Бонстеттен Шарль
О необходимости системы воспитания, приличной юношеству достаточного состояния

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

АТЕНЕЙ.

No 17.

О необходимости системы воспитанія, приличной юношеству достаточнаго состоянія.

(Сочиненіе Бонстеттена) (1).

   (1) Бонстеттенъ написалъ сіе сочиненіе по уничтоженія Аристократіи въ Италіи и Бернѣ. Молодые дворяне терялись въ праздности и уныніи, когда надлежало укоренять душевное благородство, потерявъ благородство рожденія. Женева, съ паденіемъ Аристократіи, богатствъ, уразумѣла, что потерю сію надобно вознаградить воспитаніемъ.
   
   Воспитаніе младенчества есть только часть великаго искусства воспитанія. Пока человѣкъ подверженъ дѣйствію внѣшнихъ предметовъ и власти обстоятельствъ, можно себя спрашивать: какіе законы сей власти внѣшнихъ предметовъ не только на одинъ какой либо возрастъ, но на всѣ возрасты? Искусство садовника не въ томъ состоитъ единственно, чтобы сѣять, но и во всѣ періоды развитія сохранять растенія, его заботамъ ввѣренныя.
   Надлежало бы увеличить науку воспитанія и распространить на всѣ возрасты искусство образованія самихъ себя; надлежало бы помнить, что если младенчество имѣетъ свои законы, то юношество, равно какъ возрастъ мужества и старость, имѣютъ имъ только собственные. Тогда наука развитія человѣка (останавливающаяся теперь на первомъ возрастѣ) также распространилась бы на цѣлую жизнь.
   Обыкновенные люди много власти приписываютъ обстоятельствамъ. Жизнь есть отношеніе не только предметовъ къ намъ, но и насъ самихъ къ предметамъ. Весьма легко забываютъ, что судьба наша есть слѣдствіе двухъ силъ; что она состоитъ изъ дѣйствія внѣшней природы на нашу волю и, еще болѣе, изъ обратнаго дѣйствія воли на все насъ окружающее; слѣдовавъ всякій человѣкъ, болѣе или менѣе, устроиваетъ судьбу свою {Это мнѣніе принадлежитъ многимъ великимъ мужамъ древности. Саллюстій, разсуждая о превратности судьбы человѣческой, обыкновенныхъ людей считалъ во власти обстоятельствъ, но геніевъ, кои родятся вѣками, признавалъ властителями собственнаго счастія.-- Res docuit id verum esse, quod in carminibus Appius ait, Fabrum esse suae quemque fortunae atque in te (говорится къ Юлію Цезарю) maxime. А. 3;}.
   Всякій можетъ повторить слова Гораціева художника, съ коими обращался Онъ къ сухому деревянному пню, предъ нимъ находившемуся: что мнѣ изъ тебя сдѣлать пень, теперь безполезный? Божество или стулъ. Maluit esse Deum.
   У всѣхъ народовъ есть воспитаніе младенчества; ибо оно необходимо для сего возраста; между тѣмъ, какъ для другихъ возрастовъ, оно есть слѣдствіе просвѣщенія. Питать дѣтей своихъ и о нихъ заботиться, есть законъ природы, рожденный приятною необходимостію вспомоществовать и руководствовать младенчество. Равно существуетъ законъ сей для дикаго и для просвѣщеннаго человѣка, и равнымъ образомъ для животнаго. Птица научаетъ птенцовъ своихъ летать; кормиться и пѣть; научаетъ тому, что для нихъ вредно или полезно. Но сіе первое воспитаніе природы гораздо пространнѣе у человѣка, нежели у животнаго, ибо оно равно свойственно его духу и тѣлу. Мягкость органовъ дѣлаетъ младенца послушнымъ примѣру; и у всѣхъ народовъ на земномъ шарѣ характеръ и нравы родителей кладутъ печать на все ихъ поколѣніе.
   Воспитаніе младенчества естественно; оно есть слѣдствіе слабости младенческой. Не таково воспитаніе юношества; ибо возрастъ сей не только не безсиленъ; но преимущественно почитается періодомъ крѣпости и преувеличеннаго мнѣнія о собственныхъ силахъ.
   Между тѣмъ, при нѣкоторомъ размышленіи, можно видѣть, что существуютъ естественные, законы и для юношества, коихъ искать надобно внѣ семейства.
   Наставленіе родителей и учителей есть, все для дѣтства; наученіе отъ предметовъ, а наиболѣе отъ мнѣнія современниковъ и, какъ говорятъ, общаго мнѣнія -- состава даетъ все для юноши. Дѣятельность дитяти велика и безпрерывна, но всегда разсѣянна, неопредѣленна, и. несосредоточенна; между тѣмъ какъ неровная дѣятельность юноши, часто по видимому прерывается и кажется ничтожною въ то время, какъ сила раждающихся страстей, не только не уступаетъ власти, но старается торжествовать надъ всякимъ сопротивленіемъ.
   Въ домашнемъ воспитаніи учители или родители имѣютъ всѣ средства предписать дѣтямъ правила; такой выгоды не существуетъ для юноши, находящагося безъ правилъ, именно въ то время, когда онѣ всего болѣе нужны. Управленіе ума, подобно здоровью, имѣетъ свои законы, цѣль коихъ -- сосредоточишь, вниманіе. Для того упражненіе ума нужно, привести въ гармонію съ тѣмъ, чтоі еіюі утомляетъ, какъ надлежащее вещественъ мое управленіе приводитъ въ соотвѣтствіе нужду въ движеніи съ потребностію покоя.
   Единственное средство наученія, остающееся юношамъ, суть учители, но въ не большихъ, городахъ хорошихъ наставниковъ; или совсѣмъ нѣтъ, или они очень рѣдкая Притомъ въ малыхъ городахъ болѣе, нежели въ великихъ господствуетъ между богатыми смертельная праздность, подобно тлетворному дуновенію заражающая вмѣстѣ таланты и добродѣтели, и угрожающая разрушеніемъ имущества и самыя титла, предметъ соревнованія.
   Переворотъ, претерпѣнный почти всѣми имуществами, произвелъ въ семействахъ переворотъ привычекъ. Родители не могутъ болѣе предназначить дѣтямъ своимъ свое поприще, вопреки древней системѣ, когда продолжительныя привычки все соединили и утвердили, не оставляя ни малѣйшей пустоты. По древней системѣ можно было читать будущее въ прошедшемъ, и всякой могъ предсказывать: я буду тѣмъ, чѣмъ былъ отецъ мой. Но для насъ грядущее есть радуга, гдѣ ничего не найдемъ бывалаго, страна неприступная для всего, идущаго по привычкѣ.
   Съ перваго приступа, кажется, нѣтъ ничего легче, какъ перемѣнить путь и слѣдовать стезею новыхъ надеждъ; но это несправедливо. Съ разстройствомъ какой нибудь фабрики, распускается тысяча работниковъ, кои умираютъ съ голоду, или, по крайней мѣрѣ, томятся въ нищетѣ, пока успѣютъ въ новыхъ промыслахъ.
   Мы обыкновенно думаемъ, что событія, связь которыхъ наблюдаемъ, произведены были дѣйствительно разсужденіемъ; между тѣмъ страсти, а не разсудокъ, прокладываютъ путь, и привычки утверждаютъ оный; Если бы людямъ надлежало идти по направленію своихъ идей, а не по побужденію привычекъ, тогда произошли бы безпорядокъ и смятеніе; если же есть теперь какое либо общее направленіе -- оно зависитъ не отъ правилъ, но отъ примѣровъ, заставляющихъ людей идти согласно.
   Три вещи суть движители великихъ обществъ: страсти, привычки руководимыя примѣромъ и наконецъ разсудокъ, или, лучше; разсужденіе. Пока увлекаютъ страсти или привычки, разсужденіе не предводитъ, но слѣдуетъ за Своими властителями. Страсти свои и привычки для того только обдумываютъ, дабы лучше имъ предаться. Мнѣніемъ общимъ назовутъ общепринятыя причины оправданія повсемѣстныхъ привычекъ, мудростію -- покорность ихъ законамъ. Но когда умолкаютъ страсти, когда останавливаются привычки, насъ увлекавшія, тогда только разсужденіе дѣлается нашимъ вождемъ.
   Преимущественно въ семъ послѣднемъ состояніи, находится теперь богатый классъ людей почти во всей Европѣ. Богатыя фамиліи совращены съ пути своихъ привычекъ, повсюду осуждены онѣ обратить на себя вниманіе и ожидать, покуда составятся новыя привычки и откроется проложенная дорога. Изъ сего состоянія бездѣйствія слѣдуетъ, что богатые люди, щастливѣйшіе по наружности, суть самые жалкіе, отъ праздной юности. Совращенные со стези своихъ привычекъ и требованій, не внемля урокамъ необходимости, лишенные свѣтильника опыта, часто вводимые въ заблужденіе воспоминаніями, люди сіи теперь устраненные и какъ бы лишенные общаго питанія, скоро увянутъ, подобно вѣтвямъ, лишеннымъ растительнаго сока. Первое несчастіе праздности сушь привычки, кои въ свою очередь питаютъ праздность. Умноженіе бездѣйствія можно бы вычислить умноженіемъ кофейныхъ домовъ, а въ малыхъ городахъ опредѣлить силу празднолюбія числомъ и обширностію общественныхъ собраній; можно бы въ каждомъ городѣ замѣтить умноженіе времени, въ которое неспособность къ занятію ведетъ людей въ больницы, и тамъ неизлѣчимыя головы по крайней мѣрѣ имѣютъ удовольствіе скучать въ товариществѣ.
   Часто ложно думаютъ о пользѣ наукъ. Науки не для того только служатъ, чтобы узнать ту или другую вещь. Поддерживая привычку мыслить, онѣ предупреждаютъ изнеможеніе мысли.
   Воспитаніе женщинъ научаетъ ихъ посвящать свою дѣятельность предметамъ, ихъ окружающимъ; онѣ лучше мущинъ умѣютъ заниматься въ своемъ домашнемъ быту, лучше принимаютъ участіе въ своемъ семействѣ и не выходятъ изъ своей сферы. Отъ того усыпленіе ихъ способностей не можетъ быть столь совершенно, какъ у бездѣльныхъ мущинъ. Скажу болѣе: ихъ дѣятельные органы менѣе подвержены искусственному безсилію, раждающемуся отъ бездѣйствія и умерщвленія мысли.
   Когда празднолюбцамъ говорятъ о наукѣ, они возражаютъ, что не всѣ сотворены быть учеными. Но ихъ еще не убѣждаютъ къ учености, имъ предлагаютъ упражненіе ума и душевное здравіе, невозможное безъ какого либо произвольнаго движенія. Ихъ не увѣщеваютъ: сдѣлайтесь учеными; но, во избѣжаніе слабоумія, предлагаютъ умственныя упражненія. Не говорятъ имъ: будьте Нютоны, но будьте сколько можно менѣе безумны, тупы, неспособны служить самимъ себѣ, вашимъ семействамъ и обществу.
   Всего несправедливѣе думать, что умъ всегда въ состояніи покоя.
   "Душа есть огнь, требующій питанія, который угасаетъ, ежели не умножается."
   Мысль не болѣе осуждена на бездѣйствіе, какъ и жизнь; и дерево, не пускающее новыхъ вѣтвей, скоро начинаетъ засыхать съ вершины. Трудъ и правила сообщаютъ силу и пареніе нашимъ способностямъ. Оставьте трудъ, не наблюдайте порядка въ вашихъ занятіяхъ, на нѣсколько времени еще будутъ у васъ нѣкоторыя несвязныя мысли; подобно дереву, оставленному садовникомъ, вы произрастите нѣсколько слабыхъ отпрысковъ, но скоро изсякнетъ питательный сокъ и все вдругъ увянетъ.
   Умъ и органы начинаютъ развиваться согласно; но кажется, что на длинномъ пути жизни иногда они разлучаются, часто душа угасаетъ прежде органовъ и живетъ съ однимъ стыдомъ, попустивъ свое умерщвленіе. Напротивъ у человѣка, никогда не покидавшаго великую борьбу жизни, она переживаетъ старость, и иногда покидаетъ свое жилище полная силъ и блестящая красотою.
   Справедливо различаютъ человѣка, занимающагося наукою, отъ человѣка, образующаго свой умъ. Ученый въ счастливомъ самозабвеніи думаетъ только объ одной наукѣ, которую онъ распространяетъ и развиваетъ; весь онъ живетъ внѣ себя. Напротивъ, человѣкъ образованный употребляетъ науки средствомъ къ собственному усовершенствованію и счастію чрезъ непрерывную привычку къ размышленію. У перваго наука -- цѣль; у другаго -- средство. Ученый есть художникъ, избирающій предметъ; это ваятель, производящій изъ мрамора божество или героя. Напротивъ, человѣкъ образованный, самъ себя принимая предметомъ, старается украсить свою душу и пріобрѣсть качества, къ коимъ онъ способенъ. Въ семъ отношеніи разумѣется что дѣло таланта или совершеннаго досуга распространишь предѣлы человѣческихъ свѣденій и кругъ мыслей; но какъ назвать того человѣка, который не захотѣлъ бы украсить жизнь свою, возвысить душу, и съ каждымъ днемъ совершенствоваться, умножая средства счастія и общее къ себѣ уваженіе. Все это не можетъ произойти безъ рѣшительной воли, безъ нѣкоего усилія надъ своею лѣностію и надъ симъ неопредѣленнымъ влеченіемъ жизни, признакомъ празднолюбія.
   Хотители образовать умъ? Старайтесь узнать свои дарованія, а для того испытайте направленіе дѣятельности ума своего; припомните, что отчаяваться въ средствахъ -- не доказательство скромности, но ковы лѣности; поставьте себѣ цѣлью, не превзойти другихъ, но превзойти самихъ себя. Сія уединенная борьба съ собою стоитъ побѣды надъ другими.
   Она дѣйствительно возвеличиваетъ и дѣлаетъ насъ лучшими тогда, какъ въ соперничествѣ съ другими пріобрѣтаютъ однѣ поддѣльныя качества. Въ первомъ случаѣ, побѣда и награда всегда вѣрны, между тѣмъ какъ въ другомъ, при самыхъ успѣхахъ, умножаются враги, а иногда и собственное униженіе; одна дѣлаетъ насъ лучшими, другая тщеславными; одна возвышаетъ насъ дѣйствительно, другая ставитъ на позорище мнѣніи, всегда непрочныхъ.
   Люди съ должностными занятіями заключены въ сферѣ идей, перемѣняющейся отъ собственнаго круговращенія. Отъ того раждаются мысли или привычки, кои наконецъ согласуются съ нашимъ господствующимъ образомъ жизни; отсюда жизнь принимаетъ сію общность и сіе единство, безъ коихъ невозможны правила поведенія и надежды на счастіе.
   Всего этаго чуждъ незанятый человѣкъ. Лишенный внѣшняго побужденія, онъ повинуется однимъ произвольнымъ. Если не умѣетъ онъ составить для себя положительный родъ жизни и положительный планъ мыслей, всю жизнь свою будетъ онъ блуждать безъ цѣли и безъ правилъ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ поставитъ онъ себѣ законы, еще не зная цѣли своихъ дѣйствій; если ни что не твердо, если все безъ связи на его кораблѣ, куда помѣстить кормило?
   Важный недостатокъ въ воспитаніи богатыхъ зависитъ отъ незнанія способностей нашего существа. Думаютъ, что всѣ способности дитяти упражняются, если занимаютъ {Иногда ложно думаютъ объ употребленіи памяти. Забываютъ, что въ изученіи языковъ память словъ не значительна. Въ глазахъ полу-ученаго или невѣжды вездѣ есть синонимы между языками, и ничего нѣтъ легче какъ переводить. Но разсуждая, что малѣйшая часть предметовъ и словъ Греческихъ и Латинскихъ суть синонимы предметовъ и словъ въ новыхъ языкахъ, становится вразумительною вся невозможность вѣрнаго ученическаго перевода. Дурная Латинъ, которую преподаютъ дѣтямъ, приучаетъ ихъ довольствоваться неопредѣленнымъ и не вѣрнымъ смысломъ: это всё то же, что учить ихъ шарадамъ. Представя себѣ время, отнимаемое на сіи шарады у существенныхъ предметовъ, не льзя не подавиться мѣлочамъ шестнадцатаго столѣтія, хранящимся иногда въ нѣдрѣ просвѣщенія. Соч.} его память и, какъ говорятъ, сколько можно лучше образуютъ сердце и душу. Но въ семъ исчисленіи человѣческихъ способностей забыта важнѣйшая -- воля.
   Безъ сомнѣнія всѣ способности существа нашего тѣсно соединены между собою, и всѣ могутъ отдѣльно сохраняться и быть особенною цѣлію нашихъ усилій. Различеніе нашихъ способностей есть самое необходимое изъ всѣхъ психологическихъ свѣденій.
   Воля, подобно памяти, имѣетъ свои законы; разумъ, воображеніе также. Волю укрѣпляетъ упражненіе, ее убиваетъ бездѣйствіе и недостаточное сопротивленіе; болѣе или менѣе соединяется она съ нашими рѣшеніями и идеями. Хотя она имѣетъ собственный ходъ, но ее отвращаютъ, опять привлекаютъ, разсѣеваютъ или сосредоточиваютъ средствами изъ ея собственной природы.
   Упражняютъ память; по никогда не слыхалъ я, чтобы въ какой-либо системѣ воспитанія старались упражнять волю; а между тѣмъ воля имѣетъ, такъ сказать, вещественныя правила, подобно памяти и, можетъ быть, вѣрнѣйшія въ сравненіи съ другими нашими способностями.
   Дѣлать или не дѣлать; дѣйствовать или противиться, въ этомъ состоитъ все нравоученіе. Оно утверждается болѣе способностію хотѣть, нежели познавать, и весьма часто мы преступаемъ по недостатку воли; нежели по незнанію, что хорошо.
   Кто усиливался побѣдить привычку или укротить какое либо чувство, тотъ могъ замѣтить и неудачные опыты усилій, и вмѣстѣ какое-то средство къ своей цѣли. Великая побѣда надъ собою чудесно умножаетъ силу воли; но сія способность, составляющая достоинство человѣка, ни чѣмъ такъ не унижается, какъ перемѣною принятаго рѣшенія.
   Упражненіе воли основывается нѣкоторымъ образомъ на отношеніяхъ чувствительности съ нервною системою. Можно упражняться въ хотѣніи: можно учиться, принуждать свою волю болѣе или менѣе, и сія, почти механическая часть воли, подвергнута началу подражанія; при воспитаніи можно сдѣлать большое злоупотребленіе въ упражненіи воли, не соображая усилія съ важностію предполагаемой цѣли.
   Великій учитель въ упражненіи воли -- препятствія къ цѣли. Вотъ почему хороша школа несчастія, принуждающая насъ къ дѣйствію; ибо несчастія научаютъ насъ побѣждать препятствія и образовать великую волю. Напротивъ счастіе, наиболѣе чувство могущества свыше своихъ усилій, удаляя препятствія, убиваетъ волю. Наблюдая воспитаніе высшихъ гражданскихъ сословій, кажется удивительнымъ, что постепенно приближаясь къ могуществу и независимому состоянію, болѣе и болѣе находишь ослабленіе воли. Не видали ли мы, въ концѣ прошедшаго столѣтія, просвѣщеннаго Государя, столь бѣднаго волею, что его семейство, царство и онъ самъ погибли отъ того только, что не научился онъ сказать: я не хочу.
   Возвращаюсь къ своему предмету. Если бы въ дѣтствѣ упражняли волю согласно съ обдуманною цѣлію, то празднолюбіе совсѣмъ бы истребилось.
   О томъ, что называютъ вообще своей судьбою, многіе имѣютъ ложныя понятія. Въ жизни случаются событія, кои издали неразлучны съ нашимъ счастіемъ, и кои вблизи, чрезъ короткое время, оставляютъ насъ въ прежнемъ положеніи. Значительное богатство, наслѣдство, отличное титло, представляютъ великія эпохи въ жизни; за сими тріумфальными вратами видимъ мы прекрасную будущность; но едва ихъ проходимъ, какъ съ удивленіемъ чувствуемъ, что мы все тѣже, что мы и всё мы ихъ проходимъ.
   Не то бываетъ при внутреннихъ перемѣнахъ, производимыхъ нашею собственною волею. Всякій планъ жизни, твердо принятый и строго сохраняемый, производитъ большія перемѣны въ нашей судьбѣ, нежели внѣшніе предметы, и еслибы могли мы видѣть внутреннюю свою жизнь, какъ видимъ ея призраки -- мы болѣе стали бы дивиться дѣйствіямъ нашей воли, нежели счастія.
   Спросятъ меня: чему долженъ учиться человѣкъ, живущій на пр. безъ должности въ деревнѣ или въ небольшомъ городѣ?
   Посмотрите на его необходимыя занятія и увидите, что -- хорошо дѣлать то, что можно дѣлать какъ нибудь -- составляетъ важнѣйшее свѣдѣніе.
   Часто мало бываетъ отношенія между тѣмъ, чему учатъ ребенка и что нужно знать ему въ остальное время жизни.
   Хорошо учить по Латинѣ; но дурно учить тѣхъ, которые никогда не возпользуются сими уроками. То же можно сказать о музыкѣ, не доставляющей никакого удовольствія тому, кто остается при первыхъ началахъ. Сіи и другія подобныя вещи почитаю я безполезными во всѣхъ случаяхъ, когда можно предвидѣть, что изъ нихъ не льзя сдѣлать истиннаго употребленія.
   Конечно всѣмъ надобно выражаться отечественнымъ языкомъ: основательное познаніе языка сего есть самое необходимое свѣдѣніе. Полезно было бы успѣть въ языкахъ Греческомъ и Латинскомъ наровнѣ съ отечественнымъ. Но для наслажденія плодами какого-либо труда не должно оставаться при началахъ; а слѣдовательно нужно другое воспитаніе, въ добавокъ къ тому, которое научаетъ однимъ началамъ.
   Продолжая обозрѣніе необходимыхъ запянятій человѣка зрѣлаго, ясно увидимъ, что всякому суждено потерять много времени для сохраненія своего имущества. Ничто не придаетъ столько цѣны деньгамъ, какъ время, приносимое имъ въ жертву. Свѣдѣнія, непосредственно нужныя къ защищенію своего состоянія, суть необходимѣйшія.
   При всемъ равнодушіи къ богатству, всегда выгодно дѣлать хорошо, что дѣлаешь, хотя бы изъ того только, что обыкновенно съ удовольствіемъ дѣлаютъ то, что дѣлаютъ хорошо, и съ отвращеніемъ, что дѣлаютъ худо. Надобно ли воздѣлывать землю: что полезнѣе сего кроткаго занятія первымъ искусствомъ, столь приятно соединяющимъ насъ съ природою. Полюби сіе искусство, и всѣ твои упражненія получатъ для тебя какую-то прелесть; приобрѣтенныя свѣдѣнія украсятъ путь вашей жизни; между тѣмъ какъ равнодушіе къ необходимымъ занятіямъ внушаетъ отвращеніе къ трудамъ и потомъ къ самой жизни. Отецъ ли ты семейства? Воспитаніе есть искусство, сдѣлавшее такіе успѣхи, что непозволительно не знать его. Если ты чуждъ сего искусства, то мало по малу теряешь уваженіе въ собственномъ семействѣ. Принужденный относиться къ другимъ съ тѣмъ, что до тебя касается, какого желаешь ты къ себѣ почтенія?
   Доселѣ не предполагалъ я никакого дарованія. Вѣроятно, что у каждаго человѣка свое; но какъ здѣсь разумѣются довольно возвышенныя и потому замѣчательныя -- то допустить можно, что великія дарованія рѣдки.
   Истинный талантъ обнаруживается рѣшительною потребностію какого либо особливаго занятія; лучшій совѣтъ для такихъ счастливцевъ -- предаться небесному дару, столь рѣдкому и отличному.
   Бѣдность менѣе опасна для талантовъ, нежели богатство. Бѣдность стремится сосредоточить жизнь, богатство -- разсѣять.
   Одинъ совѣтъ человѣку съ геніемъ -- предаться оному, и для пюго сосредоточить жизнь свою въ горнилѣ таланта. Въ развитіи своего дара, а не въ другихъ предметахъ, надлежитъ ему искать свое богатство, славу, счастіе и все достойное честолюбія существа отличнаго.
   Всего рѣже найти родителей, чувствующихъ достоинство таланта. Предложите большей части изъ нихъ дать дѣтямъ воспитаніе, имѣющее предметомъ одно дарованіе -- васъ не поймутъ.
   Здѣсь надлежитъ различать науки отъ изящныхъ искусствъ.
   Нѣтъ для меня прекраснѣе состоянія независимаго человѣка, посвящающаго наукѣ всѣ богатства досуга. Богатство разливаетъ блескъ на науку, а наука отражаетъ оный на богатство, между тѣмъ какъ досугъ, посвящаемый страстямъ и зависимости отъ людей и предметовъ, есть отреченіе отъ благороднѣйшей и законнѣйшей власти человѣка надъ самимъ собою.
   Двѣ вещи придаютъ достоинство жизни, посвященной Изящнымъ Искуствамъ,-- великій талантъ и нравы.
   Часть Изящныхъ Искусствъ, занимающаяся исполненіемъ, есть механическая, и тогда только искусство принимаетъ свое пареніе и достоинство, когда матерія во власти генія. Какая жизнь завиднѣе жизни Анжелики Кауфманнъ! {Живописица преславна,
   Кауфманъ, подруга музъ!
   Если въ кисть твою вліянна
   Свыше живость, чувство, вкусъ
   И списавъ Данаевъ древнихъ
   Намъ, богинь и красныхъ женъ,
   Пережить въ своихъ безцѣнныхъ
   Ты могла картинахъ тлѣнъ:
   Напиши мою Милену
   Бѣлокурою лицемъ,
   Стройну ростомъ, возвышенну,
   Съ гордымъ нѣсколько челомъ,
   Чтобъ похожа на Минерву
   Съ голубыхъ была очей,
   И любовну искру перву
   Ты зажги въ душѣ у ней,
   Чтобъ на всѣхъ взирая хладно,
   Полюбила лишь меня, и пр.
   Знаменитый Державинъ, любившій задавать художникамъ трудныя, невозможныя работы, вѣроятно зналъ великіе таланты не по одной Европейской извѣстности, но видѣлъ ихъ произведенія и умѣлъ цѣнить оныя, (Здѣсь, говоря объ искусствѣ Анжелики Кауфманнъ въ изображеніи Данаевъ, неразумѣетъ ли онъ ея картину, представляющую узнаннаго Улиссомъ Ахилла, столь знакомую Московскимъ любителямъ изящнаго?) Должно согласиться съ Бонсшетшеномъ, что высшее удовольствіе доставляетъ особенный талантъ къ искусствамъ. Но молодому благовоспитанному юнотѣ необходимо дать средства наслаждаться зрѣніемъ изящныхъ произведеній и отдавать самому себѣ или другимъ отчетъ въ получаемыхъ впечатлѣніяхъ т. е. ему необходимо знать Естетику и Археологію, дабы не быть чуждымъ сего неисчерпаемаго источника удовольствій. Тотъ оказалъ великую заслугу для молодыхъ людей, кто раскрылъ имъ необходимость сихъ свѣдѣній и преподалъ ихъ въ достаточномъ количествѣ. Иначе изящныя произведенія великихъ геніевъ достшояніе всѣхъ просвѣщенныхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ, сдѣлались бы собственностію немногихъ любимцевъ природы и счастія. Обращаюсь къ великой живописицѣ; жизнь ея подвержена была нѣкоторымъ превратностямъ и неудачамъ. Желательно бы собрать болѣе подробностей, какъ она ихъ переносила. Рожденная 1141 отъ живописца, въ дѣтствѣ своемъ она получила первые уроки своего искусства отъ самаго родителя. Скоро превзошли наставника, и 13 лѣтъ отправилась въ Италію, гдѣ жила поперемѣнно въ Миланѣ, Флоренціи, Римѣ и Неаполѣ до 1169, и оказала блистательные успѣхи, Оттуда отправилась она въ Лондонъ, имѣла счастіе писать портреты Королевской фамиліи, и признана Членомъ Королевской Академіи. Здѣсь одинъ Англійскій художникъ тщетно искалъ руки ея. Получивши отказъ, онъ рѣшился на мщеніе. Выбранный изъ самаго низкаго состоянія красивый молодой человѣкъ былъ введенъ въ домъ Анжелики, и получилъ ея руку. Отверженный прежде женихъ открылъ ея заблужденіе и обманы. До смерти уже сего мужа, который жилъ съ нею въ разводѣ, но получалъ пансіонъ отъ жены своей, вышла она за Венеціанскаго живописца Зика и жила счастливо до самой смерти (15 Ноя. 1801) среди друзей своихъ и любителей искусства, оплакавшихъ ея кончину. Бюстъ Анжелики Кауфманнъ поставленъ въ Пантеонѣ. А. З.} Какая женщина была ея почтеннѣе? Міръ сей оставила она съ полнымъ геніемъ, и, говоря языкомъ поэзіи (соч. Madame Brun), она преклонилась предъ смертію, подобно классу, согбенному подъ бременемъ собственнаго обилія. Послѣднее произведеніе уже хладѣющей руки ея дышетъ юностію и убѣждаетъ, что душа безсмертна, при разрушеніи окружающихъ органовъ.... Какой геній заслуживаетъ уваженіе болѣе Кановы? Онъ какъ будто воплощалъ мысли свои. Глубокія мечтанія его суть творенія, поставленныя между вещественнымъ и духовнымъ міромъ, и какъ бы назначены соединить ихъ между собою могуществомъ красоты.
   Музыка для великаго артиста доставляетъ также высокія думы, способныя содѣйствовать къ развитію бытія нашего.
   Чувство прекраснаго соединяетъ у народовъ ощущеніе съ мыслію. Если въ иныхъ случаяхъ Изящныя Искусства дѣлаютъ человѣка чувственнымъ, спрашиваю, что бы сіи самые люди были безъ Искусствъ Изящныхъ? Не у варварскихъ ли народовъ преимущественно должно искать людей чувственныхъ, и съ величайшею грубостію преданныхъ пороку?
   Что можетъ быть трогательнѣе зрѣлища юныхъ Римскихъ художниковъ, въ самой бѣдности счастливыхъ чувствомъ прекраснаго, какъ бы довольнымъ для ихъ бытія. Они всегда заняты въ своихъ мастерскихъ; тамъ застаетъ ихъ день, нисходящій съ небесъ озарять образцы, занимающіе всѣ ихъ мысли. Они не знаютъ ежедневныхъ мірскихъ приключеній; они принадлежатъ поэзіи, древности и небу, ихъ освѣщающему. Мѣсто дѣятельнаго размышленія покидаютъ они за тѣмъ, чтобы бесѣдовать съ другими жрецами прекраснаго, или чтобы еще разъ узрѣть тысячекратно видѣнныя изящныя произведенія, украшающія святый, безмолвный градъ, посвященный воспоминаніямъ.
   Въ Римѣ нѣтъ модныхъ собраній, и никакое модное мнѣніе не властвуетъ надъ вкусомъ художниковъ и не отвлекаетъ ихъ отъ безсмертныхъ идеаловъ, ими созерцаемыхъ.
   Человѣкъ, по своему состоянію обеспеченный въ независимости, часто не знаетъ цѣны богатствамъ своимъ и, что всего важнѣе, не предается своему таланту. Для того надобно сосредоточить жизнь свою и истребить неопредѣленное движеніе, влекущее насъ къ разсѣянію {Въ Римѣ зналъ я одного Американца, независимаго по своему состоянію, который, будучи преданъ своему таланту, жилъ уединенно въ неутомимыхъ занятіяхъ своимъ искусствомъ, какъ будто оно составляло его пропитаніе. Мнѣ не встрѣчалось видѣть Европейца съ подобнымъ расположеніемъ.}.
   Независимость, проистекающая отъ богатства, придала бы великій блескъ Изящнымъ Искусствамъ, избавляя ихъ отъ вліянія и дурнаго вкуса покупателей, весьма часто унижающихъ таланты. Съ другой стороны геній придалъ бы истинную независимость богатому человѣку, утверждая его вкусъ и опредѣляя употребленіе времени, остановляя неопредѣленное движеніе ума и сердца, которое, содѣлывая его рабомъ ложныхъ нуждъ, водворяетъ бѣдность въ нѣдро богатствъ, какъ бы предохранившихъ насъ отъ оной. Существенныя нужды, отъ коихъ избавляетъ насъ золото, поселяются наконецъ въ сердцѣ богатаго въ видѣ воображаемыхъ, и даютъ чувствовать грустную бѣдность тщеславія, тысячу разъ хуждшую нуждъ существенныхъ.
   Въ насъ самихъ есть соотвѣтствіе и тѣсное соотношеніе, по которымъ наше настоящее положеніе всегда есть вѣрное слѣдствіе предыдущаго.
   Великое искусство жизни предполагаетъ, что минутная мысль и чувство не безполезны для будущаго, такъ что каждое мгновеніе бытія есть точка развитія для грядущаго времени.
   Безъ сомнѣнія въ порядкѣ нашихъ мыслей заключается ихъ развитіе. Всѣ наши идеи имѣютъ такое взаимное другъ на друга дѣйствіе и вліяніе, что вчерашняя мысль можетъ быть вредна или полезна для сего дня. Послѣдняя идея Нютона, открывшая ему систему міра, была плодъ не того часа, въ которой она представилась уму его, но прошедшей его жизни и жизни людей, предшествовавшихъ ему на семъ поприщѣ. Сія плодотворная мысль, подобная растительному соку, тогда только питательна, когда есть организація въ цѣломъ, его направляющая. Душа нашихъ свѣдѣній, успѣхи ума заключаются въ порядкѣ мыслей и дѣйствій, а всего болѣе въ единствѣ цѣли, предполагаемой порядкомъ.
   Сія постепенность и развитіе, очевидныя въ системѣ нашихъ идей, не менѣе обнаруживаются въ системѣ нашихъ чувствованій. Каждый человѣкъ въ данную минуту имѣетъ нѣчто господствующее въ системѣ своей чувствительности, рѣшающее гармонію или несогласіе всего, что въ послѣдствіи потрясетъ таинственный органъ нашего счастія или несчастія.
   Красота духовной гармоніи существа нашего, подобная красотѣ музыкальной, предполагаетъ высшее единство, рѣшающее всѣ дѣйствія гармоніи или несогласія въ нашихъ чувствованіяхъ, какъ ходъ музыкальной пьесы опредѣляетъ то, что нравится или не нравится, прилично или не кстати.
   Все, что нравится или не нравится въ каждую данную минуту, опредѣлено настоящимъ звукомъ, и сей послѣдній зависитъ отъ предыдущихъ, а всего болѣе отъ господствующаго чувства. Такимъ образомъ настоящее наше положеніе есть произведеніе того, чѣмъ мы были; и въ ощущеніяхъ, такъ и въ свѣдѣніяхъ, настоящее есть плодъ и развитіе прошедшаго.
   Такимъ образомъ умъ, не умѣющій утвердишься въ единствѣ правилъ, не умѣющій начертать жизнь свою по великимъ видамъ и направить оную по планамъ обширнымъ, никогда не достигнетъ высокой гармоніи сердца и ума, безъ коихъ нѣтъ ни добродѣтели, ни счастія.
   Ясно, что ни одна минута жизни не незначительна для послѣдующей, такъ какъ въ музыкѣ ни одинъ звукъ не ничтоженъ въ ходѣ пьесы. Въ музыкѣ, какъ въ чувствительности, всегда господствующее чувство (motif) рѣшаетъ то, что благозвучно или нѣтъ. Сіе господствующее чувство, сіе единство, связуя прошедшее съ настоящимъ и настоящее съ будущимъ, даетъ тѣло (физіономію) цѣлой жизни, въ которой настоящая минута есть предчуствіе будущаго, какъ въ музыкѣ рождающійся звукъ пророчески говоритъ о послѣдующихъ.
   И такъ въ развитіи нашихъ свѣдѣній и чувствованій всего пагубнѣе разсѣяніе въ
   Зо жизни, уничтоженіе единства, безъ которыхъ никакой успѣхъ не возможенъ.
   Въ независимости, произходящей отъ богатствъ, есть начало равнодушія ко всякому нечувственному движенію, пагубному для нравовъ, счастія и любознанія. У бѣднаго или должностнаго человѣка необходимость замѣняетъ правила, Поддерживающія единство тогда, какъ богатый, уносимый всякимъ вѣтромъ, дѣлается игралищемъ малѣйшихъ страстей и легчайшихъ мечтаній.
   Всѣмъ симъ неудобствамъ богатыхъ, можно пособить вторымъ воспитаніемъ -- воспитаніемъ юношества.

А. Зиновьевъ.

   П. П. Въ статьѣ о жизни Тунманна, напечатанной въ предыдущемъ No сего журнала вмѣсто Телеологически напечатано Теологически (см. стр. 316).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru