Аннотация: Tennessee's Partner.
Текст издания: журнал "Нива", No 16, 1874.
Товарищъ Тенесси
(РАЗСКАЗЪ БРЕТЪ-ГАРТА).
Не думаю, чтобы его настоящее имя было извѣстно. Неизвѣстность имени и происхожденія въ сущности не представляли никакихъ общественныхъ неудобствъ, потому что на Песчаной Косѣ, въ 1854 году, большая часть людей были вновь окрещены. Многія изъ именъ были произведены отъ какой нибудь особенности въ одеждѣ, какъ напримѣръ Дунгари-Джекъ {Дунгари называется грубое синее сукно.}; или отъ какой нибудь своеобразной привычки, какъ Соленый Биллъ, названный такъ вслѣдствіе употребленія чрезмѣрной пропорціи соли въ пищѣ; или отъ какого нибудь несчастнаго промаха, какъ напримѣръ Айронъ Пайретъ, кроткій, безобидный человѣкъ, получилъ свое зловѣщее имя вслѣдствіе несчастнаго неумѣнья произносить желѣзный колчеданъ {Iron-pirate -- желѣзный пиритъ, Iron-pyrites -- колчеданъ.}. Можетъ быть это было началомъ первобытной геральдики; но мнѣ думается, что это происходило главнымъ образомъ потому, что настоящее имя человѣка въ тѣ времена зависѣло только отъ личнаго его усмотрѣнія.-- "Васъ можетъ быть зовутъ Клифордомъ?" сказалъ бостонецъ, обращаясь съ невыразимымъ презрѣніемъ къ новому пришельцу: -- "адъ биткомъ набитъ такими Клифордами!" -- Затѣмъ онъ представилъ несчастнаго человѣка, котораго имя случайно было дѣйствительно Клифордъ, подъ названіемъ Сойки Черли,-- и эта вызванная минутнымъ вдохновеніемъ кличка осталась при немъ навсегда.
Но вернемся къ Товарищу Теннесси, котораго мы никогда не знали иначе какъ подъ его относительнымъ титуломъ; мы только узнали впослѣдствіи, что онъ существовалъ и какъ отдѣльная и самостоятельная личность. Кажется, что въ 1853 году онъ ѣздилъ изъ Покерфлета въ Санъ-Франциско -- главнымъ образомъ для того, какъ онъ говорилъ, чтобы достать себѣ жену. Онъ однако не былъ дальше Стоктона. Тамъ ему приглянулась молодая особа, служившая за столомъ въ отелѣ, куда онъ заходилъ обѣдать. Однажды утромъ онъ сказалъ ей что-то, что заставило ее улыбнуться не неблагосклонно, не безъ кокетливости ткнуть тарелку съ поджареннымъ хлѣбомъ въ его серіозное, добродушное лицо и затѣмъ уйти на кухню. Онъ пошелъ за ней и вернулся черезъ нѣсколько минутъ, завоевавъ еще больше поджареннаго хлѣба и побѣдныхъ лавровъ. Черезъ недѣлю они обвѣнчались въ мировомъ судѣ и вернулись въ Покерфлетъ. Я сознаюсь, что изъ этого эпизода можно было сдѣлать что нибудь больше, но предпочитаю передать его такъ, какъ онъ разсказывался на Песчаной Косѣ, въ портерныхъ и билліардныхъ, гдѣ всякое чувство подавлялось безпощаднымъ юморомъ.
О ихъ брачномъ счастіи было мало извѣстно, можетъ быть потому, что Теннесси, тогда жившій съ Товарищемъ, однажды вздумалъ сказать что-то его женѣ въ свою собственную пользу, на что, говорятъ, она улыбнулась не неблагосклонно и скромно удалилась, -- на этотъ разъ не дальше Мерисвиля, куда Теннесси послѣдовалъ за ней и гдѣ они зажили безъ содѣйствія мироваго суда. Товарищъ Теннесси отнесся къ утратѣ жены просто и серіозно, какъ ко всѣмъ явленіямъ жизни. Но къ удивленію всѣхъ, когда Теннесси однажды вернулся изъ Мерисвиля безъ жены своего товарища, -- она улыбнулась и скромно удалилась съ кѣмъ-то другимъ,-- Товарищъ Теннесси первый пожалъ ему руку и дружески привѣтствовалъ его. Ребята, собравшіеся-было поглазѣть на "взрывъ", были разумѣется возмущены. Ихъ негодованіе излилось бы пожалуй въ сарказмахъ, еслибъ не брошенный взглядъ Товарища Теннесси,-- взглядъ, въ которомъ отсутствовало всякое сочувствіе къ юмористическимъ выходкамъ. Онъ былъ человѣкъ серіозный, но чрезвычайно внимательный ко всякимъ мелочамъ, что иногда ставило другихъ въ затрудненіе.
Между тѣмъ общественное мнѣніе постепенно возставало противъ Теннесси. Онъ былъ извѣстенъ какъ игрокъ, заподозрѣнъ въ кражѣ. Эти подозрѣнія въ одинаковой степени компрометировали и Товарища Теннесси. Его постоянная интимность съ Теннесси послѣ вышеупомянутаго случая могла быть объяснена только преступнымъ сообщничествомъ.
Наконецъ, поведеніе Теннесси обнаружилось вполнѣ и сдѣлалось окончательно возмутительнымъ. Онъ напалъ на проѣзжавшаго по дорогѣ въ Реддогъ. Проѣзжій впослѣдствіи разсказывалъ, что Теннесси сперва развлекалъ его одиночество интересными анекдотами и воспоминаніями, но потомъ нелогично заключилъ пріятную бесѣду слѣдующими словами: "А теперь, молодой человѣкъ, побезпокойтесь мнѣ передать вашъ ножъ, вашъ пистолетъ и ваши деньги. Оружіе можетъ ввести васъ въ лишніе хлопоты въ Геддогѣ, ваши деньги могли бы послужить искушеніемъ для злонамѣренныхъ. Кажется, вы сказали, что живете въ Санъ-Франциско. Не премину завернуть къ вамъ".-- Надо замѣтить кстати, что Теннесси обладалъ такимъ запасомъ юмора, что никакія дѣловыя заботы не были въ силахъ его совсѣмъ подавить.
Эта выходка была послѣдней. Реддогъ и Песчаная Коса единодушно ополчились на грабителя большихъ дорогъ. Теннесси травили почти такимъ же способомъ, какъ его прототипъ -- медвѣдя. Когда собаки сдвинулись тѣснѣе вокругъ него, онъ сдѣлалъ отчаянный прыжокъ черезъ Косу, выстрѣлилъ въ толпу передъ Аркадой, и бросился въ Гризли-Кененъ; но въ этой послѣдней крайности ему вдругъ перерѣзалъ дорогу небольшой человѣкъ на сѣрой лошади. Они съ минуту поглядѣли другъ на друга въ молчаніи. Оба были безстрашны, независимы, полны самообладанія; оба -- типы той цивилизаціи, которая въ семнадцатомъ вѣкѣ была бы возвышена до геройства, а въ девятнадцатомъ считается признакомъ безстыдства.
-- Какія карты у васъ на рукахъ? спросилъ спокойно Теннесси.
-- Два валета и тузъ, отвѣчалъ человѣкъ на сѣрой лошади, также спокойно и показывая два револьвера и ножъ.
-- Значитъ, я покрытъ, отвѣчалъ Теннесси, и съ этой эпиграммой шуллера бросилъ безполезный пистолетъ и поѣхалъ назадъ со своимъ побѣдителемъ.
Была теплая ночь. Прохладный вѣтеръ, обыкновенно поднимающійся изъ-за горъ съ заходомъ солнца, избавилъ на этотъ вечеръ Песчаную Косу отъ своего присутствія. Маленькій поселокъ былъ полонъ теплыхъ смолистыхъ испареній, а гніющіе морскіе выброски на отмели испускали изъ себя смертоносные міазмы. Лихорадка дня все еще наполняла поселокъ. По берегу неугомонно мелькали огни, на черномъ фонѣ елей, окна стараго чердака надъ конторой экспрессовъ выступали поразительно ярко, и сквозь открытыя рамы праздношатавшіеся внизу различали очертанія тѣхъ, кто рѣшалъ судьбу Теннесси. А надъ всѣмъ этимъ, на темномъ небосклонѣ рѣзко обрисовывалась Сьерра, спокойная и безстрастная, увѣнчанная далекими, безстрастными звѣздами.
Процессъ Теннесси былъ веденъ настолько правильно, сколько было возможно при судьѣ и присяжныхъ, чувствовавшихъ себя до нѣкоторой степени обязанными загладить приговоромъ предшествовавшія неправильности ареста и обвиненія. Законы Песчаной Косы были непреклонны, но не мстительны. Раздраженіе и личныя чувства, преобладавшія во время травли, отошли на второй планъ; овладѣвъ Теннесси, они были готовы терпѣливо выслушать всякую защиту. Въ ихъ собственныхъ умахъ не было никакого сомнѣнія, но тѣмъ не менѣе они готовы были предоставить подсудимому всевозможныя льготы. Рѣшивъ въ общихъ чертахъ, что ему надлежитъ быть повѣшеннымъ, они окружали его тѣмъ почтеніемъ, которое неотразимо вызывала его безпечная смѣлость. Судья былъ болѣе взволнованъ чѣмъ подсудимый, который несомнѣнно злорадно тѣшился созданной имъ отвѣтственностію.-- "Я умываю руки, сами заварили кашу, сами и расхлебывайте", -- было его отвѣтомъ на всѣ распросы. Судья -- поймавшій его и взявшій въ плѣнъ -- на минуту пожалѣлъ-было, что не застрѣлилъ его на мѣстѣ въ то утро, но затѣмъ тотчасъ же стряхнулъ съ себя эту человѣческую слабость, какъ недостойную юридическаго ума. Тѣмъ не менѣе, когда стукнули въ дверь и сказали, что пришелъ Товарищъ Теннесси сообщить что-то насчетъ подсудимаго, его впустили немедленно. Можетъ быть младшіе изъ присяжныхъ, которымъ процессъ смертельно надоѣлъ, привѣтствовали его какъ спасеніе.
Онъ не являлъ въ себѣ ничего величественнаго. Коротенькій и плотный, съ четыреугольнымъ лицомъ, неестественно краснымъ отъ загара, одѣтый въ широкую, грубую куртку и панталоны, замаранныя красной глиной, онъ показался всѣмъ ужасно смѣшнымъ. Когда онъ остановился и опустилъ къ своимъ ногамъ тяжелый ковровый мѣшокъ, который принесъ съ собой,-- всѣ замѣтили, что матеріалъ, которымъ были заплатаны его панталоны, былъ отмѣченъ таможенными клеймами и, слѣдовательно, первоначально предназначался для менѣе почетной цѣли. Тѣмъ не менѣе онъ имѣлъ сосредоточенный видъ; пожавъ руки всѣмъ бывшимъ въ комнатѣ, онъ вытеръ свое серіозное, взволнованное лицо краснымъ бумажнымъ платкомъ, бывшимъ немного свѣтлѣе лица, положилъ свою сильную руку на столъ, чтобы поддержать себя, и такимъ образомъ обратился къ судьѣ:
-- Я шелъ мимо и думалъ, не мѣшаетъ зайдти и взглянуть, какъ идетъ дѣло насчетъ Теннесси -- моего товарища. Жаркая ночь! Я не запомню такой погоды у насъ на Косѣ.
Онъ помолчалъ съ минуту, но такъ какъ никто больше не вдавался въ метеорологическія разсужденія, онъ снова прибѣгнулъ къ носовому платку и въ теченіи нѣсколькихъ минутъ прилежно натиралъ себѣ лицо.
-- Вы имѣете что нибудь сообщить относительно подсудимаго? спросилъ наконецъ судья.
-- Точно такъ, отвѣчалъ Товарищъ Теннесси со вздохомъ.-- Я пришелъ, какъ товарищъ Теннесси,-- знающій его вотъ уже четыре года, вдоль и поперекъ, на сушѣ и на водѣ, въ счастіи и несчастіи. Мы съ нимъ жили каждый на свой, ладъ, но въ этомъ молодомъ человѣкѣ не было ни одного шага, котораго бы я не зналъ. И если вы мнѣ скажете,-- откровенно, какъ человѣкъ человѣку,-- если вы у меня спросите: знаете ли вы что нибудь о немъ?-- я скажу вамъ, положа руку на сердце, какъ человѣкъ человѣку: что можетъ человѣкъ знать о своемъ товарищѣ?
-- И это все, что вы имѣете сообщить? спросилъ судья нетерпѣливо, чувствуя можетъ быть, что опасная искорка юмора начинала пробѣгать по суду.
-- Именно, продолжалъ товарищъ Теннесси.-- Не мнѣ говорить что нибудь противъ него. А теперь, въ чемъ дѣло? Теннесси нужны были деньги, до зарѣзу нужны, и онъ не хотѣлъ попросить у стараго товарища. Хорошо; что же Теннесси сдѣлалъ? Онъ поймалъ чужаго человѣка и остановилъ его. А вы поймали его и остановили: не все ли равно? И я спрашиваю у васъ, какъ у человѣка умнаго, у всѣхъ джентльменовъ, какъ у людей умныхъ,-- развѣ это не такъ?
-- Подсудимый, прервалъ судья,-- не желаете ли вы что нибудь спросить у этого человѣка?
-- Нѣтъ, нѣтъ! продолжалъ торопливо Товарищъ Теннесси.-- Я играю эту игру одинъ, и дайте мнѣ кончить. Дѣло вотъ въ чемъ; Теннесси сыгралъ скверную штуку съ этимъ проѣзжимъ и со всѣми вами. Теперь дѣло только въ томъ, какъ бы уладить, чтобы никому не было обидно. Вотъ семнадцать сотъ долларовъ золотомъ и часы, -- и пускай все будетъ попрежнему.
И прежде чѣмъ какая нибудь рука успѣла удержать его, онъ опросталъ ковровый мѣшокъ на столъ. На моментъ жизнь его была въ опасности. Одинъ или двое вскочили на ноги, нѣсколько рукъ схватились за ножи, и предложеніе выбросить его въ окно было пріостановлено только вмѣшательствомъ судьи. Теннесси смѣялся. Товарищъ Теннесси воспользовался случаемъ, чтобы отереть лицо платкомъ.
Когда порядокъ былъ возстановленъ, и при помощи усиленной реторики было выяснено, что проступокъ Теннесси нельзя искупить деньгами,-- лицо его товарища стало еще серіознѣе и краснѣе, и стоявшіе ближе къ нему замѣтили, что сильная рука его, опиравшаяся о столъ, слегка задрожала. Онъ поколебался съ минуту, прежде чѣмъ медленно опустить золото въ мѣшокъ, какъ будто не вполнѣ уловивъ возвышенное понятіе о справедливости, двигавшей судомъ, и тревожно раздумывая, не слишкомъ ли мало онъ предложилъ. Затѣмъ онъ обратился къ судьѣ и сказалъ:
-- Я сыгралъ эту игру въ одиночку, безъ товарища, -- затѣмъ онъ поклонился суду и хотѣлъ-было выйти, когда судья вернулъ его назадъ.
-- Если вы имѣете сказать что нибудь Теннесси, говорите лучше теперь.
Въ первой разъ въ этотъ вечеръ глаза подсудимаго и его адвоката встрѣтились. Теннесси усмѣхнулся, показавъ свои бѣлые зубы, и сказалъ:-- Не поминай лихомъ, старина!-- и протянулъ ему руку.
Товарищъ Теннесси взялъ ее своей рукой и проговорилъ:-- Я шелъ мимо и зашелъ взглянуть, въ какомъ положеніе дѣло... Затѣмъ давъ своей рукѣ пассивно упасть, прибавилъ, что -- "ночь ужасно теплая", -- опять утеръ лицо платкомъ и, не сказавъ больше ни слова, вышелъ.
Эти два человѣка никогда больше не видѣлись въ этой жизни. Неслыханное оскорбленіе подкупомъ, предложеннымъ Суду Линча -- который, хотя узкій по понятіемъ и не чуждый ханжества, слылъ по крайней мѣрѣ неподкупнымъ, -- сняло съ сердца этой миѳической личности всякія колебанія насчетъ участи Теннесси. И на разсвѣтѣ онъ шелъ, подъ сильной стражей, встрѣчать эту участь на вершинѣ Мавлеева холма.
Какъ онъ ее встрѣтилъ, какъ онъ быль хладнокровенъ, какъ онъ отказался что нибудь высказать, какъ безукоризненны были распоряженія комитета,-- все это подробно описано, съ прибавкой предупреждающаго нравоученія въ назиданіе всѣмъ будущимъ злодѣямъ, въ "Вѣстникѣ Красной Собаки", въ передовой статьѣ издателя, который самъ при всемъ этомъ присутствовалъ и къ пикантному слогу котораго я совѣтую читателю обратиться. Но красота лѣтняго утра, святая гармонія земли, воздуха и небесъ, пробуждающаяся жизнь свободныхъ лѣсовъ и холмовъ, радостное, полное надеждъ пробужденіе природы, и надъ всѣмъ этимъ -- безпредѣльное спокойствіе, отзывавшееся на всѣхъ, -- не были описаны, такъ какъ они не шли въ тонъ соціальному поученію. А между тѣмъ, малодушное и безумное дѣло было сдѣлано,-- и жизнь, съ ея возможностями и отвѣтственностями, вышла изъ нескладнаго образа, болтавшагося между небомъ и землей,-- птицы пѣли, цвѣты благоухали, солнце свѣтило также весело, какъ прежде; и можетъ быть "Вѣстникъ Красной Собаки" былъ правъ.
Товарищъ Теннесси не былъ въ группѣ, окружавшей дерево. Но когда они повернулись, чтобы уйти, всѣ замѣтили на дорогѣ неподвижно стоявшую телѣжку, запряженную осломъ. Когда они подошли ближе, то узнали почтенную Джинни и признали въ двухколесной телѣжкѣ собственность Товарища Теннесси, употреблявшуюся имъ для вывозки грязи изъ его участка; а въ нѣсколькихъ шагахъ дальше и самъ хозяинъ экипажа, подъ деревомъ, вытиралъ потъ съ пылавшаго лица.
Въ отвѣтъ на вопросъ, онъ сказалъ, что пріѣхалъ за тѣломъ умершаго, если комитету все равно. Онъ не хочетъ никого безпокоить, и можетъ подождать. Онъ не будетъ работать сегодня, и если джентльмены покончили съ товарищемъ, ему желательно было бы взять его.
-- А если кто изъ присутствующихъ,-- прибавилъ онъ съ своей обычной серіозностью, -- если кто нибудь не прочь принять участіе въ похоронахъ, то милости просимъ!
Можетъ быть благодаря преобладавшему юмору, о которомъ я уже говорилъ какъ о характерной чертѣ Песчаной Косы, можетъ быть по какому нибудь лучшему побужденію -- но двѣ трети зѣвакъ сразу приняли приглашеніе
Былъ полдень, когда трупъ Теннесси былъ переданъ въ руки его товарища. Когда телѣжка подъѣхала къ роковому дереву, мы замѣтили въ ней грубый продолговатый ящикъ, до половины наполненный сухими листьями и хвоями. Кромѣ того телѣжка была украшена вѣтками и цвѣтами. Когда тѣло было положено въ ящикъ, Товарищъ Теннесси прикрылъ его смоленымъ холстомъ, и осторожно взобравшись на узенькое сидѣнье впереди и упершись ногами въ оглобли, пустилъ осла впередъ. Экипажъ медленно двинулся, тою степенною рысцой, которой Джинни не измѣняла даже въ менѣе торжественныхъ случаяхъ. Люди -- наполовину движимые любопытствомъ, наполовину шутки ради, но всѣ въ высшей степени добродушно -- побрели рядомъ, сзади или даже нѣкоторые впереди телѣжки. Но мало по малу, вслѣдствіе ли узкой дороги или взявшаго верхъ чувства приличія, компанія раздѣлилась на пары, сдержала шагъ и приняла внѣшній видъ формальной процессіи. Джекъ Фолинсби, который сначала затрубилъ-было похоронный маршъ, перебирая пальцами по воображаемому тромбону,-- замолчалъ, видя недостатокъ симпатіи и оцѣнки и не обладая способностью вашихъ пресловутыхъ юмористовъ довольствоваться утѣхой своей собственной шутки.
Дорога вела черезъ Гризли-Кененъ, на этотъ разъ облеченный въ мрачную, печальную тѣнь. Красныя деревья, хороня свои мохнатыя ноги въ красной почвѣ, стояли съ индійской сановитостью вдоль пути, словно благословляя своими нависшими вѣтвями проѣзжавшій гробъ. Заяцъ, захваченный врасплохъ, притаился, весь дрожа, въ придорожныхъ папоротникахъ. Бѣлки поспѣшили занять безопасный наблюдательный пунктъ на высшихъ вѣтвяхъ; а синія сойки, распустивъ крылья, бѣжали скороходами впереди, пока они не дошли до уединенно стоявшаго домика Товарища Теннесси.
И при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, это мѣсто нельзя было бы назвать веселымъ. Некрасивое мѣстоположеніе, грубыя и непріятныя очертанія, непоэтичныя детали, свойственныя всѣмъ вообще гнѣздамъ калифорнскихъ піонеровъ, здѣсь усиливались всей безотрадностью разоренія и нищеты. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ домика была безхитростная изгородь, за которой, въ короткіе дни супружескаго счастія хозяина, предполагалось развести садъ, по гдѣ теперь все сплошь заросло папоротникомъ. Когда мы подъѣхали, мы замѣтили нѣчто вродѣ недавней попытки обработки почвы, но это было ничто иное, какъ куча земли возлѣ свѣжей могилы.
Телѣжка остановилась у изгороди; и отвергнувъ предложеніе помощи съ тѣмъ скромно самоувѣреннымъ видомъ, который былъ ему присущъ, Товарищъ Теннесси взвалилъ тяжелый гробъ на спину и донесъ его до могилы. Затѣмъ приколотилъ доску, служившую крышкой, и взойдя на кучку земли возлѣ могилы, снялъ шляпу и медленно обтеръ лицо платкомъ. Толпа догадалась, что это введеніе къ рѣчи; и они расположились какъ кто могъ по изгороди и на пняхъ и ждали.
-- Когда человѣкъ, началъ Товарищъ Теннеси медленно;-- пробѣгаетъ цѣлый день безъ устали, что ему естественно сдѣлать? Конечно, вернуться домой. А если онъ не имѣетъ возможности самъ вернугься домой, что можетъ сдѣлать его лучшій другъ? Конечно, привезти его домой! Вотъ и Теннесси бѣгалъ день-деньской и умаялся, и вотъ мы привезли его домой...
Онъ помолчалъ, поднялъ съ земли кусочекъ кварца, задумчиво потеръ его о рукавъ и продолжалъ:
-- Не одинъ разъ я приносилъ его домой на спинѣ, какъ вы сейчасъ видѣли. Не одинъ разъ я приносилъ его въ этотъ домъ, когда онъ былъ совсѣмъ безсиленъ и безпомощенъ; не одинъ разъ мы съ Джинни ждали его на томъ пригоркѣ, чтобы подобрать его и привезти домой, когда онъ не могъ говорить и не могъ признать меня. А теперь вотъ... такъ какъ это въ послѣдній разъ, онъ остановился и тихонько потеръ кварцемъ о рукавъ,-- видите ли... Товарищу тяжко... Однако, джэнтельмены, примолвилъ онъ, оборвавъ себя и поднявъ съ земли заступъ,-- похороны кончены: спасибо вамъ, отъ меня и отъ Теннесси, за ваше безпокойство.
И отказавшись отъ предложеній помощи, онъ принялся зарывать могилу, обернувшись спиной къ толпѣ, которая разбрелась, послѣ минутнаго колебанія. Когда они поднялись на небольшой холмъ, скрывавшій изъ виду Песчаную Косу, нѣкоторые, оглянувшись, увидѣли, что Товарищъ Теннесси, покончивъ дѣло, сидитъ на могилѣ, съ заступомъ между колѣнъ и съ краснымъ бумажнымъ платкомъ на лицѣ. Но другіе увѣряли, что на такомъ разстояніи нельзя было отличить лица отъ платка, и потому этотъ пунктъ остался неразрѣшеннымъ.
Въ реакціи, послѣдовавшей за лихорадочнымъ возбужденіемъ дня, Товарищъ Теннесси не былъ забытъ. Тайное изслѣдованіе сняло съ него всякое подозрѣніе въ соучастіи въ проступкѣ Теннесси. Песчаная Коса сочла обязанностью посѣтить его и почтить различными неуклюжими, но доброжелательными аттенціями.
Но съ этого дня его желѣзное здоровье видимо пошатнулось; и когда наступилъ дождливый сезонъ, и тонкія травки выглянули изъ-подъ холмика надъ могилой Теннесси, онъ слегъ въ постель.
Однажды ночью, когда ели вокругъ дома гнулись подъ бурей и припадали своими граціозными дланями къ крышѣ, и громко слышался плескъ и стонъ мятежной рѣки, Товарищъ Теннесси поднялъ голову съ подушки и проговорилъ:
-- Пора ѣхать за Теннесси; пойти запречь Джинни...
И хотѣлъ-было привстать съ постели, но его удержалъ сидѣвшій у изголовья. Онъ продолжалъ бредить.
-- Тпру! стой, Джинни... тпру, старуха! Какъ темно! Берегись пней... и смотри, не прозѣвать бы намъ его! смотри въ оба, старуха. Иногда, ты знаешь, когда онъ мертвецки пьянъ, онъ ложится поперекъ дороги... Держи прямо на ель, сюда, къ пригорку. Вотъ, я говорилъ! вотъ и онъ... сюда, Джинни! Смотри: стоить самъ, трезвый, лицо свѣтлое... Теннесси! Товарищъ!