Lib.ru/Классика: Брусянин Василий Васильевич. Корабль мертвых

Корабль мертвыхъ.

Разсказъ.

По вечерамъ всѣ окна, выходившія къ морю, занавѣшивались толстой темной матеріей, и до утра въ обширной дачѣ тянулась пугливая, ночная жизнь, полная безпокойства и ожиданій чего-то необыкновеннаго и страшнаго. Всѣхъ томили неясныя предчувствія съ утра до вечера, а въ темныя ночи обитатели дачи засыпали въ тревогѣ, и страшныя сновидѣнія прерывали ихъ сонъ часто, часто.

Больше другихъ по вечерамъ треножилась восьмилѣтняя Аничка, пугливо переходила изъ комнаты въ комнату и слѣдила -- вездѣ ли зажжены лампы или свѣчи?

Въ тихихъ глазахъ ея горѣли огни лампъ и свѣчей и не сжигали страха, притаившагося гдѣ-то въ глубинѣ широко раскрытыхъ глазъ дѣвочки. А когда Аничка поворачивала личико къ темнымъ, широкимъ полотнищамъ плотной матеріи, которой занавѣшивались окна, отраженія свѣта потухали въ ея глазахъ, неясный страхъ выползалъ изъ глубины глазъ, и они становились матово-темными, и неподвижными, какъ была неподвижна и загадочна и темная ночь, скрытая за занавѣсками.

А ночь не была безмолвной и неподвижной: шумѣли въ саду березы, съ которыхъ давно уже. упалъ листъ, и томительно-протяжно и сдержанно, посвистывали хвои сосенъ и елей, а за рѣшеткой сада плескалось темное море.

Въ темныя ночи, гдѣ-то далеко въ морѣ вспыхивали огни, и по небу передвигались яркіе расширяющіяся полосы свѣта прожекторовъ. Всѣ знали, что это подвижные, ошаривающіе огни крѣпости и фортовъ, потонувшихъ въ сумракѣ моря. Яркіе снопы свѣта вспыхивали на небѣ и были похожи на длинные гигантскіе мечи, пронзающіе тьму неба, гладь моря и туманныя очертанія прибрежныхъ холмовъ.

Часто по ночамъ дѣвочка Аня, ея мама и дѣдушка Петръ выходили въ садъ, садились на скамейкѣ у террасы и смотрѣли, какъ скользятъ по небу золотые мечи.

И стояла обширная двухъ-этажная вилла на высокомъ берегу, и были завѣшаны окна ея нижняго этажа толстой матеріей, какъ будто никто и не жилъ въ этой темной виллѣ. Въ верхнемъ этажѣ жили только лѣтомъ, осенью плотно припирались двери и въ окнахъ не могли свѣтиться огни: въ комнатахъ обиталъ ночной сумракъ. И вотъ, какъ-то разъ, Аничка особенно ясно представила себѣ знакомыя комнаты верхняго этажа, и ее устрашилъ ихъ сумракъ, и она невольно, но громко выкрикнула:

-- Мамочка, а что же не зажгли лампы... тамъ... вверху!..

Глаза у мамочки тоже темные и большіе. Въ нихъ также отражаются огни лампъ и свѣчей и таится страхъ, но мамочка взрослая и умѣетъ бороться со страхомъ. У слыша возгласъ дочери, она притянула ее къ себѣ, обхвативъ рукою, поцѣловала ее въ волосы, и сказала:

-- Глупенькая... тамъ же никто не живешь...

-- Ахъ, да и вправду!-- воскликнула дѣвочка и законфузилась, а потомъ добавила:-- тамъ жили дядя Женя и тетя Соня...

-- Да, милая, тамъ жили они,-- подтвердила молодая женщина, и съ грустью посмотрѣла на лампу подъ гофрированнымъ абажуромъ изъ тонкой красной бумаги.

Аничка знала, что дядя Женя теперь на войнѣ, а тетя Соня уѣхала куда-то на югъ, къ роднымъ, и увезла съ собою дѣтей, мальчика и дѣвочку, которыхъ зовутъ Сережей и Любочкой. Знала, что дядя Женя родной братъ мамы, и такой же, какъ и она, высокій, и глаза у дяди Жени темные, и голосъ, какъ у мамы, только погрубѣе немного.

И вдругъ неожиданно Аничка спросила, и такъ серьезно прозвучалъ ея голосъ:

-- Мамочка, но, вѣдь, дядя Женя съ папой на войнѣ. Отчего же у тебя въ глазахъ печаль?..

-- Нѣтъ, милая, у меня печали,-- спохватилась молодая женщина и еще ближе притянула къ себѣ голову дѣвочки и опять поцѣловала волосы.

Но Аничка не слышала ея словъ.

-- ...Ты же сама говорила: папа у насъ храбрый... Папа у насъ... Ты же говорила, что дядѣ Женѣ нечего бояться...

-- Глупенькая ты, -- протянула мать, -- что-то еще хотѣла сказать дѣвочка, но поцѣлуй матери прикрылъ губы, и словно сказалъ: "молчи... молчи... Не напоминай о томъ, что дядя Женя и папа на войнѣ, не напоминай"...

Молодая женщина подняла руки кверху, провела ладонями по гладко причесаннымъ волосамъ, потомъ и по глазамъ провела и сказала:

-- Аничка, мы сегодня не играли въ четыре руки...

-- Не хочется, мамочка!-- отвѣчала дочь и посмотрѣла, на большой рояль, стоявшій въ переднемъ углу съ открытой клавіатурой.

Мама очень любитъ музыку, но за послѣдніе дни рѣдко садится за рояль. Съ чего же это теперь она вдругъ вспомнила о музыкѣ?

А молодая женщина просила дочку:

-- Ну, сыграемъ немножко!..

Дѣвочка отрицательно кивала головою и смотрѣла на обуглившіясся полѣнья въ каминѣ.

-- Сядемъ лучше къ камину,-- предложила дѣвочка, и за руку потянула мать въ уголъ комнаты.

Молодая женщина покорно пошла за дѣвочкой, опустилась на низенькій стулъ, а Аничка примостилась у нея на колѣняхъ, припала всѣмъ тѣломъ къ матери и горячей щекой прикоснулась къ щекѣ матери.

И такъ сидѣли онѣ у камина нѣсколько минутъ и молчали. Тикалъ маятникъ на каминныхъ часахъ.

Давно прогорѣли въ каминѣ полѣнья, легкимъ пепломъ прикрылись уголья.

-- Что дѣдушка дѣлаетъ?-- наконецъ, спросила дѣвочка.

-- Слышишь -- газетами шелеститъ... читаетъ...-- отозвалась молодая женщина, а сама не отводитъ грустныхъ глазъ отъ камина.

Дѣвочка повернула лицо влѣво и оглядѣла большую дверь въ угловую комнату. Когда былъ дома папа, эту комнату называли -- кабинетомъ папы, а теперь тамъ живетъ дѣдушка и угловую комнату всѣ называютъ кабинетомъ дѣдушки. Тамъ онъ и спитъ, тамъ и сидитъ большую часть дня и вечерами.

Дѣдушкѣ Анички 75 лѣтъ, онъ сѣденькій, но еще бодрый и такой тонкій и сухой: плечи узкія, грудь ввалилась, руки тонкія, длинныя и ноги длинныя, и дѣдушка прихрамываетъ на правую ногу.

Аничка знала, что дѣдушка ея, Петръ, тоже былъ когда-то военный. Давно это было, еще тогда, когда Анички и на свѣтѣ не было... Дѣдушка воевалъ съ турками. На войнѣ его ранили въ ногу, и вотъ онъ и хромаетъ.

Посмотрѣла дѣвочка на дверь въ кабинетъ дѣдушки и спросила:

-- Мамочка, всѣ мужчины должны воевать?

Мамочка о чемъ-то думала и не отвѣтила дочери.

-- Мамочка,-- продолжала Аничка, перемѣнивъ свой вопросъ:-- и дѣдушка воевалъ, и папа съ дядей Женей воюютъ, и дворника Савелія взяли у насъ воевать... всѣ мужчины всегда воюютъ?..

-- Да, милая...

И опять дочь и мать помолчали, глядя на уголья въ каминѣ. А уголья все больше и больше перегорали, гуще прикрывались пеленой золы и не такъ грѣли, какъ раньше.

Часы на каминѣ пробили: шестъ.

Шесть гулкихъ тягучихъ звуковъ медленно расплывались по комнатѣ и замолкли гдѣ-то -- не то въ кабинетѣ дѣдушки, не то въ столовой, не то въ комнатѣ налѣво, черезъ коридоръ, гдѣ спали матъ и дочь.

-- Шесть, -- тихо сказала дѣвочка: -- шесть часовъ вечера...

Смолкли -- и въ комнатѣ стало какъ-будто еще тише. Сидѣлъ дѣдушка Петръ въ своемъ кабинетѣ и шелестилъ газетами.

-- Мамочка, а отчего дядя Женя не пишетъ?.. Папа прислалъ уже три письма, а онѣ ни одного?..

Странно-порывисто зашевелилась на стулѣ молодая женщина, поспѣшно сдвинула съ колѣнъ дѣвочку, и голосомъ, въ которомъ послышалось неожиданное раздраженіе, выкрикнула:

-- Что это, Аничка, ты колѣни мнѣ отдавила!.. Ну, встань, сядь, что-ли, рядомъ!..

Она быстрымъ движеніемъ руки придвинула къ себѣ другой низенькій стулъ и добавила:

-- Сядь рядомъ, Аня!..

А дѣвочка съ недоумѣніемъ смотрѣла въ лицо матери и думала: "отчего мамочка разсердилась? Ужели и правду я тяжелая?"

Она сѣла рядомъ съ матерью, потянулась къ ней и сказала умоляющимъ голосомъ:

-- Ну, не сердись!.. Я думала, я не тяжелая и тебѣ не больно.

-- Да не сержусь я, Аня... не сержусь... что ты!-- выкрикнула молодая женщина, понизила тонъ голоса, наклонилась къ дѣвочкѣ, и заглянула ей въ глаза вдругъ повеселѣвшими глазами.

-- Не сержусь я... что ты... съ чего взяла?..

Аничка придвинула свой стулъ ближе къ стулу матери и опять припала головою къ рукѣ, матери, обвивавшей теперь тонкую талію дочери.

Онѣ опятъ помолчали, глядя на потухающіе уголья въ каминѣ.

-- Мамочка, отчего дядя Женя письма не прислалъ?..-- снова спросила дѣвочка.

Но матери не пришлось отвѣтитъ. Изъ кабинета, откуда слышался шелестъ газеты, донесся густой, съ легкой хрипотой, голосъ дѣдушки, который спросилъ:

-- Мери, а скоро у насъ чай?

Молодая женщина быстро поднялась, пряча отъ дѣвочки лицо, двинулась къ двери въ кабинетъ, потомъ остановилась на полпути, повернула лицо къ камину. Аничка тоже поднялась и двинулась за матерью.

-- Сейчасъ, папа, я пойду...

-- Но, вѣдь, можно же позвонить!-- дѣловито заявила Аничка.

-- Нѣтъ, я сама пойду, сама,-- почему-то заторопилась молодая женщина;-- Иди къ дѣдушкѣ, Аничка!..

-- Я съ тобой, мама... Я боюсь!..

-- Аничка, пойди ко мнѣ, моя крошка!-- послышался голосъ дѣдушки, ласковый и добрый.

Дѣвочка пошла въ кабинетъ дѣдушки, а мать вмѣсто того, чтобы повернуть направо по корридору къ людской и кухнѣ, вошла къ себѣ въ спальню и плотно притворила за собою дверь.

Аничка быстро вошла въ кабинетъ дѣдушки.

Дѣдушка сидѣлъ у письменнаго стола, въ глубокомъ мягкомъ креслѣ. На столѣ около него горѣла лампа съ низко опущеннымъ зеленымъ абажуромъ. Смятая газета лежала у дѣдушки на колѣняхъ, а халатъ его, съ красными отворотами у вороѣника, былъ раэстетутъ, и сѣдые волосы его головы были всклокочены, а борода и усы словно смяты.

Увидя внучку, дѣдушка отбросилъ въ сторону газетный листъ и протянулъ къ ней обѣ руки.

-- Ну, пойди ко мнѣ... пойди, мы съ тобой побесѣдуемъ.

Дѣдушка усадилъ дѣвочку на колѣни, расправилъ смятую оборку ея темнаго шерстяного платья и поцѣловалъ въ голову.

-- Дѣдушка,-- шепотомъ начала дѣвочка.

-- Что, милая?-- въ томъ же тонѣ прошепталъ и дѣдушка.

Аничка быстро припала лицомъ къ уху дѣда и тѣмъ же шопотомъ спросила, какъ-то странно растягивая слова:

-- Дѣ-душ-ка, по-че-му дядя Женя письма не присла-а-алъ?

Какъ-то странно неожиданно вздрогнулъ дѣдушка, уронивъ голову на грудь, и лицо отвернулъ.

-- А?.. дѣдушка... почему дядя Женя письма не прислалъ?..-- теперь уже немного громче спросила дѣвочка, пытливо всматриваясь въ глаза дѣдушки.

-- Вѣрно гдѣ-нибудь въ походѣ, милая... бываетъ и письма пропадаютъ...

-- А папа же прислалъ три письма?

Въ гостиной послышались тихія шаги. Не доходя до двери въ кабинетъ стояла горничная Дуняша, въ темномъ платьѣ и въ свѣтломъ передникѣ.

-- Баринъ, чай готовъ... пожалуйте... Гдѣ-то барыня, не видно...

-- Ну, идемъ, Аничка, чай пить.

Дѣдушка, и внучка пошли въ столовую, рука объ руку, и такъ пытливо заглядывала дѣвочка въ глаза стараго дѣда.

-----

Старый садовникъ Маркелъ своими глупыми разсказами перепугалъ всѣхъ живущихъ въ виллѣ на берегу моря.

Какой-то старый финнъ разсказалъ ему, будто каждую ночь по волнамъ носится какой-то неизвѣстный корабль, весь черный корабль, а палуба его, всѣ каюты и трюмъ полны мертвецами.

Гдѣ-то далеко въ морѣ былъ бой, и вотъ однажды ночью приплылъ оттуда корабль. Большой, черный, съ темными трубами. Ни одного огня не видно на кораблѣ.

Рыбаки въ первый разъ увидѣли черный корабль далеко отъ берега. Шелъ онъ на всѣхъ парахъ и страшилъ своимъ быстрымъ ходомъ. Вышелъ корабль изъ тумана и помчался прямо на рыбачьи лодки. Испугались рыбаки, думали -- нѣмецкое судно несется на нихъ, и вотъ сейчасъ начнется пальба. Бросили рыбаки весла, распустили паруса и помчались къ берегу, а корабль несется за ними и за ними. Вотъ уже слышно, какъ вода плещется около носа, а на палубѣ и на мачтахъ людей не видно, и огни въ иллюминаторахъ не горятъ.

Никто не видѣлъ, что корабль полонъ мертвыми, но кто-то сказалъ это, а, можетъ быть, кто-то подумалъ такъ. А, быть можетъ, всѣ рыбаки разомъ подумали о томъ, что, навѣрное, корабль полонъ мертвецами, если не видно на немъ огней.

Старый финнъ Пекка, у котораго два сына рыбаки, разсказалъ о кораблѣ мертвыхъ садовнику съ барской дачи Маркелу, и тотъ пришелъ на кухню и разсказалъ уже о томъ, что самъ видѣлъ старый финнъ Пекка.

Съ широко раскрытыми страхомъ глазами выслушали бабы разсказъ глупаго старика, а горничная Дуняша пошла и барынѣ разсказала о всемъ, что разсказывалъ Маркелъ. Пошла на кухню барыня, а старый Маркелъ увѣрялъ ее:

-- Каждую ночь, барыня, его видитъ -- черный, черный!.. Огни не горятъ, никого на немъ не видно, а онъ идетъ полнымъ ходомъ и крутится по морю, то вправо, то влѣво, то прямо ударитъ, а то вдругъ кольцо большое сдѣлаетъ по морю и пропадетъ въ туманѣ, только его и видѣли! А на другую ночь опять плыветъ, опять кружится по морю.

-- Какія ты глупости разсказываешь!-- посмѣялась надъ старикомъ барыня.

А Маркелъ говорилъ:

-- Самъ старый Пекка видѣлъ, барыня, а онъ вѣрный человѣкъ, одной ногой въ гробу стоитъ и врать не станетъ.

Вернулась барыня въ столовую и разсказала дочери и отцу о черномъ кораблѣ, и закончила свой разсказъ:

-- Этакій, вѣдь, право, глупый народъ, распускаетъ басни!

-- Этакую, вѣдь, чушь выдумали!-- смѣясь, выкрикнулъ и дѣдушка, который страшно нелюбилъ такихъ разсказовъ.-- Я въ русско-турецкую войну два раза черезъ Черное море переплывалъ, а такихъ глупыхъ легендъ не слышалъ.

-- Стало быть, его и нѣтъ, чернаго корабля мертвыхъ?-- спросила дѣвочка.

-- Ну, разумѣется, Аня!-- поспѣшила замѣтить мама.

-- Конечно, мой другъ!-- строгимъ голосомъ вставилъ и дѣдушка.

Но глаза у Анички были широко раскрыты.

Всѣ они сидѣли за чайнымъ столомъ и пили чай съ вкусными сдобными булочками. Аничка сидѣла рядомъ съ мамой, а дѣдушка -- напротивъ. Аничкѣ налили жидкаго чаю со сливками. Поставила она блюдце съ чаемъ на край стола и сидѣла перегнувъ спину, положивъ руки на колѣни, а губами припала къ блюдцу такъ, что пряди густыхъ, темныхъ волосъ ея свѣсились изъ-за ушей и тоже упали на край стола.

Не отрывая губъ отъ краевъ теплаго блюдца, Аничка время отъ времени посматривала на темныя занавѣски. Несомнѣвалась она, что если ужъ дѣдушка, переплывшій черезъ Черное море два раза, не видѣлъ такихъ кораблей, то, стало быть, ихъ нѣтъ на свѣтѣ и не бываетъ. Ну, а вдругъ есть такіе корабли, и огней на нихъ не видно? Можетъ быть, и вправду есть такіе корабли, полные мертвыми?.. Почему-то занавѣшиваютъ же окна темной матеріей. Дѣдушка разъяснилъ, что дѣлаютъ это для того, чтобы непріятельскіе корабли не могли увидѣть освѣщенныхъ домовъ и не смогли бы стрѣлять по этимъ домамъ ночью. Когда дѣдушка разъяснилъ это Анѣ, она успокоилась, а передъ этимъ долго боялась комнатъ съ занавѣшенными окнами. Вотъ уже мѣсяцъ живутъ они такъ въ своей виллѣ и, какъ наступитъ вечеръ, то и занавѣшиваютъ окна. Но никто и не видѣлъ въ морѣ -- ни близко, ни далеко,-- никакихъ непріятельскихъ кораблей: чего же бояться?

Но вотъ Маркелъ откуда-то принесъ страшный разсказъ о черномъ кораблѣ, и новое сомнѣніе смутило душу дѣвочки. А Маркела она знаетъ и любитъ, такой онъ добрый старикъ и бѣлый весь: волосы на головѣ сѣдые, и усы, и борода -- сѣдые, и даже, рѣсницы на глазахъ бѣлыя. Любитъ Маркелъ бѣлые цвѣты и много развелъ въ саду бѣлыхъ розъ и хризантемъ и еще какихъ-то цвѣтовъ, много, много. И Аничка любитъ бѣлые цвѣты, и кажется ей, что если и Маркелъ любитъ бѣлые цвѣты, какъ и она, то онъ всегда говоритъ правду. Аничка любитъ бѣлые цвѣты и никогда не лжетъ -- ни мамѣ, ни папѣ, ни дядѣ женѣ съ тетей Соней, ни дѣточкамъ ихъ -- Сережѣ и Любочкѣ. А если такъ, то и Маркелъ никогда не солжетъ.

-- Дѣдушка, а почему же не можетъ быть корабля мертвыхъ, если ты самъ же говорилъ, на войнѣ, все людей убиваютъ?

Долго не рѣшалась Аничка задать этотъ вопросъ, потому что въ этотъ вечеръ у дѣдушки было строгое лицо, а глаза печальные. Но вотъ она рѣшилась и спросила.

-- Аничка, будь умной, мой другъ! Не вѣрь тому, что тамъ говорятъ на кухнѣ.

Говорилъ такъ старикъ, но не вѣрилъ въ убѣдительность своихъ словъ: слишкомъ уже много было страха въ глазахъ внучки, и слишкомъ часто она озиралась, и все посматривала на занавѣшенныя окна.

Вскорѣ дѣдушка ушелъ къ себѣ въ кабинетъ, и двери притворилъ плотно.

Мама Анички вызвала звонкомъ горничную въ столовую, приказала убрать со стола и встала. Поднялась за нею и дѣвочка и вцѣпилась въ руку матери.

-- Мамочка, боюсь!-- прошептала она.

-- Чего ты боишься, милая?

-- Боюсь корабля...

-- Глупенькая, нѣтъ такого... не бываетъ!.. Ну, пойдемъ рядомъ...

Мать обняла дѣвочку, и онѣ вышли изъ столовой, прошли въ гостиную, гдѣ теперь темнымъ пятномъ выдѣлялся каминъ съ потухшими, потемнѣвшими угольями. И это темное пятно показалось Аничкѣ страшнымъ. Недавно свѣтъ шелъ отъ камина и дышалѣ онъ тепломъ, а теперь былъ темный и вѣяло отъ него холодомъ, и еще чѣмъ-то, что страшило.

-- Мамочка, я боюсь...-- повторяла дѣвочка.

-- Господи Боже мой!-- съ тоской въ голосѣ воскликнула молодая женщина:-- если бы я знала, я не разсказала бы тебѣ объ этомъ... Нельзя же вѣрить въ глупые разсказы... Ну, пойдемъ въ спальню...

Онѣ прошли въ спальню.

Въ этотъ вечеръ Аничка не отходила отъ матери. Когда сѣли за. ужинъ, она не заняла обычнаго мѣста, а близко придвинула свой стулъ къ стулу матери, ѣла плохо, была разсѣяна и часто смотрѣла на темныя занавѣски на окнахъ: тамъ, во тьмѣ ночи, плаваетъ этотъ страшный корабль. И огней на немъ не видно, и людей живыхъ -- ни одного.

Дѣдушка никогда не ужиналъ, не выходилъ къ столу, и Аничкѣ съ мамой вдвоемъ приходилось ужинать въ обширной и полутемной столовой. И это еще больше страшило дѣвочку.

Когда мама помогала Аничкѣ раздѣться, дѣвочка была молчалива и грустна. Ей казалось, что въ эту ночь что-то должно случиться: подплыветъ къ ихъ виллѣ темный корабль... а что будетъ дальше? не знала дѣвочка,-- не знала, и мыслью уносилась во что-то невѣдомое, темное...

-- Мамочка, не отходи отъ меня, когда я засну,-- прошептала она.

-- Хорошо, милая, не уйду... ложись, ложись...

-- А Богу помолиться надо!-- прошептала дѣвочка...

Встала она на колѣни въ своей бѣлой кроваткѣ, съ бѣлымъ одѣяломъ,-- встала въ бѣлой рубашечкѣ, а въ темныхъ глазахъ былъ испугъ.

Стояла темноголовая дѣвочка вся въ бѣломъ и молилась:

-- Спаси, Господи, папу, маму, дѣдушку... Господи, спаси Господи, дядю Женю, чтобы здоровъ онъ былъ, что бы его не убили... Спаси папу, чтобы его не убили...

"Зачѣмъ не сказали мы ей правды, -- думала молодая женщина, -- зачѣмъ не сказали"...

Вотъ кончила она молитву и быстро юркнула подъ бѣлое одѣяло. Пока молилась, прозябла и теперь отогрѣвалась подъ одѣяломъ.

-- Спи, спи, Аничка... я посижу тутъ...

Крѣпко вцѣпилась дѣвочка пальчиками своими въ руку матери и глаза закрыла. А потомъ открыла и смотритъ -- тутъ ли мамочка?

-- Спи... спи...

Дѣвочка снова закрыла глаза и тихо дышала, и крѣпко сжимала пальцы матери.

Мама сидѣла у кровати, припавъ локтемъ на край дѣтской подушки, дышала тихо, сдержанно и о чемъ-то думала... Затихла дѣвочка, заснула и тихо дышетъ...

Но вотъ Аничка вздрогнула, раскрыла глаза и крикнула:

-- Мамочка, видѣла я сонъ страшный!..

-- Аня, милая... спи... спи...

-- Страшный сонъ, мамочка!..

-- Какой, дѣтка? Разскажи, и тебѣ не будетъ страшно...

Вцѣпившись въ руку матери, дѣвочка бормотала:

-- Страшный сонъ... будто...

Она обвела глазами комнату и прошептала:

-- Не могу разсказать...

Закрыла Аничка глаза, медленно опустила головку на подушку и скоро заснула.

И снилось ей море, темное, волнующееся. Тучи висѣли надъ моремъ. Откуда-то издалека, изъ тьмы, вставали лучи свѣта, расширяясь, бросались на темное небо, то удлиннялись, то укорачивались, бросались вправо, быстро перебѣгали влѣво, и опять удлиннялись и укорачивались...

Не разъ видѣла Аничка по вечерамъ, какъ прожекторы освѣщали и небо, и море, и берега. Тогда это была правда жизни: мама съ дѣдушкой и она стояли въ саду у террасы и смотрѣли на свѣтъ прожекторовъ.

А вотъ и этотъ страшный корабль плыветъ по морю: темный, безъ огней. И этотъ корабль -- правда, потому что Маркелъ разсказалъ о немъ, а Маркелъ никогда не лжетъ.

Несется по волнамъ черный корабль, и такъ страшно Аничкѣ. Хочетъ она вскрикнуть и не можетъ. Хочетъ убѣжать -- и ни съ мѣста. И какъ-то странно стоитъ она -- не то на волнахъ, не то на берегу, не то виситъ въ воздухѣ у самаго неба... Все равно, она не можетъ бѣжать и видитъ -- несется на нее черный корабль... А вотъ, какъ странно, и страхъ прошелъ. И уже бѣлый корабль несется: палубы бѣлыя, трубы бѣлыя. Вотъ и мамочка тутъ, и папа, и дядя Женя, и тетя Соня... всѣ, всѣ тутъ. А Маркелъ садовникъ все ходить по кораблю и что-то дѣлаетъ съ бѣлыми цвѣтами...

И видитъ Аничка -- несутся по морю два корабля -- черный и бѣлый... На черномъ кораблѣ нѣтъ огней, а бѣлый корабль весь въ огняхъ... Несутся по морю два корабля и пути ихъ разныя: никогда не встрѣтятся...

А ночь надъ моремъ темная. И море въ тревогѣ волнуется......

-----

Утро слѣдующаго дня было ясное и ведреное. Подувалъ теплый вѣтерокъ съ моря. Трепетали на березахъ пожелтѣвшіе, еще уцѣлѣвшіе листья и падали медленно-медленно.

Аничка съ мамой гуляли по пляжу у моря. Серебрилось море, медленно плыли надъ нимъ облака. Тихо попискивали въ саду синицы,-- осеннія птицы.

А къ вечеру небо потемнѣло. Потемнѣло и море... Наступили сумерки, и снова окна въ нижнемъ этажѣ виллы занавѣсили темными тяжелыми полотнищами. Опять начался вечеръ, такой же, какъ и вчера.

Какъ и вчера мама и Аничка сидѣли у камина и смотрѣли на перегорающіе уголья. А дѣдушка сидѣлъ у себя въ кабинетѣ и слышно было, какъ шелестѣли тамъ газетные листы.

Опять, какъ и вчера, каминные часы пробили: шесть, а минуту спустя дѣдушка спросилъ:

-- Мери, а скоро у насъ чай?

Опять, какъ и вчера, Аничка прибѣжала въ кабинетъ дѣдушки и усѣлась къ нему на колѣни.

-- Дѣдушка, разскажи мнѣ что-нибудь. Мама ушла бѣлье перебирать... Скучно у насъ, дѣдушка!..

-- Отчего же тебѣ скучно, моя милая?

Дѣвочка не отвѣтила, проводя указательнымъ пальцемъ правой руки по своимъ плотно сжатымъ розовымъ губкамъ.

-- Разскажи, дѣдушка, про войну...

-- Можетъ быть, лучше сказочку тебѣ разсказать, помнишь, ту, "стариковскую": какъ старикъ ходилъ добывать живую воду, а попалъ въ брюхо къ жабѣ.

-- Про войну; дѣдушка, разскажи, про турецкую: какъ сухариковъ у васъ не хватило, а вы и ну смѣяться...

-- Ахъ, это!-- вспомнилъ дѣдушка сказку-быль изъ своего прошлаго.-- Это точно было: сухарей не хватило, а батальонный и говоритъ: "Ну, ребята, чтобы скучно не было, давайте смѣшные разсказы разсказывать".-- Самъ же первый и разсказалъ смѣшное, а солдаты животики поджали.-- "Ну, творитъ, кто теперь первымъ за мной". Нашелся первый солдатикъ, разсказалъ смѣшное, за нимъ другой, третій... Хохотъ пошелъ по траншеямъ и о хлѣбѣ забыли. Такъ всю ночь подъ снѣжной пургой просидѣли и весело было... Ну, а какъ пришло утро -- ѣсть-то опять захотѣлось... Ха-ха-ха! Вотъ, вѣдь оно, брюхо-то, какое... А?..

А мама Анички стояла въ гостиной, недалеко отъ двери въ кабинетъ и съ грустью въ глазахъ смотрѣла на дѣдушку и внучку и слушала разсказъ о сухаряхъ и солдатскомъ смѣхѣ.

Помолчали дѣдушка и внучка немного, а потомъ Аничка и спросила:

-- А если у папы не хватитъ сухариковъ. Какъ быть?

-- Ну, теперь, другъ мой, война не похожа на нашу. Мы вонъ, шоколаду папѣ послали, печенья... А когда дѣдушка твой былъ молодъ, тогда люди по другому воевали.

Опять помолчали дѣдушка и внучка. И снова, какъ вчера, Аничка спросила, близко принавъ ртомъ къ уху дѣда:

-- Дѣдушка, отчего дядя Женя письма не прислалъ?

Услышала этотъ вопросъ молодая женщина и громкимъ голосомъ выкрикнула:

-- Папа, самоваръ поданъ!

-- Ага! Слышишь. Аничка, самоваръ поданъ.

-- Идемъ чай пить!.. Идемъ!..

Онъ взялъ дѣвочку подъ локти, самъ приподнялся и хотѣлъ было поднять и дѣвочку, но слабость когда-то раненой ноги сказалась, и дѣдушка, застонавъ, присѣлъ на край кресла.

-- О, да ты -- тяжелющая!.. Пойдемъ-ка лучше походнымъ маршемъ: разъ! два!-- выкрикнулъ онъ, поднимаясь.

Они оба встали рядкомъ, подняли лѣвыя ноги и дѣдушка скомандовалъ:

-- Прямо къ чайному столу: разъ! два!.. Лѣвой! лѣвой!..

Подъ звуки марша они дошли до середины гостиной и вдругъ дѣдушка закашлялся и засмѣялся разомъ. Неожиданно мотивъ стариннаго полкового марша напомнилъ ему о его походахъ, а потомъ мысль, словно птица, сдѣлала кругъ и вернулась къ сыну Женѣ. Вспомнилъ онъ, какъ провожалъ его на Варшавскій вокзалъ и съ грустью подумалъ, что теперь уже никогда не встрѣтитъ его.

Старикъ остановился посреди комнаты, кашлялъ и смѣялся и старался скрыть отъ дѣвочки навернувшіяся слезы.

-- Папа! Папа., что съ тобой?-- съ безпокойствомъ бросилась къ нему молодая женщина.

-- Ну, Аничка... Впередъ, къ столу! Приступомъ его возьмемъ! Все поѣдимъ, все выпьемъ!..

Когда всѣ они усѣлись за столъ, Аничка долго не могла успокоиться, все смѣялась. Звякала она чайной ложкой по краю дѣдушкина стакана въ старинномъ серебряномъ подстаканникѣ и напѣвала... Потомъ она принялась звякать по своей и маминой чашкамъ, и по чайнику позвякала и по сахарницѣ...

Потомъ она быстро сорвалась съ мѣста, умчалась въ кабинетъ дѣдушки, и быстро же вернулась въ столовую съ клочкомъ бумаги.

-- Ш-ш-ш!..-- поднявъ палецъ зашипѣла она.-- Дядя Женя письмо съ войны прислалъ... Милый папочка и милая. Марусенька... я давно не писалъ вамъ, некогда было, все воевали, а теперь... а теперь... Шоколадъ я вашъ получилъ и печенье... милый папа...

-- Ну, что же, дѣдушка, ты молчишь?

Молчалъ дѣдушка, пряча лицо отъ внучки.

-- Ну, мама же!.. Что же ты молчишь?..

Въ гостиной на каминѣ часы начали отбивать гулкіе и тягучіе удары. И поплыли звуки по комнатамъ, замирая и затихая и вновь зарождаясь.

Семь разъ родились звуки въ каминныхъ часахъ и семь разъ умерли, расплываясь и затихая навсегда.

И стало вдругъ тихо и жутко въ дальнихъ комнатахъ виллы на берегу моря. Аничка со страхомъ въ глазахъ смотрѣла то на маму, то на дѣдушку. Вдругъ она подбѣжала къ матери и крикнула:

-- Мамочка, не гляди въ окно!.. Мама не гляди! Не гляди! Не надо!

Глядѣла мама Анички на темную ночь, на темное море, и казалось ей -- плыветъ по морю въ туманѣ корабль... огней не видно...

А ночь надъ моремъ темная... А море въ тревогѣ волнуется...

В. Брусянинъ.

"Современникъ", кн.XII, 1914

Оставить комментарий Брусянин Василий Васильевич (yes@lib.ru) Год: 1914 Обновлено: 17/03/2020. 32k. Статистика. Рассказ: Проза Другие рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:

Брусянин Василий Васильевич Корабль мертвых

Корабль мертвыхъ.

Брусянин Василий Васильевич
Корабль мертвых