Бичер-Стоу Гарриет
Жизнь южных штатов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Dred. A Tale of the Great Dismal Swamp.
    Перевод В. В. Бутузова
    Текст издания: журнал "Современникъ", NoNo 11-12, 1857, NoNo 2-6, 1858    .

  

Жизнь южныхъ штатовъ

г-жи БИЧЕРЪ-СТОУ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
1857

ГЛАВА I.

МИССЪ НИНА ГОРДОНЪ.

   -- Гдѣ мои счеты, Гарри?-- Да. Ахъ, Боже мой! гдѣ же они? Не тутъ ли?-- Нѣтъ. Не здѣсь ли? Посмотри, Гарри! какъ ты думаешь объ этомъ шарфѣ? Не правда ли, что это миленькая вещь?
   -- Да, миссъ Нина, премиленькая; но....
   -- Счеты!-- Да, да. И въ самомъ дѣлѣ, гдѣ же они? Не въ этой ли кордонкѣ? Нѣтъ: здѣсь моя оперная шляпка. Кстати, какъ ты думаешь о ней? Неправда ли, что этотъ серебряный колосъ очарователенъ? Постой, ты увидишь ее на мнѣ.
   Съ этими словами, маленькая легкая женская фигура припрыгнула, какъ будто на крыльяхъ, и, напѣвая мотивъ вальса, пропорхнула по комнатѣ къ зеркалу, надѣла маленькую щегольскую шляпку на бойкую живую головку, и потомъ, сдѣлавъ пируетъ на номкѣ башмачка, вскричала:
   -- Посмотрите! посмотрите!
   О Гарри! о мужчины вообще! Какъ часто эти пируэты, эти блестящія погремушки, ленточки, бантики и сережечки, эти глазки, щечки и ямочки на щечкахъ, какъ часто, говорю я, и самыхъ умнѣйшихъ изъ васъ дѣлали глупцами!
   Маленькая женская фигура, съ круглыми формами, какъ формы ребенка, обрисовывалась еще привлекательнѣе въ кокетливомъ утреннемъ капотѣ изъ муслина, который, развѣваясь, какъ будто нарочно выказывалъ вышивной подолъ юбки и премиленькій носокъ башмачка. Ея лицо принадлежало къ числу тѣхъ очаровательныхъ лицъ, красота которыхъ недоступна осужденію. Волнистые, роскошные, причудливо вьющіеся волоса имѣли свою особенную прихотливую, рѣзвую грацію. Каріе глаза сверкали какъ хрустальныя подвѣски канделябра. Маленькій носикъ съ классическимъ изгибомъ, повидимому, сознавалъ красоту свою въ этомъ изгибѣ; серьги, усыпанныя брильянтами, и колыхающійся серебряный колосъ въ оперной шляпкѣ, казалось, полны были жизни, движенія, игривости.
   -- Что же, Гарри, скажи мнѣ, какъ ты думаешь объ этой шляпкѣ? сказалъ серебристый повелительный голосъ, точь въ точь такой голосъ, какого можно было ожидать отъ этой маленькой женской фигуры.
   Молодой человѣкъ, къ которому относился вопросъ, былъ джентльменъ, щегольски одѣтый; онъ имѣлъ смуглое лицо, черные волосы и голубые глаза. Высокій лобъ и тонкія черты лица имѣли что-то особенное, говорившее о замѣчательныхъ умственныхъ способностяхъ; въ голубыхъ глазахъ его столько было глубины и силы цвѣта, что съ перваго взгляда они казались черными. Лицо, накоторомъ такъ рѣзко отражалось благородство и умъ, имѣло нѣсколько морщинъ, еще сильнѣе обозначавшихъ озабоченность и задумчивость. Онъ смотрѣлъ на бойкую, порхавшую фею съ видомъ преданности и восхищенія; но вдругъ тяжелая тѣнь пробѣжала по его лицу, и онъ отвѣчалъ:
   -- Да, миссъ Нина, что вы ни надѣнете, все становится прелестнымъ; такъ точно и эта шляпка -- она очаровательна!
   -- Въ самомъ дѣлѣ, Гарри! Я знала, что она тебѣ понравится: это мой вкусъ. Ахъ, если бы ты видѣлъ, что за смѣшная была эта шляпка, когда я увидѣла ее въ окнѣ магазина m-me Ле-Бланшъ. Представь: на ней было какое-то огромное перо пламеннаго цвѣта и два, три чудовищныхъ банта. Я приказала имъ снять и пришпилить этотъ серебряный колосъ, который посмотри, какъ онъ гнется и колеблется. Просто прелесть! И знаешь ли что? я надѣла ее въ оперу въ тотъ самый вечеръ, когда дала слово вытти замужъ.
   -- Вы дали слово! миссъ Нина, что вы говорите?
   -- Я дала слово,-- это вѣрно. Чему же ты удивляешься?
   -- Мнѣ кажется, что дѣло это весьма серьёзное, миссъ Нина.
   -- Серьёзное! ха! ха! ха! сказала маленькая красавица, садясь на ручку софы, и со смѣхомъ откинувъ на затылокъ шляпку: -- впрочемъ, дѣйствительно, это дѣло серьёзное, только никакъ не для меня. Давъ слово ему, я заставила его призадуматься.
   -- Но, неужели это правда, миссъ Нина? Неужели вы и въ самомъ дѣлѣ дали слово?
   -- Да, конечно; и еще тремъ джентльменамъ; и намѣрена не брать его назадъ, пока не узнаю, который изъ нихъ лучше мнѣ понравится. А почему знать, быть можетъ, и никто изъ нихъ не удостоится этой чести.
   -- Вы дали слово тремъ джентльменамъ, миссъ Нина?
   -- Да, да. Неужели ты меня не понимаешь, Гарри? Я говорю тебѣ, это фактъ.
   -- Миссъ Нина, правда ли это?
   -- Вотъ еще! Конечно правда. Я не знала, кто изъ нихъ лучше, рѣшительно не знала, и потому взяла ихъ всѣхъ троихъ на испытаніе.
   -- Неужели, миссъ Нина? Скажите же, кто такіе эти счастливцы.
   -- Изволь. Во первыхъ, мистеръ Карсонъ; богатый старый холостякъ, ужасно вѣжливый; одинъ изъ тѣхъ прекрасныхъ мужчинъ, которые такъ легко ловятся на удочку, которыхъ вы всегда увидите въ щегольскихъ фракахъ, пышныхъ воротничкахъ, блестящихъ сапогахъ и узенькихъ невыразимыхъ; онъ богатъ и отъ меня безъ ума. Онъ терпѣть не можетъ отрицательныхъ отвѣтовъ; поэтому, чтобъ отвязаться отъ него, я на первое же его предложеніе отвѣчала: да. Кромѣ того, онъ весьма услужливъ, относительно оперы, концертовъ и тому подобнаго.
   -- Прекрасно! Кто же другой?
   -- Джорджъ Эммонсъ. Это одинъ изъ самыхъ милыхъ и хорошенькихъ молодыхъ людей; это просто сливочное пирожное, которое взяла бы да и скушала. Онъ адвокатъ, хорошей фамиліи, чрезвычайно занятъ собой, и прочее. Говорятъ, что это молодой человѣкъ съ большими талантами; но въ этомъ дѣлѣ я не судья. Знаю только, что онъ надоѣдаетъ мнѣ до смерти, допрашивая меня, читала ли я то, читала ли другое, и отмѣчая мѣста въ книгахъ, которыхъ я никогда не читаю. Онъ изъ числа сантиментальныхъ; безпрестанно присылаетъ мнѣ романтичныя записочки на розовыхъ бумажкахъ.
   -- Наконецъ, третій?
   -- Третій мнѣ вовсе не нравится; я его терпѣть не могу. Это для меня ненавистное созданіе; не хорошъ собой; гордъ какъ Люциферъ; я совершенно не знаю, какимъ образомъ рѣшилась я дать ему слово. Дѣйствительно, это случилось какъ-то совершенно неожиданно. Впрочемъ, онъ очень добръ,-- для меня даже и очень добръ,-- это фактъ. Но я почему-то боюсь его немного.
   -- А его имя?
   -- Его имя Клэйтонъ -- мистеръ Эдвардъ Клэйтонъ, къ вашимъ услугамъ. Онъ принадлежитъ къ числу такъ называемыхъ замѣчательныхъ людей и съ такими глубокими глазами, такими глубокими, какъ будто они находятся въ пещерѣ; волосы у него черные какъ смоль; взглядъ его имѣетъ въ себѣ что-то чрезвычайно грустное, печальное, что-то байроновское. Онъ высокъ, но не развязенъ; имѣетъ прекрасные зубы, и такой же ротъ, даже прекраснѣе.... Когда онъ улыбается, то ротъ его становится очаровательнымъ; и тогда Клэйтонъ бываетъ совсѣмъ не похожъ на другихъ джентльменовъ. Онъ добръ; но не внимателенъ къ своему туалету и носитъ чудовищные сапоги. Далѣе, онъ не очень вѣжливъ; но иногда случается, что соскочитъ со стула, чтобъ поднять для васъ клубокъ нитокъ или ножницы; а иногда впадетъ въ задумчивость, и заставитъ васъ простоять десять минутъ, прежде, чѣмъ вздумаетъ подать вамъ стулъ; такого рода странности бываютъ съ нимъ нерѣдко. Его вовсе нельзя назвать дамскимъ кавалеромъ. Милорду не угодно было ухаживать за дѣвицами, за то дѣвицы всѣ до одной ухаживали за милордомъ, это всегда такъ бываетъ, ты знаешь. Всѣ онѣ думали, какъ бы хорошо было обратить на себя вниманіе такого человѣка, потому что онъ ужасно чувствителенъ. Вотъ и я начала подумывать, что бы сдѣлать мнѣ съ нимъ? Я не хотѣла за нимъ ухаживать; я притворилась, что ненавижу его, смѣялась надъ нимъ, оказывала ему явное пренебреженіе, и, конечно, бѣсила его, какъ только можно; разумѣется, и онъ не молчалъ: онъ говорилъ обо мнѣ очень дурно, а я о немъ еще хуже; ссоры между нами были безпрерывныя. Наконецъ я вдругъ притворилась, что раскаиваюсь во всѣхъ моихъ поступкахъ, и лишь только граціозно спустилась въ долину смиренія -- вѣдь мы способны на это -- какъ милордъ палъ передо мной на колѣни, не успѣвъ даже обдумать, что дѣлаетъ. Не знаю, право, что сдѣлалось тогда со мной: помню только, что милордъ говорилъ съ такимъ жаромъ и такъ убѣдительно, что привелъ меня въ слезы,-- гадкое созданіе! Я надавала ему бездну обѣщаній, наговорила ему столько разныхъ разностей, что и представить себѣ невозможно.
   -- И вы, миссъ Нина, ведете переписку со всѣми этими женихами?
   -- Какже! не правда ли, что это мило? Вѣдь письма ихъ, ты знаешь, не могутъ говорить; еслибъ только они имѣли эту способность, да столкнулись бы вмѣстѣ, воображаю перепалку, которая поднялась бы между ними!
   -- Миссъ Нина, мнѣ кажется, вы отдали ваше сердце послѣднему.
   -- Ахъ, какой вздоръ, Гарри! Я объ нихъ забочусь меньше, чѣмъ о булавкѣ! Я хочу одного только: провести весело время. Что касается до любви и тому подобнаго, то, мнѣ кажется, я не могла бы полюбить ни одного изъ нихъ. Втеченіе какихъ нибудь шести недѣль, они наскучили бы мнѣ до смерти; подобныя вещи долго не могутъ мнѣ нравиться.
   -- Миссъ Нина, извините меня; но я хочу спросить васъ еще разъ, возможно ли такимъ образомъ издѣваться надъ чувствами джентльменовъ?
   -- Почему же нѣтъ? Вѣдь это только долгъ за долгъ въ своемъ родѣ? Развѣ они не издѣваются надъ нами при всякомъ удобномъ случаѣ? Развѣ они, сидя надменно въ своихъ комнатахъ и куря сигары, не говорятъ объ насъ съ такимъ пренебреженіемъ, какъ будто имъ стоитъ только указать пальцемъ на которую нибудь изъ насъ, и сказать: "поди сюда!" Нѣтъ, нужно и имъ посбавить спѣси. Вотъ хоть бы это чудовище, Джорджъ Эммонсъ, цѣлую зиму ухаживалъ за Мэри Стефенсъ, и, гдѣ только могъ, издѣвался надъ ней. А за что? вопросъ: за то, что Мэри любила его и не могла скрыть своей любви -- бѣдняжка! Я не намѣрена вытти за него, и не выйду; слѣдовательно, Мэри будетъ отмщена. Что касается до стараго холостяка,-- до этого гладенькаго, лакированнаго джентльмена, то отказъ мой его не разочаруетъ, потому что сердце у него такъ же приглажено, какъ и самая его наружность: вѣдь онъ влюбляется не въ первый разъ, онъ уже три раза испыталъ неудачу любви, а между тѣмъ, сапоги его скрипятъ по прежнему, и онъ такъ же веселъ, какъ и прежде. Дѣло въ томъ, онъ не привыкъ быть богатымъ. Еще недавно онъ получилъ богатое наслѣдство; если я и не возьму его, бѣдняжку, найдется много другихъ, которыя будутъ рады ему.
   -- Прекрасно; а что вы скажете на счетъ третьяго?
   -- Насчетъ милорда Надменнаго? О, онъ нуждается въ смиреніи! Маленькій урокъ въ этомъ родѣ, повѣрьте, не повредитъ ему. Правда, онъ добръ, но душевное огорченіе производитъ благотворное вліяніе и на добрыхъ людей. Мнѣ кажется, я избрана орудіемъ, чтобы оказать имъ всѣмъ великое благодѣяніе.
   -- Миссъ Нина, ну что если всѣ они встрѣтятся у васъ, даже если встрѣтятся двое изъ нихъ.
   -- Какая смѣшная идея! не правда ли, что это было бы презабавно? Я не могу безъ смѣху подумать объ этомъ! Какова должна быть суматоха! какова сцена -- я воображаю.... Да это было бы интересно въ высшей степени.
   -- Теперь, миссъ Нина, я хочу поговорить съ вами, какъ съ другомъ.
   -- Пожалуйста, избавь меня отъ этого! Кто начинаетъ говорить со мной съ такимъ вступленіемъ, тотъ непремѣнно скажетъ какую нибудь непріятность. Я объявила Клэйтону, разъ и навсегда, что не хочу слушать его, какъ друга.
   -- Скажите, какъ онъ принимаетъ все это?
   -- Очень просто! какъ и долженъ принимать. Онъ несравненно больше заботится о мнѣ, чѣмъ я о немъ.
   При этихъ словахъ, изъ груди хорошенькой говоруньи вырвался наружу легкій вздохъ.
   -- Я нахожу особенное удовольствіе помучить его. Знаешь, онъ показываетъ изъ себя какого-то ментора... вѣчно съ совѣтами. Надобно, однакожь, отдать ему справедливость, онъ очень высокаго мнѣнія о женщинахъ. И, представь, этотъ-то господинъ у ногъ моихъ!... Ахъ, какъ это мило!
   Сказавъ это, маленькая кокетка сняла шляпку и бросилась кружиться въ вихрѣ вальса, но вдругъ остановилась и воскликнула:
   -- Ахъ, знаешь! насъ учили танцовать качучу... у меня есть и кастаньеты! Погоди, гдѣ онѣ!
   И Нина начала перерывать чемоданъ, изъ котораго полился метеорическій дождь браслетъ, записочекъ, французскихъ грамматикъ, рисовальныхъ карандашей, перемѣшанныхъ съ конфектами, и другихъ бездѣлушекъ, такъ дорого цѣнимыхъ пансіонерками.
   -- Ну вотъ, наконецъ, и твои счеты, которыми ты надоѣлъ мнѣ. Лови! бросая пачку бумагъ къ молодому человѣку, сказала миссъ Нина.-- И поймать-то не умѣлъ.
   -- Миссъ Нина, вѣдь это вовсе не счеты.
   -- Ахъ, и въ самомъ дѣлѣ! это нѣжныя письма! Счеты, вѣрно, гдѣ нибудь въ другомъ мѣстѣ.
   Маленькія ручки снова начали шарить въ чемоданѣ, бросая на коверъ по всѣмъ направленіямъ все, что прикасалось къ нимъ некстати.
   -- Теперь я вспомнила! я положила ихъ вотъ въ эту бонбоньерку. Береги голову, Гарри!
   И съ этимъ словомъ, золоченная бонбоньерка полетѣла изъ маленькой ручки и, раскрывшись на полетѣ, разсыпала согни измятыхъ бумагъ.
   -- Теперь всѣ они въ твоихъ рукахъ, кромѣ, впрочемъ, одного, который я употребила на папильотки. Сдѣлай одолженіе, не гляди такъ серьёзно! Теперь ты видишь, что я сберегла эти нелѣпыя бумажонки. Въ другой разъ, Гарри, ты, пожалуйста, не говори, что я не берегу счетовъ. Ты еще не знаешь, какъ я заботилась о нихъ и сколькихъ хлопотъ мнѣ это стоило. А это что?... позволь! Вѣдь это письмо Клэйтона, которое я получила отъ него во время нашей размолвки. О, въ этой размолвкѣ я вполнѣ узнала его!
   -- Разскажите, пожалуйста, миссъ Нина, какъ это было, сказалъ молодой человѣкъ, устремивъ восхищенный взглядъ на дѣвочку, и въ то же время разглаживая измятые документы.
   -- Вотъ видишь, какъ это было. Вѣдь ты знаешь этихъ мужчинъ,-- какія они скучныя созданія! Они читаютъ всякія книги -- все равно, что бы въ нихъ ни было написано, а намъ не позволяютъ, или ужь бываютъ страшно разборчивы. Знаешь ли Гарри, меня всегда это сердило. Итакъ, изволь видѣть, однажды вечеромъ, Софія Элліотъ читала главу изъ "Донъ-Жуана"; я никогда его не читала, но слышала, что эта книжка не пользуется хорошей репутаціей. Милордъ Клэйтонъ съ изумленіемъ и даже ужасомъ посмотрѣлъ на бѣдную Софію, и сказалъ: "неужели вы читали "Донъ-Жуана", миссъ Элліотъ?" Софія, разумѣется, какъ и всѣ дѣвушки при подобныхъ обстоятельствахъ, вся вспыхнула, и, послѣ нѣкотораго замѣшательства, пробормотала, что ея братъ читалъ нѣсколько отрывковъ изъ этой поэмы. Мнѣ стало досадно. "Скажите, пожалуйста, сказала я: -- что же за бѣда, если она и читала? Я сама намѣрена читать ее и прочитаю при первомъ случаѣ". Я всѣхъ изумила своей выходкой. Боже мой! еслибъ я сказала, что намѣрена убить кого нибудь, мнѣ кажется, Клэйтонъ и тогда не казался бы такимъ встревоженнымъ. Онъ принялъ на себя менторскій видъ, и сказалъ: "миссъ Нина, надѣюсь, какъ другъ вашъ, что вы не будете читать эту книгу. Я долженъ потерять всякое уваженіе къ той лэди, которая ее прочитаетъ." -- "А вы, мистеръ Клэйтонъ, читали ее?" сказала я. "Да, миссъ Нина, читалъ", отвѣчалъ онъ съ видомъ благоразумнаго человѣка. "Что же васъ принуждаетъ читать такія дурныя книги?" спросила я весьма наивно. При этихъ словахъ между дѣвицами поднялся шопотъ и легкій смѣхъ, и всѣ заговорили: "мы знаемъ, что джентльмены не желаютъ, чтобы жены ихъ и сестры читали дурныя книги. Они хотятъ, чтобъ мы были вѣчно чисты, какъ снѣжинки. Да, они такіе надменные; говорятъ, что не женятся на этой, не женятся на той!... Наконецъ, я сдѣлала имъ реверансъ, и сказала: "джентльмены! мы премного обязаны вамъ за вашу откровенность, и не намѣрены выходить замужъ за людей, которые читаютъ негодныя книги. Вѣроятно, вы знаете, что когда снѣжинка упадетъ на землю, то обращается въ грязь!" Разумѣется, я не хотѣла этимъ сказать что нибудь серьёзное; я только хотѣла поубавить у нихъ спѣси и заступиться за свой полъ. Но Клэйтонъ принялъ это очень серьёзно. Онъ поперемѣнно, то краснѣлъ, то блѣднѣлъ, наконецъ разсердился,-- и мы поссорились. Ссора наша продолжалась цѣлыхъ три дня. И какъ вы думаете? я же заставила его помириться и признаться, что онъ виноватъ. И дѣйствительно, виноватъ былъ онъ, а не я.... не правда ли? Почему мужчины такъ много думаютъ о себѣ и не позволяютъ дѣлать намъ то, что сами дѣлаютъ?
   -- Миссъ Нина, остерегайтесь выражаться о мужчинахъ такъ рѣзко.
   -- Ахъ, если бы я хоть сколько нибудь заботилась о нихъ, то, быть можетъ, я бы послушалась твоего совѣта. Но изъ нихъ нѣтъ ни одного, который бы стоилъ, чтобъ на него обратить вниманіе! сказала она, бросая на воздухъ горсть фисташковой шелухи.
   -- Незабудьте, миссъ Нина, рано или поздно, но вы должны вытти за мужъ. Вамъ необходимо имѣть мужа, который бы охранялъ ваше богатство и ваше положеніе въ обществѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Тебѣ вѣрно наскучило вести счетъ моимъ деньгамъ? Впрочемъ, я не удивляюсь. Я всегда жалѣю того, кто занимается этой работой. Признайтся, Гарри, вѣдь это должно быть ужасно скучно! Стоитъ только представить себѣ эти страшныя книги! А ты знаешь, что m-me Арденъ постановила однажды и навсегда за правило, чтобъ мы, дѣвицы, вели счетъ нашимъ издержкамъ? Я занималась этимъ двѣ недѣли, и что же? у меня разболѣлась голова, притупилось зрѣніе, и вообще все мое здоровье разстроилось. Тоже самое, мнѣ кажется, должны испытывать и другіе. И какая польза изъ этого? Ужь если что истрачено, то истрачено, какъ аккуратно не ведите вы счеты, а ужь истраченныхъ денегъ не воротите. Къ тому же я очень бережлива. Безъ чего могу я обойтись, того никогда не покупаю.
   -- Напримѣръ, сказалъ Гарри насмѣшливо:-- возьмемъ вотъ этотъ счетъ: въ немъ значится сто доллеровъ за конфекты.
   -- А ты не знаешь, почему такая сумма? Ахъ, какъ ужасно учиться въ пансіонѣ! Подруги мои должны же имѣть лакомства: неужели ты думаешь, что всѣ эти конфекты я съѣла одна? я дѣлилась со всѣми. Онѣ бывало просятъ у меня, нельзя же было отказать: вотъ и все!
   -- Я не буду осуждать васъ, миссъ Нина. Позвольте.... это чей счетъ? М-me Ле-Карте четыреста-пятьдесятъ долларовъ.
   -- О, Гарри! m-me Ле-Карте ужасная женщина! Такой ты въ жизнь свою не видалъ! Въ этомъ я рѣшительно не виновата. Она ставитъ на счетъ то, чего я никогда не покупала: это фактъ. Она позволяетъ себѣ подобныя вещи потому только, что она изъ Парижа. Всѣ, всѣ жалуются на нее. Но, опять, нигдѣ, кромѣ ея магазина, нельзя купить этихъ вещей. Что же тутъ прикажете дѣлать? Увѣряю тебя, Гарри, я очень экономна.
   Молодой человѣкъ, подводившій итоги счетамъ, разразился при этомъ замѣчаніи такимъ громкимъ смѣхомъ, что привелъ въ недоумѣніе хорошенькаго оратора. Миссъ Нина покраснѣла до ушей.
   -- Гарри, какъ тебѣ не стыдно! Ты рѣшительно не хочешь имѣть ко мнѣ уваженіе!
   -- О, миссъ Нина! на колѣняхъ прошу у васъ прощенія! воскликнулъ Гарри, продолжая смѣяться:-- но, во всякомъ случаѣ, вы должны простить меня. Увѣряю васъ, миссъ Нина, мнѣ пріятно слышать о вашей экономіи.
   -- Ты еще не то увидишь, прочитай только всѣ счеты -- Я, напримѣръ, распарывала всѣ мои шолковыя платья, и отдавала ихъ перекрашивать, собственно изъ экономіи. Между прочими счетами, ты увидишь и счетъ изъ красильни.-- М-me Катернъ совѣтовала мнѣ, по крайней мѣрѣ, два раза перекрашивать каждое платье. О! я была очень экономна!
   -- Я слышалъ, миссъ Нина, что иногда перекрасить старое платье становится дороже, чѣмъ купить новое.
   -- Ахъ, какой вздоръ, Гарри! Можешь ли ты знать что нибудь въ женскихъ нарядахъ? Я позволила себѣ сдѣлать лишнія издержки на одну только вещь, и эта вещь золотые часы для тебя. Вотъ они (небрежно бросая къ Гарри футляръ), а вотъ и шолковое платье для твоей жены (бросая небольшой свертокъ). Я не могла забыть, какой ты добрый человѣкъ. Я не могла бы пріѣхать домой такъ спокойно, еслибъ ты не измучилъ свою бѣдную голову, чтобъ только отправить мои вещи прямо домой.
   Какъ тѣнь перемѣщающихся облаковъ пробѣгаетъ по полямъ, такъ и по лицу молодаго человѣка пробѣжало множество ощущеній, когда онъ молча развертывалъ подарки. Руки его тряслись, губы дрожали, онъ не сказалъ ни слова въ отвѣтъ на слова миссъ Нины.
   -- Ну, что, Гарри! вѣрно вамъ не нравятся эти часы? А я думала, что они понравятся
   -- Миссъ Нина, вы очень добры.
   -- Нѣтъ, Гарри, нѣтъ. Я самолюбивое существо, сказала она, отвернувшись въ сторону, и показывая видъ, что не замѣчаетъ чувствъ, волновавшихъ Гарри,-- однако, Гарри, не смѣшно ли было сегодня поутру, когда всѣ наши люди пришли получать подарки! Тутъ была и тетка Сю, и тетка Тэйкъ, и тетка Кэйтъ, всѣ получили но обновкѣ. Дни черезъ два у насъ всѣ защеголяютъ въ новыхъ платьяхъ и новыхъ салонахъ. А видѣлъ ли ты тетку Розу въ розовой шляпкѣ съ цвѣтами? Она такъ была рада, что при ея улыбкѣ можно было перечесть всѣ ея зубы. У нихъ теперь сильнѣе обыкновеннаго проявится желаніе благочестія,-- желаніе побывать на религіозномъ митингѣ подъ открытымъ небомъ, чтобъ показать свои наряды. Что же ты не смѣешься, Гарри?
   -- Смѣюсь, миссъ Нина, смѣюсь!
   -- Да; ты, я вижу, смѣешься только наружно, а въ душѣ плачешь. Что съ тобою сдѣлалось? Я думаю для тебя не хорошо безпрестанно читать и заниматься. Папа говаривалъ, что, по его мнѣнію, не хорошо это для.....
   Миссъ Нина замолкла; ее остановило внезапное выраженіе на лицѣ молодаго слушателя.
   -- Для служителей, миссъ Нина; такъ, я думаю, говорилъ вашъ папа.
   Съ быстротою соображенія, свойственной женщинамъ, Нина замѣтила, что коснулась непріятной струны въ душѣ своего преданнаго слуги, и потому поспѣшила перемѣнить предметъ разговора.
   -- Да, да, Гарри, заниматься вредно и для тебя, и для меня и вообще для всѣхъ, кромѣ такихъ стариковъ, которые не знаютъ, какъ убить время. Кто, скажи, выглянувъ изъ окна въ такой пріятный день, захочетъ заниматься? Развѣ занимаются птички, и пчелы? Нѣтъ! онѣ не занимаются -- онѣ живутъ. Я также не хочу заниматься, я хочу жить. Какъ бы прекрасно было теперь, Гарри, взять маленькихъ лошадокъ и отправиться въ лѣсъ! Я хочу нарвать жасминовъ, весеннихъ красавицъ, дикой жимолости и всѣхъ цвѣтовъ, которые любила собирать до отъѣзда въ пансіонъ.
  

ГЛАВА II.

КЛИНТОНЪ.

   Занавѣсь поднимается и открываетъ мирную библіотеку, озаренную косвенными лучами полуденнаго солнца. Съ одной стороны комнаты отворенныя окна смотрѣли въ садъ, откуда входилъ воздухъ, напитанный благоуханіемъ розъ и резеды. Полъ, покрытый бѣлыми цыновками, кресла и диваны въ бѣлыхъ глянцовитыхъ чахлахъ придавали комнатѣ видъ свѣжести и прохлады. Стѣны были завѣшаны картинами, мастерскими произведеніями знаменитыхъ европейскихъ художниковъ; бронза и гипсъ, разставленные со вкусомъ и искусствомъ, служили доказательствомъ артистическихъ наклонностей въ хозяинѣ. Близь открытаго окна, за небольшимъ столомъ, на которомъ стоялъ серебряный кофейный приборъ античной формы, и серебряный подносъ съ мороженнымъ и фруктами, сидѣло двое молодыхъ людей. Одинъ изъ нихъ уже былъ представленъ читателямъ при описаніи нашей героини въ предшествовавшей главѣ. Эдвардъ Клейтонъ, единственный сынъ судьи Клэйтона, и представитель одной изъ старинныхъ и извѣстнѣйшихъ фамилій Сѣверной Каролины, по наружности имѣлъ большое сходство съ портретомъ, описаннымъ нашей бойкой молодой подругой. Онъ былъ высокъ, строенъ, съ нѣкоторой неловкостью въ движеніяхъ и безпечностью въ одеждѣ, которыя могли бы произвесть весьма невыгодное впечатлѣніе, еслибъ не смягчались прекраснымъ и умнымъ выраженіемъ головы и лица. Верхняя часть лица имѣла выраженіе задумчивости и силы воли съ легкимъ оттѣнкомъ меланхолической серьёзности; часть лица, около глазъ, озарялась, отъ времени до времени, особенно во время разговора, проблескомъ какой-то неправильной игривости, которая обнаруживаетъ ипохондрическій темпераментъ. Ротъ, по нѣжности и красотѣ своего очертанія, могъ казаться женскимъ, а улыбка, иногда игравшая на немъ, имѣла особенную прелестъ. Улыбка эта, повидимому, принадлежала одной только половинѣ лица; она никогда не поднималась до глазъ, никогда не нарушала ихъ печальнаго спокойствія, ихъ постоянной задумчивости. Другой молодой человѣкъ представлялъ собою во многихъ отношеніяхъ контрастъ первому. Мы отрекомендуемъ его читателямъ подъ именемъ Франка Росселя; скажемъ еще, что онъ былъ единственный сынъ нѣкогда замѣчательной и богатой, но теперь почти совсѣмъ раззорившейся фамиліи въ Виргиніи. Полагаютъ многіе, что сходство характеровъ служитъ прочнымъ основаніемъ для дружбы; но наблюденіе говоритъ, что основаніе это бываетъ прочнѣе при соединеніи противоположностей, въ которомъ одинъ чувствуетъ влеченіе къ другому, вслѣдствіе какого либо недостатка въ самомъ себѣ. Въ Клэйтонѣ сильный избытокъ тѣхъ способностей души, которыя заставляютъ человѣка углубляться въ самого себя и вредятъ дѣйствительности внѣшней жизни, располагалъ его къ дѣятельнымъ и практическимъ характерамъ, потому что послѣдніе постоянно имѣли успѣхъ, который онъ цѣнилъ, хотя самъ не былъ въ состояніи достичь его. Непринужденныя манеры, свобода дѣйствій, всегдашнее присутствіе духа при всякаго рода крайностяхъ, встрѣчающихся въ общественной жизни, умѣнье воспользоваться мимолетными событіями,-- вотъ качества, которыми рѣдко бываютъ одарены чувствительныя и глубокія натуры, и потому послѣднія часто цѣнятъ ихъ такъ высоко. Россель былъ однимъ изъ тѣхъ людей, которые въ достаточной степени бываютъ одарены многими высокими дарованіями, чтобъ умѣть оцѣнивать присутствіе этихъ дарованій въ другихъ, и въ недостаточной степени владѣютъ каждымъ изъ нихъ, чтобъ возбудить къ полезной дѣятельности самую сильную способность своей души. Въ его умственномъ запасѣ все подчинялось ему, и все было въ готовности. Еще въ дѣтствѣ онъ отличался понятливостью и находчивостью. Въ школѣ безъ него ничего не дѣлалось: онъ былъ "славнымъ малымъ" во всѣхъ играхъ, зачинщикомъ всѣхъ шалостей; лучше всѣхъ своихъ товарищей онъ умѣлъ пользоваться слабой стороной учителя. Часто выводилъ онъ Клэйтона изъ затруднительнаго положенія, въ которое Клэйтонъ впадалъ чрезъ доброту души своей, чрезъ свое благородство, чрезъ эти два чувства, обнаруживаемыя имъ болѣе того, чѣмъ требуется для сохраненія выгодъ своихъ въ сферѣ, какъ мальчиковъ, такъ и взрослыхъ людей; и Клэйтонъ, не смотря на свое превосходство, любилъ Росселя и подчинялся ему. Божественная часть человѣка стыдится сама себя, становится недовѣрчивою къ себѣ, не находитъ себѣ пріюта въ этомъ мірѣ, и благоговѣетъ передъ тѣмъ, что принято называть здравымъ разсудкомъ; а между тѣмъ, здравый разсудокъ весьма часто, съ помощію своей проницательности, усматриваетъ, что этотъ безполезный страхъ, это благоговѣніе, со стороны высшей способности души человѣческой, имѣетъ цѣнность высокую; поэтому-то практическая и идеальная натуры стремятся одна къ другой. Клэйтонъ и Россель были друзьями съ самого ранняго дѣтства; вмѣстѣ провели они четыре года въ одномъ коллегіумѣ, и инструменты въ высшей степени различныхъ качествъ разыгрывали до этой поры житейскіе концерты, весьма рѣдко нарушая гармонію. Россель былъ средняго роста, стройнаго гибкаго сложенія; всѣ его движенія отличались живостью и энергіей. Онъ имѣлъ доброе открытое лицо, свѣтлые голубые глаза, высокій лобъ, отѣненный густыми курчавыми каштановаго цвѣта волосами; его мягкія губы носили пріятную и съ тѣмъ вмѣстѣ полунасмѣшливую улыбку. Его чувства, хотя и не совсѣмъ глубокія, легко приводились въ движеніе; его можно было растрогать до слезъ или заставить улыбаться, смотря потому, въ какомъ настроеніи духа находился его другъ; но при этихъ случаяхъ онъ никогда не терялъ равновѣсіе въ чувствахъ своихъ, или, употребляя его выраженіе, никогда не выходилъ изъ себя. Однакожь мы слишкомъ растягиваемъ наше описаніе. Не лучше ли читателю послушать ихъ разговоръ и тогда онъ можетъ судить объ этихъ лицахъ какъ ему угодно.
   -- Ну, что, Клэйтонъ, сказалъ Россель, откинувшись къ спинкѣ мягкаго кресла, и держа между двумя пальцами сигару:-- какъ умно они сдѣлали, что, отправясь на поиски негровъ, оставили насъ дома! Каковы дѣла-то нынче творятся, Клэйтонъ!-- да ты меня не слушаешь -- все читаешь законы: вѣрно хочешь быть судьею Клэйтономъ вторымъ! Да, мой другъ, еслибы я имѣлъ шансы, которые имѣешь ты, а именно занять мѣсто своего отца,-- я былъ бы счастливѣйшимъ человѣкомъ.
   -- Уступаю тебѣ всѣ мои шансы, сказалъ Клэйтонъ, разваливаясь на одну изъ кушетокъ:-- я начинаю видѣть, что ни которымъ изъ нихъ мнѣ не воспользоваться.
   -- Почему же? Что это значитъ? Развѣ тебѣ не нравится это занятіе?
   -- Занятіе, я подъ этимъ словомъ разумѣю теорію,-- вещь превосходная; совсѣмъ иное дѣло -- практика. Чтеніе, теорія всегда великолѣпны, величественны. Законъ исходитъ отъ Бога; его залогъ есть гармонія мірозданія. Помнишь, какъ мы декламировали эти слова. Но переходя къ практической его сторонѣ, что ты находишь?-- Что такое судебное слѣдствіе, какъ не отъисканіе истины? И предается ли нашъ адвокатъ одностороннимъ взглядамъ на свой предметъ, и, по привычкѣ, не забываетъ ли онъ, а, можетъ быть, онъ и не знаетъ, что истину должно искать совсѣмъ съ другой стороны. Нѣтъ, еслибъ я сталъ заниматься закономъ по совѣсти, меня бы черезъ нѣсколько дней исключили изъ суда.
   -- Такъ и есть, Клэйтонъ; ты вѣчно съ своей совѣстью, изъ-за которой я постоянно ссорился съ тобой, и никакъ не могъ убѣдить тебя, что это чистѣйшій вздоръ, совершеннѣйшая нелѣпость! Эта совѣсть всегда становится на твоей дорогѣ и мѣшаетъ тебѣ поступать, какъ поступаютъ другіе. По этому, надобно думать, что ты не хочешь вступить и на политическое поприще,-- очень жаль. Изъ тебя бы вышелъ весьма почтенной и безпристрастный сенаторъ. Ты какъ будто созданъ для того, чтобы быть римскимъ сенаторомъ, однимъ изъ старыхъ Viri Romae.
   -- А какъ ты полагаешь, что бы стали дѣлать старые Viri Romae въ Вашингтонѣ? Какую роль разъигрывали бы въ немъ Регулъ, или Квинтъ Курцій, или Муцій Сцевола?
   -- Дѣлая подобный вопросъ, не надобно при этомъ забывать, что образъ политическихъ дѣйствій значительно, измѣнился съ того времени. Еслибъ политическія обязанности были тѣже самыя, что и въ ту пору -- еслибъ, напримѣръ, въ Вашингтонѣ открылась пропасть, и тебѣ бы сказали, что ты долженъ броситься въ нее, для блага республики, ты бы вѣрно бросился; или еслибъ для какой нибудь общественной пользы тебѣ предложили положить руку въ огонь и сжечь ее,-- ты бы сдѣлалъ это; или еслибъ какія нибудь карѳагеняне спустили тебя съ горы въ бочкѣ, утыканной гвоздями, за истину и за твое отечество,-- ты бы вѣрно безъ ропота перенесъ эту пытку. Тебѣ бы хорошо быть посланникомъ; но разгуливать въ пурпурѣ и батистѣ, по Парижу или Лондону, въ качествѣ Американскаго посланника, тебѣ бы, я знаю наскучило. По моему мнѣнію, самое лучшее и самое полезное, это -- вступить на адвокатское поприще -- бери себѣ гонораріумъ, сочиняй защитительныя рѣчи съ обиліемъ классическихъ указаній, высказывай свою ученость, женись на богатой невѣстѣ, выводи дѣтей своихъ въ аристократію,-- и все это ты будешь дѣлать не наступая на ногу своей черезъ чуръ щекотливой совѣсти. Вѣдь ты же сдѣлалъ одну вещь, не спросивъ свою совѣсть; если только правда то, что я слышалъ.
   -- Что же такое я сдѣлалъ, скажи пожалуйста?
   -- Какъ что? Слышишь! Какой ты невинный! Ты воображаешь, что я не слышалъ о твоемъ походѣ въ Нью-Йоркъ, о твоемъ похищеніи царицы маленькихъ кокетокъ -- миссъ Гордонъ.
   Клэйтонъ отвѣчалъ на это обвиненіе легкимъ пожатіемъ плечъ и улыбкой, въ которой принимали участіе не только его губы, но и глаза; румянецъ разлился по всему лицу.
   -- Знаешь ли, Клэйтонъ, продолжатъ Россель: -- мнѣ это нравится. Знаешь ли ты, что въ душѣ моей постоянно таилась мысль, что я буду ненавидѣть женщину, въ которую ты влюбишься? Мнѣ казалось, что такое ужасное соединеніе всѣхъ добродѣтелей, которое ты замышлялъ найти въ будущей женѣ своей, было бы похоже на комету, на какое-то зловѣщее явленіе. Помнишь ли ты (я бы желалъ, чтобъ ты припомнилъ), какія качества имѣлъ твой идеалъ, и какія должна была имѣть твоя жена? Она должна была имѣть всю ученость мужчины, всѣ граціи женщины (я выучилъ это наизусть), должна быть практическая, поэтическая, элегантная и энергическая; имѣть глубокіе и обширные взгляды на жизнь, чтобы при красотѣ Венеры въ ней была кротость Мадонны, чтобы она была изумительнѣйшимъ существомъ. О Боже мой!-- какія жалкія мы созданія! На пути твоей жизни встрѣчается маленькая кокетка, начинаетъ кружиться, играетъ вѣеромъ, вскруживаетъ тебѣ голову, подхватываетъ тебя какъ большую, солидную игрушку, играетъ ею, бросаетъ, и снова пускается кружиться и кокетничать. Не стыдно ли тебѣ?
   -- Нѣтъ; въ этомъ отношеніи я похожъ на пастора въ сосѣднемъ нашемъ городѣ: онъ женился на хорошенькой Полли Петерсъ на шестидесятомъ году, и когда старшины спрашивали, имѣетъ ли она необходимыя качества, чтобъ быть женою пастора, онъ отвѣчалъ имъ, полуотрицательно.-- "Дѣло въ томъ, братія, сказалъ онъ: -- хотя ее и нельзя назвать святою, но она такая хорошенькая грѣшница и я люблю ее." Обстоятельства мои тѣ же самыя.
   -- Умно сказано; и я уже сказалъ тебѣ, что я въ восторгѣ отъ этого, потому что твой поступокъ похожъ на поступки другихъ людей. Но, мой другъ, неужели ты думаешь, что пришелъ къ чему нибудь серьёзному съ этой маленькой Венерой изъ морской пѣны? Не всели это равно, что получить слово отъ облака или бабочки? Мнѣ кажется, кто хочетъ жениться, тотъ долженъ искать въ будущей женѣ своей по болѣе дѣйствительности. У тебя, Клэйтонъ, высокая натура; и потому тебѣ нужна жена, которая имѣла бы хотя маленькое понятіе о различіи между тобою и другими существами, которыя ходятъ на двухъ ногахъ, носятъ фраки и называются мужчинами.
   -- Прекрасно, сказалъ Клэйтонъ, приподнимаясь и говоря съ энергіей:-- я тебѣ вотъ что скажу. Нина Гордонъ вѣтренница и кокетка -- избалованный ребенокъ, если хочешь. Она вовсе не похожа на то существо, которое, я полагалъ, пріобрѣтетъ надо мною власть. Она не имѣетъ обширной образованности, ни начитанности, ни привычки размышлять; но въ ней за то есть какой-то особенный timbre, какъ выражаются французы, говоря о голосахъ,-- и это мнѣ чрезвычайно нравится. Въ ней есть какое-то соединеніе энергіи, самостоятельности и проницательности, которыя дѣлаютъ ее, при всей ограниченности ея образованія, привлекательнѣе и плѣнительнѣе всѣхъ другихъ женщинъ, съ которыми я встрѣчался. Она никогда не читаетъ; даже невозможно пріохотить ее къ чтенію; но, если вы можете завладѣть ея слухомъ минутъ на пять, то увидите, что ея литературныя сужденія имѣютъ какую-то свѣжесть и истину. Таковы ея сужденія и о всѣхъ другихъ предметахъ,-- если только вы заставите ее быть нѣсколько серьёзнѣе и высказать свое мнѣніе. Что касается до сердца, то, мнѣ кажется, она имѣетъ еще не вполнѣ пробудившуюся натуру. Она жила въ мірѣ чувства, и этого чувства такое обиліе въ ней, что большая часть его находится еще въ усыпленіи. Раза два или три я видѣлъ проблескъ этой дремлющей души, видѣлъ его въ ея глазахъ, и слышалъ въ звукахъ ея голоса. И мнѣ кажется, я даже увѣренъ, что я единственный въ мірѣ человѣкъ, который коснулся этой души. Быть можетъ она меня не любитъ въ настоящее время, но я увѣренъ, что полюбитъ впослѣдствіи,
   -- Говорятъ, сказалъ Россель небрежно: -- говорятъ, что она въ одно и тоже время дала слово еще двоимъ или троимъ.
   -- Очень можетъ быть, сказалъ Клэйтонъ. Я даже предполагаю, что это правда; но это ничего не значитъ. Я видѣлъ всѣхъ мужчинъ, окружавшихъ ее, и знаю очень хорошо, что она ни на котораго изъ нихъ не обращаетъ вниманіи.
   -- Но, мой милый другъ, какимъ же это образомъ твои строгія понятія о нравственности могутъ допустить идею о системѣ обмана, которой она держится?
   -- Правда; это мнѣ не нравится; но что же мнѣ дѣлать, если я люблю "эту маленькую грѣшницу". Я знаю, что ты считаешь это за парадоксъ влюбленнаго; но увѣряю тебя, если она и обманываетъ, то безъ всякаго сознанія,-- хотя она и поступаетъ самолюбиво, но въ ней нѣтъ самолюбія. Дѣло въ томъ, ребенокъ этотъ росъ безъ матери, богатой наслѣдницей, въ кругу прислуги. У нея есть тетка, или какая-то другая родственница, которая номинально представляетъ главу семейства передъ глазами свѣта. Но кажется, этой маленькой госпожѣ была предоставлена полная свобода дѣйствовать по своему произволу. Потомъ ее отдали въ фешенебельный нью-йорскій пансіонъ, который развивалъ способность избѣгать уроковъ, уклоняться отъ правилъ, и постигать косвеннымъ образомъ науку кокетства. Вотъ все, что пріобрѣталось въ этомъ пансіонѣ, и сверхъ того отвращеніе къ книгамъ и общее нерасположеніе къ литературному образованію.
   -- А ея владѣнія
   -- Не весьма богаты. Ими управляетъ очень умный мулатъ, который былъ оставленъ ей отцомъ, который получилъ образованіе и имѣетъ таланты не весьма обыкновенные въ его кастѣ. Онъ управляетъ ея плантаціей, и, мнѣ кажется, это самый вѣрный и преданный человѣкъ.
   -- Клэйтонъ, сказалъ Россель: -- все это не очень интересно для того, кто смотритъ на свѣтъ моими глазами, но для тебя это можетъ быть даже и слишкомъ серьёзно. Я бы совѣтовалъ тебѣ не заходить слишкомъ далеко.
   -- Ты опоздалъ, мой другъ, съ твоимъ совѣтомъ; -- я уже; рѣшилъ это дѣло.
   -- Въ такомъ случаѣ желаю тебѣ счастія! А теперь, если дѣло идетъ о женитьбѣ, то и я могу сказать, что мое дѣло тоже рѣшеное... Я полагаю, ты слышалъ о миссъ Бенуаръ, изъ Бальтимора: она моя невѣста.
   -- Какъ! неужели ты женишься?
   -- И уже помолвленъ; -- все рѣшено и будетъ кончено о святкахъ.
   -- Разскажи же, какъ это случилось.
   -- Миссъ Бенуаръ высокаго роста (я всегда говорилъ, что не женюсь на низенькой женщинѣ), не красавица, но и не дурна собой; имѣетъ весьма хорошія манеры, знаетъ свѣтъ, очень мило поетъ и играетъ, и имѣетъ порядочное состояніе. Ты помнишь, прежде я не думалъ жениться на деньгахъ; но теперь, при измѣнившихся обстоятельствахъ, я не могъ полюбить безъ, этого приложенія. Нѣкоторые называютъ подобный поступокъ бездушнымъ; но я смотрю на это совсѣмъ съ другой точки зрѣнія. Еслибъ я встрѣтился съ Мэри Бенуаръ, и узналъ, что она ничего не имѣетъ, я тогда не рѣшился бы пробудить въ ней чувства сильнѣе обыкновенной пріязни; но, узнавъ, что она имѣетъ состояніе, я присмотрѣлся внимательнѣе, и нашелъ, что кромѣ состоянія она имѣетъ и многое другое. Если это называется женитьбой на деньгахъ, то пусть такъ и будетъ. Твое дѣло, Клэйтонъ, совсѣмъ другое: ты женишься чисто по любви. Что касается до меня, то я смотрѣлъ на этотъ предметъ, какъ говорится, глазами разсудка.
   -- Что же ты намѣренъ дѣлать съ собой въ свѣтѣ, Россель?
   -- Буду заниматься дѣломъ, и пріискивать выгодное мѣсто. Я хочу быть президентомъ, какъ и всякій порядочный человѣкъ въ Соединенныхъ Штатахъ. Развѣ я хуже другихъ?
   -- Не знаю, сказалъ Клэйтонъ: -- конечно, ты можешь достичь этого сана, если будешь трудиться и усердно и долго. Съ своей стороны, я бы скорѣе желалъ идти по лезвію меча, которое, какъ говорятъ, служитъ мостомъ въ рай Магомета.
   -- Ха! ха! ха! Воображаю, какъ бы ты пошелъ по этому мосту, какую фигуру представлялъ бы мой другъ балансируя, выпрямляясь на этомъ лезвіи и дѣлая страшно-кислыя гримасы! Я знаю, что и на этомъ поприщѣ ты также бы хотѣлъ быть покойнымъ, какъ и въ политической жизни. А между тѣмъ, ты далеко выше меня во всѣхъ отношеніяхъ. Очень было бы жаль, еслибъ такой человѣкъ, какъ ты, не съумѣлъ устроить дѣла свои. Впрочемъ, наши національные корабли должны управляться второкласными кормчими,-- такими, какъ я, потому что мы умѣемъ извернуться въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ.
   -- Мнѣ никогда не быть, сказалъ Клэйтонъ: -- никогда не быть человѣкомъ, который во всемъ успѣваетъ, которому все удается. На каждой страницѣ книги: Успѣхъ въ жизни -- мнѣ всегда будетъ видѣться надпись: "какая польза человѣку изъ того, если онъ пріобрѣтетъ весь свѣтъ и погубитъ свою душу?"
   -- Я не понимаю тебя, Клэйтонъ.
   -- Мнѣ, по крайней мѣрѣ, такъ кажется. Судя потому, какъ идутъ дѣла теперь въ нашемъ государствѣ, я долженъ или спустить флагъ правды и чести, и заглушить въ душѣ моей всѣ ея благородныя наклонности, или отказаться отъ надеждъ на успѣхъ. Я не знаю ни одной тропинки въ жизни, гдѣ бы шарлатанство, подлогъ не служили вѣрными проводниками къ успѣху,-- гдѣ бы человѣкъ главнымъ ручательствомъ успѣха имѣлъ чистоту своихъ правилъ. Мнѣ кажется, что у каждой тропинки стоитъ сатана и говоритъ: все это будетъ твое, если ты падешь ницъ и поклонишься мнѣ.
   -- Зачѣмъ же ты, Клэйтонъ, не поступилъ въ духовное званіе съ самого начала, и не скрылся за каѳедрой отъ искушеній демонскихъ.
   -- Я боюсь, что и тамъ я не нашелъ бы защиты. Я не могъ бы получить права говорить съ моей каѳедры безъ нѣкоторыхъ обязательствъ говорить такъ, а не иначе; это было бы стѣсненіемъ для моей совѣсти. При подножіи каѳедры я долженъ былъ бы дать клятву открывать истину только въ извѣстной формулѣ; -- а при этой клятвѣ меня обяжутъ жизнью, достояніемъ, успѣхомъ, добрымъ именемъ. Еслибъ я послѣдовалъ внушеніямъ моей совѣсти, мои проповѣди были бы сильнѣе, чѣмъ защитительныя рѣчи.
   -- Господь съ тобой, Клэйтонъ! Что же ты хочешь дѣлать? Не намѣренъ ли ты поселиться на своей плантаціи разводить хлопчатую бумагу и торговать неграми? Я съ каждой минутой ожидаю услышать отъ тебя, что ты подписался на газету "Liberator" и хочешь сдѣлаться аболиціонистомъ.
   -- Я дѣйствительно намѣренъ поселиться на плантаціи,-- но не намѣренъ разводить хлопчатой бумаги и вести торговлю неграми. Газету "Liberator" я получаю, потому что я свободный человѣкъ и имѣю право получить, что мнѣ угодно. Я не соглашаюсь съ Гаррисономъ, потому что, мнѣ кажется, я знаю объ этомъ предметѣ больше, чѣмъ онъ. Но онъ имѣетъ право, какъ честный человѣкъ, говорить то, что думаетъ; на его мѣстѣ я бы самъ воспользовался этимъ правомъ. Еслибъ я видѣлъ вещи въ томъ свѣтѣ, въ какомъ видитъ онъ, я бы сдѣлался аболиціонистомъ; -- но у меня совсѣмъ другой взглядъ.
   -- Это величайшее счастіе, для человѣка съ твоимъ характеромъ. Но, наконецъ, чтоже ты намѣренъ дѣлать?
   -- То, что долженъ дѣлать каждый честный человѣкъ съ четырьмя стами подобныхъ ему созданій -- мужчинъ и женщинъ, поставленныхъ отъ него въ совершенную зависимость. Я намѣренъ воспитать ихъ и сдѣлать способными къ свободѣ. Какая власть на землѣ можетъ быть выше той, которую даровалъ Богъ намъ -- владѣльцамъ. Законъ предоставляетъ намъ полную и неограниченную волю. Плантація такая, какою могла бы быть плантація, должна быть "свѣточемъ для освѣщенія людей образованныхъ". Въ этомъ эѳіопскомъ племени есть удивительныя и прекрасныя дарованія, которымъ не позволяютъ обнаруживаться; дать имъ свободу и развить ихъ, вотъ предметъ, полный живаго интереса. Разведеніе хлопчатой бумаги должно быть дѣломъ послѣдней, важности. Я смотрю на мою плантацію, какъ на сферу для возвышенія человѣческаго достоинства и для душевныхъ способностей цѣлаго племени.
   -- Довольно! сказалъ Россель.
   Клэйтонъ нахмурился.
   -- Извини меня, Клэйтонъ. Все это возвышенно, величественно; но тутъ есть одно неудобство. Это рѣшительно невозможно.
   -- Всякое доброе и великое дѣло называлось невозможнымъ, пока не было сдѣлано.
   -- Я скажу тебѣ, Клэйтонъ, что будетъ съ тобою. Ты сдѣлаешься цѣлью для стрѣлъ той и другой стороны. Ты оскорбишь всѣхъ сосѣдей, поступая лучше, нежели они. Ты доведешь своихъ негровъ до такого уровня, на которомъ они встрѣтятъ противъ себя стремленіе всего общества, а между тѣмъ, ты не заслужишь одобренія отъ аболиціонистовъ. Тебя прозовутъ возмутителемъ, пиратомъ, грабителемъ и тому подобными изящными именами. Ты приведешь дѣло въ такое положеніе, что никому, кромѣ тебя, нельзя будетъ справиться съ нимъ, да и тебѣ самому очень трудно; потомъ ты умрешь, и все разрушится. И, если бы ты могъ дѣлать дѣло наполовину, оно было бы не дурно; но я тебя давнымь-давно знаю. Тебѣ мало будетъ того, чтобы выучить ихъ катехизису и нѣсколькимъ молитвамъ, чтобъ они читали ихъ, сами не понимая, что и называется у нашихъ дамъ достаточнымъ религіознымъ образованіемъ. Ты ихъ всѣхъ выучишь и читать, и писать, и думать, и говорить,-- я того и буду ждать, что ты съ ними примешься за ариѳметику и грамматику. Тебя такъ и тянетъ завести университетъ для нихъ и клубъ, съ преніями о возвышенныхъ предметахъ. Ну, а что говоритъ Анна? Анна разсудительная дѣвушка, но я ручаюсь, что ты уже сбилъ ее съ толку на этотъ счетъ.
   -- Анна интересуется этимъ не меньше, нежели я; но у ней болѣе практическаго такта, нежели у меня, и во всемъ она вѣчно находитъ трудности, которыхъ я вовсе не вижу. У меня есть превосходнѣйшій человѣкъ, совершенно вошедшій въ мои виды; онъ беретъ на себя завѣдываніе дѣлами плантаціи вмѣсто этихъ негодяевъ управителей. Мы съ нимъ постепенно введемъ систему платы за работу, это научитъ ихъ понимать собственность, внушитъ имъ привычку къ трудолюбію и экономіи, сдѣлавъ вознагражденіе каждаго соотвѣтственнымъ его прилежанію и честности.,
   -- Ну, а къ чему это все ведетъ, по твоему? Ты будешь жить для нихъ, или они для тебя?
   -- Я покажу имъ примѣръ, буду жить для нихъ и увѣренъ, что въ замѣнъ того пробудится этимъ все хорошее, что есть въ нихъ. Сильный долженъ жить для слабаго, образованный для невѣжды.
   -- Хорошо, Клэйтонъ; Богъ помоги тебѣ! Теперь я говорю серьёзно, увѣряю. Хоть тебѣ этого и не удастся сдѣлать, но я желалъ бы, чтобы удалось. Жаль, Клэйтонъ, что ты родился на нашей землѣ. Не тебя надобно будетъ винить въ неудачѣ, а нашу планету и ея жителей. Твое сердце -- богатая сокровищница, наполненная золотомъ и алмазами Офирскими; но всѣ эти драгоцѣнности въ пятомъ этажѣ, и нѣтъ лѣстницы, чтобы снести ихъ въ общество. Я на столько цѣню твои качества, что не смѣюсь надъ тобою; а девятеро изъ десяти смѣялись бы. Сказать тебѣ правду; еслибъ я ужь былъ устроенъ въ жизни, имѣлъ такое же окончательное положеніе, какъ ты,-- друзей, семью, средства,-- быть можетъ, и я сталъ бы заниматься этимъ. Но вотъ что надобно сказать: такая совѣсть, какъ у тебя, Клэйтонъ, ужасно много требуетъ расходовъ. Она все равно, что карета: у кого недостанетъ средствъ, тому нечего и заводить ее,-- это ужь роскошь.
   -- Для меня это необходимость, сухо сказалъ Клэйтонъ.
   -- Такъ, такова у тебя натура. Я на то не имѣю средствъ. Я долженъ сдѣлать себѣ каррьеру. Мнѣ необходимо выйти въ люди, а съ твоими крайними понятіями я не могу выйти въ люди. Таковы мои дѣла. Это не мѣшаетъ мнѣ въ душѣ быть не хуже людей, считающихъ себя чуть не святыми.
   -- Такъ, такъ.
   -- Да, и я достигну всего, что мнѣ нужно. А ты, Клэйтонъ, вѣчно будешь несчастнымъ, недовольнымъ искателемъ чего нибудь слишкомъ возвышеннаго для смертныхъ. Вотъ въ чемъ и разница между нами.
   На этихъ словахъ разговоръ былъ прерванъ возвращеніемъ семейства Клэйтона.
  

ГЛАВА III.

СЕМЕЙСТВО КЛЭЙТОНА И СЕСТРА АННА.

   Семейство Клэйтона, вошедшее въ комнату, состояло изъ отца, матери и сестры. Старикъ Клэйтонъ, котораго звали обыкновенно судьею, былъ мужчина высокаго роста и солидныхъ манеръ; съ перваго взгляда обнаруживался въ немъ джентльменъ старой школы. Было что-то торжественное въ его манерѣ держать голову и въ его походкѣ; вмѣстѣ съ строгою сдержанностью всей его фигуры и обращенія, это давало ему нѣсколько угрюмый видъ. Въ зоркомъ и серьёзномъ взглядѣ его, напоминавшемъ взглядъ сокола, выражался зоркій и рѣшительный умъ, логическая неуклонность мысли; эти зоркіе глаза производили страшный контрастъ съ серебряно-сѣдыми волосами, и въ этомъ была та холодная красивость, какъ въ контрастѣ снѣговыхъ горъ, врѣзывающихся въ яркую металлическую синеву альпійскаго колорита. Казалось, что можно сильно бояться ума этого человѣка, и мало надѣяться на порывы его впечатлительной натуры. Но быть можетъ, мнѣніе о судьѣ, составленное по первому взгляду, было несправедливо къ его сердцу; потому что таилась въ немъ чрезвычайно пылкая стремительность, только сурово сдерживаемая внѣшнею холодностью. Его любовь къ семейству была сильна и нѣжна; рѣдко выказывалась она словами, но постоянно выражалась точнѣйшею внимательностью и заботливостью о всѣхъ близкихъ къ нему. Онъ былъ безпристрастно и точно справедливъ во всѣхъ мелочахъ общественной и домашней жизни, никогда не колеблясь сказать правду или признать свою ошибку. Мистриссъ Клэйтонъ была пожилая дама, съ привычками лучшаго общества; хорошо сохранившаяся стройность, блестящіе черные глаза и тонкія черты лица доказывали, что въ молодости она была красавицею. Съ живымъ и пылкимъ воображеніемъ отъ природы, съ постоянною наклонностью къ увлеченію въ благородныя крайности, она всѣми силами своей горячей души прильнула къ мужу. Между Клэйтономъ и его отцомъ существовала глубокая и невозмутимая привязанность; но по мѣрѣ того, какъ мужалъ сынъ, оказывалось все яснѣе, что онъ не можетъ гармонически итти съ отцомъ въ одной практической орбитѣ. Натура сына такъ много получила отъ характера матери, что отецъ, когда принимался за усилія совершенно уподобить сына себѣ, каждый разъ былъ смущаемъ неудачею. Клэйтонъ былъ до излишества идеаленъ; идеализмъ давалъ цвѣтъ всѣмъ его качествамъ, направлялъ всѣ его мысли, какъ невидимый магнитъ направляетъ стальную иглу. Идеализмъ проникалъ его сознаніе, постоянно побуждая его подниматься выше того, что въ нравственной сферѣ называется общепринятымъ и практическимъ. Потому-то, поклоняясь идеалу законовъ, онъ чувствовалъ негодованіе противъ дѣйствительныхъ законовъ; и отецъ его былъ принужденъ постоянно указывать на ошибки въ его сужденіяхъ, основанныхъ болѣе на тонкомъ чувствѣ того, какъ слѣдовало бы вещамъ быть на свѣтѣ, нежели на практическомъ пониманіи того, каковы онѣ въ дѣйствительности. Но было въ Клэйтонѣ и сильной, настойчивой отцовской натуры на столько, чтобы быть идоломъ матери, которая любила это отраженіе, быть можетъ, даже болѣе, нежели типъ, отъ котораго произошло оно.
   Анна Клэйтонъ была старшею изъ трехъ сестеръ и постоянною подругою брата, дѣлившагося съ нею всѣми своими мыслями. Она стоитъ въ той же комнатѣ, снимая съ головы шляпу, и потому надобно представить ее читателю. Она нѣсколько выше средняго роста, на ея полныхъ, широкихъ плечахъ граціозная голова держится прямо и высоко, съ выраженіемъ положительности и рѣшительности, нѣсколько переходящимъ въ гордость. Смугловатый цвѣтъ ея лица согрѣвается на щекахъ нѣжнымъ румянцемъ, дающимъ ей видъ полнаго, свѣжаго здоровья; правильный носъ съ маленькимъ горбикомъ, прекрасный ротъ, съ бѣлоснѣжными зубами, черные глаза, наслѣдованный отъ отца соколиный взглядъ -- вотъ главныя черты ея физіономіи. Общее выраженіе ея лица и ея обращеніе ободрительно прямодушны, такъ что каждый чувствуетъ себя при ней непринужденно. Но развѣ безумный рѣшился бы позволить себѣ хотя малѣйшую вольность при Аннѣ Клэйтонъ. При всей непринужденности, есть въ ней что-то говорящее: "я не дозволю дерзости, хотя не люблю стѣсненія." Множество поклонниковъ падали къ ея ногамъ, прося ея любви, но Анна Клэйтонъ, хотя ей уже двадцать-семь лѣтъ, еще не замужемъ. Всѣ удивлялись, почему она не выбрала себѣ жениха изъ этой толпы просившихъ ея руки,-- и мы можемъ только удивляться вмѣстѣ съ другими. А сама она отвѣчаетъ на это просто и положительно, что она не хотѣла выходить замужъ, что и безъ того она была счастлива. Дружба между братомъ и сестрою была необыкновенно сильна, несмотря на замѣтное различіе характеровъ, потому что въ Аннѣ не было ни тѣни идеальности. Она была одарена проницательнымъ здравымъ смысломъ и веселымъ характеромъ, но по преимуществу отличалась практическимъ тактомъ. Она восхищалась противоположными ея наклонностямъ наклонностями брата, его поэтически-героической настроенностью, по той же самой причинѣ, по которой молодыя дѣвушки восхищаются героями Вальтеръ-Скотта,-- потому что находятъ въ нихъ то, чего не имѣютъ сами. Во всемъ, что относится къ области идей, она имѣла почти идолопоклонническое уваженіе къ брагу; но въ области практической дѣятельности она чувствовала себя въ правѣ имѣть надъ нимъ превосходство, которое и сохраняла съ добродушною положительностью. Не было въ мірѣ человѣка, сужденій котораго Клэйтонъ боялся бы больше, чѣмъ сужденій Анны, когда рѣчь шла о практическихъ вещахъ. И въ настоящемъ случаѣ, Клэйтонъ чувствовалъ себя очень неловко, начиная передавать ей планы, о которыхъ слѣдовало бы переговорить съ нею гораздо раньше. Сестрѣ съ положительнымъ характеромъ Анны, прожившей въ постоянной дружбѣ съ братомъ двадцать-семь лѣтъ, всегда нѣсколько затрудняется братъ сказать о намѣреніи своемъ жениться. Но почему же Клэйтонъ, во всемъ столь откровенный съ Анною, не говорилъ ей каждый разъ о томъ, какъ онъ знакомился съ Ниною, какъ постепенно сближался съ нею? Разгадка молчанія заключалась въ томъ, что онъ чувствовалъ невозможность выставить Нину практическому, проницательному уму Анны въ томъ волшебномъ видѣ, какой придавался ей радужнымъ воображеніемъ его мечтательной натуры. Угловатые факты конечно будутъ свидѣтельствовать противъ нея въ его собственномъ разсказѣ; а впечатлительные люди не любятъ утомлять себя оправданіемъ своихъ инстинктовъ. Притомъ же, всего менѣе можетъ быть оправдано фактическими объясненіями то чувство едва уловимыхъ оттѣнковъ характера, на которомъ основывается привязанность. Мы всѣ испытывали привязанности, которыя не соотвѣтствовали самымъ точнымъ каталогамъ прекрасныхъ качествъ, и всѣ мы поклонялись людямъ, поклоненіе которымъ имѣло очень мало разсудительныхъ основаній. Но пока братъ молчалъ, вѣчно всѣмъ занятая молва уже умѣла пробудить въ Аннѣ нѣкоторыя догадки о томъ, что дѣлается съ ея братомъ. И хотя деликатность ея удерживалась отъ всякихъ намековъ, она живо чувствовала недостатокъ довѣрія въ братѣ, и разумѣется, тѣмъ менѣе благорасположенія могла чувствовать къ своей молоденькой соперницѣ. Однакоже, намѣреніе Клэйтона уже такъ созрѣло въ умѣ его, что необходимо было сказать о немъ роднымъ и друзьямъ. Разговоръ съ матерью облегчался расположеніемъ ея всегда ждать всего лучшаго и симпатіею, дававшею ей способность переноситься въ чувства тѣхъ, кого она любила. Ей было ввѣрено первой поговорить о женитьбѣ Клэйтона съ Анною,-- и она сдѣлала это во время утренней прогулки. Первый же взглядъ, брошенный Клэйтономъ на сестру при входѣ Анны въ комнату, показалъ ему, что она разстроена и уныла. Она не осталась въ комнатѣ, не ириняла участія въ разговорѣ, и разсѣянно остановившись только на нѣсколько секундъ, ушла въ садъ и невидимому, занялась цвѣтами. Клэйтонъ пошелъ за нею. Нѣсколько минутъ молча стоялъ онъ подлѣ нея, смотря какъ она очищаетъ, гераніумъ отъ сухихъ листковъ.
   -- Матушка говорила тебѣ? сказалъ онъ наконецъ.
   -- Говорила, сказала Анна.
   Опять долгая пауза, и Анна срывала зеленые листки вмѣстѣ съ сухими, не замѣчая, что портитъ растеніе.
   -- Анна, сказалъ Клэйтонъ: -- мнѣ бы хотѣлось, чтобы ты видѣла ее.
   -- Отъ Ливингстоновъ я слышала о ней, холодно отвѣчала Анна.
   -- Что же ты слышала? торопливо спросилъ Клэйтонъ.
   -- Не то, чего я могла желать,-- не то, что я ожидала услышать о дѣвушкѣ, избранной тобою, Эдуардъ.
   -- Но, ради Бога, скажи же, что ты слышала; скажи, что свѣтъ говоритъ о ней.
   -- Изволь, я скажу. Свѣтъ говоритъ, что она капризная, своенравная дѣвушка; что она кокетка; но всему, что я слышала, я думаю, что у ней нѣтъ прочныхъ нравственныхъ правилъ.
   -- Твои слова суровы, Анна.
   -- Правда вообще сурова, отвѣчала Анна.
   -- Милая сестра, сказалъ Клейтонъ, взявъ ея руку и посадивъ ее на скамью: -- развѣ ты потеряла всякую вѣру въ меня?
   -- Кажется, ближе было бы къ истинѣ сказать, что ты потерялъ всякую вѣру въ меня, отвѣчала Анна.-- Почему я послѣдняя узнаю объ этомъ? Почему я слышу объ этомъ сначала отъ постороннихъ, отъ всѣхъ, кромѣ тебя? Я съ тобою развѣ поступила бы такъ? Дѣлала ли я когда что нибудь такое, о чемъ бы не говорила тебѣ? Все, все, что бывало у меня на душѣ я говорила тебѣ.
   -- Такъ, это правда, милая моя Анна; но еслибъ ты полюбила человѣка, чувствуя, что онъ мнѣ не поправится? У тебя положительный характеръ, Анна, и это могло бы случиться. Развѣ поспѣшила бы ты сказать мнѣ тотчасъ? И ты, быть можетъ, стала бы выжидать, колебаться, откладывать, по той, по другой причинѣ, со дня на день, и все труднѣе казалось бы тебѣ заговорить, чѣмъ дольше ты откладывала бы.
   -- Не знаю, сказала съ горечью Анна. Я никогда никого не любила больше, чѣмъ тебя, и оттого-то мнѣ жаль.
   -- И я никого не люблю больше, чѣмъ тебя, Анна. Любовь моя къ тебѣ полна, какъ была, не уменьшилась. Ты увидишь, что во всемъ остаюсь преданъ тебѣ по прежнему. Мое сердце только раскрылось для другой любви, другой, совершенно иного рода. Потому самому, что она вовсе не похожа на мою любовь къ тебѣ, она никогда не можетъ повредить ей. И что, если бы ты, Анна, могла любить ее, какъ часть меня самого....
   -- Я желала бы полюбить ее, сказала Анна, нѣсколько смягчившись.-- Но что я слышала, было такъ не въ пользу ея! Нѣтъ, она вовсе не такая дѣвушка, какую, ждала я, выберешь ты, Эдуардъ. Хуже всего презираю я женщину, которая играетъ чувствами благородныхъ людей.
   -- Но, мой другъ, Нина не женщина,-- она дитя, веселое, прекрасное, неразвитое дитя, и я увѣренъ, ты сама сказала бы о ней словами Попе:
  
   If to her share some female errors fall,
   Look in her face, und you forget them all.
   "Если есть недостатки въ этой женщинѣ, взгляни на лицо ея, и всѣ ихъ забудешь ты".
  
   -- Да, такъ, сказала Анна:-- я знаю, что всѣ вы, мужчины, одинаковы: хорошенькое личико очаруетъ каждаго изъ васъ. Я думала, что ты исключеніе, Эдуардъ; вижу, что и ты такой же,
   -- Но скажи, Анна, такими словами ободряется ли довѣріе? Пусть я очарованъ я обвороженъ, ты не можешь образумить меня, если не будешь снисходительна. Говори, что хочешь, но дѣло все-таки въ томъ, что мнѣ была судьба полюбить этого ребенка. Прежде, я старался полюбить другихъ; мнѣ встрѣчались многія, не полюбить которыхъ не было никакой причины: онѣ были и лучше лицомъ и образованнѣе; но я смотрѣлъ на нихъ и не ускорялся мой пульсъ. А эта дѣвушка разбудила все во мнѣ. Я не вижу въ ней того, что видитъ свѣтъ; я вижу идеальный образъ того, чѣмъ можетъ она быть, чѣмъ, я увѣренъ, будетъ она, когда ея природа вполнѣ пробудится и разовьется.
   -- Ну, вотъ, такъ и есть, сказала Анна. Ты никогда ничего не видишь; то есть, ты видишь идеализацію,-- что-то такое, что могло бы, должно бы быть, что было или будетъ,-- въ этомъ твой недостатокъ. Ты обыкновенную кокетливую пансіонерку возводишь идеализаціей до чего-то символическаго, высокаго; ты наряжаешь ее въ твои собственныя мечты, а потомъ поклоняешься ей.
   -- Пусть это такъ, милая Анна,-- чтожь изъ того? Ты говоришь, что я идеалистъ, а ты понимаешь дѣйствительность. Положимъ. Но вѣдь долженъ же я поступать но своей натурѣ, иначе жить нельзя. И вѣдь не каждую же дѣвушку я могу идеализировать. Въ этомъ, кажется, и есть причина, почему я никогда не могъ любить нѣсколькихъ превосходныхъ женщинъ, съ которыми былъ хорошо знакомъ. Онѣ вовсе не были таковы, чтобъ ихъ можно было идеализировать; въ нихъ не было ничего такого, что могла бы украсить моя фантазія; словомъ, въ нихъ недоставало именно того, что есть въ Нинѣ. Она похожа на одинъ изъ этихъ маленькихъ игривыхъ, сверкающихъ каскадовъ въ Бѣлыхъ Горахъ, и атмосфера ея благопріятна образованно радуги.
   -- И ты всегда будешь видѣть ее чрезъ эту атмосферу.
   -- Положимъ, сестра. Но другихъ я не могу видѣть въ этихъ радужныхъ цвѣтахъ. Чѣмъ же ты недовольна во мнѣ? Пріятно видѣть радужные переливы. Зачѣмъ же ты хочешь разочаровать меня, если я могу быть очарованъ.
   -- Помнишь ли ты того, который получилъ отъ волшебницъ свою плату золотомъ и брильянтами, и увидѣлъ, когда перешолъ извѣстную тропинку, что золото и брильянты обратились въ черепки? Бракъ эта тропинка; многіе бѣдняки, когда пройдутъ ее, видятъ, что оказываются простыми черепками ихъ брильянты; потому-то я вооружилась суровыми словами здраваго смысла противъ твоихъ мечтаній. Я вижу эту дѣвушку просто, какъ она есть; вижу, что она всѣми считается за кокетку, ужасную кокетку; а такая дѣвушка не можетъ имѣть добраго сердца. И ты, Эдуардъ, такъ добръ, такъ благороденъ, я такъ давно люблю, тебя, что не могу радоваться, отдавая тебя такой дѣвушкѣ.
   -- Въ твоихъ словахъ, милая Анна, много такого, съ чѣмъ я не соглашусь. Во-первыхъ, кокетство не вовсе непростительный недостатокъ въ моихъ глазахъ, то есть, въ нѣкоторыхъ случаяхъ.
   -- То есть, хочешь ты сказать, въ томъ случаѣ, если Нина Гордонъ кокетка?
   -- Нѣтъ, не то я говорю. Видишь ли, Анна, въ обыкновенныхъ отношеніяхъ между молодыми людьми и дѣвушками такъ мало истинной искренности, такъ мало дѣйствительной гуманности, и мужчины, которые должны бы подавать примѣръ, такъ эгоистичны и безнравственны въ отношеніяхъ съ женщинами, что я не дивлюсь, если дѣвушка съ бойкимъ характеромъ хочетъ мстить за женщинъ мужчинамъ, играя ихъ слабостями. Но я не думаю, что бы Нина была способна играть истинною, глубокою, безкорыстною привязанностью, любовью, которая желала бы ея счастія и готова была бы пожертвовать для неіъ собою: я даже не думаю, чтобы ей встрѣчалась такая любовь. Если мужчина хочетъ, чтобы женщина любила его, это еще незначитъ, что онъ любитъ ее. Желаніе имѣть женщину женою также еще вовсе не доказываетъ истинной любви къ ней или даже способности истинно любить кого нибудь. Дѣвушки чувствуютъ все это, потому что инстинктъ ихъ проницателенъ; и часто ихъ обвиняютъ, что они играютъ сердцемъ человѣка, между тѣмъ, какъ онѣ только видятъ его насквозь и знаютъ, что въ немъ нѣтъ сердца. И то надобно сказать: властолюбіе всегда считалось въ насъ, мужчинахъ, возвышеннымъ порокомъ,-- какъ же мы станемъ осуждать женщину за тотъ родъ властолюбія, который свойственъ ея полу.
   -- Я знаю, Эдуардъ, что нѣтъ въ мірѣ вещи, которой ты не могъ бы своими идеалистическими теоріями придать красоту; но что ты ни говори, кокетки -- дурныя женщины. Кромѣ того, я слышала, что Нина Гордонъ очень своенравна и иногда говорить и дѣлаетъ вещи чрезвычайно странныя.
   -- И быть можетъ именно поэтому она еще больше мнѣ нравится. Въ нашемъ условномъ обществѣ, гдѣ всѣ женщины вышлифовались по одному образцу, какъ монеты одного чекана, пріятно видѣть одну, которая дѣлаетъ и думаетъ не такъ, какъ всѣ остальныя. Въ тебѣ самой, Анна, есть нѣсколько этого достоинства; но ты сообрази, что ты воспиталась при матушкѣ, подъ ея вліяніемъ, что за тобою былъ непрерывный надзоръ, даже тогда, когда ты не чувствовала его. Нина росла сначала сиротою между слугами, потомъ воспитанницею въ нью-йоркскомъ пансіонѣ; и, наконецъ, тебѣ двадцать-семь лѣтъ, а ей восемнадцать; отъ восемнадцати до двадцати-семи многому научишься.
   -- Но, братъ, помнишь ли, что говоритъ Анна Муръ, или если не она, какая-то другая, во всякомъ случаѣ, очень умная женщина: "Мужчина, выбирающій себѣ жену, будто картину на выставкѣ, долженъ помнить, что тутъ есть разница; именно, картина не можетъ пожелать снова быть на выставкѣ, а женщина можетъ." Ты выбралъ ее, видя, что она блеститъ въ обществѣ; а можешь ли ты сдѣлать ее счастливою въ скучной рутинѣ домашней жизни? Не изъ тѣхъ ли она женщинъ, которымъ нужно шумное общество и свѣтскія развлеченія, чтобы не умирать со скуки?
   -- Кажется, нѣтъ, сказалъ Клэйтонъ:-- я думаю, что она изъ тѣхъ, веселость которыхъ въ нихъ самихъ; живость и оригинальность которыхъ изгоняютъ скуку отовсюду; я думаю, что, живя съ нами, она будетъ сочувствовать нашему образу жизни.
   -- Нѣтъ, Эдуардъ, не льстись, что ты можешь передѣлать и перевоспитать ее по своему.
   -- Неужели ты думаешь, что я такъ самонадѣянъ? Меньше всего способенъ я къ мысли жениться на дѣвушкѣ для того, чтобы перевоспитать ее! Это одна изъ самыхъ эгоистическихъ выдумокъ нашего пола. Да мнѣ и не нужно такой жены, которая была бы простымъ зеркаломъ моихъ мнѣній. Мнѣ нуженъ не листъ пропускной бумаги, всасывающей въ себя каждое мое слово и отражающей всѣ мои мысли, въ нѣсколько блѣдноватомъ видѣ. Мнѣ нужно жену для того, чтобы было со мною существо, отличное отъ меня; вся прелесть жизни въ разности.
   -- Но вѣдь мы хотимъ, чтобы другъ нашъ быль симпатиченъ намъ, сказала Анна.
   -- Конечно; но нѣтъ въ мірѣ ничего симпатичнѣе различія. Напримѣръ, въ музыкѣ намъ нужно не повтореніе одной ноты, а различныя ноты, гармонирующія между собою. Мало того: даже диссонансы необходимы для полноты гармоніи. И въ Нинѣ есть именно то различіе со мною, которое гармонируетъ мнѣ; и всѣ наши маленькія размолвки -- у насъ было много ссоръ и, я думаю, будетъ еще больше -- эти размолвки только хроматическіе переходы, ведущіе къ гармоніи. Моя жизнь -- внутренняя, теоретическая; я расположенъ къ ипохондріи, иногда до болѣзненности. Свѣжесть и бойкость ея внѣшней жизни именно то, чего недостаетъ мнѣ. Она будитъ меня, поддерживаетъ меня въ духѣ; и ея острый инстинктъ часто бываетъ выше моего ума. Потому я уважаю это дитя, несмотря на его недостатки. Она научила меня многому.
   -- Если дошло до этого, смѣясь сказала Анна: -- отрекаюсь отъ тебя. Если ты уже говоришь, что уважаешь Нину, я вижу, Эдуардъ, что все кончено, и постараюсь по возможности быть довольною, и по возможности вести все къ лучшему. Я надѣюсь, что все, что ты говоришь о ней справедливо,-- быть можетъ даже, она лучше, нежели какъ ты говоришь. Во всякомъ случаѣ, я употреблю всѣ свои силы на то, чтобы въ новомъ твоемъ положеніи сдѣлать тебя такимъ счастливымъ, какимъ ты достоинъ.
   -- Теперь я узнаю тебя, сестра! Лучшаго ничего не могла ты сказать. Ты облегчила свою совѣсть, сдѣлала все, что могла, и наконецъ съ любовью уступила необходимости. Нина полюбитъ тебя, я знаю; и если никогда ты не будешь стараться руководить ею, совѣтовать ей, ты будешь имѣть на нее большое вліяніе. Эту истину многіе долго не понимаютъ, Анна. Они думаютъ оказать пользу другимъ своимъ совѣтомъ и вмѣшательствомъ, а не знаютъ, что больше всего пользы могутъ приносить они своимъ примѣромъ. Когда я познакомился съ Ниною, я самъ хотѣлъ совѣтами помогать ей, но теперь я знаю, что надобно дѣлать это иначе. Когда Нина будетъ жить съ нами, матушка и ты будьте ласковы съ нею и живите какъ всегда жили,-- это больше всего принесетъ ей пользы, и она измѣнится во всемъ, въ чемъ нужно ей измѣниться.
   -- Хорошо, сказала Анна:-- ты рѣшился твердо, и я хочу съ нею познакомиться.
   -- Припиши нѣсколько строкъ въ письмѣ, которое я сейчасъ буду писать къ ней,-- это послужитъ приготовленіемъ къ визиту.
   -- Какъ ты думаешь, Эдуардъ, такъ я и сдѣлаю.
  

ГЛАВА IV.

СЕМЕНСТВО ГОРДОНОВЪ.

   Недѣли двѣ прошло послѣ того, какъ читатели узнали Нину Гордонъ, и въ это время она познакомилась съ подробностями своего домашняго быта. По имени, она была главою плантаціи, имѣла и надъ домомъ и надъ землями помѣстья полную власть какъ госпожа, какъ царица. Но на дѣлѣ она по своей молодости и неопытности, по незнанію практическихъ отношеній, находилась въ большой зависимости отъ людей, которыми по видимому управляла. Обязанности управленія хозяйствомъ плантаціи въ южныхъ штатахъ такъ тяжелы, что трудно и вообразить это жителямъ сѣверныхъ штатовъ. Каждую вещь, нужную для ежедневнаго продовольствія, надобно держать подъ замкомъ, выдавать по мѣрѣ надобности. Невольники почти всѣ похожи на большихъ дѣтей; они неразсудительны, не предусмотрительны, сами не умѣютъ беречь себя; они ссорятся другъ съ другомъ, дѣлятся на партіи, за которыми невозможно и услѣдить. Каждая штука платья, для нѣсколькихъ сотъ людей, должна быть выкроена и сшита подъ надзоромъ господина, которой долженъ и разсчитывать, сколько понадобится матерій, и покупать ихъ. Прибавьте къ этому хлопоты о дѣтяхъ невольниковъ, ребячески безпечныя матери которыхъ совершенно неспособны заботиться о нихъ какъ должно; и мы получимъ нѣкоторое понятіе объ заботахъ южныхъ владѣльцевъ. Читатели видѣли, какою пріѣхала Нина изъ Нью-Йорка, и легко могутъ представить, что у нея не было и мысли серьёзно приняться за тяжелыя обязанности такой жизни. Съ того времени, какъ умерла мать Нины, управительницею хозяйства называлась, но только называлась, ея тетка, мистриссъ Несбитъ. На самомъ дѣлѣ управляла всѣмъ старая мулатка, Кэти, воспитанная въ домѣ матери Нины. Вообще, негры невольники безпорядочны и безпечны какъ дѣти, но часто встрѣчаются между ними люди съ большими практическими способностями. Когда владѣльцы, по необходимости или по разсчегу, выберутъ такихъ невольниковъ и дадутъ имъ воспитаніе и отвѣтственность, свойственныя состоянію свободныхъ людей, въ нихъ развиваются тѣже качества, какими отличаются свободные люди. Мать Нины всегда была слаба здоровьемъ, и по необходимости должна была многое изъ заботъ по управленію передать "теткѣ Кэти", какъ обыкновенно звали мулатку, и мулатка, получивъ отвѣтственное положеніе, сдѣлалась очень хорошею управительницею. Въ своемъ высокомъ красномъ тюрбанѣ, звеня связкою ключей, проникнутая чувствомъ важности своего положенія, она была очень не маловажною сановницею. Правда, она выказывала величайшую почтительность своей молодой госпожѣ и была такъ учтива, что обыкновенно спрашивалась у ней обо всемъ; но всѣ въ домѣ хорошо знали, что согласіе госпожи на предложенія Кэти -- тоже самое, что согласіе англійской королевы на мнѣнія министерства -- вещь, которая сама собою разумѣется. И въ самомъ дѣлѣ, если Нина въ чемъ нибудь не соглашалась съ Кэти, этотъ первый министръ плантаціи могъ, ни мало не отступая отъ почтительнаго послушанія, запутать ее въ безконечные лабиринты затрудненій. А Нина терпѣть не могла безпокойствъ и больше ничего не хотѣла, какъ распоряжаться своимъ временемъ для собственнаго удовольствія; потому она мудро рѣшила не вмѣшиваться въ правленіе тетки Кэти, ласкою и убѣжденіемъ получая то, чего старуха не уступила бы власти, по своему упрямству и сановитости. Какъ управляла Кэти всѣмъ домашнимъ хозяйствомъ, точно также всѣми полевыми работами и такъ далѣе, управлялъ молодой квартеронъ Гарри, котораго мы вывели въ первой главѣ. Чтобы вполнѣ объяснить его отношенія къ помѣстью, мы, по общему обычаю историковъ, должны начать разсказъ съ событій, происходившихъ лѣтъ за сто передъ тѣмъ. И вотъ, мы съ достоинствомъ, подобающимъ историку, скажемъ, что, въ числѣ первыхъ эмигрантовъ, поселившихся въ Виргиніи, былъ Томасъ Гордонъ, отдаленный потомокъ благороднаго дома Гордоновъ, знаменитыхъ въ шотландской исторіи. Этотъ джентльменъ, будучи одаренъ замѣчательною энергіею и чувствуя себя стѣсненнымъ въ границахъ Стараго Свѣта, гдѣ мало было ему удобствъ достичь богатства, необходимаго для удовлетворенія фамильной гордости, отправился въ Виргинію. По природѣ созданный быть авантюристомъ, онъ одинъ изъ первыхъ сталъ хлопотать объ экспедиціи, результатомъ которой было поселеніе на берегахъ рѣки Чоана, въ Сѣверной Каролинѣ. Тутъ онъ взялъ себѣ обширную полосу прекраснѣйшей наносной земли, и съ англійскою энергіею и умѣньемъ занялся разведеніемъ плантаціи. Земля была новая и плодоносная, потому скоро онъ получилъ великолѣпное вознагражденіе за свою предпріимчивость. Одушевленная воспоминаніями о прадѣдовской славѣ, фамилія Гордоновъ передавала изъ рода въ родъ всѣ преданія, чувства и привычки аристократической касты, отъ которой она произошла. Помѣстье Гордоновъ называлось Канема, по имени вѣрнаго слуги, индѣйца, который сопутствовалъ первому Гордону, какъ проводникъ и переводчикъ. Помѣстье, объявленное нераздѣлимымъ, во всей своей цѣлости сохранилось до временъ войны за независимость и богатство фамиліи повидимому возрастало съ каждымъ поколѣніемъ.
   Фамильный домъ былъ однимъ изъ тѣхъ подражаній стилю сельскихъ резиденцій Старой Англіи, которыя любили строить плантаторы, соблюдая сходство, на сколько было возможно для нихъ. Плотники и столяры были съ большими издержками выписаны изъ Англіи. Фантазія строителя восхищалась мыслью выставить, въ столярныхъ и рѣзныхъ работахъ дома, все изобиліе новыхъ и рѣдкихъ деревьевъ, которыми богатъ американскій материкъ. Онъ сдѣлалъ отважную поѣздку въ Южную Америку, привезъ оттуда образчики того дерева, превосходящаго красивостью розовое и равняющагося крѣпостью черному,-- того дерева, котораго такъ много на Амазонской рѣкѣ, что туземцы строятъ изъ него свои хижины. Полъ средней залы былъ сдѣланъ на манеръ парка изъ этого великолѣпнаго матеріала. Фасадъ дома былъ выстроенъ въ старинномъ, виргинскомъ вкусѣ, съ балкономъ въ два этажа кругомъ всего дома. Это въ самомъ дѣлѣ лучше всѣхъ европейскихъ стилей идетъ къ американскому климату. Внутри домъ былъ украшенъ скульптурою и рѣзьбою, для которыхъ многіе сюжеты были заимствованы изъ фамильныхъ дворцовъ шотландскихъ Гордоновъ и придавали новой постройкѣ видъ древности. Въ этомъ домѣ два или три поколѣнія Гордоновъ жили роскошно. Но при отцѣ Нины, а еще больше по его смерти, рѣзко обнаружились на дворцѣ слѣды того постепеннаго упадка, который довелъ до бѣдности и раззоренія такъ много старинныхъ виргинскихъ фамилій. Невольничій трудъ, самый дурной и убыточный изъ всѣхъ родовъ труда, истощилъ всѣ свѣжіе соки почвы, а владѣльцы, постепенно портясь отъ своего положенія, потеряли энергическія привычки, образовавшіяся въ первыхъ поселенцахъ необходимостью борьбы съ природою, и все въ хозяйствѣ шло съ тою распущенностью, при которой и владѣлецъ и невольникъ имѣютъ, кажется, одну общую цѣль:-- другъ передъ другомъ выказывать свою способность портить дѣло.
   Умирая, полковникъ Гордонъ завѣщавъ, какъ мы видѣли, родовое помѣстье своей дочери, поручилъ его управленію невольника, въ необыкновенныхъ дарованіяхъ и совершенной преданности котораго убѣдился онъ продолжительнымъ опытомъ. Если мы сообразимъ, что управители на плантаціяхъ беругся обыкновенно изъ того класса бѣлыхъ, который часто бываетъ ниже самыхъ невольниковъ по невѣжеству и варварству, и что ихъ безтолковость и грабительства вошли въ пословицу между плантаторами, мы поймемъ, что полковникъ Гордонъ почелъ лучшимъ средствомъ обезпечить судьбу своей дочери -- предоставленіе хозяйства въ плантаціи заботамъ человѣка, столь энергическаго, способнаго и вѣрнаго, какъ Гарри. Гарри быль сыномъ своего господина и наслѣдовалъ отъ отца многія черты характера и лица, смягченныя кроткимъ темпераментомъ красавицы мулатки, бывшей его матерью. Своему рожденію, Гэрри былъ обязанъ воспитаніемъ, гораздо лучшимъ того, какое обыкновенно получается людьми его сословія. Онъ въ качествѣ слуги провожалъ своего господина въ путешествіи по Европѣ, и тамъ имѣлъ еще больше случаевъ, нежели дома, наблюдать людей; въ немъ пробудился тонкій тактъ пониманія всѣхъ оттѣнковъ общественной жизни, тактъ, которымъ особенно богаты люди смѣшанной крови, и трудно было бы найти въ какомъ нибудь кругу человѣка болѣе пріятнаго и съ болѣе джентльменскими манерами. Оставляя человѣка такихъ достоинствъ и притомъ своего собственнаго сына, въ состояніи невольничества, полковникъ Гордонъ руководился страстною любовью къ своей дочери,-- любовью, преобладавшею въ немъ надъ всѣми другими чувствами. Человѣкъ столь образованный, думалъ онъ, легко можетъ найти себѣ много путей, если будетъ свободенъ; онъ можетъ захотѣть, бросивъ плантацію, искать себѣ счастья въ другомъ мѣстѣ. Потому-то полковникъ рѣшился оставить его на много лѣтъ неразрывно связаннымъ съ плантаціею, думая, что привязанность его къ Нинѣ сдѣлаетъ невольничество сноснымъ для него. Одаренный чрезвычайною разсудительностью, твердостью характера и знаніемъ людей, Гарри успѣлъ пріобрѣлъ большое вліяніе на невольниковъ плантаціи; по боязни или по расположенію, всѣ подчинялись ему. Опекуны, назначенные надъ помѣстьемъ, даже и по формѣ едва повѣряли его управленіе; а онъ во всемъ дѣйствовалъ съ совершенною увѣренностью свободнаго человѣка. На много миль крутомъ, каждый зналъ и уважалъ его, и еслибъ не было въ немъ большой дозы задумчивой гордости, наслѣдованной отъ шотландскихъ предковъ, онъ могъ бы быть совершенно счастливъ и забыть даже существованіе цѣпей, тяжести которыхъ онъ вовсе не чувствовалъ. Только въ присутствіи Томаса Гордона, законнаго сына полковника,-- замѣчалъ онъ когда-то, что онъ невольникъ. Съ дѣтства существовала между братьями закоренѣлая вражда, усиливавшаяся съ годами. Каждый разъ, когда молодой джентльменъ возвращался на плантацію, Гарри подвергался оскорбленіямъ и грубостямъ, отвѣчать на которыя не дозволяло ему беззащитное его положеніе, потому онъ рѣшился не жениться, не быть отцомъ семейства, до того времени, пока самъ будетъ господиномъ надъ своею судьбою. Но очаровательность хорошенькой француженки квартеронки побѣдила эту благоразумную рѣшимость.
   Исторія Тома Гордона -- исторія многихъ молодыхъ людей, воспитывавшихся подъ вліяніемъ тѣхъ учрежденій и того общественнаго состоянія, среди которыхъ развился онъ. Природа не обидѣла его способностями и дала ему ту опасную живость нервической организаціи, которая хороша, когда управляется сильнымъ характеромъ, но гибельна, когда управляетъ человѣкомъ. Съ этими качествами онъ при хорошемъ воспитаніи могъ бы сдѣлаться хорошимъ и краснорѣчивымъ общественнымъ человѣкомъ. Но съ младенчества росъ онъ между невольниками, для которыхъ его воля была законъ, въ дѣтствѣ предавался всѣмъ прихотямъ капризовъ, и когда достигъ первой юности между невольниками, съ обыкновенною нравственностью плантацій, страсти его развернулись страшно рано; и прежде чѣмъ отецъ вздумалъ обуздывать его, онъ уже навсегда вырвался изъ подъ всякой власти. Гувернеръ за гувернеромъ приглашались на плантацію и уѣзжали испуганные его характеромъ. Одинокое положеніе плантаціи оставляло его безъ тѣхъ здоровыхъ общественныхъ соревнованій, которыя часто возбуждаютъ юношу къ пріобрѣтенію знаній и къ разумному управленію собою. Его товарищи были или невольники или управители, люди вообще безнравственные и хитрые, или сосѣдніе бѣлые, которые находятся на еще нисшей степени униженія. Выгода всѣхъ окружающихъ была -- льстить его порокамъ и тайно помогать ему обманывать старшихъ родныхъ. Такимъ образомъ въ самой ранной молодости онъ уже предавался всѣмъ низкимъ порокамъ. Отецъ, отчаявшись, послалъ его наконецъ въ Нортскую школу, гдѣ съ перваго же дня онъ началъ свою карьеру тѣмъ, что ударилъ въ лицо учителя, за что и былъ выгнанъ. Тогда его отправили въ другую школу, гдѣ, научившись опытомъ осторожности, онъ оставался довольно долго, училъ своихъ товарищей стрѣлять изъ ривольверовъ и доставлялъ имъ циническія книги. Хитрый, смѣлый и предпріимчивый, онъ успѣлъ въ одинъ годъ испортить по крайней мѣрѣ четвертую часть своихъ соучениковъ. Онъ былъ хорошъ собою, добродушенъ, пока его не сердили, и сорилъ деньгами, что считается у молодежи благородствомъ. Сыновья простыхъ фермеровъ, воспитанные въ привычкахъ трудолюбія и умѣренности, были поражены и ослѣплены вольностью, съ которою онъ говорилъ, пилъ и ругался. Онъ сталъ героемъ въ ихъ глазахъ и они дивились тому, какъ много вещей, необходимыхъ для жизни, было имъ неизвѣстно до него. Изъ школы онъ перешелъ въ коллегіумъ и отданъ подъ надзоръ профессора, получавшаго огромную сумму за эту обязанность; и между тѣмъ какъ юноши съ сѣвера, отцы которыхъ не могли платить такого жалованья воспитателямъ, были наказываемы и исключаемы, Томъ Гордомъ блистательно прошелъ курсъ наукъ, каждую недѣлю напиваясь пьянъ и колотя стекла, и наконецъ выдержалъ экзаменъ, способомъ, извѣстнымъ только профессору, получившему особенную сумму за особенныя трудности экзамена, сверхъ договорной платы. Возвратившись на родину, онъ въ Рали поступилъ въ контору адвоката, у котораго, по оффиціальному выраженію, занимался практическимъ изученіемъ законовѣдѣнія,-- то есть, иногда заходилъ въ контору, въ промежутки, остававшіеся отъ важнѣйшихъ занятій,-- игры, конскихъ скачекъ и попоекъ. Отецъ, любившій его, но человѣкъ неровнаго характера, никакъ не могъ съ нимъ сладить, и ссоры между ними часто потрясали весь домашній порядокъ. Однакоже, до конца жизни, старикъ питалъ надежду, основывающуюся въ подобныхъ случаяхъ на поговоркѣ "перебѣсится, человѣкъ будетъ", и думалъ, что Томъ остепенится; въ этой надеждѣ онъ оставилъ ему половину своего капитала. Съ той поры, молодой человѣкъ заботился по видимому только о томъ, чтобы скорѣе промотаться.
   Какъ часто случается съ испорченными людьми, онъ сталъ тѣмъ хуже, чѣмъ лучше могъ бы быть по своимъ дарованіямъ при другихъ обстоятельствахъ. У него осталось столько ума, что онъ понималъ разницу между хорошимъ и дурнымъ, чтобы раздражаться и быть озлобленнымъ. Чѣмъ лучше онъ понималъ, какъ недостоинъ привязанности и довѣрія отца, тѣмъ больше досадовалъ, замѣчая недостатокъ этого довѣрія Онъ возненавидѣлъ свою сестру единственно за то, что отецъ радовался на нее, не радуясь на него. Съ дѣтства, онъ преслѣдовалъ ее какъ только могъ, старался всячески вредить ей. Поэтому то, между прочимъ, Гарри убѣдилъ мистера Джона Гордона, дядю и опекуна Нины, отдать ее въ одинъ изъ Нью-Йоркскихъ пансіоновъ, гдѣ она получила такъ называемое хорошее образованіе. Кончивъ курсъ въ пансіонѣ, она провела нѣсколько мѣсяцевъ въ семействѣ двоюроднаго брата своей матери, съ увлеченіемъ предаваясь свѣтской жизни. Къ счастію, въ ней уцѣлѣла неиспорченная, искренняя любовь къ природѣ, и потому возвратившись на плантацію, она нашла удовольствіе въ сельской жизни. Сосѣдей было мало. Ближе другихъ была плантація ея дяди, лежавшая въ пяти миляхъ отъ ея помѣстья. Другія семейства, съ которыми Гордоны отъ времени до времени обмѣнивались визитами, жили въ десяти или пятнадцати миляхъ. Но удовольствіемъ Нины было гулять по плантаціи, болтать съ неграми въ ихъ хижинахъ, забавляясь странностями невольниковъ, получившими для нея интересъ новизны послѣ долгаго отсутствія. Потомъ она садилась на лошадь, и взявъ съ собою Гарри или другаго слугу, ѣздила по своимъ лѣсамъ, собирая цвѣты, которыхъ такъ много въ южныхъ лѣсахъ, иногда заѣзжала на цѣлый день къ дядѣ, проказничала надъ нимъ и уже на другое утро возвращалась домой. Въ этой почти одинокой жизни, ея голова начала очищаться отъ пустяковъ, которыми была засорена, какъ вода очищается отъ мутныхъ примѣсей, когда стоитъ спокойно. Вдали отъ свѣтской толпы и веселостей, она увидѣла глупость многаго, чѣмъ восхищалась прежде. Конечно, много способствовали тому письма Клэйтона. Эти письма, всегда мужественныя и искреннія, почтительныя и нѣжныя, имѣли на нее больше вліянія, нежели замѣчала сама она. Такимъ-то образомъ случилось, что Нина, рѣшительная и прямая, однажды сѣла и написала отказъ двумъ другимъ своимъ поклонникамъ, и послѣ того вздохнула совершенно свободно.
   Рѣдко дѣвушка до такой степени лишена бываетъ всякихъ родственныхъ привязанностей въ своемъ домѣ, какъ Нина. Правда, о ней говорили, что она живетъ подъ надзоромъ тетки, потому что сестра ея матери жила вмѣстѣ съ нею. Но мистриссъ Несбитъ была просто одна изъ тѣхъ благовоспитанныхъ и благоприлично одѣтыхъ фигурокъ, единственная обязанность которыхъ заключается повидимому въ томъ, чтобы занимать въ домѣ извѣстное мѣсто, сидѣть въ извѣстные часы на такомъ-то стулѣ, вставлять извѣстныя фразы въ извѣстныхъ мѣстахъ разговора. Въ молодости, она совершенно прошла весь путь, представляющійся хорошенькой дѣвушкѣ. Природа дала ей миловидное лицо, молодость и радость видѣть около себя поклонниковъ придавала ей на нѣкоторое время извѣстную живость, такъ, что красота ея была привлекательна. Рано вышедши замужъ, она имѣла нѣсколькихъ дѣтей, которыя всѣ одинъ за другимъ умерли. Наконецъ, смерть мужа оставила ее одинокой въ мірѣ, съ очень небольшимъ состояніемъ, и, подобно многимъ другимъ женщинамъ въ такомъ положеніи, она была совершенно довольна, сдѣлавшись чѣмъ-то въ родѣ проживалки. Мистриссъ Несбитъ воображала себя женщиною очень благочестивою,-- и дѣйствительно могла служить представительницею нѣкоторыхъ привычекъ, принимаемыхъ многими за благочестіе. Дѣло въ томъ, что, будучи молода, она думала только себѣ, о привлеченіи къ себѣ поклонниковъ, о своихъ удовольствіяхъ. Вышедши замужъ, она смотрѣла на мужа и на дѣтей, только какъ на условія собственнаго счастія, и любила ихъ только потому, что сама называлась его женою, ихъ матерью. Когда смерть унесла ея семейство, ея эгоизмъ принялъ другую форму. Видя, что земля для нея уже потеряла свои пріятности, она вознамѣрилась воспользоваться небомъ. Титулъ благочестивой женщины представлялся ей чѣмъ-то въ родѣ паспорта, который разъ надобно пріобрѣсти и потомъ всю жизнь можно носить въ карманѣ для избавленія себя отъ всякихъ непріятностей въ здѣшней и будущей жизни. Пока она думала, что еще не пріобрѣла этого паспорта, она была очень печальна и безпокойна, читала набожныя книги, читала ихъ въ такомъ множествѣ, что въ лѣта молодости испугалась бы, если бы ей предрекли это. Наконецъ она явилась прозелиткою у дверей сосѣдней пресвитеріанской церкви, съ изъявленіемъ намѣренія пройти поприще требуемыхъ подвиговъ. Подъ именемъ требуемыхъ подвиговъ разумѣлось постоянное присутствіе на пресвитеріанскихъ молитвахъ, чтеніе библіи и молитвенника въ извѣстные часы дня, раздача по извѣстнымъ срокамъ опредѣленныхъ суммъ на набожныя цѣли, и неизмѣнное храненіе совершеннѣйшаго равнодушія ко всему и ко всѣмъ въ мірѣ. Она вообразила себя отрекшеюся отъ земной суеты, потому что съ гнѣвомъ смотрѣла на веселости, въ которыхъ уже не могла участвовать. Она и не подозрѣвала, что заботливость, съ которою умъ ея вникалъ въ мелочи собственной ея особы, обдумывалъ покрой скромныхъ чепцовъ и темноцвѣтныхъ платьевъ, хлопоталъ о вкусѣ чая, удобствѣ сна и накопленіи маленькаго капитала,-- что все это точно такая же земная суета, только гораздо менѣе пріятная въ сношеніяхъ съ людьми, какъ и наряды и танцы, которыми занималась она прежде. Подобно многимъ другимъ, повидимому, безцвѣтнымъ характерамъ, она имѣла цѣпкую силу чрезвычайно узкаго эгоизма. Ея житейскія намѣренія, какъ ни были тѣсны, имѣли тысячи подробностей, изъ которыхъ за каждую держалась она съ непобѣдимымъ упрямствомъ.
   Само собою разумѣется, что мистриссъ Несбитъ смотрѣла на Нину, какъ и на всѣхъ другихъ веселыхъ, живыхъ молодыхъ дѣвицъ съ чувствомъ грустнаго состраданія,-- она смотрѣла на нихъ какъ на поразительные образцы привязанности къ удовольствіямъ свѣта, и небрежности къ благамъ будущей жизни. Между плѣнительной, бойкой и даже дерзкой маленькой Ниной, и этимъ мрачнымъ сѣдовласымъ призракомъ, тихо носившимся по обширнымъ комнатамъ ея родительскаго дома, ничего не могло быть и не было общаго,-- не могло быть и не было душевнаго влеченія другъ къ другу. Миссъ Нина находила какое то удовольствіе раздражать свою почтенную родственницу при всякомъ удобномъ случаѣ. Мистриссъ Несбитъ считала иногда своею обязанностію пригласить прекрасную племянницу въ свою комнату, и тамъ принуждала ее прочитывать нѣсколько страницъ изъ сочиненія Ло "О Страшномъ Судѣ", или "Толкованія Овена на сто-девятнадцатый псаломъ"; общими мѣстами, но торжественнымъ тономъ предостерегала ее противъ всѣхъ суетъ свѣта, въ составъ которыхъ входили и яркіе цвѣта нарядовъ, и танцы, и кокетство, и любовныя записки, и всѣ другія противозаконія, въ томъ числѣ и пристрастіе къ миндальному пирожному. Одна изъ этихъ сценъ разыгрывается въ настоящую минуту, въ аппартаментѣ доброй леди, и мы намѣрены поднять занавѣсъ. Мистриссъ Несбитъ, съ голубыми глазами, съ свѣжимъ румянцемъ, маленькая женщина, не болѣе пяти футъ роста, покойно сидѣла и качалась въ респектабельномъ пріютѣ американской старости, обыкновенно называемомъ кресломъ -- балансиромъ. Каждая складка ея серебристаго шелковаго платья, каждая складка ея бѣлаго, какъ снѣгъ, шейнаго платка, каждый изгибъ кружевъ на ея безукоризненно скромномъ чепцѣ, все говорило, что душа ея покинула на время этотъ бренный міръ и его житейскія треволненія. Постель, убранная съ чрезвычайной строгостью, была, однакожъ, покрыта собраніемъ французскихъ тканей, нарядовъ и кружевъ, разсматривая которыя, развертывая и развѣвая передъ глазами своей родственницы, Нина производила волненіе, какое легкій вѣтерокъ производить въ клумбѣ нѣжныхъ цвѣтовъ.
   -- Я все это видѣла, Нина, и все испытала, сказала тетка, уныло покачавъ головой: -- я знаю, что это одна лишь суета.
   -- Но, тетушка,-- я еще ничего не видѣла, ничего не испытала, и потому ничего не знаю.
   -- Да, моя милая, въ твои лѣта я любила ѣздить на балы, принимать участіе въ parties-de-plaisir, ни о чемъ больше не думала, какъ только о нарядахъ; ни чего не желала, чтобъ только восхищались мной.-- Я испытала все это, и во всемъ увидѣла одну суету.
   -- Я тоже хочу испытать все и тоже увидѣть суету. Да, да; непремѣнно хочу. Со временемъ я буду такой же серьёзной и такой же степенной, какъ и вы, тетушка; но до той поры я хочу побаловать себя.-- Посмотрите; какъ вамъ нравится этотъ розовый атласъ?
   Еслибъ изъ этого атласа сдѣланъ былъ саванъ, то и тогда не удостоился бы онъ такого печальнаго, мрачнаго взгляда.
   -- Дитя, дитя!-- Все это тлѣнно, какъ тлѣненъ нашъ міръ! Стоитъ ли терять столько времени,-- стоитъ ли думать о нарядахъ!
   -- А какъ же, тетушка Несбитъ, вы сами вчера потеряли два часа, думая о томъ, какъ лучше расположить полотнища вашего чернаго шелковаго платья: внизъ узоромъ или вверхъ? Я невижу причины, по которой бы слѣдовало думать о черномъ платьѣ больше, чѣмъ о розовомъ.
   Взглянуть на предметъ съ этой точки зрѣнія, никогда и въ голову не приходило доброй старушкѣ.
   -- А вотъ и еще, тетушка! Перестаньте хмуриться! Загляните лучше вотъ въ этотъ картонъ съ бархатными цвѣтами. Вы знаете, что я дала себѣ слово привезти ихъ изъ Нью-Норка цѣлую груду. Вы знаете, что я люблю цвѣты; не правда ли, какъ это мило? И это все подражаніе, и подражаніе такое превосходное, что вы едва ли отличите ихъ отъ натуральныхъ. Посмотрите: вотъ это махровая роза; вотъ это душистый горошекъ: вѣдь такъ и кажется, какъ будто сейчасъ съ вѣтки; а вотъ геліотропъ.... вотъ жасмины... вотъ цвѣтъ померанца, вотъ камелія
   -- Да отвратятся взоры мои отъ суеты человѣческой! воскликнула мистриссъ Несбитъ, зажмурила глаза и, покачавъ головой произнесла нѣсколько строкъ изъ гимна о тлѣнности всего земнаго.
   -- Тетушка! я замѣтила, что у васъ есть огромный запасъ страшныхъ гимновъ о тлѣнности, о прахѣ, о червяхъ, и тому подобномъ.
   -- Я вмѣняю себѣ, дитя мое, въ священную обязанность читать подобные гимны, видя, что ты до такой степени увлекаешься тлѣнными, грѣховными вещами.
   -- Неужели, тетенька, бархатные цвѣты тоже грѣховны?
   -- Да, моя милая: они грѣховны потому, что отнимаютъ у насъ и время и деньги, потому что отвлекаютъ нашъ умъ отъ болѣе серьёзныхъ предметовъ.
   -- Зачѣмъ же, тетушка, Господь создалъ и камеліи, и розы, и померанцы? Мнѣ кажется, именно за тѣмъ, чтобъ создать цвѣты; именно за тѣмъ, чтобъ природа не казалась траурною, не была похожа на сѣрый и холодный камень. Если вы выйдете сегодня въ садъ, да посмотрите на олеандры, на мирты, на гвоздики, на розы, на тюльпаны, я увѣрена, что вамъ будетъ легче на душѣ.
   -- Нѣтъ, дитя мое, мнѣ стоитъ только вытти за двери и я захвораю. Вчера Милли оставила маленькую щель въ окнѣ, и я уже раза три или четыре чихнула. Нѣтъ, прогулка въ саду мнѣ рѣшительно вредна; одно прикосновеніе ногъ моихъ къ сырой землѣ для меня весьма нездорово.
   -- Но, тетушка, я все-таки думаю, что еслибъ Господь не хотѣлъ, чтобъ мы носили розы и жасмины, онъ бы ихъ не создалъ. Любить цвѣты и носить ихъ, это одно изъ самыхъ естественныхъ желаній въ мірѣ.
   -- Да; это только даетъ пищу тщеславію; это только развиваетъ стремленіе къ щегольству, а съ нимъ вмѣстѣ и желаніе нравиться.
   -- Не думаю, чтобъ это было тщеславіемъ, а тѣмъ болѣе желаніемъ нравиться. Мое единственное желаніе заключается въ томъ, чтобъ имѣть возможность одѣваться въ лучшіе наряды. Я люблю все прекрасное, потому что оно прекрасно; люблю носить хорошенькія платья, потому что въ нихъ я сама могу казаться хорошенькой.
   -- Прекрасно, дитя мое, прекрасно! ты хочешь, украшать свое жалкое бренное тѣло, чтобъ казаться хорошенькой! прекрасно!
   -- Разумѣется. И почему же нѣтъ? Я бы хотѣла на всю жизнь остаться хорошенькой.
   -- Ты, кажется, ужь очень много думаешь о своей красотѣ, сказала тетушка Несбитъ.
   -- Да; потому что я знаю, что я дѣйствительно хорошенькая. Я даже просто скажу, мнѣ самой нравится моя наружность, это такъ. Я знаю, что вовсе не похожа ни на одну изъ вашихъ греческихъ статуй. Знаю также, что я не красавица, что красотой своей мнѣ не плѣнить цѣлый свѣтъ; я такъ себѣ, хорошенькая, ни больше ни меньше, потому люблю цвѣты, кружева и другіе наряды, и не думаю, что люблю ихъ во вредъ своей душѣ; не думаю также, чтобъ ваша скучная бесѣда о тлѣнности, бренности и червяхъ, которую вы всегда развиваете передо мной, послужила мнѣ въ пользу.
   -- Было время, дитя мое, когда и я думала, какъ ты думаешь теперь, но я узрѣла въ этомъ свое заблужденіе.
   -- Если я должна забыть мою любовь ко всему свѣтлому, ко всему живому, ко всему прекрасному, и промѣнять это все на ваши скучныя книги, то пусть лучше зароютъ меня живую въ могилу, и тогда всему конецъ!
   -- Ты говоришь, моя милая, противъ внушеній своего сердца.
   Разговоръ этотъ былъ прерванъ приходомъ веселаго, бойкаго, курчаваго маленькаго мулата: онъ принесъ завтракъ мистриссъ Несбитъ.
   -- А! вотъ и Томтитъ, сказала Нина: -- опять поднимается сцена! посмотримъ, позабылъ ли онъ, чему его учили?
   Томтитъ разъигрывалъ въ домашнемъ быту фамиліи Гордонъ въ своемъ родѣ немаловажную роль. Онъ и его мать были собственностью мистриссъ Несбитъ. Его настоящее имя было респектабельно и общеупотребительно, его звали Томасомъ; но такъ какъ онъ былъ изъ тѣхъ безпокойныхъ, исполненныхъ жизни и огня маленькихъ созданій, которыя повидимому существуютъ на бѣломъ свѣтѣ только для того, чтобъ возмущать спокойствіе другихъ, то Нина прозвала его Томтитомъ {Tomtit, синичка.}; это прозваніе было принято единодушно всѣми, какъ самое вѣрное и поясняющее всѣ качества маленькаго шалуна. Постоянный притокъ и водоворотъ рѣзвости и шалости, казалось, проникалъ все его существо. Его большіе, лукавые, черные глаза постоянно искрились огнемъ; постоянно смѣялись, такъ что не возможно было встрѣтиться съ ними, не улыбнувшись въ свою очередь; чувство почтительности, казалось, еще вовсе не было пробуждено въ его курчавой головкѣ. Вѣтренному, безпечному, безразсудному, жизнь казалась ему только порывомъ веселости. Едииственное нарушеніе безмятежной жизни мистриссъ Несбитъ заключалось въея безпрерывныхъ, хроническихъ нападеніяхъ на Томтита. Разъ пятьдесятъ втеченіе дня старая лэди принималась увѣрять его, что его поведеніе, изумляетъ ее, и столько же разъ Томтитъ отвѣчалъ ей широкой улыбкой и показывалъ при этомъ рядъбѣлыхь прекрасныхъ зубовъ, вовсе не сознавая отчаянія, въ которое приводилъ онъ подобнымъ отвѣтомъ свою госпожу.
   При настоящемъ случаѣ, когда Томтитъ вошелъ въ комнату, его взоры привлечены были великолѣпіемъ нарядовъ, лежавшихъ на постелѣ. Поспѣшно опустивъ подносъ на первый попавшійся стулъ, онъ съ быстротою и гибкостью бѣлки подскочилъ къ постелѣ, сѣлъ верхомъ на подножную скамейку и залился веселымъ смѣхомъ.
   -- Ахъ, миссъ Нина! откуда взялись такія прелести? Тутъ и для меня есть что нибудь, не правда ли, миссъ Нина?
   -- Сидишь, каковъ этотъ ребенокъ! сказала мистриссъ Несбитъ, качаясь въ креслѣ, съ видомъ мученицы.-- И это послѣ всѣхъ моихъ увѣщаній! Пожалуста, Нина, не позволяй ему дѣлать подобныя вещи; это подастъ ему поводъ и къ другимъ нелѣпостямъ.
   -- Томъ! сію минуту встань, негодный! подай столъ и поставь подносъ.... сейчасъ! вскрикнула Нина и, топнувъ ножкой, засмѣялась.
   Томтитъ повторилъ прыжокъ, выпрямился, схватилъ столикъ, началъ танцовать съ нимъ, какъ будто въ рукахъ его была дама, и наконецъ, сдѣлавъ еще прыжокъ, поставилъ столикъ подлѣ мистриссъ Несбитъ. Мистриссъ Несбитъ приготовилась ударить его, но Томтитъ быстро отвернулся, и предназначаемый ударъ опустился на столикъ, съ силою, непріятною для доброй лэди.
   -- Мнѣ кажется, этотъ мальчикъ созданъ изъ воздуха, никогда не могу попасть въ него! сказала старуха и лицо ея покрылось яркимъ румянцемъ.-- Право, онъ хоть святаго выведетъ изъ терпѣнія!
   -- Дѣйствительно, тетушка; и даже двухъ святыхъ, такихъ какъ вы и я. Томтитъ, негодный! сказала Нина, погладивъ своею маленькою ручкою курчавые волосы мальчика: -- будь умникомъ теперь, и я покажу тебѣ мои наряды. Поди поставь подносъ на столикъ.... что же ты стоишь, повѣса!
   Потупивъ взоры, съ видомъ притворнаго смиренія, Томтитъ взялъ подносъ и поставилъ на мѣсто. Мистриссъ Несбитъ сняла перчатки, сдѣлала необходимыя приготовленія и прочитала коротенькую молитву, втеченіе которой Томтитъ держался за бока, стараясь подавить невольный хохотъ. Прочитавъ молитву, мистриссъ Несбитъ весьма серьёзно наложила руку на ручку чайника, но вдругъ отдернула ее, пронзительно вскрикнула и начала размахивать пальцами, какъ будто прикоснулась ими къ раскаленому металлу.
   -- Томтитъ! ты когда нибудь сожжешь меня окончательно.
   -- Что же, миссъ, развѣ горячо? А я еще нарочно повернулъ его носкомъ къ огню.
   -- Не правда! ты лжешь! ты вѣрно повернулъ ручку въ самый жаръ, какъ и всегда это дѣлаешь!
   -- Какъ это можно, миссъ помилуйте! сказалъ Томтитъ, принимая на себя разсѣянный видъ.-- Неужели я ужь не могу запомнить, что носокъ у чайника, что ручка, тѣмъ болѣе, что училъ это цѣлое утро, сказалъ онъ, возвращая самоувѣренность: онъ видѣлъ, что свѣтлые глазки миссъ Нины искрились отъ удовольствія.
   -- Тебя нужно высѣчь.... вотъ что! сказала мистриссъ Несбитъ, приходя въ неистовый гнѣвъ.
   -- О, да! я это знаю, сказалъ Томтитъ.-- Вѣдь мы такіе негодныя слуги. Господи избави насъ онъ огня вѣчнаго!
   Нина до такой степени была изумлена новымъ примѣненіемъ возгласа, который тетушка ея тщетно старалась вложить въ голову Томтита, недѣлю назадъ, что не выдержала и залилась громкимъ, шумнымъ, веселымъ хохотомъ.
   -- О, тетушка, перестаньте! это совершенно безполезно! вы видите, что онъ ровно ничего не понимаетъ! Онъ ни больше ни меньше, какъ воплощенная рѣзвость.
   -- Нѣтъ, миссъ Нина я ничего не понимаю, сказалъ Томтитъ и въ тоже время посмотрѣлъ на нее изъ подъ длинныхъ рѣсницъ. Вовсе ничего не понимаю и не буду, кажется, понимать.... не умѣю.
   -- Послушай Томтитъ, сказала мистриссъ Несбить, вынувъ изъ подъ кресла синій кожаный ремень, и бросивъ на мулата свирѣпый взглядъ:-- если ручка чайника будетъ горяча въ другой разъ, я тебя вотъ чѣмъ! Слышишь ли?
   -- Слышу, мисисъ, сказалъ Томтитъ, съ невыразимо-непріятнымъ равнодушіемъ, которое такъ обыкновенно въ его сословіи.
   -- Теперь, Томтитъ, отправляйся внизъ и вычисти ножи къ обѣду.
   -- Слушаю, мисисъ, сказалъ онъ, дѣлая пируеты по направленію къ двери. Очутившись за дверью, онъ громко запѣлъ:
  
   "О! я иду искать славы,
   Не хочешь ли и ты итти со мной"
  
   хлопая руками и выбивая тактъ ногами при спускѣ съ лѣстницы.
   -- Онъ идетъ искать славы! сказала мистриссъ Несбитъ довольно сухо:-- очень похоже на то! Вотъ ужь третій или четвертый разъ, какъ этотъ негодяй жжетъ мнѣ пальцы горячимъ чайникомъ, и я знаю, что это дѣлаетъ онъ съ умысломъ! Учу его по цѣлымъ часамъ, теряю время, убиваю себя, и за все это онъ платитъ мнѣ черною неблагодарностью! У этихъ тварей совсѣмъ нѣтъ души!
   -- Да, тетушка, я думаю, онъ васъ часто выводитъ изъ терпѣнія; но, признаюсь, онъ такой забавный, что, глядя на него, я никакъ не могу удержаться отъ смѣха.
   При этихъ словахъ, раздавшійся въ отдаленіи громогласный припѣвъ къ методистскому гимну:
   "О! придите мои возлюбленные братья!" возвѣстилъ, что Томтитъ возвращается; и вскорѣ, распахнувъ дверь, онъ вошелъ въ комнату съ видомъ величайшей важности.
   -- Не я ли сказала тебѣ, Томтитъ, итти внизъ и вычистить ножи?
   -- Точно такъ, мисисъ; я поднялся на верхъ, чтобъ подать миссъ Нинѣ любовныя письма, сказалъ онъ, показывая два-три письма:-- Ахъ, Боже мой! прибавилъ онъ, ударивъ себя въ лобъ, я и забылъ положить ихъ на подносъ.
   Въ одно мгновеніе онъ выбѣжалъ изъ комнаты, спустился съ лѣстницы, и на кухнѣ поднялъ ссору съ служанкой, чистившей серебро, и не дававшей ему подноса для писемъ миссъ Нины.
   -- Заступитесь, миссъ Нина, обратился онъ къ хорошенькой госпожѣ, которая вслѣдъ за нимъ спустилась на кухню:-- Роза не даетъ мнѣ подносъ.
   -- Я тебѣ выдеру уши, негодный! сказала Нина, выхвативъ письма изъ его руки, и, смѣясь, нарвала ему уши.
   -- Да, сказалъ Томтитъ, глядя весьма серьёзно вслѣдъ за уходившей Ниной: -- мисисъ можетъ дѣлать что ей угодно, какому быть въ этомъ домѣ порядку! не знаешь, что дѣлать. Одинъ говоритъ: подавай письма на подносѣ; другой не позволяетъ и подноса взять; наконецъ миссъ Нина вырываетъ ихъ изъ рукъ. Въ этомъ домѣ все такъ и идетъ! Я не въ силахъ поправить этого; хотя и дѣлаю все, что могу. Старая мисисъ говоритъ тоже самое.
   Въ домѣ Нины находилось еще одно существо, столь замѣчательное, что мы не можемъ не дать ему отдѣльнаго мѣста въ картинѣ лицъ, окружавшихъ Нину. Это была Милли, служанка мистриссъ Несбитъ. Тетка Милли, такъ обыкновенно ее звали, была высокая, широкоплечая, здороваго сложенія африканка, съ полнотою фигуры, доходившею до тучности. Она имѣла прямой станъ и величавую походку; въ неподвижномъ положеніи и въ движеніи она была "стройна, какъ пальма". Цвѣтъ и мягкость ея кожи походили на черный бархатъ. Ея большой ростъ и губы, хотя и не отличались африканскою полнотою, но несмотря на то въ ихъ очертаніи было что-то рѣшительное и энергическое, усиливаемое тяжелымъ сложеніемъ подбородка. Добрая улыбка, почти никогда ее не покидавшая, открывала рядъ бѣлыхъ, великолѣпныхъ зубовъ. Ея волосы, не имѣвшіе характера англо-саксонскаго, весьма рѣзко отличались отъ войлочныхъ, курчавыхъ волосъ негра; они представляли собою безчисленное множество мелкихъ кудрей, черныхъ, блестящихъ, глянцовитыхъ. Родители Милли были плѣнники, взятые въ африканскихъ войнахъ. Она представляла собою прекрасный образецъ женщинъ изъ тѣхъ воинственныхъ и величавыхъ племенъ, которыя такъ рѣдко встрѣчаются между южными невольниками. Ея обычнымъ головнымъ уборомъ служилъ высокій тюрбанъ, изъ пестрыхъ мадрасскихъ платковъ, яркость цвѣтовъ которыхъ такъ нравится чернымъ племенамъ. Милли надѣвала и носила свой тюрбанъ съ особенной гордостью, какъ будто это былъ драгоцѣнный вѣнецъ. Въ остальномъ, ея одежда состояла изъ платья черной матеріи, достоинство которой далеко превосходило достоинство матерій, употребляемыхъ служанками; бѣлый, выглаженный кисейный платокъ, огибалъ шею и пряталъ концы свои за платье, на ея полной груди; чистый, бѣлый передникъ дополнялъ ея обычный нарядъ. Нельзя было видѣть ее безъ того, чтобъ не сознаться въ душѣ своей, что опрятность и красота не составляетъ еще исключительной принадлежности бѣлаго племени. Кто видѣлъ и былъ окружонъ роскошной растительностію и величественной, великолѣпной природой Африки, тотъ, конечно, для украшенія наружности Милли, не пожелалъ бы выбѣлить ея глянцовитую кожу, темный цвѣтъ которой такъ превосходно гармонировалъ съ сильнымъ и яркимъ колоритомъ тропической мѣстности.
   По характеру Милли была не менѣе замѣчательна, какъ и по своей наружности. Небо одарило ее такимъ же благородствомъ и силою души, какимъ отличался ея станъ. Страсти волновали и пылали въ груды ея, какъ волнуется океанъ при тропическихъ ураганахъ, пылаетъ земля подъ лучами тропическаго солнца; острый и природный умъ, соединенный съ наклонностью къ шутливости, сообщалъ ея рѣчи какую-то странную живость. Врожденное проворство давало ей необыкновенную свободу управлять всѣми движеніями своего прекраснаго тѣла. Она была одарена тою рѣдкою способностью души, съ помощію которой человѣкъ принимается за всякое дѣло надлежащимъ образомъ, и исполняетъ его какъ слѣдуетъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, она обладала въ высшей степени самоуваженіемъ, которое заставляло ее быть неподкупно-вѣрною и усердною во всемъ, что на нее возлагалось; ея преданность и уваженіе къ тѣмъ, кому она служила, сильнѣе, чѣмъ врожденная гордость, побуждали ее исполнять обязанности свои добросовѣстно, не допуская даже мысли пренебречь или оставить безъ вниманія то, что ей поручали. Ея обѣщанія никогда не нарушались. Всѣ знали, что однажды сказанное ею будетъ исполнено. Рѣдкость и цѣна женщины, одаренной такими качествами, вполнѣ понятны тѣмъ, которые знаютъ, до какой степени рѣдко между невольниками и свободными людьми такое сочетаніе прекрасныхъ качествъ. По всему этому Милли считали въ семействѣ самою драгоцѣнною собственностью и оказывали ей особенное снисхожденіе. Часто случалось, что сила характера Милли давала ей превосходство надъ тѣми, которые номинально были ея властелинами. Все, что ни дѣлала она,-- дѣлала безукоризненно хорошо; всѣ ея поступки отличались честностью, правдивостью и стараніемъ угодить своимъ господамъ, поэтому ей представлялось, въ большинствѣ случаевъ, дѣйствовать по своему усмотрѣнію. Несмотря, однакожь, на общее расположеніе къ ней, ея жизнь была исполнена глубокихъ горестей. Правда, ей позволено было выйти замужъ за весьма умнаго мулата, принадлежавшаго къ сосѣдней плантаціи и надѣлившаго ее множествомъ дѣтей, которыя всѣ наслѣдовали ея прекрасныя физическія и душевныя качества. При нѣжной чувствительности, идея, что дѣти ея, столь милыя сердцу, съ минуты рожденія не принадлежали ей, что они съ первой минуты своего существованія становились предметами торговли, тяжелымъ камнемъ лежала на сердцѣ Милли и тяготила его. Къ несчастію, семейство, которому она принадлежала, будучи доведено до крайности, не имѣло другихъ средствъ пополнить недостатки своего дохода, кромѣ только ежегодной продажи двухъ или трехъ негровъ. Дѣти Милли, по ихъ здоровью и красотѣ, считались весьма выгоднымъ товаромъ. Владѣтельницу ихъ часто соблазняли весьма щедрыя предложенія за этихъ дѣтей, и потому, при томъ или другомъ кризисѣ семейныхъ затрудненій, нужно было ждать, что ихъ оторвутъ отъ материнской груди и продадутъ въ чужія руки. Сначала Милли защищалась противъ этого предназначенія съ остервенѣніемъ львицы; потомъ, частое повтореніе однихъ и тѣхъ же ударовъ произвело въ душѣ ея тупое страданіе; а наконецъ, чувство христіанскаго терпѣнія проникло, какъ это часто бываетъ съ людьми угнетенными, порабощенными горемъ и несчастіемъ, все ея бытіе и наполнило собою всѣ язвы ея разбитаго сердца. Горе и несчастія часто заставляютъ насъ забывать предметы самые близкіе нашему сердцу и прилѣпляться душой къ единому и истинному Богу.
  

ГЛАВА V.

ГАРРИ И ЕГО ЖЕНА.

   Въ нѣсколькихъ миляхъ отъ помѣстья Гордона, на старой и отчасти запущенной плантаціи, стоялъ деревянный домикъ, въ наружности котораго проглядывалъ вкусъ и заботливость домовладѣльца. Домикъ этотъ почти со всѣхъ сторонъ обвитъ былъ вѣнками изъ жолтаго жасмина и гирляндами роскошной ламарковой розы, сливочнаго цвѣта бутоны и цвѣты которой представляли прелестный контрастъ съ темною зеленью гладкихъ и прекрасныхъ листьевъ. Онъ обнесенъ былъ высокимъ заборомъ изъ американскаго остролистника, вѣчно зеленѣющая листва котораго и красныя ягоды придавали этому забору, во всякое время года, привлекательный и живописный видъ. За заборомъ находился садъ. Этотъ маленькій домикъ, такъ рѣзко отличавшійся своей опрятностію отъ обыкновенныхъ южныхъ домиковъ, служилъ жилищемъ молоденькой жены Гарри. Лизетта,-- такъ звали ее,-- была невольницею одной француженки-креолки, которой плантація эта въ недавнее время досталась по наслѣдству. Лизетта была нѣжное, воздушное созданіе, образовавшееся изъ смѣси американской и французской крови; она представляла собою одно изъ тѣхъ причудливыхъ, экзотическихъ сочетаній, которое видимъ въ блескѣ и роскоши тропическихъ цвѣтовъ и насѣкомыхъ. Отъ родителей своихъ она одарена была умомъ быстрымъ и свѣтлымъ, натурою, сохранявшею всегдашнее дѣтство, со всего его свѣжестью относительно жизни въ настоящемъ, со всею безпечностью и безразсудной безстрашностью къ жизни въ будущемъ. Она стоитъ теперь передъ столомъ, на которомъ гладитъ бѣлье, почти за дверями коттеджа, и весело распѣваетъ за своей работой. Ея круглыя, полныя дѣтскія формы превосходно обрисовываются синей, кокетливо сшитой баской, отороченной кружевами и прикрывающей бѣлую полотняную манишку. Голова ея увѣнчана тюрбаномъ, изъ-подъ котораго вырываются мѣстами пряди шелковистыхъ черныхъ волосъ. Въ ея глазахъ, когда она приподнимаетъ ихъ, отражается томность и мечтательность, которыя такъ характеризуютъ смѣшеніе породъ. Ея маленькія, дѣтскія ручки заняты: пухленькими, но гибкими пальчиками она проворно расправляетъ и разглаживаетъ различные предметы женскаго туалета. Она гладитъ, расправляетъ и поетъ съ одинаково старательнымъ вниманіемъ ко всѣмъ этимъ дѣйствіямъ. Отъ времени до времени она бросаетъ работу, и, пробѣжавъ между цвѣточными клумбами къ забору, пристально смотритъ на дворъ, отѣняя рукой свои глазки. Наконецъ вдали показался мужчина, верхомъ на лошади. Лизетта выпорхнула изъ калитки и побѣжала навстрѣчу.
   -- Гарри, Гарри! Наконецъ-то ты пріѣхалъ! Какъ я рада!.. А это что за свертокъ? Вѣрно для меня что нибудь?
   Гарри приподнялъ свертокъ и началъ разсматривать имя, заставляя Лизетту припрыгивать.
   -- Какая ты любопытная, Лизетта! сказалъ онъ весело.
   -- Это для меня; я знаю, говорила Лизетта, принимая видъ полусердитый, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, очаровательный.
   -- Почему же ты знаешь? Неужели ты думаешь, что на свѣтѣ все къ твоимъ услугамъ, тогда какъ ты самое безпечное созданіе.
   -- Я! самое безпечное созданіе! повторила Лизетта, горделиво вздернувъ маленькую головку.-- Вы можете говорить, сэръ, что вамъ угодно! А посмотрите, такъ вы и увидите, что сегодня я выгладила двѣ дюжины рубашекъ -- Но, Гарри! посади и меня: я хочу прокатиться.
   Гарри протянулъ руку и носокъ сапога. Въ одинъ мигъ Лизетта сдѣлала прыжокъ и очутилась почти на гривѣ лошади еще мигъ, и свертокъ былъ въ ея рукахъ.
   -- О, женское любопытство! воскликнулъ Гарри.
   -- Да, любопытство я хочу видѣть, что тутъ завернуто. Ахъ, Боже мой, какой крѣпкій снурокъ! я не могу перервать его!... Но, позвольте, позвольте я прорву небольшую дпрочку Шолковая ткань вижу, вижу! Ага!... ну, что же, вы теперь скажете, что это не для меня? какой ты негодный, Гарри!...
   -- А можетъ статься, я привезъ это себѣ на лѣтнее пальто.
   -- На лѣтнее пальто? можетъ статься! Только извините, я ужь васъ знаю; вы меня не обманете! Но Гарри, поѣзжайте скорѣй; я не люблю кататься такъ тихо.-- Поѣзжай, Гарри!
   Гарри дернулъ уздечку, далъ шпоры, и черезъ минуту счастливая чета неслась на крыльяхъ вѣтра. Она неслась по тропѣ, проложенной между кустарниками молодой сосны, оставляя за собой звуки искренняго и безпечнаго смѣха. Зеленые кусты, скрывавшіе коттеджъ, совершенно потерялись изъ виду. Черезъ нѣсколько минутъ они выѣхали изъ сосноваго кустарника совершенно съ другой стороны и, веселые, смѣющіеся, остановились у калитки. Привязать лошадь, посадить Лизетту на плечи и пробѣжать съ него въ коттеджъ, для Гарри было дѣломъ одной минуты.
   -- Теперь, Лизетта, будь картинкой въ нашемъ домѣ! Я помогалъ другимъ украшать комнаты; но ты милѣе и прелестнѣе всѣхъ тѣхъ картинъ. Ты у меня пѣвчая птичка, созданная, чтобъ питаться однимъ только медомъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказала Лизетта. Для такой птички понадобиться много меду. Я желаю только одного, чтобъ меня всегда хвалили, всегда бы ласкали меня, и постоянно бы любили. Мнѣ недостаточно, что ты любишь меня. Я хочу слышать отъ тебя признаніе въ любви каждый день, каждый часъ, каждую минуту; я хочу, чтобъ ты постоянно восхищался мной и хвалилъ все, что я дѣлаю. Я хочу...
   -- Особенно, когда у тебя есть расположеніе прорывать дырочки на сверткахъ!
   -- Ахъ.... мое шолковое новое платье! сказала Лизетта, вспомнивъ о сверткѣ, вырванномъ изъ рукъ Гарри.
   -- Какой это несносный снурокъ! Какъ онъ рѣжетъ мнѣ пальцы! Я разорву, я перекушу его -- Гарри, Гарри, неужели ты не видишь, какъ онъ рѣжетъ мнѣ пальцы! Хоть бы ты пожалѣлъ о мнѣ. Тебѣ бы давно нужно было перерѣзать его.
   И рѣзвая Лизетта начала танцовать, разрывая въ тоже время бумагу и крѣпкій снурокь, какъ разгнѣванная птичка.
   Гарри подкрался къ ней сзади, сжалъ обѣ маленькія ручки, подрѣзалъ снурокь, и развернулъ кусокъ роскошной шелковой матеріи -- розовой съ зеленоватымъ отливомъ.
   -- Нравится ли тебѣ этотъ подарокъ? Его привезла тебѣ миссъ Нина, возвратясь домой на прошлой недѣлѣ.
   -- Какъ мило! Какъ очаровательно! Что за прелесть! Какой цвѣтъ! Прелесть, прелесть! Какъ я счастлива! Какъ счастливы мы! Не правда ли, Гарри?
   -- Да, отвѣчалъ Гарри съ подавленнымъ вздохомъ, и но лицу его пробѣжала легкая тѣнь.
   -- Я встала сегодня въ три часа, нарочно съ тѣмъ, чтобъ перегладить все бѣлье я полагала, что ты пріѣдешь вечеромъ. Ахъ да! ты не знаешь, какой я ужинъ приготовила! Ты увидишь сейчасъ. Я намѣрена тебѣ сдѣлать сюрпризъ. Только, Гарри, не смѣй входить въ ту комнату.
   -- Это почему? сказалъ Гарри, вставая съ мѣста и подходя къ двери.
   -- Вотъ прекрасно! скажите-ко теперь: кто изъ насъ любопытнее? сказала Лизетта, припрыгивая между Гарри и дверью. Нѣтъ, ты не долженъ входить въ нее, Гарри, по крайней мѣрѣ, теперь. Будь же умницей.
   -- Впрочемъ, и то сказать, я не имѣю права на это. Вѣдь это твой домъ, а не мой, сказалъ Гарри.
   -- Мистеръ Покорный, какъ вы присмирѣли вдругъ, какимъ вы сдѣлались ягненочкомъ. Пока припадокъ этотъ продолжается, не угодно ли вамъ сходить на ручей и принести свѣжей водицы. Отправляйтесь сейчасъ же, сію минуту! Да смотрите -- не шалить по дорогѣ.
   Пока Гарри ходитъ на ручей, мы послѣдуемъ за его женой въ заповѣдную комнату. Это была очень милая комнатка, съ бѣлыми занавѣсками на окнахъ, съ коврами на полу; въ дальнемъ концѣ ея стояла постель, съ пышными гладкими подушками, съ пологомъ, обшитымъ кружевами, постель, которую такъ тщательно убираютъ во всѣхъ южныхъ домикахъ. Дверь скрывала за собою собраніе самыхъ роскошныхъ цвѣтовъ; большіе букеты ламарковскихъ розъ, вѣнки и гирлянды изъ ихъ темно-зеленыхъ листьевъ, тянулись и опускались по стѣнѣ, и въ одномъ мѣстѣ образовали сводъ, сплетенный маленькими ручками маленькой Лизетты.
   Противъ двери стоялъ столикъ, накрытый камчатной скатертью безукоризненной бѣлизны, достаточно тонкой для стола какой угодно принцессы и накрываемой у Лизетты только при торжественныхъ случаяхъ. На ней разставлены были тарелки и блюдо, причудливо украшенныя мхомъ и виноградными листьями. Тутъ была земляника и фрукты, кувшинъ сливокъ, творогъ, пирожное, и свѣжее золотистое масло. Разгладивъ скатерть, Лизетта весело посматривала на свой столикъ; то переставляла одно блюдо на мѣсто другаго, то отступала назадъ, и, какъ пчичка, склонивъ головку на бокъ, весело распѣвала; то отрывала кусочекъ мха отъ одного блюда, цвѣточекъ отъ другаго, снова отступала на нѣсколько шаговъ, и снова любовалась эффектомъ.
   -- О! какъ онъ изумится! сказала она про себя, и продолжая напѣвать какую-то пѣсенку, начала кружиться и прыгать по комнатѣ. Потомъ вдругъ подлетѣла къ окну, поправила занавѣсъ, и лучи вечерняго солнца упали прямо на столъ.
   -- Вотъ теперь такъ! Какъ мило сквозитъ свѣтъ черезъ эти настурціи! Не знаю только, пахнетъ ли здѣсь резедой; я нарвала ее на росѣ; а говорятъ, что такая резеда должна пахнуть цѣлый день. Вотъ и книжный шкапъ Гарри, ахъ, эти негодныя мухи! какъ они любятъ льнуть ко всему. Шш! шш! прочь, прочь! И схвативъ яркій остъ-индскій платокъ, Лизетта совершенно измучилась, преслѣдуя этихъ жужжащихъ насѣкомыхъ, которыя, слетѣвъ съ одного мѣста и сдѣлавъ въ воздухѣ нѣсколько кружковъ, садились на другое, снова готовыя летѣть куда угодно, только не изъ комнаты. Послѣ долгаго преслѣдованія, онѣ расположились наконецъ на самой вершинѣ полога, и принялись расправлять свои крылышки и облизывать ножки. Тутъ Лизетта, увидѣвъ возвращавшагося Гарри, принуждена была оставить гоненіе, и выбѣжать въ другую комнату, желая предупредить открытіе своего чайнаго маленькаго столика. На кухонномъ столѣ появился маленькій, хорошенькій металлическій чайникъ; наполняя его водой, Гарри залилъ глаженье Лизетты; началась новая маленькая сцена, послѣ которой чугунныя плитки исчезли съ очага, и мѣсто ихъ занялъ чайникъ.
   -- Скажи по правдѣ, Гарри, встрѣчалъ ли ты гдѣ нибудь, такую умницу жену? Ты только подумай, что я перегладила груду бѣлья! Ты можешь идти и надѣть чистую сорочку! Только не туда! не туда! сказала она, отводя его отъ заповѣдной двери. Туда еще нельзя! Это и здѣсь можно сдѣлать.
   И, распѣвая, она побѣжала по садовымъ дорожкамъ; мелодическіе звуки ея голоса далеко раздавались въ воздухѣ, и какъ будто сливались съ ароматомъ цвѣтовъ. Звонкій припѣвъ:
  
   "Не знаю, что принесетъ мнѣ завтрашній день;
   Я счастлива теперь, и потому пою!"
  
   долеталъ до дверей маленькаго коттеджа.
   -- Бѣдняжка! сказалъ Гарри про себя:-- зачѣмъ мнѣ останавливать ее; зачѣмъ я стану учить ее чему нибудь?
   Черезъ нѣсколько минутъ Лизетта воротилась; бѣлый передничекъ ея перекинутъ былъ черезъ руку, и изъ него выглядывали цвѣтки желтаго жасмина, махровой розы и вѣтки голубой лавенды. Весело подбѣливъ къ столу, на которомъ занималась глаженьемъ, она разложила на немъ свои цвѣты; потомъ съ горячимъ, шумнымъ усердіемъ, отличавшимъ всѣ ея занятія, начала сортировать ихъ на два букета, припѣвая при каждомъ подборѣ цвѣтка:
  
   "Придите счастливые дни,
   Принесите съ собой веселье и радость."
  
   -- Гарри, ты вѣрно идешь за букетомъ. Сейчасъ, сейчасъ, мой другъ! При немъ ты будешь казаться еще прекраснѣе. Вотъ онъ, не угодно ли:
  
   "Мы усыплемъ цвѣтами нашъ путь
   И будемъ пѣть веселыя пѣсни!"
  
   Но вдругъ она замолкла, и, лукаво посмотрѣвъ на Гарри, сказала:
   -- А вѣдь ты не знаешь, Гарри, для чего все это дѣлается!
   -- Разумѣется, не знаю; да и трудно знать всѣ замыслы, которые гнѣздятся въ головѣ женщины.
   -- Слышите, какъ это величественно, высокопарно! Я дѣлаю это для вашего дня рожденія. Вы ужь думаете, что если я не помню, когда какое число, такъ и подавно не помню этого дня; ошиблись, сэръ, очень ошиблись. Чтобъ не забыть его, я отсчитывала каждый день и записывала мѣломъ на моемъ рабочемъ столѣ. Сегодня я съ трехъ часовъ на ногахъ. Но, пора чайникъ кипитъ! и она бросилась къ очагу. Ай! ай! Ахъ, какъ больно! вскрикнула она, поднявъ руку къ верху и махая ею въ воздухѣ.-- Кто же зналъ, что онъ разгорится до такой степени.
   -- Мнѣ кажется, женщина, которая сдѣлала привычку къ очагу, должна бы знать объ этомъ, сказалъ Гарри, лаская обожженую ручку.-- Успокойся, мой другъ, я принесу тебѣ чайникъ и приготовлю чай, если только ты позволишь войти въ таинственную комнату.
   -- О, нѣтъ, Гарри! Я сама все сдѣлаю. И забывая боль, Лизетта побѣжала къ очагу; черезъ минуту воротилась съ свѣтлымъ чайникомъ въ рукѣ и приготовила чай. Наконецъ таинственная дверь отворилась, и Лизетта устремила свои взоры на Гарри, стараясь узнать, какое впечатлѣніе произведетъ на него это открытіе.
   -- Прекрасно! великолѣпно! роскошно! Это изумитъ хоть кого! И откуда ты достала все это? сказалъ Гарри.
   -- Все изъ нашего сада, кромѣ персиковъ: мнѣ подарила ихъ старая Мистъ; они прямо изъ Флориды. Ну, что! Прошедшее лѣто ты смѣялся надъ моимъ сюрпризомъ. Желала бы я знать, что ты думаешь о мнѣ теперь?
   -- Что я думаю! Я думаю, что ты удивительное созданіе -- настоящая чародѣйка!
   -- Довольно, довольно! сядемъ за столъ: ты тамъ, а я здѣсь; и, открывъ клѣтку, висѣвшую въ букетахъ ламарковскихъ розъ, прибавила: -- маленькая Буттонь тоже будетъ съ нами.
   Буттонъ, маленькая канарейка, съ чернымъ хохолкомъ, казалось вполнѣ понимала роль свою въ этой домашней сценѣ: она послушно вспорхнула на протянутый палецъ, и потомъ спокойно сѣла на краю одной изъ тарелокъ и клевала землянику.
   -- Теперь, Гарри, разскажи мнѣ все о миссъ Нинѣ, сказала Лизетта. Во-первыхъ, какова она собой?
   -- Мила по прежнему и развязна, сказалъ Гарри:-- по прежнему причудлива и своенравна.
   -- И она показывала тебѣ всѣ свои наряды?
   -- О, да; рѣшительно всѣ.
   -- Разскажи же, Гарри, пожалуста, какіе они?
   -- Напримѣръ, у нея есть прелестная розовая тюника изъ газа, усыпаннаго блестками; она надѣвается на платье изъ бѣлаго атласа.
   -- Съ оборками? спросила Лизетта, съ нетерпѣніемъ.
   -- Да, съ оборками.
   -- Сколько же ихъ?
   -- Право, не помню.
   -- Не помнитъ сколько оборокъ?-- Ахъ, Гарри! какъ это глупо!... А какъ ты думаешь, позволитъ ли она пріѣхать мнѣ и взглянуть на ея наряды.
   -- Разумѣется, мой другъ; въ этомъ я не сомнѣваюсь; и знаешь ли, твой визитъ избавитъ меня отъ скучныхъ описаній.
   -- Когда ты возьмешь меня, Гарри?
   -- Быть можетъ, завтра. А теперь, сказалъ онъ:-- такъ-какъ ты сдѣлала сюрпризъ, то позволь же и мнѣ, въ свою очередь, отвѣчать сюрпризомъ. Вѣдь тебѣ не догадаться, какой подарокъ сдѣлала мнѣ миссъ Нина?
   -- Конечно, нѣтъ. Что же такое? сказала Лизетта, вставъ съ мѣста: -- скажи, Гарри, говори скорѣе!
   -- Терпѣніе, терпѣніе! возразилъ Гарри, медленно шаря въ карманѣ и въ тоже время любуясь ея нетерпѣніемъ и взволнованнымъ видомъ. Но кто можетъ выразить изумленіе и восторгъ, разширившій черные глаза Лизетты, когда Гарри вынулъ изъ кармана золотые часы? Она хлопала въ ладоши, танцовала и, въ порывѣ радости, подвергала столъ неминуемой опасности опрокинуться.
   -- Я такъ и думаю, что мы счастливѣйшіе люди въ мірѣ -- ты, Гарри, и я. Все какъ-то дѣлается по нашему желанію -- не правда ли?
   Отвѣтъ Гарри не соотвѣтствовалъ той пылкости, той восторженности, которыми проникнутъ быль вопросъ его маленькой жены.
   -- Но что съ тобой сдѣлалось, Гарри? Почему ты не радуешься, какъ я радуюсь?-- сказала она, и сѣла къ нему на колѣна. Ты вѣрно усталъ, мой милый; утомился съ своей вѣчной работой. Постой, я что нибудь спою для тебя надобно же тебя развеселить.
   Лизетта сняла со стѣны гитару, сѣла подъ сводомъ ламарковскихъ розъ и начала играть.-- Какой это милый инструментъ гитара, сказала она: -- я бы не промѣняла его ни на что въ свѣтѣ. Извольте теперь слушать, Гарри; я спою пѣсенку, собственно для васъ.
   И Лизетта запѣла:
  
   "Въ чемъ заключаются радости былаго?
   Въ чемъ онъ находитъ свое удовольствіе?
   Онъ знатенъ, онъ гордъ, онъ надмененъ
             А я играю и пою.
   Онъ спитъ цѣлый день, и бодрствуетъ ночь,
   Онъ озабоченъ, на сердцѣ у него тяжело;
   Онъ хочетъ многаго, но получаетъ мало.
   Потому онъ печаленъ и угрюмъ.
             Я не завидую бѣлому,
   Хотя онъ богатъ и независимъ;
   Онъ знатенъ, онъ гордъ, онъ надмененъ
             А я играю и пою.
   Проработавъ цѣлыя день, я крѣпко сплю ночь.
   У меня нѣтъ заботъ, и на сердцѣ моемъ такъ легко.
   Не знаю что принесетъ мнѣ завтрашній день,
             Я счастлива и потому пою."
  
   Пальчики Лизетты быстро перебѣгали по струнамъ гитары; она пѣла съ такимъ увлеченіемъ, что смотря на нее и слушая звуки ея голоса, отрадно и легко становилось на душѣ. Можно было подумать, что въ тѣло этой женщины вложена была душа птички; потому-то она и пѣла такъ сладко.
   -- Довольно, сказала она, положивъ гитару и садясь на колѣна мужа. А знаешь ли, Гарри, вѣдь я подъ именемъ бѣлаго въ пѣснѣ понимала тебя. Желала бы я знать, что съ тобою сдѣлалось? Я вижу ясно, когда ты озабоченъ, огорченъ; но не знаю, чѣмъ.
   -- Ахъ, Лизетта! мнѣ надобно устроить весьма трудное дѣло. Миссъ Нина госпожа очень милая и добрая, но она не знаетъ счета деньгамъ. Она привезла съ собой множество счетовъ, и я не знаю, откуда достать денегъ. Въ нынѣшнія времена трудно получать хорошіе доходы съ нашихъ владѣній. Земля истощилась, и уже не приноситъ того урожая, какъ въ прежніе годы. Къ тому же люди наши безразсудны какъ дѣти; -- вовсе не цѣнятъ заботь, прилагаемыхъ о нихъ, и чрезвычайно безпечны къ работѣ. Содержать такое хозяйство раззорительно. А ты знаешь, что Гордоны должны быть Гордонами. Счеты, которые миссъ Нина привезла изъ Нью-Йорка, ужасны.
   -- Ну, хорошо, Гарри; что же ты намѣренъ дѣлать? сказала Лизетта, ласкаясь и склоняясь къ нему на плечо. Впрочемъ, ты всегда знаешь что тебѣ дѣлать.
   -- Да, Лизетта, я долженъ сдѣлать то, что сдѣлалъ уже раза два или три: я долженъ взять деньги, которыя накопилъ, и уплатить ими счеты -- я долженъ истратить всѣ деньги, которыя берегъ на покупку нашей свободы.
   -- Что же дѣлать, Гарри!-- не печалься. Богъ дастъ мы опять ихъ накопимъ. Ты, Гарри, можешь пріобрѣсть значительную сумму чрезъ торговые обороты; что же касается до меня, то ты знаешь мое глаженье: -- вѣдь и я не даромъ тружусь. Не скучай же, мой другъ. Богъ дастъ поправимся.
   -- Правда, правда, Лизетта; но я тебѣ долженъ сказать, что нашъ миленькій домикъ, нашъ садикъ и все наше, только тогда можно назвать нашимъ, когда мы будемъ свободны. Пустой какой нибудь случай, и все у насъ отнимутъ. Миссъ Нина выходитъ замужъ; за кого? не знаю: по ея словамъ, она дала слово троимъ.
   -- Она выходитъ за мужъ? сказала Лизетта, съ горячностью; женское любопытство усиливается при каждомъ новомъ предметѣ, который касается исключительно женщины: -- нѣтъ,-- вѣрно она только имѣетъ жениховъ -- помнишь, и у меня также было много жениховъ.
   -- Да, Лизетта,-- совершенно такъ; точно также, какъ и ты, она выйдетъ замужъ и тогда что будетъ съ нами? Отъ ея мужа будетъ зависѣть все счастіе всей нашей жизни. Можетъ случиться, что я не съумѣю угодить ему; не понравлюсь ему. О, Лизетта! я знаю и видѣлъ, сколько непріятностей возникаетъ отъ женидьбы; я надѣялся, что до замужества миссъ Нины у меня накопится достаточно денегъ, чтобы купить себѣ свободу; но... что я буду дѣлать? Я ужь накопилъ почти необходимую сумму и теперь изъ нея долженъ заплатить пять сотъ доллеровъ; а это обстоятельство отдаляетъ срокъ свободы нашей покрайней мѣрѣ года на три. Болѣе всего я безпокоюсь о томъ, что миссъ Нина выйдетъ за мужъ за одного изъ своихъ жениховъ очень скоро.
   -- Чтожь тутъ печалиться, Гарри?
   -- Я видѣлъ многихъ молоденькихъ дѣвочекъ, и знаю, чего можно ожидать послѣ ихъ брака.
   -- Что же она дѣлаетъ теперь? что она говоритъ?-- скажи пожалуста, Гарри.
   -- Она вскружила голову одному молодому человѣку, и потомъ говоритъ, что онъ ей не нравится.
   -- Тоже самое дѣлала и я, Гарри, не правдали?
   -- Между тѣмъ, продолжалъ Гарри: -- изъ словъ ея я вижу, что она думаетъ о немъ совсѣмъ иначе, чѣмъ о другихъ мужчинахъ. Говоря о немъ, миссъ Нина очень мало или вѣрнѣе ничего не знала о томъ, что было у меня на умѣ. Я говорилъ про себя; не ужь ли этотъ человѣкъ будетъ моимъ господиномъ?-- а между тѣмъ этотъ человѣкъ, его зовутъ Клэйтонъ, я увѣренъ, будетъ ея мужемъ.
   -- Что же изъ этого слѣдуетъ?-- развѣ онъ не добрый человѣкъ?
   -- Миссъ Нина говоритъ, что онъ добръ; но доброта людей опредѣляется не словами, а поступками. Добрые люди иногда позволяютъ себѣ весьма странныя вещи. Этотъ человѣкъ можетъ измѣнить отношенія между мною и миссъ Ниной; какъ мужъ, онъ будетъ имѣть право на это; онъ можетъ отказать мнѣ въ позволеніи выкупить себя, и тогда всѣ мои деньги пропадутъ ни за что.
   -- Гарри! вѣроятно, миссъ Нина никогда не согласится на подобную вещь.
   -- Лизетта! миссъ Нина смотритъ на вещи съ одной стороны, а мистриссъ Клэйтонъ будетъ смотрѣть на нихъ совершенно съ другой. Я на все это наглядѣлся. Знаешь ли, Лизетта, мы, которые существуемъ взглядами и словами другихъ людей, мы наблюдаемъ и размышляемъ гораздо больше, чѣмъ думаютъ. Чѣмъ болѣе миссъ Нина будетъ любить меня, тѣмъ менѣе я могу нравиться ея мужу, понимаешь ли ты это?
   -- Нѣтъ, Гарри; вѣдь ты же не отталкиваешь отъ себя тѣхъ людей, которые мнѣ нравятся.
   -- Дитя, дитя! это совсѣмъ другое дѣло.
   -- Въ такомъ случаѣ, Гарри, если ты предвидишь что нибудь дурное, за чѣмъ же тебѣ платить деньги за миссъ Нину?-- Къ тому же она, во-первыхъ, ничего не знаетъ, а во-вторыхъ, и не проситъ объ этомъ. Мнѣ кажется, она даже не приняла бы отъ тебя подобной жертвы, еслибъ знала о ней. Не лучше ли отдать эти деньги ей въ руки, и получить за нихъ отпускную? Почему ты не скажешь ей объ этомъ?
   -- Не могу, Лизетта. Я заботился о ней втеченіе всей ея жизни; я старался, чтобъ путь ея жизни былъ по возможности спокоенъ, и теперь я не хочу возмущать ея спокойствія. Да и что еще! я боюсь, что она, узнавъ мое намѣреніе, не окажетъ мнѣ справедливости. Почему знать, Лизетта? Я теперь часто говорю и тебѣ и про себя: бѣдняжка! она не знаетъ цѣны деньгамъ,-- и не знаетъ, какъ я сожалѣю о ней? Но если я объявлю ей мое желаніе, и если она не приметъ участія въ немъ и поступитъ такъ, какъ поступаютъ многія женщины, тогда.... тогда мнѣ нельзя и подумать о моемъ освобожденіи. Не полагаю, что она поступитъ со мной такимъ образомъ; но, не могу рѣшиться на попытку подобнаго рода.
   -- Скажи, пожалуста, Гарри, что тебя привязываетъ къ ней?
   -- Лизетта! ты знаешь, что мастеръ Томъ былъ страшно дурной мальчикъ, своевольный и капризный, онъ, можно сказать, сократилъ жизнь своего отца; онъ былъ безобразенъ, и во всѣхъ отношеніяхъ представлялъ съ Ниной удивительный контрастъ; самолюбивѣе его, я никого невидѣлъ. Но не смотря на его безобразіе, миссъ Нина любитъ его и теперь; въ ней нѣтъ самолюбія, она только вѣтренна, легкомысленна. Часто она дѣлаетъ для него то, что я дѣлаю для нея; даритъ деньги и свои брильянты, чтобъ только помочь ему вытти изъ стѣсненныхъ обстоятельствъ. И чтоже потомъ?-- все это падаетъ на меня, и ставитъ меня въ еще болѣе затруднительное положеніе. Лизетта! я сообщу тебѣ тайну, но съ условіемъ, чтобъ она осталась между нами. Слушай же: Нина Гордонъ, моя родная сестра!
   -- Гарри!
   -- Да, Лизетта, ты можешь удивляться сколько тебѣ угодно, сказалъ Гарри, невольно вставая со стула.-- Я старшій сынъ полковника Гордона! Позволь мнѣ высказать это съ-разу; быть можетъ въ другой разъ у меня не будетъ расположенія къ такой откровенности.
   -- Гарри, кто тебѣ сказалъ объ этомъ?
   -- Онъ сказалъ мнѣ, Лизетта.... онъ самъ.... полковникъ, онъ сказалъ на смертномъ одрѣ, и умолялъ меня беречь миссъ Нину, и я берегъ ее! ни слова не говорилъ я Нинѣ о нашемъ родствѣ; ни за какія сокровища въ мірѣ я не сказалъ бы ей. Это открытіе не только бы охладило ея расположеніе ко мнѣ, но, что всего вѣроятнѣе, вооружило бы ее противъ меня. Я видѣлъ, что многихъ изъ насъ продавали потому только, что они похожи были на отца ихъ владѣльца, на его братьевъ или сестеръ. Я былъ подаренъ ей, а моя сестра и мать отправились въ Миссиссиппи съ теткой миссъ Нины.
   -- Первый разъ слышу Гарри, что у тебя была сестра, и вѣрно хорошенькая?
   -- Лизетта, она была красавица, граціозна и имѣла истинный геній. Я слышалъ на сценѣ многихъ пѣвицъ, изъ нихъ ни одна не умѣла такъ пѣть, не смотря на все ученье, какъ пѣла сестра моя.
   -- Чтоже съ ней сдѣлалось?
   -- То, что дѣлается съ подобными женщинами въ нашемъ сословіи! Она была избалована и пріучена къ ласкамъ. Мистриссъ Стюартъ, сестра полковника Гордона, любила ее и заботилась о ней, но при жизни своей не умѣла пристроить ее. Сынъ мистриссъ Стюартъ, послѣ смерти своей матери, обольстилъ ее....
   -- И чтоже?..
   -- Джорджъ Стгоаргъ прожилъ съ ней три года, какъ вдругъ съ нимъ сдѣлалась оспа. А ты знаешь, какой ужасъ наводитъ эта болѣзнь. Никто изъ его бѣлыхъ знакомцевъ и друзей не рѣшался даже приблизиться къ его плантаціи; негры, по обыкновенію, перепугались до смерти; управитель плантаціи бѣжалъ. Тогда Кора Гордонъ выказала все свое благородство: она одна ухаживала за больнымъ втеченіе его болѣзни; мало того, вліяніемъ своимъ она умѣла поддержать порядокъ на плантаціи; заставила невольниковъ собрать хлопчатую бумагу, такъ что когда управитель воротился, дѣло шло своимъ чередомъ, и противъ всякаго ожиданія, ничто не грозило раззореніемъ плантатору. Молодой человѣкъ не остался въ долгу; немедленно по выздоровленіи онъ оставилъ плантацію, взялъ сестру мою въ Огіо, женился на ней, и остался тамъ.
   -- Почему же онъ не жилъ съ ней на своей плантаціи? спросила Лизетта.
   -- Потому что на своей плантаціи онъ не могъ освободить Кору: это противъ законовъ. Недавно я получилъ письмо отъ нея, въ которомъ она пишетъ, что мужъ ея умеръ, завѣщавъ ей и сыну ея все свое имѣніе на Миссиссипи.
   -- Значитъ, сестра твоя будетъ богатою женщиной?
   -- Да; если только получитъ завѣщанное наслѣдство. Но это еще вопросъ нерѣшенный. Отстранить ее отъ наслѣдства можно найти пятьдесятъ основательныхъ причинъ. Но обратимся къ миссъ Нинѣ. Ты знаешь, сколь живое участіе принимаю я въ ея положеніи. Мнѣ ввѣрено все ея состояніе; мнѣ ввѣрена она сама. Она знаетъ не болѣе ребенка, откуда являются деньги и куда исчезаютъ; никто не можетъ сказать, что я обременилъ долгами ея имѣнье и заботился только о своемъ освобожденіи. Мое единственное желаніе,-- желаніе, которымъ я горжусь, заключается въ томъ, чтобъ сдать его мужу миссъ Нины въ хорошемъ порядкѣ. О, какъ часто желалъ я быть негромъ, подобно дядѣ Нотпу! Тогда, по крайней мѣрѣ, я зналъ бы, что я такое; теперь я ни то, ни другое. Я подхожу довольно близко къ состоянію бѣлаго; могу судить о моемъ положеніи; но воспитаніе, которое я получилъ, дѣлаетъ это положеніе невыносимымъ. Дѣло въ томъ, что если отцы такихъ дѣтей, какъ мы, и чувствуютъ нѣкоторую любовь къ намъ, эта любовь далеко не имѣетъ сходства съ тѣмъ чувствомъ, которое они питаютъ къ своимъ бѣлымъ дѣтямъ. Они стыдятся насъ; они стыдятся выказывать даже и ту полулюбовь, которую питаютъ къ намъ; въ нихъ пробуждается угрызеніе совѣсти и сожалѣніе, которыя они стараются заглушить въ душѣ своей, оказывая намъ ласки и балуя насъ. Они обременяютъ насъ подарками; они любуются, забавляются нами, пока мы находимся въ дѣтскомъ возрастѣ; они забавляются нами, какъ будто мы инструменты, на которыхъ можно играть. Если въ насъ обнаруживается какой нибудь талантъ, природный умъ, мы слышимъ, какъ они говорятъ на сторонѣ: "какая жалость! онъ слишкомъ уменъ для своего положенія!" Намъ сообщаютъ фамильную кровь и фамильную гордость; и къ чему же служитъ все это? Я чувствую, что я Гордонъ. Я знаю, что я похожъ на него и по душѣ и по наружности; и вотъ одна изъ причинъ, почему Томъ Гордонъ постоянно ненавидѣлъ меня: кромѣ того, есть еще одно обстоятельство -- самое тяжелое изъ всѣхъ: имѣть такую сестру, какъ миссъ Нина, знать, что она мнѣ сестра, и никогда не смѣть сказать ей объ этомъ. Шутя и играя со мной, она и не думаетъ, что происходитъ въ то время въ моей душѣ. У меня есть глаза, есть чувства; я не могу сравнить себя съ Томомъ Гордономъ. Я знаю, онъ ровно ничему не научился во всѣхъ школахъ, въ которыя его помѣщали; когда его учили, учили и меня; я быстрѣе его все понималъ и усвоивалъ. А между тѣмъ, онъ пользуется выгоднымъ положеніемъ въ обществѣ, пользуется уваженіемъ. Миссъ Нина часто говоритъ мнѣ, стараясь выставить его въ выгодномъ свѣтѣ: что же дѣлать, Гарри! вѣдь онъ у меня единственный братъ! Каково мнѣ слушать подобныя вещи? Полковникъ Гордонъ предоставилъ мнѣ всѣ выгоды воспитанія, воображая, что мѣсто, которое я занимаю теперь, вполнѣ будетъ соотвѣтствовать моему образованію! Миссъ Нина была его любимицею. Вся его нѣжность была сосредоточена на ней; поведеніе Тома страшило его; и потому онъ оставилъ меня принадлежащимъ къ этому имѣнію, съ условіемъ, что я откуплю себя по замужствѣ миссъ Нины. Миссъ Нина всегда была согласна на это. Мистеръ Джонъ Гордонъ тоже согласился на это; онъ принималъ въ этомъ дѣлѣ участіе; какъ опекунъ, онъ подписалъ условіе, миссъ Нина тоже подписала, что, въ случаѣ ея смерти, я имѣю право выкупить себя за извѣстную сумму; я получилъ отъ него квитанцію въ деньгахъ, которыя выплатилъ ему; и съ этой стороны я не безпокоюсь; остается доплатить небольшую сумму. Ахъ, Лизетта! я не думалъ жениться до тѣхъ поръ, пока не буду свободнымъ человѣкомъ, но ты очаровала меня, я женился, и поступилъ очень дурно.
   -- О, фи! прервала Лизетта: -- я не хочу слышать подобныхъ словъ отъ тебя. Какая польза изъ этого? Мы будемъ жить понемножку, и все пойдетъ превосходно; посмотри, если не моя будетъ правда. Я была и всегда буду счастлива.
   Разговоръ былъ прерванъ громкимъ гиканьемъ и топотомъ конскихъ копытъ.
   -- Что это значитъ? сказалъ Гарри, бросаясь къ окну,-- Готовъ держать пари, что это несется негодный Томтитъ, и, на моей лошади. Зачѣмъ онъ явился сюда? Ахъ, Боже мой! лошадь разобьетъ его. Стой, Томтитъ, стой! закричалъ Гарри, выбѣжавъ изъ домика.
   Но Томтитъ только гикнулъ и исчезъ въ чащѣ сосноваго кустарника.
   -- Желалъ бы я знать, зачѣмъ его послали сюда, сказалъ Гарри, прохаживаясь взадъ и впередъ въ замѣтномъ волненіи.
   -- Томтитъ проѣдетъ мимо лѣса и вѣроятно сейчасъ же воротится, сказала Лизетта: -- не безпокойся, Гарри. А не правда ли, что этотъ Томтитъ премиленькій плутишка?
   -- Тебя, Лизетта, мнѣ кажется, ни что не безпокоитъ, сказалъ Гарри почти сердито;
   -- Ахъ, нѣтъ! возразила Лизетта:-- меня, напримѣръ, безпокоитъ тонъ, которымъ ты заговорилъ! Пожалуста, Гарри, будь невеселѣе! Да и что тебѣ такъ хочется, чтобъ я безпокоилась?
   -- Я и самъ не знаю, малютка моя! сказалъ Гарри, нѣжно погладивъ ее по головѣ.
   -- А вотъ и шалунъ нашъ! я знала, что онъ воротится! сказала Лизетта.-- Онъ хотѣлъ прокатиться немного подальше.... и весело выбѣжавъ изъ дому, она подхватила поводья въ то самое время, когда Томтитъ подъѣхалъ къ калиткѣ. Въ одинъ мигъ онъ былъ уже въ садикѣ, и нарвалъ цвѣтовъ полныя руки.
   -- Послушай, негодный шалунъ, что же ты не говоришь, за чѣмъ тебя прислали сюда? спросилъ Гарри, схвативъ его и потрепавъ по плечу.
   -- Ахъ, масса Гарри! я тоже хочу персиковъ, какъ и другіе, сказалъ мальчикъ, глядя въ окно на накрытый столъ.
   -- Ему надобно дать и персиковъ и цвѣтовъ, сказала Лизетта:-- но съ условіемъ, если будетъ хорошимъ мальчикомъ и не станетъ топтать мои куртины.
   Томтитъ съ жадностью схватилъ поданный персикъ. Онъ сѣлъ на то мѣсто, на которомъ стоялъ, бросилъ на землю цвѣты и началъ ѣсть персикѣ съ такимъ наслажденіемъ, какъ будто все его бытіе сосредоточилось въ этомъ. Движеніе вызвало яркій румянецъ на его смуглыя шоки, и онъ, съ его длинными, повиснувшими кудрями и длинными рѣсницами, казался прекраснымъ.
   -- Посмотри, какой милашка, сказала Лизетта, дотронувшись до локтя мужа. Я бы желала, чтобъ онъ былъ моимъ.
   -- И ты бы не знала, какъ съ нимъ справиться, сказалъ Гарри недовольнымъ тономъ, между тѣмъ какъ Лизетта стояла подлѣ него и очищала прекрасную вѣтку клубники, чтобы дать ее Томтиту, когда онъ кончитъ персикъ.
   -- Смазливенькое личико всѣхъ васъ сводить съума.
   -- Не по этой ли причинѣ и я вышла за васъ замужъ? сказала Лизетта лукаво.-- Я знаю, онъ у меня былъ бы добрымъ мальчикомъ, еслибъ я стала беречь и ласкать его.... не правда ли, Томъ?
   -- Лучше этого ничего и быть не можетъ, отвѣчалъ Томъ, открывая ротъ, чтобы поймать имъ вѣтку клубники.
   -- Однако, сказалъ Гарри: -- я долженъ же наконецъ узнать, зачѣмъ онъ пріѣхалъ сюда? Томъ, говори сейчасъ, не имѣешь ли ты порученія ко мнѣ.
   -- Ахъ, да, масса, сказалъ Томъ, становясь на ноги и почесывая свою кудрявую голову.-- Меня послала миссъ Нина. Она приказала вамъ сѣсть на эту самую лошадь и мчаться къ ней молніей. Она получила письма отъ своихъ жениховъ и теперь не знаетъ, что дѣлать; бѣгаетъ и бѣсится такъ, что ужасъ! Кажется, она попала въ ловушку: боится, что женихи ея сойдутся вмѣстѣ у ней въ домѣ.
   -- Тебя послали съ порученіемъ и ты до сихъ поръ не говорилъ мнѣ ни слова! сказалъ Гарри, дѣлая движеніе, чтобъ схватить Томтита за ухо, но мальчикъ ускользнулъ изъ рукъ его и исчезъ въ садовыхъ кустахъ.
   Когда Гарри садился на лошадь, Томтитъ показался на кровлѣ маленькаго коттеджа; онъ кривлялся, прыгалъ и распѣвалъ во весь голосъ:
  
   "Поѣхалъ въ Старую Виргинію
   И тамъ купилъ мулатку за гинею."
  
   -- Подожди, я тебѣ дамъ! сказалъ Гарри, грозя рѣзвому Тому.
   -- Не надо, не надо! вскричала Лизетта.-- Слѣзь долой, Томтитъ, и приходи сюда; я сдѣлаю изъ тебя хорошенькаго мальчика.
  

ГЛАВА VI.

БЕЗВЫХОДНОЕ ПОЛОЖЕНІЕ.

   Чтобъ объяснить и сдѣлать понятнымъ обстоятельство, по которому Гарри такъ скоро оставилъ свой коттеджъ и такъ быстро мчался къ своей госпожѣ, мы должны воротиться въ Канему. Нина, выхвативъ письма изъ рукъ Тома, какъ мы уже сказали, прибѣжала назадъ въ комнату мистриссъ Несбитъ,-- сѣла и начала читать. Во время чтенія она замѣтно становилась встревоженною и взволнованною, наконецъ судорожно сжала всѣ письма въ своей маленькой ручкѣ, и гнѣвно топнула ножкой о мягкій коверъ.
   -- Я рѣшительно не знаю, что мнѣ дѣлать, сказала она, обращаясь къ мистриссъ Несбитъ. (Миссъ Нина имѣла похвальную привычку говорить непремѣнно кому нибудь или чему нибудь, случайно находившемуся подлѣ нея). Теперь я попалась, рѣшительно попалась!
   -- Я говорила тебѣ, что рано или поздно, но ты попадешься.
   -- Да, вы говорили мнѣ!-- Если я что ненавижу, такъ это когда мнѣ говорятъ: "я говорила тебѣ". Но теперь, тетушка, я дѣйствительно сознаю себя виноватою, и не знаю что мнѣ дѣлать. Сюда ѣдутъ два джентльмена, и мнѣ ни за что въ мірѣ нельзя встрѣтиться съ обоими вмѣстѣ въ одно и тоже время; не знаю, какъ лучше поступить мнѣ въ этомъ случай.
   -- Поступи какъ тебѣ угодно,-- какъ ты поступаешь, и какъ всегда поступала, съ тѣхъ поръ, какъ я тебя знаю.
   -- Но дѣло въ томъ, тетенька, я не знаю какъ благоразумнѣе поступить мнѣ въ этомъ случаѣ.
   -- Твои, Нина, и мои понятія о благоразуміи весьма различны, и потому я не знаю, что посовѣтовать тебѣ. Теперь ты видишь слѣдствіе невниманія къ совѣтамъ друзей. Я знала заранѣе, что твое легкомысліе и кокетство надѣлаетъ тебѣ хлопотъ.
   Тетушка Несбитъ сказала эти слова съ тѣмъ спокойнымъ, самодовольнымъ видомъ, который почтенныя особы такъ часто принимаютъ на себя, читая назидательныя поученія молодымъ друзьямъ, поставленнымъ въ затруднительное положеніе.
   -- Прекрасно, тетушка Несбитъ; только теперь мнѣ некогда слушать вашу проповѣдь. Вы видѣли свѣтъ гораздо больше моего; слѣдовательно, можете помочь мнѣ добрымъ совѣтомъ; можете сказать, благоразумно ли будетъ съ моей стороны написать къ одному изъ этихъ джентльменовъ, чтобы онъ не пріѣзжалъ, извиниться отсутствіемъ, или другимъ чѣмъ нибудь. Вѣдь прежде я почти не жила дома. Я не хочу сдѣлать что-нибудь такое, въ чемъ будетъ проглядывать негостепріимство, и въ тоже время нехочу, чтобы они пріѣхали вмѣстѣ. Какая досада!
   Наступило продолжительное молчаніе, въ теченіе котораго румянецъ на щекахъ Нины то замѣнялся блѣдностью, то снова разгорался; она кусала губы и сидѣла какъ будто на иголкахъ. Мистриссъ Несбитъ казалась спокойною и задумчивою, такъ что Нина начинала думать, что ея тетушка приняла участіе въ ея положеніи. Наконецъ добрая старушка приподняла глаза и очень спокойно сказала:
   -- Который теперь часъ?
   Нина полагала, что мистриссъ Несбитъ размышляла о необходимости отправить какъ можно скорѣе отвѣтъ, и потому перебѣжала комнату, чтобъ посмотрѣть на часы.
   -- Половина третьяго, тетушка.
   И она остановилась, ожидая отъ мистриссъ Несбитъ совѣта.
   -- Я хотѣла сказать Розѣ, замѣтила старушка съ задумчивымъ видомъ:-- что лукъ во вчерашнемъ соусѣ не хорошо былъ поджаренъ. Онъ цѣлое утро давилъ мнѣ желудокъ; -- но теперь уже поздно.
   Нина отбѣжала отъ нея съ негодованіемъ.
   -- Тетушка Несбитъ, вы величайшая эгоистка, какую я видала въ теченіе всей моей жизни!
   -- Ннна, дитя мое, ты изумляешь меня! сказала тетушка Несбитъ съ обычнымъ смиреніемъ. Что съ тобой сдѣлалось!
   -- Ничего! сказала Нина: -- рѣшительно ничего! Я не понимаю, какъ могутъ люди быть равнодушными до такой степени. Еслибъ ко мнѣ прибѣжала собаченка и сказала, что она въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, мнѣ кажется, я бы выслушала ее, показала бы нѣкоторое участіе и расположеніе помочь ей. Мнѣ нужды нѣтъ, какъ бы ни заблуждался человѣкъ, но если онъ въ нуждѣ, въ затруднительномъ положеніи, я бы помогла ему, чѣмъ можно; -- я думаю и вы, тетушка, могли бы дать мнѣ какой нибудь совѣтъ.
   -- Ахъ, ты еще все говоришь объ этомъ пустомъ дѣлѣ, сказала тетушка:-- мнѣ кажется, я тебѣ сказала, что не знаю, какъ посовѣтовать, не правда ли? Я могу сказать только одно, что тебѣ бы, Нина, не слѣдовало предаваться гнѣву; во-первыхъ, это не деликатно, дѣвицѣ это неидетъ; а во-вторыхъ, и грѣшно. Впрочемъ, я уже давно убѣдилась, что подобнаго рода замѣчанія съ моей стороны ни къ чему не ведутъ.
   И мистриссъ Несбитъ съ видомъ оскорбленнаго достоинства встала, подошла тихонько къ зеркалу, сняла утренній чепецъ, отперла комодъ, уложила этотъ чепецъ, вынула оттуда другой, который не отличался отъ перваго ни на волосъ,-- задумчиво повѣсила его на руку и повидимому углубилась въ его разсмотрѣніе; между тѣмъ Нина, волнуемая досадой и огорченіемъ, смотрѣла на все это, едва удерживая порывы своего неудовольствія. Наконецъ мистриссъ Несбитъ расправила всѣ бантики вынутаго чепчика, торжественно надѣла и нѣжно пригладила его на головѣ.
   -- Тетушка Несбитъ, сказала Нина, неожиданно, какъ будто слова мистриссъ Несбитъ кольнули ее въ самое сердце; -- мнѣ кажется, я говорила съ вами нехорошо; очень сожалѣю объ этомъ. Я прошу у васъ прощенія.
   -- О, это ничего не значитъ, дитя мое; я и не думаю объ этомъ. Я давно привыкла къ твоему характеру.
   Нина вышла изъ комнаты, хлопнула дверью, на минуту остановилась въ пріемной, и съ безсильнымъ гнѣвомъ погрозила на дверь кулакомъ.
   -- Каменное, черствое, тяжелое созданіе!-- кто скажетъ, что ты сестра моей матери?
   Со словомъ "матери" Нина залилась слезами, и опрометью убѣжала въ свою комнату. Первая, съ кѣмъ она встрѣтилась здѣсь, была Милли: она приводила въ порядокъ комодъ своей молоденькой госпожи. Къ величайшему ея удивленію, Нина бросилась къ ней на шею, сжала ее въ своихъ объятіяхъ и плакала такъ горько и съ такимъ сильнымъ душевнымъ волненіемъ, что доброе созданіе не на шутку встревожилось.
   -- Господи Боже мой!-- моя милая овечка! что съ вами сдѣлалось? Не плачьте, не плачьте! Господь надъ вами!-- Кто это такъ разобидѣлъ васъ?
   При каждомъ ласковомъ словѣ горесть Нины проявлялась сильнѣе и сильнѣе, слезы душили ее; она не могла говорить; вѣрная Милли окончательно перепугалась.
   -- Миссъ Нина, не случилось ли съ вами какого несчастія?
   -- Нѣтъ, Милли, нѣтъ! только мнѣ очень, очень грустно! Я бы хотѣла, чтобъ у меня была теперь мать! Я не знала моей матери!-- Ахъ Боже мой, Боже мой!
   И Нина снова зарыдала.
   -- Бѣдняжечка! сказала Милли съ глубокимъ состраданіемъ; она сѣла на сгуль, и какъ ребенка начала ласкать Нину, посадивъ ее на руки къ себѣ. Бѣдное дитя!-- Да; я помню вашу маменьку: она была прекрасная женщина!
   -- Всѣ дѣвицы въ нашемъ пансіонѣ имѣли матерей, сказала Нина сквозь слезы. Мэри Бруксъ, бывало, читала мнѣ письма своей матери, и тогда мнѣ невольно приходила въ голову печальная мысль, что у меня нѣтъ матери, и что мнѣ никто не напишетъ такихъ писемъ!-- А вотъ тетушка Несбитъ -- что мнѣ за дѣло, если другіе называютъ ее религіозной женщиной, а я скажу, что это самое эгоистическое, ненавистное существо! Мнѣ кажется, еслибъ я умерла и лежала въ комнатѣ, сосѣдней съ ея комнатой, она бы думала не обо мнѣ, но о томъ, какое лучше блюдо приготовить къ слѣдующему обѣду.
   -- Не плачьте, моя миленькая овечка, не печальтесь! говорила Милли, съ чувствомъ искренняго состраданія.
   -- Нѣтъ, Милли, я буду, я хочу плакать! Она постоянно считаетъ меня за величайшую грѣшницу! Она не бранитъ меня, не выговариваетъ мнѣ; она недостаточно о мнѣ заботится, чтобъ дѣлать мнѣ замѣчаніе! она только твердить и твердитъ, съ своимъ ненавистнымъ хладнокровіемъ, что я иду къ гибели, что она не можетъ помочь мнѣ, и что ей до этого нѣтъ дѣла. Положимъ, что я нехороша, въ такомъ случаѣ должна озаботиться моимъ исправленіемъ; -- и чѣмъ же можно исправить меня? неужели неприступной холодностью и безпрестаннымъ напоминаніемъ, будто бы всѣмъ извѣстно, что я и глупа и кокетка, и тому подобное? Милли, еслибъ ты знала, какъ я хочу исправиться и быть доброю!-- я провожу иногда ночи безъ сна и въ слезахъ, чувствуя себя нехорошею; мнѣ становится еще тяжелѣе, когда я подумаю, что еслибъ жива была моя мать, она бы помогла мнѣ въ этомъ. Она не была похожа на тетеньку Несбитъ,-- не правда ли, Милли?
   -- Правда, милая моя, правда! Когда нибудь я разскажу вамъ, моя милочка, о вашей матушкѣ.
   -- А что всего хуже,-- сказала Нина:-- когда тетушка Несбитъ начнетъ говорить мнѣ своимъ отвратительнымъ тономъ, мнѣ всегда становится досадно, я начинаю сердиться, и возражать, довольно неприлично, я это знаю. Она хоть бы разъ разсердилась на меня! хоть бы сдѣлала какое нибудь движеніе, а то стоитъ или сидитъ, какъ статуя, и говорить, что мое поведеніе ее изумляетъ!-- Это ложь: ее никогда и ничто въ жизни не изумляетъ!-- Почему? потому что въ ней самой нѣтъ жизни.
   -- Но, миссъ Нина, мы не должны требовать отъ людей, болѣе того, что они имѣютъ.
   -- Требовать?-- да развѣ я требую!
   -- Такъ зачѣмъ же, милочка моя, зная людей, вы печалитесь и горюете? Вѣдь наперсткомъ вамъ не наполнить чашки, какъ ни ставьте ее. Такъ точно и тутъ. Я знала вашу матушку, и знаю миссъ Лу, съ тѣхъ поръ, какъ она была дѣвочкой. Между ними столько сходства, сколько между снѣгомъ и сахаромъ. Миссъ Лу, будучи дѣвицей, была такая миленькая, что всѣ восхищались ею; но любили не ее, а вашу мама. Почему? я не умѣю сказать. Миссъ Лу не была своенравна, не была вспыльчива, и не любила браниться; казалась всегда такою тихонькою, никого бывало не обидитъ; а между тѣмъ наши не терпѣли ее. Никто не хотѣлъ сдѣлать для нее самую пустую бездѣлицу.
   -- Это понятно! сказала Нина: -- потому что сама она ни для кого ничего не дѣлала! Она ни о комъ не заботилась. Я, напримѣръ, я самолюбива, я всегда это знала. Я очень часто поступаю весьма самолюбиво; но она и я, двѣ вещи совершенно разныя. Знаешь ли, Милли, она, мнѣ кажется, даже не знаетъ, что въ ней есть самолюбіе? Сидитъ себѣ въ старомъ креслѣ, да покачивается, какъ будто отправляется прямо въ рай,-- не думая о томъ, попадетъ ли туда кто нибудь другой или нѣтъ.
   -- Ахъ, Боже мой! миссъ Нина, вы ужь слишкомъ къ ней строги. Вы посмотрите только, какъ терпѣливо сидитъ она съ Томтитомъ и вбиваетъ ему въ голову гимны и набожныя пѣсни.
   -- А ты думаешь, она дѣлаетъ это, потому что заботится о немъ? Ты не воображаешь, что, по ея понятіямъ, онъ не можетъ попасть въ рай, и что если умретъ, то долженъ отправиться въ адъ? Между тѣмъ, умри онъ завтра, и она тебѣ же прикажетъ накрахмалить ея чепчики и пришпилить черные бантики! Ничего нѣтъ удивительнаго, что и ребенокъ этотъ не любитъ ее! Она бесѣдуетъ съ нимъ все равно, какъ со мною; твердитъ ему, что изъ него не будетъ проку, что онъ никогда не будетъ добрымъ человѣкомъ; маленькій шалунъ, я знаю, выучилъ это наизусть. Знаешь ли, Милли, хотя иногда и сержусь я на Тома, хотя для меня смертельной было бы скукой сидѣть съ нимъ за этими старыми книгами, но я увѣрена, что забочусь о немъ больше, чѣмъ тетушка? Да и онъ это знаетъ. Онъ, какъ и я, видитъ миссъ Лу насквозь. Ни ты, никто не въ состояніи увѣрить меня, что тетушка Несбитъ -- женщина религіозная. Я знаю, что такое религія; и знаю, что мистриссъ Несбитъ ея не имѣетъ. Не въ томъ заключается религіозность, чтобы быть холоднымъ, неприступнымъ созданіемъ, читать старыя, черствыя религіозныя газеты и надоѣдать всѣмъ текстами и гимнами. Она такая же суетная женщина, какъ и я, только въ другомъ родѣ. Вотъ хоть бы сегодня, я хотѣла посовѣтоваться съ ней по одному дѣлу. Согласись, Милли, вѣдь всѣ молоденькія дѣвицы любятъ совѣтоваться съ кѣмъ нибудь: и еслибъ тетушка Несбитъ обнаружила хотя какое нибудь желаніе принять участіе въ моихъ словахъ, я позволила бы ей бранить меня, читать мнѣ лекціи, сколько душѣ ея угодно. Но, повѣришь ли? она не хотѣла даже выслушать меня! И когда ей должно бы было видѣть, что я затрудняюсь, нахожусь въ недоумѣніи и нуждаюсь въ совѣтѣ, она какъ мраморъ отвернулась отъ мегія и начала говорить о лукѣ и соусѣ! О, какъ я разсердилась! Полагаю, она теперь качается въ креслѣ своемъ и считаетъ меня за величайшую грѣшницу!
   -- Ну, ну, миссъ Нина, вы довольно о ней поговорили; чѣмъ больше станете говорить о ней, тѣмъ больше себя растревожите.
   -- Нѣтъ, Милли, напротивъ: я теперь совсѣмъ успокоилась! Мнѣ нужно было поговорить съ кѣмъ нибудь, иначе я все бы плакала. Удивляюсь, куда дѣвался Гарри. Онъ всегда находилъ средство вывести меня изъ затрудненія.
   -- Я думаю, миссъ Нина, онъ поѣхалъ повидаться съ женой.
   -- Какъ это не кстати! Пожалуста, пошли за нимъ Томтита, да сейчасъ же. Пусть онъ скажетъ, чтобъ Гарри сію минуту пріѣхалъ ко мнѣ, по очень нужному дѣлу. Да вотъ еще, Милли, зайди и скажи старому Гондреду, Чтобъ онъ заложилъ карету; я хочу прокатиться и отвезти письмо на почту. Томтиту я не хочу довѣрить это письмо; я знаю, что онъ потеряетъ его.
   -- Миссъ Нина, сказала Милли, нерѣшительнымъ тономъ: -- какъ посмотрю, такъ вы еще не знаете, что здѣсь творится. Старый Гондредъ въ послѣднее время сдѣлался такимъ страннымъ, что, кромѣ Гарри, никто сговорить съ нимъ не можетъ. Не хочетъ слушать даже миссъ Лу. Приди я, да скажи ему, что вамъ нужны лошади, онъ подниметъ такую исторію, что и Боже упаси! онъ рѣшительно не даетъ ихъ никому -- вотъ что, милое дитя мое.
   -- Не даетъ! Посмотримъ! какъ откажетъ онъ мнѣ, если я прикажу ему! Это презабавно! Я ему покажу, что у него есть настоящая госпожа, совсѣмъ не такая, какъ тетушка Лу!
   -- Да, да, миссъ Нина, лучше будетъ, если вы сами пойдете. Онъ меня не послушаетъ, я знаю. А для васъ онъ можетъ бытъ сдѣлаетъ.
   -- Конечно! Сейчасъ я сама пойду; я его разшевелю.
   И Нина, возвративъ обыкновенную свою шаловливость, весело побѣжала къ домику стараго Гондреда, стоявшему не вдалекѣ отъ господскаго дома. Настоящее имя стараго Гондреда было Джонъ, но подъ прозваніемъ Гондреда онъ извѣстенъ былъ всѣмъ. Старый Гондредъ имѣлъ двойной запасъ того сознанія о важности своей обязанности, которое составляетъ неотъемлемую принадлежность кучеровъ и грумовъ вообще. Повидимому, онъ считалъ лошадей, а съ ними вмѣстѣ и экипажи, за какой-то языческій храмъ, въ которомъ онъ былъ жрецомъ, и какъ жрецъ долженъ былъ хранить его отъ оскверненія. Согласно его собственному понятію, весь народъ на плантаціи, и даже весь свѣтъ вообще, постоянно поддерживали заговоръ противъ этого храма и онъ охранялъ его одинъ-одинехонекъ, не щадя своей жизни. По должности своей, онъ вмѣнялъ себѣ въ непремѣнную обязанность отъискивать при всякомъ случаѣ причину, по которой нельзя было выпустить изъ конюшни ни лошадей ни кареты, и доказывать это такъ серьёзно, какъ будто съ него брали показаніе при судебномъ допросѣ. Въ составъ исполненія своихъ обязанностей онъ ввелъ также и то обстоятельство, чтобъ дѣлать отказъ приличнѣйшимъ образомъ, представляя при этомъ на видъ одну только совершенную невозможность, не допускавшую исполнить требованіе. Старый Гондредъ, повидимому, всю свою жизнь придумывалъ и заучивалъ основательныя причины отказа; онъ имѣлъ огромный запасъ этого матеріала крошенаго и сушенаго и всегда готоваго для употребленія при первомъ востребованіи. Относительно кареты, онъ встрѣчалъ безчисленное множество невозможностей. Или "она загрязнилась и надобно вымыть", или "вымыта и нельзя ее грязнить" или "въ ней сняты шторки" и нужно на дняхъ починить, или встрѣчался какой нибудь недостатокъ въ оковкѣ, или оказывалась какая нибудь порча въ рессорахъ и нужно на дняхъ пригласить кузнеца. Что касается до лошадей, то причины отказа были еще основательнѣе и обильнѣе. То случалось что нибудь съ сбруей, то съ подковами; то ноги разбиты, то недуги, грозившіе опасностью; словомъ, у него былъ цѣлый словарь конскихъ болѣзней и различныхъ возраженій, прямой смыслъ которыхъ означалъ крайнюю невозможность выпустить изъ конюшни ту или другую лошадь.
   Совершенно не зная трудности своего предпріятія, Нина бѣжала, весело напѣвая, и застала стараго Гондреда спокойно сидѣвшимъ съ полузакрытыми глазами у дверей своего домика; лучи послѣ полуденнаго солнца озаряли дымъ, вылетавшій изъ старой глиняной трубки, которую Гондредъ держалъ въ зубахъ. На колѣняхъ у него съ преважнымъ видомъ сидѣлъ большой, черный, одноглазый воронъ. Услышавъ шаги Нины, онъ встрепенулся, принялъ такую гордую, наблюдательную осанку и такъ пристально устремилъ на нее одинокій свой глазъ, какъ будто приставленъ былъ тутъ отбирать и разсматривать просьбы, въ промежутокъ времени, избранный его господиномъ для отдыха. Между этимъ ворономъ, получившимъ прозваніе стараго Джеффа, и его господиномъ существовалъ родъ искренней дружбы. Узы этой дружбы скрѣплялись еще сильнѣе тѣмъ обстоятельствомъ, что оба они въ равной степени пользовались нерасположеніемъ всѣхъ обитателей края. Подобно многимъ людямъ, которымъ суждено занимать обязанности, связанныя съ отвѣтственностію, старый Гондредъ загордился и присвоилъ такую власть, что, кромѣ жены его, никто не могъ съ нимъ справиться. Что касается до Джеффа, то лакедемоняне непремѣнно бы воздвигли ему храмъ, какъ воплощенному элементу воровства.
   Джеффъ, въ различныхъ стычкахъ и баталіяхъ, возникавшихъ вслѣдствіе его нечестивыхъ дѣяній, лишился глаза, и потерялъ значительную часть перьевъ на одной сторонѣ своей головы; между тѣмъ какъ другая сторона, приведенная въ безпорядокъ столь роковыми событіями, навсегда осталась взъерошенною, и придавала его зловѣщей наружности самый безобразный видъ. Въ другой несчастной стычкѣ онъ вывихнулъ шею себѣ, что заставляло его постоянно смотрѣть черезъ плечо и еще болѣе увеличивало его безобразіе. Дядя Джеффъ воровалъ съ прилежаніемъ и искусствомъ, достойнымъ занять мѣсто въ лѣтописяхъ замѣчательныхъ судебныхъ процессовъ; онъ никогда не оставался безъ дѣла; -- въ свободное время отъ болѣе серьезныхъ предпріятій, онъ или выдергивалъ побѣги на поляхъ, засѣянныхъ хлѣбомъ, или выкапывалъ изъ земли только что посаженныя цвѣточныя сѣмена, или перепутывалъ пряжу въ моткахъ, выдергивалъ вязальныя иголки, клевалъ лицо спящимъ, царапалъ и кусалъ дѣтей, словомъ дѣлалъ различныя невинныя проказы, которыя неожиданно приходили ему въ голову. Онъ былъ неоцѣненнымъ сокровищемъ для стараго Гондреда, потому что служилъ нѣкоторымъ оправданіемъ при открытіи въ его домикѣ такихъ вещей, которымъ тамъ не слѣдовало находиться ни подъ какимъ видомъ. Отъискивались ли въ его домикѣ ложки изъ господскаго дома, или запонки, или носовые платки, или трубки въ оправѣ -- къ отвѣту призывали не стараго Гондреда, но дядю Джеффа. Разумѣется, старый Гондредъ бранился при этихъ случаяхъ, между тѣмъ какъ дядя Джеффъ комически поглядывалъ черезъ плечо на друга своего и подмигивалъ ему одинокимъ своимъ глазомъ, будто говоря: "этимъ людямъ не привыкать къ брани: они безпрестанно бранятся; а что касается до клеветы, которую взводятъ на меня, я и вниманія не обращаю."
   -- Дядя Джонъ, сказала Нина:-- приготовь мнѣ карету. Я хочу ѣхать въ городъ.
   -- Мнѣ очень жаль, миссъ, я не смѣлъ бы не исполнить вашего приказанія; -- но -- но сегодня вамъ нельзя ѣхать въ городъ.
   -- Нельзя! почему?
   -- Да, такъ, миссъ Нина, нельзя, невозможно, ни подъ какимъ видомъ. Въ настоящее время я не могу вамъ дать ни кареты ни лошадей.
   -- Но я должна ѣхать на почту. Я должна ѣхать сію минуту.
   -- Мнѣ очень жаль, миссъ Нина; но это вещь невозможная: пѣшкомъ вы не можете итти, а ѣхать и подавно, потому что ни лошадей, ни кареты нельзя тронуть съ мѣста; ни подъ какимъ видомъ нельзя. Завтра еще можетъ быть; а вѣрнѣе всего на будущей недѣлѣ.
   -- Дядя Джонъ! я не вѣрю ни одному твоему слову. Мнѣ сейчасъ нуженъ экипажъ, непремѣнно нуженъ.
   -- Нѣтъ, дитя мое, нельзя, сказалъ старый Гондредъ, мягкимъ снисходительнымъ тономъ, какъ будто говорилъ съ ребенкомъ. Я говорю вамъ, что это невозможно. Во-первыхъ потому, миссъ Нина, что въ каретѣ сняты шторки.
   -- Что же за бѣда!-- развѣ долго ихъ повѣсить?
   -- Позвольте, миссъ Нина, это еще не все. Во-вторыхъ, Пета была отчаянно больна прошлую ночь; съ ней дѣлаются весьма дурные припадки. Да, миссъ Нина, она была такъ больна, что я провозился съ ней цѣлую ночь.
   Между тѣмъ какъ старый Гондредъ такъ ловко лгалъ, объясняя причину невозможности, дядя Джеффъ кивалъ кривой своей головой, какъ будто говоря: слышите! чего же вы хотите?
   Нина стояла въ крайнемъ недоумѣніи; она кусала губы отъ досады; старый Гондредъ началъ предаваться сладкому самозабвенію.
   -- Я не вѣрю, что лошади больны. Я пойду и посмотрю ихъ.
   -- Нельзя, миссъ Нина,-- невозможно; двери всѣ заперты, и ключи у меня въ карманѣ. Еслибъ я не предпринималъ подобной мѣры, то бѣдныхъ животныхъ давно бы и на свѣтѣ не было. Нужно же, миссъ Нина, и къ животнымъ имѣть сожалѣніе. Миссъ Лу гоняетъ ихъ въ одну сторону, Гарри -- въ другую. Хоть бы сегодня, поѣхалъ повидаться съ женой! я вовсе не вижу причины разъѣзжать такъ пышно. Ахъ. миссъ Нина, вы не знаете, а вашъ папа мнѣ часто говаривалъ: -- "дядя Джонъ! ты знаешь лошадей лучше моего; такъ ты вотъ, что, дядя Джонъ, береги ихъ: не позволяй ихъ гонять по напрасну." Вотъ, миссъ Нина, я и слѣдую приказаніямъ полковника. Дѣло другое, еслибъ была ясная погода, да хорошія дороги,-- тогда я самъ не прочь прокатиться. Это совсѣмъ другое дѣло. А вы еще не знаете, миссъ Нина, каковы дороги черезъ наши поля? Да это просто ужасъ! Грязь, ухъ какая!-- до самаго оврага. А, каковъ мостъ черезъ оврагъ! Еще не такъ давно на немъ провалился одинъ человѣкъ. Вотъ что! Нѣтъ, миссъ Нина, это не такая дорога, чтобъ кататься по ней молоденькимъ лэди: почему вы не прикажете Гарри отвезти ваше письмо? Если онъ рыскаетъ по всюду, такъ я не вижу причины, почему бы ему не съѣздить и въ городъ по вашему порученію!-- Карета если и поѣдетъ, то ей не воротиться раньше десяти часовъ! А это, я вамъ скажу, что нибудь да значитъ. Къ тому же собирается дождь. Не даромъ у меня болятъ мозоли цѣлое утро; да и Джеффъ сегодня самъ не свой -- такой, какимъ бываетъ всегда передъ погодой. Это признаки вѣрные, они никогда не обманывали.
   -- Короче, дядя Джонъ, ты рѣшился не ѣхать, сказала Нина. Но, я тебѣ говорю, ты долженъ ѣхать! слышишь? Иди сейчасъ же, и подавай мнѣ лошадей.
   Старый Гондредъ продолжалъ сидѣть и спокойно покуривать трубку. Нипа, повторивъ нѣсколько разъ свое приказаніе, разсердилась и начала наконецъ спрашивать себя, какимъ образомъ привести этотъ приказъ въ исполненіе.
   Старый Гондредъ углубился въ самого себя, и впалъ въ глубокую задумчивость, не обнаруживая ни малѣйшаго признака, что слова госпожи долетаютъ до его слуха.
   -- Скоро ли воротится Гарри? говорила Нина, про себя, задумчиво возвращаясь домой по садовой аллеѣ. Гарри долженъ былъ пріѣхать давно; но Томтитъ исполнялъ приказанія, по обыкновенію, не торопясь: онъ провелъ много времени въ шалостяхъ по дорогѣ.
   -- Не стыдно ли тебѣ, старый дуралей! сказала тетка Роза, жена стараго Гондреда, слышавшая весь его разговоръ съ миссъ Ниной: толкуетъ объ оврагахъ, о грязи, о лошадяхъ, и чортъ знаетъ о чемъ, тогда какъ всѣмъ извѣстно, что это одна твоя лѣнь!
   -- Такъ что жь? возразилъ старый Гондредъ:-- желаю знать, чтобы стало съ моими лошадками, еслибъ я не былъ лѣнивъ? А мость! да это отличная вещь для моихъ лошадей. Гдѣ бы теперь были онѣ, еслибъ я гонялъ ихъ взадъ и впередъ? Гдѣ и что были бы онѣ? а! Кому бы пріятно было видѣть на нихъ однѣ кости да кожу? Ахъ ты, глупая! Еслибъ не я, такъ ихъ давнымъ бы давно склевали чорные коршуны!
   -- Ты такъ привыкъ лгать, что самъ начинаешь вѣрить своей лжи! сказала Роза.-- Ты сказалъ нашей доброй хорошенькой лэди, что цѣлую ночь провозился съ Петой, а между тѣмъ, прохрапѣлъ цѣлую ночь, такъ что стѣны дрожали.
   -- Нужно же было сказать, что нибудь! надо быть почтительнымъ, особливо къ женскому полу. Нельзя же было сказать ей, что я не хочу, поэтому я и придумалъ извинительный предлогъ. О! у меня есть цѣлый запасъ извиненій! Извиненія, я тебѣ скажу, вещь отличная. Это все равно, что сало для смазка колесъ, что бы было тогда съ свѣтомъ, еслибъ всѣ стали открывать настоящую причину, почему они дѣлаютъ одно, и не могутъ сдѣлать другаго?
  

ГЛАВА VII.

СОВѢЩАНІЕ.

   -- О, Гарри! какъ я рада, что ты пріѣхалъ! Въ какихъ я хлопотахъ, еслибъ ты зналъ! Представьте, сегодня утромъ сижу въ комнатѣ тетушки Несбитъ, и вдругъ получаю два письма: одно отъ Клэйтона, другое отъ мистера Карсона; и вотъ что пишетъ Клэйтонъ: "У меня есть дѣло, по которому на будущей недѣлѣ я долженъ находиться въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ вашей плантаціей, и, весьма вѣроятно, если только не получу отъ васъ запрещенія, увижусь съ вами въ Канемѣ въ пятницу или субботу." Теперь видите, въ чемъ дѣло. А вотъ и другое письмо, отъ мистера Карсона, отъ этого ненавистнаго Карсона? Вѣрно онъ не получилъ моего письма; пишетъ, что и онъ тоже пріѣдетъ сюда: какое безстыдство! Этотъ человѣкъ наскучилъ мнѣ до смерти; и онъ будетъ здѣсь, это я знаю! Непріятные, скучные люди всегда вѣрны своему обѣщанію! Онъ будетъ непремѣнно!
   -- Но, миссъ Нина, припомните, не вы ли сами говорили,-- что видѣть встрѣчу этихъ людей въ вашемъ домѣ, было бы весьма забавно.
   -- Ахъ, Гарри! не напоминай мнѣ, прошу тебя! Ты не знаешь, что я теперь думаю объ этомъ совсѣмъ иначе. Я положила конецъ всѣмъ моимъ глупостямъ. Я написала Карсону и Эмменсу, что чувства мои перемѣнились, что я теперь смотрю на бракъ совсѣмъ съ другой точки зрѣнія, словомъ, написала то, что пишется дѣвицами въ подобныхъ случаяхъ. Я рѣшилась уволить всѣхъ ихъ въ отставку, и прекратить свои шалости.
   -- Всѣхъ? Въ томъ числѣ мистера Клэйтона?
   -- Не знаю, какъ тебѣ сказать.... кажется.... нѣтъ. Я замѣтила, Гарри, что письма его становятся лучше и лучше, покрайней мѣрѣ, въ нихъ я читаю теперь совсѣмъ не то, что писалъ онъ прежде; самъ онъ мнѣ не нравится; но мнѣ пріятно получать его письма. Другихъ двоихъ я не терплю; я не хочу, чтобъ этотъ Карсонъ навелъ здѣсь скуку своимъ визитомъ. Не хочу видѣть его, по крайней мѣрѣ, въ то время, когда будетъ здѣсь Клэйтонъ. Я бы не хотѣла, чтобъ они сошлись вмѣстѣ, ни за что въ мірѣ! Еще утромъ, я написала письмо, чтобъ отклонить Карсона отъ этого визита, и цѣлый день не знаю, что дѣлать съ нимъ. Сегодня, какъ будто всѣ сговорились сердить меня. Тетушка Несбитъ, вмѣсто того, чтобъ помочь мнѣ совѣтомъ, прочитала одну изъ своихъ прескучныхъ лекцій о кокетствѣ. И потомъ, старый Гондредъ.... я хотѣла, чтобъ онъ подалъ карету для меня, я сама хотѣла свезти это письмо на почту, представь себѣ... О нѣтъ, я въ жизнь свою не видала подобнаго созданія! Желала бы я знать, къ чему у насъ слуги, если насъ они и слушать не хотятъ?
   -- Успокойтесь, миссъ Нина! стараго Гондреда, я знаю, и онъ имѣетъ обо мнѣ понятіе, сказалъ Гарри.-- Я съ нимъ никогда не затрудняюсь; онъ становится несносенъ. Онъ, кажется, черезъ-чуръ много думаетъ о своей важности. Впрочемъ, миссъ Нина, если вы хотите отправить письмо на почту, то я могу устроить это.
   -- Пожалуста, Гарри, распорядись; вотъ и письмо!
   -- Я пошлю верховаго, сказалъ Гарри: -- онъ исполнитъ вѣрно ваше порученіе; за это я ручаюсь.
   -- Но, Гарри, Гарри! сказала Нина, удерживая его за рукавъ: -- приходи опять сюда; прошу тебя. Я съ тобою хочу поговорить.
   Во время отсутствія Гарри, наша героиня вынула съ груди письмо и прочитала его.
   -- Какъ прекрасно онъ пишетъ! сказала она. Ни малѣйшаго нѣтъ сходства съ другими письмами. Но все-таки и не желаю, чтобъ онъ пріѣхалъ сюда. Пріятно получать письма отъ него, но видѣть его я не хочу. О! какъ бы я желала поговорить объ этомъ съ кѣмъ нибудь. Тетушка Несбитъ такая сердитая! Нельзя... впрочемъ, чтожь такое! Гарри добрый человѣкъ.-- Ну, что Гарри! отправилъ письмо? сказала она съ замѣтнымъ нетерпѣніемъ, когда вошелъ Гарри.
   -- Отправилъ, миссъ Нина; но не смѣю обнадеживать васъ. Боюсь, что оно опоздаетъ, хотя и не знаю, въ какіе именно часы отходитъ почта.
   -- Можетъ быть на этотъ разъ она и подождетъ. Ну что, если пріѣдетъ это скучное созданіе! о, я рѣшительно не знаю, что дѣлать! Онъ такой надутый, такъ страшно скрыпитъ своими башмаками! И опять, я ужасно боюсь, что такъ или иначе, но всѣ мои проказы обнаружатся; что тогда подумаетъ Клэйтонь?
   -- Миссъ Нина, вѣдь вы, кажется, говорили, что вамъ никакой нѣтъ нужды до его мнѣнія.
   -- Да, это было прежде; а теперь онъ пишетъ мнѣ все о своей фамиліи. Напримѣръ, его отецъ -- извѣстнѣйшій человѣкъ, весьма старинной фамиліи; потомъ его сестра -- должно быть ужасно умная у него сестра -- такая добрая, милая, образованная! Ахъ, Боже мой! что онъ обо мнѣ подумаетъ... его сестра приписала мнѣ нѣсколько строкъ, и еслибъ ты зналъ, какъ прекрасно пишетъ она!
   -- Что касается до фамиліи, миссъ Нина, сказалъ Гарри:-- то, мнѣ кажется, Гордоны также высоко могутъ держать свою голову, какъ и другіе; и, мнѣ кажется, вы ни въ чемъ не уступите миссъ Клэйтонъ.
   -- Да, Гарри, все это можетъ быть; но этотъ разговоръ объ. отцахъ и сестрахъ.... онъ какъ-то особенно сближаетъ насъ и ускоряетъ ходъ дѣла. Мнѣ кажется, меня теперь окончательно поймали. Знаешь ли, Гарри? я теперь похожа на мою маленькую лошадку -- Сильфэйпъ: она подпускаетъ къ себѣ, позволяетъ дать себѣ пшена, позволяетъ погладить по гривѣ; вы начинаете думать, что она позволяетъ вамъ поймать себя; но только что хотите накинуть на нее уздечку, какъ она дѣлаетъ прыжокъ и убѣгаетъ. Тоже самое и со мной. Все, знаешь, прекрасно, и эти обожатели, и нѣжныя письма, и нѣжные разговоры и опера, и кавалькады, все это мнѣ нравится; но когда заговорятъ объ отцахъ и сестрахъ, и начнутъ дѣйствовать, какъ будто я уже даюсь имъ въ руки, тогда я становлюсь настоящею Сильфэйпъ -- такъ и хочется бѣжать отъ нихъ. Замужество, Гарри, мнѣ кажется, дѣло весьма серьёзное. Я страшусь его! Я не хочу быть взрослой женщиной; я бы всегда хотѣла оставаться дѣвочкой, жить, какъ жила до этой поры, и веселиться въ кругу молоденькихъ дѣвицъ. Я была счастлива втеченіе всей моей жизни, кромѣ вотъ этихъ послѣднихъ нѣсколькихъ дней.
   -- Все это зависитъ отъ васъ, миссъ Нина; почему вы не напишете мистеру Клэйтону, и не возьмете назадъ ваше слово, если чувствуете, что это положеніе для васъ тягостно.
   -- Почему? Я и сама не знаю. Я бы и очень хотѣла сдѣлать это; но боюсь, что буду чувствовать въ душѣ своей тяжелѣе, чѣмъ теперь. Онъ надаетъ на мою жизнь, какъ огромная темная тѣнь, и всѣ предметы, которые окружаютъ меня, начинаютъ мнѣ казаться въ настоящемъ своемъ свѣтѣ! Я нехочу еще жить дѣйствительной жизнью. Когда-то я читала исторію объ Ундинѣ; и знаешь ли, Гарри, я чувствую теперь, какъ чувствовала Ундина, въ то время, когда душа давалась ей.
   -- И въ Клэйтонѣ, вы, вѣроятно, видите рыцаря Гелдэбаунда? сказалъ Гарри, улыбаясь
   -- Не знаю. А что же, если я вижу? Дѣло въ томъ, Гарри, меня удивляетъ, какимъ образомъ, такія вѣтренныя дѣвочки, какъ я, могутъ кружить голову такимъ умнымъ людямъ, какъ Клэйтонъ; они балуютъ насъ и забавляютъ. Но, въ то же время, мнѣ кажется, они думаютъ про себя, что наступитъ время, когда они будутъ управлять и господствовать надъ нами. Они женятся, потому что полагаютъ видѣть въ насъ отраду своей жигни. Я, во-первыхъ, не создана для этого; мнѣ кажется, я на всю жизнь останусь тѣмъ, что есть. Клэйтонъ, между прочимъ, сравниваетъ меня съ своей сестрой; но я о, какъ я далеко не похожа на нее. Его сестра очень образована. Она можетъ судить о литературѣ, обо всемъ. А я.... я развѣ только о качествахъ хорошей лошади, не больше; ко всему этому, я горда. Я бы не хотѣла занимать въ его мнѣніи второе мѣсто, даже относительно его сестры. Да; это такъ. Эта особенность принадлежитъ всѣмъ дѣвицамъ. Мы всегда хотимъ того, чего, мы знаемъ, намъ нельзя имѣть; впрочемъ, мы не очень и гонимся за этимъ.
   -- Миссъ Нина, если позволите говорить откровенно,-- я бы предложилъ вамъ небольшой совѣтъ. Будьте вы откровенны въ отношеніи къ мистеру Клэйтону; и если мистеръ Карсонъ встрѣтится съ нимъ, откройте имъ прямо въ чемъ дѣло. Вы принадлежите къ фамиліи Гордонъ, а фамилія Гордонъ, по пословицѣ, славится своей правдивостью; при томъ же, миссъ Нина, вы теперь не пансіонерка.
   Гарри замолчалъ; онъ замѣтно колебался.
   -- Что же ты остановился, Гарри. Продолжай: я понимаю тебя -- во мнѣ еще есть нѣсколько здраваго разсудка, и притомъ у меня нѣтъ такого множества друзей, чтобы сердиться на тебя изъ-за пустяковъ.
   -- Я полагаю, сказалъ Гарри, задумчиво:-- и ваша тетушка могла бы посовѣтовать вамъ что нибудь. Говорили ли вы ей о своемъ положеніи?
   -- Кому? Тетушкѣ Лу?-- Что бы я согласилась сказать ей что нибудь?-- Нѣтъ Гарри, я рѣшилась дѣйствовать одна. У меня нѣтъ матери, нѣтъ сестры; а тетушка Лу хуже, чѣмъ никто. Согласись, Гарри, вѣдь чрезвычайно досадно имѣть подлѣ себя существо, которое могло бы, и должно бы было, принимать участіе и которое вмѣсто того не хочетъ и выслушать васъ. Конечно, я не имѣю тѣхъ совершенствъ, которыми обладаетъ миссъ Клэйтонъ; но съ другой стороны, можно ли и ожидать отъ меня превосходнаго образованія, если я выросла сама собою, сначала здѣсь, на плантаціи, и потомъ въ этомъ французскомъ пансіонѣ? Я тебѣ скажу, Гарри, пансіоны совсѣмъ не заслуживаютъ той похвалы, которую имъ приписываютъ. Конечно, нельзя не сказать, что заведенія эти прекрасны; но мы ничего оттуда не выносимъ; мы выходимъ оттуда съ пустотой въ душѣ, которая иногда пополняется, если не наружной красотой, то покрайней мѣрѣ изящными манерами.-- Нельзя же, чтобы дѣвочка чему нибудь не научилась; я училась тому, что мнѣ правилось, къ чему влекло меня мое желаніе; и потому не пріобрѣла ничего полезнаго, ничего, что могло бы доставлять мнѣ отраду и утѣшеніе.
   Посмотримъ, что изъ этого выйдетъ!
  

ГЛАВА VIII.

СТАРИКЪ ТИФФЪ.

   -- Какъ ты думаешь, Тиффъ, пріѣдетъ ли онъ сегодня?
   -- Богъ знаетъ, мисиссъ; Тиффъ не можетъ сказать. Я выглядывалъ за дверь. Не видать ничего и не слыхать.
   -- Ахъ, какъ это скучно!-- какъ тяжело! какъ долго тянется время!
   Говорившая эти слова,-- изнуренная, слабая женщина, повернулась на изорванной постелѣ и, судорожно перебирая пальцами, пристально смотрѣла на грубыя, неоштукатуренныя потолочныя балки. Комната имѣла неопрятный грязный видъ. Домикъ былъ срубленъ изъ простыхъ сосновыхъ бревенъ, смазанныхъ въ пазахъ глиной и соломой. Нѣсколько маленькихъ стеколъ, расположенныхъ въ рядъ и вставленныхъ въ небольшія отверстія одного изъ бревенъ, служили окнами. Въ одномъ концѣ стоялъ простой кирпичный очагъ, подъ которымъ слабо тлѣли уголья отъ сосновыхъ шишекъ и хвороста, подернутые сѣроватымъ слоемъ золы. На полкѣ, устроенной надъ очагомъ, стояла разная посуда, полуразбитый чайникъ, стаканъ, нѣсколько аптечныхъ стклянокъ и свертковъ, крыло индюшки, значительно истертое и избитое отъ частаго употребленія, нѣсколько связокъ сушеной травы, и наконецъ, яркоокрашенная, фаянсовая кружка, съ букетомъ полевыхъ цвѣтокъ. По стѣнѣ, на гвоздикахъ, висѣли различные женскіе наряды -- различныя дѣтскія платья, между которыми мѣстами проглядывало потертое, грубое мужское платье.
   Женщина, лежавшая на жесткой, оборванной постелѣ, была когда-то очень не дурна собой. Она имѣла прекрасную нѣжную кожу, мягкіе и кудрявые волосы, томные голубые глаза, маленькія, топкія, и какъ перлъ прозрачныя руки. Но темные пятна подъ глазами, тонкія блѣдныя губы, яркій, сосредоточенный румянецъ, ясно говорили, что, чѣмъ бы она ни была до этой поры, но дни ея существованія были сосчитаны. Подлѣ ея кровати сидѣлъ старый негръ, въ курчавыхъ волосахъ котораго рѣзко пробивалась сѣдина. Его лицо принадлежало къ числу безобразнѣйшихъ лицъ чернаго племени; оно казалось бы страшнымъ, еслибъ въ тоже время не смягчалось какимъ то добродушіемъ, проглядывавшемъ во всѣхъ его чертахъ. Его щеки цвѣта чернаго дерева, съ приплюснутымъ широкимъ, вздернутымъ носомъ, съ ртомъ ужасныхъ размѣровъ, ограничивались толстыми губами, прикрывавшими рядъ зубовъ, которымъ позавидовала бы даже акула. Единственнымъ украшеніемъ его лица служили большіе, черные глаза, которые, въ настоящую минуту, скрывались подъ громадными очками, надѣтыми почти на самый конецъ носа; сквозь эти очки онъ пристально смотрѣлъ на дѣтскій чулокъ, штопая его съ необычайнымъ усердіемъ. У ногъ его стояла грубая колыбель, выдолбленная изъ камеднаго дерева на подобіе корыта, и обитая ватой и обрывками фланели; въ этой колыбели спалъ ребенокъ. Другой ребенокъ, лѣтъ трехъ, сидѣлъ на колѣняхъ негра, играя сосновыми шишками, сучками и клочьями мха. Станъ стараго негра, при среднемъ ростѣ, былъ сутуловатъ; на плечи наброшенъ былъ кусокъ красной шерстяной матеріи, какъ набрасываютъ старухи негритянки шейный платокъ;-- въ этомъ кускѣ фланели торчали двѣ-три иголки съ черными нитками изъ грубой шерсти. Штопая чулокъ, онъ, то убаюкивалъ ребенка въ колыбели, то ласкалъ и занималъ разговоромъ другаго, сидѣвшаго у него на колѣняхъ.
   -- Перестань, Тедди! Сиди смирно!-- ты знаешь, что мама нездорова, а сестра ушла за лекарствомъ! Сиди-же смирно: -- Тиффи тебѣ пѣсенку споетъ.... Слышишь! не шали! эта иголка оцарапаетъ пальчикъ... вотъ видишь, такъ и есть!-- бѣдненькій пальчикъ!... Перестань, перестань! Играй своими игрушками... папа привезетъ тебѣ гостинца.
   -- О Боже мой!-- произнесла больная:-- мнѣ тяжело! я умираю!
   -- Господь съ вами, мисиссъ! сказалъ Тиффъ, оставляя чулокъ, и, поддерживая одной рукой ребенка, другой поправилъ и разгладилъ одѣяло и постельное бѣлье.-- Зачѣмъ умирать! Господь съ вами, мисиссъ; черезъ нѣсколько дней мы поправимся. Въ послѣднее время у меня много было работы, а между тѣмъ дѣтское платье пришло въ безпорядокъ; починки накопилась цѣлая груда. Посмотрите вотъ на это, сказалъ онъ, поднимая кусокъ красной фланели, украшенной черной заплаткой: -- это дира, теперь она не увеличится, а между тѣмъ для дома оно и очень годится: оно сбережетъ Тедди новенькое платье. Понемногу я перештопаю чулочки; потомъ починю башмачки Тедди, а къ завтрашнему дню поправлю его одѣяльцо. О! вы только позвольте мнѣ! я докажу вамъ, что вы не даромъ держите стараго Тиффа,-- и чорное лицо Тиффа, безъ того уже маслянистое, становилось еще маслянистѣе, когда онъ произнесъ эти слова, и когда черты его выражали желаніе успокоить свою госпожу.
   -- Тиффъ, Тиффъ, ты доброе созданіе!-- но ты не понимаешь, что происходитъ въ душѣ моей. Изо дня въ день, я лежу здѣсь одна, а онъ Богъ знаетъ, гдѣ онъ? Пріѣдетъ на какой нибудь день, и опять его нѣтъ -- его дѣйствія непонятны для меня... О! какъ безразсудна я была, когда выходила за него! Да! что дѣлать!-- дѣвочки совсѣмъ не знаютъ, что значитъ замужство!-- Состарѣться въ дѣвицахъ я страшилась, и вытти за мужъ -- считала за счастье! Но сколько горя, сколько страданій испытала я! Переходя съ мѣсто на мѣсто, я до сихъ поръ не знаю, что значитъ спокойствіе; одно горе слѣдовало за другимъ, одна неудача за другой -- и почему?-- Нѣтъ! нѣтъ! я устала, мнѣ все надоѣло,-- даже самая жизнь.... нѣтъ! я хочу, я должна умереть!
   -- Перестаньте отчаяваться, миссъ, сказалъ Тиффъ, съ горячностью.-- Потерпите немного.... Тиффъ приготовитъ чай, и дастъ вамъ напиться. Тяжело, я это знаю; но времена перемѣнчивы! Богъ дастъ, все поправится, мисиссъ, подрастетъ Тедди и будетъ помогать своей мама. Посмотрите! гдѣ вы найдете малютку, милѣе того, который лежитъ въ этой колыбели?-- сказалъ Тиффи, съ нѣжностью матери обращаясь къ колыбели, гдѣ маленькая, кругленькая красная масса возрастающаго человѣка начинала поднимать двѣ рученки и произносить невнятные звуки, какъ бы давая знать о своемъ существованіи и желаніи, чтобъ его замѣтили.
   -- Поли, поди ко мнѣ, сказалъ онъ, опустивъ на полъ Тедди, вынулъ изъ люльки ребенка и долго, пристально и нѣжно смотрѣлъ на него сквозь стекла огромныхъ очковъ.-- Расправься, милочка мой!-- вотъ такъ! Какіе глазенки у него!-- мамины, мамины, какъ двѣ капли воды! О мой милый!-- Мисиссъ, посмотрите на него, сказалъ Тиффъ, положивъ ребенка подлѣ матери. Видали ли вы что нибудь милѣе этого созданія? Ха! ха! ха!-- Хочешь, чтобъ мама взяла тебя?-- возьметъ, возьметъ, моя крошечка! А Тиффъ между тѣмъ приготовитъ чай!
   И черезъ минуту Тиффъ стоялъ уже на колѣняхъ, тщательно укладывая подъ очагомъ концы обгорѣлыхъ сучьевъ и раздувая огонь; поднявшееся облако бѣлой золы обсыпало и курчавую голову негра и красный платокъ его, какъ снѣжными хлопьями; между тѣмъ Тедди дѣятельно занимался выдергиваньемъ иголокъ изъ какого-то вязанья, висѣвшаго подлѣ очага. Раздувъ огонь, Тиффъ поставилъ на очагъ закоптѣлый чайникъ, потомъ всталъ и увидѣлъ, что бѣдная больная мать крѣпко прижимала къ груди своей младенца и тихонько плакала. Въ эту минуту, нестройная, угловатая, непривлекательная фигура Тиффа, съ его длинными костлявыми руками, съ его краснымъ платкомъ, накинутымъ на плечи, казалась черепахой, стоявшей на заднихъ лапахъ. Больно было ему смотрѣть на эту сцену... Онъ снялъ очки и отеръ крупныя слезы, невольно выступившія ла его глаза.
   -- Ахъ Боже мой! Что это дѣлаетъ Тедди!-- ай! ай! ай! онъ выдергиваетъ иголки изъ рукодѣлья миссъ Фанни. Не хорошо, не хорошо,-- Тиффу стыдно за васъ... И вы это дѣлаете, когда мама ваша больна. Вы забыли, что надо быть умницей, иначе Тиффъ и сказочекъ не будетъ говоритъ! Оставьте же; сядьте вотъ на этотъ чурбанъ;-- это такой славный чурбанъ; посмотрите, какой хорошенькій мохъ на немъ! Ну вотъ такъ; сидите же смирно; дайте покой мама.
   Ребенокъ, какъ будто очарованный вліяніемъ стараго Тиффэ, открылъ свои большіе, круглые, голубые глаза, и сидѣлъ на чурбанѣ спокойно и съ покорнымъ видомъ, въ то время, какъ Тиффъ отъискивалъ что-то въ сундукѣ. Дневной свѣтъ въ это время быстро уступалъ свое мѣсто вечернему сумраку. Тиффъ вынулъ изъ сундука пукъ лучины, и воткнувъ одну изъ нихъ въ разщелину другаго чурбана, стоявшаго подлѣ очага, засвѣтилъ ее, проговоривъ: теперь повеселѣй будетъ! Послѣ того онъ снова сталъ на колѣни, и началъ раздувать уголь, который, какъ и вообще сосновый уголь, когда никто его не раздувалъ, постоянно хмурился и казался чернымъ. Тиффъ раздувалъ сильно, не обращая вниманіе на облако золы, которая, окружая его, ложилась на рѣсницы и балансировала на кончикѣ носа. "А славная грудь у меня, сказалъ онъ: мнѣ бы хорошо быть кузнецомъ! Я бы нѣсколько дней сряду раздувалъ огонь въ горнѣ. Удивляюсь, почему такъ долго не возвращается миссъ Фанни?"
   Тиффъ всталъ, и, поглядывая на кровать, чрезвычайно осторожно и почти на цыпочкахъ подошелъ къ грубой двери, приподнялъ за веревочку щеколду, отворилъ до половины и вышелъ на крыльцо.
   Вышедъ вмѣстѣ съ нимъ, мы бы увидѣли, что маленькая хижинка стояла одиноко, въ глуши дремучаго сосноваго лѣса, примыкавшаго къ ней со всѣхъ сторонъ. Тиффъ простоялъ на крыльцѣ нѣсколько секундъ, вглядываясь въ даль съ напряженнымъ слухомъ. Но ничего не было слышно; ничего, кромѣ унылаго завыванья вѣтра, свободно гулявшаго по вѣтвямъ сосноваго лѣса, и производившаго печальный, однообразный, плачевный, неопредѣленный звукъ.
   -- Эти сосны вѣчно говорятъ между собою, сказалъ Тиффъ про себя.-- Вѣчно шепчутся; а о чемъ?-- Богъ знаетъ! никогда не скажутъ того, что хочется знать человѣку. Чу! Это голосъ Фокса! Это она!-- сказалъ Тиффъ, заслышавъ веселый громкій дай собаки, далеко разносившійся но лѣсу.-- Это она! Фокси! Фокси! ну что, привела ли ты миссъ Фанни?-- говорилъ онъ, лаская косматую собаку, прибѣжавшую къ нему изъ чащи лѣса. Ахъ ты негодная! зачѣмъ же ты убѣжала отъ своей госпожи? -- Слышишь! что тамъ такое?
   За высокими соснами весело распѣвалъ звучный, чистый голосъ:
  
   "Если ты прійдешь туда раньше меня,
   То скажи, что и я иду въ Ханаанъ!"
  
   Тиффъ подхватилъ эти слова и съ пламеннымъ энтузіазмомъ отвѣчалъ:
  
   "Жди меня -- и я приду!
   Я тоже иду въ Ханаанъ."
  
   Вмѣсто отвѣта, на опушкѣ лѣса раздался веселый смѣхъ и вслѣдъ за тѣмъ дѣтскій голосъ:
   -- А, Тиффъ! Это ты?
   Бойкая, веселая дѣвочка съ голубыми глазками, лѣтъ восьми, подбѣжала къ крыльцу.
   -- Ахъ, миссъ Фанни! какъ я радъ, что вы воротились! ваша мама очень нездорова: ей очень худо сегодня.-- И потомъ, понижая свой голосъ до шопота, сказалъ: -- Она очень плоха, предупреждаю васъ. Какъ она плакала, миссъ Фанни, когда я положилъ къ ней малютку. Я очень безпокоюсь за нее, и желалъ бы, чтобъ папа вашъ воротился. Принесли ли вы лекарство?
   -- Какъ же; вотъ оно!
   -- И прекрасно! Я приготовилъ ей чай, и положу въ него немного лекарства: это подкрѣпитъ ее. Идите теперь къ ней, а я наберу немного хворосту и разведу огонь. Масса Тедди обрадуется вамъ.-- Вы, вѣрно, не забыли его и принесли ему гостинца.
   Дѣвочка тихонько вошла въ комнату и остановилась у постели, на которой лежала ея мать.
   -- Маменька! я воротилась, сказала она тихо.
   Бѣдное больное существо, лежавшее въ постелѣ, повидимому находилось въ томъ безпомощномъ, безнадежномъ состояніи, когда жизнь, послѣ плаванія своего среди треволненій свѣта, попадаетъ на скалу, волны переливаются черезъ нее и разбиваютъ ея душу. Накинувъ на голову конецъ полинявшаго полога, маленькая Фанни склонилась къ постели.
   -- Маменька! маменька! сказала она, рыдая и слегка дотронувшись до матери.
   -- Поди прочь! прочь дитя мое!-- О, я бы желала, чтобъ тебя не было на свѣтѣ! Я сожалѣю, что ты родилась на этотъ свѣтъ, и ты и Тедди и этотъ малютка! Въ этой жизни нѣтъ ничего, кромѣ скорби и страданій! Фанни! не смѣй выходить за мужъ!-- Слышала ли?-- Незабудь этихъ словъ!
   Испуганная Фанни какъ окаменелая стояла подлѣ кровати; между тѣмъ Тиффъ бережно положилъ подъ очагъ связку хвороста, снялъ кипятокъ, налилъ его въ старый, полуразбитый фаянсовый чайникъ и дѣятельно началъ мѣшать въ немъ. Въ это время по лицу его пробѣжала тѣнь негодованія. Она постоянно сопровождалась угрюмымъ ворчаньемъ и всегда показывала, что душевное спокойствіе негра нарушено. Такъ и теперь Тиффъ ворчалъ про себя:"Вольно-же было самой выходить за бѣлаго! Я всегда былъ противъ этого!-- Какъ больно слушать ее! Сердце такъ и разрывается на части!"
   Въ это время, приготовивъ питье по своему вкусу, онъ подошелъ къ постели и начать ласковымъ тономъ:
   -- Вотъ и чай готовь! Вы устали, мисиссь Сю!-- Этотъ великанъ измучилъ васъ! Да и то сказать, у такого громаднаго человѣка съ каждой недѣлей прибываетъ по полфунту вѣса. Позвольте его мнѣ.-- Возьмите, лучше, выпейте чашку; согрѣйтесь и будьте повеселѣе; я вамъ поджарю кусочикъ цыпленка. Съ этими словами, отодвинувъ ребенка, онъ подсунулъ руку подъ подушку. О, какъ жестко здѣсь! Позвольте: у меня длинная и крѣпкая рука, я приподниму васъ и вы отдохнете. Вотъ такъ! выпейте чайку и отрите слезы!-- Богъ милостивъ! Онъ смотритъ на насъ всѣхъ, когда нибудь смилуется надъ нами и порадуетъ насъ!
   Больная, еще болѣе изнуренная душевнымъ волненіемъ въ послѣднія минуты, механически повиновалась голосу, къ звукамъ котораго слухъ ея привыкъ давно. Она съ жадностью выпила поданную чашку, и потомъ внезапно обвила руками черную шею добраго Тиффа.
   -- О Тиффъ! бѣдный, вѣрный Тиффъ!-- Что стала бы я дѣлать безъ тебя?-- Я, такая больная, слабая и одинокая! Но Тиффъ, теперь скоро все кончится! Сегодня я видѣла сонъ, что мнѣ недолго остается жить на этомъ свѣтѣ, и мнѣ такъ жалко было, что дѣти остаются здѣсь, такъ жалко, что я расплакалась. О, еслибъ я могла захватить ихъ всѣхъ въ мои объятія, и вмѣстѣ съ ними лечь въ могилу, я была бы счастлива! Во всю жизнь свою не знала я, для чего меня создалъ Господь! Ни къ чему я не была способна, ничего не сдѣлала!
   Тиффъ до такой степени былъ растроганъ этими жалобами, что слезы едва не унесли въ потокѣ своемъ его большія очки; весь его крѣпкій неуклюжій станъ пришелъ въ движеніе отъ сильныхъ рыданій.
   -- Перестаньте, мисиссъ Сю! зачѣмъ говорить подобныя вещи! Ну чтожь! если Богу угодно будетъ призвать васъ къ себѣ, повѣрьте, я съумѣю сберечь вашихъ дѣтокъ. Я ихъ вырощу, не бойтесь!-- Но вы не должны отчаиваться; Богъ дастъ, вамъ будетъ полегче! Это такъ... сгрустнулось вамъ, вотъ и все... да и то сказать, есть о чемъ и погрустить.
   Въ этотъ моментъ на дворѣ послышался громкій лай Фокси, а вмѣстѣ съ нимъ бреньчанье колесъ и лошадиный топотъ.
   -- Это масса! готовъ жизнью отвѣчать, это масса! сказалъ Тиффъ, торопливо поправивъ подушки и опустивъ на нихъ больную.
   -- Ало! Тиффъ! раздался за стѣнами громкій голосъ: -- давай огня сюда!
   Тиффъ схватилъ лучину и побѣжалъ на призывъ. Страннаго вида экипажъ стоялъ у самыхъ дверей, въ него запряжена была тощая кривая лошадь.
   -- Помоги мнѣ, Тиффъ. Я привезъ разныхъ товаровъ. Ну, что Сю?
   -- Очень не хороша. Цѣлый день васъ вспоминала: хочетъ видѣть васъ.
   -- Проворнѣй, Тиффъ! возьми вотъ это, показывая на длинное ржавое колѣно трубы изъ листоваго желѣза.-- Внеси это въ комнату, да вотъ и еще! подавая печную дверцу съ изломанной ручкой.
   -- Это для чего же, масса?
   -- Пожалуста безъ разговоровъ: дѣлай, что велятъ. Помоги мнѣ снять эти ящики.
   -- Что тутъ такое? говорилъ Тиффъ про себя, снимая одинъ ящикъ за другимъ съ неуклюжей телѣги, и сваливая ихь вт углу комнаты. Съ окончаніемъ работы. Тиффъ получилъ приказаніе присмотрѣть за лошадью, а мужчина, съ веселымъ, беззаботнымъ видомъ, вошелъ въ комнату.
   -- Здравствуй, молодецъ! сказалъ онъ, приподнявъ на воздухъ маленькаго, Тедди.
   -- Здоровр, Фанни, цалуя въ щеку дѣвочку. Здравствуй, Сисъ, подошедъ къ постели, гдѣ лежала больная, и нагнувшись надъ ней. Умирающая женщина обняла его слабыми руками, и съ внезапнымъ одушевленіемъ сказала:
   -- Наконецъ ты пріѣхалъ. А я думала, что умру, не увидѣвъ тебя.
   -- За чѣмъ говорить, Сисъ, о смерти, возразилъ онъ, потрепавъ ее за подбородокъ: -- посмотри! щечки у тебя румянѣе розы.
   -- Папа, взгляни на малютку! сказалъ маленькій Тедди, подползая къ самой кровати и открывая колыбель.
   -- Ахъ, Сисъ! еслибы ты знала, какое славное дѣло обработалъ я! Славное! оно поправитъ наши обстоятельства: кромѣ того, я привезъ съ собой чудную вещь, которая оживитъ мертвую кошку, даже и тогда, еслибъ она лежала на днѣ пруда съ камнемъ на шеѣ! посмотри сюда, Сисъ! это -- доктора Пуффера эликсиръ живой воды! Онъ излечиваетъ желтуху, зубную боль, золотуху, удушья, чахотку и разныя другія болѣзни, о которыхъ я даже и не слышалъ. По чайной ложечкѣ утромъ и вечеромъ, и ты черезъ недѣлю будешь здоровѣе меня!
   Изумительно было видѣть перемѣну, которую произвелъ на больную пріѣздъ этого человѣка. Повидимому, всѣ ея опасенія исчезли. Она сидѣла въ постелѣ, слѣдя глазами за каждымъ его движеніемъ и, казалось, вполнѣ вѣрила въ чудное дѣйствіе лекарства, какъ будто ей только въ первый разъ предложено было универсальное средство. Надобно замѣтить, однакожь, что Тиффъ, который вошелъ уже въ комнату и снова разводилъ огонь, позволялъ себѣ каждый разъ, когда говорили объ эликсирѣ доктора Пуффера, обращаться къ нему спиной, бросать на него взгляды, полные негодованія, и въ тоже время что-то ворчалъ. Пріѣхавшій мужчина былъ крѣпкаго тѣлосложенія и довольно пріятной наружности, лѣтъ сорока или сорока-пяти. Его глаза, свѣтло-каріе, его густые кудрявые волосы, его высокій лобъ и въ высшей степени безнечное, пооткрытое выраженіе, придавали его наружности привлекательность, что нѣкоторымъ образомъ объясняетъ и внимательный взглядъ, съ которымъ жена слѣдила за каждымъ его движеніемъ. Исторію этой четы можно разсказать въ немногихъ словахъ. Онъ былъ сынъ незначительнаго фермера въ Новой Каролинѣ. Его отецъ до такой степени былъ несчастливъ въ дѣлахъ, что все его семейство питало въ послѣдствіи сильное отвращеніе къ труду всякаго рода. Въ силу такого отпрашенія, Джонъ, старшій сынъ, посвятилъ себя старинной и почетной профессіи, присвоенной всѣми тунеядцами. Грѣться на солнышкѣ передъ какой нибудь питейной лавкой, присутствовать на конскихъ скачкахъ, на пѣтушьихъ бояхъ, показаться иногда въ новомъ жилетѣ, купленномъ на деньги, пришедшія къ нему неизвѣстно откуда,-- все это составляло для него верхъ удовольствія. Онъ былъ невиненъ въ пріобрѣтеніи общихъ школьныхъ свѣдѣній, и едвали имѣлъ столько религіозныхъ убѣжденій, сколько имѣетъ ихъ мухамеданинъ и даже индусъ. Въ одно изъ своихъ странствованій по штатамъ, онъ остановился на старой, запущенной плантаціи, гдѣ все приходило въ разрушеніе, отъ расточительности владѣльцевъ и отъ многолѣтнихъ безпорядковъ въ у правленіи. Томъ Джонъ пробылъ нѣсколько дней, игралъ въ карты съ сыномъ плантатора, въ равной степени исполненнымъ отрадныхъ, но несбыточныхъ надеждъ, и кончилъ тѣмъ, что въ одну прекрасную ночь убѣжалъ съ дочерью плантатора, пятнадцатилѣтней дѣвочкой такой же лѣнивой, безпечной и необразованной, какъ и самъ.
   Фамилія, которую даже нищета не могла заставить отбросить свою гордость, была въ величайшей степени оскорблена такимъ бракомъ, и еслибъ въ раззоренномъ имѣніи оставалась какая нибудь частица на долю дочери, то, безъ всякаго сомнѣнія, ее лишили бы этой частицы. Единственный клочекъ приданаго, который отдѣлился вмѣстѣ съ ней отъ ея родительскаго крова, состоялъ изъ живаго существа, котораго ничто не могло оторвать отъ своей молодой госпожи. Мать дѣвочки, по отдаленному колѣну, происходила отъ одной изъ извѣстнѣйшихъ фамилій въ Виргиніи, и Тиффъ былъ ея слугой. Съ сердцемъ, исполненнымъ воспоминаній о величіи Пейтоновъ, съ обычнымъ смиреніемъ и покорностью судьбѣ, Тиффъ послѣдовалъ за новобрачной. Онъ рѣшился покориться господину, котораго считалъ далеко ниже себя во всѣхъ отношеніяхъ. При всей своей неблаговидности, при всей темнотѣ своей кожи, Тиффъ никогда не позволялъ себѣ сомнѣваться, что честь Пейтоновъ ввѣрена исключительно его охраненію. Въ его глазахъ молодая госпожа была тоже, что и мистриссъ Пейтонъ,-- ея дѣти были дѣти Пейтоновъ; даже небольшой кусокъ фланели, которымъ обита была колыбель изъ камеднаго дерева, принадлежала Пейтонамъ; что же касалось до него самого, то онъ былъ -- Тиффъ Пейтонъ. Эта мысль согрѣвала и утѣшала его въ то время, когда онъ послѣдовалъ за новобрачной госпожей и находился при ней втеченіе всего періода пониженія ея съ одной ступени на другую по лѣстницѣ благоденствія. На мужа ея онъ смотрѣлъ съ видомъ покровительства, съ вѣжливымъ пренебреженіемъ. Онъ желалъ ему добра; онъ считалъ благоразумнымъ и приличнымъ улыбаться всѣмъ его дѣйствіямъ; но, въ минуты откровенности, Тиффъ выразительно приподнималъ свои очки и высказывалъ свое тайное мнѣніе, что отъ подобныхъ людей немного можно ждать хорошаго. И, дѣйствительно, странная и безпрестанная перемѣна занятій Джона Криппса, его страсть къ странствующей жизни, къ переселеніямъ съ одного мѣста на другое, оправдывали въ нѣкоторой степени негодованіе стараго негра. Каррьера Криппса, по части промышленности, ограничивалась желаніемъ пріобрѣсть немногое изъ всего и весьма многое изъ ничего. Онъ начиналъ изучать два или три ремесла одно за другимъ; вполовину научился выковывать лошадиныя подковы, испортилъ два, три архитекторскихъ плана, пробовалъ занять мѣсто почтаря, учреждалъ пѣтушьи бои и держалъ собакъ для отъискиванія бѣглыхъ негровъ. Но постепенно отставалъ отъ этихъ призваній, какъ унизительныхъ, по его понятіямъ, для всякаго порядочнаго человѣка. Послѣднее предпріятіе, которымъ онъ занялся, внушено ему было успѣхами одного янки, странствующаго разнощика, который, не зная, куда дѣваться ему съ назначенными для продажи, но попорченными и никѣмъ не покупаемыми товарами, увѣрилъ его, что онъ обладаетъ еще, такъ сказать, не початымъ, неразвернувшимся талантомъ къ торговлѣ, и бѣдный Джонъ Криппсъ, не знавшій ни таблицы сложенія, ни умноженія, сводившій свои счеты на пѣтушьихъ бояхъ не иначе, какъ по пальцамъ или по черточкамъ, назначаемымъ мѣломъ на задней сторонѣ дверей, въ самомъ дѣлѣ повѣрилъ, что наконецъ-то ему открылось его настоящее призваніе. Къ тому же этотъ новый образъ жизни, требующій безпрерывнаго передвиженія съ мѣста на мѣсто, вполнѣ согласовался съ его неусидчивыми наклонностями. Хотя онъ и покупалъ постоянно все то, чего не могъ впослѣдствіи продать, и терялъ много на всемъ, что продавалъ, не смотря на то онъ поддерживалъ ложное убѣжденіе, что велъ свое дѣло удачно, потому что въ карманахъ его отъ времени до времени брянчали монеты, и потому еще, что кругъ небольшихъ тавернъ, въ которыхъ онъ могъ пить и ѣсть, увеличился значительно. У него былъ источникъ, никогда не измѣнявшій ему, даже и въ то время, когда всѣ другіе источники совершенно высыхали: этотъ источникъ заключался въ неистощимой изобрѣтательности и преданности стараго Тиффа. Дѣйствительно, Тиффъ казался однимъ изъ тѣхъ созданій, которыя одарены до такой степени превосходнѣйшею смѣтливостью, сравнительно предъ другими, подобными себѣ существами, что никогда не затрудняются въ пріобрѣтеніи предметовъ первой потребности. Рыба всегда клевала на удочку Тиффа, тогда какъ къ крючкамъ другихъ она и не подходила. Куры постоянно клали яйца для Тиффэ, и возвѣщали ему о своемъ подвигѣ веселымъ кудахтаньемъ. Индѣйскіе пѣтухи постоянно встрѣчали его громкими криками, распускали хвосты и показывали выводки своихъ пушистыхъ птенцовъ. Всякаго рода дичь, бѣлки, кролики, зайцы, тетерева и куропатки съ удовольствіемъ бросались въ его капканы и силки, такъ что тамъ, гдѣ другой умеръ бы съ голода, Тиффъ съ самодовольствіемъ озирался кругомъ, глядя на всю природу, какъ на свою кладовую, въ которой всѣ жизненные припасы прикрывались пушистымъ перомъ или мѣхомъ, ходили на четырехъ ногахъ, и, повидимому, нарочно берегли себя до той минуты, когда потребуются на жаркое. Такимъ образомъ, Крип съ никогда не возвращался домой безъ полной увѣренности, что его ожидаетъ вкусное блюдо, возвращался съ этой надеждой даже въ то время, когда пропивалъ въ тавернѣ послѣднюю четверть доллара. Это нравилось Криппсу, согласовалось вполнѣ съ его наклонностями. Онъ воображалъ, что Тиффъ исполнялъ свою обязанность, и отъ времени до времени привозилъ ему несходившіе съ рукъ бездѣлушки, въ видѣ признательности за трудолюбіе и усердіе. Очки, въ которыхъ Тиффъ красовался, поступили въ его собственность этимъ путемъ; и хотя для всѣхъ очевидна было, что стекла въ подаренныхь очкахъ были вырѣзаны изъ простаго стекла, но Тиффъ находился въ счастливомъ нвѣдѣніи относительно ихъ невыпуклости, и въ болѣе счастливомъ положеніи, но которому его здоровое, неповрежденное зрѣніе вовсе не требовало стеколъ. Это было только аристократической слабостью въ Тиффѣ. Очки онъ считалъ неотъемлемой принадлежностью и украшеніемъ всякаго джентльмена, и самымъ вѣрнымъ признакомъ именно такого джентльмена, который принадлежалъ "къ одной изъ самыхъ старинныхъ фамилій въ старой Виргиніи." Онъ считалъ ихъ приличнымъ выраженіемъ его многотрудныхъ и многоразличныхъ обязанностей, къ числу которыхъ, какъ читатель, вѣроятно, замѣтилъ, относились и женскія рукодѣлья. Тиффъ умѣлъ штопать чулки, какъ никто въ цѣломъ округѣ; умѣлъ кроить всякаго рода дѣтскія платья, умѣлъ починивать и шить; все это онъ дѣлалъ охотно, безъ принужденія, находилъ въ этомъ даже особенное удовольствіе.
   Тиффъ былъ вообще веселый малый, не смотря на многія горести, выпавшія на его долю. Въ натурѣ его столько было маслянистаго обилія, такой избытокъ физическаго наслажденія существованіемъ, что величайшее несчастіе производило въ его обыкновенномъ настроеніи духа весьма незначительное пониженіе, рѣдко доходившее до легкаго унынія. Съ самимъ съ собою онъ находился въ самыхъ счастливыхъ дружественныхъ отношеніяхъ; онъ нравился самому себѣ, онъ вѣрилъ въ самого себя, и когда никто не ободрялъ его ласковымъ словомъ, онъ гладилъ себя по плечу и говорилъ: Тиффъ, ты славный малый, я люблю тебя. Рѣдко проходила минута, чтобъ онъ не бесѣдовалъ съ самимъ собою, разнообразя разговоры свои или веселыми припѣвами какой нибудь пѣсни, или спокойнымъ, легкимъ смѣхомъ. Въ тѣ дни, когда Тиффъ испытывалъ особенное самодовольствіе, онъ смѣялся чрезвычайно много. Онъ смѣялся, когда показывались изъ земли первые побѣги посаженныхъ имъ сѣмянъ; смѣялся, когда послѣ бури показывалось солнце; смѣялся надъ множествомъ предметовъ, въ которыхъ ничего не было смѣшнаго; все ему нравилось, изъ всего умѣлъ онъ извлечь удовольствіе. Въ минуты затрудненія и замѣшательства, Тиффъ обращался къ самому себѣ и въ самомъ себѣ находилъ адвоката, вѣрно хранившаго всѣ его тайны.
   При настоящемъ случаѣ, онъ не безъ внутренняго негодованія осматривалъ остатки одного изъ лучшихъ цыплятъ своихъ, котораго намѣревался подавать, по кусочкамъ, своей госпожѣ, и онъ старался облегчить свою душу маленькой бесѣдой съ самимъ собою:
   -- Все это, говорилъ онъ про себя, поглядывая то съ сожалѣніемъ на остатки цыпленка, то съ пренебреженіемъ на новоприбывшаго: -- все это будетъ поѣдено. Лучше было бы убить для него стараго каплуна. Гораздо было бы лучше: каплунъ и гораздо пожостче. А теперь поневолѣ долженъ подать ему лучшаго цыпленка; бѣдная госпожа будетъ только посматривать, какъ онъ его съѣстъ. Странныя эти женщины! Къ чему онѣ такъ гонятся за мужьями? Какъ будто лучше ихъ ничего на свѣтѣ и быть не можетъ! Забавно смотрѣть, какъ онъ хорахорится, а она, бѣдняжка, не можетъ наглядѣться на него. Ну, нечего дѣлать! отправляйся, мой голубчикъ,-- и онъ поставилъ на уголья сковороду, на которой вскорѣ зашипѣлъ и затрещалъ цыпленокъ. Выдвинувъ столъ, Тиффъ накрылъ его для ужина. Кромѣ цыпленка, на очагѣ стоялъ кофейникъ, выпуская изъ себя клубы ароматическаго пара, и въ горячей золѣ пеклось нѣсколько картофелинъ. Между тѣмъ Джонъ Криппсъ дѣятельно объяснялъ своей женѣ выгодную торговую сдѣлку, которая такъ благотворно дѣйствовала на его настроеніе духа.
   -- Вотъ видишь ли, Сю; въ этотъ разъ я побывалъ въ Ралэйгѣ и встрѣтилъ тамъ молодца, который ѣхалъ изъ Нью-Норка, или Нью-Орлеана, или, словомъ, откуда-то изъ Сѣверныхъ Штатовъ.
   -- Нью-Орлеанъ, кажется, не принадлежитъ къ Сѣвернымъ Штатамъ, боязливо замѣтила его жена.
   -- Это все равно;-- словомъ изъ какого-то Нью-Штата! Пожалуйста, Сю, не прерывайте меня.
   Еслибъ Криппсъ могъ увидѣть свирѣпые взгляды, которые Тиффъ въ эту минуту бросалъ на него сквозь очки, онъ затрепеталъ бы. Но, кромѣ ужина, Криппсъ ничего не видалъ передъ собой и спокойно продолжалъ свой разсказъ.
   -- Этотъ молодецъ везъ партію дамскихъ шляпокъ самой послѣдней моды. Онъ получилъ ихъ изъ Парижа, столицы Европы; и продалъ мнѣ почти за даромъ. Ахъ, если бы ты посмотрѣла на нихъ, просто прелесть. Постой, я выну и покажу тебѣ. Тиффъ! свѣти сюда!
   И Тиффъ взялъ зажженную лучину съ видомъ скептика и съ пренебреженіемъ; между тѣмъ Криппсъ раскупорилъ ящикъ и вынулъ изъ него партію шляпокъ, повидимому самаго стараго фасона, который былъ въ модѣ тому лѣтъ пятьдесятъ.
   -- Да, нечего сказать! проворчалъ Тиффъ:-- модныя, годятся для вороньихъ пугалъ!
   -- Что такое! сказалъ Криппсъ: -- Сю! какъ ты думаешь, что я заплатилъ за нихъ?
   -- Незнаю, отвѣчала Сю, слабымъ, едва слышнымъ голосомъ.
   -- Я заплатилъ за весь ящикъ пятнадцать долларовъ. А въ немъ нѣтъ ни одной шляпки, сказалъ онъ, любуясь лучшей изъ нихъ, надѣвъ ее на руку: -- нѣтъ ни одной, которая бы не стоила отъ двухъ до пяти долларовъ. На одинъ этотъ ящикъ я получу чистаго барыша, по крайней мѣрѣ, полсотни долларовъ.
   Тиффъ повернулся къ очагу, и началъ разговаривать съ самимъ собою:
   -- Во всякомъ случаѣ, я вижу тутъ одно -- если наши женщины надѣнутъ эти шляпки, да покажутся на митингѣ подъ открытымъ небомъ, то онѣ разстроютъ всю публику... неудастся и проповѣдь выслушать. А если встрѣтиться съ ними въ темную ночь, да на кладбищѣ, такъ ужь и не знаю, куда придется отправиться -- только, навѣрное, не въ доброе мѣсто. Бѣдная миссисъ! Какъ ей тяжело! Неудивительно, впрочемъ! Слабой женщинѣ стоитъ только взглянуть на такое чучело, и ей сдѣлается дурно.
   -- Поди-ко сюда, Тиффъ! помоги мнѣ открыть этотъ ящикъ. Свѣти сюда. Чортъ возьми! Какъ онъ крѣпко закупоренъ. Здѣсь партія башмаковъ и ботинокъ, купленная мною отъ такого же молодца. Тутъ есть парные и непарные, за то дешево куплены. Есть люди, которые любятъ башмаки и сапоги на одну колодку, а есть и такіе, которымъ все равно, на одну или на разныя колодки, лишь бы было дешево. Напримѣръ, вотъ эта парочка хоть куда! и штиблеты къ ней, и все такое маленькая дирка на подкладкѣ, это ничего! нужно только надѣвать по осторожнѣе, а то, конечно, могутъ высунуться и пальцы наружу. Кто захочетъ имѣть такую пару, тотъ будетъ помнить какъ нужно обходиться съ ней. Ничего! кому нибудь пригодится.... пара славная! Кромѣ того, я привезъ три ящика отъ стараго бюро, которые тоже купилъ дешево на одномъ аукціонѣ: мнѣ кажется одинъ изъ нихъ какъ разъ подойдетъ въ старую раму, которую привезъ я въ прошломъ году. Все, все это досталося мнѣ почти что даромъ.
   -- А какъ же теперь быть, масса, вѣдь я прошлогоднее-то бюро взялъ подъ курятникъ. Въ немъ индюшки выводятъ цыплятъ.
   -- Ничего! Ты только вычисти его, да пригони вотъ эти ящики. Ну, теперь, мы сядемъ ужинать, сказалъ Криипсъ, садясь за столъ и дѣлая мужественное нападеніе на жаренаго цыпленка, не пригласивъ никого изъ присутствующихъ помочь, ему.
   -- Миссисъ не можетъ сѣсть за столъ, сказалъ Тиффъ. Она не встаетъ съ постели съ самыхъ родовъ.
   И Тиффъ приблизился къ постели съ сочнымъ кусочкомъ цыпленка, который нарочно отложилъ на тарелку, и теперь почтительно подавалъ его на досчечкѣ, вмѣсто подноса, покрытой листомъ старой газеты, вмѣсто салфетки.
   -- Скушайте, миссисъ; вы не будете сыты, глядя на вашего мужа. Покушайте; а я пока перемѣню бѣлье на малюткѣ.
   Чтобъ угодить своему старому другу, больная взяла кусокъ цыпленка, и въ то время, когда Тиффъ занимался съ ребенкомъ она раздѣлила его дѣтямъ, смотрѣвшимъ ей въ глаза, какъ и всегда дѣлаютъ голодныя дѣти, любуясь тѣмъ, что подаютъ больной ихъ матери.
   -- Я люблю смотрѣть, когда они кушаютъ, сказала мистриссъ Криппсъ тономъ извиненія, когда Тиффъ повернулся назадъ и поймалъ ее въ раздѣлѣ цыпленка.
   -- Ахъ, миссисъ, это все быть можетъ; но вы теперь должны кушать за двоихъ. Что они скушаютъ, то не послужитъ въ пользу ребенку. Помните это.
   Криппсъ, повидимому ничего не видѣлъ и не слышалъ: все его вниманіе сосредоточено было на весьма важномъ дѣлѣ, которое лежало передъ нимъ, и которое онъ исполняль съ такимъ усердіемъ, что кофе, цыпленокъ и картофель исчезли въ нѣсколько минутъ. Даже косточки были обсосаны и на тарелкѣ вовсе не осталось слѣдовъ соуса.
   -- Вотъ что называется поужинать съ комфортомъ, сказалъ онъ, откидываясь къ спинкѣ стула. Тиффъ! сними сапоги и подай мнѣ вонъ эту, бутылку. Сю! я полагаю ты не безпокоилась на счетъ того..... на счетъ вкуснаго обѣда, продолжалъ онъ, повернувшись спиной къ женѣ и составляя себѣ грогъ. Опорожнивъ стаканъ, онъ кликнулъ Тедди и предложилъ ему сахаръ, оставшійся на донышкѣ стакана. Но Тедди, предупрежденный выразительнымъ взглядомъ, брошеннымъ сквозь громадныя очки Тиффи, отвѣчалъ очень вѣжливо:
   -- Нѣтъ, благодарю, папа: я этого не люблю.
   -- Поди сюда, я говорю, и выпей. Это тебѣ здорово, сказалъ Криппсъ.
   Глаза матери пристально слѣдили за ребенкомъ.
   -- Оставь его, Джонъ! видишь, онъ не хочетъ, сказала она болѣе и болѣе ослабѣвающимъ голосомъ.
   Тиффъ кончилъ дальнѣйшія принужденія тѣмъ, что безъ всякой церемоніи взялъ стаканъ изъ рукъ своего господина.
   -- Помилуйте, масса, теперь не время возиться съ ребятами. Пора уложить ихъ въ постель, и перемыть посуду. Пожалуйте сюда Тедди, говорилъ Тиффъ, схватилъ ребенка, разстегнулъ ему рубашечку и выдвинулъ грубую складную кроватку: -- небось! вы заползли въ свою постельку, пріютились въ своемъ гнѣздышкѣ, а Богу-то и забыли помолиться! смотрите! пожалуй завтра не проснетесь!
   Въ это время Криппсъ набилъ трубку табакомъ самаго отвратительнаго сорта, и началъ наполнять зловоніемъ маленькую комнатку.
   -- Ахъ, масса! этотъ дымъ вреденъ для миссисъ, сказалъ Тиффъ: -- Она и безъ того цѣлый день мучилась!
   -- Ничего, пусть его куритъ. Я люблю, когда онъ дѣлаетъ то, что ему нравится, сказала черезъ чуръ снисходительная мистриссъ Сю:-- Фанни, ты бы тоже пошла спать, моя милая. Поди сюда, и поцалуй меня, прощай, дитя мое, прощай!
   Мать долго держала ее за руку, и пристально смотрѣла на нее; и когда Фанни хотѣла повернуться и уйти, она снова привлекла ее къ себѣ, еще разъ поцаловала ее, и еще разъ сказала.
   -- Прощай, дитя мое.... прощай!
   Фанни вскарабкалась по я ѣстницѣ, стоявшей въ углу комнаты, и сквозь небольшое четыреугольное отверстіе вошла на маленькій чердакъ.
   -- Послушай, Тиффъ, сказалъ Криппсъ, вынувъ трубку изъ зубовъ, и взглянувъ на Тиффа, дѣятельно мывшаго посуду:-- что ни будь да не ладно, что наша Сисъ такъ сильно хвораетъ. Была кажется совсѣмъ здорова, когда выходила за меня. Знаешь ли что? продолжалъ онъ, не замѣчая собиравшейся грозы на лицѣ Тиффа: -- мнѣ кажется, ей отлично бы можно помочь парами. Будучи въ Ралейгѣ, я страшно простудился; такъ и думалъ, что умру; на мое счастье, случился тамъ какой-то паровой докторъ. У него была небольшая машина, съ котломъ и маленькими трубками. Положилъ меня въ постель, навелъ на постель эти трубки и, какъ видишь, поставилъ меня на ноги. Я ужь прощался съ бѣлымъ свѣтомъ; но этимъ паромъ какъ рукой сняло всю простуду. Вотъ я и думаю теперь, нельзя ли помочь чѣмъ нибудь въ этомъ родѣ и нашей мистриссъ Криппсъ.
   -- Ради Бога, масса! не дѣлайте надъ ней подобныхъ опытовъ! Повѣрьте -- это средство ей не поможетъ.
   -- Вотъ что, Тиффъ, сказалъ Криппсъ, не обративъ вниманія на слова Тиффа:-- я привезъ желѣзныя трубы, вѣдь ты знаешь, и небольшой котелокъ -- ты тоже знаешь; почему бы и намъ не обратить ихъ въ машину пароваго доктора.
   -- По моему мнѣнію, масса, если вы пустите въ ходъ эту машину, вы и не увидите, какъ ваша жена отправится на тотъ свѣтъ, сказалъ Тиффъ. Что здорово для однихъ, то чистѣйшій ядъ для другихъ, говаривала моя старая госпожа. Самое лучшее что можете вы сдѣлать для нее, такъ это -- оставьте ее въ покоѣ: вотъ мое мнѣніе.
   -- Джонъ! сказала больная спустя нѣсколько минутъ.-- Поди сюда, и присядь.
   Въ тонѣ, которымъ были сказаны эти слова, отзывалось что-то положительное и почти повелительное, поразившее Джона до такой степени, что онъ безмолвно и съ замѣшательствомъ подошелъ къ постели, сѣлъ на нее и смотрѣлъ на жену съ видомъ крайняго изумленія.
   -- Я такъ рада, Джонъ, что ты воротился: мнѣ хотѣлось сказать тебѣ нѣсколько словъ. Я лежала въ постели и все думала объ этомъ, все ворочала это въ головѣ. Мнѣ недолго остается жить; я скоро умру Джонъ я это знаю.
   -- Ахъ, пожалуйста! ты надоѣдаешь мнѣ своей хандрой.
   -- Нѣтъ, Джонъ! это не хандра. Посмотри на меня! посмотри на эту руку... посмотри мнѣ на лицо. Я такъ слаба,-- и такой сильный бываетъ кашель у меня, что, мнѣ кажется, я должна умереть. Не думай, что я говорю это, чтобъ встревожить тебя. О себѣ я не забочусь; но мнѣ бы не хотѣлось, чтобъ дѣти наши выросли, какъ мы съ тобой, и были похожи на насъ. У тебя, Джонъ, есть много замысловъ; оставь ихъ всѣ, и позаботься о томъ, чтобъ научить дѣтей нашихъ читать, и сдѣлать ихъ полезными людьми.
   -- Вотъ еще! къ чему это? Я никогда не учился читать, а не смотря на то изъ меня вышелъ такой славный малый, какіе рѣдко встрѣчаются. Есть множество людей, которые, не зная ни читать ни писать, съ каждымъ годомъ наживаютъ себѣ денежки. Старикъ Губелль, напримѣръ, что на плантаціи Шэдъ, знаетъ грамотѣ не больше моего, а между тѣмъ составилъ славный капиталъ. У него девять сыновей,-- и ни одинъ изъ нихъ понятія не имѣетъ о томъ, что значитъ читать.-- Изъ этого ученья, я тебѣ скажу, пользы нѣтъ ни на волосъ. Оно научаетъ шарлатанству, свойственному вообще всѣмъ янки. Каждый разъ, когда имѣлъ я дѣло съ ними, они всегда надували меня. Гдѣже тутъ польза, желалъ бы я знать? Въ молодости и тебя учили читать,-- по много ли добра принесло тебѣ это ученіе?
   -- Оно и такъ, если хочешь; но не надо забывать, что я была больна день и ночь, переѣзжала съ мѣста на мѣсто; постоянно имѣла на рукахъ больнаго ребенка, и не болѣе ребенка знала что мнѣ дѣлать съ нимъ.-- Все же, я бы желала, чтобъ Фанни чему нибудь научилась! Мнѣ кажется, еслибъ вблизи насъ находилась школа, или церковь или что нибудь въ этомъ родѣ, я бы посылала ихъ туда ежедневно,-- если бъ можно было отправить ихъ на небо, я бы отправила ихъ навсегда.
   -- Пожалуста перестань говорить такой вздоръ, мнѣ надоѣло слушать тебя; я усталъ, потому ложусь спать.
   И Криппсъ, сбросивъ пальто съ своихъ плечъ, развалился на постель и вскорѣ, погрузившись въ крѣпкій сонъ, захрапѣлъ.
   Тиффъ, баюкавшій труднаго ребенка подлѣ очага, тихонько подошелъ къ кровати и сѣлъ.
   -- Миссъ Сю, сказалъ онъ: напрасно вы говорили съ-этимъ человѣкомъ. Не подумайте, что я намѣренъ оскорблять его, нѣтъ! по дѣло въ томъ, миссъ Сю,-- вѣдь онъ не природный джентльменъ, слѣдовательно нельзя и ожидать, чтобъ онъ смотрѣлъ на вещи подобнаго рода, какъ смотримъ мы, которые принадлежимъ къ старинной фамиліи. Не горюйте миссъ! Предоставьте это дѣло старому Тиффу.-- Не было еще такого труда, отъ котораго бы Тиффъ отказался, и который бы ему наскучилъ. Хи! хи! хи! Миссъ Фанни начинаетъ порядочно читать; надобно только уговорить нашего масса, чтобъ онъ купилъ для ней книжекъ;-- я и это сдѣлаю. Между прочимъ я долженъ сказать, что на дняхъ пришла мнѣ въ голову славная идея. На нашу большую плантацію пріѣхала молоденькая лэди, изъ нью-йоркскаго пансіона, и я намѣренъ пораспросить ее кое о чемъ, вообще, и о воспитаніи дѣтей въ особенности. Разумѣется поговорю съ ней и на счетъ того, въ какую церковь должны ходить наши дѣти. Вы знаете, въ настоящее время рѣшить этотъ вопросъ не совсѣмъ легко;-- но я беру его на себя и рѣшу, по возможности, лучше. Миссъ Сю! вѣдь и я стремлюсь въ обѣтованный край!-- такъ неужели я пущусь въ него, не взявъ съ собой вашихъ дѣтей.-- Ха! ха! ха! Этого-то ужь не будетъ;-- Тиффъ не оставитъ ихъ.... Тиффъ будетъ при нихъ гдѣ бы они не находились. Это вѣрно, какъ вѣрно и то, что я Тиффъ. Хи! хи! хи!
   -- Тиффъ, сказала молодая женщина, устремивъ на него свои большіе, голубые глаза:-- я слышала, что есть книга, которая называется библіей; видалъ ли ты ее?
   -- Какъ же, мисисъ, видѣлъ: это такая большая книга!.. ваша мама, когда вышла замужъ, привезла ее съ собой; но потомъ ее разорвали, а другой не привозили. Впрочемъ, на митингахъ подъ открытымъ небомъ, и въ другихъ подобныхъ мѣстахъ, я таки успѣлъ узнать изъ нея кое-что.
   -- Что же такое?-- скажи мнѣ, Тиффъ, спросила Сю, остановивъ на старомъ негрѣ большіе глаза, полные тревожнаго ожиданія.
   -- Да вотъ хоть бы на послѣднемъ митингѣ; изъ нея много было говорено. Только проповѣдникъ говорилъ такъ скоро, что я многое пропустилъ мимо ушей; но одни слова онъ такъ часто повторялъ, что я не могъ не запомнитъ ихъ.
   -- Какія же эти слова?
   -- "Придите ко мнѣ всѣ труждающіеся и обремененные, и я дамъ вамъ покой!"
   -- Покой, покой, покой!-- сказала больная задумчиво и съ тяжелымъ вздохомъ. Ахъ, Тиффъ! если бы ты зналъ, какъ давно я желала его. И онъ говоритъ, что это написано въ библіи?
   -- Да, мисисъ, да!-- и мнѣ кажется, что эти слова были сказаны самимъ Спасителемъ. Когда я вспоминаю о нихъ, такъ на душѣ становится какъ то особенно легко. Все бы кажется слушалъ такія отрадныя слова.
   -- И я бы ихъ слушала, Тиффи, сказала Сю, томно отвернула голову въ другую сторону и закрыла глаза. Тиффъ, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія:-- быть можетъ тамъ, куда я отправляюсь, я встрѣчу того, кто сказалъ эти слова; я спрошу его о нихъ. Пожалуста не говори со мной больше, мнѣ хочется спать. Я думала, что мнѣ будетъ легче, если увижусь съ моимъ мужемъ, но я еще больше устала. Положи ко мнѣ моего малютку; -- мнѣ такь пріятно, когда онъ лежитъ подлѣ меня. Вотъ такъ! Теперь дай мнѣ отдохнуть, Тиффъ, пожалуста!
   И она погрузилась въ глубокій и спокойный сонъ.
   Тиффъ борежно прикрылъ огонь, сѣлъ подлѣ постели и началъ то наблюдать тѣни отъ горящей лучины, игриво волновавшіяся по стѣнѣ; то прислушиваться къ тяжелымъ вздохамъ и тайному говору вѣковыхъ сосенъ, окружавшихъ хижину, и громкому храпѣнью спящаго Криппса.-- Отъ времени до времени сонъ смыкалъ ему глаза, но при первомъ порывистомъ уклонѣ головы его въ ту или другую сторону, онъ просыпался и дѣлалъ нѣсколько шаговъ по маленькой комнатѣ. Какое-то неопредѣленное чувство болѣзни тяготило его, чувство, въ которомъ онъ не въ состояніи былъ дать себѣ отчета. Слова своей госпожи онъ считалъ не болѣе, какъ за бредъ, за разстроенное воображеніе изнуреннаго больнаго. Мысль, что она дѣйствительно можетъ умереть, переселиться въ другой міръ, безъ него, чтобъ ходить за ней и беречь ее, никогда и не приходила ему въ голову. Около полночи, какъ будто рука невидимаго духа коснулась его, Тиффъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и раскрылъ глаза. На плечѣ его лежала сухая, холодная рука его госпожи,-- въ ея большихъ голубыхъ глазахъ отражался какой-то странный, сверхъ-естественный блескъ.
   -- Тиффъ, прошептала она, едва слышнымъ голосомъ:-- я видѣла того, который говорилъ тѣ слова, и это правда!-- Я узнала тоже, почему я страдала такъ много. Онъ... Онъ... Беретъ меня къ себѣ. Скажи о немъ моимъ дѣтямъ.
   Легкій вздохъ. Судорожный трепетъ во всѣмъ тѣлѣ. Вѣки опустились на глаза мистриссъ Сю и закрылись на всегда.
  

ГЛАВА IX.

СМЕРТЬ.

   Смерть всегда приходитъ внезапно. Какъ бы постепенно, какъ бы замѣтно ни было ея приближеніе, но она наконецъ нападаетъ на страдальца внезапно. Тиффъ думалъ сначала, что ея госпожа въ обморокѣ, и употребилъ всѣ старанія приверти ея въ чувство. Больно было видѣть, какъ онъ старался отогрѣть тонкія, бѣлыя и прозрачныя, какъ перлъ, маленькія ручки, въ своихъ большихъ, грубыхъ, черныхъ рукахъ, какъ онъ приподнималъ ея голову, называлъ ее тысячами нѣжныхъ именъ, и изливалъ нескончаемый потокъ нѣжныхъ выраженій въ холодное, невнемлющее ухо. Не смотря на всѣ усилія Тиффа, лицо его госпожи оставалось неподвижнымъ, и теплота не возвращалась. Мысль о смерти поразила его внезапно: онъ бросился на полъ, подлѣ кровати, и зарыдалъ громко и громко. Онъ чувствовалъ какое-то отвращеніе къ Криппсу, тяжело храпѣвшему подлѣ покойницы, и потому не хотѣлъ разбудить его. Въ этотъ часъ онъ не хотѣлъ допустить идеи, что Криппсъ имѣлъ какое либо право на нее, не хотѣлъ, чтобъ къ его печали примѣшивалась хоть бы частичка печали такого человѣка, какъ Кринисъ. Но вопль добраго негра, пробудилъ Криппса; Криппсъ приподнялся на постели и началъ протирать глаза задней стороной ладони.
   -- Что съ тобой, Твффъ? Чего ты ревешь во все горло?
   Тиффъ всталъ на ноги и, затаивъ въ душѣ глубокую горесть, съ негодующимъ взглядомъ указалъ на охладѣвшую госпожу.
   -- Смотрите, сэръ! смотрите! Вы не хотѣли вѣрить, что это была ея послѣдняя ночь; теперь, что вы скажете объ этомъ?-- На кого вы похожи теперь! Добрый пастырь услышалъ мольбы бѣдной овцы, и взялъ ее къ себѣ.... теперь вамъ не видать ее никогда, никогда!
   Криппсъ, какъ и другіе люди съ грубыми чувствами, страшились образа смерти; онъ отвернулся отъ холоднаго трупа жены, и соскочилъ съ постели съ выраженіемъ безпредѣльнаго ужаса.
   -- Это удивительно! кто бы могъ подумать объ этомъ? сказалъ онъ. Думалъ ли я, что мнѣ придется спать въ одной постели съ мертвымъ тѣломъ.
   -- Тутъ и думать не стоило это очень просто. Теперь вы вѣрите, что говорили вамъ? Бѣдная овечка! сколько времени она лежала на этой постели и страдала, одна, совершенно одна! Вы все не вѣрили! по вашему, когда человѣкъ хвораетъ долго, такъ нужно умереть, чтобъ увѣрить васъ, что у него что нибудь да болѣло.
   -- Да, да; сказалъ Криппсъ: -- это такъ -- совершенная правда.... но все же это неутѣшительно, чортъ возьми! А жаль мнѣ ея, очень жаль! Я думалъ было попробовать пары, или что нибудь другое. Чтожь мы станемъ дѣлать теперь?
   -- Разумѣется; гдѣ вамъ знать, что теперь дѣлать. Такіе люди, какъ вы, ни къ чему хорошему не способные, всегда становятся въ тупикъ, когда пастырь постучится въ дверь. Я такъ знаю, что надобно дѣлать. Надобно снять ее бѣдняжку!... нужно съѣздить на старую плантацію, привести оттуда женщину, и сдѣлать что нибудь такое, чтобъ было прилично. Присмотрите за дѣтьми до моего возвращенія.
   Тиффъ снялъ съ гвоздика и надѣлъ грубый, свѣтлаго цвѣта, шерстяной кафтанъ, съ длинными полосами и огромными пуговицами: онъ надѣвалъ этотъ кафтанъ только при случаяхъ весьма торжественныхъ. Передъ уходомъ, остановясь у дверей, онъ осмотрѣлъ Криппса съ ногъ до головы, съ видомъ полупокровительства, полупренебреженія, и обратился къ нему съ слѣдующими словами:
   -- Теперь, масса, я отправляюсь, и ворочусь, какъ можно скорѣе. Прошу васъ вести себя поскромнѣе, оставить виски хоть на одинъ день въ своей жизни, и помнить о смерти, Страшномъ Судѣ и вѣчности. Дѣйствуйте такъ, какъ будто въ васъ есть что нибудь хорошее, то, что долженъ имѣть человѣкъ, который находится въ родствѣ съ одной изъ стариннѣйшихъ фамилій Старой Виргиніи. Теперь не мѣшаетъ и вамъ подумать о собственной своей кончинѣ: да наведутъ эти мысли бѣдный умъ вашъ на что нибудь доброе. Не будите пожалуста дѣтей до моего возвращенія: и безъ того имъ скоро приведется познакомиться съ горемъ.
   Криппсъ выслушалъ эту орацію съ безсмысленнымъ, растеряннымъ видомъ, посмотрѣвъ при этомъ сначала на постель, потомъ на стараго негра, спѣшившаго ѣхать въ Канему.
   Нина вообще не привыкла вставать рано; но въ это утро она проснулась вмѣстѣ съ первымъ появленіемъ зори. Оставивъ всякую надежду заснуть снова, она встала и вышла въ садъ. Долго ходила она взадъ и впередъ по одной аллеѣ, размышляя о запутанномъ положеніи своихъ собственныхъ дѣлъ, какъ вдругъ, среди утренней тишины, ея слухъ пораженъ былъ дикими и странными звуками пѣсни, обыкновенно употребляемой между неграми вмѣсто надгробнаго гимна. Слова: "она умерла и отлетѣла на Небо", повидимому приплывали къ ней вмѣстѣ съ притокомъ свѣжаго утренняго воздуха; голосъ неизвѣстнаго пѣвца дрожалъ и отчасти хрипѣлъ, но въ немъ отзывался нѣкоторый родъ паѳоса, производившаго странное впечатлѣніе среди совершенной тишины во всемъ, что окружало Нину. Телѣга, составлявшая часть хозяйственной утвари Криппса, обратила на себя вниманіе Нины, а дѣвушка подошла къ садовой рѣшеткѣ. Зоркій глазъ Тиффа замѣтилъ ее издали. Подъѣхавъ къ тому мѣсту, гдѣ стояла Нина, Тиффъ вылѣзъ изъ телѣги, снялъ шляпу, сдѣлалъ почтительный поклонъ, и выразилъ надежду, что молодая лэди находится въ добромъ здоровья въ такое прекрасное утро.
   -- Слава Богу, я совершенно здорова; благодарю тебя, дядюшка, сказала Нина, глядя на него съ любопытствомъ.
   -- А въ нашемъ домѣ несчастіе, миссъ, сказалъ Тиффъ торжественнымъ тономъ: -- въ немъ сегодня раздавался полуночный вопль.... бѣдная мисисъ Сю (это моя молодая госпожа) переселилась въ вѣчность.
   -- Кто же твоя госпожа?
   -- До замужства ея фамилія была Сеймуръ, а ея мать происходитъ отъ фамиліи Пейтоновъ, въ Старой Виргиніи. Пейтоны знаменитая фамилія! Къ несчастію, моей молодой госпожѣ вздумалось вытти замужъ по любви,-- какъ это дѣлаютъ многія молоденькія лэди, сказалъ Тиффъ конфиденціальнымъ тономъ: -- мужъ былъ ей совсѣмъ не подъ пару; за то ей, бѣдняжкѣ, и пришлось же постранствовать по бѣлому свѣту! Теперь она навсегда успокоилась она лежитъ мертвая, и нѣтъ ни одной женщины, которая бы сдѣлала для нее, что требуется въ подобныхъ случаяхъ. Извините, миссъ, Тиффъ пріѣхалъ сюда попросить молодую лэди, не пошлетъ ли она какую нибудь женщину приготовить покойницу къ погребенію.
   -- Кто же ты самъ-то, скажи, пожалуйста?
   -- Кто я, миссъ? Я Тиффъ Пэйтонъ!-- вотъ кто я. Я выросъ въ Виргиніи, въ знаменитомъ домѣ Пэйтоновъ, и уѣхалъ оттуда съ матерью мисисъ Сю; а когда мисисъ Сю вышла за этого человѣка, родители ея ужасно оскорбились и не хотѣли ее видѣть; но я вступился за нее,-- согласитесь сами, какая польза человѣку изъ худаго дѣлать худшее? Такое было мое мнѣніе, и я высказалъ его; нечего ужь тутъ спѣсивиться, когда дѣло было сдѣлано и поправить его не предвидѣлось никакой возможности. Но нѣтъ: меня и слушать не хотѣли. Я сказалъ имъ: вы дѣлайте, сказалъ я, какъ вамъ угодно, но старикъ Тиффъ отправится съ ней, сказалъ, и будетъ слѣдовать за мисисъ Сю до гробовой доски. И вотъ, какъ видите, я сдержалъ свое слово.
   -- Ты поступилъ прекрасно, и за это ты мнѣ правишься еще больше, сказала Нина: -- подъѣзжай къ кухнѣ, вонъ туда! и скажи Розѣ, чтобъ дала тебѣ позавтракать, а я, между тѣмъ, побѣгу къ тетушкѣ Несбитъ.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, миссъ Нина, я не голоденъ. Такимъ людямъ, какъ я,-- людямъ, которые убиты горемъ, и у которыхъ вѣчно возникаютъ въ душѣ воспоминанія о былой жизни,-- ѣда на умъ нейдетъ. Эти воспоминанія лежать вотъ здѣсь тяжелымъ камнемъ, миссъ Нина! Вы вѣрно никогда еще незнавали, и не дай Богъ знать! что значитъ стоять у воротъ, ведущихъ въ обѣтованный край, въ то время, когда лучшій вашъ другъ вошелъ въ нихъ и оставилъ васъ навсегда: тяжело!... о! какъ тяжело!
   Сказавъ это, Тяффъ выдернулъ изъ кармана ветхій, полинялый платокъ, и конецъ его подсунулъ подъ очка.
   -- Подожди же минуту, Тиффъ.
   И Нина побѣжала домой. Тиффъ слѣдилъ за ней печальнымъ взглядомъ.
   -- Да, да; бывало также весело бѣгала и моя мисисъ Сю.... топъ! топъ! топъ!-- ножка маленькая, какъ у мышки! и что она теперь?-- Но, да будетъ воля Божія!
   -- Ахъ, Милли! ты здѣсь? сказала Нина, встрѣтивъ Милли у самой лѣстницы: -- знаешь ли что? Вотъ тамъ у рѣшетки стоитъ какой-то бѣднякъ, у него умерла госпожа, остались дѣти... и нѣтъ ни одной женщины въ домѣ. Нельзя ли тебѣ поѣхать туда? Ты знаешь, что надобно дѣлать въ подобныхъ случаяхъ! Ты съумѣешь сдѣлать это лучше другихъ во всемъ нашемъ домѣ.
   -- Должно быть это бѣдный старикъ Тиффъ! сказала Милли: -- преданное созданіе! Значитъ, его бѣдная госпожа умерла наконецъ; -- и прекрасно сдѣлала,-- бѣдненькая!-- Извольте, миссъ; я только спрошусь у миссъ Лу, а можетъ вы, миссъ Нина, попросите сами?
   Учащенный, громкій стукъ въ дверь испугалъ тетушку Несбигъ, стоявшую у туалета, и кончавшую утреннія операціи по части убранства своей наружности. Мистриссъ Несбитъ любила вставать очень рано, и держалась этого правила систематически. Никто не зналъ почему, но тутъ можно допустить одно обстоятельство, служившее причиной ранняго пробужденія: -- люди, которымъ нечего дѣлать, часто стараются какъ можно дольше протянуть время, чтобъ еще больше ничего недѣлать.
   -- Тетушка, сказала Нина: -- пріѣхалъ какой-то бѣдный негръ, у котораго умерла госпожа, и въ домѣ у нихъ нѣтъ ни одной женщины. Нельзя ли отпустить Милли, помочь тамъ въ чемъ нужно?
   -- Милли должна сегодня вымыть и накрахмалить мои чепцы, сказала мистриссъ Несбитъ: -- я сдѣлала распоряженіе объ этомъ за всю прошлую недѣлю.
   -- Прекрасно, тетушка; но развѣ нельзя отложить это до завтра, до послѣзавтра?
   -- Завтра она должна распороть и вымыть черное платье. Ты знаешь, у меня все дѣлается систематически; всему заранѣе сдѣлано назначеніе. Почему ты не хочешь послать Кэти?
   -- Какъ почему, тетушка? Вы знаете, что сегодня къ обѣду будутъ гости, а Кэти единственная женщина, которая знаетъ, что гдѣ лежитъ, и какъ лучше распорядиться обѣдомъ. Кромѣ того, она такая грубая и неласковая къ бѣднымъ; словомъ, мнѣ бы ее не хотѣлось посылать. Не понимаю, впрочемъ, почему вамъ въ такомъ серьёзномъ случаѣ нельзя отложить чепчиковъ до другаго дня. Милли такая добрая, такъ любитъ дѣтей, съ такими материнскими чувствами, и такая опытная женщина.... вы только представьте себѣ, что тутъ цѣлое семейство въ глубокой горести.
   -- Пожалуйста, не говори! у этихъ низкихъ людей нѣтъ столько чувства, какъ ты полагаешь, сказала тетушка Несбитъ, хладнокровно поправляя свой чепчикъ: -- не стоитъ вовсе принимать въ ихъ положеніи такое участіе: -- это жалкія, бѣдныя созданія.
   -- Тетушка Несбитъ! сдѣлайте мнѣ эту милость; я рѣдко обращаюсь къ вамъ съ просьбами, сказала Нина: -- позвольте ѣхать Милли, именно она нужна тамъ. Пожалуста, тетушка, согласитесь.
   Нина приблизилась къ ней, и мольбой, которая искрилась въ ея глазахъ, повидимому, дѣйствительно взяла верхъ надъ своей холодной, безчувственной родственницей.
   -- Хорошо, мнѣ все равно, если...
   -- Милли! Милли! тетушка согласна! вскричала Нина, выпрыгнувъ за дверь: -- тетушка сказала: хорошо. Теперь торопись, пожалуста; собирайся проворнѣй. Я побѣгу и велю Кэти послать дѣтямъ гостинцевъ; а ты возьми все, что только нужно и поѣзжай, поскорѣе; -- я сама поѣду на моей лошади, вслѣдъ за вами.
  

ГЛАВА X.

ПРИГОТОВЛЕНІЯ.

   Заботы, произведенныя пріѣздомъ Тиффа и отправленіемъ Милли въ коттеджъ, произвели самую прекрасную перемѣну въ душѣ Нины, забывшей о ея собственныхъ, крайне затруднительныхъ обстоятельствахъ. Дѣятельная и пылкая, она бросилась на то, что прежде всего принесено было къ ней въ потокѣ событій. Увидѣвъ, что телѣга отправилась, она сѣла завтракать въ превосходнѣйшемъ расположеніи духа.
   -- Ахъ, тетушка Несбитъ! еслибъ вы знали, какое участіе принимаю я въ этомъ старикѣ! Я намѣрена сѣсть на мою лошадку, послѣ завтрака, и отправиться туда же.
   -- Мнѣ кажется, вы ждете сегодня гостей.
   -- Поэтому-то я и хочу уѣхать. Неужели вы думаете, что мнѣ пріятнѣе нарядиться, улыбаться, сѣсть у окна и безпрестанно поглядывать въ даль, не ѣдетъ ли прелестный милордъ? Извините, я никому не намѣрена угождать. Если мнѣ вздумается прокатиться верхомъ, я прокачусь, и никто не имѣетъ нрава осуждать меня.
   -- Я полагаю, сказала мистриссъ Несбитъ, что конуры этихъ жалкихъ созданій вовсе не мѣсто для молодой лэди съ вашимъ положеніемъ въ обществѣ.
   -- Съ моимъ положеніемъ въ обществѣ! Не знаю, что можетъ быть общаго въ моемъ положеніи съ этимъ посѣщеніемъ, Мое положеніе въ обществѣ доставляетъ возможность дѣлать все, что мнѣ нравится -- даетъ мнѣ свободу и я хочу вполнѣ пользоваться ею. Я не въ силахъ подавить въ себѣ чувства состраданія, тѣмъ болѣе, что Тиффъ (такъ кажется зовутъ этого стараго негра) сказалъ мнѣ, что покойница происходитъ отъ хорошей виргинской фамиліи. Очень, быть можетъ, что и она была такая же своенравная, капризная дѣвочка какъ я, и такъ же мало думала о тяжелыхъ временахъ и особенно о смерти, какъ думаю я. По этому нельзя не пожалѣть ее. Утромъ, гуляя по саду, я чуть не расплакалась, хотя утро было прелестное, хотя пѣли птички и капли росы искрились и сіяли на цвѣтахъ, какъ брильянты. Ахъ, тетушка! эти цвѣты казались мнѣ одушевленными; казалось, и слышала ихъ дыханіе. И вдругъ, надъ самымъ лѣсомъ раздается страшное печальное пѣніе. Въ этомъ пѣніи, конечно, ничего не было пріятнаго, но такъ неожиданно было оно и такъ странно (и Нина пропѣла слова стараго Тиффа). Вслѣдъ за этимъ я увидѣла престранную старую телѣгу, и въ ней стараго негра, въ старой бѣлой шляпѣ, въ старомъ бѣломъ кафтанѣ, и съ огромными, смѣшными очками. Я подошла къ рѣшеткѣ, чтобъ внимательнѣе разсмотрѣть это существо. И что же? Негръ остановился... заговорилъ со мной, сдѣлавъ предварительно чрезвычайно вѣжливый поклонъ; охъ, тетушка! нужно было видѣть его въ эту минуту! Бѣднякъ этотъ разсказалъ мнѣ, что у него умерла госпожа, что ее окружаютъ дѣти и что въ цѣломъ домѣ нѣтъ ни одной женщины! Бѣдный старикъ онъ расплакался.... мнѣ стало жаль его! Повидимому онъ гордится своей госпожей, несмотря на ея нищету.
   -- Гдѣ же они живутъ? сказала мистриссъ Несбитъ.
   -- За сосновымъ лѣсомъ, вблизи болота.
   -- Знаю, знаю! сказала мистриссъ Несбитъ. Это вѣрно семейство негодяя Криппса. Онъ только одинъ и пріютился въ сосновомъ лѣсу. Самые жалкіе люди -- всѣ до одного обманщики и воры! Еслибъ я знала, кто такая покойница, я бы ни за что не отпустила Милли. Такіе люди не заслуживаютъ вниманія, для нихъ ничего не слѣдуетъ дѣлать; не слѣдовало бы даже позволять имъ жить въ нашемъ сосѣдствѣ. Они всегда будутъ обкрадывать плантаціи и развращать негровъ, подавая имъ примѣръ пьянства и другихъ пороковъ. Сколько я слышала, у нихъ не бывала еще ни одна порядочная женщина. Еслибъ ты, Нина, была моею дочерью, я бы не позволила тебѣ приблизиться къ этому дому.
   -- Къ счастію, я не ваша дочь, сказала Нина, постоянно терявшая въ разговорѣ съ своей тёткой хорошее настроеніе духа: -- и по этому я буду дѣлать, что мнѣ нравится. Не знаю, право, какъ же трактуютъ о подобныхъ вещахъ ваши набожные люди. Вѣдь Спаситель самъ вступалъ въ бесѣды съ мытарями и грѣшниками.
   -- Да, сказала тетушка Несбитъ; но въ Библіи ясно говорится: не мечите бисера передъ свиньями. Когда ты проживешь сколько я прожила, ты будешь знать больше, чѣмъ знаешь теперь. Всякій скажетъ, что тебѣ нечего дѣлать у этихъ людей. Ты не можешь передать имъ ни Библіи, ни назидательныхъ книгъ, потому что они не умѣютъ читать. Я ужь испытала это, навѣщая ихъ и разговаривая съ ними: я не принесла имъ желаемой пользы. Я всегда была такого мнѣнія, что имъ суждено быть рабами и потому не слѣдуетъ о нихъ и думать.
   -- Не они же въ этомъ виноваты, сказала Нина. Здѣсь нѣтъ училищъ, куда бы они могли посылать дѣтей своихъ, еслибъ дѣти желали учиться; и потомъ, если они хотятъ работать, то никто не нанимаетъ. Чего же хорошаго можно ожидать отъ нихъ?
   -- Ничего не знаю, сказала тетушка Несбить, тѣмъ тономъ, подъ которымъ должно было подразумѣвать: "мнѣ до нихъ нѣтъ ни малѣйшей нужды". Я знаю только одно, что этихъ людей должно удалять отъ себя и удаляться отъ нихъ. Оказывать добро имъ, тоже самое, что сыпать хлѣбъ въ дырявый мѣшокъ. Я увѣрена, что буду поставлена въ самое непріятное положеніе; я вообще терпѣть не могу, когда что нибудь выступаетъ изъ обыкновеннаго порядка Богъ и сегодняшній день назначенъ для мытья и крахмаленья чепчиковъ -- такой славный, свѣтлый, солнечный день! я на завтра, или послѣ завтра, смотришь, дождь. Меня всегда разстраиваетъ, когда назначено сдѣлать что нибудь такъ, а это дѣлается иначе. Я охотно бы послала туда необходимыя вещи; но зачѣмъ отрывать отъ дѣла Милли, какъ будто безъ нея ничего нельзя сдѣлать. Эти похороны, я знаю, служатъ только поводомъ къ пьянству. И еще, кто знаетъ, Милли можетъ получить оспу тамъ, или то, или другое. У этихъ людей никогда не узнаешь отчего они умираютъ.
   -- Я думаю, тетушка, они умираютъ отъ однѣхъ причинъ съ нами, сказала Нина. Въ этомъ отношеніи, по крайней мѣрѣ, они имѣютъ много общаго съ нами.
   -- Конечно; но все же, зачѣмъ намъ рисковать своею жизнью особливо для такихъ людей, которые вовсе не умѣютъ цѣнить сдѣланнаго имъ добра.
   -- Скажите, тетушка, что вы знаете дурнаго за этими людьми? Какіе дурные поступки замѣчали вы за ними?
   -- Я ничего не знаю противъ этого семейства въ особенности, но очень многое знаю о всемъ ихъ сословіи вообще. Это скоттеры {Squatters -- въ Соединенныхъ Штатахъ люди, которые селятся на чужой или общественной землѣ, безъ законнаго на то права.}, или вѣрнѣе бродяги: я знаю ихъсъ тѣхъ поръ, какъ была дѣвочкой въ Виргиніи. Кто знаетъ жизнь хотя сколько нибудь знаетъ также, что это за люди. Если они созданы рабами, какъ я уже сказала, то ни чѣмъ имъ не поможешь; изъ нихъ не сдѣлаешь порядочныхъ людей. Ты можешь ѣхать и посмотрѣть ихъ, если хочешь, но я.... я все-таки скажу, что мнѣ не нравится, когда разстраиваютъ мои распоряженія.
   Мистриссъ Несбитъ принадлежала къ числу тѣхъ упрямыхъ, настойчивыхъ женщинъ, согласіе которыхъ похоже на резиновую тесьму, уступающую только напряженнымъ усиліямъ, и сжимающуюся въ прежній свой объемъ, когда усилія прекратятъ свое дѣйствіе. Она рѣдко отказывала въ просьбахъ, сопровождаемыхъ нѣкоторою докучливостью; она соглашалась не потому, что успѣвали наконецъ расшевелить ея сердце, полотому что не имѣла достаточно твердости духа для выраженія рѣшительнаго отказа. Съ другой стороны, за каждымъ согласіемъ ея, слѣдовалъ рядъ дурно скрываемыхъ сѣтованій о необходимости, вынуждавшей это согласіе. Характеръ Нины былъ такъ пылокъ и настойчивъ, особливо при сильномъ возбужденіи, что, рѣшаясь противорѣчить ей, нужно было обречь себя непріятному утомленію. По этому-то мистриссъ Несбитъ утѣшалась сѣтованіями на самое себя, какъ мы уже видѣли. Нина, замѣтивъ, что къ крыльцу подвели ея лошадь, выбѣжала изъ столовой и скоро, въ костюмѣ амазонки, проѣзжала чрезъ сосновый лѣсъ въ самомъ лучшемъ расположеніи духа. День былъ свѣтлый и прекрасный. Лѣсная дорога покрыта была мягкимъ и чистымъ ковромъ, образовавшимся изъ сосновыхъ шишекъ. Позади ея на другой лошади ѣхалъ Гарри; онъ находился въ такомъ разстояніи, чтобъ можно было слышать и разговаривать съ своей госпожой, въ случаѣ, еслибъ она вздумала заговорить съ нимъ.
   -- Гарри! ты знаешь стараго Тиффа?
   -- Какже, знаю очень хорошо. Это весьма доброе, превосходное созданіе; несравненно лучше своего господина во многихъ отношеніяхъ.
   -- Правду, ли онъ говоритъ, что его госпожа происходитъ отъ хорошей фамиліи?
   -- Ничего нѣтъ удивительнаго, отвѣчалъ Гарри.-- Она имѣла очень пріятную наружность; вовсе не была похожа на женщинъ одного съ ней положенія. Дѣти тоже замѣчательно хорошенькія и, какъ видно, ихъ хорошо воспитывали. Какъ жаль, миссъ Нина, что у всѣхъ почти скоттеровъ дѣти ничему не учатся, еще болѣе жаль, что они выростаютъ въ грубомъ невѣжествѣ, и слѣдуютъ по той же дорогѣ, по которой шли ихъ несчастные родители!
   -- Неужели никто изъ нихъ не учится? сказала Нина.
   -- Ахъ, миссъ Нина! вы еще не знаете образа жизни этихъ людей: каждому изъ нихъ есть о чемъ позаботиться; и дѣти остаются безъ всякаго присмотра: для нихъ нѣтъ даже школъ. Работа этимъ людямъ достается съ большимъ трудомъ. Для нихъ какъ будто нѣтъ никакого мѣста въ обществѣ. Мальчика обыкновенно пріучаютъ пьянствовать и браниться, а что касается до дѣвочекъ, то и о нихъ нельзя сказать много хорошаго. И замѣтьте, это переходитъ отъ одного поколѣнія къ другому.
   -- Какъ это странно, и какъ отличается отъ образа жизни въ Сѣверныхъ Штатахъ. Тамъ всѣ дѣти ходятъ въ школы; даже дѣти бѣднѣйшихъ родителей! Тамъ многіе изъ самыхъ замѣчательныхъ людей были самыя бѣдныя дѣти! Почему бы и здѣсь не ввести того, что существуетъ на сѣверѣ?
   -- Потому, миссъ Нина, что здѣшніе скоттеры живутъ разсѣянно, на большихъ разстояніяхъ; а при этомъ условіи, учрежденіе школъ невозможно. Каждый участокъ земли, годный для чего нибудь, присоединяется къ большимъ помѣстьямъ. До этихъ несчастныхъ, разбросанныхъ тамъ и сямъ, на клочкахъ общественной земли, никому нѣтъ дѣла,-- никто о нихъ не заботится; а они не имѣютъ возможности заботиться о самихъ себѣ; и потому, какъ они ростутъ и какъ живутъ, никто не знаетъ, а между тѣмъ, всѣ сожалѣютъ объ ихъ существованіи. Я видѣлъ многихъ, которые готовы трудиться, лишь бы дали имъ работу. Плантаторы не нуждаются въ нихъ: они предпочитаютъ имъ своихъ негровъ. Если какой нибудь скоттеръ захочетъ сдѣлаться кузнецомъ или плотникомъ, никто не ободритъ его. Большая часть плантацій имѣютъ своихъ плотниковъ и кузнецовъ; несчастнымъ ничего болѣе не остается дѣлать, какъ только держать собакъ для поисковъ негровъ, или содержать небольшія лавки для продажи виски и для пріема краденыхъ вещей. Иногда бойкій и умный изъ нихъ занимаетъ мѣсто управляющаго на какой нибудь плантаціи. Я слышалъ даже, что нѣкоторые изъ нихъ до такой степени унижаются и грубѣютъ въ чувствахъ, что продаютъ дѣтей своихъ, лишь бы получить кусокъ хлѣба.
   -- Какія жалкія созданія! Но неужели ты допускаешь возможность, что дѣвица хорошей фамиліи рѣшится вытти замужъ за подобнаго человѣка?
   -- Не знаю, миссъ Нина; не думаю, чтобъ это было невозможно. Надо вамъ сказать, что иногда и хорошія фамиліи совершенно теряютъ свое значеніе въ обществѣ. Доходя до того, что не имѣютъ средствъ послать дѣтей своихъ въ школу или держать учителей, онѣ падаютъ очень быстро. Человѣкъ, къ которому мы ѣдемъ, имѣетъ пріятную наружность, и еслибъ ему открылась дорога, то, нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ съумѣлъ бы сдѣлать что нибудь и для себя и для семейства. Когда: онъ былъ еще моложе и, слѣдовательно, еще красивѣе, то не удивительно, если дѣвочка безъ всякаго воспитанія, не бывавшая нигдѣ дальше своей плантаціи, влюбилась въ него; къ этому еще нужно прибавить и то обстоятельство, что братья дѣвочки во всѣхъ отношеніяхъ были равны ему. Въ здѣшнихъ мѣстахъ, миссъ Нина, пока есть деньги, то все идетъ превосходно: а когда въ какой нибудь фамиліи начинаютъ уменьшаться средства къ удовлетворенію необходимыхъ потребностей, тогда, его фамилія быстро раззоряется.
   -- Во всякомъ случаѣ, мнѣ жаль этихъ бѣдныхъ людей, сказала миссъ Нина.-- Я не чувствую къ нимъ того отвращенія, которое питаетъ тетушка Несбитъ.
   Здѣсь Нина, замѣтивъ, что дорога становилась ровною и гладкою, подняла свою лошадь въ галопъ, и путники наши ѣхали нѣсколько времени не сказавъ другъ другу ни слова. Вскорѣ, изъ подъ копытъ лошади посыпались брызги воды изъ холоднаго, мелкаго ручейка, протекавшаго по песчаному грунту, чрезъ обширный сосновый лѣсъ. Какъ широкая голубая лента, усыпанная блестками, извивался этотъ ручеекъ между соснами, то углубляясь въ чащу, то выбѣгая на прогалины, и тамъ раздѣляясь на вѣтви, образовалъ открытые островки роскошной зелени. какъ бы купавшейся въ его прохладныхъ струяхъ. Какой миленькій уголокъ земли открылся теперь передъ глазами двухъ. путешественниковъ! Поверхность его занимала не болѣе четверти акра, совершенно окруженнаго ручейкомъ, кромѣ небольшаго. перешейка, соединявшаго его съ материкомъ. Весь полуостровъ., былъ очищенъ и обращенъ въ садъ, тщательно содержимый. Бревенчатый домикъ, стоявшій посрединѣ, далеко не имѣлъ той жалкой наружности, которую Нина предполагала увидѣть. Закрытый почти съ самого верху и до низу ползучими растеніями и жолтымъ жасминомъ, онъ представлялъ собою одну сплошную и густую массу листвы. Двѣ дорожки, по ту и другую сторону его, окаймлялись цвѣтами. Вокругъ маленькаго островка, высокія прямыя сосны образовали полукругъ, и ручей, извиваясь между ними, вдругъ терялся въ обширныхъ дебряхъ болотистой земли, составляющей окраину Каролинскаго берега. Вообще, вся мѣстность представляла такой очаровательный видъ, такъ неудержимо манила къ своей лѣсистой тишинѣ и красотѣ, что нипа не могла не удержать свою лошадь и не воскликнуть:
   -- Ахъ, какое очаровательное мѣсто! Значитъ, они еще не совсѣмъ несчастные люди!
   -- И все это дѣло Тиффа, сказалъ Гарри: -- онъ заботится о всемъ этомъ; какъ онъ успѣваетъ вездѣ -- никто не знаетъ. Вы бы удивились, увидѣвъ его распоряженія. Онъ шьетъ, вяжетъ чулки, разводитъ садъ, занимается хозяйствомъ и учитъ дѣтей. Это такъ! Вы увидите сами, что эти дѣти и выговоромъ, и манерами отличаются отъ полудикихъ дѣтей скоттеровъ. Тиффъ занимается ими съ отеческою заботливостію; въ этомъ человѣкѣ нѣтъ ни малѣйшей частицы эготизма. Онъ воображаетъ, что госпожа его, ея дѣти и онъ,-- одно и то же.
   Въ это время Тиффъ, замѣтивъ ихъ приближеніе, вышелъ на встрѣчу и помогъ пріѣхавшимъ слѣзть съ лошадей.
   -- Господь благословитъ васъ, миссъ Гордонъ, за ваше посѣщеніе моей бѣдной госпожи! Да! она, бѣдняжка, лежитъ вонъ тамъ!... и какъ хороша, точно въ день своей свадьбы! Вся ея молодость и красота какъ будто воротились къ ней... Добрая Милли убрала и сдѣлала ее еще прекраснѣе! Я все поджидалъ, не пріѣдете ли вы посмотрѣть на нее? вѣдь она хоть и бѣдна, но въ ея жилахъ благородная кровь. Она, миссъ Нина, вовсе не принадлежитъ къ разряду обыкновенныхъ скоттеровъ. Войдите, пожалуйста, войдите и взгляните на нее!
   Нина переступила черезъ порогъ отворенной двери. Постель была покрыта чистой простыней, и покойница, одѣтая въ длинный бѣлый капотъ, который привезла съ собой Милли,-- лежала на этой простынѣ съ такимъ спокойнымъ лицомъ, столько было подобія жизни въ немъ, что трудно было допустить близкое присутствіе смерти. Выраженіе истощенія и душевной тревоги, бывшія въ послѣднее время главнымъ отпечаткомъ на ея лицѣ, уступили теперь мѣсто выраженію нѣжнаго, невозмутимаго спокойствія, выраженію, отѣненному какимъ-то таинственнымъ благоговѣніемъ, какъ будто закрытые глаза ея смотрѣли на предметы, которымъ нѣтъ выраженія; казалось, что душа, только что скрывшаяся за горизонтъ существованія, отбрасывала отблескъ на это лицо, свѣтлый и лучезарный какъ зоря яснаго вечерняго неба. Въ головахъ покойницы сидѣла дѣвочка, въ чистенькомъ платьицѣ; ея кудрявые волосы, только что изъ подъ гребенки, раздѣлялись на двѣ половины, тщательно проведеннымъ проборомъ; подлѣ нея стоялъ маленькій мальчикъ; его круглые голубые глазки выражали сдержанное изумленіе.
   Криппсъ сидѣлъ въ ногахъ, и, очевидно, подъ охмѣляющимъ вліяніемъ значительнаго пріема виски. Несмотря на увѣщанія Тиффа, во время его отсутствія, онъ неоднократно прикладывался къ запрещенной бутылкѣ. И почему же не такъ? Криппсъ былъ встревоженъ, опечаленъ; а извѣстно, что въ подобныхъ обстоятельствахъ, каждый, и это весьма естественно, ищетъ какого нибудь источника для своего утѣшенія. Кто имѣетъ наклонности къ умственной дѣятельности, тотъ читаетъ и изучаетъ что нибудь; трудолюбивый углубляется въ свои занятія, любящій ищетъ отрады въ бесѣдѣ съ друзьями, набожный въ религіи; но кто не имѣетъ ни одной изъ этихъ наклонностей, что же остается ему дѣлать? разумѣется, только одно: обратиться къ виски! Криппсъ весьма неловко всталъ съ мѣста, выпуча глаза поклонился миссъ Нинѣ и Гарри, снова опустился на свое мѣсто, вывертывалъ себѣ пальцы, и что-то бормоталъ. Солнечный свѣтъ ярко падалъ на шероховатый полъ, ударяя въ маленькія окна, чрезъ которыя влетали въ комнату и ароматы цвѣтовъ и пѣніе птицъ. Все, все говорило о спокойствіи, но Криппсъ, какъ глухой, ничего не слышалъ и какъ слѣпой, ничего не видѣлъ. Необыкновенная чистота и опрятность прикрывала нищету, которая проглядывала въ каждомъ предметѣ. Въ это время тихонько вошелъ Тиффъ и остановился сзади Нины. Онъ держалъ въ рукахъ нѣсколько вѣтокъ бѣлаго жасмина. Положивъ ихъ на грудь покойницы, онъ уныло сказалъ:
   -- Много, много странствовала она, и наконецъ пріютилась! Не правдали, какъ она спокойна? Бѣдная овечка!
   Маленькая, беззаботная, веселая кокетка никогда еще не видѣла подобнаго зрѣлища. Она стояла, устремивъ неподвижный, нѣжный, задумчивый взглядъ на покойницу; амазонская шляпка ея небрежно спускалась на лентахъ съ ея руки, ея густые волосы, вырвавшись изъ подъ шляпки, волнистыми прядями надали на плечи и нѣсколько прикрывали лицо. Она слышала, что кто то вошелъ въ коттеджъ, но не оглянулась. Она чувствовала, что кто-то смотрѣлъ черезъ ея плечо, и полагала, что это былъ Гарри.
   -- Бѣдненькая! такъ молода еще и уже такъ много испытала горя? сказала она.
   Ея голосъ дрожалъ; на глазахъ навернулись слезы. Въ комнатѣ произошло всеобщее волненіе. Нина взглянула: передъ ней стоялъ Клэйтонъ. Она изумилась, румянецъ ея усилился; сцена передъ ея глазами была слишкомъ печальна и "торжественна, чтобъ улыбнуться. Протянувъ руку Клэйтону, она снова обратилась къ покойницѣ и сказала въ полголоса:
   -- Посмотрите!
   -- Вижу, сказалъ Клэйтонъ. Могу ли я служить чѣмъ нибудь?
   -- Эта бѣдняжка умерла сегодня ночью, сказала Нина. Подслушай, Гарри: надобно распорядиться похоронами, продолжала она, тихо выходя изъ комнаты, и говоря Гарри почти шопотомъ. Вели сдѣлать гробь, да чтобъ было прилично. Дядюшка, сказала она, призывая къ себѣ Тиффа; гдѣ вы намѣрены похоронитъ ее?
   -- Похоронить ее? сказалъ Тиффъ. О Боже мой! ее похоронить! И онъ закрылъ лицо своими грубыми руками; сквозь пальцы которыхъ заструились слезы. Боже мой! Боже мой! Думалъ ли я объ этомъ?.. Но, дѣлать нечего; вѣрно ужъ такъ суждеяю! Посмотрите, какъ хороша она! Ради Бога не сегодня, миссъ Нина. Дайте посмотрѣть на нсе!
   -- Разумѣется, не сегодня, сказала Нина, нѣжнымъ тономъ. Мнѣ очень жаль, что я огорчила тебя; но ты знаешь, бѣдный мой другъ, что рано или поздно, но кончить нужно!
   -- Боже мой! Я зналъ ее съ тѣхъ поръ, какъ она впервые увидѣла свѣтъ Божій! сказалъ Тиффъ въ глубокой горести:-- зналъ, когда она была ребенкомъ... у ней были кудрявые волосы, она любила носить красные башмачки. Бывало бѣгаетъ за мной по саду и кричитъ: Тиффъ! Тиффъ!-- И вотъ она теперь... бѣдная, бѣдная!-- горе убило ее!-- Какъ хороша она была! Хороша, какъ вы миссъ Нина. Но когда она вышла замужъ, вотъ за него, продолжалъ онъ, указывая большимъ пальцемъ черезъ плечо, и понизивъ свой голосъ:-- все пошло не такъ, какъ слѣдуетъ. Я старался поддержать ее... дѣлалъ для нея все, что могъ; и теперь, вотъ она!-- все кончилось!
   -- Быть можетъ, сказала Нина, положивъ руку на плечо старика: -- быть можетъ, край, въ который переселилась душа ея, лучше здѣшняго міра.
   -- О да! это вѣрно! Умирая, она говорила мнѣ это. Она увидѣла Самого Спасителя. Вотъ ея послѣднія слова: Тиффъ, говоритъ она:-- я видѣла Его, и Онъ обѣщалъ успокоить меня. Тиффъ, говоритъ она -- я заснулъ въ это время, но вдругъ почувствовалъ что-то холодное на моей рукѣ, проснулся и увидѣлъ, что это была рука моей госпожи; глаза ея горѣли не земнымъ огнемъ; она пристально смотрѣла на меня; ея дыханіе было тяжело: -- Тиффъ, говоритъ она: -- я видѣла Его, и знаю теперь, за что я страдала, Онъ хочетъ взять меня и успокоить!
   -- Чтожь дѣлать, бѣдный мой другъ,-- ты долженъ радоваться, что она наконецъ успокоилась.
   -- И я радуюсь, сказалъ Тиффъ:-- но я самъ хотѣлъ бы быть тамъ же; но только нельзя,-- я долженъ позаботиться о дѣтяхъ.
   -- Теперь, старикъ, сказала Нина:-- мы должны оставить тебя; Гарри позаботится о гробѣ для твоей госпожи; -- въ день похоронъ мы пріѣдемъ проводить ее.
   -- Да благословитъ васъ Небо, миссъ Гордонъ! Съ вашей стороны это очень милостиво. Я сокрушался, думая, что никто-то не заботится о моей госпожѣ!-- вы очень добры, очень!-- Потомъ, подошедши къ ней поближе и понизивъ голосъ, продолжалъ:-- я хочу поговорить съ вами на счетъ траура, миссъ Нина: самъ онъ не подумаетъ,-- а между тѣмъ у него нѣтъ порядочнаго платьишка. Но, вѣдь мисиссъ была изъ фамиліи Пэйтонъ, я самъ Пэйтонъ тоже. Весьма естественно, мнѣ хочется, чтобъ все было прилично; -- не онъ будетъ отвѣчать за это, а я. Я снялъ ленты съ чепчика миссъ Фанни, и сдѣлалъ все, что только можно; убралъ его чернымъ крепомъ, который привезла съ собой Милли, сдѣлалъ черный бантъ на шляпку мастера Тедди; хотѣлъ бы сдѣлать и для себя такой же бантъ, но крепу оказалось недостаточно. А вы знаете, миссъ Нина, слуги старинныхъ фамилій всегда носятъ трауръ.-- Неугодно ли, миссъ, взглянуть на мое рукодѣлье!-- Это чепчикъ для миссъ Фанни. Сдѣлано не мастерски, я это знаю; но вѣдь и то сказать, я не былъ въ ученьи въ модномъ магазинѣ.
   -- Ну что же,-- это очень не дурно, дядя Тиффъ.
   -- Миссъ Нина!-- нельзя ли приказать поправить немного.
   -- Сдѣлай одолженіе, пришли ко мнѣ и я сдѣлаю сама что нужно.
   -- Да благословитъ васъ Небо, миссъ Гордонъ! Только этого я и желалъ; но попросить васъ боялся. Я вѣдь знаю, молоденькія барышни не любятъ заниматься трауромъ.
   -- Нѣтъ, Тиффъ! я не имѣю этого страха; положи все въ телѣгу и пусть Милли привезетъ ко мнѣ.
   Сказавъ это, Нина повернулась и вышла изъ двери, у которой Гарри держалъ лошадей. Посторонній человѣкъ замѣтилъ бы, что Гарри, быстрымъ проницательнымъ взглядомъ, устремленнымъ на Клэйтона, старался опредѣлить степень вѣроятности, до которой послѣдній могъ сдѣлаться посредникомъ въ его собственной упасти, распорядителемъ всего, что было дорого ему въ жизни. Что касается до Нины, то сцена, которой она была свидѣіельницей, произвела на нее такое впечатлѣніе, что она почти не замѣчала присутствія Клэйтона, тогда какъ за день, въ маленькой головкѣ ея роилась тысяча кокетливыхъ любезностей, которыми она намѣревалась прикрасить встрѣчу съ своимъ обожателемъ. Она поставила свою маленькую ножку на его ладонь, и позволила ему приподнять себя на сѣдло, какъ бы вовсе не замѣчая этой услужливости; только легкимъ, серьёзнымъ, граціознымъ наклоненіемъ головы, она поблагодарила его за эту услужливость. Главная причина вліянія, которое Клэйтонъ пріобрѣлъ надъ Ниной, заключалась въ томъ, что его натура, спокойная, созерцательная, всегда доставляла Нинѣ полную свободу слѣдовать перемѣнчивымъ наклонностямъ ея собственной натуры. Человѣкъ съ другимъ характеромъ, въ эту минуту старался бы вывесть ее изъ задумчивости, сдѣлалъ бы замѣчаніе на счетъ ея разсѣянности, или сталъ бы шутить надъ ея молчаніемъ; но Клэйтонъ только сѣлъ на лошадь и молча поѣхалъ подлѣ нее, между тѣмъ какъ Гарри, опередивъ ихъ обоихъ, скрылся вскорѣ изъ виду.
  

ГЛАВА XI.

ЖЕНИХИ.

   Клэйтонъ и Нина ѣхали молча до тѣхъ поръ, пока изъ подъ ногъ ихъ лошадей, снова послышались мелкія брызги, выбрасываемыя изъ прохладнаго свѣтлаго источника. Нина задержала свою лошадь, и, указавъ на сосновый лѣсъ, на источникъ, въ который глядѣлись наклонившіяся деревья, сказала: "Тс! слушайте!" -- Они остановились и слышали несмолкаемый, непонятный говоръ столѣтнихъ сосенъ, журчанье ручья, отдаленное карканье воронъ, и близкій стукъ дятла, долбившаго вѣтку.
   -- Какъ все прекрасно! сказала Нина. Жаль, что люди умираютъ!-- Я въ первый разъ увидѣла покойника, и вы не знаете, какое грустное впечатлѣніе произвело это на меня.-- Только подумаешь, что эта бѣдная женщина была такою же дѣвушкой какъ я, столько же исполнена была жизни, и думала о смерти не болѣе моего, только подумаешь объ этомъ и на душѣ становится грустно, тяжело! За чѣмъ же въ мірѣ создано все такъ прекрасно, если мы, вмѣсто того, чтобъ любоваться этимъ созданіемъ, должны умирать!
   -- Не забудьте, что вы говорили старику, миссъ Нина. Быть можетъ, покойница любуется теперь болѣе прекрасными предметами.
   -- Въ Небесахъ! Да. Но было бы нужно знать по больше объ этой невѣдомой странѣ, чтобъ она казалась намъ заманчивѣе и прекраснѣе здѣшняго міра. Что до меня, мнѣ кажется, я бы вѣчно оставалась здѣсь: мнѣ такъ нравится здѣшняя жизнь, я нахожу въ ней столько наслажденія! Я не могу забыть какъ холодна рука покойницы; ничего подобнаго я не ощущала.
   Клэйтонъ въ свою очередь ничего подобнаго не замѣчалъ въ настроеніи духа Нины, при всемъ разнообразіи этихъ настроеній. Онъ приписывалъ эту особенность временному впечатлѣнію. Тронувъ лошадей и повернувъ на лѣсную тропинку, они поѣхали по прежнему молча.
   -- Знаете ли, сказала Нина, послѣ нѣкотораго молчанія: -- жить въ Нью-Йоркѣ и жить здѣсь, величайшая разница!-- Здѣсь все такъ разнообразно, такъ дико и такъ очаровательно! Никогда еще ничего я не видѣла уединеннѣе и пустыннѣе этихъ лѣсовъ. Здѣсь вы проѣдете цѣлыя мили, и ничего не услышите, кромѣ невнятняго говора сосенъ, который мы слышали сію минуту!-- Нашъ домъ (вы еще въ немъ ни разу не были) стоитъ совершенно одиноко, въ нѣсколькихъ миляхъ отъ другихъ домовъ. Я такъ долго жила въ болѣе людной и шумной сторонѣ, что теперь онъ кажется мнѣ очень страннымъ. Я не могу еще привыкнуть къ этому пустынному виду. Я становлюсь отъ него и серьёзнѣе и печальнѣе. Не знаю, понравится ли вамъ видъ нашего жилища. Многое приходитъ въ ветхость; впрочемъ, есть и такіе предметы, которые никогда не ветшаютъ; папа нашъ очень любилъ деревья и кустарники, и отъ-того у насъ ихъ гораздо болѣе обыкновеннаго. Вы любите деревья?
   -- Да;-- я могу назвать себя древо-поклонникомъ. Я не могу уважать того человѣкъ, который не имѣетъ уваженія къ живому дереву. Единственный похвальный поступокъ, сдѣланный Ксерксомъ, состоитъ въ томъ, что онъ, будучи восхищенъ красотою явора, повѣсилъ на него золотыя цѣпи. Это допускаетъ идею о существованіи поэзіи въ варварствѣ того времени.
   -- Ксерксъ! сказала Нина. Помнится, я что-то учила о немъ въ этой скучной, несносной исторіи, но ничего подобнаго не читала. Къ чему же онъ повѣсилъ на яворъ золотыя цѣпи?
   -- Лучшаго онъ ничего не могъ придумать къ выраженію своего восторга.
   -- Знаете ли что? сказала Нина, внезапно сдерживая лошадь:-- я никогда не могла сродниться съ мыслью, что эти люди, о которыхъ мы читаемъ въ исторіяхъ, жили когда-то и, подобно намъ, чувствовали. Мы учили уроки, заучивали трудныя имена и событія, въ которыхъ съ одной стороны было убито сорокъ тысячъ, съ другой пятьдесятъ; за то и знаемъ теперь не больше того, чѣмъ знали бы, вовсе не учивъ исторіи. Такъ обыкновенно учились мы всѣ въ пансіонѣ, кромѣ прилежныхъ, которыя хотѣли быть учеными или сдѣлаться гувернантками.
   -- Воображаю, какъ интересна должна быть исторія въ подобномъ изложеніи, сказалъ Клэйтонъ, смѣясь.
   -- И опять какъ странно, сказала Нина:-- что всѣ эти люди, о которыхъ мы читали, быть можетъ живутъ и теперь, дѣлаютъ что нибудь гдѣ нибудь!-- Я бы хотѣла угадать, гдѣ они теперь, напримѣръ, этотъ Ксерксъ, Александръ и другіе. Они были такъ полны жизни, приводили въ свое время въ движеніе народы и неужели съ тѣхъ поръ оставались безъ всякаго дѣйствія. Почемъ знать, быть можетъ, тотъ же Ксерксъ посматриваетъ теперь и любуется нашими деревьями. Но вотъ и начало земли нашей плантаціи. Вотъ это изгородь изъ остролистника, посаженнаго моей матерью. Она путешествовала по Англіи, и ей до такой степени понравились тамошнія живыя изгороди, что, пріѣхавъ домой, она непремѣнно хотѣла употребить для этого нашъ американскій остролистникъ: и вотъ, какъ видите, желаніе исполнилось; она вывезла кусты этого растенія изъ лѣса и разсадила ихъ. Остролистникъ, какъ видите, разросся и даже одичалъ, потому что втеченіе нѣсколькихъ лѣтъ его не подстригали. Вотъ эта дубовая аллея насажена моимъ дѣдомъ. Я восхищаюсь ею и горжусь.
   При этихъ словахъ, широкія ворота, ведущія въ садъ, распахнулись, и молодые люди помчались подъ тѣнію свода изъ дубовыхъ вѣтвей; сѣрый мохъ густымъ слоемъ покрывалъ каждое дерево, и хотя солнце было еще высоко, по въ аллеѣ было темно, и шелестъ листьевъ, доказывавшій присутствіе легкаго вѣтра, навѣвалъ на всадниковъ влажную, отрадную ирохладу. При сачомь въѣздѣ въ аллею, Клэйтонъ снялъ шляпу, какъ это дѣлалъ онъ въ чужихъ краяхъ передъ храмами.
   -- Вы привѣтствуете Канему! сказала Нина, подъѣхавъ къ Клэйтону и простодушію посмотрѣвъ ему въ лицо. Полувеличественный, полудѣтскій видъ, съ которымъ она сказала это слова, Клэйтонъ выдержалъ съ серьёзной улыбкой, и, кланяясь, отвѣчалъ еи:
   -- Благодарю васъ, миссъ Нина.
   -- Вамъ можетъ быть не нравится, что вы пріѣхали сюда, прибавила она, серьёзнымъ тономъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать? спросилъ Клэйтонъ.
   -- И сама не знаю; такъ, вздумалось сказать, и сказала. Часто мы не можемъ дать себѣ отчета въ томъ, что мы дѣлаемъ.
   Въ этотъ моментъ, на одной сторонѣ аллеи послышался громкій крикъ, похожій на карканье вороны, и въ слѣдъ затѣмъ появился Темтитъ: онъ бѣжалъ, прыгалъ, коверкался, кудри его развѣвались, его щеки пылали.
   -- Томтитъ! куда ты? спросила Нина.
   -- Ахъ, мисиссъ, вотъ ужь два часа, какъ васъ ждетъ какой-то джентльменъ. Мисиссъ Лу надѣла лучшій чепчикъ и сошла въ гостинную занять его.
   Нина чувствовала, что румянецъ розлился по ея лицу до самыхъ волосъ; она досадовала на себя за это, и внутренно упрекала себя. Ея глаза невольно встрѣтились съ глазами Клэйтона. Но въ нихъ не выражалось ни любопытства, ни безпокойства.
   -- Какую милую драпировку производитъ этотъ свѣтлый мохъ, сказалъ онъ. Я никакъ не думалъ, что въ этомъ штатѣ онъ ростетъ такъ высоко.
   -- Да, это очень мило, разсѣянно сказала Нина.
   Клэйтонъ, однакоже, замѣтилъ на лицѣ Нины румянецъ, вызванный неожиданнымъ извѣстіемъ. Получивъ письмо отъ нью-йоркскаго корреспондента, что въ это же самое время, въ Канему долженъ пріѣхать соперникъ его, онъ зналъ въ чемъ дѣло гораздо лучше, чѣмъ полагала Нина. Ему теперь интересно было наблюдать перемѣны въ Нинѣ, производимыя этимъ событіемъ. Подвигаясь впередъ по аллеѣ, они разговаривали, но разговоръ ихъ не вязался, и наконецъ выѣхали на зеленый лугъ, разстилавшійся передъ лицевымъ фасадомъ дома -- передъ большимъ, сѣрымъ, трехъэтажнымъ зданіемъ, окруженнымъ со всѣхъ сторонъ широкими деревянными балконами. Входъ на нижній изъ этихъ балконовъ состоялъ изъ широкой лѣстницы. Отсюда Нина ясно увидѣла- тетушку Несбитъ, которая въ великолѣпномъ чепцѣ и шелковомъ платьѣ сидѣла и занимала мистера Карсона. Мистеръ Фредерикъ Огустъ Карсонъ былъ однимъ изъ тѣхъ пріятныхъ членовъ аристократическаго общества, которые рисуются такъ выгодно въ искусственной жизни и становятся такими несносными въ простой, неприхотливой сельской жизни. Нина любила его общество въ гостинныхъ Нью-Норка и въ оперѣ. Но теперь при настроеніи духа, внушенномъ ей тихою и пустынною жизнью, ей казалось совершенно невозможнымъ, даже изъ каприза и кокетства, позволить такому человѣку имѣть, притязанія на ея руку и сердце. Она сердилась на себя за свой поступокъ, и потому встрѣча эта не пробуждала въ ней пріятныхъ мыслей. При входѣ на балконъ, когда мистеръ Карсонъ опрометью бросился къ ней, и, предложивъ свою руку, назвалъ ее Ниной, она готова была умереть отъ досады. Она замѣтила также необычайную пышность во всемъ убранствѣ тетушки Несбитъ, замѣтила въ ней невыразимый видъ и нѣжное самодовольствіе, свойственное старымъ лэди, принимающимъ участіе въ сердечныхъ дѣлахъ. По всему этому Нина догадывалась, что мистеръ Карсонъ открылъ наступательныя дѣйствія, объясненіемъ своихъ отношеній къ миссъ Нинѣ. Съ замѣтнымъ замѣшательствомъ Нина отрекомендовала мистера Клэйтона, котораго тетушка Несбитъ приняла съ величавымъ книксеномъ, а мистера Карсона съ привѣтливымъ, любезнымъ поклономъ.
   -- Вотъ ужь два часа, какъ мистеръ Карсонъ ожидаетъ васъ, сказала тетушка Несбитъ.
   -- Вы очень разгорѣлись, Нина, сказалъ мистеръ Карсонъ, замѣтивъ ея пылавшія щеки. Вѣрно, вы ѣхали очень скоро. Напрасно! Вамъ надобно беречь себя. Я знавалъ людей, которыхъ излишняя быстрота ѣзды свела въ могилу.
   Клэйтонъ сѣлъ подлѣ дверей; онъ, повидимому, намѣревался наблюдать эту сцену издали, между тѣмъ Карсонъ, придвинувъ стулъ къ стулу Нины, спросилъ ее въ полголоса:
   -- Кто этотъ джентльменъ?
   -- Мистеръ Клэйтонъ, изъ Клэнтонвилля, сказала Нина съ всѣмъ хладнокровіемъ и всякой надменностью, какою только могла располагать въ эту минуту.
   -- Ахъ да! Гм! гм! я слышалъ объ этой фамиліи очень хорошая фамилія.... весьма достойный молодой человѣкъ.... чрезвычайно достойный, говорятъ. Мнѣ пріятно будетъ познакомиться съ нимъ.
   -- Надѣюсь, джентльмены извинятъ, если я уйду минуты на двѣ, сказала Нина, вставая.
   Клэйтонъ отвѣчалъ серьёзнымъ поклономъ, между тѣмъ какъ мистеръ Карсонъ, съ услужливостью свѣтскаго человѣка, проводилъ Нину до дверей. Лишь только дверь затворилась, какъ Нина съ гнѣвомъ топнула своей маленькой ножкой.
   -- Несносный глупецъ! позволяетъ себѣ такія выходки передъ мной! Впрочемъ, я заслужила это. Желала бы я знать, что можетъ пробудить во мнѣ расположеніе къ такому человѣку!
   Чаша горестей Нины какъ будто не была еще полна; тетушка Несбитъ вышла вслѣдъ за ней съ чрезвычайно привѣтливымъ видомъ.
   -- Нина, душа моя; онъ разсказалъ мнѣ все; увѣряю тебя, онъ мнѣ очень поправился.
   -- Разсказалъ вамъ все! о чемъ же? спросила Нина.
   -- О томъ, моя милая, что ты дала ему слово вытти за него. Я въ восторгѣ отъ твоего выбора. Я полагаю, что тетя Марія и всѣ твои родные тоже будутъ въ восторгѣ. Ты сняла тяжелый камень съ моей груди.
   -- Я бы желала, тетушка Несбитъ, чтобъ вы не безпокоились ни обо мнѣ, ни о моихъ дѣлахъ, сказала Нина.-- А что касается до этого кота, въ скрипучихъ сапогахъ, то я вовсе не хочу, чтобъ онъ мурлыкалъ около меня. Смѣетъ еще такъ обходиться со мной! Смѣетъ называть меня Ниной и говорить со мной, какъ рабой! Я его проучу!
   -- Что съ тобой, Нина? Твое поведеніе чрезвычайно странно: ты удивляешь меня.
   -- Очень можетъ бьпь, тетушка; я еще не знаю, случалось ли когда нибудь, чтобъ я не удивляла васъ. Но этого человѣка я презираю.
   -- За чѣмъ же, мой другъ, ты дала ему слово? Вѣдь это уже есть обязательство.
   -- Я дала ему слово! Ради Бога, тетушка, замолчите. Обязательство! я хотѣла бы знать, что значитъ Нью-Йоркское обязательство? Я только не мѣшала ему ухаживать за мной, потому что онъ необходимъ былъ въ оперѣ, необходимъ для шутки. Этотъ человѣкъ умѣлъ хорошо держать мой букетъ, онъ былъ живымъ опернымъ либретто! Онъ былъ очень полезенъ въ свое время; но кому какая нужда до него по прошествіи этого времени?
   -- Однако, моя милая Нина, вѣдь это значитъ играть сердцами благородныхъ людей.
   -- О, я ручаюсь за его сердце! увѣряю васъ, его сердце не изъ сахара; онъ любитъ хорошо поѣстъ, хорошо выпить, любитъ щегольски одѣваться, щегольски жить, и проводить время въ свое удовольствіе: ему не достаетъ только жены къ довершенію всего благополучія; и какъ видите, онъ воображаетъ взять меня, но сильно ошибается. Называть меня "Ниной"! Дайте мнѣ только остаться съ нимъ на-единѣ: я научу его называть меня Ниной!-- я покажу ему, до какой степени онъ забывается.
   -- Однако, Нина, ты должна сознаться, что сама подала ему поводъ къ тому!
   -- Чтожь изъ этого слѣдуетъ? Точно также, я подамъ ему поводъ къ чему нибудь другому.
   -- Помилуй, другъ мой, сказала тетушка Несбитъ:-- онъ пріѣхалъ узнать, когда назначенъ будетъ день свадьбы.
   -- День свадьбы! Скажите пожалуста!-- И онъ смѣетъ еще говорить объ этомъ! Впрочемъ, ваша правда, тетушка: всему виною я: но я постараюсь сдѣлать все, что нужно, чтобъ поправить это дѣло.
   -- Во всякомъ случаѣ, мнѣ очень жаль его! сказала тетушка Несбитъ.
   -- Вамъ, тетушка? За чѣмъ же дѣло стало, выходите вы за него: онъ вамъ подъ пару; также молодъ и также миловиденъ какъ вы.
   -- Нина! не стыдно ли тебѣ! сказала тетушка Несбитъ, и въ тоже время покраснѣла и приняла важный видъ. Конечно, было время, когда я была не дурна, но это время давно миновало.
   -- Это потому, что вы одѣваетесь всегда въ какія то траурныя платья, говорила Нина, причесываясь передъ зеркаломъ и поправляя локоны. Пожалуста, тетушка, спуститесь теперь внизъ, и займите гостей. Во всякомъ случаѣ, я должна винить одну себя. Безполезно сердиться на этого господина; и потому, тетушка, будьте съ нимъ какъ можно любезнѣе, постарайтесь утѣшить его. Вы только вспомните о томъ, какъ увольняли своихъ поклонниковъ, когда были въ моихъ лѣтахъ.
   -- Кто же этотъ другой джентльменъ, Нина?
   -- Это такъ себѣ, ни больше ни меньше, какъ мой пріятель: очень добрый человѣкъ, добрый до такой степени, что изъ него могъ бы вытти хорошій пасторъ; и къ тому же не такъ несносенъ, какъ вообще бываютъ добрые люди.
   -- Быть можетъ, ты и ему обязана своимъ словомъ.
   -- О нѣтъ! Я никому не хочу быть обязанна. Это самое несносное положеніе: мистеръ Клэйтонъ мнѣ нравится потому, что не надоѣдаетъ мнѣ своими любезностями, не смотритъ на меня съ восторгомъ, котораго я не могу терпѣть, не танцуетъ и не называетъ меня Ниной! Мы съ нимъ очень хорошіе друзья, вотъ, и все! А я вовсе никому не давала слова.,
   -- Хорошо, Нина, я пойду внизъ, а ты, пожалуста, поторопись.
   Въ то время, какъ джентльмены и тетушка Несбитъ сидѣла въ гостиной, ожидая Нину, Карсонъ старался быть совершенно счастливымъ и совершенно какъ дома. Они сидѣли въ залѣ, въ большой, прохладной комнатѣ, находившейся въ центрѣ всего дома. Длинныя французскія окна въ каждомъ концѣ открывались на балконъ. Столбы балконовъ обвивались плющемъ и украшались гирляндами изъ розъ, въ настоящее время въ полномъ ихъ цвѣтѣ. Полъ состоялъ изъ полированной разноцвѣтной мозаики. Надъ каминомъ висѣлъ гербъ Гордоновъ изъ разнаго луба. Стѣны комнатъ покрыты были темнымъ деревомъ, и на нихъ висѣло нѣсколько прекрасныхъ фамильныхъ портретовъ работы Копли и Стюарта. Большое фортепіано, недавно прибывшее изъ Нью-Йорка, было во всей комнатѣ единственнымъ украшеніемъ новѣйшаго времени. Большая часть мебели стариннаго фасона была изъ тяжелаго, темнаго, краснаго дерева. Клэйтонъ сидѣлъ у дверей, все еще любуясь дубовой аллеей, которая виднѣлась за волнистою зеленью роскошнаго луга. Черезъ полчаса Нина появилась въ пышномъ облакѣ кисеи, кружевъ и газовыхъ лентъ. Одѣваться хорошо и со вкусомъ было одною изъ врожденныхъ способностей Нины; безъ особеннаго размышленія, она всегда нападала на тотъ цвѣтъ и матерію, которая болѣе всего гармонировала съ ея наружностью и характеромъ. Въ покроѣ ея платья, въ его складкахъ было что-то особенно легкое и плавное; когда она ходила, то, казалось, что маленькія ножки ея не касались пола; она какъ будто порхала. Ея каріе глазки имѣли удивительное сходство съ глазками птички;-- это сходство еще болѣе увеличивалось быстрыми поворотами ея головки, и легкимъ порханьемъ, свойственнымъ одной только ей, такъ, что когда Нина явилась въ залѣ въ газовомъ платьѣ розоваго цвѣта, и положила на фортепьяно свою маленькую ручку нестянутую перчаткой, она показалась Клэйтону рѣзвой веселенькой птичкой, готовой улетѣть при первомъ приближеніи къ ней. Клэйтонъ имѣлъ удивительную способность дѣлать наблюденія, не показывая вида, что дѣлаетъ ихъ.
   -- Клянусь честью, Нина, сказалъ Карсонъ, подходя къ ней съ самымъ восторженнымъ видомъ;-- вы, какъ будто, сейчасъ упали съ радуги!
   Нина отвернулась весьма холодно, и начала разбирать ноты.
   -- Вотъ это прекрасно!-- сказалъ Карсонъ. Спойте что нибудь, пожалуста. Спойте что нибудь изъ "Фаворитки". Вы знаете, это моя любимая опера, продолжалъ онъ, принимая самое сантиментальное выраженіе.
   -- Извините, я не могу... я совсѣмъ разучилась,-- и теперь ничего не пою. Мнѣ надоѣли всѣ эти оперы.
   Съ этими словами, Нина вспорхнула, пролетѣла мимо дверей, у которыхъ сидѣлъ Клэйтонъ, и дѣятельно начала заниматься цвѣтами, окоймлявшими балконъ. Черезъ минуту Карсонъ былъ подлѣ нея. Онъ принадлежалъ къ числу тѣхь людей, которые, повидимому, считаютъ своею обязанностію не давать никому покоя, и всѣмъ надоѣдать своею любезностью.
   -- Изучали ли вы когда нибудь, Нина, языкъ цвѣтовъ? спросилъ онъ.
   -- Нѣтъ; я вообще не любила изучать языки.
   -- А знаете ли вы, что значитъ расцвѣтшая роза?-- сказалъ онъ, нѣжно подавая ей только что распустившійся цвѣтокъ.
   Нина взяла розу, покраснѣла отъ досады, и потомъ, сорвавъ съ куста другой цвѣтокъ, который разцвѣлъ уже три дня, и котораго листики начинали обсыпаться, подала ему и сказала:
   -- А знаете ли вы, что значитъ это?
   -- Вы сдѣлали весьма неудачный выборъ! Этотъ розанъ отцвѣлъ и разсыпается на части,-- весьма наивно возразилъ мистеръ Карсонъ.
   -- Я такъ и думала, сказала Нина, и потомъ, сдѣлавъ быстрый поворотъ, она вспорхнула и въ нѣсколько легкихъ движеній снова очутилась по срединѣ зала, въ то самое время, когда вошедшій лакей объявилъ, что поданъ обѣдъ. Клэйтонъ всталъ и съ обычною серьёзностью подалъ руку свою тетушкѣ Несбитъ, такъ что Нина увидѣла себя въ необходимости принять услуги восхищеннаго мистера Карсона, который, совершенно ничего не замѣчая, находился въ лучшемъ расположеніи духа и весьма уютно помѣстился между тетушкой Несбитъ и Ниной.
   -- Я полагаю, вы здѣсь страшно скучаете; такого пустаго и безлюднаго клочка земли я еще не видывалъ! Скажите, пожалуйста, что вы находите интереснаго въ этомъ мѣстѣ?-- сказалъ онъ.
   -- Не угодно ли вамъ этого соуса? отвѣчала Нина.
   -- Я всегда была такого мнѣнія, сказала тетушка Несбитъ: -- что дѣвицамъ, по выходѣ ихъ изъ пансіона, непремѣнно бы нужно было назначить курсъ чтенія.
   -- Непремѣнно, сказалъ Карсонъ. Я бы съ особеннымъ удовольствіемъ назначилъ этотъ курсъ для Нины. Я уже назначалъ его многимъ молоденькимъ лэди.
   Въ эту минуту все-таки взоры Нины случайно встрѣтились съ взорами Клэйтона, устремленными на мистера Карсона неподвижно и съ какимъ то любопытствомъ, приводившимъ ее въ крайнее смущеніе.
   -- Конечно, продолжалъ мистеръ Карсонъ:-- я не намѣренъ молоденькихъ лэди дѣлать синими чулками; но все же мнѣ кажется, мистриссъ Несбитъ, что нѣсколько полезныхъ свѣдѣній значительно увеличили бы ихъ прелести. Не правда ли?
   -- Конечно, сказала мистриссъ Несбитъ. Еще не такъ давно я сама читала "Паденіе Римской Имперіи", Гиббона.
   -- Тетушка Несбитъ, замѣтила Нина:-- читаетъ эту исторію съ тѣхъ поръ, какъ я себя помню.
   -- Это прекрасное сочиненіе, сказалъ мистеръ Карсонъ, торжественно посмотрѣвъ на Нину: -- только вотъ что, мистриссъ Несбитъ, неужели вы не боитесь правилъ этого писателя, проникнутыхъ атеизмомъ? Мнѣ кажется, при желаніи образовывать молодые умы, надобно быть слишкомъ осторожнымъ.
   -- Напротивъ, Гиббонъ поражаетъ меня своимъ благочестіемъ, сказала мистриссъ Несбитъ. У него безпрестанно встрѣчаются мысли, исполненныя глубокой религіозности. Въ этомъ-то отношеніи онъ и нравится мнѣ.
   Нинѣ казалось, что даже безъ всякаго желанія смотрѣть на Клэйтона, она принуждена была встрѣчаться съ его взглядомъ. На что бы она ни смотрѣла -- на спаржу ли, или на картофель, взоръ ея по какому-то роковому влеченію отрывался отъ этихъ предметовъ и искалъ встрѣчи съ взглядомъ Клэйтона; и она видѣла при этомъ, что разговоръ чрезвычайно забавлялъ его.
   -- Что до меня, сказала Нина:-- я не знаю, какими правилами проникнута исторія, которую читаетъ тетушка Несбитъ; въ одномъ только я совершенно увѣрена,-- что за меня нечего опасаться, чтобъ я не стала читать такой громадной, старой, неуклюжей книги, съ такой мелкой печатью. Вообще я не люблю читать и не имѣю ни малѣйшаго расположенія образовывать мой умъ; поэтому никому не нужно безпокоиться о назначеніи мнѣ курсовъ чтенія! Я вовсе не интересуюсь знать, что происходило въ государствахъ, существовавшихъ нѣсколько столѣтій тому назадъ. Для меня въ тысячу разъ интереснѣе знать и слѣдить за тѣмъ, что происходитъ въ настоящее время.
   -- Я постоянно сожалѣю, возразила тетушка Несбитъ: -- что въ молодости пренебрегала развитіемъ своихъ умственныхъ способностей. Подобно Нинѣ, я предана была тщеславію и безразсудству.
   -- Странно, право, сказала Нина, покраснѣвъ: -- мнѣ постоянно твердятъ объ этомъ, какъ будто въ мірѣ существуетъ только одинъ родъ тщеславія и безразсудства. По моему мнѣнію, ученые люди въ такой же степени заражены тщеславіемъ и безразсудствомъ, въ какой и мы, вѣтренныя дѣвочки.
   И замѣтивъ, что Клэйтонъ засмѣялся, Нина бросила на него взглядъ негодованія.
   -- Я вполнѣ-соглашаюсь съ миссъ Гордонъ, сказалъ Клейтонъ. Въ этихъ съумасбродныхъ, пустыхъ занятіяхъ, которые носятъ названіе курсовъ чтенія, чрезвычайно много нелѣпости, прикрытой серьёзною маскою, внушающею къ себѣ нѣкоторое уваженіе. Я нисколько не удивляюсь, что самые учебники исторіи, принятые въ руководство въ пансіонахъ, поселяютъ въ дѣвочкахъ на всю жизнь отвращеніе не только къ исторіи, но и вообще къ чтенію.
   -- Вы тоже такъ думаете? сказала Нина, показывая Клейтону видъ, что его вмѣшательство вывело ее изъ затрудненія.
   -- Непремѣнно такъ, отвѣчалъ Клейтонъ. Многіе наши истерики могли бы отличиться, еслибъ составляли свои исторіи въ такомъ родѣ, который бы могъ заинтересовать молоденькую, исполненную жизни ученицу. Тогда и для насъ, начитанныхъ людей, чтеніе не имѣло бы снотворнаго дѣйствія. Тогда можно было бы сказать навѣрное, что дѣвица, просиживающая теперь цѣлую ночь за чтеніемъ романа, просидитъ цѣлую ночь за чтеніемъ какой нибудь исторіи. Романъ только тогда можетъ имѣть свой интересъ, когда событія, случившіяся въ дѣйствительности, передаются въ немъ со всѣмъ величіемъ, роскошью и драматическою силою. Недостатокъ этого рѣзче всего обнаруживается въ всякой исторіи.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала Нина: -- вы обратите исторію въ романъ.
   -- Такъ что же? Хорошій историческій романъ всегда вѣрнѣе скучной исторіи, потому что онъ сообщаетъ болѣе точное понятіе объ истинѣ происшествія, тогда какъ скучная исторія не сообщаетъ ничего, кромѣ факта.
   -- Теперь я могу откровенно признаться, сказала Нина: -- если я знаю что нибудь изъ исторіи, такъ только одно, что вычитано мною изъ романовъ Вальтеръ-Скотта. Я признавалась въ этомъ учительницѣ; но она все-таки утверждала, что чтеніе романовъ весьма опасно.
   -- И я скажу, что чтеніе романовъ весьма опасно, особенно для дѣвицъ, возразила мистриссъ Несбитъ. Въ молодости моей чтеніе это чрезвычайно повредило мнѣ. Оно развлекаетъ умъ и пріучаетъ къ ложному взгляду на жизнь.
   -- О Боже! сказала Нина:-- бывало мы постоянно писали сочиненія на эту тему;-- я даже выучила наизусть, что чтеніе романовъ возбуждаетъ ложныя ожиданія и пріучаетъ воображеніе создавать ложные призраки, радуги и метеоры.
   -- А между тѣмъ, сказалъ Клэйтонъ: -- всѣ эти возраженія примѣнимы къ совершенно истинной исторіи и именно въ отношеніи къ ея истинѣ. Еслибъ исторія Наполеона Бонапарте была писана самымъ краткимъ образомъ, она бы вызвала эти же самыя отраженія. Читающій ее непремѣнно пожелалъ бы воспроизвесть что нибудь особенное изъ весьма обыкновенныхъ явленій.-- Тутъ точно также возникло бы смѣшанное понятіе о дурныхъ и хорошихъ качествахъ героя, воображеніе точно также пришло бы въ напряженіе. Въ обыкновенномъ разсказѣ этого не бываетъ, именно потому, что до нѣкоторой степени онъ удаляется отъ истины. Потому-то онъ и не производитъ столь живаго впечатлѣнія, столь живаго происшествія, какъ разсказъ о случившемся на самомъ дѣлѣ.
   Изъ этихъ словъ тетушка Несбитъ вывела неопредѣленную идею, что Клэйтонъ защищалъ чтеніе романовъ, и потому, чтобъ опровергнуть его доводы, она сочла необходимымъ прибѣгнуть жъ особенному своему способу разсужденія. Способъ этотъ состоялъ въ томъ, что она, въ извѣстные промежутки времени, повторяла одни и тѣже замѣчанія, не слушая и не обращая вниманія на возраженія другихъ. Въ силу этого она выпрямилась, приняла серьёзный видъ и, обращаясь къ мистеру Клэйтону, сказала:
   -- Все-таки я повторю свое мнѣніе, что чтеніе романовъ неодобряю. Оно сообщаетъ ложное понятіе о жизни, и поселяетъ въ молодыхъ людяхъ отвращеніе къ ихъ обязанностямъ.
   -- А я утверждаю, что это же самое возраженіе можно примѣнить ко всякой, даже превосходно-написанной исторіи, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Чтеніе романовъ производитъ чрезвычайно много вреда, замѣтила тётушка Несбитъ:-- я никогда не позволяю себѣ читать сочиненія, основанныя на вымыслѣ. Я предубѣждена противъ нихъ.
   -- Еслибъ мнѣ встрѣтилась такая исторія, о какой говорилъ мистеръ Клэйтонъ, сказала Нина:-- я бы, навѣрное, прочитала ее съ удовольствіемъ.
   -- Конечно; это была бы весьма интересная исторія, сказалъ мистеръ Карсонъ: -- она доказала бы, что можно писать о самыхъ серьёзныхъ предметахъ самымъ очаровательнымъ образомъ. Удивительно, что до сихъ поръ не является такой писатель.
   -- Что касается до меня, сказала тетушка Несбитъ:-- я ограничиваюсь исключительно тѣмъ, что практически полезно! Полезныя свѣдѣнія, вотъ все, чего я желаю.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала Нина, я очень жалкое созданіе, потому что не имѣю понятія о полезномъ. Во время прогулокъ въ саду мнѣ часто приходило на мысль, что зоря, шалфей и душистый майоранъ, такъ же милы, какъ и многіе другіе цвѣты. Всѣ эти растенія употребляютъ же для начинки индюшки; почему же бы мнѣ хоть одну вѣтку изъ нихъ не употребите для моего букета. Вѣдь это весьма дурно съ моей стороны, не правда ли?
   -- Эти слова напоминаютъ мнѣ, сказала тетушка Несбитъ:-- что Роза, не смотря на всѣ мои приказанія, опять положила въ начинку шалфей. Мнѣ кажется, она дѣлаетъ подобныя вещи съ умысломъ.
   Въ эту минуту въ дверяхъ появился Гарри и вызвалъ миссъ Нину. Послѣ кратковременнаго разговора, веденнаго шопотомъ, Нина воротилась къ столу въ разстроенномъ духѣ.
   -- Ахъ, какъ жаль! сказала она. Гарри изъѣздилъ всѣ окрестности и не могъ пріискать священника на сегодняшніе похороны. Это такъ огорчитъ бѣднаго старика. Вы знаете, что негры чрезвычайно заботятся о томъ, чтобы надъ могилой умершаго были прочитаны молитвы.
   -- Если не нашли священника, то я прочитаю ихъ, сказалъ Клэйтонъ.
   -- И въ самомъ дѣлѣ! о, благодарю васъ,-- сказала Нина.-- Я такъ рада этому,-- рада потому, что мнѣ жаль бѣднаго Тиффа. Къ пяти часамъ намъ подадутъ коляску, и мы отправимся, это въ своемъ родѣ будетъ для насъ прогулкою.
   -- Дитя мое, сказала тетушка Несбитъ, обращаясь къ Нинѣ, по выходѣ изъ гостиной: -- я и незнала, что мистеръ Клейтонъ принадлежитъ къ епископальной церкви.
   -- Напротивъ, сказала Нина: -- онъ и все его семейство принадлежитъ къ церкви пресвитеріанской.
   -- И онъ вызвался читать молитвы? Какъ это странно! сказала тетушка Несбитъ. Съ своей стороны я не одобряю подобіяхъ вещей.
   -- Какихъ же именно?
   -- Я не одобряю потворства епископальнымъ заблужденіямъ. Если мы правы въ своихъ убѣжденіяхъ,-- значитъ, заблуждаются они,-- и потому мы не должны оказывать имъ снисхожденія.
   -- Но, тетушка, похоронная служба такъ прекрасна.
   -- Пожалуйста, не восхваляй ея, сказала тетушка Несбитъ.
   -- И опять тетушка, вы знаете, что Клэйтонъ не пасторъ, слѣдовательно онъ будетъ читать молитвы безъ особеннаго увлеченія.
   -- Во всякомъ случаѣ, это доказываетъ шаткость религіозныхъ правилъ, сказала тетушка Несбитъ. Пожалуста, не хвали мнѣ подобныхъ вещей.
  

ГЛАВА XII.

ОБЪЯСНЕНІЯ.

   Золотыя стрѣлы заходящаго солнца носились повсюду между вѣтвями сосноваго лѣса, придавая мѣстамъ, къ которымъ онѣ прикасались, особенную жизнь и игривость. Хоръ птицъ распѣвалъ вечернюю мелодію, когда небольшое общество расзпюложилось вокругъ только что вырытой могилы. Съ инстинктивнымъ уваженіемъ къ предстоявшей сценѣ, Нина надѣла черное шолковое платье, и простую соломенную шляпку съ черными лентами;-- объ этомъ уваженіи къ покойницѣ Тиффъ вспоминалъ впослѣдствіи и разсказывалъ другимъ втеченіе многихъ лѣтъ. Криппсъ стоялъ въ головѣ могилы съ тѣмъ холоднымъ, безчувственнымъ выраженіемъ, съ какимъ натура, совершенно грубая и преданная животнымъ побужденіямъ, углубляется въ созерцаніе символовъ означающихъ конецъ человѣческаго существованія. Тиффъ стоялъ съ боку;-- его бѣлая шляпа представляла разительный контрастъ съ чернымъ крепомъ, обвивавшимъ тулью, и съ траурнымъ бантомъ на правой рукѣ. Онъ крѣпко прижималъ къ груди своего груднаго ребенка, завернутаго въ черную шаль, между тѣмъ какъ двое другихъ дѣтей стояли подлѣ него и горько плакали. По другую сторону могилы стояли мистеръ Карсонъ, мистеръ Клэйтонъ и за ними, въ группѣ негровъ, Милли и Гарри. Но вотъ открыли гробъ, чтобъ бросить послѣдній взглядъ на покойницу. Этотъ прощальный привѣтъ вызвалъ порывъ глубокой горести со стороны дѣтей. Въ то время, когда Клэйтонъ, мелодическимъ голосомъ, произнесъ слова: я есмь воскресеніе и жизнь,-- Нина плакала, какъ будто могила скрывала отъ нея предметъ, близкій ея сердцу;-- она не удерживала слезъ втеченіе всей похоронной службы. Тѣже самыя побужденія, которыя заставляли ее быть веселой при другихъ сценахъ, пробуждали въ ней глубокую горесть при этомъ обрядѣ. Когда все кончилось, она поцаловала дѣтей, и, пожавъ руку Тиффу, обѣщала навѣстить ихъ на другой же день. Послѣ того Клэйтонъ проводилъ ее до коляски, посадилъ ее и самъ сѣлъ вмѣстѣ съ Карсономъ.
   -- Клянусь честью, сказалъ Карсонъ, скороговоркой:-- это были чрезвычайно торжественныя, чрезвычайно интересныя похороны! Я въ восторгѣ отъ эффекта, произведеннаго на меня этимъ обрядомъ и въ такомъ романтичномъ мѣстѣ! Въ высшей степени интересно! Мнѣ пріятно также видѣть, что молоденькія дѣвицы вашего званія, Нина, принимаютъ живое участіе въ положеніи бѣдныхъ. Еслибъ онѣ знали, до какой степени чувства состраданія къ ближнему дѣлаютъ ихъ привлекательными, онѣ стали бы заботиться о развитіи этихъ чувствъ еще болѣе. А замѣчательная особа -- этотъ старый негръ! Кажется, доброе созданіе. Интересны и дѣти. Надобно думать, что эта женщина, въ молодости, была очень не дурна. Бѣдная! должно быть много испытала горя! Оградно думать, что теперь она чужда житейскихъ треволненій.
   Этотъ монологъ только усиливалъ негодованіе Нины; она даже не принимала въ соображеніе того обстоятельства, что Карсонъ выражалъ свои лучшія чувства и всячески старался выказать то, что считалъ своимъ призваніемъ:-- питать какое-то отвращеніе къ безмолвію тамъ, гдѣ голосъ его могъ быть слышенъ. Чувство, заставлявшее Нину сохранять молчаніе и вызывавшее слезы на ея глаза, заставляло Карсона говорить безъ умолку. Онъ, однакоже, не довольствовался пустой болтовней; ему надобно было безпрестанно обращаться къ Нинѣ съ вопросами: не правда ли, что это интересный случай, и что онъ произвелъ на нее глубокое впечатлѣніе?
   -- Признаюсь вамъ, мистеръ Карсонъ, сказала Нина:-- я не имѣю теперь ни малѣйшаго расположенія говорить о чемъ бы то ни было.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Гм!-- да! Вы такъ растроганы. Натурально -- такое настроеніе души должно располагать къ молчанію. Понимаю. Весьма пріятно видѣть столь глубокое сочувствіе къ горестямъ ближняго.
   Нина готова была вытолкнуть его изъ коляски.
   -- Что касается до меня, продолжалъ Карсонъ: -- то мнѣ кажется, мы недостаточно размышляемъ о предметахъ подобнаго рода. По крайней мѣрѣ я рѣшительно о нихъ не думаю. А между тѣмъ иногда полезно бываетъ давать мыслямъ подобное направленіе; оно возбуждаетъ въ насъ добрыя чувства.
   Такой болтовней Карсонъ старался разсѣять впечатлѣніе, произведенное похоронами. Коляска еще далеко не доѣхала до дома, когда Нина, взволнованная досадой, забыла все свое грустное сочувствіе. Она видѣла, до какой степени трудно дать понять Карсону, однимъ холоднымъ обращеніемъ, что онъ вовсе не любезенъ, и что, напротивъ, его пустыя фразы только раздражаютъ ее и еще больше огорчаютъ ее. Его самодовольство, его видъ, съ которымъ онъ постоянно обращался къ ней, навязывая ей то, что по праву принадлежало ему, приводилъ се въ негодованіе. А между тѣмъ совѣсть говорила ей, что во всемъ этомъ она виновата сама.
   -- Нѣтъ! У меня не достанетъ силъ вынести это! сказала она про себя, поднимаясь по ступенькамъ балкона. И все это дѣлается передъ глазами Клэйтона! Что онъ подумаетъ о мнѣ?
   Тетушка Несбитъ и чай давно ожидали ихъ.
   -- Какъ жаль, сударыня, что вы не были съ нами! Если бы вы знали, какъ интересенъ похоронный обрядъ! сказалъ мистеръ Карсонъ, пускаясь въ разговоръ съ величайшей словоохотливостью.
   -- Подобнаго рода прогулка произвела-бы на меня вредное дѣйствіе, сказала митриссь Несбитъ:-- чтобъ простудиться, мнѣ стоитъ только вытти на балконъ, когда начинаетъ подниматься роса. Я испытала это втеченіе послѣднихъ трехъ лѣтъ. Мнѣ надобно быть очень осторожной! Къ тому же, я страшно боюсь, когда лошадьми правитъ Джонъ.
   -- Меня чрезвычайно забавлялъ гнѣвъ стараго Гондреда, при необходимости ѣхать на эти похороны, сказала Нина. Я почти увѣрена, что еслибъ ему можно было опрокинуть насъ, безъ всякаго вреда своей особѣ, онъ бы сдѣлалъ это непремѣнно.
   -- Надѣюсь, сказала тетушка Несбитъ:-- это семейство удалится отсюда въ непродолжительномъ времени. Имѣть подобныхъ людей въ близкомъ сосѣдствѣ, весьма непріятно.
   -- Но какія миленькія дѣти! сказала Нина.
   -- Напрасно ты восхищаешься ими! Они выростутъ и будутъ похожи на родителей во всѣхъ отношеніяхъ. Я ужъ насмотрѣлась на этихъ людей. Не желаю имъ зла, но не хочу имѣть съ ними дѣла.
   -- Мнѣ ихъ очень жаль, сказала Нина. Удивляюсь, почему не заведутъ для нихъ школъ, какъ это водится въ Нью-Норкскомъ штатѣ? Тамъ всѣ учатся,-- разумѣется, всѣ тѣ, которые хотятъ учиться. У насъ вовсе не обращено на это вниманія. Кромѣ того, тетушка, эти дѣти происходятъ отъ старинной виргинской фамиліи. Старикъ негръ, преданный слуга этого семейства, говоритъ, что ихъ мать принадлежитъ къ фамиліи Пейтонъ.
   -- Все вздоръ! я не вѣрю этому! Они лгутъ... всѣ лгутъ;-- говорить ложь у нихъ вошло уже въ привычку.
   -- Пусть лгутъ, сказала Нина: -- но я, во всякомъ случаѣ, что нибудь сдѣлаю для этихъ дѣтей.
   -- Я совершенно согласенъ съ вами, Нина. Это доказываетъ, что у васъ доброе сердце, сказалъ мистеръ Карсонъ. Вы всегда найдете во мнѣ человѣка, готоваго поощрять подобныя чувства.
   Нина хмурилась и показывала видъ крайняго негодованія; но ничто не помогало. Мистеръ Карсонъ продолжалъ пустую болтовню, пока она не сдѣлалась рѣшительно невыносимою для Нины.
   -- Какъ жарко въ этой комнатѣ, сказала она, быстро вставъ съ мѣста. Пойдемте лучше въ залу.
   Нина столько же досадовала на молчаніе Клэйтона, на его спокойствіе, на его наблюдательность, сколько на любезность и предупредительность Карсона. Оставивъ чайный столъ, она пропорхнула мимо гостей въ залу, которая была теперь прохладна, спокойна, погружена въ сумерки и наполнена ароматомъ розъ, вливавшимся въ окна. Блѣдная луна, всплывшая на вечернее небо и подернутая золотистымъ туманомъ, бросала длинную полосу свѣта чрезъ отворенную дверь. Нина готова была отдать цѣлый міръ, чтобъ только насладиться тишиною, которою объята была вся природа; но, зная хорошо, что подобная тишина для нея невозможна, она рѣшилась лучше поднять свой собственный шумъ. Она сѣла за фортепьяно, и начала играть весьма бѣгло, стараясь выразить.въ звукахъ свое неудовольствіе, успокоить нервное настроеніе духа. Клэйтонъ опустился на кушетку подлѣ отворенной двери, между тѣмъ какъ Карсонъ восхищался музыкой, раскрывалъ и закрывалъ нотныя книги, и безпрестанно дѣлалъ бѣглыя замѣчанія, пересыпая ихъ знаками восклицанія. Наконецъ, Нина, совершенно выведенная изъ терпѣнія, встала и, бросивъ рѣшительный взглядъ на мистера Карсона, сказала.
   -- Какой прелестный вечеръ!... Не хотите ли прогуляться? При концѣ одной садовой дорожки, есть превосходный видъ, гдѣ луна смотрится въ воду: мнѣ бы хотѣлось показать вамъ это мѣсто.
   -- Не намѣрена ли ты простудиться, Нина? сказала тетушка Несбитъ.
   -- Вовсе нѣтъ; я никогда не простужусь, сказала Нина, выбѣгая на балконъ и принимая руку восхищеннаго Карсона. И она удалилась съ нимъ, почти прыгая отъ радости, оставивъ Клейтона бесѣдовать съ тетушкой Несбитъ. Нина шла такъ скоро, что ея кавалеръ едва успѣвалъ за ней слѣдовать. Наконецъ они подошли къ окраинѣ небольшаго оврага, и Нина вдругъ остановилась.
   -- Мистеръ Карсонъ, сказала она:-- я намѣрена поговорить съ вами.
   -- Я въ восторгѣ отъ вашего намѣренія, моя милая Нина! Я заранѣе восхищаюсь вашими словами.
   -- Нѣтъ -- нѣтъ.... пожалуйста не восхищайтесь, сказала Нина, дѣлая знакъ, чтобъ онъ укротилъ свою восторженность.-- Выслушайте сначала, что я хочу вамъ сказать. Я полагаю, вы не получили письма, посланнаго вамъ нѣсколько дней тому назадъ.
   -- Письма! Я не получалъ! Какое несчастье!
   -- Большое несчастье, дѣйствительно, и для васъ и для меня, сказала Нина: -- еслибъ вы получили его, это избавило бы навъ отъ сегодняшняго свиданія. Я писала, мистеръ Карсонъ, что слово, которое дала вамъ, я не считаю обязательнымъ; что я поступила весьма нехорошо и весьма неблагоразумно, и что исполнить мое обѣщаніе я не могу. Въ Нью-Йоркѣ, гдѣ всѣ и все, повидимому, шутило, и гдѣ между молодыми, неопытными дѣвочками принято за правило шутить подобными вещами, я дала вамъ слово -- такъ, для шутки, не больше. Я не думала, въ какую сторону принята будетъ эта шутка; не думала о томъ, что говорила, не думала о томъ, что должна испытывать впослѣдствіи. Теперь я очень сожалѣю о своемъ поступкѣ; и на этотъ разъ должна говорить истину. Мнѣ непріятно,-- я даже неумѣю выразить, до какой степени непріятно ваше обращеніе со мной въ моемъ домѣ.
   -- Миссъ Гордонъ! сказалъ мистеръ Карсонъ: -- я рѣшительно изумленъ! Я.... я не знаю.... что мнѣ думать!
   -- Я хочу, чтобъ вы думали, что я говорю серьёзно,-- что я могу любить васъ искренно, какъ добраго знакомаго и всегда желать вамъ счастія, но что всякое другое чувство должно быть, для насъ такъ же недоступно, какъ недоступна луна, которая свѣтитъ намъ. Не нахожу словъ, чтобы высказать вамъ, до какой степени огорчаетъ меня шутка, надѣлавшая вамъ столько безпокойства -- очень, очень огорчаетъ! повторила Нина съ непритворнымъ чувствомъ: -- но, прошу васъ, поймите наши настоящія отношенія.
   Нина отвернулась и пошла обратно къ дому.
   -- Наконецъ, сказала она: -- я отвязалась отъ него.
   Мистеръ Карсонъ стоялъ неподвижно, постепенно выходя изъ оцѣпенѣнія, въ которое приведенъ былъ неожиданнымъ объясненіемъ. Онъ выпрямился, протеръ глаза, вынулъ изъ кармана часы, посмотрѣлъ на нихъ, и потомъ, весьма мѣрнымъ шагомъ, началъ удаляться отъ Нины, идя по дорожкѣ, направлявшейся въ противоположную сторону отъ дома. При такомъ счастливомъ характерѣ, какимъ одаренъ былъ Карсонъ, стоило употребить только четверть часа на размышленіе, чтобъ пополнить недостатокъ, который по какому нибудь случаю оказывался въ его самодовольствѣ. Прогулка была очаровательна; садовая дорожка, извиваясь между густыми купами деревъ, по берегу рѣки, на которой съ каждымъ шагомъ открывались живописные виды, направлялась къ дому совершенно съ другой стороны. Во время этой прогулки, мистеръ Карсонъ рѣшилъ все дѣло. Во-первыхъ, онъ повторилъ утѣшительную старую пословицу, что въ морѣ та рыба хороша, которая ловится. Во-вторыхъ, такъ какъ мистеръ Карсонъ былъ дальновидный, практическій человѣкъ, то ему сейчасъ же пришло на мысль, что плантація находилась въ довольно разстроенномъ состояніи, и потому не представляла тѣхъ выгодъ, за которыми бы стоило гнаться. Въ-третьихъ, смотря ка Нину, какъ лисица въ баснѣ смотритъ на виноградъ, Карсонъ началъ думать, что она любитъ пышно одѣваться, и вообще жить роскошно. Наконецъ, владѣя тѣмъ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое принадлежитъ натурамъ съ весьма мелкими чувствами, онъ сказалъ про себя, что не имѣетъ ни малѣйшей склонности къ этой дѣвочкѣ. Словомъ, вспомнивъ о своемъ прекрасномъ состояніи, о своемъ домѣ въ Нью-Йоркѣ и о всей своей обстановкѣ, онъ видѣлъ въ Нинѣ существо, достойное сожалѣнія; и потому, при входѣ на балконъ, въ душѣ его было столько человѣколюбія и состраданія къ ближнему, сколько могъ бы пожелать для себя всякій отверженный любовникъ. Онъ вошелъ въ гостиную. Тетушкѣ Несбитъ подали свѣчи, и она сидѣла одна, затянувъ руки въ перчатки. Карсонъ, не зналъ что происходило во время его прогулки; но мы выведемъ изъ этой неизвѣстности и его и нашихъ читателей.
   Нина воротилась домой съ тѣмъ же рѣшительнымъ видомъ, съ какимъ вышла и, вѣеромъ ударивъ Клэйтона по плечу, вывела его изъ задумчивости.
   -- Пойдемте со мной, сказала она: -- посмотримъ изъ окна библіотеки, и полюбуемся луной.
   И Нина пошла по старой дубовой лѣстницѣ, останавливаясь почти на каждой ступени; дѣлала Клэйтону повелительные жесты слѣдовать за нею и наконецъ отворила дверь обширной комнаты, съ черными дубовыми стѣнами, придававшими ей мрачный видъ. Клэйтонъ вошелъ въ нее. Комната эта находилась прямо надъ залой, и подобно залѣ на балконъ выходила окнами, сквозь которыя вливался потокъ луннаго свѣта. Большой, покрытый бумагами, письменный столъ краснаго дерева стоялъ посрединѣ комнаты. Луна свѣтила такъ ярко, что на столѣ можно было видѣть бронзовую чернильницу и различить цвѣтъ облатокъ и сургуча. Изъ окна, за отдаленными вершинами деревъ, представлялся великолѣпный видъ рѣки, поверхность которой какъ будто усыпана была серебристыми блестками.
   -- Неправда ли, что видъ отсюда прекрасный? сказала Нина взволнованнымъ голосомъ.
   -- Превосходный! отвѣчалъ Клейтонъ, садясь въ большое кресло подлѣ окна и глядя изъ него съ обычною задумчивостію.
   Послѣ минутнаго молчанія и нѣкотораго усилія подавить волненіе, Нина продолжала:
   -- Но не объ этомъ я хотѣла говорить съ вами. Я искала случая, и считала обязанностію сказать вамъ нѣсколько словъ. Я получила ваше письмо и премного обязана вашей сестрицѣ за ея впиманіе. Мнѣ кажется, что въ теченіе всего времени, которое вы провели здѣсь, васъ чрезвычайно удивляло то, что вы видѣли.
   -- Что же могло удивлять меня? спокойно спросилъ Клэйтонъ.
   -- Обращеніе со мною мистера Карсона.
   -- Нисколько, отвѣчалъ Клэйтонъ, съ обычнымъ спокойствіемъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, сказала Нина:-- благородство, требуетъ отъ меня, чтобы я объяснила вамъ причину такого поведенія. Мистеръ Карстонъ вообразилъ, что имѣетъ полное право на мою руку и на мое состояніе. Я была такъ безразсудна, что сама подала ему поводъ думать такимъ образомъ. Дѣло въ томъ, что я играла жизнью, говорила и дѣлала все, что приходило въ голову, такъ, для шутки. До недавняго времени, мнѣ все казалось что въ моихъ словахъ и поступкахъ ничего нѣтъ серьёзнаго или дѣйствительнаго. Знакомство съ вами показало мнѣ многія вещи въ настоящемъ ихъ видѣ. Теперь я убѣдилась, какъ безразсудно обыкновеніе, существующее между дѣвицами, играть и шутить всѣмъ на свѣтѣ. Ради шутки, я дала слово мистеру Карсону вытти за него за мужъ, ради шутки я дала слово и другому.
   -- Ради шутки, вы дали точно такое же слово и мнѣ, сказалъ Клэйтонъ, нарушая молчаніе.
   -- Нѣтъ, сказала Нина, послѣ минутнаго раздумья: -- не ради шутки, но и не серьёзно. Мнѣ кажется, я нахожусь въ состояніи человѣка, который начинаетъ пробуждаться. Я не узнаю себя, не узнаю, гдѣ я и что такое, мнѣ не хочется отрываться отъ безотчетно-пріятной дремоты. Я нахожу слишкомъ труднымъ принять на себя отвѣтственность серьёзной жизни. Мнѣ кажется, я не могу быть привязанною къ кому нибудь. Я хочу быть свободною. Я рѣшительно прервала всякую связь съ Карсономъ, прервала ее съ другимъ, и хочу....
   -- Прервать ее со мною? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Не знаю, какъ вамъ сказать, чего я хочу. Это желаніе отличается отъ всѣхъ другихъ желаній, но въ тоже время къ нему примѣшивается чувство боязни, отвѣтственности и стѣсненія. Я знаю, что безъ васъ я буду чувствовать себя совершенно одинокою, мнѣ пріятно получать отъ васъ письма, а между тѣмъ, кажется, невозможнымъ быть связанною словомъ выдти за васъ за мужъ; мысль объ этомъ ужасаетъ меня.
   -- Милый другъ мой, сказалъ Клэйтонъ:-- успокойтесь, если васъ страшитъ подобная мысль. Я отдаю назадъ ваше слово. Если вамъ пріятно быть со мною и писать ко мнѣ, то, прошу васъ, не стѣсняйте себя,-- время сдѣлаетъ свое дѣло. Говорите и дѣлайте, что вамъ угодно, пишите комнѣ или не пишите, когда вамъ угодно; если вамъ нравятся мои письма, то читайте ихъ, если не нравятся, то не читайте. Безъ свободы не можетъ быть истинной любви.
   -- Благодарю васъ, очень благодарю! сказала Нина, и вздохомъ облегчила грудь свою: -- теперь я вотъ что скажу: мнѣ понравилась приписка вашей сестры; но, не смотря на милыя выраженія, въ этой припискѣ есть что-то особенное, дающее идею, что ваша сестра одна изъ тѣхъ серьёзныхъ, степенныхъ женщинъ, которая ужаснулась бы, узнавъ о моихъ шалостяхъ въ Нью-Йоркѣ.
   Клэйтонъ едва удержался отъ смѣха при этомъ замѣчаніи Нины, въ которомъ проглядывала инстинктивная прозорливость..
   -- Не знаю, сказалъ онъ: -- почему вы замѣтили это? и еще въ такой коротенькой припискѣ.
   -- Знаете ли,-- когда я гляжу на чей нибудь почеркъ, у меня сейчасъ же составляется идея о характерѣ того, кто писалъ; какъ будто глядя на почеркъ, вы смотрите на человѣка, писавшаго имъ; точно такую же идею сообщилъ мнѣ и почеркъ вашей сестры, когда я читала ея приписку.
   -- Миссъ Нина, говоря по правдѣ, сестра Анна немного серьёзна, строга и осмотрительна въ поступкахъ; не смотря на то, у нея доброе, любящее сердце. Вы полюбите другъ друга, я это знаю;
   -- А я такъ этого незнаю, сказала Нина.-- Я знаю только, что у меня есть способность ужасать степенныхъ людей своими поступками, какъ и у нихъ есть способность дѣлать мнѣ все наперекоръ.
   -- Прекрасно; только мою сестру вы не считайте за женщину серьёзную, въ буквальномъ значеніи этого слова; у нёя, подъ серьёзной наружностью, какъ подъ самою тонкою оболочкою, бьется искреннее и горячее сердце.
   -- Можетъ быть и такъ, сказала Нина:-- а по моему мнѣнію, такіе люди похожи на мелкій ручей, промерзшій до дна. Впрочемъ, оставимте это. Мнѣ было бы очень пріятно, еслибъ ваша сестра навѣстила насъ, разумѣется, какъ навѣщаютъ хорошіе друзья; а то весьма непріятно, если кто нибудь пріѣдетъ только для того, чтобъ высмотрѣть слабыя стороны и потомъ насмѣяться.
   Клэйтонъ засмѣялся отъ наивнаго, незамаскированнаго чистосердечія этихъ словъ.
   -- Надо вамъ сказать, продолжала Нина: -- что хотя я ни болѣе, ни менѣе, какъ неопытная, ничего не знающая пансіонерка, но я горда, какъ будто во мнѣ есть все, чѣмъ должно гордиться. Откровенно признаюсь, мнѣ бы не хотѣлось вести переписку съ вашей сестрой, потому что я не умѣю писать хорошихъ писемъ; я не могу просидѣть довольно долго и спокойно, чтобъ подумать и написать что нибудь дѣльное.
   -- Пишите совершенно такъ, какъ вы говорите, сказалъ Клэйтонъ: -- пишите все, что придетъ вамъ въ голову. Я полагаю, что подобный способъ писать письма понравится и вамъ; писать натянуто было бы весьма скучно и для васъ и для тѣхъ, кому вы пишите.
   -- Прекрасно, мистеръ Эдвардъ Клэйтонъ, съ одушевленіемъ сказала Нина вставая.-- Теперь если вы кончили восхищаться эффектами луннаго свѣта, можно спуститься въ гостиную, гдѣ тетушка Несбитъ и мистеръ Карсонъ давно, я думаю, сидятъ tête-à-tête.
   -- Бѣдный Карсонъ! сказалъ Клэйтонъ.
   -- Пожалуйста, не жалѣйте его! Это такой человѣкъ, которому стоитъ только проспать спокойно ночь, и онъ примирится со всѣмъ человѣчествомъ. Онъ такъ простосердеченъ! И за это я буду любить его. Не понимаю, что съ нимъ сдѣлалось: онъ никогда не былъ такимъ навязчивымъ и непріятнымъ. Въ Нью-Йоркѣ мы всѣ любили его: онъ былъ любезнымъ, услужливымъ, сговорчивымъ созданіемъ, всегда довольнымъ собою и веселымъ, знающимъ всѣ новости. Теперь же я вижу, что онъ принадлежитъ къ числу людей, которые становятся несносными, когда дѣло коснется чего нибудь серьёзнаго. Вы сами слышали какой болталъ онъ вздоръ, возвращаясь съ похоронъ. Повѣрьте, онъ болталъ бы точно такъ же, еслибъ возвращался съ моихъ похоронъ.
   -- О, нѣтъ! вы уже слишкомъ дурно о немъ думаете, сказавъ Клэйтонъ.
   -- Это вѣрно, возразила Нина:-- онъ напоминаетъ мнѣ одну изъ тѣхъ бойкихъ синихъ мухъ, которыя жужжатъ и летаютъ около васъ, спокойно гуляютъ по книгѣ, которую вы читаете, и садятся, гдѣ имъ вздумается. Когда онъ принимаетъ на себя серьёзный видъ и начинаетъ говорить о серьёзныхъ предметахъ, онъ, въ моихъ глазахъ, становится этой мухой, опускающейся на Библію, которую вы читаете, и расправляющей свои крылья. Но пора! пойдемте въ гостинную и будемъ утѣшать это доброе созданіе.
   Они спустились съ лѣстницы, и Нина казалась совершенно другимъ существомъ. Никогда еще она не была до такой степени любезною. Она безъ умолку говорила, безпрестанно обращалась къ Карсону и пѣла для него любимыя его оперныя аріи, пѣла тѣмъ охотнѣе, что Клэйтонъ слушалъ ихъ внимательно. Во время этой дружеской бесѣды, въ дубовой аллеѣ послышался звукъ лошадиныхъ подковъ.
   -- Кто это ѣдетъ въ такую позднюю пору? сказала Нина, и подбѣжавъ къ двери, посмотрѣла изъ нея. Она увидѣла озабоченнаго Гарри, и поспѣшила спуститься съ балкона.
   -- Кто это ѣдетъ, Гарри? спросила она.
   -- Мистеръ Томъ, миссъ Нина, въ полголоса отвѣчалъ Гарри.
   -- Томъ! О, Боже! воскликнула Нина, встревоженнымъ голосомъ: -- зачѣмъ онъ ѣдетъ сюда?
   -- За тѣмъ же, зачѣмъ онъ ѣздитъ и во всякое другое мѣсто, сказалъ Гарри.
   Нина поднялась на балконъ, и съ боязнію смотрѣла въ даль дубовой аллеи, на которой звукъ лошадиныхъ копытъ съ каждой мимутой становился все ближе и ближе. Гарри также поднялся на балконъ и сталъ на нѣсколько шаговъ поодаль отъ Нины. Черезъ нѣсколько минутъ, всадникъ подъѣхалъ къ крыльцу.
   -- Эй! кто тамъ есть? вскричалъ пріѣзжій: -- поди, возьми мою лошадь! Слышишь ли ты, бездѣльникъ?
   Гарри оставался неподвижнымъ; опустивъ руки, онъ стоялъ съ угрюмымъ выраженіемъ.
   -- Что же! развѣ ты не слышишь? закричалъ пріѣзжій громче прежняго, и съ крупной бранью: -- поди сюда! возьми мою лошадь!
   -- Ради Бога! сказала Нина, обращаясь къ Гарри: -- не заводи здѣсь сцены. Возьми сейчасъ же его лошадь! Дѣлай все, только бы онъ не шумѣлъ.
   Гарри быстро сбѣжалъ съ лѣстницы, и молча взялъ поводъ изъ руки новоприбывшаго.
   -- Ахъ, Нина, это ты? сказалъ Томъ Гордонъ. И Нина очутилась въ грубыхъ объятіяхъ Тома,-- и вслѣдъ за тѣмъ почувствовала поцалуй, отъ котораго пахло ромомъ и табакомъ.
   -- Томъ! ты ли это? сказала она дрожащимъ голосомъ, стараясь освободиться изъ его объятій.
   -- Конечно я! а ты думала кто? Чертовски радъ тебя видѣть,-- а ты?-- Пожалуй, ты и не надѣялась, что я пріѣду!
   -- Тише, Томъ! пожалуйста! Я рада тебя видѣть. У насъ въ гостяхъ джентльмены: -- не кричи такъ громко.
   -- Вѣрно, кто нибудь изъ твоихъ поклонниковъ? Ну что же, вѣдь и я не хуже ихъ! Надѣюсь, мы живемъ въ свободномъ государствѣ! Я не намѣренъ говорить для нихъ шопотомъ. Вотъ что, Нина Это кажется старая Несбитъ! сказалъ онъ, увидѣвъ подошедшую къ дверямъ тетушку Несбитъ:-- Ало! старая дѣва, какъ поживаете?
   -- Томасъ, сказала мистриссъ Несбитъ, мягкимъ голосомъ:-- Томасъ!
   -- Пожалуйста, не величать меня Томасомъ, старая кошка! Не смѣйте говорить мнѣ: тише! Я не хочу молчать. Я знаю, что дѣлаю! Этотъ домъ точно такъ же принадлежитъ мнѣ, какъ и Нинѣ, и потому я могу распоряжаться здѣсь по своему; я не намѣренъ зажимать себѣ ротъ для всякой дряни. Прочь съ. дороги, говорю я! впустите меня.
   Тетушка Несбитъ отступила въ сторону.
   Томъ вошелъ въ комнату. Это былъ молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати пяти, и, какъ по всему было видно, обладалъ нѣкогда красотою и лица и всей фигуры; но постоянная невоздержность исказила всѣ черты его лица и лишила ихъ всякой граціи. Его чорные глаза имѣли тотъ мутный цвѣтъ и то озабоченное выраженіе, которые обнаруживаютъ въ молодомъ человѣкѣ сознаніе своей порочности. Его широкій и высокій лобъ, красный и покрытый угрями, его губы, толстыя и отвислыя, всѣ его движенія и манеры служили печальнымъ доказательствомъ, что въ настоящее время онъ находился подъ вліяніемъ охмѣляющихъ напитковъ, и при томъ до такой степени, что потерялъ уже сознаніе своихъ поступковъ. Нина слѣдовала за нимъ, и Клэйтонъ не на шутку испугался при видѣ страшной блѣдности ея лица. Она сдѣлала безотчетное движеніе къ нему, какъ бы прося его защиты. Клэйтонъ всталъ, Карсонъ тоже и, втеченіе минуты, всѣ стояли въ безмолвномъ замѣшательствѣ.
   -- Вотъ это мнѣ нравится, Нина! сказалъ онъ, крайне грубымъ тономъ:-- чтоже ты не рекомендуешь меня? Прекрасно ты встрѣчаешь брата, послѣ четырехлѣтней разлуки. Чортъ возьми! Рекомендуй же меня!
   -- Томъ! не говори такъ грубо, ласковымъ голосомъ сказала Нина, взявъ его за руки:-- вотъ этотъ джентльменъ, мистеръ Клэйтонъ; а это, продолжала она, глядя на мистера Клэйтона и говоря взволнованнымъ голосомъ: -- мой братъ.
   Въ знакъ выраженія обыкновенной учтивости, мистеръ Клэйтонъ протянулъ ему руку.
   -- Мистеръ Карсонъ, сказала Нина: -- рекомендую вамъ брата.
   Въ голосѣ и манерѣ, съ которыми она произнесла эти слова, было что-то невыразимо трогательное. Это замѣтилъ еще одинъ мужчина, который не былъ въ залѣ. Гарри, передавъ слугѣ лошадь, стоялъ, прислонясь къ дверному косяку и смотрѣлъ на сцену. Яркія искры, какъ отъ стильнаго лезвія, вылетали изъ голубыхъ его глазъ; каждый разъ, когда Нина произносила "мой братъ", Гарри удерживалъ дыханіе, какъ бы стараясь подавить порывы сильнаго душевнаго волненія.
   -- Полагаю, вамъ очень не нравится такой собесѣдникъ, какъ я, сказалъ Томъ, взявъ стулъ и съ шляпою на головѣ садясь въ серединѣ группы. Но, вѣдь и я имѣю такое же право сидѣть здѣсь, какъ и всякій другой, продолжалъ онъ, выплевывая табачную жвачку къ ногамъ тетушки Несбитъ. По моему, родственники должны имѣть родственныя чувства и радоваться при встрѣчѣ другъ съ другомъ. я вы видите сами, джентльмены, есть ли тутъ родственныя чувства? вотъ это моя сестра. Вы повѣрите мнѣ, если я скажу, что она не видѣлась со мной втеченіе четырехъ лѣтъ! Вмѣсто того, чтобы радоваться, она засѣла въ уголъ, не хочетъ подойти ко мнѣ, боится меня, какъ чумы. Поди же сюда, моя кошечка, и сядь ко мнѣ на колѣни.
   Онъ сдѣлалъ движеніе, чтобъ привлечь Нину къ себѣ. Съ выраженіемъ ужаса, Нина сопротивлялась, глядя на тетушку Несбитъ, которая, будучи еще болѣе испугана, сидѣла на диванѣ поджавъ ноги. Томъ въ ея глазахъ былъ хуже бѣшеной собаки. Обѣ онѣ имѣли основательную причину ужасаться. Въ нихъ еще живо сохранились воспоминанія о жестокихъ домашнихъ ураганахъ, разражавшихся надъ всѣмъ семействомъ, когда Томъ Гордонъ возвращался домой. Нина помнила градъ проклятій и брани, ужасавшій ее, когда она была еще ребенкомъ; помнила время, когда отецъ ея, блѣдный какъ смерть, склонивъ голову на руку., вздыхалъ тяжелѣе, чѣмъ вздыхаетъ отецъ, потерявшій своего единственнаго сына. По этому нисколько не удивительно, что Нина, всегда неустрашимая и находчивая, сдѣлалась вдругъ боязливою и растерянною при возвращеніи Тома.
   -- Томъ! ласково сказала она, подходя къ нему: -- ты еще не ужиналъ: не лучше ли тебѣ отправиться въ столовую?
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ, обхвативъ ея станъ, и сажая ее къ себѣ на колѣни; -- напрасно ты хочешь выгнать меня изъ этой комнаты. Я знаю, что дѣлаю! Скажи мнѣ, продолжалъ онъ, удерживая ея на колѣняхъ:-- который же изъ нихъ лучше тебѣ нравится! къ которому изъ нихъ ты болѣе благоволишь?
   Клэйтонъ всталъ и вышелъ на балконъ; мистеръ Карсонъ попросилъ Гарри проводить его въ отведенную спальню.
   -- А-га! разогналъ ихъ какъ бомбой! И въ самомъ дѣлѣ, Нина, сказать по правдѣ, я чертовски голоденъ. Не могу понять, что могло задержать моего Джима такъ долго. Я послалъ его полями, на почту. Ему бы слѣдовало воротиться въ одно время со мною. А! вотъ онъ ѣдетъ. Эй, ты, собака! вскричалъ онъ, подходя къ дверямъ, противъ которыхъ спускался съ коня весьма чорный негръ. Есть ли письма?
   -- Нѣтъ, мистеръ Томъ! я дождался почты. Вотъ уже мѣсяцъ, какъ почта приходитъ безъ писемъ. Я думаю, тутъ есть какая нибудь путаница, по которой мѣшки съ письмами попадаютъ не туда, куда слѣдуетъ.
   -- Чортъ возьми! Что же это значитъ? Послушай, Нина, сказалъ онъ, возвращаясь въ залу: -- почему ты не предложишь мнѣ ужина? Пріѣзжаю домой, сюда, въ отеческій домъ, и чтоже? вижу людей, какъ будто приговоренныхъ къ смерти. Даже и ужина нѣтъ!
   -- Помилуй, Томъ! я нѣсколько разъ предлагала тебѣ и просила ужинать.
   -- И -- эхъ! шопотомъ сказалъ Джимъ, обращаясь къ Гарри: -- вся бѣда въ томъ, что онъ еще только въ полпьяна. Скажите, чтобъ дали ему немножко рому, да еще немножко, и тогда, какъ нельзя легче, можно стащить его въ спальню.
   Слова Джима оправдались. Тамъ Гордонъ сѣлъ ужинать и въ нѣсколько минутъ прошелъ всѣ степени опьяненія. Суровость уступила въ немъ мѣсто безпредѣльной нѣжности; онъ цаловалъ Нину и тетушку Несбитъ; оплакивалъ свои пороки и сознавался въ дурныхъ своихъ поступкахъ; смѣялся и плакалъ все слабѣе и слабѣе и наконецъ заснулъ на стулѣ, на которомъ сидѣлъ.
   -- Ну, видите: онъ готовъ теперь, замѣтилъ Джимъ, наблюдавшій процессъ опьяненія. Возьмемъ, вынесемъ его, сказалъ онъ, обращаясь къ Гарри.
   Нина, въ свою очередь, удалилась въ спальню. Она видѣла, что ее ожидали впереди огорченія и тревожныя думы. Живѣе, чѣмъ когда либо, она представляла себѣ исключительное одиночество своего положенія. Тетушка Несбитъ не располагала къ себѣ; Нина не любила обращаться къ ней ни за помощью, ни за совѣтомъ; при каждой покой попыткѣ пробудить въ ней сочувствіе къ себѣ, она испытывала только одно огорченіе и досаду.
   -- Что-то будетъ завтра, сказала она про себя, ложась въ постель. Томъ, по обыкновенію, начнетъ во все вмѣшиваться, будетъ терзать моихъ слугъ, придираться къ Гарри. О, Боже мой!-- и только начинаю жить, и уже жизнь становится для меня слишкомъ тяжелою.
   Говоря эти слова, Нина увидѣла, что кто-то стоялъ подлѣ ея кровати. Это была Милли, съ материнскою нѣжностью поправлявшая подушки и постель.
   -- Это ты, Милли! Присядь, пожалуйста, на минутку. Я такъ устала сегодня! Какъ будто я провела цѣлый день въ хлопотахъ! Ты знаешь, что Томъ воротился домой и такой пьяный! Ахъ, Милли, это ужасно! Знаешь ли, что онъ обнималъ меня и цаловалъ; -- правда, онъ мнѣ брать, но все же это ужасно! И теперь я такъ утомлена, такъ озабочена!
   -- Знаю, милочка моя, все знаю, сказала Милли: -- много и много разъ я видѣла его въ такомъ положеніи.
   -- А что всего хуже, продолжала Нина:-- это неизвѣстность, какъ онъ будетъ вести себя завтра, и еще въ присутствіи мистера Клэйтона! Одна мысль объ этомъ огорчаетъ, стыдитъ, убиваетъ меня.
   -- Ничего, дитя мое, сказала Милли, нѣжно приглаживая волосы Нины.
   -- Я такъ одинока, Милли, что даже не къ кому обратиться за совѣтомъ. У другихъ дѣвицъ есть по крайней мѣрѣ друзья или родствеиники, которые служатъ имъ опорой; но у меня нѣтъ никого.
   -- Почему же вы не просите вашего Отца помочь вамъ? съ кротостію и смиреніемъ сказала Милли.
   -- Кого? стросила Нина, поднимая голову съ подушки.
   -- Вашего Отца! сказала Милли торжественнымъ голосомъ. Развѣ вы незнаете "Отца, который на небесѣхъ". Надѣюсь, кошечка моя, вы не забыли этой молитвы?
   Нина смотрѣла на старуху съ изумленіемъ.-- Милли продолжала:
   -- Еслибъ я была на вашемъ мѣстѣ, овечка моя, я бы все разсказала моему Отцу: вѣдь Онъ, дитя мое, любитъ васъ! Ему было бы пріятно, еслибъ вы обратились къ нему, высказали бы ему свое горе и, повѣрьте, Онъ успокоилъ бы васъ. Такъ по крайней мѣрѣ я дѣлала всегда, и всегда находила, что дѣлала не напрасно.
   -- Ахъ, Милли! неужели ты хочешь, чтобъ я обратилась къ Богу и просила его помочь мнѣ въ моихъ безразсудныхъ поступкахъ?
   -- Почему же и нѣтъ? Вѣдь это ваши же поступки.
   -- Прекрасно; но, Милли, сказала Нина боязливо:-- ты знаешь, что относительно религіи я была весьма дурная дѣвочка. Вотъ уже годы и годы, какъ я не читала молитвъ. Въ пансіонѣ обыкновенно смѣялись надъ тѣми, кто читалъ ихъ, и потому я мало молилась.
   -- Что съ вами, моя милочка? Вы ли это говорите?-- Неужели вы думаете, что Отецъ Небесный не знаетъ всѣхъ нашихъ дѣлъ и помышленій, что Онъ не любитъ и не хранитъ насъ во всякое время! Нѣтъ, дитя мое, Онъ знаетъ, какія мы бѣдныя и слабыя созданія.
   -- Милли, Милли! я такъ давно не читала молитвъ, что даже и не знаю теперь, какъ онѣ читаются.
   -- Господь съ вами, дитя мое! Я обыкновенно обращаюсь къ Отцу Небесному и высказываю Ему все, что на душѣ, и когда я выскажу Ему все свое горе, камень этотъ становится легче всякаго перышка.
   -- Но все же, я такъ давно не молилась Ему!
   -- Вотъ что я скажу вамъ, моя милочка! Я помню васъ, когда вы еще были маленькимъ, умненькимъ ребенкомъ, прыгали по балкону, бѣгали отъ тѣхъ, кто смотрѣлъ за вами, убѣгали въ рощу, рвали цвѣты, рѣзвились и шалили. Разъ вы веселились тамъ, какъ вдругъ папа выходитъ на балконъ и не находитъ васъ. Онъ кличетъ васъ, вы его не слышите; онъ бросается въ одну сторону, заглядывать въ другую; бѣжитъ въ лѣсъ и наконецъ находитъ васъ: вы стоите въ болотѣ, башмачки ваши увязли въ грязи; ваши ручки и личико перецарапаны, вы плачете и зовете папа. Онъ говорилъ, что этотъ призывъ былъ для него лучше всякой музыки, какую онъ слыхалъ въ своей жизни. Я помню, онъ взялъ васъ на руки и унесъ домой, безпрестанно цалуя васъ. Вотъ какъ это было моя милочка! Вы только тогда призывали своего папа, когда нужна была его помощь! Такъ точно поступаемъ мы всѣ и во всякое время. Мы только тогда прибѣгаемъ къ Отцу Небесному, когда намъ нужна Его помощь, когда сцѣпленіе трудностей и горестей заставляетъ насъ обратиться къ Нему. Когда нибудь, я поговорю съ вами побольше объ этомъ. Но теперь, моя милбчка, не горюйте: просите Его помощи и засните спокойно. Онъ услышитъ васъ. Господь съ вами!
   Сказавъ это, Милли, съ заботливостью доброй няни, пригладила подушку, и, поцаловавъ Нину въ голову, удалилась.
  

ГЛАВА XIII.

ТОМЪ ГОРДОНЪ.

   -- Послушай, Нина, сказалъ ея братъ, вошедъ на другой день въ гостиную, послѣ осмотра плантаціи:-- ты непремѣнно должна оставить меня здѣсь, чтобъ управлять плантаціей. Здѣсь все ужасно запущено! Этотъ Гарри только разъѣзжаетъ въ своихъ блестящихъ сапогахъ и ничего не дѣлаетъ; обманываетъ тебя и заботится о своемъ гнѣздѣ. О, я знаю: всѣ эти полубѣлые ужасные бездѣльники!
   -- И ты знаешь, Томъ, что въ управленіи плантаціею соблюдается тотъ порядокъ, который назначенъ покойникомъ отцомъ нашимъ въ духовномъ завѣщаніи. Дядюшка Джонъ говоритъ, что Гарри превосходный управляющій. Я съ своей стороны увѣрена, что преданнѣе его никто и быть не можетъ; и я очень имъ довольна.
   -- Я думаю! Правда, по духовному завѣщанію все оставлено тебѣ и душеприкащикамъ, какъ ты называешь ихъ; но ужь будто и я ничего не значу? Ты очень ошибаешься, если не считаешь меня своимъ прямымъ опекуномъ! Зачѣмъ-то я и пріѣхалъ сюда, чтобъ разъ навсегда покончить съ наглостью этого негодяя!
   -- Съ наглостію Гарри? Въ немъ ничего нѣтъ наглаго. Напротивъ, онъ поступаетъ благородно, какъ джентльменъ: всѣ замѣчаютъ это.
   -- Благодарю! Вотъ это мнѣ нравится, Нина! Какъ глупо съ твоей стороны употреблять это слово въ отношеніи къ негру. Хорошъ джентльменъ! Конечно, разъигрывая джентльмена, станетъ ли онъ заботиться о твоихъ выгодахъ? Подожди немного, и ты сама увидишь, въ какомъ положеніи находятся твои дѣла. Отчего всѣ эти безпорядки? Оттого, что ты никогда не слушаешь меня, не обращаешь ни малѣйшаго вниманія на мои совѣты.
   -- Прошу тебя, Томъ, не говори мнѣ объ этомъ! Я не вмѣшиваюсь въ твои дѣла. Пожалуйста, предоставь мнѣ право управлять и моими по моему усмотрѣнію.
   -- А кто этотъ Клэйтонъ, который шатается здѣсь? Ужь не думаешь ли ты выдти за мужъ за него?
   -- Не знаю, сказала Нина,
   -- Ну такъ я знаю: онъ мнѣ не нравится, и я ни за что не дамъ тебѣ согласія на этотъ бракъ. Вотъ другой, совсѣмъ иное дѣло,-- тотъ вдвое достойнѣе. Это богатѣйшій человѣкъ въ Нью-Йоркѣ. Мнѣ говорилъ объ немъ Джо-Снэйдерь. За него ты можешь выдти.
   -- Еслибъ онъ былъ богаче Креза, я и тогда не пойду за него. У меня еще покуда нѣтъ желанія идти замужъ; но если захочу, то мнѣ никто не можетъ запретить выдти за мистера Клэйтона, сказала Нина, и по лицу ея разлился яркій румянецъ.-- Ты не имѣешь права распоряжаться моими дѣлами; -- скажу тебѣ откровенно, Томъ, что я не хочу и не буду слушать твоихъ приказаній.
   -- Въ самомъ дѣлѣ!-- посмотримъ! сказалъ Томъ.
   -- Кромѣ того, продолжала Нина: -- я желаю, чтобъ ты оставилъ здѣсь все въ покоѣ и помнилъ, что мои слуги -- не твои, и что ты не имѣешь права повѣрять ихъ дѣйствія.
   -- Увидимъ, будутъ ли твои слова согласны съ моими дѣйствіями! Ты не забудь, что я смотрю на положеніе плантаціи моего отца не изподтишка, не какъ чужой человѣкъ. Если твои негры не хотятъ смотрѣть въ оба, то и они узнаютъ, и притомъ очень скоро, господинъ ли я здѣсь или нѣтъ,-- особливо этотъ Гарри. Если эта собака осмѣлится неслушать моихъ приказаній, я влѣплю ей пулю въ голову такъ же легко, какъ въ голову дикой козы. Пусть эти слова послужатъ тебѣ предостереженіемъ.
   -- О, Томъ! зачѣмъ говорить такія вещи!-- сказала Нина, начиная не на шутку тревожиться.-- Неужели тебѣ нравится огорчать меня?
   Разговоръ былъ прерванъ приходомъ Милли.
   -- Миссъ Нина, я стану крахмалить сегодня платье миссъ Лу, не угодно ли отдать мнѣ и ваши вещи.
   Радуясь случаю прервать разговоръ, Нина убѣжала въ свою комнату; за ней послѣдовала и Милли и, затворивъ дверь, заговорила съ Ниной таинственнымъ тономъ.
   -- Миссъ Нина! нельзя ли вамъ отправить Гарри куда-нибудь съ порученіемъ, дня на три, пока не уѣдетъ мистеръ Томъ.
   -- Но какое право, сказала Нина, съ яркимъ румянцемъ: -- какое право имѣетъ онъ предписывать законы моимъ слугамъ или мнѣ, и вмѣшиваться въ здѣшнія распоряженія?
   -- Теперь, миссъ Нина, безполезно разсуждать о правахъ. Мы должны дѣлать, что можемъ.-- Такъ ли мы дѣлаемъ или нѣтъ, это опять другая статья. Дѣло въ томъ, дитя мое: Гарри у васъ правая рука, и не то что мы; онъ не гнется передъ вѣтромъ. Онъ вспыльчивъ; теперь онъ точь въ гочь, какъ боченокъ, наполненный порохомъ; а масса Томъ, то и дѣло, что поджигаетъ его. Какъ вы хотите, моя милочка, а мнѣ кажется, что это не обойдется безъ чего нибудь ужаснаго.
   -- Неужели ты думаешь, что онъ осмѣлится...
   -- Ахъ, дитя мое, не говорите мнѣ!-- Осмѣлится! Конечно, осмѣлится! къ тому же молодые люди имѣютъ множество случаевъ оскорбить беззащитнаго и вывести изъ себя. А если ни тѣло ни душа не въ состояніи будутъ вынести оскорбленія, если Гарри подниметъ свою руку, тогда масса Томъ застрѣлитъ его! Пока еще ничего не сказано, ничего и не сдѣлано. А послѣ ужь будетъ поздно: тогда ужь ничѣмъ не поможешь. Вы не захотите заводить судебнаго процесса съ роднымъ братомъ, а если и заведете, то все же не возвратите жизни Гарри. Ахъ, дитя мое, еслибъ можно было разсказать вамъ, что я видѣла!... нѣтъ! вы ничего не знаете объ этомъ. Я только одно вамъ скажу: пошлите за чѣмъ нибудь на плантацію вашего дяди; пошлите туда Гарри съ чѣмъ нибудь, или просто ни съ чѣмъ; дайте только ему возможность уѣхать отсюда, а потомъ уже поговорите съ вашимъ братомъ откровенно и заставьте его удалиться отсюда. Но, ради Бога, не ссорьтесь съ нимъ, не сердите его, чтобы ни случилось. Здѣсь нѣтъ ни одного человѣка, который могъ бы равнодушно смотрѣть на него: его всѣ ненавидятъ. Пожалуйста, дитя мое, поторопитесь этимъ. Позвольте, я сбѣгаю и отъищу Гарри; а вы между тѣмъ идите въ заднюю комнату; я приведу его туда.
   Блѣдная и трепещущая, Нина спустилась въ маленькую комнату, куда черезъ нѣсколько минутъ вошла Милли вмѣстѣ съ Гарри.
   -- Гарри! сказала Нина, взволнованнымъ голосомъ:-- возьми лошадь и свези письмо на плантацію дядюшки Джона.
   Гарри стоялъ, сложивъ руки на груди и потупивъ взоры. Нина продолжала:
   -- Я нахожу необходимымъ, Гарри, удалить тебя отсюда дня на три, или даже на недѣлю.
   -- Миссъ Нина, сказалъ Гарри: -- теперь наступили на плантаціи безотлагательныя работы, требующія строгаго надзора. Нѣсколько дней небрежнаго присмотра могутъ произвести большіе убытки, и потомъ будутъ говорить, что я пренебрегалъ своимъ дѣломъ, лѣнился и разъѣзжалъ безъ всякой цѣли по округу.
   -- Если я посылаю тебя, то принимаю на себя всю отвѣтственность и всякіе убытки. Дѣло въ томъ, Гарри, я боюсь что у тебя не достанетъ терпѣнія оставаться здѣсь, пока Томъ гоститъ у меня. Откровенно скажу тебѣ, что я боюсь за твою жизнь! Если ты уважаешь меня, то, пожалуйста, распорядись, какъ можно лучше, работами, и сейчасъ же удались отсюда. Я скажу Тому, что послала тебя по дѣлу, и между тѣмъ напишу письмо, которое ты долженъ свезти. Это единственное средство спасти тебя. Томъ имѣетъ столько случаевъ оскорбить или обидѣть тебя, что наконецъ выведеть тебя изъ терпѣнія; а мнѣ кажется, онъ рѣшился довести тебя до этого.
   -- Ужь одно это обидно и оскорбительно, сказалъ Гарри, стиснувъ зубы и продолжая смотрѣть въ землю:-- чтоя долженъ бросить все, и бросить только потому, что не имѣю права защищать васъ и ваши интересы.
   -- Жаль! очень жаль! сказала Нина. Но, Гарри, не теряй времени на подобныя размышленія, уѣзжай отсюда, какъ можно скорѣе. И Нина ласково взяла его за руку. Ради меня, Гарри, будь добръ, будь благоразуменъ.
   Комната, гдѣ они стояли, имѣла придолговатыя окна, которыя, подобно окнамъ залы, выходили на балконъ и на песчаную дорожку, окаймленную кустарникомъ. Въ то время, когда Гарри стоялъ въ раздумьи, онъ вдругъ вздрогнулъ, увидѣвъ на дорожкѣ Лизетту, съ небольшой корзинкой, въ которой лежали только что выглаженные дамскіе уборы. Ея статную, маленькую фигуру обхватывало легкое голубое платье; снѣжной бѣлизны платокъ наброшенъ былъ на ея граціозный бюстъ, другой такой же платокъ накинутъ былъ на руку, которою Лизетта поддерживала на головѣ корзинку. Она весело шла по дорожкѣ, напѣвая какую-то пѣсенку, и въ одно и то же время обратила на себя вниманіе Тома Гордона и своего мужа.
   -- Клянусь честью, я въ первый разъ вижу такую милашку, сказалъ Томъ, сбѣгая съ балкона на встрѣчу Лизеттѣ. Здравствуй, моя милая.
   -- Здравствуйте, сэръ, отвѣчала Лизегта своимъ обычнымъ веселымъ тономъ.
   -- Скажи пожалуйста, моя милая, чья ты такая? Мнѣ кажется, я никогда не видалъ тебя въ этомъ мѣстѣ.
   -- Извините, сэръ, я жена Гарри.
   -- Вотъ что! гм! У него чертовски хорошій вкусъ, сказалъ онъ, фамильярно положивъ руку на плечо Лизетты.
   Плечо было отдернуто въ то самое мгновеніе, какъ рука Тома прикоснулась къ ней и Лизетта, съ видомъ негодованія, дѣлавшимъ ее еще прекраснѣе, быстро перебѣжала на другую сторону дорожки.
   -- Какъ, неужели ты не знаешь, что я господинъ твоего мужа? Будь же поумнѣе, моя милая! сказалъ онъ, слѣдуя за ней и стараясь взять ее за руку.
   -- Оставьте меня, сказала Лизетта, покраснѣвъ, и такимъ голосомъ, въ которомъ отзывались и мольба и негодованіе.
   -- Оставить тебя,-- нѣтъ! этого не будетъ; особливо когда ты просишь такъ мило.
   И онъ снова хотѣлъ положить руку на плечо Лизетты.
   Надобно сказать, что Гарри, хотя не слышалъ этого разговора, но угадалъ его, и довольно вѣрно, по пантомимѣ, которой былъ свидѣтелемъ. Онъ смотрѣлъ на эту сцену, сжавъ губы и расширивъ зрачки. Нина, стоявшая спиной къ окну, удивилась выраженію лица Гарри.
   -- Взгляните въ окно, миссъ Нина, сказалъ онъ. Видите ли вы мою жену и вашего брата.
   Нина обернулась, и вспыхнула; глаза ея разгорѣлись, и прежде, чѣмъ Гарри успѣлъ подумать, что ему сказать, какъ она выбѣжала на дорожку и взяла Лизетту за руку.
   -- Томъ Гордонъ, сказала она:-- мнѣ стыдно за васъ! Молчите! продолжала она, устремивъ на него сердитый взглядъ и топнувъ ножкой. Вы осмѣлились пріѣхать сюда, и позволить себѣ такія дерзости! Пока я госпожа здѣсь, я не позволю вамъ этого; а незабудьте, что я госпожа въ этомъ домѣ! Несмѣйте дотронуться пальцемъ до нея; пока она находится подъ моей защитой, она неприкосновенна. Пойдемъ, Лизетта!
   Сказавъ это, Нина взяла за руку испуганную Лизетту и увела ее въ домъ. Томъ Гордонъ до такой степени былъ смущенъ порывомъ гнѣва въ своей сестрѣ, что оставилъ слова ея безъ возраженія; онъ только посмотрѣлъ ей вслѣдъ и просвисталъ.
   -- Можетъ говорить, что ей угодно! Она еще не знаетъ, что слово и дѣло,-- двѣ вещи, совершенно различныя, проговорилъ онъ послѣ свистка и побрелъ на балконъ, гдѣ стоялъ Гарри, сложивъ на груди руки; жилы на лбу Гарри налились кровью и раздулись отъ подавленнаго гнѣва.
   -- Войди, Лизетта, сказала Нина: -- снеси эти вещи въ мою комнату, я сейчасъ приду къ тебѣ.
   -- Клянусь честью, сэръ, сказалъ Томъ, входя на балконъ и обращаясь къ Гарри съ самымъ оскорбительнымъ тономъ: -- мы всѣ какъ нельзя болѣе обязаны вамъ за эту милую игрушку, которую завели вы въ здѣшнемъ мѣстѣ!
   -- Моя же на не принадлежитъ къ здѣшнему мѣсту, сказалъ Гарри, принуждая себя говорить спокойно. Она принадлежитъ мистриссъ Ле-Клеръ, которая недавно получила въ наслѣдство плантацію Бельвиль.
   -- А! благодарю тебя за это извѣстіе! Можетъ быть, мнѣ вздумается купить твою жену, поэтому совершенно не лишнее знать, кому принадлежитъ она? Мнѣ же нужна такая женщина. Она можетъ быть хорошей ключницей, не правда ли? Умѣетъ ли она приготовлять бѣлье? Какъ ты думаешь, къ чему она болѣе способна? Я непремѣнно поѣду къ ея госпожѣ.
   Во время этихъ жестокихъ словъ, Гарри ломалъ себѣ пальцы, дрожалъ всѣмъ тѣломъ и отъ времени до времени смотрѣлъ то на Нину, то на своего мучителя. Его лицо покрылось мертвенною блѣдностью; даже губы его побѣлѣли. Продолжая держать руки за спиной, онъ, вмѣсто отвѣта, устремилъ на Тома свои большіе голубые глаза, и теперь, какъ случалось это и въ другое время, особливо въ минуты сильнаго волненія, гнѣвныя черты лица Гарри имѣли такое сильное сходство съ чертами полковника Гордона, что Нина замѣтила это и испугалась. Томъ Гордонъ тоже замѣтилъ. Но это только послужило къ увеличенію его бѣшенства; злоба и ненависть, сверкавшія въ его глазахъ, были, поистинѣ, ужасны. Два брата, какъ двѣ электрическія тучи, готовы были разразиться громомъ и молніей. Нина поспѣшила вмѣшаться.
   -- Спѣши, спѣши Гарри! сказала она. Порученіе, которое я дѣлаю, очень важно. Ради Бога, поѣзжай скорѣе!
   -- Позвать развѣ Джима, сказалъ Томъ: -- пусть онъ осѣдлаетъ лошадь. Гдѣ тутъ дорога въ Бельвиль? Я хочу туда съѣздить.
   Онъ повернулся и началъ спускаться съ балкона.
   -- Стыдись, Томъ! ты не хочешь, ты не можешь сдѣлать это. Не грѣшно ли тебѣ огорчать меня своимъ поведеніемъ?
   Томъ обернулся, посмотрѣлъ на сестру съ злобной улыбкой, снова обернулся и ушелъ.
   -- Поѣзжай, Гарри, поѣзжай скорѣе! Не огорчайся,-- тутъ нѣтъ никакой опасности, прибавила Нина, понизивъ голосъ: -- мадамъ Ле-Клеръ ни за что не согласится.
   -- Почемъ знать! сказалъ Гарри: -- за деньги чего не дѣлаютъ?
   -- Въ такомъ случаѣ, я.... я куплю ее сама! сказала Нина.
   -- Миссъ Нина, вы не знаете въ какомъ положеніи ваши дѣла, поспѣшно сказалъ Гарри. Въ настоящее время невозможно достать денегъ на это, тѣмъ болѣе, если я удалюсь отсюда на недѣлю. Быть мнѣ здѣсь или не быть -- составитъ большую разницу; тогда какъ мистеръ Томъ въ состояніи заплатить тысячу долларовъ сію минуту. Я не знавалъ еще, чтобъ онъ нуждался въ деньгахъ, на удовлетвореніе своихъ гнусныхъ желаній. Ужели еще мало переносилъ я это иго?
   -- Послушай, Гарри, я продамъ все, что имѣю, продамъ брильянты, заложу плантацію, но не позволю Тому совершить такой гнусный поступокъ! Повѣрь, я не такъ себялюбива, какою постоянно казалась. Я знаю, для моихъ интересовъ ты жертвовалъ собою; и я всегда принимала эту жертву, потому, что любила исполнять свои прихоти, потому, что была избалованнымъ ребенкомъ. При всемъ томъ, у меня не менѣе энергіи, чѣмъ у брата Тома; онъ затронулъ меня, и я сейчасъ же ѣду къ мадамъ Ле-Клеръ и дѣлаю ей предложеніе. Только ты, пожалуйста, Гарри, уѣзжай отсюда. Тебѣ не совладать съ завистью и раздраженіемъ, которыя ты возбудилъ въ моемъ братѣ; если ты станешь сопротивляться, тогда все и всѣ возстанутъ противъ тебя, и я не въ силахъ буду защитить тебя. Положись на меня... я не такой ребенокъ, какимъ меня считаютъ! Ты увидишь, что я съумѣю защитить и себя и тебя. Кажется, это идетъ мистеръ Клэйтонъ,-- и прекрасно! Вели подать двухъ лошадей, и мы сейчасъ же отправимся къ мадамъ Ле-Клеръ.
   Нина отдала приказаніе съ достоинствомъ принцессы, такъ что Гарріи при всемъ своемъ волненіи не могъ не удивиться внезапной перемѣнѣ, которая произошла во всей ея натурѣ.
   -- Вамъ, сказалъ Гарри, понизивъ голосъ: -- я готовъ служить до послѣдней капли крови! Но, прибавилъ онъ, голосомъ, который заставилъ Нину содрогнуться: -- мнѣ ненавистны всѣ другіе! Мнѣ ненавистна Америка! Я ненавижу ея законы!
   -- Гарри, сказала Нина:-- ты поступаешь нехорошо, ты забываешься.
   -- Я поступаю нехорошо... я? Неправда! Я принадлежу къ классу людей, которыхъ поступки въ отношеніи къ другимъ бываютъ всегда еще слишкомъ добры. Лучше было бы, еслибъ вашъ отецъ обратилъ меня въ обыкновеннаго квартерона, и заставилъ бы работать, какъ негра, это было бы въ тысячу разъ лучше, чѣмъ дать воспитаніе и предоставить всякому бѣлому полное право топтать меня ногами.
   Нина помнила выраженіе лица своего отца, въ минуты гнѣва, и снова была поражена сходствомъ между его лицомъ и судорожно стянутымъ лицомъ Гарри.
   -- Гарри, сказала она полу-умоляющимъ тономъ:-- подумай о томъ, что говоришь ты! Если ты любишь меня, то успокойся!
   -- Люблю ли я васъ! Мое сердце всегда было въ вашихъ рукахъ! Моя привязанность къ вамъ, какъ цѣпь, сковывала меня. Еслибъ не вы, я давно или пробилъ бы себѣ дорогу на Сѣверъ, или нашелъ бы могилу на пути къ свободнымъ штатамъ!
   -- Послушай, Гарри, сказала Нина, послѣ минутнаго размышленія:-- любовь ко мнѣ ни для кого не должна быть цѣпью: я дамъ тебѣ свободу, это вѣрно, какъ вѣрно и то, что на Небѣ есть Богъ! Я внесу билль объ этомъ въ первое законодательное собраніе, и увѣрена, что билль этотъ будетъ утвержденъ: объ этомъ похлопочутъ мои друзья. Уѣзжай же, Гарри! уѣзжай, какъ можно скорѣй!
   Гарри простоялъ нѣсколько секундъ молча, потомъ вдругъ взялъ руку своей миленькой госпожи, поднесъ ее къ губамъ, повернулся и ушелъ. Въ это время Клэйтонъ проходилъ между кустами по извилистой дорожкѣ; но замѣтивъ, что Нина занята серьёзнымъ разговоромъ, остановился въ нѣкоторомъ разстояніи отъ балкона. Лишь только Нина увидѣла его, какъ съ радостію протянула ему руку.
   -- Мистеръ Клэйтонъ! сказала она:-- васъ то мнѣ и нужно! Не хотите ли прогуляться со мной.
   -- Съ большимъ удовольствіемъ.
   -- Подождите же минуту; пока я одѣваюсь, намъ приведутъ лошадей.
   И Нина, торопливо вбѣжавъ на балконъ, вошла въ комнаты.
   Съ минуты пріѣзда Тома Гордона, Клэйтонъ чувствовалъ себя въ крайне затруднительномъ положеніи. Онъ замѣтилъ, что молодой человѣкъ съ перваго раза не полюбилъ его, и не могъ скрыть этого чувства,-- при всемъ своемъ желаніи. Онъ находилъ затруднительнымъ показать видъ, что ничего не замѣчаетъ. Боясь привести Нину еще въ большее замѣшательство, онъ не хотѣлъ показать, что понимаетъ ея положеніе, не хотѣлъ сдѣлать этого даже подъ прикрытіемъ сочувствія и желанія оказать свою помощь; и потому онъ ждалъ только отъ нея хоть одного слова, которое дало бы ему право начать разговоръ. Онъ ждалъ довѣрія съ ея стороны. Судя по ея откровенности, нельзя было сомнѣваться, что она заговоритъ съ нимъ о предметѣ, имѣвшемъ для нея такой глубокій интересъ.
   Нина скоро явилась, и, сѣвъ на лошадей, они поѣхали по той же лѣсной дорогѣ, которая вела къ коттеджу Тома, и тамъ брала направленіе къ плантаціи Бельвиль.
   -- Увидя васъ, я обрадовалась по многимъ причинамъ, сказала Нина:-- въ жизни своей я никогда еще не нуждалась такъ въ помощи друга, какъ сегодня. Мнѣ непріятно, что вы были свидѣтелемъ сцены вчерашняго вечера, но вмѣстѣ съ тѣмъ я радуюсь, что это самое обстоятельство даетъ мнѣ возможность поговорить съ вами откровенно. Дѣло въ томъ, что мой братъ, хотя у меня и единственный, но въ его обхожденіи со мной не проглядываетъ и искры родственной любви. Что за причина тому?-- не знаю: потому ли, что онъ завидуетъ любви моего бѣднаго папа ко мнѣ, или потому, что я кажусь капризною, избалованною дѣвочкой, и этимъ его раздражаю. Я не могу постичь этой причины, знаю только, что онъ никогда не былъ добръ и снисходителенъ ко мнѣ на долгое время. Быть можетъ, онъ и любилъ бы меня, еслибъ я дѣйствовала по его совѣтамъ: но я создана такою же рѣшительною и своевольною, какъ и онъ. Моими поступками никто еще не управлялъ, и я не могу признать права, которое братъ принимаетъ на себя, права повѣрять мои дѣйствія и управлять моими дѣлами. Я люблю его, но не хотѣла бы имѣть его опекуномъ. Надо вамъ сказать, онъ питаетъ глубокую и самую неосновательную ненависть къ Гарри; я не могу представить себѣ тѣхъ непріятностей, которыя ожидаютъ меня дома послѣ этой поѣздки. Какой-то злой духъ овладѣваетъ и Гарри и Томомъ, когда они сходятся вмѣстѣ; они, повидимому, наполняются электричествомъ, взрыва котораго я жду съ минуты на минуту. Къ несчастію для Гарри, онъ получилъ воспитаніе далеко выше большинства его сословія; довѣріе, которымъ онъ пользуется, возбуждаетъ въ немъ болѣе обыкновеннаго чувство свободнаго человѣка и даже джентльмена; во всемъ нашемъ домѣ нѣтъ никого, кромѣ Тома, кто бы не оказывалъ ему расположенія и даже почтенія. Это-то, мнѣ кажется, всего болѣе и раздражаетъ Тома и заставляетъ его пользоваться всякимъ случаемъ, чтобъ обижать и оскорблять другихъ. Я увѣрена, что братъ мой намѣренъ довести Гарри до какого побудь отчаяннаго поступка; когда я вижу, какъ страшно они смотрятъ другъ на друга, я трепещу за послѣдствія. Гарри недавно женился на хорошенькой дѣвушкѣ, съ которой живетъ въ маленькомъ коттеджѣ на краю бельвильской плантаціи. Сегодня утромъ Томъ увидѣлъ ее, и это, повидимому, внушило ему самый безчеловѣчный планъ, чтобъ оскорбить Гарри. Онъ грозилъ отправиться къ мадамъ Ле-Клеръ, и купить у нея жену Гарри; чтобъ успокоить Гарри, я обѣщала предупредить брата и сдѣлать тоже самое отъ себя.
   -- А вы думаете, что мадамъ Ле-Клеръ продастъ ее? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Не знаю, сказала Нина: -- я знакома съ ней только по слуху. Знаю еще, что она нью-орлеанская креолка, недавно купившая эту плантацію. Лизетта, очень умная, дѣятельная дѣвушка; благодаря своимъ способностямъ и искусству въ рукодѣльяхъ, она ежемѣсячно платитъ своей госпожѣ довольно значительную сумму. Соблазнится ли она продать Лизетту, получивъ за нее большія деньги съ разу,-- не знаю, и не буду знать, пока не испытаю. Во всякомъ случаѣ, я бы желала откупить Лизетту собственно для Гарри.
   -- Неужели вы полагаете, что угрозы вашего брата имѣютъ серьёзный характеръ?
   -- Я бы не стала опасаться за послѣдствія, еслибъ не была увѣрена. Во всякомъ случаѣ, имѣютъ ли они или не имѣютъ серьёзный характеръ, но я рѣшилась сдѣлать это.
   -- Если окажется необходимость въ немедленной уплатѣ, сказалъ Клэйтонъ:-- у меня есть небольшія деньги, которыя лежатъ безъ всякаго употребленія; вексель на эти деньги при мнѣ, и его примутъ съ перваго взгляда. Я предлагаю вамъ это, потому что возможность представитъ наличныя деньги можетъ облегчить переговоры. Позвольте и мнѣ принять участіе въ добромъ дѣлѣ; вы этимъ доставите мнѣ величайшее удовольствіе.
   -- Благодарю васъ, сказала Нина отъ чистаго сердца:-- быть можетъ я не встрѣчу этой необходимости; но если она неизбѣжна, я приму предложеніе ваше съ тою же готовностью, съ которою вы сдѣлали его.
   Послѣ часовой поѣздки, Нина и Клэйтонъ приблизились къ границамъ плантаціи Бельвиль. Въ дни своей юности, Нина знала это мѣсто, какъ резиденцію старинной и богатой фамиліи, съ которой отецъ ея былъ въ довольно близкихъ отношеніяхъ. Не удивительно, что въ настоящую минуту ее непріятно поразилъ видъ нищеты, запустѣнія и упадка, проглядывавшій во всѣхъ частяхъ плантаціи. Ничего не можетъ быть унылѣе и печальнѣе видимаго, постепеннаго разрушенія въ томъ, что устраивалось и сооружалось съ величайшей заботливостію. Увидѣвъ полуразвалившіеся ворота, ощипанный и обломанный кустарникъ, прогалины въ прекрасной аллеѣ, образовавшіяся отъ вырубки старыхъ деревьевъ на дрова, Нина не могла подавить въ душѣ своей чувства глубокаго унынія.
   -- Какимъ прелестнымъ казалось мнѣ это мѣсто, когда я пріѣзжала сюда, будучи ребенкомъ! сказала Нина. По всему видно, что нынѣшняя госпожа плохая хозяйка.
   Между тѣмъ лошади подъѣзжали къ лицевому фасаду дома, въ которомъ обнаруживались тѣже самые признаки неряшества и небреженія. Многія шторы держались на одномъ только крючкѣ; двери перекосились и врѣзались въ гнилые пороги; деревянные столбы, служившіе опорою небольшаго навѣса, лежали подлѣ крыльца, и розы, когда-то обвивавшіяся вокругъ этихъ столбовъ, оставлены въ величайшемъ небреженіи и разстилались по землѣ. Балконъ былъ заваленъ всякаго рода хламомъ, ящиками различныхъ величинъ, седлами, тряпьемъ и другими предметами, образовавшими удобные уголки для пріюта и укрывательства, уголки, въ которыхъ до полдюжины маленькихъ негровъ и три -- четыре собачки играли въ прятки, съ величайшимъ удовольствіемъ и шумомъ.
   Когда Нина и Клэйтонъ остановились у крыльца, вся эта шумная ватага выстроилась въ рядъ, оскалила зубы и съ любопытствомъ смотрѣла на пріѣзжихъ.
   Ни одному изъ этихъ маленькихъ созданій не пришло даже въ голову подержать лошадей или отвѣтить на вопросы пріѣзжихъ. Они поперемѣнно посматривали то другъ на друга, то на незнакомыхъ путниковъ, и скалили свои бѣлые зубы. Наконецъ какой-то оборванный лакей, съ половиною соломенной шляпы на головѣ, призывомъ Клэйтона поднятъ былъ на ноги; онъ взялъ лошадей, разумѣется, одаривъ сначала толчками всю группу ребятишекъ, которые до такой степени были невѣжливы, что даже не пригласили джентльмена и лэди пожаловать въ комнаты. Послѣ такого увѣщанія, Нина и Клэйтонъ, предшествуемые ребятишками, вошли въ комнату на право отъ главной залы. Въ комнатъ этой, повидимому, все находилось въ недоконченномъ состояніи. Половина занавѣсей навѣшена была на окна, между тѣмъ, какъ другая половина валялась по стульямъ. Сырыя, покрытыя плесенью шпалеры мѣстами были оторваны отъ стѣнъ, приготовленныхъ для новой оклейки; нѣсколько полуразвернутыхъ кусковъ дорогихъ шпалеръ лежало на столѣ, заставленномъ остатками стараго, неоконченнаго завтрака; на немъ были тарелки, куски хлѣба и сыра, грязные стаканы и пустая бутылка. Трудно было найти стулъ, не покрытый толстымъ слоемъ пыли. Нина послала свою карточку съ однимъ изъ маленькихъ шалуновъ, которому на половинѣ лѣстницы вдругъ пришла фантазія спуститься внизъ по периламъ. Неудивительно, что во время этой операціи, карточка выпала изъ рукъ и вся группа шалуновъ опрометью бросилась къ ней, отбивая другъ у друга честь снести ее на верхъ. Порывы ихъ усердія были остановлены внезапнымъ приходомъ лакея въ полушляпѣ, который, по убѣдительной просьбѣ Нины, вмѣшался въ крикливую толпу и разсѣялъ ее. Какъ стадо воронъ, съ говоромъ и крикомъ, они разлетѣлись по разнымъ частямъ залы, между тѣмъ, какъ лакей поднялъ карточку и съ безпредѣльнымъ радушіемъ, озарявшимъ его лоснящееся черное лицо, пошелъ на верхъ, оставивъ Нину и Клэйтона дожидаться внизу. Черезъ нѣсколько секундъ онъ воротился.
   -- Миссисъ проситъ молодую лэди пожаловать на верхъ, сказалъ онъ.
   Нина торопливо пошла за нимъ, оставивъ Клейтона на цѣлый часъ одинокимъ существомъ въ пустой, заброшенной комнатѣ. Наконецъ она воротилась въ величайшемъ одушевленіи.
   -- Дѣло кончено! сказала она: -- купчая будетъ подписана, лишь только мы пришлемъ ее.
   -- Я привезу ее самъ, сказалъ Клейтонъ: -- и самъ разсчитаюсь.
   -- Благодарю васъ, сказала Нина: -- но теперь, ради Бога, уйдемте отсюда. Видали ли вы когда нибудь такое опустѣлое мѣсто. Я помню время, когда домъ этотъ казался настоящимъ раемъ, полнымъ любезныхъ и милыхъ людей.
   -- Скажите, что это за особа, съ которой вы вели переговоры? спросилъ Клейтонъ на обратномъ пути.
   -- Особа эта, сказала Нина: -- принадлежитъ къ числу мягкихъ и сговорчивыхъ женщинъ; высокаго роста, съ желтовато-блѣднымъ лицомъ, нюхаетъ табакъ, въ измятомъ платьи изъ грубой матеріи. Голова у нея обвязана яркимъ остъ-индскимъ платкомъ; говоритъ она въ носъ болѣе, чѣмъ это принято у французовъ, и безпрестанно размахиваетъ желтымъ носовымъ платкомъ. Бѣдняжка! Нѣсколько разъ она повторяла, что у нея болѣли зубы, что втеченіе недѣли ни одной ночи она не спала, и что поэтому въ отношеніи къ ея наряду не должно быть взыскательнымъ. Мнѣ нравится въ этихъ французахъ одна черта: они, какъ говорится, всегда ravis de vous voir, всегда остаются при убѣжденіи, что чему быть, того не миновать; эта добрая дама была очень любезна; сейчасъ же приказала очистить для меня стулъ отъ разнаго хлама и пыли. Комната, какъ и всѣ другія въ ея домѣ, представляла собою картину страшнаго безпорядка. Мадамъ Ле-Клеръ оправдывала такое состояніе невозможностью найдти рабочихъ, которые бы съумѣли сдѣлать что нибудь порядочное; поэтому-то все и оставалось въ ожиданіи какого нибудь сильнаго потрясенія. Во всемъ этомъ хаосѣ преспокойно и въ большомъ обиліи ползаютъ какія-то черныя букашки, которыя, мнѣ кажется, когда-нибудь, какъ саранча, нападутъ на эту добрую женщину и источатъ ее! Бѣдная! бѣдная! Здѣшній край ей не нравится и она съ грустью вспоминаетъ о Лузіаннѣ. Не смотря на ея табачную наружность и на желтый носовой платокъ, у нея развитъ вкусъ къ прекрасному: она съ чувствомъ говоритъ объ олеандрахъ, миртахъ и жасминахъ своего роднаго штата.
   -- Желалъ бы я знать, съ чего вы начали свои переговоры? сказалъ Клэйтонъ, засмѣявшись послѣ этого описанія.
   -- Очень просто! Я щегольнула французскимъ языкомъ, на сколько умѣла совладать съ нимъ, а она щегольнула англійскимъ, и, мнѣ кажется, я взяла верхъ надъ доброй душой, такъ, что могла приступить къ дѣлу. Я сейчасъ же разсказала сантиментальную исторію о любви Лизетты и Гарри; вѣдь я знаю, французы чрезвычайно любятъ все сантиментальное. Старушка растрогалась, утирала чорные глаза свои, вытягивала крючковатый носъ, какъ-бы отдавая дань моему краснорѣчію, называла Лизетту своимъ enfantmignon изъ заключеніе прочитала мнѣ маленькую лекцію о нѣжной страсти; эту лекцію я приберегу, на будущее время.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Клэйтонъ: -- я былъ бы въ восторгѣ, еслибъ вы повторили ее.
   -- О, нѣтъ! Я вамъ только одно скажу, что, устроивъ это дѣло, и вырвавшись изъ этого опустѣлаго дома, я чувствую себя въ самомъ лучшемъ настроеніи духа! Видали ли вы когда нибудь такое скучное мѣсто? Скажите, отчего это, если мы переселяемся сюда на Югъ, то все, повидимому, приходитъ въ разрушеніе? Я замѣтила эту перемѣну во всей Виргиніи. Здѣсь какъ будто все останавливается въ своемъ прогрессѣ, и подвигается не впередъ, а назадъ. На Сѣверѣ совсѣмъ другое дѣло. Однажды, во время вакацій, я отправилась въ Нью-Гэмпшэйръ. Надо вамъ сказать, что это страшно безплодная страна, гористая и песчаная, а между тѣмъ тамъ всѣ живутъ, если не въ изобиліи, то, по крайней мѣрѣ, въ довольствѣ. У нихъ такіе маленькіе, но уютненькіе, чистенькіе домики! Все окружающее ихъ носитъ отпечатокъ особенной заботливости и комфорта, не смотря на то, что земля ихъ и вполовину не такъ хороша, какъ наша. Тамъ есть такія мѣста, гдѣ кромѣ камня ничего не видно. Тамъ и зима, мнѣ кажется, продолжается не меньше девяти мѣсяцевъ. Эти янки все принимаютъ въ разсчетъ. Если чье поле каменисто, тотъ непремѣнно найдетъ случай продавать камни и извлекать изъ этого выгоду; перенося морозы въ теченіе длинной зимы, они торгуютъ льдомъ и получаютъ барыши. Они, такъ сказать, живутъ, извлекая выгоды изъ своихъ невыгодъ!
   -- А мы бѣднѣемъ, расточая свои выгоды, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Знаете ли, мистеръ Клэйтонъ, что быть приверженцемъ партій аболиціонистовъ считается у многихъ страшнымъ преступленіемъ? сказала Нина.-- Что касается до меня, то я имѣю особенное расположеніе принадлежать къ этой партіи. Быть можетъ это потому, что у меня капризный характеръ, или потому, что я не люблю вѣровать въ чужія убѣжденія. Если вы никому не скажете, я объявлю вамъ мое мнѣніе: я не вѣрю въ законность невольничества.
   -- Я тоже, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Право? а я думала, что, сказавъ свое мнѣніе, сказала что нибудь оригинальное! Въ нашъ домъ, къ тетушкѣ Несбитъ, иногда пріѣзжаетъ ея пасторъ, и тогда между ними возникаютъ различные диспуты. Между прочимъ, я слышала вотъ что: "о, какое было бы блаженство, еслибъ перевезти всѣхъ этихъ африканцевъ сюда и обратить ихъ въ христіанскую вѣру! "Чтобы придать нѣсколько одушевленія бесѣдѣ и изумить ихъ, я замѣтила, что, по моему мнѣнію, для этихъ африканцевъ легче обратить насъ въ язычниковъ.
   -- Ваше замѣчаніе весьма справедливо, сказалъ Клэйтонъ:-- нѣтъ никакого сомнѣнія, что общество, устроенное на этихъ основаніяхъ, постоянно будетъ клониться къ варварству. Такое устройство будетъ препятствовать общему воспитанію бѣлыхъ, и, доводя до нищеты болѣе бѣдныя сословія, обогащать весьма немногихъ.
   -- Прекрасно; къ чему же намъ имѣть подобное общество? сказала Нина: -- почему не уничтожить его съ разу?
   -- Подобный вопросъ легче предложить, чѣмъ отвѣтить ни него. Законы противъ эманципаціи весьма строги. Но, я думаю, что каждый плантаторъ долженъ имѣть это въ виду на будущее время, и, сообразно съ этимъ, воспитывать своихъ слугъ. Вотъ это-то я и стараюсь ввести на моей плантаціи.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказала Нина, посмотрѣвъ на Клэйтона весьма пристально: -- ваши слова напомнили мнѣ о томъ, что сама я хотѣла сказать. Вообще говоря, моя совѣсть не тревожитъ меня относительно участи моихъ слугъ, потому что они служатъ мнѣ, какъ стали бы служить во всякомъ другомъ мѣстѣ. Но что вы скажете, напримѣръ, на счетъ Гарри: онъ прекрасно образованъ, и я знаю, что во всякомъ другомъ мѣстѣ онъ былъ бы счастливѣе, чѣмъ здѣсь. Я всегда понимала это, но серьёзно подумала объ этомъ только недавно; я намѣрена освободить его при первомъ законодательномъ собраніи, и при этомъ случаѣ буду просить вашей помощи.
   -- И, конечно, я буду весь къ вашимъ услугамъ, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Когда я гостила въ Сѣверныхъ Штатахъ, тамъ были люди, которые считали насъ не лучше шайки грабителей. Само собою разумѣется, я защищала наши учрежденія, не уступая моимъ противникамъ ни на волосъ. Это, однакожь, заставило меня задуматься; и результатомъ моихъ думъ было то, что люди, которыхъ мы заставляемъ работать на насъ, очевидно, могутъ сдѣлать для себя что нибудь лучшее. Возьмемъ для примѣра Милли, которая принадлежитъ тетушкѣ Несбитъ, потомъ Гарри и Лизетту. Кажется, ясно, что если они могутъ поддерживать и себя, и частію насъ, то, безъ всякаго сомнѣнія, въ состояніи будутъ поддерживать однихъ себя. Лизетта платила своей госпожѣ по восьми долларовъ въ мѣсяцъ, и кромѣ того содержала себя.
   -- Прекрасно; и вы думаете, что тетушка Несбитъ намѣрена слѣдовать вашему примѣру?
   -- Нѣтъ; въ этомъ отношеніи она далека отъ меня! Она до такой степени довольна какимъ нибудь трактатомъ въ родѣ: "Проклятый Ханаанъ", что будетъ брать отъ Милли по десяти долларовъ въ мѣсяцъ втеченіе года съ совершенно спокойною совѣстью. Вы знаете, что нѣкоторые люди имѣютъ обыкновеніе приписывать свои поступки предопредѣленію судьбы. Тетушка Несбитъ принадлежитъ къ числу этихъ людей. Она всегда называетъ предопредѣленіемъ, что негры привезены сюда, и предопредѣленіемъ, что мы должны быть госпожами. Повѣрьте, что пока тетушка Несбитъ жива, Милли не получитъ свободы. А между тѣмъ, я скажу вамъ, хотя это и не совсѣмъ великодушно съ моей стороны, но я сама рѣшилась оставить Милли при себѣ, потому что она такая добрая и составляетъ для меня такое утѣшеніе. Я имѣю къ ней болѣе расположенія, чѣмъ къ тетушкѣ Несбитъ. Мнѣ кажется, еслибъ Милли получила такое воспитаніе, какъ мы, она была бы великолѣпною женщиною, была бы настоящею Кандасъ, эѳіопской царицей. Въ нѣкоторыхъ изъ старыхъ негровъ есть много любопытнаго и интереснаго. Мнѣ всегда пріятно было сближаться съ ними: многіе изъ нихъ такъ остроумны и оригинальны! Въ настоящую минуту я желала бы знать, что подумаетъ Томъ, узнавши, что я такъ неожиданно его предупредила. Я увѣрена, поступокъ мой его разсердитъ.
   -- А можетъ быть, онъ не имѣлъ серьёзнаго намѣренія сдѣлать что нибудь въ этомъ родѣ, сказалъ Клэйтонъ. Быть можетъ, онъ сказалъ это въ шутку, хотѣлъ похрабриться.
   -- Я бы такъ же и сама подумала, еслибъ не знала, что онъ постоянно питаетъ ненависть къ Гарри.
   Въ эту минуту по лѣсной дорогѣ послышался стукъ лошадиныхъ подковъ, и вскорѣ показался Томъ Гордонъ, сопровождаемый другимъ мужчиной, съ которымъ весьма серьёзно разговаривалъ. Въ лицѣ этого человѣка было что-то особенное, отталкивающее съ перваго взгляда. Онъ имѣлъ невысокій ростъ, крѣпкое, хотя и худощавое тѣлосложеніе; черты его лица были тонки и рѣзки; его волосы и брови -- густы и чорны; стекловидные, блѣдноголубые глаза представляли рѣзкій контрастъ съ темными зрачками. Въ выраженіи этихъ глазъ было что-то суровое и холодное. Хотя онъ и былъ одѣтъ джентльменомъ, но одежда не могла скрыть въ немъ человѣка грубаго, невѣжественнаго; эти качества обнаруживались въ немъ съ перваго взгляда, какъ обнаруживается грубое дерево изъ подъ какой бы то ни было краски и лака.
   -- Здравствуй, Нина, сказалъ Томъ, остановивъ свою лошадь и сдѣлавъ товарищу знакъ, чтобъ онъ послѣдовалъ его примѣру. Позволь представить тебѣ моего друга, мистера Джекиля. Мы ѣдемъ съ нимъ на плантацію Бельвиль.
   -- Желаю вамъ пріятной прогулки,-- сказала Нина, и тронувъ поводья, быстро проскакала мимо ихъ.
   Нѣсколько секундъ спустя, она гнѣвно посмотрѣла имъ въ слѣдъ, и потомъ, обратясь къ Клэйтону, сказала:
   -- Я ненавижу этого человѣка.
   -- Кто онъ? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Не знаю, отвѣчала Нина. Въ первый разъ его вижу, и чувствую къ нему отвращеніе. Должно быть, онъ очень дурной человѣкъ. Мнѣ кажется, я скорѣе бы позволила приблизиться ко мнѣ змѣю, чѣмъ ему.
   -- Дѣйствительно, лицо этого господина весьма непривлекательно, сказалъ Клэйтонъ: но, все же я бы не рѣшился произнеси. такой приговоръ.
   -- Томъ изъ хорошаго сдѣлался дурнымъ и теперь имѣетъ какое-то особенное влеченіе ко всему дурному, продолжала Нина, слѣдуя за нитью своихъ размышленій и не обращая вниманія на замѣчаніе Клэйтона. Его можно сравнить съ хорошимъ виномъ, которое чуть попортится, и уже обращается въ уксусъ. Но товарищъ Тома, мнѣ кажется, не имѣетъ и понятія о хорошемъ.
   -- Удивляюсь, право, какъ вы можете говорить такъ положительно о человѣкѣ, котораго видите въ первыйразъ,-- сказалъ Клэйтонъ.
   -- О! сказала Нина, принимая свой обычный веселый тонъ: развѣ вы не знаете, что дѣвицы, собаки, и другія созданія низшаго разряда, одарены способностью угадывать людей? Этой способности лишены всѣ возвышенныя существа, подобныя вамъ;-- она принадлежитъ исключительно намъ, бѣднымъ созданіямъ, которыя вполнѣ полагаются на свой инстинктъ. Смотрите же, берегитесь!
  

ГЛАВА XIV.

ГОРЕ ТЕТУШКИ НЕСБИТЪ.

   При входѣ въ домъ, Нина была встрѣчена у самыхъ дверей преданною Милли, на лицѣ которой выражалось замѣтное безпокойство.
   -- Миссъ Нина, сказала она:-- ваша тетушка получила непріятныя извѣстія.
   И съ этими словами, Нина обернулась къ нему, бросивъ на него очаровательно грозный взглядъ.
   -- Значитъ, вы замѣтили и во мнѣ что нибудь?
   -- Разумѣется, съ энергіей отвѣчала Нина. Я замѣтила это при первомъ нашемъ свиданіи. И вотъ причина, почему...
   Клэйтонъ принялъ серьёзный видъ и устремилъ на Нину пристальный взоръ. Нина замолчала, покраснѣла и потомъ засмѣялась.
   -- Чтоже вы замолчали? продолжайте!
   -- Извольте! вы всегда напоминаете собою особу дѣдушки; вы никогда не рѣшились бы воспользоваться нашимъ легкомысліемъ и безразсудствомъ, какъ это дѣлаютъ другіе мужчины. И потому, я всегда имѣла къ вамъ особенное довѣріе. Я готова довѣрять вамъ чувства, которыхъ не рѣшусь довѣрить кому-нибудь другому.-- Ваша откровенность, сказалъ Клэйтонъ:-- до такой степени дорога для меня, что мнѣ было бы больно лишиться вашего довѣрія. Не смотря на то, я долженъ сказать вамъ, что такого рода сужденія не всегда бываютъ основательны. Въ нашихъ чувствахъ инстинктъ можетъ занимать болѣе высокое мѣсто, чѣмъ мы думаемъ; но, какъ и всякое другое чувство, его нельзя назвать непогрѣшительнымъ. Мы даже и зрѣніе стараемся повѣрять разсудкомъ. Безъ этой повѣрки оно обманетъ насъ. Тѣмъ болѣе должно повѣрять инстинктъ, этотъ, такъ сказать, самый утонченный родъ зрѣнія.
   -- Быть можетъ, сказала Нина: -- но во всякомъ случаѣ этотъ человѣкъ мнѣ не нравится. Впрочемъ, если Томъ приведетъ его къ обѣду, я постараюсь хотя наружно, измѣнить это чувство. Вотъ все, что я въ состояніи сдѣлать.
   -- Непріятныя извѣстія! быстро повторила Нина. Какія же?
   -- А вотъ, изволите видѣть, продолжала Милли, провожая Нину по лѣстницѣ:-- здѣсь былъ адвокатъ и просидѣлъ съ мистриссъ Несбитъ цѣлое утро. Когда онъ вышелъ отъ нея, я застала миссъ Лу въ ужасномъ горѣ. Она сказала мнѣ, что лишилась всего своего достоянія.
   -- Только-то? сказала Нина. А я думала, и Богъ знаетъ что случилось. Не безпокойся, Милли; это еще небольшое несчастіе. Ей немного и потерять-то придется.
   -- Господь съ вами, дитя мое! Много-ли, мало-ли, все таки собственность: кому пріятно лишиться ея?
   -- Но, что же за бѣда? сказала Нина:-- вѣдь ты знаешь, что тетушка Несбитъ можетъ жить вмѣстѣ съ нами; -- небольшія деньги, необходимыя на ея прихоти, на новые чепчики, на капли отъ кашля и другія мелочи, она во всякое время, и безъ всякихъ хлопотъ, можетъ получить отъ насъ.
   -- Ахъ, миссъ Нина! у васъ доброе сердце! Вы бы, кажется, подарили оба конца радуги, еслибъ это было возможно; да дѣло-то въ томъ, что вамъ недостать ихъ. Дитя мое! вѣдь домъ-то у васъ очень великъ: -- надобно всѣхъ и накормить и напоить, а это чего стоить? Гарри, я вамъ скажу, очень затрудняется покрывать всѣ расходы,-- хотя онъ и не говоритъ о своемъ затрудненіи; онъ хочетъ, чтобъ вы ходили по цвѣтамъ, носили цвѣты въ обѣихъ рукахъ, и никогда не думали, откуда берутся они. Я вамъ вотъ что скажу, дитя мое,-- мы обязаны подумать и о васъ немного; пора и намъ знать честь!
   -- Ахъ, Милли, какъ это забавно!
   -- Нисколько не забавно, миссъ Нина! Вы только послушайте, что я скажу. Миссъ Лу -- это разъ; потомъ я -- это два, Полли -- большая здоровая дѣвка -- это три, Томтитъ -- четыре; всѣ мы ѣдимъ вашъ хлѣбъ и не приносимъ вамъ ни малѣйшей пользы, потому что вся наша обязанность состоитъ въ томъ, чтобы прислуживать миссъ Лу; между тѣмъ какъ у васъ одной столько прислуги, что ея слишкомъ достаточно на цѣлый домъ. Я знаю, миссъ Нина, молодымъ барышнямъ непріятно слушать подобныя рѣчи; но, на самомъ-то дѣлѣ, прокормить насъ чего нибудь да стоитъ, а потому, кто нибудь изъ насъ долженъ заплатить вамъ чѣмъ нибудь. Джентльменъ, который разговаривалъ съ миссъ Лу, сказалъ, что онъ достанетъ мнѣ хорошее мѣсто въ городѣ, и я согласна на это. Салли теперь выросла и можетъ сдѣлать все, что дѣлала я для миссъ Лу; такъ почему же мнѣ и не согласиться? кромѣ того, говоря вамъ истинную правду, миссъ Лу давно уже хочется отвязаться отъ меня. Вамъ вѣдь извѣстно, она такая слабая -- не знаетъ, чѣмъ бы заняться самой, и что бы дѣлали для нея другіе: сидитъ себѣ въ креслѣ, качается да охаетъ. Она ужь давно считаетъ меня лишнею, и когда я сказала ей объ этомъ, она такъ обрадовалась.
   -- Но, Милли, какъ же я то останусь безъ тебя?-- Нѣтъ, я не могу отпустить тебя, какъ ты хочешь, сказала Нина.
   -- Полноте, миссъ Нина, неужели вы думаете, что у меня нѣтъ глазъ? Я вамъ вотъ что скажу: наши люди не всякаго полюбятъ изъ тѣхъ, кто пріѣдетъ съ видами на нашу плантацію; а теперь случилось совсѣмъ иное. Старый Гондредъ сказывалъ мнѣ, что когда мистеръ Клэйтонъ читалъ молитвы на похоронахъ, то любо было слушать его, точно на митингѣ. На своемъ вѣку я видала много джентльменовъ, красивыхъ, богатыхъ, и во всѣхъ отношеніяхъ пріятныхъ,-- а между тѣмъ они намъ не правились; а почему? потому что они или вертопрахи, или пьяницы, или моты, швыряютъ деньгами безъ всякаго разсчета и раззоряются. Смотришь,-- является шерифъ и продаетъ нашего брата, кого въ одну сторону, кого въ другую; мистеръ Клэйтонъ не изъ такихъ людей.
   -- Все это прекрасно, Милли; но если я не люблю его?
   -- Ай, ай, миссъ Нина. И вы еще можете смотрѣть мнѣ прямо въ глаза, говоря подобныя вещи? Дитя мое! я вѣдь вижу васъ насквозь. Это вѣрно, мы всѣ увѣрены, что вы его любите. Живя на свѣтѣ, я сдѣлала привычку наблюдать за погодою, и, ужь повѣрьте, могу предсказать ее безошибочно. Такъ и дѣйствуйте, миссъ Нина, не отталкивайте его отъ себя, милая моя овечка, вамъ необходимъ добрый мужъ, который бы берегъ васъ, это вѣрно. Молоденькой лэди, владѣтельницѣ такой большой плантаціи, какъ ваша, и особливо имѣющей такого брата, какъ вашъ, тяжело жить безъ мужа. Если вы будете за мужемъ, мистеръ Томъ угомонится; тогда ему ничего нельзя будетъ сдѣлать. А пока вы однѣ, онъ постоянно будетъ огорчать васъ. Но, дитя мое, пора вамъ готовиться къ обѣду.
   -- Да; только вотъ что, Милли, сказала Нина: -- я чуть, было, не забыла сказать тебѣ! Я была на плантаціи Бельвиль, и откупила жену Гарри.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, миссъ Нина? Да благословитъ васъ Небо! Послѣ того, что сказалъ мистеръ Томъ сегодня поутру, бѣдный Гарри совсѣмъ растерялся; совсѣмъ какъ полоумный.
   -- Ничего, сказала Нина: -- это пройдетъ. Я сдѣлала свое дѣло. Вотъ и росписка.
   -- Но, дитя мое, гдѣ же вы достали деньги такъ скоро?
   -- Мнѣ одолжилъ ихъ мистеръ Клэйтонъ.
   -- Мистеръ Клэйтонъ! вотъ видите, дитя мое, развѣ я неправду говорила? Не любя его, развѣ вы бы позволили себѣ занять у него денегъ? Но пора, пора, дитя мое, торопитесь. Вонъ и мистеръ Томъ съ своимъ пріятелемъ,-- идите поскорѣе.
   Общество, собравшееся за обѣденнымъ столомъ, не отличалось особенной веселостью. Томъ Гордонъ, узнавъ во время утренней поѣздки, какъ много повредила сестра его предположенію, былъ угрюмѣе и раздражительнѣе обыкновеннаго, хотя и не дѣлалъ ни малѣйшаго намека на этотъ предметъ. Нина сердилась на присутствіе мистера Джекиля, котораго Томъ пригласилъ отобѣдать. Тетушка Несбитъ была необыкновенно угрюма. Клэйтонъ, любившій въ незнакомомъ обществѣ больше слушать, чѣмъ говорить, говорилъ весьма мало; и еслибъ не Карсонъ, то трудно сказать, проговорилъ ли бы кто нибудь изъ обѣдавшихъ хотя одно слово. У всякаго человѣка есть свои привычки, свой взглядъ на предметы; въ обществѣ людей, у которыхъ эти привычки и эти взгляды не согласуются, какой нибудь живой, ни о чемъ не думающій говорунъ становится настоящимъ кладомъ. Подобнаго рода люди, никогда не замѣчающіе замѣшательства другихъ и чрезвычайно легко вступающіе въ разговоръ, нерѣдко доставляютъ удовольствіе и себѣ и другимъ. Такъ и теперь Нина чувствовала себя признательною мистеру Карсону за неумолкаемую и веселую болтовню, которая наводила на нее такую скуку наканунѣ. Карсонъ съ одушевленіемъ бесѣдовалъ съ адвокатомъ о цѣнности недвижимыхъ имуществъ, о процентахъ съ капиталовъ, и прочее; выражалъ сожалѣніе тетушкѣ Несбитъ по случаю ея недавней простуды; смѣялся надъ неудачной поѣздкой Тома; осыпалъ Нину комплиментами по поводу прекраснаго румянца, вызваннаго на ея щеки верховой ѣздой; словомъ,-- онъ находился въ такихъ отличныхъ отношеніяхъ со всѣми вообще и съ самимъ собою въ особенности, что веселое настроеніе духа его невольнымъ образомъ сообщалось всему обществу.
   -- Какой же, по вашему мнѣнію, самый прибыльный оборогъ для капитала? покупка земли -- да? сказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Джекилю.
   Мистеръ Джекиль покачалъ головой.
   -- Земля слишкомъ скоро истощается. Кромѣ того, она требуетъ большаго ухода, и всѣ выгоды отъ нея зависятъ отъ выбора управляющихъ. Я насмотрѣлся на это и покупкѣ земли предпочитаю покупку негровъ.
   -- Вотъ что! сказалъ мистеръ Карсонъ.
   -- Да, милостивый государь, я покупаю негровъ; вотъ что; и отпускаю ихъ на заработки. Если человѣкъ имѣетъ понятіе о человѣческой натурѣ, если знаетъ, гдѣ купить, когда купить, и выжидаетъ случая, чтобы купить, онъ чрезъ эту покупку получитъ самый выгодный процентъ. Объ этомъ-то сегодня поутру я и говорилъ съ мистриссъ Несбитъ. Положимъ, что негръ стоитъ тысячу долларовъ, и я даю эти деньги, но покупаю самаго лучшаго, а это въ своемъ родѣ экономія;-- человѣкъ этотъ достанетъ, покрайней мѣрѣ, десять долларовъ въ мѣсяцъ жалованья, на всемъ готовомъ, а это, согласитесь сами, весьма выгодный процентъ. Я одаренъ особенною способностію покупать этотъ товаръ, и надо вамъ сказать, при покупкѣ его я обыкновенно отдаю преимущество ремесленникамъ. У меня теперь есть три каменьщика, два отличныхъ плотника; и не далѣе, какъ въ прошломъ мѣсяцѣ, я купилъ превосходнаго кузнеца. Это, я вамъ скажу, истинно неоцѣненный человѣкъ! Какъ нельзя легче онъ достанетъ пятнадцать долларовъ въ мѣсяцъ, и что всего драгоцѣннѣе въ немъ, это -- его религіозное воспитаніе. Многіе изъ негровъ станутъ обманывать васъ при первой возможности, но этотъ негръ привезенъ изъ округа, гдѣ живутъ миссіонеры, и гдѣ употреблено было много трудовъ, чтобъ вкоренить въ немъ религіозныя правила. Этому человѣку -- утаить какую нибудь бездѣлицу изъ своихъ заработокъ, точно такъ же кажется преступнымъ, какъ обокрасть меня. Я всегда ставлю его въ примѣръ моимъ людямъ, когда замѣчаю, что они начинаютъ уклоняться отъ внушеній своей совѣсти."Посмотрите" говорю я имъ:-- "какую пользу приноситъ благочестіе въ здѣшней жизни!" Мистриссъ Несбитъ, кажется, вы знакомы съ св. Писаніемъ?
   -- Да, сказала мистриссъ Несбитъ: -- я всегда вѣрила въ пользу религіознаго воспитанія.
   -- Все вздоръ! сказалъ Томъ;-- я не вѣрю этому! Я не вижу пользы обращать этихъ людей въ низкихъ лицемѣровъ. По моему, негру слѣдуетъ дать такое воспитаніе, которое доставляло бы мнѣ деньги; но, чортъ возьми! если онъ подползетъ ко мнѣ змѣей и станетъ говорить, что это его долгъ, право, я готовъ задушить его! Религіознаго воспитанія, какъ вы называете его, онъ не понимаетъ, не пойметъ и не можетъ понять; это воспитаніе ни больше не меньше, какъ одно лицемѣрство.
   -- Неправда, сказалъ Джекиль: -- основанное на добрыхъ правилахъ, оно не можетъ быть лицемѣрствомъ. Прибѣгайте къ этимъ правиламъ въ свое время, внушайте ихъ надлежащимъ образомъ, и вы вкорените ихъ. Въ нашемъ округѣ, противъ религіознаго образованія, при самомъ его началѣ, было большое предубѣжденіе. У насъ боялись, что негры забудутся. Но миссіонеры не дремали: они ввели въ свое ученіе сильные доводы относительно правъ господина.
   -- Все это вздоръ! повторилъ Томъ Гордонъ.
   Тетушка Несбитъ посмотрѣла на него съ такимъ выраженіемъ, какъ будто падала въ обморокъ. Но спокойствіе мистера Джекиля ни мало при этомъ не нарушилось.
   -- Я могу только одно сказать, продолжалъ онъ: -- что относительно приращенія капитала, должно держаться практическаго взгляда на предметы. Съ тѣхъ поръ, какъ у насъ поселились миссіонеры, издали правила своего ученія и распространили ихъ между неграми, цѣнность ихъ возвысилась на десять процентовъ. Негры сдѣлались довольнѣе своей судьбой. Побѣги между ними сдѣлались рѣже, и это собственно потому, что въ господинѣ ихъ сосредоточивается вся верховная власть, которой они должны повиноваться. Согласитесь, что это превосходная вещь.
   -- Я рѣшительно возстаю противъ такого рода ученія, сказалъ Клэйтонъ.
   Тетушка Несбитъ до нельзя разширила глаза, какъ будто она не довѣряла своему слуху.
   -- Позвольте узнать, въ чемъ же заключаются ваши возраженія? сказалъ мистеръ Джекиль, съ невозмутимымъ спокойствіемъ
   -- Въ томъ, что во всемъ этомъ заключается чистѣйшій обманъ, отвѣчалъ Клэйтонъ такимъ положительнымъ тономъ, что все общество посмотрѣло на него съ удивленіемъ.
   Клэйтонъ принадлежалъ къ числу тѣхъ молчаливыхъ людей, которыхъ рѣдко можно вызвать на разговоръ, но, вызванные однажды, они вступаютъ въ него со всѣмъ увлеченіемъ. Не обращая, повидимому, вниманія на изумленіе всего общества, онъ продолжалъ:
   -- Это обманъ, тѣмъ болѣе позорный, что съ помощію его приводятъ въ недоумѣніе простосердечныя, необразованныя, довѣрчивыя созданія. Я не въ состояніи представить себѣ, какимъ образомъ благомыслящій человѣкъ можетъ смотрѣть въ лицо другому подобному себѣ человѣку и говорить подобныя вещи. Мнѣ помнится, въ одномъ изъ отчетовъ миссіонеровъ, между прочимъ, говорится, что когда это ученіе въ первый разъ провозглашено было въ какомъ-то собраніи негровъ, то всѣ благоразумнѣйшіе изъ нихъ встали и преспокойно удалились; и признаюсь, я уважаю ихъ за это.
   -- И прекрасно сдѣлали! сказалъ Томъ Гордонъ: -- я умѣю держать своихъ негровъ, не прибѣгая къ подобной нелѣпости.
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь, сказалъ Клэйтонъ: -- что эти миссіонеры -- люди благонамѣренные; но они, вѣроятно, воображаютъ, что единственное средство пріобрѣсть вліяніе надъ неграми, заключается въ угожденіи владѣльцамъ. Въ этомъ случаѣ, мнѣ кажется, они впадаютъ въ тоже заблужденіе, въ какое впали іезуиты, смѣшавъ христіанство съ язычествомъ, съ тою цѣлію, чтобъ имъ позволили проникнуть и утвердиться въ Японіи. Обманъ никогда не принесетъ пользы ни въ религіозномъ, ни въ нравственномъ отношеніи.
   -- Я совершенно того же мнѣнія, съ горячностью сказала Нина.
   -- Но если вы не дадите имъ этого образованія,-- чему же вы ихъ научите? спросилъ мистеръ Джекиль.
   -- Научите ихъ только тому, что вы имѣете власть, сказалъ Томъ Гордонъ: -- научите ихъ познавать силу вашего кулака! Этого для нихъ весьма достаточно. Во мнѣ много недостатковъ, я это знаю; но я терпѣть не могу лицемѣрства. У меня судъ и расправа коротки. Возьму въ руки пистолетъ, и скажу какому нибудь негодяю: ты видишь это! ты дѣлаешь то-то и то-то, смотри же, я тебя предупреждаю! сдѣлаешь еще разъ,-- и жизнь твоя кончится отъ выстрѣла! Вотъ основаніе моего управленія неграми. Пусть каждый изъ нихъ, поступая на мою плантацію, знаетъ, чего онъ долженъ ожидать.
   Эти слова поразили мистера Джекиля. Тетушка Несбитъ показывала видъ, какъ будто ожидала этого, и продолжала кушать картофель съ такимъ угрюмымъ спокойствіемъ, какъ будто ничто не могло удивлять ее. Нина казалась чрезвычайно огорченною, и обратилась къ Клэйтону съ умоляющимъ взглядомъ.
   -- Что касается до меня, сказалъ Клэйтонъ:-- я основываю религіозное воспитаніе моихъ людей на томъ, что каждый изъ нихъ, и мужчина и женщина, должны отдать отчетъ о себѣ одному только Богу, и что велѣніямъ Бога должно повиноваться прежде, чѣмъ мнѣ.
   -- Помилуйте, сказалъ мистеръ Джекиль: -- это послужило бы поводомъ къ нарушенію всякой дисциплины. Если вы намѣрены каждому изъ этой толпы невѣждъ и самолюбивыхъ негодяевъ дать полную свободу судить по своему о велѣніяхъ Бога, тогда одинъ заговоритъ одно, другой другое, тогда конецъ всякому порядку. При такомъ условіи невозможно управлять плантаціей.
   -- Зачѣмъ же допускать, чтобъ эта толпа была толпою невѣждъ? сказалъ Клэйтонъ:-- ее нужно научить, чтобъ она умѣла читать книги св. Писанія безъ посторонней помощи и могла бы видѣть, что моя власть согласуется съ тѣми понятіями о ней, которыя толпа эта усвоитъ. Если я приказываю что нибудь несообразное съ ихъ понятіями о моей власти, они не обязаны повиноваться мнѣ.
   -- Гм! желалъ бы я видѣть плантацію съ такимъ управленіемъ, съ презрѣніемъ сказалъ Томъ Гордонъ.
   -- Благодаря Бога, вы увидите ее, если пожалуете на мою плантацію, сказалъ Клэйтонъ: -- вы доставите мнѣ своимъ посѣщеніемъ большое удовольствіе, сэръ.
   Тонъ, которымъ Клэйтонъ произнесъ эти слова, до такой степени былъ искрененъ и чистосердеченъ, что Томъ принужденъ былъ замолчать, и, хотя и съ мрачнымъ видомъ, принять такое приглашеніе.
   -- Я полагаю, сказалъ мистеръ Джекиль:-- что такая мѣра, какъ бы она ни была хороша съ самаго начала, окажется впослѣдствіи никуда негодною. Вы позволите этимъ людямъ умствовать и они не захотятъ занимать тѣхъ мѣстъ, на которыхъ они для васъ болѣе всего необходимы; они зайдутъ слишкомъ далеко; такова ужь человѣческая натура. Чѣмъ больше вы даете, тѣмъ больше они будутъ требовать. Позволивъ своимъ людямъ обсуждать и предлагать всякаго рода вопросы, вы сейчасъ же сдѣлаете ихъ недовольными. Я видѣлъ этотъ опытъ въ двухъ-трехъ мѣстахъ, и онъ никогда не удавался. Негры становились безпокойными и недовольными. Чѣмъ больше вы давали имъ, тѣмъ недовольнѣе они становились, и наконецъ толпами бѣжали въ вольные штаты.
   -- И прекрасно, сказалъ Клэйтонъ: -- если ужь таковъ и долженъ быть результатъ, то пусть они бѣгутъ, лишь бы только приготовились къ тому. Если мои благоразумныя мѣры, если мое вліяніе, основанное на началахъ здраваго разсудка, покажутся для нихъ невыносимыми, то я не хочу и удерживать ихъ. Тѣмъ болѣе никогда не соглашусь удерживать ихъ, внушая имъ, во имя религіи, ложныя убѣжденія, ложно поставляя себя предметомъ повиновенія, ложно присвоивая себѣ власть моего Создателя.
   -- Мистеръ Клэйтонъ говоритъ съ увлеченіемъ, сказалъ Карсонъ: -- съ особеннымъ увлеченіемъ. Я бы желалъ, чтобъ наши сѣверные приверженцы свободы послушали васъ. Мнѣ всегда бываютъ противны эти аболиціонисты, которые поселяютъ раздоръ между сѣверными и южными штатами, прерываютъ торговыя и дружелюбныя сношенія и, вообще, производятъ подобныя вещи.
   -- Мистеръ Клэйтонъ говоритъ съ увлеченіемъ, сказалъ мистеръ Джекиль:-- это правда! но, мнѣ кажется, онъ ошибается, воображая, что можетъ воспитать нашихъ негровъ въ этомъ духѣ, при нашихъ учрежденіяхъ, не сдѣлавъ имъ больше вреда, чѣмъ пользы. Замѣчателенъ фактъ, что самыя гибельныя возмущенія происходили именно отъ чтенія Библіи этими необразованными людьми. Возьмемъ для примѣра Ната Торнера, въ Виргиніи, и Вези, съ его сообщниками, въ Южной Каролинѣ. Я одно могу сказать, что воспитаніе толпы невѣжественныхъ людей, основанное на Библіи, не поведетъ къ добру. Эту священную книгу можно назвать источникомъ жизни, когда ею пользуются надлежащимъ образомъ; въ рукахъ же необразованныхъ людей, она будетъ служить источникомъ смерти. Самое лучшее въ этомъ случаѣ: удѣлять изъ нея такія частицы, которыя будутъ удобопонятны для этихъ созданій. Эта удивительная система религіознаго воспитанія доставляетъ намъ возможность держать негровъ въ нашихъ рукахъ: мы можемъ выбирать для нихъ такія мѣста, которыя болѣе всего внушаютъ имъ смиреніе, почтительность и повиновеніе; потому-то я и утверждаю, что тотъ, кто вздумаетъ управлять плантаціей по другой системѣ, непремѣнно разгорится.
   -- Значитъ, вы боитесь довѣрить имъ слова Спасителя, сказалъ Томъ, съ презрительной улыбкой: -- это мнѣ нравится.
   -- Ваше замѣчаніе до меня не относится, сказалъ Клэйтонъ: -- я охотно отрекаюсь отъ всѣхъ правъ, которыхъ не въ состояніи защищать словомъ Божіимъ, которыхъ не могу называть своими предъ человѣкомъ съ развитыми понятіями. Мнѣ ненавистна идея, что я долженъ угнетать человѣческій умъ и оставлять его въ невѣжествѣ и младенческомъ состояніи, съ той цѣлію, чтобъ заставить его вѣрить въ ложь, которую вздумаю говорить ему на счетъ моихъ правъ! Я хочу имѣть людей здравомыслящихъ, получившихъ нѣкоторое образованіе, людей, которые должны повиноваться мнѣ по сознанію, что въ этомъ повиновеніи заключается ихъ собственная польза, и что вмѣстѣ съ правомъ повелѣвать ими я долженъ заботиться объ ихъ благополучіи.
   -- По моему мнѣнію, сказалъ Томъ: -- тотъ и другой способъ управлять людьми -- чистѣйшій вздоръ. Въ одномъ случаѣ они могутъ сдѣлаться лицемѣрами, въ другомъ -- мятежниками. Лучшее средство для воспитанія этихъ людей заключается въ томъ, чтобы доказать имъ, что безъ насъ они не могутъ обойтись. Всякіе другіе доводы и доказательства ни къ чему не поведутъ. Этимъ людямъ надобно только дать понять, что въ дѣлѣ подобнаго рода не можетъ быть двухъ дорогъ, и тогда у васъ все будетъ спокойно.
   Послѣ этого замѣчанія разговоръ продолжался съ значительной горячностью, такъ, что Нина и тетушка Несбитъ принуждены были встать и удалиться въ гостиную. Нина, съ обычнымъ чистосердечіемъ, восхищалась словами Клэйтона, и это восхищеніе, быть можетъ, служило ему существеннымъ ободреніемъ удерживать позицію, которую онъ занялъ.
   -- Неправда ли, какъ прекрасно говоритъ онъ? сказала Нина тетушкѣ Несбитъ, вошедъ въ гостиную: -- сколько проглядываетъ благородства въ каждой его мысли! А этотъ отвратительный Джекиль! у него, должно быть, пренизкая душа.
   -- Дитя! сказала тетушка Несбитъ: -- ты удивляешь меня своими словами! Мистеръ Джекиль очень почтенный адвокатъ, старшина въ нащей церкви и вообще человѣкъ весьма наложныхъ правилъ. Онъ далъ мнѣ превосходнѣйшій совѣтъ на счетъ моихъ дѣлъ, намѣренъ взять съ собой Милли и пріискать для нея выгодное мѣсто. Онъ сдѣлалъ нѣкоторыя открытія и хочетъ сообщить тебѣ ихъ послѣ обѣда. Онъ узналъ, что въ Миссисипи есть одно пмѣніе, которое стоитъ сто тысячъ долларовъ, и которое по всѣмъ правамъ должно поступить въ твое владѣніе.
   -- Не вѣрю ни одному слову этого человѣка, сказала Нина.-- Я не люблю этого человѣка, ненавижу его, не хочу слушать его, не вѣрю ему!
   -- Нина! какъ часто я остерегала тебя отъ внезапныхъ предубѣжденій, тѣмъ болѣе ты не должна имѣть подобныхъ предубѣжденій противѣтакого человѣка.
   -- Извините, тетушка, вамъ меня не убѣдить, что это добрый человѣкъ, даже и тогда, если бы онъ былъ старшиной въ двадцати церквахъ!
   -- Во всякомъ случаѣ, дитя мое, ты должна выслушать его. Твой братъ очень разсердится, если ты этого не сдѣлаешь,-- и къ тому же извѣстіе, которое онъ хочетъ сообщить, весьма важно. Ты не должна огорчить своего брата.
   -- Ваша правда, тетушка, сказала Нина: -- я выслушаю его, и буду держать себя по возможности лучше. Быть можетъ это ускоритъ его отъѣздъ отсюда. Не знаю почему, но его разговорѣ для меня хуже ругательствъ Тома! Увѣряю васъ.
   Тетушка Несбитъ посмотрѣла на Нину съ такимъ выраженіемъ, какъ будто считала ее существомъ, совершенно погибшимъ.
  

ГЛАВА XV.

МНѢНІЯ МИСТЕРА ДЖЕКИЛЯ.

   Когда джентльмены перешли въ гостиную, Нина, по приглашенію Тома, послѣдовала за нимъ и мистеромъ Джекилемъ въ библіотеку.
   -- Мистеръ Джекиль намѣренъ сообщить намъ нѣкоторыя извѣстія на счетъ нашего имѣнія въ Миссисипи, и если эти извѣстія примутъ оборотъ, какого онъ надѣется, то дѣла наши значительно поправятся, сказалъ Томъ.
   Нина безпечно опустилась въ сафьяное кресло, стоявшее подлѣ окна, и устремила свой взглядъ вдоль дубовой аллеи.
   -- Занимаясь дѣлами по порученію вашего батюшки, скасаль мистеръ Джекиль, тоже садясь и расправляя туго накрахмаленные кончики своего воротника: -- я въ значительной степени ознакомился съ вашимъ наслѣдственнымъ имѣніемъ, весьма естественно принималъ въ немъ живое участіе и постоянно заботился о его интересахъ. Вы, вѣроятно, помните, что сестра вашего батюшки, мистриссъ Стюартъ, получила въ наслѣдство, послѣ своего мужа, прекрасное имѣніе въ Миссисипи.
   -- Помню, помню, сказалъ Томъ: -- продолжайте.
   -- Она умерла, и завѣщала все своему сыну. Сынъ этотъ, какъ кажется, подобно многимъ молодымъ людямъ, завелъ преступную связь съ хорошенькой квартеронкой, съ горничной его матери. Будучи хитрымъ созданіемъ, какимъ бываютъ многія изъ нихъ, она до такой степени опутала его своими сѣтями, что онъ увезъ ее въ Огіо, женился на ней, жилъ съ ней нѣсколько лѣтъ и имѣлъ отъ нея двоихъ дѣтей. Онъ перевезъ ее въ Огіо собственно съ тою цѣлію, чтобъ освободить ее, что дозволяется законами того штата. Мысль эта такъ сильно вкоренилась въ немъ, что онъ не могъ отказаться отъ нея, тѣмъ болѣе, что жена его подстрекала къ тому. Надо полагать, что она была женщина дальновидная, женщина, какъ говорится, съ характеромъ, иначе она бы не съумѣла такъ распорядиться. Мужъ ея умеръ мѣсяцевъ шесть тому назадъ, завѣщавъ плантацію и все свое имущество ей и дѣтямъ, и она дѣйствовала такъ умно, что сдѣлалась наслѣдницей завѣщаннаго имѣнія. Но наружности, она до такой степени приближалась къ племени бѣлыхъ, что изъ двадцати человѣкъ едва ли нашелся бы хоть одинъ, который бы догадался, что она такое. Окружавшіе ее не хотѣли даже и подумать объ этомъ: всѣ полагали, всѣ были увѣрены, что она принадлежитъ къ числу бѣлыхъ штата Огіо; никто бы, кажется, и не вникнулъ въ это обстоятельство, еслибъ на ту пору не случился я въ тамошнихъ краяхъ. Дѣло было вотъ какъ. Она удалила отъ себя управляющаго плантаціей, потому что негры жаловались на него. Случайно я встрѣтился съ этимъ человѣкомъ, онъ началъ разсказывать свою исторію, и, послѣ немногихъ вопросовъ, я узналъ, что это за люди. Я немедленно отправился къ одному изъ извѣстныхъ адвокатовъ, потому что въ головѣ моей сейчасъ же мелькнула идея, что тутъ есть обманъ. Мы пересмотрѣли всѣ законы объ освобожденіи негровъ, и нашли, что акты объ эманципаціи ни больше, ни меньше, какъ одна макулатура. Слѣдствіемъ этого было то, что и она и ея дѣти такіе же теперь невольники, какъ и всѣ другія на ея плантаціи; и что все имѣніе, стоющее по крайней мѣрѣ сто тысячъ долларовъ принадлежитъ вашей фамиліи. Я проѣхалъ съ адвокатами по всей плантаціи, отрекомендовался ей и ея дѣтямъ, и осмотрѣлъ ихъ съ особеннымъ вниманіемъ. Понимая въ смыслѣ товара, я долженъ назвать ихъ драгоцѣннымъ пріобрѣтеніемъ. Ей не много больше сорока, но на видъ она кажется не старше двадцати семи, или много двадцати восьми лѣтъ. Она очень видная, и, какъ говорятъ, очень умная женщина. На какомъ угодно рынкѣ за нее можно получить отъ одной до полуторы тысячи долларовъ. Смолли сказывалъ, что за нее дадутъ и двѣ тысячи: стоитъ только переправить въ документахъ годъ ея рожденія; но я не хотѣлъ и слышать объ этомъ, потому что подлогъ не въ моемъ характерѣ. А потомъ дѣти этой женщины: у нея два премиленькихъ ребенка, какихъ я никогда еще не видѣлъ, и почти какъ бѣлые. Мальчику лѣтъ десять; дѣвочкѣ не больше четырехъ. Само собою разумѣется, я озаботился удержать ихъ, потому что, по моему мнѣнію, эта женщина съ своими дѣтьми составляютъ весьма важную часть имѣнія: убѣги они до нашего пріѣзда, и плантація потеряла бы лучшихъ своихъ представителей. Гордоны -- прямые и законные владѣтели этой плантаціи: я нисколько не сомнѣваюсь, что вы немедленно объявите свои права на нее. Актъ освобожденія противорѣчитъ закону; и хотя покойный имѣлъ въ виду оказать благодѣяніе, но тѣмъ не менѣе этимъ онъ отнялъ отъ наслѣдниковъ то, что составляетъ ихъ неотъемлемую собственность. При видѣ спокойствія, съ которымъ это созданіе распоряжалось имѣніемъ, принадлежащимъ по закону вамъ, я приходилъ въ сильное негодованіе. Теперь, остается только получить согласіе наслѣдниковъ; я отправлюсь туда и немедленно начну судебный процессъ.
   Во все это время Нина, пристально и съ рѣшительнымъ выраженіемъ лица, глядѣла на мистера Джекиля.
   -- Мистеръ Джекиль, сказала она: -- вы, кажется, старшина въ нашей церкви, правда ли это?
   -- Да, миссъ Гордонъ, я имѣю эту привиллегію, отвѣчалъ мистеръ Джекиль, переходя отъ рѣзкаго, дѣловаго тона, къ мягкому, и заключивъ слова свои вздохомъ.
   -- А я, мистеръ Джекиль, ни больше, ни меньше какъ своенравная дѣвочка, весьма мало понимающая религію. Скажите мнѣ пожалуйста, какъ христіанинъ, есть ли справедливость въ вашемъ совѣтѣ? на чемъ основывается право, по которому я должна лишить эту женщину свободы, отнять у нея дѣтей и имѣніе?
   -- Вы должны это сдѣлать, миссъ Гордонъ; тутъ нѣтъ никакого сомнѣнія: развѣ владѣть своею собственностію не есть уже право? Я смотрю на вещи глазами закона, а въ глазахъ закона эта женщина съ своими дѣтьми составляетъ вашу неотъемлемую собственность, какъ составляетъ ее башмакъ на вашей ногѣ; тутъ рѣшительно не въ чѣмъ сомнѣваться.
   -- Желала бы я знать, мистеръ Джекиль, сказала Нина: -- съ какой точки зрѣнія стали бы вы смотрѣть на это, еслибъ въ дѣйствіяхъ своихъ вы руководились словами св. Писанія? Какъ вы думаете, понравился ли бы мнѣ подобный поступокъ, еслибъ я была на мѣстѣ этой женщины?
   -- Милая миссъ Гордонъ, позвольте вамъ замѣтить, что молодыя барышни, съ вашими прекрасными чувствами и вашего возраста, часто заблуждаются, неправильно примѣняя слова св. Писанія. Положимъ, что я разбойникъ, грабитель, который насильственнымъ образомъ отнялъ отъ васъ все ваше достояніе. Само собою разумѣется, я не захотѣлъ бы, чтобъ меня принудили возвратить вамъ вашу собственность. Но можно ли вывести изъ этого золотое правило, что законный владѣтель не имѣетъ права отнять у меня все, что принадлежитъ ему? Эта женщина есть ваша собственность, ея имѣніе тоже ваша собственность, и она владѣетъ имъ незаконно, какъ воровка. Безъ всякаго сомнѣнія, она не захочетъ отдать вамъ своего владѣнія, по не смотря на то, право все-таки остается правомъ.
   Подобно многимъ молодымъ людямъ, Нинѣ не правились софизмы подобнаго рода, тѣмъ болѣе, что она не умѣла возражать на нихъ въ свою очередь софизмами, и потому на всѣ эти доводы она отвѣчала весьма просто:
   -- Во всякомъ случаѣ, я не вижу тутъ никакого права.
   -- Все это вздоръ! сказалъ Томъ:-- кому какая нужда, есть ли тутъ право или нѣтъ? Дѣло въ томъ, Нина, говоря тебѣ откровенно, ты и я въ настоящее время страшно нуждаемся въ деньгахъ; къ чему тутъ выставлять себя религіознѣе самыхъ религіозныхъ людей нашего времени? Мистеръ Джекиль человѣкъ набожный, одинъ изъ старшихъ членовъ нашей церкви! По его мнѣнію, это справедливо, за чѣмъ же намъ противорѣчить? Мистеръ Джекиль говорилъ объ этомъ съ дядей Джономъ, и тотъ вполнѣ соглашается съ нимъ. Для меня, такъ рѣшительно все равно, если тутъ право или нѣтъ! Я самъ сдѣлаю это право: сила есть право,-- вотъ мое мнѣніе.
   -- Я изучалъ этотъ предметъ, сказалъ мистеръ Джекиль:-- и нисколько не сомнѣваюсь, что невольничество есть учрежденіе благодѣтельное, и что права владѣтелей освящены самимъ Богомъ: по этому, какъ мнѣ не жаль эту женщину, какъ не несчастно ея положеніе, но все же мой долгъ наблюдать за исполненіемъ закона.
   -- Все, что я имѣю сказать, мистеръ Джекиль, сказала Нина:-- заключается въ слѣдующемъ: -- я не хочу мѣшаться въ это дѣло; если я не въ состояніи доказать, то всегда буду сознавать, что оно несправедливо.
   -- Нина, какъ это глупо! сказалъ Томъ.
   -- Я сказала, что чувствую, возразила Нина, вставая и выходя изъ комнаты.
   -- Весьма естественно, слова ваши доказываютъ, что въ душѣ у васъ чувства нѣжныя, но не получившія вѣрнаго направленія, сказалъ мистеръ Джекиль.
   -- Разумѣется, мы люди опытные, набожные, мы знаемъ, какъ должно поступать въ этомъ дѣлѣ,-- не такъ ли? возразилъ Томъ. Послушайте, Джекиль, сестра моя самое вѣтренное существо, вы можете заключить это по ловушкѣ, которую сегодня она намъ поставила. Она въ состояніи испортить все дѣло, если мы не приступимъ къ нему сейчасъ же. Надо вамъ сказать, что ея любимецъ негръ, этотъ Гарри, родной братъ женщины, изъ-за которой у насъ идетъ дѣло, и если Нина скажетъ Гарри о нашемъ предпріятіи, онъ напишетъ ей и заставитъ поднять тревогу. Завтра чѣмъ свѣтъ, не дожидаясь возвращенія этого Гарри, мы отправимся въ путь. Онъ, какъ кажется, уѣхалъ отсюда на нѣсколько дней. Соглашается ли Нина на этотъ процессъ или нѣтъ, рѣшительно все равно. Она, какъ видно, не заботится о своихъ интересахъ.
   -- Совѣтую вамъ, сказалъ Джекиль: -- поступить по справедливости, то есть, укрѣпить за собой эту женщину и ея дѣтей. Вы сдѣлаете прекрасный и законный поступокъ. Ваша фамилія и то уже должна громадную сумму за очевидное уклоненія отъ законовъ здѣшняго штата. Дѣло это внесено будетъ въ открытый судъ, и ей позволено будетъ явиться въ него съ своимъ адвокатомъ. Слѣдовательно, совѣсть тутъ не пострадаетъ. А возвышенныя чувства вашей сестрицы даютъ вѣрное ручательство, что судьба этой женщины будетъ такъ же хороша въ рукахъ миссъ Нины, какъ и въ ея собственныхъ.
   Мистеръ Джекиль говорилъ теперь уже не для того, чтобы убѣдить Тома Гордона, но чтобы успокоить самого себя. Вопросы Нины пробудили въ душѣ его чувство необходимости разсмотрѣть тѣ доводы, съ помощію которыхъ онъ обыкновенно убѣждалъ самого себя.
   Мистеръ Джекиль былъ теологъ и человѣкъ строгихъ правилъ. За познанія въ метафизикѣ, онъ пользовался отъ своихъ собратій значительнымъ уваженіемъ; все свободное время, онъ посвящалъ чтенію богословскихъ трактатовъ. Его любимымъ предметомъ было опредѣленіе сущности истинной добродѣтели; по его мнѣнію, она заключалась въ стремленія къ величайшему благу. По его теологическимъ убѣжденіямъ, цѣль и право всѣхъ существъ состояли въ достиженіи высшей степени счастія; и каждое созданіе имѣло право быть счастливымъ соразмѣрно способности своей наслаждаться счастіемъ. У кого эта способность составляла, положимъ, десять фунтовъ, тотъ имѣлъ право ставить свое счастіе выше того, кто имѣлъ только пять, потому что такимъ образомъ общій итогъ увеличивался пятью фунтами. Понятія мистера Джекиля о невольничествѣ были основаны именно на этихъ убѣжденіяхъ. Онъ говорилъ, что такъ какъ бѣлое племя имѣло большую способность наслаждаться счастіемъ, то оно и должно держать въ рукахъ своихъ власть надъ чернымъ.-- Часто и горячо спорилъ онъ объ этомъ предметѣ съ мистеромъ Израель-Макъ-Фогомъ, который, принадлежа къ другой теологической школѣ, приписывалъ все это закону, въ силу котораго Творцу угодно было, во время Ноя, произнесть проклятіе надъ Ханааномъ. Фактъ, что африканское племя не происходитъ отъ хананитянъ, производилъ, конечно, маленькую несообразность въ его выводѣ, но теологи привыкли ежедневно преодолѣвать гораздо большія затрудненія. Во всякомъ случаѣ, оба противника достигали одного и того же практическаго результата, Мистеръ Джекиль, хотя и былъ жесткаго характера, но природа одарила его не болѣе жесткимъ и нечувствительнымъ сердцемъ, чѣмъ у другихъ людей; душа же его, вслѣдствіе многолѣтняго странствованія по областямъ закона и теологіи, прониклась такимъ непоколебимымъ уваженіемъ къ величайшему мірскому благу, что онъ сдѣлался совершенно недоступнымъ всякому другому человѣческому чувству. Дрожащій голосъ сожалѣнія, которымъ Нина говорила о женщинѣ и дѣтяхъ, долженствовавшихъ сдѣлаться жертвою законнаго постановленія, возбудилъ въ немъ только минутное сожалѣніе.
  

ГЛАВА XVI.

РАЗСКАЗЪ МИЛЛИ.

   Нина провела вечеръ въ гостиной. Ея братъ, одушевленный мыслію о полученіи наслѣдства, забылъ объ утреннемъ раздорѣ, старался быть любезнымъ, и обходился съ ней съ такимъ вниманіемъ и добродушіемъ, какимъ не оказывалъ ей съ минуты своего пріѣзда въ Канема. Даже Клэйтону сказалъ онъ нѣсколько ловкихъ комплиментовъ, которые съ радушіемъ были приняты послѣднимъ, и послужили къ большему, чѣмъ онъ предполагалъ, развитію въ Нинѣ хорошаго расположенія духа; такъ что, вообще говоря, Нина провела вечеръ необыкновенно пріятно. Возвратившись въ свою комнату, она застала Милли, которая терпѣливо ожидала ее, уложивъ сначала въ постелю свою госпожу.
   -- Завтра утромъ, миссъ Нина, я отправляюсь въ путешествіе. Немного остается мнѣ полюбоваться вами, моя милочка.
   -- Я не могу слышать, что ты насъ оставляешь, Милли. Мнѣ не нравится тотъ человѣкъ, съ которымъ ты уѣзжаешь.
   -- А мнѣ кажется, онъ очень хорошій человѣкъ, сказала Милли: -- безъ всякаго сомнѣнія, онъ пріищетъ для меня хорошее мѣсто. Вѣдь онъ постоянно заботился о дѣлахъ миссъ Лу; такъ ужь вы-то, пожалуйста, обо мнѣ не безпокойтесь! Я вамъ вотъ что скажу, дитя мое; я не пойду туда, гдѣ не могу обрѣсти Господа; и охотно иду туда, гдѣ могу обрѣсти его. Господь -- мой пастырь; о чемъ же мнѣ заботиться?
   -- Но, Милли, ты не привыкла жить въ другомъ мѣстѣ, кромѣ нашего семейства, сказала Нина: и я нѣкоторымъ образомъ боюсь за тебя. Если съ тобой будутъ дурно обходиться, приходи назадъ. Ты это сдѣлаешь,-- не правда ли?
   -- Ахъ, дитя мое! Я за себя нисколько не боюсь. Когда люди исполняютъ свои обязанности и дѣлаютъ, что только могутъ, съ ними всегда хорошо будутъ обходиться. Я еще не видѣла людей, съ которыми не могла бы ужиться, прибавила Милли съ сознаніемъ своего достоинства. Нѣтъ, дитя мое, не за себя, но за васъ я боюсь. Миссъ Нина! вы еще не знаете, что значитъ жить въ этомъ свѣтѣ, и мнѣ бы хотѣлось познакомить васъ съ лучшимъ другомъ, который бы помогалъ вамъ идти по дорогѣ жизни. Овечка моя, вамъ нуженъ человѣкъ, которому вы моглибы иногда открыть свое сердце, который бы любилъ и защищалъ васъ, который бы постоянно велъ васъ по прямому пути. Заботъ у васъ больше, чѣмъ бы слѣдовало имѣть такому юному созданію; многіе зависятъ отъ васъ и многіе васъ разоряютъ. Дѣло другое, еслибъ жива была ваша мама. Но теперь совсѣмъ не то; много вы передумаете, много перечувствуете, и некому высказать своего сердца. Въ этомъ случаѣ, дитя мое, вы должны обращаться къ Господу. Вѣдь онъ, милосердый, любитъ васъ; любитъ васъ такими, какъ вы есть. Еслибъ вы постигли это, ваше сердце таяло бы отъ умиленія. Когда-то я хотѣла разсказать вамъ исторію моей жизни и, между прочимъ, о томъ, какимъ образомъ я въ первый разъ обрѣла моего Спасителя. О, Боже, Боже! Впрочемъ, это длинная исторія.
   Нѣжная чувствительность Нины была затронута горячностью словъ ея стараго друга, а еще болѣе намеками на покойную мать, и потому она отвѣчала съ необычайной живостью:-- Ради Бога! разскажи мнѣ, Милли!-- Съ этими словами, она придвинула небольшую кушетку, опустилась на нее и склонила головку на колѣни своей смиренной Милли.
   -- Ужь такъ и быть, извольте, моя милочка, сказала Милли, глядя своими черными большими глазами на какой-то неподвижный предметъ, и говоря протяжно, голосомъ, который обнаруживалъ мечтательность и задумчивость.-- Жизнь человѣческая въ этомъ мірѣ -- вещь чрезвычайно странная. Моя мать... но прежде всего надобно сказать, что ее вывезли изъ Африки, отца -- тоже. Сколько прекраснаго и дивнаго говорила она мнѣ объ этой странѣ! Тамъ, напримѣръ, рѣки бѣгутъ не по песку, какъ здѣсь,-- а по золоту, и растутъ такія громадныя деревья, съ такими чудными прелестными цвѣтами, какихъ здѣсь вы никогда не видали. Оттуда-то и привезли мою мать и отца; привезли ихъ въ Чарльстонъ, и тамъ мистеръ Кэмпбель -- отецъ вашей мама, купилъ ихъ прямо съ корабля. У отца моего и матери было пятеро дѣтей; ихъ тоже продали, куда?-- они никогда не знали. Вышедъ на берегъ, они не умѣли сказать слова по-англійски. Часто говорила мнѣ мать, какъ больно было ей потерять дѣтей своихъ и не умѣть высказать свое горе. Будучи еще ребенкомъ, я помню, часто она, съ окончаніемъ дневныхъ работъ, выходила изъ дому, садилась на крыльцо, глядѣла на звѣзды и вздыхала. Я была тогда маленькая шалунья; подходила къ ней, прыгала и говорила: "мамми, о чемъ ты вздыхаешь? что съ тобой сдѣлалось? что за горе у тебя?" -- У меня, дочь моя, довольно горя, говорила она. Я вспоминаю о моихъ бѣдныхъ дѣтяхъ. Я люблю смотрѣть на звѣзды, потому что дѣти мои тоже смотрятъ на нихъ. Мнѣ кажется, мы теперь какъ будто въ одной комнатѣ;-- а между тѣмъ я не знаю, гдѣ они. Не знаютъ и они, гдѣ я. Вотъ и тебя, дочь моя, возьмутъ отъ меня и продадутъ. Почему знать, что ожидаетъ тебя впереди? Помни, мой другъ, если приключится тебѣ какое нибудь горе, какъ это бываетъ со мной, проси Бога, чтобы Онъ помогъ тебѣ.-- "Ктоже этотъ Богъ, мамми?" -- однажды спросила я. "Невидимое существо дочь моя, Которое создало всѣ эти звѣзды." Разумѣется, мнѣ хотѣлось бы узнать побольше о Немъ, но на всѣ мои распросы мамми отвѣчала мнѣ только одно:-- "Онъ можетъ сдѣлать все, что Ему угодно; и если ты находишься въ какомъ бы то ни было затруднительномъ положеніи, Онъ можетъ помочь тебѣ." Въ то время я не много обращала вниманія на ея слова, продолжала прыгать, вовсе не думая, что мнѣ когда нибудь придется просить Его помощи. Но она такъ часто повторяла мнѣ объ этомъ, что слова ея не могли не вкорениться въ моей памяти: "Дочь моя, наступитъ и для тебя тяжелое время: тогда проси Бога, и Онъ поможетъ тебѣ!"
   -- Слова моей матери сбылись. Правда, меня не продали, но насъ разлучили, потому что мистеръ Кэмпбель вздумалъ переѣхать въ Орлеанъ, и мы распростились. Отца и мать увезли въ Орлеанъ, а меня въ Виргинію. Тамъ я росла вмѣстѣ съ барышнями -- съ вашей мама, съ миссъ Гарритъ, съ миссъ Лу и другими, и жизнь моя протекала весело. Всѣ онѣ любили Милли. Ни одна изъ нихъ не умѣла ни бѣгать, ни прыгать, ни кататься на лошадяхъ, ни управлять лодкой, какъ умѣла Милли. Милли бывала и тамъ, и тутъ! что бы ни задумали молодыя барышни, Милли все исполняла. Между ними, однакожь, была большая разница. Миссъ Лу была красавица и имѣла многихъ поклонниковъ; потомъ ваша мама,-- ее всѣ любили; и потомъ миссъ Гарритъ,-- праздная жизнь ей не нравилась: всегда что-нибудь да дѣлала; и она любила меня за то, что я ни на шагъ отъ нея не отлучалась. Да, миссъ Нина, тогда для меня было самое счастливое время; но когда мнѣ исполнилось пятнадцать лѣтъ, во мнѣ пробудилось какое-то странное и тяжелое чувство. Не знаю почему, но, вмѣстѣ съ лѣтами, я начинала чувствовать, что меня оковываютъ какія-то невидимыя цѣпи. Помню, однажды, ваша мама вошла въ комнату и, увидѣвъ, что я смотрю изъ окна, спросила меня: "Милли, я замѣчаю, ты о чемъ-то скучаешь?" -- О томъ, сказала я, что для меня кончились счастливые дни.-- "Почему? спросила она: развѣ тебя перестали любить? развѣ ты не имѣешь всего, чего ты хочешь?" -- Ваша правда, отвѣчала я:-- но вѣдь я невольница: вотъ и вся причина моей грусти. Милая Нина! ваша мама, была такая же женщина, какъ вы. Я помню ея взглядъ въ ту минуту. Мнѣ было досадно на себя; казалось, что я огорчила ее своими словами. "Милли, сказала она: не удивляюсь твоей грусти: на твоемъ мѣстѣ, я бы чувствовала тоже самое." Ваша мама сказала объ этомъ миссъ Лу и миссъ Гарритъ, но онѣ засмѣялись и замѣтили, что еще не всякая дѣвочка можетъ быть такъ хорошо пристроена, какъ Милли.
   "Миссъ Гарритъ вышла замужъ первая. Ей поправился мистеръ Чарльзъ Блэръ; и когда она вышла за него, ей больше ничего не оставалось, какъ только взять меня съ собою. Я любила миссъ Гарритъ; но для меня было бы пріятнѣе, еслибъ въ то время вышла замужъ ваша мама. Я все разсчитывала, что принадлежу не миссъ Гарритъ, а вашей мама, и, какъ кажется, ваша мама хотѣла, чтобъ я принадлежала ей. Но тогда она была такая тихенькая, между тѣмъ какъ для миссъ Гарритъ не было такой вещи, которой бы она не выпросила. Она была изъ числа тѣхъ созданій, которыя, если захотятъ чего нибудь, то, такъ или иначе, непремѣнно добьются того. У нее всегда бывало больше нарядовъ, больше денегъ, и вообще всякихъ вещей, чѣмъ у другихъ, потому что она никогда не дремала, и думала только о себѣ. Плантація мистера Блэра находилась въ другомъ концѣ Виргиніи, и я переѣхала туда вмѣстѣ съ миссъ Гарритъ. Но ее нельзя было назвать счастливой, ни подъ какимъ видомъ нельзя, потому что мистеръ Блэръ принадлежалъ къ большому свѣту. Ахъ, миссъ Нина! если я говорю, что выборъ вашъ хорошъ, и если совѣтую вамъ выдти за этого человѣка, то собственно по боязни за участь молоденькихъ дѣвицъ, которыя выходятъ замужъ за людеф изъ большаго свѣта. Пріятная наружность, любезность, изящныя манеры ихъ, нсрѣдкогубятъ неопытныхъ дѣвочекъ. Помню, когда онъ ухаживалъ за ней, то, казалось, лучше такого мужа ей и желать нельзя было. Онъ называлъ ее своимъ ангеломъ, обѣщалъ оставить всѣ дурныя привычки и вести порядочную жизнь. Она вышла за него... и всѣ обѣщанія превратились въ прахъ. Не прошло мѣсяца, какъ мистеръ Блэръ предался своимъ прежнимъ порокамъ, веселился и пьянствовалъ... или самъ въ гостяхъ, или у него гости... деньги текли какъ вода.
   "Это произвело большую перемѣну въ миссъ Гарритъ. Она перестала смѣяться, сдѣлалась холодною и сердитою, и уже больше не была такъ ласкова ко мнѣ, какъ прежде. Она приревновала меня къ мужу; но напрасно! Даже пальцомъ до него я не дотронулась. Впрочемъ, я неудивлялась ея недовѣрчивости: мистеръ Блэръ былъ человѣкъ безхарактерный, безнравственный. Моя жизнь сдѣлалась для меня источникомъ огорченій, но все еще была довольно сносна. У миссъ Гарритъ было уже трое дѣтей, когда мужа ея разбила лошадь. Онъ быль слишкомъ пьянъ, чтобъ держаться на ней. Я думала: ну, слава Богу! теперь-то мнѣ будетъ полегче. Ничуть не бывало!... Послѣ его смерти, миссъ Гарритъ сдѣлалась, повидимому, спокойнѣе и добрѣе: старалась устроить себя, собирая въ одно цѣлое обломки и крохи, оставленныя ей и ея дѣтямъ. У нея былъ дядя, мужчина пожилыхъ лѣтъ; онъ приводилъ въ извѣстность ея долго. Однажды онъ сидѣлъ въ кабинетѣ, а я почему-то,-- и сама не знаю,-- занялась рукодѣльемъ въ сосѣдней комнатѣ; но они такъ прилежно занимались счетами, что на меня не обратили и вниманія. Чтобъ уплатить эти долги, надобно было, повидимому, продать и плантацію, и людей -- всѣхъ, кромѣ очень немногихъ, которые должны были отправиться съ ней,-- и снова начать жизнь болѣе скромную. И вотъ я слышу, говоритъ онъ ей:-- и пока растутъ ваши дѣти, вы можете жить, не дѣлая лишнихъ расходовъ, сберегайте, что можно сберечь, увеличивайте ваши сбереженія, извлекайте выгоды изъ своей собственности. Цѣна на негровъ возвышается съ каждымъ днемъ. Съ тѣхъ поръ, какъ округъ Миссури вошелъ въ число штатовъ, негры стали вдвое дороже, и потому вы можете продавать ихъ за хорошую сумму. Напримѣръ, вотъ эта молоденькая негритянка Милли!-- при этихъ словахъ, само собою разумѣется, я навострила уши: -- вы рѣдко встрѣтите -- продолжалъ онъ: такую славную, такую породистую дѣвушку!-- Представьте, какъ будто рѣчь у нихъ шла о коровѣ!-- Пріискали ли вы для нея мужа?
   "Нѣтъ,-- отвѣчала миссъ Гарритъ: -- мало того, я замѣчаю, что Милли любитъ только пококетничать съ молодыми людьми, вовсе не думая о замужствѣ."
   "-- На это должно обратить строгое вниманіе, потому что изъ однихъ ея дѣтей можетъ вамъ составиться порядочное имѣнье. Я знавалъ женщинъ, которыя имѣли по двадцати дѣтей; а вы замѣтьте, что каждый изъ дѣтей вашей Милли будетъ стоить не меньше восьми сотъ долларовъ. Вѣдь это капиталъ въ своемъ родѣ! Если они выдутъ въ мать, то будутъ служить для васъ все равно, что наличныя деньги. Въ случаѣ пужды, вы можете послать ихъ на рынокъ и продать; и, повѣрьте, на это потребуется гораздо меньше времени, чѣмъ на размѣнъ банковаго билета.
   "Ахъ, миссъ Нина, эти слова, какъ свинецъ падали мнѣ на душу, особенно въ то время. Я познакомилась тогда съ однимъ молодымъ человѣкомъ, и въ тотъ самый день намѣрена была переговорить объ этомъ съ миссъ Гарритъ; но послѣ такихъ словъ, я оставила работу, и сказала про себя: не выду же я за мужъ въ этомъ мірѣ. Я проплакала весь день, и вечеромъ разсказала все Полю,-- молодому человѣку, о которомъ я вамъ говорила. Поль старался успокоить меня. Онъ говорилъ, что напрасно я горюю, что этого, вѣроятно, не случится; что миссъ обдумаетъ это и не рѣшится на подобный поступокъ. Во всякомъ случаѣ, мы любили другъ друга, и почему же бы намъ не воспользоваться тѣмъ счастіемъ, наслаждаться которымъ имѣютъ право другіе? Я пошла къ миссъ Гарритъ, и разсказала ей все, что было на душѣ. Я привыкла высказывать миссъ Гарритъ всѣ свои чувства, и на этотъ разъ не хотѣла отклониться отъ своей привычки. Миссъ Гарритъ смѣялась, и совѣтовала мнѣ не плакать, потому что пока еще я ничѣмъ не обижена. Дѣла такимъ образомъ шли недѣли двѣ или три, и наконецъ Поль убѣдилъ меня. Мы съиграли свадьбу. Когда родился у насъ первый ребенокъ, Поль восхищался имъ и удивлялся моему унынію. Поль, сказала я: этотъ ребенокъ не нашъ; когда нибудь его отнимутъ отъ насъ и продадутъ!-- "Что же дѣлать, Милли, сказалъ онъ:-- если онъ не нашъ, то пусть онъ будетъ божьимъ ребенкомъ. Поль, миссъ Нина, былъ христіанинъ. Ахъ, дитя мое, безъ слезъ я не могу разсказывать. Послѣ этого дѣти пошли у насъ одинъ за другимъ, мальчики и дѣвочки, всѣ они росли на моихъ глазахъ. У меня ихъ было четырнадцать, и всѣхъ ихъ оторвали отъ меня и продали, всѣхъ до единаго. Господь послалъ мнѣ тяжелый крестъ! тяжелый, тяжелый! Только тотъ и можетъ постичь всю тяжесть этого креста, кто его носитъ!
   -- Какой стыдъ! воскликнула Нина. Неужели тетушка Гарритъ была такая жестокая женщина? Неужели сестра моей матери могла поступить такъ безчеловѣчно?
   -- Дитя, дитя! сказала Милли: -- кто можетъ знать, что скрывается въ глубинѣ нашей души. Когда миссъ Гарритъ и я были дѣвочками, отыскивали куриныя яйца и катались въ лодкѣ, тогда я и не думала, что у нея жестокое сердце, какъ въ свою очередь не думала и она. Все дурное въ дѣвочкахъ, почти незамѣтное, когда онѣ еще молоды, хороши собой, когда весь свѣтъ улыбается имъ, все это незамѣтно принимаетъ страшные размѣры, когда онѣ становятся зрѣлыми женщинами, когда лица ихъ начнутъ покрываться морщинами! Еще будучи дѣвочкой,-- еще въ то время, когда мы вмѣстѣ собирали ягоды, рвали орѣхи,-- въ миссъ Гарритъ уже обнаруживалась сильная наклонность беречь и копить всякую всячину; съ лѣтами же болѣе зрѣлыми,-- эта наклонность обратилась къ деньгамъ.
   -- Неужели, Милли! сказала Нина: -- возможно ли допустить, чтобъ женщина хорошаго происхожденія, и въ добавокъ моя тетка, была способна на такія вещи!
   -- Не удивляйтесь, моя милочка! Повѣрьте, что и въ самыхъ благородныхъ лэди нерѣдко встрѣчаются тѣже самые недостатки, которымъ подвержены мы,-- женщины грубыя, необразованныя. Мнѣ кажется, это самая натуральная вещь въ мірѣ, стоитъ только внимательнѣе разсмотрѣть ее. Для примѣра возьмемъ хоть вашу тетушку: она была бѣдна и нуждалась въ деньгахъ до крайности. Ей нужно было платить за воспитаніе мистера Джорджа, мистера Питера и за миссъ Сюзи, всѣ они требовали денегъ; такъ, что было время, когда миссъ Гарритъ не знала, какъ ей извернуться. И то сказать, поневолѣ задумаешься, когда нужно заплатить двѣсти долларовъ въ одно мѣсто, триста въ другое, когда въ домѣ у васъ больше негровъ, чѣмъ можно держать, и когда вдругъ является человѣкъ, вынимаетъ изъ кармана восемьсотъ долларовъ золотомъ и говоритъ:-- мнѣ нужна Люси, или Джорджъ, тотъ изъ вашихъ негровъ или другой. Эти покупщики всегда умѣютъ соблазнить бѣднаго человѣка; у нихъ всегда есть наличныя деньги. Впрочемъ, я не должна говорить слишкомъ жестоко объ этихъ людяхъ: они вѣдь ничему хорошему не научились. Другое дѣло вотъ эти христіане, которые такъ много говорятъ о религіи, читаютъ библію, ненавидятъ на словахъ покупщиковъ, и считаютъ себя неспособными имѣть съ ними какія либо сношенія, тогда какъ въ нихъ-то есть корень всего зла. Возьмемъ для примѣра хоть дядюшку миссъ Гарритъ: это былъ человѣкъ чрезвычайно набожный,-- всегда являлся на митинги, всегда говорилъ о чувствахъ христіанина, а все-таки возстановлялъ миссъ Гаррить противъ негровъ, подстрекалъ ее на продажу ихъ. О, миссъ Нина, въ жизнь свою не забуду я дня, въ который продали мое первое дитя. Я излила всю душу передъ миссъ Гарритъ, и она такъ горько плакала, что мнѣ стало жаль ее. Она говорила мнѣ:-- Милли! впередъ я этого ни за что не сдѣлаю. Но, прости мнѣ Господи! я не вѣрила ей, ни слову не вѣрила, я знала, что она сдѣлаетъ. Я знала, что въ душѣ ея было чувство, которому демонъ этотъ, ея дядя, не давалъ свободы. Я знала, что онъ позволялъ ей развлекать себя митингами, молитвами и тому подобнымъ, но ни за что не позволилъ бы себѣ выпустить изъ когтей своихъ ея сердце. Миссъ Гарритъ не была злая женщина, она бы ничего не сдѣлала дурнаго, еслибъ не этотъ дядя. Онъ пріѣзжалъ, читалъ молитвы, дѣлалъ увѣщанія, давалъ совѣты, и потомъ, какъ голодный волкъ, рыскалъ около моего дома, поглядывая на моихъ дѣтей.
   "-- Милли! говорилъ онъ:-- какъ ты поживаешь? Люси у тебя становится славной дѣвочкой! Сколько ей лѣтъ? Въ Вашингтонѣ у меня есть знакомая лэди, которая нуждается въ хорошей дѣвочкѣ -- лэди отличная, самыхъ набожныхъ правилъ. Надѣюсь, Милли, ты не станешь упрямиться. Твоя бѣдная госпояса страшно нуждается въ деньгахъ!
   "-- Я не хотѣла говорить съ этимъ человѣкомъ. Только однажды, когда онъ спросилъ меня, дорого ли стоитъ, по моему мнѣнію, моя Люси, когда ей исполнилось пятнадцать лѣтъ, я отвѣчала ему: сэръ! она для меня также дорога, какъ дорога для васъ ваша дочь. Сказавъ это, я вошла въ свою хижину и затворила дверь. Я не хотѣла видѣть, какъ онъ приметъ мои слова. Онъ воротился въ господскій домъ и завелъ разговоръ съ миссъ Гарритъ. Онъ говорилъ ей объ обязанности заботиться о своемъ состояніи, а это значило -- заботиться о продажѣ моихъ дѣтей. Помню, когда миссъ Сюзи пріѣхала домой изъ пансіона, она была прехорошенькая дѣвушка, но я не могла смотрѣть на нее съ любовію, потому что на ея содержаніе въ пансіонѣ у меня отняли и продали троихъ дѣтей. Наконецъ отняли и Люси: ее отправили къ одной лэди въ горничныя; но Боже мой! я знала, что это значило. У этой лэди былъ взрослый сынъ; онъ увезъ Люси въ Орлеанъ; тѣмъ дѣло и кончилось. Переписки между нами не водится.. Разлученныя однажды, мы не можемъ писать другъ къ другу, а это тоже или, пожалуй, еще и хуже, чѣмъ умереть. Поль выучилъ Люси пѣть передъ сномъ небольшіе гимны, и еслибъ она умерла послѣ одного изъ этихъ гимновъ, это въ тысячу разъ было бы лучше. Ахъ, дитя мое! послѣ того я долго рвалась и бѣсновалась, какъ львица въ сѣтяхъ. Я была совсѣмъ не то, что теперь. Я сдѣлалась сварливою и несносною. Миссъ Гарритъ привязалась къ религіи болѣе, чѣмъ когда нибудь; адвокаты и проповѣдники были въ ея домѣ почти безвыходно; нѣкоторые изъ нихъ заводили рѣчь со мной. Я отвѣчала имъ коротко и ясно, что правила ихъ религіи знаю очень хорошо, и не хочу ихъ слушать больше. Въ одномъ только Полѣ я видѣла истиннаго христіанина; только его слова и утѣшали меня. Наконецъ миссъ Гарритъ обѣщала оставить мнѣ одно дитя. Она подарила мнѣ моего младшаго сына, и дала честное слово не продавать его. Мальчика этого звали Альфредъ. Я любила его больше всѣхъ другихъ дѣтей. Въ немъ заключалось все, что мнѣ осталось любить. Господинъ Поля уѣхалъ въ Лузіану и взялъ Поля съ собой въ то самое время, когда Альфреду исполнился годъ. Послѣ этого мужъ мой какъ будто въ воду канулъ; я ничего о немъ не слыхала. Такимъ образомъ изъ большой семьи моей остался при мнѣ только этотъ ребенокъ. И какой же славный былъ ребенокъ! Необыкновенный мальчикъ! Онъ на все былъ способенъ, онъ служилъ мнѣ отрадой. Ахъ, миссъ Нина!-- еслибъ вы знали что былъ за мальчикъ мой Альфредъ! я не могла налюбоваться на него вдоволь. Онъ имѣлъ сильную наклонность къ ученью; самъ собою научился читать и иногда читалъ мнѣ Библію. Я старалась поддерживать въ немъ эту наклонность, и, какъ умѣла, развивала ее. За одно только въ немъ я страшилась -- за его необычайную бойкость: я боялась, что это не доведетъ его до добра, напротивъ надѣлаетъ ему большихъ хлопотъ. Въ немъ было столько бойкости, сколько бѣлые не любятъ видѣть даже въ своихъ дѣтяхъ. А между тѣмъ, когда у нихъ дѣти вздергиваютъ свои головки и бойко отвѣчаютъ, родители обыкновенно смѣются и говорятъ: "молодецъ! изъ него выйдетъ славный малый!" Но ужасная вещь, если сдѣлаетъ это кто нибудь изъ нашихъ. Объ этомъ я постоянно твердила Альфреду, и совѣтовала ему быть скромнѣе. Но ни совѣты мои, ни увѣщанія не производили желаемаго дѣйствія. Въ немъ было столько огня, что непредвидѣлось никакой возможности потушить его. Да, миссъ Нина,-- пусть другіе говорятъ о неграхъ, что имъ угодно, но я всегда останусь при своемъ убѣжденіи, что и между нами есть люди, которые ни въ чемъ не уступятъ бѣлымъ, если имъ будутъ предоставлены тѣже самыя средства. Много-ли вы видали бѣлыхъ мальчиковъ, которые бы вздумали научиться читать самоучкой? А мой Альфредъ научился. Я видѣла въ немъ мое единственное утѣшеніе; я надѣялась, что моя госпожа отпуститъ меня на оброкъ, и тогда я всѣми силами постаралась бы заработать деньги, чтобъ откупить его, потому что мой Альфредъ, миссъ Нина, былъ слишкомъ уменъ, въ немъ было слишкомъ много одушевленія, чтобъ быть невольникомъ. При всѣхъ своихъ способностяхъ, онъ не научился унижать себя; онъ никому не позволилъ бы обидѣть себя; у него всегда готово было возраженіе на всякое слово, кто бы его ни сказалъ. Не смотря на то, для меня онъ былъ дорогимъ, добрымъ ребенкомъ; и когда я говорила ему, объясняла, что подобнаго рода поведеніе опасно, онъ всегда обѣщалъ держать себя осторожнѣе.
   "Дѣла шли довольно хорошо, пока Альфредъ былъ малъ. Я держала его при себѣ лѣтъ до тринадцати. Онъ вытиралъ блюда, чистилъ ножи, ваксилъ башмаки, и вообще исполнялъ подобныя работы. Наконецъ начали поговаривать, что время ему заняться какимъ нибудь ремесломъ; этого-то времени я и страшилась. У миссъ Гаррить былъ управляющій, который обходился съ невольниками чрезвычайно дурно я все боялась, что изъ-за него выйдутъ хлопоты.-- такъ и случилось. Между нимъ и Альфредомъ безпрестанно случались стычки. Управляющій то и дѣло, что обращался къ госпожѣ съ разными на него навѣтами. И чтоже? однажды, возвратясь вечеромъ изъ города, куда ходила по какому-то порученію, я крайне изумилась, что Альфредъ не пришелъ къ ужину. Тутъ что нибудь да не такъ, подумала я, сейчасъ же отправилась въ господскій домъ и тамъ увидѣла, что миссъ Гарритъ сидитъ за столомъ и считаетъ деньги. "Миссъ Гарритъ, говорю я:-- я не могу найти Альфреда: не видали ли вы его?" Не отвѣчая мнѣ, она продолжала считать деньги: пятьдесятъ-одинъ, пятьдесятъ-два, пятьдесятъ три. Я опять спросила: "надѣюсь, миссъ Гарритъ, съ моимъ Альфредомъ ничего не случилось?" При этихъ словахъ, она отвела глаза отъ денегъ и сказала: "Милли, дѣло въ томъ, что съ твоимъ Альфредомъ никто не можетъ управиться; мнѣ предложили хорошія деньги, и я продала его."
   "У меня захватило дыханіе, я подбѣжала къ стулу, на которомъ сидѣла миссъ Гарритъ, схватила ее за плечи и сказала: "миссъ Гарритъ! вы взяли деньги за тринадцать моихъ дѣтей; четырнадцатаго обѣщали оставить мнѣ, и я его требую отъ васъ! Неужели, поступивъ такимъ образомъ, вы поступили по христіански?"
   "-- Успокойся, Милли, сказала она:-- твой Альфредъ недалеко отсюда; ты можешь видѣться съ нимъ во всякое время: онъ на плантаціи мистера Джонса. Вы можете приходить другъ къ другу, когда вздумается. И опять же тебѣ не нравился человѣкъ, который присматривалъ за нимъ и котораго онъ безпрестанно ставилъ въ затруднительное положеніе.
   "-- Миссъ Гарритъ, сказала я:-- вы можете обманывать себя, говоря такія вещи, но вы не обманете ни меня, ни Господа. Вся власть на вашей сторонѣ, и ваши духовники, съ Библіей въ рукахъ, стараются омрачить вашь разумъ. Вы не учите насъ грамотѣ; но я обращусь съ жалобой прямо къ Господу и буду просить его зашиты. Если только можно отыскать Его, я отъищу,-- и умолю Его посмотрѣть на вашъ поступокъ, на продажу моихъ дѣтей, для того, чтобъ заплатить за вашихъ дѣтей!
   -- Вотъ, дитя мое, что сказала я ей. Я была жалкимъ, невѣжественнымъ созданіемъ; я не знала Бога. Будто каленый уголь лежалъ у меня на сердцѣ. Я отвернулась отъ нея и ушла. Ни я, ни она не сказали больше ни слова другъ другу. Я пришла въ свою опустѣлую хижину. Въ одномъ углу стояла кровать Альфреда, надъ ней висѣлъ его праздничный кафтанъ и праздничные башмаки, которыя купила ему на свои собственныя деньги; онъ былъ такой хорошенькій мальчикъ, и я хотѣла, чтобы все на немъ было прилично и щеголевато!
   "-- Наступило воскресенье, я сняла съ гвоздика этотъ кафтанъ, связала его въ узелъ вмѣстѣ съ башмаками, взяла свою палку и сказала про себя: пойду на плантацію Джонса и посмотрю, что сдѣлалось съ Альфредомъ. Во все это время ни я не сказала слова госпожѣ, ни она мнѣ. На половинѣ дороги я остановилась отдохнуть подъ большимъ каштановымъ деревомъ. Стоя подъ нимъ, я смотрѣла вдаль. По дорогѣ кто-то шелъ мнѣ на встрѣчу, и вскорѣ я узнала, что это была Юльда. Она была замужемъ за кузеномъ Поля, и жила на плантаціи Джонса. Я встала, встрѣтила ее и сказала, что иду повидаться съ Альфредомъ.
   "-- Господь съ тобой, Милли, сказала она: -- да развѣ ты не знаешь, что Альфредъ умеръ?
   "Ахъ, миссъ Нина, при этихъ словахъ, казалось; сердце мое перестало биться и кровь остановилась въ моихъ жилахъ.
   "-- Юльда! ужь не убили ли его? спросила я.
   "-- Да, отвѣчала она мнѣ, и разсказала, какъ было дѣло. Стэйльзъ, управляющій Джонса, прослышалъ, что Альфредъ былъ ужасно бойкій и умный мальчикъ; а такіе мальчики имъ не нравятся, они ихъ всячески раздражаютъ и потомъ сѣкутъ ихъ до крови. Поэтому Стэйльзъ, задавая Альфреду работу, былъ съ нимъ невыносимо грубъ: мальчикъ этотъ не хотѣлъ уступить ему ни наволосъ: на каждое слово онъ отвѣчалъ двумя, какъ это и всегда онъ дѣлалъ, потому что не могъ подавить въ себѣ своей гордости. Всѣ окружавшіе ихъ смѣялись; Стэйльзъ бѣсился и клялся, что высѣчетъ его; тогда Альфредъ бросилъ все и убѣжалъ прочь. Стэйльзъ выходилъ изъ себя, страшно ругался и приказывалъ подойти къ нему. Но Альфредъ не подходилъ. Во время такой сцены, случайно проходилъ мистеръ Билль и захотѣлъ узнать, въ чемъ дѣло. Стэйльзъ объяснилъ ему. Мистеръ Билль вынулъ пистолетъ и сказалъ: -- если ты, щенокъ, не подойдешь, пока я сосчитаю пять, я выстрѣлю въ тебя.
   "-- Стрѣляйте! вскричалъ Альфредъ.-- Мальчикъ этотъ не зналъ, что такое страхъ. Выстрѣлъ раздался.
   "-- Альфредъ, говорила Юльда: -- припрыгнулъ, вскрикнулъ и упалъ. Къ нему подбѣжали, но онъ былъ уже мертвъ; -- пуля попала въ самое сердце. Сняли съ него курточку и осмотрѣли его; но это было уже безполезно; жизнь оставила его. Юльда говорила, что тутъ же вырыли яму и бросили въ нее Альфреда, бросили ничѣмъ не одѣвши, не покрывши, безъ гроба, зарыли, какъ собаку. Юльда показала мнѣ курточку. На ней была круглая дирка, точно вырѣзанная ножницами и видно было, что сквозь эту диру потоками текла кровь. Молча я взяла отъ Юльды курточку, завернула ее въ праздничное платье, и пошла прямо домой. Я вошла въ комнату миссъ Гарритъ. Она сидѣла совсѣмъ одѣтая, собираясь идти въ церковь, и читала Библію. Не говоря ни слова, я разложила прямо передъ ней окровавленную куртку. "Видите вы эту дирку! сказала я. Видите вы эту кровь? Альфредъ мои убитъ! Вы его убійца; его кровь на васъ и на вашихъ дѣтяхъ! Царь Небесный! услышь меня и воздай ей вдвойнѣ!
   Подъ вліяніемъ невольнаго ужаса, Нина съ трудомъ переводила дыханіе. Милли, увлеченная разсказомъ, пришла въ сильное волненіе; вся ея фигура наклонилась впередъ, ея чорные глаза расширились, ея сильныя руки судорожно сжались, словомъ,-- весь ея органическій составъ какъ будто принималъ большіе размѣры и приходилъ въ движеніе. Для человѣка, коротко знакомаго съ миѳологіей, она показалась бы Немезидой, обратившейся въ порывѣ гнѣва въ черный мраморъ. Въ этомъ положеніи она оставалась втеченіе нѣсколькихъ минутъ; послѣ того, ея судорожно стянутые мускулы начали ослабѣвать, выраженіе ея голоса постепенно смягчалось; она глядѣла на Нину нѣжно, но торжественно.
   -- Конечно, дитя мое, слова эти были суровы; но тогда я была въ Египтѣ, я блуждала въ пустынѣ Синая; я слышала трубный звукъ и слова Божіи, но не видѣла самого Бога.... Я вышла изъ комнаты молча. Между мною и миссъ Гарритъ легла теперь ужаснѣйшая бездна; слова не могли перелетать черезъ нее. Я дѣлала свое дѣло, и дѣлала охотно; но говорить съ ней я не хотѣла. Тогда только, дитя мое, вспомнила я давнишнія слова моей матери; я вспомнила слова: "Дочь моя, когда посѣтитъ тебя горе, проси Господа помочь тебѣ". Только теперь я увидѣла, что никогда еще не просила Его помощи, и сказала про себя; Господь не поможетъ мнѣ теперь; Онъ не возвратить мнѣ Альфреда. А между тѣмъ, я хотѣла обрести Господа, потому что не знала, куда дѣться съ своимъ горемъ. Я хотѣла придти показать: Господи, Ты видишь что сотворила эта женщина! Я хотѣла представить Ему на судъ это дѣло, и узнать, вступится ли Онъ за меня. Ахъ, миссъ Нина, вы себѣ и представить не можете, чѣмъ казался мнѣ въ то время міръ и все, что находится въ мірѣ! Все какъ будто предано было собственному своему произволу. И эти христіане еще называютъ себя христіанами, говорятъ, что они наслѣдуютъ Царство Небесное, а сами такъ поступаютъ! Я искала Господа и денно и нощно. Много и ночей проводила въ лѣсахъ, лежала на землѣ, взывала и плакала, но никто не услышалъ меня. О, какими странными казались мнѣ звѣзды, когда я смотркла на нихъ! Они мигали мнѣ такъ спокойно и такъ торжественно, но не говорили ни слова! Иногда я выходила изъ себя и хотѣла бы прорваться сквозь небо. Я искала Бога, я имѣла нужду до Него и должна была найдти Его. Однажды я слышала, какъ читали изъ священнаго Писанія, что Богъ явился одному человѣку на гумнѣ. и я подумала, что еслибь у меня было гумно, онъ и мнѣ, можетъ быть, также бы явился. Поэтому я избрала себѣ мѣстечко подъ деревомъ и уравняла его, стоптавъ землю, сколько моихъ силъ было, ногами, и придавъ ему такимъ образомъ видъ гумна. Я стала молиться,-- но Господь не пришелъ.
   "-- Однажды назначенъ былъ большой митингъ подъ открытымъ небомъ, и я подумала: "схожу туда и посмотрю, не найду ли тамъ Господа." -- Миссъ Гарритъ отпускала людей своихъ на митинги каждое воскресенье. И вотъ я отправилась слушала пѣніе, подошла къ алтарю, слушала проповѣдь, и все таки на душѣ не стало легче. Меня не тронуло ни пѣніе, ни проповѣдь. Я слышала, какъ читали изъ Библіи: "О если бы я зналъ, гдѣ обрѣсти его. Я бы пришелъ даже къ его сѣдалищу. Я бы изложилъ передъ нимъ мою мольбу. Я бы наполнилъ уста мои доказательствами." Эти слова, конечно, согласовались съ моимъ желаніемъ. Наконецъ, наступилъ темный вечеръ; вездѣ запылали костры, повсюду раздавалось пѣніе божественныхъ гимновъ; и я снова пошла слушать проповѣдь. Проповѣдь говорилъ мужчина, блѣдный, худощавый, съ черными глазами и черными волосами. Мнѣ кажется, этой проповѣди я никогда не забуду. Онъ говорилъ на текстъ: "Кто не пощадилъ своего Сына, но добровольно принесъ его въ жертву за насъ всѣхъ, тотъ не ужели, вмѣстѣ съ этой жертвой, не отдастъ намъ всего?" -- Слова эти съ перваго раза поразили меня, потому что я сама лишилась сына. Послѣ того онъ разсказалъ намъ, кто такой былъ Сынъ Божій. О, какъ прекрасенъ былъ онъ! Какъ распространялъ Онъ между людьми Божественное ученіе! И потомъ какъ взяли его, положили терновый вѣнець на главу его, распяли на крестѣ, и прокололи Его копьемъ. Богъ до такой степени любилъ насъ, что допустилъ своего возлюбленнаго сына перенести за наши грѣхи всѣ эти страданія. Дитя мое! я встала, подошла къ алтарю, пала на колѣни и, прильнувъ къ землѣ, молилась такъ долго, что окружавшіе говорили, что я упала въ обморокъ. Быть можетъ я и была въ обморокѣ. Гдѣ находилась я тогда,-- не знаю; но я увидѣла Господа. Сердце мое какъ будто замерло во мнѣ. Я видѣла Его, страдающаго за насъ, и такъ терпѣливо переносящаго свои страданія. Я видѣла, какъ Онъ любилъ насъ! всѣхъ насъ, всѣхъ до единаго! Насъ, которые такъ ненавидимъ другъ друга. Я поняла тогда, что значитъ ненавидѣть, какъ я ненавидѣла.
   "-- Господи! сказала я:-- я прощаю имъ! Господи! я никогда еще не видѣла Тебя, я ничего не знала... я была жалкая грѣшница! Я больше не буду ненавидѣть! Я чувствовала, что сердце мое наполнялось чувствомъ любви.-- Господи! сказала я: -- я могу любить даже бѣлыхъ!-- Чувство любви переполнило мое сердце, и я продолжала: -- Господи! Я люблю бѣдную миссъ Гарритъ, которая продала всѣхъ моихъ дѣтей, и была причиною смерти моего бѣднаго Альфреда! Я люблю ее!-- И вотъ, дитя мое, я была побѣждена Агнцемъ, кровію Агнца! Еслибъ это былъ левъ, я бы еще можетъ быть поборолась съ нимъ! Агнецъ побѣдилъ меня!
   "-- Когда пришла я въ себя, я чувствовала себя не лучше ребенка. Я пошла прямо въ домъ миссъ Гарритъ, и не смотря, на то, что со дня смерти Альфреда не обмѣнялась съ ней кроткимъ, миролюбнымъ словомъ, я вошла въ ея спальню. Она была нездорова, казалась необыкновенно блѣдною, желтою. Бѣдняжка! сынъ ея напился пьянымъ и жестоко оскорбилъ ее. Я вошла и сказала: -- миссъ Гарритъ, я видѣла Господа! Миссъ Гарритъ, во мнѣ уже болѣе нѣтъ ожесточенія; я прощаю васъ и люблю отъ всего сердца, какъ прощаетъ Господь и любитъ насъ всѣхъ. Вы бы посмотрѣли, моя милочка, какъ плакала эта женщина! Милли, сказала она: -- я величайшая грѣшница. Мы обѣ грѣшницы, миссъ Гарритъ, отвѣчала я: -- но Господь предалъ себя за насъ обѣихъ; ужь если Онъ любитъ насъ, жалкихъ грѣшницъ, то мы не должны ненавидѣть другъ друга, Вы были введены въ искушеніе, миссъ Гарритъ, продолжала я, стараясь оправдать ея поступки: -- но Господь простилъ насъ обѣихъ. Послѣ того я уже не стѣснялась. И въ самомъ дѣлѣ, дитя мое, вѣдь мы все же сестры по Господу. Я несла ея бремя, она несла мое. И, Боже мой! ея бремя было тяжелѣе моего, потому что во время нашего разговора, ея сына привезли домой мертваго: будучи пьянъ, онъ заряжалъ ружье и прострѣлилъ себя въ сердце. О, дитя мое, я вспомнила о мольбѣ моей къ Господу воздать ей вдвойнѣ; но послѣ того я думала гораздо лучше. Еслибъ я могла оживить бѣднаго мистера Джорджа, я бы это сдѣлала: всю ночь она лежала на моихъ рукахъ и плакала. Это приключеніе свело ее въ могилу. Не долго жила она послѣ этого; но успѣла, все-таки, приготовиться къ смерти. Она послала купить сына моей дочери Люси, вотъ этого самаго Тома, и отдала его мнѣ. Бѣдненькая! что могла, все она сдѣлала. Я находилась при ней, въ ночь ея кончины. О, миссъ Нина, если въ душѣ вашей родится желаніе ненавидѣть кого нибудь, то вспомните, до какой степени для ненавидящихъ тяжела бываетъ минута смерти. Миссъ Гарритъ умирала тяжело! Она сильно сокрушалась о своихъ грѣхахъ.
   "-- Милли! говорила она:-- и Господь, и ты можете простить меня, но я себя никогда не прощу" -- "Не думайте объ этомъ, миссъ Гарритъ, говорила я, стараясь успокоить ее:-- Господь принялъ и скрылъ всѣ грѣхи ваши въ своемъ сердцѣ." Все же она долго боролась со смертію, боролась всю ночь, безпрестанно повторяя: Милли! Милли! не отходи отъ меня! Въ эти минуты, дитя мое, я любила ее, какъ мою собственную душу. Съ наступленіемъ дня, Господь освободилъ ее отъ страданій, и я склонила на подушку ея голову, какъ будто она была однимъ изъ моихъ кровныхъ дѣтей. Я приподняла ея руку; рука эта была еще тепла, но сила и жизнь ее покинули: бѣдная! бѣдная! подумала я:-- неужели могла я ненавидѣть тебя? Да, дитя мое, мы не должны ненавидѣть другъ друга: мы всѣ жалкія созданія, но Господь, повѣрьте, любитъ насъ всѣхъ одинаково.
  

ГЛАВА XVII.

ДЯДЯ ДЖОНЪ

   Миляхъ въ четырехъ къ востоку отъ Канемы находилась плантація, куда былъ посланъ Гарри въ то утро, о которомъ мы уже упомянули. Молодой человѣкъ ѣхалъ съ порученіемъ въ весьма незавидномъ расположеніи духа. Дядя Джонъ, какъ всегда называла его Нина, былъ назначенъ опекуномъ ея имѣнія, и при томъ такимъ, ласковѣе и любезнѣе какого Гарри не могъ пожелать. Его увѣренность въ Гарри была безгранична; и онъ считалъ эту увѣренность за величайшее благодѣяніе для себя, потому собственно, какъ онъ, шутя, выражался иногда, что и съ своей-то плантаціей, по ея обширности, онъ едва едва управлялся. Подобно всѣмъ джентльменамъ, которые ставятъ свое собственное спокойствіе выше всего въ мірѣ, дядя Джонъ воображалъ, что весь міръ старается, во что бы то ни стало, нарушать его спокойствіе. Все мірозданіе такъ организовано, что люди должны работать и трудиться; а изъ этого слѣдуетъ, что никто не имѣетъ столько заботы, сколько человѣкъ, который положилъ себѣ за правило ни о чемъ не заботиться.
   Дядя Джонъ систематически, и по самому обыкновенному порядку вещей, былъ обманываемъ и обкрадываемъ управляющими, неграми и бѣдными скоттерами; а что еще хуже, онъ за это постоянно получалъ выговоры отъ жены и постоянно находился подъ страхомъ. Природа, судьба или вообще то, что тасуетъ и сдаетъ карты супружества, и съ обычною заботливостью уравниваетъ противоположности, распорядилось такъ, что веселый, самодовольный, беззаботный дядя Джонъ долженъ былъ сочетаться брачными узами съ женщиной бойкой, дѣятельной, предпріимчивой и рѣшительной, не оставлявшей въ покоѣ ничего, что ее окружало. Постоянно вмѣшиваясь въ хозяйственныя распоряженія, постоянно представляя на видъ злые умыслы, измѣны и заговоры, которыми изобилуетъ плантація, постоянно внушая необходимость заниматься различными разбирательствами, рѣшеніями и исполненіями приговоровъ, несноснѣйшими для любящаго спокойствіе, жена дяди Джона была, существомъ, безпрестанно нарушавшимъ его физическій и нравственный покой. Дѣло было въ томъ, что заботы и отвѣтственность, увеличиваемыя небрежностью мужа, преобразовали эту достойную женщину въ родъ страшнаго дракона изъ садовъ Гесперидскихъ. По мнѣнію ея добраго супруга, она никогда не спала, воображая при этомъ, что не должны спать и другія.
   Все это было очень хорошо, по мнѣнію дяди Джона. Онъ не сердился на нее, когда она проводила цѣлую ночь на ногахъ; не сердился, когда она дремала, высунувъ изъ окна голову и карауля коптильню; не сердился, когда она вскорѣ послѣ полночи тайкомъ выходила изъ дому, чтобъ подловить Помпея, или обойдти Коффи; нисколько не сердился, только бы эти обязанности не возлагались на него. Да и какая была бы въ томъ польза? Если окороки и будутъ украдены между двумя и тремя часами ночи, и проданы Абиджѣ Скинфлинту за ромъ,-- что же тутъ станете дѣлать? Да, да Джонъ долженъ спать; еслибъ за это удовольствіе нужно было заплатить окороками, онъ бы заплатилъ; но спать все же онъ долженъ, и онъ спалъ. Если онъ и былъ бы убѣжденъ въ душѣ, что Коффи, пришедшій поутру съ длиннымъ лицомъ объявить о покражѣ и предложить мѣры къ открытію воровства, что этотъ Коффи былъ главнымъ участникомъ въ кражѣ,-- что же изъ этого слѣдуетъ? Ровно ничего! Вѣдь дядя Джонъ не могъ же уличить его! Коффи, съ тѣхъ поръ какъ родился, не сказалъ еще ни слова правды; какая же была бы польза изъ того, еслибъ онъ сталъ сердиться и кричать, чтобы выпытать изъ Коффи правду? Нѣтъ, нѣтъ! Мистриссъ Джи, какъ дядя Джонъ обыкновенно называлъ свою супругу, могла дѣлать подобныя вещи, но изъ этого еще не слѣдуетъ, что она должна была утруждать и его такими порученіями.
   Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы дядя Джонъ былъ ровнаго характера: человѣческое терпѣніе имѣетъ свои предѣлы, но бываютъ минуты, когда и самыи терпѣливый человѣкъ выходитъ изъ себя. Такъ и дядя Джонъ, добрѣйшій и лучшій человѣкъ въ мірѣ, подвергался отъ времени до времени тропическому урагану гнѣва, подъ вліяніемъ котораго онъ топалъ ногами, бѣсновался и бранился съ удивительной энергіей; въ эти минуты вспыльчивости, всѣ скорби, скрывавшіяся на днѣ его души, выбирались на верхъ и летали около него, какъ каленыя ядра по всѣмъ направленіямъ. Въ эти минуты онъ проклиналъ негровъ, проклиналъ управителей, проклиналъ Коффи, Помпея и Дину, проклиналъ несчастныхъ скотторовъ, проклиналъ мистера Абиджу Скинфлнита, и говорилъ, что онъ пошлетъ ихъ со всѣми неграми въ такое мѣсто, назвать которое запрещаетъ намъ приличіе. Онъ изливалъ страшныя угрозы: грозилъ перерѣзать всѣхъ, содрать съ живыхъ кожу или продать въ Георгію. Весь этотъ шумъ, всѣ эти угрозы негры выслушивали, поворачивая бѣлки своихъ глазъ и упирая языками въ щеки съ видомъ величайшаго удовольствія. Опытъ въ достаточной степени доказалъ имъ, что вслѣдствіе такихъ порывовъ гнѣва никто еще не былъ зарѣзанъ, ни съ кого не сдирали кожу, никого не продавали въ Георгію. Поэтому, когда съ дядей Джономъ случался подобный припадокъ, они поступали какъ курицы передъ грозою,-- убѣгали въ хижины и выжидали прекращеніи грозы. Совсѣмъ другое дѣло, когда гнѣвъ проявлялся въ мистриссъ Гордонъ. Они убѣдились, что угрозы ея что нибудь да значили; хотя часто случалось, что во время оказанія самаго необходимаго правосудія, дядя Джонъ, разумѣется, подъ вліяніемъ чрезмѣрнаго юмора, бросался между виновнымъ и его госпожей, и съ тріумфомъ уводилъ его, подвергая свою особу самымъ серьезнымъ послѣдствіямъ.
   Читатели не должны выводить изъ этого, что мистриссъ Гордонъ была на самомъ дѣлѣ и отъ природы злая женщина. Нѣтъ! Она была одною изъ тѣхъ строгихъ домохозяекъ, которыя встрѣчаются на каждомъ шагу, одною изъ тѣхъ женщинъ, которыя обречены бороться, безъ посторонней помощи, за порядокъ и аккуратность, съ цѣлымъ свѣтомъ, во всеоружіи. Еслибъ она имѣла счастіе родиться въ Вермонтѣ или Массачусетѣ, она прослыла бы тамъ за женщину, которую нельзя обмануть на полсента при покупкѣ какой нибудь провизіи, которая инстинктивно угадывала, что въ извѣстной вязкѣ дровъ недоставало столько-то полѣньевъ, или въ фунтѣ масла недоставало столько-то золотниковъ. Поставьте такую женщину во главѣ безпорядочной толпы негровъ, составляющей населеніе плантаціи, дайте ей въ помощь плута управляющаго, окружите ее ворами скоттерами, которымъ, по самой организаціи общества, не представляется никакихъ другихъ средствъ къ существованію, кромѣ воровства; прибавьте къ этому безпечнаго мужа и землю, для которой миновали лучшіе дни, и которая быстро приближается къ безплодію,-- и вы не будете судить слишкомъ строго о характерѣ мисстрисъ Гордонъ, не станете порицать его, если онъ не всегда подчинялся условіямъ скромности. Чепецъ мистриссъ Гордонъ всегда имѣлъ какой-то ощетиненный видъ; всегда наводилъ собой какой-то ужасъ, тѣмъ болѣе, что сама мистриссъ Гордонъ рѣдко сидѣла на мѣстѣ. Правда, иногда она опускалась на стулъ, но сейчасъ же вскакивала, чтобы посмотрѣтьза хозяйствомъ, или прокричать, со всею силою своихъ легкихъ, какое нибудь приказаніе на кухню. Когда Гарри остановился у подъѣзда къ господскому дому, ворота для него были отворены Помпеемъ, престарѣлымъ негромъ, которому предоставлена была эта обязанность изъ уваженія къ преклонности его лѣтъ.
   -- Господь съ вами! Это вы, Гарри? Пожалуйста, держитесь подальше отъ нашего господина! У насъ въ домѣ страшная буря!
   -- Что тамъ случилось, Помпей?
   -- Съ нашимъ господиномъ сдѣлался припадокъ! Рвется, мечется, стучитъ ногами и бранится словно съумасшедшій!-- Чего добраго, и въ самомъ дѣлѣ не рехнулся ли! Привязалъ Джека къ столбу и клянется, что изрубитъ его въ куски. Хи! хи! хи! Вотъ у насъ какъ! Привязалъ, да и только! Хо, хо, хо! Презабавная штука! Надрывается, что есть мочи; если вы хотите поговорить съ нимъ,-- то обождите лучше, когда онъ успокоится!
   Сказавъ это, старикъ потрясъ сѣдой головой своей и причмокнулъ губами съ невыразимымъ удовольствіемъ.
   Медленно подъѣзжая къ дому по длинной аллеѣ, Гарри увидѣлъ осанистую фигуру мистера Джона, ходившаго взадъ и впередъ по балкону, кричавшаго и грозившаго самымъ изступленнымъ образомъ. Это былъ дородный, среднихъ лѣтъ, мужчина, съ круглымъ лицомъ и высокимъ лбомъ, окаймленнымъ черными волосами, съ весьма замѣтною просѣдью; голубые глаза, чистое, румяное, полное лицо, ротъ, украшенный безукоризненной бѣлизны зубами, придавали ему, когда онъ находился въ пріятномъ расположеніе духа, видъ прекраснаго и пріятнаго мужчины. Въ настоящую минуту его лицо имѣло багровый цвѣтъ; стоя на балконѣ, онъ изливалъ свое негодованіе на грубаго, оборваннаго негра, который, будучи привязанъ къ столбу, представлялъ собою картину совершеннаго равнодушія; картиной этой любовалась толпа негровъ, мужчинъ, женщинъ и ребятишекъ.
   -- Я тебя выучу! кричалъ Джонъ, грозя кулакомъ. Слышать не хочу твоихъ оправданій! Ты не хотѣлъ слушаться меня! Я жь тебѣ задамъ! Я убью тебя, непремѣнно убью! искрошу на мелкіе кусочки!
   -- Ничего не будетъ, ты это самъ знаешь! проговорила въ то же время мистриссъ Гордонъ, сидѣвшая позади его у окна. А вотъ и не сдѣлаешь, это ты самъ знаешь! Это знаютъ и они! Все это кончится, какъ и всегда, однимъ крикомъ., лучше бы оставилъ свои пустыя угрозы:-- они только дѣлаютъ тебя забавнымъ!
   -- Замолчите, пожалуста! Я хочу быть господиномъ въ моемъ домѣ! Адская собака! Коффъ! Сѣки его! Что же ты думаешь? Сѣки, говорю я! чего же ты ждешь?
   -- Если господину угодно! сказалъ Коффъ, выкатывая свои глаза и принимая на себя умоляющій видъ.
   -- Если мнѣ угодно! чортъ возьми! если я говорю, значитъ мнѣ угодно! Начинай же сію минуту! Или постой, я его самъ отдѣлаю.
   И схвативъ лежавшій вблизи его кожаный ремень, онъ навернулъ его на обшлагъ, побѣжалъ съ лѣстницы, но, оступясь, полетѣлъ внизъ головой къ тому самому столбу, у котораго былъ привязанъ преступникъ.
   -- А! ты теперь доволенъ! ты убилъ меня! расшибъ мнѣ голову! я долженъ мѣсяцъ пролежать въ постели, и все изъ за тебя, неблагодарная собака!
   Коффи и Самбо подбѣжали на помощь, бережно подняли своего господина, и начали сметать пыль съ его платья, подавляя смѣхъ, которымъ готовы были разразиться; между тѣмъ преступникъ счелъ эту минуту за самую лучшую, чтобъ выразить свою покорность.
   -- Простите меня, сэръ! Я говорилъ имъ, чтобъ они выѣхали, но они отвѣчали, что не выѣдутъ. На умѣ у меня ничего не было дурнаго, когда я сказалъ имъ: пусть лучше пріѣдетъ самъ господинъ; ничего нѣтъ дурнаго на умѣ и теперь! а все таки думаю, лучше будетъ, если пріѣдетъ самъ господинъ! Эти скоттеры народъ преупрямый; они нашего брата и знать не хотятъ. Они всегда поступаютъ самымъ страннымъ образомъ; право такъ! Я вовсе не думалъ ослушаться васъ, вовсе не думалъ! Я подумалъ только, что если господинъ возьметъ лошадь и поѣдетъ туда, онъ ихъ выгонитъ; другой никто этого не сдѣлаетъ! Мы, по крайней мѣрѣ, этого не можемъ сдѣлать! А что я говорю истину, то свидѣтель тому Богъ. Господинъ можетъ убѣдиться въ этомъ: пусть онъ возьметъ лошадь, съѣздитъ туда, и посмотритъ. Онъ скажетъ тогда, что я говорю правду и что на умѣ у меня ничего дурнаго нѣтъ и не было.
   Шумная сцена эта, надобно сказать, была слѣдствіемъ неисполненнаго приказанія выгнать бѣдное семейство скоттеровъ, поселившееся въ пустой хижинѣ, на отдаленномъ краю плантаціи Гордона. Мистриссъ Гордонъ съ помощію неутомимаго вниманія и дѣятельности открыла этотъ фактъ и не давала мужу покоя до тѣхъ поръ, пока не было предпринято мѣръ къ удаленію несчастныхъ. Въ силу такой докучливости, дядя Джонъ поручилъ Джеку, дюжему негру, въ утро этого дня, отправиться къ скоттерамъ и выгнать ихъ. Джекъ, по наслѣдству питавшій глубокую ненависть, къ скоттеромъ которую негры обнаруживаютъ къ нимъ на всѣхъ плантаціяхъ, пустился въ путь весьма охотно, сопровождаемый двумя огромными собаками, насвистывалъ во всю дорогу самыя веселыя аріи. Но, когда онъ увидѣлъ бѣдную, жалкую, больную женщину, окруженную четырьмя голодными ребятишками, молоко его матери заговорило въ немъ, и вмѣсто того, чтобы выгнать ихъ, онъ выпросилъ въ сосѣдней хижинѣ блюдо холоднаго картофелю, и подалъ несчастнымъ, съ тѣмъ, однакоже, видомъ пренебреженія, съ которымъ иногда бросаютъ кость дворовому псу. Сдѣлавъ это, онъ воротился домой уже не съ прежнею веселостью и донесъ своему господину, что никакимъ образомъ не могъ выгнать скоттеровъ: если господину непремѣнно хочется ихъ выгнать, то не угодно ли ему самому распорядиться.
   Извѣстно всѣмъ, что порывъ гнѣва часто происходитъ совсѣмъ не отъ того предмета, надъ которымъ онъ разражается. Когда облако черезъ чуръ заполнено электричествомъ, тогда трудно угадать, который громовой отводъ привлечетъ его къ себѣ болѣе другаго. Мистеръ Гордонъ получилъ непріятныя письма отъ своего адвоката, выслушалъ непріятную нотацію отъ жены, его булки за завтракомъ были слишкомъ засушены, кофе пережаренъ, кромѣ того онъ чувствовалъ ревматизмъ въ головѣ, и надобно было раздѣлаться съ управляющимъ. Вслѣдствіе всего этого, хотя въ поступкѣ Джека не было ничего дерзкаго, но буря разразилась надъ нимъ и бушевала, какъ мы уже видѣли. Благодаря непредвидѣнному обстоятельству, самая тяжелая часть тучи разсѣялась, и мистеръ Гордонъ согласился простить виновнаго, съ тѣмъ условіемъ, если Джекъ приведетъ немедленно лошадь, на которой онъ могъ бы отправиться къ скоттерамъ и лично убѣдиться, можно ли ихъ выгнать съ плантаціи. Онъ упросилъ Гарри, пользовавшагося его особеннымъ расположеніемъ быть его спутникомъ,-- и черезъ четверть часа они уже ѣхали по направленію къ хижинѣ.
   -- Въ высшей степени невыносимо все то, что мы, владѣтели плантацій, должны терпѣть отъ этого рода созданій! сказалъ мистеръ Гордонъ. Надо бы сдѣлать облаву и вывести ихъ, какъ выводятъ крысъ. Эта мѣра была бы для нихъ благодѣяніемъ; единственная вещь, которую можно сдѣлать для ихъ пользы, заключается въ томъ, чтобъ уничтожить ихъ всѣхъ до единаго. Что касается до милостыни, то мнѣ кажется, это тоже самое, что бросать добро въ мусорную яму. Нужно бы издать законъ,-- да мы и будемъ имѣть этотъ законъ,-- чтобъ скоттеровъ не существовало въ нашемъ штатѣ.
   Разговаривая въ этомъ родѣ, мистеръ Гордонъ прибылъ наконецъ къ дверямъ жалкой, полуразрушенной хижины, изъ маленькихъ оконъ которой, не защищенныхъ стеклами, выглядывала темная пустота, какъ изъ глазныхъ отверстій черепа. При ихъ приближеніи, двое испуганныхъ, или, вѣрнѣе, запуганныхъ дѣтей спрятались за уголъ. Толчкомъ ноги мистеръ Гордонъ отворилъ дверь и вошелъ. На грязной соломѣ, скорчившись, сидѣла жалкая, изнуренная женщина, съ большими, дико блуждавшими глазами, съ впалыми щеками, съ растрепанными, всклокоченными волосами, съ длинными, сухими руками, похожими на птичью лапу. Къ ея тощей груди прильнулъ чахлый ребенокъ, и толкалъ въ эту грудь костлявыми ручонками, какъ будто вызывая изъ нея питательность, въ которой отказывала сама природа; двое испуганныхъ дѣтей, съ лицами, покрытыми синеватою блѣдностью, вѣрнымъ признакомъ голода, держались за ея оборванное платье. Вся эта группа плотно сжималась въ одну массу, стараясь какъ можно дальше отодвинуться отъ незнакомца, и смотрѣла на него большими испуганными глазами, какъ группа дикихъ звѣрей, преслѣдуемыхъ охотникомъ.
   -- Зачѣмъ вы пришли сюда? было первымъ вопросомъ со стороны мистера Гордона, вопросомъ, предложеннымъ весьма нерѣшительнымъ тономъ, потому что, говоря сущую правду, враждебное настроеніе его духа начинало колебаться. Женщина не отвѣчала; но, послѣ непродолжительнаго молчанія, младшій ребенокъ пропищалъ пронзительнымъ голосомъ:
   -- Затѣмъ, что больше некуда намъ дѣться!
   -- Дѣйствительно, сказала женщина:-- мы расположились было на плантаціи мистера Дюрана; но Батфильдъ, его управляющій, разрушилъ хижину почти надъ нашими головами. Куда же дѣваться намъ?
   -- Гдѣ твой мужъ?
   -- Ушелъ искать работы. Въ томъ-то вся и бѣда, что онъ нигдѣ не можетъ отъискать ее: какъ будто никто въ насъ не нуждается. Надо же намъ гдѣ нибудь пріютиться, говорила женщина плачевнымъ, умоляющимъ тономъ:-- не умереть же стать, хотя въ тысячу разъ было бы лучше, если бы мы умерли!
   Глаза мистера Гордона остановились на двухъ-трехъ холодныхъ картофелинахъ въ глиняномъ горшкѣ, которыя старуха очевидно берегла съ особеннымъ тщаніемъ.
   -- Что ты дѣлаешь съ этимъ картофелемъ?
   -- Берегу дѣтямъ на обѣдъ.
   -- Неужели у тебя больше ничего нѣтъ къ обѣду? спросилъ мистеръ Гордонъ громкимъ, рѣзкимъ тономъ, какъ будто недавно утихнувшій гнѣвъ быстро къ нему возвращался.
   -- Ничего, отвѣчала женщина.
   -- Что же вы ѣли вчера?
   -- Ничего.
   -- А третьяго дня?
   -- Подобрали кой какія кости у хижинъ вашихъ негровъ; да къ этому намъ подали кое-что изъ печенья.
   -- Чортъ возьми! Почему же ты не послала въ мой домъ попросить ветчины? Собирать кости и всякую дрянь около хижинъ! Чортъ знаетъ, на что это похоже! Почему ты не послала ко мнѣ. Неужели вы считаете мистриссъ Гордонъ за собаку, которая кусаетъ встрѣчнаго и поперечнаго! Оставайтесь же здѣсь, пока я не пришлю вамъ чего нибудь поѣсть. Слышите! предоставьте мнѣ позаботиться о васъ. И если вы намѣрены поселиться здѣсь, то надобно поправить хижину. Теперь ты видишь, сказалъ онъ Гарри, садясь на лошадь:-- что значитъ быть созданіемъ съ крючками на спинѣ! Всякій, кто вздумаетъ, можетъ повиснуть на нихъ! Дюранъ выгоняетъ отъ себя этихъ людей, Петерсъ тоже выгоняетъ, и что же изъ этого слѣдуетъ? Они отправляются ко мнѣ, и селятся на моей плантаціи, потому собственно, что я добрый, старый дуракъ! Это, я тебѣ скажу, чертовски скверно! Они плодятся, какъ кролики! Не могу постичь, зачѣмъ Господь создаетъ подобныхъ людей? Вѣроятно, съ какой нибудь благою цѣлію. У этихъ несчастныхъ всегда груда дѣтей; тогда какъ иные живутъ въ изобиліи и роскоши, до смерти желаютъ дѣтей,-- и не имѣютъ ихъ, а если и появляются дѣти, то скарлатинъ, коклюшъ и другія болѣзни похищаютъ ихъ. Господи, Господи! въ мірѣ этомъ во всемъ-то замѣтна страшная неурядица! Что-то я скажу теперь мистриссъ Джи. Она -- такъ я знаю, что скажетъ. Она скажетъ, что и всегда говорила, и что всегда будетъ говорить. Желалъ бы я, чтобъ она сама посмотрѣла на нихъ,-- право, желалъ бы! Мистриссъ Джи въ своемъ родѣ прекраснѣйшая женщина -- это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію; но въ ней ужасно много энергіи. Для спокойнаго человѣка какъ я, это чрезвычайно утомительно, чрезвычайно тяжело! Съ другой стороны, не знаю, что бы я сталъ дѣлать безъ нея? Ужь какъ же она напустится на меня за эту женщину! А что станете дѣлать? и то сказать, не умирать же ей съ голоду. Холодный картофель и старыя кости! Это ужасно! Такимъ людямъ не слѣдовало бы, мнѣ кажется, и жить на свѣтѣ; но если они хотятъ жить, то должны ѣсть, что ѣдятъ христіане. Кажется, это идеть Джекъ.... зачѣмъ онъ не выгналъ ихъ до моего пріѣзда? Онъ бы избавилъ меня отъ всѣхъ непріятностей. Отправляя меня въ хижину, онъ зналъ, собака, что дѣлаетъ. Джекъ! эй! Джекъ! поди сюда!
   Переваливаясь съ боку на бокъ, Джекъ подошелъ къ своему господину, съ видомъ глубочайшаго почтенія, изъ подъ котораго весьма ясно проглядывали радость и самодовольствіе.
   -- Вотъ что Джэкъ: возьми-ка ты корзину.
   -- Сію минуту, сэръ! сказалъ Джекъ, съ дерзкимъ видомъ полнаго пониманія дѣла.
   -- Подожди, отвѣчать "сію минуту!", сначала выслушай и пойми меня.
   Джекъ бросилъ на Гарри косвенный, невыразимо-комическій взглядъ, и потомъ выпрямился передъ мистеромъ Гордономъ, какъ вырѣзанная изъ чорнаго дерева статуя покорности.
   -- Во первыхъ, иди къ твоей госпожѣ, спроси ключъ отъ коптильни и принеси его мнѣ.
   -- Слушаю, сэръ.
   -- Во вторыхъ, скажи мистриссъ Джи, чтобъ она прислала мнѣ чего нибудь мучнаго... хлѣба, сухарей, булокъ и вообще, что есть печенаго. Скажи, что я хочу отправить это въ надлежащее мѣсто.
   Джекъ поклонился и исчезъ.
   --Пока онъ ходитъ, мы можемъ проѣхать по этой дорогѣ. Мистриссъ Джи, я знаю, напустится сначала на Джэка, такъ что гнѣва ея на мою долю останется незамѣтная часть. Какъ; бы я желалъ, чтобъ она взглянула на этихъ несчастныхъ! Впрочемъ, Господь надъ ней! вѣдь она все-таки довольно добрая женщина! одно только, что, по ея мнѣнію, безполезно дѣлать этимъ людямъ добро. И дѣйствительно съ одной стороны она права, но съ другое стороны, по словамъ этой же самой женщины, долженъ же быть и для нихъ въ мірѣ какой нибудь уголокъ. Вѣдь міръ-то великъ, я это знаю. Даже зло разбираетъ, когда подумаешь объ этомъ! Почему не издадутъ закона присоединить ихъ къ неграмъ? Тогда по крайней мѣрѣ у нихъ будутъ люди, которые станутъ о нихъ заботиться. Тогда мы стали бы что нибудь дѣлать для нихъ, и была бы надежда поддерживать ихъ, если не въ совершенной безбѣдности, то по крайней мѣрѣ не въ нищетѣ.
   Гарри не чувствовалъ ни малѣйшаго расположенія отвѣчать за такія замѣчанія. Онъ зналъ, что добрый мистеръ Гордонъ говорилъ это собственно для того, чтобъ облегчить свою душу, и что онъ, за неимѣніемъ подлѣ себя живаго существа, точно бы также свободно открылъ свое сердце передъ первымъ попавшемся ему на встрѣчу каштаномъ. Поэтому онъ далъ мистеру Гордону полную свободу высказаться, и потомъ уже заговорилъ съ нимъ о предметахъ, болѣе близкихъ къ его сердцу. Въ одну изъ паузъ, ему представился случай сказать:
   -- Миссъ Нина прислала меня сюда сегодня поутру.
   -- Ахъ, Нина! моя прекрасная, маленькая Нина! Да благословитъ ее Небо! Такъ она тебя прислала? Почему же не пріѣхала она сама, утѣшить и порадовать сердце стараго дяди? Нина, я тебѣ скажу, Гарри, прелестнѣйшая дѣвушка во всемъ нашемъ штатѣ.
   -- Миссъ Нина находится въ самомъ затруднительномъ положенія. Вчера вечеромъ пріѣхалъ мистеръ Томъ въ пьяномъ видѣ, и сегодня такъ сердитъ и такъ сварливъ, что она рѣшительно не знаетъ, что съ нимъ дѣлать.
   -- Въ пьяномъ видѣ? Негодяй! Онъ-таки частенько попиваетъ. Заходитъ, кажется, черезъ чуръ далеко. Объ этомъ, при послѣднемъ свиданіи, я говорилъ ему. Томъ, говорю я:-- молодому человѣку не мѣшаетъ подгулять раза два въ мѣсяцъ. Въ молодые годы я самъ это дѣлывалъ; но, говорю, Томъ, постоянно быть подъ хмелькомъ -- не годится. Слова никто не скажетъ, увидѣвъ случайно молодаго человѣка пьяненькимъ; но онъ долженъ быть воздержнымъ и не забывать себя. Быть пьянымъ, говорю я, каждый день, или черезъ день, это тоже, что отдать себя на жертву дьяволу! Я говорилъ Тому именно эти слова; говорилъ съ нимъ откровенно; вѣдь я, какъ извѣстно тебѣ, заступаю ему мѣсто отца. Значитъ, слова мои на него не подѣйствовали. Со всѣхъ сторонъ я слышу, что половину своего времени онъ проводитъ въ пьянствѣ, и ведетъ себя какъ съумасшедшій. Заходитъ слишкомъ далеко, слишкомъ! Мистриссъ Джи терпѣть его не можетъ. Каждый разъ, когда онъ пріѣзжаетъ сюда, она бранится съ нимъ, а онъ бранится съ ней. Поэтому-то мнѣ и непріятны его посѣщенія. Въ душѣ, мистриссъ Гордонъ добрая женщина, но въ поступкахъ немного сурова. Томъ тоже суровъ, а потому, когда они сойдутся, то и выходитъ, что однимъ огнемъ поджигается другой. Такія вещи крайне непріятны для человѣка, который хотѣлъ бы, чтобъ всѣ окружающіе его наслаждались счастіемъ. Ахъ, Боже мой! какъ бы я желалъ, чтобъ Нина была моей дочерью! Почему бы ей не переѣхать сюда и не жить вмѣстѣ съ нами? У нея такой характеръ, какимъ, мнѣ кажется, я вѣкъ бы любовался. Она такая веселая, такая шалунья, что при ней не соскучишься. Ну, что ея женихи? Правда ли, что она хочетъ вытти за мужъ?
   -- У миссъ Нины и теперь есть два джентльмена. Одинъ -- мистеръ Карсонъ, изъ Нью-Йорка.
   -- Чортъ возьми! неужели она выйдетъ за янки! Да мой братъ повернется въ могилѣ!
   -- Не думаю, чтобъ онъ былъ доведенъ до такой необходимости, сказалъ Гарри:-- миссъ Нина, какъ кажется мнѣ, благоволитъ болѣе къ Клэйтону.
   -- Клэйтонъ! хорошей фамиліи! Это мнѣ нравится! Должно быть -- джентльмемъ, славный малый, не правда ли?
   -- Ваша правда, сэръ: -- говорятъ, у него есть плантація въ Южной Каролинѣ.
   -- А, а! это хорошо! Только мнѣ жаль разстаться съ Ниной. Я даже не хотѣлъ отпустить ее въ Нью-Йоркъ. Маѣ что-то не вѣрится въ эти пансіоны. Я видѣлъ, что на плантаціяхъ выростали такія славныя дѣвушки, какихъ нельзя лучше требовать. И къ чему посылать туда нашихъ дѣвочекъ? развѣ только для того, чтобъ они набрались тамъ дрянныхъ идей? Благодарю Бога, что я не былъ въ Нью-Йоркѣ, да и быть не намѣренъ. Родился я и выросъ въ Каролинѣ, а жена въ Вирганія... Воспитаніе чистое! Въ ней нѣтъ ничего заимствованнаго изъ пансіона! Когда я вѣнчался, то, право, во всей Виргиніи во было дѣвушки, которая могла бы сравниться съ ней. Ея щочки алѣли, какъ розы! Высокая, стройная, гибкая, она умѣла; держать себя и умѣла поговорить, о чемъ угодно. Да и теперь, я тебѣ скажу, нѣтъ женщины, которая бы такъ превосходно знала свое дѣло, и такъ отлично могла присмотрѣть за всѣмъ хозяйствомъ. Если иногда и приходится мнѣ испытывать безпокойство, то я долженъ переносить его и благодарить за это Бога. Не будь ея, мнѣ кажется, и я, и управляющій, и негры, и скоттеры, и всѣ, всѣ даннымъ бы давно были въ преисподней!
   -- Миссъ Нина послала меня сюда, собственно за тѣмъ, чтобъ я не встрѣчался съ мистеромъ Томомъ, сказалъ Гарри, послѣ непродолжительнаго молчанія. Онъ на меня нападаетъ по прежнему. Вамъ извѣстно, сэръ, что онъ всегда ненавидѣлъ меня; и эта ненависть возрастаетъ все болѣе и болѣе. Онъ ссорится съ миссъ Ниной изъ-за всего, что касается до управленія плантаціей, а вы знаете, сэръ, что я всѣми силами стараюсь сдѣлать лучшее; вамъ и мистриссъ Гордонъ всегда угодно было говорить, что я управляю хорошо.
   -- Правда, мой другъ, правда, мы говорили это. Оставайся здѣсь, сколько душѣ угодно. Можетъ статься, ты хочешь съѣздить со мной на охоту?
   -- Благодарю васъ, сэръ. У меня теперь не то на умѣ. Меня мучаетъ мысль, что я долженъ находиться далеко отъ плантаціи во время посѣва. Теперь все зависитъ отъ моего присмотра.
   -- Поѣзжай назадъ, въ такомъ случаѣ. Придирчивость Тома невыносима только въ то время, когда онъ пьянъ. Я знаю это, я вижу это насквозь. Само собою разумѣется, пьяный человѣкъ и угрюмъ и сварливъ; спустя день -- онъ мягокъ, распускается, какъ старый чулокъ. Я слышалъ, что въ сѣверныхъ штатахъ существуютъ общества воздержанія, не дурно было бы завести что нибудь и у насъ въ этомъ родѣ, для нашихъ молодыхъ людей. Они такъ часто напиваются. Третья часть изъ нихъ получаетъ бѣлую горячку, не достигнувъ пятидесяти лѣтъ. Славная была бы вещь, еслибъ у насъ завелись общества, которыя научали бы воздержанію! Нельзя ожидать, чтобы молодые люди сдѣлались стариками прежде времени; но все же было бы очень хорошо, еслибъ они позволили себѣ лишнее не болѣе раза въ теченіе мѣсяца.
   -- Къ несчастію, сказалъ Гарри:-- въ этомъ отношеніи, мистеръ Томъ зашелъ слишкомъ далеко.
   -- Гм! да! Жаль, жаль! вѣрю этому. Когда человѣкъ доводитъ себя до этой степени, онъ бываетъ похожъ на старый кафтанъ, по заплатамъ котораго невозможно сказать, изъ какого сукна онъ былъ сшитъ. Томъ, я полагаю, постоянно самъ не свой; всегда -- какъ корабль между волнами, Жаль, очень жаль!
   -- Для миссъ Нины это весьма тяжело, продолжалъ Гаррй. Мистеръ Томъ вмѣшивается во всѣ дѣла, и я не имѣю власти защитить ее. Вчера онъ началъ говорить моей женѣ такія веши, которыхъ я не могу вынести и не вынесу! Онъ долженъ оставить ее въ покоѣ.
   -- Э! э! какой же онъ мальчишка! Это скверно. Я поговорю съ нимъ объ этомъ; а ты, Гарри, будь похладнокровнѣе! Помни, что молодые люди не могутъ вести себя стариками; и что если кто заводится хорошенькой женой, тотъ долженъ ожидать непріятностей. Я поговорю съ Томомъ. А-га! Джэкъ возвращается! съ корзиной и ключемъ отъ коптильни. Теперь надо что нибудь послать къ этимъ несчастнымъ. Если люди намѣрены умирать голодною смертью, то пусть умираютъ, только не на моей плантаціи. Чего я не вижу, о томъ у меня не болитъ и сердце. Мнѣ мало нужды, если завтра они всѣ перетопятся; но, чортъ возьми, я не допущу этого, если буду знать заранѣе. Такъ вотъ что, Джэкъ: возьми этотъ окорокъ и хлѣбъ, и отнеси ихъ къ старухѣ; да посмотри, нельзя ли починить, ея хижину. Когда скоттеръ воротится, я заставлю его работать; правда, у насъ и всего-то ихъ двое, да и тѣхъ негры ненавидятъ. Гарри, ты поѣзжай домой и скажи Нинѣ, что мистриссъ Джи и я пріѣдемъ завтра обѣдать.
  

ГЛАВА XVIII.

ДРЭДЪ.

   Гарри ночевалъ въ домѣ мистера Гордона и всталъ на другое утро въ весьма непріятномъ расположеніи духа. Для дѣятельнаго и предпріимчиваго человѣка, ничего не можетъ быть несноснѣе, какъ оставаться въ совершенной праздности; такъ и Гарри, послѣ непродолжительной утренней нрогулки, почувствовалъ, что принужденное отсутствіе отъ сцены его обычныхъ занятій увеличивало въ немъ негодованіе съ каждой минутой. Постоянно пользуясь правами свободнаго человѣка, свободой располагать временемъ по своему произволу, уѣзжать и пріѣзжать, покупать и продавать, дѣлать торговые обороты, не подчиненный какому либо ощутительному контролю, онъ сильнѣе обыкновеннаго чувствовалъ униженіе, которому его подвергала,-- И вотъ! я долженъ скрываться, сказалъ онъ про себя:-- прятаться въ кустахъ, какъ куропатка, долженъ бросить все управленіе и приготовить негодяю поводъ къ моему же обвиненію; а почему? Потому что массу младшему брату угодно пріѣхать на плантацію, безъ всякой причины и права, пріѣхать за тѣмъ, чтобъ выказывать надо мной свою власть и оскорблять мою жену; потому еще, что законы всегда защитятъ всѣ его преступленія. Да, да! это вѣрно. Они всѣ за-одно. Всѣ за-одно, какъ бы ни былъ я правъ, какъ бы ни былъ онъ виновенъ. Всѣ примутъ его сторону, и обвинять меня; всѣ, потому что моя бабушка родилась въ Африкѣ, а его въ Америкѣ. Нѣтъ! Я не въ силахъ выносить этого! Кто знаетъ, что наговоритъ онъ, и что подѣлаетъ Лизеттѣ во время моего отсутствія? Сейчасъ же ѣду домой, и встрѣчусь съ нимъ, какъ слѣдуетъ честному человѣку! Займусь дѣломъ, и, если онъ станетъ мѣшать мнѣ, то пусть пеняетъ на себя! Вѣдь у него не двѣ жизни! Пусть онъ бережется.
   Сказавъ это, онъ сѣлъ на коня и поскакалъ домой. Онъ поѣхалъ дорогой, проходившей по окраинѣ обширнаго болота, которому дано было названіе Ужаснаго. Въ то время, когда онъ ѣхалъ, углубленный, въ думы, впереди его послышался топотъ лошадиныхъ подковъ. Неожиданный поворотъ дорого поставилъ его лицомъ къ лицу съ Томомъ и мистеромъ Джекилемъ, которые чѣмъ свѣтъ выѣхали изъ дому, чтобъ достичь почтовой станціи до наступленія полуденнаго зноя. Та и другая сторона выразила безмолвное изумленіе; но вдругъ Томъ Гордонъ, какъ человѣкъ, сознавшій свою власть, и рѣшившійся пользоваться ею и выражать ее при всякомъ возможномъ случаѣ, нарушилъ молчаніе, сказавши презрительнымъ тономъ:
   -- Стой, собака! и скажи твоему господину, куда ты ѣдешь?
   -- Вы не мой господинъ, отвѣчалъ Гарри, голосомъ, которому сосредоточенное молчаніе сообщало гораздо болѣе горечи о гнѣва, чѣмъ можно было выразить при самомъ сильномъ взрывѣ бѣшенства.
   -- Ахъ ты, скотина! воскликнулъ Томъ Гордонъ, ударяя бичемъ по лицу Гарри: -- вотъ тебѣ разъ! вотъ тебѣ два! Посмотримъ теперь, господинъ ли я твой! Надѣюсь, будешь меня помнить! Эти рубцы будутъ напоминать тебѣ, кто твой господинъ!
   Гарри давно уже сдѣлалъ привычку подавлять въ душѣ своей порывы гнѣва. Но въ эту минуту лицо его приняло страшное выраженіе. Не смотря на то, въ его осанкѣ, когда онъ осадилъ немного лошадь о медленно поднялъ къ Небу руку, было что-то величественное и даже повелительное. Онъ хотѣлъ сказать что-то, но голосъ его задушился подавленнымъ бѣшенствомъ.
   -- Можете быть увѣрены, мистеръ Гордонъ, сказалъ онъ наконецъ: -- что эти рубцы никогда не будутъ забыты.
   Бываютъ минуты душевнаго волненія, когда все, что есть въ человѣческой натурѣ, повидимому пробуждается и сосредоточивается во взглядѣ и голосѣ. Въ подобныя минуты, человѣкъ, уже по одному только обстоятельству, что онъ принадлежитъ къ человѣческому роду, что въ немъ есть душа, пробуждаетъ къ себѣ какое-то уваженіе, какой-то страхъ въ душѣ тѣхъ людей, которые во всякое другое время его презираютъ. Такъ и теперь, наступила пауза, втеченіе которой никто не вымолвилъ слова. Наконецъ мистеръ Джекиль, миролюбивый человѣкъ, воспользовался первымъ удобнымъ мгновеніемъ, чтобъ дотронуться до локтя Тома и сказать:-- пора! пора! нельзя тратить время! иначе мы опоздаемъ.
   И когда Гарри повернулъ свою лошадь и уже отъѣхалъ на нѣкоторое разстояніе, Томъ Гордонъ повернулъ свою и съ саркастическимъ смѣхомъ прокричалъ въ слѣдъ Гарри:
   -- Сегодня утромъ, передъ отъѣздомъ, я заходилъ къ твоей женѣ, и во второй разъ она поправилась мнѣ лучше, чѣмъ въ первый.
   Эта насмѣшка, какъ стрѣла вонзила гь въ сердце Гарри, и боль ея отозвалась въ душѣ его сильнѣе боли отъ позорныхъ ударовъ. Жало ея, по видимому, впивалось, въ него съ каждымь мигомъ все болѣе и болѣе, пока наконецъ Гарри опустилъ поводья и разразился жестокою бранью.
   -- Ага! Вѣрно больно стало! не вытерпѣлъ! раздался грубый голосъ въ чащѣ кустарника, окаймлявшаго болото.
   Гарри остановилъ въ одно время и лошадь, и потокъ проклятій. Въ кустахъ колючихъ растеній послышался трескъ и движеніе; вслѣдъ за тѣмъ на дорогу вышелъ мужчина и сталъ передъ Гарри. Это былъ высокій негръ, величавой осанки и громадныхъ размѣровъ. Кожа его имѣла чрезвычайно черный цвѣтъ и лоснилась какъ полированный мраморъ. Широкая рубаха изъ красной фланели, открытая на груди, обнаруживала шею и грудъ геркулесовской силы. Рукава рубашки, засученные почти по самыя плечи, выказывали мускулы гладіатора. Голова, величаво возвышаясь надъ широкими плечами, отличалась массивностью. Большіе глаза имѣли ту особенную неизмѣримую глубину и мракъ, которые часто составляютъ поразительную характеристику глазъ африканца. Подобно огненнымъ языкамъ горящей горной смолы, въ глазахъ этого негра безпрестанно вспыхивалъ яркій огонь, какъ будто постоянное напряженіе умственныхъ способностей было въ немъ близко къ помѣшательству. Господствующими въ его организмѣ были:-- мечтательность, способность увлекаться всѣмъ, необыкновенная сила воли и непоколебимая твердость; вообще, сочетаніе душевныхъ способностей было таково, что изъ этого человѣка могъ бы выдти одинъ изъ вождей героическихъ временъ. На немъ надѣтъ былъ какой-то фантастическій тюрбанъ изъ старой шали яркаго краснаго цвѣта, дѣлавшій его наружность еще оригинальнѣе. Его нижнее платье, изъ грубаго сукна домашняго приготовленія, опоясывалось краснымъ кушачкомъ, въ который воткнуты была топоръ и охотничій ножъ. Онъ несъ на плечѣ винтовку; передняя часть пояса покрывалась патронташемъ. Грубой работы ягдташъ висѣлъ на рукѣ. Какъ ни было внезапно его появленіе, но оно не показалось страннымъ для Гарри. Послѣ первой минуты изумленія, Гарри обратился къ нему, какъ къ человѣку знаменитому; въ тонѣ его голоса отзывались, и уваженіе и, въ нѣкоторой степени, боязнь.
   -- Ахъ! это ты, Дрэдъ! Я не зналъ, что ты подслушиваешь меня!
   -- Кому же и подслушать, какъ не мнѣ? сказалъ Дрэдъ, поднимая руку и устремляя на Гарри взглядъ, исполненный дикаго одушевленія. Я знаю твои мысли; знаю, что тебѣ тяжело. Ты долженъ преклоняться предъ притѣснителемъ и его жезлъ долженъ опускаться на тебя. Теперь и твоя жена должна быть жертвою сластолюбца!
   -- Ради Бога, Дрэдъ! не говори такъ жестоко! сказалъ Гарри, быстро выдвигая впередъ руки, какъ бы стараясь оттолкнуть отъ себя зловѣщія слова. Ты вселяешь въ меня демона!
   -- Послушай, Гарри, продолжалъ Дрэдъ, переходя отъ серьёзнаго тона, къ тону, отличавшемуся ѣдкой ироніей:-- неужели твой, господинъ ударилъ тебя? Неправда ли, какъ сладостно поцаловать его жезлъ? За то ты носишь тонкое сукно, и спишь на пуховикѣ. Господинъ твой дастъ тебѣ на лекарство залечить эти рубцы!... О женѣ своей не сокрушайся! Женщины любятъ господина лучше, чѣмъ невольника! И почему имъ не любить? Жена всегда будетъ ненавидѣть мужа, который ползаетъ въ ногахъ своего господина, подѣломъ ему! Смиряйся, мой другъ! носи изношенное платье своего господина, бери отъ него жену свою, когда она надоѣстъ ему, и благословляй свою судьбу, поставившую тебя близко къ господину. Вотъ другое дѣло я, человѣкъ, не знающій удобствъ вашей жизни. Я бѣгу отъ васъ, потому что хочу быть свободенъ въ своемъ лѣсу! Ты спишь на мягкой постелѣ, подъ занавѣсями, я на болотистой землѣ, подъ открытымъ небомъ. Ты питаешься тукомъ земли, я тѣмъ, что проносятъ мнѣ вороны! Но никто не ударить меня, никто не коснется жены моей; никто не скажетъ мнѣ: какъ ты смѣешь это сдѣлать? Я вольный человѣкъ.
   Съ этими словами, сдѣлавъ атлетическій прыжокъ, Дрэдъ скрылся въ чащѣ кустарника.
   Дѣйствія этихъ словъ на предварительно взволнованную душу легче вообразить, чѣмъ описать. Проскрежетавъ зубами, Гарри судорожно сжалъ кулаки.
   -- Постой! вскричалъ онъ:-- Дрэдъ! я... я сдѣлаю по твоимъ словамъ...
   Презрительный смѣхъ былъ отвѣтомъ на слова Гарри, и звукъ шаговъ, сопровождаемый трескомъ валежника быстро удалялся. Удалявшійся запѣлъ, звучнымъ, громкимъ голосокъ одну изъ тѣхъ мелодій, въ которыхъ отвага и одушевленіе свѣшивались съ безотчетною, невыразимою грустью. Трудно описать тонъ этого голоса. Это былъ густой баритонъ, бархатной нѣжности; не смотря на то, звуки его, казалось, прорѣзывали воздухъ съ тою внятностью и раздѣльностью, которые обыкновенно служатъ характеристикою голосовъ гораздо меньшей силы. Началомъ этой мелодіи были слова изъ громогласнаго гимна, распѣваемаго обыкновенно на митингахъ подъ открытымъ небомъ:
  
   "Братія! неужели не слышите громкаго призыва?
        Звукъ военной трубы раздается!
   Все внемлетъ ему, всѣ собираются вкупѣ
        И воинъ спѣшитъ подъ знамена!
  
   Въ каждой нотѣ, въ каждомъ переливѣ голоса отзывалась звуки шумной, свободной радости. Гарри слышалъ въ нихъ одно лишь прозрѣніе къ своей ничтожности. Въ эту минуту, душа его разрывалась, повидимому, на части отъ язвительной боли. Въ немъ пробудилось чувство, неопредѣленное, тревожное, неотступное; пробудилась непонятные инстникты. Источники его благородной натуры, безвыходно замкнутые до этой поры, вдругъ прихлынули къ сердцу съ удушающею силою, и въ эту минуту невыносимыхъ страданій, Гарри проклиналъ день, въ который родился. Судорожное сжатіе его души было прервано внезапнымъ поведеніемъ Милли, шедшей по тропинкѣ.
   -- Милли! какими это судьбами? сказалъ изумленный Гарри: -- куда ты отправляешься?
   -- Иду на почтовую станцію. Хотѣли было заложить телѣгу для меня; но,-- помилуйте, сказала я:-- зачѣмъ Господь-то далъ намъ ноги? Нѣтъ, пока въ силахъ ходить, я не хочу, чтобъ меня возили животныя. И къ тому же, душа моя, въ такое утро и но такой дорогѣ пріятно прогуляться: между этами деревьями, такъ вотъ и слышится голосъ Господень. Но, праведное Небо! что же это сталось съ лицомъ-то твоимъ?
   -- Это Томъ Гордонъ, будь онъ проклятъ! сказалъ Гарри.
   -- Ради Бога, не говорите такихъ словъ, сказала Милли, наставительнымъ тономъ, на который, между всѣми членами, составлявшими господскую прислугу, она имѣла право по своимъ лѣтамъ и степенности.
   -- Я хочу, я буду говорить! И почему же нельзя мнѣ этого говорить? Я больше не хочу быть хорошимъ человѣкомъ.
   -- А развѣ ты поможешь себѣ, сдѣлавшись дурнымъ? Ненавидя Тома Гордона, неужели ты захочешь дѣйствовать, подобно ему?
   -- Нѣтъ! отвѣчалъ Гарри: я не хочу быть такимъ, какъ Томъ Гордонъ; я хочу только отмстить за себя! Дрэдъ сегодня снова со мной разговаривалъ. Каждый разъ онъ пробуждаетъ въ душѣ моей такія чувства, что самая жизнь становится въ тягость; я не въ силахъ переносить такое положеніе.
   -- Другъ мой, оказала Милли: -- остерегайся этого человѣка. Держись отъ него какъ можно дальше. Онъ находится въ Синайской пустынѣ; онъ блуждаетъ во мракѣ и бурѣ. Въ одномъ только Небесномъ Іерусалимѣ можно быть свободнымъ; поэтому не обращай вниманія на то, что случается здѣсь -- на землѣ.
   -- Да, да, тетушка Милли, это все прекрасно для такой старухи, какъ ты; но твои слова, ни подъ какимъ видомъ не могутъ согласоваться съ понятіями молодаго человѣка, какъ я.
   -- Что вамъ до того, что случается за землѣ, набожно продолжала Милли:-- всѣ пути ведутъ къ царствію небесному, и этому царствію не будетъ конца. Другъ мой, продолжала она, торжеетвеннымъ тономъ: -- я не ребенокъ, я знаю, что говорю и дѣлаю. Я работаю не для миссъ Лу, но для Господа Іисуса, и, повѣрь, Онъ воздастъ мнѣ по дѣламъ моимъ, лучше всякаго человѣка.
   -- Все это прекрасно, сказалъ Гарри, нѣсколько поколебленный, но не убѣжденный: -- но мнѣ безполезно дѣйствовать какъ нибудь иначе. Имѣя такія чувства, ты должна быть счастлива, Ммлли; но я ихъ не могу имѣть.
   -- Во всякомъ случаѣ, другъ мой, не дѣлай ничего безразсуднаго: не слушай его.
   -- Да, сказалъ Гарри:-- я вижу, что все это съумасшествіе, чистое съумасшествіе;-- безполезно думать, безполезно говорить объ этомъ. Прощай, тетушка Милли. Миръ съ тобой!
   Сказавъ это, молодой человѣкъ тронулъ съ мѣста свою лошадь и вскорѣ скрылся изъ виду.
   Мы обязаны теверь нашимъ читателямъ нѣсколькими объяснительными словами относительно новаго лица, введеннаго въ этотъ разсказъ; и поэтому должны воротиться немного назадъ и сослаться на нѣкоторыя грустныя историческія событія. Многимъ казалось загадочнымъ, какимъ образомъ система невольничества въ Америкѣ соединила въ себѣ двѣ очевидныя несообразности: законъ о невольническомъ уложеніи, болѣе жестокомъ, чѣмъ во всякой другой цивилизованной націи,-- съ мягкимъ исполненіемъ этого закона, по крайней мѣрѣ столь же мягкимъ, какъ и во всякой другой странѣ. Справка въ исторіи покажетъ намъ, что жестокость закона проистекала именно вслѣдствіе мягкаго его примѣненія къ дѣлу.
   Невольники втеченіе первыхъ лѣтъ привоза ихъ въ Южную Каролину пользовались многими привиллегіями.-- Тѣ изъ нихъ, которые жили въ образованныхъ семействахъ и имѣли желаніе учиться, научались читать и писать. Полная свобода дана была имъ присутствовать при отправленіи богослуженія на религіозныхъ митингахъ, и въ другихъ собраніяхъ, не допуская въ нихъ свидѣтелей изъ бѣлыхъ. Многіе пользовались особымъ довѣріемъ владѣльцевъ и занимали хорошія мѣста. Слѣдствіемъ этого было развитіе въ многихъ изъ нихъ въ значительной степени умственныхъ способностей и сознанія своего достоинства. Между ними появлялись люди дѣльные, мыслящіе, энергическіе, съ постоянно напряженнымъ слухомъ и зрѣніемъ, съ умами, во всякое время готовыми разсуждать и дѣлать сравненія. Когда разсужденія о присоединеніи Миссури къ невольническимъ штатамъ произвели волненіе во всѣхъ частяхъ Союзныхъ Штатовъ, между неграми отыскались люди съ необычайнымъ умомъ и силою воли, люди, которые невольнымъ образомъ были свидѣтелями различныхъ сценъ и слушателями различныхъ рѣчей. Разсужденія объ участи негровъ печаталисъ въ газетахъ; а все, что печаталось въ газетахъ, становилось новымъ предметомъ разсужденій у дверей почтовой конторы, въ тавернахъ, у буфетовъ, за зваными обѣдами, гдѣ слуги-негры, стоявшіе за стульями, слышали все, что говорилось. Свободный негръ, въ городѣ Чарльстонѣ, слывшій подъ названіемъ Датчанина Вези, отважился воспользоваться электрическимъ токомъ въ нависшей такимъ образомъ тучѣ. Онъ составилъ неудачный планъ, въ родѣ подражанія примѣру, показанному американскимъ племенемъ, планъ, цѣлію котораго была независимость негровъ. Свѣдѣнія наши объ этомъ человѣкѣ заимствованы исключительно изъ печатныхъ донесеній мирныхъ судей, сообщившихъ весь ходъ дѣла, въ которомъ негръ этотъ былъ главнымъ лицомъ, и дѣйствовавшихъ, не безъ причины, съ нѣкоторымъ пристрастіемъ въ его пользу. Они утверждаютъ, что негръ этотъ былъ привезенъ въ Америку какимъ-то капитаномъ Вези, молодымъ человѣкомъ, отличавшимся красотой и обширнымъ умомъ, и что въ теченіе двадцати лѣтъ онъ казался самымъ преданнымъ невольникомъ. Но, выигравъ однажды въ лотерею полторы тысячи долларовъ, онъ откупился, и работалъ въ качествѣ плотника, въ городѣ Чарльстонѣ. Онъ отличался силой и дѣятельностію и, какъ утверждаетъ донесеніе, пользовался такой безукоризненной репутаціей и такимъ довѣріемъ со стороны бѣлыхъ, что когда его обвинили,-- то обвиненію не только не вѣрили, но даже втеченіе нѣсколькихъ дней его не подвергали аресту; онъ былъ непрекосновененъ до тѣхъ поръ, когда преступленіе сдѣлалось г никамъ очевиднымъ, чтобы сомнѣваться. "Трудно представить себѣ, говорится въ донесеніяхъ: какая причина заставила его вступить въ такой заговоръ; никто бы не узналъ ее, еслибъ одинъ изъ свидѣтелей не объявилъ, что Вези имѣлъ дѣтей, которыя всѣ были невольники, и что, при одномъ случаѣ Вези выразилъ желаніе освободить ихъ. Эту улику Вези подтвердилъ во время допроса".
   Вези углубленъ былъ въ проектъ возбужденія и одушевленія негровъ на это предпріятіе болѣе четырехъ лѣтъ, и во все это время безпрестанно изъискивалъ случаи воодушевить своихъ единоплеменниковъ. Рѣчи въ Конгресѣ тѣхъ лицъ, которыя сопротивлялись присоединенію Миссури къ Союзнымъ Штатамъ, быть можетъ искаженныя и перетолкованныя въ дурную сторону, доставляли ему обширныя средства къ воспламененію умовъ чернаго поколѣнія.
   Даже проходя по улицамъ.-- говорится въ донесеніи не оставался празднымъ. Если товарищъ его кланялся бѣлымъ, какъ это вообще дѣлаютъ невольники, онъ упрекалъ его. Когда товарищъ отвѣчалъ ему: -- мы невольники! Вези замѣчалъ съ негодованіемъ и саркастическимъ тономъ: -- вы заслуживаете оставаться невольниками! {Эти слова заимствованы изъ оффиціальныхъ бумагъ.}
   Втеченіе времени, Вези привлекъ на свою сторону пятерыхъ, въ своемъ родѣ замѣчательныхъ негровъ, имена которыхъ были: Ролла, Нэдъ, Питеръ, Мондай и Гулла Джэкъ. Въ оффиціальномъ донесеніи объ этихъ лицахъ говорится:
   "Въ выборѣ сообщниковъ, Вези оказалъ величайшую проницательность и присутствіе здраваго смысла. Ролла былъ предпріимчивъ и отличался необыкновеннымъ самообладаніемъ; смѣлый и пылкій, онъ не отступалъ отъ цѣли при видѣ опасности. Наружность Нэда показывала, что это былъ человѣкъ съ крѣпкими нервами и отчаянной храбрости. Питеръ былъ неустрашимъ и рѣшителенъ, вѣренъ данному слову и остороженъ въ словахъ, тамъ, гдѣ требовалось сохранить тайну; его не страшили и не останавливали никакія затрудненія; при всей увѣренности въ успѣхѣ, онъ принималъ всевозможныя мѣры къ устраненію непредвидимыхъ препятствій, и старался открывать всѣ средства, которыя могли бы послужить имъ въ пользу. Гулла-Джэкъ, слылъ за чародѣя и притомъ такого, котораго страшатся уроженцы Африки, такъ охотно вѣрующіе въ сверхъ-естественеое. Его считали не только неуязвимымъ, но и умѣющимъ, съ помощію своихъ чаръ, сообщить другимъ это свойство; кромѣ того, онъ имѣлъ возможность снабдить всѣхъ своихъ приверженцевъ оружіемъ. Это былъ человѣкъ хитрый, жестокій, кровожадный; словомъ, человѣкъ съ демонскимъ характеромъ. Трудно вообразить себѣ его вліяніе на негровъ. Мондэй былъ твердъ, рѣшителенъ, скрытенъ и уменъ.
   "Къ сожалѣнію, продолжало донесеніе, должно сказать, что поведеніе этихъ людей, кромѣ Гулла-Джэка, почти освобождало ихъ отъ всякаго подозрѣнія. Они пользовались не только безграничнымъ довѣріемъ владѣльцевъ, но и многими удобствами жизни, и всѣми привилегіями, совмѣстными съ ихъ положеніемъ въ обществѣ. Поведеніе Гулла-Джэка хотя и не отличалось безукоризненностью, но всеже его ни подъ какимъ видомъ нельзя было назвать дурнымъ человѣкомъ.
   "Вообще поступки и поведеніе Вези и пятерыхъ его сообщниковъ могутъ быть интересны для многихъ. Вези, являясь къ допросу, становился потупивъ голову, сложивъ руки на грудь, и, повидимому, весьма внимательно выслушивалъ приводимыя противъ него обвиненія. Во время допроса свидѣтелей, онъ оставался въ этомъ положеніи; послѣ того ему самому предоставили переспросить ихъ,-- что онъ и сдѣлалъ. Съ окончаніемъ допроса, Вези довольно долго говорилъ предъ всѣмъ собраніемъ. Когда произнесенъ былъ приговоръ, но лицу Вези катились слезы. Ролла объявилъ при допросѣ, что совершенно не знаетъ, въ чемъ его обвиняютъ; по его требованію, ему объяснили, и онъ принялъ это объясненіе съ величайшимъ изумленіемъ. Во все время допроса онъ обнаруживалъ необыкновенное спокойствіе и присутствіе духа. Когда ему объявили, что онъ обвиненъ, и когда посовѣтовали ему приготовиться къ смерти, онъ казался опять крайне изумленнымъ, но не обнаружилъ ни малѣйшихъ признаковъ страха. Въ поведеніи Нэда не было ничего замѣчательнаго. Выраженіе его лица было сурово и неподвижно, даже и послѣ той минуты, когда произнесенъ былъ приговоръ. По его лицу невозможно было заключить или угадать, каковы были его чувства. Не такъ держалъ себя Питеръ-Пойсъ. Его лицо рѣзко обнаруживало чувство обманутыхъ ожиданій, чувство мщенія, негодованія, и наконецъ желанія узнать, какъ далеко простиралось открытіе заговора. Повидимому, онъ не страшился послѣдствій, касающихся собственно его личности, и не столько заботился о своей собственной участи, сколько объ успѣхѣ плана, въ который погруженъ былъ всею душою. Выраженіе лица и поза его оставались нензмѣнными даже и въ то время, когда читали приговоръ. Единственными словами его, при удаленіи изъ суда, было: "надѣюсь, мнѣ позволено будетъ до казни, увидѣть жену и мое семейство." Эти слова были сказаны вовсе не умоляющимъ тономъ. Приговоренные рѣшительно отказалась сдѣлать новыя признанія, или сообщить свѣдѣнія, которыя могли бы открыть другихъ сообщниковъ. Питеръ-Пойсъ строго повелѣвалъ имъ соблюдать молчаніе: Не открывайте рта; умрите молча, какъ, вы увидите, умру я; и съ этой рѣшительностью они встрѣтили свою судьбу. Двадцать-два заговорщика были казнены на одной висѣлицѣ.
   "Питеръ-Пойсъ былъ самымъ дѣятельнымъ агентомъ, на которомъ лежала обязанность собирать сколько можно болѣе приверженцевъ. У всѣхъ главныхъ дѣятелей были списки лицъ, изъявившихъ согласіе присоединиться къ нимъ. Пойсъ, по словамъ одного изъ свидѣтелей, имѣлъ въ своемъ спискѣ больше шестисотъ именъ; но, до послѣдней минуты, онъ старался соблюсти клятву, данную его сообщникамъ: не открывать ихъ личностей, такъ что изъ всѣхъ арестованныхъ, ни одинъ не принадлежалъ къ его партіи. Въ дѣлѣ, въ которомъ, какъ полагали, тысячи лицъ принимали участіе, только тридцать-шесть были признаны виновными."
   Въ числѣ дѣтей Датчанина Вези былъ мальчикъ, рожденный отъ невольницы изъ племени Мандинго. Мальчикъ этотъ былъ любимымъ сыномъ отца. Племя Мандинго считается лучшимъ во всей Африкѣ, по уму, по красотѣ сложенія, по непреклонной гордости и энергической натурѣ. Какъ невольники, они считались особенно драгоцѣнными для тѣхъ владѣтелей, которые имѣютъ достаточно такта, чтобы управлять ими и цѣнить ихъ за обширныя способности и вѣрность; -- но при управленіи грубомъ и жестокомъ, они бываютъ мстительны, сварливы и опасны. Этотъ мальчикъ, сынъ Вези, по желанію матери, получилъ имя Дрэдъ, имя, весьма обыкновенное между невольниками и преимущественно даваемое дѣтямъ, одареннымъ необыкновенною физическою силой. Развитіе ума въ ребенкѣ было столь необыкновенно, что между неграми возбуждало изумленіе. Еще въ ранніе годы, онъ самъ собою научился читать, и часто удивлялъ окружавшихъ его словами, которыя вычитывалъ изъ книгъ. Подобно другимъ дѣтямъ глубокой и пылкой натуры, онъ обнаруживалъ величайшее расположеніе къ религіозности, и нерѣдко своими вопросами и отвѣтами ставилъ въ тупикъ старыхъ негровъ. Сынъ, одаренный отъ природы такими способностями, не могъ не быть предметомъ гордости и вниманія для такого отца, какъ Датчанинъ Вези. Между неграми, казалось, господствовало убѣжденіе, что этотъ ребенокъ родился для совершенія дѣлъ необыкновенныхъ; быть можетъ сильное желаніе пріобрѣсть свободу собственно для развитія такого ума, и заставило Датчанина Вези подумать о состояніи невольничества, о страшныхъ стѣсненіяхъ, налагаемыхъ на разумъ человѣка этимъ состояніемъ; быть можетъ, что только одно это обстоятельство и породило въ его головѣ планъ освобожденія чернаго племени. Библія, которую Вези постоянно читалъ, еще сильнѣе возбуждала это желаніе. Онъ сравнивалъ свое собственное положеніе, по воспитанію, поправимъ и уваженію, когорыми пользовался между бѣлыми, съ положеніемъ Моисея между Египтянами; и имѣлъ убѣжденіе, что, подобно Моисею, онъ назначенъ свыше быть избавителемъ своего народа. Втеченіе процесса заговора, сынъ его, хотя бывшій только десяти лѣтъ отъ роду, пользовался, однакоже, особеннымъ довѣріемъ своего родителя, который постоянно наказывалъ ему не отступать отъ составленнаго плана, даже и въ такомъ случаѣ, если бы начало его и оказалось неудачнымъ.-- Вези твердо впечатлѣлъ въ умѣ своего сына двѣ идеи; не покоряться безусловно игу невольничества, и вѣрить, что его ожидаетъ впереди болѣе, чѣмъ обыкновенная участь.
   Послѣ открытія заговора и послѣ казни главныхъ зачинщиковъ, негры, находившіеся съ ними въ близкихъ отношеніяхъ, хотя и не принимавшіе никакого участія въ мятежныхъ замыслахъ, были проданы въ другіе штаты. Съ особенной предусмотрительностію и осторожностію, Вези отклонялъ отъ своего сына всякое подозрѣніе. Во время казня Вези, Дрэду исполнилось четырнадцать лѣтъ. Его нельзя было впустить въ темницу, въ которой находился отецъ, но за то онъ былъ свидѣтелемъ спокойствія и неустрашимости, съ которой Вези и его сообщники приняли смерть. Воспоминаніе объ этомъ событіи глубоко запало въ глубину его души, какъ падаетъ камень на дно мрачнаго горнаго озера. Проданный на отдаленную плантацію, онъ сдѣлался замѣчательнымъ по своему, въ высшей степени неукротимому характеру.-- Онъ не принималъ никакого участія въ удовольствіяхъ и играхъ негровъ; работалъ молча, но прилежно, и при малѣйшемъ упрекѣ или угрозѣ, въ немъ воспламенялось какое-то бѣшенство, которое, при громадной физической силѣ, дѣлало его предметомъ ужаса для управляющихъ. Дрэдъ принадлежалъ къ числу тѣхъ негровъ, отъ которыхъ управляющіе во всякое время и охотно готовы были отвязаться. А потому одинъ владѣтель продавалъ его другому, какъ капризную лошадь. Наконецъ одинъ управляющій, суровѣе прежнихъ рѣшился-было смирить Дрэда. Вслѣдствіе этого произошла стычка, въ которой Дрэдъ, однимъ ударомъ, убилъ управляющаго, бѣжалъ въ болота, и послѣ того не было о немъ ни слуху, ни духу въ цивилизованномъ мірѣ.
   Взглянувъ на карту Америки, читатель увидитъ, что весь восточный берегъ Южныхъ Штатовъ, за исключеніемъ небольшихъ промежутковъ, перерѣзанъ безпрерывною цѣпью болотъ, пространствами страшнаго хаоса, гдѣ обильная растительность, всасывая силы влажной почвы, разрастается въ дикой свободѣ и становится преградой всѣмъ усиліямъ человѣка проникнуть въ нихъ или покорить ихъ своей власти. Эти дикія мѣста служатъ вѣрнымъ убѣжищемъ аллигаторамъ и гремучимъ змѣямъ. Хвойныя деревья, перемѣшанныя съ временно-увядающими лѣсными произрастеніями, образуютъ здѣсь непроходимыя чаща, зеленѣющія круглый годъ и служащія при этомъ безчисленному множеству птицъ, щебетаньемъ которыхъ безпрерывно оглашается эта лѣсная пустыня. Лозы виноградника и паразиты, невыразимо-роскошные и безконечно-разнообразные, вьются здѣсь, переплетаются и свѣшиваются съ высоты высочайшихъ деревъ, какъ корабельные вымпелы золотисто-пурпурнаго цвѣта, какъ праздничные флаги, свидѣтельствующіе торжество уединеннаго величія природы. Особые роды чужеядныхъ растеній и мховъ, перекидываясь густою массою съ дерева на дерево, образуютъ удивительныя гирлянды, между которыми сіяютъ, во всемъ своемъ блескѣ, красныя ягоды и зеленыя листья американскаго шиповника. Эта болотистая полоса земли для американскаго невольника служитъ убѣжищемъ отъ преслѣдованій владѣльцевъ. Постоянное усиліе выжить оттуда бѣглецовъ произвело къ этихъ штатахъ отдѣльное сословіе, неизвѣстное до настоящаго времени ни въ одномъ христіанскомъ государствѣ,-- сословіе охотниковъ, которые держали собакъ, выученныхъ отъискивать мужчинъ и женщинъ чернаго племени и, какъ дикихъ звѣрей, выгонять ихъ на охотника. Несмотря на то, при всемъ удобствѣ такой выдумки, возвращеніе бѣглецовъ изъ этихъ укрѣпленій сопряжено съ такими издержками и затрудненіями, что близость болотъ постоянно обуздываетъ сладострастіе управляющихъ.
   Дрэдъ взялъ ту да съ собой одну вещь -- библію своего отца. Въ этой книгѣ заключалось для него все. Но его страстная натура все умѣла обращать въ орудіе своихъ убѣжденій и желаній. Глядя за природу во всемъ ея разнообразіи, не трудно замѣтить въ ней отраженіе самыхъ разнообразныхъ мыслей, ощущеній и страстей нашихъ. Намъ нравится въ ней преимущественно то, что согласуется съ настроеніемъ нашей души. Суровая, недоступная нѣжнымъ ощущеніямъ душа восхищается шумомъ водопада, громомъ снѣжной лавины, ревомъ бури. Такъ точно и во всемъ умѣетъ человѣкъ находить такія черты, которыя особенно близки къ его собственному настроенію; такъ Дрэдъ умѣлъ примѣнять къ своему положенію многое изъ того, что приходилось ему узнавать изъ ученія методистовъ, изъ правилъ, провозглашавшихся на митингахъ и въ публичныхъ собраніяхъ. Дрэдъ слышалъ, какъ читали о грозныхъ приговорахъ, произносимыхъ древними пророками противъ притѣсненія и несправедливостей. Онъ читалъ о царствахъ, истребленныхъ моровою язвою, о страшныхъ буряхъ, о чумѣ и саранчѣ; о морѣ, раздѣленномъ на двое, по дну котораго прошли полчища египетскихъ плѣнниковъ и въ волнахъ котораго погибли ихъ преслѣдователи. Всѣ эти и подобныя имъ историческія воспоминанія и нравственныя требованія глубоко западали въ его душу.
   Отчужденному отъ всякаго сношенія съ людьми, по цѣлымъ недѣлямъ не видавшему человѣческаго лица,-- ему чужды были обыденныя и прозаическія идеи, идеи, которыя могли бы охладятъ его энтузіазмъ. Нравственность, слышаннная, вычитанная и усвоенная имъ, была высока и чиста, и онъ, съ простодушіемъ ребенка, не понималъ того, какъ можно допускать отклоненія отъ нея, въ пользу обыденныхъ, житейскихъ явленій и мелкихъ расчетовъ. Онъ со всѣмъ пыломъ дикаря предался идеямъ, запавшимъ въ его душу. Самое выраженіе его мыслей сдѣлалось важнымъ и торжественнымъ сообразно съ важностью идей, которыми онъ былъ проникнутъ. Многія выраженія были имъ заимствованы изъ библіи, съ которою онъ никогда не разставался.
   Человѣкъ, незнакомый съ бытомъ и состояніемъ негровъ, не можетъ не замѣтить, что хотя невольники Южныхъ Штатовъ и не умѣютъ читать библіи, но несмотря на то, ее сюжеты и содержаніе распространены между ними до такой степени, что они въ разговоры свои нерѣдко вводятъ библейскія изреченія. Каково же должно быть вліяніе этой книги на такую пламенную натуру, при чтеніи ея въ уединеніи, гдѣ вниманіе ничѣмъ не развлечено!
   Неудивительно, что при своемъ энергичномъ характерѣ Дрэдъ умѣлъ обратить дикія и непроходимыя болота въ надежный и вѣрный пріютъ,-- не только для себя, но и для другихъ негровъ, спасавшихся бѣгствомъ съ окрестныхъ плантацій.
   Жизнь Дрэда проходила здѣсь въ какомъ-то мечтательномъ состояніи. Иногда, скитаясь по этимъ пустыннымъ мѣстамъ, онъ по нѣсколько дней сряду постился и молился, и тогда ему слышались невѣдомые голоса, и листы библіи казались покрытыми какими-то іероглифами.-- Въ менѣе возбужденномъ настроеніи духа, онъ съ обдуманною рѣшимостью пускался на предпріятія, необходимыя для поддержки его существованія.
   Нельзя сказать, чтобъ негры, скрывавшіеся въ болотахъ были совершенно лишены всякаго сношенія съ обществомъ. Невольники всѣхъ сосѣднихъ плантацій, при всемъ желаніи пріобрѣсть расположеніе своихъ владѣтелей, въ душѣ еще болѣе расположены содѣйствовать пользѣ и выгодамъ бѣглецовъ. Они ясно видятъ, что на случай затруднительныхъ обстоятельствя необходимо имѣть друга и защитника въ болотахъ, поэтому нисколько не стѣсняются, по мѣрѣ силъ и возможности, снабжать бѣглецовъ всѣмъ, чего послѣдніе ни пожелаютъ. Бѣдные скоттеры, содержатели мелочныхъ лавокъ въ окрестностяхъ плантацій, не стѣсняются выдавать необходимые товары, на обмѣнъ лѣсной дичи, которою изобилуютъ болота. Поэтому Дрэдъ могъ пріобрѣсти превосходную винтовку, владѣя которой онъ никогда не нуждался ни въ снарядахъ, ни въ пищѣ. Въ болотахъ находились возвышенныя мѣста, оказывавшіяся, при нѣкоторой обработкѣ, чрезвычайно плодородными. Подобныя мѣста Дрэдъ обработывалъ или своими руками, или руками бѣглыхъ, которыхъ принималъ подъ свое покровительство. По своей неусидчивости, онъ не ограничивался пребываніемъ въ одномъ только мѣстѣ; но бродилъ по всѣму болотистому пространству въ обѣхъ Каролинахъ и Южной Виргиніи, оставаясь на нѣсколько месяцевъ въ одномъ местѣ и на нѣсколько въ другомъ. Въ мѣстахъ своего пребыванія онъ образовывалъ нѣкотораго рода поселенія изъ беглыхъ. При одномъ случаѣ онъ избавилъ дрожащую окровавленную мулатку отъ собакъ, преслѣдовавшихъ ее и загнавшихъ въ болота, женился на ней и, повидимому, питалъ къ ней глубокую любовь. Въ болотѣ, примыкавшемъ къ плантаціи Гордона, онъ, съ особенною предусмотрительностію, устроилъ для нея постоянное жилище, и съ этого времени сдѣлался извѣстнымъ въ той мѣстности болѣе, чѣмъ въ другихъ. Онъ обратилъ все свое вниманіе на Гарри, какъ на человѣка, котораго способности, дѣятельность и сила характера могли бы сдѣлать изъ него передоваго человѣка между неграми. Гарри, равно какъ и многіе невольники на плантаціи Гордона, зналъ о пребываніи Дрэда въ ближайшихъ окрестностяхъ, часто съ нимъ видѣлся и говорилъ. Но никто не обнаружилъ, что этотъ фактъ имъ извѣстенъ; хранить тайну составляло отличительную черту въ характерѣ невольниковъ. Гарри, одаренный отъ природы дальновидностью, зналъ, что его положеніе было непрочно, что ему необходимо дѣлать снисхожденія, которыя могли бы послужить ему въ пользу въ случаѣ его собственнаго побѣга. Мелкіе торгаши изъ бѣлыхъ также знали Дрэда, и пока они вели выгодный обмѣнъ съ нимъ, онъ находился внѣ всякой опасности; короче сказать, Дрэдъ до такой степени не опасался за свою свободу, что являлся даже на многолюдные митинги и оставлялъ ихъ безъ всякихъ непріятностей.
   Кажется, этого весьма достаточно о человѣкѣ, который долженъ часто являться на сценѣ до окончанія нашей исторіи.
  

ГЛАВА XIX.

ЛѢТНЯЯ БЕСѢДА ВЪ КАНЕМА.

   Втеченіе немногихъ дней семейный кружокъ въ Канема увеличился прибытіемъ сестры Клэйтона,-- въ то самое время когда Карсонъ, въ самомъ лучшемъ расположеніи духа, отправился на сѣверныя морскія купальни. Въ отвѣтъ на пригласительное письмо Нины, Анна пріѣхала съ отцомъ, который, по обязанностямъ его служенія, долженъ былъ находиться въ окрестностяхъ этой плантаціи. Нина приняла сестру Клэйтона съ обычнымъ радушіемъ, такъ что Анна весьма скоро и отъ души полюбила будущую сестру свою, полюбила гораздо больше, чѣмъ ожидала. Еслибъ Нина была сама гостьей, то, быть можетъ, гордость не позволяла бы ей быть слишкомъ любезной передъ Анной, которой, впрочемъ, она очень хотѣла понравиться. Но на этотъ разъ она была хозяйкой дома и имѣла мавританскія понятія о гостепріимствѣ и привилегіяхъ гостей; а потому безпрестанно занимала миссъ Анну разговоромъ, пѣла для нее, играла на фортепіано, гуляла съ ней по саду, показывала аллея, павильоны, цвѣточный садъ, прислуживала въ спальнѣ, словомъ, оказывала тысячи маленькихъ услугъ, тѣмъ болѣе очаровательныхъ, что они дѣлались безъ принужденія. Кромѣ того, Нина, въ маленькомъ сердцѣ своемъ, дала себѣ клятву поколебать горделивую степенность Анны, отнять всякую возможность быть слишкомъ серьёзной и разсудительной, наконецъ принудить ее смѣяться и рѣзвиться. Клэйтонъ едва удерживался отъ улыбки при видѣ успѣха, которымъ вскорѣ увѣнчались усилія Нины. Веселость Нины, особливо въ самой сильной ея степени, имѣла какую-то прилипчивость; она сообщалась всѣмъ, ее окружавшимъ, и приводила ихъ въ одинаковое съ ней расположеніе духа; такъ что Анна, въ обществѣ Нины, смѣялась надъ всѣмъ и надъ ничѣмъ, единственно потому, что чувствовала себя веселою. Къ довершенію всего, въ Канема пріѣхалъ дядя Джонъ Гордонъ, съ его постоянно смѣющимся, радостнымъ лицомъ. Онъ былъ изъ тѣхъ неумолкаемыхъ говоруновъ, которые нерѣдко становятся неоцѣненнымъ кладомъ для общества, потому что, такъ или иначе, они умѣютъ поддержать бесѣду и придать ей нѣкоторое одушевленіе. Вмѣстѣ съ нимъ пріѣхала и мистриссъ Гордонъ, или, какъ Нина обыкновенно называла ее, тетенька Марія. Это была видная, статная среднихъ лѣтъ женщина, весьма бы недурная собой, еслибъ черты заботы и нервнаго раздраженія не врѣзались такъ глубоко въ ея лицо. Свѣтлые, каріе глаза, прекрасные зубы, и размѣры ея формъ, свидѣтельствовали, что она родилась въ старой Виргиніи.
   -- Наконецъ, сказала Нина, обращаясь къ Аннѣ Клэйтонъ и располагаясь съ ней на отѣненной сторонѣ балкона: -- наконецъ я отправила тетеньку Марію въ комнату тетеньки Несбитъ, гдѣ онѣ съ такимъ наслажденіемъ начнутъ оплакивать мою судьбину.
   -- Оплакивать васъ? сказала Анна.
   -- Да; меня! Вы удивляетесь, а между тѣмъ я навѣрное могу сказать, что для нихъ это составляетъ нѣкоторое развлеченіе!-- И какъ же онѣ разберутъ-то меня! Пересчитаютъ по пальцамъ всѣ вещи, которыя я должна бы знать и не знаю, которыя должна бы дѣлать и не умѣю. Мнѣ кажется, между родными это обыкновенный способъ высказать свое родственное расположеніе,-- особливо между такими родными, какъ мои тетеньки.
   -- Какой же цѣли онѣ достигнутъ черезъ это?-- сказала Анна.
   -- Никакой, кромѣ удовлетворенія желанію поговорить. Надо сказать, что тетенька Марія -- въ высшей степени строгая и гнѣвная домохозяйка, аккуратная до съумасбродства; въ домѣ у нее не заведется ни мышенка, ни букашки, ни соринки, ни пылинки; каждая минута у нее имѣетъ свое назначеніе, и въ этомъ отношеніи она пунктуальна, какъ часы. Она управляетъ домомъ съ желѣзнымъ жезломъ въ рукахъ, такъ что все дрожитъ вокругъ нея; она никогда почти не спитъ, такъ что во всякое время можетъ сказать, сколько разъ мигнула; сама ведетъ счеты, сама творитъ судъ и расправу, и готова уничтожить того, кто хоть на волосъ отступилъ отъ заведеннаго порядка. Сама кроитъ, сама шьетъ, сама вяжетъ и бренчитъ ключами. И весь этотъ шумъ она называетъ домохозяйствамъ!-- Теперь, какъ вы полагаете, что она думаетъ о Нинѣ Гордонъ, молоденькой дѣвицѣ, которая надѣваетъ утромъ шляпку, выбѣгаетъ въ садъ, гуляетъ въ немъ и любуется цвѣтами, пока не кликнетъ ее тетушка Кэти -- узнать приказанія на текущій день?
   -- А кто же эта тетушка Кэти? сказала Анна.
   -- Въ своемъ родѣ первый министръ при моей особѣ, и, надо вамъ сказать, очень похожа на первыхъ министровъ, о которыхъ я учила въ исторіи и которые всегда стараются поставить на своемъ, какія бы отъ ихъ каприза ни были послѣдствія. Такъ точно и Кэти: когда она подходитъ ко мнѣ и такъ почтительно сорашиваетъ: что угодно миссъ Нинѣ имѣть сегодня къ обѣду?-- неужели вы думаете, она дѣйствительно ожидаетъ моего приказанія?-- Ничуть не бывало! У нее найдется пятьдесятъ возраженій на каждое мое предложеніе. Не забудьте, иногда и у меня вдругъ, ни съ того, ни съ другаго, является желаніе заняться хозяйствомъ, подобно тетушкѣ Маріи; но все не удается какъ-то. Какъ только Кэти начнетъ убѣждать, что всѣ мои предложенія ни что иное, какъ верхъ нелѣпости,-- и докажетъ окончательно, что для такого стола, какой заказываю я, не найдется даже и провизіи, я сейчасъ же покидаю попытку сдѣлаться хозяйкой. А когда я скажу ей съ нѣкоторой покорностью: тетушка Кэти, что же станемъ мы дѣлать?-- она слегка прокашляется и прочитаетъ цѣлую программу блюдъ такъ быстро, какъ будто она составлена была еще наканунѣ, и, разумѣется, я соглашаюсь. Что касается разсчетовъ, то для этого есть Гарри. Въ деньгахъ я ничего не понимаю; я умѣю только тратить ихъ. Я одарена на это особенной способностью. Можете же вообразить теперь, до какой степени страшное впечатлѣніе все это должно производить на бѣдную тетушку Марію! сколько вздоховъ теперь теряется изъ-за меня, сколько взглядовъ на небо, сколько потрясеній головою!-- Тетушка, не шутя, то и дѣло твердить мнѣ о развитіи моихъ душевныхъ способностей! А подъ этимъ развитіемъ должно подразумевать чтеніе какой нибудь сухой, глупой, скучной, старой книги, какія она сама имѣетъ обыкновеніе читать! Что говорить? мнѣ нравится идея о развитіи душевныхъ способностей,-- я даже увѣрена, что мнѣ необходимо это развитіе; но съ другой стороны, я не могу отказаться отъ мысли, что прогулка въ саду, по окрестнымъ полямъ и лѣсамъ развиваетъ и улучшаетъ меня гораздо быстрѣе, чѣмъ книги, надъ которыми невольно дремлешь. Я смотрю на нихъ, какъ на сухое сѣно, которое весьма хорошо, за неимѣніемъ свѣжей травы. Ни лучше ли поэтому гулять на свободѣ и питаться зеленью? То, что принято называть природой, никогда не надоѣдаетъ мнѣ; про книги я не могу сказать того же самаго. Согласитесь, что люди созданы совершенно различно! Однимъ нравятся книги, другимъ природа; -- не правда ли?
   -- Я могу привести важный фактъ въ защиту вашихъ доводовъ, сказалъ Клэйтонъ, незамѣтно подошедшій къ спинкамъ ихъ стульевъ во время этого разговора.
   -- А я и не знала, что дѣлаю доводы! возразила Нина:-- во всякомъ случаѣ, я очень рада, если есть хотя что нибудь въ мою защиту.
   -- Замѣтьте, сказалъ Клэйтонъ: -- книги, имѣвшія вліяніе на міръ, существующія отъ временъ незапамятныхъ, распространившіяся по всему пространству міра, проникнувшія во всю глубину его, были написаны людьми, которые углублялась болѣе въ природу, чѣмъ въ книги; которые, употребляя ваши слова, питались зеленью, а не сухимъ сѣномъ. Гомеру, въ его время, даже нечего было и читать; а между тѣмъ онъ оставилъ источники духовной пищи, неизсякаемые для многихъ вѣковъ и поколѣній. Не думаю даже, что и Шекспиръ былъ большой любитель чтенія.
   -- Неужели же ты полагаешь, сказала Анна:-- что для насъ, людей обыкновенныхъ, которые не намѣрены быть ни Гомерами, мы Шекспирами, необходимо имѣть двѣ тетивы у одного лука, и извлекать назидательныя поученія изъ книгъ и изъ природы?
   -- Разумѣется, сказалъ Клэйтонъ: -- если только будете употреблять книги надлежащимъ образомъ. Чтеніе, для многихъ, ничто иное, какъ родъ вспомоществованія для ума, которое избавляетъ отъ труда мыслить за самихъ себя. Нѣкоторые люди въ этомъ отношеніи похожи на тощихъ коровъ фараона: они поглощаютъ книгу за книгой и попрежнему остаются тощими.
   -- Дѣдушка намъ говаривалъ, замѣтила Анна: -- что для библіотеки женщины достаточно имѣть библію и Шекспира.
   -- Шекспиръ, сказаза Нина:-- вовсе не нравится мнѣ. Я говорю это откровенно. Во-первыхъ, я не понимаю его на половину, а всѣ говорятъ, что онъ такъ натураленъ! Я еще ни разу не слышала, чтобы люди говорили такъ, какъ онъ заставляетъ ихъ говорить въ своихъ произведеніяхъ. Скажите сами, слышали ли вы когда набудь, чтобъ люди говорили бѣлыми стихами, смѣняя ихъ отъ времени до времени стихами звучными,-- какъ это дѣлаютъ его дѣйствующія лица въ длинныхъ рѣчахъ. Скажите, слышали ли вы?
   -- Въ этомъ отношеніи, сказалъ Клэйтонъ: -- съ вами можно согласиться вполовину. Его разговоры имѣютъ тоже самое сходство съ дѣйствительной жизнью, какое имѣютъ лица въ оперныхъ роляхъ. Натурально ли, напримѣръ, для Нормы залиться пѣснью въ то время, когда она узнаетъ объ измѣнѣ мужа? А между тѣмъ вы допускаете это, потому, что этого требуетъ свойство оперы; и потомъ, при этомъ исключеніи, все остальное кажется вамъ совершенно натуральнымъ дѣломъ, которому музыка придаетъ особенную прелесть. Такъ и въ Шекспирѣ; вы не можете не допустить, что театральныя пьесы должны заключать въ себѣ поэзію, что дѣйствующія лица въ нихъ должны говорить непремѣнно рифмами и притомъ со всею выспренностію поэтическаго чувства; при этомъ условіи разговоры дѣйствующихъ лицъ должны показаться натуральными.
   -- Но я не понимаю очень многаго, о чемъ говоритъ Шекспиръ, сказала Нина.
   -- Это потому, что съ того времени, какъ онъ писалъ, многія слова и обычаи совершенно измѣнилась, сказалъ Клэйтонъ; потому что въ его сочиненіяхъ есть множество намековъ на случаи изъ общественной жизни, которые теперь не посторяются, на привычки, которыя давно вышли изъ употребленія, и наконецъ потому еще, что, прежде, чѣмъ понимать его, мы должны изучить его языкъ. Представимъ себѣ поэму на иностранномъ языкѣ!-- вы, не зная того языка, не можете оказать, нравится ли вамъ она или не нравится. А по моему мнѣнію, въ вашей натурѣ скрывается расположеніе въ Шекспиру, какъ сѣмя не пустившее ростковъ.
   -- Что же заставляетъ васъ думать такимъ образомъ?
   -- О, я вижу это въ васъ, какъ скульпторъ видитъ статую въ глыбѣ мрамора.
   -- Не намѣрены ли вы изваять ее изъ этой глыбы? спросила Нина.
   -- Если будетъ позволено, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- во всякомъ случаѣ, мнѣ нравится ваша откровенность, ваше чистосердечіе. Я часто слышалъ, какъ нѣкоторыя дамы восхищалась Шекспиромъ, сами не зная, чѣмъ восхищаются. Я зналъ, что онѣ не имѣли ни настолько опытности въ жизни, ни на столько привычки заглядывать въ человѣческую натуру, чтобъ умѣть оцѣнивать достоинство и красоты этого писателя; восхищеніе ихъ было чисто-поддѣльное; онѣ считали за преступленіе не восхищаться имъ.
   -- Благодарю васъ, сэръ, сказала Нина;-- что вы находите смыслъ въ моемъ нелѣпомъ сужденіи. Я думаю удержать васъ у себя еще долѣе, съ тѣмъ, чтобъ вы перевели всѣ мои безсмыслицы на чистый англійскій языкъ.
   -- Вамъ извѣстно, что я совершенно въ вашемъ распоряженіи, сказалъ Клэйтонъ:-- вы можете приказывать мнѣ, что вамъ угодно.
   Въ эту минуту вниманіе Нины было привлечено громкими восклицаніями съ той стороны господскаго дома, гдѣ расположены были хижины негровъ.
   -- Убирайся прочь! Намъ не нужно твоего хлама. Нѣтъ! нѣтъ! миссъ Нина тоже не нуждается въ тухлой твоей рыбѣ. У нея довольно негровъ, чтобъ наловить свѣжей, если захочетъ!
   -- Кто-то тамъ напрасно произноситъ мое имя, смазала Нина, подбѣгая къ противоположному концу балкона.
   -- Томтитъ, продолжала она, обращаясь къ этому юношѣ, который лежалъ на спинѣ и грѣлся на солнышкѣ, въ ожиданіи, когда его кликнутъ чистить ножи:-- скажи, пожалуста, что тамъ за крикъ?
   -- Это, миссъ, скоттеръ, отвѣчалъ Томтитъ:-- пришелъ сюда сбыть какую-то дрянь. Миссъ Лу говоритъ, что ихъ не должно баловать, и я самъ того же мнѣнія.
   -- Пошли его сюда, сказала Нина, которая, частію изъ состраданія къ ближнему, частію изъ желаніи противорѣчить, рѣшилась оказывать бѣднымъ скоттерамъ покровительство при всякомъ случаѣ. Томтитъ побѣжалъ и вскорѣ подвелъ къ балкону человѣка, оборванное платье котораго едва прикрывало наготу. Его щеки были сухи и впалы; онъ стоялъ передъ Анной согнувшись и какъ бы стыдясь своей наружности; не смотря на то, для всякаго было замѣтно, что при лучшей одеждѣ, лучшемъ положеніи въ обществѣ, онъ могъ бы показаться красивымъ умнымъ мужчиной.
   -- Что ты просишь за эту рыбу? спросила Нина.
   -- Что пожалуете.
   -- Гдѣ ты живешь? продолжала Нина, вынимая кошелекъ.
   -- Мое семейство пріютилось на плантаціи мистера Гордона.
   -- Почему ты не пріищешь постояннаго мѣста?
   При этомъ вопросѣ, скоттеръ бѣгло посмотрѣлъ на миссъ Нину и потомъ сейчасъ же принялъ обычное, томное выраженіе.
   -- Не могу пріискать работы, не могу достать денегъ; нашему брату ничего не даютъ.
   -- Ахъ, Богъ мой! сказалъ дядя Джовъ, случайно подслушавшій этотъ разговоръ. Да это должно бытъ мужъ того замогильнаго призрака, который недавно появился на моей плантаціи. Пожалуйста, Нина, заплати ему, что проситъ: ты отсрочишь отъ семьи его часъ голодной смерти.
   Нина исполнила приказаніе дяди, щедро заплатила скоттѣру за рыбу и отпустила его.
   -- Теперь, сказала Нина: -- я увѣрена, что все мое краснорѣчіе не убѣдитъ Розу приготовить рыбу къ обѣду.
   -- Почему же нѣтъ; если вы прикажете ей? сновала тетушка Марія, которая уже спустилась на балконъ.
   -- Почему? потому, что скажетъ: я не имѣю расположенія готовить ее.
   -- Мои слуги къ этому не пріучены! замѣтила тетушка Марія.
   -- Я съ вами совершенно согласна, сказала Нина.-- Но ваши слуги и мои -- большая разница. На моей плантаціи они дѣлаютъ, что хотятъ, и за все это я требую отъ нихъ одной только частицы той же самой привилегіи.
   -- Женѣ этого мужа и дѣтямъ понравилась моя плантація, сказалъ мистеръ Гордонъ, со смѣхомъ:-- а потому, Нина, заплативъ ему за рыбу, ты избавила меня отъ лишнихъ расходовъ.
   -- Это правда, правда! Мистеръ Гордонъ изъ такахъ людей, которые готовы навѣшать себѣ на шею всѣхъ нищихъ! сказала мистриссъ Гордонъ.
   -- Что же мнѣ дѣлать? Не ужели можно равнодушно смотрѣть на несчастнаго, который умираетъ съ голоду? Еслибъ общество можно было совсѣмъ передѣлать, тогда бы еще была надежда, что участь этихъ людей улучшится. Голова должна управлять руками, но въ томъ-то и бѣда, что у насъ руки не слушаютъ головы, и, посмотрите, что изъ этого выходитъ?
   -- Кого же вы подразумѣваете подъ словомъ голова?
   -- Кого? конечно, верхній слой общества! Насъ, воспитанныхъ людей! Мы должны имѣть безграничное вліяніе на рабочія сословія и управлять ихъ дѣйствіями, какъ голова управляется дѣйствіями рукъ. Рано или поздно, но надобно придти къ этому результату,-- другія постановленія не возможны. Сословіе скоттеровъ не можетъ заботиться о себѣ, а потому должно быть постановлено въ такое отношеніе къ намъ, чтобы мы о немъ заботились. Какъ вы думаете, какое значеніе имѣетъ въ ихъ понятіяхъ слово свобода? звукъ,-- ни больше, на меньше какъ пустой, ничего не значащій звукъ;-- они подразумѣваютъ подъ этимъ -- свободу быть голоднымъ и нагимъ, вотъ и все. Не могу понять, какимъ образомъ люди привязываются къ однимъ только словамъ! Я увѣренъ, что этотъ же самый человѣкъ, этотъ нищій, страшно освирѣпѣетъ, если его припишутъ къ моимъ неграмъ; не смотря на то, что онъ и его дѣти рады-радехоньки объѣдкамъ хлѣба, которые упадутъ со стола невольника! Не могу надивиться, почему человѣкъ, называемый еще разумнымъ животнымъ, имѣя подобный примѣръ передъ собою, можетъ очертя-голову возставать противъ невольничества. Сравните только свободное рабочее сословіе съ нашими неграми! О Боже! до какой степени заблуждаются люди въ этомъ мірѣ! У меня не достаетъ терпѣнія, особливо въ такое знойное время!
   И мистеръ Джонъ отеръ свое лицо бѣлымъ шелковымъ платкомъ.
   -- Все это прекрасно, дядюшка Джонъ, мой милый, старый джентльменъ! сказала Нина. Но я вамъ одно должна сказать: вы столько не путешествовали, сколько я, и потому ничего не видѣли.
   -- Нѣтъ, дитя мое! благодарю Господа, что нога моя не переступала границъ невольническихъ штатовъ, и, надѣюсь, никогда не переступитъ, сказалъ дядя Джонъ.
   -- А не мѣшало бы вамъ посмотрѣть на рабочее сословіе въ Сѣверныхъ Штатахъ, сказала Нина. Тамъ, начальники штатовъ часто избираются изъ тѣхъ же фермеровъ, которые трудятся вмѣстѣ съ своими работниками. Тамъ голова и руки дѣйствуютъ за-одно, и та еще не большая голова, которая приводитъ въ дѣйствіе пятьдесятъ паръ рукъ. За то и работа тамъ идетъ не такъ, какъ у насъ! Вы только посмотрите на наши плуги и сохи! смѣхъ беретъ, когда случается взглянуть на нихъ. Тамъ земледѣльческія орудія точно игрушки, а у насъ въ одной лопаткѣ фунтовъ десять вѣсу.
   -- Разумѣется! здѣсь, если они недостаточно тяжелы, чтобъ углубляться въ землю отъ собственной своей тяжести, то наши лѣнивые негры ничего съ ними не сдѣлаютъ. Они въ одно утро переломаютъ дюжину лопатокъ, купленныхъ отъ янки, сказалъ дядя Джонъ.
   -- Неправда, дядюшка, позвольте мнѣ сказать, какъ дѣлаютъ это въ Сѣверныхъ Штатахъ. Однажды я отправилась съ Ливи Рэй въ Нью-Гэмшпиръ провести тамъ каникулы. Отецъ Ливи, фермеръ, проводитъ часть дня къ работѣ вмѣстѣ съ своими людьми; пашетъ землю, копаетъ ее, сѣетъ и садитъ,-- а между тѣмъ онъ чуть-ли не первое лицо въ штатѣ. У него великолѣпная ферма, на которой все въ отличномъ порядкѣ; его сыновья съ двумя-тремя наемными работниками содержатъ ее лучше всякой нашей плантаціи. Мистеръ Рэй очень много читаетъ, имѣетъ превосходную библіотеку, и во всѣхъ отношеніяхъ такай джентльменъ, какихъ вы рѣдко встрѣтите. Тамъ нѣтъ ни высшаго, ни низшаго сословій. Тамъ всѣ трудятся, и всѣ, повидимому, счастливы. Мать Ливи имѣетъ прекрасный огородъ, оранжереи и двухъ сильныхъ женщинъ, которыя помогаютъ ей работать. Въ домѣ все такъ мило, и втеченіе большей части дня все въ немъ такъ опрятно, чисто и тихо, что вы бы подумали, что живущіе въ немъ ничего не дѣлаютъ. Мнѣ кажется, это гораздо лучше, чѣмъ обращать рабочія сословія въ невольниковъ.
   -- Подумаешь, право, какъ умно разсуждаютъ молоденькія лэди! воскликнулъ дядя Джонъ. Безъ сомнѣнія, для Нью-Гэмпшира наступаетъ вѣчное блаженство! Но, скажи пожалуйста, моя милая, какую же роль во всемъ этомъ разъигрываютъ молоденькія лэди? Мнѣ кажется, твоя особа насколько не улучшалась!
   -- О, что касается меня, то я только исполняю мое призваніе, сказала Нина:-- я стараюсь просвѣтить тупыхъ, сонныхъ старыхъ джентльменомъ, не выѣзжавшихъ никуда изъ штата, въ которомъ родились, и не знающихъ, что имъ дѣлать. Я дѣйствую на нихъ въ качествѣ миссіонера; а этого труда для меня весьма достаточно.
   -- Я знаю только одно, сказала Марія: -- что я величайшая невольница изъ всѣхъ скоттеровъ и негровъ. Во всѣхъ моихъ людяхъ, кромѣ меня, нѣтъ ни души, кто бы позаботился изъ нихъ о себѣ или о своихъ дѣтяхъ.
   -- Надѣюсь, упрекъ этотъ до меня не касается, сказалъ дядя Джонъ, пожавъ плечами.
   -- Если говорить правду, такъ ты насколько ихъ не лучше, возразила мистриссъ Гордонъ.
   -- Такъ и есть! я этого ждалъ! воскликнулъ дядя Джонъ. Клянусь честью! непремѣнно приглашу проповѣдника: пусть онъ прочитаетъ тебѣ правило объ обязанностяхъ женъ!
   -- И мужей, прибавьте, сказала тетушка Марія.
   -- Да, да! воскликнула Нина. Я бы сама хотѣла познакомиться съ этими правилами.
   Нина часто говорила не подумавъ: дядя Джонъ лукаво посмотрѣлъ на Клэйтона. Нина не могла воротить своихъ словъ. Она вспыхнула и поспѣшила перемѣнить разговоръ.
   -- Во всякомъ случаѣ, я знаю, что тетушкина жизнь гораздо тяжеле жизни всякой домохозяйки въ свободныхъ штатахъ. Мнѣ кажется, чтобъ нанять слугу, для исполненія всѣхъ вашихъ работъ, достаточно башмаковъ., которые вы изнашиваете, преслѣдуя негровъ. Тамъ всѣ такого мнѣнія, что лэди Южныхъ Штатовъ ничего не дѣлаютъ, какъ только лежатъ на мягкой софѣ; никто и вѣрить не хотѣлъ, когда я говорила, что у нашихъ лэди столько хлопотъ; что и вообразить нельзя.
   -- Однако твои хлопоты, Нина, тебя не очень изнурили, сказалъ дядя Джонъ.
   -- Они изнурятъ, если вы дядюшка не будете вести себя лучше. Стараніе исправить мужчину убьетъ хоть кого.
   -- На эти слова одному джентльмену слѣдуетъ обратить особенное вниманіе, сказалъ дядя Джонъ, пожавъ плечами и съ усмѣшкой посмотрѣвъ на Клэйтона.
   -- Что касается меня, сказала тетушка Марія: -- то я знаю только одно: я была бы рада отдѣлаться отъ негровъ. Иногда жизнь кажется мнѣ такимъ бременемъ, что право не стоило бы хлопотать изъ-за нея.
   -- Неправда, мой другъ, неправда, сказалъ дядя Джонъ: -- при такомъ очаровательномъ мужѣ, какъ твой, который старается устранить отъ тебя всякаго рода заботы, жизнь ни подъ какимъ видомъ не должна быть въ тягость.
   -- Позвольте, сказала Нина, вглядываясь въ даль дубовой аллеи:-- что тамъ такое? Не я буду, если это не старый Ткффъ съ своими дѣтьми!
   -- Кто этотъ Тиффъ? спросила тетушка Марія.
   -- Старикъ, сказала тетушка Несбитъ:-- изъ числа тѣхъ несчастныхъ семействъ, которыя поселились гдѣ-то около сосновой рощи... Ничтожныя созданія... Не знаю почему, у Нины есть расположеніе оказывать имъ покровительство.
   -- Пожалуста, Гордонъ, удержи ее, сказала тетушка Марія въ то время, когда Нина побѣжала имъ навстрѣчу.-- Поступи съ ней, какъ дядя!
   -- Перестань, сдѣлай милость, сказалъ мистеръ Гордонъ:-- берегись; иначе, я самъ разскажу про тебя. Не сама ли ты отправила корзину съ провизіей къ несчастнымъ скоттерамъ и бранила меня за то, что я принимаю въ нихъ участіе.
   -- Бранила! Мистеръ Гордонъ, я никогда не бранюсь!
   -- Ахъ извините, я хотѣлъ сказать, что вы упрекали меня!
   Всякому извѣстно, что женщинѣ нравится, когда выставляютъ на видъ ея состраданіе къ ближнему; и потому тетушка Марія, которая лаяла, какъ говорится въ простонародной пословицѣ, безпредѣльно злѣе, чѣмъ кусала, сидѣла въ эту минуту въ полномъ самодовольствіи. Между тѣмъ Нина выбѣжала въ аллею и вступила въ откровенный разговоръ съ старымъ Тиффомъ. Возвращаясь на балконъ, она не поднималась, но прыгала по ступенькамъ, въ необычайномъ восторгѣ.
   -- Дяденька Джонъ! какая радость предстоитъ намъ! Вы всѣ должны ѣхать! Непремѣнно! какъ вы думаете, какое удовольствіе ожидаетъ насъ? Миляхъ въ пяти отсюда предназначается митингъ подъ открытымъ небомъ. Поѣдемте... пожалуйста! всѣ, всѣ!
   -- Вотъ это кстати, сказалъ дядя Джонъ. Я сейчасъ же поступаю подъ твои знамена! Я готовь во всякое время къ воспріятію всего лучшаго. Кто хочетъ, тотъ можетъ пересоздать меня во всякое время.
   -- Нѣтъ, дяденька Джонъ, сказала Нина:-- пересоздать васъ трудно. Вы похожи на громадную рыбу, которая очень больно кусается; не успѣютъ ее вытащить на берегъ, какъ она захлопаетъ хвостомъ и только думаетъ, какъ бы снова нырнуть въ воду, и снова предаться прежнимъ грѣхамъ. Я знаю по крайней мѣрѣ трехъ проповѣдниковъ, которые надѣялись поддѣть васъ на удочку; но ошиблись въ разсчетѣ.
   -- По моему мнѣнію, сказала тетушка Марія:-- эти митинги приносятъ не столько добра, сколько вреда. Тутъ собираются, такъ сказать, подонки общества, между которыми втеченіе одной недѣли больше выпивается вина, чѣмъ въ шесть недѣль во всякомъ другомъ мѣстѣ и въ другое время. Притомъ же на этотъ случай прекращаются всѣ работы; а мистеръ Гордонъ пріучилъ негровъ такъ, что они считаютъ за величайшую обиду, если имъ не позволятъ дѣлать того, что дѣлаютъ другіе. Нѣтъ! въ нынѣшнемъ году я подавлю ногой всѣ эти причуды, и не позволю имъ отлучаться, кромѣ воскресенья.
   -- Жена моя знаетъ, что ея ножка была извѣстна всему округу по своей красотѣ, и потому держитъ меня постоянно подъ ней, сказалъ мистеръ Гордонъ;-- она знаетъ, что я не въ силахъ сопротивляться хорошенькой ножкѣ.
   -- Мистеръ Гордонъ! возможно ли говорить подобныя вещи? Я должна думать, что, говоря такой вздоръ, вы совсѣмъ выживаете изъ ума! сказала мистриссъ Гордонъ.
   -- Вздоръ! это, по вашему, вздоръ! Позвольте же сказать вамъ, что правдивѣе этихъ словъ вы не услышите на митингѣ, сказалъ дядя Джонъ. Но оставимте это.... Клэйтонъ, вы вѣрно поѣдете! Пожалуйста безъ отрицаній! Увѣряю васъ, что ваше лицо будетъ приличнѣйшимъ украшеніемъ этой сцены; что же касается до миссъ Анны, то, я полагаю,-- извинятъ такому старику какъ я, если онъ скажетъ, что ея присутствіе осчастливитъ это собраніе.
   -- Я подозрѣваю, сказала Анна:-- Эдвардъ боится, что его примутъ тамъ за человѣка, который можетъ оказать услугу митингу. Въ кругу незнакомыхъ людей его не иначе принимаютъ какъ за пастора и нерѣдко просятъ прочитывать молитвы, употребительныя въ семейномъ кругу.
   -- Это обстоятельство въ нѣкоторой степени подтверждаетъ ложное понятіе, что отправленіе религіозныхъ обрядовъ вмѣняется въ исключительную обязанность нашихъ пасторовъ, сказалъ Клэйтонъ.-- По моему мнѣнію, каждый христіанинъ долженъ быть готовъ и способенъ принимать ихъ на себя.
   -- Я уважаю подобное мнѣніе, сказалъ дядя Джонъ. Человѣкъ не долженъ стыдиться своей религіи, какъ воинъ не долженъ стыдиться своего знамени. Я увѣренъ, что въ сердцахъ многихъ простыхъ, честныхъ мирянъ, скрывается болѣе религіознаго чувства, чѣмъ подъ бѣлыми, накрахмаленными галстуками и воротничками пасторовъ; -- и потому первые должны высказывать избытокъ этого чувства. Я говорю не потому, что не имѣю уваженія къ нашимъ пасторамъ; напротивъ, они прекрасные люди,-- немного тяжелы, да это не бѣда! Ни одинъ изъ нихъ, однакожъ, не представитъ душѣ моей случая попасть прямо въ рай, потому что я люблю таки иногда облегчать свое сердце крѣпкимъ словцомъ. Да и то сказать, съ этими неграми, управляющими и скоттерами, мои шансы къ спасенію страшно ограничены. Я не могу удержаться отъ побранки, хотя бы это стоило мнѣ жизни. Говорятъ, что это ужасно грѣшно, а мнѣ кажется, еще грѣшнѣе удерживаться отъ справедливаго гнѣва.
   -- Мистеръ Гордонъ, сказала тетушка Марія упрекающимъ тономъ: -- думаете ли вы о томъ, что говорите.
   -- Думаю, другъ мой, думаю во всякое время. Не подумавъ, я ничего не дѣлаю, кромѣ только тѣхъ случаевъ, какъ я уже сказалъ, когда нечистая сила беретъ верхъ надо мною. И вотъ еще что скажу вамъ, мистриссъ Джи: надо бы приготовить все въ нашемъ домѣ, на случай, если какой нибудь пасторъ вздумаетъ провести съ нами недѣльку или болѣе; мы соберемъ для нихъ митингъ или что нибудь въ этомъ родѣ. Я всегда люблю оказывать имъ уваженіе.
   -- Постели для гостей у насъ готовы во всякое время, сказала мистриссъ Гордонъ съ величавымъ видомъ.
   -- Въ этомъ я не сомнѣваюсь. Я хотѣлъ сказать объ экстренныхъ приготовленіяхъ, о тучномъ тельцѣ и тому подобномъ.
   -- Такъ завтра утромъ мы отправляемся? сказала Нина.
   -- Согласны, отвѣчалъ дядя Джонъ.
  

ГЛАВА XX.

ПРИГОТОВЛЕНІЯ ТИФФА.

   Вѣсть о предстоящемъ митингѣ произвела въ Канема сильное волненіе. Въ людской всѣ были заняты этимъ событіемъ отъ тетушки Кэтти до Томтита. Женщины и дѣвицы захлопотали о своихъ нарядахъ, потому что эти собранія доставляли негритянкамъ, особливо молоденькимъ, возможность выказать свою красоту. Поэтому не успѣлъ еще Тиффъ сообщить извѣстіе о митингѣ и удалиться, какъ Томтитъ протрубилъ объ этомъ во всѣхъ хижинахъ, примыкавшихъ къ правой сторонѣ господскаго дома, присовокупивъ, что миссъ Нина отпускаетъ на митингъ всѣхъ негровъ. Вслѣдствіе этого, старикъ Тиффъ очутился на первомъ планѣ въ группѣ негритянокъ, между которыми Роза, повариха, была замѣчательнѣе прочихъ.
   -- Ужь вѣрно, Тиффъ, ты тоже отправишься? и возьмешь дѣтей своихъ? ха! ха! ха! сказала Роза. Миссъ Фанни, вы я думаю, не знаете, что всѣ считаютъ Тиффа за вашу маменьку! ха! ха! ха!
   -- Ха! ха! ха! хоромъ раздалось со всѣхъ сторонъ, въ знакъ сочувствія къ остроумію Розы, между тѣмъ какъ Томтитъ бѣгалъ около толпы, и отъ избытка радости бросалъ на воздухъ обрывки своей шляпы, совершенно позабывъ, что его ожидаютъ нечищенные ножи. Старикъ Тиффъ, при каждомъ появленіи на плантацію, постоянно заискивалъ расположеніе Розы какими нибудь подарками, доставлявшими, по словамъ какого-то мудреца, искреннихъ друзей; такъ и теперь онъ увеличилъ собственный птичникъ Розы парою молодыхъ куропатокъ, гнѣздомъ которыхъ ему недавно удалось овладѣть. Въ силу такого разсудительнаго поведенія, Тиффъ пользовался особеннымъ расположеніемъ тамъ, гдѣ оно оказывалось необходимымъ. Роза тихонько передавала ему лакомые куски своего произведенія и, кромѣ того, сообщала драгоцѣнные секреты относительно вскармливанія грудныхъ дѣтей, имѣвшихъ несчастіе лишиться матери.
   Старый Гондрэдъ, подобно многимъ лицамъ, чувствовалъ, что вниманіе, оказываемое всякой другой личности, чрезвычайно вредило его собственному достоинству, и потому, при настоящемъ случаѣ, смотрѣлъ на очевидную популярность Тиффа глазами циника. Наконецъ, выведенный изъ терпѣнія, онъ вздумалъ было уязвить Тиффа замѣчаніемъ, которое дѣлалъ своей женѣ.
   -- Удивляюсь тебѣ, Роза! Ты стряпаешь на Гордоновъ и такъ унижаешь себя, позволяя скоттерамъ фамильярничать съ собой.
   Еслибъ этотъ оскорбительный намекъ относился собственно до личности Тиффа, онъ, вѣроятно, пропустилъ бы его мимо ушей, даже разсмѣялся бы, какъ это дѣлывалъ онъ даже и въ то время, когда внезапно застигалъ его проливной дождь; но при мысли о фамильныхъ связяхъ, онъ воспламенялся какъ факелъ, и его глаза, прикрытые очками, горѣли какъ огни, поставленные въ окнахъ.
   -- Вы, кажется, не понимаете, о чемъ говорите! Желалъ бы знать: смыслите ли вы сколько забудь о фамиліяхъ старой Виргиніи? Можно смѣло сказать, что тамъ на каждомъ шагу вы встрѣтите старинныя фамиліи. Всѣ ваши фамиліи происходятъ оттуда! Гордоны -- фамилія прекрасная,-- я ни слова немогу сказать противъ нея,-- но ей далеко до фамиліи Пэйтоновъ, если вы о ней слыхали. Генералъ Пэйтонъ ѣздилъ не иначе, какъ въ шестерку черныхъ лошадей! Хвостъ у каждой лошади былъ отнюдь не короче моей руки. Вы, я думаю, въ жизнь свою не видали подобныхъ созданій!
   -- Кто? я! -- я не видалъ? сказалъ старый Гондрэдъ, въ свою очередь затронутый за живую струну. Да Гордоны не иначе выѣзжали, какъ въ восмерку лошадей, во всякое время дня!
   -- Перестань вздоръ-то городить! сказала Роза, имѣвшая своя причины поддерживать сторону Тиффа. Ты скажи еще сначала, ѣздитъ-ли кто въ восемь лошадей.
   -- Ѣздятъ, право ѣздятъ! Да я, напримѣръ управлюсь хоть съ шестнадцатью. Ахъ ты, Господи, какъ любятъ лгать эти старые негры! Ужь что коснется до фамиліи, имъ всегда этотъ предметъ представляется въ увеличенномъ видѣ. Когда слушаю ихъ вздоръ, у меня волосы становятся дыбомъ:-- такъ страшно лгутъ они! сказалъ старый Гондрэдъ.
   -- А по вашему, чтобъ не лгать, такъ нужно восхвалять ваше занятіе! сказалъ Тиффъ. Позвольте же замѣтить, что человѣкъ, который скажетъ слово противъ Пэйтоновъ, есть уже лжецъ.
   -- Вотъ еще новость! не хочешь ли сказать, что и эти ребятишки потомки Пэйтоновъ! сказалъ старый Гондрэдъ. Это -- Криппсы! извини, любезный. Я бы желалъ знать, слышалъ ли кто нибудь о Криппсахъ? Убирайся! Не говори мнѣ пожалуста о Криппсахъ! Это скоттеры, ни больше, ни меньше! Знаемъ мы, за кого выдаете вы себя!
   -- Перестаньте, пожалуста! сказалъ Тиффъ. Я не думаю, что вы родились на плантаціи Гордона, потому что у васъ вовсе нѣтъ порядочныхъ манеръ. Я считаю васъ за стараго, второстепеннаго негра, взятаго полковникомъ Гордономъ за долги, изъ какой нибудь фамиліи, которая не знала, куда дѣвать деньги. Эти негры всегда безпорядочные, можно сказать, низкіе люди, Гордоновскіе негры почти все лэди и джентльмены, всѣ до единаго, сказалъ старый Тиффъ, стараясь какъ истинный ораторъ, привлечь на свою сторону вниманіе всей аудиторіи.
   Окончаніе этихъ словъ сопровождалось громкими криками, такъ что Тиффъ, подъ прикрытіемъ всеобщаго восторга, вышелъ торжествующимъ.
   -- По дѣломъ тебѣ, несносный старый негръ! сказали Роза. Обращаясь къ мужу. Надѣюсь, ты теперь доволенъ. Старая чума! А ты, Томъ? что же ты не чистишь ножей? ила хочешь, чтобъ тебя оттузили!
   Между тѣмъ Тиффъ, пришедшій въ обычное спокойствіе, весело шелъ, возвращаясь домой, позади кривой своей лошади, и напѣвая, съ изумительными варіаціями: "Я отправляюсь въ Ханаанъ"! Наконецъ миссъ Фанни, какъ онъ называлъ ее, прервала его весьма многозначительнымъ вопросомъ:
   -- Дядюшка Тиффъ,-- да гдѣ же этотъ Ханаанъ?
   -- Ахъ ты Господи! дитя мое; я бы и самъ хотѣлъ знать объ этомъ.
   -- На небѣ? сказала Фанни.
   -- Я думаю, отвѣчалъ Тиффъ, съ видомъ сомнѣнія.
   -- Или томъ, куда отправилась наша мама? продолжала Фанни.
   -- Можетъ быть, и тамъ, отвѣчалъ Тиффъ.
   -- Значитъ, этотъ край подъ землей? сказала Фанни.
   -- О нѣтъ, нѣтъ! дитя мое, сказалъ Тиффъ, засмѣявшись отъ чистаго сердца.-- Что вамъ вздумалось говорить подобныя вещи, массъ Фанни?
   -- А развѣ это неправда? Развѣ маму мою не опустили въ землю?
   -- О нѣтъ, нѣтъ! дитя мое! Она отправилась на небо -- вонъ туда, надъ нами! сказалъ Тиффъ, указывая на темную лазурь, перерѣзанную глубокими впадинами сосноваго лѣсу.
   -- Вѣроятно, туда есть ступеньки или лѣстницы, по которымъ можно взобраться? сказала Фанни:-- а можетъ статься -- туда входятъ изъ того мѣста, гдѣ небо сходится съ землею! Не взбираются ли туда по радугѣ?
   -- Какъ это дѣлается, дитя мое, право не знаю, сказалъ дядя Тиффъ:-- а ужь какъ нибудь да взбираются. Надо бы разузнать. На митингѣ, куда мы отправимся, быть можетъ, что нибудь да и узнаю. Правда, я часто бывалъ на этихъ митингахъ, и ничего не узнавалъ такъ ясно, какъ бы хотѣлось. Методисты нападаютъ тамъ на пресвитеріанъ, пресвитеріане на методистовъ, а потомъ тѣ и другіе на епископальную церковь. Баптисты полагаютъ, что всѣ они заблуждаются, а между тѣмъ, пока они нападаютъ такимъ образомъ другъ на друга, я до сихъ поръ немогу узнать дороги въ Ханаанъ. Нужно много учиться, чтобъ понимать подобныя вещи, а вѣдь я ничему не учился. Я ничего не знаю; знаю только, что есть Господь; Онъ являлся вашей мама, и взялъ ее къ Себѣ. Теперь, дитя мое, я намѣренъ принарядить васъ и взять вмѣстѣ съ Тэдди и малюткой на большой митингъ,-- такъ что вы въ молодыхъ еще годахъ можете обрѣсти Господа.
   -- Тиффъ, мнѣ не хочется идти туда, сказала Фанни боязливымъ тономъ.
   -- Господь съ вами! миссъ Фанни, почему вы не хотите? Тамъ вы прекрасно проведете время.
   -- Тамъ будетъ много народа, а я не хочу, чтобы они насъ, видѣли.
   Дѣло въ томъ, что слова Розы, относительно материнской привязанности Тиффа, вмѣстѣ съ насмѣшками стараго Гондрэда, произвели свое дѣйствіе на душу Фанни. Гордая отъ природы, она не хотѣла сдѣлаться предметомъ публичнаго осмѣянія, и въ тоже время ни за что въ свѣтѣ не хотѣла открыть своему доброму другу настоящую причину нерасположенія отправиться на митингъ. Проницательный взоръ стараго Тиффа въ одинъ моментъ, по одному лишь выраженію лица миссъ Фанни, угадалъ, въ чемъ дѣло. Если кто изъ читателей предполагаетъ, что сердце преданнаго стараго созданія было уязвлено этимъ открытіемъ, тотъ сильно ошибается. Для Тиффа казалось это шуткой самаго лучшаго достоинства. Продолжая идти молча позади кривой лошади, онъ предавался своимъ спокойнымъ, длиннымъ порывамъ смѣха и отъ времени до времени отиралъ крупныя слезы, катившіяся по его морщинистымъ щекамъ.
   -- Что съ тобой, Тиффъ, о чемъ ты плачешь? спросила Фанни.
   -- Ничего, миссъ Фанни, Тиффъ знаетъ о чемъ плачетъ! Тиффъ знаетъ, почему вы не хотите отправиться на митингъ; Тиффъ узналъ это по вашему лицу.... ха! ха! ха! Миссъ Фанни, неужели вы боитесь, что тамъ будутъ принимать Тиффа за вашу мама? За мама Тэдди и малютки,-- да сохранитъ его Господь!
   И старикъ снова разразился самымъ громкимъ смѣхомъ.
   -- Вы сами посудите, миссъ Фанни, развѣ я могу быть вашей мама? продолжалъ онъ: -- бѣдная вы моя овечка! да развѣ люди-то не увидятъ, взглянувъ только на ваши бѣленькія ручки, что вы дочь благородной лэди? Напрасно вы боитесь, миссъ Фанни, напрасно!
   -- Я знаю, что это глупо, сказала Фанни:-- но мнѣ не нравится, когда говорятъ, что мы несчастные скоттеры.
   -- О, дитя мое! вѣдь это говорятъ одни только грубые негры! Миссъ Нина всегда добра до васъ, неправда ли? говоритъ съ вами такъ ласково и такъ пріятно. Вы должны помнить это, миссъ Фанни, и говорить точно такъ же, какъ миссъ Нина. Теперь, когда вашей мама нѣтъ на свѣтѣ, я боюсь, что вы научитесь говорить по моему. А вамъ, я повторяю, не слѣдуетъ говорить языкомъ стараго Тиффа; молодыя лэди и джентльмены не должны такъ говорить. Тиффъ, дитя мое, умѣетъ отличить хорошій языкъ отъ худаго. Тиффъ слыхалъ разговоръ самыхъ знатныхъ лэди и джентльменовъ. Тиффъ не хотѣлъ учиться говорить за томъ языкѣ, потому что онъ негръ. Тиффу нравится его языкъ, для Тиффа онъ очень хорошъ, и служитъ ему превосходно. Бѣлыя же дѣти не должны такъ говорить. Вы слышали, какъ говоритъ миссъ Нина? Слово за словомъ такъ и сыплется, и сыплется -- просто прелесть! Она обѣщала извѣщать насъ, такъ смотрите же, миссъ Фанни, слушайте, какъ говоритъ она, замѣчайте, какъ она ходитъ и какъ держитъ свой платочекъ. Когда она садятся, то оправитъ платьице, а тогда складочка такъ и ляжетъ къ складочкѣ. Это ужь такъ у нихъ заведено, это-то и показываетъ благовоспитанную лэди. Скоттеры совсѣмъ иное. Замѣтили ли вы, какъ онѣ садятся? Шлепнется въ стулъ, какъ чурбанъ, за-то и платье-то сидитъ, точно на вѣшалкѣ. Я не хочу, чтобъ вы переняли что нибудь отъ скоттеровъ. Случится, если вы не поймете, что говорятъ вамъ другіе, вы не должны вспрыгнуть съ мѣста, какъ это дѣлаютъ скоттеры, и сказать: что? Нѣтъ! вы должны сказать: извините, сэръ, или: извините, ма'мъ. Вотъ какъ это нужно дѣлать. Кромѣ того, вамъ, миссъ Фанни, и вамъ, мистеръ Тэдди, нужно учиться читать; а если не будете учиться, то, разумѣется, всякій скажетъ, что вы бѣдные скоттеры. И потомъ вотъ еще что, миссъ Фанни: вы говорите, что лэди ни метутъ, ни чистятъ, словомъ ничего не дѣлаютъ; это неправда: онѣ занимаются рукодѣльемъ; онѣ шьютъ и вяжутъ. Вы также должны учиться шить и вязать, потому что, вы знаете, не всегда же я могу шить на васъ: для вашего платья нужно знать модный покрой, а негры этого не понимаютъ. Да, миссъ Фанни! замѣчайте все, что говоритъ вамъ старый Тиффъ. Еслибъ вы были изъ скоттеровъ, тогда безполезно было бы и говорить объ этомъ; это такой народъ, что изъ него не могутъ выдти ни лэди, ни джентльмены. Вы совсѣмъ другое дѣло; вы родились быть лэди; это уже въ вашей крови; а у кого что въ крови, то само собой должно выказаться наружу. Ха! ха! ха!
   И съ этимъ смѣхомъ, служившимъ какъ бы финаломъ назидательной рѣчи, Тиффъ подъѣхалъ къ своему жилищу. Съ этой минуты старому Тиффу предстояло много хлопотъ. Отправляясь въ походъ на цѣлую недѣлю, онъ долженъ былъ привести свой домъ въ надлежащій порядокъ. Нужно было взрыхлить землю подъ маисъ, выполоть петрушку, позаботиться объ осиротѣлой семьѣ молодыхъ куропатокъ. Послѣднее обстоятельство болѣе всего занимало старика. Наконецъ, послѣ продолжительнаго размышленія, онъ рѣшился взять ихъ съ собой въ корзинѣ, полагая, что между часами, назначенными на проповѣди, ему будетъ достаточно времени присмотрѣть за ними и удовлетворить ихъ нужды. Послѣ того, онъ сходилъ къ одному изъ любимыхъ капкановъ, и принесъ оттуда, не тучнаго тельца, но жирнаго зайца, который долженъ былъ служить основой лакомыхъ блюдъ, за трапезой, приготовленной на время митинга. Ему нужно было пересмотрѣть платье Тэдди; перемыть кое-что и перегладить; одѣть малютку, такъ, чтобъ это дѣлало честь его имени или, вѣрнѣе, честь имени его дѣвушки. При всѣхъ этихъ заботахъ, старикъ былъ дѣятельнѣе обыкновеннаго. День былъ теплый, и потому онъ рѣшился заняться мытьемъ въ великолѣпной прачешной, устроенной самой природой. Онъ развелъ огонь, весело затрещавшій вскорѣ въ недальнемъ разстояніи отъ дома, повѣсилъ котелъ надъ нимъ, и приступилъ къ другимъ занятіямъ. Сосновые дрова, недостаточно высушенныя, съиграли съ нимъ непріятную шутку, на что вообще способны всѣ сосновыя дрова: они трещали и пылали довольно весело, пока Тиффъ не отходилъ отъ костра; но когда Тиффъ осматривалъ въ лѣсу силки и капканы, огонь совершенно потухъ, оставивъ на мѣстѣ костра почернѣвшіе сучья и палки.
   -- Дядя Тиффъ, сказалъ Тэдди: -- огонь-то погасъ!
   -- Ха! ха! ха! въ самомъ дѣлѣ? сказалъ Тиффъ:-- это странно. А вѣдь какъ пылалъ-то, когда пошелъ я отсюда! продолжалъ онъ, рѣшившись видѣть въ каждомъ предметѣ одну хорошую сторону: -- вѣрно совѣстно стало солнышка, вотъ и потухъ. Видалъ ли ты огонь, который бы не потухалъ, когда солнце смотритъ ему прямо въ глаза? Это преинтересный фактъ. Я замѣчалъ его тысячи разъ. Сейчасъ я принесу сухихъ растолокъ. Ха, ха, ха! Это похоже на нашихъ ораторовъ! Пылаютъ на митингахъ ярче огня, и потомъ на цѣлый годъ остаются чорными! Глядя на нихъ во время митинга, такъ вотъ и думаешь, что эти люди поступятъ прямехонько въ царство небесное. О, какъ заблуждаемся всѣ мы смертные! Сколько заботъ дѣлаемъ мы Доброму Пастырю, стерегущему паству свою съ высоты небесъ!
  

ГЛАВА XXI.

БОГОМОЛЬЦЫ.

   Митингъ подъ открытымъ небомъ составляетъ главную черту въ американскомъ развитіи религіи, особенно принаровленномъ къ обширному протяженію страны и къ кореннымъ, первобытнымъ привычкамъ, которыя упорно сохраняются въ населеніи немноголюдномъ и разсѣянномъ. Само собою разумѣется, общіе результаты этого способа благотворны. Недостатки его, можно сказать, общи всѣмъ большимъ собраніямъ, въ которыхъ населеніе цѣлой страны, безъ всякаго порядка, стекается въ одну массу. На эти митинги, какъ и на всѣ другія сборища, цѣлію которыхъ бываетъ богопоклоненіе, люди отправляются по различнымъ причинамъ: одни изъ любопытства, другіе изъ любви къ сильнымъ ощущеніямъ, иные -- чтобъ изъ мелкой торговли навлечь маленькую прибыль, нѣкоторые -- чтобы посмѣяться, и весьма немногіе съ чистымъ желаніемъ -- помолиться. Для того, чтобы дать хоть нѣсколько полное понятіе о разнообразіи побужденій, заставлявшихъ различныхъ богомольцевъ отправиться за митингъ, мы считаемъ за самое лучшее представить нашимъ читателямъ нѣсколько сценъ изъ происходившихъ въ разныхъ мѣстахъ въ то утро, когда многіе приверженцы митинга приготовлялись двинуться въ путь.
   Между землями мистера Джона Гордона и плантаціей Канена, стояла хижина, въ которой помѣщалось торговое заведеніе Абиджи Скинфлинта. Заведеніе это было самымъ несноснымъ мѣстомъ для плантаторовъ, вслѣдствіе общаго убѣжденія, что Абиджа велъ бойкую, непозволительную, тайную торговлю съ неграми, и что многіе изъ различныхъ предметовъ, выставляемыхъ имъ на продажу, воровскимъ образомъ переносились къ нему по ночамъ съ ихъ же плантацій. Уличить въ этомъ не представлялось возможности. Абиджа былъ дальновидный человѣкъ, длинный, сухой, тощій, съ острымъ носомъ, съ острыми маленькіми сѣрыми глазами, съ острымъ подбородкомъ, и пальцами, длинными какъ птичьи когти. Кожа его до такой степени была суха, что каждый разъ, когда онъ улыбался или говорилъ, такъ и казалось, что щеки его треснуть; и потому, какъ будто для размягченія ихъ, онъ постоянно держалъ за ними табачную жвачку. Абиджа былъ изъ числа тѣхъ пронырливыхъ янки, которые оставляютъ свое отечество для его же блага, и которые на мѣстѣ новаго поселенія обнаруживаютъ такое сильное,-- свойственное, впрочемъ, ихъ отечеству,-- желаніе нажиться, что этимъ вполнѣ оправдывается отвращеніе, которое уроженецъ Южныхъ Штатовъ питаетъ къ янки. Абиджа пилъ виски, но довольно осторожно, или, какъ онъ выражался, "ума не пропивалъ". Онъ женился на своей единоплеменицѣ, которая тоже пила виски, но не такъ осторожно, какъ мужъ,-- иногда она перепивала. Бѣлоголовые сыновья и дочери, родившіеся отъ этой много обѣщающей четы, были дерзки, грязны и отличались грубыми манерами. Но среди всѣхъ домашнихъ и общественныхъ испытаній, Абиджа постоянно и усердно стремился къ главной своей цѣли -- накопить побольше денегъ. За деньги онъ все готовъ былъ сдѣлать; за деньги онъ готовъ былъ продать жену, дѣтей, даже свою душу, еслибъ ему случилось имѣть ее. Но душа, если и существовала въ немъ, то была такъ ничтожна и суха, что бренчала въ его тощемъ тѣлѣ, какъ сморщившаяся горошина въ прошлогодней шелухѣ. Абиджа отправился на митингъ по двумъ причинамъ: во-первыхъ потому, что хотѣлъ нажить деньги, а во-вторыхъ, ему нужно было знать, скажетъ ли его любимый проповѣдникъ, старшій Стрингфелли, проповѣдь о выборахъ, согласно съ его видами. Надо сказать, что Абиджа занимался теологіей, и умѣлъ догмы кальвинизма пересчитывать на своихъ длинныхъ пальцахъ съ непогрѣшительною аккуратностью.
   Относительно религіозныхъ убѣжденій, можно сказать, что онъ не имѣлъ ихъ вовсе. Есть закоснѣлые грѣшники, которые, однако же, вѣруютъ въ нѣкоторыя истины и трепещутъ. Единственное различіе между ихъ вѣрованіемъ и вѣрованіемъ Абиджи, заключалось въ томъ, что онъ вѣрилъ и не трепеталъ. На истины, потрясающія душу, внушающія глубокое благоговѣніе, онъ смотрѣлъ съ такимъ хладнокровіемъ, какъ анатомъ смотритъ на кости скелета.
   -- Смотри же, Самъ! сказалъ Абиджа своему негру-работнику:-- боченокъ-то поставь поровнѣе, чтобъ онъ не опрокинулся; да долей его черезъ втулку водой. Безъ этого будетъ слишкомъ крѣпко. Миссъ Скинфлинтъ, торопитесь! Я не буду дожидаться! Другіе тамъ -- какъ себѣ хотятъ, а я долженъ пріѣхать раньше всѣхъ. Въ этомъ мірѣ много пропадаетъ долларовъ собственно изъ-за того, что опаздываешь! Жена! проворнѣй!
   -- Я готова; надо подождать только Полли, сказала мистриссъ Скинфлинтъ: -- она чешетъ волосы.
   -- Не могу ждать, не могу и не могу! сказалъ Аблджа, выходя изъ комнаты, чтобы сѣсть въ повозку, нагруженную запасомъ окороковъ, яицъ, жареныхъ цыплятъ, хлѣба и зелени, не говоря уже о помянутомъ боченкѣ виски.
   -- Я вамъ говорю, подождите! вскричала Полли изъ окна:-- если нѣтъ, то я вамъ надѣлаю хлопотъ, когда вы воротитесь; увидите! Не будь я Полли, если не надѣлаю.
   -- Иди же проворнѣй! На будущій разъ я тебя съ вечера запру на чердакъ; ты будешь у меня готова во время!
   Полла торопляво накинула на свою тучную фигуру пунцовое миткалевое платье, схватила въ одну руку пестрый лѣтній платокъ, въ другую шляпку, опрометью бросилась изъ комнаты и когда нагнулась, чтобъ вскарабкаться въ повозку, крючки на ея платьѣ одинъ за другимъ лопались и отлетали.
   -- Какъ это гадко! я не знаю, что дѣлать! сказала она: -- это проклятое старое платье все расползлось!
   -- А чтобы позаботиться пораньше! сказалъ Абиджа, тономъ утѣшенія.
   -- Зашпиль булавкой, Полли, сказала мать, спокойнымъ, пѣвучимъ голосомъ.
   -- Чортъ возьми! у меня всѣ крючки отлетѣли! возразила многообѣщающая молодая лэди.
   -- Въ такомъ случаѣ, зашпиль нѣсколькими булавками, сказала маменька, и повозка Абиджи тронулась съ мѣста.

-----

   На самомъ краю болота, немного позади хижины Тиффа, жилъ нѣкто Бенъ Джинъ. Бенъ былъ замѣчательный охотникъ; онъ имѣлъ превосходную свору собакъ, лучше которыхъ не находилось миль на тридцать въ окружности. И теперь еще въ мѣстныхъ газетахъ можно видѣть объявленія, со всею аккуратностію изъясняющія точныя условія, на которыхъ онъ вызывался выслѣдить и поймать всякаго мужчину, женщину или ребенка, бѣжавшаго съ плантаціи. Читатели наши, по всему этому не станутъ считать Бена за чудовище, если припомнятъ, что за нѣсколько лѣтъ, обѣ сильныя политическія партіи Соединенныхъ Штатовъ, торжественно дали клятву, сколько будетъ зависѣть отъ нихъ, посвятить себя подобному призванію; а какъ многіе изъ членовъ этихъ партій занимали высшія духовныя должности, и слѣдовательно имѣли пасторовъ, которые обязаны были говорить проповѣди въ этомъ духѣ, то мы полагаемъ, что никто не будетъ имѣть неосновательныхъ предубѣжденій противъ Бена.
   Бенъ былъ высокій, широкоплечій, крѣпкій, коренастый мужчина, готовый оказать услугу ближнему съ такимъ же расположеніемъ, какъ и всякій другой. Несмотря на то, что отъ времени до времени Бенъ принималъ значительное количество виски, въ чемъ сознавался самъ, онъ считалъ себя не менѣе другихъ достойнымъ присутствовать на митингѣ. Если кто нибудь рѣшался упрекать Бена въ его безчеловѣчной профессіи, у него всегда являлись въ защиту этой профессіи основательные доводы. Бенъ принадлежалъ къ числу тѣхъ бойкихъ молодцовъ, которые не позволятъ себѣ оставаться позади ни въ чемъ, что бы ни происходило въ обществѣ, и потому всегда былъ однимъ изъ передовыхъ людей на митингѣ.
   Съ помощію громкаго голоса, которымъ одаренъ былъ отъ природы, Бенъ производилъ въ хоровомъ пѣніи удивительный эффектъ. Подобно многимъ громаднымъ и крѣпкимъ мужчинамъ, онъ имѣлъ маленькую, блѣдную, чахлую жену, висѣвшую на его рукахъ, какъ пустой ридикюль; и надо отдать ему справедливость, онъ былъ добръ къ этому малому созданію: казалось, онъ полагалъ, что всѣ ея жизненныя силы поглощались его собственнымъ необъятнымъ развитіемъ. Она страшно любила ѣсть глину, чистить зубы табакомъ, пѣть гимны методистовъ и заботиться о спасеніи души Бена. Въ утро, о которомъ идетъ рѣчь, она смиренно сидѣла на стулѣ, между тѣмъ какъ длинноногій, широкоплечій, двухлѣтній ребенокъ, съ щетинистыми бѣлыми волосами, дергалъ ее за уши и волосы и вообще обходился съ ней нецеремонно, стараясь принудить се встать и дать ему кусокъ хлѣба съ патокой. Не обращая на ребенка вниманія, она слѣдила за малѣйшимъ движеніемъ мужа.
   -- Теперь идетъ самое горячее дѣло! сказалъ Бенъ: -- намъ бы слѣдовало быть въ судѣ.
   -- Ахъ, Бенъ! тебѣ должно думать о спасеніи души своей больше, нежели о чемъ нибудь другомъ! сказала жена.
   -- Правда твоя! замѣтилъ Бенъ:-- митинги не каждый день случаются! А что же будемъ мы дѣлать вонъ съ той? прибавилъ онъ, указывая на дверь внутренней темной комнаты.
   Эта та была не кто иная, какъ негритянка, по имени Нанси, которую наканунѣ пригнали собаки.
   -- Есть о чемъ заботиться! сказала жена:-- Приготовимъ что нибудь поѣсть и приставимъ у дверей собакъ. Небось не убѣжитъ!
   Виль открылъ дверь, и за нею открылся родъ чулана, освѣщаемаго единственно сквозь щели деревяннаго сруба. На полу, покрытомъ толстымъ слоемъ грязи, сидѣла здоровая, хотя и тощая на видъ, негритянка. Поджавъ и обхвативъ колѣни обѣими руками, она держала на нихъ свой подбородокъ.
   -- Ну, Нанси! какъ ты поживаешь? спросилъ Бенъ веселымъ тономъ.
   -- Плохо, мистеръ Бенъ, угрюмо отвѣчала Нанси.
   -- Такъ ты думаешь, что старикъ тебя поколотитъ, когда ты воротишься? сказалъ Бенъ.
   -- Думаю, отвѣчала Нанси: -- онъ всегда меня колотитъ.
   -- Ну, вотъ что, Нанси: я хочу ѣхать на митингъ; сиди смирно до нашего пріѣзда, и за это я возьму отъ старика обѣщаніе не бить тебя. Разумѣется, я возьму съ него и за труды, вѣдь это слѣдуетъ -- не правда ли?
   -- Правда, мистеръ, отвѣчала несчастная тономъ покорности.
   -- А нога-то твоя очень болитъ? спросилъ Бенъ.
   -- Очень.
   -- Дай мнѣ взглянуть на нее.
   Негритянка выпрямила ногу, небрежно перевязанную старыми тряпками, которыя въ эту минуту были насквозь пропитаны кровью.
   -- Это чортъ, а не собака! сказалъ Бенъ: -- тебѣ бы слѣдовало, Нанси, стоять смирно, и тогда бы она не кусала тебя такъ сильно.
   -- Да возможно ли это, когда она меня кусала! сказала негритянка: -- кто въ состояніи вытерпѣть боль въ ногѣ, когда въ нее впились собачьи зубы.
   -- Не знаю этого и я, сказалъ Бенъ, поддерживая веселый тонъ: -- миссъ Джинъ, ты бы перевязала ногу Нанси. Замолчи ты, негодный! крикнулъ онъ неугомонному ребенку, который, уничтоживъ одинъ ломоть хлѣба, настойчиво требовалъ другаго.-- Я тебѣ вотъ что скажу, продолжалъ Бенъ, обращаясь къ женѣ: -- я намѣренъ поговорить съ этимъ старикомъ,-- старшимъ Сеттль. Больше меня, никто въ цѣломъ округѣ не ловилъ ему негровъ, и потому я знаю, что тутъ есть какая нибудь причина. Если съ неграми обращаются порядочно, они не побѣгутъ въ болото. Люди, съ христіанскими чувствами, не должны морить негровъ голодомъ, ни подъ какимъ видомъ не должны.
   Черезъ нѣсколько времени, повозка Бена тянулась по дорогѣ къ сборному пункту. Бенъ подобралъ возжи, откинулъ назадъ голову, чтобъ дать легкимъ своимъ полную свободу, и запѣлъ любимый громогласный гимнъ, такъ часто повторяемый на митингахъ.

------

   Перенеситесь теперь въ хижину Тиффа, обитатели котораго, въ прохладѣ свѣтлаго и ранняго утра, были необыкновенно дѣятельны. Повозка Тиффа представляла собою замѣчательно-сложную машину, преимущественно его собственнаго произведенія. Корпусъ ея состоялъ изъ длиннаго ящика. Колеса привезены были Криппсомъ домой въ разные промежутки времени; оглобли орѣховаго дерева, тонкія съ одного конца, съ другаго прикрѣплялись къ повозкѣ гвоздями. Сверху нѣсколько обручей, покрытыхъ грубой холстиной, доставляли защиту отъ зноя и непогоды; кипа соломы, подъ этимъ покровомъ, служила мѣстомъ для сидѣнья. Тощая, кривая лошадь прицѣплялась къ этой повозкѣ посредствомъ упряжи изъ старыхъ веревокъ. Несмотря на то, ни одинъ мильонеръ не восхищался такъ своей роскошной каретой, какъ восхищался Тиффъ своимъ экипажемъ. Повозка эта была произведеніемъ его рукъ, предметомъ наслажденія для его сердца, восхищенія для его глазъ. Само собою разумѣется, что, подобно многимъ любимымъ предметамъ, она имѣла своя слабыя стороны и недостатки. Съ осей, отъ времени до времени, спадали колеса, оглобли ломались, упряжь рвалась; но Тиффъ всегда былъ готовъ, и при подобныхъ случаяхъ соскакивалъ на землю и приводилъ въ порядокъ неисправности съ такимъ удовольствіемъ, какъ будто повозка его чрезъ это обстоятельство становилась еще милѣе. И вотъ, она стоитъ теперь передъ изгородью, окружающей небольшую хижину. Тиффъ, Фанни и Тэдди суетятся, хлопочутъ, укладываютъ и увязываютъ. Люлькѣ изъ камеднаго дерева отдается предпочтеніе предъ всѣми другими предметами. Тиффъ, по секретному совѣту тетушки Розы, сдѣлалъ въ ней нѣкоторыя улучшенія, сдѣлавшія ее для глазъ Тиффа чудомъ совершенства между всѣми люльками. Онъ прикрѣпилъ къ одному концу ея длинный эластичный прутъ, склонявшійся надъ самымъ лицомъ малютки. Съ конца этого прута свѣшивался кусочекъ ветчины, которую юнѣйшій потомокъ благороднаго племени сосалъ съ особеннымъ наслажденіемъ, при чемъ его большіе, круглые глазки то открывались, то закрывались отъ избытка соннаго удовольствія. Этотъ способъ Роза рекомендовала, разумѣется, въ таинственныхъ выраженіяхъ, за самый вѣрный, чтобъ отъучить дѣтей отъ материнской груди, о которой, въ противномъ случаѣ, они будутъ толковать съ значительнымъ ущербомъ для здоровья. День былъ знойный, но Тиффъ, не смотря на то, нарядился въ свой длиннополый бѣлый кафтанъ; онъ не могъ сдѣлать иначе, потому что нижнее его платье находилось въ слишкомъ ветхомъ состояніи, чтобъ соотвѣтствовать достоинству фамиліи Пэйтоновъ; на его бѣлой поярковой шляпѣ все еще оставался бантъ изъ чернаго крепа.
   -- Удивительный вышелъ денекъ, слава тебѣ Господи! сказалъ Тиффъ: -- птички одна передъ другой стараются вознести хвалу Господу. Для насъ это можетъ служить чудеснымъ примѣромъ. Миссъ Фанни! вы никогда не увидите, чтобы птички унывали или сѣтовали на свою судьбу; для нихъ все равно: непогода ли стоитъ или свѣтитъ яркое солнышко. Они всегда хвалятъ Господа. Что ни говорите, а онѣ, да и кромѣ ихъ многія созданія,-- далеко лучше насъ.
   Сказавъ это, Тиффъ свалилъ съ своихъ плечъ прямо въ повозку тяжелый мѣшокъ маиса; но, отъ неудачнаго поворота, мѣшокъ упалъ на край повозки, потерялъ равновѣсіе и всею тяжестью рухнулъ на дорогу. Чрезвычайно старая ткань, изъ которой сшитъ былъ мѣшокъ, расползлась отъ паденія, и маисъ посыпался въ песокъ съ той непріятной быстротой, которая такъ свойственна предметамъ, когда съ ними дѣлается совсѣмъ не то, что слѣдуетъ. Фанни и Тэдди вскрикнули въ одно время печальнымъ голосомъ; но Тиффъ схватился за бока и смѣялся до тѣхъ поръ, пока изъ глазъ не покатились слезы.
   -- Ха, ха, ха! Послѣдній мѣшокъ, и тотъ лопнулъ, и все зерно перемѣшалось съ пескомъ. Ха, ха, ха! Какъ это забавно.
   -- Что же станешь ты дѣлать? спросила Фанни.
   -- Что нибудь да надо дѣлать, миссъ Фанни. Позвольте! у меня гдѣ-то есть ящикъ.
   И Тиффъ скоро возвратился съ ящикомъ, который оказался слишкомъ большомъ для повозки. Одидкожь, на время, Тиффъ пересыпалъ маисъ, и потомъ, вынувъ изъ кармана иглу и наперстокъ, пресерьёзно началъ зашивать мѣшокъ.
   -- У Бога ничто не торопится, сказалъ Тиффъ. И маисъ и картофель растутъ себѣ, о поспѣваютъ въ свое время. Готово! сказалъ онъ, починивъ мѣшокъ и пересыпавъ маисъ: -- теперь онъ сдѣлался лучше, чѣмъ прежде.
   Кромѣ необходимаго запаса провизіи, Тиффъ, съ благоразуміемъ дальновиднаго человѣка, положилъ въ повозку запасъ различной зелени, въ надеждѣ пріобрѣсть въ лагерѣ небольшія деньги въ пользу миссъ Фанни и дѣтей. Въ числѣ провизіи находились такіе предметы, которое въ состояніи были возбудить аппетить даже въ человѣкѣ съ разборчивымъ вкусомъ. Тутъ были жареныя цыплята и кролики, заяцъ, о которомъ мы сказали, связки сочной зелени и кореньевъ; салатъ, парниковый латукъ, зеленый лукъ, редисъ и зеленый горохъ.
   -- Что ни говорите, дѣти, сказалъ Тиффъ: -- а мы живемъ чисто по-царски.
   Собравшись окончательно, Тиффъ тронулъ лошадь и спокойно двинулся въ путь.
   На поворотѣ перекрестныхъ дорогъ, Тиффъ оглянулся назадъ и увидѣлъ, что его догоняетъ карета Гордона. Старый Гондрэдъ, въ праздничной рубахѣ съ пышными манжетами, въ бѣлыхъ перчаткахъ и съ золотой кокардой на шляпѣ, сидѣлъ ни козлахъ. Если Тиффъ испытывалъ когда нибудь въ душѣ своей мучительную боль, то именно въ эту минуту. Впрочемъ, онъ крѣпко держался идеи, что до какой бы степени наружность ны говорила противъ него, его фамилія нисколько чрезъ это не теряла; и потому, вооружась полнымъ сознаніемъ своего достоинства, онъ лишній разъ ударилъ свою лошадь, мысленно говоря; "мнѣ все равно, они такіе же!" Но, какъ будто нарочно, лошадь въ этотъ моментъ дернула, вывернула гвозди, прикрѣплявшіе оглобли и одна изъ оглоблей упала на землю. Веревочная упряжь перепуталась въ тотъ самый моментъ, когда карета Гордона проѣзжала мимо.
   -- Такую сволочь, чтобы мнѣ еще не обогнать! съ презрѣніемъ сказалъ старый Гондрэдъ: -- у нихъ, что ни шагъ, то оборвется! На что ни взглянете, во всемъ видны скоттеры!
   -- Что тутъ случилось? сказала Нина, высунувъ голову изъ окна кареты:-- Ахъ, Тиффъ! это ты? здравствуй мой другъ! Не нужна ли тебѣ помощь? Джонъ! спустись и помоги ему,
   -- Помилуйте, мессъ Нина, лошади такъ разгорячились, что я не въ силахъ съ ними справиться! сказалъ старый Гондрэдъ.
   -- Не безпокойтесь, миссъ Нина, сказалъ Тиффъ, возвратамъ свое обычное расположеніе духа:-- это ничего не значитъ. Слава Богу, что случилось на удобномъ мѣстѣ; я приколочу въ одну секунду.
   И Тиффъ говорилъ совершенную правду: съ помощію небольшаго камня и огромнаго, гвоздя онъ исправилъ все дѣло.
   -- Здорова ли миссъ Фанни и дѣти? сказала Нина.
   "Миссъ Фанни!" Еслибъ Нина осыпала Тиффа драгоцѣнными каменьями, то, право, они ничего бы не стоили въ сравненія съ этими словами. Въ избыткѣ удовольствія, онъ поклонился почти до земли и отвѣчалъ, что "слава Богу! миссъ Фанни и дѣти здоровы."
   -- Такъ поѣзжай, Джонъ, сказала Нина:-- знаешь ли ты, что этимъ однимъ словомъ я задобрила Тиффи недѣль на шесть? Сказавъ ему: здорова ли миссъ Фанни? я одолжила его болѣе, чѣмъ если бы послала ему шесть четвериковъ картофелю.

-----

   Теперь надобно представить еще одну сцену, прежде чѣмъ кончимъ описаніе немногихъ лицъ, отправлявшихся на митингъ. Читатель долженъ послѣдовать за нами далеко за предѣлы назначенные для обиталища человѣка, въ глубину дикой пустыни, извѣстной подъ названіемъ "Страшнаго болота". Мы перейдемъ чрезъ тѣ обширныя пространства, гдѣ лѣсъ, повидимому, растетъ изъ воды. Кипарисы, красный кедръ, камедь, тюльпаны, тополя и остролистникъ дружно переплетаются своими вѣтвями. Деревья высятся огромными массами на пятьдесятъ, семьдесятъ пять и даже сто футъ; жимолость, виноградъ, вьющійся шиповникъ, лавръ и другіе кустарники, съ густой, вѣчно-зеленѣющей листвой, образуютъ между этими деревьями непроницаемую чащу, Ползучія растенія, обвивая огромнѣйшія деревья футовъ на семьдесять или восемьдесятъ, опускаются съ сучьевъ тяжелыми фестонами.
   Невозможно, кажется, чтобъ человѣческая нога могла проникнуть въ эту дикую, непроходимую глушь; а между тѣмъ мы должны провести сквозь нее нашихъ читателей на открытое мѣсто, гдѣ стволы упавшихъ деревьевъ, полусогнившихъ и покрытыхъ мхомъ, перемѣшаннымъ съ землею, образовали островъ тучнаго чернозема, воздѣланнаго и разширевнаго человѣческой рукою. Пространство это, въ шестьдесятъ ярдовъ длины и тридцать ширины, окружено устроеннымъ самой природой валомъ, который служилъ вѣрной защитой отъ нападеній человѣка и звѣря. Природа, помогая усиліямъ бѣглецовъ, искавшихъ здѣсь убѣжища, покрыла срубленныя и сваленныя одно на другое деревья терновникомъ, лозами винограда и другими вьющимися растеніями, которыя, поднимаясь на сосѣднія деревья и снова впускаясь внизъ, переплетались такъ часто, что образовали стѣну зелени футовъ на пятьдесятъ вышиною. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ лавръ, съ его лоснистыми, зелеными листьями и массами блѣдно-розовыхъ цвѣтовъ, представляетъ глазу красоту дикой природы во всемъ ея величіи. Кисти жолтаго жасмина высятся на воздухѣ какъ кадильницы, распространяя сладкое благоуханіе. Тысячи вьющихся растеній, покрытыхъ цвѣтами, названія которыхъ, быть можетъ, еще неизвѣстны ботаникамъ, придаютъ особенную прелесть всей картинѣ. Этотъ растительный валъ окружаетъ очищенное мѣсто, сдѣлать которое неприступнымъ употреблены были всѣ усилія; -- впрочемъ, въ этой странѣ зноя и влаги, природа, втеченіе нѣсколькихъ недѣль, удивительно какъ помогаетъ человѣческимъ усиліямъ. Единственнымъ выходомъ отсюда служитъ извилистая тропинка, по которой два человѣка, другъ подлѣ друга, пройти не могутъ. Вода, окружающая весь этотъ островъ, прерываетъ слѣдъ отъ чутья собаки. Надобно замѣтить, что климатъ въ этой болотистой странѣ ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать нездоровымъ. Дровосѣки, проводящіе большую часть года въ здѣшнихъ лѣсахъ, свидѣтельствуютъ, что воздухъ и вода чрезвычайно благопріятствуютъ здоровью. Между ними господствуетъ мнѣніе, что обиліе сосенъ и другихъ смолистыхъ растеній -- сообщаетъ водѣ бальзамическое свойство и наполняетъ воздухъ благоуханіемъ, которое дѣлаетъ то, что это мѣсто можетъ служить здѣсь исключеніемъ изъ общаго правила, будто бы болотистыя мѣста вредно дѣйствуютъ на здоровье; такъ точно и почва, будучи достаточно осушена, становился въ высшей степени плодородною.
   По краямъ поляны находились два небольшихъ домика; средина, какъ болѣе подверженная вліянію солнца и воздуха, засѣяна была ячменемъ и картофелемъ. Полуденное солнце знойнаго іюньскаго дня бросаетъ на поляну длинныя тѣни, и пѣніе птицъ, сидящихъ на вѣткахъ деревъ, оглашаетъ все пространство. На землѣ, передъ одной изъ хижинъ, лежитъ негръ, облитый кровью; его окружаютъ двѣ женщины и нѣсколько дѣтей; дикая фигура, въ которой читатель съ разу узнаетъ Дрэда, стоить подлѣ негра на колѣняхъ и всѣми силами старается остановить кровь, которая потокомъ льется изъ другой раны на шеѣ. Тщетно! При каждомъ біеніи сердна, она стремится изъ раны чрезвычайно регулярно, показывая слишкомъ ясно, что у несчастнаго открыта большая артерія. Негритянка, стоящая на колѣняхъ съ другой стороны, съ озабоченнымъ видомъ держитъ въ рукахъ тряпки, оторванныя отъ ея одежды.
   -- Приложи ихъ, пожалуйста, поскорѣе.
   -- Безполезно, сказалъ Дрэдъ; -- онъ умираетъ!
   -- О нѣтъ! не давай умирать ему! Развѣ ты не можешь спасти его? сказала негритянка, голосомъ, въ которомъ отзывались мученія ея души.
   Глаза раненаго открылись и безъ всякаго выраженія обратились сначала на голубое небо, и потомъ на негритянку. Казалось, онъ хотѣлъ что-то сказать. У него крѣпкая рука; онъ старается поднять ее, но кровъ струится сильнѣе прежняго; тускнутъ, во всемъ тѣлѣ замѣтно легкое трепетаніе, и потомъ все утихаетъ. Кровь останавливается, потому что остановилось біеніе сердца, и безсмертная душа отлетаетъ къ Тому, Который ее даровалъ. Негръ этотъ принадлежалъ къ сосѣдней плантаціи; простодушный и честный, онъ бѣжалъ съ женой и дѣтьми, чтобъ избавить первую отъ наглыхъ преслѣдованій со стороны управляющаго. Дрэдъ принялъ и пріютилъ его; построилъ ему хижину и защищалъ втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцовъ. По законамъ Сѣверной Каролины, невольники, бѣжавшіе въ болота и невозвращающіеся втеченіе опредѣленнаго срока, лишаются покровительства законовъ; тогда уже не вмѣняется въ преступленіе тому лицу или лицамъ, которыя убьютъ или уничтожать такихъ невольниковъ, средствами или орудіемъ, какія признаютъ они удобными. Тѣмъ же закономъ постановляется: когда бѣглый невольникъ будетъ убитъ, то владѣтель имѣетъ право получить двѣ трети стоимости его съ шерифа того округа, въ которомъ негръ былъ убитъ. Въ старинные годы, объявленіе о бѣглыхъ публиковалось въ праздничный день, у дверей церкви или часовни, немедленно послѣ службы, приходскимъ старостой или чтецомъ. Вслѣдствіе такого позволеніи, партія охотниковъ на негровъ, съ собаками и ружьями выслѣдила негра, который въ этотъ день, къ несчастію, осмѣлился вытти за предѣлы своего убѣжища. Онъ успѣлъ убѣжать отъ всѣхъ собакъ, кромѣ одной, которая бросилась на него, вцѣпилась губами въ горло и повалила его на землю, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ хижины. Дрэдъ подоспѣлъ во время, чтобы убитъ собаку; но рана на горлѣ оказалась смертельною.
   Лишь только негритянка убѣдилась, что мужъ ея умеръ, она разразилась громкимъ воплемъ.
   -- О, Боже мой! онъ умеръ! умеръ изъ-за меня! Онъ быль такой добрый! Скажите: можетъ статься, онъ будетъ еще жить?
   Дрэдъ приподнялъ неохладѣвшую еще руку и потомъ опустилъ ее.!
   -- Умеръ! сказалъ онъ, голосомъ, въ которомъ выражалось подавленное душевное волненіе.
   Ставъ на колѣни, онъ воздѣлъ руки къ небу и въ словахъ, исполненныхъ глубокой горести и негодованія, хотѣлъ, повидимому, излить всю скорбь своей души. Его большіе, черные глаза, расширились и подернулись той стекловидной оболочкой, которую замѣчаемъ въ лунатикѣ въ сомнамбулическомъ состояніи. Наконецъ, жена его, увидѣвъ, что онъ намѣренъ уйти, бросилась къ нему на шею.
   -- Ради Бога, не уходи отъ насъ. Тебя убьютъ когда нибудь, какъ убили его!
   -- Оставь меня, сказалъ Дрэдъ: -- я долженъ быть на митингѣ. Я долженъ доказать этимъ людямъ, до какой степени безчеловѣчны ихъ поступки.
   Сказавъ это, онъ бросился къ отверстію зеленой ограды и скрылся въ ея непроницаемой чащѣ.
  

ГЛАВА XXII.

МИТИНГЪ.

   Мѣсто, избранное для митинга, находилось въ одной изъ самихъ живописныхъ частей окрестности. Это была небольшая поляна, среди обширнаго и густаго лѣса, бросавшаго по всѣмъ направленіямъ, на холодную зелень, пятна свѣта и тѣни. Въ центрѣ поляны устроенъ былъ амфитеатръ, скамейки котораго было сколочены изъ грубыхъ сосновыхъ досокъ. Кругомъ, по опушкѣ лѣса, раскинуты были палатки различныхъ богомольцевъ. Тотъ же самый ручеекъ, который протекалъ подлѣ хижины Тиффа, скромно журчалъ въ этомъ лѣсу, и снабжалъ собравшееся здѣсь общество свѣжею водою.
   Гордоны пріѣхали сюда изъ любопытства; они остановилось въ сосѣдствѣ, и потому не запаслись палаткою. Прислуга ихъ, однакоже, была недовольна такимъ распоряженіемъ. Тетушка Роза, напримѣръ, качала головой и съ видомъ прорицательницы говорила, что "благословеніе низойдетъ ночью, и что тѣ, которые хотятъ получить долю этого благословенія, должны провести ночь на мѣстѣ, назначенномъ для митинга." На этомъ основаніи, Нину обступили со всѣхъ сторонъ, прося ее, чтобъ она позволила людямъ своимъ построить палатку, въ которой они, по очереди, могли бы провести ночь, въ ожиданіи благословенія. Нина, обладавшая тою же добротою души, которая постоянно отличала ея предковъ, дала свое согласіе, и палатка Гордона забѣлѣла между другими палатками, къ величайшему восторгу негровъ, принадлежавшихъ этому дому. Тетушка Роза оберегала входъ въ палатку и, ради развлеченія, то давала ребятишкамъ подзатыльники, то съ полнымъ рвеніемъ присоединяла свой голосъ къ хору священныхъ гимновъ, раздававшихся со всѣхъ сторонъ.
   За палатками, на самыхъ оконечностяхъ поляны, находились, на скорую руку сколоченныя, лавки, въ которыхъ продавали виски, различные съѣстные припасы и кормъ для лошадей. Въ числѣ лавочниковъ былъ тутъ и Абиджа Скинфлинтъ, между тѣмъ, какъ жена и дочь его тараторила по палаткамъ съ другими женщинами.
   Противъ скамеекъ, подъ густою группою сосепъ, устроена была эстрада для проповѣдниковъ. Это былъ небольшой помостъ изъ грубыхъ досокъ, съ перилами и каѳедрой для библіи и книги съ священными гимнами. Проповѣдники начали уже собираться и сильно подстрекали любопытство въ группахъ народа, прогуливавшихся взадъ и впередъ между палатками. Нина, опираясь на руку Клэйтона, прогуливалась въ числѣ прочить. Анна Клэйтонъ шла подъ руку съ дядей Джономъ. Тетушка Несбитъ и мистриссъ Гордонъ шли позади.
   Для Нины это зрѣлище было совершенно ново. Проживши долгое время въ Сѣверныхъ Штатахъ, она почти отвыкла отъ подобныхъ сценъ. Благодаря своему зоркому взгляду, наблюдательности и природной веселости, она находила обильный источникъ удовольствія въ различныхъ странностяхъ и забавныхъ сценахъ, которыя бываютъ неизбѣжны при такомъ стеченіи народа. Они отправились въ устроенную отъ фамиліи Гордоновъ палатку, гдѣ предварительный митингъ былъ уже въ полномъ разгарѣ. Мужчины, женщины и дѣти сидѣли въ кружкѣ и, зажмуривъ глаза и закинувъ назадъ головы, пѣли во всю силу своихъ голосовъ. По временамъ, тотъ или другой изъ нихъ, для разнообразія, хлопалъ въ ладоши, высоко подпрыгивалъ на воздухъ, падалъ всѣмъ тѣломъ на землю, кричалъ, плакалъ и смѣялся.
   -- Мнѣ представилось видѣніе! воскликнулъ одинъ, и пискливымъ голосомъ началъ разсказывать, между тѣмъ, какъ прочіе продолжали пѣніе.
   -- Мнѣ тоже представилось, кричалъ во все горло Томтитъ, котораго тетушка Роза, заботившаяся о немъ, какъ родная мать, привела съ собою.
   -- Врешь, Томтитъ! садись на мѣсто! возразила Роза, начиная его мять, какъ резиновый мячъ, и продолжая въ тоже время ревностно подтягивать хору въ пѣніи начатаго гимна.
   -- Я нахожусь на вершинѣ блаженства! воскликнулъ негръ, сидѣвшій подлѣ Томтита.
   -- Я тоже хочу вскарабкаться на эту вершину, кричалъ Томтитъ, дѣлая отчаянныя попытки высвободиться изъ дебелыхъ рукъ тетушки Розы.
   -- Замолчи же ты, негодный! или я тебя вовсе скомкаю! вскричала Роза, и, видя, что онъ продолжаетъ дурачиться, дала ему такого толчка, что Томтитъ стремглавъ покатился на солому, лежавшую въ самой глубинѣ палатка. Негодуя на такое обращеніе, онъ хотѣлъ отомстить ей страшнымъ воплемъ безсильнаго гнѣва; но вопль этотъ заглушенъ былъ общимъ ураганомъ пѣсенъ и восклицаній.
   Нина и дядя Джонъ остановились у палатка и отъ души хохотали. Клэйтонъ смотрѣлъ на эту сцену съ обычнымъ ему задумчивымъ, серьёзнымъ выраженіемъ. Анна съ отвращеніемъ отвернула голову.
   -- Что же вы не смѣетесь? сказала Нина, обращаясь къ ней.
   -- Не нахожу тутъ ничего смѣшнаго, отвѣчала Анна: -- напротивъ, это зрѣлище наводитъ грусть.
   -- Почему это такъ?
   -- Потому что я смотрю на эти собранія какъ на вещь для меня священную, и мнѣ непріятно, когда обращаютъ ее въ смѣшное, сказала Анна.
   -- Это еще не значитъ, что я не уважаю религіозныхъ митинговъ, если смѣюсь надъ подобными странностями, отвѣчала Нана.-- Мнѣ кажется,-- я родилась безъ органа благоговѣнія, а потому выраженіе моей веселости, вовсе не представляется мнѣ такъ неумѣстнымъ, какъ вамъ. Переходъ отъ смѣха къ благоговѣйнымъ созерцаніямъ, въ моихъ глазахъ, вовсе не такъ великъ, какъ думаютъ другіе.
   -- Мы должны быть снисходительны къ образу выраженія религіозныхъ чувствъ въ этихъ людяхъ, сказалъ Клэйтонъ. Варварскіе и полуобразованные народы всегда чувствуютъ потребность сопровождать обряды богослуженія рѣзкими внѣшними выраженіями своихъ чувствъ. Я полагаю это потому, что раздраженіе нервовъ пробуждаетъ и оживляетъ въ нихъ духовную сторону натуры и дѣлаетъ ее болѣе воспріимчивою, болѣе впечатлительною: такъ точно мы должны трясти спящаго и кричать ему въ ухо, чтобъ привести его въ состояніе понимать насъ. Я знаю, что многіе обращались здѣсь въ христіанскую вѣру находясь подъ вліяніемъ именно этого нервнаго раздраженія.
   -- Все же, сказала Анна: -- скромность и приличія должны играть въ этомъ случаѣ не послѣднюю роль. Подобныхъ вещей не слѣдуетъ позволять ни подъ какимъ видомъ.
   -- Нетерпимость, по моему мнѣнію, сказалъ Клэйтонъ: -- есть порокъ, пустившій глубокіе корни въ нашей натурѣ. Міръ наполненъ различными умами и тѣлами, какъ лѣса различными листьями: каждое существо и каждый листъ имѣютъ свое особое развитіе и своя особыя формы. А мы, между тѣмъ, хотимъ уничтожить это развитіе, хотамъ оттолкнуть отъ себя все, что несообразно съ нашими понятіями. Зачѣмъ! Пусть африканецъ кричитъ, приходитъ въ восторгъ и пляшетъ, сколько душѣ его угодно! Это согласно съ его тропическимъ образомъ жизни и организаціей, точно такъ же, какъ образованнымъ народамъ свойственны задумчивость и рефлексія.
   -- Кто это такой! сказала Нина, когда всеобщее волненіе въ лагерѣ возвѣстило о прибытіи лица, интереснаго для всѣхъ.
   Новоприбывшій былъ высокій, статный мужчина, уже перешедшій, повидимому, за черту зрѣлаго возраста. Прямая поступь, крѣпкое тѣлосложеніе, румяныя щоки и особенная свобода въ обращеніи показывали, что онъ скорѣе принадлежалъ къ военному, чѣмъ къ духовному званію. Черезъ плечо у него висѣла винтовка, которую онъ бережно поставилъ въ уголъ эстрады, и потомъ пошелъ мимо толпы съ веселою миною, подавая руку то одному, то другому.
   -- Ба! сказалъ дядя Джонъ: -- да это мистеръ Бонни! Какъ вы поживаете, мой другъ?
   -- Ахъ, это вы мистеръ Гордонъ? Здоровы ли? сказалъ мастеръ Бонни, взявъ его за руку и крѣпко сжимая ее:-- говорятъ, продолжалъ онъ съ веселой улыбкой: -- вы сдѣлалось закоснѣлымъ грѣшникомъ!
   -- Правда, правда! сказалъ дядя Джонъ: -- я самое жалкое созданіе.
   -- Наконецъ-то! сказалъ Бонни:-- правду говорятъ, что надобно имѣть крѣпкій крючокъ и длинную веревку, чтобъ ловить такихъ богатыхъ грѣшниковъ, какъ вы! Мѣшки съ деньгами и негры висятъ у васъ на шеѣ, какъ жернова! Евангельское ученіе не дѣйствуетъ на вашу зачерствѣлую душу. Подождите! продолжалъ онъ, шутливо грозя дядѣ Джону: -- сегодня я не даромъ явился сюда! Вамъ нужны громы, и они разразятся надъ вами.
   -- Дѣйствительно, сказалъ дядя Джонъ: -- громите пожалуйста, сколько душѣ угодно! мнѣ кажется, мы всѣ въ этомъ нуждаемся. Но теперь, мистеръ Бонни, скажите мнѣ, почему вы и всѣ ваши собраты постоянно твердите намъ, грѣшникамъ, что богатство есть зло, между тѣмъ какъ я еще не видалъ ни одного изъ васъ, который бы побоялся завести лошадку, негра, или другую вещь, попадающую подъ руку безъ лишнихъ хлопотъ и издержекъ. Я слышалъ, что вы пріобрѣли хорошенькій клочокъ земли и нѣсколько негровъ, для ея обработки. Не мѣшало бы позаботиться и вамъ, мнѣ кажется, о собственной своей душѣ.
   Общій смѣхъ былъ отвѣтомъ на эту выходку. Всѣ знали, что мистеръ Бонни, вымѣнивая лошадь или покупая негра, имѣлъ болѣе смѣтливости, чѣмъ всякій торговецъ въ шести окрестныхъ округахъ.
   -- Отвѣтилъ же онъ вамъ! сказали, смѣясь, нѣкоторые изъ окружающихъ.
   -- О, что касается до этого, возразилъ мистеръ Бонни, смѣясь къ свою очередь: -- то, если мы иногда и заботимся сами о себѣ, особливо когда міряне не думаютъ принять на себя эту обязанность,-- такъ въ этомъ нѣтъ никакой опасности для души.
   Возлѣ мистера Бонни очутился собрать его, проповѣдникъ, представлявшій съ нимъ, во многихъ отношеніяхъ, рѣзкую противоположность. Онъ былъ высокаго роста, худощавъ, немного сутуловатъ, съ черными выразительными глазами и свѣтлымъ, пріятнымъ лицомъ. Изношенное черное платье, тщательно вычищенное, свидѣтельствовало о его скудномъ достояніи. Онъ держалъ въ рукахъ небольшой чемоданъ, въ которомъ, по всей вѣроятности, находились перемѣна бѣлья, библія и нѣсколько проповѣдей. Мистеръ Диксонъ,-- такъ звали его,-- пользовался извѣстностью во всемъ округѣ. Онъ былъ однимъ изъ тѣхъ, въ сословіи американскаго духовенства, которые поддерживаютъ вѣру и напоминаютъ собою древнихъ христіанъ. Въ частыхъ своихъ путешествіяхъ, онъ претерпѣвалъ усталость, голодъ и холодъ, жажду и недостатокъ во снѣ и одеждѣ. Къ этимъ физическимъ лишеніямъ слѣдуетъ еще присовокупить всѣ тѣ заботы, которыми обремененъ каждый, посвящающій себя дѣлу проповѣди. Горе другихъ людей становилось его собственнымъ горемъ; всякая обида, нанесенная другимъ людямъ, жгла сердце его, какъ раскаленное желѣзо. Всѣ жители штата знали и уважали мастера Диксона и, какъ это обыкновенно бываетъ, находили, что онъ поступаетъ хорошо и заслуживаетъ всякое уваженіе, если переноситъ труды, претерпѣваетъ усталость, голодъ и холодъ, заботясь о спасеніи ихъ душъ, но предоставляли себѣ полную свободу обращать или не обращать вниманіе на его совѣты. Мистеръ Диксонъ никогда не слѣдовалъ, общему въ этой странѣ, обычаю держать невольниковъ. Небольшое число негровъ, завѣщанныхъ ему однимъ родственникомъ, онъ, съ большими затрудненіями и издержками, переселилъ въ одинъ изъ свободныхъ штатовъ и устроилъ ихъ тамъ довольно спокойно. Свѣтъ напрасно безпокоится, стараясь придумать, какимъ бы образомъ наградить подобныхъ людей;-- онъ не въ состояніи постичь этого, потому что не имѣетъ наградъ, которыя бы соотвѣтствовали ихъ заслугамъ. Награда имъ -- на небесахъ. Все, чѣмъ можно наградить ихъ въ этой жизни, едва ли равняется даже куску хлѣба, поданнаго поселяниномъ изъ своей хижины человѣку, которому, быть можетъ, завтра же, суждено управлять цѣлымъ царствомъ. Мистеръ Диксонъ слушалъ происходившій разговоръ съ тѣмъ серьёзнымъ и снисходительнымъ выраженіемъ, съ которымъ онъ обыкновенно слушалъ остроумныя сужденія своихъ собратій.
   Мистеръ Бонни, хотя и не пользовался такимъ уваженіемъ и довѣріемъ, какое внушалъ къ себѣ мистеръ Диксонъ, не смотря на то, за его ласковое обхожденіе, за безъискусственное, но пылкое краснорѣчіе, и его тоже уважали и любили. Онъ производилъ на толпу болѣе сильное впечатлѣніе, чѣмъ другіе, пѣлъ дольше и громче, и часто краснорѣчіемъ своимъ производилъ оригинальный и сильный эффектъ. Многіе изъ слушателей оскорблялись иногда слишкомъ вольнымъ его обращеніемъ, когда онъ онъ не былъ на каѳедрѣ; самые строгіе судьи говорили, что "сойдя съ каѳедры, онъ не долженъ бы снова всходить на нее,-- а взойдя, не долженъ бы сходить."
   Лишь только смѣхъ, возбужденный его послѣдними словами, пріутихъ, онъ обратился къ мистеру Диксону съ волросонъ;
   -- Какъ вы объ этомъ думаете?
   -- Я не думаю, кроткимъ голосомъ сказалъ Диксонъ:-- чтобы вы когда нибудь увидѣли истиннаго христіанина ведущаго за собой толпу негровъ.
   -- Почему же нѣтъ? А Авраамъ, отецъ вѣрующихъ? Развѣ у него не было трехъ сотъ обученныхъ слугъ?
   -- Слугъ, можетъ быть, но не невольниковъ! сказалъ отецъ Диксонъ: -- потому что всѣ его слуги носили оружіе. По моему мнѣнію, покупать и продавать людей, и вообще торговать человѣческимии существами -- грѣхъ передъ Богомъ!
   -- Но, сказалъ мистеръ Бонни: -- если покупать, держать и продавать невольниковъ изъ видовъ корыстолюбія -- грѣхъ, то смѣло можно сказать, что три четверти протестантовъ и диссидентовъ въ невольническихъ штатахъ принадлежатъ исключительво дьяволу!
   -- Во всякомъ случаѣ, я считаю это за грѣхъ, спокойно возразилъ мистеръ Диксонъ.
   -- Пора, собратъ мой, сказалъ другой проповѣдникъ, ударивъ по плечу мастера Диксона: -- пора начинать проповѣдь. Споръ этотъ вы можете кончить въ другое время. Пойдемте мистеръ Бонни; вы начнете гимнъ.
   Мистеръ Бонни выступилъ на край эстрады и вмѣстѣ съ другимъ проповѣдникомъ, такого же высокаго роста и крѣпкаго тѣлосложенія, не снимая шляпы, запѣлъ гимнъ, исполненный: воинственныхъ звуковъ. Едва первыя слова его огласили поляну, какъ различныя группы разговаривающихъ повернулись къ эстрадѣ, присоединили голоса свои къ голосамъ проповѣдниковъ и устремились къ мѣсту богослуженія. Пѣніе продолжалось. По мѣрѣ того, какъ толпа увеличивалась, выходя изъ отдаленныхъ частей лѣса, поющіе возвышали голоса свои и дѣлали знаки приближавшимся, чтобъ они торопились.
   Въ соединенномъ голосѣ многолюдной толпы всегда есть что-то необыкновенно торжественное. Дыханіе, всходящее одновременно изъ груди такой массы людей въ минуту энтузіазма, какъ будто заключаетъ въ себѣ частицу той загадочности и таинственности, которая скрывается въ ихъ безсмертной душѣ. Все пространство передъ эстрадой и отдаленныя части лѣса, покрылись, повидимому, одной волной звуковъ; все, казалось, обратилось въ море голосовъ, когда скоттеры и негры, свободные люди и невольники, владѣльцы, торговцы и охотники на негровъ, проповѣдники и міряне, одушевленные однимъ и тѣмъ же чувствомъ, соединили свои голоса въ торжественный хоръ. Какъ будто электрическій токъ пробѣжалъ по всему собранію, когда оно, подобно шуму разъярившихся волнъ, запѣло послѣднія строфы гимна.
   Пріятель нашъ, Бенъ Дэкинъ, протѣснился къ эстрадѣ, со слезами, катившимися по щекамъ, превзошелъ всѣхъ другихъ своими энергическими возгласами. За нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, онъ чуть-чуть не подрался съ другимъ охотникомъ на негровъ, который похвастался, что его свора лучшая свора на митингѣ; онъ далъ сопернику обѣщаніе -- раздѣлаться съ нимъ по окончаніи проповѣди. И вотъ теперь, со слезами на глазахъ, онъ стоялъ передъ эстрадой и пѣлъ съ величайшимъ усердіемъ. Какъ же мы должны судятъ объ этомъ? Бѣдный, заблудшійся Бенъ! Не точно ли также считалъ онъ себя христіаниномъ, какъ и многіе изъ его собратій, которые, будучи поставлены выше его по образованію, надѣятся перейти въ вѣчность, сидя на мягкихъ диванахъ Нью-Йоркскихъ и Бостонскихъ церквей, и подъ звуки органовъ торжественно дремлютъ въ какомъ-то неясномъ, туманномъ убѣжденіи, что они попадутъ прямо въ царствіе небесное? Сравнивъ Бена съ ними, вы найдемъ, что онъ, все-таки достойнѣе ихъ; въ немъ, по крайней мѣрѣ, говоритъ какое то неопредѣленное чувство, что онъ грѣшенъ и нуждается въ спасеніи; нѣтъ даже никакого сомнѣнія, что въ то время, когда по щекамъ его текутъ горячія слезы, онъ даетъ себѣ клятву не дотрогиваться до виски, между тѣмъ, какъ болѣе почтеннымъ, дремлющимъ его собратамъ не приходитъ и въ голову того же самого относительно кипъ съ хлопчатой бумагой. Тамъ былъ и соперникъ Бена, Джимъ Стоксъ, человѣкъ угрюмый, грубый и вздорный. Онъ тоже присоединяется къ хору и ощущаетъ въ глубинѣ души своей, какое-то смутное, неопредѣленное сожалѣніе, которое заставило его подумать: ужь не лучше ли покинуть навсегда враждебныя намѣренія противъ Бена?
   Что касается до Гарри, стоявшаго тоже въ толпѣ, то слова и напѣвъ гимна, слишкомъ живо напомнили ему утреннюю встрѣчу съ Дрэдомъ. Въ минуты сильнаго гнѣва, человѣкъ, повидимому, постигаетъ вполнѣ всю силу, которая таится въ его груди, и при этомъ, если въ его общественномъ положенія есть что нибудь ложное и ненатуральное, то онъ ее ощущаетъ вдвойнѣ. Мистеръ Джонъ Гордонъ въ свою очередь поддался общему увлеченію. Онъ пѣлъ съ особеннымъ одушевленіемъ; и еслибъ борьба, о которой упоминалось въ гимнѣ, была съ какимъ нибудь другимъ врагомъ, а не съ его собственнымъ эгоизмомъ и лѣностью, еслибъ въ эту минуту онъ могъ помѣряться силами съ дѣйствительнымъ врагомъ, то безъ сомнѣнія, не теряя времени, онъ принялъ бы на себя грозный видъ и воинственную поау.
   По окончаніи гимна, всѣ, у кого были слезы, отерли ихъ, и скромно сѣли на мѣста, чтобы слушать проповѣдь. Мистеръ Бонни говорилъ съ одушевленіемъ. Его рѣчь, уподоблялась тропическому балету, изобилующему различными родами растеній: она была то серьезна, и въ тоже время весела, то отличалась странными выраженіями, то была слишкомъ торжественна, то насмѣшлива до такой степени, что возбуждала всеобщій хохотъ. Подобно сильному вѣтру, сгибающему деревья, она увлекала за собой всѣхъ слушателей. Въ его рѣчи не было недостатка ни въ безыскусственномъ паѳосѣ, ни въ серьёзныхъ увѣщаніяхъ. Митингъ состоялъ изъ людей, принадлежащихъ къ различнымъ сектамъ диссидентовъ, но проповѣдники той и другой стороны принимали въ немъ равное участіе. По этому они условилась не касаться тѣхъ спорныхъ пунктовъ, въ которыхъ мнѣнія ихъ расходились.
   Между тѣмъ слушатели сопровождали каждую проповѣдь громкими восклицаніями.
   Около полудня служба окончилась, и слушатели разсѣялись по своимъ палаткамъ, и начались взаимныя посѣщенія, угощенія, и такіе разговоры и попойки, какъ будто глубокое раскаяніе и пламенныя утреннія молитвы происходили совершенно въ другомъ мірѣ. Дядя Джонъ, находясь въ самомъ лучшемъ настроеніи духа, повелъ свое общество въ лѣсъ и усердно помогалъ выгружать корзину, въ которой находилось вино, холодная дичь, пирожное, пастеты и другія лакомства, приготовленныя тетушкою Кэти на этотъ торжественный случай. Старый Тиффъ раскинулъ палатку свою въ премиленькомъ уголку, на берегу ручья, подъ тѣнью деревъ, гдѣ разсказывалъ каждому прохожему, что эта палатка принадлежитъ молодому господину и молодой госпожѣ, у которыхъ Тиффъ находится въ услуженіи. Желая доставить ему удовольствіе, Нина избрала мѣсто для отдыха недалеко отъ Тиффа и отъ времени до времени обращалась къ нему и его маленькимъ господамъ съ ласковою рѣчью.
   -- Видишь ли, какъ поступаютъ настоящіе-то господа! угрюмо сказалъ Томъ старому Гондрэду, который несъ каретныя подушки для общества дяди Джона.-- Настоящіе-то господа насквозь все видятъ! Кровь узнаетъ свою кровъ! Миссъ Нина видитъ,-- что эти дѣти не изъ простаго званія... это вѣрно.
   -- Молчи! сказалъ старый Гондрэдъ,-- ты ужъ черезъ чуръ заважничался съ своими дѣтьми, которыя, по правдѣ-то сказать, нисколько не лучше обыкновенной сволочи!
   -- Послушай! если ты будешь говорить мнѣ подобныя вещи, то я не посмотрю ни на кого и раздѣлаюсь съ тобой по-своему, сказалъ старый Тиффъ, который, хотя и былъ весьма миролюбиваго и кроткаго характера, но, выведенный изъ терпѣнія, рѣшался прибѣгать и къ силѣ.
   -- Джонъ, что ты говоришь тамъ Тиффу? спросила Нина, до слуха которой донеслись послѣднія слова. Иди сейчасъ въ свою палатку и не безпокой его! Я взяла его подъ мое покровительство.
   Общество обѣдало съ величайшимъ наслажденіемъ, которое для Нины увеличивалось тѣмъ, что она могла наблюдать за Тиффомъ, приготовлявшимъ кушанье для молодыхъ своихъ господъ. Передъ уходомъ къ проповѣди, онъ развелъ небольшой огонь, на которомъ, втеченіе цѣлаго утра, варилась говядина, и теперь, когда онъ снялъ крышу съ котелка, пріятный запахъ, возбуждавшій аппетить, распространился вокругъ.
   -- Какой славный запахъ, Тиффъ! сказала Нина, вставъ съ мѣста и заглядывая въ котелокъ. Не позволитъ ли миссъ Фанни отвѣдать намъ кусочекъ?
   Фанни, которой Тиффъ пунктуально передалъ этотъ вопросъ, застѣнчиво изъявила согласіе. Но кто опишетъ гордость и радость, наполнявшія сердце стараго Тиффа, когда между роскошными блюдами на столѣ Гордоновъ, появилось блюдо его приготовленія, и когда всѣ, другъ передъ другомъ, старались похвалить его и принять подъ свое покровительство?-- Наконецъ, когда Нина поставила имъ на доску, служившую вмѣсто стола, тарелку съ мороженымъ, Тиффъ пришолъ въ такой восторгъ, что одно только вліяніе утренняго Богослуженія могло удержать его въ границахъ приличія. Самодовольство, повидимому, превратило его совсѣмъ въ другаго человѣка.
   -- Ну что, Тиффъ, какъ тебѣ понравилась проповѣдь? спросила Нана.
   -- Проповѣдь была превосходная, миссъ Нина; только черезъ чуръ ужъ высока.
   -- Что ты хочешь этимъ сказать?
   -- А то, что она очень хороша для людей знатныхъ, въ ней, знаете, слишкомъ много высокопарныхъ словъ. Все это, конечно, очень хорошо; но бѣдные негры, какъ я, многаго не въ состояніи понять въ ней. Дѣло въ томъ, миссъ Нина, я все думаю, какъ бы провести мнѣ этихъ дѣтей въ Ханаанъ. Я, знаете, слушалъ, то однимъ ухомъ, то другимъ, а все таки ничего не разслышалъ. О другихъ предметахъ они говорятъ очень много, и говорятъ хорошо; но все не о томъ, о чемъ бы мнѣ хотѣлось. Они говорятъ о вратахъ, въ которыя стоитъ только постучать, какъ они отворятся; говорятъ, что нужно странствовать, и сражаться и быть защитникомъ креста. Богу одному извѣстно, какъ бы радъ я былъ ввести этихъ дѣтей во врата, о которыхъ они говорятъ; зная дорогу туда, я взялъ бы ихъ на плечи и принесь бы туда и, о! какъ бы сталъ стучаться я! Но, выслушавъ проповѣдь, я все таки не знаю, гдѣ врата, и гдѣ дорога къ нимъ; никто и не сражается здѣсь, кромѣ Бена Дэкина и Джима Стокса, да и тѣ только спорятъ и, пожалуй, готовы подраться изъ-за своихъ собакъ. Каждый изъ насъ отправляется обѣдать и, повидимому, забываетъ, о чемъ говорили съ каѳедры. Это меня очень, очень безпокоитъ, потому что я, тѣмъ или другимъ путемъ, хотѣлъ бы ввести ихъ въ Ханаанъ. Не знаютъ ли объ этомъ въ вашемъ кругу миссъ Нина?
   -- Не будь я Джонъ Гордонъ, если я не чувствовалъ точно того же! сказалъ дядя Джонъ. Проповѣдь и гимны меня всегда чрезвычайно трогаютъ. Но за обѣдомъ, который слѣдуетъ за проповѣдью, все забывается; его нужно уничтожить, и я лучше этого ничего не нахожу: послѣ двухъ-трехъ рюмокъ всѣ впечатлѣнія испаряются. Со мной это такъ всегда бываетъ!
   -- Говорятъ, продолжалъ Тиффъ:-- надобно ждать, когда сойдетъ на насъ благословеніе. Тетушка Роза говоритъ, что оно нисходитъ на тѣхъ, кто громче кричитъ: -- я кричалъ, что было силъ, но не получилъ его. Говорятъ тоже, что только избранные могутъ получить его, а другіе думаютъ совсѣмъ иначе; на митингѣ, будто бы глаза совершенно прозрѣваютъ; о, какъ бы я желалъ, чтобъ прозрѣли мои глаза!-- Не можете ли вы, миссъ Нина, объяснить мнѣ это?
   -- Пожалуйста, не спрашивай меня! сказала Нина:-- я рѣшительно этихъ вещей не понимаю. Я думаю, прибавила она, обращаясь къ Клэйтону;-- что въ этомъ отношеніи я похожа на дядю Джона. Проповѣди и гимны производятъ на меня двоякое впечатлѣніе; одни меня усыпляютъ, а другіе трогаютъ и раздражаютъ; но ни тѣ, ни другіе не производятъ на меня благотворнаго вліянія.
   -- Что касается меня, то я врагъ всякаго застоя, сказалъ Клэйтонъ.-- Все, что приводитъ въ движеніе душу, по моему мнѣнію, въ высшей степени благотворно даже и тогда, когда мы не видимъ непосредственныхъ результатовъ. Слушая музыку или глядя на картину, я по возможности воздерживаюсь отъ всякой критики. Я говорю тогда: отдаюсь вполнѣ вашему вліянію, дѣлайте со мной, что хотите! Тотъ же самый взглядъ у меня и на эти обряды: увлеченіе ими составляетъ самую таинственную часть нашей натуры: я не выказываю притязанія вполнѣ понимать ее, а потому никогда и не критикую.
   -- Все же, сказала Анна:-- въ дикой свободѣ этихъ митинговъ есть столько обрядовъ, оскорбляющихъ вкусъ и чувство приличія, что для меня они скорѣе противны, чѣмъ благотворны.
   -- Вы послушайте, вѣдь это говоритъ женщина, которая больше всего обращаетъ вниманіе на приличіе, сказалъ Клэйтонъ. Бросьте только взглядъ на предметы, которые окружаютъ васъ! Посмотрите на этотъ лѣсъ: сколько растеній, непріятныхъ для глазъ, между этими цвѣтами, этими виноградными лозами и купами зелени! Вы бы хотѣли, чтобы не было этого терновника, этихъ сухихъ сучьевъ и кустарниковъ, растущихъ въ такомъ изобиліи, что заглушаютъ иногда самыя деревья. Вы бы хотѣли видѣть одни только остриженныя деревья и бархатный лугъ. Мнѣ же нравится терновникъ, дикій кустарникъ, и сухіе сучья, нравятся именно по своей дикой свободѣ. Взоръ мой не весело останавливается, то на дикомъ жасминѣ, то на душистомъ шиповникѣ или виноградной лозѣ, которыя вьются съ такой граціозностью, что и самый искусный садовникъ не въ состоянія сдѣлать что нибудь имъ подобное. Природа рѣшительно отказываетъ ему въ этомъ.-- Нѣтъ говоритъ она: -- берегу это для себя. Ты не можешь имѣть моей самобытной свободы, слѣдовательно, ты не можешь владѣть тѣми прелестями, которыя изъ нея проистекаютъ! Тоже самое бываетъ и съ людьми. Приведите какое нибудь сборище простыхъ людей въ энтузіамъ, дайте имъ волю дѣйствовать по своему произволу, не стѣсняйте ихъ и позвольте имъ говорятъ по внушенію самой прмроды, и вы увидите въ нихъ и терновникъ, и шиповникъ, и виноградную лозу и всякаго рода произрастеаія, вы услышите идею, подмѣтите чувства, которыя не обнаружились бы при всякихъ другихъ обстоятельствахъ. Вы, образованные люди, находитесь въ большомъ заблужденіи, если презираете энтузіазмъ толпы. Въ пословицѣ: vox populi, vox Dei, гораздо болѣе истины, чѣмъ вы предполагаете.
   -- Что же это значитъ? спросила Нина.
   -- Гласъ народа -- гласъ Божій. Въ этихъ словахъ есть истина. Я никогда не сожалѣю, правимая участіе въ народномъ восторгѣ, если онъ проявляется вслѣдствіе какихъ бы то мы было возвышенныхъ чувствъ.
   -- Я боюсь, Нина, въ полголоса сказала тетушка Несбитъ;-- я боюсь, что онъ принадлежитъ къ числу невѣрующихъ.
   -- Почему вы такъ думаете, тетушка?
   -- И сама не знаю; но, мнѣ кажется, потому, что онъ говорятъ ужь слишкомъ просто.
   -- А вы непремѣнно хотите, чтобъ онъ говорилъ свысока:-- употреблялъ высокопарныя слова?..

-----

   Втеченіи всего этого времени, на мѣстѣ, гдѣ Абиджа Скинфлинтъ устроилъ свой балаганъ, обнаруживалось особенное движеніе. Это былъ длинный, невысокій шалашъ, сдѣланный изъ кольевъ и покрытый только-что сейчасъ срубленными, зелеными вѣтвями. Здѣсь изъ бочонка съ виски постоянно истекала влага, утолявшая жажду посѣтителей, которые окружали балаганъ со всѣхъ сторонъ. Абиджа сидѣлъ за грубо устроеннымъ прилавкомъ, свѣсивъ ноги и кусая соломенку, между тѣмъ какъ его негръ дѣятельно исполнялъ различныя требованія покупателей. Абиджа, будучи, какъ мы уже сказала, отъявленнымъ кальвинистомъ, разлекалъ себя споромъ съ толстымъ, маленькимъ, желтоволосымъ мужчиною, принадлежавшимъ къ сектѣ методистовъ.
   -- Славно же отдѣлалъ васъ сегодня Стрингфелла, говорилъ онъ:-- нечего сказать, мѣтко попалъ!
   -- Ничуть не бывало, съ видомъ пренебреженія отвѣчалъ мужчина.-- Старый Баскумъ его совсѣмъ уничтожилъ: какъ будто его и не бывало.
   -- Странно, право, сказалъ Абиджа:-- какъ это люди смотрятъ на вещи; по моему, въ мірѣ все имѣетъ свое назначеніе, всему есть предопредѣленіе. Уже одна мысль объ этомъ доставляетъ человѣку утѣшеніе. Все дѣлается такъ, какъ тому предназначено. Если въ мірѣ все получило предназначеніе еще до его сотворенія, то ничего нѣтъ удивительнаго, если все и идетъ своимъ чередомъ. Но еслибы все пошло какъ хочется людямъ, то изъ этого вышла бы страшная неурядица.
   -- Мнѣ не нравится сухая матерія о предопредѣленіи, сказалъ другой, очевидно принадлежавшій къ сектѣ съ болѣе свободнымъ и веселымъ взглядомъ на жизнь.-- Я стою за свободу желаній,-- за свободу благовѣстія и свободу молитвы.
   -- Съ моей стороны, сказалъ Абиджа съ недовольнымъ видомъ: -- еслибъ все дѣлалось по моему, я бы слова не сказалъ тому, кто не вѣруетъ въ законъ о предъизбраніи.
   -- Это потому, что вы, безусловно вѣрующіе въ предъ избраніе, считаете себя въ числѣ избранныхъ! сказалъ одинъ изъ присутствующихъ. Безъ этой увѣренности вы бы не стали говорить такъ утвердительно. Если ужь и въ самомъ дѣлѣ все должно слѣдовать предопредѣленію, то скажите, какимъ бы образомъ помочь себѣ?
   -- Этотъ вопросъ меня не касается, сказалъ Абиджа.-- У меня, есть убѣжденіе; отъ котораго на душѣ какъ-то легко,-- которое показываетъ мнѣ все въ надлежащемъ своемъ свѣтѣ, и притомъ же оно чрезвычайно удобно для каждаго человѣка.

-----

   Въ другой части поля Бенъ Дэкинъ сидѣлъ у входа въ палатку свою, лаская одну изъ любимыхъ собакъ, и раздѣляя полуденную трапезу съ женою и сыномъ.
   -- Клянусь тебѣ, жена, сказалъ Бенъ, отирая ротъ:-- съ этого времени я рѣшительно намѣренъ заботиться о своей душѣ. Изъ первыхъ вырученныхъ денегъ за поимку негровъ, я отдамъ половину на устройство митинга. А теперь пойду и стану въ ряды защитниковъ вѣры.
   -- Да, пожалуйста, Бенъ, держись подальше отъ Абиджи Скинфлинта, сказала его жена.
   -- Be безпокойся. Я буду воздерженъ. Стаканъ-другой необходимъ; знаешь, чтобъ голосъ былъ чище; -- а больше ни капли.
   Въ это время купецъ, торговавшій неграми и остановившійся невдалекѣ отъ Бена, подошелъ къ палаткѣ послѣдняго.
   -- Знаешь ли что, любезный другъ, сказалъ онъ: -- сегодня утромъ, пока я былъ на митингѣ, одинъ изъ моихъ проклятыхъ негровъ убѣжалъ въ болота! не можешь ли ты съ собакой своей догнать его и притащить сюда? За это я заплачу тебѣ сто долларовъ наличными.
   -- Зачѣмъ же ты обращаешься къ нему? сказалъ, подошедши къ нимъ, Джимъ Стоксъ, низенькій, толстый и пошлой наружности мужчина, въ синей охотничьей блузѣ. Да его собаки никуда не годятся; просто дрянь. Вотъ мои, такъ дѣло другое; настоящія флоридскія! Каждая изъ нихъ ужъ если вцѣпится въ негра, то стиснетъ его въ зубахъ какъ грецкую губку.
   Намѣреніе бѣднаго Бена заботиться о спасеніи своей души не могло устоять противъ этого внезапнаго нападенія со стороны его врага. Не обращая вниманія на умоляющіе взгляды жены, онъ выпрямился, засучилъ рукава и вызвалъ своего соперника на драку.-- Толпа негровъ, въ одинъ моментъ окружила ихъ. Смѣхъ, вызовъ на пари, брань и проклятія,-- слышались повсюду; но вдругъ все затихло, при видѣ мистера Бонни, который незамѣтно подошелъ къ цѣпи, окружавшей бойцовъ.
   -- Что вы тутъ дѣлаете? вскричалъ онъ. Угождаете дьяволу! Чтобы не было этого!-- Здѣсь священное мѣсто; сейчасъ же оставьте брань и драку.
   Нѣсколько смущенныхъ голосовъ рѣшилась объяснить мистеру Бонни причину этого шума.
   -- Ну, чтожь! сказалъ онъ: негръ убѣжалъ, и пусть его бѣжитъ; можете поймать и послѣ митинга. Вы пришли сюда искать спасенія: зачѣмъ же эта брань, этотъ кулачный бой? Оставьте, оставьте! споемте лучше гимнъ со мной.
   И онъ запѣлъ. Голосъ за голосомъ приставалъ къ нему, и собиравшаяся буря миновала.
   -- Послушай, вполголоса сказалъ мистеръ Бонни купцу, отводя его въ сторону нѣтъ ли между твоими неграми хорошей поварихи?
   -- Есть превосходная, сказалъ купецъ: что называется -- первый нумеръ; могу васъ увѣрять. Купилъ ее дешево, и готовъ уступитъ за восемьсотъ долларовъ,-- я то только вамъ, потому что вы проповѣдникъ.
   -- Назначая такую огромную сумму, ты, должно быть, думаешь, что проповѣдники могутъ платить такія деньги, сказалъ мистеръ Бонни.
   -- Вы. еще не видали ея; это ужасно дешево, увѣряю васъ. Видная, здоровая женщина; умная, бережливая домохозяйка и, вдобавокъ, набожная методистка. Помилуйте, восемьсотъ долларовъ за нее -- ничего не значитъ! Мнѣ бы слѣдовало взять тысячу, но у меня принято за правило дѣлать проповѣдникамъ уступку.
   -- Почему ты не привелъ ея съ собой? спросилъ мистеръ Бонни. Можетъ статься, я далъ бы за нее семьсотъ пятьдесятъ.
   -- Нельзя, ни подъ какимъ видомъ нельзя! отвѣчалъ торговецъ.
   -- Ну, хорошо; мы поговоримъ объ этомъ послѣ митинга.
   -- У нея четырехлѣтій ребенокъ, прибавилъ торговецъ, прокашлянувъ:-- здоровый, милый ребенокъ; я думаю взять за него не меньше сотни долларовъ.
   -- О, въ такомъ случаѣ не нужно, сказалъ мистеръ Бонни; на моей плантанціи я не держу дѣтей.
   -- Но, я вамъ говорю, это премилый мальчикъ; содержаніе его ничего не будетъ стоить: а когда онъ выростетъ, то смѣло можно сказать, что въ вашемъ карманѣ прибудетъ тысяча долларовъ.
   -- Хорошо, я подумаю.
   Вечерній митингъ, представляя собою болѣе живописную сцену, производитъ и болѣе глубокое впечатлѣніе. Главными дѣйствующими лицами на митингахъ большею частію бываютъ люди, которые, мало обращая вниманія на цѣль подобныхъ собраній, умѣютъ, однакоже, съ особеннымъ тактовъ, дѣйствовать на массы умовъ, и пользоваться всѣми силами и вліяніемъ окружающей природы. Въ ихъ душѣ преобладаетъ чувство какой-то дикой поэзіи, придающее цвѣтистости ихъ выраженіямъ, руководящее ихъ во всѣхъ распоряженіяхъ. Они всегда дорожили и съ поэтическимъ искусствомъ пользовались торжественнымъ и гармоническимъ величіемъ ночи, со всею ея таинственною силою, способною воспламенять страсти и возбуждать душевные порывы.
   День митинга былъ одинъ изъ прекраснѣйшихъ іюньскихъ дней;-- небо отличалось той недвижно-свѣтлой лазурью, атмосфера -- той кристальной прозрачностью, которая часто придаетъ американскому пейзажу такое рѣзкое очертаніе и человѣческомъ существамъ такое глубокое сознаніе жизни. Вечернее солнце погружалось въ обширное море огня и, утонувъ въ пурпуровомъ горизонтѣ, разливало по всему небосклону потокъ нѣжно-розоваго свѣта, который, будучи перехваченъ тысячами тонкихъ облаковъ, представлялъ великолѣпный эѳирный покровъ. Темнота лѣса смягчалась розовыми лучами,-- и по мѣрѣ того, какъ густыя тѣни начинали исчезать, на небѣ засверкали звѣзды, и вскорѣ поднялась луна, полная, роскошная. Ея свѣтъ, еще при самомъ началѣ появленія, до такой степени былъ обиленъ и блистателенъ, что всѣ единодушно рѣшали продолжать вечерній митингъ; и когда, при звукахъ новаго гимна, народъ высыпалъ изъ палатокъ и расположился передъ эстрадой, то, безъ всякаго сомнѣнія, самое зачерствѣлое сердце было проникнуто безмолвнымъ величіемъ, которое выражалось въ природѣ.-- Съ окончаніемъ гимна, мистеръ Бонни выступилъ на край эстрады, воздѣлъ руки къ пурпуровому небу, и громкимъ, не лишеннымъ мелодіи голосомъ повторилъ слова псалмопѣвца: повѣдаютъ славу Божію, твореніе же руку Его возвѣщаетъ твердь. День дни отрыгаетъ глаголъ и нощь нощи возвѣщаетъ разумъ. (Псал. XVIII).
   -- О грѣшники! воскликнулъ онъ: обратите взоръ вашъ на эту луну, озаренную ослѣпительнымъ свѣтомъ, и помыслите о вашемъ нечестіи и заблужденіи! Помыслите о вашихъ порокахъ, о наклонностяхъ къ ненависти я обману, о вашихъ ссорахъ и дракахъ! Помыслите и скажите, въ какомъ видѣ представляются они вамъ при свѣтѣ этой луны, осѣняющей васъ своими лучами? Неужли вы не замѣчаете красоты, которою Господь одарялъ ее? Неужли вы не постигаете, что подобно ей, и святые облечены такимъ же точно свѣтомъ?-- Вѣроятно, у каждаго изъ васъ была благочестивая мать, благочестивая жена или благочестивая сестра, которыя переселились изъ этого грѣховнаго міра въ царствіе небесное и тамъ шествуютъ вмѣстѣ съ Господомъ,-- шествуютъ съ Господомъ по тверди небесной и глядять теперь на васъ, грѣшниковъ, какъ глядитъ эта луна. И что же онѣ видятъ? Онѣ видятъ, что вы бранитесь, предаетесь разврату, любостяжанію, конскимъ ристалищамъ и пѣтушинымъ боямъ! О грѣшники! въ настоящую минуту вы представляете собою скопище людей нечестивыхъ! Не забудьте, что Господь смотритъ на васъ глазами этой луны! Онъ взираетъ на васъ окомъ милосердія! Но настанетъ день, когда онъ посмотритъ на васъ совершенно иначе! Онъ посмотритъ на васъ гнѣвно, если вы не раскаетесь! О, какая грозная была минута на горѣ Синаѣ, тысячелѣтія тому назадъ, когда гласъ невидимой трубы раздавался громче и громче, гора дымилась, громъ безпрерывно смѣнялся молніей, и Господь низшелъ на Синай! Это ничто въ сравненіи съ тѣмъ, что вы увидите! Луна перестанетъ освѣщать васъ; звѣзды померкнутъ; небеса исчезнутъ съ величайшемъ шумомъ, и стихіи расплавятся отъ сильнаго зноя! Случалось ли вамъ видѣть когда нибудь лѣсной пожаръ? Я видѣлъ его, видѣлъ пожаръ въ американскихъ степяхъ: онъ бушевалъ, какъ ураганъ! Люди, лошади, звѣри бѣжали отъ него. Я слышалъ ревъ и трескъ его, видѣлъ, какъ громадныя деревья, подобно труту, въ нѣсколько секундъ обращались въ пепелъ! Я видѣлъ, какъ огонь молніей пробѣгалъ по деревьямъ вышиною въ семьдесятъ пять и во сто футовъ и превращалъ ихъ въ обнаженные столбы; небо представляло сплошное зарево; огонь бушевалъ, какъ океанъ во время бури.-- День страшнаго суда ожидаетъ васъ! О грѣшники! вы не помышляете, что ожидаетъ васъ въ тотъ страшный день! Ваше раскаяніе будетъ слишкомъ, слишкомъ поздно! Вы не хотѣли раскаянія, когда вамъ его предлагали, и за то должны будете принять наказаніе! Вы не найдете мѣста, гдѣ бы укрыться отъ гнѣва. Небо и земля прейдутъ, и море исчезнетъ! Не будетъ мѣста для васъ во всей вселенной!
   Въ это время въ толпѣ слушателей послышалась стоны, вопль, всплескиванье рукъ и смѣшанныя восклицанія. Эти признаки душевнаго волненія подѣйствовали на проповѣдника, какъ электрическая искра, и онъ продолжалъ съ большею энергіей.
   -- Покайтесь, грѣшипки! теперь самое лучшее время! Принесите покаяніе предъ алтаремъ, и служители Бога помолятся за васъ! День молитвы и покаянія наступилъ для васъ. Приблизьтесь сюда! Приблизьтесь тѣ, у которыхъ набожные отцы и матери въ царствіи небесномъ! Приблизьтесь всѣ, кто нуждается въ покаяніи! Вонъ тамъ, я вижу отсюда закоснѣлаго грѣшника! Я вижу его угрюмые взгляды!-- Придите сюда всѣ! Придите сюда и вы, богатые нечестивцы,-- вы, которые будете бѣдными въ день судный! Придите сюда и помолимся. Споемъ гимнъ, братія, споемте!
   И тысяча голосовъ запѣли гимнъ.
  
   "Помедли, о грѣшникъ! постой и помысли"
   Прежде, чѣмъ сдѣлаешь шагъ къ новымъ грѣхамъ!"
  
   Между тѣмъ незанятые проповѣдники ходили въ толпѣ, упрашивая и умоляя мірянъ преклонить колѣна предъ налоемъ. Народъ большими массами бросился впередъ; стоны и рыданія оглашали воздухъ, между тѣмъ ораторъ продолжалъ говорить съ удвоеннымъ жаромъ.
   -- Бѣда не велика если меня и узнаютъ, сказалъ мистеръ Джонъ Гордонъ: я иду туда; я закоснѣлый грѣшникъ и болѣе другихъ нуждаюсь въ молитвѣ.
   Нина въ испугѣ отступила назадъ и прильнула къ рукѣ Клэйтона. Толпа, окружавшая ее, до такой степени была взволнована, что Нина, подъ вліяніемъ безотчетнаго, тревожнаго чувства, плакала вмѣстѣ съ толпой.
   -- Уведите меня отсюда! Это ужасно! сказала она.
   Клэйтонъ взялъ ее подъ руку, вывелъ изъ толпы къ окраинѣ лѣса, и тамъ, подъ вѣтвями деревъ, въ сторонѣ отъ общаго движенія, остановился.
   -- Я знаю, что веду себя нехорошо, сказала Нина: но не знаю, что мнѣ сдѣлать, чтобъ исправиться. Какъ вы думаете, принесетъ ли мнѣ пользу, если и я пойду туда же?
   -- Я сочувствую всякому усилію, которое дѣлаетъ человѣкъ, чтобъ приблизиться къ своему Создателю, сказалъ Клэнтонъ. Эти обряды мнѣ не нравятся, но не смѣю осуждать ихъ; я не долженъ выставлять себя образцомъ для другимъ.
   -- Однако, неужели вы не полагаете, сказала Нина, что эти обряды вредятъ иногда?
   -- Увы, дитя мое! что же въ мірѣ не имѣетъ своихъ недостатковъ? Таковъ уже законъ судьбы, что гдѣ есть добро, тамъ должно быть и зло. Въ этомъ заключается главное условіе нашей бѣдной, несовершенной жизни въ здѣшнемъ мірѣ.
   -- Мнѣ не нравятся эти ужасныя угрозы, сказала Нина. Неужели страхъ долженъ внушить мнѣ чувство любви? Всякая угроза только болѣе вооружаетъ меня. Бояться -- не въ моемъ характерѣ.
   -- Если судить объ этомъ по явленіямъ природы, сказалъ Клэйтонъ: то, повидимому, жестокость должна быть почитаема необходимою для нашего исправленія. Какъ непоколебимо и страшно правильны всѣ міровые законы! Огонь и градъ, снѣгъ и бурные вѣтры неизбѣжно являются въ мірѣ. Все это имѣетъ какую-то разрушительную регулярность въ своемъ дѣйствіи, и этомъ въ свою очередь доказывается, что въ этомъ случаѣ и страхъ имѣетъ столь же естественное основаніе, какъ и любовь.
   -- Я бы хотѣла быть благочестивою, только не вдаваясь въ разсужденія подобнаго рода, бояться и любить -- два понятія, которыхъ мнѣ ни подъ какимъ видомъ не сочетать въ одно. Вы такъ религіозны, Клэйтонъ: прошу васъ, будьте моимъ руководителемъ.
   -- Я боюсь, что въ качествѣ руководителя, меня не примутъ ни въ одной церкви, сказалъ Клэйтонъ, къ моему несчастію, я не могу усвоить ни одной формы обрядовъ, хотя уважаю всѣ ихъ у имѣю къ нимъ сочувствіе. Вообще говоря, проповѣди пробуждаютъ во мнѣ вѣру.
   -- Въ этомъ отношеніи, какъ бы я желала быть на мѣстѣ Милли, сказала Нина. Ее можно назвать истинною христіанкою, но она достигла этого путемъ тяжелыхъ страданій.
   -- Я, сказалъ Клэйтонъ, съ необычайнымъ жаромъ: я готовъ перенести всѣ страданія, еслибъ только этой жертвой можно было преодолѣть всякое зло и приблизиться къ моимъ возвышеннымъ идеямъ о благѣ.

-----

   Вечерній митингъ состоялъ изъ проповѣдей, безпрерывно слѣдовавшихъ одна за другою и для разнообразія сооровождавшимися пѣніемъ гимновъ и молитвъ. Въ послѣдней части его, многіе объявили себя покаявшимися и громко рыдали. Мистеръ Бонни еще разъ выступилъ впередъ.
   -- Братія, воскликнулъ онъ: -- свѣтъ ученія Господня озарилъ насъ! Воздадимте хвалу Господу!
   И поляна снова огласилась тысячами голосовъ. Восторгъ теперь сдѣлался всеобщимъ. Во всѣхъ частяхъ поляны слышны были смѣшанные звуки покаянныхъ молитвъ и гимновъ. Вдругъ изъ густой зелени сосенъ, нависшей надъ самой эстрадой, раздался голосъ, повергшій въ изумленіе все собраніе.
   -- Горе грѣшникамъ, которые желаютъ дня суднаго! Къ чему приведетъ васъ это желаніе? Денъ этотъ будетъ для васъ днемъ мрака, а не свѣта! Раздайся звукъ трубы, которая гремѣла на Сіонѣ! Возгласи тревогу по всей горѣ святой! Да вострепещутъ всѣ жители края,-- ибо день судный наступаетъ!
   Это былъ сильный, звучный голосъ, и слова его раздавались въ воздухѣ, какъ вибраціи тяжелаго колокола.-- Мужчины обмѣнялись взглядами; но среди всеобщей свободы въ дѣйствіяхъ, среди ночнаго мрака и толпы говорящихъ, никто не могъ догадаться, откуда происходилъ голосъ. Послѣ непродолжительнаго молчанія, прерванный гимнъ снова былъ начатъ, и снова раздавшійся въ воздухѣ тотъ же самый звучный голосъ прервалъ его.
   -- Прекрати, грѣшникъ, шумъ твоихъ пѣсенъ и сладкозвучіе струнъ твоихъ! Господь не хочетъ ихъ слышать! Ваши пиршества противны Ему! Онъ не хочетъ участвовать въ вашихъ торжественныхъ собраніяхъ; ибо руки ваши обагрены кровію, а пальцы алчутъ корысти! Вси беззаконніи и лукавіи, и всякая уста глаголютъ неправду. Во всѣхъ не отвратися ярость Его, но еще рука Его высока. (Псал. IX). Яко обрѣташася въ людяхъ Моихъ нечестивіи, и сѣтѣ поставивша, еже погубиша мужа, и уловиша (Іер. гл. V), говоритъ Господь, Итакъ, ты притѣсняешь бѣднаго и неимущаго, загоняешь въ сѣти свои странника; въ твоихъ поляхъ дымится еще кровь невинныхъ,-- и ты рѣшаешься говорить:-- я чистъ, и гнѣвъ Его не коснется меня!
   Толпа, пораженная, въ темнотѣ вечера, словами невѣдомаго существа, исходившими, повидимому, изъ облаковъ и въ голосѣ столь странномъ и рѣзкомъ, начинала ощущать непонятный страхъ, постепенно овладѣвавшій каждымъ человѣкомъ. Въ высшей степени напряженное состояніе души располагало все собраніе къ воспріятію ужаса; и потому таинственный паническій страхъ распространялся вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ зловѣщій, печальный голосъ продолжалъ раздаваться изъ чащи деревъ.
   Снова неизвѣстнаго звучали дикимъ энтузіазмомъ; какъ будто они произносились въ пароксизмѣ ужаса, человѣкомъ который стоялъ лицомъ къ лицу передъ какимъ-то грознымъ видѣніемъ. Когда онъ замолкъ, мужчины перевели духъ, снова обмѣнялись взглядами, и стали расходиться, разговаривая другъ съ другомъ въ полголоса. Голосъ этотъ до такой степени былъ пронзителенъ, въ немъ столько было дикой энергіи, что звуки его раздавались въ ушахъ слушателей долго послѣ того какъ на полянѣ все смолкло. Во многихъ группахъ послышались исторіи о пророкахъ, такъ странно появлявшихся въ народѣ, чтобъ возвѣстить о грозившихъ ему бѣдствіяхъ. Одна говорили о близости свѣто-преставленія, другіе о кометахъ и странныхъ явленіяхъ, которыя служили предвѣстниками войнъ и моровой язвы. Проповѣдники удивлялись и тщетно искали около эстрады неизвѣстнаго оратора. Только одни изъ слушателей могъ бы, если бъ пожелалъ того, объяснить, въ чемъ дѣло. Гарри, стоявшій вблизи эстрады, узналъ, кому принадлежалъ этотъ голосъ. Онъ тоже дѣлалъ поиски, вмѣстѣ о проповѣдниками, но не навелъ никого. Произнесшій страшныя слова былъ человѣкъ, которому близкое знаніе природы и постоянное обращеніе съ нею сообщили гибкость и быстроту дикаго животнаго. Во время движенія и толкотни расходившейся толпы, онъ безъ всякаго шума перелѣзалъ съ дерена на дерево, почти надъ самыми головами тѣхъ, которые изумлялись его страннымъ, вѣщимъ словамъ, до тѣхъ поръ, пока ему не представился удобный случай спуститься на землю въ отдаленной части лѣса.
   По окончаніи митинга, когда мистеръ Диксонъ собирали удалиться въ палатку, кто-то дернулъ его за рукавъ. Это намь купецъ, торговавшій неграми.
   -- Страшная ночь наступила для васъ, сказалъ онъ, блѣдный отъ ужаса. Неужели и въ самомъ дѣлѣ наступаетъ день свѣто-преставленія?
   -- Другъ мой, сказалъ мистеръ Диксонъ: это вѣрно! Каждый шагъ въ здѣшней жизни ведетъ насъ прямо къ судилищу Господа!
   -- Все это такъ, сказалъ торговецъ: но неужели вы думаете, что говорившій посланъ отъ Бога? А говорилъ-то онъ странные вещи, такія страшныя, что волосъ сталъ дыбомъ. Меня даже начинаетъ брать раздумье насчетъ ремесла, которымъ я занимаюсь. Хотя многіе и защищаютъ наше занятіе; но, мнѣ кажется, они или неблизко знакомы съ этимъ дѣломъ, или совѣсть моя чище ихъ совѣсти. Я пришелъ, впрочемъ, не затѣмъ, чтобъ разсуждать объ этомъ предметѣ. У меня, изволите видѣть, сильно захворала дѣвушка, и я обѣщалъ ей привести священника.
   -- Изволь, мой другъ, я поѣду съ тобой, сказалъ мистеръ Диксонъ, вмѣстѣ съ торговцемъ отправился къ временнымъ конюшнямъ. Выбравъ изъ сотни лошадей, провязанныхъ къ деревьямъ, своихъ собственныхъ животныхъ, два полуночные путника вскорѣ очутились въ непроницаемомъ мракѣ непроходимаго лѣса.
   -- Другъ мой! сказалъ мистеръ Диксонъ: по долгу совѣсти, я обязанъ сказать тебѣ, что твое ремесло ведетъ твою душу къ вѣрной погибели. Надѣюсь, торжественное предостереженіе, которое еще такъ недавно раздавалось въ ушахъ твоихъ, глубоко западетъ въ твое сердце. Собственный твой разсудокъ докажетъ тебѣ, что это ремесло противозаконно, и что ты устрашишься, если тебя застигнетъ за нимъ день судный.
   -- Вѣрю, мистеръ Диксонъ, вѣрю; вы говорите сущую правду; но зачѣмъ же мистеръ Бонни такъ сильно защищаетъ нашего брата?
   -- Другъ мой! я долженъ тебѣ сказать, что мистеръ Бонни въ этомъ отношеніи страшно заблуждается: я молюсь и за него, и за тебя. Скажи мнѣ, по совѣсти, возможно ли въ одно и тоже время заниматься ремесломъ, которымъ ты занимаешься, и вести жизнь христіанина?
   -- Нѣтъ,-- наше ремесло самое гнусное. Оно заглушаетъ въ насъ всѣ человѣческія чувства. Я мучился сегодня цѣлый вечеръ, чувствуя, что поступилъ съ этой дѣвочкой безчеловѣчно. Мнѣ бы не слѣдовало покупать ее,-- нечистый попуталъ: что станешь дѣлать! И вотъ, она въ горячкѣ: кричитъ такъ, что ужасъ; нѣкоторыя слова ея точно ножемъ рѣжутъ мнѣ сердце.
   При этихъ словахъ мистеръ Диксонъ стоналъ въ душѣ. Онъ ѣхалъ рядомъ съ товарищемъ, и отъ времени до времени дѣлалъ набожныя восклицанія и пѣлъ отрывки гимновъ. Черезъ часъ они подъѣхали къ мѣсту, гдѣ торговецъ расположился лагеремъ. На открытомъ мѣстѣ, за нѣсколько часовъ до ихъ пріѣзда, разведенъ былъ большой костеръ, въ бѣлой золѣ котораго дымилось еще нѣсколько обгорѣлыхъ сучьевъ. Двѣ-три лошади были провязаны къ дереву, и въ недальнемъ отъ нихъ разстояніи стояли крытыя повозки. Вокругъ огня, въ разнообразныхъ группахъ, лежало около пятнадцати мужчинъ и женщинъ, съ тяжелыми цѣпями на ногахъ; они спали подъ лучами луннаго свѣта. Невдалекѣ это этихъ группъ и подлѣ одной изъ повозокъ, подъ деревомъ, на широкомъ войлокѣ лежала дѣвочка лѣтъ семнадцати; она металась и бредила. Подлѣ нея сидѣла степенной наружности мулатка и отъ времени до времени примачивала больной голову, опускя полотенце въ кувшинъ съ холодной водой. Увидѣвъ своего хозяина, мулатка встала.
   -- Ну что, Нансъ, какъ ей теперь? сказалъ купецъ.
   -- Очень плохо, отвѣчала Нансъ: все мечется, бредитъ и безпрестанно вспоминаетъ о матери.
   -- Я привезъ священника. Постарайся, Нансъ, привести ее въ чувство: она будетъ рада.
   Мулатка опустилась на колѣни, и взяла больную за руку.
   -- Эмилія! Эмилія! говорила она, проснись.
   Больная сдѣлала быстрое движеніе.
   -- О, какъ горитъ голова моя! О Боже! о мать моя! мать! мать! мать! почему ты нейдешь ко мнѣ?
   Мистеръ Диксонъ приблизился къ ней и опустился за колѣна съ другой стороны. Мулатка сдѣлала новую попытку привести ее въ чувство.
   -- Эмилія, проснись; пришелъ священникъ, котораго ты желала видѣть; открой глаза, Эмилія.
   Дѣвочка медленно открыла глаза -- большіе, томные черные глаза; провела рукой по нимъ, какъ будто для того, чтобъ прочистить зрѣніе, и пристально посмотрѣла на женщину.
   -- Священникъ.... священникъ! сказала она.
   -- Да, священникъ; ты хотѣла его видѣть.
   -- О да, хотѣла!--съ большимъ трудомъ сказала она.
   -- Дочь моя, сказалъ мистеръ Диксонъ, ты очень нездорова.
   -- Очень; -- и я этому рада! я хочу умереть! этому я тоже рада! въ этомъ заключается все, что можетъ меня радовать! и хотѣла просить васъ, чтобъ вы написали моей матери. Она свободная женщина и живетъ въ Нью-Йоркѣ. Скажите ей, что я любила ее, и чтобъ она не сокрушалась.-- Скажите, что я сдѣлала все, что могла, чтобы соединиться съ ней; но насъ поймали; госпожа прогнѣвалась и продала меня! Я прощаю ее. Я ни къ кому не питаю зла; для меня теперь все кончилось. Она называла меня сумасшедшей, за то, что я громко смѣялась. Теперь я никого не потревожу; никто меня больше не услышитъ, не увидитъ!
   Больная говорила эти слова съ длинными разстановками, открывая отъ времени до времени и закрывая глаза. Мистеръ Диксонъ, нѣсколько знакомый съ медициной, взялъ ее за пульсъ и убѣдимся, что онъ быстро ослабѣвалъ. Въ подобныхъ случаяхъ всегда и въ одинъ моментъ пробуждается мысль о средствахъ къ поддержанію жизни. Мистеръ Диксонъ всталъ и, обращаясь къ торговцу, сказалъ:
   -- Если не будетъ дано ей чего нибудь возбуждающаго, она умретъ весьма скоро.
   Торговецъ вынулъ изъ кармана флягу съ ромомъ, налилъ въ чашку нѣсколько глотковъ прибавилъ воды и подалъ мистеру Диксону. Мистеръ Диксонъ снова сталъ на колѣна, и называя больную по имени, предлагалъ ей выпить нѣсколько капель.
   -- Что это? сказала больная, открывая свои, дико блуждавшіе глаза.
   -- Выпей немного, и тебѣ будетъ лучше.
   -- Я не хочу, чтобъ было лучше. Я хочу умереть! сказала она, метаясь изъ стороны въ сторону. Жизнь для меня хуже наказанія. Для чего мнѣ жить?
   И въ самомъ дѣлѣ -- для чего ей жить? Слова ея произвели на мистера Диксона столь глубокое впечатлѣніе, что втеченіе нѣсколькихъ секундъ онъ оставался безмолвнымъ. Онъ думалъ о томъ, нельзя ли подѣйствовать на слухъ умирающей, нельзя ли вмѣстѣ съ ней войти въ тотъ таинственный край, черезъ непроницаемые предѣлы котораго уже переходила ея душа. Руководимый единственно чувствомъ, онъ сѣлъ подлѣ страдалицы и запѣлъ вполголоса гимнъ, такъ часто употребляемый между неграми, и любимый ими по его нѣжности и выразительности. Какъ масло находитъ проходъ въ тонкія скважины дерева, въ которыя не можетъ проникнуть вода, такъ точно и нѣжная пѣснь вливается въ глубину души, когда слова не въ состояніи туда проникнуть. Лучи мѣсяца, пересѣкаемые сучьями и листьями высокаго дерева падали прямо на лицо умирающей, и мистеръ Диксонъ, продолжая пѣть, замѣтилъ слабое, трепетное движеніе въ чертахъ ея лица, какъ будто душа ея, печальная и усталая, порхала на крыльяхъ, образовавшихся изъ сладкихъ, упоительныхъ звуковъ этого гимна. Онъ видѣлъ, какъ изъ подъ длинныхъ рѣсницъ выкатилась слезинка и медленно потекла по щекѣ. Въ гимнѣ этомъ говорилось о безпредѣльной любви нашего Спасителя.
  
   "Любовь моя вѣчна, какъ вѣчно мірозданіе;
   Она выше горныхъ высотъ, глубже дна океана,
   Вѣрна и сильна, какъ самая смерть!"
  
   Любовь, которую не въ силахъ охладить наши заблужденія, которую не могутъ измѣнить самые длинные промежутки времени,-- въ которой скорбь находитъ отраду, преслѣдованіе -- защиту, отчаяніе -- утѣшеніе! Любовь все прощающая, все озаряющая! даже смерть и отчаяніе ты превращаешь въ источникъ блаженства! На этотъ разъ ты торжествуешь здѣсь, въ этой пустынѣ, вдохнувъ отраду въ сокрушенное сердце молодой невольницы. Съ окончаніемъ пѣнія, умирающая открыла глаза;
   -- Моя мать любила пѣть этотъ гимнъ, сказала она.
   -- И ты вѣришь словамъ его?
   -- Вѣрю, отвѣчала она. Теперь я вижу моего Спасителя. Онъ любитъ меня. Дайте мнѣ покой.
   Послѣ этого наступало нѣсколько секундъ тѣхъ судорожныхъ содроганій, которыя, служатъ признакомъ переселенія души въ другой міръ, и Эмилія успокоилась навѣки. Мистеръ Диксонъ, стоя на колѣняхъ, старался горячей молитвой облегчить свое переполненное сердце. Наконецъ онъ ему всталъ, подошелъ къ торговцу, и, взявъ его заруку, сказалъ:
   -- Другъ мой, да послужитъ тебѣ этотъ случай напоминаніемъ о вѣчности. Богу угодно было показать тебѣ все нечестіе твоихъ дѣяній. Сбрось ты съ себя всѣ грѣхи свои, и добрыми дѣлами приготовься къ покаянію. Сними оковы съ этихъ несчастныхъ созданій и скажи имъ, что они свободны!
   -- Что вы говорите? Эхъ!-- да эта партія стоитъ десять тысячъ долларовъ! сказалъ торговецъ, вовсе неприготовленный къ такому практическому увѣщанію.
   Не думайте, однаножь, чтобъ торговецъ въ этомъ отношеніи представлялъ собою поразительное исключеніе. Таже самая причина, только не такъ откровенно высказываемая, держитъ въ рукахъ сатаны многихъ чрезвычайно воспитанныхъ, образованныхъ, почтенныхъ людей, которые охотно бы желали спасти свою душу, если бъ при этомъ не нужно было разставаться съ роскошью.
   -- Другъ мой, сказалъ мистеръ Диксонъ, прибѣгая къ словамъ строгаго и непогрѣшительнаго мудреца всѣхъ временъ: какая польза человѣку, если онъ пріобрѣтетъ цѣлый міръ и погубитъ свою душу?
   -- Знаю, знаю, сказалъ торговецъ, сомнѣваясь въ истинѣ этихъ словъ: но въ настоящемъ случаѣ такъ трудно на это рѣшиться. Впрочемъ, я подумаю. Мистеръ Бонни хочетъ купить Нансъ, и мнѣ было бы жаль обмануть его ожиданіе. Подумаю объ этомъ, непремѣнно подумаю.
   Мистеръ Диксонъ воротился на поляну около двухъ часовъ ночи и, поставивъ лошадь, отправился къ палаткѣ, устроенной для проповѣдниковъ. Здѣсь, при самомъ входѣ, онъ встрѣтилъ мистера Бонни, озареннаго свѣтомъ луны. Мистеръ Бонни спалъ внутри палатки; но надобно признаться, наводненная народомъ палатка въ ночное время представляетъ весьма душное и неудобное мѣсто для отдыха. Поэтому, мистеръ Бонни вышелъ на свѣжій воздухъ и стоялъ у палатки въ то самое время, когда къ ней подходилъ мистеръ Диксонъ.
   -- Откуда такъ поздно? сказалъ мистеръ Бонни.
   -- Присмотрѣлъ за стадомъ въ пустынѣ, на которое никто не обращаетъ вниманія, отвѣчалъ мистеръ Диксонъ, и потомъ въ печальныхъ словахъ и мрачными красками описалъ сцену, которой былъ свидѣтелемъ.
   -- Мистеръ Бонни!-- говорилъ онъ: знаете ли вы, какимъ порокамъ и преступленіямъ вы покровительствуете? Здѣсь, напримѣръ, вправо отъ нашего лагеря, находится партія скованныхъ невольниковъ, мужчинъ и женщинъ, совершенно невинныхъ, но которыхъ водятъ въ оковахъ по нашему краю, которые служатъ намъ позоромъ передъ лицомъ каждой христіанской націи. На какія ужасныя, гнусныя преступленія покушаются несчастные торговцы! Какой адъ представляютъ собою эти торговые дома, гдѣ мужчины, женщины и дѣти обращаются въ продажный товаръ, куда свѣтъ Евангелія никогда не проникаетъ! Наконецъ, въ одномъ изъ этихъ несчастныхъ торговцевъ начинаетъ пробуждаться сознаніе въ преступныхъ дѣйствіяхъ: вы являетесь передъ нимъ и оправдываете образъ его дѣйствій, Мастеръ Бонни, вы точно камень преткновенія, о который спотыкаются души и стремглавъ падаютъ въ адъ. Я не вѣрю, что основою убѣжденіямъ вашимъ служитъ Ветхій Завѣтъ. Вы должны понимать, что тѣ понятія не имѣютъ отношенія къ такому рабству, какое мы видимъ въ этой странѣ.
   Восторженность, съ которой мистеръ Диксонъ говорилъ, и благочестіе, которымъ онъ всегда отличался, придавали словамъ его необыкновенную силу. Читатель не будетъ удивляться, если мы скажемъ, что мистеръ Бонни, воспріимчивый и чувствительный, проливалъ слезы, будучи тронутъ такимъ увѣщаніемъ. Не будетъ удивляться онъ и тому, что спустя двѣ недѣли, мистеръ Бонни прикупилъ къ своей плантаціи отъ того же торговца трехъ негровъ.
   Прежде, чѣмъ толпы народа, собравшіяся на митингъ, разойдутся, мы должны описать еще одну сцену. Въ поздній часъ ночи, карета Гордона медленно тянулась по безмолвной, извилистой, лѣсной дорогѣ. Гарри, ѣхавшій позади, вдругъ почувстовалъ, что кто-то наложилъ руку на узду его лошади. Изумленный, онъ остановился.
   -- Ахъ, Дрэдъ, это ты? Какъ это осмѣлился ты? можно ли поступать до такой степени неблагоразумно! Какъ ты осмѣлися показаться здѣсь! вѣдь ты рискуешь жизнью.
   -- Жизнью! сказалъ Дрэдъ;-- что такое жизнь? Кто любитъ свою жизнь, тотъ губитъ ее. Господь сказалъ мнѣ:-- иди! Господь мнѣ сильный и грозный защитникъ. Гарри, обратить ли ты вниманіе на нѣкоторыхъ людей, находившихся на митингѣ, на людей, у которыхъ руки обагрены кровію ближняго, и которые, не смотря на это пятно, взывали къ Господу,-- на проповѣдниковъ, которые покупаютъ насъ и продаютъ? Неужели этотъ народъ взысканъ любовію Господа? Я оставилъ на островѣ мертваго негра, котораго загрызли собаки. Его жена сдѣлалась вдовою, его дѣти безпріютными сиротами!
   -- Знаю, знаю, съ мрачнымъ видомъ сказалъ Гарри.
   -- Знаешь и держишься ихъ?
   -- Пожалуйста, не говори объ этомъ. Я не хочу измѣнить тебѣ, какъ не хочу кровопролитія. Тебѣ извѣстно, что моя госпожа мнѣ родная сестра.
   -- О да, это извѣстно.
   -- Я люблю Нину больше, чѣмъ самого себя. Я готовъ пролить за нее послѣднюю каплю крови, стать же въ ряды противниковъ ея или ея родныхъ, я не соглашусь никогда, никогда!
   -- Значитъ, хочешь служить Тому Гордону? сказалъ Дрэдъ.
   -- Никогда! отвѣчалъ Гарри.
   Втеченіе нѣсколькихъ секундъ, Дрэдъ оставался безмолвнымъ. Луна, прорѣзываясь между вѣтвями сосенъ, освѣтила его дикую, темную фигуру. Гарри замѣтилъ, что взоръ Дрэда устремленъ былъ въ чащу лѣса на какой-то невидимый предметъ; зрачки Дреда разширились и, оставаясь неподвижными, подернулись тусклой оболочкой. Послѣ минутнаго молчанія онъ заговорилъ глухимъ, измѣнившимся голосомъ.
   -- Серебряная струна ослабѣетъ, и златая чаша разобьется. Зарывайте могилу, зарывайте. Теперь, скорѣй... Иди ко мнѣ, или онъ похититъ жену твою.
   -- Дрэдъ! я тебя не понимаю, сказалъ Гарри. Что ты хочешь сказать?
   И съ этими словами онъ потрясъ его за плечи. Дрэдъ протеръ глаза и устремилъ ихъ на Гарри.
   -- Я долженъ воротиться въ берлогу, сказалъ онъ. Лисицы имѣютъ свои норы, птицы -- свои гнѣзда, а въ обиталище драконовъ Господь открылъ дорогу изгнанникамъ.
   Сказавъ это, онъ бросился въ чащу лѣса и въ одну минуту скрылся изъ виду.
  

ГЛАВА XXIII.

ЖИЗНЬ ВЪ БОЛОТАХЪ.

   Наши читатели, безъ всякаго сомнѣнія, весьма охотно вернутся съ нами назадъ и послѣдуютъ за таинственнымъ лицомъ; котораго рѣчи такъ сильно взволновали умы людей, собравшихся на митингъ. Между здравымъ разсудкомъ и разстройствомъ ума существуетъ какое-то неопредѣленное состояніе умственныхъ способностей, состояніе, которому древніе греки и римляне оказывали глубокое уваженіе. Они утверждали, что человѣкъ, при такомъ омраченіи ума, находился подъ грознымъ вліяніемъ какой-то сверхъестественной силы. Какъ таинственное мерцаніе звѣздъ становится видимымъ только съ наступленіемъ ночи, такъ и въ этихъ странныхъ проблескахъ души они открывали пробужденіе необыкновенныхъ дарованій. Горячій и положительный свѣтъ нынѣшняго матеріализма не допускаетъ такого неопредѣленнаго состоянія души человѣческой. Во всей новѣйшей антропологіи, относительно опредѣленія человѣка по его умственнымъ способностямъ, существуютъ только два термина: умный и безумный; -- на послѣдній родъ людей мы смотрѣли обыкновенно съ нѣкоторымъ пренебреженіемъ.
   Мы затрудняемся дать приличное названіе странному и немормальному состоянію, въ которомъ это, въ своемъ родѣ замѣчательное существо, проводило большую часть своего времени. Онъ постоянно находился въ какой-то восторженности и самозабвеніи, въ состояніи, которое, однакожь, нисколько не мѣшало развитію его внѣшнихъ, физическихъ способностей; напротивъ, оно еще придавало имъ чрезвычайную остроту и способность сосредоточиваться, которыя мы усматрвваемъ иногда въ феноменахъ сомнамбулизма. Въ его физическомъ организмѣ тоже много было особенностей.
   Читатели наши могутъ представить себѣ человѣка, исполненнаго необыкновеннымъ обиліемъ жизненныхъ силъ, развитыхъ подъ непосредственнымъ вліяніемъ природы. Со стихіями онъ находился въ добромъ согласіи, какъ какое нибудь крѣпкое могучее дерево; дожди, бури, гроза и вообще всѣ силы природы, отъ которыхъ люди ищутъ убѣжища, казалось, вели съ нимъ нѣкоторый родъ дружбы и становились непремѣнными спутниками его существованія. До такой степени онъ сблизился или вѣрнѣе, сроднился съ природой и съ ея явленіями, окружавшими его совсѣхъ сторонъ въ болотахъ, что онъ ходилъ по этимъ болотамъ также легко и свободно, какъ иная лэди, окруженная роскошью, ходитъ по турецкимъ коврамъ. Все, что для насъ показалось бы неимовѣрною трудностью, для него служило обыкновеннымъ условіемъ существованія. Пройти, по колѣна завязнувъ въ болотистой топи, пробраться сквозь непроницаемую чащу кустарниковъ, пролежать цѣлую ночь на землѣ, испускающей зловредныя испаренія, или, подобно аллигатору, проползти между камышами и тростниками,-- составляло для него тотъ же комфортъ, который мы находимъ въ мягкихъ подушкахъ и занавѣсяхъ надъ нашей кроватью. Въ этомъ дикомъ организмѣ развита была столь сильная наклонность наслаждаться такого рода жизнію, что ее не въ состояніи были бы поколебать самыя утонченныя приманки роскоши. Кто наблюдалъ восторгъ, съ которымъ лягавая собака забѣгаетъ въ глубь лѣса, прорывается сквозь чащу кустарника или бросается въ воду, тотъ постигнетъ, откуда проистекалъ источникъ этого наслажденія.
   Дрэдъ находился подъ вліяніемъ воодушевляющей идеи, что онъ обладалъ даромъ прозрѣнія. Африканское племя, какъ утверждаютъ месмеристы, одарено въ высшей степени тѣмъ особеннымъ темпераментомъ, который дѣлаетъ человѣка способнымъ къ воспроизведенію месмерическихъ явленій; это обстоятельство подтверждается существованіемъ между неграми, даже по сіе время, мужчинъ и женщинъ, которые, по словамъ путешественниковъ, обладаютъ необыкновенной магической силой. Дѣдъ Дрэда, со стороны матери, будучи извѣстнѣйшимъ африканскимъ чародѣемъ, открылъ въ своемъ внукѣ, еще въ самые ранніе годы его жизни, эту удивительною способность. Онъ сообщилъ ему тайну укрощеніи змѣй и вкоренилъ въ него неизгладимую мысль, что онъ одаренъ таинственной силой. Замѣчательный даръ, который горные жители называютъ вторымъ зрѣніемъ, составляетъ весьма обыкновенное преданіе между неграми, готовыми во всякое время доказать это тысячами примѣровъ. Объяснять, въ чемъ именно заключается эта способность, мы не беремъ на себя. Есть ли это какая либо, еще недознанная, принадлежность души человѣческой, составляющая, въ отношеніи къ будущему, тоже что и память къ прошедшему; или чрезвычайно возвышенное настроеніе чувственнаго организма, которое сообщаетъ человѣку инстинктивную проницательность, принадлежащую исключительно животнымъ,-- мы не рѣшаемся опредѣлить. Относительно Дрэда, мы можемъ однако же утвердительно сказать, что съ помощію этой способности души онъ часто избѣгалъ многихъ опасностей. Это второе зрѣніе предостерегало его отъ различныхъ мѣсть, въ которыхъ его поджидали охотники, указывало ему, во время нужды, гдѣ искать добычу, или гдѣ находились люди, на которыхъ можно было бы безопасно положиться; его инстинктъ часто оказывался до такой степени непогрѣшительнымъ, что каждое слово его между его товарищами имѣло важное значеніе, и самъ онъ служилъ для нихъ существомъ, на которое они смотрѣли съ величайшимъ подобострастіемъ. Замѣчателенъ фактъ, хотя въ этомъ случаѣ его и нельзя назвать исключительнымъ, что восторженность души въ этомъ человѣкѣ струилась, оовидимому, параллельно съ теченіемъ тонкаго и практическаго ума и, подобно человѣку, который говоритъ поперемѣнно на двухъ языкахъ, онъ говорилъ почти въ одно и то же время, то слишкомъ восторженно, то весьма обыкновенно. Такая особенность сообщала всей его личности замѣчательностранный эффектъ.
   Ночью, во время митинга, онъ находился, какъ мы уже видѣіи, въ величайшемъ экстазѣ. Преступное смертоубійство его товарища, казалось, приводило его душу въ страшное волненіе, подобно тому, какое замѣчаемь мы въ громовой тучѣ, когда она наполняется медленно скопляющимся электричествомъ. Разстояніе отъ мѣста его убѣжища до поляны, гдѣ собрался митингъ, хотя и простиралось миль на пятнадцать, покрытыхъ почти непроходимыми болотами, но онъ перешелъ его, не испытавъ ни малѣйшей усталости. Еслибъ даже его и поймали, то, по всей вѣроятности, никто бы не рѣшался схватить его, а тѣмъ болѣе связать. Простившись съ Гарри, онъ пустился въ глубину болота, напѣвая, по обыкновенію, слова знакомыхъ ему гимновъ.
   День былъ знойный. Было около двухъ часовъ за полночь, когда гроза, долго собиравшаяся и уже грохотавшая въ отдаленной части горизонта, начинала развивать свои силы.
   Глухой гулъ, наводившій ужасъ, и сопровождаемый рѣзкими порывами вѣтра, пробѣжалъ по чащѣ лѣса, заставляя преклоняться предъ собой вершины вѣковыхъ деревьевъ.
   Острыя стрѣлы молніи, мелькая между вѣтвями, какъ будто вылетали изъ лука, натянутаго рукою невидимаго и грознаго ангела. Масса тяжелыхъ облаковъ въ одинъ моментъ закрыла луну; вслѣдъ за тѣмъ разлился широкій, яркій, ослѣпительный потокъ пламени, сосредоточившійся на вершинѣ высокой сосны, близь того мѣста, гдѣ остановился Дрэдъ, и въ мгновеніе ока сдернулъ съ ней сучья, какъ ребенокъ, играя, сдергиваетъ листъ съ маленькой вѣтки.
   Дрэдъ съ изступленнымъ восторгомъ всплеснулъ руками, и когда гроза бушевала кругомъ его, запѣлъ методистскій гимнъ: "Возстань, о Боже! въ силѣ твоей, и сокрушатся кедры Ливанскіе отъ десницы твоей!"
   Буря гнула лѣсъ, какъ тростникъ, и громадныя деревья, вырываемыя съ корнемъ изъ мягкой почвы, падали съ трескомъ и ужасающимъ шумомъ; но Дрэдъ, какъ злой геній, не обращалъ на это вниманія, восклицалъ и проходилъ въ большій и большій восторгъ. Такое грозное проявленіе величія природы, казалось, придавало ему силы, приводило его въ сильное волненіе, онъ продолжалъ пѣть съ еще болѣе энергическимъ одушевленіемъ" Но восклицанія его оставались неслышными, какъ оставалась бы въ эту грозную минуту тысячи другихъ голосовъ! Мало по малу гроза начинала утихать, и крупныя капли дождя стали падать рѣже и рѣже; подулъ прохладный вѣтерокъ и, вслѣдъ затѣмъ, сквозь осребренные края свинцовыхъ облаковъ, проглянулъ свѣтлый обликъ луны.
   Въ то время, когда Дрэдъ тронулся съ мѣста, чтобы пуститься въ дальнѣйшій путь, одинъ изъ яркихъ проблесковъ луны обнаружилъ передъ нимъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дерева, разбитаго молніей, скорчившуюся фигуру человѣка. По всему было видно, что это былъ бѣглый негръ и, въ добавокъ, тотъ самый, который, рискуя жизнью, рѣшился въ день митинга бѣжать отъ извѣстнаго намъ торгаша.
   -- Кто здѣсь и въ такое время ночи? сказалъ Дрэдъ, подходя къ нему.
   -- Я заблудился, отвѣчалъ негръ: -- и не знаю, гдѣ нахожусь.
   -- Ты бѣглый? спросилъ Дрэдъ.
   -- Не измѣни мнѣ! возразилъ бѣглецъ испуганнымъ тономъ.
   -- Измѣнить тебѣ! Боже избави! сказалъ Дрэдъ: -- какимъ образомъ попалъ ты въ это болото?
   -- Я бѣжалъ отъ купца, который водитъ насъ по штатамъ и продаетъ.
   -- Вотъ что! сказалъ Дрэдъ: -- пойдемъ со мной, я избавлю тебя отъ погони и, въ добавокъ, дамъ пріютъ.
   -- Я выбился изъ силъ, сказалъ негръ: -- съ каждымъ шагомъ я вязну по колѣна, а между тѣмъ собаки нагоняютъ меня... Это навѣрное. Если онѣ поймаютъ меня, такъ пусть ужь разорвутъ меня на мѣстѣ; я готовъ покончить съ своей жизнью. Однажды мнѣ удалось пробраться въ Нью-Йоркъ, завести тамъ небольшой домикъ, имѣть жену, двухъ дѣтей и небольшія деньжонки, но меня поймали, отправили назадъ и продали. Теперь остается только умереть. Стоитъ ли жить на свѣтѣ тому, противъ кого все вооружено?
   -- Умереть! Зачѣмъ? сказалъ Дрэдъ: -- подъ моей защитой ты будешь жить! Ободрись, мой другъ, ободрись! Черезъ нѣсколько часовъ я проведу тебя въ такое мѣсто, куда не попадетъ никакая собака! Вставай.... пойдемъ.
   Негръ всталъ и сдѣлалъ усиліе итти; но, изнуренный и безъ привычки ходить по всякому болоту, онъ почти на каждомъ шагу спотыкался и падалъ.
   -- Ну что, любезный, сказалъ Дрэдъ: -- трудно! постой, я возьму тебя на плечо, и потащу какъ дикаго барана; къ этой ношѣ мнѣ не привыкать.
   И, примѣняя слово къ дѣлу, онъ посадилъ негра на плечи, велѣлъ ему крѣпче держаться, и пошелъ къ болоту, не чувствуя никакой тяжести. Было около трехъ часовъ утра; облака постепенно рѣдѣли и лучи луннаго свѣта прорывались сквозь густую листву, мокрую и дрожавшую отъ легкаго вѣтерка. Мертвая тишина нарушалась однимъ жужжаньемъ насѣкомыхъ, да изрѣдка трескомъ валежника и всплесками воды подъ ногами Дрэда.
   -- Должно быть, ты очень силенъ, сказалъ его спутникъ:-- давно ли ты въ здѣшнихъ болотахъ?
   -- Давненько, отвѣчалъ Дрэдъ,-- я одичалъ въ этихъ мѣстахъ. Меня считаютъ за звѣря. Уже много лѣтъ, какъ я сдѣлался товарищемъ драконовъ и совъ. Я сплю рядомъ съ левіаѳаномъ въ камышахъ и тростникѣ. Я убѣдился, что лучше имѣть дѣло съ аллигаторами и змѣями, чѣмъ съ людьми. Они не тронутъ того, кто ихъ не трогаетъ; а люди.... они алчутъ драгоцѣнной жизни.
   Черезъ часъ ровной ходьбы Дрэдъ приблизился къ окраинѣ описаннаго нами острова, и шагахъ въ двадцати отъ него провалился въ топь по самый поясъ. Съ большими усиліями онъ выбрался изъ топи и, велѣвши своему спутнику слѣдовать за нимъ, началъ бережно ползти на четверенькахъ, подавая въ то же время сигналъ продолжительнымъ, рѣзкимъ, страннымъ свисткомъ. Точно такой же свистокъ раздался за стѣной непроходимой чащи. Спустя нѣсколько секундъ, въ кустарникахъ послышался трескъ сухихъ сучьевъ, ломавшихся подъ ногами бѣжавшаго животнаго. Наконецъ изъ-подъ кустовъ выскочила огромная собака, изъ породы водолазовъ, и начала выражать свою радость самыми необыкновенными прыжками.
   -- Здравствуй, Буккъ, здравствуй! сказалъ Дрэдъ:-- ну, полно, полно! Покажи-ка лучше намъ дорогу.
   Водолазъ, какъ будто понимая приказаніе, быстро повернулся въ чащу: Дрэдъ и его товарищъ послѣдовали за нимъ ползкомъ. Тропинка извивалась между кустарниками крупными изгибами и наконецъ прерывалась у корней громаднаго дерева Дрэдъ началъ карабкаться и, достигнувъ одного изъ длинныхъ сучьевъ, ловко спрыгнулъ на открытую поляну, которую мы уже описали. Жена всю ночь ждала его, и теперь, съ восклицаніями радости, бросилась въ его объятія.
   -- Наконецъ-то ты воротился! Я боялась, что въ этотъ разъ тебя поймаютъ!
   -- О, нѣтъ!... До этого имъ далеко! А что! похоронили?
   -- Нѣтъ еще. Могилу вырыли, и покойная лежитъ подлѣ нея.
   -- Пойдемъ же и похоронимъ, сказалъ Дрэдъ.
   Въ отдаленной части поляны стоялъ засохшій одинокій кедръ, совершенно потерявшій свою натуральную зелень. Но, будучи покрытъ сверху до низу длинными и густыми гирляндами изъ роскошныхъ вьющихся растеній, которыми такъ изобялуютъ тѣ страны, онъ, при тускломъ свѣтѣ занимавшейся зари, представлялъ собою гигантское привидѣніе, одѣтое въ трауръ. Подъ этимъ кедромъ, Дрэдъ, отъ времени до времени, погребалъ тѣла бѣглецовъ, которыя находилъ въ болотахъ. Вдова покойника, жена Дрэда и новый пришлецъ окружили неглубокую могилу. Заря начала уже румянить востокъ. Луна и звѣзды все еще сіяли. Дрэдъ долго смотрѣлъ на нихъ и потомъ торжественнымъ голосомъ началъ читать молитвы.
   Наконецъ онъ нагнулся, приподнялъ трупъ и опустилъ его въ могилу; въ эту минуту громкія рыданія вдовы огласили воздухъ.
   -- Перестань, женщина! сказалъ Дрэдъ, поднимая руку: -- не плачь объ умершихъ и не сѣтуй о нихъ; но плачь и сокрушайся о живущихъ.
  

ГЛАВА XXIV.

ЕЩЕ ЛѢТНЯЯ БЕСѢДА ВЪ КАНЕМА

   Чудное, роскошное утро, омытое слезами минувшей грозы, взошло во всемъ своемъ величіи надъ Канема. Дождевыя капли искрились и сверкали на каждомъ листкѣ, или, падая отъ дуновенія вѣтерка, играли радужными цвѣтами. Въ открытыя окна врывалось дыханіе безчисленныхъ розъ. Чайный столъ, съ его чистой скатертью, блестящимъ серебромъ и ароматнымъ кофе, манилъ къ себѣ членовъ общества, принимавшихъ участіе во вчерашнемъ митингѣ и готовыхъ, съ свѣжими силами, съ свѣжимъ настроеніемъ духа, начать разговоръ, завязавшійся еще наканунѣ. Возвращаясь домой, они говорили о сценахъ, сопровождавшихъ митингъ, удивлялись и разсуждали о странномъ происшествіи, которымъ митингъ окончился. Никто, однако же, не понялъ грозныхъ словъ, произнесенныхъ Дрэдомъ. Аристократическое общество въ Южныхъ Штатахъ до такой степени избѣгаетъ столкновенія съ людьми, поставленными отъ нихъ на нѣсколько ступеней ниже, до такой степени боится ознакомиться съ побужденіями и чувствами этихъ людей, что самыя страшныя вещи, происходящія почти передъ глазами ихъ, остается для нихъ неузнанными, незамѣченными. Скорби и страданія негровъ-невольниковъ были для Нины и Анны Клейтонъ нераскрытою, запечатанною книгою. Имъ и въ голову не приходило войти въ положеніе этихъ людей. Дядя Джонъ, если и зналъ о ихъ существованіи, то всячески старался удаляться отъ нихъ, какъ удалялся отъ всякой другой непріятной сцены. Каждый изъ нихъ слышалъ объ охотникахъ на негровъ, и считалъ ихъ низкими, грубыми людьми; но дальше этого они не заходили. Различныя мысли и намѣренія, пробужденныя наканунѣ и душѣ членовъ небольшаго общества, приняли, вмѣстѣ съ другими предметами, совершенно другой свѣтъ подъ лучами утренняго свѣта. Въ своей собственной жизни, каждый изъ насъ, вѣроятно, можетъ припомнить, какое различное впечатлѣніе часто производитъ на насъ одинъ и тотъ же предметъ поутру и вечерокъ. Все, что мы думали и говорили при мерцающихъ звѣздахъ, или при блѣдномъ свѣтѣ луны, повидимому, вмѣстѣ съ горячими, сухими лучами солнца, расправляетъ крылья и, какъ роса, улетаетъ къ небу. Люди были бы лучше, еслибъ всѣ молитвы и добрыя намѣренія, которыя они слагаютъ съ вечера на подушку, оставались неизмѣнными при ихъ пробужденіи. Дядя Джонъ вполнѣ сознавалъ эту истину, когда садился за завтракъ. Наканунѣ онъ бесѣдовалъ съ самимъ собою и пришелъ къ такому умному заключенію, что онъ, мистеръ Джонъ Гордонъ, былъ не просто тучный, пожилой, въ синемъ фракѣ и бѣломъ жилетѣ джентльменъ, для котораго главная цѣль существованія заключалась и томъ, чтобъ хорошо поѣсть, хорошо попить, хорошо поспать, носить чистое бѣлье и устранять себя отъ всякихъ хлопотъ; -- нѣтъ! Внутри его совершился какой-то странный переворотъ: въ немъ пробудился тотъ великій, вѣчно дремлющій лѣнивецъ, котораго мы называемъ душой, который становится скучнымъ, безпокойнымъ, взыскательнымъ, тяжелымъ гостемъ, и который, вслѣдъ за пробужденіемъ, вскорѣ снова засыпаетъ, въ самое короткое время, при первомъ усыпительномъ вліяніи. Въ прошедшій вечеръ, тревожимый этимъ безпокойнымъ гостемъ, пораженный непостижимой силой грозныхъ словъ: день страшнаго суда и будущая жизнь, онъ выступилъ впередъ и палъ на колѣна, какъ человѣкъ, который чистосердечно кается въ грѣхахъ своихъ и ищетъ спасенія, который въ этихъ грозныхъ словахъ настигаетъ великую и страшную истину. Съ наступившимъ yтpомъ очень бы благоразумно было и очень бы кстати поговоритъ этомъ предметѣ, но дядя Джонъ почти стыдился подобнаго разговора. За завтракомъ возникъ вопросъ, когда бы предпринять поѣздку на митингъ.
   -- Надѣюсь, мистеръ Джонъ, сказала тетушка Марія: -- вы больше не поѣдете. По моему мнѣнію, вамъ бы слѣдовало держаться отъ подобныхъ сборищъ какъ можно дальше. Мнѣ досадно было видѣть васъ въ толпѣ этого грязнаго народа.
   -- Слова эти доказываютъ, сказалъ дядя Джонъ:-- что мистриссъ Гордонъ привыкла обращаться только въ самыхъ избранныхъ кругахъ.
   -- Мнѣ, сказала Анна Клэйтонъ: -- не нравится этотъ обычай, не потому, что я не люблю находиться въ кругу простаго народа, нѣтъ! Мнѣ не нравится нарушеніе приличія и скромности, которыя составляютъ принадлежность нашихъ самыхъ сокровенныхъ и священныхъ чувствъ. Кромѣ того, въ подобной толпѣ бываютъ такіе грубые люди, что право непріятно приходить съ ними въ столкновеніе.
   -- Я даже не вижу въ этомъ никакой полезной цѣли, сказала мистриссъ Джонъ Гордонъ:-- я ничему этому не вѣрю. Это ни больше, ни меньше, какъ временное увлеченіе. Люди собираются, предаются движеніямъ души, расходятся -- и становятся опять такими же, какими были прежде.
   -- Такъ, прекрасно, сказалъ Клэйтонъ: -- но, скажите, не лучше ли хотя разъ втеченіе извѣстнаго промежутка времени, предаться движеніямъ души, чѣмъ никогда не имѣть религіознаго чувства? Не лучше ли имѣть хоть на нѣсколько часовъ втеченіе года живое сознаніе о важности и достоинствѣ души, о ея безсмертіи, чѣмъ не испытывать его втеченіе всей жизни? Не будь подобныхъ собраній,-- и толпы людей, которыхъ мы видѣли, во всю свою жизнь ни слова не услышатъ о подобныхъ вещахъ, никогда о нихъ и не подумаютъ. Я не вижу также, почему бы мнѣ или мистеру Гордону, не стать вчера вечеромъ, вмѣстѣ съ этой толпой, на колѣна.
   -- Что касается до меня, сказала Нива:-- то пѣніе гимновъ подъ открытымъ небомъ невольнымъ образомъ производитъ глубокое впечатлѣніе.
   -- Да, сказалъ Клэйтонъ: -- это пѣніе, какъ-то особенно гармонируетъ съ лѣсами, въ которыхъ оно происходитъ. Нѣкоторые напѣвы такъ вотъ и кажутся подражаніемъ пѣнію птицъ или порывамъ вѣтра между вѣтвями дремучаго лѣса. Они обладаютъ особенно гармоническою энергіей, превосходно приноровленною для выраженія сильныхъ ощущеній. Еслибъ митинги не приносили никакой другое пользы, кромѣ распространенія въ народѣ этихъ гимновъ и напѣвовъ, я бы и тогда считалъ ихъ неоцѣненными.
   -- А я такъ всегда имѣла предубѣжденіе противъ подобнаго распространенія, сказала Анна.
   -- Ты несправедливо о нихъ судишь, сказалъ Клэйтонъ: ты судишь, какъ вообще всѣ свѣтскія, воспитанныя женщины, по понятіямъ которыхъ жизнь человѣческая должна всегда являться въ розовомъ свѣтѣ. Представь себѣ восторженность и глубокое благоговѣніе простаго сословія у древнихъ грековъ или римлянъ при звукахъ этихъ гимновъ. Возьмемъ для примѣра стихъ одного изъ нихъ, которые пѣли вчера вечеромъ:
  
   Земля распустится, какъ снѣгъ,
             Сіяніе солнца померкнетъ.
   Но ты, о Боже! сотворшій меня изъ ничего,
             Во вѣки вѣковъ пребудешь со мною!
  
   Сколько вѣры заключается въ этихъ словахъ! Сколько увѣренности въ безсмертіи души! Возможно ли, чтобъ человѣкъ, постигающій силу этихъ словъ, не возносилъ души къ небу? а потомъ, сколько благороднаго мужества звучало въ словахъ перваго гимна! Кто, слушая ихъ, въ состояніи оставаться равнодушнымъ?
   -- Правда, правда, сказала Анна: -- только, къ сожалѣнію, негры не понимаютъ и половины того, что поютъ; -- не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о томъ вліяніи которое должно производить на нихъ это пѣніе.
   -- Это ничего не значитъ, сказалъ Клэйтонъ: -- уже и того достаточно, что многія возвышенныя чувства, которыми дышатъ эти гимны, распространяются въ народѣ.
   -- А какъ вы думаете, сказалъ дядя Джонъ:-- что было на умѣ того человѣка, который говорилъ на митингѣ въ послѣдній разъ и хотѣть показать, что слова его раздаются въ облакахъ? Никто, повидимому, не зналъ, кто онъ такой, какимъ образомъ и откуда явился, а между тѣмъ слова его произвели на все собраніе глубокое впечатлѣніе. Еще никто, мнѣ кажется, не выставлялъ нашихъ заблужденій въ такомъ яркомъ и даже страшномъ свѣтѣ.
   -- Какой вздоръ! сказала тетушка Марія: -- эту странность я объясню такимъ образомъ, что какой нибудь странствующій бѣдный проповѣдникъ хотѣлъ произвести на взволнованное собраніе болѣе сильное впечатлѣніе. Будь у меня въ рукѣ пистолетъ, я бы выстрѣлила въ дерево, и тогда посмотрѣла бы, какимъ тономъ сталъ бы онъ продолжать свою проповѣдь!
   -- Знаете ли, сказалъ Клэйтонъ: -- изъ нѣсколькихъ словъ и звуковъ, долетѣвшихъ до моего слуха, я замѣтилъ, что въ его изступленной рѣчи была обдуманность. Такого звучнаго и впечатлительнаго голоса я никогда не слышалъ. Впрочемъ, при всеобщемъ волненіи въ митингѣ, подобному происшествію не должно удивляться. Ничего не можетъ быть естественнѣе, что какой нибудь съумасбродный фанатикъ доведенъ былъ одушевленіемъ всей сцены митинга до изступленія, и чтобы облегчить себя, прибѣгнулъ къ этому средству.
   -- Сказать ли вамъ правду?-- возразила Нина: я бы хотѣла отправиться туда и сегодня. Во-первыхъ потому, что это пріятная поѣздка, а во-вторыхъ и потому, что мнѣ такъ нравится прогулка въ лѣсу,-- нравится ходить между палатками, слушать разговоры негровъ и видѣть различные образчики человѣческой натуры. Я въ жизнь свою не видала такого многолюднаго собранія.
   -- Прекрасно! сказалъ дядя Джонъ, и я ѣду! Клэйтонъ правду говоритъ, что никто не долженъ стыдиться своей религіи.
   -- Конечно! саркастическимъ тономъ, сказала тетушка Марія.
   -- Ѣду, непремѣнно ѣду! сказалъ дядя Джонъ, выпрямляясь.
   -- Съ Богомъ! воскликнулъ Клэйтонъ. Мы не должны судить о неграхъ примѣнительно къ привычкамъ образованнаго общества. Въ людяхъ образованныхъ каждая способность души остается въ своихъ надлежащихъ границахъ; но въ этомъ дикомъ произрастеніи восторженность переходить нерѣдко предѣлы приличія, какъ дикій жасминъ заглушаетъ иногда огромное дерево.
   -- Скажите, пожалуйста, сказала Нина: -- замѣтили ли вы, какъ бѣдный старикъ Тиффъ заботится о томъ, чтобы привязать своихъ дѣтей къ религіи? О себѣ, въ этомъ отношеніи, онъ мало заботится. Онъ похожъ на растенія, вьющіяся по деревьямъ въ болотахъ. Корня своего онъ не имѣетъ, а между тѣмъ растетъ и развивается.
   -- Несмотря на то, у него прехорошенькія, дѣти; -- и какъ мило одѣты! сказала Анна.
   -- Вы не знаете, душа моя, сказала Нина: -- Тиффъ, пpи встрѣчѣ со мной, почти всегда падаетъ мнѣ въ ноги, и умоляетъ не оставить его совѣтами относительно дѣтскихъ нарядовъ, и, еслибъ вы слышали, какъ забавно говоритъ онъ! У него, я вамъ скажу, такой отличный вкусъ, что не уступитъ ни одной французской модисткѣ. Ужъ кажется, я умѣю одѣться; а Тиффъ въ моемъ нарядѣ всегда найдетъ недостатки. Не правда ли, что это очень мило?-- Когда я смотрю на старика, который ухаживаетъ около этихъ дѣтей, маѣ всегда приходятъ въ голову мысль о старомъ неуклюжемъ кактусѣ, покрытомъ прелестными цвѣтами. Эти дѣти относительно къ Тиффу, тоже, что и цвѣты относительно къ кактусу. Отецъ малютокъ никогда не входитъ въ распоряженія Тиффа; Тиффъ съ своей стороны всячески старается устранить дѣтей отъ вліянія отца, и предоставить ему возможность трудиться. Все бремя воспитанія ихъ онъ принялъ на себя.
   -- Я съ своей стороны, сказала тетушка Несбитъ: -- рада, что ты принимаешь въ этихъ дѣтяхъ участіе. Но мнѣ они не нравятся. Я увѣрена, что изъ нихъ выдутъ безпорядочные люди; подожди немного, и ты увидишь, что слова мои оправдаются.
   -- Къ чему намъ брать къ себѣ на руки всѣхъ этихъ жалкихъ скоттеровъ, когда у насъ и безъ нихъ много прислуги? сказала мистриссъ Гордонъ.
   -- Я вовсе не намѣрена брать ихъ всѣхъ, возразила Нина:-- я хочу взять только этихъ дѣтей.
   -- Желаю вамъ всего лучшаго! сказала мистриссъ Гордень.
   -- Я удивляюсь, что сдѣлалось съ Гарри! замѣтила Нина. Онъ ужасно печаленъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказала тетушка Несбитъ: -- а я этого я не замѣтила.
   -- Почему знать? сказалъ дядя Джонъ: -- быть можетъ, онъ думаетъ о томъ, какимъ бы образомъ и сегодня отправиться на митингъ. Я такъ думаю отправиться. Да вотъ что, мастеръ Клэйтонъ, продолжалъ онъ, положивъ руку на плечо Клэйтона:-- садитесь вы въ кабріолетъ и возьмите съ собой эту маленькую грѣшницу, а я поѣду съ дамами; вѣроятно, вы позволяте мнѣ воспользоваться благотворнымъ вліяніемъ совѣтовъ вашей сестрицы.
   Безъ всякаго сомнѣнія, Клэйтонъ охотно согласился съ такимъ предложеніемъ, и общество изъявило согласіе привести его въ исполненіе.
   -- Но послушайте, Клэйтонъ, продолжалъ дядя Джонъ, посадивъ Нину въ кабріолетъ и лукаво прищуривъ глаза: въ свою очередь не оставьте и вы ее добрыми совѣтами. Ей необходимъ руководитель и наставникъ! Я вамъ скажу, Клэйтонъ,-- что такой дѣвочки не найти во всей Сѣверной Каролинѣ. Капризовъ въ ней бездна! Вы должны начать съ ласки и на нѣкоторое время дать ей волю; а потомъ ужъ съ ней не трудно справиться. Я самъ люблю, когда лошадь перерветъ, при первой закладкѣ, всю упряжь и разобьетъ повозку; смѣло можно сказать, что изъ нея будетъ прокъ.
   Сдѣлавъ такое глубокомысленное замѣчаніе, дядя Джонъ посадилъ въ карету миссъ Анну.
   Клэйтонъ понялъ, на что намекалъ дядя Джонъ, совѣтуя такое обращеніе съ Ниной. Онъ зналъ очень хорошо, что съ такимъ живымъ существомъ, какъ Нина, не должно стѣсняться въ объясненіяхъ, и потому ни одинъ старикъ не держалъ бы себя такъ спокойно и такъ непринужденно въ этомъ tête-à-tête, какъ Клэйтонъ. Онъ зналъ, что послѣдній разговоръ на митингѣ еще болѣе сблизилъ ихъ. При этомъ случаѣ они со всѣмъ чистосердечіемъ высказали другъ другу самыя сокровенныя чувства, а одно такое мгновеніе, по убѣжденію Клэйтона, имѣлъ болѣе обязательной силы, чѣмъ сотни объясненій въ любви.
   Утро было очаровательное, какъ это всегда бываетъ послѣ грозы, бушевавшей втеченіе ночи. Воздухъ, очищенный отъ густыхъ испареній и напитанный благоуханіемъ растительнаго царства, становился легкимъ, теплымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ придающимъ силу дыхательнымъ органамъ. Въ немъ распространялось бальзамическое дыханіе сосновой рощи, по которой они проѣзжали. Вся зелень, омытая проливнымъ дождемъ, казалась только-что распустившеюся: до такой степени она была свѣжа и привлекательна. По всему небосклону разстилались роскошныя, имѣвшія видъ плавающихъ острововъ облака, которыя составляютъ исключительную принадлежность американскаго неба; они рѣзкимъ рельефомъ отдѣлялись отъ глубокой лазури. Еще вдалекѣ отъ поляны, на которой сосредоточивался митингъ, до путниковъ долетали отголоски распѣваемыхъ гимновъ. По мѣрѣ приближенія къ ней, они встрѣчали шумныя группы, служившія доказательствомъ слишкомъ частаго посѣщенія балагана Абиджи Скинфлинта и другихъ, ему подобныхъ временныхъ заведеній. Первымъ дѣломъ ихъ было заглянуть въ уголокъ, избранный Тиффомъ для своихъ дѣтей: онъ дѣятельно гладилъ бѣлье для груднаго ребенка, вымытое свечера и только-что теперь просохшее. Полдневныя проповѣди еще не начиналась, и потому общество наше условилось пройтись между палатками. Женщины стряпали, мыли посуду подъ деревьями, при чемъ, разумѣется, не забыты были и бойкіе разговоры.
   Однимъ изъ самыхъ замѣчательныхъ явленій того дня была проповѣдь мистера Диксона о заблужденіи и грѣховности человѣческаго рода. Она заключалась сильнымъ и торжественнымъ воззваніемъ ко всему собранію относительно невольничества. Мистеръ Диксонъ напомнилъ диссидентамъ всѣхъ сектъ, что состояніе невольничества осуждается въ ихъ книгахъ положительно и неоспоримо, что ни подъ какимъ видомъ не согласуется съ христіанской религіей и съ священнымъ закономъ, повелѣвающимъ намъ любятъ другъ друга, какъ самихъ себя. Онъ описалъ имъ сцену, которой былъ свидѣтелемъ въ лагерѣ невольниковъ. Говорилъ объ ужасахъ, сопровождающихъ торговлю неграми внутри штатовъ,-- представилъ трогательную картину разлуки семействъ, нарушенія всѣхъ домашнихъ и общественныхъ узъ, проистекающихъ изъ этой торговли; и наконецъ, ссылаясь на неизвѣстнаго оратора, наведшаго на нихъ ужасъ наканунѣ, признавался передъ всѣмъ собраніемъ, что въ его словахъ онъ замѣчалъ глубокое значеніе, и что если не послѣдуетъ немедленнаго покаянія и исправленія, то, безъ всякаго сомнѣнія, праведный гнѣвъ Божій посѣтитъ всю страну. Говоря это съ чувствомъ, онъ въ свою очередь пробудилъ чувства въ слушателяхъ. Многіе были растроганы до слезъ; но, съ окончаніемъ проповѣди, чувства эти заглохли, какъ заглушаются волны, отступившія въ море послѣ удара въ скалу. Гораздо легче было принимать участіе во временномъ порывѣ душевнаго волненія, чѣмъ размышлять о трудныхъ и сопряженныхъ съ издержками преобразованіяхъ. Мистеръ Диксонъ отдавалъ, однакожь, справедливость бѣлымъ въ невольническихъ штатахъ, поставляя на видъ, что, втеченіе длиннаго періода безпорядочнаго управленія, они, отъ времени до времени, съ радушіемъ принимали проповѣдниковъ, ревностно говорившихъ въ защиту вѣры и человѣчества, хотя и слушали ихъ съ тѣмъ тупымъ терпѣніемъ, которое обнаруживаютъ люди, когда сознаютъ свои заблужденія, не намѣреваясь въ нихъ исправиться. Въ послѣдніе же годы такіе проповѣдники, порицая притѣсненія, испытываемыя невольниками, нерѣдко подвергали жизнь свою опасности. Эта проповѣдь была предметомъ разговора во всѣхъ частяхъ поляны; и никто, быть можетъ, не восхвалялъ ея такъ громко, какъ купецъ, торговавшій неграми, сидѣвшій въ это время на самомъ видномъ мѣстѣ въ балаганѣ Абиджи Скинфлинта.
   -- Проповѣдь была очень хороша, сказала Нина; и я вѣрю въ ней каждому слову, Но, скажите, что же, по-вашему мнѣнію, мы должны дѣлать?
   -- Мы должны, сказалъ Клэйтонъ, смотрѣть на эманципацію негровъ, какъ на неизбѣжное событіе, и приготовить къ тому всѣхъ нашихъ невольниковъ по возможности въ скорѣйшее время.
   Разговоръ этотъ происходилъ въ то время, когда партія наша расположилась завтракать въ прохладной тѣни деревьевъ вокругъ большой корзины съ холодной провизіей, которую они на свободѣ разбирали.
   -- Послушайте, Клэйтонъ, сказалъ дядя Джонъ: я не вижу смысла въ томъ приговорѣ, который произнесли сегодня надъ нами? Боже праведный! да какое же мы дѣлаемъ зло? Что касается до негровъ, то, право, они живутъ лучше нашего. Я говорю это хладнокровно -- то есть, такъ хладнокровно, какъ можетъ говорить человѣкъ около двухъ часовъ по полудни, въ такой зной, какъ сегодня. Вы только посмотрите на моихъ негровъ! Бываютъ ли у меня когда нибудь цыплята, яица или огурцы? Никогда, увѣряю васъ! Цыплята у меня не ведутся, червь точить огурцы при самомъ ихъ зародышѣ; а у негровъ, посмотришь, во всемъ изобиліе. Огурцы зеленѣютъ у нихъ, какъ плющъ, и, разумѣется, я долженъ у нихь покупать эти овощи. Они выводить цыплятъ; я покупаю ихъ, отдаю на кухню, и потомъ они же ихъ съѣдаютъ. Вотъ какъ у насъ водится! Что касается до цѣпей, до тюрьмъ и торговли неграми, то, конечно, это отвратительно! У меня этого не было я не будетъ. Я вытолкаю въ шею перваго покупщика, несмотря на-то, что эти курчавыя головы съѣдаютъ меня, какъ саранча. Какъ хотите, а подобныя проповѣди мнѣ не нравятся.
   -- Нашъ мистеръ Титмаршъ, сказала тетушка Несбить, говоритъ объ этомъ предметѣ совсѣмъ иначе.
   -- Не думаю, сказала Нина: чтобы учрежденіе, вредное для той и другой стороны, происходило отъ Бога.
   -- Кто этотъ мистеръ Титмаршъ? спросилъ Клэйтонъ, вполголоса.
   -- Это одинъ изъ фаворитовъ тетушки Несбитъ, и одинъ изъ предметовъ моего отвращенія. Я его терпѣть не могу!
   -- Конечно, могутъ говорить, что угодно объ образованіи простаго народа въ Сѣверныхъ Штатахъ, сказалъ дядя Джонъ; но этотъ народъ мнѣ не нравится. Да и къ чему ведетъ образованіе простаго народа?-- развѣ только къ ихъ же погибели. Я слышалъ объ ученыхъ кузнецахъ, которые пренебрегаютъ своимъ ремесломъ, пріучаются говорить напыщенныя рѣчи и становятся бродягами. Подобныя вещи мнѣ, право, не нравятся. Ученость ставитъ ихъ выше той сферы, въ которой имъ суждено обращаться; -- оттого и происходитъ въ Сѣверныхъ Штатахъ постоянный безпорядокъ и неурядица. У насъ здѣсь все идетъ мирно и тихо. Пристроить бы только несчастныхъ этихъ скоттеровъ Подождите, впрочемъ,-- рано или поздно, а мы припишемъ ихъ къ неграмъ, и тогда начнется у насъ не жизнь, а блаженство.
   -- Дѣйствительно, сказала Нина: дядюшка Джонъ видитъ въ этомъ возрожденіе блаженнаго вѣка!
   -- Разумѣется, сказалъ дядя Джонъ: для простаго народа не обходимо, чтобы кто-нибудь управлялъ имъ, заботился о немъ: это, по-моему, одно изъ главныхъ условій его существованія. Все его образованіе должно заключаться въ изученіи слѣдующей истины: стараться честнымъ трудомъ пріобрѣтать средства къ существованію въ той странѣ, въ которой судьбѣ угодно было основать его. Строгое соблюденіе этого правила въ свою очередь, будетъ служить прочнымъ основаніемъ честнаго, трудолюбиваго, полезнаго общества. Людямъ, которые должны управлять такимъ обществомъ, надобно будетъ рѣшить, въ чемъ состоять ихъ обязанности. Они должны быть разсудительны, внимательны, снисходительны, и тому подобное. Вотъ мое понятіе о благоустроенномъ обществѣ.
   -- Поэтому вы не гражданинъ Соединенныхъ Штатовъ, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Я не гражданинъ?-- Неправда. Я вѣрю въ равенство джентльменовъ и въ права равенства между людьми благовоспитанными. Въ этомъ состоитъ мое понятіе о законахъ нашей родины.
   Клэйтонъ, Нина и Анна засмѣялись.
   -- Слушая веселыя и свободныя сужденія дядюшки, сказала Нина: замѣчая въ немъ желаніе добра своему ближнему, другой, пожалуй, приметъ его за величайшаго демократа. А какъ вы полагаете, почему онъ кажется такимъ? потому что онъ до безпредѣльности вѣритъ въ свое превосходное положеніе -- вотъ и все. Онъ увѣренъ, что, при своемъ положеніи, онъ не подвергается ни малѣйшей опасности.
   Общество наше условилось не ждать окончанія вечернихъ проповѣдей. Новизна эффекта миновала, и къ тому же тетушка Несбитъ заговорила о вредномъ вліяніи росы и вечерняго воздуха. Вслѣдствіе этого, лишь только атмосфера охладѣла до такой степени, что можно было ѣхать подъ косвенными лучами солнца, невыносимо палившаго втеченіе дня, наши путники уже возвращались домой. Лѣсная дорога покрывалась зеленью и золотистыми полосами свѣта, прорывавшагося сквозь пустыя пространства между стволами деревьевъ; сосновая роща во всѣхъ частяхъ свонхь оглашалась пѣніемъ птицъ. Весьма естественно, что разговоръ между Ниной и Клэйтономъ имѣлъ спокойное настроеніе.
   -- Мнѣ кажутся странными всѣ эти бесѣды я разсужденія, сказала Нина. Въ такихъ случаяхъ я всегда вспоминаю Ливію Рай... Ахъ! если бы вы знали, что это за дѣвушка! сколько прекрасныхъ качествъ въ ней! и что всего необыкновеннѣе,-- она добра, не будучи скучною. Скажите, пожалуйста,-- почему это добрые люди, по большей части, вмѣстѣ съ тѣмъ бываютъ и скучны.
   -- Надо вамъ замѣтить, сказалъ Клэйтонъ: подъ качествомъ добрый, я почти всегда подразумеваю недостатокъ нравственной силы. Люди нерѣдко говорятъ о самоотверженіи,-- тогда какъ желанія ихъ до такой степени шатки, что сдѣлать оданъ шагъ или другой для нихъ все равно. Такіе люди легко попадаютъ на религіозную рутину, выучиваютъ наизусть нѣсколько фразъ, и становятся, какъ вы говорите, весьма скучными добрыми людьми.
   -- Въ этомъ отношеніи Ливія Рэй заслуживаетъ вниманія, сказала Нина. Она получила то воспитаніе, которое обыкновенно даютъ дѣвочкамъ въ Новой Аигліи, воспитаніе фундаментальнѣе и обширнѣе нашего. Она также легко читаетъ полатыни и погречески, какъ пофранцуски и поитальянски. Она умна, проницательна, дальновидна; а съ тѣмъ вмѣстѣ прихотлива и капризна, какъ этотъ виноградъ, хотя въ то же время такъ основательна! О, я обожаю ее! Не смотря на ея кратковременное пребываніе въ нашемъ пансіонѣ, она принесла мнѣ больше пользы, чѣмъ всѣ учителя и все ученье. Пріятно имѣть убѣжденіе, что подобные люди существуютъ. Не правда ли?
   -- Да, сказалъ Клэйтонъ. Все хорошее въ этомъ мірѣ проистекаеть отъ людей съ хорошимъ направленіемъ. Все вычитанное изъ книгь не принесетъ вамъ той пользы, какую можетъ доставить знакомство съ личностью писателя. Хорошая книга непремѣнно заставляетъ васъ предполагать, что въ авторѣ есть гораздо больше того, что онъ высказалъ.
   -- Это самое чувство я испытываю въ отношенія къ Ливіи, съ горячностью сказала Нина. Она мнѣ кажется какимъ-то родникомъ. Я долго находилась при ней, а не постигла ея и половину? Она постоянно возбуждала во мнѣ желаніе узнать ее еще болѣе. Когда нибудь я прочитаю вамъ ея письма. Ливія пишетъ превосходно; и я очень цѣню это, потому что сама я совсѣмъ не умѣю писать. Я лучше могу говорить, чѣмъ писать. Идеи, которыя гнѣздятся въ головѣ моей, ни подъ какимъ видомъ не хотятъ повиноваться мнѣ, когда я вздумаю изложить ихъ на бумагѣ: онѣ непремѣнно хотятъ, чтобъ я ихъ высказала. Вы бы посмотрѣли на Ливію; такіе люди всегда дѣлаютъ меня недовольной собою. Не знаю, почему мнѣ пріятно видѣть людей и предметы превосходнѣе меня во многихъ отношеніяхъ, тогда какъ они явно говорятъ мнѣ, убѣждаютъ меня, до какой степени я жалкое созданіе. Услышавъ Дженни Линдъ, я послѣ того долго не могла слышать своей музыки, которая вдругъ обратилась въ пустые, лишенные всякой гармоніи, звуки, а между тѣмъ музыка мнѣ нравится. Изъ всего этого я заключаю, что лучшій способъ къ исправленію себя состоитъ въ сознаніи своихъ недостатковъ
   -- Справедливо, сказалъ Клэйтонъ: это сознаніе можно назвать основнымъ камнемъ къ сооруженію всего прекраснаго. Главнѣйшее условіе для достиженія успѣха въ наукахъ и искусствахъ заключается именно въ сознаніи, что мы далеки ещк до совершенства.
   -- Знаете ли, сказала Нина послѣ непродолжительнаго молчанія: -- я все удивляюсь, за что вы полюбили меня? Мнѣ часто приходитъ на мысль, что вамъ бы слѣдовало жениться не на мнѣ, а на Ливіи Рэй.
   -- Очень вамъ обязанъ, сказалъ Клэйтонъ: -- за такое милое съ вашей стороны попеченіе о моей женитьбѣ. Извините, однакожь, если я отдамъ предпочтеніе моему собственному выбору. Вѣдь и мы иногда бываемъ немного своенравны, и становимся похожими на вашъ прекрасный полъ.
   -- Но, сказала Нина:-- если у васъ такой дурной вкусъ и вы непремѣнно хотите поставить на своемъ, то позвольте мнѣ предупредить васъ, что вы рѣшительно незнаете, что ожидаетъ васъ впереди. Я весьма несвѣдуща, во мнѣ ничего нѣтъ ничего практическаго. Я не умѣю вести счеты и вовсе не понимаю домохозяйства. Я буду оставлять открытыми комоды и шкафы; на письменномъ столѣ моемъ вы увидите всегдашній безпорядокъ; не могу запомнить число мѣсяца,-- люблю рвать газеты и вообще дѣлать такія вещи, которыхъ никто не похвалитъ, а тѣмъ болѣе вы, и тогда мнѣ начнутъ говорить: Нина, зачѣмъ ты не сдѣлала этого? зачѣмъ не сдѣлала того? отчего ты дѣлаешь другое? и такъ далѣе. О, я знаю васъ, мужчинъ! Разумѣется, это мнѣ непонравится, и я буду въ тягость и себѣ, и вамъ. Я никогда не думала выходить за мужъ, а тѣмъ болѣе не разсчитывала на ваше предложеніе! Такъ вы не хотите принять мое предостереженіе?
   -- Нѣтъ! сказалъ Клэйтонъ, посмотрѣвъ на Нину съ выразительной улыбкой.
   -- Какъ ужасно упрямы и своенравны эти мужчины! сказала Нина и вмѣстѣ съ притворнымъ смѣхомъ вдохнула въ себя длинный глотокъ воздуха.
   -- Что дѣлать! женщины вообще обладаютъ такой незначительной частицей этихъ качествъ, что мы, по необходимости, должны принять остальное на себя, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Значитъ, вы рѣшительно остаетесь при своемъ выборѣ?сказала Нина, глядя кругомъ, полусмѣясь, полураскраснѣвшись.
   -- Непремѣнно! особливо послѣ вашего великодушнаго вызова.
   Съ этими словами Клэйтонъ крѣпко обнялъ одной рукой стамъ Нины и пристально посмотрѣлъ ей въ глаза.
   -- Ну что, моя маленькая Оріола {Oriole, родъ хорошенькой птички тропическихъ странъ.}, наконецъ я поймалъ васъ? И....
   Но мы уже слишкомъ растянули эту главу.
  

ГЛАВА XXV.

ВОЗВРАЩЕНІЕ МИЛЛИ.

   Посѣщеніе Клейтона и его сестры, какъ все пріятное въ этомъ мірѣ, имѣло свой конецъ. Клейтонъ былъ отозванъ къ служебнымъ занятіямъ и книгамъ, а Анна должна была сдѣлать нѣсколько лѣтнихъ визитовъ, предварительно, до пріѣзда на плантацію Клейтона "въ рощу Маньолій", гдѣ ей предстояло разсмотрѣть нѣсколько плановъ относительно улучшенія быта негровъ. Нина и Клейтонъ старались показать, что между ними не было окончательной помолвки, но въ минуты разлуки для всѣхъ очевидно было, что для опредѣленія ихъ отношеній другъ къ другу не доставало именно только этого названія. Между Ниной и Анной образовалась самая искренняя дружба. Несмотря на то, что Нина почти ежедневно приходила въ непріятное отношеніе съ непогрѣшительными взглядами Анны на вещи, что Анна въ значительной степени обладала той похвальной наклонностью читать наставленія, которая часто существуетъ въ самыхъ отличныхъ молодыхъ леди,-- доброе согласіе между ними никогда не нарушалось. Надобно, однакоже, признаться, что недѣлю спустя послѣ разлуки, Нина замѣтно скучала и не знала какъ убить время. Происшествіе, которое мы сейчасъ разскажемъ, доставило ей нѣкоторое развлеченіе и вмѣстѣ съ тѣмъ возможность открыть новую страницу въ нашемъ разсказѣ.
   Однажды, послѣ завтрака, когда Нина одна сидѣла на балконѣ, вниманіе ея было привлечено громкими восклицаніями, раздававшимися съ правой стороны господскаго дома, гдѣ расположено было селеніе негровъ. Взглянувъ туда, Нина, въ крайнему своему изумленію, увидѣла Милли въ срединѣ многочисленной группы, осаждавшей ее безпрерывными вопросами. Чтобъ узнать, что это значило, Нина въ ту же минуту сбѣжала съ балкона. Приближась къ группѣ, она съ удивленіемъ замѣтила, что голова ея доброй старой Милли была перевязана, одна рука подвѣшена, и что сама она находилась въ крайнемъ изнеможеніи.
   -- Милли! вскричала она, подбѣгая къ ней съ непритворной любовью: что съ тобой сдѣлалось!
   -- Ничего моя радость! особливо теперь, когда я добрела сюда!
   -- Но скажи, пожалуйста, что съ твоей рукой?
   -- Право ничего! Въ меня выстрѣлилъ одинъ господинъ, но, благодаря Бога, не убилъ. Я не имѣла къ нему злобы, и вполнѣ убѣжденная, что съ его стороны несправедливо и неприлично обходиться со мной такимъ образомъ, взяла я убѣжала.
   -- Пойдемъ ко мнѣ, сію же минуту, сказала Нина, поддерживая старую няню, и помогая ей подняться по ступенькамъ балкона:-- какой стыдъ, какое варварство! Тихонько, Милли, не торопись! Какъ безчеловѣчно! Я знала, что на этого человѣка нельзя положиться.-- Такъ это-то и есть хорошее мѣсто, которое онъ нашелъ для тебя?
   -- Точно такъ, сказалъ Томтитъ, бѣжавшій въ главѣ молодаго поколѣнія негровъ, съ полотенцемъ, перекинутымъ черезъ плечо, и съ недочищеннымъ ножемъ въ рукѣ, между тѣмъ, какъ Роза, старый Гондредъ и многіе другіе вошли на балконъ.
   -- Ахъ, Господи! сказала тетушка Роза: -- только вздумать объ этомъ! Зачѣмъ это богатые-то люди отпускаютъ своихъ негровъ ко всякой дряни въ услуженіе?
   -- Ничего, сказалъ старый Гондредъ:-- это хорошо! Милли ужь слишкомъ зазналась; стала задирать свой носъ черезъ чуръ высоко. Удивляться тутъ нечему!
   -- Убирайся ты прочь, старая язва! вскричала тетушка Роза. Я еще не знаю, кто выше твоего задираетъ свой носъ.
   Нина, отпустивъ многочисленную свиту, сопровождавшую ее до крыльца и состоявшую преимущественно изъ мальчишекъ и слугъ, начала внимательно осматривать рану своей старой подруги. Пуля, дѣйствительно, слегка скользнувъ по рукѣ, произвела однако же глубокую поверхностную рану, которая приняла воспалительное свойство, вслѣдствіе солнечнаго зноя и утомленія во время перехода.
   Снявъ перевязку съ головы Милли, она увидѣла множество кровяныхъ просѣковъ отъ сильныхъ и жестокихъ ударовъ.
   -- Что это значитъ? сказала Нина.
   -- Это удары, которые нанесены мнѣ. Онъ былъ пьянъ, дитя мое, и не зналъ, что дѣлалъ.
   -- Какъ жестоко, какъ безчеловѣчно! сказала Нина: -- посмотрите, продолжала она, обращаясь къ тетушкѣ Несбитъ:-- вотъ что значитъ отпускать людей въ услуженіе!
   -- Нина! я право не знаю, что теперь дѣлать, печально сказала тетушка Несбитъ.
   -- Вы не знаете?? ну, такъ я скажу, что надобно дѣлать! Во первыхъ, нужно перевязать эти раны и успокоить больную; сказала Нина, суетясь около Милли, приготовляя перевязки и въ тоже время, позвонивъ въ колокольчикъ, чтобы подали теплой воды.
   -- Успокойся, Милли! я все сдѣлаю; стоитъ только захотѣть, и я могу быть славной нянюшкой, во всѣхъ отношеніяхъ.
   -- Да благословитъ васъ небо, дитя мое; мнѣ становятся легче, отъ одной увѣренности, что я воротилась домой!
   -- Въ другой разъ ты не поспѣшишь бѣжать отъ насъ, сказала Нина, начиная омывать и перевязывать раны. Теперь ты похожа на что-то; ты можешь лечь въ моей комнатѣ и отдохнуть.
   -- Благодарю васъ, милое дитя мое; но лучше будетъ, еслва пойду въ свою комнату; тамъ-то ужь я буду совершенно какъ дома, сказала Милли.
   И Нина, съ обычною энергіей, проводила Милли, спустила сторы, уложила ее въ постель, покрыла шалью и, нѣсколько разъ пожелавъ ей уснуть и успокоиться, удалилась.
   Съ нетерпѣніемъ ждала она минуты, когда Милли проснется; до такой степени тревожило ее положеніе больной и до такой степени она интересовалась узнать подробности ея разсказа.,
   -- Какое безчеловѣчіе! сказала Нина, обращаясь къ тетушкѣ Несбигь. Мы должны подать жалобу на этихъ людей, при*ънудить ихъ дорого заплатить за подобный поступокъ.
   -- Ахъ, Нина! возразила тетушка Несбитъ:-- это будетъ стоить значительныхъ издержекъ и безполезной траты времена.
   -- Ничего, сказала Нина. Я сейчасъ же напишу Клэйтону Я знаю, что онъ возьмется за это дѣло съ тою же горячностію, какъ и я. Онъ знакомъ съ нашими законами и знаетъ ихъ примѣненіе.
   -- Все же, Нина, безъ издержекъ это не обойдется, плачевнымъ голосомъ сказала тетушка Несбитъ: я знаю по опыту, что одна бѣда влечетъ за собой другую! Если Милли не воротится на мѣсто, я должна потерять плату за нее. А ужь это одно стоитъ всѣхъ судебныхъ издержекъ! На будущее время ей слѣдуетъ быть поосторожнѣе.
   -- Ахъ, тетенька! неужели и послѣ этого вы хотите, чтобъ Милли воротилась на мѣсто?
   -- Конечно, хотя и очень жалю; уже и это обстоятельство я ставлю за большую потерю.
   -- Тетенька, вы говорите, какъ будто кромѣ потери своей вы о чемъ больше не думаете. Вы совсѣмъ не обращаете вниманія на тѣ страданія, которыя ожидаюгь Милли впереди.
   -- Напрасно ты такъ полагаешь; я очень сожалѣю Милли, сказала тетушка Несбить: -- я еще болѣе буду сожалѣть, если она долго прохвораетъ. Согласись сама, при моемъ положеніи мнѣ необходимо отдать куда нибудь въ люди женщину, которая для меня совершенно безполезна.
   -- Да, я узнаю ее въ каждомъ ея словѣ, сказала Нина, тономъ негодованія, выбѣжавши изъ комнаты и тихонько заглянувши въ дверь Милли. Кромѣ себя, она никого не видитъ, никого не слышитъ, ни о чемъ не думаетъ; до другихъ ей вовсе нѣтъ дѣла. Какъ жаль, что Милли принадлежитъ не мнѣ.
   Послѣ двухъ-трехъ часовъ укрѣпляющаго сна, Милли вышла изъ комнаты довольно бодрою. Крѣпкая физическая организація и жизненныя силы, постоянно находившіяся въ превосходномъ порядкѣ, давали Милли возможность переносить болѣе обыкновеннаго. Нина успокоилась, убѣдясь, что нанесенные побои и рана не будутъ имѣть дурныхъ послѣдствій и что черезъ нѣсколько дней Милли совершенно поправится.
   -- Теперь Милли, сказала Нина: пожалуйста, разскажи мнѣ, гдѣ ты была, и что за причина такихъ жестокихъ побоевъ?
   -- Вотъ видите ли, моя милочка, я поступила въ домъ мистера Баркера, человѣка добрѣйшаго, какъ увѣряли меня; и дѣйствительно онъ былъ добрѣйшій человѣкъ во многихъ отношеніяхъ. Но дѣло въ томъ, дитя мое, на свѣтѣ есть люди, которые, такъ сказать, состоятъ изъ двухъ половинъ -- изъ очень доброй и очень злой. Къ такому роду людей принадлежалъ и мистеръ Баркеръ. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ пьяница, но ужь если выпьетъ хоть бездѣлицу, то сдѣлается ужасно страшнымъ и сердитымъ; въ такія минуты на него ничѣмъ не угодишь. Жена у него была прехорошенькая, и самъ онъ ничего бы, еслибъ не рябины: онѣ его безобразили, особливо въ минуты бѣшенства! Сначала, знаете, все шло хорошо, и я была чрезвычайно довольна. Но однажды онъ пріѣхалъ домой такой сердитый, что никто ему не попадайся. Въ домѣ у него была другая женщина, съ ребенкомъ, такимъ милашкой, что прелесть. Ребенокъ этотъ игралъ обгорѣлой спичкой и нечаянно замаралъ одну изъ рубашекъ мистера Баркера, которыя я гладила. Вдругъ входитъ мистеръ Баркеръ, да какъ взбѣсится, какъ зареветъ; просто, я вамъ скажу, волосъ сталъ дыбомъ! Я слыхала его крикъ, но такого, какъ при этомъ разѣ, не слышала! Онъ божился, что убьетъ ребенка, и думала, душа моя, что онъ это сдѣлаетъ. Малютка забѣжалъ за меня; я прикрыла его,-- вѣдь, дѣтское дѣло, чѣмъ онъ виноватъ?-- Вотъ знаете, мистеръ Баркеръ еще больше взбѣленился; напустился на меня, схватилъ кожаный ремень, и, что есть силы, началъ бить меня по головѣ. Я думала уже, что онъ убьетъ меня; едва только подбѣжала къ двери, толкнула изъ нея ребенка прямо на руки Анны, которая въ туже минуту и убѣжала. Послѣ этого, онъ набросился на меня, какъ настоящій тигръ; изо рта бьетъ пѣна, реветъ и мечется! Я вывернулась наконецъ и убѣжала; но въ этотъ моментъ онъ схватилъ ружье и пустилъ въ меня зарядъ. Къ счастію, пуля только скользнула по поверхности кожи. Благодареніе Богу, что онъ не раздробилъ мнѣ руку! Ужь я же, надо вамъ сказать, перепугалась! Впрочемъ, я бы не рѣшалась бѣжать, еслибъ знала, что жизнь моя въ томъ домѣ будетъ внѣ опасности. Я бѣжала, что было силъ, пока не достигла лѣса, гдѣ встрѣтила нѣсколько свободныхъ негровъ, которые пріютили меня я дали возможность отдохнуть денька два. Оттуда-то ужь я по вашему приказанію пустилась прямо домой.
   -- И прекрасно сдѣлала, сказала Нина. Теперь, нужно сказать тебѣ Милли: я намѣрена подать на этого человѣка жалобу.
   -- Ахъ, ради Бога, миссъ Нина, не дѣлайте этого! У него жена такая милая женщина, и къ тому же онъ, мнѣ кажется, вовсе не зналъ, что дѣлалъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Милли! ты должна желать этого, потому что его заставятъ быть осторожнѣе съ другими людьми.
   -- Въ этомъ отношеніи, миссъ Нина, я съ вами согласна; что касается до моей обиды, то я не питаю къ нему злобы.
   -- О, нѣтъ; онъ долженъ и за это отвѣтить, сказала Нина. Я напишу мистеру Клэйтону и попрошу его совѣта.
   -- Конечно, мистеръ Клэйтонъ добрый человѣкъ, сказала Милли. Худое онъ не назоветъ хорошимъ, и во всякомъ случаѣ поступитъ справедливо.
   -- Да, сказала Нина: -- подобнымъ людямъ должно внушить самымъ строгимъ образомъ, что законъ не пощадитъ ихъ за такое звѣрское обхожденіе. Пусть моя жалоба образумить ихъ!
   Нина немедленно вошла въ кабинетъ и отправила къ Клэйтону длинное письмо, въ которомъ, изложивъ всѣ подробности дѣла, просила его, непосредственнаго содѣйствія. Читателямъ нашимъ, бывавшимъ когда либо въ подобныхъ обстоятельствахъ, нисколько не покажется удивительнымъ, что Клэйтонъ видѣлъ въ этомъ письмѣ приглашеніе немедленно пріѣхать въ Канема. И дѣйствительно, спустя нѣсколько часовъ послѣ полученія письма, онъ еще разъ сдѣлался членомъ домашняго кружка. Онъ вошелъ на балконъ съ величайшимъ восторгомъ и радостью.
   -- Характеръ нашего штата и чистота нашихъ учрежденій, сказалъ Клэйтонъ:-- вмѣняютъ намъ въ обязанность защищать тотъ классъ народонаселенія, котораго безпомощность болѣе всего требуетъ нашей защиты. Мы должны смотрѣть на негровъ, какъ на несовершеннолѣтнихъ дѣтей, и потому всякое нарушеніе ихъ правъ должно быть преслѣдуемо со всею строгостью законовъ.
   Не теряя времени, онъ отправился въ сосѣдній городъ, гдѣ Милли находилась въ услуженіи, и, къ счастію, узналъ, что главнѣйшіе обвинительные пункты могли подтвердить бѣлые свидѣтели. Женщина, которая нанята была Баркеромъ для какого-то шитья, во время всей сцены сидѣла въ сосѣдней комнатѣ; побѣгъ Милли изъ дома и выстрѣлъ, пущенный ей въ слѣдъ, были замѣчены нѣкоторыми рабочими. Поэтому, все обѣщало хорошій исходъ дѣлу, и Клэйтонъ смѣло приступилъ къ нему.
  

ГЛАВА XXVI.

СУДЪ.

   -- Теперь надо смотрѣть въ оба, сказалъ Франкъ Россель, обращаясь къ двумъ-тремъ адвокатамъ, сидѣвшимъ въ боковой комнатѣ уголовнаго суда въ И.... Клэйтонъ засѣлъ на боеваго коня своего и намѣренъ атаковать насъ, какъ левіаѳанъ, выбѣжавшій изъ густаго тростника.
   -- Клэйтонъ -- добрый малый, замѣтилъ одинъ изъ адвокатовъ. Я люблю его, не смотря, что онъ не слишкомъ словоохотливъ.
   -- Добрый! сказалъ Россель, вынимая изо рта сигару. Да это просто бомбическая пушка, заряженная по самое дуло добродушіемъ! Во ужь и то если онъ разрядитъ ее, то того и смотри, что разгромитъ цѣлый міръ. Мы не можемъ составитъ себѣ полное понятіе о его душевныхъ качествахъ. Процессъ, этотъ, начатый по просьбѣ его невѣсты, я считаю за величайшее для него благодѣяніе, потому собственно, что онъ, какъ нельзя болѣе, согласуется съ его рыцарскимъ характеромъ. Вѣрите ли, когда я услышалъ объ этомъ, я чуть съ ума не сошелъ. Опрометью бросился изъ дому, побѣжалъ къ Смитирсу, Джойсу и Петерсу, и упросилъ ихъ не медлить этимъ дѣломъ, чтобъ не дать Клэйтону возможности остынуть. Если онъ успѣетъ выиграть этотъ процессъ, то почему знать, быть можетъ и навсегда примирится съ призваніемъ адвоката.
   -- А развѣ онъ не любитъ этого призванія?
   -- Не знаю, какъ вамъ сказать. Знаю только, что Клэйтонъ одаренъ той возвышенною благородной гордостью, которая возмущается почти противъ всего въ этомъ мірѣ. Изъ десяти процессовъ, едва ли онъ возмется защищать хотя одинъ. Въ самую критическую минуту съ его совѣстью вдругъ начнутъ дѣлаться какія-то конвульсія, и онъ бросаетъ дѣло. Надѣюсь, однакоже, что защита этой невольницы понравится ему въ высшей степени.
   -- Говорятъ, она славная женщина? замѣтилъ одинъ изъ адвокатовъ.
   -- И принадлежитъ къ хорошей фамиліи, подхватилъ другой.
   -- Да, сказалъ третій:-- и, кажется, предметъ любви Клейтона принимаетъ въ этомъ дѣлѣ живое участіе.
   -- Это правда, сказалъ Россель: -- мнѣ говорили, что женщина, о которой идетъ рѣчь, принадлежитъ одной изъ ея родственницъ. Миссъ Гордонъ, сколько мнѣ извѣстно, довольно своенравное маленькое созданіе: едва ли она согласится оставить подобное дѣло безъ послѣдствій. Къ тому же, и фамилія Гордоновъ издавна пользуется большимъ уваженіемъ и вліяніемъ. Клэйтонъ увѣренъ въ выигрышѣ этого процесса, между тѣмъ какъ законъ, сколько я понимаю, ни подъ какимъ видомъ не въ его пользу.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? сказалъ одинъ изъ адвокатовъ, по имени Билль Джонсъ.
   -- Да, да, отвѣчалъ Россель: -- я увѣренъ въ этомъ. Впрочемъ это ничего не значитъ. Клэнтону стоитъ только проснуться: онъ увлечетъ за собою и судей и присяжныхъ.
   -- Удивляюсь, сказалъ другой адвокатъ: -- почему Баркеръ не покончилъ дѣла мировой.
   -- О, Баркеръ упрямъ, какъ пень. Вы знаете, что такіе люди, какъ онъ, и вообще люди средняго сословія, всегда питаютъ ненависть къ стариннымъ фамиліямъ. Онъ хочетъ испытать свои силы въ борьбѣ съ Гордонами, вотъ и все тутъ. Въ добавокъ къ этому примѣшиваются его понятія о правахъ гражданина Соединенныхъ Штатовъ. Онъ не хочетъ уступить Гордонамъ ни на волосъ. Въ его жилахъ течетъ шотландская кровь, и, повѣрьте, онъ, какъ смерть, уцѣпится за это дѣло.
   -- Надобно ожидать, что Клэйтонъ произнесетъ превосходную защитительную рѣчь, сказалъ Джонсъ.
   -- Еще бы! сказалъ Россель:-- да я бы и самъ произнесъ такую рѣчь, что всѣ слушатели разинули бы рты! Во-первыхъ, тутъ обнаруживается явное звѣрство надъ женщиной, которая вполнѣ заслуживаетъ уваженія; во-вторыхъ, кромѣ долга каждаго человѣка -- защищать беззащитнаго, можно отличнымъ образомъ распространиться на счетъ гуманности и тому подобнаго. Клэйтонъ лучше всякаго съумѣетъ воспользоваться этими обстоятельствами, потому собственно, что будетъ говорить по убѣжденію. Во всякомъ случаѣ, поговорить тутъ есть о чемъ; а когда человѣкъ говоритъ по убѣжденію, то онъ непремѣнно произведетъ впечатлѣніе, которое невозможно при всякихъ другихъ обстоятельствахъ.
   -- Однако, я не понимаю тебя, Россель, сказалъ одинъ изъ адвокатовъ: -- почему ты думаешь, что законъ не на сторонѣ Клэйтона? Съ своей стороны я вижу въ этомъ дѣлѣ гнусное злоупотребленіе власти.
   -- Конечно; это такъ, сказалъ Россель: -- да и самый человѣкъ-то этотъ -- ни больше, ни меньше, какъ безсмысленный, бездушный звѣрь, котораго слѣдовало бы повѣсить, разстрѣлять, словомъ, сдѣлать съ нимъ все, что угодно; но если судить строго, то онъ не совсѣмъ переступилъ границы, опредѣленныя закономъ. Вамъ извѣстно, что тому, кто нанимаетъ слугу, законъ вашъ предоставляетъ неограниченныя права властелина. Отъ буквы закона, по моему мнѣнію, отступать нельзя.
   -- Но, согласись, Россель, сказалъ Джонсь: -- вѣдь это ни съ чѣмъ не сообразно?
   -- Что дѣлать, мой другъ! міръ нашъ преисполненъ всякаго рода несообразностей, замѣтилъ Россель, закуривая новую сигару.
   -- Скажи же мнѣ, сказалъ Джонсъ: -- какимъ образомъ Клэйтонъ надѣется успѣть, если законъ такъ явно говорить не въ его пользу.
   -- О, ты еще не знаешь Клэйтона. Онъ мастерски умѣетъ мистифировать. Главнѣе всего, онъ мистифируетъ самого себя. А вы замѣтьте, если способный даровитый человѣкъ мистифируетъ самого себя, и вполнѣ предается своимъ убѣжденіямъ, тогда ему ничего не значитъ убѣдить въ томъ же и другихъ и склонить ихъ на свою сторону. Съ искреннимъ сожалѣніемъ признаюсь тебѣ Джонсъ, что недостатокъ этой способности, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, я считаю для себя за величайшее несчастіе. Въ необходимыхъ случаяхъ, я умѣю говорить мужественно и патетично; но никакимъ образомъ не могу увлечься своими словами. Я рѣшительно не вѣрю себѣ; а это предосадная вещь. Только тѣ люди и могутъ увлекать другихъ своимъ краснорѣчіемъ, которые одарены способностью вѣровать въ свои слова и приходить отъ нихъ въ безпредѣльный восторгъ. Тотъ же, кто смотритъ на жизнь, какъ смотрю я на нее, то есть, какъ на тяжелую, сухую, скучную дѣйствительность, не въ состояніи произвесть впечатлѣніе, какое производятъ люди, подобные Клэйтону.
   -- Дѣйствительно, Россель, своими словами ты всегда производишь на меня непріятное впечатлѣніе. Повидимому, ты ни во что не вѣришь.
   -- Напротивъ, сказалъ Россель: -- я вѣрю въ таблицу умвоженія и въ нѣкоторыя другія вещи подобнаго рода, помѣшенныя въ началѣ ариѳметики; вѣрю также и въ то, что изъ дурнаго не можетъ выйдти хорошее. Но что касается до великолѣпныхъ отвлеченностей Клэйтона, я отъ души желаю ему наслаждаться ими. А между тѣмъ, пока онъ говоритъ, я буду ему вѣрить; такъ точно будете и вы, и всѣ другіе, хотя въ сущности вѣрить-то рѣшительно не слѣдуетъ; въ этомъ я убѣждаюсь не ранѣе однакожь, какъ на другое утро при пробужденіи. Крайне жаль, что такими людьми, какъ Клэйтонъ, нельзя замѣнятъ огромныя пушки. Каждый выстрѣлъ его наносилъ бы смерть и разрушеніе. Еслибъ онъ позволилъ мнѣ заряжать его и стрѣлять, то онъ и я образовали бы фирму, которая въ непродолжительное время опустошила бы весь край. Да вотъ и онъ на лицо!
   -- Ало, Клэйтонъ! все ли готово?
   -- Кажется, все, сказалъ Клейтонъ:-- когда будетъ собраніе?
   -- Разумѣется, не дальше, какъ сегодня, сказалъ Россель.
   Клэйтону, при первой его защитительной рѣчи, суждено было имѣть значительное число лишнихъ слушателей. Дѣло это въ высшей степени интересовало многочисленную фамилію Гордоновъ. Кромѣ того, въ судѣ должны были присутствовать многіе искренніе друзья Клэйтона, его отецъ, мать и сестра, которые, хотя и жили въ различныхъ частяхъ штата, но на этотъ разъ, по случаю визита, находились вблизи города И....
   Первый шагъ молодаго человѣка, при вступленіи его на какое либо поприще, первый его опытъ, какъ спускъ корабля на воду, всегда обращаетъ на себя вниманіе и вызываетъ сочувствіе. Во время вышеприведеннаго разговора, отецъ, мать и сестра Клэнтона, вмѣстѣ съ Ниной, сидѣли въ гостиной знакомыхъ своихъ въ И.... и разсуждали о томъ же предметѣ.
   -- Я полагаю, что онъ выиграетъ это дѣло, сказала Анна Клэйтонъ съ увѣренностью великодушной женщины и любящей сестры. Онъ показывалъ мнѣ проэктъ своей защитительной рѣчи,-- и, я увѣрена, возраженія на нее невозможны. Батюшка, говорилъ ли онъ вамъ объ этомъ что нибудь?
   Судья Клэйтонъ, закинувъ руки назадъ, ходилъ взадъ впередъ по комнатѣ, съ обычнымъ, задумчивымъ, серьёзнымъ видомъ. При вопросѣ Анны, онъ вдругъ остановился и сказалъ:
   -- Мой взглядъ на предметы и взглядъ Эдуарда до такой степени различны, что я счелъ за лучшее не приводить его въ замѣшательство объясненіями по этому дѣлу. По моему мнѣнію, онъ сдѣлалъ весьма неудачный выборъ; лучше, если бы онъ взялъ на себя какое нибудь другое дѣло.
   -- Такъ вы полагаете, что онъ не выиграетъ этого процесса? сказала Анна съ горячностью.
   -- Конечно, нѣтъ, если дѣло это будетъ поведено по закону, сказалъ судья Клэйтонъ. Съ другой стороны, Эдуардъ обладаетъ такой силой краснорѣчія, а такъ ловко умѣетъ уклониться отъ главнаго предмета, что, быть можетъ, и успѣетъ.
   -- А развѣ не всѣ дѣла рѣшаются по закону? сказала Анна:-- къ чему же, въ такомъ случаѣ, и составлять законы?
   -- Ты еще весьма неопытна, дитя мое, сказалъ судья Клэйтонъ.
   -- Все же, батюшка, доказательство жестокости так очевидно, что едва ли кто рѣшится защищать виновнаго.
   -- Никто, дитя мое, и не будетъ защищать его. Дѣло не въ доказательствѣ жестокости. Тутъ представляется рѣшить простой вопросъ: не преступилъ ли обвиняемый законной власти? По моему убѣжденію -- онъ ея не преступилъ.
   -- Но, батюшка, гдѣ же тутъ справедливость? сказала Анна.
   -- Я смотрю на этотъ предметъ просто, безъ всякаго преувеличенія, отвѣчалъ судья Клэйтонъ: -- но Эдуардъ одаренъ способностью возбуждать чувства; подъ вліяніемъ его краснорѣчія дѣло можетъ принять совсѣмъ другой оборотъ, и тогда человѣколюбіе восторжествуетъ въ ущербъ закона.
   Клэйтонъ произнесъ защитительную рѣчь и оправдалъ ожиданія своихъ друзей. Его наружность была прекрасна, въ его голосѣ звучала мелодія, его краснорѣчіе производило глубокое впечатлѣніе. Благородство его выраженій, искреннее убѣжденіе, въ свои доводы, придавали таинственную силу всему, что онъ говорилъ. Онъ началъ изложеніемъ постановленій о зависимости одного сословія отъ другаго, о правилахъ, которыми должно руководствоваться въ этомъ случаѣ, и доказалъ, что, если власть должна служить необходимымъ условіемъ для водворенія порядка въ обществѣ, то разумъ и здравый смыслъ должны опредѣлять этой власти извѣстныя границы. Законъ даетъ родителямъ, опекунамъ и хозяевамъ право вынуждать повиновеніе посредствомъ наказанія; но такое дозволеніе имѣетъ мѣсто въ томъ только случаѣ, когда увѣщаніе не производитъ надлежащаго дѣйствія. Желаніе добра своему ближнему должно служить основаніемъ этого права; но когда наказаніе наносится безъ причины, по одному произволу, и притомъ такъ жестоко, что самая жизнь наказуемаго подвергается опасности, основаніе это становится нарушеннымъ. Самый поступокъ дѣлается противозаконнымъ и на столько же незаслуживающимъ законной защиты, на сколько несовмѣстнымъ съ понятіемъ о человѣчествѣ и справедливости. Клэйтонъ старался доказать неопровержимыми доводами, что дѣло, защиту котораго онъ принялъ на себя, содержало въ себѣ именно эти свойства.
   При допросѣ свидѣтелей, Клэйтонъ показалъ величайшее спокойствіе и проницательность; а такъ какъ впечатѣніе, съ самаго начала произведенное на все собраніе, клонилось къ тому, чтобъ поддержать его, то нѣтъ много удивительнаго, что его доводы съ каждымъ словомъ пріобрѣтали большую и большую силу. Свидѣтели единодушно подтвердили безукоризненное поведеніе Милли и безчеловѣчное съ ней обращеніе.
   Въ заключеніе, Клэйтонъ торжественнымъ тономъ обратился къ присяжнымъ съ замѣчаніями о обязанности тѣхъ, которымъ ввѣрено попеченіе о беззащитныхъ.
   -- Негры, говорилъ онъ: -- переносили и переносятъ самыя жестокія страданія. Исторія ихъ представляетъ собою нескончаемый рядъ несправедливостей и жестокостей, прискорбныхъ для человѣка съ благородной душой. Мы, которые въ настоящее время поддерживаемъ состояніе невольничества, принимаемъ изъ рукъ нашихъ отцовъ страшное наслѣдіе. Безотвѣтственная власть, въ своемъ родѣ, есть самое тяжелое испытаніе для человѣчества. Если мы не охраняемъ строго нашей нравственной чистоты въ примѣненіи этой власти, мы должны обратиться въ деспотовъ и тирановъ. Ничто не можетъ оправдывать насъ въ поддержаніи этого невольничества даже на часъ, если мы на обращаемъ его въ предметъ нашихъ попеченій, если мы, при нашемъ превосходномъ умѣ и сильномъ вліяніи, не дѣлается защитниками и покровителями ихъ простосердечія и слабости. На насъ устремлены взоры всего міра. Не соблюдая этого условія, мы, по всей справедливости, заслуживаемъ всеобщее порицаніе. Покажемъ же поэтому, съ помощію того духа, въ которомъ мы учреждаемъ наши узаконенія, съ помощію того безпристрастія, съ которымъ мы защищаемъ права негровъ, что владѣтель слабаго, безпомощнаго негра есть его лучшій и истинный другъ.
   Очевидно было, что Клэйтонъ увлекъ за собою всю аудіенцію. Адвокатъ, со стороны Баркера, чувствовалъ себя въ стѣснительномъ положеніи. Тамъ, гдѣ дѣло касается защиты явнаго тиранства и жестокости, краснорѣчіе становится безсильнымъ. Къ тому же слова человѣка, который не только не видитъ основанія въ своихъ доводахъ, но и чувствуетъ всю силу убѣжденій своего противника, ни подъ какимъ видомъ не въ состояніи произвесть глубокое впечатлѣніе. Словомъ, результатъ былъ таковъ, что судья предложилъ присяжнымъ произнесть приговоръ, если наказаніе, по мнѣнію ихъ, было несоразмѣрно и жестоко. Присяжные, послѣ кратковременнаго совѣщанія, единодушно признали Баркера виновнымъ; и такимъ образомъ первая защитительная рѣчь Клэйтона увѣнчалась полнымъ успѣхомъ.
   Женщина болѣе всего гордится своимъ любовникомъ именно въ то время, когда видитъ въ немъ торжествующаго народного оратора. Когда кончилось судебное слѣдствіе, Нина, съ яркимъ румянцемъ на щекахъ и самодовольной улыбкой, стояла въ кругу дамъ, которыя одна за другой поздравляли ее съ успѣхомъ Клейтона.
   -- Понимаемъ, понимаемъ, сказалъ Франкъ Россель; откуда истекаетъ его магическая сила. Рыцарь всегда остается побѣдителемъ, когда на него обращены взоры обожаемаго имъ предмета!-- Миссъ Гордонъ подтверждаетъ наши догадки!-- Она, такъ сказать вытянула всю силу изъ противника Клэйтона какъ магнитная гора вытягиваетъ гвозди изъ мимоидущаго корабля.
   -- Я радъ, сказалъ судья Клэйтонъ, женѣ своей, возвращаясь домой, я очень радъ, что рѣчь Клэйтона увѣнчалась успѣхомъ. До этой поры я боялся, что онъ некогда не будетъ имѣть влеченія къ своей профессіи. Впрочемъ, и то сказать, въ нашей профессіи есть многое, что весьма естественно должно смущать человѣка съ наклонностію видѣть во всемъ только хорошую сторону.
   -- Онъ, однако же, оставилъ о себѣ хорошее мнѣніе, сказала мистриссъ Клейтонъ.
   -- И слава Богу,-- отвѣчалъ судья. Конечно; съ моей стороны было бы весьма жестоко, если бъ я вздумалъ разбить впрахъ всѣ его доводы, хотя для меня это не стоило бы ни малѣйшаго труда.
   -- Ради Бога, не говори ему объ этомъ,-- боязливымъ тономъ сказала мистриссъ Клэйтонъ. Предоставь ему удовольствіе насладиться первымъ своимъ успѣхомъ.
   -- Разумѣется. Эдуардъ добрый малый, а я надѣюсь, что черезъ нѣсколько времени онъ отлично пойдетъ въ этой упряжи.
   Между тѣмъ, Фрэнкъ Россель и Вилль Джонсъ шли вмѣстѣ совершенно по другому направленію.
   -- Ну что, не моя правда? сказалъ Россель,
   -- Правда, правда! Клэйтонъ говорилъ увлекательно, сказалъ Джонсъ.
   -- Кто говоритъ противъ этого? Я никогда не сомнѣвался въ способности Клэйтона убѣждать другихъ. Онъ умѣетъ созидать великолѣпные доводы, единственный недостатокъ которыхъ заключается только въ ихъ неосновательности. Баркеръ выходитъ изъ себя. Онъ клянется, что возьметъ это дѣло на апелляцію. Но это ничего не значитъ. Клэйтонъ восторжествуетъ, какъ и сегодня. Теперь очевидно, что онъ проснулся.-- На безпокойтесь, онъ столько же не чуждъ небольшой популярности, сколько вы и я; -- его только стоитъ разшевелить, и, повѣрьте изъ него выйдетъ отличнѣйшій адвокатъ.-- А скажите, обрастали ли вы вниманіе на миссъ Гордонъ, во время рѣчи Клэйтона?-- Нѣтъ? ну, такъ я вамъ скажу, она до такой степени была очаровательна, что я охотно бы заступилъ мѣсто Клэйтона.
   -- Это не та ли хорошенькая, маленькая кокетка, о которой я слышалъ въ Нью-Йоркѣ.
   -- Та самая.
   -- Какимъ же это образомъ она полюбила его?
   -- Почему я знаю?-- Какъ тюльпанъ, она исполнена самыхъ разнообразныхъ, очаровательныхъ оттѣнковъ; однимъ изъ этихъ оттѣнковъ только и можно объяснить ея расположеніе къ Клэйтону. Замѣтилъ ли ты ее, Билль?-- съ одной стороны спускается шарфъ, съ другой вьются локоны, ленты и вуаль, какъ легкіе флаги на мачтѣ хорошенькой яхты! И потомъ, ея глаза!-- Она вся проникнута жизнью. Она напоминаетъ собою душистый шиповникъ, усыпанный цвѣтами, каплями росы и вмѣстѣ съ тѣмъ острыми шипами.-- О! она должна разбудить его, и разбудитъ!
  

ГЛАВА XXVII.

РОЩА МАНЬОЛІЙ.

   Судья Клэйтонъ не ошибся въ предположеніи, что сынъ его съ особеннымъ наслажденіемъ смотрѣлъ на исходъ защищаемаго имъ процесса.-- Мы уже сказали что Клэйтонъ не имѣлъ расположенія вступить на юридическое поприще. Уваженіе къ чувствамъ отца принудило его рѣшаться по крайней мѣрѣ на попытку. Настроеніе его души всего болѣе влекло его къ занятіямъ, въ которыхъ на первомъ планѣ стояло человѣколюбіе. Онъ съ радостію готовъ былъ удалиться на свою плантацію и тамъ, съ помощію сестры, посвятить себя исключительно воспитанію негровъ. Но въ то же время, соображаясь съ желаніями своего отца, онъ чувствовалъ, что не могъ этого сдѣлать, не сдѣлавъ серьозной попытки на избранномъ поприщѣ и не доказавъ своихъ способностей. Послѣ описаннаго нами судебнаго слѣдствія, Клэйтонъ занялся своимъ дѣломъ, и Анна упросила Нину отправиться съ ней на нѣсколько недѣль въ Рощу Маньолій, куда послѣдуемъ за ними и мы.. Читатели наши, безъ всякаго сомнѣнія, не станутъ пенять, если мы перенесемъ ихъ на отѣненную сторону балкона, на плантацію Клэйтону, называемую рощей Маньолій.-- Плантація эта получила свое названіе отъ группы этихъ прекрасныхъ растеній, въ центрѣ которыхъ находился господскій домъ. Это былъ длинный, невысокій коттеджъ, окруженный глубокими крытыми галлереями, затканными той густой зеленью, которая такъ роскошна въ южныхъ широтахъ. Рядъ комнатъ, выходившихъ на галлерею, гдѣ сидѣли Анна и Нина, представлялъ собою что-то мрачное; но чрезъ отворенныя двери виднѣлось внутри ихъ много живописнаго. Бѣлые, покрытые коврами полы, легкая мебель изъ бамбука, кушетки покрытыя лоснящимся бѣлымъ полотномъ и большія вазы съ розами, разставленныя въ мѣстахъ, гдѣ свѣтъ всего выгоднѣе падалъ на нихъ, представляли глазу на отдаленномъ планѣ успокоительные предметы и манили къ себѣ, обѣщая прохладу. Миссъ Анна и миссъ Нина сидѣли за завтракомъ чрезвычайно рано, такъ что солнце не успѣло еще осушить тяжелой росы, придававшей необыкновенную свѣжесть утреннему воздуху. На небольшомъ столѣ между ними, въ хрустальныхъ вазахъ и въ зелени различныхъ листьевъ, тонули отборные плоды,-- стоялъ фарфоровый кувшинъ съ холодными сливками, подносъ съ чашками и серебрянымъ кофейникомъ, изъ котораго по всей комнатѣ разливалось благоуханіе кофе. Не было тутъ недостатка въ тѣхъ сдобныхъ и вкусныхъ сухаряхъ и булкахъ, которыми каждая стряпуха въ Южныхъ Штатахъ такъ справедливо гордится. Не можемъ также умолчать о вазѣ съ мѣсячными розами самыхъ разнообразныхъ оттѣнковъ, ежедневно подбирать которыя служило неизъяснимымъ удовольствіемъ для маленькой мулатки Леттись, находившейся при особѣ миссъ Анны, въ качествѣ горничной. Анна Клэйтонъ, въ бѣломъ утреннемъ капотѣ, съ чистымъ и здоровымъ румянцемъ, прекрасными зубами и привлекательной, вызывающей на откровенность улыбкой, казалась среди этого убранства царицей махровыхъ розъ.-- И дѣйствительно, обладая самою сильной властью, основаніемъ которой служила любовь, она была царицей на своей плантаціи. Африканское племя отъ природы одарено пылкими чувствами и наклонностью привязываться къ другимъ всею душою. Множество недостатковъ, свойственныхъ однимъ только дѣтямъ, сливается у него съ множествомъ прекрасныхъ качествъ, отличительную черту которыхъ доставляютъ простосердечіе и довѣрчивость. Безпредѣльная привязанность и преданность къ миссъ Аннѣ, проглядывала во всемъ, что ее окружало. Нина пробыла одинъ только день, и уже свободно читала въ глазахъ каждаго существа, принадлежавшаго къ плантаціи Рощи Маньолій, до какой степени всѣ они были привязаны къ миссъ Аннѣ; въ этомъ чувствѣ какъ будто сосредоточивалось все ихъ счастіе.
   -- Какой очаровательный запахъ отъ этихъ маньолій, сказала Нина: -- отъ души благодарю васъ, Анна, что вы разбудили меня такъ рано.
   -- Да, оказала Анна: -- кто намѣренъ истинно и положительно наслаждаться жизнью, для того раннее пробужденіе должно служить необходимымъ условіемъ; я принадлежу къ разряду людей, которые любятъ положительныя удовольствія. Я не могу усвоить себѣ спокойствія, истекающаго изъ безпечности, нѣги и наклонности проводить время въ однихъ лишь мечтаніяхъ; нѣтъ! Я хочу сознавать свое существованіе, хочу дѣйствовать въ опредѣленной мнѣ сферѣ и совершать что нибудь дѣльное на пользу общую.
   -- Вижу, вижу, сказала Нина:-- вы не то, что я; вы хозяйка настоящая, а я хозяйка только по имени. Какимъ дивнымъ искусствомъ обладаете вы въ этомъ отношеніи! Неужели вы ничего не запираете?
   -- Никогда и ничего, отвѣчала Анна: -- благодаря Бога, я не знаю употребленія ключей! Когда я впервые пріѣхала сюда, мнѣ всѣ говорили, что въ высшей степени безразсудно предаваться подобной довѣрчивости; но я сказала, что рѣшалась на это, и Эдуардъ поддержалъ меня: до какой степени успѣла я и этомъ, вы можете судитъ сами.
   -- Должно быть, у васъ есть магическая сила, сказала Нина: -- я никогда еще не видала такой гармоніи во всемъ хозяйствѣ. Всѣ ваши слуги, повидимому, принимаютъ живое участіе во всѣхъ вашихъ дѣйствіяхъ. Скажите, пожалуйста, какъ вы приступили къ этому? Что вы дѣлали?
   -- Очень просто,-- отвѣчала Анна:-- я разскажу вамъ всю исторію этой плантаціи. Во-первыхъ, она принадлежала дядѣ моей мама, человѣку беззаботному, безпорядочному. Онъ велъ жизнь язычника, и потому бѣдныя созданія, которые находились въ его распоряженіи, держали себя хуже его. Онъ жилъ съ квартеронкой, безнравственной женщиной и, въ минуты гнѣва, буйной и жестокой до звѣрства. Его слуги постоянно испытывали или крайнее потворство, или крайнюю жесткость. Вы можете представить себѣ, въ какомъ положеніи мы нашли ихъ. Мое сердце обливалось кровью, но Эдуардъ сказалъ: "не унывай, Анна! постарайся воспользоваться хорошими качествами, которыя уцѣлѣли въ нихъ".-- Признаюсь, передо мной повторилось то же самое, чему я была свидѣтельницей на одномъ водолечебномъ заведеніи. Для томныхъ, блѣдныхъ, полуживыхъ паціентовъ, которые являлись туда, казалось, достаточно было капли холодной воды, чтобъ окончательно убить ихъ; а между тѣмъ, въ этой влагѣ была жизненная сила, производившая въ организмѣ ихъ благотворную реакцію. Тоже самое, говорю я, было и съ моими слугами. Я собрала ихъ и сказала: "Послушайте, всѣ говорятъ, что вы величайшіе воры въ мірѣ, что отъ васъ все нужно запирать. Но я о васъ совсѣмъ другаго мнѣнія. У меня есть расположеніе думать, что на васъ можно положиться. Я говорила знакомымъ моимъ, что они еще не знаютъ, какъ много скрывается въ васъ прекрасныхъ качествъ; и чтобъ доказать имъ справедливость моихъ словъ, я рѣшилась не запирать ни шкафовъ, ни дверей, и не слѣдить за вашими поступками. Вы можете таскать мои вещи, если хотите; но, спустя нѣсколько времени, когда увижу, что на васъ нельзя положиться, я буду обращаться съ вами по прежнему." Какъ вы думаете, душа моя, я даже не вѣрила себѣ, чтобы эта мѣра такъ превосходно оправдала мои ожиданія. Надо вамъ сказать, что африканское племя болѣе, чѣмъ всякое другое, умѣетъ дорожить довѣріемъ; болѣе другихъ любитъ поддержать о себѣ хорошее мнѣніе. Послѣ маленькой рѣчи, которую сказала я, въ домѣ нашемъ все измѣнилось; бѣдныя созданія, сдѣлавъ открытіе, что имъ довѣряютъ, всѣми силами старались удержать за собой это довѣріе. Старые слѣдили за малыми; такъ, что я почти ни о чемъ не заботилась. Одно только ребятишки безпокоили меня, забираясь въ чуланы и воруя пирожное, не смотря за строгія наставленія со стороны матерей. Чтобъ искоренить и этотъ порокъ, я собрала негровъ во второй разъ и сказала, что поведеніе ихъ оправдало мои предположенія: что я убѣждена въ ихъ честности, и что мои знакомыя не могутъ надивиться, слушая мои похвальныя отзывы; въ заключеніе всего, я поставила имъ на видъ, что одни только ребятишки отъ времени до времени воруютъ у меня пирожное. "Знайте же, сказала я: -- я не противъ вашего желанія имѣть что нибудь изъ моего дома. Если кто нибудь изъ васъ хочетъ получить кусокъ пирога, то я весьма охотно доставлю это удовольствіе; мнѣ непріятно только, зачѣмъ, воруя лакомства, портятъ кушанье въ моихъ чуланахъ. Съ этого дня я буду выставлять цѣлое блюдо пирожнаго; кто хочетъ лакомиться, тому стоитъ только и придти и взять, что ему нравится," И что же? Блюдо съ пирожнымъ стояло и сохло. Вы не повѣрите, а между тѣмъ, я должна вамъ сказать, что до этого блюда никто не дотронулся.
   -- Я бы не повѣрила, сказала Нина: -- еслибъ здѣсь былъ нимъ Тимтитъ. Какъ хотите, а этого нельзя ожидать даже отъ дѣтей бѣлыхъ.
   -- Ахъ, душа моя,-- для бѣлыхъ дѣтей не въ диковинку, если о нихъ отзываются съ хорошей стороны. Для дѣтей же негровъ это въ своемъ родѣ удовольствіе, которое, по своей новизнѣ, становится еще болѣе привлекательнымъ.
   -- Это такъ, сказала Нина. Я вполнѣ сознаю справедливость вашихъ словъ. Со мной, я знаю, было бы тоже самое. Довѣріе много значитъ. Я становлюсь рабой того, кто довѣряетъ мнѣ.
   -- Несмотря на то, сказала Анна: -- многіе изъ моихъ знакомыхъ этому не вѣрятъ. Они видятъ успѣхи въ преобразованіи моихъ людей и приписываютъ ихъ или магической силѣ, или особенному искусству, которымъ я обладаю.
   -- Дѣйствительно, это такъ, сказала Нина. Подобныя вещи могутъ совершаться только съ помощію волшебнаго жезла, и притомъ въ рукахъ такой благоразумной, великодушной и любящей женщины, какъ вы, Анна. Скажите, успѣли ли вы распространить свою систему по всей плантаціи?
   -- Съ рабочими неграми труднѣе было справиться, хотя наклонности въ нихъ были тѣже самыя. Эдуардъ употребилъ всѣ свои усилія, чтобъ пробудить въ нихъ самоуваженіе. Я посовѣтовала ему, чтобы до построенія хижинъ образовать между неграми необходимыя привычки, тѣмъ болѣе, что они не умѣли еще оцѣнивать чистоту и порядокъ. Разумѣется не умѣютъ, отвѣчалъ Эдуардъ, но мы должны постепенно пріучить ихъ къ тому,-- и вслѣдъ за этимъ отдалъ приказаніе выстроить рядъ хорошенькихъ домиковъ, которые вы видѣли. Онъ устроилъ огромную купальню, но сначала не прибѣгалъ къ строгимъ мѣрамъ, чтобъ ее непремѣнно посѣщали въ опредѣленные промежутки времени. Тѣ, которые начали первыми, были поощрены, а вскорѣ всѣ негры послѣдовали ихъ примѣру, видя въ этомъ вѣрное средство войти въ милость господъ. Конечно, много требовалось времени, чтобъ пріучить ихъ къ всегдашнему порядку и чистотѣ, даже и послѣ перваго желанія, которое пробудилось въ нихъ; впрочемъ, надобно и то сказать: легче полюбитъ чистоту и порядокъ, чѣмъ усвоить умѣнье ихъ поддерживать. Во всякомъ случаѣ, дѣло преобразованія подвигалось впередъ довольно успѣшно. Нерѣдко какое нибудь распоряженіе Эдуарда служило поводомъ ко многимъ смѣшнымъ сценамъ. Онъ учредилъ между ними родъ суда; постановилъ извѣстныя правила для сохраненія порядка и благоустройства на плантаціи: въ случаѣ обидъ или преступленій виновный судился судьями изъ среды своей собратіи. Мистеръ Смитъ, нашъ агентъ, говоритъ, что во время судебныхъ собраній, весьма часто сопровождаемыхъ уморительными сценами, судьи обнаруживали проницательность и здравый смыслъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и наклонность къ жестокости. Удивляться тутъ нечему; жестокое обхожденіе съ этими несчастными созданіями обратило ихъ въ людей грубыхъ и суровыхъ. Увѣряю, васъ Нина, я никогда такъ не благоговѣла предъ премудростью Бога, которая столь очевидна въ законахъ, дарованныхъ Израильтянамъ во время ихъ странствованія въ пустынѣ, какъ благоговѣю теперь, когда взяла на себя трудъ вынести изъ варварства толпу невольниковъ. Я разсказываю вамъ только лучшую сторону исторіи. Я не хочу пересчитывать тысячи затрудненій и испытаній, которыя встрѣчали мы на каждомъ шагу. Иногда я совершенно теряла и силы, и надежду. Мнѣ часто приходитъ на мысль, что миссіонеры принесутъ гораздо больше пользы, если станутъ дѣйствовать подобнымъ образомъ.
   -- А какъ говорятъ объ этомъ ваши сосѣди? спросила Нина.
   -- Ничего; сказала Анна. Всѣ они люди добрые, благовоспитанные, съ которыми мы ведемъ знакомство; а такіе люди, безъ сомнѣнія, никогда не подумаютъ вмѣшаться въ чужія дѣла или выразить слишкомъ открыто свое неудовольствіе. Но все же я замѣтила, что они смотрѣли на насъ недовѣрчиво. Я замѣтила это изъ словъ; которыя, отъ времени до времени, до детали до нашего слуха. Этотъ родъ преобразованія удобопонятенъ не всѣмъ, потому собственно, что въ немъ бросается въ глаза существенная выгода. Доходы съ плантаціи едва покрываютъ расходы на нее; но Эдуардъ считаетъ это дѣломъ второстепеннымъ. Главнѣйшій поводъ къ возбужденію ропота заключается въ томъ обстоятельствѣ, что мы учимъ негровъ грамотѣ. Нанимать учителя, я полагаю, послужило бы явнымъ желаніемъ съ нашей стороны дѣйствовать наперекоръ другимъ плантаторамъ, и потому дѣтей я ежедневно, по два часа, учу сама. Мистеръ Смитъ занимается съ взрослыми, которые желаютъ учиться. Каждый негръ, окончивъ работу, имѣетъ полное право располагать двумя-тремя часами, по своему произволу; большая часть изъ нихъ посвящаютъ это время ученью. Нѣкоторые изъ мужчинъ женщинъ уже прекрасно читаютъ, а Клэйтонъ постоянно присылаетъ имъ книги. Въ этомъ-то и заключается причина неудовольствія со стороны сосѣдей. Хотя распространеніе грамотности между неграми и воспрещается закономъ, но мы рѣшились отступить отъ него, разумѣется, до извѣстной степени. На нашихъ слугъ со всѣхъ сторонъ являются съ жалобами, что они не имѣютъ покорнаго, раболѣпнаго вида, которымъ обыкновенно отличаются невольники; а напротивъ того -- смотрятъ, говоритъ и дѣйствуютъ, какъ люди, сознающіе въ себѣ достоинство. Правда, иногда я думаю, что они могутъ надѣлать намъ много хлопотъ, но утѣшаю себя тѣмъ, что все это дѣлается къ лучшему.
   -- Чѣмъ же все это кончится, по мнѣнію мистера Клэйтона? спросила Нина.
   -- Мнѣ кажется Эдуардъ держится той идеи, что со временемъ всѣ негры могутъ освободиться, какъ это сдѣлано съ невольниками въ Англіи. Откровенно сказать, для меня это кажется дѣломъ несбыточнымъ; но Эдуардъ увѣряетъ, что стоитъ только подать добрый примѣръ, и многіе ему послѣдуютъ. Эдуардъ воображаетъ, что всѣ его сосѣди одного съ нимъ направленія; но въ этомъ я сильно сомнѣваюсь. Число людей, которые рѣшатся послѣдовать такимъ безкорыстнымъ побужденіямъ, по моему разсчету, весьма ограниченно. Но кто тамъ ѣдетъ? навѣрное, мой неизмѣнный поклонникъ, мистеръ Брадшо!
   При этихъ словахъ, у подъѣзда, выходившаго на лицевой фасадъ, остановился джентльменъ среднихъ лѣтъ. Онъ слезъ съ коня, передалъ его слугѣ, и, поднявшись на балконъ, предложилъ Аннѣ букетъ изъ разноцвѣтныхъ розъ, который во всю дорогу держалъ въ рукѣ.
   -- Позвольте представать вамъ первые цвѣты изъ сада, который я развелъ въ Роздэлѣ.
   -- Какая прелесть! сказала Анна, принимая букетъ. Позвольте и мнѣ въ свою очередь представать васъ миссъ Гордонъ.
   -- Миссъ Гордонъ, вашъ покорнѣйшій слуга, сказалъ мисторъ Брадшо, почтительно кланяясь.
   -- Вы подъѣхали во-время, сказала Анна. Я увѣрена, что вы еще не завтракали; не угодно ли присѣсть и что набудь скушать?
   -- Благодарю васъ, миссъ Анна, предложеніе слишкомъ соблазнительно, чтобъ не принять его.
   И мистеръ Брадшо сдѣлался третьимъ и любезнымъ членомъ за маленькимъ столикомъ.
   -- Ну что, миссъ Анна, есть ли успѣхи въ вашихъ предпріятіяхъ? вознаграждаются ли хотя сколько нибудь ваши благодѣянія и попеченія? не изнуряютъ ли васъ хлопоты?
   -- Нисколько, мистеръ Брадшо; развѣ вы замѣчаете во мнѣ перемѣну?
   -- О, нѣтъ! я говорю это потому, что насъ всѣхъ изумляетъ ваша энергія.
   Проницательный взоръ Нины замѣтилъ въ мистерѣ Брадшо озабоченный видъ человѣка, которому сдѣлано какое-то важное порученіе, и который неожиданно, въ присутствіи третьяго, незнакомаго, лица, находитъ себя поставленнымъ въ стѣснительное положеніе. Поэтому, послѣ завтрака, воскликнувъ, что забыла въ своей комнатѣ тамбурную иглу, и не позволивъ Аннѣ послать за ней служанку, Нина удалилась.
   Мистеръ Брадшо былъ домашнія человѣкъ въ семействѣ Клэйтона, и находился съ миссъ Анной въ такихъ дружественныхъ отношеніяхъ, которыя представляли ему полную свободу говорить съ ней свободно. Лишь только дверь гостиной затворилась за Ниной, какъ мистеръ Брадшо придвинулъ стулъ Аннѣ, сѣлъ на него съ очевиднымъ намѣреніемъ начать серьёзный и откровенный разговоръ.
   -- Миссъ Клэйтонъ! сказалъ онъ:-- надѣюсь, что наша продолжительная дружба даетъ мнѣ право говорятъ съ вами о предметахъ, которые главнѣйшемъ образомъ касаются васъ. На дняхъ я обѣдалъ у полковника Грандона въ кругу его близкихъ знакомыхъ. Тамъ были Говарды, Элліоты, Гоулэнды и другіе, которыхъ вы знаете. Между прочимъ, въ общемъ разговорѣ коснулись и вашего брата. Всѣ отзывались о немъ съ величайшимъ уваженіемъ; хвалили образъ его дѣйствій, но вмѣстѣ съ тѣмъ утверждали, что онъ идетъ по весьма опасной дорогѣ.
   -- Опасной! воскликнула Анна, нѣсколько изумленная.
   -- Да, дѣйствительно опасной; я убѣжденъ въ этомъ самъ, хотя и не такъ сильно, какъ другіе.
   -- Неужели? сказала Анна:-- гдѣ же эта опасность? пожалуйста, укажите на нее!
   -- Милая миссъ Анна, она заключается въ вашихъ преобразованіяхъ. Сдѣлайте одолженіе, поймите меня! Дѣйствія ваши сами по себѣ превосходны, удивительны, начала ихъ очаровательны; но они опасны, въ высшей степени опасны.
   Торжественный, таинственный тонъ, которымъ произнесены были послѣднія слова, заставилъ Анну разсмѣяться; но увидѣвъ за лицѣ своего добраго друга выраженіе искренняго участія, она приняла серьезный видъ и сказала.
   -- Пожалуйста, мистеръ Брадшо, объяснитесь. Я не понимаю васъ.
   -- Да, миссъ Анна, именно въ этомъ заключается опасность. Мы цѣнимъ высоко вашу гуманность, ваше самоотверженіе и вашу величайшую снисходительность къ неграмъ. Всѣ соглашаются, что это превосходно. Вы служите для всѣхъ насъ примѣромъ. Но знаете ли вы, продолжалъ мистеръ Брадшо, понизивъ голосъ:-- какое опасное орудіе даете вы въ руки негровъ, рѣшившись изучить ихъ читать и писать? Образованіе распространится на другія плантаціи, и распространится весьма быстро. Послѣдствія отъ этого могутъ быть ужасны. Сколько уже было примѣровъ, что негры, получившіе нѣкоторое образованіе, становилось людьми весьма опасными.
   -- Не знаю, какую вы видите опасность, если наши негры получатъ скромное, приличное ихъ быту, образованіе? спросила Анна.
   -- Какъ? сказалъ мистеръ Брадшо, еще болѣе понизивъ голосъ. Помилуйте, миссъ Анна. Да вы предоставили имъ самыя легкія средства къ заговорамъ и возмущеніямъ! Я разскажу вамъ анекдотъ объ одномъ человѣкѣ. Онъ сдѣлалъ пробковую могу такъ искусно, что когда подвязалъ ее, то не могъ остановить ея движенія: эта нога, такъ сказать, уходила его до смерти! Она увлекала его на гору, стремглавъ заставляла спускаться съ горы, такъ что несчастный упалъ отъ изнеможенія, и тогда нога повлекла за собою его тѣло. Говорятъ, и по сіе время она рыскаетъ по бѣлому свѣту съ его скелетомъ.
   И добродушному мистеру Брадшо идея эта до такой степени показалась смѣшною, что онъ откинулся къ спинкѣ кресла, захохоталъ отъ чистаго сердца, и батистовымъ платкомъ отеръ потъ, выступившій на лицо.
   -- Дѣйствительно, мистеръ Брадшо, это пресмѣшной анекдотъ, но я не вижу въ немъ аналогіи, сказала Анна.
   -- Не видите? Извольте я вамъ разъясню. Вы начинаете учить негровъ; выучившись читать и писать, негры откроютъ глаза, станутъ смотрѣть на всѣ стороны и мыслить по своему; образовавъ свои понятія, они не захотятъ обращать вниманія на ваши; они будутъ всѣмъ недовольны, какъ бы хорошо съ ними ни обходились. Мы, жители Южной Каролины, испытали это на дѣлѣ. Какъ вамъ угодно, а мы смотримъ на подобное преобразованіе не иначе, какъ съ ужасомъ. Я вамъ скажу, что всѣ главныя лица въ извѣстномъ вамъ заговорѣ, были люди, которые умѣли читать и писать, и съ которыми обходились какъ нельзя лучше во всѣхъ отношеніяхъ. Этотъ фактъ можно назвать самымъ печальнымъ, самымъ темнымъ оттѣнкомъ въ человѣческой натурѣ. Онъ доказываетъ, что на негровъ ни подъ какимъ видомъ нельзя полагаться. Чтобъ жить съ ними въ ладу, по моему мнѣнію, нужно сдѣлать ихъ счастливыми, то есть, доставить имъ возможность пить и ѣсть въ изобиліи, доставить имъ необходимую одежду, не лишать ихъ нѣкоторыхъ любимыхъ ими удовольствій, и не обременять работой. Мнѣ кажется, лучше этой инструкціи не можетъ и быть. Позвольте, сказалъ мистеръ Брадшо, замѣтивъ, что Анна хочетъ прервать его: -- религіозное воспитаніе -- совсѣмъ иное дѣло. Изученіе гимновъ и изрѣченій священнаго Писанія всего болѣе соотвѣтствуетъ исключительности ихъ положенія; оно не можетъ имѣть опасныхъ послѣдствій. Надѣюсь, вы извините мнѣ, миссъ Анна, если я скажу, что джентльмены думаютъ объ этомъ предметѣ чрезвычайно серьёзно; они полагаютъ, что вашъ примѣръ будетъ имѣть весьма дурное вліяніе на ихъ собственныхъ негровъ. Вѣдь вамъ извѣстно, что въ здѣшнихъ краяхъ все, и дурное и хорошее, быстро сообщается отъ одной плантаціи къ другой. Одинъ изъ пріятелей полковника говорилъ, что у него есть чрезвычайно смышленый негръ, недавно женившійся на негритянкѣ съ вашей плантаціи, и что на дняхъ онъ увидѣлъ его лежащимъ подъ деревомъ, съ азбукой въ рукѣ. Если бы онъ увидѣлъ у этого человѣка вмѣсто азбуки винтовку, говорилъ этотъ джентльменъ, то нисколько бы этому не удивился. Этотъ негръ принадлежалъ къ числу тѣхъ предпріимчивыхъ, рѣшительныхъ людей, которые, зная грамотѣ, въ состояніи надѣлать и Богъ знаетъ что! Джентльменъ взялъ азбуку и сказалъ, что если еще разъ увидитъ его за подобнымъ занятіемъ, то примѣрнымъ образомъ накажетъ. Вы спросите, что же изъ этого слѣдуетъ? А вотъ что! негръ началъ хмуриться, выражать свою злобу, и его нужно было продать. Вотъ къ чему ведутъ подобныя вещи.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала Анна, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ: -- я строго воспрещу моимъ неграмъ передавать азбуки въ другія руки, а тѣмъ болѣе на чужія плантаціи.
   -- О, миссъ Анна! это -- вещь невозможная. Вы еще не знаете стремленія въ человѣческой натурѣ ко всему запрещенному. А еще невозможнѣе подавить въ человѣкѣ любовь къ познанію. Такой опытъ вамъ не удастся. Это все равно, что огонь. Ему стоитъ только разгорѣться, и онъ обхватитъ всѣ плантаціи: повѣрьте, миссъ Анна, для насъ это дѣло жизни и смерти. Вы улыбаетесь; но я говорю вамъ истину.
   -- Очень жаль, мистеръ Брадшо, что я возбуждаю опасенія въ нашихъ сосѣдяхъ, но....
   -- Еще одно слово, миссъ Анна, и я кончу этотъ непріятный разговоръ. Позвольте мнѣ напомнить вамъ, что учить негровъ грамотѣ считается у насъ преступленіемъ, за которое закономъ назначено строгое наказаніе.
   -- Въ этомъ отношеніи я держусь того мнѣнія, отвѣчала Анна:-- что такіе варварскіе законы въ образованномъ обществѣ, какъ наше, должны оставаться мертвыми письменами, и что лучшая дань, которую я могу принести на пользу общую, должна заключаться въ практическомъ отъ нихъ отступленіи.
   -- О нѣтъ, миссъ Анна! допустить это невозможно ни подъ какимъ видомъ! Вы только посмотрите на насъ, жителей Южной Каролины. У насъ три негра приходится на одного бѣлаго. Скажите, хорошо ли будетъ, если предоставить имъ выгоды воспитанія и съ тѣмъ вмѣстѣ возможность принимать участіе въ дѣлахъ общественныхъ? Вы видите съразу, что изъ этого ничего не можетъ быть хорошаго. Разумѣется, благовоспитанные люди ни за что не согласятся вмѣшиваться въ чужія дѣла; еслибъ вы еще учили грамотѣ нѣкоторыхъ своихъ фаворитовъ, и то тайнымъ образомъ, какъ это дѣлаютъ многіе, тогда бы еще ничего; но учить цѣлую общину и учреждать для нихъ школы.... посмотрите, миссъ Анна, что все это кончится большими непріятностями.
   -- Ну да, конечно, сказала Анна, вставая и слегка покраснѣвъ: -- меня посадятъ, вѣроятно, въ исправительный домъ за преступленіе, сущность котораго будетъ состоять въ моемъ желаніи научить дѣтей грамотѣ! Послушайте, мистеръ Брадшо, кажется, пора бы измѣнить такія постановленія. И не есть ли это единственное средство, съ помощію котораго отмѣнялись многіе законы? общество переживаетъ ихъ, народъ теряетъ къ нимъ уваженіе, и они падаютъ сами собою, какъ увядшіе лепестки на нѣкоторыхъ изъ моихъ цвѣтовъ. Не угодно ли вамъ прогуляться со мной въ школу. Мнѣ время итти на урокъ, сказала Анна, начиная спускаться съ балкона:-- не посмотрѣвъ на предметъ, вы не можете, мой добрый другъ, судить о немъ непогрѣшительно. Впрочемъ, подождите секунду: я возьму съ собой и миссъ Гордонъ.
   Сказавъ это, Анна удалилась въ тѣнистую комнату и черезъ нѣсколько минутъ, вмѣстѣ съ Ниной, появилась на балконѣ. Они направились вправо отъ дома, къ группѣ чистенькихъ домиковъ, при каждомъ изъ которыхъ находился небольшой огородъ и, передъ лицевымъ фасадомъ, нѣсколько цвѣточныхъ куртинъ. Въ рощѣ маньолій, окружавшей строеніе почти со всѣхъ сторонъ, они очутились передъ небольшимъ зданіемъ, имѣвшимъ видъ греческаго храма, колонны котораго увиты были жасминомъ.
   -- Скажите, пожалуйста, что это за зданіе -- такое прекрасное, спросилъ мистеръ Брадшо.
   -- Это моя школа, отвѣчала Анна.
   Мистеръ Брадшо изъ удивленія хотѣлъ было сдѣлать протяжный свистокъ, но удержался; -- впрочемъ изумленіе довольно ясно выражалось на его лицѣ. Анна замѣтила это и засмѣялась.
   -- Школа, устроенная мною, должна имѣть изящную наружность сказала она. Я хочу внушить моимъ дѣтямъ понятія о вкусѣ и сознаніе своего достоинства. Я хочу, чтобъ мысль объ ученьи была нераздѣльна съ идеею объ изящномъ и прекрасномъ.
   Всѣ трое поднялись по ступенькамъ и вошли въ обширную комнату, окруженную съ трехъ сторонъ черными классными столами. Полъ былъ покрытъ бѣлыми циновками; на стѣнахъ висѣли прекрасныя, съ большимъ вкусомъ иллюминованныя, французскія литографіи. На болѣе видныхъ мѣстахъ висѣли картоны, на которыхъ крупными буквами написаны были избранныя мѣста изъ св. Писанія. Анна подошла къ дверямъ и позвонила въ колоколъ. Минутъ черезъ десять на ступенькахъ, ведущихъ въ зданіе, послышался стукъ безчисленнаго множества маленькихъ ногъ, и вслѣдъ затѣмъ въ комнату вошла огромная толпа дѣтей всѣхъ возрастовъ,-- отъ четырехъ и до пятнадцати лѣтъ,-- отъ совершенно черныхъ съ курчавыми волосами, до роскошнаго смуглаго цвѣта квартеронокъ, съ томными, хотя и свѣтлыми глазами и волнистыми кудрями. Всѣ были одѣты одинаково, въ чистенькія платья изъ матеріи синяго цвѣта; на всѣхъ были бѣлые чепчики и бѣлые передники. Они дружно пѣли одну изъ унылыхъ мелодій, которыя характеризуруютъ музыку негровъ и подвигаясь впередъ подъ тактъ пѣнія, занимали мѣста, распредѣленныя по ихъ лѣтамъ и росту. Лишь только все успокоилось, Анна послѣ непродолжительной цаузы, хлопнула въ ладоши, и всѣ дѣти запѣли утренній гимнъ, такъ согласно и съ такимъ одушевленіемъ, что мистеръ Брадшо, отдавшись вполнѣ влеченію чувствъ, стоялъ и слушалъ съ слезами на глазахъ. Анна кивнула Нинѣ головой и бросила на Брадшо взглядъ, исполненный самодовольствія. Съ окончаніемъ гимна начались классныя занятія. Анна внимательно слѣдила за ходомъ ученія. Сцена эта до такой степени поразила Нину своей новизной, что она не могла не выразить своего восторга.
   Присутствіе незнакомыхъ лицъ воодушевляли учашихся. Другъ передъ другомъ они старались заслужить похвалу и доставить своей госпожѣ удовольствіе. Анна показала мистеру Брадшо образцы чистописанія, черченія картъ и даже копіи съ несложныхъ литографій. Мистеръ Брадшо изумлялся болѣе и болѣе.
   -- Клянусь честью, сказалъ онъ: это удивительно! Миссъ Анна, вы настоящая волшебница.-- Я боюсь за васъ!-- Вы подвергаете себя опасности погибнуть на кострѣ, какъ чародѣйка!
   -- О, мистеръ Брадшо!-- очень, очень немногіе знаютъ, сколько прекраснаго скрывается въ этомъ пренебрегаемомъ племени!-- съ энтузіазмомъ сказала Анна.
   На обратномъ пути мистеръ Брадшо отсталъ отъ спутницъ своихъ на нѣсколько шаговъ. Его лицо было задумчиво и даже печально.
   -- Мистеръ Брадшо,-- сказала Анна, оглянувшись назадъ: о чемъ вы задумались?
   -- Да, миссъ Анна, только теперь я постигаю цѣль вашихъ дѣйствій. Въ вашихъ глазахъ я вижу торжество. Но несмотря на то, послѣ сцены, которой я былъ свидѣтелемъ мысль о дарованіяхъ вашихъ ученицъ наводитъ на меня уныніе. Къ чему поведетъ ихъ такое образованіе? Какую пользу имъ доставитъ оно? Никакой, я полагаю; -- кромѣ только того, что оно заставитъ ихъ возненавидѣть свое состояніе, сдѣлаетъ ихъ недовольными и несчастными.
   -- По моему мнѣнію, отвѣчала Анна, нѣтъ въ мірѣ такого состоянія, въ которомъ бы слѣдовало подавлять душевныя способности. Если эти способности начинаютъ рости и развиваться, то имъ нужно дать просторъ и свободу;-- нужно стараться устранять все, что можетъ служить для нихъ препятствіемъ.
   -- Но, это ужасно возвышенная идея! миссъ Анна.
   -- И пусть она возвышается. Я ни о чемъ не забочусъ, ничего не боюсь.
   -- Миссъ Анна! вѣдь, я знаю, этимъ вы не ограничитесь сказалъ мистеръ Брадшо. Научивъ ихъ читать букву А, вы захотите, чтобъ они знали и букву Б.
   -- Разумѣется, сказала Анна: когда наступитъ время научить ихъ буквѣ Б, я буду готова къ тому. Согласитесь, мистеръ Брэдшо, вѣдь опасно развести пары, и не пустить въ ходъ паровую машину;-- когда пары поднимутся до извѣстной высоты, я не стану удерживать машину: пусть она идетъ, повинуясь ихъ силѣ.
   -- Все это прекрасно, миссъ Анна; только другіе совсѣмъ не такъ думаютъ. Дѣло въ томъ, что мы не всѣ еще готовы пустить въ ходъ наши машины. Негры съ совершеніемъ вашего подвига, потребуютъ отъ васъ свободы, и вы говорите, что готовы даровать ее, но замѣтьте, что огонь на вашей плантаціи разведетъ пары и на нашихъ, и мы поставлены будемъ въ необходимымъ открыть предохранительные клапаны.-- Не правда ли? что касается до меня я очарованъ вашей школой; и все-таки не могу удержаться отъ вопроса, къ чему поведетъ все это?
   -- Благодарю васъ, мистеръ Брадшо сказала Анна -- за вашу откровевность, за ваше расположеніе и чистосердечіе, но все же я не перестану поддерживать добрыя и благородныя чувства вашего штата, отзываясь невѣдѣніемъ его недостойныхъ и безчеловѣчныхъ законовъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, я постараюсь быть осторожнѣе относительно образа моихъ дѣйствій; если мнѣ суждено попасть за это въ исправительное заведеніе, я надѣюсь, мистеръ Брадшо, вы навѣстите меня.
   -- Миссъ Анна, прошу у васъ тысячи извиненій за мой давишній неумѣстный намекъ.
   -- За это я имѣю право наложить на васъ штрафъ: вы должны остаться здѣсь и провести съ нами цѣлый день; я покажу вамъ садъ, наполненный однѣми розами, и посовѣтуюсь съ вами на счетъ ухода за штокъ-розами. Мнѣ страшно хочется замѣшать васъ въ преступленіе, которое отзывается государственной измѣной. Впрочемъ, посѣтивъ мою школу, вы уже становитесь моимъ сообщникомъ.
   -- Благодарю васъ, миссъ Анна; я вмѣнялъ бы себѣ въ особенную честь быть вашимъ руководителемъ во всякой измѣнѣ, которой вы положите начало. Но, къ несчастію, на этотъ разъ я не могу воспользоваться вашомъ предложеніемъ! Я далъ слово четыремъ такимъ же жалкимъ холостякамъ, какъ и я, обѣдать вмѣстѣ, и потому долженъ уѣхать отсюда до наступленія полуденнаго зноя.
   -- Вотъ и онъ уѣхалъ, этотъ добрѣйшій человѣкъ въ мірѣ! сказала Анна.
   -- Знаете ли, сказала Нина, не удерживаясь отъ смѣха:-- я думала мистеръ Брадшо несчастное, влюбленное до безумія созданіе, примчавшееся сюда собственно за тѣмъ, чтобъ объясниться въ любви и сдѣлать вамъ предложеніе; потому-то я, какъ добренькая дѣвочка, и убѣжала отсюда, чтобъ не стѣснять ни его, ни васъ.
   -- Дитя, дитя! сказада Анна: въ этомъ отношеніи вы слишкомъ недальновидны. Нѣсколько времени тому назадъ, мистеръ Брадшо и я была неравнодушны другъ къ другу; но теперь онъ ни болѣе, ни менѣе, какъ одинъ изъ нашихъ добрыхъ и милыхъ друзей.
   -- Скажите мнѣ, Анна, почему вы ни въ кого не влюблены? спросила Нина.
   -- И сама не знаю, почему, отвѣчала Анна:-- знаю только, что до сихъ поръ я не могла рѣшиться на этотъ подвигъ. Мужчины прекрасны, когда намѣрены влюбиться; но, влюбившись, они дѣлаются несносными. Влюбленные львы, какъ вамъ извѣстно, весьма непривлекательны. Я не могу выдти ни за папа, ни за Эдуарда; а они набаловали меня до такой стеепени, что другой кто-нибудь мнѣ не можетъ понравиться. Я счастлива, и вовсе не нуждаюсь въ обожателяхъ. Да и то сказать,-- развѣ женщина не можетъ быть довольна своей участью? Оставимъ это, Нина; поговоримъ лучше о чемъ нибудь другомъ. Мнѣ непріятно, что наши дѣла начинаютъ производить въ сосѣдяхъ неудовольствіе и опасенія.
   -- На вашемъ мѣстѣ, я бы продолжала дѣйствовать попрежнему; сказала Нина: -- я замѣтила, что люди всѣми силами стараются положить преграды тому лицу, которое рѣшается за какое нибудь необычайное предпріятіе; и когда убѣдятся, что усилія ихъ ни къ чему не ведутъ, они бросаютъ все и пристаютъ къ тому же предпріятію; вы, по моему мнѣнію, наводитесь именно въ такомъ положеніи.
   -- Я боюсь, что имъ придется сдѣлать эту попытку въ непродолжительномъ времени, сказала Анна. Но... кажется, это ѣдетъ Дульцимеръ и везетъ мнѣ письмо. Полагаю, дитя мое, вы не похвалите меня, замѣтивъ, что я точно такъ же нетерпѣливо жду почты, какъ и вы.
   Въ это время Дульцимеръ подъѣхалъ къ балкону и передалъ Аннѣ мѣшокъ, назначенный для писемъ.
   -- Дульцимеръ! какое странное имя! сказала Нина. Какая у него забавная и вмѣстѣ съ тѣмъ умная физіономія! Она напоминаетъ собой ворону!
   -- О, Дульцимеръ не подчиненъ нашему управленію, сказала Анна: -- у нашихъ предшественняковъ онъ разыгрывалъ роль привиллегированнаго шута. Въ настоящее время онъ умѣетъ только пѣть да плясать, и потому Эдуардъ, предоставляющій полную свободу каждому негру, назначаетъ ему тотъ легкій трудъ, который болѣе всего соотвѣтствуетъ его празднолюбію. Это письмо къ вамъ, продолжала она, бросивъ письмо на колѣни Нины, и въ тоже время срывая печать съ другаго письма, адресованнаго на ея имя.
   -- Ну да! Я такъ и думала! У Эдуарда есть дѣло, по которому онъ долженъ находиться въ здѣшнихъ частяхъ нашего штата. Не правда ли, какъ много удобствъ соединено съ званьемъ адвоката? Его надо ждать сегодня къ вечеру. Значитъ, у насъ начнутся празднества! Ахъ Дульцимеръ, да ты еще здѣсь? Я думала, что ты уже уѣхалъ! сказала она, оторвавъ взоры отъ весьма, и замѣтивъ, что Дульцимеръ все еще стоялъ съ тѣни тюльпановъ, возлѣ балкона.
   -- Извините, миссъ Анна, я хотѣлъ узнать, неужели мистеръ Клейтонъ и въ самомъ дѣлѣ пріѣдетъ сюда?
   -- Да, Дульцимеръ, поѣзжай же и объяви другимъ эту новость; я знаю, ты только этого и ждешь.
   И Дульцимеръ, не ожидая повторенія, въ нѣсколько секундъ скрылся изъ виду.
   -- Я готова держать пари, сказала Анна: -- этотъ человѣкъ приготовитъ для сегодняшняго вечера что нибудь необыкновенное.
   -- Что же именно? соросила Нина.
   -- Вѣдь онъ у насъ трубадуръ и, вѣроятно, въ эту минуту сочиняетъ какую нибудь оду. Посмотрите, у насъ сегодня будетъ нѣчто въ родѣ оперы.
  

ГЛABА XXVIII.

ТРУБАДУРЪ.

   Около пяти часовъ, Нина и Анна занимались украшеніемъ чайнаго стола на балконѣ. Нина нарвала свѣжихъ листьевъ съ молодаго дуба и съ особеннымъ искусствомъ окаймляла ими снѣжно-бѣлую скатерть, между тѣмъ какъ Анна перекладывала фрукты въ вазахъ, между виноградными листьями.
   -- Сегодня Леттисъ будетъ въ отчаяніи, сказала Анна, съ улыбкой взглянувъ на опрятно одѣтую молоденькую мулатку которая стояла у дверей и внимательно слѣдила своими большими, свѣтлыми глазами за каждымъ движеніемъ миссъ Анны. Ей бѣдняжкѣ нечего и дѣлать.
   -- Ну, ужь пусть Леттисъ позволитъ мнѣ сегодня выказать мои способности, сказала Нина:-- я одарена удивительнымъ талантомъ, по части домашняго хозяйства. Еслибъ я жила въ старинные вѣка, въ странѣ.... какъ бишь ее.... мнѣ еще объ ней тамъ много говорили.... да, да, въ Аркадіи, я была бы примѣрной хозяйкой. Мнѣ ничто такъ не нравится, какъ плесть вѣнки и подбирать букеты. Во мнѣ есть врожденная наклонность украшать все, что меня окружаетъ. Я люблю украшать столы, вазы, блюда, люблю одѣвать и наряжать хорошенькихъ женщинъ для доказательства словъ моихъ, я, окончивъ уборку стола, сплету вѣнокъ, и положу его на васъ,-- моя милая Анна.
   Говоря это, Нина суетилась около стола, симметрично и картинно располагала цвѣты и листья, выбрасывала оторванныя вѣтки; словомъ -- порхала съ мѣста-на мѣсто, какъ птичка.
   -- Какая жалость, что мы не живемъ въ Аркадіи! замѣтила Анна.
   -- О, да! сказала Нина: -- я помню, у насъ въ домѣ была старая истасканная книжка: "Идилліи Геснера". Будучи еще ребенкомъ, я вычитывала изъ нея множество самыхъ очаровательныхъ исторій о хорошенькихъ пастушкахъ, играющихъ серебряныхъ флейтахъ, и о пастушкахъ, въ голубыхъ покровахъ и съ распущенными волосами. Люди эти питались творогомъ, молокомъ, виноградомъ, земляникой и персиками, не знали ни заботы, ни труда, жили какъ цвѣты и птички, росли, пѣли и хорошѣли. Ахъ, Анна! такая жизнь мнѣ бы никогда не наскучила! Почему этого нѣтъ въ настоящее время?
   -- Тысячи сожалѣній и съ моей стороны, сказала Анна:-- но достало ли бы у насъ терпѣнія на постоянную борьбу съ желаніемъ поддержать во всемъ порядокъ и красоту?
   -- Это правда, отвѣчала Нина: -- и что еще хуже, красота, при всѣхъ нашихъ усиліяхъ поддержать ее, можетъ измѣниться въ нѣсколько часовъ. Напримѣръ, мы любуемся теперь вотъ этими розами; а завтра или послѣ завтра будемъ называть ихъ дрянью, и въ добавокъ прикажемъ кому нибудь выбросить ихъ изъ комнаты. Только я не въ состояніи принять на себя этой обязанности. Пусть кто-нибудь другой выноситъ увядшіе цвѣты и моетъ вазы, а мнѣ бы только предоставили свободу рѣзать ежедневно свѣжія розы. Если бъ я была членомъ какого нибудь клуба, а бы непремѣнно приняла на себя эту роль. Я бы взялась украшать цвѣтами всѣ комнаты клуба, но вмѣстѣ съ тѣмъ условилась бы положительно -- не очищать комнатъ отъ поблекшихъ листьевъ и цвѣтовъ.
   -- Надо правду сказать, замѣтила Анна: постоянное стремленіе каждаго предмета къ упадку, къ какому-то внутреннему и внѣшнему разстройству, служитъ для меня загадкой. Поддержать чистоту, уютность и убранство въ домѣ, а тѣмъ болѣе соблюсти всѣ эти условія въ отношеніи къ столу,-- я считаю за верхъ искусства. Но попробуйте приступить къ этому; смотришь, на васъ со всѣхъ сторонъ нападаютъ стаи мухъ, таракановъ, муравьевъ и москитовъ! Съ другой стороны -- какъ будто человѣку уже предназначено дѣлать непріятнымъ, приводить въ безпорядокъ и даже разрушать все, что его окружаетъ.
   -- Эта самая мысль мелькнула въ головѣ моей, когда мы были на митингѣ, сказала Нина. Первый день очаровалъ меня. Все было такъ свѣжо, такъ чисто, такъ привлекательно, но къ концу второго дня, гдѣ ни ступишь, вездѣ подъ ногами хруститъ или скорлупа отъ яицъ, или шелуха отъ гороховыхъ стручковъ, или арбузныя корки,-- такъ что непріятно вспомнить объ этомъ.
   -- Дѣйствительно, какъ это гадко! сказала Анна.
   -- Я принадлежу къ числу тѣхъ созданій, продолжала Нива: -- которыя любитъ порядокъ; но наблюдать за нимъ не въ моемъ характерѣ. Мой первый министръ, тетя Катя, умѣетъ превосходно его поддерживать, и я и въ чемъ не противорѣчу ей; напротивъ, стараюсь ее поощрять, и за то тамъ, гдѣ я не вмѣшиваюсь, всегда отличный порядокъ. Но, Боже мой! мнѣ нужно переродиться, чтобъ полюбить за этотъ порядокъ тетушку Несбитъ! Вы бы посмотрѣли на нее, когда она вынимаетъ изъ комода перчатки или манишку! Сначала поднимется, ровнымъ шагомъ пройдется по комнатѣ, возьметъ ключъ изъ ящика на правой сторонѣ бюро и отопретъ комодъ съ такимъ серьезнымъ видомъ, какъ будто готовится къ жертвоприношенію. Если перчатки скрываются гдѣ нибудь въ глубинѣ комода, она медленно, не торопясь, съ разстановкой, вынетъ одну вещь за другой, возьметъ что ей нужно, снова уложитъ каждую вещь, запретъ колодъ и положитъ на прежнее мѣсто. При этомъ, выраженіе ея лица становится такимъ, какъ будто въ домѣ кто нибудь умираетъ, и ей нужно отправиться за докторомъ! Со мой совсѣмъ иное дѣло! Я подбѣгаю къ комоду, разбросаю всѣ мои вещи, какъ будто надъ ними промчался небольшой ураганъ; ленты, шарфы, цвѣты,-- все это вылетаетъ изъ ящика, одно за другимъ, и производитъ нѣчто въ родѣ радуги. Не отыскавъ въ одну минуту нужную вещь, я готова умереть отъ нетерпѣпія. Но послѣ двухъ-трехъ такихъ нападеній на комодъ, во мнѣ пробуждается раскаяніе; я начинаю собирать разбросанныя вещи, укладывать ихъ и упрекать маленькую негодную Нину, которая постоянно даетъ себѣ обѣщаніе соблюдать на будущее время лучшій порядокъ. Но моя милая Нина, къ сожалѣнію, неисправима: она никогда не держитъ обѣщанія. Скажите, Анна, какимъ образомъ вы умѣете поддерживать порядокъ въ каждой бездѣлицѣ, которая васъ окружаетъ?
   -- Это дѣло привычки, моя милая, сказала Анна: привычка, которая составляетъ во мнѣ вторую природу, благодаря заботливости и попеченіямъ моей мама.
   -- Мама!... ну да, это такъ! сказала Нина, вздохнувъ. Вы счастливы, Анна;-- я вамъ завидую.... Леттисъ, теперь ты можешь подойти сюда, я кончила свою работу; вынеси весь этотъ соръ. Какъ изъ хаоса образовалась вселенная, такъ и изъ этой смѣси цвѣтовъ и зелени образовался мой чайный столикъ, говорила Нина, собирая въ одну груду оставшіеся безъ употребленія цвѣты и листья. Только жаль, что я много нарѣзала лишняго. Бѣдные цвѣты опустили свои лепестки и смотрятъ на меня съ упрекомъ, какъ будто говоря; "мы вамъ не нужны; зачѣмъ же вы не оставили насъ на нашихъ родныхъ вѣткахъ!"
   -- Не безпокойтесь,-- сказала Анна: Леттисъ успокоитъ вашу совѣсть. По цвѣточной части она одарена удивительнымъ талантомъ;--изъ этого сора, какъ вы его назвали, она составитъ превосходные букеты.
   При этихъ словахъ на щекахъ Леттисъ, сквозь смуглую кожу, показался яркій румянецъ. Она нагнулась, собрала въ передникъ лишніе цвѣты и удалилась.
   -- Это что значитъ? сказала Анна, увидѣвъ Дульцимира, который въ необыкновенно вычурномъ нарядѣ поднимался на балконъ, съ письмомъ на подносѣ. Скажете, какъ это утонченно! Золотообрѣзная бумажка, пропитанная миррой и амброй, продолжала она, срывая печать. Представьте себѣ! "Трубадуры Рощи Маньолій покорнѣйше просятъ мистера и миссъ Клэйтонъ и миссъ Гордонъ осчастливить своемъ присутствіемъ оперное представленіе, которое будетъ дано сегодня вечеромъ въ восемь часовъ вечера, въ рощѣ Маньолій". Превосходно! Это навѣрное сочинялъ и писалъ кто нибудь изъ моихъ учениковъ. Скажи, Дульцимеръ, что мы съ удовольствіемъ принимаемъ приглашеніе:
   -- Гдѣ онъ выучилъ такія фразы? спросила Нина, когда Дульцимеръ удалился.
   -- Какъ гдѣ? отвѣчала Анна: вѣдь я вамъ говорила, что онъ былъ главнымъ фаворитомъ нашего предшественника, который куда бы ни ѣхалъ, всегда бралъ его съ собой, какъ нѣкоторые господа берутъ любимую обезьяну. Разумѣется, во время путешествій онъ перебывалъ въ фойе многихъ театровъ. Я вамъ говорила, что онъ что нибудь придумаетъ.
   -- Да это просто очаровательное существо! сказала Нина.
   -- Въ вашихъ глазахъ, быть можетъ; но для насъ, это самый скучный человѣкъ. Безтолковъ, какъ попугай. Если онъ и способенъ на что нибудь, такъ это на однѣ только глупости.
   -- А можетъ быть, сказала Нина: его способности имѣютъ сходство съ сѣменами кипрскаго винограда, которыя я посадила мѣсяца три тому назадъ и которыя только теперь пустили отростки.
   -- Эдуардъ надѣется, что рано или поздно, но способности обнаружатся въ немъ. Вѣра Эдварда въ человѣческую натуру безпредѣльна. Я считаю это за одну изъ его слабостей; но съ другой стороны не теряю надежды, что въ Дульцимерѣ со временемъ пробудятся дарованія, съ помощію которыхъ онъ по крайней мѣрѣ будетъ въ состояніи отличать ложь отъ истины и свои собственныя вещи отъ чужихъ. Надо вамъ сказать, что въ настоящее время онъ безсовѣстнѣйшій мародеръ на всей плантаціи. Онъ до такой степени усвоилъ привычку прикрывать острыми шутками множество своихъ проказъ, что трудно даже разсердиться на него и сдѣлать ему строгій выговоръ. Но чу! это стукъ лошадиныхъ копытъ! Кто-то въѣзжаетъ въ аллею!
   Нина и Анна стали вслушиваться въ отдаленные звуки.
   -- Кто-то ѣдетъ, дѣйствительно... даже не одинъ! замѣтила Нина.
   Спустя нѣсколько минутъ, въ аллѣе показался Клэйтонъ, сопровождаемый другимъ всадникомъ, въ которомъ, по его приближеніи, Анна и Нина узнали Франка Росселя. Но вдругъ раздался звукъ скрипокъ и гитаръ и, къ удивленію Анны, изъ глубины рощи, въ праздничныхъ нарядахъ выступила группа слугъ и дѣтей, предводимыхъ Дульцимеромъ и его товарищами, которые пѣли и играли.
   -- Ну, что; я не правду говорили? сказала Анна. Представленія Дульцимера начинаются.
   Музыка и напѣвъ отличалось той невыразимой странностью, которая характеризуетъ музыку негровъ. Въ мѣрныхъ и пронзительныхъ звукахъ ея выражался шумный восторгъ. Содержаніе аріи было весьма просто. До слуха Анны и Нины долетали слѣдующія слова:
  
   "Наконецъ господинъ нашъ ѣдетъ домой!
   "Статный конь его бодро несетъ впередъ.
  
   Чтобъ придать пѣснѣ болѣе выразительности, вся группа мѣрно хлопала въ ладоши и переходила въ хоръ!
  
   "Пойте дѣти, пойте! встрѣчайте господина!
   "Крикнемте ура! порадуемъ его!
             Го! го! го! ура! ура! ура"!
  
   Клэйтонъ отвѣчалъ на этотъ привѣтъ, ласково кланяясь на всѣ стороны. Толпа выстроилась въ два ряда по окраинамъ аллеи, и Клэйтонъ съ товарищемъ подъѣхалъ къ балкону.
   -- Клянусь честью, сказалъ Россель: я не приготовился къ такому торжеству. Это чисто президентскій пріемъ.
   У балкона человѣкъ двѣнадцать подхватили лошадь Клэйтона, и при этомъ порывѣ усердія порядокъ процессіи совершенно нарушился. Послѣ множества распросовъ и освѣдомлній, со всѣхъ сторонъ, втеченіе нѣсколькихъ минутъ, толпа спокойно разсѣялась, предоставивъ господину своему возможность предаться своимъ собственнымъ удовольствіямъ.
   -- Это очень похоже на торжественный въѣздъ, сказала Нина.
   -- Дульцинеръ истощаетъ всѣ свои способности при подобныхъ случаяхъ, замѣтила Анна. Теперь недѣли на двѣ или на три онъ ни къ чему не будетъ способенъ.
   -- Слѣдовательно надо пользоваться пока онъ въ экстазѣ, сказалъ Россель. Но что значитъ такое хладнокровное выраженіе радости съ вашей стороны, миссъ Анна. Это чрезвычайно какъ отзывается идилліей. Не попали ли мы въ волшебный замокъ?
   -- Весьма можетъ быть, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- но все же не мѣшаетъ намъ очистить пыль съ нашего платья.
   -- Да, да, сказала Анна: -- тетушка ожидаетъ, чтобъ показать вамъ комнату. Идите, и потомъ явитесь сюда, какъ можно очаровательнѣе.
   Спустя нѣсколько времени, джентльмены воротились въ свѣжихъ, бѣлыхъ какъ снѣгъ сорочкахъ, и приступили къ чайному столу съ необычайной живостью.
   -- Теперь, сказала Нина, взглянувъ на часы, когда кончила ея чай: -- я должна объявить всему обществу, что мы приглашены сегодня въ оперу.
   -- Да, сказала Анна: -- въ Рощѣ Маньолій будетъ устроенъ сегодня театръ, и труппа трубадуровъ дастъ первое представленіе.
   Въ этотъ моментъ всѣ были изумлены появленіемъ у балкона Дульцимера съ тремя его черными товарищами. Изъ нихъ каждый имѣлъ въ петличкѣ бѣлый бантъ и въ рукѣ бѣлый жезлъ, украшенный атласными лентами. Молча и попарно они расположились но обѣ стороны крыльца.
   -- Что это значитъ, Дульцимеръ? спросилъ Клэйтонъ.
   Дульцимеръ сдѣлалъ почтительный поклонъ и объявилъ, что они присланы быть провожатыми джетльменовъ и лэди до мѣста представленія.
   -- Ахъ, Боже мой! воскликнула Анна: мы еще не приготовились.
   -- Какая жалость, что я не взялась собой оперной шляпки, сказала Нина. Ворочемъ ничего,-- прибавила она, схвативъ вѣтку центифолій: вотъ это замѣнитъ ее.
   Нина обвила вѣткой голову, и туалетъ ея кончился.
   -- Удивительно, какъ это скоро дѣлается, сказалъ Франкъ Россель,-- любуясь вѣнкомъ изъ полуразвернувшихся бутоновъ и махровыхъ розъ.
   -- Ахъ, Анна, сказала Нина:-- я и забыла про вашъ вѣнокъ. Садитесь скорѣе: я сдѣлаю въ одну минуту; дайте повернуть немного вотъ этотъ листокъ и расправить этотъ бутонъ, прекрасно! Можете открыть шествіе.
   Сцена для вечерняго спектакля была устроена на открытомъ пространствѣ въ рощѣ маньолій, позади господскаго дома. Лампы, развѣшанныя по деревьямъ, разливали слабый свѣтъ въ густой глянцовитой листвѣ. Въ концѣ поляны изъ цвѣтовъ и вѣтвей зелени устроенъ былъ небольшой павильонъ, въ который общество наше вступило съ величайшимъ торжествомъ. Между двумя высокими маньоліями висѣла занавѣсь, за которой, въ минуту появленія гостей, хоръ стройныхъ голосовъ, запѣлъ одушевленную арію, выражавшую привѣтствіе. Лишь только гости заняли мѣста, какъ занавѣсь поднялась, и тотъ же хоръ, состоявшій болѣе чѣмъ изъ тридцати лучшихъ пѣвцовъ, мужчинъ и женщинъ, одѣтыхъ въ праздничныя платья, выступилъ впередъ. Вмѣстѣ съ пѣніемъ и подъ тактъ напѣва они шли по сценѣ и несли въ рукахъ букеты, которые бросали къ ногамъ гостей. Вѣнокъ изъ померанцовыхъ цвѣтовъ, нарочно назначаемый для Нины, упалъ къ ней прямо на колѣна.
   -- Эти люди не дремлютъ. Они угадываютъ событіе, которое должно совершиться въ непродолжительномъ времени, сказалъ Россель.
   Окончивъ шествіе, негры сѣли вокругъ сцены, за предѣлами которой изъ-за густой зелени высовывались кудрявыя черныя головы безчисленнаго множества слугъ и остальныхъ негровъ съ плантаціи.
   -- Посмотрите, сказалъ Россель, указывая на черныя лица: какой контрастъ представляютъ эти черные даже съ тусклымъ освѣщеніемъ сцены! А взгляните на дѣтей, какъ милы они, и какъ опрятно одѣты!
   При этихъ словахъ, на сцену выступилъ рядъ дѣтей, принадлежавшихъ къ школѣ миссъ Анны. Они шли въ томъ же порядкѣ, какъ и первая группа, пѣли школьныя пѣсни и бросали цвѣты къ ногамъ почетныхъ гостей. Исполнивъ эту церемонію, они сѣли на скамейки впереди первой группы. На сцену выступили Дульцимеръ и четверо его товарищей.
   -- Вниманіе! сказала Анна: -- Дульцимеръ начинаетъ свою роль. Замѣтьте, онъ трубадуръ.
   Дульцимеръ, дѣйствительно, речитативомъ началъ изъяснять какое-то событіе. Послѣ нѣсколькихъ строфъ речитатива, квартетъ сдѣлалъ припѣвъ, и ихъ голоса были поистинѣ великолѣпны.
   -- Они начинаютъ что-то чрезвычайно печально, сказала Нина.
   -- Имѣйте терпѣніе, душа моя, возразила Анна; Теперь идетъ рѣчь о прежнемъ господинѣ. Еще минута и тонъ перемѣнится.
   И въ самомъ дѣлѣ, Дульцимеръ, какъ будто угадавъ слова миссъ Анны, незамѣтно перешелъ къ описанію вступленія новаго господина.
   -- Не угодно-ли теперь послушать исчисленіе добродѣтелей Эдуарда? сказала Анна.
   Дульцимеръ продолжалъ речитативъ. Черезъ каждыя четыре строфы, слова его повторялъ квартетъ и потомъ весь хоръ, хлопая при этомъ руками и стуча ногами съ величайшимъ одушевленіемъ.
   -- Теперь, Анна, дошла очередь и до насъ, сказала Нина, когда Дульцимеръ въ самыхъ высокомѣрныхъ выраженіяхъ началъ распространяться о красотѣ миссъ Анны.
   -- Подождите, сказалъ Клэйтонъ:-- каталогъ вашихъ добродѣтелей будетъ значительно длиннѣе.
   -- Ужь извините, этого ни въ какомъ случаѣ я не позволю, оказала Нина.
   -- Пожалуйста, не говорите такъ утвердительно, возразила Анна. Дульцимеръ пристально глядитъ на васъ съ самаго начала.
   Анна говорила правду. Съ окончаніемъ припѣва Дульцимеръ принялъ на себя многозначительный видъ.
   -- Взгляните на его выраженіе, сказала Анна. Начинается! Теперь, Нина, будьте внимательны!
   Съ лукавымъ выраженіемъ, вырывавшимся изъ угла потупленныхъ глазъ, Дульцимеръ запѣлъ:
  
   "Нашъ господинъ часто уѣзжаетъ.... но куда? знаете ли вы?
   "Онъ уѣзжаетъ отсюда за розой Сѣверной Каролины".
  
   -- Вотъ это славно! сказалъ Франкъ Россель. Посмотрите, какъ всѣ оскалили зубы! Можетъ ли сравниться съ бѣлизной этихъ зубовъ самая лучшая слоновая кость! Замѣчаете ли вы, съ какой энергіей они приступаютъ къ припѣву?
   И дѣйствительно, хоръ пѣлъ съ особеннымъ одушевленіемъ:
  
   "О роза Сѣверной Каролины!
   Дай Богъ счастья нашему господину
   Съ розой Сѣверной Каролины!"
  
   Хоръ нѣсколько разъ повторяетъ эти слова съ энтузіазмомъ, усиливаемымъ хлопаньемъ въ ладоши, стукотнею ногъ и громкимъ смѣхомъ.
   -- Не слѣдуетъ ли розѣ Сѣверной Каролины привстать? сказалъ Россель.
   -- Ахъ, замолчите! возразила Анна: Дульцммеръ еще не кончилъ.
   Принявъ новую позу, Дульцимеръ обротился къ одному изъ товарищей въ квартетѣ:
   "Я вижу, двѣ звѣзды восходятъ надъ нашимъ горизонтовъ!"
   -- Нѣтъ, мой другъ, отвѣчалъ пѣвецъ, къ которому обращались эти слова: ты ошибаешься! Ты видишь блескъ ея прекрасныхъ глазъ!
   -- Превосходно, отлично!-- сказалъ Россель.
   Дульцимеръ продолжалъ:-- вижу двѣ розы, роскошно цвѣтущія на одной куртинѣ.
   -- Нѣтъ, мой другъ; ты ошибаешься: это румянецъ ея миленькихъ щокъ!
   -- И эти точки становятся еще румянѣе, сказала Анна, коснувшись вѣеромъ плеча Нины. Дульцимеръ, какъ видно, намѣренъ сосредоточить на васъ всю силу своего вдохновенія.
   Дульцимеръ продолжалъ:-- я вижу, какъ вьется виноградъ на той куртинѣ.
   -- Нѣтъ, мой другъ, ты ошибаешься; это вьются локоны ея роскошныхъ волосъ.
   -- Она гуляетъ по балкону, началъ квартетъ: -- улыбается, смѣется и играетъ, какъ солнечный свѣтъ на гладкомъ полу. Ея маленькія ножки стучатъ, какъ дождь по цвѣтамъ; ея смѣхъ раздается какъ журчанье каскада въ тишинѣ лѣтняго вечера!
   -- Э! э! да Дульцимеру вѣрно помогаютъ музы, сказалъ Клэйтонъ, посмотрѣвъ на Анну.
   -- Тс! слушайте хоръ,-- замѣтила Анна.
   -- О роза Сѣверной Каролины! укрась сады нашего господина и доставь ему счастіе на всю его жизнь!
   Этотъ припѣвъ повторялся разъ десять. Между гостями раздался громкій смѣхъ. Актеры поклонились и оставили сцѣну.
   Бѣлая простыня, замѣнившая занавѣсъ, опустилась.
   -- Признайся, Анна, вѣдь это дѣло не одного Дульцинера? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Да, ему помогла въ этомъ Леттисъ, которая отъ природы одарена поэтическимъ дарованіемъ. Стоитъ только поощрить ее, и талантъ ея разовьется до удивительныхъ размѣровъ.
   Въ это время Дульцимеръ съ своими товарищами подошелъ съ подносами къ павильону и предложилъ гостямъ лимонадъ, пирожное и фрукты!
   -- Да этого не увидишь ни въ какомъ театрѣ, сказалъ Россель.
   -- Дѣйствительно, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- африканское племя далеко превосходитъ другія племена въ наклонности, которая составляетъ средину между чувствомъ и здравымъ разсудкомъ, а именно наклонности къ изящному. Эта наклонность можетъ проявляться только въ натурѣ, обладающей обиліемъ чувствъ, обиліемъ, которымъ обладаютъ негры. Если просвѣщеніе коснется ихъ мощной рукой своей, они превзойдутъ многихъ въ музыкѣ, танцахъ и декламаціи.
   -- И я, съ своей стороны, сказала Анна: -- часто замѣчала,-- въ моихъ ученикахъ, ту готовность, съ которой они принимаются за музыку и англійскій языкъ. Негры иногда смѣются надъ неправильнымъ произношеніемъ словъ, тогда какъ сами произносятъ ихъ ужаснымъ образомъ; послѣднее обстоятельство происходятъ, вѣроятно, оттого, что они стараются придать словамъ болѣе выразительности, какъ это бываетъ сь дѣтьми, одаренными острыми способностями.
   -- Между ними есть такіе голоса, которымъ можно позавидовать, замѣтилъ Россель.
   -- Ваша правда, сказала Анна; у насъ на плантаціи есть двѣ дѣвушки, у которыхъ такой богатый контральтъ, какой, мнѣ кажется, только и можно найти между неграми, а отнюдь не между бѣлыми.
   -- Эѳіопское племя, подобію алоэ, принадлежитъ къ разряду медленныхъ растеній, сказалъ Клэйтонъ: но я надѣюсь, что современемъ они дадутъ цвѣтъ: и этотъ цвѣтъ, надо полагать, будетъ великолѣпный.
   -- Все это прекрасно; только подобныя ожиданія и предположенія свойственны однимъ поэтамъ, сказалъ Россель.
   Послѣ оперы начался балетъ, и продолжался съ необыкновеннымъ одушевленіемъ и безъ малѣйшаго нарушенія приличія.
   -- Религіозные люди, продолжалъ Клэйтонъ истощали, и думаю, всю свою энергію, чтобъ внушать неграмъ отвращеніе къ танцамъ и пѣнію. А я съ своей стороны, стараюсь развить въ нихъ эту наклонность. Я вовсе не вижу необходимости обращать ихъ въ англо-саксовъ:-- Это, по моему, тоже самое, что виноградную лозу обратить въ грушевое дерево.
   -- Вотъ что значитъ быть успѣшнымъ защитникомъ невольничьихъ правъ, сказалъ Россель: -- у него во всякое время готовы отличныя сравненія.
   -- Успѣхи мои подлежатъ еще сомнѣнію, возразилъ Клейтонъ, Полагаю, ты слышалъ что мое дѣло взято на апелляцію,-- и потому выигрышъ мой нельзя назвать вѣрнымъ.
   -- О нѣтъ! воскликнула Нина, онъ долженъ быть вѣрнымъ! Я убѣждена, что ни одинъ человѣкъ съ здравымъ разсудкомъ и благородной душой не рѣшилъ бы этого дѣла иначе. Къ тому же вашъ отецъ считается опытнымъ судьей, и пользуется громадной извѣстностью.
   -- Это-то обстоятельство и принудитъ его бытъ какъ можно осторожнѣе, чтобъ не склониться на мою сторону, сказалъ Клэйтонъ.
   Въ это время балетъ кончился. Слуги разошлась въ порядкѣ, и гости возвратились на балконъ, испещренный фантастическими пятнами луннаго свѣта, прорывавшагося сквозъ листву виноградника. Воздухъ наполненъ былъ тѣмъ тонкимъ, сладкимъ благоуханіемъ, которое разливаютъ втеченіе ночи роскошные тропическіе цвѣты и растенія.
   -- Замѣчали ли вы, сказала Нина: -- какъ упоителенъ бываетъ вечеромъ запахъ жимолости! Я влюблена въ него,-- влюблена вообще во всякое благоуханіе! Я принимаю ихъ за невидимыхъ духовъ, которые носятся въ воздухѣ.
   -- Въ этомъ есть нѣкоторое основаніе, сказалъ Клэйтонъ. Лордъ Бэконъ говоритъ, что и "дыханіе цвѣтовъ является и изчезаетъ въ воздухѣ, какъ звуки отдаленной музыки".
   -- Неужели это слово лорда Бэкона? спросила Нина съ изумленіемъ, которое выражалось въ ея голосѣ.
   -- Да; а почему же бы нѣтъ? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Потому что я считала его за одного изъ тѣхъ старыхъ философовъ, отъ которыхъ постоянно вѣетъ гнилью, и которые никогда не думаютъ о чемъ нибудь пріятномъ.
   -- Ошибаетесь, миссъ Нина, сказалъ Клэйтонъ:-- завтра позвольте мнѣ прочитать вамъ трактатъ его о садахъ, и вы убѣдитесь, что эти затхлые, старые философы нерѣдко разсуждаютъ о предметахъ весьма очаровательныхъ.
   -- Вѣдь это лордъ Бэконъ писалъ свои лучшія сочиненія въ то время, когда въ сосѣдней комнатѣ играла музыка, сказала Анна.
   -- Въ самомъ дѣлѣ?-- возразила Нина. Какъ это мило! Я бы съ удовольствіемъ послушала его сочиненія.
   -- Есть умы, замѣтилъ Клэйтонъ, которые способны обнять всю вселенную. Люди одаренные такимъ умомъ, могутъ говорить такъ же увлекательно о кольцѣ на дамской ручкѣ, какъ и о движеніи планетъ. Отъ нихъ ничто не ускользаетъ.
   -- Вотъ классъ людей, изъ среды которыхъ вамъ, Анна, слѣдовало бы выбрать себѣ обожателя, сказала Нина, смѣясь. Вы ничѣмъ тутъ не рискуете. Если бъ я вздумала сдѣлать подобную попытку, то я бы не вынесла ея тяжести. Такой громадный запасъ мудрости увлекъ бы меня подъ уровень моря. Я бы разсталась съ своей удочкой, еслибъ на мою приманку подвернулась такая страшная рыба.
   -- Въ наше время вамъ нечего страшиться, сказалъ Клэйтонъ. Природа посылаетъ намъ такихъ людей по одному въ одно или два столѣтія. Эти люди прокладываютъ путь въ какую нибудь сторону цѣлому міру. Это каменоломщики, отламывающіе глыбы мрамора, которыя обработываютъ потомъ многія поколѣнія.
   -- Ужь извините, сказала Нина: я бы не хотѣла быть женой каменоломщика. Мнѣ бы пришлось тогда постоянно находиться въ опасности быть задавленной.
   -- Но если бы, этотъ каменоломщикъ сдѣлался вашимъ рабомъ? сказалъ Россель; если бъ онъ поставилъ къ ногамъ вашимъ свѣточъ своего генія?
   -- Да, дѣло другое, если бъ я могла поработить его! Но все же я постоянно бы боялась, что онъ охладѣетъ ко мнѣ. Такой человѣкъ весьма скоро поставилъ бы меня на полку, между прочитанными книгами. Я видѣла великихъ людей,-- разумѣется великихъ для нашего времени: они не столько заботятся о жонахъ, сколько о журналахъ и газетахъ.
   -- О, не безпокойтесь, сказала Анна: эта особенность принадлежитъ всѣмъ мужьямъ безъ исключенія. Газета есть постоянный соперникъ американской лэди. Мужчинѣ, чтобъ оторваться отъ нея, нужно быть пламеннымъ любовникомъ, и при томъ еще прежде, чѣмъ овладѣетъ своимъ призомъ.
   -- Вы жестоко судите о насъ, миссъ Анна, сказалъ Россель.
   -- Напротивъ, она говоритъ только правду. Мужчины вообще составляютъ худшую половину человѣческаго рода, сказала Нина. Если я выйду замужъ, то не иначе какъ съ условіемъ, что мужъ мой не будетъ читать газетъ.
  

ГЛАВА XXIX.

САДЪ ТИФФА.

   Еслибъ объемъ нашего повѣствованіи былъ значительнѣе, мы бы охотно провели еще нѣсколько дней въ тѣни Рощи Маньолій, гдѣ Клэйтонъ и Нина оставались на нѣкоторое время, и гдѣ время летѣло по дорогѣ, усыпанной цвѣтами; но, къ сожалѣнію, неумолимое время которое не ждетъ человѣка, не ждетъ и повѣствователя. Мы должны поэтому сказать въ нѣсколькихъ словахъ, что когда кончился визитъ, Клэйтонъ еще разъ проводилъ Нину въ Канема, и оттуда возвратился въ кругъ своихъ обычныхъ занятій. Нина возвратилась домой совершенно съ другимъ взглядомъ на предметы, благодаря сближенію съ Анной. Клэйтонъ справедливо полагалъ, что благородный примѣръ сильнѣе дѣйствуетъ на человѣка, чѣмъ самыя убѣдительныя увѣщанія.-- Эта истина отразилась на Нинѣ. Съ минуты возвращенія домой, Нина начала ощущать въ душѣ своей положительное влеченіе къ болѣе благородной и дѣятельной жизни, чѣмъ жизнь, которую она вела до этой поры. Великое и всепоглощающее чувство, которое рѣшаетъ участь женщины, есть уже въ самомъ свойствѣ своемъ чувство возвышающее и облагораживающее душу. Оно становится такимъ даже тогда, когда сосредоточивается на предметѣ, его недостойномъ,-- а тѣмъ болѣе, когда предметъ этотъ вполнѣ его достоинъ.
   Съ первой минуты знакомства, въ скоромъ времени обратившагося въ искренною дружбу, Клэйтонъ никогда не хотѣлъ и не рѣшался вмѣшиваться въ развитіе нравственной натуры Нины. Съ помощію врожденной проницательности и дальновидности, онъ усматривалъ, что въ душѣ Нины, совершенно безсознательно съ ея стороны, каждое чувство становилось сильнѣе, мысли принимали болѣе обширные размѣры. Поэтому онъ предоставилъ развитіе ихъ тѣмъ же самымъ спокойнымъ силамъ, которыя распускаютъ розы и даютъ поправленіе виноградной лозѣ. Передъ ней онъ не хотѣлъ казаться другимъ человѣкомъ,-- не требуя этого и отъ нея.-- Образъ его жизни, его благородство и великодушіе сами собою производили на нее благотворное дѣйствіе.
   Спустя нѣсколько дней послѣ пріѣзда въ Канема, Нина вздумала навѣстить нашего стараго друга Тиффа. Это было въ одно теплое, свѣтлое лѣтнее утро, съ сѣроватымъ туманомъ на горизонтѣ; когда вся природа погружена была въ ту сладкую дремоту и нѣгу, которыя служатъ вѣрнымъ предвѣстникомъ знойнаго дня. Со времени ея отсутствія, въ дѣлахъ Тиффа превзошло значительное улучшеніе. Маленькій сиротка, бойкій, хорошенькій мальчикъ, съ помощію такой заботливой няни, какъ Тиффъ,-- съ помощію кусочка ветчины, замѣнявшей материнскую грудь и благодаря вѣтрамъ и зефирамъ, нерѣдко убаюкивавшимъ его подъ открытымъ небомъ,-- выросъ, сдѣлался маленькимъ ползающимъ созданіемъ, слѣдовалъ за Тиффомъ во время его агрономическихъ занятій, и непонятнымъ лепетомъ выражалъ свой восторгъ. Въ ту минуту, когда Нина подъѣхала, Тиффъ работалъ въ саду. Его наружность, надобно признаться, отличалась необычайною странностью. По обыкновенію, онъ носилъ передникъ, какъ будто показывая этимъ, что на немъ лежатъ обязанности няни и кормилицы; но такъ какъ другія многоразличныя его занятія поглощали почти все его время, и такъ какъ онъ менѣе всего обращалъ вниманія на украшеніе своей наружности, то нижнее его платье обнаруживало слѣды той бренности, которая присущна всему человѣчеству.
   -- Ахти, Боже мой!-- говорилъ онъ про себя, приноровляясь, съ большими затрудненіями, съ которой стороны приступать къ изношеннымъ панталонамъ: тутъ дира, и тамъ дира! Для панталонъ полагается только двѣ диры, а тутъ ихъ двѣ дюжины! Не мудрено, что нога не попадаетъ куда слѣдуетъ! Бѣдный, старый Тиффъ! Какъ бы я желалъ имѣть то платье, о которомъ говорили на митингѣ и которое служило на все сороколѣтнее странствованіе въ пустынѣ! Удивительно, какъ все было прочно въ то время! Впрочемъ, ничего, я навяжу передникъ сзади и передникъ спереди, дѣло-то а поправится. Слава Богу, что есть еще передники! Дѣлать нечего, надо будетъ сшить панталоны пустъ только выйдутъ всѣ зубки у малютки, пусть толькр кончится необходимость починивать платье мастера Тэдди, мытье пеленокъ, и эта несносная необходимость полоть гряды въ саду! Не понимаю, къ чему разрастается негодная трава тамъ, гдѣ посѣяно хорошее сѣмя? Она отнимаетъ время у насъ, надоѣдаетъ намъ,-- а для чего?-- не знаю! Быть можетъ, тутъ есть и благая цѣль. Мы мало въ этомъ смыслимъ.
   Тиффъ сидѣлъ въ саду и пололъ гряды, какъ вдругъ онъ былъ изумленъ появленіемъ Нины, подъѣхавшей верхомъ къ воротамъ. Это обстоятельство поставило Тиффа въ самое затруднительное положеніе. Ни одинъ свѣтскій кавалеръ не имѣлъ столь совершеннаго понятія объ условіяхъ вѣжливости, о дани красотѣ, происхожденію и модному свѣту, какъ старый Тиффъ. Поэтому, будучи застигнутъ между грядами, съ синимъ передникомъ спереди и краснымъ сзади, онъ внезапно увидѣлъ себя въ безвыходномъ положеніи! Тиффъ, однакожь, не потерялся. Зная, что вполнѣ благовоспитанныя люди не стыдятся встрѣчи лицомъ къ липу съ нищетою и не гнушаются ею; кромѣ того, благоразумно полагая, что недостатокъ радушія несравненно хуже недостатка въ нарядѣ, онъ немедленно всталъ и поспѣшилъ къ воротамъ сдѣлать должное привѣтствіе незванной и нежданной гостьѣ.
   -- Да надѣлитъ Небо еще большею красотою ваше прелестное личико, миссъ Нина! сказалъ онъ, между тѣмъ какъ легкій вѣтерокъ игралъ его краснымъ и синимъ парусами. Старый Тиффъ безпредѣльно счастливъ, видя васъ у воротъ своей хижины. Миссъ Фанни здорова, благодарю васъ.-- Мистеръ Тидди и малютка, тоже, благодаря Бога, живутъ по маленьку. Будьте такъ добры, миссъ Нина, пожалуйте къ намъ, хоть на минутку. У меня есть свѣженькія ягодки, которыя я набралъ въ болотѣ; -- миссъ Фанни сочтетъ за особенное счастіе, если вы ихъ отвѣдаете. Извините, продолжалъ онъ, захохотавъ отъ чистаго сердца и въ тоже время бросивъ взглядъ на свой оригинальный нарядъ: я ни какъ не ожидалъ такого посѣщенія, и потому одѣлся въ старенькое платье.
   -- Не безпокойся, дядя Тиффъ,-- этотъ нарядъ превосходно идетъ къ тебѣ! сказала Нина На мой взглядъ, онъ чрезвычайно оригиналенъ и живописенъ. Вѣдь ты не изъ числа тѣхъ людей, которые не столько стыдятся за свою безпечность, сколько заботятся объ украшеніи своей наружности,-- не такъ ли? Если ты отрудишься отвести мою лошадь вонъ къ тому пню,-- тогда я сойду!
   -- Помилуйте, миссъ Нина! сказалъ Тоффъ, стараясь съ величайшей поспѣшностью исполнить ея приказаніе.-- Еслибы старикъ Тиффъ стыдился работать, то у него накопилось бы ея цѣлая груда, такъ что ему одному и не справиться бы. Это вѣрно!
   -- Со мной вызвался ѣхать Томтитъ; -- такой негодный!-- сказала Нина, посмотрѣвъ кругомъ себя: онъ, вѣрно, остался у ручья! Его соблазнилъ зеленый виноградъ; -- теперь, какъ говорится, поминай его, какъ звали. Пожалуйста, Тиффъ, привяжи Сильфиду гдѣ нибудь въ тѣни, а я пойду къ миссъ Фанни.
   И Нина торопливо пошла по дорожкѣ, окаймленной съ обѣихъ сторонъ китайскими астрами и ноготками и ведущей прямо къ крыльцу, на которомъ Фанни, съ стыдливымъ румянцемъ, покрывавшимъ ея смуглыя щеки, поджидала миссъ Нину. Этотъ ребенокъ, въ лѣсахъ, среди которыхъ выросъ, былъ самымъ отважнымъ, свободнымъ и счастливымъ созданіемъ. Не было дерева, на которое Фанни не могла бы вскарабкаться, не было чащи кустарника, сквозь который она не могла бы пробраться. Она знала каждый цвѣтокъ въ окрестностяхъ ея дома, каждую птичку, каждую бабочку; знала, съ нпогрѣшительною точностію, въ какое время созрѣвали различные плоды и разцвѣтали цвѣты, и наконецъ до такой степени знакома была съ языкомъ птицъ и бѣлокъ, что ее можно было принять за посвященную въ таинства природы. Единственный ея помощникъ, другъ и покровитель, старый Тиффъ, одаренъ былъ тою странною, причудливою натурою, которая не въ состояніи допустить къ себѣ привитіе грубыхъ началъ. Его частыя лекціи о приличіи и благовоспитанности, его длинныя и витіеватыя повѣствованія о главныхъ подвигахъ и отличіяхъ предковъ Фанни, успѣли поселить въ ея дѣтскомъ сердцѣ сознаніе собственнаго своего достоинства, и въ тоже время внушили ей необходимость имѣть уваженіе къ лицамъ, которыя отличалась своимъ превосходнымъ положеніемъ въ обществѣ и богатствомъ. Способъ воспитанія, изобрѣтенный Тиффомь, въ сущности инстиктивный, былъ, однакоже, въ высшей степени философическій; особливо, если принять въ соображеніе, что основаніемъ, этому способу служило чувство самоуваженія, которое, можно сказать, есть мать многихъ добродѣтелей, и щитъ отъ многихъ искушеній. Само собою разумѣется, много способствовало этому и самое происхожденіе Фанни. Она получна болѣе нѣжную организацію, сравнительно съ другими находившимися съ ней въ одномъ положеніи. Кромѣ того, она отличалась способностью, свойственною, впрочемъ, всему женскому полу,-- перенимать тайну одѣваться не только прилично, но и со вкусомъ. Нина, вступивъ на порогъ единственной маленькой и тѣсной комнатки, не могла не удивиться убранству ея. Цвѣты, собранные въ болотахъ и рощѣ, перья разныхъ птицъ, коллекція яицъ, отличавшихся одно отъ другаго своею наружностью, высушенныя травы и другіе предметы, составляющіе исключительность растительнаго и животнаго царства лѣсистой страны,-- служили вѣрнымъ доказательствамъ ея вкуса, образовавшагося при ежедневныхъ и близкихъ сношеніяхъ съ природой. На этотъ разъ на ней надѣты были весьма хорошенькое ситцевое платье и бѣлый кисейный чепчикъ, которые привезъ ей отецъ, при послѣднемъ возвращеніи изъ своихъ странствованій. Ея каштановые волосы были весьма мило причесаны; свѣтлые голубые глаза, вмѣстѣ съ прекраснымъ румянцемъ, придавали ея хорошенькому личику умное, доброе и благородное выраженіе.
   -- Благодарю васъ, сказала Нина, въ то время, когда Фанни предложила ей стулъ, единственный во всемъ домѣ:-- я лучше пойду въ садъ. Въ такіе дня, какъ сегодня, я предпочитаю быть на воздухѣ. Дядя Тиффъ, ты не ожидалъ такого ранняго визита? я нарочно выбрала сегодняшнее утро для этой прогулки, подняла всѣхъ на ноги къ раннему завтраку, собственно съ тою цѣлію, чтобъ съѣздить сюда до наступленія зноя. Ахъ, какъ мило здѣсь! лѣсная тѣнь покрываетъ весь садъ! Какъ плавно колеблются эти деревья!.. пожалуйста, Тиффъ, продолжай свою работу, не обращай на меня вниманія!
   -- Да, миссъ Нина, удивительно пріятно! Я вотъ вышелъ въ садъ въ четыре часа, и мнѣ послышалось, какъ будто деревья, шелестя листьями, хвалили Господа,-- такъ тихо, тихо, знаете, колебался одинъ листикъ за другимъ: ихъ сучья казались мнѣ руками воздѣтыми къ небу; и вонъ тамъ, въ той части неба, горѣла такая яркая звѣзда! Я полагаю, что эта звѣзда принадлежитъ тамъ къ одной изъ самыхъ старинныхъ фамилій.
   -- Весьма вѣроятно, сказала Нина весело:-- ее называютъ Венерой,-- звѣздой любви, дядя Тиффъ; а мнѣ кажется, то эта фамилія весьма старинная,
   -- Любовъ -- вещь чрезвычайно хорошая, сказалъ Тиффъ. Она производитъ, миссъ Нина, много хорошаго. Иногда, любуясь природой, я говорю себѣ: кажется, эти деревья любятъ другъ друга: они стоятъ, переплетаются вѣтвями, киваютъ своими верхушками и шепчутся. Виноградъ, птичка и вообще все, что вы видите, существуетъ спокойно, никого не обижая и любя другъ друга. Люди безпрестанно ссорятся, презираютъ и даже убиваютъ другъ друга;-- но въ природѣ вы этого не увидите; въ ней все такъ тихо, спокойно. Вотъ ужь можно смѣло сказать, что всѣ эти растенія ведутъ жизнь самую миролюбивую: это чрезвычайно, какъ назидательно.
   -- Правда твоя, Тиффъ, сказала Нина. Старушка-природа -- превосходная хозяйка; она изъ ничего производитъ удивительныя вещи.
   -- Да, напримѣръ, она произвела вонъ эти громадные лѣса, и, вѣдь, безъ всякаго шума, сказалъ Тиффъ. Я часто думаю объ этомъ, любуясь моимъ садомъ. Да вотъ, посмотрите на этотъ рисъ -- выросъ выше моей головы, вытянулся въ теченіе нынѣшняго лѣта. И вѣдь безъ всякаго шума, никто бы я замѣтить не могъ, какъ это сдѣлалось. На митингѣ намъ говорили о томъ, какъ Господь сотворилъ небо и землю. Старый Тиффъ, миссъ Нина, думаетъ, что Господь не перестаетъ созидать вселенную. Творческая сила его является передъ вашими глазами на каждомъ шагу; вы можете видѣть это, миссъ Нина, во всѣхъ произрастеніяхъ! Каждое изъ нихъ, одарено своею особенною жизнью. Каждое слѣдуетъ по своему пути, но не по другому! Эти бобы, напримѣръ, посмотрите, какъ они вьются около своихъ тычинокъ; и вѣдь все въ одну сторону, а не въ другую, какъ будто ихъ привязали! Значитъ, ужь такъ имъ и показано! Странно, миссъ Нина, такъ странно, что Тиффъ не можетъ надивиться вдоволь! сказалъ онъ, садясь на землю и предаваясь обычному порыву смѣха, которымъ выражались у него и радость, и печаль и удивленіе.
   -- Тиффъ, да ты настоящій философъ, сказала Нина.
   -- Помилуйте, миссъ Нина! какъ это можно! сказалъ Тиффъ серьезнымъ тономъ. Одинъ изъ проповѣдниковъ порядочно настращалъ насъ на митингѣ. Онъ говорилъ, что люди не должны быть философами: этого я никогда не забуду! Нѣтъ, миссъ Нина, надѣюсь -- я не философъ!
   -- Изини, извини дядя Тиффъ, вѣдь я не хотѣла тебя обидѣть. Но скажи, пожалуйста, доволенъ ли ты остался митингомъ? спросила Нина.
   -- Да, кое-что вынесъ оттуда, хотя я не знаю, что именно. Представьте, что мнѣ пришло въ голову, массъ Нина? Вы пріѣхали сюда, какъ будто нарочно за тѣмъ, чтобъ объяснить намъ нѣкоторыя вещи. Миссъ Фанни читаетъ еще плохо, такъ будьте такъ добры, прочитайте что нибудь изъ библіи, и поучите насъ какъ бытъ христіанами.
   -- Ахъ, Тиффъ! ты бы прежде спросилъ: знаю ли я это сама? сказала Нина: -- Я лучше пришлю Милли побесѣдовать съ вами. Она, можно сказать,-- истинная христіанка.
   -- Милли -- хорошая женщина, сказалъ Тиффъ, съ видомъ нѣкотораго сомнѣнія: во, миссъ Нина, я хочу научиться отъ бѣлыхъ, и именно отъ васъ, если это не составятъ вамъ труда.
   -- О, никакого, дядя Тиффъ! Если ты хочешь послушать, какъ я читаю, то изволь. Принеси же библію, а я между тѣмъ сяду въ тѣнь, и потомъ ты будешь слушать, не отрываясь отъ работы.
   Тиффъ побѣжалъ въ хижину позвать Фанни и принесть экземпляръ Новаго Завѣта, получить который черезъ Криппса ему стояло большихъ просьбъ и чрезвычайныхъ угожденій. Въ то время, какъ Фанни, выбравъ себѣ мѣсто у ногъ Нины, плела вѣнокъ, Нина въ раздумьи, съ чего начать чтеніе, перелистывала книгу. Увидѣвъ, съ какимъ вниманіемъ и нетерпѣніемъ смотрѣлъ на нее Тиффъ, она съ какимъ-то болѣзненнымъ ощущеніемъ въ душѣ признавалась себѣ, что почти впервые держала въ рукахъ книгу, столь драгоцѣнную въ глазахъ Тиффа.
   -- Что же я прочитаю тебѣ, Тиффъ? О чемъ ты хочешь услышать?
   -- Я хотѣлъ бы узнать о кратчайшемъ пути, который приведетъ этихъ дѣтей въ царство небесное, сказалъ Тиффъ. Здѣшній міръ очень хорошъ, пока существуетъ; но, вѣдь, онъ кратковременный, въ немъ ничего нѣтъ вѣчнаго.
   Нина задумалась.. Ей предложили самый трудный вопросъ! Простодушный старикъ съ дѣтскимъ довѣріемъ ждалъ ея отвѣта.
   -- Тиффъ, наконецъ сказала она, принимая непривычный, для нея серьезный видъ:-- кажется, всего лучше будетъ, если я прочитаю тебѣ о нашемъ Спасителѣ. Онъ пришелъ въ этотъ міръ за тѣмъ, чтобы указать намъ путь ко спасенію. Я буду часто заглядывать сюда и прочитаю всю его исторію, все, что говорилъ онъ и дѣлалъ: тогда, быть можетъ, ты самъ увидишь этотъ путь. Быть можетъ, прибавила она со вздохомъ:-- и я увижу его.
   При этихъ словахъ внезапное дуновеніе вѣтра потрясло кустъ полевыхъ розъ, вившихся около дерева, подъ которымъ расположилась Нина, и на неё упало обиліе душистыхъ лепестковъ.
   -- Да, сказала Нина про себя, сбрасывая лепестки, упавшіе на книгу. Тиффъ правду говоритъ, что въ нашемъ мірѣ ничего нѣтъ вѣчнаго.
   И вотъ, среди несмолкаемаго, глухаго ропота столѣтнихъ сосенъ и шелеста листьевъ винограда, раздались божественныя слова св. Евангелія: "Когда въ Виѳлеемѣ Іудейскомъ родился Іисусъ, отъ Востока пришли волхвы, спрашивая гдѣ находится новорожденный царь Іудейскій? Мы видѣли на Востокѣ звѣзду его и пришли поклониться ему".
   Нѣтъ никакого сомнѣнія, что люди, съ болѣе развитыми понятіями, безпрестанно останавливали бы чтеніе, предлагая тысячи географическихъ и статистическихъ вопросовъ о томъ, гдѣ находился Іерусалимъ, кто такіе была эти волхвы, далеко ли Востокъ отстоялъ отъ Іерусалима. Но Нина читала дѣтямъ и старику, въ безъискусственной и воспріимчивой натурѣ которыхъ жила безпредѣльная вѣра. Дѣтское воображеніе ея слушателей быстро превращало каждый описываемый предметъ въ дѣйствительность. Въ душѣ ихъ немедленно создался Іерусалимъ, и сдѣлался для нихъ извѣстнымъ, какъ сосѣдній городъ И... Царя Ирода они представляли себѣ живымъ существомъ, съ короною на головѣ; и Тиффъ тотчасъ отъискалъ нѣкоторое сходство между нимъ и старымъ генераломъ Итономъ, имѣвшимъ привычку возставать противъ всякаго добраго дѣла, предпринимаемаго Пэйтонами. Негодованіе Тиффа достигло крайнихъ предѣловъ, когда Нина прочитала о безчеловѣчномъ повелѣніи Ирода умертвить въ Виѳлеемѣ и окрестностяхъ его всѣхъ младенцевъ; но услышавъ, что Иродъ недолго жилъ послѣ этого ужаснаго злодѣянія, Тиффъ немного успокоился.
   -- И по дѣломъ ему! сказалъ онъ, сильно ударивъ лопаткой по грудѣ выполотой травы: -- умертвить всѣхъ бѣдныхъ младенцевъ -- это ужасно! Да что же она сдѣлали ему? Желалъ бы я знать, что онъ думалъ о себѣ?
   Нина сочла необходимымъ еще болѣе успокоить доброе созданіе, прочитавъ ему до конца всю исторію о рожденіи Спасителя. Она прочитала о путешествіи волхвовъ, о томъ, какъ имъ снова явилась звѣзда-благовѣстница, шла передъ ними, направляя путь ихъ, и остановилась надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ была Матерь Божія съ предвѣчнымъ Младенцемъ;-- о томъ, какъ они увидѣли Божественнаго Младенца, поверглись предъ нимъ и поднесли ему дары, состоящіе изъ золота, ладана и смирны.
   -- О, Боже мой! какъ бы я желалъ находиться при этомъ поклоненіи! сказалъ Тиффъ. Этотъ младенецъ уже и тогда былъ Царемъ Славы! О, миссъ Нина, теперь я понимаю тотъ гимнъ, который поютъ на митингахъ и въ которомъ говорится о колыбели. Вы помните, онъ начинается вотъ такъ...
   И Тиффъ запѣлъ гимнъ, слова котораго производили на него глубокое впечатлѣніе, даже еще въ то время, когда онъ не постигалъ ихъ значенія:
  
   На Его колыбели сверкаютъ капли холодной росы;
   Онъ лежитъ въ ясляхъ, озаренный божественнымъ свѣтомъ;
   Хоръ ангеловъ славословитъ и называетъ Его --
   Творцомъ міра, Спасителемъ и Царемъ вѣрующихъ.
  
   Нина только теперь, при видѣ искренней, глубокой вѣры въ своихъ слушателяхъ, поняла всю безъискуственную, истинную поэзію въ этомъ повѣствованіи, которое, какъ неувядающая лилія, цвѣтетъ въ сердцѣ каждаго христіанина, съ тою же чистотою и нѣжностью, съ какою она распустилась впервые, восемнадцать столѣтій тому назадъ. Этотъ Божественный Младенецъ, уча впослѣдствіи народъ въ Галилеи, говорилъ о сѣмени, упавшемъ въ доброе и честное сердце; сѣмя, упавшее въ сердце Тиффа, нашло въ немъ самую плодотворную почву. Съ окончаніемъ чтенія Нина ощущала, что эффектъ, который она произвела на другихъ, въ одинаковой степени коснулся и ея собственнаго сердца. Въ эту минуту добрый, любящій Тиффъ готовъ былъ преклониться предъ Искупителемъ человѣческаго рода, представлявшимся ему въ образѣ младенца. Казалось, что воздухъ окружавшій его, былъ проникнутъ святостію повѣствованія. Въ то время, какъ Нина садилась на лошадь, чтобы воротиться домой, Тиффъ поднесъ ей небольшую корзиночку дикой малины.
   -- Позвольте Тиффу предложить вамъ маленькій гостинецъ, сказалъ онъ.
   -- Благодарю тебя, дядя Тиффъ, какъ это мило! Доверши же мое удовольствіе: подари мнѣ вѣтку мичиганской розы.
   Тиффъ чувствовалъ себя на верху блаженства: онъ оторвалъ лучшую вѣтку отъ куста любимыхъ розъ и предложилъ ее Нинѣ. Но, увы! не успѣла Нина доѣхать до дому, какъ роскошныя розы на подаренной вѣткѣ увяли отъ солнечнаго зноя. Она вспомнила при этомъ слова св. Писанія: "трава засохнетъ, цвѣтъ завянетъ, но слово Божіе останется неувядаемымъ во вѣки".
  

ГЛАВА XXX.

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНІЕ.

   Въ жизни, организованной по образцу Южныхъ Штатовъ, замѣчаются два стремленія: въ одномъ сосредоточиваются интересы, чувства и надежды господина, въ другомъ:-- интересы, чувства и надежды невольника. Въ то время, когда жизнь для Нины съ каждымъ днемъ представлялась въ болѣе и болѣе яркихъ цвѣтахъ, ея брату -- невольнику суждено было испытывать постепенное приращеніе бремени къ его, и безъ того уже незавидной, долѣ. День клонился къ вечеру, когда Гарри, окончивъ свои обычныя дневныя занятія, отправлялся на почту за письмами, адресованными на имя Гордоновъ. Между ними было одно письмо на его имя, и онъ прочиталъ его на обратномъ пути, пролегавшемъ по лѣсистой странѣ. Содержаніе письма было слѣдующее:
   "Любезный братъ! я писала тебѣ, какъ счастливо жили мы на нашей плантаціи,-- мы, то есть я и мои дѣти. Съ той поры совершенно все перемѣнилось. Мистеръ Томъ Гордонъ пріѣхалъ сюда, объявилъ права свои на наслѣдство нашей плантаціи, завелъ процессъ и задержалъ меня и моихъ дѣтей, какъ своихъ невольниковъ. Томъ Гордонъ ужасный человѣкъ. Дѣло было разсмотрѣно рѣшительно не въ нашу пользу. Судья приговорилъ, что оба акта освобожденія нашего, совершенные, одинъ въ Огіо, а другой -- здѣсь, недѣйствительны; что сынъ мой -- невольникъ, не имѣетъ права имѣть свою собственность, кромѣ развѣ мула запряженнаго въ плугъ. У меня есть здѣсь добрые друзья, которые сожалѣютъ о моемъ положеніи, но никто изъ нихъ не въ состояніи помочь мнѣ. Томъ Гордонъ злой человѣкъ!-- Я не могу описать тебѣ всѣхъ оскорбленій, которыя онъ нанесъ намъ. Скажу только одно, что скорѣе рѣшусь умертвить и себя и дѣтей моихъ, чѣмъ поступить въ число его невольниковъ. Гарри! я была уже свободною, и знаю, что значитъ свобода. Дѣти мои были воспитаны, какъ дѣти свободныхъ родителей, и потому, если только я успѣю, они никогда не узнаютъ, что такое невольничество. Я бѣжала съ нашей плантаціи и скрываюсь у одного американскаго семейства въ Натчесѣ. Надѣюсь пробраться въ Цинцинати, гдѣ у меня есть друзья. Любезный братъ, я надѣялась сдѣлать что нибудь и для тебя. Теперь это невозможно. Ничего не можешь сдѣлать и ты для меня. Законъ на сторонѣ притѣснителей, но надо надѣяться, что Богъ не оставитъ, насъ. Прощай, Гарри! Остаюсь любящая тебя

"сестра".

   Трудно измѣрять глубину чувствъ въ человѣкѣ, поставленномъ въ такое неестественное положеніе, въ какомъ находился Гарри. По чувствамъ, развитымъ въ немъ воспитаніемъ, по снисходительному обращенію съ нимъ со стороны его владѣтелей, онъ былъ честнымъ и благороднымъ человѣкомъ. По своему положенію, онъ былъ обыкновеннымъ невольникомъ, безъ законнаго права имѣть какую либо собственность, безъ законнаго права на защиту въ трудныхъ обстоятельствахъ. Гарри чувствовалъ теперь тоже самое, что почувствовалъ бы всякій человѣкъ благородной души, получивъ подобное извѣстіе отъ родной сестры. Въ эту минуту ему живо представился портретъ Нины во всемъ ея блескѣ, счастіи, при всей ея независимости,-- среди прекрасной обстановки. Если бы смутныя мысли, толпившіяся въ его головѣ, были выражены словами, то, намъ кажется, изъ этихъ словъ образовалась бы рѣчь такого содержанія:
   "У меня двѣ сестры, дочери одного отца; обѣ онѣ прекрасны, любезны и добры; но одна имѣетъ званіе, богатство, пользуется совершенной свободой и наслаждается удовольствіями; другая отвержена обществомъ, беззащитна, предана звѣрской жестокости низкаго и развратнаго человѣка. Она была доброй женой и хорошей матерью. Ея мужъ сдѣлалъ все, что могъ, для ея обезпеченія, но неумолимая жестокая рука закона схватываетъ ея дѣтей и снова ввергаетъ ихъ въ пучину, вытащить изъ которой стоило отцу усилій почти цѣлой жизни. Видя это, я ничего не могу сдѣлать! Я даже не могу назваться человѣкомъ! Это безсиліе лежитъ на мнѣ, на моей женѣ, на моихъ дѣтяхъ и на дѣтяхъ дѣтей моихъ! Сестра обращается съ мольбою къ судьѣ, и что онъ отвѣчаетъ ей? "Вся собственность, все земное достояніе твоего сына должно заключаться въ мулѣ, запряженномъ въ плугъ!" Эта участь ожидаетъ и моихъ дѣтей. И мнѣ еще говорятъ: ты ни въ чемъ не нуждаешься,-- чѣмъ же ты несчастливъ? Желалъ бы я, чтобъ они побыли на моемъ мѣстѣ! Неужели они воображаютъ, что счастіе человѣка заключается только въ томъ, чтобъ одѣваться въ тонкое сукно и носить золотые часы?"
   Крѣпко сжавъ въ рукѣ письмо несчастной сестры и опустивъ поводья, Гарри ѣхалъ по той уединенной тропинкѣ, на которой два раза встрѣчался съ Дрэдомъ. Приподнявъ потупленные взоры, онъ увидѣлъ его въ третій разъ. Дрэдъ безмолвно стоялъ при опушкѣ кустарника; какъ будто онъ внезапно выросъ изъ земли.
   -- Откуда ты взялся? спросилъ Гарри. Ты встрѣчаешься со мной неожиданно, каждый разъ, когда у меня является какое нибудь горе.
   -- Потому, что душой я всегда при тебѣ,-- сказалъ Дрэдъ. Я все вижу. Если мы терпимъ горе, то по своей же винѣ.
   -- Но, сказалъ Гарри: что же намъ дѣлать?
   -- Что дѣлать?-- а что дѣлаетъ дикая лошадь?-- Стремглавъ бросается впередъ. Что дѣлаетъ гремучая змѣя? лежитъ на дорогѣ и язвитъ!-- Зачѣмъ они обратили насъ въ невольниковъ? Сначала они сдѣлали эту попытку надъ дикими индѣйцами: но почему индѣйцы не покорились имъ? Потому что не хотѣли быть невольниками, а мы хотимъ! Кто хочетъ нести иго, тотъ пусть и несетъ его!
   -- Ахъ, Дрэдъ! сказалъ Гарри: -- все это совершенно безнадежно.-- Это поведетъ насъ только къ гибели.
   -- Тогда, по крайней мѣрѣ, умремъ, сказалъ Дрэдъ: -- еслибъ планъ моего отца удался, невольники Каролины въ настоящее время были бы свободны. Умереть! Почему же и нѣтъ?
   -- Самъ я не страшусь смерти, сказалъ Гарри. Богу извѣстно, какъ мало забочусь я о себѣ, но...
   -- Да, я знаю, сказалъ Дрэдъ.-- Она не помѣшаетъ исполненію плана нашего, если заранѣе будетъ устранена съ дороги. Я вотъ что скажу, Гарри: -- печать уже вскрыта,-- сосудъ разлилъ по воздуху свою влагу, и ангелъ истребитель, съ обнаженнымъ мечомъ, стоитъ уже у вратъ Іерусалима.
   -- Дрэдъ! Дрэдъ! сказалъ Гарри, ударивъ его по плечу: -- опомнись, образумься! Ты говоришь ужасныя вещи.
   Дрэдъ стоялъ передъ нимъ, наклонясь всѣмъ тѣломъ впередъ; его руки были подняты кверху, онъ смотрѣлъ вдаль, какъ человѣкъ, который старается разсмотрѣть что-то сквозь густой туманъ.
   -- Я вижу ее! говорилъ онъ. Но кто это стоитъ подлѣ нея? Спиной онъ обращенъ ко мнѣ А! теперь вижу: это онъ. Я вижу тамъ Гарри и Милли. Скорѣй, скорѣй; -- не теряйте времени.-- Нѣтъ, посылать за докторомъ безполезно. Не найти, ни одного. Они всѣ слишкомъ заняты. Трите ей руки. Вотъ такъ; -- но и это безполезно. "Кого Господь любитъ, того и избавляетъ отъ всякаго зла". Положите ее. Да,-- это смерть! смерть! смерть!
   Гарри часто видѣлъ такое странное настроеніе духа въ Дрэдѣ: но теперь онъ затрепеталъ отъ ужаса; онъ тоже былъ не чуждъ общаго убѣжденія, господствовавшаго между невольниками относительно его втораго зрѣнія, которымъ Дредъ обладалъ въ высшей степени. Онъ снова ударилъ его по плечу и назвалъ по имени. Съ глазами, которые, казалось, ничего не видѣли, Дрэдъ медленно повернулся въ сторону, сдѣлалъ ловкій прыжокъ въ чащу кустарника и вскорѣ скрылся изъ виду.
   Возвратясь домой, Гарри съ замираніемъ въ сердцѣ слушалъ, какъ тетушка Несбитъ читала Нинѣ отрывки изъ письма, въ которомъ описывался ходъ холеры, производившей страшное опустошеніе на берегахъ Сѣверныхъ Штатовъ.
   -- Никто не знаетъ, какія принять мѣры, говорилось въ письмѣ: доктора совершенно растерялись. Повидимому, для нея не существуетъ никакихъ законовъ. Она разражается надъ городами, какъ громовая туча, распространяетъ опустошеніе и смерть, и идетъ съ равномѣрною быстротою. Люди встаютъ поутру здоровыми, а вечеромъ ихъ уже зарываютъ въ могилу. Въ одинъ день совершенно пустѣютъ дома, наполненные многими семействами.
   Какамъ образомъ пробудилось въ душѣ Дрэда его странное прозрѣніе,-- мы не умѣемъ сказать. Былъ ли это таинственный электрическій токъ, который, носясь по воздуху, приноситъ на крыльяхъ своихъ мрачныя предчувствія, или это было какое нибудь пустое извѣстіе, достигшее его слуха и переиначенное воспламененнымъ состояніемъ его души, мы не знаемъ. Какъ бы то ни было, новость эта произвела на домашній кружокъ въ Канема самое легкое впечатлѣніе. Она была ужасною дѣйствительностью въ отдаленныхъ предѣлахъ. Одинъ только Гарри размышлялъ о ней съ тревожною боязнію.
  

ГЛАВА XXXI.

УТРЕННЯЯ ЗВѢЗДА.

   Нина продолжала свои поѣздки въ садъ Тиффа почти въ каждое пріятное утро или вечеръ. Тиффъ постоянно дѣлалъ ей маленькіе подарки, состоявшіе изъ корзиночки ягодъ или букета цвѣтовъ; иногда онъ угощалъ ее легкимъ завтракомъ изъ свѣжей рыбы или дичи, приготовленнымъ съ особеннымъ тщаніемъ и отличавшимся, подъ открытымъ небомъ и среди густой зелени лѣса, заманчивымъ вкусомъ. Въ замѣнъ этого, Нина продолжала читать главы столь интересной для Тиффа исторіи, и удивлялась, какъ мало объясненій требовало ея чтеніе; какъ легко и просто, съ помощію чистоты сердца и любящей натуры, Тиффъ толковалъ мѣста, надъ которыми богословы тщетно истощали свое мудрствованіе и краснорѣчіе.
   Въ весьма непродолжительное время Тиффъ уже представлялъ себѣ личность каждаго изъ апостоловъ и составилъ о каждомъ изъ нихъ довольно вѣрное понятіе; особенно живо представлялъ онъ себѣ апостола Петра, такъ что при каждомъ его изреченіи выразительно кивалъ головой и говорилъ: да, да! Это его слова.
   Какое впечатлѣніе произведено было всѣмъ этимъ на воспріимчивую, дѣвственную натуру Нины, чрезъ которую, какъ чрезъ какой нибудь проводникъ, Тиффъ воспринималъ истины божественнаго ученія, мы въ состояніи, быть можетъ, вообразить. Бываетъ время въ жизни человѣка, когда душа подобна только что пустившему первые побѣги винограднику, который виситъ на воздухѣ, томно колеблется и простираетъ свои усики къ ближайшему предмету, чтобы прильнуть къ нему и обвиться вокругъ него. Тоже самое можно сказать о тѣхъ періодахъ жизни, когда мы переходимъ отъ понятій и условій одного возраста къ понятіямъ и условіямъ другаго. Такіе промежутки времени лучше всего способствуютъ къ болѣе вѣрному представленію и воспріятію высокихъ истинъ религіи.
   Подъ вліяніемъ туманной, дремлющей, лѣтней атмосферы, въ длинныя, безмолвныя поѣздки черезъ сосновый лѣсъ, Нина, полупробужденная отъ беззаботныхъ мечтаній и грезъ, свойственныхъ дѣтскому возрасту, искренно желавшая найти для своей жизни болѣе возвышенныя цѣли, чѣмъ тѣ, къ которымъ стремилась до этой поры, углублялась въ думы и убѣдилась наконецъ, что это прекрасное, чистое и святое изображеніе Бога, какимъ ей представляло его ежедневное ея чтеніе, обнаруживалось въ самомъ человѣкѣ; міръ, созданный Имъ, казалось, говорилъ ей въ малѣйшемъ дуновеніи вѣтра, въ самомъ легкомъ дыханіи цвѣтовъ, въ самомъ незамѣтномъ колебаніи воздуха, что "Онъ все еще живетъ и любитъ тебя."
   Голосъ Добраго Пастыря долеталъ до слуха заблудшей овцы, маня ее въ свои объятія. Возвращаясь домой по тропинкѣ, проложенной въ сосновомъ лѣсу, Нина нерѣдко повторяла слова св. Евангелія, такъ часто повторяемыя въ церкви. Правда, она все еще страшилась идеи сдѣлаться христіанкой, въ строгомъ значеніи этого слова, какъ иной страшится идеи о холодной, скучной дорогѣ, которую должно пройти, чтобъ достичь спокойнаго убѣжища. Но вдругъ, какъ будто нѣжной, невидимой рукою, была поднята завѣса, скрывавшая отъ нея ликъ Всемогущаго. Земля и небо, повидимому, озарились его божественной улыбкой. Въ душѣ Нины пробудилась невѣдомая ей дотолѣ, невыразимая радость, какъ будто вблизи ея находилось любящее существо, сообщавшее любовь свою всему ея бытію. Она чувствовала, что это непостижимое счастіе не покидало ее, ни вечеромъ, когда, утомленная, она ложилась спать, ни утромъ, когда просыпалась и вставала съ постели съ свѣжими силами. Состояніе чувствъ ея лучше всего можетъ быть изображено отрывкомъ изъ письма, которое она писала въ это время къ Клэйтону: "Мнѣ кажется, во всю мою жизнь со мной не было такой перемѣны, какая совершилась въ теченіе двухъ послѣднихъ мѣсяцевъ. Заглянувъ въ прошедшее, въ промежутокъ времени, проведенный мною въ Нью-Йоркѣ мѣсяца три тому назадъ, я рѣшительно не узнаю себя. Жизнь въ тѣ дни представляется мнѣ ни больше, ни меньше, какъ дѣтской игрушкой. Правда, во мнѣ не было много дурнаго въ то время, за то немного было и хорошаго. Въ ту пору, иногда я замѣчала свои недостатки, особливо когда Ливія Рей находилась въ пансіонѣ. Казалось, она пробуждала въ душѣ моей дремлющія чувства; но, разлучась съ ней, я снова заснула, и жизнь моя проходила, какъ сонъ. Потомъ я познакомилась съ вами; вы снова начали пробуждать меня, и втеченіе нѣкотораго времени пробужденіе это было для меня непріятнымь; я спала сномъ утреннимъ, когда сонъ бываетъ такъ сладокъ и грезы такъ упоительны, что не хочется отъ нихъ оторваться. Въ первые дни моего знакомства съ вами, я была чрезвычайно своенравна и желала, чтобъ вы оставили меня одну. Я видѣла, что вы принадлежали совсѣмъ не къ той сферѣ, въ которой обращалась я. У меня было предчувствіе, что если я позволю вамъ оказывать мнѣ особенное вниманіе, то жизнь потеряетъ въ моихъ глазахъ свою прежнюю прелесть. Но вы, упрямѣйшій человѣкъ!-- вы продолжали ухаживать за мной съ неизмѣннымъ постоянствомъ.
   "Часто думала я, что у меня нѣтъ сердца; но теперь начинаю убѣждаться, что я имѣю его, и въ добавокъ еще довольно доброе. Съ каждымъ днемъ развивается во мнѣ сознаніе, что я въ состояніи любить болѣе и болѣе; многія вещи, которыхъ до этой поры я не постигала, дѣлаются для меня яснѣе и яснѣе, и я становлюсь счастливѣе съ каждымъ днемъ.
   "Вы знаете моего страннаго старика protégé, дядю Тиффа, который живетъ въ нашемъ лѣсу. Вотъ уже нѣсколько времени, какъ я ежедневно посѣщаю его хижину, читаю ему Новый Завѣтъ, и чувствую, что это чтеніе производитъ на меня благотворное вліяніе. Его горячее желаніе ознакомиться съ святыми истинами религіи произвело на меня съ перваго раза глубокое впечатлѣніе,-- на меня, которая должна бы знать гораздо больше его, и которая была такъ равнодушна къ ученію вѣры. Когда старикъ со слезами на глазахъ умолялъ меня, чтобъ я указала его дѣтямъ путь ко Спасенію, я прочитала имъ изъ Новаго Завѣта жизнь нашего Спасителя. Я и сама не знала, какъ прекрасна была эта жизнь. Какой источникъ духовной пищи истекъ изъ нея. Мнѣ кажется, до этого я еще ни въ чемъ не видѣла такого обилія прекраснаго; повидимому, она пробудила во мнѣ новую жизнь. Для меня все перемѣнилось, и эту перемѣну произвела божественная красота Спасителя. Вы знаете, я всегда и во всемъ любила прекрасное: въ музыкѣ, въ природѣ, въ цвѣтахъ; но прекрасное въ Спасителѣ выше всего. Все прекрасное въ окружающихъ предметахъ представляется мнѣ тѣнью Его красоты. Странно, но я живо представляю Его себѣ, сознаю Его бытіе и присутствіе. Какъ будто Онъ слѣдуетъ за мною повсюду, хотя я Его и не вижу. Я представляю Его себѣ добрымъ пастыремъ, ищущимъ беззаботную овцу. Онъ во всю мою жизнь называлъ меня дочерью, но только недавно мое сердце узнало въ Немъ отца! Ужь не религія ли это? Не совершился ли во мнѣ переходъ отъ дурной или нерелигіозной, къ лучшей или религіозной жизни? Я старалась объяснить тетушкѣ Несбитъ состояніе чувствъ моихъ; быть можетъ, васъ удивляетъ это, но я сдѣлалась несравненно добрѣе, съ сожалѣніемъ вспоминаю объ огорченіяхъ, которыя нерѣдко причиняла матушкѣ, и теперь начинаю любить ее отъ всей души. Она посовѣтовала мнѣ переговорить съ мистеромъ Титмаршемъ, ея духовникомъ. Я бы не хотѣла просить его совѣтовъ, но должна была сдѣлать это въ угоду бѣдной тетушкѣ, которая сильно встревожилась, замѣтивъ во мнѣ такую удивительную перемѣну. Конечно, еслибъ я была совершенна во всѣхъ отношеніяхъ, какою бы мнѣ слѣдовало быть, меня не безпокоила бы встрѣча съ холоднымъ, непреклоннымъ человѣкомъ. Непреклонные люди, какъ вамъ извѣстно, служатъ для меня предметомъ искушенія. Мистеръ Титмаршъ пріѣхалъ къ намъ я бесѣдовалъ со мной. Не думаю, что онъ понялъ меня, какъ и я, въ свою очередь, не поняла его. Онъ говорилъ о томъ, сколько существуетъ родовъ вѣры и сколько родовъ любви. По его понятіямъ, три рода вѣры и два рода любви; поэтому знать, избрала ли я надлежащій родъ вѣры и любви, было дѣломъ величайшей важности. Мистеръ Титмаршъ говорилъ, что мы должны любить Бога не потому, что Онъ любитъ насъ, но потому, что онъ исполненъ святости. Ему хотѣлось знать, вполнѣ ли я понимаю значеніе слова грѣхъ, могу ли я представить себѣ въ этомъ безпредѣльное зло; и я отвѣчала ему, что не имѣю ни малѣйшаго понятія о безпредѣльности; что я только и могу представить себѣ божественную красоту Спасителя; что я ничего понимала въ различныхъ родахъ вѣры; но, сознавая всю благость Спасителя, я вполнѣ была увѣрена, что Онъ пробудитъ въ душѣ моей священныя чувства, дастъ мнѣ чистыя о всемъ понятія, и сдѣлаетъ для меня все, о чемъ буду просить Его.
   "Вообще бесѣда съ мистеромъ Титмаршемъ не принесла мнѣ особенной пользы; напротивъ, она произвела на меня непріятное впечатлѣніе, и чтобъ разсѣять его, я въ тотъ же вечеръ отправилась къ старому Тиффу и прочитала главу изъ Новаго Завѣта о томъ, какъ Іисусъ Христосъ благословлялъ дѣтей. Вы, я думаю, никогда не видали такого восторга, въ какомъ находился старикъ Тиффъ. Онъ заставилъ меня повторять эту главу раза четыре, и заставляетъ прочитывать ее каждый разъ, когда я пріѣзжаю туда, увѣряя меня, что эта глава есть лучшая во всемъ Новомъ Завѣтѣ. Тиффъ и я продолжаемъ быть добрыми друзьями. Въ дѣлѣ вѣры онъ смыслитъ не больше моего. Тетушка Несбитъ сильно безпокоится за меня, потому что я такъ счастлива. Ее страшитъ идея, что я не имѣю никакого понятія о грѣхѣ. Помнится, я говорила вамъ, въ какой восторгъ привело меня артистическое музыкальное исполненіе, которое услышала я въ первый разъ? До той поры мнѣ все казалось, что я превосходно пѣла и играла; но въ какой нибудь часъ я убѣдилась, что вся моя музыка -- не что иное, какъ пародія на музыку. я между тѣмъ она не переставала мнѣ нравиться, и я не бросила ея. Такъ и теперь. Прекрасная жизнь Спасителя, исполненная спокойствія, кротости и святости, чуждая самолюбія, такъ совершенно натуральная, хотя, въ то же время, такъ рѣзко отдѣлявшаяся отъ натуры, показала мнѣ, какое я жалкое, грѣшное, ничтожное созданіе; не смотря на то, я счастлива; въ душѣ своей я ощущаю тотъ самый восторгъ, подъ вліяніемъ котораго находилась въ то время, когда впервые услышала полный оркестръ, исполнявшій нѣкоторыя изъ божественныхъ мелодій Моцарта. Я забыла тогда о своемъ существованіи, потеряла о себѣ всякое сознаніе,-- я была совершенно счастлива. Такъ и теперь. Эта небесная красота, это недосягаемое совершенство, которыя я вижу предъ собою, дѣлаютъ меня счастливою, устраняя всякую мысль о самой себѣ. Созерцая ихъ, на душѣ становится какъ-то особенно легко. Вотъ еще другое, странное для меня обстоятельство: библія въ глазахъ моихъ сдѣлалась неоцѣненнымъ сокровищемъ. Кажется, во всю мою жизнь она представлялась мнѣ прозрачной картиной, безъ всякаго свѣта позади ея; а теперь она вся иллюминована, каждое ея слово исполнено глубокаго значенія. Я совершенно довольна собою и счастлива,-- счастливѣе, чѣмъ была когда нибудь. Въ первый день вашего пріѣзда въ Канема, я говорила: какъ непріятно, что мы должны умирать. Вѣроятно, вы это помните? Теперь я думаю совсѣмъ иначе: я сознаю, что Спаситель пребываетъ вездѣ, и что смерти для насъ не существуетъ: я смотрю на нее, какъ на переходъ изъ одной комнаты въ другую.
   "Всѣ удивляются перемѣнѣ во мнѣ, не знаютъ, чему приписать мое необычайное самодовольствіе и радость. Тетушка Несбитъ замѣтила, что "рѣшительно боится за меня". Прочитавъ Тиффу отвѣтъ Спасителя, когда Его спросили, почему ученики Его не постятся: званые на бракъ не могутъ скорбѣть, пока женихъ съ ними, я не могла не вспомнить этого замѣчанія.
   "Теперь, любезный мистеръ Клэйтонъ, вы должны сказать мнѣ, что вы думаете о всемъ этомъ, тѣмъ болѣе, что я всегда и все разсказываю вамъ. Я написала и Ливіи, зная, что ее это очень обрадуетъ. Милли, повидимому, понимаетъ перемѣну во мнѣ; я замѣчаю это потому, что всѣ ея слова производятъ на меня какое-то отрадное, успокоительное впечатлѣніе. Я всегда думала, что Милли, кромѣ обыкновенной жизни, одарена еще другой, странною, непонятною для меня, духовною жизнью; ея увѣренность въ безпредѣльности любви и благости Божіей, ея поступки, обнаруживающіе эту увѣренность, подтверждаютъ мое предположеніе. Надо послушать, съ какимъ теплымъ чувствомъ говоритъ она мнѣ: "дитя мое! Онъ любитъ васъ!" Да! я сама начинаю постигать тайну этой божественной любви; начинаю достигать, какимъ образомъ, съ помощію всеобъемлющей любви, Онъ преодолѣваетъ и покоряетъ все, постигаю, какимъ образомъ чистая и совершенная любовь устраняетъ боязнь всякаго рода."
   На это письмо Нина вскорѣ получила отвѣтъ, изъ котораго мы тоже представимъ нашимъ читателямъ отрывокъ:
   "Если я такъ счастливъ, неоцѣненная миссъ Нина, что успѣлъ пробудить болѣе глубокія и болѣе возвышенныя чувства, которыя находились въ душѣ вашей въ усыпленіи, то я благодарю за это Бога. Если я былъ въ какомъ либо отношеніи вашимъ учителемъ, то слагаю съ себя это званіе и отказываюсь отъ всѣхъ на него притязаній. Ваше дѣтское простосердечіе ставитъ васъ несравненно выше меня въ той школѣ, гдѣ первый шагъ къ познаніямъ требуетъ уже, чтобъ мы забыли всѣ наши мірскія мудрствованія и сдѣлались младенцами. Намъ, мужчинамъ, при нашей гордости, при нашей привычкѣ слѣдовать во всемъ внушеніямъ разсудка, со многимъ предстоитъ бороться. Намъ нужно много времени, чтобъ познать великую истину, что вѣра есть высочайшая мудрость. Не обременяйте свою голову, Нина, ни совѣтами тетушки Несбитъ, ни совѣтами мистера Титмарша. То, что вы чувствуете, есть уже вѣра. Они опредѣляютъ значеніе ея посредствомъ словъ, а вы посредствомъ чувства; но между словами и чувствами такая же разница, какъ между шелухой и зерномъ.
   "Что касается до меня, то я счастливъ не менѣе вашего. По моему мнѣнію, религія состоитъ изъ двухъ частей. Въ первой части заключаются возвышенныя стремленія души человѣческой, во второй отзывъ Бога на эти стремленія. Я обладаю только первой частью; быть можетъ, потому, что я не такъ кротокъ, не такъ простосердеченъ, не такъ искрененъ; быть можетъ, и потому, что я не сдѣлался еще младенцемъ. Поэтому вы должны быть моимъ руководителемъ, вмѣсто того, чтобъ мнѣ быть вашимъ.... У меня теперь бездна заботъ, милая миссъ Нина; я приближаюсь къ кризису въ моей жизни. Я намѣренъ сдѣлать шагъ, который лишитъ меня многихъ друзей, популярности, и, быть можетъ, навсегда измѣнитъ избранную мною дорогу. Но еслибъ я и потерялъ друзей и популярность, вы, вѣроятно, не перестанете любить меня,-- не правда ли? Конечно, съ моей стороны не деликатно предлагать подобный вопросъ, но все же мнѣ бы хотѣлось получить на него вашъ отвѣтъ. Онъ ободритъ и укрѣпитъ меня въ моемъ предпріятіи. На этой недѣлѣ въ четвергъ назначено разсмотрѣніе дѣла, защиту котораго я принялъ на себя. Теперь я очень занятъ; несмотря на то, мысль о васъ, миссъ Нина, смѣшивается со всякою другою мыслью.
  

ГЛАВА XXXII.

ЗАКОННОЕ ПОСТАНОВЛЕНІЕ.

   Наступало время засѣданія Высшаго Суда, которому предстояло пересмотрѣть дѣло Клэйтона. Вмѣстѣ съ приближеніемъ этого времени, судья Клэйтонъ чувствовалъ себя въ самомъ непріятномъ расположеніи духа. Какъ одинъ изъ главныхъ судей Высшаго Суда, онъ долженъ былъ утвердить или уничтожить постановленіе суда присяжныхъ.
   -- Еслибъ ты знала, какъ непріятно, что дѣло это передали на мое разсмотрѣніе, сказалъ онъ, обращаясь къ мистриссъ Клэйтонъ: -- я непремѣнно обязанъ уничтожить первый приговоръ.
   -- Что же дѣлать, сказала мистриссъ Клэйтонъ: -- Эдуардъ долженъ имѣть и, вѣроятно, имѣетъ столько твердости духа, чтобъ встрѣтиться лицомъ къ лицу съ свойственными его профессіи неудачами. Онъ прекрасно защищалъ свое дѣло, пріобрѣлъ всеобщую похвалу, которая, я полагаю, чрезъ это обстоятельство не уменьшится нисколько.
   -- Ты не понимаешь меня, сказалъ судья Клэйтонъ: -- меня огорчаетъ не оппозиція Эдуарду, представителемъ которой буду я, но постановленіе, которое я обязанъ сдѣлать чисто противъ своего убѣжденія.
   -- И неужели ты это сдѣлаешь? сказала мистриссъ Клейтонъ.
   -- Я обязанъ это сдѣлать. Судья не долженъ уклоняться отъ закона. Я обязанъ сдѣлать постановленіе согласно съ указаніемъ закона, хотя въ настоящемъ дѣлѣ и поступлю противъ всѣхъ моихъ чувствъ, противъ моихъ понятій о человѣческомъ правѣ.
   -- Не понимаю, право, сказала мистриссъ Клэйтонъ: -- возможно ли уничтожить рѣшеніе присяжныхъ, не допустивъ чудовищной несправедливости?
   -- Что же мнѣ дѣлать, отвѣчать судья Клэйтонъ: -- я занимаю мѣсто судьи не для того, чтобъ составлять законы или измѣнять ихъ, но только объявлять ихъ сущность. Ложное толкованіе ихъ вмѣнено будетъ мнѣ въ вину. Я далъ клятву охранять ихъ и долженъ свято исполнить ее.
   -- Говорилъ ли ты объ этомъ съ Эдуардомъ?
   -- Особеннаго разговора не было. Эдуардъ очень хорошо понимаетъ, съ какой точки я долженъ смотрѣть на этотъ предметъ.
   Разговоръ этотъ происходилъ за нѣсколько минутъ передъ уходомъ судьи Клэйтона къ своимъ служебнымъ обязанностямъ. Присутственная зала, при этомъ случаѣ, была наполнена народомъ болѣе обыкновеннаго. Баркеръ, считавшійся дѣятельнымъ, рѣшительнымъ и популярнымъ человѣкомъ въ своемъ сословіи, говорилъ о своемъ дѣлѣ съ значительнымъ жаромъ. Друзья Клэйтона, принимая участіе въ его положеніи, интересовались исходомъ дѣла.
   Въ числѣ зрителей Клэйтонъ замѣтилъ Гарри. По причинамъ, не безъизвѣстнымъ нашимъ читателямъ, присутствіе здѣсь Гарри не лишено было значенія въ глазахъ Клэйтона потому онъ немедленно къ нему пробрался.
   -- Гарри, сказалъ онъ: по какому случаю, ты здѣсь?
   -- Мистрисъ Несбитъ я миссъ Нина пожелали знать, чѣмъ кончится засѣданіе; я, чтобъ угодить имъ, взялъ лошадь и прискакалъ сюда.
   Говоря это, онъ незамѣтно вложилъ въ руку Клэйтона записку, при чемъ внимательный наблюдатель легко бы могъ замѣтить, что лицо Клэйтона покрылось яркимъ румянцемъ, лишь только до руки его коснулась записка. Клэйтонъ воротился на мѣсто и открылъ книгу законовъ, которая до этой минуты лежала передъ нимъ безъ употребленія. Внутри этой книги положилъ онъ маленькій листочикъ золотообрѣзной бумаги, на которой написано было карандашемъ нѣсколько словъ, бывшихъ для Клэйтона интереснѣе всѣхъ законовъ въ мірѣ. Читатель не вмѣнитъ намъ въ преступленіе, если мы заглянемъ черезъ плечо Клэйтона и прочитаемъ эти слова. Вотъ они:
   "Вы говорите что сегодня должны сдѣлать шагъ въ жизни, котораго требуетъ справедливость, но который лишитъ васъ друзей, уничтожитъ вашу популярность и можетъ измѣнить всѣ виды ваши въ жизни; при этомъ вы спрашиваете, могу ли я любить васъ послѣ этой перемѣны?-- Спѣшу увѣдомить васъ, любезный другъ, что я любила -- не вашихъ друзей, не популярность вашу и не ваши виды въ жизни, но васъ однихъ. Я могу любить и уважать человѣка, который не стыдится и не страшится дѣлать то, что по его убѣжденію справедливо, а потому, надѣюсь навсегда остаться вашей Ниной.
   "P. S. Ваше письмо я получила сегодня поутру, такъ что мнѣ оставалось нѣсколько минутъ написать эту записку и отправить ее съ Гарри. Мы всѣ здоровы, и ждемъ васъ къ себѣ, вскорѣ послѣ окончанія вашего дѣла."
   -- Я вижу, Клэйтонъ, ты очень занятъ справкой съ писателями, которые считаются авторитетами, сказалъ Франкъ Россель, позади Клэйтона. Клэйтонъ торопливо прикрылъ записку. Какъ пріятно, продолжалъ Россель:-- имѣть такую миніатюрную рукопись замѣчаній на нѣкоторые законы. Она поясняетъ ихъ, какъ рисунки въ старинныхъ церковныхъ книгахъ. Но, шутки въ сторону, ты Клэйтонъ живешь у самаго источника свѣдѣній объ этомъ дѣлѣ: -- скажи, въ какомъ оно положеніи?
   -- Не въ мою пользу! отвѣчалъ Клэйтонъ.
   -- Это ничего не значитъ. Ты заслужилъ уже похвалу за свою защитительную рѣчь; -- сегодняшнія разсужденія не отнимутъ ея отъ тебя... Но, тс... твой отецъ начинаетъ говорить.
   Взоры всѣхъ присутствующихъ устремлены были на судью Клэйтона, съ невозмутительнымъ спокойствіемъ стоявшаго на возвышеніи. Плавнымъ и звучнымъ голосомъ онъ говорилъ слѣдующее:
   "Судья не можетъ не сѣтовать, когда на обсужденіе его представляютъ такія дѣла, какъ настоящее. Основанія, по которымъ они разрѣшаются, не могутъ быть оцѣнены, и вполнѣ поняты другими націями; это возможно только тамъ, гдѣ существуютъ учрежденія, подобныя нашимъ. Борьбу, происходящую въ груди судьи, борьбу между чувствами человѣка обыкновеннаго и человѣка общественнаго, обязаннаго соблюдать непреложность закона, можно назвать жестокою; она возбуждаетъ въ немъ сильное желаніе совершенно отклониться отъ подобныхъ дѣлъ, если это возможно. Но, къ сожалѣнію, безполезно сѣтовать на предметы, которые обусловлены нашимъ политическимъ положеніемъ. Если бы судья вздумалъ отклонить отъ себя какую либо отвѣтственность, возложенную на него закономъ,-- это было бы преступленіемъ. Поэтому судъ, противъ всякаго съ его стороны желанія, принужденъ выразить мнѣніе относительно правъ и объема власти господина надъ невольникомъ въ Сѣверной Каролинѣ.
   Обвиненіе по дѣлу, которое внесено на разсмотрѣніе суда, заключается въ побояхъ, нанесенныхъ Милли, невольницѣ Луизы Несбитъ... Въ дѣлѣ этомъ представляется вопросъ: подлежитъ ли лицо, нанимающее невольника, отвѣтственности передъ закономъ за жестокіе, безчеловѣчные побои, наносимые съ его стороны нанятому невольному? Судья нисшаго суда объявилъ присяжнымъ, что рѣшеніе дѣла должно состояться въ пользу невольницы. Онъ, повидимому, основывалъ такое свое мнѣніе на томъ обстоятельствѣ, что отвѣтчикъ не былъ настоящій господинъ, а только наниматель. Законъ нашъ говорятъ, что настоящій господинъ, или другое лицо владѣющее невольниками, или имѣющее ихъ въ своемъ распоряженіи, пользуется одинаковымъ объемомъ власти. Здѣсь принимается въ соображеніе одна и таже цѣль -- обязанность невольника служить, и потому всѣмъ лицамъ, у которыхъ служитъ невольникъ, предоставлены равныя права. Въ случаѣ уголовномъ, на нанимателя и на временнаго владѣтеля невольниками, распространены тѣже самыя права и обязанности, разумѣется на время ихъ владѣнія, какъ и на лицо, у котораго невольники составляютъ его собственность. Касательно общаго вопроса: слѣдуетъ ли настоящаго владѣтеля считать преступникомъ, какъ за побои, нанесенные имъ собственнымъ его невольникамъ, такъ и за всякое другое примѣненіе власти или силы, не воспрещаемой закономъ, то судъ можетъ утвердительно сказать, что не слѣдуетъ. Вопросъ объ ограниченіи власти господина никогда не былъ возбуждаемъ: и сколько намъ извѣстно, никогда по этому предмету не возникало спора. Вкоренившіеся нравы и однообразные обычаи въ нашей странѣ лучше всего свидѣтельствуютъ о томъ объемѣ власти, который признанъ всѣмъ обществомъ необходимымъ для поддержанія и охраненія правъ господина.
   "Еслибъ мы думали иначе, то мы никакъ не могли бы разрѣшить недоумѣній между владѣтелями и невольниками, такъ какъ нельзя сказать, чтобы ту или другую степень власти легко можно было ограничить. Вопросъ объ этомъ примѣняемъ былъ адвокатами къ подобнымъ случаямъ, возникавшимъ въ семейныхъ и домашнихъ отношеніяхъ; противъ насъ приводятъ доводы, заимствованные изъ лучшихъ постановленій, которыми опредѣляется и ограничивается власть родителей надъ дѣтьми, наставниковъ надъ воспитанниками, мастеровъ надъ учениками и пр.; но судъ не признаетъ этихъ доводовъ. Между настоящимъ случаемъ и случаями, на которые намъ указываютъ, нѣтъ ни малѣйшаго сходства. Они совершенно противоположны одинъ другому,-- ихъ раздѣляетъ непроходимая бездна. Разница между ними та самая, которая существуетъ между свободой и невольничествомъ: больше этого ничего нельзя вообразить. Въ первомъ случаѣ имѣется въ виду счастіе юноши, рожденнаго пользоваться одинаковыми правами съ тѣмъ лицомъ, которому вмѣняется въ обязанность воспитать и приготовить его, чтобы впослѣдствіи онъ могъ съ пользою занять мѣсто въ ряду людей свободныхъ. Для достиженія подобной цѣли необходимо одно только нравственное и умственное образованіе и, по большей части, мѣра эта оказывается достаточною. Къ умѣренной силѣ прибѣгаютъ только для того, чтобъ сдѣлать другія мѣры болѣе дѣйствительными. Если и это оказывается недостаточнымъ, то лучше всего предоставить юношу влеченію его упорныхъ наклонностей и окончательному исправленію, опредѣленному закономъ, чѣмъ подвергать неумѣренному наказанію отъ частнаго лица. Относительно невольничества -- совсѣмъ другое дѣло. Тамъ цѣль -- польза и выгоды господина и общественное спокойствіе; невольникъ обреченъ уже самой судьбой, въ собственномъ лицѣ своемъ и въ потомствѣ, жить безъ всякаго образованія, безъ малѣйшей возможности пріобрѣсть какую нибудь собственность, и трудиться постоянно для того, чтобъ другіе пожимала плоды его трудовъ.
   "Чѣмъ же можно заставить его работать? Неужели внушеніемъ той безсмыслицы, несправедливость, которой пойметъ самый тупоумнѣйшій изъ нихъ, то есть -- что онъ долженъ работать или по долгу, возложенному на него самой природой, или для своего личнаго счастія? Нѣтъ, такихъ работъ можно ожидать только отъ того, кто не имѣетъ своей собственной воли, кто въ безусловномъ повиновеніи подчиняетъ ее волѣ другаго. Подобное повиновеніе есть уже слѣдствіе неограниченной власти надъ всѣмъ человѣкомъ. Ничто другое не можетъ произвести этого дѣйствія. Для пріобрѣтенія совѣршенной покорности невольника, власть господина должна быть неограниченна. Чистосердечно признаюсь, что я вполнѣ постигаю жестокость этого положенія. Я чувствую его такъ же глубоко, какъ можетъ чувствовать всякій другой человѣкъ. Смотря на это съ нравственной точки зрѣнія, каждый изъ насъ въ глубннѣ души своей долженъ отвергнуть этотъ принципъ. Но, въ нашемъ положеніи, это такъ и должно быть. Помочь этому нельзя, такъ какъ это узаконеніе это находится въ самой сущности невольничества. Его нельзя перемѣнить, не ограничивъ нравъ господина и гн предоставивъ свободы невольнику. Въ этомъ-то и состоитъ вредное слѣдствіе невольничества, которое, какъ проклятіе, тяготѣетъ въ равной степени надъ невольнической и свободной половинами нашего народонаселенія. Въ этомъ заключается вся сущность отношеній между господиномъ и невольникомъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что нерѣдки частные примѣры жестокости и преднамѣреннаго варварства, примѣры, въ которые законъ, дѣйствуя по совѣсти, и могъ бы вмѣшаться: но трудно опредѣлять съ чего начнетъ судъ свое вмѣшательство. Разсматривая этотъ вопросъ самъ въ себѣ, съ теоретической точки зрѣнія, можно было бы спросить: какая мѣра власти согласуется съ справедливостью? Но къ сожалѣнію, мы не можемъ смотрѣть на этотъ предметъ съ такой точки зрѣнія. Намъ воспрещено разсуждать объ этомъ предметѣ. Мы не можемъ допустить, чтобы законность правъ господина была разсматриваема въ судѣ. Невольникъ, оставаясь невольникомъ, долженъ помнить, что онъ не имѣетъ права жаловаться на своего господина; что власть господина ни подъ какимъ видомъ не есть нарушеніе закона, но что она дарована ему законами человѣка, если не закономъ Божіимъ. Велика была бы опасность, еслибъ блюстители правосудія принуждены были подраздѣлять наказаніе соразмѣрно каждому темпераменту и каждому отступленію отъ исполненія обязанностей.
   "Никто не въ состояніи предвидѣть тѣхъ многихъ и сложныхъ раздраженій господина, до которыхъ сталъ бы доводить его невольникъ, увлекаемый своими собственными страстями, или дѣйствующій по наущенію другихъ, а тѣмъ болѣе нельзя предвидѣть слѣдствія этихъ раздраженій -- бѣшенства, побуждающаго иногда къ кровавой мести наглецу,-- мести, остающейся обыкновенно безнаказанною, по причинѣ ея тайности. Судъ, поэтому, не считаетъ себя въ правѣ измѣнить отношеній, которыя существуютъ между этими двумя сословіями нашего общества.
   "Повторяю, я бы охотно уклонился отъ этого непріятнаго вопроса; но, если уже онъ возбужденъ, то судъ обязанъ объявить рѣшеніе, сообразное съ закономъ. Пока невольничество существуетъ у насъ въ его настоящемъ положеніи, или пока законодательная власть не отмѣнитъ существующихъ по этому предмету узаконеній, прямой долгъ судей будетъ заключаться въ томъ, чтобъ признавать полную власть господина надъ невольникомъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, гдѣ примѣненіе ея будетъ превышать предѣлы, постановленные закономъ. Мы это дѣлаемъ на томъ основанія, что такая власть существенно необходима для цѣнности невольниковъ, составляющихъ имущество, для безопасности господина и для общественнаго спокойствія, зависящихъ отъ ихъ, она существенно необходима для доставленія защиты и спокойствія самимъ невольникамъ. Рѣшеніе низшаго суда уничтожается и постановляется рѣшеніе въ пользу отвѣтчика."
   Во время этой рѣчи, взоры Клэйтона случайно остановились на Гарри, который стоялъ противъ него и слушалъ, притаивъ дыханіе. Клэйтонъ замѣчалъ, какъ лицо Гарри съ каждымъ словомъ становилось блѣднѣе и блѣднѣе, брови хмурились и темноголубые глаза принимали какое-то дикое, особенное выраженіе. Никогда еще Клэйтонъ не представлялъ себѣ такъ сильно всѣхъ ужасовъ невольничества, какъ теперь, когда съ такимъ спокойствіемъ исчисляли ихъ въ присутствіи человѣка, въ сердце котораго каждое слово западало и впивалось, какъ стрѣла, напитанная ядомъ. Голосъ судьи Клэйтона былъ безстрастенъ, звученъ и разсчитанъ; торжественная, спокойная, неизмѣняемая выразительность его словъ представляла предметъ въ болѣе мрачномъ видѣ. Среди наступившей могильной тишины, Клэйтонъ всталъ и попросилъ позволенія сказать нѣсколько словъ относительно рѣшенія.
   Его отецъ казался слегка изумленнымъ; между судьями началось движеніе. Но любопытство, быть можетъ, болѣе всѣхъ другихъ причинъ, заставило судъ изъявить согласіе.
   -- Надѣюсь, сказалъ Клэйтонъ: -- никто не вмѣнитъ мнѣ въ неуваженіе къ суду, никто не сочтетъ за дерзость, если скажу, что только сегодня я узналъ истинный характеръ закона о невольничествѣ и свойство этого установленія. До этого я льстилъ себя надеждою, что законъ о невольничествѣ имѣлъ охранительный характеръ, что это былъ законъ, по которому сильное племя обязано заботиться о пользахъ и просвѣщеніи слабаго,-- по которому сильный обязанъ защищать беззащитнаго. Надежда моя не осуществилась. Теперь я слишкомъ ясно вижу назначеніе и цѣль этого закона. Поэтому, какъ христіанинъ, я не могу заниматься имъ въ невольническомъ штатѣ. Я оставляю профессію, которой намѣревался посвятить себя, и навсегда слагаю съ себя званіе адвоката въ моемъ родномъ штатѣ.
   -- Вотъ оно! каково! сказалъ Франкъ Россель: -- задѣли таки за живое; теперь ловите его!
   Между судьями и зрителями поднялся легкій ропотъ удивленія. Судья Клэйтонъ сидѣлъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ. Слова сына запали въ самую глубину его души. Они разрушили одну изъ самыхъ сильныхъ и лучшихъ надеждъ въ его жизни. Несмотря на то, онъ выслушалъ ихъ съ тѣмъ же спокойнымъ вниманіемъ, съ какимъ имѣлъ обыкновеніе выслушивать всякаго, кто обращался къ нему, и потомъ приступилъ къ своимъ занятіямъ. Случай, столь необыкновенный, произвелъ въ судѣ замѣтное волненіе. Но Клэйтонъ не принадлежалъ къ разряду тѣхъ людей, которые позволяютъ товарищамъ свободно выражать мнѣніе относительно своихъ поступковъ. Серьёзный характеръ его не допускалъ подобной свободы. Какъ и всегда, въ тѣхъ случаяхъ, гдѣ человѣкъ, руководимый совѣстью, дѣлаетъ что нибудь необычайное, Клэйтонъ подвергся строгому осужденію. Незначительные люди въ собраніи, выражая свое неудовольствіе, ограничивались общими фразами, какъ-то: донъ-кихотство! нелѣпо! смѣшно! Старшіе адвокаты и друзья Клэйтона покачивали головами и говорили: безразсудно... опрометчиво... необдуманно.
   -- У него недостаетъ балласта въ головѣ, говорилъ одинъ.
   -- Вѣрно, умъ зашелъ за разумъ! сказалъ другой.
   -- Это радикалъ, съ которымъ не стоитъ имѣть дѣла! прибавилъ третій.
   -- Да, сказалъ Россель, подошедшій въ эту минуту къ кружку разсуждавшихъ: -- Клэйтонъ дѣйствительно радикалъ; съ нимъ не стоитъ имѣть дѣла. Мы всѣ умѣемъ служить и Богу, и маммону. Мы успѣли постичь эту счастливую среду. Клэйтонъ отсталъ отъ насъ: онъ Еврей въ своихъ понятіяхъ. Не такъ ли мистеръ Титмаршъ? прибавилъ онъ, обращаясь къ этой высокопочтеннѣйшей особѣ.
   -- Меня изумляетъ, что молодой нашъ другъ забрался слишкомъ высоко, отвѣчалъ мистеръ Титмаршъ: -- я готовъ сочувствовать ему до извѣстной степени; но если исторіи нашей родины угодно было учредить невольничество, то я смиренно полагаю, что намъ смертнымъ, съ нашими ограниченными умами, не слѣдуетъ разсуждать объ этомъ.
   -- А еслибъ исторіи нашей родины угодно было учредить пиратство, вы бы, полагаю, сказали тоже самое? возразилъ Франкъ Россель.
   -- Разумѣется, молодой мой другъ, сказалъ мистеръ Титмаршъ: -- все, что исторически возникло, становится дѣломъ истины и справедливости.
   -- То есть, вы хотите сказать, что подобныя вещи должны быть уважаемы, потому что онѣ справедливы?
   -- О, нѣтъ! мой другъ, отвѣчалъ мистеръ Титмаршъ умѣреннымъ тономъ: -- онѣ справедливы потому, что уважаются, какъ бы, повидимому, онѣ ни были въ разладѣ съ нашими жалкими понятіями о справедливости и человѣколюбіи.
   И мистеръ Титмаршъ удалился.
   -- Слышали? сказалъ Россель: -- и эти люди еще думаютъ навязать намъ подобныя понятія! Воображаютъ сдѣлать изъ насъ практическихъ людей, пуская пыль въ глаза!
   Слова эти были сказаны такимъ голосомъ, что оно внятно долетѣли до слуха мистера Титмарша, который, удаляясь, продолжалъ оплакивать Клэйтона, говоря; что неуваженіе къ историческимъ учрежденіямъ быстро распространяется между молодыми людьми нашего времени.
   Клэйтонъ воротился домой и разсказалъ матери, что онъ сдѣлалъ и почему. Отецъ его не говорилъ объ этомъ предметѣ; а вступить съ нимъ въ разговоръ, если онъ не обнаруживалъ расположенія начать его, было дѣломъ величайшей трудности. По обыкновенію, онъ былъ спокоенъ, серьёзенъ и холоденъ; эти черты его характера оставались неизмѣнными при отправленіи обязанностей, какъ общественныхъ, такъ и семейныхъ. Въ-концѣ втораго дня, вечеромъ, судья Клэйтонъ пригласилъ сына своего въ кабинетъ. Объясненіе было непріятно для того и другаго.
   -- Ты знаешь, сынъ мой, сказалъ онъ: -- что поступокъ твой крайне огорчаетъ меня. Надѣюсь, въ немъ тобой не руководило безразсудство, ты сдѣлалъ это не подъ вліяніемъ какого нибудь внезапнаго побужденія?
   -- Въ этомъ вы вполнѣ можете быть увѣрены, сказалъ Клэйтонъ: -- я дѣйствовалъ чрезвычайно разсудительно и осторожно, слѣдуя единственно внушенію моей совѣсти.
   -- Конечно, въ этомъ случаѣ ты и не могъ поступить иначе, возразилъ судья Клэйтонъ: -- я не смѣю осуждать тебя. Но, скажи, позволитъ ли тебѣ твоя совѣсть удержать за собой положеніе владѣтеля невольниковъ?
   -- Я уже покинулъ это положеніе, по крайней мѣрѣ, на столько, на сколько это необходимо для моихъ намѣреній. Я удерживаю за собою только одно званіе владѣтеля, какъ орудіе для защиты моихъ невольниковъ отъ притѣсненій закона и для сохраненія возможности образовать ихъ и возвысить.
   -- Но что ты станешь дѣлать, когда подобная цѣль приведетъ тебя въ ближайшее столкновеніе съ законами нашего штата? спросилъ судья.
   -- Тогда, если представится возможность добиться измѣненія закона, я употреблю на это всѣ свои силы, отвѣчалъ Клэйтонъ.
   -- Прекрасно! Но если законъ имѣетъ такую связь съ существованіемъ невольничества, что его нельзя будетъ измѣнить, не уничтоживъ этого установленія? Что же тогда?
   -- Все-таки буду добиваться отмѣны закона, хотя бы это и сопряжено было съ уничтоженіемъ невольничества. Etat justisia pereat mundi.
   -- Я такъ и думалъ, что ты это отвѣтишь, сказалъ судья Клэйтонъ, сохраняя спокойствіе. Я не спорю,-- въ этомъ направленіи жизни есть логика. Но ты долженъ знать, что наше общество не слѣдуетъ такому направленію; поэтому твой образъ жизни поставитъ тебя въ оппозицію съ обществомъ, въ которомъ ты живешь. Внушенія твоей совѣсти будутъ вредить общимъ интересамъ, и тебѣ не позволятъ слѣдовать имъ.
   -- Тогда, сказалъ Клэйтонъ:-- я долженъ буду удалиться вмѣстѣ съ моими невольниками въ другой штатъ, гдѣ можно будетъ достичь своей цѣли.
   -- Результатъ этотъ будетъ неизбѣженъ. Разсматривалъ ли ты въ этомъ предметѣ всѣ его отношенія и послѣдствія?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   -- Ты, кажется, намѣренъ жениться на миссъ Гордонъ, сказалъ судья Клэйтонъ: -- подумалъ ли ты, до какой степени твои намѣренія могутъ огорчить ее?
   -- Что до этого, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- то миссъ Гордонъ вполнѣ одобряетъ мое намѣреніе.
   -- Больше я ничего не имѣю сказать. Каждый человѣкъ долженъ дѣйствовать согласно своимъ понятіямъ о долгѣ.
   Послѣ минутнаго молчанія, судья Клэйтонъ прибавилъ:
   -- Вѣроятна, ты предвидѣлъ порицаніе, которому избранная тобою цѣль въ жизни подвергаетъ насъ, охраняющихъ систему и поддерживающихъ учрежденія, которыя ты осуждаешь?
   -- Нѣтъ, этого я не предвидѣлъ.
   -- Я думаю. Но оно истекаетъ логически изъ твоихъ понятіе объ этомъ предметѣ. Увѣряю тебя, я самъ часто обдумывалъ этотъ вопросъ, на сколько онъ касается моихъ собственныхъ обязанностей. Образъ моей жизни служитъ достаточнымъ доказательствомъ, что я не прошелъ къ одному результату съ тобою. Законъ человѣческій не что иное, какъ отраженіе многихъ недостатковъ нашей натуры. При всемъ несовершенствѣ, его все-таки можно назвать благодѣяніемъ. Самая худшая система управленія безконечно лучше анархіи.
   -- Но, батюшка, почему бы вамъ не принять на себя реформу нашей системы?
   -- Сынъ мой, пока мы не приготовлены отказаться отъ учрежденія невольничества, никакая реформа невозможна. Съ уничтоженіемъ невольничества, реформа образуется сама робою. Учрежденіе невольничества до такой степени слилось съ чувствомъ самосохраненія, что предложеніе о реформѣ будетъ признано нелѣпымъ. Это невозможно до тѣхъ поръ, пока не утвердится въ обществѣ убѣжденіе, что невольничество есть моральное зло, до тѣхъ поръ, пока не пробудится искренняя рѣшимость освободиться отъ этого зла. Что будетъ впослѣдствіи, не знаю. Въ настоящее же время я не вижу ни малѣйшей наклонности къ измѣненію существующаго порядка вещей. Религіозные люди различныхъ вѣроисповѣданій и, по преимуществу, принадлежащіе къ протестантской церкви, обнаруживаютъ относительно этого предмета, совершенную нравственную апатію которая меня чрезвычайно изумляетъ. Отъ нихъ зависитъ положить начало великому дѣлу подготовленіемъ общества къ реформѣ, а между тѣмъ я не вижу ни малѣйшихъ признаковъ участія ихъ въ этомъ дѣлѣ. Въ молодости моей, между ними нерѣдко проявлялось желаніе искоренить это зло, но желаніе ихъ съ каждымъ годомъ становилось слабѣе и слабѣе, и теперь, къ величайшему моему отвращенію, они явно защищаютъ невольничество. Я не вижу другаго исхода, кромѣ предоставленія этому установленію самому достичь своего окончательнаго результата; а это будетъ чрезвычайно гибельно для нашего отечества. Я не одаренъ способностями, необходимыми для преобразователя. Я чувствую, что по характеру моему способенъ только для мѣста, которое теперь занимаю. Не смѣю утверждать, что на этомъ мѣстѣ я не сдѣлалъ вреда; понадѣюсь, что добро, сдѣланное мною, превышаетъ зло. Если ты чувствуешь призваніе вступить на то поприще, вполнѣ понимая затрудненія и жертвы, которыя ожидаютъ тебя впереди, то повѣрь,-- я не буду тебя останавливать изъ-за своихъ частныхъ желаній и чувствованій. Мы не вѣчные жители здѣшняго міра. Гораздо важнѣе дѣлать добро и поступать по справедливости, чѣмъ наслаждаться благами кратковременной жизни.
   При этихъ словахъ судья Клэйтонь обнаруживалъ одушевленіе болѣе, чѣмъ когда нибудь, и потому, не удивительно, что сынъ его былъ сильно растроганъ..
   -- Батюшка, сказалъ онъ, вынимая изъ кармана записку:-- вы намекнули на миссъ Гордонъ. Вотъ эта записка, которую я получилъ въ утро роковаго засѣданія, покажетъ вамъ, до какой степени виды миссъ Нины согласуются съ моими.
   Судья Клэйтонъ надѣлъ очки и прочиталъ записку внимательно, два раза. Передавая ее сыну, онъ замѣтилъ, съ обычною холодностью: -- Она знаетъ лучше!
  

ГЛАВА XXXIII

ТУЧА РАЗРАЖАЕТСЯ.

   Тѣнь страшной тучи, опустошавшей другія плантаціи, нависла надъ плантаціею Канема и омрачила ея горизонтъ. Никакая повальная болѣзнь не выполняла такъ вполнѣ значеніе словъ св. Писанія: язвы, ходящей во мракѣ, заразы, опустошающей въ полдень. Никакая болѣзнь не была болѣе неправильною, и, повидимому, болѣе капризною въ своемъ направленіи. Въ теченіе нѣкотораго времени, она имѣла характеръ эпидеміи и вызывала на борьбу съ собой все искусство медиковъ. Система медицинской тактики, составленной тяжелымъ опытомъ въ теченіе одного промежутка времени, уничтожалась измѣненіемъ типа болѣзни въ теченіе другаго. Нѣкоторыя мѣры и условія, предотвращающія бѣдствіе, казались необходимыми, полезными и даже вѣрными; но люди, знакомые съ эпидеміей, знали по страшному опыту, что она, подобно хищному звѣрю, перескакивала чрезъ самыя высокія, превосходно устроенныя ограды и, на зло всѣмъ предосторожностямъ и карауламъ, производила страшное опустошеніе. Ея направленіе въ городахъ, и въ селеніямъ было въ равной степени замѣчательно. Иногда, опускаясь, подобно тучѣ на какую нибудь мѣстность, она, среди страшныхъ опустошеній, оставляла цѣлый городъ или селеніе нетронутымъ, и потомъ, спустя нѣсколько времени, когда въ цѣломъ краю возстановлялось спокойствіе, внезапно и со всею яростію нападала на уцѣлѣвшія мѣста: въ этомъ отношеніи ее можно было сравнить съ набѣгомъ хищническаго войска, которое посылаетъ отрядъ разорить мѣста, забытыя или оставшіяся въ сторонѣ отъ его шествія. Иногда, забравшись въ какой нибудь домъ, опустошала его менѣе чѣмъ въ сутки. Иногда, свирѣпствуя въ цѣломъ городѣ, щадила въ немъ нѣкоторыя улицы, и потомъ нападала на нихъ съ удвоеннымъ ожесточеніемъ, въ то время, когда опасность отъ нея, повидимому, совершенно миновала. Путь ея по южнымъ плантаціямъ ознаменованъ былъ точно такими же причудами,-- тѣмъ болѣе гибельными, что обитатели ея, по отдаленности отъ городовъ и разъединенности своей, были почти лишены необходимой медицинской помощи.
   Тетушка Несбить, еще при первыхъ письмахъ, въ которыхъ описывалось развитіе болѣзни въ сѣверныхъ городахъ, была крайне встревожена и испугана. Замѣчательно, до какой степени развита въ людяхъ привязанность къ жизни,-- даже въ тѣхъ людяхъ, для которыхъ наслажденія въ ней такъ скучны и такъ пошлы, что, право, не стоило бы бороться съ опасностями за ея сохраненіе. Наконецъ, когда страшныя извѣстія начали прилетать съ различныхъ сторонъ смежныхъ плантацій Канема, тетушка Несбитъ въ одинъ прекрасный день обратилась къ Нинѣ съ слѣдующими словами:
   -- Твои кузины въ И... предлагаютъ оставить плантацію, и погостить у нихъ, пока опасность не минуетъ.
   -- Это ни къ чему не поведетъ, сказала Нина:-- неужели онѣ думаютъ, что холера не заглянетъ туда?
   -- Ну, все же,-- возразила тетушка Несбитъ: большая разница: -- онѣ живутъ въ городѣ, гдѣ, въ случаѣ несчастій, докторъ всегда подъ рукой.
   -- Поѣзжайте, тетушка, если хотите, сказала Нина: но я останусь здѣсь съ моими людьми.
   -- И ты не боишься, Нина?
   -- Нисколько. Къ тому же, уѣхавъ отсюда, я показала бы эгоизмъ, величайшій эгоизмъ: пользоваться услугами невольниковъ въ теченіе всей моей жизни, и потомъ бѣжать отъ нихъ, и оставить ихъ на произволъ судьбы въ минуты угрожающей опасности!-- Нѣтъ! этого я не сдѣлаю: я останусь здѣсь и буду ихъ беречь.
   Разговоръ этотъ былъ подслушанъ Гарри, стоявшимъ на балконѣ, вблизи открытыхъ дверей гостиной, въ которой сидѣли Нина и тетушка Несбитъ.
   -- Дитя, дитя! сказала тетушка Несбитъ:-- что же ты въ состояніи сдѣлать? ты такъ неопытна. Гарри и Милли могутъ сдѣлать несравненно больше твоего. Милли я оставлю здѣсь. Согласись, что забота о своемъ собственномъ здоровьи должна составлять нашу главную обязанность.
   -- Нѣтъ, тетушка, по моему мнѣнію, есть обязанности главнѣе этой, сказала Нина.-- Праада, я не обладаю особенной силой, но въ замѣнъ ея, у меня есть бодрость, есть неустрашимость. Я знаю, что отъѣздъ мой обезкуражитъ нашихъ невольниковъ и поселить между ними боязнь; а это, какъ говорятъ, особенно располагаетъ къ болѣзни. Лучше всего, если я сяду въ карету, сейчасъ же отправлюсь къ доктору, посовѣтуюсь съ нимъ, получу наставленіе и возьму необходимыя лекарства,-- потомъ поговорю съ невольниками, научу ихъ, что нужно дѣлать въ случаѣ появленія болѣзни, и такимъ образомъ приготовлю и себя и ихъ къ неустрашимой встрѣчѣ съ грознымъ врагомъ. Увидѣвъ, что я спокойна и ничего не боюсь, они покрайней мѣрѣ, не упадутъ духомъ. Если вы, тетушка, боитесь, то лучше поѣзжайте. Здоровье ваше слабое, вы не въ силахъ перенести тѣхъ хлопотъ, которыя неизбѣжны въ подобныхъ случаяхъ. Если вы находите, что у кузинъ моихъ вамъ будетъ и спокойнѣе, и безопаснѣе, то ради Бога поѣзжайте. Только, пожалуйста, оставьте мнѣ Милли; она, Гарри и я, составимъ комитетъ о сохраненіи здоровья на нашей плантаціи. Гарри! сказала Нина: -- прикажи, подать карету,-- да пожалуйста, какъ можно скорѣе.
   И Гарри снова почувствовалъ, что горечь души его сдѣлалась мягче и спокойнѣе, благодаря благородному характеру той, въ руки которой законъ передалъ цѣпи, сковывавшія его свободу. Тяжело и невыносимо было бы бремя этихъ цѣпей, но при Нинѣ, Гарри несъ его, не чувствуя тяжести: служить ей -- имѣло для него равносильное значеніе съ свободой. Онъ не сказалъ Нинѣ ни слова о письмѣ, которое получилъ отъ сестры. Онъ видѣлъ въ немъ зло, котораго Нина не въ силахъ была отстранить, и потому не хотѣлъ огорчатъ ее. Въ свою очередь, Нина мрачное выраженіе лица Гарри приписывала предстоящимъ заботамъ по случаю грозившей опасности. Въ той самой каретѣ, которая увозила ее въ городъ, сидѣла и тетушка Несбитъ съ своими картонками, важность которыхъ не могла уменьшиться въ глазахъ послѣдней даже при самой боязни холеры. Нина застала доктора совершенно углубленнаго въ изслѣдованіе эпидемія. Онъ читалъ о міазмѣ и микроскопическихъ насѣкомыхъ, и продержалъ Нину болѣе получаса, сообщая ей различныя теоріи относительно причинъ болѣзни и различные опыты, произведенные въ иностранныхъ госпиталяхъ. Съ помощію весьма практическихъ и положительныхъ вопросовъ, Нина успѣла наконецъ получить отъ него необходимыя свѣдѣнія; онъ написалъ ей длинный рядъ наставленій, набралъ цѣлый ящикъ лекарствъ, и безпрестанно увѣрялъ, что вмѣнилъ бы себѣ въ особенное счастіе находиться лично на ея плантаціи, еслибъ имѣлъ свободное время.
   На обратномъ пути Нина заѣхала на плантацію дяди Джона, и тамъ въ первый разъ убѣдилась на дѣлѣ въ разницѣ между описаніями и страшною дѣйствительностію этой болѣзни. За полчаса до ея пріѣзда, съ дядей Джономъ сдѣлался сильный припадокъ холеры. Вся прислуга приведена была въ ужасъ и смятеніе; стоны и крики, вырываемые изъ груди больнаго страшными мученіями, потрясали душу. Его жена, оказывая помощь страдальцу, не замѣчала, что посланные за докторомъ ломали руки въ безполезномъ отчаяніи, спускались съ балкона, снова поднимались, и ничего не дѣлали.
   -- Гарри, сказала Нина: -- возьми одну изъ каретныхъ лошадей, поѣзжай въ городъ и въ минуту привези сюда доктора.
   Выпрячь лошадь, сѣсть на нее, и скрыться изъ виду, было для Гарри дѣломъ нѣсколькихъ секундъ. Отправивъ Гарри, Нина обратилась къ прислугѣ и повелительнымъ тономъ приказала имъ прекратить свои сѣтованія. Ея рѣшительность и спокойный тонъ голоса подѣйствовали благотворно на взволнованные нервы и умы. Оставивъ при всемъ домѣ двухъ-трехъ благоразумнѣйшихъ изъ всей прислуги, Нина отправилась на помощь къ тетушкѣ Маріи.
   Докторъ не заставилъ ждать себя долго. Пробывъ въ комнатѣ больнаго нѣсколько секундъ, онъ вышелъ оттуда, чтобъ освѣдомиться о состояніи Нины. Нина не могла не замѣтить контраста между испуганнымъ, разстроеннымъ выраженіемъ доктора въ настоящую минуту, и одушевленіемъ, какою-то самонадѣянностію, съ которыми, за два часа передъ тѣмъ, онъ объяснялъ ей теорію міазмъ и микроскопическихъ насѣкомыхъ.
   -- Болѣзнь эта имѣетъ совершенно другой характеръ. Средства, которыя я употребилъ, оказываются недѣйствительными; настоящій случай не имѣетъ ни малѣйшаго сходства съ прежними.
   Увы, бѣдный докторъ! въ теченіе трехъ мѣсяцевъ подобные случаи были весьма нерѣдки.
   -- Надѣетесь ли вы спасти его жизнь? сказала Нина.
   -- Дитя мое! одинъ Богъ можетъ спасти ее, сказалъ докторъ: съ нашей стороны все сдѣлано.
   Но зачѣмъ растягивать эту непріятную сцену; зачѣмъ описывать въ нашемъ разсказѣ страданія, стоны и конвульсіи умирающаго человѣка? Нина, бѣдная, въ полномъ цвѣтѣ красоты, семнадцатилѣтняя дѣвушка стояла передъ больнымъ, вмѣстѣ съ другими, въ безмолвномъ отчаяніи. Все было сдѣлано, все принято было въ соображеніе; но болѣзнь, какъ геній-разрушитель, ничему не внемлющій, ничего не видящій, совершала свой ходъ, не уклоняясь ни въ ту, ни въ другую сторону. Наконецъ, стоны сдѣлались слабѣе, судорожно сжимаемые мускулы потеряли свою упругость; въ сильномъ, румяномъ, свѣжемъ мужчинѣ замѣтно: происходило то разложеніе физическаго организма, которое въ какой нибудь часъ превращаетъ цвѣтущее здоровьемъ лицо въ морщинистое и увядшее, самые крѣпкіе мускулы -- въ мускулы дряхлой старости.
   Когда страдалецъ испустилъ послѣдній вздохъ, Нина не вѣрила глазамъ своимъ, чтобъ это измѣнившееся лицо, до такой степени изнуренное и искаженное, принадлежало ея здоровому и веселому дядѣ, который, казалось, никогда еще не быль такъ здоровъ и веселъ, какъ въ то утро. Какъ иной человѣкъ, проходя подъ пѣной и брызгами Ніагарскаго водопада, съ слѣпою увѣренностію поручаетъ себя проводнику, осязаетъ его, но не видитъ, такъ и Нина, въ эту страшную минуту, чувствовала, что она была не одна. Божественный, милосердый, всемогущій надъ самою смертію Искупитель, о которомъ въ послѣднее время она такъ много размышляла, казалось, находился вблизи ея и осѣнялъ ее своимъ покровомъ; казалось, что она слышала голосъ Его, безпрестанно повторявшій: "не бойся, Я съ тобою; не смущайся, ибо Я твой Богъ."
   -- Удивляюсь твоему спокойствію, дитя мое, сказала тетушка Марія, обращаясь къ Нинѣ:-- я не ожидала отъ тебя такого присутствія духа. Безъ тебя я, право, не знаю, что стали бы мы дѣлать.
   При этихъ словахъ за стѣнами дома раздался вопль, раздирающій сердце: О! мы всѣ умираемъ! Всѣ, всѣ! Ахъ, миссисъ! Скорѣе, скорѣе. Захворалъ мой Питеръ, и мой ребенокъ! О дитя мое, дитя мое!
   И докторъ, безъ того уже уставшій и пораженный внезапнымъ случаемъ и трогательною сценою, началъ бѣгать съ величайшей быстротою, изъ одной хижины въ другую. Въ это время занемогло нѣсколько слугъ, и только спокойствіе и присутствіе духа, поддерживаемое Ниной и ея теткой, могли предотвратить распространеніе паническаго страха по всей плантаціи. Нина одарена была тѣмъ нѣжнымъ и гибкимъ темпераментомъ, который, съ помощію очаровательной наружности, обладаетъ величайшимъ даромъ вдохновлять въ другихъ терпѣніе и покорность своей долѣ. Совершенное спокойствіе, которое она ощущала въ душѣ своей, доставляло ей возможность примѣнить къ настоящему случаю всѣ свои душевныя способности.
   -- Перестань, моя добрая тётя, не бойся! Вспомни Бога, и положись на Него! говорила она поварихѣ, которая въ припадкѣ отчаянія и ужаса ломала себѣ руки.-- Вспомни, чему учитъ тебя религія: спой гимнъ, который утѣшитъ тебя, и исполни свой долгъ къ отношеніи къ больному.
   Въ этомъ утѣшительномъ, ободряющемъ тонѣ голоса, скрывалась какая-то магическая сила. Съ помощію его, Нина успѣла убѣдить здоровыхъ позаботиться о больныхъ; но вдругъ явился нарочный гонецъ и объявилъ, что холера показалась въ Канема.
   -- Теперь, Гарри, сказала Нина, съ лицомъ блѣднымъ, но не выражающимъ ни малѣйшей боязни:-- долгъ человѣколюбія отзываетъ насъ отсюда.
   И, сопровождаемые утомленнымъ докторомъ, они отправились въ Канема.
   Спустя нѣсколько минутъ послѣ отъѣзда, они встрѣтили другаго гонца, который спросилъ:
   -- Не съ вами ли докторъ Бутлеръ?
   -- Съ нами, отвѣчала Нина, выглянувъ изъ окна кареты.
   -- Ахъ, докторъ! Я ищу васъ по всему округу. Поѣзжайте домой сію минуту. Судья Петерсъ умираетъ. Я боюсь,-- вы не застанете его въ живыхъ;-- впрочемъ, и кромѣ его есть уже до десятка больныхъ. Возьмите мою лошадь и спѣшите; теперь дорога каждая минута.
   Докторъ торопливо выпрыгнулъ изъ кареты, сѣлъ на лошадь, и прежде чѣмъ пуститься въ путь, бросилъ взглядъ глубокаго сожалѣнія на плѣнительное, блѣдное личико, смотрѣвшее изъ окна кареты.
   -- Бѣдное дитя мое, сказалъ онъ: -- мнѣ жаль оставить васъ; кто вамъ безъ меня поможетъ?
   -- Богъ! отвѣчала Нина: -- я ничего не боюсь.
   -- Поѣзжайте, докторъ; не теряйте времени, сказалъ посланный.
   И докторъ еще разъ бросивъ взглядъ на Нину, ускакалъ.
   -- Теперь, Гарри, сказала Нина: -- все зависитъ отъ сохраненія нами присутствія духа и твердости. У насъ нѣтъ и не будетъ доктора; поэтому мы сами должны употребить всѣ наши усилія. Жизнь и смерть въ рукахъ нашего Спасителя: Онъ любилъ насъ, умеръ за насъ, и, вѣроятно, не оставитъ насъ во время этого страшнаго испытанія.
   -- Миссъ Нина! вы настоящій ангелъ! сказалъ Гарри, готовый въ эту минуту боготворить ее.
   По пріѣздѣ домой, Нина увидѣла сцену всеобщаго ужаса и смущенія,-- сцену, подобную той, которой была уже свидѣтельницей. Старый Гондредъ лежалъ мертвый въ своей хижинѣ. Толпа народа съ воплемъ окружала домъ, предаваясь страху и отчаянію, возбуждаемому ожиданіемъ той же участи. Нина немедленно подъѣхала къ группѣ. Спокойствіе и хладнокровіе, съ которыми она приказывала прекратить вопль и повиноваться ей, произвели благопріятное дѣйствіе.
   -- Если вы всѣ хотите умереть, говорила она:-- то отчаяніе и боязнь самыя вѣрныя къ тому средства; но если будете сохранять спокойствіе и терпѣніе и исполнять мои приказанія, то жизнь ваша еще можетъ быть спасена. Гарри и я привезли лекарства; мы знаемъ, что нужно дѣлать. Отъ васъ я требую одного повиновенія.
   Нина немедленно вошла въ домъ и назначила Милли, Розу и еще трехъ пожилыхъ женщинъ своими помощницами, сдѣлавъ имъ наставленіе, какъ и въ какомъ случаѣ нужно дѣйствовать. Въ это ужасное время Милли выказала всю неустрашимость, всю твердость характера, составлявшія неотъемлемую принадлежность ея сильной натуры.
   -- Да благословитъ васъ Господь своею милостію, дитя мое, говорила она. Господь -- мой щитъ и моя крѣпость. Онъ не оставлялъ насъ въ шести бѣдствіяхъ, не оставитъ и въ седьмомъ. Мы воспоемъ пѣснь торжества и въ стремнинахъ Іордана.
   Между тѣмъ Гарри выбралъ для себя самыхъ надежныхъ невольниковъ, и каждому назначилъ обязанность. Въ тоже время въ ближайшій городъ отправленъ былъ гонецъ, чтобы привести оттуда большій запасъ необходимыхъ лекарствъ и возбуждающихъ средствъ. Рядъ хижинъ раздѣленъ былъ на участки; каждый участокъ находился на попеченіи одного изъ выбранныхъ невольниковъ, подъ непосредственнымъ наблюденіемъ Гарри. Въ теченіе двухъ-трехъ часовъ все селеніе, незадолго предъ тѣмъ представлявшее собою одну общую сцену страха и унынія, приведено было въ правильное состояніе благоустроеннаго госпиталя. Милли ходила по всѣмъ направленіямъ, возбуждая въ неграхъ религіозныя чувства и распѣвая гимны, вѣкоторыхъ говорилось о безусловной преданности святой волѣ Провидѣнія и о надеждѣ на Его милосердіе. Она обладала сильнымъ голосомъ, превосходно соотвѣтствовавшимъ необычайному развитію ея физическаго организма. Это былъ густой басъ мужчины, съ мягкими переливами женскаго тона. До слуха Нины долетали отъ времени до времени звуки этого голоса, когда Милли, проходя мимо дома или между хижинами, напѣвала:
  
   "Богъ мое солнце,
             Онъ моя тѣнь;
   Онъ хранитъ меня на пути моей жизни
   И ночью и днемъ;
   Онъ моя помощь, мое избавленіе;
   Онъ сохранитъ меня отъ всякаго зла.
   Съ полной надеждой на его милосердіе
   Я ничего не страшусь.
   Не страшась самой смерти,
   Я совершаю мой путь,
   Пока Господь не воззоветъ меня
   Въ свою святую обитель.
  
   Господскій домъ съ наступленіемъ вечера представлялъ собою видъ осажденной маленькой крѣпости. Нина и Милли отворили всѣ двери; и тѣмъ, которые болѣе всего расположены были къ принятію болѣзни, по слабости организаціи или раздражительности нервной системы, дозволено было искать убѣжища въ комнатахъ Нины.
   -- Теперь, дитя мое, сказала Милли, когда всѣ распоряженія были окончены:-- вамъ нуженъ отдыхъ; идите съ Богомъ въ свою комнату и засните. Я вижу,-- духъ вашъ бодрствуетъ, но плоть изнемогаетъ. О васъ никто не позаботится, а безъ васъ мы ничего не сдѣлаемъ; прежде и главнѣе всего вы должны поберечь себя. Не бойтесь ничего, дитя мое! Люди теперь успокоились, больнымъ подана необходимая помощь,-- а ночью мы сдѣлаемъ все, что нужно. Усните, моя милочка;-- вѣдь если вы умрете, тогда что съ нами-то будетъ?
   Повинуясь Милли, Нина удалилась въ свою комнату; но прежде, чѣмъ лечь спать, она написала къ Клэйтону; "Неоцѣненный мистеръ Клэйтонъ, мы всѣ находимся въ глубокой горести. Бѣдный дядюшка Джонъ умеръ сегодня поутру отъ холеры. Я ѣздила въ И... посовѣтоваться съ докторомъ и запастись лекарствами. На возвратномъ пути я вздумала заѣхать на насколько минутъ къ дядюшкѣ и застала тамъ сцену ужаса. Бѣдный дядюшка умиралъ; на его плантаціи уже много было больныхъ, и пока я думала остаться тамъ и помочь тетушкѣ, прискакалъ гонецъ съ извѣстіемъ, что холера появилась и на нашей плантаціи.
   "Мы взяли было доктора съ собой, но на дорогѣ встрѣтили другаго гонца изъ И.... который объявилъ, что судья Петерсъ занемогъ, и что въ улицѣ, гдѣ живетъ судья, множество больныхъ. По пріѣздѣ домой, мы узнали, что бѣдный нашъ кучеръ скончался,-- и весь народъ находимъ въ ужасномъ отчаяніи. Нужно было употребить нѣсколько часовъ, чтобы успокоить людей и водворить порядокъ,-- теперь слава Богу, сдѣлано то и другое. Нашъ домъ наполненъ больными и перепуганными. Милли и Гарри неустрашимы и дѣятельны; примѣромъ своимъ они ободряютъ невольниковъ. Человѣкъ двадцать поражены холерой, но нельзя сказать, что сильно. Въ эти грозныя минуты, я ощущаю въ душѣ своей странное спокойствіе, которое, выражаясь словами библіи "превосходитъ всякое понятіе." Я сознаю теперь, что хотя бы погибъ весь міръ и все живущее въ немъ, "Спаситель дастъ намъ лучшую, прекрасную жизнь." Я пишу къ вамъ потому, что случай этотъ, быть можетъ, для меня послѣдній. Если я умру, то не плачьте обо мнѣ, но благодарите Бога, который даровалъ вамъ побѣду надъ смертію чрезъ Іисуса Христа. Впрочемъ, мнѣ кажется, я не умру. Я надѣюсь жить въ этомъ мірѣ, который представляется мнѣ прекраснѣе, чѣмъ когда нибудь. Съ тѣхъ поръ какъ я узнала васъ, жизнь сдѣлалась для меня милѣе и дороже. Несмотря на то, я до такой степени вѣрю въ любовь моего Искупителя, что если бы онъ повелѣлъ мнѣ покинуть этотъ міръ,-- я бы разсталась съ нимъ безъ сожалѣнія. Я бы послѣдовала за этимь Агнцемъ, куда бы онъ ни повелъ меня. Быть можетъ, эта страшная кара небесъ окружаетъ и васъ,-- быть можетъ, она низошла и на Рощу Маньолій. Я не хочу быть самолюбивою; не смѣю приглашать васъ сюда, быть можетъ, ваше присутствіе необходимѣе для Анны. Быть можетъ, она не имѣетъ такихъ надежныхъ помощниковъ, какихъ имѣю я въ лицѣ Гарри и Милли. Поэтому не бойтесь,-- и для меня не уклоняйтесь отъ прямыхъ своихъ обязанностей. Милли ходитъ по селенію и поетъ. Я люблю слушать ея пѣніе, высокіе, торжественные звуки ея голоса. Вотъ и теперь, я слышу ее,-- она поетъ:
  
   "Не страшась самой смерти
   Совершаю мой путь,
   Пока Господь не воззоветъ меня
   Въ свою святую обитель!"
  
   Я буду писать съ каждой почтой, пока не минуетъ опасность. Прощайте, остаюсь.
   По гробь и за гробомъ ваша

"Нина."

   Написавъ это, Нина легла и заснула. Она спала всю ночь такъ спокойно, какъ будто смерть и болѣзнь вовсе не висѣли надъ ея головой. Поутру, когда она встала и одѣлась, Милли, съ заботливостью доброй няни, принесла ей въ комнату горячего кофе съ бисквитами, и убѣдила Нину не выходить изъ комнаты, не позавтракавъ.
   -- Ну что, Милли,-- все ли у насъ благополучно? спросила Нина.
   -- Ничего, дитя мое, сказала Милли, между нами раздавался полночный вопль. Тетушка Роза приказала вамъ долго жить;-- Самъ тоже, и Дженъ и Саши, переселились въ вѣчность; впрочемъ всѣ спокойны, и рѣшились бороться съ этимъ бѣдствіемъ до нельзя.
   -- Здоровъ ли Гарри? сказала Нина боязливымъ тономъ.
   -- Ничего, не болѣнъ; всю ночь провозился съ больными, но не унываетъ. Старики-то наши думаютъ, нельзя ли сдѣлать митингъ послѣ завтрака, въ родѣ панихиды по умершимъ; -- они просятъ, миссъ Нина, не прочитаете ли вы молитвы?
   -- Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣчала Нина.
   Былъ еще ранній часъ утра, когда дворовые люди и невольники собрались въ пріятной открытой залѣ, которую мы столько разъ уже описывали. День былъ прекрасный; цвѣты и кустарники, окружавшіе балконъ, покрытые каплями утренней росы, дышали свѣжестью. Когда Нина, въ бѣломъ утреннемъ капотѣ и съ не менѣе бѣлыми щечками, вошла въ залу, въ толпѣ собравшихся невольниковъ раздался ропотъ восхищенія, смѣшаннаго съ сожалѣніемъ.
   -- Садитесь, друзья мои, сказала она, посмотрѣвъ на невольниковъ, которые боялись даже приблизиться къ дивану и стульямъ. Садитесь, теперь не время церемониться; мы стоимъ на краю могилы, а тамъ, вы знаете, всѣ равны. Мнѣ пріятно, что вы такъ спокойны и тверды. Я вижу, что вы возлагаете надежду на нашего Спасителя, который даруетъ намъ побѣду надъ смертію. Споемте гимнъ, сказала она. И Милли начала:
  
   "Пусть бренное тѣло мое ослабѣетъ,
   "Пусть жизнь моя прекратитъ бытіе!
   "Душа отлетитъ тогда изъ этой мрачной долины,
   "И воспаритъ на небо, въ горніи страны!
   "Тамъ сопричислится къ сонму святыхъ
   И обрящетъ покой, такъ долго-желанный!"
  
   Всѣ голоса слились въ одинъ торжественный хоръ, раздававшійся, повидимому, у самаго преддверія смерти; когда кончилось пѣніе, Нина, дрожащимъ голосомъ, становившимся съ каждымъ словомъ звучнѣе и звучнѣе, прочитала нѣсколько строфъ изъ хвалебной пѣсни Давида:
   "Живущій подъ покровомъ Всевышняго въ тѣни Всемогущаго почиваетъ. Говоритъ Господу: Ты прибѣжище мое и защитникъ мой, Богъ мой, на котораго я уповаю. Онъ избавитъ тебя отъ сѣти птицелова и отъ гибельной язвы. Перьями своими осѣнитъ тебя, и подъ крылами Его укроешься; истина Его есть щитъ и огражденіе. Не убоишься ужасовъ ночи,-- стрѣлы, летящей, днемъ, язвы ходящей во мракѣ, заразы, опустошающей въ полдень. Близъ тебя падетъ тысяча, и тьма по правую руку твою; но тебя и коснется... Ангеламъ Своимъ заповѣдаетъ о тебѣ, сохранятъ тебя на всѣхъ путяхъ твоихъ. (Псал. ХС.)
   -- Нѣтъ ничего удивительнаго, сказала Нина; что кто нибудь изъ насъ будетъ отозванъ въ другой, лучшій міръ. Но все же тѣ, которые любятъ Господа, не должны страшиться смерти. Смерть наша -- не что иное, какъ переходъ въ обитель нашего Отца. Не унывайте же, друзья мои!
   Въ случаяхъ, подобныхъ настоящему, первый ударъ приноситъ съ собой гораздо болѣе ужаса, чѣмъ всѣ послѣдующіе. Человѣкъ свыкается со всѣмъ, даже съ угрожающею опасностью и смертью, такъ что ему все наконецъ представляется обыкновеннымъ условіемъ жизни. На плантаціи Канема все шло своимъ чередомъ: всѣ, имѣя примѣръ для себя въ лицѣ молодой своей госпожи, повидимому, рѣшились встрѣтить свою участь съ непоколебимымъ мужествомъ.
   На другой день, послѣ полдня, Нина увидѣла съ балкона медленно подвигавшуюся по главной аллеѣ повозку Тиффа, и съ обычнымъ радушіемъ, выбѣжала на встрѣчу къ своему преданному другу.
   -- Здравствуй Тиффъ; какъ ты поживаетъ въ это ужасное время?
   -- Благодарю васъ покорно, миссъ Нина,-- отвѣчалъ вѣрный слуга Пэйтоновъ, съ привычною учтивостью снимая шляпу. Я привезъ сюда малютку, который сильно захворалъ; -- сдѣлалъ для него все, что могъ, но ничего нѣтъ лучше. Я взялъ съ собой миссъ Фанни и Тедди, опасаясь оставить ихъ дома, потому что вчера я видѣлъ человѣка, который сказалъ, что на всѣхъ плантаціяхъ страшная смертность.
   -- Да, сказала Нина; ты пріѣхалъ въ печальное убѣжище; -- здѣсь тоже страшная смертность! Но если ты находишь, что здѣсь безопаснѣе, то ты и дѣти можете остаться у меня: мы будемъ беречь васъ наравнѣ съ другими. Дай мнѣ малютку; я подержу его, пока ты высадишь другихъ дѣтей. Онъ спитъ?
   -- Да, миссъ Нина,-- спитъ почти безпробудно.
   Нина поднялась на балконъ и отдала ребенка на руки Милли.
   -- Посмотри, сказала она: какъ онъ сладко спитъ!
   -- Ахъ, милочка,-- сказала Милли; это нехорошій сонъ; малютка никогда не проснется.
   -- Что же дѣлать, Милли, надо поберечь его; надо дать комнату Тиффу и дѣтямъ;-- мы имѣемъ лекарства и докторскія наставленія, а у нихъ нѣтъ ни того, ни другаго.
   Такимъ образомъ Тиффъ и его семейство пріютились въ общемъ пріютѣ.
   Къ вечеру ребенокъ умеръ. Тиффъ не спускалъ его съ рукъ ни на минуту; Нинѣ и Милли стоило большаго труда убѣдить его, что дыханіе малютки прекратилось на вѣки. Соглашаясь съ этимъ, Тиффъ, въ теченіе нѣсколькихъ минутъ казался безутѣшнымъ. Нина спокойно открыла Новый Завѣтъ и прочитала: и принесли къ нему дѣтей, чтобы онъ благословилъ ихъ. Ученики его нехотѣли допустить принесшихъ. Но Іисусъ сказалъ имъ: не препятствуйте дѣтямъ приходитъ ко мнѣ, ибо таковыхъ есть царствіе небесное!
   -- Господь надъ нимъ! сказалъ Тиффъ: я отдаю его! Я нехочу удерживать его; не стану препятствовать ему войти въ царствіе небесное, хотя бы отъ этого сокрушилось мое сердце. Это было бы съ моей стороны страшнымъ самолюбіемъ! Но, бѣдняжечка!-- какой онъ сдѣлался миленькій!
  

ГЛАВА XXXIV.

ГОЛОСЪ ВОПІЮЩАГО ВЪ ПУСТЫНѢ

   Клэйтонъ спокойно сидѣлъ въ своей адвокатской конторѣ, разбиралъ и приводилъ въ порядокъ дѣла, подготовляя ихъ къ передачѣ другому лицу. Въ это время мальчикъ-негръ принесъ съ почты нѣсколько писемъ. Клэйтонъ бѣгло взглянулъ на адресы, и выбравъ одно изъ писемъ, прочиталъ его съ величайшимъ волненіемъ, потомъ сжалъ его въ рукѣ, схватилъ шляпу и побѣжалъ на ближайшій постоялый дворъ.
   -- Дайте мнѣ лучшую лошадь, которая можетъ пробѣжать день и ночь! сказалъ онъ. Я долженъ ѣхать съ быстротою, отъ которой зависитъ жизнь и смерть.
   Спустя полчаса, Клэйтонъ уже мчался во весь опоръ по загородной дорогѣ. При дурномъ состояніи дорогъ и не менѣе дурномъ почтовомъ управленіи, Клэйтонъ, взявъ почтовый экипажъ, доѣхалъ бы до Канема не раньше, какъ на третьи сутки. Но, употребивъ всѣ свои усилія, онъ надѣялся прибыть туда въ двадцать-четыре часа. Онъ мчалъ стремглавъ, не давалъ лошади перевести духъ, и на первой станціи перемѣнилъ ее. Продолжая такимъ образомъ свой путь, онъ, въ три часа слѣдующаго утра, находился уже въ лѣсахъ, отстоявшихъ отъ Кавема миль на пятнадцать. Сильное напряженіе нервной системы, дѣлавшее его до этой минуты нечувствительнымъ къ усталости, начинало мало по малу ослабѣвать. Всю ночь онъ ѣхалъ по глухому, дикому сосновому лѣсу; никто не видѣлъ его, кромѣ мерцающихъ, таинственныхъ звѣздъ. На послѣдней станціи, гдѣ Клэйтонъ намѣревался перемѣнить лошадь, все было повержено въ ужасъ и смущеніе. Трое въ домѣ лежали мертвые и четвертый умиралъ. По всей дорогѣ, при каждой остановкѣ, воздухъ, повидимому, былъ наполненъ летучими и преувеличенными слухами о страхѣ и смерти.
   По мѣрѣ приближенія къ Канема, Клэйтонъ началъ испытывать то, невольно приводящее въ трепетъ ощущеніе, которое, вѣроятно, испытывалъ каждый изъ насъ, хотя и не въ такой степени, возвращаясь домой послѣ долгаго отсутствія и воображая, что его ожидаетъ какое нибудь несчастіе, которому онъ не въ состояніи опредѣлить границъ. Передъ разсвѣтомъ Клэйтонъ проѣзжалъ мимо хижины стараго Тиффа. Какое-то странное движеніе души побуждало его остановиться на минуту и предварительно въѣзда въ предѣлы Канема, сдѣлать нѣкоторыя освѣдомленія. Но, подъѣхавъ къ хижинѣ, онъ увидѣлъ, что ворота стояли настежь и дверь въ самую хижину была открыта. Клэйтонъ сдѣлалъ нѣсколько окликовъ и не получивъ отвѣта, сошелъ съ лошади, и ведя ее за поводъ, заглянулъ въ открытую дверь. Достаточно было даже тусклаго мерцанія звѣздъ, чтобы убѣдиться, что хижина была покинута ея обитателями. Это обстоятельство Клэйтонъ принялъ за дурное предзнаменованіе. Въ то время, когда онъ садился на лошадь, въ непроницаемой глубинѣ лѣса и въ недальнемъ разстояніи, раздался звучный и сильный голосъ, который пѣлъ величественнымъ, минорнымъ тономъ, слѣдующія слова:
  
   "Сѣдяй въ славѣ, на облакѣ, какъ на престолѣ;
   Пріидетъ Господь въ пути пламени!
   Громъ и мракъ, молнія и буря
   Будутъ предвѣстниками этого страшнаго дня."
  
   Неудивительно, что эти звуки и эти слова привели въ трепетъ Клэйтона, утомленнаго продолжительной ѣздой и доведеннаго до изнеможенія страшными предположеніями, наполнявшими его душу и текъ раздражительно дѣйствовавшими на его нервную систему. Онъ ощущалъ даже сильный страхъ, когда подъ вѣтвями сосноваго лѣса показалась темная человѣческая фигура, плавно подвигавшаяся впередъ, подъ тактъ уныло распѣваемыхъ словъ.
   -- Кто ты такой? вскричалъ Клэйтонъ, дѣлая надъ собою усиліе и стараясь возбудить свою неустрашимость.
   -- Кто я? отвѣчала фигура.-- Я -- голосъ вопіющаго въ пустынѣ. Я возвѣщаю этому народу судъ Божій!
   Читатели наши, вѣроятно, могутъ представить себѣ неопредѣленное мерцаніе свѣта, между наступленіемъ утра и исчезновеніемъ ночи, глухое пространство лѣса, обстоятельства, сопровождавшія поѣздку Клэйтона, и странныя слова неизвѣстнаго человѣка. Въ теченіе нѣсколькихъ секундъ, Клэйтонъ оставался въ недоумѣніи, что ему дѣлать, между тѣмъ, какъ путникъ продолжалъ:
   -- Я видѣлъ Господа, шествующаго съ десятью тысячами святыхъ Его! Передъ нимъ шла моровая язва и горящіе уголья сыпалось изъ-подъ ногъ Его.
   Размышляя о томъ, что означали эти странныя слова, Клэйтонъ тихо подвигался впередъ. Наконецъ неизвѣстный человѣкъ вышелъ изъ глубины лѣса, остановился посреди дороги и съ повелительнымъ жестомъ вытянулъ руку.
   -- Я знаю, кого ты ищешь, сказалъ онъ: -- но это тебѣ не будетъ дано; потому что время смерти наступило и люди будутъ судимы. Се свѣтлое облако, и на облакѣ сидитъ подобный Сыну Человѣческому. На головѣ Его вѣнецъ, и въ рукѣ Его острый серпъ. (Откр. св. Іоан. XIV, 14).
   Сказавъ это и махнувъ рукой надъ головой, съ дикимъ одушевленіемъ воскликнулъ:
   "Пусти острый твой серпъ и обрѣжь грозды винограда на землѣ; поелику созрѣли на немъ плоды... И давили ягоды въ точилѣ внѣ города и потекла кровъ изъ точила даже до уздъ конскихъ! (Откр. св. Іоан. XIV, 18, 20). Горе, горе живущимъ на землѣ oтъ остальныхъ трубныхъ гласовъ трехъ ангеловъ, которые будутъ трубить! (VIII, 13).
   Грозныя слова раздавались въ глубинѣ лѣса, какъ проклятіе ангела-истребителя. Послѣ непродолжительной паузы, неизвѣстный человѣкъ продолжалъ болѣе спокойнымъ и скорѣе плачевнымъ голосомъ:
   -- Не плачь о мертвыхъ, не оплакивай! Се Агнецъ стоитъ на горѣ Сіонѣ, и съ нимъ сто-сорокъ-четыре тысячъ, коихъ имя отца Егь написано на челахъ. Это суть тѣ, которые не осквернились съ женами; это суть тѣ, которые идутъ за Агнцемъ, куда бы Онъ ни пошелъ, И во устахъ ихъ нѣтъ лукавства; они непорочны предъ престоломъ Божіимъ (XIV, 4, 5.)
   Незнакомецъ медленно пошелъ въ сторону, и, пробираясь по чащѣ лѣса, распѣвалъ какой-то гимнъ, на этотъ разъ унылымъ, погребальнымъ тономъ, долетавшимъ до слуха Клэйтона, какъ звуки похороннаго колокола.
   Въ то время, какъ Клэйтонъ медленно пробирался впередъ по незнакомой дорогѣ, непонятный, необъяснимый страхъ все болѣе и болѣе овладѣвалъ имъ. Звуки голоса и дикіе жесты незнакомца привели ему на память странное событіе на митингѣ. Хотя онъ и старался насильственнымъ образомъ убѣдить себя, что прорицателемъ этихъ странныхъ предсказаній былъ какой нибудь безумный, изступленный фанатикъ, еще болѣе воспламененный при видѣ смерти и разрушенія, окружавшихъ его со всѣхъ сторонъ; но все же Клэйтонъ не могъ разсѣять страшныхъ предчувствій, тяжелымъ камнемъ лежавшихъ на его сердцѣ. Жизнь человѣческую можно сравнить съ домомъ, посѣщаемымъ призраками; основою ей служитъ таже самая земля, исполненная мрака и тѣней смерти. Тысячи, одаренныхъ жизнію, фибръ соединяютъ насъ съ невѣдомымъ и невидимымъ міромъ; сердца, самыя непоколебимыя, ни на секунду не останавливающія своего біенія, даже при невыразимыхъ ужасахъ, обливаются кровью и замираютъ при едва слышномъ шопотѣ изъ-подъ завѣсы, скрывающей отъ насъ этотъ невѣдомый міръ. Быть можетъ, для самаго невѣрующаго въ тайны духовнаго міра бываютъ минуты, о которыхъ, разумѣется, ему стыдно было бы разсказывать, но въ которыя онъ вполнѣ покаряется вліянію страшныхъ явленій, привязывающихъ насъ къ той невѣдомой странѣ. Не удивительно, что Клэйтонъ, наперекоръ своему мужеству, чувствовалъ себя какъ человѣкъ, которому сдѣлано таинственное предостереженіе. Тяжелый камень, тяготившій его, отпалъ отъ груди, когда туманная мгла утренней зари прорѣзалась яркими лучами восходящаго солнца, когда наступилъ радостный и ликующій день, когда печаль, воздыханіе и смерть показались ему тяжебымъ сноводѣніемъ. Въ теченіе всей этой страшной кары странно было видѣть неизмѣнную правильность, великолѣпіе и красоту въ дѣйствіяхъ и явленіяхъ природы. Среди всеобщаго страха и стоновъ умирающихъ, среди рыданій и сокрушенія сердецъ солнце выходило и заходило во всемъ своемъ блескѣ и величіи; роса играла своими радужными цвѣтами, и сумерки покрывали небо завѣсой, усѣянной звѣздами; птицы пѣли, источники струились и журчали, цвѣты плѣняли своей роскошью, словомъ, въ природѣ во всемъ замѣтенъ былъ избытокъ жизненныхъ силъ, все радовалось и все ликовало. Вступивъ въ предѣлы плантаціи Канема, Клэйтонъ съ нетерпѣніемъ спросилъ перваго встрѣчнаго о здоровьѣ госпожи, которой принадлежало Канема.
   -- Слава Богу, она еще жива, было отвѣтомъ
   -- Слава Богу, сказалъ въ свою очередь Клэйтонъ: -- всѣ мои опасенія были ни больше, ни меньше какъ сонъ.
  

ГЛАВА XXXV.

ВЕЧЕРНЯЯ ЗВѢЗДА.

   Почты въ Сѣверной Каролинѣ, какъ и вообще всѣ мудрыя учрежденія въ невольническихъ штатахъ, находились въ самомъ дурномъ состояніи: и потому прошла цѣлая недѣля послѣ того, какъ Нина отправила письмо, въ которомъ извѣщала Клэйтона объ опасности своего положенія. Въ теченіе этого времени ярость удара, поразившаго плантацію, замѣтно ослабѣла; и между тѣмъ, какъ холера на другихъ плантаціяхъ сильно развивалась, обитатели Канема начинали надѣяться, что грозная туча, нависшая надъ ними, скоро совершенно разсѣется. Правда, много еще было больныхъ, по новые случаи не повторялись, и самая болѣзнь, оставаясь между больными, казалось, уступала попеченіямъ и медицинскимъ средствамъ. Нина встала рано поутру, что вошло, впрочемъ, для нея въ привычку, со времени появленія болѣзни, и обошла селеніе, чтобы освѣдомиться о здоровьи невольниковъ. Она воротилась домой усталая и сидѣла на балконѣ подлѣ роскошнаго куста розъ, наслаждаясь прохладнымъ, свѣжимъ дыханіемъ утра. Какъ вдругъ на главной аллеѣ послышался топотъ лошадиныхъ копытъ; Нина взглянула въ ту сторону и увидѣла Клэйтона. Еще минута, и Клэйтонъ, не вѣря своимъ чувствамъ, держалъ Нину въ своихъ объятіяхъ.
   -- Вы здѣсь, моя роза, моя невѣста, мой ангелъ! Богъ милостивъ! Я не ожидалъ столь многаго! Я думалъ, что не застану васъ въ живыхъ!
   -- О, нѣтъ, милый Клэйтонъ, сказала Нина:-- Богъ не оставилъ насъ. Правла, мы лишились многихъ; но меня Онъ пощадилъ, вѣроятно для васъ.
   -- Но здоровы ли вы въ настоящую минуту? сказалъ Клэйтонъ, бросивъ на Нину пристальный взглядъ. Вы такъ блѣдны, моя маленькая роза!
   -- Ничего нѣтъ удивительнаго, отвѣчала Нина: -- у меня такъ много дѣла, что поневолѣ поблѣднѣешь; впрочемъ, я ничего не чувствую. Я была здорова; мало того, никогда еще здоровье мое не было въ такомъ отличномъ состояніи, какъ во все это время, и, странно сказать, я никогда не чувствовала себя счастливѣе. Я такъ спокойна и такъ вѣрю въ любовь и милосердіе Божіе.
   -- Знаете ли, сказалъ Клэйтонъ: -- это спокойствіе тревожитъ меня; я начинаю бояться за такое странное, неземное счастіе? Мнѣ кажется, оно дается только умирающимъ.
   -- О, нѣтъ, отвѣчала Нина: -- я такъ думаю, что когда всѣ наши надежды возлагаются на Отца Небеснаго, когда мы видимъ въ Немъ единственную нашу опору, Онъ становится къ намъ ближе, чѣмъ во всякое другое время; въ этомъ-то и заключается тайна моего счастія. Но оставимте объ этомъ; вы, кажется, чрезвычайно устали; неужели вы ѣхали всю ночь?
   -- Да; съ девяти часовъ вчерашняго утра. Спѣша сюда, я перемѣнилъ четырехъ лошадей; первое же ваше письмо я получилъ спустя недѣлю послѣ его отправленія!
   -- Быть можетъ, это и къ лучшему, сказала Ннна:-- я слышала, что внезапная встрѣча съ эпидеміей, безъ всякаго подготовленія къ ней, особливо въ первые періоды ея развитія, бываетъ гибельна. Теперь вы должны позволить мнѣ позаботиться о васъ. Не забудьте, что я начальница въ здѣшней крѣпости; въ моей особѣ вы должны видѣть коменданта и главнаго доктора!-- Извольте немедленно отправиться въ вашу комнату. Милли принесетъ вамъ кофе, и потомъ вы должны заснуть. Вы убѣдились, что мы, слава Богу, здоровы; слѣдовательно отдыху вашему ничто не мѣшаетъ. Позвольте же отвести васъ, какъ плѣнника.
   Освобожденный отъ гнета преобладающаго страха, Клэйтонъ началъ ощущать реакцію въ физическомъ и моральномъ напряженіи, въ которомъ находился въ теченіе сутокъ; и потому онъ охотно повиновался приказаніямъ своего милаго начальника. Напившись кофе, Клэйтонъ впалъ въ глубокій и спокойный сонъ, продолжавшійся далеко за полдень. Сначала, лишенный всѣхъ силъ отъ усталости, онъ спалъ безъ сновидѣній; но когда изнеможеніе миновало, взволнованные нервы начали рисовать въ его воображеніи неопредѣленныя и тревожныя сновидѣнія. Ему представлялось, что онъ снова находился" вмѣстѣ съ Ниной, въ Рощѣ Маньолій, и что невольники проходили мимо ихъ"ъ, бросая имъ цвѣты; но вѣнокъ изъ померанцовыхъ цвѣтовъ, брошенный на колѣна Нины, былъ обтянутъ чернымъ крепомъ. Нина, однако же, взяла его, смѣясь сдернула крепъ, надѣла вѣнокъ на голову, и хоръ запѣлъ веселымъ тономъ:
  
   "О роза Сѣверной Каролины!"
  
   Мало по малу, звуки хора изъ веселыхъ переходили въ печальные, и цвѣточное шествіе превратилось въ погребальное. Одинъ изъ голосовъ, подобный тому, который Клэйтонъ слышалъ утромъ въ лѣсу, пѣлъ плавно, уныло, монотонно:
  
   "Плачьте, друзья, и рыдайте:
   Роза Сѣверной Каролины увяла!"
  
   Клэйтонъ долго боролся во снѣ съ непріятными чувствами, наконецъ проснулся, сѣлъ и посмотрѣлъ кругомъ. Лучи вечерняго солнца сіяли на вершинахъ деревъ въ отдаленномъ концѣ аллеи. Нина сидѣла на балконѣ и пѣла. Звуки ея голоса плавали въ воздухѣ, подобно розовому листочку, уносимому вѣтромъ.
   Нина пѣла любимую народную мелодію, носившую названіе "Пѣсни молодой индіанки". Быть можетъ, это была одна изъ тѣхъ мистическихъ пѣсенъ, которыми изобилуетъ восточная литература, въ которыхъ радость и любовь высказываются въ какомъ-то мечтательномъ, символическомъ подобіи нескончаемой любви за предѣлами гроба. Слова этой пѣсни заключали въ себѣ успокоительную силу; одна мысль быстро замѣняла другую, и всѣ онѣ витали вокругъ Клэйтона. какъ бѣлые голуби, выпущенные изъ рая, и носившіе на крыльяхъ своихъ цѣлебныя средства для больной, тоскующей души.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Легкій стукъ въ двери окончательно разбудилъ Клэйтона. Дверь немного отворилась, и маленькая ручка бросила вѣтку полу распустившейся розы.
   -- Это напомнитъ вамъ, что васъ окружаетъ дѣйствительность! сказалъ знакомый Клейтону голосъ. Если вы отдохнули, то можете спуститься внизъ,-- я позволяю.
   И Клэйтонъ услышалъ, какъ маленькія ножки побѣжало по лѣстницѣ, слегка касаясь ступенекъ. Онъ всталъ и, обративъ нѣкоторое вниманіе на туалетъ, явился на балконѣ.
   -- Чай давно поданъ, сказала Нина: -- я заблагоразсудила напомнить вамъ объ этомъ.
   -- Я утопалъ въ счастіи, слушая ваше пѣніе, сказалъ Клэйтонъ: -- вы споете мнѣ эту пѣсенку еще разъ, неправда ли?
   -- А развѣ я пѣла, сказала Нина: -- я и не знала этого! Я, вѣроятно, думала о чемъ нибудь; а когда я думаю, то иногда пою. Извольте, я спою для васъ; вѣдь я люблю пѣть.
   Послѣ чаю Клэйтонъ и Нина остались на балконѣ. Все небо подернуто было полосами тонкихъ облаковъ розоваго цвѣта.
   -- Какъ это прекрасно! сказала Нина: -- мнѣ кажется, что я никогда еще не любовалась природой съ такимъ наслажденіемъ, какъ въ нынѣшнее лѣто. Она производитъ на меня какое то особенное впечатлѣніе; она наполняетъ все бытіе мое тѣмъ же розовымъ цвѣтомъ, который вы видите въ этихъ облакахъ.
   И, не спуская глазъ съ неба, Нина снова запѣла ту же самую пѣснь, которую Клэйтонъ слушалъ во время своего пробужденія. Но вдругъ она остановилась и повернулась къ комнатамъ.
   -- Вамъ что нибудь нужно? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Ничего! отвѣчала Нина въ сильномъ волненія: -- я сейчасъ ворочусь.
   Клэйтонъ слѣдилъ за ней, и видѣлъ, какъ она приблизилась къ шкафу, въ которомъ хранились лекарства, вынула оттуда склянку съ какою-то жидкостью и выпила изъ нея нѣсколько капель.
   Клэйтонъ машинально всталъ съ мѣста съ выраженіемъ ужаса.
   -- Вы нездоровы, Нина; скажите откровенно? спросилъ онъ, когда Нина снова вошла на балконъ.
   При этомъ вопросѣ, Клэйтонъ страшился услышать утвердительный отвѣтъ.
   -- О, нѣтъ!... Это пройдетъ! Мнѣ немного дурно! Въ это страшное время мы сдѣлались такъ осторожны, что ори малѣйшемъ возбужденіи какого нибудь непріятнаго ощущенія, въ туже минуту прибѣгаемъ къ лекарству. Я часто чувствовала эту слабость.... ничего,-- пройдетъ.
   Клэйтонъ обнялъ станъ Нины и устремилъ на нее свои взоры, въ которыхъ выражались и боязнь, и восхищеніе.
   -- Нива, вы кажетесь мнѣ существомъ не здѣшняго міра, сказалъ онъ: -- и потому я хочу удержать васъ, чтобъ вы не улетѣли.
   -- Не думаете ли вы, что у меня есть крылья, которыя я прячу? спросила Нина, улыбаясь и весело глядя въ лицо Клэйтона.
   -- Именно такъ, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- но скажите, хорошо ли вы теперь себя чувствуете.
   -- Да.... кажется.... только.... не лучше ли намъ сѣсть. Я думаю, что слабость эта у меня -- слѣдствіе безпрестанныхъ душевныхъ волненій.
   Клэйтонъ посадилъ ее на кушетку подлѣ дверей и продолжалъ поддерживать ее, обнявъ ея станъ. Черезъ нѣсколько секундъ Нина томно приникла головой къ плечу Клэйтона.
   -- Вы нездоровы, я это вижу, сказалъ Клэйтонъ, сильно встревоженный.
   -- Нѣтъ! отвѣчала Нина: -- я совершенно здорова, только чувствую какую-то усталось и слабость. Кажется, здѣсь становится холодно,-- не правда ли? сказала она, содрагаясь всѣмъ тѣломъ.
   Клэйтонъ, не говоря ни слова, перенесъ ее въ гостиную и положилъ на диванъ. Потомъ онъ позвонилъ. Вошли Гарри и Милли.
   -- Возьми лошадь, и какъ можно скорѣе поѣзжай за докторомъ, сказалъ онъ, обращаясь къ Гарри, когда послѣдній вошелъ въ комнату.
   -- Напрасно вы посылаете, сказала Нина:-- у доктора множество больныхъ и безъ меня; ему нельзя пріѣхать сюда. Къ тому же я почти здорова.... устала немного и озябла и только; закройте, пожалуйста, окна и двери, и одѣньте меня. Нѣтъ, нѣтъ! на верхъ меня не уносите; мнѣ и здѣсь хорошо. Накиньте только шаль на меня.... вотъ такъ.... я хочу пить.... дайте воды.
   Страшная и непостижимая болѣзнь, свирѣпствовавшая въ то время во всей своей силѣ, имѣла множество разнообразныхъ признаковъ начала своего и развитія. Одинъ изъ этихъ признаковъ считался самымъ опаснымъ и даже смертельнымъ: это когда больной такъ долго и постепенно впивалъ въ себя ядъ зараженной атмосферы, что сопротивляющіяся силы натуры незамѣтно ослабѣвали, и жизнь погасала тихо, но вѣрно, безъ особенныхъ внѣшнихъ симптомовъ. Страданіе больнаго, въ этомъ случаѣ, можно сравнять съ страданіями человѣка, истекающаго кровью отъ смертельной раны. Въ какой нибудь часъ, безъ всякихъ предварительныхъ признаковъ появленія болѣзни, сдѣлалось яснымъ, что печать смерти лежала уже на прекрасномъ молодомъ лицѣ Нины. Гонецъ былъ отправленъ съ приказаніемъ -- ѣхать съ быстротою, какую только могли внушить ему привязанность къ любимому существу и боязнь за его существованіе. Гарри остался при больной.
   -- Напрасно вы такъ безпокоитесь, сказала Нина: -- я совершенно здорова и ничего не чувствую, кромѣ небольшой усталости и этой перемѣны въ погодѣ; вы бы получше укутали меня, и, если можно, дали бы мнѣ немножко рому или чего нибудь въ этомъ родѣ. Вѣдь это вода, что вы давали мнѣ?
   Увы! Нинѣ давали самый крѣпкій коньякъ; но вкусъ былъ уже потерянъ; и спиртъ оленьяго рога не имѣлъ для обонянія Нины никакого запаха. Въ погодѣ не было никакой перемѣны; это было одно только омертвѣніе, постепенно поражавшее внѣшніе и внутренніе составы организма. Но, все же, голосъ Нины оставался звучнымъ, хотя умственныя способности ея, отъ времени до времени, уклонялись отъ нормальнаго состоянія. Иногда, въ минуты изнурительной болѣзни, въ періодъ разрушенія физическихъ силъ, въ больномъ является странное желаніе пѣть; такъ и съ Ниной: совершенно лишенная самосознанія, не открывая глазъ, она нѣсколько разъ начинала пѣсню, которую пѣла въ то время, когда невидимый геній разрушитель медленно и незамѣтно наносилъ ей смертельный ударь.
   Наконецъ, когда она открыла глаза и увидѣла горесть на лицахъ, окружавшихъ ее, истина представилась ей во всей наготѣ.
   -- Я думаю, мнѣ не встать, сказала она. О, какъ мнѣ жаль васъ!-- Не сокрушайтесь обо мнѣ. Отецъ мой любитъ меня и не хочетъ, чтобы я оставалась въ этомъ мірѣ. Онъ зоветъ меня къ себѣ. Не горюйте!-- Вѣдь я гостила у васъ, и теперь иду долой. Я увижусь съ вами очень скоро. Довольны ли вы мною,-- вы, Эдвардъ?
   И снова она впала въ безпамятство, и снова запѣла страннымъ, плѣнительнымъ голосомъ, столь тихимъ, столь слабымъ:
  
   "Туда, туда въ тотъ край родной,
   Гдѣ нѣтъ ни скорби, ни страданій!"
  
   -- Но что же Клэйтонъ,-- что дѣлалъ онъ? Что могъ онъ сдѣлать? Что сдѣлалъ бы каждый изъ насъ, держа на рукахъ любимое существо, душа котораго отлетала,-- душа, за которую мы бы охотно отдали свою дущу?-- Можемъ ли мы сдѣлать что нибудь, когда душа эта отходитъ отъ насъ съ быстротой невообразимой, когда мы, въ невѣдѣніи и ослѣпленіи, тщетно стараемся отвратить неизбѣжную участь,-- когда каждую минуту думаемъ, что для сохраненія жизни нужно было бы дать какое нибудь другое средство, а мы его не дали,-- или что-то, которое давали, только ускоряло теченіе страшной разрушительной болѣзни! Кто въ состояніи вообразить тѣ мучительныя минуты, когда, въ ожиданіи доктора, мы смотримъ на часы, и каждый ударъ маятника кажется намъ приближающимся шагомъ смерти! Что можетъ быть невыносимѣе отчаянія, которое мы испытываемъ въ эти ужасные часы?
   Клэйтонъ, Гарри и Милли ни минуты не теряли безполезно у постели больной; они оттирали и согрѣвали ея охладѣвающіе члены, и безпрестанно давали ей возбуждающія лекарства, которыя, впрочемъ, не производили уже никакого дѣйствія за замиравшую, истощенную организацію.
   -- Благодареніе Богу, что она, по крайней мѣрѣ, не страдаетъ, сказалъ Клэйтонъ, стоя на колѣняхъ подлѣ больной.
   Прекрасная улыбка пробѣжала по лицу Нины, когда она открыла глаза и посмотрѣла на каждаго изъ предстоявшихъ,
   -- Нѣтъ, мои бѣдные друзья, сказала она:-- я не страдаю, Я отхожу въ страну, гдѣ нѣтъ ни скорби, ни страданій. Мнѣ такъ жаль васъ, Эдуардъ!-- Помнете ли, что вы говорили мнѣ однажды?-- Это сбывается теперь... вы должны мужественно перенести потерю. Богъ призываетъ васъ на великое дѣло не бросайте его... еще нѣсколько минутъ, и все кончится. Эдуардъ, поберегите моихъ бѣдныхъ невольниковъ; -- скажите Тому, чтобы онъ былъ кротокъ съ ними. Мой бѣдный, вѣрный, добрый Гарри! О! я такъ быстро умираю!
   Голосъ Нины до такой степени ослабѣлъ, что послѣднія слова едва были слышны. Жизнь теперь, повидимому, сосредоточилась въ одной головѣ. Нина, казалось, засыпала уже послѣднимъ, вѣчнымъ сномъ, когда на балконѣ послышались шаги пріѣхавшаго доктора. Всѣ бросились къ дверямъ, и докторъ Бутлеръ вошелъ блѣдный, изнуренный и усталый отъ постоянной дѣятельности и недостатка покоя. Онъ не сказалъ, что всякая надежда потеряла; но его первый взглядъ на больную, исполненный глубокаго унынія, говорилъ это слишкомъ ясно. Нина сдѣлала головой легкое движеніе, еще разъ открыла глаза и сказала: прощайте! Я встану и пойду къ моему Отцу!
   Слабое дыханіе съ каждой минутой становилось слабѣе и слабѣе. Надежда была потеряна! Ночь приближалась безмолвно и торжественно! Небольшой дождь, падая на кровлю балкона и на листву кустарниковъ, производилъ унылое, однообразное журчанье. Въ гостиной было тихо, какъ въ могилѣ.
  

ГЛАВА XXXVI

УЗЕЛЪ РАЗВЯЗАНЪ.

   Клэйтонъ провелъ въ Канема нѣсколько дней послѣ похоронъ. Онъ былъ очень озабоченъ послѣднимъ завѣщаніемъ Нины -- беречь ея невольниковъ; сцена отчаянія между ними, которой онъ былъ свидѣтелемъ, когда имъ объявили о смерти Ннны, еще болѣе усиливала въ Клэйтонѣ желаніе быть для нихъ полезнымъ. Онъ употребилъ нѣсколько времени, чтобъ разсмотрѣть и привести въ порядокъ всѣ бумаги Нины. Запечатавъ письма ея различныхъ подругъ, чтобы возвратить ихъ по принадлежности, онъ приказалъ Гарри надписать на каждомъ конвертѣ день и часъ ея кончины. Онъ испытывалъ въ душѣ тягостное ощущеніе при мысли о невозможности сдѣлать что-нибудь для слугъ, переходившихъ къ Тому Гордону,-- для невольниковъ, которымъ предстояло испытывать на себѣ всю неограниченность самовластія этого человѣка. Страшныя слова его отца, касательно власти господина, никогда еще не казались Клэйтону столь ужасными, какъ теперь,-- когда онъ видѣлъ, что эта, ничѣмъ неограниченная, власть переходила въ руки человѣка, для котораго единственнымъ закономъ были его собственныя страсти. Онъ припомнилъ слова Нины о глубокой ненависти, которую Томъ питалъ къ Гарри, и съ ужасомъ подумалъ о онъ, что средство, употребленное Ниной, въ порывѣ ея великодушія, для спасенія Лизетты отъ наглости Тома, обращало теперь ее въ предметъ, на который скорѣе и сильнѣе всего падетъ это самовластіе. Подъ вліяніемъ подобныхъ размышленій, Клэйтонъ не могъ надивиться спокойствію и твердости, съ которыми Гарри продолжалъ отправлять свои обязанности, въ отношеніи къ плантаціи, навѣщалъ больныхъ и употреблялъ всѣ усилія, чтобы удалить отъ здоровыхъ паническій страхъ, который могъ бы повлечь за собой вторичное разинне холеры. Припоминая также, что Нина говорила объ освобожденіи Гарри, въ случаѣ ея смерти, Клэйтонъ рѣшился объясниться съ нимъ по этому предмету. Однажды, когда они вмѣстѣ разбирали бумаги въ библіотекѣ, Клэйтонъ сказалъ:
   -- Гарри, нѣтъ ли какого нибудь договора или условія съ опекунами этого имѣнія, но которому ты долженъ получить свободу, но смерти твоей госпожи?
   -- Да, отвѣчалъ Гарри: -- такой документъ существуетъ. Я обязанъ внести за свою свободу извѣстную сумму; часть этой суммы я уже внесъ; остается доплатить теперь не больше пятисотъ долларовъ.
   -- Если только за этимъ остановка,-- я готовъ одолжить тебѣ только денегъ, сказалъ Клэйтонъ: -- покажи мнѣ эту бумагу.
   Гарри досталъ требуемый документъ, и Клэйтонъ просмотрѣлъ его. Это былъ настоящій контрактъ, написанный по надлежащей формѣ, при составленіи котораго не было упущено изъ виду ни одного обстоятельства, чтобы придать ему законность. Клэйтонъ, однакоже, былъ достаточно знакомъ съ законами страны своей и зналъ, что относительно Гарри, контрактъ этотъ быль ни больше, ни меньше какъ грязный листъ бумаги. Онъ не сказалъ объ этомъ ни слова, но продолжалъ читать документъ; взвѣшивалъ въ немъ каждое слово, и страшился минуты, когда нужно будетъ высказать свое мнѣніе; онъ зналъ, что высказавъ его, разрушатъ всѣ надежды Гарри, надежды всей его жизни.-- Во время его размышленій, слуга доложилъ о пріѣздѣ мистера Джекиля, и вслѣдъ за тѣмъ въ библіотеку вошелъ этотъ джентльменъ, съ расторопностью, которая характеризовала всѣ его движенія и дѣйствія.
   -- Съ добрымъ утромъ, мистеръ Клэйтонъ, сказалъ онъ, и потомъ, съ видомъ покровительства кивнувъ Гарри головой, занялъ стулъ и приступилъ къ дѣлу своему безъ дальнѣйшимъ объясненій.
   -- Я получилъ приказаніе отъ мистера Гордона отправиться сюда и немедленно принять во владѣніе какъ движимое, такъ и недвижимое имущество его покойной сестры.
   Клэйтонъ оставался безмолвнымъ. Такое молчаніе заставило мистера Джекиля подумать, что нѣсколько моральныхъ замѣчаній съ его стороны, но случаю печальнаго событія, будутъ весьма кстати, и потому черезъ нѣсколько секундъ прибавилъ голосомъ, который какъ нельзя лучше примѣнялся къ этому случаю.
   -- Божественному Промыслу угодно было посѣтить насъ своимъ справедливымъ гнѣвомъ. Мистеръ Клэйтонъ, горестныя утраты напоминаютъ намъ о кратковременности жизни и необходимости приготовиться къ смерти.
   Молчаніе продолжалось, и такъ какъ Клэйтонъ не намѣренъ былъ нарушать его,-- то мистеръ Джекиль перемѣнилъ тонъ и сказалъ:
   -- Надо полагать, что покойная не успѣла сдѣлать духовнаго завѣщанія.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Клэйтонъ: -- не успѣла.
   -- Я такъ и думалъ, сказалъ мистеръ Джекиль, принявъ тонъ дѣловаго человѣка.-- Въ такомъ случаѣ, разумѣется, все состояніе должно перейти къ законному наслѣднику, ея родному брату.
   -- Не угодно ли вамъ, мистеръ Джекиль, взглянуть на эту бумагу,-- сказалъ Гарри, взявъ контрактъ изъ рукъ мистера Клэйтона и передавая его мистеру Джекилю, который между тѣмъ вынулъ изъ кармана очки, не торопясь надѣлъ ихъ на острый свой носъ, и прочиталъ бумагу.
   -- Не думаешь ли ты, сказалъ онъ, обращаясь къ Гарри;-- что этотъ документъ имѣетъ законную силу?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Гарри. Я могу представить свидѣтелей, которые подтвердятъ подпись руки -- какъ мистера Джона Гордона, такъ и миссъ Нины.
   -- Да это безъ всякихъ свидѣтелей весьма очевидно,-- сказалъ мистеръ Джекиль: -- я самъ признаю эту подпись; но надо тебѣ замѣтить, что никакія подписи не въ состоянія обратить этотъ документъ въ законный. Дѣло въ томъ, мой другъ, что невольникъ не имѣетъ права заключать условій съ своими господами. Законъ, основанный на старинномъ Римскомъ правѣ, прямо говоритъ: pro nullis pro mortuis, а это значитъ что невольникъ есть существо ничтожное,-- мертвое, лишенное собственной своей воли. Вотъ съ какой точки смотритъ законъ на права невольника. Это, такъ сказать, служитъ основой нашего національнаго учрежденія, требующей безусловнаго повиновенія. Возставать противъ узаконеній безполезно.
   -- Мистеръ Джекиль,-- сказалъ Клэйтонъ, не лучше ли рѣшить этотъ вопросъ судебнымъ порядкомъ?
   -- Конечно, конечно,-- отвѣчалъ мистеръ Джекиль:-- ваши слова напоминаютъ мнѣ о прямой моей обязанности, объявить вамъ, что я имѣю отъ мистера Гордона положительное приказаніе остаться здѣсь до его пріѣзда и сохранить надлежащій порядокъ на плантаціи;-- кромѣ того, я долженъ присмотрѣть, чтобъ никто изъ невольниковъ, до прибытія мистера Гордона, не смѣлъ отлучиться съ плантаціи. Я привезъ съ собою нѣсколько должностныхъ лицъ, на тотъ конецъ, чтобъ придать, если это окажется необходимымъ, надлежащую силу приказаніямъ моего кліента.
   -- Когда же мистеръ Гордонъ пріѣдетъ сюда? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Завтра, я думаю, отвѣчалъ мистеръ Джекиль. Молодой человѣкъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Гарри: представь мнѣ пожалуста переписку и книги по управленію плантаціей, чтобъ можно было разсмотрѣть ихъ до пріѣзда мистера Гордона.
   Клэйтонъ всталъ и вышелъ изъ комнаты, оставивъ Гарри съ непреклоннымъ мистеромъ Джекилемъ, который усердно принялся разсматривать дѣловыя бумаги, объяснясь съ Гарри такъ непринужденно и такъ спокойно, какъ будто вовсе и не думалъ о томъ, что сказанныя имъ слова, совершенно разрушили всѣ надежды несчастнаго Гарри. Еслибъ мистеръ Джекиль обладалъ даромъ ясновидѣнія и, съ его помощію, могъ бы увидѣть страданія, происходившія въ душѣ человѣка, съ которымъ имѣлъ дѣло, то, весьма вѣроятно, пожалѣлъ бы о немъ. Самый истый политико-экономистъ содрогнулся бы при видѣ непритворной, безъутѣшной скорби, въ которой находился Гарри; мистеръ же Джекиль смотрѣлъ на него весьма хладнокровно. Онъ успокоивалъ себя правилами своей особенной алгебры, по которымъ самое величайшее счастіе, изображаемое самыми высокими цифрами, нельзя еще назвать совершеннымъ, а потому, не стоило и безпокоиться о безконечно-малыхъ величинахъ человѣческихъ страданій. Для людей, которые разсуждаютъ подобнымъ образомъ, не существуетъ другихъ горестей или страданіи, кромѣ своихъ собственныхъ; философія ихъ принимаетъ совсѣмъ другое направленіе, только тогда, когда имъ приходится самимъ, не говоря уже о страданіяхъ душевныхъ, испытать довольно сносную зубную боль.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ мистеръ Джекиль, посмотрѣвъ на Гарри пристальнѣе обыкновеннаго: -- сегодня ты что-то особенно не въ духѣ. Здоровъ ли ты?
   -- Тѣломъ я совершенно здоровъ, отвѣчалъ Гарри.
   -- Такъ что же съ тобой дѣлается?
   -- Вотъ что, мистеръ Джекпль: всю мою жизнь я трудился, имѣя въ виду получить свободу: я думалъ, что съ каждымъ годомъ приближаюсь болѣе и болѣе къ этой отрадной цѣли. Но теперь, когда мнѣ исполнилось тридцать пять лѣтъ, я нахожу себя тѣмъ же невольникомъ, какъ и прежде, съ гою только разницей, что у меня отняли и надежду сдѣлаться когда нибудь свободнымъ человѣкомъ.
   Мистеръ Джекиль только теперь, но наружнымъ признакамъ, замѣтилъ, что внутри Гарри происходила какая-то особенная борьба, какія-то невѣдомыя страданія, опредѣлить величину которыхъ онъ не могъ даже но правиламъ своей алгебры. Онъ имѣлъ, впрочемъ, смутное понятіе о томъ, что такое горесть, и зналъ, что когда люди находятся въ горести, то нхыіужно занять утѣшительной бесѣдой, на этомъ основаніи онъ продолжалъ:
   -- Что же дѣлать, мой другъ? Богу угодно было назначить племени Хама тяжелое бремя.
   -- Мистеръ Джекиль, сказалъ Гарри; я столько же принадлежу къ племени Хама, сколько и вы. Я старшій сынъ полковника Гордона, такой же бѣлый, какъ и мой братъ, котораго вы называете моимъ господиномъ. Посмотрите на мои глаза, на волосы, и скажите, можно ли меня причислить къ племени Хама?
   -- Ты напрасно горячишься, любезный:-- не забудь, что въ этомъ мірѣ все должно совершаться по извѣстнымъ правиламъ; мы должны слѣдовать по тому пути, который доставляетъ величайшую цифру счастія, а при этомъ условіи необходимы правила, съ помощію которыхъ въ извѣстныхъ случаяхъ и получаются вѣрные выводы. Невольничество есть благодѣтельное учрежденіе для образованія африканскаго племени, утопающаго въ безднѣ невѣжества.
   -- Подождите: когда начнетъ распоряжаться плантаціей Томъ Гордонъ, сказалъ Гарри: -- вы увидите до какой степени благодѣтельно ваше учрежденіе. Мистеръ Джекиль, вы знаете это лучше моего; вы проповѣдуете подобныя вещи сѣвернымъ индійцамъ, зная между тѣмъ, что Содомъ и Гоморъ ни подъ какимъ видомъ не равняются здѣшнимъ плантаціямъ, на которыхъ мужъ не имѣетъ правъ на жену свою, жена на мужа. Зная все это, вы еще рѣшаетесь говорить мнѣ о благодѣтельности этого учрежденія. Не назовете ли вы также благодѣтельными учрежденіями и рынки, гдѣ продаютъ мужчинъ и женщинъ? Сколько милостей и благодѣяній оказываетъ тамъ человѣкъ -- человѣку! А собаки и охотники на негровъ,-- это, по вашему мнѣнію, тоже благодѣтельныя учрежденія? Нѣтъ, мистеръ Джекиль, если бы ваша душа была на мѣстѣ нашей, то вы смотрѣли бы на эти вещи совершенно иначе!
   Мистеръ Джекиль былъ изумленъ и, высказывая свое изумленіе, даже затруднился представить свою любимую точку зрѣнія на этотъ предметъ. Никогда еще онъ не замѣчалъ такой поразительной разницы между живою дѣйствительностью и своими отвлеченными понятіями.
   Между тѣмъ гнѣвъ Гарри достигъ высшей степени. Гарри наслѣдовалъ сильныя и пылкія страсти своего отца. Его обыкновенное спокойствіе, кротость и покорность были въ немъ болѣе искусственны, чѣмъ натуральны; они похожи были на кору, покрывающую потокъ горячей лавы, которая разгорячается и начинаетъ клокотать при новомъ притокѣ, вырвавшемся изъ жерла. Въ эту минуту Гарри потерялъ всякое самообладаніе. Онъ уже видѣлъ себя скованнымъ по рукамъ и ногамъ и преданнымъ въ руки господина, отъ котораго нельзя было ждать ни милости, ни справедливости. Онъ похожъ былъ теперь на человѣка, который повисъ надъ бездной, держась за вѣтку шиповника; хрупкая, тоненькая вѣтка ломается, и онъ, потерявъ послѣднюю надежду на спасеніе, падаетъ въ бездну. Гарри выпрямился во весь ростъ, по другую сторону стола; руки его дрожали отъ сильнаго волненія.
   -- Мистеръ Джекиль, сказалъ онъ:-- для меня теперь все кончилось. Двадцать лѣтъ безплодныхъ услугъ пропали ни за что; я, моя жена и, не родившійся еще, ребенокъ -- должны сдѣлаться невольниками низкаго злодѣя! Позвольте! теперь моя очередь говорить. Я долго терпѣлъ, но всякому терпѣнію бываютъ предѣлы. И вы, люди которые называете себя по преимуществу религіозными,-- стараетесь защищать подобное тиранство!-- Вы защищаете грабительство, разбой, прелюбодѣяніе и всѣ самые низкіе пороки. Вы хуже самихъ грабителей, которые, по крайней мѣрѣ, не стараются выставлять своихъ поступковъ въ хорошемъ свѣтѣ. Скажите объ этомъ тому Гордону,-- скажите, что я буду защищать правду до послѣдней минуты моей жизни! Теперь мнѣ не на что надѣяться и нечего терять! Пусть онъ помнитъ это.... Нѣкогда и Самсона обратили въ предметъ посмѣянія,-- выкололи ему глаза,-- но онъ отомстилъ врагамъ своимъ, обрушивъ на нихъ храмину, въ которой они пировали. Берегитесь, говорю я!
   Въ порывѣ этого сильнаго гнѣва было что-то страшное. Жилы на лбу Гарри натужились, губы покрылись мертвенною блѣдностью, глаза сверкали, какъ молнія. Мистеръ Джекиль испугался не на шутку.
   -- Наступитъ день, продолжалъ Гарри, когда всѣ ваши злодѣянія обрушатся на васъ...-- вспомните мои слова.
   Въ порывѣ негодованія, Гарри говорилъ такъ громко, что Клэйтонъ услышалъ его, вошелъ въ комнату и, остановившись позади Гарри, дотронулся до его плеча.
   -- Добрый другъ мой, сказалъ онъ, положивъ руку на плечо Гарри и устремивъ на него умоляющій взглядъ: перестань! ты самъ не знаешь, что говоришь.
   -- Напротивъ, сказалъ Гарри: я знаю очень хорошо: и повѣрьте, что слова мои оправдаются.
   Между тѣмъ позади Клэйтона стоялъ уже другой свидѣтель -- Томъ Гордонъ въ дорожномъ платьѣ, съ пистолетами за поясомъ. Онъ поскакалъ почти вслѣдъ за Джекилемъ и прибылъ въ Канема, чтобы услышать часть неистовыхъ восклицаній Гарри.
   -- Остановитесь! сказалъ Томъ, выступая на средину комнаты:-- предоставьте мнѣ этого молодца! Ну, любезный, сказалъ онъ, бросивъ на Гарри мрачный и злобный взглядъ:-- ты, кажется, не зналъ, что твой господинъ слушалъ твою рѣчи? При послѣдней встрѣчѣ, ты сказалъ, что я вовсе не твой господинъ; посмотримъ, повторишь ли ты теперь эти слова! Ты успѣлъ упросить госпожу свою откупить Лизегту, чтобъ устранитъ ее отъ моего вліянія. Скажи-ка теперь, кто ея господинъ? Э! ты видишь это? сказалъ Томъ, поднявъ длинную гутта-перчевую трость: этимъ я бью собакъ, когда онѣ не знаютъ своихъ мѣстъ. На колѣни, мерзавецъ! и сію минуту проси прощенія за свою наглость,-- иначе я выбью изъ тебя духъ.
   -- Передъ младшимъ братомъ я не хочу становиться на колѣни,-- сказалъ Гарри.
   Съ неистовымъ проклятіемъ, Томъ Гордонъ бросился на Гарри и ударилъ его. Негодованіе Гарри вышло изъ предѣловъ благоразумія. Потерявъ всякую возможность владѣть своими чувствами, онъ, въ свою очередь, нанесъ Тому такой сильный ударъ, отъ котораго Томъ отлетѣлъ къ противоположной стѣнѣ. Вслѣдъ за тѣмъ Гарри съ быстротою мысли, выпрыгнулъ въ окно, спустился съ кровли балкона на крыльцо, вскочилъ на лошадь Тома и молніей прилетѣлъ къ дверямъ своего коттеджа. Лизетта стояла на крыльцѣ и гладила бѣлье.-- Скорѣе, Лизетта, сюда! ко мнѣ!-- Томъ Гордонъ пріѣхалъ!-- говорилъ Гарри, подавая руку подбѣжавшей Лизеттѣ...
   И прежде, чѣмъ Томъ Гордонъ успѣлъ очнуться отъ удара, быстрый кровный конь, вихремъ летѣвшій по чащѣ кустарниковъ, примчалъ бѣглецовъ къ тому мѣсту, гдѣ Гарри два раза уже встрѣчался съ Дрэдомъ.-- Дрэдъ и на этотъ разъ стоялъ на томъ же мѣстѣ.
   -- Давно бы такъ, сказалъ онъ, когда Гарри и Лизетта спустились съ коня... Видѣніе исполнилось: Господь сдѣлаетъ тебя вождемъ и повелителемъ народа!
   -- Однако поторопимся: времени терять нельзя, замѣтилъ Гарри.
   -- Знаю, сказалъ Дрэдъ: идите за мной.
   И передъ закатомъ солнца, Гарри и Лизетта были обитателями дикой крѣпости, въ центрѣ "Ужаснаго Болота."
  

ГЛАВА XXXVII.

ЦѢЛЬ ВЪ ЖИЗНИ.

   Трудно описать сцену, которая происходила въ библіотекѣ, послѣ побѣга Гарри, Томъ Гордонъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ оставался совершенно безъ чувствъ. Клэйтонъ и мистеръ Джекиль начинали даже бояться за его жизнь, такъ что послѣдній изъ нихъ, не зная, что дѣлать для приведенія Тома въ чувство, чуть не вылилъ ему на лицо все содержаніе огромной чернилицы;-- это средство было теперь такъ же кстати, какъ и наставленія, которыя за нѣсколько минуть предъ тѣмъ читалъ онъ Гарри. Клэйтонъ, болѣе обладавшій благоразуміемъ и хладнокровіемъ, протянулъ руку, позвонилъ въ колокольчикъ и приказалъ подать воды. Черезъ нѣсколько секундъ Томъ, однакоже, очнулся и съ бѣшенствомъ вскочилъ на ноги.
   -- Гдѣ этотъ бездѣльникъ? вскричалъ онъ, и разразился бранью, которая заставила мистера Джекиля расправить воротнички; а это обстоятельство служило у него приступомъ къ небольшому увѣщанію.
   -- Молодой мой другъ, началъ онъ.
   -- Убирайтесь вы въ чорту съ своими молодыми друзьями... Гдѣ Гарри, я спрашиваю...
   -- Онъ убѣжалъ, сказалъ Клэйтонъ спокойно.
   -- Выпрыгнулъ въ окно, прибавилъ мистеръ Джекиль.
   -- Чортъ возьми! почему же вы его не удержали! вскричалъ Томъ, приходя въ бѣшенство.
   -- Если этотъ вопросъ относится ко мнѣ, сказалъ Клэйтонъ:-- то я не вмѣшиваюсь въ ваши семейныя дѣла.
   -- Вы вмѣшивались къ нимъ, больше, чѣмъ бы слѣдовало; -- но теперь этого не будетъ, грубо сказалъ Томъ.-- Впрочемъ, теперь не время объясняться; -- за этимъ бездѣльникомъ надобно послать погони!-- Онъ воображаетъ, что убѣжитъ отъ меня... ха! ха!-- посмотримъ! Я покажу на немъ такой примѣръ, котораго долго не забудутъ!
   Съ этими словами онъ сильно позвонилъ.
   -- Джимъ! ты видѣлъ, какъ Гарри взялъ мою лошадь и уѣхалъ?
   -- Видѣлъ, сэръ.
   -- Почему же ты, проклятый! не задержалъ его?
   -- Я думалъ, что его послалъ мастеръ Томъ!-- Врешь, собака! Ты совсѣмъ не то думалъ: ты зналъ, что онъ дѣлалъ. Сію же минуту возьми лучшую лошадь и гонись за нимъ. Если ты его не поймаешь; то тебѣ же будетъ хуже! Или, постой, подай мнѣ лошадь, я поѣду самъ.
   Клэйтонъ видѣлъ, что оставаться въ Канема на болѣе продолжительное время было безполезно. Онъ приказалъ осѣдлать себѣ лошадь и уѣхалъ. Томъ Гордонъ проводилъ его взглядомъ, исполненнымъ ненависти и злобы.
   -- Ненавижу этого человѣка, сказалъ онъ:-- и если представится возможность, я постараюсь удружитъ ему.
   Что касается до Клэйтона, то онъ возвращался домой съ самыми горькими чувствами. Нѣкоторые люди устроены такимъ образомъ, что всякая несправедливость, которой они не въ силахъ устранить, дѣйствуетъ на нихъ возмутительно и нерѣдко доводитъ ихъ до безразсудныхъ поступковъ. Подобное устройство организма по справедливости можно назвать весьма непріятнымъ, разумѣется въ житейскихъ отношеніяхъ. Иные могутъ сказать такому человѣку: "какое тебѣ дѣло до чужой несправедливости? Ты не въ состоянія исправить это зло, и притомъ до тебя оно не касается." Но, несмотря на то, сила негодованія нисколько отъ этого не ослабѣваетъ. Къ тому же Клэйтонъ, только-что, перенесъ одинъ изъ сильныхъ кризисовъ въ жизни.-- Глубокое, исполненное странной, заманчивой таинственности чувство, которое питалъ онъ къ любимому существу,-- чувство, какъ волна поднимавшееся въ душѣ его и поглощавшее втеченіе нѣкотораго времени, всю силу его бытія,-- разбилось въ дребезги отъ одного удара о берегъ смерти, и вмѣстѣ съ тѣмъ разбило всѣ лучшія мечты его и надежды. Въ безпредѣльной пустотѣ, наступающей за подобнымъ кризисомь, душа невольно стремится къ чему-то, ищетъ, чѣмъ бы наполнить эту пустоту. Хотя сердце и говоритъ тогда, что никакое человѣческое существо не можетъ проникнуть въ его опустѣлую и священную храмину, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно избираетъ какую нибудь цѣль, которая должна служить въ своемъ родѣ замѣной утраченнаго чувства.
   Точно такъ и Клэйтонъ торжественно и со всею горячностью рѣшился назначить себѣ цѣлью въ жизни -- борьбу съ этой ужасной системой величайшей несправедливости, которая, подобно паразитному растенію, пустила корни свои во всѣ слои общества и высасывала оттуда всю благотворную влагу и всѣ питательные соки
   Проѣзжая черезъ глухіе сосновые лѣса, онъ чувствовалъ, какъ жилы его наливались кровью и сердце билось, сильнѣе обыкновеннаго, отъ негодованія и горячаго желанія достичь предположенной цѣли. Въ душѣ его пробуждалось то сознаніе своего могущества, которое иногда приходитъ къ человѣку, какъ вдохновеніе и заставляетъ его говорить: это будетъ по моему,-- или: этому не бывать,-- какъ будто бы онъ обладалъ возможностію измѣнить или исправить извилистый путь событій въ исторія человѣчества. Сложеніемъ съ себя званія адвоката, онъ публично протестовалъ противъ несправедливости закона, и такимъ образомъ сдѣлалъ первый шагъ къ своей цѣли. Онъ и за это благодарилъ свою судьбу. Но послѣ, что онъ долженъ былъ дѣлать дальше? Какимъ образомъ сдѣлать нападеніе на сильное, не доступное зло, какимъ образомъ достичь вполнѣ своей цѣли,-- этого онъ рѣшительно не зналъ. Клэйтонъ менѣе, чѣмъ всѣ другіе въ его положеніи, не зналъ, на какое предпріятіе онъ рѣшался. Онъ принадлежалъ къ старинной и уважаемой фамиліи, и, какъ обыкновенно водится въ такихъ случаяхъ, ему во всѣхъ слояхъ общества, оказывали вниманіе и почтительно слушали его изреченія. Тотъ, кто беззаботно спускается внизъ по зеркальной поверхности быстрой и большой рѣки, не можетъ измѣрить всей силы опасности, соображая впередъ, какихъ трудовъ будетъ стоить ему подняться вверхъ противъ теченія. Онъ не знаетъ, какъ велика будетъ сила потока, когда слабому веслу его нужно будетъ бороться съ цѣлой массой воды, сопротивляющейся его усиліямъ. Клэйтонъ еще не зналъ, что онъ былъ уже замѣчательнымъ человѣкомъ; онъ не зналъ, что касался живой струны въ обществѣ, коснуться которой общество никогда не позволитъ безнаказанно. Клэйтонъ дѣлалъ при этомъ величайшую ошибку, какую дѣлали всѣ подобные ему люди, судя о человѣчествѣ по самимъ себѣ. Защиту преднамѣренной несправедливости онъ приписывалъ исключительно невѣжеству и безпечности. По его мнѣнію, для искорененія зла необходимо было только открыть глаза обществу и обратить общее вниманіе на этотъ предметъ. На возвратномъ пути къ дому, онъ перебиралъ въ умѣ различныя средства для искуснѣйшаго открытія дѣйствій. Зло это не могло быть долѣе терпимо. Клэйтонъ хотѣлъ принять на себя трудъ -- соединить и сосредоточить тѣ неопредѣленныя побужденія къ добру, которыя, какъ онъ полагалъ, существовали во всемъ обществѣ. Онъ хотѣлъ получить совѣты отъ умныхъ людей, занимавшихъ почетныя мѣста; хотѣлъ посвятить все свое время путешествіямъ по штату, напечатать въ газетахъ воззваніе, вообще -- сдѣлать все, что только было во власти свободнаго человѣка, который желаетъ отмѣнить несправедливый законъ. Полный такихъ предположеній, Клэйтонъ снова вступилъ въ отеческій домъ, послѣ двухдневнаго, скучнаго переѣзда. Еще будучи въ Канема, онъ написалъ своимъ родителямъ о смерти Нины и просилъ ихъ не напоминать ему объ этомъ предметѣ; а потому при встрѣчѣ съ родными, онъ ощущалъ въ душѣ своей то тяжелое, тупое страданіе, которое становится еще невыносимѣе, когда, при встрѣчѣ съ близкимъ сердцу, нельзя облегчить себя высказавъ все свое горе. Со стороны нѣжной, любящей матери Клэйтона, это было еще большимъ самоотверженіемъ. Она хотѣла бы выразить состраданіе, сочувствіе, броситься на шею сына, вызвать наружу всѣ его чувства и съ ними смѣшать свои собственныя. Но есть люди, для которыхъ это невозможно, которымъ, повидимому, назначено самой судьбой -- не жаловаться на свои страданія. Чувства этого нельзя назвать ни самолюбіемъ, ни холодностью; это скорѣе какая-то роковая необходимость. Въ такомъ состояніи тѣло человѣка представляетъ собою мраморную темницу, въ которой душѣ какъ будто суждено оставаться въ совершенномъ одиночествѣ, страдать и томиться. Это, можно сказать,-- послѣднее торжество любви и великодушія, послѣдняя дань любящаго сердца предмету его обожанія,-- чувство тяжелое, но въ которомъ иныя натуры находятъ удовольствіе.
   Горесть Клэйтона можно было измѣрить только горячностью и энергіей, съ которыми онъ стремился къ своей цѣли, долженствовавшей наполнить пустоту души его.
   -- Я не предвижу успѣха въ твоемъ предпріятіи, сказалъ судья Клэйтонъ сыну:-- это зло такъ укоренилось, что требуетъ радикальнаго исправленія.
   -- Иногда я сожалѣю, что Эдуардъ сдѣлалъ такое начало, сказала мистрисъ Клэйтонъ; этимъ началомъ онъ нанесъ ударъ людскимъ предразсудкамъ.
   -- Такіе удары необходимы нашему народу, для того, чтобы отклонить его въ сторону отъ устарѣлой, пошлой рутины, возразилъ Клэйтонъ. Укоренившіеся обычаи не даютъ намъ замѣчать за собой недостатки, дѣлаютъ насъ нечувствительными къ нашимъ несправедливымъ поступкамъ; дайте человѣку толчокъ и онъ начнетъ думать и доискиваться причины этого толчка.
   -- Но не лучше ли было бы, сказала мистриссъ Клэйтонъ:-- удержать за собой личное вліяніе, чтобы распространять свои мнѣнія съ большею увѣренностью и безопасностію? Тебѣ извѣстно предубѣжденіе противъ аболиціонистовъ;-- а лишь только человѣкъ вздумаетъ защищать уничтоженіе невольничества,-- его сейчасъ же назовутъ аболиціонистомъ; вліяніе его тогда потеряно, и онъ ничего не въ состояніи будетъ сдѣлать.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ Клэйтонъ: -- во всѣхъ частяхъ нашего штата найдется множество людей, которые, именно изъ-за этого обстоятельства, говорятъ совсѣмъ не то, что думаютъ и дѣлаютъ не то, что слѣдовало бы имъ дѣлать. Кто нибудь долженъ же возстать противъ этого вопіющаго зла, долженъ пожертвовать общественнымъ къ себѣ расположеніемъ.
   -- Есть ли у тебя какой нибудь опредѣлонный планъ, чтобы приступить къ этому дѣлу? спросилъ судья Клэйтонъ.
   -- Первыя понятія человѣка о подобномъ предметѣ, само собою разумѣется, должны быть сбивчивы; но съ своей стороны я бы полагалъ начать съ того, чтобы возстановить общественное мнѣніе противъ несправедливости законовъ о невольничествѣ и чрезъ это измѣнить ихъ.
   -- Какія же именно постановленія хотѣлъ бы ты измѣнить? спросилъ судья Клэйтонъ.
   -- Я далъ бы невольнику право подавать жалобы на обиды и притѣсненія и быть законнымъ свидѣтелемъ въ судѣ. Я отмѣнилъ бы законъ, не дозволяющій невольникамъ получать образованіе, и запретилъ бы разлучать семейства.
   Судья Клэйтонъ задумался.
   -- Но какимъ образомъ полагаешь ты возстановить общественное мнѣніе противъ закона о невольничествѣ? спросилъ судья Клэйтонъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.
   -- Я долженъ обратиться прежде всего къ протестантскому духовенству, отвѣчалъ Клэйтонъ.
   -- Конечно, ты можешь обратиться; но что изъ этого будетъ?
   -- Эта реформа, сказала мистрисъ Клэйтонъ:-- такъ очевидно вызывается справедливостью, человѣколюбіемъ и духомъ нынѣшняго вѣка, что въ, пользу ея будетъ общее движеніе между всѣми добрыми людьми;-- въ этомъ я увѣрена.
   Судья Клэйтонъ не отвѣчалъ. Бываютъ случаи, когда молчаніе дѣлается самымъ непріятнымъ выраженіемъ несогласія,-- потому что оно не допускаетъ никакихъ возраженій.
   -- По моимъ понятіямъ, сказалъ Клэйтонъ:-- въ этой реформѣ, во-первыхъ, должно уничтожить всѣ тѣ постановленія, касательно быта невольниковъ, которыя клонятся къ тому, чтобы поддерживать въ нихъ невѣжество и безнравственность и чтобы сдѣлать невозможнымъ развитіе въ нихъ чувства самоуваженія. Во вторыхъ, должно позволить эманципацію рабовъ тѣмъ владѣльцамъ, которые будутъ имѣть къ тому расположеніе и представятъ вѣрное обязательство за сохраненіе доброй нравственности въ своихъ слугахъ. Тогда они могутъ держать невольниковъ, но не иначе, какъ въ качествѣ наемныхъ людей. При этомъ условіи эманципація совершится постепенно; нужно только, чтобы извѣстные владѣльцы положили начало, и, повѣрьте, примѣру ихъ послѣдуютъ прочіе. Первый же опытъ въ весьма непродолжительное время докажетъ всю выгоду свободнаго состоянія. Въ этомъ случаѣ, если владѣлецъ и понесетъ убытки, то развѣ только при самомъ началѣ реформы. Но и эти убытки будутъ ничтожны. Въ теченіе жизни моей я встрѣчалъ множество добрыхъ людей, которые втайнѣ негодуютъ на учрежденіе невольничества, на злой несправедливость, истекающія изъ этого учрежденія, и которые охотно промѣняли бы свое значеніе на всякую благоразумную мѣру, обѣщающую исправленіе и совершенное уничтоженіе этого зла.
   -- Затрудненіе въ томъ, сказалъ судья Клэйтонъ:-- что система невольничества, пагубная въ послѣдствіяхъ своихъ для общества,-- выгодна для отдѣльныхъ лицъ. Въ ней заключается источникъ ихъ политическаго вліянія и значенія. Владѣльцы невольниковъ -- большею частію аристократы, пользующіеся различными конституціонными привиллегіями. Общій интересъ и общая опасность соединяетъ ихъ вмѣстѣ, противъ духа времени;-- чувство самосохраненія не допуститъ никакой реформы. Какъ лицо отдѣльное, каждый владѣлецъ съ радостью согласится на нѣсколько перемѣнъ, которыя ты предложишь; но соединенные вмѣстѣ, въ одно цѣлое, они съ разу увидятъ, что всякая перемѣна въ этомъ учрежденіи опасна для прочныхъ основаній системы, отъ которой зависитъ ихъ политическое значеніе. Поэтому они будутъ сопротивляться тебѣ при самомъ началѣ, не потому, чтобы они не хотѣли реформы,-- многіе изъ нихъ готовы оказать содѣйствіе въ пользу справедливости,-- но потому, что они не въ состояніи сдѣлать какую либо уступку. Они будутъ терпѣливы въ отношеніи къ тебѣ, будутъ даже сочувствовать тебѣ, пока ты ограничишься однимъ выраженіемъ чувствъ; но лишь только твои усилія произведутъ хотя самое легкое волненіе въ обществѣ, тогда, мой сынъ, ты увидишь человѣческую натуру совершенно въ новомъ видѣ и узнаешь о человѣчествѣ гораздо больше, чѣмъ знаешь теперь.
   -- И прекрасно, сказалъ Клэйтонъ: -- чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   -- Но, Эдуардъ, сказала мистриссъ Клэйтонъ:-- если ты намѣренъ начать съ духовенства, то почему бы тебѣ не обратиться къ дядѣ твоему Кушингу и не попросить его совѣтовъ? Этотъ человѣкъ, изъ всѣхъ протестантовъ въ нашемъ штатѣ, имѣетъ самое большое вліяніе, и я часто слышала, какъ онъ оплакивалъ бѣдствія, проистекающія отъ невольничества. Онъ разсказывалъ мнѣ ужасные факты о вліяніи этого учрежденія на характеръ его прихожанъ,-- какъ изъ невольниковъ, такъ и изъ свободныхъ сословій.
   -- Конечно, сказалъ судья Клэйтонъ: -- твой братъ можетъ разсказывать подобныя вещи; онъ будетъ оплакивать бѣдствія невольничества -- въ частныхъ кружкахъ; онъ сообщитъ тебѣ множество фактовъ; но въ дѣлѣ уничтоженія зла -- на авторитетъ нечего разсчитывать.
   -- Неужели же ты думаешь, что онъ не согласится помочь въ этомъ дѣлѣ?
   -- Не согласится, отвѣчалъ судья Клэйтонъ: -- потому что дѣло это непопулярно.
   -- Такъ ты полагаешь, что брать мой побоится исполнить свой долгъ изъ страха лишиться популярности?
   -- Твой братъ долженъ заботиться объ интересахъ своей церкви,-- подъ этимъ онъ разумѣетъ пресвитеріанскую организацію,-- и потому отвѣтитъ, что ему нельзя рисковать своимъ вліяніемъ. Тоже самое скажетъ каждое главное лицо другихъ отраслей протестанской вѣры. Приверженцы епископальной церкви, методисты, анабаптисты,-- всѣ они одинаково заботятся объ успѣхахъ своей церкви.-- Никто изъ нихъ не рѣшится защищать непопулярное дѣло, изъ опасенія, что другія секты воспользуются этимъ и пріобрѣтутъ расположеніе народа. Никто изъ нихъ неодобритъ такой непопулярной реформы, какъ эта.
   -- Я, съ своей стороны, не вижу тутъ непопулярности, сказала мистриссъ Клэйтонъ: -- это, по моему мнѣнію, одна изъ благороднѣйшихъ и необходимѣйшихъ реформъ.
   -- Несмотря на то, сказалъ судья Клэйтонъ: -- она будетъ представляться въ самомъ невыгодномъ свѣтѣ. Слова: уничтоженіе рабства, возмущеніе, фанатизмъ,-- посыплются градомъ. Буря будетъ соразмѣрна дѣйствительной силѣ волненія и кончится, всего вѣроятнѣе, изгнаніемъ Эдуарда изъ штата.
   -- Батюшка, сказалъ Клэйтонъ: мнѣ-бы не хотѣлось думать, что люди такъ дурны, какъ вы ихъ представляете, особенно люди религіозные.
   -- Я вовсе не представляю ихъ дурными, отвѣчалъ судья Клэйтонъ. Я упомянулъ только о фактахъ, которые очевидны для всякаго.
   -- Но, сказалъ Клэйтонъ; развѣ протестантская церковь древнихъ временъ не боролась съ цѣлымъ свѣтомъ?-- Религія всегда и вездѣ должна стоять въ главѣ общества, должна управлять имъ и наставлять въ добродѣтели и истинѣ.
   -- Объ этомъ слова нѣтъ, сказалъ судья Клэйтонъ. Однако же, я полагаю, на дѣлѣ ты самъ увидишь все это въ томъ видѣ, въ какомъ я представилъ. Чѣмъ была протестанская церконь въ древніе вѣка и чѣмъ она должна быть въ настоящее время,-- это два вопроса, которые вовсе нейдутъ къ дѣлу при нашихъ практическихъ соображеніяхъ. Я смотрю на вещи, какъ онѣ есть. Ложныя предположенія и ожиданія никогда еще не приносили пользы.
   -- Боже мой! сказала мистриссъ Клэйтонъ: -- до какой степени холодны и бездушны всѣ эти судьи и адвокаты! Я увѣрена, что Эдуардъ найдетъ въ моемъ братѣ человѣка, готоваго помочь ему и словомъ и дѣломъ.
   -- Дай Богъ! Этому я буду душевно радъ, сказалъ судья Клэйтонъ.
   -- Я сейчасъ же напишу ему, продолжала мистриссъ Клэйтонъ: -- Эдуардъ поѣдетъ и поговоритъ съ нимъ. Не унывай, Эдуардъ! Инстинкты женщины заключаютъ въ себѣ пророческую силу. Во всякомъ случаѣ, мы, женщины, будемъ поддерживать тебя до послѣдней крайности.
   Клэйтонъ вздохнулъ. Онъ вспомнилъ записку Нины и подумалъ: какое это было благородное, великодушное существо. И, подобно легкому дыханію увядшей розы, неясное воспоминаніе о ней, казалось, говорило ему: -- не оставляй этаго дѣла!
  

ГЛАВА XXXVIII.

НОВАЯ МАТЬ.

   Холера наконецъ прекратилась; и хозяйственное управленіе нашего стараго друга Тиффа приведено было въ надлежащій порядокъ. Его цыплята и индѣйки достигли зрѣлаго возраста, кудахтали и гордо расхаживали около хижины. Сентябрьскій вѣтерокъ, пробѣгая надъ посѣвомъ риса, волновалъ спѣлые колосья. Могила малютки покрылась первою зеленью, и Тиффъ былъ уже доволенъ своей потерею, утѣшая себя мыслію, что "младенецъ теперь въ царствѣ небесномъ". Миссъ Фанни пополнѣла, поздоровѣла и проводила большую часть дня въ прогулкахъ съ Тэдди по сосѣднимъ лѣсамъ, или садилась на скамейку, гдѣ миссъ Нина читала имъ библію, и съ большимъ затрудненіемъ повторяла, въ назиданіе и отраду своему старому другу, знакомыя слова дивной исторіи, съ которою она познакомилась, благодаря добродушію Нины. Внутренность хижины отличалась украшеніями лѣсной природы, и Тиффъ продолжалъ лелѣять въ своемъ воображеніи идею, что эта хижина была резиденціею предковъ Пэйтоновъ, что его молодые господинъ и госпожа были полными властелинами въ ней, а его особа замѣняла всю ихъ свиту. На этотъ разъ онъ сидѣлъ на крыльцѣ, въ тѣнистой прохладѣ, разсматривалъ и починивалъ свои старыя панталоны, и, для препровожденія времени, весело разговаривалъ самъ съ собою.
   -- Ничего, старикъ Тиффъ, положи и сюда заплатку, тебя никто не осудитъ. Мистеръ Криппсъ давно обѣщалъ привезти на новую пару платья, да толку въ томъ мало. Такимъ людямъ и вѣрить-то не стоитъ.... таскается изъ стороны въ сторону.... пьетъ во всѣхъ тавернахъ только позоритъ нашу фамилію. А ужъ давненько не видать его не мудрено, впрочемъ, что и холера скрючила..., воля Божія!... Богъ съ нимъ.... жаль только дѣтей... А и то сказать, какая польза отъ него.... привозитъ домой какую-то старую дрянь, пропиваетъ всю выручку за моихъ цыплятъ, и все у Абиджи Скинфлинта.... Мнѣ все думается, что демонъ изъ стада свиней переселился въ бочки съ виски. Этотъ напитокъ безобразитъ людей.... Пока въ жилахъ моихъ останется хоть капля крови Пэйтоновъ, Тэдди не отвѣдаетъ ни капли этой гадости.... Господи! подумаешь, какъ много позволяютъ себѣ люди въ этомъ мірѣ.... Бѣдная, неоцѣненная миссъ Нина! Много добра дѣлала она моимъ дѣтямъ.... отлетѣла въ міръ ангеловъ. Да будетъ имя Господне благословенно отнынѣ и до вѣка!... будемъ дѣлать, что возможно.... Богъ дастъ,-- всѣ попадемъ въ Ханаанскую землю!
   И Тиффъ дрожащимъ голосомъ запѣлъ любимый неграми гимнъ:
   "О, братія! наконецъ я отыскалъ страну, которая изобилуетъ пищей сладкой, какъ манна.
   "Чѣмъ больше я вкушаю ее, тѣмъ сильнѣе становятся во мнѣ желаніе пѣть и восклицать: осанна!
   -- Ши! ши! ш! воскликнулъ онъ, замѣтивъ, что его длинноногія куры, пользуясь минутами его благочестиваго увлеченія, тихонько пробралась въ отворенную дверь.
   -- Кажется, эти негодныя навсегда останутся глупыми, сказалъ Тиффъ, убѣдясь, что его усердное шиканье, вмѣсто того, чтобы произвесть желаемое дѣйствіе, только перепугало все стадо. Поэтому Тиффъ долженъ былъ положить свою работу, при чемъ наперстокъ покатился въ одну сторону, кусочекъ воску въ другую, и оба спрятались въ травѣ; между тѣмъ куры, увидѣвъ въ дверяхъ Тиффа, наперекоръ вѣжливому его предложенію выйти изъ комнаты, поступили съ свойственнымъ имъ неблагоразуміемъ: онѣ въ безпорядкѣ разлетѣлись во всѣ стороны, хлопали крыльями, кудахтали, опрокидывали чайники, горшки съ цвѣтами и кухонную утварь, къ величайшей досадѣ стараго Тиффа, который съ каждой минутой приходилъ все въ большее изумленіе при такомъ недостаткѣ куринаго благоразумія.
   -- Въ жизнь мою не видывалъ созданія глупѣе курицы, сказалъ Тиффъ, отдѣлавшись наконецъ отъ нежданнаго нашествія и дѣятельно запинаясь приведеніемъ въ порядокъ страшнаго хаоса во всей комнатѣ, и особенно въ затѣйливыхъ украшеніяхъ миссъ Фанни. Я думалъ, что Господь далъ мѣсто для ума въ головѣ каждаго животнаго, а оказывается, что у куръ нѣтъ ума ни на зернышко. То-то другой разъ думаешь, почему она подожметъ подъ себя то одну ногу, то другую; выходитъ -- просто потому, что не смыслитъ стоять на обѣихъ ногахъ. Удивляться, впрочемъ, нечему: есть люди, которыхъ Господь и разумомъ одарилъ, а они все-таки не знаютъ, что и дѣлать съ нимъ; значитъ, курицѣ-то быть безъ ума не диковинка. Да и то сказать, безъ нихъ, ужъ и не знаю, чтобы мы сдѣлали, заключилъ старый Тиффъ, поcтепeнно приходя въ прежнее настроеніе духа. Наконецъ онъ совершенно успокоился, взялъ иголку и съ усиленнымъ одушевленіемъ окончилъ начатый гимнъ.
   -- Почему знать, говорилъ Тиффъ, продолжая свои размышленія: -- можетъ статься онъ и умеръ; а если умеръ, то я долженъ похлопотать о хозяйствѣ посерьёзнѣе. Лѣтомъ я выгодно продамъ яйца.... сладкій картофель всегда принесетъ хорошую цѣну. Ахъ, какъ бы только научить дѣтей грамотѣ, да хорошемъ манерамъ.... Миссъ Фанни становится просто красавицей.... взглядъ у нея ни дать, ни взять, какъ у Пэйтоновъ.... пожалуй, кто нибудь присватается.... надо смотрѣть въ оба.... Отъ молодыхъ людей, которыхъ Криппсъ привозитъ съ собой, миссъ Фанни не должна услышать слова.... Жалкій народъ.... шатается, шатается по свѣту, да такъ гдѣ нибудь и пропадетъ....
   -- А что, если кто нибудь изъ Пэйтоновъ оставитъ этимъ дѣтямъ наслѣдство? Я знаю, такія вещи случались.... адвокаты нерѣдко вызываютъ наслѣдниковъ.... Поговорить развѣ объ этихъ дѣтяхъ съ женихомъ миссъ Нины. Онъ славный человѣкъ и, можетъ статься, приметъ въ нихъ участіе. Да и сестра его, которая была въ такой дружбѣ съ миссъ Ниной, вѣроятно и она что нибудь сдѣлаетъ для нихъ. Во всякомъ случаѣ, пока я живъ, дѣти не должны нуждаться ни въ чемъ.
   Но, увы! человѣческія ожиданія часто оказываются весьма несбыточными! Даже нашей бѣдной, маленькой Аркадіи среди дикаго лѣса, въ которой мы провели столько отрадныхъ минутъ, суждено было испытать превратности земныхъ радостей и надеждъ! Въ то время, какъ Тиффъ говорилъ самъ съ собою и распѣвалъ отъ избытка счастія и искренности своей души, на отдаленномъ поворотѣ дороги показался страшный призракъ, въ которомъ, по мѣрѣ его приближенія, Тиффъ узналъ повозку Криппса. Оказалось, что Криппсъ не умеръ, но возвращался домой на болѣе продолжительный періодъ; между прочимъ хламомъ, онъ тащилъ съ собой подругу сердца.
   Не трудно, полагаемъ, представить себѣ уныніе Тиффа и его безмолвное изумленіе, когда зловѣщая повозка подкатила къ крыльцу, и когда Криппсъ вытащилъ изъ нея повидимому -- узелъ грязнаго бѣлья, но узелъ этотъ въ дѣйствительности былъ ни что иное, какъ пьяная женщина, потерявшая почти всякое самосознаніе. По всему было видно, что она принадлежала къ сословію скоттеровъ, жалкое состояніе которыхъ служитъ послѣднимъ доказательствомъ зла, проистекающаго отъ невольничества. Все натуральное, все прекрасное и доброе, такъ свойственное женской природѣ, было въ ней подавлено гнетомъ безнравственности и грубаго невѣжества; въ ней были всѣ пороки цивилизаціи, не прикрываемыя ея лоскомъ,-- всѣ пороки варварства, безъ случайныхъ порывовъ благородства, иногда ихъ выкупающихъ. Низкая и преступная связь съ этой женщиной кончилась бракомъ; при мысли о такомъ бракѣ, которымъ соединяются грубыя, животныя натуры, безъ малѣйшаго отблеска идеи о высокомъ предназначенія этого священнаго союза,-- невольно содрогнешься!
   -- Тиффъ, вотъ тебѣ новая госпожа, сказалъ Криппсъ, разражаясь смѣхомъ идіота: -- чертовски-славная баба! Вздумалъ подарить моимъ дѣтямъ новую мать, которая будетъ беречь ихъ. Пойдемъ со мной.
   Посмотрѣвъ внимательнѣе, мы узнаемъ въ этой женщинѣ нашу старую знакомку Полли Скинфлинтъ.
   Криппсъ почти силой втащилъ ее въ хижину, и Полли разсѣлась на постель Фанни. Тиффъ, казалось, готовъ былъ тутъ же убить ее: казалось, на него обрушилась горная лавина. Опустивъ руки, онъ стоялъ въ дверяхъ съ выраженіемъ глубокаго отчаянія, между тѣмъ какъ Полли, размахивая ногами, плевала во всѣ стороны сокъ табачной жвачки, которую сосала и вертѣла за щекой съ какимъ-то особеннымъ наслажденіемъ.
   -- Чортъ возьми! да здѣсь прекрасно, сказала она: -- только негръ пусть выброситъ всю эту дрянь, прибавила она, указывая на цвѣты миссъ Фанни:-- я не хочу, чтобъ дѣти портили растенія вокругъ моего дома. Эй ты, негръ! выбрось этотъ соръ.
   Такъ какъ Тиффъ не трогался съ мѣста и вовсе не думалъ повиноваться ея приказаніямъ, то новая госпожа подбѣжала къ нему и ударила по головѣ.
   -- Ахъ, Полли, оставь, успокойся, сказалъ Криппсъ: -- онъ не привыкъ къ такому обхожденію.
   -- Убирайся прочь! вскричала любезная лэди, обращаясь къ супругу: -- не ты ли говорилъ, что когда я выйду замужъ за тебя, то у меня будетъ негръ, которымъ я могу распоряжаться, какъ мнѣ угодно.
   -- Ну, да, да, сказалъ Криппсъ, который,-- нужно отдать ему справедливость,-- не былъ жестокимъ человѣкомъ:-- только я не думалъ, что ты съ перваго же раза начнешь его бить.
   -- Я должна его бить, если онъ не слушаетъ моихъ приказаній; буду бить и тебя, вскричала свирѣпая Полли, и вподтвержденіе словъ своихъ такъ сильно толкнула своего супруга, что онъ нашелся вынужденнымъ отвѣтить ей ударомъ, и перепалка началась. Тиффъ съ отвращеніемъ и ужасомъ выбѣжалъ илъ хижины.
   -- Боже праведный! сказалъ онъ про себя: -- не вѣрю глазамъ своимъ! Я горевалъ, когда Господь прибралъ малютку въ себѣ, а теперь готовъ пасть на колѣни и благодарить Его за эту милость Онъ избавилъ его отъ ужаснаго бѣдствія. Что будетъ съ вами, миссъ Фанни, ноя бѣдная овечка, которую я такъ берегъ!... Господи! да это въ тысячу разъ хуже холеры.
   Къ довершенію горести, Тиффъ увидѣлъ дѣтей, возвращавшихся изъ лѣса. Въ самомъ веселомъ расположеніи духа они тащили корзинку дикаго винограда. Тиффъ побѣжалъ къ нимъ на встрѣчу.
   -- Ахъ вы, мои бѣдныя овечки, сказалъ онъ: -- вы не знаете, что ожидаетъ васъ. Вашъ папа воротился и привезъ съ собой жену, такую отвратительную, что порядочнымъ дѣтямъ страшно говорить съ ней. Теперь они бранятся и дерутся, какъ два демона. Что я стану дѣлать? Миссъ Нина умерла.... гдѣ теперь мнѣ пріютить васъ, мои милые?
   И старикъ сѣлъ на траву и горько заплакалъ, между тѣмъ какъ испуганныя дѣти бросились къ нему на шею и тоже заплакали.
   -- Что мы будемъ дѣлать? Что мы будемъ дѣлать? сказала Фанни, тогда какъ Тэдди, пріобрѣтшій привычку почтительно повторять все, что говорила сестра, повторилъ и теперь плаксивымъ лепетомъ: что мы будемъ дѣлать?
   -- Я намѣренъ бѣжать съ вами въ пустыню, какъ съ дѣтьми Израиля, сказалъ Тиффъ: -- хотя въ наши времена и не падаетъ манна съ неба.
   -- Тиффъ, быть можетъ, она будетъ такая же, какою была наша мама? спросила Фанни.
   -- О, нѣтъ, миссъ Фанни, совсѣмъ нѣтъ. Ваша мама принадлежала къ одной изъ первѣйшихъ фамилій въ Виргиніи. Она погубила себя, вышедъ замужъ за такаго человѣка. Я никогда не говорилъ объ этомъ.... Это было бы съ моей стороны непростительно. Но теперь мнѣ все равно....
   Слова стараго Тиффа были прерваны громкимъ крикомъ Криппса.
   -- Алло, Тиффъ! куда ты пропалъ? Иди назадъ; Полли и я помирились. Веди и дѣтей съ собой. Пусть они познакомятся съ новой матерью.
   Тиффъ и дѣти подошли къ крыльцу. Криппсъ взялъ Фанни за руку и повелъ ее, испуганную, и плачущую во внутренность хижины.
   -- Не бойся, моя милая, говорилъ онъ: -- я привезъ вамъ новую мать.
   -- Намъ не нужно ея, сказалъ Тэдди, заливаясь слезами.
   -- Нѣтъ, нужно, сказалъ Криппсъ: -- пойдемъ, пойдемъ. Вотъ твоя мама, и съ этими словами онъ толкнулъ маленькаго Тэдди въ дебелыя объятія Полли. Фанни, поцалуй твою маму!
   Фанни отступила назадъ и заплакала; Тэдди послѣдовалъ ея примѣру.
   -- Съ глазъ моихъ долой эту сволочь! вскричала новобрачная лэди. Я говорила тебѣ, Криппсъ, что мнѣ не нужно ребятишекъ отъ другой женщины; надоѣдятъ и свои.
  

ГЛАВА XXXIX.

ПОБѢГЪ.

   Чистенькая и уютная хижина, которой старый Тиффъ быль геніемъ-хранителемъ, вскорѣ испытала надъ собой превратности земнаго счастія. Абиджа торжествовалъ, радуясь удаленію Полли Скинфлинтъ изъ подъ родительскаго крова, и вмѣстѣ съ тѣмъ избавленію отъ ея буйнаго, повелительнаго характера. Ея мать, одна изъ тѣхъ безпечныхъ и неэнергичныхъ женщинъ, жизнь которыхъ представляетъ собою тихое теченіе мутнаго потока, олицетворяющаго собою глупость и лѣность, говорила объ этомъ событіи весьма немного; но, вообще, и она была довольна, что избавилась наконецъ отъ длинныхъ рукъ Полли и ея пронзительнаго крика. Въ проницательномъ взглядѣ Абиджи на вещи немаловажное значеніе имѣло и то обстоятельство, что Криппсъ владѣлъ негромъ,-- главная цѣль, къ которой бѣдный скоттеръ Южныхъ Штатовъ направляетъ всѣ свои помышленія. Желаніе власти было господствующимъ элеменюмъ въ натурѣ Полли, и потому она рѣшительно объявила, что выйдетъ замужъ за Криппса. Что касается до его дѣтей, то она считала ихъ за бремя, напрасно тяготившее помѣстье -- за бремя, на которое, по мѣрѣ возможности, не слѣдовало обращать вниманія; въ этомъ отношеніи Полли довольно опредѣленно выражалась: "Эти молокососы должны смотрѣть въ оба, когда попадутъ ко мнѣ въ руки." Невѣста получила въ приданье отъ отца полбочки виски и ласковый совѣтъ Криппсу отдохнуть отъ странствованій по округу и заняться торговлей, не отлучаясь отъ дома. Короче, маленькая хижина обратилась въ кабакъ сдѣлалась мѣстомъ сборища самой жалкой и развратной части общества. Буйный характеръ Полли въ скоромъ времени, заставилъ Криппса пуститься снова въ путешествія и оставить дѣтей своихъ на произволъ своенравной, взбалмошной мачихи. Пріятный видъ, которымъ отличались хижина и садъ Тиффи, исчезъ весьма скоро. Посѣтители питейной лавки находили, удовольствіе рвать и топтать цвѣты, не обращая вниманія даже на любимыя розы Тиффа; они переломали весь виноградникъ, который, обвивая это грубое строеніе, придавалъ ему живописную прелесть. Образъ жизни Полли во время отсутствія мужа, отличался грубымъ развратомъ; разговоры и сцены, слишкомъ отвратительныя, чтобъ повторятъ ихъ въ нашемъ описаніи, безпрестанно поражали слухъ и зрѣніе невинныхъ дѣтей.
   Сердце стараго Тиффа обливалось кровью. Онъ терпѣливо переносилъ всѣ страданія и лишенія; но невыносимо было для него пренебреженіе, которое испытывали дѣти. Однажды вечеромъ, когда пьяная шайка бушевала внутри хижины, Тиффъ, доведенный до отчаянія, вооружился мужествомъ.
   -- Миссъ Фанни, сказалъ онъ: идите на чердакъ, увяжите ваши вещи въ узелъ, и выбросьте его въ окно. Я молился день и ночь, и Господь сказалъ, что Онъ укажетъ намъ путь избавленія. Пока вы будете сбираться, я подожду гдѣ нибудь здѣсь, подъ кустами.
   Безмолвная, какъ лунный лучъ, блѣдная, прекрасная, Фанни пробѣжала по комнатѣ, гдѣ мачиха и трое пьяныхъ мужчинъ предавались гнусному разврату.
   -- Эй, сись! вскричалъ одинъ изъ мужчинъ:-- куда ты торопишься?-- Остановись, пожалуйста, и поцѣлуй меня.
   Невыразимый взглядъ, исполненный гордости и испуга, гнѣва и отчаянія, бросила Фанни на группу и побѣжала по лѣстн цѣ, ведущей на чердакъ. Между пріятелями раздался взрывъ громкаго хохота.
   -- Эхъ, Биллъ! что ты не схватилъ ее?-- сказалъ одинъ изъ пьяницъ.
   -- Ничего, отвѣчалъ другой:-- подождемъ немного: отъ нашихъ рукъ не увернется.
   Сердце Фанни билось, какъ у испуганной птички. Связавъ всѣ свои пожитки въ небольшой узелокъ, и бросивъ его Тиффу, стоявшему внизу подъ прикрытіемъ ночи, она окликнула его едва слышнымъ голосомъ; но въ этомъ голосѣ звучало глубокое отчаяніе.
   -- Тиффъ! подставь пожалуйста доску, и я сползу по ней. Я не хочу идти мимо этихъ ужасныхъ людей.
   Осторожно и безъ малѣйшаго шума Тиффъ поднялъ длинную доску, и приставилъ ее къ хижинѣ. Еще осторожнѣе Фанни ступила на-край этой доски, и съ распростертыми руками, какъ дуновеніе вѣтра, спорхнула внизъ, въ объятія своего вѣрнаго друга.
   -- Ну, слава Богу! теперь все устроено!-- сказалъ Тиффъ.
   -- Ахъ, Тиффъ, какъ я радъ! говорилъ Тэдди, держась за передникъ Тиффа и прыгая отъ радости.
   -- Да, сказалъ Тиффъ: все готово! Теперь ангелъ Господень поведетъ насъ въ пустыню. Вѣдь вы слышали исторію, которую миссъ Нина читала намъ, о томъ, какъ ангелъ Господень явился Агари въ пустынѣ, въ то время, когда она не имѣла капли воды, чтобъ утолить жажду ребенка? Или,-- какъ другой ангелъ явился Иліи, когда онъ скитался въ пустынѣ и, томясь отъ голода, заснулъ подъ кустарникомъ и, проснувшись, увидѣлъ горячіе уголья, на которыхъ лежалъ испеченный хлѣбъ. Развѣ вы забыли, что миссъ Нина читала объ этомъ въ послѣдній разъ, какъ была у насъ? Благодареніе Господу, что Онъ послалъ ее къ намъ. Изъ этаго чтенія я почерпнулъ много хорошаго!
   Разговаривая такимъ образомъ, они шли по направленію къ болоту, дремучимъ лѣсомъ, который переплетаясь кустарниками, съ каждой минутой становился глуше и глуше. Дѣти, сдѣлавшія привычку проводить въ лѣсу по нѣскольку часовъ сряду, и одушевляемыя мыслью, что избавились наконецъ отъ своихъ притѣснителей, совершали этотъ трудный путь, не чувствуя усталости, тѣмъ болѣе, что Тиффъ облегчалъ имъ дорогу, раздвигая своими длинными руками вѣтви кустарниковъ, перенося отъ времени до времени черезъ клочки болота, или помогая перелѣзать черезъ сучья и коренья повалившихся деревьевъ. Они выступили въ путь около десяти часовъ вечера; а теперь было уже за полночь. Тиффъ направлялся къ Ужасному Болоту, гдѣ, какъ ему извѣстно было, скрывались бѣглые негры, и потому не безъ основанія, надѣялся набресть на какой нибудь лагерь или поселеніе своихъ единоплеменниковъ. Часу во второмъ они вышли изъ глухой чащи лѣса на весьма небольшое открытое пространство, гдѣ виноградныя лозы, опускаясь фестонами съ камеднаго дерева, образовали родъ бесѣдки. Луна сіяла во всемъ своемъ блескѣ, легкій вѣтерокъ колебалъ листья виноградинка, бросавшія тѣнь свою на свѣтлую зелень ближайшихъ растеній. Роса, въ этой влажной части штата, была такъ обильна, что при малѣйшемъ дуновеніи вѣтра, слышно было, какъ капли ея падали, подобно каплямъ дождя. Тэдди жаловался на усталость. Тиффъ сѣлъ въ глубинѣ бесѣдки и съ нѣжностію любящей матери взялъ его на руки.
   -- Присядьте, миссъ Фанни. А мой маленькій храбрецъ усталъ? Ну, ничего; онъ уснетъ сейчасъ,-- и отдохнетъ; слава Богу, мы ушли порядочно далеко; насъ не найдутъ теперь. Мы окружены твореніями Господа, которыя не донесутъ на насъ. Теперь они, мой милый... закрой твои глазки.
   И Тиффъ дрожащимъ голосомъ запѣлъ колыбельную пѣсню:
   "Спи, мой милый, спи спокойно; тебя не потревожатъ тяжелыя грезы; ангелъ-хранитель будетъ беречь твое ложе! Небо ниспошлетъ на тебя всѣ свои благословенія."
   Прошло нѣсколько секундъ, и Тэдди заснулъ самымъ крѣпкимъ сномъ. Тиффъ завернулъ его въ свои бѣлый длиннополый кафтанъ, и положилъ на корень дерева.
   -- Слава Богу, здѣсь хоть виски нѣтъ, говорилъ онъ:-- нѣтъ пьяныхъ созданій, которыя бы разбудили его... миссъ Фанни,-- бѣдненькое дитя мое,-- и у васъ слипаются глазки. Возьмите-ко эту старую шаль;-- я захватилъ ее на всякій случай... надѣньте ее; а я между тѣмъ принесу вамъ молоденькихъ сосновыхъ вѣтокъ. На нихъ отлично спать, чрезвычайно здорово. Вы посмотрите, какую я устрою постельку.
   -- Я устала, Тиффъ, но спать не хочу, сказала Фанни: -- да скажи, пожалуйста, что намѣренъ ты дѣлать?
   -- Что я намѣренъ дѣлать? сказалъ Тиффъ, сопровождая эти слова своимъ обычнымъ радостнымъ смѣхомъ: -- ха! ха! ха! А вотъ я сяду, да подумаю. Подумаю о птицахъ, которыя летаютъ въ воздухѣ, о лиліяхъ, которыя украшаютъ поля, и вообще о всемъ, что намъ читала миссъ Нина.
   Въ теченіе многихъ недѣль спальнею миссъ Фанни служилъ душный, пыльный чердакъ, съ раскаленной крышей надъ самой головой и вакхическими оргіями внизу; теперь же она лежала, утонувъ въ мягкихъ ароматическихъ побѣгахъ молодыхъ сосенъ, и глядѣла на густую массу, нависшихъ надъ ней, прорѣзываемыхъ лучами мѣсяца, виноградныхъ лозъ, и отъ времени до времени прислушивалась или къ звуку падающихъ капель росы, или къ шороху листьевъ. Иногда легкій вѣтерокъ, пробѣгая по вершинамъ сосенъ, производилъ между ними гулъ. подобный прибою отдаленныхъ волнъ. Лучи мѣсяца, прорываясь сквозь лиственный покровъ, бросало пятна блѣднаго свѣта, которыя игрвво перебѣгали съ мѣста на мѣсто, повинуясь прихотливому движенію листьевъ, покрывали серебристымъ блескомъ роскошные листья американскаго папоротника и кусты бѣлыхъ болотныхъ цвѣтовъ и скользили по вѣтвямъ и стволамъ деревьевъ: между тѣмъ въ болѣе темныхъ мѣстахъ сверкали свѣтящіяся букашки. Миссъ Фанни долго лежала, приподнявъ голову и любуясь окружающей сценой; наконецъ, совершенно утомленная, склонилась на ароматную подушку и вскорѣ утонула въ морѣ очаровательныхъ сповидѣній. Вокругъ все было такъ тихо, такъ спокойно, дышало такою непорочностью, что нельзя удивляться, если Фанни и вѣрила, что только ангеловъ и можно встрѣтить въ пустынѣ.
   Люди, сдѣлавшіе привычку постоянно находиться въ самыхъ близкихъ сношеніяхъ съ природой, никогда не согласятся разлучиться съ ней. Дикія и пустынныя мѣста исполнены для нихъ такой же прелести, какъ сады, въ которыхъ на каждомъ шагу встрѣчаются цвѣтущія розы. Когда Фанни и Тэдди уснули, старый Тиффъ сталъ на колѣна и обратился къ Небу съ теплой молитвой...
   Библія раздѣляетъ людей на два класса: на людей, которые надѣются на себя, и людей, которые надѣются на Бога. Одинъ классъ освѣщаетъ себѣ путь своимъ собственнымъ свѣтомъ, полагается на свои собственныя силы, борется съ неудачами, и вѣритъ въ однаго себя. Другой,-- не пренебрегая умомъ и силой, которыми одарялъ его Богъ,-- не перестаетъ полагаться на Его премудрость и силу, и искать въ нихъ опоры своимъ немощамъ. Одни совершаютъ путь въ жизни, какъ сироты, другіе имѣютъ Отца. Молитва Тиффа отличалась надеждою на провидѣніе и увѣренностію въ Божьемъ милосердіи. Онъ высказалъ въ этой молитвѣ всѣ скорби души своей, всѣ свои надежды и, вполнѣ увѣренный, что мольбы его будутъ услышаны, легъ между дѣтьми, и заснулъ едва ли не спокойнѣе ихъ.
   Какъ непорочны, прекрасны и привлекательны всѣ твореніи Бога! Величіе Божіе, которое проявляется въ природѣ въ каждой былинкѣ, и которое грѣхи и беззаконія наши удаляли отъ себя за предѣлы всякаго жилья, сохранилось еще въ торжественно-безмолвной глубинѣ первобытныхъ лѣсовъ. Очаровательно прорываются лучи мѣсяца сквозь листву, покрытую росой; едва замѣтенъ вѣтерокъ, волнующій вершины и вѣтви деревъ, порхающій надъ травой, испещренной мелкими цвѣтами, и освѣжающій спящихъ сиротъ. О, у кого въ груди бьется сердце горячее; но утомленное, избитое и потерявшее силу отъ безпрестанныхъ треволненій и отъ борьбы съ людскими заблужденіями,-- пусть тотъ бѣжитъ отъ людей въ пустынныя мѣста, и тамъ онъ обрѣтетъ Того, который сказалъ: "Пріидите ко мнѣ всѣ страждущіе и обремененные, и я успокою васъ." "Я буду для васъ, какъ роса для Израиля. Надѣющійся на Него процвѣтетъ какъ лилія, и пуститъ корни свои, какъ кедры ливанскіе".
   Тиффъ и дѣти спали въ лѣсу спокойно и долго. Часу въ четвертомъ проснулась оріола, сидѣвшая въ лозахъ виноградника, надъ головами дѣтей, и начала чирикать, давая знать о своемъ пробужденіи ближайшимъ сосѣдямъ; она какъ будто спрашивала, который часъ? Находясь въ это время въ лѣсу, вы замѣтите въ непроницаемой чащѣ, образовавшейся изъ сосны, березы, лиственницы, кедра, переходъ отъ глубокаго безмолвія къ легкому шуму и движенію. Птицы начинаютъ пробуждаться, чирекатья расправлять свои крылья. Открываются тысячи маленькихъ глазъ и недовѣрчиво посматриваютъ на тѣ гибкія вѣтви ползучихъ растеній, которыя качались при малѣйшемъ дуновеніе вѣтра и, какъ въ колыбели, убаюкивали пернатыхъ обитателей лѣса. Едва слышное щебетанье и чириканье постепенно сливается въ хоръ, стройный и гармоническій, радостной и ликующій, какъ первый привѣтъ первому утру по сотвореніи міра. Утренняя звѣзда еще не померкла; пурпуровая завѣса покрываетъ восточную часть небосклона, нсвѣтъ луны, такъ ярко сіявшій въ теченіе ночи, блѣднѣетъ и наконецъ совершенно потухаетъ... Не всякому случалось слышать этотъ утренній привѣтъ пробуждающейся природѣ. Люди, которые просыпаютъ восходъ солнца, лишены зтаго наслажденія, вмѣстѣ съ тысячами другихъ удовольствій, составляющихъ исключительную принадлежность ранняго утра,-- удовольствій, которыя, подобно росѣ, испаряются вмѣстѣ съ восхожденіемъ солнца.
   Хотя Тиффъ и дѣти спали въ продолженіе всей ночи, мы, однакоже, не имѣемъ права сомкнуть нашихъ глазъ и упустить изъ виду фактъ, имѣющій близкую связь съ нашимъ разсказомъ. Часу въ четвертомъ, когда пробужденіе птицъ возвѣщало о наступленіи утра, по вязкимъ топямъ Ужаснаго Болота пробиралась темная человѣческая фигура, выходившая изъ притона своего чаще ночью, чѣмъ днемъ. Это быль Дрэдъ. Онъ отправлялся въ мелочную лавку какого нибудь скоттера, намѣреваясь промѣнять тамъ настрѣлянную дичь на порохъ и дробь. На обратномъ пути онъ неожиданно набрелъ на спящую группу. Съ видомъ крайняго изумленія онъ остановился передъ ней, нагнулся, внимательно вглядѣлся въ лица, и, повидимому, узналъ ихъ. Дрэдъ давно зналъ Тиффа и нерѣдко обращался къ нему за съѣстными припасами для бѣглыхъ негровъ, или дѣлалъ ему порученія, которыхъ самъ не имѣлъ возможности исполнить. Подобно всѣмъ неграмъ, Тиффъ держалъ сношенія свои съ Дрэдомъ въ такой глубокой тайнѣ, что дѣти Криппса, для которыхъ у него ничего не было завѣтнаго, не слышали не только слова, но даже намека о существованіи такого лица.
   Дрэдъ, съ своимъ зрѣніемъ, изощреннымъ постоянной осторожностью, никогда не упускавшимъ изъ виду малѣйшихъ перемѣнъ въ мѣстахъ, смежныхъ съ его неприступнымъ убѣжищемъ, наблюдалъ и за перемѣнами въ дѣлахъ стараго Тиффв. Поэтому, увидѣвъ его въ чащѣ необитаемаго лѣса, онъ понялъ причину такого явленія. Бросивъ на спящихъ дѣтей взглядъ, исполненный глубокаго состраданія, онъ пробормоталъ:
   -- И на скалѣ они ищутъ убѣжища.
   Съ этими словами онъ вынулъ изъ сумки, висѣвшей на боку, двѣ рисовыя лепешки и половину варенаго кролика, словомъ всю провизію, которою жена снабдила его наканунѣ, и поспѣшилъ на мѣсто, гдѣ, на разсвѣтѣ, надѣялся настрѣлять дичи.
   Хоръ птицъ, описанный нами, разбудилъ стараго Тиффа. Онъ привсталъ, началъ потягиваться и протирать глаза. Тиффъ спалъ крѣпко, не смотря на жосткое ложе; впрочемъ, въ этомъ отношеніи онъ не былъ разборчивъ.
   -- Сегодня, я думаю, сказалъ онъ про себя: -- эта женщина спохватится насъ, да поздно!
   И при этомъ онъ разсмѣялся обычнымъ своимъ добрымъ смѣхомъ, представляя себѣ недоумѣніе мистриссъ Криппсъ, въ которое она будетъ приведена при своемъ пробужденіи.
   -- Я даже слышу ея голосъ: Тиффъ, Тиффъ, Тиффъ! кричитъ она: -- куда ты провалился? куда дѣвались дѣти? бѣдныя мои овечки!
   Сказавъ это, онъ обернулся къ спящимъ дѣтямъ, и взоръ его остановился на провизіи Дрэда. Онъ оцѣпенѣлъ отъ изумленія.
   -- Неужели, подумалъ онъ: -- и въ самомъ дѣлѣ были тутъ ангелы? Во всякомъ случаѣ, да будетъ благословенно имя Господне! я вижу завтракъ для дѣтей, о которомъ просилъ, ложась спать. Я зналъ, что Господь не оставитъ насъ: но не думалъ, чтобъ помощь Его явилась такъ скоро. Быть можетъ, это принесли тѣ же самые вороны, которые приносили пищу Иліи;-- хлѣбъ и мясо по утру, хлѣбъ и мясо вечеромъ -- да, это чрезвычайно утѣшительно. Не хочу будить моихъ овечекъ; пусть онѣ снять... какъ онѣ обрадуются, увидѣвъ этотъ завтракъ. Притомъ же здѣсь такъ мило, такой пріятный, чистый воздухъ; здѣсь нѣтъ отвратительной табачной жвачки, и никто не отплевываетъ ея сокъ. А вѣдь я усталъ порядочно... не прилечь ли еще, пока не проснутся дѣти. Эти грязныя созданія вывели меня изъ терпѣнія... воображаю, какъ она бѣснуется...
   И Тиффъ снова разсмѣялся своимъ чистосердечнымъ, простодушнымъ смѣхомъ.
   -- Тиффъ! Тиффъ! гдѣ это мы? куда ты завелъ насъ? пропищалъ тоненькій голосокъ подлѣ стараго Тиффа.
   -- Куда я завелъ васъ, малютка моя? сказалъ Тиффъ, обращаясь къ маленькому Тэдди: -- мы... въ жилищѣ Господа... въ совершенной безопасности... И ангелы принесли намъ завтракъ, прибавилъ Тиффъ, показывая Тэдди провизію, положенную на виноградныхъ листьяхъ.
   -- Алъ, дядя Тиффъ! неужли это принесли ангелы? вскричалъ обрадованный Тедди. Зачѣмъ же ты не разбудилъ меня? Мнѣ бы хотѣлось ихъ увидѣть. Я въ жизнь свою не видѣлъ ангела.
   -- Я тоже не видывалъ, мой милый; они являются по большей части, когда мы спимъ; но, позвольте, вонъ и миссъ Фанни просыпается. Здоровы ли вы, моя овечка? хорошо ли отдохнули?
   -- Превосходно, дядя Тиффъ! я спала крѣпко, и видѣла прекрасный сонъ.
   -- Такъ разскажите же его до завтрака: тогда онъ сбудется, сказалъ Тиффъ.
   -- Изволь. Я видѣла, что нахожусь въ какомъ-то незнакомомъ пустынномъ мѣстѣ, откуда никакимъ образомъ невозможно было выдти; кругомъ все камни и кустарники. Тэдди тоже былъ со мной. Всѣми силами старались мы выбраться оттуда, и все напрасно; вдругъ къ намъ приходить мама, или вѣрнѣе женщина, которая была похожа на нашу маму, только несравненно ея лучше, и въ какой-то странной бѣлой одеждѣ, которая такъ и сіяла на ней. Она взяла насъ за руки, камни раздвинулись передъ нами, и мы вышли по гладкой тропинкѣ на очаровательный зеленый лугъ, покрытый лиліями и земляникой. Мама тутъ вдругъ исчезла.
   -- Не она ли принесла намъ этотъ завтракъ? сказалъ Тэдди. Посмотри-ко, Фанни, что у насъ есть?
   Фанни выразила изумленіе, смѣшанное съ удовольствіемъ.
   -- Нѣтъ, сказала она послѣ минутнаго размышленія: -- неможетъ быть, чтобы мама принесла намъ такой завтракъ; я бы еще повѣрила, еслибъ это была манна, а не кроликъ.
   -- Кто бы ни принесъ, сказалъ Тиффъ:-- я знаю только, что это очень кстати; мы должны благодарить за это Бога.
   Послѣ этихъ словъ они сѣли и позавтракали съ большимъ аппетитомъ.
   -- Въ здѣшнемъ болотѣ, сказалъ Тиффъ: -- гдѣ-то должно находиться селеніе негровъ; но гдѣ именно -- не знаю. Если мы проберемся туда, то останемся тамъ до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ. Но... что это значитъ!
   Въ эту минуту раздался ружейный выстрѣлъ, и звукъ его, подобно перекатамъ грома, разнесся по безмолвной чащѣ лѣса.
   -- Это недалеко отсюда, сказалъ Тиффъ.
   Дѣти казались немного испуганными.
   -- Не бойтесь, мои милые; я догадываюсь, чей этотъ выстрѣлъ. Слышите! кто-то идетъ сюда.
   Въ нѣкоторомъ разстояніи отъ группы чей-то звучный голосъ запѣлъ:
  
   О! если бы я имѣлъ крылья утра,
   Я бы полетѣлъ въ Ханаанскую землю.
  
   -- Да, сказалъ Тиффъ про себя: -- это его голосъ. Не бойтесь, продолжалъ онъ, обращаясь къ дѣтямъ: -- этотъ человѣкъ проведетъ васъ въ селеніе, о которомъ я вамъ говорилъ.
   И Тиффъ дребезжащимъ, напряженнымъ голосомъ, представлявшимъ рѣзкій контрастъ съ звучнымъ голосомъ отдаленнаго пѣвца, запѣлъ тѣже самыя слова, которыя, быть можетъ, служили условнымъ сигналомъ. Неизвѣстный пѣвецъ замолчалъ; и въ то время, какъ Тиффъ продолжалъ свое пѣніе, трескъ сухихъ сучьевъ и шорохъ листьевъ, говорили о приближеніи незнакомца. Наконецъ передъ дѣтьми и Тиффомъ явился Дрэдъ.
   -- Ну, что? и вы бѣжали въ пустыню! сказалъ онъ.
   -- Да, да, отвѣчалъ Тиффъ, съ кроткой улыбкой:-- и мы переселились. Эта женщина сдѣлалась для дѣтей чудовищемъ. Изъ всѣхъ грубыхъ созданій, я не видывалъ грубѣе ея. Нѣтъ ни манеръ, ни воспитанія; не знаетъ, какъ и что дѣлается между порядочными людьми; поэтому-то мы и убѣжали въ лѣса.
   -- Могли бы попасть и въ худшее мѣсто, сказалъ Дрэдъ: -- Господь Богъ даетъ красоту и силу лѣснымъ деревьямъ. Наступитъ время, когда Онъ водворитъ миръ всему міру; повелитъ дикимъ звѣрямъ покинуть эту страну, и люди будутъ обитать спокойно въ пустынѣ, будутъ спать въ лѣсахъ, и деревья принесутъ свой плодъ.
   -- Такъ ты думаешь, что наступитъ это счастливое время? сказалъ Тиффъ.
   -- Господь обѣщаетъ его, отвѣчалъ Дрэдъ: -- ты оказалъ услугу погибавшему и не измѣнялъ ему, когда онъ скитался между врагами: поэтому Господь откроетъ для тебя въ пустынѣ городъ, обнесенный неприступной стѣной.
   -- Ты вѣрно говоришь о своемъ лагерѣ? Открой намъ его; я буду помогать тебѣ во всемъ добромъ.
   -- Хорошо, сказалъ Дрэдъ:-- дѣти слишкомъ слабы, чтобы идти за вами; мы должны нести ихъ, какъ орелъ несетъ своихъ птенцовъ. Иди ко мнѣ, мой милый!
   Сказавъ это, Дрэдъ нагнулся и протянулъ къ Тэдди руки. На его суровомъ и угрюмомъ лицѣ показалась улыбка, и, къ удивленію Тиффа, Тэдды немедленно пошелъ къ нему и позволилъ взять себя на руки.
   -- Я думалъ, что онъ испугается тебя, сказалъ Тиффъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Дрэдъ: -- я еще не видѣлъ ни ребенка, ни собаки, которыя бы пугались меня. Держись же крѣпче, малютка, продолжалъ Дрэдъ, сажая Тодди на плечи:-- у здѣшняго лѣса длинныя руки: не позволяй ему обижать себя. А ты, Тиффъ, возьми дѣвочку и иди за мной; да смотри, когда мы вступимъ въ болота, становись такъ, чтобъ твоя нога пришлась прямо на мой слѣдъ; не засматривайся на другіе слѣды -- они очень обманчивы.
   Сдѣлавъ такое предостереженіе, Дрэдъ и его товарищъ направили путь къ селенію бѣглыхъ.
  

ГЛАВА LX.

ДУХОВНОЕ СОВѢЩАНІЕ.

   Спустя нѣсколько дней послѣ описаннаго нами разговора въ домѣ судьи Клэйтона, Эдуардъ Клэйтонъ былъ гостемъ въ домѣ высокопочтеннѣйшаго доктора богословія Кушинга -- мужчины среднихъ лѣтъ, чрезвычайно учтиваго, вѣжливаго,-- джентльмена во всѣхъ отношеніяхъ. Докторъ Кушингъ пользовался большой популярностью, занималъ между своими собратами высокое мѣсто, и былъ кумиромъ большой и процвѣтавшей церкви. Это былъ человѣкъ съ теплыми чувствами, гуманными побужденіями и прекрасными общественными качествами. Его проповѣди, прекрасно написанныя и еще лучше произнесенныя, часто извлекали слезы изъ глазъ слушателей. Отправленіе священническихъ обязанностей его, на свадьбахъ или похоронахъ, отличалось нѣжностью и умиленіемъ. Никто, лучше его не умѣлъ представить благоговѣйную преданность благому Промыслу, самоотверженіе и страданія мучениковъ; никто такъ легко не воодушевлялся тѣми священными гимнами, въ которыхъ описывается терпѣніе святыхъ. Но, при всемъ этомъ, докторъ Кушингъ былъ слабое существо. Въ немъ было какое-то нравственное разслабленіе; даже самая мягкость и нѣжность его натуры дѣлали его неспособнымъ переносить трудности. Вь сношеніяхъ съ своей братіей онъ былъ извѣстенъ, какъ миротворецъ. Онъ не замѣчалъ, до какой степени иногда непріятно и тяжело было разсуждать съ нимъ, именно вслѣдствіе его необыкновенной уступчивости. Несмотря на то, Клэйтонъ былъ очарованъ радушіемъ и горячностью, съ которыми мистеръ Кушингъ принялъ его самого и его планы. Онъ вполнѣ соглашался съ Клэйтономъ во всѣхъ его взглядахъ на ужасное зло, проистекавшее изъ системы невольничества, и весьма охотно подтверждалъ анекдотами и примѣрами всѣ его слова, относительно этого предмета.
   -- Вы пріѣхали очень кстати, говорилъ мистеръ Кушингъ: -- завтра у меня соберется нѣсколько духовныхъ лицъ; въ томъ числѣ нѣкоторыя изъ сѣверныхъ штатовъ. Вы представите имъ свои планы.
   Въ домашнемъ быту докторъ Кушингъ былъ чрезвычайно радушенъ и гостепріименъ. Вечеромъ того дня, въ который пріѣхалъ Клэйтонъ, семейный кружокъ его увеличился прибытіемъ четырехъ священниковъ. Клэйтону пріятно было встрѣтить между ними еще разъ мистера Диксона. Въ числѣ другихъ былъ одинъ, на котораго мы должны особенно обратить вниманіе нашихъ читателей. Докторъ Пактредъ былъ священникомъ въ одномъ изъ сѣверныхъ городовъ; это былъ добрый и любезный человѣкъ, съ прекрасными врожденными качествами, улучшенными еще болѣе образованіемъ. Продолжительныя упражненія въ богословскихъ и духовныхъ преніяхъ развили остроту его ума въ такой несоразмѣрной степени, что другія части его умственной и моральной природы казались чрезвычайно ограниченными и слабыми. Все то, что при другихъ обстоятельствахъ могло бы быть пріятнымъ и выгоднымъ тактомъ, становилось въ немъ постояннымъ и заученнымъ ухищреніемъ. Другіе смотрятъ на слова, какъ на средство передавать идеи; докторъ же Пактредъ считалъ ихъ за орудіе, съ помощію котораго можно было скрывать свои идеи. Его постоянное упражненіе въ диспутахъ различнаго рода, сообщило выраженіямъ его такую особенность, что при всей видимой ихъ опредѣлительности, они заключали въ себѣ двоякое значеніе. Онъ мастерски умѣлъ замаскировывать свои сужденія, составлять фразы, которыми, повидимому, люди говорятъ то, чего не хотятъ сказать, или не высказываютъ того, что слѣдуетъ высказать. Во время разсужденій онъ прибѣгалъ къ такимъ умозаключеніямъ, отъ которыхъ болѣе простосердечные и менѣе острожные его собраты, говорившіе безъ всякой хитрости, нерѣдко попадали въ ловушку и дѣлались жертвой обмана; въ болѣе затруднительныхъ случаяхъ онъ превосходно умѣлъ уклоняться отъ выраженія своихъ мнѣній, и заставлялъ довѣрчивыхъ товарищей полагать, что они достигли своей цѣли, тогда какъ они находились оть нея чрезвычайно далеко. Иногда пускался онъ въ такія разсужденія, отъ которыхъ главный предметъ совершенно затемнялся пыльнымъ облакомъ ложныхъ доводовъ, или же дѣлаль такой утомительный обходъ, что исполненіе какого нибудь маневра, основаннаго на правилахъ духовной тактики, становилось совершенно невозможнымъ.
   Кромѣ того, докторъ Пактредъ обладалъ такими средствами, съ помощію которыхъ во всякое время можно было повредить вліянію лица, несоглашавшагося съ его воззрѣніемъ на предметы. При необходимыхъ случаяхъ, онъ умѣлъ распространить кое какія слухи, ничего не утверждая положительно, но умѣя сообщить слушателю впечатлѣніе, какое было нужно для доктора Пактреда. Если оказывалось необходимымъ произвесть подозрѣніе относительно благочестія или даже нравственности своего противника, докторъ Пактредъ понималъ, какъ сдѣлать это самымъ приличнѣйшимъ и изящнѣйшимъ образомъ. Онъ непогрѣшительно зналъ, должно ли употребить въ такомъ случаѣ невинные вопросы, какъ напримѣръ: не слышали ли вы то-то и то-то о мистерѣ.... или: надѣюсь, что вы не слышали? и проч. Когда же, по его понятіямъ, подобные вопросы были неумѣстны, онъ, въ приличные промежутки времени, покачивалъ головой, устремлялъ къ небу свои взоры, или, наконецъ, прибѣгалъ къ молчанію, и тогда молчаніе его принимало форму самаго сильнаго и вѣрнаго подтвержденія.
   Что кажется наружности доктора Пактреда, то онъ былъ высокъ, худощавъ, и каждая черта его лица рѣзко выражала осторожность и вниманіе. Въ молодости своей этотъ человѣкъ имѣлъ привычку безотчетно улыбаться всему и надъ всѣмъ смѣяться; но благоразуміе исправило въ немъ эту особенность. Въ настоящее время, безъ уважительной причины или безъ разсчета, онъ не позволялъ себѣ ни улыбнуться, ни разсмѣяться. Лицо служило ему въ своемъ родѣ товаромъ, которымъ онъ торговалъ, и потому отлично хорошо умѣлъ управлять имъ. Онъ зналъ до точности всѣ градаціи улыбки, которыя болѣе или менѣе служили ему для достиженія различныхъ цѣлей. У него была торжественная улыбка, улыбка вопросительная, улыбка утвердительная, улыбка одобренія, улыбка недовѣрія и улыбка невинной довѣрчивости, поощрявшая простосердечнаго оратора раскрываться передъ своимъ собратомъ, сидѣвшимъ за оболочкой своего лица, какъ паукъ сидитъ за паутиной, выжидая, когда пріятель его, ничего не подозрѣвающій, запутается въ тонкихъ, легкихъ и, разумѣется, перепутанныхъ тенетахъ его доводовъ.
   Не должно полагать, чтобы высокопочтеннѣйшій докторъ Пактредъ, изучившій до точности всѣ изгибы человѣческаго сердца, не сдѣлалъ успѣховъ въ искусствѣ обманывать самого себя. Этого нельзя сказать. Говоря по долгу совѣсти и чести, онъ считалъ себя однимъ изъ сорока четырехъ тысячъ, которыя слѣдуютъ за Агнцемъ, куда бы Онъ ни пошелъ, и въ устахъ которыхъ нѣтъ лукавства. Въ благоразуміи и осторожности, по его понятіямъ, сосредоточивались всѣ христіанскія добродѣтели. Онъ боготворилъ благоразуміе, и всю категорію способностей, которыя мы исчислили, принималъ за плоды этаго качества. Благоразуміе служило для него тѣмъ же, чѣмъ и чурбанъ дерева для древняго идолопоклоника. Съ помощію частицы его, онъ снискивалъ хлѣбъ, готовилъ себѣ кушанье и былъ счастливъ; грѣлся и говорилъ: я видѣлъ огонь и теперь не зябну. Изъ остальной части онъ дѣлалъ идола,-- вырѣзалъ свое собственное изображеніе; падалъ ницъ передъ нимъ, покланялся, молился ему и говорилъ: избави меня,-- ибо ты мой богъ!
   Нѣтъ никакого сомнѣнія, что докторъ Пактредъ надѣялся войти въ царство небесное тѣми же самыми путями, по которымъ совершалъ свое земное поприще. Одушевляемый этой надеждой, мистеръ Пактредъ творилъ дѣла, которыхъ постыдился бы человѣкъ, закоснѣлый въ пронырствѣ,-- нарушалъ самыя обыкновенныя правила нравственности и чести, и въ тоже время распѣвалъ гимны, читалъ проповѣди, совершалъ религіозные обряды; -- короче, онъ надѣялся войти въ небо, прибѣгнувъ въ надлежащее время къ умѣнью казаться двуличнымъ. Разсчитанная любезность доктора Пактреда представляла разительный контрактъ съ безъискуственнымъ и, можно сказать, дѣтскимъ простосердечіемъ мистера Диксона, которое если и прикрывалось когда нибудь, то ничѣмъ другимъ, какъ изношеннымъ платьемъ. Лишенный суетныхъ благъ здѣшняго міра, мистеръ Диксонъ жилъ въ одноэтажномъ коттеджѣ, безъ всякихъ удобствъ, и не говоря уже о роскоши, жилъ не много лучше самаго бѣднѣйшаго изъ его прихожанъ. Рѣдкій былъ годъ, когда чрезъ его руки проходила сотня долларовъ. Бывало время, когда ему нечѣмъ было заплатить на почту за весьма нужное письмо. Бывало время, когда больная жена его не имѣла необходимыхъ лекарствъ и спокойствія. Въ холодные зимніе мѣсяцы онъ, часто въ лѣтней одеждѣ, объѣзжалъ свою паству. Всѣ эти лишенія мистеръ Диксонъ переносилъ съ такимъ смиреніемъ и хладнокровіемъ, съ какимъ путникъ переноситъ застигшую его грозу. Нужно было видѣть то доброе, искреннее, простое удовольствіе, которое онъ ощущалъ въ элегантномъ и всеобильномъ домѣ своего собрата, въ радушіи, гостепріимствѣ и комфортѣ, которыми его окружали. Демонъ зависти былъ изгнанъ изъ его груди непреодолимою силою возвышенной любви; его поступки, выражавшіе всегдашнее ко всѣмъ расположеніе, доказывали, что джентльменомъ можетъ быть и тотъ, кто одаренъ чувствами христіанина.-- Собраты мистера Диксона любили и уважали его,-- но въ тоже время смотрѣли на него, какъ на человѣка, чуждаго всякихъ свѣдѣній по части богословія. Во время митинговъ онъ былъ для нихъ необходимъ, какъ библія или какъ книга гимновъ; но во время частныхъ совѣщаній, всѣ избѣгали его наставленій и совѣтовъ. Несмотря на то, они любили имѣть его при себѣ, потому что присутствіе его придавало нѣкоторымъ образомъ вѣсъ и значеніе всѣмъ ихъ словамъ и поступкамъ.
   Въ свое время кругъ духовныхъ особь, собравшихся въ домѣ мистера Кушинга, увеличился пріѣздомъ нашего веселаго говоруна, мистера Бонни, который только что совершилъ поѣздку на митинги въ отдаленныхъ частяхъ штата и въ былъ, по первому призыву, или смѣяться, или говорить серьезную рѣчь. Особенный родъ свободы, усвоенной въ дикомъ и тѣсномъ краѣ, въ которомъ проходила жизнь мистера Бонни, придавалъ его манерамъ и разговору какую-то странную жосткость, непонятную даже для доктора Пактреда. Мистеръ Бонни получилъ образованіе, которымъ отличается каждый человѣкъ, проложившій себѣ дорогу въ жизни своими усиліями, безъ всякой посторонней помощи. Онъ не изучалъ ни греческихъ, ни латинскихъ классиковъ,-- напротивъ, имѣлъ къ нимъ даже нѣкоторое отвращеніе,-- и при всякомъ удобномъ случаѣ высказывалъ, что ему нравилось и что не нравилось.
   Между прочими гостями были два пресвитеріанскихъ священника изъ сѣверныхъ штатовъ. Они пріѣхали переговорить съ мистеромъ Кушингомъ секретнымъ образомъ о соединеніи покой школы пресвитеріанской церкви съ старою. Для читателей, незнакомыхъ съ церковной исторіей Америки, необходимо объяснить, что пресвитеріанская церковь въ Америкѣ раздѣляется, относительно нѣкоторыхъ богословскихъ пунктовъ, на двѣ партіи, и приверженцы той и другой изъ нихъ называютъ себя представителями старой и новой школы. Раздѣленіе это совершилось нѣсколько лѣтъ тому назадъ; при чемъ каждая партія организовала свое собственное церковное собраніе.
   Случилось такъ, что всѣ лица, защищавшія учрежденіе невольничества, съ весьма незначительными исключеніями, образовали партію старой школы. Большинство же новой школы состояло изъ людей, для которыхъ это учрежденіе, согласно торжественной деклараціи 1818 года, вмѣнявшей всей пресвитеріанской церкви въ обязанность охранять свободу негровъ, было ненавистно. Причиною разрыва служило сколько различіе взглядовъ на невольничество, между пресвитеріанами сѣверныхъ и южныхъ штатовъ, столько же и уклоненіе отъ церковныхъ постановленій.
   Вскорѣ послѣ разрыва, съ той и другой стороны начали пробуждаться мысли о соединеніи, и преимущественно между первенствующими лицами въ духовенствѣ. Нѣкоторый классъ людей одаренъ странною способностію, при которой образованіе организацій какого бы то ни было рода, политической или церковной, становится предметомъ всепоглощающихъ и личныхъ попеченій. Большая часть людей чувствуютъ въ себѣ какую-то пустоту и находятъ необходимымъ заимствовать опору для себя отъ тѣхъ, которые имѣютъ болѣе вѣсу. Они отдаютъ въ ростъ небольшую сумму своего бытія, отыскиваютъ для себя банкъ, который принесетъ имъ выгодные проценты, и тогда любовь къ этому банку становится для нихъ сильнѣе любви къ женѣ и дѣтямъ. Правда, такое стремленіе благородно, потому что подъ его вліяніемъ человѣкъ можетъ отдѣлиться отъ самого себя и прилѣпиться къ Богу,-- къ величайшему изъ всѣхъ благъ. Но человѣческая слабость не позволяетъ удержаться на такой высотѣ. Какъ идолопоклонники боготворятъ все безпредѣльное и невидимое подъ символомъ видимаго, пока символъ этотъ не утратитъ своего значенія, такъ и люди, во имя Бога, начинаютъ любить учрежденія, которыя впослѣдствіи замѣняютъ для нихъ мѣсто самаго Бога.
   Все это было можно отнести къ высокопочтеннѣйшему доктору Кокеру. Это былъ человѣкъ сильнаго характера, хотя и съ ограниченными способностями души,-- человѣкъ необыкновенной энергіи, съ дѣятельностію и силою воли, которыя нерѣдко создаютъ изъ обыкновеннаго смертнаго -- и воина и государственнаго мужа. Онъ былъ чрезвычайно набоженъ и благочестивъ въ своемъ родѣ. Онъ началъ съ того, что полюбилъ протестантство, потому что думалъ этимъ угодить Богу, а кончилъ тѣмъ, что изъ любви къ протестантству забывалъ о любви Божіей; подъ словомъ же протестантство онъ подразумевалъ организацію пресвитеріанской церкви въ Соединенныхъ Штатахъ. Защищать ея права -- въ глазахъ его было тоже самое, что и защищать Бога. Ея величіе было величіемъ Бога; ея успѣхъ -- необходимымъ условіемъ царства Божія; ея неудачи, ея паденіе -- неудачами и паденіемъ всего добраго и прекраснаго въ человѣческомъ родѣ. Его преданность церкви была исполнена благородства и чужда всякаго самолюбія.
   Само собою разумѣется, что мистеръ Кокеръ цѣнилъ всѣ существенныя выгоды и интересы, соразмѣрно вліянію ихъ на пресвитеріанскую церковь. Онъ взвѣшивалъ каждый свой шагъ, каждый свой поступокъ на вѣсахъ ея святости. Онъ споспѣшествоваль всему, что обѣщало распространеніе ея могущества,-- готовъ былъ пожертвовать всѣмъ, что угрожало ея паденію или препятствовало ея развитію. Для ея пользы, онъ готовь былъ принести въ жертву себя, со всѣми своими интересами, и сдѣлалъ бы охотно тоже самое съ ближними своими и ихъ интересами. Съ этой точки зрѣнія онъ смотрѣлъ и на уничтоженіе невольничества. Онъ видѣлъ въ этомъ вопросѣ возмутительную силу, нарушающую доброе согласіе между его собратами, угрожающею сильнымъ раздоромъ, а потому и питалъ къ ней недовѣріе и отвращеніе. Нельзя было принудить его познакомиться съ фактами, говорившими въ пользу этого вопроса, и когда его ревностные собраты представляли въ церковномъ собраніи сильные защитительные доводы, онъ до такой степени углублялся въ пріискиваніе словъ, съ помощію которыхъ можно было бы отразить эти доводы, что рѣчи собратовъ не производили на него надлежащаго впечатлѣнія. Мало по малу докторъ Кокеръ началъ смотрѣть на вопросъ объ уничтоженіи невольничества, съ большимъ неудовольствіемъ, какъ на препятствіе къ развитію интересовъ пресвитеріанской церкви. Чтобъ оборванный, скованный, вырвавшійся на большую дорогу невольникъ, могъ остановить цѣлый рядъ повозокъ, нагруженныхъ интересами цѣлаго міра, за все прошедшее время,-- это казалось для него дерзостью и нелѣпостью. Неужели пресвитеріанская церковъ должна разъединиться изъ-за этого дѣла и остановиться въ своемъ прогрессѣ? Такъ думали тысячи людей, которые торжественно слѣдовали за Спасителемъ, когда слѣпой нищій поднялъ неумѣстный свой вопль, и когда эти тысячи хотѣли было принудить его замолчать. Не такъ думалъ Тотъ, который остановилъ торжественное шествіе, подозвалъ къ себѣ отверженника и благословилъ его.
   Докторъ Кокеръ, изъ году въ годъ, противился разсмотрѣнію вопроса о невольничествѣ въ собраніи пресвитеріанской церкви, зная хорошо, что такое разсмотрѣніе угрожало разъединеніемъ. Но когда, наперекоръ всѣмъ его усиліямъ, разъединеніе послѣдовало, онъ устремилъ всю свою энергію на совершеніе примиренія, и въ настоящемъ случаѣ былъ самымъ значительнымъ лицомъ во всемъ собраніи.
   Безъ всякаго сомнѣнія, свѣтскій и притомъ такой молодой человѣкъ, какъ Клэйтонъ, довольно долго колебался вступить въ разговоръ съ лицами несравненно его старше. Онъ сидѣлъ за завтракомъ доктора Кушинга скорѣе въ качествѣ слушателя, чѣмъ говорящаго.
   -- Дѣло въ томъ, мистеръ Кушингъ, сказалъ докторъ Кокеръ: -- что въ такомъ разрывѣ не было необходимости. Онъ ослабилъ вліяніе пресвитеріанской церкви и предоставилъ врагамъ ея случай отзываться о ней непочтительно. Наши раздоры приносятъ существенную пользу методистамъ и баптистамъ; и кругъ нашихъ дѣйствій, который мы могли бы удержать за собой, съ каждымъ годомъ сокращается и переходитъ въ ихъ руки.
   -- Я это знаю, сказалъ докторъ Кушингъ:-- и увѣряю васъ, что мы, блюстители церкви въ южныхъ штатахъ, чистосердечно объ этомъ сокрушаемся. Но надо и то замѣтить, докторъ Кокеръ, что въ постановленіяхъ нашихъ нѣтъ такой разницы, какъ вы воображаете. Между нами есть люди, которыхъ можно назвать приверженцами покой школы; напримѣръ, докторъ Дрэперъ; впрочемъ мы не имѣемъ съ нимъ никакихъ сношеній.
   -- Такъ, дѣйствительно такъ, отвѣчалъ докторъ Кокеръ: -- но и между нами есть собраты, которые всей душой преданы старой школѣ.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ докторъ Пактредъ:-- при тщательномъ стараніи можно бы написать постановленіе, соотвѣтствующее взглядамъ на этотъ предметъ той и другой стороны. Намъ необходимо сдѣлать нѣкоторыя ограниченія той и другой партіи. Говорятъ, будто я принадлежу къ новой школѣ; несмотря на то, намедни и написалъ диссертацію по этому вопросу, и показалъ ее доктору Пэйку, человѣку въ высшей степени строгому въ своихъ сужденіяхъ; и что же? онъ согласился со мной во всѣхъ отношеніяхъ. Эти люди чрезвычайно неосторожны.
   -- Правда ваша, сказалъ докторъ Кокеръ: -- эта-то самая неосторожность и вредитъ, какъ нельзя болѣе, выгодамъ и вліянію пресвитеріанской церкви. Впрочемъ, и то сказать, всѣ разбирательства и выводы этого вопроса никогда не могутъ быть примѣнимы къ практикѣ, особливо въ то время, когда начинаетъ преобладать моральное вліяніе.
   -- Но всего болѣе препятствуетъ тому, сказалъ докторъ Кушингъ: -- радикальный тонъ вашихъ аболиціонистовь-фанатиковъ. Изслѣдованіе вопроса о невольничествѣ въ церковномъ собраніи всегда сопровождалось неудовольствіями и огорченіями для нашего народа,-- особливо для западныхъ штатовъ. Эти безумцы не понимаютъ ни насъ, ни щекотливости нашего положенія. Они не знаютъ, что для совершенія дѣльнаго вывода, необходимо оставить насъ въ покоѣ. Съ своей стороны, я всего болѣе надѣюсь на благотворное, смягчающее нравы, вліяніе евангелія. Я надѣюсь, что непостижимое Провидѣніе устранитъ въ свое время бѣдствіе, проистекающее отъ невольничества. До той поры мы должны переносить его съ терпѣніемъ.
   -- Позвольте замѣтить, мистеръ Кушингъ, сказалъ мистеръ Диксонъ: -- что съ 1818 года число невольниковъ въ здѣшней странѣ увеличилось вчетверо. Къ немногимъ невольническимъ штатамъ прибавилось нѣсколько новыхъ; образовалась обширная, правильная система невольническаго торга, которая наполнила наши большіе города торговыми домами. Корабли нашихъ портовъ привозятъ грузы несчастныхъ созданій въ Новый Орлеанъ, и оттуда разсылаютъ ихъ по всѣмъ южнымъ штатамъ. Не далѣе, какъ нынѣшнимъ лѣтомъ, я находился при смертномъ одрѣ семнадцатилѣтней дѣвочки, которую вырвали изъ родной семьи и она умерла въ дикой пустынѣ. Мнѣ кажется, мистеръ Кушингъ, наше бездѣйственное выжиданіе недостаточно. Мы также далеки отъ эманципаціи, какъ были далеки отъ нея въ 1818 году.
   -- Скажите, пожалуйста, была ли хоть разъ сдѣлана попытка между христіанами вашего исповѣданія прекратить этотъ отвратительный торгъ? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Кажется, что нѣтъ, отвѣчалъ докторъ Кушингъ: -- въ этомъ отношеніи мы ограничивались обыкновенною проповѣдью противъ несправедливости.
   -- По крайней мѣрѣ, сдѣлано ли было распоряженіе въ вашей церкви не допускать въ торговлѣ разъединеніе семействъ? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Нѣтъ; мы предоставляемъ это человѣческой совѣсти. Мы обязаны только внушать владѣтелямъ негровъ обхожденіе съ послѣдними согласно духу евангелія.
   -- Наконецъ предлагали ли вы законодательной власти о дозволеніи ввести общее образованіе? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Никогда; этотъ предметъ соединенъ со множествомъ затрудненій, сказалъ докторъ Кушингъ.-- Дѣло въ томъ: еслибъ неистовые аболиціонисты сѣверныхъ штатовъ оставили насъ въ покоѣ, то, быть можетъ, мы бы дали какое нибудь движеніе такимъ вопросамъ; по эти фанатики до такой степени возбуждаютъ умы нашихъ владѣльцевъ, до такой степени воспламеняютъ ихъ, что мы рѣшительно ничего не можемъ сдѣлать.
   Въ теченіе всего времени, когда Диксонъ, Кушингъ и Клэйтонь разговаривали, докторъ Кокеръ на клочкѣ бумаги дѣлалъ карандашомъ замѣтки для будущаго употребленія. Ему всегда непріятно было слышать о невольническихъ оковахъ и торгѣ неграми; каждый разъ, когда начинался разговоръ объ этихъ предметахъ, онъ уклонялся отъ него и выбиралъ какое нибудь другое занятіе. Мистера Диксона онъ зналъ давно, какъ человѣка постоянно возстающаго противъ невольничества, и потому когда мистеръ Диксонъ началъ говорить, докторъ Кокеръ, на случай надобности, сталъ записывать нѣкоторыя его мысли.
   -- Да, да, сказалъ онъ, отрываясь отъ клочка бумаги, когда Кушингъ кончилъ свое замѣчаніе: эти люди не имѣютъ ни искры здраваго смысла, они просто безумные, сумасшедшіе.-- Вездѣ они видятъ передъ собой только одинъ предметъ. Напримѣръ, хотя бы этотъ мистеръ Роскинъ, изъ Огейо. Съ нимъ рѣшительно ничего не сдѣлаешь. Онъ просиживалъ у меня но нѣскольку часовъ, и тогда я говорилъ ему, объяснялъ, доказывалъ, какіе важные интересы ставить онъ въ опасное положеніе, но все безполезно. Твердить себѣ одно и тоже. По моему мнѣнію, упорство и безразсудство этихъ людей главнѣе всего было причиною нашего разъединенія.
   -- Мы старались въ теченіе многихъ лѣтъ избѣгать съ ними непріятнаго столкновенія, сказалъ докторъ Пактредъ: -- и это, увѣряю васъ, намъ стоило большихъ усилій. Съ 1835 года эти люди постоянно дѣлали натискъ на наши собранія; но мы дружно стояли другъ за друга, стояли собственно затѣмъ, чтобъ не позволить какого нибудь оскорбленія нашимъ южнымъ собратамъ. Во время богослуженія мы всегда старались выдвигать ихъ впередъ, старались оказывать имъ всевозможныя снисхожденія. Я думаю, каждый изъ насъ въ состояніи представить, какъ усердно трудились мы. Мы готовы были дѣйствовать въ ихъ пользу во всякое время. Какъ вы, не знаю; но я имѣю право на нѣкоторую заслугу!" При этихъ словахъ на лицѣ доктора промелькнула лукавая улыбка. "Если я имѣю какой нибудь талантъ, такъ это умѣнье владѣть языкомъ. Бывало, братія спорить цѣлый день, споритъ до тѣхъ поръ, пока не выдетъ изъ силъ и пока предметъ спора не наскучитъ до нельзя,-- тутъ-то вотъ и явишься на сцену, да и выпустишь какое нибудь словечко: смотришь, оно измѣнило сущность всего дѣла. Помню, однажды, эти джентльмены принудили насъ написать нѣчто въ родѣ деклараціи на счетъ невольничества, и мы должны были согласиться, потому что боялись отдѣленія западныхъ штатовъ. Борьбу изъ за этого продолжали три дня, до тѣхъ поръ, пока мы окончательно не добились самыхъ крайнихъ условій. Мы думали ограничиться опредѣленіемъ, что невольничество есть моральное зло, въ томъ предположеніи, что это будетъ принято южными собратами лучше, чѣмъ выраженіе грѣхъ, и дѣло шло превосходно, какъ вдругъ кто-то изъ приверженцевъ системы невольничества возсталъ противъ этого, возражая, что моральное зло и грѣхъ имѣютъ равносильное значеніе, и что это непремѣнно навлечетъ на духовенство порицаніе.-- Прекрасно; становилось уже поздно; многіе изъ самыхъ горячихъ диспутантовъ утомились, оставили собраніе, и я преспокойно вычеркнулъ слово моральное, прочиталъ рѣшеніе, и его приняли единодушно. Дѣло въ томъ, что большая часть духовенства охотно соглашалась называть невольничество -- зломъ; затрудненіе состояло только въ словѣ моральное. Это обстоятельство закрыло кратеръ на цѣлый годъ. Такіе люди, впрочемъ, не дремлютъ: они собрались при первомъ удобномъ случаѣ.-- Въ свою очередь не дремали и мы.-- Мы дали новый оборотъ всему дѣлу. Я объявилъ собратамъ, что лучше было бы, бросивъ всякое разбирательство этого вопроса, предоставить его рѣшенію пресвитерскаго совѣта. Все, повидимому, шло хорошо; но кто-то изъ членовъ предложилъ на утвержденіе собранія нѣкоторыя ограниченія относительно танцевъ. Предложеніе это было сдѣлано необдуманно, потому что съ танцами не соединялось никакого особенно важнаго интереса; къ тому же никто бы и не сталъ возражать противъ подобнаго постановленія; новъ то время и при тѣхъ обстоятельствахъ такое предложеніе было неумѣстно, тѣмъ болѣе, что аболиціонисты немедленно воспользовались этимъ случаемъ, хотѣли знать, почему мы на томъ же основаніи не предложимъ ограниченій относительно невольничества? Они говорили, что танцы сами по себѣ вовсе ужь не могутъ быть названы грѣхомь, если нельзя называть грѣхомъ и невольничество. Съ тѣхъ поръ и по настоящее время они не перестаютъ трубить надъ нашими головами.
   Завтракъ кончился. Гости мистера Кушинга, вышли изъ-за стола и, слѣдуя старинному обычаю, расположились совершить утреннее богослуженіе, къ которому пригласили двухъ прилично-одѣтыхъ негритянокъ и негра. По предложенію мистера Диксона запѣли слѣдующій гимнъ:
   "Я воинъ креста и послѣдователь Агнца. Да не устрашится сердце мое защищать Его и не устыдятся уста мои произносить Его имя!"
   "Я долженъ бороться за Него: укрѣпи меня, о! Боже! Твое слово дастъ мнѣ силу нести крестъ, вооружить меня терпѣньемъ."
   "Избранные Твои, если и падуть въ этой борьбѣ, то падутъ со славою. Вѣра укажетъ имъ путь къ побѣдѣ "
   "Настанетъ день, когда воинство Твое въ лучезарной одеждѣ покроетъ все небо. Тотъ день будетъ днемъ Твоей славы!"
   Еслибы кто видѣлъ одушевленіе, съ которымъ священники пѣли этотъ гимнъ, тотъ принялъ бы ихъ за первыхъ мучениковъ и исповѣдниковъ, которые, обнаживъ мечъ и бросивъ въ сторону ножны, готовы были бороться съ дьяволомъ и всѣми его кознями, и пробивать себѣ дорогу въ царство Божіе.
   Восторженнѣе всѣхъ, однакоже, былъ докторъ Пактредъ. Одаренный отъ природы воспріимчивыми и легко приводимыми въ движеніе чувствами, онъ, дѣйствительно, воображалъ себя воиномъ креста, воображалъ, что всѣ роды борьбы, которые онъ испытывалъ, не вполнѣ еще выражались духомъ этого гимна. Еслибъ вы его спросили, почему? Онъ силлогизмами доказалъ бы вамъ связь между всѣми благами вселенной и путемъ, по которому онъ слѣдовалъ. Если мистеръ Диксонъ предполагалъ, что избранный гимнъ былъ очень кстати, что въ немъ выражались всѣ чувства его собратій, то онъ очень ошибался. Что касается до доктора Кокера, то онъ пѣлъ съ энтузіазмомъ, воображая, что въ эти минуты онъ боролся съ врагами пресвитеріанской церкви, какъ пѣлъ бы Игнатій Лойола, примѣняя содержаніе гимна къ протестантизму. Докторъ Кушингъ принималъ описываемую борьбу за борьбу человѣка съ своими страстями.
   Когда пѣніе кончилось мистеръ Диксонъ прочиталъ изъ библіи слѣдующее:
   "Наше радованіе, свидѣтельство нашей совѣсти, заключается въ чистосердечіи и справедливости; мы имѣемъ сношенія съ мірами не посредствомъ человѣческаго мудрствованія, но посредствомъ милости Божіей."
   Для передачи другимъ своихъ мнѣній, мистеръ Диксонъ имѣлъ множество спокойныхъ, кроткихъ, только ему одному свойственныхъ путей. Поэтому, прочитавъ послѣднія слова, онъ замолчалъ и чрезъ нѣсколько секундъ спросилъ доктора Пактреда, не подвергаемъ ли мы себя опасности, отступая отъ смысла этихъ словъ, и не теряемъ ли чистосердечія Спасителя, разрѣшая христіанскій вопросъ на началахъ, въ которыя не входить мысль о будущей жизни.
   Докторъ Нактредъ вполнѣ съ этимъ соглашался и продолжалъ говорить на ту же тэму столь назидательнымъ тономъ, что краснорѣчіе его совершенно истощилось. Мистеръ Кокеръ, ни на минуту не упускавшій изъ виду главный предметъ, сдѣлалъ нетерпѣливое движеніе, и потому докторъ Кушингъ съ большимъ одушевленіемъ возобновилъ прерванное богослуженіе.
  

ГЛАВА XLI.

РЕЗУЛЬТАТЪ.

   Когда кончилось богослуженіе, Кокеръ немедленно приступилъ къ дѣлу, которымъ занятъ былъ весь его умъ.
   -- Итакъ, докторъ Кушингъ, началъ онъ: не было еще ни одного учрежденія, рснованнаго самимъ Привидѣніемъ, которое въ настоящее время равнялось бы пресвитеріанской церкви въ Соединенныхъ Штатахъ. Она, можно сказать, служитъ ведичайшей надеждой дли цѣлаго свѣта, потому что здѣсь, въ этой сторонѣ совершаются великіе опыты для всѣхъ грядущихъ вѣковъ. Она -- кивотъ завѣта для здѣшней націи и для всѣхъ націй вообще. Отправленіе миссіонеровъ въ чужіе края, общество распространенія въ народѣ поучительныхъ трактатовъ,-- общество покровителей моряковъ, библейскія общества,-- воскресныя школы,-- все это соединено въ ея нѣдрахъ и все растетъ и развивается въ нашемъ свободномъ государствѣ, при такихъ законахъ и общественныхъ учрежденіяхъ, какихъ до этой поры не зналъ никто изъ смертныхъ. Она ведетъ насъ прямо въ царство Божіе; намъ недостаетъ только одного единства; соединенные въ одно цѣлое, мы будемъ представлять собою самое славное и самое могущественное учрежденіе въ мірѣ. Для васъ, южной братіи, вовсе нѣтъ необходимости оставаться въ такомъ бездѣйствіи, въ какомъ вы теперь находитесь. Мы, съ своей стороны, дѣлали все, что могли, чтобъ потушить пожаръ и возстановить спокойствіе, а потому и вамъ слѣдовало бы дѣйствовать свободнѣе. Что мы дѣлали съ тѣхъ поръ, когда вы отдѣлились отъ насъ? Я полагаю, вы думали, что мы раздуваемъ огонь въ партіи аболиціонистовъ, чтобы произнесть въ ней пожаръ; но вы видите, что этого вовсе не было. Тѣмъ болѣе мы не дѣлали бы этого, находясь съ вами въ тѣсномъ союзѣ. Загляните въ наши лѣтописи, и вы убѣдитесь. Между нами были сильные и рѣшительные аболиціонисты, которые постоянно и горячо стремились къ своей цѣла. По предмету невольничества происходили сильныя волненія, и насъ противъ воли заставляли высказаться; но мы не сдѣлали этого ни въ одномъ случаѣ. Рускинъ съ своей партіей отдѣлился отъ насъ, собственно потому, что мы оставались спокойными. Правда, отъ времени до времени мы позволяли нѣкоторымъ изъ анти-невольнической партіи говорить проповѣди подъ открытымъ небомъ, или дѣлать что нибудь другое въ этомъ родѣ, но такія проповѣди ни къ чему не ведутъ: онѣ никому не вредитъ -- въ нихъ высказывается мнѣніе одного только проповѣдника. Онѣ выражаютъ не болѣе того, что выражено въ деклараціи 1818 года; а декларація эта остается неотмѣненною, какъ въ вашей партіи, такъ и въ нашей. Конечно, мы охотно говоримъ, что невольничество есть зло, "совершенно несовмѣстное съ духомъ евангелія", потому что это говорятъ наши книги; однакожь мы согласились не упоминать объ этомъ въ народѣ, полагая, что сказаннаго въ 1818 году весьма достаточно, и что молчаніе наше предотвратитъ непріятную молву и злословіе. Для доказательства истины словъ моихъ, обратите вниманіе на факты. При самомъ началѣ, въ невольническихъ штатахъ было только три пресвитерства, а теперь ихъ больше двадцати -- и до двадцати тысячъ членовъ. Одно это обстоятельство должно доказывать вамъ наше расположеніе къ дѣлу, отъ котораго зависятъ наши интересы. Не мы ли постоянно предлагали мѣры къ нашему соединенію? не мы ли унижали себя передъ вашей братіей?-- Какъ угодно, но вы должны принять въ соображеніе эти факты. Нашимъ членамъ защитникамъ невольничества и нашимъ проповѣдниками предоставлена была полная свобода дѣйствовать по своему усмотрѣнію, какъ было это предоставлено вашимъ членамъ и вашимъ проповѣдникамъ. Почему бы, кажется, не поддерживать вамъ доброе согласіе съ сѣверными собратами, несмотря на ихъ сумазбродство. Повѣрьте, мы будемъ смотрѣть на вопросъ о невольничествѣ сквозь пальцы.
   -- Что касается до меня, сказалъ мистеръ Бонни: -- то я желалъ бы союза. Только бы сблизиться съ этими аболиціонистами,-- и тогда я сначала обмазалъ бы ихъ смолой и потомъ облѣнилъ перьями.
   -- Въ переносномъ смыслъ, я полагаю, сказалъ докторъ Пактредъ съ мягкой улыбкой.
   -- И въ переносномъ, и въ буквальномъ смыслѣ, возразилъ мистеръ Бонни, захохотавъ: -- пусть только они явятся сюда. Если они раздуютъ пламя въ этой странѣ, то первые же и испытаютъ его согрѣвающую силу. Напрасно, братія, тратите вы время и энергію въ этихъ безплодныхъ разсужденіяхъ. Они ни къ чему не ведутъ. Я чуждъ тягостной мысли, что невольничество есть грѣхъ или зло, въ какомъ бы то ни было смыслѣ.... Докторъ Кушингъ, вамъ бы слѣдовало прочитать сочиненіе Флетчера; оно, я вамъ скажу, лучше всякаго потогоннаго средства; по крайней мѣрѣ, я всегда потѣю надъ нимъ. Тутъ бездна греческой и еврейской премудрости, хоть я и ровно ничего не смыслю ни погречески, ни поеврейски. Флетчеръ переноситъ васъ къ періоду сотворенія міра, и оттуда ведетъ черезъ исторію и литературу всѣхъ вѣковъ. У него выведены на сцену и Златоустъ, и Тертулліанъ, древніе греческіе философы Платонъ и Аристотель, и всѣ, и всѣ; словомъ, кто хочетъ набраться учености, тотъ долженъ пріобрѣсть эту книгу. Я бы, право, охотнѣе согласился пробраться въ каникулярное время сквозь Ужасное Болото; но все же рѣшился одолѣть ее, и потому, сбросивъ верхнее платье, пустился въ путь и убѣдился, что вы, Кушингъ, должны пріобрѣсть эту книгу. Стоить только рѣшиться на подвигъ, и вы будете чувствовать себя гораздо лучше. Мистеръ Диксонъ, вы напрасно смотрите на меня такъ серьёзно.
   Мистеръ Диксонъ не сдѣлалъ никакого возраженія.
   -- По моему мнѣнію, сказалъ докторъ Пактредъ: -- вмѣсто того, чтобъ порицать учрежденіе невольничества въ обширномъ значеніи этого слова, намъ бы слѣдовало главнѣе всего обратить вниманіе на нѣкоторыя въ немъ злоупотребленія.
   -- Въ чемъ же заключаются эти злоупотребленія? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Да напримѣръ, въ разъединеніи семействъ, отвѣчалъ докторъ Пактредъ: -- и въ воспрещеніи давать имъ необходимое образованіе.
   -- Значитъ, вы полагаете, сказалъ Клэйтонъ: -- что невольникъ обязанъ по закону заботиться о своемъ семействѣ?
   -- Да.
   -- Обязанъ содержать его?
   -- Да.
   -- Поэтому, онъ можетъ жаловаться на нарушеніе его законнаго права; можетъ искать защиты въ судѣ?
   -- Да.
   -- Слѣдовательно, по вашему мнѣнію, владѣтель невольника обязанъ послѣднему возмездіемъ?
   -- Разумѣется, въ томъ или другомъ видѣ, сказалъ докторъ Пактредъ.
   -- И невольникъ имѣетъ возможность подтвердить законность своимъ правъ?
   -- Конечно.
   -- Поэтому, невольникъ можетъ имѣть право на собственность?
   -- Да.
   -- Наконецъ имѣетъ право образовать себя, если пожелаетъ?
   -- Да.
   -- Прекрасно, сказалъ Клэйтонъ: -- коль скоро существованіе невольника охраняется закономъ, коль скоро онъ имѣетъ законныя права, можетъ имѣть собственность и охранять се, получать образованіе и защищать свои семейныя отношенія,-- онъ перестаетъ быть невольникомъ; потому что невольникъ ни подъ какимъ видомъ не можетъ имѣть притязаній на подобныя вещи. Невольничество состоитъ въ томъ, когда человѣкъ становится недѣйствующимъ, безгласнымъ существомъ въ рукахъ другаго человѣка. Для уничтоженія злоупотребленій, необходимо отмѣнить систему невольничества. На этомъ сосредоточиваются всѣ мои желанія, и я прошу отъ сановниковъ пресвитеріанской церкви помощи осуществить ихъ. Теперь скажите мнѣ, докторъ Пактредъ, какія попытки были сдѣланы со стороны пресвитеріанской церкви для устраненія злоупотребленій, о которыхъ вы упомянули.
   Докторъ Пактредъ не отвѣчалъ. Наступило молчаніе, продолжавшееся нѣсколько минутъ. Наконецъ докторъ Кушингъ прервалъ его.
   -- Въ изустныхъ поученіяхъ, въ проповѣдяхъ, сдѣлано было поэтому предмету весьма многое.
   -- И надо вамъ сказать, произнесъ мистеръ Бонни:-- что въ нашей странѣ эти поученія были принимаемы съ величайшимъ сочувствіемъ. У меня самого есть классъ, которому я читаю правила вѣры; пресвитерскіе совѣты одобряютъ это и съ своей стороны проповѣдуютъ имъ евангеліе и пишутъ для нихъ катихизисы.
   -- Но, сказалъ Клэйтонъ: -- не лучше ли было бы сначала развить ихъ умственныя способности и потомъ уже вмѣнить имъ въ обязанность повиноваться словамъ евангелія? Какая польза учить ихъ тому, что бракъ есть священное таинство, если вы не дадите мужу и женѣ законнаго права сохранять вѣрность другъ другу? Мнѣ кажется жестокостью пробуждать въ человѣкѣ совѣсть по этому предмету, не предоставляя ему ни законной защиты, ни помощи.
   -- Въ его словахъ много истины, сказалъ докторъ Кушингъ выразительно: -- намъ необходимо слѣдуетъ обратить на это вниманіе. Извѣстно всѣмъ, что мы обязаны проповѣдывать невольникамъ безусловное повиновеніе ихъ властелинамъ, а между тѣмъ.... позвольте, это было не дальше, какъ на прошлой недѣли. Ко мнѣ въ церковь пришла чрезвычайно набожная мулатка и спросила, что ей должно дѣлать? Ея господинъ объявилъ, что она должна сдѣлаться его наложницей; тогда какъ мужъ ея нагодился на той же плантаціи. Скажите на милость, что я долженъ былъ посовѣтовать ей? Господинъ этотъ весьма значительный, онъ въ состояніи надѣлать намъ множество непріятностей; къ тому же, сопротивленіе мулатки повело бы къ продажѣ ея другому господину, который поступилъ бы, можетъ статься, еще хуже. Я находился въ крайне-затруднительномъ положеніи. Я готовъ былъ сдѣлать для нея все лучшее; но согласитесь, что лишь только подумаетъ кто о возстаніи противъ злоупотребленій власти, предоставленной владѣтелямъ невольниковъ, какъ его въ ту же минуту назовутъ аболиціонистомъ, и на него нападетъ все общество. Вотъ въ какое положеніе поставили насъ эти сѣверные фанатики.
   -- Правда, правда, сказалъ только что прибывшій мистеръ Баскумъ: -- прибавьте къ этому, что человѣкъ не можетъ всего сдѣлать. Мы и безъ того падаемъ подъ тяжестію нашей ноши... мы обязаны блюсти интересы пресвитеріанской церкви. Со временемъ все само собою придетъ въ надлежащій порядокъ. По примѣру апостоловъ, мы должны ограничиваться проповѣдываніемъ слова Божія. Міръ былъ созданъ не въ одинъ день. Въ одно и тоже время невозможно дѣлать два дѣла. Въ настоящее время мы не въ состояніи присоединить ко всѣмъ нашимъ затрудненіямъ порицаніе за такую мѣру и ложное ея толкованіе. Какъ мы предпримемъ что нибудь, имѣющее видъ ограниченія власти господина, всѣ аболиціонисты тотчасъ же подымутъ вопль и мы погибли.
   -- Но, сказалъ мистеръ Диксонъ: -- не справедливо ли сначала, опредѣливъ долгъ нашъ, исполнить его, и результатъ исполненія предоставить волѣ Божіей? Неужели въ дѣлахъ подобнаго рода мы должны слѣдовать не внушенію совѣсти нашей, а чувственнымъ побужденіямъ?
   -- Кто говоритъ про это? сказалъ докторъ Пактредъ: -- но, согласитесь, что можно совершать дѣла двоякимъ образомъ: благоразумно и безразсудно. Мы должны принимать въ соображеніе современныя требованія и браться только за такой трудъ, который, повидимому, назначаетъ само Божественное Привидѣніе. Я не хочу осуждать моихъ собратовъ; придетъ время, когда необходимость, и даже долгъ, принудитъ ихъ показать себя въ надлежащемъ свѣтѣ и высказаться по этому предмету откровенно; по чтобъ пріобрѣсть прочную основу, съ которой вліяніе Слова Божія будетъ имѣть благотворное дѣйствіе, необходимо еще нужно испытать и перенесть много зла. При настоящемъ положеніи дѣлъ, я полагаю, что многіе невольники дѣлаются набожными съ опредѣленною цѣлію. Братія полагаютъ, что воспитаніе не обойдется безъ затрудненій; съ этимъ согласенъ и я. Желательно было бы упрочить права невольниковъ въ отношеніи къ родственнымъ связямъ, если только можно это сдѣлать, не въ ущербъ болѣе значительнымъ интересамъ. Не надо забывать, что царство Божіе не отъ міра сего.
   -- Надѣюсь, сказалъ мистеръ Диксонъ:-- Господь проститъ мнѣ, если я былъ нерадивъ въ минувшее время! Отнынѣ, чтобы другіе не дѣлали, я буду слѣдовать внушеніямъ моей совѣсти. Я буду прямо и вѣрно изъяснять чорному племени слово Божіе и поставлю на видъ дому Іуды его заблужденія. Уходя отъ сюда, я долженъ сказать нѣсколько словъ моимъ сѣвернымъ собратамъ: мнѣ не нравится ихъ нерѣшительный образъ дѣйствій. Братія въ невольническихъ штатахъ подвержены многимъ искушеніямъ. Противъ нихъ вооружено все общественное мнѣніе. Имъ нужно, чтобы сѣверные собраты стояли твердо и поддерживали ихъ. Но, увы! далеко не такъ дѣйствовали послѣдніе! Они извиняли наше страшное заблужденіе, и тѣмъ ослабили насъ болѣе, чѣмъ всѣ другія причины. Общественное мнѣніе отступаетъ назадъ. Пресвитеріанскіе проповѣдники потворствуютъ смертному грѣху. Дѣти и юноши гибнутъ, испытывая на себѣ всю силу самовластія. Наша страна наполнена тюрьмами невольниковъ и никто не заботится о жалкомъ торгѣ несчастными созданіями. Наши скоттеры утопаютъ въ невѣжествѣ и развратѣ; и въ добавокъ наши же собраты, какъ, напримѣръ, мистеръ Бонни, начинаютъ защищать это зло. Мистеръ Кокеръ защищаетъ пресвитеріанъ. Къ несчастію! Края одежды ихъ обагрены кровію невинныхъ; они, ради союза, готовы уничтожить тѣхъ, за которыхъ умеръ Спаситель. Братія! вы не вѣдаете, что творите! Вы наслаждаетесь благами жизни въ странѣ, не пораженной такимъ Зломъ. Ваши храмы, ваши училища и вообще всѣ полезныя учрежденія ваши развиваются и благоденствуютъ; тогда какъ наши не только остановились въ своемъ развитіи, но и надаютъ. Вы не чувствуете этого, потому что не живете между нами. Будьте, однако, осторожны, и помните, что развращеніе нравовъ въ одной части государства неизбѣжно заражаетъ и другую. Помните, что рано или поздно вы должны дать отвѣть за тотъ грѣхъ, который питаете въ сердцахъ своихъ и усиливаете своимъ равнодушіемъ. Молю Бога, да отвратитъ Онъ отъ васъ свой праведный гнѣвъ! Но Богъ правосуденъ, и я трепещу и за васъ, и за себя. Прощайте, братія: я долженъ отправиться въ путь. Вы не хотите слушать меня, а я не могу вступить въ ваше совѣщаніе.
   Сказавъ это, мистеръ Диксонъ всталъ, съ тѣмъ чтобы удалиться.
   -- Полно, полно, собратъ; не принимай это такъ серьёзно, сказалъ докторъ Кушингъ. Останься, провели съ нами этотъ день, и дай намъ побесѣдовать по христіански.
   -- Я долженъ идти, отвѣчалъ мистеръ Диксонъ. Я далъ слово говорить проповѣдь сегодня вечеромъ и долженъ сдержать его. Заглянувъ сюда, я надѣялся сдѣлать что нибудь доброе, но вижу, что надежды мои не оправдались. Прощайте, братія, я помолюсь за васъ.
   -- Мнѣ бы хотѣлось поговорить объ этомъ предметѣ именно съ тобой, сказалъ Кушингъ:-- пріѣзжай, пожалуйста. Въ дѣлахъ подобнаго рода весьма трудно усмотрѣть прямую дорогу.
   Бѣдный докторъ Кушингъ принадлежалъ къ числу людей, которымъ суждено, подобно пловучему маяку, плавать на одномъ мѣстѣ, и измѣнять свое положеніе, по произволу морскихъ приливовъ и отливовъ. У него достаточно было любви, великодушія, набожности,-- словомъ всего прекраснаго, кромѣ способности и воли располагать своими дѣйствіями. Клэйтонъ, увидѣвъ ясно, что тутъ ничего не сдѣлать и невыиграть, тоже всталъ и сказалъ, что долѣе не можетъ оставаться, и что ему пріятно будетъ имѣть спутника въ лицѣ мистера Диксона.
   -- Какой славный человѣкъ этотъ Диксонъ! сказалъ Кушингъ, проводивъ двухъ гостей.
   -- Въ немъ много прекраснѣйшихъ чувствъ, замѣтилъ докторъ Пактредъ.
   -- Да, сказалъ докторъ Кокеръ: -- Диксонъ былъ бы прекрасный человѣкъ, еслибъ не былъ одержимъ мономаніей. Когда онъ начинаетъ говорить объ этомъ предметѣ, я стараюсь его не слушать. Разсуждать съ нимъ и скучно и безполезно. Я переслушалъ всѣ его сужденія нѣсколько разъ.... пустая трата времени.
   -- Но все же, сказалъ мистеръ Кушингъ:-- я желаю, чтобы было что нибудь сдѣлано.
   -- Кто этого не желаетъ, возразилъ докторъ Кокеръ: -- мы всѣ желаемъ что нибудь сдѣлать. Но если невозможно, значитъ такъ тому и быть. Теперь займемтесь нашимъ дѣломъ внимательнѣе и вникнемъ въ нѣкоторыя подробности.
   -- Да, сказалъ докторъ Пактредъ: -- вы имѣете предъ нами большое преимущество. У васъ хотя и есть такіе бѣдные, добрые люди, какъ этотъ Диксонъ, но они составляютъ такое незначительное меньшинство, что ничего не могутъ сдѣлать; они не допускаются даже въ церковныя собранія, не подаютъ ни просьбъ, ни жалобъ, и потому вы не знаете огорченій, какія испытываемъ мы. Мы не можемъ избрать старшины изъ невольническихъ штатовъ; для васъ же это возможно, какъ возможно все, что служитъ къ водворенію и сохраненію добраго согласія.
  

ГЛАВА XLII.

ПИСЬМО НЕВОЛЬНИКА.

   По пріѣздѣ домой, Клэйтонъ получилъ письмо, содержаніе котораго мы сообщаемъ нашимъ читателямъ:

"Мистеръ Клэйтонъ!

   Я изгнанникъ, я отверженецъ общества. Я не могу показаться въ народѣ: не смѣю выходить изъ моего убѣжища, за преступленіе, котораго не знаю. Мистеръ Клэйтонъ! если вашимъ отцамъ вмѣнено въ обязанность сражаться и проливать кровь за оскорбленія, то почему же это право не предоставлено и намъ? Ваши отцы и въ половину не могли подвергаться такимъ оскорбленіямъ, какія суждено намъ испытывать. Ихъ жены и семейства оставались неприкосновенными. Ихъ не покупали и не продавали; ими не торговали, тогда какъ насъ -- покупаютъ и продаютъ, торгуютъ нами на рынкахъ, какъ скотомъ. Читая исторію Америки, я не понималъ причинъ, но которымъ возгарались войны. Ваши отцы были всѣмъ довольны. Они имѣли возможность содержать свои семейства не только безбѣдно, по даже въ роскоши; несмотря на то, они охотно предавались ужасамъ войны и проливали свою кровь. Я изучалъ Декларацію о независимости; въ ней, правда, многое несправедливо и неутѣшительно, но посмотрите на законы, которые постановлены надъ нами. Еслибъ вашимъ отцамъ воспрещалось обучать дѣтей своихъ, еслибъ ихъ всѣхъ раздѣлили между владѣльцами и объявили имъ, что они не имѣютъ права на собственность, кромѣ развѣ мула, да плуга, тогда, конечно, былъ бы нѣкоторый смыслъ въ объявленіи войны. Каково же положеніе нашего народа въ Южной Каролинѣ? Датчанинъ Вези былъ человѣкъ замѣчательный. Его исторія имѣетъ тотъ же самый характеръ, который могла имѣть и исторія Георга Веллингтона, еслибъ его предпріятіе не увѣнчалось успѣхомъ. Что принудило его взяться за великое дѣло? Декларація о независимости. Что же говоритъ ваша Декларація? "Всѣ люди одарены отъ Создателя нѣкоторыми неотъемлемыми правами, и между ними -- жизнью, свободой и возможностью обладать счастіемъ: эти истины очевидны." Объ этомъ намъ читаютъ каждое четвертое іюля. Это было читано датчанину Вези, Питерсу, Нойерсу и всѣмъ другимъ доблестнымъ, добрымъ людямъ, которые отважились послѣдовать вашему примѣру и вашимъ правиламъ. Имъ не удалось пополнить свое предпріятіе и вашъ народъ повѣсилъ ихъ. Вашъ народъ не могъ постигать причины, которая принудила ихъ рѣшиться на эту попытку. У нихъ, говорили,-- достаточно было и пищи, и одежды; имъ доставлены были всѣ удобства. Прекрасно, а развѣ у вашего народа недостаточно было пищи и одежды; развѣ вы не имѣли бы ни той, ни другой, оставаясь провинціей Англіи, по настоящее время? Мы не имѣемъ того, что вы имѣете: у васъ все лучше, и средства къ жизни и удобства, и даже самые законы. Я слышалъ, какъ вашъ отецъ толковалъ эти законы; слышалъ толкованіе по этому предмету и мистера Джекиля: а между тѣмъ, когда люди возстаютъ противъ подобныхъ законовъ, вы съ удивленіемъ спрашиваете, что могло понудить ихъ къ тому? Правда: это въ высшей степени удивительно!
   "Подумайте объ этомъ, мистеръ Клэйтонъ, и не судите меня: я смотрю на этотъ предметъ съ точки справедливости.... Благодарю васъ, сэръ, за вниманіе и снисхожденіе, которыя вы мнѣ постоянно оказывали; быть можетъ настанетъ время, когда я въ состояніи буду доказать вамъ мою признательность. Между тѣмъ я прошу васъ оказать мнѣ милость, въ которой, надѣюсь, вы не откажете, ради того ангела, который покинулъ насъ. У меня есть сестра, дочь моего отца и отца Тома Гордона. Она была прекрасна и добра, и ея господинъ, имѣвшій огромное помѣстье въ Миссисипи, увезъ ее въ Огейо, и освободивъ женился на ней. У нея двое дѣтей -- сынъ и дочь. Мужъ ея, умирая, завѣщалъ все свое состояніе ей и ея дѣтямъ. Томъ Гордонъ обьявилъ себя законнымъ наслѣдникомъ, завелъ процессъ и выигралъ. Актъ освобожденія моей сестры признанъ недѣйствительнымъ, ничтожнымъ. Она и дѣти ея находятся въ рукахъ человѣка, который не окажетъ имъ пощады. Сестра писала мнѣ, что успѣла бѣжать отъ этого злодѣя, но теперь до меня дошли слухи, что она снова въ его рукахъ. Мистеръ Джекиль знаетъ всѣ подробности этого дѣла. Могу ли я просить васъ съѣздить къ нему, освѣдомиться о сестрѣ и написать мнѣ нѣсколько словъ? Письмо, адресованное на имя мистера Джемса Твичелла, близь Канема, будетъ доставлено мнѣ. Сдѣлавъ эту милость, вы пріобрѣтете вѣчную признательность.

Гарри Гордона."

   Клэйтонъ читалъ письмо съ нѣкоторымъ изумленіемъ и величайшимъ вниманіемъ.
   Оно написано было на грубой сѣрой бумагѣ, продаваемой за лучшую въ мелочныхъ лавкахъ скоттеровъ. Гдѣ находился Гарри, гдѣ онъ скрывался,-- для Клэйтона это было дѣломъ загадки. Но вызовъ оказать ему помощь былъ священнымъ для Клэйтона, и онъ, перемѣнивъ лошадь, отправился въ И.... гдѣ проживалъ мистеръ Джекиль.
   Клэйтонъ засталъ этого джентльмена углубленнымъ въ разсмотрѣніе документовъ, относившихся до огромнаго имѣнія, только что попавшаго въ руки Тома Гордона. Клэйтонъ началъ объясненіемъ, что прежняя владѣтельница Канема, миссъ Нина, на смертномъ одрѣ, просила его принять участіе въ ея слугахъ. Поэтому-то онъ и заѣхалъ узнать, не слышно ли чего-нибудь о Гарри?
   -- Покамѣстъ ничего, сказалъ мистеръ Джекиль, расправляя свои воротнички. Плантаціи въ нашемъ округѣ имѣютъ то неудобство, что находятся въ ближайшей смежности съ болотами. Изъ-за этого обстоятельства теряется и время, и деньги. Вы себѣ и представить не можете какіе богатства гибнутъ въ здѣшнихъ болотахъ. Я по крайней мѣрѣ слышалъ, что потеря эта простирается до трехъ мильоновъ долларовъ. Бѣглецовъ, которые укрываются въ нихъ, мы преслѣдуемъ на основаніи законныхъ постановленій. Послѣ извѣстнаго промежутка времени, они лишаются покровительства законовъ, становятся изгнанниками; тогда на нихъ бросаются наши охотники, отъискиваютъ ихъ и нерѣдко убиваютъ по-два, по-три человѣка въ день; но только пользы отъ этого мало.
   -- Такъ вы полагаете, что Гарри скрывается тоже въ болотахъ,-- сказалъ Клэйтонъ, не имѣя ни малѣйшаго расположенія пускаться съ мистеромъ Джекилемъ въ дальнѣйшее разбирательство этого вопроса.
   -- Конечно; въ этомъ я не сомнѣваюсь. Надо вамъ сказать, что въ здѣшнихъ краяхъ есть одинъ негръ, который бродяжничаетъ по болотамъ вотъ уже нѣсколько лѣтъ. Иногда по цѣлымъ мѣсяцамъ о немъ нѣтъ ни духу, ни слуху,-- а потомъ вдругъ появится -- то въ одномъ мѣстѣ, то въ другомъ; замѣчательно при этомъ, что никто не можетъ поймать его. Нѣтъ никакого сомнѣніе, что негры всѣхъ плантацій знаютъ его, но никто изъ нихъ ни за что въ свѣтѣ не сознается въ томъ. О, они чрезвычайно скрытны. Это, я вамъ скажу, страшно развращенное племя!
   -- Къ мистеру Гордону, вмѣстѣ съ этимъ обширнымъ помѣстьемъ, кажется, перешла во владѣніе и сестра Гарри? сказалъ мистеръ Клэйтонъ.
   -- Да, да! отвѣчалъ мистеръ Джекиль: эта женщина надѣлала намъ порядочныхъ хлопотъ. Представьте! убѣжала въ Цинцинатти, и я долженъ былъ ѣхать туда и выслѣдить ее. Это, я вамъ скажу, стоило большихъ безпокойствъ и издержекъ. Еслибъ не любезность и услужливость со стороны мѣстныхъ властей, дѣло бы вышло дрянь.
   -- Значитъ вы успѣли воротить ее, скалъ Клэйтонъ: -- а я пріѣхалъ поговорить съ мистеромъ Гордономъ, не продастъ ли онъ ее?
   -- Опоздали! онъ уже продалъ. Въ настоящее время она находится въ Александріи, въ домѣ Бигона и Борна.
   -- Съ дѣтьми?
   -- Разумѣется. Продажу эту я нѣкоторымъ образомъ вмѣняю себѣ въ заслугу. Томъ, человѣкъ вспыльчивый, и къ тому же страшно золъ на сестру Гарри за ея упрямство. Я ужь и не знаю, что бы сдѣлалъ онъ съ ней, еслибъ я его не усовѣстилъ. Я показалъ ему на нѣкоторые долги, уплату, которыхъ нельзя отлагать на отдаленный срокъ безъ большаго ущерба имѣнію; словомъ, я убѣдилъ мистера Гордона продать эту женщину. Я старался успокоить его и своимъ вліяніемъ привесть его въ лучшее настроеніе духа, сказалъ мистеръ Джекиль: -- если вы хотите купить эту женщину, то всего вѣроятнѣе, что вамъ ее не продадутъ.
   Клэйтонъ, узнавъ все, что хотѣлъ узнать, немедленно отправился въ Александрію. Здѣсь, въ народѣ, онъ замѣтилъ чрезвычайное волненіе. Одна невольница, говорили ему, которую слѣдовало отправить отсюда въ оковахъ, умертвила двоихъ своихъ дѣтей. Лишь только молва объ этомъ дошла до слуха Клэйтона, какъ онъ инстинктивно угадалъ, что эта невольница была Кора Гордонъ. Онъ поспѣшилъ въ судъ, надѣясь собрать тамъ болѣе вѣрныя свѣдѣнія, зданіе суда окружено было такой массой народа, что пробраться сквозь нее стоило большихъ усилій. У рѣшотки, отдѣлявшей подсудимыхъ отъ судей, въ глубокомъ траурѣ сидѣла женщина, лицо которой, блѣдное, изнуренное, все еще сохраняло слѣды прежней красоты. Блестящіе чорные глаза имѣли какое-то особенное, звѣрское выраженіе. Тонкія неподвижныя черты сохраняли спокойную рѣшимость. Вообще все лицо носило на себѣ оттѣнокъ глубокой торжественности. Повидимому, на всѣ формальности суда она смотрѣла съ величайшимъ равнодушіемъ. Наконецъ она заговорила, дрожащимъ, по звучнымъ голосомъ:
   -- Если джентльмены позволятъ мнѣ говорить, то я избавлю ихъ отъ лишняго труда допрашивать свидѣтелей. Зачѣмъ пускаться въ длинные допросы и изслѣдованія, когда можно избѣжать ихъ.
   Эти слова возбудили всеобщее любопытство; между зрителями, наполнившими, всю залу, замѣтно было сильное волненіе.
   -- Можешь говорить, сказалъ судья.
   Подсудимая встала, развязала ленты своей шляпки, и посмотрѣла на собраніе судей съ выраженіемъ безумной радости, смѣшанной съ сознаніемъ ужаснаго преступленія.
   -- Вы хотите знать, сказала она: -- кто убилъ этихъ дѣтей? Извольте, я скажу вамъ. И при этомъ она окинула взоромъ всѣхъ зрителей, взоромъ, столь выразительнымъ, какъ будто она вызывала на борьбу съ собой все собраніе: убила ихъ я.
   Сдѣлавъ это странное признаніе, которое произвело въ зрителяхъ сильное волненіе, она въ теченіе нѣсколькихъ секундъ оставалась безмолвною.
   -- Да, продолжала она: -- я убила ихъ; и о, какъ рада, что это сдѣлала! Вы хотите знать, почему я ихъ убила? Потому, что любила ихъ... любила такъ горячо, что для спасенія ихъ душъ рѣшилась погубить свою душу. Я слышала, что нѣкоторые считаютъ меня за сумасшедшую, и думаютъ, будто я совсѣмъ не знала, что дѣлала. Они ошибаются: я сдѣлала это совершенно въ здравомъ умѣ. Я родилась, чтобъ быть невольницею моего отца. Ваша старѣйшія, гордая, виргинская кровь течетъ въ моихъ жилахъ, какъ течетъ она въ большей половинѣ тѣхъ несчастныхъ, которыхъ вы бичуете и продаете. Я была законною женою благороднаго человѣка, который сдѣлалъ все, что отъ него зависѣло, чтобъ избѣжать вашихъ безчеловѣчныхъ законовъ и освободить меня. Мои дѣти родились свободными, воспитывались, какъ свободные, пока сынъ моего отца не началъ процесса и не обратилъ насъ въ невольниковъ. Судья и присяжные помогли ему... всѣ ваши законы, всѣ блюстители закона помогали ему похитить права вдовы и сиротъ. Судья объявилъ, что сынъ мой, будучи невольникомъ, поможетъ имѣть собственности, кромѣ мула, да плуга; и насъ передали въ руки Тома Гордона. Я не буду говорить, что это за человѣкъ: такое объясненіе ни къ чему не поведетъ. Въ день Судный Господь воздастъ ему за его беззаконія! Я успѣла, однако же, бѣжать отъ него въ Цинцинатти. Онъ послалъ за мной туда, и законъ выдалъ меня. Завтра мнѣ предстояло отправиться отсюда въ оковахъ, и съ этими дѣтьми,-- съ сыномь-невольникомъ, съ дочерью....
   Взглядъ, который она бросила въ этотъ моментъ на все собраніе, говорилъ выразительнѣе всякихъ словъ.
   -- Они прочитали вечернія молитвы, пропѣли гимны и потомъ, когда заснули сномъ невинности, я отправила ихъ на зеленыя, никогда неувядающія пажити. Говорятъ, это ужасный грѣхъ. Вѣрю. Но я уже сказала, что для спасенія ихъ души, рѣшилась погубить свою душу. Мнѣ теперь не на что надѣяться и нечего бояться. Теперь мнѣ все равно, куда бы меня ни отправили, что бы со мной ни сдѣлали. Я знаю одно, что дѣти мои внѣ всякой опасности. Обращаюсь къ вамъ, матери семействъ! На моемъ мѣстѣ вы бы сдѣлали тоже самое; въ противномъ случаѣ, или вы не знаеге, что такое рабство, или не любите дѣтей своихъ, какъ я любила моихъ. Я кончила.
   Она сѣла, сложила руки на груди, потупила взоры, и казалась совершенно равнодушною къ дальнѣйшимъ мнѣніямъ и дѣйствіямъ судей.
   Черезъ нѣсколько минутъ ее отвели въ тюрьму.
   Клэйтонъ рѣшился въ душѣ своей сдѣлать для облегченія ея участи все, что только можно. Ея признаніе устраняло теперь всякіе допросы. Клэйтонъ, однако же, надѣялся пробудить къ мой состраданіе нѣкоторыхъ друзей своихъ, жившихъ въ этомъ городѣ.
   Ma другой день онъ зашелъ въ тюрьму с.ъ однимъ священникомъ и выпросилъ позволеніе видѣться съ ней. Преступница приняла ихъ съ такимъ спокойствіемъ, какъ будто сидѣла въ гостиной. Клэйтонъ представилъ ей высокопочтеннаго мистера Дентона. При этихъ словахъ глаза несчастной выражали гнѣвъ.
   -- Вѣроятно, джентльмены имѣютъ какое нибудь дѣло? сказала она, подавивъ душевное волненіе.
   -- Мы зашли узнать, отвѣчалъ священникъ: -- нельзя ли тебѣ помочь чѣмъ нибудь?
   -- Напрасно, сэръ, сказала она, отрывисто: -- вы не поможете мнѣ.
   Клэйтонъ вынулъ письмо Гарри и, вручивъ его преступницѣ, сказалъ:
   -- Прочитавъ это, быть можетъ, ты примешь меня, если и зайду сюда завтра въ это же самое время.
   На другой день, когда Клэйтонъ зашелъ, тюремщикъ проводилъ его до дверей заточенной.
   -- Тамъ какая-то лэди, и что-то читаетъ! сказалъ онъ.
   -- Въ такомъ случаѣ надо обождать; мнѣ бы не хотѣлось помѣшать имъ, сказалъ Клэйтонъ, нерѣшительнымъ тономъ.
   -- Ничего! невелика бѣда, если и помѣшаете, возразилъ тюремщикъ.
   Но Клэйтонъ положилъ руку на руку тюремщика, чтобъ остановить его движеніе. Но звукамъ голоса, долетѣвшимъ сквозь темничную дверь до слуха Клэйтона, безошибочно можно было заключить, что незнакомая женщина читала молитву. Она молилась передъ Вездѣсущимъ, Превѣчнымъ милосердіемъ за сестру, угнетенную и убитую горемъ.... Черезъ нѣсколько секундъ дверь немного отворилась, и Клэйтонъ услышалъ очаровательный гимнъ:
   -- Надѣюсь, ты позволишь мнѣ приходить сюда каждый день? Вѣдь я знаю, что значитъ страдать.
   Подавленный вопль былъ единственнымъ отвѣтомъ; за нимъ послышались невнятныя слова, но не трудно было разобрать, что эти слова говорились въ утѣшеніе страдалицы.
   Черезъ минуту дверь отворилась, и Клэйтонъ очутился лицомъ къ лицу съ лэди въ глубокомъ траурѣ. Она была высокаго роста. Черты лица ея, крупныя, но прекрасныя, въ настоящую минуту носили отпечатокъ выраженія, составляющаго исключительную принадлежность натуры возвышенной и свѣтлой. Оба они приведены были въ замѣшательство, и въ этомъ положеніи остановились другъ передъ другомъ. Изъ руки незнакомки выпала перчатка. Клэйтонъ поднялъ ее, подалъ, поклонился; и незнакомка удалилась. Эта странная встрѣча, это спокойное и свѣтлое лицо напомнили Клэйтону спокойную, плѣнительную красоту Нины. Ему, казалось, что передъ нимъ стояла Нина, и исчезла вмѣстѣ съ незнакомкой. Изыскивая впослѣдствіи причину своего волненія, онъ приписывалъ его нѣжному и тонкому аромату, которымъ пропитана была поднятая перчатка, и который Нина всегда употребляла. Такъ странны и таинственны бываютъ прикосновенія къ невидимой электрической цѣпи нашего существованія.
   Клэйтонъ засталъ сестру Гарри въ болѣе мягкомъ настроеніи духа, чѣмъ наканунѣ. На щекахъ ея оставались слѣды слезъ; на столѣ лежала открытая Библія; вообще преступница была спокойна и вполнѣ владѣла собою.
   -- Извините, мистеръ Клэйтонъ, сказала она,-- за мой суровый вчерашній пріемъ. Не всегда мы въ состояніи располагать своими чувствами, и потому не всегда можемъ дѣлать то, что слѣдуетъ. Благодарю васъ за расположеніе къ намъ. Къ сожалѣнью, у насъ много добрыхъ людей, но весьма немногое могутъ они сдѣлать.
   -- Не могу ли я помочь тебѣ въ выборѣ адвоката? сказалъ Клэйтонъ.
   -- Нѣтъ, мнѣ не нуженъ адвокатъ.... я не хочу его. Я не хочу его. Я не стану оправдывать себя: пусть законъ совершаетъ свое дѣло. Если увидите Гарри, скажите ему, что я люблю его. Если можете помочь ему -- помогите. Если можете подѣлиться съ нимъ своимъ временемъ, вліяніемъ или деньгами, если можете доставить ему средства удалиться въ страну, гдѣ онъ будетъ пользоваться общими человѣческими правами, сдѣлайте это: и благословеніе несчастныхъ низойдетъ на васъ и на ваше потомство. Вотъ все, чего я прошу отъ васъ.
   Клэйтонъ всталъ, чтобы удалиться. Онъ исполнилъ порученіе. Онъ собралъ всѣ свѣдѣнія, и даже болѣе, чѣмъ желалъ Гарри. Долго думалъ онъ, писать ли къ Гарри о всемъ, или совсѣмъ ничего не писать. Факты, которые ему предстояло сообщить, были таковы, что пламя, бушевавшее въ душѣ Гарри, легко бы могло обратиться въ настоящій вулканъ. Клэйтонъ трепеталъ при мысли, что пожаръ этотъ приметъ самые грозные размѣры, и еще болѣе вооружитъ противъ него то сословіе, съ которымъ онъ находился въ борьбѣ. Полагая, однако же, что Гарри лучше получить эти свѣдѣнія въ предупредительномъ и осторожномъ видѣ, Клэйтонъ сѣлъ и написалъ слѣдующее:
   "Я получилъ твое письмо.... Не считаю за нужное говорить, что я сожалѣю о всемъ, что случилось въ столь непродолжительный промежутокъ времени; сожалѣю, вспоминая сколько о тебѣ, столько же и о томъ созданіи, которое такъ дорого и священно для насъ обоихъ. Гарри, я, нисколько не стѣсняясь, допускаю, что ты живешь среди людей, которые дѣлаютъ величайшія несправедливости. Я допускаю, что ты наравнѣ съ прочими людьми, имѣешь право на жизнь, на свободу и на возможность наслаждаться счастіемъ. Я допускаю, что ваше племя страдаетъ и притомъ несравненно болѣе, чѣмъ страдали наши отцы.
   -- Конечно, я знаю,-- весьма жестоко со стороны свободнаго человѣка совѣтовать терпѣніе другому человѣку, который угнетенъ и страдаетъ, а между тѣмъ я долженъ посовѣтовать тебѣ именно это; мой долгъ, долгъ каждаго человѣка -- добиваться отмѣны несправедливыхъ законовъ, которые угнетаютъ васъ. Не постигаю причины, почему отношенія между господиномъ и слугами должны измѣниться, если слуги сдѣлаются людьми свободными. Я утѣшаю себя мыслію, что такая перемѣна принесла бы существенныя выгоды, какъ господину, такъ и невольнику. Если это правда, то время обнаружитъ ее, и тогда перемѣна неизбѣжна. Относительно тебя, лучшій совѣтъ мой: бѣжать въ одинъ изъ сѣверныхъ штатовъ. Тамъ я доставлю тебѣ средства начать жизнь при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Очень жаль, что я долженъ сообщить тебѣ весьма непріятныя извѣстія о твоей сестрѣ. Ее продали въ одинъ торговый домъ въ Александріи, и, въ отчаяніи, она убила дѣтей. За это она содержится въ тюрьмѣ и ждетъ судебнаго приговора. Я былъ у нея и вызывался сдѣлать все, что отъ меня зависитъ для облегченія ея участи. Она отклонила отъ себя мое предложеніе; она не хочетъ жить и уже призналась въ своемъ преступленіи, такъ что никакая помощь, хотя бы она и пожелала ее, не въ состояніи измѣниться участи. Она мысленно обнимаетъ тебя и желаетъ тебѣ всего лучшаго. Въ слѣдующій разъ я поговорю съ тобой поболѣе.
   "Послѣ всего, что сказано въ этомъ письмѣ, я не могу не сознаться въ душѣ своей, какимъ оно сухимъ, холоднымъ должно показаться тебѣ. Еслибъ у меня была такая сестра, какъ твоя, и еслибъ жизнь ея была такая же злосчастная, я чувствую, что у меня не достало бы духу размышлять о подобныхъ вещахъ, и боюсь, что ты вполнѣ раздѣляешь мое мнѣніе; во всякомъ случаѣ, я принимаю несправедливость эту къ сердцу,-- твое горе, я считаю своимъ горемъ, и увѣряю, что съ Божіею помощію, исправленіе и уничтоженіе такого зла будетъ цѣлью моей жизни. Судебный приговоръ еще не скоро, и вѣрь, что до той поры у твоей сестры есть добрые люди, которые сдѣлаютъ все, что только можно сдѣлать лучшаго для нея, въ ея положеніи."

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Клэйтонъ воротился домой и сообщилъ результатъ перваго своего совѣщанія съ пресвитеріанскимъ духовенствомъ.
   -- Признаюсь, я этого не ожидала, сказала мистриссъ Клэйтонъ.
   -- Я, совершенно напротивъ, ожидалъ, что это такъ и будетъ, сказалъ судья Клэйтонъ. Ты толкнулся къ пресвитеріанамъ, которые съ нами въ родственныхъ связяхъ. Попробуй обратиться теперь къ еписконаламъ, методистамъ, батистамъ, и ты услышишь отъ нихъ туже самую исторію. Весьма немногіе или, вѣрнѣе, никто изъ нихъ не рѣшится на такое предпріятіе; у нихъ, подобно мнѣ, нѣть ни надѣжды, ни увѣренности; а что касается другихъ сословій, то о помощи отъ нихъ не слѣдуетъ и думать.
  

ГЛАВА XLIII.

ПУСТЫНЯ.

   При изученіи человѣческой натуры, всего болѣе интересуютъ насъ взгляды различныхъ людей на одинъ и хоть же предметъ. Иногда перемѣна положенія или непостоянство темперамента въ состояніи перемѣнить всю силу какого нибудь довода, а вслѣдствіе этого обстоятельства можно утвердительно сказать, что непогрѣшительность сужденій нашихъ -- вещь невозможная. Мы привыкли смотрѣть на доводы за и противъ системы невольничества глазами людей, не испытавшихъ лишенія свободы; такъ смотрятъ на этотъ предметъ даже и тѣ, которые всею душою ненавидятъ его. Мы не знаемъ цѣны свободѣ, потому что всегда свободны. Матеріаловъ для непогрѣшительности въ сужденіяхъ мы не будемъ имѣть до тѣхъ поръ, пока не согласуемъ нашихъ взглядовъ и понятій со взглядами и понятіями тѣхъ, которые падаютъ подъ игомъ невольничества и чувствуютъ въ сердцахъ своихъ острое его жала. Скорби и страданія другихъ не производятъ на насъ сильнаго впечатлѣнія; хотя мы иногда и ощущаемъ ихъ, но очень скоро утѣшаемся. Мы весьма хладнокровно говоримъ и разсуждаемъ о многихъ предметахъ, которые, еслибы касались нашей личности, навѣрное лишили бы насъ спокойствія и возможности владѣть своими чувствами. Мы видѣли, какъ говорятъ и разсуждаютъ владѣльцы невольниковъ, видѣли, какъ разсуждаютъ люди, которые съ помощію общественнаго мнѣнія и христіанскаго братства поддерживаютъ владѣльца и усиливаютъ его увѣренность въ своемъ положеніи. Для большей ясности и полноты нашего разсказа, мы должны теперь сообщить о томъ, какъ думаютъ и говорятъ о невольничествѣ сами невольники, и потому просимъ читателей послѣдовать за нами въ непроницаемую чащу Ужаснаго болота.
   Представьте себѣ тихій, теплый индійскій вечеръ. Природа какъ будто тонетъ въ золотистомъ, тонкомъ туманѣ, вершины деревъ тихо колеблются и чуть-чуть дрожащіе листья ихъ точно шепчутся между собою, боясь нарушить всеобщее спокойствіе и тишину. Въ дикомъ виноградникѣ, котораго лозы опускались вокругъ знакомаго намъ острова тысячами фестоновъ, красовались пурпурныя кисти винограда. Маленькая колонія Дрэда увеличилась прибытіемъ стараго Тиффа съ дѣтьми и Гарри съ женою. Дѣти и Тиффъ были приняты въ хижину вдовы, мужъ которой сдѣлался жертвою безчеловѣчныхъ охотниковъ, какъ мы уже сказали въ одной изъ предыдущихъ главъ. Все населеніе общими силами построило для Гарри и Лизетты хижину, смежную съ другими.
   Въ настоящую минуту старый Тиффъ копалъ картофель съ нѣсколькихъ грядъ, принадлежавшихъ всей колоніи. Дѣти бѣгали по острову, собирая осенніе цвѣты и виноградъ.
   Дрэдъ, находившійся втеченіе ночи въ отсутствіи, лежалъ на травѣ въ тѣнистой сторонѣ острова и держалъ въ рукѣ библію, изношенный переплетъ которой и захватанные пальцами углы листовъ, доказывали ея частое употребленіе. Эта библія принадлежала Датчанину Вези.
   Дрэдъ лежалъ, облокотясь на обѣ руки, которыя поддерживали его массивную голову; большіе черные глаза его задумчиво смотрѣли на колебавшіяся вершины деревъ и отъ времени до времени слѣдили за разсѣянными, бѣлыми облаками, тихо плававшими по голубому небосклону. Въ Дрэдѣ находились такіе элементы, которые при другихъ обстоятельствахъ, могли бы сдѣлать изъ него поэта.
   Его развитый организмъ и энергическій характеръ были чрезвычайно воспріимчивы и пробуждали въ его душѣ симпатію ко всѣмъ главнымъ силамъ природы. Единственною книгою, которую онъ имѣлъ привычку читать, которая услаждала его и развивала въ немъ душевныя силы, была библія. По своей организаціи и складу своего ума, Дрэдъ былъ похожъ на тѣхъ людей, которые любили скитаться въ дикихъ мѣстахъ и получали вдохновеніе въ пустынѣ. Замѣчательно, что во всѣхъ вѣкахъ, общества и отдѣльныя лица, страдавшія отъ угнетенія, всегда искали утѣшенія въ Ветхомъ Завѣтѣ или въ книгѣ Откровенія. Даже и въ тѣхъ случаяхъ, когда многія мѣста оставались непонятными, эти священныя книги имѣли вдохновляющую силу, подобно безсловесной, но передающей всѣ движенія души, симфоніи, разыгрываемой стройнымъ оркестромъ, въ которомъ громкіе и стройные басовые инструменты сливаются съ мягкими и нѣжными звуками другихъ инструментовъ и производятъ дивную гармонію. Въ Библіи скрывается неопредѣленная сила, какъ-то особенно возбуждающая душу угнетенныхъ. Въ ней есть отличительное свойство привлекать, располагать къ себѣ, такъ что люди, совершенно изнемогающіе подъ бременемъ сильныхъ горестей, и готовые при своей немощи предаться унынію, съ жадностію читаютъ предсказанія о страшномъ судѣ, когда Сынъ Человѣческій, долженъ прійдти во всей своей славѣ, и всѣ святые ангелы съ нимъ, и воздать каждому по дѣламъ его.
   Въ душѣ Дрэда эта мысль господствовала надъ всѣми другими. Онъ все перетолковывалъ подъ ея ноту. Въ то время, когда холера производила страшное опустошеніе, онъ находился въ сильномъ волненіи, каждое его слово, каждое движеніе носило на себѣ отпечатокъ какой-то торжественности. Бичъ этотъ былъ для него вскрытіемъ печати, звукомъ трубы перваго ангела, предвѣстникомъ другихъ ужаснѣйшихъ бѣдствій.
   Дрэдъ не питалъ личной злобы и ненависти ни къ одному человѣческому существу. При дикомъ отшельническомъ образѣ жизни, ему рѣдко приводилось обнаруживать лучшія способности своей души; но все же, отдавая ему справедливость надо сказать, что въ немъ не было недостатка въ нѣжности, которая проявлялась преимущественно передъ дѣтьми и животными низшаго разряда. Въ часы досуга, съ помощію своихъ особенныхъ способностей, онъ находилъ удовольствіе созывать къ себѣ изъ глубины окрестныхъ лѣсовъ и кормить бѣлокъ и птицъ. Отправляясь ли на охоту, или оставаясь дома, онъ постоянно держалъ въ карманахъ своей охотничьей одежды какія нибудь зерна. Въ настоящую минуту, углубленный въ созерцаніе природы, онъ услышалъ Тэдди, который невдалекѣ отъ него призывалъ къ себѣ сестру.
   -- Фанни! Фанни! бѣги сюда! посмотри, какая миленькая бѣлка.
   Фанни немедленно прибѣжала.
   -- Гдѣ? покажи!
   -- Ахъ! убѣжала! вонъ тамъ за тѣмъ деревомъ.
   Все вниманіе дѣтей устремлено было на бѣлку, и потому неудивительно, что они не замѣтили близкаго присутствія Дрэда. Онъ повернулся къ дѣтямъ, и смотрѣлъ на нихъ съ самодовольнымъ выраженіемъ, близкимъ къ улыбкѣ.
   -- Вы хотите ее видѣть? сказалъ онъ.-- Подождите немного.
   Дрэдъ всталъ, посыпалъ зеренъ между кустарникомъ и мѣстомъ, гдѣ лежалъ; снова сѣлъ на лужайку и началъ тихонько насвистывать, подражая свисту самки бѣлки, сзывающей своихъ дѣтенышей. Черезъ нѣсколько секундъ Фанни и Тэдди приведены были въ пріятное изумленіе. Изъ за листьевъ оплошнаго кустарника показалось пара маленькихъ глазокъ, потомъ постепенно и само животное, которому принадлежали эти глазки; -- наконецъ, на лужайку выбѣжала молоденькая бѣлка, и съ жадностію стала подбирать насыпанныя зерна. Дрэдъ, не спуская глазъ съ животнаго, продолжалъ насвистывать. Вскорѣ другія двѣ маленькія бѣлки послѣдовали примѣру своей подруги. Дѣти не могли удержаться отъ радостнаго смѣха, когда передовая бѣлка, а вслѣдъ за ней и другія вскочили на руку Дрэда, которую онъ положили на траву. Дрэдъ поднялъ ихъ, нѣжно погладилъ, и маленькія животныя, повидимому, вполнѣ подчинились его волѣ. Къ довершенію дѣтскаго удовольствія онъ пустилъ ихъ въ карманы и позволилъ уничтожить остальной запасъ зеренъ. Онѣ начали ползать по Дрэду, обыскивать его карманы, забирались къ нему за пазуху, безъ всякаго стѣсненія и страха. Фанни боязливо протянула къ нимъ руку.
   -- А ко мнѣ пойдутъ онѣ? спросила она.
   -- Нѣтъ, дочь моя,-- съ улыбкой отвѣчалъ Дрэдъ:-- онѣ тебя не знаютъ. Съ преобразованіемъ земли не будетъ такого отчужденія; тогда онѣ пойдутъ и къ тебѣ.
   -- Не понимаю, что онъ говоритъ,-- подумала Фанни.
   Дрэдъ, повидимому, испытывалъ величайшее удовольствіе при видѣ дѣтскаго изумленія. Чтобъ продлить его, онъ рѣшился показать другія свои способности въ этомъ же родѣ. Окрестный лѣсъ оглашался вечернимъ пѣніемъ птицъ, и Дрэдъ вдругъ началъ отвѣчать одному изъ пѣвцовъ, превосходно подражая его звукамъ. Птичка, услышавъ отвѣтъ, продолжала пѣть съ большимъ одушевленіемъ, и такимъ образомъ переговоръ этотъ поддерживался нѣсколько минутъ.
   -- Видите, сказалъ Дрэдъ: я понимаю языкъ, которымъ говорятъ птицы. Каждый родъ птицъ имѣетъ свое особое нарѣчіе, на которомъ онѣ говорятъ о томъ, что люди должны восхвалять Господа и избѣгать нечестія; но грѣшники не въ состояніи разслушать слова, потому что слухъ ихъ чрезвычайно грубъ.
   -- Я этого не знала, сказала Фанни, боязливымъ тономъ.-- Что же говорятъ птицы?
   -- Я не могу назвать себя безгрѣшнымъ, и потому не понимаю ихъ. Я знаю только, что птицы летаютъ къ небесамъ, гдѣ имъ случается подслушать рѣчи ангеловъ. Я никогда не убиваю птицъ, потому что Господь даровалъ имъ возможность приближаться къ небу во всякое время.
   Фанни находилась въ крайнемъ недоумѣніи.
   Она довѣрчиво посмотрѣлъ на Дрэда, взяла корзинку съ виноградомъ и удалилась, намѣреваясь переговорить объ этомъ съ Тиффомъ.
   Въ эту самую минуту послышался шорохъ на вѣтвяхъ громаднаго дуба, стоявшаго близь того мѣста, гдѣ лежалъ Дрэдъ, и вслѣдъ за тѣмъ Гарри спрыгнулъ на поляну. Дрэдъ всталъ на ноги.
   -- Ну, что! сказалъ онъ: придутъ?
   -- Придутъ; сегодня въ полночь они будутъ здѣсь. Посмотри, что я получилъ! прибавилъ Гарри,-- вынимая изъ кармана письмо.
   Это было письмо Клэйтона. Нужно было видѣть, съ какою быстротою неопредѣленное, мистическое выраженіе лица Дрэда уступило мѣсто выраженію проницательному и серьёзному. Онъ снова сѣдъ на лужайку, положилъ письмо на колѣни, и началъ читать его, указывая пальцомь на каждое слово. Нѣкоторыя мѣста онъ, повидимому, прочитывалъ раза по три съ величайшимъ вниманіемъ; прочитавъ ихъ, останавливался на нѣсколько секундъ и угрюмо смотрѣлъ въ землю. Послѣдняя часть письма сильно его взволновала. Изъ груди его вылеіѣл ь подавленный стонъ.
   -- Гарри, сказалъ онъ наконецъ: -- помни, наступитъ день, когда Господь возьметъ изъ рукъ нашихъ чашу долготерпѣнія, и передастъ ее въ руки нашихъ притѣснителей. Душа наша переполнена поруганіемъ и презрѣніемъ гордыхъ. Несчастіе ихъ на нихъ же и обрушится, и ихъ заблужденія должны исправить ихъ,
   -- Меня одно чрезвычайно безпокоитъ, сказалъ Гарри: -- Гаркъ, который принесъ мнѣ это письмо, до сихъ поръ не возвратился: ужь не случилось ли съ нимъ чего нибудь. Томъ Гордонъ бѣснуется, какъ демонъ, на нашей плантаціи. Наши люди привыкли къ кроткому обращенію; а кому неизвѣстно, что отъ плантаціи, находившейся въ такомъ управленіи, нельзя ожидать большихъ выгодъ въ короткое время, особливо, когда народъ притѣсненъ до высшей степени. Управляющимъ назначенъ старый Гокумъ,-- извѣстный своей жестокостью и низостями. Томъ безусловно отдалъ всѣхъ людей въ его руки, а самъ пьетъ, развратничаетъ, уничтожаетъ устрицы и клянется, что застрѣлитъ перваго, кто придетъ къ нему съ жалобой. Гокумъ долженъ заплатить въ годъ извѣстную сумму и взять себѣ все остальное. Томъ Гордонъ держитъ при себѣ двухъ невольницъ, которыхъ нарочно купилъ для себя и для своихъ товарищей, какъ хотѣлъ купить и мою жену.
   -- Будь терпѣливъ, Гарри: -- вѣдь это великое и славное учрежденіе,-- сказалъ Дрэдъ, тономъ глубокой ироніи.
   -- Я боюсь за Гарка, сказалъ Гарри: -- онъ отважный малый и для насъ все готовъ сдѣлать. Пощады не будетъ, если его поймаютъ.
   Дрэдъ нахмурилъ брови и потупилъ глаза.
   -- Гаркъ долженъ быть здѣсь ночью,-- сказалъ онъ.
   -- Да, дай Богъ увидѣть намъ его!
   -- Гарри, сказалъ Дрэдъ: когда они придутъ сюда, прочитай имъ Декларацію о независимости Соединенныхъ Штатовъ, и потомъ пусть каждый судитъ о нашихъ бѣдствіяхъ и бѣдствіяхъ нашихъ отцовъ, и пусть Господь будетъ судіею между нами. Теперь я долженъ идти и просить совѣта отъ Господа.
   Дрэдъ всталъ и, сдѣлавъ прыжокъ, схватился за вѣтку дуба, сучья котораго широко разстилались надъ тѣмъ мѣстомъ, гдѣ они отдыхали, вскарабкался на верхъ и скрылся изъ виду. Гарри перешелъ на другую сторону поляны, гдѣ стояла его хижина. Хлопотавшая внутри хижины Лизетта выбѣжала на встрѣчу и обвила руками его шею.
   -- Какъ я рада Гарри, что ты воротился!-- Вѣдь ужасно подумать, что можетъ случиться съ тобой во время отсутствія. Мнѣ кажется, Гарри, мы можемъ быть здѣсь очень счастливы. Посмотри, какую я устроила постель изъ листьевъ и моху. Обѣ здѣшнія женщины такія добрыя; и я рада, что мы взяли къ себѣ Тиффа съ его дѣтьми; это такъ кстати. Я ходила съ ними гулять, и посмотри, сколько мы собрали винограда. О чемъ ты говорилъ съ этимъ страшнымъ человѣкомъ? Знаешь ли Гарри,-- я ужасно боюсь его. Говорятъ, что онъ предсказываетъ будущее. Правда ли это?
   -- Не знаю, дитя мое, отвѣчалъ Гарри съ разсѣяннымъ видомъ.
   -- Пожалуйста, не говори съ нимъ много,-- сказала Лизетта; а то пожалуй, и ты сдѣлаешься такимъ же угрюмымъ.
   -- Развѣ мнѣ необходимо постороннее вліяніе, чтобъ сдѣлаться угрюмымъ?-- сказалъ Гарри. Развѣ я не угрюмъ уже и безъ этого? Развѣ я и ты, Лизетта, не отверженцы общества?
   -- А развѣ это такъ ужасно? спросила Лизетта. Богъ производить для насъ дикій виноградъ, несмотря на то, что мы отверженцы.
   -- Да, дитя мое,-- ты говоришь правду.
   -- И сегодня солнце сіяло такъ ярко, продолжала Лизетта.
   -- Правда, правда; но наступятъ бури, дожди и непогоды.
   -- Ну, что же дѣлать! Тогда мы подумаемъ, что надо дѣлать. Теперь, по крайней мѣрѣ, не станемъ терять ни этого вечера, ни этого винограда.
  

ГЛАВА XLIV.

ХОЛМЪ СВИДѢТЕЛЬСТВА.

   Въ двѣнадцать часовъ ночи Гарри всталъ съ постели и посмотрѣлъ изъ окна. Полоса лѣса, окружавшая островъ, казалась поясомъ непроницаемой темноты; но надъ ней, гдѣ вершины деревьевъ рисовались силуэтомъ на небосклонѣ,-- небо представляло темный, прозрачный, фіолетоваго цвѣта, покровъ, усыпанный звѣздами. Гарри отворилъ дверь и вышелъ. Въ воздухѣ господствовала такая тишина, что можно было разслушать шелестъ каждаго листочка. Гарри стоялъ; внимательно вслушиваясь въ даль. Въ отдаленной части лѣса раздался невнятный свистокъ. Гарри отвѣтилъ на него. Вскорѣ послышался трескъ сухихъ сучьевъ, и звуки осторожнаго, сдерживаемаго разговора. Черезъ нѣсколько секундъ въ листьяхъ деревьевъ подлѣ самой хижины поднялся сильный шелестъ. Гарри подошелъ къ тому мѣсту.
   -- Кто тутъ? спросилъ онъ.
   -- Сонмъ суда Божія, было отвѣтомъ, и вслѣдъ за тѣмъ на землю спрыгнула темная фигура.
   -- Аннибалъ?-- спросилъ Гарри.
   -- Да, Аннибалъ, отвѣчалъ голосъ.
   -- Слава Богу! сказалъ Гарри.
   Шелестъ листьевъ, между тѣмъ не смолкалъ; сучья раздвигались; человѣкъ за человѣкомъ спускался на поляну, и называлъ себя по имени.
   -- Гдѣ же Дрэдъ? спросилъ одинъ изъ нихъ.
   -- Его нѣтъ дома, отвѣчалъ Гарри:-- не бойся,-- онъ будетъ здѣсь!
   Партія людей разбрелась по полянѣ, разговаривая вполголоса.
   -- А съ плантаціи Гордона нѣтъ никого?-- спросилъ Гарри, взволнованнымъ голосомъ.
   -- Они будутъ, сказалъ одинъ изъ пришедшихъ. Можетъ статься, Гокумъ не дремлетъ сегодня. Впрочемъ, они ускользнутъ.
   Партія въ это время собралась въ низменной части поляны, гдѣ стояло засохшее дерево, съ надгробными вѣнками изъ моху. Тамъ надъ недавней могилой, Дрэдъ сооружилъ грубый памятникъ изъ старыхъ пней, дерна и листьевъ.
   На одномъ изъ чурбановъ, торчавшемъ выше всѣхъ другихъ, лежала связка сухихъ сосновыхъ сучьевъ, подъ которую Гарри подложилъ огонь. Она запылала яркимъ огнемъ, бросая красноватый отблескъ на окружавшія его чорныя лица. Кружокъ состоялъ человѣкъ изъ двѣнадцати -- мулатовъ, квартероновъ и негровъ. Лица ихъ носили выраженіе суровой задумчивости и нѣкоторой торжественности.
   Первое дѣйствіе со стороны собравшихся состояло въ томъ, что они взялись за руки и произнесли торжественную клятву никогда не измѣнять другъ другу. Лишь только кончилась эта церемонія, какъ изъ глубины окружающаго мрака таинственно выступилъ Дрэдъ и сталъ посреди кружка.
   -- Братія, сказалъ онъ: -- это могила вашего товарища; у него хотѣли отнять жену, и потому онъ убѣжалъ въ пустыню. Но сонмъ нечестивыхъ преслѣдовалъ его; псы разорвали его и лизали его кровь. Я похоронилъ его на этомъ мѣстъ. Могилѣ его я далъ названіе -- Холмъ свидѣтельства. Помните, этотъ холмъ будетъ вашимъ свидѣтелемъ, потому что онъ слышитъ всѣ ваши слова.
   Торжественное "Аминь", вполголоса произнесенное собравшимися, заключило слова Дрэда.
   Кружокъ расположился на разбросанныхъ могилахъ, и Гарри началъ:
   -- Братія! кто изъ васъ бывалъ на празднествѣ 4-го іюля?
   -- Я былъ! я! я! мы были всѣ! было отвѣтомъ, произнесеннымъ протяжно, глухо и угрюмо.
   -- Братія! я намѣренъ объяснить вамъ исторію этого празднества. Много лѣтъ тому назадъ, здѣшній народъ былъ немногочисленъ, бѣденъ и ничтоженъ; имъ управляли люди, присылаемые изъ Англіи, и притѣсняли его. Наконецъ народъ рѣшился освободиться отъ своихъ притѣснителей, управлять собою посвоему и составлять свои законы. Еслибъ это ему не удалось, то перевѣшали бы всѣхъ зачинщиковъ, и нечего было бы говорить объ этомъ. Но, рѣшившись сдѣлать это, они собрались, написали бумагу, которая должна была показать всему свѣту причину ихъ возстанія. Вы слышали содержаніе этой бумаги при барабанномъ боѣ и при распущенныхъ знаменахъ; теперь выслушайте ее здѣсь, на могилахъ людей, которыхъ они умертвили.
   И Гарри, при свѣтѣ пылающаго костра, прочиталъ "Декларацію о независимости Соединенныхъ-Штатовъ".
   -- Братія, сказалъ онъ: -- вы слышали обиды, за которыя владѣтели сочли справедливымъ пролить свою кровь. Они возстали противъ Англіи; и когда Англія прислала войска свои въ здѣшнія земли, они начали стрѣлять солдатъ изъ-за житницъ, изъ-за деревьевъ; убивали ихъ на каждомъ шагу, пока не усилились въ достаточной степени, чтобъ составить войско, и открыто вступить въ бой.
   -- Да, сказалъ Аннибалъ: -- я слышалъ объ этомъ отъ отца моего господина; онъ былъ въ рядахъ этого войска.
   -- Итакъ, продолжалъ Гарри;-- если законы, которые они налагаютъ на насъ, не хуже тѣхъ, которые нѣкогда возложены были на нихъ, то пусть Господь будетъ судьею между нами и ими. Они жаловались, что не могли добиться справедливости въ судахъ: каково же наше положеніе, когда въ судѣ мы не смѣемъ даже защищать себя?
   При этомъ Гарри съ увлеченіемъ и въ сильныхъ выраженіяхъ разсказалъ о побояхъ, нанесенныхъ Милли, и повторилъ звучнымъ и торжественнымъ голосомъ судебное постановленіе, которое врѣзалось въ его памяти огненными буквами. Онъ разсказывалъ о судьбѣ своего собственнаго договора, о многолѣтнихъ услугахъ своихъ, кончившихся ничѣмъ, если только не хуже. Въ заключеніе Гарри началъ разсказывать исторію своей сестры, но рыданія прервали его голосъ. Слушатели во все это время сохраняли глубокое молчаніе, прерываемое иногда подавленнымъ, невольнымъ стономъ.
   Послѣ непродолжительной паузы Аннибалъ поднялся на ноги.
   -- У меня былъ господинъ въ Виргиніи. Онъ продалъ мою жену и двухъ дѣтей въ Орлеанъ, а потомъ продалъ и меня. Вторую жену мою взяли за долгъ, и она умерла.
   -- Моя мать, сказалъ молодой квартеронъ, вставая съ мѣста: была невольницей въ Кентукки. Отецъ мой былъ трудолюбивый человѣкъ. Мать приглянулась одному мужчинѣ; но не хотѣла и слышать никакихъ его предложеній. Она жаловалась господину, просила защитить ее; но вмѣсто защиты, господинъ продалъ ее. Въ какой нибудь годъ она совершенно посѣдѣла, сдѣлалась полоумная; полоумною и умерла.
   -- Теперь моя очередь говорить, сказалъ одинъ негръ, среднихъ лѣтъ, крѣпкаго тѣлосложенія, широкоплечій, и съ лицомъ, выражавшимъ рѣшительный характеръ. Дайте мнѣ разсказать исторію.
   -- Разсказывай, Мондэй, сказалъ Гарри.
   -- Вы говорили о законахъ; я также имѣлъ съ ними дѣло. Вотъ видите ли: брать мой Самъ и я работали вмѣстѣ на большой плантаціи Мортона, въ Виргиніи. У господина готовилась свадьба,-- денегъ нѣтъ,-- а потому нужно было продать нѣсколько негровъ Тому Паркеру. Томъ Паркеръ всегда покупалъ людей тамъ, гдѣ нуждались въ деньгахъ, и потомъ перепродавалъ ихъ Саутеру, одному изъ ужаснѣйшихъ людей въ томъ краѣ. Самъ, бѣдняга, едва только не умиралъ съ голоду; но кое-какъ перебивался: продастъ, бывало, что нибудь въ лавочку Стона, да тѣмъ и кормится. Саутеръ узналъ про это, и сказалъ, что если поймаетъ его, то отправитъ прямехонько въ адъ. Однажды на плантаціи что-то пропало. Саутеръ воротился домой, привелъ съ собой Стона, и еще одного человѣка, по имени Гарви. Вотъ и говорить Саутеръ: я узнаю отъ него всю правду. Надо вамъ сказать, что всѣ трое были пьяны. Взяли, связали бѣднаго Сама, и начали его тиранить; Саутеръ ни минуты не давалъ отдыха своей ужасной плети; этого мало,-- они жгли его горячими головнями и обливали кипяткомъ. Самъ былъ крѣпкій человѣкъ, но они потѣшались надъ нимъ цѣлый день, такъ что бѣдняга не вынесъ и умеръ. Стоны его разносились по всей плантаціи. Теперь, братія, вы увидите, что изъ этого вышло. Нѣкоторые изъ сосѣднихъ джентльменовъ, въ гомъ числѣ и нашъ господинъ, сказали, что Саутера нужно за это повѣсить, что его нужно представить въ судъ,-- ну и представили; а какъ я быль родной брать Сама, то и отправился въ судъ послушать, чѣмъ дѣло кончится. Судьи начали съ того, что, по мнѣнію ихъ, это вовсе не убійство; потому что негры не люди и убить негра не значитъ убить человѣка. Одинъ изъ адвокатовъ всѣми силами старался доказать, что негры тоже люди,-- тоже человѣческія созданія. На это судья отвѣчалъ, что нѣтъ достаточной улики въ умышленномъ убійствѣ; что господинъ имѣетъ право наказывать невольника, какъ ему вздумается. И почему Саутеръ зналъ, что невольникъ умретъ отъ его наказанія? Вотъ, знаете, судили, рядили; да судья и рѣшилъ, что это преступленіе втораго разряда. Если это убійство принадлежитъ ко второму разряду, то желалъ бы я знать, какое принадлежитъ къ первому разряду! Наконецъ сказали, что Саутера должно посадить на пять лѣтъ въ смирительный домъ. Сказать-то сказали, а сдѣлать-то не сдѣлали! потому что, знаете, отъ такого приговора всегда можно отдѣлаться. Саутеръ пошелъ бы въ верхній судъ, а тамъ, разумѣется, сказали бы, что господина нельзя обвинять, какъ бы онъ ни наказывалъ своихъ невольниковъ. Они рѣшили, что господина надо защищать, какія бы онъ ни дѣлалъ жестокости {Если читатель полагаетъ, что невольникъ, говорившій эти слова, не вполнѣ понялъ судебное постановленіе, то мы приведемъ здѣсь слова, которыя значатся въ судебныхъ протоколахъ Виргиніи и относятся именно до этого дѣла: "По дѣлу Тернера опредѣлено, что владѣтель невольниковъ за преднамѣренное, жестокое, безмѣрное наказаніе своего невольника не можетъ быть обвиняемъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   "Для поддержанія власти господина и для обезпеченія покорности и повиновенія со стороны невольника, законъ необходимо долженъ защищать господина отъ судебнаго преслѣдованія, даже и въ такомъ случаѣ, если побои или наказаніе будутъ преднамѣренны, жестоки или чрезмѣрны. (Протоколы 1831 г.).
   Читатель, если только онъ обладаетъ достаточно твердыми первами, прочитавъ описаніе этого суда, убѣдится, какое дѣйствіе производитъ система невольничества на чувства образованнаго человѣка.}.
   -- Что вы думаете объ этомъ, братія?
   Въ этотъ моментъ кружокъ увеличился новымъ лицомъ. Неожиданное его появленіе навело на собравшихся нѣкоторую боязнь, но это чувство сейчасъ же уступило мѣсто удовольствію и радости.
   -- И ты пришелъ, Генри? сказал ъ Гарри.
   При этихъ словахъ Генри повернулся лицомъ къ факелу, а Гарри ужаснулся, увидѣвъ его странное выраженіе.
   -- Боже мой! что нибудь случилось, Генри? гдѣ Гаркъ?
   -- Умеръ! отвѣчалъ Генри.
   Какъ пораженный пулей передъ паденіемъ своимъ дѣлаетъ прыжокъ, такъ и Гарри припрыгнулъ, испуская стонъ.
   -- Я такъ и думалъ! Я боялся за это, сказалъ Гарри: -- о Гаркъ! Гаркъ! Да пошлетъ мнѣ Богъ смерть тяжелѣе твоей, если я забуду это!
   Любопытство привлекло всѣхъ къ новоприбывшему, который продолжалъ разсказывать о томъ, какъ Гаркъ, возвращаясь поздно на плантацію, возбудилъ подозрѣніе въ своихъ сношеніяхъ съ Гарри,-- какъ Гокумъ, Томъ Гордонъ и его двое пьяныхъ товарищей старались пыткой принудить его признаться,-- какъ вопли несчастнаго Гарка прогнали сонъ на всю ночь изъ всѣхъ хижиніъ на плантаціи,-- какъ умеръ Гаркъ, не подавъ даже вида, что имѣлъ сношенія съ Гарри. Во время этого разсказа слушатели сохраняли глубокое и торжественное молчаніе.
   Между тѣмъ Дрэдъ, сидѣвшій въ сторонѣ съ поникшей головой, и боровшійся съ подавленными чувствами, всталъ съ своего мѣста и, подошедъ къ могилѣ, положилъ на нее руку.
   -- Холмъ свидѣтельства! воскликнулъ онъ: -- Богъ отцовъ ихъ да судитъ между нами. Если они считали себя въ правѣ возстать противъ своихъ притѣснителей, то должны ли винить насъ, если мы слѣдуемъ ихъ же примѣру? Мы ищемъ справедливости, которой не хотятъ оказывать намъ. Они не стыдятся поступковъ своихъ; какъ въ Содомѣ, они творятъ беззаконія, не думая объ исправленіи.
   Дрэдъ замолчалъ и въ теченіе минуты стоялъ съ воздѣтыми къ небу руками. Какъ громовая туча колеблется и перекатывается, сотрясаясь отъ накопленія электричества, такъ и его мрачная фигура дрожала отъ сильныхъ движеній души. Въ эту минуту онъ представлялъ собою нѣкоторое подобіе той грозной силы, передъ которою трепещетъ вся природа.
   Дрэдъ трепеталъ, его руки дрожали; потъ крупными каплями катился по его лицу, въ его глазахъ горѣлъ необыкновенный огонь. Наконецъ изъ груди его стали вырываться звуки, какъ дикій, глухой ревъ раненаго льва; и слова полились свободнымъ потокомъ. Казалось, каждое изъ нихъ болѣе и болѣе вдохновляло Дрэда. Онъ говорилъ, и всѣ окружающіе слушали его въ торжественномъ безмолвіи.
   Мало по малу вдохновеніе исчезало на лицѣ Дрэда. Руки его опустились. Въ теченіе нѣсколькихъ минуть онъ стоялъ съ поникшей головой, чарующая сила его волненія оставляла его слушателей безмолвными. Наконецъ, поднявъ руки къ небу, онъ произнесъ теплую молитву, изливши въ ней всю скорбь души своей.-- Энергія, поддерживавшая его, замѣтно ослабѣвала; послѣ непродолжительнаго молчанія, онъ началъ приходить въ себя, какъ приходить человѣкъ послѣ сильнаго обморока. Обратясь къ взволнованному кружку, Дрэдъ сдѣлалъ знакъ сѣсть и заговорилъ съ ними уже обыкновеннымъ тономъ.
   Совѣщаніе ихъ было довольно продолжительно; но на этотъ разъ не было еще принято невольниками никакого рѣшенія. Они хотѣли ждать, пока ихъ вызовутъ на противодѣйствіе угнетеніямъ. Самъ Дрэдъ, заключая собраніе, сказалъ, что часъ дѣйствія не наступилъ еще.
  

ГЛАВА XLV.

МНЕНІЕ ФРАНКА РОССЕЛЯ.

   Клэйтонъ продолжалъ стремиться къ своей цѣли. Онъ рѣшился просить законодательное собраніе о дозволеніи невольникамъ искать законнаго удовлетворенія за жестокія обиды, и, какъ необходимый приступъ къ тому, о правѣ быть свидѣтелями при судебныхъ слѣдствіяхъ. Франкъ Россель долженъ былъ поступить въ члены слѣдующаго собранія, и потому Клэйтонъ обратился къ нему первому съ цѣлію убѣдить его принять участіе въ этомъ дѣлѣ.
   Читатели наши, вѣроятно, неоткажутся заглянуть въ небольшую уединенную комнату, въ конторѣ Франка, гдѣ онъ по прежнему проводилъ холостую свою жизнь. Клэйтонъ сообщилъ ему всѣ свои планы и намѣренія.
   -- Единственное и безопасное средство къ постепенной эманципаціи, говорилъ онъ:-- заключается въ реформѣ закона; проформу эту должно, само собою разумѣется, начать съ предоставленія невольнику законнаго права охранять свою личность. Нѣтъ ни малѣйшей пользы установлять законы для защиты невольника въ его семейномъ быту, или въ другомъ, какомъ бы то ни было его положеніи, пока мы не откроемъ ему пути, чрезъ Который, въ случаѣ нарушенія этихъ законовъ, можно будетъ помочь ему. Безъ этого главнаго условія, тысячи законовъ будутъ навсегда оставаться мертвою буквою.
   -- Я это знаю, сказалъ Франкъ Россель: -- Въ цѣломъ мірѣ не существовало ничего ужаснѣе нашего закона о невольникахъ. Его можно сравнить съ бездонною пропастью угнетеній. Никто такъ хорошо не знаетъ это, какъ мы, адвокаты. При всемъ томъ, Клэйтонъ, знать это и знать, что надо дѣлать для исправленія зла -- двѣ вещи совершенно различныя.
   -- Мнѣ кажется особенной трудности не можетъ быть тамъ, чтобы знать: что надо дѣлать,-- сказалъ Клэйтонъ. Это очень просто: -- надобно итти прямо впередъ и вразумить общество; надобно перемѣнить законы. Вотъ трудъ, который я назначилъ себѣ, и, Франкъ, ты долженъ помочь мнѣ.
   -- Гм! Но дѣло въ томъ, мой другъ,-- я долженъ сказать тебѣ, безъ дальнѣйшихъ объясненій, что ставить въ щекотливое положеніе интересы Франка Росселя -- совершенно не по моей части; откровенно говорю тебѣ, Клэйтонъ, что на это я не могу согласиться: нельзя. Ты знаешь, что подобная вещь будетъ весьма не понутру нашей партіи. Это было бы тоже самое, что осаждать крѣпость, изъ которой непріятель будетъ бить насъ безъ всякаго для себя урона. Если я поступаю въ законодательное собраніе, то по неволѣ долженъ держаться своей партіи; я представитель моей партіи, и потому не долженъ дѣлать ничего такого, что могло бы поставить ее въ непріятное положеніе.
   -- Но скажи Франкъ, по чистой совѣсти и чести; неужели ты намѣренъ подставить шею свою подъ такую петлю, какъ эта? неужели ты на всю свою жизнь будешь привязанъ къ хвосту этой партіи?
   -- Не думаю, отвѣчалъ Россель. Петля со временемъ распустится сама собою, и тогда я потащу за собой всю партію. Чгобъ разсчитывать на успѣхъ, нужно всѣмъ подчиняться.
   -- Неужели же ты и въ самомъ дѣлѣ не имѣешь другой цѣли въ жизни, какъ только возвыситься въ свѣтѣ? спросилъ Клэйтонъ. Неужели нѣтъ другой великой и доброй цѣли, которая имѣла бы въ глазахъ твоихъ особенную прелесть? Неужели ты не находишь ничего возвышеннаго въ героизмѣ и самоотверженіи?
   -- Можетъ быть и есть, сказалъ Россель, послѣ непродолжительнаго молчанія: -- но, въ свою очередь, и я тебя спрошу: есть ли и въ самомъ дѣлѣ что нибудь возвышенное? Свѣтъ будетъ смотрѣть на меня, какъ на шарлатана. Каждый гонится за чѣмъ нибудь существеннымъ, и, чортъ ьозьми! почему же и мнѣ не слѣдовать примѣру прочихъ?
   -- Человѣкъ не можетъ существовать однимъ только хлѣбомъ, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Ко всякомъ случаѣ, хлѣбъ самъ по себѣ -- вещь превосходная, возразилъ Франкъ, пожавъ плечами.
   -- Однако, сказалъ Клэйтонъ: -- я не шучу, да и не желаю, чтобы ты шутилъ. Я хочу, чтобы ты отправился, вмѣстѣ со мною, въ самую глубь твоей души, туда, гдѣ нѣтъ волненія; хочу поговорить съ тобой откровенно и серьёзно. Твой полушуточный тонъ не предвѣщаетъ хорошаго: онъ слишкомъ старъ для тебя. Человѣкъ, который принимаетъ все въ шутку въ твои лѣта, не обѣщаетъ многаго: что будетъ изъ него, когда ему стукнетъ пятьдесятъ? Ты знаешь, Франкъ, что система невольничества, если мы не замѣнимъ ее, поразитъ наше государство, какъ ракъ поражаетъ человѣческій организмъ.
   -- Знаю, сказалъ Франкъ: -- зародышъ его уже давно развивается.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Клэйтонъ:-- если не для чего либо другаго, если не изъ гуманности къ невольникамъ, то во всякомъ случаѣ, мы обязаны сдѣлать что нибудь -- для пользы бѣлыхъ; потому что система эта влечетъ насъ къ варварству съ быстротою, какую только можно представить себѣ. Виргинія не только разорилась чрезъ нее, но совершенно погибла. Сѣверная Каролина, мнѣ кажется, пользуется завидною извѣстностью, какъ самый невѣжественный и бѣднѣйшій штатъ въ цѣломъ союзѣ. Не думаю, чтобы во всей Европѣ нашлось государство, гдѣ бѣдное сословіе несчастнѣе, порочнѣе и униженнѣе, чѣмъ въ нашихъ невольническихъ штатахъ. Система эта уменьшаетъ у насъ населеніе. Болѣе или менѣе способные люди изъ простаго сословія ненавидятъ ее. Они стремятся въ какой нибудь штатъ, гдѣ можно имѣть дѣло съ людьми порядочными. Съ каждымъ годомъ сотни и сотни переселяются изъ Сѣверной Каролины въ западные штаты. А какая причина тому?-- Неестественная организація общества. Должно же наконецъ предпринять какія нибудь мѣры къ уничтоженію этого зла. Должно же когда нибудь сдѣлать первый шагъ къ прогрессу; въ противномъ случаѣ, можно сказать, что мы ни къ чему не способны.
   -- Клэйтонъ, сказалъ Россель, такимъ серьёзнымъ тономъ, къ какому онъ не привыкъ: я представляю тебѣ весьма важный и истинный фактъ, что мы не можемъ этого сдѣлать. Люди, которые забрали власть въ свои руки, рѣшились держать ее за собою, и они не дремлютъ. Они ни подъ какимъ видомъ не позволятъ сдѣлать первый шагъ къ прогрессу,-- потому что не намѣрены разстаться съ властью. Они не захотятъ потерять двѣ трети {Это выраженіе принадлежитъ Конституціи Соединенныхъ Штатовъ. Оно означаетъ что три невольника равняются одному свободному человѣку, относительно представительной части народонаселенія.} голосовъ, которыми располагаютъ: скорѣе они согласятся умереть. Подумай только о томъ, что система невольничества сохраняетъ цѣлость покрайней мѣрѣ двадцати четырехъ милльоніовъ долларовъ. Неужели ты полагаешь, что эти люди сколько побудь заботятся о несчастныхъ бѣлыхъ, о гибели штата и т. п.? По ихъ понятіямъ, бѣднѣйшее сословіе бѣлыхъ можетъ убираться въ адъ, лишь бы имъ самимъ остаться въ покоѣ. Что же касается до разоренія штата, то они думаютъ, что этого несчастія нельзя ожидать при ихъ жизни. Вотъ что нужно говорить. Эти люди владѣютъ нами,-- тобою, мною. Они господствуютъ надъ каждымъ существомъ въ этихъ Соединенныхъ Штатахъ, они могутъ хлопнуть бичемъ надъ головой каждаго почтеннаго человѣка отъ Мэна до новаго Орлеана, и никто не долженъ возставать противъ такой наглости. Они управляютъ всѣмъ государствомъ: армія, флотъ, государственная казна, государственныя должности -- все въ ихъ рукахъ; и тотъ, кто хочетъ возвыситься, долженъ непремѣнно подниматься по ихъ лѣстницѣ. Другой лѣстницы для этой цѣли не существустъ. Во всѣхъ Соединенныхъ Штатахъ нѣтъ интереса, на который они не имѣли бы вліянія; нѣтъ общества, дѣйствія котораго они не повѣряли бы. Я тебѣ одно скажу, Клэйтонъ: -- вступать въ борьбу съ ихъ вліяніемъ -- тоже самое, что утишить сѣверный вѣтеръ горстью золы.-- Теперь, если была бы хотя малѣйшая надежда сдѣлать что нибудь доброе черезъ твое предпріятіе,-- если бы ты имѣлъ въ виду хоть какой нибудь успѣхъ; то, почему же? я бы охотно принялъ твою сторону. Но въ твоемь предпріятіи я не вижу ни надежды, ни успѣха. Учрежденіе невольничества не можетъ быть измѣнено; и въ такомъ случаѣ почему же и мнѣ не защищать его вмѣстѣ съ другими?
   -- Почему же не можетъ быть измѣнено? сказалъ Клэйтонъ.-- Оно должно измѣниться, когда и природа вступаетъ въ бой противъ зла.
   -- Не спорю; но только это длинная исторія; и, конечно, я перейду къ тому, на чьей сторонѣ окажется перевѣсъ ранѣе моей кончины. Тебѣ, Клэйтонъ, и всегда говорю правду; я не хочу обманывать тебя. Успѣхъ я обожаю; я не созданъ для пораженія; я долженъ имѣть власть. Въ поддержаніи системы невольничества заключается вся политика вождей нынѣшняго поколѣнія. Они сопротивляются тамъ, гдѣ дѣло касается ихъ политики. Они должны распространять ее по всей территоріи. Они должны поддерживать перевѣсъ своей власти во всей территоріи. Они должны поддерживать этотъ перевѣсъ, чтобъ стать выше общественнаго мнѣнія о человѣчествѣ. То, что ты называешь моральнымъ чувствомъ,-- чистѣйшій вздорь! Весь міръ соглашается и соглашался съ существующимъ порядкомъ вещей въ нашемъ государствѣ. Правда, въ настоящее время все вопіетъ противъ невольничества; но сдѣлай успѣхъ наши властелины,-- и вопль этотъ затихнетъ. Англія шумитъ теперь и хлопочетъ, по при малѣйшей неудачѣ невольниковъ она будетъ кротка, какъ овечка. Игвѣстное дѣло, что люди всегда будутъ шумѣть, когда нѣтъ возможности принудить ихъ держать языкъ на привязи; но что касается до Англіи, то ей во всякое время можно заткнуть ротъ хлопчатой бумагой. Она любитъ торговлю и ненавидитъ войну. Такъ точно затихнетъ и шумъ цѣлаго свѣта противъ системы невольничества. Теперь, когда ты видишь, какъ перемѣнчива и какъ обманчива человѣческая натура, то стоитъ ли и храбриться! Весь родъ человѣческій, вмѣстѣ, не стоитъ, Клэйтонъ, какой нибудь пуговицы, и самоотверженіе на пользу человѣчества -- чистѣйшая нелѣпость! Вотъ мой взглядъ на этотъ предметъ.
   -- Прекрасно, Франкъ. Ты высказалъ откровенно,-- теперь моя очередь. Родъ человѣческій, какъ ты говоришь, можетъ быть чистѣйшею нелѣпостью,-- но долгъ каждаго человѣка состоитъ въ сознаніи, что онъ существуетъ не исключительно для одного себя. Я не такого мнѣнія. Я не обожаю успѣхъ, я не хочу обожать его. Если обстоятельства въ жизни вызываютъ меня на совершеніе праваго и благороднаго подвига, я не отстану отъ него до самой смерти; будетъ ли мое предпріятіе обѣщать успѣхъ или нѣтъ,-- мнѣ все равно.
   -- Съ этимъ я совершенно согласенъ, сказалъ Россель: -- такихъ людей, какъ ты, Клэйтонъ, я уважаю. Ты представляешь собою героическую поэму, которая можетъ служить иному развлеченіемъ въ жизни. Полагаю, ты не разсердишься, если я скажу, что съ своимъ предпріятіемъ ты страшно рискуешь своею популярностью?
   -- Нисколько, сказалъ Клэйтонъ.
   -- Я не на шутку боюсь, что рано или поздно, но ты будешь поставленъ въ самое затруднительное, безвыходное положеніе.
   -- И прекрасно.
   -- Разумѣется; я зналъ, что ты скажешь прекрасно. Но скажи, пожалуйста, къ чему ты поднимаешь столь трудное и многосложное дѣло? Почему бы тебѣ не начать ходатайства о воспрещеніи разъединять семейство? Объ этомъ такъ много было шуму въ Европѣ, да и въ цѣломъ свѣтѣ, что не мѣшало бы дать движеніе такому вопросу. Политическіе люди, повидимому, намѣрены что нибудь сдѣлать по этому предмету. Это имѣетъ пріятный жффектъ и доставитъ издателямъ газетъ въ сѣверныхъ штатахъ случай сказать нѣсколько словъ въ наше оправданіе. Кромѣ того, у насъ есть много простосердечныхъ людей, которые не любятъ, да и не умѣютъ, заглядывать слишкомъ глубоко въ вещи подобнаго рода. Они увидятъ въ этомъ возможность сдѣлать что нибудь дѣйствительное въ пользу невольниковъ. Если ты будешь просить объ этомъ, то потянешь за собой толпу народа; тогда и я готовъ содѣйствовать тебѣ.
   -- Ты знаешь, Франкъ, очень хорошо, да къ тому же я и сказалъ тебѣ, что безполезно издавать подобный законъ, не предоставивъ невольнику возможности приносить жалобу и свидѣтельствовать въ судѣ противъ нарушенія этого же самаго закона.
   -- Такъ, такъ, сказалъ Россель: -- но позволь предложить тебѣ еще одинъ вопросъ. Можешь ли ты драться? Хочешь ли ты драться? Рѣшишься ли ты вооружиться ножемъ и пистолетомъ и убивать каждаго, кто пойдетъ противъ тебя?
   -- Разумѣется, нѣтъ. Ты знаешь, Франкъ, что я человѣкъ миролюбивый. Такія варварскія средства не въ моемъ вкусѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, любезный другъ, ты не способенъ на реформу въ южныхъ штатахъ. Я разсказу тебѣ одну вещь, которую недавно узналъ. Ты сдѣлалъ нѣкоторыя замѣчанія на публичномъ митингѣ въ И...; эти замѣчанія подняли страшный вопль, начало котораго я приписываю Тому Гордону. Посмотри сюда. Замѣтилъ ли ты эту статью въ газетѣ "Голосъ Свободы"? сказалъ Россель, взглянувъ на груду бумагъ, лежавшихъ въ безпорядкѣ на письменномъ столѣ: -- гдѣ эта статья? А! вотъ она!
   Въ то же время онъ передалъ Клэйтону листокъ, съ эпиграфомъ: Свобода и союзъ во вики вѣковъ нераздѣльны, и указалъ на заглавіе:

ЗАЩИТНИКЪ АБОЛИЦІОНИЗМА.

Граждане, берегитесь!

   "Нѣсколько дней тому назадъ, мы имѣли удовольствіе слышать заключительную рѣчь въ Вашингтонскомъ Земледѣльческомъ Обществѣ. Въ этой рѣчи, ораторъ, мистеръ Эдуардъ Клэйтонъ, преднамѣреннно уклонился отъ своего предмета, чтобъ сдѣлать возмутительныя и мятежныя замѣчанія на состояніе законовъ, изданныхъ для управленія нашимъ невольническимъ населеніемъ. Приверженцамъ и защитникамъ нашихъ учрежденій время пробудиться! Замѣчанія подобнаго рода, пущенныя въ народѣ безпечномъ и невѣжественномъ, непремѣнно будутъ источникомъ мятежей и возстаній. Этотъ молодой человѣкъ, какъ кажется, зараженъ ядомъ сѣверныхъ аболиціонистовъ. Намъ необходимо внимательно слѣдить за образомъ дѣйствій такихъ людей. Единственное средство для сохраненія неприкосновенности нашихъ правъ заключается въ постоянной бдительности. Мистеръ Клэйтонъ принадлежитъ къ одной изъ самыхъ старинныхъ и самыхъ почтенныхъ фалмлій,-- обстоятельство, дѣлающее его поведеніе тѣмъ болѣе неизвинительнымъ."
   Клэйтонъ прочиталъ статью съ свойственной ему спокойной улыбкой.
   -- Кажется, я говорилъ весьма немного, сказалъ онъ: -- я только указалъ на увеличеніе пользы для нашего земледѣлія чрезъ кроткое обращеніе и распространеніе моральнаго чувства между нашими работниками; а это, само собою разумѣется, заставило меня коснуться закона о невольникахъ. Я сказалъ не больше того, что извѣстно каждому.
   -- Но развѣ ты не знаешь, Клэйтонъ, сказалъ Россель:-- что если человѣкъ имѣетъ врага, или кого бы то ни было, питающаго къ нему злобу, то, дѣлая замѣчанія подобнаго рода, онъ дастъ ему въ руки громадную силу противъ себя? Нашъ простой народъ до такой степени невѣжественъ, что находится въ рукахъ всякаго, кто только хочетъ извлечь изъ него пользу. Это все равно, что пчелиный рой; въ немъ можно поддерживать порядокъ ударами въ металлическій тазъ. Томъ Гордонъ завелъ такой тазъ и намѣренъ управлять простымъ народомъ. Онъ отъ природы имѣетъ буйный характеръ, и не мудрено, что повлечетъ за собою всю чернь. И потому ты долженъ беречься. Твои родные расположены въ твою пользу; но случись что нибудь, и они оставятъ тебя. Кто же тогда будетъ тебя поддерживать? Совѣщался ли ты съ кѣмъ нибудь?
   -- Я говорилъ съ нѣкоторыми изъ протестантскихъ духовныхъ.
   -- И, безъ всякаго сомнѣнія, сказалъ Россель: -- они обѣщали помолиться за тебя. Если ты получишь успѣхъ, они произнесутъ тебѣ похвальное слово. Послушай, Клэйтонъ, я, съ своей стороны, вотъ что сдѣлаю. Если Томъ Гордонъ будетъ нападать на тебя, я заведу съ нимъ ссору и убью его, не подумавъ. Такихъ вещей я терпѣть не могу,-- и мой поступокъ нисколько мнѣ не повредитъ въ отношеніи къ моей партіи.
   -- Благодарю тебя, Россель; надѣюсь, такого рода услуга мнѣ не понадобится.
   -- Любезный другъ, продолжалъ Россель: -- вы, философы, имѣете чрезвычайно ошибочное мнѣніе на счетъ смертоноснаго оружія. Имъ не слѣдуетъ пренебрегать въ борьбѣ съ людьми бездушными. Пара хорошихъ пистолетовъ тебѣ не повредитъ; я не шутя говорю, Клэйтонъ, что ты долженъ носить пистолеты. Если враги твои узнаютъ, что ты имѣешь ихъ при себѣ и, въ случаѣ крайности, намѣренъ сдѣлать изъ нихъ употребленіе, они, повѣрь, будутъ держаться подальше. Жизнь еще имъ не надоѣла. А я увѣренъ, что въ непродолжительномъ времени у насъ поднимется порядочная суматоха. Томъ Гордонъ далеко хитрѣе, чѣмъ ты полагаешь; онъ записался въ члены конгресса, и повѣрь,-- съ его правилами онъ пріобрѣтетъ много голосовъ. Въ конгрессѣ онъ надѣлаетъ шуму; это навѣрное. Чтобъ показать себя, чтобъ дать нѣкоторую извѣстность своему имени, ему стоитъ только стать во главѣ крестоваго похода противъ аболиціонистовъ.
   -- Послѣ этого, намъ нельзя ни свободно говорить, ни свободно разсуждать въ нашемъ штатѣ, сказалъ Клэйтонъ: -- скажи, гдѣ же мы находимся?
   -- Гдѣ мы находимся, любезный другъ? Гм! я знаю гдѣ; а если ты не знаешь, то узнаешь теперь. Свободно разсуждать? Конечно, мы можемъ обсуживать этотъ вопросъ только съ одной стороны, или, пожалуй, обсуживать со всѣхъ сторонъ всякій другой вопросъ, кромѣ этого. Объ этомъ предметѣ нельзя разсуждать свободно; тебѣ не позволятъ этого, пока владѣльцы невольниковъ будутъ поддерживать свою власть. Неужели ты думаешь, что они расположены позволить этимъ несчастнымъ, я говорю о бѣлыхъ,-- сбросить съ своихъ глазъ повязку, которая даетъ возможность такъ легко водить ихъ за носъ? Сдѣлай только они это и тогда прійдется имъ страшно поплатиться. Въ настоящее время эти жалкія созданія находятся въ довольно безопасномъ непокойномъ состояніи, такъ что партіи могутъ дѣйствовать посредствомъ ихъ по своему произволу; у нихъ есть голоса; остается только пользоваться ими. Они шумятъ, горой стоятъ за наши учрежденія, потому собственно, что они величайшіе невѣжи не знаютъ, что болѣе всего вредитъ имъ. И опять негры:-- это хитрый народъ. У нихъ такія длинныя уши и такъ они пронырливы, что имъ все извѣстно, что бы ни говорили въ кругу владѣтелей невольниковъ; отсюда-то и старинная боязнь возстанія. А это, Клэйтонъ, слово страшное! Негры, я тебѣ скажу, точно темный колодецъ, въ которомъ не видно, что скрывается на днѣ.
   -- По всему этому, сказалъ Клэйтонъ: -- единственный способъ, и притомъ самый безопасный, предотвратить возстаніе -- это реформа. Негры -- терпѣливое племя -- они въ состояніи долго переносить всякія обиды; имъ только стоитъ показать, что о нихъ заботятся,-- и это уже будетъ самымъ дѣйствительнымъ предотвращеніемъ бѣдствія. Если вы хотите возстанія, то затворите этотъ предохранительный клапанъ: паръ самъ собою вырвется наружу. Въ настоящее время умы, такъ сказать, ростутъ; а ростъ ничѣмъ не остановишь: нѣтъ силы, подобной росту. Я видѣлъ вязъ, который раскололъ скалу потому только, что ему нуженъ былъ свѣтъ и воздухъ; и онъ пробилъ себѣ отверзтіе. Посмотри на аристократію Англіи; почему она сохранила свою самостоятельность? Потому что знала, гдѣ и когда нужно уступить; потому что никогда и никому не мѣшала разсуждать; потому что снисходительно отступала въ сторону передъ силою возрастающаго народа. Вотъ главная причина ея существованія по настоящее время, между тѣмъ какъ аристократія Франціи раздроблена до атомовъ.
   -- Любезный Клэйтонъ, сказалъ Россель: -- все это совершенно справедливо и весьма убѣдительно; но тебѣ не убѣдить въ этомъ нашу аристократію. Наши аристократы осѣдлали молнію, и намѣрены мчаться на ней, очертя голову. Они думаютъ соединить Кубу съ Сандвичевыми островами,-- и Богъ вѣсть, что хотятъ сдѣлать! Хотятъ основать великую и могущественную невольническую имперію; при чемъ Сѣверные Штаты должны быть для нея тѣмъ же, чѣмъ была Греція для Рима. Мы будетъ управлять ими, а они -- доставлять для насъ удобства жизни. Въ Южныхъ Штатахъ очень хорошо умѣютъ управлять народомъ. Мы еще въ колыбели начинаемъ изучать эту науку; у насъ много свободнаго времени изучать ее,-- намъ больше нечего дѣлать. Свободные штаты имѣютъ свои факторіи, торговые дома, училища и другія заведенія для народнаго образованія; и если мы достаточно осторожны, если мы не говоримъ имъ слишкомъ ясно, куда завлекаемъ ихъ, то они и не узнаютъ, пока не попадутъ въ нашу ловушку.
   -- Прекрасно, сказалъ Клэйтонъ: но ты исключилъ изъ своего разсчета еще одинъ элементъ силы.
   -- Какой же именно? спросилъ Россель.
   -- Бога.
  

ГЛАВА XLVI.

ПЛАНЫ ТОМА ГОРДОНА.

   Томъ Гордонъ, между тѣмъ, началъ управлять родительской плантаціей, совершенно отступивъ отъ прежней кроткой, снисходительной системы. При его безграничномъ мотовствѣ, при необузданномъ своенравіи, не было никакой возможности удовлетворить всѣ его денежныя требованія. Не выходя изъ границъ, опредѣленныхъ закономъ, онъ столько же обращалъ вниманія на пути, по которымъ приходили къ нему деньги, сколько обращаетъ на это вниманіе разбойникъ на большой дорогѣ. Если Томъ былъ дурной владѣтель негровъ и господинъ, то потому, что въ душѣ его недоставало нѣкоторыхъ, необходимыхъ качествъ. Природа одарила его свѣтлымъ и проницательнымъ умомъ, энергическимъ и живымъ характеромъ. Подобно многимъ молодымъ людямъ, онъ неспособенъ былъ обманывать и обольщать себя ложными взглядами на вещи. Онъ смѣло, съ открытыми глазами, шелъ по пути нечестія и зла; весьма мало обращалъ вниманія на общественное мнѣніе, и еще того меньше на мнѣніе людей благоразумныхъ и добросовѣстныхъ. Поэтому для него рѣшительно было все равно, что думали другіе о немъ самомъ, или о его поступкахъ. Поговорятъ, устанутъ и замолкнутъ, въ свою очередь думалъ онъ о ближнихъ.
   Слова умирающей Нины: "берегите, Клэйтонъ, моихъ людей скажите Тому, чтобы онъ не обижалъ ихъ", часто приходили на память Клэйтону, послѣ отъѣзда его съ плантаціи. Между этими двумя характерами существовала такая непроходимая бездна, что невозможно было допустить даже мысли о сближеніи.
   Ожидать чего нибудь хорошаго отъ передачи Тому послѣдняго желанія его сестры, Клейтонъ считалъ совершенно безнадежнымъ. А между тѣмъ предметъ этотъ тревожилъ его, не давалъ ему покоя. Какое имѣлъ онъ право скрывать такое завѣщаніе? Не обязанъ ли онъ былъ испробовать всѣ средства; какъ бы они4 повидимому, ни были безнадежны? Подъ вліяніемъ этого чувства, Клэйтонъ сѣлъ однажды и написалъ Тому Гордону, въ простыхъ, безыскусственныхъ выраженіяхъ, но со всѣми подробностями, о послѣднихъ минутахъ жизни Нины; написалъ въ той надеждѣ, что, если слова его не подѣйствуютъ на Тома, то по крайней мѣрѣ успокоятъ его собственную совѣсть. Смерть и могила имѣютъ свои священныя преимущества; -- одна мысль о нихъ нерѣдко пробуждаетъ въ душѣ человѣка чувство любви,-- нe проявлявшееся въ теченіе всей его жизни. Немногіе обладаютъ такимъ каменнымъ сердцемъ, чтобы не тронуться описаніемъ послѣднихъ минутъ жизни тѣхъ людей, съ которыми находились въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ.... Письмо было подано Тому Гордону однажды вечеромъ, когда, къ удивленію, онъ былъ одинъ; товарищи разъѣхались, между тѣмъ какъ легкій недугъ принудилъ Тома остаться на нѣкоторое время дома.-- Томъ прочиталъ письмо со вниманіемъ. Онъ, однакоже, имѣлъ слишкомъ положительный характеръ, слишкомъ много проницательности, чтобъ не отгадать цѣли этого посланія. Человѣкъ съ другою душою, быть можетъ, расплакался бы надъ подобнымъ письмомъ, предался бы влеченію сантиментальной горести, и подумалъ бы о своихъ порокахъ и заблужденіяхъ. Не таковъ былъ Томъ Гордонъ. Онъ не любилъ предаваться чувствамъ, которыя могли бы привести въ движеніе его нравственную натуру. Онъ не безнамѣренно велъ порочную жизнь;-- напротивъ, дѣлалъ зло съ извѣстной цѣлію, съ неутомимою энергіей. Чтобъ поддержать насильственное спокойствіе въ своей совѣсти, онъ прибѣгалъ къ такимъ средствамъ, которыя постоянно возбуждали его организмъ и не допускали углубляться въ самого себя. Онъ никогда не рѣшался побесѣдовать téte-à-tète съ своею совѣстью: рѣшившись, разъ и навсегда, слѣдовать по пути порока, угождать плоти и дьяволу, онъ старался устранять отъ себя все, что только могло, хотя бы на самое короткое время, произвесть въ его душѣ непріятное волненіе. При всемъ томъ, онъ зналъ очень хорошо, что въ томъ, противъ чего онъ постоянно боролся, много было прекраснаго и чистаго, возвышеннаго и благороднаго. Письмо Клэйтона казалось факеломъ, который держалъ прекрасный ангелъ, освѣщая мрачное логовище демона. Свѣтъ этого факела былъ невыносимъ для Тома. Прочитавъ письмо, Томъ швырнулъ его въ огонь, гнѣвно позвонилъ въ колокольчикъ и приказалъ подать горячій пуншъ и новый ящикъ сигаръ.
   Томъ Гордонъ легъ въ постель совершенно пьяный: шелестъ крыльевъ отлетавшаго опечаленнаго генія-хранителя, который виталъ надъ нимъ во время чтенія письма, не достигъ до его слуха. На другой день изгладилось всякое впечатлѣніе. Томъ Гордонъ чувствовалъ только болѣе сильное отвращеніе къ Клэйтону, который письмомъ своимъ произвелъ въ его душѣ столь непріятное ощущеніе.
   Въ сосѣднемъ народонаселеніи Томъ Гордонъ пользовался значительною популярностію. Онъ рѣшился управлять простымъ народомъ и управлялъ. Всѣ неизвѣстные, невѣжественные, праздношатающіеся люди, которыми такъ изобилуютъ невольническіе штаты, безусловно подчинились ему. Всегда готовые помогать ему во всѣхъ его предпріятіяхъ, всегда способные служить орудіемъ мщенія Тома его противникамъ, они были грознымъ оружіемъ въ его рукахъ. Томъ былъ настоящій владѣтель невольниковъ. Онъ имѣлъ способность обнимать вопросъ о невольничествѣ со всѣхъ сторонъ; изучилъ его отъ начала до конца, и рѣшилъ, что при жизни его этотъ главный камень въ основѣ его штата не будетъ сдвинутъ съ мѣста. Дѣйствуя противъ аболиціонистовъ съ неутомимой энергіей и прибѣгая къ силѣ тамъ, гдѣ доводы его не имѣли надлежащаго дѣйствія, онъ былъ грознымъ противникомъ защитниковъ негровъ. Онъ, какъ полагалъ Франкъ Россель, былъ авторомъ статьи, которая появилась въ газетѣ "Голосъ Свободы" и которая произвела свое дѣйствіе, возбудивъ общественное подозрѣніе. Обстоятельство, что всѣ его усилія отъискать Гарри оставались безуспѣшными, все болѣе его раздражало. Тщетно посылалъ онъ охотниковъ и собакъ. Тщетно изслѣдовано было болото по всѣмъ направленіямъ. Мысль, что Гарри ускользнулъ изъ рукъ его, приводила его въ бѣшенство. До него доходили неясные слухи, что Гарри живетъ въ болотахъ у одного негра, необыкновенной энергіи и силы, притонъ котораго никто еще не открывалъ, и Томъ поклялся отъискать его. Начиная подозрѣвать, что нѣкоторые изъ его невольниковъ имѣли сношенія съ Гарри, онъ рѣшился ихъ обнаружить. Слѣдствіемъ такого подозрѣнія была сцена жестокости и тиранства, о которой мы сказали въ предъидущей главѣ. Варварски искаженный трупъ Гарка былъ похороненъ, и Томъ не чувствовалъ ни угрызенія совѣсти, ни даже стыда. Да и зачѣмъ ему стыдиться, если прямой смыслъ законнаго постановленія защищалъ его? Это былъ ни болѣе, ни менѣе, какъ случай, во время исполненія законной власти надъ мятежнымъ невольникомъ.
   -- Дѣло въ томъ, Кэйтъ, сказалъ онъ однажды своему задушевному пріятелю, Теофилу Кэйту: я рѣшился, во чтобы то ни стало, отъискать этого бездѣльника. Я распубликую о немъ въ газетахъ и назначу награжденіе за его голову. Мнѣ кажется,-- это будетъ успѣшнѣе. Поставлю хорошую цифру: все же будетъ лучше, чѣмъ ничего.
   -- Жаль, что ты не могъ поймать его живаго,-- сказалъ Кэйтъ: надо бы показать примѣръ на немъ.
   -- Знаю; -- да что же дѣлать? Этотъ человѣкъ, съ самаго дѣтства моего, былъ для меня, какъ бѣльмо. Только вспомню о немъ, то вотъ такъ и кажется, что во мнѣ бѣснуются черти.
   -- А въ тебѣ они водятся, сказалъ Кэйтъ: -- это вѣрно.
   -- Водятся,-- это я знаю, сказалъ Томь. Мнѣ только нуженъ случай выказать ихъ. Они у меня запляшутъ, если только жена этого мерзавца попадетъ въ мои руки.-- Попадетъ;-- рано или поздно!-- Знаешь ли, что, Кэйтъ? мнѣ все думается, что Гарри имѣетъ сообщниковъ на нашей плантаціи. Они знаютъ, гдѣ онъ скрывается. Напримѣръ, хоть бы этотъ длинноносый скелетъ Скинфлинтъ, который ведетъ торговлю съ бѣглыми невольниками,-- онъ непремѣнно знаетъ, гдѣ Гарри. Только эта бестія, страшный лжецъ,-- отъ него ничего не добьешься. Когда нибудь ужь я подожгу его берлогу и застрѣлю его, если нескажетъ мнѣ правду! Джимъ Стоксъ ночевалъ у него однажды и слышалъ, какъ Скинфлинтъ съ кѣмъ-то разговаривалъ между двѣнадцатью и часомъ ночи;-- Джимъ выглянулъ изъ окна и увидѣлъ, что Скинфлинтъ продавалъ порохъ какому-то негру.
   -- О, это не могъ же быть Гарри, сказалъ Кэйтъ.
   -- Разумѣется нѣтъ; но кто нибудь изъ шайки, въ которой онъ скрывается. И потомъ -- хоть бы этотъ Гаркъ. Джимъ говоритъ, что онъ разговаривалъ и отдалъ письмо, взятое почты, какому-то человѣку, который выѣхалъ. Я думалъ, что мы вытянемъ изъ его старой шкуры всю правду, но не тутъ то было.
   -- Гокумъ не знаетъ своего дѣла, сказалъ Кэйтъ: -- ему бы не слѣдовало кончать съ Гаркомъ такъ скоро.
   -- Гокумъ настойчивъ, какъ и всѣ его единоплеменники. Гаркъ былъ отчаянная голова, и хорошо, что умеръ; въ послѣднее время онъ сдѣлался чрезвычайно угрюмымъ и, вѣроятно, внушилъ другимъ неграмъ мятежныя чувства. Къ тому же Гокуму приглянулась жена Гарка, а Гаркъ былъ ревнивъ.
   -- Чортъ возьми! да это настоящій романъ! вскрикнулъ Кэйтъ, захохотавъ.
   -- Теперь скажу тебѣ еще одну вещь, въ которой намѣренъ сдѣлать реформу, сказалъ Томъ: -- по здѣшнимъ плантаціямъ разъѣзжаетъ какой-то заморенный, слюнявый старикашка, и распространяетъ между невольниками мысль, чтъ съ ними жестоко обходятся. Это мнѣ не нравится. Я намѣренъ зажать ему ротъ. Я объявляю ему наотрѣзъ, что, если онъ появится въ здѣшнихъ краяхъ, то выѣдетъ отсюда въ куриномъ нарядѣ: я велю осмолить его и выкатать въ перьяхъ.
   -- Вотъ это славно!
   -- Говорятъ, что сегодня онъ пріѣдетъ на годичный митингъ въ деревянную часовню,-- вотъ что тамъ, на перекресткѣ; хотятъ будто бы основать церковь на противо-невольническихъ началахъ. Презрѣнныя твари! Подумай только о дерзости собираться вмѣстѣ, трактовать о невольничествѣ, и рѣшаться не допускать нашего брата въ свои скопища.
   -- Неужели и въ самомъ дѣлѣ, они намѣрены основать такую церковь?
   -- Говорятъ, отвѣчалъ Томъ:-- только сильно ошибутся въ своихъ разсчетахъ! Я уже шепнулъ Джиму Стоксу. Джимъ, сказалъ я: -- какъ ты думаешь, не понадобится ли имъ музыка сегодня? Джимъ сразу меня понялъ и явится туда съ парой собакъ, да съ старыми желѣзными тазами. Надѣюсь, оркестръ будетъ отличный. Мы поѣдемъ послушать. Сегодня обѣщали обѣдать у меня Билль Экерсъ, Бобъ Стори и Симъ Декстеръ. Вечеркомъ мы и отправимся.
  

ГЛАВА XLVII.

САМОУПРАВСТВО И НАСИЛІЕ.

   Лучи полуденнаго солнца рѣзко пробивались сквозь узорчатыя вѣтви вѣковыхъ сосенъ. Только свистъ дятла, долбившаго деревья, нарушалъ глубокую тишину въ непроходимой чащѣ лѣса. Но вдругъ, на заглохшей тропѣ раздались звуки человѣческаго голоса. Кто-то запѣлъ гимнъ, слова котораго такъ странно дѣйствовали на слухъ и на душу, среди дремлющей природы:
  
   "Іисусъ Христосъ жилъ, страдалъ, и умеръ.
   Нужно ли же знать мнѣ что-либо больше.
   Премудрости другой я не ищу.
   Повѣдайте мнѣ это, и больше ничего.
   Скажите мнѣ, что Онъ, Спаситель мой,
   Жилъ, былъ распятъ на крестѣ, и умеръ за меня."
  
   При послѣднихъ словахъ, на поворотѣ лѣсной тропы показалась конная фигура, медленно подвигавшаяся впередъ. Это былъ мистеръ Диксонъ. Добрый человѣкъ этотъ, вся жизнь котораго проведена была въ одинокихъ странствованіяхъ, усвоилъ привычку преимущественно ѣздить но лѣснымъ дорогамъ, гдѣ нависшія вѣтви деревъ замѣняли, въ его воображеніи, своды священнаго храма. Онъ ѣхалъ, опустивъ поводья, держа въ рукахъ карманную библію, и отъ времени до времени напѣвалъ гимны, подобные тому, который мы сейчасъ только слышали. Въ настоящую минуту онъ, повидимому, углубленъ быль въ теплую молитву. Мистеръ Диксонъ, по истинѣ, имѣлъ причину молиться. Простота и откровенность его рѣчи навлекли на него нерасположеніе собратовъ и оттолкнули отъ него даже лучшихъ друзей. Онъ совершенно лишился помощи, которую добровольно оказывали ему, при его крайне бѣдномъ состояніи. Его жена, слабаго здоровья, трудилась съ утра и до ночи, свыше своихъ силъ. Голодъ нерѣдко заглядывалъ въ двери бѣднаго коттеджа, но ежедневная молитва отгоняла его прочь. Прошеніе: хлѣбъ нашъ насущный дождь намъ днесь, никогда еще не оставалось безъ отвѣта, но на завтрашній день, не говоря уже про отдаленное будущее, у него не было хлѣба. Многіе пріятели говорили ему, что если онъ оставитъ ничтожное и безполезное предпріятіе, онъ будетъ жить въ изобиліи, и даже оставлять отъ избытка на черный день. Онъ просилъ старшинъ о назначеніи его на вакантное мѣсто, въ церкви города И...., но ему отвѣчали:
   -- Намъ нравятся твои проповѣди, когда ты оставляешь въ покоѣ спорные пункты, и если ты согласишься ничего не говорить о щекотливыхъ и возбуждающихъ предметахъ текущаго времени, мы съ радостью предоставимъ тебѣ это мѣсто.
   При этомъ они поставляли ему на вить его нищету, жалкое здоровье жены и нужды дѣтей; по мистеръ Диксонъ отвѣчалъ:
   -- "Человѣкъ не будетъ жить однимъ только хлѣбомъ! Въ волѣ Божіей питать меня, и Онъ напитаетъ."
   Они удалились отъ него, говоря, что это глупецъ, что это сумасбродный человѣкъ. Онъ былъ не первый, о которомъ говорили его собраты: "пусть себѣ -- какъ знаетъ, такъ и дѣлаетъ!" Проѣзжая по лѣсной тронѣ, мистеръ Диксонъ говорилъ о нуждахъ своихъ своему Создателю:
   -- Ты, Господи, вѣдаешь, какъ я страдаю! Тебѣ извѣстно, какъ больна жена моя, и сколько горя переносимъ мы оба, особливо теперь, когда дѣти наши ростуть безъ воспитанія! На Тебя возлагаемъ мы всѣ наши надежды! Не остави насъ Господи! Не отираги лица Твоего отъ насъ! Ты не зналъ, гдѣ преклонить Твою голову,-- дай и намъ безъ ропота перенести наши страданія. "Ученикъ не бываетъ умнѣе учителя, слуга не бываетъ выше господина."
   И мистеръ Диксонъ снова пѣлъ и снова молился. Въ немъ пробуждалась радость, которая, подобно прелести ночныхъ цвѣтовъ, исходить изъ глубины скорбной души. Эта радость священнѣе и возвышеннѣе радости, истекающей изъ нашихъ удовольствій. Сильно ошибаются тѣ, которые полагаютъ, что высочайшее счастіе состоитъ въ исполненіи нашихъ желаній, въ благоденствіи, богатствѣ и успѣхахъ во всемъ. Люди радовались въ темницахъ и подъ орудіями пытки, и радость ихъ превосходитъ всякое описаніе, радость странная и торжественная, непостижимая для нихъ самихъ. Это было святое спокойствіе души, драгоцѣнный перлъ, снятый умирающимъ Спасителемъ съ груди своей, и завѣщанный тѣмъ, которые несутъ креста не обращая вниманія на земныя лишенія.
   Въ эту минуту докторъ Кушингъ, при всемъ довольствѣ, которымъ изобиловалъ его домъ, позавидовалъ бы мистеру Диксону, несмотря на его отчужденіе и нищету, позавидовалъ бы потому, что душевное спокойствіе рѣдко посѣщало доктора. Стезя долга была для него утомительна, потому что онъ не достигалъ по ней своего высочайшаго идеала; изнуренный смутными упреками совѣсти, и считая себя счастливымъ только потому, что никогда не испытывалъ нужды, онъ не зналъ, что такое счастіе. Онъ неоднократно осуждалъ безразсудство своего собрата; но, несмотря на то, раза два посылалъ ему дружескія письма, со вложеніемъ пятидолларовой ассигнаціи, желалъ ему успѣха, просилъ быть осторожнымъ, и заключалъ письмо назидательнымъ совѣтомъ.
   Наступили сумерки, когда мистеръ Диксонъ, подъѣзжалъ къ грубой деревянной часовнѣ, стоявшей въ тѣни густаго лѣса. По наружности она не имѣла претензій даже амбара Новой Англіи; несмотря на то, въ ней раздавались гимны и молитвы, проникнутые искреннимъ и теплымъ чувствомъ почитателей истиннаго Бога.
   У самыхъ дверей, мистеръ Диксонъ, къ крайнему своему изумленію, былъ встрѣченъ толпою вооруженныхъ людей, которые, повидимому, ждали именно его. Одинъ изъ толпы выступилъ впередъ и, подавая мистеру Диксону письмо, сказалъ:
   -- Прочитай это письмо.
   Мистеръ Диксонъ спокойно положилъ его въ карманъ.
   -- Я прочитаю его послѣ службы, сказалъ онъ.
   При этомъ отвѣтѣ мужчина схватилъ его лошадь подъ узды.
   -- Читай теперь! сказалъ онъ: -- мнѣ нужно съ тобой побесѣдовать.
   -- Дѣло въ томъ, сказалъ другой мужчина, грубой, звѣрской наружности: -- дѣло въ томъ, что мы не хотимъ имѣть здѣсь вашихъ аболиціонистскихъ митинговъ.
   -- Друзья, кротко сказалъ мистеръ Диксонъ: -- какое вы имѣете право останавливать меня?
   -- Очень просто, сказалъ первый мужчина: -- ты нарушаешь законы.
   -- Имѣете ли вы приказаніе отъ законныхъ властей задержать меня?
   -- Не имѣемъ, отвѣчалъ первый мужчина.
   При этомъ второй, выплюнувъ табачную жвачку, принялъ на себя трудъ объясненія, по своему собственному образцу и вкусу.
   -- Послушай, старый пѣтухъ; узнай разъ и навсегда, что намъ до приказаній никакого нѣтъ дѣла: мы дѣлаемъ, что хотимъ. Намъ не нравится, что ты каркаешь здѣсь объ аболиціонизмѣ и вбиваешь чертовщину въ головы негровъ. Кажется, это ясно!
   Эта рѣчь сопровождалась взрывомъ смѣха изъ группы мужчинъ, стоявшихъ на ступеняхъ часовни и, вслѣдъ за смѣхомъ, окружившихъ мистера Диксона со всѣхъ сторонъ.
   -- Да что съ нимъ разговаривать! хорошенько его.... Такъ, чтобы шерсть полетѣла.
   Мистеръ Диксонъ, сохранявшій невозмутимое спокойствіе, замѣтилъ въ чащѣ лѣса, въ недальнемъ разстояніи, трехъ-четырехъ мужчинъ, которые, любуясь сценой, съ звѣрскимъ наслажденіемъ хохотали и подстрекали первую группу на дальнѣйшія неистовства.
   -- Друзья, сказалъ мистеръ Диксонъ: -- я пріѣхалъ сюда исполнить мой долгъ; и, повторяю, вы не имѣете права задерживать меня.
   -- А если имѣемъ, что тогда ты скажешь, старая ворона?
   -- Помните, друзья, что передъ судомъ Спасителя мы будемъ всѣ, и вы отдадите отвѣтъ за этотъ поступокъ.
   Громкій, язвительный смѣхъ раздался изъ группы подъ деревьями, и голосъ Тома Гордона прокричалъ:
   -- Онъ хочетъ отдѣлаться отъ васъ словами! Что рты-то разинули? Кстати вытяните ужь и лица!
   При этихъ словахъ одни промяукали кошкой, другіе пролаяли собакой, и зрители подъ деревьями захохотали громче прежняго.
   -- Послушай, сказалъ первый мужчина: -- ты не долженъ ѣздить сюда и ставить ловушки, называя ихъ митингами! Мы знаемъ къ чему клонятся твои проповѣди, и намъ онѣ не нужны! Того и смотри, что будетъ возстаніе негровъ! Куда какъ хорошо, назначать митинги для невольниковъ и не пускать на нихъ владѣльцевъ этихъ же самыхъ невольниковъ! У меня самого есть негры; и черезъ нихъ я самъ невольникъ; я желалъ бы отвязаться отъ нихъ, по не хочу, чтобъ въ мои дѣла вмѣшивались посторонніе люди. Да и никто изъ насъ не хочетъ, неправда ли, друзья? я это отчего все происходитъ? оттого, что поди, которые не имѣютъ невольниковъ, хотятъ ихъ имѣть, не такъ ли?
   -- Такъ, такъ! правда! Хорошенько его! въ одинъ голосъ прокричали окружавшіе Диксона.-- Намъ дано право имѣть невольниковъ, и мы будемъ ихъ имѣть, продолжалъ первый мужчина.
   -- Кто же далъ вамъ это право? спросилъ мистеръ Диксонъ.
   -- Кто далъ? Разумѣется, Конституція Соединенныхъ Штатовъ. Впрочемъ, что долго разговаривать: ты теперь попался намъ и долженъ дать обѣщаніе, теперь же, не сходя съ этого мѣста, что не скажешь ни слова относительно этого предмета.
   -- Нѣтъ, мой другъ, я не дамъ подобнаго обѣщанія, сказалъ мистеръ Диксонъ, такимъ кроткимъ и спокойнымъ голосомъ, что наступило минутное молчаніе.
   -- Лучше обѣщай, если хочешь уѣхать отсюда по добру и по здорову, сказалъ въ толпѣ какой-то мужчина.
   -- Не уступайте ему ни на волосъ! раздался голосъ въ кружкѣ молодыхъ людей подъ деревьями.
   -- Не безпокойтесь! Мы такъ его не отпустимъ, возразилъ мужчина, принимавшій дѣятельное участіе въ происходившемъ разговорѣ: -- ну, что же, старая ворона, будетъ ли конецъ или нѣтъ? Ты посмотри; вѣдь здѣсь десятеро на одного; если не хочешь покончить миролюбиво,-- мы заставимъ тебя силой.
   -- Друзья мои, сказалъ мистеръ Диксонъ:-- подумайте, что вы дѣлаете. Здравый разсудокъ долженъ показать вамъ неумѣстность вашей мѣры. Вы поступаете несправедливо. Вы попираете законы и человѣческіе, и божескіе. Вашъ поступокъ ведетъ къ совершенной анархіи и мятежу. Настанутъ дни, когда ваши мнѣнія будутъ также непопулярны, какъ и мои въ настоящее время.
   -- Что же дальше?
   -- Если будете упорствовать, то испытаете надъ собой всю силу самоуправства и насилія. Оружіе, которое вы употребляете, обоюдо-остро. Васъ схватятъ, какъ вы схватили меня. Вы знаете, что люди, которые ввергли Даніила въ пещеру, сами попали въ нее.
   -- А кто этотъ Даніилъ? вскричалъ одинъ изъ группы, и въ тоже время молодые люди подъ деревьями разразились громкимъ, оскорбительнымъ смѣхомъ.
   -- Скажите, почему вы боитесь позволить мнѣ говорить на сегодняшнемъ митингѣ, продолжалъ мистеръ Диксонъ, не обративъ вниманія на пошлую выходку: -- почему вы не хотите слушать меня, и, если я скажу что нибудь ложное, почему бы вамъ не указать мнѣ, что это ложно? Повѣрьте, вы немного выиграете, заставляя человѣка молчать тамъ, гдѣ не въ состояніи сдѣлать ему основательныхъ возраженій; этимъ вы только обнаруживаете свое безсиліе.
   -- Ничего не бывало! Мы, просто, не хотимъ тебя слушать,-- вотъ и все тутъ! сказалъ мужчина, бывшій дѣятельнѣе прочихъ:-- оставимъ это. Ты долженъ подписать теперь же торжественное обѣщаніе не говорить ни слова о невольничествѣ; иначе тебѣ будетъ худо!
   -- Никогда не дамъ я подобнаго обѣщанія. Не думайте застращать меня,-- я ничего не боюсь. Вы можете убить меня, но не принудите сдѣлать подобный поступокъ.
   -- Чортъ возьми, старая ворона, сказалъ одинъ изъ молодыхъ людей, подъѣзжая къ мистеру Диксону:-- сейчасъ я скажу тебѣ, что ты долженъ дѣлать! Ты долженъ подписать обязательство оставить Сѣверную Каролину въ три дня, никогда не возвращаться сюда и взять съ собой весь свой хламъ; въ противномъ случаѣ ты будешь жестоко наказанъ за твое упрямство. Не возражать! Помни, что ты безсильное созданіе! Твоя дерзость невыносима! Какое тебѣ дѣло распространять свои сужденія относительно образа дѣйствій благородныхъ людей? Благодари судьбу свою, что мы позволяемъ тебѣ выѣхать изъ нашего штата безъ наказанія, которое заслуживаешь за свою наглость и дерзость!
   -- Мистеръ Гордонъ, мнѣ прискорбно слышать отъ васъ подобныя слова, сказалъ мистеръ Диксонъ съ прежнимъ спокойствіемъ:-- по своему происхожденію вы, конечно, обязаны знать, какъ долженъ говорить джентльменъ. Вы говорите мнѣ грубости, на что не имѣете права, произносите угрозы, на выполненіе которыхъ не имѣете средствъ.
   -- А вотъ ты увидишь, имѣю ли я или нѣтъ? отвѣчалъ Томъ, съ прибавленіемъ ругательства:-- эй, ребята! крикнулъ онъ двумъ мужчинамъ, которые, повидимому, управляли шайкой, и что-то сказалъ имъ въ полголоса. Одинъ изъ мужчинъ отвѣтилъ отрицательно.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! сказалъ онъ: -- это уже слишкомъ!
   -- Что за слишкомъ! вскричалъ другой мужчина: -- по дѣломъ ему! Мы сдѣлаемъ! Ура, ребята! Проводимъ старика до дому и поможемъ ему развести огонь!
   Поднялся общій крикъ; вся шайка, запѣвъ вакхическую пѣсню, схватила лошадь мистера Диксона, повернула ее въ обратную сторону и начала маршировать по направленію къ его бѣдному коттеджу. Томъ Гордонъ и его товарищи, ѣхавшіе впереди, оглашали воздухъ непристойными и отвратительными пѣснями, совершенно заглушавшими голосъ мистера Диксона, нѣсколько разъ дѣлавшаго попытку заговорить. Передъ выступленіемъ, Томъ Гордонъ далъ значительное количество виски всей партіи, такъ что и малая толика благородства, которая могла бы находиться въ ихъ сердцахъ, уступила теперь мѣсто адскому пламени. Это была одна изъ тѣхъ минутъ, когда душа человѣка подвергается пыткѣ. Мистеръ Диксонъ думалъ въ это время о Томъ, Котораго разъяренная толпа вела по улицамъ Іерусалима, и мысленно обратился къ Нему съ горячей молитвой. У маленькаго своего коттеджа онъ еще разъ хотѣлъ обратить на себя вниманіе.
   -- Братія, сказалъ онъ.
   -- Замолчи! мы давно слышимъ эту пѣсню! сказалъ Томъ Гордонъ.
   -- Выслушайте еще одно слово, продолжалъ мистеръ Диксонъ:-- здоровье моей жены чрезвычайно слабое. Я увѣренъ, вы не рѣшитесь оскорбить больную женщину, которая ни одному смертному существу не сдѣлала зла.
   -- Такъ что же, сказалъ Томъ, обращаясь къ нему:-- если ты такъ заботишься о своей женѣ, то отъ тебя зависитъ избавить ее отъ непріятностей. Дай обѣщаніе, котораго мы требуемъ, и мы оставимъ тебя въ покоѣ; если же ты не согласишься, то мы разнесемъ всю твою лачугу, до послѣдней щепки; -- это вѣрно, какъ вѣрно и то, что мое имя Томъ Гордонъ! Помни, что ты имѣешь дѣло со мною!
   -- Нѣтъ! не говорить ни слова о невольничествѣ -- я помогу и не имѣю права обѣщать.
   -- По крайней мѣрѣ обѣщай намъ, что ты выѣдешь изъ штата. Ты можешь бродить съ своими сѣверными собратами и за нашими предѣлами каркать, что тебѣ угодно. Я уважаю проповѣдниковъ, когда они исполняютъ свои обязанности, но какъ скоро они начинаютъ вмѣшиваться въ чужія дѣла, то поступаю съ ними, какъ поступаютъ въ подобныхъ случаяхъ со всѣми другими. Не такъ ли, ребята?
   Громкій крикъ и свистъ со стороны пьяной и разъяренной толпы былъ отвѣтомъ на вопросъ Тома Гордона. Въ этотъ моментъ дверь коттеджа отворилась, и къ калиткѣ подошла болѣзненной наружности блѣдная женщина.
   -- Другъ мой, сказала она спокойнымъ голосомъ: -- не безпокойся за меня. Я терпѣливо перенесу ихъ неистовство. Я не испугалась. Я готова умереть за правду. Джентльмены! въ этомъ домѣ ничего нѣтъ цѣннаго, кромѣ двухъ больныхъ дѣтей. Если вамъ угодно разорить его, то можете: вы лишите насъ только одного пріюта. Мужъ! будь твердъ и не покоряйся имъ! Зло, истекающее изъ невольничества, заглушаетъ въ груди этихъ людей всѣ благородныя чувства въ отношеніи къ женщинѣ. Вѣроятно, каждый помнитъ исторію о томъ, какъ слабая и больная жена Ловджоя, при всей своей слабости, остановилась передъ дверьми, за которыми скрывался ея мужъ, и боролась съ звѣрскими ругательствами пьяной толпы, рѣшившейся, въ крайнемъ случаѣ, перейти черезъ трупъ ея къ сердцу ея мужа! Люди, которые привыкли бичевать невольницъ, само собой разумѣется, не могутъ имѣть того уваженія, которое свободный человѣкъ долженъ оказывать всякой женщинѣ. Эти люди уважаютъ только женщинъ, облеченныхъ въ модный блескъ, одаренныхъ богатствомъ и властью, и попираютъ въ прахъ ту женщину, которая, при нищетѣ и безпомощности, стоитъ на дорогѣ ихъ низкихъ намѣреній.
   -- Женщина, сказалъ Томъ Гордонъ: -- ты дура! Неужели ты думаешь провести насъ своей болтовней? Неужели ты думаешь, что мы для тебя оставимъ свое намѣреніе? Не безпокойся; мы знаемъ что дѣлаемъ.
   -- Знаетъ про это и Богъ! сказала жена Диксона, бросивъ на Гордона одинъ изъ тѣхъ внезапныхъ, исполненныхъ могущества взглядовъ, которымъ нерѣдко обладаютъ самыя слабыя существа, находясь подъ вліяніемъ порывовъ благороднаго гнѣва.
   Наступившее молчаніе было прервано страшной бранью и проклятіями Тома Гордона.
   -- Кончимте, ребята, дѣло это разомъ. Привяжите его къ дереву и отпустите ему тридцать шесть. Онъ страшно любитъ негровъ, такъ пусть же и раздѣляетъ ихъ участь. Авось либо добьемся отъ него и обѣщанія.
   Звѣрскія чувства толпы достигли высшаго предѣла. Дикіе крики и проклятія огласили воздухъ. Мистеръ Диксонъ не терялъ спокойствія. Глядя на него, они скрежетали зубами. Въ нѣсколько секундъ съ него сдернули верхнее платье и привязали къ дереву.
   -- Говори! обѣщаешь ли? сказалъ Томь Гордонъ: -- вынимая часы,-- я даю тебѣ пять минуть на размышленіе.
   Въ это время проснулись дѣти и, заливаясь слезами, выглядывали изъ дверей. Жена Диксона вышла изъ калитки и стала передъ мужемъ.
   -- Прочь отсюда! старая ветошь! вскричалъ Томъ Гордонъ.
   -- Не пойду, отвѣчала она, обнявъ мужа.-- Убейте прежде меня, и потомъ начинайте ваши истязанія!
   -- Пенъ Ганатъ; оттащи ее, сказалъ Томъ: -- только осторожнѣй, если она не упрямится.
   Мистриссъ Диксонъ въ обморокѣ склонилась на плечо подбѣжавшаго мужчины.
   -- Положи ее на землю, сказалъ Томъ Гордонъ.-- Ну, Диксонъ! пять минутъ прошли. Что ты теперь скажешь намъ?
   -- Я скажу тоже, что и прежде: на требованія ваши не могу согласиться.
   -- Очень хорошо; это ясно; недоразуменій тутъ не можетъ быть.
   И Томъ, попятивъ свою лошадь на нѣсколько шаговъ, обратился къ одному мужчинѣ, державшему въ рукахъ бичъ, и сказалъ: начинай!
   Удары посыпались. Мистеръ Диксонъ не произнесъ ни вопля, ни даже стона. Между тѣмъ толпа при каждомъ ударѣ кричала:-- Каково? А! Хорошо? Что ты думаешь объ этомъ? Что теперь скажешь намъ?
   -- Онъ считалъ теперь звѣзды и удары,-- говорилъ одинъ.
   -- У него, я думаю, звѣзды сыпятся изъ глазъ,-- возразилъ другой.
   -- Остановись! вскричалъ Томъ Гордонъ. Ну что, любезный! теперь ты видишь, что мы не шутимъ;-- и повѣрь, мы кончимъ свое дѣло. Ты не хотѣлъ пользоваться сочувствіемъ къ себѣ;-- не хотѣлъ имѣть поддержки! Теперь въ цѣломъ штатѣ не найдется проповѣдника, который бы вступился за тебя. У каждаго изъ нихъ достанетъ столько здраваго разсудка, чтобъ не вмѣшиваться въ наши дѣла. Каждый изъ нихъ подержалъ бы теперь свѣчу, какъ это сдѣлалъ одинъ изъ твоихъ же собратовъ въ Ношвилѣ, когда отдѣлывали Дрессера. Что же, соглашаешься?
   Въ этотъ моментъ дальнѣйшее насиліе было прервано пріѣздомъ четырехъ или пяти джентльменовъ, впереди которыхъ былъ Клэйтонъ.
   -- Что это? воскликнулъ онъ, пораженный ужасомъ: -- мистеръ Гордонъ! Мистеръ Диксонъ! Что я долженъ понимать подъ этимъ?
   -- А какому чорту нужно знать, что вы должны понимать? Не ваше тутъ дѣло, сказалъ Томъ Гордонъ: -- и потому убирайтесь прочь отсюда!
   -- Я вамъ докажу, что это мое дѣло, возразилъ Клэйтонъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ обратился къ одному изъ своихъ спутниковъ: -- мистеръ Броунъ, вы мирный судья!
   Мистеръ Броунъ румяный, свѣжій, приземистый старичокъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ впередъ.
   -- Боже мой! это ужасно! Мистеръ Гордонъ! возможно ли это? Ребята! подумайте, что вы дѣлаете!
   Между тѣмъ Клэйтонъ соскочилъ съ лошади и проворно отвязалъ Диксона отъ дерева. Внезапная реакція взяла верхъ надъ спокойствіемъ старика, и онъ безъ чувствъ упалъ на землю.
   -- Не стыдно ли вамъ самихъ себя? сказалъ Клэйтонъ, съ негодованіемъ посмотрѣвъ вокругъ: -- благородно ли, прилично ли для сильныхъ и извѣстныхъ людей, какъ вы, мистеръ Гордонъ, оскорблять такъ ужасно проповѣдниковъ, которые, какъ вамъ извѣстно, не имѣютъ оружія защищать себя,-- оскорблять женщинъ и дѣтей, которые слишкомъ слабы для того, чтобы защищаться?
   -- Не ко мнѣ ли вы относите подобныя выраженія? спросилъ Томъ Гордонъ.
   -- Къ вамъ, сэръ, исключительно къ вамъ, отвѣчалъ Клэйтонъ, выпрямляясь во весь ростъ.
   -- Милостивый государь, это замѣчаніе требуетъ удовлетворенія.
   -- Вы можете получить полное удовлетвореніе изъ сказанныхъ словъ, хладнокровно сказалъ Клэйтонъ.
   -- Вы должны драться со мной, сказалъ Томъ:-- вы должны на дуэли отвѣтить за это замѣчаніе.
   -- Я не изъ числа дуэлистовъ, продолжалъ Клэйтонъ: -- а если бы и принадлежалъ къ этому числу, то сталъ бы драться только съ равнымъ. Когда человѣкъ позволяетъ себѣ такое низкое, наглое насиліе, онъ исключается изъ сферы джентльменовъ. Что касается до васъ, продолжалъ Клэйтонъ, обращаясь къ шайкѣ Тома Гордона: -- то вы менѣе виноваты. Вы не получили такого образованія, чтобы вполнѣ понимать подобныя вещи. Совѣтую вамъ сейчасъ же разойтись; въ противномъ случаѣ, я долженъ буду представить это насиліе на видъ правосудія.
   Въ внезапномъ появленіи среди взволнованной толпы человѣка, совершенно обладающаго присутствіемъ духа, спокойствіемъ и рѣшимостью, часто заключается магическая сила. Толпа приведена была въ крайнее смущеніе.
   -- Поѣдемъ Томъ, сказалъ Кэйтъ, дернувъ пріятеля за рукавъ:-- будетъ съ него и этого.
   -- Да, да, сказалъ мистеръ Броунъ:-- совѣтую вамъ, мистеръ Гордонъ, ѣхать домой. Вамъ извѣстно, что мы всѣ должны соблюдать тишину и спокойствіе. Идите домой, ребята; на эту ночь для васъ довольно,-- идите, идите; оставьте старика въ покоѣ. Возьмите вотъ это и купите у Скинфлинта что нибудь для своего угощенія. Идите же;-- нечего тутъ думать.
   Томъ Гордонъ, съ мрачнымъ лицомъ и двумя товарищами по бокамъ, отправился домой; по отъѣзжая, онъ обратился къ Клэйтону и сказалъ:
   -- Вы услышите обо мнѣ въ непродолжительномъ времени.
   -- Какъ вамъ угодно, сказалъ Клэйтонъ.
   Спутники Клэйтона и самъ онъ занялись теперь приведеніемъ въ чувства Диксона и его жены и возстановленіемъ спокойствія въ перепуганномъ семействѣ. Жена Диксона была отнесена въ коттеджъ и уложена въ постель. Мистеръ Диксонъ вскорѣ оправился да такой степени, что могъ сидѣть. Прибывшіе джентльмены осыпали его выраженіями сочувствія и сожалѣнія. Одинъ изъ нихъ былъ старшиной въ церкви, прихожане которой приглашали мистера Диксона на проповѣдь. Старшина нашелъ теперь прекрасный случай подтвердить нѣкоторыя изъ своихъ, прежде выраженныхъ мнѣній.
   -- Вотъ, мистеръ Диксонъ, сказалъ онъ: -- это обстоятельство доказываетъ справедливость моихъ словъ. Образъ вашихъ дѣйствій не приведетъ ни къ чему хорошему,-- вы сами видите. Еслибъ вы согласились не говорить объ этомъ щекотливомъ вопросѣ, вы бы никогда не были поставлены въ столь непріятное положеніе. Вы видите, что здѣшнее общество имѣетъ свои особенности. Они не могутъ терпѣть разсужденій о невольничествѣ. Мы не менѣе вашего испытываемъ зло отъ этой системы. Наши души падаютъ подъ ея бременемъ. Но Провидѣніе еще не отворяетъ намъ дверей и не даетъ возможности что нибудь сдѣлать. Мы, по необходимости, должны терпѣть и ждать, когда Господь, въ свое благое время, вызоветъ свѣтъ изъ мрака и порядокъ изъ безпорядка.
   Эта послѣдняя фраза, составлявшая часть стереотипнаго увѣщанія, которое старшина имѣлъ обыкновеніе произносить на митингахъ, была произнесена теперь необыкновенно протяжно.
   -- Я долженъ одно сказать, возразилъ мистеръ Диксонъ:-- весьма дурной знакъ, если наши проповѣди, не производятъ никакого значительнаго впечатлѣнія.
   -- Но, сказалъ мистеръ Броунъ: -- вы должны принять въ соображеніе особенность нашихъ учрежденій. Наши негры, при всемъ своемъ невѣжествѣ, чрезвычайное воспріимчивы, легко возбуждаемы,-- а отъ этихъ качествъ можно ожидать страшныхъ послѣдствій. Вотъ почему такъ горячо вступаются владѣтели невольниковъ, когда происходятъ относительно негровъ какія либо разбирательства или разсужденія. Я былъ въ Ношвилѣ, когда случилась исторія съ Дрессеромъ. Онъ не сказалъ ни слова,-- не открылъ даже рта, но знали что онъ былъ аболиціонистъ, и потому обыскали его сундуки, пересмотрѣли бумаги и нашли документы, въ которыхъ заключались различныя мнѣнія о свободѣ негровъ. И чтоже? всѣ духовные присоединились къ этому дѣлу и рѣшили наказать Дрессера примѣрнымъ образомъ. Я самъ думалъ, что они зашли слишкомъ далеко. Но что станете дѣлать. Въ подобныхъ случаяхъ люди не разсуждаютъ и не хотятъ разсуждать. Нельзя даже разспрашивать о такихъ вещахъ, и потому каждый долженъ держать себя какъ можно осторожнѣе. Теперь и я съ своей стороны желаю, чтобы проповѣдники ограничились исполненіемъ своихъ обязанностей. И притомъ, вы еще не знаете Тома Гордона. Это ужасный человѣкъ! Я бы не хотѣлъ имѣть съ нимъ дѣла. Я счелъ за лучшее принять снисходительный тонъ и упросить его удалиться. Признаюсь, я бы не хотѣлъ имѣть Тома Гордона своимъ врагомъ. Во всякомъ случаѣ, мистеръ Диксонъ, если вы намѣрены распространять свое ученіе, то я совѣтовалъ бы вамъ удалиться изъ нашего штата. Конечно, мы не имѣемъ права назначать границы внушеніямъ совѣсти; но какъ скоро убѣжденія какого нибудь человѣка производятъ смуты и воспламеняютъ умы, тогда мы обязаны положить этому преграду.
   -- Да, сказалъ мистеръ Карнетъ, старшина: -- мы обязаны держаться мнѣній, водворяющихъ порядокъ,-- обязаны охранять порядокъ вещей, отъ котораго зависитъ благоустройство государства.
   -- Но, джентльмены, согласитесь, что такой образъ дѣйствій лишаетъ насъ возможности свободно выражать свои мысли, сказалъ Клэйтонъ.-- Если Томъ Гордонъ можетъ предписывать, что и какъ должно говорить объ одномъ предметѣ, онъ тоже самое можетъ сдѣлать, относительно и другаго; бичъ, который держали недавно надъ головой нашего друга, могутъ поднять и надъ нашей. Независимо отъ правоты или погрѣшительности правилъ мистера Диксона, мы должны поддерживать его положеніе, для поддержанія права свободнаго мнѣнія въ штатѣ.
   -- Св. писаніе говоритъ, сказалъ мистеръ Карнетъ: -- если тебя преслѣдуютъ въ одномъ городѣ, бѣги въ другой!
   -- Это относилось, сказалъ Клэйтонъ: -- къ народу, не имѣвшему никакихъ правъ свободы. Но если мы подчинимся такимъ господамъ, какъ Томь Гордонъ и его сообщники, то непремѣнно сдѣлаемся рабами деспотизма, какого еще не существовало въ мірѣ.
   Но Клэйтонъ говорилъ людямъ, уши которыхъ были заткнуты хлопчатой бумагой, пропитанной лѣностью и безпечностью. При этихъ словахъ они встали и объявили, что пора воротиться домой. Клэйтонъ выразилъ намѣреніе провести ночь въ коттеджѣ мистера Диксона, чтобъ успокоить его и, при непредвидѣнномъ случаѣ, помочь своимъ друзьямъ.
  

ГЛАВА XLVIII.

ЕЩЕ НАСИЛІЕ.

   На другое утро Клэйтонъ нашелъ своихъ друзей, не смотря на испугъ и оскорбленіе предшествовавшей ночи, въ гораздо лучшемъ положеніи, чѣмъ ожидалъ. Они казались спокойными и веселыми.
   -- Удивляюсь, сказалъ онъ, что вы и ваша жена могли встать сегодня.
   -- Кто служитъ Богу, тотъ не теряетъ силы, сказалъ мистеръ Диксонъ. Я часто чувствовалъ истину этаго. Бывало время, когда я и жена оба лежали въ постели, и никакъ не думали, что встанемъ съ нея;-- заболѣвалъ дитя или встрѣчалось другое непредвидѣнное затрудненіе, требовавшее непосредственныхъ нашихъ усилій,-- мы обращались къ Богу и находили силу. На пути нашей жизни нерѣдко встрѣчались непреодолимыя преграды -- впереди море, позади египтяне: по море раздѣлялось при воздѣяніи рукъ нашихъ къ Господу. Мои молитвы всегда доходили до Него-Всевышняго. Ему угодно было посѣщать насъ своимъ праведнымъ гнѣвомъ, но въ тоже время и не оставлялъ Онъ насъ безъ милости!
   При этихъ словахъ Клэйтонъ припомнилъ насмѣшливаго, невѣрующаго, блистательнаго Франка Росселя и мысленно сравнилъ его съ простосердечнымъ, кроткимъ, благороднымъ человѣкомъ, который сидѣлъ передъ нимъ.
   -- Нѣтъ, сказалъ онъ про себя: -- человѣческая натура не вздоръ. Есть настоящіе люди. Есть люди, которые для успѣха не рѣшатся пожертвовать правдой.
   -- Что же вы думаете предпринять теперь? съ участіемъ спросилъ Клэйтонъ. Неужели вы перестанете трудиться въ нашемъ штатѣ?
   -- Надо будетъ продолжать, пока положительно не увижу, что мои труды безполезны, сказалъ мистеръ Диксонъ. Мнѣ кажется, мы должны уступить нашему штату этотъ вопросъ безъ малѣйшаго сопротивленія. Кто хочетъ слушать меня,-- тотъ можетъ имѣть со мной дѣло. Правда, что мои слушатели бѣдны и несвѣтски; но все же мой долгъ не оставлять ихъ, пока не буду убѣжденъ, что законъ не можетъ защитить меня въ отправленіи моихъ обязанностей. Сердца людей вѣрукахъ Божіихъ... Это зло великое и вопіющее. Оно постепенно ослабляетъ нравственность въ нашихъ церквахъ. Я считалъ моимъ долгомъ не покоряться насилію тирана, и не обѣщалъ удалиться отсюда до тѣхъ поръ, пока не увидѣлъ бы, что на это была воля моего Создателя.
   -- Мнѣ больно подумать, что Сѣверная Каролина не защититъ васъ, сказалъ Клэйтонъ.-- Когда подробности этого дѣла сдѣлаются извѣстными, я увѣренъ, что порицаніе будетъ общее, во всѣхъ частяхъ государства. Вы могли бы тогда переѣхать въ другую часть нашего штата, гдѣ близкое сосѣдство такого человѣка, какъ Томъ Гордонъ, не будетъ безпокоить васъ. Я переговорю съ моимъ дядей, вашимъ пріятелемъ, докторомъ Кушингомъ,-- нельзя ли будетъ предоставить вамъ удобное мѣстечко, гдѣ вы спокойно можете исполнять свой долгъ. Въ настоящее время онъ у своего тестя въ И.... я поѣду туда и сегодня же поговорю съ нимъ. Между тѣмъ, сказалъ Клэйтонъ, вставая съ мѣста, чтобы проститься: -- позвольте мнѣ оставить небольшую дань на помощь дѣла, въ которомъ вы принимаете живое участіе.
   И Клэйтонъ, пожавъ руку своего друга и его жены, оставилъ сумму денегъ, которой они давно не видали. Черезъ нѣсколько часовъ онъ пріѣхалъ въ И... и разсказалъ доктору Кушингу о вечернемъ происшествіи.
   -- Это гнусно, это ужасно! сказалъ Кушингъ.-- До чего мы доходимъ? Другъ мой! это доказываетъ необходимость молитвы. "Когда врагъ наступаетъ, подобно приливу моря, Духъ Господень долженъ поднять знамя противъ него."
   -- Дядюшка, сказалъ Клэйтонъ, съ нѣкоторымъ увлеченіемъ: -- мнѣ кажется, Господь уже поднимаетъ знамя въ лицѣ этого самаго человѣка; но народъ слишкомъ боязливъ, чтобъ собраться подъ него.
   -- Послушай, любезный племянникъ: кажется, ты слишкомъ близко принимаешь это къ сердцу, сказалъ докторъ Кушингъ, ласковымъ тономъ.
   -- Слишкомъ близко! возразилъ Клэйтонъ.-- Я долженъ принять это близко, какъ должны, въ свою очередь, сдѣлать тоже самое ивы. Вы видите человѣка, который дѣлаетъ приступъ къ необходимой реформѣ, начинаетъ этотъ приступъ совершенно миролюбивымъ и законнымъ образомъ, и который за такое начало становится посмѣшищемъ и предметомъ поруганія для необузданной черни; и чтоже?-- въ защиту его вы только еще думаете молить Бога, да воздвигнетъ Онъ свое знамя! скажите чтобы вышло изъ того, еслибъ у человѣка загорѣлся домъ, и онъ бы сталъ молить Бога, чтобы онъ своимъ непостижимымъ промысломъ потушилъ пожаръ?
   -- Помилуй!-- тутъ нѣтъ и не можетъ быть никакой параллели,-- сказалъ докторъ Кушингъ.
   -- Напротивъ, есть, и я вамъ докажу, сказалъ Клэйтонъ. Представьте себѣ, что нашъ домъ -- это нашъ штатъ; и что домъ нашъ въ огнѣ: вмѣсто того, чтобъ молиться о потушеніи пожара, вы должны сами употребить всѣ свои усилія, чтобы потушить его. Если всѣ ваши проповѣдники вооружатся противъ этого зла, если воспользуются всѣмъ вліяніемъ, которое могутъ производить на своихъ слушателей; тогда подобныя вещи ни подъ какимъ видомъ, не могутъ повторяться!
   -- Я съ удовольствіемъ готовъ сдѣлать что нибудь. Бѣдный мистеръ Диксонъ! такой добрый, такой почтенный! Но все же, Клэйтонъ, его нельзя назвать благоразумнымъ. Ему не слѣдовало приниматься, за такое дѣло, очертя голову. Мы должны строго слѣдить за своими поступками. Бѣдный Диксонъ! Въ послѣднемъ письмѣ я старался предостеречь его. Нельзя, впрочемъ, и ихъ оправдывать. Я напишу объ этомъ Баркеру и попрошу, нельзя ли помѣстить статейку въ нашей газетѣ. Не знаю только, нужно ли описывать всѣ подробности происшествія и называть имена. Впрочемъ, можно написать статью подъ общимъ заглавіемъ: о важности поддерживать право свободной рѣчи, и, безъ всякаго сомнѣнія, читающая публика пойметъ, къ чему это клонится.
   -- Вы, сказалъ Клэйтонъ:-- напоминаете мнѣ человѣка, который предложилъ сдѣлать нападеніе на акулу, швырнувъ въ нее кусокъ губки. Но оставимъ это. Я принимаю живое участіе въ положеніи мистера Диксона. Дядюшка, нѣтъ ли вблизи васъ церкви, въ которую можно бы назначить его пасторомъ? Я слышалъ его на митингѣ и нахожу, что онъ превосходный проповѣдникъ.
   -- Такихъ церквей есть много, сказалъ Кушингъ: -- и всѣ охотно бы его приняли, еслибъ не образъ мыслей, котораго онъ держится; мнѣ даже жаль, что онъ пренебрегаетъ своимъ вліяніемъ. Будь онъ только поосторожнѣе, и изъ него вышло бы превосходное оружіе къ обращенію заблудшихъ на путь истины. Но все же онъ добрый человѣкъ, и я его люблю. Я непремѣнно съѣзжу повидаться съ нимъ; и теперь же готовъ бы сдѣлать для него что нибудь, еслибъ не боялся, что готовность моя будетъ перетолкована въ дурную сторону.
   Вечеромъ Клэйтонъ, начиная снова безпокоиться за уединенное положеніе мистера Диксона, рѣшился отправиться къ нему и провести въ его коттеджѣ другую ночь. На этотъ разъ онъ вооружился парой пистолетовъ. День былъ знойный, и потому намѣреніе Клэйтона замедлилось, такъ что темнота наступавшей ночи застигла его на дорогѣ.
   Онъ спокойно ѣхалъ по лѣсной тропѣ, пролегавшей по окраинѣ Ужаснаго Болота, какъ вдругъ раздавшійся позади его стукъ лошадиныхъ копытъ привелъ его въ изумленіе. За нимъ ѣхало трое всадниковъ; изъ нихъ передовой, быстро подскакавъ къ нему, нанесъ такой сильный ударъ гуттаперчевою тростью, что Клэйтонъ упалъ съ лошади.
   Въ одинъ моментъ, однако же, онъ вскочилъ на ноги и схватилъ подъ уздцы свою лошадь.
   -- Кто вы такіе? сказалъ онъ.
   При тускломъ свѣтѣ сумерекъ, онъ замѣтилъ, что всѣ трое были подъ масками.
   -- Мы люди, отвѣчалъ одинъ изъ нихъ, голосъ котораго Клэйтонъ не узналъ: -- люди, умѣющіе наказывать негодяевъ, которые оскорбляютъ джентльменовъ и потомъ отказываются отъ благороднаго удовлетворенія.
   -- Мы, сказалъ другой голосъ: -- знаемъ, какъ должно поступать съ тайными аболиціонистами, которые скрытно подводятъ мины подъ наши учрежденія.
   -- Да, хладнокровно возразилъ Клэйтонъ: -- вы умѣете также быть и трусами, потому что никто, кромѣ низкихъ трусовъ, не рѣшится напасть втроемъ на одного и наносить удары сзади. Стыдитесь! Впрочемъ, джентльмены, дѣйствуйте, какъ вамъ угодно. Вашъ первый ударъ лишилъ меня возможности владѣть правой рукой. Если вамъ нужны мои часы или кошелекъ, то можете взять ихъ, какъ берутъ разбойники.
   Глубокое презрѣніе, выраженное въ послѣднихъ словахъ, повидимому, привело въ бѣшенство третьяго мужчину, не говорившаго ни слова. Съ страшнымъ проклятіемъ онъ снова поднялъ трость и ударилъ Клэйтона.
   -- Бейте раненаго человѣка, который не можетъ защищаться! вскричалъ Клэйтонъ: -- бейте! покажите ему, какіе вы звѣри! Я знаю, вы храбры въ нападеніи на беззащитныхъ женщинъ, дѣтей и проповѣдниковъ!
   На этотъ разъ нанесенный ударъ повергнулъ Клэйтона на землю. Томъ Гордонъ въ мгновеніе ока спрыгнулъ съ сѣдла и показалъ свою способность быть членомъ конгресса, быстро нанося удары по головѣ беззащитнаго Клэйтона и тѣмъ обнаруживая рыцарскій духъ Южной Каролины. Но въ этотъ моментъ на правую руку его опустился отъ невидимой руки такой сильный ударъ, что, переломленная, она повисла на плечѣ. Въ припадкѣ бѣшенства, Томъ произнесъ такія проклятія, какихъ читатели наши никогда не слыхали, и какія не согласится вынести даже и бумага. Въ отвѣтъ на нихъ изъ-за ближайшихъ кустарниковъ раздался громкій голосъ:
   -- Горе кровожадному и вѣроломному человѣку!
   -- Ловите этого разбойника, ищите его! вскричалъ Томъ Гордонъь.
   Выстрѣлъ изъ ружья и прожужжавшая надъ головой Тома пуля были отвѣтомъ на его приказаніе. Голосъ, въ которомъ Гордонъ узналъ голосъ Гарри, прокричалъ изъ чащи кустарниковъ:
   -- Томъ Гордонъ, берегись! Помни Гарка!
   Въ то же время надъ головами трехъ негодяевъ пролетѣла другая пуля.
   -- Скорѣе, скорѣе, прочь отсюда, сказали двое изъ нихъ: -- здѣсь ихъ цѣлая шайка. Томъ безъ руки ничего не можетъ сдѣлать.
   И, усадивъ его въ сѣдло, они опрометью ускакали.
   Лишь только они удалились, какъ Гарри и Дрэдъ вышли изъ кустарниковъ.
   Послѣдній славился въ своемъ народѣ медицинскими и хирургическими свѣдѣніями. Приподнявъ Клэйтона, онъ тщательно осмотрѣлъ его.
   -- Онъ живъ еще, сказалъ Дрэдъ.
   -- Что же мы будемъ дѣлать съ нимъ? спросилъ Гарри:-- не отнесть ли его къ мистеру Диксону?
   -- Нѣтъ, нѣтъ, отвѣчалъ Дрэдъ: -- это навлечетъ на него филистимлянъ.
   -- Но, до И... будетъ полныхъ пять миль. Нести его туда еще опаснѣе.
   -- Зачѣмъ туда, сказалъ Дрэдъ: -- мы отнесемъ его въ наше укрѣпленіе. Наши женщины будутъ ходить за нимъ, и, выздоровѣвъ, онъ можетъ отправиться въ путь.
  

ГЛАВА XLIX.

УКРѢПЛЕНІЕ ДРЭДА.

   Читателю нерѣдко, быть можетъ, приводилось дѣлать себѣ вопросъ: почему небольшой уголокъ, служившій убѣжищемъ нѣсколькимъ бѣглецамъ и такъ легко доступный для сосѣднихъ негровъ, ускользалъ отъ бдительности безчеловѣчныхъ охотниковъ.
   Не трудно замѣтить, что вездѣ притѣсняемая часть населенія становится необыкновенно скрытною. Другой фактъ заключается въ томъ, что часть общества, пріученная къ постоянному труду, пользуется тѣмъ преимуществомъ надъ частью изнѣженною, которое пріобрѣтается чрезъ развитіе физическаго организма и чрезъ величайшую способность переносить лишенія. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что перевѣсъ физической силы въ Южныхъ Штатахъ былъ на сторонѣ невольническаго племени.
   Привычка ознакомляетъ обитателей болота съ особенностями ихъ мѣстности, и предоставляетъ имъ ту выгоду, которую житель горныхъ странъ находитъ въ горахъ. Кромѣ того, у людей, которыхъ жизнь находится въ постоянной опасности, умственныя способности развиваются сильнѣе и становятся свѣтлѣе, чѣмъ у тѣхъ, которые думаютъ только о пріобрѣтеніи денегъ, не подвергая себя никакой опасности: это преимущество имѣютъ негры надъ своими преслѣдователями охотниками.
   Укрѣпленіе Дрэда, какъ мы уже сказали, отдѣлялось отъ прочаго болота ярдами двадцатью глубокой тони, по которой нужно было пробираться почти по поясъ.
   Окраина берега представляла глазу только видъ непроходимой чащи изъ терновника и дикаго виноградника, поднимавшихся изъ воды. Въ одномъ только мѣстѣ и можно было твердо стать ногою; и это мѣсто было то самое, чрезъ которое Дрэдъ пробрался въ ночь, когда мы впервые обратили вниманіе нашихъ читателей на эту мѣстность. Охотники обыкновенно ограничивались изслѣдованіемъ частей, казавшихся болѣе доступными. Безъ измѣны со стороны лицъ, которымъ Дрэдъ открывалъ путь въ свой лабиринтъ, проникнуть въ него не было никакой возможности.
   Самъ Дрэдъ, повидимому, одаренъ былъ тою удивительною способностію угадывать и выбирать людей, которая принадлежала его отцу, датчанину Вези,-- способностью, еще болѣе изощренною его дикою и окруженною опасностями жизнью. Лица, которыхъ Дрэдъ выбиралъ и которыхъ удостоивалъ своимъ довѣріемъ, были такъ же неспособны къ измѣнѣ, какъ и онъ самъ; это были поди, сильнѣйшіе душой и тѣломъ на всѣхъ плантаціяхъ. Какое-то странное настроеніе его души, его увѣренность, что онъ былъ какимъ-то вождемъ и освободителемъ, давали ему превосходство надъ умами своихъ приверженцевъ. Конечно, много тому способствовалъ и весьма строгій образъ его жизни. Ко всѣмъ чувственнымъ удовольствіямъ онъ питалъ глубокое отвращеніе. Онъ никогда не употреблялъ крѣпкихъ напитковъ и былъ чрезвычайно умѣренъ въ пищѣ; часто, и особливо, когда предстояло поразмыслить о какомъ нибудь важномъ предметѣ, Дрэдъ постился по нѣскольку дней сряду.
   Трудно измѣрить мрачныя изгибы души, столь могущественной и дѣятельной, какъ его душа, находившейс подъ такимъ ужаснымъ гнетомъ невѣжества. Въ уединенныхъ мѣстахъ, избранныхъ Дрэдомъ для своего обиталища, деревья, какъ мы уже говорили, отъ неестественнаго и чрезвычайно сочнаго свойства почвы, часто принимаютъ странный, гигантскій ростъ, совершенно ненормальный. Подъ тѣнію ихъ всѣ роды чудовищъ растительнаго царства разрастаются и принимаютъ фантастическія формы. По всей природѣ нѣтъ изумительнѣе явленія, какъ ростъ чего бы то ни было. Это въ своемъ родѣ таиственное и страшное условіе существованія. Ростъ, въ какое бы невыгодное положеніе ни поставили его, какія бы препятствія ни придумали для него, постоянно будетъ преодолѣвать и то, и другое; и когда его остановитъ неестественная сила, онъ разовьется въ формы изумительныя и страшныя.
   Дикая, пустынная полоса болотистой земли, опоясывающая штаты, опустошаемые пламенемъ деспотизма, представляетъ въ своемъ обиліи, можно сказать въ своемъ избыткѣ растительной силы, прекрасную эмблему борющихся во мракѣ, дико прозябающихъ въ болотѣ человѣческихъ душъ, отрѣзанныхъ, подобно самому болоту, отъ обычаевъ и усовершенствованій цивилизованной жизни.
   Подъ этимъ страшнымъ гнетомъ душа, энергію которой могло бы благословлять человѣчество, принимаетъ необыкновенное и грозное развитіе, сила котораго, становится зловѣщимъ, возбуждающимъ ужасъ явленіемъ.
   Для замѣчательнаго въ своемъ родѣ существа, о которомъ идетъ наша рѣчь,-- ночь, послѣ описанной нами встрѣчи, была ночью мучительной борьбы съ тяжелыми чувствами. Та часть моральной организаціи, которая существуетъ въ большей или меньшей степени во всѣхъ насъ, которая заставляетъ насъ ощущать мучительную боль при видѣ несправедливости и желать возмездія за жестокость и преступленіе, казалось, обратилась въ немъ въ одно, всепоглощающее чувство, какъ будто какая-то невидимая, непостижимая сила избрала его оружіемъ своего грознаго приговора.
   Въ иныя минуты мысль о преступленіяхъ и притѣсненіяхъ, тяготѣвшихъ надъ его племенемъ, терзала его, заставляла его плакать, подобно злосчастной и порабощенной Кассандрѣ, на порогѣ мрачной и обагренной кровью темницы. Эта потребность справедливости, эта агонія при созерцаніи жестокости и преступленія, служитъ вѣрнымъ признакомъ возвышенной натуры;-- кто лишенъ элемента моральнаго негодованія, тотъ,-- можно утвердительно сказать, изнѣженъ и слабъ. Въ такія минуты, человѣкъ, твердо вѣрующій въ благой Промыслъ, ищетъ облегченія и отрады въ теплой молитвѣ.-- Такъ поступилъ и Дрэдъ. Когда товарищи его разошлись по хижинамъ, онъ палъ ницъ и молился, не замѣчая, что ночь задернула своей завѣсой небосклонъ, что звѣзды спокойно смотрѣли на нашу планету и что утренняя заря показалась на востокѣ во всемъ своемъ блескѣ...
   Гарри тоже провелъ безсонную ночь. Смерть Гарка лежала на его сердцѣ тяжелымъ камнемъ. Гарри зналъ Гарка за неустрашимаго, преданнаго человѣка. Въ теченіе многихъ лѣтъ онъ былъ его совѣтникомъ и другомъ и теперь умеръ за него, не сказавъ даже слова подъ мучительной пыткой. Какъ больно, какъ невыносимо-тяжело бываетъ въ подобныя минуты, представлять себѣ почетъ, который цивилизованное общество оказываетъ убійцѣ, придавая его преступленіямъ мягкія названія, и для его защиты прибѣгая ко всѣмъ ухищреніямъ, чтобъ законъ сдѣлалъ величайшую несправедливость! Нѣкоторые изъ моихъ соотечественниковъ сами испытали это, свободные люди Америки уже начали пить чашу, которую въ теченіе вѣковъ пили одни только невольники.
   Чувство негодованія побуждало его къ немедленному возстанію, для котораго онъ не пощадилъ бы своей жизни: такъ сильно душа его жаждала справедливости. Восточный горизонтъ, зарумянившійся передъ восходомъ солнца, казался ему обагренный кровію своего друга. Онъ готовъ сейчасъ же приступить къ дѣлу, но Дрэдъ, вѣрный энтузіастическимъ побужденіямъ, которыя руководили его, настаивалъ на томъ, чтобъ дождаться знаменія на небѣ, возвѣщавшаго, что день помилованія миновалъ и уступилъ мѣсто дню судному.
   Поутру Гарри увидѣлъ Дрэда, съ печальнымъ лицомъ, за дверями его хижины.
   -- За тебя я боролся съ моими чувствами, сказалъ онъ: -- но время еще не настало. Пусть пройдетъ еще нѣсколько дней; -- это моя тайна, при ней я не могу сдѣлать болѣе того, что повелѣваетъ мнѣ Господь. Когда Господь предастъ ихъ въ наши руки, тогда одинъ выступить противъ тысячи, а двое обратятъ десять тысячъ въ бѣгство.
   -- Что будетъ впереди, никому неизвѣстно, сказалъ Гарри: -- но настоящее наше положеніе безнадежно; нѣсколько жалкихъ созданій, отверженныхъ закономъ и обществомъ, которые не знаютъ, гдѣ преклонить голову, возстаютъ противъ людей, окруженныхъ властью! Кто въ этой великой націи заступится за насъ? Кто не будетъ выражать восторга, если насъ потащутъ за городъ и повѣсятъ, какъ собакъ!-- Сѣверные Штаты такъ-же порочны, какъ и Южные. Насъ убиваютъ здѣсь, и Сѣверные Штаты говорятъ, что это такъ должно, и преступникъ остается правымъ... все, все противъ насъ... Насъ никто пожалѣетъ, никто не дорожитъ нами. Каждая партія въ штатѣ отдаетъ нашу кровь и кости въ видѣ прибавки въ торговыхъ своихъ сдѣлкахъ; и когда я вижу ихъ, разъѣзжающихъ въ великолѣпныхъ экипажахъ, когда вижу дома ихъ полными всего, что есть изящнаго, вижу ихъ самихъ такими образованными и прекрасными, а нашихъ людей такими жалкими, бѣдными, и порабощенными, я прихожу въ совершенное отчаяніе.
   Какое-то смутное, встревоженное выраженіе показалось на лицѣ Дрэда.
   -- Гарри, сказалъ онъ: -- пути Господни неисповѣдимы. Онъ не даетъ отчета въ своихъ дѣйствіяхъ. Быть можетъ, мнѣ не суждено провести это племя черезъ Іорданъ и сложить свои кости въ пустынѣ; по наступить день, когда знаменіе Сына Человѣческаго появится въ воздухѣ, и всѣ племена земныя восплачутъ о Немъ.
   Въ этотъ моментъ изъ чащи лѣса поднялся прекрасный дикій голубь. Разсѣкая крыльями утренній воздухъ, онъ поднялся высоко, и началъ описывать плавные и ровные круги, какъ будто подъ звуки небесной гармоніи. Утомленные ночнымъ бдѣніемъ, глаза Дрэда слѣдили за этимъ полетомъ съ невыразимымъ удовольствіемъ; его лицо выражало скорбь души и ожиданіе чего-то лучшаго.
   -- О, еслибъ я имѣлъ крылья голубя, сказалъ онъ; -- я бы воспарилъ къ небесамъ и остался въ покоѣ. Я бы поспѣшилъ избавиться отъ бурь и треволненій здѣшняго міра.
   Въ энергіи этого человѣка было что-то могущественное, увлекающее за собою сочувствіе другихъ людей, какъ плывущій корабль увлекаетъ въ свою стремнину мелкія суда. Гарри, печальный и обезкураженный, испытывалъ въ эту минуту тяжелое ощущеніе.
   -- Я знаю, продолжалъ Дрэдъ, что наступитъ новая жизнь, явится новое небо и новая земля, и Господь, искупившій наши грѣхи, будетъ царствовать въ небѣ; но мнѣ не суждено дожить до этой поры, мнѣ, на котораго положены всѣ притѣсненія этого народа!
   Гарри оставилъ Дрэда и медленно перешелъ на другую сторону поляны, гдѣ старикъ Тиффъ, Фанни, Тэдди и Лизетта разводили огонь, намѣреваясь приготовить завтракъ. Дрэдъ, вмѣсто того, чтобъ войти въ свою хижину, исчезъ въ чащѣ неприступной ограды. Въ это время пришла Милли, сопровождаемая негромъ съ плантаціи Каисма.
   На другой день Гарри и Дрэдъ, отъискивая дичь въ болотахъ, случайно набрели на мѣсто, близь котораго были свидѣтелями насилія, описаннаго въ предъидущей главѣ.
  

ГЛАВА L.

ТОМЪ ГОРДОНЪ И ЕГО ПРІЯТЕЛИ.

   Втеченіе двухъ-трехъ дней послѣ, нанесеннаго удара, Томъ Гордонъ находился въ состояніи раненой гіены. Съ каждымъ часомъ, съ каждой минутой у него являлись новыя капризы одинъ другаго страннѣе. Несчастныя невольницы, которыхъ онъ оставилъ при себѣ въ качествѣ служанокъ, испытывали всю тяжесть огорченій, которыя въ состояніи придумать только безпокойный и гнѣвный человѣкъ, въ минуты раздраженія.
   Смерть Нины поставила Милли въ совершенную зависимость отъ Тома. Онъ безпрестанно отрывалъ ее отъ занятій, требуя отъ нея наставленій и совѣтовъ, которые въ туже минуту были отвергаемы съ бранью.
   -- Мистеръ Томъ, говорила тетушка Кэти, ключница:-- вскружилъ всѣмъ голову. Въ теченіе двухъ часовъ, вотъ уже четыре раза приготовляю бульонъ ему, и никакъ не могу угодить,-- бранится и держитъ себя весьма неприлично. У него горячка, а въ горячкѣ, разумѣется, кому что можетъ нравиться? Къ чему онъ называетъ меня дьяволомъ и всякими другими именами? Мнѣ кажется, на это нѣтъ особенной необходимости. Гордоны, бывало и разсердятся, но все же остаются въ здравомъ разсудкѣ, а у него нѣтъ этого ни на волосъ. Онъ позоритъ насъ во всѣхъ отношеніяхъ. Намъ стыдно, мы не смѣемъ приподнять наши головы. Гордоны считались всегда людьми благородными. Господи! какую свободу-то имѣли мы при жизни миссъ Нины!
   Между тѣмъ, несмотря на вспыльчивость, невоздержность и отступленіе отъ докторскихъ предписаній, Томъ выздоравливалъ, вѣроятно по тому же закону природы, по которому такъ быстро разростаются плевелы. Во время болѣзни, отъ нечего дѣлать, онъ составлялъ планы мщенія, которые рѣшился привести въ исполненіе, лишь только силы позволятъ ему сѣсть на коня. Между прочимъ, онъ далъ себѣ клятву излить свое мщеніе на Абиджи Скинфлинта, который, какъ ему извѣстно было, продавалъ порохъ неграмъ, скрывавшимся въ болотѣ. Правда ли это или нѣтъ?-- для него было все равно; притомъ же въ дѣлѣ самоуправства подобные вопросы не принимаются въ соображеніе. Человѣкъ обвиняется, судится и подвергается наказанію, совершенно по произволу своего болѣе сильнаго сосѣда. Для Тома достаточно было, что онъ такъ думалъ; въ болѣзненномъ же и раздражительномъ состояніи онъ думалъ такъ еще съ большею увѣренностію.
   Томъ зналъ, что Джимъ Стоксъ питалъ къ Абиджи давнишнюю вражду; а это обстоятельство давало ему поводъ разсчитывать на услуги Джима. Первымъ подвигомъ Тома послѣ его выздоровленія, было нападеніе на лавку Абиджи. Лавка безъ церемоніи была взята приступомъ и разграблена; шайка разбойниковъ перепилась, облила смолой нагаго Абиджи и облѣпила его перьями, издѣваясь надъ нимъ, сколько душѣ угодно, вынудила отъ него обѣщаніе оставить штатъ въ теченіе трехъ дней и возвратилась домой знаменитою въ своихъ собственныхъ глазахъ. Недѣлю спустя въ газетѣ "Голосъ Свободы" появилось описаніе этого блистательнаго подвига подъ заглавіемъ: Сокращенная расправа.
   Безъ сомнѣнія, никто не сожалѣлъ Абиджи; и такъ какъ онъ самъ, весьма вѣроятно, охотно присоединился бы къ подобному предпріятію, то и мы не сожалѣемъ особенно о его участи. Почтенные люди въ сосѣдствѣ сначала замѣчали, что вообще не одобряютъ самоуправство черни, но впослѣдствіи, особливо по поводу послѣдняго событія, разсуждали съ замѣтнымъ удовольствіемъ. Невѣжественная чернь торжествовала, не думая, что рано или поздно тоже самое оружіе будетъ обращено и противъ нее.
   Томъ не замедлилъ воспользоваться одушевленіемъ черни. Онъ предложилъ ей предпринять охоту въ Ужасное Болото, и тѣмъ вполнѣ удовлетворить свое собственное чувство мести. Въ груди человѣческой постоянно лежитъ прикованный и спящій кровожадный тигръ; этого-то тигра Томъ рѣшился теперь спустить съ цѣпи.
   Актъ, лишавшій Гарри покровительства законовъ, дѣлалъ его предметомъ, надъ которымъ шайка пьяныхъ людей могла совершать какія угодно жестокости. Документъ этотъ не будетъ лишенъ интереса для нашихъ читателей, и потому мы предлагаемъ его копію.

Штатъ Сѣверной Каролины, округъ Чова.

   "Сего числа намъ, двумъ мирнымъ судьямъ вышеупомянутаго округа и штата, представлена жалоба Томасомъ Гордономъ, что принадлежащій ему невольникъ, по имени Гарри, по ремеслу плотникъ, тридцати пяти лѣтъ отъ роду, пяти футовъ и четырехъ дюймовъ роста, смуглаго цвѣта, крѣпкаго тѣлосложенія, съ голубыми, глубоко впавшими глазами, съ открытымъ лбомъ и звучнымъ голосомъ, бѣжалъ отъ своего господина, и, какъ надо полагать, скрывается въ Ужасномъ Болотѣ, совершая противузаконныя дѣйствія; вслѣдствіе сего, отъ имени вышесказаннаго штата, симъ повелѣваемъ помянутому невольнику возвратиться домой и явиться къ своему господину; къ сему присовокупляемъ, на основаніи акта законодательнаго собранія, что если сказанный невольникъ Гарри не явится къ господину немедленно послѣ распубликованія сего постановленія, то всякое лицо или лица, можегъ или могутъ убить и уничтожить того невольника оружіемъ и способомъ, какое оно или они заблагоразсудятъ избрать, не подвергаясь за таковой поступокъ ни обвиненію въ преступленіи, ни наказанію, ни какому либо штрафу или взысканію.
   "Постановленіе сіе свидѣтельствуемъ приложеніемъ руки и печати.

Джемсъ Т. Мюллеръ (печать)
Т. Буттерпортъ (печать)" (*).

   (*) Подлинный документъ, съ котораго снята эта копія, помѣщень въ Wilmington Journal, 18 декабря 1830.
  
   Нельзя безъ сожалѣнія подумать о состояніи народа, который существуетъ подъ вліяніемъ такихъ законовъ и обычаевъ. Не удивительно, что люди, преступленіе которыхъ поощряется закономъ, охотно предаются самому низкому звѣрству, самой адской жестокости. Томъ Гордонъ сдѣлалъ въ своемъ домѣ собраніе изъ людей, которые должны были служить орудіемъ и исполненіемъ его мщенія. Всѣ они втайнѣ ненавидѣли Гарри во время его благоденствія, потому что онъ лучше ихъ одѣвался, лучше ихъ былъ воспитанъ, и пользовался лучшимъ, чѣмъ они, вниманіемъ и расположеніемъ со стороны Гордоновъ и ихъ гостей. Гарри нерѣдко упрекалъ ихъ въ пріемѣ отъ невольниковъ вещей, принадлежавшихъ плантаціи. Само собою разумѣется, во дни благосостоянія Гарри, всѣ они покорялись ему, какъ человѣку уважаемому уважаемой фамиліей; но теперь когда онъ палъ, то, но общепринятому въ свѣтѣ любезному обыкновенію, они рѣшились платить ему за свое прежнее униженіе удвоенною наглостью.
   Джимъ Стоксъ въ особенности питалъ ненависть къ Гарри, который однажды выразился съ негодованіемъ относительно низости и звѣрства его ремесла,-- и потому при настоящемъ случаѣ онъ охотнѣе другихъ предлагалъ свои услуги. И вотъ, въ утро, о которомъ мы говоримъ, передъ дверьми господскаго дома въ Канема, собралась смѣшанная толпа людей, но наружности принадлежавшая къ сословію, которое мы называемъ шайкой разбойниковъ,-- людей, полупьяныхъ, развратныхъ, бездушныхъ, какъ гарпіи, явившіяся на пиръ Энея. Томъ Гордонъ имѣлъ предъ ними только то преимущество, что воспитаніе и лучшее положеніе въ обществѣ давали ему возможность, когда онъ хотѣлъ, принимать наружность и употреблять языкъ джентльмена. Но въ тоже время закоснѣлая грубость его чувствъ ставила его наравнѣ съ ними. Рука Тома все еще была перевязана; но въ немъ никогда не было недостатка энергіи, и потому онъ рѣшился сѣсть на коня и отправиться вмѣстѣ съ ватагой. Въ настоящую минуту они выстроились у крыльца, смѣялись, произносили ругательства и пили виски, которая текла въ изобиліи. Собаки съ горячностью и нетерпѣніемъ рвались со своръ. Томъ Гордонъ, по обычаю старинныхъ вождей, привѣтствовавшихъ передъ битвой войска свои, стоялъ на галлереѣ.
   -- Ребята! говорилъ онъ: -- вы уже прославили себя. Вы уже сдѣлали много хорошаго: вы прочитали этому отвратительному старику такое нравоученіе, что онъ въ жизнь его не забудетъ! Длинноносому Скинфлинту вы задали столько свѣту, что онъ увидитъ всѣ свои заблужденія.
   Поднялся общій хохотъ и смѣшанные крики: да! да! прочитали! задали!
   -- Въ ту ночь, продолжалъ Томъ Гордонъ: -- Скинфлинту, я думаю, не понадобилась и свѣча, чтобъ видѣть грѣхи свои! Мы сдѣлали ему свѣчу изъ его же конуры. Освѣтили ему всю дорогу изъ нашего штата, а чтобы онъ не озябъ, то снабдили его платьемъ. А платье дали ему славное! не скоро онъ его сноситъ, да и не продастъ, когда захочетъ выпить. Не правда ли!
   Изступленные крики заглушили голосъ оратора.
   -- Жаль только, что мы не подожгли его самаго! вскричалъ кто-то изъ толпы.
   -- Ничего; на тотъ разъ довольно. Подождите, вотъ когда вы поймаете этихъ пресмыкающихся гадинъ въ болотѣ, тогда дѣлайте съ ними, что хотите: это будетъ въ порядкѣ вещей, да и законно. Эти лисицы долго насъ безпокоили, долго производили опустошенія въ нашихъ курятникахъ, пользуясь нашей безпечностью. Ужь за то же мы и поквитаемся. Итакъ, мы отправляемся ловить ихъ! Надо же когда нибудь покончить съ ними. Успѣхъ нашъ несомнѣненъ. Болото должно сдаться и сдастся, когда увидитъ наше шествіе -- въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Смотрите же, ребята, старайтесь взять его живымъ; если же нельзя, то стрѣляйте его. Помните: за его голову я даю полтораста долларовъ.
   Восклицанія, изступленнѣе прежнихъ, огласили воздухъ, и торжествующій Томъ спустился съ балкона и сѣлъ на коня.
  

ГЛАВА LI.

ВЫЗДОРОВЛЕНІЕ КЛЭЙТОНА.

   Клэйтонъ во время жестокаго, описаннаго нами нападенія, получилъ нѣсколько ударовъ по головѣ, которые лишили его чувствъ. При первомъ возвращеніи чувствъ, онъ сознавалъ только одно,-- что на него вѣялъ прохладный вѣтерокъ. Онъ открылъ глаза, и сквозь углубленія нависшихъ надъ нимъ и качавшихся вѣтвей, увидѣлъ лазуръ небосклона. Голоса птицъ, щебетавшихъ и отвѣчавшихъ на призывъ другихъ пернатыхъ, слегка касались его слуха. Чьи-то нѣжная рука клала повязки на его голову, незнакомыя женщины, осторожно говорившія между собою, ухаживали за нимъ и наблюдали каждое его движеніе.
   Клэйтонъ снова закрылъ глаза и оставался нѣсколько часовъ въ тяжеломъ забытьи.
   Гарри и Лизетта очистили для него свою хижину, но такъ какъ наступили роскошные октябрьскіе дни, когда земля и небо становятся храмомъ красоты и спокойствія, то они днемъ выносили больнаго на открытый воздухъ, и, казалось, не было средства цѣлительнѣе этого воздуха. Какъ воздухъ, теплота и вода имѣютъ благотворное свойство проникать и наполнять пустоту, такъ и ослабѣвшая жизненность человѣческаго организма можетъ принимать укрѣпляющую силу, которою одарено растительное царство природы, и избытокъ которой разливается въ воздухѣ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Дня черезъ два, проведенныхъ въ спокойномъ, укрѣпляющемъ снѣ, Клэйтонъ до такой степени оправился, что могъ сидѣть и любоваться окружающими предметами. Свѣтлое, спокойное октябрьское небо, повидимому, производило на его душу чарующее впечатлѣніе.
   Среди дикаго и необитаемаго болота, это былъ островъ безопасности, гдѣ природа въ своемъ гостепріимномъ лонѣ давала пріютъ человѣческимъ существамъ. Тысячи птицъ говорили на тысячѣ языковъ, перекликались съ колеблющихся отъ вѣтра вершинъ деревьевъ, или качались въ колыбеляхъ изъ листьевъ виноградника; бѣлыя облака плавали безпрерывно измѣнявшимися группами надъ массивною зеленью лѣса; слышанъ былъ шелестъ листьевъ, сквозь которые отъ времени до времени пробѣгалъ осенній вѣтерокъ. Все это вмѣстѣ пробуждало въ душѣ Клейтона отрадное чувство. Минувшая жизнь казалась ему тревожнымъ сновидѣніемъ. Его страданія,-- часъ агоніи и смерти, о которомъ онъ боялся вспомнить, приняли совершенно новый и свѣтлый видъ.
   Мало помалу, онъ началъ интересоваться Дрэдомъ, какъ предметомъ психологическаго изученія. Дрэдъ сначала былъ угрюмъ и молчаливъ, хотя со всѣмъ радушіемъ и почтительностью исполнялъ требованіе своего гостя. Постепенно, однако же, желаніе обмѣняться словомъ, желаніе, которое скрывается въ душѣ каждаго человѣка, начало развиваться въ немъ, и онъ, повидимому, находилъ удовольствіе въ сочувствующемъ ему слушателѣ. Наборъ библейскихъ изрѣченій и именъ имѣть для Клэйтона, при его болѣзненномъ состояніи, особенно пріятный, поэтическій интересъ. Онъ мысленно сравнивалъ Дрэда съ одною изъ тѣхъ старинныхъ, грубыхъ готическихъ дверей, столь часто встрѣчаемыхъ въ европейскихъ храмахъ, гдѣ изображенія, заимствованныя изъ св. Писанія и изсѣченныя въ грубомъ гранитѣ, перемѣшались съ тысячами фантастическихъ архитектурныхъ причудъ; иногда онъ вздыхалъ, думая, сколь многое могло бы быть совершенно человѣкомъ съ душою столь пылкою и съ организмомъ столь энергическимъ, еслибъ онъ получилъ образованіе и надлежащее направленіе.
   Дрэдъ иногда приходилъ въ тѣнистую часть острова, располагался подлѣ Клэйтона и по цѣлымъ часамъ разговаривалъ съ нимъ, употребляя свой странный, безпрестанно уклоняющійся отъ предмета, исполненный какой-то грусти, образъ выраженія; несмотря на то, отъ времени до времени въ немъ проглядывали практическій умъ и дальновидность.
   Дрэдъ много путешествовалъ, большею частью по странамъ, недоступнымъ для человѣческой ноги и глаза. Онъ осмотрѣлъ не только обширную полосу при-атлантическихъ болотъ, но и равнины Флориды, со всею ихъ причудливою, роскошною тропическою растительностью. Онъ бродилъ вдоль пустынныхъ и гибельныхъ песковъ, опоясывающихъ южные атлантическіе берега, полные наносныхъ мелей и опасностей. Тамъ нерѣдко задумывался онъ надъ тайною морскихъ приливовъ, съ вѣчнымъ, никогда неизмѣняющимся возвышеніемъ и пониженіемъ которыхъ душа человѣческая имѣетъ какое-то таинственное сродство. Неозаренный свѣтомъ философіи и другихъ наукъ, Дрэдъ искалъ въ сумеркахъ своихъ пылкихъ, борющихся мыслей, причины различныхъ явленій природы, и разрѣшалъ эти вопросы по своимъ собственнымъ теоріямъ. Иногда, оставаясь но цѣлымъ недѣлямъ въ остовѣ какого нибудь корабля, выброшеннаго на эти гостепріимные берега, онъ постился и молился, воображая услышать отвѣтъ на молитвы свои въ завываніяхъ 6ушующаго вѣтра или въ уныломъ прибоѣ морскихъ волнъ.
   Читатели наши видятъ его теперь лежащимъ на травѣ подлѣ хижины Гарри и Лизетты, въ самомъ спокойномъ и сообщительномъ настроенія духа. Дѣти съ Лизеттой и женщины собирали виноградъ въ отдаленной части острова; Гарри съ другимъ бѣглымъ негромъ ушли за провизіей, которая была принесена для нихъ въ отдаленную часть болота преданными сообщниками съ одной изъ смежныхъ плантацій. Старый Тиффъ, выкапывая картофель въ недальнемъ разстояніи, внимательно прислушивался къ разговору.
   -- Да, говорилъ Дрэдъ, съ тѣмъ тусклымъ свѣтомъ въ его взорѣ, который нерѣдко можно замѣтить въ глазахъ энтузіаста: -- царство Божіе не наступило еще, поуже приближается. Теперь еще только время стенаній; это открыто мнѣ, когда я былъ въ Океркокѣ и провелъ три недѣли въ остовѣ корабля, на которомъ вся команда погибла.
   -- Скучное же ты выбралъ мѣсто для своего пріюта, сказалъ Клэйтонъ, стараясь вовлечь Дрэда въ разговоръ.
   -- Меня завелъ туда невидимый духъ, отвѣчалъ Дрэдъ: -- ибо я просилъ Господа открыть мнѣ грядущія событія.
   -- Какъ же это было открыто тебѣ? спросилъ Клэйтонъ, болѣе и болѣе интересуясь его разговоромъ.
   -- Черезъ ухо мое во время ночи, отвѣчалъ Дредъ:-- я слышалъ, какъ все твореніе стенало и мучилось, ожидая избавленія; потому-то и назначенъ приливъ.
   -- Я не вижу тутъ никакой связи, сказалъ Клэйтонъ: -- какое отношеніе имѣетъ приливъ къ страданіямъ твореній.
   -- А вотъ какое, отвѣчалъ Дрэдъ: -- каждый день море трудится и движется, по этотъ трудъ отступаетъ снова въ море; такъ и грудь всѣхъ поколѣній удалился назадъ, и не возвратится, пока не придетъ Ожидаемый всѣми народами -- и Онъ придетъ въ пламени, съ судомъ и великимъ потрясеніямъ; но потомъ будетъ тишина и спокойствіе. Потому-то и написано, что подъ новымъ небомъ и на новой землѣ не будетъ болѣе моря.
   Эти слова произнесены были съ видомъ величайшей увѣренности, что произвело на Клэйтона странное впечатлѣніе. Но внутренней природѣ его было что-то особенное, предусматривавшее въ этихъ словахъ Слабую тѣнь грядущихъ собыій. Онъ находился въ томъ настроеніи духа, которому предается человѣкъ, борющійся съ пороками и преступленіями этого міра -- настроеніе, выражавшее тоску души и надежду на лучшее.
   -- И ты думаешь, сказалъ онъ Дрэду: что эти небеса и эта земля возобновятся?
   -- Я увѣренъ въ этомъ, отвѣчалъ Дрэдъ. Избранные Богомъ будутъ господствовать на ней.
   -- Вѣроятно и ты надѣешься быть въ числѣ избранныхъ?
   Изъ груди Дрэда вырвался подавленный стонъ.
   -- Много званныхъ, но мало избранныхъ, сказалъ онъ. Я молилъ Бога открыть мнѣ эту тайну, но онъ не сподобилъ меня узнать ее.
   Тутъ разговоръ былъ прерванъ появленіемъ Гарри, который неожиданно соскочивъ на поляну, подбѣжалъ къ Дрэду съ взволнованнымъ и испуганнымъ видомъ.
   -- Томъ Гордонъ со всей своей шайкой вступилъ въ болота и рѣшился выслѣдить насъ, сказалъ онъ. Пьянѣе, развратнѣе, свирѣпѣе этихъ людей я ничего еще не видѣлъ. Они напали на несчастнаго Джима и преслѣдуютъ его безъ пощады.
   Въ глазахъ Дрэда всеркнули молніи и онъ вскочилъ на ноги.
   -- Голосъ Господень потрясаетъ пустыню; я пойду и выручу его.
   Схвативъ ружье, онъ въ секунду скрылся изъ виду.
   Гарри хотѣлъ за нимъ слѣдовать, но рыдающая Лизетта бросилась къ нему на шею.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Ради Бога не ходи, говорила она. Что мы будемъ дѣлать безъ тебя? Останься съ нами! Тебя убьютъ они, и это никому не принесетъ пользы.
   -- Какъ можно, Гарри! сказалъ Клэйтонъ: вѣдь ты не совсѣмь еще знакомъ съ здѣшними болотами, и не имѣешь физическихъ силъ этого человѣка:-- идти за Дрэдомъ, значитъ рисковать своею жизнію.
   Остальные часы того дня прошли скучно. Отъ времени до времени звѣрскій крикъ охотниковъ приближался къ острову,-- раздавались ружейные выстрѣлы, лай собакъ и страшныя проклятія,-- потомъ снова все затихало, и не было слышно ничего, кромѣ шелеста листьевъ и голосовъ птицъ весело распѣвавшихъ, не обращая вниманія на бездну жестокостей и преступленій, надъ которой онѣ пѣли.
   Передъ закатомъ солнца въ вѣтвяхъ стараго дуба послышался шорохъ, и вслѣдъ за тѣмъ на поляну соскочилъ Дрэдъ, мокрый, грязный усталый. Въ одинъ моментъ всѣ окружили его.
   -- Гдѣ Джимъ? сказалъ Гарри.
   -- Убитъ! отвѣчалъ Дрэдъ. Стрѣлки настигли его, и онъ палъ въ пустынѣ!
   Общее восклицаніе ужаса.
   Дрэдъ сдѣлалъ движеніе, чтобы сѣсть на землю, но потерялъ равновѣсіе и упалъ. Только теперь увидѣли всѣ то, чего прежде не замѣчали, рану на его груди изъ которой обильно текла кровь. Жена Дрэда съ неутѣшными рыданіями упала подлѣ него. Дрэдъ поднялъ руку и сдѣлалъ ей знакъ удалиться.
   Окружавшіе его стояли въ безмолвномъ изумленіи и страхѣ. Клэйтонъ одинъ сохранилъ присутствіе духа. Онъ всталъ на колѣна и старался остановить кровотеченіе. Дрэдъ посмотрѣлъ на него глазами, въ которыхъ горѣлъ неестественный свѣтъ.
   -- Все кончилось! сказалъ онъ.
   Тихо склонясь къ Клейтону, Дредъ чувствовалъ, какъ кровь струилась изъ раны. Собравъ нѣсколько капель ея на ладонь, онъ швырнулъ ихъ на воздухъ и съ дикой энергіей воскликнулъ:
   -- О земля, земля, земля! Не закрывай моей крови
   За темной оградой дремучаго лѣса солнце садилось во всемъ своемъ блескѣ. Группы плавающихъ облаковъ, задернутыя въ втеченіе дня бѣлымъ серебристымъ покровомъ, теперь, одно за другимъ покрывались розовымъ свѣтомъ и остановились одной массой, наполненной послѣднихъ лучей заходящаго солнца. Птички пѣли по прежнему: ихъ не смущали вопли людской горести... Небольшая группа видѣла передъ собой угасающаго человѣка, исполненнаго избыткомъ и мужества, и силы.
   -- Гарри, сказалъ Дрэдъ: -- похорони меня подъ холмомъ свидѣтельства. Пусть Богъ ихъ отцовъ судитъ между нами.
  

ГЛАВА LII.

НОЧНЫЯ ПОХОРОНЫ.

   Смерть Дрэда навела глубокое уныніе на небольшой кружокъ бѣглыхъ въ Ужасномъ Болотѣ и на многихъ невольниковъ въ окрестныхъ плантаціяхъ, на людей, которые считали его предсказателемъ будущаго и своимъ избавителемъ.
   Тотъ, на кого они возлагали лучшія свои надежды, умеръ! Стройная атлетическая форма, столь полная дикой жизни, могучая рука, опытный и зоркій глазъ, все, все поражено однимъ разомъ. Звучный голосъ его замолкъ, величественная поэзія старинныхъ временъ, вдохновляющіе символы и видѣнія, которыя такъ сильно дѣйствовали на его душу, и съ помощію которыхъ онъ самъ дѣйствовалъ на душу другихъ, казалось, отлетѣли вмѣстѣ съ душой его въ другой міръ, удалились въ безпредѣльное пространство и сдѣлались невещественными, какъ звуки сильныхъ порывовъ вѣтра, или какъ формы вечернихъ облаковъ, сохранившіяся въ памяти со временъ давно минувшихъ. Въ эту ночь, когда лѣса перестали оглашаться звѣрскимъ лаемъ собакъ и еще болѣе звѣрскою бранью пьяныхъ людей, когда ни одинъ листикъ не шелохнулся на деревѣ, и вся масса лѣса, подобно черной тучѣ, рѣзко обрисовывалась на небосклонѣ, въ эту ночь не трудно было услышать на небольшой полянѣ звуки тяжелыхъ шаговъ, и сдержанное рыданіе провожавшихъ своего вождя къ могилѣ, подъ засохшимъ деревомъ.
   Изъ неустрашимаго кружка, который собирался здѣсь въ этотъ же самый часъ за нѣсколько дней тому назадъ, немногіе рѣшились явиться въ этотъ вечеръ. Услышавъ, что въ болото предпринимается экспедиція, они тайкомъ оставили хижины, когда все заснуло мертвымъ сномъ, и ускользнувъ отъ бдительности часовыхъ, охранявшихъ плантаціи, пробрались на островъ узнать объ участи своихъ друзей, и велико было уныніе ихъ, когда они узнали результатъ поисковъ Гордона.
   Грустно, тяжело подумать, что между дѣтьми одного Отца, одно и тоже событіе въ однихъ возбуждаетъ плачъ и сѣтованіе, въ другихъ торжество и радость. Міръ существуетъ тысячи лѣтъ, а между тѣмъ все еще не изучилъ молитвы Господней; а когда всѣ племена и народы изучатъ ее, тогда Его царствіе пріидетъ и воля Его будетъ какъ на небеси, такъ и на земли.
   Между окружавшими могилу никто, по видимому, не предавался такому унынію, какъ невольникъ, котораго мы представили нашимъ читателямъ подъ именемъ Ганнибала. Это былъ высокій, прекрасно сложенный негръ, большая голова котораго, высокій лобъ и рѣзкія черты доказывали въ немъ присутствіе энергіи и умственныхъ способностей. Всю свою жизнь онъ былъ собственностью одного необразованнаго человѣка, низкаго душою и алчнаго, который въ обхожденіи съ своими неграми отличался двумя качествами: желаніемъ, чтобы они, какъ невольники, напрягали въ его пользу всю свою энергію и способности, и боязнію, чтобы сильное напряженіе и той и другихъ не послужило въ ущербъ невольничества.
   Аннибалъ самъ научился читать и писать; но тайна этого пріобрѣтенія хранилась въ душѣ его такъ тщательно, какъ путешественникъ скрываетъ отъ воровъ драгоцѣнный алмазъ. Онъ зналъ, что въ случаѣ ея открытія господинъ немедленно продастъ его въ отдаленный штатъ и снова разлучить съ женой и дѣтьми. Аннибалъ былъ перевозчикомъ, и потому имѣлъ много случаевъ для удовлетворенія своей жажды познаній.
   Люди, имѣющіе при себѣ постоянно запасъ книгъ, которыхъ даже не всегда въ состояніи прочесть, не знаютъ той жадности, съ которою подавленіи,ій и тощій умъ поглощаетъ свою украденную пищу. Въ уголку его караульни были библія, Робинзонъ Крузо, и нумеръ какой-то сѣверной газеты, выпавшій изъ кармана одного пассажира. Съ наступленіемъ ночи, когда дверь его конуры затворялась до утра, онъ зажигалъ лучину и по цѣлымъ часамъ углублялся въ чтеніе. Въ эти часы онъ жаждалъ дикой свободы; воображеніе переносило его вмѣстѣ съ женой и дѣтьми, на небольшой, необитаемый островъ, въ пещеру Робинзона. Онъ ходилъ на охоту, дѣлалъ платье изъ звѣрскихъ шкуръ, собиралъ плоды съ неизвѣстныхъ деревьевъ и чувствовалъ себя свободнымъ существомъ. Неудивительно, что душа столь сильная и угнетенная находилась подъ особеннымъ вліяніемъ Дрэда. Чтеніе библіи пробуждало въ немъ смутныя надежды. Онъ вѣрилъ, что Господь посѣтившій Израиля во Египтѣ вняль стону невольниковъ, и въ лицѣ Дрэда послалъ освободителя своего народа. Эта надежда пылала въ душѣ его подобно факелу, раздуваемому сильнымъ вѣтромъ; по пронеслось холодное дуновеніе, и она погасла навсегда.
   Среди небольшой группы, окружавшей могилу, онъ стоялъ, пристально глядя въ лицо умершаго.
   На небольшомъ, заросшемъ травой и терніемъ, возвышеніи, которому Дрэдъ далъ восточное названіе Эіарь-Сахадута, или холмъ свидѣтельства, пылалъ костеръ, котораго свѣтъ ярко озарялъ покойника. Дрэдъ лежалъ на землѣ, какъ могучій дубъ, вырванный съ корнемъ,-- вѣтви его не качаются болѣе, но онъ грозенъ и въ своемъ паденіи, со всѣми своими шероховатыми сучьями.
   Душевная борьба, заключенная въ этомъ тѣлѣ, отпечатлѣлась теперь на угрюмомъ лицѣ выраженіемъ величественнаго и грустнаго спокойствія, какъ будто милосердый Богъ, къ суду котораго онъ взывалъ въ послѣднія минуты своей жизни, оказалъ ему этотъ судъ. Когда умираютъ государственныя чиновники нашей расы, то несмотря на ихъ слабости и грѣхи, свойственные человѣчеству, они не нуждаются въ краснорѣчивыхъ ораторахъ, чтобъ слегка приподнять завѣсу, прикрывавшую ихъ частную жизнь, тихо сказать о ихъ заблужденіяхъ, громко о ихъ подвигахъ, и въ заключеніе предсказать если не торжественное вшествіе въ небеса, то покрайней мѣрѣ мѣсто, уготованное праведнымъ,-- мы тогда невольно присоединяемся къ молитвѣ о надеждѣ воскресенія; мы охотно вѣримъ, что душа великаго и могущественнаго человѣка не можетъ быть потерянною ни для Бога, ни для самой себя.
   Тяжесть такой великой утраты, повидимому, подавила обычную живость, съ которою негръ предастся движеніямъ души. Когда тѣло Дрэда положили на краю могилы,-- то наступило такое глубокое безмолвіе, что-только и были слышны -- шелестъ каждаго листочка, дикое, однообразное кваканье лягушекъ и черепахъ въ болотѣ и дуновеніе вѣтра по вершинамъ сосенъ. Даже вдова покойнаго безмолвно стояла передъ трупомъ съ выраженіемъ подавленной горести.
   Какой-то старикъ, исполнявшій иногда между неграми обязанности проповѣдника, началъ пѣть похоронные гимны. Во время пѣнія Аннибалъ стоялъ, скрестивъ руки и вперивъ взоръ свой въ безжизненное лицо Дрэда. Слова гимна постепенно воодушевляли его, наконецъ онъ приподнялъ голову и присоединилъ къ пѣнію свой звучный голосъ.
   -- Да, сказалъ онъ наконецъ:-- насъ всѣхъ ожидаетъ это ложе. Наши владѣтели торжествуютъ и господствуютъ надъ нами,-- но должны будутъ промѣнять чертоги свои на могилу; червь замѣнить имъ пышное одѣяніе. И когда мы явимся предъ судомъ Предвѣчнаго, насъ будутъ судить одинаково. Теперь, братія, опустимъ его въ могилу, и тотъ, кто считаетъ себя лучше этого человѣка, или сдѣлалъ бы что нибудь лучше, будучи на его мѣстѣ,-- да не осудить его.
   Спустя еще нѣсколько минутъ всѣ смертные признаки, которыми облечена была душа этого человѣка, исчезли, чтобы не появляться болѣе до великаго дня суднаго.
  

ГЛАВА LIII.

РЕЗУЛЬТАТЫ.

   Клэйтонъ не былъ безчувственнымъ и невнимательнымъ свидѣтелемъ этихъ сценъ. Правда, онъ незналъ всѣхъ подробностей дѣла; но письмо Гарри и его собственныя наблюденія заставляли его думать, безъ всякихъ поясненій, что нѣкоторыя изъ дѣйствующихъ лицъ находились въ опасномъ возбужденіи, которое могло повести къ пагубнымъ послѣдствіямъ, если не будетъ открытъ какой нибудь предохранительный клапанъ.
   На другой день послѣ похоронъ, онъ разговаривалъ съ Гарри, и, представивъ неумѣстность и безнадежность, при настоящихъ обстоятельствахъ, попытки -- силою исправить зло, отъ котораго страдали невольники, открылъ ему и его товарищамъ болѣе безопасное средство, именно -- побѣгъ.
   Едва ли кто можетъ оцѣнить всю рѣшимость и силу характера, побуждавшія человѣка, въ положеніи Клэйтона, обязаннаго поддерживать отношенія господина къ невольнику, давать подобный совѣтъ. Ни одно приступленіе не преслѣдовалось въ Южныхъ Штатахъ съ такою строгостію, какъ содѣйствіе невольнику въ побѣгѣ. Того, кто помогаетъ въ этомъ случаѣ невольнику, судятъ какъ негро-крада, и возмездіемъ бываетъ въ нѣкоторыхъ штатахъ смерть, а въ другихъ продолжительное и позорное заточеніе.
   За доставленіе малѣйшей помощи или средствъ къ побѣгу, за укрытіе бѣглеца даже въ теченіе ночи, за пріютъ или кусокъ хлѣба, нѣкоторые лишались всего своего состоянія,-- и принуждены бывали жить подаяніемъ. Другіе, за это же преступленіе, томились по нѣскольку лѣтъ въ душныхъ темницахъ, и выходили оттуда съ утратою энергіи и разстроеннымъ здоровьемъ; ни непоколебимое, безропотное терпѣніе, ни безукоризненность поведенія не могли служить основаніемъ къ уменьшенію или смягченію наказанія. Клэйтонъ, нарушая такимъ образомъ законы и постановленія своего роднаго штата, оправдывалъ себя только тѣмъ, что видѣлъ въ этихъ невольникахъ людей, одаренныхъ свѣтлымъ и сильнымъ умомъ, открывавшимъ имъ заблужденія его соотечественниковъ. Въ добавокъ къ увѣренности въ неотъемлемое право каждаго человѣка пользоваться свободой, онъ въ это время былъ твердо убѣжденъ и въ томъ, что однимъ только удаленіемъ подобныхъ невольниковъ можно предотвратить развитіе кроваваго возстанія.
   Поэтому вскорѣ было рѣшено, что большая партія бѣглецовъ должна опредѣлить мѣры для успѣшнаго побѣга изъ Южныхъ Штатовъ.
   Гарри принялъ на себя трудъ устроить это дѣло, и на это получилъ отъ Клэйтона значительную сумму денегъ.
   Надо замѣтить, что въ болотахъ, въ теченіе большей части года, лѣсопромышленники занимаются рубкою лѣса, пилкою досокъ, основываютъ обширныя селенія и живутъ въ нихъ по нѣскольку мѣсяцевъ сряду. Селенія эти устраиваются такимъ образомъ, что кладутся бревны на болотистую почву, на нихъ настилаютъ доски, и потомъ возводятъ хижину. Точно такъ-же проводятъ и дороги въ отдаленныя части болота, для перевозки вырубленнаго лѣса: посрединѣ болота прорытъ каналъ, по которому взадъ и впередъ снуютъ небольшія лодки, нагруженныя лѣсомъ. Для производства работъ, лѣсопромышленники нанимаютъ у сосѣднихъ плантаторовъ множество невольниковъ, которые, будучи обязаны только въ извѣстное время вырубать извѣстное количество лѣса, ведутъ сравнительно свободную и спокойную жизнь. Живя такимъ образомъ, они становятся разумнѣе, энергичнѣе, и сознаютъ свое достоинство лучше, чѣмъ большинство невольниковъ. Бѣглецы неприступнаго острова имѣли постоянно сношенія съ селеніемъ лѣсопромышленниковъ, находившимся отъ нихъ миляхъ въ пяти. Въ затруднительныхъ случаяхъ лѣсосѣки снабжали бѣглецовъ провизіей; и двое изъ нихъ, смѣлѣе и отважнѣе другихъ, нерѣдко являлись на ночные митинги Дрэда. Съ общаго согласія бѣглецовъ, рѣшено было переговорить съ невольникомъ, въ распоряженіи котораго находилась лодка, перевозившая лѣсъ и доски въ Норфолькъ.
   На одномъ изъ совѣщаній, число желающихъ бѣжать оказалось столь значительнымъ, что невозможно было не возбудить подозрѣнія, и потому рѣшили раздѣлить всю партію на нѣсколько отрядовъ. Милли тоже рѣшилась бѣжать, изъ любви къ своему внуку, бѣдному маленькому Томтиту, совершенная беззаботность котораго представляла рѣзкій контрастъ съ ея серьезными, по искренними ласками и желаніями ему лучшаго. Для нея онъ служилъ единственнымъ напоминаніемъ о большой семьѣ, которая была оторвана отъ нея обыкновенными превратностями невольническаго счастія, и поэтому она прилѣпилась къ нему всею силою своей души. Относительно своихъ собственныхъ правъ, она бы охотно отказалась отъ нихъ, оставаясь въ положеніи, назначенномъ судьбою и терпѣливо перенося несправедливости и притѣсненія, какъ средства къ ея духовному исправленію.
   Милли, на все смотрѣвшая глазами строгой христіанки, не столько сѣтовала на жестокость управленія Тома Гордона, сколько на страшное развращеніе нравовъ, которое онъ распространялъ по всей плантаціи.
   Томтитъ, будучи живымъ и хорошенькимъ ребенкомъ, сдѣлался любимцемъ своего господина. Томъ постоянно имѣлъ его при себѣ и обходился съ нимъ такъ же ласково и съ такими же капризами, какими надѣляютъ любимую собачонку. Онъ находилъ особенное удовольствіе учить его пить и браниться, дѣлая это, повидимому, только для того, чтобъ видѣть развитіе такихъ способностей въ маленькомъ мальчикѣ. Милли, имѣвшая болѣе свободный доступъ къ Тому, чѣмъ другіе слуги, тщетно упрашивала его не развращать ея внука. Томъ смѣялся или бранился, смотря по настроенію духа, въ которомъ находился. Быть можетъ, она не рѣшилась бы бѣжать, еслибъ не счастливое, по ея понятіямъ обстоятельство, поставившее Томтига въ немилость у своего господина. За какую-то шалость, весьма свойственную ребяческому возрасту, Томтитъ былъ наказанъ съ жестокостію, соразмѣрною ласкамъ, которыми пользовался въ другое время. Находясь подъ вліяніемъ невыносимой боли и боязни, Томтитъ готовъ былъ бѣжать, куда угодно.
   Совершенно неожиданно для бѣглецовъ оказалось, что довѣренный слуга Тома Гордона, Джимъ, былъ въ числѣ желавшихъ покинуть Южные Штаты. Этотъ человѣкъ, по своей особенной наглости, расторопности, хитрости и способности шутить, по этимъ качествамъ, нерѣдко встрѣчаемымъ между неграми, въ теченіе многихъ лѣтъ былъ первымъ фаворитомъ своего господина. Онъ никогда не нуждался ни въ деньгахъ, ни въ томъ, что можно было купить на деньги, и, сверхъ того, пользовался правомъ говорить безнаказанно дерзости и всякій вздоръ.
   Одинъ изъ невольниковъ выразилъ удивленіе, что Джимъ при его превосходномъ положеніи рѣшается думать о побѣгѣ. Джимъ многозначительно покачалъ головой, согнулъ ее на бокъ и сказалъ:
   -- Ваша правда, друзья: моему положенію можно позавидовать. Мы съ господиномъ живемъ за одно; у насъ все общее; но я бы желалъ отказаться отъ этого всего и имѣть что нибудь свое собственное. Кромѣ того, я до тѣхъ поръ не могу жениться, пока не увѣрюсь, что жена моя будетъ принадлежать мнѣ, а не кому нибудь другому. Вотъ чего я особенно желаю.
   Заговорщики собирались каждую ночь въ лѣсахъ близь болота. Джимъ, пользуясь свободой уходить изъ дому и возвращаться по своему произволу, не страшился открытія причины своихъ отлучекъ; а если и спрашивали его, то онъ всегда имѣлъ какой нибудь основательный предлогъ. Надо сказать, что у этого человѣка ничего не было священнаго; если онъ посѣщалъ и даже довольно часто, религіозные митинги негровъ, то собственно для того, чтобъ имѣть возможность передразнить манеры, голосъ и слова замѣчательнаго на митингѣ лица, и этимъ угодить или господину своему или его низкимъ товарищамъ. Поэтому, каждый разъ, когда его спрашивали о причинѣ отсутствія, онъ отвѣчалъ, что быль на митингѣ.
   -- Кажется, Джимъ, сказалъ Томъ однажды утромъ, находясь въ самомъ непріятномъ расположеніи: -- кажется, въ послѣднее время ты ничего больше не дѣлаешь, какъ только ходишь на митинги. Мнѣ это не нравится. Я этого не хочу. Ты непремѣнно наберешься на нихъ какой нибудь чертовщины, и потому я намѣренъ положить этому конецъ. Не смѣй ходить туда. Въ противномъ случаѣ я тебя...
   Мы не станемъ упоминать, въ чемъ именно заключалась угроза, которую Томъ приводилъ въ исполненіе въ случаѣ неповиновенія. Джимъ поставленъ былъ въ крайне затруднительное положеніе. Еще одно собраніе въ лѣсу въ эту самую ночь было необходимо, и Джимъ употребилъ всѣ свои способности, чтобъ угодить господину. Никогда еще не дѣлалъ онъ такихъ отчаянныхъ усилій, чтобъ показаться забавнымъ. Онъ пѣлъ, плясалъ, ломался, смѣшивалъ предметы серьёзные съ пустыми и вызывалъ отъ зрителей непритворный смѣхъ. Для Тома, не знавшаго, что дѣлать съ временемъ и никогда не имѣвшаго времени заняться чѣмъ нибудь полезнымъ, такой человѣкъ, какъ Джимъ, былъ неоцѣненъ. Вечеромъ, лежа на балконѣ съ сигарою въ зубахъ, Томъ думалъ, что бы онъ сталъ дѣлать безъ Джима, а Джимъ, совершивъ великолѣпный подвигъ, въ свою очередь думалъ, не попроситься ли ему у господина отлучиться на какой нибудь часъ; но, вспомнивъ утреннее, положительное приказаніе не ходить на митинги, онъ самъ почувствовалъ, что это слишкомъ дерзко. Онъ отъ чистаго сердца помолился своему разсудку, единственному своему идолу, помочь ему въ послѣдній разъ. Уже онъ возвращался домой, торопясь поспѣть къ тому времени, когда господинъ его ложится спать, и надѣясь избѣжать вопроса о своемъ отсутствіи. Распоряженія всѣ были сдѣланы и между третьимъ и четвертымъ часомъ партія бѣглецовъ должна была выступить въ путь и къ утру пройти первую станцію дороги, ведущей къ свободѣ. Уже чувство совершенно новаго свойства начинало пробуждаться въ душѣ Джима, чувство болѣе серьёзное, степенное и мужественное, чѣмъ то, которое сопровождало его шутовскую жизнь: его грудь трепетала отъ странной, новой, непонятной надежды. Вдругъ, на самой границѣ плантаціи съ лѣсомъ, онъ увидѣлъ Тома Гордона, заведеннаго туда его злымъ геніемъ.
   -- Вотъ такъ некстати, сказалъ Джимъ про себя: -- теперь, пожалуй, не скоро найдешься, что и отвѣтить.
   Онъ пошелъ, однако же, прямо къ своему господину, съ видомъ совершенной увѣренности въ самого себя.
   -- Ну что, Джимъ, гдѣ ты былъ? спросилъ Томъ:-- я искалъ тебя.
   -- На митингѣ, на митингѣ, масса Томъ.
   -- Развѣ я не тебѣ говорилъ, собака, что ты не долженъ ходить на митинги? сказалъ Томъ, присовокупивъ страшное проклятіе.
   -- Простите, господинъ. Ради спасенія души, я совсѣмъ забылъ о вашемъ приказаніи. Но ужь я же вамъ скажу, что это за митингъ былъ -- у! какой назидательный!
   Глупая гримаса, тонъ и поза притворнаго раскаянія, съ которыми сказаны были эти слова, забавляли Тома, такъ что, хотя онъ и поддерживалъ суровый видъ, но хитрый негръ сейчасъ же увидѣлъ свое преимущество.
   -- Я не вѣрю, что ты былъ на митингѣ, сказалъ Томъ, осматривая его съ ногъ до головы съ притворнымъ подозрѣніемъ: -- ты вѣрно былъ на какой нибудь пирушкѣ.
   -- Помилуйте, масса! Вы обижаете меня! Надѣюсь, во мнѣ нѣтъ ничего такого, что могло бы подавать поводъ къ подобному заключенію! Сегодня старикъ Помпъ говорилъ такую проповѣдь, что просто прелесть!
   -- Я готовь держать пари, что ты ни одного слова не помнишь изъ этой проповѣди, сказалъ Томъ:-- изъ чего взятъ былъ текстъ?
   -- Текстъ? сказалъ Джимъ тономъ увѣренности: -- изъ двадцать четвертой главы объ Іерусалимѣ, стихъ шестнадцатый.
   -- Желалъ бы я знать, что гамъ говорится?
   -- Ахъ, масса! Извольте я повторю вамъ отъ слова до слова, сказалъ Джимъ съ невыразимымъ видомъ самодовольствія: -- вотъ что говорится тамъ: "Поутру вы станете искать меня и не найдете". Это важный текстъ, масса; вамъ бы слѣдовало подумать надъ нимъ.
   И дѣйствительно, на другое утро необходимость принудила Тома задуматься надъ этими словами; Джимъ не явился на призывъ его, несмотря на поднявшійся ураганъ, на проклятія и оборванную проволоку отъ колокольчика. Прошелъ значительный промежутокъ времени, прежде, чѣмъ Томъ окончательно убѣдился въ побѣгѣ Джима. Неблагодарная собака! Наглый хитрецъ! въ жизнь свою не зналъ ни въ чемъ отказа и осмѣлился бѣжать!
   Томъ поднялъ тревогу во всемъ округѣ. На многихъ другихъ плантаціяхъ также оказался недочетъ въ невольникахъ. Волненіе сдѣлалось всеобщимъ. Въ собраніи владѣтелей невольниковъ положено было обыскать всѣхъ лицъ, проникнутыхъ идеями аболиціонизма, и принять немедленно мѣры къ удаленію ихъ изъ штата.
   Члены комитета общественнаго благоустройства посѣтили двухъ почтенныхъ джентльменовъ, получавшихъ газеты сѣверныхъ штатовъ, и объявили, что они или должны немедленно сжечь эти газеты, или оставить штатъ; и когда одинъ изъ нихъ заговорилъ о правахъ свободнаго гражданина и спросилъ, на какомъ основаніи ему дѣлаютъ подобное предложеніе, ему отвѣчали вразумительно и ясно:
   -- Если вы не соглашаетесь, то ваши амбары съ хлѣбомъ будутъ сожжены; вашъ домашній скотъ будетъ уведенъ; если и послѣ этого вы будете упорствовать, то домъ вашъ будетъ преданы пламени, и вы никогда не узнаете виновниковъ вашихъ потерь.
   Томъ Гордонъ былъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ въ производствѣ всѣхъ этихъ операцій. Побѣгъ своихъ невольниковъ онъ исключительно приписывалъ содѣйствію Клэйтона, и потому напалъ на его слѣдъ съ горячностію лягавой собаки. Онъ открыто похвалялся своимъ нападеніемъ въ лѣсу, несмотря на всю низость этого поступка. Томъ разъѣзжалъ съ подвязанной рукой, какъ раненый горой, и принималъ отъ нѣкоторыхъ знакомыхъ ему дамъ выраженіе признательности и похвалы за свою неустрашимость и храбрость. Когда онъ убѣдился при настоящемъ случаѣ, что погоня за бѣглыми осталась безуспѣшною, его бѣшенство и злоба не знали предѣловъ, и онъ рѣшился привесть въ движеніе и воспламенить противъ Клэйтона до крайней степени негодованіе плантаторовъ вокругъ Рощи Маньолій, въ Южной Каролинѣ.
   Это не трудно было сдѣлать. Мы уже говорили о скрытномъ неудовольствіи, навлеченномъ на себя Клэйтономъ и его сестрой по поводу распространенія грамотности между неграми ихъ плантаціи. Томъ Гордонъ поддерживалъ школьное знакомство съ старшимъ сыномъ одной изъ сосѣднихъ съ Клэйтономъ фамилій,-- молодымъ человѣкомъ, такимъ же бездушнымъ и развратнымъ, какъ и онъ самъ. Услышавъ, что Клэйтонъ удалился въ Рощу Маньолій, Томъ охотно принялъ приглашеніе этого молодаго человѣка навѣстить его.
  

ГЛАВА LIV.

ДЕСПОТИЧЕСКАЯ СВОБОДА.

   Клэйтонъ удалился въ Рощу Маньолій поправить разстроенное здоровье и упадокъ духа. Съ нимъ вмѣстѣ пріѣхалъ и Франкъ Россель.
   Наши читатели, вѣроятно, часто замѣчали, какъ долго можетъ продолжаться дружба между двумя лицами, которыя по образу мыслей своихъ должны бы неизбѣжно чуждаться другъ друга. Кажется, но самой силѣ нравственныхъ элементовъ, честолюбивый человѣкъ никогда не можетъ идти рука объ руку съ человѣкомъ, который любитъ добро ради добра.
   Въ этомъ мірѣ, гдѣ развитіе во всѣхъ предметахъ такъ несовершенно, пріязнь часто продолжается довольно долго между людьми съ наклонностями совершенно противоположными.
   Дѣло въ томъ, что Россель не хотѣлъ лишиться общества Клэйтона. Онъ любилъ въ Клэйтонѣ то, чего недоставало въ немъ самомъ. Услышавъ, что другъ его нездоровъ, Россель пріѣхалъ къ нему и съ искреннимъ радушіемъ вызвался проводить его въ Рощу Маньолій. Клэйтонъ не видѣлъ Анны со времени неудачной защиты дѣла Милли,-- не видѣлъ потому, что не имѣлъ свободнаго времени, и потому еще, что люди, которые не могутъ говорить о своихъ горестяхъ, часто убѣгаютъ общества тѣхъ, дружба и любовь которыхъ могли бы вызвать ихъ на откровенность.
   Впрочемъ, Клэйтону не суждено было въ его новомъ пріютѣ найти желаемое спокойствіе.
   Близкое присутствіе Тома Гордона вскорѣ стало дѣлаться ощутительнымъ. Какъ проводникъ, пропущенный въ атмосферу, наполненную электричествомъ, привлекаетъ къ себѣ токъ электричества, такъ и Томъ становился средоточіемъ господствовавшаго неудовольствія.
   Онъ ѣздилъ на званые обѣды и разговаривалъ тамъ, писалъ статьи для мѣстной газеты, возбуждалъ негодованіе въ людяхъ легкомысленныхъ и легко воспламеняемыхъ. Не прошло недѣли, какъ изъ молодыхъ, необузданныхъ его сообщниковъ образовалось особое общество, цѣлію котораго было открыть и искоренить скрытный аболиціонизмъ.
   Анна и брать ея сначала замѣтили совершенное прекращеніе всѣхъ изъявленій радушія и гостепріимства, на которое такъ щедры жители Южныхъ Штатовъ.
   Наконецъ, въ одинъ прекрасный день, Клэйтону доложили, что нѣсколько джентльменовъ желають его видѣть и ждутъ въ гостиной нижняго этажа; Клэйтонъ спустился гуда и былъ встрѣченъ ближайшимъ своимъ сосѣдомъ, судьею Оливеромъ, прекраснымъ, виднымъ, пожилымъ джентльменомъ, изъ фамиліи съ большимъ вліяніемъ и хорошими связями.
   При Оливерѣ находился мистеръ Брадшо, котораго мы уже представили читателямъ, мистеръ Паннъ, весьма богатый плантаторъ, человѣкъ энергическій и даровитый, бывшій въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ представителемъ своего штата въ конгрессѣ.
   По замѣшательству, въ которомъ находились посѣтители, не трудно было замѣтить, что они явились по дѣлу непріятнаго свойства.
   Не легко, для людей, какъ бы ни было сильно ихъ неудовольствіе, вступить въ непріятныя объясненія съ человѣкомъ, который принимаетъ ихъ съ спокойствіемъ и учтивостью, свойственными джентльмену. Послѣ обычныхъ привѣтствій и освѣдомленіи о погодѣ и урожаѣ, посѣтители обмѣнялись взглядами, не зная съ чего начать объясненіе причины своего посѣщенія.
   -- Мистеръ Клэйтонъ, сказалъ наконецъ судья Оливеръ: намъ крайне прискорбно вступить съ вами въ непріятное объясненіе: мы всѣ питаемъ самое искреннее уваженіе къ вашему семейству и къ вамъ самимъ. Я зналъ и почиталъ вашего родителя въ теченіе многихъ лѣтъ; и съ своей стороны, поставляю себѣ долгомъ сказать, что считалъ за особенное удовольствіе имѣть васъ своимъ близкимъ сосѣдомъ. Необходимость заставляетъ меня объяснить вамъ нѣчто непріятное. Образъ вашихъ дѣйствій въ отношенія къ невольникамъ, ни подъ какимъ видомъ не согласуется съ нашими общественными учрежденіями, и долѣе не можетъ быть терпимъ. Вамъ извѣстно, что обученіе невольниковъ чтенію и письму воспрещено закономъ, и что нарушающіе этотъ законъ подвергаются строгому взысканію. Мы всегда старались толковать это постановленіе снисходительно;-- случайныя отступленія, дѣлаемыя втайнѣ, для нѣкоторыхъ слугъ, заслуживающихъ своимъ поведеніемъ такой снисходительности, были допускаемы между нами, и мы не обращали на это вниманія. Но учреждать заведенія для правильнаго распространенія грамотности, даже на наши плантаціи, такъ противоречитъ прямому смыслу закона, что мы, вынужденные обстоятельствами, рѣшились принять мѣры для приведенія закона въ исполненіе, если вы сами не согласитесь исполнить его.
   -- Извините, сказаль Клэйтонъ; я считаю подобные законы остатками варварскихъ вѣковъ; въ наше время такіе законы должно принимать за мертвую букву. Я основывалъ мои дѣйствія на полной увѣренности, что не встрѣчу людей, которые будутъ поставлять преграды дѣлу, вызываемому духомъ евангелія и духомъ вѣка {Мистрисъ Роза Дугласъ, изъ штата Виргиніи, два года тому назадъ была заключена въ тюрьму за обученіе негровъ грамотѣ.}.
   -- Вы очень ошибались, сэръ, сказалъ мистеръ Паннъ рѣшительнымъ тономъ: очень ошибаетесь и теперь, полагая, что мы смотримъ на наши законы равнодушно, или что они могутъ быть для насъ мертвою буквою. Сэръ, они основаны въ духѣ нашего учрежденія; они необходимы для охраненія нашей собственности и для безопасности нашихъ семействъ: дайте только образованіе неграмъ, и вся система нашихъ учрежденій рушится. Наши негры, живя между нами, пріобрѣли уже достаточно смышлености и проницательности, при которыхъ управленіе ими становится труднѣе и труднѣе; откройте имъ только пути къ образованію, и тогда невозможно сказать, до чего мы будемъ доведены. Я, съ своей стороны, не одобряю даже исключеній, о которыхъ упомянулъ судья Оливеръ. Вообще говоря, негры, которые при своихъ умственныхъ способностяхъ и добромъ поведеніи могли бы воспользоваться подобною милостію, люди опасные. Загляните, въ исторію возстанія, при которомъ едва не перерѣзано было все населеніе города Чарльстона. Кто были виновники этого возстанія? Негры, которые, по вашему мнѣнію, одарены здравымъ разсудкомъ,-- тѣ самые негры, которыхъ научили читать, и научили въ томъ предположеніи, что при ихъ благонадежности знаніе грамотѣ не поведетъ ко вреду. Сэръ, мой отецъ былъ однимъ изъ судей, во время слѣдствія въ Чарльстонѣ, и я часто слышалъ отъ него, что между главными мятежниками не было ни одного дурнаго человѣка. Всѣ они были замѣчательны по своему хорошему поведенію. Напримѣръ, хоть бы датчанинъ Вези, стоявшій въ главѣ заговора:-- въ теченіе двадцатилѣтней службы своему господину, онъ былъ самымъ вѣрнымъ созданіемъ,-- и, получивъ свободу, былъ всѣми любимъ и уважаемъ. Мой отецъ говорилъ, что судьи сначала не хотѣли арестовать его; до такой степени были они увѣрены, что Вези не принималъ участія въ этомъ дѣлѣ. Всѣ зачинщики этого дѣла умѣли читать и писать, имѣли списки, и никто не знаеть, можетъ статься никогда и не узнаетъ, какое множество было у нихъ сообщниковъ; эти люди скрытны, какъ могила и вы отъ нихъ ни слова не могли бы добиться. Они умерли безъ признанія. Все это должно служить для насъ предостереженіемъ на будущее время.
   -- Неужели вы думаете, сказалъ Клэйтонъ:-- что если людямъ, при извѣстной степени энергіи и умственныхъ способностей, будетъ отказано въ скромномъ образованіи, то они сами не отъищутъ средствъ къ пріобрѣтенію познаній? а если они пріобрѣтутъ ихъ сами, на перекоръ вашимъ предосторожностямъ, то, непремѣнно, употребятъ ихъ противъ васъ. Джентльмены, обратили вниманіе на то обстоятельство, что извѣстная степень образованія должна развиться въ нихъ сама собою черезъ одно сношеніе съ нами, а при этомъ развитіи умы, болѣе сильные, будутъ желать большаго образованія. Всѣ постановленныя нами преграды послужатъ только къ возбужденію любознательности, и заставятъ негровъ преодолѣвать эти преграды и въ то же время вооружаться противъ насъ. По моему мнѣнію, единственная и самая вѣрная защита противъ возстанія заключается въ систематическомъ образованіи негровъ, съ помощію котораго мы пріобрѣтаемъ вліяніе надъ ихъ умами; слѣдовательно и возможность управлять ими безопасна и потомъ, когда они станутъ понимать права, которыя въ настоящее время имъ не предоставлены, мы должны даровать ихъ.
   -- Этому не бывать! сказалъ мистеръ Паннъ, стукнувъ тростью. Мы еще не намѣрены разстаться съ нашей властью. Мы и допустимъ подобнаго начала. Мы должны твердо и постоянно держать въ рукахъ своихъ нашихъ невольниковъ Мы не можемъ допустить, чтобы основной камень нашихъ учрежденій распался на части. Мы должны держаться настоящаго порядка вещей. Теперь мистеръ Клэйтонъ, продолжалъ взволнованный мистеръ Паннъ, прохаживаясь по гостинной, я долженъ сказать вамъ слѣдующее: вы получаете чрезъ почту письма и документы возмутительнаго содержанія; а это, сэръ, не можетъ быть допущено.
   Лицо Клэйтона покрылось яркимъ румянцемъ,-- въ глазахъ его запылалъ огонь негодованія; онъ схватился за ручки кресла, привсталъ и, обращаясь къ мистеру Панну, сказалъ: а развѣ имѣетъ кто нибудь право заглядывать въ письма, которыя получаю я чрезъ почту? Развѣ я тоже невольникъ?
   -- О нѣтъ! вы не невольникъ, сказалъ мистеръ Паннъ: но вы не имѣете права получать такія бумаги, которыя подвергаютъ опасности весь нашъ округъ, вы не имѣете права держать на своей плантаціи боченки пороха и чрезъ это угрожать намъ взрывомъ. Мистеръ Клэйтонъ, въ нашемъ штатѣ мы обязаны строго слѣдить за частной перепиской, а чѣмъ болѣе за перепиской лицъ, которыя навлекаютъ на себя подозрѣніе; развѣ вамъ неизвѣстно, что генеральная почтовая контора въ Чарльстонѣ была открыта для ревизіи каждаго частнаго лица, и всѣ письма касавшіяся аболиціонизма, публично сожигались на кострѣ?
   -- Успокойтесь, мистеръ Паннъ, сказалъ судья Оливеръ: вы разгорячились и заходите, повидимому, слишкомъ далеко. Мистеръ Клэйтонъ, безъ всякаго сомнѣнія, понимаетъ основательность нашего требованія, и самъ откажется отъ полученія бумагъ возмутительнаго содержанія.
   -- Я не получаю подобныхъ бумагъ, съ горячностію сказалъ Клэйтонъ. Правда, мнѣ высылаютъ газету, издаваемую въ Вашингтонѣ, въ которой на вопросъ о невольничествѣ смотрятъ съ прямой точки зрѣнія и обсуживаютъ его хладнокровно. Я получаю эту газету, какъ и многіе другіе, вмѣнившіе себѣ въ обязанность смотрѣть на этотъ вопросъ съ различныхъ стороны.
   -- Значить вы сознаете неумѣстность обученія своихъ негровъ грамотѣ, сказалъ мистеръ Наинъ. Еслибъ они не умѣли читать вашихъ газетъ, мы бы не стали и говорить объ этомъ; но предоставить имъ возможность судить о предметахъ подобнаго рода и распространить свои сужденія по нашимъ плантаціямъ -- это верхъ неблагоразуміи.
   -- Не забывайте, однакоже, и того, мистеръ Клэйтонъ, сказалъ судьи Оливеръ: что для общественнаго блага мы должны жертвовать личными выгодами. Я просматривалъ газету, о которой вы говорите,-- и сознаю, что въ ней много прекраснаго; но съ другой стороны, при нашемъ исключительномъ и критическомъ положеніи, опасно было бы допустить чтеніе подобныхъ вещей въ моемъ домѣ, и потому и не получаю этой газеты.
   -- Удивляюсь, сказалъ Клэйтонъ: -- чтобы не запрещаете изданіе своихъ газетъ. Съ тѣхъ поръ, какъ существуютъ собранія конгресса, или орація четвертаго іюля, или сенаторскія рѣчи, наша исторія переполнилась возмутительными страницами: судебные акты нашего штата, жизнь нашихъ отцовъ исполнены несправедливостей; чтобъ избѣжать этого, намъ бы ужь заодно слѣдовало ограничить и развитіе нашей литературы.
   -- Видите ли, сказалъ мистеръ Паннъ: вы сами указываете на множество причинъ, по которымъ невольники не долиты учиться чтенію.
   -- Да, они не должны учиться, сказалъ Клэйтонъ: если всегда будутъ оставаться невольниками,-- если мы никогда не подумаемъ объ ихъ эманципаціи.
   -- Они должны оставаться невольниками,-- говорилъ мистеръ Паннъ, съ увеличивающимся жаромъ, положеніе ихъ неизмѣнимо, удѣлъ этотъ назначенъ чорному племени самою судьбою. Мы даже не позволимъ разсуждать объ этомъ предметѣ. Рано или поздно, по вы увидите, мистеръ Клэйтонъ, что этимъ шутить нельзя. Мы пришли къ вамъ, какъ друзья, предостеречь васъ, и если вы не примете нашихъ совѣтовъ, то мы не будемъ отвѣчать за послѣдствія. Вы должны подумать о своей сестрѣ, если не боитесь за себя.
   -- Признаюсь откровенно, сказалъ Клэйтонъ: я отдаю полную справедливость благородству джентльменовъ Южной Каролины, полагая, что лэди ни въ какомъ случаѣ не должна подвергаться опасности.
   -- Это вообще такъ принято, сказалъ судья Оливеръ: но по поводу настоящаго вопроса народные умы находятся въ такомъ страшномъ волненіи, что мы не въ состояніи ихъ успокоить. Вы помните, что посланный изъ Массачусета въ Чарльстонъ сенаторъ явился туда съ дочерью, весьма милой и образованной лэди; но когда простой народъ началъ свои неистовства, мы должны были упросить ихъ удалиться изъ города. Останься они, и я бы первый не согласился отвѣчать за послѣдствія.
   -- И нельзя, разумѣется, сказалъ Клэйтонъ. Но повѣрьте, что простой народъ, который вы поощряете, и улыбаетесь ему, когда онъ дѣлаетъ то, что вамъ пріятно, покажетъ себя со временемъ въ весьма непріятномъ для васъ свѣтѣ.
   -- Послушайте, Клэйтонъ, сказалъ мистеръ Брадшо: предметъ нашего разговора весьма непріятенъ; но мы пришли поговорить о немъ подружески. Мы всѣ отдаемъ полную справедливость вашимъ достоинствамъ и превосходству вашихъ побужденій; но дѣло въ томъ, сэръ: въ народѣ начинается волненіе, состояніе умовъ съ каждымъ днемъ становится грознѣе и грознѣе. Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, я говорилъ объ этомъ предметѣ съ миссъ Анной, вполнѣ выразилъ ей мой взглядъ на него, и теперь, если только вы дадите намъ обѣщаніе, что перемѣните образъ вашихъ дѣйствій, мы примемъ мѣры, чтобъ успокоить народные умы. Если вы дадите намъ письменный документъ, что система образованія, принятая на вашей плантаціи, будетъ измѣнена,-- то начинающійся пожаръ потухнетъ самъ собою.
   -- Джентльмены, сказалъ Клэйтонъ: ваше требованіе весьма серьезно: -- на него нельзя согласиться, не подумавъ. Если я нарушаю прямые законы государства, законы, которые, по вашему мнѣнію, сохраняютъ еще всю свою силу,-- то, разумѣется, образъ моихъ дѣйствій подлежитъ осужденію; но все же, на мнѣ лежитъ отвѣтственность за нравственное и религіозное образованіе людей, ввѣренныхъ моему попеченію. Для того, чтобы выйти изъ этого непріятнаго положенія, я долженъ выѣхать изъ штата.
   -- Намъ будетъ жаль, сказалъ судья Оливеръ: если необходимость принудитъ васъ прибѣгнуть къ этому крайнему средству. Во всякомъ случаѣ, я радъ, что мы объяснились. Мнѣ кажется, теперь я буду въ состояніи успокоить умы нѣкоторыхъ нашихъ пылкихъ, необузданныхъ молодыхъ людей, и предотвратить угрожающее бѣдствіе.
   Послѣ непродолжительнаго разговора, гости удалились, повидимому, друзьями, и Клэйтонъ поспѣшилъ посовѣтоваться съ сестрой своей и Росселемъ.
   Анна приведена была въ негодованіе,-- въ искреннее и благородное негодованіе, принадлежащее исключительно женщинамъ, которыя, вообще говоря, готовы слѣдовать своимъ принципамъ съ большею неустрашимостью, чѣмъ мужчины, какія бы послѣдствія ни ожидали ихъ впереди. Она безпокоилась за себя менѣе Клейтона. Будучи однажды свидѣтелемъ жестокостей и самоуправства черни, Клэйтонъ не безъ содроганія допускалъ, что тѣ же самыя жестокости легко могутъ повториться и надъ его сестрой.
   -- Не лучше ли, Анна,-- сказалъ Клейтонъ: оставить намъ всѣ наши затѣи, если дѣла пойдутъ въ этомъ родѣ.
   -- Да, сказалъ Франкъ Россель: наша республика въ здѣшнихъ штатахъ, похожа на республику Венеціанскую; -- у насъ не демократія, но олигархія, и чернь служитъ ей главной опорой. Мы всѣ находимся подъ управленіемъ Совѣта Десяти, который вездѣ имѣетъ свои глаза. Мы можемъ называть себя свободными, пока наши поступки имъ нравятся; а если не нравятся, то на нашихъ шеяхъ немедленно явятся петли.-- Нечего сказать, весьма назидательно получать визитъ отъ этихъ джентельменовъ и выслушать объясненіе, что они не будутъ отвѣчать за послѣдствія народнаго волненія, которое сами же и подготовили. Кому, кромѣ ихъ нужно заботиться о томъ, что вы дѣлаете?-- Зажиточные плантаторы только одни заинтересованы этимъ вопросомъ;-- а эта сволочь служить имъ вмѣсто собакъ. Прямой смыслъ предостереженія относительно народнаго волненія, слѣдующій: сэръ, если вы не остережетесь, то я выпущу собакъ, и тогда уже не буду отвѣчать за послѣдствія.
   -- И вы называете это свободой! сказала Анна съ негодованіемъ.
   -- Что же дѣлать, возразилъ Россель: нашъ міръ полонъ несообразностей. Мы называемъ это свободой, потому что оно какъ то пріятнѣе для слуха. Да и въ самомъ дѣлѣ, что такое свобода, изъ за которой та къ много шумятъ? Ни больше, ни меньше, какъ пустое, но звучное названіе. Мы всѣ невольники въ томъ или другомъ отношеніи;-- никто не можетъ назвать себя совершенно свободнымъ, никто, кромѣ развѣ Робинзона Крузо на безлюдномъ островѣ, да и тотъ разорвалъ на части все свое платье, чтобъ подать сигналъ о своемъ бѣдствіи и снова воротиться въ невольничество. Но оставимъ это и поговоримъ о дѣлѣ. Я знаю, что Томъ Гордонъ гостить у кого-то изъ вашихъ сосѣдей, и, повѣрьте, что все это происходитъ отъ него. Это самый наглый человѣкъ, и я боюсь, что онъ непремѣнно подстрекнетъ чернь на какое нибудь неистовство. Что бы ни сдѣлала она, за васъ никто не заступится.-- Почтенные джентльмены, ваши лучшіе друзья, сложатъ руки, и скажутъ: бѣдный Клэйтонъ!-- мы его предостерегали!-- Между тѣмъ, другіе съ самодовольствіемъ запустятъ руки въ карманы и будутъ говорить: по дѣломъ! такъ ему и надо!
   -- Но я не думаю, сказалъ Клэйтонъ: что это можетъ случиться такъ скоро. Прощаясь, они обѣщали мнѣ это.
   -- Да; но если Томъ Гордонъ здѣсь, то они убѣдятся въ преждевременности такого обѣщанія. Въ вашемъ сосѣдствѣ живетъ трое молодыхъ людей, которые подъ энергическимъ руководствомъ Тома будутъ готовы на все;-- а за хорошую попойку всегда можно найти сколько угодно неистовой черни.
   Дальнѣйшія происшествія доказали, что Россель былъ правъ.
   Спальня Анны находилась въ задней части коттеджа, противъ небольшой рощи, въ которой стояло зданіе ея училища. Въ часъ ночи она была пробуждена яркимъ краснымъ отблескомъ свѣта,-- который заставилъ се соскочить съ постели въ полномъ убѣжденіи, что#весь домъ объятъ пламенемъ.
   Въ тоже время она услышала, что воздухъ оглашался нестройными, дикими, звуками: стукомъ въ металлическіе тазы, ржаніемъ лошадей, криками дикаго веселья, смѣшанными съ бранью и проклятіями. Опранившисьвъ нѣсколько секундъ, она увидѣла, что это горѣла ея школа. Пламя охватывало и поглощало листву прекрасныхъ маньолій, и наполняло воздухъ ослѣпительнымъ блескомъ. Анна поспѣшно одѣлась. Черезъ нѣсколько секундъ къ ней постучались Клэйтонъ и Россель, оба чрезвычайно блѣдные.
   -- Не тревожься Анна, сказалъ Клэйтонъ, крѣпко обнявъ ея стань, и посмотрѣвъ на нее съ выраженіемъ, показывавшимъ, что теперь всего должно бояться.-- Я иду поговорить съ ними.
   -- Вотъ ужь этого не надо дѣлать, сказалъ Россель рѣшительнымъ тономъ; теперь вовсе неумѣстно выказывать свой героизмъ. Эти люди обезумѣли отъ виски и возбужденія,-- по всей вѣроятности они особенно воспламенены противъ тебя, и твое появленіе раздражитъ ихъ еще болѣе. Я -- дѣло иное. Я лучше, чѣмъ ты, понимаю эту сволочь. Къ тому же у меня нѣтъ такихъ убѣжденій, которыя бы мѣшали мнѣ говорить и дѣлать, что окажется необходимымъ въ случаѣ крайности. Ты увидишь, что я уведу за собой всю эту ревущую толпу; -- она торжественно пойдетъ по моимъ слѣдамъ. А ты между тѣмъ побереги сестру до моего возвращенія,-- часовъ до четырехъ или до пяти. Я утащу эту сволочь къ Моггинсу, и напою ихъ до такой степени, что ни одинъ не встанетъ съ мѣста ранѣе полдня.
   Сказавъ это, Франкъ торопливо началъ переодѣваться въ старое истасканное пальто, повязалъ на шею изорванный шелковый платокъ весьма пестрыхъ и яркихъ узоровъ, надѣлъ старую шляпу какого-то слуги, украдкой прошелъ въ парадную дверь, и, пробравшись сквозь кустарники,-- очутился въ серединѣ толпы, окружавшей пылавшее зданіе. Онъ вскорѣ убѣдился, что Томъ Гордонъ не присутствовалъ въ собраніи; -- и что толпа преимущественно состояла изъ людей, самаго низкаго сословія.
   -- Тѣмъ лучше для меня, сказалъ онъ про себя; и вскочивъ на пень какого-то дерева, началъ спичъ на особенномъ народномъ языкѣ, владѣть которымъ умѣлъ въ совершенствѣ. Одаренный остроуміемъ, онъ вскорѣ былъ окруженъ толпою, заливавшеюся смѣхомъ; сказавъ какой-то пошлый комплиментъ ихъ неустрашимости, польстивъ ихъ самолюбію, Россель взялъ надъ ними верхъ, и они съ неистовыми криками приняли его предложеніе отправиться съ нимъ вмѣстѣ и отпраздновать побѣду въ погребѣ Моггинса, находившемся въ милѣ разстоянія;-- они торжественно послѣдовали за нимъ, и Россель вѣрный своему обѣщанію, не отсталъ отъ нихъ до тѣхъ поръ, пока не напоилъ до такой степени, что въ тотъ день они ни подъ какимъ видомъ не въ состояніи были возобновить свои неистовства.
   Около девяти часовъ утра Россель воротился въ Рощу Маньолій и засталъ Клэйтона и Анну за завтракомъ.
   -- Теперь, Клэйтонъ, сказалъ онъ, занявъ стулъ за чайнымъ столомъ: я намѣренъ поговорить съ тобой серьезно. Тебѣ сдѣлали шахъ и матъ. Твои планы о постепенной эманципаціи и реформѣ, и вообще о всемъ, что къ этому клонится, совершенно безнадежны; и если ты желаешь выполнить ихъ надъ своими невольниками, то долженъ отправить послѣднихъ въ Либерію, или въ Сѣверные Штаты. Было время, лѣтъ пятьдесятъ тому назадъ когда всѣ значительные плантаторы на югѣ думали о подобныхъ вещахъ чистосердечно,-- это время миновалось. Съ того самаго дня, какъ начали открываться новыя области для невольничества, цѣнность этого имущества до того возвысилась, что эманцинація сдѣлалась моральною невозможностью. Это состояніе, какъ выражаются плантаторы, назначено въ удѣлъ чорному племени самою судьбою; -- развѣ вы не видите, какъ они стараются въ Союзѣ подчинить все этой идеѣ? Плантаторы составляютъ только три десятыхъ всего населенія Южныхъ Штатовъ, и между тѣмъ другія семь десятыхъ, какъ будто вовсе не существуютъ: онѣ ничто иное, какъ орудіе въ рукахъ первыхъ, знаютъ, что должны быть этимъ орудіемъ, ибо слишкомъ невѣжественны, чтобы быть чѣмъ нибудь лучше. Ротъ ненасытныхъ Сѣверныхъ Штатовъ заткнуть хлопчатой бумагой, и будетъ полонъ, пока намъ это нравится. Какія они добрые, спокойные джентльмены! они такъ довольны своими подушками, коврами и другими удобствовами въ колесницѣ жизни, что не хотятъ даже подумать о томъ, что мы виновники этихъ удобствъ. Иногда кто нибудь изъ нихъ сдѣлаетъ какой нибудь сонный, непріятный вопросъ; тогда мы захлопываемъ дверь передъ самымъ его носомъ и говоримъ ему: не ваше дѣло, сэръ, мѣшаться въ чужія дѣла! и онъ откидывается къ подушкѣ и снова засыпаетъ, проворчавъ иногда, что "можно бы быть и повѣжливѣе." У нихъ есть тоже свои фанатики; по они насъ не безпокоятъ, напротивъ полезны для насъ. Они возбуждаютъ чернь противъ насъ, а чернь изгоняетъ изъ городовъ безпокойныхъ проповѣдниковъ и издателей газетъ; люди, которыхъ они посылаютъ въ Конгрессъ, говоритъ тамъ всегда въ нашу пользу.-- Еслибъ общественное мнѣніе въ Сѣверныхъ Штатахъ отозвалось хотя бы слегка на твои реформы, ты могъ бы, несмотря на всѣ затрудненія, сдѣлать что нибудь; по этого тамъ пѣть. Всѣ они съ нами заодно кромѣ класса природныхъ фанатиковъ, подобныхъ тебѣ, идущихъ но той опасной, узкой стезѣ, о которой мы слышимъ иногда отъ нашихъ проповѣдниковъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, надобно оставить этотъ штатъ, сказала Анна: -- я пойду, куда угодно, но не откажусь отъ труда, которому добровольно посвятила себя.
  

ГЛАВА LV.

БѢГСТВО И СВОБОДА.

   Партія бѣглецовъ, направившихъ свой путь на Сѣверъ, раздѣлилась на два отряда.
   Гарри, Лизетта, Тиффъ и его двое дѣтей приняли на себя роль одного семейства, въ которомъ Гарри былъ отцомъ, Лизетта няней, а Тиффъ слугою. Деньги, которыми Клэйтонъ снабдилъ Гарри, доставили имъ возможность прилично одѣться и безъ всякаго затрудненія нашелъ въ Норфолькѣ небольшой корабль, отправлявшійся въ Нью-Йоркъ. Гарри въ жизнь свою не испытывалъ столь отраднаго чувства, какъ въ то время, когда корабль распустилъ свои бѣлыя крылья и полетѣлъ къ отдаленнымъ берегамъ, обѣщавшимъ безопасность и свободу.
   Но не доходя еще Нью-Йоркскихъ береговъ, свѣтлая перспектива совершенно измѣнилась. Голубое небо стало застилаться черными тучами и море, гладкое до этого, какъ зеркало, стало переходить въ яростныя волны. Небольшой корабль то поднимался на горы волнъ, то опускался въ бездну, какъ скорлупа.
   Наконецъ постепенно свирѣпѣвшій вѣтеръ обратился въ ураганъ. Лизетта и дѣти плакали. Старый Тиффъ употреблялъ всѣ свои усилія, чтобъ успокоить ихъ. Расположись въ каютѣ на палубѣ, и крѣпко скрестивъ нога на ногу, онъ держалъ дѣтей въ объятіяхъ своихъ и въ тоже время напоминалъ имъ о томъ, какъ миссъ Нина читала имъ о бурѣ на озерѣ Геннисаретскомъ, которую Спаситель укротилъ однимъ своимъ словомъ.
   Къ вечеру опасность увеличилась, и ужасы наступившей ночи можетъ описать только тотъ, кто испыталъ ихъ въ дѣйствительности. Качка корабля, скрипъ и движенія составныхъ его частей, глухой могильной звукъ набѣгавшихъ волнъ, содраганіе, подобно живому существу, отъ каждаго удара полны,-- это такія вещи, которыя ужасны для опытнаго моряка, тѣмъ болѣе для нашихъ бѣглецовъ.
   Наступившее утро показало морякамъ всю безвыходность ихъ положенія. Корабль несло на опасный берегъ, одно имя котораго служило уже зловѣщимъ признакомъ. Черезъ нѣсколько времени корабль ударился и попалъ между подводными скалами, наклонился набокъ, и волны съ каждымъ моментомъ переливались черезъ его борты. Вся команда боролась за жизнь съ разсвирѣпѣвшими стихіями. Дѣлали попытки спустить сначала одну шлюпку, потомъ другую, но волны унесли ихъ. Наконецъ, когда послѣдняя шлюпка была спущена, къ ней устремилась вся команда. Это былъ послѣдній шагъ къ спасенію жизни. Въ такія минуты инстинктивный страхъ смерти часто заглушаетъ всѣ другія чувства. Шлюпка быстро наполнилась матросами, которые будучи сильнѣе и привычнѣе къ подобнымъ положеніямъ, могли исполнить это легче и быстрѣе пассажировъ. На палубѣ оставался капитанъ и вмѣстѣ съ нимъ Гарри, Лизетта, Тиффъ и дѣти.
   -- Садитесь проворнѣй, сказалъ капитанъ, торопливо схвативъ Лизетту и посадивъ въ шлюпку: -- онъ сдѣлалъ это потому, что Лизетта первая попалась ему подъ руки.
   -- Ради Бога, вскричалъ Тиффъ: -- возьмите дѣтей, я могу остаться и здѣсь. Ступайте же на лодку и берегите ихъ, сказалъ онъ, силой увлекая Гарри къ борту.
   Гарри механически сдѣлалъ прыжокъ, а за нимъ и капитанъ. Шлюпка была полна.
   -- Тиффъ!-- ахъ, возьмите Тиффа! ради Бога, возьмите Тиффа! кричали дѣти, простирая руки къ своему старому другу.
   -- Отваливай, ребята! шлюпка полна! вскричала дюжина голосовъ: -- шлюпка отдѣлилась отъ борта, и понеслась къ берегу, въ хаосѣ кипящихъ волнъ, пѣны и брызгъ.
   Оглянувшись назадъ, они увидѣли, какъ зеленая, громадная волна приподняла остовъ корабля, потомъ снова опустила его на камни, и черезъ минуту отъ него остались одни обломки.
   Это былъ послѣдній моментъ крушенія. Спасавшіеся въ шлюпкѣ ничего не видѣли больше, ничего не знали; они сами, мокрые и лишенные чувствъ, были выброшены на песчаный берегъ.
   Толпа народа, собравшаяся на берегу съ весьма естественнымъ побужденіемъ оказать помощь погибающимъ, унесла выброшенныхъ на берегъ въ ближайшіе коттежджи, гдѣ ожидали ихъ пища, огонь и сухое платье.
   Дѣти пробуждали къ себѣ общее участіе и вниманіе; имъ нанесли столько различнаго платья, что погибшій гардеробъ былъ вполнѣ замѣненъ новымъ. Но ничто не могло утѣшить ихъ въ потерѣ стараго друга. Ни ласковыя слова, ни лакомства, ничто, ничто не утѣшало ихъ. Обнявъ другъ друга, они сидѣли и тихонько плакали.
   Любовь Тиффа къ дѣтямъ была такъ постоянна, такъ предъусмотрительна и такъ совершенна, что для Фанни и Тэдди казалось невозможнымъ прожить день безъ Тиффа; и потому чувство одиночества возрастало и усиливалось въ нихъ съ каждой минутой. Ничто не могло утѣшить ихъ, они ходили по берегу, надѣясь встрѣтиться съ нимъ, но надежды были тщетны, и Гарри приводилъ ихъ домой безутѣшными.
   -- Послушай, Фанни, сказалъ Тэдди, прочитавъ вечернія молитвы и ложась въ свою маленькую постельку: -- вѣдь Тиффъ теперь отправился на небо?
   -- Разумѣется, сказала Фанни.
   -- Неужели же онъ не придетъ къ намъ и не возьметъ насъ къ себѣ? Вѣдь онъ вѣрно не захочетъ оставаться тамъ безъ насъ?
   -- Не знаю, Тэдди. Я бы желала переселиться туда; здѣсь такъ скучно, и мы теперь совершенно одинокіе.
   Разговаривая такимъ образомъ, дѣти заснули. Но Тэдди проснулся необыкновенно рано.
   -- Фанни! Фанни! вскричалъ онъ: -- вѣдь Тиффъ не утонулъ; я слышалъ его смѣхъ!
   Фанни приподнялась, и дѣйствительно за маленькой перегородкой, отдѣлявшей маленькую спальню дѣтей отъ кухни, раздавался смѣхъ, весьма похожій на мягкій, искренній смѣхъ Тиффа. Иной подумалъ бы, что въ мірѣ нѣтъ другой пары легкихъ, изъ которыхъ вырывалось бы такое радостное, звучное; хо! хо! хо!
   Дѣти поспѣшно одѣлись и отворили дверь.
   -- Малютки мои! Господь надъ вами! воскликнулъ Тиффъ:-- я зналъ, что увижу васъ. Хо! хо! хо! говорилъ онъ, и острая Руки.
   Дѣти подбѣжали и бросились къ нему на шею.
   -- Какъ мы рады, Тиффъ! Мы ужь думали, что ты у тонулъ! Мы думали о тебѣ всю ночь!
   -- Нѣтъ, благодаря Господа! Вы не должны лишаться Тиффа такъ рано! Тиффъ долженъ поднять васъ, малютки, на ноги и беречь до тѣхъ поръ, когда вы будете въ состояніи жить безъ него.
   И онъ снова засмѣялся громче прежняго.
   -- Разскажи, Тиффъ, какъ ты избавился.
   -- Ахъ, малютки мои! жизнь моя была на волоскѣ. Я обратился къ небу, и говорю: "Господи! ты вѣдаешь, что я не о себѣ забочусь; дѣти мои такъ молоды и такъ неопытны, что я бы не хотѣлъ оставить ихъ однихъ". И я молилъ Его сохранить меня, ибо Онъ имѣетъ силу укрощать бурю и море. И вотъ огромная волна подхватила меня, выбросила прямо на берегъ,-- и, какъ видите, я здѣсь! Однако я остался безъ чувствъ, безъ памяти.... не зналъ, гдѣ. находился. Въ этомъ положеніи меня нашли добрые люди, перенесли въ домъ, оттирали меня, давали пить то одно, то другое; наконецъ сегодня поутру я проснулся свѣжимъ человѣкомъ, пошелъ отъискивагь малютокъ,-- и нашелъ. Замѣтьте, дѣти, слова мои. Господь не покидалъ насъ въ шести бѣдствіяхъ, не покинулъ въ седьмомъ,-- и вѣроятно приведетъ насъ къ счастію.
   И Тиффъ засмѣялся отъ полноты своего сердца. Его слова исполнились. Черезъ нѣсколько дней небольшая партія, отдохнувшая и подкрѣпившая силы свои, снабженная новымъ платьемъ, находилась подъ кровлею великодушныхъ друзой въ Нью-Йоркѣ.
   Туда, въ свое время, прибылъ и второй отрядъ, совершившій свой походъ подъ управленіемъ Аннибала, путями и средствами, которыхъ мы не будемъ описывать.
   Гарри, чрезъ благосклонное покровительство друзей, вскорѣ получилъ занятіе, которое доставляло ему и Лизеттѣ, средства жить безбѣдно и спокойно. Милли и ея внукъ, старикъ Тиффъ и его дѣти жили вмѣстѣ и занимали довольно удобное помѣщеніе; Милли, поступивъ стряпухой въ одно кондитерское заведеніе, получала весьма хорошее жалованье; Тиффъ оставался дома и занимался хозяйствомъ.
   Года два спустя случилось происшествіе столь романическаго свойства, что, еслибъ это не оказалось положительнымъ фактомъ, мы бы не рѣшились написать о немъ въ нашемъ правдивомъ повѣствованіи. Мать Фанни имѣла тетку въ фамиліи Пентоновъ, незамужнюю лэди, весьма замѣчательнаго характера. При скромной жизни, она накопила огромное богатство, повидимому, собственно съ тою цѣлію, чтобъ оно досталось со временемъ въ руки наслѣдниковъ, которые будутъ знать, что съ нимъ нужно дѣлать. Незадолго передъ смертью она поссорилась и вознамѣрилась отмстить за эту ссору устраненіемъ ихъ отъ всякихъ притязаній на ея богатства. По поводу такой рѣшимости, она завѣщала все состояніе наслѣдникамъ своей племянницы, матери Фанни, если таковые наслѣдники существовали; въ противномъ же случаѣ, состояніе должно было поступить въ пользу сиротъ. О вызовѣ наслѣдниковъ, между прочимъ, было сообщено и Клэйтону, который немедленно принялъ необходимыя мѣры къ удостовѣренію личности дѣтей и предоставленію имъ правъ на наслѣдство.
   Тиффъ торжествовалъ.
   -- Я зналъ, говорилъ онъ: -- что дѣти миссъ Сю будутъ счастливы, и что Господь посѣтитъ ихъ своею милостью.
   Фанни, уже довольно взрослая двѣнадцати-лѣтняя дѣвочка, избрала Клэйтона своимъ опекуномъ; по его старанію, она помѣщена была въ лучшій нью-йоркскій пансіонъ, гдѣ ея умъ и наружность развились весьма быстро.
   Ея братъ поступилъ въ учебное заведеніе въ томъ же городѣ.
   Что касается Клэйтона, то послѣ нѣкоторыхъ освѣдомленіи и соображеній, онъ купилъ большой и цѣнный участокъ земли въ той части Канады, гдѣ климатъ не суровъ и почва весьма плодородна.
   На этотъ участокъ онъ перевелъ своихъ невольниковъ, и образовалъ тамъ колонію, которая въ настоящее время считается богатѣйшею и прекраснѣйшею въ округѣ. Здѣсь, въ хорошенькомъ домѣ, онъ и сестра его живутъ счастливо, находя истинное удовольствіе въ образованіи тѣхъ, которыми они окружены. Успѣхъ предпріятія Клэйтона доказывается тѣмъ, что сосѣдніе бѣлые фермеры, сначала холодно на него смотрѣвшіе, изъ опасенія, что онъ распространитъ въ ихъ округѣ праздныхъ людей, вскорѣ убѣдились совершенно въ противномъ. Улучшенія, которыя сдѣланы были Клэйтономъ и его переселенцами, удвоили цѣну имѣнія.
   Его школы пользуются такой прекрасной репутаціей, что сосѣдніе фермеры закрыли свои собственныя, предпочитая отдавать дѣтей подъ надзоръ и покровительство Клэйтона и его сестры.
   Гарри занимаетъ между всѣми фермерами почетное мѣсто; его состояніе и уваженіе общества быстро увеличиваются.
   Большая ферма, съ полями, покрытыми волнующимся рисомъ, съ ригами и пристройками, свидѣтельствуютъ о трудолюбіи и энергіи Аннибала, который, вмѣсто того, чтобъ убивать людей, рубитъ деревья и очищаетъ лѣса. Онъ находить время, особливо въ зимніе вечера, читать, не опасаясь болѣе, что кто нибудь потревожитъ его. Старшій сынъ его учить въ школѣ мѣста изъ Юлія Цезари, и часто читаетъ уроки своему восхищенному родителю, который охотно передаетъ въ его руки пальму учености.
   Веселый пріятель нашъ, Джимъ, служитъ душою всей колоніи. Свобода сдѣлала его болѣе солиднымъ и весьма энергичнымъ; но веселость и наклонность пошутить не покинули его; а это обстоятельство дѣлаетъ его необходимымъ человѣкомъ во всѣхъ собраніяхъ и сходкахъ.
   Онъ работаетъ на своей фермѣ съ энергіей, и съ негодованіемъ отклоняетъ отъ себя идею, что онъ былъ счастливѣе въ былое время, когда, ничего не дѣлая, имѣлъ много денегъ.
   Мы не рѣшаемся привести здѣсь еще одно обстоятельство, опасаясь, что оно возбудитъ неосновательные толки; впрочемъ, мы обязаны говорить истину.
   Анна Клэйтонъ, во время посѣщенія одного семейства въ Нью-Гэмпширѣ, встрѣтилась съ Ливіей Рэй, о которой такъ много говорила Нина. Весьма скоро они сблизились другъ съ другомъ, и наконецъ между ними образовалась тѣсная дружба. Клэйтонъ узналъ въ ней лэди, которую встрѣтилъ въ тюрьмѣ въ Александріи.
   Отношенія ихъ отличаются самою искреннею дружбою,-- и это служитъ поводомъ къ различнымъ толкамъ; но увѣряемъ читателей, мы не имѣемъ достовѣрныхъ источниковъ къ подтвержденію ихъ, и потому предоставляемъ каждому произнести приговоръ по этому предмету по собственному своему усмотрѣнію.
  

ГЛАВА LVI.

СВѢТЛОЕ НЕБО ПОСЛѢ НЕНАСТЬЯ.

   Клэйтонъ долженъ былъ по нѣкоторымъ дѣламъ бывать въ Нью-Иркѣ. Онъ никогда не уѣзжалъ изъ своей колоніи безъ того, чтобъ не привесть Милли какой нибудь подарокъ отъ ея старинныхъ друзей. При нынѣшней поѣздкѣ онъ нашелъ Милли въ небольшомъ уютненькомъ домикѣ на одной изъ загородныхъ улицъ Нью-Йорка, окруженную группой дѣтей, между которыми были чорные, бѣлые и чужеземцы. Она собрала ихъ на улицахъ, вывела изъ нищеты и теперь оказывала имъ всѣмъ вниманіе и ласки матери.
   -- Ахъ, Богъ мой! мистеръ Клэйтонъ! какъ я рада! съ искреннѣй радостью говорила она, отворяя дверь нежданному гостю:-- здорова ли миссъ Анна?
   -- Слава Богу, Милли. Она посылаетъ тебѣ вотъ этотъ свертокъ; въ немъ ты найдешь что нибудь отъ Гарри, Лизетты и всѣхъ твоихъ друзей въ нашей колоніи. Да неужели это все твои дѣти, Милли?
   -- Да, мистеръ Клэйтонъ, мои и Божіи; это ужь вторая дюжина; первая при мѣстахъ и поживаетъ себѣ довольно хорошо; я наблюдаю за ними и отъ времени до времени посѣщаю ихъ.
   -- А какъ поживаетъ Томтитъ?
   -- Ничего, прекрасно; благодарю васъ, сэръ. Онъ сдѣлался христіаниномъ, присоединился къ протестантской церкви, поступилъ въ одно благотворительное общество и живетъ хорошо.
   -- У тебя, я вижу, тутъ есть и чорныя, и бѣлыя? сказалъ Клэйтонъ, бросивъ взглядъ на дѣтей.
   -- Слава Богу, есть, сказала Милли, кротко посмотрѣвъ на группу; я не различаю цвѣта; мнѣ все равно; бѣлыя дѣти также хороши, какъ и чорныя: и я одинаково люблю и тѣхъ, и другихъ.
   -- А не приходится тебѣ думать иногда, что этотъ трудъ въ твои лѣта довольно тяжелъ?
   -- Ахъ, что вы, мистеръ Клэйтонъ, что за тяжелъ! Это мое удовольствіе, слава Богу, что есть деньжонки! сказала она, смѣясь. Я надѣюсь пристроить и эту партію, и потомъ набрать другую. Для меня это истинное наслажденіе. Сердце мое болитъ съ тѣхъ поръ, какъ отъ него оторвали моихъ родныхъ дѣтищъ. Чѣмъ старѣе становилась я, тѣмъ больше о нихъ горевала; но когда приняла дѣтей къ себѣ въ домъ, мнѣ стало гораздо легче. Я всѣхъ ихъ называю моими; теперь у меня множество дѣтей.
   Мимоходомъ скажемъ нашимъ читателямъ, что Милли въ теченіе своей жизни, при скромныхъ средствахъ, добываемыхъ трудомъ, взяла съ улицы, выростила и пристроила на хорошія мѣста не менѣе сорока, совершенно бѣдныхъ, безпріютныхъ дѣтей {Это обстоятельство справедливо. Одна негритянка, извѣстная подъ именемъ тетушки Кэти, и бывшая въ молодыхъ лѣтахъ невольницей, учредила въ Нью-Норкѣ для неимущихъ дѣтей первую воскресную школу.}.
   По пріѣздѣ въ Бостонъ, Клэйтонъ получилъ записку, написанную прекраснымъ женскимъ почеркомъ. Въ этой запискѣ Фанни, выразивъ признательность свою за вниманіе Клэйтона къ ней и къ ея брату, просила его провести съ ними денекъ въ ихъ коттеджѣ, вблизи отъ города.
   На другое утро около осьми часовъ Клэйтонъ летѣлъ по желѣзной дорогѣ мимо зеленыхъ полей и бархатныхъ луговъ, испещренныхъ цвѣтами и окаймленныхъ стройными тополями, въ одну изъ прелестнѣйшихъ деревень въ Массачусетѣ. На станціи И... онъ, по даннымъ указаніямъ, поднялся на возвышеніе, откуда открывался восхитительный видъ и, между прочимъ, одно изъ тѣхъ очаровательныхъ озеръ, зеркальная синева которыхъ проглядываетъ почти въ каждомъ ландшафтѣ Новой Англіи. Здѣсь, въ глубинѣ цвѣтущихъ деревьевъ, стоялъ небольшой коттеджъ, въ готической архитектурѣ котораго сельская причудливость сливалась съ фантастическою красотою. Маленькій портикъ поддерживался кедровыми, покрытыми корой, столбами, вокругъ которыхъ вились пышныя, разцвѣтшія розы. Отъ портика деревенскій мостикъ, перекинутый черезъ оврагъ, выводилъ къ павильону, построенному, какъ гнѣздо, на вѣтвяхъ огромнаго дуба, стоявшаго внизу, въ глубинѣ оврага.
   Въ то время, какъ Клэйтонъ поднимался по ступенькамъ портика, изъ павильона навстрѣчу ему выбѣжала молоденькая дѣвица въ бѣломъ утреннемъ нарядѣ. Быть можетъ, читатели наши, по гладкимъ каштановымъ волосамъ, по большимъ голубымъ глазамъ и но стыдливому румянцу, узнали въ этой дѣвицѣ нашу подругу миссъ Фанни; а если нѣтъ, то вѣроятно имъ знакомы веселые звуки: хо! хо! хо!, которые выходятъ изъ портика, вмѣстѣ съ нашимъ старымъ другомъ Тиффомъ, въ степенномъ чорномъ фракѣ и бѣломъ галстухѣ.
   -- Господь надъ вами, мистеръ Клэйтонъ. Какое счастье видѣть васъ! Вы пріѣхали навѣстить миссъ Фанни! Да, теперь она получила наслѣдство и купила дворецъ, какой должна была имѣть. Ха, ха! старый Тиффъ всегда это зналъ! Онъ видѣлъ это! Онъ зналъ, что Господь не оставить ихъ,-- и не оставилъ. Хо! хо! хо!
   -- Да, сказала Фанни: -- иногда мнѣ приходитъ на мысль, что перемѣна нашихъ обстоятельствъ не столько радуетъ меня, сколько дядю Тиффа. Впрочемъ, пора и успокоить его: онъ много грудился для насъ. Не такъ ли, дядя Тиффъ?
   -- Полноте, миссъ Фанни, когда я трудился? сказалъ Тиффъ, стараясь скрыть душевное волненіе:-- а если и потрудился, такъ за то теперь ровно ничего не дѣлаю; слава Богу, что не даромъ потрудился. Мастеръ Тэдди сдѣлался высокимъ и прекраснымъ молодымъ джентльменомъ, и теперь въ коллегіи. Только подумайте объ этомъ! Пишетъ латинскіе стихи! Славная страна! Здѣсь вокругъ насъ есть такія фамиліи, которыя ни въ чемъ не уступятъ фамиліямъ Старой Виргиніи; и миссъ Фанни знакома съ лучшими изъ нихъ.
   Фанни провела Клэйтона въ столовую, просила извинить ее, что она оставитъ гостя на нѣсколько секундъ, и убѣжала на верхъ перемѣнить свой утренній нарядъ; между тѣмъ Тиффъ дѣятельно занялся приведеніемъ въ порядокъ бисквитовъ и плодовъ на серебряномъ подносѣ, стараясь подъ какимъ бы то ни было предлогомъ остаться въ столовой.
   Казалось, онъ выжидалъ этого времени, какъ самаго удобнаго для откровеннаго объясненія по предмету, близко лежавшему у его сердца. Поэтому, выглянувъ изъ дверей съ видомъ величайшей таинственности, чтобы убѣдиться, дѣйствительно ли ушла миссъ Фанни, онъ подошелъ къ Клэйтону и дотронулся до плеча его съ видомъ, которымъ какъ будто говорилъ: я намѣренъ открыть вамъ величайшую тайну.
   -- Въ слухъ объ этомъ нельзя говорить, сказалъ онъ: -- я сильно безпокоился; но слава Богу, опасность миновалась. Я узналъ, что онъ вполнѣ достойный человѣкъ, и кромѣ того принадлежитъ къ одной изъ лучшихъ, старинныхъ фамилій здѣшняго штата; а здѣшнія старинныя фамиліи такъ же хороши, какъ и въ Виргиніи: словомъ это такой человѣкъ, какого надо поискать; да и гдѣ вы найдете? вѣдь миссъ Фанни не выходить же замужъ за какого нибудь старика; это такой человѣкъ, что хоть вы, такъ полюбите.
   -- Какъ же зовутъ его? спросилъ Клэйтонъ.
   -- Сеймуръ, отвѣчалъ Тиффъо приложивъ къ верхней губѣ своей ладонь, и потомъ выразительно, съ разстановкой и почти вполголоса прошепталъ это имя. Полагаю, онъ будетъ здѣсь сегодня; мистеръ Тэдди тоже пріѣдетъ сегодня и непремѣнно привезетъ его. Пожалуйста, масса Клэйтонъ, вы какъ будто ничего не замѣчаете, потому что миссъ Фанни, совершенно какъ покойная мать: стоитъ только пристально взглянуть на нее, и она покраснѣетъ по самыя уши. Посмотрите-ко сюда, сказалъ Тиффъ, начиная шарить въ карманѣ и вынимая оттуда громадныя очки въ золотой оправѣ:-- я надѣваю ихъ только по праздникамъ, когда сажусь читать библію.
   -- Вотъ какъ! сказалъ Клэйгопъ: -- ужь ты научился и читать?
   -- О нѣтъ, масса Клэйтонъ, не то, чтобы читать, а такъ -- разбираю немного; для меня это больно трудно; впрочемъ, я заучилъ всѣ лучшія слова, какъ то: Христосъ, Господь, Богъ; и когда они встрѣчаются часто, я бываю совершенно доволенъ.
   Чтобы не наскучить читателямъ, мы не будемъ подробно описывать день, проведенный Клэйтономъ въ домѣ миссъ Фанни. Не станемъ распространяться о томъ, какъ пріѣхалъ Тэдди, высокій, красивый молодой человѣкъ, о его латинскихъ и греческихъ фразахъ, такъ звучно и пріятно отзывавшихся въ ушахъ Тиффа, который, безъ всякаго сомнѣнія, принималъ ученость мистера Тэдди за осьмое чудо въ мірѣ. Не будемъ говорить о томъ, какъ съ мистеромъ Тэдди пріѣхалъ Джоржъ Сеймуръ, прекрасный молодой человѣкъ, только что получившій первую ученую степень; о томъ, какъ Фанни краснѣя и съ трепещущимъ сердцемъ открыла опекуну свою маленькую тайну, и, подобно другимъ молоденькимъ женщинамъ, просила совѣта его, въ то время, когда уже рѣшилась вытти замужъ. Не станемъ наконецъ распространяться о торжественныхъ празднествахъ въ этомъ коттеджѣ, три мѣсяца спустя, когда Клэйтонъ, Анна и Ливія Рэй присутствовали на свадьбѣ, и Тиффъ чувствовалъ себя безпредѣльно счастливымъ при такомъ блистательномъ исполненіи всѣхъ его надеждъ.
   Въ послѣдній разъ, когда мы встрѣтились съ нимъ, онъ, величаво выступая впередъ, съ огромными очками на носу, тащилъ за собою маленькую колясочку, въ которой дремала премиленькая малютка: миссъ Фанни.
   -- Это -- дитя Пейтоновъ, отвѣчалъ Тиффъ каждому, кто только любопытствовалъ узнать, чья это малютка.

КOHEЦЪ.

"Современникъ", NoNo 11--12, 1857, NoNo 2--6, 1858

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru