Почувствовавъ на шеѣ чье-то прикосновеніе, Фернандо де Охеда опустилъ перо и поднялъ голову. Малорослая пальма замахала вдругъ позади него своими широкими ладонями, со всѣми своими многочисленными, остроконечными пальцами. Онъ отодвинулъ свой камышевый стулъ отъ этого непріятнаго сосѣдства, но продолжать писать уже не могъ. Въ то время, какъ онъ сидѣлъ за письмомъ, прижавшись грудью къ краю письменнаго стола и уносился далеко-далеко въ другой міръ, вокругъ него постепенно произошло что-то странное: когда онъ очнулся отъ забытья, не то, чтобъ окружающіе люди и вещи измѣнили свой внѣшній видъ, но всѣ неодушевленные предметы оживились шумною, внутреннею жизнью, а въ людяхъ на, оборотъ замерла и какъ-бы запряталась въ глубь обычная жизнь, словно подъ вліяніемъ неожиданной радости.
Глаза его, уставшіе отъ напряженія, избѣгали свѣта, электрическихъ лампъ, зажженныхъ, несмотря на дневное время, и остановились на четыреугольныхъ силуэтахъ оконъ, пропускавшихъ сѣровато-голубой свѣтъ зимняго дня. Полемъ зрѣнія Охеды служили двѣ гостиныхъ, казавшихся больше дѣйствительнаго изъ-за низкихъ потолковъ. Въ первомъ салонѣ, гдѣ сидѣлъ онъ, примѣшивалась къ однообразной бѣлизнѣ отдѣлки блестящая зелень тепличныхъ пальмъ и искусственныхъ растеній съ бархатистыми листьями. Стулья, обитые пестрымъ кретономъ, образовали вокругъ бамбуковыхъ столовъ острова, собравшіе подлѣ себя группы людей, которые намазывали масломъ и вареньемъ поджареный хлѣбъ, потягивали горячій чай или поглядывали на пузырьки въ минеральной водѣ, подкрашенной ягоднымъ сокомъ или ликерами.
Свѣтловолосые лакеи въ синихъ фракахъ съ золотыми пуговицами сновали съ высоко поднятыми подносами по каналамъ этого человѣческаго архипелага. Широкая стеклянная дверь позволяла видѣть сосѣднюю гостиную, тоже бѣлую, но съ золотою отдѣлкою, гдѣ сидѣли на розовой, шелковой мебели однѣ дамы. Атмосфера была,здѣсь чище, чѣмъ въ зимнемъ: саду, гдѣ растенія были окутаны. дымомъ табака и запахомъ опія. Позади дамскаго общества, сидѣвшаго за чаемъ, толпилась на эстрадѣ вокругъ большого рояля группа, изъ пяти-шести музыкантовъ -- типичныхъ бѣлобрысыхъ нѣмцевъ.
Все выглядѣло такъ-же, какъ часъ тому назадъ, когда передъ Охедой стояла -- пустая теперь -- чашка чаю и бѣлѣла почтовая бумага, теперь исписанная ровнымъ почеркомъ. Сидѣвшая около него публика молча курила или вела разговоръ сонливо-тягучимъ тономъ. Изъ второй гостиной долетали, среди смѣха дамъ и звона посуды, звуки рояля и скрипокъ. Съ наружной стороны мелькали передъ окнами фигуры гуляющихъ пассажировъ, все однихъ и тѣхъ-же, исчезавшихъ и вновь появлявшихся съ почти механическою равномѣрностью. Бѣлокурыя дѣтки, сопровождаемыя смуглыми няньками, прижимались къ стекламъ своими розовыми губками и махали рученками матерямъ и сестрамъ, сидѣвшимъ въ салонахъ. И несмотря на это, пока Охеда писалъ, что-то измѣнилось вокругъ него. Стулъ его, отличавшійся прежде большою стойкостью, трясся теперь, словно отъ нервной дрожи. Чашка дѣлала маленькіе прыжки, звеня на блюдечкѣ. Клѣтки, подвѣшенныя къ потолку, закачались, и канарейки тщетно искали въ нихъ неподвижной жердочки. Гладкій, блестящій паркетъ заволновался, точно подъ нимъ свирѣпствовалъ ураганъ. Къ глухому говору публики въ двухъ салонахъ присоединился непрерывный звонъ посуды и стеколъ. Все заговорило вдругъ, точно неодушевленные предметы оживились странною жизнью и стали толкаться другъ о друга: ножи о стаканы, ложки о бутылки, стулья о столы, спичечницы о цвѣточные горшки.
Выходная дверь распахнулась и запахнулась нѣсколько разъ, какъ вѣеръ, пока не захлопнулась съ трескомъ, похожимъ на выстрѣлъ, и прислуга не поспѣшила запереть ее. Бѣлокурыя дѣти перестали показываться у оконъ; гуляющая по палубѣ публика поредѣла и стала ходить, сильно наклоняясь впередъ и держась за шапки и шляпы. Дамскіе шарфы развѣвались, какъ флаги, и крутились въ воздухѣ на подобіе цвѣтныхъ спиралей, не покоряясь рукамъ, которыя старались подчинить ихъ себѣ.
Прошло нѣсколько минутъ. Передъ окнами не появлялось больше ни души. Но зато передъ ними стало появляться кое-что иное: матово-голубая полоса, которая все поднималась и поднималась, пока не достигала примѣрно середины стекляннаго прямоугольника. Тутъ она застывала въ неподвижности на нѣсколько мгновеній, заглядывая внутрь салоновъ глазами изъ кружковъ пѣны, а затѣмъ начинала медленно опускаться, уступая мѣсто тусклому свѣту унылаго дня. И когда окна, на одной сторонѣ салона освобождались отъ этого матово-голубого свидѣтеля, онъ неизмѣнно появлялся въ окнахъ на другой сторонѣ.
Мимо стола Охеды пробѣжала съ тревожною поспѣшностью одна блѣдная дама, прижимавшая къ губамъ платокъ. За нею прошла, опираясь на руку лакея, шестидесятилѣтняя особа, говорившая слабымъ, жалобнымъ голосомъ на португальскомъ языкѣ. Еще нѣсколько человѣкъ изъ публики встало и направилось внизъ по большой лѣстницѣ съ перилами изъ краснаго дерева. Разговоръ замиралъ вокругъ столиковъ. Многіе закрывали глаза, какъ будто подъ вліяніемъ печальныхъ воспоминаній. Двѣ двери, открывшихся одновременно, впустили въ салонъ порывъ холоднаго, насыщеннаго сыростью и солеными испареніями воздуха, который заколыхалъ растенія и подхватилъ бумаги на столахъ.
Фернандо удержалъ свою почтовую бумагу обѣими руками и, когда возстановилось спокойствіе, откинулся назадъ въ креслѣ съ видимымъ удовольствіемъ. Онъ гордился своимъ здоровьемъ и увѣренностью, что оно не пострадаетъ среди всеобщаго недомоганья, отражавшагося въ тусклыхъ взорахъ и блѣдныхъ лицахъ многихъ пассажировъ. Это было чисто эгоистическое чувство человѣка, который смотритъ на опасное положеніе другихъ изъ вполнѣ безопаснаго мѣста..
Онъ вдохнулъ дымъ сигары, приказалъ лакею убрать подносъ съ чайной посудой, безпокоившей его непрерывнымъ звономъ, и слова взялся за письмо.
-- На чемъ это я остановился?
Глаза его быстро пробѣжали исписанныя страницы, и онъ перенесся въ другой міръ, извѣстный ему одному. Ему было пріятно перечитывать свои мысли и возстановлять въ памяти пережитое.
"Въ Лиссабонѣ мнѣ удалось только написать тебѣ нѣсколько словъ на открыткѣ. Времени было очень мало. Поѣздъ пришелъ съ опозданіемъ. Пришлось потратить много времени на досмотръ багажа въ таможнѣ. Кромѣ того, пароходъ стоялъ уже въ устьѣ рѣки и ежеминутно оглашалъ мѣстность своимъ ревомъ, видимо, не желая ждать. А я вѣдь такъ безпомощенъ во всякихъ житейскихъ дѣлахъ Вспомни, какъ часто ты смѣялась надъ моей безтолковостью, когда мы путешествовали вмѣстѣ! О, какъ далеки, какъ далеки теперь эте путешествія! Повторятся-ли они когда-нибудь? Къ счастью, я встрѣтилъ въ поѣздѣ симпатичнаго спутника. Это нѣкій Малтрана, большой оригиналъ, съ которымъ я былъ немного знакомъ, когда вращался въ кругу литературной богемы. Онъ тоже ѣдетъ въ Буэносъ-Айресъ. Общность судьбы сблизила насъ теперь очень быстро. Мы живемъ вмѣстѣ всего какихъ-нибудь шестьдесятъ часовъ, а кажется, будто мы дружимъ уже цѣлую жизнь. Онъ заявилъ, что желаетъ быть моимъ секретаремъ или вѣрнѣе оруженосцемъ въ начатой мною авантюрѣ, и уже вступилъ въ эту должность въ Лиссабонѣ, взявъ на себѣ заботы о билетахъ и багажѣ. Но къ чему я разсказываю тебѣ все это? Вѣроятно, чтобы отвлечься и не возстановлять въ памяти воспоминаній о послѣднемъ проведенномъ вмѣстѣ днѣ. Прошлое воскресенье! Помнишь-ли ты его? Прошло только три дня, а я ощущаю еще въ рукахъ прикосновеніе твоихъ волосъ, слышу твой голосъ, вижу твои глаза. Въ карманѣ на моей груди лежитъ твой платокъ. Ты находишься со мною... И въ то же время ты такъ далека отъ меня!"
Охеда остановился на минуту, растроганный своими собственными словами. И тѣмъ не менѣе это были банальныя фразы, повторяющіяся по всему свѣту. Лакеи въ синихъ фракахъ писали, вѣроятно, на своемъ языкѣ то-же самое бѣлокурымъ фрейлейнъ въ Гамбургъ или Бременъ. Но любовь подобна смерти и прочимъ великимъ явленіямъ человѣческаго существованія. У другихъ людей она кажется обыденнымъ, не заслуживающимъ вниманія явленіемъ, но когда испытываешь ее самъ, она представляется великимъ событіемъ, отъ котораго зависитъ судьба всего міра.
Онъ возстановлялъ въ памяти послѣдній день, проведенный въ Мадридѣ... На обояхъ стѣны мелькало большое красное пятно. Это былъ отблескъ горящихъ углей въ каминѣ, единственнаго освѣщенія въ комнатѣ. А на красномъ неустойчивомъ фонѣ виднѣлась горизонтальная тѣнь отъ человѣческой фигуры. Охеда зналъ хорошо всѣ линіи этого тѣла. Это была она, прижавшаяся къ нему подъ одѣяломъ и подавленная безмолвнымъ отчаяніемъ... Онъ тоже молчалъ, уткнувшись въ подушки и чувствуя на плечѣ тяжесть женской головки. Оба лежали неподвижно, боясь поднять другъ на друга глаза и избѣгая разговоровъ, чтобы не датъ воли своему горю. Но каждый понималъ, что творится въ душѣ другого.
Черезъ закрытыя окна долеталъ до нихъ шумъ съ узкой, оживленной улицы. Разносчикъ выкрикивалъ печеный картофель такимъ скорбнымъ и жалобнымъ тономъ, точно оповѣщалъ народъ о несчастьѣ. Охеда никогда не видалъ этого разносчика, но слышалъ его крикъ уже четыре года каждый разъ, какъ являлся сюда на свиданіе и всегда въ одно и то же время съ точностью хронометра. Очевидно, уже половина седьмого. Пора разставаться! О, когда-то услышатъ они опять его крикъ!.. Потомъ пробѣжала толпа мальчишекъ, выкрикивавшихъ вечернія газеты съ отчетомъ о боѣ быковъ. Шарманка заиграла посреди улицы вѣнскій вальсъ. Затѣмъ послышался голосъ шарманщика, просившаго, что-бы ему бросили "что-нибудь" съ балконовъ. Когда умолкла шарманка, долетало издалека бряцанье гитары съ трескомъ кастаньетъ.
Да, колоколъ дона Мигэля, который оповѣщалъ ихъ по вечерамъ, что пора очнуться отъ пріятной лѣни и собираться домой... "Донъ Мигель" былъ Сервантесъ, а колоколъ звонилъ въ сосѣднемъ монастырѣ, гдѣ былъ похороненъ великій писатель. Никто не зналъ точно его могилы. Кости его гнили вмѣстѣ съ костями духовныхъ лицъ и жителей мѣстнаго квартала: Но никто не сомнѣвался въ томъ, что трупъ его преданъ землѣ именно здѣсь, и этого было достаточно для Фернандо. Онъ забывалъ поэтому, что это женскій, а не мужской монастырь, и колоколъ бѣдныхъ монахинь былъ для Охеды и его любовницы всегда "колоколомъ дона Мигэля".
Одѣяло откинулось, и надъ Охедой перегнулось женское тѣло съ атласной кожей. Женщина воспротивилась, по обыкновенію, тому, чтобы онъ зажигалъ электричество. Ей нравилось одѣваться при свѣтѣ камина. И она стала искать разбросанное по всей мебели бѣлье, переходя отъ яркаго камина въ темные уголки и не стѣсняясь обнажать при одѣваньѣ самыя сокровенныя части своего тѣла. Фернандо слѣдилъ за нею взглядомъ, лежа на постели. Она сражалась хмурясь и пыхтя съ узкимъ корсетомъ, нехотѣвшимъ замкнуться на ней. Это случалось каждый разъ: тѣло ея какъ-бы расширялось послѣ минутъ любви. Охеда видѣлъ ее въ шелковомъ трико, вошедшемъ въ моду изъ за узкихъ туалетовъ дамъ и придававшемъ ей видъ средневѣковаго пажа. Она встряхивала своими черными локонами, свободными отъ фальшивыхъ волосъ, ждавшихъ, своей очереди на мраморномъ каминѣ. Элегантная дама съ надменными манерами принимала въ интимныя минуты внѣшность пажа.
Фернандо направился тогда къ ней, шепча хриплымъ, дрожащимъ голосомъ: "Пажикъ, дорогой пажикъ! Я никогда не увижу тебя! О, какой ужасъ! Разстаться съ тобою вскорѣ!"
Но возлюбленная отвѣчала искусственно-холоднымъ тономъ, поправляя свои волосы передъ зеркаломъ: "Одѣвайся, пойдемъ скорѣе... И подумать только, что мнѣ надо ѣхать въ такой вечеръ съ тетей въ оперу! Боже, какъ это бѣситъ меня!"
Звонъ упавшей металлической посуды заставилъ Охеду очнуться и вернуться къ окружающей обстановкѣ. Онъ снова увидѣлъ вокругъ себя зимній садъ, а на столѣ -- начатое письмо. Лакеи подбирали съ полу чайники и подносы, свалившіеся со столика. Предметы въ салонѣ дѣлались все подвижнѣе и подвижнѣе. Почти вся публика исчезла, изъ салона, пока Фернандо мечталъ съ открытыми глазами. Только нѣсколько дамъ-блондинокъ съ румянцемъ на щекахъ занималось рукодѣліемъ или читало иллюстрированные журналы. Оркестръ невозмутимо продолжалъ играть для этихъ дамъ и лакеевъ.
Фернандо почувствовалъ желаніе оторваться отъ этихъ печальныхъ воспоминаній. Надо было кончить письмо съ вечера, такъ какъ утромъ пароходъ долженъ былъ прійти въ портъ... Но музыка снова вернула его мысли къ прошлому. Онъ увидалъ себя въ плохо освѣщенной улицѣ въ пальто съ поднятымъ воротникомъ, тогда какъ шедшая рядомъ съ нимъ подруга дрожала отъ холода въ мѣховой шубкѣ. Переходъ отъ теплой уютной спальни къ ледяному вѣтру улицы былъ слишкомъ рѣзокъ и чувствителенъ. Они вышли изъ дому въ нѣкоторомъ смущеніи, не рѣшаясь взглянуть на скромную обстановку, заведенную имъ въ теченіе послѣднихъ четырехъ лѣтъ. Съ нею было связано слишкомъ много воспоминаній, чтобы глядѣть на нее равнодушно, а они рѣшились ничѣмъ не нарушать наружнаго спокойствія. Охеда далъ нѣсколько дуро привратницѣ, вышедшей въ плащѣ открывать выходную дверь. Это было вознагражденіе впередъ за слѣдующій мѣсяцъ.
-- Да благословить васъ Господь, сеньорита! Закутайтесь потеплѣе, очень холодно... До завтра, сеньора...
У Фернандо сжалось сердце... Когда-то придетъ это завтра? "Завтра" явится его старый слуга взять мебель, которую Охеда дарилъ ему, чтобы не осквернятъ ее продажею чужимъ людямъ.
Подруга сдѣлала съ нимъ нѣсколько шаговъ по улицѣ, остановилась и. приказала тономъ, не допускающимъ возраженій:
-- Плюнь!
Зачѣмъ?.. Оправившись отъ изумленія, онъ исполнилъ ея приказаніе. Дѣйствительно, во время путешествій, каждый разъ какъ они были счастливы въ какомъ-нибудь городѣ, она высказывала это желаніе очень настойчиво. "Плюнь, чтобы мы вернулись". Это было равносильно тому, чтобы оставить что-нибудь, что должно было привлекать ихъ обратно. Она тоже плюнула теперь и, сразу успокоившись, повѣсилась ему на руку.
-- Ты вернешься, Фернандо,-- прошептала она.-- Я попросила объ этомъ... ты знаешь кого., и такъ оно и будетъ. Ты смѣешься надъ такими вещами, ты -- безбожникъ, но на то вѣдь я: я молюсь, чтобы кончилась благополучно дурь, которую ты забралъ себѣ въ голову.
Вернуться въ Мадридъ? Охеда вспоминалъ, что говорила ему подруга, какъ только они встрѣтились въ тотъ день. Разъ онъ уѣзжалъ въ тотъ-же вечеръ, она собиралась выѣхать въ Парижъ черезъ, два дня.
-- Я сдѣлаю это непремѣнно!-- утверждала она.-- О, Мадридъ! Какъ я ненавижу его! Какъ могу я жить въ немъ безъ тебя? Ты чудился-бы мнѣ повсюду. Каждая улица напоминаетъ мнѣ тебя. Но ты вернешься, скажи, что вернешься. Для того ты и плюнулъ, а это вѣдь очень важно. Вернись хоть не сюда, только въ Европу... Мы встрѣтимся въ Парижѣ, или въ Швейцаріи... или, если хочешь, въ Италіи, или въ Аѳинахъ, въ Каирѣ... Какъ счастливы были мы тамъ повсюду! Но скажи мнѣ точно, когда ты вернешься! Не обманывай меня.:
Лицо Фернандо передернулось, горькою усмѣшкою. Когда онъ вернется? Путешествіе еще не начато, и тамъ вдали ждетъ его таинственная неизвѣстность. Но онъ пробудетъ тамъ все-таки не больше года! Честное слово!
Они проходили мимо монастыря и сошли съ тротуара, чтобы пропустить набожныхъ дамъ въ черныхъ мантильяхъ, направлявшихся въ церковь. Охеда поклонился. Прощай, донъ Мигель! Вотъ это былъ настоящій мужчина и истинный представитель своей эпохи: воинъ на морѣ и на сушѣ, непокорный плѣнникъ, скромный герой, глубоко-вѣрующій человѣкъ и поклонникъ женщинъ. Въ богатой переживаніями жизни великаго гидальго не доставало только путешествія въ Индію.
На улицахъ, спускавшихся къ улицѣ св. Іеронима, было нѣсколько незастроенныхъ участковъ, надъ которыми виднѣлось открытое небо. Глаза влюбленныхъ устремились одновременно на звѣзду, выдѣлявшуюся среди другихъ своимъ яркимъ блескомъ.
-- Слушай и не смѣйся,-- сказала женщина, прерыѣая молчаніе.-- Я хотѣла попросить, чтобы ты глядѣлъ иногда въ этотъ же часъ на эту самую звѣзду и вспоминалъ меня, когда будешь тамъ. И я тоже буду глядѣть на нее въ это время. Можетъ быть, частицы насъ и встрѣтятся тогда... Въ мірѣ столько необъяснимаго!..
Она говорила съ такимъ робкимъ отчаяніемъ, точно присужденный къ смертной казни, хватающійся за самую нелѣпую надежду, и Охеда, отвѣтившій ей было трезво и реально, пожалѣлъ о своей откровенности. Бѣдная Марія-Тереза! Въ то время, какъ она смотрѣла"бы на вечернюю звѣзду, онъ видѣлъ-бы восходъ солнца. И даже если-бы ночь наступала для нихъ обоихъ одновременно, надъ ихъ головами сіяли-бы, вѣроятно, разныя свѣтила. У каждаго земного полушарія вѣдь свое небо и свои созвѣздія.
Она опустила голову, подавленная тяжелою дѣйствительностью.-- Какъ это далеко! Какъ далеко!-- Она продолжала ставить вопросы, интересуясь разстояніемъ, которое должно было раздѣлять ихъ вскорѣ, и ужасаясь въ то-же время его дальности. Неужели дѣйствительно письмо должно идти цѣлый мѣсяцъ и столько-же обратно? А они то не находили себѣ мѣста, когда имъ приходилось разставаться на, короткое время и не получать извѣстій дня два.
-- Выслушай меня хорошенько,-- сказала она, замедляя шаги и тлядя на Фернандо повелительно-строго:-- я не желаю, чтобы ты уѣзжалъ. Ты не долженъ уѣзжать. Сердце говоритъ мнѣ, что случится что-то дурное.
Она топала ногами и судорожно сжимала, маленькою ручкою въ перчаткѣ руку Охеда, словцо боясь, что онъ исчезнетъ. Фернандо нетерпѣливо пожалъ плечами. Какъ можно оставаться, когда его ждутъ тамъ? Что за глупости приходятъ ей въ голову въ послѣдній моментъ? И чего достигнутъ они этимъ? Нѣсколько часовъ счастья въ надеждѣ, что не надо разставаться, а на слѣдующій день нужда все-таки заставитъ его уѣхать.
-- Нѣтъ. Тори, ты знаешь, что я долженъ уѣхать. Ты сама совѣтовала мнѣ сдѣлать это и одобряла мой планъ завоевать богатство и счастье. Весь этотъ мѣсяцъ, мы говорили о моемъ путешествіи сравнительно спокойно, а теперь ты возстаешь противъ него, какъ ребенокъ. Не падай духомъ, погляди на меня, вѣдь я страдаю не меньше тебя.
Но она упрямо не поднимала головы. Они, дѣйствительно, говорили о путешествіи спокойно весь этотъ мѣсяцъ, но вѣдь оно было еще далеко. Это было нѣчто подобное смерти: всѣ мы знаемъ, что она придетъ въ свое время, но считаемъ ее такою далекою... такою далекою!.. Марія Тереза была спокойна, пока путешествіе служило лишь темою для разговоровъ, но теперь, когда оно становилось дѣйствительностью, она никакъ не могла примириться съ нимъ.
Они шли теперь по улицѣ св. Іеронима противъ огромнаго тесненія публики, стремившейся въ центръ города. Группы мужчинъ обсуждали, энергично жестикулируя, подробности боя молодыхъ быковъ, съ котораго они шли. Женщины изъ простонародья тащили за руку ребятишекъ, слѣдуя за подвыпившими мужьями въ сдвинутыхъ въ бокъ шапкахъ и распѣвая съ ними мелодіи молодыхъ зарзуэлъ. Они закусили въ трактирахъ и насладились полностью дешевымъ виномъ, подозрительною яичницею и прогулкою въ окрестности, изобиловавшія больше цинковыми крышами, пылью и шарманщиками, чѣмъ зеленью и водою.
-- Меня бѣситъ видъ этихъ людей,-- сказала Тери, глядя на нихъ враждебно и избѣгая ихъ прикосновенія.-- Нѣтъ, даже не бѣситъ. Я скорѣе завидую, имъ... Подумать только, что ты уѣзжаешь, а они остаются!.. Они счастливѣе насъ и останутся здѣсь, гдѣ мы провели столько часовъ блаженства.-- Затѣмъ она добавила дѣтски-легкомысленнымъ тономъ, не соотвѣтствовавшимъ. трагическому выраженію ея. лица:-- Вотъ погляди: вмѣсто того, чтобы, уѣзжать въ Америку, писать стихи и стремиться къ наживѣ, какъ безбожникъ, ты сдѣлался-бы лучше такимъ, какъ эти люди, напримѣръ, каменщикомъ... Впрочемъ нѣтъ, только не каменщикомъ. Ты могъ бы свалиться съ лѣсовъ, бѣдненькій мой! Лучше плотникомъ или столяромъ. Тебѣ такъ шли-бы плащъ и берета.... А я носила-бы косынку и высокую прическу, полную гребенокъ... И шли-бы мы теперь подъ руку домой, не такъ, какъ теперь, а весело и беззаботно. Завтра рано утромъ ты отправился-бы въ мастерскую, а я принесла-бы тебѣ въ полдень обѣдъ въ корзинкѣ, и мы поѣли-бы вмѣстѣ въ скамейкѣ бульвара или на краю тротуара... А ты, такой красавецъ, очевидно, нравился-бы другимъ женщинамъ. и я ругалась-бы съ ними и вцѣплялась-бы имъ въ волосы. Какъ, неужели ты думаешь, что. я неспособна защищать тебя отъ другихъ? Но свѣтъ такъ скверно устроенъ. Вотъ эти бѣдные люди, можетъ-быть, завидуютъ намъ, а ты уѣзжаешь. неизвѣстно куда и зачѣмъ... Охъ, я не переживу этого. Нѣтъ на свѣтѣ ни капли справедливости, ни единой капли.-- Это стремленіе къ жизни простонародья преобразило вдругъ ея языкъ и манеры.-- И всему виной эти свинскія деньги, чти. чортовы деньги. Изъ-за нихъ тебѣ приходится уѣзжать, а я чуть не умираю отъ горя. Господи, ну почему не могутъ эти пакостныя деньги принадлежать всѣмъ людямъ,-- какъ солнце или воздухъ? И если, это невозможно, пусть уничтожатъ такую мерзость... Нѣтъ, не раздражай меня мудрыми отвѣтами, я сегодня очень нервна.-- И какъ-будто все ея негодованіе вылилось въ этихъ словахъ, она добавила болѣе кроткимъ тономъ:-- Собственно говоря, я неправа, ругая деньги. Онѣ ускользаютъ отъ насъ, но вернутся въ концѣ концовъ. Пусть кончится только мой процессъ съ дѣтьми моего мужа, тогда все уладится и мы будемъ счастливы. Мнѣ не придется больше скрывать нужду, маскируя ее вдовствомъ и подарками тети. Я снова разбогатѣю и буду содержать тебя...-- Рука Охеды вздрогнула подъ ея рукою, и онъ отодвинулся отъ своей спутницы.-- Пожалуйста не принимайся за прежнее, Фернандо. Я не выношу этого. Да-съ, сеньоръ, я буду содержать васъ. Это будетъ. величайшимъ удовольствіемъ для меня. Я буду беречь тебя, какъ птицу въ клѣткѣ, и ты будешь писать стихи или ничего не дѣлать. Только люби меня очень сильно. Охъ, какъ грустно!.. Боже, какъ грустно!..-- Она крѣпко сжала вдругъ руку Фернандо и прошептала, коснувшись его щеки краемъ своей шляпы:-- А что если, я поѣду съ тобою?
Это была просьба, робкое желаніе, которое считается неисполнимымъ. но высказывается съ послѣднею надеждою.
Охеда печально улыбнулся. Уѣхать вмѣстѣ! Онъ думалъ о такомъ счастьѣ не разъ, но не могъ согласиться на него, не зная, что ожидаетъ его за океаномъ. Навѣрно, много горя и нужды. А она из балована роскошью и богатствомъ.
-- Припомни, Тери, что ты говорила всегда: "Надо наслаждаться жизнью". Если-бы ты поѣхала со мною, недостатокъ денегъ и всеобщаго уваженія изъ за нашихъ нелегальныхъ отношеній, а также потеря твоего процесса живо доказали-бы намъ, какъ безумно мы поступили. Тогда мы навѣрно потеряли-бы другъ друга навсегда. Нѣтъ, лучше разстаться теперь. Я вернусь скоро, даю тебѣ слово. И впослѣдствіе ты, можетъ-быть, и поѣдешь со мною, когда я узнаю, какова будетъ моя жизнь въ тѣхъ краяхъ.
Она выпустила его руку, сдѣлала шатаясь нѣсколько шаговъ и упала на скамейку. Правая рука приподняла вуаль надъ лицомъ и закрыла глаза крошечнымъ платкомъ. Тереза плакала, плакала молча и безъ вздрагиваній, какъ-будто слезы были для нея естественнымъ отправленіемъ, отъ котораго она долго воздерживалась. Онѣ лились безъ удержу, оставляя блестящіе слѣды на матовой кожѣ. Фернандо сталъ умолять ее, какъ испугавшійся ребенокъ. Надо взять себя въ руки. Она умѣетъ вѣдь быть молодцомъ, когда захочетъ.
-- Ты уѣзжаешь,-- простонала она, не слушая его.-- Теперь я понимаю это. До сихъ поръ твой отъѣздъ представлялся мнѣ не вполнѣ ясно. О, какъ это ужасно!...
Просидѣвъ долго на скамейкѣ, она снова взяла его подъ руку, и они молча пошли дальше, стараясь не глядѣть другъ на друга. Тери отдалась воспоминаніямъ и пробормотала нѣсколько словъ, точно говоря сама съ собою.
-- На будущей недѣлѣ... помнишь? будетъ ровно четыре года, какъ мы познакомились.
Охеда встрепенулся при этихъ словахъ, но продолжалъ идти молча. Четыре года, только четыре года, а они были не менѣе богаты переживаніями, чѣмъ вся его остальная жизнь. Даже больше: предыдущая жизнь казалась ему совсѣмъ безцвѣтной въ сравненіе съ этими четырьмя годами. Жизнь въ полномъ смыслѣ слова началась для него только со знакомства съ Маріей Терезой.
Все давалось ему легко съ самаго начала. Онъ вспоминалъ мать, блѣдную, невзрачную привѣтливую женщину, какъ-бы съеживавшуюся передъ величіемъ мужа. Любовь къ Фернандо, первенцу и сыну, была единственнымъ сильнымъ чувствомъ въ ея пассивной душѣ. Охеда вспоминалъ также отца, вліятельнаго члена парламента, игравшаго въ политической жизни большую роль благодаря умѣнью носить фракъ и произносить въ парламентѣ длинныя рѣчи передъ пустыми скамьями въ теченіе цѣлыхъ часовъ. Онъ говорилъ по-англійски и по-нѣмецки, что. придавало ему извѣстный престижъ, таинственный и неопровержимый, и имя его появлялось въ спискѣ министровъ каждый разъ, какъ партія его призывалась къ власти. Никто не рѣшился-бы оспаривать у него права руководить сношеніями Испаніи съ иностранными государствами. На его фракѣ никогда не было ни малѣйшей пушинки, такъ-же, какъ въ словахъ не было ни малѣйшаго намека на собственныя идеи. Охеда преклонялся передъ отцомъ до двадцатилѣтняго возраста, предпочитая его доброй, ничтожной матери. Но позже, когда любовь къ поэзіи вывела его изъ круга чопорной семьи и погнала по редакціямъ газетъ и журналовъ, восторженное отношеніе къ отцу постепенной охладѣло, и вѣра въ его умъ пошатнулась.
Когда вліятельный сановникъ скончался наканунѣ того, чтобы занять постъ министра въ седьмой разъ, Фернандо только-что научалъ свою дипломатическую карьеру. Газеты скоро перестали говорить "о неизгладимой утратѣ, понесенной страною", и память о немъ быстро исчезла. Только мать продолжала жить, замкнувшись въ своемъ неожиданномъ горѣ и воображая, что Испанія оплакиваетъ великаго человѣка, какъ она.
Фернандо пожелалъ двигаться дальше на своемъ пути, поступить въ испанское посольство гдѣ-нибудь за-границей, и добрая женщина не рѣшилась идти наперекоръ его желанію. Она осталась съ дочерью жить въ Мадридѣ, а сынъ уѣхалъ за границу поддерживать славу отца. Вліятельныя лица вспомнили на короткое время о своемъ забытомъ коллегѣ: надо сдѣлать что-нибудь для сына Охеды. И Фернандо провелъ за границей десять лѣтъ въ качествѣ секретаря посольства, переводясь часто изъ государства въ государство и переѣзжая съ сѣвера Европы въ южно-американскія республики, благодаря покровительству друзей "покойнаго". Но это покровительство становилось все слабѣе по мѣрѣ того, какъ сглаживалась память о великомъ человѣкѣ. Сынъ вѣчнаго министра, привыкшій къ лести и поклоненію еще со временъ студенчества, чувствовалъ, какъ вокругъ него образуется атмосфера равнодушія. Никто не обращалъ вниманія на то, что онъ "сынъ Охеды". Покровительство вліятельныхъ, особъ обращалось теперь на "сыновей" другихъ лицъ, не сошедшихъ еще со сцены. Кромѣ того, неумѣнье приспособляться къ людямъ вызывало у него столкновенія съ начальствомъ, не выносившимъ его независимости. И вы пишете стихи? И вы воображаете себя литераторомъ?-- говорили ему одни. Другіе упрекали его въ томъ, что онъ избѣгаетъ тонныхъ собраній дипломатическаго. міра и водитъ дружбу съ мѣстной богемой. Слава о немъ дошла и до министра иностранныхъ дѣлъ. Какъ жаль! До чего довела его писательская манія! О, если-бы великій человѣкъ всталъ теперь изъ могилы! Но Фернандо не мѣнялъ карьеры, чтобы не огорчать мать, которая считала дипломатическую дѣятельность единственною достойною сына. Когда-же мать умерла, Фернандо подалъ прошеніе объ отставкѣ. Привыкши получать изъ дому денежное вспомоществованіе и не интересуясь состояніемъ своего имущества, Охеда вообразилъ себя очень богатымъ, такъ-какъ былъ владѣльцемъ дома въ Мадридѣ и большого имѣнія въ Андалузіи.
Сестра его Лола была замужемъ за инженеромъ, солиднымъ человѣкомъ, составившимъ себѣ крупное состояніе въ южной Америкѣ съ помощью своихъ родныхъ. Онъ игралъ въ семьѣ роль администратора финансовыхъ дѣлъ, и Фернандо очень цѣнилъ его за это, посмѣиваясь однако надъ его честною, простодушною наивностью. Жена очень импонировала ему своимъ благороднымъ происхожденіемъ: онъ гордился тѣмъ, что приходился зятемъ "знаменитому сеньору Охедѣ" и вспоминалъ объ его заслугахъ чаще, чѣмъ родныя дѣти. Родственники тещи наполняли его сердце гордостью. Правда, теща сама не носила никакого титула, но она находилась въ родствѣ съ нѣсколькими графинями, маркизами и испанскими грандами, высокими качествами которыхъ инженеръ не могъ нахвалиться. Этотъ добродушный простякъ считалъ, что онъ не исполнилъ своего долга, если не сдѣлалъ девяноста визитовъ въ годъ титулованнымъ дамамъ, которыхъ онъ называлъ "нашими тетушками".
Охеда поручилъ ему завѣдываніе своими дѣлами, чтобы пользоваться жизнью въ свое удовольствіе. Онъ сталъ бывать и въ томъ мірѣ, гдѣ родился, и въ другомъ, болѣе скромномъ, куда влекли его литературныя наклонности. Въ одинъ и тотъ-же день онъ болталъ о женщинахъ, картахъ и лошадяхъ съ праздною, изящною молодежью въ аристократическихъ клубахъ и проводилъ потомъ вечеръ въ бѣдной комнатѣ какого-нибудь "независимаго и неизвѣстнаго" писателя, водя дружбу съ нечесанными Господами въ рваныхъ сапогахъ.
Въ это-то время и началось его знакомство съ Маріей Терезой. Онъ встрѣтился съ нею въ пріемный день у одной изъ почтенныхъ "тетушекъ" Лолинаго мужа. Фернандо ходилъ на эта собранія, когда не зналъ, чѣмъ заполнить время. Марія-Тереза только что пріѣхала изъ Парижа, гдѣ жила почти постоянно. Мужъ ея былъ раньше посланникомъ за границей, но вышелъ въ отставку и жилъ теперь въ провинціи. Охеда видалъ собственно Марію Терезу и раньше -- на обѣдѣ у испанскаго посла въ Парижѣ, когда она ѣхала съ мужемъ въ одну изъ столицъ сѣверной Европы, куда ея мужъ былъ назначенъ посланникомъ. Какая это была красавица!.. У Фернандо вспыхнуло горячее желаніе обладать ею. Но она такъ гордилась своею красотою и новымъ положеніемъ, что даже не удостоила взглядомъ бывшаго въ Парижѣ проѣздомъ скромнаго секретаря посольства въ одной изъ южно-американскихъ республикъ. Происходя изъ бѣдной, военной семьи, она чувствовала искреннюю благодарность къ старому мужу, богатому вдовцу, сдѣлавшему ее своею женою, несмотря на протесты дѣтей отъ перваго брака.
Послѣ этого Фернандо долго не встрѣчался съ нею. Но зато онъ слышалъ о ней весьма многое!.. Дѣти мужа не жалѣли красокъ, говоря о мачехѣ, и пріятельницы Маріи Терезы съ наслажденіемъ повторяли всѣ скандальные слухи изъ зависти къ ней. Впрочемъ, никто не могъ знать истины!.. Вѣрно было только то, что старый мужъ оставилъ постъ посланника и поселился въ Испаніи, живя то въ Мадридѣ, гдѣ онъ избѣгалъ встрѣчаться съ дѣтьми, то въ провинціи, гдѣ онъ занимался сельскимъ хозяйствомъ. Марія Тереза осталась жить въ Парижѣ, наѣзжая иногда въ Испанію повидаться съ мужемъ, причемъ между ними устанавливались на короткое время якобы мирныя отношенія. На самомъ-же дѣлѣ, по словамъ пріятельницъ, она пріѣзжала только за деньгами.,
Глаза Маріи Терезы привлекли Фернандо, и молодые люди поздоровались. какъ старые знакомые. Она улыбнулась и поздравила его Съ изданіемъ стиховъ, которыхъ, впрочемъ, сама не читала: она никакъ не подозрѣвала въ немъ литературныхъ талантовъ, когда, встрѣтилась съ нимъ впервые въ Парижѣ!..
-- Мнѣ сказали также, что вы стали большимъ хулиганомъ.
Она нахмурилась слегка, не зная, сердиться ей или нѣтъ, и кончила тѣмъ, что расхохоталась.
-- Пойдемте, сядемте здѣсь въ уголкѣ. На васъ невозможно сердиться. Какой вы интересный человѣкъ! Давайте-ка, посмѣемтесь надъ всей этой публикой... Мы съ нами видали много кое-чего.
Они провели вечеръ, разговаривая о томъ, что видѣли заграницей и прерывая потокъ воспоминаній насмѣшками надъ присутствующей публикой. На слѣдующій день они почувствовали потребность увидѣться вновь... потомъ еще и еще... потомъ она пала, если это можно назвать паденіемъ. Они бросились другъ другу въ объятія по естественному влеченію, и Марія-Тереза не дала себѣ даже труда изобразить самую легкую борьбу и пококетничать отказомъ при полномъ согласіи во взглядѣ.
-- Какъ только я увидала тебя, такъ догадалась, что это случится... и такъ оно и вышло. Думай про меня, что хочешь. Можетъ быть ты считаешь меня болѣе доступною, чѣмъ я есть на самомъ дѣлѣ. Но къ чему прикидываться недотрогою съ тобою...
Тери собиралась въ Парижъ и онъ тоже поѣхалъ за нею. Тогда началось то, что Фернандо называлъ лучшимъ временемъ въ его жизни: они стали жить исключительно другъ для друга, забывъ обо всемъ остальномъ и предпринимая часто путешествія во всѣ страны свѣта. Но Фернандо скоро замѣтилъ перемѣну въ характерѣ Тери: она утратила веселую беззаботность пѣвчей птички, стала разсуждать серьезнѣе и высказывать самые консервативные взгляды относительно любви. Въ началѣ она требовала, чтобы Фернандо разсказывалъ ей о своихъ любовныхъ приключеніяхъ, но теперь сердилась и блѣднѣла, слушая его. Тогда онъ сталъ въ свою очередь разспрашивать ее про таинственное прошлое. Почему ходили про нее такіе двусмысленные слухи? Почему разошлась она съ мужемъ? Но Тери отрицательно качала головою, сознавая, что откровенныя признанія въ любви никогда не забываются и не прощаются.
-- Все это ложь, все клевета... Мнѣ нечего разсказывать. Забудь объ этихъ глупостяхъ,, не мучь себя понапрасну... Никакихъ исторій не было... а если бы и было, то я вѣдь не знала тебя тогда!...
И этими словами она оправдывала свое прошлое и подводила. подъ нимъ черту.
Когда они возвращались въ Мадридъ и жили нѣкоторое время врозь, онъ -- въ семьѣ сестры, она -- у тетки, которую считала, второю матерью, эта разлука разжигала ихъ ревность. Встрѣчаясь съ Охедою по вечерамъ въ комнаткѣ, куда долеталъ жалобный, мягкій звонъ "колокола Дона Мигэля", она сердито набрасывалась на него.
-- Теперь ты попалъ опять въ Мадридъ, гдѣ такъ волочилсяза бабами въ прежнія времена. Смотри, не обманывай меня съ такою-нибудь дрянью...-- Послѣ этихъ вспышекъ гнѣва, она прижималась къ нему съ робкою покорностью.-- Я ревную, потому что боюсь потерять тебя. Мнѣ хотѣлось-бы привязать тебя къ себѣ навсегда. А что. если мы поженимся? Скажи, удастся намъ пожениться когда-нибудь?
Фернандо, видѣвшій сперва въ Маріи Терезѣ только новое завоеваніе, тоже сталъ сильнѣе, ревновать ее теперь и старался выпытать у нея правду относительно прошлаго.
-- Но говорю-же я тебѣ, что у меня ничего не было,-- отвѣчала она.-- Повѣрь, ты былъ первымъ и будешь послѣднимъ.
Охеда былъ искренно расположенъ вѣрить ей. Къ чему рыться въ прошломъ? И онъ искренно жаждалъ, подобно любовницѣ, брака, который укрѣпилъ-бы ихъ счастье. Марія-Тереза не стѣснялась высказывать эгоистичное, жестокое желаніе.
-- Охъ, когда-то умретъ Іоакимъ! Все равно онъ только небо коптитъ...
Іоакимъ былъ ея мужъ, и она постоянно разсчитывала, когда онъ можетъ умереть. Охеда не очень одобрялъ ее; его смущало желаніе смерти старику, не сдѣлавшему имъ никакого вреда. Но въ концѣ концовъ эгоизмъ взялъ свое, и Фернандо тоже сталъ желать ему смерти съ неумолимою жестокостью.
Старикъ и умеръ дѣйствительно въ то время, какъ они путешествовали въ дальнихъ краяхъ. Когда-же они прилетѣли въ Мадридъ, обрадованные пріятною вѣстью, имъ пришлось натолкнуться на кое-что совсѣмъ неожиданное: денежную нужду.
Донъ Іоакимъ оставилъ женѣ только пенсію, какъ супругѣ бывшаго посланника, т. е. немногимъ больше того, что она платила своей парижской камеристкѣ. Часть его состоянія принадлежала его первой женѣ и перешла къ дѣтямъ, другая-же часть, очень значительная, была, повидимому, передана отцомъ еще при жизни тѣмъ-же дѣтямъ, сумѣвшимъ завоевать себѣ въ послѣдніе годы его расположеніе.
Первою мыслью Маріи Терезы было купить револьверъ и убить по очереди всѣхъ дѣтей мужа, не исключая внуковъ. Проклятое отродье! И для этого пожертвовала она лучшими годами молодости, выйдя замужъ за старика и отказавшись отъ любви! Но нѣтъ, старикъ любилъ ее и увѣрялъ не разъ, что обезпечилъ ея будущность на случай своей смерти. Значитъ, дѣти обокрали ее... И отказавшись отъ покупки револьвера, она горячо повела процессъ противъ пасынковъ, стараясь доказать, что они воспользовались слабоуміемъ отца въ послѣдніе мѣсяцы его жизни, чтобы лишить ее наслѣдства помощью фальшивыхъ документовъ.
Фернандо принялъ эту превратность судьбы вполнѣ хладнокровно. Въ глубинѣ души ему было даже противно, чтобы деньги старика смѣшивались съ его деньгами послѣ брака съ Маріей Терезой. Однако его тоже ожидалъ непріятный сюрпризъ. Зять давно жаждалъ, сдать ему отчетъ въ его дѣлахъ. Путешествія съ Тери поглотили большую часть его состоянія. Фернандо какъ-бы очнулся отъ забытья при видѣ груды бумагъ и счетовъ, представленныхъ ему инженеромъ. Зять робко извинился передъ нимъ: онъ молчалъ до сихъ поръ, чтобы не огорчать Фернандо. Лично онъ былъ готовъ на-всякія жертвы, но Лола ждала уже третьяго ребенка и несомнѣнно не согласилась бы раззорять себя изъ-за брата. У инженера былъ готовъ планъ для Фернандо. Почему-бы не жениться ему на богатой дѣвушкѣ?
-- Нѣтъ, я предпочитаю работать. Такъ или иначе выберусь изъ этого положенія.
И продавъ недвижимое имущество, чтобы собрать немного наличныхъ денегъ, Фернадо занялся коммерческими предпріятіями со слѣпымъ рвеніемъ, не принимая ничьихъ совѣтовъ. Кромѣ того, онъ игралъ въ клубѣ въ надеждѣ на выигрышъ. Марія-Тереза ждала тѣмъ временемъ исхода процесса и жила на счетъ тетки, которая гордилась красивою племянницею и охотно выѣзжала съ нею вмѣстѣ. Но дѣла Фернандо шли отвратительно. Менѣе, чѣмъ въ одинъ годъ онъ потерялъ дважды довольно крупныя суммы денегъ въ дутыхъ предпріятіяхъ, а карты тоже только способствовали уменьшенію его маленькаго капитала.
Въ это время, когда онъ не зналъ, что предпринять, въ Мадридъ пріѣхалъ изъ Буэносъ-Айреса одинъ богатый испанецъ, дядя его зятя. Этотъ человѣкъ, покинувшій родину изъ-за нужды тридцать лѣтъ тому назадъ, говорилъ теперь о милліонахъ, какъ о чемъ-то весьма простомъ и обычномъ, и отзывался съ большимъ презрѣніемъ о всякихъ предпріятіяхъ въ Испаніи. Разговоры съ этимъ дядюшкою, обѣдавшимъ очень часто въ домѣ племянника, пробудили въ Фернандо энергію. Почему-бы не попробовать ему того, что сдѣлалъ этотъ малообразованный человѣкъ и многіе, подобные ему? И собравшись съ духомъ, онъ изложилъ свой планъ Маріи Терезѣ, напирая, особенно на то, что отсутствіе не продлится дольше одного года, самое большее -- двухъ. Она должна считать, что любитъ офицера, уѣхавшаго войну, не представляющую никакой опасности.
Тери слушала его со слезами на глазахъ, но согласилась съ нимъ, наконецъ. Да, онъ долженъ уѣхать. Въ Америкѣ, среда болѣе благопріятна для работы, чѣмъ въ старомъ свѣтѣ.
Такъ провели они послѣднія недѣли, разговаривая о путешествіи и увлекаясь розовыми надеждами, но считая отъѣздъ еще далекимъ, пока дѣйствительность не заставила ихъ очнуться. Охеда увидалъ себя теперь въ холодную ночь на главной улицѣ Мадрида рядомъ съ женщиною, которая чуть не падала отъ отчаянія.
-- Разстанемся здѣсь,-- сказала Тери, подходя къ фонтану Цереры.-- Нѣтъ, не цѣлуй меня, это было-бы слишкомъ тяжело. У меня не хватитъ силъ уйти тогда... Прощай, прощай!..-- Она отвернулась. отъ него, какъ отъ чужого, подозвала экипажъ и уѣхала.
Фернандо долго стоялъ неподвижно, глядя, какъ удаляется тряскій наемный экипажъ. Въ этомъ старомъ, скрипучемъ остовѣ улетучивались его надежды, лучшее, что было у него въ жизни.
Послѣдніе часы передъ отъѣздомъ прошли въ домѣ зятя и показались ему настоящею мукою; Вещи валялись въ безпорядкѣ, и старый слуга поспѣшно укладывалъ ихъ. Дѣти Лолы приставали къ нему съ просьбами: "Дядя, привези намъ попугая... Дядя, обезьяну... Не забудь привезти негритенка..." Сестра читала ему покровительственнымъ тономъ напутственныя наставленія. Зять высказывалъ увѣренность, что поѣздка окажется успѣшной: его дядюшка былъ предупрежденъ о пріѣздѣ Охеды и долженъ былъ помочь ему во всемъ.
Въ одиннадцать часовъ вечера Фернандо катилъ въ автомобилѣ по пустыннымъ улицамъ на Сѣверный вокзалъ. Сестра и зять не поѣхали провожать его, такъ какъ онъ пожелалъ избѣжать сантиментальныхъ проводовъ. Когда онъ подъѣхалъ къ вокзалу, тамъ не было ни души. Его поѣздъ состоялъ только изъ одного спальнаго вагона, который соединялся съ португальскимъ курьерскимъ поѣздомъ на вокзалѣ де ласъ Делисіасъ. У подъѣзда стоялъ лишь одинъ наемный экипажъ съ дремлющимъ кучеромъ на козлахъ. Внутри его виднѣлось что-то бѣлое. Не отдавая себѣ отчета въ томъ, что онъ дѣлаетъ, Охеда подошелъ къ дверцѣ экипажа... Это была Марія Тереза въ шелковомъ манто, съ румянами на блѣдныхъ щекахъ и трагическимъ выраженіемъ во взорѣ.
-- Мнѣ хотѣлось увидать тебя еще разъ тайкомъ,-- прошептала она сдавленнымъ голосомъ.-- Я улучила минутку и уѣхала изъ театра. А теперь прощай! Нѣтъ, не надо цѣловаться. Прощай!
Кучеръ, очевидно, получилъ наставленіе раньше, потому что хлестнулъ лошадь, и Фернандо пришлось отступить назадъ. Экипажъ чуть не переѣхалъ ему ногъ. Бѣлое видѣніе исчезло и Охедѣ почудился стонъ изъ кареты..
Платформа вокзала была пуста. Фернандо увидалъ, что его спутниками будетъ одна семья. Но какая это была семья! Она занимала почти всѣ отдѣленія спальнаго вагона, а вокругъ нея и цѣлой горы багажа суетилось больше двѣнадцати человѣкъ прислуги. Это была, очевидно, аргентинская семья. Глава ея раздавалъ приказанія и на чаи. Супруга, высокая, полная, величественная дама, читала росписаніе поѣздовъ черезъ золотые очки. Подлѣ нея сидѣли три нарядныхъ барышни, ея дочери, и двѣ барышни постарше -- ея сестры. Далѣе свекровь, почтенная матрона въ черномъ, съ рѣшительнымъ, важнымъ видомъ, смотрѣла за младшими дѣвочками. Многочисленные сыновья производили впечатлѣніе ступенекъ лѣсенки. Старшій съ бритымъ лицомъ и сигарой во рту старался выглядѣть человѣкомъ, который видѣлъ и знаетъ уже все на свѣтѣ. При видѣ его Фернандо невольно подумалъ, что въ его багажѣ лежитъ нѣсколько фотографій доступныхъ парижскихъ красавицъ съ надписями: "A mon cher Coco de Buenos Aires".
Затѣмъ слѣдовалъ служебный персоналъ семьи: андалузскій камердинеръ, англичанка-гувернантка, горничная-испанка, въ черномъ платьѣ и крахмальномъ воротникѣ, и другая -- мулатка, съ узкими глазами. Охеда чувствовалъ себя подавленнымъ передъ такими спутниками. Чего стоило только катать по міру всю эту компанію, привыкшую жить въ роскоши и довольствѣ! Какое прошлое лежало позади этого сеньора, главы всей компаніи, "господина доктора", какъ называла его прислуга? Вотъ что можетъ сдѣлать пшеница! Вотъ что могутъ дать коровы.
Въ сердцѣ Охеды проснулось чувство искренней радости, когда онъ глядѣлъ на эту семью, одѣтую но послѣдней парижской модѣ. Дѣды -- а можетъ быть, родители этихъ людей -- уѣхали въ Аргентину наживать богатство. И ѣхали они, несомнѣнно, хуже его: пожалуй, на парусномъ суднѣ, держа подъ мышкой башмаки и считая пищу на суднѣ небывалою роскошью. Можетъ-быть, онъ ѣхалъ немного поздно, но что-нибудь-то они навѣрно оставили ему.
Очнувшись отъ воспоминаній, Фернандо снова увидѣлъ себя за письменнымъ столомъ въ зимнемъ саду на трансатлантическомъ пароходѣ. Онъ былъ одинъ. Въ гостиныхъ не осталось ни одной краснолицей иностранки за рукодѣльемъ. Оркестръ тоже исчезъ. Вечерняя тишина нарушалась только скрипомъ дерева и покачиваніемъ предметовъ.
Охеда продолжалъ письмо: "Не теряй вѣры въ нашу судьбу. Можетъ быть любовь наша нуждалась въ этомъ испытаніи для укрѣпленія ея. Важно только одно: чтобы ты любила меня, потому что въ такомъ случаѣ никакая сила въ мірѣ не сможетъ разлучить насъ..."
Запечатавъ письмо, Фернандо вышелъ изъ зимняго сада, шатаясь слегка изъ-за качки. Онъ открылъ наружную дверь и схватилъ рукою шапку, такъ какъ порывъ ледяного воздуха чуть не сорвалъ ея съ головы. Съ одной стороны палубы тянулись бѣлыя, лакированныя стѣны и вдоль нихъ ряды пустыхъ стульевъ, съ другой стороны -- перила и между столбами спасательные круги съ названіемъ парохода Гете. За перилами-же чернѣлъ густой, таинственный мракъ, поглощавшій свѣтъ электрическихъ лампъ и не пускавшій его дальше нѣсколькихъ метровъ.
Охеда увидалъ подходившаго къ нему нетвердою походкою человѣка въ смокингѣ. Тотъ поклонился ему еще издали.
-- Какъ пляшетъ однако вашъ пріятель Гете! Можно подумать, что онъ только что выпилъ въ погребѣ Ауербаха съ веселыми пріятелями изъ его великой поэмы.
Это былъ Малтрана, переодѣвшійся уже къ обѣду. Онъ признался Охедѣ, что очень голоденъ; морской воздухъ возбуждалъ у него сильный аппетитъ.
-- Попляшетъ сегодня ночью нашъ пароходъ! Но завтра утромъ мы остановимся въ Тенерифѣ. Поглядите на меня, голубчикъ: кажется, для перваго путешествія я держусь очень прилично.
-- Какъ великолѣпно намъ живется! Неправда-ли, Охеда? ѣдимъ по четыре раза въ день и всегда по звонку, служитъ намъ цѣлая армія лакеевъ и горничныхъ, одѣты мы во все самое лучшее, пиво подается холодное, какъ ледъ, музыка играетъ безплатно каждую минуту, общество здѣсь очаровательное... И никто не долженъ думать или заниматься чѣмъ-нибудь... Жаль, что наша жизнь не останется такою, когда мы доѣдемъ до другой стороны этой голубой улицы!
II.
Охеду разбудили утромъ звуки военнаго марша, игравшагося съ большимъ шумомъ и трескомъ. Въ окно каюты врывался солнечный лучъ, весело игравшій на стѣнѣ. Пароходъ двигался медленно и скоро совсѣмъ остановился. Это былъ Тенерифъ.
Поднявшись на палубу, Фернандо чуть не упалъ, споткнувшись о кучу яркихъ тряпокъ, сваленныхъ у самой двери. Вокругъ него кричала и суетилась такая пестрая толпа, точно на ярмаркѣ въ испанской деревнѣ. Скамьи и стулья были обращены въ прилавки. Полъ, подоконники и перила были завалены разноцвѣтными матеріями. Тутъ были и ажурныя покрывала, напоминающія паутины, и шелковые платки невѣроятно яркихъ цвѣтовъ, и кимоно съ птицами и золотыми цвѣтами, и вышитыя пестрыя подушки, похожія на мозаику, и бѣлые шарфы, шитые серебромъ. Рукодѣлья мѣстныхъ жительницъ смѣшивались съ мишурными азіатскими товарами. Торговцы изъ Андалузіи и Индостана, оживленно расхваливали свой товаръ публикѣ на образномъ испанскомъ языкѣ и на смѣси изъ разныхъ нарѣчій.
На Фернандо напало нѣсколько маленькихъ смуглыхъ людей съ широкими скулами, горящими глазами и жесткими, горящими глазами и жесткими, какъ щетина, усами. Они напоминали своею внѣшностью дикихъ собакъ, по лаяли довольно кротко: "Сеньоръ, купи у меня красивое покрывало для твоей мадамъ. Сеньоръ, возьми шарфъ. Дешево отдамъ".
Мѣстные фрукты наполняли атмосферу своимъ ароматомъ; особенно сильно пахло бананами. Нѣкоторые торговцы ходили взадъ и впередъ, предлагая гамаки и мебель изъ плетенаго тростника. Нельзя было протолкаться въ толпѣ безъ того, чтобы не получить нѣсколькихъ пинковъ и не споткнуться о кучи товара. Фернандо протискался въ концѣ концовъ на носъ парохода и облокотился о перила, около мѣдныхъ инструментовъ, оставленныхъ здѣсь оркестромъ.
На островѣ высились вулканическія горы, испещренныя четыреугольными участками обработанной земли и бѣлыми домиками. Внизу у лазурнаго моря тянулись старыя испанскія укрѣпленія. Городскіе домики были розоваго цвѣта, а надъ ними возвышались колокольни изъ разноцвѣтныхъ плитокъ. Надъ городомъ, на склонѣ горы развѣвался на дворцѣ современной постройки большой флагъ. Это былъ нарядный отель, куда пріѣзжали изъ сѣверныхъ странъ чахоточные подышать теплымъ воздухомъ. Между берегомъ и пароходомъ разстилалось обширное пространство залива, усѣянное всевозможными судами: плоскими барками для перевозки угля, парусными судами, пароходами подъ разными флагами, шедшими въ Капштадтъ, на Антильскіе острова, въ Бразилію и другія южно-американскія республики, въ Китай, Индостанъ или Австралію, въ Марокко и французскія колоніи въ Африкѣ.
Веселый, привѣтливый островъ, лежащій на перекресткѣ великихъ путей въ Африку и Америку, равнодушно глядѣлъ на иностранныя суда, плавающія по всему свѣту, и снабжалъ ихъ углемъ. Жесткіе, неуклюжіе кактусы покрывали его берега, а за вулканическими береговыми горами скрывались тропическія долины. Горы вырисовывались на фонѣ неба цѣлымъ рядомъ вершинъ, около которыхъ роились бѣлыя хлопья облаковъ, а надъ всѣми ними высился увѣнчанный снѣгами пикъ Теиде.
Вокругъ Гете возникъ цѣлый городокъ, пловучій и движущійся, изъ гребныхъ и парусныхъ лодокъ, маленькихъ пароходовъ и солидныхъ барокъ съ съ грузомъ угля. Вереницы бѣлыхъ людей, выглядѣвшихъ неграми, проникали на Гете черезъ ходы, открытые на обоихъ бортахъ, и несли на плечахъ большія корзины. Торговцы съ мелкихъ лодокъ выкрикивали стоя свой заморскій товаръ и торговались съ публикою третьяго класса, столпившейся на носу и на кормѣ судна. Изъ другихъ лодокъ, нагруженныхъ пирамидами фруктовъ, летѣли на пароходъ апельсины и бананы, жадно подхватываемые руками эмигрантовъ, которые швыряли въ уплату деньги, завернутыя въ бумажки. Національность парохода оказывала вліяніе на торговыя сдѣлки, и мѣстные купцы продавали свой товаръ на марки и пфенниги.
Крошечныя шлюпки подвозили нагихъ мальчиковъ шоколаднаго цвѣта. Въ то время, какъ одинъ гребъ маленькими веслами, другой сидѣлъ съежившись на кормѣ, дрожа отъ нырянія въ холодную воду и крича во все горло: "Кабальеро, бросьте двѣ марки, я достану ихъ со дна. Кабальеро, пять марокъ, и я проплыву подъ пароходомъ! Кабальеро, кабальеро!" Это были несмолкаемыя обращенія къ "кабальеро", чтобы онъ испыталъ искусство мѣстныхъ мальчишекъ-пловцовъ. И когда бѣлая монета падала въ глубь моря, пловецъ стремился за нею, опустивъ голову и вытянувъ руки впередъ, а потомъ скоро возвращался на поверхность съ монетою въ зубахъ, вскакивалъ назадъ въ лодку съ ловкостью обезьяны и принимался опять эксплоатировать щедрость "кабальеро".
Охеда, слѣдившій взоромъ за жизнью на морѣ, почувствовалъ вдругъ, что кто-то трогаетъ его за плечо и становится у перилъ рядомъ съ нимъ.
-- А отчего вы не поѣхали на сушу?
Малтрана пожалъ плечами. Зачѣмъ ему ѣздить на сушу? Правда, съ утра отправилось на берегъ нѣсколько пароходовъ съ. публикой. Нѣкоторыя дамы съ сѣвера мечтали даже сдѣлать экскурсію внутрь Острова, забывая, что Гете простоитъ въ порту только часа четыре, чтобы набрать угля, а одинъ нѣмецъ спросилъ его, услыхавъ въ первый разъ въ жизни, что Тенерифъ -- испанскій островъ, успѣетъ-ли онъ посмотрѣть бой быковъ. И Малтрана заливался смѣхомъ при мысли о боѣ быковъ, устроенномъ въ семь часовъ утра для услажденія нѣмца. Никто не приглашалъ его ѣхать на сушу, и онъ не желалъ тратить лишняго. Фернандо зналъ, какъ мало у него денегъ. Благодаря хлопотамъ въ мадридскихъ редакціяхъ, ему удалось получить льготный билетъ перваго класса съ платою, какъ за третій классъ.
-- Собственно говоря, мнѣ слѣдовало-бы ѣхать внизу, со всѣмъ этимъ стадомъ русскихъ, нѣмцевъ, турокъ, испанцевъ и евреевъ, какъ бѣдному интеллигенту... Но пусть послужитъ мнѣ хоть разъ на пользу соціальное неравенство -- основа порядка и добрыхъ нравовъ, какъ говорятъ нѣкоторые люди.
Друзья простояли нѣкоторое время молча. Охедѣ надоѣло смотрѣть на окружающую суету. Не пойти-ли намъ наверхъ? и они поднялись по лѣстницѣ въ верхній этажъ судна, называемый на морскомъ языкѣ "шлюпочною палубою".
Тамъ не было ни души. Обиліе солнечнаго свѣта слѣпило глаза, привыкшіе къ мягкому свѣту нижнихъ этажей. Охеда попалъ сюда впервые. Холодъ не позволялъ публикѣ до сихъ поръ выходить изъ закрытыхъ помѣщеній. Одинъ только Малтрана, интересовавшійся всѣми сторонами морского плаванія, обошелъ весь пароходъ отъ капитанскаго мостика до самой глубокой части трюма, заводя разговоры какъ въ салонахъ перваго класса, такъ и въ помѣщеніяхъ для эмигрантовъ.
Пассажировъ онъ зналъ почти всѣхъ. Къ сожалѣнію, нѣкоторые пассажиры, особенно дамы, говорили только по-нѣмецки; впрочемъ, онъ научился объясняться мимикой и съ ними. Тѣхъ-же, которые говорили по-испански или по-французски, т. е. большинство, онъ считалъ уже своими близкими друзьями.
-- Можетъ быть, это и нескромно, но я долженъ сказать, что. пользуюсь здѣсь всеобщей симпатіей. Всѣ тутъ -- мои пріятели! И какъ разнообразна публика на этомъ Гете! Нѣкоторые сказочно богаты, какъ напримѣръ этотъ "докторъ" и его многочисленное семейство, ѣхавшее съ нами изъ Мадрида, или вдова Морузага, тоже аргентинка съ пятью дочерьми. Все это интересные славные люди. Если-бы поставить попарно ихъ коровъ и овецъ, то этой вереницы хватило-бы отсюда до Буэносъ-Айреса. А если-бы поставить въ рядъ снопы пшеницы, которую они собираютъ въ іодъ, то получился-бы поясъ на весь земной шаръ.
Охеда засмѣялся, слушая эти образныя сравненія, а собесѣдникъ его обидѣлся слегка.
-- Да, сеньоръ, именно такъ. Я не преувеличиваю. Дружба съ такими людьми наполняетъ мое сердце гордостью. Съ нами ѣдетъ еще одинъ милліардеръ, король чего-то, угля или льна, или кукурузы, я ужъ не помню. Остальные богачи держатся подальше отъ него, потому что помнятъ еще, какъ онъ ходилъ въ толстыхъ сапогахъ и питался полентою въ мѣстныхъ трактирахъ. Внуки его будутъ важными, образованными людьми, но онъ терпитъ, за свой успѣхъ насмѣшки и пренебреженіе. Я радъ, что къ нему относятся съ презрѣніемъ: онъ такъ гордъ, что не отвѣчаетъ мнѣ на поклонъ. Жена много моложе его и похожа на кухарку. Вы навѣрно обратили на нее вниманіе. Она не снимаетъ дорогихъ украшеній, кажется, даже ночью. Въ семь часовъ утра ее можно уже видѣть на палубѣ въ жемчужномъ ожерельѣ, и притомъ жемчужины такъ крупны, что, если-бы не ея богатство, ихъ принимали-бы за фальшивыя... Чтобы закончить перечень богачей, надо назвать еще трехъ нашихъ согражданъ, двоихъ изъ Буэносъ-Айреса и одного изъ Монтевидео, торговцевъ, живущихъ въ Америкѣ уже сорокъ лѣтъ... Это прекрасные люди, грубоватые, но честные. Они даютъ мнѣ хорошіе совѣты, но не дали-бы и пяти дуро, если-бы я попросилъ у нихъ въ долгъ. Когда мы идемъ выпитъ что-нибудь, они предоставляютъ мнѣ всегда платить за нихъ. Я познакомлю васъ съ ними какъ-нибудь. Они начинаютъ свои нравоученія всегда одинаковыми словами: "Вы, литераторы, полусумасшедшіе люди"... или "Вы, какъ человѣкъ пера, никогда ничего не сдѣлаете въ Америкѣ"... И всѣ они единогласно признаютъ, что нельзя разбогатѣть иначе, какъ за прилавкомъ, изучивъ божественное искусство продавать за пятьдесятъ то, что стоить десять.-- Малтрана помолчалъ немного, соображая, кого онъ забылъ. -- Кажется, перечень американскихъ богачей конченъ. Но тутъ идутъ еще болѣе интересные люди, напримѣръ, одинъ итальянскій епископъ, котораго везетъ на свой счетъ богатая семья, основавшаяся уже. давно въ Буэносъ-Айресѣ. Они везутъ его только, чтобы показать своимъ знакомымъ и похвастаться: "Не думайте, что мы -- ничтожество въ нашей странѣ. Поглядите на этого монсеньора. Это нашъ родственникъ". И они вѣчно вертятся вокругъ него, окружая его вниманіемъ и почестями, и заставляютъ его каждый вечеръ надѣвать къ обѣду крестъ на цѣпи, сердясь, если онъ забудетъ это... Потомъ ѣдетъ еще одинъ французскій аббатъ, съ длинною бородою, подписавшій контрактъ на чтеніе лекцій о католицизмѣ въ одномъ театрѣ въ Буэносъ-Айресѣ. Есть также господинъ, который будетъ читать лекціи на соціальныя темы. Это, кажется, итальянецъ. Однимъ словомъ, публика здѣсь на всѣ вкусы... Пять или шесть французскихъ кокотокъ ѣдутъ въ Аргентину уже въ шестой разъ, потому что получили хорошія вѣсти объ урожаѣ. Это самые спокойные и скромные люди изо всей публики. Потомъ, еще цѣлая опереточная труппа изъ сумасшедшихъ блондинокъ, безчисленное множество комиссіонеровъ, дюжины двѣ нѣмецкихъ коммерсантовъ, живущихъ въ Америкѣ, спокойныхъ и добродушныхъ съ виду, но напоминающихъ лютыхъ тигровъ, когда разговоръ идетъ о торговыхъ дѣлахъ... и евреи, много евреевъ. Въ Новомъ Свѣтѣ относятся пренебрежительно только къ неграмъ, а на евреевъ смотрятъ, какъ на всѣхъ остальныхъ людей. Въ результатѣ у нихъ исчезаетъ озлобленіе, вызванное притѣсненіями, и они сливаются съ остальными національностями... А вотъ еще ѣдетъ одинъ парижскій банкиръ съ длинною рыжею бородою. Вы навѣрно видали его по утрамъ на палубѣ. Онъ сидитъ всегда, укутавъ ноги мѣхами, и изучаетъ какіе-то листы съ цифрами. Этотъ ѣдетъ по дѣламъ въ Бразилію. Жена еще носитъ постоянно жемчуга на шеѣ. Но они мельче, чѣмъ у супруги милліардера, и обѣ дамы косятся другъ на друга, поджимая губы.-- Малтрана снова умолкъ на минутку, освѣжая въ памяти списокъ публики.-- Есть также нѣсколько человѣкъ изъ Сѣверной Америки. Одна дама, высокая и рослая, ѣдетъ къ мужу въ Ріо Жанейро. У нея какое-то дѣло во внутренней Бразиліи... Нѣсколько нѣмочекъ ѣдетъ въ Америку, чтобы выйти замужъ, не зная жениховъ. Свадьба устраивается, повидимому, по письмамъ и фотографіямъ. Земледѣлецъ или техникъ, устроившійся въ аргентинской деревнѣ или въ бразильскихъ лѣсахъ, пишетъ домой письмо: "Пришлите мнѣ дѣвушку такого-то типа. Посылаю три тысячи марокъ на приданое и проѣздъ". И дѣвушка отправляется въ морское путешествіе, зная будущаго супруга только по фотографіямъ. Ея единственное желаніе состоитъ въ томъ, чтобы онъ оказался высокаго роста... Есть тутъ еще... Но здѣсь, правда, я не знаю, что сказать." -- Малтрана остановился въ нѣкоторомъ колебаніи и добавилъ:-- Это, видите-ли, барышня, ѣдущая съ родителями... хорошенькая Нелида, продуктъ смѣшенія расъ, въ которомъ съ трудомъ разберется даже опытный человѣкъ. Отецъ ея -- нѣмецъ, мать -- родомъ изъ одной тихоокеанской республики. Сама она родилась въ Аргентинѣ, но жила съ девяти лѣтъ въ Берлинѣ. Эта та барышня, которую вы навѣрно видѣли не разъ на палубѣ въ мужской компаніи. Она очень высокаго роста, стройна, ходить въ короткой и узкой юбкѣ, облегающей все ея тѣло, а волосы носить короткіе, до плечъ, точно у пажа. Мнѣ не приходилось до сихъ поръ имѣть дѣло съ такими типами. у насъ въ Мадридѣ люди проще... Есть здѣсь также нѣсколько хорошо одѣтыхъ молодыхъ людей неопредѣленной національности, говорящихъ свободно на нѣсколькихъ языкахъ. Я ихъ не разберу. Можетъ быть, это комиссіонеры, разыгрывающіе роль важныхъ особъ, мы разорившіеся бароны, высматривающіе себѣ богатыхъ невѣстъ изъ американокъ, или элегантные воры, какъ въ романахъ. Но на этомъ я и кончаю пока. Публика возвращается съ берега. Пойдемте внизъ послушать, какое впечатлѣніе вынесла она отъ Тенерифа.
Ярмарка на большой палубѣ была въ полномъ разгарѣ. Пассажиры кончили свои покупки, и пароходная прислуга пользовалась послѣдними моментами, чтобы пріобрѣсти подешевле то, что ей нравилось. Гете не останавливался въ Тенерифѣ на обріатномъ пути, и прислуга покупала теперь яркія ткани, платки и покрывала для подарковъ роднѣ въ Германіи.
Малтрана остановился около индуса, торговавшагося съ молодою барышнею. Она стояла на порогѣ, каюты, прячась отъ яркаго солнца, но не прикрывая почти обнаженнаго тѣла, которое просвѣчивало подъ легкимъ розовымъ кимоно. Свѣжесть рукъ и шеи указывали на то, что она только-что вышла изъ ванны. Вставши очевидно поздно, она одѣлась наскоро и прибѣжала сдѣлать покупки, пока торговцы не ушли. Смуглый продавецъ расхваливалъ красивый голубой халатъ съ цвѣтами и бѣлыми птицами, который она держала въ рукахъ.
-- Онъ требуетъ съ меня два франка. Какъ вы находите, дорого это?-- спросила дѣвушка, улыбаясь Малтранѣ въ то время, какъ тотъ подталкивалъ товарища подъ локоть.
Охеда догадался тогда, что это Нелида. Она поглядѣла на него съ улыбкою, какъ улыбалась всѣмъ мужчинамъ. Это былъ первый разъ, что она останавливала на немъ вниманіе. Она была выше и моложе Тери, но ему не понравилось что-то вульгарное и нахальное въ ея внѣшности. Только глаза ея, блестяще-золотистые подъ яркимъ солнцемъ, напоминали ему, увы! тѣ глаза.
-- Я остановлюсь на этомъ,-- сказала Нелида, любовно оглядывая азіатское одѣяніе.-- Но у меня нѣтъ, денегъ. Придется попросить два франка у мамы. Вы не видали-ли мамы?
И не дожидаясь отвѣта, она помчалась внизъ въ своемъ легкомъ развевающемся кимоно, похожемъ на розовое облако.
На палубѣ появилась публика, вернувшаяся съ острова. Къ корпусу парохода постоянно приставали паровые катеры, возвращавшіе ему человѣческій грузъ. Дамы и барышни съ большими букетами цвѣтовъ бѣжали въ свои каюты или болтали съ пріятельницами, не ѣздившими на сушу. Онѣ побывали въ Испаніи! Онѣ знали теперь Испанію!
Мужчины въ запыленныхъ шляпахъ и съ тросточками въ рукахъ серьезно толковали о своей поѣздкѣ. Многіе впервые выходили на сушу послѣ выѣзда изъ Гамбурга или Парижа. Пароходъ останавливался въ Вито и Лиссабонѣ только на очень короткое время. Всѣ осуждали хоромъ отсталость мѣстнаго населенія. Почерпнутыя изъ книгъ свѣдѣнія объ Испаніи и традиціонныя предубѣжденія и заблужденія всплыли здѣсь сразу наружу послѣ двухчасовой прогулки по африканскому острову, принадлежащему Испаніи. Нѣмецъ, желавшій видѣть бой быковъ въ семь часовъ утра, хвастался своими познаніями, называя квадрильеросами всѣхъ людей въ формѣ, которыхъ онъ видѣлъ на островѣ. А жирныхъ и смуглыхъ священниковъ, шедшихъ изъ церкви домой пить утренній шоколадъ, онъ называлъ служителями инквицизіи. Одинъ молодой бельгіецъ, котораго многіе величали "барономъ", жаловался на неровность почвы и скверные экипажи. Ни одного автомобиля!
Какой-то господинъ въ яркомъ галстухѣ и. завернутыхъ внизу брюкахъ на англійскій манеръ, говорилъ искусственно взволнованнымъ голосомъ, выражая глубокое негодованіе.
-- Охъ, не говорите! Глупо я сдѣлалъ, что сошелъ на берегъ! Четыре раза ѣздилъ я въ Европу, но Испанію я никогда не желалъ видѣть. Это такая отсталая страна, въ ней ничего нѣтъ. Вотъ передъ Англіей я преклоняюсь. О, если-бы насъ открыли англичане! Я стою за цивилизацію, настоящую цивилизацію.
Малтрана улыбнулся и указалъ на него другу.
-- Это Пересъ... Онъ изъ какой-то республики на Тихомъ океанѣ. Говорятъ, на его родинѣ можно добиться чего-нибудь, если только докажешь свое происхожденіе отъ восьми индѣйскихъ предковъ и полудюжины негровъ. Бѣлые тамъ не въ чести. Со времени провозглашенія независимости республики они не могутъ жить спокойно. Каждый годъ оттуда выгоняютъ президента и, если онъ попадается имъ въ лапы, они разстрѣливаютъ его и сжигаютъ трупъ, чтобы не осталось отъ него ни слѣда. А еще этотъ господинъ говорить: "Я стою за цивилизацію". Пойдемте подальше, чтобы не слышать его.
Они ушли на носъ, гдѣ нѣсколько матросовъ начали приготовленія къ подъему якоря. Пароходная прислуга бѣгала по палубѣ, выгоняя торговцевъ и обрывая послѣднія, особенно упорныя коммерческія сдѣлки. Тюки съ товарами спускались на веревкахъ въ лодки, тѣснившіяся вокругъ судна. Пловцы кричали напослѣдокъ: "Кабальеро, бросьте одну марку. Бросьте марку, пароходъ уходитъ".
-- Признаюсь, Охеда,-- сказалъ Малтрана:-- что я волнуюсь, какъ у входа въ темную пещеру, когда невольно спрашиваешь себя: "Что тамъ такое?" Здѣшняя пещера изъ чудной лазури и полна свѣта, но волненіе мое отъ этого не меньше. Что-то ждетъ меня дальше? Когда вернемся мы сюда? Къ счастью, насъ поддерживаетъ надежда... добрая и равная для всѣхъ. Я предпринялъ это путешествіе для наживы, чтобы узнать на дѣлѣ, что такое богатство. Это необходимо не для меня одного. У меня есть сынъ и, хотя можно смѣяться надъ добрыми буржуа, оправдывающими свои дурные поступки желаніемъ нажить дѣтямъ состояніе, надо все-таки признать, что любовь, къ дѣтямъ толкаетъ насъ на великія дѣла и дѣлаетъ изъ насъ героевъ... Вы тоже ѣдете изъ-за денегъ. Человѣкъ съ вашимъ положеніемъ, оставившій въ Мадридѣ, я вѣдь знаю -- кого, не измѣняетъ образа жизни безъ важной причины.
-- Я...-- отвѣтилъ Фернандо, нѣсколько озадаченный:-- Да, я ѣду ради денегъ, какъ вы... Но знаете, можетъ быть, и по иной причинѣ, не вполнѣ объяснимой.
Онъ дѣйствительно долго раздумывалъ въ предыдущую ночь и убѣдился въ томъ, что поступаетъ по безсознательнымъ побужденіямъ, о которыхъ и не подозрѣвалъ раньше. Люди вѣчно недовольны своей судьбой, хотя-бы она и улыбалась имъ. Можетъ быть, и онъ покинулъ родину, пресытившись счастьемъ и стремясь къ страданіямъ.
Внезапно оркестръ заигралъ около нихъ тріумфальный маршъ. Крыша палубы и стекла въ окнахъ задрожали отъ громкаго рева мѣдныхъ инструментовъ.
-- Пароходъ уходитъ,-- сказалъ Малтрана. вскакивая съ мѣста.-- Поглядите, какъ зашевелился островъ! Мы уѣзжаемъ, мы уѣзжаемъ!.. Какую чудную вещь играетъ оркестръ! Я никогда не слыхалъ ничего подобнаго. Это привѣтъ надеждѣ, великій тріумфальный маршъ иллюзій.
И онъ отошелъ отъ друга, одолѣваемый жаждою движенія.
Надежда! Эта богиня-благодѣтельница царила въ мірѣ уже много тысячелѣтій. Она руководила толпами вооруженныхъ людей, она неслась передъ судами изслѣдователей новыхъ странъ, она нарушала своими легкими шагами тишину запертыхъ комнатъ, гдѣ работаютъ ученые, она вела впередъ толпы людей, стремящихся къ наживѣ и переселяющихся для этого изъ одного полушарія въ другое.
Фернандо увидѣлъ ее. Она летѣла надъ лазурнымъ моремъ, подобно золотой каплѣ, упавшей съ солнца, или ткани изъ свѣтлыхъ лучей, мчавшейся передъ судномъ, словно божественное изображеніе на судахъ первыхъ аргонавтовъ.
Крылья ея величественно простирались въ воздухѣ, какъ паруса, а туника развѣвалась отъ вѣтра красивыми складками. Она была подобна самоѳракійской статуѣ Побѣды, и такъ-же, какъ у той, у нея не было головы.
Это была надежда, слѣпая надежда, указывающая туловищемъ на югъ.
-- Сейчасъ будутъ прививать оспу пассажирамъ третьяго класса,-- сказалъ Малтрана, знавшій всегда все, что происходитъ на пароходѣ.
Они шли еще мимо острова съ его изборожденными складками горами -- каменистыми волнами прежнихъ изверженій, спустившихся къ морю. Склоны горъ были усѣяны группами бѣлыхъ домиковъ, мѣстами полускрытыми въ извилинахъ горъ, поросшихъ зеленью. Надъ всѣми горами возвышалась снѣжная вершина Тейде, напоминавшая любопытную голову, которая то скрывалась, то снова выглядывала по мѣрѣ того, какъ судно то приближалось къ острову, то удалялось отъ него.
Малтрана не мотъ усидѣть спокойно въ зимнемъ саду, гдѣ онъ пилъ кофе съ Фернандо. На пароходѣ совершалось что-то необычайное, а его тамъ не было.
-- Не пойти-ли намъ посмотрѣть на пассажировъ третьяго класса? Это, должно быть, очень интересно.
Они спустились двумя этажами ниже на кормовую палубу, около фокъ-мачты. Подъ большимъ навѣсомъ, затѣнявшимъ эту свободную площадку, тѣснилась большая толпа, отъ которой сильно пахло потомъ. Судовой врачъ и нѣсколько фельдшеровъ въ бѣлыхъ халатахъ стояли посреди площадки у стола съ разными стклянками. Эмигранты проходили безконечною вереницею подъ звуки музыки, подставляя обнаженныя руки подъ ланцетъ врача. Старшій офицеръ съ нѣсколькими помощниками изъ членовъ комиссаріата устанавливалъ очередь, слѣдя за тѣмъ,чтобы эмигранты засучивали рукава на одной рукѣ и держали на готовъ свои билеты въ другой рукѣ.
Прививка оспы служила одновременно переписью пассажировъ. Отъ Тенерифа, послѣдней остановки въ старомъ свѣтѣ, начиналось длинное путешествіе. Никто не садился больше на пароходъ до самой Америки, и комиссаріату надо было провѣрить число пассажировъ на пароходѣ. Матросы сновали по всему трюму и по темнымъ корридорамъ и заглядывали въ самые темные уголки, ища, не спрятался-ли кто-нибудь, и подталкивая строптивыхъ пассажировъ, желавшихъ избѣжать прививки оспы и провѣрки билетовъ.
Нѣмецкіе офицеры давали ежеминутно приказанія одному служащему комиссаріата, полному человѣку съ сѣдыми усами, который говорилъ на нѣсколькихъ языкахъ, переходя съ необычайною легкостью отъ одного къ другому. Малтрана. любезно раскланялся съ нимъ.-- Это донъ Кармело, нашъ соотечественникъ,-- сказалъ онъ Охедѣ.-- Онъ говоритъ на всѣхъ европейскихъ языкахъ и даже по-арабски и, кажется, немного по-японски. И несмотря на всю эту ученость, онъ получаетъ за свой трудъ сущіе пустяки; одно только доставляетъ ему удовольствіе: это то, что онъ носитъ форменную фуражку, и его называютъ офицеромъ. Я хожу каждый день въ его каюту, гдѣ горитъ свѣтъ даже днемъ, и мы бесѣдуемъ по-дружески о томъ, что происходить на суднѣ. Что это за человѣкъ! Онъ изучилъ всѣ эти языки самостоятельно въ Малагѣ, шатаясь въ порту съ парохода на пароходъ и говоря каждому скучающему матросу: "Ну-ка, пріятель, покалякаемъ малость на вашемъ языкѣ".
Пока Исидро разсказывалъ о женѣ и дѣтяхъ своего новаго друга, уроженцахъ Андалузіи, переселившихся въ Гамбургъ, и о его тяжеломъ матеріальномъ положеніи, донъ Кармело закричалъ громко съ чисто андалузскимъ выговоромъ:
-- Каждый чтобъ держалъ билетъ наготовѣ и чтобъ ясно было видно!
Онъ повторялъ затѣмъ свое распоряженіе на итальянскомъ, французскомъ, португальскомъ и арабскомъ языкахъ.
Мужчины прошли уже всѣ, и передъ столомъ тянулись теперь длинною вереницею женщины съ ребятишками. Передъ врачомъ обнажались крупныя бѣлыя руки крѣпкаго сѣвернаго сложенія, жирныя, пухлыя руки и округлыя съ янтарнымъ отливомъ, точно у женщинъ на картинахъ Тиціана, но со слоемъ грязи въ верхней части ихъ.
Малтрана объяснялъ другу порядокъ распредѣленія эмигрантовъ. Носъ парохода былъ отведенъ для "латинскихъ" народовъ: испанцевъ, итальянцевъ, португальцевъ, французовъ, арабовъ, южныхъ евреевъ и даже египтянъ. Никто не могъ собственно опредѣлить, почему всѣ эти послѣдніе тоже относятся къ латинскимъ народамъ, но такъ распредѣлилъ ужъ пассажировъ комиссаріатъ. На кормѣ жили въ кучѣ другія народности: нѣмцы, русскіе и евреи, особенно много евреевъ изъ самыхъ разнообразныхъ мѣстностей: Польши, Галиціи, Россіи и балканскихъ государствъ. Они ѣли только мясо, освященное гамбургскими раввинами.
Веселые латиняне пользовались исключительнымъ рравомъ пить вино за обѣдомъ два раза въ недѣлю и получать утромъ шоколадъ вмѣсто обычнаго кофе тоже два раза въ недѣлю.
Громкій голосъ дона Кармело перебилъ въ это время разсказъ Малтраны..
-- Чортъ побери! А я-то ужъ дивился, что мы ѣдемъ безъ пріятныхъ сюрпризовъ! Видно, нельзя никакъ избавиться отъ этого народа.
Онъ обмѣнялся нѣсколькими словами по-нѣмецки со старшимъ офицеромъ и крикнулъ лакеямъ-испанцамъ, прислуживавшимъ въ третьемъ классѣ:
-- Ну-ка, приведите намъ сюда этихъ молодцовъ!
Изъ толпы вышли впередъ шесть молодыхъ парней съ непокрытой головой, въ лохмотьяхъ и рваныхъ башмакахъ.
-- Такъ у васъ значитъ нѣтъ билетовъ, и вы забрались сюда зайцами, какъ-будто это общественное зданіе?.. И вы воображаете, что это такъ и останется? Ты вотъ, откуда ты родомъ?
Шесть зайцевъ стали отвѣчать на вопросы дона Кармело. Одинъ былъ изъ Тенерифа, а остальные изъ Андалузіи и Галиціи. Они забрались тайкомъ на разныя суда, выбросившія ихъ на берегъ на Канарскихъ островахъ. Потомъ имъ снова пришлось искать убѣжища въ трюмахъ другихъ судовъ... Такимъ образомъ они надѣялись добраться до своей цѣли. Всѣ шестеро мечтали доѣхать до Буэносъ-Айреса и стояли, подобно животнымъ, покорно понуривъ головы въ ожиданіи заслуженныхъ ударовъ и довольствуясь тѣмъ, что тяжелое положеніе дастъ имъ возможность добиться своей цѣли.
Донъ Кармело переговорилъ тихимъ голосомъ со старшимъ офицеромъ.
-- Ладно,-- сказалъ онъ торжественно:-- такъ какъ здѣсь не позволяется никому ѣздить безъ билета, и пароходъ не можетъ вернуться изъ-за васъ однихъ, вы сами вернетесь въ Тенерифъ вплавь. Островъ отсюда недалеко.
И онъ указалъ на островъ, виднѣвшійся вдали. Офицеръ безстрастно поглаживалъ свою русую бородку въ то время, какъ донъ Кармело переводилъ его распоряженіе. Женщины широко раскрывали глаза отъ ужаса и удивленія.
-- Спустите лѣстницу, чтобы имъ было удобнѣе спрыгнуть,-- распорядился донъ Кармело.
Лакеи исполнили его приказаніе и спустили съ борта небольшую лѣстницу, а донъ Кармело повторилъ приказаніе:
-- Ну-ка, ребята, прыгъ въ воду! Выкупаетесь немного, больше ничего!
Старшіе зайцы выступили впередъ, понуривъ голову и не зная, вѣрить имъ или нѣтъ, но сомнѣваясь, чтобы все было шуткой, такъ какъ они насмотрѣлись немало жестокостей и грубостей на судахъ, служившихъ имъ до сихъ поръ убѣжищемъ. Одинъ изъ зайцевъ, почти ребенокъ, заглянулъ черезъ бортъ, измѣряя испуганными глазами огромное разстояніе между пароходомъ и берегомъ.
-- Я не хочу, я не хочу умирать!.. Я хочу доѣхать до Буэносъ-Айреса. Мать моя!.. Матушка!
И онъ бросился на полъ съ громкими стонами, отталкивая ногами всѣхъ, подходившихъ къ нему. Изъ толпы женщинъ послышались вздохи и возгласы. Донъ Кармело взглянулъ на старшаго офицера, который продолжалъ спокойно поглаживать свою бородку.
-- Ладно, ребята, отложимъ до вечера. Тогда поплывете домой. А пока пусть привьютъ вамъ оспу, да пойдите пообѣдайте... Да дайте сюда нѣсколько паръ старыхъ штановъ для этихъ добрыхъ молодцовъ. Нечего имъ показывать всей публикѣ свои неприличныя мѣста. Такъ рѣшено, ребята, вечеромъ поплывете.
Зайцы сразу успокоились и ушли съ матросами, принимая отъ нихъ пинки съ покорною благодарностью.
-- Надо быть энергичными съ такими людьми,-- сказалъ донъ Кармело обоимъ пріятелямъ.-- Иначе весь пароходъ будетъ полонъ безбилетныхъ. Четверо пойдутъ къ машинамъ; въ кочегарахъ всегда есть недостатокъ. А двое младшихъ помогутъ держать палубу въ чистотѣ. Мы могли-бы высадить ихъ въ Ріо-Жанейро, но капитанъ -- добрый человѣкъ и навѣрно довезетъ ихъ до Буэносъ-Айреса. Негодяи все-таки добьются своего.
Музыка продолжала играть, и передъ бѣлыми халатами снова потянулась процессія обнаженныхъ рукъ.
Этотъ небольшой эпизодъ произвелъ на Охеду очень сильное впечатлѣніе. Въ ушахъ его все еще звучали стоны молодого зайца, бившагося, въ отчаяніи на полу. "Я не хочу умирать!.. Я хочу ѣхать въ Буэносъ-Айресъ!.." Этотъ бродяга жилъ такою-же иллюзіею, какъ онъ и почти всѣ пассажиры верхнихъ этажей. Ночуя въ порту среди тюковъ и бочекъ, онъ тоже видѣлъ крылатую богиню безъ головы, и сердце его обольщалось надеждою... Буэносъ-Айресъ! Какою мощью вѣяло отъ этого названія, которое побуждало несчастныхъ людей бѣжать, словно голодныя крысы, и скрываться въ трюмахъ судовъ!..
-- Послѣ этихъ будутъ прививать оспу пассажирамъ съ кормы. Эти будутъ грязнѣе и противнѣе "латинянъ", съ длинными волосами и въ овчинныхъ тулупахъ. Тамъ наверху намъ будетъ лучше.
Они поднялись на самую верхнюю, "шлюпочную" палубу и усѣлись подъ навѣсомъ отдохнуть среди широкой лазури, залитой яркимъ свѣтомъ. Малтрана поздоровался съ одной дамой, которая читала, полулежа въ большомъ креслѣ и высунувъ изъ подъ пышной юбки ноги въ бѣлыхъ шелковыхъ чулкахъ и туфляхъ съ высокими каблуками. Малтрана подтолкнулъ друга подъ локоть, и Фернандо окинулъ взоромъ ея темнорусые волосы, закрученные въ высокую прическу, свѣтлые глаза, оторвавшіеся на мгновеніе отъ книги, чтобы взглянуть на сосѣдей пристально-спокойно, и на бѣлую шею, слегка позолоченную солнцемъ и морскимъ воздухомъ.
-- Это та дама-янки, что сидитъ въ столовой недалеко отъ насъ, -- прошепталъ Исидро.-- Она не разговариваетъ почти ни съ кѣмъ, и раскланивается только съ нѣсколькими старыми дамами, избѣгая знакомства съ остальными. Я -- единственный изъ мужчинъ, съ которымъ она здоровается по утрамъ, но. когда я затовариваю съ нею, она дѣлаетъ видъ, что не понимаетъ... Судя по внѣшности, у нея долженъ быть веселый, мужской характеръ. Она, очевидно, очень пріятна въ обществѣ. Поглядите только, какъ очаровательно она улыбается! Какія прелестныя ямочки образуются тогда у нея на щекахъ! Но до сихъ поръ у пассажировъ нѣтъ довѣрія другъ къ другу. Можно подумать, что мы всѣ здѣсь въ гостяхъ.
Они усѣлись въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ американки, и она снова опустила глаза на книгу, повернувшись къ нимъ спиною, чтобы не обращать на нихъ вниманія.
Передъ ними разстилалась ровная, широкая лазурь океана, а вдали, за кормою, виднѣлось на горизонтѣ сѣрое, пирамидальное облако -- островъ, оставленный позади. Кругомъ царило полнѣйшее спокойствіе. Вечернее солнце заливало весь западъ своими ослѣпительными лучами.
IV.
Стоя передъ пюпитрами съ чисто-военною выправкою, музыканты заиграли торжественный маршъ, подъ звуки котораго пассажиры входили въ столовую. Мужчины были во фракахъ или смокингахъ. Нѣкоторые останавливались у двери, чтобы видѣть дамъ, выходившихъ изъ самыхъ дорогихъ каютъ, шурша тонкими юбками.
У входа въ столовую красовался большой плакатъ, съ изображеніемъ танцующей пары и надписью на испанскомъ и нѣмецкомъ языкахъ: "Сегодня вечеромъ танцы". Это извѣстіе обрадовало пассажировъ, точно школьниковъ, выпущенныхъ на свободу. "Сегодня вечеромъ танцы" повторяли даже серьезные люди, словно это обѣщало имъ безграничное таинственное наслажденіе.
Въ теченіе дня на главной палубѣ завязалась дружба среди нѣсколькихъ группъ пассажировъ. Молодыя дѣвушки, никогда не видавшіяся до сихъ поръ, собирались кучками, разговаривая на разныхъ языкахъ. Нѣкоторыя ходили, обнявшись за талію, какъ школьницы, и переходили на ты. считая свою дружбу вѣчною. Мамаши тоже улыбались другъ другу и собирались въ кучки, разговаривая о семейныхъ дѣлахъ. Повсюду замѣчалось сближеніе публики, какъ-будто всѣ признали себя взаимно дальними родственниками. Настоящее путешествіе начинаюсь только теперь. Никакой притокъ чужихъ людей не мотъ нарушить покоя этого пловучаго монастыря, и всѣ почувствовали себя неожиданно связанными узами братства. До Ріо-Жанейро, ближайшей остановки парохода, оставалось десять дней совмѣстной жизни. Надо было заполнить этотъ промежутокъ времени развлеченіями и дружбою съ новыми лицами.
Между колоннами столовой красовались флаги разныхъ національностей. Стѣны были украшены гирляндами искусственныхъ розъ и разноцвѣтными электрическими лампами. Въ концѣ столовой возвышался на колонкѣ, окруженной растеніями, большой гипсовый бюстъ германскаго кайзера, съ надменно торчащими, величественными усами. На столахъ стояли у каждаго прибора маленькіе флажки разныхъ національностей..
Передъ подачей перваго блюда въ столовой вышло нѣсколько недоразумѣній. Нѣкоторые пассажиры отказывались сѣсть, сердито глядя на флагъ чужого государства, украшавшій ихъ приборы, и настойчиво требуя свой собственный. Они платили не меньше другихъ. Всѣ были равны на пароходѣ, и ихъ республики были не хуже любой другой американской республики... Лакеи испуганно бѣжали за старшимъ, который являлся со смущенной улыбкой, точно старшій лакей въ модномъ ресторанѣ, извиняющійся за оплошность.
-- У насъ нѣтъ вашего флага, сеньоръ... Я въ отчаяніи, совсѣмъ въ отчаяніи... Обѣщаю вамъ позаботиться о томъ, чтобы къ слѣдующей поѣздкѣ флагъ былъ непремѣнно приготовленъ. А пока не откажите удовольствоваться аргентинскимъ... Всѣ мы ѣдемъ въ сущности въ Буэносъ-Айресъ.
И онъ замѣнялъ отвергнутый флагъ аргентинскимъ, красовавшимся у приборовъ всѣхъ пассажировъ неопредѣленной національности. Непокорные смирялись, побѣжденные, можетъ-быть, ароматомъ супа, дымившагося уже въ тарелкахъ. Лакеи сновали взадъ и впередъ, нося въ обѣихъ рукахъ металлическія ведра, изъ которыхъ торчали среди кусковъ льда горлышки бутылокъ.
Охеда и Малтрана занимали посреди столовой небольшой столикъ вмѣстѣ съ двумя другими пассажирами: старымъ докторомъ Рюбо изъ Монтевидео и однимъ сѣдымъ господиномъ, который называлъ себя французомъ и жилъ въ Парижѣ, но говорилъ по-нѣмецки такъ свободно и хорошо, что его считали на пароходѣ нѣмцемъ и поставили у его прибора флагъ германской имперіи. Онъ ѣздилъ въ Америку каждый годъ, снабжая тамошнихъ ювелировъ драгоцѣнными камнями и вывозя оттуда въ Европу перья и мѣха. Ему очень хотѣлось найти на пароходѣ партнеровъ для игры въ "бриджъ", и онъ крайне огорчился, увидя, что въ курительной комнатѣ играютъ только въ "покеръ". Садясь за столъ, этотъ сеньоръ Мюнстеръ неизмѣнно спрашивалъ каждый день своихъ сосѣдей на ломаномъ испанскомъ языкѣ:
-- Но неужели никто изъ васъ дѣйствительно не играетъ въ "бриджъ"?
Исидро воспользовался обѣденнымъ временемъ, чтобы показать Охедѣ тѣхъ пассажировъ, которыхъ онъ называлъ ему раньше, торжественно величая ихъ "своими пріятелями".
-- Сегодня всѣ въ сборѣ. Видно, что океанъ спокоенъ. Поглядите на средній столъ, самый большой во всей столовой. Его занимаетъ докторъ Зурига со своей семьей -- четырнадцать персонъ. Это человѣкъ здраваго смысла; онъ знаетъ во всемъ толкъ, какъ никто другой. А вонъ тамъ епископъ, окруженный своими поклонниками-таранами. Его заставили облачиться въ шелковую рясу съ краснымъ поясомъ. Поглядите, какъ сіяетъ его крестъ. Очевидно, вся семья принимала участіе въ чисткѣ его...-- Малтрана помолчалъ немного и продолжалъ потомъ: -- Вонъ входитъ запоздавшая дама, такая высокая и красивая. Она изъ Чили. Поглядите, какая у нея шея, какая царственная походка, какіе брильянты! Но на нее нельзя возлагать никакихъ надеждъ. Бородатый красавецъ въ два метра ростомъ, что наступаетъ ей сзади на шлейфъ, ея мужъ. Онъ смущается и краснѣетъ, когда говоритъ съ чужими, но у него мускулы, какъ у борца, и его лучше остерегаться... Эти три красивыя дамы съ большими черными глазами -- родомъ изъ Уругвая. Взгляните на ихъ руки, другъ Охеда! Какія онѣ бѣлыя и мясистыя! Это женщины съ картинъ Тиціана, только съ черными волосами. Тамъ, позади, сидятъ отдѣльными группами аргентинки. Онѣ изящны и элегантны, какъ модныя картинки парижскихъ журналовъ, но менѣе... воздушны и лучше упитаны, какъ дочери молодого народа... А сколько блондинокъ сидитъ за другими столами! Это все подруги жизни нѣмцевъ, разбросанныхъ по Америкѣ. Онѣ возвращаются изъ Европы домой мыть тарелки на кухнѣ и копить деньги.-- Онъ лукаво улыбнулся, указывая на столъ у самаго входа.-- А тамъ вонъ собрана вся подозрительная публика: французскія кокотки, одѣтыя очень скромно, чтобы не привлекать вниманія публики, и наша соотечественница Кончита изъ Мадрида. Бѣдняжка сидитъ совсѣмъ серьезно, и молчитъ, такъ какъ можетъ объясняться съ сосѣдками только мимикою. Иногда она оборачивается назадъ поговорить съ дономъ Хосе, испанскимъ священникомъ, сидящимъ за сосѣднимъ столомъ. Среди этого женскаго стада сидитъ нѣсколько молодыхъ нѣмцевъ-коммиссіонеровъ, очень скромныхъ, конфузливыхъ людей, что не мѣшаетъ имъ храбро разъѣзжать по Америкѣ на мулахъ и лодкахъ и распространять тамъ нѣмецкіе товары изъ Берлина и Гамбурга.
-- Какъ интересенъ, однако, типъ нѣмецкаго коммиссіонера!-- сказалъ Охеда.-- Возможно, что со временемъ найдется поэтъ, который воспоетъ его въ стихахъ, подобно средневѣковымъ рыцарямъ, которые разъѣзжали по всему свѣту, разнося славу о своихъ дамахъ. Только теперь дамы -- это промышленность, а слава ихъ -- это списки заказовъ. Какъ только появляется гдѣ-нибудь на земномъ шарѣ крошечное поселеніе, гдѣ люди ведутъ борьбу съ непроходимыми лѣсами, болотами, лихорадками и дикими животными, такъ появляется тамъ немедленно и нѣмецкій комиссіонеръ со своимъ товаромъ. И чтобы не терять времени, онъ учится по дорогѣ болтать на мѣстномъ языкѣ.
-- Да, ужъ, изводятъ меня эти нѣмцы!-- воскликнулъ Малтрана.-- Вѣчно пристаютъ ко мнѣ, чтобы не платить за правильные уроки. Они сходили на берегъ въ Тенерифѣ исключительно для покупки испанскихъ книгъ и сидятъ за ними часами, повторяя немногочисленные уроки, взятые въ Берлинѣ. Когда у нихъ возникаетъ какое-нибудь сомнѣніе, они гоняются за мною по всему пароходу или эксплоатируютъ грамматическія познанія фрейлейнъ Кончить!... Это замѣчательно упорный народъ, не знающій усталости. Ихъ скромные успѣхи принесутъ родинѣ больше пользы, чѣмъ побѣды фельдмаршаловъ на полѣ сраженія. Въ концѣ концовъ окажется, что мы, испанцы, открыли новый материкъ на пользу купцовъ Гамбурга и Берлина.
Исидро прервалъ свою болтовню, чтобы взглянуть на новое блюдо, поставленное лакеемъ передъ нимъ. Но черезъ нѣсколько мгновеній его взоръ обратился на сосѣдній столъ, занятый только одною дамою.
-- Поглядите на нашу сосѣдку янки. Какая красивая баба! Она, пожалуй, элегантнѣе всѣхъ. Какое чудное у нея декольте и какіе роскошные волосы, не то бѣлокурые, не то пепельные!.. Увѣряю васъ, другъ мой, она тоже поглядывала на васъ много разъ, но только осторожно, искоса. Вы несомнѣнно очень интересуете ее. Сегодня послѣ чаю я разговаривалъ немного съ нею. Она. понимаетъ немного по-французски и по-испански, я-же совсѣмъ не знаю по-англійски. Но въ концѣ концовъ мы все-таки поняли другъ друга. Она спросила меня осторожно про васъ, и я сказалъ, что вы -- великій поэтъ и выдающійся человѣкъ, очень богаты, ѣдете въ Америку только для удовольствія и оставили въ Мадридѣ нѣсколькихъ дамъ, которыя умираютъ съ тоски по васъ.-- Фернандо сдѣлалъ жестъ возмущенія.-- Не сердитесь, Охеда. Подобныя росказни не повредятъ вамъ, а только поднимутъ вашъ престижъ. Повѣрьте, я знаю жизнь. Васъ, можетъ-быть, не интересуетъ эта дама? Все равно, всегда полезно стоять высоко въ глазахъ женщины. Ну, ну, полно, не сердитесь. Выпейте-ка шампанскаго.
И онъ наполнилъ стаканъ Охеды послѣ краткаго спора, прошедшаго незамѣченнымъ для ихъ сосѣдей. Говоръ, дѣлавшійся все громче и громче, заглушалъ звуки музыки, доносившіеся изъ комнаты передъ столовой..
Малтрана продолжалъ говорить, чтобы разсѣять дурное настроеніе друга.
-- Эти супруги, что обѣдаютъ тамъ дальше,-- тоже американцы. Ихъ зовутъ Лоу. Онъ жилъ въ Японіи, Китаѣ, Австраліи, Капштадтѣ, а здѣсь на пароходѣ проводитъ все время въ гимнастическомъ залѣ, одѣтый въ какую-то странную полосатую куртку. Жена его распѣваетъ итальянскіе романсы и только и ждетъ, чтобы ее попросили усладить публику пѣніемъ. Миссисъ Поуеръ -- такъ зовутъ нашу сосѣдку -- ведетъ знакомство только съ ними, держится вдали отъ всѣхъ и раскланивается еще лишь съ нѣсколькими почтенными дамами... И тѣмъ не менѣе она знаетъ еще лучше меня имена, и соціальное положеніе почти всѣхъ пассажировъ. Ловкая баба, нечего сказать!
Затѣмъ Малтрана перевелъ глаза дальше и сдѣлалъ гримасу, какъ будто боялся чего-то.
-- А вонъ тамъ сидитъ таинственный человѣкъ, мой сосѣдъ по каютѣ, про котораго я уже разсказывалъ вамъ. Онъ одѣтъ всегда въ трауръ, чисто выбритъ, не разговариваетъ ни съ кѣмъ... Какъ вы думаете, кто это можетъ быть? Когда я заговариваю съ нимъ по-французски -- это, кажется, его родной языкъ -- онъ отвѣчаетъ мнѣ вѣжливо, даже черезчуръ вѣжливо, и сейчасъ-же удаляется, какъ-будто между нами существуетъ пропасть въ соціальномъ положеніи, не допускающая никакой фамильярности. Судя по его бритой физіономіи, это можетъ быть одинаково чиновникъ, актеръ, священникъ или дворецкій изъ большого дома... Меня очень интересуетъ также таинственная каюта между имъ и мною, запертая всегда на ключъ, причемъ онъ носитъ ключъ всегда съ собою. Разъ въ день онъ открываетъ дверь, заглядываетъ туда и снова уходитъ. Я часто прислушиваюсь по ночамъ и заглядываю днемъ изъ корридора въ замочную скважину, но не вижу и не слышу ничего. Странное дѣло, кто это можетъ быть. Тутъ пахнетъ Шерлокомъ Холмсомъ. Увидите, этотъ человѣкъ поднесетъ намъ какой-нибудь сюрпризъ.
Лакеи обносили уже мороженымъ, когда послышался громкій звонъ ложки о стаканъ. Въ столовой раздались свистъ и легкое шиканье для водворенія тишины. Всѣ головы обернулись въ одну сторону.
-- Другъ Нептунъ будетъ говорить рѣчь,-- сказалъ Исидро.
Нептунъ былъ капитанъ парохода, здоровенный человѣкъ съ туловищемъ Геркулеса на короткихъ ногахъ. Длинная, золотая съ просѣдью борода покрывала часть его груди, а посреди этого потока волосъ играла постоянно добродушная, почти дѣтская улыбка. Одѣтый въ синій сюртукъ съ золотыми галунами, онъ стоялъ, поглаживая длинную бороду и медленно произнося слова своей торжественной рѣчи. Большая часть публики не понимала это словъ, но не спускала съ него глазъ.
-- Онъ, кажется, недурно говоритъ,-- прошепталъ Малтрана.-- Сейчасъ онъ упомянулъ о германскомъ императорѣ... Я слышалъ два раза слово кайзеръ, это мнѣ понятно... Какой замѣчательный народъ эти нѣмцы! Похоже на то, что капитановъ нѣмецкихъ пароходовъ обучаютъ въ Гамбургѣ ораторскому искусству, а кромѣ того танцамъ. При отсутствіи подобныхъ знаній пароходное общество не поручаетъ имъ своихъ судовъ. Такъ же и музыканты изъ здѣшняго оркестра. По утрамъ они готовятъ ванны и моютъ плевательницы, передъ завтракомъ играютъ на духовыхъ инструментахъ, а вечеромъ на струнныхъ, и получаютъ за все гроши. Ну, кто можетъ конкурировать съ такимъ народомъ? Но отчего пришли нѣмцы въ такой бѣшеный восторгъ, Фернандо? Что говоритъ сейчасъ нашъ другъ Нептунъ?
-- Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt.
-- А это что значитъ?
-- Германія выше всего, превыше всего въ мірѣ.
Капитанъ поднялъ бокалъ въ знакъ окончанія своей рѣчи, и всѣ мужчины и дамы, понявшіе его, тоже немедленно встали и подняли свои бокалы.-- Hoch!-- крикнулъ Нептунъ, и публика отвѣтила ему съ механическою равномѣрностью, какъ полкъ отвѣчаетъ на голосъ своего командира.-- Hoch!-- повторилъ капитанъ, но на этотъ разъ пассажирамъ было уже смѣшно, и они отвѣтили съ веселымъ диссонансомъ. Третій-же возгласъ Hoch! вызвалъ всеобщій хохотъ, и многіе повторили чуждое имъ слово, сдѣлавъ себѣ изъ этого забаву.
Воинственный ревъ мѣдныхъ трубъ возвѣстилъ объ окончаніи тоста, и лакеи принялись быстро обносить блюдами.
-- Больше ничего не дадутъ,-- сказалъ Малтрана послѣ дессерта.-- Пойдемте въ зимній садъ пить кофе.
Оба друга заняли столикъ около входной двери, откуда видны были поднимавшіеся изъ столовой пассажиры. Мимо нихъ прошли старшіе сыновья доктора Зуриты съ другими молодыми аргентинцами. Затѣмъ послышался женскій визгливый смѣхъ, въ которомъ ясно звучало желаніе привлечь вниманіе окружающихъ. По лѣстницѣ поднималась дѣвушка въ платьѣ цвѣта крови, а за ея величественно распущеннымъ шлейфомъ торопливо слѣдовало нѣсколько мужчинъ во фракахъ.
-- Нелида, наша пріятельница Нелида, со свитою поклонниковъ,-- сказалъ Малтрана.-- Въ ея свитѣ есть представители всѣхъ національностей здѣсь на пароходѣ. Только насъ не достаетъ. Но я увѣренъ, что если вы не пойдете къ ней, она придетъ къ вамъ.
Нелида заняла одинъ столикъ и поклонники сейчасъ-же окружили ее. Она болтала съ ними по-нѣмецки, по-англійски, по-французски и по-испански, сунувъ въ ротъ незажженую папиросу. Одинъ изъ ухаживателей наклонился къ ней, предлагая спичку.
-- Этого господина называютъ здѣсь "барономъ",-- сказалъ Малтрана.-- Онъ бельгіецъ родомъ и такъ-же кичится своей красотою, какъ дѣвчонки, получившія на конкурсѣ призъ за красоту. Въ настоящее время ему отдается предпочтеніе передъ остальными.
-- Нелида, Нелида!-- закричалъ женскій голосъ. Это была мамаша. останавливавшая дочь за нарушеніе приличій. Какія-нибудь артистки могли еще курить, но отнюдь не барышня, ѣхавшая съ родителями. Однако, Нелида отвѣтила равнодушно: "Что?" и продолжала курить, пожавъ плечами. Мать отвернулась, покорно сложила руки на животѣ и застыла въ неподвижности рядомъ съ мужемъ.
-- Этотъ папаша великолѣпенъ,-- сказалъ Исидро.-- Поглядите, какой у него патріархальный видъ, какая величественная сѣдая борода, и какъ кротко онъ говоритъ и какъ внимательно слушаетъ. Онъ уже два раза объявлялъ себя банкротомъ; но въ Америкѣ быстро забываютъ подобныя вещи, и похоже на то, что онъ ѣдетъ теперь возобновить прежнія дѣла послѣ четырнадцатилѣтняго пребыванія въ Европѣ. Кажется, у него есть какія-то копи на сѣверѣ Аргентинской республики или въ Боливіи. Иногда, онъ вспоминаетъ о существованіи дочери и добродушно ласкаетъ ее, либо жена обращаетъ его вниманіе на поведеніе Нелиды. Сама она родилась и выросла въ одной изъ Тихоокеанскихъ республикъ и приходитъ въ ужасъ отъ манеръ дочери, которая вышла вся въ отца и относится свысока къ мулаткѣ, выносившей ее въ своемъ чревѣ. А отецъ нѣжно обнимаетъ тогда Нелиду. "Бѣдняжка моя! Отсталые люди не умѣютъ воспитывать современныхъ дѣвушекъ. Это просто невѣжество южно-американцевъ!" И Нелида тоже вспоминаетъ тогда, что у нея есть отецъ и шепчетъ съ благодарностью: "Папа, папочка!" Это самая интересная семья на всемъ пароходѣ. Еще тамъ есть одинъ интересный типъ, тѣлохранитель Нелиды.
И онъ указалъ на очень смуглаго мальчика, сидѣвшаго среди поклонниковъ Нелиды.
-- Это младшій братъ, единственный изъ дѣтей, похожій на мать. Онъ сопровождаетъ Нелиду повсюду, и она терпитъ его присутствіе, такъ какъ оно даетъ ей возможность находиться въ обществѣ мужчинъ. Мальчикъ -- полуидіотъ, страдаетъ падучей и заикается. Когда ей желательно остаться одной, она посылаетъ его въ каюту, принести что-нибудь, но мальчикъ отказывается, помня приказаніе мамаши. Тогда поклонники сестрицы угощаютъ его шампанскимъ и хорошими сигарами, и онъ уходитъ, натыкаясь иногда на мамашу, которая бранитъ его за непослушаніе.
Охеда, зантересованный разсказомъ друга, внимательно разглядывалъ Нелиду.
-- Братъ и сестра ненавидятъ другъ друга, какъ люди разныхъ расъ, и часто даже дерутся. Мальчикъ злится тогда и грозитъ разсказать все старшему брату, единственному разумному человѣку въ семьѣ. Нелида блѣднѣетъ отъ страха, когда говоритъ про него. Видно, что этотъ житель пампасовъ держится иныхъ взглядовъ на воспитаніе современной дѣвушки, чѣмъ отецъ, и рѣшаетъ вопросы чести палкой. Но страхъ Нелиды проходитъ, какъ только ее окружаютъ мужчины. Она проводитъ тогда по губамъ своимъ кошачьимъ языкомъ и готова, броситься даже на брата, мстителя за поруганную честь.
Нелида допила свой кофе и встала, зажигая вторую сигару. Группа ухаживателей поднялась вслѣдъ за нею, и они вышли на палубу погулять до танцевъ. Братъ ея хотѣлъ было остаться съ матерью, но та возмутилась.
-- Ступай-же за Нелидой, дуракъ этакій. Чего ты здѣсь толчешься? Не спускай съ нея глазъ.
Съ этимъ мальчикомъ, похожимъ на нее тѣломъ и душою, она держала себя очень властно, и заставляя его ходить неотступно по пятамъ сестры.
Охеда тоже отправился на палубу. Ночь стояла теплая. Ни малѣйшее движеніе, воздуха не нарушало гармоніи дамскихъ причесокъ. Фернанде скоро надоѣло бродить между группами гуляющихъ, и онъ отправился на корму и оперся о перила. Передъ нимъ разстилалась тихая даль южнаго океана, спавшаго безмятежно, точно безбрежное озеро.
Онъ былъ печаленъ и къ грусти его примѣшивалось чувство зависти и досады. Со времени послѣднихъ остановокъ на пароходѣ появилось новое существо. Но это была уже.не надежда съ крыльями и безъ головы. Существо это забралось въ самыя нѣдра парохода и, какъ только онъ вышелъ въ открытое море, вылѣзло осторожно на свѣтъ Божій и принялось разглядывать своихъ спутниковъ, группируя ихъ парами по своему вкусу и толкая другъ другу въ объятія. На пароходѣ создалась новая атмосфера. Женскіе глаза находили неожиданно что-то привлекательное въ мужчинахъ, на которыхъ онѣ смотрѣли наканунѣ съ отвращеніемъ или равнодушіемъ. Сами женщины повышались въ цѣнѣ, выглядя все обаятельнѣе съ каждымъ закатомъ солнца. Охеда зналъ это невидимое, шаловливое созданіе, вызвавшіе революцію на пароходѣ, и оно прекрасно знало его съ прежнихъ временъ. Но теперь у нихъ не было ничего общаго. Оно могло затронуть его своими безпокойными крыльями, но должно было оставить его въ покоѣ, какъ только узнаетъ стараго знакомаго. И эта увѣренность, что онъ останется въ сторонѣ отъ всякихъ любовныхъ отношеній, которыя должны непремѣнно развиться посреди океана, наполняло сердце Фернандо горечью. Онъ предпринялъ эту поѣздку изъ любви къ Тери и долженъ былъ смотрѣть на чужое блаженство, какъ отшельники въ пустынѣ смотрятъ на розовое, обнаженное тѣло -- искушеніе діавола. О, если-бы онъ могъ увидать въ дѣйствительности чудный образъ, слегка поблекшій въ его памяти! И изъ груди его вырвался подавленный стонъ, и онъ воскликнулъ мысленно: "О, Тери, радость жизни моей!" Легкій кашель заставилъ его обернуться. Подлѣ него стояла, тоже опершись на перила, миссисъ Поуеръ, это сосѣдка по столовой. Голубой тюль покрывалъ ея декольтэ. Она поднесла къ губамъ папиросу и изо рта ея вырвалась струйка дыму, заигравшая подъ электрическимъ свѣтомъ цвѣтами радуги прежде, чѣмъ исчезнуть во мракѣ.
Появленіе ея произвело на Охеду непріятное впечатлѣніе, какъ на человѣка, внезапно очнувшагося отъ чуднаго сна. Онъ ненавидѣлъ эту красивую женщину за ея мужской пошибъ и не выносилъ дерзки-прямого взгляда ея свѣтлыхъ глазъ.
Ему захотѣлось было отвернуться въ сторону океана, но она не дала ему времени сдѣлать это.
-- Это луна?-- спросила она по-англійски, указывая на еле замѣтное молочное пятно на горизонтѣ.
Этотъ обмѣнъ мыслей, похожій на діалогъ въ учебникѣ новыхъ языковъ, сразу сблизилъ ихъ неожиданнымъ образомъ. Локти ихъ прикоснулись другъ къ другу, а между головами находился теперь лишь тонкій слой воздуха.
Миссисъ Поуеръ стала разспрашивать Фернандо про его друга, улыбаясь подвижности и краснорѣчію, съ которымъ Малтрана здоровался съ нею каждое утро. Какой интересный, типъ этотъ мистеръ Малтрана! Жаль, что она почти не понимаетъ его... Это непониманіе иностранныхъ языковъ создавало для нея необходимость найти друга, который говорилъ-бы по-англійски. Она разговаривала иногда со своими соотечественниками, супругами Лоу, но... и она сдѣлала надменный жестъ, выражая этимъ, что они не принадлежатъ къ ея классу общества. Отъ остальныхъ-же американцевъ она держалась въ сторонѣ. Это были все комиссіонеры, или владѣльцы скота, вообще простые люди... Затѣмъ она перешла къ другой темѣ и спросила Охеду, сколько времени онъ жилъ въ Соединенныхъ Штатахъ, но, узнавъ, что онъ не былъ тамъ никогда, не удержалась отъ возгласа изумленія. О!.. Она даже откинулась назадъ, точно ее оскорбили, Но это непріятное впечатлѣніе скоро прошло у нея.
-- All right! Вы будете учить меня по-испански, а я постараюсь исправить вашъ англійскій языкъ. Видно, что вы выучились ему въ Лондонѣ. Мы, американцы, говоримъ по-англійски лучше. Это извѣстно всему свѣту.
Увѣренная въ превосходствѣ своей родины надо всѣми другими государствами, она. предложила Фернандо дружбу такимъ-же тономъ, точно нанимала его къ себѣ въ услуженіе. Безграничная откровенность побудила ее также сказать, что она знаетъ его прошлое такъ-же. какъ прошлое всѣхъ интересующихъ ее пассажировъ.
-- Вы -- поэтъ, а во мнѣ нѣтъ ровно ничего поэтическаго... Въ отцѣ моемъ -- да; онъ былъ нѣмецъ и обожалъ все сантиментальное. Я-же родилась для веденія крупныхъ дѣлъ и помогаю мужу... О, еслибъ не я!...
И она заговорила о мужѣ съ искреннимъ восторгомъ, весьма нелестнымъ для Охеды. Мистеръ Поуеръ былъ выше его ростомъ, пользовался всеобщимъ уваженіемъ и былъ сыномъ знаменитаго, но раззоривпіатося банкира.
-- Вы -- одинъ изъ наиболѣе воспитанныхъ людей на пароходѣ, и поэтому я и разговариваю съ вами... Но вамъ очень далеко до мистера Поуеръ. Вамъ чего-то недостаетъ. У васъ галстукъ одного цвѣта, а носовой платокъ другого цвѣта. Моя родина -- единственная страна, гдѣ можно дѣйствительно назвать мужчинъ элегантными. Мистеръ Поуеръ не выйдетъ изъ дому иначе, какъ при галстукѣ, носовомъ платкѣ и носкахъ одного цвѣта. Это наименьшее, чего можно ожидать отъ уважающаго себя джентльмена.
Но Фернандо почти не слушалъ ея наставленій, излагаемыхъ научно-серьезнымъ тономъ. Имъ овладѣвало все болѣе усиливающееся опьяненіе. Ароматъ ея тѣла производилъ на него пріятное впечатлѣніе, точно далекая, знакомая музыка. Отъ американки пахло, какъ отъ Тери, не духами, а тѣмъ ароматомъ чистаго тѣла, который свойственъ всѣмъ женщинамъ, привыкшимъ къ удобной, гигіеничной жизни. О, Тери, Тери!.. Глаза его находили также сходство въ нѣжіной, слегка наклоненной впередъ шеѣ и въ бѣлыхъ рукахъ съ выпуклыми блестящими ногтями, похожими на лепестки розы.
Охеда слушалъ ея болтовню, думая о Тери и видя ее передъ собою въ покой формѣ. Онъ глядѣлъ на миссисъ Поуеръ, какъ на встрѣтившуюся на балу маску, тайну которой онъ отгадалъ, несмотря на умышленно измѣненный голосъ. Ему захотѣлось узнать ея имя, но, услыхавъ, что ее зовутъ Модъ, онъ испыталъ нѣкоторое разочарованіе. Самъ не зная почему, онъ ожидалъ другого имени, которое оправдало-бы его надежды.