Беляев Александр Романович
Гость из книжного шкафа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Александр Романович Беляев
Изобретения профессора Вагнера

Гость из книжного шкафа

Иллюстрации художника И. Пчелко

 []

I. В дождливую ночь

   Осенний ветер, надув щеки, разыгрывает хроматические гаммы на каминной трубе. Все тоньше, жалобней, надрывней... И, будто не вынося этой щемящей мелодии, скрежещут где-то на крыше ржавые флюгера. Ветер подхватывает снопы дождя и, как сухим веником, бьет ими в оконные стекла... Часы пробили три. Три часа ночи.
   Но профессор Вагнер не спит. Он не спит уже много лет -- с тех пор, как победил сон. Его жизнь -- один непрерывный рабочий день. И выполняет он две работы сразу. Каждое его мозговое полушарие, как два самостоятельных веретена, ткет сразу две нити мыслей.
   Одна из них -- о строении атома. Вот над чем работает сейчас профессор Вагнер.
   А Другой половиной мозга -- что с ним бывает очень редко -- он думает о самом себе. Он подводит итог тем событиям, которые вновь сделали его пленником...
   "Победа над сном" дорого ему досталась. Тайная немецкая политическая организация "Диктатор", желавшая воспользоваться его изобретением, путем обмана заманила его в свои сети. Профессор Вагнер бежал на самолете. Но когда спасение, казалось, уже пришло, когда он уже видел развевающийся вдали, на русской границе, красный флаг, случилось то, чего он менее всего ожидал. Его настигла неожиданная погоня. Шум аэропланного мотора, на котором он летел, заглушал звуки приближающегося воздушного врага. Когда сзади послышалось гудение и он обернулся, было уже поздно. К беглецу подлетел огромный быстроходный самолет -- последнее изобретение немецкой тёхники, очевидно втайне построенное и хранимое до сих пор.
   Гигантский "Коршун" налетел на аэроплан Вагнера, выбросил два длинных металлических стержня, подцепил ими снизу верхние крылья пассажирского самолета, рванул и понес свою жертву, описывая широкую дугу, на запад. Все это произошло в несколько секунд...
   Когда Вагнер и его спутники, сброшенные толчком абордажа, пришли в себя, один из спутников Вагнера, немецкий рабочий Карл, закричал в бешенстве бессилия. Он выхватил свой старенький револьвер и, высунувшись из окна кабины, выпустил весь заряд пуль в "Коршуна". Но пули отскакивали от бронированного брюха аэроплана, как горох. Тогда Карл бросил на пол револьвер, ударивший по ноге Таубе, который подскочил от боли, и, прежде чем Вагнер успел двинуть рукой, Карл выбрался на крыло аэроплана и полез наверх. Среди шума моторов двух аэропланов глухо прозвучал выстрел, и тело Карла, с мотавшимися в воздухе руками, промелькнуло у окна и скрылось внизу. Вагнер похолодел и не имел силы заглянуть туда... Он сидел подавленный, до боли сжав кулаки...
   А аэроплан продолжал свой безумный полет, будто ничего не случилось, забирая все выше и выше. Усиливающийся холод говорил о громадной высоте полета. И вдруг окна кабины будто покрылись серой завесой. Пронизывающая сырость проникла в кабину сквозь открытое окно. Тучи! Аэроплан летел в полосе туч.

 []

    "Когда он начнет снижаться, я сумею определить местность", -- подумал профессор Вагнер.
   Но и этому не суждено было сбыться.
   В открытом окне вдруг появилось какое-то темное пятно.
   По веревочной лестнице кто-то спускался. В тумане Вагнер увидал человека, левой рукой державшегося за лестницу. В правой руке его был револьвер.
   -- Руки вверх! -- скорее догадался, чем услышал, Вагнер и поднял руки.
   Человек влез в кабину, обыскал Вагнера и рабочего и завязал им глаза.
   -- А вы здесь как? -- услышал Вагнер голос неизвестного, обращавшегося, по-видимому, к Таубе. Что ответил Таубе, Вагнер не услышал из-за шума мотора.
   Аэроплан летел еще не менее трех часов.
   ...И вот Вагнер опять в заключении. Когда ему сняли повязку с глаз, первое лицо, которое он увидел, был старый знакомый Брауде -- его неизменный тюремщик.
   Однако хорошую шутку вы сыграли с нами, дорогой профессор! -- сказал он со своей обычной любезной улыбкой.
   -- Не знаю, кто из нас лучше шутит!.. -- угрюмо ответил Вагнер.
   После неудавшегося побега Вагнера надзор за ним был усилен. Кроме Брауде, к Вагнеру было приставлено несколько профессоров-специалистов, которые должны были следить за научной работой Вагнера и за тем, чтобы он не использовал своих изобретений в целях побега или не причинил ими вреда. Для работ, однако, ему было предоставлено все необходимое. Его кабинет с высоким сводчатым потолком напоминал часовню, -- может быть, здесь и была когда-нибудь часовня. Старый широкий камин, толстые стены, узкие окна говорили о том, что местом нового заключения Вагнера был какой-то старинный замок. Но где он находится, профессор Вагнер не знал.
   Прошло три месяца с тех пор, как Вагнер вернулся в свое заключение после неудачного побега. Но он не оставлял мысли вырваться на свободу. Неудача только усилила это желание. Он строил различные планы нового побега, но все они были трудновыполнимы. И вот только теперь, в эту бурную, дождливую ночь, он сделал одно открытие, которое должно было раскрыть перед ним все двери, сделать его свободным -- свободным, как ни один человек на земле.
   Но ему нужно было скрывать тайну своего открытия; работая над ним, вести своих тюремщиков по ложной дороге. На этот раз это было труднее. Работа над строением атомов должна была дать ключ к свободе. Однако при его опытах присутствовал молодой, но очень знающий и талантливый профессор Шмидт, сам работавший в этой области. Его не поймаешь на удочку "звучащего света", как Брауде.
   Вагнер долго изучал Шмидта. Этот человек, напоминающий лицом портреты Шиллера, по своему душевному складу представлял странную смесь прусацкого высокомерия, научной точности мысли и старонемецкого романтизма. Будто несколько эпох жило в нем. Но, быть может, по молодости лет романтизм пока в нем бил еще ключом. И он часто зажигался огнем вдохновения и тогда был больше поэт, чем ученый.

 []

   -- Дерзкий гений человека, -- говорил он с горящими глазами, -- срывает последние покровы с тайн природы. Несмотря на все запреты "неба", человек жадно вкушает от древа познания, дерзко похищает священный огонь и освещает им самые тайные углы мироздания. Изучение строения атома почти раскрыло нам "вещь в себе". С "нумена" мы срываем покрывавшую его маску "феномена".
   Это может поставить вверх ногами всю философию Эммануила Канта!
   -- Как поставлена Карлом Марксом вверх ногами философия Гегеля? -- спросил, улыбаясь, Вагнер.
   Шмидт не заходил так далеко и будто сам испугался смелости своих выводов.
   -- Я стою исключительно на почве физических наук, -- уклончиво сказал он.
   Но эти самые физические науки толкали его на путь, по которому он, быть может, и не пошел бы, если бы сознавал конечные выводы.
   -- Тайна строения материи -- ключ к тайнам мироздания. Когда мы овладеем этой тайной совершенно, мы будем всемогущи... Мы овладеем круговоротом вещества... Песок пустыни мы сможем превратить в золото, камень -- в хлеб... И, быть может, когда-нибудь мы в состоянии будем создать микрокосмос -- маленькую солнечную систему в своей лаборатории.
   -- Что же тогда будет с творцом мира? -- с тою же улыбкой спросил Вагнер.
   Шмидт смутился и потом вдруг рассердился.
   -- Я не касаюсь теологии, -- проговорил он, покраснев, и замолчал.
   "Хорошенькую игрушку я приготовил для тебя", -- подумал Вагнер, глядя на молодого ученого, в котором научная мысль мятежно пробивала дорогу сквозь дебри привитых воспитанием старых верований и предрассудков.
   -- Вы ближе к истине, чем воображаете, мой молодой друг, -- сказал серьезно профессор Вагнер. -- Пройдемте в лабораторию.
   -- С вашего разрешения, позвольте и мне взглянуть, что вы собираетесь показать профессору Шмидту, -- сказал Брауде, следуя за ними.

II. Творец мира

   Вагнер и его спутники вошли в огромный полуосвещенный готический зал. Когда-то здесь пировали бургграфы, ландграфы и вальдграфы. Возвращаясь с охоты, они веселились здесь до утра: рвали руками дымящееся мясо кабанов, и бросали кости собакам, и пили пиво из высоких кубков, и оглашали высокие своды песнями. Теперь здесь было тихо, как в пустом храме. У стен стояли длинные столы, уставленные тиглями, перегонными кубами, колбами, пробирками. Всю середину зала занимал стеклянный шар необычайной величины.
   Профессор Вагнер протянул руку по направлению шара.
   -- Наконец-то вы объясните назначение этого шара, дорогой профессор! -- сказал Брауде.
   -- Да, я это и хочу сделать! -- ответил Вагнер, подходя к выключателю. Электрическая лампочка погасла, зал погрузился в полную темноту. Только внутри шара светилась какая-то туманность.
   -- Прошу садиться!
   Брауде и Шмидт уселись в старинные кожаные кресла. Вагнер стоял у шара, и его силуэт выделялся на фоне светящейся туманности.
   Все замолчали. Только ветер продолжал свою неумолчную жалобу. Этот старинный зал с острым колпаком потолка, таинственный полумрак, излучаемый шаром, скрежет флюгеров и завывание ветра навевали жуть на нервного Брауде и романтичного Шмидта. Будто они попали в кабинет средневекового алхимика. Шмидт дал волю своему воображению. Ему казалось, что уже не профессор Вагнер, а доктор Фауст стоит у таинственного мерцающего шара. Вот он произнесет заклинание, и из темного угла появится Мефистофель в традиционном театральном костюме... Не черный ли пудель царапается за дверью?..
   -- Здесь зарождается новый мир! Маленькая солнечная система, -- прервал молчание Вагнер, поднимая руку к шару с таким величественным жестом, будто он играл роль творца мира и говорил: "Да будет свет!" -- Свершилось то, о чем вы только что мечтали, дорогой Шмидт!
   Шмидт нервно подскочил в кресле.
   -- Не может быть!
   -- "Eppur si muove" ["А она (Земля) все-таки движется!" -- слова Галилея. (Прим. ред.)], -- с улыбкой ответил Вагнер. -- Вы видите туманность, из которой создается новый мир.
   -- Но позвольте, господин профессор!..
   -- Дорогой друг, -- остановил Вагнер Шмидта, -- я дам вам ответ на все ваши вопросы. Но я опасаюсь, что наша научная беседа будет скучна и не совсем понятна господину Брауде. И потому я пока остановлюсь на самом существенном.
   Вы сами говорили, что в строении атома -- ключ к тайнам мироздания. Я овладел этим ключом. Я разложил атом, сознаюсь, не без риска взорвать себя со всем домом освободившейся внутриатомной энергией. В моих руках оказался тот первичный материал, из которого создаются миры. Если мир создан без вмешательства "творца", то очевидно, что сам этот первичный материал имеет в себе то, что называют primum moveus -- первый двигатель. Нужно было только поместить этот материал в соответствующие условия, и должна появиться космическая жизнь. В конце концов это так же просто, как то, что из лягушечьей икры вырастут лягушки, если ее поместить в воду подходящей температуры.
   Впрочем, если сказать правду, дело несколько сложнее. Достичь в безвоздушном пространстве стеклянного шара температуры абсолютного нуля межпланетных пространств не представляло особого труда. Но необходимо было изолировать мой космический "Эмбрион" от притяжения Земли. Мне удалось и это. Не буду говорить о целом ряде других технических трудностей. Довольно сказать, что созданная мною космическая туманность, как вы можете заметить, уже начинает вращаться. Смотрите!
   Брауде подошел к шару и увидал, что мерцающая шарообразная туманность медленно вращается вокруг своей оси.
   -- Изумительно!.. Поразительно!.. -- Вдруг, что-то вспомнив, Брауде обратился к Вагнеру с улыбкой: -- А вы, дорогой профессор, не улетите на этом шаре, как Фауст на бочонке?
   -- Я предпочитаю выходить сквозь двери, -- ответил Вагнер, намекая на взрыв стальной двери при побеге.
   -- Но скажите, уважаемый профессор, -- вновь спросил Брауде, -- сколько же миллионов лет должно пройти, пока образуется ваша солнечная система?
   -- Часов, вы хотите сказать?
   -- Как часов?
   -- Очень просто. Эта будущая планетная систему приблизительно в сто сорок миллиардов раз меньше солнечной системы. По моим расчетам, диаметр будущего солнца этой системы будет равен сантиметру, диаметр крайней орбиты будет около тридцати двух метров, а диаметр такой планеты, как Земля, будет меньше одной десятой миллиметра. Кроме того, я искусственно ускорил процесс развития. По предварительному вычислению, на образование планет потребуется около двух тысяч часов, от появления первого организма до говорящего человека -- семьсот часов, а тот период, который прожило наше человечество, пройдет в этом мире в сорок секунд. Такое соотношение времени в соответственно увеличенном масштабе существовало в нашей солнечной системе. Условно для Земли эти цифры таковы: если принять за двадцать четыре часа период от появления первого беспозвоночного существа, то от позвоночного до человека протекло семьдесят часов, а вся история говорящего человека до настоящего времени уложится в четыре секунды. Вся история человечества с того момента, когда человек начал говорить, и до настоящего времени занимает лишь одну шестидесятитрехтысячную часть периода, потребовавшегося первичному организму, чтобы превратиться в современного человека.
   -- Неужели вы предполагаете, что и здесь, в этом мире, на микроскопических планетах появится человечество?
   -- А почему бы и нет? От появления до гибели планетной системы это человечество будет жить всего несколько наших минут. Но для них наши минуты будут равняться миллионам лет. В эти пять-шесть минут будут сменяться поколения, создаваться и гибнуть государства, войны и революции будут потрясать "мир", люди -- рождаться, страдать, думать о бесконечности, считать себя "венцом творения" и умирать... Быть может, здесь родятся великие астрономы, которые будут изучать вселенную. Но стенки стеклянного шара им будут недоступны по своей неизмеримой отдаленности, о них они не узнают никогда... Возможность существования такого микрокосма допускал наш русский поэт Валерий Брюсов. Правда, он писал о мире электронов. Он говорил:
   
   Их меры малы, но все та же
   Их бесконечность, как и здесь;
   Там скорбь и страсть, как здесь, и даже
   Там та же мировая спесь.
   Их мудрецы, свой мир бескрайный
   Поставив центром бытия,
   Спешат проникнуть в искры тайны
   И умствуют, как ныне я;
   А в миг, когда из разрушенья
   Творятся токи новых сил,
   Кричат в мечтах самовнушенья,
   Что бог свой светоч погасил.
   
   Профессор Вагнер перевел это стихотворение на немецкий язык и выразил сожаление, что не может передать красоты чеканного стиха поэта.
   -- Изумительно! -- воскликнул Брауде и полушутя задал вопрос: -- А вдруг и наша вселенная заключена в такой же стеклянный шар и является только лабораторным опытом какого-нибудь космического профессора Вагнера?
   -- Не думаю! -- серьезно ответил Вагнер. -- Хотя подобие шара, может быть, и существует. Ведь Эйнштейн доказывает кривизну "бесконечного" мирового пространства. Во всяком случае, если бы такой сверх-Вагнер и был, он не божество, как не бог и я: я не "творю" миры, а только пользуюсь вечными мировыми силами, которые прекрасно обходятся без творца.
   -- А скажите, профессор, мы не сможем увидеть это микроскопическое человечество, наблюдать его историю?
   -- Боюсь, что нет. Микроскопичность этого мира, необычайная быстрота его времени делают недоступным для нас наблюдение, как если бы этот мир был отдален от нас миллионами километров. Здесь миллионы лет протекают в минуту. Это превосходит наши земные восприятия. Но я пытаюсь проникнуть и в эту тайну. Я предполагаю устроить особый телемикроскоп и снимать при помощи особого кинематографа, делающего тысячи снимков в секунду; затем увеличивать снимки на экране и показывать их в замедленном темпе. Но и при такой быстроте съемок каждый из отдельных снимков, вероятно, зафиксирует моменты, отделенные столетиями их времени.
   -- А если бы удалось замедлить движение их планет?
   -- Этим самым мы сразу удлинили бы их жизнь, хотя они едва ли заметили бы это, так как одновре: менно замедлились бы все процессы их органической и психической жизни. И тогда мы могли бы войти с ними в сношение хотя бы при помощи радио. Едва ли нам удалось бы создать приемники такой чувствительности, чтобы они реагировали на самые "мощные" передающие станции этого микроскопического мира! Но в конце концов нет ничего невозможного!
   -- Смотрите! Смотрите! -- воскликнул Шмидт. -- Центральное ядро все уплотняется и светит сильнее, а от туманности отделяется сгусток!
   -- Не так скоро! Просто вы привыкли к темноте комнаты; а "сгусток" -- одна из будущих планет -- образовался уже несколько дней тому назад, но вы увидали его только сейчас, когда туманность повернулась к вам.
   -- Однако мне пора, работа ждет меня! -- И профессор Вагнер ушел в кабинет.
   А Брауде и Шмидт как зачарованные смотрели на стеклянный шар, где медленно вращалась голубоватая туманность нового мира, созданного человеком.

III. "Волшебная коробочка"

   Профессор Вагнер не ошибся: "игрушка" чрезвычайно заинтересовала Шмидта. Брауде не отставал от него. Они часами сидели в темном зале перед стеклянным шаром и наблюдали за изменениями светящейся туманности.
   Зрелище было действительно захватывающее.
   Туманная космическая масса все уплотнялась, принимала очертание шара и с каждым часом светила ярче. Голубоватый свет белел. На него уже было больно смотреть незащищенным глазом. Пришлось надеть дымчатые очки. Вокруг светящегося шара появилось кольцо с утолщением, как бы узлом, на одном месте. Кольцо разорвалось и, постепенно укорачиваясь, слилось с "узлом".
   Брауде и Шмидт приветствовали появление первой планеты, которую они назвали "Нептун". Скоро появились и другие планеты, а около них роились спутники -- "луны", вращавшиеся с необычайной быстротой. Новый солнечный мир жил полной жизнью, играя всеми цветами радуги, накаленная фотосфера центрального "солнца" уже ярко освещала стеклянный шар. От него распространялся свет и в зале.
   -- Глядите, -- говорил Шмидт, -- сейчас на этой планетке ночь. Однако какие протуберанцы выбрасывает "солнце"!
   -- На "Нептуне", может быть, скоро появятся ихтиозавры и прочие чудища...
   И они вновь замолчали, погрузившись в созерцание.
   -- Скоро вместо старых электрических ламп в наших комнатах будут гореть настоящие солнца, -- сказал Шмидт после паузы.
   -- Да! Но удастся ли нам видеть развитие органической жизни и человека? -- интересовался Брауде.
   -- Профессор Вагнер обещает. Он усиленно работает над своим телемикроскопом.
   -- Вы не ощущаете, от шара как будто исходит тепло? -- спросил через некоторое время Брауде.
   -- Этого не может быть. Внутренность шара абсолютно лишена воздуха, который мог бы проводить тепло, -- ответил Шмидт.
   Брауде подошел к шару и попробовал его рукой.
   -- Шар нагревается!
   -- Странно!.. Надо позвать профессора Вагнера.
   Вагнер быстро работал в своем кабинете над какими-то сложными машинами. На руках его были перчатки из материала, напоминающего резину.
   Когда он узнал новость, то на минуту погрузился в задумчивость.
   -- Очевидно, где-то просачивается воздух! -- сказал он.
   -- Но ведь это ужасно! -- воскликнул Брауде. -- Шар будет нагреваться, и тогда...
   -- Стекло может лопнуть...
   -- И вдруг произойдет распад внутриатомной энергии!.. Ведь это будет катастрофой?..
   -- Не столь страшной, как вы воображаете. В публике распространено мнение, что один грамм материи может выделить при распаде атома энергию, которая равна выделяемой при сгорании двух тысяч тонн угля. Это неверно. Реальная внутриатомная энергия составляет только восемь десятых процента этой фиктивной энергии. Притом весь атомный материал нашего нового мира ничтожен. Вы знаете, что, если уплотнить громадное газообразное тело настоящей кометы, оно вместится в наперстке. Какую же ничтожную долю составит этот ничтожный мирок! Но все-таки взрыв может получиться изрядный. Надо принять меры...
   -- Профессор, неужели этот микрокосм вы обрекаете на гибель?
   -- Все миры обречены на гибель! В бездне неба солнца непрерывно гибнут и рождаются.
   -- Я вовремя сделал одно важное открытие. Вот, видите эту коробочку? -- продолжал профессор Вагнер, поднимая небольшую коробку из какого-то неизвестного металла или сплава. -- Это "волшебная коробочка", способная творить сказочные чудеса. Идем к нашему больному миру!
   Они вошли в зал. Профессор попробовал рукой шар. Он накалился так, что трудно было держать руку.
   -- Да, откладывать нельзя. Бедный мирок! Он погибнет прежде, чем появятся люди и увидят свет солнца. Старый брюзга Будда сказал бы, что это и к лучшему...
   Профессор Вагнер наставил на шар свою коробочку, как камеру фотографического аппарата. Можно было подумать, что он хочет кодаком запечатлеть лицо умирающего мира. Так же, как в кодаке, щелкнул затвор. И в тот же момент из "объектива" полилась струя голубоватого света. И она будто заливала костер пылающего в шаре мира. Погас "Нептун", погасли его спутники, наконец, погасло и "солнце". В комнате стало темно. Шар опустел. При свете голубого луча, истекавшего из коробочки, с трудом можно было заметить беловатый порошок, осевший на дне шара.
   -- Finis! -- сказал профессор.
   -- И это все, что осталось от маленькой вселенной! В этом порошке таились гениальные мысли будущих обитателей этого мира, их страсти, их порывы к истине, к борьбе за лучшее будущее! Все обратилось в прах!.. -- меланхолически говорил Шмидт. И в эту минуту, с опущенными руками, он был похож на пастора, говорящего проповедь у свежей могилы.
   -- Мой друг, не впадайте в пессимизм! Из этого "праха" бесконечное количество раз уже творились и будут твориться миры со всем их великолепием и недостатками. Вам, как человеку науки, должно быть известно, что этот "прах" -- только химические элементы, ничем не отличающиеся от тех, которые находятся в нашем живом теле. Мы только открыли средство их превращения, распада на атомы, распада самих атомов и нового превращения в атом -- материю -- мир.
   -- Но как вы это сделали?
   -- Об этом мы еще поговорим. А пока, чтобы рассеять ваше похоронное настроение, позвольте вас позабавить интересными фокусами, которые я произведу при помощи моей волшебной коробочки. Здесь темно, идемте в кабинет!
   Вагнер стал у своего письменного стола, заваленного чертежами, рукописями и неоконченными приборами сложных аппаратов. Брауде и Шмидт, опустившись в кресла по сторонам Вагнера, внимательно наблюдали за ним.
   -- Возьмем вот эту массивную чернильницу, -- начал Вагнер таким тоном, будто он говорил со студентами на лекции, -- подвергнем ее действию лучей волшебной коробочки... Так... Готово!
   Теперь возьмем, ну, хотя бы это пресс-папье. Раз, два, три! -- произнес он уже шутливо, подражая фокуснику, и сверху бросил пресс-папье на чернильницу.
   Произошло нечто необычайное, и слушатели невольно вскрикнули от удивления: пресс-папье не разбило чернильницу, а вошло в нее, как входит твердый предмет в жидкость в сосуде. Но чернильница была невредима и сохранила свои формы, выдаваясь углами из пресс-папье.
   -- Дальше... Раз, два, три! Я снимаю пресс-папье. Чернильница, как видите, стоит целехонька на своем месте. Возьмите в руки чернильницу!
   Шмидт и Брауде были так поражены, что ни один из них не пошевелился.
   -- Ну что же вы, господа?
   Брауде протянул руку. Было видно, как от волнения дрожат его пальцы. Он взял чернильницу, но пальцы его прошли сквозь нее и неожиданно сжались в кулак, не встретив сопротивления.
   -- Ах! -- не удержался Брауде и с растерянным видом посмотрел на Вагнера и Шмидта, ища ответа.
   А Вагнер хохотал, откинув голову назад. Потом он неожиданно схватил "волшебную коробочку" и бросил ее в горящий камин. Шмидт и Брауде встали и, бледные, смотрели на Вагнера. Не сошел ли он с ума?..
   Но он, продолжая смеяться, снял перчатки, бросил их также в камин и обратился к своим ошеломленным слушателям:
   -- Ну-с, дорогие мои, понимаете ли вы что-нибудь?

 []

   -- Признаюсь, я ничего не понимаю, -- отозвался Шмидт.
   -- Тем лучше, тем лучше! А последствия всего этого вы понимаете, дорогой мой Брауде?
   -- Нет! -- глухо отвечал Брауде, весь насторожившись.
   -- А между тем это так просто! Представьте себе, что я чернильница! Ха-ха-ха! Ну, еще проще: что я подверг себя действию этих чертовских лучей! Словом... ну, словом, вот что!
   И он вдруг направился по комнате напрямик, через столы и кресла, и проходил сквозь них, как через воздух.
   -- Слоном, я призрак!.. Человек-призрак!
   И он опять раскатисто засмеялся.
   -- Теперь позвольте, дорогой Брауде, обнять вас на прощанье и поблагодарить за гостеприимство!
   И он направился к Брауде, раскрывая объятия. Брауде с расширенными от ужаса глазами отшатнулся, как будто на него в самом деле наступило страшное привидение, и прижался к столу. Но Вагнер приблизился к нему и, делая вид, что заключает его в объятия, прошел сквозь него. Брауде почувствовал, как будто легкая струя воздуха коснулась его тела и прошел электрический ток.
   -- Теперь прощайте, друзья мои! -- прогудел голос Вагнера за его спиной.
   -- Вы спрашивали, Брауде, не улечу ли я на шаре, как Фауст с Мефистофелем улетели на винном бочонке? Нет той сказки, которую наука не воплотила бы в жизнь. Позвольте и мне, Фаусту современной науки, исчезнуть не менее эффектным образом, под занавес, как говорят актеры... Прощайте! Передайте мое искреннее сожаление Таубе, что мне не удалось принять его у себя в Москве!
   И вдруг Вагнер, к ужасу зрителей, почти терявших сознание, вошел в пылающий камин, весело кивнул им последний раз, стоя среди пламени, и исчез в каминной стене.
   -- Прощайте!.. -- еще раз глухо послышался откуда-то голос Вагнера.
   В дверь давно стучались, но ни Брауде, ни Шмидт не могли пошевелиться. Брауде свалился в кресло и сидел в полной прострации.
   Наконец дверь тихо приоткрылась, и в нее осторожно заглянул Таубе. Оглянувшись, он шепотом спросил:
   -- Профессор Вагнер в лаборатории? Скорее, Брауде, подите сюда! Я привез важные известия из комитета.
   И, перейдя на условный конспиративный язык, он прошептал:
   -- Комитет признал, что Вагнера слишком опасно оставлять... в живых... Вам даны инструкции по этому поводу... Привести в исполнение немедленно...
   -- Поздно!.. Вагнера нет!.. Он исчез... Он призрак... Он ушел в камин! Сквозь пламя и стены!.. -- прохрипел Брауде, устремив безумный взгляд в пылающий камин.

IV. Человек-призрак

   "Итак, я человек-призрак, всюду проникающий, неуловимый и неуязвимый. Я почти "дух", и все же я человек из плоти и крови", -- думал профессор Вагнер, проходя сквозь стену камина.
   "Собственно, я рисковал, входя в пламя камина. Что оно не должно повредить мне при новой консистенции атомов, составляющих мое тело, -- это было лишь мое теоретическое предположение. Ведь я еще не изучил новых свойств своего тела. К счастью, я не ошибся. Однако куда же я попал?"
   Профессор Вагнер осмотрелся в темноте. Очевидно, это была кладовая, сверху донизу забитая всяким хламом. Но весь сваленный здесь скарб ничуть не мешал профессору Вагнеру. Ноги его по колено входили в какой-то сундук, тело наискось пересекали старые железные трубы, голова по шею входила в полки, уставленные ведрами и кастрюлями. Во мраке кладовой все металлические предметы светились голубоватым светом.
   "Странно! Очевидно, моя сетчатка глаз стала способна воспринимать световую эманацию металлов. Об этом наука еще ничего не знает".
   Вагнер обернулся к стене, через которую прошел. Ему хотелось удостовериться, цела ли стена. Как он и предполагал, в ней не осталось ни малейших следов после того, как он прошел сквозь нее. Но его поразило другое: сквозь стену он увидел только что покинутый им кабинет, ярко освещенный электрической лампой и огнем камина. Стена стала проницаема для его зрения, хотя каждый кирпич и известковые прослойки сохраняли свои формы. Он увидел Шмидта, пытающегося каминными щипцами извлечь "волшебную коробочку" из пламени, и Таубе, который возился с Брауде, очевидно потерявшим сознание. Стена у входной двери была тоже прозрачна, и Вагнер видел следующую комнату, с сидящими сторожами, и дальше -- целую анфиладу комнат. Тою же "прозрачностью" обладала и мебель. Поэтому очертания предметов, комнат и людей как бы накладывались друг на друга, как на фотографии с несколькими различными видами, снятыми случайно на одной пластинке.
   "Совершенно непонятно! Мои глаза приобрели свойство икс-лучей".
   Осмотрев еще раз кладовую, он обратил внимание, что свет из кабинета не проникает сюда: кроме голубоватого отсвечивания металла, комната была погружена во мрак.
   "В этом, впрочем, нет ничего удивительного: обычный свет не может проникать через стену. Но удивительный эффект: я вижу свет, который не освещает ни меня, ни окружающих предметов. Однако почему две стены кладовой совершенно темны?"
   И он шагнул в одну из этих темных стен, но остановился, вскрикнув от неожиданности: его нога не нашла точки опоры. Тогда он осторожно просунул голову сквозь стену, и голова сразу погрузилась в темную осеннюю ночь: стена была наружная. Шел сильный дождь, но капли проникали сквозь его голову, и она оставалась суха. Бушевавший ветер и холод были неощутимы.
   "Великолепно! Не надо пальто и зонтика! Однако я едва не упал. Оказывается, новый для меня мир имеет свои опасности! Буду осторожней!"
   И он прошел сквозь старую, массивную дубовую дверь в освещенный коридор и направился к выходу. Два сторожа устремились к нему. Очевидно, они еще ничего не знали.
   -- Стой! Кто идет?
   -- Профессор Вагнер! -- И он двинулся дальше, не обращая на них внимания.
   Сторожа бросились к нему, но они лишь столкнулись друг с другом, пытаясь его схватить. Закричав от ужаса, они разбежались.
   Профессор вышел в сад и осмотрелся. На темном небе едва выделялся еще более темный силуэт старого замка. Комнаты, в которых был свет, сверкали во мраке, как висящие в небе большие кубические фонари. Стены их были прозрачны для Вагнера, и он видел, что делается внутри. В замке поднималась суета.
   Люди бегали по освещенным комнатам, пропадали во тьме темных лестниц и появлялись вновь в свете других комнат. Все они бежали вниз. Они еще пытались преследовать его. Вагнер невольно улыбнулся и стал спокойно спускаться по склону холма.
   Погоня не пугала его. Но он, привыкнув к тишине научной работы, не любил шума. И потому, услышав приближающиеся крики толпы, он вошел в дуплистую липу, стоящую у дороги. Мимо него промчались слуги с ружьями в руках, освещая дорогу фонарями. Несколько человек остались осмотреть дерево. Их голоса доносились глухо.
   "Интересное наблюдение. Слух действует нормально, а глаза видят фонари сквозь ствол дерева!"
   Но вот исчезли фонари. Профессор вышел и продолжал путь.
   Светало. Ветер разогнал тучи. На востоке показалась заря, но она имела не розоватый, а какой-то совершенно новый цвет.
   Профессор Вагнер вспоминал все цвета и оттенки, но не находил ничего похожего. Основные цвета -- красный, желтый и синий -- ни в парных соединениях -- оранжевом, фиолетовом, зеленом, -- ни в сложных, дающих все разнообразие красочного мира, не могли создать ничего подобного. Когда взошло солнце, эффект получился еще более изумительный: диск солнца состоял из ослепительно яркого калейдоскопа неведомых цветов. Не менее изумителен был и ландшафт. Он приобрел какой-то негативный характер. Теневые краски были ярче освещенных мест. Не было ни одного знакомого светового сочетания. Будто за одну ночь какой-то волшебник-футурист перекрасил весь мир, пользуясь палитрой, унесенной из другого мира.
   Несмотря на эту новую окраску, Вагнер узнал пустынную, усеянную щебнем местность Изера. Вдали был виден город, над которым возвышались, как две широкие фабричные трубы, прикрытые куполами-"тюбетейками" башни собора.
   -- Конечно, это Мюнхен! -- воскликнул Вагнер и ускорил шаг.
   Идти ему было очень легко.
   "Еще одно приобретение! Очевидно, вес моего тела уменьшился!"
   Вагнер пересек линию железной дороги. В это время шел пассажирский поезд. Вагнер не мог отказать себе в удовольствии испытать новое ощущение. Он стал посреди пути перед самым проходом поезда. Лязг и грохот оглушили его. На мгновение перед его глазами сверкнуло огненное брюхо паровоза, темное пространство тендера и багажного вагона... потом замелькали пассажирские вагоны. Пол вагонов приходился несколько выше пояса Вагнера. И полусонные пассажиры с ужасом увидели, как на полу неожиданно появился бюст какого-то краснощекого человека с большими, опущенными вниз усами, приподнятыми улыбкой, и русой бородой... Бюст промчался по вагону и исчез...
   Поезд прошел, и Вагнер продолжал путь. Он сам спешил на поезд. Ему не надо было покупать билета, и его нельзя было ссадить.
   "Привезли сюда насильно, пусть и везут обратно", -- улыбался он.
   Дорога делала крутой загиб. Но он решил сократить путь, пройдя напрямик сквозь забор и какой-то домик.
   Собака бросилась на него и пыталась уцепиться за ногу, но вдруг, встретив "пустоту", жалобно залаяла и в паническом страхе убежала, поджав хвост.
   Вагнер вошел сквозь стену в комнату домика и оказался свидетелем семейной сцены. Здесь жили бедные люди. Несмотря на ранний час, муж сидел в кепи на растрепанной голове, очевидно только что вернузшись с попойки, и жена, стоявшая спиной к Вагнеру, бранила гуляку. Муж первый увидел Вагнера и, открыв рот, попытался подняться и раскланяться.
   -- До чего допился! -- кричала жена. -- Тебе уж мерещится!
   Но муж так убедительно ткнул пальцем позади нее, что она обернулась и, вскрикнув, упала на пол. Вагнер был смущен.
   Извинившись, он вышел из домика.
   "В конце концов нельзя злоупотреблять своим положением и пугать людей без особой нужды", -- подумал Вагнер.
   И при встречах с крестьянами, везшими в город к утреннему базару продукты, он обходил их.
   Он без приключений добрался до Мюнхена.
   Вагнер всегда любил Мюнхен -- эти "новые Афины", насчитывающие "десять тысяч художников", милый, уютный город, где люди приветливей, чем в холодном Берлине, а вода в реке изумрудноголубая...
   Когда он вошел в Карлсплац, увидел полукруг зданий с воротами в конце, как бы замыкающий пришельца в радушные объятия, сердце его несколько сжалось. После своего плена его потянуло к людям. Но новое свойство тела -- проникать сквозь стены -- само явилось стеной, отделившей его от людей. Он должен вести полупризрачное существование, пугая людей и животных... Правда, он знает средство вернуть атомам своего тела первоначальную консистенцию, но тогда его вновь могут поймать...
   -- Нет, довольно! -- проговорил он вслух и окунулся в поток уличного движения, оставляя за собой борозду любопытства, смятения и ужаса, как след быстроходного судна на гладкой поверхности моря.

V. Ахиллесова пята

   Слух о появлении человека-призрака с необычайной быстротой распространился по Германии, Европе и заатлантическим странам. Путь "призрака" сообщался по радио. Из Мюнхена "призрак" перекочевал в Регенсбург, далее его видели в Нюрнберге, где он пробыл около двух суток, путешествуя по городу во всех направлениях сквозь дома, движущиеся трамваи, автомобили, людей... Потом его видели в Бамберге и Лейпциге, наконец, в маленьком Фалкенсберге. Не сегодня-завтра его ожидают в Берлине.
   Все газеты были полны статьями и телеграммами о призраке. Пока призрак разгуливал по Южной Германии, на севере вначале отрицали его существование, предполагая, что публика была одурачена чьей-то ловкой мистификацией.
   Через несколько дней полился такой поток телеграмм о призраке, что пришлось отбросить мысль о мистификации. И некоторое время большим успехом пользовалась высказанная одним профессором невропатологом и психиатром мысль, что мы имеем дело с коллективным гипнозом, своего рода массовым помешательством. Это находило некоторое подтверждение в том, что "феномен" до сих пор не оставлял каких-либо вещественных знаков своего реального существования. Приводились весьма убедительные примеры массового психоза и гипноза в прошлом.
   Сторонники гипотезы о массовом гипнозе уже торжествовали победу, когда стали получаться сведения о появлении "призрака" одновременно в разных местах: из Лейпцига, Гейдельберга, Кельна. По-видимому, появление "призрака" сильно повлияло на нервы городского населения, психически неуравновешенного после войны, экономических и политических встрясок. Возможно, что многим действительно стал мерещиться "призрак". Люди жили в постоянном нервном напряжении; ложась в кровать, каждый думал: "А вдруг сейчас появится призрак и пройдет сквозь мою спальню?.."
   Но скоро и гипотезе о гипнозе был нанесен сильный удар: в нескольких городах удалось заснять призрак фотографическим аппаратом в то время, как он проходил сквозь едущий автомобиль и как входил в стену дома. Аппарат не может снять плод расстроенного воображения. Притом на фотографиях, хотя и не особенно удачных, можно было установить тождество внешнего облика призрака.
   Вслед за фотографами по пятам призрака бросились бесстрашные кинооператоры, которые не побоялись бы снять и самого сатану в погоне за сенсационной лентой. Но эта кинопогоня была оборвана административным распоряжением под предлогом того, что общество и без того взбудоражено "необычайным феноменом", чтобы афишировать призрак на экране. Было оказано давление и на прессу.
   Эти мероприятия исходили от комитета "Диктатор", незримо руководившего всеми действиями правительства.
   Члены комитета первые узнали о том, что призрак -- это бежавший из их плена профессор Вагнер, которому удалось каким-то необъяснимым способом придать своему телу столь чудесные свойства. Комитет не терял надежды так или иначе "ликвидировать" призрак прежде, чем о нем узнает истину широкая публика, тем более что от профессора Шмидта приходили утешительные вести о его работах над реконструкцией аппарата, извлеченного им из пылающего камина. Однако и эти надежды не оправдались: последние известия сообщали, что призрак прибыл со скорым поездом в Берлин и здесь повел себя крайне неприятно для комитета: призрак посетил одно рабочее собрание, а также явился в концертный зал и сообщил с эстрады правду о себе. Мало этого, он проник на Науэновскую широковещательную радиостанцию во время радиопередачи. Пройдя сквозь артистку, исполнявшую арию Маргариты, он успел крикнуть в микрофон, прежде чем растерявшийся инженер догадался выключить микрофон: "Я, профессор Вагнер, похищенный немецкой политической организацией "Диктатор" и освободившийся из плена благодаря научному открытию, которое дало мне возможность проходить сквозь стены, приветствую..."
   Микрофон был выключен, но дело сделано: Вагнер объяснил всему миру тайну призрака...
   К поимке профессора Вагнера надо было принимать немедленные меры. Эти меры и принимались, но пока они не достигали цели: Вагнер был неуловим. Комитет "Диктатор" заседал почти непрерывно. Сам полицей-президент принимал участие в этом заседании. Почти каждый час приносились новые неутешительные известия. В Вагнера несколько раз стреляли, но пули пронизывали его тело без малейшего вреда. Сети, приготовленные из различных материалов: шелка, резины, проволоки, могли с таким же успехом поймать облако в небе. Некоторые члены комитета предлагали пустить в ход удушливые газы или "дьявольские лучи". Но о применении этих средств среди городского движения не могло быть и речи. Комитет приходил в отчаяние. Положение становилось крайне опасным.
   -- Он вернется в Россию... Его средством воспользуются наши враги. Последствия будут ужасны, -- говорил один из членов комитета.
   -- Неуловимые, вездесущие большевики будут всюду сеять бури восстаний...
   -- Ну и что же? -- спросил старик-дипломат с лицом Мефистофеля, кривя рот в иронической улыбке. -- Утешимся тем, что это ненамного изменит положение... Разве и теперь московские фабриканты революций не являются такими же неуловимыми и вездесущими, как профессор Вагнер? Идеи давно проходят сквозь стены и преграды!
   -- И это говорите вы! -- возмутился генерал с "железным крестом" на груди. -- Что же вы хотите? Сидеть сложа руки?
   -- Ловите, поймайте! -- с тою же иронической улыбкой ответил дипломат. И, побарабанив иссохшими пальцами по столу, добавил: -- Я слишком стар, чтобы утешать себя иллюзиями!
   -- Вы не верите в успех борьбы? -- спросил секретарь комитета. -- Ваше высокопревосходительство, вы слишком пессимистически настроены! Мы еще поборемся!
   -- Но как? -- раздались унылые голоса.
   Наступило молчание. Все сидели подавленные.
   Вдруг в комнату не вошел, а влетел Брауде.
   -- Новости! Хорошие новости!
   Все встрепенулись.
   -- Поймали? Убили? -- послышались вопросы.
   -- К сожалению, еще нет. Но я имею блестящий план! Собственно, мы разработали его с профессором Шмидтом... Он подал мысль...
   -- Говорите! Говорите!
   -- Видите ли, в чем дело: профессор Вагнер неуловим и неуязвим. Но и у него должна быть ахиллесова пята. Да, ахиллесова именно пята, можно сказать не только иносказательно, но и почти буквально. Если бы все тело, говорит профессор Шмидт, было проницаемо для материи, то ясно, что Вагнер должен был провалиться сквозь землю...
   -- Туда и дорога!
   -- И появиться в Америке?
   -- Нет, нет! Профессор Шмидт говорит, что он летел бы к центру Земли по инерции, пролетел бы центр, вернулся вследствие того же притяжения обратно, опять пролетел центр и так качался бы, как маятник, со все более короткими отклонениями от центра. Если даже он не погиб бы от удушья, подземных вод и огня, то в конце концов он "уравновесился бы" и остался навсегда в самом центре Земли.
   -- Самое подходящее место!.. К сожалению, земля не расступилась под его ногами и носит еще это чудовище!
   -- Вот-вот! В этом все дело! Если земля не расступилась под его ногами, значит его подошвы снабжены особыми изоляторами, что ли. Эти изоляторы должны быть иного строения атомов, чем его тело. Каким образом эти изоляторы, или сандалии, все же проникают сквозь стены, Шмидт не уяснил. Он допускает, что впереди или по краям они снабжены оболочкой, которая способна изменить атомный состав материи, встречающейся на пути, и делать ее проницаемой. Но самые сандалии, или калоши, -- назовите как хотите, -- должны быть материальны. В этом все дело...
   -- Ну и?..
   -- Ну и очень просто: нужно ловить его за эти калоши! Окружить и хватать сквозь ноги подошвы! Тогда он будет в наших руках! Поймав калоши, мы поймаем и Вагнера!
   И с видом победителя Брауде опустился в кресло.
   Собрание взволновалось. Лица оживились. Надежда вызвала улыбки. Многие поднялись со своих мест и горячо обсуждали новость. Брауде поздравляли и жали ему руку.
   -- Гениально!
   -- И как это нам не пришло в голову?
   -- Может быть, нам удастся железными гвоздями прибить калоши к полу!..
   -- А еще проще перевернуть Вагнера головой вниз и опустить в землю!
   -- Будьте серьезнее, господа! -- призывал председатель к порядку членов собрания, пришедших в веселое настроение. -- Не будем гадать о шкуре медведя, пока медведь не пойман! Надо обдумать подробности охоты!

VI. Гость из книжного шкафа

   Профессор Дидерихс был весь поглощен переводом ассирийской клинописи. Кабинет его напоминал музей. Только одна стена против письменного стола, стоящего посреди комнаты, была уставлена во всю ширину книжными шкафами. Все другие стены были сплошь покрыты полками, заваленными ассирийскими, египетскими, вавилонскими древностями: каменными амулетами, печатями, барельефами с изображением ассирийских царей, фигурами зверей, крылатыми гениями и быками, львами с человеческими лицами, надгробными крышками из Варки, вавилонскими терракотами из Абу-Хаббаха...
   По углам и на полу стояли и лежали мумии. На письменном столе -- гири в виде лежачих львов заменяли прессы. Все эти каменные тысячелетние чудища, выглядывающие отовсюду в полумраке комнаты, способны были навести жуть на свежего человека, как ночные кошмары. Было тихо. Глубокая научная мысль любит глубокую тишину. Глаза профессора устали разбирать полустертые знаки, начертанные много тысячелетий назад. Дидерихс откинулся на спинку стула, опустил веки и потом поднял их, рассеянно устремив взгляд на книжный шкаф.
   И вдруг ему показалось... Профессор Дидерихс тряхнул головой и, подняв очки на лоб, протер глаза.

 []

 []

   Но видение не исчезало: из книжного шкафа появилась человеческая голова с длинными, нависшими усами и окладистой бородой, потом плечи, руки, вся фигура... человека?
   Если бы профессор Дидерихс читал газеты, он, конечно, сразу догадался бы, что его посетил человек-призрак. Но Дидерихс уже много дней не читал газет и даже не выходил из дому. Вернувшись из научной командировки, он усиленно работал, разбирая материал, добытый им при новых раскопках в Тель-Эль-Амарне. Притом он никак не мог отделаться от полученной во время путешествия малярии, которая сильно истощила его. Появление необычайного гостя застигло его неподготовленным. Он не знал, что подумать. В привидения он, конечно, не верил. И потому он допустил самое вероятное объяснение:
   "Приступ малярии? Бред?.. -- Он попробовал пульс. -- Пульс нормальный. Что за чертовщина? Очевидно, галлюцинация!.. Однако я переработался, -- подумал он. -- Зрительная галлюцинация, не может быть сомнения!"
   Но галлюцинация оказалась не только зрительной. "Призрак", улыбаясь в ницшевские усы, вполне отчетливо проговорил:
   -- Я очень извиняюсь, что вторгаюсь незваным гостем и нарушаю ваши занятия... Но мне слишком надоели преследования, и я решил углубиться в дома!.. Судя по обстановке, я имею честь видеть профессора? Мы коллеги...
   Дидерихс был в замешательстве: нужно ли поддерживать разговор с галлюцинацией? Ведь в конце концов это значит говорить с самим собой. Что подумает его старый слуга? Впрочем, Генрих отпросился надолго, в доме нет никого, а "призрак" выглядит так реально.
   В ученом заговорил экспериментатор.
   "В конце концов это интересно: можно сделать любопытное наблюдение над сущностью галлюцинации", -- подумал Дидерихс и ответил, стараясь говорить совершенно спокойно:
   -- Я галлюцинирую. Вы созданы моим воображением. Но будем разговаривать, как с реальным существом. Я профессор Дидерихс. Чем могу быть вам полезен?
   -- Очень рад познакомиться. Хотя я далек от египтологии и прочих древностей, но ваше имя хорошо известно на моей Родине.
   -- На вашей Родине?
   -- Я из Москвы!..
   -- Странная галлюцинация! -- вслух проговорил Дидерихс.
   -- И уверяю вас, что я не ваша галлюцинация, а живой человек!
   -- Если так, пожмите мне руку!
   -- Охотно сделал бы это, но вы не ощутите моего рукопожатия.
   Дидерихс рассмеялся.
   -- Ну, конечно!.. Прошу садиться!
   -- Я не сижу, -- отвечал "призрак", -- мое тело проходит сквозь материю!
   -- Странные тела у вас в Москве!
   -- Это особенность моего тела. Я профессор Вагнер...
   И Вагнер рассказал Дидерихсу всю свою историю от начала до конца, рассказал о своем научном открытии, которое дало его телу эти необычайные свойства. Наконец-то Вагнер мог удовлетворить свою тоску по людям.
   Дидерихс мало понял в научных объяснениях Вагнера о строении атома, о том, что материя лишь кажется нам "плотной", что на самом деле она представляет собой скопление электронов и протонов, находящихся в вечном вихревом движении, и что между ними, относительно говоря, громадные пустые пространства.
   -- Проще говоря: здесь имеет место нечто подобное тому, что бывает при прохождении лучей Рентгена сквозь материальную преграду. Видеть свои кости, скелет человека сквозь живую ткань, фотографировать предметы, находящиеся в запертом сундуке или за стеной... Разве это не казалось фантазией, чудом, несбыточной химерой каких-нибудь пятьдесят лет тому назад?
   Профессор Дидерихс заинтересовался. Он слыхал о Вагнере -- изобретателе средства против сна. Кроме того, казалось невероятным, чтобы галлюцинирующий человек сам себя поучал неведомым доселе знаниям. Дидерихс начинал верить в реальность Вагнера.
   "Если это и галлюцинация, то интересная". -- И он стал задавать Вагнеру вопросы:
   -- Вы можете вернуть своему телу обычные свойства?
   -- Разумеется. Я уже делал опыт прежде, чем бежал из плена.
   -- Какие же изменения может внести ваше изобретение в жизнь людей?
   -- Изумительные! -- воскликнул Вагнер, воодушевляясь. -- Если бы я подверг, ну, хотя бы вашу библиотеку, -- и он показал рукой на книжные шкафы, -- действию моих лучей, с книгами случилось бы то же, что и со мной, то есть они стали бы проницаемы. Это значит: я мог бы уложить всю библиотеку, в карман своего платья.
   -- А люди?
   -- То же самое, конечно! Все население Берлина, а если хотите, и всего земного шара, могло бы поместиться в пространстве, занимаемом сейчас мною. Ведь, хотя иными путями, наука и техника стремятся не к тому ли самому, побеждая пространство? Быстроходные аэропланы, радио -- все это сближает, "сливает" людей. При моем изобретении это слияние будет абсолютным.
   В этом кабинете может поместиться неограниченное количество кабинетов, мебели, книг...
   Дидерихс почувствовал головокружение.
   "Нет, это галлюцинация", -- подумал он.
   А Вагнер продолжал:
   -- Все наши пространственные представления и представления о материи совершенно изменятся. Материальный конус поместится в цилиндре, цилиндр -- в кубе, куб -- в шаре...
   -- Но позвольте! -- простонал Дидерихс. -- Как же я найду нужную книгу в библиотеке, которая вся будет помещаться в одной книге! Как узнаю своего знакомого среди тысяч людей, которые будут пребывать во мне самом?.. Это кошмар какой-то! -- И Дидерихс отер платком влажный лоб. -- И как люди будут питаться? Как возьмут кусок хлеба, книгу, если все это будет проницаемым, подобно воздуху? Как люди будут узнавать друг друга?
   -- Очень просто: ведь черты их сохранят свои формы. Вещи будут проницаемы, но они смогут сохранять в пространстве то положение, которое вы им придадите, и изменять место по вашему желанию.
   -- А притяжение Земли? Как вы сами не провалитесь сквозь землю?
   Вагнер засмеялся.
   -- И вы о том же? Они, мои преследователи, думают, что я должен иметь особые изоляторы на подошвах, чтобы не провалиться сквозь землю. Только сейчас, перед тем как мне укрыться у вас, они сделали нападение на меня, вернее -- на мои ноги. Они хватали меня за подошвы у земли. Но я вошел по колени в землю. С таким же успехом я мог бы войти по голову, и тогда они увидали бы одну голову, двигающуюся по земле. Но у меня нет никаких "подошв". Они ошиблись. Законы тяжести не существуют для меня. И я благополучно ушел от них. Я мог бы позабавиться с ними, но я не выношу шума... Здесь хорошо!.. -- И, посмотрев на часы, Вагнер воскликнул: -- Однако уж второй час ночи! Еще раз извиняюсь за беспокойство! Я спешу на ночной экспресс... Пора и в Москву!.. Прощайте!..
   И, кивнув головой, профессор Вагнер шагнул к книжному шкафу и исчез в книгах...
   -- Цилиндры... кубы... шары... трапеции... Но позвольте! Подождите! -- вдруг закричал профессор Дидерихс и, побежав к книжному шкафу, стал колотить кулаком по книжным полкам. -- Вернитесь! Вернитесь! -- кричал он, нарушая тишину дома. Ответа не было. Только ассирийские львы и крылатые быки щурились по углам.
   Дверь кабинета приоткрылаь, и в комнату заглянула седая голова лакея.
   -- Изволили звать? -- И, осмотревшись вокруг, лакей спросил: -- С кем вы изволили разговаривать?
   Дидерихс смутился, устало потер ладонью лоб и молча опустился в кресло.
   Старик слуга скорбно покачал головой.
   -- Отдохнуть вам нужно... Прикажете проводить в спальню?..
   И, бережно подхватив Дидерихса под руку, он повел его из кабинета, бросая сердитые взгляды на крылатого ассирийского льва с человеческой головой.
   Дидерихса отвезли в санаторий.
   У него нашли нервное расстройство на почве переутомления.
   

--------------------------------------------------------------

   Источник текста: Беляев Александр Романович. Собрание сочинений в 8 томах, Том 8. Рассказы. -- М: 1964.
   Впервые: сборник "Голова профессора Доуэля". М., "ЗиФ", 1926.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru