Брет-Гарт Фрэнсис
Млисс

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Mliss.
    Текст издания: Собрание сочинений Брет-Гарта. -- Санкт-Петербург: Товар. "Общественная Польза", 1895. Том второй.

   

СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
БРЕТЪ-ГАРТА

Томъ второй

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. "Общественная Польза" Большая Подъяческая, No 39
1895

   

МЛИССЪ.

ПОВѢСТЬ.

ГЛАВА I.

   Въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Сьерра Невада начинаетъ переходить въ мягкіе, волнистые скаты, гдѣ рѣки бѣгутъ менѣе быстро и гдѣ онѣ менѣе желты -- на склонѣ большой Красной Горы лежитъ колонія Smith's Pocket -- Смитовъ Карманъ. Съ большой дороги, если взглянуть при закатѣ солнца, бѣлые домики поселка, въ красной пыли и красномъ свѣтѣ, походятъ на крупинки кварца на горномъ склонѣ. Красный дилижансъ, съ пассажирами въ красныхъ блузахъ, теряется изъ виду разъ шесть на протяженіи извилистаго спуска, показываясь тамъ, гдѣ его всего менѣе можно было-бы ждать и окончательно исчезая изъ виду ярдахъ во ста отъ селенія. Вѣроятно, благодаря этимъ изгибамъ дороги, первое появленіе пріѣзжихъ въ Смитовъ Карманъ сопровождается иногда удивительными приключеніями. Выйдя изъ дилижанса у почтовой станціи, путешественникъ самоувѣренно готовится вступить прямо въ городъ, но вмѣсто того рискуетъ подъ обманчивымъ впечатлѣніемъ выйти изъ города обратно. Разсказываютъ, какъ одинъ рудокопъ съ золотыхъ пріисковъ встрѣтилъ въ двухъ миляхъ отъ города одного такого самонадѣяннаго пассажира, съ дорожнымъ мѣшкомъ, зонтикомъ, съ послѣдними нумерами газетъ и другими атрибутами цивилизаціи, который тщетно искалъ признаковъ мѣстонахожденія колоніи.
   Впрочемъ наблюдательные и природолюбивые путешественники считаютъ себя вознаграждннными за потерянное время, бросивъ взглядъ на живописный фантастическій пейзажъ. Они видятъ громадныя разсѣлины на откосахъ горъ, опрокинутыя глыбы красной почвы, скорѣе напоминающія первобытную борьбу стихій, чѣмъ работу человѣческихъ рукъ. На каждомъ шагу на дорогѣ виднѣются ямы поменьше, тая въ своихъ впадинахъ струйки грязной воды, которая невѣдомыми путями стекаетъ въ одинъ большой, общій мутный потокъ внизу, подъ горой. Мѣстами попадаются развалины хижинъ, съ уцѣлѣвшей трубой посреди груды мусора.
   Поселокъ Смитовъ Карманъ былъ обязанъ своимъ происхожденіемъ тому, что нѣкій Смитъ нашелъ тутъ себѣ, "карманъ" {Такъ называютъ Калифорнійцы золотоносную шахту.}, изъ котораго въ теченіи получаса и безъ всякаго труда вынулъ пять тысячъ долларовъ. Изъ нихъ три Смитъ съ товарищами тотчасъ же употребили на устройство золотопромывальни. А затѣмъ Смитовъ Карманъ обнаружилъ свойство, общее всѣмъ карманамъ вообще -- становиться день ото дня пустѣе. И хотя Смитъ насквозь прорылъ большую Красную Гору, первыя найденныя имъ пять тысячъ были и послѣдними. Гора упрямо затаила свой сокровища, а промывальня безпощадно уносила остатки Смитовыхъ средствъ. Смитъ перешелъ къ разработкѣ и размалыванію кварца, затѣмъ къ гидравликѣ и наконецъ сталъ содержателемъ трактира. Вскорѣ стали говорить, что Смитъ запилъ. Слухъ сталъ фактомъ и многіе даже пришли къ убѣжденію, что Смитъ никогда ничѣмъ инымъ и не былъ, какъ горькимъ пьяницей.
   Но поселокъ Смитовъ Карманъ, подобно большей части открытіи, по счастью не былъ въ зависимости отъ фортуны первыхъ піонеровъ. Другіе, позднѣйшіе искатели понадѣлали новыхъ туннелей и, роясь въ землѣ, нашли новые "карманы". Мало-по-малу Смитовъ Карманъ сдѣлался значительнымъ мѣстечкомъ, съ двумя модными магазинами, двумя "благородными" гостинницами, телеграфомъ и почтовой конторой, и двумя "первыми семействами". Единственная длинная улица городка щеголяла отъ времени до времени образцами послѣднихъ модъ изъ Санъ-Франциско, которые были привезены съ экспресомъ исключительно для двухъ "первыхъ семействъ", составляя вопіющій контрастъ съ грубыми очертаніями изрытой земной поверхности и нанося личную обиду большей части населенія, которой воскресенье давало возможность только развѣ перемѣнить бѣлье.
   Была тамъ еще методистская церковь и рядомъ съ ней ссудный банкъ, а немного дальше, на склонѣ горы, кладбище и маленькая школа.
   "Учитель" -- его маленькая паства знала его только подъ этимъ именемъ -- сидѣлъ вечеромъ одинъ въ маленькомъ школьномъ домѣ, передъ ученическими тетрадями, старательно выводя тѣ смѣлыя прописи, которыя во всѣхъ школахъ считаются идеаломъ каллиграфическаго и нравственнаго совершенства. Онъ только-что остановился на изреченіи: "Богатство суетно", округливъ имя существительное съ такою же вычурностью, какая крылась въ духѣ текста, какъ вдругъ въ дверь тихо постучали.
   Дятлы цѣлый день возились на крышѣ, и учитель не обратилъ вниманія на легкій стукъ. Но стукъ повторился и дверь пріотворилась. Учитель поднялъ голову и вздрогнулъ, увидѣвъ грязную, оборванную дѣвочку. Однако ея большіе темные глаза, нечесанные матово-черные волосы, низко падавшіе на загорѣлое лицо, руки и ноги въ красной глинѣ -- все это было ему хорошо знакомо. То была Мелисса Смитъ -- дочь Смита, давно лишившаяся матери.
   -- Что ей надо?-- мелькнуло въ головѣ учителя. "Млиссъ" -- какъ ее называли -- знали всѣ, во всѣхъ уголкахъ Красной Горы.
   Буйный нравъ, безумныя выходки и непокорность дѣвочки были также извѣстны, какъ пьянство отца, и также философски, терпимы односельчанами. На нее давно махнули рукой. Она бранилась и дралась съ школьниками и отличалась въ схваткахъ съ ними отчаянной смѣлостью и почти непобѣдимой силой. Она бѣгала по лѣсамъ такъ-же свободно, какъ дома, не хуже любого охотника отыскивая тропинки, и учитель не разъ самъ видѣлъ ее босоногую и простоволосую за нѣсколько миль отъ поселка.
   Искатели золота, жившіе вдоль рѣки, щедро снабжали ее милостыней, кормили и давали ей кровъ. Впрочемъ отъ Млиссъ зависѣло воспользоваться и болѣе высокимъ покровительствомъ: преподобный Іосія Макъ-Снэгли, оффиціальный представитель церкви, помѣстилъ-было ее въ одинъ изъ отелей служанкой и записалъ ее въ число посѣтительницъ воскресной школы. Но она швыряла, при случаѣ, тарелкой въ лицо хозяину, отвѣчала неустрашимо на дешевыя шутки посѣтителей и произвела въ воскресной школѣ впечатлѣніе, несовмѣстное съ чопорной монотонностью заведенія. Изъ уваженія къ накрахмаленнымъ юбочкамъ и безупречному благонравію розовыхъ дочекъ двухъ "первыхъ семействъ", почтенный миссіонеръ изгналъ ее съ позоромъ.
   Таковы были прошедшее и характеръ Млиссъ, стоявшей теперь передъ учителемъ. То и другое одинаково сказывалось въ ея оборванномъ платьѣ, нечесанныхъ волосахъ, окровавленныхъ ногахъ, и громко взывало къ состраданію. Оно сверкало изъ ея черныхъ безстрашныхъ глазъ и невольно однако внушало уваженіе.
   -- Я пришла, -- заговорила она быстро и смѣло, не сводя съ него упорнаго взгляда,-- потому что знала, что вы теперь одни. Я не хотѣла придти, когда здѣсь дѣвчонки. Я ихъ ненавижу и они меня ненавидятъ. Вотъ, почему.-- Вы держите школу, да? Я хочу учиться!
   Еслибъ къ своимъ отрепьямъ, нечесаннымъ волосамъ и грязному лицу она присоединила слезы смиренія, учитель былъ бы тронутъ, и только, но вслѣдствіе врожденнаго инстинкта его пола, ея смѣлость вызвала то уваженіе, которымъ безсознательно отзываются одна другой, встрѣчаясь, двѣ родственныя натуры. И онъ взглянулъ на нее пристальнѣе, когда она продолжала, рѣзко отчеканивая слова, держась рукою за дверь и не сводя съ него глазъ:
   -- Меня зовутъ Млиссъ... Млиссъ Смитъ, въ этомъ можете ручаться головой. Мой отецъ старый Смитъ. Старый лѣнтяй Смитъ -- вотъ все, что можно про него сказать. И я пришла учиться.
   -- Ну, хорошо, спокойно выговорилъ учитель.
   Она привыкла встрѣчать противорѣчіе, часто жестокое, несправедливое, не имѣвшее иной цѣли, какъ только позлить, и она была поражена флегматически-мягкимъ отвѣтомъ учителя. Она остановилась, повертѣла прядь волосъ между пальцами, и суровая линія верхней губы, надъ злыми маленькими зубами, чуть замѣтно дрогнула. Глаза опустились, едва замѣтный румянецъ выступилъ на щекахъ сквозь загаръ и грязь. Она вдругъ бросилась впередъ, громко вскрикнула -- упала лицомъ на столъ и неудержимо разрыдалась.
   Учитель нѣжно положилъ руку ей на плечо и ждалъ, чтобъ припадокъ прошелъ. Когда, отвернувшись въ сторону, она могла проговорить сквозь слезы mea culpa своей ребяческой исповѣди,-- обѣщая быть хорошей, никогда больше не дѣлать и т. д.,-- ему пришло въ голову спросить у нея, отчего она перестала ходить въ воскресную школу?
   Отчего она перестала ходить въ воскресную школу?-- Отчего?-- Да вотъ отчего. Оттого что онъ (Макъ-Снэгли) сказалъ, что она нехороша для школы. Оттого, что онъ ей сказалъ, что Богъ ее ненавидитъ. Если Богъ ее ненавидитъ, то зачѣмъ же ей ходить въ воскресную школу? Она не хочетъ навязываться никому изъ тѣхъ, кто ее нетерпитъ...
   Сказала ли она это Макъ-Снэгли?
   Да, сказала.
   Учитель засмѣялся. Этотъ громкій, искренній смѣхъ такъ странно прозвучалъ въ маленькомъ школьномъ домѣ, такъ плохо вязался и гармонировалъ со стонами сосенъ подъ окнами, что учитель вдругъ остановился, вздохнулъ, затѣмъ также искренно, спустя минуту серьезнаго молчанія, онъ спросилъ Млиссъ про отца.
   Ея отецъ? Какой отецъ? Чей отецъ? Что онъ сдѣлалъ для нея когда нибудь? Почему ее всѣ ненавидятъ? Или -- почему люди говорятъ: это Млиссъ стараго пьяницы Смита!-- когда она проходитъ мимо? Да, почему?-- О, какъ бы ей хотѣлось умереть... и она, и всѣ умерли бы... весь свѣтъ...
   И она снова разрыдалась.
   Учитель, наклонившись надъ ней, говорилъ ей какъ умѣлъ, что и мы съ вами сказали бы, еслибъ услышали такія неестественныя рѣчи изъ дѣтскихъ устъ; только онъ былъ ласковѣе къ ней, потому что во-очію видѣлъ ея рваную одежду, окровавленныя ноги и вездѣсущую тѣнь пьяницы-отца.
   Затѣмъ, поставивъ ее на ноги, онъ обернулъ ее своимъ пледомъ и, наказавъ придти пораньше утромъ, проводилъ ее до узкой тропинки. Тамъ онъ простился съ нею.
   Мѣсяцъ свѣтилъ ярко. Онъ стоялъ и смотрѣлъ, какъ ея маленькая фигурка съ наклоненной головкой мелькала вдоль узкой тропинки. Онъ подождалъ, пока она перешла черезъ кладбище и добралась до верхушки холма, гдѣ она повернулась и постояла съ минуту,-- изображая изъ себя одинъ атомъ страданія сравнительно съ безпредѣльностью терпѣливыхъ звѣздъ.
   Затѣмъ онъ вернулся къ работѣ.
   Но линейки школьныхъ тетрадей растягивались въ длинныя параллели нескончаемыхъ дорогъ, по которымъ проходили дѣтскія фигуры, рыдая, ломая руки и теряясь въ ночной темнотѣ. Классная комната показалась ему теперь безотрадно одинокой. Онъ всталъ, заперъ дверь и ушелъ къ себѣ.

* * *

   На слѣдующее утро Млиссъ пришла въ школу. Лицо ея было вымыто, черные волосы обнаруживали слѣды недавней борьбы съ гребенкой, борьбы, въ которой пострадали сильно обѣ стороны. Что-то вызывающее проглядывало по временамъ изъ ея глазъ, но во всемъ существѣ ея произошла перемѣна: она стала мягче и сдержаннѣе. Затѣмъ начался рядъ маленькихъ испытаній и жертвъ, въ которыхъ учитель и ученица несли равную долю и которыя увеличили довѣріе и симпатію между ними. Покорная на глазахъ учителя, и даже въ часы рекреацій, Млиссъ никогда не могла стерпѣть хотя воображаемой обиды; тогда она приходила въ неописанную ярость, и многіе изъ юныхъ дикарей, думавшихъ или нѣтъ задѣть ее, отыскивали учителя и предъявляли ему исцарапанныя физіономіи и разорванныя курточки съ нескончаемыми жалобами на ужасную Млиссъ.
   Жители города рѣзко расходились во взглядѣ на поступленіе дѣвочки въ школу; одни угрожали взять своихъ дѣтей изъ школы, чтобы устранить ихъ отъ такого дурнаго общества, другіе горячо сочувствовали учителю въ его дѣлѣ исправленія.
   Между тѣмъ, съ упорной настойчивостью, удивлявшей его самого, когда ему случалось впослѣдствіи думать объ этомъ, учитель постепенно выводилъ Млиссъ изъ мрака ея прежней жизни, продолжая какъ будто вести ее впередъ по тому узенькому пути, на который онъ ее вывелъ въ лунную ночь при ихъ первомъ свиданіи. Помня опытъ евангелическаго Макъ-Снэгли, онъ осторожно избѣгалъ подводныхъ камней, о которые этотъ неопытный кормчій разбилъ-было ея неокрѣпшую вѣру. Но если, во время чтенія, ей случалось попадать на одно изъ немногихъ словъ, способныхъ поднять подобныхъ ей надъ уровнемъ старыхъ, мудрыхъ и осторожныхъ,-- если она случайно отодвигала завѣсу съ той вѣры, которая символизируется страданіемъ, и если въ глазахъ ея погасалъ, смягчаясь, прежній блескъ,-- онъ остерегался останавливаться на этомъ, дать ей замѣтить что-нибудь, остерегался опошлить проблески идеала ходячей моралью.
   Добрые люди -- не изъ "первыхъ семействъ" -- сложились и составили сумму, давшую оборванной Млиссъ возможность прилично одѣться,-- и часто грубое пожатіе руки и пара признательныхъ словъ, отъ коренастой фигуры въ красной рубахѣ, вызывали краску въ лицѣ учителя и заставляли его задавать себѣ вопросъ, въ самомъ-ли дѣлѣ онъ заслужилъ такую благодарность.
   Три мѣсяца прошло со времени ихъ первой встрѣчи. Учитель сидѣлъ по обыкновенію поздно вечеромъ надъ нравоучительными прописями, какъ вдругъ послышался стукъ въ дверь, и передъ нимъ опять, какъ тогда, стояла Млиссъ. Она была чисто вымыта, опрятно одѣта, и ничто, кромѣ длинныхъ черныхъ волосъ и блестящихъ черныхъ глазъ, не напоминало въ ней прошлаго.
   -- Вы заняты?-- спросила она.-- Можете пойдти со мной?
   И когда онъ изъявилъ готовность, она сказала повелительнымъ, обычнымъ тономъ:
   -- Такъ пойдемте-же скорѣе!
   Они вышли вмѣстѣ изъ дверей и пошли темной дорогой. Когда они вошли въ поселокъ, учитель спросилъ, куда она идетъ? Она отвѣчала: -- Къ отцу!
   Въ первый разъ онъ услышалъ отъ нея это слово. Прежде она не говорила иначе, какъ "старый Смитъ", или просто "старикъ". Вообще въ первый разъ въ эти три мѣсяца она сама заговорила объ отцѣ, и учитель зналъ, что она рѣшительно держалась въ сторонѣ отъ него со времени своего "обращенія". Зная, что безполезно было бы разспрашивать о ея намѣреніяхъ, онъ молча пошелъ за ней.
   Въ самыя отпѣтыя мѣста, въ подвальныя распивочныя, трактиры и дешевые рестораны, въ игорныя залы и танцклассы -- всюду входилъ и выходилъ учитель, предшествуемый Млиссъ. Въ непроглядномъ дыму, посреди богохульныхъ возгласовъ, дѣвочка, держась за руку учителя, останавливалась, тревожно всматривалась, не сознавая ничего, поглощенная вся интересомъ своихъ исканій. Нѣкоторые изъ кутилъ, узнавая Млиссъ, просили ее поплясать и попѣть для нихъ, и хотѣли заставить ее выпить вина, еслибъ не вступился учитель. Другіе, при видѣ учителя, почтительно разступались и кланялись.
   Прошелъ часъ такимъ образомъ.-- Дѣвочка шепнула ему на ухо, что по ту сторону рѣки есть изба, гдѣ. онъ могъ бы быть, какъ она полагаетъ. Они пошли на ту сторону, -- переходъ былъ утомительный и продолжался полчаса, -- но напрасно.
   Они возвращались, поглядывая на огни на противоположномъ берегу, какъ вдругъ въ свѣжемъ ночномъ воздухѣ раздался рѣзкій сухой выстрѣлъ. Эхо подхватило его и понесло кругомъ Красной Горы. Вдоль всей рѣки залаяли собаки. Огни замелькали и быстро задвигались на окраинахъ города, съ прибрежныхъ скалъ сорвались нѣсколько камней и скатились въ рѣку съ громкимъ всплескомъ, порывъ вѣтра простоналъ въ печально нависшихъ вѣтвяхъ елей, и наступившее затѣмъ безмолвіе показалось еще тяжелѣе, мрачнѣе, мертвеннѣе.
   Учитель оглянулся на Млиссъ съ такимъ движеніемъ, какъ будто она нуждалась въ защитѣ, но она исчезла. Подавленный страннымъ опасеніемъ, онъ бросился внизъ, къ рѣкѣ, и перебрался черезъ русло въ бродъ, перескакивая съ камня на камень, потомъ онъ добѣжалъ до подножія Красной Горы и до окраинъ поселка. Въ то время, какъ онъ перебирался черезъ рѣку, тѣнь дѣвочки, казалось ему, скользнула по узкому мостику безъ перилъ, перекинутому высоко надъ его головой надъ водопроводомъ, но тѣнь исчезла безслѣдно во тьмѣ.
   Онъ поднялся на берегъ и, руководимый огнями, блуждавшими вокругъ центральнаго пункта на горѣ, скоро остановился, тяжело переводя духъ, около группы встревоженныхъ людей. Среди нихъ была также Млиссъ. Она отдѣлилась отъ толпы и, взявъ учителя за руку, молча подвела его къ глубокой впадинѣ въ горѣ. Лицо ея было совершенно блѣдно, но возбужденіе стихло. Она походила на человѣка, съ которымъ только-что случилось что-то ужасное, хотя давно предвидѣнное и ожиданное. Въ тоже время въ ея глазахъ какъ будто видѣлось освобожденіе. Учитель тревожно вглядывался во впадину. Стѣны ея были отчасти подперты полусгнившими балками. Дѣвочка указала рукой на кучку лохмотьевъ, оставленныхъ въ пещерѣ послѣднимъ ея обитателемъ. Учитель подошелъ ближе и нагнулся.
   То былъ Смитъ.
   Съ пистолетомъ въ рукѣ и пулей въ сердцѣ, распростертый лежалъ онъ у своего пустаго "Кармана".
   

ГЛАВА II.

   Самъ достопочтенный Макъ-Снэгли призналъ "духовное возрожденіе" Млиссъ. Стали говорить, что Млиссъ нашла свое счастье. И когда прибавилась новая могила на маленькомъ кладбищѣ, и на счетъ учителя поставили надъ ней крестъ съ надписью,-- "Знамя Красной Горы" не пропустило случая тиснуть красное словцо въ память одного изъ "нашихъ старѣйшихъ піонеровъ", намекнувъ кстати на оставшуюся горсть благородныхъ дѣятелей и припомнивъ, что почтенный собратъ оставилъ ребенка, теперь сдѣлавшагося примѣрной ученицей, благодаря стараніямъ.... преподобнаго Макъ-Снэгли.
   Преподобный Макъ-Снэгли мастерски воспользовался обращеніемъ Млиссъ, какъ темой для проповѣди. Косвенно обвинивъ несчастную дѣвочку въ самоубійствѣ отца, онъ не безъ пріятности распространился о благотворномъ вліяніи "нѣмой могилы" и ввергъ слушателей въ безмолвный ужасъ. Бѣло-розовыя дѣти "первыхъ семействъ" отчаянно взвыли и не хотѣли утѣшиться.

* * *

   Наступило длинное, сухое лѣто. Жаркій день, догорая, оставлялъ послѣ себя маленькій клубокъ перловосѣраго дыма на горныхъ вершинахъ, а утреннимъ вѣтромъ его красный пепелъ разсыпало по окрестности; травка, которая раннею весною зеленѣла на Смитовой могилѣ, поблекла и высохла. Учитель, бродя по кладбищу въ часы досуга, удивлялся, находя на могилѣ Смита то пучекъ свѣжихъ цвѣтовъ, собранныхъ въ влажной чащѣ сосноваго лѣса, то вѣнки на маленькомъ сосновомъ крестѣ. Вѣнки были по большей части изъ травы, съ примѣсью какихъ нибудь ядовитыхъ цвѣтовъ, аконита или бѣлены. Странное сопоставленіе ядовитыхъ растеній надъ могилой съ воспоминаніями прошлаго возбуждало въ учителѣ тяжелое чувство.
   Разъ, проходя лѣсной чащей, онъ набрелъ на Млиссъ. Она сидѣла на ели, опрокинутой бурею, на фантастическомъ тронѣ, образовавшемся изъ корней и вѣтвей. Она держала на колѣняхъ множество разныхъ травъ, цвѣтовъ и еловыхъ шишекъ, и напѣвала негритянскую пѣсенку, заученную ею давно. Узнавъ учителя, Млиссъ подвинулась, поподчивала его дикими яблоками и пригласила, съ благосклоннымъ радушіемъ, которое показалось бы смѣшнымъ, еслибъ не было такъ серьезно, присѣсть возлѣ. Учитель воспользовался случаемъ, чтобы указать ей на опасныя свойства аконита и бѣлены, завидѣвъ ихъ мрачные цвѣты, и взялъ съ нея обѣщаніе никогда больше ихъ не собирать. Когда она дала слово, онъ успокоился -- онъ уже испыталъ ея честность и твердость раньше,-- и странное чувство, овладѣвшее имъ при видѣ этихъ цвѣтовъ въ ея рукахъ, совершенно разсѣялось.

* * *

   Изъ домовъ, открывшихъ двери Млиссъ, когда ея обращеніе стало извѣстно, учитель предпочелъ домъ мистрисъ Морферъ, принадлежавшей къ типу кроткихъ женщинъ юго-западнаго края; въ дѣвичествѣ она была извѣстна подъ прозвищемъ Розы преріи. Мистрисъ Морферъ долгимъ рядомъ самопожертвованій поборола свою врожденную безпечность и безалаберность и покорила ее принципамъ порядка, которые она, также какъ Попъ, считала первымъ изъ небесныхъ законовъ. Но она не могла вполнѣ подчинить себѣ орбитъ своихъ сателлитовъ, какъ ни правильно были регулированы ея личныя движенія, и по временамъ у нея бывали столкновенія даже съ возлюбленнымъ супругомъ -- Джимсомъ. Кромѣ того, ея прежняя натура сказалась на ея дѣтяхъ. Ликургъ вскакивалъ изъ-за стола во время обѣда, Аристидъ приходилъ домой изъ школы безъ башмаковъ, оставивъ эти важныя статьи за порогомъ, для того, чтобы насладиться прогулкой босикомъ. Октавія и Кассандра были безпечны въ своихъ одеждахъ. Словомъ, эти дѣти уничтожали всѣ плоды ея работы надъ собой. Единственнымъ исключеніемъ была Клитемнестра Морферъ, дѣвочка пятнадцати лѣтъ. Она была воплощеніемъ материнскихъ идеаловъ -- чистенькая, аккуратная и скучная.
   Пріятной слабостью мистрисъ Морферъ было воображать, что Клити служитъ утѣшеніемъ и примѣромъ для Млиссъ. Въ силу этого заблужденія, мистрисъ Морферъ тыкала Клити въ глаза Млиссъ, когда та была еще гадкой дѣвочкой, и энергично указывала на ту-же Клити, какъ идеалъ стремленій, въ минуты раскаянія несчастной Млиссъ. И потому учитель не удивился, когда узналъ, что Клити придетъ въ школу, для того, чтобы послужить примѣромъ для Млиссъ и для другихъ, въ видѣ особеннаго благоволенія мистриссъ Морферъ къ учителю.
   Клити была маленькой лэди, какъ быть слѣдуетъ. Унаслѣдовавъ отъ матери ея физическія преимущества она въ силу климатическихъ условій Красной Горы, рано развилась и разцвѣла. Молодежь Смитова-Кармана, для которой такіе цвѣтки были рѣдкостью, вздыхали по ней въ апрѣлѣ и томились въ маѣ. Влюбленные юноши заглядывали и въ школьный домъ въ свободные часы. Нѣкоторые изъ нихъ ревновали къ учителю.
   Можетъ быть именно это обстоятельство открыло учителю глаза. Онъ не могъ не замѣтить романическихъ наклонностей Клити. Въ школѣ на нее требовалась большая доля вниманія; ея перья были всегда не хороши, и просьбу очинить ихъ она всегда сопровождала выраженіемъ глазъ, несоотвѣтственнымъ степени одолженія; иногда она, коснувшись своею полной, бѣлой рукой его руки, вся вспыхивала и кокетливо отбрасывала назадъ свои бѣлокурые локоны.
   Я не помню, сказалъ ли я, что учитель былъ молодъ; однако, это не могло имѣть большаго значенія, такъ какъ онъ уже прошелъ суровый курсъ въ той школѣ, въ которой Клити. брала первый урокъ, и оставался совершенно равнодушенъ къ круглымъ локтямъ и нѣжнымъ взглядамъ, какъ подобаетъ истому спартанцу... Можетъ быть недостаточность пищи способствовала этому аскетизму.
   Онъ вообще избѣгалъ Клити, но разъ вечеромъ, она вернулась въ школу, позабывъ тамъ что-то, и искала до тѣхъ поръ, пока наступили сумерки. Учитель счелъ нужнымъ проводить ее; онъ былъ съ нею особенно любезенъ,-- отчасти потому, мнѣ кажется, что его любезность прибавляла горечи и желчи въ сердца поклонниковъ Клитемнестры, и безъ того переполненныя.
   Утромъ, послѣ этого трогательнаго эпизода, Млиссъ не пришла въ школу. Спросивъ Клити, учитель услышалъ, что онѣ вмѣстѣ вышли изъ дома, но своенравная Млиссъ пошла другой дорогой. Вечеромъ онъ зашелъ къ мистрисъ Морферъ и нашелъ ея материнское сердце въ тревогѣ. Мистеръ Морферъ цѣлый день искалъ дѣвочку и даже не могъ напасть на слѣдъ. Аристидъ былъ заподозрѣнъ въ сообщничествѣ, но успѣлъ убѣдить домашнихъ въ своей невинности. Мистрисъ Морферъ была увѣрена, что дѣвочку найдутъ утонувшею въ рѣкѣ, или, что еще ужаснѣе, выпачканной въ грязи до такой степени, что ее не отмоютъ никакая вода и мыло.
   Учитель вернулся въ школьный домъ, съ грустью на душѣ. Онъ зажегъ лампу, сѣлъ къ столу и вдругъ увидѣлъ передъ собой записку и узналъ руку Млиссъ. Она была написана на листкѣ, вырванномъ изъ старой тетрадки, и запечатана шестью сломанными облатками. Открывъ ее почти съ нѣжностью, учитель прочелъ слѣдующее:
   "Уважаемый учитель,-- когда вы будете читать это, меня здѣсь не будетъ. И никогда не вернусь. Никогда! Никогда! Никогда! Можете отдать мои бусы Мери Дженнингсъ, а мою Гордость Америки (раскрашенную литографію съ табачнаго ящика) Салли Флендерсъ. Но ничего не давайте Клити Морферъ. Не смѣйте! Знаете, что я объ ней думаю? Вотъ что: она противная дѣвчонка. Вотъ и все.

Мелисса Смитъ".

   Учитель задумался надъ этимъ страннымъ посланіемъ, пока мѣсяцъ не взошелъ надъ далекими холмами и не освѣтилъ тропинки къ школьному дому, плотно утоптанной хожденіемъ взадъ и впередъ маленькихъ ногъ. За тѣмъ, придя къ какому-то успокоившему его выводу, онъ разорвалъ записку на маленькіе куски и разсыпалъ ихъ по полу.
   На слѣдующее утро, на разсвѣтѣ, онъ шелъ, прокладывая себѣ путь въ чащѣ пальмовидныхъ папоротниковъ и пустаго кустарника, спугнувъ зайцевъ на опушкѣ сосноваго лѣса, и вызвавъ враждебный протестъ нѣсколькихъ воронъ, пріютившихся тамъ на ночлегъ. Онъ пришелъ такимъ образомъ къ тому мѣсту, гдѣ видѣлъ однажды Млиссъ на поваленной ели. Ель была тутъ, но тронъ былъ пустъ. Когда онъ подошелъ ближе, изъ-подъ свода густонависшихъ вѣтвей что-то пугливо шмыгнуло въ сторону. Учитель приподнялъ вѣтви и заглянулъ. То было настоящее логовище, и очевидно только-что оставленное. Взглянувъ кверху сквозь перепутавшіяся вѣтви, онъ встрѣтилъ черные глаза бѣглянки Млиссъ. Они посмотрѣли другъ на друга, не говоря ни слова. Она первая прервала молчаніе.
   -- Что вамъ надо?-- спросила она отрывисто.
   -- Дикихъ яблоковъ!-- отвѣчалъ онъ смиренно.
   -- Не получите! Идите прочь! Идите къ Клитемнестрѣ, пускай она вамъ дастъ... О-о-о,-- гадкій!
   -- Я голоденъ, Лисси. Я ничего не ѣлъ со вчерашняго дня. Мнѣ ѣсть хочется!-- И учитель съ усталымъ видомъ прислонился къ дереву.
   Млиссъ была тронута. Въ горькіе дни цыганской жизни ей было знакомо ощущеніе, на которое онъ жаловался. Подкупленная его грустнымъ тономъ, но все еще не довѣряя его добрымъ намѣреніямъ, она сказала:
   -- Поройтесь подъ деревомъ, у корней, и найдете; но только смотрите, никому не разсказывайте...
   У Млиссъ были кладовыя, какъ у бѣлокъ и крысъ, и свои запасы провизіи. Но учитель, разумѣется, не съумѣлъ найти; голодъ, должно быть, парализовалъ догадливость. Млиссъ засуетилась, выглянула изъ-за вѣтвей и спросила:
   -- Если я слѣзу и дамъ вамъ яблоки и орѣхи, вы обѣщаете не тронуть меня?
   Учитель обѣщалъ.
   -- Надѣюсь, что вы умрете сейчасъ на мѣстѣ, если обманете!
   Учитель согласился на немедленную смерть, если онъ ее заслужитъ обманомъ.
   Млиссъ скользнула съ дерева... Нѣсколько минутъ ничего не было слышно, кромѣ щелканья орѣховъ.
   -- Лучше вамъ теперь?-- заботливо спросила Млиссъ.
   Учитель отвѣтилъ, что въ самомъ дѣлѣ чувствуетъ себя лучше, и, серьезно поблагодаривъ ее, повернулъ въ сторону дома. Какъ онъ и ожидалъ, не успѣлъ еще онъ отойти нѣсколькихъ шаговъ, какъ она его позвала. Онъ оглянулся. Она стояла блѣдная, со слезами въ широко-раскрытыхъ глазахъ. Учитель понялъ, что наступилъ благопріятный моментъ. Онъ подошелъ къ ней, взялъ ее за руку и, глядя прямо въ ея глаза, полные слезъ, проговорилъ серьезно:
   -- Лисси, помните первый вечеръ, когда вы ко мнѣ пришли?
   Она помнила.
   -- Вы спросили, можете ли приходить въ школу, потому что хотите чему нибудь научиться и сдѣлаться получше, и я сказалъ...
   -- "Хорошо",-- подсказала проворно дѣвочка...
   -- А чтобы вы теперь сказали, еслибъ учитель пришелъ къ вамъ и сказалъ, что ему скучно безъ его маленькой ученицы, что онъ проситъ ее придти и научить его быть получше?
   Дѣвочка опустила голову и помолчала нѣсколько минутъ. Учитель терпѣливо ждалъ. Искушенный тишиной, заяцъ выбѣжалъ, вскинулъ блестящими глазками, выставилъ впередъ бархатныя переднія лапки, присѣлъ и вопросительно поглядѣлъ на нихъ. Бѣлка сбѣжала до половины ствола упавшаго дерева и пріостановилась.
   -- Я жду, Лисси,-- прошепталъ учитель.
   Дѣвочка улыбнулась. Затронутыя вѣтромъ, верхушки деревьевъ закачались, и длинная полоса свѣта, прокравшись сквозь густыя вѣтви, ярко освѣтила лицо и нерѣшительную маленькую фигурку. Она вдругъ взяла учителя за руку. Что она проговорила, было почти не слышно, но учитель, отведя черныя пряди волосъ съ ея лба, поцѣловалъ ее. И такъ, рука въ руку, они вышли изъ-подъ влажной тѣни, и изъ атмосферы лѣснаго аромата на открытую, залитую солнечнымъ свѣтомъ дорогу.
   

ГЛАВА III.

   Млиссъ стала дружелюбнѣе съ той поры къ своимъ подругамъ, но сохранила оборонительное отношеніе къ Клитемнестрѣ. Можетъ быть, ревность не совсѣмъ уснула въ этой маленькой страстной груди. Можетъ быть и просто потому, что полное тѣло и округлыя очертанія представляли особенное удобство для щипковъ. Но какъ ни старался учитель сдерживать такіе порывы, ея вражда принимала только новыя, неожиданныя формы.
   Учитель, при первой оцѣнкѣ ея характера, никакъ не могъ предположить, чтобы у нея была когда-либо кукла. Но учитель, какъ многіе другіе проницательные наблюдатели характеровъ, былъ сильнѣе въ умозаключеніяхъ a posteriori, чѣмъ a priori. У Млиссъ была кукла, и, надо сознаться, это было подобіе ея самой -- сама маленькая Млиссъ. Несчастное ея существованіе было случайно открыто мистрисъ Морферъ. Кукла была постоянною спутницей прежнихъ раннихъ скитаній дѣвочки и носила очевидные слѣды всѣхъ трудностей кочевой жизни. Первоначальный цвѣтъ ея лица былъ смытъ давно непогодами, говорилъ о пребываніи въ канавахъ и очень напоминалъ Млиссъ въ былое время. Ея платьице изъ полинявшаго ситца было также рвано и грязно, какъ бывало у Млиссъ. Никто не слышалъ, чтобы Млиссъ обратилась къ ней когда-нибудь съ нѣжностью или ласковымъ словомъ. Она никогда не показывала ее другимъ дѣтямъ. Кукла была осуждена на лежанье въ пустомъ дуплѣ, близь школьнаго дома, и пользовалась движеніемъ и развлеченіемъ только во время странствованій Млиссъ. Воспитанная въ суровомъ исполненіи долга, кукла ея, также какъ она сама, не знала роскоши.
   Мистрисъ Морферъ, движимая состраданіемъ, купила другую куклу и подарила ее Млиссъ. Дѣвочка приняла ее серьезно и не безъ любопытства. Учитель, взглянувъ на эту куклу, нашелъ въ ея круглыхъ, розовыхъ щекахъ и нѣжно голубыхъ глазахъ нѣкоторое сходство съ Клитемнестрой. Вѣроятно и Млиссъ замѣтила это сходство. И она колотила ея восковую голову о скалы, когда оставалась одна, волочила ее по землѣ изъ школы, обвязавъ шею веревкой, или превращала выносливое тѣло несчастной куклы въ подушку для булавокъ. Дѣлалось ли это въ отместку за то, что, по ея мнѣнію, ей этимъ подаркомъ хотѣли напомнить превосходство Клити надъ ней, или она воображала, подобно язычникамъ, что врагъ, котораго изображеніе она терзаетъ, испытываетъ тѣ-же муки,-- это метафизическій вопросъ, за разрѣшеніе котораго я не берусь.
   Не смотря на эти нравственныя замѣшательства, учитель не могъ не замѣтить въ ней проблесковъ быстраго, энергичнаго и сильнаго ума. Ей были чужды колебанія и сомнѣнія дѣтства. Отвѣты ея въ классѣ всегда отличались смѣлостью. Разумѣется, она не была непогрѣшима. Но отвага, съ которой она бросалась въ глубину, устрашавшую маленькихъ пловцовъ, нырявшихъ вокругъ нея, заставляла прощать ей даже ошибочность сужденій. Дѣти въ этомъ отношеніи не лучше большихъ. И всякій разъ, когда маленькая, красная рука поднималась надъ пюпитромъ, въ классѣ водворялосъ глубокое молчаніе, и даже иногда учитель сомнѣвался, слушая смѣлую ученицу, въ своей собственной опытности и справедливости твоего мнѣнія.
   Тѣмъ не менѣе, нѣкоторыя черты, сперва забавлявшія иго, начинали его тревожить. Онъ не могъ не видѣть, что Млиссъ мстительна, капризна и совершенно необузданна. Въ ея полудикой натурѣ несомнѣнно хорошее было пока только одно -- физическая энергія и отвага, и другое, чисто нравственное свойство, не всегда присущее дикарю -- правдивость. Млиссъ была безстрашна и правдива; можетъ быть въ такихъ характерахъ эти прилагательныя синонимы.
   Учитель много объ этомъ думалъ и пришелъ къ заключенію, свойственному и знакомому всѣмъ думавшимъ искренно, что онъ рабъ своихъ предубѣжденій и рѣшилъ посовѣтоваться съ кѣмъ нибудь, съ преподобнымъ Макъ-Снэгли, напримѣръ. Этому рѣшенію противилась отчасти его гордость, такъ какъ онъ и Макъ-Снэгли не были въ дружбѣ. Но онъ думалъ только о Млиссъ и о вечерѣ ихъ первой встрѣчи; и быть можетъ, подъ вліяніемъ извинительной суевѣрной мысли, что не только случай привелъ ея своенравныя ноги къ школѣ, поддерживаемый кромѣ того тайнымъ, но пріятнымъ сознаніемъ своего великодушія, но только онъ превозмогъ въ себѣ отвращеніе и пошелъ къ Макъ-Снэгли.
   Достопочтенный джентльменъ былъ радъ его видѣть. Онъ, однако, замѣтилъ, что учитель вѣроятно не совсѣмъ здоровъ, и спросилъ -- не страдаетъ-ли онъ невральгіей или ревматизмомъ. Самъ онъ въ послѣднее время сильно прихварывалъ, но научился "терпѣть и молиться".
   Затѣмъ Макъ-Снэгли, помолчавъ, чтобы дать время учителю хорошо запомнить свой рецептъ, освѣдомился о сестрѣ Морферъ.-- "Она украшеніе христіанства и потомство ея подаетъ тѣ-же надежды... дочь такъ прекрасно воспитана, она такъ мило умѣетъ себя держать" и т. д. Совершенства миссъ Клити до такой степени трогали сердце его преподобія, что онъ распространялся о нихъ въ теченіи нѣсколькихъ минутъ. Учитель чувствовалъ сильное смущеніе. Во-первыхъ, эти восхваленія Клити служили упрекомъ по адресу представлявшей полный контрастъ съ ней бѣдной Млиссъ. Во-вторыхъ, въ тонѣ, которымъ пасторъ отзывался о перворожденной мистрисъ Морферъ, было что-то непріятно фамильярное. Такъ что учитель, послѣ нѣсколькихъ слабыхъ усилій сказать что-нибудь естественное, нашелъ болѣе удобнымъ сослаться на недосугъ и ушелъ, не спросивъ предположеннаго совѣта.
   Можетъ быть, эта неудача сблизила учителя съ ученицей еще болѣе прежняго. Дѣвочка замѣтила перемѣну въ учителѣ; послѣднее время онъ былъ съ нею очень сдержанъ. Въ одну изъ ихъ продолжительныхъ послѣ-обѣденныхъ прогулокъ, она вдругъ остановилась и, взобравшись на пенекъ, заглянула ему въ лицо большими, пытливыми глазами.
   -- Вы не сошли съума?-- спросила она. тряхнувъ своими черными косами.
   -- Нѣтъ.
   -- Не злитесь?
   -- Нѣтъ.
   -- Не голодны? (Голодъ, по мнѣнію Млиссъ, былъ болѣзнью, которая можетъ постичь всякаго и во всякое время).
   -- Нѣтъ.
   -- Не думаете о ней?
   -- О комъ, Лисси?
   -- О бѣлой дѣвчонкѣ. (Таковъ былъ послѣдній эпитетъ, придуманный Млиссъ для Клитемнестры).
   -- Нѣтъ.
   -- Честное слово? (Замѣна прежней формулы: "Надѣюсь, что вы умрете, если!" -- предложенная учителемъ).
   -- Честное слово.
   Млиссъ крѣпко его поцѣловала, соскочила съ пня и убѣжала. Два или три дня послѣ этого она старалась быть похожей на другихъ дѣтей и быть "хорошей", какъ она выражалась.
   Два года прошло со времени водворенія учителя въ Смитовомъ Карманѣ, и такъ какъ его доходы были не велики, и перспектива превращенія Смитова Кармана въ столицу штата была сомнительна, то онъ сталъ подумывать о перемѣнѣ мѣста. Онъ увѣдомилъ о своемъ намѣреніи школьныхъ попечителей: но такъ какъ образованныхъ и нравственныхъ молодыхъ людей довольно трудно было найдти въ то время, то онъ согласился остаться въ школѣ до весны. Никто не зналъ о его намѣреніяхъ, кромѣ его единственнаго пріятеля, молодаго креола, доктора Дюшена, котораго все населеніе Виндгама знало подъ именемъ Duchesny. Онъ никогда не говорилъ о своемъ рѣшеніи ни мистрисъ Морферъ, ни Клити, и никому изъ учениковъ. Отчасти вслѣдствіе врожденнаго нерасположенія къ болтовнѣ, отчасти вслѣдствіе желанія избавиться отъ праздныхъ и любопытныхъ распросовъ, отчасти потому, что онъ никогда серьезно не былъ увѣренъ, что сдѣлаетъ что нибудь, прежде чѣмъ это было сдѣлано.
   Онъ старался не думать о Млиссъ. Можетъ быть, эгоистичный инстинктъ побуждалъ его считать свои чувства къ дѣвочкѣ глупыми, романичными и непрактичными. Онъ даже старался увѣрить себя, что она сдѣлается лучше подъ надзоромъ болѣе стараго и строгаго учителя. Скоро ей одиннадцать лѣтъ -- возрастъ женщины, по понятіямъ "Красной Горы". Онъ исполнилъ свой долгъ. Послѣ смерти Смита написалъ его родственникамъ и получилъ только одинъ отвѣтъ отъ сестры Мелиссиной матери. Она благодарила учителя, и увѣдомляла о своемъ намѣреніи перебраться изъ Атлантическихъ Штатовъ въ Калифорнію со своимъ мужемъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ. Учителю казалось, что любящая, симпатичная женщина, съ родственными нравами, можетъ быть лучшимъ руководителемъ для такой своенравной натуры.
   Когда учитель читалъ письмо, Млиссъ слушала разсѣянно, потомъ взяла письмо покорно изъ его рукъ, вырѣзала изъ него ножницами подобіе Клитемнестры, подписала, для большей ясности, "Бѣлая дѣвченка" и наклеила на наружную стѣну школьнаго дома.
   Когда лѣто почти прошло, когда послѣднія жатвы были окончены на окрестныхъ поляхъ, учителю вздумалось сдѣлать жатву посѣянныхъ имъ понятій и познаній въ юныхъ головкахъ, иначе говоря, -- сдѣлать экзаменъ. Ученыя и почетныя лица Смитова Кармана были приглашены присутствовать при освященномъ вѣками обычаѣ приводить застѣнчивыхъ дѣтей въ крайнее смущеніе, какъ подсудимыхъ на судейской скамьѣ.
   Какъ всегда бываетъ въ подобныхъ случаяхъ, самые смѣлые и наиболѣе спокойные стяжали наибольшее количество похвалъ. Читатель можетъ догадаться, что въ настоящемъ случаѣ Млиссъ и Клити выдавались и раздѣляли между собой общее вниманіе: Млиссъ -- яснымъ пониманіемъ вопросовъ и остроуміемъ отвѣтовъ, Клити -- благонравіемъ и невозмутимой самоувѣренностью. Остальныя дѣти конфузились и путали.
   Блестящія способности Млиссъ, разумѣется, сразу поразили большинство и вызвали громкое одобреніе. Прошедшее Млиссъ безсознательно возбуждало силнѣйшія симпатіи въ присутствующихъ, подпиравшихъ стѣны своими атлетическими фигурами или всунувшихъ въ окна красивыя, густо обросшія бородами лица. Но популярность Млиссъ была подорвана однимъ обстоятельствомъ.
   Макъ-Снэгли былъ тоже въ числѣ приглашенныхъ и доставлялъ себѣ невинное развлеченіе, запугивая самыхъ робкихъ ученицъ неопредѣленными и безсмысленными вопросами, которые онъ задавалъ съ важностью и внушительнымъ тономъ. Млиссъ, разсказывая о движеніи земли, воображала себя на головокружительной высотѣ астрономическихъ явленій, намекнула на гармонію небесныхъ сферъ и только-что начала перечислять наиболѣе извѣстныя изъ планетъ, какъ Макъ-Снэгли порывисто поднялся съ мѣста:
   -- Мелисса! вы говорите о революціяхъ нашей земли и о движеніяхъ солнца, и, кажется, вы только-что сказали, что солнце двигалось такимъ образомъ искони вѣковъ?
   Млиссъ отвѣчала утвердительно небрежнымъ кивкомъ головы.
   -- И вы думаете, что это въ самомъ дѣлѣ такъ и было?-- спросилъ Макъ-Снэгли, скрещивая руки.
   -- Думаю,-- сказала Млиссъ, крѣпко стискивая свои красныя губы.
   Красивыя головы въ окнахъ выставились дальше въ глубину комнаты и рафаэлевское лицо съ свѣтлой бородой и небесно-голубыми глазами, принадлежавшее самому безпутному малому, нагнулось къ дѣвочкѣ и шепнуло:
   -- Держись крѣпче, Млиссъ!
   Достопочтенный джентльменъ испустилъ глубокій вздохъ и бросилъ сострадательный взглядъ на учителя, потомъ на дѣтей, и наконецъ остановилъ глаза на Клити. Эта юная особа подняла свою круглую, бѣлую руку. Очаровательная округлость ея руки вполнѣ гармонировала, съ массивнымъ браслетомъ, подаркомъ одного изъ ея поклонниковъ. Наступило минутное молчаніе. Круглыя щеки Клити были нѣжны и румяны. Большіе голубые глаза Клити были такъ ясны. Бѣлое клеенное платье ловко сидѣло на бѣлыхъ, пухлыхъ плечахъ Клити. Она поглядѣла на учителя, и учитель кивнулъ головой. Тогда Клити проворковала своимъ нѣжнымъ голосомъ:
   -- Іисусъ Навинъ приказалъ солнцу остановиться, и солнце повиновалось ему!
   По комнатѣ пронесся одобрительный шепотъ, лицо Макъ-Снэгли просіяло, по серьезному лицу учителя пробѣжала тѣнь, а на лицахъ, заглядывавшихъ въ окна, отразилось комическое разочарованіе. Млиссъ нервно перелистывала книгу и вдругъ шумно захлопнула лежавшую передъ ней популярную астрономію. Макъ-Снэгли, предчувствуя что-то. глубоко вздохнулъ, въ школьной комнатѣ водворилось гробовое молчаніе, въ окнахъ закричали ура, когда Млиссъ ударила по столу своимъ краснымъ кулакомъ и закричала:
   -- Это не правда. Я этому не вѣрю.
   

ГЛАВА IV.

   Длинный дождливый сезонъ близился къ концу. Весна выглянула въ налившихся почкахъ и запѣнившихся горныхъ ручьяхъ. Въ лѣсу запахло смолой. Азаліи уже начинали распускаться. Холмикъ надъ Смитовой могилой подернулся нѣжной зеленью. На крестѣ всякій день мѣнялись свѣжіе вѣнки изъ подснѣжниковъ и ранункуловъ. На маленькомъ кладбищѣ прибавилось нѣсколько новыхъ жильцовъ, но всѣ они боязливо притаились въ сторонѣ, противоположной холмику Смита, всѣ избѣгали суевѣрно этого сосѣдства. Могила Смита стояла одиноко попрежнему.
   По городу ходили слухи о скоромъ прибытіи "знаменитой драматической труппы", обѣщавшей почтеннѣйшей публикѣ вмѣстѣ съ фарсами, "отъ которыхъ можно умереть со смѣху", также знаменитыя мелодрамы въ перемежку съ пѣніемъ, танцами и проч. и проч. Расклеенныя повсюду афиши сильно заинтересовали мѣстную молодежь. Въ школѣ обнаружилось волненіе и пошли строить разныя предположенія. Учитель обѣщалъ Млиссъ, никогда еще ничего подобнаго не видавшей, сводить ее въ театръ изъ первое же представленіе онъ съ ней "почтили театръ своимъ присутствіемъ".
   Исполненіе было ниже посредственности. Мелодрама была не на столько плоха, чтобы смѣшить, и не на столько хороша, чтобы растрогать. Но когда учитель, скучая, повернулся къ дѣвочкѣ, онъ удивился и почувствовалъ что-то въ родѣ укора совѣсти, замѣтивъ потрясающее впечатлѣніе, произведенное на ея живую, чуткую натуру.
   Щеки ея горѣли, маленькій, страстный ротъ слегка пріоткрылся подъ напоромъ лихорадочнаго дыханія; длинныя рѣсницы дрожали надъ широко-раскрытыми глазами. Она не смѣялась жалкимъ шуткамъ комика, потому что она вообще рѣдко смѣялась. Она не прибѣгала къ деликатной помощи вышитаго носоваго платка, подобно мягкосердечной Клити, которая въ тоже время болтала со своимъ кавалеромъ, и старалась привлечь вниманіе учителя. Но когда представленіе кончилось и маленькая сцена задернулась зеленой занавѣсью, Млиссъ глубоко и тяжело вздохнула и, обративъ къ учителю свое серьезное лицо, проговорила упавшимъ голосомъ: -- "Ну, теперь домой!" и закрыла рѣсницами свои черные глаза, какъ бы для того, чтобы мысленно еще побыть въ томъ мірѣ фантазіи, отъ котораго ее отдѣляла зеленая занавѣска.
   По дорогѣ къ мистрисъ Морферъ, учитель счелъ нужнымъ выставить въ смѣшномъ видѣ все представленіе. Онъ выразилъ надежду, что Млиссъ не думаетъ, чтобы молодая особа, такъ прекрасно разыгравшая свою роль, была именно тою, за кого она себя выдавала, и серьезно любила джентльмена въ красивомъ костюмѣ. Потому что еслибъ она была въ него серьезно влюблена, то это было бы большимъ несчастіемъ.
   -- Почему?-- спросила Млиссъ, вскинувъ рѣсницы.
   -- Потому, что онъ не могъ бы содержать жену на то, что онъ получаетъ отъ хозяина театра, и при этомъ платить такъ много за такое красивое платье; и кромѣ того они оба не получали бы столько, еслибъ были мужемъ и женой, сколько получаютъ теперь, разыгрывая роли влюбленныхъ, -- т. е., если онъ еще не женатъ, или она не замужемъ за другимъ. По всей вѣроятности мужъ хорошенькой графини отбираетъ билеты при входѣ, или поднимаетъ занавѣсъ, или зажигаетъ свѣчи, или дѣлаетъ что нибудь въ такой же степени элегантное и утонченное. А что касается молодаго человѣка въ изящномъ костюмѣ, стоющемъ по крайней мѣрѣ два или три доллара, (я знаю цѣну этой матеріи, изъ которой сдѣланъ его красный плащъ, потому что покупалъ для своей комнаты) -- что касается до этого красиваго щеголя, Млиссъ, то очень можетъ быть, что онъ въ сущности добрый малый, и хотя, несомнѣнно, иногда напивается до-пьяна, но не думаю, чтобы люди хорошо дѣлали, пользуясь этимъ и подставляя ему синяки или прописывая грязныя ванны, какъ это сдѣлали съ нимъ на этихъ дняхъ. Какъ вы думаете?
   Млиссъ, держась обѣими руками за его руку, старалась заглянуть ему въ глаза, но учитель упрямо отворачивался. Млиссъ имѣла нѣкоторое понятіе объ ироніи, такъ какъ сама иногда обнаруживала проблески юмора въ своихъ рѣчахъ и дѣйствіяхъ. Но учитель продолжалъ говорить въ такомъ же духѣ, пока они не дошли до дома мистрисъ Морферъ. Отказавшись отъ приглашенія мистрисъ Морферъ зайти и выпить чего нибудь и прикрывая глаза рукой, чтобы не встрѣтить вызывающаго взгляда голубоокой сирены, онъ извинился и ушелъ.
   Дня черезъ три по прибытіи драматической труппы, Млиссъ не пришла въ школу. Когда классы кончились, учитель прибралъ книги и собрался-было выйдти, какъ вдругъ услышалъ возлѣ себя тоненькій голосокъ:
   -- Господинъ учитель!
   Учитель оглянулся и увидѣлъ лицемъ къ лицу юнаго Аристида Морфера.
   -- Ну, мальчуганъ,-- спросилъ онъ нетерпѣливо.-- Что надо? Что случилось?
   -- Извините, господинъ учитель, но я и Ликургъ, мы думаемъ, что Млиссъ опять дала тягу.
   -- Что такое?-- переспросилъ учитель съ тою несправедливой раздражительностью, съ которою мы всегда относимся къ непріятнымъ новостямъ.
   -- Да то, что ея нѣтъ дома, и мы съ Ликургомъ видѣли, какъ она говорила съ однимъ изъ пріѣзжихъ актеровъ. и навѣрное она и теперь съ нимъ. И вотъ еще что, господинъ учитель: вчера она говорила Ликургу и мнѣ, что она можетъ декламировать нисколько не хуже миссъ Целестины Монморенси, и принялась намъ разсказывать! Говорила, говорила...
   Мальчикъ остановился въ смущеніи.
   -- Съ какимъ актеромъ?-- спросилъ учитель.
   -- Съ тѣмъ, у котораго такая блестящая шляпа. И волосы. И золотая булавка. И золотая цѣпь.... описывалъ справедливый Аристидъ и ставилъ точки вмѣсто запятыхъ, спѣша перевести дыханіе.
   Учитель взялъ шляпу и перчатки, чувствуя непріятное стѣсненіе въ горлѣ и груди, и поспѣшилъ выйти. Аристидъ подскакивалъ возлѣ него, стараясь попадать своими коротенькими ногами въ тактъ крупнымъ шагамъ учителя, какъ вдругъ учитель неожиданно остановился, и Аристидъ наткнулся на него.
   -- Гдѣ они разговаривали?-- спросилъ учитель.
   -- У Аркады.
   Когда они вышли на главную улицу, учитель остановился.
   -- Ступай домой.-- сказалъ онъ мальчику.-- Если Млиссъ тамъ, приди къ Аркадѣ и скажи мнѣ. Если ея тамъ нѣтъ, оставайся дома. Ну, бѣги!
   И коротконогій Аристидъ убѣжалъ стрѣлой.
   Аркада стояла какъ-разъ поперегъ дороги,-- продолговатое зданіе, заключавшее въ себѣ кегли, билліардъ и ресторанъ. Когда учитель проходилъ черезъ площадь, двое или трое встрѣчныхъ оглянулись и проводили его глазами. Онъ осмотрѣлъ свое платье, вынулъ платокъ и отеръ лицо, прежде чѣмъ войти въ кегельную комнату. Тамъ былъ обычный комплектъ праздношатающихся, поглядѣвшихъ на него, когда онъ вошелъ. Одинъ изъ нихъ посмотрѣлъ на него такъ пристально и съ такимъ страннымъ выраженіемъ въ лицѣ, что учитель невольно остановился, и, приглядѣвшись, убѣдился, что то было его собственное отраженіе въ большомъ зеркалѣ. Это заставило учителя подумать, что быть можетъ онъ немного взволнованъ, и потому онъ взялъ нумеръ "Знамени Красной Горы" съ одного изъ столовъ, и старался успокоиться, пробѣгая столбцы объявленій.
   Немного погодя, онъ прошелъ черезъ кегельную и другія комнаты ресторана и вошелъ въ билліардную. Дѣвочки нигдѣ не было. Въ билліардной у одного изъ столовъ стоялъ господинъ съ лоснящейся шляпой на головѣ. Учитель узналъ въ немъ агента драматической труппы. Онъ почувствовалъ къ нему отвращеніе съ первой встрѣчи, вслѣдствіе его непріятной манеры носить волосы и бороду. Но тѣмъ не менѣе, онъ сталъ къ нему лицемъ. Господинъ въ глянцевитой шляпѣ узналъ учителя, но прикинулся ничего не знающимъ и неподозрѣвающимъ. Держа кій, онъ дѣлалъ видъ, что прицѣливается въ шаръ на серединѣ билліарда. Учитель остановился напротивъ него, и когда ихъ глаза встрѣтились, подошелъ къ нему ближе.
   Онъ рѣшилъ избѣгать ссоры, но когда началъ говорить, что-то сдавило его горло и задерживало слова. Его испугалъ собственный голосъ, такъ онъ звучалъ странно, глухо, дико.
   -- Мнѣ сказали,-- началъ онъ,-- что Мелисса Смитъ, сирота и ученица моей школы, уговаривалась съ вами насчетъ поступленія въ вашу труппу. Правда-ли это?
   Господинъ въ глянцевитой шляпѣ наклонился надъ билліардомъ и ударилъ безцѣльно кіемъ, такъ что шаръ пошелъ стучать по бортамъ. Обойдя кругомъ стола, онъ вынулъ шаръ изъ лузы и поставилъ на прежнее мѣсто. Затѣмъ, снова намѣтясь, спросилъ небрежно:
   -- А если и такъ?
   Учитель вздрогнулъ, оперся рукой въ перчаткѣ о билліардъ и продолжалъ:
   -- Если вы порядочный человѣкъ, я скажу вамъ только, что я ея опекунъ и отвѣчаю за ея будущее. Вы знаете также хорошо, какъ я, родъ жизни, который вы предлагаете ей. Спросите и всѣ вамъ здѣсь скажутъ, что мнѣ удалось спасти ее отъ жизни, которая была бы хуже смерти.-- уличной жизни. Я считаю себя обязаннымъ и теперь удержать ее отъ погибели. У нея нѣтъ ни отца, ни матери, ни брата, ни сестры. Можете ли вы замѣнить ей семью и дать честный образъ жизни?
   Господинъ въ лоснящейся шляпѣ поглядѣлъ на носокъ своего сапога, потомъ повелъ глазами кругомъ, желая найти кого нибудь, кто бы могъ позабавиться вмѣстѣ съ нимъ комичностью того, что ему пришлось выслушать.
   -- Она дѣвочка странная, своенравная,-- продолжалъ учитель,-- но она лучше, чѣмъ кажется. Я думаю, что имѣю на нее нѣкоторое вліяніе. И потому прошу и надѣюсь. что вы не поведете дѣла дальше, но какъ порядочный человѣкъ, предоставите ее мнѣ. Я готовъ...
   Но тутъ опять что-то стало поперегъ горла учителя, и фраза осталась неоконченной.
   Человѣкъ въ лоснящейся шляпѣ понялъ по своему молчаніе учителя, и поднявъ голову съ грубымъ хохотомъ, сказалъ громко:
   -- Хочется оставить лакомый кусочекъ про себя? Нѣтъ, молодой человѣкъ... не удастся!
   Оскорбленіе было больше въ тонѣ, чѣмъ въ словахъ, больше во взглядѣ, чѣмъ въ тонѣ, и всего больше въ инстинктахъ этого господина. Лучшая реторика съ такими животными -- кулакъ. Учитель почувствовалъ это; долго сдерживаемое нервное напряженіе нашло себѣ исходъ,-- и онъ ударилъ негодяя прямо въ его усмѣхавшуюся физіономію. Ударъ отправилъ шляпу въ одну сторону, кій въ другую и разорвалъ перчатку на рукѣ учителя. Онъ разсѣкъ уголъ рта нахала и испортилъ на нѣкоторое время своеобразную форму его бороды.
   Затѣмъ поднялись крики, проклятія, топотъ множества ногъ. Потомъ вдругъ толпа раздалась и быстро послѣдовали одинъ за другимъ два рѣзкіе, отрывистые выстрѣла. Затѣмъ толпа сомкнулась вокругъ его противника, и учитель остался одинъ. Ему помнилось, впослѣдствіи, что онъ снялъ лѣвой рукой затлѣвшійся лоскутъ съ праваго рукава. Кто-то держалъ его правую руку. Онъ поглядѣлъ на нее и увидѣлъ кровь; кромѣ того увидѣлъ, что его пальцы судорожно сжимали рукоятку блестящаго ножа. Онъ никакъ не могъ вспомнить, откуда взялся этотъ ножъ.
   Человѣкъ, державшій его за руку, былъ Морферъ. Онъ велъ учителя къ двери, но учитель упирался и силился выговорить запекшимися губами: "Млиссъ!"
   -- Понимаю, другъ, понимаю!-- шепталъ ему мистеръ Морферъ.-- Она дома!
   И они вышли вмѣстѣ на улицу. Дорогой мистеръ Морферъ разсказалъ, что Млиссъ прибѣжала домой нѣсколько минутъ тому назадъ и, вызвавъ его, сказала, что кто-то хочетъ убить учителя въ Аркадѣ.
   Желая остаться одинъ, учитель обѣщалъ мистеру Морферу не искать встрѣчи съ агентомъ въ эту ночь и простился съ нимъ, повернувъ на тропинку къ школѣ. Онъ удивился, увидѣвъ дверь отворенной,-- и еще больше удивился, найдя въ комнатѣ Млиссъ.
   Учитель, какъ я говорилъ выше, подобно всѣмъ чуткимъ организмамъ, былъ болѣзненно самолюбивъ. Грубый намекъ, брошенный противникомъ, все еще звучалъ въ сто ушахъ. Можетъ быть, не онъ одинъ такъ объясняетъ его привязанность къ дѣвочкѣ, привязанность нелѣпую, граничившую съ дои-кихотствомъ. Кромѣ того, развѣ она не добровольно отреклась отъ его авторитета и права его старой привязанности? И что всѣ говорятъ про нее? Отчего онъ одинъ не согласенъ со всѣми? Развѣ не пришлось теперь и ему въ душѣ согласиться съ справедливостью всего, что они предсказывали? И ради кого и чего онъ, въ трактирѣ, затѣялъ драку съ какимъ-то проходимцемъ, и рисковалъ жизнью? Для чего? Что онъ этимъ доказалъ? Ничего. Что скажутъ люди? Что скажутъ его друзья? Что скажетъ Макъ-Снэгли?
   И въ эти минуты недовольства и самообвиненія, меньше всего ему хотѣлось бы встрѣтить Млиссъ. Онъ однако вошелъ, но пройдя прямо къ своему письменному столу, сказалъ дѣвочкѣ холодно, коротко, не глядя на нее,-- что онъ занятъ и желаетъ остаться одинъ.
   Она встала. Онъ сѣлъ къ столу и закрылъ лицо руками. Когда онъ поднялъ голову, она все еще стояла передъ нимъ и смотрѣла ему въ лицо съ тревожнымъ выраженіемъ въ глазахъ.
   -- Вы убили его?-- спросила она.
   -- Нѣтъ.
   -- Вѣдь я для этого дала вамъ ножъ!-- проговорила быстро дѣвушка.
   -- Ножъ?-- спросилъ удивленно учитель.
   -- Да, я дала вамъ ножъ. Я была тамъ, подъ билліардомъ. Видѣла, какъ вы его ударили. Видѣла, какъ вы оба упали. Онъ выронилъ ножъ. Я подала его вамъ. Почему же вы его не убили?-- проговорила быстро Млиссъ, глядя на него во всѣ свои темные глаза и порывисто взмахнувъ красной рученкой.
   Учитель молчалъ и глядѣлъ на нее съ удивленіемъ.
   -- Да, -- продолжала Млиссъ.-- Еслибъ вы у меня спросили, я бы сама сказала вамъ, что рѣшилась уйдти съ актерами. А почему ухожу? Вы не хотѣли мнѣ сказать, что вы уходите. Я узнала. Я слышала, какъ вы говорили доктору. И я не хотѣла оставаться здѣсь одна, съ Морферами. Лучше умереть!
   И съ драматическимъ жестомъ, какъ нельзя болѣе подходившимъ къ ея внѣшности, къ ея характеру, она вытащила изъ-за пазухи пучекъ листьевъ и цвѣтовъ и проговорила, задыхаясь отъ волненія, съ тѣмъ страннымъ произношеніемъ, свойственнымъ дикой порѣ ея жизни, которое являлось всегда снова въ моменты сильнаго возбужденія.
   -- Вотъ, вотъ ядовитое растеніе, которое, вы говорили, можетъ убить. Я уйду съ актерами, или съѣмъ это и умру... Мнѣ все равно. Только здѣсь я не останусь. Я всѣхъ ихъ презираю. Они всѣ меня ненавидятъ. Развѣ вы... вы ушли бы отъ меня, еслибъ тоже не ненавидѣли меня?
   Страстная молодая грудь тяжело дышала, крупныя слезы дрожали на длинныхъ рѣсницахъ, но Млиссъ смахнула ихъ угломъ передника, какъ будто онѣ были надоѣдливыя осы.
   -- Если вы меня запрете въ темницу, -- говорила лихорадочно Млиссъ,-- чтобы я не ушла съ актерами,-- я... я убью себя. Вѣдь отецъ убилъ же себя?-- Почему же и мнѣ не убить себя?.. Вы говорили, что горсти этой травы довольно, чтобы убить, и я всегда носила ее съ собой... И она ударила себя въ грудь крѣпко стиснутымъ кулачкомъ.
   Учителю вспомнилось пустое мѣсто рядомъ съ могилой Смита. Онъ поднялъ глаза на страстную маленькую фигурку, стоявшую передъ нимъ. Схвативъ ея руки своими обѣими руками и глядя прямо въ ея честные глаза, онъ сказалъ:
   -- Лисси, хочешь пойти со мной!
   Дѣвочка бросилась ему на шею и крикнула радостно: "О, да!"
   -- Но только сегодня же -- сейчасъ!
   -- О, да, сейчасъ!
   И рука-объ-руку они пошли вдоль дороги,-- той самой узкой тропинкой, которая однажды привела ея усталыя ножки къ дверямъ учителя, и по которой она уже никогда не пойдетъ одна. Надъ ними ярко свѣтили звѣзды... Урокъ кончился, и двери школы "Красной Горы" закрылись за ними навсегда.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru