Бородин Иван Парфеньевич
Процесс оплодотворения в растительном царстве

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Глава первая.

   

ПРОЦЕССЪ ОПЛОДОТВОРЕНІЯ ВЪ РАСТИТЕЛЬНОМЪ ЦАРСТВѢ.

И. П. БОРОДИНА.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Введеніе.-- Безполое и половое размноженіе.-- Устройство цвѣтка.-- Какъ развилось представленіе о существованіи половъ у растеній.

   Нѣтъ въ мірѣ тайны болѣе заманчивой, какъ тайна жизни. Богословъ, философъ, историкъ, естествоиспытатель, каждый по своему, стараются разгадать ее, изучая то сложнѣйшія проявленія жизни въ области духа, то матеріальную подкладку жизненныхъ явленій -- живую матерію. Во всеоружіи скальпеля, микроскопа, реактива и логики подходить естествоиспытатель къ живымъ существамъ, стараясь вырвать у нихъ ревниво скрываемую ими тайну; поперемѣнно обращается онъ то къ вѣнцу творенія -- человѣку, то къ подонкамъ жизни -- туда, гдѣ дыханіе ея обнаруживается въ наипростѣйшей формѣ. Нужно-ли прибавлять, что тайна по прежнему остается тайною? Суждено ли человѣку, вообще проникнуть въ ея сущность,-- кто можетъ отвѣтить на этотъ вопросъ? Но сомнѣніе здѣсь какъ нельзя болѣе законно. Истина -- кругъ, знаніе -- многоугольникъ, вписанный въ этомъ кругѣ. Съ каждымъ годомъ, съ каждымъ днемъ мы умножаемъ число сторонъ многоугольника и приближаемся къ кругу, но достигнуть его мы можемъ лишь подъ маленькимъ условіемъ -- безконечности. Значитъ ли это, что не стоитъ даже интересоваться наукой? Разумѣется, нѣтъ. Всего дальше отъ истины тотъ, кто отъ нея упорно отворачивается.
   Въ настоящемъ очеркѣ мы попытаемся, насколько это возможно въ настоящее время, приподнять завѣсу съ одной изъ любопытнѣйшихъ сторонъ жизни.
   Однимъ изъ важнѣйшихъ признаковъ всякаго живаго существа, будь то животное или растеніе, является присущая ему способность воспроизводить существа себѣ подобныя, способность -- размноженія. Только на самыхъ низкихъ ступеняхъ организаціи, это размноженіе совершается простымъ распаденіемъ организма, на-двое или отдѣленіемъ извѣстной части, формирующейся непосредственно въ новое живое существо. У огромнаго большинства животныхъ и растеній размноженіе происходитъ гораздо сложнѣе, и образованіе новаго организма является результатомъ особаго акта, называемаго оплодотвореніемъ, причемъ замѣчается взаимодѣйствіе двухъ разнородныхъ съ виду элементовъ -- мужскаго и женскаго. Женскій элементъ даетъ матеріальную основу для построенія новаго существа, мужской же, какъ будто, только сообщаетъ необходимый для дальнѣйшаго развитія этой основы импульсъ.
   Впрочемъ, кромѣ подобнаго половаго способа размноженія, тотъ же организмъ можетъ представлять иногда даже нѣсколько другихъ способовъ размноженія безполаго, не сопровождающагося оплодотвореніемъ и не требующаго выработки мужскихъ и женскихъ элементовъ. Для примѣра возьмемъ общеизвѣстное размноженіе картофеля. Его разводятъ на практикѣ посредствомъ тѣхъ самыхъ картофелинъ, которыя мы употребляемъ въ пищу. Картофелины же эти развиваются въ землѣ въ видѣ утолщеній особымъ подземныхъ стебельковъ, на первый взглядъ производящихъ впечатлѣніе корней. Если картофельное растеніе предоставить самому себѣ, то въ теченіе зимы тоненькіе стебельки, связывавшіе подъ землею всѣ картофелины одного экземпляра между собою, погибнутъ, послѣднія разъединятся, и весною каждая изъ. нихъ дастъ начало новому экземпляру картофельнаго растенія. Ни при образованіи картофельныхъ "клубней", какъ называютъ въ наукѣ такія утолщенія, ни при ихъ прорастаніи, не замѣчается никакого намека на оплодотвореніе. Въ данномъ случаѣ мы имѣемъ передъ собою безполое размноженіе картофельнаго растенія, и его слѣдуетъ, очевидно, поставить на одну доску съ размноженіемъ, напримѣръ, клубники посредствомъ отпрысковъ, называемыхъ "усами", съ размноженіемъ множества растеній при помощи черенковъ или отводковъ, луковичныхъ растеній посредствомъ луковицъ и т. п. Всякій знаетъ, что во многихъ случаяхъ достаточно бываетъ посадить въ землю срѣзанную вѣточку -- и она превращается постепенно въ новый, полный экземпляръ того же растенія. Клубни картофеля отнюдь не представляютъ плодовъ производящаго ихъ растенія, хотя въ сельскомъ хозяйствѣ картофель и относятъ, вмѣстѣ съ морковью, свекловицею, рѣпою и т. п., къ числу такъ-называемыхъ "корнеплодныхъ" растеній. Слово "плодъ" употребляется I тогда совсѣмъ не въ томъ смыслѣ, который придаетъ ему наука.
   Оно означаетъ, такъ сказать, плодъ усилій воздѣлывавшаго растеніе человѣка, потому что въ этихъ "корнеплодахъ" наиболѣе цѣнною является подземная часть растенія, а ее, обыкновенно, безъ дальнѣйшихъ околичностей, называютъ, не всегда справедливо, корнемъ. Наука же подъ именемъ плода разумѣетъ образованіе, содержащее внутри одно или нѣсколько сѣмянъ и развившееся изъ цвѣтка -- какъ результатъ сложнаго акта оплодотворенія, разыгравшагося въ этомъ цвѣткѣ. Всякій знаетъ, что картофель цвѣтетъ, даже весьма красиво, цвѣтетъ не въ землѣ, а въ воздухѣ; изъ цвѣтовъ-то его получаются дѣйствительные плоды въ видѣ зеленыхъ Яблочковъ, не имѣющіе, впрочемъ, цѣны въ практикѣ. Однако, если имъ дать созрѣть, то изъ многочисленныхъ, заключенныхъ въ мякоти, сѣмянъ ихъ можно, какъ и изъ клубней, выростить новые экземпляры картофеля. Вотъ, слѣдовательно, характерный примѣръ двоякаго размноженія одного и того же растенія: клубни представляютъ органы безполаго, сѣмена -- органы половаго размноженія картофеля. Человѣкъ, обыкновенно, пользуется лишь первымъ способомъ, не давая даже дозрѣвать сѣменамъ; предоставленный же самъ себѣ, картофель сталъ бы размножаться какъ тѣмъ, такъ и другимъ путемъ.
   Тутъ невольно возникаетъ вопросъ -- безразлично-ли для растенія, какимъ изъ этихъ двухъ способовъ оно будетъ плодиться, а слѣдовательно также, все ли равно для хозяина разводить картофель изъ клубней или изъ сѣмянъ? Теоретически есть полное основаніе ожидать отрицательнаго отвѣта. Едва ли организму все равно -- отдѣлить ли отъ себя прямо извѣстную часть для образованія новаго организма, или прибѣгнуть для этой цѣли къ сложному акту оплодотворенія. Въ противномъ случаѣ трудно было бы понять, для чего картофель образуетъ цвѣты, плоды, сѣмена, когда онъ имѣетъ въ клубняхъ такое, повидимому, превосходное и вѣрное средство поддерживать существованіе себѣ подобныхъ растеній на землѣ. И дѣйствительно, непосредственный опытъ научилъ человѣка различать безполое и половое размноженіе по ихъ результату и прибѣгать, смотря по надобности, то къ тому, то къ другому изъ нихъ. Суть дѣла заключается въ томъ, что при размноженіи безполомъ сохраняются не только, такъ-называемыя, видовыя, но даже чисто-индивидуальныя особенности организма, тогда какъ при размноженіи половымъ путемъ индивидуальныя черты сглаживаются и остаются только видовыя, въ силу которыхъ картофель остается картофелемъ, василекъ василькомъ и т. д. Поэтому, если извѣстный экземпляръ представилъ какое-либо уклоненіе отъ нормы, напримѣръ, необычную форму листьевъ, необыкновенную окраску цвѣтками мы желаемъ сохранить это уклоненіе въ потомствѣ, развести подобные экземпляры, мы вѣрнѣе достигнемъ цѣли, прибѣгая къ размноженію черенками, напримѣръ, нежели къ собиранію сѣмянъ этого экземпляра. Истинный смыслъ указаннаго различія можетъ, впрочемъ, выясниться только тогда, когда мы ближе познакомимся съ процессомъ оплодотворенія въ растеніяхъ, что и составляетъ цѣль настоящаго очерка.
   Въ настоящее время никто уже не сомнѣвается въ томъ, что цвѣтокъ представляетъ сложный снарядъ, служащій для половаго размноженія растенія; всѣ разнообразные органы этого снаряда, прямо или косвенно, причастны акту оплодотворенія, который разыгрывается въ цвѣткѣ и приводитъ къ образованію одного или нѣсколькихъ сѣмянъ. Немногимъ извѣстно однако, какой длинный, тернистый путь должна была пройти наука, прежде чѣмъ выработать представленіе о существованіи въ растеніяхъ мужскихъ и женскихъ элементовъ и установить въ этомъ отношеніи полную аналогію между растительнымъ и животнымъ царствами. Тогда какъ въ животномъ мірѣ существованіе и значеніе самцовъ и самокъ было извѣстно съ древнѣйшихъ временъ, даже въ нашемъ столѣтіи находились еще люди, утверждавшіе, будто все ученіе о половомъ процессѣ въ растеніяхъ есть не болѣе, какъ фантазія.
   Чтобы понять причину столь различнаго отношенія къ аналогическому, въ сущности, явленію, намъ нужно въ общихъ чертахъ ознакомиться съ устройствомъ цвѣтка. Хотя цвѣты свойственны далеко не всѣмъ растеніямъ, но человѣку съ давнихъ поръ приходилось сталкиваться почти исключительно съ растеніями, принадлежащими къ числу цвѣтковыхъ; по своей величинѣ, по пользѣ, которую человѣкъ научился извлекать изъ нихъ, они предпочтительно приковывали къ себѣ его вниманіе.

0x01 graphic

   Рис. 1 изображаетъ знакомый всякому цвѣтокъ лиліи. Шесть окрашенныхъ нѣжныхъ листочковъ образуютъ покровъ цвѣтка; они придаютъ ему красу, дѣлаютъ его замѣтнымъ издали, но въ процессѣ оплодотворенія принимаютъ, какъ увидимъ далѣе, лишь косвенное участіе. Внутри цвѣтка замѣчаются нитевидные органы двоякаго рода: во-первыхъ, шесть тонкихъ нитей, заканчивающихся удлиненными головками желтаго цвѣта; это -- тычинки, составленныя каждая изъ нити и пыльника, такъ какъ въ головкѣ заключена особая желтая пыль, высыпающаяся изъ зрѣлыхъ пыльниковъ наружу. Во-вторыхъ, въ самомъ центрѣ цвѣтка замѣтна седьмая, болѣе толстая и длинная, притомъ зеленая нить: это -- пестикъ. Наиболѣе интересной, основной, сильно утолщенной части пестика на нашемъ рисункѣ, впрочемъ, не видно, такъ какъ она закрыта листочками покрова. А токъ будущаго плода. Если ее разрѣзать, мы найдемъ въ ней, какъ и въ плодѣ лиліи, три полости, отдѣленныя другъ отъ друга перегородками, и въ каждой полости большое число мелкихъ бѣлыхъ тѣлецъ, называемыхъ яичками и представляющихъ ничто иное какъ будущія сѣмена вашего растенія. Двѣ части пестика, замѣтныя на рисункѣ, носятъ названіе столбика и рыльца. Рисунокъ 2-й изображаетъ цвѣтокъ винограда послѣ удаленія покрововъ; мы легко различаемъ пять тычинокъ, окружающихъ пестикъ. Послѣдній отличается отъ пестика лиліи слабымъ развитіемъ столбика: рыльце почти прямо насажено на завязь, которая современемъ превращается въ плодъ -- общеизвѣстную ягоду винограда. Наконецъ, на рис. 3-мъ мы видимъ цвѣтокъ фуксіи, разрѣзанный вдоль, чтобы показать скрытыя въ завязи яички.

0x01 graphic

   Даже не искусившійся въ тонкостяхъ естествознанія, образованный человѣкъ знаетъ, въ настоящее время, что завязь даетъ плодъ, а яички превращаются въ сѣмена только подъ условіемъ происшедшаго оплодотворенія; въ противномъ случаѣ цвѣтокъ не достигаетъ своей цѣли, получается, какъ говорятъ, пустоцвѣтъ. Для оплодотворенія же необходимо, чтобы пыль, образовавшаяся въ тычинкахъ, попала на рыльце пестика. Такимъ образомъ, тычинка оказывается мужскимъ, оплодотворяющимъ органомъ, а пестикъ -- женскимъ, оплодотворяемымъ. Какъ у лиліи, такъ и у винограда мы находимъ тѣ и другіе органы не только на одномъ и томъ же экземплярѣ растенія, но даже внутри одного и того же цвѣтка. То же явленіе повторяется вообще у огромнаго большинства растеній, снабженныхъ цвѣтами; обыкновенно, цвѣтокъ оказывается обоеполымъ. Въ такихъ случаяхъ о самцахъ и самкахъ, въ качествѣ отдѣльныхъ недѣлимыхъ, какъ они, обыкновенно, наблюдаются въ животномъ царствѣ, разумѣется, не можетъ быть рѣчи, и это именно обстоятельство болѣе всего препятствовало правильному истолкованію тычинокъ и пестика въ качествѣ половыхъ органовъ. Существуютъ однако растенія, снабженныя цвѣтами, какъ выражаются ботаники, однополыми, т.-е. такими, въ которыхъ, помимо покрововъ, находится только одинъ родъ существенныхъ органовъ -- или только тычинки, или же исключительно пестикъ. Тогда растеніе производить непремѣнно двоякаго рода цвѣты, одни -- мужскіе, съ тычинками, другіе -- женскіе, съ пестиками; конечно, только послѣдніе превращаются въ плоды, первые же являются какъ бы пустоцвѣтомъ, въ сущности же доставляютъ пыль, необходимую для оплодотворенія женскихъ цвѣтковъ. Въ подобныхъ случаяхъ является возможность двухъ различныхъ комбинацій: или мужскіе и женскіе цвѣты размѣщаются на одномъ и томъ же экземплярѣ даннаго растенія, хотя нерѣдко на значительномъ разстояніи другъ отъ друга, или же они распредѣляются на двухъ различныхъ экземплярахъ. Въ первомъ случаѣ принято называть растеніе однодомнымъ, во второмъ -- двудомнымъ. Понятно, что большинство растеній не принадлежитъ ни къ той, ни къ другой изъ этихъ категорій, такъ какъ снабжено цвѣтами обоеполыми. Въ примѣръ однодомныхъ растеній можно привести многія изъ нашихъ деревьевъ. Такъ, у дуба при основаніи развившейся весною изъ почки вѣтки помѣщается цѣлый пучекъ тонкихъ повислыхъ ниточекъ, усаженныхъ рѣдкими, невзрачными цвѣточками, въ которыхъ нѣтъ пестиковъ, а только тычинки; эти нитевидныя группы (сережки) мужскихъ цвѣтковъ скоро засыхаютъ и сбрасываются. На вершинѣ той же вѣтки дуба сидятъ женскіе цвѣты, иначе устроенные, привѣтливо выглядывающіе своими красненькими рыльцами и современемъ превращающіеся въ жолуди. Совершенно такое же расположеніе цвѣтовъ представляетъ грецкій орѣшникъ. У березы мужскіе цвѣты можно видѣть даже зимою на концахъ вѣтвей, гдѣ они сидятъ, тѣсно скученные, въ видѣ коричневыхъ рогулекъ; женскіе, собранные также въ сережки, обнаруживаются только лѣтомъ, когда вмѣстѣ съ листьями вылупляются изъ почекъ. При этомъ оказывается, что каждый экземпляръ березы, достигшій возмужалости, т.-е. возраста, въ которомъ онъ получаетъ возможность цвѣсти, производитъ какъ мужскія, такъ и женскія сережки. Въ примѣръ растеній двудомныхъ можно привести ивы и коноплю. Ивы, а также сходные съ ними тополи, подобно березѣ, располагаютъ свои цвѣты сережками. Рис. 4-й представляетъ сережку ивы, составленную изъ мужскихъ, а рис. 5-й -- такую же сережку изъ женскихъ цвѣтковъ; отдѣльные же цвѣтки, мужской и женскій, изображены на рис. 6 и 7. Въ первомъ мы замѣчаемъ двѣ тычинки, во-второмъ -- пестикъ, а вмѣсто покрова въ обоихъ находится по одной чешуйкѣ. Мохнатыя образованія, памятныя каждому на вѣтвяхъ вербъ, суть ничто иное, какъ не вполнѣ распустившіяся сережки. Отсюда произошло нѣмецкое названіе послѣднихъ -- кошечки (Kätzchen). Мужскія и женскія сережки у изъ никогда не встрѣчаются на одномъ и томъ же экземплярѣ; вѣточки, изображенныя на рис. 4 и 5, сняты съ двухъ различныхъ особей, принадлежащихъ однако къ той же породѣ, къ тому же виду ивы, какъ выражаются ботаники. Здѣсь, слѣдовательно, не только отдѣльный цвѣтокъ, но весь экземпляръ растенія сдѣлался либо мужскимъ, либо женскимъ, совершенно такъ, какъ это бываетъ, обыкновенно, въ животномъ царствѣ. Только совокупность обоихъ экземпляровъ, растущихъ, быть можетъ, далеко одинъ отъ другого, даетъ намъ полное понятіе о двудомномъ растеніи. То же явленіе замѣчается и у конопли. Вперемежку съ женскими экземплярами (рис. 8), дающими сѣмена., растутъ особые мужскіе (рис. 9), производящіе исключительно тычиночные цвѣты, и извѣстные даже въ народѣ подъ именемъ поскони. Тѣ и другіе экземпляры развиваются изъ совершенно одинаковыхъ сѣмянъ, и предсказать заранѣе полъ особи, пока она не обозначитъ его сама і образованіемъ тѣхъ или другихъ цвѣтковъ, представляется совершенно невозможнымъ. Вопросъ о томъ, въ какое время и чѣмъ опредѣляется тотъ или другой полъ недѣлимаго, для двудомныхъ растеній выясненъ столь же мало, какъ и для животныхъ. Намѣченъ ли полъ уже въ сѣмени, или онъ обусловливается только впослѣдствіи какими-либо внѣшними вліяніями, мы не знаемъ. Весьма любопытенъ однако тотъ фактъ, что, по нѣкоторымъ наблюденіямъ, численное отношеніе мужскихъ и женскихъ экземпляровъ представляетъ замѣчательное постоянство при самыхъ разнообразныхъ внѣшнихъ условіяхъ, хотя различно для разныхъ растеній. Такъ, напримѣръ, для одной изъ нашихъ дикихъ двудомныхъ травъ (Mercurialis annua) найдено, что на каждые 100 женскихъ экземпляровъ постоянно приходится 106 мужскихъ -- отношеніе, какъ разъ совпадающее съ тѣмъ, которое наблюдается въ человѣческомъ обществѣ (на каждые 100 мальчиковъ приходится около 106 дѣвочекъ); у конопли, напротивъ, на 100 женскихъ экземпляровъ оказывается всего 86 мужскихъ. Такимъ образомъ, у перваго растенія численный перевѣсъ находится на сторонѣ мужскихъ, а у втораго -- на сторонѣ женскихъ экземпляровъ.

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

0x01 graphic

   Какъ бы то ни было, весьма понятно, что двудомныя растенія скорѣе всего должны были навести человѣка на мысль о существованіи половыхъ элементовъ и въ растительномъ царствѣ. Такъ какъ двудомность свойственна, между прочимъ, нѣкоторымъ изъ растеній, съ давнихъ поръ культивировавшихся человѣкомъ, то неудивительно, что исторія занимающаго насъ вопроса скрывается, можно сказать, во мракѣ временъ. Вначалѣ трудно однако уяснить себѣ -- слѣдуетъ ли понимать тамъ и сямъ встрѣчающіяся выраженія "мужское" и "женское", примѣнительно къ растеніямъ, въ буквальномъ смыслѣ слова или, скорѣе, въ смыслѣ поэтической метафоры. Пылкая фантазія арабовъ, напримѣръ, готова была видѣть въ каждомъ засохшемъ деревѣ результатъ неудовлетвореннаго стремленія къ любви. Правда, по свидѣтельству Геродота, уже вавилоняне различали, какъ оказалось впослѣдствіи, совершенно вѣрно мужскіе и женскіе экземпляры финиковой пальмы и даже практиковали между ними искусственное оплодотвореніе: воздѣлывались исключительно женскіе экземпляры, но на нихъ вѣшали срѣзанныя въ лѣсу цвѣтущія вѣточки мужскихъ. Однако удивленіе, а нерѣдко и скептицизмъ, съ которыми послѣдующіе писатели относились къ этому факту, лучше всего свидѣтельствуетъ о томъ, какъ мало подготовлены были умы въ этомъ направленіи. Между тѣмъ, нѣчто подобное давно продѣлывалось въ самой Греціи надъ смоковницею, растеніемъ, плоды котораго извѣстны каждому подъ именемъ винныхъ ягодъ или фигъ: вѣточки дикой смоковницы вѣшали на культурныя деревья и операцію эту называли капрификащей, такъ какъ дикую форму уже въ то время отличали подъ именемъ caprificus отъ культурной, называвшейся просто -- ficus. Нужно однако замѣтить, что между капрификаціей и искусственнымъ оплодотвореніемъ финиковой пальмы существуетъ нѣкоторое различіе, несмотря на внѣшнее сходство. Финиковая пальма представляетъ дѣйствительно настоящее двудомное растеніе; либо вѣтеръ, либо человѣкъ долженъ перенести пыль съ цвѣтовъ мужской пальмы на цвѣты женской для того, чтобы послѣдніе дали финики. Напротивъ, для смоковницы только недавно удалось нѣсколько выяснить, въ какомъ отношеніи стоятъ другъ къ другу культурная и дикая ея формы; здѣсь наблюдаются очень сложныя явленія, на которыхъ мы пока останавливаться не станемъ. Сильно расходятся воззрѣнія и на значеніе капрификаціи, такъ какъ многіе видятъ въ ней просто результатъ укоренившагося предразсудка. Любопытно, что практикуется она не повсемѣстно: въ сѣверныхъ частяхъ Италіи и Испаніи воздѣлываютъ смоковницу, не прибѣгая къ капрификаціи, а въ южныхъ частяхъ тѣхъ же государствъ постоянно пользуются ею и утверждаютъ, будто безъ этой операціи получается несравненно меньше плодовъ на деревѣ. Такимъ образомъ, растеніе, обратившее однимъ изъ первыхъ вниманіе человѣка на половыя явленія въ растительномъ царствѣ, до сихъ поръ создаетъ ботаникамъ значительныя затрудненія.
   Вернемся, однако, къ исторіи нашего вопроса. Отрывочные, изложенные выше факты не пробудили любознательности въ древнемъ умѣ, болѣе склонномъ къ отвлеченнымъ умозрѣніямъ, нежели къ наблюденію окружающихъ явленій. Аристотель готовъ былъ видѣть въ отсутствіи оплодотворенія одинъ изъ отличительныхъ признаковъ растеній отъ животныхъ организмовъ или, вѣрнѣе, существъ неподвижныхъ отъ тѣхъ, которыя свободно, перемѣщаются съ мѣста на мѣсто. Взгляды же Аристотеля, какъ извѣстно, легли въ основу воззрѣній на природу многихъ послѣдующихъ столѣтій, а потому вплоть до конца XVII вѣка тянется, такъ сказать, миѳическій періодъ въ разсматриваемой нами исторіи. Сравнительно болѣе пищи, нежели философамъ, доставила финиковая пальма поэтамъ. Весьма извѣстно, напримѣръ, латинское стихотвореніе Понтануса (1505 года), воспѣвающеее любовь двухъ пальмъ, мужской и женской, росшихъ одна въ Бриндизи, другая въ Отранто (въ Южной Италіи); удивительнымъ результатомъ удовлетвореннаго, наконецъ, стремленія ихъ другъ къ другу явилось образованіе плодовъ на обоихъ экземплярахъ -- поэтическая вольность, вполнѣ извинительная для тогдашняго времени, тѣмъ болѣе, что и самъ поэтъ оказывается удивленнымъ не менѣе насъ. Средніе вѣка различаютъ цѣлый рядъ "мужскихъ" и "женскихъ" растеній, но дѣлается это, обыкновенно, совершенно невпопадъ, на основаніи извѣстныхъ различій во внѣшнемъ обликѣ, руководствуясь правиломъ, что мужской экземпляръ долженъ быть болѣе крѣпкой, а женскій -- болѣе нѣжной, субтильной организаціи. Такъ возникло, напримѣръ, представленіе о мужскомъ и женскомъ папоротникѣ. Въ настоящее время извѣстно, что это два совершенно различныхъ растенія, настолько далекихъ другъ отъ друга, что ботаникъ относитъ ихъ даже къ двумъ различнымъ родамъ. Подъ вліяніемъ того же предразсудка во многихъ мѣстностяхъ Германіи крестьяне считаютъ посконь за женскіе экземпляры конопли, такъ какъ ея стебли тоньше и нѣжнѣе.
   Дѣйствительное научное оживленіе обнаруживается лишь въ концѣ XVII вѣка. Къ этому времени проникаетъ въ сознаніе ученыхъ мысль, что у большинства растеній мужскіе и женскіе элементы соединены въ одномъ и томъ же недѣлимомъ, у нѣкоторыхъ же раздѣлены, на подобіе животныхъ. Эту мысль высказывалъ, впрочемъ, уже Плиній, неопредѣленно ссылаясь однако при этомъ на авторитетъ какихъ-то "знатоковъ природы". Кто первый указалъ на тычинку, какъ на мужской органъ растеній, опредѣлить весьма трудно. Обыкновенно заслугу эту приписываютъ, въ другихъ отношеніяхъ совершенно неизвѣстному въ наукѣ, англичанину, профессору Миллингтону, основываясь на показаніи знаменитаго его современника и соотечественника Грю, одного изъ отцовъ анатоміи растеній {Анатомія растеній имѣла, какъ извѣстно, двухъ отцовъ: англичанинъ. Грю и итальянецъ Мальпиги одновременно, въ концѣ XVII вѣка, примѣнили увеличительныя стекла къ изученію внутренняго строенія растеній.}. Въ настоящее время трудно удержаться отъ смѣха, читая оригинальныя соображенія, которыми Грю старался подкрѣпить этотъ выводъ. Отчасти они такого нецензурнаго свойства, что передавать ихъ здѣсь совершенно неудобно, отчасти же вращаются на поприщѣ тогдашней химіи, находившейся въ пеленкахъ, химіи, въ которой сѣра, соль и масло играли выдающуюся роль. Яркоокрашенный покровъ цвѣтка, напримѣръ, служитъ будто бы для удаленія сѣрнистыхъ частицъ, что даетъ возможность сѣмени сдѣлаться маслянистѣе. Подобнымъ соображеніямъ Грю придавалъ болѣе значенія, нежели драгоцѣннымъ указаніямъ, которыя доставляли человѣку въ теченіе многихъ вѣковъ финиковая пальма и другія двудомныя растенія; о нихъ онъ не считаетъ даже нужнымъ упоминать. А между тѣмъ, что могло, повидимому, быть проще, какъ, найдя тычинки въ цвѣтахъ "мужской" пальмы и встрѣчая затѣмъ совершенно сходные органы въ цвѣтахъ другихъ растеній, признать ихъ повсемѣстно за мужскіе органы. Но это кажется такъ необычайно просто теперь, когда мы все это давно знаемъ. Въ томъ-то и состоитъ глубокій интересъ исторіи науки, что она показываетъ намъ, какъ долго человѣческій умъ бродитъ возлѣ да около подчасъ простой истины, а потомъ, когда она, наконецъ, обнаружена, наивно удивляется тому, какъ долго могли ея не замѣтить. Миллингтонъ и Грю пришли, правда, къ вѣрному выводу, но набрели на него, такъ сказать, ощупью, исходя изъ совершенно ненаучныхъ, фантастическихъ соображеній.
   Настоящимъ творцомъ современнаго ученія о полахъ въ растительномъ царствѣ слѣдуетъ неоспоримо признать Камераріуса, профессора въ Тюбингенѣ. Самъ Линней, которому одно время, по недоразумѣнію, приписывали эту честь, прямо указываетъ на него. До Камераріуса ученые охотно шевелили по отношенію къ нашему вопросу мозгами, комментируя Аристотеля, Теофраста и пр., собирая чужія указанія, но никому не приходило въ голову пошевельнуть пальцемъ и приложить къ дѣлу могущественнѣйшее орудіе современнаго естествознанія -- опытъ. Громадная заслуга Камераріуса заключалась именно въ томъ, что онъ впервые сталъ на этотъ надежный путь. Ему принадлежатъ первые научные опыты надъ двудомными и однодомными растеніями. Онъ нашелъ, что если въ первыхъ (конопля, шпинатъ, тутовое дерево) заблаговременно удалить мужскіе экземпляры, а во вторыхъ (клещевина, кукуруза) -- тычиночные цвѣты, то не получается сѣмянъ. Отсюда онъ заключаетъ, что тычинка представляетъ мужской органъ, и оплодотворяющимъ элементомъ служитъ развивающаяся въ ней пыль, пестикъ же есть женскій органъ, яички котораго подвергаются оплодотворенію. Анализируя цвѣты различныхъ растеній, онъ приходитъ далѣе къ заключенію, что раздѣленіе половъ, обычное въ животномъ царствѣ, въ растительномъ является только какъ исключеніе. Единственная ошибка Камераріуса заключалась въ томъ, что онъ считалъ обоеполые цвѣты самоопыляющимися; мы увидимъ далѣе, что въ дѣйствительности, обыкновенно, и здѣсь происходитъ скрещиваніе, т.-е. пыль переносится съ цвѣтка на цвѣтокъ. Впрочемъ, ошибка эта упорно повторяется даже въ нашемъ столѣтіи съ тою разницею, что Камераріусъ удивлялся этому факту, тогда какъ большинство позднѣйшихъ ученыхъ считали его даже совершенно естественнымъ. Результаты, полученные Камераріусомъ, были опубликованы имъ въ 1694 году въ письмѣ къ гиссенскому профессору Валентину подъ заглавіемъ: de sexu plantarum epistola. Въ этомъ письмѣ онъ, между прочимъ, горько жалуется на опустошительныя войны Людовика XIV, сильно мѣшающія его мирнымъ занятіямъ.
   Первая половина XVIII столѣтія доставила немного фактическаго матеріала. Новое ученіе охотно обсуждалось съ различныхъ точекъ зрѣнія, но къ провѣркѣ его опытнымъ путемъ прибѣгали весьма немногіе. Въ этомъ отношеніи стоитъ назвать англичанина Брадлея, который отсадилъ на отдѣльную грядку 12 тюльпановъ и, какъ только они раскрыли свои цвѣты, вырѣзалъ имъ пыльники тычинокъ, кастрировалъ ихъ, какъ мы теперь выражаемся; тюльпаны эти не принесли ни одного сѣмени, тогда какъ невдалекѣ, въ томъ же саду, 400 другихъ тюльпановъ, не подвергнутыхъ этой операціи, дали обильныя сѣмена. Это былъ первый опытъ, произведенный надъ растеніемъ съ обоеполыми цвѣтами. Въ 1751 году онъ былъ повторенъ Мюллеромъ надъ тѣмъ же растеніемъ, но съ нѣсколько инымъ результатомъ: лишенные тычинокъ тюльпаны образовали тѣмъ не менѣе сѣмена, но Мюллеръ замѣтилъ, что оперированные цвѣты посѣщались пчелами, которыя принесли съ собою и оставили на рыльцахъ значительныя количества плодотворной пыли. Наблюденіе это интересно въ томъ отношеніи, что представляло первое указаніе на значеніе насѣкомыхъ, играющихъ, какъ мы увидимъ, громадную роль въ процессѣ оплодотворенія. Большую сенсацію произвелъ относящійся къ тому же времени опытъ Гледича, директора ботаническаго сада въ Берлинѣ. Въ саду этомъ находился женскій экземпляръ пальмы, никогда не дававшій сѣмянъ, за отсутствіемъ мужскаго. Напротивъ, въ Лейпцигѣ имѣлся мужской экземпляръ той же породы. Гледичъ рѣшился выписать изъ Лейпцига вѣточку съ мужскими цвѣтами. При тогдашнихъ путяхъ сообщенія этой вѣточкѣ пришлось провести въ дорогѣ цѣлыхъ девять дней, она уже покрылась плѣсенью, женскій экземпляръ тѣмъ временемъ почти уже отцвѣлъ, но, несмотря на всѣ эти неблагопріятныя обстоятельства, успѣхъ превзошелъ ожиданія: берлинская пальма, въ первый разъ за 80-лѣтнее существованіе свое, дала сѣмена, и чуть ли не теперь еще показываютъ въ берлинскомъ ботаническомъ саду экземпляръ, вырощенный изъ этихъ историческихъ сѣмянъ. Съ тѣхъ поръ пересылка пыли по почтѣ практиковалась неоднократно и на еще большія разстоянія.
   Несмотря на эти весьма цѣнные, хотя отрывочные, подтвердительные опыты, ученіе Камераріуса въ цѣломъ не встрѣтило большаго сочувствія въ тогдашнемъ ученомъ мірѣ. Многіе просто игнорировали его, другіе понимали совершенно неправильно, третьи отвергали категорически безъ достаточныхъ основаній. Тотъ самый Валентинъ, которому Камераріусъ адресовалъ свое знаменитое письмо, оказалъ новому ученію чисто медвѣжью услугу, допустивъ въ составленномъ имъ краткомъ изложеніи его безжалостныя извращенія. Даже Линней по отношенію къ занимающему насъ вопросу не выдѣлялся надъ общимъ уровнемъ, а больше раскидывалъ умомъ, стараясь вывести апріорнымъ путемъ необходимость половаго процесса въ растительномъ царствѣ.
   Какъ два колосса среди окружающей ихъ толпы пигмеевъ, выдѣляются во второй половинѣ XVIII вѣка Кёльрейтеръ и Шпренгель, оба неоцѣненные по достоинству современниками. Первый* профессорствовавшій въ Карльсруэ и одно время бывшій даже въ Петербургѣ, опубликовалъ результаты своихъ многолѣтнихъ разностороннихъ и необыкновенно тщательно веденныхъ опытовъ въ 1761--1766 годахъ. До того времени былъ только установленъ общій фактъ, что образованіе сѣмянъ требуетъ воздѣйствія тычиночной пыли на рыльца. Въ чемъ заключается это воздѣйствіе -- оставалось загадкою. Къ ней-то и старался подойти ближе путемъ опыта Кёльрейтеръ. Прежде всего онъ опредѣлилъ, сколько пыли необходимо для успѣшнаго оплодотворенія, и сравнилъ это количество съ общимъ количествомъ пыли въ цвѣткѣ, причемъ оказалось, что послѣдняя всегда развивается въ большомъ избыткѣ. Такъ, въ цвѣткѣ одного растенія (изъ семейства мальвовыхъ) онъ насчиталъ до 5.000 пылинокъ, опытъ же показалъ, что 50--60 изъ нихъ достаточно для оплодотворенія всѣхъ 30 или болѣе яичекъ такого цвѣтка. Въ другомъ растеніи (Mirabilis), цвѣтокъ котораго образуетъ плодъ всего съ однимъ сѣменемъ, оплодотвореніе удавалось, когда на рыльце переносили всего 3, 2, даже одну пылинку, а между тѣмъ тычинкй этого цвѣтка содержали въ общей сложности не менѣе 300 пылинокъ. Переходя къ вопросу -- какъ совершается въ природѣ перенесеніе пыли съ тычинокъ на рыльце,-- Кёльрейтеръ весьма рѣшительно указалъ на важное значеніе насѣкомыхъ, привлекаемыхъ къ цвѣтамъ сладкимъ сокомъ, такъ называемымъ нектаромъ. Сокъ этотъ онъ впервые собралъ и нашелъ, что при сгущеніи онъ даетъ вещество, имѣющее свойства меда. Насколько дѣйствительно посѣщеніе насѣкомыми цвѣтовъ -- видна изъ слѣдующаго опыта: 310 цвѣтковъ были оплодотворены искусственно съ помощью кисточки, а 310 другихъ цвѣтковъ того же растенія предоставлены насѣкомымъ; тѣ и другіе дали почти одинаковое число сѣмянъ. Менѣе удачны были теоретическія соображенія Кёльрейтера о сущности оплодотворенія, хотя въ основѣ ихъ и лежало здоровое зерно. Безъ неизбѣжныхъ въ то время "сѣрнистыхъ" частицъ и онъ не умѣлъ обойтись. Оплодотвореніе онъ, совершенно, ошибочно, представлялъ себѣ происходящимъ уже на рыльцѣ: пылинка, по его мнѣнію, высачиваетъ изъ себя особое мужское вещество, которое соединяется съ пропитывающимъ рыльце женскимъ веществомъ, насыщая послѣднее, на подобіе того, какъ щелочь насыщаетъ кислоту. Нужно замѣтить, что судьба пылинки, попавшей на рыльце, не только въ то время, но еще долго спустя оставалась совершенно неизвѣстною; одни представляли себѣ, что пыль проваливается сквозь столбикъ въ завязь, другіе заставляли ее лопаться на рыльцѣ, выпуская оплодотворяющую жидкость, которая затѣмъ будто бы всасывалась завязью; только въ нашемъ столѣтіи было замѣчено, что пылинка, оставаясь на рыльцѣ, выпускаетъ изъ себя тонкую нитевидную трубочку, которая спускается чрезъ столбикъ въ завязь, проникаетъ внутрь яичка и уже тамъ производитъ оплодотвореніе.
   Но самая крупная заслуга Кёльрейтера заключалась въ полученіи имъ цѣлаго ряда такъ называемыхъ помѣсей. Онъ первый доказалъ многочисленными опытами, что при намѣренномъ перенесеніи пыли одного растенія на рыльце другаго, отличнаго отъ перваго, но вообще близкаго къ нему по своей организаціи, нерѣдко происходитъ оплодотвореніе, и тогда изъ сѣмянъ развивается растеніе, по своимъ признакамъ занимающее середину между формами, послужившими ему отцомъ и матерью. Возможность образованія такихъ помѣсей не отрицалось и раньше, а по нѣкоторымъ показаніямъ -- какой-то англійскій садовникъ еще въ началѣ XVIII вѣка получилъ помѣсь двухъ различныхъ гвоздикъ; но вообще на этотъ счетъ существовали совершенно фантастическія представленія, допускавшія взаимодѣйствіе двухъ въ высшей степени различныхъ растеній. Линней, напримѣръ, лелѣялъ мысль, будто всѣ растенія со сходными листьями обязаны этимъ происхожденію отъ одного отца, а одинаковое строеніе цвѣтовъ указываетъ, будто бы, на общее родство со стороны матери. Благодаря этому, въ литературѣ встрѣчался рядъ сочетаній, по смѣлости своей напоминавшихъ помѣсь верблюда съ уткою въ животномъ царствѣ; такія сочетанія устанавливались, разумѣется, не на основаніи какихъ-нибудь опытовъ, а по догадкамъ. Строго-научныя изслѣдованія Кёльрейтера, ограничивавшія возможность скрещиванія исключительно близкими по организаціи формами, были встрѣчены далеко недружелюбно, такъ какъ подрѣзывали крылья расходившейся фантазіи ботаниковъ. Мы не станемъ пока останавливаться на выводахъ, сдѣланныхъ Кёльрейтеромъ по отношенію къ образованію помѣсей; выводы эти сохранили полное значеніе до настоящаго времени и легли въ основу современныхъ воззрѣній на этотъ предметъ, а съ этими воззрѣніями мы познакомимся въ связномъ изложеніи впослѣдствіи. Здѣсь же мы обратимъ вниманіе лишь на историческое значеніе опытовъ Кёльрейтера. Они представляли необыкновенную важность въ двоякомъ отношеніи. Съ одной стороны, возможность полученія помѣсей блистательно подтверждала ученіе о половой функціи тычинокъ и пестика. Но кромѣ того помѣси имѣли еще глубокое философское значеніе. Они наносили смертельный ударъ господствовавшей въ то время теоріи эволюціонизма. Эта теорія утверждала, что каждый организмъ, даже каждый зародышъ -- носить уже въ себѣ зачатки всѣхъ послѣдующихъ, развивающихся изъ него организмовъ, зачатки всего своего потомства. "Ничто не ново подъ луною" -- служило какъ бы лозунгомъ эволюціонизма. Въ яйцѣ, изъ котораго вылупилось мірозданіе, содержались уже матеріальные зачатки всего существующаго, и такъ называемое зарожденіе есть лишь развертываніе одного изъ подобныхъ скрытыхъ зачатковъ; словомъ, полнѣйшій фатализмъ въ матеріальной области. Возможность вывести природу изъ заранѣе намѣченной колеи, возможность получить нѣчто дѣйствительно новое, до тѣхъ поръ въ природѣ несуществовавшее, вводя при заложеніи новаго существа постороннее вліяніе, естественно должна была подрывать всю теорію въ самомъ корнѣ. Это новое представляли -- помѣси.
   Личность и судьба Конрада Шпренгеля въ высшей степени замѣчательны {См. статью "Столѣтіе тайны природы" въ журналѣ "Міръ Божій (декабрь 1894).}. Онъ не былъ присяжнымъ ученымъ, а скорѣе педагогомъ, исправлялъ должность ректора высшей школы въ Шпандау и уже въ этомъ положеніи сталъ заниматься ботаникою. Выслуживъ скромную пенсію, онъ переселился въ Берлинъ и для поддержанія существованія давалъ уроки языковъ, а въ праздничные дни устраивалъ публичныя ботаническія экскурсіи, въ которыхъ каждый желающій могъ, съ платою нѣсколькихъ грошей, принимать участіе. Присяжные ученые совершенно игнорировали Шпренгеля, а геніальная книга его, озаглавленная "Открытая тайна природы въ строеніи и оплодотвореніи цвѣтовъ" (1793 года), была встрѣчена такимъ ледянымъ равнодушіемъ, что издатель ея отказался отъ печатанія второй части. Только въ шестидесятыхъ годахъ нашего столѣтія Дарвинъ воскресилъ изъ забвенія Шпренгелевскую "Тайну природы", эту лебединую пѣснь XVIII вѣка въ занимающемъ насъ вопросѣ. Изслѣдованія Шпренгеля вращались въ сферѣ взаимныхъ отношеній цвѣтовъ и насѣкомыхъ и привели его къ созданію полной теоріи цвѣтка, теоріи, которая, съ легкой руки Дарвина, легла въ основу современныхъ нашихъ воззрѣній и разрослась въ цѣлую заманчивую отрасль науки, поглотивъ немал ученыхъ силъ.
   Самый фактъ участія насѣкомыхъ въ оплодотвореніи цвѣтка какъ мы видѣли выше, былъ замѣченъ уже раньше, но болѣ опредѣленный смыслъ онъ получилъ только благодаря наблюденіямъ Шпренгеля. Послѣдній нашелъ, что, несмотря на столь обычное у растеній соединеніе мужскихъ и женскихъ органовъ въ одномъ и томъ же цвѣткѣ, въ природѣ даже и въ этихъ случаяхъ происходить извѣстнаго рода скрещиваніе; пыль даннаго цвѣта попадаетъ не на рыльце тутъ же рядомъ съ тычинками находящагося пестика, а переносится на другой цвѣтокъ, чаще всего принадлежащій другому экземпляру того же растенія. Внимательное наблюденіе показываетъ, что во многихъ случаяхъ взаимодѣйствіе тычинокъ и пестика въ обоеполомъ цвѣткѣ, несмотря на непосредственное сосѣдство ихъ другъ съ другомъ, даже совершенно невозможно, благодаря различнымъ приспособленіямъ, съ которыми мы познакомимся подробнѣе впослѣдствіи. Простѣйшее и распространеннѣйшее изъ этихъ приспособленій, мѣшающихъ цвѣтку самоопыляться, было замѣчено уже Шпренгелемъ. Оно заключается въ томъ, что мужскіе и женскіе органы обоеполаго цвѣтка созрѣваютъ весьма часто неодновременно: тычинки, напримѣръ, вполнѣ развиты, пыль ихъ высыпается изъ треснувшихъ пылинокъ, но рыльце того же цвѣтка въ это время находится въ зачаточномъ состояніи и не можетъ принять пыли, а когда оно, спустя нѣкоторое время, вполнѣ развернется, пыли въ томъ же цвѣткѣ уже не окажется, она будетъ сдута вѣтромъ или унесена насѣкомыми. Иногда, наоборотъ, рыльце выставляется изъ цвѣтка и ожидаетъ пыли въ такое время, когда тычинки того же цвѣтка еще далеко не сформированы. Въ обоихъ случаяхъ оплодотвореніе возможно лишь подъ условіемъ участія двухъ цвѣтковъ, находящихся на различныхъ стадіяхъ развитія, т.-е. распустившихся неодновременно: одинъ изъ нихъ доставляетъ пыль, другой воспринимаетъ послѣднюю. Основываясь на подобныхъ наблюденіяхъ, Шпренгель заключилъ, хотя и съ благоразумною осторожностью: "природа, повидимому, не желаетъ, чтобы какой-либо цвѣтокъ оплодотворялся собственною пылью". Въ чемъ заключается невыгода самоопыленія пытался разъяснить лишь 75 лѣтъ спустя Дарвинъ. Но если принять, какъ фактъ, что для растенія скрещиваніе, почему бы то ни было, выгоднѣе самоопыленія, мы въ состояніи объяснить себѣ цѣлый рядъ непонятныхъ на первый взглядъ явленій въ жизни цвѣтка; всѣ части послѣдняго получаютъ для насъ опредѣленный смыслъ. Перенесеніе пыли съ цвѣтка на цвѣтокъ всего чаще производится насѣкомыми, посѣщающими цвѣты ради своихъ собственныхъ корыстныхъ цѣлей. Въ видѣ приманки для насѣкомыхъ цвѣтокъ, обыкновенно, выдѣляетъ въ опредѣленныхъ мѣстахъ, всего чаще гдѣ-нибудь на днѣ, сладкій сокъ изъ особенныхъ железокъ, называемыхъ нектаріями, и располагаетъ послѣднія такъ, чтобы нектаръ былъ въ одно и то же время доступенъ насѣкомымъ и скрытъ отъ дождя. Столь распространенное въ природѣ образованіе особенныхъ окрашенныхъ листочковъ по сосѣдству съ органами оплодотворенія, образованіе покрововъ, придающихъ красу цвѣтамъ, также получаетъ извѣстный смыслъ: окрашенный покровъ дѣлаетъ цвѣтокъ замѣтнымъ издали, обращаетъ на него вниманіе насѣкомаго, указывая ему -- гдѣ таится цѣнная для послѣдняго пожива. Вмѣстѣ съ тѣмъ покровъ является пристанищемъ для насѣкомаго, на него оно садится, располагаясь съ удобствомъ для производства двойной операціи: сознательной, полезной для самаго насѣкомаго -- добычи нектара, безсознательной, полезной для растенія -- перенесенія пыли съ цвѣтка на цвѣтокъ. Вторая операція является неизбѣжнымъ слѣдствіемъ первой. Оригинальныя формы, которыя получаютъ покровы у многихъ растеній, объясняются приспособленіемъ къ опыленію посредствомъ опредѣленныхъ насѣкомыхъ. Неудивительно также, что, какъ скоро опыленіе совершилось, окрашенный покровъ засыхаетъ и сбрасывается: свое назначеніе онъ уже исполнилъ и растенію болѣе ненуженъ. Вотъ главнѣйшіе выводы, сдѣланные уже Шпренгелемъ и сохраняющіе свое значеніе до настоящаго времени. Въ итогѣ оказывается, что Шпренгель первый сталъ разсматривать цвѣтокъ, какъ сложный снарядъ, разсчитанный на опыленіе (обыкновенно перекрестное) при помощи насѣкомыхъ.
   Послѣ изслѣдованій Камераріуса, Кёльрейтера и Шпренгеля, ученіе о существованіи половъ въ растительномъ царствѣ, казалось, должно было считаться окончательно установленнымъ. Однако, въ дѣйствительности не только во второй половинѣ прошлаго, но даже вплоть до тридцатыхъ годовъ нашего столѣтія возникали серьезныя сомнѣнія на этотъ счетъ, нерѣдко переходившія въ категорическое отрицаніе половъ у растеній. Поводомъ къ сомнѣнію послужили нѣкоторые опыты надъ двудомными растеніями, совершенно сходные съ описанными выше опытами Камераріуса, но приведшіе къ другому результату: конопля и т. п. образовали будто бы сѣмена, даже когда заблаговременно удалялись мужскіе экземпляры. Наибольшею извѣстностью пользовались въ этомъ отношеніи опыты итальянца Спалланцани (1786 г.); на нихъ особенно охотно ссылались впослѣдствіи противники половности. Въ настоящее время результаты Спалланцани и другихъ изслѣдователей, пришедшихъ къ тому же заключенію, объясняютъ тѣмъ, что у двудомныхъ растеній на женскихъ экземплярахъ нерѣдко развиваются кое-гдѣ одинокіе мужскіе цвѣтки, которые легко могутъ ускользнуть отъ недостаточно тщательнаго наблюденія. На это обстоятельство ясно указывалъ уже Камераріусъ, но впослѣдствіи его совершенно упустили изъ виду. Какъ бы то ни было, еще въ нашемъ^столѣтіи находились люди, утверждавшіе, будто тычиночную пыль можно съ успѣхомъ замѣнить любымъ порошкомъ, напримѣръ, даже шоссейною пылью. Наиболѣе печальную извѣстность въ этомъ отношеніи пріобрѣли натурфилософы, которые, на основаніи теоретическихъ соображеній и, очевидно, выдуманныхъ опытовъ, краснорѣчиво доказывали, что половая функція тычинокъ и пестика есть положительный абсурдъ. По остроумному замѣчанію Сакса въ его исторіи ботаники, подъ-часъ объемистыя сочиненія этихъ натурфилософовъ представляютъ не столько историческій, сколько патологическій интересъ.
   Регрессивное движеніе, обнаружившееся въ началѣ нашего столѣтія, имѣло, однако, свою хорошую сторону, вызвавъ новыя, капитальныя изслѣдованія Гертнера (1837 г.1, разсѣявшія всякія сомнѣнія и окончательно обезоружившія противниковъ половности. Всѣ возраженія послѣднихъ Гертнеръ подвергъ обстоятельнѣйшей критикѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ опубликовалъ результаты собственныхъ, 25-лѣтнихъ, образцовыхъ опытовъ надъ образованіемъ помѣсей, блистательно подтвердивъ и значительно расширивъ прежніе выводы Кёльрейтера. Опыты этихъ двухъ ученыхъ, отдѣленныхъ другъ отъ друга полувѣковымъ промежуткомъ времени, по странной случайности производились въ одномъ и томъ же вюртембергскомъ городишкѣ Кальвѣ. Послѣдній доставилъ по отношенію къ помѣсямъ почти весь фактическій матеріалъ, которымъ мы и въ настоящее время пользуемся для интереснѣйшихъ теоретическихъ выводовъ въ этой области.
   Такимъ образомъ, только къ сороковымъ годамъ нашего столѣтія прекращаются всякіе споры относительно общей стороны вопроса. Къ тому же времени относятся первыя разоблаченія половыхъ явленій въ сферѣ низшихъ, безцвѣтковыхъ растеній, возбудившія огромный интересъ и вызвавшія вскорѣ приливъ ученыхъ силъ къ этой новой области знанія. Новѣйшая исторія вопроса не представляетъ большаго значенія, какъ "исторія", а потому мы обратимся теперь къ современному состоянію ученія объ оплодотвореніи растеній.
   Оглянувшись еще разъ на пройденный наукою путь, читатель, конечно, согласится, что онъ былъ не только длиннымъ, но и тернистымъ. Подобно плавающему въ волнахъ тѣлу, истина, кажущаяся теперь столь простою, много разъ поперемѣнно то обнаруживалась отчасти, то снова скрывалась, опускаясь иногда глубже прежняго, чтобы вслѣдъ затѣмъ высунуться или тою же, или новою стороною. Особенно глубоко нырнула она подъ руками натурфилософовъ, скрывъ отъ ихъ мудрыхъ взоровъ даже тотъ кончикъ, который съ незапамятныхъ временъ примѣтилъ житель пустыни, культивируя финиковую пальму.

(Продолженіе слѣдуетъ).

"Міръ Божій", No 1, 1895

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru