Булгарин Фаддей Венедиктович
Отрывок из путевых записок французского путешественника

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Отрывокъ изъ путевыхъ записокъ Французскаго путешественника.

   Служитель мой купилъ квасцевъ, мѣлу и гвоздей на толкучемъ рынкѣ; я случайно бросилъ взглядъ на бумагу, въ которой все это было завернуто, и увидѣлъ, что это листки путевыхъ записокъ, на Французскомъ языкѣ. Сообщаю моимъ читателямъ въ переводѣ: на этой рукописи, вмѣсто заглавія, была написана половина стиха Боало: Bien n'est beau que le vrai...
   "29 Сентября 18 года. Вещи мои остались въ Кронштатской Таможнѣ; я поручилъ это дѣло писцу изъ Консульской канцеляріи, а самъ съ камердинеромъ моимъ Лафлеромъ, отправился въ Петербургъ на пароходѣ, прекрасномъ и удобномъ суднѣ, принадлежащемъ Г. Берду, родомъ Англичанину. Шкиперъ и служители парохода Русскіе; трактирщикъ Нѣмецъ; музыканты Жиды, а пассажиры, платящіе по 5 рублей съ персоны за проѣздъ, всѣхъ возможныхъ Европейскихъ націй. Сколько я могъ замѣтишь, то Русскіе по большей части ѣли и пили; Англичане только пили; Нѣмцы курили табакъ, Италіанцы пѣли; Французы говорили безъ умолку, Испанцы весьма прилежно -- молчали и смотрѣли на конецъ своего носа; Шведы со вздохомъ поглядывали въ воды Финскаго залива. Лафлеръ замѣтилъ большую разность въ обычаяхъ между Русскими и Французами. Женщины сидѣли скромно и въ безмолвіи, потупивъ глаза, и только украдкой бросали взоры на офицеровъ; мужчины вовсе не старались заводить разговоръ съ дамами, и услаждать скуку морскаго пути комплиментами и угожденіями, какъ мы замѣтили на Французскомъ пакетботѣ, при переѣздѣ изъ Дувра въ Кале. Послѣ я узналъ, что прекрасный полъ не такъ молчаливъ дома, какъ на пароходѣ, и что потупленные взоры иногда бываютъ также краснорѣчивы, какъ и быстрые взгляды, и часто выражаютъ смыслъ Шекспировыхъ стиховъ илъ Гамлета: То be or not to be; т. е. быть или не быть -- разумѣется женою. Въ 12 часовъ утра мы пристали къ берегу. Къ большому моему неудовольствію, я не нашелъ здѣсь ни фіякровъ, ни кабріолетовъ. Наемные экипажи, называемые дрожками, удивили меня своимъ устройствомъ. Это доска со спинкой, покрытая подушкою и повѣшенная на рессорахъ: кучеръ сидитъ верхомъ на этой подвижной скамьѣ, и занимаетъ большую часть оной. Хотя изъ всѣхъ пожитковъ со мною былъ только небольшой узелокъ съ парою платья и перемѣною бѣлья, но мы никакъ не могли помѣститься вдвоемъ, и принуждены были для двухъ человѣкъ взять два экипажа. Сѣвъ бокомъ, я чуть было не упалъ, и потому послѣдовалъ примѣру другихъ, и сѣлъ верхомъ на этой скамьѣ, не помню, гдѣ-то я читалъ, что племена, населяющія Россію, происходятъ отъ древнихъ кочевыхъ народовъ, Скиѳовъ и Сарматовъ: вѣроятно, этотъ экипажъ выдуманъ кочевымъ народомъ, привыкшимъ проводить жизнь на конѣ. Доѣхавъ до трактира, я былъ весь забрызганъ грязью, и вставая со скамьи, замаралъ платье дегтемъ. Въ слѣдствіе этого, первое мое замѣчаніе начинается словами: невыгодные публичные экипажи. Трактиръ, гдѣ я остановился, называется, по имени покойнаго хозяина дома, Демушовымъ. За двѣ комнаты, весьма и весьма скромно меблированныя, безъ камина, съ комнаткой для Лафлера, съ двумя постелями, я заплатилъ въ сушки десять рублей, что составляетъ не много болѣе десяти франковъ: въ Парижѣ такая квартира, съ каминомъ, стоитъ въ сутки только два франка.
   "Тотчасъ явился ко мнѣ зубной врачъ, изъ Нѣмецкихъ Евреевъ, съ предложеніемъ вычиститъ мнѣ зубы и снабдить предохранительными средствами отъ здѣшняго климата. За сткляночку полосканья, которая продается въ Парижѣ по 10 су, я долженъ былъ заплатить 5 рублей или 100 су. Когда и сказалъ это зубному врачу, то онъ отвѣчалъ мнѣ, что иностранцы ѣздятъ въ Парижъ для удовольствія, а сюда, на край Европы, пріѣзжаютъ только наживаться, и потому дорого продаютъ свои изобрѣтенія и свое искуство. Послѣ зубнаго врача явился Италіанецъ съ духами и помадою; Польскій жидъ съ шлафроками и ваксой; Нѣмецъ съ зонтиками и тростьми, какой-то космополитъ Греко-Италіяно-Славяно-Чехъ, съ подпискою на учено-полиглото-философико-филологическое сочиненіе, и еще нѣсколько спекулаторовъ чужеземцевъ, отъ которыхъ я насилу отдѣлался. Я потребовалъ лонъ-лакея, умѣющаго говоришь по-Французски. Мнѣ представили Поляка, служившаго нѣкогда въ Польскихъ легіонахъ во Франціи. Я велѣлъ ему нанять карету на другой день для визитовъ, и онъ тотчасъ сталъ величать меня Графомъ. Это мнѣ не понравилось; я объявилъ ему, что я просто Французскій дворянинъ, и хочу, чтобъ меня называли тѣмъ, что я въ самомъ дѣлѣ. Лонъ-лакей извинился, и сказалъ, что онъ выучился къ этому отъ своихъ богатыхъ или лучше сказать, тороватыхъ земляковъ, такихъ же простыхъ дворянъ, какъ и я, которые, пріѣзжая въ Петербургъ, за тѣмъ только нанимаютъ карету въ четыре лошади, чтобы лонъ-лакеи у подъѣздовъ кричали: карету Графа такого-то. Повтореніе сихъ словъ жандармомъ, стоящимъ для порядка у дверей публичныхъ собраній и спектаклей, служитъ вмѣсто инвеституры на Графское достоинство. Сверхъ того они напечатавъ сотни двѣ билетовъ съ Графскимъ титуломъ, разбрасываютъ ихъ по переднимъ, и такимъ образомъ пріобрѣтаютъ званіе, которое другіе заслуживаютъ кровію, вѣрою и правдою. Возвратясь въ свою провинцію, они продолжаютъ называться Графами, къ соблазну своихъ сосѣдей, къ смѣху товарищей и общему негодованію всѣхъ здравомыслящихъ людей. Этотъ расказъ Казимира (такъ назывался мой лонъ-лакей) мнѣ понравился; я далъ ему пять рублей, и онъ въ восторгѣ снова забылся и назвалъ меня Графомъ. Познакомившись послѣ съ Поляками здравомыслящими. Я узналъ, что они называютъ сихъ любителей незаслуженныхъ титуловъ Псеудо-Графами, т. е. подложными Графами.
   Я велѣлъ привесть парикмахера, портнаго, сапожника, прачку и бѣлошвейку, чтобъ заказать разныя вещи, и распорядишься на будущее время. Казимиръ привелъ ко мнѣ парикмахера Француза, портнаго Фламанца, сапожника Нѣмца, прачку Чухонху и бѣлошвейку Англичанку. Проживъ цѣлыя сушки въ столицѣ Россіи, я, кромѣ извощика, не имѣлъ дѣла ни съ однимъ Русскимъ: это мнѣ было очень досадно, потому что я люблю Русскихъ, и нарочно пріѣхалъ сюда, чтобы съ ними познакомиться.
   30 Сент. Я выѣхалъ изъ дому въ десять часовъ утра, развозить визитные билеты и рекомендательныя письма къ знатнымъ особамъ. Вышедши на крыльцо, чтобы сѣсть въ карету, я остановился отъ удивленія и досады. Лошади были тощи, збруя самая негодная, карета забрызгана грязью, кучеръ въ старомъ испачканномъ кафтанѣ, и форейторъ мальчикъ лѣтъ десяти не болѣе, румяный и здоровый, въ чужой шляпѣ съ рослаго мужчины, которая закрывала ему половину лица, въ чужомъ длинномъ кафтанѣ, какъ въ мѣшкѣ. "Не лучше ли было бы, Казимиръ, если бъ ты привелъ мнѣ пару хорошихъ, дюжихъ лошадей, съ порядочнымъ кучеромъ и щегольскою каретою?" сказалъ я. "Въ этомъ экипажѣ стыдно показаться на улицѣ, и я боюсь, что этотъ мальчикъ упадетъ съ лошади или наѣдетъ на кого нибудь." -- "Будьте спокойны," отвѣчалъ Казимиръ: "здѣсь не смотрятъ на красоту наемнаго экипажа; была бы четверка -- это главное. Что касается до лошадей, то вы сами увѣритесь въ ихъ добротѣ, а этотъ мальчикъ сидитъ крѣпче и управляетъ лошадью лучше, прошу не прогнѣваться, многихъ Французскихъ кирасировъ. Я самъ служилъ въ конницѣ и умѣю судить о верховой ѣздѣ. При этомъ осмѣливаюсь вамъ замѣтить, что здѣсь ни о чемъ не должно судить по наружности. Всесвѣтная пословица: наружность обманчива, -- именно здѣсь имѣетъ свое настоящее значеніе." -- "Быть такъ!" сказалъ я, сѣлъ въ карету и велѣлъ везши себя по адресамъ.
   Я испугался, когда мы стрѣлою понеслись на тощихъ лошадяхъ: стекла дребезжали, доски подъ ногами тряслись, дверцы трепетали и карета угрожала разрушеніемъ; но я крѣпился, чтобъ не показаться трусомъ. форейторъ привелъ меня въ изумленіе своею смѣлостью и расторопностью. Онъ кричалъ, какъ изступленный, предостерегалъ пѣшеходовъ своими воплями, повелѣвалъ извощикамъ принимать въ право или въ лѣво, извивался между рядами каретъ, съ геометрическою точностью останавливался ровнехонько передъ подъѣздами, и съ величайшимъ искуствомъ описывалъ дугу на поворотахъ. Нѣсколько разъ лошадь спотыкалась подъ нимъ, и даже припадала, ко онъ сидѣлъ твердо, какъ прикованный къ сѣдлу, дергалъ поводами, махалъ плетью и безпрестрастно скакалъ впередъ. Пускай кто хочешь смѣется надо мною, но я первую выгодную идею о Русскихъ получилъ отъ моего форейтора. Этотъ народъ, думалъ я, сидя въ каретѣ: рожденъ къ перенесенію величайшихъ трудовъ и опасностей; присутствіе духа, расторопность и безстрашіе этого мальчика, суть поруки въ необыкновенныхъ способностяхъ и мужествѣ цѣлаго народа. Я не сводилъ глазъ съ форейтора и тѣшился его ловкостью.
   Въ нѣсколькихъ домахъ меня не приняли, но одинъ знатный баринъ велѣть просить пожаловать, и я радъ былъ дать отдохнуть лошадямъ, отъ которыхъ паръ вился клубамъ, какъ будто онѣ были опарены кипяткомъ. Мнѣ пріятно было также дать отдохнуть моему форейтору; я взглянулъ на него: онъ одною рукою утиралъ потъ съ лица, а другою вынулъ изъ-за пазуха хлѣбъ (сайку) и началъ преспокойно завтракать на сѣдлѣ.

(Продолженіе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 128, 1826

   

Отрывокъ изъ путевыхъ записокъ Французскаго путешественника.

(Продолженіе.)

   "Въ сѣняхъ (vestibule), я увидѣлъ нѣсколько человѣкъ въ Русскомъ платьѣ, съ бородами, нѣсколько человѣкъ въ поношенныхъ фракахъ и сертукахъ, и нѣсколько старухъ въ старыхъ шелковыхъ салопахъ, нѣкогда чернаго, теперь бураго цвѣта. Всходя на лѣстницу, я спросилъ у Казимира, что значитъ этотъ разнокалиберный форпостъ въ сѣняхъ барина. "Люди съ бородами," отвѣчалъ Казимиръ: "суть поставщики съѣстныхъ и другихъ припасовъ; фрачники, иностранные мастеровые, а салопницы попрошайки!" -- "То есть нищія?" сказалъ я.-- "Нѣтъ, ихъ нельзя назвать этимъ именемъ," отвѣчалъ онъ. "Благодаря попечительному Правительству, здѣсь есть вдовьи домы, больницы и различныя страннопріимныя заведенія для содержанія бѣдныхъ старухъ, увѣчныхъ и немощныхъ. Кромѣ того, нѣсколько благотворительныхъ Обществъ стараются о нихъ, и множество благодѣтельныхъ людей всѣхъ сословій пекутся, ищутъ только случая, чтобы доставать вспоможенія бѣднымъ въ ихъ жилищахъ, когда болѣзнь или какой непредвидѣнный случай лишаетъ ихъ возможности трудами содержать себя. Но эти попрошайки и нѣкоторые тунеядцы, останавливающіе прохожихъ на улицѣ, называясь бѣдными чиновниками, составляютъ особый родъ промышленниковъ; оно наживаются, побирая проценты съ тщеславія господъ, которые любятъ явно подавать милостыню." -- "Браво, Казимиръ! ты философствуешь!" -- "Говорю, сударь, что знаю и вижу."
   Лѣстница не соотвѣтствовала наружности дома и званію человѣка, къ которому я шелъ съ визитомъ. Я спросилъ у Казимира, не по черной ли лѣстницѣ онъ провелъ меня. "Нѣтъ," отвѣчалъ онъ: "здѣсь хозяева домовъ, отдающіе въ наемъ квартиры, большею частью не заботятся о красотѣ лѣстницъ. Только знатные господа, имѣющіе свои собственные домы, и иностранцы имѣютъ прекрасныя свѣтлыя, теплыя зимою и чистыя лѣстницы. Но теперь эти вводится повсюду, и большая часть новыхъ домовъ построена съ прекрасными лѣстницами." Передняя также мнѣ не очень понравилась, и я съ трудомъ притискался между толпою лакеевъ, изъ коихъ многіе были въ весьма ненарядномъ неглиже. Но вошедши въ залу, я однимъ шагомъ переступилъ въ землю просвѣщенную. Мебели краснаго дерева отличной работы, бронзы, картины вознаградили зрѣніе мое за непріятную переправу чрезъ сѣни, лѣстницу и переднюю. Камердинеръ провелъ меня чрезъ нѣсколько богато убранныхъ комнатъ, и ввелъ въ кабинетъ хозяина. Онъ сидѣлъ въ утреннемъ сертукѣ за большимъ столомъ, на которомъ стояли глобусы, лежали карты, книги и множество бумагъ. Кругомъ стѣнъ стояли богатые шкафы краснаго дерева съ книгами. Я вздохнулъ свободнѣе.
   Хозяинъ принялъ меня чрезвычайно ласково, и, какъ говорится, съ отверстыми объятіями; онъ весьма былъ доволеи-ь письмомъ, привезеннымъ мною отъ старой его знакомки, изъ Парижа. Я засталъ здѣсь нѣсколько молодыхъ людей и нѣсколько человѣкъ среднихъ лѣтъ, которые, до моего еще прихода, разговаривали между собою по-французски. Всѣ говорили прекрасно нашемъ языкомъ; только а замѣтилъ, что нѣкоторые молодые люди старались излишне подражать Парижскому произношенію, подобно нзшимъ молодымъ провинціальнымъ франтамъ. Но мой утонченный слухъ никакъ не могъ обмануться, и не взирая на усилія молодыхъ Россіянъ, произносить букву г горломъ, а мягкія ударенія носомъ, и съ перваго слова узнавалъ, что они не Французы. Кромѣ того я замѣтилъ нѣкоторые особенные провинціализмъ! и неправильныя выраженія, которыя, какъ видно, переводимы были слово въ слово съ Русскаго. Напримѣръ: хозяинъ спросилъ меня: Avez von" un bon quartier? Я не понялъ его: "piartier, у насъ называется кварталъ въ городѣ или главная квартира въ армія. Но какъ а не служилъ ни въ армія, ни въ Полиціи, ню не зналъ, что отвѣчать. Наконецъ мнѣ растолковали, что это значитъ logement, appartement, то есть, наемная квартира. Другой господинъ, котораго спросили о здоровьѣ, отвѣчалъ: "Je me suis refroidi; j'ai le rhume." Refroidi, у насъ говорятъ только о застуженомъ жаркомъ или супѣ, и я съ удивленіемъ смотрѣлъ на этого господина, который въ самомъ дѣлѣ похожъ былъ на жаркое. По другой половинѣ рѣчи я подумалъ, что онъ торгуетъ крѣпкими напитками, и объявляетъ что у него есть хорошій ромъ. Вышло на повѣрку, что онъ простудился и одержимъ насморкомъ {Надлежало бы сказать: J'ai pris du froid, je suis enrhumé.}. Я ужаснулся, когда мнѣ сказали, что черезъ мѣсяцъ или черезъ подбора, Нева остановится въ своемъ теченіи, la Neva s'arrêtera! Съ начала а подумалъ, что для предупрежденія наводненія, рѣку хотятъ отвесть въ другую сторону каналами; но вышло, что Нева покроется льдомъ {У насъ говорить: la Neva s'ett arrêtée, вмѣсто la Neva est prise. Не лучше ли было бы говорить по-Русски между собою, по крайней мѣръ о Русскихъ предметахъ? Изд.-- Право лучше. Примѣч. наборщика.}. Наконецъ обратился разговоръ на Парижъ, и я удивился, съ какою точностью молодые люди, даже небывавшіе въ немъ, расказывали обо всѣхъ закоулкахъ нашей столицы, о всѣхъ публичныхъ и частныхъ заведеніяхъ, достойныхъ вниманія или любопытства путешественниковъ. Они наизустъ знали имена всѣмъ отличныхъ ресторатеровъ, содержателей кофейныхъ домовъ и загородныхъ трактировъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ знали не только имена, но даже характеристику людей большаго общества. Думая, что они еще лучше знаютъ свою отечественную столицу, я обратился къ одному изъ ораторовъ, и попросилъ его сказать мнѣ, съ какихъ Музеевъ, библіотекъ и картинныхъ галлерей я долженъ начать осматривать достапамятности Петербурга; какія зданія заслуживаютъ особенное вниманіе, по историческимъ ли воспоминаніемъ, или по необыкновенной архитектурѣ; какія ученыя и учебныя заведеніи пользуются большею славою, и наконецъ, съ кого долженъ я начать посѣщенія, желая познакомиться съ отличными Русскими Авторами и Художниками. Молодой человѣкъ смотрѣлъ мнѣ въ глаза и, казалось, не понималъ меня. Я повторилъ мой вопросъ, и онъ, заикаясь, сказалъ, что здѣсь стоитъ видѣть Эрмитажъ, и что на Невскомъ проспектѣ на углу, большими буквами написано: Императорская Публичная Библіотека. "Милостивый Государь!" возразилъ я: "слава о сокровищахъ Эрмитажа и Библіотеки достигла до ушей моихъ, когда я былъ еще юношею; ихъ должно осмотрѣть, а не стоитъ видѣть: но я хотѣлъ было познакомиться съ Петербургомъ съ большею подробностью, и былъ бы весьма благодаренъ, если бъ кто изъ Гг. Русскихъ, славящихся своимъ гостепріимствомъ, благоволилъ быть, если не путеводителемъ моимъ, то, по крайней мѣрѣ, совѣтникомъ." Молодые люди поглядывали другъ на друга съ улыбкою; пожилые пожимали плечами, потупя глаза въ землю, и никто не отвѣчалъ мнѣ. "Неужели въ Петербургѣ нѣтъ никакихъ заведеній, достойныхъ особеннаго вниманія путешественника, крону Эрмитажа и Публичной Библіотеки?" сказалъ я съ нѣкоторою примѣтною досадою. "О! есть много и весьма много"" отвѣчалъ хозяинъ: "но будемъ откровенны: мы, Русскіе, ограничиваемъ наше гостепріимство радушнымъ пріемомъ въ домѣ; ради, когда у васъ обѣдаютъ, ужинаютъ, танцуютъ, но мы не любимъ странствовать съ путешественниками по различныхъ заведеніямъ, отчасти отъ того, что намъ некогда, а отчасти потому, что мы о публичныхъ заведеніяхъ знаемъ только по Адресъ-календарю, а о частныхъ по слуху. Въ этомъ мы весьма разнимся, съ вами, Гг. Французы. Изъ народной гордости, вы ради если можете показать иностранцамъ все достопамятное, великое, изящное въ вашей столицѣ, и признаюсь, это очень похвально." -- "Мнѣ кажется," сказалъ я: "что первая обязанность каждаго человѣка состоитъ въ томъ, чтобы знать свое отечество и все въ немъ достопамятное, предпочитать свой языкъ всѣмъ прочимъ, и гордиться отечественными памятниками Искуства и произведеніями ума." -- "Прекрасно! безподобно!" воскликнулъ хозяинъ: "я вашего мнѣнія, но... изволите видѣть ... намъ нѣкогда заниматься этимъ у себя, и мы вознаграждаемъ это въ путешествіяхъ. Однакожъ и у насъ были вельможи, которые составляли Музеи, Библіотеки и жертвовали всѣмъ для блага отечества; и у насъ есть также любители, и пламенные любители, всего отечественнаго: правда, ихъ не очень много, но это все равно; пріѣзжайте ко мнѣ сегодня въ 4 часа обѣдать, il y aura des gastes {(*) Въ Швейцарскомъ Французскомъ нарѣчіи, гость называется gatte, такъ какъ по-Нѣмецки, вмѣсто hôte, convive, или употребительнѣе: du monde. Вообще господа гувернеры сообщаютъ своимъ питомцамъ всѣ свои провинціализмы.} chez moi, и я познакомлю васъ съ нѣкоторыми изъ нихъ. Они вамъ всѣ раскажутъ и все покажутъ." Я распрощался съ хозяиномъ и нетерпѣливо желалъ познакомиться съ этими господами гостями, avec des gutes, полагая, что это означаетъ какое нибудь ученое сословіе."

(Продолженіе впредь.)

"Сѣверная Пчела", No 129, 1826

   

Отрывокъ изъ путевыхъ записокъ Французскаго путешественника.

(Продолженіе.)

   "Вышедъ отъ моего новаго знакомаго, я отпустилъ карету, велѣлъ пріѣзжать къ моей квартирѣ въ 3 1/2 часа, и самъ пошелъ съ Казимиромъ пѣшкомъ, приказавъ проводить себя во Французскую книжную лавку.
   "Прошу дать мнѣ полное, подробное и самое новѣйшее описаніе С. Петербурга на Французскомъ языкѣ," сказалъ я книгопродавцу. "У насъ нѣтъ полнаго и новаго описанія столицы," отвѣчалъ книгопродавецъ. "Нѣтъ даже и на Русскомъ!" примолвилъ улыбаясь одинъ незнакомецъ, пересматривавшій книги.-- "Это невозможно!" -- "Точно такъ," сказалъ незнакомецъ: "но я вижу, что вы чужеземецъ, и потому должно объяснишь вамъ это нѣсколько подробнѣе. Въ 1779 году, вышло у насъ на Русскомъ языкѣ весьма полезное сочиненіе, составленное Г. Богдановымъ; онъ описывалъ Петербургъ отъ основанія его до 1761 года. Послѣ него, Георги въ 1790, Шторхъ въ 1794, и Реймерсъ въ 1805, издали прекрасныя для своего времени описанія Петербурга на Нѣмецкомъ языкѣ, которыя однако жъ переведены на Русскій. Тотъ же почтенный ученый, Шторхъ, помѣстилъ описаніе столицы въ своемъ отличномъ сочиненіи на Нѣмецкомъ языкѣ: Россія въ царствованіе Императора Александра, вышедшемъ въ свѣтъ въ 1805 и 1804 годахъ. Медицинская топографія Петербурга издана на Нѣмецкомъ же языкѣ Г. Атенгоферомъ. Г. Шредеръ издалъ на Русскомъ и на Нѣмецкомъ языкахъ Новѣйшій путеводитель по Петербургу въ 1820 году. На Французскомъ языкѣ Г. Фабръ издалъ Бездѣлки въ 18x2 году, сочиненіе гумористическое о нравахъ и характерахъ жителей столицы, и Г. Свиньинъ, къ 1816 и 1818 годахъ, издалъ Достопамятности Петербурга по-Русски и по-Французски: жаль, что до сихъ поръ вышло только три тетради сего сочиненія, которое отъ того и неудовлетворительно. И такъ изъ всѣхъ описаній столицы, (изъ которыхъ лучшее есть Реймерсово на Нѣмецкомъ языкѣ) одно устарѣли, другія не кончены, а слѣдствіе то, что мы не имѣемъ новаго и полнаго описанія одного изъ прекраснѣйшихъ городовъ въ мірѣ, который заключаетъ въ себѣ столько достопамятныхъ заведеній, что одними названіями можно наполнить цѣлый томъ. Я самъ Литераторъ, и весьма сожалѣю, что служба препятствуетъ мнѣ заняться этимъ трудомъ, полезнымъ и даже славнымъ для отечества." -- "Вы Литераторъ?" -- воскликнулъ я въ восхищеніи: "позвольте познакомиться съ вами; я иностранецъ, Французъ, страстный любитель Наукъ и Словесности, и желалъ бы узнать здѣшнихъ Ученыхъ и Литераторовъ." -- "Очень радъ, если могу быть вамъ полезнымъ," сказалъ незнакомецъ: "вы, вѣроятно, прибыли къ намъ искать мѣста наставника, гувернера, учителя или, какъ говорятъ Французы, Профессора?" -- "Извините, я пріѣхалъ безъ всякихъ проектовъ." -- "И такъ вы конечно принадлежите къ Посольству?" -- "Не угадали: я пріѣхалъ просто, какъ путешественникъ, какъ Аѳиняне пріѣзжали въ могущественный Римъ, подивиться великому народу, который въ самое короткое время сдѣлалъ столь великіе успѣхи въ просвѣщеніи, и какъ исполинъ появился въ Европѣ, на защиту троновъ и народовъ." -- Литераторъ слушалъ и смотрѣлъ мнѣ въ глаза, и наконецъ сказалъ:, я живу безъ выѣзда двадцать пять лѣтъ въ столицѣ, и встрѣчаюсь въ первый разъ съ Французомъ путешественникомъ, который прибылъ къ намъ съ столь благородною цѣлію. Повѣрьте, что любопытство ваше вознаградится сторицею, и вы увидите здѣсь предметы, которые дѣлали бы честь Парижу и Лондону." -- "Вы крайне меня обрадовали, отвѣчалъ я, потому, что часъ назадъ, я былъ противнаго мнѣнія." Тутъ я разсказалъ доброму Литератору встрѣчу мою съ его земляками, и разговоръ о достопамятностяхъ столицы, во время посѣщенія новаго моего знакомаго. Литераторъ горько улыбнулся и сказалъ: "Милостивый государь! въ первый день вашего пріѣзда, вы доданы знать, что наше порядочное общество, и вообще люди достаточные, раздѣляются на два класса, имѣющіе два подраздѣленія. Одинъ классъ составляютъ люди, воспитанные иностранцами, которые только по именамъ и происхожденію причисляются къ Русскимъ. Они всю жизнь мечтаютъ о Парижѣ и Лондонѣ, говорятъ по-Русски только съ слугами низшаго разбора, читаютъ no-Русски одни Адресъ календари и подписи на ассигнаціяхъ, а пишутъ только свои имена подъ векселями и щетами. Этотъ, можно сказать, иностранный классъ еще раздѣляется на два разряда: грамотный и безграмотный. Въ первомъ разрядѣ читаютъ Французскіе, а иногда даже Англійскіе Романы,, кой какіе легкія стихотворенія, брошюры, но вообще покупаютъ много иностранныхъ книгъ, размѣщаютъ ихъ въ богатыхъ шкафахъ и въ богатыхъ переплетахъ на вѣчный упокой, на полкахъ, а непереплетенныя книги ученаго содержанія, разрѣзанныя по должности камердинеромъ, и новыя Газеты раскладываютъ на своихъ письменныхъ столикахъ, чтобъ приходящіе къ нимъ видѣли, что они занимаются важными предметами. Эти господа пишутъ также по-Французски письма, а иногда даже стихи, которыхъ послѣдній Парижской школьникъ не согласился бы признать своими. Нѣкоторые изъ нихъ судятъ о Политикѣ, то есть, повторяютъ фразы изъ Французскихъ брошюрокъ и Газетъ, толкуютъ вкось и ворамъ о Палатахъ, Ораторахъ, и почти всегда несутъ такой вздоръ -- что Боже упаси!-- Другой разрядъ, безграмотныхъ, занимаются любезничаньемъ, усовершенствованіемъ Французской кухни или гастрономіею, передразниваютъ Парижскихъ булеварныхъ щеголей, посѣщаютъ весьма прилежно Французскій Театръ, вмѣняютъ себѣ въ честь быть знакомыми съ Французскими Актерами, Актрисами и магазинщицами, поютъ модные Парижскіе романсы, и почитаютъ себя счастливѣйшими въ мірѣ людьми, если какой нибудь Гаскопецъ или Овернецъ, самъ дурно говорящій по Французски, приметъ ихъ за Парижанъ. Оба эти разряда, плоды чужеземнаго воспитанія, или лучше сказать, иностранныя перечныя зерна въ Русскихъ парникахъ, живутъ въ отечествѣ, какъ въ какомъ нибудь Парижскомъ предмѣстьѣ, и о Россіи знаютъ только по слухамъ, какъ будто о Китаѣ, жалко и смѣшно подумать, что нѣкоторые изъ нихъ почитали себя новыми Конфуціями и Солонами, рожденными для преобразованія нашей матушка Россіи, которой они не знали, слѣдовательно и любить не могли. Другой классъ (то есть первый въ общемъ мнѣніи) суть здравомыслящіе Россіяне и добрые, благородные иностранцы присоединенныхъ областей, или добровольно поселившіеся у насъ, и обрусѣлые отъ отцевъ и дѣдовъ. Эти то люди любятъ пламенно Россію и все отечественное. По здѣсь также два разряда. Въ первомъ, одни занимаются отечественною Словесностью, другіе вообще Пауками, третьи служатъ Государю съ пользою и честью, четвертые живутъ въ своихъ помѣстьяхъ, занимаются благомъ своихъ крестьянъ, усовершенствованіемъ земледѣлія фабрикъ и мануфактуръ. Второй разрядъ этого класса составляютъ также, или безграмотные, но добрые люди или грамотные, но, какъ говорится, крапивное сѣмя, изъ которыхъ возникаютъ взяточники, крючкотворцы и ябедники. Здѣсь, сверхъ сего, какъ и вездѣ, есть отдѣленіе ложныхъ патріотовъ, которые иногда до такой степени ослѣплены, что свое дурное предпочитаютъ хорошему и полезному иностранному, и думаютъ, что тотъ оскорбляетъ народную честь и славу, кто вздумаетъ, изъ любви къ нимъ же, по человѣчеству, указать на ихъ недостатки и открыть средства къ исправленію. Вотъ вамъ, милостивый государь, въ краткихъ словахъ, изображеніе того общества, въ которомъ вы будете жить, проѣзжая по Россіи. Вы сегодня попали въ первый разрядъ перваго класса, т. е. въ грамотный иностранный; наблюдайте, замѣчайте, и вы увидите, что я сказалъ правду. Помните однако жъ, что нѣтъ правила безъ исключеніе. Наконецъ, въ утѣшеніе ваше, я долженъ сказать, что самый многочисленный разрядъ, есть первый изъ втораго класса, т. е. лучшій; что ложныхъ патріотовъ просвѣщеніе также легко переставитъ въ первый разрядъ, и такъ иностранныхъ перечныхъ зеренъ и своего крапивнаго сѣмени останется весьма немного въ отношеніи къ цѣлому." -- Я поблагодарилъ моего новаго знакомца за его наставленія, взялъ его адресъ, далъ ему свой, и пошелъ до обѣда погулять по городу." Ѳ. Б.

(Будетъ продолженіе чрезъ недѣлю.)

"Сѣверная Пчела", No 130, 1826

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru