Lib.ru/Классика: Булгаков Федор Ильич. Из общественной и литературной хроники Запада

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Журналистика ведетъ во всему.-- Баронеты и рыцари пера въ Англіи.-- Журналистъ Брюнетьеръ -- членъ французской академіи.-- Его система критики.-- Законъ эволюціи въ примѣненіи въ французской критикѣ.-- Реакція противъ научной критики.-- Различное пониманіе критики.-- Миссія критики по Брюнетьеру.-- Искусство -- одна изъ формъ религіи.-- По поводу памятника Теофрасту Ренодо.-- Его филантропическая дѣятельность.-- Первая французская газета.-- Первый журналистъ -- благодѣтель человѣчества.-- Вѣна, какъ мѣсторожденіе журналистики.-- Назначеніе и власть газеты.-- Безъ прессы жить невозможно.-- Первые начатки журналистики.-- Страсть къ новостямъ въ XVI и XVII вв.-- Наемные репортеры прошлаго.-- Рукописныя газеты.-- Печатные бюллетени.-- Первыя ежедневныя газеты.-- Статистика журналистики на земномъ шарѣ.-- О выборѣ лучшихъ книгъ.-- Составленіе идеальной библіотеки по плебисциту публики.-- Результаты голосованія "Revue bleue" о 25 лучшихъ книгахъ.-- Жюль Леметръ о предпочтительности тѣхъ или другихъ книгъ.-- Золотыя мечты сливокъ человѣчества объ идеальномъ человѣкѣ.-- Пессимизмъ Модели и оптимизмъ Мантегаццы.-- Повальное пародированіе изреченія "здоровый духъ въ здоровомъ человѣкѣ".-- Необходимость великодушія для идеальнаго человѣчества.-- Ребячества знаменитостей въ сужденіяхъ о людскомъ совершенствѣ.-- Романическая исторія преступника Рустана и его самоубійство.

Вильмесанъ, основатель "Figaro", сказалъ нѣкогда, что "журналистика ведетъ ко всему, лишь бы уйти изъ нея". Теперь это подтверждается тѣми почестями и отличіями, какими офиціально жалуются журналисты въ Европѣ. Въ Англіи, напр., журналистика ведетъ въ очень многому, уходишь ли изъ нея или остаешься въ ея рядахъ. Въ нынѣшнемъ Гладстоновскомъ кабинетѣ есть такой членъ, который прямо изъ-за письменнаго стола журналиста попалъ въ министры. Это статсъсевретарь по ирландскимъ дѣламъ Джонъ Морлей. Изъ тѣхъ же, которые не пожелали бросить журналистику, многіе въ Англіи повышены на поприщѣ общественныхъ ранговъ. Еще надняхъ, по случаю тезоименитства королевы, нѣсколько журналистовъ сдѣланы баронетами и рыцарями (knights). Титулъ баронета наслѣдственный. Поэтому онъ пригоденъ только людямъ болѣе состоятельнымъ. Необладающіе достаткомъ получаютъ титулъ рыцарей, который не переходитъ въ потомство, хотя онъ древнѣйшій изъ всѣхъ англійскихъ дворянскихъ титуловъ, ибо санъ Альфредъ Великій возводилъ своего сына въ рыцари, какъ и теперь это дѣлается: королева фактически ударяетъ мечемъ жалуемаго ею достоинствомъ рыцаря. Но въ обыденномъ употребленіи между баронетами и рыцарями нѣтъ различія: тѣ и другіе одинаково именуются "пэрами", а жены ихъ "лэди".

* * *

Во Франціи журналисты допускаются даже къ "безсмертію", т. е. попадаютъ въ члены французской академіи, что считается тамъ наивысшимъ литературнымъ отличіемъ. Недавно такой чести удостоился журналистъ Брюнетьеръ -- критикъ "Reme des deux mondes". Этотъ 44-лѣтній критикъ успѣлъ уже выработать свою систему анализированія литературныхъ произведеній, которая состоитъ въ примѣненіи Спенсеровой теоріи эволюціи въ исторіи литературы, о чемъ даетъ полное понятіе его собраніе лекцій въ "École normale" въ сборникѣ подъ заглавіемъ "L'évolution des genres littéraires". Правда, критика есть скорѣе искусство, чѣмъ какая либо особая наука. Всякая наука берется предсказывать. Астрономъ, напр., умѣетъ напередъ разсчитать, какія перемѣны должны произойти въ свѣтилахъ небесныхъ, а критикъ не можетъ извлечь изъ состоянія прошлаго и настоящаго литературы ни малѣйшихъ догадокъ насчетъ будущихъ перемѣнъ вкуса. Но, съ другой стороны, историкъ искусства устанавливаетъ общій законъ эволюціи, который можно прослѣдить, положимъ, въ исторіи музыки отъ народной пѣсни до Вагнеровской оперы, или въ исторіи романа, отъ восточнаго баснословія до крайняго разнообразія современныхъ романовъ, иногда такъ вѣрно отражающихъ многосторонніе горизонты жизни.

Тѣмъ легче наблюдаешь эти послѣдовательныя превращенія, когда изучаешь каждый въ отдѣльности родъ литературы и прослѣживаешь его особое развитіе. Брюнетьеръ не только намѣтилъ себѣ методъ, но и показалъ его примѣненіе въ своихъ публичныхъ бесѣдахъ объ "Эволюціи французскаго театра", въ своихъ чтеніяхъ объ "Эволюціи лирической поэзіи въ XIX вѣкѣ". Рядъ статей его на эту тему напечатанъ въ послѣднихъ NoNo "Revue bleue". Этотъ методъ требуетъ сравнительнаго изученія литературъ.

Исторія французской критики показываетъ, что и къ ней приложимъ тотъ же законъ эволюціи. У Монтэня и Байля критика остается еще неопредѣленной, кидающейся въ эрудицію, біографіи писателей и въ анекдотичность. Ла-Гарпъ судитъ о всемъ по классическимъ теоріямъ объ абсолютно прекрасномъ. Поле французской критики расширяется лишь отъ знакомства съ иностранными литературами -- у г-жи де-Сталь, Шатобріана, Бильмана. Сентъ-Бёвъ заимствуетъ пріемы своей критики изъ естествознанія, возсоздаетъ личности въ мельчайшихъ подробностяхъ, опредѣляетъ отношенія между индивидуальностью творчества, произведеніемъ автора и окружающими его обстоятельствами. По Тану, все это замѣнилось "средой", а исторія литературы представляется однимъ изъ самыхъ важныхъ документовъ для познанія психологіи народа.

Нововведеніе Брюнетьера состоитъ въ томъ, что онъ изучаетъ въ литературномъ творчествѣ преимущественно вліяніе момента. Величайшій геній есть не только продуктъ своего народа и своего времени, какъ это утверждается по Тэновсвой теоріи "расы" и "среды"; онъ есть также продуктъ накопленной суммы мыслей и произведеній, ему предшествовавшихъ. Вліяніе предшествовавшаго творчества на любое поколѣніе писателей значительно. Они проявляютъ свою оригинальность, они нерѣдко ищутъ путей противоположныхъ тѣмъ, по какимъ шли съ успѣхомъ ихъ непосредственные предшественники; но это самое исканіе новаго опредѣляется творчествомъ предшественниковъ. "Въ каждый моментъ своей продолжительности,-- говоритъ Огюстъ Контъ,-- человѣчество складывается болѣе изъ мертвыхъ, чѣмъ изъ живыхъ". Мы какъ бы прикованы къ мысли о покойникахъ, также какъ мы -- узники темперамента, переданнаго намъ предками. Это вліяніе прошлаго -- по замѣчанію Бурдо,-- можно сравнить съ вліяніемъ наслѣдственности въ біологіи. Такимъ образомъ Брюнетьеръ примѣняетъ къ развитію литературныхъ произведеній теорію не только Спенсера, но и Дарвина. Измѣненія литературныхъ жанровъ, по его мнѣнію, совершаются подобно измѣненіямъ животныхъ видовъ, путемъ наслѣдственности, разнообразія, естественнаго подбора, борьбы за существованіе, долговѣчности болѣе приспособившагося въ жизни. Вотъ сколько дарвиновскихъ формулъ! Конечно, ихъ надо понимать только въ смыслѣ чисто метафорическомъ.

Кстати отмѣтить, что такое строгое примѣненіе научныхъ пріемовъ даже терминовъ въ литературнымъ произведеніямъ возбуждаетъ уже своего рода реакцію. Противъ пользованія научными методами внѣ области чистой науки горячо протестуетъ Анжеллье въ предисловіи въ пространному этюду о Робертѣ Бёрнсѣ. По мнѣнію Анжеллье, совершенно напрасно тратить трудъ на попытки объяснить таинственное бытіе генія. "Пора вернуть вещамъ ихъ обширную сложность, ихъ необъяснимую запутанность и ихъ кажущіяся противорѣчія. Другой французскій сторонникъ эстетической критики и ярый противникъ научной критики, Дрозъ, въ своей брошюрѣ "La Critique littéraire et la Science" готовъ даже воспретить самое употребленіе техническихъ терминовъ, которыхъ Лейбницъ совѣтовалъ избѣгать, какъ "ехиднъ или бѣшеныхъ собакъ". Дрозъ желалъ бы вычеркнуть изъ словаря честныхъ людей всякіе термины вплоть до слова "психологъ", и уже по этому примѣру можно судить о непримиримости этого эстетика. Короче сказать, такіе критики, какъ Анжеллье и Дрозъ, суетности сужденій предпочитаютъ способность чувствовать и любить. Съ произведеніями искусства случается тоже, что съ любовью: какъ скоро начинаешь ихъ сравнивать, такъ и превращается восхищеніе ими.

Вообще критика въ новѣйшія времена понимается весьма различно. Бурже анализируетъ впечатлѣніе, производимое даннымъ сочиненіемъ на его чувствительность. Фагэ въ мысляхъ писателя старается выдѣлить внутреннюю логику. Анатоль Франсъ передаетъ читателю о "приключеніяхъ своей души среди шедевровъ". Жюль Леметръ въ современныхъ пьесахъ отыскиваетъ отраженіе подвижнаго образа новѣйшаго измѣнчиваго общества. Для Вогюэ всякая книга служитъ поводомъ въ возвышеннымъ размышленіямъ.

Критика Брюнетьера вполнѣ гармонируетъ съ его призваніемъ. Онъ историкъ и діалектикъ, любитъ обобщенія и широкія перспективы. Онъ ратуетъ противъ индивидуализма и интеллектуальнаго эпикурейства. Онъ пытается доказать, что критика обязана судить. Подъ этимъ разумѣются не безапелляціонныя сужденія, а умѣнье, по замѣчанію Сентъ-Бёва, "находить относительное въ каждой вещи". Она обязана классифицировать произведенія не по правиламъ слишкомъ узкимъ, а какъ желалъ Тэнъ -- по ихъ благотворному характеру. Наконецъ, Брюнетьеръ, увлекаясь исторіей, составилъ себѣ весьма высокое понятіе о важности изученія французской литературы. Миссія историка и критика, по его мнѣнію, заключается въ безпрерывномъ охраненіи и возобновленіи "культа шедевровъ, которые суть общія сокровища расы, свидѣтельствующія, изъ вѣка въ вѣкъ, послѣдующимъ поколѣніямъ о древности, величіи и прочности отечества". Тогда какъ интересы, вѣрованія, идеи, раздѣляютъ людей другъ отъ друга, искусство связываетъ ихъ между собой. "По мѣрѣ того, какъ религіи, кажется, теряютъ почву, остается одно только искусство, чтобъ служить противовѣсомъ демократическимъ и утилитарнымъ тенденціямъ нашихъ современныхъ цивилизацій, чтобъ поддерживать между нами симпатію и нравственную возвышенность". Такимъ образомъ выходитъ, что искусство, вслѣдствіе эволюціи отдѣлившееся отъ религіи, въ свою очередь стремится, въ своихъ возвышеннѣйшихъ проявленіяхъ, сдѣлаться одной изъ формъ религіи.

* * *

Настоящимъ торжествомъ для журналистики явилось чествованіе памяти отца французской журналистики Теофраста Ренодо, которому въ Парижѣ только что открыта статуя. Этотъ первый журналистъ былъ человѣкъ весьма замѣчательный. Уроженецъ Луденя (1575 г.), онъ, по окончаніи медицинскаго факультета въ Монпелье, совершилъ поѣздки въ Италію, Голландію и, кажется, еще въ Англію. Затѣмъ онъ въ Парижѣ изучалъ химію. Въ столицѣ Франціи его поразила нищета, попадавшаяся ему на каждомъ шагу. Толпы нищихъ изъ бывшихъ солдатъ требовали милостыни съ оружіемъ въ рукахъ. Hôtel-Dieu, гдѣ дѣти умирали у грудей голодныхъ матерей, была переполнена больными, погибавшими отъ тифа. Тогда-то у Ренодо и зародилась мысль о необходимости избавить несчастныхъ отъ нищеты при помощи труда. Между тѣмъ Ренодо изъ Парижа переселился въ свой родной городъ. Тамъ онъ скоро пріобрѣлъ извѣстность, какъ врачъ, но не переставалъ работать надъ своимъ самообразованіемъ. Тамъ же близко узналъ его Ришелье, впослѣдствіи знаменитый кардиналъ -- государственный человѣкъ. Послѣ смерти Генриха IV Ренодо въ 1610 г. былъ приглашенъ ко двору. Уже въ 1611 г. ему дана была королевская грамота, предоставлявшая ему право примѣнять на дѣлѣ все, что онъ считалъ нужнымъ для блага бѣдняковъ, найденышей и больныхъ. Но на дѣлѣ филантропъ встрѣтилъ для себя большое препятствіе въ злой волѣ парижскаго полицейскаго префекта и потому снова вернулся на родину, гдѣ продолжалъ заниматься врачебной практикой.

Прошло 14 лѣтъ и только тогда онъ могъ осуществить свои благотворительныя идеи. Ришелье въ это время достигъ высшаго могущества и по одному его слову устранялись всякія препятствія филантропическимъ стремленіямъ своего протеже. Для избавленія себя отъ массы нищихъ французское правительство доселѣ не имѣло иного средства, помимо того, что скитальцевъ запирали въ особые дома, гдѣ заставляли ихъ исполнять тяжкія работы. Бѣдняки бунтовали, да притомъ не обрѣталось и денегъ на содержаніе подобныхъ заведеній. Такимъ образомъ нищіе опять получили себѣ полную свободу. Ренодо рѣшилъ открыть контору, въ которой всѣмъ несчастнымъ за три су, а совершеннымъ бѣднякамъ безплатно, давались бы указанія, гдѣ найти работу. Дѣло здѣсь пошло успѣшно. И Ренодо задумалъ начать изданіе газеты. Въ ней должны были печататься иностранныя извѣстія, королевскія распоряженія и трактаты, заключавшіеся съ иноземными государствами.

Кардиналъ Ришелье сразу понялъ, какое значеніе могла имѣть для него такая періодическая публикація при содѣйствіи лица, поддерживающаго его политику. 30-го мая 1631 г. Людовикъ XIII пожаловалъ Ренодо "привилегію на составленіе, печатаніе и продажу новостей, извѣстій и повѣствованій о томъ, что происходило и происходитъ внутри и внѣ королевства". Въ тотъ же день появился и первый нумеръ этой "Газеты" (Gazette). Газета Ренодо выходила еженедѣльно и состояла изъ 4-хъ страницъ. Въ 1632 г. Ренодо прибавилъ въ ней еще 4 страницы, подъ заглавіемъ "Новости". Нумеръ стоилъ одинъ су. Тутъ уже Ренодо не довольствовался исключительно сообщеніемъ однѣхъ новостей. Онъ велъ и полемику съ завистниками, нападавшими на его юное предпріятіе. "Gazette" въ политическомъ отношеніи находилась подъ непосредственнымъ вліяніемъ Ришелье и въ ней сотрудничалъ самъ Людовикъ XIII.

Успѣхъ Ренодо былъ блистательный. Это дало ему возможность учредить свои благотворительныя консультаціи для бѣдныхъ больныхъ ("Consultations charitables pour les pauvres malades"). Сперва по вторникамъ, а потомъ каждодневно, въ его бюро собирались 15 врачей, друзей Ренодо. къ нимъ являлись больные. Въ случаѣ сложности болѣзни врачи совѣщались и совмѣстно рѣшали вопросъ о леченіи. Присутствовавшіе аптекаря доставляли различныя лекарства. Были тутъ и хирурги на случай операцій. Изъ больныхъ тѣ, кто былъ съ достаткомъ, могли, по желанію, класть свою лепту въ поставленный тутъ же ящикъ. Это шло на покупку лекарствъ для бѣдныхъ. Изъ этихъ добровольныхъ даяній бѣдняки нерѣдко вмѣстѣ съ лекарствами получали и небольшія денежныя пособія. Ренодо изъ личныхъ доходовъ вкладывалъ въ это дѣло по 2.000 франковъ въ годъ. Врачи, сотрудники его, посѣщали бѣдныхъ и на дому, по назначенію Ренодо. Мало по малу парижскій медицинскій факультетъ проникся ненавистью къ смѣлому новатору. Ренодо стали называть обманщикомъ и предостерегали отъ его средствъ. На сторонѣ новатора былъ Людовикъ XIII и Ришелье, а парижскій факультетъ опирался на парламентъ. Борьба эта длилась долго и велась съ большимъ ожесточеніемъ. Послѣ смерти его обоихъ покровителей консультаціи пришлось закрыть. Но "Gazette" Ренодо осталась. Она уже настолько отвѣчала потребностямъ правительства, что прекратить ее не рѣшались, особливо наканунѣ фронды, и не дерзали поручить редактированіе ея кому либо другому, кромѣ Ренодо.

Впрочемъ, Ренодо былъ слишкомъ гордъ, чтобъ жаловаться на неблагодарность. Онъ и не думалъ мстить своимъ врагамъ. Онъ удалился въ уединеніе и занимался исключительно редакціей своей газеты, отклоняя отъ себя всякое новое приглашеніе ко двору. Разбитый параличемъ онъ редактировалъ свою газету еще за два дня до своей кончины. Онъ, который имѣлъ столько случаевъ обогатиться, умеръ бѣднякомъ.

И такъ первый журналистъ былъ благодѣтелемъ человѣчества и его услуги проявлялись въ различныхъ областяхъ. Контора справокъ о работахъ, ломбарды, безплатная врачебная помощь бѣднымъ и многія другія общеполезныя учрежденія обязаны ему своимъ происхожденіемъ. Потомство теперь заявило ему благодарность, и на цвѣточномъ рынкѣ въ Парижѣ, какъ разъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ нѣкогда находились его конторы, воздвигнутъ памятникъ, увѣковѣчившій имя великаго филантропа-журналиста XVII вѣка.

* * *

Однако, напрасно было-бы думать, что журналистика зародилась во Франціи. Честь этого изобрѣтенія давно уже оспаривалась семью городами -- Антверпеномъ, Страсбургомъ, Франкфуртомъ-на-Майнѣ, Фульдомъ, Гильдесгеймомъ, Эрфуртомъ и Штетиномъ. А теперь явилась еще новая претензія. Ценкеръ, издавшій "Beschichte der Wiener Journalistik" (два тома: первый -- до 1848 г., второй -- въ періодъ 1848 г.), доказываетъ, что въ данномъ случаѣ первенство принадлежитъ Вѣнѣ. Тамъ первая регулярная газета возникла въ 1615 или 1616 г., тогда какъ въ Фульдѣ такая газета явилась лишь въ 1618 г., въ Эрфуртѣ -- въ 1620 г., въ Антверпенѣ -- 1621 г., въ Англіи -- 1622 г., въ Голландіи -- 1626 г. Но Ценкеръ, какъ исторіографъ вполнѣ добросовѣстный, спѣшитъ прибавить, что эти первыя газеты далеко не имѣли того значенія, какое выпало на долю знаменитой еженедѣльной французской "Gazette", и что Австрія не имѣла своего Ренодо. Этотъ энергичный человѣкъ понималъ, что истинный журналистъ не удовольствуется опубликованіемъ извѣстій полезныхъ для коммерціи или занимательныхъ для любопытствующихъ. У него должны быть помыслы высшаго порядка и стремленіе сдѣлаться своего рода особой въ государствѣ, оказывать обществу и государству цѣнныя услуги своимъ вліяніемъ на общественное мнѣніе.

Какъ свидѣтельствуетъ Ценкеръ, уже въ свои младенческіе годы журналистика являлась цѣннымъ культурнымъ средствомъ, "создавая на обширныя дали духовную близость, умственное родство и отсюда духовное единство, которое безусловно необходимо для великихъ дѣяній". Этимъ замѣчаніемъ превосходно опредѣляется назначеніе газеты, ея великая власть. Кто изъ читающаго люда не дивился подчасъ, держа въ рукахъ нумеръ газеты, что вотъ въ ту самую минуту, когда онъ пробѣгалъ газетный листъ, дѣлали тоже тысячи другихъ читателей, интересуясь одними и тѣми-же мыслями или фактами? Назначеніе газеты -- создать "духовную близость" между тысячами людей, отдѣленныхъ другъ отъ друга значительнымъ разстояніемъ.

Власть эта признавалась самыми могущественными людьми. Наполеонъ I сильно скорбѣлъ о томъ, что онъ, который смирилъ всю Европу, ничего не могъ подѣлать противъ "Times'а". Признаніе этой силы сказывалось и въ томъ, что журналистику несчетное число разъ считали отвѣтственной за всякія напасти и бѣды. Въ новѣйшія времена этотъ клеветническій спортъ поубавился значительно. Развѣ только тупыя головы равныхъ утаптывателей мостовыхъ не перестаютъ позорить прессу. Каждый-же здравомыслящій человѣкъ считается теперь съ значеніемъ прессы и порицаетъ только ея уродовъ, какіе есть вездѣ, въ бюрократіи и въ парламентахъ. Остается несомнѣннымъ, что пресса сама по себѣ ни хороша, ни худа, но, какъ воздухъ и огонь, есть особый элементъ, который при извѣстныхъ обстоятельствахъ можетъ дѣйствовать разрушительно и безъ котораго, однако, жить невозможно.

* * *

Но какъ-же зародилась и развивалась эта бумажная власть? Зачатки журналистики, какъ въ Англіи, такъ и въ Голландіи, какъ въ Вѣнѣ, такъ и въ Парижѣ всюду были одинаковы. Повсюду она нарождалась изъ рукописныхъ новостей и изъ печатныхъ реляцій, появлявшихся по случаю какихъ-нибудь важныхъ событій и притомъ въ неопредѣленные сроки. Во всѣ времена и во всѣхъ странахъ человѣкъ былъ любопытенъ до нескромности и постоянно стремился къ тому, какъ-бы обмануть свою скуку. Но въ средніе вѣка не было почты; это римское изобрѣтеніе утратилось. Приходилось довольствоваться устными разсказами, переносившимися странствующими пѣвцами, представлявшими собою живыя газеты. Ихъ была масса въ Германіи. Какъ выражается Ценкеръ, отъ Рейна до Одера и отъ Балтійскаго моря до Дуная переходили они изъ селенія въ селеніе, повѣствуя передъ восхищенными и внимательными слушателями о томъ, сколькихъ противниковъ вышибъ изъ сѣдла такой-то рыцарь, какой пышный турниръ устроилъ такой-то герцогъ, сколько колдуній и евреевъ сожжено было недавно.

Но съ наступленіемъ новыхъ временъ, съ возобновленіемъ почты, съ изобрѣтеніемъ книгопечатанія, съ возрожденіемъ наукъ и искусствъ, съ развитіемъ торговыхъ сношеній, со времени великихъ путешествій, съ цѣлью изслѣдованій, со времени Реформаціи и вызванныхъ ею волненій во всей Европѣ -- область предметовъ, возбуждающихъ человѣческое любопытство, необычайно расширилась. Въ концѣ XVI вѣка и въ началѣ XVII в. страсть въ новостямъ дошла до маніи. Во всѣхъ Европейскихъ столицахъ существовали господа, которые ставили себѣ въ заслугу, если имъ удавалось пронюхать тайные помыслы государей, или въ точности разузнать цифру казны и арміи грансиньора. Изъ маніи страсть къ новостямъ превратилась въ прибыльное ремесло. Вельможи нанимали себѣ развѣдчиковъ (это тогдашніе репортеры), на обязанности которыхъ лежало сообщать имъ слухи дня, закоулочныя сплетни, назидательные или скандальные анекдоты, ходившіе по городу. Они держали такихъ развѣдчиковъ, какъ держали метръ д'отеля, кучера. Оплачивали ихъ по истинѣ скудно. Изъ приходо-расходной книги герцога Мазарини видно, что онъ платилъ Портайлю по 10 ливровъ въ мѣсяцъ "за новости, доставлявшіяся имъ еженедѣльно по приказанію монсиньора". Монсиньоръ, безъ сомнѣнія, получалъ ихъ въ изобиліи за свои деньги. Въ нѣкоторыхъ кружкахъ составлялись списки собранныхъ новостей. Съ этихъ списковъ снимались копіи, распространявшіяся во множествѣ экземпляровъ. Вскорѣ эта потаенная торговля была урегулирована. При каждомъ кружкѣ составилось свое редакціонное бюро, явились свои провинціальные корреспонденты и платные абоненты. Такимъ образомъ, отъ рукописныхъ новостей до газеты оставался всего одинъ шагъ. Груша назрѣла и на долю француза Ренодо достался лишь трудъ сорвать ее.

Рукописныя газеты, наполненныя сплетнями, злословіемъ, посвящали своихъ абонентовъ въ придворныя интриги, мелочные факты, въ закулисную сторону политики и заальковную жизнь. Интересовавшіеся подробностями великихъ событій находили ихъ въ печатныхъ отчетахъ, именовавшихся въ Германіи "Neue Zeitungen" и продолжавшихъ усиленно распространяться въ теченіе всего XVI вѣка. Важныя открытія, придворныя празднества, военныя приключенія, военныя событія, казни, процессы колдуновъ и колдуній, метеоры и кометы -- таковы были разнообразные сюжеты, трактовавшіеся въ прозѣ или въ стихахъ этими журналистами.

Если вѣрить Ценкеру, первые печатные отчеты появились въ Вѣнѣ, и это неудивительно. Вѣна, какъ императорская столица, была центромъ Европейской политики. Сюда съѣзжались государи и принцы, и задавали тутъ себѣ грнадіозныя празднества. Сверхъ того, здѣсь же раньше другихъ странъ явились представители по искусству книгопечатанія, пользовавшіеся большой извѣстностью, да и почта австрійская не уступала почтѣ наиболѣе передовыхъ странъ. Начиная съ XVI вѣка въ Вѣнѣ установилась отправка курьеровъ въ опредѣленные дни въ Грацъ, Линцъ и другіе города, асъ 1516 года заведены были регулярныя сношенія съ Брюсселемъ.

Самый старинный изъ сохранившихся такихъ отчетовъ относится къ 1488 году. Это бюллетень, предназначавшійся для успокоенія народа на счетъ здоровья эрцгерцога Максимиліана, находившагося тогда узникомъ въ Брюггѣ. Другой бюллетень 1493 года повѣствуетъ о погребеніи императора Фридриха III.

Впрочемъ, хроникеры интересовались не только императорами и государями, золочеными ихъ каретами или побѣдами и пораженіями Оттоманской Имперіи. Они разсказывали также о голодѣ, о появленіи косматыхъ и вѣщихъ небесныхъ свѣтилъ, о чудесномъ размноженіи ехиднъ и ящерицъ, о приключеніяхъ и преступленіяхъ, объ исторіи одной женщины, проданной мужемъ разбойникамъ, а также одной молодой служанки, продававшейся діаволу на шесть лѣтъ и которая въ одинъ прекрасный день исчезла въ облакѣ пыли на глазахъ изумленныхъ зрителей. Часто одинъ и тотъ же летучій листокъ заключалъ въ себѣ нѣсколько разсказовъ. Изъ него узнавали, наприм., что въ нѣкоторомъ Венгерскомъ городѣ одна женщина разрѣшилась ребенкомъ съ тремя головами, тремя руками и тремя ногами, а также, что турки принуждали христіанскихъ своихъ плѣнниковъ поклоняться кошкѣ, повѣшенной на крестѣ. Первоначально всякій имѣлъ право печатать бюллетени и разсказы. Впослѣдствіи это право стало привилегіей, монополіей, жаловавшейся извѣстнымъ издателямъ, представлявшимъ гарантіи правительству. Эти издатели вскорѣ рѣшили печатать свои бюллетени въ опредѣленные дни, когда отправлялась почта. Съ тѣхъ поръ въ Вѣнѣ явились печатныя періодическія газеты. Около 1620 года таковыхъ тамъ было три. Не мудрствуя лукаво, ихъ окрестили именемъ "Ordentlichen Post-zeitungen", "Ordinari Zeitungen", "Ordentlichen Zeitungen". Что же касается до рукописныхъ газетъ, то, несмотря на воздвигнутое на нихъ гоненіе, онѣ существовали еще очень долго, сохраняя за собою прелесть запретнаго плода. Написать можно многое, чего не напечатаютъ, а на контрабанду всегда большой спросъ.

Журналистика имѣла повсюду не только общія начала, но ту же самую исторію, одинаковую или почти одинаковую судьбу. Повсюду развивалась она постепенно, съ соблюденіемъ пропорціональной зависимости между спросомъ и предложеніемъ. Съ теченіемъ времени еженедѣльныя газеты стали появляться дважды въ недѣлю. Первая ежедневная газета появилась въ Лондонѣ 11-го марта 1702 года. Во Франціи первая ежедневная газета вышла въ 1777 году. Называлась она "Journal de Paris". О ней тогда же говорилось: "Ежедневная газета настолько привилась во вкусамъ французовъ и парижской жизни, что иначе не завтракали, какъ имѣя ее около чашки шоколада или кофе со сливками". Въ однѣхъ раньше, въ другихъ позже, но во всѣхъ странахъ явилась своя большая и малая пресса, свои юмористическія журналы, свои политическія, литературныя, богословскія, научныя вѣдомости, свои офиціальные органы. Счастливыя нововведенія весьма скоро находили подражателей изъ конца въ конецъ Европы.

* * *

Въ настоящее время періодическихъ изданій наземномъ шарѣ насчитывается болѣе 35.000, причемъ на Европу приходится до 20.000.

Въ Германіи выходитъ болѣе 5.500 періодическихъ изданій, въ томъ числѣ 800 ежедневныхъ. Изъ всей этой громадной массы, среди которой имѣются изданія религіозныя, педагогическія, научныя, по части путешествій, охоты, ремеслъ, наибольшаго вниманія, безъ сомнѣнія, заслуживаютъ научные и литературные сборники. Въ нихъ именно во всю ширь развертывается глубокій и философскій нѣмецкій умъ. На ихъ страницахъ нарождаются на свѣтъ Божій самыя необычайныя научныя и религіозныя идеи, самыя смѣлыя теоріи, самыя замысловатыя системы, равно какъ и самыя неожиданныя доктрины по всѣмъ отраслямъ человѣческихъ знаній. Въ каждомъ сколько-нибудь значительномъ нѣмецкомъ городѣ существуютъ газеты, пользующіяся большимъ распространеніемъ.

Затѣмъ слѣдуетъ Англія, въ которой 4.000 періодическихъ изданій, въ томъ числѣ 800 ежедневныхъ. Изъ нихъ "Telegraph" печатается въ 250.000 экземплярахъ, "Standard" -- 242.000; "Daily News" -- до 160.000; "Times" -- до ста тысячъ.

Во Франціи приблизительно столько-же повременныхъ изданій. Изъ нихъ 1.586 выходитъ въ Парижѣ и 2.506 -- въ провинціи. Еженедѣльныхъ 360.

Италія занимаетъ четвертое мѣсто. Тамъ 1.400 повременныхъ изданій: 200 печатается въ Римѣ, 140 -- въ Миланѣ, 120 -- въ Неаполѣ, 94 -- въ Туринѣ, 79 -- во Флоренціи. Еженедѣльныхъ насчитывается 160.

Въ Австро-Венгріи выходитъ 1.200 періодическихъ изданій, въ томъ числѣ 150 ежедневныхъ. Наиболѣе любопытное изъ изъ нихъ -- это "Acta comparationis litterarum umyersarum" -- вѣстникъ сравнительной литературы. Это изданіе имѣетъ сотрудниковъ всюду и всѣ языки міра здѣсь находятъ себѣ мѣсто.

Въ Испаніи около 850 періодическихъ изданій, изъ нихъ треть -- политическихъ. Въ большинствѣ случаевъ они не имѣютъ подписчиковъ, а распространяются отдѣльными номерами. Въ исторіи испанской прессы интересенъ тотъ фактъ, что разнощиками первыхъ ея образчиковъ были слѣпцы. Газеты, называвшіяся тогда "Relaciones",-- выходили въ неопредѣленные сроки и нерѣдко облекались въ форму романсовъ, распѣвавшихся и продававшихся этими слѣпцами по улицамъ.

Въ Россіи до 800 періодическихъ изданій, изъ которыхъ 200 выходятъ въ Петербургѣ и 75 въ Москвѣ.

Въ Греціи въ каждомъ пооадѣ имѣется одно или болѣе періодическихъ изданій. Въ однѣхъ Аѳинахъ 54 ежедн. газеты.

Въ Швейцаріи 450 періодическихъ изданій. Изъ нихъ нѣкоторыя пользуются большимъ значеніемъ. Любопытная подробность -- на всѣ эти изданія можно абонироваться, сразу заплативъ приблизительно около 3.000 франковъ.

Въ Бельгіи и Голландіи выходитъ приблизительно одинаковое количество періодическихъ изданій, а именно -- около 300 въ каждой странѣ.

Въ Швеціи, Норвегіи и Португаліи пресса не пользуется особымъ значеніемъ, хотя въ двухъ первыхъ странахъ она свободна.

Даже въ Турціи существуетъ журналистика. Въ одной столицѣ Оттоманской имперіи насчитывается около 50 періодическихъ изданій, на турецкомъ, французскомъ, англійскомъ, армянскомъ и греческомъ языкахъ.

Въ Азіи не менѣе 3.000 періодическихъ изданій, но большинство ихъ выходитъ въ Японіи и въ Англійской Индіи.

Изъ всѣхъ странъ свѣта только Африка, по части прессы, оказывается наиболѣе обездоленной. Тамъ имѣется не болѣе 200 періодическихъ изданій, въ томъ числѣ около 30 приходится на Египетъ. Остальныя издаются въ различныхъ африканскихъ колоніяхъ Европейцевъ.

Но за то Америка -- настоящее царство прессы и журналистики. Въ однихъ Соединенныхъ Штатахъ 12.500 изданій, въ томъ числѣ болѣе 1.000 ежедневныхъ. Первая американская газета вышла въ Бостонѣ въ 1704 году, подъ названіемъ "Boston News". До 1800 г. она пользовалась малымъ распространеніемъ. Въ то время тамъ было всего 200 періодическихъ изданій. Но съ начала XIX столѣтія пресса Соединенныхъ Штатовъ пошла впередъ быстрыми шагами. Дѣйствительно, въ 1840 году насчитывали уже 1.630 періодическихъ изданій, а въ 1860 г. число ихъ возросло до 4.000. Съ тѣхъ поръ цифра эта болѣе чѣмъ утроилась. Сверхъ того, въ Соединенныхъ Штатахъ существуетъ до 120 изданій, издаваемыхъ и редактируемыхъ неграми.

Въ Канадѣ имѣется до ста періодическихъ изданій, въ Аргентинской республикѣ -- 60.

Въ Австраліи насчитывается до 700, почти всѣ на англійскомъ языкѣ.

По языкамъ первое мѣсто занимаетъ англійскій, на немъ печатается 16.500 періодическихъ изданій. Затѣмъ слѣдуютъ нѣмецкій (7.800 изданій), французскій (6.850) и испанскій (1.600).

* * *

Иного рода средствомъ духовнаго общенія служатъ книги. Это наши лучшіе друзья, не покидающіе насъ въ дни несчастья и не стѣсняющіе при благополучіи. Но друзей подобаетъ выбирать не зря, и выборъ книгъ, особенно такихъ, которыя всегда доставляли бы собой пріятное общество,-- операція деликатная, которую приходится производить съ головой спокойной, мало по малу, по зрѣломъ размышленіи и сравненіи. Короче сказать, это не легкая вещь. Библіотека средняго уровня никогда не удовлетворитъ всѣхъ. Географу нужны книги географическія, врачу -- медицинскія, читатель-итальянецъ будетъ имѣть въ своей библіотекѣ итальянскія книги, которыя останутся невѣдомыми или, по меньшей мѣрѣ, мало интересными для читателя-англичанина, и наоборотъ. Въ данномъ случаѣ болѣе, чѣмъ гдѣ либо, личный вкусъ измѣнчивъ до безконечности. Есть люди, которые всегда, предпочтутъ "Донъ-Кихота" или "Тысячу и одну ночь" твореніямъ Маккіавели, Гиббона, Маколея. Но извѣстное число образованныхъ людей непремѣнно предпочтетъ "Донъ-Кихоту" Маколея. Для однихъ комедіи занимательнѣе романовъ, для другихъ путешествія интереснѣе сочиненій моралистовъ и философовъ.

Но при этомъ кажущемся разнообразіи есть нѣкоторое всѣмъ общее достояніе. Есть небольшое число образцовыхъ книгъ, которыя каждый долженъ знать и хорошо знать, любить и очень любить. Врачъ и археологъ, нѣмецъ и французъ, молодая женщина и старикъ, дипломатъ и военный, всѣ они найдутъ источникъ наслажденія или назидательности въ сочиненіяхъ Мольера и Шекспира, Гомера и Сервантеса, т. е. въ тѣхъ шедеврахъ, которые стоятъ выше всякой разнокалиберности людей и пригодны "среднему человѣку".

Такую-то идеальную библіотеку, основу всякой библіотеки, пытались составить не разъ, а въ послѣднее время въ Англіи, Италіи, Германіи и Франціи въ тѣхъ же видахъ было организовано своего рода голосованіе. Въ Англіи Джонъ Лебокъ пожелалъ, чтобъ публика назвала сто книгъ наилучшихъ, по ея мнѣнію. По примѣру англійскаго писателя, изложившаго результаты своихъ изысканій на этотъ счетъ въ книгѣ "The Pleasure of Life" (въ главѣ "The choice of Books"), одинъ берлинскій издатель напечаталъ брошюру съ мнѣніями разнихъ извѣстностей о "лучшихъ книгахъ всѣхъ временъ и литературъ" ("Die besten Bücher aller Zeiten und Literaturen"). Въ Италіи также издана любопытная книга "Fra I Libri", съ предисловіемъ проф. Тамбурини, Гвичіарди и Сарло въ ней собрали 214 мнѣній о пяти лучшихъ литературныхъ книгахъ, какія могли бы людямъ всегда доставлять удовольствіе или утѣшеніе даже при лишеніи ихъ сообщества съ другими людьми. Тутъ голоса поданы въ пользу 60 авторовъ иностран. ныхъ и 40 итальянскихъ, за французскихъ писателей -- 53, за нѣмецкихъ -- 41, за англійскихъ -- 35, за американскихъ и русскихъ -- по 12. Но преимущество все таки отдается авторамъ XIX столѣтія передъ писателями иныхъ временъ. Въ Парижѣ "Revue bleue" произвелъ голосованіе о 25 лучшихъ книгахъ и получилъ 764 списка такихъ книгъ. Самое большое число голосовъ досталось Виктору Гюго (616), послѣ идутъ:

Мольеръ (563), Шекспиръ (476), Расинъ (475), Лафонтенъ (426), Мюссе (426), Корнель (400), Гете (393), Вольтеръ (388), Паскаль (373), Ланартинъ (352), Гомеръ (346), Ветхій и Новый Завѣтъ (331), Монтэнь (300), Сервантесъ (288), Мишле (282), Бальзакъ (256), Дантъ (246), Ренанъ (246), Лабрюберъ (245), Флоберъ (240), Босюэтъ (239), Раблэ (237), Додэ (214), Виргилій (207), Зола (194), Руссо (190), Тэнъ (188), Подражаніе Христу (168), Пьеръ Лоти (168), Горацій (164), Тацитъ (147), Софоклъ (143), Сюлли Прюдонъ (136), Левъ Толстой (130), Ла-Рошфуко (130), Жоржъ-Зандъ (121), Александръ Дюма отецъ (111), Лукрецій (110), Дарвинъ (110), Шатобріанъ (108), Мопассанъ (106), Диккенсъ (105), Бомарше (105), Монтескье (105), Лесажъ (99), Эсхилъ (97), Бурже (95), Лабишъ (91), Альфредъ де-Винье (89).

* * *

По поводу всѣхъ этихъ литературныхъ голосованій остроумно высказался Жюль Леметръ, когда ему предложили назвать 20 книгъ, которыхъ хватило бы на духовное услажденіе жизни человѣка. Онъ составилъ такой списокъ: 1) Библія, 2) Гомеръ, 3) Эсхилъ, 4) Виргилій, 5) Тацитъ, 6) "Подражаніе Христу", 7) 1 томъ Шекспира, 8) Донъ-Кихотъ, 9) Раблэ, 10) Монтень, 11) 1 томъ Мольера, 12) 1 томъ Расина, 13) "Мысли" Паскаля, 14) "Этика" Спинозы, 15) "Contes" Вольтера, 16) 1 томъ стихотвореній Ламартина, 17) 1 томъ стихотвореній Виктора Гюго, 18) 1 томъ пьесъ Альфреда де-Мюссе, 19) 1 томъ Мишле и 20) 1 томъ Ренана. Но, перечитавъ этотъ списокъ, Леметръ замѣтилъ, что это не "искренній" списокъ. "Совершенно безотчетно,-- пишетъ онъ,-- я составилъ его не для себя только, но и для публики, и выразилъ здѣсь скорѣе условныя предпочтенія, нежели личныя симпатіи. А между тѣмъ вопросъ заключался въ выборѣ не 20-ти наилучше написанныхъ книгъ, а такихъ, съ которыми пріятно было бы провести остатокъ дней".

И дѣйствительно, положа руку на сердце, можно сказать, что вовсе не испытываешь желанія часто читать Библію, Гомера, Эсхила и т. п. Стало быть, первые 10 нумеровъ слѣдовало бы вычеркнуть и замѣнить ихъ такими книгами, которыя дѣйствительно читаешь и которыми поддерживается вся интеллектуальная и моральная сущность этого писателя. "Я бы,-- прибавляетъ Леметръ,-- помѣстилъ тутъ Сентъ-Бёва и Тэна, "Мысли" Марка Аврелія, немножко изъ Канта, изъ Шопенгауера, томъ Сюлли Прюдона, стихотворенія Гейне, романъ Бальзака "Madame Bovary" и "L'Education sentimentale" (Флобера), романъ Зола, романъ Додэ, нѣсколько разсказовъ Мопассана, "Le Crime d'Amour" Бурже, нѣсколько комедій Мельяка и Мариво. Но уже это составитъ около 20 томовъ. Поэтому приходится вычеркнуть изъ приведеннаго списка и вторую половину его, оставивъ развѣ Расина и Ренана. "Пожалуйста не примите меня за умъ, лишенный серьезности,-- спѣшитъ добавить остроумный критикъ.-- Невидимому я предпочитаю только современныхъ писателей, а въ дѣйствительности я берегу при себѣ и старыхъ писателей, потому что наши лучшія книги, самыя усладительныя и рѣдчайшія -- именно тѣ, которыя содержатъ и резюмируютъ всю человѣческую культуру, всю сумму ощущеній, чувствъ и мыслей, собранныхъ въ книгахъ со времени Гомера, и потому что книги современниковъ происходятъ отъ книгъ прошлаго и составляютъ ихъ наивысшій расцвѣтъ. По стоитъ ли ломать себѣ голову изъ-за 20 книгъ, которыя я предпочитаю сегодня? Буду ли я предпочитать ихъ и черезъ 20 лѣтъ? Впрочемъ, я и теперь предпочитаю гораздо болѣе 20 книгъ".

Вотъ какъ стѣснителенъ вопросъ о выборѣ книгъ идеальной библіотеки!

* * *

Впрочемъ, теперь мечтаютъ не только объ идеальной библіотекѣ, но и объ идеальномъ человѣкѣ. Два года тому газета "New-York Herald" циркулярно поставила вопросъ избраннымъ людямъ и знаменитостямъ всего свѣта: "какія наисущественнѣйшія качества могли-бы сдѣлать человѣка совершеннымъ?" Отвѣтъ на этотъ вопросъ долженъ былъ ограничиваться всего 250 словами.

Профессоръ Нью-Іоркскаго университета Уоллесъ Вудъ собралъ эти золотыя мечты сливокъ человѣчества объ идеальномъ человѣкѣ подъ заглавіемъ "Ideals of life. Human perfection. How to attain; а symposium on the coming man". Отсюда, стало быть, можно узнать не только объ идеалахъ жизни и о средствахъ достигнуть совершенства, но и о сущности весьма любопытнаго существа, о невѣдомомъ человѣкѣ будущаго.

Прежде всего надо сказать, что, за исключеніемъ американскихъ и англійскихъ, ученымъ другихъ странъ отведено въ этой книгѣ скромное мѣсто. Быть можетъ, ихъ напугали эти 250 словъ, поставленныя преградой плодовитому лиризму ихъ мечтаній. Или же, быть можетъ, причина этого кроется въ идеѣ этой самой ярмарки мечтаній, не особенно одобряемой европейцами. Какъ бы то ни было, книжка Вуда служитъ почти исключительнымъ пріютомъ для знаменитостей Америки и Англіи. Есть тамъ нѣсколько итальянцевъ и французовъ, да и тѣ приведены, по всей вѣроятности, лишь затѣмъ, чтобы ярче оттѣнить тонкія красоты мечтаній брата Іонафана и Джона Буля. Однако, посмотримъ, какъ мечтаютъ о людскомъ совершенствѣ представители сливокъ человѣчества.

Существенное условіе, чтобы сдѣлаться идеальнымъ человѣкомъ -- хорошее пищевареніе и больше ничего, такъ говоритъ благородный лордъ Рандольфъ Черчилль. И, словно предвидя всеобщій возгласъ негодованія, какое вызоветъ подобное завѣреніе, англійскій государственный человѣкъ прибавляетъ: "я иного и не знаю".

Д. Стэнгли Галль, почтенный ректоръ "Clark University", развиваетъ собственно ту-же мысль, только нѣсколько подробнѣе: хорошо ѣсть, хорошо пить, хорошо спать, а затѣмъ почаще брать ванну и побольше двигаться. Впрочемъ, онъ пополняетъ свою мысль, замѣчая, что, на ряду съ хорошимъ пищевареніемъ, намъ также необходима и религія, которая именно и поможетъ намъ обойтись безъ того, чего намъ недостаетъ, и перенести горести жизни, въ случаѣ онѣ насъ постигнутъ.

Копъ, профессоръ Пенсильванскаго университета, полагаетъ, что совершенный человѣкъ, идеальный человѣкъ долженъ будетъ вѣсить 160 фунтовъ и имѣть нервный темпераментъ. Что касается производительныхъ силъ, то онѣ должны достигнуть верха совершенства...

Но вотъ и мнѣнія философовъ и мыслителей.

У Модсли сорвалось признаніе жестокаго и безотраднаго пессимизма. Совершенный человѣкъ, идеальный человѣкъ самъ въ себѣ носитъ жгучее противорѣчіе. Хотѣлось бы представить его себѣ сильнымъ, какъ Геркулесъ, прекраснымъ, какъ Аполлонъ, и проворнымъ, какъ Меркурій. При этомъ упускается изъ виду, что каждое изъ названныхъ качествъ развивается въ ущербъ другимъ и что между ними существуетъ родъ несовмѣстимости. Тоже самое повторится въ моральной области, въ области идей. Созерцательный, философскій, глубокій умъ никогда не будетъ способенъ на отважныя предпріятія и всегда будетъ ниже своихъ современниковъ въ задачахъ, касающихся практической жизни. Тотъ, кому удастся изощрить свой артистическій, моральный умъ до безпредѣльности, неизбѣжно утратитъ свою возмужалость и кончитъ такой же чувствительностью, какая свойственна женщинамъ. Человѣкъ долженъ остаться несовершеннымъ, ибо, въ томъ видѣ, каковъ онъ теперь, онъ составляетъ часть соціальнаго организма, совершенство котораго составляется изъ всѣхъ человѣческихъ несовершенствъ.

Сэръ Джонъ Лебокъ ограничился по этому поводу приведеніемъ ряда общихъ мѣстъ. Требуется-де трезвая голова, теплое сердце, крѣпкое тѣло, здравый умъ. Вотъ и все, ни больше, ни меньше!

По мнѣнію Мантегацца, человѣчество, достойное названія идеальнаго, должно избавиться отъ болѣзней, страданій, войнъ, ненависти. Какія-же требованія предъявляются къ идеальному человѣку? Страдать исключительно ради ближняго своего, любить всего одну женщину, производить maximum труда, напрягая всѣ свои силы для своего счастья и для счастья своего ближняго. Онъ долженъ созерцать лишь прекрасное и высокое и умирать, убаюкиваемый сладкой надеждой, что сыновья его будутъ лучше его, а внуки еще лучше сыновей.

Но подобный оптимизмъ страннымъ образомъ перемѣшивается тутъ же съ преувеличеннымъ пессимизмомъ. Великій нью-іоркскій раввинъ Готтейль идетъ по стопамъ Модсли. По его мнѣнію, философія своимъ дуновеніемъ на человѣческую жизнь погасила въ немъ самое лучшее -- религіозную вѣру. Нравственность сбита съ пути и поставлена втупикъ. Что же такое идеальный человѣкъ? А идеальнымъ человѣкомъ былъ бы я самъ,-- лукаво замѣчаетъ великій раввинъ,-- если бы я исцѣлился отъ всѣхъ моихъ недостатковъ, я самъ былъ бы этимъ идеальнымъ человѣкомъ, еслибы могъ развить въ себѣ все доброе, вложенное въ меня. И религія этого идеальнаго человѣка, конечно, была бы моею, тѣмъ болѣе, что я не знаю лучшей... Впрочемъ, не сказалъ ли одинъ персидскій ученый: "Кто позналъ Бога, тотъ безмолвствуетъ", а Готтейль слѣдуетъ его примѣру, во всякомъ случаѣ, сказавъ больше, чѣмъ слѣдовало.

Ф. Г. Фарраръ, почтенный архидіаконъ, подъ видомъ утѣшенія, даетъ нѣсколько совѣтовъ насчетъ гигіеническаго и религіознаго строя жизни. Идеальнымъ будетъ тотъ человѣкъ, который будетъ умѣть сохранять крѣпкое здоровье, который съумѣетъ быть честнымъ и цѣломудреннымъ, мозги котораго будутъ представлять собой складъ знаній, а въ воображеніи будутъ носиться одни только прекрасные и чистые образы. Идеальнымъ будетъ, наконецъ, тотъ, совѣсть котораго всегда будетъ въ согласіи съ Богомъ и которому ни въ чемъ нельзя будетъ упрекнуть себя по отношенію къ своему ближнему.

Религіозная нотка, повидимому, преобладаетъ въ американскихъ заявленіяхъ. Всѣ эти пророки напускаютъ на себя важный видъ и увлекаются мистицизмомъ, достойнымъ избранниковъ неба.

Миссъ Вилльярдъ съ пафосомъ восклицаетъ: "Только Царствіе Божіе на землѣ можетъ ниспослать свыше всяческое благополучіе на родъ людской". Когда духъ Божій снова вселится въ наши тѣла, тогда люди обратятся въ ангеловъ, достойныхъ мечтаній... идеальной миссъ!

Приходится, однако, скромно признаться, что это великое собраніе ученыхъ и избранныхъ умовъ ничему насъ не научило. Самые возвышенные идеалы, какими они насъ угощаютъ, были гораздо опредѣленнѣе высказаны нѣсколько тысячелѣтій тому назадъ. Mens sana in corpore sana -- вотъ къ чему сводятся всѣ ихъ догадки и наставленія. И только у одного Гавелока Эллиса хватило духа открыто въ томъ признаться. Для него вся философія идеальнаго человѣка сводится въ здоровой душѣ въ здоровомъ тѣлѣ, а два десятка другихъ мыслителей ходятъ все вокругъ да около этого афоризма, силясь перевернуть его на новый ладъ.

* * *

Всѣ эти остроумные умы, повидимому, и не подозрѣваютъ, что гораздо легче превозносить величіе этого наставленія, нежели осуществить его на дѣлѣ. Здоровое тѣло не всегда достигается при самой образцовой волѣ съ нашей стороны. Подчасъ это лишь даръ, или, если вы предпочитаете,-- большое бремя, унаслѣдованное отъ другого поколѣнія. Притомъ же, мы получаемъ свое тѣло отъ предшествующихъ поколѣній; духъ нашъ точно также подвергается вліяніямъ прошлаго и настоящаго. Мы наслѣдуемъ болѣзненныя идеи и болѣзненные организмы, и принуждены принимать ихъ безъ права, даваемаго наслѣднику, платить только тѣ долги, которые не превышаютъ стоимости наслѣдства. А такъ какъ, согласно утвержденіямъ науки, мы наслѣдуемъ больше дурного, чѣмъ хорошаго, значитъ, болѣзни и всевозможныя слабости скопляются на нашей спинѣ, и будущія поколѣнія тщетно будутъ мечтать о здоровой душѣ въ здоровомъ тѣлѣ...

Однако, вернемся въ пророкамъ.

Джонъ Баскомъ, профессоръ философіи въ Массачусеттской коллегіи, полагаетъ, что идеалъ человѣка кроется въ согласованіи его умственныхъ способностей съ физическими его силами. Подобная гармонія должна отразиться на будущемъ обществѣ, которое будетъ состоять исключительно изъ людей, озабоченныхъ достиженіемъ этого идеала.

Знаменитый Стэнли утверждаетъ то-же самое, только онъ пускается при этомъ въ длинныя разглагольствованія. У совершеннаго человѣчества будутъ двѣ формы: моральная и физическая. Необходимо развивать элементы каждой изъ нихъ, т. е. съ одной стороны мужество, искренность, любовь къ правдѣ и т. п., а съ другой -- физическое здоровье. Его идеалъ человѣка сводится въ исчезновенію эгоистическихъ чувствъ.

Профессоръ докторъ Пепперъ въ восторженныхъ выраженіяхъ говоритъ, что слѣдуетъ внушить молодежи "сущность идеала", сладость жертвы и значеніе высокихъ принциповъ. Миссъ Споффортъ подпѣваетъ въ тонъ Стэнли и видитъ наше будущее въ исчезновеніи эгоизма. По мнѣнію миссъ Говардъ человѣчество достигнетъ совершенства въ великодушіи. Только бы оно не погубило себя имъ!

Очевидно, великодушіе серьезно угрожаетъ человѣчеству, и всѣ знатныя и благородныя миссъ Соединенныхъ Штатовъ и Великобританіи пророчатъ его послѣднему.

Среди этого потока женской сантиментальнасти приведемъ еще мнѣніе г-жи Клемансъ Ройе. Ея profession de foi представляетъ сплошной восторженный гимнъ въ честь человѣческаго разума. Идеальный человѣкъ -- это тотъ, который прежде всего ищетъ правды, воля котораго всегда будетъ согласна съ разумомъ, внушена и порождена наукой.

Замѣтка Шарля Бернара отличается большей игривостью. Онъ вѣритъ въ будущее и вполнѣ убѣжденъ, что человѣкъ будущаго будетъ меньше работать, веселѣе жить, натура его будетъ артистичнѣе, онъ будетъ менѣе мелочнымъ лавочникомъ и дѣльцомъ, чѣмъ въ настоящее время.

Въ заключеніе приведемъ замѣчаніе Жерома Аллена, директора педагогической школы въ Нью-Іоркѣ. Съ невозмутимой серьезностью объявляетъ онъ, что человѣкъ будущаго будетъ внушать мальчикамъ дѣлаться... мужчинами, а дѣвочкамъ становиться... женщинами.

Такимъ образомъ, всему предстоитъ обстоять вполнѣ благополучно. Родъ людской будетъ продолжать свое существованіе болѣе чѣмъ регулярно. Педагогія спасетъ его отъ пропасти, куда онъ стремится. Мальчики обратятся въ мужчинъ, а дѣвочки -- въ женщинъ! Да, въ сущности, не сводится-ли и философія всѣхъ этихъ остроумныхъ догадокъ къ утвержденію ученаго педагога? Бѣдняга! Онъ хотѣлъ блеснуть такой-же глубиной, какъ и другіе, а между тѣмъ, по волѣ случая, оказался безподобенъ и правдивъ.

Вотъ теперь, помимо своего желанія, онъ и попалъ въ критики, и принужденъ нѣсколькими шутовскими своими словами бичевать всѣ ребячества, которыя вылѣзаютъ изъ всѣхъ большихъ и малыхъ оконъ, какія открываются передъ нами на невѣдомое и отдаленное будущее...

* * *

Гдѣ Рустанъ? Куда исчезъ герой сенсаціоннаго преступленія, занимавшаго всю Европу? Этотъ вопросъ сталъ европейскимъ. Газеты подробно описывали наружность искомаго преступника, сообщали пикантныя подробности насчетъ его карьеры. Читатели посвящали этимъ описаніямъ больше вниманія, чѣмъ политическимъ извѣстіямъ газетъ. Дамы упивались разсказами о похожденіяхъ "героя" преступленій. Послѣдній представлялся имъ необыкновенно красивымъ и интереснымъ мужчиной.

То тамъ, то сямъ Рустанъ появлялся на нѣсколько часовъ. Агенты тайной полиціи охотились за нимъ съ трогательнымъ усердіемъ. Они могли составить цѣлый музей изъ сувенировъ о переѣздахъ неуловимаго. Но самъ онъ успѣвалъ скрываться отъ своихъ преслѣдователей. Разыскивались пріятели Рустана, чтобъ найти нити, по которымъ можно было прослѣдить за нимъ. Но у Рустана не было пріятелей.

У него была только единственная пріятельница.

Они встрѣтились другъ съ другомъ въ лучшіе дни на тѣхъ высотахъ или точнѣе на тѣхъ низменностяхъ жизненнаго пути, когда порокъ скрашивается драгоцѣнными туалетами, игрой шампанскаго и увядающими цвѣтами. Великодушный авантюристъ платилъ за любовь маленькой авантюристки. Онъ не чаялъ, что у Каролы есть сердце. Она сама того не подозрѣвала тогда. Въ ея глазахъ чувство могло только мѣшать ея профессіи. Если ей жертвовалось состояніе, утрата котораго равносильна была раззоренію всей семьи, она принимала это какъ должную дань красотѣ, т. е. ей, которая сама жертвовала собой, изучая будуарный коммунизмъ. Руководимая такими именно чувствами, не отталкивала она руку Рустана, пока эта рука продолжала еще черпать золото пригоршнями.

Затѣмъ явилось административное распоряженіе о задержаніи его. Рустанъ былъ бѣденъ, какъ и она. Интересенъ и презираемъ -- какъ и она. И вотъ тогда заговорило ея сердце, голоса котораго она не слыхала раньше. Отъ Рустана ей нечего было болѣе получать, не на что надѣяться. Онъ былъ изгнанъ изъ общества порядочныхъ людей такъ-же, какъ и она, его имя, подобно ея имени, было окружено ореоломъ позорной славы. И вотъ теперь она сознала, что предана ему тѣломъ и душой, что ей съ нимъ не разстаться.

У него ничего не оставалось кромѣ этой любви, которую онъ нѣкогда покупалъ и которая теперь, въ видѣ доброхотнаго дара, воплотила въ себѣ все лучшее въ его существованіи. Міръ представлялся ему полчищемъ враговъ-преслѣдователей, жизнь его -- травлей безъ передышки. Изъ всѣхъ людей онъ могъ довѣриться единственному существу, ненависти котораго ему нечего было опасаться. Такимъ образомъ, эта любовь, возникшая въ грязи, оказалась для изгнанника послѣдней опорой. За эту опору уцѣпился Рустанъ. Онъ готовъ былъ довѣриться, быть преданнымъ той женщинѣ, которая открыла ему свое сердце лишь въ дни бѣдъ. Отъ Каролы у него не было тайнъ. Ей онъ довѣрилъ свою судьбу. Несмотря на безпрестанныя увертки его отъ преслѣдователей, она всегда знала о новомъ избранномъ имъ убѣжищѣ. Словно объятый ковами какихъ-то таинственныхъ чаръ, сообщалъ онъ ей о всѣхъ своихъ планахъ, какое-нибудь необдуманное слово Каролы, неосторожное обращеніе съ присылаемыми имъ письмами, могло порѣшить съ его судьбой, даже помимо какого-либо умышленнаго предательства. Несмотря на то, онъ надѣялся на проницательность своей любовницы и вѣрилъ въ нее, какъ ребенокъ.

Съ своей стороны, въ этомъ довѣріи, какого она удостоишь хоть разъ въ своей жизни, Карола видѣла драгоцѣнное благо. Всѣми силами своего разумѣнія заботилась она о неприкосновенности своего друга. Всѣхъ являвшихся къ ней съ цѣлью выманить у нея тайну его мѣстопребыванія она направляла на ложную дорогу. Сойдясь съ Рустаномъ на нѣсколько часовъ послѣ долгихъ недѣль разлуки, она успѣла только передать ему, какъ отлично она справлялась съ своей задачей, какъ тонко обдумывала все для него,-- насколько она заслуживала то довѣріе, какимъ онъ дарилъ ее...

* * *

Любовники снова были разлучены на сотни миль.

Карола "лицедѣйствовала" въ одномъ лѣтнемъ театрѣ въ южной Франціи. Рустанъ утѣшался въ Нью-Іоркѣ при чтеніи газетныхъ сообщеній, изъ которыхъ узнавалъ, что его ищутъ только въ Румыніи. Въ новомъ своемъ пребываніи Карола явилась львицей дня. Но скромныя артистическія ея способности были почти ни причемъ въ этихъ тріумфахъ. Оваціи, оказывавшіяся ей въ провинціальныхъ городкахъ, она могла приписывать единственно своей красотѣ, личной своей привлекательности. Самой громкой рекламой для маленькой субретки былъ слухъ, что между Каролой и "знаменитымъ" Рустаномъ существовали тайныя сношенія. Пикантность этого слуха въ глазахъ добрыхъ недалекихъ буржуа окружала появленіе Каролы соблазнительнымъ ореоломъ. Преклонялись не передъ сомнительнымъ талантомъ, не передъ истинной красотой,-- нѣтъ, дивились на это необыкновенное существо, судьба котораго связана была съ судьбой великаго бродяги. Каролу радовало такое рѣдкое поклоненіе.

Она отлично умѣла разговаривать, ужиная послѣ спектаклей съ неуклюже-развязными провинціальными франтами, и была счастлива, наблюдая, какъ толпа этихъ придурковатыхъ поклонниковъ искусно сводила разговоръ на Рустана. Въ данномъ cлучаѣ сценическій эфектъ удавался ей какъ нельзя лучше, когда она искреннѣйшимъ тономъ выкрикивала вопросъ, что это за таинственный Рустанъ, имя котораго она слышитъ впервые, причемъ зубоскалы, конечно, были всегда на ея сторонѣ.

Но однообразный репертуаръ этихъ собесѣдованій какъ-то разъ оживился. Участники пирушекъ съ ней разсказывали про гипнотическіе эксперименты. Одинъ молодой чиновникъ маленькаго городка ухватился за эту тему.

Онъ увѣрялъ, что можетъ самой нѣжной женщинѣ,-- если только она окажется воспріимчивымъ медіумомъ,-- сообщить силу -- любого мужчину однимъ рукопожатіемъ поставить передъ нею на колѣни. Онъ обратился къ Каролѣ съ просьбой сдѣлать опытъ. Тщеславіе Каролы было крайне польщено при мысли, что она еще разъ въ новой позѣ сосредоточитъ на себѣ вниманіе всей компаніи.

Она согласилась на его просьбу.

Въ теченіе десяти минутъ находилась она въ состояніи полнаго безволія.

И въ этомъ-то состояніи прошептала она человѣку, поработившему ее своей волѣ, отвѣтъ на тотъ рѣшительный вопросъ, съ которымъ онъ обратился къ ней въ одномъ изъ угловъ салона...

Тайна мѣстопребыванія Рустана была выдана...

Изъ свидѣтелей опыта никто не слыхалъ мимолетнаго разговора. Приведенная снова въ сознаніе, Карола узнала только одно, что въ ней наблюдались всѣ проявленія силы, какія всегда поражаютъ зрителей, что это была прелестная картина, когда, поманивъ пальцемъ, она заставила мэра даннаго городка -- мускулистаго малаго и врага женщинъ -- пасть передъ ней въ положеніи молящагося ребенка.

Черезъ часъ тайна, выданная субреткой, была передана по телеграфу въ столицу, а затѣмъ и за море.

* * *

Рустанъ почти ежедневно получалъ письма отъ Каролы. Въ этотъ день онъ также собирался предпринять прогулку по улицамъ милліоннаго города и зайти въ ближайшее почтовое отдѣленіе, чтобы спросить, нѣтъ-ли вѣсточки отъ любезной издалека. Сходя съ лѣстницы отеля, онъ сошелъ сперва въ читальню, въ эти часы остававшуюся еще безъ посѣтителей, и заглянулъ въ европейскія газеты.

Черезъ тонкую стѣнку онъ услышалъ разговоръ, который происходилъ въ конторѣ, помѣщавшейся рядомъ съ читальней, между владѣльцемъ отеля и двумя незнакомцами:

"-- Я, тѣмъ не менѣе, не могу этому повѣрить...

"-- Мы навѣрное знаемъ, что онъ тутъ живетъ. Конечно, онъ носитъ чужое имя. Прочтите еще разъ описаніе личности Рустана. Оно "должно" относиться къ одному изъ вашихъ жильцовъ. Позовите кого-нибудь изъ вашихъ людей -- ну, хоть портье, который ежедневно видитъ всѣхъ постояльцевъ по нѣскольку разъ...

" -- Извольте, если вы этого желаете. Только это будетъ напрасный трудъ.

"-- Навѣрное, нѣтъ. Телеграфный кабель изъ Парижа принесъ намъ извѣстіе, ясно говорящее о тождественности..."

За три мѣсяца Рустанъ пережилъ не мало моментовъ, требовавшихъ крайняго напряженія безумной его смѣлости и присутствія духа. Пятиминутный срокъ, и какое-нибудь смѣлое рѣшеніе могло еще спасти его.

И на этотъ разъ судьба его не совсѣмъ еще была рѣшена. Никто не видѣлъ, какъ онъ вошелъ въ читальню. Переговоры съ отельнымъ персоналомъ могли еще дать ему четверть часа времени... Ринуться въ уличную сумятицу мірового города было еще возможно, если только другіе полицейскіе не оберегали входныхъ дверей отеля.

Но въ головѣ Рустана не было мѣста для этихъ плановъ и надеждъ. Мышленіе человѣка, умѣвшаго до этой минуты съ невозмутимымъ челомъ преодолѣвать всякую опасность, ослабѣло. Слова "Телеграфный кабель изъ Парижа" разстроили мыслительную способность его мозга. Свобода утратила для него свою прелесть. Онъ испытывалъ лишь жгучую боль отъ сознанія, что "она", единственная, которой одъ довѣрился изъ всѣхъ людей, выдала его. Онъ не хотѣлъ этому вѣрить. Но вѣдь только одна Карола знала, гдѣ онъ нашелъ убѣжище за послѣднія двѣ недѣли...

Драгоцѣнныя минуты уходили, а между тѣмъ Рустанъ снова и снова въ воображеніи возвращался къ тому блаженному часу, когда, при послѣдней встрѣчѣ съ любимой женщиной, въ то время, когда она прильнула къ его груди,-- онъ прошепталъ ей слова:

"-- Съ 1 до 20 мая я буду въ Нью-Іоркѣ, отель ***..."

Сносить презрѣніе цѣлаго міра показалось дѣломъ легкимъ для преступника, котораго преслѣдователи его вытравили изъ Европы и загнали за океанъ, но мысль, что единственная, которую онъ подобралъ изъ грязи и которой отдалъ свою любовь, какъ добрый, вѣрный человѣкъ,-- что эта единственная позорно принесла его въ жертву, быть можетъ, изъ-за денегъ,-- эта мысль подкосила его окончательно.

Послѣднее чувство, которое онъ могъ испытывать наравнѣ съ другими честными людьми,-- было попрано ногами... послѣднія узы, привязывавшія его въ жизни,-- порваны.

И звукъ выстрѣла привлекъ сыскную полицію къ трупу "знаменитаго" преступника.

Ѳ. Б.

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 7, 1893

OCR Бычков М. Н.

Оставить комментарий Булгаков Федор Ильич (bmn@lib.ru) Год: 1893 Обновлено: 03/12/2015. 63k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Журналистика ведет во всему.- Баронеты и рыцари пера в Англии.- Журналист Брюнетьер - член французской академии.- Его система критики.- Закон эволюции в применении в французской критике.- Реакция против научной критики.- Различное понимание критики.- Миссия критики по Брюнетьеру.- Искусство - одна из форм религии.- По поводу памятника Теофрасту Ренодо.- Его филантропическая деятельность.- Первая французская газета.- Первый журналист - благодетель человечества.- Вена, как месторождение журналистики.- Назначение и власть газеты.- Без прессы жить невозможно.- Первые начатки журналистики.- Страсть к новостям в XVI и XVII вв.- Наемные репортеры прошлого.- Рукописные газеты.- Печатные бюллетени.- Первые ежедневные газеты.- Статистика журналистики на земном шаре.- О выборе лучших книг.- Составление идеальной библиотеки по плебисциту публики.- Результаты голосования "Revue bleue" о 25 лучших книгах.- Жюль Леметр о предпочтительности тех или других книг.- Золотые мечты сливок человечества об идеальном человеке.- Пессимизм Модели и оптимизм Мантегаццы.- Повальное пародирование изречения "здоровый дух в здоровом человеке".- Необходимость великодушия для идеального человечества.- Ребячества знаменитостей в суждениях о людском совершенстве.- Романическая история преступника Рустана и его самоубийство.

Булгаков Федор Ильич Из общественной и литературной хроники Запада

Изъ общественной и литературной хроники Запада.

Булгаков Федор Ильич
Из общественной и литературной хроники Запада