Lib.ru/Классика: Бобылев Н. К.. В устьях и на море

Въ устьяхъ и въ морѣ.

(Сѣверо-каспійскія очерки).

IV.
Землепроходы.

Очертанія морей вообще и сѣверныхъ береговъ Каспійскаго моря въ особенности не представляютъ собою и подобія какой-нибудь ровной, волнистой линіи, а скорѣе ломанную. Воды каспійской котловины такъ долго, медленно и постоянно отступали передъ материкомъ, что не могло не остаться ясныхъ слѣдовъ этого отступленія, совершающагося и до сихъ поръ на глазахъ наблюдателя. Масса глухихъ степныхъ прорановъ, ериковъ, заливовъ, ильменей, цѣлыхъ внутреннихъ морей полу-прѣсныхъ, соленыхъ и соляныхъ озеръ {Объясненія въ концѣ.} изрѣзали берега моря, оставаясь неопровержимыми свидѣтелями этого отступленія. Но не самый фактъ уменьшенія водной поверхности моря важенъ здѣсь, а тѣ безчисленныя водныя убѣжища, который остались слѣдомъ его, въ большинствѣ случаевъ служа пріютомъ разнаго рода кочующей въ морѣ рыбы.

Большинство такихъ водныхъ угодій, имѣя сообщеніе съ моремъ, поросло такою густою массой камышей и сообщенія эти засто такъ сбивчивы и мелководны, что угодья эти остаются недоступными, повидимому, даже для судовъ небольшаго размѣра. Только одна бродячая мелкая рыба, временемъ, заходить туда ради удовлетворенія своихъ насущнѣйшихъ потребностей -- метанія и оплодотворенія икры и питанія, ища безопасности, тишины и свободы.

Какъ ни труденъ доступъ къ нимъ, человѣку несвойственно миновать эти блага, приправленныя, въ довершеніе всего, еще и обиліемъ рыбы.

Вотъ, люди-то, открывающіе эти маленькія Эльдорадо по разнымъ тихимъ уголкамъ сѣверо-восточной части моря, и носятъ полное народной ироніи, но мѣткое прозвище "землепроходовъ".

Всѣ такія водныя убѣжища можно раздѣлить на глухія -- стоячія, и проточныя, хотя, собственно говоря, тѣ и другія -- порожденіе одного и того же моря и питаются горько-соленою морскою водой. Вся разница только въ томъ, что воды однихъ только катаются, поднимаясь и падая вмѣстѣ съ морскимъ уровнемъ, воды же другихъ возобновляются, хотя тою же морской водою, постоянно проносимой туда или сюда, смотря по направленію вѣтра. Глухіе протоки, исчезающіе въ степи, лежатъ обыкновенно перпендикулярно къ линіи берега, проточные жъ -- параллельно, образуя проливы между берегами и островами, обнажаемыми отступающимъ моремъ; первые обыкновенно носятъ наименованіе ериковъ, вторые -- прорановъ и по преимуществу изобилуютъ рыбою.

Такіе глухіе ерика, скудно освѣжаемые только колебаніемъ морскаго уровня и нерѣдко уходящіе въ степь на протяженіи пятнадцати, двадцати верстъ, особенно во время долгихъ штилей, такъ застаиваются и насыщаются запахомъ ила и перегноя, что начинаютъ сильно отдавать сѣрнистымъ водородомъ и отбиваютъ, конечно, и рыбу. Во всякомъ случаѣ, такіе глухіе ерика кажутся недоступными только съ моря; въ самомъ же ерикѣ, разъ попадешь въ него, или хоть судномъ: такъ они промыты водой, катающейся въ одномъ руслѣ. Но и съ моря попасть въ такой ерикъ вовсе не такъ трудно, какъ это кажется съ перваго взгляда. Для этого нужно немного терпѣнія и ничего болѣе. Кромѣ того, что, при внимательномъ осмотрѣ, всегда найдется хотя едва замѣтная бороздинка, балокъ, которая проведетъ въ ерикъ. Стоитъ только подождать вѣтра съ моря чтобы доступъ въ него сдѣлался возможнымъ съ прибывшей водою. Но зачѣмъ идти туда -- вотъ вопросъ? Съ каждымъ шагомъ, вы входите въ глубь пологой ровной или покрытой, точно взволнованной буграми степи и сухими соляными озерами, выщелоченными изъ этихъ бугровъ. Живой души не встрѣтится кругомъ -- все откочевало на лѣто. Только стога накошеннаго еще зимою камыша, только кучи кизяку, наготовленнаго на топливо, да мѣста бывшихъ ауловъ и снятыхъ кибитокъ напоминаютъ о человѣке, даже водяной птицы, по безрыбью, мало встрѣтишь въ такихъ ерикахъ.

Другое дѣло проточныя морскія воды. По берегамъ моря есть множество ильменей и прорановъ, которые или питаются водами рѣкъ, особенно въ половодье, или лежатъ, какъ говорено, вдоль береговъ, за островами и, принимая начало въ морѣ, впадаютъ въ него же. Такіе прораны, иногда представляя собою цѣлыя внутреннія морца, лежатъ вдоль всѣхъ береговъ сѣверо-восточной окраины моря, начиная съ устьевъ Терека и кончая заливомъ Сары-Ташь¹). Есть гдѣ разгуляться на этомъ пространствѣ, есть гдѣ попытать счастія или сгинуть и пропасть безъ вѣсти.

Обыкновенному, солидному, рядовому рыбопромышленнику не придетъ и въ голову забраться въ такіе безлюдные, тихіе, дикіе уголки, часто кишащіе частиковою рыбою, но есть люди, которые шнырятъ, пытаютъ и кормятся тамъ.

Кому приходилось сотни верстъ колесить вдоль береговъ моря или реить вдоль ихъ, то утопая далеко за горизонтомъ моря, то упираясь въ густыя чаціи прибрежныхъ камышей, -- все равно, вела ли его любознательность Колумба или корысть Кортеса, тотъ часто встрѣчалъ нѣсколько одинокихъ мачтъ именно тамъ, гдѣ меньше всего ожидалъ ихъ видѣть. Сотни верстъ прошелъ онъ пустыннымъ берегомъ, позабылъ даже и думать о присутствіи человѣка -- и вдругъ предательскій дымокъ вьется гдѣ-нибудь въ камышахъ и нѣсколько разнокалиберныхъ мачтъ торчатъ въ голубой глубинѣ неба.

-- Что это, мачты?

-- Землепроходы, лѣниво улыбается кормщикъ.

-- Какъ, что такое?

-- Землепроходы, молъ, -- Краснояры.

Да, Краснояры, -- за ними остается это прозвище.

-----

Небольшой городокъ Красный Яръ, со своимъ высокимъ соборомъ и маленькими, чуть не деревенскими домиками, лежитъ на большомъ водномъ рукавѣ Волги, Бузадѣ, и походитъ болѣе на людное великороссійское село, нежели на уѣздный городъ.

Жители городка занимаются рыболовствомъ, отчасти садоводствомъ и, въ послѣднее время, торговлею со внутреннею киргизскою ордой. Во всякомъ случаѣ, ловецкое населеніе со своими интересами преимуществуетъ и въ городѣ, и въ уѣздѣ.

Стоитъ теплое время передъ масляницею. Послѣдній снѣгъ, котораго было немного и зимою, сбѣгаетъ, мѣстами обнажая землю, и окрестность выглядитъ какою-то пѣгою и далеко нечистоплотною. Суглинистая поверхность земли оголилась почти вся и успѣла даже провянуть мѣстами. Кое-гдѣ, въ тѣни бѣлѣетъ еще грязноватый свѣгъ, но и по немъ видны бурые глинистые слѣды и грязныя тропки.

Ледъ стоитъ еще, но грязный, изнывающій, расписанный темными присаленными дорогами, тропинками и слѣдами. Пятна красныхъ яровъ и бѣлаго снѣга видны по рѣкѣ. Вообще окрестность пѣгая и засаленная.

Въ одномъ изъ переулковъ, ведущихъ къ берегу, въ ряду другихъ, жмется небольшой деревянный домикъ въ три окна. Ворота отворены и въ нихъ слышна русская рѣчь, иногда съ сильнымъ татарскимъ акцентомъ и видны двое, сажающіе сѣть, растянутую поперегъ двора, отъ крыльца къ навѣсу. Сажаютъ одинъ русскій, другой татаринъ.

Русскій, молодой парень лѣтъ около двадцати, съ веселымъ, но не совсѣмъ открытымъ лицомъ и хитрыми смышлеными глазами, одѣтый въ стеганыхъ на ватѣ шароварахъ и фуфайкѣ изъ сѣрой нанки, казалось, о чемъ-то спрашиваетъ работающаго напротивъ татарина. Густые, волнистые, красноватые волосы прихотливыми прядями выбиваются изъ-подъ его низкой мерлушковой шапки, надѣтой на передъ; любопытные глаза ждутъ отвѣта.

Между работавшими, поперегъ двора, аршина два надъ землею, были протянуты двѣ тонкія веревки сороковику, на которыя они сажали наслаби тонкій сѣтной провязъ (полотно), одну сторону на одну веревку, другую -- на другую, такъ что посаженный провязъ, въ видѣ мѣшка, висѣлъ между прикрѣпленными къ нему веревками. Все вмѣстѣ составляло одну рыболовную сѣть. Около навѣса, съ лѣвой стороны двора, лежало нѣсколько большихъ клубковъ провязи и пучковъ сороковику.

Татаринъ, плотный, невысокій ростомъ и проворный, съ рѣзкими чертами лица и густыми черными бровями, судя по выговору и внѣшности былъ Кара-Агашь, какъ называютъ подъ Астраханью это выносливое, работящее и способное племя, которое цѣнится нанимателями вообще и ловцами въ особенности.

-- Ну?

-- Ходили, молъ, сказываю, повторилъ татаринъ.

-- Ловили тамъ, што ли?

-- Нѣту, какой ловилъ, -- вода искалъ.

-- Давно это было-то?

-- Не больна давно. Два, три годъ, чай было. Весной было.... Въ маю, такъ, можетъ.... тепла.... ай-яй, тепла было!

-- Што жъ вы обезводили што ли?

-- Безводили мало, мало.... Лодка съ города больно долга жидалъ. Идемъ на Долгій ³) воду беремъ, сказалъ лоцманъ. Мы и пошла.

-- Да ты у кого работалъ-то?

-- Тшіишиковъ Семенъ, знаешь чай?

-- Ну, вотъ тебѣ! Рази Чипчиковы-то тамъ ловили?

-- Зачѣмъ тамъ ловилъ? У Заворотъ ⁴) лежалъ; говорю, вода тащилъ.

-- Что же на Долгомъ-то, иль колодцы есть?

-- Кудукъ есть -- вода-то не больно добрый. Ледъ же тамъ есть.... Ай, яй, яй -- вотъ вода!

-- Какъ ледъ, въ маѣ-то? засмѣялся молодой парень.

-- Правду сказываю.... По островъ ходилъ, по кряжъ ходилъ же, бугра ракуша видалъ, большой бугра -- вся ракуша.... Копалъ мало дѣло -- ледъ есть. Бралъ ледъ -- вода сдѣлалъ. Ай, яй, яй... ну, вода! Ц-ц-ц.... зацокалъ татаринъ въ знакъ наслажденія.

-- Однако ты, Ахметва, хрѣновину-то не разводи, -- гололобый! Въ маѣ ледъ нашелъ.

-- Ты што, дуракъ штоль?! што знаешь?... Што лаешься, собака! вскрикнулъ удивленнымъ, но добродушнымъ голосомъ татаринъ. Когда слыхалъ вралъ я, тшортъ!

-- Да ты чего говоришь-то? Въ маѣ....

-- Маю, маю, ну! Ну, што! Сказывалъ, смекалъ себѣ такъ, въ маю было.... Што я знаю! Мулла я! горячился татаринъ.

-- Ну, ну? Какъ же въ ракушу ледъ-то угодилъ?

-- Человѣкъ тамъ былъ, онъ указалъ. Сказывалъ, весна будетъ -- ледъ идетъ, вѣтеръ же идетъ, вода претъ, -- тащитъ его на берегъ, совсѣмъ тащитъ, ракушу тоже тащитъ -- штормъ! Зароетъ совсѣмъ -- хоронить будетъ. Вѣтеръ кончаетъ -- вода прочь пойдетъ, ледъ останется, ракуша тоже останется. Со степи вѣтеръ пойдетъ, опять равуша тащитъ -- совсѣмъ зарывать будетъ. Долго лежитъ. Роетъ мало, мало -- ледъ тамъ. Самъ бралъ, вѣрно говорю, зачѣмъ зря калякать стану, добрый человѣкъ!

-- Што жъ, скоро нашли.... Долгій-то?

-- Што тутъ! Скоро нашли.... Ловца указывалъ; сказалъ, посуда тамъ зимовала. Мы машта видалъ, на нее ходили.

-- Ужли и въ маѣ посуда тамъ стояла? Гдѣ же ловили-то? Рази подъ островомъ?... а сказывали мелко тамъ.

-- Свойская стояла. Посуда въ морѣ стояла же. Тонкой сѣтка близко лежалъ. Вотъ такой, указалъ татаринъ на сажаемую сѣть.

-- Что жъ, хорошо ловили?

-- Гдѣ ловилъ? Шайтанъ какой тамъ былъ, а не лоцманъ. Татаринъ съ пренебреженіемъ махнулъ рукою. Лоцманъ! Спать туда ходилъ, добавилъ онъ съ раздраженіемъ и даже плюнулъ.

-- Рыбы, можетъ, не было?

-- Рыба была -- человѣкъ не была, серьезно пояснилъ Ахметка. Киргизъ-то ордашный ⁵), смѣется вся -- такой лоцманъ! Люди рыбу тащилъ -- онъ на берегъ сидѣлъ, рыба ушелъ -- онъ въ море ходилъ. Шайтанъ совсѣмъ.

-- Какъ же знаешь, что рыба-то была?

-- Своима глазама видалъ, человѣкъ же сказывалъ. Народъ былъ тамъ -- котельный ⁶) сѣтка ставилъ, смотрѣлъ я. Ай, яй, довольна рыбы видалъ, довольна хороша рыба. Севрюга же былъ, судакъ же былъ. Много рыбы живетъ, человѣкъ сказывалъ.

-- Какой человѣкъ?

-- Киргизъ.... нѣтъ, калмукъ онъ, слыхалъ я, съ Лагани туда бѣгалъ, слыхалъ.

-- Зачѣмъ бѣгалъ?... Бѣжалъ што ли?

-- Бѣжалъ, бѣжалъ. Зачѣмъ бѣжалъ, какъ бѣжалъ -- што знаю? Убивалъ кого што ли, Богъ знаетъ. Исламъ принималъ, киргизска дѣвка бралъ, балушка родилъ -- совсѣмъ киргизъ, мохаметанъ сталъ. Онъ сказывалъ.

-- Что же онъ, сидитъ тамъ што ли? Въ маѣ-то, небось, кочуютъ они?

-- Которые кочуютъ, -- много кочуютъ- которые не кочуютъ. Байгушь ⁷) есть, скота мало есть -- зачѣмъ въ степь пойдетъ? У моря останется, рыбу мало, мало ловитъ.

-- Что жъ они тутъ на Долгомъ и сидятъ?

-- Который на Долгомъ сидитъ, который на кряжъ ⁸) сидитъ -- вездѣ сидитъ.

-- Ну, что жъ тебѣ калмыкъ-то сказывалъ?

-- Вотъ, сказывалъ. Тащи неводъ. Одна полная рыбница рыбы беретъ -- мѣшокъ мука даешь, еще одна полная рыбница берешь -- еще мѣшокъ даешь -- вотъ!

-- Ну?! Рыба-то какая?

-- Судакъ берешь, сазанъ берешь, жерехъ берешь -- вся одна.

-- Врешь, чай?

-- Зачѣмъ врать будетъ? Кому добра будетъ? Хлѣба, чай, ашать хочетъ, добрый человѣкъ!

-- Што жъ онъ, мѣста што ли указать хотѣлъ?

-- Самъ указать будетъ, такъ говорилъ.... Пряжа ⁹) садочная тащи-ко, пожалста, спохватился Ахметъ, видя, что иглицы дометываются. Иглицы, иглицы-то ¹⁰) бери-ка.

Парень подобралъ съ земли у навѣса цѣлый пукъ деревянныхъ чистыхъ иглицъ, на которыхъ наматывается тонкая пряжа для садки и метанія сѣтей и исчезъ въ дверяхъ домика, выходившихъ на низкое крыльцо.

Наружно домикъ тѣмъ только отличался отъ обыкновенной крестьянской избы нашихъ среднихъ губерній, что былъ покрытъ тесомъ и къ нему была пристроена кухня изъ кирпича-сырца. Такимъ образомъ, домикъ дѣлился сѣнями, выходившими на крыльцо, на двѣ половины. На-право вела дверь въ лицевую, чистую половину, на-лѣво -- въ кухню.

Парень отворилъ дверь въ кухню. Въ правомъ переднемъ углу кидалась въ глаза свѣже выбѣленная русская печь, отъ которой несло тепломъ и какимъ-то съѣстнымъ запахомъ, въ лѣвомъ, увѣшанномъ иконами, помѣщался бѣлый, гладко вымытый и выскобленный столъ; по стѣнамъ шли лавки, протянувшись подъ самыми окнами на дворъ. По задней стѣнѣ, въ которой была единственная дверь, стояла широкая кровать, покрытая бѣлой кошмой и висѣли разное носильное платье и шапки.

Женщина лѣтъ трицати пяти, съ миловидностью на увядающемъ лицѣ, и дѣвочка лѣтъ 12 -- портретъ матери, углубившись въ работу, едва вскидываютъ глаза на вошедшаго, но не покидая своего дѣла. Первая стоитъ лицомъ въ окнамъ и мечетъ (вяжетъ) легкій сѣткой провязъ, задѣтый за клепень, привязанный ко гвоздю, вбитому въ простѣнкѣ. Провязъ такой же, что сажается на дворѣ. Рука ея, вооруженная иглицей, бѣгаетъ, какъ мышь, вспархиваетъ, какъ птица, за которой трудно поспѣть глазу, захлестывая ячею за ячеей на ровной полкѣ (линейкѣ), такъ что всѣ онѣ сохраняютъ одну мѣру.

-- Што тебѣ, Митя? обращается она къ вошедшему.

-- Пряжи садочной! давайте.

Митрій бросаетъ иглицы на лавку.

-- Маша, дай ему иглицы-то. Есть, чай, намотанныя? спросила она у мотавшей дочки.

-- Много, мамонька.... Вотъ, бери, обратилась дѣвочка къ Дмитрію, не переставая мотать.

Она сидитъ на кровати; мотовило, въ видѣ какого-то первобытнаго орудія каменнаго вѣка, тихо вращается передъ нею своей горизонтальной крестовиной на вертикальномъ грубомъ стоякѣ; только желѣзный гвоздь, несомнѣнно позднѣйшаго происхожденія, зачѣмъ-то попалъ въ самый центръ вращенія. Сѣрая небѣленая бичева пряжи ползетъ съ мотка на ея иглицу.

-- Ты не бери тонкой-то, -- кричитъ дѣвочка, видя, что Дмитрій беретъ пряжу безъ разбора.-- Это мамонькина. Разуй глаза-то! Рази это садочная? Ха, ха, ха, ха, ха! хохочетъ ребенокъ на оторопѣвшаго парня. Дмитрій отбираетъ пряжу и касается иглицей носика дѣвочки.

-- Востроглазая!

-- Митька!...

Парень исчезаетъ въ дверяхъ.

Проходитъ съ полчаса; мать и дочь продолжаютъ свое дѣло, тихо напѣвая. Въ дверь просовывается русая большая голова мужчины лѣтъ сорока, вѣроятно, хозяина дома.

-- Аннушка, самоварчикъ бы -- пріятели. На крылечкѣ слышенъ топотъ сапогъ.

-- Што тамъ еще? Ноги-то обтирайте, натопчете. Кто тамъ?

-- Товарищи, по дѣлу. Покалякать надо. Самоваръ-то пусть Митя, а ты.... закусочки бы.

-- Знаю ужъ.... ступай, што однихъ-то бросилъ?

-- Ноги вели обтирать -- вишь на дворѣ-то, -- не намоешься.

Голова скрывается за дверью.

Часъ спустя, въ горницѣ, на столѣ, между окнами на улицу, замолкаетъ докипавшій и уже не разъ долитой самоваръ. Четверо мужчинъ, считая и хозяина, расположились вкругъ стола, на которомъ, кромѣ чайнаго прибора, торчитъ графинъ съ водкою и двѣ налитыя рюмки; соленой огурецъ и свинина нарѣзаны на тарелкѣ. Хозяйка моетъ и перетираетъ чашки. Митя стоитъ, привалившись съ притолокѣ.

Чистая половина, гдѣ собрались присутствовавшіе, состоитъ изъ трехъ небольшихъ комнатокъ, между которыми помѣстилась выбѣленая печь-голландка. Маленькая прихожая, зальца, гдѣ сидятъ гости и спальная съ лежанкой. Всѣ комнаты проходныя съ чистыми сосновыми переборками и стѣнами и отличаются тою пестротою обстановки, которая характеризуетъ эстетику нашего простонародья, ушедшаго отъ курной избы крестьянина. Сюда успѣлъ уже проникнуть мѣщанскій городской элементъ, задавившій все сельское, только кое-гдѣ, точно стыдливо выглядывавшее изъ-подъ разнокалиберной обстановки. На ловецкую среду, даже сельскую, вліяніе города такъ сильно, что вы видите его во всемъ складѣ ея жизни. Всѣ важнѣйшія перепетіи его существованія, всѣ экономическіе его интересы -- въ городѣ, разумѣется, въ Астрахани, а не въ Красномъ Яру. Кому же можетъ быть ближе этотъ единственный рынокъ рыбныхъ товаровъ, какъ не рыбопромышленнику? Тамъ его средства къ жизни и промыслу, тамъ трата этихъ средствъ, тамъ столкновеніе съ людьми всѣхъ состояній и положеній, начиная со своего брата ловца-горожанина, да какого-нибудь барина-коммерсанта, живущаго на дворянскую ногу. Онъ наглядѣлся на всякую жизнь, потому нѣтъ ничего удивительнаго, если среди лубочныхъ, бакано-кобальтовыхъ произведеній живописи батальнаго или апокалипсическаго содержанія, вамъ кинутся въ глаза часы въ палисандровомъ корпусѣ, зеркало, неперекашивающее лица, и какой-нибудь старинный столикъ или угольникъ временъ имперіи, неизвѣстно откуда и какими путями забравшіеся сюда, въ эту дѣвственную страну и юное общество. Между аляповато вызолоченныхъ чашекъ вдругъ видите вы изящной формы хрустальную вазочку съ латинскими буквами вензеля, давно утратившаго всякое значеніе; рядомъ съ водкой первобытнаго приготовленія появляется недорогая Бауеровская мадера или портвейнъ. Ничему не должно удивляться въ такомъ жильѣ. Ловъ -- лоттерея, -- выпалъ счастливый нумеръ -- покупается даже и то, что не нужно.

Горница, которая передъ глазами, изъ подобныхъ. Замѣтно, что хозяева ея не изъ зажиточныхъ, но что счастіе и въ нимъ когда-то оборачивалось лицомъ. Уголъ, заставленный иконами суздальской школы, пестрыми гравюрами адскаго содержанія и потемнѣвшая лампадка съ фарфоровымъ яйцомъ, засиженнымъ мухами старый пузатый шкафъ со стеклами и ящиками внизу, набитый разнымъ фарфоровымъ и стекляннымъ хламомъ и безобразными дѣтскими игрушками; въ другомъ углу, нѣсколько паръ стульевъ и столъ съ чайнымъ приборомъ, зеркало въ простѣнкѣ и сундукъ у печи составляютъ незатѣйливую обстановку комнаты.

Гости, окружающіе столъ, видимо, явились за-просто, съ работы, -- какъ были. Всѣ они одѣты въ засаленныхъ стеганкахъ и высокихъ тяжелыхъ сапогахъ, руки ихъ черны отъ дубленія снасти, платье испачкано смолой.

-- Ну такъ, какъ же? обращается къ окружающимъ невысокій рябоватый мужчина, съ бойкими, внимательно бѣгающими глазами и атлетическимъ тѣлосложеніемъ.-- Порѣшили, значитъ?

-- Да, да, какъ говорено....

-- Чего говорено-то? Пятеро насъ пайщиковъ-то, што ли?

-- Гдѣ пятеро-то?... Четверо, чай? Макарычъ нейдетъ -- не обернется, слышь, -- замѣтилъ высокій бѣлокурый ловецъ-съ открытымъ симпатичнымъ лицомъ и большими сѣрыми теплыми глазами. Онъ былъ одѣтъ почище прочихъ и казался лѣтъ тридцати пяти.

-- Нѣтъ, ужъ вы меня тово.... если за жалованье, значитъ. Безъ задатка не обернусь. Жена, робятишки тожъ. Ихъ къ празднику-то не безъ хлѣба оставить. Васютку, опять, говорили, возьмете.... заговорилъ старшій изъ присутствовавшихъ, невзрачный мужиченко лѣтъ подъ шестьдесятъ, съ кроткими и умными. слезящимися глазами.

-- Мм.... задатокъ, промычалъ рябоватый, а гдѣ мы его тебѣ возьмемъ? Чудной человѣкъ! Деньги-то самимъ до зарѣзу нужны -- справа. Дома-то тоже не пустые оставишь.... Задатокъ!... Сами-то отъ богачества рази намѣсто рабочихъ идемъ!

-- Вѣдь рабочихъ-то наймать будете же, четверымъ чего около невода дѣлать. Имъ чай тоже задатки нужны?

-- То-то, вотъ и хотѣлось бы еще пайщика али двухъ подыскать, -- дѣло-то, оно бы и полегше обошлось.

-- Одного-то, авось, найдемъ, а дѣдушку бы взять надо -- мѣста онъ знаетъ хорошо, Степанъ Александрычъ, обратился къ рябоватому ловцу хозяинъ. Взять бы. Опять, дѣло, братъ, у него изъ рукъ не вывалится.

-- Зачѣмъ вывалится, вставилъ старикъ.

-- Што жъ, мѣста знаетъ?... мы и сами.... ходили, чай -- не въ первой. Я о деньгахъ больше. Великъ ли жъ задатокъ-то тебѣ? обратился онъ къ Макарычу.

-- Да мнѣ што.... До Петрова значитъ?

-- Какъ до Петрова? А тамъ?...

-- Въ городъ штобы преставить.

-- Вотъ видишь! Какъ же это такъ? До Петрова, а тутъ рыба, можетъ, толкнется либо што, а тебя въ городъ вези! Это какое дѣло будетъ? Опять, про краснаго гуся говорили.

-- Што жъ. Всѣ вы до Петрова порѣшили вмѣстѣ ловить. Сами договорились.

-- Оно, пущай, вѣрно дѣдушка говоритъ, до Петрова сговорились. Точно. Чего тутъ. Не переговаривать, заговорили всѣ собесѣдники.

-- До Петрова-то, до Петрова, только говорено было, если рыба хорошо будетъ, чтобы дѣла не разстраивать, а тутъ одинъ въ городъ соберется, другой -- и скачи съ ими, дѣло-то брось. Опять, про гуся....

-- Зачѣмъ дѣло разстраивать?... Рыба будетъ -- будетъ тянуть, не бросимъ.... Только, штобы съ Петрова, если пожелаю въ пайщики, въ пайщики принять.... А про гуся, если за Петровъ протянемъ да рыба отшатнется, точно говорили.... Што жъ, можно и гуся, тожъ пайщикомъ.... Васю-то возьмете? спохватился Макарычъ.

-- Это опять задатокъ?

-- Василья-то возьмите. Что ужъ -- вмѣстѣ ихъ! вмѣшался Митя, молчавшій до сихъ поръ.

-- Возьмите, возьмите, да взять-то гдѣ? ухмыльнулся рябоватый.

-- А вы, вотъ што, чѣмъ по пусту-то толковать, говорите, берете штоли его, только и всего. А то гуся, гуся.... гдѣ еще онъ, гусь-отъ, не берете вы, я его въ работу беру и пай мнѣ на его часть пойдетъ -- вотъ што. А можетъ, покалякаемъ, и сына его возьму. Рабочихъ надо же брать, въ самомъ дѣлѣ. А Макарыча я знаю, полезный онъ намъ человѣкъ будетъ, вотъ што.

-- Ну ну, мы што же; если берешь -- што толковать, мы рады; заговорили всѣ.

-- Вотъ только пая-то не много ли будетъ, старъ онъ, вставилъ рябой.

-- Старъ, старъ... самъ состаришься, другъ любезный, протестовалъ Макарычъ.

-- Ну, а теперь выпьемъ. Ну-ка, прошу покорно.

-----

Прошло недѣли двѣ; артель окончательно составилась и торопилась исправить все необходимое къ выходу въ море. Maкарычъ хлопоталъ на берегу, приготовляя къ спуску посуду и лодки. Онъ возился около послѣднихъ, накладывая и прибивая скобами свѣже наструганные бѣлые лосты на темную поверхность одной, лежавшей килемъ къ верху. Парень Митя, котораго мы видѣли съ татариномъ за сѣтями, подсоблялъ старику. Онъ сидѣлъ около, на бревнѣ, и щепалъ лосты отъ сухой ровной доски, отдирая дрань за дранью. Макарычъ постукивалъ молоткомъ, навладывая лостъ за лостомъ на свѣжую конопатку, торчащую изъ пазовъ, и пришивая ихъ ко дну лодки скобами, такъ что она выходила полосатая. Бѣлыя канты лоста тянулись по всѣмъ пазамъ темной лодки.

-- Митя, давай лоста-то, обернулся старикъ къ парню.

Тотъ собралъ пукъ бѣлыхъ тонкихъ лучинокъ и положилъ ихъ на опрокинутое дно лодки около Макарыча.

-- Эхъ-ма! скоба-то велика малость, соображалъ старикъ, разглядывая небольшую желѣзную скобку немного пошире четверти вершка.-- Не для будары она. Онъ осѣдлалъ ножками скобы бѣлую дрань лоста и вогналъ ихъ молоткомъ во дно лодки. Скоба впилась въ мягкую деревянную массу и придавила пухлую паклю конопатки и бѣлую дрань лоста.

-- Вотъ такъ-то.

На берегу кипѣла работа -- движеніе, стукъ и говоръ. Было ясное, теплое вешнее утро. Еще день, два, три -- и ледъ тронется. Ждали. Снѣгу не было и въ поминѣ, ледъ совсѣмъ мокрый, рыхлый и желтый. Солнышко грѣло съ утра; скворцы насвистывали, скрипѣли, трещали и болтали безъ отдыха; вороны жадно купались въ проталинахъ на льду, кое-гдѣ важно прогуливались шелковистые темно-синіе грачи. Всѣ спѣшили, ледъ могъ тронуться каждую минуту, а за тѣмъ два-три дня времени и спускъ посудъ на воду. Черные одубленные пучки снасти и длинныя полотна сушившихся сѣтей видны были по дворамъ, пучки золотистаго чакана ¹¹) лежали точно дрова.

-- Дѣдушка, за гусемъ-то ¹²) пойдемъ што ли? обратился Митя къ Макарычу.

-- А кто е знаетъ. Тамъ видно будетъ! Далеко еще до гуся-то -- што рыба скажетъ!

-- А далеко идти-то?

-- Откель пойдешь? Отселе ежели, вѣстимо далеко. Это, гдѣ ловить доведется. На Прорвѣ ¹³) -- рукой подать.

-- На Прорвѣ-то я бывалъ, дѣдушка -- бѣда!

-- Нашто бѣда?

-- Комара! -- дохнуть не дастъ, анафемская тварь. Поѣсть некогда!... Въ работѣ еще, особенно, если рыбы много -- весело, забываешь о немъ, ну а на стану -- бѣда! Ты рыбу раздѣлывать, а онъ тебѣ такъ руки и обсядетъ, хошь караулъ кричи. Или гдѣ-нибудь на ухо, или на носъ сядетъ да и пьетъ -- знаетъ ровно, что руки заняты и въ крови всѣ. Въ вѣтеръ все легше, въ сильный особенно, -- попрячется, проклятая тварь -- въ камышѣ сидитъ. Опять, костеръ разведешь, курево положишь съ вѣтра то, -- не нравится! А въ тихо -- пропадай пропадомъ!

-- Да, ужъ эта пичужка! ухмыльнулся Макарычъ.-- Да вы, аль палатей ¹⁴) не дѣлали? На верху-то всѣ легше.

-- Какъ не дѣлать, да набирается, подлый. И зачѣмъ эта тварь на свѣтъ произошла! Не придумаешь.... А, вотъ, сказываютъ, дѣдушка: Стенька Разинъ, атаманъ такой жилъ, заговаривать могъ комара-те?... Врутъ, чай? Пёсъ его заговоритъ!

Старикъ осклабился, показавъ ротъ, полный еще зубовъ, и тихо засмѣялся.

-- Да, болтаютъ люди. Сказываютъ, брался заговорить, да просилъ, вишь, больно дорого, скептически произнесъ Макарычъ. Мало ли што болтаютъ.

-- Какъ же это гуся-то ловятъ, дѣдушка, чѣмъ?

-- Чѣмъ?... Да руками и ловимъ. Ты видалъ гуся-то?

-- Когда не видать, ты што?... Чай, и теперь еще живутъ у дохтура и у посредственника были, помнишь?...

-- Да, да. Ну, вотъ, вишь онъ каковъ, ну а все жъ таки птица, извѣстно. Придетъ время, линять надо -- тутъ ужъ летать-то, братикъ, мое почтеніе!... Куда ему?... На берегу-то звѣрь обиждаетъ.... волкъ, лисица, хорь, горностай, ласка, -- да мало ли. Вотъ онъ, братецъ ты мой, дикія, покрытыя водою, отбойныя съ морю мѣста и ищетъ. Ножищи-то, вишь, у его по аршину -- больше, ну ему, значитъ, бѣгать по меляуамъ-то и сподручно. Поспѣй за имъ! А человѣкъ, хоть нашъ братъ, къ примѣру, отожми-ка его въ море-то, сбей съ мѣляка-то -- ну и шабашъ! Онъ дальше, а ты за нимъ, онъ еще дальше, а ты за имъ, -- лапы-то у него, значитъ, хвать, хвать! -- дна-то и не хватаютъ.... туда, сюда, а плавать-то онъ, братъ, не мастеръ -- ну и пропалъ, особенно еще если къ тому лодка, другая -- руками и бери. Нехитрое дѣло-то!

-- Да вѣдь онъ улетитъ, дѣдушка?

-- Чѣмъ улетитъ-то? Перья-то гдѣ?

-- А выростутъ?

-- Выростутъ -- улетитъ, вѣстимо, али тебя спрашиваться станетъ. Чай, крылья-то ему связать можно, али подрѣзать -- умная голова!

-- Чѣмъ же его кормятъ-то? Ужели рыбой?

-- Мы просомъ кормимъ, -- пшеномъ такимъ, русскимъ. Кстати, напомни ужо Григорью, пшена-то поболѣ бы бралъ. Рази, послѣ возьметъ?

-- Куда жъ его дѣвать, дѣдушка, гуся-то? Хлипкій, вишь, онъ, не живетъ долго-то.

-- Ха, ха, ха, ха! Да ты его што жъ, водить рази охотишься. Не ради этого мы.

-- Нѣтъ, я про то, переживетъ ли -- не переколѣлъ бы. Куда его, екую араву?

-- Куда! Господа раскупаютъ. И въ городѣ, и тои, кой на пароходахъ вверхъ идутъ. Цѣну даютъ! А довези въ ярманку -- на расхватъ! Отбою нѣтъ и выручишь вдвое аль поболѣ. Не успѣешь прибѣжать, узнаютъ -- въ два-три дня посуду ослобонятъ -- вотъ што!

Оба помолчали.

-- Довольно лоста-то, куда его? обратился Макарычъ къ Митѣ. Таперь смолить бы хорошо -- вишь солнце-то!

Парень бросилъ щепать и подошелъ къ дѣду.

-- А что его ѣдятъ? спросилъ онъ, вѣроятно, все еще интересуясь гусемъ.

-- Чего это, гуся-то? Для ча не ѣсть, все одно -- птица.

-- Не показано, можетъ?

-- Не указано?... Моряку какой указъ, знаешь ты. Нечего не ѣсть.

-- Ты ѣдалъ?

-- Много разъ, да груба она. Въ похлебкѣ еще туда сюда, ну а такъ, чтобы тамъ мясо, -- груба.

Опять настало молчаніе.

-- Дѣдушка, вотъ ты надысь сѣтку-то большущую строилъ, погоняемъ ее што ли называли....

-- Ну?

-- Какъ же ей, то есть, обращаться-то? Ставятъ што ли ее какъ, или плавомъ? Подъ сазана, сказывали.

-- А, да. Это, вишь ты, я для особаго дѣла изготовилъ. Ладно временемъ ловитъ эта штука-то. Ну мѣста опять, -- по мѣстамъ все же глядя.

-- Какъ это, по мѣстамъ?

-- По мѣстамъ-то.... А вотъ, ловили мы, лѣтъ, пожалуй, десятокъ, поболѣ будетъ, на Прорвѣ и ни годъ, ни два ловили. Чудное мѣсто евта Прорва -- иное стоишь, стоишь мѣсяца полтора, два, нѣтъ тебѣ ни пера ¹⁵) еле на котелъ убиваешься, а другой разъ, хватитъ тебѣ вѣтерокъ, заснешь -- безрыбье, а проснешься, рыба кишмя кишитъ тебѣ кругомъ. Про сазана я. И лавливали мы тамъ, здорово лавливали времемъ. Вотъ, помню, одно лѣто -- въ концѣ мая было, ничего допрежь рыбы не было, а тутъ ровно изъ земли взялась. Видимъ сазанъ наруже ходитъ, такъ перомъ и чертитъ по водѣ.... ахъ ты, оказія! Ну, половили въ вечеру-то, а вѣтеръ съ моря. Сильнѣй, да сильнѣй, къ ночи совсѣмъ штормъ. И былъ-то какіе-нибудь два-три часа, полоса была, прогремѣла и баста, а сильна дула. Прорву-то знаешь -- свиститъ по прорану вода, противъ и на праходѣ не выгребешь, а не то што. Вотъ его, видно, и проперло.... Однако къ обѣду стихать, стихать и совсѣмъ стихло. Мы сейчасъ въ лодки, неводъ набрали -- чего дремать-то. Куда бѣжать? По всѣмъ правамъ, по вѣтру надо. Пошли, парусомъ еще, -- живо таково. Вѣтеръ чуть хилитъ, а вода все претъ еще. Вышли въ морцо, въ черни-то, знаешь, чай? идемъ дальше -- ничѣмъ ничего! И куда онъ провалился, диво только. Островокъ тутъ, да ты знаешь, къ абамъ-то ¹⁶); смотримъ, что за красная это полоса, молъ -- не мѣлякъ ли? Не надо быть, ровно. А правѣе, къ островку-то встанъ видна. "А, вѣдь, это, братцы, сазанъ? Постой, мы те жигнемъ, молъ, погоди". Посадили мы, да на шестахъ, да на шестахъ, тихо.... А онъ такъ и встаетъ, такъ и сѣчетъ -- дрожь тебя беретъ -- такъ бы въ воду и кинулся! Идемъ, я тоже шестомъ легонько упираюсь, "мотри, молъ, ребята, не мѣлякъ ли это?" на полосѣ-то это я, значитъ говорю, а самъ суюсъ, да суюсь. Вотъ только на рубецъ-то на самый попали, какъ онъ изъ-подъ шеста-то у меня хлыснетъ -- и пошелъ, и пошелъ. Задѣлъ-то я одного, да онъ и другихъ вѣрно, потревожилъ -- зашевелились тоже. Постой, молъ, ребята, тише! Сазана-то, гляди, кожь ровно дорбга. Вотъ мы персшли его, да къ островку-то и давай метать, и давай метать. Вотъ, какъ обгородили мы его, пріятеля -- всѣ въ воду, тянуть, тянуть, тянуть, а неводъ-то подайся малость, да и не съ мѣста -- што его тутъ было, Господь вѣдаетъ. Сходили, матню растащили -- пошелъ по-малу, пошелъ, неводъ-то; только онъ, не будь плохъ, осмотрѣлъ видно, видитъ некуда, да какъ шаркнетъ въ правое крыло, неводъ-то и вынесъ -- ядро-то. А намъ и не въ домекъ съ первоначалу-то, што, молъ, это легко пошло -- въ мотню видно повалилъ. Послѣ ужъ увидали, что ворота-то сломаны -- настежъ стоятъ. Такъ руками и вскинули! Такъ што? Мы въ приводахъ-то, да въ мотнѣ штукъ близь тыщи взяли. И сазанъ былъ -- заломъ ¹⁷)! Ну, куда тутъ бѣжать, самъ знаешь, впору рыбу-то до мѣста дотащить -- на веслахъ-то не скоро дохромаешь. Пока выкидали, пока раздѣлали, посолили, пока што, анъ и вечеръ на дворѣ.... А жаль упустить было.

-- Дѣдушка, да мы про погоняй говорили, ты сказывалъ, по мѣстамъ онъ. У чего жъ здѣсь мѣста-то?

-- А вотъ, пожди, къ тому веду -- некуда торопиться-то намъ. На утро, только еще свѣтать на небѣ-то стало, поднялись мы. Глядимъ, тишь мертвая -- комара за сто сажень услышишь. Роса, ровно дождикъ, пала, а его, комара-то -- пыль, да и все тутъ. Въ глаза, въ ротъ, въ носъ идетъ, собака, въ уши пищитъ -- и роса его не беретъ. Вспомнишь тутъ Разина, заговорилъ бы -- не было бы этой муки-мучинской, -- разсмѣялся Макарычъ.-- Однако, не до комара ужъ тутъ. Напились мы поскорѣе чаю калмыцкаго. Похватали съ собою хлѣба, воды, котелокъ да и маршъ. Пошли опять въ морцо, на веслахъ ужъ -- похропали тоже.

-- И стало, братецъ ты мой, это, солнышко показываться, низко таково. Какъ полыхнетъ по камышамъ -- ровно цвѣтъ алый на махалкахъ-то разцвѣлъ -- розовымъ полымемъ сквозь свѣтитъ. Тѣнь, это, дли-и-инная отъ камышей по водѣ лежитъ, не шевельнется даже какой ни на есть листикъ махонькій -- вода то -- гладь Божья. Мушкара какая тронетъ на лету, сейчасъ видать. Отошли, это, далеко въ море-то -- ни души, тихо на тихо. Кому шумѣть-то, окромя вѣтра, знаешь, что кругомъ море на сто верстъ человѣка нѣтъ -- просторъ!... Хорошо!

Въ такую погоду, сказываютъ, мушкара какая не укроется, а не то, што сазанъ. Гдѣ, гдѣ, може за версту шевельнется по водѣ-то -- и то видать. Вотъ и запримѣтили мы далеко, къ чернямъ почесть, есть што-то. Рябитъ, ровно вода, въ одномъ мѣстѣ, а што такое -- далеко, не разберешь хорошо-то. Чему быть, думаемъ про себя, кромѣ рыбы, -- давай-ка туда. Подходимъ -- рыба!! Только круги по водѣ разбѣгаются -- такъ и встаетъ, такъ и встаетъ, гибель! Вотъ праздникъ, молъ. Чего это онъ? Ну, думаемъ, давнемъ мы его теперь. Одначе, пожди, трава въ водѣ-то ростетъ, да. Мы ближе, а она гуще; мы ближе, а она гуще. Кругомъ рыба, а взять нельзя. Неводомъ што здѣсь подѣлаешь?

-- Солдатъ-трава, што ли?

-- Да солдатъ-трава -- она самая. Вотъ они, мѣста-то! Вотъ онъ по травѣ-то по эвтой и гуляетъ, ровно въ рощѣ. Поди, возьми его -- и невода-то не выручишь.... Долго мы его караулили, не выйдетъ ли, молъ, на чистое мѣсто. Да не та рыбка -- только-что не говоритъ, а умнѣй человѣка-то много. Тамъ и ходитъ, а мелко -- малость поглубѣ аршина, чай, да и вода-то на утре уже изъ черней покатилася.... Однако, ждали, ждали, стояли, стояли -- съ тѣмъ и пошли.

-- Такъ и прокараулили попусту?

-- Такъ по пустому и прокараулили. Да и не однова этакъ-ту бывало. Вотъ для такого случая ловушка-то, что я изготовилъ и надобна.... да и на чистомъ мѣстѣ хорошо служитъ, особенно если рыба не густая, косячками.... поди, возись тутъ съ неводомъ-то. Хлопотъ много, а проку мало; а тутъ, вещь легкая, разъ, два и готово.

-- Какъ же тутъ, дѣдушка, ловушкой-то твоей орудовать? Тутъ ничѣмъ не возьмешь -- порвешь и погоняй-то твой.

-- А на-то, братикъ, и поговорка сложена: "дѣло мастера боится". Тварь-то кажная, какъ и не умна, и не горазда -- все не человѣкъ. Ты пойми ее, попытай ея хитрости; ну, разъ она тебя обманетъ, два обманетъ, три обманетъ, а ты все смекаешь, да смекаешь. Она такъ, а ты этакъ, она сякъ, а ты этакъ.... Какъ поймешь, значитъ, всѣ ея ходы-то -- ну и шабашъ! Некуда ей. Такъ-то и здѣсь. Ты, вотъ, говоришь, сѣть порвешь. Зачѣмъ такъ? Съ живою тварью ужели сможешь совладать, а съ травою не управишься? Чай, кто ловушку-то мастерилъ, видалъ траву-то? Подумамши эвто дѣло дѣлается, а не какъ-нибудь. Такъ-то!

-- Что же въ травѣ-то ей подѣлаешь, дѣдушка? Если ставить, такъ и рыба-то пойдетъ ли еще, да и не неводъ опять -- тыщь не поймаешь, може попадетъ десятокъ, два и спутаетъ все. Онъ ровно жеребенокъ -- сазанъ-то. Учнетъ возиться -- все клубомъ на себя навьетъ.

-- А ты вѣдаешь это? Ну, такую ловушку, значитъ, и обдумывай. Вотъ самъ сказываешь, жеребенокъ, молъ, -- точно, сторожкая рыба, пугливая, сильная -- ты и знай это. Дадено все это ей, вѣдь, въ пользу, кажись, а человѣкъ знаетъ это, подумаетъ, подумаетъ, да въ свою и поворотитъ -- такъ-то!

-- Што жъ тутъ дѣлать-то надо?

-- То-то вотъ. Погоняй-то видалъ, чай?

-- Надысь видалъ. Тебѣ же пособлялъ строить-то его.

-- Ну, вотъ. Рѣчная ловушка была, а мы ее въ ильмени поворотили, да еще какъ ладно-то. Съ сазаномъ-то, года этакъ съ два, опять та же штука повторилась, да нѣтъ, пріятель, шалишь -- погоняй съ нами былъ, такъ мы ему и въ травѣ спуску-то не дали. Бывало имъ и обнесемъ, ровно заборомъ, сады-те эти. Ячею-то видалъ ты -- какъ разъ по сазану -- рѣдкая, а на подолѣ свинецъ, -- вотъ она между травою-то до дна и садится. Обнесешь ею этакъ-то, въ огородъ-отъ выйдешь, да чѣмъ ни попадя, весломъ или лопатой плашмя, доской хочь, на водѣ-то и ахнешь что есть силы, а то такъ и изъ ружья стрѣлишь иной по водѣ-то. Такъ онъ какъ шальной изъ травы прыснетъ куда ни попадя. Ничего не видитъ со страху. А куда тутъ? -- Сѣть-то стережетъ, милости, молъ, просимъ. Такъ его въ нее ровно грязи навязнетъ. И прошибить-то ее нельзя -- рѣдкая да легкая. Онъ впередъ и она впередъ, онъ назадъ и она съ имъ -- ровно муха въ паутинѣ и вязнетъ, сердешный.

-- Ну?

-- Ну, чего тебѣ еще? Идешь по сѣти-то, да и выбираешь его въ лодку. Временемъ хорошо бываетъ, больно хорошо. А сазанище-то какой -- отборный! Головка самая. Сѣть мелкіе-то сквозь пущаетъ, а крупный погодитъ!

-- Ловко! Чего же это у насъ не видно, чтобы этой самой сѣткой ловили?

-- Не велятъ, вишь.

-- Какъ не велятъ?

-- Чудной ты. Не велятъ -- и конецъ! Вредная штука, молъ, а почему вредная -- поди спроси. Арендателю, стало, вредная -- сазанъ, что ты пымаешь, въ неводъ ему не угодитъ, вотъ што! У насъ кто ловомъ-то завѣдуетъ? Чиновники, вѣдь. Ну, имъ лучше знать, -- ухмыльнулся Макарычъ, накладывая послѣдній лостъ на лодку.-- А покажи ты ему, чиновнику-то эвтому, эту самую сѣть, продолжалъ онъ помолчавъ, да спроси: што, молъ, это за штука, ваше благородіе? Такъ онъ не токма не видывалъ ее и не слыхивалъ объ ей, не то што какъ ловятъ ею и што ловятъ. Какъ же, молъ, ты, баринъ, запретъ-то на ее кладешь, а? Вотъ оно. Мужикъ-то промышленникъ, сколько, може, надъ ею голову ломалъ, прилаживалъ -- достигъ таки, а баринъ говоритъ, не ловить и шабашъ! На то онъ и баринъ -- за то ему жалованье царское идетъ. Ему што? Ты хочь съ голода подохни. Ему бумага была бы -- она, извѣстно -- все терпитъ, что хошь туда пиши. Гдѣ тамъ разбирать? не то съ горечью, не то со смѣхомъ выговорилъ Макарычъ.

-- Такъ и не ловятъ ею?

-- Какъ не ловить -- ловятъ, да вѣдь тайно это. Мошенству народъ-то учатъ.... Если бъ все это по бумажному-то справлять, такъ ловцу, може, давно бы и на свѣтѣ не жить. Да!... Отчего мы вотъ теперь въ тихія мѣста собрались? Отъ эвтаго отъ самаго. А то кто бы меня погналъ отъ дому-то. Никто тамъ надъ тобою не куражится, никто тебѣ ни указъ, ни помѣха. А кто указываетъ-то, погляди. Съ имъ не то што -- говорить-то срамота одна! Вотъ Алеха, къ примѣру, -- указалъ Макарычъ на мальчика лѣтъ одиннадцати, подбѣжавшаго къ нему, -- этому все втолковать можно: онъ тебя пойметъ, а тому, барину-то, што ты ему скажешь? Вѣдь его снова родить надо, чтобъ онъ наше ловецкое дѣло понимать могъ.

-- Какой же вредъ-то въ ей нашли?

-- А песъ ихъ знаетъ, какой -- съ нами не совѣтывались. Сѣти не знаютъ, лова не знаютъ, мѣстъ не знаютъ -- ничего не знаютъ, -- што жъ мы съ ими говорить будемъ -- зря рѣчи терять. Не велѣно и шабашъ!... Ильмень, вишь, а самъ не видывалъ гдѣ его и ловятъ-то. Въ ильмени, вишь, рыба икру метать идетъ.... Што, когда, какая рыба, чѣмъ ловятъ -- ему што? Онъ и рыбы-то одной отъ другой не отличитъ, а строчитъ -- вотъ это какой народъ. Поговори съ имъ! Старикъ сердился. А арендателю можно, откупщику значитъ. Тотъ неводами въ самомъ проходѣ въ ильмень-то хлыщетъ -- по закону, значитъ. Ты своей сѣткой десятокъ-другой рыбы поймалъ -- штрафъ! Дери! А того не видитъ, что у твоей сѣти ячея-то въ четверо поболѣ, чѣмъ въ неводныхъ приводахъ у арендателя -- ему што?... Ты одну крупную матерую рыбу берешь, заломъ, а арендатель цѣлыми рыбницами всякую шваль, мелюзгу губитъ, а ему што, рази онъ думаетъ когда? Получилъ жалованье -- и все тутъ.... Да еще што? И деньги-то на жалованье ему, вишь, съ насъ собираютъ. Смѣхота! Ты много ли бы такому барину далъ, паренекъ? обращается онъ съ улыбкою къ мальчику.

-----

Ледъ прошелъ. Устья очистились. На Бузанѣ кипитъ лихорадочная дѣятельность. Множество судовъ разной вмѣстимости уже спущены на воду; нѣкоторыя запоздавшія спускаются по каткамъ и полозьямъ; многія такъ и зимовали во льду. Завезенные якорья; туго, какъ струна, натянутые канатки люди, работающіе у шпилей, крикъ, говоръ, брань, лодки, снующія вокругъ, рыболовные припасы, соль, хлѣбъ, дерево, орудія разнаго рода, деревянная посуда -- лари, ванны, шайки, пересѣки, квашни, жернова, скамейки и сотни вещей, необходимыхъ для лова и пребыванія въ морѣ, возится, носится и исчезаетъ въ трюмахъ судовъ или примащивается на палубахъ. Народъ копошится повсюду, перенося необходимое къ погрузкѣ и убирая его на судахъ, накладывая такелажъ, каталажъ, какъ окрестилъ его промысловой людъ, и пригоняя паруса. Общее зрѣлище напоминаетъ собою только-что разрытый муравейникъ, только шумъ и гамъ, свойственный человѣку, портитъ впечатлѣніе. Въ море, въ море!

Человѣку, незаинтересованному въ дѣлѣ, не ловцу, трудно понять силу этой лихорадочной дѣятельности, торопливости и ревниваго чувства къ собрату, успѣвшему опередить тебя. Кому приходилось испытать охотничью лихорадку и нетерпѣніе, отчасти пойметъ это. Правда, ранній весенній ловъ въ морѣ считается обильнѣйшимъ, но ловцы очень хорошо знаютъ, что послѣ исчезновенія льда въ черняхъ, они встрѣтятъ еще его въ морѣ, игдѣ, можетъ быть, придется ждать его относа побольше недѣли; но что за дѣло, стоитъ только кому-нибудь поднять парусъ и тронуться въ путь, чтобы возбудить въ остальныхъ неудержимое желаніе поскорѣй сдѣлать то же. Это вліяніе той же весны, пробужденной природы, влекущей и скотину въ поле, и земледѣльца на ниву, и перелетную птицу на сѣверъ, и ловца въ море. Это жажда свѣта, тепла, воздуха, простора, свободы. Конецъ всему, что темно, холодно, душно, тѣсно, связано. Силы души и тѣла точно просыпаются съ вешней природой и никто не ощущаетъ этого сильнѣе людей, стоящихъ близко къ ней. Простора, работы, жизни....

И вотъ суда -- эти морскія птицы, одно за другимъ расправляютъ бѣлыя кррлья и летятъ вереницею къ морю, скрываясь въ извилинахъ протоковъ. Весело трепещутъ свободныя крылья. Поднялись и землепроходы. Старики, жены, дѣти, заботы -- все остается назади. Манитъ вольная-волюшка! Якорья на борту паруса поставлены, вода журчитъ подъ водорѣзомъ и, бѣлою пѣной крутясь, вскипаетъ за рулемъ. Товарищи снимаютъ шапки и крестятся на соборъ.

-- Съ отваломъ! слышенъ веселый голосъ Макарыча.

-- Съ отваломъ, съ отваломъ!

-----

По зюйдинъ-зюйдъ-весту движутся нѣсколько судовъ, межъ которыми можно разобрать большую рыбницу и два неводника. Небольшая свойская лодка далеко опередила ихъ, но идетъ по тому же курсу. Въ Остѣ, при внимательномъ вглядываніи, видны вихры камыша, рынки {Рынокъ -- берегъ, выдающійся въ море.}, култуки и протоки, изрѣзавшіе черни. Суда идутъ вдоль этихъ черней.

На свойской, прислонясь спиною къ рубкѣ, стоитъ нѣсколько уже знакомый намъ Звягинъ и смотритъ, не отводя глазъ, по направленію къ берегу, въ большой морской бинокль.

-- Вотъ еще двѣ мачты!

-- Вмѣстѣ што ль? спрашиваетъ кормщикъ, стройный парень лѣтъ тридцати, или поболѣе. Бѣлокурые волосы, такая же небольшая борода, сѣрые большіе глаза и открытое, смѣлое лицо -- располагаютъ къ себѣ.

-- Вмѣстѣ. Аистовы ¹⁸) будутъ?

-- Аистовы, -- недалеко таперь.

-- Надоѣстъ еще.

-- Экъ ихъ накидало, посудъ-то?

-- Къ Прорвѣ-то побольше будетъ.

-- Ну и штормъ былъ. Старики не запомнятъ.

-- Ты въ морѣ былъ въ это время?

-- Мы-то? Мы, пускай, спокойно отстоялись. Въ пути насъ захватило -- съ грани въ городъ шли; какъ подуло, близь астраханскихъ черней были, не доходя Бѣлинскаго, проти Сухихъ¹⁹) почти. Чай, помните -- и вѣтеръ, и дождь къ вечеру-то, поднялись, ну, и посадили -- куда пойдешь? Не видать ни рожна, еще на мель угодишь. Мѣста, сами знаете, какія.

-- Чай, выгнало воду-то?

-- Да вотъ какъ, поболѣ сажени воды было, какъ посадили, а на утро встали -- ровно языкомъ кто вылизалъ. Другую ночь переночевали -- самовара поставить не изъ чего было. Воду-то угнало, едва видно. Спасибо своя въ боченкѣ оставалась, а то куда пойдешь? Вѣтеръ весь день такой дулъ, что на палубѣ устоять трудно было -- такъ и валитъ. Порядки ловецкія кругомъ -- всѣ на сухомъ остались. А васъ гдѣ застало?

-- Я изъ Астрахани шелъ: повыше Образцовой {Образцова -- ватага бр. Сапожниковыхъ.} въ протокѣ стали-то, бѣда -- два раза на берегъ выпирало. Спасибо Сапожниковскимъ неводнымъ -- ссунули. Трое сутокъ стояли, ужъ на четвертыя на взморье выбрались. Сказывали Образцовскіе, что съ Четырехъ Бугровъ, до девяти футъ почти, на арбахъ ѣздили порядки смотрѣть. Столѣтніе старики, вишь, такого шторма не запомнятъ.

-- Чай, што въ здѣшнемъ-то мѣстѣ было! махнулъ рукой кормщикъ по направленію къ чернямъ. Недаромъ посудъ-то набросало. Вѣтеръ-отъ суда дулъ -- самый припоръ!

-- Увидишь, вотъ. У меня тянули здѣсь, -- свойская еще и теперь на берегу сидитъ, а рыбницу большую съ припасами угнало чуть не въ Кайдакъ ²⁰). Верстъ двѣсти гнало, да въ степь и бросило. Люди-то на двѣнадцатый день на жилую вышли. А здѣсь которые оставались, думали конецъ. Сажени съ три въ поперечникѣ земли-то подъ ними оставалось. Море кругомъ все задавило. Немного бы еще. А на саженномъ яру станъ былъ.

-- Киргизы были?

-- И киргизы, и русскіе, и неводчикъ калмыкъ былъ. Да, вотъ, Доржайко, спроси -- разскажетъ.

-- Много хрестьянскаго люда позорило²¹), чай, въ тѣ поры.

-- И насъ не помиловало. Многое въ степи осталось.

-- Какъ?

-- Да такъ. Люди-то ушли -- все на рыбницѣ сложили. Невода-то не тащить съ собою четыреста верстъ, да и припасы тоже -- впору было хлѣбъ нести. Еще какъ съ голоду не перемерли въ пустой степи. Откочевываютъ на лѣто-то.

-- Припасы съ рыбницы, стало быть, такъ и пропали?

-- Разворовали все. Съ кочевки подходить стали и рыбницу-то ободрали всю на топливо. Мѣста безлѣсныя. Ни камыша, ни травы, ни куста, хоть шаромъ покати.

-- Какъ же это? Съ нихъ рази взыска нѣту?

-- Съ кого искать-то? Однихъ адаевцевъ мимо тысячи прокочуютъ. Я, положимъ, розыскалъ и воровъ-то знаю, да поди уличи. Только хлопоты одни. Да и не одному мнѣ эта участь пала -- многихъ пограбили.

-- И сильно же теченіе по этой Прорвѣ, сказываютъ. Откуда только вода берется?

-- Вдоль черней теченіе-то. Съ моря отъ веста-зюйдъ веста-хоть и заметало ее почти, а она все-таки родъ своего банка имѣетъ. Бороздиной ловцы зовутъ.

-- Не случалось бывать въ этихъ мѣстахъ. Далеко еще до Прорвы-то, сварить поспѣемъ?

-- Варите, варите, что вы! Пожалуй, еще до вечера пройдешь. Только, вотъ что: увидишь мачту у берега -- скажи. Поѣдите и мнѣ самоваръ поставьте, наказалъ Звягинъ, складывая бинокль и спускаясь въ каюту.

Киргизъ принялся колоть дрова на палубѣ.

Люди давнымъ давно поѣли и Звягинъ напился чаю. Солнце уже опускалось на западѣ, когда кормщикъзапримѣтилъ мачту въ черняхъ. Онъ нагнулся въ каюту и позвалъ Звягина. Оказалось, что тотъ спалъ.

-- Николай Васильичъ, Николай Васильичъ!... хозяинъ!... Николай Васильичъ!

-- А? Что такое? Что тамъ?! послышался торопливый вопросъ.

-- Машту видать!

-- А.... сейчасъ, сейчасъ. Держи вдоль черней-то, ближе только!

-- Мелко и такъ.

-- Ничего. Такъ и иди.

Минуты черезъ три Звягинъ показался на палубѣ и сталъ всматриваться въ очертанія береговъ. Лодка шла тихо, едва не прихватывая дна.

-- Николай Васильичъ!

-- Ну?

-- Гляньте-ка, што эта за оказія, -- все рыбу несетъ снулую.

-- Гдѣ?

-- Вонъ, видите?... вонъ еще, евонъ еще.... Много встрѣчалось. Да вотъ.... указалъ близъ лодки кормщикъ.

-- А?... Что же, судакъ все?

-- Больше судокъ, есть и сазанъ малость, а больше судокъ всѣ. Звягинъ оглядѣлъ въ бинокль окрестное море. Виднѣлось, дѣйствительно, много раскиданнаго по тихой поверхности его судака, носимаго бѣлою тешей вверхъ. Чайки сидѣли около по водѣ и выклевывали нѣжныя части рыбы. Звягинъ покачалъ головою.

-- А вѣдь это изъ Прорвы выкатило. Что за странность?... И недавно видно -- тухлую рыбу чайка клевать бы не стала. Болѣзнь что ли какая или выгона сильные. Видно изъ ильменей дрянную воду выперло.

-- Похоже на то -- все остовые вѣтра-то стояли. Третьяго дня вовсе штормъ дулъ.

-- Такъ оно и будетъ. А много снулой рыбы?

-- На порядкахъ. Никогда не приводилось видать столько. Видно съ весны много рыбы жило?

-- Да мѣсяцъ назадъ сюда попасть -- дѣло-то вѣрнѣе было бы. А теперь, выперло рыбу -- не скоро дождешься ее: умирать никому не хочется. Вотъ тебѣ.... точно нарочно.... Ну, впередъ знать будемъ.... всего вдругъ не успѣешь, а жаль. Хотѣлосъ Эмбу попытать весною-то.

-- Вонъ, впереди-то, еще машта словно? указалъ кормщикъ.

-- А? Скоро и банокъ, значитъ. Наметывать надо. Эй, ты! обратился Звягинъ къ киргизу, кепшентай тану алъ. Ульчушь! (Небольшой шестъ бери! Наметывай!).

-- Джаксы, джаксы! Солай? и киргизъ сталъ тыкать въ мелкое дно небольшимъ шестикомъ, служившимъ футштокомъ. Лодка тихо ползла вдоль черней.

-- Бай Магомбетъ, крикнулъ Звягинъ, сказывай, какое дно? Жестко штоль?

-- Джоско, совсѣмъ джоско, вся джоско!

-- Ну, ладно.... мягко станетъ -- скажи, наказалъ Звягинъ, а ты, обернулся онъ къ кормщику, -- скажетъ мягко -- въ черни поварачивай, это банокъ и есть. Тамъ увидишь самъ, по банку вода темная, а побочни-то желтые -- мелко на нихъ.

Въ самомъ дѣлѣ, наметывавщій киргизъ черезъ нѣсколько минутъ крикнулъ:

-- Мягка!... мягка!... мягка!... Совсѣмъ мягка, показалъ онъ совсѣмъ обаткашенный ²²) конецъ футштока.

Лодка повернула по темной полосѣ воды къ бѣлѣвшему въ камышахъ между косами прорану. Чѣмъ ближе становился берегъ, тѣмъ темнѣй дѣлалась и рѣзче вырисовывалась полоса банка, дѣлаясь все глубже и глубже, такъ что при входѣ въ проранъ достигала четырехъ саженъ и болѣе. Это была точно какая то канава, на побочняхъ которой было не болѣе двухъ футовъ. Шагъ-два далѣе и вы обрывались на двѣ, на три сажени. Только сильное и непрестанное теченіе могло продрать такое углубленіе въ отмѣлыхъ прибрежьяхъ моря.

-- Николай Васильичъ, машты опять въ черняхъ видать.

-- Свойская большая тутъ выкинута есть на Малой Прорвѣ. Моя дальше, не видать еще.

-- Нѣтъ тутъ много, въ одномъ мѣстѣ видать, да и дымъ.... нѣтъ, это правѣе.

-- Красноярье, вѣрно? Гдѣ? спросилъ, наводя бинокль, Звягинъ.

-- Вонъ колонъ-то, видите? Въ него глядите. Э! да вонъ еще, правѣе-то. Ишь ихъ! Далеко ли идти-то?

-- Ступай по прорану, тамъ увидимъ. Вонъ, къ мачтамъ-то прямо и держи.... Спросимъ, что за люди, кстати рыбу взглянемъ -- увидимъ, много ль поймано.

Лодка ходко шла по широкому и глубокому прорану, подталкиваемая массой воды. Узнать, что это не рѣка или не большой рукавъ ея, не было возможности ни малѣйшей, пока не испытывали воду языкомъ. Только горько-соленый, сладимый вкусъ ея намекалъ на истину. Дико было встрѣтить такую массу воды въ самой отмелой, засыпаемой, заглохлой части моря. Это было то, что носило названіе Прорвы и представляло собою характеристическое явленіе сѣверной части моря. Берега Прорвы составляли острова, насыпанные прибоемъ моря.

Выше было уже говорено, что воды сѣверной части моря отступаютъ далѣе и далѣе къ югу, что совершается и въ настоящее время на глазахъ наблюдателя. Оно и естественно. Какъ скоро въ закрытое море (озеро) впадаютъ значительныя рѣки, то прямымъ послѣдствіемѣ этого надо ждать обмеленія этого моря, особенно въ тѣхъ частяхъ, гдѣ впадаютъ такія рѣки. Въ самомъ дѣлѣ, Волгою и Ураломъ несутся частицы почвы въ массѣ воды съ огромной части Россіи. Частицы эти, несомыя быстро текущей водой рѣкъ, осаждаются на днѣ спокойнаго, стоячаго моря и въ то время, когда массы воды испаряются, онѣ остаются тамъ навсегда. Этимъ легко объясняется, почему сѣверная часть моря, почти до параллели форта Александровскаго, не имѣетъ болѣе десяти саженъ глубины, тогда какъ южная, на параллели Баку, доходитъ до пятисотъ саженъ. Но, кромѣ того, на обмеленіе сѣверныхъ частей моря имѣютъ значительное вліяніе морскіе вѣтры и разводимыя ими теченія. Осадки, приносимые рѣками въ море, слишкомъ удобоподвижны и мало связаны съ почвою дна, чтобы противиться силѣ взволнованнаго моря и напору массы воды, наступающей изъ глубокихъ частей его. Потому, во время сильныхъ морскихъ вѣтровъ, воды, можно сказать, сметаютъ и сгребаютъ свѣженаносные зыбучіе пласты дна и сваливаютъ ихъ вдоль сѣверныхъ отмелыхъ береговъ, образуя мели, осередки и острова, все болѣе и болѣе захватывающіе и отодвигающіе къ югу площадь воды. Напротивъ, при вѣтрахъ съ сѣверныхъ, отмелыхъ береговъ ничтожныя массы воды не въ силахъ уже поднять и смыть тѣхъ валовъ, что накидало сильное, глубокое море, и уносятъ развѣ самую ничтожную часть ихъ, такъ какъ во время выгонныхъ, береговыхъ вѣтровъ отмелыя части моря обнажаются почти совершенно. Кромѣ того, эти береговые вѣтры несутъ съ собою массы песку, глинистыхъ и известковыхъ частицъ и кладутъ ихъ въ то же море, поднимая съ сухой, открытой, сыпучей степи, охватывающей всю сѣверную и сѣверо-восточную часть моря. Такимъ образомъ, теченіе рѣкъ и почти полный круговоротъ вѣтра неустанно, день и ночь, работаютъ надъ этимъ обмеленіемъ сѣверной части моря. Совсѣмъ иное представляетъ собою южная его часть. Глубина ея, объясняемая пониженіемъ дна, вслѣдствіе вліяній вулканическаго свойства и, можетъ быть отчасти, испареніемъ, выгораніемъ и извлеченіемъ нефти Апшеронскаго полуострова, сама по себѣ, исключаетъ всякую мысль объ обмеленіи, а незначительность впадающихъ въ нее рѣкъ, вноситъ слишкомъ ничтожное количество осадковъ, чтобы имѣть ощутительное вліяніе на его глубокую котловину. Однако и тамъ, при впаденіи рѣкъ: Куры, Атрека и друг. образуются мели, тѣмъ значительнѣйшія, чѣмъ большую часть степи захватываютъ въ своемъ теченіи эти рѣки.

Сѣверо-восточный уголъ моря, образуя заливъ, не имѣющій болѣе четырехъ-саженной глубины, хотя не имѣетъ почти впадающихъ въ него рѣкъ, подверженъ за то вліянію моря и степи въ несравненно большей степени, нежели всѣ остальныя части моря, и надо полагать, недалеко то время, когда онъ представитъ собою своего рода Кара-Бугасъ ²³) съ четырьмя-пятью футами глубины. Потому-то и производитъ впечатлѣніе на всякаго очевидца такая большая и глубокая промоина, какъ Прорва, далеко ограниченная мелями со стороны моря, въ особенности на юго-западѣ. Мертвый Култукъ -- заливъ, въ глубинѣ котораго она катится, съ трехъ сторонъ охваченъ степью съ ея заносами и съ четвертой -- моремъ съ его прибоемъ и завалами; слѣдовательно, всякій вѣтеръ, каковъ бы онъ ни былъ, со степи или съ моря, дѣлаетъ страшное дѣло погребенія этого, дѣйствительно, Мертваго Култука.

И вдругъ движеніе, и вдругъ живая мощная жила воды среди глуши, сна, безсилія и застоя. Что это такое? Что за Прорва, откуда она?

Такъ какъ дно сѣверныхъ прибрежій моря и, въ особенности, Мертваго Култука отмелѣло на далекое пространство, то даже во время сильнѣйшихъ морскихъ вѣтровъ подступающая въ берегамъ моря вода не въ состояніи доносить захваченные ею осадки вплоть до самыхъ береговъ, такъ какъ самое сопротивленіе, упоръ береговой воды препятствуетъ этому, то осадки эти складываются ею въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ береговъ, образуя мели, осередки, острова и бугры параллельно береговой линіи. Какъ скоро такія мели и осередки обнажатся, т. е. сдѣлаются выше морскаго уровня, образуя собою островъ, то сзади ихъ, между ними и берегомъ, останется водное пространство, которое, вслѣдствіе постояннаго колебанія морскаго уровня, образуетъ видъ пролива (прорана), вода котораго катится туда и сюда, смотря по направленію вѣтра. Проливы эти, слѣдовательно, лежатъ тоже параллельно берегу и, въ случаѣ значительной ширины, образуютъ иногда цѣлыя внутреннія морцы, съ одной стороны граничащія берегомъ материка -- кряжемъ, съ другой, къ морю, линіей острововъ. Прорва въ устьяхъ своихъ представляетъ собою ничто иное, какъ протокъ между такими островами, сзади ихъ разливающійся въ цѣлое широкое морцо, тянущееся на огромное пространство, почти въ самый уголъ Мертваго Култука, къ заливу Кайдакъ. По немъ-то, по этому морцу и скатываются вдоль кряжа воды моря и лежитъ та бороздина, существованіе которой немногимъ удавалось видѣть своими глазами. Глубина Прорвы между островами легко объясняется массою воды, врывающейся въ нее съ открытаго моря и со внутренняго морца. Безпрерывно и сильно катающаяся вода въ сравнительно узкомъ пространствѣ прорыла и промыла канаву значительной глубины, въ которой вода остается въ спокойномъ состояніи только въ продолжительные штили, пока не уляжется всякое теченіе, что бываетъ весьма рѣдко.

Лодка Звягина шла по прорану, влекомая больше водою, нежели вѣтромъ. Съ поворотомъ открылся еще широкій протокъ вправо, развѣтвляющійся между островами и около втораго острова, по большому протоку, носящему названіе Большой Прорвы, стояли двѣ лодки съ бударкою, подчаленною у большой. Большая лодка была вмѣстимостью до тысячи пятисотъ пудовъ, вторая, подчалокъ, пудовъ на триста. На берегъ съ большой лодки лежали сходни. Около гротъ-мачты, на полуторасаженной вышинѣ, были устроены полати отъ комара, покрытыя камышомъ и парусами -- вокругъ на зеленѣвшемъ берегу, на разославномъ камышѣ сохли ряды распластаннаго со спины судака и сазана и стояли два изрядные бунта его, сложенные ровно и красиво въ видѣ небольшихъ башенокъ. Это была готовая, выспѣлая рыба, сбитая ²⁴) въ бунты изъ опасенія дождя, подобно небольшимъ стогамъ сѣна. Сходство было тѣмъ большее, что верхніе слои ея лежали нѣсколько конусообразно. Рыба была сложена мастерски и, дѣйствительно, никакой дождь не могъ бы повредить. Рѣзанная пластомъ и высушенная, она лежала теперь серебристой чешуею вверхъ, сложенная одна на другую правильными кругами, махалками въ центру, а башками къ окружности, врозь. Непромокаемая чешуя и костистая, высохшая голова не принимали и не пропускали капли воды.

Кругомъ не было видно ни души. Бакланы ныряли по прорану и бѣлоснѣжные ряды чаекъ окаймляли безмолвныя косы, бѣлой песчаной полосой кое-гдѣ выбѣгавшія въ проранъ. Кромѣ крика чаекъ не было ничего слышно.

Лодка ткнулась въ берегъ недалеко отъ стоявшихъ.

-- Ишь ты! Да тутъ есть ли кто? усомнился кормщикъ. Эй, вы, -- на лодкѣ! крикнулъ онъ раза два-три.

-- Чего кричишь-то -- видно нѣтъ никого.

-- Спитъ, можетъ, кто.

-- Ну, нѣтъ, братъ. Не тѣ люди, чтобы днемъ спать. Иногда и ночью-то мало спятъ. Взгляни ступай!

Кормщикъ соскочилъ на берегъ, по сходнямъ забрался на лодку и заглянулъ въ трюмъ и каюту.

-- Никово нѣтъ!

-- Такъ. Тянутъ гдѣ-нибудь.

-- Ишь ты, братецъ, ступай, бери что хошь.

-- Кому брать-то? усмѣхнулся Княгинъ.

-- А, вонъ, тамъ еще машты есть, показалъ кормщикъ по протоку, отдѣлившемуся вправо.

-- Свои, чай? Краснояры же будутъ. Воронъ ворону глаза не выклюетъ!

-- Слазать, посмотрѣть нешто? вопросительно поглядывалъ на верхъ большой мачты кормщикъ.

-- Что-жъ, полѣзай!

Въ одну минуту кормщикъ по бакштокамъ, какъ кошка, взобрался къ стеньгѣ мачты и, охвативъ ее ногами, усѣлся и преспокойно сталъ осматривать окрестность.

Огромная панорама раздвинулась передъ нимъ.

Со стороны моря тянулся рядъ острововъ, окаймленныхъ зеленѣющими камышами; къ югу рѣдѣлъ онъ и уходилъ изъ глазъ. Лодка стояла въ тѣсномъ архипелагѣ, состоящемъ изъ семи или восьми острововъ, прорѣзанныхъ проранами -- рукавами Прорвы. Окрестные острова виднѣлись ясно со своими рѣдкими глинистыми буграми и низинами, покрытыми грубою, сочновидною растительностью и разными солеными травами, составляющими лакомство неприхотливаго верблюда и овцы. Бугровая полынь и дикая марена занимали значительныя пространства. Кое-гдѣ отсвѣчивали на солнцѣ мочежины; мѣстами бѣлѣлъ налетъ глауберовой соли. Чѣмъ ближе къ берегамъ, тѣмъ травы становились мягче, нѣжнѣй и шелковистѣе. Тотчасъ за камышами, стоявшими еще въ водѣ, по берегу шла полоса зеленаго, шелковистаго, чистаго арженца, любимаго корма прихотливой лошади.

Въ западу лежала спокойная гладь и ширь открытаго моря; въ востоку, за воднымъ просторомъ внутренняго морца, чуть видно, поднимались большіе голые суглинистые бугры, увѣнчанные абами -- киргизскими могильными памятниками. Сотни прорановъ и еричковъ вилось и крутилось изъ морца къ сторонѣ открытаго моря.

-- Господи, да тутъ ровно Волга! Ериковъ-то, ериковъ-то што -- страсть! А вотъ, влѣво-то, еще протока въ море пошла.

-- Малая Прорва называется.

-- Ишь ты! Угодье -- какъ тутъ рыбѣ не быть. Вонъ и наши неводные идутъ.

-- Близко?

-- Неводникъ входитъ ужъ -- Доржай это, а рыбница на взморьѣ еще, тоже близко, и малый неводникъ съ нею.

-- Ну, слѣзай, надо на мѣсто стать. Да что же краснояръ-то не видать?

-- Души нѣтъ -- ровно провалились всѣ.

-- Къ морцу-то гляди.

-- Нѣту, не видать нигдѣ. Да тутъ, въ екой палестинѣ, рази увидишь!

Кормщикъ спустился съ мачты, заглянулъ опять въ трюмъ безхозяйной лодки и сошелъ на берегъ.

-- Входи въ лодку, вонъ, на ту сторону надо перейти къ ярочку-то -- тамъ и станемъ всѣ вмѣстѣ. Возьметъ ли вѣтеръ-то?

-- Ну вотъ! коли што, шестами можно, далече ли тутъ?

Лодка скоро переправилась на другую сторону прорана и стала близь яра, покрытаго чистою густою травой.

-- Сысоевъ, ты смотрѣлъ, въ трюму-то у нихъ есть рыба? обратился Звягинъ къ кормщику.

-- Какъ же, съ полтрюма заложено.

-- Значитъ, прозѣвали мы, съ ранней весны-то видно хороша здѣсь рыба была?

-- И въ послѣднее время, стало-быть, была же -- свѣжей на станицѣ много, сазана особенно.

-- Да, а по дѣлу-то рано еще сазану, онъ сюда, отыгравшись, послѣ метки, жировать идетъ -- на икрѣ-то исхудаетъ, сюда кормиться и приходитъ. Это, видно, жилаго брали, домоваго его отличишь сейчасъ -- темный совсѣмъ.

-- Зачѣмъ же темнѣе-то онъ?

-- Мѣста такія, по водѣ и рыба. Баткашныя мѣста больше. Есть такія, что весь шестъ увязишь -- ямы что-ли, такъ и ползетъ шестъ въ баткакъ, грунта не добьешься. Попробуешь въ Малой Прорвѣ -- увидишь.

Вскорѣ въ проранѣ появился неводникъ, а за нимъ собрались и остальныя суда. Всѣ стали вмѣстѣ. Беретъ оживился говоромъ. Солнце садилось; появились костры. Люди отвязывали паруса для пологовъ, потому что комаръ сильно напоминалъ о себѣ. Рабочіе варили рыбу и чай. У Звягина кипѣлъ самоваръ на палубѣ и бѣлѣлъ уже поставленный пологъ.

Между тѣмъ, къ стану краснояръ, вывернувшись изъ-за рынка, пристали двѣ лодки-будары и люди завозились на берегу, выстилая волокушу (видъ небольшаго невода). Костеръ запылалъ и тамъ.

Полчаса спустя отъ берега отдѣлилась лодка, направляясь прямо на станъ Звягина. Въ ней были видны двое.

Звягинъ, уже напившійся чаю и тревожимый комарами, намѣревался было скрыться подъ пологъ, но видя подходящую лодку, остался на палубѣ и закурилъ папиросу, расчитывая дымомъ, хотя нѣсколько, защититься отъ аттакующаго комара.

Лодка пристала къ берегу и прибывшіе вскорѣ вошли на палубу къ Звягину.

-- Николай Васильичу! послышался чей-то знакомый Звягину позабытый голосъ.

-- Кто тамъ?

-- Прохоръ Макарычъ, отвѣчала фигура, вступившая на палубу и теперь ясно видвая.

-- А, Макарычъ -- сазаній богъ! Здоровъ ли? Чаю не хочешь ли?

-- Сейчасъ только пили, Николай Васильичъ. Давно ли Господь принесъ? Что, провѣдать пришелъ, на своемъ ли мѣстѣ Прорва бѣжитъ? ухмыльнулся старикъ. Опоздалъ, ваше степенство, опоздалъ.

-- Вижу, что опоздалъ, да дѣлать-то нечего. Что кто, вы рыбу-то здѣсь передушили что-ли? -- по всему морю плаваетъ.

-- Ой-ли? И въ правду?.... вотъ они выгона-то! кивнулъ онъ, покосившись на своего товарища.

-- Что-же развѣ сильны были?

-- Да какъ тебѣ сказать-то? Я вотъ, чай, поболѣ двадцати лѣтъ въ эти мѣста ходить сталъ, а такой оказіи, какъ четвертаго дня была, не видывалъ. Начисто воду-то выгнало.

-- И изъ ильменей-то, чай, тухлую всю выперло. Не даромъ судакъ-то по морю плаваетъ вверхъ спиною.

-- А здѣсь-то?-- баткакъ одинъ остался, а рыбы -- никогда не видывалъ столько, ровно грязи. Видно въ штормъ-отъ въ море не хотѣлось выкатываться, -- вотъ, она подъ затишкою-то все и ждала, да до того дождалась, сердешная, што и выхода нѣтъ наконецъ. Некуда! Такъ соберется въ ямку въ какую-нибудь, гдѣ вода еще есть да и стоитъ -- перо наружѣ и махалкой поводитъ -- смерть, молъ, моя, послѣдній конецъ пришелъ. Тутъ какъ не задохнуться. Кажись, кабы народъ, -- взглянулъ онъ опять съ досадою на товарища, -- огрязъ бы рыбою, надавился бы по горло.

-- Вѣтеръ-то силенъ дулъ, чай не тянули въ это время, вставилъ Сысоевъ.

-- Чего тянуть-то, добрый человѣкъ? Ходи да собирай, кая показалась, кою облюбовалъ, ту и бери -- выбрасывай на берегъ-то, сколько сила возьметъ. Сазана-то, чай, видѣлъ, што у насъ высланъ -- на выборъ брали.

-- Да, подходили мы -- видѣли, да што жъ вы мало набрали-то, будто?

-- А вотъ, съ сердцемъ кивнулъ Макарычъ на товарища, забрались въ море нивѣсть зачѣмъ, да тамъ штормъ-отъ подъ островомъ и караулили. Будь-ко здѣсь народъ -- не то бы было. Вотъ кабы на твой народъ этакъ-то, Николай Васильичъ. И-и-и-и!... Огрязли бы рыбой-то! Я съ мальчонкой семьсотъ рыбъ сазана на берегъ выволокъ, а будь народное дѣло -- берегъ завалить можно было. На выборъ бралъ.... Подойдешь, а онъ уткнетъ башку въ баткакъ да и водитъ перомъ-то и водитъ по водѣ-то -- индо волосы на себѣ рвалъ, право.

-- Да ты какъ же въ протокѣ-то остался, если ваши въ морѣ были?

-- Воду-то выжало -- на сухомъ мы. Сидѣли, сидѣли -- одурь взяла. Мы съ Мишкой засучили шаровары да на берегъ и пошли. А не пойди, и не догадались бы, какая здѣсь оказія была. Вышли мы къ берегу-то на Малой Прорвѣ.. Смотримъ -- рыба. Что тутъ дѣлать, не то рыбу брать, не то за своими бѣжать. Если бѣжать, думаю, то какъ бы хуже не надѣлать: не ближній свѣтъ. Туда да назадъ, а здѣсь вздохнетъ вода малость -- только ее и видѣли. Давай, говорю, Миша, брать, пока дается -- некогда тутъ. Ну, на выборъ и брали. Да и то бѣда -- покидали которую.

-- Какъ покидали?

-- А такъ и покидали. Соль у насъ вся вышла въ это самое время.

-- А далеко за солью-то сходить -- день одинъ, улыбнулся Звягннъ.

-- Это ты думаешь, въ еричкѣ-то, али у Бирючка?-- то-то и бѣда, што нѣтъ ни зерна.

-- Куда жъ она дѣвалась? спросилъ Звягинъ, не довѣряя словамъ Макарыча, и улыбнулся: соль была корчежная, по понятіямъ акцизнаго вѣдомства, и Божья, по понятіямъ мѣстной голытьбы вообще и землепроходовъ въ особенности.

Согласиться съ тѣмъ, что соль надо везти сотни верстъ и притомъ туда, гдѣ милліоны пудовъ ея лежатъ никѣмъ не тронутые сотни лѣтъ, до такой степени противно логикѣ русскаго простолюдина, что онъ и при возможности беретъ только самое необходимое количество соли въ морѣ изъ дому, чтобы по напрасну не загружать лодки. Еще будетъ рыба или нѣтъ, а соли бери. На первое время взялъ -- и довольно!

-- Куда дѣвалась?! Съѣзди-на, взглянь. Тамъ, на мѣстѣ солите, воды по грудь человѣку стоитъ. Видно снѣжно здѣсь было, што ли?

-- Какъ же вы безъ соли-то?

-- Пастухъ здѣсь на кряжу сидитъ -- онъ привезъ, спасибо; верстъ за сорокъ изъ степи, говоритъ, тащилъ.

-- Вретъ, конечно. Ну что, какъ вообще-то рыба была?

-- Севрюга одно время больно ладно была, ну, на короткое время. Сазанъ тоже было толкнулся хорошо, недавно впрочемъ, мы было его въ Ильменѣ, гдѣ соль-то, заперли неводомъ. Да съ обороту выгонъ подулъ, не далъ во время навѣдаться къ ему. А послѣ выгона-то прибѣжали -- ужъ онъ неводъ-отъ начисто вынесъ, повалилъ, значитъ, всю переставу-то.

-- Это, можетъ, вѣтромъ?

-- Нѣту, накой вѣтромъ -- рыба была. Ужъ я тебѣ сказываю -- самъ ставилъ.

-- А что, смотритель былъ здѣсь?

-- Это "баринъ-то" што ли?

-- Да, баринъ-то?

-- Нѣтъ еще не было этого, -- соляной вотъ былъ, изъ Гурьева што ль то, а былъ.

-- Соли-то степной не было еще?

-- Образцы были, какъ же, привозилъ киргизишка-то. Съ пересѣкъ было.

-- Ну что же?

-- А чево ему? Рази онъ понимаетъ въ ей? Посмотрѣлъ, посмотрѣлъ -- записку спросилъ. Ну, мы ему подали, изъ Астрахани, пріятель далъ. На, молъ, тебѣ! Отмѣтку сдѣлалъ. Умора! Ровно впрямь дѣло какое.

Помолчали. Совсѣмъ вечерѣло. Закатъ потухъ и потемнѣлъ. Глубокое безмолвіе нарушалось только храпомъ изъ-подъ полога рабочихъ.

-- Однако, пора и намъ, произнесъ было, подымаясь, Maкарычъ.

-- Постой минуту, обратился къ нему Звягинъ. Ты вѣдь на Прорву-то, чай, давно ходишь?

-- Чай, близъ трехъ десятковъ годовъ хожу. А што?

-- Далеко ты по ней бывалъ?

-- Какъ тебѣ сказать, до Буинскихъ ²⁵) бѣгалъ, а далѣ не случалось.

-- Глубоко по ней?

-- Это по Прорвѣ-то? Если на бороздину угодишь -- большимъ судномъ пройдешь. Тюленя туда дохлаго собирать ходятъ. Теперь ужъ не ходятъ, правда, -- прежде ходили. А тебѣ на што туда -- рыбы тамъ нѣту; сказываютъ, бычокъ одинъ.

-- Нѣтъ, я не объ рыбѣ. Мѣста тамъ есть, я слышалъ, приярыя, прямо ко кряжу хоть судномъ приставай?

-- Это какъ есть. У меня два товарища были тамъ -- горы вплоть видать, ну и къ самому берегу, точно, судномъ пристанешь, сказывали. Бараній ²⁶) лобъ-отъ, слыхалъ, -- тамъ это, гдѣ-то.

Собесѣдники опять помолчали. На горизонтѣ выдвигалась красная, огромная луна. Комаръ становился гуще.

-- Ну, одначе, намъ время... Прости, Николай Васильичъ. Теперь близко -- свидимся.

Землепроходы сошли на берегъ къ лодкѣ, а Звягинъ, достаточно искусанный комарами, забрался подъ пологъ и сталъ раздѣваться.

Невыразимо пріятное ощущеніе влаги и свѣжести ночи, послѣ жаркаго дня, охватило его. Онъ протянулся точно въ ваннѣ прохладной воды и дышалъ полной, отдыхавшей грудью. Красноватый свѣтъ луны тронулъ вершину полога, внизу былъ сѣрый полумракъ. Комары гудѣли снаружи, чуя человѣка. Увѣренность въ близости безсильныхъ кровопійцъ довершали благосостояніе. Сквозь пологъ кое-гдѣ мигали звѣзды и слышался всплескъ и возня рыбы въ тихой водѣ.

-- Вотъ оно.... а Ивашинцевъ промѣры моря дѣлалъ чуть не до двухъ футъ.... Прорвы-то этой и вовсе не видали, да и теперь не знаютъ.... Вѣдь оттуда, куда она ведетъ-то, трое, четверо сутокъ, до Аральскаго моря. Какой-нибудь Кочакъ ²⁷) промѣрили, а кому онъ нуженъ? А Прорву прозѣвали.... До народа эти господа не касаются -- имъ и знать ее нельзя -- и входа-то не отыщутъ. А чего это стоитъ Россіи-то? Не одной сотни тысячъ, разумѣется, на моихъ глазахъ.... Этимъ путемъ недавно Веревкинъ изъ Урльска на Хиву шелъ, а за нимъ, чуть не тысячу верстъ, провіантъ, фуражъ и разныя тяжести везли туда, куда бы ихъ ничего не стоило водой доставить, да еще съ волжскихъ пристаней прямо. Въ одной цѣнѣ-то какая разница, не говоря ужъ о доставкѣ. А кто про то знаетъ, какъ это сдѣлать?... Русскій мужикъ -- піонеръ, землепроходъ...-- думалъ Звягинъ, лежа и мало по малу забываясь.-- Или, вотъ, при мнѣ Нижне-хлебянское укрѣпленіе строили -- лѣсъ изъ Оренбурга возили сухопутно, а изъ Астрахани водою стоило бы чуть не въ десятеро дешевле.... О, Русь православная!... Когда.... когда?... засыпалъ онъ. Однако.... надо.... пройти.... узнать.... и онъ заснулъ глубочайшимъ сномъ, какъ спится только на просторѣ и на свободѣ.

ПРИМѢЧАНІЯ.

¹) Соленое озеро -- озеро горько-соленой воды. Соляное озеро -- озеро самосадочной соли.

²) Заливъ Сары-ташь -- въ сѣверной части Мангышлакскаго полуострова.

³) Острова Долгіе, Малый и Большой, лежатъ на параллели острова Кулалы, къ востоку, у самаго полуострова Бузачи.

⁴) Заворотъ -- пунктъ у береговъ Бузачи, въ морѣ.

⁵) Ордашный -- вышедшій изъ глубины орды; невидавшій ничего, кромѣ степи; дикій.

⁶) Котельная сѣть, что ставится невозбранно повсюду и во всякое время для котла, т. е. для пищи.

⁷) Байгушъ -- бѣднякъ.

⁸) Кряжъ -- материкъ.

⁹) Пряжа садочная, которой сажаютъ сѣти, невода, волокуши и вообще сѣтной иховязъ (ядро); усаживая, прикрѣпляютъ къ веревкамъ.

¹⁰) Иглица -- деревянная, остроносая планочка вершковъ пяти длины и поменьше вершка ширины, на которую вдоль наматывается пряжа для садки и для метки сѣтей и пр. Дѣлается такой ширины, чтобы свободно проходила въ ячею сѣти или невода.

¹¹) Чаканъ -- болотное растеніе. Туго вяжется въ пачки вершковъ 6-ти длины и употребляется, ради легкости и дешевизны, вмѣсто балберы для поддержанія на плаву снасти и сѣтей.

¹²) Подъ названіемъ "гуся" въ этомъ случаѣ, надо понимать краснокрыла (видъ фламинго), котораго мѣстное населеніе называетъ краснымъ гусемъ и котораго много держится въ Мертвомъ Култукѣ.

¹³) Прорва -- урочище и огромный проранъ въ сѣверо-восточной части моря, въ той части его, которая носитъ названіе Мертваго Култука или залива Атранъ.

¹⁴) Палати дѣлаются отъ комара, около мачты, сажени на полторы отъ палубы. Тамъ спятъ, ѣдятъ и пьютъ чай хозяева или старшіе въ артели. Мачта и ванты служатъ для укрѣпленія ихъ. Во время вѣтра и передъ вѣтромъ комаръ не поднимается высоко и даетъ хоть кратковременный покой обитателямъ палатей.

¹⁵) "Нѣтъ ни пера" говорится ловцами на безрыбье, если дѣло идетъ о частиковой рибѣ; "нѣтъ ни жучки" -- если дѣло идетъ о красной.

¹⁶⁾ Абы -- грубые киргизскіе могильные памятники, дѣлаемые обыкновенно изъ глины.

¹⁷) Заломъ -- самая крупная частиковая рыба.

¹⁸) Аистовы -- небольшой заливъ въ Мертвомъ Култукѣ.

¹⁹⁾ Бѣлкнскіе, Сухіе -- острова въ астраханскихъ черняхъ.

²⁰) Кайдакъ -- длинный заливъ въ юго-восточной части Мертваго Култука.

²¹) Позорило -- пораззорило.

²²) Обаткашенный, обаткаченный -- покрытый баткакомъ, иломъ. Баткашно -- вязко, грязно. Баткакъ -- вязкая, иловатая грязь.

²³) Кара-Бугазъ -- заливъ по восточному берегу моря, почти особое морцо четырехъ-пяти футъ глубины, только весьма узкимъ проливомъ соединенное съ открытымъ моремъ.

²⁴) Сбить въ бунтъ -- сложить въ бунтъ.

²⁵) Буинскіе -- острова въ юго-восточной части Мертваго Култука.

²⁶) Бараній лобъ -- урочище въ самой глубинѣ Мертваго Култука.

²⁷) Кочакъ -- заливъ къ востоку отъ залива Сары-ташь у сѣверныхъ береговъ Мангышлакскаго полуострова.

Н. Бобылевъ.

"Русская Мысль", No 10, 1880

Оставить комментарий Бобылев Н. К. (bmn@lib.ru) Год: 1880 Обновлено: 21/06/2017. 84k. Статистика. Очерк: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Северо-каспийские очерки) Часть четвертая

Бобылев Н. К. В устьях и на море

ПРИМѢЧАНІЯ.

Бобылев Н. К.
В устьях и на море