жизненныя силы, и сосредоточиваетъ всѣ человѣческія чувства въ одномъ я. Иногда жертвы его корыстолюбія кричатъ, сердятся, потомъ, въ его кабинетѣ, снова водворяется глубокая тишина, какъ въ кухнѣ, когда рѣжутъ утку.
   До семи часовъ вечера онъ сохраняетъ видъ важный; но въ восемь, вексельный человѣкъ становится обыкновеннымъ человѣкомъ: это тайна превращенія металловъ въ сердце человѣческое. Тогда онъ потираетъ себѣ руки, и веселость его, въ эту минуту, походитъ на глухой смѣхъ Американца Коженая Обувъ (Bas de Cuir); но въ самыхъ сильныхъ порывахъ радости, разговоръ его всегда бываетъ самый лаконическій. Таковъ сосѣдъ, которымъ судьба меня наградила, въ домѣ, въ улицѣ Гре, гдѣ я живу.
   Этотъ домъ теменъ и сыръ. Онъ безъ двора, посему всѣ комнаты имѣютъ видъ только на улицу. Монастырское распредѣленіе сего зданія на комнаты равной величины, изъ которыхъ каждая имѣетъ одну дверь, выходящую на длинный корридоръ, освѣщаемый съ верху, свидѣтельствуетъ, что сей домъ принадлежалъ нѣкогда какому нибудь монастырю. Видъ сего строенія столь печаленъ, что радость оставляетъ каждаго прежде, нежели онъ войдетъ къ моему сосѣду. Сей послѣдній похожъ на домъ, въ которомъ живетъ. Это устрица, прильнувшая къ скалѣ.
   Жизнь его есть тайна. Единственный человѣкъ, съ которымъ онъ имѣетъ житейскія сношенія, это я. Онъ приходтъ ко мнѣ за огнемъ, занимаетъ книги, журналы; а въ вечеру одинъ я, имѣю позволеніе входить къ нему въ келью, и съ однимъ мною онъ бесѣдуетъ охотно. Такіе знаки довѣренности суть плоды семилѣтняго сосѣдства. Имѣетъ ли онъ родственниковъ, друзей? не знаю. Я ни одного су не видѣлъ у него ни разу. Все его имущество -- въ подвалахъ Банка. Онъ самъ получаетъ свои векселя, и говорилъ мнѣ, что, при взысканій должныхъ денегъ по каждому письменному обязательству, онъ получаетъ два франка за поѣздку. Его ноги такъ же сухи, какъ у оленя. Впрочемъ онъ самъ мучениъ своей скрытности: однажды взявъ случайно съ собою золотыя деньги, онъ выронилъ изъ своего кармана, неизвѣстно какимъ образомъ, двойной наполеондоръ; жилецъ, который шелъ за нимъ по лѣстницѣ, поднялъ монету и хотѣлъ возвратить ему оную.
   -- Это не мое!..... отвѣчалъ онъ ему съ видомъ удивленія, у меня никогда не бываетъ золота ни дома, ни при мнѣ!....
   Поутру, онъ самъ варитъ для себя кофе на тонкой, желѣзной канфоркѣ, которая вѣчно стоитъ въ темномъ углѣ камина. Трактирщикъ приноситъ ему обѣдъ. Старая привратница, въ положенный часъ, приходитъ убирать его горницу. Наконецъ, по странному случаю, который Стернъ назвалъ бы предназначеніемъ, человѣкъ сей именуется Г. Гобсекъ. {Игра словъ на Французскомъ языкѣ: fober значитъ хватать, sec -- крѣпко.}
   -- Божусь, что вашъ сосѣдъ для меня крайне занимателенъ!.... воскликнулъ старый дядя.
   -- Я бы почелъ его атеистомъ, если человѣчество, общежитіе входятъ въ составъ религіи, продолжалъ стряпчій. Посему, я намѣренъ былъ изслѣдовать его съ точностію, я называлъ это дѣйствіе, анатоміею homo duplex, нравственнаго человѣка.
   -- Но не перебивайте меня болѣе, Маркизъ, въ противномъ случаѣ вы погасите во мнѣ жаръ вдохновенія. Продолжаю свою импровизацію.
   Однажды вечеромъ я вошелъ къ сему человѣку, который сроднился съ золотомъ. Онъ сидѣлъ въ креслахъ съ неподвижностію истукана, вперивъ глаза на доску камина, на которой, казалось, онъ читалъ учетную книгу, (bordereaux d'escompte). Ночникъ, какъ у привратниковъ, производящій угаръ, запачканный, съ подставкою, которая нѣкогда была зеленою, изливалъ красноватый свѣтъ на его блѣдное лице. Онъ взглянулъ на меня, не сказавъ ни слова; но возлѣ него стоялъ приготовленный для меня стулъ.
   -- Мыслящее ли это существо? подумалъ я. Знаетъ ли оно, что есть Богъ, чувства, женщины, счастіе?.... Я сожалѣлъ объ немъ, какъ о больномъ. но я также постигалъ и то, что если у него есть милліонъ, сохраняющійся въ Банкѣ, то въ мысляхъ, вселенная принадлежала ему.
   -- Здравствуйте, батюшка Гобсекъ, сказалъ я ему.
   Онъ оборотилъ голову въ мою сторону, и его черныя, густыя брови сблизились немного. Сіе отличительное движеніе выражало не менѣе самой радостной улыбки какого нибудь жителя Юга.
   -- Вы сегодня такъ же угрюмы, какъ въ томъ день, когда вамъ объявили о банкрутствѣ того.... книгопродавца. Вѣроятно вамъ нынѣ никто не платилъ денегъ? ибо, кажется, сегодня 31-е число...
   Я въ первый разъ заговорилъ съ нимъ о деньгахъ. Онъ посмотрѣлъ на меня, и отвѣчалъ своимъ сладостнымь голосомъ, который довольно походилъ на звуки, издаваемые флейтою, когда на ней играетъ ученикъ, потерявшій амбушюръ:
   -- Я веселюсь......
   -- И такъ вы иногда веселитесь?
   Онъ пожалъ плечами, и посмотрѣлъ на меня съ сожалительною усмѣшкою.
   -- Вы считаете поэтами только тѣхъ, которые сочиняютъ стихи? спросилъ онъ у меня.
   -- И въ этой головѣ поэзія!... подумалъ я.
   -- Нѣтъ жизни завиднѣе моей, продолжалъ онъ.
   Взоры его одушевились.
   -- Выслушайте меня, молвилъ онъ. Разсказъ приключеній сего утра, дастъ вамъ понятіе о моихъ удовольствіяхъ.
   Онъ всталъ, заперъ двери задвижкою, задернулъ занавѣску, сшитую изъ старыхъ обоевъ, и кольца оной зазвенѣли о желѣзную жердочку; послѣ чего онъ возвратился на прежнее мѣсто, и сѣлъ.
   -- Сегодня поутру, сказалъ онъ, мнѣ слѣдовало получишь деньги только по двумъ обязательствамъ, потому что всѣ остальныя были выданы за наличныя деньги, еще вчера, людямъ имѣющимъ со мною дѣло. Первое обязательство получилъ я отъ прекраснаго молодаго человѣка. Онъ пріѣхалъ ко мнѣ въ тильбюри. Бумага была подписана, не знаю, но какому случаю, одною изъ прелестнѣйшихъ женщинъ въ Парижѣ, которая замужемъ за богатымъ помѣщикомъ. Это обязательство было въ тысячу франковъ. По второму, въ такую же сумму, также долженствовало заплатить женщина, ибо оно было подписано Фапни Малво. Я получилъ оное отъ купца, торгующаго полотнами. Графиня живетъ въ улицѣ Гелдеръ, а Фанни въ улицѣ Монмартръ. Еслибы вы знали тѣ романическія догадки, которыя занимали мой умъ сегодня утромъ, когда я выходилъ изъ дому! Какая гордая радость родилась во мнѣ при мысли, что если сіи двѣ женщины не въ состояніи заплатить, то онѣ придутъ меня съ такимъ же уваженіемъ, какъ бы роднаго отца!... Чего не предпріиметъ Графиня за тысячу франковъ!..... Она обойдется со мною ласково; будетъ говорить тѣмъ сладостнымъ голосомъ, съ которымъ, можетъ быть, встрѣчаетъ того, кто надписалъ сей билетъ; будетъ расточать передо мною ласковыя слова, можетъ быть умолять меня, а я.... Тутъ старикъ бросилъ на меня леденелый взоръ.
   -- А я, непоколебимъ!.... продолжалъ онъ, стоя предъ нею, какъ мститель; являюсь какъ угрызеніе совѣсти; но оставимъ предположенія. Я прихожу.
   -- Графиня почиваетъ.... сказала мнѣ горнишная.
   -- Когда ее можно будетъ видѣть?
   -- Въ полдень.
   -- Графиня нездорова?
   -- Нѣтъ, сударь; но она въ три часа пріѣхала съ бала.
   -- Меня зовутъ Гобсекъ.... скажите ей мою фамилію. Я приду въ полдень.
   И я ухожу, оставивъ слѣды моего посѣщенія на роскошномъ коврѣ, постланномъ на плитахъ лѣстницы.
   Остановясь въ улицѣ Монмартръ у дома простой наружности, я отворилъ старыя ворота, и увидѣлъ темный дворъ, который никогда не освѣщали солнечные лучи. Стѣны въ комнаткѣ привратника закоптились, и оконныя стекла походили на отвороты изношеннаго капота: они были запачканы, тусклы и перебиты.
   -- У себя ли дѣвица Фанни Малво?....
   -- Она вышла со двора; но если вы пришлите за деньгами, то онѣ здѣсь.....
   -- Я зайду послѣ, сказалъ я. Ибо узнавъ, что сумма у привратника, я хотѣлъ увидѣть молодую дѣвушку; я представлялъ себѣ, что она должна быть молода.
   Утро я провелъ разсматривая эстампы, выставленные на бульварѣ, и ровно въ полдень былъ въ гостиной Графини, возлѣ ея спальни.
   -- Барыня только сей часъ позвонила, сказала мнѣ горнишная, и я не думаю, чтобъ она могла принять васъ теперь.
   -- Я подожду!
   И я усѣлся въ позолоченныхъ креслахъ.
   Лишь только открыли ставни, какъ прибѣжала горнишная, и сказала мнѣ:
   -- Войдите, сударь......
   По голосу, которымъ она произнесла слова сіи, я догадался, что госпожа ея не можетъ заплатить мнѣ. Но какую красавицу увидѣлъ я!.... Она наскоро набросила на свои голыя плечи кашемировую шаль, которою она закрылась такъ плотно, что ея восхитительныя формы обрисовывались совершенно. На ней былъ красивый утренній нарядъ, бѣлый какъ снѣгъ. Ея черные волосы небрежно разсыпались изъ подъ прекраснаго Индейскаго платочка, затѣйливо повязаннаго на ея головѣ, по-Креольски. Постель ея представляла живописный безпорядокъ. Видно было, что сонъ ея былъ безпокойный. Живописецъ дорого бы заплатилъ, чтобы увидѣть подобную сцену.
   Тамъ -- подъ занавѣсками сладострастно раскинутыми, лежала на пуховикѣ, покрытомъ голубою шелковою матеріею, подушка, и ея кружевная оборка ярко отдѣлялась отъ лазореваго поля. На широкой медвежьей кожѣ, постланной у львиныхъ лапъ, вырѣзанныхъ на ножкахъ, краснаго дерева кровати, блистали два атласные башмачка, брошенные на оную со всею небрежностію, причиняемою усталостію бала. На креслахъ висѣло смятое платье, рукава коего доставали до полу. Чулки, которые бы унесъ зефиръ, обвивались около ножки креселъ, и бѣлыя подвязки были кинуты на небольшой диванчикъ. Цвѣты, бриліанты, перчатки, букетъ, поясъ лежали въ безпорядкѣ. Я чувствовалъ легкій благовонный запахъ. Дорогое опахало, полуразпущенное, было положено на каминѣ. Ящики комода были выдвинуты. Все представляло видъ роскоши и безпорядка, красоты безъ гармоніи, богатства и нищеты. Усталое лице Графини соотвѣтствовало сей комнатѣ, являвшей въ полной мѣрѣ безпорядокъ послѣ бала. Я съ презрѣніемъ смотрѣлъ на сіи бездѣлки; наканунѣ, онѣ служили убранствомъ Графинѣ, и, можетъ быть, родили въ комъ нибудь бредъ безумства. Онѣ были какъ бы останками любви, пораженной угрызеніями совѣсти, изображеніемъ жизни разсѣянной, роскошной. Таковы усилія Тантала, уловить удовольствія, лишенныя существенности. Красноватыя пятна, появившіяся на лицѣ Графини, свидѣтельствовали о нѣжности ея тѣла; всѣ черты ея сдѣлались какъ бы грубѣе, и темный полукругъ, рисовавшійся подъ ея глазами, отпечатывался рѣзче обыкновеннаго. Не смотря на это, природа являла еще довольно силы для того, чтобы сіи примѣты разсѣянной жизни, не измѣнили ея красоты. Ея глаза блистали; она походила на одну изъ тѣхъ Иродіянокъ, которыхъ изображала кисть Леонарда Винчи (ибо я торговалъ картинами). Она изобиловала жизнію и силой. Мысль не находила ни какого недостатка въ ея формахъ и чертахъ, въ которыхъ не видно было никакой скудости. Она возбуждала къ себѣ любовь, но сама, казалось, была превыше любви. Она понравилась мнѣ. Уже давно сердце мое не билось. Мнѣ казалось, что мнѣ уже заплатили; потому что я готовъ жертвовать болѣе нежели тысячью франками за ощущеніе, которое напоминаетъ мнѣ дни моей молодости.
   -- Милостивый государь, сказала она, предлагая мнѣ стулъ, не угодно ли вамъ будетъ подождать?...
   -- До завтрешняго полудня, милостивая государыня; отвѣчалъ я, сложивъ облигацію, которую я подавалъ ей.... Я раньше не имѣю права протестовать.....
   Въ тоже время я говорилъ про себя: -- Плати за твою роскошь, плати за твое имя, плати за твое счастіе, плати за монополію, которою пользуешься. Для несчастныхъ, неимѣющихъ куска хлѣба, есть судилище, судьи, палачи; но для васъ, утопающихъ въ лебяжьемъ пухѣ, есть угрызенія совѣсти, скрежетъ зубовъ, скрываемый улыбкою, и стальныя когти; которыя давятъ ваши сердца.
   -- Протестъ!.... подумали ли вы объ этомъ?... вскричала она, и посмотрѣла на меня. И вы такъ мало будете имѣть ко мнѣ уваженія!....
   -- Когда бы Король былъ моимъ должникомъ, сударыня, и не соглашался бы мнѣ уплатить долгъ, то я бы и его позвалъ къ суду.....
   Въ сію минуту мы услышали, что кто-то по тихоньку стучится въ двери Графининой спальни.
   -- Меня нѣтъ дома!.... вскричала повелительнымъ голосомъ молодая женщина.
   -- А мнѣ бы весьма желательно было увидѣться съ тобою, Емилія....
   -- Не теперь, любезный, отвѣчала она голосомъ менѣе твердымъ, но однакожъ еще безъ кротости.
   -- Ты шутишь, ибо съ кѣмъ то говоришь....
   И мущина, вѣроятно Графъ, вдругъ вошелъ въ комнату. Графиня посмотрѣла на меня. -- Я ее понялъ. Она сдѣлалась моею рабою. Ахъ! было время, когда я до такой степени былъ глупъ, что не хотѣлъ протестовать.
   -- Что вамъ угодно, сударь? спросилъ меня Графъ.
   Я увидѣлъ, какъ жена его содрогнулась. Бѣлая, нѣжная ея шея, сдѣлалась какъ бы шероховатою. Можно было сказать о ней, по простонародному изрѣченію, что ее подирало по кожѣ. Я же смѣялся, и ни одна моя жила не трепетала.
   -- Это одинъ изъ моихъ поставщиковъ..... сказала она мужу, указывая на меня.
   Графъ обернулся ко мнѣ спиною, а я сталъ вынимать изъ кармана облигацію. При семъ движеніи, свидѣтельствующемъ о моей непреклонности, молодая женщина подошла ко мнѣ, и вручая мнѣ бриліанть, сказала:
   -- Возмите это, и удалитесь!..... Я обмѣнялъ съ нею облигацію на драгоцѣнный камень, и, поклонившись ей, вышелъ. Бриліантъ вѣрно стоилъ тысячи двухъ сотъ франковъ, на дворѣ я увидѣлъ какъ обмывали два пышные экипажа, какъ лакеи выколачивали свои ливреи, и чистили сапоги. Вотъ, что приводитъ ко мнѣ этихъ людей, сказалъ я про себя, вотъ, что побуждаетъ ихъ, подъ благовиднымъ предлогомъ, похищать цѣлые милліоны, и заставляетъ быть измѣнниками своего отечества. И чтобы не выпачкаться, идя пѣшкомъ, когда нибудь должно же выкупаться въ грязи!...
   Въ самое сіе мгновеніе отворились ворота, и красивый тильбюри молодаго человѣка, предъявившаго мнѣ облигацію, въѣхалъ на дворъ.
   -- Милостивый государь, сказалъ я ему, когда онъ соскочилъ съ тильбюри, вотъ двѣсти франковъ, которые прошу васъ отдать Графинѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ сказать ей, что залогъ, который я получилъ нея, будетъ въ ея разположеніи въ продолженіи недѣльнаго срока. Онъ взялъ сіи двѣсти франковъ, и съ устъ его сорвалась усмѣшка, какъ бы желая сказать:
   -- А! она заплатила! ну, тѣмъ лучше!
   Я прочиталъ въ его физіогноміи будущую судьбу Графини.
   Я пошелъ въ улицу Монмартръ къ дѣвицѣ Фанни. Взойдя по крутой, узкой лѣстницѣ, добрался я до пятаго этажа, и вошелъ въ покои недавно отдѣланные и весьма опрятно убранные. Я не замѣтилъ ни малѣйшей пылинки на простой мебели, украшавшей комнату, въ которой меня приняла Фанни. Она была въ полномъ смыслѣ молодая Парижская дѣвушка: съ пріятнымъ и свѣжимъ лицемъ, привлекательнымъ видомъ, съ темнорусыми, искусно причесанными волосами, которые, образуя два локона на вискахъ, еще болѣе придавали остроумія ея голубымъ, чистымъ какъ кристаллъ, глазамъ. Она была одѣта просто. Свѣтъ, проницая сквозь небольшія занавѣси, коими окна были задернуты, бросалъ слабый блескъ на сіе божественное лице. Она разбирала бѣлье, и разложенные около ея, скроенныя куски полотна, открыли мнѣ ея обыкновенныя занятія. Она являла мнѣ мечтательный образъ уединенія. Подавая ей билетъ, я сказалъ, что не засталъ ея поутру дома.
   -- Но, отвѣчала она, деньги были оставлены у привратницы.
   Я показалъ видъ, что не слыхалъ ея словъ.
   -- Вы, сударыня, кажется рано выходите со двора?
   -- О! я почти всегда сижу дома, но когда работаешь цѣлую ночь, ванны изрѣдка необходимы.....
   Я посмотрѣлъ на нее, и тотчасъ угадалъ все. Она, вѣрно, была изъ фамиліи нѣкогда богатой, которую несчастіе осудило на труды. Во всѣхъ ея чертахъ выражалась какая то добродѣтель, скромность и врожденное благородство. Все ее окружающее оправдывало мои предположенія. Мнѣ казалось, что я дышалъ воздухомъ откровенности и чистосердечія. Я дышалъ свободно. У стѣны стояла выкрашенная кровать изъ простаго дерева, надъ которою висѣло распятіе, украшенное двумя вѣтьвями буксоваго кустарника. Я былъ готовъ оставить ей уже пересчитываемыя мною деньги, равно какъ и бриліапты Графини; по я подумалъ, что подарокъ сей будетъ, ей можетъ быть, пагубенъ, и разсудивъ хорошенько, я оставилъ у себя все, тѣмъ болѣе, что какая нибудь актриса или невѣста охотно дадутъ полторы тысячи франковъ за бриліантъ. -- И къ тому жъ, подумалъ я, у нея можетъ быть, есть какой нибудь двоюродный братецъ, который сдѣлаетъ изъ бриліанта булавку, и промотаетъ мою тысячу франковъ!
   Когда вы вошли хо мнѣ, то я только что раздумывалъ, что Фанни Малво могла бы быть премиленькою хозяйкою.
   Въ продолженіи цѣлыхъ двухъ недѣль, я буду размышлять о разности сей непорочной и уединенной жизни съ жизнію Графини, которая уже сдѣлала шагъ къ пороку!
   -- Ну, скажите теперь! продолжалъ онъ, по кратковременномъ, но глубокомъ молчаніи, въ продолженіи котораго я не сводилъ съ него глазъ, думаете ли вы что мало значитъ проницать тихимъ образомъ въ глубину сердца человѣческаго, освоиться съ жизнію другихъ, видѣть ее во всей наготѣ? Таковыя зрѣлища всегда являютъ большую разнообразность: язвы отвратительныя, печали невыносимыя, любовныя сцены, бѣдствія, коимъ волны Сены полагаютъ конецъ, удовольствія, предающія молодыхъ людей въ руки палача, судорожные смѣхи отчаянія и роскошныя празднества. Вчера видѣлъ трагедію: отецъ семейства, умерщвляющій себя самопроизвольно, потому что болѣе не въ состояніи прокормить своихъ дѣтей, завтра увидитъ комедію: молодой человѣкъ будетъ разыгривать сцену Г. Диманша, прибавляя къ нея собственныя свои шутки. При мнѣ неразъ восхищались краснорѣчіемъ Мирабо. Я самъ встарину слыхалъ его, и никогда не чувствовалъ себя тронутымъ. Но часто молодая, влюбленная дѣвушка, старый негоціантъ, кандидатъ банкротства, мать желающая скрыть проступки своего сына, заставляли меня трепетать силою словъ своихъ. Сіи дѣйствующія лица, съ совершенствомъ разыгривали свои роли и -- для меня одного. Но я не даюсь въ обманъ. Взоръ мой, видитъ сердца. Ничто отъ меня не скрыто. Чего не достаетъ мнѣ? Я обладаю всѣмъ. И откажутъ ли въ чемъ нибудь тому, кто развязываетъ мѣшокъ и завязываетъ оный? Можно подкупить государственнаго человѣка и совѣсть, это принадлежность власти, можно купить нѣжнѣйшія ласки женщинъ -- вотъ удовольствія, все можно купитъ. Мы, безмолвные и неизвѣстные Цари, сей жизни; ибо деньги -- жизнь. Но если я и наслаждался всѣми благами, то уже пресытился оными. Въ Парижѣ подобныхъ мнѣ человѣкъ съ тридцать. Соединенные одною и тою же цѣлію, мы собираемся, въ назначенные еженедѣльно дни въ одномъ кофейномъ домѣ близь Новаго-Моста. Тамъ, открываемъ другъ другу всѣ тайны казны государственной. Ни одно частное состояніе не можетъ укрыться отъ нашей проницательности; ибо самыя сокровенныя обстоятельства всѣхъ фамилій намъ извѣстны, и у насъ есть, такъ сказать, черная книга, въ которую записываемъ важнѣйшія замѣчанія на государственный кредитъ, на Банкъ и на торговлю. Мы разбираемъ самыя маловажныя дѣйствія. Мы закѳнодателя на Биржѣ. Подобно мнѣ, и мои товарищи, по примѣру Іезуитовъ, цѣнятъ во власти и въ деньгахъ, собственно только власть и деньги.
   -- Здѣсь, сказалъ онъ, указывая на свою пустую, холодную комнату, здѣсь, самый неистовый любовникъ, раздражающійся за одно слово и извлекающій шпагу, чтобы отомстить за оное, умоляетъ меня сложивъ руки; здѣсь умоляетъ меня самый надмѣнный негоціантъ; здѣсь умоляетъ меня тщеславная красавица; здѣсь умоляетъ меня гордый воинъ, умоляютъ меня знаменитый артистъ и писатель, котораго имя должно перейти въ потомство; здѣсь наконецъ, прибавилъ онъ приложивъ руку къ своему челу, здѣсь вѣсы, на которыхъ взвѣшиваются всѣ наслѣдства, и даже самый Парижъ!....
   И такъ, можете ли вы думать, чтобы не скрывались удовольствія подъ сею блеклою личиною, неподвижность которой васъ столько разъ удивляла?.... сказалъ онъ мнѣ, выставляя блѣдное свое лице, которое пахло деньгами.
   Изумленный, я возвратился домой. Этотъ малорослый, сухой старикъ, въ моихъ мысляхъ выросъ. Онъ превратился въ моемъ воображеніи въ какой-то мечтательный призракъ: я видѣлъ въ немъ могущество олицетвореннаго золота. Жизнь, люди сдѣлались для меня ненавистными.
   -- Развѣ все должны рѣшать однѣ деньги? спросилъ я самаго себя.
   Я помню, что заснулъ въ сію ночь очень поздно. Я видѣлъ вокругъ себя груды золота. Лице прекраслой Графини занимало меня долго, и я, къ стыду долженъ признаться, что оно затмило въ моей памяти образъ сего кроткаго и милаго существа, которое обречено на труды и забвеніе.
   Но поутру, передъ самымъ моимъ пробужденіемъ, непорочная и божественная Фанни явилась въ моихъ мечтахъ, во всей ея красотѣ, и я думалъ только объ ней.
   -- Не угодно ли вамъ выпить стаканъ воды съ сахаромъ?.... сказала Виконтесса, прервавъ стряпчаго.
   -- Охотно, отвѣчалъ онъ.
   Госпожа Гранльё позвонила.
   -- Но, сказала она, я не вижу въ вашемъ разсказѣ ничего такого, что бы могло имѣть отношеніе къ намъ....
   -- Сарданапалъ!.... вскричалъ стряпчій (это было его любимое восклицаніе). Я возбужу вниманіе въ дѣвицѣ Камиллѣ, когда открою ей, что счастіе ея зависитъ теперь отъ Гобсека, что же касается до Фанни Малво?.... Вы ее знаете?.... -- Она моя жена!
   -- Вы бы, мнѣ кажется, возразила виконтесса, съ привычною вамъ откровенностію, сознались въ этомъ при двадцати свидѣтеляхъ!
   -- Я бы кричалъ на весь свѣтъ... молвилъ стряпчій.
   -- Выпейте, выпейте мой: добрый пріятель, вы всегда будете счастливѣйшимъ и добрѣйшимъ человѣкомъ въ свѣтѣ....
   -- Вы станете продолжать? спросила Камилла.
   -- Конечно.
   -- Вы остановились на томъ мѣстѣ вашего разсказа, гдѣ рѣчь шла о какой-то Графинѣ, живущей въ улицѣ Гелдеръ!.....проговорилъ старый Маркизъ, подымая усыпленную свою голову. Что же случилось послѣ?...
   

СТРЯПЧІЙ.

   Спустя нѣсколько дней послѣ моего разговора съ Г. Гобсекомъ, я защищалъ свою диссертацію, получилъ университетскую степень лиценціата правъ, и потомъ былъ принятъ адвокатомъ. Довѣренность ко мнѣ стараго кащея, послѣ сего чрезвычайно увеличилась. Онъ совѣтовался со мною даромъ о различныхъ щекотливыхъ дѣлахъ, которыя предпринималъ съ неимовѣрною смѣлостію; и этотъ чело вѣкъ, надъ которымъ никто бы не могъ снискать ни малѣйшей власти, слушался моихъ совѣтовъ съ нѣкоторымъ почтеніемъ. Правда и то, что онъ ни разу не имѣлъ причины раскаяшься въ томъ. Наконецъ, въ тотъ день, когда меня назначили первымъ Клеркомъ конторы, въ которой я занимался уже три года, я съѣхалъ съ прежней моей квартиры въ улицѣ Гре, и поселился у стряпчаго, въ содержаніи котораго была помянутая контора. У него же я имѣлъ и столъ.
   Когда я прощался съ ростовщикомъ, онъ не изъявилъ мнѣ ни дружбы, ни неудовольствія. Онъ не приглашалъ меня навѣщать себя; но бросилъ на меня такой проницательный взоръ, который, казалось, обнаруживалъ въ немъ даръ предвидѣнія.
   Спустя недѣлю, меня посѣтилъ мой прежній сосѣдъ. Онъ принесъ мнѣ дѣло довольно затруднительное, объ лишеніи имѣнія. Ростовщикъ приходилъ ко мнѣ для совѣщаній, и не платилъ мнѣ за оныя ни обола, о чемъ онъ впрочемъ весьма мало заботился. Въ концѣ втораго года, стряпчій, человѣкъ никогда не жалѣвшій денегъ для своихъ удовольствій, находился въ весьма затруднительныхъ обстоятельствахъ. Онъ былъ доведенъ до такой крайности, что рѣшился продать свое мѣсто. Въ то время (въ 1816 году), право на содержаніе конторы стряпчаго платилось несравненно дешевле того, что платятъ нынѣ, а посему, требуя семидесятъ тысячь франковъ за сіе мѣсто, стряпчій отдавалъ оное почти даромъ. Человѣкъ дѣятельный, расторопный, знающій свое дѣло и имѣющій возбудить къ себѣ довѣріе, могъ въ два года выручить ату сумму.
   Я не имѣлъ ни одного обола, у меня не было ни одного знакомаго капиталиста, кромѣ Гобсека. Тщеславная мысль и вмѣстѣ лучь надежды придали мнѣ довольно твердости духа, чтобъ итти переговорить съ ростовщикомъ.
   И такъ, однажды вечеромъ я отправился медленными шагами въ улицу 'Гре. Сердце мое сильно билось, когда я постучался въ двери темнаго жилища.
   
   Тутъ я вспомнилъ все, что говорилъ мнѣ старый скупецъ въ то время, когда я не могъ себѣ составить понятія о мученіяхъ, ожидающихъ за порогомъ сей двери.
   И такъ, мнѣ также предстояло умолять его, подобно другимъ....
   -- Нѣтъ, нѣтъ, сказалъ я про себя, честный человѣкъ ни въ какомъ случаѣ недолженъ унижать собственнаго достоинства. Не куплю себѣ состоянія цѣною низости.
   Со времени моего выѣзда изъ того дома, Гобсекъ велѣлъ сдѣлать въ своихъ дверяхъ окошечко съ рѣшеткою; онъ отперъ мнѣ не прежде, какъ узналъ меня.
   -- Ну, видно что стряпчій вашъ продаетъ свое мѣсто..... сказалъ онъ мнѣ своимъ привычнымъ, тоненькимъ голосомъ.
   -- Какъ вы это узнали?-- Онъ объ этомъ говорилъ только со мною...
   Оконечности его рта вздернулись къ верху, подобно занавѣсямъ, и сія нѣмая усмѣшка была сопровождаема проницательнымъ и вмѣстѣ холоднымъ взоромъ.
   -- Когда бы не этотъ случай, то вы не пришли бы ко мнѣ?.... прибавилъ онъ сухо, послѣ нѣкотораго молчанія, въ продолженіи котораго я былъ какъ бы самъ не свой.....
   -- Выслушайте меня, Г. Гобсекъ, возразилъ я, стараясь показать и o возможности болѣе спокойствія духа, ибо старикъ не сводилъ съ меня безстрастныхъ своихъ глазъ, коихъ свѣтлый пламень невольно приводилъ меня въ смущеніе.
   Онъ сдѣлалъ знакъ, какъ бы желалъ сказать: говорите?
   -- Я знаю, что весьма трудно тронуть васъ, а посему не буду терять моего краснорѣчія, описывая вамъ положеніе сироты, не имѣющаго ни одного су, который всю свою надежду полагаетъ только на васъ, и не имѣетъ въ цѣломъ мірѣ другаго сердца, кромѣ вашего, которому бы могъ повѣрить опасенія въ разсужденіи своей будущности. Все это прекрасно, но дѣла производятся какъ дѣла, а не такъ какъ романы, съ приправою чувствительности. Вотъ о чемъ идетъ рѣчь. Мѣсто стряпчаго; у котораго я клеркомъ, приноситъ ему до тридцати тысячь франковъ годоваго дохода, въ моихъ же рукахъ, я думаю, оно будетъ приносить пятьдесятъ. -- Онъ продаетъ оное за семьдесятъ тысячь франковъ, и я чувствую тутъ, сказалъ я приложивъ руку къ своему челу, что еслибы вы дали мнѣ въ займы сію сумму, то въ продолженіи двухъ лѣтъ, я бы уплатилъ вамъ долгъ.....
   -- Что дѣло -- то дѣло!.... воскликнулъ кроткимъ голосомъ Гобсекъ.
   Онъ протянулъ ко мнѣ свою руку, и пожалъ мою.
   -- Никто еще, продолжалъ онъ, съ тѣхъ поръ, какъ я занимаюсь дѣлами, такъ ясно не излагалъ мнѣ причинъ своего посѣщенія. -- А ручательства?..... сказалъ онъ, окинувъ меня взорами. -- Нѣтъ, какъ нѣтъ. -- Сколько вамъ отъ роду?...
   -- Двадцать семь лѣтъ; отвѣчалъ я.
   -- Принесите завтра свидѣтельство о рожденіи, и мы поговоримъ о вашемъ дѣлѣ. Я подумаю.
   На другой день, въ восемь часовъ утра, я былъ у старика. Онъ взялъ свидѣтельство, надѣлъ очки, кашлянулъ, плюнулъ, запахнулъ свой черный халатъ, и прочелъ отъ начала до конца выписку изъ реэстровъ, хранимыхъ въ Конторѣ Мера; потомъ перевернулъ оную нѣсколько разъ, посмотрѣлъ на меня, кашлянулъ, покачался на своемъ стулѣ, и наконецъ сказалъ мнѣ:
   -- Мы это дѣло постараемся уладить.....
   Я вздрогнулъ....
   -- Я беру по пятидесятн процентовъ на сто, продолжалъ онъ.
   При сихъ словахъ я поблѣднѣлъ.
   -- Но, по знакомству, я готовъ взять съ васъ только по двѣнадцати на сто; согласны ли вы на это?
   -- Согласенъ, отвѣчалъ я.
   -- Но если проценты кажутся вамъ слишкомъ велики, возразилъ онъ, защищайтесь; я требую съ васъ двѣнадцати съ половиною на сто; подумайте, въ состояніи ли вы будете заплатить ихъ?.... -- Я не терплю человѣка, который при всѣхъ условіяхъ готовъ по рукамъ? Ну, не много ли?
   -- Нѣтъ, сказалъ я, мнѣ придется только побольше похлопотать.
   -- Вздоръ, ваши кліенты поплатятся!....
   -- Никогда, вскричалъ я, чортъ возьми!.... я самъ поплачусь!..... Скорѣе соглашусь отрубить себѣ руку, чѣмъ съ живыхъ сдирать кожу....
   -- Слуга покорнѣйшій.... сказалъ мнѣ Гобсекъ.
   -- Но плата за каждое дѣло утверждена закономъ,.... возразилъ я.
   За то нѣтъ никакихъ узаконенныхъ цѣнъ касательно отсрочекъ, условныхъ и мировыхъ сдѣлокъ!.... И въ подобныхъ случаяхъ, вы можете брать по тысячи, даже по десяти тысячь франковъ, судя по важности дѣла, за совѣщаніе съ ваши, за поѣздки, за черновые акты, за записки и за разглагольствованіе. Должно умѣть пріискивать подобныя дѣла. Я буду отзываться объ васъ, какъ о самомъ знающемъ и искусномъ стряпчемъ, и доставлю вамъ столько тяжбъ въ этомъ родѣ, что всѣ ваши совмѣстники лопнутъ съ досады. Вербрустъ, Пальма, Жигонетъ, мои сотоварищи, поручатъ вамъ свои дѣла объ лишеніи имѣній, и, Богъ знаетъ, сколько таковыхъ у нихъ!... Тогда будетъ у васъ двойная практика!... та, которая достанется вамъ съ покупаемымъ мѣстомъ, и еще другая, которую я вамъ доставлю.... Не грѣшно бы даже потребовать мнѣ съ васъ по пятнадцати процентовъ со ста, на семидесяти тысячный мой капиталъ.
   -- Пусть такъ, сказалъ я.
   Гобсекъ успокоился.
   -- Я самъ заплачу вашему стряпчему, продолжалъ онъ, дабы обезпечить себя старшею закладною бъ разсужденіи капитала и поручительства.
   -- О! все, что вамъ будетъ угодно на счетъ ручательствъ....
   -- Да еще, сверхъ того, вы должны представить мнѣ на мой капиталъ семьдесятъ акцептованныхъ вами, бланкетныхъ векселей, каждый въ тысячу рублей.
   -- Согласенъ, но съ тѣмъ однако;къ, чтобъ я былъ обезпеченъ законнымъ порядкомъ относительно сей платы вдвойнѣ....
   -- Нѣтъ! вскричалъ Гобсекъ, почему вы хотите имѣть менѣе довѣренности ко мнѣ, нежели я имѣю къ вамъ...
   Я хранилъ молчаніе.
   -- Также, продолжалъ онъ съ простодушіемъ, вы будете, пока я живъ, ходить по моимъ дѣдамъ, не требуя платы; не правда ли?...
   -- Пусть такъ, лишь бы только мнѣ не приходилось давать въ займы изъ собственныхъ моихъ денегъ....
   -- Справедливо! сказалъ онъ. -- Ну, возразилъ старикъ, котораго лице съ принужденіемъ выражало простодушіе, а скажите, позволяете ли вы мнѣ посѣщать васъ?...
   -- Мнѣ всегда будетъ очень пріятно...
   -- Оно такъ, но по утрамъ то мудрененько; у васъ свои дѣла, и у меня также....
   -- Приходите вечеромъ.
   -- О нѣтъ!... отвѣчалъ онъ съ живостію, вы должны посѣтить общество вашихъ кліентовъ, а я своихъ друзей въ кофейномъ домѣ.
   -- Такъ почемужъ намъ не назначить часъ обѣда?...
   -- Вотъ это дѣло!... сказалъ Гобсекъ. Послѣ разъѣзда съ Биржи, въ пять часовъ.... И такъ, я буду приходить къ вамъ по середамъ и по субботамъ. Мы будемъ говорить о нашихъ дѣлахь по дружески.... Увидите, что и я бываю иногда веселъ, когда стоитъ передо мною жареная куропатка и бокалъ шампанскаго.
   -- Не постою за куропатку и за бокалъ шампанскаго!....
   -- О! не пускайтесь въ мотовство, вы потеряете мою довѣренность. Не живите большимъ домомъ. Возмите старую ключницу! Я желаю васъ посѣщать единственно для того, чтобы освѣдомляться о вашемъ здоровьи и о дѣлахъ...... Ну? -- Приходите сегодня ко мнѣ съ вашимъ стряпчимъ.
   -- Позвольте мнѣ сдѣлать вамъ вопросъ, и не сочтите его нескромнымъ, сказалъ я малорослому старику выходя за порогъ, какую вы имѣли надобность въ моемъ свидѣтельствѣ о рожденіи?.....
   Г. Гобсекъ пожалъ плечами, и отвѣчалъ мнѣ съ хитрою улыбкою:
   -- Какъ молодость безразсудна!.... Знайте, господинъ стряпчій, что до тридцатилѣтняго возраста, честность и дарованія могутъ еще служить, нѣкоторымъ образомъ, ручательствомъ; но послѣ этихъ лѣтъ, почти нельзя довѣрять человѣку.
   И онъ заперъ свою дверь.
   По прошествіи мѣсяца я былъ стряпчимъ. Вскорѣ послѣ этаго, я видѣлъ счастіе, сударыня, взяться за ваше дѣло, касательно возвращенія вамъ прежняго вашего имѣнія. Удачное окончаніе сего дѣла доставило мнѣ нѣкоторую извѣстность; и менѣе нежели въ два года, несмотря на большіе проценты которые я платилъ Г. Гобсеку, весь долгъ былъ очищенъ, и я пріобрѣлъ довольно значительное состояніе. Тогда женился я на Фанни Малво. Мы чистосердечно любили другъ друга, и сходство нашей взаимной судьбы, занятій и успѣховъ, казалось, дѣлало еще болѣе трогательною, искренность нашихъ чувствованій.
   Съ этаго дня, жизнь моя протекала посреди счастія и благосостоянія. И такъ, перестану говорить о себѣ, ибо, ничто не можетъ быть такъ несносно, какъ повѣствованіе счастливаго человѣка о его жизни.
   Спустя мѣсяцъ послѣ того, какъ я снялъ контору стряпчаго, меня принудили, почти насильно, быть на холостомъ завтракѣ. Сіе угощеніе было слѣдствіемъ проиграннаго заклада однимъ изъ моихъ товарищей, другому молодому человѣку, который тогда славился въ модномъ свѣтѣ.
   Этотъ жеманный франтъ пользовался большою извѣстностію. Онъ былъ цвѣтомъ тогдашняго дандизма. Ни на комъ лучше не сидѣлъ фракъ, ни кто лучше его не правилъ Тандемомъ. Всѣ женщины отъ него сходили съ ума. Онъ былъ знатокъ въ лошадяхъ, въ шляпахъ, въ картинахъ. Истрачивалъ до ста тысячь франковъ въ годъ, между тѣмъ, по видимому, неимѣлъ ни помѣстья, ни ломбардныхъ билетовъ. Онъ имѣлъ особенный даръ играть въ карты, ѣсть и пить съ большею ловкостію, нежели кто нибудь.
   Онъ былъ образцомъ странствующаго рыцарства нашихъ гостиныхъ, будуаровъ, гульбищъ; онъ раздѣлялъ нѣкоторымъ образомъ свойства земноводныхъ животныхъ, ибо привычками походилъ столько же на мущину, сколько и на женщину. Существо удивительное, онъ былъ способенъ ко всѣму и ни къ чему не годенъ; всѣ опасались, и вмѣстѣ презирали его, казалось, онъ зналъ все, а между-тѣмъ былъ погруженъ въ невѣжество; онъ столь же легко предпринималъ доброе дѣло, какъ и рѣшался на злодѣйство, иногда подлъ, а иногда благороденъ; скорѣе покрытый грязью, чѣмъ кровью; озабоченный болѣе, нежели терзаемый угрызеніями совѣсти; болѣе занятый пищевареніемъ желудка, чѣмъ мыслями; притворяясь что преданъ страстямъ, онъ совсѣмъ не ощущалъ ихъ; онъ составлялъ какъ бы блестящее звено, которое могло соединить острогъ, съ высшимъ обществомъ. Однимъ словомъ, это былъ человѣкъ, принадлежащій къ тому сословію, одаренному въ высшей степени понятіями, изъ котораго тогда возникади Мирабо, Питтъ, Рпшельё; но чаще злодѣи, подобные Жефри, Лобардемону и Koаньяру.
   Мнѣ часто говорили объ этомъ человѣкѣ; но уже нѣсколько разъ я избѣгалъ опасной чести встрѣтиться съ нимъ. На сей же разъ товарищъ мой такъ убѣдительно упрашивалъ меня быть на его завтракѣ, что я не могъ уклониться отъ сего приглашенія, дабы не сочли отказа моего излишнимъ скромничествомъ.
   Трудно описать вамъ холостой завтракъ. Какое великолѣпіе и изысканность въ разсужденіи услугъ и яствъ. Это роскошь, которую обнаруживаетъ, изъ тщеславія, скупецъ, желающій хотя на одинъ день блеснуть пышностію. Входя въ покои, приходитъ въ удивленіе при видѣ порядка, въ какомъ находятся на столѣ блестящее серебро, кристаллы, камчатное столовое бѣлье. Великолѣпіе удивительное. Тушъ жизнь въ полномъ ея цвѣтѣ. Молодые люди свѣжи, строго наблюдаютъ приличія. Они улыбаются, и говорятъ между собою въ полголоса. Они походятъ на новобрачныхъ, и все вокругъ нихъ дышетъ дѣвственностію. Но, спустя два часа, все превращается какъ бы въ поле сраженія, когда кончилось дѣло. Всюду разбитые стаканы, измятыя и изтоптанныя ногами салфетки; здѣсь и тамъ начатыя блюда, которыя отвратительно видѣть; оглушающій, нестройный шумъ голосовъ, забавные тосты, бѣглый огонь эпиграммъ и пошлыхъ шутокъ, багряныя лица, блистающіе глаза безъ всякой выразительности, невольно вырывающіяся тайны. Посреди сего адскаго шума, иные разбиваютъ бутылки, другіе заводятъ пѣсни. Вызываютъ другъ друга на поединокъ. Тысяча различныхъ запаховъ, соединясь вмѣстѣ, образуютъ зловонную атмосферу, тысяча различныхъ голосовъ производятъ нестерпимый шумъ. Никто не знаетъ что ѣстъ, пьетъ и говоритъ. Одни пасмурны, другіе лепечутъ; этотъ повторяетъ одно и то же слово, подобно колоколу, когда разкачали языкъ онаго, а тотъ хочетъ, чтобъ въ суматохѣ ему повиновались, благоразумнѣйшій изъ нихъ предлагаетъ начать попойку. Еслибы трезвый человѣкъ вошелъ къ нимъ, то подумалъ бы, что. видитъ передъ собою неистовую Вакханалію.
   Посреди сего разгрома, о которомъ невозможно дать вамъ вѣрнаго понятія, первенствующій на семъ пиру, взыскивалъ всѣ возможные способы, чтобы задобрить меня. Я сохранилъ почти обыкновенное свое хладнокровіе, а посему очень остерегался. Что касается до него, то хотя онъ и старался притвориться не трезвымъ, однакоже былъ въ совершенной памяти, и думалъ о своихъ дѣлахъ. И въ самомъ дѣлѣ, не знаю какъ это случилось, но выходя изъ гостиныхъ Гриньона, около девяти часовъ, я чувствовалъ, что онъ обворожилъ меня, u обѣщаніе, сопровождать его на другой день къ Г. Гобсеку, вырвалось у меня, почти невольно. Слова: честь, -- добродѣтель, -- Графиня, -- честная женщина, -- несчастіе, произнесенныя медовыми устами, нашли мѣсто въ его рѣчахъ, какъ бы волшебною силою. Проснувшись на другой денъ поутру, я старался вспомнить объ томъ, что было наканунѣ, и съ трудомъ могъ привести въ порядокъ свои мысли.
   Наконецъ, сообразя все слышанное, я вспоминалъ, что въ опасности честное имя какой-то Графини, что она потеряетъ уваженіе и любовь ея мужа, если не достанетъ въ это самое утро около пятидесяти тысячь франковъ. Дѣло также шло объ игрѣ, о счетахъ каретника, о проигранныхъ деньгахъ въ лоттерею, и мой собесѣдникъ -- обаятель, старался увѣрить меня въ томъ, что она довольна богата для того, дабы, при бережливости, въ немногіе годы поправить свое состояніе, которое теперь надлежало нѣсколько разстроить.
   Тогда только я начиналъ угадывать причину неотступныхъ прозьбъ моего товарища, но сознаюсь, къ стыду, что я въ то время, ни мало не подозрѣвалъ, сколько для моего обольстителя, поссорившагося съ Гобсекомъ, необходимо примириться съ нимъ.
   Въ то самое время, какъ я вставалъ съ постели, молодой fashionable вошелъ ко мнѣ въ спальну.
   -- Г. Виконтъ, сказалъ я ему послѣ обыкновенныхъ взаимныхъ привѣтствій, я не вижу никакой надобности сопутствовать вамъ къ Г. Гобсеку. Нѣтъ капиталиста обходительнѣе, совѣстнѣе его. Онъ вамъ дастъ въ займы денегъ, если теперь имѣетъ, или, лучше сказать, если вы предъявите ему надежныя ручательства.....
   -- Милостивый государь, отвѣчалъ онъ мнѣ, я, конечно, и не думаю принуждать васъ оказать мнѣ услугу, не смотря на то, что имѣю ваше обѣщаніе......
   -- Сарданапалъ, молвилъ я про себя, не дамъ же думать этому человѣку, что я не сдержалъ слова!
   -- Вчера я имѣлъ честь увѣдомить васъ, что весьма не къ стати поссорился съ Г. Гобсекомъ; и какъ въ Парижѣ; кромѣ его, весьма не много найдется такихъ людей, которые были бы въ состоянія, въ первое число мѣсяца, отщитать сто тысячь франковъ, то я и просилъ васъ примирить меня съ симъ человѣкомъ..... Но перестанемъ,объ этомъ говорить.....
   Онъ посмотрѣлъ на меня съ видомъ вѣжливо обиднымъ, и хотѣлъ уже вытти, какъ я сказалъ ему:
   -- Я готовъ итти съ вами.
   Когда мы въѣхали въ улицу Гре, то молодой человѣкъ сталъ озираться вокругъ себя со вниманіемъ и безпокойствомъ, что меня удивило. Лицо его становилось багровымъ, краснѣло и желтѣло поперемѣнно. Онъ, казалось, мучился, ибо капли пота выступили на челѣ его, когда завидѣлъ дверь дома Г. Гобсека.
   Въ то время, какъ мы слѣзали съ тильбюри, извощичья карста въѣхала въ улицу Гре. Соколиные глаза молодаго человѣка замѣтили въ оной женщину, и выраженіе радости, почти дикой, оживило его лице. Онъ позвалъ мимоидущаго мальчика, и далъ ему держать свою лошадь.
   Мы взошли къ старому скупцу.
   -- Батюшка. Гобсекъ, сказалъ я ему, я привелъ къ вамъ одного изъ самыхъ искреннихъ моихъ друзей....
   -- Которому я довѣряю столько же, сколько чорту, шепнулъ я старику.
   -- По вашей снисходительности ко мнѣ, я надѣюсь, что вы не откажетесь услужить ему за обыкновенные проценты и избавить его отъ бѣды......
   -- Если это согласно съ вашими выгодами......
   Виконтъ слегка поклонился ростовщику, сѣлъ, и приготовился слушать его, развалясь съ свѣтскою ловкостію, выражающею пріятную низость, которой передать невозможно.
   Гобсекъ во все это время сидѣлъ неподвижно на стулѣ у камина, съ видомъ совершеннаго безстрастія. Онъ походилъ на изваяніе Волтера, находящееся подъ коллонадою Французскаго Театра, когда видишь оное въ сумерки. Онъ, вмѣсто поклона, приподнялъ немного свою сѣрую, изношенную фуражку, которою прикрывалъ голову, н открытая симъ движеніемъ часть его желтаго черепа, довершала сходство его съ мраморомъ.
   -- У меня деньги только для тѣхъ людей, которые всегда имѣютъ дѣловыя сношенія со мною..... сказалъ ростовщикъ.
   -- И такъ вы досадуете, что я промотался, имѣя дѣла не съ вами, а съ другими людьми, отвѣчалъ молодой человѣкъ съ улыбкою.
   -- Промотались?..... возразилъ Гобсекъ съ ироническою усмѣшкою.
   -- Не возразите ли вы на это, что невозможно раззорить такого человѣка, у котораго нѣтъ ни одного обола?... Но я ручаюсь, что вы въ цѣломъ мірѣ не отыщете такого капитала, каковъ я?..... воскликнулъ fashionable, вставая со стула и повертываясь на каблукахъ.
   Сія полуважная шутка не сорвала улыбки съ устъ Гобсека.
   -- Не представляю ли я вамъ собою богатѣйшаго источника для вашей промышленностіи
   -- Справедливо.
   -- Не обращаете ли вы меня, господа, такъ сказать, въ губку! Вы поощряете меня всѣми возможными средствами напитаться въ обществахъ; но и вы такія же губки, и въ вашу очередь, смерть будетъ давить васъ!....
   -- Быть можетъ.
   -- Чтобы вы значили, еслибы не было мотовъ? ибо мы съ вами: душа и тѣло.
   -- Такъ....
   -- Ну, дайте руку, старый Гобсекъ, помиримся... если все что я сказалъ: такъ, быть можетъ и справедливо.
   -- Вы обращаетесь ко мнѣ, отвѣчалъ съ холодностію ростовщикъ, по тому что у Жирарда, Пальмы, Вербруста и Жигонета набиты карманы вашими векселями. Они готовы отдать оные, кому угодно, за половинную цѣну; но какъ, вѣроятно, они сами выдали вамъ только половину суммы противъ той, которая выставлена, то сіи векселя не стоютъ и четвертой доли........
   -- Слуга покорнѣйшій.
   -- Могу ли я, продолжалъ Гобсекъ, безъ зазрѣнія совѣсти, дать въ займы хотя одинъ оболь такому человѣку, который уже долженъ тридцать тысячь франковъ, а самъ не имѣетъ ни одной денежки. Тѣмъ болѣе, что третьяго дня, на балу у Г. Лафитта, вы проиграли десять тысячь франковъ.
   -- Милостивый государь, отвѣчалъ молодой человѣкъ съ крайнею наглостію, подходя къ старику, мои дѣла до васъ не касаются! У кого срокъ впереди, тотъ правъ.
   -- Справедливо!
   -- Мои векселя будутъ уплачены.
   -- Быть можетъ!
   -- Теперь дѣло въ томъ, что если я вамъ представлю достаточные залоги на ту сумму, которую намѣренъ занять у васъ....
   -- Такъ.
   Шумъ наемной кареты, которая въ эту минуту остановилась у воротъ, раздался въ комнатѣ ростовщика.
   -- Я пойду сей часъ за вещью, которая, можетъ бытъ удовлетворитъ васъ, сказалъ молодой человѣкъ громкимъ голосокъ.
   Когда заемщикъ удалился, Гобсекъ, вставая со стула и простирая ко мнѣ руки, воскликнулъ: -- О сынъ мой!.... ты возвращаешь мнѣ жизнь!.... я не пережилъ бы этаго. Вербрустъ и Жигонетъ хотѣли провести меня..... Благодаря тебѣ, я посмѣюсь надъ ними сегодня же вечеромъ!....
   Радость старика имѣла въ себѣ нѣчто ужасное.
   Въ первый разъ еще онъ изъявлялъ передо мною такую неумѣренную радость; но несмотря на кратковременность оной, она никогда не изгладится изъ моей памяти.
   -- Сдѣлайте мнѣ одолженіе, останьтесь здѣсь!.... прибавилъ онъ, ибо, хотя я имѣю оружія, и не дамъ промаху, однако же весьма не довѣряю этому человѣку.....
   Послѣ сихъ словъ, онъ усѣлся въ креслахъ передъ своимъ бюро. Лице его сдѣлалось по прежнему блѣднымъ и спокойнымъ.
   -- Ого! возразилъ онъ повернувшись ко мнѣ, вѣроятно вы ceй часъ увидите одну особу, объ которой я вамъ нѣкогда уже говорилъ, ибо въ корридорѣ слышу женскую походку.
   И въ самомъ дѣлѣ, молодой человѣкъ возвратился, ведя подъ руку даму, которая, казалось, имѣла около двадцати пяти или двадцати шести лѣтъ отъ роду. Она была прелестна собою, и мнѣ не трудно было узнать въ ней ту Графиню, объ которой Гобсекъ разсказывалъ мнѣ, описывая ея утро послѣ бала.
   Входя въ темную и сырую комнату ростовщика, она бросила недовѣрчивый взглядъ на Виконта. Она была такъ прекрасна, что несмотря на ея заблужденія, я сожалѣлъ о ней. Она страдала внутренно, и замѣтно было, что ужасная тоска волновала ея сердце. Благородныя и гордыя черты ея подернулись какимъ-то судорожнымъ выраженіемъ. Я, казалось, угадывалъ, что этотъ молодой человѣкъ сдѣлался какъ бы ея злымъ геніемъ. Я удивлялся Гобсеку, который, за три года, предъузналъ, по одному слову, тѣлодвиженію, выраженію голоса, судьбу сихъ двухъ существъ.
   -- Вѣроятно, подумалъ я, онъ властвуетъ надъ нею, приводя въ движеніе всѣ возможныя пружины: тщеславіе, ревность, удовольствія, свѣтскую разсѣянность. Самыя добродѣтели сей женщины служатъ ему орудіемъ противъ нея: онъ заставляетъ ее проливать слезы преданности; онъ превозноситъ въ ней великодушіе, свойственное ея полу; употребляетъ во зло ея нѣжность; и дорого продаетъ ей преступныя удовольствія.
   -- Признаюсь вамъ, Камилла, сказалъ стряпчій, обращаясь къ дѣвицѣ Гранльё, что если я не проливалъ слезъ объ участи сей нещастной, столь блистательной въ обществѣ и столь ужасной для тѣхъ, которые могли читать въ ея сердцѣ, то единственно потому, что трепеталъ отъ омерзенія, смотря на ея убійцу, на этаго молодаго человѣка, котораго чело было такъ непорочно, уста такъ свѣжи, улыбка такъ пріятна, зубы такъ бѣлы, тѣло такъ нѣжно, который, однимъ словомъ, походилъ на ангела.
   Въ сію минуту они оба стояли передъ своимъ судьею, строгимъ и холоднымъ, который испытующимъ взоромъ смотрѣлъ на нихъ, подобно тому, какъ старый Доминиканецъ XVI-о столѣтія, смотрѣлъ на пытки двухъ Мавровъ, въ глубинѣ подземелій Священнаго Судилища.
   -- Государь мой, сказала она дрожащимъ голосомъ, есть ли возможность получить отъ васъ ту сумму, которой стоютъ сіи бриліанты....
   Она подала ему ящичекъ.
   -- Предоставляя себѣ право выкупить оные?....
   -- Да, сударыня, отвѣчалъ я, это мы называемъ заложить..... Какое нибудь движимое или недвижимое имѣніе, кому нибудь уступаютъ или передаютъ на опредѣленный срокъ, по прошествіи котораго, уплативъ условленную сумму, можно опять вступить во владѣніе собственностію.
   Она начала дышать свободнѣе.
   Виконтъ нахмурилъ брови, ибо онъ предвидѣлъ, что ростовщикъ въ семъ случаѣ дастъ меньшую сумму за бриліанты, цѣнность которыхъ подвержена весьма непостояннымъ возвышеніямъ и пониженіямъ.
   Гобсекъ былъ неподвиженъ. Взявъ свое увеличительное стекло, онъ въ молчаніи разсматривалъ бриліанты.
   Если проживу сто лѣтъ, то и тогда не забуду удивительнаго выраженія его лица. На блѣдныхъ его щекахъ заиграла краска. Сверхъестественный огонь блисталъ въ его глазахъ. Онъ всталъ, подошелъ къ окну и держалъ бриліанты около своего рта, лишеннаго зубовъ, какъ бы желая пожрать сіи драгоцѣнные камни. Блескъ оныхъ, казалось, остражался въ его глазахъ. Отрывистыя слова вырывались у него по временамъ. Онъ вынималъ постепенно браслеты, серьги, ожерелья, діадемы, и подносилъ ихъ къ свѣту, чтобы лучше судить объ ихъ водѣ, чистотѣ, грани. Онъ доставалъ ихъ изъ ящика, укладывалъ, опять вынималъ, поворачивалъ во всѣ стороны, чтобы видѣть ихъ игру, и походилъ болѣе на ребенка, чѣмъ на старика, или, точнѣе, былъ ребенкомъ и старикомъ въ одно время.
   -- Славные бриліанты! -- До революціи они стоили бы трехъ соть тысячь франковъ. -- Какая вода! славные бриліанты! -- Знаете ли чего они стоютъ?..... Нѣтъ, нѣтъ, въ цѣломъ Парижѣ одинъ Гобсекъ можешъ оцѣнить ихъ..... Даже еще при Императорѣ, двухъ сотъ тысячь не достало бы на пріобрѣтеніе такихъ вещей......
   Онъ усмѣхнулся съ пренебреженьемъ, и прибавилъ:
   -- Теперь цѣна на брітліанты понижается съ каждымъ днемъ!...
   -- Бразилія, Азія, множество доставляютъ намъ послѣ мира.....
   -- Ихъ носятъ только при Дворѣ....
   Но произнося сіи ужасныя для Графини слова, онъ съ неизъяснимою радостію разсматривалъ одинъ камень послѣ другаго.
   -- Безъ пятенъ. -- Вотъ пятно. -- Вотъ трещина. -- Славный бриліанть....
   И его блѣдное лице такъ ярко освѣщалось огнемъ сихъ камней, что я сравнивалъ его съ тѣми старыми, зеленоватыми зеркалами, которыя висятъ въ трактирахъ отдаленныхъ провинціи, и которыя лицу путетественника, имѣющаго довольно духу, чтобы посмотрѣться въ нихъ, придаютъ цвѣтъ человѣка, получающаго ударъ паралича.
   -- Ну, что же? сказалъ Виконтъ, ударивъ по плечу Гобсека.
   Младенчествующій старикъ вздрогнулъ. Онъ поставилъ свои игрушки на бюро, сѣлъ, сдѣлался опять ростовщикомъ, и превратился по прежнему въ мраморный столбъ, твердый, хладный, безчувственный.
   -- Сколько вамъ надобно денегъ?
   -- Сто тысячь франковъ, на три года.......
   -- Возможно!
   Потомъ онъ вынулъ изъ ящика, краснаго дерева, вѣсы, неоцѣненные по ихъ вѣрности, которые онъ берегъ какъ сокровище. Онъ взвѣсилъ камни, и глазомѣрно опредѣлилъ (Богъ вѣсть какъ!) вѣсъ оправы. Въ продолженіи сего дѣйствія, лице Гобсека поперемѣнно выражало то радость, то суровость. Мертвый цвѣтъ онаго, при блескѣ сихъ камней, имѣлъ что то ужасное.
   Графиня стояла неподвижно, и была въ какомъ-то оцѣпененіи, которое нѣкоторымъ образомъ примиряло меня съ нею. Мнѣ казалось, что она понимала всѣ ужасы пропасти, къ которой стремилась. Въ душѣ ceй женщины еще не умерли угрызенія совѣсти, и, можетъ быть, одного усилія, одной руки, протянутой съ состраданіемъ, достаточно бъ было, чтобы спасти ее.-- Я рѣшился быть ея избавителемъ, если еще не поздно.
   -- Бриліанты сіи принадлежатъ вамъ, сударыня?.... спросилъ я спокойнымъ голосомъ.
   Она содрогнулась.
   -- Да, сударь.... отвѣчала она, бросивъ на меня гордый взглядъ.
   -- Не угодно ли вамъ написать закладную? сказалъ мнѣ Гобсекъ, вставая и предлагая свое мѣсто у бюро.
   -- Вы, сударыня, вѣроятно замужемъ?..... спросилъ я.
   Она съ живостію наклонила голову.
   -- Я не сдѣлаю акта!.... вскричалъ я.
   -- А почему?.... сказалъ Гобсекъ.
   -- Почему? возразилъ я, отводя старика ко впадинѣ окна, и говоря ему въ полголоса; она зависитъ отъ мужа. Закладная будетъ недѣйствительна, и вамъ нельзя будетъ отговариваться незнаніемъ ея отношеній. Въ актѣ будетъ упомянуто, что....
   Гобсекъ прервалъ меня; сдѣлавъ знакъ головою, и обратившись къ виновной четѣ, сказалъ имъ глухимъ и вмѣстѣ пискливымъ голосомъ:
   -- Восемьдесятъ тысячь франковъ наличными деньгами, и бриліанты мои!....
   -- Но.... возразилъ молодой человѣкъ.
   -- Или да, или нѣтъ, сказалъ Гобсекъ, возвращая Графинѣ ящичекъ.
   Я нагнулся къ ней и шепнулъ на ухо:
   -- Бросьтесь лучше къ ногамъ вашего мужа!....
   Ростовщикъ вѣроятно понялъ слова мои, по движенію губъ, и бросилъ на меня взглядъ, выражавшій нѣчто адское.
   Лице молодаго человѣка, посинѣло, потому что нерѣшительность Графини была очевидна. Онъ подошелъ къ ней, и хотя говорилъ очень тихо, но я услыхалъ слова его:
   -- Прощай, Емилія, будь счастлива! Что касается до меня, то завтра уже не буду имѣть никакихъ заботъ.
   -- Милостивый государь, вскричала молодая женщина, обращаясь къ Гобсеку, я соглашаюсь на ваше предложеніе.
   -- Признаться!... отвѣчалъ старикъ, съ вами не такъ то легко поладить, сударыня.
   Онъ подписалъ вексель въ пятьдесятъ тысячь франковъ, платимый по предъявленіи въ Банкѣ, и вручилъ оный Графинѣ.
   -- Теперь, сударыня, сказалъ онъ съ усмѣшкою, довольно похожею на Волтерову, я дополню условленную между нами сумму, векселями на тридцать тысячь франковъ, которыхъ дѣйствительность вы конечно не станете отрицать. Ихъ достоинство также неоспоримо, какъ и достоинство чистаго золота.
   И онъ отдалъ Графинѣ нѣсколько векселей, подписанныхъ Виконтомъ, и наканунѣ протестованныхъ, вѣроятно по требованію того изъ товарищей Ростовщика, который продалъ ему оные за весьма низкую цѣну.
   На лицѣ молодаго человѣка выразилось что-то звѣрское, и онъ съ яростію вскричалъ:
   -- Старый плутъ!.... Гобсекъ не дрогнулъ ни мало; но вынулъ изъ ящика два пистолета, и обращаясь къ виконту сказалъ съ хладнокровіемъ:
   -- Такъ какъ я обиженъ, то стрѣляю первый....
   -- Вы должны извиниться передъ Г. Гобсекомъ!.... воскликнула трепещущая Графиня.
   -- Я не имѣлъ, намѣренія оскорбить васъ.... проговорилъ молодой человѣкъ.
   -- Я ето весьма хорошо знаю, отвѣчалъ Гобсекъ съ покойнымъ видомъ, вы только имѣли намѣреніе не уплатить по вашимъ векселямъ.
   Графиня встала, и скрылась волнуемая вѣроятно сильнымъ ужасомъ. Виконтъ послѣдовалъ за нею, но выходя, сказалъ, относясь къ Гобсеку и ко мнѣ:
   -- Если вырвется у васъ хотя одно нескромное слово, то прольется или ваша кровь, или моя.
   -- Аминь!.... отвѣчалъ Гобсекъ, укладывая въ ящикъ свои пистолеты.
   Лишь только уѣхали кареты, и ворота были заперты, онъ всталъ, и прыгая отъ радости, повторялъ какъ безумный:
   -- У меня бриліанты!.... у меня бриліанты.... славные бриліанты!... что за бриліанты!.... и не дорого..... Ага! Вербрустъ и Жигонетъ, вы думали что проведете стараго Гобсека!.... Нѣтъ! поучитесь у меня!.... Какъ они выпучатъ глаза сегодня вечеромъ, когда за игрою въ домино, я имъ разскажу что случилось утромъ.
   Эта мрачная радость, эта лютость дикарей, возбуждаемая обладаніемъ нѣсколькими бѣлыми камешками, заставили меня содрогнуться. Я безмолствовалъ, и былъ въ изумленіи.
   -- Ага, ты здѣсь, пріятель. Мы пообѣдаемъ вмѣстѣ; повеселимся.... хоть у тебя, напримѣръ; ибо я не живу хозяйствомъ, а эти содержатели рестораціи, мнѣ кажется, своими похлёбками, соусами и винами, отравили бы самаго чорта.
   Выраженіе моего лица, вдругъ возвратило ему привычную холодность безстрастія.
   -- Вы какъ будтобы, не совсѣмъ одного мнѣнія со мною! молвилъ онъ мнѣ, садясь возлѣ камина.
   Онъ поставилъ жестяную кострульку съ молокомъ на канфорку, и сказалъ:
   -- Хотитите позавтракать со мною? можетъ быть станетъ и на двоихъ.
   -- Благодарю васъ, отвѣчалъ я, я завтракаю всегда въ полдень.
   Въ сію минуту, скорые шаги раздались по корридору, и много остановившись у дверей комнаты Гобсека, стучалъ, по видимому, съ большимъ нетерпѣніемъ. Эти удары отзывались, такъ сказать, какою-то яростію. Ростовщикъ всталъ съ своего мѣста, подошелъ къ дверному окошечку, и отворилъ двери.
   Человѣкъ, около тридцати пяти лѣтъ отъ роду, вошелъ въ комнату. Онъ имѣлъ (простите выраженіе) аристократическую осанку людей, живущихъ въ Сен-Жерменскомъ предмѣстьи, и занимающихъ почетныя мѣста. Одежда была на немъ простая, и онъ немного походилъ на покойнаго Герцога Ришельё. Привычнымъ выраженіемъ его лица была нѣкоторая тайная печаль, но теперь, оно свидѣтельствовало о сильномъ раздраженіи.
   -- Милостивый государь, сказалъ онъ, обращаясь къ Г. Гобсеку, который принялъ на себя видъ совершеннаго спокойствія, моя жена только что вышла отсюда?
   -- Быть можетъ.
   -- Ну! государь мой?
   -- Ну!
   -- Или вы не понимаете меня?...
   -- Я не имѣю чести знать вашей супруги.... отвѣчалъ Ростовщикъ. Сегодня утромъ у меня много перебывало женщинъ, мущинъ..... и мнѣ бы весьма было трудно.....
   -- Обиняки не у мѣста, сударь; я говорю о той женщинѣ, которая въ сію минуту была у васъ.
   -- Могу ли я знать что она ваша жена?... спросилъ Ростовщикъ. Я никогда не имѣлъ удовольствія видѣть васъ.
   -- Вы ошибаетесь, Г. Гобсекъ, сказалъ незнакомецъ, съ горькою усмѣшкою. Мы встрѣтились однажды утромъ, у моей жены. Вы приходили тогда требовать уплаты по обязательству, ею подписанному, хотя долгъ сей не касался до нея.
   -- Мое-ли было дѣло развѣдывать какія обстоятельства побудили вашу супругу подписать вексель?.... возразилъ Гобсекъ, бросивъ на Графа хитрый взглядъ. -- Вексель былъ переданъ мнѣ однимъ изъ моихъ товарищей...
   Впрочемъ, милостивый государь, сказалъ капиталистъ съ хладнокровіемъ и съ обыкновенною разстановкою, между тѣмъ какъ наливалъ себѣ кофе въ чашку съ молокомъ, вы позволите мнѣ замѣтить вамъ, что не совсѣмъ доказано, чтобы вы имѣли право дѣлать мнѣ выговоры у меня въ дома. Я, сударь, совершеннолѣтенъ.
   -- Государь мой, вы купили за безцѣнокъ бриліанты, которые не принадлежали моей женѣ. -- Эти бриліанты -- собственность нашего семейства.
   -- Хотя я и не считаю себя обязаннымъ, Графъ, давать вамъ отчетъ въ моихъ дѣлахъ, но скажу вамъ, что если ваша супруга взяла у васъ бриліанты безъ вашего согласія, то вамъ бы надлежало немедленно увѣдомить всѣхъ золотыхъ дѣлъ мастеровъ въ Парижѣ, чтобъ они не покупали ихъ, ибо Графиня могла продать ихъ по одиначкѣ.
   -- Милостивый государь! вскричалъ Графъ, вы знали мою жену?....
   -- Справедливо!
   -- Она зависитъ отъ мужа.
   -- Быть можетъ!
   -- Она не имѣла права располагать сими бриліантами....
   -- Такъ.
   -- Ну! государь мой.....
   -- Ну! государь мой, я знаю вашу жену, она зависитъ отъ мужа, но я не знаю вашихъ бриліантовъ; и, какъ Графиня подписываетъ векселя, то можетъ производить торгъ, и покупать бриліанты...
   -- Прощайте, сударь! вскрггчалъ Графъ, поблѣднѣвъ отъ гнѣва, есть законы!....
   -- Справедливо!
   -- Есть свидѣтель продажи, прибавилъ онъ, указывая на меня.
   -- Быть можетъ.
   Графъ собирался выйти, когда, чувствуя всю важность этаго дѣла, я рѣшился быть посредникомъ между двумя враждующими сторонами.
   -- Вы правы, сказалъ я, относясь къ Графу, но и Г. Гобсекъ также совершенно правъ. Вы не можете преслѣдовать законнымъ порядкомъ покупщика, не заводя тяжбы съ вашею женою, и тогда гнусность такого дѣла, не падетъ на одну только Графиню.
   Я адвокатъ, и долженъ объявить вамъ, болѣе изъ чувства собственнаго своего достоинства, чѣмъ по обязанности, что бриліанты, о которыхъ вы говорите, были куплены Г. Гобсекомъ при моихъ глазахъ. Но я думаю, что было бы нѣсколько опрометчиво съ вашей стороны, оспоривать дѣйствительность сей продажи. Г. Гобсекъ, человѣкъ слишкомъ честныхъ правилъ, чтобы не согласиться въ томъ, что оная совершилась въ его пользу, совѣсть и долгъ вынуждаютъ меня упомянуть объ этомъ обстоятельствѣ..... Если же затѣете тяжбу, Графъ, то успѣхъ оной весьма сомнителенъ. Но вы можете кончить дѣло полюбовною сдѣлкою съ Г. Гобсекомъ, условившись на выкупъ бриліантовъ въ теченіи семи или осьми мѣсячнаго, или даже годоваго срока, въ продолженіи котораго, вы будете въ состояніи уплатить сумму, занятую вашею супругою.
   Ростовщикъ обмакивалъ хлѣбъ въ кофе, и ѣлъ оный съ совершеннымъ равнодушіемъ; но когда услышалъ слова выкупь и мировая сдѣлка, то посмотрѣлъ на меня съ видомъ, какъ бы желалъ сказать:
   -- Молодецъ! какъ ему идутъ въ прокъ мои уроки.
   Я же отвѣчалъ ему такимъ взглядомъ, который онъ весьма хорошо понялъ. И дѣйствительно, успѣхъ этаго безчестнаго дѣла былъ весьма сомнителенъ; и необходимо было скорѣе кончить оное полюбовною сдѣлкою. Еслибы я сказалъ всю правду Г. Гобсеку, то онъ не нашелъ бы опроверженій на мои слова......
   Графъ поблагодарилъ меня доброжелательною улыбкою.
   Послѣ продолжительнаго пренія въ которомъ искусство и корыстолюбіе Гобсека могли бы провести опытнѣйшихъ дипломатовъ, я написалъ договоръ о выкупѣ бриліантовъ, въ которомъ Графъ свидѣтельствовалъ, что получилъ девяносто тысячь франковъ, за вычетомъ процентовъ; по уплатѣ же сей суммы, Г. Гобсекъ обязывался возвратить бриліанты Графу, на что былъ назначенъ годовой срокъ, считая со дня совершенія акта. Въ случаѣ просрочки, ящичекъ съ драгоцѣнными каменьями оставался собственностію ростовщика.
   -- Какое раззореніе........ вскричалъ Графъ, подписывая договоръ. И какъ перешагнуть эту бездну?...
   -- Милостивый государь, спросилъ важнымъ голосомъ Гобсекъ, у васъ много дѣтей?....
   Сей вопросъ заставилъ Графа содрогнуться; сими словами ростовщикъ, подобно искусному врачу, какъ бы прикоснулся вдругъ къ больному мѣсту.
   Мужъ не отвѣчалъ ни слова.
   -- И такъ, возразилъ Гобсекъ, угадывая причину горестнаго молчанія Графа, я знаю наизусть все дѣло. Ваша жена -- демонъ; вы ее любите не смотря на ея заблужденія: и этому легко повѣрить, ибо я самъ былъ тронутъ ея видомъ..... Но вы желаете спасти ваше имущество, и оставить оное одному изъ вашихъ дѣтей или двумъ..... Бросьтесь въ вихрь свѣта, играйте въ карты, покажите видъ будто промотали ваше имѣніе, пріѣзжайте почаще къ Гобсеку, скажутъ что я причиною вашего раззоренія..... наплевать на это..... А между тѣмъ, если возможно, пріищите себѣ такого друга, на имя котораго вы бы могли учинить ложную продажу вашего имѣнія....
   -- Не называется ли это у васъ тайнымъ завѣщаніемъ?.... спросилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.
   Графъ, казалось, быль погруженъ въ. глубокую задумчивость; онъ простился съ нами, и вышелъ.
   -- Онъ, кажется, глупъ, какъ честный человѣкъ? хладнокровно сказалъ мн Гобсекъ, когда Графъ удалился.
   -- Скажите лучше, глупъ какъ человѣкъ, исполненный страстей.....
   Ростовщикъ покачалъ головою.
   -- Графъ долженъ вамъ за совершеніе договора..... воскликнулъ онъ, когда я собирался уходить.
   Спустя нѣкоторое время послѣ сей сцены, которая посвятила меня въ ужасныя тайны жизни молодой женщины, однимъ утромъ вошелъ Графъ въ мои кабинетъ. Онъ былъ очень печаленъ, примѣтнымъ образомъ перемѣнился и постарѣлъ.
   -- Милостивый государь, сказалъ онъ мнѣ, я пришелъ посовѣтоваться съ вами о весьма важномъ для меня дѣлѣ, и объявляю, что имѣю къ вамъ довѣренность неограниченную, какъ вы увидите сами. Вашъ поступокъ съ Г-жею Гранльё (вы видите, сударыня, сказалъ виконтессѣ стряпчій, что я уже тысячу разъ получилъ отъ васъ возмездіе за самое обыкновенное дѣло), выше всякой похвалы.
   Я почтительно наклонился, и отвѣчалъ, что исполнилъ только долгъ честнаго человѣка.
   -- И такъ, государь мой! Я много развѣдывалъ объ этомъ странномъ человѣкѣ, которому вы одолжены вашимъ мѣстомъ. Изъ всего слышаннаго мною о немъ, я заключаю, что онъ философъ, цинической секты. Но какое вы имѣете мнѣніе о его честности?.....
   -- Г-нъ Гобсекъ, отвѣчалъ я Графу, мой благодѣтель -- по пятнадцати процентовъ со ста! прибавилъ я улыбнувшись. Но скупость его, не будетъ служить мнѣ предлогомъ описывать его съ точностію, для выгоды незнакомаго мнѣ лица.
   -- О, говорите, сударь? -- Ваша откровенность не можетъ причинитъ вреда ни Г-ну Гобсеку, ни вамъ; ибо я нисколько не воображаю, что могу найти въ заимодавцѣ, ангела.
   -- Г. Гобсекъ, возразилъ я, придерживается всегда одного правила, по которому, располагаетъ всѣ свои поступки. По его убѣжденію, деньги суть товаръ, который можно, безъ зазрѣнія совѣсти, продавать дорого или дешево, смотря потому, рѣдокъ ли оный или нѣтъ. Капиталистъ, въ его глазахъ, есть такой человѣкъ, который, давая въ заемъ суммы по большимъ процентамъ, участвуетъ въ прибыльныхъ предпріятіяхъ и оборотахъ. За исключеніемъ сихъ правилъ по финансовымъ дѣламъ и философическихъ наблюденій о естествѣ человѣка, которыя дозволяютъ ему поступать какъ ростовщику, я твердо увѣренъ, что во всѣхъ другихъ дѣлахъ, онъ самый честный и совѣстный человѣкъ въ Парижѣ. Въ немъ, такъ сказать, два различныя лица: онъ скупъ и вмѣстѣ съ тѣмъ онъ философъ, онъ малъ и великъ. Еслибы, умирая, я оставлялъ дѣтей, то его назначилъ бы опекунамъ. Вотъ, милостивый государь, какимъ опытность моя представила мнѣ Гобсека. Я ничего не знаю о его прежней жизни. Онъ, можетъ быть, былъ морскимъ разбойникомъ, можетъ статься объѣхалъ Азію и Африку торгуя бриліантами и неграми, но клянусь, что онъ испытанной честности.
   -- И такъ, я рѣшаюсь, сказалъ мнѣ Графъ. Покорнѣйше прошу васъ написать всѣ нужныя бумаги, для обращенія моего имѣнія въ собственность Г. Гобсека..... Я безусловно полагаюсь на васъ въ разсужденіи совершенія акта, въ которомъ Г. Гобсекь засвидѣтельствуетъ, что эта продажа есть ложная, и которымъ онъ обяжетъ себя передать мое имущество старшему моему сыну, по наступленіи его совершеннолѣтія. Теперь, милостивый государь, признаюсь вамъ, что опасаюсь хранить у себя этотъ актъ, а также и отдать оный сыну, по причинѣ нѣжной его привязанности къ матери. Смѣю ли просить васъ быть хранителемъ сего акта? Въ случаѣ смерти Г. Гобсека, онъ обѣщалъ мнѣ, переслать вамъ мое имѣніе, по завѣщанію. И такъ вы видите что я все предвидѣлъ,
   Графъ вздрогнулъ, и казалось былъ въ сильномъ волненіи:
   -- Ради Бога, извините меня, милостивый государь, сказалъ онъ мнѣ послѣ нѣкотораго молчанія, я очень страдаю, и худое состояніе моего здоровья сильно тревожитъ меня. Недавнія огорченія чрезвычайно разстроили мои силы. Они-то и побуждаютъ меня взять это рѣшительное намѣреніе, по совѣту вашего стараго друга.
   -- Позвольте, Графъ, прежде всего поблагодарить васъ за вашу довѣренность ко мнѣ. Но, принимая такія мѣры, вы совершенно лишаете наслѣдства вашихъ другихъ...... дѣтей. Они носятъ вашу фамилію, и хотя бы даже они были только дѣти женщины, которую вы любили, и въ такомъ случаѣ имѣютъ нѣкоторое право на вашу благотворительность. Посему, долженъ объявить вамъ, что я не могу принять предложенія, которымъ вы почтили меня, если будущая участь ихъ не будетъ обезпечена.
   Сіи слова сильно потрясли Графа. Слезы навернулись на его глазахъ; онъ пожалъ мнѣ руку, и сказалъ:
   -- Я не совсѣмъ еще зналъ васъ!.... Сказанное вами причиняетъ мнѣ столько же удовольствія, сколько и огорченія. Въ актѣ, который будетъ храниться у васъ, я назначу другимъ дѣтямъ ихъ часть въ наслѣдствѣ.
   Онъ вышелъ, и я замѣтилъ, проводивъ его до порога, что лице его прояснилось.
   -- Вы видите, Камилла! какіе разительные уроки въ семъ, еще неоконченномъ, повѣствованіи для тѣхъ молодыхъ женщинъ, которыя такъ легкомысленно, думаютъ переплыть чрезъ пучину, внимая самонадѣянному голосу тщеславія, гордости, или вѣря улыбкѣ, иногда же отъ безразсудности или вѣтренности. Стыдъ, Угрызеніе Совѣсти, Бѣдствіе, вотъ три Фуріи которыя необходимо, рано или поздно, овладѣютъ ими. Иногда кадриль, пропѣтая арія, прогулка бываетъ причиною ужаснаго несчастія......
   -- Сонъ очень нуженъ для моей бѣдной Камиллы, сказала Виконтесса. Ступай, милая дочь, ступай отдохнуть, твои глазки смыкаются. Для ея сердца не нужны страшныя картины, чтобы оно осталось непорочнымъ и добродѣтельнымъ, и окончаніе вашего повѣствованія услышу я одна, старая мать, которой слухъ почти неразборчивѣе слуха мущины.
   Дѣвица Камилла Гранльё, поняла намѣреніе матери, и вышла.
   -- Вы нѣсколько преступили границы, любезный Эмиль, молвила Виконтесса.
   -- Но въ газетахъ въ тысячу разъ болѣе....
   -- Бѣдный Эмиль, сказала виконтесса, перебивая стряпчаго, я узнаю васъ въ въ этомъ!.... Неужели вы думаете, что дочь моя читаетъ журналы?....
   -- Продолжайте!.... прибавила она послѣ нѣкотораго молчанія.
   

СМЕРТЬ МУЖА.

   Уже прошло три мѣсяца послѣ утвержденія продажи, произведенной: съ согласія Графа, въ пользу Гобсека......
   -- Вы можете называть Графа Ресто, потому что дочери моей уже нѣтъ здѣсь! сказала Виконтесса, прерывая повѣствователя.
   -- Пожалуй! сказалъ стряпчій. И такъ, уже прошло три мѣсяца, а я не получалъ еще отъ Графа акта, уничтожающаго сію продажу, который долженъ былъ храниться у меня.
   Въ одинъ денъ, когда ростовщикъ обѣдалъ у меня, я спросилъ его, вставая изъ за стола, не знаетъ ли онъ, почему, до сихъ поръ, ничего не слыхать объ Г. Ресто.
   -- На это есть весьма основательная причина, отвѣчалъ онъ мнѣ. Графъ при смерти. Онъ имѣетъ нѣжную душу. А тѣ, которые не умѣютъ убить горести, всегда бываютъ убиты ею. Жизнь есть трудъ, ремесло, и изучить оную не такъ-то легко. Когда человѣкъ позналъ жизнь, испытавъ различныя ея печали, то нервы его пріобрѣтаютъ нѣкоторую гибкость, и онъ можетъ управлять своею чувствительностію.
   Я предоставилъ Гобсеку разсуждать па своему, и извинился тѣмъ, что имѣю дѣло, не терпящее отлагательства. Мы разошлись.
   Я поспѣшно пришелъ въ улицу Гелдеръ. Меня ввели въ гостиную, въ которой Графиня играла съ двумя малютками: мальчикомъ и дѣвочкою. Когда ей доложили обо мнѣ, она встала съ неудовольствіемъ, сдѣлала нѣсколько шаговъ мнѣ на встрѣчу, и сѣла, не говоря ни слова, и указывая мнѣ рукою на пустое кресло возлѣ камина. Когда я смотрѣлъ на нее, то лице ея принимало выраженіе совершеннаго равнодушія, подъ непроницаемою личиною коего, свѣтскія женщины такъ искусно умѣютъ скрывать свои страсти. Она уже очень перемѣнилась. Ея лице поблекло отъ горести, и только очаровательныя черты онаго, свидѣтельствовали о прежней красотѣ ея.
   -- Мнѣ, сударыня, необходимо переговорить съ Графомъ....
   -- Если вы въ томъ успѣете, то къ вамъ будутъ благосклоннѣе, нежели ко мнѣ.... отвѣчала она, перебивая меня. Г. Ресто никого не принимаетъ. Онъ едва позволяетъ своему доктору навѣщать себя. -- Онъ даже отвергаетъ мои попеченія.... У больныхъ всегда такія странныя причуды!.... Они, подобно дѣтямъ, сами не знаютъ, чего хотятъ....
   -- Можетъ быть они, подобно дѣтямъ, очень хорошо знаютъ, чего хотятъ....
   Графиня покраснѣла.
   Я почти раскаевался, что отвѣтъ сей, достойный Гобсека, вырвался у меня.
   -- Но, сударыня, продолжалъ я дабы перемѣнить разговоръ, не возможно, чтобы Г. Ресто былъ вѣчно одинъ.
   -- Старшій сынъ при немъ, и только его услуги онъ принимаетъ съ удовольствіемъ.
   На сей разъ, сколько я ни смотрѣлъ на Графнию, она не покраснѣла болѣе, и мнѣ казалось, что она приняла твердое намѣреніе не допустить меня проникнуть въ ея тайны. -- Я надѣюсь, сударыня, возразилъ я, что вы не сочтете поступка моего нескромнымъ.... Весьма важныя выгоды для вашего мужа побудили меня къ оному....
   Я закусилъ себѣ губы, ибо чувствовалъ что попалъ на ложную стезю. Да и Графиня, въ ту же минуту, воспользовалась моею опрометчивостью.
   -- Мои выгоды нераздѣльны съ выгодами моего мужа, милостивый государь, сказала она, и ничто не препятствуетъ вамъ обратиться ко мнѣ....
   -- Дѣло, которое привело меня сюда, касается одного Графа!... отвѣчалъ я съ твердостію.
   -- Я прикажу увѣдомить мужа, возразила она, о вашемъ желаніи видѣть его.
   Учтивый тонъ, и видъ съ которымъ она произнесла сіи слова, не обманули меня. Я угадалъ, что она никогда не допуститъ меня къ своему мужу. Нѣсколько времени я разговаривалъ съ нею о дѣлахъ постороннихъ, чтобы имѣть возможность наблюдать за нею.
   Мнѣ казалось, что съ того дня, въ который она пріѣзжала къ Гобсеку продавать бриліанты, ея злой геній совершенно низринулъ ее въ бездну. Она умѣла притворствовать съ тѣмъ рѣдкимъ совершенствомъ, которое изобличаетъ въ женщинахъ высшую степень вѣроломства. Дерзну ли сказать, что я считалъ ее способною ко всему, и сіе опасеніе я основывалъ только на ея тѣлодвиженіяхъ, взорахъ, пріемахъ и звукѣ ея голоса. Я оставилъ ее.
   Теперь я опишу вамъ окончаніе сего приключенія, присовокупя къ оному и тѣ обстоятельства, которыя я узналъ послѣ и подробности, открытыя проницательностію Гобсека и моею.
   Съ той минуты, въ которую Графъ, казалось, принялъ намѣреніе броситься въ вихрь удовольствій и показывалъ видъ, будто расточаетъ свое имѣніе, между двумя супругами происходили ссоры, тайна коихъ непроницаема, но онѣ подали поводъ Графу еще неблагопріятнѣе, чѣмъ до тѣхъ поръ, судить о своей женѣ. Когда онъ сдѣлался боленъ и принужденъ былъ слечь въ постель, то обнаружилъ сильное отвращеніе къ Графинѣ и къ своимъ двумъ послѣднимъ дѣтямъ. Онъ запретилъ имъ входъ въ свою комнату, и когда они пытались преступить сіе запрещеніе, то непослушаніе ихъ причиняло Г. Ресто столь опасные припадки, что докторъ умолялъ Графиню, не нарушать приказаній ея мужа.
   Г-жа Ресто, видя, что земли, родовыя помѣстья и даже домъ, въ которомъ она жила, постепенно переходятъ въ руки ужаснаго Гобсека, который, казалось, осуществлялъ, въ отношеніи къ ихъ состоянію, вымышленное лице всепожирающаго чудовища, поняла безъ сомнѣнія намѣренія своего мужа.
   Хотя виконтъ былъ человѣкъ хитрый, но несмотря на сіе, ему невозможно было увѣдомить Графиню о тайныхъ предосторожностяхъ, которыя, я присовѣтовалъ Г. Ресто, такъ что предположенія двухъ соумышленниковъ, не могли не быть ошибочными. Графиня думала, что мужъ ея обратилъ въ наличныя деньги все свое имѣніе, и что сумма, вырученная за оное, хранилась или у какого нибудь нотаріуса, или въ Банкѣ. Основываясь на сихъ догадкахъ, Г. Ресто необходимо долженствовалъ имѣть какой нибудь актъ, дабы сынъ могъ со временемъ пользоваться его состояніемъ. А посему, она и рѣшилась окружить комнату своего мужа строгимъ надзоромъ. Она деспотически властвовала въ своемъ домѣ, который, однимъ словомъ, подвергся шпіонству женщины. Она цѣлый день сидѣла въ гостиной, въ которой приняла меня, и которая примыкала къ комнатѣ ея мужа. Тутъ, она могла слышать малѣйшее слово и даже самыя легкія движенія. На ночь она приказывала раскидывать кровать въ сей горницѣ, и большую часть времени не спала. Докторъ былъ совершенно разположенъ въ ея пользу. Привязанность сія къ мужу казалась выше всякой похвалы. Она съ тонкостію, свойственною вѣроломнымъ женщинамъ, умѣла перетолковать причину отвращенія, которое Г. Ресто обнаруживалъ къ ней, и съ совершенствомъ представляла поддѣльную горесть. Она пріобрѣла нѣкоторую знаменитость. Нѣкоторыя смиренницы находили даже, что она такимъ примѣрнымъ поведеніемъ заглаживаетъ прежніе свои проступки. Но она всегда имѣла предъ глазами нищету, которая ожидала ее по смерти мужа, если она хоть на минуту потеряетъ присутствіе духа. Такимъ образомъ, женщина сія, отстраненная отъ болѣзненнаго ложа, на которомъ страдалъ ея мужъ, обвела около него магическій кругъ. Тутъ -- удаленная имъ, но близкая къ нему, отверженная, но могущественная, она являла собою примѣръ супруги, приверженной по наружности, но выжидающей смерти и наслѣдства мужа, подобно тѣмъ полевымъ насѣкомымъ, которыя, въ глубинѣ песчаной, улиткообразной пропасти, стерегутъ неизбѣжную жертву, прислушиваясь къ шороху каждой падающей пылинки.
   Самый строгій судія не могъ не сознаться, что Графиня въ высшей степени обладала чувствомъ материнской нѣжности. Она обожала своихъ дѣтей и воспитывала ихъ съ большимъ тщаніемъ. Она умѣла совершенно скрыть отъ нихъ картину своей безпорядочной жизни; и малолѣтство ихъ чрезвычайно способствовало ея въ семъ отношеніи. Она была ими любима такъ, какъ только могла желать сего. Признаюсь, что даже я самъ не могу отказать ей въ нѣкоторомъ уваженіи, надъ коимъ Гобсекъ шутитъ до сихъ поръ. Я твердо увѣренъ, что въ это время Графиня познала всю подлость Виконта, уже кровавыми слезами выкупила заблужденія своей прошедшей жизни.
   Несмотря на гнусность мѣръ, принятыхъ ею для того, чтобы завладѣть имуществомъ ея мужа, онѣ могли быть извинены ея материнскою любовію и желаніемъ загладить вины свои передъ дѣтьми. Подобно всѣмъ женщинамъ, испытавшимъ бури страстей, она чувствовала влеченіе возвратиться къ добродѣтели, и можетъ быть она никогда не знала такъ хорошо цѣны непорочности, какъ въ ту минуту, въ которую начинала пожинать печальные плоды преступной жизни. Каждый разъ, какъ молодой Эрнестъ выходилъ отъ отца, онъ подвергался самымъ строгимъ разспросамъ обо всемъ сказанномъ и сдѣланномъ Графомъ. Ребенокъ охотно удовлетворялъ желаніямъ матери, съ откровенностію юности, и, приписывая ихъ нѣжному соучастію, предупреждалъ всѣ ея вопросы.
   Посѣщеніе мое озарило новымъ свѣтомъ Графиню. Она видѣла во мнѣ исполнителя мести ея мужа. Она твердо рѣшилась не допускать меня къ умирающему.
   Признаюсь, что, волнуемый злымъ предчувствіемъ, я сильно желалъ найти случай поговорить съ Графомъ. Я безпокоился на счетъ актовъ, уничтожающихъ продажу. Еслибы они попались въ руки Графини, и она захотѣла бы требовать исполненія оныхъ, то между ею и Гобсекомъ завязалась бы продолжительная тяжба, ибо я довольно зналъ ростовщика, чтобы предвидѣть, что онъ никогда не уступитъ Графинѣ имѣнія; сверхъ того, къ содержанію сихъ актовъ можно было сдѣлать множество придирокъ, а оборотъ дѣла зависѣлъ отъ одного меня.
   И такъ, чтобы предупредить столько несчастій, я во второй разъ отправился къ Графинѣ.
   -- Я замѣтилъ, сударыня, сказалъ стряпчій Виконтессѣ Гранльё, принимая на себя самодовольный видъ человѣка, повѣряющаго другому тайну, что въ свѣтѣ существуютъ нѣкоторые нравственные феномены, на которые мы не довольно обращаемъ вниманія. Одаренный отъ природы охотою наблюдать, я во всѣхъ важныхъ дѣлахъ, коими занимался, и въ которыхъ игра страстей такъ сильно обнаруживается, невольно былъ руководствуемъ духомъ психологическаго разбора. И я, всякій разъ, съ изумленіемъ взиралъ на то, что два противника почти всегда угадываютъ взаимныя, тайныя намѣренія и мысль. Иногда, между двумя врагами, существуетъ та же ясность въ сужденіяхъ, то же душевное сочувствіе, какъ между двумя любовниками, которые читаютъ одинъ въ душѣ другаго.
   Такимъ образомъ, когда Графиня и я находились другъ передъ другомъ, и мгновенно поняли причину ея отвращенія ко мнѣ, несмотря на то, что она скрывала свои чувства подъ пріятною личиною учтивости и расположенія. Что касается до нея, она внезапно угадала, что я повѣренный ея мужа, и что онъ еще не передалъ въ мои руки своего имущества. Разговоръ нашъ, отъ, выслушанія коего я васъ увольняю, остался въ моей памяти, какъ самое опасное бореніе, которому я когда либо подвергался. Графиня обладала умомъ чрезвычайно пылкимъ. Природа надѣлила ее всѣми качествами, необходимыми для того, чтобы прельщать. Она старалась смѣшать, запутать меня, принимая на себя поперемѣнно то снисходительный, то гордый, ласкательный, довѣрчивый видъ, она даже пыталась возбудить во мнѣ желанія, возжечь въ моемъ сердцѣ любовь. Старанія ея не имѣли успѣха; но это было жестокое испытаніе для меня. Когда я прощался съ нею, то замѣтилъ въ глазахъ ея выраженіе ненависти и злобы, которыя привели меня въ трепетъ. Мы разстались врагами. Я думаю, что она съ живѣйшимъ удовольствіемъ смотрѣла бы, какъ меня разрѣзывали на части или четвертовали; между тѣмъ какъ я чувствовалъ къ ней одно состраданіе. Чувство сіе видно было въ послѣднихъ предложеніяхъ, которыя я ей сдѣлалъ, и я думаю, что оставилъ въ ея душѣ глубокій ужасъ, ибо объявилъ ей, что какъ бы она ни поступала, но неизбѣжно должна потерять состояніе мужа.
   -- Еслибы я увидѣлъ Графа, то по крайней мѣрѣ благо дѣтей вашихъ.....
   -- Я буду зависѣть отъ вашихъ распоряженій!.... сказала она съ видомъ отвращенія.
   Объяснившись такъ откровенно съ Графинею, я рѣшился, безъ всякаго посторонняго содѣйствія, спасти сіе семейство отъ нищеты, его ожидавшей. Вотъ каковы были мои пріуготовительныя мѣры, когда я былъ готовъ поступить даже противузаконнымъ порядкомъ, ежели это будетъ нужно для достиженія моей цѣли. Я подалъ на Графа Ресто прошеніе въ судъ, о взысканіи съ него суммы, будто бы должной имъ Гобсеку, и получилъ указъ о задержаніи его.
   Графиня, разумѣется, скрыла сіе опредѣленіе суда, но я, въ слѣдствіе онаго, имѣлъ право опечатать все по смерти Графа. Потомъ я подкупилъ одного изъ слугъ, и онъ обѣщалъ мнѣ, увѣдомить меня, хотя бы ночью, когда Графъ будетъ при послѣднемъ издыханіи. Я имѣлъ намѣреніе явиться вдругъ, испугать Графнию, угрожая ей немедленнымъ наложеніемъ печатей, и спасти такимъ образомъ акты, уничтожающіе продажу. Я узналъ позже, что женщина сія занималась изученіемъ законовъ, слушая стенанія ея умирающаго мужа!..... Еслибы возможно было уловитъ мысли душъ, окружающихъ ложе смерти, какія бы ужасныя картины представили онѣ намъ! И всегда страсть къ богатствамъ есть пружина выдумываемыхъ козней, составляемыхъ плановъ, умышляемыхъ заговоровъ.
   Оставимъ теперь довольно незанимательныя сами по себѣ подробности, которыя могли впрочемъ объяснить вамъ причину многихъ мученій.
   Уже два мѣсяца Графъ Ресто, покорившійся своему жребію, лежалъ въ постелѣ, одинъ, въ своей комнатѣ. Смертельная болѣзнь медленно ослабила его тѣло и даже разсудокъ. Онъ былъ погруженъ въ мрачную меланхолію. Будучи жертвою болѣзненныхъ причудъ, странность коихъ кажется непонятною, онъ противился тому, чтобы убирали ею комнату, не позволялъ даже перестилать свою постель. Сіе чрезвычайное отвращеніе по прошествіи нѣкотораго времени, видимо было на всемъ, окружающемъ его; мебель его комнаты была въ безпорядкѣ, все въ ней было покрыто пылью и паутиною. Бывъ богатъ и разборчивъ во вкусѣ, онъ теперь полюбилъ печальное зрѣлище, представляемое симъ покоемъ. Столъ, комодъ, бюро, кресла были завалены предметами, необходимыми во время болѣзни. Вокругъ него стояли склянки, пустыя или полныя, почти всѣ запачканныя, лежало разбросанное бѣлье, валялись разбитыя тарелки, раскрытый нагрѣвальникъ былъ передъ огнемъ, ванна стояла у стѣны. Все представляло непріятный для глазъ хаосъ. Признаки разрушенія видимы были на всемъ. Смерть завладѣла вещами, не похитивъ еще страдальца, и комната сія походила на кладбище, устланное костями. Графъ имѣлъ отвращеніе отъ свѣта: сквозные ставни были заперты, и темнота еще болѣе придавала мрачности сему печальному мѣсту. Больной чрезвычайно похудѣлъ. Глаза его еще блистали, и казалось жизнь искала въ нихъ убѣжища. Синеватая блѣдность его лица имѣла что-то ужасное для глазъ, въ особенности отъ необыкновенной длины его волосъ, которые онъ никогда не позволялъ стричь. Они длинными, плоскими клочками висѣли вдоль его щекъ и придавали ему сходство съ изувѣрами, нѣкогда обитателями степей. Онъ имѣлъ только тридцать семь лѣтъ отъ роду, и недавно еще былъ молодъ, живъ, счастливъ, любилъ блеснуть. Печаль убила въ немъ всѣ чувства человѣческія.
   Въ началѣ Декабря мѣсяца 1819 года, въ одно утро, онъ горестно смотрѣлъ на своего сына Эрнеста, который сидѣлъ въ ногахъ; на его постели.
   -- Не усилилась ли боль ваша?... спросилъ его ребенокъ.
   -- Нѣтъ! сказалъ онъ съ ужасною улыбкою, всё здѣсь и около сердца!
   И показавъ на свою голову, онъ съ такою силою прижалъ свои сухіе пальцы къ пустой груди, что заставилъ Эрнеста заплакать.
   -- Почему М. до сихъ поръ не пришелъ ко мнѣ?.... (онъ говорилъ обо мнѣ) спросилъ онъ у своего вошедшаго камердинера.
   Слуга сей, котораго онъ считалъ приверженнымъ къ себѣ, былъ совершенно на сторонѣ Графини.
   -- Какъ, Іосифъ! вскричалъ умирающій, поднявшись въ постелѣ, и какъ бы стараясь собрать все свое присутствіе духа, вотъ уже семь или восемь разъ, какъ, въ продолженіи двухъ недѣль, я посылаю тебя къ моему стряпчему, и онъ не приходить! Не думаешь ли ты, что со мною можно шутить? Поди къ нему сей часъ, сію минуту, и приведи его..... Ежели ты не исполнишь моихъ приказаній, то я встану самъ, и пойду....
   -- Сударыня, сказалъ слуга, выйдя изъ комнаты, вы слышали что приказалъ Графъ? что мнѣ дѣлать?
   -- Притворись будто пошелъ къ стряпчему, и, возвратившись, скажи Графу, что его повѣренный уѣхалъ за сорокъ миль по процессу, не терпящему отлагательства. Ты прибавишь, что его ожидаютъ въ концѣ недѣли......
   -- Такъ какъ больные обыкновенно обманываются на счетъ своего положенія, сказала про себя Графиня, то онъ будетъ думать, что успѣетъ переговорить съ симъ человѣкомъ по его возвращенія.
   Докторъ объявилъ наканунѣ, что весьма сомнительно, чтобы Графъ прожилъ еще сутки.
   Когда, по прошествіи двухъ часовъ, слуга явился къ Графу съ симъ огорчительнымъ для него отвѣтомъ, умирающій казалось былъ въ сильномъ волненіи.
   -- Боже мой! Боже мой! повторялъ онъ неоднократно, на тебя одного возлагаю мое упованіе!.....
   Онъ долго смотрѣлъ на своего сына, и сказалъ ему ш)конецъ слабымъ голосомъ:
   -- Эрнестъ, дитя мое, ты еще очень молодъ, но имѣешь доброе сердце, и понимаешь безъ сомнѣнія всю святость обѣщанія, сдѣланнаго умирающему отцу..... Чувствуешь ли ты себя способнымъ сохранить тайну, скрыть оную въ глубинѣ души, дабы самая мать твоя не могла и подозрѣвать оной?.... Нынѣ, сынъ мой, я не могу положиться въ этомъ домѣ ни на кого, кромѣ тебя. Ты не употребишь во зло моей кь тебѣ довѣренности?.....
   -- Нѣтъ, батюшка.
   -- И такъ, Эрнестъ, я сей часъ вручу тебѣ запечатанный пакетъ. Онъ принадлежитъ Г. M...... Храни оный такъ, чтобы никто не зналъ, что онъ у тебя; постарайся выйти изъ дома, и отнеси пакетъ на малую почту (petite poste), которая въ угловомъ домѣ на нашей улицѣ.
   -- Хорошо, батюшка.
   -- Могу ли положиться на тебя?....
   -- Можете, батюшка.
   -- Обними меня? Ты, симъ обѣщаніемъ, облегчаешь мои послѣднія минуты, любезное дитя, и, по прошествіи десяти или двѣнадцати лѣтъ, ты поймешь всю важность этой тайны; тогда ты получишь награду за твою расторопность и послушаніе, тогда ты узнаешь, сколько я тебя люблю..... Оставь меня на минуту, и постарайся, чтобы совершенно никто не входилъ сюда.
   Эрнестъ вышелъ, и увидѣлъ что мать его стояла въ гостиной.
   -- Эрнестъ, сказала она ему, поди ко мнѣ!
   Она сѣла у камина, посадила сына на колѣни, и крѣпко прижавъ его къ груди, поцѣловала.
   -- Эрнестъ, отецъ твои только что говорилъ съ тобою?....
   -- Да, матушка.
   -- Что онъ сказалъ тебѣ?
   -- Я не смѣю повторить того, матушка.
   -- O! любезное дитя мое, вскричала Графиня, съ восторгомъ цѣлуя его, какъ твоя скромность похвальна!.... Не лгать никогда и быть вѣрнымъ слову, вотъ два правила, которыя должно всегда помнить.
   -- О какъ ты хороша, матушка! Ты никогда не лгала!.... я увѣрень въ томъ!....
   -- Нѣтъ! Любезный Эрнестъ, я лгала, я не сдержала даннаго слова, но бываютъ обстоятельства, при которыхъ должно измѣнить симъ правиламъ.
   -- Послушай, милый Эрнестъ, ты уже довольно великъ, довольно уменъ, чтобы замѣтить, что отецъ твой отвергаетъ меня, отказывается отъ моихъ попеченій....... а ты знаешь, какъ я его люблю. Это неестественно.....
   -- Нѣтъ, матушка.
   -- И такъ, милое дитя мое, сказала Графиня со слезами, несчастіе сіе есть слѣдствіе вѣроломныхъ козней. Злые люди, имѣя въ виду удовлетворить своему корыстолюбію, успѣли поссорить меня съ твоимъ отцомъ. Они намѣрены лишить насъ нашего состоянія, и завладѣть онымъ. Если бы твои отецъ не былъ болѣнъ, то наше несогласіе тотчасъ бы прекратилось, ибо онъ выслушалъ бы меня, и какъ онъ весьма добръ и чувствителенъ, то призналъ бы мою невинность.... Но разсудокъ его немного пострадалъ отъ болѣзни, и предубѣжденія противъ меня, поселившіяся въ его умѣ, доказываютъ, что онъ нѣсколько помѣшался. Болѣзнь тому причиною..... Пристрастіе отца твоего къ тебѣ, служитъ новымъ доказательствомъ разстройства его разсудка; ибо ты самъ никогда не замѣтилъ, чтобы, до болѣзни, онъ любилъ Паулину и Георга менѣе, чѣмъ тебя. Онъ чрезвычайно причудливъ. И такъ, руководствуясь своею нѣжностію къ тебѣ, онъ можетъ сдѣлать тебѣ тайныя порученія, возложить на тебя исполненіе какихъ нибудь приказаній.... Если ты не хочешь раззорить своего семейства, ангелъ мой, если не хочешь увидѣть со временемъ мать твою просящею милостыню, подобно нищимъ, встрѣчаемымъ тобою на улицѣ, то не долженъ ничего скрывать отъ нея....
   -- А! а!..... вскричалъ Графъ, который, отворивъ двери, явился вдругъ почти нагій, и былъ такъ сухъ, такъ изможденъ, что походилъ на скелета.
   Его глухой голосъ произвелъ на Графиню страшное дѣйствіе.
   Она пребыла неподвижною, какъ бы оцѣпенѣвъ отъ ужаса; ибо мужъ ея былъ такъ хилъ, такъ блѣденъ, что казалось вышелъ изъ гроба, и нечаянный приходъ его походилъ на сверхъестественное явлевіе.
   -- Ты преисполнила жизнь мою горестями..... Желаешь ли возмутмть покой и послѣднихъ минутъ моихъ?..... закричалъ онъ хриплымъ голосомъ.
   Графиня встала, и бросилась къ ногамъ своего умирающаго мужа, котораго послѣднія ощущенія угасающей жизни, сдѣлали почти отвратительнымъ. Слезы ручьями текли изъ глазъ ея.
   -- Прости, прости меня!.... вскричала она.
   -- Имѣла ли ты состраданіе ко мнѣ?... спросилъ онъ.
   -- Пусть такъ, хорошо, не имѣй состраданія ко мнѣ!.... Будь непреклоненъ!.... сказала она, но дѣти!......Осуди меня на монастырскую жизнь, я буду повиноваться; я сдѣлаю, чтобы загладить проступки мои противу тебя все, что тебѣ угодно будетъ приказать мнѣ; но устрой счастіе дѣтей!.... О! незабудь дѣтей!..... дѣтей!.....
   -- У меня одно дитя!... отвѣчалъ Графъ, протягивая съ судорожнымъ движеніемъ изможденную руку къ своему сыну.
   -- Боже мой!.... умидосердись!... раскаяніе.... раскаяніе!..... кричала Графиня, обнимая влажныя ноги своего мужа; ибо всхлипыванія препятствовали ей продолжать, и несвязныя, отрывистыя слова вырывались изъ сильно-волнующейся груди ея.
   -- Что говорила ты Эрнесту?.... Хорошо раскаяніе!....
   При сихъ словахъ умирающій оттолкнулъ ногою отъ себя Графиню.
   -- Дрожь беретъ меня отъ твоихъ объятій!.... сказалъ онъ съ равнодушіемъ, имѣвшимъ что-то ужасное.
   Несчастная упала въ обморокъ.
   Больной возвратился въ свою комнату, легъ въ постель, и нѣсколько часовъ спустя впалъ въ безпамятство. Духовникъ пришелъ причастить умирающаго Святыхъ Таинъ. Въ полночь онъ скончался. Происходящая по утру сцена, истощила остальныя жизненныя силы его.
   Ровно въ полночь я пріѣхалъ съ Гобсекомъ.
   Пользуясь царствовавшимъ въ домѣ безпорядкомъ, мы безпрепятственно вошли прямо въ небольшую гостиную, находящуюся возлѣ комнаты усопшаго.
   Тамъ застали мы трехъ дѣтей въ слезахъ, и двухъ священниковъ, долженствовавшихъ провести ночь у тѣла Графа,
   Эрнестъ подошелъ ко мнѣ, и сказалъ что матушка его желаетъ быть одна въ комнатѣ покойника.
   -- Не входите туда, сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ, указывая на дверь, маменька молится!.....
   Гобсекъ засмѣялся, издавая изъ груди привычный глухой звукъ, но я былъ слишкомъ тронутъ чувствомъ, выражавшимся на юномъ лицѣ Эрнеста, чтобы раздѣлить сію неумѣстную насмѣшку.
   Когда ребенокъ увидѣлъ, что мы идемъ къ двери, онъ бросился къ ней, и закричалъ:
   -- Маменька, идутъ двое въ черныхъ платьяхъ спрашиваютъ тебя!......
   Гобсекъ отнесъ Эрнеста отъ дверей, какъ бы перышко, и отперъ оныя.
   Какое зрѣлище представилось нашимъ взорамъ!
   За десять только минутъ скончался Графъ, а жена его успѣла уже отбить замки у всѣхъ комодовъ и у бюро, ящики у столовъ были выдвинуты, и повсюду въ комнатѣ царствовалъ ужасный безпорядокъ. Графиня, съ распущенными волосами, съ сверкающими глазами, рылась въ бумагахъ, лоскутьяхъ, однимъ словомъ, перебирала всѣ вещи покойника. На коврѣ были навалены груды всякой всячины. Сломанная мебель, разорванные портфели валялись по полу. На всемъ видны были слѣды ея дерзкихъ и святотатственныхъ рукъ. Отвратительно было смотрѣть на сіе неустройство въ комнатѣ усопшаго.
   По видимому, обыскъ Графини сначала былъ неуспѣшенъ, но видъ ея и волненіе въ которомъ она находилась, удостовѣрили меня, что она уже отыскала таинственныя бумаги.
   Я взглянудъ на постель, и, съ свойственною дѣловымъ людямъ проницательностію, угадалъ все, что происходило.
   Тѣло покойника находилось за кроватью, лицемъ къ тюфяку, и было брошено тутъ съ такою же небрежностію, какъ и пакеты, лежавшіе на полу. Окостенѣлые члены его придавали ему какой-то чудный, ужасный видъ. Невольно сіе зрѣлище приводило въ трепетъ.
   Вѣроятно умирающій Графъ спряталъ подъ подушку; актъ, уничтожающій продажу, дабы тѣмъ спасти оный отъ Графини до минуты своей кончины; его жена, можетъ быть, въ порывѣ ярости, угадала мысль своего мужа. Впрочемъ, сіе неистовое чувство изобличалось ея послѣднимъ тѣлодвиженіемъ, судорожною окостенѣлостію загнутыхъ ея пальцевъ. Брошенная подушка лежала у кровати, и нога Графини оставила на ней несомнѣнный признакъ ея бѣшенства. Она смотрѣла на насъ съ какимъ-то дикимъ выраженіемъ, и, неподвижная, съ трудомъ переводя дыханіе, ожидала, чтобы мы произнесли первое слово.
   Я увидѣлъ передъ нею, у самыхъ ногъ ея, пакетъ, который по видимому. былъ прежде запечатанъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ. Узнавъ печать Графа, я съ поспѣшностію поднялъ оный, и по надписи заключилъ, что содержавшіяся въ немъ бумаги долженствовали быть переданы мнѣ. Я пристально посмотрѣлъ на Графиніо, и взглядъ мой выражалъ прозорливость строгаго судьи, допрашивающаго подсудимаго.
   Пламень въ каминѣ пожиралъ бумаги. Вѣроятно что Графиня, найдя оныя, и услышавъ наше приближеніе, бросила ихъ въ огонь. Актъ, уничтожающій продажу, должно полагать, былъ сложенъ такимъ образомъ, что она, въ торопяхъ, успѣла только прочитать распоряженія Графа касательно двухъ послѣднихъ ея дѣтей, и посему, она въ свосмъ заблужденіи, рѣшилась уничтожить духовную, лишающую ихъ наслѣдства. Терзаемая угрызеніями совѣсти, и невольно объятая ужасомъ при мысли о своемъ преступленіи, она совершенно потерялась. Она видѣла себя открытою, и взорамъ ея, можетъ быть, уже представлялись эшафотъ и ожидающія ее истязанія.
   -- Ахъ, сударыня! воскликнулъ я, вынимая изъ огня не совсѣмъ еще сгорѣвшій лоскутокъ. Вы раззорили вашихъ дѣтей!..... Эти бумаги были документы, утверждающіе ихъ во владѣніи имѣніемъ отца.....
   Губы ея затряслись, какъ бы предвѣщая ударъ паралича, она задрожала, и взглянула на меня съ какимъ-то безуміемъ.
   -- Ге, ге! вскричалъ Гобсекъ.
   Сіе восклицаніе ростовщика произвело на насъ то непріятное ощущеніе, которое возбуждаетъ произительный звукъ скользящаго по мрамору мѣднаго подсвѣчника!
   Послѣ краткаго молчанія, старикъ сказалъ мнѣ спокойнымъ голосомъ;
   -- Не вздумали ли вы увѣрять Графиню, что я незаконно вступаю во владѣніе имѣніемъ, проданнымъ мнѣ Графомъ? Но и самый домъ этотъ уже часъ тому назадъ принадлежитъ мнѣ!......
   Ударъ булавою по головѣ, менѣе бы сихъ словъ изумилъ меня и причинилъ мнѣ боли.
   Графиня замѣтила мой испугъ и взоръ негодованія, брошенный мною на ростовщика.
   -- Государь мой, сказала она ему, государь мой?....
   Она не въ состояніи была продолжать.
   -- У васъ есть тайное завѣщаніе?.... спросилъ я его.
   -- Быть можетъ.
   -- Уже ли вы употребите во зло преступленіе Графини?
   -- Справедливо.
   Я вышелъ, оставивъ Графиню сидящею возлѣ постели своего мужа, и проливающею горькія слезы.
   Гобсекъ послѣдовалъ за мною. Когда мы были на улицѣ, я разстался съ нимъ; но онъ подошелъ ко мнѣ, и бросивъ на меня глубокій, испытующій взоръ, сказалъ:
   -- Ты вздумалъ быть судьею твоего благодѣтеля!.....
   Съ сего времени мы видались рѣдко. Гобсекъ живетъ въ домѣ Графа, проводитъ лѣтнее время въ помѣстьяхъ, живетъ бариномъ, строитъ мызы, починяетъ мѣльницы, дороги, и разсаживаетъ деревья. Онъ оставилъ ремесло ростовщика, и былъ избранъ въ Депутаты; желаетъ теперь получить званіе Барона и знакъ отличія. Онъ не ѣздитъ иначе какъ въ каретѣ. Однажды я встрѣтился съ нимъ въ Тюллерійскомъ саду.
   -- Графиня живетъ съ достойнымъ самотверженіемъ, сказалъ я ему; она посвятила себя воспитанію своихъ дѣтей. Она образовала ихъ отлично. Старшій сынъ прекрасный молодой человѣкъ.....
   -- Ага! сказалъ онъ, по этому она, бѣдняжка, выпуталась изъ бѣды......... Очень радъ. -- Тутъ онъ съ бранью воскликнулъ: -- Она была хороша!
   -- Но, возразилъ я, вы бы должны помочь...
   -- Помочь Эрнесту!...... вскричалъ Гобсекъ. Нѣтъ, нѣтъ, пускай ка онъ узнаетъ нужду, и цѣною бѣдствія купитъ опытность...... Злосчастіе есть лучшій нашъ учитель. Добротѣ того, кто не испыталъ горя, всегда чего-то недостаетъ......
   Я оставилъ его, лишась надежды.
   Наконецъ, съ недѣлю тому назадъ, я былъ у Гобсека. Увѣдомивъ его о любви Эрнеста къ дѣвицѣ Камиллѣ, я упрашивалъ его привести въ исполненіе волю покойнаго, и возвратить сыну его имѣніе, потому что молодой Графъ достигъ совершеннолѣтія......
   Черезъ двѣ недѣли онъ обѣщалъ мнѣ датъ отвѣтъ. Вчера онъ объявилъ мнѣ, что союзъ сей считаетъ благоразумнымъ, и что въ день брака утвердитъ Эрнесту маіоратъ во сто тысячь ливровъ годоваго дохода......
   Но сколько странностей узналъ я объ Гобескѣ!..... Этому человѣку вспало на умъ играть ролю добродѣтельнаго, съ тою же необычайною прозорливостію, искусствомъ и спокойствіемъ духа, которыя отличали его въ тѣхъ оборотахъ, коими онъ занимался, бывъ ростовщикомъ. Онъ презираетъ людей, потому что читаетъ въ душѣ ихъ, какъ въ книгѣ, и находитъ удовольствіе, поперемѣнно, изливать на нихъ благодѣянія, и осыпать ихъ бѣдствіями. Онъ ангелъ, онъ демонъ; но чаще демонъ, чѣмъ ангелъ.
   Прежде, я видѣлъ въ немъ могущество олицетвореннаго золота......
   Теперь же онъ, въ глазахъ моихъ, принялъ мечтательный образъ СУДЬБЫ.
   -- Почему вы принимали такое участіе во мнѣ и Эрнестѣ? сказалъ я ему вчера.
   -- Потому что вы, и его отецъ были единственными людьми, совершенно положивншимися на меня.
   -- И такъ, сказала виконтесса, мы выхлопочемъ Гобсеку званіе Барона, и посмотримъ!.....
   -- Дѣльно! вскричалъ старый Mapкизъ, прерывая свою сестру, чтобы неотгадали что онъ спалъ, и не слыхалъ повѣсти, разсказанной стряпчимъ. Дѣльно!.....

Конецъ второй сцены.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru