Lib.ru/Классика: Берви-Флеровский Василий Васильевич. Причины застоя в общественной жизни

ПРИЧИНЫ ЗАСТОЯ ВЪ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.

Втеченіе нѣсколькихъ вѣковъ Европа постепенно накопляла матеріялы своего умственнаго развитія и все съ большимъ увлеченіемъ поддавалась стремленіямъ своей интеллектуальной жизни. Когда она, оглядываясь назадъ, припоминаетъ, какъ полудикіе варвары разгромили Римъ, погасили свѣтильникъ науки, уничтожили всѣ плоды цивилизаціи, созданныя вѣковыми усиліями людей, она съ сладкой самоувѣренностью повторяетъ, что прошлое не можетъ возвратиться, сила, которую далъ намъ могучій ростъ нашей умственной жизни, слишкомъ велика, чтобы могли разрушить ее какіе-бы то ни было варвары. А какъ вы думаете, читатель, не такъ-ли разсуждалъ и чувствовалъ римлянинъ, когда передъ его умственнымъ взоромъ разстилалась въ цвѣтущія времена необозримая территорія Рима, когда онъ сравнивалъ съ нимъ слабость не только дикарей, но другія болѣе или менѣе цивилизованныя государства? могъ ли онъ ожидать катастрофу переселенія народовъ? Прошлое не можетъ возвратиться! Пятьдесятъ лѣтъ тому назадъ Наполеонъ I прошелъ съ огнемъ и мечомъ Европу отъ пиринейскаго плоскогорья до Москвы. Что-же это было, если не такое-же безцѣльное, варварское, безсмысленное избіеніе людей и уничтоженіе плодовъ ихъ труда, генія и экономіи, какъ и то, которое нѣсколько тысячъ лѣтъ тому назадъ производилось египетскими и ассирійскими хищниками. Или, можетъ быть, вы думаете, что тѣ варварскіе набѣги, которые уничтожали одну цивилизацію за другою, теперь уже безопасны и неспособны болѣе ее сокрушать? Вы не можете этого думать: такое мнѣніе слишкомъ противорѣчило-бы логикѣ современныхъ событій и здравому смыслу.-- Прошлое не можетъ возвратиться?-- Но развѣ пруссаки, вооруженные еще большими интеллектуальными средствами разрушенія и убійства, громятъ современный вамъ Парижъ не съ тою-же жаждою добычи и завоеванія, съ какою когда-то римляне громили Карфагенъ? Когда вы, читатель, лѣтъ десять тому назадъ перечитывали исторію пуническихъ войнъ, живые разсказы о томъ, какъ нѣкогда римляне неоднократно подступали къ стѣнамъ славной африканской метрополіи и наконецъ разрушили ее,-- вы, можетъ быть, думали, что въ настоящее время ничего подобнаго не можетъ случиться. Передъ вашимъ взоромъ проходила мрачная картина страданій великаго города. Вы видѣли, какъ въ немъ соединялось все, что было самаго способнаго, самаго умнаго и честнаго въ тогдашнемъ мірѣ -- ученые, поэты, художники, таланты по всѣмъ отраслямъ труда, промышленности и торговли, и затѣмъ вы видѣли, какъ все это было уничтожено и разрушено варварскою рукою завоевателя. Съ чувствомъ невольнаго ужаса вы читали о безчеловѣчномъ грабежѣ, результатомъ котораго было знаменитое тріумфальное шествіе Сципіона. Васъ возмущалъ наивный восторгъ древнихъ писателей, превозносившихъ этотъ тріумфъ надъ раззореннымъ и сравненнымъ съ землею городомъ, какъ какое-то славное и великое дѣло. Глубокая безотрадная грусть овладѣвала вами, когда вы читали, какъ римляне уничтожали просвѣщеніе и книги, какъ они разбрасывали славныя библіотеки этого города, какъ они стерлись лица земли оригинальную цивилизацію страны до послѣдняго слѣда. Тогда вы, быть можетъ, утѣшали себя мыслію, что это не можетъ повториться; но можете-ли вы сказать это теперь въ виду современныхъ событій Европы? Не узнаете-ли вы той-же грубой силы въ борьбѣ Германіи съ Франціей, той-же безсмысленной племенной вражды, которая породила такую упорную борьбу Спарты съ Афинами. Какъ Афины и Спарта до тѣхъ поръ душили другъ друга, пока они не задушили греческую цивилизацію, точно также нѣмцы и французы будутъ ополчаться одинъ на другого, пока они не погубятъ европейской. Это чувствуетъ даже тотъ политическій эгоизмъ, который, прикрываясь нейтральнымъ принципомъ, равнодушно смотритъ на эту ужасную бойню.

Все это невольно наводитъ насъ на мысль: нѣтъ-ли въ современной цивилизаціи тѣхъ ложныхъ воззрѣній, которыя даютъ возможность являться подобнымъ событіямъ, нѣтъ-ли въ ней тѣхъ-же зародышей разрушенія, которые разрослись и погубили предшествовавшіе всходы человѣческаго прогресса? Великій вопросъ о коренныхъ причинахъ, губившихъ движеніе человѣчества и порождавшихъ застой, пріобрѣтаетъ для насъ самый серьезный интересъ.

Не утѣшительны тѣ признаки, которые показываютъ намъ непрочность нашей цивилизаціи; еще менѣе утѣшительнаго мы найдемъ, если посмотримъ пася результаты. Обозрѣвая земную поверхность, мы не только исключимъ изъ массы застоя тѣ мѣстности, которыя заняты людьми европейскаго образованія, но присоединимъ къ нимъ територію азіятской цивилизаціи -- и той, которая еще существуетъ, и той, которая еще неокончательно погибла (Китай, Японію, Яву, индустанскій полуостровъ), и все-таки увидимъ, что цивилизованный міръ составляетъ только незначительную часть земного шара.

Если къ мѣстностямъ, заселеннымъ дикарями, отнесемъ и тѣ пространства, на которыхъ расположены государства застоя, то окажется, что вся поверхность, занятая ихъ населеніемъ, составляетъ болѣе милліона семи сотъ тысячъ квадратныхъ миль, то есть, почти три четверти суши на земной поверхности.

Прежде всего вниманіе изслѣдователя останавливается на томъ фактѣ, что послѣ нѣсколькихъ тысячелѣтій существованія человѣка на землѣ три четверти земной поверхности покрыты населеніемъ или совершенно дикихъ расъ, или такихъ, которыя находятся рѣдко въ лучшемъ, а часто въ худшемъ положеніи, чѣмъ самые дикари, и которыя не подаютъ никакой надежды выйдти изъ этого положенія. Разсматривая это явленіе, какъ историческій фактъ, и вникая въ его внутренній смыслъ, намъ легко убѣдиться, что какъ природа тѣхъ мѣстностей, гдѣ живутъ эти расы, такъ и способности ихъ были, тысячи лѣтъ тому назадъ, совершенно достаточны для размноженія несравненно большаго числа людей и для значительнаго увеличенія ихъ общаго благосостоянія. Но отчего-же онѣ цѣлые вѣка стоятъ на одномъ мѣстѣ? Отчего онѣ нейдутъ впередъ и не улучшаютъ своего индивидуальнаго и общественнаго положенія? Это вопросъ нашего времени, всего будущаго нашей цивилизаціи.

На пространствѣ въ милліонъ семь сотъ тысячъ квадратныхъ миль, о которомъ мы теперь говоримъ, живутъ приблизительно двѣсти милліоновъ людей. Предполагаютъ, что въ древности населеніе Египта было въ нѣсколько разъ многочисленнѣе современнаго, но если мы предположимъ даже, что четыре тысячи лѣтъ тому назадъ оно составляло только два съ половиною милліона {Писатели, которые менѣе всего склонны преувеличивать населеніе древняго Египта, все-таки вычисляютъ его три тысячи лѣтъ тому назадъ въ пять съ половиною милліоновъ.} и если-бы оно за тѣмъ удвоивалось только каждые пятьдесятъ лѣтъ, что, какъ извѣстно, еще не составляетъ быстраго роста, то уже три тысячи лѣтъ тому назадъ населеніе это могло-бы покрыть собою все пространство, которое населяется теперь дикими племенами и племенами застоя, и покрыть притомъ такимъ многочисленнымъ населеніемъ, которое густотою своею превосходило-бы населеніе всѣхъ странъ европейской и азіятской цивилизаціи. Извѣстно, что въ древности густое населеніе далеко не составляло исключительной принадлежности Египта; Месопотамская долина, малая Азія, Сирія, части современной Персіи, нѣкоторая часть африканскаго берега, прилегающая къ Средиземному морю, отличались несравненно болѣе густымъ населеніемъ, чѣмъ теперь. Утверждаютъ, что Фпвы и Мемфисъ были незначительнѣе Вавилона и Ниневіи. Римъ при цезаряхъ былъ менѣе населенъ, чѣмъ эти двѣ столицы семитическаго племени, въ цвѣтущія свои времена.

Многія изъ племенъ, населявшихъ это пространство, отличались вполнѣ доказанной способностью быстро размножаться, такъ-что не подлежитъ никакому сомнѣнію, что задержка въ развитіи населенія зависѣла вовсе не отъ этихъ естественныхъ причинъ. Еще менѣе можно видѣть эти причины въ неумѣньи людей того времени производить достаточное количество питательныхъ веществомъ для прокормленія густого населенія.

Мѣстности, на которыхъ расположены государства застоя, вполнѣ производятъ впечатлѣніе дикой природы; тутъ всюду крайности и нигдѣ нѣтъ условій, благопріятныхъ для развитія жизни. Въ одномъ мѣстѣ безотрадная сушь и безконечная песчаная степь, рядомъ чрезмѣрное скопленіе сырости, огромныя болота;, въ одномъ здоровье убивается сухимъ и жгучимъ воздухомъ, въ другомъ міазмами и испареніями. Рядомъ съ самой безотрадной пустыней нѣтъ житья отъ чрезмѣрнаго развитія растительности и безчисленнаго множества вредныхъ животныхъ и насѣкомыхъ. На панамскомъ перешейкѣ могучая производительность природы представляла почти неодолимыя преграды для проложенія желѣзной дороги, несмотря на то, что ея длина составляла всего 85 верстъ. Этотъ путь, проложенный съ величайшими усиліями, заросталъ окончательно черезъ нѣсколько мѣсяцевъ; самое твердое дерево для настилокъ и построекъ подъ вліяніемъ климата и безчисленныхъ насѣкомыхъ уничтожалось втеченіи года. Никакія предосторожности, никакая раса, никакое сложеніе не могло противустоять гибельному вліянію климата; тропическій жаръ, лихорадки и мучительныя насѣкомыя убивали такъ быстро, что изъ 800 вновь прибывшихъ китайцевъ въ нѣсколько недѣль умерло 600. Большія рѣки или до того заростаютъ, что чрезъ нихъ можно переходить, какъ по болоту, или до того наполнены хищными животными, что невозможно купаться; на судахъ путешественники погибаютъ отъ уязвленій безчисленнаго множества насѣкомыхъ, которыя заводятся въ деревѣ. На сушѣ еще хуже. Растительность такъ густа, что обезьянамъ легко ходить по вершинамъ деревьевъ; можно въ одномъ мѣстѣ встрѣтить тысячи и даже милліоны змѣй. Въ южной Гвинеѣ большія деревни оставлялись своими жителями по причинѣ много численности леопардовъ, которые таскали дѣтей я нападали на женщинъ.

Одно испареніе гніющихъ въ землѣ растительныхъ веществъ смертельно для человѣка. Испаренія глухихъ дѣвственныхъ лѣсовъ во время палящаго зноя болѣе ядовиты, чѣмъ въ умѣренной полосѣ испареніе болотъ и между ихъ обитателями порождаютъ болѣзни, слабость и вырожденіе расы. Даже на сѣверѣ въ тайгѣ такое множество насѣкомыхъ, что путешественнику достаточно остановиться минуты на двѣ и слѣзть съ лошади, чтобы укоротить слишкомъ длинное стремя, -- и его осаждаетъ такая масса насѣкомыхъ и съ такою яростью, что онъ испытываетъ незнакомыя ему страданія. Даже въ мѣстностяхъ болѣе населенныхъ почва воздѣлана такъ мало и плохо, что сырость распредѣляется самымъ неравномѣрнымъ образомъ и во время жаровъ испаренія земли такъ зловредны, что въ иныхъ мѣстахъ втеченіе всего лѣта всѣхъ жителей трясетъ лихорадка и облегченіе они получаютъ только осенью. Культура человѣческая вездѣ сглаживаетъ эти контрасты; она особенно способствуетъ болѣе правильному распредѣленію главнаго условія жизни -- воды. Подъ вліяніемъ человѣка, природа перестаетъ душить жизнь въ одномъ мѣстѣ посредствомъ чрезмѣрнаго скопленія для нея матеріаловъ, а въ другомъ посредствомъ полнаго въ нихъ недостатка.

Нѣтъ сомнѣнія, что внезапные контрасты и рѣзкіе переходы отъ пустыни къ роскошной растительности, отъ гнилого болота къ освѣжающей долинѣ всегда требовали для своей культуры особенныхъ усилій со стороны человѣка, не только физической, но и интеллектуальной борьбы его съ неблагопріятными вліяніями окружающей природы; напротивъ, постепенность и гармонія въ естественной обстановкѣ давали человѣку возможность бороться съ меньшимъ напряженіемъ силъ и легко доставляли ему удобства жизни. Конечно, если человѣкъ вдругъ перенесется въ средину безплодныхъ песковъ или безлюдныхъ болотъ, то онъ или погибнетъ, или съ трудомъ будетъ подвигаться впередъ; но въ благопріятныхъ мѣстностяхъ онъ можетъ легко оріентироваться и если для начала орошенія или осушенія долженъ употребить много труда, то зато труды эти вскорѣ вознаграждаются такъ изобильно, что ихъ выгодность осязательна для самаго тупого ума. Тамъ, гдѣ достаточно плодовъ одного саговаго дерева, чтобы прокормить человѣка втеченіи цѣлаго года и получить тридцать пудовъ питательныхъ и вкусныхъ лепешекъ, гдѣ, однажды устроивъ систему орошеній, человѣкъ можетъ получать по пяти сборовъ въ годъ, и сборы эти даютъ ему нерѣдко каждый самъ-шестьдесятъ и самъ-сто, тамъ ему нетрудно, обезпечивъ себя устройствомъ одной плантаціи, завести вслѣдъ затѣмъ другую для своего потомства и, такимъ образомъ, отвоевывать у пустынь и болотъ все болѣе мѣста. Изобильное производство питательныхъ растеній на югѣ извѣстно даже дикимъ.

На молукскихъ островахъ человѣкъ за два рубля серебромъ можетъ купить себѣ дерево, которое втеченіи многихъ лѣтъ будетъ содержать его изъ года въ годъ; несмотря на низкую цѣну труда въ этихъ мѣстностяхъ, онъ въ двѣ съ половиною недѣли можетъ заработать столько, сколько нужно для того, чтобы обезпечить себя на нѣсколько лѣтъ. Пяти дней труда ему достаточно, чтобы сдѣлать годичный запасъ. Древній Египетъ стоялъ въ отношеніи производительности нисколько не ниже Индіи, а мы видимъ, что индусы умѣютъ содержать до восемнадцати тысячъ человѣкъ на одной квадратной милѣ, то-есть несравненно болѣе, чѣмъ въ самыхъ густо-населенныхъ мѣстахъ Европы. Въ древнемъ Вавилонѣ искуство орошенія и устройства плотинъ стояло на такой высокой степени, что европейцы только недавно сравнялись съ ними.

Если въ Египтѣ не люди завладѣвали пустыней, а пустыня плодоносными мѣстами, то мы должны приписать это не природнымъ условіямъ жизни, не отсутствію въ населеніи ума и трудолюбія, а тѣмъ сложнымъ политическимъ и соціальнымъ условіямъ, которыя парализировали и умъ, и трудъ этого народа. Въ Индіи нравственное паденіе также расплодило много непроходимыхъ лѣсовъ, пространствъ, заросшихъ колючими растеніями, зловредныхъ болотъ и безплодныхъ песковъ. Конечно, господство безплодія тутъ распространилось менѣе, чѣмъ въ Персіи, Сиріи и Египтѣ, но зато и нравственный упадокъ населенія никогда не достигалъ такихъ размѣровъ, какъ въ странѣ фараоновъ. Впрочемъ, на восточномъ индѣйскомъ полуостровѣ, гдѣ слѣды упадка встрѣчаются даже среди самаго способнаго къ производительности населенія, напр., Тонкинскаго, никакъ нельзя сказать, чтобы господство безплодія было менѣе распространено, чѣмъ въ нападной Азіи. Въ Кохинхинѣ считалось когда-то 25 мил. жителей, а теперь тамъ нѣтъ и половины Кромѣ Египта по отношенію къ сельскохозяйственному производству стояли не ниже современной Индіи многія другія страны -- месопотамская долина, малая Азія, Сирія, нѣкоторыя мѣстности у береговъ Африки. Почва, на которой жили евреи, была одно время воздѣлана, какъ садъ. Даже долго спустя послѣ временъ славы и процвѣтанія еврейской расы, до самаго раззоренія Іерусалима римлянами, Галилея была цвѣтущая и благодатная страна. Всюду тамъ были разсажены пальмы, оливковыя и фиговыя деревья, виноградныя лозы. Среди садовъ разсыпаны были богатыя селенія рыбаковъ. Ея города имѣли многочисленное населеніе, пользовавшееся большимъ благосостояніемъ. Теперь, говоритъ одинъ путешественникъ, -- тамъ нѣтъ ни деревьевъ, ни культуры, ни городовъ, ни деревень, ни жителей; кругомъ озера едва можно отыскать слѣды прежнихъ поселеній. Во время Страбона Сирія имѣла населеніе въ двѣнадцать милліоновъ; еще въ концѣ прошлаго столѣтія населеніе это простиралось до двухъ милліоновъ, а теперь тамъ насчитывается всего милліонъ четыреста тысячъ.

Въ Вавилоніи упадокъ такъ великъ, что девять десятыхъ плодоносной почвы остаются невоздѣланными и по нимъ бродятъ обнищавшіе номады. Проѣзжая то, что называютъ нынѣ степью между Аму-Дарьей и хорасанскими горами, одну изъ самыхъ безплодныхъ мѣстностей Азіи, путешественникъ пораженъ видомъ множества городовъ, замковъ, селъ, цистернъ и каравансараевъ въ развалинахъ, о которыхъ преданіе уже не въ силахъ дать никакого отчета, но гдѣ находятъ множество древнихъ монетъ.

Современный Алжиръ считался житницей Рима. Окрестности Карфагена были, вѣроятно, такъ-же населены, какъ многія густонаселенныя мѣста современной Европы. Римляне учились тутъ агрономіи. Во времена Кира греческій островъ Самосъ описывается такимъ цвѣтущимъ и густонаселеннымъ, что онъ представлялъ видъ одного необозримаго города. Механическое искуство, которое необходимо для того, чтобы распространять орошеніе почвы и уменьшать размѣры безплодныхъ земель, стояло нѣкогда въ Египтѣ на высокой степени совершенства даже въ тѣ времена, когда неизвѣстно было желѣзо. Мы видимъ поразительное явленіе, что ученые девятнадцатаго вѣка безплодно ломали себѣ голову надъ тѣмъ, чтобы разъяснить чудеса механики и техники, которыя оставили свои слѣды на египетскихъ памятникахъ отдаленнѣйшихъ временъ, когда о желѣзѣ не имѣли никакого понятія. По весьма вѣроятному предположенію, многія безплодныя степи были покрыты тогда цвѣтущими плантаціями, и все-таки плодородіе могло-бы быть занесено еще несравненно далѣе. Нельзя безъ глубокой грусти смотрѣть на огромныя массы труда и механическихъ свѣденій, которыя употреблены были на сооруженіе несокрушимыхъ и великолѣпныхъ, но ни къ чему негодныхъ памятниковъ, до сихъ поръ покрывающихъ почву Египта.

Невозможно найти болѣе краснорѣчиваго свидѣтельства противъ искуственныхъ потребностей; нельзя найти болѣе убѣдительнаго доказательства необходимости воспитывать въ людяхъ здравыя соціальныя чувства и прогрессивное міровоззрѣніе. Какъ далеко былибы разнесены жизнь и плодородіе, еслибы весь этотъ трудъ, все это искуство были употреблены для распространенія въ странѣ искуственныхъ орошеній! Сколько-бы они создали новыхъ силъ, способныхъ трудиться! Можетъ-ли остаться въ душѣ человѣка хотя тѣнь сомнѣнія въ томъ, что не недостатокъ способностей, не недостатки природы, а недостатки нравственные, ложныя чувства и міровоззрѣніе были единственною причиною упадка и поразительнаго застоя этихъ нѣкогда сильныхъ и богатыхъ странъ. Ассирія, хотя и менѣе Вавилона, была также богатая и промышленная страна, но уже во время господства персовъ она превратилась въ пустыню. Потомковъ древнихъ египтянъ мы видимъ до сихъ поръ; они до сихъ поръ трудолюбивое племя, а гдѣ теперь потомки древнихъ ассиріянъ и вавилонянъ, отчего изчезло съ лица земли это населеніе, когда-то столь трудолюбивое и столъ многочисленное?

Для объясненія жалкаго состоянія племенъ застоя ученые неоднократно сравнивали жизнь государствъ и общественныхъ организмовъ съ органической жизнью отдѣльныхъ личностей. Этотъ пріемъ, но научной нераціональности своей, можетъ сравняться развѣ только съ пріемами, которыми опредѣляется способность къ развитію разныхъ расъ по внѣшнимъ признакамъ. Этотъ пріемъ столь-же рутинный, какъ и ложный.

Источникъ развитія въ человѣческомъ организмѣ пока составляетъ для насъ невполнѣ разрѣшенную проблемму; мы не можемъ себѣ удовлетворительно объяснить, почему желудокъ ребенка, крайне несовершенный и который похожъ скорѣе на кишку, чѣмъ на желудокъ, не только въ состояніи питать дѣтскій организмъ, но и быстро развивать его, а желудокъ взрослаго человѣка, совершенно сформировавшійся, не только недостаточенъ для развитія, но недостаточенъ даже для постояннаго поддержанія организма и порождаетъ въ немъ постепенный упадокъ и старость Мы неизвѣстное сравниваемъ съ малоизвѣстнымъ: что-же изъ этого можетъ выйдти, кромѣ искаженія истины? Притомъ мы сравниваемъ вещи въ основныхъ своихъ началахъ совершенно непохожія другъ на друга. Мы видимъ, что основное начало организма таково, что погибель его скоро дѣлается неизбѣжною; между-тѣмъ какъ основное начало общественной жизни -- это идеи и чувства, которыя могутъ постоянно житб и, развиваясь до безконечности, передаваться изъ поколѣнія въ поколѣніе, все въ лучшемъ и лучшемъ видѣ. Онѣ погибаютъ лишь тогда, когда направляются въ ложную сторону или задерживаются въ своемъ развитіи. Чѣмъ болѣе въ нихъ лжи, тѣмъ скорѣе онѣ губятъ общество, среди котораго царствуютъ; и наоборотъ, онѣ даютъ обществу тѣмъ болѣе продолжительную жизнь, чѣмъ онѣ ближе къ истинѣ, чѣмъ онѣ нормальнѣе и прогрессивнѣе. Мы можемъ себѣ представить, что общество съ совершенно нормальными чувствами и взглядами на жизнь будетъ существовать безконечно, что, постоянно мѣняя свои органически-развивающіяся формы, оно будетъ прогрессировать неизмѣнно втеченіи безчисленныхъ вѣковъ, точно такъ-же, какъ Европа и Америка прогрессировали отъ XVI до XIX вѣка. Но никакъ не моліемъ представить себѣ человѣка, который, при самой нормальной жизни, могъ-бы разсчитывать на безсмертіе. Для насъ совершенно ясно, что дальнѣйшее существованіе человѣка на землѣ зависитъ отъ состоянія этой земли, отъ ея температуры, отъ состава ея поверхности и т. д. Когда температура земной поверхности понизится или возвысится въ извѣстной степени, то человѣкъ на ней погибнетъ; но намъ неизвѣстно ни одной неизбѣжной причины, по которой человѣческая цивилизація должна погибать и возрождаться несмотря на то, что естественныя условія человѣческой жизни остаются попрежнему благопріятными для человѣка. Намъ нзи кетенъ ходъ зарожденія, роста и смерти отдѣльнаго человѣка, но по отношенію къ государствамъ и цивилизаціямъ передъ нами лежитъ явленіе совершенно другого рода. Тутъ мы не видимъ ничего подобнаго тому, что мы встрѣчаемъ въ человѣческомъ организмѣ. Человѣкъ не можетъ въ одинъ годъ достигнуть роста великана. не можетъ тридцать лѣтъ оставаться двухлѣтнимъ ребенкомъ и потомъ въ нѣсколько мѣсяцевъ вдругъ возмужать; между-тѣмъ у государствъ это обыкновенное явленіе. Втеченіи тысячелѣтій Аравія была раздроблена на мелкія государства; послѣ Магомета она вдругъ составила огромную и сильную націю; слѣдовательно, государства не ростутъ и не старѣютъ, а слагаются и разлагаются. Это сложеніе и разложеніе зависитъ не отъ какого-нибудь постоянно повторяющагося закона природы, а прямо отъ тѣхъ условій, которыя благопріятствуютъ или вредятъ правильному развитію соціальныхъ, нравственныхъ и интеллектуальныхъ силъ народа. Если въ народѣ убито всякое чувство самостоятельной жизни и дѣятельности, если имъ управляетъ одна механическая сила правительства, если онъ дѣлается равнодушнымъ къ своимъ личнымъ интересамъ, къ своимъ общественнымъ и политическимъ учрежденіямъ и всего ждетъ со стороны, -- разложеніе его неизбѣжно. Но замѣните эту систему другой, и онъ будетъ рости и крѣпнуть. Чѣмъ совершеннѣе дѣлается общественная комбинація, тѣмъ болѣе достигается та или другая цѣль, т. е. тѣмъ благопріятнѣе дѣлаются условія для развитія цивилизаціи и тѣмъ долговѣчнѣе и прочнѣе это развитіе. Такое условіе существованія государствъ и развитія ихъ прямо побуждаетъ насъ изыскивать средства создавать въ средѣ народа такія условія, при которыхъ долговѣчность и быстрота развитія достигали-бы максимума, а, можетъ быть, и безконечности. Между-тѣмъ никто не рѣшится изыскивать средства сдѣлать отдѣльнаго человѣка безконечно живущимъ и безконечно растущимъ. То-же, и въ несравненно большей степени, можно примѣнить и къ цивилизаціямъ. Цивилизація не ростетъ, а сообщается. Она слагается изъ идей и чувствъ. Идеи и чувства эти не производятся и не измѣняются въ извѣстномъ, постоянно повторяющемся порядкѣ, подобно физіологическому процессу въ отдѣльномъ человѣческомъ организмѣ; онѣ могутъ развиваться до безконечности, до тѣхъ поръ, пока будетъ существовать для нихъ благопріятное условіе. Однимъ словомъ, у коллективной жизни человѣчества нѣтъ предѣловъ существованія, а у индивидуальной эти предѣлы ясно и точно обозначены. Въ среднемъ выводѣ жизнь римлянъ, какъ отдѣльныхъ единицъ, простиралась во время имперіи до 27 лѣтъ, а жизнь и развитіе всего римскаго общества могли-бы продолжаться до нашихъ дней, еслибъ рабство не сгубило этой ложной цивилизаціи.

Каковы-же эти чувства, которыя, производя застой общественной жизни, наконецъ губили ее и мѣшали людямъ выходить за предѣлы самой жалкой бѣдности? Прежде всего насъ поражаетъ въ этихъ обществахъ то, что инстинктъ, который заставляетъ человѣка жить не столько для удовлетворенія своихъ нормальныхъ потребностей, сколько ради призраковъ ложной славы и ложнаго величія, въ государствахъ застоя не только не ослабляется, но обнаруживается даже съ большею силою, чѣмъ между дикими. Возьмите любое изъ. восточныхъ государствъ, основы которыхъ, впрочемъ, послужили образцомъ и для многихъ европейскихъ -- и разсмотрите ихъ внутреннюю и внѣшнюю организацію. Вездѣ они строились, подобно пирамидамъ, поставленнымъ острымъ концомъ внизъ и широкимъ основаніемъ вверхъ; вездѣ ничтожное меньшинство хотѣло жить и наслаждаться на счетъ громаднаго большинства, удерживая его для этого въ невѣжествѣ и матеріяльной нуждѣ. Это ненормальное состояніе порождало въ господствующей кастѣ -- теократической или политической -- и ненормальныя чувства. Каста заботилась не объ удовлетвореніи своихъ естественныхъ потребностей, а объ удовлетвореніи искуственно и ложно-созданныхъ страстей и стремленій. Ей нужны были кровопролитныя войны, походы, въ которыхъ ея предводители переносили голодъ, нужду, опасности; ей нужно было, чтобы гремѣла слава ея героевъ,-- героевъ не труда, а разрушенія и смерти. Эти воинственныя затѣи въ государствахъ застоя всегда были гораздо опаснѣе, чѣмъ въ современномъ цивилизованномъ обществѣ. Въ цивилизованныхъ обществахъ существуетъ идея международной солидарности и кромѣ того государства обладаютъ несравненно большею силою сопротивленія. Въ обществахъ же застоя одно проигранное сраженіе нерѣдко лишало ихъ разомъ всего и почти всегда имѣло своимъ послѣдствіемъ другое и третье пораженіе -- смерть или плѣнъ государя. Несмотря на это, страсть, съ которою государи старались возвысить свой авторитетъ въ общественномъ мнѣніи военною славою и произвести обаяніе на толпу внѣшнимъ блескомъ, не только была въ нихъ постоянно сильнѣе благоразумія, но заставляла ихъ иногда идти на явную погибель съ открытыми глазами. Замѣчательный примѣръ въ этомъ отношеніи представляетъ султанъ Баязедъ. Онъ не только не могъ удержаться, чтобы не отвѣтить Тамерлану дерзостью на дерзость, но, встрѣтивъ въ шесть разъ болѣе сильное войско, немедленно вступилъ съ нимъ въ бой въ открытомъ полѣ. Онъ былъ слишкомъ хорошій воинъ, чтобы не видѣть гибельныхъ послѣдствій такого поступка, и не могъ не понимать силы доказательствъ, которыя приводились ему всѣми подвластными вождями; но мысль о томъ, какъ уменьшится слава его имени, когда будетъ сказано, что онъ отступилъ передъ Тамерланомъ, была для него такъ невыносима, что онъ рѣшился лучше пожертвовать собою, чѣмъ уступить.

Онъ дѣйствительно пожертвовалъ всѣмъ, потому-что попалъ въ плѣнъ, не перенесъ его и вскорѣ умеръ. Въ личностяхъ болѣе посредственныхъ подобныя страсти обнаруживаются точно съ такою же силою. На кострѣ извѣстнаго раджи добровольно сжигаются женщины только для того, чтобы ихъ считали любимицами покойнаго, хотя онѣ никогда ими не были. Эти ложныя, анти соціальныя чувства, воспитываемыя отсутствіемъ раціональной дѣятельности и пресыщеніемъ, легко передавались отъ высшихъ сословій низшимъ. И въ низшихъ слояхъ общества, несмотря на ихъ дѣйствительное убожество и униженіе, развивалось то-же эфемерное понятіе о чести и величіи. Когда Махмудъ II энергически повелъ дѣло реформы, тогда одинъ дервишъ смѣло остановилъ его на мосту, порицалъ его въ самыхъ ужасныхъ и торжественныхъ выраженіяхъ и грозилъ ему гнѣвомъ Аллаха.

Махмудъ очень хорошо зналъ, что его убьютъ, и дѣйствительно былъ убитъ; но другіе дервиши точно съ такою-же смѣлостью приходили поклоняться его могилѣ толпами и безстрашно проповѣдовали о чудесахъ, которыя будто-бы совершаются надъ нею. Господство обычая въ государствахъ застоя могущественнѣе, чѣмъ у дикарей: люди во всѣхъ мельчайшихъ поступкахъ своихъ до такой степени подчиняются требованіямъ общественнаго мнѣнія, что проходятъ цѣлые вѣка и господствующее, разъ навсегда установившееся мнѣніе остается неизмѣннымъ. Сорокъ столѣтій тому назадъ, говоритъ одинъ путешественникъ,-- на восточномъ берегу Евфрата нравы жителей были точно такіе-же, какъ теперь, и современная дѣвушка этихъ мѣстностей всякому напоминаетъ Ребекку. При описаніи кочевыхъ племенъ часто приходится слышать восклицаніе: вотъ такъ жилъ Авраамъ.-- Кто можетъ сказать, сколько столѣтій существуетъ неизмѣнно, въ томъ-же видѣ, черная палатка бедуина?

Борьба и побѣда въ борьбѣ -- вотъ что возвышало и возвышаетъ человѣка въ обществахъ застоя и во всѣ времена, начиная отъ самаго могущественнаго государя и кончая самымъ ничтожнымъ родомъ, затерявшимся гдѣ-нибудь въ безплодныхъ пескахъ Сахары или Аравіи; всѣ готовы были ставить на карту все счастіе своей жизни, лишь-бы отличиться подвигами разбоя и войны. Нерѣдко случается слышать, будтобы завоеванія способствовали объединенію человѣчества, облегчили сношенія между людьми и открыли этимъ путь для цивилизаціи. Какое ужасное разочарованіе овладѣетъ человѣкомъ, который приступитъ съ этою мыслію къ изученію скучной, однообразной и до крайности утомительной исторіи государствъ застоя. Съ первой-же страницы онъ убѣждается, что война была всегда прихотью правителей, а не стремленіемъ народовъ, потому-что вся тяжесть ея падала на народъ, а всѣ ея выгоды доставались только правителямъ; далѣе мы убѣждаемся, что постоянныя завоеванія болѣе всего разъединяли племена и приводили ихъ къ замкнутости. Это стремленіе одинаково преобладало и тамъ, гдѣ господствовало воинственное, и тамъ, гдѣ было мирное настроеніе. Воинственныя племена видѣли въ каждомъ иностранцѣ шпіона, мирныя -- человѣка, способнаго разжечь своими разсказами объ ихъ благосостояніи страсти завоевателей. Извѣстно, какъ трудно путешествовать по туранской низменности, какими глазами смотрятъ на путешественника въ малой Азіи, какъ трудно увидать Мекку, до какой степени уединяется Дарфуръ, какова была политика Индіи, Китая, Японіи, Кореи. Эта политика, подъ предлогомъ внѣшней безопасности, часто служила поводомъ для эгоистическихъ ретроградныхъ цѣлей запирать страну отъ вліянія прогрессивныхъ идей и держать ее цѣлые вѣка въ заколдованномъ кругу застоя. Самыя древнія историческія свѣденія мы имѣемъ объ Египтѣ, и вмѣстѣ съ ними дошли до насъ извѣстія о стремленіи этого государства уединяться. Оно также свойственно великимъ государствамъ, какъ и ничтожнымъ племенамъ. Каждый владѣлецъ маленькаго города въ независимой Аравіи старается окружить себя китайскою стѣною; каждый родъ бедуиновъ въ степяхъ Сахары старается оградить себя неизвѣстностью. Сильныя государства столько-же имѣли причинъ, чтобы уединяться и удаляться отъ слабыхъ, сколько слабыя избѣгать сношеній съ сильными. Если слабымъ грозили дань, порабощеніе и завладѣніе, то сильнымъ грозили опустошительные набѣги и разбои слабыхъ. Стоитъ только припомнить, сколько Римъ переносилъ отъ слабыхъ хищныхъ племенъ и какъ они разложили и Западную и Восточную имперію, какъ капли воды разлагаютъ камень. Турція до сихъ поръ страдаетъ отъ нихъ не менѣе Рима. Въ древности сильный Египетъ старался уединиться отъ слабыхъ грековъ; нѣсколько столѣтій тому назадъ, полудикіе японцы такъ громили берега Китая своими разбоями, что сильный Китай долженъ былъ замкнуться отъ слабой въ то время Японіи и запретить японцамъ подходить къ своимъ берегамъ. Такимъ образомъ, вмѣсто свободнаго обмѣна идей, промышленныхъ сношеній и взаимныхъ услугъ завоевательная и строго-національная политика порождаетъ вредный антагонизмъ, который господствующая партія, смотря но надобности, превращаетъ то въ международную ненависть, то въ открытую бойню -- и во всякомъ случаѣ въ орудіе угнетенія и застоя. Другимъ послѣдствіемъ этого порядка вещей представляется намъ поразительная бѣдность какъ тѣхъ народовъ, которые побѣждаютъ, такъ и тѣхъ, которые терпятъ пораженія. Первые бѣднѣютъ потому, что, разсчитывая жить грабежомъ, отвлекаютъ рабочія руки отъ производительнаго труда; другіе бѣдны потому, что, опустошаемые побѣдителемъ, отрываемые имъ отъ раціональнаго труда, всѣ свои силы тратятъ на военныя приготовленія и походы.

Исключительное обожаніе геройства, которое держало государства застоя втеченіи тысячелѣтій въ состояніи войны всѣхъ противъ всѣхъ, порождало такія чувства, при которыхъ идея экономическаго равновѣсія, общественной и человѣческой солидарности не могла ни зародиться, ни развиться, ни распространиться между людьми. Чѣмъ болѣе человѣкъ могъ надѣлать жестокостей, чѣмъ позорнѣе было униженіе, до котораго онъ могъ довести другихъ, тѣмъ болѣе онъ возвышался въ своемъ собственномъ мнѣніи и во мнѣніи общества, среди котораго жилъ. Мы видимъ, что дикари обозначаютъ предѣлы своихъ владѣній черепами убитыхъ непріятелей, что они снимаютъ съ враговъ кожу, препарируютъ голову и выставляютъ ее передъ жилищемъ. Такія жестокія наклонности не только не изчезаютъ въ государствахъ застоя, но принимаютъ громадные размѣры; они проявляются постоянно у разныхъ народовъ, начиная отъ самыхъ древнихъ и до современныхъ. Монголы обставляли завоеванные ими города и поле сраженія пирамидами изъ головъ убитыхъ, устраивали столбы изъ человѣческихъ тѣлъ, обмазывали ихъ глиной и известью, такъ-что выходилъ настоящій столбъ или башня. Они варили плѣнныхъ въ котлахъ и пр. И такія замашки существовали далеко не у однихъ монголовъ; въ японскихъ лѣтописяхъ разсказывается про одинъ походъ въ Корею, что тамъ въ двухъ сраженіяхъ собрано 14,500 головъ корейцевъ, носы и уши которыхъ посланы въ Японію. Когда Мухамедъ II, завоеватель Константинополя приблизился къ Бухаресту, онъ встрѣтилъ на равнинѣ передъ городомъ 20,000 человѣкъ турокъ, болгаръ, женщинъ и дѣтей, посаженныхъ на колъ государемъ Валахіи, Владомъ-дьяволомъ; это возбудило въ Мухамедѣ не ужасъ, а восторгъ. Какъ лишить такого человѣка его владѣній, воскликнулъ онъ. Тотъ-же Владъ любилъ пировать, окруженный трупами посаженныхъ на колъ людей. Еще недавно Мехметъ-Али возвышалъ прославившагося своею жестокостью Дефтердара Мухамеда Бея. Это приписывали врожденной жестокости турецкаго характера. Арабы пользуются лучшей репутаціей, но развѣ тысячу лѣтъ тому назадъ, въ славное для аравитянъ время, когда имъ покорялись народы, чтобы избавиться отъ сосавшихъ изъ нихъ сокъ правителей, Абдальмамкъ, не имѣлъ полководца Гаджаджа, который своей жестокостью наводилъ такой ужасъ, что про него говорили, что онъ съ младенчества питался кровью вмѣсто молока матери! Бабекъ Хорреми истребилъ 300,000 человѣкъ, Абу-Ашакъ своей рукой перерѣзалъ 500 плѣнниковъ, за легкій проступокъ велѣлъ умертвить триста своихъ слугъ, умертвилъ восемь братьевъ и всѣхъ своихъ дѣтей. Мать его спасла шестнадцать дѣвушекъ; какъ-скоро онъ узналъ это, велѣлъ ихъ предать смерти. Крестоносцы, эти образцы рыцарскаго духа, доходили въ Азіи до людоѣдства и предпочитали даже мясо людей мясу животныхъ. Они въ особенности лакомились мясомъ молодыхъ арабовъ и жарили дѣтей на вертелѣ; они даже ѣли сырое человѣческое мясо. Одинъ архіепископъ увѣрялъ, что крестоносцамъ не слѣдуетъ ставить въ вину то, что они ѣли человѣческое мясо, потому-что это было мясо еретиковъ. Кинисъ, банъ темесварскій, сподвижникъ Стефана Баторія, послѣ побѣды при Кенчеръ-Безе надъ турками, плясалъ съ кускомъ убитаго турка въ зубахъ.

Точно такіе-же результаты вытекаютъ изъ стремленія возвеличиться на счетъ униженія другихъ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ одна родственница дарфурскаго владѣтеля отправлялась въ Мекку; когда ей на пути представлялись любопытные, она ихъ принимала сидя и опираясь ногами на двухъ рабовъ. Эта женщина принадлежала къ самымъ либеральнымъ и гуманнымъ людямъ въ своей странѣ; менѣе же гуманные въ этой странѣ сидятъ на рабахъ и наказываюъ ихъ жестоко, если они осмѣлятся пошевелиться. Римлянъ можно считать цивилизованнымъ племенемъ по сравненію съ дарфурцами, но римскіе чиновники въ Египтѣ обѣдали на столѣ, который вмѣсто ножекъ поддерживался рабами и вытирали себѣ руки о бороды этихъ рабовъ. Однородныя причины приводятъ къ однороднымъ послѣдствіямъ.

Размѣры геройства измѣрялись не только степенью униженія враговъ, но и размѣромъ тѣхъ матеріальныхъ пожертвованій, которыми можно было ихъ облагать. Чѣмъ болѣе герой могъ награбить сокровищъ, тѣмъ болѣе онъ возвышался въ общественномъ мнѣнія. Эта черта также сохранилась отъ самыхъ древнихъ до самыхъ послѣднихъ временъ. Египетскіе фараоны старалась увѣковѣчить память о своихъ грабежахъ, изображая на воздвигнутыхъ ими памятникахъ толпы плѣнныхъ враговъ и награбленныя богатства. Сподвижники Мехмета-Али тщеславились награбленнымъ имуществомъ не менѣе фараоновъ. Награбленныя имущества указывали только на одержанныя побѣды, по дань считалась однимъ изъ условій постояннаго превосходства. Поэтому правители стремились имѣть какъ-можно болѣе данниковъ и постоянно жертвовали прочностью государственнаго устройства этому тщеславному желанію. Въ мѣстностяхъ застоя встрѣчались постоянно обширныя государства, но съ самой непрочной внутренней связью. По большей части, не было и до сихъ нѣтъ возможности опредѣлять ихъ границъ. Мелкія владѣнія платятъ дань сильнымъ, иногда двумъ и тремъ, въ одно и то-же время управляются самостоятельными государями, и каждый изъ крупныхъ владѣльцевъ причисляетъ ихъ къ своему государству. Въ подобномъ положеніи находится Корея; корейцы платятъ дань и Китаю и Японіи, и каждое изъ этихъ государствъ причисляетъ ихъ къ своимъ владѣніямъ. Всеобщее стремленіе къ геройству порождаетъ и въ этихъ отношеніяхъ тѣ-же явленія, какъ и въ войнѣ всѣхъ противъ всѣхъ. Каждый, даже самый незначительный родъ, каждый подчиненный управитель области стремится къ грабежу и къ дани точно такъ-же, какъ и глава государства, и нерѣдко достигаетъ своей цѣли. Если слабое племя не задумывается вступать въ борьбу съ сильнымъ государствомъ, въ предѣлахъ котораго оно живетъ, если мѣстные правители постоянно воевали и воюютъ съ своими государями, то также нерѣдко слабому племени удается принудить къ дани сильное государство, хотя это государство окружаетъ его своей территоріей и считаетъ его въ числѣ своихъ подданныхъ. Египетскіе паши, турки, персы, китайцы, японцы постоянно платятъ дань своимъ хищнымъ подданнымъ и эта дань дѣлаетъ безвыходными цѣлыя области. Подобный порядокъ до такой степени зависитъ отъ чувствъ и міровоззрѣній мѣстнаго населенія, что англичане въ Индіи управляютъ точно такъ-же: точно такъ-же они набираютъ данниковъ и точно также платятъ дань непокорнымъ племенамъ. Эту дань они называютъ вознагражденіемъ за право грабежа, какъ-будто можетъ существовать право грабежа. Грабежъ оказывается у нихъ vested property: могли-ли англійске лорды и народные эксплуататоры гать себѣ болѣе полновѣсную оплеуху! Если нельзя брать дани постоянно, то считается подвигомъ взять ее одинъ разъ. Владѣльцы обираютъ проходящіе по ихъ землямъ караваны; кочевыя племена пользуются каждымъ случаемъ, чтобы взять выкупъ и съ своихъ и съ чужихъ, -- а гдѣ въ странахъ застоя нѣтъ номадовъ? Въ малой Азіи, въ Сиріи, въ месопотамской долинѣ они кочуютъ даже въ самыхъ густонаселенныхъ мѣстностяхъ; тоже можно сказать и о Персіи, а объ Африкѣ, о туранской низменности и говорить нечего. На всемъ пространствѣ государствъ застоя едвали существуетъ одинъ городъ, гдѣ-бы на базарахъ не являлось номадовъ или бродячихъ охотниковъ.

У той части населенія, которая имѣетъ самое рѣшительное вліяніе на развитіе чувствъ и міровоззрѣній народа, являются понятія, которыя намъ близко знакомы подъ именемъ рыцарскаго благородства и рыцарской чести. При анализѣ этихъ понятій приходишь къ убѣжденію, что ихъ правильнѣе всего назвать "логикой кулака". Міровоззрѣніе человѣка труда приводитъ его къ идеямъ мѣны и продажи; рыцарю-же застоя эти взгляды внушаютъ глубокое презрѣніе. Мѣна, продажа ему кажутся унизительными, а экономія -- скряжничествомъ. Онъ долженъ быть гостепріименъ, щедръ, великодушенъ и твердъ въ своемъ словѣ; онъ долженъ быть гордъ и заносчивъ съ слабымъ. Зато онъ долженъ быть такъ силенъ и смѣлъ, чтобы удовлетворять всѣмъ своимъ прихотямъ и чтобы все ему покорялось. Бедуинъ не только гостепріименъ, но его палатка -- мѣсто священное; онъ будетъ въ ней защищать своего кровнаго врага, если этотъ врагъ его гость. Онъ съ такимъ-же усердіемъ предлагаетъ угощеніе; какъ еврей товаръ выгодному покупателю; между угощающими бедуинами можно встрѣтить такую-же конкуренцію, какъ между евреями на базарѣ. Онъ не беретъ платы за угощеніе и оскорбляется, если ему предложатъ ее. Его слово твердо и онъ платитъ свои долги съ безукоризненною честностью, а для того, чтобы имѣть возможность ихъ платить, онъ грабитъ. Взять хитростью то, чего нельзя взять силой, ему кажется дѣломъ также честнымъ; путешественника онъ ставитъ въ самыя невыносимыя положенія для того, чтобы у него вымогать деньги, а обоюдно-выгодная мѣна ему кажется униженіемъ. Обожаніе удальства не даетъ въ ихъ средѣ установиться понятіямъ собственности. Бедуины не дѣлятъ между собою пастбищъ, но если два рода и въ особенности если два племени столкнутся въ одной и той-же долинѣ, то рѣшаютъ дѣло боемъ. Бедуинъ считаетъ своею собственностью верблюда, палатку, оружіе, а не землю. Заниматься трудомъ, который, при постоянныхъ усиліяхъ, даетъ малую выгоду, онъ считаетъ позоромъ и бы.ть-бы очень несчастливъ, еслибы его заставили обрабатывать землю. Онъ не презираетъ лѣнивую и гордую бѣдность, но глубоко презираетъ трудолюбивую и униженную. Лѣнивое и гордое богатство -- его идеалъ, но онъ его обожаетъ только тогда, когда онъ беретъ все силою; ему не кажется несправедливымъ сдѣлать несчастными сотни и тысячи бѣдныхъ тружениковъ для удовлетворенія одной прихоти богатаго грабителя; онъ восхищается этимъ и поощряетъ подобныя наклонности; но онъ презираетъ даже богатство, если оно основано не на грабежѣ, а на обоюдно-выгодной мѣнѣ. Турки и вообще высшее общество на огромномъ пространствѣ отъ береговъ Тигра до Атлантическаго океана, гдѣ кочуютъ бедуины, питаютъ къ нимъ слабость и симпатію. Знатный турокъ, отличающійся такой неприступной гордостью по отношенію къ людямъ труда, не считаетъ униженіемъ своего достоинства посѣтить гостепріимную палатку бедуина -- такъ однородны ихъ чувства и міровоззрѣнія. Зогаиръ, который, по арабскимъ преданіямъ, втеченіе своей жизни далъ двѣсти сраженій -- это идеалъ бедуина, восхищающій воображеніе турка. Раціонально-соціальныя отношенія, обоюдно-выгодная мѣна и проч. до такой степени противны натурѣ турка и кажутся ему до такой степени унизительными, что онъ лучше готовъ переносить всѣ случайности грабительства и своеволія, чѣмъ порядокъ и правильный трудъ. Если турку понравится чей-нибудь домъ и владѣлецъ не соглашается продать его, то онъ является съ каменьщиками и ломаетъ его. Подобный обычай такъ укоренился у мусульманъ, что имъ заражаются даже европейцы, живущіе въ Турціи; одинъ англійскій врачъ велѣлъ разрушить домъ армянина, который отказался его продать. Всѣ эти черты вовсе не составляютъ особенностей турокъ или арабовъ; онѣ являются вездѣ, гдѣ "логика кулака" составляетъ основу всѣхъ соціальныхъ и международныхъ отношеній общества. Застой есть непремѣнное условіе при такомъ порядкѣ вещей, потому-что физическая сила тутъ составляетъ все, а интеллектуальная считается ничѣмъ.

Ложное міровоззрѣніе, которое тѣмъ болѣе возвеличивало въ общественномъ мнѣніи сильнаго, чѣмъ вреднѣе была его дѣятельность, не только не измѣнялось къ лучшему въ государствахъ застоя, но съ такимъ единообразіемъ развивалось въ томъ-же самомъ направленіи, что мы встрѣчаемъ у сильныхъ властителей государствъ застоя совершенно тѣ-же наклонности, какія поражаютъ насъ у дикарей, но, конечно, въ болѣе обширныхъ размѣрахъ. Какъ дикарь, такъ и подобный властитель, послѣ завоеваній и пріобрѣтенія возможно-большаго числа данниковъ, старается показать свое богатство, громадность награбленнаго имущества и порабощенныхъ людей, въ огромномъ числѣ роскошныхъ, но безполезныхъ построекъ. Эта странность одинаково проявляется отъ самыхъ древнихъ до самыхъ новѣйшихъ временъ. Стоитъ только вспомнить о громадныхъ постройкахъ фараоновъ, чтобы понять, какія тягости взваливались на народъ подобными затѣями. Между-тѣмъ всякій завоеватель старался въ Египтѣ соперничать съ фараонами. Какъ отзывалась эта страсть на египтянахъ, видно, напр., изъ того, что во время арабовъ знаменитый строитель Ахметъ выжималъ изъ страны триста милліоновъ дукатовъ въ годъ; другому -- Абу-Ашаку вздумалось перенести свою столицу въ Тунисъ, а чтобы сдѣлать этотъ городъ достойнымъ своего величія, онъ сталъ тратить огромныя суммы, чтобы воздвигнуть тамъ великолѣпныя зданія. Арабы въ Испаніи старались не отставать отъ египетскихъ фараоновъ и, чтобы удовлетворить своей потребности въ великолѣпіи, увеличили сборы съ народа въ двадцать разъ по сравненію съ прежними правителями. Между-тѣмъ путешественники, видѣвшіе развалины маврскихъ дворцовъ въ Испаніи и сравнившіе ихъ съ постройками въ Индіи, находятъ ихъ почти ничтожными. Можно себѣ представить, что долженъ былъ переносить народъ индѣйскій отъ своихъ завоевателей. Страсть эта очень скоро овладѣла и римскими императорами. Калигула строилъ зданія, которыя одинаково удивляли фантастической странностью своей архитектуры, своей громадностью и совершенной безполезностью. Для этого безумнаго мотовства онъ изрекалъ казнь за казнью и пополнялъ истощенную казну конфискаціями. Послѣ великолѣпныхъ построекъ въ Римѣ Неронъ задумалъ такую постройку дворца, которая превосходила силы государства. Когда истощены были средства казней и конфискацій, онъ наложилъ контрибуцію на всѣхъ богатыхъ римлянъ въ столицѣ и въ провинціяхъ и на всѣ храмы. Всеобщее неудовольствіе, порожденное этими мѣрами, произвело рядъ заговоровъ, подавленныхъ съ неслыханною жестокостью и все-таки скоро погубившихъ Нерона. Въ восточной римской имперіи Юстиніанъ, несмотря на разстроенные финансы государства, только и думалъ объ украшеніи городовъ, о постройкѣ церквей и великолѣпныхъ зданій и тратилъ на это огромныя суммы. Послѣдній турецкій султанъ раззорялъ постройками государство, которое не умѣлъ защищать и которое держалось только вмѣшательствомъ иностранныхъ державъ.

Чтобы понять все безсмысліе восторженнаго удивленія, съ которымъ народы смотрѣли на величіе государей, воздвигавшихъ драгоцѣнныя постройки, не надо забывать, что чѣмъ болѣе эти правители стремились отличиться передъ потомствомъ и увѣковѣчить себя великими сооруженіями, тѣмъ болѣе они становились въ народѣ препятствіемъ для развитія вкуса и чувства изящнаго. Въ Египтѣ эта страсть привела къ регламентаціи искуства, къ установленію постоянныхъ образцовъ, уничтожавшихъ всякое свободное проявленіе генія искуства. Это привело къ грубѣйшимъ и дикимъ сооруженіямъ огромной цѣнности; какъ на нашихъ лубочныхъ картинахъ сражающійся фараонъ изображался великаномъ, а враги его пигмеями, такъ представлялись египетскіе деспоты и на памятникахъ египетскаго искуства. Такое-же вліяніе государей на вкусъ осталось неизмѣннымъ правиломъ втеченіе всего существованія государствъ застоя. Юстиніанъ все свое вниманіе сосредоточилъ на постройкѣ храма св. Софіи; онъ старался увѣковѣчить этимъ свою славу въ исторіи, и когда постройка была окончена, онъ съ восторгомъ воскликнулъ: "я превзошелъ тебя, Соломонъ"! И что-же? Храмъ св. Софіи приводится теперь какъ образецъ безвкусія. Относительно развалинъ Пальмиры предполагаютъ, что они только потому обнаруживаютъ болѣе вкуса и изящныхъ формъ чѣмъ другія подобныя имъ развалины въ государствахъ застоя что тѣ, которые давали средства для этихъ построекъ, были такъ ограниченны, что не въ состояніи были даже взяться за регламентацію художниковъ и вынуждены были предоставить ихъ собственному усмотрѣнію.

Раззоряя своихъ подданныхъ огромными сооруженіями, правивительства застоя старались вырости въ глазахъ потомства и исторіи; великолѣпіемъ своего двора они старались возвыситься въ глазахъ современниковъ. Неудобства и страданія, которымъ они ради этого подвергали себя, представляютъ собою такія жалкія доказательства человѣческаго тупоумія, съ которыми могутъ сравниться только египетскія пирамиды и развалины Балбека. Персидскіе государи имѣли цѣлый костюмъ, составленный изъ однихъ драгоцѣнныхъ камней; неудобнѣе, тяжелѣе, безвкуснѣе ничего невозможно себѣ представить, а между-тѣмъ для пріобрѣтенія такого уродства раззорена была не одна провинція. Кромѣ того оказывается, что они совершенно не умѣли придавать драгоцѣннымъ камнямъ надлежащій блескъ; самые драгоцѣнные камни только портились ихъ неловкими ювелирами. Вступившій на престолъ въ тридцатыхъ годахъ Мухамедъ-Шахъ имѣлъ жемчужные эполеты, плеть, составную изъ четырехъ нитокъ крупнаго жемчуга, прикрѣпленныхъ къ золотому кнутовищу, на которомъ не видно было золота за алмазами, изумрудами и яхонтами -- какъ все это кстати для плети! Александръ Нея. для тѣла своего полководца Гефестіона устроилъ костеръ, который стоилъ шестнадцать милльоновъ рублей сер. и сжегъ его. Конечно, изъ него и нельзя было сдѣлать лучшаго употребленія, потому-что пестрѣе и безобразнѣе его мало было произведеній рукъ человѣческихъ.

Фараоны такъ уродливо увѣшивали себѣ драгоцѣнными камнями лицо и бороду, что даже турки возмутились, когда ихъ султанъ Ибрагимъ въ XVII вѣкѣ показался народу въ подобномъ убранствѣ. При дворахъ застоя женщины до сихъ поръ золотятъ себѣ лицо, продѣваютъ золотыя цѣпочки съ драгоцѣнными камнями отъ носа къ ушамъ и т. д.

Когда въ Китаѣ богдыханъ и въ Константинополѣ султанъ устраиваютъ свои безконечныя и раззорительныя для народа церемоніальныя шествія, но городу толпа, съ разинутымъ ртомъ и съ тупымъ удивленіемъ, смотритъ на это парадное шутовство; потому что, по мнѣнію восточныхъ народовъ, ничто такъ не возвышаетъ деспота, какъ великолѣпіе. Какими жалкими представляются намъ византійскіе императоры, когда они, раззоривъ своихъ подданныхъ въ конецъ и не будучи въ состояніи собирать съ нихъ деньги для придворной роскоши, пустились на фальсификацію и поддѣлку, надѣвали шлифованное стекло, разстилали мишуру и старались выдавать все это иностранцамъ за драгоцѣнные камни и золотыя парчи. Въ наши дни тоже самое дѣлалось при дворѣ великаго могола въ Индіи; онъ не только окружалъ себя фальшивымъ золотомъ и фальшивыми брилліантами, но дарилъ подобной поддѣлкой тѣхъ, которыхъ принималъ въ торжественной аудіенціи, и старался, чтобы они его отдаривали такъ, какъ-будто получили настоящія драгоцѣнности.

По отношенію къ этимъ средствамъ возвышаться во мнѣніи людей повторялось то-же самое, что мы видѣли въ дѣлѣ военной славы и физической храбрости. Всякій маленькій государь старался подражать могущественному владѣтелю. Пальмира тянулась за Римомъ; каждый индѣйскій раджа тянется за великимъ моголомъ. Страсть эта имѣетъ тѣмъ болѣе пищи, что великія государства въ странахъ застоя очень непрочны: размѣры могущества между государствами мѣняются безпрерывно и быстро и конкуренція идетъ самая живая. Въ Индіи многіе раджи уже давно превосходили великаго могола въ великолѣпіи и могуществѣ. Чего достигаютъ маленькіе правители, превращаясь въ могущественныхъ владѣтелей, того легко могутъ достигать и подданные, управляющіе отдѣльными провинціями. Исторія перемѣнъ династій во всей Азіи и Африкѣ отъ фараоновъ и до китайскихъ императоровъ, исторія распаденія великихъ государствъ представляютъ намъ безпрерывный рядъ примѣровъ. Исторія распаденія монархіи Александра Великаго не могла не послужить соблазнительнымъ примѣромъ для римскихъ полководцевъ, исторія распаденія аравійскаго калифата -- для монголовъ и турокъ. Поэтому каждый имѣющій власть старался возвеличиться если не въ исторіи, то въ своемъ государствѣ, если не въ государствѣ, то въ провинціи, въ городѣ, наконецъ въ деревнѣ или въ кочевой стоянкѣ. О подчиненныхъ сановникахъ историки говорятъ точно такъ-же, какъ и о повелителяхъ ихъ и восхваляютъ ихъ за тѣ-же разрушительныя качества. Такъ про Мегмета, визиря Селима II, говорится, что у него золотой ключъ, къ нему стекаются рѣчки золота и серебра, что онъ никому не запираетъ своихъ сокровищъ, что у него три тысячи человѣкъ каждый день садились за столъ. Въ Европѣ и въ Азіи онъ строилъ множество, мечетей, бань, водопроводовъ, мостовъ и плотинъ; онъ строилъ каравансераи, въ которыхъ путешественниковъ три дня снабжали безденежно хлѣбомъ, рисомъ и мясомъ, а лошадямъ ихъ давали кормъ; жаловались, что наушники султана своими навѣтами заставляли визиря сдерживать свою щедрость. Во всемъ этомъ рисуются какъ-нельзя болѣе ясно чувства и воззрѣнія людей: надо грабить и расточать награбленное -- вотъ что превоз носитъ человѣка и покрываетъ его славою. Позднѣе про кизляръагу, главу черныхъ обрѣзанныхъ Ахмета, говорится, что онъ по внѣшнемъ блескѣ, въ манерахъ, въ числѣ прислуги равнялся самому султану. Каждый употреблялъ всю хитрость своего ума и не отступалъ ни передъ какими жестокостями, чтобы вымогать, какъ можно болѣе отъ подвластныхъ, и давать какъ-ложно менѣе властелину. Выработались чувства и міровоззрѣніе, которыя намъ теперь трудно понять. Всякій подчиненный совершенно искренно преклонялся передъ величіемъ своего господина и тѣмъ болѣе уважалъ его, чѣмъ болѣе онъ умѣлъ вымогать отъ своихъ подвластныхъ, и подчиненный употреблялъ всѣ хитрости своего ума, чтобы обманывать этого господина и возвеличиться на его счетъ; онъ тѣмъ болѣе выросталъ въ своихъ собственныхъ глазахъ, чѣмъ болѣе могъ унизить того, кому поклонялся. Точно такимъ-же образомъ думали и чувствовали всѣ, начиная отъ перваго лица въ государствѣ и кончая послѣднимъ нищимъ. И такъ-какъ послѣдній рабъ легко могъ сдѣлаться первымъ лицомъ въ государствѣ, то умные и честолюбивые люди изъ всѣхъ сословій поддерживали въ народѣ эти ложныя чувства и не давали ему возвыситься до болѣе здравыхъ понятій. Все міровоззрѣніе и всѣ чувства человѣка застоя представляютъ собою рядъ рѣзкихъ, крайнихъ противорѣчій и въ громадномъ большинствѣ случаевъ прямо противуположны его истиннымъ интересамъ. Стоитъ прислушаться къ отзывамъ человѣка изъ народа, показывающимъ, какое восторженное уваженіе ему внушаютъ побѣдныя торжества и награбленныя богатства, и вы вполнѣ убѣдитесь въ этомъ. Изъ этого выходитъ то, что правители въ государствяхъ застоя для того, чтобы получить отъ своихъ подданныхъ цѣнностей на рубль, должны брать отъ нихъ десять или сто, начиная съ шейха эль-беледа, т. е. сельскаго старшины, и до визиря всякій удерживалъ половину, а иногда и три четверти изъ попадающихъ въ его руки сборовъ. Интересный и характеристичный анекдотъ разсказывается про одного властителя на островахъ между Азіей и новой Голландіей. Онъ обложилъ всѣхъ своихъ подданныхъ данью, и хотя онъ возвышалъ эту дань до крайней степени возможности, до совершеннаго раззоренія народа, но онъ все-таки былъ бѣденъ точно такъ-же, какъ и всѣ его сосѣди, потому-что его подчиненные давали ему неправильныя свѣденія о числѣ населенія, удерживали подати у себя и посылали ему только незначительную часть. Онъ очень хороню зналъ, что сдѣлать перепись совершенно безполезно, потому-что при этомъ его точно такъ-же обманули-бы. Онъ долго ломалъ себѣ голову и наконецъ притворился, будто убитъ горемъ. Онъ собралъ своихъ вельможъ и сообщилъ имъ о предсказаніи, которое грозило потребленіемъ всего населенія посредствомъ небесныхъ силъ. Онъ ловко увѣрилъ ихъ, что для того, чтобы спастись вмѣстѣ съ подвластной имъ областью отъ погибели, они должны были прислать ему столько булавокъ, сколько въ области жителей; если они пришлютъ менѣе, то область непремѣнно будетъ истреблена. Такъ-какъ вельможи не знали, какая часть погибнетъ при невѣрномъ числѣ булавокъ, и опасались за себя, то правитель успѣлъ добиться самой точной цифры своего населенія. Отъ тѣхъ, говоритъ преданіе, которые платили ему треть или четверть настоящаго дохода, онъ требовалъ теперь все, сдѣлался богатъ, великъ и славенъ. Въ этомъ преданіи ясно отражается все міровоззрѣніе населенія странъ застоя. Всякій обманываетъ,-- и тотъ, кто обираетъ, и тотъ, кого обираютъ. Вотъ почему роскошь государей въ обширныхъ и богатыхъ государствахъ застоя раззоряла подданныхъ даже и тогда, когда она составляла сравнительно незначительную часть производительности страны. Вотъ почему мы видимъ тамъ обще-распространенный фактъ: подати, сравнительно съ европейскими государствами, поразительно малы, доходы государства ничтожны, а между-тѣмъ народъ раззоренъ въ конецъ.

Когда всѣ эти ложныя чувства и идеи изъ простыхъ понятій переходятъ въ строго комбинированную систему, въ учрежденія и нравы народа, однимъ словомъ, въ господствующій принципъ власти и подчиненной ей жизни, тогда, при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ, правитель ничего не можетъ сдѣлать. Его реформирующій умъ и самая твердая воля разбиваются о господствующую систему. И потому чѣмъ умнѣе и энергичнѣе правитель въ странахъ застоя, чѣмъ сильнѣе въ немъ желаніе оставить по себѣ славную намять, тѣмъ вреднѣе его дѣятельность отзывается на милліонахъ людей. Этотъ поразительный фактъ достоинъ того, чтобы обратить на него вниманіе. Въ первой половинѣ настоящаго столѣтія на турецкомъ престолѣ сидѣлъ султанъ-реформаторъ Махмудъ II. Онъ страстно желалъ быть великимъ государемъ, сдѣлать свое государство могущественнымъ и цвѣтущимъ. Для достиженія этой цѣли онъ не отступалъ ни передъ чѣмъ; великая цѣль въ его глазахъ оправдывала всѣ средства. Вотъ какъ его реформаторская дѣятельность отозвалась на азіятскихъ владѣніяхъ Турція. Въ малой Азіи господствовала" въ его время родъ феодальной системы; эти турецкіе бароны назывались деребеями; они могли выставить до ста пятидесяти тысячъ войска. Махмудъ уничтожилъ ихъ власть и замѣнилъ ихъ пашами, которые, по турецкому обыкновенію, очень часто выходили изъ рабовъ и чубукчей, т. е. казачковъ, подающихъ гостямъ трубки. Паши, получивъ диктаторскую власть на короткое время, грабили народъ съ безпощадностью, которая совершенно неизвѣстна была при деребеяхъ. Опасаясь вліянія прежнихъ феодаловъ, правительство все-таки поддерживало ихъ всѣми средствами, и на нихъ не было никакой управы. Главная цѣль, съ которою Махмудъ производилъ свои реформы -- это было усиленіе государства, желаніе дать ему многочисленное и дисциплинированное войско и богато снабженную казну. Каждый наша получалъ предписаніе доставить извѣстное число солдатъ, по прежніе порядки военной службы у деребеевъ были уничтожены, а новыхъ никакихъ не введено. Служители нашей бросались на первую попавшуюся толпу народа, на первый базаръ, старались забирать въ особенности достаточныхъ гражданъ, затѣмъ богатые откупались, а бѣдные поступали въ военную службу навсегда. Ужаснѣе этого повсемѣстнаго грабежа нашей были только мусселины, откупщики податей, эти вампиры, которые для оправданія всѣхъ своихъ вымогательствъ тщательно скрывали количество сборовъ, наложенныхъ на каждую мѣстность. И безъ того раззоренная, малая Азія обезлюдѣла окончательно. "Упадокъ Анатоліи при новомъ правительствѣ, говоритъ одинъ путешественникъ того времени,-- невѣроятенъ; тамъ встрѣчаются огромныя равнины безъ обработки и безъ жилья..." "Вы видите только, разсказываетъ онъ въ другомъ мѣстѣ,-- полуразрушенные дома, отвратительныя улицы, наполненныя полудикими собаками, скопленіе грязи и вони объясняетъ ежегодное появленіе чумы. "Вотъ какова Никомедія, которая когда-то уступала только Риму, Антіохіи и Александріи. Или еще -- малая Азія могла-бы содержать въ тысячу разъ болѣе жителей, чѣмъ она имѣетъ теперь {Это, очевидно, риторическое украшеніе; другіе изслѣдователи точнѣе говорятъ, увѣряя, что малая Азія имѣетъ теперь въ два съ половиною разъ менѣе жителей, чѣмъ прежде. Всѣ показанія о прежнемъ и современномъ состояніи странъ застоя не отличаются точностью; тутъ вѣрнѣе основывать свои заключенія на легко наблюдаемыхъ фактахъ, чѣмъ на сравненіи цифръ.}. На пространствѣ отъ Стамбула до Бей-базара едва насчитывается тридцать тысячъ жителей. Мулація, гдѣ помѣщаютъ библейскій рай, представляетъ самый жалкій видъ; она вся состоитъ изъ землянокъ, обнесенныхъ заборомъ изъ высохшей грязи въ десять шаговъ длины и столько-же глубины; не лучше построены и мечети, бани, каравансараи и базары.

Въ своемъ отчаяніи азіятская Турція кинулась въ объятія человѣка, который по своимъ способностямъ, но энергіи и славолюбію далеко превосходилъ Махмуда -- это былъ Мехметъ-Али. И что-же? Лишь только утвердилось его господство въ Сиріи, онъ обезоружилъ всѣхъ жителей и принудилъ ихъ свои земледѣльческія произведенія продавать пашѣ по назначеннымъ цѣнамъ и затѣмъ тѣ-же самыя произведенія они получали обратно въ свое распоряженіе по цѣнѣ, вчетверо болѣе значительной. Такимъ образомъ новые властители брали отъ жителей въ четырнадцать разъ болѣе, чѣмъ тѣ, отъ которыхъ они освободились. Мало этого: какъ скоро кто-нибудь имѣлъ лошадь, мула, верблюда или осла, онъ долженъ былъ безвозмездно перевозить провіантъ для войска. Кто не имѣлъ ничего, долженъ былъ безвозмездно работать. Чтобы сверхъ того выжать все, что еще могло остаться въ рукахъ жителей, магометане и христіане безразлично подвергались поголовной подати -- иному приходилось при этомъ платить за пятерыхъ. При взысканіи всѣхъ этихъ сборовъ и повинностей, палочные удары и пытки свирѣпствовали, какъ чума. Не только Сирія, но и всѣ сосѣднія страны наполнились бродягами, бѣжавшими отъ этихъ взысканій и пытокъ. Цѣлыя деревни разбѣгались и слѣдующія съ нихъ подати раскладывались на сосѣдей или на ближайшіе города, такъ-что инымъ земледѣльцамъ приходилось платить въ двадцать пять разъ болѣе первоначальнаго простого оклада. Тридцать пять лѣтъ до нашествія Мехмета-Али въ Алеппо считалось двѣсти тысячъ жителей, за нѣсколько лѣтъ до этого нашествія полтораста тысячъ, а послѣ него всего только семьдесятъ тысячъ. Несмотря на то, что у жителей отобрано было оружіе, въ Сиріи вспыхнуло всеобщее возстаніе, съ которымъ египетское, правительство не надѣялось справиться; оно пошло на сдѣлку, потомъ нарушило клятву и затопило страну кровью, уничтожая цѣлые города. Послѣ этого злодѣянія гнетъ удвоился и дошелъ до такихъ чудовищныхъ размѣровъ, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ произошло возстаніе въ Алеппо, конечно, вскорѣ подавленное. Но никакія жестокости, при подавленіи безпрерывно слѣдовавшихъ другъ за другомъ возстаній, не могли дать странѣ спокойствія; притѣсненія вызывали такое отчаяніе, что примѣры жестокости не дѣйствовали, и разъ за разомъ возставали то города, то селенія, то степи. Наконецъ европейскія державы заставили Мехмета-Али уступить Сирію туркамъ. Но увы! лишь только это было сдѣлано, явились турецкіе цивилизаторы и реформаторы и такъ одолжили жителей, что анархія и мятежъ запылали по всей странѣ. Не совершись всего этого на нашихъ глазахъ, мы-бы объ этомъ ничего не знали, мы должны предполагать такую-же обстановку дѣятельности всѣхъ геніальныхъ правителей и завоевателей странъ застоя, но до насъ дошли только хвалебные гимны о великихъ подвигахъ ихъ; о настоящей-же, лицевой сторонѣ дѣла мы можемъ догадываться только по упадку силъ въ ихъ государствахъ, которая замѣчается при ихъ наслѣдникахъ.

Вотъ рѣдко встрѣчающійся примѣръ двухъ реформаторовъ, которые дѣйствовали одновременно и даже въ одной и той-же мѣстности, изъ которыхъ одинъ далеко превосходилъ другого и способностями, и энергіею, и именно настолько сдѣлалъ болѣе зли, насколько онъ былъ способнѣе. Въ Египтѣ Мехметъ-Али дѣйствовалъ точно такъ-же, какъ и въ Сиріи. Ему нужны были деньги и люди, много денегъ и много людей, ему нужно было имѣть блестящее войско, обстраивать великолѣпными зданіями Каиръ и Александрію, заводить напоказъ для иностранцевъ госпитали, школы, фабрики, ему нужно было хвалиться передъ европейцами увеличившимися размѣрами отпускной торговли. Подобно нашимъ военнымъ поселеніямъ, у него напоказъ строились цѣлыя деревни въ то время, какъ феллахи, которымъ будто-бы эти деревни принадлежали, жили въ ужасныхъ землянкахъ; даже сооруженія для искуственныхъ орошеній дѣлались напоказъ. Чтобы пріобрѣсти громадныя средства, нужныя для всѣхъ этихъ затѣй, необходимо было обложить народъ большими сборами; но кто-же могъ сбирать эти подати? Истребленіе мамелюковъ ясно показало всѣмъ, какъ Мехметъ-Али способенъ былъ поступить съ тѣми, которые находились къ нему слишкомъ близко. Послѣ этого онъ показалъ, что онъ способенъ поступать такимъ-же образомъ не съ одними мамелюками. У наслѣдниковъ любимѣйшаго изъ своихъ вельможъ, Махмуда-бея, онъ обобралъ все ихъ наслѣдство подъ предлогомъ, что онъ имѣлъ счеты съ покойникомъ. Только отъявленные грабители могли служить такому государю, и дѣйствительно всѣ слуги Мехмета-Али были таковы. Мало этого: онъ искалъ подобныхъ людей, онъ смотрѣлъ самыми снисходительными глазами на злоупотребленія и не слушалъ жалобъ. Для этого онъ имѣлъ двѣ политическія причины. Онъ помнилъ мамелюковъ и боялся людей самостоятельныхъ; въ людяхъ безпредѣльно жадныхъ и раболѣпныхъ онъ видѣлъ для себя гарантію преданности. Сверхъ того подобные люди были вполнѣ въ его власти, они не могли имѣть партій, людей, которые-бы имъ сочувствовали и ихъ жалѣли; онъ избиралъ удобный моментъ, лишалъ ихъ мѣстъ и отнималъ у нихъ все, что ими было награблено. Такимъ образомъ онъ получалъ, по его мнѣнію, отъ египетскаго народа болѣе, чѣмъ онъ могъ-бы получить чрезъ людей добросовѣстныхъ. Въ этомъ отношеніи Мехметъ-Али вовсе не былъ изобрѣтателенъ; онъ съ незапамятныхъ временъ имѣлъ множество предшественниковъ. Стоитъ вспомнить, напр., Веспасіана и его знаменитыя губки. Губками онъ называлъ своихъ чиновниковъ. Когда они, съ его-же согласія, наживались насчетъ народа, онъ выжималъ изъ нихъ все, что они пріобрѣтали. Въ сущности -- это постоянная метода восточныхъ правительствъ для выжиманія ихъ подданныхъ. Веспасіанъ -- одинъ изъ самыхъ скромныхъ императоровъ падшаго римскаго общества. Онъ даже не желалъ власти и для того, чтобы заставить его принять императорскій вѣнецъ, толпа солдатъ грозила ему смертью; его вето было постояннымъ препятствіемъ для партіи, которая старалась его обоготворить. Блескъ и роскошь императорскаго двора были ему противны; они тяготили его, онъ презиралъ придворныхъ и любилъ скромныя помѣщенія. Онъ терпѣть не могъ караула, оставлялъ свои двери отворенными и принималъ всѣхъ во всякое время, отмѣнилъ обычай обыскивать тѣхъ, которые къ нему приближались, и говорилъ на улицѣ со всѣми, кто хотѣлъ къ нему подойти. Онъ употреблялъ свои сокровища на то, чтобы помогать бѣднымъ, устраивать пути сообщенія и развивать промышленность; онъ радовался, когда возвращался въ сельскій домикъ, принадлежавшій его семейству, и простой кубокъ своихъ предковъ предпочиталъ золотымъ и серебрянымъ кубкамъ. Но, при всѣхъ его личныхъ достоинствахъ, онъ не могъ остановить разоренія народа. Какъ ясно мы видимъ тутъ, что система застоя, привитая вѣками къ обществу, превышаетъ всѣ усилія отдѣльныхъ личностей, желающихъ измѣнить ее. Она была источникомъ зла не только у геніальныхъ людей, стремившихся къ величію, но также у государей умныхъ и добродушныхъ. Простота Веспасіана возбудила къ нему ненависть а даже была для него опасна. Его называли писцомъ на престолѣ. Но возвратимся къ знаменитому египетскому пашѣ для того, чтобы ox я рактериз пронять Мехмета-Али и его подчиненныхъ, приведемъ слѣдующіе факты. Абдурахманъ-Бей, губернаторъ и мудиръ одной провинціи, потребовалъ отъ нея въ 1838 году двойныя подати; шейхи протестовали;-онъ велѣлъ каждому дать по триста палокъ, они жаловались Абассу-пашѣ. За это бей велѣлъ схватить четырехъ шейховъ и отрубить имъ головы. Это дошло до Мехмета-Али. Абдурахманъ свалилъ всю вину на палачей, велѣлъ ихъ казнить и этимъ вполнѣ оправдался предъ своимъ государемъ. Управляя, съ помощью такихъ людей, Мехметъ-Али учредилъ порядки, которые отдавали весь трудъ и все имущество жителей въ руки чиновниковъ. Хлопчато-бумажныя плантаціи онъ обратилъ въ монополію и заставлялъ ихъ обработывать съ помощью палокъ. Это онъ дѣлалъ для того, чтобы назначать на хлопокъ произвольно низкія цѣны и потомъ тщеславиться своимъ вывозомъ заграницу. Онъ заставлялъ крестьянъ воздѣлывать на своихъ надѣлахъ рисъ и продавать себѣ. Этотъ рисъ онъ продавалъ затѣмъ по двойнымъ цѣпамъ, ѣсть рисъ считалось для феллаховъ преступленіемъ. Что касается до прочихъ земледѣльческихъ произведеній, то тутъ поступалось также, какъ въ Сиріи. Всякое произведеніе, всякое животное облагалось сборомъ; когда кололись коровы и быки, то отбирались шкуры и отдавались въ распоряженіе правительства. Взимались подати съ лодокъ, съ озеръ и проч. Сверхъ всего этого существовала еще подушная подать. При сборѣ всѣхъ этихъ податей, равно какъ и при наборѣ войска, господствовалъ невѣроятный безпорядокъ. Главный разсчетъ сборщиковъ податей состоялъ въ томъ, чтобы пріискивать какъ можно болѣе поводовъ къ подозрѣніямъ, вламываться въ дома, дѣлать обыски и награждать сотнями палочныхъ ударовъ за неисполненіе никому неизвѣстныхъ законовъ. Даже поголовная подать взыскивалась безъ переписи. Чтобы избавиться отъ невыносимыхъ притѣсненій, жители не только продавали, но уничтожали свой скотъ, покидали свои дома и разбѣгались. Втеченіе одного года на дорогѣ отъ Александріи до Каира совершенно опустѣли сорокъ деревень, на пути отъ Каира до Даміетты -- тринадцать. Но Мехметъ-Али этимъ нисколько не стѣснялся, потому-что подати съ разбѣжавшихся деревень раскладывались на сосѣдей. Въ провинціи Шаркіе, гдѣ восемьсотъ деревень, отъ разбѣжавшихся жителей накопилось недоимки полтораста тысычъ кошельковъ. Любимецъ паши, Абдурахманъ, собралъ ихъ втеченіи восьми мѣсяцевъ. Онъ призывалъ къ себѣ людей, которые были въ состояніи платить, и палочными ударами заставлялъ ихъ платить за несостоятельныхъ. Мехметъ-Али остался имъ очень доволенъ, потому-что онъ прнэтомъ засѣкъ до смерти всего тридцать шесть человѣкъ. Увѣряютъ, что, разсмотрѣвъ проектъ новой податной системы, Мехметъ-Али воскликнулъ: "Теперь народъ Египта заплатилъ свои долги прошедшіе, настоящіе и будущіе". Дѣйствительно они заплатили; но населеніе уменьшилось на цѣлую треть, обработка земель упала на двадцать пять процентовъ. Разоряя сельское населеніе, Мехметъ-Али стягивалъ въ то-же время все богатое и чиновное страны въ два главныхъ города Каиръ и Александрію. Это обстоятельство и многочисленныя производимыя имъ работы заставили жителей изъ селеній броситься массами въ города. Въ особенности населеніе Александріи быстро возрастало; населеніе это было нищенское и голодное, но все-таки многочисленное. Мехметъ-Али достигъ еще одной цѣли, онъ заставилъ говорить заграницею о процвѣтаніи египетскихъ городовъ.

Правитель этотъ представляетъ лучшій предметъ для изученія, чтобы составить вѣрное понятіе о результатахъ нравственной жизни государствъ застоя. Когда-то онъ торговалъ табакомъ въ маленькомъ городѣ. При необыкновенно смѣломъ, проницательномъ и обширномъ взглядѣ на жизнь, обладая рѣдкой энергіей, онъ имѣлъ одну страсть -- желаніе возвыситься въ обществѣ, сдѣлаться славнымъ. Онъ пошелъ-бы всякимъ путемъ, какой только могъ привести его къ желанной цѣли. Еслибы общественное мнѣніе, еслибы чувства общества были здравы, онъ-бы сдѣлался благодѣтелемъ Востока и такъ-же усердно работалъ-бы на пользу общества, какъ онъ теперь работалъ ему во вредъ. Онъ достигъ своей цѣли, заставилъ себя прославлять и въ Европѣ и на Востокѣ и еслибы въ Европѣ, подобно Египту, не умѣли мыслящіе люди отличать мишуру отъ истиннаго золота, то мы никогда не узнали-бы въ на стоящемъ свѣтѣ результатовъ его дѣятельности. Въ исторіи остались-бы одни хвалебные гимны. Это лучше всего показываетъ вѣрность того взгляда, что ни одинъ изъ великихъ восточныхъ деспотовъ не можетъ такъ или иначе не походить на Мехмета-Али. Относительно болѣе близкихъ къ намъ, мы имѣемъ уже положительныя данныя, напр. вполнѣ доказано, что Надиръ-Шахъ раззорялъ свое государство даже болѣе Мехмета, но и относительно болѣе отдаленныхъ мы получаемъ такія-же указанія, какъ скоро ихъ исторія дѣлается достовѣрною. Возьмите, напр., персидскаго государя XVII вѣка Абасса великаго, котораго такъ много прославляли, про котораго такъ часто повторяли, что онъ, подобно Мехмету-Али, водворилъ безопасность, уничтожилъ разбои и взяточничество и сдѣлалъ Персію грозною для внѣшнихъ враговъ и цвѣтущею внутри Но можно-ли повѣрить этому, если принять въ соображеніе разсказы о его безчеловѣчіи, о томъ, какъ онъ одного изъ своихъ придворныхъ заставилъ принести ему голову своего сына и сказалъ ему: "ты теперь несчастливъ, но ты честолюбивъ и забудешь свое горе -- твое сердце теперь похоже на мое". Не ясно-ли, что онъ подбиралъ себѣ такихъ-же слугъ, какъ и Мехметь-Али, и что отъ этого должны были произойдти тѣ-же послѣдствія. И дѣйствительно, островъ Ормуздъ даже въ рукахъ португальцевъ быль цвѣтущей и богатой колоніей, а когда онъ отъ нихъ перешелъ къ Абассу, то онъ обѣднѣлъ еще быстрѣе, чѣмъ прежде разцвѣлъ -- вотъ достовѣрная исторія, противупоставленная баснословію.

Можно привести много доказательствъ тому, что подобныя печальныя явленія происходили изъ общаго состоянія чувствъ и умовъ и вовсе независимы отъ случайныхъ качествъ отдѣльныхъ личностей. Во времена персовъ Египетъ постоянно относился враждебно къ этому государству, бунтовалъ и отдѣлялся.

Завоевывая Азію, Александръ Великій, въ особенности въ началѣ, постоянно старался рѣзко отличаться отъ персіянъ гуманностью своего образа дѣйствія, онъ доходилъ до того, что установлялъ во многихъ мѣстностяхъ демократическія управленія.

При извѣстной враждѣ Египта къ Персіи, его управленіе въ Египтѣ должно было отличаться тѣмъ большею человѣчностью, а между тѣмъ онъ поступаетъ тамъ точно такъ-же, какъ Мехметъ-Али, онъ такъ-же скупалъ хлѣбъ и продавалъ его по учетверенной цѣпѣ, назначилъ правителемъ и сборщикомъ податей алчнаго Клеомена, который нисколько не уступалъ креатурамъ Мехмета-Али, онъ также прощалъ ему всѣ злоупотребленія, какъ Мехметъ-Али своимъ служителямъ. Управленіе Наполеона точно также мало можетъ похвастаться отсутствіемъ жестокостей.

Раболѣпіе, безотчетная привязанность къ великимъ и сильнымъ вовсе не составляетъ характеристической черты въ населеніи застоя. Тамъ, по крайней мѣрѣ, столько-же людей самостоятельныхъ и гордыхъ, сколько и раболѣпыхъ и даже самые раболѣпые показываютъ болѣе самостоятельности, чѣмъ въ иныхъ государствахъ, находившихся на пути прогресса, напр., во Франціи при Людовикѣ XIV. Этимъ объясняются безпрерывныя смуты, которыми отличаются всѣ государства застоя, легкость, съ которою всякій непокорный находитъ себѣ приверженцевъ, смѣлость, съ которою мѣстные правители, часто изъ одного честолюбія, объявляютъ себя самостоятельными и съ самыми незначительными силами вступаютъ въ борьбу съ грознымъ своимъ повелителемъ.

Путешественниковъ нерѣдко поражала обманчивость восточнаго раболѣпія. Взгляните, говорятъ одинъ путешественникъ,-- на перса, когда онъ проситъ шаха о чемъ-нибудь; онъ падаетъ на колѣни за сто шаговъ передъ нимъ, цѣлуетъ землю въ знакъ своего ничтожества; при всемъ томъ въ просителѣ не видно ни малѣйшаго страха, онъ говоритъ рѣзко, не щадитъ никого и часто отвѣчаетъ шаху чрезвычайно дерзко. Тотъ-же путешественникъ разсказываетъ слѣдующій анекдотъ: Одинъ солдатъ убилъ мужика за то, что тотъ не дозволялъ ему красть со двора его куръ, а изъ саду виноградъ. Убійцу привели къ шаху и онъ велѣлъ сейчасъ-же казнить его; но едва палачъ шаха взялся за свое дѣло, какъ солдаты напали въ него, отняли убійцу, а палачу отрѣзали уши. Палачъ ворвался прямо къ шаху въ палатку съ воплями и ругательствами: "Шахъ ты или нѣтъ, кричалъ онъ своему властелину; какой-же ты шахъ, когда подданные твои смѣютъ оскорблять исполнителей твоей воли?" Это удивило-бы, прибавляетъ путешественникъ, всѣхъ европейцевъ, но не удивило ни одного перса. Палачу дали денегъ -- тѣмъ и кончилось. Тотъ-же путешественникъ, бывшій въ Персіи въ концѣ тридцатыхъ и въ началѣ сороковыхъ годовъ, утверждаетъ, что она находилась въ постоянномъ волненіи; въ одномъ мѣстѣ выгоняли правителя, въ другомъ казнили побѣжденныхъ мятежниковъ, одни безпорядки не были еще прекращены, а другіе возникали. Баронъ Корфъ, бывшій въ Персіи нѣсколько лѣтъ предъ тѣмъ, также наполняетъ свою книгу разсказами о безпорядкахъ. Чѣмъ въ то-же самое время были заняты египетскій наша и турецкій султанъ? Усмиреніемъ бунтовъ. Отличительная черта населенія застоя -- это не раболѣпіе, а вполнѣ утратившееся сознаніе, отчаяніе и презрѣніе къ себѣ и къ другимъ, потому жизнь для него не только не имѣетъ особенной цѣны, но и смысла. На жизнь человѣческую тамъ смотрятъ съ величайшимъ равнодушіемъ. Матери и отцы изводятъ своихъ дѣтей и оставляютъ ихъ на погибель даже тогда, когда-бы имъ ничего не стоило ихъ воспитывать; богатый отецъ смотритъ хладнокровно, какъ его жена изгоняетъ свой плодъ, чтобы не утратить прелести своей груди, и даже заставляетъ ее поступать такимъ образомъ. Между взрослыми людьми уважается только тотъ, кто съ презрѣніемъ смотритъ на боли, страданія и смерть; человѣкъ, который самъ боится страданія и смерти, точно такъ-же презирается, какъ и тотъ, который жалѣетъ другихъ и способенъ былъ-бы хотя сколько-нибудь ослабить движеніе той косы, которая коситъ жизни на востокѣ. Какъ рѣзко это видно, напр., въ описаніи путешествія Ваы бери; какое мученіе для этого человѣка составляла постоянная необходимость сдерживать свои чувства состраданія. Эти чувства до такой степени противны всему населенію застоя, что одно ихъ проявленіе тотчасъ-бы обличило не восточное происхожденіе Вамбери; чтобы сохранить свое инкогнито онъ съ стѣсненнымъ сердцемъ долженъ былъ проповѣдывать варварство. Даже всякая дѣятельность презирается, если она не грозная, если въ ней нѣтъ алчности, насилія и обмана и вотъ почему тамъ великіе люди непремѣнно развиваются въ Мехметовъ-Али.

Все это ясно показываетъ, что тѣ ложныя чувства и воззрѣнія, которыя губили одну цивилизацію за другою и порождали государства застоя, не могли миновать и нашей цивилизаціи. Слѣды ихъ мы найдемъ и въ прусскомъ юнкерствѣ, грубомъ и тщеславномъ не менѣе турецкихъ деребеевъ, и въ французской аристократіи XVIII вѣка. Мы видимъ, что французы, этотъ необыкновенно талантливый и даровитый народъ, возвеличивая людей за воинскіе подвиги и роскошь, до такой степени развилъ въ себѣ ненормальную страсть къ войнѣ и блеску, что она поглотила всѣ его чувства, исказила всю его экономическую жизнь и сдѣлалась неистощимымъ источникомъ эксплуатаціи интеллектуальныхъ и матеріальныхъ силъ разными авантюристами. Наполеонъ III былъ ничто иное, какъ продуктъ этой системы, возведенной имъ въ перлъ созданіи. Онъ основывалъ свою силу на грубой физической силѣ, презиралъ интеллектуальное развитіе, преслѣдовалъ соціальныя чувства, смотрѣлъ на экономическое развитіе страны не лучше Мехмета-Али и, ослѣпленный своимъ жалкимъ твореніемъ, дошелъ, самъ не замѣчая того, до поразительнаго безсилія. Погибая, онъ не имѣлъ вокругъ себя болѣе ни честныхъ людей, ни способныхъ генераловъ, ни храбрыхъ солдатъ и долженъ былъ выбрать одно изъ двухъ -- смерть или плѣнъ. Это фактъ весьма знамена тельный для оцѣнки темныхъ сторонъ современной цивилизаціи. Какъ только пруссаки почувствовали свою силу, что они сдѣлали прежде всего? Они пустились въ завоеванія, изъ оборонительной политики перешли въ наступательную, и воины эти тотчасъ-же такъ замѣтно стали вліять на ихъ цивилизацію, что грамотность и развитіе умственныхъ силъ очевидно начали упадать; въ упадкѣ этомъ можно убѣдиться даже изъ такихъ общихъ статистическихъ обзоровъ, какъ статистика Кольба. Маленькое преимущество, которое они пріобрѣли въ силу своей природной склонности къ трудолюбію, тотчасъ стало утрачиваться. И это явленіе до такой степени постоянное и логически-вѣрное своимъ посылкамъ, что исторія повторяетъ его съ одинаковымъ однообразіемъ изъ вѣка въ вѣкъ, изъ году въ годъ. Развращающее вліяніе анти-гумапныхъ, противуобщественныхъ чувствъ завоевательной удали, одинаково отражается на побѣдителѣ и на побѣжденномъ. А между-тѣмъ эти грубыя воззрѣнія еще находятъ себѣ многихъ сторонниковъ въ Европѣ и уживаются рядомъ съ другими болѣе гуманными идеями. Цивилизованный человѣкъ, который знаетъ цѣпу деликатнымъ чувствамъ, развивающимся въ общественныхъ отношеніяхъ, конечно, будетъ защищаться, когда на него нападетъ на улицѣ пьяный и начнетъ съ нимъ драться; но онъ не будетъ считать эту драку для себя геройскимъ подвигомъ, напротивъ, онъ будетъ избѣгать даже всякаго разговора объ этомъ, какъ о предметѣ, который ставитъ его въ крайне тяжелое и непріятное положеніе. Какъ скоро образованные люди будутъ въ необходимости показывать подобное геройство на улицахъ, это будетъ возбуждать въ нихъ такое негодованіе, что они непремѣнно примутъ самыя дѣйствительныя мѣры, чтобы уничтожить зло. Вотъ нормальныя чувства, вотъ взглядъ правильно развившійся. Если европейцы цѣнятъ свою цивилизацію, то они точно то-же должны сдѣлать и по отношенію къ войнѣ.

Такимъ образомъ слагается единообразная исторія государствъ застоя. Очевидно, что преобладающія воззрѣнія и чувства ихъ таковы, что прогрессивное движеніе тутъ ни фактически, ни нравственно невозможно. Прогрессъ обусловливается прежде всего полнымъ и всестороннимъ развитіемъ индивидуальныхъ и общественныхъ силъ народа, а для завоевателя необходимо только развитіе одной грубой физической силы, потому что только она рѣшаетъ судьбы войнъ и пріобрѣтаетъ побѣды. Поэтому всѣ государства, основанныя на завоевательныхъ началахъ, нисколько не заботились объ умственномъ развитіи своихъ населеній и даже съ презрѣніемъ относились къ нему. Въ самомъ дѣлѣ, въ виду постояннаго риска воина быть убитымъ или, въ счастливомъ случаѣ, быть убійцей другого, къ чему запасаться знаніями и гуманными идеями, когда голова, носящая ихъ въ себѣ, не сегодня, такъ завтра можетъ погибнуть отъ какой-нибудь шальной пули. Мухамедъ, желая польстить наѣздническому и военному удальству арабовъ, отвелъ въ своемъ алкоранѣ первое мѣсто послѣ Аллаха мечу и возвелъ въ правило, что мусульманину нужно знать только то, чему учитъ алкоранъ, а чего нѣтъ въ немъ, того и не надо знать. Это самое Откровенное признаніе невѣжества, какъ необходимаго условія завоевательныхъ стремленій.

Другая черта этого задерживающаго міровоззрѣнія -- постоянное нарушеніе экономическаго равновѣсія, на которомъ только и возможна раціональная постройка цивилизаціи. Чѣмъ привольнѣе обращается въ органахъ общественнаго тѣла производительная дѣятельность и чѣмъ равномѣрнѣе распредѣляются между ними плоды полезнаго труда, тѣмъ общественная связь становится крѣпче и благосостояніе выше. Завоеватель идетъ совершенно въ разрѣзъ съ этими условіями человѣческой жизни. Онъ гнушается трудомъ въ себѣ и презираетъ его въ другихъ. Увлеченный случайностями войны, разсчитывающій на легкую добычу отъ побѣжденнаго и ограбленнаго, онъ не любитъ трудиться и, не зная цѣны труду, равнодушно и даже съ какимъ-то звѣрскимъ восторгомъ разрушаетъ произведенія рукъ другихъ тружениковъ. Поэтому всѣ государства застоя слагаются изъ двухъ главныхъ экономическихъ элементовъ -- празднаго и живущаго на счетъ другихъ и бѣдной, запуганной толпы, которую Тиверіи очень характеристично назвалъ "вѣчно клокочущей грязью Рима". Какой-же прогрессъ возможенъ тамъ, гдѣ завоевательная политика раздѣляетъ общество на два враждебныхъ лагеря, неимѣющихъ ни общихъ интересовъ, ни цѣлей, и постоянно парализирующихъ дѣятельность другъ у друга. Потому-то всѣ древнія цивилизаціи и пали; ибо въ нихъ не было должнаго равновѣсія соціальныхъ силъ. До какой степени война и всѣ вытекающія изъ нея воззрѣнія деморализируютъ народы -- это мы всего лучше видимъ на современной Германіи, громящей Францію. Какъ только, кроткіе и туповатые по своей природѣ нѣмцы попробовали побѣдъ и крови, вдругъ изъ цивилизованныхъ знатоковъ Гомера и Санскрита преобразились въ какихъ-то соратниковъ Чиптсхана. Вся цивилизація съ нихъ слетѣла, какъ пухъ, когда они почувствовали въ себѣ превосходство силы. Всѣ заговорили объ истребленіи, и самыя обыкновенныя человѣческія чувства -- чувство жалости къ страданію, уваженіе къ собственности и труду ближняго, даже состраданіе къ дѣтямъ и больнымъ сдѣлались недоступными ихъ сердцу. Напротивъ, жестокость и жажда униженія слабаго, презрѣніе къ свободѣ и цѣлости страны сдѣлались общими стремленіями побѣдителя. А эти-то чувства и приводятъ народы къ мрачному застою.

Н. Флеровскій.

"Дѣло", No 1, 1871

Оставить комментарий Берви-Флеровский Василий Васильевич (bmn@lib.ru) Год: 1871 Обновлено: 17/07/2023. 90k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Берви-Флеровский Василий Васильевич Причины застоя в общественной жизни

ПРИЧИНЫ ЗАСТОЯ ВЪ ОБЩЕСТВЕННОЙ ЖИЗНИ.

Берви-Флеровский Василий Васильевич
Причины застоя в общественной жизни