Борис Бета. Собрание сочинений. Том 1. Муза странствий
Чудесное явление
Четырнадцатилетним, Сергей Шкляр увидал во сне, что он, -- взрослый, с усами, и участвует в хмельном побоище, ломает мебель, посуду, выбегает на улицу вблизи какого-то вокзала, и тут человек кавказского обличья поражает его бутылкой в лоб!..
Сергей проснулся.
Апрельское утро было еще розово над Москвой, в комнатах, -- в квартире жили четвертые сутки, -- было сонно. Новое московское утро, память переезда из Харькова, временная свобода от гимназии -- все это поднялось счастливой волной, прозрачно опрокинуло сон.
Жизнь Сергея Шкляра складывалась очень просто. Отец его был членом судебной палаты, он был единственном сыном этого добродушного юриста. После двух гимназий -- харьковской и московской -- Сергей поступил на юридический московского университета. Это было в четырнадцатом году, и в декабре Сергей уже поехал в Тверь -- в кавалерийское училище...
Все эти обязанности Сергей выполнял с готовностью, но без особого одушевления: переводить Тита Ливия или подзубривать экстерьер, дежурить в столовке на Воздвиженке или обучать смену новобранцев на полковом манеже в Борисоглебске, -- почему бы не так? Но не случись войны или закройся, скажем, все юридические факультеты, Сергей, наверное, принял бы участие в конкурсе путейского института.
Все сказанное изложено отнюдь не с целью, чтобы читатель мог решить: вот непутевый юноша. Ибо это вовсе не так: разве мало между нами людей, весьма похожих на Сергея?
Итак, летом восемнадцатого года демобилизованный поручик кавалерии Шкляр находился за Волгой под Самарой в армии Комуча, комитета членов учредительного собрания: попал он сюда из Пензенской губернии вместе с двоюродным братом, которого убили под Сызранью.
Война за Волгой была отлична от войны с Германией. Но и это времяпровождение надлежало вести исправно -- более или менее. А впрочем, размышлять над всем этим поручик Шкляр нашелся много позже.
В сентябре он был ранен в ноги и была убита его чалая тонконогая кобыла Леда, реквизированная под Симбирском. В конце ноября он получил отпуск. Но ехать было некуда: ближайшие родные места остались за Волгой. Четыре дня провел он в номере старосветской уфимской гостиницы, развлекаясь -- армейской шменкой, выигрывая и расплачиваясь вексельными филипповками, опять придумывал перед сном, куда бы выправить литер, пока не познакомился за обедом с неким поручиком автомобильных войск Першиным: поручик этот весьма быстро уговорил ехать на одну из станций, погостить в эшелоне, поохотиться на куропаток ("Хорошая штука -- тушеные с картошкой, со сметанкой... Важно под стопку проходят!").
Жизнь в эшелоне Шкляру поглянулась: тишина, тепло, сыто и даже пьяно в меру. Каждое утро штабс-капитан Диваев, проснувшись, взглянув в окно, еще раз определял, что окрестность воистину альпийская, и, растерев на руках шерстяные чулки, начинал одеваться, сразу же определял себя на кухню -- поджаривать что-либо на завтрак, например, вчерашние пельмени, заказывались которые едва ли не тысячами и почти каждый день Аграфене Федоровне, жене станционного весовщика. Завтракали, разумеется, со спиртом, а спирт был трех сортов: ректификат, сырец и сырец с эфиром. После завтрака шли на охоту, если позволяла погода. Обедали в час, в два, опять выпивали из манерочной пробки и, сытые, протягивались отдохнуть. А по вечерам -- винт, преферанс, шменка, разговоры о германской войне и о настоящей...
Так прошло почти две недели. Неожиданно получился приказ-депеша о продвижении части грузовых машин в Бирск. Поручик Шкляр, -- а это происходило за обедом, -- тотчас припомнил, что и он шофер, черт возьми, хоть и холодный, но учился на форде у тетки Надежды, а на фронте однажды двух генералов возил!
-- Ну, так едешь? -- спросил Диваев.
-- Определенно, дорогой капитан...
Выехали на следующий день после обеда. Поручик Шкляр принял в свое ведение полуторатонный уайт и в компании помощника, шофера Ларсена, эстонца, отбыл со станции на заснеженные дороги последним.
Погода была мягкая, мороз не выше десяти градусов и безветренно. На пятой, на шестой версте начались некоторые мытарства: не оказалось цепей, колеса буксовали -- рыхлый снег летел из-под них веселым фонтаном, а поручик Шкляр с кавалерийским остроумием поминал общепринятую мать.
Путь замедлился, а время склонялось к сумеркам. И вдруг -- запахом, густым паром -- открылось, что протекает радиатор. Понадобилось в него накладывать снег, заодно пришлось соорудить канатные обвязки на задние колеса. Уже мерцали звезды, в небе стало дымно, всходили снеговые облака с пасмурных горизонтов, мотор был раскрыт -- пахучая гарь веяла навстречу теплом. Уже совсем в темноте открылись рассыпанные внизу огни села, пели под горой в темной улице самарские артиллеристы: "Ах, шарабан мой..."
В селе Шкляр прожил два дня. Большая часть грузовиков оказалась без цепей, -- начали в местной кузнице ковать скобы на колеса. Шкляр в своем коротеньком полушубке и в лисьей шапке с оборванным ухом ходил в кузницу, курил с шоферами махорку, рассказывал анекдоты и бил вполне хорошо за молотобойца... Но спирта не было и за обедом.
Может быть, что по этой причине поручик Шкляр решил на третий день ехать обратно, воспользовавшись местом на облучке фиата, который потянули буксиром четыре крестьянских коня.
В поле было неспокойно -- задувало, крутил снежок, начиналась, видимо, метель. Сосед у Шкляра был шофер-татарин, он угрюмо сидел за рулем и разговора не поддерживал.
"Однако, погодка, Маттиэ Батистини", -- думал Шкляр, подвигаясь, подсовывая длинные полы шинели, изрядно легкой от времени. Вообще, поручик был легко одет: холодное белье, полушубок выше колен и в боку распоровшиеся перчатки, -- рукавицы он забыл в печурке... Ему хотелось курить -- но кисет и трубка были в кармане френча. В лицо дуло, студило ниже пояса и в рукава; стало покалывать пальцы ног.
"Сидеть бы в избе, -- думал Шкляр, щурясь от метели, надуваясь и мигая, -- что-то поделывает Диваев? Определенно, устроил какой-нибудь "шулюм" и выпивает... Да, кабаре..."
Он мерзнул и старался меньше двигаться. Татарин за рулем сидел совсем темный, парни подскакивали на конях уже неразборчиво -- последний, разве...
И вот в этой дреме, в неподвижной, стынущей злобе, -- на кого, почему? -- Шкляру явилось прекрасное. Да, скучающий по водке уланский поручик Шкляр, замерзая на облучке буксирного грузовика на метельной дороге по отрогам Урала, -- почувствовал, что он блаженно слепнет -- так невыразимо засияло виденье: в небе, которое было черное, в небе встала женщина в одеждах желтых и лучезарных; видны были пальцы ее босых ног; она развела руки; рукава откинулись в широком благословении, а лицо, светлее платья, широкоглазое, особенное линией бровей, -- лицо улыбалось.
Очнулся поручик от падения с облучка на снег на темном товарном дворе, куда уже привезен был грузовик, и шофер настойчиво разбудил офицера.
Постылое возвращение на землю! Шатаясь, до ломоты испытывая, как он промерз, Шкляр с помощью безмолвного татарина добрался до вагона. Печи отопления просвечивали алым жаром. Диваев лежал в купе поверх одеяла, но в белье, благодушествовал.
-- Ну, здравствуйте, -- вымолвил пьяным голосом Шкляр и ударился на свой диван, -- каюк!..
-- Что такое? -- встревоженно облокотился Диваев.
-- Замерз, как... змея!..
Но побелели лишь ноги; но и они отошли.
А все же надлежало подумать, как получше использовать до конца отпуск -- Шкляр выехал на восток, предполагая, что в Екатеринбург. В Челябинске, в буфете, поедая под шум вокзального полдня котлеты марешаль, он увидал, что штаб-ротмистр в коричневой бекеше -- его однокорытник Отлетаев, -- и они расцеловались тут же, у стола.
С Отлетаевым Шкляр выехал в Омск. В Омске он прожил до конца свой отпуск и остался далее, благодаря отлетаевскому покровительству. Жить было вполне хорошо... И в Омске, на Атамановском хуторе, за сотню шагов от вокзала, в ресторанчике под странной вывеской "Встреча друзьев" поручик Шкляр одним веселым вечером попал в переделку и был привезен в госпиталь в беспамятстве, оглушенный бутылочным ударом в голову...
Да, жизнь чудесна. И чудеса зачастую выполняются безо всяких предзнаменований: часто принимаем мы чудо как должное явление.
И если поручик Шкляр поправился от своей раны, в этом никто не увидал чуда; и если поручик Шкляр не погиб от сыпняка под Канском, в этом еще раз никто не увидал чуда, -- ни один из его друзей, с которым он пировал, после полуторалетней разлуки, в Харбине в ресторане "Кишинев".
И было ли чудо в том, что в вагоне No 78 трамвайного маршрута г. Сан-Франциско студент политехникума и рабочий завода телефонных аппаратов С. Шкляр встретил девушку, пронзительно схожую с той, которая мнилась замерзающему сознанию на горной дороге Западного Урала?
Вечер американского обширного города был рыж. За стеклами вагона мелькали, прядали, разминались, облетали тени и изображенья -- лица, рекламы, автомобильные лакированные плоскости, -- девушка в сером костюме, в коричневых носатых ботинках, незнакомка с удивительным лицом, избегая взгляда, но не смущаясь, подняв с колен, понюхала бутонерьку гиацинтов.
Комментарии
Впервые: Новая вечерняя газета (Владивосток). 1923. No 83 (16 февраля) и Гонг (Харбин), 1923. No 1 (февраль). Печатается по публикации Новой вечерней газеты. Произведена сверка с публикацией в Гонге.
...под Самарой в армии Комуча, комитета членов учредительного собрания -- КОМУЧ -- первое антибольшевистское всероссийское правительство, организованное в начале июня 1918 г. в Самаре и располагавшее собственной "Народной армией"; КОМУЧ фактически прекратил свое существование с образованием в конце сентября 1918 г. в Уфе Временного Всероссийского правительства.
...армейской шменкой -- Видимо, игрой в шмен-де-фер (шемми).
...вексельными филипповками -- Речь идет о краткосрочных денежных обязательствах, выпущенных КОМУЧем в сентябре 1918 г. на царской вексельной бумаге с факсимильной подписью председателя Совета Управляющих Ведомствами (исполнительного органа КОМУЧа) В. Н. Филипповского. Основная масса их была введена в обращение в Уфе (см. Едидович Л. Деньги Комуча. Самара, 2003. С. 19--23), что и объясняет наличие "вексельных филипповок" у героя рассказа.
...полуторатонный уайт -- грузовик производства известной американской фирмы "The White Motor Company".
..."Ах, шарабан мой..." -- Песня времен Гражданской войны на основе цыганской песенки; приобрела большую популярность в Самаре, в т. ч. в Народной армии КОМУЧа, а впоследствии в колчаковских войсках.
...Маттиэ Батистини -- так у автора. Маттиа Баттистини (1856--1928) -- итальянский оперный певец-баритон, в 1892--1916 гг. постоянно гастролировавший в России; здесь его имя употребляется как замена матерного ругательства.
...устроил какой-нибудь "шулюм" -- Т. е. выезд на охоту с приготовлением охотничьего (иногда называемого кавказским или казачьим) супа шулюм и сопутствующими возлияниями.