Бошняк Александр Карлович
Ягуб Скупалов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть вторая.

   

ЯГУБЪ СКУПАЛОВЪ,
ИЛИ
ИСПРАВЛЕННЫЙ МУЖЪ.

Нравственно-Сатирической Романъ
СОВРЕМЕННЫХЪ НРАВОВЪ.

Въ ЧЕТЫРЕХЪ ЧАСТЯХЪ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

МОСКВА.
Въ Типографіи С. Селивановскаго.
1830.

Печатать позволяется

   съ тѣмъ, чтобы по отпечатаніи представлены, были въ Цензурный Комитетъ три экземпляра. С. Петербургъ 14 Февраля 1830 года.

Цензоръ П. Гаевскій,

   

ПИСЬМО XLV.

Отъ Елисаветы Скупаловой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Невѣдово........

   Не ужели опредѣлено мнѣ судьбою писать къ тебѣ объ однѣхъ горестяхъ, печалить тебя однимъ моимъ отчаяніемъ? Но чѣмъ бы утѣшались несчастные въ своихъ бѣдствіяхъ, еслибъ не открывали ихъ друзьямъ и не получали отъ нихъ знаковъ сожалѣнія или совѣтовъ?-- Ты одна на свѣтѣ, которую почитаю я Истиннымъ, непремѣннымъ себѣ другомъ: -- увѣренность, что ты принимаешь живѣйшее участіе въ страданіяхъ моихъ, одна можетъ мнѣ служить теперь отрадою"
   Кажется, я была уже довольно несчастлива тѣмъ, что вышла по необходимости и противу склонности за человѣка, котораго любить не могла, но по крайней мѣрѣ надѣялась, что онъ заслужитъ уваженіе и признательность мою.-- Не жестоко ли мнѣ видѣть себя совершенно обманутою во всѣхъ надеждахъ моихъ?-- Ахъ, другъ мой! какой женѣ не больно открывать въ мужѣ пороки, которыхъ, она не подозрѣвала? Какая жена будетъ равнодушно смотрѣть на низкіе поступки его? Да и самая холодность мужа не будетъ ли для доброй жены оскорбительна? Но я все бы это простила, или, по крайней мѣрѣ, старалась бы ослѣплять себя, еслибъ жестокіе поступки Скупалова съ матушкою не довершили моей досады.-- Знаю, что жаловаться на мужа не прилично и даже унизительно для той, которая приноситъ сіи жалобы; но есть всему границы! -- И комужъ я приношу сіи жалобы?-- Той, отъ которой не скрыто было ни одно изъ моихъ чувствъ, ни одно изъ моихъ помышленій, однимъ словомъ, той, которая утѣшеніями и совѣтами можетъ оживить во мнѣ твердость я возстановитъ спокойствіе мое.
   Съ нѣкотораго времени Егупъ Самойловичь сталъ казаться менѣе внимателенъ ко мнѣ; я не предполагала, чтобы холодность его родилась отъ какихъ стороннихъ причинъ, а думала, что она была обыкновеннымъ въ мущинахъ послѣдствіемъ прежней пылкой страсти. Признаюсь, что я радовалась спокойствію, котораго лишена была чрезъ прежнюю докучливость моего мужа. Скоро узнала я, что презрительнѣйшія твари были имъ предпочитаемы мнѣ; самолюбіе было тронуто; но равнодушіе къ Скупалову заставило бы меня забыть столь легкую досаду, еслибъ къ довершенію обиды не поступилъ онъ съ матушкою, которая, по добросердечію своему, хотѣла за меня вступиться, столь жестокимъ, какъ и недостойнымъ образомъ; все прежнее мое.къ нему отвращеніе возродилось, съ новою силою!-- Не имѣю духа описать., тебѣ сей ужасной сцены, которая, кажется, ни изъ памяти моей, ни изъ сердца никогда, не изгладится. Мужъ мой, не только не довольствовался тѣмъ, что выгналъ матушку изъ дома, но запретилъ и мнѣ всякое съ нею сношеніе; сколько ни старалась я, его. умилостивить, но онъ остался, непреклоненъ; и не умѣя извинить, можетъ быть, нѣсколько неосторожнаго поступка матушкина, самъ не прерываетъ презрительной связи, подавшей ей поводъ къ оскорбленію, его. Не только пересталъ онъ. скрывать отъ меня гнусные поступки свои, но, кажется, гордится ими, и на зло ищетъ доказать мнѣ, что онѣ не уважаетъ ни спокойствіемъ, ни счастіемъ моимъ; не стыдится даже попрекать меня моею бѣдностію, за" бывая, что и сей бѣдности не хотѣла я промѣнять на его богатства; досадуетъ, что женился на мнѣ, холуя очень твердо долженъ знать, что онъ почти насильно повлекъ меня къ олтарю.
   Вотъ, милый другъ, тягостное положеніе мое; дорого плачу я за пожертвованіе собою. Но я еще не раскаивалась бы, еслибъ чрезъ сіе пожертвованіе судьба матушки сколько нибудь улучшилась; напротивъ. того, мужъ мой, пользуясь всѣми преимуществами, которыя получилъ онъ надъ нею чрезъ сдѣланный заемъ, ограничилъ ея столь уже умѣренные расходы и сталъ самъ настоящимъ господиномъ ея имѣнія. Недостаетъ, только того, чтобы онъ лишилъ ее и послѣдняго угла; надѣюсь однако, что онъ устыдится дойти до такой жестокости.-- Ахъ, другъ мой сколько бъ мы были счастливѣе, еслибъ умѣли довольствоваться насущнымъ хлѣбомъ, на которое могли еще надѣяться!-- Я терзаюсь; но тебя здѣсь нѣтъ, и некому облегчать страданій моихъ.

Елизавета.

   .

ПИСЬМО XLVI.

Отъ Егупа Самойловича Скупалова къ Терентью Пафнутьевичу Подлякову.

Невѣдово......

   Нуждица мнѣ, братъ, съ тобою поговоритъ, да я объ твоемъ еще дѣльцѣ. Человѣкъ ты бѣдной, жить тебѣ не чѣмъ; надо пристроить тебя къ мѣстечку, гдѣбъ можно было понѣжиться. Совѣститься нечего; богатые брать не стыдятся, а бѣднымъ-то я нужда велитъ. Ты знаетъ, что въ уѣздѣ Предводитель мнѣ человѣкъ знакомый; дворяне его любятъ, и а на нынѣшнее трехлѣтіе, кажется, оставятъ: онъ постарается, такъ для него согласятся, можетъ быть, тебя выбрать въ Земскій Судъ въ Засѣдатели. Уѣздъ богатой, тысченки-та двѣ, три въ годъ не хотя получишь; а не станешь пропивать, да проматывать, такъ лѣтъ въ шесть понабьешь брюхо. У нихъ же дворянъ бѣдныхъ мало, а изъ богатыхъ, ты самъ знаешь, ни кто не пойдетъ. Кому охота мыкаться денно и нощно, не знать себѣ покоя; а за труды-то коли не брать, такъ получишь по 150 рублей, да и тѣ на штрафы пойдутъ. Врядъ, правда, между ворами честному и уцѣлѣть; да вѣдь тебѣ, братъ, не за честностью ходить,-- такъ съ умомъ все можно сладить. Вспомни-ка пѣсенку, которую пѣвалъ нашъ Исправникъ:
   
   Всякую наживу
   Надо раздѣлитъ,
   Себѣ не въ обиду,
   Друга не забыть.
   
   Поступай-ка по ней, такъ вѣка въ честныхъ проживешь. Я, знаю такихъ, что и съ живаго и съ мертваго, дерутъ, а сидятъ лѣтъ по 10-ти и болѣе. Ты паренъ не глупой, такъ думать нечего: ступай-ка къ Предводителю, да перепишись-ка въ * * * уѣздъ; а я къ нему дамъ тебѣ письмо, такъ все и будетъ на ладахъ; да побывай самъ у меня.

Егупъ Скупаловъ.

   

ПИСЬМО XLVII.

Отъ Терентья Пафнутьича Подлякава къ Егуѣу Самойловичу Скупалову.

Низовково ....

   Милостивый Государь батюшка Егупъ Самойловичь! Благодарю васъ всенижайше, что вы вздумали меня бѣднаго призрѣть; вѣчно, долженъ буду за васъ Бога молить! Какъ не идти мнѣ въ Засѣдатели; другіе и богатѣе и честнѣе меня, да такъ и рвутся. Сей часъ бы примчался, да у меня гости, Попъ Тарасъ да Чудинской голова. Спѣшу написать къ вамъ, доколѣ не зашумѣло въ головѣ. Ужъ какъ попаду въ Засѣдатели, такъ пить не буду, а коли и буду, такъ порѣже; да, правда, неубыточно, вѣдь все на мірской счетъ. Куда ни пріѣдешь, а штофъ-то ерофеичу непрошеной стоитъ, а угольная-то подъ Французскую и по кабакамъ ведется; къ чаю-то и тутъ какъ тутъ. Да дѣло станемъ дѣлать, такъ ума не преньемъ; нѣтъ, отецъ родной, не опасайтесь, не замараю своего честнаго имени, да и васъ на стыдъ не наведу.
   Однако, какъ прочиталъ я ваше милостивое письмецо, и сталъ думу думать; вотъ де что дворяне-то дѣлаютъ: пристроють нашего брата бѣднаго человѣка къ мѣстечку покормиться; а какъ лапу-то запустить, такъ первые и ругаютъ. За что де, кажется, сердишься, вѣдь только что ихъ благую волю исполняютъ, себя кормятъ, да мало что на сторону откладываютъ. Вѣдь они знаютъ, кто ныньче и мужику пообѣдать полтина, да поужинать полтина, а въ году-та 365 дней; захочется передъ обѣдомъ и водочки выпить; надо одѣться, мундиръ, да сапоговъ сколько истопчишь; а въ деревнѣ-то въ халатѣ да въ валенцахъ ходишь. Кабы по уѣзду-то за все платить, такъ бы Засѣдателю и 2000 было бы мало. Дворянамъ-то бы собраться, да сказать: вотъ тебѣ, Терентій, столько-то на годъ, болѣе и въ уѣздѣ не украдешь; а мы тебѣ это отъ себя даемъ; только смотри, не воруй, а не то погубимъ. Ну ужь тогда отсѣки бы по локоть, еслибѣ я хоть за чужую копейку взялся.
   Не утерпѣть мнѣ, батюшка, сказать вамъ присказку. Былъ у меня пріятель, который служилъ Исправникомъ, а до того былъ Капитаномъ въ пѣхотномъ полку; состояньица никакого, такъ жилъ службою, то есть, отъ, жалованья, да отъ ротной экономіи; какъ попалъ въ Засѣдатели, такъ подумалъ, что коли есть военная экономія, такъ должна быть и статская, и началъ потаскивать. Человѣкотъ былъ доброй, ума-то недальняго, и попалъ какъ куръ во щи. Въ Губернскомъ-то Правленіи запросить не успѣлъ; его отдали въ Уголовную. Тутъ-то была ему катка: въ городѣ-то его содержали; являйся всякой день въ покоянную, а дѣла не слушаютъ. Нужда ли съѣздятъ въ деревню поклониться, такъ отпустятъ, а не то, такъ ни по ногу. Предсѣдатель съ Совѣтникомъ были въ ссорѣ; глаза-то завидущіе: одинъ говоритъ да, а другой говорятъ нѣтъ. Ужь садилъ, садилъ онъ въ нихъ; спасибо оправдали, да за то пустили по міру Христа ради подъ окномъ сбирать. Вотъ чего и я побаиваюсь, батюшка Егупъ Самойловичь; да авось вашими святыми молитвами отбуду я отъ грѣха.-- Зовутъ гости; прощайте, отецъ родной, остаюсь

вашъ всенижайшій слуга
Терентій Подляковъ.

   

ПИСЬМО XLVIII.

Отъ Графини Екатерины Александровны Тихомировой къ Елизаветѣ Сергѣевнѣ Скупаловой.

Чужіе края ...........

   ...Всѣ 3 письма твои получила я на одной и той же почтѣ.-- Могла ли ты вообразить, любезный другъ, чтобы выраженія твоего отчаянія возбудили; во мнѣ какое другое чувство, кронѣ досады и огорченія на то, что помощь моя была уже безвременная и потому не могла избавить тебя отъ бѣды. Я плакала и плачу надъ тобою; но что дѣлать? Неужели прибѣгнуть къ обыкновеннымъ въ такихъ случаяхъ утѣшеніямъ? Не уже ли напоминать тебѣ объ обязанностяхъ жены? Но ты все это лучше меня знаешь, и съ правилами твоими конечно никогда не уклонишься отъ стезей добродѣтели. Горестно конечно открывать слабости и пороки въ человѣкѣ, который соединенъ съ тобою неразрывными узами; но для дѣтей, которыхъ, можетъ быть, имѣть будешь, для себя самой, ты должна прикрывать семейственныя горести видомъ довольства и счастія.
   Никто, можетъ быть, не имѣетъ столь мало права, какъ я, напоминать тебѣ объ этомъ, во первыхъ потому, что я еще не замужемъ; во вторыхъ потому, что надѣюсь быть за любимымъ мирю человѣкомъ. Мнѣ конечно легко будетъ исполнять обязанность, которую приму съ восхищеніемъ; тебѣ конечно трудно; ты вышла противъ воля, завлеченная обстоятельствами; жертва твоя велика, но раскаяніе твое, осмѣлюсь сказать, умаляетъ ее. Можетъ быть, еслибъ я была на твоемъ мѣстѣ, то была бы малодушнѣе тебя; не теперь я не говорю о томъ, что сама бы сдѣлала, но о томъ, что ты должна дѣлать. О другъ мой! не вдавайся въ отчаяніе, которое ничему пособить не можетъ,! Не скажу тебѣ, будь со мною менѣе откровенна; нѣтъ, открывай мнѣ всѣ чувства, раздѣляй со мною всѣ горести свои; но умѣй переносить обиды и оскорбленія, которыхъ отвратить не можешь; умѣй изъ самаго бѣдствія своего извлекать какое-нибудь для себя утѣшеніе!
   Во всякомъ случаѣ можно сказать, что Скупаловъ возвелъ тебя на степень, которой ты, при всѣхъ своихъ достоинствахъ, никогда не могла бы занять; ты была бѣдна, онъ доставилъ тебѣ богатство, которое, что ни говори, не мало способствуетъ нашему счастію; ты не нашла въ немъ образованности, но ты и прежде знала, кто онъ таковъ; онъ пересталъ тебя любить, но ты никогда его не любила.-- Разсмотри же сама, совсѣмъ ли справедливы жалобы твои, и столъ ли велико несчастіе, сколько ты себѣ его представитъ хочешь?
   Я первая уговаривала тебя не выходитъ за Скупалова; но я судила тогда, можетъ быть, по молодости, по неопытности, и видѣла одно твое отвращеніе отъ Скупалова, и, по любви къ тебѣ, забывала о выгодахъ, соединенныхъ съ твоимъ, замужствомъ. Въ разговорахъ съ почтенною, доброю матерью моею я научилась взирать съ большею твердостію на участь твою. Правда, сердце мое обливается кровью, когда вспомню объ отчаяніи твоемъ; но дружба должна иногда налагать молчаніе и на самыя нѣжнѣйшія чувства..
   Ты скажешь, можетъ быть, что я сужу слишкомъ строго; на когда вспомнишь, что уже нѣсколько мѣсяцовъ готовлюсь вступить въ новыя обязанности, что должна обсуживать, какимъ образомъ поступать буду въ различныхъ случаяхъ, которые со мною встрѣтиться могутъ, то не удивишься, что говорю языкомъ, до сихъ поръ мнѣ неизвѣстнымъ.
   Скажу тебѣ, что я помолвлена за Князя Галатова; не стану описывать своего счастія. Неумѣстно было бы занимать тебя своими радостями, когда ты находишься въ слезахъ; однако думаю, что это извѣстіе примешь ты не безъ участія.-- Князь уѣхалъ въ Петербургъ; и я, другъ мой, скоро надѣюсь быть въ Россіи. Батюшка, по слабости своего здоровья, проситъ увольненія отъ должности; лишь только отпустятъ его, то мы всѣ возвратимся въ Петербургъ, гдѣ назначено быть нашей свадьбѣ; тогда и я найду средство увидѣть милую, безцѣнную мою Елизавету.

Г. Е. Тихомирова.

ПИСЬМО XLIX.

Отъ Александра Сергѣевича Любосердова къ Ивану Федоровичу Прямосудову.

Пріютово ...........

   Поспѣшный отъѣздъ твой въ Архангельскъ не позволилъ мнѣ долѣе оставаться въ Петербургѣ. Ты самъ убѣдилъ меня, зная разстройку дѣлъ моихъ, ѣхать опять въ деревню, но не забылъ взятъ напередъ съ меня клятвы не видать болѣе Елизавету. Легче мнѣ будетъ, почтенный другъ мой, исполнять сію клятву, нежели ты, можетъ быть, воображаешь. Еслибъ я льстился малѣйшею надеждою тронуть ее, то, можетъ быть, труднѣе было бы мнѣ устоять на скользкомъ пути чести и добродѣтели; но увѣренный въ ея равнодушіи, чего бъ я сталъ искать? И даже, еслибъ она и чувствовала ко мнѣ какую склонность, захотѣлъ ли бы я нарушить ея спокойствіе, и предать мучительному я поздному разкаянію?-- Еслибъ она была женщина, мало уважающая священнѣйшій союзъ, я рѣшился бы, можетъ быть, на преступленіе, столь маловажное въ глазахъ нѣкоторыхъ людей; но зная, что, наруша свою обязанность, она лишится всей надежды на счастіе, я буду извергъ, если поведу ее къ погибели. Правда, что частыя свиданія съ женщиною, плѣнившею насъ, могутъ пріучишь къ мысля искать нравиться; человѣкъ влюбленный, слѣдуя сердечному чувству, старается убѣдить себя въ томъ, что любовь есть непреодолима; затмивъ разсудокъ свой ложными умствованіями, не находитъ болѣе силъ противиться влеченію; страсти, и наконецъ ступаетъ на путь порока, дотолѣ съ ужасомъ имъ обозрѣваемый.-- Такъ видимъ мы часто благородныхъ, добродѣтельныхъ людей, вовлеченныхъ въ бездну преступленій отъ того, что не умѣли удалиться въ первую минуту, породившую страсть ихъ!-- Но нѣтъ, не бѣдствіе для меня не опасно; кажется, что съ Елизаветою я разлученъ навсегда: она живетъ въ какихъ ни будь ста верстахъ отсюда, и я вѣроятно нигдѣ уже не буду имѣть случая съ нею встрѣтиться. И такъ успокойся, любезный другъ, и твердо полагайся на то, что я съ своей стороны постараюсь сохранить твою довѣренность и уваженіе.
   Крайне, жалѣю, что ты въ толь дальнемъ отъ меня разстояніи! Здравыя сужденія твои разсѣевали мракъ, который начиналъ усиливаться въ душѣ моей; они же и утвердили во мнѣ силу хорошихъ наклонностей, и чрезъ то подали средство и впредь побѣждать себя. Слѣдуя совѣтамъ твоимъ, я съ новымъ жаромъ предался опять наукамъ, и въ книгахъ и занятіяхъ моихъ нахожу дѣйствительно вѣрнѣйшее изцѣленіе отъ скорбей душевныхъ.
   Счастливъ, кто имѣетъ подобнаго тебѣ друга! Такой другъ есть истинно другая совѣсть!

А. Любосердовъ.

ПИСЬМО L.

Отъ Ивана Федоровича Прямосудова къ Александру Сергѣевичу Любосердову.

Архангельскъ.......

   Что ни говоришь ты о твердомъ намѣреніи оставить Елизавету въ покоѣ, но изо всѣхъ словъ твоихъ я не могу не заключать, что ты или меня, или самъ себя обманываешь. Первая встрѣча -- и она погибла! Но не думай, чтобы ты, если успѣешь соблазнить доселѣ непорочную женщину, могъ сохранить уваженіе истинно честныхъ людей; ты будешь предметомъ ихъ презрѣнія, и ни чѣмъ уже въ глазахъ ихъ, и даже въ собственныхъ своихъ, если останется Въ тебѣ малѣйшее чувство добродѣтели, не покроешь содѣланнаго преступленія!
   Твердо помни, любезнѣйшій другъ, что есть такіе поступки, которыхъ и самое раскаяніе совершенію загладить не можетъ! Еслибъ и нашлись люди, которые извиняли бы тебя, но ты самъ себѣ произнесъ бы судъ во глубинѣ души своей, и когда протекла бы юность твоя, когда бы потухла страсть, господствовавшая надъ тобою, когда бы ты остался одинъ съ преступленіемъ, обнаженнымъ отъ обманчивыхъ покрововъ воображенія тогда, въ часы тихаго уединенія или мучительной безсонницы, какой отвѣтъ ты бы далъ себѣ? Не замерла ли бы кровь въ жилахъ твоихъ при воспоминаніи о прежнихъ дѣлахъ? Не выступилъ ли бы холодный потъ на лицѣ твоемъ при воззрѣніи на супруга, мать, дѣтей, оскорбленныхъ, уничиженныхъ тобою?-- Но прочь отъ меня жестокая мысль видѣть въ другѣ моемъ ненавистный предметъ!-- Льщусь надеждою, что мои совѣты, твоя собственная твердость и, можетъ быть, самая судьба, удержать тебя на краю пропасти.
   Такъ, другъ мой, прилѣпляйся къ наукамъ, ищи ими занять дѣятельность твоего духа. Человѣкъ, пекущійся неутомимо о пріобрѣтеніи новыхъ познаній, рѣдко или едва ли когда ни будь бываетъ дурнымъ человѣкомъ. Ученый не находитъ времени внимать гласу страстей, и безпрерывнымъ употребленіемъ мысленныхъ силъ своихъ достигаетъ наконецъ до того, что дѣйствительно отдѣляется отъ всякаго земнаго ничтожества. Слѣдуй высокимъ примѣрамъ истинныхъ философовъ, и тогда сердце твое очистится отъ плевелъ, страстями посѣваемыхъ. Вотъ живѣйшее желаніе

искренняго друга твоего
И. Прямосудова.

ПИСЬМО LI.

Отъ Анфисы Патрикееены Гладкобраловой къ Анисьѣ Киріаковнѣ Тресчалкиной.

Уѣздный городъ ***..........

   Матушка Анисья Киріаковна! посылаю къ вамъ нарочнаго гонца; вѣстей пропасть, да какихъ вы и не ожидаете. Знаете ли вы, кого сюда занесло?-- Вашу племянницу Елену Дмитріевну, да и съ муженькомъ, который къ намъ въ Городничіе напросился.-- Не смѣю вамъ, матушка родная, про нихъ всю правду писать; вѣдь они къ вамъ близки, такъ и ваше сердце, можетъ, къ нимъ перемѣнится.-- А вотъ что у насъ было, я вамъ хорошенько разскажу. Какъ узнали мы, что пріѣхалъ Городничій съ женою и съ дочками, такъ и усѣлись всѣ по домамъ; хоть мы и провинціалы, да смекнули, что живую барыню баловать нечего; не намъ ее коллекціи, а ей нашей искать. Она и поѣхала ко всѣмъ, а дочекъ съ собою не возила; не ужь-то ихъ въ добрые люди показать стыдно?-- Сказывала Федотьевна, что будто бы онѣ собою хороши; да что она смыслить!-- Вчера Городничиха у меня. была и съ Городничимъ; такая ласковая, да будто бы ни во что не мѣшается, а все держи камень за пазушкою. Я и заговорила про васъ, а она будто и не слышитъ; а мужъ-то ея и отпусти такое банмо: она-де жила безъ тетки, да и теперь безъ нее жить можетъ. У меня отъ этакаго аффронта такъ сердце и сжалось; подумала было имъ выговорить, да на первой разъ, да и не зная, какъ вамъ покажется, осмѣлилась.-- Теперь, матушка родная, прошу мнѣ сказать, прикажете ли мнѣ съ вашею племяненкою быть знакомой, или нѣтъ: я изъ вашей воли не выступлю.
   Выборы кончились; Предводитель остался у насъ старый; въ правники Лопалова; и Подляковъ у насъ лопалъ въ Земскій Судъ въ Засѣдатели: думалъ ли онъ, что будетъ ему этакая радость? Не успѣлъ переписаться, анъ хлопъ къ мѣстечку. Спасибо Скупалову, онъ все это смастерилъ; Егупъ Самойловичь и самъ прикатилъ къ намъ въ городъ, сказываетъ, за тѣмъ, чтобы посмотрѣть за Подляковымъ, какъ онъ исправляться будетъ. Да что его учить? ученаго учить, лишь портить; а чуть ли не женка его уговорила на зиму сюда прикатить. Чай, ей бѣдненькой безъ Любосердова-то скучно? Хорошо Егупъ Самойловичь, слушай жены; мы тебя просвѣтимъ: пособьемъ деревенской-та спѣси!
   Вотъ все, матушка, что я знаю, а если что еще до меня дойдетъ, то не промаркирую васъ увѣдомить.-- Со всенижайшимъ моимъ высокопочитаніемъ честь имѣю пребыть ваша препокорная ко услугамъ

Анонса Гладкобралова.

ПИСЬМО LII.

Отъ Анисьи Киріаковны Тресчалкиной къ Анфисѣ Патрикеевнѣ Гладкобраловой.

Ущелье.......

   Экъ, что тебѣ въ башку-то взбрело, Анфисушка! съ чего ты взяла, чтобъ я опятъ прилѣпилась къ своей племяненкѣ? Ты развѣ меня не знаешь?-- Ужь какъ разъ я сказала нѣтъ такъ и нѣтъ. У меня свой обычай; хоть бы Губернаторшей она была, такъ я бы ей не простила. Нѣтъ, Анфисушка, ты моя дочь и наслѣдница; никому, мимо тебя моего имѣньишка не достанется; я ничего съ бельмеса не обѣщаю.-- Узнай только, Анфисушка, привезли ли они съ собою денжонокъ? Мнѣ, правда, до этаго и нѣтъ нужды, да хочется узнать, не будетъ ли она съ своимъ сорванцемъ на сухой коркѣ сидѣть.
   Смотрижъ, мать моя, ни подъ какимъ видомъ не ссорься съ Храбриными, а то какъ намъ, Анафисушка, будетъ, узнавать, что у нихъ дѣлается. Да развѣдай пожалуйста и объ дѣвчонкахъ-та; чай такія же злыя и жеманныя, какъ непутная ихъ матушка.
   Ну, Анфисушка, ничему я такъ не рада, какъ, что пріѣхалъ въ городъ Егупъ Самойловичъ! Коли Любосердовъ парень не промахъ, такъ надѣлаетъ онъ ему хлопотъ. Лиска не увернется; все фи, да фи: поменьше станетъ ломаться; этихъ коверканныхъ сердце мое терпѣть хе можетъ!

Анисья Тресчалкина.

ПИСЬМО LIII.

Отъ Александра Сергѣевича Любосердова къ Ивану Федоровичу Прямосудову.

Пріютово..............

   Не успѣлъ произнёсть клятву не видать Елизавету, какъ и измѣнилъ уже ей! Но не вини меня, другъ мой, не выслушавъ; я совершенно не ожидалъ съ нею встрѣтиться, и счастіе или несчастіе мое довели меня до сего пагубнаго свиданія!
   Я жилъ въ деревнѣ, въ совершенномъ уединеніи, ни мало не ожидая быть вынужденнымъ куда нибудь ѣхать; вдругъ изъ города является человѣкъ отъ нашего пріятеля Храбрина, съ которымъ ни мало не воображалъ здѣсь встрѣтиться; онъ увѣдомлялъ меня, что назначенъ въ *** Городничимъ, и просилъ на другой день на вечеръ. Ты можешь вообразить, сколько я былъ обрадованъ пріѣздомъ сего добраго человѣка, тѣмъ болѣе, что почиталъ его уже отправившимся въ Польшу для занятія мѣста, о которомъ ты для него хлопоталъ.
   Я поѣхалъ часу въ 6-мъ вечера, и думалъ, что проведу его въ маломъ кругу давно уже мнѣ знакомыхъ городскихъ жителей. Подъѣзжая къ Городническому дому, я удивлялся необыкновенному онаго освѣщенію; плошки горѣли у воротъ, народъ толпами ходилъ вокругъ. Подъѣзжаю къ крыльцу, хозяинъ встрѣчаетъ меня; мы дружески обнялись, и онъ ввелъ меня въ залу. Не успѣлъ еще глазами окинуть гостей, какъ вдругъ кто-то повисъ у менѣ на шеѣ; смотрю, не вѣрю самъ себѣ -- это былъ Скупаловъ! Признаюсь, съ восторгомъ привѣтствовалъ его: надежда видѣть Елизавету вливала въ меня новую жизнь, новыя чувства; я самъ себя не узнавалъ! Въ одно мгновеніе сужденія забыты, твердость исчезла! Ахъ, другъ мои! какъ слабъ гласъ разсудка противу вопля страстей! Не знаю, какой страхъ нападалъ на меня: я столько же боялся, сколько желалъ видѣть Елизавету. Ее въ залѣ не было; въ гостиную, гдѣ она сидѣла съ прочими барынями, можноль было войти безъ трепета? Городничій облегчилъ мнѣ сей шагъ: взялъ меня за руку и повелъ къ женѣ. Я долженъ былъ казаться очень смущеннымъ; едва не зацѣпилъ я за столъ съ вареньемъ, поцѣловалъ руку хозяйки съ удивительнымъ жаромъ, хотѣлъ насказать ей множество привѣтствій, но думаю, что ни одного не сказалъ; -- Елизавета сидѣла возлѣ нее. Однимъ словомъ, я показался бы самымъ жалкимъ твореніемъ, еслибъ самъ Скупаловъ не выкупилъ меня изъ бѣды. Онъ непримѣтно слѣдовалъ за мною, и едва откланялся я съ Еленой Дмитріевной, какъ схватилъ меня за руку и представилъ женѣ какъ стараго знакомаго. Мое замѣшательство удвоилось; но что со мною было, когда прижималъ я къ губамъ прелестную ручку, которую хотѣлъ бы имѣть право почитать своею? Я молчалъ; что могъ бы сказать?... Но велерѣчивой Скупаловъ тотчасъ началъ исторію о собакѣ, и я успѣлъ оправиться.-- Винюсь передъ злобою; я искалъ взоровъ Елизаветы, но встрѣтитъ ихъ не могъ: она умѣла быть учтивою, но только учтивою, -- говорить со мною, и не глядѣть на меня.
   Между тѣмъ скоро возобновился прерванный прибытіемъ моимъ разговоръ: старый инвалидный Поручикъ разсказывалъ Елизаветѣ о прежнихъ походахъ своихъ. Вотъ, матушка, говорилъ онъ, вамъ барынямъ въ диковинку наша служба. Какъ былъ я фельдфебелемъ, а которой изъ солдатъ да криво застегнутъ, такъ Капитанъ-то парятъ паритъ бывало, только что повертываешься: да спасибо ему, вѣкъ буду за него Богу молить! научилъ дисциплинѣ; за то я и своимъ теперь не спускаю.-- Елизавета не могла дослушать урока дисциплины, встала и ушла.
   Я дышалъ свободнѣе и могъ оглядѣть окружавшихъ меня. Какая-то Казначейша Гладкобралова, которой я еще не зналъ, завала со мною рѣчь о наукахъ, и убѣдительно меня просила снабдить ее историческими книгами; я съ трудомъ могъ ее увѣрить, что такихъ книгъ не имѣю.
   Толстая Судейша, старинная знакомая нашего семейства, спрашивала меня, продолжаю ли я заниматься комарами, да цвѣточками, и удивлялась, что я, при всемъ умѣ моемъ, могу тешиться такими пустяками.
   Уѣздная Засѣдательша, живой скелетъ, убѣждала меня украсить комнаты вырѣзанными изъ книгъ моихъ картинками.
   Наскучивъ симъ враньемъ, я вышелъ въ залу къ мущинамъ; но тутъ можно припомнитъ Рускую пословицу: попалъ изъ огня въ полымя. Судья, которой ходилъ вдоль по комнатѣ, не удостоивая никого и взглядомъ, подошелъ ко мнѣ съ вѣжливостью, и сказавъ слова два о погодѣ, началъ разсказывать длинную исторію о запутанной тяжбѣ, которую онъ надѣялся рѣшить. Не успѣлъ дотъ него отдѣлаться, какъ толстый Исправникъ, который о чемъ-то шепталъ въ углу съ своимъ Секретаремъ, сталъ мнѣ говоритъ о дорожныхъ участкахъ, въ которыхъ онъ надѣялся сдѣлать какія-то къ общему удовольствію перемѣны. Нѣкто Подляковъ, Засѣдатель Земскаго Суда, подошедшій ко мнѣ съ низкими поклонами, увѣдомилъ меня, что участокъ, въ которомъ разположены мои деревни, назначенъ ему, и увѣрялъ, что онъ будетъ какъ можно менѣе безпокоить крестьянъ моихъ подводами. Брадатый голова, который на краю стола потягивалъ пуншъ, ревностно просилъ меня сдѣлать ему компанію. Наконецъ поймалъ меня Скупаловъ, и завелъ рѣчь о собакахъ и лошадяхъ; признаюсь, что я съ меньшимъ нетерпѣніемъ слушалъ его, нежели прочихъ.
   Вдругъ заскрыпѣли скрипки -- и началась пирушка! Городничій открылъ балъ съ Судейшею, потомъ слѣдовалъ Судья съ женою Городничаго, Исправникъ съ Поручицею, Скупаловъ съ Исправницею, Подляковъ съ Казначейшею; а я остался на концѣ -- съ Елизаветою. Повѣришь ли ты, что мы не сказали другъ съ другомъ ни слова; едва успѣлъ я, почти невнятнымъ голосомъ, просить ее на первый экосезъ.
   Чтобъ скрыть свое замѣшательство и притомъ болѣе познакомиться съ новыми городскими жителями, я ходилъ Польскіе со всѣми дамами; я замѣтилъ притомъ, что Скупаловъ всегда старался быть въ 1-й парѣ, и что во всѣхъ случаяхъ онъ столько же оказывалъ простоты, сколько и самолюбія.
   Наконецъ начался экосезъ. Еслибъ я видѣлъ что нибудь кромѣ Елизаветы, то могъ бы посмѣяться странному бѣснованію нѣкоторыхъ изъ ученыхъ и недоученыхъ нашихъ танцовщиковъ; одинъ Скупаловъ нѣсколько обратилъ на себя мое вниманіе. Въ парѣ съ толстою Исправницею онъ напрягалъ всѣ свои силы я чтобъ стащитъ ее съ мѣста и чтобъ показать проворство неуклюжихъ своихъ ногъ. Но я долженъ былъ начинать; Елизавета летѣла, и я слѣдовалъ за нею. О другъ мой! кто не танцовалъ съ обожаемою женщиной, тотъ не знаетъ прелести танцевъ!
   Рука моя едва держала руку Елизаветы; но рука моя невольно сжималась болѣе, болѣе, и я опомнился только тогда, какъ долженъ былъ опустить эту прелестную руку!
   Нѣсколько экосезовъ изъ учтивости долженъ былъ я танцевать съ хозяйкою и съ дочерьми ея. Должно признаться, что сіи послѣднія заслуживали болѣе нежели быть предметомъ холоднаго вниманія. Красота и ловкость обращенія сихъ дѣвушекъ, которыхъ я не имѣлъ случая видѣть въ Петербургѣ, удивили меня; но встрѣтившись съ Елизаветою прежде, нежели съ ними, что могъ я привести имъ въ данъ, кромѣ вѣжливости и удивленія?
   Начались кадрили; я звалъ Елизавету -- но она отказалась, отговариваясь усталостью. Я подумалъ, что она замѣтила пламенную страсть мою, и что она избѣгала случая быть, слишкомъ близко со мною. Чтобы удалить отъ нее сію мысль, я взялъ первую попавшуюся мнѣ изъ дамъ, и долженъ былъ кружиться противъ воли.-- Окончивъ кадрилъ, я пошелъ въ диванную, чтобъ отдохнуть, и нашелъ тамъ Елизавету съ Казначейшею; Казначейша подозвала меня, и стала разспрашивать о первомъ моемъ знакомствѣ съ Скупаловымъ.Елизавета отзывалась въ столь лестныхъ на мой. счетъ выраженіяхъ, что я осмѣлился сѣсть возлѣ нее; конецъ платка, которымъ она закрывала грудь, упалъ на мою руку; она хотѣла его оправить, и рука ея встрѣтилась съ моею! Я вздрогнулъ, она покраснѣла -- и извинилась! Ахъ! какъ бы я желалъ, чтобы она не извинялась!
   Но Елизавета встала и пошла; Казначейша взглянула на меня, какъ будто бы съ состраданіемъ; кажется, она должна быть добрая, чувствительная женщина!
   Заиграли горленку; недоставало пары. Скупаловъ, не спрашивая даже моего согласія, взялъ меня за руку, подвелъ къ женѣ и принудилъ ее идти со мною. Она кинула на него взоръ, въ которомъ изображались и сожалѣніе и упрекъ.-- Извѣстна ли тебѣ горленка? Это родъ мазурки, частый особый вальсъ, въ которомъ находишься отъ дамы въ самомъ близкомъ разстояніи, придаетъ ей особую прелесть. Что чувствовалъ я, когда глаза мои могли безпрепятственно останавливаться на ангельскомъ ея лицѣ! Ея взоры были потуплены, но частый румянецъ, волненіе груди біеніе сердца, котораго я могъ почти считать удары, все показывало въ ней особенное замѣшательство; и я былъ столько жестокъ, что старался еще его умножить! Но горленка кончилась, и очарованіе исчезло.
   Послѣ сей горленки какъ могъ я вмѣшаться въ удовольствія, которыя безъ Елизаветы тяготили бы меня; я сидѣлъ въ углу, и радуясь, что никто меня не замѣчаетъ, воспоминалъ ощущенныя удовольствія. Вдругъ повалилъ народъ къ воротамъ; раздался выстрѣлъ, и всѣ побѣжали къ окнамъ: зажгли фейерверкъ. Елизавета стояла одна съ Казначейшею; я подошелъ къ нимъ, Елизавета, казалось, со вниманіемъ смотрѣла на блескъ играющихъ огней -- а я -- я разсматривалъ ея прелести. Она по видимому меня не замѣчала, но стараніе, съ которымъ внезапно завернулась въ свою шаль, доказало мнѣ, что мое вниманіе было для нее не потеряно, Я хотѣлъ говорить съ нею, но слова замирали на языкѣ моемъ. Казначейша скоро завела разговоръ, и умѣла вмѣшать въ него Елизавету. Я напомнилъ ей объ ея свадьбѣ; даже вырвалось у меня нѣсколько словъ, которыя показывали участіе, мною въ ея судьбѣ принимаемое; но она молчала; вздохнула, но такъ тихо, такъ тихо, что одно движеніе груди измѣнило ей. Фейерверкъ кончился -- и я, къ счастію, не все сказалъ!
   Ужинъ былъ готовъ; всѣ занимаютъ мѣста свои и, какъ ведется у насъ, женщины на одномъ концѣ, мущины на другомъ. Я сидѣлъ противъ Елизаветы -- но Скупаловъ былъ возлѣ меня; я долженъ былъ слушать его, отвѣчать ему, и хотя онъ крайне былъ мнѣ досаденъ, но въ сердцѣ своемъ я находилъ тайное желаніе нравиться ему, даже привязать его къ себѣ.-- Столъ кончился, и заиграли Polonaise sautante; Елизавета согласилась идти со мной; старики разрѣзвились, и началась бѣготнія по комнатамъ. Я никогда не забуду этаго полонеза!...
   Но былъ уже 3-й насъ, а вечеръ, казалось, еще не начинался. Поднялась вьюга, и Скупаловъ предложилъ мнѣ у себя ночевать; но могъ ли я рѣшиться провести ночи въ томъ мѣстѣ, гдѣ Елизавета обитала не со мной! Скупаловъ позвалъ ее, повелъ къ санямъ и всѣ радости мои исчезли и остались со мною ревность и отчаяніе!
   Не знаю, какъ очутился я въ своихъ обшивняхъ; снѣгъ валился охлопками; мы пропутались до свѣта, но я ничего не чувствовалъ.......
   Изъ словъ моихъ ты заключишь, что я уже погибъ, что я уже вознамѣрился погубить и Елизавету, но крайней мѣрѣ постараюсь ее увидѣть? Но нѣтъ, другъ мой, думай лучше обо мнѣ. Снова приношу обѣтъ не искать съ нею встрѣтиться, убѣгать даже всѣхъ случаевъ, которые могли бы меня съ нею сблизить. Пусть меня постигнеть небесное проклятіе, если я возымѣю мысль соблазнить Елизавету!
   Прощай, любезный другъ! Пожалѣй о моемъ отчаяніи, но надѣйся на мою твердость.
   

ПИСЬМО LIV.

Отъ Анфисы Патрикеевны Гладкобраловой къ Анисьѣ Киріаковнѣ Тресчалкиной.

Уѣздный городъ ****......

   Ну ужъ матушка Анисья Киріаковна, что это за Любосердовъ! преважный человѣкъ! чудесный тансеръ!-- Всѣмъ бы хорошъ, да однимъ только не годится: стыдливъ какъ красная дѣвка! Онъ по уши въ Елисавету-то Сергѣевну влюбленъ; другой уже давно-бы сдѣлалъ декларацію, а онъ и куры-то еще строить не начиналъ; взглянетъ, да покраснѣетъ; закинетъ куплементъ, да замкнется. Нѣтъ, матушка Анисья Киріаковна, если если модные парлеметры поступаютъ такъ скромно съ своими матресами, такъ не диво, коли они попусту теряютъ время. Что тутъ за контузія, если и откажутъ? Попытался разъ, попытался два, а на третій авось и самой стыдно будетъ. Впрочемъ,-- съ Скупаловымъ Любосердовъ въ большихъ ладахъ, и препорядочно водитъ его за носъ. Не диковинка, если онъ и по недѣлѣ станетъ жить у старика,-- пусти только-козла въ огородъ! Но нѣтъ, Любосердовъ слишкомъ робокъ; то ли дѣло Подляковъ! Правда, я и сердитенька на него, но не хотя въ амурахъ похвалишь: прямой армейской!
   Что матушка, сказать вамъ про нашу вечеринку? Ужъ славной былъ балъ! прыгали до уморушки, изъ кавалеровъ ни кого и пьянаго не было: понатянулись только порутчикъ, да Подляковъ, да еще голова, и мой муженекъ. Феваркъ, что пофранцузски зовутъ фижуа, и по нашему потѣшные огни, былъ диковинный! Бураки столько треску надѣлали, что чуть стекла не повыскакали; а шутихи такъ ужъ со смѣху надсадили! Правда, и поосердился Городничій, что холопья бросали ихъ въ народъ; да видно они умнѣе своего барина; что было крику! не одна баба, и думаю, разстеряла свои босовики.
   Ваша племяненка всѣхъ угощала, да только какъ Царица ходитъ, а кажется ни кто бы ее не хуже, Она очень поладила съ Елизаветой Сергѣевной; да врядъ-ли надолго: ваша племяненка та, хотѣ ужъ и дочки невѣсты, еще не стара, да и собой, не дурна, а мужъ-то сѣденекъ, такъ имъ за Любосердова-та перессориться, Скупаловъ тоже, кажется, приволакивается за Исправницей, а эта и уши развѣсила; да диво ли? ей съ роду никто куръ не строилъ. Объ другихъ сказать нечего; мущинъ мало; вѣдь и имъ бѣдненькимъ не разорваться же!
   Жаль, матушка Анисья Киріаковна, что васъ здѣсь нѣтъ, а то было бы чему насмѣяться; весь городъ знаетъ что Любосердовъ волочится за Елизаветой Сергѣевной, а дуракъ мужъ и мамки не маетъ. Ужь тогда развѣ догадается, какъ рога выше дверей вырастутъ; да какая и намъ нужда! Жалъ только Любосердова; если онъ не прикидывается, такъ ужъ вправду влюбленъ; а Елизавета-то Сергѣевна точно ледяная! Правда, и она на него изъ-подътишки поглядываетъ; да, кажется, кабы она влюблена была, такъ не отказывалась бы съ нимъ танцовать, какъ она это нѣсколько разъ дѣлывала, да и отъ разговоровъ съ нимъ не убѣгала бы, а то такъ и дичится. На все, правда, время; ржа и желѣзо ѣстъ.
   О состояніи вашей племяненки и мужа, ея я узнать ничего не могла; кажется, не ахти много, а надѣются они на городовые доходы; а про вашихъ внучекъ, такъ я готова написать цѣлой романъ; ужь что за фектація! кто не видалъ, такъ не повѣритъ. Точно куклы сидятъ, только что головками повертываютъ; во весь вечеръ отъ нихъ словечка не добились. Этакимъ бы дѣвчонкамъ такъ бы и минуты на мѣстѣ не посидѣть: другія бы такую бѣгатню подняли, что всѣхъ бы со смѣху надсадили; а этѣ сидятъ сложа ручки, и губками не пошевелятъ. Обѣ такія тоненькія, какъ спички, такъ и боишься, чтобъ не переломились. Старшая-та Наталья Силантьевна такая бѣлая, какъ полотно; какъ въ темной горницѣ съ нею встрѣтиться, такъ испугаешься; правда, есть и румянецъ; да мудрено ли поддѣлать? И бѣлизна-та, матушка Анисья Киріаковна, чуть ли не накладная: вѣдь у этихъ горожанокъ и Богъ вѣсть какихъ нѣту притираній! Мы и свинцовыми довольны; а какъ щеки-та Китайскими натрешь, такъ все таки не хуже ихъ, хоть подъ вѣнецъ готовы. А Софья-та Силантьева какъ жучокъ; я бы ужь этой-та велѣла бѣлиться; румянецъ, правда, во всю щеку, да такой багровой, что и не видывала: чуть лк эта Шамаханскимъ щелчкомъ на уксусѣ щечекъ-та не натираетъ ли. А что ужь манерныя, такъ манерныя; да и батюшка съ матушкою имъ повадку даютъ. Покуда накрывали на столъ, такъ насъ молодокъ пять шесть забралось въ угольную комнату; голоса-та хоть куда; мы и запѣли вашу любимую пѣсенку:
   
   Жена мужа потѣшила,
   Середъ саду повѣсила
   На горькую на осинушку,
   На самую на вершинушку,
   Отошедши поклонилася,
   
   Мы никакъ не могли уговорить этѣхъ дѣвочекъ, чтобы онѣ намъ подтянули; а какъ взошелъ. Сила Савичь, такъ такъ ихъ турнулъ, что мы не опомнились; кажись, что за бѣда объ лихомъ мужѣ пѣсню пѣть?
   На дняхъ самъ надѣюсь у васъ, матушка Анисья Киріаковна, побывать -- а коли что еще поразвѣдаю, то все вамъ на словахъ перескажу лучше, чѣмъ на письмѣ. Прощайте, благодѣтельница моя! Остаюсь

ваша препокорная
названная дочь и послушница
Анфиса Гладкобралова.

ПИСЬМО LV.

Отъ Елизаветы Сергѣевны Скупаловой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ *** .............

   О другъ мой! сколь часто испытываю я надъ собою всѣ досады, всѣ неудовольствія, отъ исправнаго супружества раждающіяся! Что горестнѣе для жены, какъ не принужденное сравненіе мужа съ другими, затмѣвающими его въ достоинствахъ? Не говорю я о наружности; къ ней скорѣе привыкнуть можно: но къ невѣжеству, къ грубости, къ холодности какъ пріучить себя, особливо если найдешь въ другихъ тончайшую образованность, нѣжнѣйшее, пламеннѣйшее чувство!
   Ты, можетъ быть, подумаешь, что я уже встрѣтила того молодаго человѣка, который будетъ меня такъ любить, такъ любить, когда я буду старымъ и брюзгливымъ старикомъ, какъ ты писала въ одномъ письмѣ; но нѣтъ, другъ, мой! я и могла бы, можетъ быть, найти этаго молодаго человѣка, могла бы уважать рѣдкія его достоинства, чувствовать даже нѣкоторую къ нему дружбу, но любить его и любить страстно, нѣтъ, никогда! Я могу довольно полагаться на правила свои, чтобы не страшиться искушеній, въ той увѣренности, что страсть дѣлается страстью только тогда, когда сами даемъ волю чувствамъ сердца, презирая уроками разсудка. Я не опасалась бы видѣть ежедневно этаго человѣка, находить даже удовольствіе въ сообществѣ его; одно могло бы меня отвлечь отъ сего сообщества: это всегдашнее сравненіе между нимъ и мужемъ моимъ, которое было бы хотя и неопасно для меня, но всегда горестно для моего самолюбія!
   Скажу тебѣ, что я опятъ видѣла того Любосердова, о которомъ я и прежде уже къ тебѣ писала; любезный молодой человѣкъ, отмѣнно чувствительный, и который, кажется, могъ бы любить меня, еслибъ я была не замужемъ; но изъ того, что я слышала о необыкновенной твердости его правилъ, я должна заключить, что онъ всегда будетъ умѣть хранить свое уваженіе ко мнѣ въ надлежащихъ границахъ. Мы нечаянно встрѣтились на балѣ у Городничаго Храбрина, который сказывалъ мнѣ, что онъ обязанъ всѣмъ своякъ счастіемъ твоему семейству.-- Замѣшательство, которое замѣчала я въ Любосердовѣ, когда онъ говорилъ со мною; томность или выразительность взоровъ, самые звуки голоса, все могло бы заставить думать, что онъ влюбленъ, и влюбленъ въ меня; но скорый его отъѣздъ, невѣжливый отказъ побывать въ домѣ моего мужа, скоро излѣчили меня отъ моихъ несправедливыхъ подозрѣній. Но впрочемъ, какая мнѣ нужда, влюбленъ ли въ меня Любосердовъ или нѣтъ; я замужемъ, и всѣ мои мысли, всѣ мои чувства должны бытъ обращены къ одному соблюденію моихъ обязанностей.
   Ты, другъ мой, скоро, соединишь судьбу свою съ судьбою любимаго, обожаемаго человѣка; рѣдкое счастіе, когда сердце и. разсудокъ согласны между собою! Блаженствуй, милый другъ; однѣ твои радости могутъ еще сколько нибудь согрѣть охладѣвшее ко всему, кромѣ дружбы, сердце мое.-- Прощай, милый другъ, будь счастлива! вотъ пламеннѣйшее желаніе

твоей Елизаветы.

ПИСЬМО LVI.

Отъ Елены Дмитріевны Храбриной къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ ***.......

   Облагодѣтельствованная вами и почтенною вашею матушкою, не обязана ли я посвятить вамъ первыя минуты спокойной и счастливой жизни, которая вами мнѣ доставлена? Оказать вамъ мою., благодарность словами будетъ мало; дѣломъ, я не въ силахъ; молить ежедневно Бога о поданіи вамъ всѣхъ благъ земныхъ и небесныхъ -- вотъ все, что предоставлено мнѣ!-- Меня, мужа моего и дѣтей вы извлекли изъ нищеты и доставили нашъ насущный хлѣбъ; вы умѣли отыскать насъ, когда, пріѣхавши въ Москву съ границъ Сибирскихъ, по недостаткамъ нашимъ, мы не находили уже средства продолжать пути нашего въ Петербургъ; вы взяли насъ къ себѣ; почтенные, добрые родители ваши приняли на себя исходатайствовать мужу моему мѣсто, въ которомъ онъ могъ бы содержать себя и семейство свое; мы слѣдовали завами въ Петербургъ; оставляя сію Столицу и самую Россію, вы не забыли о насъ: вы умѣли вселить участіе къ намъ въ друзей вашихъ; они не только изходащайствовали мужу моему мѣсто, подающее намъ надежду на спокойную и счастливую жизнь, но я пожизненный пенсіонъ, которой успокоиваетъ насъ совершенно и на счетъ будущаго. Такъ, мы всѣмъ вамъ обязаны; но вы не любите, чтобъ я говорила о благодѣяніяхъ вашихъ:, я молчу, но не менѣе того умѣю чувствовать.-- Здѣсь, по крайней мѣрѣ, не должна я скрывать сердечныхъ ощущеній моихъ; здѣсь есть еще чело? вѣкъ, раздѣляющій со мною, осмѣлюсь сказать, обожаніе къ вамъ! Вы уже конечно отгадали,, что я говорю о той Елизаветѣ, которая была всегда предметомъ вашей любви и попеченій; я нашла, ее здѣсь, и считаю за счастіе, что пріобрѣла ея знакомство. Думаю, что вамъ пріятно будетъ знать, какъ и гдѣ я ее видѣла.
   Мужъ мой, по пріѣздѣ сюда, пригласилъ всѣхъ живущихъ въ городѣ къ себѣ на вечеръ; Скупаловъ съ вашею Елизаветою были въ числѣ посѣтителей. Съ перваго взгляда я узнала ту, о которой вы мнѣ такъ часто говаривали. Необыкновенная красота, скромность и достоинства, все привлекало къ ней. Въ нѣсколько минутъ мы были уже знакомы; но когда провели нѣсколько дней вмѣстѣ, то стали жалѣть о тѣхъ, въ которые мы другъ другу были нужды.
   Не могу не сказать вамъ словъ двухъ о ея мужѣ.-- Я подобнаго ему человѣка, кажется, еще не видывала; не знаю, какъ Елизавета могла рѣшиться за него выдти; едва ли бы какое стеченіе обстоятельствъ могло меня принудить, быть женою дурака или негодяя, а онъ и то и другое. Женившись въ совершенныхъ лѣтахъ на столь молодой дѣвицѣ, онъ долженъ бы былъ руководствовать ею, и стараться удалять отъ пагубныхъ знакомствъ; вмѣсто того, кѣмъ онъ окружаетъ ее?-- Самыми низкими людьми! Къ тому же, подавая самъ примѣръ разврата, онъ давно бы истребилъ въ женѣ своей послѣднюю искру добродѣтели, еслибь жена его была не Елизавета.
   Вы мнѣ препоручили пещись о ея спокойствіи и счастіи; я это исполню, признаюсь, не столько изъ угожденія къ вамъ, сколько по собственному влеченію моего сердца. Мои лѣта и опытность, несчастіями пріобрѣтенная, подаютъ мнѣ средства служить ей вмѣсто матери, которой она, такъ сказать, не имѣетъ. Будьте увѣрены, Милостивая Государыня, что я употреблю всѣ усилія утѣшать Елизавету въ горестяхъ ея, или, по крайней мѣрѣ, Защитишь ее отъ тягчайшихъ.
   Сей часъ пріѣхала Елизавета Сергѣевна, и я должна оставиціь перо но не могу кончить, не повторивъ изъявленія вѣчной благодарности

душевно преданной вамъ
Елены Храбриной.

   Забыла вамъ сказать, что мы нашли здѣсь прекраснаго человѣка, именно, помѣщика уѣзда нашего Любосердова, съ которымъ познакомились мы еще въ Петербургѣ. Онъ оказалъ многія услуги мужу моему въ отсутствіе ваше. Этотъ добрый Любосердовъ всякой день у насъ; онъ какъ домашній, и кажется, что мы безъ него и веселиться не умѣлибъ.
   

ПИСЬМО LVII.

Отъ Геннадія Аркадьевича Вольномыслова къ Силѣ Савичу Храбрину.

С. Петербургъ.

   Ты конечно удивишься, столь несчастный, столь обиженный мною братъ, видя сіи знакомыя тебѣ черты; ты удивишься, что человѣкъ, погрязшій въ злодѣяніяхъ, осмѣлился писать къ тому, чья жизнь не запятнана ни однимъ постыднымъ поступкомъ!-- Но судьба жестоко преслѣдуетъ меня, и если вижу я въ бѣдствіяхъ своихъ не удары мстящаго Провидѣнія, то по крайней мѣрѣ ощущаю, что порокъ самъ готовитъ себѣ казнь. Горьки плоды распутствъ оказались въ дѣтяхъ моихъ; сіи несчастныя дѣти, изнемогающія отъ болѣзней, съ кровью въ нихъ влитыхъ, испили чашу страданіи, которую я для нихъ уготовалъ еще въ дни юности моей!-- И послѣдній сынъ пой, надежда старости, и тотъ закрылъ глаза, и какъ? Проклиная отца своего!... О братъ мой, о ты, котораго не смѣю еще назвать я другомъ моимъ! ты остался у меня одинъ; пусть ты и дѣти твои будете наслѣдниками моего имѣнія! Пріѣзжай съ женою своею, которую я столь жестоко оскорбилъ; пріѣзжай съ дѣтьми, со всѣмъ семействомъ; пріѣзжайте наслаждаться богатствами моими! Пусть среди удовольствій роскоши забудете вы многолѣтнія страданія мои! Прошу отъ васъ одной милости: попеченіями вашими, удовольствіемъ, которое увижу написаннымъ на лицахъ вашихъ, удалите отъ меня воспоминаніе прошедшихъ горестей моихъ; обновите мнѣ путь жизни и усѣйте цвѣтами край могилы моей, да преселюсь я изъ объятій вашихъ въ міръ неизвѣстный; да засну я сномъ смертнымъ при рыданіяхъ облагодѣтельствованныхъ много!
   Приди, любезный братъ! простри дружелюбно ко мнѣ руку свою, и наслаждайся со много изобиліемъ я всѣми удовольствіями, роскошью изобрѣтенными.

Страждущій братъ твой
Геннадій Вольномысловъ.

ПИСЬМО LVIII.

Отъ Силы Савича Храбрина къ Геннадію Аркадіевичу Волѣномыслову.

Уѣздный, городъ **** .......

   Милостивый Государь Геннадій Аркадіевичъ!
   Съ крайнимъ удивленіемъ, признаюсь вамъ, получилъ я письмо ваше, но не потому чтобъ я былъ человѣкъ всесовершенный, какъ вамъ угодно это говорить, а потому, что правила ваши столь были всегда противны моимъ, что не предполагали никакого между нами сближенія. Да и нынѣ, позвольте вамъ сказать, еслибъ истинное раскаяніе заставляло васъ обратить глаза на прежнюю жизнь вашу, то вы не выказывали бы еще наклонности къ мнѣніямъ, и прежде руководствававшимъ вами, въ душѣ вашей тлится еще все то же безбожіе, съ самой юности вовлекшее васъ въ пороки, и слѣдовательно пріуготовившее вамъ горестную, но нераскаянную старость. Доколѣ же будутъ храниться въ сердцѣ вашемъ тлетворныя сѣмяна невѣрія, до тѣхъ поръ мнѣ не льзя будетъ, какъ Христіанину, быть въ близкой съ вами связи, и какъ отцу, подвергнуть ядовитости заразы неопытныя души дѣтей моихъ. Святый Псалмопѣвецъ Давыдъ не напрасно говорить: Блаженъ мужъ, иже неиде на совѣтъ нечестивыхъ, и на пути грѣшныхъ не ста."-- Вамъ, можетъ бытъ, забавно покажется, что я изъ Священнаго Писанія привожу нарѣченія, и принимаю ихъ основаніемъ несогласію моему на предложенія ваши; но я, во всѣхъ случаяхъ жизни моей, руководствовался правилами, почерпнутыми мною изъ Книгъ живота вѣчнаго, изъ книгъ, служащихъ предметомъ кощунству вашему и столь преступно оклеветанныхъ лжеучителями вашими!
   Чтожъ касается до богатства, которымъ вы хотите меня обольстить, признаюсь, что хотя я и желалъ бы оставить дѣтямъ моимъ кусокъ насущнаго хлѣба, но лучше захочу и самъ умереть съ голода и ихъ видѣть въ нищетѣ умирающими, нежели подвергнутъ собственныя мои и ихъ правила ядовитому дуновенію нечестія, и слѣдовательно, за временное и ложное счастіе міра сего лишиться надежды на обѣщанный намъ вѣнецъ нетлѣнія! Впрочемъ, и въ бѣдномъ и безпомощномъ состояніи семейства моего надуюсь я на милость Вседержителя и вѣрую Святымъ словамъ его: Не пецытися душею вашею, что ясте или что піеme: ни тѣломъ вашимъ, во что облечетеся: воззpume на птицы небесныя, яко ни сѣютъ, ни жнутъ, ни собираютъ въ житницы; и Отецъ вашъ небесный питаетъ ихъ: не вы ли паче лучше ихъ есте?
   Сверхъ того, знаячто богатства ваши не всѣ собраны честнымъ и позволительнымъ образомъ, я не захочу. расточать вмѣстѣ съ вами Плодовъ преступленія; я страшился бы и самъ отвѣтствовать предъ Господомъ за злато сиротъ и вдовицъ, умножившее сокровища ваши; страшился бы, чтобы слезы, пролитыя ими надъ послѣднею вымученною изъ нихъ лептою, предъ престоломъ Вышняго не послужили предметомъ осужденія и мнѣ вмѣстѣ съ вами! Но еслибъ вы дѣйствительно почувствовали раскаяніе въ сердцѣ своемъ, еслибъ вы обратились на путь истины'и спасенія, еслибъ вы ознаменовали раскаяніе ваше возвращеніемъ обиженнымъ того, что у нихъ отнято, еслибъ замѣнили то, чего уже возвратитъ не можете, пожертвованіями на бѣдныхъ и на богоугодныя заведенія, -- о, тогда съ какимъ восторгомъ я, жена и дѣти мои окружили бы васъ! съ какимъ умиленіемъ воспѣлибы всемилосердому Богу пѣснь хвалебную, и вмѣсти съ вами, поверженные во прахѣ, воззвали бы: Не вниди въ судѣ съ рабомъ твоимъ, яко не оправдится предъ тобою всякъ живый!
   Я бы еще надѣялся на изцѣленіе ваше, еслибъ невѣріе происходило въ васъ отъ легкомыслія, и если бы вы были изъ числа тѣхъ модныхъ безбожниковъ, которые мѣняютъ свое безбожіе на вѣру столько свободно; но невѣріе ваше основано на ложныхъ познаніяхъ и превратномъ толкованіи Священнаго Писанія: и потому, такъ какъ мало надежды, чтобы человѣкъ, Закоснѣвшій въ невѣріи, могъ уже очистить сердце отъ плевелъ, которыми оно Заражено, я и не ожидаю, чтобы совѣты мои могли сколько нибудь на васъ подѣйствовать, слѣдовательно и не предвижу никакой возможности сблизиться съ вами. Отдавайте имѣніе ваше, кому вамъ угодно, мы роптать на васъ не будемъ; чтожь касается до прощенія, которое вы отъ насъ получить желаете, то вы можете быть на сей счетъ совершенно покои мы; истинный Христіанинъ ни противу кого злобы не питаетъ, ибо сказано: да не зайдетъ солнце въ гнѣвѣ вашемъ. Почему и я, и жена моя, не только на васъ не сѣтуемъ, но и въ ежедневныхъ молитвахъ нашихъ просимъ Бога, чтобы Онъ, до кончины вашей, привелъ васъ на путъ истиннаго покаянія.

Сердечно сожалѣющій о васъ братъ
Сила Храбринъ.

ПИСЬМО LIX.

Отъ Графини Екатерины Александровны Тихомировой къ Елизаветѣ Сергѣевнѣ Скупаловой.

С. Петербургъ......

   Здравствуй, милый другъ! Пишу къ тебѣ изъ Петербурга, изъ отечественнаго города! О другъ мой! съ какимъ восторгомъ я переступила черезъ границу, съ какимъ восхищеніемъ очутилась здѣсь, я не въ силахъ тебѣ описать! Цѣлый годъ провела я въ землѣ чуждой; но не смотря на всѣ удовольствія, въ которыхъ я должна была принимать участіе, не могла ни на одну минуту забыть милой Россіи! Дивлюсь я людямъ, которые могутъ равнодушно оставлять землю отечественную, и равнодушно въ нее возвращаться! И могла ли мнѣ нравиться область чуждая? Вездѣ встрѣчала я подъ личиною вѣжливости или ненавистъ къ Русскимъ, или зависть, или даже, повѣришь ли? и презрѣніе!-- Но чѣмъ заслужили мы его? скажешь ты, милая Лиза! О другъ мой! не льзя безъ смѣха подумать о безумныхъ бредняхъ, на которыхъ иноземцы основываютъ свое преимущество. Всякій путешественникъ имѣетъ, право лгать объ Россіи, что ему угодно! Иной спрашиваетъ, нѣтъ ли еще въ Сибири людоѣдовъ; другой...... Не льзя безъ смѣха и досады слушать разсказы этихъ иностранцовъ, а особливо, когда они всѣхъ насъ вообще, за исключеніемъ, можетъ, придворныхъ и нѣкоторыхъ изъ высшаго Дворянства, почитаютъ за совершенныхъ варваровъ! Желала бы я, чтобы эти иностранцы когда, ни будь увидѣли нашихъ Офицеровъ; тогда они узнали бы различіе, которое должно дѣлать между ихъ Офицерами и нашими.-- Конечно есть нѣкоторые и у насъ, могущіе удивить своимъ невѣжествомъ; но гдѣ ихъ нѣтъ? Какъ требовать, чтобы простой солдатъ, храбростью достигнувшій Офицерскаго достоинства, или сынъ бѣднаго помѣщика, отъ косули взятый, имѣли какія ни будь свѣдѣнія или ловкость свѣтскаго обращенія? Я конечно мало имѣла случая и въ чуткихъ краяхъ видѣнъ худо воспитанныхъ людей; но что я слышала о невѣжествѣ нѣкоторыхъ изъ Французскихъ и Италіянскихъ Офицеровъ, превосходитъ всякое описаніе; повѣришь ли ты, милый другъ, что, какъ увѣряютъ, многіе изъ нихъ не только не имѣютъ ни малѣйшаго понятія о первыхъ Наукахъ, преподаваемыхъ дѣтямъ обоего пола въ Россіи, но даже худо читаютъ и пишутъ на собственномъ языкѣ своемъ? Никогда не забуду я того, что, разсказывая мнѣ объ Адъютантѣ дивизіоннаго Генерала М........, въ одномъ обществѣ зашла рѣчь о козакахъ, и этотъ Адъютантъ относилъ проворство ихъ къ достоинству лошадей, которыхъ достаютъ они, говорилъ онъ, изъ пограничной къ нимъ Аравіи!!!!-- Другой Офицеръ, въ томъ же обществѣ, утверждалъ (въ прямомъ, не въ аллегорическомъ смыслѣ ), что въ Англію пройти можно сухимъ путемъ только чрезъ Россію {Невѣроятные, но истинные анекдоты! Къ сему прибавить можно, что З7 человѣкъ плѣнныхъ Французскихъ Офицеровъ, въ томъ числѣ два Подполковника, содержавшихся въ одномъ неважномъ уѣздномъ городкѣ, и бывъ приняты въ Россійскія общества, устыдились невѣжества своего, и учились -- у Русскаго Географіи!-- Видно и во Франціи не безъ Митрофанушекъ.}!!!.. Что, еслибъ мы Русскіе по симъ двумъ анекдотамъ вздумали судить объ иностранцахъ вообще? что, еслибъ мы сказали о Французахъ, что они безграмотные, потому что нѣкоторые изъ ихъ Офицеровъ съ трудомъ подписываютъ свое имя?
   Не забавно ли на примѣръ для насъ пробѣгать замѣчанія иностранныхъ путешественниковъ на наши обычаи и нравы? Кто не смѣялся, читая, что въ Россіи подаютъ нѣкоторый кисловатый напитокъ, называемый куасъ, и что когда кому изъ общества подадутъ стаканъ онаго, то всѣ присутствующіе кричатъ: именесъ!!! Или, что въ день Крещенія Священники наши крестятъ дѣтей въ прорубяхъ, и утопивъ по неосторожности котораго ни будь изъ нихъ, хладнокровно обращаются къ предстоящимъ и говорятъ: непось, непось, тафай -- трукой!
   Но эти бредни только смѣшны, а клеветы на нравственность и характеръ народный обидны! Иностранцы, видя, что нѣкоторые изъ Рускихъ заимствовали и заимствуютъ у нихъ не только науки, въ которыхъ они успѣли, должно сознаться, прежде насъ, но и правы, и обычаи, и даже, къ стыду нашему, и самый языкъ, почитаютъ Русскихъ за совершенныхъ обезьянъ, не имѣющихъ способности ничего изобрѣтать, и забываютъ, что Россійскій народъ составленъ не изъ однихъ полу французскихъ головъ, и что девяносто-девять сотыхъ частей сего народа, презирая, ненавидя иноземное, говорятъ собственнымъ языкомъ своимъ и твердо хранятъ старинные обычаи и нравы.
   Есть даже изъ сихъ иностранныхъ путешественниковъ такіе, которые не хотятъ признать въ Русскихъ ни малѣйшей искры ни гражданской, ни воинской добродѣтели {См. въ Annales des voyages par Malthe-Brun, voyage de Petersbourg i Moscou.}; о женщинахъ говорятъ то, что стыдились бы мы и подумать о женщинахъ Парижскихъ или Вѣнскихъ {См. тамъ же.}; а желала бы я знать, которая изъ Европейскихъ столицъ можетъ похвастать нравственностью: передъ нашею старушкою Москвою? Но это намъ достойная награда за неумѣстную любовь нашу ко всему иностранному!
   Чужеземцы, въ замѣну гостепріимства нашего, осыпаютъ насъ клеветами, распространяютъ постепенно между нами сѣмя разврата, и стараясь, изгладивъ печать національности, изторгнуть наконецъ остатки привязанности нашей ко всему Русскому, вмѣстѣ съ сею привязанностію надѣются исторгнуть изъ сердецъ нашихъ и любовь къ отечеству, и чрезъ то поколебать исполина, котораго собственными силами сокрушить не могутъ!
   Скажу тебѣ еще, моя милая,, что хотя отецъ мой не изъяснился при мнѣ на счетъ политическихъ обстоятельствъ, но лице его пасмурно, и ничего хорошаго не предвѣщаетъ; Французскія войска наводняютъ Европу; Испанцы съ усиліемъ борются противу ихъ, и подаютъ примѣръ народамъ, какъ защищать Царя и свободу! Дай Богъ, чтобы мы не имѣли нужды послѣдовать сему примѣру, и чтобы орлы Французскіе отъ границъ нашихъ обратились опять во внутренность Германіи.
   Вотъ тебѣ на недѣлю замѣчаній объ иностранцахъ; теперь время поговорить о томъ, что къ намъ поближе. Князь Галатовъ уѣхалъ еще до насъ въ Петербургъ, ты не можешь вообразить, съ какимъ огорченіемъ разсталась я съ нимъ: всякой день открывалъ мнѣ въ немъ новыя достоинства, всякой день привязывалась, я къ нему болѣе и болѣе? Не могу сказать, чтобы чувство мое къ нему сходствовало съ тѣмъ волненіемъ, которое называютъ страстью, и котораго примѣры видала я въ романахъ; но оно соединяло въ себѣ уваженіе, дружбу и любовь. Я чувствовала и чувствую, что ни съ кѣмъ, кромѣ его, счастлива быть бы не могла; но любовь моя къ- нему никогда не заставила бы меня забыть того, чѣмъ обязана я отцу и матери,-- и себѣ самой! Князя мы въ Петербургѣ не застали; онъ по коммисіи отправленъ въ Финляндію; мнѣ безъ него ужасно скучно, и я считаю часы до прибытія его сюда!
   Знаешь ли, тѣнь плѣнилъ меня Князь? Тѣмъ, что онъ не похожъ на нѣкоторыхъ изъ извѣстныхъ мнѣ свѣтскихъ молодыхъ людей.-- Князь не играетъ честью женщинъ, не считаетъ за похвалу одержанную надъ слабою побѣду; думаетъ, что человѣкъ, который ищетъ исторгнуть-изъ сердца жены любовь къ мужу, есть зараза въ обществѣ, и достоинъ послѣдней казни. Князь, при лучшемъ воспитаніи, сердцемъ Рускій, и отдавая справедливость всему хорошему у иностранцевъ, и охуждая то, что у насъ худо, думаетъ, что вообще нравы и обычаи Рускихъ ничѣмъ не хуже иностранныхъ, а что въ достоинствахъ сердца и ума едва ли народъ Русской не беретъ предъ прочими и преимущества. Князь не проводитъ дней за карточнымъ столомъ, а ночей на балахъ и пирахъ каждый шагъ его на пользу службы, или: возложенныхъ на него обязанностей, и слѣдственно всѣ поступки его стремятся къ благу общему, ко благу Отечества!
   Не не думай однако, чтобы Князь былъ нелюбимъ; онъ умѣетъ соединять свѣтскую любезность и снисхожденіе со всею заботливостію должностнаго, умѣющаго цѣнить всю важность своихъ занятій; въ свободный насъ онъ слѣдуетъ за мною въ свѣтскія общества, и живостью и умомъ умѣетъ развеселить и старыхъ и молодыхъ.
   Не буду говорить тебѣ о добродушіи и сострадательности его; это было бы лишнее: я уже тебѣ сказала, что онъ Русской и сердцемъ и душой!
   Тебя конечно не удивятъ мнѣнія мои на счетъ Рускихъ и иностранцевъ, ни понятія мои о правилахъ, долженствующихъ руководствовать нами въ теченіе жизни нашей. Ты была воспитана со мною; тебя, вмѣстѣ со мною, пріучали любить Россію, пріучали любить Рускихъ; вмѣстѣ со мною пріучали любить добродѣтель, пріучали уважать добродѣтельныхъ! Благодаря высокой Благодѣтельницѣ нашей,-- изъ насъ дѣлаютъ не космополитокъ, а истинныхъ дщерей Отечества! Насъ приготовляютъ быть не свѣтскими вертушками, за добрыми женами, добрыми матерями! Въ насъ посѣяваютъ начала всякаго добра, и сіи начала, при совѣтахъ добрыхъ родителей и при наставленіяхъ опытности, должны несомнѣнно приносить обильные плоды.
   Перечитываю свое письмо, и вижу, что написала къ тебѣ цѣлую проповѣдь; не повѣришь, какъ я разхохоталась, когда разсмотрѣла все свое маранье. Боюсь, не попасть бы мнѣ въ педанты; но что дѣлать: воображеніе и сердце часто насъ далеко завлекаютъ!-- Такъ и быть, что написано, то написано, и поправлять я ничего же намѣрена; пожалуй смѣйся надъ любящею тебя

Катюшею.

ПИСЬМО LX.

Отъ Елизаветы Сергѣевны Скупаловой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ *** .......

   Возможно ли? вѣрить ли мнѣ глазамъ своимъ? Такъ ты въ Россіи; ты уже не въ-толь дальнемъ отъ меня разстояніи; каждую недѣлю буду я получать письма твои, каждую недѣлю могу увѣдомлять тебя о томъ, что происходить будетъ со мною! Давно нечувствовала я себя столь обрадованною, какъ при полученіи письма твоего! Ахъ, другъ мой! я лишалась уже надежды скоро увидѣться съ тобою; но теперь ты въ Петербургѣ: кто знаетъ, можетъ быть, обстоятельства дозволять мнѣ навѣстить тебя, или ты заѣдешь когда нибудь въ нашу сторону. Твой пріѣздъ освободилъ бы сердце мое отъ половины горестей снѣдавшихъ его.
   Съ какимъ удовольствіемъ читала я, милый другъ, замѣчанія твои объ иностранцахъ. Нѣтъ, ты можешь жить цѣлые годы въ чужихъ краяхъ, цѣлые годы можешь быть окружена иностранцами, но никогда сердце твое не престанетъ принадлежатъ Россіи.
   Описанье свойствъ Князя Галатова многимъ едва ли покажется правдоподобнымъ; такъ, милый другъ, онъ достоинъ тебя; онъ достоинъ въ награду за добродѣтели свои принять отъ тебя клятву въ вѣчной любви и вѣрности; такой мужъ, какъ онъ, приноситъ женѣ своей увѣренность въ непремѣнномъ, истинномъ счастіи.
   Омрачать ли мнѣ теперь радость твою повѣствованіемъ о горестяхъ моихъ?-- Нѣтъ, другъ мой, оставимъ это; моя участь не перемѣнилась; она все та же, какъ и прежде. Обратимся къ пріятнѣйшему предмету, поговоримъ о любезномъ семействѣ Храбриныхъ, внушающемъ во всѣхъ истинное, невольное почтеніе...
   О старомъ Храбринѣ и говорить нечего; я мню видѣть древняго Стоическаго Философа воскресшаго въ вѣкъ нашъ, дабы преподавать людямъ, словами и примѣромъ, уроки терпѣнія и добродѣтели, уроки точнѣйшаго пополненія священнѣйшихъ обязанностей.-- Чтожь касается до Елены Дмитріевны -- ахъ, другъ мой! какая это женщина! Кажется, я не смѣла бы взглянуть на нее, еслибъ могла упрекнуть себя въ какомъ нибудь неприличномъ поступкѣ!-- А дочери, дочери ихъ, что это за ангелы! Необычайная красота; любезность, всѣ нужныя для женщины свѣдѣнія, ипритомъ скромность; придающая еще болѣе цѣны рѣдкимъ ихъ- достоинствамъ! Я ихъ безъ памяти люблю; не льзя вообразить, что это за сердца!
   Какъ бы я была счастлива, еслибъ мужъ мои могъ заслужить, вниманіе этаго почтеннаго Храбрина! Но онъ убѣгаетъ его; присутствіе благороднаго человѣка не уже ли въ тягость для порочнаго? И это вынуждена я говорить о мужѣ моемъ!--
   Что еще скажу тебѣ?-- Неуже ли. не могу я произнести, написать этаго имени безъ смятенія? Но мудрено ли?-- Человѣкъ изъявляющій во всѣхъ-поступкахъ, во всѣхъ словахъ живѣйшую къ женщинѣ страсть, не; поселитъ ли въ ней какого-то рода стыда, или даже какъ будто бы недовѣрчивости къ самой себѣ?-- Такъ милый другъ! Любосердовъ встрѣчается со мною почти ежедневно; любовь его ко мнѣ не есть уже тайна для меня! Онъ не признавался мнѣ въ ней, но сто разъ слова, выраженія чувствъ сердечныхъ готовы были сорваться съ языка его; онъ не хотѣлъ молчать -- я не согласилась слушать его! Сто разъ просила я мужа моего избѣгать короткости съ Любосердовымъ; но онъ смѣется, надо мною, и какъ будто-бы, на зло становится -- часъ отъ часу довѣрчивѣе къ нему. По этому и Любосердовъ необыкновенный? человѣкъ! ...... И такъ онъ не былъ никогда, а еще менѣе теперь, опасенъ для меня!
   Прощай, милый другъ! Не досадуй, что я такъ скоро оканчиваю письмо; но мнѣ что-то опять стало грустно.

Елизавета С.

ПИСЬМО LXI.

Отъ Ивана Федоровича Прямосудова къ Александру Сергѣевичу Любосердову.

Архангельскъ.................

   Читалъ твое письмо!-- Ты ли, Любосердовъ, ты ли писалъ его? Успокой меня, увѣрь, что не швоа рука начертала сіи гнусныя, черты; у вѣръ меня, что сердце твое еще невинно; скажи, мнѣ-. минута наступленія...Но нѣтъ, напрасно ищу я. извинить тебя; такъ, ты дѣлаешься извергомъ, обольстителемъ невинности! Одна добродѣтель Елизаветы защитила ее отъ низкихъ козней, предуготовленныхъ тобою! И ты, какъ сатана, увившись кругъ ее, тщишься покрыть и срамомъ и стыдомъ того, кто Богомъ ей въ супруги данъ! Жестокой! вотъ награда бѣднаго мужа за любовь его къ тебѣ! Онъ, видитъ въ тебѣ друга, а ты какъ змѣя шипящая ищешь беззащитнаго мѣста, чтобы поразить его ядовитымъ своимъ жаломъ?
   И ты имѣешь еще духъ осмѣивать невѣжество какихъ ни будь несчастныхъ, не получившихъ воспитанія не по винѣ своей, а по злосчастію, судьбы!-- Но скажи мнѣ, просвѣщенный, заглянулъ ли ты въ сердце- свое? Изсчислилъ ли ты, во сколько мѣръ злоба твоя, презрѣннѣе невѣжества илъ?
   Скажи, какая цѣль твоя? чего ты ищешь? Было время, я жалѣлъ о тебѣ; несчастная встрѣча поселила въ душѣ моей пламенную страсть, обстоятельства могли тебя извинить ты видѣлъ жертву любви дочерниной -- добродѣтель воспламеняла, тебя! Чегожъ теперь ты хочешь? Унизить, попрать сію самую добродѣтель, которую ты уважалъ! Какъ тигръ, изъ несчастной жертвы точащій кровь по каплямъ, такъ ты ищешь постепенно истребить, правила несчастной, которая, для пагубы своей встрѣтилась въ тобою -- и обольстителемъ какой конецъ назначенъ ей?-- Такъ, ты разрушишь ея семейственное счастіе, ты разторгнешь связи ея. со свѣтомъ, съ друзьями, съ родными, ты лишишь ее собственнаго уваженія, и на поношеніи ея воздвигнешь постыдную славу слою!-- Или, если встрѣтишь, можетъ-быть неожидаемую твердость и сопротивленіе, если не успѣешь разрушить правилъ добродѣтели и чести, ты станешь ожидать нетерпѣливо кончины несчастнаго мужа, страдальца, обреченнаго тобою на страданіе! Ты станешь исчислять послѣднія біенія замирающаго сердца и преступными молитвами приближать ужасный часъ въ который всѣ мы предстаемъ предъ Творца? и когда закроетъ глаза несчастный обруганный мужъ, ты, ты, убійца его, надъ гробовой доской того кто уже предъ престоломъ Вышняго ищетъ мстителя злодѣю, надъ сею гробовой доскою прострешь руку женѣ прелюбодѣйницѣ?
   И ты еще имѣешь духъ ставить Небо во свидѣтели что непомыслишь соблазнить. Елизавету? ты дерзаешь призывать проклятія Небесъ? О сколь низокъ человѣкъ, отдавшійся страстямъ!? Сколь труденъ первый шагъ на путяхъ порока, столь легокъ бѣгъ, когда разрушена преграда добродѣтели!--
   Любосердовъ или обратись, вспять, или престань называться честнымъ человѣкомъ, престань, называться другомъ.

Прямосудова.

ПИСЬМО LXII.

Отъ Геннадія Аркадіевича Вольномыслова къ Артамону Емельяновичу Буянову.

С. Петербугъ...............

   Jet suis furieux, mon cher Буяновъ! Не повѣришь, съ какимъ пустымъ человѣкомъ я связался. Слыхалъ я о честности; но чтобы честность могла доходить до такой глупости, то я этому никогда не повѣрилъ-бы.-- Подумай, mon très chér, что ли предлагаю одному молодцу -- да что отъ тебя таить.-- моему двоюродному братцу Храбрину, домъ, столъ, услугу, богатѣйшее содержаніе, какъ для него, такъ и для всего семейства его, даже удовлетвореніе малѣйшихъ ихъ прихотей -- и наконецъ -- en perspective -- въ наслѣдство все мое имѣніе: и этотъ грубіянъ ото всего отказывается, и почему? потому что онъ Христіанинъ, а я безбожникъ!
   Мое снисхожденіе простиралось даже до того, что я цѣлыхъ два часа убивался надъ сочиненіемъ трогательнѣйшаго письма въ которомъ изъявлялъ я чувствительнѣйшее раскаяніе во всѣхъ моихъ ужасныхъ, по мнѣнію Храбрина, преступленіяхъ!-- И любезный мой братецъ, вмѣсто отвѣта, присылаетъ мнѣ нѣсколько выписокъ изъ Священнаго Писанія? Ты бы разхохотался, читая его письмо, въ которомъ онъ отказывается отъ моего наслѣдства; но въ этомъ онъ и не ошибся, потому что en réalité я никогда имѣнія своего ему не прочилъ.
   Извѣстна ли тебѣ причина родственной моей привязанности и сердечной сострадательности къ любезному моему братцу Храбрину?-- Жена его была совершенная красавица и воспитывалась вмѣстѣ съ нимъ у тетки нашей Здраводумовой; напитанные древними предразсудками старой болтуньи, они проводили дни въ исполненіи такъ называемыхъ христіанскихъ добродѣтелей и въ духовномъ обожаніи другъ друга. Безумная тетка столько плѣнилась ихъ райскою невинностью, что хотѣла сдѣлать ихъ наслѣдниками всего своего имѣнія, ненавидя уже меня давно за нѣкоторыя небольшія шалости. Къ счастію, смерть не позволяла ей исполнить своего намѣренія, и я явился неожиданно среди двухъ невинныхъ голубковъ, жалостно оплакивающихъ смерть старухи, давно уже тяготившей землю.-- Признаюсь, что Аленушка была бы для меня лакомою прибавкою въ богатому наслѣдству, и я было уже совсѣмъ купилъ ее у какой-то единственной ея родственницы; но она вдругъ исчезла и съ Храбринымъ.-- Я не могу и не могъ имъ этаго простить,-- и поклялся, что или сама Аленушка, или дѣти ея должны удовлетворить моему мщенію. Я узналъ,-- что у Храбрина старшая дочь живой портретъ своей матери, или, какъ увѣряютъ и лучше,-- чему трудно повѣрить! Ей 15-ть лѣтъ, мнѣ за 40-къ. Мой планъ былъ основанъ на самомъ тонкомъ расчетѣ.-- Въ мои годы не льзя уже надѣяться долго блистать въ кругу женщинъ, и быть еще, какъ говорятъ, опаснымъ человѣкомъ, а попросту удовлетворять обоюднымъ желаніямъ. По этому я и думалъ обратиться къ такимъ безмятежнымъ семейственнымъ удовольствіямъ, хотѣлъ зазвать Храбрина, и еслибъ жена его не стоила уже того, чтобы заняться ею, то дочерямъ ея внушить либеральныя правила. Я надѣялся довольно пріучить невинныхъ, въ продолженіе пребыванія ихъ у меня, къ удовольствіямъ роскоши; надѣялся довольно словами и примѣрами потрясти закоренѣлые въ нихъ предразсудки,-- чтобы безъ дальняго труда успѣть въ моемъ предпріятіи; Храбрина нашелъ бы я всегда средство удалитъ подъ благовидною причиною; -- но не знаю quel demon открылъ ему волка въ овечьей кожѣ.
   Тотъ mon cher Буяновъ, мое плачевное положеніе; еслибъ ты былъ здѣсь, то мы что нибудь съ тобою придумали бы. Ищу теперь семянариста,-- который могъ бы отвѣчать Храбрину на высокобожественное письмо его.

Salut et consideration!
Г. Вольномысловъ.

ПИСЬМО LXIII.

Отъ Артамона Емельяновича Буянова къ Геннадію Аркадьевичу Вольномыслову.

Москва......

   Хорошо вамъ богатымъ людямъ исполнять всѣ ваши прихоти; не успѣете чего нибудь пожелать, -- и тысячи угодниковъ являются къ услугамъ вашимъ. Еслибъ я нашелъ, какъ и ты, любезнѣйшій Вольномысловъ, добраго человѣка, который во время оно заплатилъ бы мои долги, то и я теперь прихотничалъ бы. Но какъ быть? Мы проматывались въ одно и то же время; мы были друзья и пріятели; у тебя сыскалась какая-та тетка, которая смертью своею изкупила дорогаго племянника изъ бѣды. Я также былъ богатъ, какъ и ты, и не болѣе твоего моталъ, но никому изъ моихъ родственниковъ не вздумалось очистить мнѣ вакансіи на владѣніе какого нибудь родоваго имѣнія, которые переженились, да нажили дѣтей, а другамъ еще угодно было, повѣришь ли, за безпутство, удалить меня отъ наслѣдства. Теперь me voilà reduit à vivre de ressources, а ты знаешь, каково жить человѣку, который долженъ напрягать всѣ силы ума своего, чтобы продолжать вести такую жизнь какую велъ и прежде.
   Я поустарѣлъ; доколѣ я былъ помоложе (а ты знаешь, что и теперь я не совсѣмъ дуренъ), то находилъ нѣкоторыя извѣстныя средства, чтобы жить не только пріятно, но даже и съ пышностью, а нынѣ одна игра служитъ мнѣ подпорою; прежде обманывали меня, а теперь я обманываю другихъ. Но я уже почти всѣмъ извѣстенъ и не всякой соглашается со мною играть; встрѣчаются также добрые люди потонѣе меня, и отбираютъ то, что я выигрываю у простяковъ.
   Я занять нѣкоторыми переворотами, и мое пребываніе въ Москвѣ продолжится только до того времени, какъ мнѣ удастся исполненіе одного моего предпріятія. Мнѣ препоручено слѣдовать за однимъ богатымъ наслѣдникомъ, котораго намѣрены просвѣтить и, если удастся, то надѣюсь, что и моя доля будетъ не послѣдняя.
   Прощай, mon cher Вольномысловъ, que vous êtes heureux de ue point vivre du jour à la journée.-- Впрочемъ ненужно тебѣ сказывать, что если я могу въ чемъ нибудь быть тебѣ полезенъ въ замыслахъ твоихъ, то я готовъ тебѣ служить. Мнѣ нечего терять -- и ты знаешь, каковъ я.

Артамонъ Буяновъ.

ПИСЬМО LXIV.

Отъ Егупа Самойловича Скупалова къ Терентью Пафнутьичу Полякову.

Уѣздный городъ *** .....

   Охъ, бѣда, Тереша братъ! Пропади этотъ разбойникъ, проклятой еретикъ, Семка барышникъ!-- Ну ужь братъ, удружи, постарайся ты мнѣ его гдѣ нибудь зацѣпить. Охъ!! да кабы онъ мнѣ гдѣ нибудь попался; натѣшился-бы надъ его образиной, по мордасамъ его и разъ, и два; такихъ-бы фонарей наставилъ, чтобы къ Свѣтлому не погасли!!-- ли нѣтъ ужь, братъ, ты? мнѣ скорѣе удружить, не безъ того, чтобы онъ пригульными не торговалъ вотри ты мнѣ ему такую занозу, чтобы онъ помнилъ милость мою. Не повѣришь, онъ меня сотъ на пять, на шесть наказалъ: соловая у меня ногу переломила, вороная ископытилась, а новокупка вся ободрилась, и хоть брось изплечилась! Я и самъ руку понатеръ! А все этотъ безмозглой Любосердовъ! Дура-то моя и сама изъ подъ саней выкатилась, а лошади-то авось бы въ сторону приняли.
   Посылаю къ тебѣ нарочнаго взялъ записку у Исправника.-- Да надо, правда, тебѣ все порядкомъ разсказать, а то ты не будешь, знать, какъ тебѣ за что и приняться...
   Вотъ, братъ встаю, я сего дня поутру, и иду по обыкновенію на конюшню; не успѣлъ сойти съ крыльца, анъ Семка барышникъ и пырь мнѣ въ глаза!-- Здорова, шмольникъ! за чѣмъ пришелъ?-- Какой, де баринъ я шмольникъ, молвилъ онъ; а пришелъ де я теперь -- тебя попытать; продаю не лошадь, а звѣзду: хочешь ли взглянуть?-- Веди, братъ, веди.-- Вотъ покуда я вздорилъ на конюшнѣ, анъ и ведутъ.-- Ну, брать, лошадь, правду тебѣ сказать, во всѣхъ статьяхъ: головка маленькая, ушки вотъ точно срослись, торчмя стоятъ; что за ноги! сѣдлины никакой бурая подъ масломъ; ни пежинки! ну, словомъ, не лошадь, кавалеръ!-- Которой годъ, Семка? Постой, баринъ, дай-ка, напередъ выпить.-- Ну, мы и въ покои. Вотъ и велѣлъти подать икорки, да рѣдички; сѣли мы съ Семкою, рюмочки по двѣ, по три ерофеичу очистили, порядкомъ закусили, да и на дворъ.-- Ну, Семка, которой годъ? -- Весной пять!-- Я и въ зубы.-- Врешь, Семка, шесть -- края тронуты..-- Нѣтъ, пять.-- Нѣтъ, шесть.-- Дѣло-то у насъ и стало я и послалъ наскоро за Казначеемъ, да за откупщикомъ; оба охотники, и безъ малаго съ наше знаютъ.-- Какъ разъ прикатили.-- Ну, которой годъ?-- Шесть.-- Вишь ли, мошенникъ?-- Виноватъ баринъ, мой грѣхъ до меня, дошелъ.-- То-то, не меня тебѣ обманывать. Что цѣна?-- Триста рублей. Врешь... дуракъ, сто: -- Ну, торговаться, да торговаться, да за сто восемдесятъ и и купилъ.-- Безъ пропою не льзя! И сѣли мы, я, да Казначей, да откупщикъ, да Семка; подали намъ селянку съ соленой рыбой ну, штофикъ-то ерофеичу передъ закускою-то и опорожнили; да попадись намъ еще бутыль неподслащеной домашней наливочки,-- мы и давай прикладываться. Ну, и понатюхшерились! Меня, правда, и гораздо позабрало.-- Давай: новокупку пробовать! Семка проѣхалъ въ одиночку -- лихо! Потомъ и вели я заложить, воронка да соловую, а новокупку на пристяжь; ну сѣлъ Семка, -- барски прокатилъ! Сѣлъ и Еремка бурой; все на ладахъ!-- И вздумайся мнѣ самому прокатиться.-- Вотъ я и говорю женѣ: одѣнься, скатаемъ за рѣку; ну, вѣдь ты знаешь, она пикнуть не смѣетъ, какъ разъ! А между тѣмъ мы наливочки еще по Елисаветинскому тяпнули!-- Еремка-то бурой, знаешь, вѣдь не промахъ дѣтина, и говоритъ мнѣ: бытъ де худу, баринъ!-- А я ему на то: врешь да еще и арапникомъ пріогрѣль. Ну, посадилъ жену; все дѣло на порядкѣ сѣлъ на козлы, пошелъ! лошади такъ и пляшутъ. Какъ пришлось намъ спуститься съ горы, знаешь, что изъ городу къ рѣкѣ; вотъ новокупка и загорячилась, и начни играть; постромка попала промежъ ногъ, она и начала взлягивать, да тронула коренную, и та подымись; вотъ и понесли!, а народъ кругомъ то и дѣло кричитъ! убьютъ, убьютъ!-- Ну, братъ, вижу я, что дѣло плохо, и хмѣль соскочилъ; бѣда, прямо въ полынью; дѣлать это нечего; я и кричу женѣ: сбросься, да и самъ давай Богъ ноги; жена-то и зацѣпись, сани-та и на бокъ.-- Откуда ни возьмись Любосердовъ, да хвать новокупку, та и объ земь, а пара-то набѣжала, да Любосердова-та и подмяла. Народъ сгрудилъ; выпрягли лошадей; ну, смотри, хоть брось; пуще всего жаль новокупки лошадь-то бы, лошадь! а теперь только что на псарню.
   Жену-та безъ памяти вытащили, да и Любосердовь у меня какъ чурбанъ лежитъ, далѣе моего дома отнести не могли, боюсь, чотобы не умеръ: ты знаешь, вѣдь онъ съ родни Губернатору, такъ опасно, чтобы хлопотъ не вышло.
   Ну вотъ, братъ, вить бы кажись тутъ Семка и не виноватъ; анъ виноватъ. Лошадь-то, говорятъ, была съ норовомъ, да и годовъ-то сказываютъ будто бы за десять; только худо, правда, я этому и вѣрю. Если поддѣлка, то эдакой чистой я и не видывалъ.-- Одолжи, братъ, проучи его мошенника, да не льзя-ли-бы ужъ хоть грѣхъ пополамъ.

Егупъ Скупаловъ.

ПИСЬМО LXV.

Отъ Елизаветы Сергѣевны Миловидовой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ......

   Благодаря Бога, милый другъ, за спасеніе жизни моей! Молись о Любосердовѣ онъ пожертвовалъ собою, чтобы избавить меня отъ смерти!-- Ахъ, другъ мой! онъ здѣсь, возлѣ меня, и -- едва уже дышетъ! Я въ отчаяніи; слезы мѣшаютъ мнѣ писать! рыданія не могутъ облегчить стѣсненной груди моей! О другъ мой! представь себѣ ужасное мое положеніе! Быть причиною безвременной смерти человѣка, и какого человѣка!-- Одна минута, и я не существовала бъ болѣе! Но ктобъ рѣшился на очевидную смерть, чтобы спасти меня! Одинъ Любосердовъ могъ столько любить -- могъ столько имѣть человѣколюбія, чтобъ пожертвовать собою для спасенія несчастной!
   Но за чѣмъ мнѣ жизнь? за чѣмъ ты спасалъ мнѣ ее, о Любосердовь?-- Одна минута страданія, и всѣ горести мои покрылись бы тьмою забвенія! Сирота, брошенная на землю ненавистною судьбою, кляну даже день, который далъ мнѣ рожденіе!
   Но онъ стонетъ -- онъ открылъ глаза!-- Можетъ быть, есть еще надежда!-- Великій Боже! прости роптанія мои!-- умножь мои страданія, но возврати жизнь, жизнь и спокойствіе несчастному Любосердову!
   

Въ 4-мъ часу послѣ обѣда.

   Сей часъ уѣхалъ отсюда Храброыъ, этотъ ангелъ-утѣшитель; почтенная, добрая Елена Дмитріевна осталась здѣсь и не отходитъ отъ больнаго; онъ еще все безъ памяти. Ищутъ цырюльника, чтобы ему отворить кровь; добрый Храбринъ при первомъ извѣстіи послалъ нарочнаго за Докторомъ въ Губернскій городъ. У насъ здѣсь уѣзднаго нѣтъ! Это ужасно!
   

Въ 5-мъ часу.

   Онъ узналъ меня, другъ мой, милый другъ, онъ даже хотѣлъ что-то сказать, но я запретила ему. Ахъ, другъ мой! съ какою томностію, съ какою выразительностію онъ глядѣлъ на меня! Нѣтъ, во взорѣ, его не примѣчалось ни малѣйшаго огорченія! Онъ, казалось, радовался на меня, какъ на созданіе рукъ своихъ! Будь только живъ, о Любосердовъ, а я.... я буду молиться за тебя ]
   Какъ только кинули кровь, такъ стало ему лучше; цырульникъ говоритъ, что есть еще надежда! Ахъ, еслибъ это была правда!
   

Въ 12 часовъ ночи.

   Представь себѣ, какая для меня мудреная эта Елена Дмитріевна: вздумала, чтобъ я шла отдохнуть. Я ей оказала,-- что буду тебѣ на нее жаловаться!-- Какъ вообразить, чтобъ я могла уснуть, -- когда страждетъ тотъ, кто спасъ мнѣ жизнь!
   

Во 2-мъ часу.

   Онъ, кажется, заснулъ.-- Лѣкарь не ѣдетъ! какое мученье!-- Елену Дмитріевну не могу уговорить идти спать; она замучилась; я бы и одна могла всю ночь просидѣть.
   

Въ 3-мъ часу.

   Боже мой! что дѣлать? Егупъ Самойловичь такъ храпитъ, что разбудитъ больнаго!
   

Въ 7-мъ часу.

   Сей часъ только узнала я, что Храбринъ прямо отъ насъ самъ поскакалъ за лѣкаремъ! Какой рѣдкой человѣкъ! награди его Господь!-- Не сбились ли они съ дороги?-- Кажется, ночь пресвѣтлая; на дворѣ тихо; но можетъ быть въ полѣ мятетъ!

Лѣкарь! лѣкарь!

Въ 9-мъ часу.

   Слава Богу! слава Богу!-- О, съ какимъ жаромъ я молилась, покуда лѣкарь осматривалъ раны больнаго! Обливаясь, слезами на колѣняхъ предъ иконою святою я просила Создателя; о спасеніи несчастнаго!! Ахъ! Любосердовъ два раза спасалъ мнѣ жизнь! теперь, едва онъ не умеръ -- и за меня: какъ мнѣ не молиться за него?
   Лѣкарь, говоритъ, что раны его не опасны, что онъ за него совершенно отвѣчаетъ, и что больной не только жизни не лишится, но что здоровье* его ни мало не постраждетъ.-- Какъ я спокойна, какъ я счастлива! теперь!-- Теперь только почувствовала я что немного разшиблась; но это ничего. Прощай милая; теперь и мнѣ можно отдохнуть Елена Дмитріевна передъ пріѣздомъ лѣкаря часа три соснула; она обѣщалась посидѣть, надъ больнымъ, и велѣть меня разбудить если будетъ съ нимъ какая перемѣна.
   Сердечно любящая тебя

Елизавета С.

ПИСЬМО LXVI

Отъ Елены Дмитріевны Храбриной къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ***.....

Милостивая Государыня.
Графиня Екатерина Александровна!

   Сей часъ Елизавета Сергѣевна успокоилась и, кажется заснула, почему и пользуюсь минутою ея отдохновенія, чтобы увѣдомить васъ о случившемся здѣсь ужасномъ, происшествіи, котораго Елизавета Сергѣевна едва не сдѣлалась жертвою; она одолжена жизнію рѣшимости великодушнаго Любосердова, совершенно пожертвовавшаго собою, чтобы власти ее; мы всѣ, сколько насъ ни есть, сокрушаемся объ немъ, потому, что онъ въ величайшей опасности. Елизавета Сергѣевна въ такомъ отчаяніи, что я нашлась принужденною упросить лѣкаря скрытъ отъ нее, сколько мало онъ имѣетъ надежды на выздоровленіе, Любосердова; мнѣ же онъ сказывала, что ничего не можетъ рѣшить до трехъ дней, да и вѣроятно безъ операціи не обойдется. Дѣйствительно, голова прошибена въ двухъ мѣстахъ и одно ребро едвали не переломлено.-- Признаюсь, что столько же меня огорчаетъ мысль о потерѣ этаго добраго Любосердова, столь любимаго всѣми нами, сколько и пугаетъ на счетъ самой Елизаветы Сергѣевны; пугаетъ не только потому, что, судя по положенію, въ которомъ я ее видѣла сего дня, я опасаюсь чтобы эта смерть не ввергла ее въ совершенное отчаяніе, но и потому, что мы здѣсь окружены нѣсколькими злобными и коварными. душами, которыя не припишутъ горести ея о смерти избавителя невидному и добродѣтельному ощущенію, но какому нибудь, низкому и породному. Есть даже люди которые, не будутъ довольствоваться сужденіемъ ее въ глубинѣ души своей, но будутъ еще разсѣвать объ ней самыя злобныя клеветы и, даже можетъ быть, будутъ стараться посѣять, недовѣрчивость и ревность въ сердцѣ, мужа ея.
   Этотъ новой Скотининъ, не заслуживающій и названія человѣка, виновникъ всего бѣдствія; и, представьте себѣ холодную, ожесточенность его: онъ который долженъ, почитаться истиннымъ убійцею Любосердова, не только, пьетъ и ѣстъ и спитъ, по обыкновенію, не только, смотритъ съ равнодушіемъ на бѣднаго, страдальца, но и не думаетъ, искать ни какихъ средствъ, подать ему малѣйшую помощь и между тѣмъ какъ согналъ всѣхъ коноваловъ, чтобы лѣчить. проклятыхъ лошадей своихъ, и съ которыми, онъ провелъ въ конюшнѣ весь вчерашній день, да и сего дня опять къ нимъ отправился.
   Напившись вчера съ похожими на него гостями, онъ вздумалъ пробовать повокупленную лошадь, посадилъ Елизавету Сергѣевну, которая ничего вопреки ему сказать не смѣла, и повезъ въ слободу. Рѣка преширокая и преглубокая, а на срединѣ; длинная полынья; лошади понесли ихъ съ крутой горы и прямо къ водѣ. Скупаловъ соскочилъ, сани опрокинуло, Елисавета Сергѣевна не успѣла выпрыгнутъ, потому что была застегнута; оставалось до полыньи нѣсколько саженей; къ счастію Любосердовъ, который только, что пріѣхалъ и шелъ изъ слободы въ городъ, пересѣкъ дорогу лошадямъ:: съ удивительною силою схватилъ пристяжную за поводъ; пристяжная оборвалась, упала, но опрокинула и Любосердова, который попалъ лошадямъ подъ ноги. Подбѣжалъ народъ, остановили лошадей, высадили Елизавету, но Любосердовъ -- лежалъ уже безъ чувствъ!
   Этотъ поступокъ заслуживаетъ по крайней мѣрѣ одобреніе всѣхъ честныхъ людей; представьте же себѣ, что и тутъ находятъ, чѣмъ порочить Любосердова, и какъ слышу, говорятъ, что онъ давно влюбленъ въ Елизавету Сергѣевну, что давно искалъ случая поселиться въ домѣ ея мужа, и что хотя онъ и позашибся, но отнюдь не такъ опасенъ, и чуть ли не притворяется.
   Вотъ вамъ, Графиня, абращикъ нашихъ городскихъ сплетней! Я, признаться, мало бы и теперь ими занималась, еслибъ они не падали на честь любимой нами и совершенно уже и безъ того несчастной особы.
   На первой почтѣ буду опять къ вамъ писать, желаю, чтобы извѣстія, которыя я вамъ сообщу, были такого рода, что могли бы успокоить и утѣшить васъ. Впрочемъ, на счетъ Елизаветы Сергѣевны вы можете бытъ увѣрены, что я употреблю всѣ силы отвратить отъ нея всякія непріятности. Усердными попеченіями моими объ ней я буду надѣяться доказать вамъ хотя малую часть той благодарности, которую сохранитъ къ вамъ по гробъ

сердечно преданная вамъ
Елена Храбрина.

ПИСЬМО LXVII.

Отъ Анфисы Патрикеевны Гладкобраловой къ Анисьѣ Каріаковнѣ Тресчалкиной.

Уѣздный городъ ***.........

   Ахъ, матушка препочтенная Анисья Киріаковна! что у насъ вѣстей! такой екла въ городѣ, что страшно! Да еще толку-то не разберешь; одни говорятъ такъ, а другіе говорятъ инакъ; Я бы, правда, одному и повѣрила, да кабы ваша племяненка тутъ не замѣшалась; а то вѣдь, грѣшно бранить; да вы сами, ее знаете, какова она.-- Скажу вамъ, что люди-то болтаютъ: сказываютъ, будто бы Егупъ-то Самойлоличъ былъ, немножко овинь, то есть, хмѣльненекъ, да и вздумалъ, жену самъ прокатить; лошади-то его и разбили; онъ-то соскочилъ, а жену прямо въ полынью потащили; Любосердовъ акурю, прибѣжалъ, да и бросился передъ лошадей лошадей-то онъ остановилъ, а его будто бы онѣ до полусмерти раздавили.
   Я, признаться, худо всему этому вѣрю! Я и съ Федотьевной объ этомъ толковала, и она со мной одно мекаетъ. Вотъ почему я догадываюсь Любосердова-то Елизавета Сергѣевна у себя въ комнатѣ заперла, а Елену Дмитріевну сторожемъ приставила; Храбринъ привезъ какого-то лѣкаря, который у насъ и на слѣдствіи никогда не бывалъ, да и тотъ подъ-спудомъ сидитъ. Ну, еслибъ правда была, что Любосердовъ-то при смерти, такъ ужъ вѣрно бы и насъ пустили къ нему. Вѣдь мы не нехристь какая; надо бы и объ душѣ подумать, да не худо бы что и позаготовить. Любосердовъ-то человѣкъ не бѣдной; можно бы и парчи купить, а на обивку-та хоть бы плису или хоть и левантину, и мишурные-то гасы не дороги; а онѣ и не думаютъ. Вотъ изъ этаго-та и видно, что все это вздоръ! Добрые люди вотъ что поговариваютъ: Любосердовъ ужъ, видно, съ Елизаветой Сергѣевной стакнулся; она мужа-та напоила въ уломъ, да и велѣла ему себя прокатитъ; онъ человѣкъ-то доброй, ну и поѣхалъ, да и не ссидѣлъ, упалъ какъ овсяной снопъ! Вотъ Елизавета-та Сергѣевна труситъ, да труситъ, да покрикиваетъ, а Любосердовъ-то ждалъ у полыньи, да и хвать лошадей подъ уздцы; -- не диво что остановилъ; а самъ и объ земь; народъ набѣжалъ, -- ну и кричатъ: задавили! прикинуться не диво! И понесли на рукахъ; а мужъ-то съ пьяна да сдура и повѣрилъ. И тутъ ужъ не одни запарансы, потому что какъ я пріѣхала къ Скупаловымъ, такъ меня къ Елизаветѣ-та Сергѣевнѣ не пустили, а Егупъ-отъ Самойловичь и сидитъ одинъ въ столовой. Я и говорю ему; правда ли, что Любосердова до смерти задавили? И, мать моя, молвилъ онъ мнѣ, онъ живехонекъ; а соловая у меня околѣла.
   Вотъ, матушка Анисья Киріаковна, что вамъ за нужное считала написать; буду ожидать резонныхъ вашихъ разсмотрѣній, а сама съ нижайшимъ решпектомъ остаюсь

ваша покорнѣйшая названная дочь
Анфиса Гладкобралова.

ПИСЬМО LXVIII.

Отъ Терентья Пафнутьевича Подлякова къ Егупу Самойловичу Скупалову.

Село Шаривары...............

   Милостивый Государь батюшка Егупъ Самойловичь! какъ сказано, такъ и сдѣлано; отъ вашего приказанія не отступилъ я ни на шагъ, но сторговаться въ Семкою, какъ вамъ угодно было, не могъ.-- Жаль мнѣ пуще всего вашей соловой, а ужь лошадь-та, лошадь была, что за зарѣзъ! я ни у одной, такого не видывалъ; а рысь-та, рысь-та! И у меня сердце вчужѣ іокаетъ, какъ вспомню объ ней. А Любосердову-то подѣломъ; больно мудренъ: вздумалъ тройку на бѣгу остановить; не Голіаѳъ какой!
   А вотъ, батюшка, какъ было у меня дѣло съ Семкою барышникомъ! Вашъ Терешка настигъ меня въ Шариварахъ; знаете, тутъ вѣдь лошадками перебиваютъ, да и ярмарка годовая; нашему брату засѣдателю какъ туда не валиться? Безъ ссоры не бываетъ, а на мировую-та я и поспѣлъ, кому захочется въ острогѣ покоптѣть? Ну, батюшка, я и смотрю, анъ Семка барышникъ и привелъ тройку: гнѣдую съ проточиною, да саврасую, да вороночалую. Я и подошелъ, да и вижу, что онъ меня потрухиваетъ; я съ нимъ и заговорилъ: что братъ, Семуха, какъ было ты барыню-та у Егупа Самойловича убилъ?-- Не виноватъ я, батюшка, говоритъ онъ; самъ де былъ хмѣлѣненекъ, такъ не диво, что и управить не могъ.-- Да вѣдь онъ на тебя, Семуха и не сердится, а сердится только за то, что ты испугался, да тягу далъ.-- Да правда ли, батюшка, что Любосердова задавили?-- И, какая правда! и не помяли. Вотъ у моего Семухи и ухи на макухѣ! Я и сталъ перебивать съ нимъ по старому, да и ну торговать лошадокъ; а я ужъ съ позаранки подослалъ молодчика; тотъ и поразвѣдалъ мнѣ, которая у него краденая. Вотъ я и торгую: вороначалую, да и ударилъ по рукамъ, за сто шестьдесятъ пятъ рублей; гнѣдую-то и саврасую онъ при мнѣ еще продалъ: я и зазвалъ его на фатеру, и зачалъ Семку подчивать сперва водочкой, а потомъ пунштику поднесъ стаканчикъ; мой Семуха и разговорился.-- Ну, другъ, говорю ему, ты скажи мнѣ правду, на которую сторону, лошадка-та не ходитъ?-- Что, баринъ, говоритъ, отъ тебя нечего таить: на правую не ходитъ.-- Не успѣлъ онъ вымолвить, какъ, поднесъ я зубачистку, такъ онъ и затуманился, а какъ другую такъ и руда показалась.-- Такъ ты, мошенникъ, крадеными торгуешь.-- Однако, какъ, ни ладилъ, а вамъ ничего не уладилъ, и за вороночалую деньги хотъ и не всѣ, а частицу заплатилъ.
   Думаю, батюшка, Егупъ Самойловичъ, что вы меня, за удаль похвалите, и скажете, что я не промахъ дѣтина. За симъ съ моимъ высокопочитаніемъ остаюсь

вашъ всенижайшій слуга
Терентій Подляковъ.

ПИСЬМО LXIX.

Отъ Елены Дмитріевны Храбриной къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ ****......

Милостивая Государыня
Графиня Екатерина Александровна!

   Не знаю, какъ собраться съ духомъ, чтобы писать къ вамъ!-- И горесть, и сожалѣніе, и досады, всѣ чувства, вмѣстѣ соединились въ сердцѣ моемъ! Я не рѣшилась бы, можетъ быть, и открыть вамъ здѣшнихъ, совершенно неожиданныхъ, для меня происшествій, еслибъ Елизавета Сергѣевна не требовала сама настоятельно, чтобы я Васъ обо всемъ увѣдомила.
   Какъ можно было думать, чтобы человѣкъ, который жилъ, дышалъ, казалось, одною добродѣтелью, на смертномъ. одрѣ измѣнилъ правиламъ своимъ; чтобы человѣкъ, проповѣдывавшій всегда твердость и великодушіее, человѣкъ, гордившійся, тѣмъ, что можетъ управлять страстями своими, передъ послѣднимъ, издыханіемъ содѣлался низкимъ рабомъ ихъ!
   Но нѣтъ, я заблуждаюсь.-- Любрсердовъ палъ не теперь, когда угасаетъ уже въ немъ послѣдній лучъ жизни, онъ палъ еще тогда, какъ въ полномъ цвѣтѣ силы и мужества могъ онъ налагать законы страстямъ своимъ! тогда, какъ всѣ чтили добродѣтель его и поставляли примѣромъ благородной твердости и терпѣнія!-- Ахъ! Я напрасно виню его, одно приближеніе смерти могло исторгнуть, изъ устъ его признаніе чувства, которое вѣроятно осталось бы навсегда, сокрытымъ въ глубинѣ души его!-- О, сколь жалокъ человѣкъ, если и лучшій изъ нихъ во всѣ минуты жизни своей самъ на себя походить не можетъ!
   Приступаю къ горестному повѣствованію, сильно оскорбляющему меня! О еслибъ я, могла, сокрыть, и отъ самой себя, что Елизавета раздѣляетъ чувство, снѣдающее Любосердова!
   Больной, видимо слабѣлъ; лѣкарь, просилъ, чтобы послали за операторомъ; мужъ мой, не теряя ни минуты, опять поскакалъ въ Губернскій, городъ.-- На третій день Любосердовъ былъ уже почти безъ надежды, хотя въ твердой памяти, и сохранилъ еще довольно силъ. Лѣкарь почелъ нужнымъ объявить, ему объ опасности его положенія, это происходило при мнѣ; слова опасность и смерть, казалось, оживили Любосердова: томная радость блистала въ глазахъ его. Если такъ сказалъ онъ, если все должно для меня кончиться, то благодарю Всевышняго, что Онъ призываетъ меня къ Себѣ, прежде, нежели я содѣлался совершенно недостойнымъ. Его неизреченнаго милосердія!-- Долго ли я, могу еще прожить?-- Лѣкарь, отвѣчалъ, что если онъ проживетъ до будущаго, вечера, то онъ можетъ еще надѣяться спасти его.-- Тогда Любосердовъ просилъ, чтобы дали ему чернильницу, перо и бумагу; онъ и до этаго еще пользовался минутами, въ которыя возвращалась ему часть силъ его, чтобы писать, наединѣ; велѣлъ также послать за присудствующими и за Священникомъ! Я вышла; что первое встрѣтилось глазамъ моимъ?-- Елизавета, лежащая безъ чувствъ; я не могла никого позвать, опасаясь открыть другимъ, силу горести ея; съ трудомъ перенесла я ее въ отдаленную комнату. Едва открыла она глаза: ахъ! и такъ онъ умретъ! воскликнула она. Боже! продолжала она, кинувшись на колѣна, спаси меня!-- Я силилась поднять ее, но она упала къ ногамъ моимъ и рыдая, говорила мнѣ: Оставьте, оставьте меня; вы не знаете, кого хотите, утѣшать! Бѣгите отъ меня! Я не та, которую вы знали; я люблю его, я страстно его люблю! -- Елизавета! сказала я ей, что ты дѣлаешь? опомнись! Не уже ли ты хочешь быть на ряду съ тѣми презрительными твореніями, которыя обществу служатъ посмѣшищемъ?-- Ахъ браните меня, сказала она, но, не презирайте; минута отчаянья, изступленія открыла вамъ тайну! Помогите мнѣ, защитите меня отъ себя самой, или лучше забудьте то, что вы отъ меня слышали!-- Она плакала у ногъ моихъ; слезы мои лились градомъ, и я не находила словъ, чтобы утѣшить несчастную!
   Между тѣми Судья пріѣхалъ; я оставила Елизавету, и проводила его къ больному. Любосердовъ съ твердостью началъ сказывать свое завѣщаніе, которое впрочемъ ничего важнаго въ себѣ не заключало; душеприкащикомъ назначалъ онъ моего мужа; приказывалъ отпустить на волю нѣкоторыхъ изъ своихъ людей, и наградить ихъ деньгами; имѣніе же оставлялъ, законнымъ по себѣ наслѣдникамъ. Между тѣмъ я ушла къ Елизаветѣ; она плакала; я почитала нужнымъ ее утѣшать. Милая Елизавета Сергѣевна! говорила я ей, благодари Бога, что избавляетъ тебя отъ раскаянія, которое было бы неминуемымъ послѣдствіемъ несчастной страсти; эта страсть день ото дня усиливалась бы, и частыя твои свиданія съ Любосердовымъ, не говорю, довели бы тебя до какого нибудь проступка, но часъ отъ часу заставляли бы тебя болѣе и болѣе ненавидѣть обязанности жены, ненавидѣть и самаго своего мужа: тогда, скажи, чѣмъ бы ты вознаградила утрату спокойствія и чистой совѣсти, которыми ты, по крайней мѣрѣ, до сихъ поръ наслаждалась?-- Правда, правда, говорила Елизавета, но ручьи слезъ ея доказывали, что мои утѣшенія не достигали: до ея сердца.
   Присутствующіе уѣхали; а Любосердовъ велѣлъ позвать меня и Елизавету Сергѣевну. Она немного успокоилась, и мы вошли.-- Любосердовъ казался очень слабъ.-- Елизавета взглянула на него, и въ безсиліи сѣла, или, лучше сказать,-- упала на близь стоящія кресла. Любосердовъ взялъ ея руку прижалъ къ губамъ и сказалъ ей: Простите меня, если я огорчаю васъ, зрѣлищемъ страданій моихъ; но успокойтесь, будьте увѣрены, что страданія мои для меня не тягостны: я радъ, что умираю и минута смерти будетъ для меня первою минутою счастія -- съ тѣхъ поръ, какъ я увидѣлъ васъ!-- Елизавета ничего не отвѣчала; она задыхалась отъ слезъ.-- Послушайте, сказала я Любосердову, если дѣйствительно близокъ конецъ жизни вашей, то я думаю, что послѣдніе часы должны быть, употреблены на успокоеніе остающихся послѣ насъ, а не на усиленіе въ сердцахъ ихъ ощущенія, которое можетъ быть для нихъ горестно.-- И, безъ сомнѣнія, отвѣчалъ онъ, еслибъ я думалъ, что близкая смерть моя внушаетъ сожалѣніе не по одному чувству человѣколюбія и сострадательности, то я конечно наложилъ бы на себя молчаніе, сколько оно впрочемъ ни было бы для меня горестно; но теперь, при послѣднемъ издыханіи, увѣренный въ совершенномъ равнодушіи другихъ, не думаю, чтобъ то, что я сказать могу, могло потревожить ихъ спокойствіе!-- О Любосердовъ! сказала сквозь рыданій Елизавета, не уже ли вы почитаете меня равнодушною къ страданіямъ вашимъ? Не уже ли вы думаете, я когда нибудь забуду, что вы для спасенія моего пожертвовали жизнію вашею?-- О, не говорите объ этой, жертвѣ, отвѣчалъ Любосердовъ; одна смерть могла мнѣ быть наградою, и я получилъ ее!-- Послушайте, продолжалъ онъ, видя отчаяніе Елизаветы, не оплакивайте смерти моей; я былъ слишкомъ несчастливъ, и не могъ предвидѣть никакого конца моимъ горестямъ; сердце мое было истерзано, и ни что не могло бы излѣчить моихъ страданій! Но оставимъ это. Возмите этотъ пакетъ; въ немъ заключается послѣдняя воля моя.-- Елизавета не могла отвѣчать, взяла пакетъ,-- и страшась оказать слишкомъ много чувствительности, хотѣла выдти; но Любосердовъ вскричалъ: Остановитесь, Бога ради, не удаляйте лица своего отъ послѣднихъ взоровъ умирающаго; будьте Ангеломъ утѣшителемъ моимъ въ послѣдній часъ; пусть будетъ сей ужасный часъ блаженнѣйшимъ часомъ жизни моей, и пусть воспоминаніе его служитъ мнѣ утѣшеніемъ и въ предѣлахъ вѣчности!
   Елизавета осталась и продолжала плакать. Я обратилась къ Любосердову и сказала ему: Еслибъ вы не были уже при концѣ дней вашихъ, то я открыла бы вамъ все негодованіе, которое поступокъ вашъ поселяетъ во мнѣ и, увѣрена я, въ несчастной, сидящей у ногъ вашихъ; но страданія ваши требуютъ нѣкотораго снисхожденія. Однако я долгомъ почитаю вамъ сказать, что вы поставляете бѣднаго моего друга въ самое тяжкое положеніе: она должна или отравить послѣдніе часы умирающаго, или измѣнить своему долгу.-- Не ужели, прервалъ Любосердовъ съ горькою улыбкою, обязанности жены столь строги, что запрещаютъ и состраданіе?-- Нѣтъ, сказала я, не состраданіе, но запрещаютъ слушать изъясненіе чувствъ, которыя должны были, еслибъ вы уважали ее, навсегда остаться отъ нее сокрытыми.-- И я не уважаю ее? воскликнулъ Любосердовъ; ахъ! какъ вы умножаете мои страданія!-- Елизавета въ слезахъ, съ досадою сказала мнѣ: Ради Бога, оставьте его; и вамъ не жаль его такъ мучить?-- Клянусь, продолжала она, обратясь къ Любосердову, не оставлять васъ до тѣхъ поръ..... Но слезы и рыданія помѣшали ей кончить.
   Я не знала уже, что дѣлать въ томъ затруднительномъ положеніи, въ которомъ находились: одинъ умиралъ и не былъ въ силахъ удержать порывовъ страсти своей; другая, не находила въ себѣ довольно твердости, чтобы устоять противу благодарности, состраданія и собственнаго своего сердца! -- Къ счастію, зазвенѣлъ колокольчикъ, и я у слышала голосъ моего мужа. Съ трудомъ могла я вывести Елизавету.-- Мужъ мой привезъ оператора, и оба съ лѣкаремъ теперь у больнаго; Елизавета въ своей комнатѣ плачетъ и молится на колѣняхъ, а я воспользовалась симъ временемъ, чтобы написать это письмо.
   Не могу сказать вамъ, сколько я всѣмъ этимъ встревожена; я увѣрена, что и вы, не бывъ даже и свидѣтельницею всѣхъ здѣшнихъ происшествій, огорчаетесь не менѣе

сердечно преданной вамъ
Елены Xрабриной.

ПИСЬМО LXX.

Отъ Александра Сергѣевича Любосердова къ Елизаветѣ Сергѣевнѣ Скупаловой.

   При послѣднемъ издыханіи признаніе и порочнаго чувства не можетъ уже быть преступленіемъ! Нѣтъ, сіе признаніе, которое моглобъ прежде возбудитъ негодованіе добродѣтельныхъ, теперь возбудитъ въ нихъ же, можетъ быть, одно лишь сожалѣніе!-- Такъ, Елизавета, я льщусь надеждою, что когда закроются глаза мои навѣкъ, не проклятія твои будутъ слѣдовать за мною въ горькія обители, но вздохи скорби твоей облегчатъ унылую душу мою въ путяхъ неизвѣстныхъ!
   О Елизавета, ты, которую встрѣтилъ я, чтобы увѣриться въ возможности блаженства на земли! ты, которую одно роковое мгновеніе удалило навѣкъ отъ меня! пролей хотя одну слезу надъ раннею могилою моею, и я буду вознагражденъ за всѣ мои страданія!
   Ты не можешь понимать тѣхъ чувствъ, которыя я къ тебѣ питалъ!-- Нѣтъ, душа твоя не создана къ порывамъ страсти; ты никогда не знала боренія разсудка и любви; ты не питала ни одного непозволеннаго чувства!-- Да сохранится навѣкъ твое спокойствіе!-- Будь счастлива, сколько можешь быть счастлива!
   Когда ты будешь читать сіе письмо, то я уже не буду болѣе въ числѣ живыхъ; позволь же мнѣ по крайней мѣрѣ усладить послѣднія минуты земнаго моего странствія начисленіемъ горестей, которыхъ началомъ былъ первый взоръ, мною на тебя брошенный!
   Помнишь ли ужасный часъ -- о, за чѣмъ сей часъ не былъ послѣднимъ часомъ жизни моей!-- сей часъ, въ который ты заклялась не любить никого, -- кромѣ... не нахожу словъ!-- Такъ, я опомнился, и ты -- принадлежала уже другому! О Елизавета! воспоминаніе сей ужасной минуты и теперь волнуетъ кровь мою!-- За чѣмъ не встрѣтилъ я тебя нѣсколькими днями, нѣсколькими часами, нѣсколькими минутами прежде! За чѣмъ тогда, какъ видѣлъ я тебя умирающею на груди матери, не вырвалъ изъ чудовищныхъ объятій! Прости, Елизавета! я забываюсь; но въ горести моей могуль остановить выраженіе чувствъ, давно скрываемыхъ въ сердцѣ моемъ!
   То искалъ я тебя, то убѣгалъ встрѣчи съ тобою! То хотѣлъ -- простишь ли мнѣ, Елизавета? снискать любовь твою, хотѣлъ на гибели твоей основать свое блаженство; то трепеталъ отъ одной мысли нарушить непорочность души твоей, содѣлать вѣчное несчастіе той, -- для которой пожертвовать и жизнію казалось мнѣ мало!
   Въ послѣдній разъ, какъ видѣлся съ тобою въ кругу веселыхъ, беззаботныхъ, -- шумъ пиршества совершенно заглушилъ гласъ совѣсти моей; я видѣлъ лишь одну тебя -- и забывалъ о мірѣ!-- Когда кружилась ты въ объятіяхъ моихъ -- все, кромѣ тебя, исчезало для меня! О, сколько твердости имѣть мнѣ должно было, чтобъ не прижать тебя къ біющемуся сердцу!... Но удалитесь сладкія воспоминанія, еще привязывающія меня къ свѣту, въ которомъ предназначены мнѣ были однѣ лишь горести жестокою судьбою!
   Я разстался съ тобою, и гласъ разсудка, гласъ совѣсти снова пробудился во мнѣ; но снова встрѣчался я съ тобою, и снова забывалъ твердость, и готовъ былъ у ногъ твоихъ оставить всѣ правила добродѣтели и чести!-- Я рѣшился наконецъ -- повѣришь ли?-- бѣжать отъ той, безъ которой жить я болѣе не могъ!-- Но хотѣлъ еще, хотя одно мгновеніе, увидѣть ту, которая была мнѣ Богомъ на землѣ! Иду, чтобы навѣкъ проститься съ нею, и вмѣстѣ съ счастьемъ, съ жизнью -- иду, -- и вкушаю блаженство, котораго не ожидалъ -- умираю на рукахъ ея!--
   Но не думай, чтобы смерть моя была послѣдствіемъ ранъ моихъ; -- нѣтъ, одна любовь убиваетъ меня! одна любовь -- и ревность -- причины смерти моей!-- я умираю, а ты въ объятіяхъ супруга.... О Елизавета!..
   Прости! можетъ быть, увидимся мы тамъ, гдѣ любовь не есть уже преступленіе!-- О сладостная надежда! подкрѣпи страждущую душу мою въ безвѣстныхъ путяхъ вѣчности неизмѣримой!
   Теперь, Елизавета, хочу испытать сострадательность души твоей, хочу узнать, можешь ли ты исполнить послѣднюю прозьбу умирающаго, прозьбу, въ исполненіи которой неотказываютъ и самые равнодушные люди!-- Не ужели ты будешь жестокосердѣе незнакомца?-- Послушай: я одинъ; послѣ меня есть только дальніе наслѣдники; трудами -- о, истинно честными трудами -- пріобрѣлъ я 10,000 рублей.-- Я хочу употребить ихъ на доброе дѣло; знаю, что мать твоя живетъ въ бѣдности, въ совершенной зависимости и что ты не въ силахъ помочь ей: пусть трудовыя деньги мои облегчатъ слезы и матери -- и дочери!-- Я прилагаю ихъ здѣсь, увѣренный, что ты не откажешь въ послѣдней прозьбѣ моей!

Прости, -- прости, Елизавета
до вѣчнаго свиданія!
Александръ Любосердовъ.

   

ПИСЬМО LXXI.

Отъ Елизаветы Сергѣевны Скупаловой къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ ***......

   Осмѣлится ли писать къ тебѣ та, любезный, милый другъ! которая потеряла къ себѣ, уваженіе и покрыла себя стыдомъ; и не стыдъ ли питать чувство, хотя и невольное, къ человѣку постороннему, удаляемому отъ насъ и законами, к совѣстью, и самою вѣрою?
   Съ ужасомъ увидѣла я пропасть, въ которую готова была низвергнуться; безо всякаго опасенія питала я въ сердцѣ чувство, которое почитала однимъ лишь отголоскомъ живѣйшей благодарности; одинъ страхъ близкой смерти человѣка, внушившаго мнѣ сіе чувство, могъ снять съ глазъ моихъ завѣсу и открыть мнѣ всю опасность жестокаго моего положенія.-- Думала ли я когда нибудь, чтобы онъ былъ тотъ, который отравитъ горестью и раскаяніемъ всѣ будущіе дня жизни моей? думала ли я, чтобы видъ его внушалъ мнѣ чувства, О которыхъ одно помышленіе заставляй меня трепетать? Ему теперь лучше, и жизнь его внѣ опасности!-- Неожиданное сіе благополучіе возвратило мнѣ твердость, которой бѣдствіе совсѣмъ меня лишало! Теперь я обдумываю всѣ поступки свои, теперь ужасаюсь чувствъ, которыя, къ пагубѣ моей, поселились невольно въ моемъ сердцѣ!-- Съ какимъ стыдомъ смотрю я на Елену Дмитріевну, спасшую меня въ минуту отчаянія отъ признаній, которыя и въ глазахъ людей лишили бы меня уваженія, мною уже къ себѣ самой потеряннаго!
   Ничто не унижаетъ столько душу нашу, какъ чувство преступное, котораго мы, не смотря на стыдъ, истребитъ не въ силахъ!-- Но онъ, онъ по крайней мѣрѣ не знаетъ, что я перестала заслуживать его почтеніе; онъ по крайней мѣрѣ думаетъ еще, что одна добродѣтель живете въ сердцѣ моемъ, тогда какъ поркъ гнѣздится уже въ немъ!
   Но если я пала въ собственныхъ глазахъ моихъ, то по крайней мѣрѣ буду имѣть довольно силы, чтобы навѣкъ разстаться съ человѣкомъ, который могъ на одну минуту заставить умолкнуть гласъ разсудка и должности въ душѣ моей! Я буду умѣть наказать себя за то, что позволила развиться чувству въ сердцѣ, которое должно было навсегда оставаться мертвымъ для любви!
   Тебѣ все извѣстно, и потому, чтобы ты не почитала уже меня слишкомъ виновною, обязана я тебѣ сказать и то, чего ты знать еще не могла.
   Тогда, какъ онъ казался уже при послѣднемъ издыханіи, тогда, какъ близкая смерть его лишила меня и твердости и разсудка, велѣлъ онъ меня позвать къ себѣ.--
   Не могу тебѣ повторить того, что онъ говорилъ мнѣ -- я едва понимала его; помню только, что онъ, прощался со мною, отдалъ мнѣ какой-то пакетъ.-- Скоро пріѣхалъ операторъ; еще два дни я была между надеждою и отчаяніемъ; о, какъ длинны казались мнѣ эти два дня!-- На третій операторъ объявилъ, что онъ отвѣчаетъ за жизнь его; -- какъ описать тебѣ восторгъ мой въ эту блаженнѣйшую минуту жизни моей! Одно чувство несказанной радости и восхитительной благодарности къ Творцу наполняли сердце мое!
   Я вспомнила наконецъ о хранившихся у меня бумагахъ; отъ поспѣшности ли, съ которою я ихъ клала, отъ другаго ли какого случая, печать съ пакета была сломлена; первая кидается мнѣ въ глаза связка ассигнацій, потомъ письмо.... о, какое письмо!-- Я не могла удержаться, чтобы не прочитать его!-- Оно омочено моими слезами!-- Любосердовъ слишкомъ ясно видѣлъ бы на немъ слѣды ихъ, и потому я принуждена не возвращать ему этаго письма!-- Посылаю къ тебѣ съ него копію.-- Я не знала, что дѣлать; но наконецъ рѣшилась просить наставленія у почтенной, милой Елены Дмитріевны. Она совѣтовала мнѣ не говорить ни слова больному до его выздоровленія, и послѣ возвратить ему письмо и деньги, а побранить его порядкомъ хотѣла она сама; но на это послѣднее предложеніе я не согласилась, предоставя право браниться самой себѣ.
   Завтра онъ встанетъ въ первый разъ; завтра получитъ онъ обратно свои дары, услышитъ выраженія живѣйшей моей благодарности -- и приметъ мое послѣднее прощаніе!

Елизавета С.

ПИСЬМО LXXII.

Отъ Елизаветы къ Любосердову.

   Думала ли я когда нибудь, что найду себя вынужденною писать къ вамъ? Но что дѣлать! Не только обстоятельства, но и самое уваженіе, благодарность, которыя обязана я къ вамъ имѣть, побуждаютъ меня къ поступку, вовсе съ моими правилами несогласному.
   Я конечно обязана вамъ многимъ: вы дважды уже спасали мнѣ жизнь, ^подвергая опасности собственную свою; могу ли я забыть когда нибудь страданія, претерпѣнныя вами за меня? Я не почитала бы себя достойною носить имя человѣка, еслибъ когда нибудь изгладились изъ моего сердца чувства, которыя вы въ него поселили!
   Не нарушая обязанностей моихъ, я могу откровенно вамъ сказать, что я нашла въ васъ то, чего не искала ни въ комъ: я нашла въ васъ пламенныя чувства, соединенныя съ строгими правилами, едва ли, какъ уверяють, мущинамъ сродными.-- Одно приближеніе смерти могло понудитъ васъ прервать молчаніе, которое вы должны, были хранитъ для общаго нашего спокойствія!-- Вы хотѣли за дверями гроба благодѣтельствовать мнѣ невидимою рукою: чувствую, очень чувствую все то, что вы хотѣли для меня сдѣлать! Никогда но забуду ужасной минуты, въ которую, ожидая близкаго конца, всѣ мысли ваши стремились къ той, которая была предметомъ попеченій вашихъ!-- Но позвольте мнѣ сказать, что положеніе, въ которомъ вы находилисъ, не позволяло вамъ совершенно обдумывать поступковъ вашихъ. Вы хотѣли и за предѣлами гроба остаться "ангеломъ хранителемъ моимъ; но подумали ли вы, что благодѣянія ваши могли очернить имя мое и расторгнутъ связь, между супругами существовать долженствующую?
   Не хочу разпространяться о случаѣ, который могъ бы возбудить въ васъ какія нибудь непріятныя чувства; но и не обдуманное добро, хотя и не достигаетъ настоящей цѣли, само по себѣ все есть добро, и потому заслуживаетъ уваженіе и благодарность: я умѣю цѣнить чувство, побудившее васъ сдѣлать матушку наслѣдницею части вашего имѣнія; но позвольте Вамъ сказать что и въ случаѣ, еслибъ друзья лишились васъ, я не согласилась бы, чтобъ она приняла дары ваши; теперь же вы, благодаря Бога, получили совершенное облегченіе, я будете еще жить, можетъ быть, для счастія я славы! -- Такъ, вы не останетесь въ неизвѣстности, вы не скроете достоинствъ вашихъ отъ взоровъ современниковъ, и вмѣстѣ съ избранными будете трудиться для пользы общей!-- Но куда завлекаютъ меня мысли мои? Обратимся къ предмету, исполняющему меня чувствъ живѣйшей благодарности: позвольте мнѣ возвратить вамъ дары ваши, и повторить, что мать моя не можетъ и не должна ничего отъ васъ принимать.
   Но какъ приступить ко второму, предмету письма вашего? какъ мнѣ говорить о чувствѣ, о которомъ позволить себѣ изъясниться есть уже порокъ для истинно добродѣтельной женщины? Обстоятельства извиняютъ и вашу, и мою нескромность; но ничто не извинило бы насъ, еслибъ послѣ изъясненія вашего я продолжала быть съ вами въ одинакихъ и тѣхъ же сношеніяхъ -- вы поставили меня въ самое тягостное положеніе! я должна почти забыть то, чѣмъ вамъ обязана! я принуждена бѣжать отъ васъ, и удалять всѣ случаи, которые могли бы возобновить -- слишкомъ горькія воспоминанія!
   Но вы дорожите моимъ счастіемъ, я слишкомъ это знаю!-- Не уже ли вы захотите умножитъ горести мои? Неужели захотите вы меня лишить спокойствія -- единаго блага, котораго- могу ожидать на землѣ?-- Нѣтъ, вы принесете послѣднюю жертву мнѣ, добродѣтели и чести, и скоро скажете: Прости, прости навѣкъ!
   Но вы не предадитесь постыдному отчаянію; вы не захотите, чтобы день встрѣчи моей съ вами почитала я несчастнѣйшимъ днемъ жизни моей; вы останетесь увѣрены, что Всякое дѣяніе ваше, всякій подвигѣ вашъ будетъ доказательствомъ любви вашей -- къ друзьямъ; что они всюду будутъ мысленно слѣдовать за вами, и что малодушіе, еслибъ могло когда нибудь вами овладѣть, заставило бы ихъ проливать горькія слезы о томъ, что они ошиблись въ васъ!-- Но нѣтъ, Любосердовъ никогда не унизитъ себя; онъ будетъ всегда выше случая, и среди терзающихъ горестей онъ снищетъ себѣ утѣшеніе въ исполненіи обязанностей своихъ!
   Идите, докажите всю твердость души вашей!-- И будьте увѣрены, что здѣсь вы ни были, но воспоминаніе добродѣтелей вашихъ сохранится навсегда въ сердцѣ

Елизаветы.

ПИСЬМО LXXIII.

Отъ Любосердова къ Елизаветѣ.

   И такъ, все свершилось! я изгнанъ отъ лица той, которая была предметомъ страсти моей, цѣлію всѣхъ моихъ поступковъ! Но что я говорю?-- О, нѣтъ, Елизавета! одинъ взоръ, одна улыбка, одно одобреніе твое -- вотъ все, чего я искалъ въ награду лучшихъ дѣлъ моихъ!-- И ты, ты изгоняешь меня? Правда, я самъ чувствовалъ необходимость оставить тебя, бѣжать отъ тебя, не мучить долѣе вздохами, слезами; но приговоръ, написанный рукою твоею, слишкомъ, слишкомъ для меня жестокъ!
   И ты велишь мнѣ жить!-- и еще для славы!-- Но вся моя слава состояла только въ томъ, чтобъ быть тобой замѣчену!-- Какой же славы мнѣ теперь искать? чего могу еще хотѣть? -- Но нѣтъ, могу еще повиноваться тебѣ, служить тебѣ, служа другимъ: вотъ воля моя! вотъ слава моя!
   Но найду ли я еще въ унылой душѣ моей какую нибудь способность, кромѣ способности любить? найду ли въ сердцѣ какое нибудь желаніе, кромѣ тѣхъ, которыя запрещено мнѣ питать?-- Но ты велишь, и я иду -- иду, чтобы повиноваться тебѣ, а не служить людямъ, потому что я уже умеръ для людей!
   И такъ прости, навѣкъ!-- И ты, жестокая, не устрашилась начертать сіи ужасныя слова? и ты не содрогнулась, когда навѣкъ изгнала отъ себя ь и жить еще велѣла!
   Прости, прости до лучшаго міра! Если не здѣсь, то тамъ увидимся съ тобою!

А. Любосердовъ.

ПИСЬМО LXXIV.

Отъ Елены Дмитріевны Храбриной къ Графинѣ Екатеринѣ Александровнѣ Тихомировой.

Уѣздный городъ *** .......

   Наконецъ разстались сіи несчастные, достойные одинъ другаго, но разлучаемые неумолимою судьбою! Не льзя было смотрѣть на нихъ безъ слезъ, и сколько вамъ ни извѣстна строгость правилъ моихъ на счетъ всякой страсти, разрушающей порядокъ общественный, но часто, въ глубинѣ сердца, извиняла я невольно чувства сихъ добродѣтельныхъ несчастливцевъ.
   Прибытіе оператора нѣсколько успокоило насъ на счетъ жизни Любосердова; черезъ два дни онъ былъ уже внѣ опасности, и скоро выздоровленіе его содѣлалось несомнѣннымъ. Трудно было бы описать восхищеніе Елизаветы Сергѣевны; но чѣмъ болѣе оправлялся Любосердовъ, тѣмъ осторожнѣе становилась она въ своихъ поступкахъ, и хотя и продолжала еще сидѣть надъ нимъ, но находила уже время заниматься и другими.
   Вчера Любосердовъ всталъ въ первый разъ; онъ былъ очень веселъ, и Елизавета Сергѣевна, казалось, раздѣляла его удовольствіе; но часто слезы невольно навертывались у ней на глазахъ, и глубокая горесть проникала сквозь принужденную веселость; къ вечеру она осталась на минуту одна съ Любосердовымъ; потомъ вышла, кинулась ко мнѣ на шею, и со слезами воскликнула: теперь все кончено, -- мы разстались навѣкъ!
   На другой день поутру входитъ человѣкъ и подаетъ письмо Любосердова. Но гдѣ онъ?-- Его ужъ не было въ городѣ.-- Елизавета утопала въ слезахъ, даже упрекала себя въ излишней жестокости; но скоро разсудокъ одержалъ побѣду,-- и она была почти довольна, что Любосердовъ избавилъ ее отъ тягостнаго для обоихъ прощанія. Я съ своей стороны радовалась, что они разстались, ибо опасалась, чтобы послѣднее свиданіе не разстроило и моральныхъ и физическихъ силъ Елизаветы, которой здоровье не можетъ еще оправиться послѣ перенесенныхъ ею ударовъ. Теперь я увезла ее къ сбѣ, гдѣ стараюсь дружескими разговорами разсѣевать мрачность ея мыслей. Она столько перемѣнилась съ тѣхъ поръ, какъ я съ нею встрѣтилась, что вы конечно бы ее не узнали; но надѣюсь на милость Божію, что Онъ возвратитъ ей прежнее спокойствіе.
   Не нужно говорить вамъ: пожалѣйте о бѣдной!-- вы доказали ей болѣе дружбы, нежели сколько успѣла

душевно вамъ преданная
Елена Храбрина.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru