Безобразов Владимир Павлович
Война и революция

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    3. Революция и французское общество.

   

ВОЙНА И РЕВОЛЮЦІЯ *

ОЧЕРКИ НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

* См. Русск. Вѣстн. 1872 No 9, 1873 NoNo 2, 4, 5 и 9 и 1874 No 2.

3. Революція и французское общество.

IV.

   Мы представили, въ возможно краткомъ очеркѣ, {Нашъ предыдущій очеркъ (гл. III) конечно коснулся только самыхъ крупныхъ сторонъ предмета которому въ послѣднее время посвящена масса изслѣдованій и нѣсколько томовъ въ сочиненіяхъ Р. Гнейста и Штейна. См. въ особенности: R. Gneist, Verwaltung, Justizj Rechtsweg, его же, der Rechtsstaat; L. Stein, Verwaltuugslehre. Также cp. М. А. Maury, L'administration franèaise avant la revolution (Revue des deux Mondes, 1873), Karl Hillebrand, Frankreich u. die Franzosen (въ этой книжкѣ, замѣчательно безпристрастной, сдѣланъ прекрасный очеркъ общаго духа французскихъ учрежденій).} самыя существенныя историческія особенности государственнаго строя Франціи, преимущественно въ сравненіи съ Великобританіей. Это сравненіе двухъ самыхъ передовыхъ, въ политическомъ отношеніи, націй Европы заключаетъ въ себѣ самое плодотворное государственное назиданіе какое только можетъ дать всѣмъ народамъ современная европейская исторія. Посреди тѣхъ же самыхъ тревожныхъ общественныхъ движеній, распространенныхъ нынѣ во всемъ образованномъ мірѣ, одинъ въ этихъ двухъ государственныхъ организмовъ отличается необычайною устойчивостью, а другой подверженъ безпрерывнымъ потрясеніямъ, при самыхъ ничтожныхъ случайностяхъ въ общественной жизни.
   Великобританія несомнѣнно являетъ самую бойкую и дѣятельную общественную жизнь во всей нашей части свѣта, полную самыхъ энергическихъ, самыхъ чувствительныхъ и самыхъ враждебныхъ между собою личныхъ интересовъ, самыхъ рѣзкихъ контрастовъ богатства и нищеты, самыхъ крупныхъ бытовыхъ различій между общественными классами; однако несмотря на все это общественный раздоръ никогда не принимаетъ здѣсь характера гражданской войны, насильственной борьбы общественныхъ классовъ для захвата государственной власти. Прочность и неприкосновенность этой власти, остающейся посреди всякой общественной борьбы нейтральною, не имѣютъ нигдѣ ничего себѣ подобнаго, за исключеніемъ развѣ Россіи, которой не коснулись бурныя общественныя движенія западной Европы. На дняхъ происходила въ Англіи (въ Нортгамптонѣ) ожесточенная свалка между избирателями трехъ политическихъ парламентскихъ партій; дѣло дошло до драки и даже до кровопролитій на улицахъ, но все это нисколько не было направлено противъ государственной власти, которая, какъ совсѣмъ безучастная въ этомъ боѣ, положила ему конецъ, ко всеобщему удовольствію публики, хотя и съ помощью вооруженной силы. Гораздо болѣе серіозная борьба консервативовъ съ либералами, глубоко раздѣляющая собою на два враждебные лагеря все англійское общество, и проникающая собою всѣ его слои, отъ самыхъ пышныхъ дворцовъ я о самыхъ бѣдныхъ хижинъ, разыгралась весьма недавно самымъ миролюбивымъ образомъ, вступленіемъ въ должность перваго лорда казначейства г. Дизраели, хотя съ этимъ было связано паденіе самаго знаменитаго и самаго популярнаго государственнаго человѣка современной Англіи, г. Гладстона, и съ нимъ крушеніе надолго {По существующему нынѣ въ политическихъ кругахъ Англіи (въ средѣ самой партіи г. Гладстона) убѣжденію, консервативное министерство продержится нѣсколько лѣтъ (разчитываютъ не менѣе пяти), вслѣдствіе чрезвычайнаго раздраженія общественнаго мнѣнія во всей странѣ противъ либераловъ за ихъ дружбу съ радикалами.} надеждъ всякихъ прогрессивныхъ и либеральныхъ теченій въ общественномъ мнѣніи. Какихъ бы могущественныхъ представителей всѣ эти теченія ни имѣли во всѣхъ сферахъ англійскаго общества, всѣ они быстро смирились предъ голосомъ страны, и съ полною предъ нимъ покорностью выжидаютъ своей очереди стать во главѣ государственнаго правленія. Государственная власть, въ самомъ высшемъ своемъ проявленіи, то-есть въ лицѣ верховной королевской власти, остается на высотѣ недосягаемой для всѣхъ этихъ столкновеній общественныхъ стихій: рядомъ съ торжествующимъ главою консервативной партіи, сидѣлъ на всѣхъ придворныхъ празднествахъ, по случаю бракосочетанія принца Эдинбургскаго и пріѣзда Русскаго Императора, совѣтникъ короны только-что падшій въ довѣріи страны, но нисколько не утратившій ея уваженія.
   Въ противоположность Великобританіи, нигдѣ кромѣ Испаніи, оторванной отъ историческаго прогресса, нѣтъ государственной власти болѣе шаткой чѣмъ во Франціи и нигдѣ всякій общественный раздоръ не превращается такъ легко въ гражданское междуусобіе, въ которомъ правительство непремѣнно стоитъ на одной сторонѣ, къ тому же всегда на сторонѣ слабѣйшей, и съ нею вмѣстѣ погибаетъ. И все это, несмотря на то что самому французскому обществу многія и даже важнѣйшія условія междоусобія и вражды нашего времени присущи въ меньшей степени, чѣмъ обществамъ другихъ странъ, въ особенности чѣмъ Великобританіи.
   Французское общество, сравнительно съ остальною Европою, самое однородное въ своихъ правахъ и обычаяхъ; образованіе и внѣшній лоскъ воспитанія сближаютъ въ немъ всѣ общественные классы, и стираютъ наслѣдственныя различія которыя здѣсь всего менѣе замѣтны, а въ Англіи всего болѣе выпуклы. Нигдѣ не существуетъ такого равенства во взаимномъ обращеніи всѣхъ членовъ общества, какого бы они ни были происхожденія, званія и профессіи, какъ во Франціи, а въ Англіи аристократическія общественныя положенія всего болѣе и нравственно и матеріально выставляются наружу (даже и на показъ) и колютъ глазъ простолюдина. Огромная масса Французскаго народа остается совсѣмъ равнодушною ко всякимъ политическимъ спорамъ, занимающимъ собою только незначительныя* кучки людей и волнующимъ только верхніе слои общества, а въ Англіи самый мелкій политическій вопросъ дѣлается предметомъ обсужденія и спора во всѣхъ общественныхъ классахъ даже самыхъ бѣднѣйшихъ и необразованныхъ.
   Милліоны крестьянства во Франціи обезпечены поземельною собственностью, за которую они крѣпко держатся, не помышляя ни о чемъ другомъ, кромѣ округленія своихъ владѣній, а въ Англіи, какъ нигдѣ въ Европѣ, крестьянство лишено всякой осѣдлости и всякаго крова, подлѣ поземельной собственности сосредоточенной въ небольшомъ числѣ рукъ. И это въ то время когда именно поземельная собственность наиболѣе подвергается вопросу въ новѣйшихъ соціальныхъ ученіяхъ, возмущающихъ неимущія массы, и вопросъ этотъ сильнѣе, чѣмъ гдѣ-либо, возбуждаетъ раздраженіе въ самой Англіи. {Первый вопросъ который былъ намъ сдѣланъ въ самомъ значительномъ клубѣ рабочихъ въ Лондонѣ, имѣющемъ крайнюю политическую программу: что мы думаемъ о поземельной собственности? Затѣмъ слѣдовали разсужденія какъ хорошо что въ Россіи всѣ крестьяне надѣлены землею, и какъ гадко въ Англіи что ею владѣютъ немногіе, какъ положеніе безземельныхъ крестьянъ есть главная язва Англіи и т. д.} Нигдѣ нѣтъ такого церковнаго единства какъ во Французской націи, нигдѣ авторитетъ римско-католическаго духовенства не господствуетъ такъ нераздѣльно и надъ такимъ количествомъ народонаселенія, нигдѣ онъ такъ не враждебенъ всякой народной смутѣ, такъ не расположенъ поддерживать всякую прочную государственную власть какъ во Франціи, нигдѣ нѣтъ такъ мало религіозныхъ распрей, {Вѣроятно нигдѣ нѣтъ такъ мало церковныхъ сектъ какъ во Франціи.} которыя оказываются всегда, а теперь въ особенности, столь ожесточенными и которыя всего болѣе развиты въ Великобританіи. Сверхъ всего этого племенная историческая вражда, въ соединеніи съ религіознымъ фанатизмомъ, питаютъ постоянную общественную смуту въ Ирландіи, въ которой никогда не уничтожается гнѣздо систематическихъ замысловъ къ отдѣленію отъ Англіи; между тѣмъ какъ ни въ одной французской провинціи нѣтъ и тѣни такой племенной вражды къ общему государству и какихъ-либо наклонностей къ сепаратизму. Въ этнографическомъ отношеніи Французская нація самая однородная въ Европѣ.
   Казалось бы сколько условій для мира и тишины во французскомъ обществѣ, которое впрочемъ и есть, по мнѣнію всѣхъ изучавшихъ его безпристрастно и вблизи, а не по книгамъ, {Это напримѣръ доказывается чрезвычайною бережливостью всѣхъ классовъ французскаго народонаселенія и его страстною привычкою къ капитализаціи.} самое консервативное въ своихъ нравственныхъ и экономическихъ наклонностяхъ общество, даже рутинное {См. между прочимъ К. Hillebrand Frankreich и. die Franzosen, Berlin 1873. Это самая интересная характеристика разныхъ сторонъ французскаго общества, какую мы только знаемъ. Авторъ Нѣмецъ, давно водворившійся во Франціи и потому весьма объективно, съ чутьемъ иностранца, но съ любовью разсматривающій Францію.} въ своемъ обиходѣ, а между тѣмъ оно безпрерывно производитъ вулканическія изверженія, затопляющія государственныя учрежденія и потрясающія до основаній все государство.
   Въ подтвержденіе всего сказаннаго объ относительно слабѣйшемъ развитіи внутри самого французскаго общества элементовъ междуусобія и вражды, чѣмъ въ Англіи, укажемъ на самый горючій соціальный вопросъ нашего времени, рабочій, который въ теченія многихъ лѣтъ и нынѣ является глазнымъ порохомъ во всѣхъ революціонныхъ взрывахъ Франціи, тогда какъ дѣйствительный экономическій бытъ ея народонаселеній заключаетъ въ себѣ гораздо менѣе горючаго вещества для вспышекъ этого вопроса, чѣмъ въ другихъ странахъ, чѣмъ въ особенности въ Англіи. Мы будемъ говорить объ этомъ вопросѣ въ свое время, но здѣсь только замѣтимъ что во мнѣніи рабочихъ всѣхъ странъ Европы, имѣющихъ нынѣ постоянное международное общеніе, положеніе французскихъ рабочихъ считается самымъ лучшимъ, самымъ завиднымъ, общій уровень ихъ благосостоянія признается наивысшимъ, Франція обѣтованною землею рабочаго класса! Мы слышали недавно это мнѣніе, съ необыкновеннымъ одушевленіемъ высказанное намъ лично, въ самомъ значительномъ клубѣ рабочихъ въ Лондонѣ, отличающемся крайнею политическою программою и составляющемъ главный центръ политической агитаціи въ средѣ лондонскихъ рабочихъ классовъ. {Eleusis Club въ Chilsea, главномъ рабочемъ кварталѣ Лондона. О нашемъ посѣщеніи этого клуба и продолжительныхъ бесѣдахъ которыя мы имѣли съ его членами мы сдѣлали краткое сообщеніе въ Парижскомъ Политико-Экономическомъ Обществѣ и будемъ въ свое время говорить подробнѣе въ нашей печати.} Признавая значительное улучшеніе быта рабочихъ въ Англіи въ послѣднее время, возвышеніе заработковъ, сокращеніе рабочихъ часовъ, восхваляя англійскую политическую свободу, они однако горько жаловались намъ на свою судьбу, паевой унизительныя отношенія къ высшемъ классамъ, на ихъ высокомѣріе, и въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ разказывали намъ о благополучіи французскихъ рабочихъ, объ ихъ высокомъ общественномъ положеніи (social condition, equality, въ отличіе отъ political liberty, какъ они выражались), наравнѣ со всѣми сословіями. Такимъ обаяніемъ окруженъ бытъ французскихъ рабочихъ въ глазахъ всего рабочаго міра въ Европѣ, а при нынѣшнихъ условіяхъ его жизни, при интернаціональныхъ рабочихъ союзахъ, онъ имѣетъ достаточно достовѣрныхъ свѣдѣній чтобы не судить объ этомъ по наслышкѣ. Когда мы старались доказать нашимъ собесѣдникамъ что ихъ положеніе и въ политическомъ и въ экономическомъ отношеніяхъ лучше чѣмъ французскихъ рабочихъ, то они, соглашаясь съ нами во многомъ, привели разговоръ къ такому заключенію: "а все-таки французскіе рабочіе болѣе насъ наслаждаются жизнію" (they have the most enjoyements of life). А довольство жизнію, казалось бы, должно всего менѣе располагать къ возстаніямъ.
   Между тѣмъ французскіе рабочіе бунтуютъ и всегда готовы бунтовать при всякомъ удобномъ случаѣ, а рабочіе Англіи никогда о томъ и не помышляютъ. {Интересную характеристику столь противоположныхъ политическихъ наклонностей и общаго духа англійскихъ и французскихъ рабочихъ можно видѣть въ книжкѣ: Onslowe Yorke, Geheime Geschichte der Internationale, Berlin, 1872. (Переводъ съ англійскаго.) Эта противоположность всего рѣзче проявилась въ интернаціоналкѣ, гдѣ засѣдали делегаты отъ тѣхъ и другихъ, съ одинаково крайнимъ (но крайнимъ по своимъ національнымъ понятіямъ) образомъ мыслей.}
   Когда мы спросили упомянутыхъ рабочихъ, съ необыкновенною свободой и откровенностью излагавшимъ намъ свой республиканскій образъ мыслей и свою ненависть къ крупной поземельной собственности, чего же хотятъ они въ силу такихъ рѣшительныхъ своихъ убѣжденій: лишить ли королеву ея престола, отнять ли у лордовъ ихъ землю? то посреди гомерическаго хохота, охватившаго всю толпу, они отвѣчали намъ: какъ это можно! Они были увѣрены что нашъ вопросъ и не имѣлъ ни какой другой цѣли, какъ насмѣшить ихъ своею нелѣпостью. Наши собесѣдники были люди однако нисколько не наивные, и ихъ смѣхъ нисколько не доказывалъ ихъ простодушія, какъ могутъ подумать иные. Эти люди отлично знаютъ и какъ прогонялись монархи, и какъ отнималась собственность въ другихъ земляхъ. Они ежедневно читаютъ въ своемъ клубѣ нѣсколько газетъ и каждое воскресенье слушаютъ и обсуждаютъ докладъ одного изъ своихъ членовъ о ходѣ политическихъ дѣлъ въ Великобританіи и Европѣ въ теченіе прошедшей недѣли. Вообще эти рабочіе {Простые рабочіе, хотя и не чернорабочіе, а мастера (skilled), работающіе за поденную и понедѣльную плату.} поражаютъ своимъ умственнымъ и въ особенности политическимъ развитіемъ, о которомъ нельзя себѣ составить понятія не поговоривъ съ ними. Парижскіе рабочіе нисколько не разсмѣялись бы надъ нашимъ вопросомъ, а по всей вѣроятности отвѣтили бы намъ восторженною рѣчью о священномъ правѣ инсуррекціи. Чтобъ исполнить святой долгъ предъ этимъ правомъ они ходятъ на баррикады для защиты республики, противъ ея враговъ, даже когда живутъ подъ республиканскимъ правленіемъ. Таково Ваіикобританское государство въ отличіе отъ Французскаго. Не только рабочія массы, не только ирландскіе сепаратисты (home-rulers), агитирующіе съ крайнимъ озлобленіемъ противъ англійскаго правительства за федеральное устройство отношеній Ирландіи къ Англіи, но даже сами ирландскіе феніи, уже съ положительно революціонными намѣреніями, посреди сочувствующаго имъ народонаселенія, не могутъ произвести никакого подобія революціи, даже мѣстной, а вынуждены ограничиваться личными мятежными дѣйствіями и уголовными преступленіями. Самымъ яркимъ доказательствомъ невозможности революціоннаго движенія въ Великобританіи должно служить признаніе этой невозможности со стороны Лондонскаго центральнаго комитета интернаціоналки. Послѣ продолжительнаго изученія и всякихъ поисковъ, такое признаніе формально было высказано этимъ самымъ компетентентнымъ революціоннымъ авторитетомъ нашего времени еще въ 1870 году. {См. Onslow Yorke, Geheime Geschichte der Internationale, p. 144-- 148 Одонъ изъ дѣятелей интернаціоналки (Французъ) выражается по этому случаю слѣдующимъ образомъ: "Эта Англичане имѣютъ всѣ матеріалы для соціальной революціи; но имъ недостаетъ духа обобщенія и революціоннаго огня."}
   Чѣмъ же держится эта исключительная во всемъ образованномъ мірѣ неприкосновенность государственной власти, въ Великобританіи, среди общества нисколько не отличающагося миролюбіемъ и добродушіемъ, общества свободнаго, тогда какъ во Франціи недостаточно для охраны власти противъ мятежа 400.000 чиновниковъ и 400.000 солдатъ, которые только этимъ и озабочены и въ которыхъ совсѣмъ не нуждается Великобританія. Всегда говорили что государственная власть въ этой странѣ держится свободою, что ея особенность въ сравненіи со всѣми европейскими государствами заключается въ свободѣ, но что такое эта англійская свобода (english liberty) и чѣмъ она отлична отъ свободы которую пытались заводить на материкѣ, это узнали не такъ давно. Уже путешественники по Англіи приходили въ удивленіе не находя въ ней свободы въ духѣ своихъ общепринятыхъ континентальныхъ понятій, а напротивъ чрезвычайный государственный, даже полицейскій, порядокъ и самую строгую дисциплину во всѣхъ отношеніяхъ публичной и частной жизни. Болѣе вѣрному пониманію существенныхъ отличій государственнаго строя Англіи всего болѣе помогли сами Французы, преимущественно съ тѣхъ поръ какъ ихъ подражаніе нѣкоторымъ наружнымъ принадлежностямъ англійскаго строя свободы, въ особенности игра въ парламентское правленіе, оказалось совсѣмъ безплоднымъ. Несмотря на это подражаніе, результаты политической жизни Англіи и Франціи дѣлались все болѣе и болѣе противоположными, и это заставило глубже вникнуть во внутреннія условія великобританскаго государственнаго устройства и управленія.
   Вся внѣшняя обстановка этого парламентскаго правленія, которое только и думали перенимать въ другихъ странахъ, оказалась, при ближайшемъ изученіи, или не существенною, чисто мѣстною и національною, или только естественнымъ послѣдствіемъ внутренняго духа всего государственнаго строя, въ которомъ вся сущность такъ-называемой англійской свободы. Этотъ внутренній духъ всего государственнаго строя Великобританіи и сущность ея свободы заключается, какъ мы видѣли, ни въ чемъ иномъ, какъ въ правомѣрности или законности государственнаго управленія, и общій смыслъ всѣхъ столь сложныхъ англійскихъ учрежденій -- въ охранѣ этого духа отъ всякихъ на него посягательствъ и правительственныхъ и частныхъ лицъ. Къ этой цѣли клонятся всѣ основныя начала государственнаго устройства и управленія Англіи, очерченныя нами въ ихъ главныхъ чертахъ и столь противоположныя французскимъ началамъ; потому и нельзя удивляться противоположности ихъ практическихъ политическихъ результатовъ, въ той и другой странѣ.
   Самый общій и самый крупный результатъ всего этого правомѣрнаго духа великобританскаго государственнаго строя есть устраненіе враждебнаго антагонизма общества съ государствомъ {Между прочимъ см. R. Gneist, Verwaltung, Justiz, Rechstweg (предисловіе, § 1 и стр. 18).}. Эти двѣ различныя сферы народной жизни, одинаково для нея необходимыя -- государственная власть съ ея принудительными отношеніями къ членамъ общества, и общество съ его добровольными нравственными и экономическими отношеніями между жителями того же государства,-- эти двѣ сферы находятся, въ виду естественной необходимости, въ силу самой натуры каждой сферы, въ вѣчной между собою борьбѣ и противоположности. Но эта борьба и противоположность, какъ борьба и противоположность разнородныхъ стихій всякой жизни, всякаго живаго организма, сами по себѣ не только не зло, а первое жизненное условіе развитія всякаго организма и всякой его стихіи. {Насъ отвлекло бы слишкомъ далеко отъ нашего предмета развивать здѣсь далѣе всѣ эти понятія. Они превосходно изложены и исчерпаны Л. Штейномъ, въ его сочиненіи Geschichte der socialen Bewegung in Frankreich, т. I (между лрочимъ см. въ особенности введеніе, pp. XXIX--XLIV и 335--341).} Борьба между обществомъ и государствомъ развиваетъ и обновляетъ силы каждаго, если только она борьба здоровая, мирная, борьба умственная и нравственная, а не насильственная и болѣзненная, каковы революціонные кризисы, разслабляющіе и государство и общество. Государственный порядокъ каждаго историческаго періода стремился посвоему, сообразно съ условіями своего времени и своей общественной жизни, умиротворить эту борьбу; феодальное и вотчинное государство по-своему, бюрократическое и полицейское иначе, и т. д. Едва ли не въ тѣхъ особенныхъ условіяхъ и способахъ какими каждая историческая эпоха, сообразно съ характеромъ ея общества, старается достигнуть этой главнѣйшей политической цѣли всякаго государства, его солидарности съ обществомъ, заключаются отличительныя черты каждой эпохи въ государственной исторіи. {Ср. J. S. Mill, Autobiographie, 2 ed. Lond. 1873, p. 158.} Въ Великобританіи, государство и общество,-- оба въ высшей степени могущественныя и самобытныя, каждое въ своей сферѣ,-- издавна (какъ мы видѣли) примирены на почвѣ права, оба, при всей противоположности своихъ началъ, соединены въ одно нераздѣльное цѣлое черезъ одинаковое подчиненіе обѣихъ сферъ одному верховному началу -- закону, который только и управляетъ Великобританіей. Не одинъ парламентъ, который есть только верхушка и естественное историческое послѣдствіе всей системы англійскаго самоуправленія, связываетъ неразрывно общество съ государствомъ, и не одни только видимыя формы (мѣстныя учрежденія) этого самоуправленія приводятъ къ этой цѣли, а безчисленное множество институтовъ и узаконеній, остававшихся неизвѣстными прежнимъ поклонникамъ англійской конституціи и упрочивающихъ господство права во всѣхъ отношеніяхъ государственной власти къ обществу. Эта правомѣрная почва замиренія государства съ обществомъ, эти безпрерывно возобновляемые и съ необычайною строгостью соблюдаемые съ обѣихъ сторонъ компромиссы между ними усилили до нельзя государственную власть, поставленную на самой этой почвѣ.
   Живымъ олицетвореніемъ закона, управляющаго Англіей, служитъ королевская власть, отъ имени которой производятся всѣ государственныя функціи въ законодательствѣ, судѣ и администраціи и которая есть верховная блюстительница законности и правосудія въ государствѣ. Всѣми условіями великобританскаго государственнаго строя эта власть поставлена внѣ всякихъ политическихъ партій и общественныхъ распрей и она никогда не нисходила до шаткаго значенія исполнительной власти (pouvoir executif), какою желали представить ее всѣ французскія конституціи и какою никогда не можетъ быть монархическая власть. Сверху до низу, отъ палаты лордовъ до самыхъ низшихъ органовъ власти, въ графствахъ и приходахъ, въ какихъ бы формахъ она ни проявлялась, въ самыхъ независимыхъ общественныхъ выборахъ, государство единое и нераздѣльное налагаетъ именемъ королевы и закона свои строгія государственныя обязанности на общество, не допускаетъ въ немъ никакой власти, иначе какъ съ королевскою санкціей, и параллельно этому, снизу до верху, во всѣхъ государственныхъ функціяхъ, административныхъ, судебныхъ и законодательныхъ, участвуетъ само общество. {Cp. R. Gneist, Rechtsstaat.} Отсюда это изумительное сплоченіе общества съ государствомъ, народа съ правительствомъ, земли съ государемъ, какъ выражались наши предки. Общество и государство одинаково заинтересованы въ законности государственнаго управленія, и между ними не можетъ быть иныхъ споровъ какъ объ этой законности, которые и разрѣшаются судебнымъ порядкомъ. Даже политическія бури XVI и XVII столѣтій не имѣли въ своемъ общемъ направленій другаго характера. Общія революціонныя возстанія всего народа противъ правительства или цѣлыхъ общественныхъ классовъ противъ существующаго государственнаго порядка дѣлаются въ этихъ условіяхъ безсмысленными: это было бы все равно что общество возставало бы противъ самого себя. Свобода и порядокъ, общество и государство, соединяются въ одномъ нераздѣльномъ понятіи и стремленіи: въ неуклонномъ законномъ исполненіи закона, ограждающаго право каждаго лица и каждаго общественнаго интереса. Если законъ плохо ограждаетъ эти права, если общественные интересы связанные съ этими правами измѣнились съ развитіемъ общественной жизни или же измѣнилось мнѣніе объ этихъ интересахъ и ихъ взаимныхъ отношеніяхъ, то нужна передѣлка въ законѣ. И вотъ объ этомъ только спорятъ, для этого только борятся политическія партіи въ Англіи, пользуясь всѣми способами дѣйствія на общественное мнѣніе и добиваясь каждая благопріятной для себя сдѣлки въ парламентѣ. Около этой новой законной нормы права сосредоточены всѣ общественныя распри и только на этой почвѣ проявляется все ихъ ожесточеніе. Много говорятъ въ другихъ странахъ о прирожденной и исключительной наклонности Великобританской націи разрѣшать всѣ свои недоумѣнія, искать удовлетворенія всѣмъ своимъ желаніямъ законнымъ путемъ, но всякій народъ съ своими правами и обычаями значительно воспитывается подъ дѣйствіемъ своихъ государственныхъ учрежденій, которыя въ этомъ отношеніи даже могущественнѣе чѣмъ сама школа. Всякія общественныя распри и столкновенія съ властью разрѣшаются въ Англіи путемъ закона, и цѣлымъ рядомъ учрежденій общество обезпечено противъ беззаконій органовъ закона. Въ этихъ условіяхъ общество крѣпко гарантировано противъ всякаго насилія и произвола въ охранѣ государственнаго порядка, а государство -- противъ всякаго насилія и произвола въ свободѣ общества. И оба стоятъ вмѣстѣ за одно и то же дѣло.
   Это правомѣрное или законное государство, которое въ Англіи такъ побѣдоносно превозмогаетъ всѣ политическія и соціальныя затрудненія нашего времени, стало нынѣ единственнымъ государственнымъ идеаломъ, къ. которому (собственно на политической почвѣ) стремятся всѣ просвѣщенные политическіе люди въ другихъ странахъ. {Хотя практически идея правомѣрнаго государства всего болѣе осуществляется въ Великобританіи, но теоретически она разработана преимущественно Нѣмцами (см. R. Gneist, Rechtsstaat; также S. Stein, Vervcalhuigslehre, I Th. p. 294 и слѣд.).} Традиціонное противопоставленіе свободы порядку, перешедшее отъ Франціи ко всѣмъ континентальнымъ народамъ, совсѣмъ исчезаетъ и въ самомъ понятіи и въ жизни правомѣрнаго государства. Идея законнаго или правомѣрнаго государства конечно не заключаетъ въ себѣ ничего новаго: когда же не было закона и правя въ государствѣ и какое правительство не желало водворить ихъ въ странѣ. Но сознаніе всѣхъ разнообразныхъ гарантій необходимыхъ для охраны права собственно въ государственномъ управленіи есть пріобрѣтеніе новаго времени. Въ этомъ состоитъ весь такъ-называемый конституціонализмъ нашего времени; онъ осуществимъ въ самыхъ разнообразныхъ историческихъ и національныхъ формахъ, а потому и можетъ сдѣлаться идеаломъ государственной жизни для всякаго народа способнаго къ европейской цивилизаціи. Даже только въ особенныхъ для каждой страны формахъ онъ и осуществимъ; {Р. Гнейстъ, всего болѣе желавшій внести духъ англійскаго государственнаго строя въ Пруссіи, замѣчаетъ что однакоже ни одно учрежденіе не можетъ быть цѣликомъ перенесено изъ Англіи въ Германію (Verwaltung, Justiz etc. p. 3).} онъ не имѣетъ для себя никакого космополитическаго шаблона, подобнаго французскому парламентаризму и бюрократизму, отъ которыхъ онъ одинаково далекъ. Въ этомъ направленіи предприняты были, въ послѣднее время, реформы во всей Европѣ, съ тѣхъ поръ какъ ея правительства стали вдумываться въ глубокія различія политическаго положенія въ Великобританіи и Франціи, и стали освобождаться отъ владычества французскихъ революціонныхъ и реакціонерныхъ идей, всесильныхъ въ первой половинѣ нынѣшняго столѣтія. Подъ этимъ владычествомъ глохли вездѣ историческія начала, родственныя духу великобританскаго государственнаго строя и присущія всѣмъ европейскимъ народамъ, вслѣдствіе единства ихъ исторіи и расы, не взирая на всякія ихъ различія. И французской націи были не чужды эти начала, хотя они и были подавлены особеннымъ ходомъ ея историческихъ превратностей. {Между прочимъ, сверхъ прежде указанныхъ сочиненій, см. Alfred Maury, l'administration franèaise avant la révolution (Revue des deux Mondes). Тутъ особенно интересовъ очеркъ многовѣковой борьбы судебной власти съ административною, закончившейся полнымъ освобожденіемъ послѣдній отъ всякаго судебнаго контроля.} формы государственнаго устройства и управленія возникшія изъ этихъ превратностей и столь злополучныя для Франціи были искусственно прививаемы и къ другимъ народамъ, благодаря общительности ея національнаго генія и распространенію ея языка. Понятія французскаго бюрократическаго и полицейскаго государства всюду водворялись, также и у насъ, преимущественно чрезъ посредство Германіи, значительно офранцуженной въ прошедшемъ столѣтіи, хотя нѣтъ исторической почвы болѣе противной этимъ понятіямъ чѣмъ русская. Все это было тѣмъ печальнѣе и страннѣе что сама Франція, къ своему несчастію, не смогла побороть ихъ въ себѣ, благодаря лишь исключительной бездарности своихъ правителей въ теченіе всего XVIII вѣка. Съ нѣкоторыхъ поръ всюду замѣчается поворотъ къ иному, правомѣрному государственному наряду, который далеко не такъ малосложенъ и не такъ легко устраивается какъ бюрократическій и полицейскій, требуетъ неизмѣримо большихъ заботъ и усилій и со стороны власти, и со стороны самого общества, сопряженъ съ нелегкими и небыстрыми законодательными работами и внимательнымъ изученіемъ дѣла. Для него не существуетъ такого осязательнаго типа какъ французское раздѣленіе властей, такихъ симметрическихъ, удобопріемлемыхъ для всякаго быта и всякаго историческаго матеріала фермъ, какъ стройное многоэтапное зданіе бюрократическихъ инстанцій министровъ, префектовъ, подпрефектовъ и т. п. до полевыхъ сторожей. Тѣмъ не менѣе успѣхи новаго направленія въ государственной жизни Европы несомнѣнны, хотя они и бываютъ заслонены иными менѣе отрадными явленіями; они заявили себя и у насъ во всѣхъ реформахъ нынѣшняго царствованія. Самое разительное для насъ доказательство этихъ успѣховъ заключается въ лруссксй церковной распрѣ.
   Какъ бы ни было малосочувственно для всякаго искренно религіознаго человѣка страшное ожесточеніе выказываемое въ этой распрѣ съ обѣихъ сторонъ, но именно это самое ожесточеніе и необычайная энергія, даже крутость мѣръ прусскаго правительства противъ римско-католическаго духовенства, заставляютъ тѣмъ болѣе цѣнить ихъ строгую правомѣрность. Всѣ эти правительственныя мѣры, въ самыхъ мелкихъ своихъ подробностяхъ, были установлены законодательнымъ порядкомъ, а не административными распоряженіями. При составленіи этихъ политико-религіозныхъ законовъ, какъ ихъ называютъ, свободно высказались въ прусскомъ парламентѣ всѣ общественные интересы ими затрогиваемые и всѣ существующія мнѣнія объ ихъ предметѣ. Явившись сперва сдѣлкой между всѣми партіями, они, какъ законы, стали съ тѣхъ поръ непререкаемою, одинаково обязательною для всѣхъ партій нормой. Затѣмъ они приводятся въ исполненіе съ неукоснительною строгостью, пожалуй даже жестокостью, но со всѣми судебными гарантіями для обѣихъ сторонъ. Въ исполненіи ихъ участвуетъ само общество въ лицѣ мѣстныхъ общинныхъ и земскихъ должностныхъ лицъ, которыя обязаны въ точности ихъ исполнить, каково бы ни было настроеніе окружающаго ихъ народонаселенія. При этомъ слѣдуетъ замѣтить что неумолимая строгость примѣненія закона истекаетъ изъ самыхъ судебныхъ гарантій которыми онъ обставленъ: за послабленіе въ ту или другую сторону должностное лицо будетъ, по вызову противной стороны, подлежать судебной отвѣтственности. Органы самоуправленія, когда они устроены надлежащимъ образомъ, вынуждены гораздо строже исполнять законъ чѣмъ бюрократическія власти, вслѣдствіе судебнаго контроля, который самъ гораздо болѣе стѣсненъ закономъ чѣмъ личный административный надзоръ. Вслѣдствіе тѣхъ или другихъ личныхъ отношеній бюрократическаго начальства къ его подчиненному, отъ него скорѣе можно ожидать снисхожденія чѣмъ отъ суда, въ особенности когда судъ долженъ гласно постановлять свои рѣшенія посреди такой страстной общественной борьбы какая происходитъ нынѣ въ Германіи: когда глаза со всѣхъ сторонъ направлены на судъ, ему ничего болѣе не остается дѣлать какъ быть справедливымъ, то-есть карать и миловать по буквѣ закона. Потому первая забота прусскаго правительства, когда оно предприняло все это дѣло, заключалась въ учрежденіи новаго верховнаго церковно-административнаго судилища въ Берлинѣ. Недовольные новыми церковными законами продолжаютъ и въ печати, и въ разныхъ публичныхъ собраніяхъ протестовать противъ нихъ, возбуждать общественное мнѣніе, даже составлять стачки и заговоры къ ихъ неисполненію. Но всякія въ этомъ отношеніи правонарушенія, дѣлающіяся болѣе и болѣе дерзкими, преслѣдуются судебнымъ порядкомъ. Ежедневно разгорающійся религіозный фанатизмъ можетъ побудить прусское правительство къ новымъ еще болѣе суровымъ мѣрамъ, къ которымъ и взываютъ иные фанатическіе бойцы за государство противъ церкви, но надо надѣяться что каковы бы эти мѣры ни были, онѣ будутъ имѣть тотъ же правомѣрный характеръ. Полагаемъ что съ прежнее время государство, посреди весьма грозныхъ для него обстоятельствъ борьбы, при сочувственныхъ связяхъ между церковными воителями и революціонными агитаторами рабочихъ классовъ, взялось бы за иное, менѣе законное оружіе противъ мятежнаго духовенства. Къ чести нашего вѣка, прусское правительство за него не берется, доказывая всему міру что законный образъ дѣйствій не только не мѣшаетъ, но въ высшей степени способствуетъ твердости государственной власти противъ самыхъ отъявленныхъ ея враговъ. Какія бы кто ни питалъ чувства ко главѣ прусской политики, но всѣ должны согласиться что онъ съ необычайнымъ искусствомъ овладѣлъ и на войнѣ, и въ мирѣ, всѣми условіями дѣйствія и государственнаго могущества нашего времени. Въ государственномъ дѣлѣ, столько же какъ и въ военномъ, всего опаснѣе выходить противъ врага съ устарѣлымъ оружіемъ когда онъ самъ вооруженъ новымъ. Какое бы зловѣщее развитіе ни принимала церковная распря въ Германіи, но иные, менѣе законные, способы дѣйствія уже теперь могли бы сопровождаться иными результатами, которые бы не ограничились частными злодѣяніями, подобными недавнему выстрѣлу. Самая чудовищность этихъ злодѣяній дѣлается тѣмъ болѣе ощутительною для публики и тѣмъ болѣе вызываетъ въ ней желаніе законной кары, чѣмъ правомѣрнѣе дѣйствія самихъ правительственныхъ лицъ.
   Огромная, колеблющаяся между всякими мнѣніями и сама никакихъ политическихъ убѣжденій не имѣющая, толпа, къ которой принадлежитъ огромное большинство общества, не только необразованнаго, но и образованнаго, всегда склонна становиться на сторону слабыхъ и угнетенныхъ, каковыми являются предъ ней люди преслѣдуемые правительствомъ, правы они или виноваты, вредны или не вредны для самаго этого общества. Это болѣзненное настроеніе толпы, воспитанное преимущественно вѣковымъ административнымъ произволомъ, какъ мы это видимъ во Франціи, готово даже въ преступникахъ законно осужденныхъ судомъ, видѣть жертвы не ихъ преступленій, а судебнаго приговора. Между тѣмъ эта толпа, какъ бы ни были мало сознательны ея понятія, нынѣ всюду не та что была прежде: она разсуждаетъ, читаетъ, движется, влечется то къ тому, то къ другому дѣйствующему лицу, такъ или иначе отзывается на проникающіе въ нее со всѣхъ сторонъ голоса, и своимъ сочувствіемъ или отвращеніемъ, своимъ молчаніемъ или ропотомъ, можетъ могущественно поддержать или сократить всякія предпринятыя посреди нея насилія и злоумышленія. Эта стихійная сила, называемая нынѣ общественнымъ мнѣніемъ, такъ или иначе питаетъ или моритъ голодомъ всякіе беззаконные замыслы къ нарушенію государственнаго порядка, хотя бы она сама въ нихъ и не участвовала. То или другое расположеніе этой силы много зависитъ отъ большей или меньшей правомѣрности и законности того самаго порядка противъ котораго направлены преступные замыслы.
   Нельзя предвидѣть будущаго развитія церковной распри въ Германіи; оно чревато всякими историческими случайностями, но оно значительно будетъ обусловлено образомъ дѣйствій самого прусскаго правительства. На одно воодушевленіе противъ неправильныхъ притязаній римско-католической церкви къ государству полагаться трудно: оно также быстро стынетъ въ народныхъ массахъ, какъ и быстро разгорается. Даже теперь дѣятельное воодушевленіе принадлежитъ весьма не многимъ, а огромное большинство общества вынуждено стоять на сторонѣ правительства вслѣдствіе его безукоризненно законнаго образа дѣйствій. Между тѣмъ эту законность будетъ гораздо труднѣе соблюсти въ отношеніи къ другому мятежному элементу, къ соціальной демократіи, къ безпокойнымъ рабочимъ массамъ, съ которыми сближаются церковные фанатики для борьбы противъ правительства. Отсюда грозитъ наибольшая опасность.
   Какую бы борьбу ни повело правительство во Франціи противъ своихъ враговъ, правую или не правую, нужную или не нужную для общественнаго блага, борьба эта никогда не бываетъ споромъ о правѣ, а всегда превращается въ борьбу одной общественной силы, однихъ общественныхъ интересовъ противъ другой силы, другихъ интересовъ, и заканчивается всегда, смотря по тому на чьей сторонѣ больше силы, или революціей, или государственнымъ ударомъ, то-есть въ томъ и другомъ случаѣ беззаконіемъ. Эта злополучная судьба всѣхъ общественныхъ движеній во Франціи истекаетъ изъ описанныхъ нами исконныхъ историческихъ особенностей ея государственнаго строя. Вмѣсто какой-то миѳической, роковой силы революціи, дѣйствіемъ которой объясняли прежде всѣ эти нескончаемые перевороты, мы имѣемъ теперь предъ собою, благодаря изслѣдованіямъ европейской науки, весьма точно опредѣленныя специфическія свойства французскаго государственнаго организма, и въ старыя времена производившія въ немъ болѣзненныя потрясенія, а съ конца прошедшаго столѣтія сдѣлавшія ихъ почти непрерывными и хроническими. Великая революція не только не исправила этихъ особенныхъ свойствъ французскаго государственнаго строя, но значительно усилила ихъ, и прибавила къ старымъ закоренѣлымъ недугамъ свои новые. Этотъ историческій характеръ Французскаго государства, противоположный Великобританскому, болѣе или менѣе общъ всей континентальной Европѣ, потому-то и изученіе его въ связи со всѣми болѣзненными явленіями государственной жизни Франціи въ XIX столѣтіи и съ ея нынѣшнимъ критическимъ положеніемъ въ высшей степени назидательно для всѣхъ націй. Потому описавъ главнѣйшія особенности французскаго государственнаго строя и ихъ историческое происхожденіе, взглянемъ теперь на дѣйствіе всѣхъ этихъ особенностей въ болѣе крупныхъ явленіяхъ современной политической жизни Франціи. Всякія разсужденія объ общемъ характерѣ французскаго государственнаго управленія, не соотвѣтствующемъ государственнымъ понятіямъ нашего времени, все еще могутъ казаться практическимъ людямъ недостаточно вразумительными, пока они не вникли въ дѣйствительныя фактическія послѣдствія этого характера. Мы постараемся сдѣлать самый краткій перечень важнѣйшихъ изъ этихъ послѣдствій.
   Сущность всѣхъ изложенныхъ нами свойствъ французскаго государственнаго строя, имѣющихъ въ своемъ результатѣ отрицаніе правомѣрности въ отношеніяхъ государства къ обществу во всей сферѣ публичнаго права, можетъ быть приведена, какъ мы видѣли, къ тремъ главнымъ началамъ. Вопервыхъ, исключительное господство бюрократической или приказной системы въ администраціи и отсутствіе въ ней всякихъ элементовъ мѣстнаго самоуправленія. Вовторыхъ, огромный объемъ административной власти на счетъ законодательной, административнаго распоряженія, на счетъ закона, которымъ Франція управляется, въ сферѣ публичнаго права, несравненно менѣе чѣмъ постановленіями и регулятивами административныхъ инстанцій. Наконецъ, втретьихъ, слабость и почти отсутствіе судебной юрисдикціи въ вопросахъ публичнаго (государственнаго и административнаго) права, судебнаго контроля надъ законностью административныхъ дѣйствій, и затѣмъ юридическая безотвѣтственность должностныхъ лицъ за свои дѣйствія. {См. кромѣ иностранныхъ источникахъ, нами указанныхъ по этому предмету, А. Градовскаго, Законъ и административное распоряженіе по русскому праву (Сборникъ Государственныхъ Знаній, т. I, 1874).} Послѣдствіемъ всего этого является административный абсолютизмъ и безправіе общества насупротивъ государственнаго управленія. {Французы хотя и жалуются постоянно на деспотизмъ всѣхъ своихъ правительствъ, отрицаютъ однако безправіе своего общества относительно административной власти. Нельзя дѣйствительно оказать чтобы во Франціи въ принципѣ отсутствовали судебныя гарантіи противъ административныхъ беззаконій. Но всякая судебная расправа на этой почвѣ слишкомъ затруднена и фактически дѣйствуетъ полный административный произволъ. Французы привыкли видѣть всѣ гарантіи противъ правительственнаго абсолютизма исключительно въ народномъ представительствѣ, и затѣмъ когда рѣчь идетъ о судебномъ контролѣ надъ администраціей, съ гордостью указываютъ на свой государственный совѣтъ (Conseil d'état). Объ немъ было нами достаточно говорено прежде (см. гл. III). Это несомнѣнно прекрасное учрежденіе не выполняетъ и не можетъ по своему зависимому отъ административной власти положенію выполнять всѣхъ функцій административнаго суда, необходимаго для судебнаго контроля надъ административными распоряженіями, когда право на него не предоставлено (какъ въ Англіи) общимъ судамъ; для этого недостаточна и закономъ установленная компетенція государственнаго совѣта, неудобны формы его процедуры (въ томъ числѣ безгласность) и мѣшаетъ фактическая зависимость его личнаго состава отъ высшихъ административныхъ инстанцій (см. Conseil d'état, въ Dction. gén. de politique par М. Block; также въ Diction, de Vadmin, franè., его же).}
   Всѣ упомянутыя три начала тѣсно между собою вяжутся, одно другое дополняютъ, одно изъ другаго логически и практически истекаютъ, и всѣ въ совокупности выражаютъ собою типъ Французскаго государства, неизмѣнный при какихъ бы то ни было формахъ правленія, республиканскихъ или монархическихъ. Этотъ типъ нисколько не поправимъ народнымъ представительствомъ, какъ это и доказалъ опытъ. Всѣ эти государственныя начала исключаютъ возможность того правомѣрнаго хода политическихъ вопросовъ какой мы очертили выше по поводу германской церковной распри: французскіе министры почти не нуждались бы въ новыхъ законахъ для преслѣдованія иновѣрнаго духовенства, во всякомъ случаѣ ни въ какихъ подробныхъ законахъ не нуждались бы, такъ велики ихъ административныя полномочія, создавшія во Франціи (въ видѣ декретовъ представителей верховной власти, министерскихъ циркуляровъ, инструкцій и наказовъ) административное законодательство болѣе обширное чѣмъ настоящее законодательство. За всѣ свои распоряженія во взятомъ нами примѣрѣ, хотя бы въ нихъ министры даже и далеко превысили данную имъ закономъ власть въ дѣлахъ церкви, они и съ ними всѣ инстанціи исполняющія ихъ приказанія никому не были бы подсудны, имъ могъ бы угрожать только запросъ въ парламентѣ, со стороны оппозиціи, но если большинство имъ сочувствуетъ, то они вышли бы торжествующими даже изъ спора въ которомъ они были бы уличены въ прямомъ нарушеніи закона своими распоряженіями. Мы это всякій день видимъ. Наконецъ чтобы придать энергію своимъ дѣйствіямъ, французскіе министры должны были бы требовать только неограниченнаго исполненія своей личной воли отъ всѣхъ своихъ исполнительныхъ агентовъ, но не нашли бы никакой для себя помощи, подобно прусскимъ министрамъ, въ самодѣятельности и иниціативѣ мѣстныхъ общинныхъ и выборныхъ учрежденій, а скорѣе встрѣтили бы съ ихъ стороны противодѣйствіе. Въ такихъ условіяхъ церковная распря быстро разгорѣлась бы, въ случаѣ враждебнаго правительству настроенія мѣстныхъ народонаселеній, или въ народныя возстанія, или въ правительственный терроръ, какой не разъ нагоняли на французское общество всякія правленія, и конвентъ, и диктатура Наполеона III въ первые свои годы, и администрація г. Гамбетты.
   Совокупность всѣхъ указанныхъ выше свойствъ французскаго государственнаго строя производитъ ту постоянную вражду между обществомъ, или господствующими въ немъ въ даііное время интересами и влеченіями, и государствомъ, или его представительницею -- государственною властью. Эта вражда нисколько не измѣняетя отъ формы въ которой устроены верховные органы этой власти, и она приводитъ къ безпрерывнымъ насильственнымъ столкновеніямъ между общественною жизнію и государственнымъ порядкомъ, какихъ мы не видимъ въ Великобританскомъ государствѣ. Отсюда происходитъ то странное политическое положеніе, не существующее нигдѣ кромѣ Франціи, что въ нѣдрахъ ея общества никогда не прекращается заговоръ противъ правительства, какая бы ни была форма правленія, и въ этомъ глухомъ заговорѣ, не ограничивающемся одними тайными организаціями, а распространенномъ на всю страну, участвуетъ прямо или косвенно, активно или пассивно, какъ будто все общество. Во всѣхъ его слояхъ всегда есть люди недовольные правительствомъ, не тѣми или другими правительственными лицами, даже не направленіемъ партіи стоящей во главѣ правленія, а правительствомъ вообще, то-есть правленіемъ; оно всегда виновато во всемъ что бы ни случилось во Франціи: какой-нибудь мѣстный безпорядокъ, бѣгство преступниковъ изъ мѣстъ заключенія, чума на скотъ, дороговизна хлѣба и т. д. Во Франціи, во всякое время можетъ вспыхнуть мятежъ, который можетъ низвергнуть всѣ государственныя власти; поэтому эта страна и представляется центромъ и главнымъ театромъ дѣйствія революціонныхъ силъ всего свѣта, къ ней отовсюду обращены глаза всякихъ враговъ существующаго порядка, отъ нея ждутъ они клича и къ ней влекутся сочувствія даже всѣхъ германскихъ и самихъ прусскихъ демагоговъ. Въ Лондонъ, какъ въ ближайшее и въ самое свободное мѣсто для наблюденія за Франціей, стекаются искатели революціонныхъ приключеній со всѣхъ концовъ свѣта и ждутъ у этого самаго безопаснаго берега благопріятной для себя погоды, всегда могущей настать. о другую сторону Канала. Иначе имъ нечего было бы дѣлать въ Англіи. Только во французскомъ обществѣ есть люди составившіе себѣ имя, извѣстное общественное положеніе, славу, только тѣмъ что они всю свою жизнь возставали противъ всѣхъ безъ изъятія правительствъ, были всегда заговорщиками, какое бы ни было правленіе въ ихъ отечествѣ. Только во Франціи возможны явленія въ такомъ родѣ что какой-то ораторъ вызываетъ въ клубѣ изступленный энтузіазмъ публики словами: "Я двадцать пять лѣтъ былъ заговорщикъ и всегда буду заговорщикъ что бы ни случилось". {J'ai conspiré depuis 25 ans et je conspirerai toujours (см. статью Ламе Флери въ Journal des Economistes).} Вездѣ есть исключительные индивидуумы такого свойства, но чтобъ они могли дѣлать подобныя публичныя признанія и ими вызывать восторженныя рукоплесканія многочисленной публики, для этого нужны тѣ болѣзненныя отношенія въ какихъ всегда находится французское общество ко всякой государственной власти. Лордъ Актонъ на своихъ чтеніяхъ о послѣдней Франко-Германской войнѣ замѣтилъ что "одно изъ преданій французской революціи постоянное прививаніе въ странѣ правильной и безотвѣтственной организаціи, которая признаетъ за собою право возмущенія противъ всякихъ установленныхъ властей". {K. Reeve, Royal and republican France, v. II, p. 340.} Это явленіе совершенно вѣрно замѣчено, но оно было только развито революціей, а коренится въ указанномъ выше характерѣ французскаго государственнаго управленія, поддерживающемъ рознь общества съ государственною властью.
   Бюрократическую систему управленія справедливо обвиняютъ въ разъединеніи общества съ государствомъ, которое съ войскомъ своихъ агентовъ является какъ бы постороннимъ тѣломъ посреди народнаго быта и всѣхъ историческихъ и общественныхъ въ немъ союзовъ; въ крайней бюрократической централизаціи видятъ обыкновенно весь порокъ Французскаго государства. Но эта централизація есть сама только наглядное выраженіе и послѣдствіе двухъ другихъ упомянутыхъ нами началъ французскаго государственнаго организма, гораздо глубже въ немъ засѣвшихъ и гораздо болѣе важныхъ, чрезвычайнаго простора административной власти на счетъ законодательной и юридической безотвѣтственности всѣхъ административныхъ органовъ. При этихъ двухъ началахъ дѣйствительное самоуправленіе невозможно и бюрократическая централизація является государственною необходимостью. Самоуправленіе, то-есть управленіе по закону, съ прямою личною отвѣтственностью должностныхъ лицъ предъ судомъ, и съ нимъ вмѣстѣ строгая правомѣрность администраціи возможны даже безъ всякихъ выборныхъ должностныхъ лицъ, какъ это доказываетъ институтъ мировыхъ судей въ Англіи, центръ тяжести всего ея мѣстнаго самоуправленія. Предоставленіе же выборнымъ органамъ мѣстныхъ народныхъ собраній, покрывающихъ въ нѣсколько вертикальныхъ этажей (въ общинахъ, кантонахъ, уѣздахъ или arrondissements, и. департаментахъ) всю французскую территорію, предоставленіе имъ нынѣшней неограниченной и безотвѣтственной французской административной власти привело бы къ несравненно большему самовластію администраціи надъ мѣстными народонаселеніями, чѣмъ даже нынѣшнее бюрократическое управленіе. Послѣднее по крайней мѣрѣ сдергивается въ своемъ произволѣ указаніями высшихъ правительственныхъ инстанцій, ихъ строгимъ дисциплинарнымъ надзоромъ въ порядкѣ государственной службы и ихъ личнымъ наблюденіемъ. Сверхъ того каковы бы ни были административныя соображенія и побужденія центральныхъ бюрократическихъ инстанцій, въ основаніи ихъ лежатъ все-таки интересы высшаго порядка, болѣе общіе, чѣмъ интересы которыми бы стали руководствоваться въ своемъ административномъ произволѣ мѣстныя выборныя власти слѣдуя только желаніямъ избравшаго ихъ большинства. Предоставленіе административнаго права, въ томъ видѣ какъ оно существуетъ во Франціи, равнялось бы раздробленію страны на множество самодержавныхъ и анархическихъ общественныхъ единицъ. Такая химера могла пригрезиться только французскимъ коммунистамъ 1871 года, которые, несмотря на свою смертельную вражду къ Французскому государству, отражаютъ, въ превратномъ видѣ, его же болѣзненныя начала; они выросли изъ его же крови и какъ всякая худосочная язва въ организмѣ только выносятъ наружу его же болѣзненные соки.
   Мѣстныя представительныя собранія, устроенныя Наполеономъ I и нѣсколько разъ видоизмѣнявшіяся, окончательно сбили съ толку французскія понятія о самоуправленіи. Эти собранія и ихъ выборные органы не имѣютъ прямаго участія въ мѣстной администраціи, не имѣютъ никакой власти и не несутъ на себѣ никакой правительственной отвѣтственности, а только совѣщаются о мѣстныхъ хозяйственныхъ нуждахъ и постановляютъ относительно ихъ разныя желанія (voeux) и ходатайства. Они имѣютъ характеръ чисто общественныхъ учрежденій, стоящихъ насупротивъ государственной власти, внѣ общей системы государственнаго управленія, и этимъ усиливаютъ антагонизмъ общества съ государствомъ. Эти мѣстныя представительства, не представляя собою ничего кромѣ мѣстныхъ общественныхъ интересовъ, подрываютъ одно другое, и въ общемъ результатѣ парализуютъ силу центральнаго представительства, противъ котораго они даже безпрерывно протестуютъ. Эти мѣстные парламенты, не выполняя собою никакихъ опредѣленныхъ функцій въ управленіи, только служатъ почвою для политической агитаціи. Имъ не подвластна мѣстная полиція, эта первая принадлежность всякой административной власти; полиція и не можетъ быть подчинена общественнымъ учрежденіямъ, дѣйствующимъ исключительно подъ вліяніемъ общественныхъ интересовъ, а не по требованіямъ закона. Въ общихъ условіяхъ французской административной власти, ничего не оставалось болѣе какъ сохранить за всѣми этими мѣстными представительными органами исключительно общественный характеръ и совѣщательный голосъ.
   Въ высшей степени любопытны и поучительны были пренія французскаго національнаго собранія о проектѣ закона предоставляющаго правительству право назначать отъ себя меровъ (то-есть, головъ и старостъ) во всѣхъ 75.000 городскихъ и сельскихъ общинахъ Франціи. Всѣ политическія партіи высказались въ этихъ преніяхъ, и своими доводами какъ въ пользу законопроекта, такъ и противъ него превосходно доказали недостатокъ яснаго сознанія въ каждой партіи условій необходимыхъ для здороваго мѣстнаго самоуправленія и коренныхъ причинъ невозможности его во Франціи. Конечно замѣщеніе должности первенствующаго представителя общины чиновникомъ центральной администраціи, съ правомъ назначенія его изъ числа лицъ даже не принадлежащихъ къ составу общинъ, противно всякимъ понятіямъ объ общинной автономіи и о всякой самостоятельности въ общинномъ (муниципальномъ и мірскомъ) хозяйствѣ, гдѣ меръ долженъ быть главнымъ распорядителемъ. Но меры являются во Франціи въ одно и то же время и представителями своихъ общинъ, и агентами, исполнителями личныхъ приказаній префектовъ и лодирефектовъ, то-есть, единицами въ личномъ бюрократическомъ управленіи. Этотъ двойственный характеръ выборныхъ общественныхъ властей, чуждый англійскому самоуправленію, въ большей или меньшей степени, встрѣчается во всей континентальной Европѣ, и только особенно рѣзко выказывается во Франціи. {Устраненіе этого двойственнаго характера выборныхъ органовъ мѣстнаго самоуправленія было главною и самою трудною задачей въ новомъ прусскомъ законѣ, объ окружномъ управленіи (см. нашу статью Земскія учрежденія и самоуправленіе).} Здѣсь неразрѣшимое противорѣчіе самыхъ основныхъ государственныхъ понятій, недопускающее устройства такого мѣстнаго самоуправленія которое бы не находилось въ конфликтѣ съ центральнымъ государственнымъ управленіемъ. Съ одной стороны, пространство власти префектовъ, подпрефектовъ и ихъ низшихъ агентовъ, ничѣмъ неограниченное кромѣ инструкцій получаемыхъ изъ Парижа, ихъ полная безотвѣтственность, если только они исполняютъ свои инструкціи, распространеніе этой деспотической власти на самыя мелкія внутреннія дѣла общинъ. Съ другой стороны, такая же безотвѣтственная и неограниченная относительно общинныхъ интересовъ власть меровъ, которые не могутъ не считать себя главными хозяевами въ своихъ общинахъ. Личное подчиненіе меровъ префектамъ представляется единственнымъ практическимъ выходомъ изъ этого невозможнаго положенія, а съ тѣмъ вмѣстѣ и назначеніе меровъ отъ правительства какъ нельзя болѣе естественно. Впрочемъ сами французскія общины, кажется, всего менѣе на это ропщутъ; онѣ даже скорѣе довольны тѣмъ что этою мѣрой обезпечено ихъ спокойствіе и устранены для демагоговъ, совсѣмъ чуждыхъ общиннымъ интересамъ, поводы къ агитаціи на выборахъ меровъ. Вся буря была только въ національномъ собраніи, гдѣ законопроектъ сдѣлался орудіемъ политической борьбы между партіями, борьбы о силѣ и власти, какъ это всегда бываетъ во Франціи, а не предметомъ зрѣлаго законодательнаго обсужденія. Въ оппозиціи противъ правительства, предложившаго эту мѣру, соединились, какъ это также всегда случается во Франціи, партіи не имѣющія ничего общаго въ своихъ политическихъ убѣжденіяхъ,-- красная лѣвая (ультра-демократическая или такъ-называемая крайняя республика) и крайняя правая (законная и аристократическая монархія),-- г. Луи Бланъ, ораторъ первой, и маркизъ де-Франлье, ораторъ послѣдней. Къ нимъ примкнула и такъ-называемая просто лѣвая сторона,-- умѣренные или либеральные республиканцы. Каждая фракція этой пестрой оппозиціи, выставляя свои особенные мотивы, была враждебна предложеный мѣрѣ только потому что она усиливала могущество партіи стоявшей во главѣ правительства, и отдавала ей въ руки будущіе выборы народныхъ представителей, на которыхъ префекты безъ меровъ не полновластны. Всѣ разнородныя фракціи оппозиціи, хотя и каждая по-своему, говорили о необходимости децентрализаціи и упрекали правительственную партію въ противорѣчіи съ своими собственными убѣжденіями, такъ какъ ея члены въ прежнее время сами съ жаромъ говорили объ этой необходимости.
   Но всѣ безъ изъятія французскія партіи пока онѣ не въ правительствѣ говорятъ о децентрализаціи, то-есть, на французскомъ языкѣ, о самоуправленіи, и какъ только получаютъ въ руки дѣйствительную власть, такъ онѣ отказываются отъ этой мысли. Всѣ партіи вынуждены къ этому силою самыхъ вещей, превышающихъ волю отдѣльныхъ личностей.
   Въ упомянутыхъ нами преніяхъ правительство не могло не превозмочь и не найти для себя поддержки не только въ средѣ своей партіи, но и во всѣхъ людяхъ готовыхъ пожертвовать партійными интересами государственному интересу. Правительство указало при этомъ на цѣлый рядъ фактовъ, которыми изобличалось систематическое противодѣйствіе выборныхъ меровъ префектамъ, обязаннымъ, однако, отвѣчать за общественный порядокъ въ каждой деревнѣ, отвѣтственность за которыя они не могутъ нести безъ пассивнаго повиновенія меровъ. Хотя огромное большинство членовъ не только сельскихъ, до даже городскихъ общинъ, нисколько не расположено къ нарушителямъ общественной тишины, однако при равнодушіи къ общиннымъ выборамъ и дѣламъ происки революціонеровъ легко имѣютъ успѣхъ. На должности меровъ не разъ были избираемы самые крайніе революціонеры и враги всякаго общественнаго порядка. Это конечно явленіе чудовищное. Наконецъ правительство изобличило демократическую партію г. Гамбетты, съ наибольшимъ жаромъ ораторствовавшую за муниципальныя вольности, въ томъ что когда она была въ правительствѣ (послѣ 4го сентября 1870), то она также назначала своихъ агентовъ на должности меровъ, безъ выборовъ. Дѣло въ томъ что какая бы политическая партія ни становилась у государственной власти, хотя бы она была самаго революціоннаго образа мыслей и самаго демагогическаго происхожденія, она все-таки отвѣчаетъ предъ страною за сохраненіе государственнаго порядка и вынуждена охранять его, хотя бы изъ чувства самосохраненія. Между тѣмъ, при условіяхъ французскаго административнаго механизма, никакая партія, разъ захватившая въ свои руки правленіе, не можетъ обойтись для охраны государственнаго порядка безъ префектовъ и подпрефектовъ, съ которыми лично связана участь министровъ, также точно какъ участь префектовъ съ мерами. Вотъ послѣдствія системы государственнаго управленія въ которой никто не знаетъ границъ своей власти по закону и своей личной законной за нее отвѣтственности не несетъ, а всѣ вмѣстѣ за все отвѣчаютъ предъ неограниченными владыками администраціи и предъ столь же неограниченнымъ своеволіемъ общественныхъ страстей и влеченій.
   Нужно вникнуть въ общую совокупность всѣхъ особенностей французской административной системы и всего государственнаго строя, а не въ одну только отдѣльную какую-нибудь ихъ черту, чтобъ убѣдиться что безъ глубокихъ въ нихъ преобразованій и безъ соотвѣтствующаго имъ измѣненія въ нравахъ и обычаяхъ общественной жизни, самоуправленіе въ настоящемъ, здоровомъ смыслѣ этого слова невозможно во Франціи. Это убѣжденіе потому главнѣйше нужно что съ нимъ связано объясненіе не только чудовищныхъ явленій во французской политической жизни, но и многихъ важныхъ государственныхъ недоумѣній въ другихъ европейскихъ странахъ. Въ томъ или другомъ видѣ, вездѣ, кромѣ Великобританіи, подражаніе типу французскаго государственнаго управленія еще лежитъ тяжкимъ наростомъ на историческомъ бытѣ народовъ, еле-еле начинающихъ отъ него освобождаться. Дѣйствительные опыты самоуправленія во Франціи всего блистательнѣе доказали невозможность этой системы при господствующихъ въ этомъ государствѣ общихъ началахъ. Самымъ разительнымъ примѣромъ была національная гвардія, которая вмѣсто непоколебимой, поставленной самимъ обществомъ, охранительницы общественнаго спокойствія, какъ на то надѣялись, сдѣлалась сама главнымъ орудіемъ мятежа, всегда готовою вооруженною силой для всякой смуты. Также точно были неудачны всякія попытки расширенія общинныхъ вольностей, децентрализаціи, въ послѣдніе годы царствованія Наполеона III, напримѣръ, подчиненіе въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ полиціи общиннымъ властямъ. Либеральными мѣрами Второй Имперіи, не коснувшимися корня зла, началось паденіе ея могущества, которое находилось на своемъ апогеѣ въ эпоху своей диктатуры. Вообще либеральныя правленія мало удавались во Франціи, и это самое печальное не для нея только одной, а для всѣхъ тѣхъ націй у которыхъ либерализмъ еще понимается вліятельными общественными кругами въ духѣ рутинныхъ традицій французской бюрократіи.
   Всего болѣе смуты понятій породили французскіе опыты самоуправленія. По французскимъ образцамъ стали думать что сущность самоуправленія заключается въ назначеніи должностныхъ лицъ по выбору общества, заинтересованнаго въ ихъ дѣйствіяхъ, вмѣсто назначенія отъ правительства, и затѣмъ подъ самоуправленіемъ стали понимать общественное управленіе, въ противоположность государственному или казенному. Отсюда самыя прискорбныя недоразумѣнія и самыя сокрушительныя для развитія самоуправленія послѣдствія: общество, общины, земство съ своимъ управленіемъ, своими властями, даже съ своимъ войскомъ (національною гвардіей) противопоставлялись государству съ его управленіемъ, съ его властями и съ его войскомъ (линейнымъ). То что было естественно въ первоначальные періоды образованія государствъ, въ періоды броженія всѣхъ общественныхъ и государственныхъ стихій, когда государственная смута была явленіемъ нормальнымъ, когда безпрерывное изгнаніе князя вѣчемъ и вѣча княземъ было почти системою всего государственнаго быта,-- то самое возводилось въ прогрессивную норму, въ идеалъ новѣйшаго государства! Конечно не совсѣмъ отдавали себѣ во всемъ этомъ отчетъ приверженцы такого самоуправленія, хотя понятія эти и входятъ систематически въ ученіе о народномъ самодержавіи. Но и независимо отъ этого ученія, распространяются, по примѣру Франціи, эти превратныя воззрѣнія на самоуправленіе, искажающія всякій его теоретическій и практическій смыслъ. Не мудрено что отъ нихъ отварачиваются съ ужасомъ всѣ здравомысленные не только государственные люди, не могущіе желать возвращенія къ государствамъ въ государствѣ Среднихъ Вѣковъ, но и самые простые практическіе люди, желающіе нѣсколько болѣе прочныхъ обезпеченій для своихъ личныхъ и имущественныхъ интересовъ со стороны государственной власти, чѣмъ ихъ можетъ дать эта путаница властей, имѣющихъ главнѣйшимъ своимъ назначеніемъ не охранять общественный порядокъ, а побивать другъ друга. Отсюда весьма естественная и самая печальная наклонность искать спасенія въ бюрократическомъ управленіи, которое представляется краше этого неурядья... Однако самоуправленіе призвано, въ наше время, не увеличить раздоръ между обществомъ и государствомъ, какъ это произошло съ его жалкими опытами во Франціи, а напротивъ, крѣпче чѣмъ когда-либо сплотить эти стихіи человѣческой жизни въ одно гармоническое цѣлое.
   Самоуправненіе вовсе не значитъ самоуправляющіяся общества, Въ такомъ случаѣ зачѣмъ было бы государство. Самоупрявляющій (все равно что самодѣйствующій, selfacting) органъ государственнаго управленія есть'органъ дѣйствующій собственною своею силой, какую сообщаетъ ему уставъ его власти или законъ, а не чрезъ внѣшній толчокъ, какимъ служитъ для бюрократическаго агента приказаніе его начальства. Отсюда личная независимость органовъ самоуправленія, ихъ подчиненность только судебному приговору, заявляющему требованія закона, ихъ строгая личная отвѣтственность за свои дѣйствія предъ судомъ. Само собою разумѣется что лица облеченныя такою значительною властью, такою самостоятельностью и независимостью отъ административныхъ инстанцій, къ которымъ уже нельзя прибѣгать для защиты противъ ихъ злоупотребленій, должны быть люди соединяющіе въ себѣ много гарантій и для общества;они должны пользоваться почетнымъ положеніемъ въ мѣстномъ населеніи, внушать ему достаточно нравственнаго довѣрія и своею личностью, и своими личными интересами въ данной мѣстности, солидарными съ ея общими интересами. Для этого въ иныхъ случаяхъ выборы могутъ быть полезны, въ другихъ необходимы (для всѣхъ должностей связанныхъ съ хозяйствомъ и денежною отчетностью); но чтобъ они были всегда необходимы сами по себѣ, безъ всякихъ другихъ условій, составляли всю сущность самоуправленія, или даже чтобъ они были всегда достаточны для назначенія личностей именно нужныхъ для его органовъ, этого думать нельзя. Излюбленные во всякомъ обществѣ, и во всякое время люди -- не всегда наилучшіе, и не всегда наиболѣе пригодные для всякой въ этой сферѣ власти и дѣятельности. Популярность, въ особенности посреди обстоятельствъ подобныхъ Франціи, гдѣ она всегда скоротечна, пріобрѣтается не всегда наилучшими путями. Да и не именно люди популярные и громкіе нужны для такого по преимуществу практическаго государственнаго дѣла какъ мѣстная администрація. Выборы не только не всегда придаютъ личную независимость избранному на должность лицу, а напротивъ, нерѣдко ставятъ его въ положеніе зависимое (въ особенности если сроки службы кратки) отъ всѣхъ столь измѣнчивыхъ движеній, любви и ненависти, въ окружающемъ обществѣ, отъ всѣхъ интригъ столь мельчающихъ пропорціонально мелкотѣ района мѣстной среды. Сверхъ того, всякое общество должно быть долгимъ опытомъ воспитано для самостоятельности въ подачѣ голосовъ на выборахъ, и масса часто не имѣетъ вовсе требуемой самостоятельности. Кандидаты на должности по выборамъ развѣ не могутъ быть и не бываютъ такіе же наемники какъ и кандидаты на бюрократическія должности? Развѣ выборная служба всегда, уже потому только что она выборная, есть служба на пользу общества, ради его всеобщихъ интересовъ, а не превращается часто въ такую же гоньбу за мѣстами и жалованьями, какъ и бюрократическая служба? Независимость положенія не создается искусственно; когда лицо независимо по своему личному характеру и по всѣмъ условіямъ своего положенія въ обществѣ, то независимость предоставляемая ему закономъ въ его должности скорѣе извращаетъ его дѣятельность, чѣмъ помогаетъ ей. Мѣстное самоуправленіе не можетъ обойтись безъ класса людей которые бы самоотверженно, безъ всякихъ личныхъ выгодъ, исполняли въ немъ обязанности, ради почета, и могли бы это дѣлать по своимъ имущественнымъ средствамъ. Недостатокъ такихъ людей не могутъ восполнить никакіе выборы, напротивъ, они часто даже отталкиваютъ ихъ отъ мѣстной службы.
   Исключительное господство выборнаго начала во французскихъ мѣстныхъ учрежденіяхъ, долженствовавшихъ быть органами самоуправленія, и всеобщее голосованіе, чрезвычайно усилившее всѣ злоупотребленія этого начала, были послѣдствіемъ совсѣмъ ложнаго пониманія этой системы государственнаго управленія и заслонили собой его сущность отъ всей континентальной Европы, долгое время смотрѣвшей на всѣ политическіе вопросы французскими глазами и сквозь французскій языкъ. Съ этой точки зрѣнія самоуправленіе явилось управленіемъ общества дѣйствующимъ насупротивъ управленія государства, призваннымъ къ борьбѣ съ послѣднимъ; органы самоуправленія -- существующими только для протеста противъ правительства, мѣстныя административныя и хозяйственныя дѣла отодвинутыми на самый задній планъ. Выборы лицъ выражающихъ собою въ данную минуту крайнія раздраженія господствующія въ обществѣ противъ правительства являются первою необходимостью, въ особенности когда на выборы готовы идти преимущественно люди составившіе себѣ карьеру тѣмъ что подстрекали эти раздраженія. Съ другой стороны, и правительство, въ виду этой борьбы, къ какой бы партіи оно ни принадлежало, до крайности развиваетъ свои боевыя силы, свой бюрократическій организмъ управленія, старается проникнуть его агентами во всѣ круги общества и мелочи его мѣстной жизни, вездѣ, на каждомъ посту, противъ народнаго трибуна поставить своего бойца и вооружить его наибольшею властью. Это безвыходный кругъ, посреди котораго мечется французское общество.
   Можно ли удивляться что при такихъ условіяхъ главною заботою правительства становится заправлять выборами чрезъ своихъ агентовъ, а тѣмъ самымъ выборы, при участіи въ нихъ правительства въ качествѣ партіи, теряютъ всякій свой смыслъ. При этомъ даже выборы на мѣстныя должности получаютъ политическій характеръ, {Таковы были недавніе выборы членовъ департаментскихъ и муниципальныхъ совѣтовъ во Франціи, послужившіе главною ареной борьбы республиканской и монархическихъ партій.} который долженъ оставаться совсѣмъ чуждымъ мѣстной администраціи. Въ Великобританіи самая ожесточенная борьба парламентскихъ партій на мѣстные выборы не распространяется. Въ Великобританіи правительство, то-есть организмъ государственнаго управленія, стоитъ совсѣмъ въ сторонѣ отъ всякой выборной борьбы, и въ лицѣ своихъ представителей наблюдаетъ только за ихъ законностью; оно не имѣетъ надобности, да и не можетъ, еслибъ и захотѣло, вліять на выборы. Припомнимъ что правительство въ Англіи занимается главнѣйше законодательными проектами и высшею политикой, нисколько не сосредоточивая въ себѣ нити мѣстнаго управленія, что управленіе страною находится въ Англіи въ полномъ распоряженіи мѣстныхъ органовъ самоуправленія. Они имѣютъ въ центрѣ, въ министерствахъ, отношеніе не къ министрамъ, а къ такъ называемымъ несмѣняемымъ (permanent) должностнымъ лицамъ, которыя настоящей принудительной власти не имѣютъ, а потому занимаются не личными предписаніями, а только общими административными регулятивами, инструкціями, наказами и инспекціей мѣстныхъ учрежденій. Потому правительство, если подъ этимъ словомъ понимать то что понимается во Франціи и другихъ европейскихъ государствахъ, нисколько не находится въ Англіи въ рукахъ партіи, и никакая партія правительственною властью надъ мѣстнымъ населеніемъ не располагаетъ. Этою властью облечены только органы самоуправленія, то-есть закона. {Въ этомъ смыслѣ различаются понятія правительство и управленіе, какъ различныя функціи государственной власти (это впервые дѣлаетъ Л. Штейнъ, въ своей Verwaltungslehre, I Th. p. 198 и слѣд. Regierung и Verwaltung). Гибкость русскаго языка позволяетъ присоединить къ этому подъ словомъ правленіе еще третью, высшую категорію власти, иначе называемой верховною; она также внѣ политическаго спора въ Англіи. Во Франціи политическая жизнь передаетъ всѣ эти три категоріи власти въ руки партіи.} Законъ и судъ объединяютъ всѣ разнообразные органы мѣстнаго самоуправленія, устраняя всякія въ нихъ центробѣжныя наклонности. Бюрократическіе элементы управленія являются только вспомогательными, хотя и необходимыми силами въ управленіи; въ немъ господствуютъ и даютъ всему тонъ начала самоуправленія. Самый послѣдній полицейскій служитель (policeman) въ Англіи, назначаемый по найму, считаетъ себя въ нѣкоторой степени самостоятельнымъ, потому что онъ прежде всего повинуется закону и имъ огражденъ отъ всякаго произвольнаго съ него требованія; это не мѣшаетъ ему охранять общественный порядокъ строже, чѣмъ во всякой другой странѣ.
   Начала самоуправленія не полагаются въ Великобританіи въ выборномъ началѣ, хотя оно и получило въ недавнее время сильное развитіе, прежде тамъ неизвѣстное и пугающее многихъ приверженцевъ старой англійской свободы. {См. Gneist, Verwaltung, Justiz, Rechtsiceg, p. 29 и слѣд.} Но и всѣ выборныя стихіи не нарушаютъ пока общаго духа великобританскаго государственнаго управленія; онѣ нисколько не становятся лотерею государственной власти, а входятъ въ общую ея систему, которая на всѣхъ ступеняхъ въ томъ или другомъ видѣ воспринимаетъ въ себя общественные элементы и поглощаетъ ихъ въ своемъ государственномъ началѣ. Напротивъ, организмъ французскаго государственнаго управленія нисколько не утрачиваетъ сверху до низу своей бюрократической сущности, своего административнаго абсолютизма отъ всѣхъ этихъ общественныхъ выборныхъ властей, которыя его окружаютъ непріязненнымъ лагеремъ, или совсѣмъ блѣднѣютъ предъ его силою и которыя нисколько не входятъ въ его составъ, нисколько не замѣняютъ собою на мѣстахъ бюрократическихъ агентовъ. Меры служатъ исполнительными органами префектовъ; вся мѣстная власть принадлежитъ послѣднимъ. Выборный способъ замѣщенія должностей имѣющихъ бюрократическій характеръ конечно самый неудобный для такихъ должностей. Этотъ характеръ во всемъ направленіи французской администраціи, которая совсѣмъ не знаетъ (кромѣ судебнаго вѣдомства) въ своемъ составѣ несмѣняемыхъ безъ суда и лично независимыхъ отъ начальства чиновниковъ. Такія должностныя лица, нужныя для нѣкоторыхъ мѣстъ, выражаютъ собою самыя существенныя начала самоуправленія; они возможны и безъ выборовъ и во множествѣ существуютъ въ Германіи. Но они невозможныво Франціи вслѣдствіе духа ея администраціи, зиждущагося на личной волѣ высшихъ инстанцій. Франціи, и всѣмъ странамъ бравшимъ съ нея административные примѣры, остается чуждою одна изъ самыхъ существенныхъ стихій самоуправленія,-- это личная живая сила дѣйствующая въ его органахъ (выборныхъ или невыборныхъ) и воплощающая въ себѣ власть. Такая сила, придающая чрезвычайное могущество этой власти, въ особенности на низшихъ ея ступеняхъ, невозможна въ бюрократическихъ агентахъ, дѣйствующихъ только силою общаго механизма. Эта личная живая сила, подобная англійскимъ мировымъ судьямъ, наилучшимъ образомъ удовлетворяетъ ежедневнымъ потребностямъ народа и ставитъ его въ самыя сочувственныя отношенія ко власти.
   Всѣми этими историческими чертами государственнаго управленія Франціи объясняются разныя болѣзненныя явленія ея нынѣшняго политическаго положенія; связь причинъ и послѣдствій въ этихъ явленіяхъ какъ нельзя болѣе назидательна для тѣхъ которые, понимая свободное или такъ-называемое народное правленіе только по французскимъ понятіямъ {Сверхъ указанныхъ уже источниковъ для характеристики французскихъ мѣстныхъ учрежденій самоуправленія, см. также L. Stein. Verwaltungslehre, Die Vollziehende Gewalt, besonderer Theil, p. 121u слѣд.}, по традиціямъ французской революціи, или влекутся къ нему всѣми своими надеждами, или отплевываются отъ самаго слова "самоуправленіе". Безъ него, однакоже, но только въ настоящемъ его значеніи, при нынѣшнихъ условіяхъ государственной и общественной жизни, обойтись невозможно; бюрократическая форма государственной власти не можетъ исполнить важнѣйшихъ ея задачъ въ наше время, не можетъ въ особенности сдружитъ съ нею общество, которое, со всѣми самобытными своими организаціями, получило теперь такое огромное значеніе подлѣ государства. При чрезвычайномъ развитіи новыхъ общественныхъ союзовъ всякаго рода, при оживленіи старыхъ (общинъ), и при всеобщемъ стремленіи общественной жизни къ самостоятельности въ государствѣ,-- единственное средство противодѣйствовать опасному для государства направленію этого движенія есть расширять и упрочивать законное государственное самоуправленіе. Величайшимъ несчастіемъ для Франціи было то что ея фальшивые опыты самоуправленія внушали лучшимъ ея людямъ невольный страхъ къ самой даже идеѣ его. Самымъ ошибочнымъ политическимъ понятіемъ посѣяннымъ въ континентальной Европѣ французскою революціей было понятіе о состоятельности устройства законодательной власти на началахъ народнаго представительства или такъ-называемаго свободнаго правленія, съ сохраненіемъ стараго режима, или абсолютизма въ организаціи административной власти {Cp. L. Stein. Die Verwaltugslehre, 2 Aus. Der besondere Theil, p. 9.}. Административный бюрократическій абсолютизмъ еще былъ возможенъ въ старое время въ патріархальномъ государствѣ, гдѣ онъ нейтрализовался личными, отеческими отношеніями монарха къ своимъ подданнымъ и его личнымъ управленіемъ; нынѣ, когда управленіе стало такъ сложно, административный абсолютизмъ сдѣлался несостоятеленъ. Французскій конституціонализмъ усиливаетъ значеніе партій въ управленіи. Увлеченіе этимъ конституціонализмомъ въ первой половинѣ нынѣшняго столѣтія было наслѣдіемъ преимущественно французской революціи и ея мыслителей. Этотъ конституціонализмъ между прочимъ полагалъ возможнымъ ограничиться государственнымъ устройствомъ, нисколько не заботясь о преобразованіяхъ въ государственномъ управленіи, которое практически важнѣе для народа всякаго устройства законодательныхъ органовъ. Думать о гарантіяхъ противъ произвола въ законодательной дѣятельности, нисколько не упрочивая законность въ ходѣ управленія, было легкомысленно {Надо думать что французскій конституціонализмъ, или точнѣе парламентаризмъ много виновенъ въ государственномъ разстройствѣ Испаніи, гдѣ народъ до сихъ поръ сохранилъ много отличныхъ качествъ, и между прочимъ историческую наклонность къ мѣстному самоуправленію. (Cp. V. Cherbulioz, l'Espagne politique, Rev. des deux Mondes, 1873.)}.
   Французскій народъ обвиняютъ за наклонность къ диктаторскому правленію, то-есть къ правленію безъ парламентскаго контроля, но это правленіе прямо истекаетъ изо всего государственнаго строя Франціи. Въ этомъ строѣ парламентское правленіе ничего не измѣняетъ, лишь ставитъ въ вершинѣ администраціи, на мѣсто воли диктатора, парламентскую партію; отчего государственное управленіе во всей странѣ нисколько не дѣлается менѣе личнымъ, менѣе произвольнымъ и менѣе самовластнымъ, а только сообразуется въ своемъ самовластіи и произволѣ съ политическою программою своей партіи, которая никакъ не менѣе одностороння, не менѣе прихотлива, не менѣе несправедлива въ пользованіи своею властью, чѣмъ диктаторъ. Административная, а съ нею и вся государственная власть дѣлается при парламентскомъ правленіи только болѣе шаткою, когда эта власть, какъ во Франціи, неограниченна въ своемъ существѣ. Такая власть совмѣстима только съ исключительно законодательною и совѣщательною дѣятельностью представительныхъ собраній, безъ всякаго ихъ вліянія на ходъ внутренней и внѣшней политики; это и было при обѣихъ имперіяхъ.
   Вмѣстѣ съ парламентскимъ правленіемъ, какъ оно понимается во Франціи, начинается всегда волненіе въ обществѣ, неудобное для всѣхъ безъ изъятія практическихъ личныхъ интересовъ, и удобное только для искателей политическихъ приключеній; это волненіе есть неизбѣжное послѣдствіе враждебнаго правительству движенія всѣхъ общественныхъ интересовъ и классовъ, обиженныхъ и обезпокоенныхъ управленіемъ въ духѣ противоположныхъ интересовъ и классовъ. Броженіемъ общества, всегда сопутствующимъ во Франціи парламентскому правленію, пользуются враги общественнаго порядка, хотя бы ихъ было не болѣе тамъ, чѣмъ во всякой другой странѣ. Всякое неудовольствіе противъ администраціи быстро обращается противъ главы государства, и всякое общественное движеніе, затѣмъ слѣдующее, подвергаетъ вопросу его власть, нераздѣльную съ администраціей.
   Вмѣстѣ съ тѣмъ, при крайней бюрократической централизаціи и при отсутствіи всякой общинной автономіи, очень легко произвести во Франціи государственный переворотъ, хотя бы онъ былъ противенъ желаніямъ большинства народонаселенія. Для этого достаточно захватить центральную пружину государственной машины, которая посредствомъ предписаній приводитъ въ движеніе весь механизмъ государственнаго управленія, а это можетъ быть сдѣлано самою незначительною кучкою людей въ Парижѣ, какъ это неоднократно и дѣлалось. Также точно легко овладѣваютъ мятежники во Франціи и организаціями общинъ, подобно тому какъ два прусскихъ улана овладѣвали цѣлыми ея городами, посреди онѣмѣлаго отъ страха народонаселенія. Между тѣмъ Французы не робки, ни въ полѣ, ни въ гражданской жизни. Но никакая неорганизованная сила не можетъ устоять противъ организованной, и никакая личная храбрость нисколько не можетъ помочь посреди разстройства личныхъ силъ, ничѣмъ не соединенныхъ вмѣстѣ.
   Въ грудахъ всякаго сора и грязи, выносившихся французскими потрясеніями наружу со дна общества, было также всегда не мало и самой возвышенной личной доблести, было всякій разъ не мало людей крѣпко стоявшихъ за законный порядокъ и противъ беззаконій представителей власти и противъ насилія толпы, не мало героевъ и поплатилось за то жизнію, но всѣ они оставались немощными и одинокими съ своимъ самоотверженіемъ, которое пропало даромъ для общества.
   Мы не отрицаемъ что революціонные перевороты и государственные удары вошли, съ почина великой революціи, въ привычки политической жизни Франціи, и что уже вслѣдствіе этого одного они такъ сдѣлались легки въ исполненіи; но и тѣ и другіе главнѣйше обусловлены основнымъ историческимъ характеромъ ея государственнаго строя. Весь этотъ характеръ таковъ что законное сопротивленіе въ обществѣ противозаконнымъ дѣйствіямъ органовъ власти столько же чуждо общему направленію французской политической жизни, какъ и энергическое, но строго законное сопротивленіе со стороны представителей власти мятежнымъ движеніямъ въ обществѣ. Всѣ революціонные перевороты во Франціи несомнѣнно производились ничтожнымъ меньшинствомъ, посреди пассивнаго большинства народонаселенія. Но безъ мѣстнаго самоуправленія лучшія силы общества не организованы къ отпору и къ совокупному съ правительствомъ дружному дѣйствію противъ нарушителей общественнаго мира. Въ самоуправленіи общество воспитывается для борьбы за законъ и съ нимъ за государственный порядокъ. Самоуправленіе подобное французскому открываетъ только доступъ демагогамъ вторгаться въ эти безсильныя и искусственныя мѣстныя организаціи и пользоваться ими какъ центрами для преступныхъ цѣлей. Такова была, какъ мы видѣли, исторія парижской коммуны 1871 года, и точно такія же учреждались коммуны, то-есть революціонныя организаціи подъ маскою законныхъ муниципальныхъ властей, въ Ліонѣ и другихъ городахъ. И такъ было всегда. Вся масса дѣйствительныхъ и полноправныхъ членовъ городскихъ общинъ, при полномъ своемъ отвращеніи къ бунтовщикамъ, почти всегда пришлецамъ, остается безучастною свидѣтельницей насильственнаго захвата ими муниципальной власти. Она считаетъ это дѣломъ правительства, то-есть центральной администраціи, подъ опекой которой живетъ. Прежде чѣмъ возмущеніе разгорѣлось до той степени когда бороться съ нимъ можно только матеріальною силой, оно было бы, въ самомъ своемъ началѣ, невозможно, еслибы вокругъ него была самостоятельная общинная и земская жизнь. Если въ XVIII столѣтіи правительство съ одними бюрократическими своими агентами оказалось безпомощнымъ противъ революціи, то посреди сложныхъ общественныхъ движеній нашего времени эта оборона совсѣмъ несостоятельна. Остается употребленіе военной силы; но она пригодна только противъ открытаго возстанія, которое вмѣстѣ съ гражданскою войной наступаетъ обыкновенно во Франціи гораздо позже государственнаго переворота, то-есть послѣ перехода власти въ руки мятежниковъ. Таковы были іюньскіе дни въ 1848 году и осада Парижа версальскими войсками въ 1871 году. Здоровая организація мѣстнаго самоуправленія мѣстныхъ земскихъ и общинныхъ союзовъ, не идущихъ врозь съ государствомъ, есть для общественной жизни великое благодѣяніе: это не что иное какъ организація лучшихъ силъ въ обществѣ, разрозненныхъ безъ этого на атомы. Вмѣстѣ съ тѣмъ и для государства нашего времени это единственное радикальное средство къ обузданію столь многочисленныхъ нынѣ враговъ государственнаго порядка и къ употребленію на служеніе ему всѣхъ свободныхъ общественныхъ силъ. Это въ гражданскомъ государственномъ строѣ совершенно то же что въ военномъ новѣйшая организація воинской повинности: посредствомъ нея имѣется, позади наличнаго вооруженія, неограниченный резервъ, всегда готовый вступитъ въ ряды на защиту отечества. Для этого однако первое условіе -- чтобы кадры были крѣпки и хорошо организованы. То же самое можно сказать и про кадры или учрежденія мѣстнаго самоуправленія.
   Съ нѣкоторыхъ поръ у насъ слышится особенно много жалобъ на неурядицу въ разныхъ учрежденіяхъ нашего самоуправленія, повѣствуется о многихъ дѣйствительно печальныхъ явленіяхъ въ этой области, доказывающихъ, по мнѣнію многихъ, что наше общество еще недостаточно созрѣло чтобы сознательно пользоваться дарованными ему правами. Въ виду всего этого, могутъ находить несвоевременнымъ, въ такую минуту, восхваленіе этой формы управленія, оказавшейся пока еще такъ мало производительною. Вопроса, въ какой степени справедливо это послѣднее мнѣніе, мы здѣсь касаться не будемъ; замѣтимъ только мимоходомъ что никакое учрежденіе не можетъ выдержать абсолютной оцѣнки безъ сравненія съ другими ему предшествовавшими и подобными, и что сверхъ того самый порядокъ самоуправленія всегда подвергается болѣе строгой критикѣ, изобличая и оглашая все что въ порядкѣ бюрократическомъ скрыто и замаскировано. Затѣмъ нельзя отрицать многихъ существенныхъ недостатковъ въ самомъ устройствѣ всѣхъ нашихъ мѣстныхъ учрежденій, {См. статью нишу Земскія учрежденія и самоуправленіе (Русск. Вѣстн. 1874 года).} препятствующихъ обществу и лучшимъ его силамъ пользоваться ими надлежащимъ образомъ. Но не въ этомъ дѣло въ настоящемъ случаѣ и съ принятой нами выше точки зрѣнія. Какія бы ни происходили злоупотребленія въ нашемъ самоуправленіи, какіе бы недостойные люди ни получали въ немъ значеніе и власть, какіе бы дурные общественные элементы ни вторгались въ него, мы спросимъ только было ли бы лучше еслибъ эти самые элементы дѣйствовали на другихъ поприщахъ: напримѣръ бюрократическомъ или же на противоположномъ поприщѣ политической и революціонной пропаганды? Тѣ же самые люди, работая на почвѣ самоуправленія, подвергаются по меньшей мѣрѣ контролю и борьбѣ, которые, какъ бы они ни были еще слабы въ нашемъ обществѣ все-таки сокращаютъ и обуздываютъ сколько-нибудь ихъ замыслы и влеченія, и во всякомъ случаѣ ихъ обнаруживаютъ. Какое бы уныніе ни наводили на самые либеральные у насъ умы иные чудовищные куріозы нашей провинціальной жизни, невозможно сомнѣваться въ цѣлебной силѣ этой свободной нравственной и умственной борьбы, которая непремѣнно заключается во всякой самобытной земской и общинной средѣ. Даже лица съ направленіемъ вреднымъ для общества, въ политическомъ отношеніи, отрезвляются на почвѣ самоуправленія. Столкновенія здѣсь, съ одной стороны, съ самыми неотразимыми и самыми грубыми практическими интересами народнаго обихода, безпощадными ко всякой бунтующей мысли, и съ другой стороны, съ неумолимыми требованіями закона и права, составляютъ самый воспитательный элементъ для всякаго общественнаго дѣятеля и для всякой зачинающейся политической жизни; самоуправленіе открываетъ каж-; дому возможность законно участвовать въ публичномъ дѣлѣ, и вотъ поэтому-то оно самое могущественное средство къ предотвращенію политическихъ захмѣшательствъ. Сравненіе Франціи, переполненной тайными обществами даже въ самыя либеральныя свои эпохи, съ Англіей, не только ихъ не знающей, но чуждой всякаго революціоннаго склада политическихъ убѣжденій, служитъ лучшимъ доказательствомъ нашихъ словъ.
   Отсутствіе самоуправленія, въ изложенномъ нами смыслѣ, то-есть духа законности и участія общественныхъ элементовъ въ организмѣ управленія, и административный абсолютизмъ, сложившійся издавна во Франціи и значительно усиленный революціей, даютъ отвѣтъ на многіе вопросы возбуждаемые ея странною политическою жизнею. Укажемъ, бѣгло, въ связи со всѣмъ сказаннымъ, еще на нѣкоторыя наиболѣе примѣчательныя явленія этой жизни.
   Нигдѣ нѣтъ въ такомъ количествѣ и столь ненавистныхъ; одна другой политическихъ партій какъ во Франціи; нигдѣ общественное мнѣніе не бываетъ до такой степени какъ здѣсь возбуждаемо вѣроятностями перехода государственной; власти изъ рукъ одной партіи къ другой. Можно подумать что между французскими партіями существуютъ самыя рѣзкія различія въ политическихъ программахъ, то-есть въ ихъ желаніяхъ относительно устройства и управленія государства. И дѣйствительно, эти партіи соединяются между собою только для низверженія противниковъ, а во всякомъ положительномъ дѣлѣ, во всякомъ государственномъ созиданіи самыя даже мелкія ихъ фракціи между собою непримиримы. Несостоятельность нынѣшняго національнаго собранія въ составленіи конституціонныхъ законовъ, да и все вообще безплодіе этого собранія, считающаго въ своихъ рядахъ лучшихъ и замѣчательнѣйшихъ людей Франціи, происходятъ главнѣйше отъ непримиримой розни его политическихъ группъ, несогласныхъ на взаимныя уступки даже въ самыхъ мелкихъ своихъ дѣленіяхъ. Однако несмотря на это, почти невозможно найти, за исключеніемъ формы правленія, что-либо положительное и осязательное во взглядахъ раздѣляющихъ между собою всѣ эти партіи: онѣ враждебны одна другой въ своихъ политическихъ желаніяхъ, но въ ихъ программахъ было бы чрезвычайно затруднительно отыскать какія-либо прямыя указанія на тѣ государственныя учрежденія, законодательныя и административныя реформы которыя каждая изъ нихъ, въ отличіе отъ всѣхъ остальныхъ, хочетъ ввести въ странѣ. Такія указанія мы всегда находимъ со стороны борющихся партій въ Англіи, и общество всегда знаетъ что если люди такого-то цвѣта будутъ въ правительствѣ, то съ ними связаны такія-то правительственныя мѣры и законодательныя преобразованія. Этого нѣтъ во Франціи.
   Какъ ни привыкли всѣ говорить о различномъ политическомъ направленіи каждой изъ этихъ партій, никто не знаетъ въ чемъ бы дѣйствительно различествовали учрежденія, мѣропріятія и порядки которые бы послѣдовали во Франціи за водвореніемъ того или другаго правительства, и этого не знаютъ даже сами приверженцы каждаго, за исключеніемъ развѣ самыхъ крайнихъ партій. Но даже и относительно этихъ послѣднихъ ясный отвѣтъ на этотъ вопросъ былъ бы очень затруднителенъ, напримѣръ, едва ли возможно опредѣлить какими именно институтами заявили бы себя одрой стороны ультра-демократическія, даже соціалистическія и коммунистическія направленія, и съ другой стороны, ультра-аристократическія, легитимистскія. Нельзя же въ самомъ дѣлѣ было бы ожидать подѣленія всѣхъ наличныхъ имуществъ между всѣми французскими подданными, конфискаціи ихъ въ пользу государства, упраздненія права наслѣдства, также какъ и введенія крѣпостнаго права и барщины, аристократической касты и проч. Едва ли даже самые невѣжественные французскіе крестьяне вѣрятъ въ возможность подобныхъ явленій. Тѣмъ не менѣе самые просвѣщенные Французы съ ужасомъ помышляютъ о торжествѣ каждой противной партіи; и ихъ опасенія вполнѣ основательны. Загадка объясняется очень просто. Отъ перехода правительства въ руки той или другой партіи ничего болѣе не ожидаютъ во Франціи какъ господства въ правительственной сферѣ общаго направленія ей свойственнаго, но и этого, при объемѣ и неограниченности французской административной власти, весьма достаточно чтобы привести въ трепетъ всѣ личные частные интересы во всѣхъ лагеряхъ несогласныхъ съ торжествующею партіей и въ тяготѣющихъ къ нимъ общественныхъ классахъ. Этого одного направленія, этихъ общихъ политическихъ сочувствій и антипатій, безъ всякихъ новыхъ законовъ и учрежденій, достаточно, при характерѣ французскаго государственнаго строя, чтобы всякое прикосновеніе частнаго лица къ государственной власти, во всѣхъ ея видахъ, было иное; чтобы каждому Французу приходилось жить иначе, смотря по партіи стоящей у власти. Эти различія, въ своей дѣйствительности, гораздо страшнѣе для практической жизни человѣка въ государствѣ, чѣмъ всякіе законы и учрежденія. Къ каждому закону и учрежденію, какъ бы ни было круто и несправедливо вновь вводимое ими начало, могутъ приладиться самые противоположные и самые враждебные ему личные интересы, а съ произвольнымъ административнымъ взглядомъ, хотя бы и самымъ умѣреннымъ, не могутъ ужиться сколько-нибудь различествующія съ нимъ потребности и понятія жизни, хотя бы и самыя скромныя. Отъ восхожденія къ власти самыхъ крайнихъ политическихъ оттѣнковъ ожидаютъ во Франціи правительственной тиранніи; умѣренность убѣжденій состоитъ въ умѣренномъ пользованіи административными прерогативами.
   Отсюда главнѣйше происходитъ государственное безплодіе всѣхъ партій во Франціи: не взирая на то что въ теченіи нынѣшняго столѣтія всѣ онѣ перебывали въ правительствѣ и владычество нѣкоторыхъ продолжалось довольно долго, ни одна изъ нихъ не оставила по себѣ замѣтныхъ слѣдовъ въ законодательствѣ, которое по всѣмъ своимъ отраслямъ было замѣчательнымъ образомъ неподвижно, посреди коренныхъ государственныхъ реформъ во всей остальной Европѣ. Цѣль каждой французской партіи достигнута когда она подучила въ свои руки административную власть, которая для нея достаточна чтобы безъ всякихъ новыхъ законовъ управлять страною по-своему и парализовать силу своихъ противниковъ. Это безвыходный кругъ государственной жизни, которая, вопреки самымъ жестокимъ потрясеніямъ, находилась здѣсь въ застоѣ, какъ нигдѣ. Революціонные перевороты какъ бы они ни были глубоки, способны только механически возмущать существующій порядокъ, и совсѣмъ безсильны къ органической его передѣлкѣ: для послѣдней нужны въ обществѣ новыя понятія, которыя не могутъ же возникать вслѣдствіе одного только насилія противъ узаконеннаго государственнаго строя; нужна также спокойная законодательная работа, невозможная подъ постоянною угрозой этого насилія, напротивъ того насильственные революціонные перевороты неизбѣжно влекутъ за собою безотчетный страхъ ко всякимъ государственнымъ нововведеніямъ и ко всякимъ новаторамъ, хотя бы и разумнымъ. Отсюда то реакціонерное противъ всякаго политическаго прогресса настроеніе умовъ въ практическихъ массахъ, которое замѣчается на долго вслѣдъ за революціонными бурями и особенно значительно во Франціи. Таково самое общественное нравственное и умственное вліяніе этихъ бурь; а для предотвращенія ихъ всего необходимѣе Iсвоевременныя и смѣлыя государственныя реформы, къ которымъ, при всей шумливости политической жизни, и масса французскаго общества и руководящія имъ партіи весьма мало расположены.
   Можно думать что еслибы вниманіе партій было болѣе сосредоточено на дѣйствительныхъ преобразованіяхъ въ законодательствѣ, судѣ и администраціи, въ какихъ нуждается Франція и для какихъ не служитъ препятствіемъ тотъ или другой образъ правленія, самъ по себѣ, то и вопросъ объ немъ формально раздѣляющій большинство партій, и наиболѣе ихъ раздражающій, потерялъ бы для нихъ свою живость. Но однажды захвативъ исполнительную власть, всякая партія довольствуется во Франціи неограниченною силой въ ней заключающеюся: управлять страною въ своемъ исключительномъ дурѣ, посредствомъ административныхъ распоряженій, безъ всякаго законнаго имъ сопротивленія откуда бы то ни было. Въ богатствѣ этихъ распоряженій, хотя и измѣняющихся съ каждою партіей, но доведшихъ административный бюрократическій механизмъ Франціи до послѣдняго совершенства, заключается все движеніе французской государственной жизни; въ развитіи этого такъ-называемаго во Франціи административнаго права (droit administratif) она является образцовою.
   Думать, для осуществленія своихъ политическихъ идей, о новыхъ законахъ и институтахъ, разрабатывать ихъ проекты и подготовлять къ нимъ общественное мнѣніе, не считаетъ нужнымъ ни одна французская партія: каждой нужна только административная власть, посредствомъ которой она уже проведетъ всѣ свои идеи. Вотъ важный и прискорбный фактическій результатъ этого устройства управленія, скрывающаго въ себѣ полный абсолютизмъ подъ парламентскими формами.
   Упомянемъ еще о нѣкоторыхъ поразительныхъ явленіяхъ въ бытѣ Франціи, дѣлающихся болѣе понятными при знакомствѣ съ особенностями ея государственнаго строя. Всѣхъ удивляетъ немощь французскихъ законныхъ или по крайней мѣрѣ прочно повидимому утвердившихся правительствъ противъ открытаго мятежа (напримѣръ въ февралѣ 1848 года и въ сентябрѣ 1870), хотя въ эпохи кризисовъ правительства временныя, облеченныя властью гораздо менѣе правильно организованною и спорною (іюньскіе дни въ 1848 года, государственный ударъ 2го декабря 1851 года и бой версальскихъ войскъ противъ Парижской коммуны въ 1871) вступаютъ въ самую энергическую и всегда побѣдоносную борьбу съ такимъ же мятежомъ и съ тѣми же мятежными толпами, только лучше вооруженными. Этимъ явленіемъ значительно объясняются французскіе перевороты, которыми въ нѣсколько часовъ низвергались правленія еще наканунѣ казавшіяся весьма прочными въ странѣ. Представителямъ власти во Франціи въ обыкновенное время недостаетъ какъ-то духа противъ бунта, предъ которымъ не остановилось бы никакое правительство, всего менѣе великобританское. Это странное обстоятельство обусловлено, какъ намъ кажется, характеромъ французской исполнительной власти. Привыкнувъ руководствоваться преимущественно административными соображеніями, а не законами относительно исполненія которыхъ не могло бы быть сомнѣнія, она недоумѣваетъ относительно своего права дѣйствовать когда противъ нея поднимается какое-нибудь рѣшительное неудовольствіе въ обществѣ и выражается насиліемъ. Нужно чрезвычайное раздраженіе страстей, сильнѣйшее развитіе анархіи, пробуждающее во всѣхъ классахъ желаніе чтобъ ей былъ положенъ конецъ, чтобы заставить лица стоящія у власти дѣйствовать энергически противъ возмущенія. Въ такихъ условіяхъ находятся французскія временныя правленія, и тогда они оказываются безпощаднѣе и немилосерднѣе ко всякимъ противникамъ власти, чѣмъ правительства всѣхъ другихъ странъ. Что можетъ быть печальнѣе власти вынужденной почерпать для себя силу не въ законномъ правѣ, а только во мгновенныхъ и измѣнчивыхъ влеченіяхъ окружающей ее публики? Если и справедливо, съ другой стороны, что послѣ великой революціи, сломавшей законную форму правленія, ни одно французское правительство не могло имѣть искренней вѣры въ свою законность и это обстоятельство должно было колебать всякую энергію дѣйствія противъ мятежа, то это одно еще не объясняетъ отсутствія этой энергіи, ибо ею были же воодушевлены временныя правленія, въ которыхъ должно быть еще сильнѣе чувство своей незаконности.
   Изъ разсмотрѣнныхъ нами свойствъ французскаго государственнаго организма, истекаетъ множество другихъ въ немъ симптомовъ, болѣе или менѣе всѣмъ извѣстныхъ какъ характеристическія принадлежности его жизни. Таково отвлеченное, оторванное отъ реальныхъ и историческихъ условій народной жизни, доктринерство всѣхъ безъ изъятія французскихъ политическихъ партій; каждая изъ нихъ имѣетъ свою замкнутую схему нѣсколькихъ самыхъ общихъ принциповъ, абсолютныхъ, какъ всякое отвлеченное политическое ученіе. Это доктринерство до того вошло въ плоть и кровь политическихъ людей Франціи что имъ отличается даже группа самыхъ благоразумныхъ людей въ публичной ея жизни, наименѣе зараженныхъ предразсудками ея политическихъ партій, и призванныхъ, по самому существу своихъ идей и занятій, къ наиболѣе реальному пониманію государственныхъ вопросовъ; мы говоримъ о французскихъ экономистахъ.
   Собственно имъ обязано экономическое ученіе объ отношеніяхъ государства къ народному хозяйству (теорія безусловнаго невмѣшательства, laisser faire, laisser aller) тою отвлеченностью и непрактичностью которыя господствовали одно время въ экономической наукѣ, и много помѣшали ея благодѣтельному вліянію на государственную и общественную дѣятельность во Франція. Это направленіе французскихъ экономистовъ, наименѣе свойственное предмету и методамъ экономическихъ ученій, лучше всего выражаетъ собою общій характеръ французской политической мысли. Всегда доктринерскій духъ этой мысли, слѣдующій своей собственной, отрѣшенной отъ жизни логикѣ, и не вѣдающій конкретныхъ ея случаевъ, составляетъ самъ по себѣ причину неуступчивости и крайняго раздробленія французскихъ партій; онѣ не хотятъ ничего знать о практическихъ компромиссахъ, безъ которыхъ не можетъ обойтись самый успѣхъ идеи въ государственномъ дѣдѣ.
   Насколько этотъ духъ коренится, какъ полагаютъ, въ прирожденномъ характерѣ націи, настолько же онъ обусловленъ всею совокупностью свойствъ французскаго государственнаго быта. Тогда какъ мѣстное самоуправленіе воспитываетъ въ обществѣ привычку разсматривать каждый государственный вопросъ подъ частными условіями мѣста и времени; бюрократической централизаціи свойственно обобщеніе всѣхъ вопросовъ и пренебреженіе ихъ дѣйствительными отношеніями, мало даже извѣстными въ центрѣ. Отсутствіе мѣстной политической жизни и связанной съ ней практической политической школы замѣчается на членахъ всѣхъ французскихъ представительныхъ собраній; подъ ними не чувствуется никакой земли, которой бы они признавали себя представителями и посреди практическихъ дѣлъ которой они бы жили, какъ великобританскіе депутаты и перы. Отсюда преимущественно происходитъ то странное явленіе что французскія представительныя палаты не служатъ (иногда даже вслѣдъ за выборами) вѣрнымъ выраженіемъ дѣйствительныхъ желаній и нуждъ страны, и не могутъ поэтому давать прочной опоры для дѣйствій правительства; въ странѣ часто подымается общій голосъ совсѣмъ въ разрѣзъ съ настроеніемъ ея представителей. Французскіе парламенты всегда болѣе похожи на политическіе клубы, въ которыхъ люди собрались для агитаціи своихъ личныхъ мнѣній, чѣмъ на народные представительныя собранія. Отсутствіе контроля судебной юрисдикціи по предметамъ публичнаго права также способствуетъ развитію этого отвлеченнаго доктринерства въ политическихъ убѣжденіяхъ: судебный споръ и неизбѣжная въ немъ борьба понятій права въ ихъ конкретной формѣ и матеріальныхъ интересовъ съ ними связанныхъ пріучаютъ общество къ оцѣнкѣ общихъ законодательныхъ началъ преимущественно съ точки зрѣнія ихъ практическаго значенія. Здѣсь въ особенности пріобрѣтается привычка къ уваженію чу"каго мнѣнія и чуткихъ интересовъ, какъ равноправныхъ съ своими; этого очень недостаетъ французскимъ политическимъ людямъ, изъ которыхъ каждый. весьма искренно считаетъ свой лагерь непогрѣшимымъ, а всѣ остальные измѣнническими. Наконецъ доктринерство и отвлеченный радикализмъ {Въ смыслѣ абсолютности принциповъ и неуступчивости чужимъ принципамъ.} всѣхъ французскихъ партій, самыхъ даже умѣренныхъ и консервативныхъ, значительно происходитъ отъ указаннаго выше обстоятельства что онѣ вовсе не считаютъ нужнымъ формулировать свои политическія желанія въ видѣ какихъ-либо проектовъ практическихъ законодательныхъ мѣръ и преобразованій, а ограничиваются стремленіемъ захватить въ свои руки административную власть. Чтобы получить ее, люди партіи и обдумываютъ и краснорѣчиво излагаютъ соотечественникамъ только самые общіе принципы въ духѣ которыхъ они намѣреваются управлять ими, или точнѣе обращаться съ ними. Для произвольнаго административнаго обращенія съ подвластными, въ томъ или другомъ направленіи, достаточно самой общей доктрины, и нѣтъ надобности ее ближе опредѣлять. Привычка къ отвлеченной постановкѣ государственныхъ вопросовъ не мало повредила ихъ успѣшному разрѣшенію во Франціи; между прочимъ, благодаря ей, теоретики, философы и утописты, не имѣвшіе никакого понятія о практическихъ условіяхъ государственныхъ дѣлъ, получали въ нихъ полное господство (въ концѣ XVIII вѣка и въ 1848 году). {Для XVIII ст. см. Toqueville. L'ancien régime et la révolution, p. 263 и слѣд.}
   Остается еще упомянуть о нѣкоторыхъ всѣмъ извѣстныхъ условіяхъ французской государственной жизни происходящихъ изъ того же источника. О правительственной опекѣ надъ частными интересами неизбѣжно связанной съ бюрократической централизаціей было достаточно говорено; органы самоуправленія, хотя также могутъ, какъ мы это часто и видимъ, заниматься предпріятіями гораздо лучше выполнимыми черезъ частную дѣятельность, брать безъ нужды на свое попеченіе частные интересы и стѣснять свободу личной, иниціативы, однако гораздо въ меньшей степени чѣмъ бюрократическая опека и съ менѣе дурными послѣдствіями. Никакой органъ мѣстнаго самоуправленія не можетъ имѣть въ своемъ распоряженіи тѣхъ финансовыхъ средствъ какія имѣютъ центральныя бюрократическія учрежденія. Эта опека конечно была виною, съ одной стороны, что Франція лишена была многихъ либеральныхъ преобразованій въ промышленномъ законодательствѣ, которыя содѣйствовали бы возвышенію благосостоянія ея рабочихъ классовъ гораздо болѣе прочнымъ образомъ, чѣмъ казенныя публичныя работы и всѣ искусственныя въ пользу нихъ субсидіи, и съ другой стороны, что всякое общественное неудовольствіе сосредоточивается на правительствѣ, и на немъ ищетъ отместки за всякую невзгоду.
   Въ государственномъ строѣ Франціи должно искать объясненія того отсутствія характеровъ личной иниціативы и самостоятельности которымъ отличаются Французы въ публичной жизни, при ихъ несомнѣнныхъ и всѣхъ плѣняющихъ качествахъ въ частномъ бытѣ. Этотъ недостатокъ гражданскаго мужества и политическое малодушіе въ массахъ общества, это рабское подчиненіе ихъ столько же политическимъ агитаторамъ, какъ и префектамъ, эта слабость свободнаго личнаго и независимаго мнѣнія при всемъ вольнодумствѣ, которое большею частію есть не что иное какъ покорное повиновеніе протестующему голосу нѣсколькихъ вожаковъ и писателей,-- все это чрезвычайно облегчаетъ исполненіе всякихъ преступныхъ замысловъ и всякихъ революціонныхъ движеній, хотя бы въ нихъ принимали дѣйствительное участіе лить сотни посреди милліоновъ людей.
   Вслѣдствіе всѣхъ описанныхъ свойствъ французской государственной жизни, Французъ знаетъ умственную политическую борьбу только въ парламентѣ, куда проникаютъ немногіе и гдѣ огромное большинство пассивно подаетъ голоса, по приказанію вожаковъ; затѣмъ политическая борьба, и самая бойкая, идетъ въ журналистикѣ, но она сосредоточена въ тѣсныхъ парижскихъ кружкахъ и нисколько не нисходитъ до интересовъ вседневной жизни каждаго Француза. Между тѣмъ ежедневная политическая борьба, какою окруженъ въ Англіи самый простой человѣкъ, производитъ въ массахъ ту личную самостоятельность характеровъ которая можетъ быть неудобна для бюрократическихъ пріемовъ, но за то въ высшей степени благодѣтельна для предотвращенія порывчатыхъ движеній въ обществѣ. {Не только новѣйшія революціонныя движенія Франціи, но даже великая революція, которая представляется воображенію многихъ какъ борьба гигантовъ, отличается недостаткомъ характеровъ и гражданскаго мужества въ массахъ политическихъ людей; ихъ малодушіемъ объясняется дерзость и сомовластіе террористовъ. Это самое сильное впечатлѣніе которое производитъ теперь чтеніе всѣхъ новыхъ сочиненій по исторіи революціи. Злосчастная судьба Жирондистовъ не имѣла другой причины какъ ихъ шаткость (см. между прочимъ, Mortimer-Ternaux, Histoire de 12 Terreur, T. IV, p. 103).}
   Укажемъ еще на одно особенное свойство самоуправленія, благодѣтельное въ соціальномъ отношеніи, котораго не достаетъ Франціи. Самоуправленіе содѣйствуетъ сближенію всѣхъ общественныхъ классовъ и парализуетъ ихъ рознь. Соціальная ненависть между разными слоями французскаго общества, хотя и имѣющая свои причины въ соціальныхъ движеніяхъ нашего времени, значительно вскормлена бюрократическою администраціей; самоуправленіе, которое неизбѣжно вызываетъ дѣятельность высшихъ достаточныхъ классовъ въ пользу низшихъ, отнимаетъ у послѣднихъ чувство горечи и недоброжелательства къ первымъ. {Объ этомъ особенно много говоритъ Токвиль (см. между прочимъ, Vancien régime et la revolution, p. 156. То же говорилъ уже въ XVIII ст. Тюрго (тамъ же, р. 183).}
   Наконецъ, -- едва ли стоитъ объ этомъ и упоминать: такъ это общеизвѣстно,-- бюрократическая централизація собрала всю политическую жизнь Франціи исключительно въ Парижѣ и дала ему такое колоссальное значеніе въ судьбахъ націи какого не имѣетъ ни одна столица. Весьма естественно что въ Парижъ, какъ во всякій всемірный городъ, притекаютъ политическія нечистоты не только изъ Франціи, но и со всего свѣта; естественно что въ немъ не менѣе чѣмъ въ Лондонѣ сосредоточиваются и сгущаются самыя вредныя политическія страсти, и что политическія воззрѣнія, въ разныхъ кружкахъ, получаютъ здѣсь космополитическій оттѣнокъ, чуждый интересамъ самой страны. Но чтобъ отсюда, изъ этихъ кружковъ, могла безаппелляціонно рѣшаться участь цѣлаго народа -- это уже особенность всего французскаго государственнаго строя, нигдѣ кромѣ Франціи невозможная. Мы не касаемся другихъ весьма пагубныхъ для французской цивилизаціи послѣдствій этого сосредоточенія всего цвѣта умственной жизни Французскаго народа въ Парижѣ; мы указали здѣсь на этотъ фактъ только какъ на значительный элементъ въ революціонныхъ драмахъ которыя разыгрываются въ Парижѣ и за которыя расплачивается вся Франція.
   Мы до сихъ поръ разсматривали разстроенное политическое положеніе Франціи, какъ общій результатъ историческихъ пороковъ ея государственнаго строя, сложившагося задолго до великой революціи XVIII столѣтія, и о ней самой говорили только какъ о необходимомъ болѣзненномъ кризисѣ въ этомъ историческомъ развитіи государства. Но можно спросить: неужели эта катастрофа, сколько бы она ни была обусловлена всею предыдущею исторіей Франціи, сама собою ничего спеціально ей принадлежащаго не внесла въ государственный строй, ничего не причинила въ его послѣдующемъ развитіи и ни въ чемъ не повинна въ нынѣшнихъ смутныхъ обстоятельствахъ этой страны? На это мы и отвѣтимъ въ слѣдующей главѣ.

(Продолж. слѣд.)

ВЛАДИМІРЪ БЕЗОБРАЗОВЪ.

"Русскій Вѣстникъ", No 11, 1874

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru