Бульвер-Литтон Эдуард-Джордж
Мой роман

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    или Разнообразие английской жизни.
    (My Novel, or Varieties in English Life)    .
    Текст издания: журнал "Современникъ", тт. 38-42, 1853, тт. 43-45, 1854.

МОЙ РОМАНЪ
ИЛИ
РАЗНООБРАЗІЕ АНГЛІЙСКОЙ ЖИЗНИ

Э. Л. БУЛЬВЕРА

САНКТПЕТЕРБУРГѢ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ ЭДУАРДА ПРАЦА.
1853.

  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

ГЛАВА І.

   -- Чтобы вамъ не уклоняться отъ предмета, сказалъ мистеръ Гэзельденъ: -- я только попрошу васъ оглянуться назадъ и сказать мнѣ по совѣсти, видали ли вы когда нибудь болѣе странное зрѣлище.
   Говоря такимъ образомъ, сквайръ Гезельденъ {Squire, esquire -- сквайръ; первоначально этимъ словомъ назывался рыцарскій щитоносецъ, теперь оно означаетъ титулъ одной ступенью ниже кавалера,-- въ общемъ же употребленіи оно служитъ для означенія въ Англіи по большей части тѣхъ лицъ, которыя владѣютъ поземельною собственностію. Прим. Пер.} всею тяжестію своего тѣла облокотился на лѣвое плечо пастора Дэля и протянулъ свою трость параллельно его правому глазу, такъ что направлялъ его зрѣніе именно къ предмету, который онъ такъ невыгодно описалъ.
   -- Я сознаюсь, сказалъ пасторъ: -- что если смотрѣть чувственнымъ окомъ, то это такая вещь, которая, даже въ самомъ выгодномъ свѣтѣ, не можетъ нравиться. Но, другъ мои, если смотрѣть внутренними очами человѣка -- глазами сельскаго философа и добраго прихожанина -- то я скажу, что отъ такого небреженія и забвенія дѣлается грустно.
   Сквайръ сурово взглянулъ на пастора, не переставая смотрѣть на указанный предметъ. Это была поросшая мхомъ, провалившаяся посрединѣ, съ окнами, лишенными рамъ и похожими на глаза безъ вѣкъ, колода {Такъ называется механизмъ особеннаго устройства, употребляемый въ англійскихъ деревняхъ какъ вѣра наказанія. Колода устроивается такъ, что виновный, посаженный въ нее, остается весь на виду, лишаясь только свободнаго употребленія рукъ и ногъ, и такимъ образомъ подвергается стыду публичнаго ареста, на долгій или кратчайшій срокъ, смотря по мѣрѣ вины своей. Прим. пер.}, съ репейникомъ и крапивой на всякой трещинѣ, разросшимися точно лѣсъ. Въ добавокъ, тутъ помѣстился проѣзжій мѣдникъ съ своимъ осломъ, который принялся завтракать, обрывая траву по краямъ оконъ и дверей разрушеннаго зданія.
   Сквайръ опять сурово посмотрѣлъ на пастора, но какъ умѣлъ, въ нѣкоторой мѣрѣ, владѣть собою, то укротилъ на нѣкоторое время свое негодованіе, и потомъ, съ быстротою, бросился на осла.
   У осла, переднія ноги были сцѣплены веревкою, къ которой былъ привязанъ чурбанъ, и подъ вліяніемъ этого снаряда, называемаго техниками путы, животное не могло избѣжать нападенія. Но оселъ, повернувшись съ необыкновенною быстротою, при первомъ ударѣ тростью, задѣлъ веревкой ногу сквайра и потащилъ его, кувыркая, между кустами крапивы; потомъ съ важностію нагнулся, въ продолженіе этой процедуры, понюхалъ и полизалъ своего распростертаго врага; наконецъ, убѣждаясь, что хлопотать больше нечего, и что всего лучше предоставить развязку дѣла самой судьбѣ, онъ, въ ожиданіи ея, сорвалъ зубами цвѣтущую и рослую крапиву вплоть къ уху сквайра,-- до такой степени вплоть, что пасторъ подумалъ, что вмѣстѣ съ крапивой откушено и ухо, каковое предположеніе было тѣмъ правдоподобнѣе, что сквайръ, почувствовавъ горячее дыханіе животнаго закричалъ всѣми силами своихъ мощныхъ легкихъ.
   -- Ну что, откусилъ? спросилъ пасторъ, становясь между осломъ и сквайромъ.
   -- Тысячи проклятій! кричалъ сквайръ, вставая и вытираясь.
   -- Фу, какое неприличное выраженіе! сказавъ пасторъ кротко.
   -- Неприличное выраженіе! попробовалъ бы я васъ одѣтъ въ нанку, сказалъ сквайръ продолжая вытираться: -- одѣть въ нанку да бросить въ самую чащу крапивы, съ ослиными зубами вплоть къ вашему уху....
   -- Такъ значитъ онъ не откусилъ его? прервалъ пасторъ.
   -- Нѣтъ то есть по крайней мѣрѣ мнѣ кажется, что нѣтъ, сказалъ сквайръ, голосомъ, полнымъ сомнѣнія.
   И вслѣдъ за тѣмъ схватился онъ за слуховой органъ.
   -- Нѣтъ, не откушено: тутъ.
   -- Слава Богу, сказалъ пасторъ съ участіемъ.
   -- Мм, проворчалъ сквайръ, который все продолжалъ вытираться.-- Слава Богу! Только посмотрите, я весь облѣпленъ репейникомъ. Вотъ ужь желалъ бы знать, для чего созданы крапива и репейникъ.
   -- Для питанія ословъ, если только вы позволите имъ, сквайръ, отвѣчалъ пасторъ.
   -- Ахъ, проклятыя животныя! вскричалъ мистеръ Гэзельденъ, снова закипѣвъ гнѣвомъ, въ отношеніи ли ко всей породѣ ословъ, или по чувству человѣка, уязвленнаго сквозь нанковую одежду крапивой, которая теперь заставляла его ежиться и потирать разные пункты своего выпачканнаго платья.-- Животное! продолжалъ онъ, снова поднявъ палку на осла., который почтительно отступилъ на насколько, шаговъ и теперь стоялъ, поднявъ свой тощій хвостъ, и тщетно стараясь двигнуть передней ногой, которую кусали мухи.
   -- Бѣдный сказалъ пасторъ съ состраданіемъ.-- Посмотрите, у него стерто плечо, и безжалостныя мухи именно тутъ и напали.
   -- А я такъ радуюсь этому, сказалъ сквайръ злобно.
   -- Фи, фи!
   -- Вамъ хорошо говорить, фи, фи. Не вы, небось, попали въ крапиву. Вотъ толкуй послѣ этого съ людьми!
   Пасторъ пошелъ къ каштану, росшему на ближнемъ краю деревни, сломилъ сучокъ, возвратился къ ослу, прогналъ мухъ и потомъ бережно положилъ листъ на стертое мѣсто, въ защиту отъ насѣкомыхъ. Оселъ поворотилъ головою и смотрѣлъ на него съ кроткимъ удивленіемъ.
   -- Я готовъ прозакладывать шиллингъ, что это первая ласка, которую тебѣ оказываютъ въ продолженіе многихъ дней. А какъ легко, кажется, приласкать животное!
   Съ этими словами, пасторъ опустилъ руку въ карманъ и вынулъ оттуда яблоко.
   Это была большое, краснощокое яблоко, одно изъ яблоковъ прошлогодняго урожая отъ знаменитой яблони въ саду пастора, и которое онъ принесъ теперь какому-то деревенскому мальчику, отличившемуся въ послѣдній разъ въ школѣ.
   -- Да, по всей справедливости Ленни Ферфильдъ долженъ имѣть предъ другими преимущество, пробормоталъ пасторъ.
   Оселъ подрядъ ухо и робко придвинулъ голову.
   -- Но Ленни Ферфильдъ можетъ точно также удовольствоваться двумя пенсами; а тебѣ для чего два пенса?
   Носъ осла коснулся теперь яблока.
   -- Возьми его, во имя состраданія, произнесъ пасторъ.
   Оселъ взялъ яблоко.
   -- Неужели у васъ достаетъ духу? спросилъ пасторъ, указывая на трость сквайра, которая снова поднималась.
   Оселъ стоялъ, жуя яблоко и искоса поглядывая на сквайра.
   -- Полно, кушай; онъ не будетъ тебя бить болѣе.
   -- Нѣтъ, не буду, произнесъ сквайръ въ отвѣтъ.-- Но дѣло вотъ въ чемъ: онъ не нашъ здѣшній оселъ: онъ пришлецъ, и потому его нужно загнать къ намъ въ околицу. Но околица у насъ въ самомъ дурномъ положеніи.
   -- Колода завтра должна быть поправлена... да! заборъ тоже,-- и первый оселъ, который забредетъ сюда, будетъ загнанъ въ стойло безвозвратно. Все это такъ же вѣрно, какъ то, что я называюсь Гэзельденъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ пасторъ съ важностію: -- мнѣ остается только надѣяться, что другіе прихожане не послѣдуютъ вашему примѣру, и пожелать, чтобы мы какъ можно рѣже встрѣчались другъ съ другомъ.
  

ГЛАВА II.

   Пасторъ Дэль и сквайръ Гэзельденъ разстались; послѣдній пошелъ посмотрѣть своихъ овецъ, а первый -- навѣстить прихожанъ, въ томъ числѣ и Ленни Ферфилда, котораго оселъ лишилъ яблока.
   Ленни Ферфилда, по всей вѣроятности, не будетъ дома, потому что мать его наняла у помѣщика нѣсколько десятинъ луговъ, а теперь самое время сѣвокоса. Леонардъ, болѣе извѣстный подъ именемъ Ленни, былъ единственный сынъ у матери, которая была вдова. Домикъ ихъ стоялъ отдѣльно и въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ длинной, зеленѣющей садами деревенской улицы. Это былъ настоящій англійскій коттэджъ, выстроенный, по меньшей мѣрѣ, три столѣтія тому назадъ со стѣнами, выложенными изъ бутоваго камня, съ дубовыми связями, и покрываемыми всякое лѣто новымъ слоемъ штукатурки, съ соломенной кровлей, маленькими окнами и развалившеюся дверью, которая возвышается отъ земли только на двѣ ступеньки. Въ этомъ скромномъ жилищѣ замѣтна была всевозможная роскошь, какую только допускаетъ бытъ крестьянина: надъ дверью извивалась вѣтка козьяго листа, на окнахъ, стояло нѣсколько горшковъ цвѣтовъ; небольшая площадка земли передъ домомъ была содержима въ необыкновенномъ, порядкѣ и опрятности; по обѣимъ сторонамъ дороги къ дому лежали довольно крупные камни, представляя такимъ образомъ родъ маленькаго шоссе, обросшаго цвѣтущими кустарниками и ползучими растеніями. Гряды картофеля скрывались за душистымъ горошкомъ и волчьими бобами. Все это довольно скромныя украшенія, но они много говорятъ въ пользу крестьянъ и помѣщика: вы видите, что крестьянинъ любитъ свой домъ, привязанъ къ нему и имѣетъ довольно свободнаго времени и охоты, чтобы заняться исключительно украшеніемъ своего жилища. Такой крестьянинъ, конечно, плохой посѣтитель кабаковъ и вѣрный защитникъ пользъ сквайра.
   Подобное зрѣлище было такъ же восхитительно для пастора, какъ самый изысканный итальянскій ландшафтъ для какого нибудь дилетанта. Онъ остановился на минуту у калитки, осмотрѣлся кругомъ и съ наслажденіемъ вдыхалъ упоительный запахъ горошка, смѣшаный съ запахомъ вновь-скошеннаго сѣна, который легкій вѣтерокъ приносилъ къ нему съ луга, бывшаго позади. Потомъ онъ поднялся на крыльцо, бережно отеръ свои башмаки, которые всегда были особенно чисты и свѣтлы, потому что мистеръ Дэль считался щеголемъ между своею братіею, прошелъ подошвами раза два по скобкѣ, бывшей снаружи, и взялся за ручку двери. Какой нибудь художникъ съ артистическимъ восторгомъ смотритъ на фигуру нимфы, изображенной на этрусской вазѣ, какъ будто она выжимаетъ сокъ изъ кисти винограда въ классическую урну. И пасторъ почувствовалъ столь же усладительное, если не столь же утонченное, удовольствіе, при видѣ вдовы Ферфилдъ, которая наполняла водою, наравнѣ съ краями, блестящую чистотою чашку, для утоленія жажды трудолюбивыхъ косарей.
   Мистриссъ Ферфилдъ была опрятная женщина среднихъ лѣтъ, съ тою проворною точностію въ движеніяхъ, которая происходитъ отъ дѣятельности и быстроты ума, и когда она теперь обернулась, услыхавъ за собою шаги пастора, то показала физіономію вполнѣ приличную; хотя и не особенно красивую,-- физіономію, на которой расцвѣтшая въ эту минуту добродушная улыбка изгладила нѣкоторые слѣды горя, но горя прошедшаго, и ея щоки, бывшія блѣднѣе чѣмъ у большей части особъ прекраснаго пола и ея комплекціи, родившихся и выросшихъ посреди сельскаго населенія, скорѣе заставляли предполагать, что первая половина ея жизни протекла въ удушливомъ воздухѣ какого нибудь города, посреди комнатныхъ затворническихъ трудовъ.
   -- Пожалуете, не стѣсняйтесь, сказалъ пасторъ, отвѣчая на ея поклонъ и замѣтивъ, что она хочетъ надѣть фартукъ: -- если вы пойдете на сѣнокосъ, я пойду съ вами; мнѣ нужно кое-что сказать Ленни.... славный мальчикъ!
   -- Вы очень добры, сэръ; но, въ самомъ дѣлѣ, онъ добрый ребенокъ.
   -- Онъ читаетъ необыкновенно хорошо, пишетъ сносно; онъ первый ученикъ въ школѣ по предметамъ катехизиса и библейскаго чтенія, и повѣрьте, что когда я вижу, какъ онъ стоитъ въ церкви, прислушиваясь внимательно къ службѣ, то мнѣ кажется, что я читалъ бы проповѣди вдвое лучше, если бы у меня были все такіе слушатели.
   Вдова (отирая глаза концомъ своего фартука). Въ самомъ дѣлѣ, сэръ, когда мой бѣдный Маркъ умиралъ, я не могла себѣ представить, что проживу и такъ, какъ прожила. Но этотъ мальчикъ до того ласковъ и добръ, что когда я смотрю ни него, сидя на креслѣ моего малаго Марка, я припоминаю, какъ Маркъ любилъ его, что онъ говорилъ ему обыкновенно, то мнѣ кажется, что будто самъ покойный улыбается мнѣ и говоритъ, что пора и мнѣ къ нему, потому что мальчикъ подростаетъ и я ему не нужна болѣе.
   Пасторъ (смотря въ сторону и послѣ нѣкотораго молчанія). Вы ничего не слыхали о старикахъ Лэнсмерахъ?
   -- Ничего, сэръ; съ тѣхъ поръ, какъ бѣдный Маркъ умеръ, ни я, ни сынъ мой не имѣли отъ нихъ никакой вѣсточки. Но, прибавила вдова съ нѣкотораго рода гордостію: -- это я не къ тому говорю, чтобы нуждалась въ ихъ деньгахъ, только тяжело видѣть, что отецъ и мать для насъ точно чужіе.
   Пасторъ. Вы должны извинить имъ. Вашъ отецъ, мистеръ Эвенель, сдѣлался совершенно другимъ человѣкомъ послѣ этого несчастнаго происшествія; но вы плачете, мой другъ! простите меня... ваша матушка немножко горда, но и вы не безъ гордости, только въ другомъ отношеніи.
   Вдова. Я горда! Богъ съ вами, сэръ! во мнѣ нѣтъ и тѣни гордости! отъ этого-то они такъ и смотрятъ на меня высокомѣрно.
   Пасторъ. Ваши родители еще не уйдутъ отъ насъ; я пристану къ нимъ черезъ годъ или два насчетъ Ленни, потому что они обѣщали содержать его, когда онъ выростетъ, да и должны по справедливости.
   Вдова (разгорячившись). Я увѣрена, сэръ, что вы не захотите этого сдѣлать: я бы не желала, чтобы Лении былъ отданъ на руки къ тѣмъ, которые съ самого рожденія его не сказали ему ласковаго слова.
   Пасторъ съ важностію улыбнулся и поникъ головою, видя, какъ бѣдная мистриссъ Ферфильдъ обличила себя, противъ воли, въ гордости; но, понимая, что теперь не время примирять самую упорную вражду,-- вражду въ отношеніи къ близкимъ родственникамъ, онъ поспѣшилъ прервать разговоръ и сказалъ:
   -- Хорошо! еще будетъ время подумать о судьбѣ Ленни; а теперь мы совсѣмъ забыли нашихъ косарей. Пойдемте.
   Вдова отворила дверь, которая вела чрезъ маленькій яблочный садъ къ лугу.
   Пасторъ. У васъ здѣсь прелестное мѣсто, и я вижу, что другъ мой Ленни не будетъ имѣть недостатка въ яблокахъ. Я несъ было ему яблочко, да отдалъ его на дорогѣ.
   Вдова. О, сэръ, не подарокъ дорогъ, а доброе желаніе. Я очень цѣню, напримѣръ, что сквайръ -- да благословитъ его Господь!-- приказалъ сбавить мнѣ два фунта съ арендной платы въ тотъ годъ, какъ онъ, то есть Маркъ, скончался.
   Пасторъ. Если Ленни будетъ вамъ такъ же помогать впередъ, какъ теперь, то сквайръ опять наложитъ два фунта.
   -- Да, сэръ, отвѣчала вдова простодушно: -- я думаю, что наложитъ.
   -- Странная женщина! проворчалъ пасторъ.-- Вѣдь вотъ, окончившая курсъ въ школѣ дама не сказала бы этого. Вы не умѣете ни читать, ни писать, мистриссъ Ферфильдъ, а между тѣмъ выражаетесь довольно отчетливо.
   -- Вы знаете, сэръ, что Маркъ былъ въ школѣ, точно такъ же, какъ и моя бѣдная сестра, и хотя я до самого замужства была тупой, безтолковой дѣвочкой, но, выйдя замужъ, я старалась, сколько могла, образовать свой умъ.
  

ГЛАВА III.

   Они пришли теперь на самое мѣсто сѣнокоса, и мальчикъ лѣтъ шестнадцати, но которому, на видъ, какъ это бываетъ съ большею частію деревенскихъ мальчиковъ, казалось менѣе, смотрѣлъ на нихъ, держа въ рукахъ грабли, живыми голубыми глазами, блестѣвшими изъ подъ густыхъ темно-русыхъ, вьющихся волосъ. Леонардъ Ферфилдъ былъ, въ самомъ дѣлѣ, красивый мальчикъ, не довольно, можетъ быть, плечистый и румяный для того, чтобы представить изъ себя идеалъ сельской красоты, но и не столь жидкій тѣлосложеніемъ и нѣжный лицомъ, какъ бываютъ дѣти, воспитанныя въ городахъ, у которыхъ умъ развивается на счетъ тѣла; онъ не былъ въ то же время лишенъ деревенскаго румянца на щекахъ и городской граціи въ лицѣ и вольныхъ, непринужденныхъ движеніяхъ. Въ его физіономіи было что-то невыразимо-интересное, по свойственному ей характеру невинности и простоты. Вы бы тотчасъ угадали, что онъ воспитанъ женщиною, и притомъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ другихъ мальчиковъ его лѣтъ; что тотъ запасъ умственныхъ способностей, который былъ развитъ въ немъ, созрѣлъ не подъ вліяніемъ шутокъ и шалостей его сверстниковъ, а подъ вліяніемъ родительскихъ совѣтовъ, серьёзныхъ разговоровъ и нравственныхъ уроковъ, находимыхъ въ хорошихъ дѣтскихъ книгахъ.
   Пасторъ. Поди сюда, Ленни. Ты знаешь цѣль всякаго ученья: съумѣй извлечь изъ него, пользу и сдѣлаться подпорою своей матери.
   Ленни (скромно опустивъ глаза и съ нѣкоторымъ жаромъ). Дай Богъ, сэръ, чтобы я скорѣе былъ въ состояніи это исполнить.
   Пасторъ. Правда, Ленни. Позволь-ка. И думаю, ты скоро сдѣлаешься взрослымъ человѣкомъ. Сколько тебѣ лѣтъ?
   (Ленни смотритъ вопросительно на свою мать.)
   Ты долженъ самъ знать, Ленни; говори самъ за себя. Поудержите свой язычекъ, мистриссъ Ферфилдъ.
   Ленни (вертя свою шляпу и съ сильнымъ замѣшательствомъ). Да, такъ точно: у сосѣда Деттона есть Флопъ, старая овчарка. Я думаю, она уже очень стара.
   Пасторъ. Я справляюсь о лѣтахъ не Флопа, а о твоихъ.
   Ленни. Точно такъ, сэръ! я слышалъ, что мы съ Флопомъ родились вмѣстѣ. Это значитъ, мнѣ.... мнѣ....
   Пасторъ начинаетъ хохотать, мистриссъ Ферфилдъ также, а вслѣдъ за ними и косари, которые стояли кругомъ и прислушивались къ разговору. Бѣдный Ленни совершенно растерялся, и по лицу его было замѣтно, что онъ готовъ заплакать.
   Пасторъ (ободрительно поглаживая его кудрявую голову). Ничего, ничего; ты довольно умно разсчиталъ. Ну, сколько же лѣтъ Флопу?
   Ленни. Ему должно быть пятнадцать лѣтъ слишкомъ.
   Пастогь. Сколько же тебѣ лѣтъ?
   Ленни (со взглядомъ, полнымъ живого остроумія). Слишкомъ пятнадцать лѣтъ.
   Вдова вздыхаетъ и поникаетъ головой.
   -- Да, видите ли, это по вашему значитъ, что мы родилисъ вмѣстѣ, сказалъ пасторъ. Или, говоря другими словами,-- и здѣсь онъ величественно поднялъ взоры, обращаясь къ косарямъ,-- другими словами; благодаря его любви къ чтенію, нашъ простачокъ Ленни Ферфильдъ, который стоитъ здѣсь, доказалъ, что о въ способенъ къ умозаключенію по законамъ наведенія.
   При этихъ словахъ, произнесенныхъ ore rotundo, косари перестали хохотать, потому что, какой бы ни былъ предметъ разговора, они считали своего пастора оракуломъ и слова его всегда и вездѣ непреложными.
   Ленни гордо поднялъ голову.
   -- А ты, кажется, очень любишь Флопа?
   -- Очень любитъ, сказала вдова:-- больше, чѣмъ всѣхъ другихъ животныхъ.
   -- Прекрасно! Представь себѣ, мой другъ, что у тебя въ рукѣ спѣлое, душистое яблоко, и что на дорогѣ съ тобою встрѣчается пріятель, которому оно нужнѣе, чѣмъ тебѣ: что бы ты сдѣлалъ въ такомъ случаѣ?
   -- Я бы отдалъ ему половину яблока, сэръ; не такъ ли?
   Пасторъ (нѣсколько опечалившись). А не цѣлое яблоко, Леини?
   Ленни (подумавъ). Если онъ мнѣ настоящій пріятель, то самъ не захочетъ взять цѣлое яблоко.
   -- Браво, мастэръ Леонардъ! ты говоришь такъ хорошо, что нельзя не сказать тебѣ всей правды. Я принесъ было тебѣ яблоко, въ награду за твое благонравіе въ школѣ. Но я встрѣтилъ на дорогѣ бѣднаго осла, котораго нѣкто билъ за то, что онъ щипалъ крапиву; мнѣ пришло въ голову, что я вознагражу его за побои, если дамъ ему яблоко. Долженъ ли я былъ дать ему только половину?
   Простодушное лицо Ленни освѣтилось улыбкой; интересъ настоящаго вопроса затронулъ его за-живое.
   -- А этотъ оселъ любилъ яблоки?
   -- Очень, отвѣчалъ пасторъ, шаря у себя въ карманѣ.
   Но въ то же время, размышляя о лѣтахъ и способностяхъ Леопарда Ферфилида, замѣтивъ, кромѣ того, къ своему сердечному удовольствію, что онъ окруженъ толпою зрителей, ожидающихъ развязки этой сцены, онъ подумалъ, что двухъ-пенсовой монеты, приготовленной имъ, было бы недостаточно, а потому и вынулъ серебряную въ шесть пенсовъ,
   -- Вотъ тебѣ, мой разумникъ, за половину яблока, которую ты оставилъ бы себѣ.
   Пасторъ опять погладилъ курчавую голову Ленни, и, послѣ двухъ-трехъ привѣтливыхъ словъ къ нѣкоторымъ изъ косарей и желанія добраго дня мистриссъ Ферфильдъ, онъ пошелъ по дорогѣ, ведущей къ его дому. Онъ уже подошелъ къ забору своего жилища, когда услыхалъ за собою торопливые, но вмѣстѣ и боязливые шаги. Онъ обернулся и увидалъ своего пріятеля Ленни.
   Ленни (держа шести-пенсовую монету въ рукѣ и протягивая ее къ пастору, кричалъ): не за что, сэръ! я отдалъ бы все яблоко Недди.
   Пасторъ. Въ такомъ случаѣ ты имѣешь еще болѣе права на эти шесть пенсовъ.
   Ленни. Нѣтъ, сэръ; вы дали мнѣ ихъ за полъ-ябдока. А если бы я отдалъ цѣлое, какъ и надо было сдѣлать, то я не могъ бы уже получить шести пенсовъ. Возьмите назадъ; не сердитесь, но возьмите назадъ.... Ну что же, сэръ?
   Пасторъ медлилъ. И мальчикъ положилъ ему монету въ руку, такъ же, какъ, не задолго до того, оселъ протягивался къ этой же рукѣ, имѣя виды на яблоко.
   Въ самомъ дѣлѣ, обстоятельство было затруднительно.
   Состраданіе, какъ незваная гостья, которая всегда заступаетъ вамъ дорогу и отнимаетъ у другихъ яблоки для того, чтобы испечь свой собственный пирогъ, лишило Ленни должной ему награды; а теперь чувствительность пыталась отнять у него и вторичное возмездіе. Положеніе было затруднительно; пасторъ высоко цѣнилъ чувствительность и не рѣшался противорѣчить ей, боясь, чтобы она не убѣжала навсегда. Такимъ образомъ, мистеръ Дэль стоялъ въ нерѣшимости, смотря на монету и Ленни, на Ленни и монету, по очереди.
   -- Bueno giorno -- добрый день! сказалъ сзади ихъ голосъ, отзывавшійся иностраннымъ акцентомъ,-- и какая-то фигура скоро показалась у забора.
   Представьте себѣ высокаго и чрезвычайно худого мужчину, одѣтаго въ изношенное черное платье: панталоны, которые обжимали ноги у колѣнъ и икръ и потомъ расходились въ видѣ, стиблетовъ надъ толстыми башмаками, застегнутыми поверхъ ступни; старый плащъ, подбитый краснымъ, висѣлъ у него на плечѣ, хотя день былъ удушливо-жарокъ; какой-то уродливый, красный, иностранный зонтикъ, съ кривою желѣзною ручкою, былъ у него подъ мышкой, хотя на небѣ не видно было ни облачка; густые черные волосы, въ вьющихся пукляхъ, мягкихъ какъ шолкъ, выбивались изъ подъ его соломенной шляпы, съ чудовищными полями; лицо нѣсколько болѣзненное и смуглое, съ чертами, которыя хотя и показались бы изящными для глаза артиста, но которыя не соотвѣтствовали понятію о красотѣ, господствующему между англичанами, а скорѣе были бы названы страшными; длинный, съ горбомъ, носъ, впалыя шоки, черные глаза, которыхъ проницательный блескъ принималъ что-то магическое, таинственное отъ надѣтыхъ на нихъ очковъ: ротъ, на которомъ играла ироническая улыбка, и въ которомъ физіономистъ открылъ бы слѣды хитрости, скрытности, дополняли картину.
   Представьте же, что этотъ загадочный странникъ, который каждому крестьянину могъ показаться выходцемъ изъ ада,-- представьте, что онъ точно выросъ изъ земли близъ дома пастора, посреди зеленѣющихся полей и въ виду этой патріархальной деревни; тутъ онъ сѣлъ, протянувъ свои длинныя ноги, покуривая германскую трубку и выпуская дымъ изъ уголка сардоническихъ губъ; глаза его мрачно смотрѣли сквозь очки на недоумѣвающаго пастора и Ленни Ферфилда. Ленни Ферфилдъ, замѣтивъ его, испугался.
   -- Вы очень кстати пожаловали, докторъ Риккабокка, сказалъ мистеръ Дэль, съ улыбкою:-- разрѣшите намъ запутанный тяжебный вопросъ.
   И при этомъ пасторъ объяснилъ сущность разбираемаго дѣла.
   -- Должно ли отдать Ленни Ферфилду шесть пенсовъ, или нѣтъ? спросилъ онъ въ заключеніе.
   -- Cospetto! сказалъ докторъ.-- Если курица будятъ держать языкъ на привязи, то никто не узнаетъ, когда она снесеть яйцо.
   -- Прекрасно, скакалъ пасторъ: -- но что же изъ того слѣдуетъ? Изреченіе очень остроумно, но я не вижу, какъ примѣнить его къ настоящему случаю.
   -- Тысячу извиненій! отвѣчалъ докторъ Риккабокка, съ свойственною итальянцу учтивостію: -- но мнѣ кажется, что если бы вы дали шесть пенсовъ fancullo, то есть этому мальчику, не разсказывая ему исторіи объ ослѣ, то ни вы, ни онъ не попался бы въ такую безвыходную дилемму.
   -- Но, мой милый сэръ, прошепталъ, съ кротостію, пасторъ, приложивъ губы къ уху доктора: -- тогда я потерялъ бы удобный случай преподать урокъ нравственности.... вы понимаете меня?
   Докторъ Риккабокка пожалъ плечами, поднесъ трубку къ губамъ и сильно затянулся. Это была краснорѣчивая затяжка,-- затяжка, свойственная по преимуществу философамъ,-- затяжка, выражавшая совершенную, холодную недовѣрчивость къ нравственному уроку пастора.
   -- Однако, вы все-таки не разрѣшили насъ, сказалъ пасторъ, послѣ нѣкотораго молчанія.
   Докторъ вынулъ трубку изо рта.
   -- Cospetto! сказалъ онъ.-- Кто мылитъ голову ослу, тотъ только теряетъ мыло понапрасну.
   -- Если бы вы мнѣ пятьдесятъ разъ сряду вымыли голову своими загадочными пословицами, то я не сдѣлался бы оттого ни на волосъ умнѣе.
   -- Мой добрый сэръ, сказалъ докторъ, облокотясь на заборъ,-- я вовсе не подразумѣвалъ, чтобы въ моей исторія было болѣе одного осла; но мнѣ казалось, что лучше нельзя было выразить моей мысли, которая очень проста -- вы мыли голову ослу, не удивляйтесь же, что вы потратили мыло. Пусть fanciullo возьметъ шесть пенсовъ; но надо правду сказать, что для маленькаго мальчика это значительная сумма. Онъ истратитъ ее какъ разъ на какіе нибудь вздоры.
   -- Слышишь, Ленни? сказалъ пасторъ, протягивая ему монету.
   Но Ленни отступилъ, бросивъ на судью своего взглядъ, выражавшій неудовольствіе и отвращеніе.
   -- Нѣтъ, сдѣлайте милость, мистеръ Дэль, сказалъ онъ, упорно.-- Я ужь лучше не возьму.
   -- Посмотрите: теперь мы дошли до чувствъ, ппоизнесъ пасторъ, обращаясь къ судьѣ; -- а, того и гляди, что мальчикъ правъ.
   -- Если уже разъигралось чувство, сказалъ докторъ Риккабокка: -- то нечего тутъ и толковать. Когда чувство влѣзетъ въ дверь, то разсудку только и остается, что выпрыгнуть въ окно.
   -- Ступай, добрый мальчикъ, сказалъ пасторъ, кладя монету въ карманъ: -- но постой и дай мнѣ руку.... ну вотъ, теперь прощай.
   Глаза Ленни заблестѣли, когда пасторъ пожалъ ему руку, и, не смѣя промолвить ни слова, онъ поспѣшно удалился. Пасторъ отеръ себѣ лобъ и сѣлъ у околицы, возлѣ итальянца. Передъ ними разстилался прелестный видъ, и они оба, любуясь имъ -- хотя не одинаково -- нѣсколько минутъ молчали.
   По другую сторону улицы, сквозь вѣтви дубовъ и каштановъ, которые поднимались изъ за обросшей мхомъ ограды Гэзельденъ-парка, виднѣлись зеленые холмы, пестрѣвшіе стадами козъ и овецъ; влѣво тянулась длинная аллея, которая оканчивалась лужайкой, дѣлившей паркъ на двѣ половины и украшенной кустарникомъ и грядами цвѣтовъ, росшихъ подъ сѣнію двухъ величественныхъ кедровъ. На этой же платформѣ, виднѣвшейся отсюда лишь частію, стоялъ старинный домъ сквайра, съ красными кирпичными стѣнами, каменными рамами у оконъ, фронтонами и чудовищными трубами на крышѣ. По эту сторону, прямо противъ сидѣвшихъ у околицы собесѣдниковъ, извивалась улица деревни, съ своими хижинами, то выглядывавшими, то прятавшимися, одна за другую; наконецъ, на заднемъ планѣ, разстилался видъ на отдаленную синеву неба, на поля, покрытыя волнующимися отъ вѣтра колосьями, съ признаками сосѣднихъ деревень и фермъ на горизонтѣ. Позади, изъ чащи сирени и акацій, выставлялся домъ пастора, съ густымъ стариннымъ садомъ и шумнымъ ручейкомъ, который протекалъ передъ окнами. Птицы порхали по саду и по живой изгороди, опоясывавшей его, и изъ отдаленной части лѣса отъ времени до времени долеталъ сюда унылый отзывъ кукушки.
   -- Надо правду сказать, произнесъ мистеръ Дэль, съ восторгомъ: -- мнѣ досталось на долю прелестное убѣжище.
   Итальянецъ надѣлъ на себя плащъ и вздохнулъ едва слышно. Можетъ быть, ему пришла въ голову его родная полуденная страна, и онъ подумалъ, что, при всей свѣжести и роскоши сѣверной зелени, не было посреди ея отраднаго пріюта для чужестранца.
   Но, прежде чѣмъ пасторъ успѣлъ подмѣтить этотъ вздохъ и спросить о причинѣ его, какъ сардоническая улыбка показалась уже на тонкихъ губахъ доктора Риккабокка.
   -- Per Васcо! сказалъ онъ: -- во всѣхъ странахъ, гдѣ случилось мнѣ быть, я замѣчалъ, что грачи поселяются именно тамъ, гдѣ деревья особенно красивы.
   Пасторъ обратилъ свои кроткіе глаза на философа, и въ нихъ было столько мольбы, вмѣсто упрека, что докторъ Риккабокка отвернулся и закурилъ съ большимъ жаромъ свою трубку. Докторъ Риккабокка очень не любилъ пасторовъ, но хотя пасторъ Дэль былъ пасторомъ во всемъ смыслѣ этого слова, однако въ эту минуту въ немъ было такъ мало того, что докторъ Риккабокка разумѣлъ подъ понятіемъ пастора, что итальянецъ почувствовалъ въ сердцѣ раскаяніе за свои неумѣстныя шутки. Къ счастію, въ эту минуту начатый такъ непріятно разговоръ былъ прерванъ появленіемъ лица, не менѣе замѣчательнаго, чѣмъ тотъ оселъ, который съѣлъ яблоко.
  

ГЛАВА IV.

   Мѣдникъ былъ рослый, смуглый парень, веселый и вмѣстѣ съ тѣмъ музыкальный, потому что, повертывая палкой въ воздухѣ, онъ пѣлъ что-то и при каждомъ refrain опускалъ палку на спину своего осла. Такимъ образомъ, мѣдникъ шелъ сзади, распѣвая, оселъ шелъ впереди, получая чувствительные удары.
   -- У васъ престранные обычаи, замѣтилъ докторъ Риккабокка: -- на моей родинѣ ослы не привыкли получать побои безъ причины.
   Пасторъ соскочилъ съ завалины, на которой сидѣлъ, и, смотря черезъ заборъ, который отдѣлялъ поле отъ дороги, сталъ взывать къ мѣднику;
   -- Милѣйшій, милѣйшій! послушай: удары твоей палки мѣшаютъ слушать твое пріятное пѣніе.... Ахъ, мастеръ Спроттъ, мастеръ Спроттъ! хорошій человѣкъ всегда милостивъ къ своей скотинѣ.
   Оселъ, кажется, узналъ своего друга, потому что вдругъ остановился, глубокомысленно поднялъ одно ухо и взглянулъ вверхъ.
   Мѣдникъ взялся за шляпу и тоже сталъ глядѣть кверху.
   -- Ахъ, мое почтеніе, уважаемый пасторъ! Вы не бойтесь: онъ любятъ это. Я не буду тебя бить, Недди... не бить, что ли?
   Оселъ потрясъ головою и вздрогнулъ: можетъ быть, муха опять сѣла на стертое мѣсто, которое лишилось уже защиты каштановаго листа.
   -- Я увѣренъ, что ты не желалъ причинить ему боль, Спроттъ, сказалъ пасторъ, съ большею хитростію, чѣмъ прямодушіемъ, потому что онъ примѣнился къ твердому и упругому веществу, называемому человѣческимъ сердцемъ, которее даже въ патріархальной средѣ деревенскаго быта требуетъ извѣстныхъ уловокъ, ласки и маленькой лести для того, чтобы можно было употребить успѣшное посредничество, напримѣръ, между крестьяниномъ и его осломъ: -- я у вѣренъ, что ты не желалъ причинить ему боли, заставить страдать его; но у него, бѣднаго, и такъ уже рана на плечѣ, величиною съ мою ладонь.
   -- Да, въ самомъ дѣлѣ: это онъ ссадилъ себѣ объ ясля въ тотъ день, какъ я покупалъ овесъ, сказалъ мѣдникъ.
   Докторъ Риккабокка поправилъ очки и взглянулъ на осла; оселъ поднялъ другое ухо и взглянулъ на доктора Риккабокка.
   Пасторъ имѣлъ высокое понятіе о мудрости своего друга.
   -- Скажите и вы что нибудь въ защиту осла, прошепталъ онъ.
   -- Сэръ, сказалъ докторъ, обращаясь къ мистеру Спротту съ почтительнымъ поклономъ: -- въ моемъ домѣ, въ казино, есть большой котелъ, который нужно запаять: не можете ли вы мнѣ рекомендовать какого нибудь мѣдника?
   -- Что же? это мое дѣло, сказалъ Спроттъ: -- у насъ въ околодкѣ нѣтъ другого мѣдника, кромѣ меня.
   -- Вы шутите, мой добрый сэръ, сказалъ докторъ, ласково улыбаясь. Человѣкъ, который не можетъ починить прорѣху на своемъ собственномъ ослѣ, и подавно не унизится до того, чтобы спаивать мой большой котелъ.
   -- Государь мой и сэръ, сказалъ мѣдникъ лукаво: -- если бы я зналъ, что мой бѣдный Недди пріобрѣлъ такихъ высокихъ покровителей, то сталъ бы иначе обращаться съ нимъ.
   -- Corpo di Bacco! вскричалъ докторъ: -- хотя эта острота и не очень нова, но надо признаться, что мѣдникъ ловко выпутался изъ дѣла.
   -- Правда; но ослу-то отъ того не легче! сказалъ пасторъ.-- Знаете, я бы желалъ купить его.
   -- Позвольте мнѣ разсказать вамъ анекдотъ по этому случаю, сказалъ докторъ Риккабокка.
   -- А именно? отвѣчалъ пасторъ вопросительно.
   -- Однажды, началъ Риккабокка: -- императоръ Адріанъ, придя въ общественныя бани, увидѣлъ тамъ стараго солдата, служившаго подъ его начальствомъ, который теръ себѣ спину о мраморную стѣну. Императоръ, который былъ уменъ и любопытенъ, послалъ за солдатомъ и спросилъ его, для чего онъ прибѣгаетъ въ подобному средству тереть себѣ спину? "Потому -- отвѣчалъ солдатъ -- что я слишкомъ бѣденъ для того, чтобы нанять банщиковъ, которые бы терли меня въ лежачемъ положеніи". Императоръ былъ тронутъ и далъ ему денегъ. На другой день, когда императоръ пришелъ въ баню, старики со всего города собрались тутъ и съ ожесточеніемъ терлись спинами о стѣны. Императоръ послалъ за ними и сдѣлалъ имъ такой же вопросъ, какъ и солдату; старые плуты, разумѣется, дали такой же отвѣтъ, какъ солдатъ. "Друзья мои -- сказалъ Адріанъ -- если васъ здѣсь собралось такъ много, то вы очень можете тереть другъ друга". Мистеръ Дэль, если вы не желаете купить всѣхъ ословъ въ цѣломъ графствѣ, у которыхъ ссажены плечи, то ужъ лучше не покупайте и осла мѣдника.
   -- Труднѣйшая вещь на свѣтѣ сдѣлать истинное добро, проговорилъ пасторъ, и съ досады выдернулъ палку изъ забора, переломилъ ее на двое и бросилъ обломки на дорогу. Оселъ опустилъ уши и побрелъ далѣе.
   -- Нутка, трогай (вскричалъ мѣдникъ, идя вслѣдъ за осломъ. Потомъ, остановившись, онъ посмотрѣлъ на его плечо, и, видя, что взоры пастора грустно устремлены на его protégé, онъ вскричалъ ему издали: -- не бойтесь, почтеннѣйшій пасторъ, не бойтесь: я не буду бить его.
  

ГЛАВА V.

   -- Четыре часа! вскричалъ пасторъ, посмотрѣвъ на часы:-- я опоздалъ уже полу-часомъ къ обѣду, а мистриссъ Дэль просила меня быть особенно аккуратнымъ, потому что сквайръ прислалъ намъ превосходную семгу. Не угодно ли вамъ, докторъ, покушать съ нами, какъ говорится, чѣмъ Богъ послалъ?
   Докторъ Риккабокка, подобно большей части мудрецовъ, особенно итальянскихъ, не былъ вовсе довѣрчивымъ въ отношеніи къ человѣческой природѣ. Онъ былъ склоненъ подозрѣвать своекорыстные интересы въ самыхъ простыхъ поступкахъ своего ближняго, и когда пасторъ пригласилъ его откушать, онъ улыбнувшись съ нѣкотораго рода гордою снисходительностію, потому что мистриссъ Дэль, по отзывамъ ея друзей, была очень слабонервна. А какъ благовоспитанныя лэди рѣдко позволяютъ разъигрыватъоя своимъ нервамъ въ присутствіи третьяго лица не изъ ихъ семейства, то докторъ Риккабокка и заключилъ, что онъ приглашенъ не безъ особенной цѣли. Несмотря на то, однако, любя особенно семгу и будучи гораздо добрѣе, чѣмъ можно было бы подумать, судя по его понятіямъ, онъ принялъ приглашеніе, но сдѣлалъ это, бросивъ такой лукавый взглядъ поверхъ своихъ очковъ, что заставилъ покраснѣть бѣднаго пастора. Должно быть, Риккабокка угадалъ на этотъ разъ тайныя помышленія своего спутника.
   Они отправились, перешли маленькій мостъ, переброшенный черезъ ручей, и вошли на дворъ пасторскаго жилища. Двѣ собаки, которыя, казалось, караулили своего барина, бросились къ нему съ воемъ; вслѣдъ за тѣмъ мистриссъ Дэль, съ зонтикомъ въ рукѣ, высунулась изъ окна, выходившаго на лужайку. Теперь я понимаю, читатель, что, въ глубинѣ своего сердца, ты смѣешься надъ невѣдѣніемъ тайнъ домашняго очага, обнаруженнымъ авторомъ, и говоришь самъ себѣ: "прекрасное средство: укрощать раздраженныя нервы тѣмъ, чтобы испортить превосходную рыбу, привести еще нежданнаго пріятеля ѣсть ее!"
   Но, къ твоему крайнему стыду и замѣшательству, узнай, о читатель, что и авторъ и пасторъ Дэль были себѣ на умѣ, поступая такимъ образомъ.
   Докторъ Риккабокка былъ особеннымъ любимцемъ мистриссъ Дэль; онъ былъ единственное лицо въ цѣломъ графствѣ, которое не смущало ея своимъ нежданнымъ приходомъ. Дѣйствительно, какъ онъ ни казался страннымъ съ перваго взгляда, докторъ Риккабокка имѣлъ въ себѣ что-то неизъяснимо-привлекательное, непонятное для людей одного, съ ними пола, но ощутительное для женщинъ, этимъ онъ былъ обязанъ своей глубокой и вмѣстѣ притворной политикѣ въ сношеніямъ съ ними онъ смотрѣлъ на женщину какъ на закоренѣлаго врага мужчинъ,-- какъ на врага, противъ котораго надо употреблять всѣ мѣры предосторожности, котораго надо постоянно обезоруживать всѣми возможными видами угодливости и предупредительности. Онъ обязанъ былъ этимъ отчасти и сострадательной ихъ натурѣ, потому что женщины непремѣнно начинаютъ любить того, о комъ сожалѣютъ безъ презрѣнія, а бѣдность доктора Риккабокка, его одинокая жизнь въ изгнаніи добровольномъ ли, или принужденномъ, были въ состояніи возбудить чувство состраданія; съ другой стороны, несмотря на изношенный плащъ, красный зонтикъ, растрепанные волосы, въ немъ было что-то, особенно когда онъ начиналъ говорить съ дамами,-- что-то напоминавшее пріемы дворянина и кавалера, которые болѣе свойственны всякому благовоспитанному итальянцу, какого бы происхожденія онъ ни былъ, чѣмъ самой высшей аристократіи всякой другой страны Европы. Потому что хотя я соглашаюсь, что ничто не можетъ быть изысканѣе учтивости французскаго маркиза прошлаго столѣтія, ничего привлекательнѣе открытаго тона благовоспитаннаго англичанина; ничего болѣе отраднаго, чѣмъ глубокомысленная доброта патріархальнаго германца, готоваго забыть о себѣ, лишь бы оказать вамъ услугу,-- но эти образцы отличныхъ качествъ во всѣхъ этихъ націяхъ составляютъ исключеніе, рѣдкость, тогда какъ привѣтливость и изящество въ манерахъ составляютъ принадлежность почти всякаго итальянца, кажется, соединили въ себѣ превосходныя качества своихъ предковъ, украшая образованность Цезаря граціею, свойственною Горацію.
   -- Докторъ Риккабокка былъ такъ добръ, что согласился откушать съ нами, произнесъ пасторъ поспѣшно.
   -- Если позволите, сказалъ итальянецъ, наклонившись надъ рукой, которая ему была протянута, но которой онъ не взялъ, думая что такъ будетъ осторожнѣе.
   -- Я думаю только, что семга совсѣмъ переварилась, начала мистриссъ Дэль плачевнымъ голосомъ.
   -- Когда обѣдаешь съ мистриссъ Дэль, то забываешь о семгѣ, сказалъ предательски докторъ.
   -- Джемсъ, кажется, идетъ доложить, что кушанье подано? спросилъ пасторъ.
   -- Онъ уже докладывалъ объ этомъ три-четверти часа тому назадъ, Чарльзъ, мой милый, возразила мистриссъ Дэль, подавъ руку доктору Риккабокка.
   Пока пасторъ и его супруга занимаютъ своего гостя, я намѣренъ угостить читателя небольшимъ трактатомъ по поводу словъ: "милый Чарльзъ", произнесенныхъ такъ невыразимо0ласково мистриссъ Дэль,-- трактатомъ, написаннымъ въ пользу нѣжныхъ супруговъ.
   Кто-то давно уже съострилъ, что въ цѣломъ словарѣ какого хотите языка нѣтъ ни одного слова, которое бы такъ мало выражало, какъ слово милый, но хотя это выраженіе опошлилось уже отъ частаго употребленія, въ немъ остаются еще для пытливаго изслѣдователя нѣкоторые неизвѣданные оттѣнки, особенно когда онъ обратитъ вниманіе на обратный смыслъ этого коротенькаго слова.
   Никогда, сколько мнѣ случилось узнать по опыту, степень пріязни или непріязни, выражаемыхъ имъ, опредѣляется положеніемъ его въ извѣстной фразѣ. Когда, какъ будто лѣниво, нехотя, оно ускользаетъ въ самый конецъ періода, какъ это мы видѣли во фразѣ, сказанной мистриссъ Дэль, то разливаетъ столько горечи на пути своемъ, что всегда почти сдабривается улыбкою, придерживаясь правила amara lento temperet risun. Иногда подобная улыбка полна состраданія, иногда она по преимуществу лукава. Напримѣръ:
   (Голосомъ жалобнымъ и протяжнымъ)
   -- Я знаю, Чарльзъ, что все, что бы я ни сдѣлаю, всегда невпопадъ, мой милый.
   -- Ну, чтоже, Чарльзъ? я очень довольна, что тебѣ безъ меня такъ весело, мой милый.
   -- Пожалуете потише! Если бы ты зналъ, Чарльзъ, какъ у меня болитъ голова, милый, и пр.
   (Съ нѣкоторымъ лукавствомъ)
   -- Ты, я думаю, Чарльзъ, могъ бы и не проливать чернилъ на самую лучшую скатерть, мой милый!
   -- Хоть ты и говоришь, Чарльзъ, что всегда идешь по прямой дорогѣ, однако не менѣе другихъ ошибаешься, мой милый, и проч.
   При подобной разстановкѣ, могутъ встрѣчаться милыя особы изъ родственниковъ, точно такъ же, какъ и супруги. Напримѣръ:
   -- Подними голову; полно упрямиться, мой милый.
   -- Будь хоть на одинъ день хорошимъ мальчикомъ; вѣдь это, мой милый... и пр.
   Когда недругъ останавливается на срединѣ мысли, то и жолчь, выражаемая этою мыслію, приливаетъ ближе къ началу. Напримѣръ:
   -- Въ самомъ дѣлѣ, я должна тебѣ сказать, Чарльзъ, мой милый, что ты изъ рукъ вонъ нетерпѣливъ... и пр.
   -- И если наши счеты, Чарльзъ, на прошлой недѣлѣ не были уплачены, то я желаю знать, милый мой, кто виноватъ въ этомъ.
   -- Неужели ты думаешь, Чарльзъ, что тебѣ некуда положить свои ноги, мой милый, кромѣ какъ на ситцевую софу?
   -- Ты самъ знаешь, Чарльзъ, что ты, милый, не очень-то заботишься обо мнѣ и о дѣтяхъ, не болѣе... и пр.
   Но если это роковое слово является во всей своей первобытной свѣжести въ началѣ фразы, то преклоните голову и ожидайте бури. Тогда уже ему непремѣнно предшествуетъ величественное мой, тутъ уже дѣло не обходится однимъ упрекомъ или жалобой: тутъ уже ожидайте длиннаго увѣщанія. Я считаю себя обязаннымъ замѣтить, что въ этомъ смыслѣ страшное слово всего чаще употребляется строгими мужьями или вообще лицами, которыя играютъ роль pater-familias, главы семейства, признавая цѣль своей власти не въ томъ, чтобы поддержать миръ, любовь и спокойствіе семьи, а именно выразить свое значеніе и право первенства. Напримѣръ:
   -- Моя милая Дженъ, я думаю, что ты могла бы обложить иголку и выслушать меня какъ должно.... и пр.
   -- Моя милая Дженъ, я хочу, чтобы ты поняла меня хоть разъ въ жизни. Не думай, чтобы я сердился: я только огорченъ. Разсуди сама.... и пр.
   -- Моя милая Дженъ, я не понимаю, намѣрена, что ли, ты раззорить меня совершенно? Я бы желалъ только, чтобы ты слѣдовала примѣру другихъ хорошихъ женъ и училась беречь всякую копейку изъ собственности твоего мужа, который... и пр.
   -- Моя милая Дженъ, я думаю, ты убѣдилась, что никто такъ не далекъ отъ ревности, какъ я, но я соглашусь быть повѣшеннымъ, если этотъ пузатый капитанъ Преттимэнъ.... и пр.
  

ГЛАВА VI.

   По наступленіи прохладнаго вечера, докторъ Риккабокка отправился домой по дорогѣ, пролегавшей полемъ. Мистеръ и мистриссъ Дэль проводили его до половины дороги, и когда они возвращались теперь къ своему дому, то оглядывались отъ времени до времени назадъ, чтобы посмотрѣть на эту высокую, странную фигуру, которая удалялась по извилистой дорогѣ и то пряталась, то выставлялась изъ за зеленѣвшихся хлѣбныхъ колосьевъ.
   -- Бѣдняжка! сказала мистриссъ Дэль чувствительно, и бантикъ, приколотый у нея на груди, приподнялся.-- Какъ жаль, что некому о немъ позаботиться! Онъ смотритъ хорошимъ семьяниномъ. Не правда ли, Чарльзъ, что для него было бы великимъ благодѣяніемъ, если бы мы пріискали ему хорошую жену.
   -- Мм, сказалъ пасторъ: -- я не думаю, чтобы онъ уважалъ супружество какъ должно.
   -- Почему же, Чарльзъ? Я не видала человѣка, который былъ бы такъ учтивъ съ дамами, какъ онъ.
   -- Такъ, но....
   -- Что же? Ты всегда, Чарльзъ, говоришь такъ таинственно, мой милый, что ни на что не похоже.
   -- Таинственно! вовсе нѣтъ. Хорошо, что ты не слыхала, какъ докторъ отзывается иногда о женщинахъ.
   -- Да, когда вы, мужчины, сойдетесь вмѣстѣ. Я знаю, что вы разсказываете тогда о васъ славные вещи. Но вы вѣдь всѣ таковы; не правда ли всѣ, мой милый?
   -- Я знаю только то, отвѣчалъ пасторъ простодушно:-- что я обязанъ имѣть хорошее мнѣніе о женщинахъ, когда думаю о тебѣ и о моей бѣдной матери.
   Мистриссъ Дэль, которая, несмотря на разстройство нервовъ, все-таки была добрая женщина и любила своего мужа всею силою своего живого, миніатюрнаго сердечка, была тронута.
   Она пожала мужу руку и не называла его милымъ во все продолженіе дороги.
   Между тѣмъ итальянецъ перешелъ поле и выбрался на большую дорогу, въ двухъ миляхъ отъ Гезельдена. На одной сторонѣ тутъ стояла старая уединенная гостинница, такая, какими были всѣ англійскія гостинницы, пока не сдѣлались отелями ври желѣзныхъ дорогахъ -- четырехъ-угольная, прочно выстроенная въ старинномъ вкусѣ, привѣтливая и удобная на взглядъ, съ большой вывѣской, колеблющейся на длинномъ вязовомъ шестѣ, длиннымъ рядомъ стойлъ сзади, съ нѣскодькими возами, стоящими на дворѣ, и словоохотливымъ помѣщикомъ; разсуждающимъ объ урожаѣ съ какимъ-то толстымъ фермеромъ, который приворотилъ свою бурую лошадку къ двери знакомой гостинницы. Напротивъ, по другую сторону дороги, стояло жилище доктора Риккабокка.
   За нѣсколько лѣтъ до описанныхъ нами происшествій, почтовый дилижансъ, на пути отъ одного изъ портовыхъ городовъ въ Лондонъ, остановился, по обыкновенію, у этой гостинницы, на цѣлый часъ, съ тѣмъ, чтобы пассажиры могли пообѣдать какъ добрые, истые англичане, а не принуждены бы была проглатывать однимъ разомъ тарелку горячаго супу, какъ заморскіе янки {Такъ англичане въ насмѣшку величають американцевъ.}, при первомъ свисткѣ, который раздастся въ ихъ ушахъ, точно крикъ нападающаго непріятеля. Это была лучшая обѣденная стоянка на цѣлой дорогѣ, потому что семга изъ сосѣдней рѣки была превосходна, бараны Гэзельденъ-парка славились во всемъ околодкѣ.
   Съ крыши дилижанса сошли двое путешественниковъ, которые одни лишь, пребыли нечувствительны къ прелестямъ барана и семги и отказались отъ обѣда: это были, меланхолическаго вида, чужестранцы, изъ которыхъ одинъ былъ синьоръ Риккабокка, точь-въ-точь такой же, какимъ мы его видѣли теперь; только плащъ его не былъ такъ истасканъ, станъ не такъ худъ, и онъ не носилъ еще очковъ. Другой былъ его слуга. Покуда дилижансъ перемѣнялъ лошадей, они стали бродить по окрестности. Глаза итальянца были привлечены разрушеннымъ домомъ безъ крыши, на другой сторонѣ дороги, который, впрочемъ, какъ видно, былъ выстроенъ довольно роскошно. За домомъ возвышался зеленый холмъ, склонявшійся къ югу; съ искуственной скалы тутъ падалъ каскадъ. При домѣ были терраса съ перилами, разбитыми урнами и статуями передъ портикомъ въ іоническомъ вкусѣ; на дорогу прибита была доска съ изгладившеюся почти надписью, объяснявшею, что домъ отдается въ наймы, безъ мебели, съ землею, или и безъ земли.
   Жилище, которое представляло такой печальный видъ, и которое такъ давно было въ совершенномъ забросѣ, принадлежало сквайру Гэзельдену.
   Оно было построено его прадѣдомъ по женской линіи, помѣщикомъ, который ѣздилъ въ Италію (путешествіе, котораго примѣры въ эту пору довольно рѣдки) и по возвращеніи домой вздумалъ выстроить въ миніатюрѣ итальянскую виллу. Онъ оставилъ одну дочь, свою единственную наслѣдницу, которая вышла замужъ за отца извѣстнаго намъ сквайра Гэзельдена; и съ этого времени домъ, оставленный своими владѣльцами для болѣе пространнаго жилища, пребывалъ въ запустѣніи и пренебреженія. Нѣкоторые охотники вызывались было его нанять, но сквайръ не рѣшался пустить на свою территорію опаснаго сосѣда. Если являлись любители стрѣльбы, Газельдены не хотѣли и начинать съ ними дѣла, потому что сами дорожили дичиной и непроходимыми болотами. Если являлись свѣтскіе люди изъ Лондона, Гэзельдены опасались, чтобы лондонскіе слуги не испортили ихъ слугъ и не произвели возвышенія въ цѣнахъ на съѣстные припасы. Являлись и фабриканты, прекратившіе свои дѣла, но Гэзельдены слишкомъ высоко поднимали свои агрономическіе носы. Однимъ словамъ, одни были слишкомъ важны, другіе слишкомъ незначительны. Нѣкоторымъ отказывали потому, что слишкомъ коротко были съ ними знакомы. Друзья обыковенно кажутся лучше на нѣкоторомъ разстояніи" -- говорили Гэзельдены. Инымъ отказывали потому, что вовсе не знали ихъ, говоря, что отъ чужого нечего ожидать добраго. Такимъ образомъ, домъ стоялъ пустой и все болѣе и болѣе приходилъ въ разрушеніе. Теперь на его террасѣ стояли два забредшіе итальянца, осматрявая его съ улыбкою со всѣхъ сторонъ, такъ какъ въ первый разъ еще послѣ того, какъ они вступили на англійскую землю, они узнали въ полу-разрушенныхъ пилястрахъ, развалившихся статуяхъ, поросшей травою террасѣ и остаткахъ орранжереи хотя блѣдное, но все-таки подобіе того, что красовалось въ ихъ родной странѣ, далеко оставшейся у нихъ позади.
   Возвратясь въ гостинницу, докторъ Риккабокка воспользовался случаемъ узнать отъ содержателя ея, который былъ прикащикомъ сквайра, нѣкоторыя подробности объ этомъ домѣ.
   Нѣсколько дней спустя послѣ того, мистеръ Гэзельденъ получаетъ письмо отъ одного изъ извѣстныхъ лондонскихъ коммиссіонеровъ, объясняющее, что очень почтенный иностранный джентльменъ поручилъ ему договориться насчетъ дома въ итальянскомъ вкусѣ, называемаго casino, который онъ желаетъ нанять; что помянутый джентльменъ не стрѣляетъ, живетъ очень уединенно и, не имѣя семейства, не нуждается въ поправкѣ своего жилища, исключая лишь крыши, которую и онъ признаетъ необходимою, и что, за устраненіемъ всѣхъ побочныхъ расходовъ, онъ полагаетъ, что наемная плата будетъ соотвѣтствовать его финансовому состоянію, которое очень ограниченно. Предложеніе пришло въ счастливую минуту, именно тогда, когда управляющій представилъ сквайру о необходимости сдѣлать нѣкоторыя починки въ casino, чтобы не допустить его до совершеннаго разрушенія, а сквайръ проклиналъ судьбу, что casino долженъ былъ перейти къ старшему въ родѣ и потому не могъ быть сломанъ или проданъ. Мистеръ Гэзельденъ принялъ предложеніе подобно одной прекрасной лэди, которая отказывала самымъ лучшимъ женихамъ въ королевствѣ и наконецъ вышла за какого-то дряхлаго капитана готоваго поступитъ въ богадѣльню,-- и отвѣчалъ, что, что касается до платы, то, если будущій жилецъ его дѣйствительно почтенный человѣкъ, онъ согласенъ на всякую уступку; что на первый годъ джентльменъ можетъ вовсе избавиться отъ платы, съ условіемъ очистить пошлины и привести строеніе въ нѣкоторый порядокъ; что если они сойдутся, то можно и назначить срокъ переѣзда. Черезъ десять дней послѣ этого любовнаго отвѣта, синьоръ Риккабокка и слуга его пріѣхали; а прежде истеченія года сквайръ такъ полюбилъ своего жильца, что далъ ему льготу отъ платежа на семь, четырнадцать или даже двадцать слишкомъ лѣтъ, съ условіемъ, что синьоръ Риккабокка будетъ чинить строеніе и вставитъ въ иныхъ мѣстахъ желѣзныя рѣшотки въ заборъ, который онъ поправитъ за свой счетъ; Удивительно, какъ мало по малу итальянецъ сдѣлалъ изъ этой развалины красивый домикъ и какъ дешево стоили ему всѣ поправки. Онъ выкрасилъ самъ стѣны въ залѣ, лѣстницу и свои собственные аппартаменты. Слуга его обивалъ стѣны и мебель. Оба они занялись и садомъ; впослѣдствіи душевно привязались къ своему жилищу и лелѣяли его.
   Нескоро, впрочемъ, окрестные жители привыкли къ непонятнымъ обычаямъ чужестранцевъ. Первое, что удивляло ихъ, была необыкновенная умѣренность въ выборѣ провизіи. Три дня въ недѣлю и господинъ и слуга обѣдали только овощи изъ своего огорода и рыбу изъ сосѣдней рѣчки; когда не попадалась семга, они довольствовались и пискарями (а разумѣется, во всѣхъ большихъ и малыхъ рѣкахъ пискари попадаются легче, чѣмъ семга). Второе, что не нравилось сосѣднимъ крестьянамъ, въ особенности прекрасной половинѣ жителей, это то, что оба итальянца чрезвычайно мало нуждались въ женской прислугѣ, которая обыкновенно считается необходимою въ домашнемъ быту. Сначала у нихъ вовсе не было женщины въ домѣ. Но это произвело такое волненіе въ околодкѣ, что пасторъ Дэлъ далъ на этотъ счетъ совѣтъ Риккабокка, который вслѣдъ за тѣмъ нанялъ какую-то старуху, поторговавшись, впрочемъ, довольно долго, за три шиллинга въ недѣлю -- мыть и чистить все сколько ей угодно, въ продолженіи дня. Ва ночь она обыкновенно возвращалась къ себѣ домой. Слуга, котораго сосѣди звали Джакеймо, дѣлалъ все для своего господина: мелъ его комнаты, обтиралъ пыль съ бумагъ, варилъ ему кофей, готовилъ обѣдъ, чистилъ платье и трубки, которыхъ у Риккабокка была большая коллекція. Но какъ бы ни былъ скрытенъ характеръ человѣка, онъ всегда выкажется въ какой нибудь мелочи; такимъ образомъ, въ нѣкоторыхъ случаяхъ итальянецъ являлъ въ себѣ примѣры ласковости, снисхожденія и даже, хотя очень рѣдко, нѣкоторой щедрости, что и заставило молчать его клеветниковъ. Исподволь онъ пріобрѣлъ себѣ прекрасную репутацію -- хотя и подозрѣвали, сказать правду, что онъ склоненъ заниматься черной магіей, что онъ моритъ себя и слугу голодомъ; но во всѣхъ другихъ отношеніяхъ онъ считался смирнымъ, покойнымъ человѣкомъ.
   Синьоръ Риккабокка, какъ мы уже видѣли, былъ очень коротокъ въ домѣ пастора,-- въ домѣ сквайра -- не въ такой степени. Хотя сквайръ и желалъ жить въ дружбѣ съ своими сосѣдями, но онъ былъ чрезмѣрно вспыльчивъ. Риккабокка всегда, очень учтиво, но вмѣстѣ и упорно, отказывался отъ приглашеній мистера Гэзельдена къ обѣду, и когда сквайръ узналъ, что итальянецъ соглашался иногда обѣдать у пастора, то былъ затронутъ за самую слабую струну своего сердца, считая это нарушеніемъ уваженія къ гостепріимству дома Гэзельденовъ, а, потому и прекратилъ свои приглашенія. Но какъ сквайръ, несмотря на свою вспыльчивость, не умѣлъ сердиться, то отъ времени до времени напоминалъ Риккабокка о своемъ существованіи, принося ему въ подарокъ дичь; впрочемъ, Риккабокка принималъ его съ такою изысканною вѣжливостію, что провинціальный джентльменъ конфузился, терялся и говорилъ обыкновенно, что къ Риккабокка ѣздить такъ же мудрено, какъ ко двору.
   Но я оставилъ доктора Риккабокка на большой дорогѣ. Онъ вышелъ за тѣмъ на узкую тропинку, извивавшуюся, около каскада, прошелъ между трельяжами, увѣшенными виноградными лозами, изъ которыхъ Джакеймо приготовлялъ такъ называемое имъ вино -- жидкость, которая, если бы холера была общеизвѣстна въ то время, показалась бы самымъ дѣйствительнымъ лекарствомъ; потому что сквайръ Гэзельденъ хотя и былъ плотный джентльменъ, уничтожавшій безнаказанно ежедневно по бутылкѣ портвейна,-- но, попробовавъ разъ этой жидкости, долго не могъ опомниться и пришелъ въ себя только при помощи микстуры, прописанной по рецепту, длиною въ его руку. Пройдя мимо трельяжа, докторъ Риккабокка поднялся на террасу, выложенную камнемъ такъ тщательно и красиво, какъ только можно было сдѣлать при усильномъ трудѣ и вниманіи. Здѣсь, на красивыхъ скамьяхъ, разставлены были его любимые цвѣты. Здѣсь были четыре померанцовыя дерева въ полномъ цвѣту; вблизи, возвышался родъ дѣтскаго дома или бельведера, построенный самимъ докторомъ и его слугою и бывшій его любимою комнатой, по утрамъ, съ мая по октябрь. Изъ этого бельведера разстилался удивительный видъ на окрестность, за которой гостепріимная англійская природа, какъ будто съ намѣреніямъ, собрала всѣ свои сокровища, чтобы веселить взоры пришлаго изгнанника.
   Человѣкъ безъ сюртука, который былъ помѣшенъ на балюстрадъ, поливалъ въ это время цвѣты,-- человѣкъ съ движеніями до такой степени механическими, съ лицомъ до того строгимъ и важнымъ, при смугломъ его оттѣнкѣ, что онъ казался автоматомъ, сдѣланнымъ изъ краснаго дерева.
   -- Джакомо! сказалъ докторъ Риккабокка, тихо.
   Автоматъ остановился и повернулъ голову.
   -- Поставь лейку и поди сюда, продолжалъ онъ по итальянски и, подойдя къ балюстраду, оперся за него.
   Мистеръ Митфордъ, историкъ, называетъ Жанъ-Жака Джемсъ. Слѣдуя этому непреложному примѣру, Джакомо былъ переименованъ въ Джакеймо.
   Джакеймо также подошелъ къ балюстраду и всталъ нѣсколько позади своего господина.
   -- Другъ мой, сказалъ Риккабокка: -- предпріятія наши не всегда удаются вамъ. Не думаешь ли ты, что нанимать эти поля у помѣщика значитъ испытывать только по напрасну судьбу?
   Джакеймо перекрестился и сдѣлалъ какое-то странное движеніе маленькимъ коралловымъ амулетомъ, который былъ обдѣланъ въ видѣ кольца и надѣтъ у него на пальцѣ.
   -- Можетъ быть, Богъ пошлетъ намъ счастья и мы дешево наймемъ работника, сказалъ Джакеймо, недовѣрчивымъ голосомъ.
   -- Piu vale un presente che due futuri -- не сули журавля въ небѣ, и дай синицу въ руки, сказалъ Риккабокка.
   -- Chi non fa quando può, non può fare quando vuele -- спустя лѣто, нечего итти по малину, отвѣчалъ Джакеймо, такъ же. какъ и господинъ его, въ видѣ сентенціи.-- Синьоръ долженъ подумать о томъ времени, когда ему придется дать приданое бѣдной синьоринѣ.
   Риккабокка вздохнулъ и не отвѣчалъ ничего.
   -- Она должна быть теперь вотъ такая, оказалъ Джакеймо, держа руку нѣсколько выше балюстрада.
   Глаза Риккабокка, смотря черезъ очки, слѣдовали за рукою слуги.
   -- Если бы синьоръ хоть посмотрѣлъ на нее здѣсь...
   -- Хорошо бы было, пробормоталъ итальянецъ.
   -- Онъ уже не отпустилъ бы ее отъ себя, до тѣхъ поръ, какъ она вышла бы замужъ, продолжалъ Джакеймо.
   -- Но этотъ климатъ -- она не вынесла бы его, сказалъ Риккабокка, надѣвая на себя плащъ, потому что сѣверный вѣтеръ подулъ на него сзади.
   -- Померанцы цвѣтутъ же здѣсь при надзорѣ, сказалъ Джакеймо, опуская раму съ той стороны померанцевыхъ деревьевъ, которая обращена была къ сѣверу.-- Посмотрите! продолжалъ онъ, показывая вѣтку, на которой развивалась почка.
   Докторъ Риккабокка наклонился надъ цвѣткомъ, потомъ спряталъ его у себя на груди.
   -- Другой бутонъ скоро будетъ тутъ же, рядомъ, сказалъ Джакеймо.
   -- Для того чтобы умереть, какъ уже умеръ его предшественникъ! отвѣчалъ Риккабокка.-- Полно объ этомъ.
   Джакеймо пожалъ плечами, потомъ, взглянувъ на своего господина, поднесъ руку къ глазамъ.
   Прошло нѣсколько минутъ въ молчаніи. Джакеймо первый прервалъ его.
   -- Но, здѣсь, или тамъ, красота безъ денегъ то же, что померанецъ безъ покрова. Если бы нанять дешево работника, я снялъ бы землю и возложилъ бы всю надежду на Бога.
   -- Мнѣ кажется, у меня есть на примѣтѣ мальчикъ, сказалъ Риккабокка, придя въ себя и показавъ едва замѣтную сардоническую улыбку на губахъ: -- парень, какъ будто нарочно сдѣланный для насъ.
   -- Кто же такой?
   -- Видишь ли, другъ мой, сегодня я встрѣтилъ мальчика, который отказался отъ шестипенсовой монеты.
   -- Cosa stupenda -- удивительная вещь! произнесъ Джакеймо, вытаращивъ глаза и выронивъ изъ рукъ лейку.
   -- Это правда сущая, мой другъ.
   -- Возьмите его, синьоръ,-- именемъ Феба, возьмите,-- и наше поле принесетъ намъ кучу золота.
   -- Я подумаю объ этомъ, потому что нужно ловко заманить этого мальчика, сказалъ Риккабокка.-- А между тѣмъ, зажги свѣчи у меня въ кабинетѣ и принеси мнѣ изъ спальни большой фоліантъ Макіавелли.
  

ГЛАВА VII.

   Въ настоящей главѣ я представлю сквайра Гэзельдена въ патріархальномъ быту,-- конечно, не подъ смоковницею, которой онъ не насаждалъ, но передъ зданіемъ приходской колоды, которое онъ перестроилъ. Сквайръ Гэзельденъ и его семейство на зеленѣющемся фонѣ деревни -- что можетъ быть привлекательнѣе! Полотно совсѣмъ готово и ожидаетъ только красокъ. Предварительно я долженъ, впрочемъ, бросить взглядъ на предъидушія происшествія, чтобы показать читателю, что въ семействѣ Гэзельденъ есть такая особа, съ которою онъ, можетъ быть, и не встрѣтится въ деревнѣ.-- Нашъ сквайръ лишился отца, будучи двухъ лѣтъ отъ роду; его мать была прекрасна собой; состояніе ея было не менѣе прекрасно. По истеченіи года траура, она вышла вторично замужъ, и выборъ ея палъ при этомъ на полковника Эджертона. Сильно было удивленіе Пэлль-Мэлля и глубоко сожалѣніе парка Лэна, когда эта знаменитая личность снизошла до званія супруга. Но полковникъ Эджертонъ не былъ только лишь красивою бабочкой: онъ обладалъ и предупредительнымъ инстинктомъ, свойственнымъ пчелѣ. Молодость улетѣла отъ него и увлекла въ своемъ полетѣ много существеннаго изъ его имущества; онъ увидалъ, что наступаетъ время, когда домашній уголокъ, съ помощницей, способной поддержать въ этомъ уголкѣ порядокъ, вполнѣ соотвѣтствовалъ бы его понятіямъ о комфортѣ, и что яркій огонь, разведенный въ каминѣ въ ненастный вечеръ, сдѣлалъ бы большую пользу его здоровью. Среди одного изъ сезоновъ въ Брайтонѣ, куда онъ сопровождалъ принца валлійскаго, онъ увидалъ какую-то вдову, которая хотя и носила траурное платье, но не казалась безутѣшною. Ея наружность удовлетворяла требованіямъ его вкуса; слухи объ ея приданомъ располагали въ ея пользу и разсудокъ его. Онъ рѣшился начать дѣйствовать и, ухаживая за нею очень недолго, привелъ намѣреніе свое къ счастливому результату. Покойный мистеръ Гэзельденъ до такой степени предчувствовалъ вторичное замужество своей жены, что распорядился въ своемъ духовномъ завѣщаніи, чтобы опека надъ его наслѣдникомъ, въ подобномъ случаѣ, передана была отъ матери двумъ сквайрамъ, которыхъ онъ избралъ своими душеприкащиками. Это обстоятельство, въ соединеніи съ новыми брачными узами утѣшенной вдовы, послужило, нѣкоторымъ образомъ, къ отдаленію ея отъ залога первой любви, и когда она родила сына отъ полковника Эджертона, то сосредоточила на этомъ ребенкѣ всю свою материнскую нѣжность. Уильямъ Гэзельденъ былъ посланъ своими опекунами въ одну изъ лучшихъ провинціальныхъ академій, въ которой, съ незапамятныхъ временъ, воспитывались и его предки. Сначала онъ проводилъ праздники съ мистриссъ Эджертонъ; но такъ какъ она жила то въ Лондонѣ, то ѣздила съ своимъ мужемъ въ Брайтонъ, чтобы пользоваться удовольствіями Павильона, то Уильямъ, который между тѣмъ подросъ, оказывая неудержимое влеченіе къ деревенской жизни, тогда какъ его неловкость и рѣзкія манеры заставляли краснѣть мистриссъ Эджертонъ, сдѣлавшуюся особенно взыскательною въ этомъ отношеніи,-- выпросилъ позволеніе проводить каникулярное время или у своихъ опекуновъ, или въ старомъ отцовскомъ домѣ. Потомъ онъ поступилъ въ коллегіумъ въ Кембриджѣ, основанный, въ XV столѣтіи, однимъ изъ предковъ Гэзельденовъ, и, достигнувъ совершеннолѣтія, оставилъ его, не получивъ, впрочемъ, степени. Нѣсколько лѣтъ спустя, онъ женился на молодой лэди, также деревенской жительницѣ и сходной съ нимъ по воспитанію.
   Между тѣмъ его единоутробный братъ, Одлей Эджертонъ, началъ посвящаться въ таинства большого свѣта, не успѣвъ еще окончательно распрощаться съ своими игрушками; въ дѣтствѣ онъ сиживалъ зачастую на колѣняхъ у герцогинь и скакалъ по комнатамъ верхомъ на палкахъ посланниковъ. Дѣло въ томъ, что полковникъ Эджертонъ не только имѣлъ сильныя связи, не только былъ однимъ изъ Dii majores большого свѣта, но пользовался рѣдкимъ счастьемъ быть популярнымъ между всѣми людьми, знавшими его; онъ былъ до такой степени популяренъ, что даже лэди, въ которыхъ онъ нѣкогда былъ влюбленъ и которыхъ потомъ оставилъ, простили ему бракъ и сохранили къ нему прежнюю дружбу, какъ будто онъ не былъ вовсе женатъ. Люди, слывшіе въ общемъ мнѣніи за бездушныхъ, некогда не тяготились сдѣлать всякую любезность Эджертономъ. Когда наступило время Одлею оставить приготовительную школу въ которой онъ развивался изъ здоровой почки въ пышный цвѣтокъ, и перейти въ Итонъ {Одно изъ лучшихъ въ Лондонѣ учебныхъ заведенія.}, начальство и товарищи дали о немъ самый лестный отзывъ. Мальчикъ скоро показалъ, что онъ не только наслѣдовалъ отцовскую способность пріобрѣтать популярность, но къ этой способности присоединялъ талантъ навлекать изъ нея существенныя выгоды. Не отличавшись никакими особенными познаніями, онъ, однако, составилъ о себѣ въ Итонѣ самую заводную репутацію, какой только позволительно добиваться въ его лѣта -- репутацію мальчика, который произведетъ что побудь замѣчательное, сдѣлавшись человѣкомъ. Будучи студентомъ богословскаго факультета въ Оксфордѣ, онъ продолжалъ поддерживать эту сладкую надежду, и хотя не получалъ премій и при выходѣ былъ удостоенъ очень обыкновенной степени, однако, это еще болѣе убѣдило членовъ университета, что питомцу ихъ предназначена блестящая карьера государственнаго человѣка.
   Когда еще онъ былъ въ университетѣ, родители его умерли, одинъ вслѣдъ за другимъ. Достигнувъ совершеннолѣтія, онъ предъявилъ свои права на отцовское наслѣдство, которое считалось очень значительнымъ, и которое дѣйствительно когда-то было довольно велико; но полковникъ Эджертонъ былъ человѣкъ слишкомъ расточительный для того, чтобы обогатить наслѣдника, и теперь осталось около 1,500 фунтовъ стерлинговъ годового дохода отъ имѣнія, приносившаго прежде до десяти тысячъ фунтовъ ежегодно.
   Впрочемъ, Одлея всѣ считали богатымъ, а самъ онъ былъ далекъ отъ того, чтобы уничтожить эту благопріятную молву признакомъ собственной несостоятельности. Лишь только онъ вступилъ въ лондонскій свѣтъ, какъ всѣ клубы приняли его съ распростертыми объятіями, и онъ проснулся, въ одно прекрасное утро, если не знаменитымъ, то по крайней мѣрѣ вполнѣ свѣтскимъ человѣкомъ. Къ этой изящной свѣтскости онъ присоединилъ нѣкоторую дозу значительности и важности, старался сходиться съ государственными людьми и занимающимися политикою лэди и утвердилъ всѣхъ во мнѣніи, что онъ былъ рожденъ для великихъ дѣлъ.
   Теперь самымъ близкимъ, искреннимъ другомъ его былъ лордъ л'Эстренджъ, съ которымъ онъ былъ неразлученъ еще въ Итонѣ, и въ то время, какъ Одлей приводилъ Лондонъ лишь въ восторгъ, л'Эстренджъ восхищалъ общество до изступленія: Гэрлей лордъ л'Эстренджъ былъ единственный сынъ графа лансмерскаго, владѣльца большого состоянія и породнившагося съ знатнѣйшими и могущественнѣйшими фамиліями въ Англіи. Впрочемъ, лордъ Лансмеръ былъ не очень извѣстенъ въ Лондонѣ сномъ обществѣ. Онъ жилъ большею частію въ своихъ имѣніяхъ, занимаясь дѣлами по хозяйственному управленію, и очень рѣдко пріѣзжалъ въ столицу; все это позволяло ему давать большія средства къ жизни сыну, когда Гэрлей, будучи шестнадцати лѣтъ, и достигнувъ шестого класса въ школѣ, вышелъ оттуда и поступилъ въ одинъ изъ гвардейскихъ полковъ. Никто не зналъ, что дѣлать съ Гэрлеемъ л'Эстренджемъ: потому-то, можетъ бытъ, имъ такъ и занимались. Онѣ былъ самымъ блестящимъ воспитанникомъ въ Итонѣ -- не только гордостію гимнастической залы, но и классной комнаты; однако, при этомъ въ немъ было столько странностей и непріятныхъ выходокъ, награды же, полученныя имъ за успѣхи, доставались ему, по видимому, такъ легко, безъ малѣйшаго прилежанія и усидчивости, что онъ не заставлялъ ожидать отъ себя столь многаго, какъ его другъ Одлей Эджертонъ. Его странности, оригинальность выраженій и самыя неожиданныя выходки такъ же замѣтны была въ большомъ свѣтѣ, какъ нѣкогда въ тѣсной сферѣ школы. Онъ былъ остеръ, безъ всякаго сомнѣнія; и что его остроуміе было высокаго полета, это доказывали не только оригинальность, но и независимость его характера. Онъ ослѣплялъ свѣтъ, вовсе не заботясь о своемъ тріумфѣ и объ общественномъ мнѣніи,-- ослѣплялъ потому, что не умѣлъ блестѣть въ мѣру. Молодость и странныя понятія всегда идутъ рука объ руку. Я не знаю, что думалъ Гэрлей л'Эстренджъ, но знаю, что въ Лондонѣ не было молодого человѣка, который бы менѣе заботился о томъ, что онъ наслѣдникъ знатнаго имени и сорока-пяти тысячь фунтовъ годового дохода.
   Отецъ его желалъ, чтобы, когда Гэрлэй достигнетъ совершеннолѣтія, онъ былъ депутатомъ мѣстечка Лансмеръ. Но это желаніе никогда не осуществилось. Въ то самое время, какъ молодому лондонскому идолу оставалось только два или три года до совершеннолѣтія, въ немъ явилась новая странность. Онъ совершенно удалился отъ общества: оставилъ безъ отвѣта самонужнѣйшія треугольныя записочки, заключавшія въ себѣ разнаго рода вопросы и приглашенія,-- записочки, которыя необходимо покрываютъ письменный столъ всякаго модника; онъ рѣдко сталъ показываться въ кругу своихъ прежнихъ знакомыхъ, и если гдѣ нибудь его встрѣчали, то или одного, или вмѣстѣ съ Эджертономъ; его веселость, казалось, совсѣмъ оставила его. Глубокая меланхолія была начертана на его лицѣ и выражалась въ едва слышныхъ звукахъ его голоса. Въ это время гвардія покрывала себя славою въ военныхъ дѣйствіяхъ на полуостровѣ, но батальонъ, къ которому принадлежалъ Гэрлей, остался дома. Неизвѣстно, соскучившись ли бездѣйствіемъ, или изъ славолюбія, молодой лордъ вдругъ перешелъ въ кавалерійскій полкъ, который въ одной изъ жаркихъ схватокъ потерялъ половину офицеровъ. Передъ самымъ его отъѣздомъ, открылась вакансія для депутатства за Лэнсмеровъ, но онъ отвѣчалъ на просьбы отца по этому предмету, что ихъ семейные интересы могутъ быть предоставлены попеченіямъ его друга Эджертова, пріѣхалъ въ Паркъ проститься съ своими родителями, а вслѣдъ за нимъ явился Эджертонъ отрекомендоваться избирателямъ. Это посѣщеніе было важною эпохой для многихъ лицъ моей повѣсти; но пока я ограничусь замѣчаніемъ, что при самомъ началѣ выборовъ случились обстоятельства, вслѣдствіе которыхъ л'Эстренджъ и Одлей должны были удалиться съ поприща общественной дѣятельности, а потомъ послѣдній написалъ лорду Лэнсмеру, что онъ соглашается принять званіе депутата. Къ счастію для карьеры Одлея Эджертона, выборы представляли для лорда Лэнсмера не только общественное значеніе, но тѣсно связаны были съ его собственными интересами. Онъ рѣшился, чтобы даже, при отсутствіи кандидата, борьба продолжалась до послѣдней крайности, хотя бы на его счетъ. Потому все дѣло выборовъ ведено было такъ, что противниками интересовъ Лонсморовъ являлись представители той или другой изъ враждующихъ фамилій въ графствѣ; а такъ какъ самъ графъ былъ гостепріимный, любезный человѣкъ, очень уважаемый всѣмъ сосѣднимъ дворянствомъ, то и кандидаты даже противной стороны всегда наполняли свои рѣчи выспренними похвалами благородному характеру лорда Лэнсмера и учтивостями въ отношеніи къ его кандидатамъ. Но, благодаря постоянной перемѣнѣ должностей, одна изъ враждебныхъ фамилій уклонилась отъ выборовъ, и представители ея приняли званіе адвокатовъ; глаза другой фамиліи былъ избранъ членомъ Палаты, и такъ какъ настоящіе его интересы были неразрывны съ интересами Лэнсмеровъ, то онъ и пребылъ нейтральнымъ въ той мѣрѣ, въ какой это возможно при борьбѣ страстей. Судя по этому, всѣ были увѣрены, что Эджертонъ будетъ избранъ безъ оппозиціи, когда, вслѣдъ за отъѣздомъ его куда то, объявленіе, подписанное "Гэвервилль, Дэшморъ, капитанъ Р. И., Бэкеръ-Стритъ, Портменъ-Сквэръ", извѣщало въ довольно сильныхъ выраженіяхъ, что этотъ джентльменъ намѣренъ освободить кандидатуру отъ непослѣдовательной власти олигархической партіи, не столько изъ видовъ собственнаго своего политическаго возвышенія, такъ какъ подобная протестація всегда влечетъ за собой ущербъ личному интересу, но единственно изъ патріотическаго желанія сообщить выборамъ должную законность.
   За этимъ объявленіемъ черезъ два часа явился и самъ капитанъ Дэшморъ, въ каретѣ четверней, съ жолтыми бантиками къ хвостахъ и гривахъ лошадей. Внутри и снаружи этой кареты сидѣли какіе-то сорванцы, по видимому, друзья его, которые, вѣроятно, пріѣхали съ цѣлію помочь ему въ трудахъ и раздѣлить съ нимъ удовольствія.
   Капитанъ Дэшморъ былъ когда-то морякомъ, но возъимѣлъ отвращеніе къ этому званію съ тѣхъ поръ, какъ племянникъ одного министра получилъ подъ команду корабль, на который капитанъ считалъ права свои неоспоримыми. По этой же причинѣ онъ не слушался приказаній, которыя присылались ему отъ начальства, руководствуясь примѣромъ Нельсона; но при этомъ случаѣ непослушаніе не оправдалось такимъ успѣхомъ, какъ это было съ Нельсономъ, и капитанъ Дэшморъ долженъ былъ считать себя вполнѣ счастливымъ, что избѣжалъ болѣе строгаго наказанія, чѣмъ отказъ въ повышеніи. Но правду говорится, что не знаешь, гдѣ найдешь, гдѣ потеряешь. Выйдя въ отставку и видя себя совершенно неожиданно обладателемъ наслѣдства въ сорокъ или пятьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ, предоставленныхъ ему какимъ-то дальнимъ родственникомъ, капитанъ Дэшморъ возъимѣлъ непреодолимое желаніе поступить въ Парламентъ и, при помощи своего ораторскаго таланта, принять участіе въ администраціи.
   Въ насколько часовъ нашъ морякъ выказался самымъ отчаяннымъ говоруномъ, самымъ сильнымъ дѣйствователемъ, на случай выборовъ во мнѣніи простодушныхъ и довѣрчивыхъ жителей мѣстечка. Правда, что онъ говорилъ такую безсмыслицу, какой, можетъ быть, сроду никому не удавалось слышать, но зато его выходки такъ были размашисты, манеры такъ открыты, голосъ такъ звученъ, что въ эти патріархальныя времена онъ былъ въ состояніи загонять хоть какого философа. Кромѣ того, капитанъ Дэшморъ звалъ всякій день большое общество къ себѣ обѣдать, и тутъ, махая своимъ кошелькомъ въ воздухѣ, объявлялъ во всеуслышаніе, что онъ до тѣхъ поръ будетъ стрѣлять, пока у него останется хотя одинъ патронъ въ лядункѣ. До тѣхъ поръ было мало различія въ политическомъ отношеніи между кандидатомъ, поддерживаемымъ интересами лорда Лэнсмера, и кандидатомъ противной стороны, потому что помѣщики того времени были почти всѣ одного и того же образа мыслей, и вопросъ административный, подобно настоящему, имѣлъ для нихъ чисто мѣстное значеніе: онъ состоялъ лишь въ томъ, пересилитъ или нѣтъ фамидія Лэнсмеровъ двѣ другія значительныя фамиліи, которыя до тѣхъ поръ придерживались оппозиціи. Хотя капитанъ былъ въ самомъ дѣлѣ очень хорошій человѣкъ и слишкомъ опытный морякъ для того, чтобы думать, что государство -- которое., согласно общепринятой метафорѣ, уподобляется кораблю par excellence -- станетъ терпѣть кого ни попало у себя на шканцахъ, но онъ привыкъ болѣе руководствоваться въ поступкахъ жолчными побужденіями своего характера, чѣмъ голосомъ разсудка, испытывая въ то же время надъ собою одуряющее свойство своего собственнаго краснорѣчія. Такимъ образомъ, чувствуя себя такъ же мало способнымъ къ проискамъ, какъ и къ тому, чтобы зажечь Темзу, по своимъ рѣчамъ онъ показался бы, однако, всякому отчаяннымъ человѣкомъ. Точно такимъ же образомъ, не привыкнувъ уважать своихъ противниковъ, онъ обращался съ графомъ Лэнсмеромъ слишкомъ непочтительно. Онъ обыкновенно называлъ этого почтеннаго джентльмена "старой дрязгой"; мэра, который хвастался своими миніатюрными ножками, онъ прозвалъ "лучинкой", а прокурора, который былъ сложенъ довольно прочно -- "кряжемъ". Послѣ этого понятно, что выборы должны были служитъ только для удовлетворенія частныхъ интересовъ извѣстныхъ лицъ, и дѣло принимало между тѣмъ такой оборотъ, что графъ Лэнсмеръ начиналъ бояться за успѣхъ своихъ предположеній. Пришлецъ изъ Бэкеръ-Стрита, съ своею необыкновенною дерзостію, показался ему существомъ страшнымъ, зловѣщимъ,-- существомъ, на которое онъ смотрѣлъ съ суевѣрною боязнью: онъ ощущалъ то же, что многоуважаемый Монтецума, когда Кортецъ, съ толпой испанцевъ, схватилъ его, посреди его собственной столицы, въ виду мексиканскаго блеска и великолѣпія двора. "Самимъ богамъ придется плохо, если люди будутъ такъ дерзки", говорили мексиканцы про Кортеца; "общество погибнетъ, если пришлецъ изъ Бэкеръ-Стрита заступитъ мѣсто Лэнсмера", говорили принимавшіе участіе въ выборахъ мѣстные джентльмены. Во время отсутствія Одлея выборы представлялись въ самомъ неблагопріятномъ видѣ, и капитанъ Дэшморъ съ каждымъ шагомъ все болѣе и болѣе приближался къ своей цѣли, когда адвокатъ Лэнсмера напомнилъ ему, что есть въ виду довольно сильный ходатай за отсутствующаго кандидата. Сквайръ Гэзельденъ, съ своею молодою женою, еще прежде согласились на кандидатуру Одлея, а въ сквайрѣ адвокатъ видѣлъ единственнаго смертнаго, который былъ въ состояніи тягаться съ морякомъ. Вообще, на то, чтобы защищать пользы мѣстнаго дворянства, чтобы умѣть въ случаѣ нужды произнести рѣчь чрезъ открытое окно, съ высоты скамьи, бочки, балкона или даже крыши на домѣ, сквайръ имѣлъ даже болѣе способностей, болѣе представительности и сановитости, чѣмъ самъ баловень Лондона Одлей Эджертонъ.
   Сквайръ, къ которому пристали со всѣхъ сторонъ съ просьбами по этому предмету, сначала отвѣтилъ рѣзко, что онъ согласенъ сдѣлать что нибудь въ пользу своего брата, но что не желалъ бы, съ своей стороны, даже при выборахъ, показаться кліентомъ лорда, кромѣ того, что если бы ему пришлось отвѣчать за брата, то какимъ образомъ онъ обяжется отъ его имени быть блюстителемъ пользъ и вѣрнымъ слугою своего края, какимъ образомъ онъ докажетъ, что Одлей, поступивъ въ Палату, не забудетъ о своемъ сословіи, а тогда онъ, Уильямъ Гэзельденъ, будетъ названъ лжецомъ и переметной сумой.
   Но когда эти сомнѣнія и затрудненія были устранены убѣжденіями джентльменовъ и просьбами лэди, которыя принимали въ выборахъ такое же участіе, какое эти прелестныя существа принимаютъ во всемъ, представляющемъ матеріялъ для спора, сквайръ согласился наконецъ выступить противъ жителя Бэкеръ-Стрита и принялся за это дѣло отъ всего сердца и съ тѣмъ добродушіемъ стараго англичанина, которое онъ оказывалъ при всякомъ родѣ дѣятельности, серьёзно занимавшей его.
   Предположенія насчетъ общественныхъ выборовъ, основанныя на способностяхъ сквайра, вполнѣ оправдались. Онъ говорилъ обыкновенно такую же околесицу какъ и капитанъ Дэшморъ, обо всемъ, исключая, впрочемъ, интересовъ своего края, своего имѣнія: тутъ онъ являлся великимъ, потому что зналъ этотъ предметъ хорошо, зналъ его по инстинкту, пріобрѣтаемому практикою, въ сравненіи съ которою всѣ наши выспреннія теоріи не что иное, какъ паутина или утренній туманъ.
   Представители помѣщичьяго сословія, долженствовавшіе подавать голоса, не были въ зависимости отъ лорда Лэнсмера и занимали даже общественныя должности; они сначала готовы были хвалиться своимъ обезпеченнымъ положеніемъ и итти противъ лорда, но не смѣли противостоять тому, кто имѣлъ такое сильное вліяніе на ихъ поземельные интересы. Они начали переходить на сторону графа противъ жителя Бэкеръ-Стрита; и съ этихъ поръ эти толстые агрономы, съ ногами, бывшими въ обхватѣ такихъ же обширныхъ размѣровъ, какъ все туловище капитана Дэшмора, и съ страшными бичами въ рукахъ, стали расхаживать по лавкамъ и пугать избирателей, какъ капитанъ говорилъ въ припадкахъ негодованія. Эти новые приверженцы сдѣлали большую разницу въ количествѣ голосовъ той и другой стороны, и когда день балотировки наступилъ, то вопросъ оказался уже окончательно рѣшеннымъ. Послѣ самой отчаянной борьбы, мистеръ Одлей Эджертонъ пересилилъ капитана двумя голосами. Имена подавшихъ эти два лишніе голоса, рѣшившіе споръ, были: Джонъ Эвенель, мѣстный фермеръ, и его зять, Маркъ Ферфилдъ, который поселился въ имѣніи Гэзельдена, гдѣ онъ занималъ должность главнаго плотника.
   Эти два голоса даны были совершенно неожиданно, потому что хотя Маркъ Ферфилдъ и готовъ былъ держать сторону Лэнсмера, или, что-тоже, сторону брата сквайра, и хотя Эвенель былъ всегдашнимъ защитникомъ интересовъ Лэнсмеровъ, но ужасное несчастіе, о которомъ я до сихъ поръ умолчалъ, не желая начинать свою повѣсть печальными картинами, поразило ихъ обоихъ, и они уѣхали изъ города именно въ тотъ день, когда лордъ л'Эстренджъ и мистеръ Эджертонъ отправились изъ Лэнснеръ-Парка. Въ какомъ сильномъ восторгѣ ни былъ сквайръ, какъ главный дѣйствователь и какъ братъ, при торжествѣ мистера Эджертона, восторгъ этотъ значительно затихъ, когда, выходя изъ за обѣда, даннаго въ честь побѣды Лэнсмеровъ, и шествуя не совсѣмъ твердою поступью въ карету, которая должна была везти его домой, онъ получилъ письмо изъ рукъ одного изъ джентльменовъ, которые сопровождали капитана на его общественномъ поприщѣ; содержаніе этого письма, а равно и нѣсколько словъ, произнесенныхъ тихо подателемъ его, доставили сквайра къ мистриссъ Гэзельденъ далеко въ болѣе трезвомъ состояніи, чѣмъ она надѣялась. Дѣло въ томъ, что въ самый день избранія капитанъ почтилъ мистера Гэзельдена нѣкоторыми поэтическими и аллегорическими прозваніями, какъ-то: "племянный быкъ", а ненасытный вампиръ" и "безвкуснѣйшая оладья", на что сквайръ отвѣчалъ, что капитанъ не что иное, какъ "морской соленый боровъ"; капитанъ, подобно всѣмъ сатирикамъ, будучи обидчивымъ и щекотливымъ, не считалъ для себя особенно лестнымъ получить названіе "морского соленаго борова" отъ "племяннаго быка" и "ненасытнаго вампира". Письмо, принесенное, теперь къ мистеру Гэзельдену джентльменомъ, который, принадлежа къ противной сторонѣ, считался самымъ жаркимъ приверженцемъ капитана, заключало въ себѣ ни болѣе, ни менѣе, какъ вызовъ за дуэль; и податель, кромѣ того, съ очаровательною учтивостію, требуемою этикетомъ при этихъ оказіяхъ, присовокуплялъ подробныя свѣдѣнія о мѣстѣ, назначенномъ для поединка, въ окрестностяхъ Лондона, чтобы избѣжать непріятнаго вмѣшательства подозрительныхъ Лэнсмеровъ.
   Французы, по видимому, очень мало размышляли о дуэляхъ. Можетъ быть, поэтому они и преданы имъ всею душою. Но для истаго англичанина -- будь онъ Гэзельденъ или не Гэзельденъ -- нѣтъ ничего ужаснѣе, отвратительнѣе дуэли. Она не входитъ въ разрядъ обыкновенныхъ мыслей и обычаевъ англичанина. Англичанинъ скорѣе пойдетъ судиться передъ закономъ, который наказываетъ еще строже дуэли. За всѣмъ тѣмъ, если англичанинъ долженъ драться, онъ будетъ драться. Онъ говоритъ: "это очень глупо", онъ увѣренъ, что это безчеловѣчно, онъ соглашается со всѣмъ, что сказано было на этотъ счетъ философами, проповѣдниками и печатными книгами, и въ то же время идетъ драться какъ какой нибудь гладіаторъ.
   Впрочемъ, сквайръ не имѣлъ привычки теряться въ непріятныхъ случаяхъ. На другой же день, подъ предлогомъ, что ему нужно купить крупныхъ гвоздей въ Тэттеръ-Соллѣ, онъ отправился на самомъ дѣлѣ въ Лондонъ, простившись особенно нѣжно съ своею женой. Сквайръ былъ увѣренъ, что онъ иначе не возвратится домой, какъ въ гробу. "Несомнѣнно -- говорилъ онъ самъ себѣ -- что человѣкъ, который стрѣлялъ всю свою жизнь, съ тѣхъ поръ, какъ надѣлъ куртку мичмана, несомнѣнно, что онъ нелегокъ на руку и въ поединкѣ. Я бы еще ничего не сказалъ, если бы это были ментонскіе двуствольные пистолеты съ маленькими пульками, а то у него чуть не ружья; это несовмѣстно ни съ достоинствомъ человѣка, ни съ понятіями охотника!"
   Однако, сквайръ, отложивъ въ сторону всѣ житейскія попеченія и отъискавъ какого-то стараго пріятеля по коллегіуму, уговорилъ его быть своимъ секундантомъ, и отправился въ скрытный уголокъ Уимбльдонъ-Конмона, назначенный мѣстомъ дуэли. Тамъ онъ сталъ передъ своимъ противникомъ, ее въ боковомъ положеніи -- каковое положеніе онъ считалъ уловкою труса -- а всею шириною своей груди, прямо подъ дуло пистолета, съ такимъ невозмутимымъ хладнокровіемъ на лицѣ, что капитанъ Дэшморъ, который былъ превосходный стрѣлокъ, но въ то же время и добрѣйшій человѣкъ, выразилъ свое одобреніе такому безпримѣрному мужеству тѣмъ, что, всадивъ пулю своему противнику въ мягкое мѣсто плеча, объявилъ себя окончательно удовлетвореннымъ. Противники пожали другъ другу руки, произнесли взаимныя объясненія, и сквайръ, не придя въ себя отъ удивленія, что онъ еще живъ, былъ привезенъ въ Диммеръ-Отель, гдѣ, послѣ значительныхъ, впрочемъ, хлопотъ, пуля была вынута и рана залечена. Теперь все прошло, и сквайръ чрезъ это много возвысился въ своихъ собственныхъ глазахъ; въ веселомъ или особенно гнѣвномъ расположеніи духа, онъ не переставалъ съ удовольствіемъ вспоминать объ этомъ происшествіи. Кромѣ того, будучи убѣждавъ, что братъ обязанъ ему лично чрезвычайно многимъ, что онъ доставилъ Одлею доступъ въ Парламентъ и защищалъ его интересы съ опасностію собственной жизни онъ считалъ себя въ полномъ правѣ предписывать этому джентльмену, какъ поступать во всѣхъ случаяхъ, касающихся дѣлъ дворянства. И когда, немного спустя послѣ того, какъ Одлей занялъ мѣсто въ Парламентѣ -- что случилось лишь по прошествіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ -- онъ сталъ подавать мнѣнія и голоса несообраано съ ожиданіями сквайра на этотъ счетъ, сквайръ написалъ ему такой нагоняй, который не могъ остаться безъ дерзкаго отвѣта. Вслѣдъ за тѣмъ, негодованіе сквайра достигло высшей степени, потому что, проходя, въ базарный день, по имѣнію Лэнсмера, онъ слышалъ насмѣшки со стороны тѣхъ самыхъ фермеровъ, которыхъ онъ убѣждалъ прежде стоять за брата; и, приписывая причину всего этого Одлею, онъ не могъ слышать имя этого измѣнника роднымъ интересамъ безъ того, чтобы не измѣниться въ лицѣ и не выразить своего негодованія въ потокѣ бранныхъ словъ. Г. де-Рюквилль, который былъ величайшій современный острякъ, имѣлъ также брата отъ другого отца и былъ съ нимъ не совсѣмъ въ хорошихъ отношеніяхъ. Говоря объ этомъ братѣ, онъ называлъ его frére de loin. Одлей Эджертонъ былъ для сквайра Газельдена такимъ же отдаленнымъ братцемъ... Но довольно этихъ объяснительныхъ подробностей: возвратимся къ нашему повѣствованію.
  

ГЛАВА VIII.

   Плотники сквайра были взяты отъ работы за заборомъ парка и принялись за передѣлку приходской колоды. Потомъ явился живописецъ и раздѣлалъ ее прекрасною синею краской, съ бѣлыми каймами по угламъ, бѣлыми же полосками около дверей и оконъ и съ изображеніемъ великолѣпныхъ букетовъ посрединѣ.
   Это было самое красивое зданіе въ цѣлой деревнѣ, хотя деревня обладала еще тремя памятниками архитектурнаго генія Гэзельденовъ, а именно: лечебинцей, школой и приходскимъ пожарнымъ дэпо.
   Никогда еще болѣе изящное, привлекательное и затѣйливое зданіе не услаждало взоровъ окружного начальства.
   И сквайръ Гезельденъ наслаждался не менѣе другихъ. Съ чувствомъ самодовольствія, онъ привелъ всю свою семью смотрѣть на зданіе приходской колоды. Семейство сквайра (исключая отдаленнаго братца) состояло изъ мистриссъ Гэзельденъ -- жены его, миссъ Джемимы Гэзельденъ -- его кузины, мистера Френсиса Гэзельдена -- его единственнаго сына, и капитана Бернэбеса Гиджинботэма -- дальняго родственника, который, собственно говоря. не принадлежалъ къ ихъ семейству, а проводилъ съ ними по десяти мѣсяцевъ въ году.
   Мистриссъ Гэзельденъ была во всѣхъ отношеніяхъ настоящая лэди -- лэди, пользующаяся извѣстнымъ значеніемъ въ цѣломъ приходѣ. На ея благоприличномъ, румяномъ и нѣсколько загорѣломъ лицѣ выражались и величіе и добродушіе; у нея были голубые глаза, внушавшіе любовь, и орлиный носъ, возбуждавшій уваженіе. Мистриссъ Гэзельденъ не имѣла претензій: не считала себя ни выше, ни лучше, ни умнѣе, чѣмъ она была въ самомъ дѣлѣ. Она понимала себя и свое положеніе и благодарила за него Бога. Въ разговорѣ и манерахъ ея была какая-то кротость и рѣшительность. Мистриссъ Гэзельденъ одѣвалась превосходно. Она носила шолковыя платья, которыя могли передаваться въ наслѣдство отъ поколѣнія поколѣнію: до такой степени они были прочны, цѣнны и величественны. Поверхъ такого платья, когда она была внутри своихъ владѣній, она надѣвала бѣлый какъ снѣгъ фартукъ; у пояса ея не было видно шатленокъ и брелоковъ, а были привѣшены здоровые золотые часы, обозначавшіе время, и длинныя ножницы, которыми она срѣзывала сухіе листья у цвѣтовъ, будучи большою охотницею до садоводства. Когда требовали того обстоятельства, мистриссъ Гэзельденъ снимала свою великолѣпную одежду, замѣняла ее прочнымъ синимъ верховымъ платьемъ и галопировала возлѣ своего мужа, пока спускали собакъ ее своры, приготовляясь къ охотѣ.
   Въ тѣ дни, когда мистеръ Гэзельденъ направлялъ своего знаменитаго клепера-иноходца въ городскому рынку, жена почти всегда сопутствовала ему въ этой поѣздкѣ, сидя съ лѣвой стороны кабріолета. Она, такъ же, какъ и мужъ ея, обращала очень мало вниманія на вѣтеръ и непогоду, и во время какого нибудь проливного дождя ея оживленное лицо, выставлявшееся изъ подъ капишона непромокаемаго салопа, разцвѣтало улыбкой и румянцемъ, точно воздушная роза, которая раскрывается и благоухаетъ подъ каплями росы. Нельзя было не замѣтить, что достойная чета соединилась по любви. Они были чрезвычайно рѣдко другъ безъ друга, и первое сентября каждаго года, если въ домѣ не было общества, которое хозяйка должна была занимать, она выходила вмѣстѣ съ мужемъ на сжатое поле такою же легкою поступью, съ такимъ же оживленнымъ взоромъ, какъ и въ первый годъ ея замужства, когда она восхищала сквайра сочувствіемъ всѣмъ его склонностямъ.
   Такимъ образомъ и въ настоящую минуту Герріэтъ Гэзельденъ стоитъ, опершись одною рукою на широкое плечо сквайра; другую заложила она за свой фартукъ и старается раздѣлить восторгъ своего мужа отъ совершоннаго имъ патріотическаго подвига возобновленія общественной колоды. Немного позади, придерживаясь двумя пальчиками за сухую руку капитана Бернэбеса, стоитъ миссъ Джемима, сирота, оставшаяся послѣ дяди сквайра, который былъ женатъ на похищенной имъ дѣвицѣ изъ фамиліи, бывшей во враждѣ съ Гэзельденами со временъ Карла I, за право проѣзжать по дорогѣ къ небольшому лѣсу, или, скорѣе, кустарнику, величиною въ десятину, чрезъ клочокъ кочкарника, который отдавался на аренду кирпичному заводчику за двѣнадцать шиллинговъ въ годъ.
   Лѣсъ принадлежалъ Гэзельденамъ, кочкарникъ -- Стикторейтамъ (древняя саксонская фамилія, если только была таковая), Всякія двѣнадцать лѣтъ, когда деревья и валежникъ были нарублены, вражда возобновлялась, потому что Стикторейты отказывали Гезельденамъ въ правѣ провозить лѣсъ по единственной проѣзжей для телѣги дорогѣ. Надо отдать справедливости Гэзельденамъ, что они изъявляли желаніе купить эту землю вдесятеро дороже ея настоящей цѣны. Но Стикторейты съ подобнымъ же великодушіемъ отвѣчали, что они не намѣрены жертвовать фамильною собственностію для прихоти самаго лучшаго изъ всѣхъ сквайровъ, когда либо носившихъ кожаные сапоги. Потому каждыя двѣнадцать лѣтъ происходили длинные переговоры о мирѣ между Гэзельденами и Стикторейтами. Дѣло было глубокомысленно обсуживаемо, представителями обѣихъ сторонъ и заключалось исковыми жалобами на завладѣніе чужою собственностію.
   Такъ какъ въ законѣ на подобные случаи не было прямого указанія, то дѣло никогда и не рѣшалось окончательно, тѣмъ болѣе, что ни та, ни другая сторона не желала окончанія тяжбы, такъ какъ не была увѣрена въ законности своихъ притязаній. Женитьба младшаго изъ семьи Гэзельденовъ на младшей дочери Стикторейтовъ была одинаково непріятна обѣимъ фамиліямъ; послѣдствіемъ было то, что молодая чета, обвѣнчавшаяся тайно и не получивъ ни благословенія, ни прощенія, провлачила жизнь какъ могла, существуя жалованьемъ, которое получалъ мужъ, служившій въ дѣйствующемъ полку, и процентами съ тысячи фунтовъ стерлинговъ, которые были у жены независимо отъ родительскаго состоянія. Они оба умерли, оставивъ дочь, которой и завѣщали материнскіе тысячу фунтовъ, около того времени, когда сквайръ достигъ совершеннолѣтія и вступилъ въ управленіе своими имѣніями. И хотя онъ наслѣдовалъ старинную вражду къ Стикторейтамъ, однако, не въ его характерѣ было питать ненависть къ бѣдной сиротѣ, которая все-таки была дочерью Гэзельдена. Потому онъ воспитывалъ Джемиму съ такою же нѣжностію, какъ бы она была его родною сестрою; отложилъ ея тысячу фунтовъ въ ростъ, прибавилъ къ нимъ часть изъ капитала, который составился во время его малолѣтства, что все вмѣстѣ съ процентами составило не менѣе четырехъ тысячъ фунтовъ -- обыкновенное приданое въ фамиліи Гэзельденъ. Когда она достигла совершеннолѣтія, сумма эта была отдана въ ея полное распоряженіе, такъ, чтобы она считала себя независимою, была бы въ состояніи выѣзжать въ свѣтъ и выбирать себѣ партію, если бы ей вздумалось выйти замужъ, или наконецъ могла бы жить этою суммою одна, если бы рѣшились остаться дѣвицею. Миссъ Джемима отчасти пользоваласъ этою свободою, выѣзжая иногда въ Нелтейгамъ и другія мѣста на воды. Но она такъ была привязана къ сквайру чувствомъ благодарности, что не могла на долго отлучиться изъ его дома. И это было тѣмъ великодушнѣе съ ея стороны, что она была далека отъ мысли остаться въ дѣвицахъ. Миссъ Джемима была одно изъ нѣжныхъ, любящихъ существъ, и если мысль о счастіи въ одиночествѣ не совсѣмъ улыбалась ей, то это было во свойственному женщинѣ инстинктивному влеченію къ семейной, домашней жизни, безъ чего всякая лэди, какъ бы она ни были совершенна во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, немногимъ лучше бронзовой статуя Минервы. Но какъ бы то ни было, несмотря на ея состояніе и наружность, изъ которыхъ послѣдняя, хотя не вполнѣ изящная, была привлекательна и была бы еще привлекательнѣе, если бы миссъ почаще смѣялась, потому что при этомъ у нея являлись на щекахъ ямочки, незамѣтныя въ болѣе серьёзныя минуты,-- несмотря на все это, потому ли, что мужчины, встрѣчавшіе ее, были очень равнодушны, или сама она слишкомъ разборчива, только миссъ Джемима достигала тридцатилѣтняго возраста и все еще называлась миссъ Джемима. Съ теченіемъ времени, ея простодушный смѣхъ все слышался рѣже и рѣже, и наконецъ она утвердилась въ двухъ убѣжденіяхъ, вовсе не развивавшихъ потребности смѣха. Одно изъ убѣжденій касалось всеобщей испорченности мужской половины человѣческаго рода, другое выражалось рѣшительною и печальною увѣренностію, что весь міръ приближается въ близкому паденію. Миссъ Джемима теперь была въ сопровожденіи любимой собачки, вѣрнаго Бленгейма, отличавшагося приплюснутымъ носомъ. Собачка эта была уже преклонныхъ лѣтъ и довольно тучна. Она сидѣла, обыкновенно, на заднихъ лапахъ, высуня языкъ, и только отъ времени до времени показывала признаки жизни тѣмъ, что бросалась на мимо нея и по ней ходящихъ и летающихъ мухъ. Кромѣ того, глубокая дружба существовала между миссъ Джемимой и капитаномъ Бернэбесомъ Гиджшиботэмомъ, потому что онъ не былъ женатъ и имѣлъ такое же дурное понятіе о всѣхъ васъ, читательницы, какъ миссъ Джемима о всѣхъ людяхъ нашего пола. Капитанъ былъ довольно строенъ и недуренъ лицомъ.... Впрочемъ, чѣмъ меньше говорить о лицѣ, тѣмъ лучше; въ этой истинѣ былъ убѣжденъ самъ капитанъ, утверждавшій, что для мужчины всякая рожа довольно красива и благородна. Капитанъ Бернэбесъ не отрицалъ, что міръ стремится къ разрушенію, только разрушеніе это, по его соображеніемъ, должно было послѣдовать послѣ его смерти. Поодаль отъ всей компаніи, съ лѣнивыми пріемами возникающаго дендизма Френсисъ Гэзельденъ смотрѣлъ поверхъ высокаго галстуха, какіе тогда были въ модѣ. Это былъ красивый юноша, свѣжій питомецъ Итона, пріѣхавшій на каникулы. Онъ вступилъ въ тотъ переходный возрастъ, когда обыкновенно начинаешь бросать дѣтскія забавы, не достигнувъ еще основательности и положительности человѣка возмужалаго.
   -- Мнѣ бы пріятно было, Франкъ, сказалъ сквайръ, внезапно повернувшись къ сыну; -- мнѣ бы пріятно было видѣть, что тебя хоть немного, но интересуютъ тѣ обязанности, которыя, рано или поздно, будутъ лежать на твоей отвѣтственности. Я рѣшительно не могу допустить той мысли, что это мнѣніе перейдетъ въ руки такого джентльмена, который, вмѣсто того, чтобъ поддерживать его, такъ, какъ я поддерживаю, доведетъ все до разрушенія.
   И вмѣстѣ съ этимъ сквайръ показалъ на исправительное учрежденіе.
   Взоры мастера Франка устремились по направленію, куда указывала трость, и устремились на столько, на сколько позволялъ тому накрахмаленный галстухъ.
   -- Совершенно такъ, сэръ, сказалъ молодой человѣкъ довольно сухо: -- но скажите, почему же это учрежденіе оставалось такъ долго безъ починки?
   -- Потому, что одному человѣку невозможно углядѣть за всѣмъ въ одно и то же время, съ нѣкоторою колкостію отвѣчалъ сквайръ.-- Человѣкъ съ восемью тысячами акровъ земли, за которыми нужно присмотрѣть, я думаю, не останется ни на минуту безъ дѣла.
   -- Это правда, замѣтилъ капитанъ Бернэбесъ.-- Я знаю это по опыту.
   -- Вы ровно ничего не знаете! вскричалъ сквайръ весьма грубо.-- Выдумалъ сказать, у него есть опытность въ восьми тысячахъ акровъ земли!
   -- Совсѣмъ нѣтъ. Я знаю это по опыту въ моей квартирѣ, въ Албани, нумеръ третій, подъ литерою А. Вотъ уже десять лѣтъ, какъ я занимаю эту квартиру, а только что на прошлыхъ Святкахъ купилъ себѣ японскую кошку.
   -- Скажите пожалуете! возразила миссъ Джемима: -- японская кошка! это, должно быть, весьма любопытно!... Какого рода это животное!
   -- Неужели вы не знаете? Помилуйте! эта вещица имѣетъ три ножки и служитъ для того, чтобъ держать въ себѣ горячіе тосты! Я никогда бы не подумалъ о ней, увѣряю васъ; да другъ мой Кози, завтракая однажды у меня на квартирѣ, сказалъ мнѣ: "помилуй, Гиджинботэмъ! какъ это такъ случалось, что ты, окруженный такимъ множествомъ предметовъ, доставляюшихъ комфортъ, до сихъ поръ не имѣешь кошки? {Cat собственно значитъ кошка; но этимъ словомъ называется столовый приборъ для подогрѣванія кушанья. Прим. пер.}" "Клянусь честью -- отвѣчалъ я -- невозможно усмотрѣть за всѣмъ въ одно и то же время", точь-въ-точь, какъ вы, сквайръ, сказали объ этомъ сію минуту.
   -- Фи, сказалъ мистеръ Гэзельденъ, съ негодованіемъ: -- тутъ нѣтъ ни малѣйшаго сходства съ моими словами. И на будущее время прошу васъ, кузенъ Гиджинботэмъ, не прерывать меня, когда я говорю о дѣлахъ серьезныхъ. Ну, кстати ли соваться съ вашей кошкой? Не правда ли, Гэрри? А вѣдь теперь это учрежденіе на что нибудь да похоже! Я увѣренъ, что наружность всей деревни будетъ казаться теперь гораздо солиднѣе. Удивительно, право, что даже и маленькая починка придаетъ... придаетъ....
   -- Большую прелесть ландшафту, возразила миссъ Джемима, сантиментальнымъ тономъ.
   Мистеръ Гэзельденъ не хотѣлъ согласиться, но въ то же время и не отрицалъ досказаннаго окончанія. Оставивъ эту сентенцію въ прерванномъ видѣ, онъ вдругъ началъ другую:
   -- А если бы я послушалъ пастора Дэля.
   -- Тогда бы вы сдѣлали весьма умное дѣло, сказалъ голосъ позади Гэзельдена.
   Этотъ голосъ принадлежалъ пастору Дэлю, который, при послѣднихъ словакъ сквайра, присоединился къ обществу.
   -- Умное дѣло! Конечно, конечно, мистеръ Дэль, сказала мистриссъ Гэзельденъ, съ горячностью, потому что всякое противорѣчіе ея супругу она считала за оскорбленіе -- быть можетъ, она видѣла въ этомъ столкновеніе съ ея исключительными правами и преимуществами!-- Конечно, умное дѣло!
   -- Совершенная правда! продолжай, продолжай, Гэрри! восклицалъ сквайръ, потирая отъ удовольствія ладони.-- Вотъ такъ! хорошенько его! А! каково мистеръ Дэль? что вы скажете на это?
   -- Извините, сударыня, сказалъ пасторъ, оказывая отвѣтомъ своимъ предпочтеніе мистриссъ Гэзельденъ: -- я долженъ сказать вамъ, что въ нашемъ отечествѣ есть множество зданій, которыя чрезвычайно ветхи, чрезвычайно безобразны и, по видимому, совершеннно безполезны, но при всемъ томъ я не рѣшился бы разрушить ихъ.
   -- Поэтому вы возобновили бы ихъ, сказала мистриссъ Гэзельденъ, недовѣрчиво и въ то же время бросая на мужа взглядъ, которымъ будто говорила ему: -- онъ хочетъ свести на политику -- такъ это ужъ твое дѣло.
   -- О нѣтъ, сударыня, я этого не сдѣлалъ бы, отвѣчалъ пасторъ весьма рѣшительно.
   -- Что же послѣ этого вы стали бы дѣлать съ ними? спросилъ сквайръ.
   -- Оставилъ бы ихъ въ прежнемъ видѣ, отвѣчалъ пасторъ.-- Мистеръ Франкъ, вамъ, вѣроятно, знакома латинская пословица, которая очень часто слетала съ устъ покойнаго сзра Роберта Вальполя, и которую включили впослѣдствіи въ число примѣровъ латинской грамматики; вотъ эта пословица: Quieta non movere! Спокойное пусть и остается спокойнымъ!
   Сквайръ Гэзельденъ былъ большой приверженецъ политики старинной школы и, вѣроятно, не подумалъ о томъ, что, возобновляя исправительное заведеніе, онъ отступалъ отъ принятыхъ имъ правилъ.
   -- Постоянное стремленіе къ нововведеніямъ, сказала миссъ Джемима, внезапно принимаясь за болѣе мрачную изъ своихъ любимыхъ темъ разговора: -- служитъ главнымъ признакомъ приближенія великаго переворота. Мы измѣняемъ, починиваемъ, реформируемъ, тогда какъ много, много что черезъ двадцать лѣтъ и самый міръ превратится въ развалины!
   Прекрасный оракулъ замолкъ. Вѣщія слова его отозвались въ душѣ капитана Бернэбеса, и онъ задумчиво сказалъ:
   -- Двадцать лѣтъ! это весьма значительный срокъ! Наши общества застрахованія жизни рѣдко принимаютъ самую лучшую жизнь больше чѣмъ на четырнадцать лѣтъ.
   Произнося эти слова, онъ ударилъ ладонью по стулу, на которомъ сидѣлъ, и прибавилъ свое обычное утѣшительное заключеніе:
   -- Бояться нечего, сквайръ: на вашъ вѣкъ хватитъ!
   Къ чему относились эта слова, онъ выразилъ весьма неопредѣленно, а изъ окружающихъ никто не хотѣлъ потрудиться разъяснить ихъ.
   -- Мнѣ кажется, сэръ, сказалъ мастэръ Франкъ, обращаясь къ родителю: -- теперь совершенно безполезно разсуждать о томъ, нужно ли, или не нужно было возобновлять это исправительное учрежденіе.
   -- Справедливо, сказалъ сквайръ, принимая на себя весьма серьёзный видъ.
   -- Да, вотъ оно что! сказалъ пасторъ печальнымъ голосомъ.-- Если бы вы только знали, что значитъ это non quieta movere!
   -- Мистеръ Дэль, нельзя ли избавить меня отъ вашей латыни! вскричалъ сквайръ, сердитымъ тономъ.-- Я самъ могу представить вамъ пословицу не хуже вашей:
  
   Propria quae maribus tribuuntur maecula dicas.
   As in praesenti, perfeclum format in avi. (*)
   (*) Качества, приписываемыя мужскому полу, называются мужчинами. Малость въ настоящемъ часто принимаетъ огромные размѣры въ будущемъ.
  
   Ведите теперь, прибавилъ сквайръ, съ тріумфомъ обращаясь къ своей Гэрри, которая при этомъ неожиданномъ взрывѣ учености со стороны Гэзельдена смотрѣла на него съ величайшимъ восхищеніемъ: -- выходитъ, что коса нашла на камень! Теперь, я думаю, можно воротиться домой и пить чай. Не придете ли и вы къ намъ, Дэль? мы съиграемъ маленькій роберъ. Нѣтъ? ну полно, мой другъ! я не думалъ оскорбить васъ: вѣдь вамъ извѣстенъ мой нравъ, мои привычки.
   -- Какъ же, очень хорошо извѣстны; поэтому-то они и остаются для меня между предметами, перемѣны въ которыхъ я не желалъ бы видѣть, отвѣчалъ мистеръ Дэль, съ веселымъ видомъ, протягивая руку.
   Сквайръ отъ чистаго сердца пожалъ ее, и мистриссъ Гэзельденъ поспѣшила сдѣлать то же самое.
   -- Приходите, пожалуете, сказала она.-- Я боюсь, что мы были очень невѣжливы; въ этомъ отношеніи мы ни подъ какимъ видомъ не можемъ называть себя людьми благовоспитанными. Пожалуста, приходите -- вы доставите намъ большое удовольствіе -- и приводите съ собою бѣдную мистриссъ Дэль.
   Каждый разъ, какъ только Гэзельденъ упоминала въ разговорѣ мистриссъ Дэль, то непремѣнно прибавляла эпитетъ бѣдная,-- почему? мы увидимъ это впослѣдствіи.
   -- Я боюсь, что жена моя снова страдаетъ головною болью; но я передамъ ей ваше приглашеніе, и во всякомъ случаѣ на мой приходъ, сударыня, вы можете расчитывать.
   -- Вотъ это такъ! вскричалъ сквайръ: -- черезъ полчаса мы ждемъ васъ... Здравствуй, мой милый! продолжалъ мистеръ Гэзельденъ, обращаясь къ Ленни Ферфильду, въ то время, какъ мальчикъ, возвращаясь домой съ какимъ-то порученіемъ изъ деревня, остановился въ сторонѣ отъ дороги и обѣими руками снялъ шляпу.-- Ахъ, постой! постой! ты видишь эту постройку, э? Такъ скажи же всѣмъ ребятишкамъ въ деревнѣ, чтобы они боялись попасть въ нее: Это ужасный позоръ! Надѣюсь, ты никогда не доведешь себя до такого сраму.
   -- Въ этомъ я ручаюсь за него, сказалъ мистеръ Дэль.
   -- И я тоже, замѣтила мистриссъ Гэзельденъ, гладя кудрявую голову мальчика.--Скажи твоей матери, что завтра вечеромъ я побываю у нея: у меня есть много о чемъ поговорить съ ней.
   Такимъ образомъ партія гуляющихъ продолжала итти по направленію къ господскому дому; между тѣмъ Ленни какъ вкопаный стоялъ на мѣстѣ и, выпуча глаза, смотрѣлъ на уходящихъ.
   Впрочемъ, Ленни недолго оставался одинокимъ. Едва только большіе люди скрылась изъ виду, какъ маленькіе, одинъ за другимъ и боязливо, стали выползать изъ сосѣднихъ домовъ и съ крайнимъ изумленіемъ и любопытствомъ приблизились къ мѣсту исправительнаго учрежденія.
   Въ самомъ дѣлѣ, возобновленное появленіе этого учрежденія à propos de bottes, какъ другой бы назвалъ его -- произвело уже замѣтное впечатлѣніе на жителей Гэзельдена. Когда нежданая сова появится среди бѣлаго дня, то всѣ маленькія птички покидаютъ деревья и заборы и окружаютъ своего врага, такъ точно и теперь всѣ болѣе или менѣе взволнованные поселяне окружили непріятный для нихъ феноменъ.
   -- Что-то скажетъ намъ Гафферъ Соломонсъ, для чего именно сквайръ перестроилъ такую диковинку? спросила многодѣтная мать, у которой на одной рукѣ покоился грудной ребенокъ (трехъ-лѣтній мальчикъ робко держался за складки ея юбки), а другой рукой, съ чувствомъ материнскаго страха за свое дѣтище, она тянула назадъ болѣе предпріимчиваго, шестилѣтняго шалуна, который имѣлъ сильное желаніе просунуть голову въ одно изъ отверстій учрежденія. Всѣ взоры устремилась на мудраго старца, деревенскаго оракула, который, облокотясь обѣими руками на клюку, покачивалъ головой, съ видомъ, непредвѣщающимъ ничего хорошаго.
   -- Быть можетъ, сказалъ Гафферъ Соломонсъ,-- кто нибудь изъ нашихъ ребятишекъ произвелъ опустошеніе въ господскомъ фруктовомъ саду.
   -- Въ фруктовомъ саду! возразилъ огромный дѣтина, который, по видимому, полагалъ, что слова старика относились прямо къ нему: -- да тамъ еще нечего и воровать: тамъ еще ничего не созрѣло.
   -- Значитъ это неправда! воскликнула мать большого семейства и при этомъ вздохнула свободнѣе.
   -- Можетъ быть, сказалъ Гафферъ Соломонсъ: -- кто нибудь изъ васъ крадучи ставилъ капканы?
   -- Да для кого теперь ставить капканы? сказалъ здоровый, съ угрюмымъ лицомъ молодой человѣкъ, не совсѣмъ-то чистая совѣсть котораго, весьма вѣроятно, вызвала это замѣчаніе.-- Для кого, когда еще пора не пришла? А если и придетъ, то нашему ли брату заниматься капканами!
   Послѣдній вопросъ, по видимому, рѣшалъ дѣло, и мудрость Гаффера Соломонса упала въ общемъ мнѣніи жителей Гэзельдена на пятьдесятъ процентовъ.
   -- А можетъ быть, сказалъ Гафферъ, и на этотъ разъ съ такимъ поразительнымъ эффектомъ, который возстановлялъ его репутацію: -- можетъ быть, изъ васъ кто нибудь любитъ напиваться допьяна и дѣлаться скотоподобнымъ.
   Наступила мертвая тишина, потому что старикъ, дѣлая этотъ намекъ, ни подъ какимъ видомъ не расчитывалъ на возраженіе.
   -- Да сохранитъ Господь нашего сквайра! воскликнула наконецъ одна изъ женщинъ, бросая угрожающій взглядъ на мужа.-- Если это правда, то многихъ изъ насъ онъ осчастливитъ.
   Вслѣдъ за тѣмъ между женщинами поднялся единодушный ропотъ одобренія, тогда какъ мужчины, съ печальнымъ выраженіемъ въ лицѣ, взглянули сначала другъ на друга, а потомъ на учрежденіе.
   -- А можетъ статься, и то, снова началъ Гафферъ Соломонсъ, побуждаемый успѣхомъ третьей догадки выразить четвертую:-- можетъ статься, и то, что нѣкоторыя изъ жонъ любятъ черезчуръ бранятъ своихъ мужей. Мнѣ сказывали, въ ту пору, когда жилъ еще мой дѣдушка, что первое учрежденіе было выстроено исключительно для женщинъ, изъ одного будто бы состраданія къ мужьямъ; это было какъ разъ въ то время, когда бабушка Бангъ -- я и самъ не помню ея -- умерла въ припадкѣ злости. А вѣдь каждому изъ васъ извѣстно, что сквайръ нашъ добрый человѣкъ.... пошли ему Господи доброе здоровье!
   -- Пошли ему Господи! вскричали мужчины отъ всей души и уже безъ страха, но съ особеннымъ удовольствіемъ собрались вокругъ Соломонса.
   Но вслѣдъ за тѣмъ раздался пронзительный крикъ между женщинами. Онѣ нехотя отступили къ окраинѣ луга и бросали на Соломонса и учрежденіе такіе сверкающіе взгляды и указывали на нихъ обоихъ такими грозными жестами, что небу одному извѣстно, остался ли бы хоть клочокъ изъ нихъ двоихъ отъ негодованія прекраснаго пола, еслибъ, къ счастію и весьма кстати, не подошелъ мистеръ Стирнъ, правая рука сквайра Газельдена.
   Мистеръ Стирнъ была страшная особа, страшнѣе самого сквайра, какъ и слѣдуетъ быть правой рукѣ. Онъ внушалъ къ себѣ большее подобострастіе, потому что, подобно исправительному учрежденію, котораго онъ былъ избраннымъ блюстителемъ, его власть и сила были непостижимы и таинственны, и, кромѣ того, никто не зналъ, какое именно мѣсто занималъ онъ въ хозяйственномъ управленіи имѣніемъ Гэзельдена. Онъ не былъ управителемъ, хотя и исполнялъ множество обязанностей, которыя, по настоящему, должны лежать на одномъ только управителѣ. Онъ не былъ деревенскимъ старостой, потому что этотъ титулъ сквайръ рѣшительно присвоилъ себѣ; но, несмотря на то, мистеръ Гэзельденъ дѣлалъ посѣвы и запашки, собиралъ хлѣбъ и набивалъ амбары, покупалъ и продавалъ не иначе, какъ по совѣтамъ, какіе угодно было дать мистеру Стирну. Онъ не былъ смотрителемъ парка, потому что никогда не стрѣлялъ оленей, и никогда не занимался присмотромъ за звѣринцемъ, а между тѣмъ, кромѣ его, никто не разъискивалъ, кто сломалъ палисадъ, окружавшій паркъ, или кто ставилъ капканы на кроликовъ и зайцевъ. Короче сказать, всѣ трудныя и многосложныя обязанности, которыхъ всегда отъищется величайшее множество у владѣтеля обширнаго мѣста, возлагались, по принятому обыкновенію и по желанію самого владѣтеля, на мистера Стирна. Если нужно было увеличить арендную плату или отказать арендатору въ дальнѣйшемъ производствѣ работъ на господской землѣ, и если сквайръ зналъ, что приведеніе въ исполненіе подобнаго предположенія не согласовалось съ его привычками, но что управитель его такъ же будетъ снисходителенъ, какъ и онъ самъ, то въ этихъ случаяхъ мистеръ Стернъ являлся тройнымъ вѣстникомъ роковыхъ приказаній господина,-- такъ что обитателямъ Гэзельдена онъ казался олицетвореніемъ безпощадной Немезиды. Даже самыя животныя трепетали предъ мистеромъ Стирномъ. Стадо телятъ знало, что это былъ именно тотъ человѣкъ, по назначенію котораго кто нибудь изъ ихъ среды продавался мяснику, и потому, заслышавъ его шаги, они съ трепещущимъ сердцемъ забивались въ самый отдаленный уголъ стойла. Свиньи хрюкали, утки квакали, насѣдка растопыривала крылья и тревожнымъ крикомъ созывала цыплятъ, едва только мистеръ Стирнъ, случайно или по обязанности своей, приближался къ нимъ.
   -- Что вы дѣлаете здѣсь? кричалъ мистеръ Стирнъ.-- Чего вы тараторите здѣсь? Эй вы, бабы! Того и смотри, что сквайръ пошлетъ узнать, нѣтъ ли пожара въ деревнѣ! Пошли всѣ домой! Этакой неугомонный народецъ!
   Но прежде, чѣмъ половина этихъ восклицаній была произнесена, какъ уже толпа разсѣялась по всѣмъ направленіямъ: женщины, удалявшись на безопасное разстояніе отъ мистера Стиряа, снова образовали изъ себя совѣщательный кружокъ, а мужчины сочли за лучшее скрыться въ пивной лавочкѣ. Таково было дѣйствіе исправительнаго учрежденія въ первый день возобновленія его!
   Какъ бы то ни было, но при разсѣяніи всякой толпы всегда случается, что кто нибудь попадаетъ свое мѣсто послѣднимъ; такъ точно случалось и теперь: пріятель нашъ Денни Ферфильдъ, механически приблизившійся къ толпѣ, чтобы услышать прорицанія Гаффера Соломонса, почти также механически, при внезапномъ появленіи мистера Стирна скрылся изъ виду -- по крайней мѣрѣ ему такъ казалось, что онъ скрылся -- за стволомъ широкаго вяза. Денни прижался къ стволу, не смѣя явиться на глаза мистера Стирна, какъ вдругъ пронинательный взоръ послѣдняго обнаружилъ убѣжище испуганнаго юноши.
   -- Эй, сэръ! что ты дѣлаешь тамъ? не хочешь ли взорвать на воздухъ наше учрежденіе? Не хочешь ли ты сдѣлаться вторымъ Гай-Фоксомъ? Покажи сюда, что у тебя зажато въ кулакѣ!
   -- У меня нѣтъ ничего, мистеръ Стирнъ, отвѣчалъ Ленни, показывая открытую ладонь.
   -- Ничего! гм! произнесъ мистеръ Стирнъ, весьма недовольный.
   И потомъ, когда онъ началъ смотрѣть на предметы гораздо хладнокровнѣе и узналъ въ стоявшемъ передъ нимъ юношѣ Ленни Ферфилда, мальчика, служившаго образцомъ всѣмъ деревенскимъ ребятишкамъ, на бровяхъ его нависло облако мрачнѣе прежняго. Это было вслѣдствіе того, что мистеръ Стирнъ, который придававъ себѣ большую цѣну за свою ученость, и который именно потому только и занялъ такое высокое положеніе въ жизни, что обладалъ познаніями и умомъ, гораздо большими въ сравненіи съ другими ему подобными,-- это неудовольствіе, повторяю я, отразившееся на лицѣ мистера Стирна, происходило оттого, что онъ чрезвычайно желалъ, чтобы его единственный сынъ сдѣлался также хорошимъ грамотѣемъ; но желаніе его, къ несчастію, не выполнялось.
   Маленькій Стирнъ въ школѣ пастора былъ замѣчательнымъ неучемъ, между тѣмъ какъ Ленни Ферфилдъ служилъ гордостью и похвалой этой школы. Поэтому мистеръ Стирнъ весьма натурально и даже, съ одной стороны, весьма справедливо питалъ сильное нерасположеніе къ Ленни Ферфильду, присвоившему себѣ всѣ тѣ почести и похвалы, которыя мистеръ Стирнъ предназначалъ своему сынку.
   -- Гм! произнесъ мистеръ Стирнъ, бросая на Ленни взглядъ, полный негодованія:-- такъ это ты и есть образцовый мальчикъ вашей деревни? И прекрасно, и очень кстати! Я смѣло могу поручить тебѣ охраненіе этого учрежденія, то есть ты долженъ гонять отсюда ребятишекъ, когда они соберутся, разсядутся и станутъ стирать краску, или разъиграются на горкѣ въ лунку и орлянку. Смотри же, мой милый, помни, какая отвѣтственность лежитъ на тебѣ. Эта отвѣтственность, въ твои лѣта, дѣлаетъ тебѣ великую честь. Если что нибудь будетъ испорчено, ты отвѣтишь за это,-- понимаешь? ты не подумай, что я поручаю тебѣ это отъ себя, нѣтъ, мой другъ! я передаю тебѣ приказаніе сквайра. Вотъ что значитъ быть образцовымъ-то мальчикомъ! Ай да мастеръ Ленни!
   Вмѣстѣ съ этимъ мистеръ Стирнъ медленно отправился сдѣлать визитъ двумъ молодымъ щенкамъ, вовсе неподозрѣвавшимъчто онъ далъ обѣщаніе владѣтелю ихъ въ тотъ же вечеръ обрубить имъ хвосту и уши. Хотя немного можно насчитать порученій, которыя были бы для Ленни тягостнѣе порученія быть блюстителемъ деревенскаго исправительнаго учрежденія, такъ какъ оно видимо клонилось къ тому, чтобы сдѣлать Ленни Ферфилда несноснымъ въ глазахъ его сверстниковъ, но Ленни Ферфилдъ не былъ до такой степени безразсуденъ, чтобы показать малѣйшее неудовольствіе или огорченіе. Все дурное рѣдко, или, лучше сказать, никогда не остается безъ наказанія. Законъ кладетъ преграду коварнымъ умысламъ всякаго Стирна: онъ уничтожаетъ западни, разставленныя завистью и злобой, и, по возможности, для каждаго очищаетъ дорогу жизни отъ колючаго тернія; иначе какого бы труда стоило безсильному человѣку пройти по этой дорогѣ и достичь конца ея безъ царапины, безъ язвы!
  

ГЛАВА IX.

   Карточный столъ давно уже приготовленъ въ гостиной господскаго дома Гэзельдена, а маленькое общество все еще оставалось за чайнымъ столомъ, въ глубокой ниши огромнаго окна, которая въ размѣрахъ своихъ поглотила бы, кажется, лондонскую гостиную умѣренной величины. Прекрасный лѣтній мѣсяцъ разливалъ по зеленой муравѣ такой серебристый блескъ, высокія, густыя деревья бросали такую спокойную тѣнь, цвѣты и только что скошенная трава наполняла воздухъ такимъ пріятнымъ благоуханіемъ, что затворить окна, опустить занавѣски и освѣтить комнаты не тѣмъ небеснымъ свѣтомъ, которымъ освѣщалась вся природа, было бы явной насмѣшкой надъ поэзіей жизни, о чемъ не рѣшался даже намекнуть и капитанъ Бернэбесь, для котораго вистъ въ городѣ составлялъ дѣльное занятіе, а въ деревнѣ -- пріятное развлеченіе, или лучше сказать, увеселеніе. Сцена за стѣнами дома Гэзельдена, освѣщенная свѣтлымъ сіяніемъ луны, дышала прелестью свойственною мѣстности, окружающей тѣ старинныя деревенскія резиденціи англійскихъ лордовъ, въ наружности которыхъ хотя и сдѣланы нѣкоторыя измѣненія, сообразныя съ требованіями и вкусомъ нынѣшняго вѣка, но которыя до сей поры еще сохранили свой первоначальный характеръ: вы видите здѣсь, налѣво отъ дома, бархатный лугъ, испещренный большими цвѣтными куртинами, окаймленный кустами сирени, ракитника и пышной розы, отъ которыхъ долетало до васъ сладкое благоуханіе; тамъ, направо, по ту сторону низко выстриженныхъ тисовъ, разстилался другой зеленый лугъ, назначенный для гимнастическихъ игръ, по срединѣ котораго мелькали бѣлыя колонны лѣтней бесѣдки, построенной въ голландскомъ вкусѣ, во времена Вильяма III. Наконецъ, передъ главнымъ фасадомъ зданія, широкій лугъ, какъ гладкій, пушистый зеленый коверъ, далеко разстилался отъ дома и сливался съ мрачною тѣнью густого, волнистаго парка, окаймленнаго рядомъ незыблемыхъ кедровъ. Сцена внутри зданія, при тихомъ, спокойномъ мерцаніи той же луны, не менѣе того характеризовала жилища людей, которыхъ нѣтъ въ другихъ земляхъ, и которые теряютъ уже эту, такъ сказать, природную особенность въ своемъ отечествѣ. Вы видите здѣсь толстаго провинціяла-джентльмена,-- но отнюдь не въ строгомъ смыслѣ провинціала: нѣтъ! вы видите здѣсь джентльмена, который рѣдко, очень рѣдко оставляетъ свое помѣстье, который успѣлъ смягчить нѣсколько грубыя привычки, свыкнуться съ требованіями просвѣщеннаго вѣка и совершенно отдѣлиться отъ обыкновеннаго спортсмена или фермера,-- во все еще джентльмена простого и даже грубаго, который ни за что не отдаетъ преимущества гостиной предъ старинной залой, и у котораго на столѣ, вмѣсто "Твореній Фокса" и "Лѣтописей Бекера", не лежатъ книги, вышедшія въ свѣтъ не далѣе трехъ мѣсяцевъ назадъ, который не покинулъ еще предразсудковъ, освѣщенныхъ глубокой стариной,-- предразсудковъ, которые, подобно сучьямъ въ его наслѣдственной дубовой мебели, скорѣе придаютъ красоту слоямъ дерева, но отнюдь не отнимаютъ ere крѣпости. Противъ самого окна, до тяжелаго карниза, высился огромный каминъ, съ темными, полированнымя украшеніями, на которыхъ игралъ отблескъ луны. Широкіе, довольно неуклюжіе, обтянутые ситцемъ диваны и скамейки временъ Георга III представляли рѣзкій контрастъ съ разставленными между ними дубовыми стульями съ высокими спинками, которые должно отнести къ болѣе отдаленнымъ временамъ, когда лэди въ фижмахъ и джентльмены въ ботфортахъ не были еще знакомы съ тѣмъ комфортомъ и удобствами домашней жизни, которыми наслаждаемся мы въ вѣкъ просвѣщенія. Стѣны, изъ гладкихъ, свѣтлыхъ дубовыхъ панелей, были увѣшаны фамильными портретами, между которыми мѣстами встрѣчались баталическія картины и картины фламандской школы, показывающія, что прежній владѣтель не былъ одаренъ вкусомъ исключительно къ одному роду живописи. Вблизи камина стояло открытое фортепьяно; длинный и низенькій книжный шкафъ, въ самомъ отдаленномъ концѣ комнаты, спокойной улыбкой своей дополнялъ красоту сцены. Этотъ шкафъ заключалъ въ себѣ то, что называлось въ ту пору "дамской библіотекой", и именно: коллекцію книгъ, основаніе которой положено, блаженной памяти, бабушкой сквайра. Покойница его мать, имѣвшая большее расположеніе къ легкимъ литературнымъ произведеніямъ, довершила предпринятое бабушкой, такъ что нынѣшней мистриссъ Гэзельденъ оставалось сдѣлать весьма немного прибавленій, и то изъ одного только желанія имѣть въ домѣ лишнія книги. Мистриссъ Гэзельденъ не была большой охотницей до чтенія, а потому она ограничивалась подпискою на одинъ только клубный журналъ. Въ этой дамской библіотекѣ назидательныя сочиненія, пріобрѣтенныя мистриссъ Гэзельденъ-бабушкой, стояли въ странномъ сближеніи съ романами, купленными мистриссъ Гэзельденъ-матушкой, Но не безпокойтесь: эти романы, несмотря на такія заглавія, какъ, напримѣръ, "Пагубныя слѣдствія чувствительности", "Заблужденія сердца", и проч., были до такой степени невинны, что я сомнѣваюсь, могли ли ближайшіе сосѣди ихъ сказать о нихъ что нибудь предосудительное.
   Попугай дремлющій на своей насѣсти, золотыя рыбки, спавшія крѣпкимъ сномъ въ хрустальной вазѣ, двѣ-три собаки на коврѣ и Флимси, миссъ Джемимы любимая болонка, свернувшаяся въ мячикъ на самомъ мягкомъ диванѣ, рабочій столъ мистриссъ Гэзельденъ, въ замѣтномъ безпорядкѣ, какъ будто мистриссъ Гэзельденъ недавно сидѣла за нимъ, "Лѣтописи Сентъ-Джемса", свисшія съ маленькой пульпитры, поставленной подлѣ кресла сквайра, высокій экранъ, обтянутый тисненой кожей съ золотыми узорами, которымъ прикрывался карточный столъ,-- всѣ эти предметы, разсѣянные по комнатѣ, довольно большой, чтобъ заключать ихъ въ себѣ и не показывать виду, что она стѣснена ими, представляли множество мѣстъ, на которыхъ взоръ, отвлеченный отъ міра природы къ домашнему быту человѣка, могъ остановиться съ удовольствіемъ.
   Но посмотрите: капитанъ Бернэбесъ, подкрѣпленный четвертой чашкой чаю, собрался окончательно съ духомъ и рѣшился шепнуть мистриссъ Гэзельденъ, что мистеръ Дэль скучаетъ въ ожиданіи виста. Мистриссъ Гэзельденъ взглянула на мистера Дэля и улыбнулась, сдѣлала сигналъ Бернэбесу, а вслѣдъ за тѣмъ раздался призывный звонокъ, внесли свѣчи въ комнату, опустили занавѣси, и черезъ нѣсколько минутъ вокругъ ломбернаго стола образовалась группа. Самые лучшіе изъ насъ подвержены человѣческимъ слабостямъ; эта истина не новая, но, несмотря на то, люди забываютъ о ней въ повседневной жизни, и смѣю сказать, что изъ среды нашей найдутся весьма многіе, которые, въ этотъ самый моментъ, весьма благосклонно помышляютъ о томъ, что моему деревенскому пастору не слѣдовало бы, по настоящему, играть въ вистъ. На это могу я сказать только, что "каждый смертный имѣетъ свою исключительную слабость", отъ которой онъ часто не только не старается избавиться, но, напротивъ, съ его вѣдома и согласія, она становится его любимой слабостью и развивается въ немъ. Слабость мастера Дэля заключалась въ привязанности къ висту. Мистеръ Дэль поступилъ въ пасторы, правда, не такъ давно, но все же въ ту пору, когда церковнослужители принимали этотъ санъ гораздо свободнѣе, чѣмъ нынѣ. Старый пасторъ того времени игралъ въ вистъ и не видѣлъ въ этомъ ничего предосудительнаго. Въ игрѣ мистера Дэля обнаруживались, впрочемъ, такіе поступки, которые, по всей справедливости, слѣдовало бы поставить ему въ вину. Во первыхъ, онъ игралъ не для одного только развлеченія и не для того, чтобъ доставить удовольствіе другимъ: нѣтъ! онъ находилъ особое удовольствіе въ игрѣ, онъ радовался случаю поиграть, онъ углублялся въ игру,-- короче сказать, не могъ смотрѣть на игру равнодушно. Во вторыхъ, лицо его принимало печальное выраженіе, когда, по окончаніи игры, приходилось ему вынимать шиллинги изъ кошелька, и онъ чрезвычайно былъ доволенъ, когда клалъ въ свой карманъ чужіе шиллинги. Наконецъ, по одному изъ тѣхъ распоряженій, весьма обыкновенныхъ въ супружеской четѣ, имѣющей обыкновеніе играть, въ карты за однимъ и тѣмъ же столомъ, мистеръ и мистриссъ Гэзельденъ дѣлались безсмѣнными партнёрами, между тѣмъ какъ капитанъ Бернэбесъ, игравшій съ почестью и выгодой въ домѣ Грагама, по необходимости становился партнёромъ мистера Дэля, въ свою очередь игравшаго весьма основательно. Такъ что, по строгой справедливости, эту игру нельзя было назвать настоящей игрой, въ соединеніи двухъ знатоковъ своего дѣла противъ неопытной четы. Правда, мистеръ Дэль усматривалъ несоразмѣрность силъ двухъ борющихся сторонъ и часто дѣлалъ предложеніе или перемѣнить партнёровъ, или оказать нѣкоторыя снисхожденія слабой сторонѣ, но предложенія его всегда отвергались.
   Весьма удивительнымъ и чрезвычайно страннымъ кажется для каждаго то различіе, съ которымъ вистъ дѣйствуетъ на расположеніе духа. Нѣкоторые утверждаютъ, что это зависитъ отъ различія характеровъ; но это неправда. Мы часто видимъ, что люди, одаренные прекраснѣйшимъ характеромъ, дѣлаются за вистомъ людьми самыми несносными, между тѣмъ какъ люди несносные, брюзгливые, своенравные переносятъ свои проигрыши и неудачи въ вистѣ со стоицизмомъ Эпиктета. Это въ особенности замѣтно обнаруживалось въ контрастѣ между представляемыми нами соперниками. Сквайръ, считавшійся во всемъ округѣ за человѣка самаго холерическаго темперамента, лишь только садился за вистъ, противъ свѣтлаго лица своей супруги, какъ дѣлался самымъ милымъ, самымъ любезнымъ человѣкомъ, какого едва ли можно представить. Вы никогда не услышите, чтобы эти плохіе игроки бранили другъ друга за такія ошибки, которыя въ вистѣ считались непростительными; напротивъ того, потерявъ игру съ четырьмя онёрами на рукахъ, они упрекали другъ друга однимъ только чистосердечнымъ смѣхомъ. Все, что говорено было съ ихъ стороны касательно игры, заключалось въ слѣдующихъ словахъ: "Помилуй, Гэрри, какіе у тебя маленькіе козыри!" Или: "Ахъ, Гэзельденъ, возможно ли такъ играть! они успѣли сдѣлать три леве, а ты все время держалъ на рукахъ туза козырей! Ха, ха, ха!"
   При подобныхъ случаяхъ Бернэбесъ, съ непритворной радостью, какъ олицетворенное эхо, повторялъ звука сквайра и мистриссъ Гэзельденъ: "Ха, ха, ха!"
   Не такъ велъ себя за вистомъ мистеръ Дэль. Онъ съ такимъ напряженнымъ вниманіемъ слѣдилъ за игрой, что даже ошибка его противниковъ тревожила его. И вы можете услышать, какъ онъ, возвысивъ голосъ, дѣлалъ жесты съ необыкновенной ажитаціей, выставляя весь законъ игры, ссылаясь на трактаты виста и приводя въ свидѣтели панять и здравый разсудокъ, возставалъ противъ ошибокъ въ игрѣ. Но потокъ краснорѣчія мистера Дэля еще болѣе возбуждалъ веселость пастора и мистриссъ Гэзельденъ. Въ то время, какъ эти четыре особы занимались вистомъ, мистриссъ Дэль, явившаяся, несмотря на головную боль, вмѣстѣ съ своимъ супругомъ, сидѣла на диванѣ подлѣ миссъ Джемимы, или, вѣрнѣе сказать, подлѣ собачки миссъ Джемимы, которая заняла уже самую середину дивана и скалила зубы при одной мысли, что ее потревожатъ. Пасторъ Франкъ, за особымъ столомъ, отъ времени до времени бросалъ самодовольный взглядъ на бальные башмаки, или любовался каррикатурами Гилроя, которыми маменька снабдила его для умственныхъ его потребностей. Мистриссъ Дэль, въ душѣ своей, любила миссъ Джемиму лучше, чѣмъ любила ее мистриссъ Гэзельденъ, которую она уважала и боялась, несмотря мы то, что большую честь юныхъ лѣтъ провели онѣ вмѣстѣ и что по съ пору продолжали называть иногда другъ друга Гэрри и Корри. Впрочемъ, эти нѣжныя уменьшительныя имена принадлежать въ разряду словъ "моя милая", "душа моя" и между дамами употребляются весьма рѣдко,-- развѣ только въ тѣ счастливыя времена, когда, не обращая вниманія на законы, предписанные приличіемъ, онѣ рѣшаются пощипать другъ друга. Мистриссъ Дэль все еще была весьма хорошенькая женщина, тамъ какъ и мистриссъ Гэзельденъ была весьма прекрасная женщина. Мистриссъ Дэль умѣла рисовать водяными красками и пѣть, умѣла дѣлать изъ папки различныя коробочки и называлась "элегантной, благовоспитанной женщиной". Мистриссъ Гэзельденъ превосходно сводила счеты сквайра, писала лучшія части его писемъ, держала обширное хозяйство въ отличномъ порядкѣ и заслужила названіе "прекрасной, умной, образованной женщины". Мистриссъ Дэль часто подвержена была головнымъ болямъ и разстройству нервной системы; мистриссъ Гэзельденъ oтъ роду не страдала ни головными болями, ни нервами. Мистриссъ Дэль, отзываясь о мистриссъ Гэзельденъ, говорила: "Гарри никому не дѣлаетъ вреда, но мнѣ крайне не нравится ея мужественная осанка". Въ свою очередь, и мистриссъ Гэзельденъ отзывалась о мистриссъ Дэль такимъ образомъ: "Кэрри была бы доброе созданіе еслибъ только не чванилась такъ много." Мистриссъ Дэль говорила, что мистриссъ Гэзельденъ какъ будто нарочно создана затѣмъ, чтобъ бытъ женою сквайра; а мистриссъ Гэзельденъ говорила, что "мистриссъ Дэль была единственная особа въ мірѣ, которой слѣдовало бытъ женой пастора." Когда Карри разговаривала о Гарри съ третьимъ лицомъ, то обыкновенно обозначала ее такъ: "милая мистриссъ Гэзельденъ". А когда Гарри отзывалась случайно о Кэрри, то называла ее: "бѣдная мистриссъ Дэль". Теперь читатель, вѣроятно, догадывается, почему мистриссъ Гэзельденъ называла мистриссъ Дэль "бѣдной",-- по крайней мѣрѣ долженъ догадаться, сколько я полагаю. Это слово принадлежало къ тому разряду словъ въ женскомъ словарѣ, которыя можно назвать "темными значеніями". Объяснять эти значенія -- дѣло большой трудности; скорѣе можно показать на самомъ дѣлѣ ихъ употребленіе.
   -- А у васъ, Джемима, право, премиленькая собачка! сказала мистриссъ Дэль, вышивавшая шолкомъ слово "Каролина", на каемкѣ батистоваго носового плотка, и потомъ, подвинувшись немного подальше отъ миленькой собачки, присовокупила: -- и онъ, вѣрно, не кусается... вѣдь онъ не укуситъ меня?
   -- О, нѣтъ, помилуйте! отвѣчала миссъ Джемима, пожалуста, произнесла она шопотомъ, съ особенной довѣренностью: -- не говорите онъ: эта собачка -- лэди!
   -- О! сказала мистриссъ Дэль, отодвигаясь еще дальше, какъ будто это признаніе еще болѣе усиливало ея опасенія.
   Миссъ Джимима. Скажите, видѣли ли вы въ газетахъ объявленія о нарушеніи даннаго обѣщанія вступить въ законный бракъ? И кто же нарушилъ это обѣщаніе? шестидесяти-лѣтній старикашка! Нѣтъ, даже самыя лѣта не могутъ исправить мужчинъ. И когда подумаешь, что конецъ человѣческому роду приближается, что....
   Мистриссъ Дэль (торопливо прерывая, потому что всякій другой конекъ миссъ Джемимы она предпочитать этому траурному, на которомъ Джемима приготовляется опередить похороны всей вселенной). Но, душа моя, оставимъ этотъ разговоръ. Вы знаете, что мистеръ Дэль имѣетъ по этому предмету свои собственныя мнѣнія, а мнѣ, какъ женѣ его (эти три слова произносятся съ улыбкой; на ланитахъ мистриссъ Дэль образуется ямочка, которая въ прелести своей нисколько не уступаетъ тремъ ямочкамъ миссъ Джемимы, а напротивъ того, выигрываютъ гораздо больше), мнѣ должно соглашаться съ нимъ.
   Миссъ Джемима (съ горячностью) Но позвольте! вѣдь это ясно какъ день; стоитъ только вглядѣться....
   Мистриссъ Дэль (игриво опуская руку на колѣни миссъ Джемимы). Прошу васъ, объ этомъ больше ни слова! Скажите лучше, что вы думаете объ арендаторѣ сквайра, который поселился въ казино,-- о синьорѣ Риккабокка? Не правда ли, вѣдь это очень интересная особа?
   Миссъ Джемима. Интересная! но ужъ никакъ не для меня. Интересная! Скажите, что же находите вы въ немъ интереснаго?
   Мистриссъ Дэль молчитъ, ворочаетъ въ своихъ хорошенькихъ, бѣленькихъ ручкахъ батистовый платокъ и, повидимому, разсматриваетъ букву Р въ словѣ Каролина.
   Миссъ Джимима (полу-шутливымъ полусерьёзнымъ тономъ). Почему же онъ интересенъ? Признаться сказать, я почти еще не видала его; говорятъ, что онъ куритъ трубку, никогда не ѣстъ и, въ добавокъ, безобразенъ до-нельзя.
   Мистриссъ Дэль. Безобразенъ! кто вамъ сказалъ? Неправда. У него прекрасная голова, совершенно какъ у Данта.... Но что значитъ красота?
   Миссъ Джемима. Весьна справедливо; и въ самомъ дѣлѣ, что значитъ красота? Да, я думаю, какъ вы говорите, въ немъ есть что-то интересное. Онъ кажется такимъ печальнымъ; но, можетъ статься, это потому, что онъ бѣденъ.
   Мистриссъ Дэль. Для меня удивительно, право, какимъ образомъ можно обращать вниманіе на этотъ недостатокъ въ особѣ, которую любишь. Чарльзъ и я были очень, очень бѣдны до сквайра....
   Мистриссъ Дэль остановилась на этомъ словѣ, взглянула на сквайра и въ полъ-голоса произнесла благословеніе, теплота котораго вызвала слезы на ея глаза.
   -- Да, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія: -- мы были очень бѣдны; но, при всей! нашей бѣдности, мы были счастливы, за что болѣе должна благодарить я Чарльза, а не себя....
   И слезы снова затуманили свѣтлые, живые глазки маленькой женщины, въ то время, какъ она нѣжно взглянула на супруга, котораго брови мрачно нахмурились надъ дурной сдачей картъ.
   Миссъ Джемима. Знаете, что я скажу вамъ; вѣдь одни только мужчины считаютъ деньги за источникъ всякаго благополучія. Въ моихъ глазахъ джентльменъ нисколько не долженъ терять уваженія, хотя онъ и бѣденъ.
   Мистриссъ Дэль. Удивляюсь, право, почему сквайръ такъ рѣдко ириглашаетъ къ себѣ синьора Риккабокка. Знаете, вѣдь это настоящая находка!
   При этихъ словахъ, за ломбернымъ столомъ раздался голосъ сквайра.
   -- Кого, кого я долженъ приглашать почаще, скажите-ка мнѣ, мистриссъ Дэль?
   Мистеръ Дэль дѣлаетъ нетерпѣливое возраженіе.
   -- Оставьте ихъ, сквайръ; играйте, пожалуста; я хожу съ дамы бубенъ -- не угодно ли вамъ крыть?
   Сквайръ. Я бью вашу даму козыремъ. Мистриссъ Гэзельденъ, берите взятку.
   Мистеръ Дэль. Позвольте, позвольте! вы бьете мои бубны козыремъ?
   Капитанъ Бэрнебесъ (торжественно). Взятка закрыта. Извольте ходить, сквайръ.
   Сквайръ. Король бубенъ!
   Мистриссъ Гэзельденъ. Помилуй! Гэзельденъ! что ты дѣлаешь? какая явная, непростительная ошибка! ха, ха, ха! Крыть даму бубенъ козыремъ -- и въ ту же минуту ходитъ съ короля бубенъ. Вотъ что называется разсѣянность!
   Голосъ мистера Дэля возвышается; но его покрываетъ громкій смѣхъ противниковъ и звучный голосъ капитана, которымъ онъ восклицаетъ:
   -- Мы прибавляемъ три къ нашему счету! игра!
   Сквайръ (отирая глаза). Нѣтъ, Гэрри, теперь ужь не воротишь. Приготовь, пожалуста, карты за меня!... Кого же я долженъ приглашать сюда, мистриссъ Дэль? (Начиная сердиться). Я первый разъ слышу, что гостепріимство Гэзельдена навлекаетъ на себя упрекъ.
   Мистриссъ Дэль. Извините, милостивый государь, вы знаете пословицу: кто подслушиваетъ....
   Сквайръ (съ неудовольствіемъ). Что это значитъ? Съ тѣхъ поръ, какъ поселился здѣсь этотъ Монсиръ, я ничего больше не слышу кромѣ пословицъ. Сдѣлайте одолженіе, сударыня, говорите яснѣе.
   Мистриссъ Дэль (немного разгнѣванная такимъ возраженіемъ). Объ этомъ-то Монсирѣ, какъ вы называете его, я и говорила.
   Сквайръ. Какъ! о Риккабокка?!
   Мистриссъ Дэль (стараясь поддѣлаться подъ чистое итальянское произношеніе). Да, о синьорѣ Риккабокка.
   Сквайръ (пользуясь промежуткомъ времени, допущеннымъ капитаномъ для соображенія). Мистриссъ Дэль, въ этомъ прошу меня не винить. Я звалъ къ себѣ Риккабокка, съ временъ незапамятныхъ. Но, вѣроятно, я не понутру этимъ господамъ иноземцамъ: онъ не изволилъ пожаловать къ намъ. Вотъ все, что я знаю.
   Между тѣмъ капитанъ Бэрнебесъ, которому наступила очередь готовить карты, тасуетъ ихъ, для побѣдной игры, заключающей роберъ, такъ осторожно и такъ медленно, какъ поступалъ, можетъ быть, одинъ только Фабій при выборѣ позиціи для своей арміи. Сквайръ встаетъ съ мѣста, чтобъ расправить свои ноги, но въ эту минуту вспоминаетъ объ упрекѣ, сдѣланномъ его гостепріимству, и обращается къ женѣ.
   -- Завтра, Гэрри, напиши ты сама этому Риккабокка и попроси его провести съ нами денька три.... Слышите, мистриссъ Дэль, мое распоряженіе?
   -- Слышу, слышу, отвѣчала мистриссъ Дэль, закрывая уши руками: этимъ она хотѣла замѣтить сквайру, что онъ говорилъ слишкомъ громко.-- Пощадите меня, сэръ! вспомните, какое я слабонервное созданіе.
   -- Прошу извинить меня, проворчалъ мистеръ Гэзельденъ.
   И вмѣстѣ съ тѣмъ онѣ обратился къ сыну, который, соскучившись разсматривать каррикатуры, притащилъ на столъ огромный фоліянтъ -- "Исторію Британскихъ Провинцій", единственную шагу въ домашней библіотекѣ, которую сквайръ цѣнитъ выше всѣхъ другихъ, и которую онъ обыкновенно держалъ подъ замкомъ, въ своемъ кабинетѣ, вмѣстѣ съ книгами, трактующими о сельскомъ хозяйствѣ, и управительскими счетами.. Сквайръ, уступая въ тотъ день просьбѣ капитана Гиджинботэма, весьма неохотно вынесъ эту книгу въ гостиную. Надобно замѣтить, что Гиджинботэмы -- старинная саксонская фамилія, чему служитъ очевиднымъ доказательствомъ самое названіе ея -- имѣли нѣкогда обширныя помѣстья въ той же провинціи, гдѣ находилось помѣстье Гэзельденъ; и капитанъ, при каждомъ посѣщеніи Гэзельденъ-Голла, поставилъ себѣ въ непремѣнную обязанность заглянуть, съ позволенія хозяина дома, въ "Исторію Британскихъ Провинцій", собственно съ той цѣлью чтобъ освѣжить свои взоры и обновить чувство гордости при воспоминаніи о томъ высокомъ мѣстѣ, какое занимали въ обществѣ его предки. Это удовольствіе доставляла ему слѣдующая статья въ помянутой исторіи: "Налѣво отъ деревни Дундеръ, въ глубокомъ оврагѣ, на прекрасномъ мѣстоположеніи, находятся Ботэмъ-Голлъ, резиденція старинной фамиліи Гиджинботэмъ, какъ она обыкновенно нынѣ именуется. Изъ документовъ здѣшней провинціи и судя по различнымъ преданіямъ, оказывается, что первоначально эта фамилія называлась Гиджесъ и продолжала называться такъ до тѣхъ поръ, пока резиденція ихъ не основалась въ Ботэмѣ. Совокупивъ эти два названія, фамилія Гиджесъ стала именоваться Гиджесъ-Инботэмъ и уже съ теченіемъ времени, а равно уступая принятому въ простонародьи обыкновенію коверкать собственныя имена, измѣнилась въ Гиджинботэмъ."
   -- Эй, Франкъ! ты подбираешься, кажется, къ моей исторіи! вскричалъ сквайръ.-- Мистриссъ Гэзельденъ, вы не замѣчаете, что онъ взялъ мою исторію!
   -- Ну что же, Гэзельденъ, пускай его! теперь и ему пора узнать что нибудь о нашей провинціи.
   -- И что нибудь объ исторіи, замѣтилъ мистеръ Дэль.
   Франкъ. Увѣряю васъ, сэръ, я буду остороженъ съ вашей книгой. Въ настоящую минуту она сильно интересуетъ меня.
   Капитанъ (опуская колоду картъ для съемки). Не хочешь ли ты взглянуть на 706 страницу, гдѣ говорится о Ботэмъ-Голлѣ? э?
   Франкъ. Нѣтъ; мнѣ хочется узнать, далеко отсюда ли помѣстья мистера Десди, до Рудъ-Гола. Вы вѣдь знаете, мама?
   -- Не могу сказать, чтобы знала, отвѣчала мистриссъ Гээельденъ.-- Лесли не принадлежитъ къ нашей провинціи, а притомъ же Рудъ лежитъ отъ насъ въ сторону, гдѣ-то очень далеко.
   Франкъ. Почему же они не принадлежатъ къ нашей провинціи?
   Мистриссъ Гэзельденъ. Потому, мнѣ кажется, что они хоть бѣдны, но горды: вѣдь это старинная фамилія.
   Мистеръ Дэль (подъ вліяніемъ нетерпѣнія, постукиваетъ по столу). Ахъ, какъ не кстати! заговорили о старинныхъ фамиліяхъ въ то время, какъ карты уже съ полчаса, какъ стасованы.
   Капитанъ Бэрнебесъ. Не угодно ли вамъ, сударыня, снять за вашего партнёра?
   Скаайръ (съ задумчивымъ видамъ слушавшій разспросы Франка). Къ чему ты хочешь знать, далеко ли отсюда до Рудъ-Голла?
   Франкъ (довольно нерѣшительно). Къ тому, что Рандаль Лесли отправился туда на всѣ каникулы.
   Мистеръ Дэль. Мистеръ Гэзельденъ! ваша супруга сняла за васъ. Хотя этого и не должно бы допускать; но дѣлать нечего. Не угодно ли вамъ садиться и играть, если только вы намѣрены играть.
   Сквайръ возвращается къ столу, и черезъ нѣсколько минутъ игра рѣшается окончательнымъ пораженіемъ Гэзельденовъ, чему много способствовали тонкія соображенія и неподражаемое искусство капитана. Часы бьютъ десять; лакеи входятъ съ подносомъ: сквайръ сосчитываетъ свой проигрышъ и проигрышъ жены, и въ заключеніе всего капитанъ и мистеръ Дэль дѣлятъ между собою шестнадцать шиллинговъ.
   Сквайръ. Надѣюсь, мистеръ Дэль, теперь вы будете повеселѣе. Вы отъ насъ такъ много выигрываете, что, право, можно содержать на эти деньги экипажъ и четверку лошадей.
   -- Какой вздоръ! тихо произнесъ мистеръ Дэль.-- Знаете ли, что къ концу года у меня отъ вашего выигрыша не останется ни гроша?
   И дѣйствительно, какъ ни мало правдоподобно казалось подобное признаніе, но оно было справедливо, потому что мистеръ Дэль обыкновенно дѣлилъ свои неожиданныя пріобрѣтенія на три части: одну треть онъ дарилъ мистриссъ Далъ на булавки; что дѣлалось съ другой третью, въ этомъ онъ никогда не признавался даже своей дражайшей половинѣ, а извѣстно было, впрочемъ, что каждый разъ, какъ только онъ выигрывалъ семь съ половиною шиллинговъ, полъ-кроны, въ которой онъ никому не давалъ отчета, и которой никто не могъ учесть, отправлялась прямехонько въ приходскую кружку для бѣдныхъ,-- между тѣмъ какъ остальную треть мистеръ Дэль удерживалъ себѣ. Но я нисколько не сомнѣваюсь, что въ концѣ года и эти деньги такъ же легко переходили къ бѣднымъ, какъ и тѣ, которыя были опушены въ кружку.
   Все общество собралось теперь вокругъ подноса, исключая одного Франка, который, склонивъ голову на обѣ руки и погрузивъ пальцы въ свои густые волосы, все еще продолжалъ разсматривать географическую карту, приложенную къ "Исторіи Британскихъ Провинцій".
   -- Франкъ, сказалъ мистеръ Гэзельденъ: -- я еще никогда не замѣчалъ въ тебѣ такого прилежанія.
   Франкъ выпрямился и покраснѣлъ: казалось, ему стыдно стало, что его обвиняютъ въ излишнемъ прилежаніи.
   -- Скажи, пожалуста, Франкъ, продолжалъ мистеръ Гэзельденъ, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ, которое особенно обнаруживалось въ его голосѣ: -- скажи, пожалуста, что ты знаешь о Рандалѣ Лесли?
   -- Я знаю, сэръ, что онъ учится въ Итонѣ.
   -- Въ какомъ родѣ этотъ мальчикъ? спросила мистриссъ Гэзельденъ.
   Франкъ колебался: видно было, что онъ дѣлалъ какія-то соображенія,-- и потомъ отвѣчалъ:
   -- Говорятъ, что онъ самый умный мальчикъ во всемъ заведеніи. Одно только нехорошо: онъ ведетъ, себя какъ саперъ.
   -- Другими словами, возразилъ мистеръ Дэль, съ приличною особѣ своей важностью: онъ оченъ хорошо понимаетъ, что его послали въ школу учить свои уроки, и онъ учитъ ихъ. Вы называете это сапернымъ искусствомъ, а я называю исполненіемъ своей обазанности. Но скажите на милость, кто и что такое этотъ Рандаль Лесли, изъ за котораго вы, сквайръ, по видимому, такъ сильно встревожены?
   -- Кто и что онъ такое? повторилъ сквайръ, сердитымъ тономъ.-- Вамъ извѣстно, кажется, что мистеръ Одлей Эджертонъ женился на миссъ Лесли, богатой наслѣдницѣ; слѣдовательно, этотъ мальчикъ приходится ей родственникъ. Правду сказать, прибавилъ сквайръ: -- онъ и мнѣ довольно близкій родственникъ, потому что бабушка его носила нашу фамилію. Но все, что я знаю объ этихъ Лесли, заключается въ весьма немногомъ. Мистеръ Эджертонъ, какъ говорили мнѣ, не имѣя у себя дѣтей, послѣ кончины жены своей -- бѣдная женщина!-- взялъ молодого Рандаля на свое попеченіе, платитъ за его воспитаніе и, если я не ошибаюсь, усыновилъ его и намѣренъ сдѣлать своимъ наслѣдникомъ. Дай Богъ! дай Богъ! Франкъ и я, благодаря Бога, ни въ чемъ не нуждаемся отъ мистера Одлея Эджертона.
   -- Я вполнѣ вѣрю великодушію вашего брата къ родственнику своей жены, довольно сухо сказалъ мистеръ Дэль: -- я увѣренъ, что въ сердцѣ мистера Эджертона много благороднаго чувства.
   -- Ну что вы говорите! что вы знаете о мистерѣ Эджертонѣ! Я не думаю даже, чтобы вамъ когда нибудь доводилось говорить съ нимъ.
   -- Да, сказалъ мистеръ Дэль, покраснѣвъ и съ замѣтнымъ смущеніемъ:-- я разговаривалъ съ нимъ всего только разъ,-- и, замѣтивъ изумленіе сквайра, присовокупилъ: -- это было въ ту пору, когда я жилъ еще въ Лэнсмерѣ и, признаюсь, весьма непріятный предметъ нашего разговора имѣлъ тѣсную связь съ семействомъ одного изъ моихъ прихожанъ.
   -- Понимаю! одного изъ вашихъ прихожанъ въ Лэнсмерѣ -- одного изъ избирательныхъ членовъ, совершенно уничтоженнаго мистеромъ Одлеемъ Эджертономъ,-- уничтоженнаго послѣ всѣхъ безпокойствъ, которыя я принялъ на себя, чтобъ догавять ему мѣста. Странно, право, мистеръ Дэль, что до сихъ поръ вы ни разу не упомянули объ этомъ.
   -- Это вотъ почему, мой добрый сэръ, сказалъ мистеръ Дэль, понижая свой голосъ и мягкимъ тономъ выражая кроткій упрекъ:-- каждый разъ, какъ только заговорю я о мистерѣ Эджертонѣ, вы, не знаю почему, всегда приходите въ сильное раздраженіе.
   -- Я прихожу въ раздраженіе! воскликнулъ сквайръ, въ которомъ гнѣвъ, такъ давно уже подогрѣваемый, теперь совершенно закипѣлъ: -- въ раздраженіе, милостивый государь! Вы говорите правду; по крайней мѣрѣ, я долженъ такъ думать. Какъ же прикажете поступать мнѣ иначе, мистеръ Дэль? Вы не знаете, что это тотъ самый человѣкъ, котораго я былъ представителемъ въ городскомъ совѣтѣ! человѣкъ, за котораго я стрѣлялся съ офицеромъ королевской службы и получилъ пулю въ правое плечо! человѣкъ, который за все это до такой степени былъ неблагодаренъ, что рѣшился съ пренебреженіемъ отозваться о поземельныхъ доходахъ... мало того: рѣшился явно утверждать, что въ земледѣльческомъ мірѣ не существовало бѣдствія въ ту несчастную годину, когда у меня самого раззорились трое самыхъ лучшихъ фермеровъ! человѣкъ, милостивый государь, который произнесъ торжественную рѣчь о замѣнѣ звонкой монеты въ нашей провинціи ассигнаціями и получилъ за эту рѣчь поздравленіе и одобрительный отзывъ. Праведное небо! Хороши же вы, мистеръ Дэль, если рѣшаетесь вступаться за такого человѣка. Я этого не зналъ! И послѣ этого извольте сберечь ваше хладнокровіе!-- Послѣднія слова сквайръ не выговорилъ, но прокричалъ, а, въ добавокъ къ грозному голосу, до такой степени нахмурилъ брови, что на лицѣ его отразилось раздраженіе, которымъ съ удовольствіемъ бы воспользовался хорошій артистъ для изображенія бьющагося Фитцгеральда.-- Я вамъ вотъ что скажу, мистеръ Дэль, если бъ этотъ человѣкъ не былъ мнѣ полубратъ, я бы непремѣнно вызвалъ его на дуэль. Мнѣ не въ первый разъ драться. У меня ужь была пуля въ правомъ плечѣ.... Да, милостивый государь! я непремѣнно вызвалъ бы его.
   -- Мистеръ Гэзельденъ! мистеръ Гэзельденъ! я трепещу за васъ! вскричалъ мистеръ Дэль, и, приложивъ губы къ уху сквайра, продолжалъ говорить что-то шопотомъ.-- Какой примѣръ показываете вы вашему сыну! Вспомните, если изъ него выйдетъ современемъ дуэлистъ, то вините въ этомъ одного себя.
   Эти слова, по видимому, охладили гнѣвъ мистера Гэзельдена.
   -- Вы сами вызвали меня на это, сказалъ онъ, опустился въ свое кресло и носовымъ платномъ началъ навѣвать за лицо свое прохладу.
   Мистеръ Дэль видѣлъ, что, перевѣсъ былъ на его сторонѣ, и потому, нисколько не стѣсняясь и притомъ весьма искусно, старался воспользоваться этимъ случаемъ.
   -- Теперь, говорилъ онъ: -- когда это совершенно въ вашей волѣ и власти, вы должны оказать снисхожденіе и ласки мальчику, котораго мистеръ Эджертонъ, изъ уваженія къ памяти своей жены, принялъ подъ свое покровительство,-- вашему родственнику, который въ жизни своей не сдѣлалъ вамъ оскорбленіе,-- мальчику, котораго прилежаніе въ наукахъ служитъ вѣрнымъ доказательствомъ тому, что онъ можетъ быть превосходнымъ товарищемъ вашему сыну.-- Франкъ, мой милый (при этомъ мистеръ Дэль возвысилъ голосъ), ты что-то очень усердно разсматривалъ карту нашей провинціи: не хочешь ли ты сдѣлать визитъ молодому Лесли?
   -- Да, я бы хотѣлъ, отвѣчалъ Франкъ довольно робко: -- если только папа не встрѣтитъ къ тому препятствія.-- Лесли всегда былъ очень добръ ко мнѣ, несмотря, что онъ уже въ шестомъ классѣ и считается старшимъ во всей школѣ.
   -- Само собою разумѣется, сказала мистриссъ Гэзельденъ: -- что прилежный мальчикъ всегда питаетъ дружеское чувство къ другому прилежному мальчику; а хотя, Франкъ, ты проводишь свои каникулы совершенно безъ всякихъ занятій зато, я увѣрена, ты очень много потрудился въ школѣ.
   Мистриссъ Дэль съ изумленіемъ устремила глаза на мистриссъ Гэзельденъ.
   Мистриссъ Гэзельденъ отразила этотъ взглядъ съ неимовѣрной быстротой.
   -- Да, Кэрри, сказала она, кивая головой, вы вправѣ полагать, что Франкъ мой не умница; но по крайней мѣрѣ всѣ учители отзываются о немъ съ отличной стороны. На прошломъ полугодичномъ экзаменѣ онъ удостоился подарка.... Скажи-ка, Франкъ -- держи прямо голову, душа моя -- за что ты получилъ эту миленькую книжку?
   -- За стихи, мама, отвѣчалъ Франкъ, весьма принужденно.
   Мистриссъ Гэзельденъ (съ торжествующимъ видомъ). За стихи! слышите, Кэрри? за стихи!
   Франкъ. Да, за стихи! только не моего произведенія: для меня написать ихъ Лесли.
   Мистриссъ Гэзельденъ (съ выраженіемъ сильнаго упрека). О, Франкъ! получить подарокъ за чужіе труды -- это неблагородно.
   Франкъ (весьма простодушно). Вамъ, мама, все еще не можетъ быть такъ стыдно, какъ было стыдно мнѣ въ ту пору, когда мнѣ вручали этотъ подарокъ.
   Мистриссъ Дэль (хотя до этого нѣсколько и обиженная словами Гэрри, обнаруживаетъ теперь торжество великодушія надъ легонькой раздражительностью своего характера). Простите меня, Франкъ: я совсѣмъ иначе думала объ васъ. Ваша мама столько же должна гордиться вашими чувствами, сколько гордилась тѣмъ, что вы получили подарокъ.
   Мистриссъ Гэзельденъ обвиваетъ рукой шею Франка, обращается къ мистриссъ Дэль съ лучезарной улыбкой и потомъ вполголоса заводитъ съ своимъ сыномъ разговоръ о Рандалѣ Лесли. Въ это время Джемима подошла къ Кэрри и голосомъ, совершенно неслышнымъ для другихъ, сказала:
   -- А мы все-таки забываемъ бѣднаго мистера Риккабокка. Мистриссъ Гэзельденъ хотя и самое милое, драгоцѣнное созданіе въ мірѣ, но, къ несчастію, вовсе не имѣетъ способности приглашать къ себѣ людей. Какъ вы думаете, Кэрри, не лучше ли будетъ, если вы сами замолвите ему словечко?
   -- А почему бы вамъ самимъ не послать къ нему записочки? отвѣчала мистриссъ Дэль, закутываясь въ шаль: пошлите, да и только; и я между тѣмъ, безъ всякаго сомнѣнія, увижусь съ нимъ.
   -- Мой добрый другъ, вы, вѣроятно, простите дерзость моихъ словъ, сказалъ мистеръ Дэль, положивъ руку на плечо сквайра.-- Вы знаете, что я имѣю привычку допускать себѣ странныя вольности передъ тѣми, кого я искренно люблю и уважаю.
   -- Стоитъ ли объ этомъ говорятъ! отвѣтилъ сквайръ, и, бытъ можетъ, вопреки его желанія, на лицѣ его появилась непринужденная улыбка.-- Вы всегда поступаете по принятому вами правилу, и мнѣ кажется, что Франкъ долженъ прокатиться повидаться съ питомцемъ моего....
   -- Брата, подхватилъ мистеръ Дэль, заключивъ сентенцію сквайра такимъ голосомъ, который придавалъ этому милому слову такой сладостный, пріятный звукъ, что сквайръ хотя и приготовлялся, но не сдѣлалъ на это никакого возраженія.
   Мистеръ Дэль простился окончательно; но въ то время, какъ онъ проходилъ мимо капитана Бернэбеса, кроткое выраженіе лица его внезапно измѣнилось въ суровое.
   -- Не забудьте, капитанъ Гиджинботэмъ вашихъ ошибокъ въ игрѣ!
   Сказавъ это отрывисто, онъ величественно вышелъ изъ гостиной.
   Ночь была такая прелестная, что мистеръ Дэль и его жена, возвращаясь домой, сдѣлали маленькій détour по кустарникамъ, окружающимъ селеніе.
   Мистриссъ Дэль. Мнѣ кажется, я успѣла надѣлать въ этотъ вечеръ чрезвычайно много.
   Мистеръ Дэль (пробуждаясь отъ глубокой задумчивости). И въ самомъ дѣлѣ, Кэрри!-- да! у тебя это будетъ премиленькій платочекъ!
   Мистриссъ Дэль. Платочекъ! Ахъ, какіе пустяки! Я объ немъ и забыла въ эту минуту. Какъ ты думаешь, мой другъ, мнѣ кажется, что еслибъ судьба свела Джемиму и синьора Риккабокка вмѣстѣ, вѣдь они, право, были бы счастливы.
   Мистеръ Дэль. Еслибъ судьба свела ихъ вмѣстѣ!
   Мистриссъ Дэль. Ахъ, другъ мой, ты не хочешь понять меня; -- я говорю, что еслибъ мнѣ можно было сдѣлать изъ этого супружескую партію!
   Мистеръ Дэль. Кажется, этому не бывать. Я думаю, Риккабокка, давно уже обреченъ составить партію, но только не съ Джемимою.
   Мистриссъ Дэлъ (надменно улыбаясь). Посмотримъ, посмотримъ. Вѣдь за Джемимой, кажется, есть капиталъ въ четыре тысячи фунтовъ?
   Мистеръ Дэль (снова углубленный въ прерванныя размышленія). Да, да; мнѣ кажется.
   Мистриссъ Дэль. И, вѣроятно, на этотъ капиталъ наросли проценты, такъ что, по моему мнѣнію, въ настоящую пору у нея должно быть почти шесть тысячь фунтовъ!... Какъ ты думаешь, Чарльзъ? Ты опять задумался, мой другъ!...
  

ГЛАВА X.

   (Представляется на благоусмотрѣніе читателей письмо, написанное, будто бы, самой мистриссъ Газельденъ, на имя Риккабокка, въ казино, но въ самомъ-то дѣлѣ сочиненное и изданное миссъ Джемимой Гэзельденъ.)

"Милостивый государь!

   Для чувствительнаго сердца всегда должно быть мучительно сознаніе въ нанесенной скорби другому сердцу. Вы, милостивый государь (хотя я неумышленно, въ этомъ я совершенно увѣрена), причинили величайшую скорбь бѣдному мистеру Гэзельдену, мнѣ и вообще всему маленькому нашему кружку, жестоко уничтоживъ всѣ наши попытки познакомиться короче съ джентльменомъ, котораго мы такъ высоко почитаемъ. Сдѣлайте одолженіе, милостивый государь, удостойте насъ тѣмъ, что называется по французски amende honorable, и доставьте намъ удовольствіе посѣщеніемъ нашего дома на нѣсколько дней. Можемъ ли мы расчитывать на это посѣщеніе въ будущую субботу? мы обѣдаемъ въ шесть часовъ.
   "Свидѣтельствуя почтеніе отъ мистера и миссъ Джемимы Гэзельденъ, остаюсь уважающая васъ

Г. Г.

             "Гэзельденъ-Голлъ."
   Миссъ Джемима, бережно запечатавъ эту записку, которую мистриссъ Гэзельденъ весьма охотно поручила ей написать,-- лично понесла ее на конюшню, съ тѣмъ, чтобы сдѣлать груму приличныя наставленія насчетъ полученія отвѣта. Но въ то время, какъ она говорила объ этомъ съ лакеемъ, къ той же конюшнѣ подошелъ Франкъ, одѣтый къ поѣздкѣ верхомъ, съ большимъ противъ обыкновеннаго дендизмомъ. Громкимъ голосом онъ приказалъ вывести свою шотландскую лошадку и, выбравъ себѣ въ провожатые того же лакея, съ которымъ разговаривала миссъ Джемима -- это былъ расторопнѣйшій изъ всей конюшенной прислуги сквайра -- велѣлъ ему осѣдлать сѣраго иноходца и провожать его лошадку.
   -- Нѣтъ, Франкъ, сказала миссъ Джемима: -- вамъ нельзя взять Джоржа: вашъ папа хочетъ послать его съ порученіемъ. Вы можете взять Мата.
   -- Мата! сказалъ Франкъ, съ видимымъ неудовольствіемъ, и на это имѣлъ основательныя причины.
   Матъ былъ грубый старикъ, который завязывалъ свой шейной платокъ несноснымъ образомъ и всегда носилъ на сапогахъ огромныя заплаты; кромѣ того, онъ называлъ Франка "мастэромъ" и ни за что на свѣтѣ не позволялъ молодому господину спускаться съ горы рысью.
   -- Вы говорите -- Мата! Нѣтъ ужь, извините! пускай лучше Мату дадутъ порученіе, а Джоржъ поѣдетъ со мной.
   Но и миссъ Джемима имѣла свои, едва ли не болѣе основательныя, причины отказаться отъ Мата. Услужливость не была отличительною чертой въ характерѣ Мата: во всѣхъ домахъ, гдѣ не угощали его элемъ въ лакейскихъ, онъ не любилъ быть учтивымъ и обходительнымъ. Легко могло статься, что онъ оскорбилъ бы синьора Риккабокка и тѣмъ испортилъ бы все дѣло. Вслѣдствіе этого, между Джемимой и Франкомъ начался горячій споръ, среди котораго на конюшенный дворъ явились сквайръ и его жена, съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы сѣсть въ двухъ-мѣстную кабріолетку и отправиться въ городъ на рынокъ. Само собою разумѣется, что тяжущіяся стороны немедленно предоставили это дѣло рѣшенію сквайра.
   Сквайръ съ величайшимъ негодованіемъ взглянулъ на сына.
   -- Скажи пожалуста, зачѣмъ ты хочешь взять съ собой грума? Ужь не боишься ли ты, что твоя шотландка сшибетъ тебя?
   -- Нѣтъ, сэръ, я не боюсь; но мнѣ хотѣлось бы ѣхать какъ слѣдуетъ джентльмену, когда я дѣлаю визитъ джентльмену же; отвѣчалъ Франкъ.
   -- Ахъ, ты молокососъ! вскричалъ сквайръ съ большимъ негодованіемъ.-- Я думаю, что я джентльменъ не хуже тебя; но хотѣлось бы, знать, видѣлъ ли ты меня когда нибудь, чтобы я, отправляясь къ сосѣду, имѣлъ за собою лакея вонъ какъ этотъ выскочка Недъ Спанки, котораго отецъ былъ бумаго-прядильнымъ фабрикантомъ! Въ первый разъ слышу я, что одинъ изъ Гэзельленовъ считаетъ ливрею необходимымъ средствомъ для доказательства своего происхожденія.
   -- Тс, Франкъ! сказала мистриссъ Гэзельденъ, замѣтивъ, что Франкъ раскраснѣлся и намѣревался что-то отвѣчать: никогда не дѣлай возраженій своему отцу. Вѣдь ты ѣдешь повидаться съ мистеромъ Лесли?
   -- Да, мама, и за это позволеніе я премного обязанъ моему папа, отвѣчалъ Франкъ, взявъ за руку сквайра.
   -- Но скажи, пожалуста, Франкъ, продолжала мистриссъ Гэзельденъ: -- я думаю, ты слышалъ, что Лесли живутъ очень бѣдно.
   -- Что же слѣдуетъ изъ этого?
   -- Развѣ ты не рискуешь оскорбить гордость джентльмена такого же хорошаго происхожденія, какъ и ты самъ, развѣ ты не рискуешь оскорбить его, стараясь показать что ты богаче его?
   -- Клянусь честью, Гэрри, воскликнулъ сквайръ, съ величайшимъ восхищеніемъ; -- я сію минуту далъ бы десять фунтовъ за то только, чтобы выразиться по твоему.
   -- Вы совершенно правы, мама: ничего не можетъ быть сноббичнѣе моего поступка, сказалъ Франкъ, оставивъ руку сквайра и взявъ руку матери.
   -- Дайте же и мнѣ вашу руку, сэръ. Я вижу, что современемъ изъ тебя выйдетъ что нибудь путное, сказалъ сквайръ.
   Франкъ улыбнулся и отправился къ своей шотландской лошадкѣ.
   -- Это, кажется, та самая записка, которую вы, написали за меня? сказала мистриссъ Гэзельденъ, обращаясь къ миссъ Джемимѣ.
   -- Та самая. Полагая, что вы не полюбопытствуете взглянуть на нее, я запечатала ее и отдала Джоржу.
   -- Да вотъ что: вѣдь Франкъ поѣдетъ мимо казино; это какъ разъ по дорогѣ къ Лесли, сказала мистриссъ Гэзельденъ.-- Мнѣ кажется, гораздо учтивѣе будетъ, если онъ самъ завезетъ эту записку.
   -- Вы думаете? возразила миссъ Джемима, съ замѣтнымъ колебаніемъ.
   -- Да, конечно, отвѣчала мистриссъ Гэзельденъ.-- Франкъ! послушай, Франкъ! ты поѣдешь вѣдь мимо казино, такъ, пожалуста, заѣзжай къ мистеру Риккабокка, отдай ему эту записку и скажи, что мы отъ души будемъ рады его посѣщенію.
   Франкъ киваетъ головой.
   -- Постой, постой на минутку! вскричалъ сквайръ.-- Если Риккабокка дома, то я готовъ держать пари, что онъ предложитъ тебѣ рюмку вина! Если предложитъ, то не забудь, что это хуже всякой микстуры. Фи! помнишь, Гэрри? я такъ и думалъ, что мнѣ уже не ожить.
   -- Да, да, возразила мистриссъ Гэзельденъ: -- ради Бога, Франкъ, не пей ни капельки. Ужь нечего сказать, вино!
   -- Да смотри, не проболтайся объ этомъ! замѣтилъ сквайръ, дѣлая чрезвычайно квелую мину.
   -- Я постараюсь, сэръ, сказалъ Франкъ и съ громкимъ смѣхомъ скрылся во внутренніе предѣлы конюшни.
   Миссъ Джемима слѣдуетъ за нимъ, ласково заключаетъ съ нимъ мировую, и до тѣхъ поръ, пока нога Франка не очутилась въ стремени, она не прекращаетъ своихъ увѣщаній обойтись съ бѣднымъ чужеземнымъ джентльменомъ какъ можно учтивѣе. Маленькая лошадка, заслышавъ сѣдока, дѣлаетъ прыжокъ-другой и стрѣлой вылетаетъ со двора.
  

ГЛАВА XI.

   "Какое милое, очаровательное мѣсто"! подумалъ Франкъ, вступивъ на дорогу, ведущую по цвѣтистымъ полямъ прямо въ казино, которое еще издали улыбалось ему съ своими штукатурными пилястрами.-- Удивляюсь, право, что мой папа, который любитъ такой порядокъ во всемъ, не обращаетъ вниманія на эту дорогу: вся она совершенно избита и заросла травой. Надобно полагать, что у Моунсира не часто бываютъ посѣтители."
   Но когда Франкъ вступилъ на пространство земли, ближайшее къ дому, тогда ему не представлялось болѣе причинъ жаловаться на запустѣніе и безпорядокъ. Ничто, по видимому, не могло бы содержаться опрятнѣе. Франкъ устыдился даже грубыхъ слѣдовъ, проложенныхъ копытами его маленькой лошадки, по гладкой, усыпанной пескомъ дорогѣ. Онъ остановился, слѣзъ съ коня, привязалъ его къ калиткѣ и отправился къ стеклянной двери въ лицевомъ фасадѣ зданія.
   Франкъ позвонилъ въ колокольчикъ разъ, другой, но на призывъ его никто не являлся. Старуха служанка, крѣпкая на-ухо, бродила гдѣ-то въ отдаленной сторонѣ двора, отъискивая яицы, которыя курица какъ будто нарочно запрятала отъ кухонныхъ предназначеній, между тѣмъ какъ Джакеймо удилъ пискарей и колюшекъ, которые, въ случаѣ если изловятся, вмѣстѣ съ яицами, если тѣ отъищутся, опредѣлялись на то, чтобъ продовольствовать самого Джакеймо, а равнымъ образомъ и его господина. Старая женщина служила въ этомъ домѣ изъ за насущнаго хлѣба.... счастливая старуха!-- Франкъ позвонилъ въ третій разъ, и уже съ нетерпѣніемъ и пылкостію, свойственными его возрасту. Изъ бельведера, на высокой террасѣ, выглянуло чье-то лицо.
   -- Сорванецъ! сказалъ докторъ Риккабокка про себя.-- Молодые пѣтухи всегда громко кричатъ на своей мусорной ямѣ; а этотъ пѣтухъ, должно быть, высокаго рода, если кричитъ такъ громко на чужой.
   Вслѣдъ за тѣмъ Риккабокка медленно побрелъ изъ лѣтней своей комнаты и явился внезапно передъ Франкомъ, въ одеждѣ, имѣющей большое сходство съ одеждой чародѣя, и именно: въ длинной мантіи изъ черной саржи, въ красной шапочкѣ на головѣ, и съ облакомъ дыму, быстро слетѣвшимъ съ его устъ, какъ послѣдній утѣшительный вздохъ, передъ разлукой ихъ съ трубкой. Франкъ хотя не разъ уже видѣлъ доктора, но никогда не видалъ его въ такомъ схоластическомъ костюмѣ, и потому немудрено, что когда онъ обернулся назадъ, то немного испугался его появленія.
   -- Синьорино -- молодой джентльменъ! сказалъ итальянецъ, съ обычной вѣжливостію, снимая свою шапочку.-- Извините небрежность моей прислуги; я считаю за счастіе лично принять ваши приказанія.
   -- Вы, вѣрно, докторъ Риккабокка? пробормоталъ Франкъ, приведенный въ крайнее смущеніе такимъ учтивымъ привѣтомъ, сопровождаемымъ низкимъ и въ то же время величественнымъ поклономъ: -- я.... у меня есть записка изъ Гэзельденъ-Голла. Мама... то есть, моя маменька.... и тетенька Джемима свидѣтельствуютъ вамъ почтеніе, и надѣются, сэръ, что вы посѣтите ихъ.
   Докторъ, съ другимъ поклономъ, взялъ записку и, отворивъ стеклянную дверь, пригласилъ Франка войти.
   Молодой джентльменъ, съ обычною неделикатностію школьника, хотѣлъ было сказать, что онъ торопится, и такимъ образомъ отказаться отъ предложенія, но благородная манера доктора Риккабокка невольно внушала къ нему уваженіе, а мелькнувшая передъ нимъ внутренность пріемной залы возбудила его любопытство, и потому онъ молча принялъ приглашеніе.
   Стѣны залы, сведенныя въ осьмиугольную форму, первоначально раздѣлены были по угламъ деревянными панелями на части, отдѣлявшія одну сторону отъ другой, и въ этихъ-то частяхъ итальянецъ написалъ ландшафты, сіяющіе теплымъ солнечнымъ свѣтомъ его родного края. Франкъ не считался знатокомъ искусства; но онъ пораженъ былъ представленными сценами: всѣ картины изображали виды какого-то озера -- дѣйствительнаго или воображаемаго; во всѣхъ нихъ темно-голубыя воды отражали въ себѣ темно-голубое, тихое небо. На одномъ ландшафтѣ побѣгъ ступеней опускался до самого озера, гдѣ веселая группа совершала какое-то торжество; на другомъ -- заходящее солнце бросало розовые лучи свои на большую виллу, позади которой высились Альпы, а по бокамъ тянулись виноградники, между тѣмъ какъ на гладкой поверхности озера скользили мелкія шлюбки. Короче сказать, во всѣхъ осьми отдѣленіяхъ сцена хотя и различалась въ подробностяхъ, но сохраняла тотъ же самый общій характеръ: казалось, что художникъ представлялъ во всѣхъ картинахъ какую-то любимую мѣстность. Итальянецъ, однако же, не удостоивалъ особеннымъ вниманіемъ свои художественныя произведенія. Проведя Франка черезъ залу, онъ открылъ дверь своей обыкновенной гостиной и попросилъ гостя войти. Франкъ вошелъ довольно неохотно и съ застѣнчивостію, вовсе ему несвойственною, присѣлъ на кончикъ стула. Здѣсь новые обращики рукодѣлья доктора снова приковали къ себѣ вниманіе Франка. Комната первоначально была оклеена шпалерами; но Риккабокка растянулъ холстъ по стѣнамъ и написалъ на этомъ холстѣ различные девизы сатирическаго свойства, отдѣленные одинъ отъ другого фантастическими арабесками. Здѣсь Купидонъ катилъ тачку, нагруженную сердцами, которыя онъ, по видимому, продавалъ безобразному старику, съ мѣшкомъ золота въ рукѣ -- вѣроятно, Плутусу, богу богатства. Тамъ показывался Діогенъ, идущій по рыночной площади, съ фонаремъ въ рукѣ, при свѣтѣ котораго онъ отъискивалъ честнаго человѣка, между тѣмъ какъ толпа ребятишекъ издѣвалась надъ нимъ, а стая дворовыхъ собакъ рвала его за одежду. Въ другомъ мѣстѣ видѣнъ былъ левъ, полу-прикрытый лисьей шкурой, между тѣмъ какъ волкъ, въ овечьей маскѣ, весьма дружелюбно бесѣдовалъ съ молодымъ ягненкомъ. Тутъ выступали встревоженные гуси, съ открытыми клювами и вытянутыми шеями, изъ Римскаго Капитолія, между тѣмъ какъ въ отдаленіи виднѣлись группы быстро убѣгающихъ воиновъ. Короче сказать, во всѣхъ этихъ странныхъ эмблемахъ символически выражался сильный сарказмъ; только надъ однимъ каминомъ красовалась картина, болѣе оконченная и болѣе серьёзнаго содержанія. Это была мужская фигура въ одеждѣ пилигрима, прикованная къ землѣ тонкими, по безчисленными лигатурами, между тѣмъ какъ призрачное подобіе этой фигуры стремилось въ безпредѣльную даль; и подъ всѣмъ этимъ написаны были патетическія слова Горація:
  
   Patriae quis exul
   Se quoque quoque fugit. (*)
   (*) Легко ли изгнаннику, прикованному такимъ образомъ къ отечеству, покинутъ его?
  
   Мебель въ домѣ была чрезвычайно проста и даже недостаточна; но, несмотря на то, она съ такимъ вкусомъ была разставлена, что придавала комнатамъ необыкновенную прелесть. Нѣсколько алебастровыхъ бюстовъ и статуй, купленныхъ, быть можетъ, у какого нибудь странствующаго артиста, имѣли свой классическій эффектъ; они весело выглядывали изъ за сгруппированныхъ вокругъ нихъ цвѣтовъ или прислонялись къ легкимъ экранамъ изъ тонкихъ ивовыхъ прутьевъ, опускавшихся снизу концами въ ящики съ землей, служившей грунтомъ для чужеядныхъ растеній и широколиственнаго плюща. Все это, вмѣстѣ съ роскошными букетами живыхъ цвѣтовъ, сообщало гостиной видъ прекраснаго цвѣтника.
   -- Могу ли я просить вашего позволенія? сказалъ итальянецъ, приложивъ палецъ къ печати полученной записки.
   -- О, да! весьма наивно отвѣчалъ Франкъ.
   Риккабокка сломалъ печать, и легкая улыбка прокралась на его лицо. Послѣ того онъ отвернулся отъ Франка немного въ сторону, прикрылъ рукой лицо и, по видимому, углубился въ размышленія.,
   -- Мистрессъ Гэзельденъ, оказалъ онъ наконецъ:-- дѣлаетъ мнѣ весьма большую честь. Я съ трудомъ узнаю ея почеркъ; иначе у меня было бы болѣе нетерпѣнія распечатать письмо.
   Черные глаза его поднялись сверхъ очковъ и проницательные взоры устремились прямо въ беззащитное и безхитростное сердце Франка. Докторъ приподнялъ записку и пальцемъ указалъ на буквы.
   -- Это почеркъ кузины Джемимы, сказалъ Франкъ такъ быстро, какъ будто объ этомъ ему предложенъ былъ вопросъ.
   Итальянецъ улыбнулся.
   -- Вѣроятно, у мистера Гэзельдена много гостей?
   -- Напротивъ того, нѣтъ ни души, отвѣчалъ Франкъ: впрочемъ, виноватъ: у насъ гоститъ теперь капитанъ Барни. До сезона псовой охоты у насъ бываетъ очень мало гостей, прибавилъ Франкъ, съ легкимъ вздохомъ:-- и кромѣ того, какъ вамъ извѣстно, каникулы уже кончились. Что касается до меня, я полагаю, что намъ дадутъ еще мѣсяцъ отсрочки.
   По видимому, первая половина отвѣта Франка успокоила доктора, и онъ, помѣстившись за столъ, написалъ отвѣтъ,-- не торопливо, какъ пишемъ мы, англичане, но съ особеннымъ тщаніемъ и аккуратностію, подобно человѣку, привыкшему взвѣшивать значеніе каждаго слова,-- и писалъ тѣмъ медленнымъ, красивымъ итальянскимъ почеркомъ, который при каждой буквѣ даетъ писателю такъ много времени для размышленія. Поэтому-то Риккабокка и не далъ никакого отвѣта на замѣчаніе Франка касательно каникулъ; онъ соблюдалъ молчаніе до тѣхъ поръ, пока не кончилъ записки, прочиталъ ее три раза, запечаталъ сургучомъ, который растапливалъ чрезвычайно медленно, а потомъ, вручивъ ее Франку, сказалъ:
   -- За васъ, молодой джентльменъ, я сожалѣю, что каникулы ваши кончаются такъ рано; за себя я долженъ радоваться, потому что принимаю благосклонное приглашеніе, которое вы, передавъ его лично, сдѣлали лестнымъ для меня вдвойнѣ.
   "Нелегкая побери этого иностранца, съ его комплиментами!" подумалъ англичанинъ Франкъ.
   Итальянецъ снова улыбнулся, какъ будто на этотъ разъ, не употребляя въ дѣло своихъ черныхъ, проницательныхъ глазъ, онъ читалъ въ сердцѣ юноши, и сказалъ, но уже не такъ вычурно, какъ прежде:
   -- Вѣроятно, молодой джентльменъ, вы не слишкомъ заботитесь о комплиментахъ?
   -- Нисколько, отвѣчалъ Франкъ, весьма простодушно.
   -- Тѣмъ лучше для васъ, особливо, когда дорога въ свѣтѣ для васъ открыта. Оно было бы гораздо хуже, если бы вамъ приходилось открывать эту дорогу самому.
   Лицо Франка ясно выражало замѣшательство; мысль, высказанная докторомъ, была слишкомъ для него глубока, и потому онъ заблагоразсудилъ обратиться къ картинамъ.
   -- У васъ прекрасныя картины, сказалъ онъ: -- кажется, онѣ отлично сдѣланы. Чьей онѣ работы?
   -- Синьорино Гэзельденъ, вы дарите меня тѣмъ, отъ чего сами отказались.
   -- Что такое? произнесъ Франкъ, вопросительно.
   -- Вы дарите меня комплиментами.
   -- Кто? а! совсѣмъ нѣтъ. Однако, эти картины превосходно написаны.... не правда ли, сэръ?
   -- Не совсѣмъ; позвольте вамъ замѣтить, вы говорите съ самимъ артистомъ..
   -- Какъ такъ! неужели вы сами писали ихъ?
   -- Да.
   -- И картины, которыя въ залѣ?
   -- И тѣ тоже.
   -- Вы снимали ихъ съ натуры?
   -- Натура, сказалъ итальянецъ, стараясь придать словамъ своимъ большее значеніе, быть можетъ, съ той цѣлью, чтобъ избѣгнуть прямого отвѣта: -- натура ничего не позволяетъ снимать съ себя.
   -- О! произнесъ Франкъ, снова приведенный въ крайнее замѣшательство.-- Итакъ, я долженъ пожелать вамъ добраго утра, сэръ. Я очень радъ, что вы будете къ намъ.
   -- Вы говорите это безъ комплиментовъ?
   -- Безъ комплиментовъ.
   -- А rivedersi -- прощайте, молодой джентльменъ! сказалъ итальянецъ.-- Пожалуйте сюда, прибавилъ онъ, замѣтивъ, что Франкъ устремился совсѣмъ не къ той двери.-- Могу ли я предложить вамъ рюмку вина? оно у насъ чистое, неподдѣльное, собственнаго нашего издѣлія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, благодарю васъ, сэръ! вскричалъ Франкъ, внезапно вспомнивъ наставленіе своего родителя.-- Прощайте; пожалуста, не безпокойтесь: теперь я одинъ найду дорогу.
   Однако же, вѣжливый итальянецъ проводилъ гостя до самой калитки, у которой Франкъ привязалъ свою лошадку. Молодой джентльменъ, опасаясь, чтобы такой услужливый хозяинъ дома не подалъ ему стремени, въ одинъ мигъ отвязалъ уздечку и такъ торопливо вскочилъ на сѣдло, что не успѣлъ даже попросить итальянца показать ему дорогу въ Рудъ, которой онъ рѣшительно не зналъ. Взоръ итальянца слѣдилъ за молодымъ человѣкомъ до тѣхъ поръ, пока тотъ не поднялся на пригорокъ, и тогда изъ груди доктора вылетѣлъ тяжелый вздохъ.
   "Чѣмъ умнѣе мы становимся -- сказалъ онъ про себя -- тѣмъ болѣе сожалѣемъ о возрастѣ нашихъ заблужденій; гораздо лучше мчаться съ легкимъ сердцемъ на вершину каменистой горы, нежели сидѣть въ бельведерѣ съ Макіавелли."
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ воротился на бельведеръ, но уже не могъ снова приступить къ своимъ занятіямъ. Нѣсколько минутъ онъ простоялъ, вглядываясь въ даль аллеи; аллея напомнила ему о поляхъ, которыя Джакеймо расположенъ былъ взять въ арендное содержаніе, а поля напомнили ему о Ленни Ферфилдѣ. Риккабокка пришелъ домой и черезъ нѣсколько секундъ снова появился на дворѣ, въ костюмѣ, который онъ носилъ за предѣлами своего дома, съ плащемъ и зонтикомъ, закурилъ свою трубку и побрелъ къ деревнѣ Гэзельденъ.
   Между тѣмъ Франкъ, проскакавъ короткимъ галопомъ нѣкоторое разстояніе, остановился у коттэджа, лежащаго по дорогѣ, и узналъ тамъ, что въ Рудъ-Голлъ пролегаетъ по полямъ тропа, по которой онъ можетъ выиграть не менѣе 3 миль. Франкъ сбился съ этой тропы и опять выѣхалъ на большую дорогу. Шоссейный сборщикъ, получивъ сначала пошлину за право молодого человѣка совершать дальнѣйшее путешествіе по большой дорогѣ, снова посовѣтовалъ юному наѣзднику возвратиться на прежнюю тропу, и наконецъ, послѣ долгихъ поисковъ, Франкъ встрѣтилъ нѣсколько проселковъ, гдѣ полу-сгнившій придорожный столбъ указалъ ему дорогу въ Рудъ. Уже къ вечеру, проскакавъ пятнадцать миль, при желаніи сократить десять миль въ семь, Франкъ внезапно очутился на дикомѣ, первобытномъ пространствѣ земли, казавшемся полу-пустыремъ, полу-выгономъ, съ неопрятными, полу-сгнившими, жалкой наружности хижинами, разсѣянными въ странномъ захолустьѣ. Лѣнивые, оборванные ребятишки играли грязью на дорогѣ; неопрятныя женщины сушили солому за заборами; большая, по обветшавшая отъ времени и непогодъ церковь, какъ будто говорившая, что поколѣніе, которое смотрѣло на нее, когда она еще строилась, было гораздо набожнѣе поколѣнія, которое теперь совершало въ ней молитвы, стояла подлѣ самой дороги.
   -- Не эта ли деревня Рудъ? спросилъ Франкъ здороваго, молодого парня, разбивающаго щебенку -- печальный признакъ того, что лучшаго занятія онъ не могъ найти!
   Молодой работникъ утвердительно кивнулъ головой и продолжалъ свою работу.
   -- А гдѣ же здѣсь господскій домъ мистера Лесли?
   Работникъ взглянулъ на Франка съ глупымъ изумленіемъ и на этотъ разъ дотронулся до шляпы.
   -- Не туда ли вы ѣдете?
   -- Туда, если только найду этотъ домъ.
   -- Я покажу нашей чести, сказалъ мужикъ, весьма проворно.
   Франкъ сдержалъ свою лошадку, и провожатый пошелъ съ нимъ рядомъ.
   Франкъ, можно сказать, былъ батюшкинъ сынокъ. Вопреки различію возраста и той разборчивой перемѣнѣ привычекъ, которая въ успѣхахъ цивилизаціи характеризуетъ каждое слѣдующее поколѣніе, вопреки всей его итонской блестящей наружности, онъ очень хорошо былъ знакомъ съ крестьянскимъ бытомъ и, какъ деревенскій уроженецъ, съ одного взгляда понималъ положеніе сельскаго хозяйства.
   -- Кажется, вы не совсѣмъ-то хорошо поживаете въ этой деревеѣ? спросилъ Франкъ, съ видомъ знатока.
   -- Да, не совсѣмъ: лѣтомъ у насъ неурожаи, а зимой работы нѣтъ; несчастье да и только! а помочь горю не знаемъ чѣмъ.
   -- Но, я полагаю, у васъ есть фермеры, которые нуждаются въ работникахъ?
   -- Фермеры-то есть, да работы-то у нихъ нѣтъ: вы видите сами, какая дикая земля здѣсь.
   -- А это, вѣроятно, господскій выгонъ, и вамъ дано право пользоваться имъ? спросилъ Франкъ, осматривая большое стадо самыхъ жалкихъ двуногихъ и четвероногихъ животныхъ.
   -- Такъ точно; сосѣдъ мой Тиминсъ держитъ на этомъ вагонѣ гусей, кто-то изъ нашихъ держитъ корову, а сосѣдъ Джоласъ пасетъ поросятъ. Не могу вамъ сказать, дано ли право имъ на это,-- знаю только, что наши господа дѣлаютъ для насъ все, что только можетъ послужить намъ въ пользу. Конечно, они не могутъ сдѣлать многаго, потому что сами не тамъ богаты, какъ другіе господа; поприбавилъ крестьянинъ съ гордостью: -- они такъ добры, такихъ господъ немного въ нашемъ округѣ.
   -- Мнѣ пріятно слышать, что ты любишь ихъ.
   -- О, да, я ихъ очень люблю... Вы не въ одной ли школѣ съ нашимъ молодымъ джентльменомъ?
   -- Въ одной, отвѣчалъ Франкъ.
   -- Вотъ какъ! я слышалъ, какъ вашъ священникъ говорилъ, что мастэръ Рандаль большой руки умница, и что современемъ онъ разбогатѣетъ. Дай-то Господи! это знаете, вѣдь у бѣднаго помѣщика и крестьянину труднѣе богатѣть.... А вонъ и господскій домъ, сэръ!
  

ГЛАВА XII.

   Франкъ взглянулъ по прямому направленію и увидѣлъ четырехъ-угольный домъ, который, несмотря неподъемныя окна новѣйшей архитектуры, очевидно принадлежалъ къ глубокой древности. Высокая конусообразная кровля, высокіе странной формы горшки изъ красной закаленной главы, опрокинутые надъ уединенными дымовыми трубами, самой простой постройки нынѣшнихъ временъ, ветхая рѣзная работа на дубовыхъ дверяхъ временъ Георга III, устроенныхъ въ стрѣльчатомъ сводѣ временъ Тюдоровъ, и какая-то особенная, потемнѣвшая отъ времени и непогодъ наружность маленькихъ прекрасно выдѣланныхъ кирпичей, изъ которыхъ выведено было зданіе,-- все это вмѣстѣ обнаруживало резиденцію прежнихъ поколѣній, примѣненную, безъ всякаго вкуса, къ привычкамъ потомковъ, непроникнутыхъ духомъ современности или равнодушныхъ къ поэзіи минувшаго. Этотъ домъ, среди дикой, пустынной страны, явился передъ Франкомъ совсѣмъ неожиданно. Расположенный въ оврагѣ, онъ скрывался отъ взора безпорядочной группой ощипанныхъ, печальныхъ, захирѣлыхъ сосенъ. Крутой поворотъ дороги устранялъ это прикрытіе, и уединенное жилище, со всѣми своими подробностями, весьма непріятно поражало взоръ путешественника. Франкъ спустился съ своего коня и передалъ повода провожатому. Поправивъ галстухъ, молодой итонскій щеголь приблизился къ дверямъ и громкимъ ударомъ мѣдной скобы нарушилъ безмолвіе, господствовавшее вокругъ дома, такимъ громкимъ ударомъ, который спугнулъ изумлённаго скворца, свивавшаго подъ выступомъ кровли гнѣздо, и поднялъ на воздухъ стадо воробьевъ, синицъ и желтобрюшекъ, пировавшихъ между разбросанными грудами сѣна и соломы на грязномъ хуторномъ дворѣ, по правую сторону господскаго дома, обнесенномъ простымъ, неокрашеннымъ деревяннымъ заборомъ. Между тѣмъ свинья, сопровождаемая своимъ семействомъ, прибрѣла къ воротамъ забора и, положивъ свою морду на нижнюю перекладину воротъ, какъ бы осматривала посѣтителя съ любопытствомъ и нѣкоторымъ. подозрѣніемъ.
   Въ то время, какъ Франкъ ждетъ у дверей и отъ нетерпѣнія сбиваетъ хлыстомъ пыль съ своихъ бѣлыхъ панталонъ, мы украдкой бросимъ взглядъ на членовъ семейства, обитающаго въ этомъ домѣ. Мистеръ Лесли, pater familias, находится въ маленькой комнаткѣ, называемой его "кабинетомъ", въ который онъ отправляется каждое утро послѣ завтрака, и рѣдко снова появляется въ семейномъ кругу ранѣе часа пополудни, назначеннаго, чисто по деревенски, для обѣда. Въ какихъ таинственныхъ занятіяхъ мистеръ Лесли проводитъ эти часы, никто еще не рѣшался сдѣлать заключенія. Въ настоящую минуту онъ сидитъ за маленькимъ дряхлымъ бюро, у котораго подъ одной изъ ножекъ (вслѣдствіе того, что она короче другихъ) подложенъ сверточекъ изъ старыхъ писемъ и обрывковъ отъ старыхъ газетъ. Бюро открыто и представляетъ множество углубленій и ящиковъ, наполненныхъ всякой всячиной, собранной въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ. одномъ изъ этихъ ящиковъ находятся связки писемъ, весьма жолтыхъ и перевязанныхъ полинялой тесемкой; въ другомъ -- обломокъ пуддинговаго камня, который мистеръ Лесли нашелъ во время своихъ прогулокъ и считаетъ за рѣдкій минералъ: вслѣдствіе того на обломкѣ красуется ярлычокъ съ отчетливою надписью: "найденъ на проселочной дорогѣ въ оврагѣ, мая 21-го 1824 года, Мондеромъ Лесли, сквайромъ". Слѣдующій ящикъ содержитъ въ себѣ различные обломки желѣза въ видѣ гвоздей, обломковъ лошадиныхъ подковъ и проч., которые мистеръ Лесли также находилъ во время прогулокъ, и, согласно народному предразсудку, считалъ за большое несчастіе не поднять ихъ съ земли,-- и, поднявъ однажды, тѣмъ не меньшее предвѣщалось несчастіе тому, кто рѣшался бросить ихъ. Далѣе, въ ближайшемъ углубленіи, помѣщалась коллекція дырявыхъ кремней, сохраняемыхъ по той же причинѣ, вмѣстѣ съ изогнутой шестипенсовой монетой; по сосѣдству съ этимъ отдѣленіемъ, въ затѣйливомъ разнообразіи, расположены были приморскія башенки, арабскіе зубы (я разумѣю подъ этими словами названіе раковинъ) и другіе обращики раковинныхъ произведеній природы, частію поступившіе въ наслѣдство отъ одной родственницы, престарѣлой дѣвы, а частію собранные самимъ мистеромъ Лесли, во время его поѣздокъ къ морскимъ берегамъ. Тутъ же находились отчеты управителя, нѣсколько пачекъ старыхъ счетовъ, старая шпора, три пары башмачнымъ и чулочныхъ пряжекъ, принадлежавшихъ нѣкогда отцу мистера Лесли, нѣсколько печатей; связанныхъ вмѣстѣ на кусочкѣ дратвы, шагриновый футляръ для зубочистокъ, увеличительное стекло для чтенія; оправленное въ черепаху, первая тетрадь чистописанія его старшаго сына, такая же тетрадь второго сына, такая же тетрадь его дочери и клочокъ волосъ, связанный въ узелъ, въ оправѣ и за стеклышкомъ. Кромѣ того тамъ же лежали: маленькая мышеловка, патентованный пробочникъ; обломки серебряной чайной ложечки, которая, отъ долгаго употребленія, совершенно разложилась въ нѣкоторыхъ своихъ частяхъ; небольшой коричневый вязаный кошелекъ, заключающій въ себѣ полу-пенсовыя монеты, чеканенныя въ различные періоды, начиная отъ временъ королевы Анны, вмѣстѣ съ двумя французскими су и нѣмецкими зильбергрошами. Всю эту смѣсь мистеръ Лесли высокорѣчиво называлъ "коллекціею монетъ" и въ своемъ духовномъ завѣщаніи обозначилъ какъ фамильное наслѣдство. За всѣмъ тѣмъ находилось еще множество другихъ любопытныхъ предметовъ подобнаго свойства и равнаго достоинства, "quae nunc describere longum est". Мистеръ Лесли занимался въ это время, употребляя его собственныя слова, "приведеніемъ вещей въ порядокъ", занятіе, совершаемое имъ съ примѣрной аккуратностію разъ въ недѣлю. Этотъ день былъ назначенъ для подобнаго дѣла, и мистеръ Лесли только что пересчиталъ "коллекцію монетъ" и собирался уложить ихъ въ кошелекъ, когда ударъ Франка въ мѣдную скобу долетѣлъ до его слуха.
   Мистеръ Мондеръ Слюгъ Лесли остановился, съ видомъ недовѣрчивости покачалъ головой и приготовился было снова приступить къ дѣлу, какъ вдругъ овладѣла имъ сильная зѣвота, мѣшавшая ему въ теченіе цѣлыхъ двухъ минутъ завязать кошелекъ.
   Предоставивъ этому кабинетному занятію кончиться своимъ порядкомъ, мы обратимся въ гостиную, или, вѣрнѣе сказать, въ пріемную, и посмотримъ, какого рода происходятъ тамъ развлеченія. Гостиная эта находилась въ первомъ этажѣ. Изъ оконъ ея представлялся плѣнительный видъ,-- не тощихъ, захирѣвшихъ сосенъ, но романтичнаго, волнистаго, густого лѣса. Впрочемъ, эта комната послѣ кончины мистриссъ Лесли оставалась безъ всякаго употребленія. Правда, она предназначалась для того, чтобы сидѣть въ ней тогда, когда собиралось много гостей; но такъ какъ гости никогда не собирались въ домъ мистера Лесли, поэтому и въ гостиной никогда не сидѣли. Да въ настоящее время и невозможно было сидѣть въ ней, потому что бумажныя шпалеры, подъ вліяніемъ сырости, отстали отъ стѣнъ, а крысы, мыши и моль, эти "edaces rerum", раздѣлили между собой, на съѣденіе, почти всѣ подушки отъ стульевъ и значительную часть пола. Вслѣдствіе этого, гостиную замѣняла общая комната, въ которой завтракали, обѣдали и ужинали, и гдѣ послѣ ужина мистеръ Лесли имѣлъ обыкновеніе курить табакъ, подъ аккомпанеманъ горячаго или голоднаго пунша, отчего по всей комнатѣ раздавался запахъ, говорящій о множествѣ яствъ и тѣснотѣ жилища. Въ этой комнатѣ было два окна: одно обращалось къ тощимъ соснамъ, а другое выходило за хуторный дворъ, и изъ него видъ замыкался птичникомъ. Вблизи перваго окна сидѣла мистриссъ Лесли; передъ ней, за высокой табуреткѣ, стояла корзинка, съ дѣтскимъ платьемъ, требующимъ починки. Подлѣ нея находился рабочій столикъ, розоваго дерева, съ бронзовыми каемками. Это былъ ея свадебный подарокъ и въ свое время стоилъ чрезвычайно дорого, хотя отдѣлка его не отличалась ни вкусомъ, ни изящностью работы. Отъ частаго и давняго употребленія, бронза во многихъ мѣстахъ отстала и часто причиняла мучительную боль дѣтскимъ пальчикамъ или наносила опустошеніе на платье мистриссъ Лесли. И въ самомъ дѣлѣ, это была самая затѣйливая мебель изъ цѣлаго дома, благодаря этимъ качествамъ бронзовыхъ украшеній, такъ что еслибъ это была живая обезьяна, то, право, и та не могла бы надѣлать, столько вредныхъ шалостей. На рабочемъ столикѣ лежали швейный приборъ, наперстокъ, ножницы, мотки шерсти и нитокъ и маленькіе лоскутки холстины и сукна для заплатокъ. Впрочемъ, мистриссъ Лесли не занималась еще работой она только приготовлялось заняться ею,-- и приготовленія эти длились не менѣе полутора часа. На колѣняхъ у ней лежалъ романъ, женщины-писательницы, очень много писавшей для минувшаго поколѣнія, подъ именемъ "мистриссъ Бриджетъ Синяя Мантія". Въ лѣвой рукѣ мистриссъ Лесли держала весьма тоненькую иголку, а въ правой -- очень толстую нитку; отъ времени до времени, она прилагала конецъ помянутой нитки къ губамъ и потомъ, отводя глаза отъ романа, дѣлала хотя и усиленное, но безполезное нападеніе на ушко иголки. Во не одинъ, однако же, романъ отвлекалъ вниманіе мистриссъ Лесли: она безпрестанно отрывалась отъ работы, или, лучше сказать, отъ чтенія, затѣмъ, чтобъ побранить дѣтей, спросить, "который часъ", замѣтить, что "и изъ Сары ничего не выдетъ путнаго", или выразить, изумленіе, почему мистеръ Лесли не хочетъ замѣтить, что розовый столикъ давно пора отдатъ въ починку. Мистриссъ Лесли, надобно правду сказать, была женщина довольно миловидная. На зло ея одеждѣ, въ одно и то же время весьма неопрятной и черезчуръ экономической, она все еще имѣла видъ лэди и даже болѣе, если взять въ соображеніе тяжкія обязанности, сопряженныя съ ея положеніемъ. Она очень гордилась древностью своей фамиліи, какъ съ отцовской, такъ и съ материнской стороны: ея мать происходила изъ почтеннаго рода Додлеровъ изъ Додль-Плэйса, существовавшаго до Вильяма-Завоевателя. Дѣйствительно, стоитъ только заглянуть въ самыя раннія лѣтописи нашего отечества, стоитъ только о размотрѣть нѣкоторыя изъ тѣхъ безконечно-длинныхъ поэмъ моральнаго свойства, которыми восхищались въ старину наши таны и альдерманы, чтобъ убѣдиться, что Додлеры имѣли сильное вліяніе на народъ прежде, чѣмъ Вильямъ I произвелъ во всемъ государствѣ великій переворотъ. Между тѣмъ какъ фамилія матери была неоспоримо саксонская, фамилія отца имѣла не только имя но и особенныя качества, исключительно принадлежавшія однимъ нормандцамъ. Отецъ мистриссъ Лесли носилъ имя Монтфиджетъ, безъ всякаго сомнѣнія, но неотъемлемому праву потомства отъ тѣхъ знаменитыхъ бароновъ Монтфиджетъ, которые нѣкогда влдѣли обширными землями и неприступными замками. Какъ слѣдуетъ быть истому нормандцу, Монтфиджеты отличались большими, немного вздернутыми кверху носами, сухощавостію, вспыльчивостію и раздражительностію. Соединеніе этихъ двухъ поколѣній обнаруживалось даже для самаго обыкновеннаго физіономиста какъ въ физическомъ, такъ и въ моральномъ устройствѣ мистриссъ Лесли. У нея были умные, выразительные, голубыя глаза саксонки и правильный, немного вздернутый носъ нормандки; она часто задумывалась ни надъ чѣмъ и предавалась безпечности и лѣни тамъ, гдѣ требовалось все ея вниманіе -- качества, принадлежавшія однимъ только Додлерамъ и Монтфиджетамъ. У ногъ мистриссъ Лесли играла маленькая дѣвочка -- съ прекрасными волосами, спускавшимися за уши мягкими локонами. Въ отдаленномъ концѣ комнаты, за высокой конторкой, сидѣлъ школьный товарищъ Франка, старшій сынъ мистера Лесли. Минуты за двѣ передъ тѣмъ, какъ Франкъ ударомъ въ скобу нарушилъ во всемъ домѣ спокойствіе и тишину, онъ отвелъ глаза отъ книгъ, лежавшихъ на конторкѣ, и отвелъ для того, чтобы взглянуть на чрезвычайно ветхій экземпляръ греческаго тестамента, въ которомъ братъ его Оливеръ просилъ Рандаля разрѣшить встрѣченное затрудненіе. Въ то время, какъ лицо молодого студента повернулось къ свѣту, ваше первое впечатлѣніе, при видѣ его, было бы довольно грустное и пробудило бы въ вашей душѣ участіе, смѣшанное съ уваженіемъ, потому что это лицо потеряло уже живой, радостный характеръ юности: между бровями его образовалась морщина, подъ глазами и между оконечностями ноздрей и рта проходили линіи, говорившія объ истомѣ,-- цвѣтъ лица былъ желто-зеленый, губы блѣдныя. Лѣта, проведенныя въ занятіяхъ, уже посѣяли сѣмена разслабленія и болѣзни. Но если взоръ вашъ остановится долѣе на выраженіи липа, то ваше состраданіе постепенно уступитъ мѣсто какому-то тревожному, непріятному чувству,-- чувству, имѣющему близкое сходство со страхомъ. Вы увидѣли бы ясный отпечатокъ ума обработаннаго и въ то же время почувствовали бы, что въ этой обработкѣ было что-то громадное, грозное. Замѣтнымъ контрастомъ этому лицу, преждевременно устарѣвшему и не по лѣтамъ умному, служило здоровое, круглое лицо Оливера, съ томными, голубыми глазами, устремленными прямо на проницательные глаза брата, какъ будто въ эту минуту Оливеръ всѣми силами старался уловить изъ нихъ хоть одинъ лучъ того ума, которымъ сіяли глаза Рандаля, какъ свѣтомъ звѣзды -- чистымъ и холоднымъ. При ударѣ Франка, въ томныхъ голубыхъ глазахъ Оливера заискрилось одушевленіе, и онъ отскочилъ отъ брата въ сторону. Маленькая дѣвочка откинула съ лица спустившіеся локоны и устремила на свою мама взглядъ, выражавшій испугъ и удивленіе.
   Молодой студентъ нахмурилъ брови и съ видомъ человѣка, котораго ничто не занимаетъ, снова углубился въ книги.
   -- Ахъ, Боже мой! вскричала мистриссъ Лесли: -- кто бы это могъ быть? Оливеръ! сію минуту прочь, отъ окна: тебя увидятъ. Джульета! сбѣгай.... нѣтъ, позвони въ колокольчикъ.... нѣтъ, нѣтъ, бѣги на лѣстницу и скажи, что дома нѣтъ. Нѣтъ дома, да и только, повторяла мистриссъ Лесли выразительно.
   Кровь Монтфиджета заиграла въ ней.
   Спустя минуту, за дверьми гостиной послышался громкій ребяческій голосъ Франка.
   Рандаль слегка вздрогнулъ.
   -- Это голосъ Франка Гэзельдена, сказалъ онъ.-- Мама, я желалъ бы его видѣть.
   -- Видѣть его! повторила мистриссъ Лесли, съ крайнимъ изумленіемъ: -- видѣть его! когда наша комната въ такомъ положеніи.
   Рандаль могъ бы замѣтить, что положеніе комнаты нисколько не хуже обыкновеннаго, но не сказалъ ни слова. Легкій румянецъ какъ быстро показался на его лицѣ, такъ же быстро и исчезъ съ него; вслѣдъ за тѣмъ онъ прислонился щекой къ рукѣ и крѣпко сжалъ губы.
   Наружная дверь затворилась съ угрюмымъ, негостепріимнымъ скрипомъ, и въ комнату, въ стоптанныхъ башмакахъ, вошла служанка, съ визитной карточкой.
   -- Кому эта карточка? Дженни, подай ее мнѣ! вскричала мистриссъ Лесли.
   Но Дженни отрицательно кивнула головой, положила карточку на конторку подлѣ Рандаля и исчезла, не сказавъ ни слова.
   -- Рандаль! Рандаль! взгляни, взгляни, пожалуста! вскричалъ Оливеръ, снова бросившись къ окну: -- взгляни, какая миленькая сѣрая лошадка.
   Рандаль приподнялъ голову... мало того: онъ нарочно подошелъ къ окну и устремилъ минутный взоръ на рѣзвую шотландскую лошадку и на щегольски одѣтаго прекраснаго наѣздника. Въ эту минуту перемѣны пролетали по лицу Рандаля быстрѣе облаковъ по небу въ бурную погоду. Въ эту минуту вы замѣтили бы въ выраженіи лица его, какъ зависть смѣнялась досадою, и тогда блѣдныя губы его дрожали, кривились, брови хмурились; вы замѣтили бы, какъ надежда и самоуваженіе разглаживали его брови и вызывали на лицо надменную улыбку, и потомъ все по прежнему становилось холодно, спокойно, неподвижно въ то время, какъ онъ возвращался къ своимъ дѣламъ, сѣлъ за нихъ съ рѣшимостью и вполголоса сказалъ:
   -- Знаніе есть сила!
   Мистриссъ Лесли подошла къ Рандалю съ сильнымъ душевнымъ волненіемъ и нѣкоторымъ замѣшательствомъ; она нагнулась черезъ плечо Рандаля и прочитала карточку. Въ подражаніе печатному шрифту, на ней написано было чернилами: "М. Франкъ Гэзельденъ", и потомъ сейчасъ же подъ этими словами, на скорую руку и не такъ отчетливо, написано было карандашомъ слѣдующее:
   "Любезный Лесли, очень жалѣю, что не засталъ тебя. Пріѣзжай къ намъ, пожалуста."
   -- Ты поѣдешь, Рандаль? спросила мистриссъ Лесли, послѣ минутнаго молчанія.
   -- Не знаю, не думаю.
   -- Почему же ты не можешь ѣхать? у тебя есть хорошее модное платье. Ты можешь ѣхать куда тебѣ вздумается, не такъ, какъ эти дѣти.
   И мистриссъ Лесли съ сожалѣніемъ взглянула на грубую, изношенную курточку Оливера и оборванное платьице маленькой Джульеты.
   -- Все, что я имѣю теперь, я обязанъ этимъ мистеру Эджертону, и потому долженъ соображаться съ его желаніями. Я слышалъ, что онъ не совсѣмъ въ хорошихъ отношеніяхъ съ этими Гэзельденами, сказалъ Рандаль, и потомъ, взглянувъ на брата своего, который казался крайне огорченнымъ, онъ присовокупилъ довольно ласково, но сквозь эту ласку проглядывала холодная надменность: -- все, что я отнынѣ буду имѣть, Оливеръ, этимъ буду обязанъ себѣ одному; и тогда, если мнѣ удастся возвыситься, я возвышу и мою фамилію.
   -- Милый, дорогой мой Рандаль! сказала мистриссъ Лесли, нѣжно цалуя его въ лобъ: -- какое у тебя доброе сердце!
   -- Нѣтъ, маменька: по моему, съ добрымъ сердцемъ труднѣе сдѣлать большіе успѣхи въ свѣтѣ, чѣмъ твердой волей и хорошей памятью, отвѣчалъ Рандаль отрывисто и съ видомъ пренебреженія.-- Однако, я больше не могу читать теперь. Пойдемъ прогуляться, Оливеръ.
   Сказавъ это, онъ отвелъ эти себя руку матери и вышелъ изъ комнаты.
   Рандаль уже былъ на лугу, когда Оливеръ присоединился къ нему. Не замѣчая брата своего, онъ продолжалъ итти впередъ быстро, большими шагами и въ глубокомъ молчаніи. Наконецъ онъ остановился подъ тѣнью стараго дуба, который уцѣлѣлъ отъ топора потому только, что по старости своей никуда больше не годился, какъ на дрова. Дерево стояло на пригоркѣ, съ котораго взору представлялся ветхій домъ, не менѣе того ветхая церковь и печальная, угрюмая деревня.
   -- Оливеръ, сказалъ Рандаль сквозь зубы, такъ что голосъ его похожъ былъ на шипѣнье: -- Оливеръ, вотъ подъ самымъ этимъ деревомъ я въ первый разъ рѣшился....
   Рандаль замолчалъ.
   -- На что же ты рѣшился, Рандаль?
   -- Читать съ прилежаніемъ. Знаніе есть сила.
   -- Но, мнѣ кажется, ты и безъ того любилъ читать.
   -- Я! воскликнулъ Рандаль.-- Такъ ты думаешь, что я люблю чтеніе?
   Оливеръ испугался.
   --Ты знаешь, продолжалъ Рандаль: -- что мы, Лесли, не всегда находились въ такомъ нищенски-бѣдномъ состояніи. Ты знаешь, что и теперь еще существуетъ человѣкъ, который живетъ въ Лондонѣ на Гросвеноръ-Скверѣ, и который богатъ, очень богатъ. Его богатство перешло къ нему отъ фамиліи Лесли: этотъ человѣкъ, Оливеръ, мой покровитель, и очень-очень добръ ко мнѣ.
   Съ каждымъ изъ этихъ словъ Рандаль становился угрюмѣе.
   -- Пойдемъ дальше, сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія: -- пойдемъ.
   Прогулка снова началась; она совершалась быстрѣе прежняго; братья молчали.
   Они пришли наконецъ къ небольшому, мелкому потоку и, перепрыгивая по камнямъ, набросаннымъ въ одномъ мѣстѣ его, очутились на другомъ берегу, не замочивъ подошвы.
   -- Не можешь ли ты, Оливеръ, сломить мнѣ вонъ этотъ сукъ? отрывисто сказалъ Рандаль, указывая на дерево.
   Оливеръ механически повиновался, и Рандаль, ощипавъ листья и оборвавъ лишнія вѣтки, оставилъ на концѣ развилину и этой развилиной началъ разбрасывать большіе камни.
   -- Зачѣмъ ты это дѣлаешь, Рандаль? спросилъ изумленный Оливеръ.
   -- Теперь мы на другой сторонѣ ручья, и по этой дорогѣ мы больше не пойдемъ. Намъ не нужно переходить бродъ по камнямъ!... Прочь ихъ, прочь!
  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА XIII.

   На другое утро послѣ поѣздки Франка Гэзельдена въ Рудъ-Голлъ, высокородный Одлей Эджертонъ, почетный членъ Парламента, сидѣлъ въ своей библіотекѣ и, въ ожиданіи прибытія почты, пилъ, передъ уходомъ въ должность, чай и быстрымъ взоромъ пробѣгалъ газету.
   Между мистеромъ Эджертономъ и его полу-братомъ усматривалось весьма малое сходство; можно сказать даже, что между ними не было никакого сходства, кромѣ того только, что оба они были высокаго роста, мужественны и сильны. Атлетическій станъ сквайра начиналъ уже принимать то состояніе тучности, которое у людей, ведущихъ спокойную и безпечную жизнь, при переходѣ въ лѣта зрѣлаго мужества, составляетъ, по видимому, натуральное развитіе организма. Одлей, напротивъ того, имѣлъ расположеніе къ худощавости, и фигура его, хотя и связанная мускулами твердыми какъ желѣзо, имѣла въ то же время на столько стройности, что вполнѣ удовлетворяла столичнымъ идеямъ объ изящномъ сложеніи. Въ его одеждѣ, въ его наружности,-- въ его tout ensemble,-- проглядывали всѣ качества лондонскаго жителя. Въ отношеніи къ одеждѣ онъ обращалъ строгое вниманіе на моду, хотя это обыкновеніе и не было принято между дѣятельными членами Нижняго Парламента. Впрочемъ, и то надобно сказать, Одлей Эджертонъ всегда казался выше своего званія. Въ самыхъ лучшихъ обществахъ онъ постоянно сохранялъ мѣсто значительной особы, и, какъ кажется, успѣхъ его въ жизни зависѣлъ собственно отъ его высокой репутаціи въ качествѣ "джентльмена".
   Въ то время, какъ онъ сидитъ, нагнувшись надъ журналомъ, вы замѣчаете какую-то особенную прелесть въ поворотѣ его правильной и прекрасной головы, покрытой темно-каштановыми волосами -- темно-каштановыми, несмотря на красноватый отливъ -- плотно остриженной сзади и съ маленькой лысиной спереди, которая нисколько не безобразитъ его, но придаетъ еще болѣе высоты открытому лбу. Профиль его прекрасный: съ крупными правильными чертами, мужественный и нѣсколько суровый. Выраженіе лица его -- не такъ какъ у сквайра -- не совсѣмъ открытое, но не имѣетъ оно той холодной скрытности, которая замѣтна въ серьёзномъ характерѣ молодого Лесли; напротивъ того, вы усматриваете въ немъ скромность, сознаніе собственнаго своего достоинства и умѣнье управлять своими чувствами, что и должно выражаться на физіономіи человѣка, привыкшаго сначала обдумать и уже потомъ говорить. Всмотрѣвшись въ него, васъ нисколько не удивитъ народная молва, что онъ не имѣетъ особенныхъ способностей дѣлать сильныя возраженія: онъ просто -- "дѣльный адвокатъ". Его рѣчи легко читаются, но въ нихъ не замѣтно ни риторическихъ украшеній, ни особенной учености. Въ немъ нѣтъ излишняго юмору, но зато онъ одаренъ особеннымъ родомъ остроумія, можно сказать, равносильнаго важной и серьёзной ироніи. Въ немъ не обнаруживается ни обширнаго воображенія, ни замѣчательной утонченности разсудка; но если онъ не ослѣпляетъ, зато и не бываетъ скучнымъ -- качество весьма достаточное, чтобъ быть свѣтскимъ человѣкомъ. Его вездѣ и всѣ считали за человѣка, одареннаго здравымъ умомъ и вѣрнымъ разсудкомъ.
   Взгляните на него теперь, когда онъ оставляетъ чтеніе журнала и суровыя черты лица его сглаживаются. Вамъ не покажется удивительнымъ и нетрудно будетъ убѣдиться въ томъ, что этотъ человѣкъ былъ нѣкогда большимъ любимцемъ женщинъ, и что онъ по сіе время еще производитъ весьма значительное впечатлѣніе въ гостиныхъ и будуарахъ. По крайней мѣрѣ никто не удивлялся, когда богатая наслѣдница Клементина Лесли, родственница лорда Лэнсмера, находившаяся подъ его опекою -- молоденькая лэди, отвергнувшая предложенія трехъ наслѣдственныхъ британскихъ графовъ -- сильно влюбилась, какъ говорили и увѣряли ея искреннія подруги, въ Одлея Эджертона. Хотя желаніе Лэнсмеровъ состояло въ томъ, чтобы богатая наслѣдница вышла замужъ за сына ихъ лорда л'Эстренджа, но этотъ молодой джентльменъ, котораго понятія о супружеской жизни совпадали съ эксцентричностью его характера, ни подъ какимъ видомъ не раздѣлялъ намѣренія родителей и, если вѣрить городскимъ толкамъ, былъ главнымъ участникомъ въ устройствѣ партіи между Клементиной и другомъ своимъ Одлеемъ. Партія эта, несмотря на расположеніе богатой наслѣдницы къ Эджертону, непремѣнно требовала посторонняго содѣйствія, потому что, деликатный во всѣхъ отношеніяхъ, мистеръ Эджертонъ долго колебался. Сначала онъ отказывался отъ нея потому, что состояніе его было гораздо менѣе того, какъ полагали, и что, несмотря на всю любовь и уваженіе къ невѣстѣ, онъ не хотѣлъ даже допустить идеи быть обязаннымъ своей женѣ. Въ теченіе этой нерѣшимости, л'Эстренджъ находился вмѣстѣ съ полкомъ за границей; но, посредствомъ писемъ къ своему отцу и къ кузинѣ Клементинѣ, онъ рѣшился открыть переговоры и успѣшнымъ окончаніемъ ихъ совершенно разсѣялъ всякія, со стороны Одлея, сомнѣнія, такъ что не прошло и года, какъ мистеръ Эджертонъ получилъ руку богатой наслѣдницы. Брачныя условія касательно ея приданаго, большею частію состоящаго изъ огромныхъ капиталовъ, были заключены необыкновенно выгодно для супруга, потому что хотя капиталъ во время жизни супруговъ оставался нераздѣльнымъ, на случай могущихъ быть дѣтей, но если кто нибудь изъ нихъ умретъ, не оставивъ законныхъ наслѣдниковъ, то все безъ ограниченія переходило въ вѣчное владѣніе другому. Миссъ Лесли, по согласію которой и даже по ея предложенію сдѣлана была эта оговорка, если и обнаруживала великодушную увѣренность въ мистерѣ Эджертонѣ, зато нисколько не оскорбляла своихъ родственниковъ; впрочемъ, и то надобно замѣтить, у миссъ Лесли не было такихъ близкихъ родственниковъ, которые имѣли бы право распространять свои требованія на ея наслѣдство. Ближайшій ея родственникъ, и слѣдовательно законный наслѣдникъ, былъ Харли л'Эстренджъ, а если этотъ наслѣдникъ оставался довольнымъ такимъ распоряженіемъ, то другіе не имѣли права выражать свои жалобы. Родственная связь между нею и фамиліей Лесли изъ Рудъ-Голла была, какъ мы сейчасъ увидимъ, весьма отдаленная.
   Мистеръ Эджертонъ, сейчасъ же послѣ женитьбы, принялъ дѣятельное участіе въ дѣлахъ Нижняго Парламента. Положеніе его въ обществѣ сдѣлалось тогда самымъ выгоднымъ, чтобъ начинать блестящую каррьеру. Его слова въ ту пору о состояніи провинцій принимали большую значительность, потому что онъ находился въ нѣкоторой отъ нея зависимости. Его таланты много выиграли чрезъ изобиліе, роскошь и богатство его дома на Гросвеноръ-Сквэрѣ, чрезъ уваженіе, внушаемое имъ къ своей особѣ, какъ къ человѣку, положившему своей жизни прочное основаніе, и наконецъ чрезъ богатство, дѣйствительно весьма большое и народными толками увеличиваемое до богатства Креза. Успѣхи Одлея Эджертона далеко превосходили всѣ раннія отъ него ожиданія. Съ самого начала онъ занялъ то положеніе въ Нижнемъ Парламентѣ, которое требовало особеннаго умѣнья, чтобъ утвердиться на немъ, и большого знанія свѣта, чтобъ не навлечь на себя обвиненія въ томъ, что оно занимается человѣкомъ безъ всякихъ способностей, изъ одной только прихоти; утвердиться же на этомъ мѣстѣ для человѣка честолюбиваго было особенно выгодно. Короче сказать, мистеръ Эджертонъ занялъ въ Парламентѣ положеніе такого человѣка, который принадлежитъ на столько къ своей партіи, на сколько требовалось, чтобъ въ случаѣ нужды имѣть отъ нея подпору,-- и въ то же время онъ на столько былъ свободенъ отъ нея, на сколько нужно было, чтобы при нѣкоторыхъ случаяхъ подать свой голосъ, выразить свое собственное мнѣніе.
   Какъ приверженецъ и защитникъ системы торіемъ, онъ совершенно отдѣлился отъ провинціальной партіи и всегда оказывалъ особенное уваженіе къ мнѣніямъ большихъ городокъ. Нe забѣгая впередъ современнаго стремленія политическаго духа и не отставая отъ него, онъ съ той дальновидной расчетливостью достигалъ своей цѣли, которую совершенное знаніе свѣта доставляетъ иногда великимъ политикамъ. Онъ былъ такой прекрасный барометръ для наблюденія той перемѣнчивой погоды, которая называется общественнымъ мнѣніемъ, что могъ бы участвовать въ политическомъ отдѣлѣ газеты Times. Очень скоро, и даже съ умысломъ, онъ поссорился съ своими лэнсмерскими избирателями и ни разу уже болѣе не заглядывалъ въ этотъ округъ,-- быть можетъ, потому, что это имѣло тѣсную связь съ весьма непріятными воспоминаніями. Его спичи, возбуждавшіе такое негодованіе въ Лэнсмерѣ, въ то же время приводили въ восторгъ одинъ изъ нашихъ торговыхъ городовъ, такъ что при слѣдующихъ выборахъ этотъ городъ почтилъ мистера Эджертона правомъ быть его представителемъ. Въ ту пору, до преобразованія Парламента, большіе торговые города избирали себѣ членовъ изъ среды людей весьма замѣчательныхъ. И тотъ изъ членовъ вполнѣ могъ гордиться своимъ положеніемъ въ Парламентѣ, кто уполномочивался выражать и защищать мнѣнія первѣйшихъ купцовъ Англіи.
   Мистриссъ Эджертонъ прожила въ брачномъ состояніи нѣсколько лѣтъ. Дѣтей она не оставила. Правда, были двое; но и тѣ скончались на первыхъ порахъ своего младенчества. Поэтому все женино состояніе перешло въ неоспоримое и неограниченное владѣніе мужа.
   До какой степени вдовецъ сокрушался потерею своей жены, онъ не обнаружилъ этого передъ свѣтомъ. И въ самомъ дѣлѣ, Одлей Эджертонъ былъ такой человѣкъ, который еще съ дѣтскаго возраста пріучилъ себя скрывать волненія души своей. На нѣсколько мѣсяцевъ онъ самого себя схоронилъ въ деревнѣ,-- въ какой именно, никому не было извѣстно. По возвращеніи лицо его сдѣлалось замѣтно угрюмѣе; въ привычкахъ же его и занятіяхъ не открывалось никакой перемѣны, исключая развѣ той, что вскорѣ онъ получилъ въ Парламентѣ оффиціальную должность и по этому случаю сдѣлался дѣятельнѣе прежняго.
   Мастеръ Эджертонъ, въ денежныхъ отношеніяхъ, всегда считался щедрымъ и великодушнымъ. Не разъ было замѣчено, что на капиталы богатаго человѣка весьма часто возникаютъ съ той или другой стороны различнаго рода требованія. Мы же при этомъ должны сказать, что никто такъ охотно не соглашался съ подобными требованіями, какъ Одлей Эджертонъ. Но между всѣми его благотворительными поступками ни одинъ, по видимому, не заслуживалъ такой похвалы, какъ великодушіе, оказанное сыну одного изъ бѣдныхъ и дальнихъ родственниковъ покойной жены, именно старшему сыну мистера Лесли изъ Рудъ-Голла.
   Здѣсь, слѣдуетъ замѣтить, поколѣнія четыре назадъ проживалъ нѣкто сквайръ Лесли, человѣкъ, обладающій множествомъ акровъ земли и дѣятельнымъ умомъ. Случилось такъ, что между этимъ сквайромъ и его старшимъ сыномъ возникло большое несогласіе, по поводу котораго хотя сквайръ и не лишилъ преступнаго сына наслѣдства, но до кончины своей отдѣлилъ половину благопріобрѣтеннаго имѣнія младшему сыну.
   Младшій сынъ одаренъ былъ отъ природы прекрасными способностями и характеромъ, которые вполнѣ оправдывала распоряженіе родителя. Онъ увеличилъ свое богатство и чрезъ общественную службу, а такъ же и чрезъ хорошую женитьбу, сдѣлался въ короткое время человѣкомъ извѣстнымъ и замѣчательнымъ. Потомки слѣдовали его примѣру и занимали почетныя мѣста между первыми членами Нижняго Парламента. Это продолжалось до послѣдняго изъ нихъ, который, умирая, оставилъ единственной наслѣдницей и представительницей рода Лесли дочь Клементину, впослѣдствіи вышедшую замужъ за мистера Эджертона.
   Между тѣмъ старшій сынъ вышеприведеннаго сквайра, получивъ наслѣдство, промоталъ изъ него большую часть, а чрезъ дурныя наклонности и довольно низкія связи успѣлъ унизить даже достоинство своего имени. Его наслѣдники подражали ему до тѣхъ поръ, пока отцу Рандаля, мистеру Маундеру Слюгъ Лесли, не осталось ничего, кромѣ ветхаго дома, который у нѣмцевъ называется Stammschloss, и нѣсколько акровъ жалкой земли, окружавшей этотъ домъ.
   Хотя всѣ сношенія между этими двумя отраслями одной фамиліи прекратились совершенно, однако же, младшій братъ постоянно питалъ уваженіе къ старшему, какъ къ главѣ дома Лесли. Поэтому нѣкоторые полагали, что мистриссъ Эджертонъ на смертномъ одрѣ поручала попеченію мужа бѣдныхъ однофамильцевъ ея и родственниковъ. Предположеніе это еще болѣе оправдывалось тѣмъ, что Одлей, возвратясь послѣ кончины мистриссъ Эджертонъ въ Лондонъ, немедленно отправилъ къ мистеру Маундеру Лесли пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ, которые, какъ онъ говорилъ, жена его, не оставивъ письменнаго завѣщанія, изустно предназначила въ пользу того джентльмена, и кромѣ того Одлей просилъ позволенія принять на свое попеченіе воспитаніе Рандаля Лесли.
   Мистеръ Mayндеръ Лесли съ помощію такого капитала могъ бы сдѣлать весьма многое для своего маленькаго имѣнія или могъ бы на проценты съ него доставлять матеріяльныя пособія домашнему комфорту. Окрестный стряпчій, пронюхавъ объ этомъ неожиданномъ наслѣдствѣ мистера Лесли, поспѣшилъ прибрать деньги къ своимъ рукамъ, подъ предлогомъ пустить ихъ въ весьма выгодные обороты. Но лишь только пять тысячъ фунтовъ поступили въ его распоряженіе, какъ онъ немедленно отправился вмѣстѣ съ ними въ Америку.
   Между тѣмъ Рандаль, помѣщенный мистеромъ Эджертономъ въ превосходную приготовительную школу, съ перваго начала не обнаруживалъ ни малѣйшихъ признаковъ ни прилежанія, ни талантовъ, но передъ самымъ выпускомъ его изъ школы въ нее поступилъ, въ качествѣ классическаго наставника, молодой человѣкъ, окончившій курсъ наукъ къ Оксфордскомъ университетѣ. Необыкновенное усердіе новаго учителя и совершенное знаніе своего дѣла произвели большое вліяніе за всѣхъ вообще учениковъ, а на Рандаля Лесли въ особенности. Внѣ классовъ учитель много говорилъ о пользѣ и выгодахъ образованія и впослѣдствіи, въ весьма непродолжительномъ времени, обнаружилъ эти выгоды въ лицѣ своей особы. Онъ превосходно описалъ греческую комедію, и духовная коллегія, изъ которой онъ былъ исключенъ за нѣкоторыя отступленія отъ строгаго образа жизни, снова приняла его въ свои объятія, наградивъ его ученой степенью. Спустя нѣсколько времени, онъ принялъ священническій санъ, сдѣлался наставникомъ въ той же коллегіи, отличился еще болѣе написаннымъ трактатомъ объ удареніяхъ греческаго языка, получилъ прекрасное содержаніе и, какъ всѣ полагали, былъ на прямой дорогѣ къ епископскому сану. Этотъ-то молодой человѣкъ и поселилъ къ Рандалѣ Лесли весьма сильную жажду познанія, такъ что при поступленіи мальчика въ Итонскую школу онъ занялся науками съ такимъ усердіемъ и непоколебимостью, что слава его вскорѣ долетѣла до Одлея Эджертона. Съ этого времени Одлей принималъ самое живое, почти отеческое, участіе въ блестящемъ итонскомъ студентѣ, и во время вакацій Рандаль всегда проводилъ нѣсколько дней у своего покровителя.
   Я сказалъ уже, что поступокъ Эджертона, въ отношеніи къ мальчику, былъ болѣе достоинъ похвалы, нежели большая часть тѣхъ примѣровъ великодушія, за которые его превозносили, тѣмъ болѣе, что за это свѣтъ не рукоплескалъ ему. Впрочемъ, все, что человѣкъ творить внутри пространства своихъ родственныхъ связей, не можетъ нести съ собой того блеска, которымъ облекается щедрость, обнаруживаемая при публичныхъ случаяхъ. Вѣроятно, это потому, что помощь, оказанная родственнику, или ставится ни во что, или считается, въ строгомъ смыслѣ слова, за прямую обязанность. Сквайръ Гэзельденъ справедливо замѣчалъ, что Рандаль Лесли, по родственнымъ связямъ, находился гораздо ближе къ Гэзельденамъ, чѣмъ къ мистеру Эджертону, и это доказывается тѣмъ, что дѣдъ Рандаля былъ женатъ на миссъ Гэзельденъ (самая высокая связь, которую бѣдная отрасль фамиліи Лесли образовала со времени вышеприведеннаго раздѣла). Но Одлей Эджертонъ, по видимому, вовсе не зналъ этого факта. Не будучи потомкомъ Гэзельденовъ, онъ не безпокоился объ ихъ генеалогіи, а кромѣ того, оказывая помощь бѣднымъ Лесли, онъ далъ понять имъ, что примѣръ его великодушія должно приписать единственно его уваженію къ памяти и родству покойной мистриссъ Эджертонъ. Съ своей стороны, сквайръ въ щедрости Одлея Эджертона къ фамиліи Лесли видѣлъ сильный упрекъ своему собственному невниманію къ этимъ бѣднякамъ, и потому ему сдѣлалось вдвое прискорбнѣе, когда въ домѣ его упомянули имя Рандаля Лесли. Но дѣло въ томъ, что Лесли изъ Рудъ-Голла до такой степени избѣгали всякаго вниманія, что сквайръ дѣйствительно забылъ объ ихъ существованіи. Онъ только тогда и вспомнилъ о нихъ, когда Рандаль сдѣлался обязаннымъ его брату, и тутъ онъ почувствовалъ сильное угрызеніе совѣсти въ томъ, что кромѣ его, главы Гэзельденовъ, ни кто бы не долженъ былъ подать руку помощи внуку Гэзельдена.
   Изъяснивъ такимъ образомъ хотя и скучновато положеніе Одлея Эджертона въ свѣтѣ или въ отношеніи къ его молодому protégé, и позволяю теперь ему выучить письма и читать ихъ.
  

ГЛАВА XIV.

   Мистеръ Эджертонъ взглянулъ на груду писемъ, лежавшихъ передъ нимъ, нѣкоторыя изъ нихъ распечаталъ, потомъ, безъ всякаго вниманія, пробѣжалъ, разорвалъ и бросилъ въ пустой ящикъ. Люди, занимающіе въ обществѣ публичныя должности, получаютъ такое множество странныхъ писемъ, что ящики, предназначенные для грязной бумаги, никогда не остаются пусты. Письма отъ аматёровъ, свѣдущихъ въ финансовой части и предлагающихъ новые способы къ погашенію государственныхъ долговъ,-- письма изъ Америки, выпрашивающія автографовъ,-- письма отъ нѣжныхъ деревенскихъ маменекъ, рекомендующихъ, какъ какое нибудь чудо, своего сынка, для помѣщенія въ королевскую службу,-- письма, подписанныя какой нибудь Матильдой или Каролиной, и извѣщающія, что Каролина или Матильда видѣла портретъ мистера Эджертона на выставкѣ, и что сердце, неравнодушное къ прелестямъ этого портрета, можно найти въ Пикадилли, подъ No такимъ-то,-- письма отъ нищихъ, самозванцевъ, сумасшедшихъ, спекуляторовъ и шарлатановъ, и всѣ имъ подобныя письма служатъ пищею пустому ящику.
   Изъ разсмотрѣнной корреспонденціи мистеръ Эджертонъ сначала отобралъ дѣловыя письма и методически положилъ ихъ въ одно отдѣленіе бумажника, и потомъ письма отъ частныхъ людей, которыя также тщательно положилъ въ другое отдѣленіе. Послѣднихъ было всего только три: одно -- отъ управляющаго, другое -- отъ Харли л'Эстренджа, и третье -- отъ Рандаля Лесли. Мистеръ Эджертонъ имѣлъ обыкновеніе отвѣчать за получаемыя письма въ конторѣ, и въ эту-то контору, спустя нѣсколько минутъ, онъ направилъ свой путь. Не одинъ прохожій оборачивался назадъ, чтобъ еще разъ взглянуть на мужественную фигуру человѣка, сюртукъ котораго, несмотря на знойный лѣтній день, былъ застегнутъ на всѣ пуговицы и, какъ нельзя лучше, обнаруживалъ стройный станъ и могучую грудь прекраснаго джентльмена. При входѣ въ Парламентскую улицу, къ Одлею Эджертону присоединялся одинъ изъ его сослуживцевъ, который также спѣшилъ въ свою контору.
   Сдѣлавъ нѣсколько замѣчаній насчетъ послѣдняго парламентскаго засѣданія, этотъ джентльменъ сказалъ:
   -- Да кстати, не можешь ли ты обѣдать у меня въ субботу? ты встрѣтишься съ Лэнсмеромъ. Онъ пріѣхалъ сюда подавать голосъ за насъ въ понедѣльникъ.
   -- Въ этотъ день я просилъ къ себѣ нѣкоторыхъ знакомыхъ, отвѣчалъ мистеръ Эджертонъ: -- но это можно будетъ отложить до другого раза. Я вижу лорда Лэнсмера слишкомъ рѣдко, чтобъ пропустить какой бы то ни было случай видѣться съ человѣкомъ, котораго уважаю.
   -- Такъ рѣдко! Правда, онъ очень мало бываетъ въ городѣ; но что тебѣ мѣшаетъ съѣздить къ нему въ деревню? О, еслибъ ты зналъ, какая чудная охота тамъ, какой пріятный старинный домъ?
   -- Мой милый Вестбурнъ, неужели ты не знаешь, что этотъ домъ -- пітіит vicina Cremonae -- находится въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ мѣстечкомъ, гдѣ меня ненавидятъ.
   -- Ха, ха! да, да. Теперь я помню, что ты поступилъ въ первый разъ въ Парламентъ въ качествѣ депутата того уютнаго мѣстечка. Однако, самъ Лэнсмеръ не находилъ ничего предосудительнаго въ мнѣніяхъ, которыя ты излагалъ въ ту пору Парламенту.
   -- Нисколько! Онъ велъ себя превосходно, да, кромѣ того, я въ весьма короткихъ отношеніяхъ съ д'Эстренджемъ.
   -- Скажи пожалуста, пріѣзжаетъ ли когда нибудь этотъ чудакъ въ Англію?
   -- Пріѣзжаетъ,-- обыкновенно разъ въ годъ, на нѣсколько дней собственно затѣмъ, чтобы повидаться съ отцомъ и матерью, а потомъ снова отправиться на континентъ.
   -- Я ни разу не встрѣчалъ его.
   -- Онъ пріѣзжаетъ въ сентябрѣ или октябрѣ, когда тебя, безъ всякаго сомнѣнія, не бываетъ въ городѣ, и Лэнсмеры нарочно для этого являются сюда.
   -- Почему же не онъ ѣдетъ къ нимъ?
   -- Полагаю потому, что человѣку, пріѣхавшему въ теченіе года на нѣсколько дней, найдется бездна дѣла въ самомъ Лондонѣ.
   -- Что, онъ такъ же забавенъ, какъ и прежде?
   Эджертонъ кивнулъ головой.
   -- И такъ же замѣчателенъ, какимъ онъ могъ бы быть, продолжалъ лордъ Вестбурнъ.
   -- И такъ же знаменитъ, какъ долженъ быть! возразилъ Эджертонъ, довольно сухо: -- знаменитъ, какъ офицеръ, который служилъ образцомъ на ватерлооскомъ полѣ, какъ ученый человѣкъ съ самымъ утонченнымъ вкусомъ и какъ благовоспитанный джентльменъ.
   -- Мнѣ очень пріятно слышать, какъ одинъ другого хвалитъ, и хвалитъ такъ горячо. Въ нынѣшнія дурныя времена это диковинка, отвѣчалъ лордъ Вестбурнъ.-- Но все же, хотя отъ л'Эстренджа и нельзя отнять тѣхъ отличныхъ качествъ, которыя ты приписываешь ему, согласись самъ, что онъ, проживая за границей, расточаетъ свою жизнь по пустому?
   -- И старается, по возможности, быть счастливымъ; ты, вѣроятно, я это хочешь сказать, Вестбурнъ? Совершенно ли ты увѣренъ въ томъ, что мы, оставаясь здѣсь, не расточаемъ своей жизни?... Однако, мнѣ нельзя дожидаться отвѣта. Мы стоимъ теперь у дверей моей темницы.
   -- Значитъ до субботы?
   -- До субботы. Прощай.
   Слѣдующій часъ и даже, можетъ быть, болѣе, мистеръ Эджертонъ былъ занятъ дѣлами. Послѣ того, уловивъ свободный промежутокъ времени (и именно въ то время, какъ писецъ составлялъ, по его приказанію, донесеніе), онъ занялся отвѣтами за полученныя письма. Дѣловыя письма не требовали особеннаго труда; отложивъ въ сторону приготовленные отвѣты на нихъ, онъ вынулъ изъ бумажника письма, которыя называлъ приватными.
   Прежде всего онъ занялся письмомъ своего управителя. Письмо это было чрезвычайно длинно; но отвѣтъ на него заключался въ трехъ строчкахъ. Самъ Питтъ едва ли былъ небрежнѣе Одлея Эджертона къ своимъ частнымъ дѣламъ и интересамъ, а несмотря на то, враги Одлея Эджертона называли его эгоистомъ.
   Второе письмо онъ написалъ къ Рандалю, и хотя длиннѣе перваго, но оно не было растянуто. Вотъ что заключалось въ немъ:
   "Любезный мистеръ Лесли! вы спрашиваете моего совѣта, должно ли принять приглашеніе Франка Гэзельдена пріѣхать къ нему погостить. Я вижу въ этомъ вашу деликатность и дорого цѣню ее. Если васъ приглашаютъ въ Гэзельденъ-Голлъ, то я не нахожу къ тому ни малѣйшаго препятствія. Мнѣ было бы очень непріятно, еслибъ вы сами навязались на это посѣщеніе. И вообще, мнѣ кажется, что молодому человѣку, которому самому предстоитъ пробивать себѣ дорогу въ жизни, гораздо лучше избѣгать всѣхъ дружескихъ сношеній съ тѣми молодыми людьми, которые не связаны съ нимъ ни узами родства, ни стремленіемъ на избранномъ поприщѣ къ одинаковой цѣли.
   "Какъ скоро кончится этотъ визитъ, совѣтую вамъ прибыть въ Лондонъ. Донесеніе, полученное много о вашихъ успѣхахъ въ Итонской школѣ, дѣлаетъ, по моему сужденію, возвращеніе ваше необходимымъ. Если вашъ батюшка не встрѣчаетъ препятствія, то я полагаю, съ наступленіемъ будущаго учебнаго года, перемѣститъ васъ въ Оксфордскій университетъ. Для облегченія вашихъ занятій, я нанялъ домашняго учителя, который, судя по вашей высокой репутаціи въ Итонѣ, полагаетъ, что вы сразу поступите въ число студентовъ одной изъ университетскихъ коллегій. Если такъ, то я съ полною увѣренностію буду смотрѣть на вашу каррьеру въ жизни.
   "Остаюсь какъ благосклонный другъ и искренній доброжелатель

Л. Э."

   Читатель, вѣроятно, замѣтилъ, что въ этомъ письмѣ соблюдены условія холодной формальности. Мистеръ Эджертонъ не называлъ своего protégé "любезнымъ Рандалемъ", что, по видимому, было бы гораздо натуральнѣе, но употребилъ холодное, жосткое названіе: "любезный мистеръ Лесли". Кромѣ того онъ намекаетъ что этому мальчику предстоитъ самому прокладывать себѣ дорогу въ жизни. Не хотѣлъ ли онъ этимъ намекомъ предостеречь юношу отъ слишкомъ увѣренныхъ понятій о наслѣдствѣ, которыя могли пробудиться въ немъ при мысли о великодушіи его покровителя?
   Письмо къ лорду л'Эстренджу совершенно отличалось отъ двухъ первыхъ. Оно было длинно и наполнено такимъ собраніемъ новостей и городскихъ сплетенъ, который всегда бываютъ виторесны для вашихъ друзей съ чужеземныхъ краяхъ: но было написано свободно и, какъ кажется, съ желаніемъ развеселить или по крайней вѣрѣ не взвести скуки на своего пріятеля. Вы легко могли бы замѣтить, что письмо мистера Эджертона служило отвѣтомъ на письмо, проникнутое грустью,-- могли бы замѣтить, что въ духѣ, въ которомъ оно было написано, и въ самомъ содержаніи его проглядывала любовь, даже до нѣжности, къ которой едва ли былъ способенъ Одлей Эджертонъ, судя во предположеніямъ тѣхъ, кто коротко зналъ и искренно любилъ его. Но, несмотря на то, въ томъ же самомъ письмѣ замѣтна была какая-то принужденность, которую, быть можетъ, обнаружила бы одна только тонкая проницательность женщины. Оно не имѣло той откровенности, той сердечной теплоты, которая должна бы характеризировать письма двухъ друзей, преданныхъ одинъ другому съ ранняго дѣтства, и которыми дышала всѣ коротенькія, разбросанныя безъ всякой связи сентенціи его корреспондента. Но гдѣ же болѣе всего обнаруживалась эта принужденность? Эджертонъ, кажется, нисколько не стѣсняетъ себя тамъ, гдѣ перо его скользитъ гладко, и именно въ тѣхъ мѣстахъ, которыя не относятся до его личности. О себѣ онъ ничего не говоритъ: вотъ въ этомъ-то и состоитъ недостатокъ его дружескаго посланія. Онъ избѣгаетъ всякаго сношенія съ міромъ внутреннимъ: не заглядываетъ въ свою душу, не совѣтуется съ чувствами. Но можетъ статься и то, что этотъ человѣкъ не имѣетъ ни души, ни чувствъ. Да и возможно ли ожидать, чтобъ степенный лордъ, въ практической жизни котораго утра проводятся въ оффиціальныхъ занятіяхъ, а ночи поглощаются разсмотрѣніемъ парламентскихъ билей, могъ писать тѣмъ же самымъ слогомъ, какъ и безпечный мечтатель среди сосенъ Равенны или на берегахъ озера Комо?
   Одлей только что кончилъ это письмо, какъ ему доложили о прибытіи депутаціи одного провинціяльнаго городка, членамъ котораго для свиданія съ нимъ назначено было два часа. Надобно замѣтить, что въ Лондонѣ не было ни одной конторы, въ которой депутаціи принимались бы такъ скоро, какъ въ конторѣ мистера Эджертона.
   Депутація вошла. Она состояла изъ двадцати особъ среднихъ лѣтъ. Несмотря на спокойную наружность членовъ; замѣтно было, что мы были сильно озабочены и явились въ Лондонъ защищать какъ свои собственные интересы, такъ и интересы своей провинціи, которымъ угрожала какая-то опасность по поводу представленнаго Эджертономъ биля.
   Мэръ того города былъ главнымъ представителемъ депутаціи и ораторомъ. Отдавая ему справедливость, онъ говорилъ убѣдительно, но такимъ слогомъ, къ какому почетный членъ Парламента вовсе не привыкъ. Это былъ размашистый слогъ: нецеремонный, свободный и легкій,-- слогъ, на которомъ любятъ выражаться американцы. Даже въ самой манерѣ оратора было что-то такое, которое обнаруживало въ немъ временнаго жителя Соединенныхъ Штатовъ. Онъ имѣлъ пріятную наружность и въ то же время проницательный и значительный взглядъ,-- взглядъ человѣка, который привыкъ смотрѣть весьма равнодушно рѣшительно на все, и который въ свободномъ выраженіи своихъ идей находилъ особенное удовольствіе.
   Его сограждане, по видимому, оказывали мэру глубокое уваженіе.
   Мистеръ Эджертонъ былъ весьма благоразуменъ, чтобъ оскорбиться довольно грубымъ обращеніемъ простого человѣка, и хотя онъ казался надменнѣе прежняго, когда увидѣлъ, что замѣчанія его въ представленномъ билѣ опровергались чисто на чисто простымъ гражданиномъ, но отнюдь не показывалъ ему, что онъ обижается этимъ. Въ доказательствахъ мэра было столько основательности, столько здраваго смысла и справедливости, что мистеръ Эджертонъ со всею учтивостію обѣщалъ принять ихъ въ полное соображеніе и потомъ откланялся всей депутаціи. Но не успѣла еще дверь затвориться, какъ снова растворилась, и мэръ представился одинъ, громко сказавъ своимъ товарищамъ:
   -- Я позабылъ сказать мистеру Эджертону еще кое-что; подождите меня внизу.
   -- Ну что, господинъ мэръ, сказалъ Одлей, указывая на стулъ:-- что вы еще хотите сообщить мнѣ?
   Мэръ оглянулся назадъ, желая удостовѣриться, заперта ли дворъ, и потомъ, придвинувъ стулъ къ самому стулу мистера Эджертона, положилъ указательный палецъ на руку этого джентльмена и сказалъ:
   -- Я думаю, сэръ, я говорю съ человѣкомъ, который знакомъ со свѣтомъ.
   Въ отвѣтъ на это мистеръ Эджертонъ только слегка кивнулъ головой и потихоньку отодвинулъ свою руку отъ прикосновенія чужого пальца.
   -- Вы замѣчаете, сэръ, что я обращаюсь не къ кому либо другому, а именно къ вамъ. Мы и безъ другихъ обойдемся. Вы знаете, что наступаетъ время выборовъ.
   -- Мнѣ очень жаль, милостивый государь, что давишнія ваши замѣчанія нельзя такъ скоро примѣнить въ дѣлу; весь вопросъ состоитъ теперь въ томъ: дѣйствительно ли торговля вашего города страдаетъ по нѣкоторымъ непредвидѣннымъ обстоятельствамъ, или...
   -- Позвольте, мистеръ Эджертонъ! рѣчь теперь идетъ не о нашемъ городѣ, но о выборахъ. Какъ вы скажете, напримѣръ, пріятно ли вамъ будетъ имѣть двухъ лишнихъ депутатовъ отъ нашего города, которые, въ случаѣ надобности, будутъ послѣ выборовъ поддерживать своего представителя?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, пріятно, отвѣчалъ мастеръ Эджертонъ.
   -- Такъ знаете ли что -- я могу сдѣлать это. Смѣю сказать, что весь городъ въ моемъ карманѣ; да, конечно, онъ и долженъ быть, послѣ той огромной суммы денегъ, которую я трачу въ немъ. Извольте видѣть, мистеръ Эджертонъ, -- я провелъ большую часть моей жизни въ Соединенныхъ Штатахъ, а потому, имѣя дѣло съ человѣкомъ опытнымъ, я говорю съ нимъ напрямикъ. Я самъ, милостивый государь, кое-что смекаю въ дѣлахъ свѣта. Если вы сдѣлаете что нибудь для меня, то и я, съ своей стороны, готовъ оказать вамъ немаловажную услугу. Два лишніе голоса за такой прекрасный городъ, какъ нашъ, это что нибудь да значатъ,-- какъ вы думаете?
   -- Я, право.... началъ было мастеръ Эджертонъ съ краткимъ изумленіемъ.
   -- Что тутъ говорить много! возразилъ мэръ придвигая свой стулъ еще ближе и прерывая должностную особу.-- Я буду съ вами еще откровеннѣе. Дѣло вотъ въ чемъ: я забралъ себѣ въ голову, что куда какъ было бы хорошо, еслибъ мнѣ пожаловали дворянское достоинство. Удивляйтесь, мистеръ Эджертонъ, сколько вамъ угодно: дѣйствительно, съ моей стороны это самое нелѣпое желаніе, и все же мнѣ бы хотѣлось, чтобъ меня звали сэръ Ричардъ. Вѣдь каждый человѣкъ имѣетъ свою исключительную слабость: почему же бы и мнѣ не имѣть своей? Итакъ, если вы можете сдѣлать меня сэромъ Ричардомъ, то смѣло можете расчитывать при наступающихъ выборахъ на двухъ членовъ, само собою разумѣется, людей образованныхъ и опытныхъ, такихъ, какъ вы сами. Ну, что? кажется, я объяснилъ вамъ все дѣло и коротко и ясно?
   -- Я теряюсь въ догадкахъ, сэръ, сказалъ мистеръ Эджертонъ, вставая съ мѣста:-- почему вы вздумали выбрать меня для такого весьма необыкновеннаго предложенія?
   -- Потому именно, что вы болѣе другихъ знакомы со свѣтомъ,-- я уже, кажется, сказалъ вамъ объ этомъ, отвѣчалъ мэръ, кивая головой съ самодовольнымъ видомъ;-- и потому еще, что, можетъ быть, вы пожелаете усилить свою партію. Не нужно, кажется, напоминать вамъ, что это остается между нами: скромность и честь должны стоять выше всего на свѣтѣ.
   -- Милостивый государь, я очень обязанъ вамъ за ваше хорошее мнѣніе, но долженъ замѣтить, что въ дѣлахъ подобнаго рода.....
   -- Понимаю, понимаю, возразилъ мэръ, снова прерывая мистера Эджертона: -- вы уклоняетесь отъ прямого отвѣта,-- и правильно дѣлаете. Я увѣренъ, что вы заговорили бы совсѣмъ другое, еслибъ... Ну, да что и толковать объ этомъ!... Впрочемъ, знаете ли, у меня есть другая причина, по которой я рѣшился переговорить съ вами о моемъ маленькомъ желаніи. Вы, кажется, когда-то были представителемъ Лэнсмера, и полагаю, что поступленіемъ въ Парламентъ вы обязаны большинству всего только двухъ голосовъ,-- не такъ ли?
   -- Я рѣшительно ничего не знаю о подробностяхъ этого выбора: я не участвовалъ въ немъ.
   -- Неужели? значитъ, къ вашему особенному счастью, двое моихъ родственниковъ присутствовали тамъ и подали въ вашу пользу свои голоса. Два голоса, и вы сдѣлались членомъ Парламента. А до того, признаюсь, вы жили здѣсь не такъ-то широко, и мнѣ кажется, что мы имѣемъ право расчитывать на...
   -- Сэръ, я отвергаю это право. Я былъ совершенно чужой человѣкъ для Лэнсмера, и если избиратели доставили мнѣ случай присутствовать въ Парламентѣ, то это сдѣлано было изъ одного лишь уваженія къ лорду....
   -- Къ лорду Лэнсмеру, вы хотите сказать, снова прервалъ мэръ.-- Правда ваша, правда. Однако, не забудьте, сэрь, а знаю, и даже, можетъ быть, не хуже вашего, какъ творятся подобныя дѣла. Я самъ-бы обратился съ настоящимъ моимъ дѣломъ къ лорду Лэнсмеру; но говорятъ, что, по чрезмѣрной гордости своей, онъ недоступенъ для нашего брата...
   -- Извините, сэръ, сказалъ мистеръ Эджертонъ, приводя въ порядокъ разложенныя передъ нимъ бумаги, долженъ сказать вамъ, что вовсе не по моей части рекомендовать правительству кандидатовъ на дворянское достоинство, а тѣмъ болѣе не по моей части сводить торговыя сдѣлки на парламентскія мѣста; обратитесь съ этимъ куда слѣдуетъ.
   -- О, если такъ, извините меня: я вѣдь не знаю вашихъ дѣлъ. Нe подумайте, однакожь, что при этомъ случаѣ я намѣренъ сдѣлаться въ глазахъ своихъ согражданъ безчестнымъ человѣкомъ, и что для своихъ собственныхъ выгодъ измѣню общественной пользѣ: совсѣмъ нѣтъ! Однакожь, скажете мнѣ: гдѣ же это "куда слѣдуетъ"? къ кому я долженъ обратиться?
   -- Если вы хотите получить дворянское достоинство, сказалъ мистеръ Эджертонъ, начиная при всемъ своемъ негодованіи забавляться выходкою мэра: -- обратитесь къ первому министру; если вы хотите сообщить правительству свѣдѣнія касательно мѣстъ въ Парламентѣ, обратитесь къ секретарю Государственнаго Казначейства.
   -- А какъ вы полагаете, что бы сказалъ мнѣ господинъ секретарь Государственнаго Казначейства?
   -- Я полагаю, онъ сказалъ бы вамъ, что не должны представлять этого въ томъ видѣ, въ какомъ вы представили мнѣ: что правительство будетъ гордиться увѣренностью въ прямыя дѣйствія ваши и вашихъ избирателей; что такой джентельменъ, какъ вы, занимая почетную обязанность городского мэра, можетъ и безъ подобныхъ предложеній надѣяться получить дворянское достоинство при удобнѣйшемъ случаѣ.
   -- Значитъ сюда не стоитъ и соваться! Ну, а какъ бы поступилъ при этомъ случаѣ первый министръ?
   Негодованіе мистера Эджертона вышло изъ предѣловъ.
   -- Вѣроятно, точно такъ, какъ и я намѣренъ поступить.
   Сказавъ это, мастеръ Эджертонъ позвонилъ въ колокольчикъ. Въ кабинетъ явился служитель.
   -- Покажи господину мэру выходъ отсюда! сказалъ мистеръ Эджертонъ.
   Городской мэръ быстро обернулся назадъ, и лицо его покрылось багровымъ цвѣтомъ. Онъ пошелъ прямо къ дверямъ; но, слѣдуя позади провожатаго, онъ сдѣлалъ нѣсколько чрезвычайно быстрыхъ шаговъ назадъ, сжалъ кулаки и голосомъ, выражавшимъ сильное душевное волненіе, вскричалъ:
   -- Помните же, рано или поздно, но я заставлю васъ пожалѣть объ этомъ: это такъ вѣрно, какъ и то, что меня зовутъ Эвенель!
   -- Эвенель! повторилъ Эджертонъ, отступая назадъ.-- Эвенель!
   Но уже мэръ ушелъ.
   Одлей впалъ въ глубокую задумчивость. Казалось что въ душѣ его одно за другимъ возникали самыя непріятныя воспоминанія. Вошедшій лакей съ докладомъ, что лошадь подана къ дверямъ, вывелъ его изъ этого положенія...
   Онъ всталъ, все еще съ блуждающими мыслями, и увидѣлъ на столѣ открытое письмо, написанное имъ къ Гарлею л'Эстренджу. Одлей придвинулъ письмо къ себѣ и началъ писать:
   "Сію минуту заходилъ ко мнѣ человѣкъ, который называетъ себя Эвен...", на срединѣ этого имени перо Одлея остановилось.
   "Нѣтъ, нѣтъ -- произнесъ онъ про себя -- смѣшно было бы растравлять старыя раны."
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ тщательно выскоблилъ приписанныя слова.
   Одлей Эджертонъ, противъ принятаго имъ обыкновенія, не ѣздилъ въ Паркъ въ тотъ день. Онъ направилъ свою лошадь къ Вестминстерскому мосту и выѣхалъ за городъ. Сначала онъ ѣхалъ медленно: его какъ будто занимала какая-то тайная глубокая мысль,-- потомъ поѣхалъ быстрѣе, какъ будто старался убѣжать отъ этой мысли. Вечеромъ онъ пріѣхалъ позже обыкновеннаго и казался блѣднымъ и утомленнымъ. Ему нужно было говорить въ Парламентѣ и онъ говорилъ съ одушевленіемъ.
  

ГЛАВА XV.

   Несмотря на свою макіавеллевскую мудрость; докторъ Риккабокка не успѣвалъ заманить къ себѣ въ услуженіе Леонарда Ферфильда, хотя сама вдова отчасти склонялась на его сторону. Онъ ей представилъ всѣ выгоды, которыхъ можно было ожидать отъ этого для мальчика. Ленни сталъ бы учиться многому такому, что сдѣлало бы его способнымъ быть не однимъ лишь поденьщикомъ; онъ сталъ бы заниматься садоводствомъ, со всѣми его разнообразными отраслями, и современемъ занялъ бы мѣсто главнаго садовника у какого нибудь богатаго господина.
   -- Кромѣ того, прибавлялъ Риккабокка: -- я сталъ бы слѣдятъ за его книжнымъ ученіемъ и преподавать ему все, къ чему онъ способенъ.
   -- Онъ ко всему способенъ, отвѣчала вдова.
   -- Въ такомъ случаѣ, возразилъ мудрецъ:-- я сталъ бы учить его всему.
   Матъ Ленни, разумѣется, была этимъ очень заинтересована, потому что, какъ мы уже видѣли, она особенно уважала ученость и знала, что пасторъ смотрѣлъ на Риккабокка, какъ на чрезвычайно ученаго человѣка. Впрочемъ, Риккабокка, по слухамъ, былъ и колдуномъ, и хотя эти качества, въ соединеніи съ способностію выигрывать расположеніе прекраснаго пола, не были для вдовы достаточною причиною уклоняться отъ предложенія доктора, но самъ Ленни оказывалъ непреодолимое отвращеніе къ Риккабокка; онъ боялся его -- его очковъ, трубки, плаща, длинныхъ волосъ и краснаго зонтика, и на всѣ вызовы его отвѣчалъ всегда такъ отрывисто: "Благодарю васъ, сэръ; я лучше останусь съ матушкой", что Риккабокка долженъ былъ прекратить дальнѣйшія попытки завлечь мальчика въ свои сѣти.
   Однако, онъ не совершенно отчаялся въ успѣхѣ; напротивъ, это былъ человѣкъ, котораго препятствія только сильнѣе подстрекали. То, что было въ немъ сначала дѣломъ расчета, обратилось теперь въ сильное желаніе.
   Безъ сомнѣнія, многіе другіе мальчики, кромѣ Ленни, могли бы быть ему также полезны, но когда Ленни сталъ сопротивляться намѣреніямъ итальянца, то привлеченіе его въ свой домъ получило особенную важность въ глазахъ синьора Риккабокка.
   Джакеймо, принимавшій особенное участіе въ этомъ дѣлѣ, забылъ о немъ совершенно, услыхавъ, что докторъ Риккабокка чрезъ нѣсколько дней отправляется въ Гэзельденъ-Голлъ: до того сильно было его удивленіе.
   -- Тамъ не будетъ никого изъ чужихъ, только своя семья, сказалъ Риккабокка.-- Бѣдный Джакомо, тебѣ полезно будетъ поболтать въ лакейской съ своей братьею, а говядина за столомъ сквайра, какъ ни говори, все-таки питательнѣе, чѣмъ пискари и миноги. Мясная пища продолжитъ твою жизнь.
   -- Господинъ мой шутитъ, возразилъ слуга очень серьёзнымъ тономъ: -- иной подумалъ бы, что я у васъ умираю съ голоду.
   -- Мм! замѣтилъ Риккабокка.-- Нельзя не признаться, однако, мой вѣрный другъ, что ты дѣлалъ надъ собою подобные опыты, на сколько позволяетъ человѣческая природа.
   И онъ ласково протянулъ руку своему спутнику въ изгнаніи.
   Джакеймо низко поклонился, и слеза упала въ эту минуту на руку доктора.
   -- Cospetto! сказалъ Риккабокка: -- тысячи поддѣльныхъ перловъ не стоятъ одного настоящаго. Мы привыкли дорожить женскими слезами; но искреннія слезы мужчины.... Ахъ, Джакомо! я никогда не буду въ состояніи заплатить тебѣ за это.-- Ступай, посмотри, въ порядкѣ ли наше платье.
   Въ отношеніи къ гардеробу его господина, приказаніе это было пріятно для Джакеймо, потому что у доктора висѣло въ шкапахъ платье, которое слугѣ его казалось красивымъ и новымъ, хотя протекло уже много лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ оно вышло изъ рукъ портного.
   Когда же Джакеймо сталъ разсматривать свой собственный гардеробъ, лицо его замѣтно вытянулось,-- не потому, что у него не было бы вовсе одежды, кромѣ облекавшей его въ ту минуту; ея было даже много, но надо знать, какова она была. Печально смотрѣлъ онъ на принадлежности своего костюма, изъ которыхъ одна положена была во всю длину на кровать, напоминая умершаго и окоченѣвшаго уже ветерана; другую подносилъ онъ къ свѣту, выказывавшему всѣ признаки ея ветхости; наконецъ, третья была повѣшена на стулѣ, съ котораго печально опускались къ полу истертые рукава какъ будто отъ какого-то изнеможенія. Все это напоминало тѣла покойниковъ, принесенныхъ въ Моргъ, все это слишкомъ мало гармонировало съ жизнью. Въ первые годы своего изгнанія, Джакеймо придерживался привычки одѣваться къ обѣду -- этимъ доказывалъ онъ особенное уваженіе къ своему господину,-- но парадное платье его скоро доказало всѣ признаки разрушенія; оно должно было перемѣнить свою роль -- обратилось въ утреннее, а съ тѣмъ вмѣстѣ быстро подвигалось къ распаденію.
   Несмотря на свое философское равнодушіе ко всѣмъ мелочамъ домашпяго быта, скорѣе изъ участія къ Джакеймо, чѣмъ съ цѣлію придать себѣ болѣе значенія хорошимъ костюмомъ слуги, докторъ не разъ говорилъ ему:
   -- Джакомо, тебѣ нужно платье; передѣлай себѣ изъ моего!
   Джакеймо обыкновенно благодарилъ въ подобныхъ случаяхъ, какъ будто принимая подарокъ, но на самомъ дѣлѣ легко было говорить о передѣлкѣ, но вовсе нелегко ее выполнить; потому что, хотя, благодаря пескарямъ и миногамъ, составлявшимъ исключительную пищу нашихъ итальянцевъ, и Джакеймо и Риккабокка довели свой организмъ до самаго здороваго и долговѣчнаго состоянія, то есть обратили его въ кости и кожу, но дѣло въ томъ, что кости, заключавшіяся внутри кожи Риккабокка, отличались продолговатостью размѣровъ, а кости Джакеімо были особенно широки. Такимъ образомъ, одинаково трудно было бы сдѣлать ломбардскую лодку изъ какого нибудь низменнаго, сучковатаго дуба -- любимаго пристанища лѣсныхъ духовъ -- какъ и фигуру Джакеймо изъ фигуры Риккабокка. Наконецъ, если бы искусство портного и было достаточно для выполненія такого порученія, то самъ вѣрный Джакеймо не имѣлъ бы духу воспользоваться щедростію своего господина. Къ самому платью доктора онъ питалъ какое-то особенное уваженіе. Извѣстно, что древніе, спасшись отъ кораблекрушенія, вѣшали въ храмахъ одѣянія, въ которыхъ они боролись съ волнами.
   Джакеймо смотрѣлъ на старое платье своего барина съ такимъ же суевѣрнымъ чувствомъ.
   -- Этотъ сюртукъ баринъ надѣвалъ тогда-то; какъ теперь помню тотъ, вечеръ, когда баринъ надѣвалъ въ послѣдній разъ эти панталоны! говорилъ Джакеймо и принимался чистить и бережно чинить бренные остатки платья.
   Но что оставалось дѣлать теперь? Джакеймо хотѣлось показаться дворецкому сквайра въ одеждѣ, которая бы не унизила ни его самого, ни его барина.-- Въ эту минуту раздался звукъ колокольчика, и Джакеймо вошелъ въ гостиную.
   -- Джакомо, сказалъ Риккабокка, обращаясь къ нему: -- я думалъ о томъ, что ты ни разу не исполнялъ моего приказанія и не перешилъ себѣ моего лишняго платья. Теперь мы пускаемся въ большой свѣтъ: начавъ визитомъ, неизвѣстно гдѣ придется намъ остановиться. Отправляйся въ ближайшій городъ и достань себѣ платье. Въ Англіи все очень дорого. Довольно ли будетъ этого?
   И Риккабокка подалъ ему билетъ въ пять фунтовъ.
   Какъ ни былъ Джакеймо коротокъ въ обращеніи съ своимъ господиномъ, но въ то же время онъ былъ особенно почтителенъ. Въ настоящую же минуту онъ забылъ всю дань уваженія къ доктору.
   -- Господинъ мой съ ума сошелъ! вскричалъ онъ: -- господинъ мой готовъ промотать все состояніе, если его допустить до того. Пять англійскихъ фунтовъ вѣдь составляютъ сто-двадцать-шесть миланскихъ фунтовъ! {Подъ именемъ миланскаго фунта Джакомо разумѣетъ миланскую lira.} Ахъ, Святая Дѣва Марія! Ахъ, жестокій отецъ! Что же будетъ съ нашей бѣдной синьориной? Такъ-то вы сбираетесь выдать ее замужъ?
   -- Джакомо; сказалъ Риккабокка, поникнувъ головою: -- о синьоринѣ мы поговоримъ завтра, сегодня рѣчь идетъ о чести нашего дома. Посмотри на свое платье, мой бѣдный Джакомо,-- посмотри только на него хорошенько!
   -- Все это справедливо, отвѣчалъ Джакеймо, придя въ себя и сдѣлавшись снова смиреннымъ: -- господинъ за дѣло выговариваетъ мнѣ; у меня готовая квартира, столъ, я получаю хорошее жалованье; вы полное право имѣете требовать, чтобы я былъ прилично одѣтъ.
   -- Что касается до квартиры и, пожалуй, стола, они еще недурны; но хорошее жалованье есть уже чистое созданіе твоего воображенія.
   -- Вовсе нѣтъ, возразилъ Джакеймо: -- я только получаю его не въ срокъ. Если бы господинъ не хотѣлъ его заплатить никогда, то, само собою разумѣется, я не сталъ бы служитъ ему. Я знаю, что мнѣ нужно только повременить, а я очень могу это сдѣлать. У меня тоже есть маленькій запасецъ. Будьте покойны, вы останетесь довольны мною. У меня сохранялись еще два прекрасные комплекта платья. Я приводилъ ихъ въ порядокъ, когда вы позвонили. Вы увидите сами, увидите сами.
   И Джакеймо бросился изъ комнаты, побѣжалъ въ свою маленькую каморку, отперъ сундукъ, который хранился на его кровати подъ подушкою, досталъ изъ него разную мелочь и изъ самаго дальняго уголка его вынулъ кожаный кошелекъ. Онъ высыпалъ все бывшее въ кошелькѣ на кровать. То была большею частію итальянскія монеты, нѣсколько пяти-франковыхъ, какой-то медальонъ, англійская гинея и потомъ мелкаго серебра фунта на три. Джакеймо спряталъ опять иностранныя монеты, благоразумно замѣтивъ:
   -- Здѣсь онѣ не пойдутъ по настоящей цѣнѣ.
   Потомъ взялся за англійскія деньги и сосчиталъ ихъ.
   -- Достанетъ ли васъ? произнесъ онъ, съ досадой брякнувъ деньгами.
   Его глаза упали въ это время на медальонъ -- онъ остановился; потомъ, разсмотрѣвъ внимательно фигуру, изображенную на немъ, онъ прибавилъ, въ видѣ сентенціи, по примѣру, своего господина:
   -- Какая разница между недругомъ, который на трогаетъ меня, и другомъ, который не помогаетъ мнѣ? Ты не приносишь мнѣ, мой медальонъ, никакой пользы, покоясь въ кожаномъ мѣшкѣ; но если я куплю на тебя пару новаго платья, то ты мнѣ будешь настоящимъ пріятелемъ. Alla bisogna, Monsignore!
   Потомъ, съ важностію поцаловавъ медальонъ на прощанье, онъ положилъ его въ одинъ карманъ, монеты въ другой, завязалъ старое платье въ узелокъ, сбѣжалъ къ себѣ въ чуланъ, взялъ шляпу и палку и черезъ нѣсколько минутъ плелся по дорогѣ къ сосѣднему городку Л.
   По всей вѣроятности, попытка удалась бѣдному итальянцу, потому что онъ воротился вечеромъ къ тому времени, когда нужно было приготовить барину кашу, составлявшую его ужинъ,-- воротился съ полнымъ костюмомъ чернаго сукна хотя нѣсколько потертымъ, но еще очень приличнымъ, двумя манишками и двумя бѣлыми галстухами.
   Изъ всѣхъ этихъ вещей Джакеймо особенно цѣнилъ жилетъ, потому что онъ вымѣнялъ его на свой завѣтный медальонъ; все остальное пришлось ему обыкновеннымъ путемъ купли и продажи.
  

ГЛАВА XVI.

   Жизнь была предметомъ многихъ болѣе или менѣе остроумныхъ сравненій, и если мы не пускаемся въ подобныя сравненія, то это вовсе не отъ недостатка картинности въ нашемъ воображеніи. Въ числѣ прочихъ уподобленій, неподвижному наблюдателю жизнь представлялась тѣми круглыми, устраиваемыми на ярмаркахъ качелями, въ которыхъ всякій участникъ къ этой забавѣ, сидя на своемъ конькѣ, какъ будто постоянно кого-то преслѣдуетъ впереди себя и въ то же время кѣмъ-то преслѣдуется позади. Мужчина и женщина суть существа, которыя, по самой природѣ своей, влекутся другъ къ другу; даже величайшее изъ этихъ существъ ищетъ себѣ извѣстной опоры, и, наоборотъ, самое слабое, самое ничтожное все-таки находитъ себѣ сочувствіе. Примѣняя это воззрѣніе къ деревнѣ Гэзельденъ, мы видимъ, какъ на жизненныхъ качеляхъ докторъ Риккабокка погоняетъ своего конька, спѣша за Ленни Ферфильдомъ, какъ миссъ Джемима на своемъ разукрашенномъ дамскомъ сѣдлѣ галопируетъ за докторомъ Риккабокка. Почему именно, послѣ такого долговременнаго и прочнаго убѣжденія въ недостаткахъ нашего пола, миссъ Джемима допускала снова мужчину къ оправданію въ своихъ глазахъ, я предоставляю это отгадывать тѣмъ изъ джентльменовъ, которые увѣряютъ, что умѣютъ читать въ душѣ женщины, какъ въ книгѣ. Можетъ быть и причину этого должно искать въ нѣжности и сострадательности характера миссъ Джемимы; можетъ быть, миссъ испытала дурныя свойства мужчинъ, рожденныхъ и воспитанныхъ въ нашемъ сѣверномъ климатѣ, тогда какъ въ странѣ Петрарки и Ромео въ отечествѣ лимоннаго дерева и мирта, по всей вѣроятности, можно было ожидать отъ туземнаго уроженца болѣе впечатлительности, подвижности, менѣе закоренѣлости въ порокахъ всякаго рода. Не входя болѣе въ подобныя предположенія, довольно сказать, что, при первомъ появленіи синьора Риккабокка въ гостиной дома Гэзельденъ, миссъ Джемима, болѣе, чѣмъ когда нибудь, готова была отказаться, въ его пользу, отъ всеобщей ненависти къ мужчинамъ. Въ самомъ дѣлѣ, хотя Франкъ и не безъ насмѣшки смотрѣлъ на старомодный, необыкновенный покрой платья итальянца, на его длинные волосы, низенькую шляпу, надъ которою онъ такъ граціозно склонялся, привѣтствуя знакомаго, и которую потомъ, какъ будто прижимая къ сердцу, онъ бралъ подъ мышку на манеръ того, какъ кусочекъ чернаго мяса всегда вкладывается въ крылышко жаренаго цыпленка,-- за всѣмъ тѣмъ, и Франкъ не могъ не согласиться, что по наружности и пріемамъ Риккабокка настоящій джентльменъ. Особенно, когда послѣ обѣда, разговоръ сдѣлался искреннѣе, и когда пасторъ и мистриссъ Дэль, бывшіе въ числѣ приглашенныхъ, старались вывести доктора на словоохотливость, бесѣда его, хотя, можетъ быть, слишкомъ умная для слушателей, окружавшихъ его? становилась часъ отъ часу одушевленнѣе и пріятнѣе. Это была рѣчь человѣка, который, кромѣ познаній, пріобрѣтенныхъ изъ книгъ и жизни,-- изучилъ необходимую для всякаго джентльмена науку -- нравиться въ хорошемъ обществѣ. Риккабокка кромѣ того еще обладалъ искусствомъ находить слабыя струны въ своихъ слушателяхъ и говорить такія вещи, которыя достигали своей цѣли, подобно удачному выстрѣлу, сдѣланному на угадъ.
   Все это имѣло послѣдствіемъ, что докторъ понравился цѣлому обществу; даже самъ капитанъ Бернэбесъ велѣлъ поставить ломберный столъ часомъ позже обыкновеннаго времени. Докторъ не игралъ, потому и поступилъ теперь въ полное владѣніе двухъ лэди: миссъ Джемимы и мистриссъ Дэль. Сидя между ними, на мѣстѣ, принадлежавшемъ Флимси, которая, къ своему крайнему удивленію и неудовольствію, лишена была теперь своего любимаго уголка, докторъ представлялъ настоящую эмблему домашняго счастія, пріютившагося между Дружбою и Любовью. Дружба, по свойственному ей покойному характеру, была внимательно занята вышиваніемъ носового платка и предоставила Любви полную свободу для душевныхъ изліяній.
   -- Вамъ, я думаю, очень скучно одному въ казино, сказала Любовь симпатичнымъ тономъ.
   -- Мадамъ, я вполнѣ пойму это, когда оставлю васъ.
   Дружба бросаетъ лукавый взглядъ на Любовь -- Любовь краснѣетъ и потупляетъ глаза на коверъ, что въ подобныхъ случаяхъ означаетъ одно и то же.
   -- Конечно, снова начинаетъ Любовь: -- конечно, уединеніе для чувствительнаго сердца -- Риккабокка, предчувствуя сердечный разговоръ, невольно застегнулъ свой сюртукъ, какъ будто желая предохранить органъ, на который готовилась сдѣлать нападеніе,-- уединеніе для чувствительнаго сердца имѣетъ своя прелести. Намъ, бѣднымъ женщинамъ, такъ трудно бываетъ найти особу по сердцу; но для васъ!...
   Любовь остановилась, какъ будто сказавъ слишкомъ много, и съ замѣшательствомъ поднесла къ лицу свой букетъ цвѣтовъ.
   Докторъ Риккабокка лукаво поправилъ очки и бросилъ взглядъ, который, съ быстротою и неуловимостію молніи, успѣлъ обнять и разцѣнить весь итогъ наружныхъ достоинствъ миссъ Джемимы. Миссъ Джемима, какъ я уже замѣтилъ, имѣла кроткое и задумчивое лицо, которое могло бы показаться привлекательнымъ, если бы кротость эта была оживленнѣе и задумчивость не такъ плаксива. Въ самомъ дѣлѣ, хотя миссъ Дмсемима была особенно кротка, но задумчивость ея происходила не de naturâ; въ жилахъ ея было слишкомъ много крови Гэзельденъ для унылой, мертвенной настроенности духа, называемой меланхоліей. За всѣмъ тѣмъ, ея мнимая мечтательность отнимала у ея лица такія достоинства, которымъ нужно было только освѣтиться веселостію, чтобы вполнѣ нравиться. То же самое можно было сказать и о наружности ея вообще, которая отъ той же самой задумчивости лишена была граціи, которую сообщаютъ женскимъ формамъ движеніе и одушевленіе. Это была добрая, тоненькая, но вовсе не тощая фигура, довольно соразмѣрная и изящная въ подробностяхъ, отъ природы легкая и гибкая. Но все та же самая мечтательность прикрывала ее выраженіемъ лѣни и неподвижности; и когда миссъ Джемима прилегала на софу, то въ ней замѣтно было такое разслабленіе всѣхъ нервовъ и мускуловъ, что, казалось, она не можетъ пошевелить своими членами. На это-то лицо и этотъ станъ, лишенные случайно прелести, дарованной имъ природою, обратилъ свой взоръ докторъ Риккабокка, и потомъ, подвинувшись къ мистриссъ Дэль, онъ произнесъ съ нѣкоторою разстановкою:
   -- Оправдайте меня въ нареканіи, что я не умѣю будто бы цѣнить сочувствія.
   -- О, я не говорила этого! вскричала миссъ Джемима.
   -- Простите меня, сказалъ итальянецъ:-- если я до того недогадливъ, что не понялъ васъ. Впрочемъ; можно въ самомъ дѣлѣ растеряться, находясь въ такомъ сосѣдствѣ.
   Говоря это, онъ всталъ и, опершись на спинку стула, на которомъ сидѣлъ Франкъ, принялся разсматривать какіе-то виды Италіи, которые миссъ Джемима, по особенной внимательности, лишенной всякаго эгоизма, вынула изъ домашней библіотеки, чтобы развлечь гостя.
   -- Онъ въ самомъ дѣлѣ очень интересенъ, прошептала со вздохомъ миссъ Джемима:-- но слишкомъ-слишкомъ много говоритъ комплиментовъ.
   -- Скажите мнѣ пожалуста, произнесла мистриссъ Дэль съ важностію:-- можно ли намъ теперь отложить въ сторону на нѣкоторое время разрушеніе міра,-- или оно по прежнему близко къ намъ?
   -- Какъ вы злы! отвѣчала миссъ Джемима, повернувшись спиною.
   Нѣсколько минутъ спустя, мистриссъ Дэль незамѣтно отвела доктора въ дальній конецъ комнаты, гдѣ они оба стали разсматривать картину, выдаваемую хозяиномъ за вувермановскую.
   Мистриссъ Дэль. А неправда ли, Джемима очень любезна?
   Риккабокка. Чрезвычайно!
   Мистриссъ Дэль. И какъ добра!
   Риккабокка. Какъ и всѣ лэди. Что же послѣ этого удивительнаго въ томъ, если воинъ будетъ отчаянно защищаться, отступая передъ нею?
   Мистриссъ Дэль. Ея красоту нельзя назвать правильной красотой, но въ ней есть что-то привлекательное.
   Риккабокка (съ улыбкою). До того привлекательное, что надо удивляться, какъ она никого не плѣнила до сихъ поръ.-- А вѣдь эта лужа на переднемъ планѣ очень рѣзко выдается.
   Мистриссъ Дэль (не понявъ и продолжая разговоръ на ту же тему). Никого не плѣнила; это въ самомъ дѣлѣ странно.... у нея будетъ прекрасное состояніе.
   Риккабокка. А!
   Мистриссъ Дэль. Можетъ быть, до шести тысячъ фунтовъ.... четыре тысячи навѣрное.
   Риккабокка (затаивъ вздохъ и съ обыкновенною своей манерою). Если бы мистриссъ Дэль была не замужемъ, то ей не нужно было бы подруги для того, чтобы разсказывать о ея приданомъ; но миссъ Джемима такъ добра, что я совершенно увѣренъ, что не ея вина, если она до сихъ поръ -- миссъ Джемима.
   Говоря это, итальянецъ отступилъ и помѣстился возлѣ карточнаго стола.
   Мистриссъ Дэль была недовольна отвѣтомъ, впрочемъ не разсердилась.
   -- А это очень хорошо было бы для обоихъ, проговорила она едва слышнымъ голосомъ.
   -- Джакомо, сказалъ Риккабокка, раздѣваясь, по наступленіи ночи, въ отведенной ему большой, уютной, устланной коврами спальнѣ, въ которой стояла покрытая пологомъ постель, сильно располагавшая каждаго видомъ своимъ къ супружеской жизни: -- Джакомо, сегодня вечеромъ мнѣ предлагали до шести тысячъ фунтовъ, а четыре тысячи навѣрное.
   -- Cosa meravigliosa! воскликнулъ Джакеймо:-- вотъ удивительная вещь!! Шесть тысячъ англійскихъ фунтовъ! да вѣдь это болѣе ста тысячъ.... что я! болѣе полутораста тысячъ миланскихъ фунтовъ!
   И Джакеймо, сдѣлавшись особенно развязнымъ послѣ водки сквайра, началъ дѣлать выразительные жесты и прыжки, потомъ остановился и спросилъ:
   -- И это не то, чтобы такъ, ни за что?
   -- Нѣтъ, какъ же можно!
   -- Экіе эти англичане разсчетливые! Что же васъ хотятъ подкупить, что ли?
   -- Нѣтъ.
   -- Не думаютъ ли васъ совратить въ ересь?
   -- Хуже, сказалъ философъ.
   -- Еще хуже итого! Ахъ, какой стыдъ, падроне!
   -- Полно же дурачиться: дай-ка лучше мнѣ мой колпакъ.-- Никогда не знать свободы, покойнаго сна здѣсь, продолжалъ докторъ, какъ будто оканчивая какую-то мысль и указывая на изголовье своей постели (негодованіе въ немъ, по видимому, усиливалось):-- быть постояннымъ угодникомъ, плясать по чужой дудкѣ, вертѣться, метаться, хлопотать по пустому, получать выговоры, щелчки, ослѣпнуть, оглохнуть къ довершенію благополучія,-- однимъ словомъ, жениться!
   -- Жениться! вскричалъ Джакеймо тонами двумя ниже: -- это въ самомъ дѣлѣ нехорошо; но зато болѣе чѣмъ сто-пятьдесятъ тысячъ лиръ и, можетъ быть, хорошенькая лэди, и, можетъ быть....
   -- Очень миленькая лэди! проворчалъ Риккабокка, бросившись на постель и поспѣшно накрываясь одѣяломъ.-- Погаси свѣчку да убирайся и самъ спать!
   Немного дней прошло послѣ возобновленія исправительнаго учрежденія, а уже всякій наблюдатель замѣтилъ бы, что что-то недоброе дѣлается въ деревнѣ. Крестьяне всѣ были очень унылы на видъ, и когда сквайръ проходилъ мимо ихъ, они снимали шляпы какъ будто не по обыкновенному порядку; какъ будто не съ прежнею простодушною улыбкою они отвѣчали на его привѣтствіе:
   "Добрый день, ребята!"
   Женщины кланялись ему стоя у воротъ или у оконъ своихъ домовъ, а не выходили, какъ прежде, на улицу, чтобы сказать два-три слова съ ласковымъ сквайромъ. Дѣти, которыя, послѣ работы, обыкновенно играли на завалинахъ, теперь вовсе оставили эти мѣста и какъ будто совершенно перестали играть.
   Два или три дня эти признаки были замѣтны; наконецъ ночью въ ту самую субботу, когда Риккабокка спалъ на кровати подъ пологомъ изъ индѣйской кисеи, исправительное учрежденіе сквайра приведено было въ прежній и еще худшій видъ. Въ воскресенье утромъ, когда мистеръ Стирнъ, встававшій ранѣе всѣхъ въ приходѣ, шелъ на гумно, то увидалъ, что верхушка столбика, украшавшаго одинъ изъ угловъ колоды, была сломлена и четыре отверстія были замазаны грязью. Мистеръ Стирнъ былъ человѣкъ слишкомъ бдительный, слишкомъ усердный блюститель порядка, чтобы не оскорбиться такимъ поступкомъ. И когда сквайръ вышелъ въ свой кабинетъ въ половинѣ седьмого, то постельничій его, исправлявшій также должность каммердинера, сообщилъ ему съ таинственнымъ видомъ, что мистеръ Стирнъ имѣетъ донести ему о чѣмъ-то чрезвычайномъ.
   Сквайръ удивился и велѣлъ мистеру Стирну войти.
   -- Въ чемъ дѣло? вскричалъ сквайръ, переставъ въ эту минуту править на ремнѣ свою бритву.
   Мистеръ Стирнъ ограничился тѣмъ, что вздохнулъ.
   -- Ну же, что такое?
   -- Этого еще никогда не случалось у насъ въ приходѣ, началъ мистеръ Стирнъ: -- и я могу только сказать, что наше учрежденіе совсѣмъ обезображено.
   Сквайръ снялъ съ плечь салфетку, которою предварительно завѣсился, положилъ ремень и бритву, принялъ величественную позу на стулѣ, положилъ ногу на ногу и сказалъ голосомъ, которому хотѣлъ сообщить совершенное спокойствіе:
   -- Не тревожься, Стирнъ; ты хочешь сдѣлать мнѣ донесеніе касательно исправительнаго учрежденія; такъ ли я понялъ?-- Не тревожься и не спѣши. Итакъ, что же именно случилось и какимъ образомъ случилось?
   -- Ахъ, сэръ, вотъ изволите видѣть, отвѣчалъ мистеръ Стирнъ, и потомъ, рисуя пальцемъ правой руки на ладони лѣвой, онъ изложилъ все происшествіе.
   -- Кого же ты подозрѣваешь? Будь хладнокровенъ, не позволяй себѣ увлекаться. Ты въ этомъ случаѣ свидѣтель,-- безпристрастный, справедливый свидѣтель. Это неслыханно, непростительно!... Но кого же ты подозрѣваешь? я тебя спрашиваю.
   Стирнъ повертѣлъ свою шляпу, поднялъ брови, погрозилъ пальцемъ и прошепталъ: "я слышалъ, что два чужеземца ночевали сегодня у вашей милости."
   -- Что ты, неужели ты думаешь, что докторъ Риккейбоккей оставилъ бы мягкую постель и пошелъ бы замазывать грязью колоду?
   -- Знаемъ мы! онъ слишкомъ хитеръ, чтобы сдѣлать это самъ, но онъ могъ подучить, разсѣять слухи. Онъ очень друженъ съ мистеромъ Дэлемъ, а ваша милость изволите знать, какъ у послѣдняго вытягивается лицо при видѣ колоды. Постойте крошечку, сэръ, погодите меня бранить. У насъ въ приходѣ есть мальчикъ....
   -- Часъ отъ часу не легче! ужь теперь мальчикъ! Что же, по твоему, мистеръ Дэль испортилъ колоду! ну, а мальчикъ-то что?
   -- А мальчикъ былъ настроенъ мистеромъ Дэлемъ; чужеземецъ въ тотъ день сидѣлъ съ нимъ и съ его матерью цѣлый часъ. Мальчикъ очень смышленъ. Я его какъ нарочно засталъ на томъ мѣстѣ -- онъ спрятался за дерево, когда колода была только что перестроена -- этотъ мальчикъ Ленни Ферфилдъ.
   -- У, какая чепуха! сказалъ сквайръ, свистнувъ: -- ты, кажется, не въ полномъ разсудкѣ сегодня. Ленни Ферфилдъ примѣрный мальчикъ для цѣлой деревни. Прошу поудержать свой язычокъ. Я думаю, что это сдѣлали не изъ нашихъ прихожанъ: какой нибудь негодный бродяга, можетъ, мѣдникъ, который шатается здѣсь съ осломъ; я видѣлъ самъ, какъ этотъ оселъ щипалъ крапиву у колоды. Ужь это одно доказываетъ, какъ дурно мѣдникъ воспиталъ свою скотину.-- Будь же теперь внимателенъ. Сегодня воскресенье: неловко начинать намъ суматоху въ такой день. Послѣ обѣдни и до самой вечерни сюда сходятся зѣваки со всѣхъ сторонъ ты самъ хорошо это знаешь. Такимъ образомъ участники въ преступленіи, безъ сомнѣнія, будутъ любоваться своимъ дѣломъ, можетъ быть, похвалятся при этомъ и обличатъ себя; гляди только въ оба, и я увѣренъ, что мы нападемъ на слѣдъ прежде вечера. А ужъ если намъ это удастся, такъ мы порядкомъ проучимъ негодяя! прибавилъ сквайръ.
   -- Разумѣется, отвѣчалъ Стирнъ и, получивъ такое приказаніе, вышелъ.
  

ГЛАВА XVII.

   -- Рандаль, сказала мистриссъ Лесли въ это воскресенье:-- Рандаль, ты думаешь съѣздить къ мистеру Гэзельдену?
   -- Думаю, отвѣчалъ Рандаль.-- Мистеръ Эджертонъ не будетъ противъ этого, и какъ я не возвращаюсь еще въ Итонъ, то, можетъ быть, мнѣ долго не удастся видѣть Франка. Я не хочу быть неучтивымъ къ наслѣднику мистера Эджертона.
   -- Прекрасно! вскричала мистриссъ Лесли, которая, подобно женщинамъ одного съ нею образа мыслей, имѣла много свѣтскости въ понятіяхъ, но рѣдко обнаруживала ее въ поступкахъ:-- прекрасно, наслѣдникъ стараго Лесли!
   -- Онъ племянникъ мистера Эджертона, замѣтилъ Рандаль:-- а я вѣдь вовсе не родня Эджертонамъ.
   -- Но, возразила бѣдная мистриссъ Лесли, со слезами на глазахъ:-- это будетъ стыдъ, если онъ, плативъ за твое ученье, пославъ тебя въ Оксфордъ, проводивъ съ тобою всѣ праздники, на этомъ только и остановится. Эдакъ не дѣлаютъ порядочные люди.
   -- Можетъ быть, онъ сдѣлаетъ что нибудь, Но не то, что вы думаете. Впрочемъ, что до того! Довольно, что онъ вооружилъ меня для жизни; теперь отъ меня зависитъ дѣйствовать оружіемъ такъ или иначе.
   Тутъ разговоръ былъ прерванъ приходомъ другихъ членовъ семейства, одѣтыхъ, чтобы итти въ церковь.
   -- Не можетъ быть, чтобы было уже пора въ церковь! Нѣтъ, еще рано! вскричала мистриссъ Лесли.
   Она никогда не бывала готова во-время.
   -- Ужь послѣдній звонъ, сказалъ мистеръ Лесли, который хотя и былъ лѣнивъ, но въ то же время довольно пунктуаленъ.
   Мистриссъ Лесли стремительно бросилась по лѣстницѣ, прибѣжала къ себѣ въ комнату, сорвала съ вѣшалки своей лучшій чепецъ, выдернула изъ ящика новую шаль, вздернула чепецъ на голову, шаль развѣсила на плечахъ и воткнула въ ея складки огромную булавку, желая скрыть отъ постороннихъ взоровъ оставшееся безъ пуговицъ мѣсто своего платья, потомъ какъ вихрь сбѣжала съ лѣстницы. Между тѣмъ семейство ея стояло уже за дверьми въ ожиданіи, и въ то самое время, какъ звонъ замолкъ и процессія двинулась отъ ветхаго дома къ церкви.
   Церковь была велика, но число прихожанъ незначительно, точно такъ же, какъ и доходъ пастора. Десятая часть изъ собственности прихода принадлежала нѣкогда Лесли, но давно уже была продана. Теперешній пасторъ получалъ немного болѣе ста фунтовъ. Онъ былъ добрый и умный человѣкъ, но бѣдность и заботы о женѣ и семействѣ, а также то, что можетъ быть названо совершеннымъ затворничествомъ для образованнаго ума, когда, посреди людей, его окружавшихъ, онъ не находилъ человѣка, достаточно развитаго, чтобы можно было съ нимъ размѣняться мыслію, переступавшею горизонтъ приходскихъ понятій, погрузили его въ какое-то уныніе, которое по временамъ походило на ограниченность. Состояніе его не позволяло ему дѣлать приношенія въ пользу прихода или оказывать подвиги благотворительности; такимъ образомъ онъ не пріобрѣлъ нравственнаго вліянія на своихъ прихожанъ ничѣмъ, кромѣ примѣра благочестивой жизни и дѣйствія своихъ увѣщаній. Прихожане очень мало заботились о немъ, и если бы мистриссъ Лесли, въ часы своей неутолимой дѣятельности, не употребляла поощрительныхъ мѣръ въ отношеніи прихожанъ, въ особенности стариковъ и дѣтей, то едва ли бы полъ-дюжины человѣкъ собирались въ церковь.
   Возвратясь отъ обѣдни, семейство Лесли сѣло, за обѣдъ, по окончаніи котораго Рандаль отправился пѣшкомъ въ Гэзльденъ-Голлъ.
   Какъ ни казался нѣжнымъ и слабымъ его станъ, въ немъ была замѣтна скорость и энергія движенія, которыя отличаетъ нервическія комплекціи; онъ постоянно уходилъ впередъ отъ крестьянина, котораго взялъ себѣ въ проводники на первыя двѣ или три мили. Хотя Рандаль не отличался въ обхожденіи съ низшими откровенностію, которую Франкъ наслѣдовалъ отъ отца, въ немъ было -- несмотря на нѣкоторыя притворныя качества, несовмѣстныя съ характеромъ джентльмена -- довольно джентльменстваі, чтобы не показаться грубымъ и заносчивымъ къ своему спутнику. Самъ Рандаль говорилъ мало, но зато спутникъ его былъ особенно словоохотливъ; это былъ тотъ самый крестьянинъ, съ которымъ говорилъ Франкъ на пути къ Рандалю, и теперь онъ распространялся въ похвалахъ лошади джентльмена отъ которой переходилъ къ самому джентльмену. Рандаль надвинулъ себѣ шляпу на глаза. Должно бытъ, что и у земледѣльца нѣтъ недостатка въ тактѣ и догадливости, потому что Томъ Стауэлль, бывшій совершеннымъ середовикомъ изъ своего сословія, тотчасъ замѣтилъ, что слова его не совсѣмъ идутъ къ дѣлу. Онъ остановился, почесалъ себѣ голову и, ласково смотря на своего спутника, вскричалъ.
   -- Но вотъ, Богъ дастъ, доживемъ, что вы заведете лошадку лучше теперешней вашей, мастеръ Рандаль:-- это ужь вѣрно, потому что другого такого добраго джентльмена нѣтъ въ цѣломъ округѣ.
   -- Спасибо тебѣ, сказалъ Рандаль.-- Я болѣе люблю ходить пѣшкомъ, чѣмъ ѣздить; мнѣ кажется, я уже такъ созданъ.
   -- Хорошо, да вы и ходите молодецки,-- едва ли найдется другой такой ходокъ въ цѣломъ графствѣ. Правду сказать, любо и итти-то здѣсь: все такіе славные виды по дорогѣ до самого Гэзельденъ-Голла.
   Рандаль все шелъ впередъ, какъ будто становясь нетерпѣливѣе отъ этихъ похвалъ; наконецъ, выйдя на открытую поляну, онъ сказалъ.
   -- Теперь, я думаю, я найду самъ дорогу.-- Очень тебѣ благодаренъ, Томъ.
   И онъ положилъ шиллингъ въ жосткую руку Тома. Крестьянинъ взялъ монету какъ-то нерѣшительно, и слезы заблестѣли у него на глазахъ. Онъ былъ болѣе благодаренъ за этотъ шиллингъ, чѣмъ за полъ-кроны щедраго Франка; ему пришла на умъ бѣдность несчастнаго семейства Лесли, и онъ совершенно забылъ въ эту минуту, что самъ онъ еще гораздо бѣднѣе.
   Онъ, стоялъ на полянѣ и глядѣлъ въ даль, пока фигура Рандаля не скрылась совершенно изъ виду; потомъ побрелъ онъ потихоньку домой.
   Молодой Лесли продолжалъ итти скорымъ шагомъ. Несмотря на его умственное образованіе, его постоянныя стремленія къ чему-то высшему, у него не было въ эту минуту такой отрадной мысли въ головѣ, такого поэтическаго чувства въ сердце, какъ у безграмотнаго мужика, который оделся къ своей деревнѣ, понуривъ голову.
   Когда Рандаль достигъ мѣста, гдѣ нѣсколько отдѣльныхъ полянъ сходились въ одну общую равнину, онъ началъ чувствовать усталость, шаги его замедлялись. Въ это время кабріолетъ выѣхалъ по одной изъ боковыхъ дорогъ и принялъ то же направленіе, какъ нашъ путникъ. Дорога была жестка и неровна, и кабріолетъ подвигался медленно, не опережая пѣшехода.
   -- Вы, кажется, устали, сэръ, сказалъ сидѣвшій въ кабріолетѣ плечистый молодой фермеръ, по видимому, одинъ изъ зажиточныхъ въ своемъ сословіи.
   И онъ посмотрѣлъ съ состраданіемъ на блѣдное лицо и дрожащія ноги молодого человѣка.
   -- Можетъ быть, намъ по дорогѣ; въ такомъ случаѣ, я васъ подвезу.
   Рандаль принялъ за постоянное правило не отказываться отъ предложеній, въ которыхъ видѣлъ для себя какую нибудь пользу, и теперь онъ утвердительно отвѣчалъ на приглашеніе честнаго фермера.
   -- Славный день, сэръ, сказалъ послѣдній, когда Рандаль сѣлъ возлѣ него; -- Вы издалека шли?
   -- Изъ Рудъ-Голла.
   -- Ахъ, вы, вѣрно, сквайръ Лесли, сказалъ почтительно фермеръ, приподнимая шляпу.
   -- Да, мое имя Лесли. Такъ вы знаете Рудъ?
   -- Я былъ воспитанъ въ деревнѣ вашего батюшки, сэръ.-- Вы, можетъ быть, слыхали о фермерѣ Брюсѣ.
   Рандаль. Я помню, что, когда я еще былъ маленькимъ мальчикомъ, какой-то мистеръ Брюсъ, который снималъ, кажется, лучшую часть нашей земли, всякій разъ, когда приходилъ къ батюшкѣ, приносилъ намъ сладкихъ пирожковъ. Онъ былъ вамъ родственникъ?
   Фермеръ Брюсъ. Онъ быть мнѣ дядя. Онъ уже умеръ, бѣдный.
   Рандаль. Умеръ! Очень жаль... Онъ былъ особенно добръ къ намъ, когда мы были дѣтьми. Онъ вѣдь давно уже оставилъ ферму моего отца?
   Фермеръ Брюсъ (какъ будто оправдываясь). Я увѣренъ, что ему очень жаль было оставить вашу ферму. Но, видите ли, онъ неожиданно получилъ наслѣдство.
   Рандаль. И вовсе прекратилъ дѣла?
   Фермеръ Брюсъ. Нѣтъ; но, имѣя капиталъ, онъ могъ уже вносить значительную плату за хорошую ферму, въ полномъ смыслѣ этого слова.
   Рандаль (съ горечью). Всѣ капиталы точно обѣгаютъ имѣніе Рудъ!... Чью же ферму онъ снялъ?
   Фермеръ Брюсъ. Онъ снялъ Голей, что принадлежитъ сквайру Гэзельдену. Теперь и я содержу ее же. Мы положили въ нее пропасть денегъ; но пожаловаться нельзя: она приноситъ славный доходъ.
   Рандаль. Я думаю, эти деньги принесли бы такой же барышъ, если бы ихъ употребить на землю моего отца?
   Фермеръ Брюсъ. Можетъ быть, черезъ продолжительное время. Но, изволите ли видѣть, сэръ, намъ понадобилось тотчасъ же обезпеченіе -- нужно было немедленно устроить житницы, скотный дворъ и много кое-чего, что лежало на обязанности помѣщика. Но не всякій помѣщикъ въ состояніи это сдѣлать. Вѣдь сквайръ Гэзельденъ богатый человѣкъ.
   Рандаль. А!
   Дорога теперь пошла глаже, и фермеръ пустилъ свою лошадь скорой рысцой.
   -- Вамъ по какой дорогѣ, сэръ? Нѣсколько миль крюку мнѣ ничего не значатъ, если смѣю услужить вамъ.
   -- Я отправляюсь въ Гэзельденъ, сказавъ Рандаль, пробуждаясь отъ задумчивости.-- Пожалуста, не дѣлайте изъ за меня и шагу лишняго.
   -- О, Голейская ферма по ту сторону деревни: значитъ, мнѣ совершенно по дорогѣ, сэръ.
   Фермеръ, бывшій очень разговорчивымъ малымъ и принадлежа къ поколѣнію, происшедшему отъ приложенія капитала къ землѣ, къ поколѣнію, которое, по воспитанію и манерамъ, могло стать на ряду съ сквайрами прежняго времени, началъ говорить о своей прекрасной лошади, о лошадяхъ вообще, объ охотѣ и конскихъ бѣгахъ; онъ разсуждалъ о всѣхъ этихъ предметахъ съ одушевленіемъ и скромностію. Рандаль еще болѣе надвинулъ тебѣ шляпу на глаза и не прерывалъ его до тѣхъ поръ, пока они не поровнялись съ казино; тутъ онъ, пораженный классическою наружностію строенія и замѣтивъ прелестную зелень померанцовыхъ деревьевъ, спросилъ отрывисто:
   -- Чей это домъ?
   -- Онъ принадлежитъ сквайру Гэзельдену, но отданъ въ наемъ какому-то иностранному господину. Говорятъ, что постоялецъ настоящій джентльменъ, только чрезвычайно бѣденъ.
   -- Бѣденъ, сказалъ Рандаль, обращаясь назадъ, чтобы посмотрѣть на зеленѣющійся садъ, на изящную террасу, прекрасный бельведеръ, и бросая взглядъ въ отворенную дверь, на расписанную внутри залу: -- бѣденъ.... домъ кажется, впрочемъ, очень мило убранъ. Что вы разумѣете подъ словомъ "бѣденъ", мистеръ Брюсъ?
   Фермеръ засмѣялся.
   -- По правдѣ сказать, это трудный вопросъ, сэръ. Но я думаю, что господинъ этотъ такъ бѣденъ, какъ можетъ быть бѣденъ человѣкъ, который только не входитъ въ долги и не умираетъ съ голоду.
   -- Значитъ такъ бѣденъ, какъ мой отецъ? спросилъ Рандаль явственно и нѣсколько отрывисто.
   -- Богъ съ вами, сэръ! Батюшка вашъ богачъ въ сравненіи съ нимъ.
   Рандаль продолжалъ смотрѣть, сознавая въ умѣ своемъ контрастъ этого дома съ своимъ развалившимся домомъ, гдѣ все носило признаки запустѣнія. При Рудъ-Голлѣ нѣтъ такого опрятнаго садика, нѣтъ и слѣда ароматическихъ померанцовыхъ цвѣтовъ. Здѣсь бѣдность была по крайней мѣрѣ миловидна, тамъ она была отвратительна. Сообразивъ все это, Рандаль не могъ понять, какъ можно было такъ дешево достигнуть въ обстановкѣ дома столь утонченнаго изящества. Въ эту минуту путники подъѣхали къ оградѣ парка сквайра, и Рандаль, замѣтивъ тутъ маленькую калитку, попросилъ фермера остановиться и самъ сошелъ съ кабріолета. Молодой человѣкъ скоро скрылся въ густой листвѣ дубовъ, а фермеръ весело продолжалъ свою дорогу, и его звучный свистъ уныло отдавался въ ушахъ Рандаля, пока онъ проходилъ подъ сѣнію деревьевъ парка. Придя къ дому сквайра, онъ узналъ, что вся семья Гэзельдень въ церкви, а согласно патріархальному обычаю, прислуга не отставала отъ господъ въ подобныхъ случаяхъ. Такимъ образомъ ему отворила дверь какая-то дряхлая служанка. Она была почти совершенно глуха и до того безтолкова, что Рандаль не хотѣлъ войти въ комнаты съ тѣмъ, чтобы дождаться возвращенія Франка. Онъ сказалъ, что походитъ по лугу и воротится тогда, когда церковная служба кончится.
   Старуха остановилась въ удивленіи, стараясь его разслушать, но онъ отвернулся и пошелъ бродить въ ту сторону, гдѣ виднѣлась садовая рѣшотка.
   Тутъ было много такого, что могло привлечь любопытные взоры: обширный цвѣтникъ, пестрый какъ коверъ, два величественные кедра, покрывавшіе тѣнью лужайку, и живописное строеніе съ узорчатыми рамами у оконъ и высокими остроконечными фронтонами; но кажется, что молодой человѣкъ не смотрѣлъ на эту сцену ни глазами поэта, ни глазами живописца.
   Онъ видѣлъ тутъ доказательства богатства, и зависть возмущала въ эту минуту его душу.
   Сложивъ руки на груди, онъ стоялъ долго молча, смотря вокругъ себя съ сжатыми губами и наморщеннымъ лбомъ; потомъ онъ снова заходилъ, устремивъ глаза въ землю, и проворчалъ въ полголоса:
   -- Наслѣдникъ этого имѣнія немногимъ лучше мужика; мнѣ же приписываютъ блестящія дарованія и ученость, я постоянно твержу девизъ свой: "знаніе есть сила". А между тѣмъ, несмотря на мои труды, поставятъ ли когда нибудь меня мои познанія на ту степень, на которой этому неучу суждено стоять? бѣдные ненавидятъ богатыхъ; но кто же изъ бѣдныхъ склоннѣе къ этому, какъ не обѣднявшій джентльменъ? Одлей Эджертонъ, того-и-гляди, думаетъ, что я поступлю въ Парламентъ и приму вмѣстѣ съ нимъ сторону тори. Какъ же, на такого и напалъ!
   Онъ быстро повернулся и угрюмо посмотрѣлъ на несчастный домъ, который хотя и былъ довольно удобенъ, но далеко не напоминалъ дворца; сложивъ руки на груди, Рандаль продолжалъ ходить взадъ и впередъ, не желая выпустить домъ изъ виду и прервать нить своихъ мыслей.
   -- Какой же выходъ изъ подобнаго положенія? говорилъ онъ самъ съ собою.-- "Знаніе есть сила.". Достанетъ ли у меня силы, чтобы оттянуть имѣніе у этого неуча? Оттянуть! но что же оттянуть? отцовскій домъ, что ли? Да! но если бы сквайръ, умеръ, то кто былъ бы наслѣдникомъ Гэзельдена? Не слыхалъ ли я отъ матушки, что я самый близкій родственникъ сквайру, кромѣ его собственныхъ дѣтей? Но дѣло въ томъ, что онъ цѣнитъ жизнь этого мальчика вдесятеро дороже моей. Какая же надежда на успѣхъ? На первый разъ его нужно лишить расположенія дяди Эджертона, который никогда не видалъ его. Это все-таки возможнѣе.
   "Посторонись съ дороги", сказалъ ты, Одлей Эджертонъ. А откуда ты получилъ состояніе, какъ не отъ моихъ предковъ? О, притворство, притворство Лордъ! Бэконъ примѣняетъ его ко всѣмъ родамъ дѣятельности, и..."
   Здѣсь монологъ Рандаля былъ прерванъ, потому что, прохаживаясь взадъ и впередъ, онъ дошелъ до конца лужайки, склонявшейся въ ровъ, наполненный тиною, и въ ту самую минуту, какъ мальчикъ подкрѣплялъ себя ученіемъ Бэкона, земля осыпалась подъ нимъ, и онъ упалъ въ ровъ.
   Какъ нарочно, сквайръ, котораго неутомимый геній постоянно былъ занятъ нововведеніями и исправленіемъ всякаго рода поврежденій, за нѣсколько дней до того велѣлъ расширить и вычистить ровъ въ этомъ мѣстѣ, такъ что земля въ немъ была еще очень сыра, не выложена камнемъ и не утромбована. Такимъ образомъ, когда Рандаль, опомнившись отъ удивленія и испуга, привсталъ, то увидалъ, что все его платье замарано въ грязи, тогда какъ стремительность его паденія доказывалась фантастическимъ, страннымъ видомъ его шляпы, которая, представляя мѣстами впадины, а мѣстами выступы, вообще была неузнаваема и напоминала шляпу одного почтеннаго джентльмена, злого писаку и protégé мистера Эджертона, или шляпу, какую, иногда находятъ на улицѣ возлѣ упавшаго въ лужу пьянаго.
   Рандаль былъ оглушенъ, отуманенъ этимъ паденіемъ и нѣсколько минутъ не могъ притти въ себя. Когда онъ собрался съ мыслями, тоска еще сильнѣе овладѣла имъ. Онъ еще такъ былъ малодушенъ, что никакъ не рѣшался представиться въ такомъ видѣ незнакомому сквайру и щеголеватому Франку; онъ рѣшился выбраться на знакомую поляну и воротиться домой, не достигнувъ цѣли своего путешествія; и, замѣтивъ передъ собою тропинку, которая вела къ воротамъ, выходившимъ на большую дорогу, онъ тотчасъ же отправился по этому направленію.
   Удивительно, какъ всѣ мы мало обращаемъ вниманія на предостереженія нашего добраго генія. Я увѣренъ, что какая нибудь благодѣтельная сила столкнула Рандаля Лесли въ ровъ, изображая тѣмъ предъ нимъ судьбу всякаго, кто избираетъ какой нибудъ необыкновенный путь для разсудка, т. е. пятится, напримѣръ, назадъ, съ цѣлію завистливо полюбоваться ни собственность сосѣда. Я думаю, что въ теченіе настоящаго столѣтія много еще найдется, юношей, которые такимъ же образомъ попадаютъ во рвы и выползутъ оттуда, можетъ быть, въ болѣе грязныхъ сюртукахъ, чѣмъ самъ Рандаль. Но Рандаль не благодарилъ судьбы за данный ему предостерегательный урокъ; да я и не знаю человѣка, который бы поблагодарилъ ее за это.
   Въ это утро, сквайръ былъ очень сердитъ за завтракомъ. Онъ былъ слишкомъ истымъ англичаниномъ, чтобы терпѣливо переносить обиду, а онъ видѣлъ личное оскорбленіе въ порчѣ приходскаго учрежденія. Его чувствительность была задѣта при этомъ столько же, сколько и гордость. Во всемъ этомъ дѣлѣ были признаки явной неблагодарности ко всѣмъ трудамъ, понесеннымъ имъ не только для возобновленія, но и украшенія колоды. Впрочемъ, сквайру случалось сердиться очень нерѣдко, потому и теперь это никого не удивило бы. Риккабокка, какъ человѣкъ посторонній, и мистриссъ Гэзельденъ, какъ жена сквайра, тотчасъ замѣтили, что хозяинъ унылъ и задумчивъ; но одинъ былъ слишкомъ скроменъ, и другая слишкомъ чувствительна для того, чтобы растравлять свѣжую рану, какая бы она ни была; и вскорѣ послѣ завтрака сквайръ ушелъ въ свой кабинетъ, пропустивъ даже утреннюю службу въ церкви.
   Въ своемъ прекрасномъ "Жизнеописаніи Оливера Гольдсмита", мистеръ Фостеръ старается тронуть наши сердца, представляя намъ оправданія своего героя въ томъ, что онъ не пошелъ въ духовное званіе. Онъ не чувствовалъ себя достойнымъ этого. Но твой "Вэкфильдскій Священникъ", бѣдный Гольдсмитъ, вполнѣ заступаетъ твое и мѣсто, и докторъ Примрозъ будетъ предметомъ удивленія для свѣта, пока не оправдаются на дѣлѣ предчувствія миссъ Джемимы. Бывали дни, когда сквайръ, чувствуя себя не въ духѣ и руководствуясь примѣромъ смиренія Гольдсмита, отдалялся на нѣкоторое время отъ семьи и сидѣлъ запершись въ своей комнатѣ. Но эти припадки сплина проходили обыкновенно однимъ днемъ, и большею частію, когда колоколъ звонилъ къ вечернѣ, сквайръ окончательно приходилъ въ себя, потому что тогда онъ показывался на порогѣ своего дома подъ руку съ женою и впереди всѣхъ своихъ домочадцевъ. Вечерняя служба (какъ обыкновенно случается къ сельскихъ приходахъ) была болѣе посѣщаема прихожанами? чѣмъ первая, и пасторъ обыкновенно готовилъ къ ней самыя краснорѣчивыя поученія.
   Пасторъ Дэль, хотя и былъ нѣкогда хорошимъ студентомъ, не отличался ни глубокимъ познаніемъ богословія, ни археологическими свѣдѣніями, которыми отличается нынѣшнее духовенство. Не былъ пасторъ смышленъ и въ церковной архитектурѣ. Онъ очень мало заботился о томъ, всѣ ли части церкви были въ готическомъ вкусѣ, или нѣтъ; карнизы и фронтоны, круглые и стрѣльчатые своды были такія вещи, надъ которыми ему не случалось размышлять серьёзно. Но зато пасторъ Дэль постигъ одну важную тайну, которая, можетъ быть, стоитъ всѣхъ этихъ утонченностей, вмѣстѣ взятыхъ,-- тайну наполнять церковь слушателями. Даже за утренней службой ни одна изъ церковныхъ лавокъ не оставалась пустою, а за вечернею -- церковь едва могла вмѣстить приходящихъ.
   Пасторъ Дэль, не вдаваясь въ выспреннія толкованія отвлеченностей и придерживаясь своего всегдашняго правила: Quieta non movere, понималъ призваніе свое въ томъ, чтобы совѣтовать, утѣшать, увѣщевать своихъ прихожанъ. Обыкновенно къ вечерней службъ онъ приготовлялъ свои поученія, которыя излагалъ такимъ образомъ, что никто, кромѣ вашей собственной совѣсти, не могъ бы упрекнуть васъ за ваши ароступки. И въ настоящемъ случаѣ пасторъ, котораго взоры и сердце постоянно было заняты прихожанами, который съ прискорбіемъ видѣлъ, какъ духъ неудовольствія распространялся между крестьянами и готовъ былъ заподозрить самыя добрыя намѣренія сквайра, рѣшился произнести на этотъ счетъ поученіе, которое имѣло цѣлію защитить добродѣтель отъ нареканій и исцѣлить; по мѣрѣ возможности, рану, которая таилась въ сердцѣ гэзельденскаго прихода.
   Очень жаль, что мистеръ Стирнъ не слыхалъ поученія пастора; этотъ должностной человѣкъ былъ, впрочемъ, постоянно занятъ, такъ что во время лѣтнихъ мѣсяцевъ ему рѣдко удавалось быть у вечерней службы. Не то, чтобы мистеръ Стирнъ боялся въ поученіяхъ пастора намека на свою личность, но онъ набиралъ всегда для дня покоя много экстренныхъ дѣлъ. Сквайръ по воскресеньямъ позволялъ всякому гулять около парка и многіе пріѣзжали издалека,-- чтобы побродитъ около озера или отдохнуть въ тѣни вязовъ. Эти посѣтители были предметомъ подозрѣній и безпокойствъ для мистера Стирна, и -- надо правду сказать -- не безъ причины. Иногда мистеръ Стирнъ, къ своему невыразимому удовольствію, нападалъ на толпу мальчишекъ, которые пугали лебедей; иногда онъ замѣчалъ, что недостаетъ какого нибудь молодого деревца, и потомъ находилъ его у кого нибудь уже обращеннымъ въ трость; иногда онъ ловилъ дерзкаго парня, который переползалъ черезъ ровъ съ цѣлію составить букетъ для своей возлюбленной въ цвѣтникѣ бѣдной мистриссъ Гэзельденъ; очень часто также, когда все семейство было въ церкви, нѣкоторые любопытные грубіяны врывались силою или прокрадывались въ садъ, чтобы посмотрѣть въ окна господскаго дома. За всѣ эти и разные другіе безпорядки, не менѣе важные, мистеръ Стирнъ долго, но тщетно, старался уговорить сквайра отмѣнить позволеніе, которое до такой степени употреблялось во зло. Сквайръ хотя по временамъ ворчалъ, сердился и увѣрялъ, что онъ прикажетъ запереть паркъ и наставить въ немъ капкановъ, но гнѣвъ его ограничивался только словами. Паркъ по прежнему оставался отпертымъ каждое воскресенье, и такимъ образомъ этотъ день былъ днемъ чрезвычайныхъ хлопотъ для мистера Стирна. Но послѣ послѣдняго удара колокола за вечерней службой и вплоть до сумерекъ было особенно безпокойно бдительному дозорщику, потому что изъ стада, которое изъ маленькихъ хижинъ стекалось на призывъ своего пастыря, всегда находилось нѣсколько заблудшихъ овецъ, которыя бродили по всѣмъ направленіямъ, какъ будто съ единственною цѣлью -- испытать бдительность мистера Стирна. Вслѣдъ за окончаніемъ церковной службы, если день бывалъ хорошъ, паркъ наполнялся гуляющими въ красныхъ клокахъ, яркихъ шаляхъ, праздничныхъ жилетахъ и шляпахъ, украшенныхъ полевыми цвѣтами, которые, впрочемъ, по увѣренію мистера Стирна, были по что иное, какъ молодыя герани мистриссъ Гэзельденъ. Особенно нынѣшнее воскресенье у главнаго управителя были важныя причины усугубить дѣятельность и вниманіе: ему предстояло не только открывать обыкновенныхъ похитителей и шаталъ, но, во первыхъ, доискаться, кто зачинщикъ порчи колоды, во вторыхъ, показать примѣръ строгости.
   Онъ началъ свой дозоръ съ ранняго утра, и въ то самое время, какъ вечерній колоколъ возвѣстилъ о близкомъ окончаніи службы, онъ вышелъ на деревню изъ-за зеленой изгороди, за которой спрятался съ цѣлію наблюдать, кто особенно подозрительно будетъ бродить около колоды. Мѣсто это было пусто. На значительномъ разстояніи, домоправитель увидалъ исчезающія фигуры какихъ-то запоздавшихъ крестьянъ, которые спѣшили къ церкви; передъ нимъ неподвижно стояло исправительное учрежденіе. Тутъ мистеръ Стирнъ остановился, снялъ шляпу и отеръ себѣ лобъ.
   "Подожду пока здѣсь -- сказалъ онъ самъ себѣ -- негодяи, вѣрно, захотятъ полюбоваться на свое дѣло; недаромъ же я слыхалъ, что убійцы, совершивъ преступленіе, всегда возвращаются на то мѣсто, гдѣ оставили тѣло. А здѣсь въ деревнѣ вѣдь, право, нѣтъ никого, кто бы порядочно порадѣлъ для пользы сквайра или прихода,-- кромѣ меня одного."
   Лишь только мистеръ Стирнъ успѣлъ притти къ такому мизантропическому заключенію, какъ увидалъ, что Леонардъ Ферфильдъ очень скоро идетъ изъ своего дома. Управитель ударилъ себя по шляпѣ и величественно подперся правою рукою.
   -- Эй, ты, сэръ, вскричалъ онъ, когда Ленни подошелъ такъ близко, что могъ его слышать: -- куда это ты бѣжишь такъ?
   -- Я иду въ церковь, сэръ.
   -- Постой, сэръ, постой, мистеръ Ленни. Ты идешь въ церковь! Ужь вѣдь отзвонили, а ты знаешь, какъ пасторъ не любитъ, когда кто приходитъ поздно и нарушаетъ должное молчаніе. Ты теперь не долженъ итти въ церковь...
   -- Отчего же, сэръ?
   -- Я тебѣ говорю, что ты не долженъ итти. Ты обязанъ замѣчать, какъ поступаютъ добрые люди. Ты видишь, напримѣръ, съ какимъ усердіемъ я служу сквайру: ты долженъ служить ему такъ же. И такъ мать твоя пользуется домомъ и землей за безцѣнокъ: вы должны быть благодарны сквайру, Леопардъ Ферфильдъ, и заботиться о его пользѣ. Бѣдный! у него и такъ сердце надрывается, глядя на то, что у насъ происходитъ.
   Леонардъ открылъ свои добродушные голубые глаза, пока мистеръ Стирнъ чувствительно вытиралъ свои.
   -- Посмотри на это зданіе, сказалъ вдругъ Стирнъ, указывая на колоду: -- посмотри на него.. Если бы оно могло говорить, что оно сказало бы, Леонардъ Ферфилдъ? Отвѣчай же мнѣ!
   -- Это было очень нехорошо, что тутъ надѣлали, сказалъ Ленни съ важностію.-- Матушка была чрезвычайно огорчена, когда услыхала объ этомъ, сегодня утромъ.
   Мистеръ Стирнъ. Я думаю, что не безъ того, если принять въ соображеніе, какой вздоръ она платитъ за аренду; (вкрадчиво) а ты не знаешь, кто это сдѣлалъ, Ленни, а?
   Ленни. Нѣтъ, сэръ, право, не знаю.
   Мистеръ Стирнъ. Слушай же: тебѣ ужь нечего ходить въ церковь: проповѣдь, я думаю, кончилась. Ты долженъ помнить, что я отдалъ учрежденіе подъ твой надзоръ, на твою личную отвѣтственность, а ты видишь, какъ ты исполняешь свой долгъ въ отношеніи къ нему. Теперь я придумалъ....
   Мистеръ Стирнъ вперилъ свои глаза въ колоду.
   -- Что вамъ угодно, сэръ? спросилъ Ленни, начинавшій серьёзно бояться.
   -- Мнѣ ничего не угодно; тутъ не можетъ быть угоднаго. На этотъ разъ я тебѣ прощаю, но впередъ прошу держать ухо востро. Теперь ты стой здѣсь.... нѣтъ, вотъ здѣсь, у забора, и стереги, не будетъ ли кто бродить около зданія, глазѣть на него или смѣяться, а я между тѣмъ пойду дозоромъ кругомъ. Я возвращусь передъ концомъ вечерни или тотчасъ послѣ нея; стой же здѣсь до моего прихода и потомъ отдай мнѣ отчетъ. Не зѣвай же, любезный, не то будетъ худо и тебѣ и твоей матери: я завтра же могу надбавить вамъ платы по четыре фунта въ годъ.
   Заключивъ этимъ выразительнымъ замѣчаніемъ и не дожидаясь отвѣта, мистеръ Стирнъ отдѣлилъ отъ бедра руку и пошелъ прочь.
   Бѣдный Ленни остался у колоды въ сильномъ уныніи и неудовольствіи на такое непріятное сосѣдство. Наконецъ онъ тихонько подошелъ къ забору и сѣлъ на мѣстѣ, указанномъ ему для наблюденій. Скоро онъ совершенно помирился съ своею настоящею обязанностію, сталъ восхищаться прохладою, распространяемою тѣнистыми деревьями, чириканьемъ птичекъ, прыгавшихъ по вѣтвямъ, и видѣлъ только свѣтлую сторону даннаго ему порученія. Въ молодости все для насъ можетъ имѣть эту свѣтлую сторону,-- даже обязанность караулить колоду. Правда, Леонардъ не чувствовалъ особенной привязанности къ самой колодѣ, но онъ не имѣлъ никакой симпатіи и съ людьми, сдѣлавшими на нее нападеніе, и въ то же время зналъ, что сквайръ будетъ очень огорченъ, если подобный поступокъ повторится. "Такъ -- думалъ бѣдный Леонардъ въ простотѣ своего сердца -- если я смогу защитить честь сквайра, открывъ виновныхъ, или, по крайней мѣрѣ, напавъ на слѣдъ, кто это сдѣлалъ, то такой день будетъ радостнымъ днемъ для матушки." Потомъ онъ началъ разсуждать, что хотя мистеръ Стирнъ и не совсѣмъ ласково назначалъ ему этотъ постъ, но, во всякомъ случаѣ, это должно льстить его самолюбію: это доказывало довѣріе къ нему, какъ образцовому мальчику изъ числа всѣхъ его сверстниковъ. А у Ленни было, въ самомъ дѣлѣ, много самолюбія во всемъ, что касалось его репутаціи.
   По всѣмъ этимъ причинамъ, Леонардъ Ферфильдъ расположился на своемъ наблюдательномъ постѣ если не съ положительнымъ удовольствіемъ и сильнымъ восторгомъ, то, по крайней мѣрѣ, съ терпѣніемъ и самоотверженіемъ.
   Прошло съ четверть часа послѣ ухода мистера Стирна, какъ какой-то мальчикъ вошелъ въ паркъ черезъ калитку, прямо противъ того мѣста, гдѣ скрывался Леини, и, утомясь, по видимому, отъ ходьбы или отъ дневного жара, онъ остановился на лугу на нѣсколько минутъ и потомъ пошелъ, подъ тѣнь дерева которое росло возлѣ колоды.
   Леини напрягъ свой слухъ и приподнялся на цыпочки..
   Онъ никогда не видалъ этого мальчика: лицо его было совершенно незнакомо ему.
   Леонардъ Ферфильдъ вообще не любилъ незнакомыхъ; кромѣ того, у него было убѣжденіе, что кто нибудь изъ чужихъ испортилъ колоду. Мальчикъ дѣйствительно былъ чужой; но какого онъ былъ званія? На этотъ счетъ Ленни Ферфильдъ не зналъ ничего вѣрнаго. Сколько можно было ему судить по наглядности, мальчикъ этотъ не былъ одѣтъ какъ джентльменъ. Понятія Леонарда объ аристократичности костюма развились, конечно, подъ вліяніемъ Франка Гэзельдена. Они представляли его воображенію очаровательный видъ бѣлоснѣжныхъ жилетовъ, прелестныхъ голубыхъ сюртуковъ и великолѣпныхъ галстуховъ. Между тѣмъ платье этого незнакомца хотя не показывало въ немъ ни крестьянина, ни фермера, въ то же время не соотвѣтствовало идеѣ о костюмѣ молодого джентльмена; оно представлялось даже не совсѣмъ приличнымъ: сюртукъ былъ выпачканъ въ грязи, шляпа приняла самую чудовищную форму, а между тульею и краями ея была порядочная прорѣха. Ленни очень удивился и потомъ вспомнилъ, что калитка, черезъ которую прошелъ молодой, человѣкъ, была на прямой дорогѣ изъ парка въ сосѣдній городокъ, жители котораго пользовались очень дурною славою въ Гэзельденъ-Голлѣ: съ незапамятныхъ временъ изъ числа ихъ являлись самые страшные браконьеры, самые отчаянные шаталы, самые жестокіе похитители яблоковъ и самые неутомимые спорщики при опредѣленіи правъ на дорогу, которая, судя по городскимъ понятіямъ, была общественною, по понятіямъ же сквайра, пролегая по его землѣ, составляла его собственность. Правда, что эта же самая дорога вела отъ дома сквайра, но трудно было предположить, чтобы человѣкъ, одѣтый такъ неблаговидно, могъ быть въ гостяхъ у сквайра. По всему этому Ленни заключилъ, что незнакомецъ долженъ быть лавочникъ или прикащикъ изъ Торндейка, а репутація этого городка, въ соединеніи съ предубѣжденіемъ, заставляла Ленни притти къ мысли, что незнакомецъ долженъ быть однимъ изъ виновнымъ въ порчѣ колоды. Какъ будто для того, чтобы еще болѣе утвердить Ленни въ такомъ подозрѣніи, которое пришло ему въ голову несравненно скорѣе, чѣмъ я успѣлъ описать все это, таинственный незнакомецъ сѣлъ, на колоду, положилъ ноги на закраины ея и, вынувъ изъ кармана карандашъ и памятную книжку, началъ писать. Не снималъ ли этотъ страшный незнакомецъ планъ всей мѣстности, чтобы потомъ зажечь домъ сквайра и церковь! Онъ смотрѣлъ то въ одну, то въ другую сторону съ какимъ-то страннымъ видомъ и все продолжалъ писать, почти вовсе не обращая вниманія на лежавшую передъ нимъ бумагу, какъ заставляли это дѣлать Ленни, когда онъ писалъ свои прописи.-- Дѣло въ томъ, что Рандаль Лесли чрезвычайно усталъ и, сдѣлавъ нѣсколько шаговъ сталъ еще сильнѣе чувствовать ушибъ отъ своего паденія, такъ что ему хотѣлось отдохнуть нѣсколько минутъ; этимъ временемъ онъ воспользовался, чтобы написать нѣсколько строкъ къ Франку съ извиненіемъ что онъ не зашелъ къ нему. Онъ хотѣлъ вырвать этотъ листокъ изъ книжки и отдать его въ первомъ коттэджѣ, мимо котораго ему придется итти, съ порученіемъ отвести его въ домъ сквайра.
   Пока Рандаль занимался этимъ. Леини подошелъ къ нему твердымъ и мѣрнымъ шагомъ человѣка, который рѣшился, во что бы то ни стало, исполнить долгъ свой. И какъ Ленни хотя и былъ смѣлъ, но не былъ ни вспыльчивъ, ни заносчивъ, то негодованіе, которое онъ испытывалъ въ эту минуту, и подозрѣніе, возбужденное въ немъ поступкомъ незнакомца, выразились въ слѣдующемъ воззваніи къ нарушителю правъ собственности.
   -- Неужели вамъ не стыдно? Сидите вы на новой колодѣ сквайра! Встаньте скорѣе и ступайте съ Богомъ!
   Рандаль поспѣшно обернулся; и хотя во всякое другое время у него достало бы умѣнья очень ловко вывернуться изъ такого фальшиваго положенія, но кто можетъ похваляться, что онъ всегда благоразуменъ? А Рандаль былъ теперь въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Его ласковость къ низшимъ себя, за которую я недавно еще его хвалилъ, совершенно исчезла теперь при видѣ грубіяна, который не узналъ въ немъ достоинствъ питомца Итона.
   Такимъ образомъ, презрительно посмотрѣвъ на Ленни, Рандаль отвѣчалъ отрывисто:
   -- Вы глупый мальчишка!
   Такой выразительный отвѣтъ заставилъ Ленни покраснѣть до ушей. Будучи увѣренъ, что незнакомецъ былъ какой нибудь лавочникъ или прикащикъ, Ленни еще болѣе утвердился въ своемъ мнѣніи, не только по этому неучтивому отвѣту, но и по звѣрскому взгляду, который сопровождалъ его и который нисколько не заимствовалъ величія отъ исковерканной, истертой, обвислой и изорванной шляпы, изъ подъ которой блеснулъ его зловѣщій огонь.
   Изъ всѣхъ разнообразныхъ принадлежностей нашего костюма нѣтъ ничего, что бы было такъ индивидуально и выразительно, какъ покрышка головы. Свѣтлая, выглаженная щоткою, коротко-ворсистая джентльменская шляпа, надѣтая на извѣстный какой либо манеръ, сообщаетъ изящество и значительность всей наружности, тогда какъ измятая, взъерошенная шляпа, какая была на Рандалѣ Лесли, преобразила бы самаго щеголеватаго джентльмена, который когда либо прохаживался по Сенъ-Джемсъ-Стриту, въ идеалъ оборванца.
   Теперь всѣмъ очень хорошо извѣстно, что нашъ крестьянскій мальчикъ чувствуетъ непремѣнную антипатію къ лавочному мальчику. Даже при политическихъ происшествіяхъ земледѣльческій рабочій классъ рѣдко дѣйствуетъ единодушно съ городскимъ торгующимъ сословіемъ. Но не говоря уже объ этихъ различіяхъ между сословіями, всегда есть что-то непріязненное въ отношеніяхъ двухъ мальчиковъ, другъ къ другу, когда имъ случится сойтись по одиначкѣ гдѣ нибудь на лужайкѣ. Что-то похожее на вражду пѣтуховъ, какая-то особая склонность согнуть большой палецъ руки надъ четырьмя другими и сдѣлавъ изъ всего этого такъ называемый кулакъ, проявились и въ эту минуту. Признаки этихъ смѣшанныхъ ощущеній были тотчасъ же замѣтны въ Ленни при словахъ и взглядѣ незнакомца, И незнакомецъ, казалось, понялъ это, потому что его блѣдное лицо сдѣлалось еще блѣднѣе, а его мрачный взоръ -- еще неподвижнѣе и осторожнѣе.
   -- Отойдите отъ колоды, сказалъ Ленни не желая отмѣчать на грубый отзывъ незнакомца, и вмѣстѣ съ этимъ словомъ онъ сдѣлалъ движеніе рукой, съ намѣреніемъ оттолкнуть незванаго гостя. Тотъ, принявъ это за ударъ, вскочилъ и быстротою своихъ пріемовъ, съ маленькимъ усиліемъ руки, заставилъ Ленни потерять равновѣсіе и повалилъ его навзничь. Кипя гнѣвомъ, молодой крестьянинъ, быстро поднялся и бросился на Рандаля.
  

ГЛАВА XVIII.

   Придите ко мнѣ на помощь, о вы, девять Музъ, на которыхъ несравненный Персій писалъ сатиры и которыхъ въ то же время призывалъ въ своихъ стихахъ,-- помогите мнѣ описать борьбу двухъ мальчугановъ: одинъ -- умѣренный защитникъ законности и порядка, боецъ pro uns et focis; другой -- высокомѣрный пришлецъ, съ тѣмъ уваженіемъ къ имени и личности, которое иные называютъ честію. Здѣсь одна лишь природная физическая сила, тамъ ловкость, пріобрѣтенная упражненіемъ. Здѣсь.... но Музы нѣмы какъ столбъ и холодны какъ камень! Пусть ихъ убираются, куда знаютъ. Безъ нихъ лучше обойдется дѣло.
   Рандаль былъ старше Ленни годомъ, но онъ не былъ ни такъ высокъ ростомъ, ни такъ силенъ, ни такъ ловокъ, какъ Ленни, и послѣ перваго порыва, когда оба мальчика остановились, чтобы перевести дыханіе, Ленни, видя жидкія формы и безцвѣтныя щоки своего противника, видя, что кровь капаетъ уже изъ губы Рандаля, вдругъ почувствовалъ раскаяніе. "Нехорошо -- подумалъ онъ -- желать бороться съ человѣкомъ, котораго легко прибить." Такимъ образомъ, отойдя въ сторону и опустивъ руки, онъ сказалъ кротко:
   -- Полно намъ дурачиться; ступайте домой и не сердитесь на меня.
   Рандаль Лесли вовсе не отличался такимъ же достоинствомъ, Онъ былъ гордъ, мстителенъ, самолюбивъ; въ немъ были болѣе развиты наступательные органы, чѣмъ оборонительные; что однажды заслужило гнѣвъ его, то онъ желалъ уничтожить во что бы то ни стало. Потому хотя всѣ нервы его дрожали и глаза его были полны слезъ, онъ подошелъ къ Ленни съ заносчивостію гладіатора и сказалъ, стиснувъ зубы и заглушая стоны, вызванные въ немъ злобою и тѣлеснымъ страданіемъ:
   -- Вы ударили меня, потому не сойдете съ мѣста, пока я не заставлю васъ раскаяться въ вашемъ поступкѣ. Приготовьтесь, защищайтесь: я ужь не такъ буду бить васъ.
   Хотя Лесли не считался бойцомъ въ Итонѣ, но его характеръ вовлекалъ его въ нѣкоторыя схватки, особенно когда онъ былъ въ низшихъ классахъ, и онъ изучилъ такимъ образомъ теорію и практику боксерства -- искусства, которое едва ли когда нибудь выведется въ англійскихъ общественныхъ школахъ.
   Теперь Рандаль примѣнялъ въ дѣлу пріобрѣтенныя имъ свѣдѣнія, отражалъ тяжелые удары своего противника, самъ наносилъ очень быстрые и мѣткіе, замѣняя ловкостію и проворствомъ природное безсиліе своей руки. Впрочемъ, эта рука не была даже слаба: до такой степени увеличивается сила въ минуты страсти и раздраженія. Бѣдный Ленни, которой никогда еще не дрался настоящимъ образомъ, былъ оглушенъ; чувства его притупились, перемѣшались, такъ что онъ не могъ отдаю себѣ въ нихъ отчета; у него осталось какое-то смутное воспоминаніе о бездыханномъ паденіи, о туманѣ, застлавшемъ до глаза, и объ ослѣпительномъ блескѣ, который какъ будто пронесся передъ ними -- о сильномъ изнеможеніи, соединенномъ съ чувствомъ боли -- тутъ, тамъ, по всему тѣлу, и потомъ все, что у него осталось въ памяти, было то, что онъ лежалъ на землѣ, что его били жестоко, при чемъ противникъ его сидѣлъ надъ нимъ такой же мрачный и блѣдный, какъ Лара надъ падшимъ Ото: потому что Рандаль не былъ изъ числа тѣхъ людей, которымъ сама природа подсказываетъ правило: "лежачаго не бить"; ему стоило даже нѣкоторой борьбы съ самимъ собою и то, что онъ не рѣшился топтать ногами своего противника. Онъ отличался отъ дикаря умомъ, а не сердцемъ, и теперь, бормоча что-то съ самимъ собою, побѣдитель отошелъ въ сторону.
   Кто же могъ явиться теперь на мѣсто битвы, какъ не мистеръ Стирнъ? Особенно заботясь о томъ, чтобы втянуть Ленни въ немилость, онъ надѣялся, что мальчикъ навѣрно не исполнитъ даннаго ему порученія, и въ настоящую минуту онъ спѣшилъ удостовѣриться, не оправдается ли его вожделѣнное ожиданіе. Тутъ онъ увидалъ, что Ленни съ трудомъ приподнимается съ земли, страдая отъ ударовъ и плача съ какими-то истерическими порывами; его новый жилетъ забрызганъ его собственною кровью, которая текла у него изъ носа, и этотъ носъ казался Ленни уже не носомъ, а раздутою, гористою возвышенностію. Отвернувшись отъ этого зрѣлища, мистеръ Стирнъ посмотрѣлъ съ небольшимъ уваженіемъ, какъ нѣкогда и самъ Ленни, на незнакомаго мальчика, который опять усѣлся на колоду -- для того ли, чтобы перевести дыханіе, или показать, что онъ одержалъ побѣду.
   -- Эй, что все значитъ? сказалъ мистеръ Стирнъ:-- что все это значитъ, Ленни, а?
   -- Онъ хочетъ здѣсь сидѣть, отвѣчалъ Ленни, голосомъ, прерываемомъ рыданіями: -- а прибилъ онъ меня за то, что не позволялъ ему; но я не ожидалъ этого... теперь я, пожалуй, опять...
   -- А что вы, смѣю спросить, разсѣлись тутъ?
   -- Смотрю на ландшафтъ; отойди~ка отъ свѣта, любезный!
   Этотъ тонъ привелъ мистера Стирна въ недоумѣніе: это былъ тонъ до того непочтительный въ отношеніи къ нему, что онъ почувствовалъ особенное уваженіе къ говорившему. Кто кромѣ джентльмена смѣлъ бы сказать это мистеру Стирну?
   -- А позвольте узнать, кто вы? спросилъ мистеръ Стирнъ нерѣшительнымъ голосомъ и сбираясь даже прикоснуться къ своей шляпѣ.-- Покорно прошу объяснить ваше имя и цѣль вашего посѣщенія.
   -- Мое имя Рандаль Лесли, а цѣль моего посѣщенія была сдѣлать визитъ семейству вашего барина. Я думаю, что я не ошибся, если принялъ васъ, судя по наружности, за пахаря мистера Гэзельдена.
   Говоря такимъ образомъ, Рандаль всталъ, потомъ, пройдя, нѣсколько шаговъ, воротился назадъ и, бросивъ полъ-кроны на дорогу, сказалъ Ленни:
   -- На, возьми это за свое увѣчье и впередъ умѣй говорить съ джентльменомъ. Что касается до тебя, любезный, сказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Стирну, который, съ разинутымъ ртомъ и безъ шляпы, стоялъ въ это время, низко кланяясь -- то передай мое привѣтствіе мистеру Гэзельдену и скажи ему, что когда онъ сдѣлаетъ намъ честь посѣтить васъ въ Рудъ-Голлѣ, то я увѣренъ, что пріемъ нашихъ крестьянъ заставитъ его постыдиться за гэзельденскихъ.
   О, бѣдный сквайръ! Гэзельдену стыдиться Рудъ-Голля? Если бы это порученіе было передано вамъ, вы не въ состояніи бы взглянуть болѣе на свѣтъ Божій.
   Съ этими словамъ, Рандаль вышелъ на тропинку, которая вела къ усадьбѣ пастора, и оставилъ Ленни Ферфильда ощупывать свой носъ, а мистера Стирна -- непрекратившимъ своихъ поклоновъ.
   Рандаль Лесли очень долго шелъ до дому; у него сильно болѣло все тѣло отъ головы до пятокъ, а душа его, еще болѣе была поражена, чѣмъ тѣло. Если бы Рандаль Лесли остался въ саду сквайра и не пошелъ назадъ, поддаваясь ученію лорда Бэкона, то онъ провелъ бы очень пріятный вечеръ и вѣрно былъ бы отвезенъ домой въ коляскѣ сквайра. Но какъ онъ пустился въ отвлеченныя умствованія, то и упалъ въ ровъ; упавши въ ровъ, выпачкалъ себѣ платье; выпачкавъ платье, отказался отъ визита; отказавшись отъ визита отправился къ колодѣ и сѣлъ на нее, будучи въ шляпѣ, которая дѣлала его похожимъ на бѣглаго арестанта; сѣвъ на колоду въ такой шляпѣ и съ подозрительнымъ выраженіемъ на лицѣ, онъ былъ вовлеченъ въ ссору и драку съ какимъ-то олухомъ и теперь плелся домой, браня и себя и другихъ; ergo -- за симъ слѣдуетъ мораль, которая стоитъ повторенія -- ergo, когда вамъ случится притти въ садъ къ богатому человѣку, то будьте довольны тѣмъ, что принадлежитъ вамъ, т. е. правомъ любоваться; повѣрьте, что вы болѣе будете любоваться, чѣмъ самъ хозяинъ.
   Если, въ простотѣ своего сердца и по довѣрчивой неопытности, Ленни Ферфильдъ думалъ, что мистеръ Стирнъ скажетъ ему нѣсколько словъ въ похвалу его мужества и въ награду за потерпѣнные имъ побои, то онъ вскорѣ совершенно ошибся въ томъ. Этотъ, по истинѣ, вѣрный человѣкъ, достойный исполнитель воли Гэзельдена, скорѣе готовъ бы былъ простить отступленіе отъ своего приказанія, если бы это было сопряжено съ нѣкоторою выгодой или способствовало къ возвышенію кредита, но, напротивъ, онъ былъ неумолимъ къ буквальному, безсознательному и слѣпому исполненію приказаній, что все, рекомендуя, можетъ быть, съ хорошей стороны довѣренное лицо, все-таки вовлекаетъ лицо довѣряющее въ большіе затрудненія и промахи. И хотя человѣку, не совсѣмъ еще знакомому съ уловками человѣческаго сердца, въ особенности неизвѣдавшему сердецъ домоправителей и дворецкихъ, и показалось бы очень естественнымъ, что мистеръ Стирнъ, стоявшій все еще на срединѣ дороги, со шляпой въ рукѣ, уязвленный, униженный и раздосадованный словами Рандаля Лесли, сочтетъ молодого джентльмена главнымъ предметомъ своего негодованія,-- но такой промахъ, какъ негодованіе на лицо высшее себя, съ трудомъ могъ притти въ голову глубокомысленнаго исполнителя приказаній сквайра. За всѣмъ тѣмъ, такъ какъ гнѣвъ, подобно дыму, долженъ же улетѣть куда бы то ни было, то мистеръ Стирнъ, почувствовавшій въ это время -- какъ онъ послѣ объяснялъ женѣ -- что у него "всю грудь точно разорвало", обратился, повинуясь природному инстинкту, къ предохранительному отъ взрыва клапану, и пары, которые скопились въ его сердцѣ, обратились цѣлымъ потокомъ на Ленни Ферфильда. Мистеръ Стирнъ съ ожесточеніемъ надвинулъ шляпу себѣ на голову и потомъ облегчилъ грудь свою слѣдующею рѣчью:
   -- Ахъ, ты, негодяй! ахъ, ты, дерзкій забіяка! Въ то время, какъ ты долженъ бы былъ быть въ церкви, ты вздумалъ драться съ джентльменомъ, гостемъ нашего сквайра, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ стоитъ исправительное учрежденіе, порученное твоему надзору! Посмотри, ты всю колоду закапалъ кровью изъ своего негоднаго носишка!
   Говоря такимъ образомъ, и чтобы придать большую выразительность словамъ, мистеръ Стирнъ намѣревался дать добавочный ударъ несчастному носу, но какъ Ленни инстинктивно поднялъ руки, чтобы закрыть себѣ лицо, то разгнѣванный домоправитель ушибъ составы пальцевъ о большія мѣдныя пуговицы, бывшія за рукавахъ куртки мальчика -- обстоятельство, которое еще болѣе усилило негодованіе мистера Стирна. Ленни же, котораго слова эти чувствительно затронули, и который, по ограниченности своего образованія, считалъ подобное обращеніе несправедливостію, бросивъ между собою и мистеромъ Стирномъ большой чурбанъ, началъ произносить слѣдующее оправданіе, которое одинаково было не кстати какъ придумывать, такъ выражать, потому что въ подобномъ случаѣ оправдываться значило обвинять себя вдвое.
   -- Я удивляюсь вамъ, мистеръ Стирнъ! если бы матушка васъ послушала только! Не вы ли не пустили меня итти въ церковь? не вы ли мнѣ приказали....
   -- Драться съ молодымъ джентльменомъ, и притомъ въ праздничный день? сказалъ мистеръ Стирнъ, съ ироническою улыбкою.-- Да, да! я приказалъ тебѣ, чтобы ты нанесъ безчестье имени сквайра, мнѣ и всему приходу и поставилъ всѣхъ насъ въ замѣшательство. Но сквайръ велѣлъ мнѣ показать примѣръ, и я покажу!
   При этихъ словахъ, съ быстротою молніи мелькнула въ головѣ мистера Стерна свѣтлая мысль -- посадитъ Ленни въ то самое учрежденіе, которое онъ слишкомъ строго караулилъ. Зачѣмъ же далеко искать? примѣръ быль у него передъ глазами. Теперь онъ могъ насытить свою ненависть къ мальчику; здѣсь, избравъ лучшаго изъ приходскихъ парней, онъ надѣялся тѣмъ болѣе устрашить худшихъ; этимъ онъ могъ ослабитъ оскорбленіе, нанесенное Рандалю Лесли, въ этомъ заключалась бы практическая апологія сквайра въ пріемѣ, сдѣланномъ молодому гостю. Приводя мысль свою въ исполненіе, мистеръ Стирнъ сдѣлалъ стремительный натискъ на свою жертву, схватилъ мальчика за поясъ, черезъ нѣсколько секундъ колода отворилась, и Ленни Ферфильдъ былъ брошенъ въ въ нее -- печальное зрѣлище превратностей судьбы. Совершивъ это, и пока мальчикъ былъ слишкомъ удивленъ и ошеломленъ внезапностію своего несчастія, для того, чтобы быть въ состояніи защищаться -- кромѣ немногихъ "едва слышныхъ произнесенныхъ имъ словъ -- мистеръ Стирнъ удалился съ этого мѣста, не забывъ, впрочемъ, поднять и положить къ себѣ въ карманъ полъ-крону, назначенную Ленни, и о которой онъ до тѣхъ поръ, увлекшись разнородными впечатлѣніями, почти совсѣмъ было забылъ. Онъ отправился по дорогѣ къ церкви, съ намѣреніемъ стать у самого крыльца ея, выждать, когда сквайръ будетъ выходить, и шепнуть ему о происшедшемъ и о наказаніи Ферфильда.
   Клянусь честью джентльмена и репутаціею автора, что словъ моихъ было бы недостаточно, чтобы описать чувства, испытанныя Ленни Ферфилдомъ, пока онъ сидѣлъ въ исправительномъ учрежденіи. Онъ уже забылъ о тѣлесной боли; душевное огорченіе заглушало въ немъ физическія страданія,-- душевное огорченіе въ той степени, въ какой можетъ вмѣстить его грудь ребенка. Первое глубокое сознаніе несправедливости тяжело. Ленни, можетъ быть, увлекся, но, во всякомъ случаѣ, онъ съ усердіемъ и правотою исполнилъ возложенное на него порученіе; онъ твердо стоялъ за отправленіе своего долга, онъ дрался за это, страдалъ, пролилъ кровь,-- и вотъ какая награда за все понесенное имъ! Главное свойство, которое отличало характеръ Ленни, было понятіе о справедливости. Это было господствующее правило его нравственной природы, и это правило нисколько не потеряло еще своей свѣжести и значенія ни отъ какихъ поступковъ притѣсненія и самоуправства, отъ которыхъ часто терпятъ мальчики болѣе высокаго происхожденія въ домашнемъ быту или въ школахъ. Теперь впервые проникло это желѣзо въ его душу, а съ нимъ вмѣстѣ другое, побочное чувство -- досадное сознаніе собственнаго безсилія. Онъ былъ обиженъ и не имѣлъ средствъ оправдаться. Къ этому присоединилось еще новое, если не столь глубокое, но на первый разъ все-таки непріятное, горькое чувство стыда. Онъ, лучшій мальчикъ въ цѣлой деревнѣ, образецъ прилежанія и благонравія въ школѣ, предметъ гордости матери,-- онъ, котораго сквайръ, въ виду всѣхъ сверстниковъ, ласково трепалъ по плечу, а жена сквайра гладила по головѣ, хваля его за пріобрѣтенное имъ хорошее о себѣ мнѣніе,-- онъ, который привыкъ уже понимать удовольствіе носить уважаемое имя, теперь вдругъ, въ одно мгновеніе ока, сдѣлался посмѣшищемъ, предметомъ позора, обратился для каждаго въ пословицу. Потокъ его жизни былъ отравленъ въ самомъ началѣ. Тутъ приходила ему въ голову и мысль о матери, объ ударѣ, который она испытаетъ, узнавъ это происшествіе,-- она, которая привыкла уже смотрѣть на него, какъ на свою опору и защиту: Ленни поникъ головою, и долго удерживаемыя слезы полилась ручьями.
   Онъ началъ биться, рваться во всѣ стороны и пытался освободить свои члены, услыхавъ приближеніе чьихъ-то шаговъ; онъ представилъ себѣ, что всѣ крестьяне сойдутся сюда изъ церкви; онъ уже видѣлъ напередъ грустный взглядъ пастора, поникшую голову сквайра, худо сдерживаемую усмѣшку деревенскихъ мальчишекъ, завидовавшихъ дотолѣ его незапятнанной славѣ, которая теперь навсегда, навсегда была потеряна. Онъ безвозвратно останется мальчикомъ, который сидѣлъ подъ наказаніемъ. И слова сквайра представлялись его воображенію подобно голосу совѣсти, раздававшемуся въ ушахъ какого нибудь Макбета:
   "Нехорошо, Ленни! я не ожидалъ, что ты попадешь въ такую передрягу."
   "Передрягу" -- слово это было ему непонятно; но, вѣрно, оно означало что нибудь незавидное.
   -- Именемъ всѣхъ котловъ и заслонокъ, что это тутъ такое! кричалъ мѣдникъ.
   Въ это время мистеръ Спроттъ былъ безъ своего осла, потому что день былъ воскресный. Мѣдникъ надѣлъ свое лучшее платье, пригладился и вырядился, сбираясь гулять по парку.
   Ленни Ферфильдъ не отвѣчалъ за его призывъ.
   -- Ты подъ арестомъ, мой жизненочекъ? Вотъ ужъ никакъ бы не ожидалъ этого видѣть! Но мы всѣ живемъ для того, чтобъ учиться, прибавилъ мѣдникъ, въ видѣ сентенціи.-- Кто же задалъ тебѣ этотъ урокъ? Да ты умѣешь, что ли, говорить-то?
   -- Никъ Стирнъ.
   -- Никъ Стирнъ! а за что?
   -- За то, что-я исполнялъ его приказанія и подрался съ мальчикомъ, который бродилъ здѣсь; онъ прибилъ меня, да это бы ничего; но мальчикъ этотъ былъ молодой джентльменъ, который пришелъ въ гости къ сквайру; такъ Никъ Стирнъ....
   Ленни остановился, не имѣя силъ продолжать, отъ негодованія и стыда.
   -- А! сказалъ мѣдникъ съ важностію.-- Ты подрался съ джентльменомъ. Жаль мнѣ это отъ тебя слышать. Сиди же и благодари судьбу, что ты такъ дешево отдѣлался. Нехорошо драться съ своими ближними, и леннонскій мирный судья, вѣрно, засадилъ бы тебя на два мѣсяца вертѣть жернова вмѣстѣ съ арестантами. За что же ты его ударилъ, если онъ только проходилъ мимо колоды? Ты, вѣрно, забіяка, а?
   Лопни пробормоталъ что-то объ обязанностяхъ въ отношеніи къ сквайру и буквальномъ исполненіи приказаній.
   -- О, я вижу, Ленни, прервалъ мѣдникъ голосомъ, проникнутымъ огорченіемъ: -- я вижу, что тебя какъ ни корми, а ты все въ лѣсъ смотришь. Послѣ этого ты нашему брату не компанія: не суйся къ порядочнымъ людямъ. Впрочемъ, ты былъ хорошимъ мальчикомъ, и можешь, если захочешь, опять заслужить милость сквайра. Ахъ, вѣкъ не паять котловъ, если я могу понять, какъ ты довелъ себя до этого. Прощай, дружокъ! желаю тебѣ скорѣе вырваться изъ засады; да скажи матери-то, какъ увидишь ее, что мѣдникъ молъ берется починить и печь и лопатку.... слышишь?
   Мѣдникъ пошелъ прочь. Глаза Ленни послѣдовали за нимъ съ уныніемъ и отчаяніемъ. Мѣдникъ, подобно всей людской братіи, полилъ шиповникъ только для того, чтобы усилитъ его колючки. Праздный, лѣнивый шатала, онъ постыдился бы теперь сообщества Ленни.
   Голова Ленни низко опустилась на грудь, точно налитая свинцомъ. Прошло нѣсколько минутъ, когда несчастный узникъ замѣтилъ присутствіе другого свидѣтеля собственнаго позора; онъ не слыхалъ шума, но увидалъ тѣнь, которая легла на травѣ. Онъ затаилъ дыханіе ,не хотѣлъ открыть глаза, думая, можетъ быть, что если онъ самъ не видитъ, то и другіе не могутъ видѣть предметы.
   -- Per Bacco! сказалъ докторъ Риккабокка, положивъ руку, за плечо Ленни и наклонившись, чтобы заглянуть ему въ лицо.-- Per Вассо! мой молодой другъ! ты сидишь тутъ изъ удовольствія или по необходимости?
   Ленни слегка вздрогнулъ и хотѣлъ избѣжать прикосновеніи человѣка, на котораго онъ смотрѣлъ до тѣхъ поръ съ нѣкотораго рода суевѣрнымъ ужасомъ.
   -- Того-и-гляди, продолжалъ Риккабокка, не дождавшись отвѣта за свой вопросъ: -- того-и-гляди, что хотя положенье твое очень пріятно, ты не самъ его избралъ для себя. Что это?-- и при этомъ иронія въ голосѣ доктора исчезла -- что это, бѣдный мальчикъ? ты въ крови, и слезы, которыя текутъ у тебя по щекамъ, кажется, непустыя, а искреннія слезы. Скажи мнѣ, povero fanciullo тіо -- звукъ итальянскаго привѣта, котораго значенія Ленни не понялъ, все таки какъ-то сладостно отдался въ ушахъ мальчика: -- скажи мнѣ, дитя мое, какъ все это случилось? Можетъ быть, я помогу тебѣ, мы всѣ заблуждаемся, значитъ всѣ должны помогать другъ другу.
   Сердце Ленни, которое до тѣхъ поръ казалось закованнымъ въ желѣзо, отозвалось на ласковый говоръ итальянца, и слезы потекли у него изъ глазъ; но онъ отеръ ихъ и отвѣчалъ отрывисто:
   -- Я не сдѣлалъ ничего дурного; я только ошибся, и это-то меня и убиваетъ теперь!
   -- Ты не сдѣлалъ ничего дурного? Въ такомъ случаѣ, сказалъ философъ, съ важностію вынувъ изъ кармана свой носовой платокъ и разстилая его за землѣ: -- въ такомъ случаѣ я могу сѣсть возлѣ тебя. О проступкѣ я могъ только сожалѣть, но несчастіе ставитъ тебя въ уровень со мною.
   Ленни Ферфильдъ не понялъ хорошенько этихъ словъ, но общій смыслъ ихъ былъ слишкомъ очевиденъ, и мальчикъ бросилъ взглядъ благодарности на итальянца.
   Риккабокка продолжалъ, устроивъ себѣ сидѣнье:
   -- Я имѣю нѣкоторое право на твою довѣренность, дитя мое, потому что и я когда-то испыталъ много горя; между тѣмъ я могу сказать вмѣстѣ съ тобой: "я никому не сдѣлалъ зла". Cospetto -- тутъ докторъ покойно расположился, опершись одною рукою на боковой столбикъ колоды и дружески касаясь плеча плѣнника, между тѣмъ какъ взоры его обѣгали прелестный ландшафтъ, бывшій у него въ виду: -- моя темница, если бы только имъ удалось посадить меня, не отличалась бы такимъ прекраснымъ видомъ. Впрочемъ, это все равно: нѣтъ непріятной любви точно такъ же, какъ и привлекательной темницы.
   Произнеся это изреченіе, сказанное, впрочемъ, по итальянски, Риккабокка снова обратился къ Ленни и продолжалъ свои убѣжденія, желая вызвать мальчика на откровенность. Другъ во время бѣды -- настоящій другъ, кѣмъ бы онъ ни казался. Все прежнее отвращеніе Ленни къ чужеземцу пропало, и онъ, разсказалъ ему свою маленькую исторію.
   Докторъ Риккабокка былъ слишкомъ смѣтливъ, чтобы не понять причины, побудившей мистера Стирна арестовать своего агента. Онъ принялся за утѣшеніе съ философскимъ спокойствіемъ и нѣжнымъ участіемъ. Онъ началъ напоминать, или, скорѣе, толковать Ленни о всѣхъ пришедшихъ ему въ то время на намять обстоятельствахъ, при которыхъ великіе люди страдали отъ несправедливости другихъ. Онъ разсказалъ ему, какъ великій Эпиктетъ достался такому господину, котораго любимое удовольствіе было щипать ему ногу, такъ что эта забава, кончившаяся отнятіемъ ноги, была несравненно хуже колоды. Много и другихъ обстоятельствъ, болѣе или менѣе относящихся къ настоящему случаю,-- привелъ докторъ, почерпая ихъ изъ разныхъ отдѣловъ исторіи. Но, понявъ, что Ленни, по видимому, нисколько не утѣшался этими блестящими примѣрами, онъ перемѣнилъ тактику и, подведя ее подъ argumentum ad rem, принялся доказывать: первое, что настоящее положеніе Ленни не было вовсе постыдно, потому что всякій благомыслящій человѣкъ могъ узнать въ этомъ жестокость Стирна и невинность его жертвы; второе, что если самъ онъ, докторъ, можетъ быть, ошибся съ перваго взгляда, то это значитъ, что повторенное мнѣніе не всегда справедливо; ли и что такое наконецъ постороннее мнѣніе?-- часто дымъ -- пуфъ! вскричалъ докторъ Риккабокка: -- вещь безъ содержанія, безъ длины, ширины или другого измѣренія, тѣнь, призракъ, нами самими созданный. Собственная совѣсть есть лучшій судья для человѣка, и онъ такъ же долженъ мало бояться мнѣнія всѣхъ безъ разбора, какъ какого нибудь привидѣнія, когда ему доведется проходить кладбищемъ ночью.
   Но такъ какъ Ленни боялся въ самомъ дѣлѣ проходить ночью кладбищемъ, то уподобленіе это уничтожило самый аргументъ, и мальчикъ печально опустилъ голову. Докторъ Риккабокка сбирался уже начать третій рядъ разсужденій, которыя, еслибы ему удалось довести ихъ до конца, безъ сомнѣнія, вполнѣ объяснили бы предметъ и помирили бы Ленни съ настоящимъ положеніемъ, но плѣнникъ, прислушивавшійся все это время чуткимъ ухомъ, узналъ, что церковная служба кончилась, и тотчасъ вообразилъ, что всѣ прихожане толпою сойдутся сюда. Онъ уже видѣлъ между деревьями шляпы и, чепцы, которыхъ Риккабокка не примѣчалъ, несмотря на отличныя качества своихъ очковъ, слышалъ какой-то мнимый говоръ и шопотъ, котораго Риккабокка не могъ открыть, несмотря на его теоретическую опытность въ стратагемахъ и измѣнахъ, которыя должны были изощрить слухъ итальянца. Наконецъ, съ новымъ напраснымъ усиліемъ, узникъ вскричалъ:
   -- О, если бы я могъ уйти прежде, чѣмъ они соберутся. Выпустите меня, выпустите меня! О, добрый сэръ, выпустите меня!
   -- Странно, сказалъ философъ, съ нѣкоторымъ изумленіемъ; -- странно, что мнѣ самому не пришло это въ голову. Если не ошибаюсь, тутъ задѣли за шляпку праваго гвоздя.
   Потомъ, смотря вблизи, докторъ увидалъ, что хотя деревянные брусъ и входилъ въ другую желѣзную скобку, которая сопротивлялась до сихъ поръ усиліямъ Ленни, но все-таки скобка эта не была заперта, потому что ключъ и замокъ лежали въ кабинетѣ сквайра, вовсе неожидавшаго, чтобы наказаніе пало на Ленни безъ предварительнаго ему о томъ заявленія. Лишь только докторъ Риккабокка сдѣлалъ это открытіе, какъ убѣдился, что никакая мудрость какой бы то ни было школы не въ состояніи пріохотить взрослаго человѣка или мальчика къ дурному положенію, съ той минуты, какъ есть въ виду возможность избавиться бѣды. Согласно этому разсужденію, онъ отворилъ запоръ, и Ленни Ферфильдъ выскочилъ на свободу, какъ птица изъ клѣтки, остановился на нѣсколько времени отъ радости, или чтобы перевести дыханіе, и потомъ, какъ заяцъ, безъ оглядки бросился бѣжать къ дому матери. Докторъ Риккабокка вложилъ скрипѣвшій брусъ на прежнее мѣсто, поднялъ съ земли носовой платокъ и спряталъ его въ карманъ, и потомъ съ нѣкоторымъ любопытствомъ сталъ разсматривать это исправительное орудіе, надѣлавшее столько хлопотъ освобожденному Ленни.
   -- Странное существо человѣкъ! произнесъ мудрецъ, разсуждая самъ съ собою: -- чего онъ тутъ боится? Все это не больше, какъ нѣсколько досокъ, бревенъ; въ отверстія эти очень ловко класть ноги, чтобы не загрязнить ихъ въ сырое время; наконецъ эта зеленая скамья подъ сѣнію вяза -- что можетъ быть пріятнѣе такого положенія?
   И докторъ Риккабокка почувствовалъ непреодолимое желаніе испытать на самомъ дѣлѣ свойство этого ареста.
   -- Вѣдь я только попробую! говорилъ онъ самъ съ собой, стараясь оправдаться передъ возстающимъ противъ этого чувствомъ своего достоинства.-- Пока никого здѣсь нѣтъ, я успѣю сдѣлать этотъ опытъ.
   И онъ снова приподнялъ деревянный брусокъ; но колода устроена была по всѣмъ правиламъ архитектуры и не такъ-то легко дозволяла человѣку подвергнуться незаслуженному наказанію: безъ посторонней помощи попасть въ нее было почти невозможно. Какъ бы то ни было, препятствія, какъ мы уже замѣтили, только сильнѣе подстрекали Риккабокка къ выполненію задуманнаго плана. Онъ посмотрѣлъ вокругъ себя и увидѣлъ вблизи подъ деревомъ засохшую палку. Подложивъ этотъ обломокъ подъ роковой брусокъ колоды, точь-въ-точь, какъ ребятишки подкладываютъ палочку подъ рѣшето, когда занимаются ловлей воробьевъ, докторъ Риккабокка преважно разсѣлся ни скамейку и просунулъ ноги въ круглыя отверстія.
   -- Особеннаго я ничего не замѣчаю въ этомъ! вскричалъ онъ торжественно, послѣ минутнаго размышленія.-- Не такъ бываетъ страшна дѣйствительность, какъ мы воображаемъ. Дѣлать ошибочныя умозаключенія -- обыкновенный удѣлъ смертныхъ!
   Вмѣстѣ съ этимъ размышленіемъ онъ хотѣлъ было освободить свои ноги отъ этого добровольнаго заточенія, какъ вдругъ старая палка хрупнула и брусъ колоды опустился въ зацѣпку. Докторъ Риккабокка попалъ совершенно въ западню. "Facilis descensus -- sed revocare gradum!" Правда, руки его находились за свободѣ, но его ноги были такъ длинны, что при этомъ положеніи онѣ не давали рукамъ никакой возможности дѣйствовать свободно. Притомъ же Риккабокка не могъ похвастаться гибкостью своего тѣлосложенія, а составныя части дерева сцѣпились съ такой силой, какою обладаютъ вообще всѣ только что выкрашенныя вещи, такъ что, послѣ нѣсколькихъ тщетныхъ кривляній и усилій освободиться жертва собственнаго безразсуднаго опыта вполнѣ поручила себя своей судьбѣ. Докторъ Риккабокка былъ изъ числа тѣхъ людей, которые ничего не дѣлаютъ вполовину. Когда я говорю, что онъ поручилъ себя судьбѣ, то поручилъ со всѣмъ хладнокровіемъ и покорностію философа. Положеніе далеко не оказывалось такъ пріятно, какъ онъ предполагалъ теоретически; но, несмотря на то, Риккабокка употребилъ всѣ возможныя усилія, чтобы доставить сколько можно болѣе удобства своему положенію. И, во первыхъ, пользуясь свободой своихъ рукъ, онъ вынулъ изъ кармана трубку, трутницу и табачный кисетъ. Послѣ нѣсколькихъ затяжекъ онъ примирился бы совершенно съ своимъ положеніемъ, еслибъ не помѣшало тому открытіе, что солнце, постепенно перемѣняя мѣсто на небѣ, не скрывалось уже болѣе отъ лица доктора за густымъ, широко распустившимъ свои вѣтви вязомъ. Докторъ снова осмотрѣлся кругомъ и замѣтилъ, что его красный шолковый зонтикъ, который онъ положилъ за траву, въ то время, какъ сидѣлъ подлѣ Ленни, лежалъ въ предѣлахъ свободнаго дѣйствія его рукъ. Овладѣвъ этимъ сокровищемъ, онъ не замедлилъ распустить его благодѣтельныя складки. И такимъ образомъ, вдвойнѣ укрѣпленный, снаружи и внутри колоды, подъ тѣнью зонтика и съ трубкой въ зубахъ, докторъ Риккабокка даже съ нѣкоторымъ удовольствіемъ сосредоточилъ взоры на своихъ заточенныхъ ногахъ.
   -- Кто можетъ пренебрегать всѣмъ, говорилъ онъ, повторяя одну изъ пословицъ своего отечества: -- тотъ обладаетъ всѣмъ. Кто при бѣдности своей не жаждетъ богатства, тотъ богатъ. Эта скамейка такъ же удобна и мягка, какъ диванъ. Я думаю, продолжалъ онъ разсуждать самъ съ собою, послѣ непродолжительной паузы: -- я думаю, что въ пословицѣ, которую я сказалъ этому fanciullo скорѣе заключается болѣе остроумія, чѣмъ сильнаго и философическаго значенія. Развѣ не доказано было, что въ жизни человѣческой неудачи необходимѣе удачи: первыя научаютъ насъ быть осторожными, изощряютъ въ человѣкѣ предусмотрительность; послѣднія часто лишаютъ насъ возможности вполнѣ оцѣнивать всю прелесть мирной и счастливой жизни. И притомъ же развѣ настоящее положеніе мое, которое я навлекъ на себя добровольно, изъ одного желанія испытать его,-- развѣ не не есть вѣрный отпечатокъ всей моей жизни? Развѣ я въ первый разъ попадаю въ затруднительное положеніе? А если это затрудненіе есть слѣдствіе моей непредусмотрительности, или, лучше сказать, оно избрано мною самимъ, то къ чему же мнѣ роптать на свою судьбу?
   При этомъ въ душѣ Риккабокка одна мысль смѣняла другую такъ быстро и уносила его такъ далеко онъ времени и мѣста, что онъ вовсе позабылъ о томъ, что находился подъ деревенскимъ арестомъ, или по крайней мѣрѣ думалъ объ этомъ столько, сколько думаетъ скряга о томъ, что богатство есть тлѣнность, или философъ -- о томъ, что мудрствованіе есть признакъ тщеславія. Короче сказать, Риккабокка парилъ въ это время въ мірѣ фантазій.
  

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

ГЛАВА XIX.

   Поученіе, произнесенное мистеромъ Дэлемъ, произвело благодѣтельное дѣйствіе на его слушателей. Когда кончилась церковная служба и прихожане встали со скамеекъ, но еще не трогались съ мѣстъ, чтобы выпустить изъ храма мистера Гэзельдена первымъ (это обыкновеніе изстари велось въ Гэзельденской вотчинѣ), влажные отъ слезъ глаза сквайра выражали, на его загорѣвшемъ, мужественномъ лицѣ, ту кротость и душевную доброту, которая такъ живо напоминала о многихъ его великодушныхъ поступкахъ и живомъ состраданіи къ несчастіямъ ближняго. Разсудокъ и сердце часто живутъ въ большомъ несогласіи: такъ точно и мистеръ Гэзельденъ могъ иногда погрѣшать своимъ умомъ, но сердце его постоянно было доброе. Въ свою очередь, и мистриссъ Гэзельденъ, опираясь на руку его, раздѣляла съ нимъ это отрадное чувство. Правда, отъ времени до времени она выражала свое неудовольствіе, когда замѣчала, что нѣкоторые дома поселянъ не отличались той чистотой и опрятностью, какая бы, но ея мнѣнію, должна составлять ихъ всегдашнюю принадлежность,-- правда и то, что она не была такъ популярна между поселянками, какъ сквайръ былъ популяренъ; если мужья часто убѣгали въ пивную лавку, то она всегда слагала эту вину на жонъ и говорила: "ни одинъ мужъ не рѣшился бы искать для себя развлеченія за дверьми своего дома, еслибъ постоянно видѣлъ въ этомъ домѣ улыбающееся лицо своей жены и свѣтлый, чистый очагъ",-- тогда какъ сквайръ придерживался такого въ своемъ родѣ замѣчательнаго мнѣнія, что "если Джилль и ворчитъ частенько на Джэка, то это потому собственно, что Джэкъ, какъ слѣдуетъ ласковому, доброму мужу, не закрываетъ ей уста поцалуемъ!" Все же, несмотря на всѣ эти мнѣнія съ ея стороны, несмотря на страхъ, внушаемый поселянамъ ея шолковымъ платьемъ и прекраснымъ орлинымъ носомъ, невозможно было, особливо теперь, когда сердца всѣхъ прихожанъ, послѣ назидательнаго поученія пастора, сдѣлались мягки какъ воскъ,-- невозможно было, при взглядѣ на доброе, прекрасное, свѣтлое лицо мистриссъ Гэзельденъ, не вспомнить, съ усладительнымъ чувствомъ, о горячихъ питательныхъ супахъ и желе во время недуга, о теплой одеждѣ въ зимнюю пору, о ласковыхъ словахъ и личныхъ посѣщеніяхъ въ несчастіи, объ удачныхъ выдумкахъ передъ сквайромъ въ защиту медленно подвигающихся впередъ улучшеній въ поляхъ и садахъ, и о легкой работѣ, доставляемой престарѣлымъ дѣдамъ, которые все еще любили пріобрѣсть своими трудами лишнюю пенни. Не былъ лишенъ надлежащей части безмолвнаго благословенія и Франкъ, въ то время, какъ онъ шелъ позади своихъ родителей, въ накрахмаленномъ, бѣломъ какъ снѣгъ галстухѣ и съ выраженіемъ въ его свѣтлыхъ голубыхъ глазахъ дурно скрываемыхъ замысловъ на ребяческія шалости, которое никакъ не согласовалось съ принятой имъ на себя величественной миной. Конечно, это дѣлалось не потому, чтобы онъ заслуживалъ того, но потому, что мы всѣ привыкли возлагать на юношей большія надежды, которымъ должно осуществиться въ будущемъ. Что касается до миссъ Джемимы, то ея слабости возникли, вѣроятно, вслѣдствіе ея черезчуръ мягкой, свойственной женскому полу, чувствительности, ея гибкой, такъ сказать, плюще-подобной неясности; ея милый характеръ. которымъ она одарена была природой, до такой степени былъ чуждъ самолюбія, что часто, очень часто помогала она деревенскимъ дѣвушкамъ находить мужей, сдѣлавъ имъ приданое изъ своего собственнаго кошелька, хотя къ каждому приготовленному такимъ образомъ приданому она считала долгомъ присовокупить замѣчаніе слѣдующаго рода, что "молодой супругъ въ скоромъ времени окажется такимъ же неблагодарнымъ, какъ и всѣ другіе изъ его пола, но что при этомъ утѣшительно вспомнить о неизбѣжной и близкой кончинѣ всего міра." Миссъ Джемима имѣла самыхъ горячихъ приверженцевъ, особливо между молодыми, между тѣмъ какъ тонкій и высокій капитанъ, на рукѣ котораго покоился указательный пальчикъ миссъ Джемимы, считался въ глазахъ поселянъ ни болѣе, ни менѣе, какъ учтивымъ джентльменомъ, который не дѣлалъ никому вреда, и который, безъ всякаго сомнѣнія, сдѣлалъ бы очень много добра, еслибъ принадлежалъ приходу. Даже лакей, замыкавшій фамильное шествіе, и тотъ имѣлъ надлежащую часть этого согласія въ приходѣ. Мало было такихъ, которымъ бы онъ не протягивалъ руки для дружескаго пожатія; притомъ же онъ родился и выросъ въ домѣ Гэзельдена, какъ и двѣ-трети всей челяди сквайра, которая, вслѣдъ за его выходомъ, тронулась съ своей огромной скамейки, устроенной на самомъ видномъ мѣстѣ подъ галлереей.
   Замѣтно было, что и сквайръ съ своей стороны былъ также растроганъ. Вмѣсто того, чтобъ итти прямо и, какъ слѣдуетъ джентльмену, дѣлать, съ привѣтливой улыбкой, учтивые поклоны, онъ склонилъ немного голову, и щоки его покрылись легкимъ румянцемъ стыдливости; и въ то время, какъ онъ приподнималъ свою голову и съ нѣкоторой робостью поглядывалъ на обѣ стороны, его взоръ встрѣчался съ дружелюбными взорами поселянъ, въ которыхъ выражалось столько трогательнаго и вмѣстѣ съ тѣмъ искренняго чувства, что сквайръ, по видимому, взорами своими высказывалъ народу: "благодарю васъ отъ всего сердца за ваше расположеніе." Это выраженіе взоровъ сквайра такъ быстро и сильно отзывалось въ душѣ каждаго изъ поселянъ, что мнѣ кажется, еслибъ сцена эта происходила за дверьми церкви, то шествіе сквайра сопровождалось бы до самого дома громкими и радостными восклицаніями.
   Едва только мистеръ Гэзельденъ вышелъ за церковную ограду, какъ его встрѣтилъ мистеръ Стирнъ и что-то на ухо началъ шептать ему. Во время этого шопота лицо сквайра становилось длиннѣе и цвѣтъ въ немъ перемѣнился. Поселяне, толпой выходившіе теперь изъ церкви, мѣнялись другъ съ другомъ робкими взглядами. Эта зловѣщая встрѣча и таинственный разговоръ сквайра съ его управляющимъ въ одну минуту уничтожили все благодѣтельное дѣйствіе поучительнаго слова пастора. Сквайръ съ гнѣвомъ ударилъ въ землю своей тростью.
   -- Въ тысячу разъ было бы лучше, еслибъ ты сказалъ мнѣ, что у моей любимой лошади открылся сапъ! воскликнулъ онъ въ полголоса, но съ сильнымъ негодованіемъ.-- Прибить въ Гэзельденѣ и оскорбить молодого джентльмена, который пріѣхалъ навѣстить моего сына! да гдѣ это видано?! Знаете ли, сэръ, что этотъ молодой джентльменъ мой родственникъ? знаете ли, что его бабушка носила фамилію Гэзельденовъ? Да! Джемима совершенно справедлива: теперь я вѣрю, вѣрю, что скоро будетъ свѣта преставленіе! Ты сказалъ, что Ленни Ферфильдъ въ колодѣ! Но что скажетъ на это мистеръ Дэль? и еще послѣ такой удивительной рѣчи! Что скажетъ добрая вдова? ты забылъ; что бѣдный Маркъ умеръ почти на моихъ рукахъ! Нѣтъ, Стирнъ, у тебя каменное сердце! Ты просто закоснѣлый, бездушный злодѣй!... И кто далъ тебѣ право сажать въ колоду ребенка, или кого бы то ни было, безъ всякаго суда, приговора или безъ письменнаго на это приказанія? Пошелъ, клеветникъ, сію минуту освободи мальчика, пока никто еще не видѣлъ его; бѣги бѣгомъ, или я тебѣ....
   Трость сквайра поднялась на воздухъ при послѣднемъ словѣ, и въ глазахъ его засверкалъ огонь. Мистеръ Стирнъ хотя и не бѣжалъ бѣгомъ, но шелъ весьма быстро. Сквайръ сдѣлалъ нѣсколько шаговъ назадъ и снова взялъ подъ руку свою жену.
   -- Сдѣлай милость, сказалъ онъ:-- займи на нѣсколько минутъ мистера Дэля, а я между тѣмъ поговорю съ поселянами. Мнѣ нужно, непремѣнно нужно удержать ихъ на мѣстѣ.... но какимъ образомъ? рѣшительно не знаю!
   Эти слова долетѣли до Франка, и онъ не замедлилъ явиться съ совѣтомъ.
   -- Дайте имъ пива, сэръ.
   -- Пива! въ воскресенье! Стыдись, Франкъ! вскричала мистриссъ Гэзельденъ.
   -- Замолчи, Гэрри! ты ничего не знаешь.-- Спасибо тебѣ, Франкъ, сказалъ сквайръ, и лицо его сдѣлалось такъ ясно, какъ было ясно голубое небо.
   Не думаю, право, чтобъ самъ Риккабокка вывелъ его такъ легко изъ столь затруднительнаго положенія, какъ вывелъ неопытный Франкъ.
   -- Эй, ребята, постойте, подождите немного.... Мистриссъ Ферфильдъ! неужели вы не слышите? подождите немного. Для такого радостнаго дня я хочу, чтобы вы повеселились немного. Отправляйтесь-ка въ Большой Домъ и выпейте тамъ за здоровье мистера Дэля. Франкъ, поди вмѣстѣ съ ними и вели Спрюсу почать одну изъ бочекъ, назначенныхъ для косарей! А ты, Гэрри (это было сказано шопотомъ), пожалуста, не пропусти мистера Дэля и скажи ему, чтобы онъ немедленно пришелъ ко мнѣ.
   -- Что случилось такое, мой добрый Гэзельденъ? ты, кажется, съ ума сошелъ.
   -- Пожалуста, не разсуждай! дѣлай, что я приказываю.
   -- Но гдѣ же найдетъ тебя мистеръ Дэль?
   -- Вы меня бѣсите, мистриссъ Гэзельденъ! гдѣ же больше, какъ не у приходскаго исправительнаго учрежденія!
   Выведенный изъ глубокой задумчивости звукомъ приближающихся шаговъ, докторъ Риккабокка все еще такъ мало обращалъ вниманія на свое невыгодное и, въ нѣкоторой степени, унизительное для его достоинства положеніе, что съ особеннымъ удовольствіемъ и со всею язвительностью своего врожденнаго юмора восхищался страхомъ Стирна, когда онъ увидѣлъ необыкновенную замѣну, какую только могли придумать для Ленни Ферфильда судьба и философія. Вмѣсто рыдающаго, униженнаго, уничтоженнаго плѣнника, котораго Стирнъ такъ неохотно спѣшилъ освободить, онъ, въ безмолвномъ страхѣ, выпучилъ глаза на смѣшную, но спокойную фигуру доктора, который, подъ тѣнію краснаго зоитика, покуривалъ трубку и наслаждался прохладой съ такимъ хладнокровіемъ, въ которомъ обнаруживалось что-то страшное. И въ самомъ дѣлѣ, принимая въ соображеніе подозрѣніе со стороны Стирна въ томъ, что нелюдимъ итальянецъ участвовалъ въ ночномъ поврежденіи колоды, принимая въ расчетъ народную молву о занятіяхъ этого человѣка чернокнижіемъ, и необъяснимый, неслыханный, непостижимый фокусъ-покусъ, по которому Ленни, заточенный самимъ мистеромъ Стирномъ, преобразился въ доктора,-- наконецъ прибавивъ ко всему этому необыкновенно странную, поразительную физіономію Риккабокка, нисколько не покажется удивительнымъ, что мистеръ Стирнъ въ душѣ былъ пораженъ суевѣрнымъ страхомъ. На его первыя, сбивчивыя и несвязныя восклицанія и отрывистые вопросы Риккабокка отвѣчалъ такимъ трагическимъ взглядомъ, такими зловѣщими киваніями головы, такими таинственными, двусмысленными, длиннословными сентенціями, что Стирнъ съ каждой минутой болѣе и болѣе убѣждался въ томъ, что маленькій Ленни продалъ свою душу сатанѣ, и что самъ онъ стоялъ теперь лицомъ къ лицу съ выходцемъ изъ преисподней.
   Не успѣлъ еще мистеръ Стирнъ образумиться, что, впрочемъ, надобно отдать ему справедливость, дѣлалось у него необыкновенно быстро, какъ на помощь къ нему явился сквайръ, а за сквайромъ, не вдалекѣ, слѣдовалъ и мистеръ Дэль. Слова мистриссъ Гэзельденъ о поспѣшнѣйшемъ прибытіи къ сквайру мистера Дэля, ея встревоженный видъ и ни съ чѣмъ несообразное угощеніе поселянъ придали спокойной и медленной походкѣ мистера Дэля необыкновенную быстроту: какъ на крыльяхъ летѣлъ онъ за сквайромъ. И въ то время, какъ сквайръ, раздѣляя вполнѣ изумленіе Стирна, увидѣлъ высунутыя въ отверстія колоды пару ногъ, и спокойное важное лицо доктора Риккабокка, и не рѣшаясь еще повѣрить органу зрѣнія, что тутъ дѣйствительно Риккабокка,-- въ это время, говорю я, мистеръ Дэль схватилъ сквайра за руку и, едва переводя духъ, восклицалъ, съ горячностью, которой до этого никто и никогда не замѣчалъ въ немъ, исключая развѣ за ломбернымъ столомъ:
   -- Мистеръ Гэзельденъ! мистеръ Гэзельденъ! вы дѣлаете изъ меня посмѣшище, вы уничтожаете меня!... Я могу переносить отъ васъ многое, сэръ,-- и переношу, потому что долженъ переносить,-- но позволить моимъ прихожанамъ тянуть эль за мое здоровье, когда только что вышли изъ церкви, это ни съ чѣмъ несообразно, это жестоко съ вашей стороны. Мнѣ стыдно за васъ, стыдно за весь приходъ! Помилуйте! скажите, что сдѣлалось со всѣми вами?
   -- Вотъ этотъ-то вопросъ мнѣ и самому хотѣлось бы разрѣшить, не произнесъ, но простоналъ сквайръ, весьма тихо и вмѣстѣ съ тѣмъ патетично.-- Что сдѣлалось со всѣми нами? спросите Стирна. (Въ эту минуту гнѣвъ снова запылалъ въ немъ.) Отвѣчай, Стирнъ! развѣ ты не слышишь? говори, что сдѣлалось со всѣми нами?
   -- Ничего не знаю, сэръ, отвѣчалъ Стирнъ, совершенно потерянный: -- вы видите, сэръ, что тамъ сидитъ итальянецъ. Больше ничего не знаю. Я исполняю свой долгъ; по вѣдь и я слабый смертный....
   -- Ты плутъ! закричалъ сквайръ.-- Говори, гдѣ Ленни Ферфильдъ?
   -- Ему это лучше извѣстно, отвѣчалъ Стирнъ, механически отступая, ради безопасности, за мистера Дэля и указывая на Риккабокка.
   До этой поры, хотя какъ сквайръ, такъ и мистеръ Дэль и узнавали лицо итальянца, но не могли допустить той мысли, что онъ самъ дѣйствительно, сидѣлъ на скамейкѣ колоды. Имъ никогда и въ голову не приходило, чтобы такой почтенный и достойный во всѣхъ отношеніяхъ человѣкъ могъ когда нибудь, волей или неволей, сдѣлаться временнымъ обитателемъ приходскаго исправительнаго учрежденія. Они не смѣли допустить этой мысли даже и тогда, когда оба собственными своими глазами видѣли, какъ я уже сказалъ, прямо, у себя передъ носомъ, огромную пару ногъ и голову Риккабокка.
   Видъ этихъ ногъ и головы, безъ туловища Ленни Ферфильда, служилъ только къ тому, чтобъ еще болѣе привести сквайра въ замѣшательство и поставить его въ весьма затруднительное положеніе. Эти ноги и голова казались ему оптическимъ обманомъ, призраками разстроеннаго воображенія; но теперь сквайръ, вцѣпившись въ Стирна (а мистеръ Дэль схватился между тѣмъ за сквайра), прерывающимся отъ сильнаго душевнаго волненія голосомъ произнесъ:
   -- Чтожь это значитъ, въ самомъ дѣлѣ?... Помилуйте! да онъ чисто на чисто сошелъ съ ума! онъ принялъ доктора Риккабокка за маленькаго Ленни!
   -- Быть можетъ, сказалъ Риккабокка, съ ласковой улыбкой нарушая молчаніе и, въ знакъ выраженія любезности, стараясь наклонить свою голову, на сколько позволяло его погожепіе: -- быть можетъ, джентльмены; но, если только для васъ это все равно, прежде чѣмъ вы приступите къ объясненіямъ, помогите мнѣ освободиться.
   Мистеръ Дэль, несмотря на замѣшательство и гнѣвъ, приблизясь къ своему ученому другу, и нагнувшись, чтобъ освободить его ноги, не могъ скрыть своей улыбки.
   -- Ради Бога, сэръ, что вы дѣлаете! вскричалъ Стирнъ: -- пожалуста, не троньте его: онъ только того и хочетъ, чтобъ зацѣпить васъ въ свои когти. О, я не подошелъ бы къ нему такъ близко ни за что....
   Эти слова были прерваны самимъ Риккабокка, который, благодаря участію мистера Дэля, выпрямился теперь во весь ростъ, половиной головы выше роста самого сквайра, подошелъ къ мистеру Стирну и сдѣлалъ передъ нимъ граціозное движеніе рукой. Мистеръ Стирнъ опрометью бросился къ ближайшему забору и скрылся за густымъ кустарникомъ.
   -- Я догадываюсь, мистеръ Стирнъ, за кого вы считаете меня, сказалъ итальянецъ, приподнимая шляпу, съ обычной характеристической учтивостью.-- Признаюсь откровенно, вы выводите меня изъ себя.
   -- Но скажите на милость, какимъ образомъ попали вы въ мою новую колоду? спросилъ сквайръ, поправляя свои волосы.
   -- Очень просто, мой добрый сэръ.-- Вы знаете, что Плиній Старшій попалъ въ кратеръ горы Этны.
   -- Неужели? да зачѣмъ же это?
   -- Полагаю, затѣмъ, чтобъ узнать на опытѣ, что такое кратеръ, отвѣчалъ Риккабокка.
   Сквайръ разразился хохотомъ.
   -- Значитъ и вы попали въ колоду, чтобъ узнать ея дѣйствія на опытѣ.-- Теперь я нисколько не удивляюсь тому: не правда ли, что прекрасная колода? продолжалъ сквайръ, бросая умильный взглядъ на предметъ своей похвалы.-- Въ такой колодѣ хоть кому такъ не стыдно показаться.
   -- Не лучше ли намъ уйти отсюда подальше? сказалъ мистеръ Дэль, довольно сухо: -- это вѣдь сію минуту соберется сюда цѣлая деревня и будетъ смотрѣть на насъ съ такимъ же точно изумленіемъ, съ какимъ мы за минуту смотрѣли на нашего доктора. Но что сдѣлалось съ моимъ Ленни Ферфильдомъ? Я рѣшительно не могу понять, что такое случилось здѣсь. Конечно, вы не скажете, что добрый Ленни, котораго, мимоходомъ замѣтить, не было и въ церкви сегодня, провинился въ чемъ нибудь и навлекъ на себя наказаніе?
   -- Да, что-то похоже на это, возразилъ сквайръ.-- Стирнъ! послушай, Стирнъ!
   Но Стирнъ пробрался сквозь чащу кустарниковъ и скрылся изъ виду. Такимъ образомъ, предоставленный собственнымъ своимъ повѣствовательнымъ способностямъ, мистеръ Гэзельденъ разсказалъ все, что сообщилъ ему его управляющій: онъ разсказалъ о нападеніи на Рандаля Лесли и необдуманномъ наказаніи, учиненномъ мистеромъ Стирномъ, выразилъ собственное свое негодованіе за нанесенное оскорбленіе его молодому родственнику, и великодушное желаніе избавить Ленни отъ дальнѣйшаго униженія со стороны цѣлаго прихода.
   Мистеръ Дэль, видѣвшій теперь въ опрометчивомъ поступкѣ сквайра касательно раздачи пива поселянамъ весьма извинительную причину, взялъ сквайра за руку.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, простите меня, сказалъ онъ, съ видомъ раскаянія: -- мнѣ должно бы съ разу догадаться, что отступленіе отъ правилъ благоприличія сдѣлано было вами подъ вліяніемъ вспыльчивости вашего нрава. Но все же это слишкомъ непріятная исторія: Ленни дерется въ воскресенье. Это такъ несообразно съ его характеромъ.... Право, я рѣшительно не знаю, какъ принимать все это.
   -- Сообразно или несообразно, я этого не знаю, отвѣчалъ сквайръ: -- знаю только, что молодому Лесли нанесено самое грубое оскорбленіе; и оно тѣмъ худшій принимаетъ видъ, что я и Одлей не можемъ называться лучшими друзьями въ мірѣ. Не могу объяснить себѣ, продолжалъ мистеръ Гэзельденъ, задумчиво:-- но кажется, что между мной и этимъ моимъ полубратомъ должна существовать всегдашняя борьба. Было время, когда меня, сына его родной матери, чуть-чуть не убили на повалъ: стоило только пулѣ вмѣсто плеча попасть въ легкія; теперь родственникъ его жены, и мой тоже родственникъ -- его бабушка носила нашу фамилію -- трудолюбивый, прилежный, начитанный юноша, какъ говорили мнѣ, едва только ступилъ ногой въ самую мирную вотчину изъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, какъ на него съ остервенѣніемъ нападаетъ мальчикъ самый кроткій, какого когда либо видѣли.-- Да! торжественно воскликнулъ сквайръ: -- это хоть кого поставитъ въ тупикъ.
   -- Сказанія древнихъ сообщаютъ намъ подобные примѣры въ нѣкоторыхъ семействахъ, замѣтилъ Риккабокка:-- напримѣръ, въ семействѣ Пелопса и сыновей Эдипа -- Полиника и Этеокла.
   -- Вонъ еще что вздумали! возразилъ мистеръ Дэль: -- скажите лучше, что вы намѣрены дѣлать теперь?
   -- Что дѣлать? сказалъ сквайръ: -- я думаю, прежде всего должно сдѣлать удовлетвореніе молодому Лесли. И хотя мнѣ хочется избавить Лении Ферфильда, этого забіяку, отъ публичнаго наказанія, и избавить собственно для васъ, мистеръ Дэль, и для мистриссъ Фэрфильдъ, но наказать его тайкомъ...
   -- Остановитесь, сэръ! прервалъ Риккабокка кроткимъ тономъ:-- и выслушайте меня.
   И итальянецъ, съ чувствомъ и особеннымъ тактомъ, началъ говорить въ защиту своего бѣднаго protégé. Онъ объяснилъ, какимъ образомъ заблужденіе Ленни произошло собственно отъ ревностнаго, но ошибочнаго желанія оказать услугу сквайру, и произошло вслѣдствіе приказаній, полученныхъ отъ мистера Стирна.
   -- Это обстоятельство измѣняетъ сущность всего дѣла, сказалъ сквайръ, совершенно успокоенный словами Риккабокка.-- Теперь остается только представить моему родственнику надлежащее извиненіе.
   -- Именно такъ! это весьма справедливо, замѣтилъ мистеръ Дэль: -- но я все еще не постигаю, какимъ образомъ Ленни выпутался изъ колоды.
   Риккабокка снова началъ объясненія, и, признавая себя главнымъ участникомъ въ освобожденіи Ленни, онъ изобразилъ трогательную картину стыда и отчаянія бѣднаго мальчика.
   -- Пойдемте противъ Филиппа! вскричали аѳиняне, выслушавъ рѣчь Демосѳена....
   -- Сію же минуту пойдемте и успокоимте ребенка! вскричалъ мистеръ Дэль, не давъ Риккабокка окончить своихъ словъ.
   Съ этимъ благимъ намѣреніемъ всѣ трое ускорили шаги и вскорѣ явились у дверей коттэджа вдовы. Но Ленни еще издали замѣтилъ ихъ приближеніе и, нисколько не сомнѣваясь, что, несмотря на защиту Риккабокка, мистеръ Дэль шелъ съ тѣмъ, чтобы журить его, а сквайръ -- чтобы снова посадить подъ наказаніе, бросился изъ дому въ заднія двери, домчался до лѣсу и скрывался въ кустахъ до наступленія вечера.
   Уже стало темнѣть, когда его мать, которая въ теченіе всего дня сидѣла въ глубокомъ отчаяніи въ своей комнаткѣ, и тщетно стараясь ловить слова мистера и мистриссъ Дэль, которые, сдѣлавъ распоряженіе о поимкѣ бѣглеца, пришли утѣшать горюющую мать,-- стало темнѣть, когда мистриссъ Ферфильдъ услышала робкій стукъ въ заднюю дверь своей хижины и шорохъ около замка. Она быстро встала съ мѣста и отворила дверь. Ленни бросился въ ея объятія и, скрывъ лицо свое на ея груди, горько заплакалъ.
   -- Перестань, мой милый, сказалъ мистеръ Дэль нѣжнымъ голосомъ: -- тебѣ нечего бояться: все объяснилось, и ты прощенъ.
   Ленни приподнялъ голову; вены на лбу его сильно надулись.
   -- Сэръ, сказалъ онъ, весьма смѣло: -- я не нуждаюсь въ прощеніи: я ничего не сдѣлалъ дурного. Но.... меня опозорили.... я не хочу ходить больше въ школу.... не хочу!
   -- Замолчи, Кэрри! сказалъ мистеръ Дэль, обращаясь къ женѣ своей, которая, съ обычною пылкостію своего нрава, хотѣла сдѣлать какое-то возраженіе.-- Спокойной ночи, мистриссъ Ферфильдъ! Я завтра зайду поговорить съ тобой, Ленни; надѣюсь, что къ тому времени ты совсѣмъ иначе будешь думать объ этомъ.
   На обратномъ пути къ дому, мистеръ Дэль зашелъ въ Гэзельденъ-Голлъ -- донести о благополучномъ возвращеніи Ленни. Необходимость требовала сдѣлать это: сквайръ сильно безпокоился о мальчикѣ и лично участвовалъ въ поискахъ его.
   -- И слава Богу, сказалъ сквайръ, какъ только услышалъ о возвращеніи Ленни:-- первымъ дѣломъ завтра поутру пусть онъ отправится въ Рудъ-Голлъ и выпроситъ прошенье мистера Лесли: тогда все пойдетъ снова своимъ чередомъ.
   -- Этакой забіяка! вскричалъ Франкъ, и щоки его побагровѣли:-- какъ онъ смѣлъ ударить джентльмена и въ добавокъ еще воспитанника Итонской школы, который явился сюда сдѣлать мнѣ визитъ! Удивляюсь, право, какъ Рандаль отпустилъ его такъ легко отъ себя.
   -- Франкъ, сказалъ мистеръ Дэль сурово: -- вы забываетесь. Кто далъ вамъ право говорить подобнымъ образомъ передъ лицомъ вашихъ родителей и вашего пастора?
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ отвернулся отъ Франка, который прикусилъ себѣ губы и раскраснѣлся еще болѣе,-- но уже не отъ злости, а отъ стыда. Даже мистриссъ Гэзельденъ не рѣшилась сказать слова въ его оправданіе. Справедливый упрекъ, произнесенный мистеромъ Дэлемъ, суровымъ тономъ, смирялъ гордость Гэзельденовъ. Уловивъ пытливый взглядъ доктора Риккабокка, мистеръ Дэль отвелъ философа въ сторону и шопотомъ сообщилъ ему свои опасенія касательно того, какъ трудно будетъ убѣдить Денни Ферфильда на мировую съ Рандалемъ Лесли, и что Ленни не такъ легко забылъ о своемъ положеніи въ колодѣ, какъ это сдѣлалъ мудрецъ, вооруженный своей философіей. Это совѣщаніе было внезапно прервано прямымъ намекомъ миссъ Джемимы на близкое и неизбѣжное паденіе міра.
   -- Сударыня, сказалъ Риккабокка (къ которому направленъ былъ этотъ намекъ), весьма неохотно удаляясь отъ пастора, чтобъ взглянуть на нѣсколько словъ какого-то періодическаго изданія, трактующихъ объ этомъ предметѣ: -- сударыня, позвольте замѣтить, вамъ весьма трудно убѣдить человѣка въ томъ, что міръ приближается къ концу, тогда какъ, при разговорѣ съ вами, въ душѣ этого же самого человѣка пробуждается весьма естественное желаніе забыть о существованіи всего міра.
   Миссъ Джемима вспыхнула. Само собою разумѣется, что этотъ бездушный, исполненный лести комплиментъ долженъ былъ бы усилить ея нерасположеніе къ мужскому полу; но -- таково ужь человѣческое сердце!-- онъ, напротивъ, примирилъ Джемиму съ мужчинами.
   -- Онъ непремѣнно хочетъ сдѣлать мнѣ предложеніе, произнесла про себя миссъ Джемима, съ глубокимъ вздохомъ.
   -- Джакомо, сказалъ Риккабокка, надѣвъ ночной колпакъ и величественно поднимаясь на огромную постель: -- мнѣ кажется, теперь мы завербуемъ того мальчика для нашего сада.
   Такимъ образомъ всѣ садились на своего любимаго конька и быстро мчались въ вихрѣ гэзельденской жизни, не заслоняя другъ другу дороги.
  

ГЛАВА XX.

   Какъ далеко ни простирались виды миссъ Джемимы Гэзельденъ на доктора Риккабокка, но не привели ее еще къ желаемой цѣли,-- между тѣмъ какъ макіавеллевская проницательность, съ которой итальянецъ расчитывалъ на пріобрѣтеніе услугъ Ленни Ферфильда, весьма быстро и торжественно увѣнчалась полнымъ успѣхомъ. Никакое краснорѣчіе мистера Дэля, дѣйствительное во всякое другое время, не могло убѣдить деревенскаго мальчика ѣхать къ Рудъ-Голлъ и проситъ извиненія у молодого джентльмена, которому онъ, за то только, что исполнялъ свой долгъ, обязанъ былъ сильнымъ пораженіемъ и позорнымъ наказаніемъ. Притомъ же и вдова, къ величайшей досадѣ мистриссъ Дэль, всѣми силами старалась защищать сторону мальчика. Она чувствовала себя глубоко оскорбленною несправедливымъ наказаніемъ Ленни и потому вполнѣ раздѣляла его гордость и открыто поощряла его сопротивленіе. Немалаго труда стоило также убѣдить Ленни снова продолжать посѣщенія приходской школы; онѣ не хотѣлъ даже выходить за предѣлы наемныхъ владѣній своей матери. Послѣ долгихъ увѣщаній онъ рѣшился наконецъ ходить по прежнему въ школу, и мистеръ Дэль считалъ благоразумнымъ отложить до нѣкотораго времени дальнѣйшія непріятныя требованія. Но, къ несчастію, опасенія Ленни насчетъ насмѣшекъ и злословія, ожидавшихъ его въ деревнѣ Гэзельденъ, весьма скоро осуществились. Хотя Стирнъ и скрывалъ сначала всѣ подробности непріятнаго приключенія съ Ленни, но странствующій мѣдникъ разболталъ, какъ было дѣло, по всему околотку. Послѣ же поисковъ, назначенныхъ для Ленни въ роковое воскресенье, всѣ попытки скрыть происшествіе оказались тщетными. Тогда Стирнъ, уже нисколько не стѣсняясь, разсказалъ свою исторію, а странствующій мѣдникъ -- свою; и оба эти разсказа оказались крайне неблагопріятными для Ленни Ферфильда. Какъ образцовый мальчикъ, онъ нарушилъ священное спокойствіе воскреснаго дня, завязалъ драку съ молодымъ джентльменомъ и былъ побитъ; какъ деревенскій мальчикъ, онъ дѣйствовалъ заодно со Стирномъ, исполнялъ должность лазутчика и дѣлалъ доносы на равныхъ себѣ: слѣдовательно, Ленни Ферфильдъ въ обоихъ качествахъ, какъ мальчика, потерявшаго право на званіе образцоваго, и какъ лазутчика, не могъ ожидать пощады; его осмѣивали за одно и презирали за другое.
   Правда, что въ присутствіи наставника и подъ наблюдательнымъ окомъ мистера Дэля никто не смѣлъ открыто изливать на Ленни чувство своего негодованія; но едва только устранялись эти препоны, какъ въ ту же минуту начиналось всеобщее гоненіе.
   Нѣкоторые указывали на Ленни пальцами или дѣлали ему гримасы, другіе бранили его, и вообще всѣ избѣгали его общества. Когда случалось ему, при наступленіи сумерекъ, проходить но деревнѣ, почти за каждымъ заборомъ раздавались ему вслѣдъ громкіе ребяческіе крики: "кто былъ сторожемъ приходской колоды? бя!" "кто служилъ лазутчикомъ для Ника Стирна? бяа!" Сопротивляться этимъ задиркамъ было бы напрасной попыткой даже для болѣе умной головы и болѣе холоднаго темперамента, чѣмъ у нашего бѣднаго образцоваго мальчика. Ленни Ферфильдъ рѣшился разъ и навсегда избавиться отъ этого,-- его мать одобряла эту рѣшимость; и, спустя два-три дня послѣ возвращенія доктора Риккабокка изъ Гэзельденъ-Голла въ казино, Ленни Ферфильдъ, съ небольшимъ узелкомъ въ рукѣ, явился на террасу.
   -- Сдѣлайте одолженіе, сэръ, сказалъ онъ доктору; который сидѣлъ, поджавъ ноги, на террасѣ, съ распущеннымъ надъ головой краснымъ шолковымъ зонтикомъ: -- сдѣлайте одолженіе, сэръ, если вы будете такъ добры, то примите меня теперь; дайте мнѣ уголокъ, гдѣ бы могъ я спать. Я буду работать для вашей чести день и ночь, а что касается до жалованья, то матушка моя сказала, сэръ, что это какъ вамъ будетъ угодно.
   -- Дитя мое, сказалъ Риккабокка, взявъ Ленни за руку и бросивъ на него проницательный взглядъ: -- я зналъ, что ты придешь,-- и Джакомо уже все приготовилъ для тебя! Что касается до жалованья, то мы не замедлимъ переговорить о немъ.
   Такимъ образомъ Ленни пристроился къ мѣсту, и его мать нѣсколько вечеровъ сряду смотрѣла на пустой стулъ, гдѣ Ленни такъ долго сидѣлъ, занимая мѣсто ея любезнаго Марка; и самый стулъ, обреченный стоять въ комнатѣ безъ употребленія, казался теперь такимъ неуклюжимъ, необѣщающимъ комфорта и одинокимъ, что бѣдная вдова не могла долѣе смотрѣть на него.
   Неудовольствіе поселянъ обнаруживалось и въ отношеніи къ ней столько же, сколько и къ Ленни, если только не болѣе; такъ что въ одно прекрасное утро она окликнула дворецкаго, который скакалъ мимо ея дома на своей косматой лошаденкѣ, и попросила его передать сквайру, что тотъ оказалъ бы ей большую милость, еслибъ отнялъ у нея арендуемое мѣсто, тѣмъ болѣе, что найдутся очень многіе, которые съ радостью займутъ его и дадутъ гораздо лучшую плату.
   -- Да ты, матушка, съ ума сошла, сказалъ добродушный дворецкій: -- и я радъ, что ты объявила это мнѣ, а не Стирну. Чего жь ты хочешь еще? мѣсто, кажется, хорошее; да притомъ же оно и достается тебѣ чуть не даромъ.
   -- Да я не о томъ и хлопочу, сэръ, а о томъ, что мнѣ ужь больно обидно становится жить въ этой деревнѣ, отвѣчала вдова.-- Притомъ же Ленни живетъ теперь у иностраннаго джентльмена, такъ и мнѣ хотѣлось бы поселиться гдѣ нибудь поближе къ нему.
   -- Ахъ, да! я слышалъ, что Ленни нанялся служить въ казино,-- вотъ тоже глупость-то непослѣдняя! Впрочемъ, зачѣмъ же унывать! вѣдь тутъ не Богъ вѣсть какое разстояніе -- мили двѣ, да и то едва ли наберется. Развѣ Ленни не можетъ приходить сюда каждый вечеръ послѣ работы?
   -- Нѣтъ ужь извините, сэръ! воскликнула вдова съ досадою: -- онъ ни за что не станетъ ходить сюда затѣмъ, чтобы слышать на дорогѣ всякую брань и ругательство и переносить всякія насмѣшки,-- онъ, котораго покойный мужъ такъ любилъ и такъ гордился имъ! Нѣтъ, ужь извините, сэръ! мы люди бѣдные, но и у насъ есть своя гордость, какъ я уже сказала объ этомъ мистриссъ Дэль, и во всякое время готова сказать самому сквайру. Не потому, чтобы я не чувствовала благодарности къ нему: о, нѣтъ! нашъ сквайръ весьма добрый человѣкъ,-- но потому, что онъ сказалъ, что не подойдетъ къ намъ близко до тѣхъ поръ, пока Ленни не съѣздитъ выпросить прощенія. Просить прощенія! да за что, желала бы я знать? Бѣдный ребенокъ! еслибъ вы видѣли, сэрѣ, какъ онъ былъ разбитъ! Однако, я начинаю, кажется, сердиться; покорнѣнпіе прошу васъ, сэръ, извините меня. Я вѣдь не такъ ученая какъ покойный мой Маркъ, и какъ былъ бы ученъ Ленни, еслибъ сквайру не вздумалось такъ обойтись съ нимъ. Ужь пожалуста вы доложите сквайру, что чѣмъ скорѣе отпуститъ меня, тѣмъ лучше; а что касается до небольшого запаса сѣна и всего, что есть на нашихъ поляхъ и въ огородѣ, такъ я надѣюсь, что новый арендаторъ не обидитъ меня.
   Дворецкій, находя, что никакое краснорѣчіе съ его стороны не могло бы убѣдить вдову отказаться отъ такой рѣшимости, передалъ это порученіе сквайру. Мистеръ Гэзельденъ, не на шутку оскорбленный упорнымъ отказомъ мальчика извиниться передо. Рандалемъ Лесли, сначала произнесъ про себя два-три слова о гордости и неблагодарности какъ матери, такъ и сына; но, спустя немного, его чувства къ нимъ сдѣлались нѣжнѣе, такъ что онъ въ тотъ же вечеръ хотя самъ и не отправился ко вдовѣ, но зато послалъ къ ней свою Гэрри. Мистриссъ Гэзельденъ, часто строгая и даже суровая, особливо въ такихъ случаяхъ, которые имѣли прямое отношеніе поселянъ къ ея особѣ, въ качествѣ уполномоченной отъ своего супруга не иначе являлась, какъ вѣстницей мира или геніемъ-примирителемъ. Такъ точно и теперь: она приняла это порученіе съ особеннымъ удовольствіемъ, тѣмъ болѣе, что вдова и сынъ постоянно пользовались ея особеннымъ расположеніемъ. Она вошла въ коттеджъ съ чувствомъ дружелюбія, отражавшимся въ ея свѣтлыхъ голубыхъ глазахъ, и открыла бесѣду со вдовой самымъ нѣжнымъ тономъ своего пріятнаго голоса. Несмотря на то, она столько же успѣла въ своемъ предпріятіи, сколько и ея дворецкій.
   Еслибъ съ языка мистриссъ Гэзельденъ потекъ медъ Платона, то и тогда не могъ бы онъ усладить ту душевную горечь, для уничтоженія которой онъ предназначался. Впрочемъ, мистриссъ Гэзельденъ, хотя и прекрасная женщина во всѣхъ отношеніяхъ, не могла похвастаться особеннымъ даромъ краснорѣчія. Замѣтивъ, послѣ нѣсколькихъ приступовъ, что намѣреніе вдовы остается непреклоннымъ она удалилась изъ коттэджа съ величайшей досадой и крайнимъ неудовольствіемъ.
   Въ свою очередь, мистриссъ Ферфильдъ, безъ всякихъ объясненій, легко догадывалась, что на требованіе ея со стороны сквайра не было особенныхъ препятствій,-- и однажды, рано поутру, дверь ея коттэджа оказалась на замкѣ; ключъ былъ оставленъ у ближайшихъ сосѣдей, съ тѣмъ, чтобы, при первой возможности, передать его дворецкому. При дальнѣйшихъ освѣдомленіяхъ открылось, что все ея движимое имущество увезено было на телѣгѣ, проѣзжавшей мимо селенія въ глубокую полночь. Ленни успѣлъ отъискать, вблизи казино, подлѣ самой дороги, небольшой домикъ, и тамъ, съ лицомъ, сіяющимъ радостію, онъ ждалъ свою мать, чтобъ встрѣтить ее приготовленнымъ завтракомъ и показать ей, какъ онъ провелъ ночь въ разстановкѣ ея мебели.
   -- Послушайте, мистеръ Дэль, сказалъ сквайръ, услышавъ эту новость во время прогулки съ пасторомъ къ приходской богадѣльнѣ, гдѣ предполагалось сдѣлать нѣкоторыя улучшенія:-- въ этомъ дѣлѣ всему вы виной! Неужели вы не могли уговорить этого упрямаго мальчишку и эту безумную старуху? Вы, кажется, ужь черезчуръ къ нимъ снисходительны!
   -- Вы думаете, я не употребилъ при этомъ случаѣ болѣе строгихъ увѣщаній? сказалъ мистеръ Дэль голосомъ, въ которомъ отзывались и упрекъ и изумленіе.-- Я сдѣлалъ все, что можно было сдѣлать,-- но все напрасно!
   -- Фи, какой вздоръ! вскричалъ сквайръ: -- скажите лучше, что нужно дѣлать теперь? Вѣдь нельзя же допустить, чтобы бѣдная вдова умерла голодной смертью, а я увѣренъ, что жалованьемъ, которое Ленни будетъ получать отъ Риккабокка, они немного проживутъ; да кстати, я думаю, Риккабокка не обѣщалъ въ числѣ условій давать Ленни остатки отъ обѣда: я слышалъ, что они сами питаются ящерицами и костюшками.... Вотъ что я скажу вамъ, мистеръ Дэль: позади коттэджа, который наняла вдова, находится нѣсколько полей славной земли. Эти поля теперь пусты. Риккабокка хочетъ нанять ихъ, и когда гостилъ у меня, то уговаривался объ арендной платѣ. Я вполовину уже согласился на его предложенія. Теперь если онъ хочетъ нанять эту землю, то пусть отдѣлитъ для вдовы четыре акра самой лучшей земли, ближайшей къ коттэджу, такъ, чтобы довольно было для ея хозяйства, и, къ этому, пусть она заведетъ у себя хорошую сырню. Если ей понадобятся деньги, то я, пожалуй, одолжу немного на ваше имя; только, ради Бога, не говорите объ этомъ Стирну. Что касается арендной платы, объ этомъ мы поговоримъ тогда, когда увидимъ, какъ пойдутъ ея дѣла... этакая неблагодарная, упрямая старуха!... Я дѣлаю это вотъ почему, прибавилъ сквайръ, какъ будто желая представить оправданіе своему великодушію къ людямъ, которыхъ онъ считалъ въ высшей степени неблагодарными:-- ея мужъ былъ нѣкогда самый вѣрный слуга, и потому однако, я бы очень желалъ, чтобъ вы попустому не стояли здѣсь, а отправлялись бы сію минуту ко вдовѣ; иначе Стирнъ отдастъ всю землю Риккабокка: это такъ вѣрно, какъ выстрѣлъ изъ хорошаго ружья. Да послушайте, Дэль: постарайтесь такъ устроить, чтобы и виду не подать, что эта земля моя, это пожалуй эта безумная женщина подумаетъ, что я хочу оказать ей милость,-- словомъ сказать, поступайте въ этомъ случаѣ какъ сочтете за лучшее.
   Но и это благотворительное порученіе не увѣнчалось надлежащимъ успѣхомъ. Вдова знала, что поля принадлежали сквайру, и что каждый акръ изъ нихъ стоилъ добрыхъ три фунта стерлинговъ. Она благодарила сквайра за всѣ его милости; говорила, что она не имѣетъ средствъ завести коровъ, а за попеченія о ея существованіи никому не желаетъ быть обязана. Ленни пристроился у мистера Риккабокка и дѣлаетъ удивительные успѣхи по части садоваго искусства; что касается до нея, то она надѣется получить выгодную стирку бѣлья; да и во всякомъ случаѣ, стогъ сѣна на ея прежнихъ поляхъ доставитъ ей значительную сумму денегъ, и она проживетъ нѣкоторое время безбѣдно.-- Благодарю, очень благодарю васъ, сэръ, и сквайра.
   Слѣдовательно, прямымъ путемъ ничего невозможно было сдѣлать. Оставалось только воспользоваться намекомъ на стирку бѣлья и оказать вдовѣ косвенное благодѣяніе. Случай къ этому представился весьма скоро. Въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ коттэджемъ вдовы умерла прачка. Одинъ намекъ со стороны сквайра содержательницѣ гостинницы напротивъ казино доставилъ вдовѣ работу, которая по временамъ была весьма значительная. Эти заработки, вмѣстѣ съ жалованьемъ -- мы не знаемъ, до какой суммы оно простиралось -- давали матери и сыну возможность существовать не обнаруживая тѣхъ физическихъ признаковъ скуднаго пропитанія, которые Риккабокка и его слуга даромъ показывали всякому, кто только желалъ заняться изученіемъ анатоміи человѣческаго тѣла.
  

ГЛАВА XXI.

   Изъ всѣхъ необходимыхъ потребностей, составляющихъ предметъ разныхъ оборотовъ, въ цивилизаціи новѣйшихъ временъ, нѣтъ ни одной, которую бы такъ тщательно взвѣшивали, такъ аккуратно вымѣряли, такъ вѣрно пломбировали и клеймили, такъ бережно разливали бы на minima и дѣлили бы на скрупулы, какъ ту потребность, которая въ оборотахъ общественнаго быта называется "извиненіемъ". Человѣкъ часто стремится въ Стиксъ не отъ излишней дозы, но отъ скупости, съ которою дается эта доза! Какъ часто жизнь человѣческая зависитъ отъ точныхъ размѣровъ извиненія! Не домѣрено на ширину какого нибудь волоска,-- и пишите заранѣе духовную: вы уже мертвый человѣкъ! Я говорю: жизнь! цѣлыя гекатомбы жизни! Какое множество войнъ было бы прекращено, какое множество было бы предупреждено разстройствъ благосостоянія, еслибъ только было прибавлено на предложенную мѣру дюймъ-другой извиненія! И зачѣмъ бы, кажется, скупиться на эти размѣры? затѣмъ, что продажа этой потребности составляетъ больше монополію фирмы: Честь и Гордость. Въ добавокъ къ этому, самая продажа идетъ чрезвычайно медленно. Какъ много времени потребно сначала, чтобъ поправить очки, потомъ отъискать полку, на которой находится товаръ требуемаго качества, отъискавъ качество, должно переговорить о количествѣ, условиться -- на аптекарскій или на торговый вѣсъ должно отвѣсить, на англійскую или на фламандскую мѣру должно отмѣрять то количество, и, наконецъ, какой шумъ поднимается и споръ, когда покупатель останется недовольнымъ той ничтожной малостью, какую получаетъ. Нисколько не удивительнымъ покажется, по крайней мѣрѣ для меня не кажется, если покупатель теряетъ терпѣніе и отказывается наконецъ отъ извиненія. Аристофанъ, въ своей комедіи "Миръ", представляетъ прекрасную аллегорію, заставивъ богиню мира, хотя она и героиня комедіи, оставаться во время всего дѣйствія безмолвною. Проницательный грекъ зналъ очень хорошо, что какъ только она заговоритъ, то въ ту же минуту перестанетъ быть представительницей мира. И потому, читатель, если тщеславіе твое будетъ затронуто, промолчи лучше, перенеси это съ терпѣніемъ, прости великодушно нанесенную обиду и не требуй извиненія.
   Мистеръ Гэзельденъ и сынъ его Франкъ были щедрыя и великодушныя созданія по предмету извиненія. Убѣдившись окончательно, что Леонардъ Ферфильдъ рѣшительно отказался представить оправданіе Рандалю Лесли, они замѣнили его скупость своею собственною податливостію. Сквайръ поѣхалъ вмѣстѣ съ сыномъ въ Рудъ-Голлъ: и такъ какъ въ семействѣ Лесли никто не оказался, или, вѣрнѣе, никто не сказался дома, то сквайръ собственноручно, и изъ собственной своей головы, сочинилъ посланіе, которому предназначалось закрыть всѣ раны, когда либо нанесенныя достоинству фамиліи Лесли.
   Это извинительное письмо заключалось убѣдительной просьбой къ Рандалю -- пріѣзжать въ Гэзельденъ-Голлъ и провести нѣсколько дней съ Франкомъ. Посланіе Франка было одинаковаго содержанія, но только написано было болѣе въ духѣ Итонской школы и менѣе разборчиво.
   Прошло нѣсколько дней, когда, на эти посланія получены были отвѣты. Письма Рандаля имѣли штемпель деревни, расположенной вблизи Лондона. Рандаль писалъ, что онъ, подъ руководствомъ наставника, занятъ теперь приготовительными лекціями къ поступленію въ Оксфордскій университетъ, и что потому, къ крайнему сожалѣнію, не можетъ принять столь лестнаго для него приглашенія.
   Во всемъ прочемъ Рандаль выражался съ умомъ, но безъ великодушія. Онъ извинялъ свое участіе въ такой грубой, неприличной дракѣ легкимъ, но колкимъ намекомъ на упрямство и невѣжество деревенскаго мальчишки, и не сдѣлалъ того, что, весьма вѣроятно, сдѣлали бы при подобныхъ обстоятельствахъ вы, благосклонный читатель, и я,-- то есть не сказалъ ни слова въ защиту антагониста. Большая часть изъ насъ забываетъ послѣ сраженія враждебное чувство къ непріятелю,-- въ такомъ случаѣ, когда побѣда остается на вашей сторонѣ; этого-то и не случилось съ Рандалемъ Лесли. Такъ дѣло и кончилось. Сквайръ, раздраженный тѣмъ, что не могъ вполнѣ удовлетворить молодого джентльмена за нанесенную обиду, уже не чувствовалъ того сожалѣнія, какое онъ испытывалъ каждый разъ, когда проходилъ мимо покинутаго коттэджа мистриссъ Ферфильдъ.
   Между тѣмъ Ленни Ферфильдъ продолжалъ оказывать пользу своимъ новымъ хозяевамъ и извлекать выгоды во многихъ отношеніяхъ изъ фамильярной снисходительности, съ которой обходились съ нимъ. Риккабокка, цѣнившій себя довольно высоко за свою проницательность, съ перваго разу увидѣлъ, какое множество прекрасныхъ качествъ и способностей скрывалось въ характерѣ и душѣ англійскаго деревенскаго мальчика... При дальнѣйшемъ знакомствѣ, онъ замѣтилъ, что въ невинной простотѣ ребенка проглядывалъ острый умъ, который требовалъ надлежащаго развитія и вѣрнаго направленія. Онъ догадывался, что успѣхи образцоваго мальчика въ деревенской школѣ происходили болѣе чѣмъ изъ одного только механическаго изученія и проворной смышлености. Ленни одаренъ былъ необыкновенной жаждой къ познанію, и, несмотря на всѣ невыгоды различныхъ обстоятельствъ, въ немъ уже открывались признаки того природнаго генія, который и самыя невыгоды обращаетъ для себя же въ поощреніе. Но, несмотря на то, вмѣстѣ съ сѣменами хорошихъ качествъ, лежали въ немъ и такіе зародыши -- трудные для того, чтобъ отдѣлить ихъ, и твердые для того, чтобы разбить -- которые очень часто наносятъ вредъ произведеніямъ прекрасной почвы. Къ замѣчательному и благородному урожаю внутреннихъ достоинствъ своихъ примѣшивалась у него какая-то непреклонность; съ необыкновеннымъ расположеніемъ въ кротости и снисходительности соединялось сильное нерасположеніе прощать обиды.,
   Эта смѣшанная натура въ неразработанной душѣ мальчика интересовала Риккабокка, который хотя давно уже прекратилъ близкія сношенія съ обществомъ, но все еще смотрѣлъ на человѣка, какъ на самую разнообразную и занимательную книгу для философическихъ изслѣдованій. Онъ скоро пріучилъ мальчика къ своему весьма тонкому и часто иносказательному разговору; чрезъ это языкъ Ленни и его идеи нечувствительно потеряли прежнюю деревенскую грубость и пріобрѣли замѣтную утонченность. Послѣ того Риккабокка выбралъ изъ своей библіотеки,-- конечно, ужь очень маленькой,-- книги хотя и элементарныя, но столь превосходныя по цѣли своего содержанія, что Ленни едва ли бы досталъ что нибудь подобное имъ во всемъ Гэзельденѣ. Риккабокка зналъ англійскій языкъ основательно; зналъ грамматику, свойства языка и его литературу гораздо лучше, быть можетъ, иного благовоспитаннаго джентльмена. Онъ изучалъ этотъ языкъ во всѣхъ его подробностяхъ, какъ изучаетъ школьникъ мертвые языки, и потому въ коллекціи его англійскихъ книгъ находились такія, которыя самому ему служили для этой цѣли. Это были первыя сочиненія, которыми Риккабокка ссудилъ Ленни. Между тѣмъ Джакеймо сообщалъ мальчику многіе секреты по части практическаго садоводства и дѣлалъ весьма дѣльныя замѣчанія насчетъ земледѣлія, потому что въ ту пору сельское хозяйство въ Англіи (исключая нѣкоторыхъ провинцій и округовъ) далеко уступало тому отличному положенію, до котораго наука эта съ временъ незапамятныхъ доведена была на сѣверѣ Италіи, такъ что, принявъ все это въ соображеніе, можно сказать, что Ленни Ферфильдъ сдѣлалъ перемѣну къ лучшему. На самомъ же дѣлѣ и взглянувъ на предметъ ниже его поверхности, невольнымъ образомъ нужно было усомниться. По той же самой причинѣ, которая заставила мальчика бѣжать изъ родного селенія, онъ не ходилъ уже болѣе и въ церковь Гэзельденскаго прихода. Прежнія дружескія бесѣды между нимъ и мистеромъ Дэлемъ прекратились или ограничивались случайными посѣщеніями со стороны послѣдняго,-- посѣщеніями, которыя становились рѣже и не такъ откровенны, когда мистеръ Дэль увидѣлъ, что прежній ученикъ его уже не нуждается болѣе въ его услугахъ и остается совершенно глухъ къ его кроткимъ увѣщаніямъ забыть прошедшее и являться, по крайней мѣрѣ, на свое прежнее мѣсто въ приходскомъ храмѣ. Однако, Ленни ходилъ въ церковь -- далеко въ сторону, въ другой приходъ, но уже проповѣди не производили на него того благотворнаго вліянія, какъ проповѣди мистера Дэля; и пасторъ, имѣвшій свою собственную паству, не хотѣлъ объяснять отставшей отъ своего стада овцѣ то, что казалось непонятнымъ, и укрѣплять въ мальчикѣ то, что было бы для него существенно полезнымъ.
   Я сильно сомнѣваюсь въ томъ, послужили ли ученыя и весьма часто нравоучительныя и полезныя правила доктора Риккабокка къ развитію въ мальчикѣ хорошихъ и къ искорененію дурныхъ качествъ, и приносили ли они хотя половину той пользы, какую должно было ожидать отъ немногихъ простыхъ словъ, къ которымъ Леонардъ почтительно прислушивался сначала подлѣ стула своего отца и потомъ подлѣ того же стула, переданнаго во временное владѣніе доброму пастору,-- въ строгомъ смыслѣ слова, доброму, потому что мистеръ Дэль имѣлъ такое сердце, въ которомъ всѣ сирые въ приходѣ находили прибѣжище и утѣшеніе. Не думаю также, чтобы эта потеря нѣжнаго, отеческаго, духовнаго ученія вознаграждалась вполнѣ тѣми легкими средствами, которыя придуманы нынѣшнимъ просвѣщеннымъ вѣкомъ для умственнаго образованія: потому что, не оспоривая пользы познанія вообще, пріобрѣтеніе этого познанія, при всѣхъ облегченіяхъ, никому легко не достается. Оно клонится безъ всякаго сомнѣнія къ тому, чтобъ увеличить наши желанія, чтобъ сдѣлать насъ недовольными тѣмъ, что есть, и побуждаетъ насъ скорѣе достигать того, что можетъ быть; и въ этомъ-то достиженіи какому множеству незамѣченныхъ тружениковъ суждено упасть подъ тяжестію принятаго на себя бремени! Какое безчисленное множество является людей, одаренныхъ желаніями, которымъ никогда не осуществиться! какое множество недовольныхъ своей судьбой, которой никогда не избѣгнутъ! Впрочемъ, зачѣмъ видѣть въ этомъ одну только темную сторону? Всему виноватъ одинъ Риккабокка, если заставилъ уже Ленни Ферфильда уныло склоняться надъ своей лопаткой, и удостовѣрившись однимъ взглядомъ, что его никто не замѣчаетъ, произносить плачевнымъ голосомъ:
   -- Неужели я затѣмъ и родился, чтобъ копать землю подъ картофель?
   Pardieu, мой добрый Ленни! еслибъ ты дожилъ до седьмого десятка, разъѣзжалъ бы въ своемъ экипажѣ и пилюлями помогалъ бы своему пищеваренію, то, повѣрь, ты не разъ вздохнулъ бы при одномъ воспоминаніи о картофелѣ, испеченномъ въ горячей золѣ, сейчасъ послѣ того, какъ ты вынулъ его изъ земли, которая воздѣлана была твоими руками, полными юношеской силы. Продолжай же, Ленни Ферфильдъ, воздѣлывать эту землю, продолжай! Докторъ Риккабокка скажетъ тебѣ, что былъ нѣкогда знаменитый человѣкъ {Императоръ Діоклитіанъ.}, который испыталъ два совершенно различныя занятія: одно -- управлять народомъ, другое -- сажать капусту, и находилъ, что послѣднее изъ нихъ гораздо легче, пріятнѣе перваго.
  

ГЛАВА XXII.

   Докторъ Риккабокка завладѣлъ Ленни Ферфильдомъ, и потому можно сказать, что онъ мчался на своемъ конькѣ съ необыкновенной ловкостью и достигъ желаемой цѣли. Но миссъ Джемима все еще катилась на своей колесницѣ, ослабивъ возжи и размахивая бичемъ, и, по видимому, нисколько не сближаясь съ улетающимъ образомъ Риккабокка.
   И дѣйствительно, эта превосходная и только черезчуръ чувствительная дѣва ни подъ какимъ видомъ не воображала, чтобы несчастный чужеземецъ въ мнѣніяхъ своихъ такъ далеко не согласовался съ ея ожиданіями, но, къ сожалѣнію, должна была убѣдиться въ томъ, когда докторъ Риккабокка оставилъ Гэзельденъ-Голлъ и снова заключилъ себя въ уединенныхъ предѣлахъ казино, не сдѣлавъ формальнаго отреченія отъ своего безбрачія. На нѣсколько дней она сама затворилась въ сваей комнатѣ и предалась размышленіямъ, съ болѣе противъ обыкновенія мрачнымъ удовольствіемъ, о вѣроятности приближающагося переворота вселенной. И въ самомъ дѣлѣ, множество находимыхъ ею признаковъ этого универсальнаго бѣдствія, въ которыхъ, вовремя пребыванія Риккабокка въ домѣ сквайра, она позволяла себѣ сомнѣваться, теперь сдѣлались совершенно очевидны. Даже газета, которая въ теченіе того счастливаго періода, располагавшаго къ особенному довѣрію, удѣляла полстолбца для родившихся и бракомъ сочетавшихся,-- теперь приносила длинный списокъ умершихъ, такъ что казалось, какъ будто все народонаселеніе чѣмъ-то страдало и не предвидѣло никакой возможности къ отвращенію своихъ ежедневныхъ потерь. Въ главныхъ статьяхъ газеты, съ какою-то таинственностью, наводящею ужасъ, говорилось о предстоящемъ кризисѣ. Въ отдѣлѣ, назначенномъ для общихъ новостей, между прочимъ упоминалось о чудовищныхъ рѣпахъ, о телятахъ съ двумя головами, о китахъ, выброшенныхъ на берегъ въ рѣкѣ Гумберъ, и дождѣ изъ однѣхъ лягушекъ, выпавшемъ на главной улицѣ города Чельтенгама.
   Всѣ эти признаки, по ея убѣжденію, дряхлости и конечнаго разрушенія свѣта, которые подлѣ очаровательнаго Риккабокка неизбѣжно допустили бы нѣкоторое сомнѣніе касательно ихъ происхожденія и причины, теперь, соединившись съ самымъ худшимъ изъ всѣхъ признаковъ, и именно съ развивающимся въ человѣкѣ съ невѣроятной быстротой нечестіемъ, не оставляли миссъ Джемимѣ ни одной искры отрадной надежды, исключая развѣ той, которая извлекалась изъ убѣжденія, что миссъ Джемима будетъ ожидать всеобщей гибели безъ малѣйшей тревоги.
   Мистриссъ Дэль, однако же, ни подъ какимъ видомъ не раздѣляла унынія своей прекрасной подруги и, получивъ доступъ въ ея комнату, успѣла, хотя и съ большимъ затрудненіемъ, развеселить унылый духъ этой мужчиноненавистницы. Въ своемъ благосклонномъ желаніи ускорить полетъ миссъ Джемимы къ свадебной цѣли мистриссъ Дэль не была до такой степени жестокосерда къ своему пріятелю, доктору Риккабокка, какою она казалась своему супругу. Мистриссъ Дэль одарена была догадливостію и проницательностью, какъ и большая часть женщинъ съ живымъ, пылкимъ характеромъ, а потому она знала, что миссъ Джемима была одной изъ тѣхъ молодыхъ лэди, которыя цѣнятъ мужа пропорціонально затрудненіямъ, встрѣченнымъ во время пріобрѣтенія его. Весьма вѣроятно, мои читатели, какъ мужескаго, такъ и женскаго пола, встрѣчали, въ періодъ своихъ испытаній, тотъ особенный родъ женскаго характера, который требуетъ всей теплоты супружескаго очага, чтобъ развернуть въ немъ всѣ свои врожденныя прекрасныя качества. Въ противномъ случаѣ, при невѣдѣніи объ этой наклонности, характеръ этотъ легко обратится въ ту сторону, которая будетъ способствовать къ его возрасту и улучшенію, какъ подсолнечникъ всегда обращается къ солнцу, а плакучая ива -- къ водѣ. Лэди такого характера, ставя какую нибудь преграду своимъ нѣжнымъ наклонностямъ, постоянно томятся и доводятъ умственныя способности до изнеможенія, до какой-то бездѣйственности, или пускаютъ ростки въ тѣ неправильныя эксцентричности, которыя подведены подъ общее названіе "странностей" или "оригинальностей характера". Но, перенесенный на надлежащую почву, тотъ же характеръ принимаетъ основательное развитіе; сердце, до этого изнеможенное и лишенное питательности, даетъ отпрыски, распускаетъ цвѣты и приноситъ плодъ. И такимъ образомъ многія прекрасныя лэди, которыя такъ долго чуждались мужчинъ, становятся преданными жонами и нѣжными матерями онѣ смѣются надъ прежнею своей разборчивостью и вздыхаютъ о слѣпомъ ожесточеніи своего сердца.
   По всей вѣроятности, мистриссъ Дэль имѣла это въ виду, и, конечно, въ дополненіе ко всѣмъ усыпленнымъ добродѣтелямъ миссъ Джемимы, которымъ суждено пробудиться при одной лишь перемѣнѣ ея имени на имя мистриссъ Риккабокка, она расчитывала также и на существенныя выгоды, которыя подобная партія могла бы предоставить бѣдному изгнаннику. Такой прекрасный союзъ съ одной изъ самыхъ старинныхъ, богатыхъ и самыхъ популярныхъ фамилій въ округѣ самъ по себѣ уже давалъ большое преимущество его положенію въ обществѣ, а между тѣмъ приданое миссъ Джемимы хотя и не имѣло огромныхъ размѣровъ, считая его англійскими фунтами стерлинговъ, а не миланскими ливрами, все же было достаточно для того, чтобъ устранить тотъ постепенный упадокъ матеріальной жизни, который, послѣ продолжительной діэты на пискаряхъ и колючкахъ, сдѣлался уже очевиднымъ въ прекрасной и медленно исчезающей фигурѣ философа.
   Подобно всѣмъ человѣческимъ созданіямъ, убѣжденнымъ въ справедливости и приличіи своихъ поступковъ, для мистриссъ Дэль недоставало только случая, чтобъ увѣнчать предпринятое дѣло полнымъ успѣхомъ. А такъ какъ случаи очень часто и притомъ неожиданно представляются сами собой, то она не только весьма часто возобновляла, и каждый разъ подъ болѣе важнымъ предлогомъ, свои дружескія приглашенія къ доктору Риккабокка -- напиться чаю и провести вечеръ въ ихъ домѣ, но съ особенною ловкостью, до такой степени растрогала щекотливость сквайра насчетъ его гостепріимства, что докторъ еженедѣльно получалъ убѣдительныя приглашенія отобѣдать въ Гэзельденъ-Голлѣ и пробыть тамъ до другого дня.
   Итальянецъ сначала хмурился, ворчалъ, произносилъ свои Cospelto и Per Bacco всячески старался отдѣлаться отъ такой чрезмѣрной вѣжливости. Но, подобно всѣмъ одинокимъ джентльменамъ, онъ находился подъ сильнымъ вліяніемъ своего вѣрнаго слуги; а Джакеймо, хотя и могъ, въ случаѣ необходимости, такъ же равнодушно переносить голодъ, какъ и его господинъ, но все же, когда дѣло шло на выборъ, то онъ весьма охотно предпочиталъ хорошій росбифъ и плюмъ-пуддингъ тощимъ пискарямъ и костлявымъ колючкамъ. Кромѣ того, тщетная и неосторожная увѣренность касательно огромной суммы, которая можетъ перейти въ полное распоряженіе Риккабокка, и притомъ съ такою милою и прекрасною лэди, какъ миссъ Джемима, которая успѣла уже оказать Джакеймо легонькое вниманіе, сильно возбуждали алчность, которая между прочимъ была въ натурѣ слуги нашего итальянца,-- алчность тѣмъ болѣе изощренную, что, долго лишенный всякой возможности законнымъ образомъ употреблять ее въ дѣло для своихъ собственныхъ интересовъ, онъ уступалъ ее цѣликомъ своему господину.
   Такимъ образомъ, измѣннически преданный своимъ слугой, Риккабокка попалъ, хотя и не съ завязанными глазами, въ гостепріимныя ловушки, разставленныя его безбрачной жизни. Онъ часто ходилъ въ пасторскій домъ, часто въ Гэзельденъ-Голлъ, и прелести семейной жизни, такъ долго отвергаемыя имъ, начали постепенно производить свои чары на стоицизмъ нашего изгнанника. Франкъ въ это время возвратился уже въ Итонъ. Неожиданное приглашеніе отозвало капитана Гиджинботэма провести нѣсколько недѣль въ Батѣ съ дальнимъ родственникомъ, который недавно возвратился изъ Индіи, и который, при богатствахъ Креза, чувствовалъ такое одиночество и отчужденіе къ родному острову, что когда капитанъ "высказалъ свои права на родственную связь", то, къ его крайнему изумленію, "индѣйскій набобъ призналъ вполнѣ эти права",-- между тѣмъ продолжительныя парламентскія засѣданія все еще удерживали въ Лондонѣ посѣтителей сквайра, являвшихся въ Гэзельденъ-Голлѣ, по обыкновенію, въ концѣ лѣтняго сезона; такъ что мистеръ Гэзельденъ съ непритворнымъ удовольствіемъ наслаждался развлеченіемъ въ бесѣдѣ съ умнымъ чужеземцемъ. Такимъ образомъ, къ общему удовольствію всѣхъ знакомыхъ лицъ въ Гэзельденѣ и къ усиленію надежды двухъ прекрасныхъ заговорщицъ, дружба между казино и Гезельденъ-Голломъ становилась съ каждымъ днемъ тѣснѣе и тѣснѣе; но все еще со стороны доктора Риккабокка не сдѣлано было даже и малѣйшаго намека, имѣющаго сходство съ предложеніемъ. Если иногда проявлялась идея объ этомъ въ душѣ Риккабокка, то онъ изгонялъ ее оттуда такимъ рѣшительнымъ, грознымъ восклицаніемъ, что, право, другому показалось бы, что если не конецъ міра, то по крайней мѣрѣ конецъ намѣреніямъ миссъ Джемимы дѣйствительно приближался, и что прекрасная миссъ по прежнему осталась бы Джемимой, еслибъ не предотвратило этого письмо съ заграничнымъ штемпелемъ, полученное докторомъ въ одно прекрасное утро, во вторникъ.
   Джакеймо замѣтилъ, что въ домѣ ихъ случилось что-то не совсѣмъ хорошее, и, подъ предлогомъ поливки померанцовыхъ деревьевъ, онъ замѣшкался вблизи своего господина и заглянулъ сквозь озаренные солнцемъ листья на печальное лицо Риккабокка.
   Докторъ вздохнулъ тяжело и, что всего страннѣе, не взялся, какъ это всегда случалось съ нимъ, послѣ подобнаго вздоха, за свою драгоцѣнную утѣшительницу -- трубку. Хотя кисетъ съ табакомъ и лежалъ подлѣ него на балюстрадѣ и трубка стояла между его колѣнями, въ ожиданіи, когда поднесутъ ее къ губамъ, но Риккабокка не обращалъ вниманія ни на того, ни на другую, а молча положилъ на колѣни письмо и устремилъ неподвижные взоры въ землю.
   "Должно быть, очень нехорошія вѣсти!" подумалъ Джакеймо и отложилъ свою работу до болѣе благопріятнаго времени.
   Подойдя къ своему господину, онъ взялъ трубку и кисетъ и, медленно набивая первую табакомъ, внимательно разглядывалъ смуглое, задумчивое лицо, на которомъ рѣзко отдѣляющіяся и идущія внизъ линіи служили вѣрными признаками глубокой скорби. Джакеймо не смѣлъ заговорить, а между тѣмъ продолжительное молчаніе его господина сильно тревожило его. Онъ наложилъ кусочекъ труту на кремень и высѣкъ искру,-- но и тутъ нѣтъ ни слова; Риккабокка не хотѣлъ даже и протянуть руку за трубкой.
   "Въ первый разъ вижу его въ такомъ положеніи", подумалъ Джакеймо и вмѣстѣ съ этимъ весьма осторожно просунулъ конецъ трубки подъ неподвижные пальцы, лежавшіе на колѣняхъ.
   Трубка повалилась на землю,
   Джакеймо перекрестился и съ величайшимъ усердіемъ началъ читать молитву. Докторъ медленно приподнялся, съ большимъ, по видимому, усиліемъ прошелся раза два по террасѣ, потомъ вдругъ остановился и сказалъ:
   -- Другъ мой!
   Слуга почтительно поднесъ къ губамъ своимъ руку господина и потомъ, быстро отвернувшись въ сторону, отеръ глаза.
   -- Другъ мой, повторилъ Риккабокка, и на этотъ разъ съ выразительностью, въ которой отзывалась вся скорбь его души, и такимъ нѣжнымъ голосомъ, въ которомъ звучала музыкальность плѣнительнаго юга: -- мнѣ хотѣлось бы поговорить съ тобой о моей дочери!
   -- Поэтому письмо ваше относится къ синьоринѣ. Надѣюсь, что она здорова.
   -- Слава Богу, она здорова. Вѣдь она въ нашей родной Италіи.
   Джакеймо невольно бросилъ взглядъ на померанцовыя деревья; утренній прохладный вѣтерокъ, пролетая мимо его, доносилъ отъ нихъ ароматъ распустившихся цвѣточковъ.
   -- Подъ присмотромъ и попеченіемъ, они и здѣсь сохраняютъ свою прелесть, сказалъ онъ, указывая на деревья.-- Мнѣ кажется, я уже говорилъ объ этомъ моему патрону.
   Но Риккабокка въ эту минуту опять глядѣлъ на письмо и не замѣчалъ ни жестовъ, ни словъ своего слуги.
   -- Моей тетушки уже нѣтъ болѣе на свѣтѣ! сказалъ онъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.
   -- Мы будемъ молиться объ успокоеніи ея души, отвѣчалъ Джакеймо, торжественно.-- Впрочемъ, она была уже очень стара и долгое время болѣла.... Не плачьте объ этомъ такъ сильно, мой добрый господинъ: въ ея лѣта и при такихъ недугахъ смерть является другомъ.
   -- Миръ праху ея! возразилъ итальянецъ.--Если она имѣла свои слабости и заблужденія, то ихъ должно забыть теперь навсегда; въ часъ опасности и бѣдствія, она дала пріютъ моему ребенку. Пріютъ этотъ разрушился. Это письмо отъ священника, ея духовника. Ты знаешь, она не имѣла ничего, что можно было бы отказать моей дочери; все ея имущество переходитъ наслѣднику -- моему врагу!
   -- Предателю! пробормоталъ Джакеймо, и правая рука его, по видимому, искала оружія, которое итальянцы низшаго сословія часто носятъ открыто, на перевязи.
   -- Священникъ, снова началъ Риккабокка, спокойнымъ голосомъ: -- весьма благоразумно распорядился, удаливъ мою дочь, какъ гостью, изъ дому, въ который войдетъ мой врагъ, какъ законный владѣтель и господинъ.
   -- Гдѣ же теперь синьорина?
   -- Въ домѣ этого священника. Взгляни сюда, Джакомо,-- сюда, сюда! Эти слова написаны рукой моей дочери, первыя строчки, которыя она написала ко мнѣ.
   Джакеймо снялъ шляпу и съ подобострастіемъ взглянулъ на огромныя буквы дѣтскаго рукописанія. Но, при всей ихъ крупности, онѣ казались неясными, потому что бумага была окроплена слезами ребенка; а на томъ мѣстѣ, куда онѣ не падали, находилось круглое свѣжее влажное пятно отъ горячей слезы, скатившейся съ рѣсницъ старика. Риккабокка снова началъ.
   -- Священникъ рекомендуетъ монастырь для нея.
   -- Но вы, вѣроятно, не намѣрены посвятить монашеской жизни вашу единственную дочь?
   -- Почему же нѣтъ? сказалъ Риккабокка печально.-- Что могу я дать ей въ этомъ мірѣ? Неужели чужая земля пріютитъ ее лучше, чѣмъ мирная обитель въ отечествѣ?
   -- Однако, въ этой чужой землѣ бьется сердце ея родителя.
   -- А если это сердце перестанетъ биться, что будетъ тогда? Въ монастырѣ она по крайней мѣрѣ не будетъ знать до самой могилы ни житейскихъ искушеній, ни нищеты; а вліяніе священника можетъ доставить ей этотъ пріютъ и даже такъ можетъ доставить, что она будетъ тамъ въ кругу равныхъ себѣ.
   -- Вы говорите: нищеты! Посмотрите, какъ мы разбогатѣемъ, когда снимемъ къ Михайлову дню эти поля!
   -- Pazziet (глупости) воскликнулъ Риккабокка, съ разсѣяннымъ видомъ.-- Неужели ты думаешь, что здѣшнее солнце свѣтитъ ярче нашего, и что здѣшняя почва плодотворнѣе нашей? Да притомъ же и въ нашей Италіи существуетъ пословица: "кто засѣваетъ поля, тотъ пожинаетъ болѣе заботы, чѣмъ зерна." Совсѣмъ дѣло другое, продолжалъ отецъ, послѣ минутнаго молчанія и довольно нерѣшительнымъ тономъ: -- еслибъ я имѣлъ хоть маленькую независимость, чтобъ можно было расчитывать.... даже, еслибъ между всѣми моими родственниками нашлась бы хоть одна женщина, которая рѣшилась бы сопутствовать моей Віолантѣ къ очагу изгнанника. Но, согласись, можемъ ли мы двое грубыхъ, угрюмыхъ мужчинъ выполнить всѣ нужды, принять на себя всѣ заботы и попеченія, которыя тѣсно связаны съ воспитаніемъ ребенка? А она была такъ нѣжно воспитана! Ты не знаешь, Джакомо, что ребенокъ нѣжный, а особливо дѣвочка, требуетъ того, чтобы ею управляла рука постоянно ласкающая, чтобы за нею наблюдалъ нѣжный глазъ женщины.
   -- Позвольте сказать, возразилъ Джакеймо, весьма рѣшительно: -- развѣ патронъ мой не можетъ доставить своей дочери всего необходимаго, чтобъ спасти ее отъ монастырскихъ стѣнъ? развѣ онъ не можетъ сдѣлать того, что, она будетъ сидѣть у него на колѣняхъ прежде, чѣмъ начнется сыпаться листъ съ деревьевъ? Padrone! напрасно вы думаете, что можете скрыть отъ меня истину; вы любите свою дочь болѣе всего на свѣтѣ, особливо, когда отечество для васъ такъ же мертво теперь, какъ и прахъ вашихъ отцовъ; я увѣренъ, что струны вашего сердца лопнули бы окончательно отъ малѣйшаго усилія оторвать отъ нихъ синьорину и заключить ее въ монастырь. Неужели вы рѣшитесь на то, чтобъ никогда не услышать ея голоса, никогда не увидѣть ея личика! А маленькія ручки, которыя обвивали вашу шею въ ту темную ночь, когда мы бѣжали, спасая свою жизнь, и когда вы, чувствуя объятія этихъ ручекъ, сказали мнѣ: другъ мой, для насъ еще не все погибло!
   -- Джакомо! воскликнулъ Риккабокка, съ упрекомъ и какъ бы задыхаясь.-- Онъ отвернулся, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ по террасѣ и потомъ, поднявъ руки и дѣлая выразительные жесты, продолжалъ нетвердые шаги и въ то же время въ полголоса произносилъ: -- да, Богъ свидѣтель, что я безъ ропота переносилъ бы и мое несчастіе и изгнаніе, еслибъ этотъ невинный ребенокъ раздѣлялъ вмѣстѣ со мной скорбь на чужбинѣ и лишенія. Богъ свидѣтель, что если я не рѣшаюсь теперь призвать ее сюда, то это потому, что мнѣ не хотѣлось бы послушаться внушеній моего самолюбиваго сердца. Но чтобы никогда, никогда не увидѣть ее снова.... о дитя мое, дочь моя! Я видѣлъ ее еще малюткой! Другъ мой Джакомо... непреодолимое душевное волненіе прервало слова Риккабокка, и онъ склонилъ голову на плечо своего вѣрнаго слуги: -- тебѣ одному извѣстно, что перенесъ я, что выстрадалъ я здѣсь и въ моемъ отечествѣ: несправедливость..... предательство..... и....
   И голосъ снова измѣнилъ ему: онъ крѣпко прильнулъ къ груди Джакомо и весь затрепеталъ.
   -- Но ваша дочь, это невинное созданіе -- вы должны думать теперь только о ней одной, едва слышнымъ голосомъ произнесъ Джакомо, потому что и онъ въ эту минуту боролся съ своими собственными рыданіями.
   -- Правда, только о ней, отвѣчалъ изгнанникъ: -- о ней одной. Прошу тебя, будь на этотъ разъ моимъ совѣтникомъ. Если я пошлю за Віолантой, и если, пересаженная съ родной почвы подъ здѣшнее туманное, холодное небо, она завянетъ и умретъ.... взгляни сюда.... священникъ говоритъ, что ей нужно самое нѣжное попеченіе.... или, если я самъ буду отозванъ отъ этого міра, и мнѣ придется оставить ее одну безъ друзей, безъ крова, быть можетъ, безъ куска насущнаго хлѣба, и оставить ее въ томъ возрастѣ, когда наступитъ пора бороться съ самыми сильными искушеніями,-- не будетъ ли она во всю свою жизнь оплакивать тотъ жестокій эгоизмъ, который еще при младенческой ея невинности навсегда затворилъ для нея врата Божьяго дома?
   Джакомо былъ пораженъ этими словами, тѣмъ болѣе, что Риккабокка рѣдко, или, вѣрнѣе сказать, никогда не говорилъ прежде такимъ языкомъ. Въ тѣ часы, когда онъ углублялся въ свою философію, онъ дѣлался скептикомъ. Но теперь, въ минуту душевнаго волненія, при одномъ воспоминаніи о своей маленькой дочери, онъ говорилъ и чувствовалъ съ другими убѣжденіями.
   -- Но я снова рѣшаюсь сказать, произнесъ Джакеймо едва слышнымъ голосомъ и послѣ продолжительнаго молчанія: -- еслибъ господинъ мой рѣшился..... жениться!
   Джакеймо ждалъ, что со стороны доктора при подобномъ намекѣ непремѣнно случится взрывъ негодованія; впрочемъ, онъ нисколько не безпокоился, потому что этотъ взрывъ могъ бы дать совершенно другое направленіе его ощущеніямъ. Но ничего подобнаго не было. Бѣдный итальянецъ слегка содрогнулся, тихо отвелъ отъ себя руку Джакеймо, снова началъ ходить взадъ и впередъ по террасѣ, на этотъ разъ спокойно и молча. Въ этой прогулкѣ прошло четверть часа.
   -- Подай мнѣ трубку, сказалъ Риккабокка, удаляясь въ бельведеръ.
   Джакеймо снова высѣкъ огня и, подавая трубку господину, вздохнулъ свободнѣе.
   Докторъ Риккабокка пробылъ въ уединеніи бельведера весьма недолго, когда Ленни Ферфильдъ, не зная, что его временный господинъ находился тамъ, вошелъ туда положить книгу, которую докторъ одолжилъ ему съ тѣмъ, чтобы по минованіи въ ней надобности принести ее на назначенное мѣсто. При звукѣ шаговъ деревенскаго мальчика, Риккабокка приподнялъ свои взоры, устремленные на полъ.
   -- Извините, сэръ, я совсѣмъ не зналъ....
   -- Ничего, мой другъ; положи книгу на мѣсто.-- Ты пришелъ очень кстати: я хочу поговорить съ тобой. Какой у тебя свѣжій, здоровый румянецъ, дитя мое! вѣроятно, здѣшній воздухъ такъ же хорошъ, какъ и въ Гэзельденѣ.
   -- О, да, сэръ!
   -- Мнѣ кажется, что здѣшняя мѣстность гораздо выше и болѣе открыта?
   -- Едва ли это такъ, сэръ, сказалъ Ленни: -- я находилъ здѣсь множество растеній, которыя ростутъ и въ Гэзельденѣ. Вонъ эта гора закрываетъ наши поля отъ восточнаго вѣтра, и вся мѣстность обращена прямо къ югу.
   -- Скажи, пожалуста, какія бываютъ здѣсь господствующіе недуги?
   -- Что изволите, сэръ?
   -- На какія болѣзни здѣшніе жители чаще всего жалуются?
   -- Право, сэръ, исключая ревматизма, мнѣ не случалось слышать о другихъ болѣзняхъ.
   -- Ты никогда не слышалъ, напримѣръ, объ изнурительныхъ лихорадкахъ, о чахоткахъ?
   -- Въ первый разъ слышу это отъ васъ, сэръ.
   Риккабокка сдѣлалъ продолжительный глотокъ воздуха,-- и съ тѣмъ вмѣстѣ, казалось, что тяжелый камень отпалъ отъ его груди.
   -- Мнѣ кажется, что все семейство здѣшняго сквайра предобрые люди?
   -- Я ничего не могу сказать противъ этого, отвѣчалъ Ленни рѣшительнымъ тономъ.-- Со мной всегда обходились весьма снисходительно. Впрочемъ, сэръ, вѣдь вотъ и въ этой книгѣ говорится, что "не каждому суждено являться въ этотъ міръ съ серебряной ложечкой во рту."
   Передавая книгу Ленни, Рикабокка совсѣмъ не помышлялъ, чтобы мудрыя правила, заключавшіяся въ ней, могли оставить за собой печальныя мысли. Онъ слишкомъ былъ занятъ предметомъ самымъ близкимъ своему собственному сердцу, чтобы подумать въ то время о томъ, что происходило въ душѣ Ленни Ферфильда.
   -- Да, да, мой другъ, это весьма доброе англійское семейство. Часто ли ты видѣлъ миссъ Гэзельденъ?
   -- Не такъ часто, какъ лэди Гэзельденъ.
   -- А какъ ты думаешь, любятъ ее въ деревнѣ или нѣтъ?
   -- Миссъ Джемиму? конечно, сэръ. Вѣдь она никому не сдѣлала вреда. Ея собачка укусила меня однажды, да миссъ Джемима была такъ добра, что въ ту же минуту попросила у меня извиненія. Да, она у насъ очень добрая молодая лэди, такая ласковая, какъ говорятъ деревенскія дѣвушки, и что еще, прибавилъ Линни, съ улыбкой: -- съ тѣхъ поръ, какъ она пріѣхала сюда, у насъ гораздо чаще случаются свадьбы, чѣмъ прежде.
   -- Вотъ какъ! сказалъ Риккабокка и потомъ, послѣ длинной затяжки, прибавилъ: -- а ты не видалъ, играетъ ли она съ маленькими дѣтьми? Какъ ты думаешь, любитъ ли она ихъ?
   -- Помилуйте, сэръ! вы говорите, какъ будто вамъ все извѣстно! Она души не слышитъ въ деревенскихъ малюткахъ.
   -- Гм! произнесъ Риккабокка.-- Любить малютокъ -- это въ натурѣ женщины. Я спрашиваю не собственно о малюткахъ, а такъ уже о взрослыхъ дѣтяхъ, о маленькихъ дѣвочкахъ.
   -- Конечно, сэръ, она ихъ тоже любитъ; впрочемъ, сказалъ Ленни, жеманно: -- я никогда не связывался съ маленькими дѣвочками.
   -- Совершенно справедливо, Ленни; будь и всегда такимъ скромнымъ въ теченіе всей своей жизни. Мистриссъ Дэль, мнѣ кажется, въ большой дружбѣ съ миссъ Гэзельденъ, больше чѣмъ съ лэди Гэзельденъ. Какъ ты думаешь, почему это?
   -- Мнѣ кажется, сэръ, лукаво отвѣчалъ Леонардъ: -- потому, что мистриссъ Дэль немножко своенравна, хотя она и очень добрая лэди; а лэди Гэзельденъ немножко самолюбива, да притомъ же и держитъ себя какъ-то очень высоко. А миссъ Джемима удивительно добра, съ миссъ Джемимой всѣ могутъ ужиться: такъ по крайней мѣрѣ сказывалъ мнѣ Джой, да и вообще вся дворня изъ Гэзельденъ-Голла.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! пожалуста, Ленни, подай мнѣ шляпу; она, кажется, въ гостиной, и..... и принеси мнѣ платяную щогку. Чудная погода для прогулки!
   Послѣ этихъ не совсѣмъ-то скромныхъ и благовидныхъ распросовъ, касательно характера и популярности миссъ Гэзельденъ, синьоръ Риккабокка такъ легко чувствовалъ на душѣ своей, какъ будто совершилъ какой нибудь благородный подвигъ; и когда онъ отправлялся къ Гэзельденъ-Голлу, походка его казалась легче и свободнѣе, чѣмъ въ то время, когда онъ ходилъ, за нѣсколько минутъ, по террасѣ.
   -- Ну, слава Еогу, теперь смѣло можно сказать, что молодая синьорина будетъ здѣсь! ворчалъ Джакеймо за садовой рѣшоткой, провожая взорами удаляющагося господина.
  

ГЛАВА XXIII.

   Докторъ Риккабокка не былъ человѣкъ безразсудный, не поступалъ никогда опрометчиво. Кто хочетъ, чтобъ свадебное платье сидѣло на немъ хорошо, тотъ долженъ удѣлить порядочное количество времени для снятія мѣрки. Съ того дня, въ который получено письмо, итальянецъ замѣтно измѣнилъ свое обращеніе съ миссъ Гэзельденъ. Онъ прекратилъ ту щедрость на комплименты, которою до этого ограждалъ себя отъ серьёзныхъ объясненій. Дѣйствительно, Риккабокка находилъ, что комплименты для одинокаго джентльмена были то же самое, что черная жидкость у нѣкотораго рода рыбъ, которою онѣ окружаютъ себя въ случаѣ опасности, и подъ прикрытіемъ которой убѣгаютъ отъ своего непріятеля. Кромѣ того, онъ не избѣгалъ теперь продолжительныхъ разговоровъ съ этой молодой лэди и не старался уклоняться отъ одинокихъ прогулокъ съ ней. Напротивъ, онъ искалъ теперь всякаго случая быть съ нею въ обществѣ, и, совершенно прекративъ говорить ей любезности, онъ принялъ въ разговорахъ съ ней тонъ искренней дружбы. Онъ пересталъ щеголять своимъ умомъ для того собственно, чтобъ испытать и оцѣнить умъ миссъ Джемимы. Употребляя весьма простое уподобленіе, мы скажемъ, что Риккабокка сдувалъ пѣну, которая бываетъ на поверхности обыкновенныхъ знакомствъ, особливо съ прекраснымъ поломъ, и которая, оставаясь тутъ, лишаетъ возможности узнать качество скрывающейся подъ ней жидкости. По видимому, докторъ Риккабокка былъ доволенъ своими изслѣдованіями; во всякомъ случаѣ, онъ уже догадывался, что жидкость подъ той пѣной не имѣла горькаго вкуса. Итальянецъ не замѣчалъ особенной силы ума въ миссъ Джемимѣ, но зато сдѣлалъ открытіе, что миссъ Гэзельденъ, за устраненіемъ нѣкоторыхъ слабостей и причудъ, одарена была на столько здравымъ разсудкомъ, что могла совершенно понимать простыя обязанности супружеской жизни; а въ случаѣ, еслибъ этого разсудка было недостаточно, то вмѣсто его съ одинаковой пользой могли послужить старинныя англійскія правила хорошей нравственности и прекрасныя качества души.
   Не знаю почему, но только многіе умнѣйшіе люди никогда не обращаютъ такого вниманія, какъ люди менѣе даровитые, на умъ своей подруги въ жизни. Очень многіе ученые, поэты и государственные мужи, сколько извѣстно намъ, не имѣли у себя жонъ, одаренныхъ.... не говоря уже: блестящими, даже посредственными умственными способностями, и, по видимому, любили ихъ еще лучше за ихъ недостатки. Посмотрите, какую счастливую жизнь провелъ Расинъ съ своей женой, за какого ангела онъ считалъ ее,-- а между тѣмъ она никогда не читала его комедій. Конечно, и Гёте никогда не докучалъ гой лэди, которая называла его "господиномъ тайнымъ совѣтникомъ", своими трактатами "о единицахъ" и "свѣтѣ" и сухими метафизическими проблемами во второй части "Фауста". Вѣроятно, это потому, что такіе великіе геніи, постигая, по сравненію себя съ другими геніями, что между умными женщинами и женщинами посредственныхъ дарованій всегда бываетъ небольшая разница, сразу отбрасывали всѣ попытки пробудить въ душѣ своихъ спутницъ влеченіе къ ихъ труднымъ умственнымъ занятіямъ и заботились исключительно объ одномъ, чтобъ связать одно человѣческое сердце съ другимъ самымъ крѣпкимъ узломъ семейнаго счастія. Надобно полагать, что мнѣнія Риккабокка поэтому предмету были подобнаго рода, потому что, въ одно прекрасное утро, послѣ продолжительной прогулки съ миссъ Гэзельденъ, онъ произнесъ про себя:

"Duro con duro
Non fece mai buon muro......"

   Что можно выразить слѣдующею перифразою: "изъ кирпичей безъ извести выйдетъ весьма плохая стѣна." Въ характерѣ миссъ Джемимы столько находилось прекрасныхъ качествъ, что можно было извлечь изъ нихъ превосходную известь; кирпичи Риккабокка бралъ на себя.
   Когда кончились изслѣдованія, нашъ философъ весьма символически обнаружилъ результатъ, къ которому привели его эти изслѣдованія; онъ выразилъ его весьма просто, но разъясненіе этого просто поставило бы васъ въ крайнее замѣшательство, еслибъ вы не остановились на минуту и не подумали хорошенько, что оно означало. Докторъ Риккабокка снялъ очки! Онъ тщательно вытеръ ихъ, положилъ въ сафьянный футляръ и заперъ въ бюро,-- короче сказать, онъ пересталъ носить очки.
   Вы легко замѣтите, что въ этомъ поступкѣ скрывалось удивительно глубокое значеніе. Съ одной стороны, это означало, что прямая обязанность очковъ исполнена; что если философъ рѣшился на супружескую жизнь, то полагалъ, что съ минуты его рѣшимости гораздо лучше быть близорукимъ, даже нѣсколько подслѣповатымъ, чѣмъ постоянно смотрѣть на семейное благополучіе, котораго онъ рѣшился искать для себя, сквозь пару холодныхъ увеличительныхъ стеколъ. А что касается до предметовъ, выходящихъ за предѣлъ его домашняго быта, если онъ и не можетъ видѣть ихъ хорошо безъ очковъ, то развѣ онъ не намѣренъ присоединить къ слабости своего зрѣнія пару другихъ глазъ, которые никогда не проглядятъ того, что будетъ касаться его интересовъ? Съ другой стороны, докторъ Риккабокка, отложивъ въ сторону очки, обнаруживалъ свое намѣреніе начать тотъ счастливый передъ-брачный періодъ, когда каждый человѣкъ, хотя бы онъ былъ такой же философъ, какъ и Риккабокка, желаетъ казаться на столько молодымъ и прекраснымъ, насколько позволяютъ время и сама природа. Согласитесь сами, можетъ ли нѣжный языкъ нашихъ очей быть такъ выразителенъ, когда вмѣшаются эти стеклянные посредники! Я помню, что, посѣщая однажды выставку художественныхъ произведеній въ Лондонѣ, и чуть-чуть не влюбился, какъ говорится, по-уши, въ молоденькую лэди, которая вмѣстѣ съ сердцемъ доставила бы мнѣ хорошее состояніе, какъ вдругъ она вынула изъ ридикюля пару хорошенькихъ очковъ въ черепаховой оправѣ и, устремивъ на меня черезъ нихъ проницательный взглядъ, превратила изумленнаго Купидона въ ледяную глыбу! Какъ вамъ угодно, а поступокъ Риккабокка, обнаруживавшій его совершенное несогласіе съ мнѣніемъ псевдо-мудрецовъ, что подобныя вещи въ высочайшей степени нелѣпы и забавны, я считаю за самое вѣрное доказательство глубокаго знанія человѣческаго сердца. И конечно, теперь, когда очки были брошены, невозможно отвергать того, что глаза итальянца были замѣчательно прекрасны. Даже и сквозь очки или когда они поднимались немного повыше очковъ, и тогда его глаза отличались особеннымъ блескомъ и выразительностью; но безъ этихъ принадлежностей блескъ ихъ становился мягче и нѣжнѣе: они имѣли теперь тотъ видъ, который у французовъ называется velouté, бархатность, и вообще казались десятью годами моложе.
   -- Итакъ, вы поручаете мнѣ переговорить объ этомъ съ нашей милой Джемимой? сказала мистриссъ Дэль, въ необыкновенно пріятномъ расположеніи духа и безъ всякой горечи въ произношеніи слова "милой".
   -- Мнѣ кажется, отвѣчалъ Риккабокка: -- прежде чѣмъ начать переговоры съ миссъ Джемимой, необходимо нужно узнать, какъ будутъ приняты мои предложенія въ семействѣ.
   -- Ахъ, да! возразила мистриссъ Дэль.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, сквайръ есть глаза этого семейства.
   Мистриссъ Дэль (разсѣянно и съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ).-- Кто? сквайръ? да, весьма справедливо... совершенно такъ (взглянувъ на Риккабокка, весьма наивно продолжала) Повѣрите ли, я вовсе не подумала о сквайрѣ. И вѣдь знаете, онъ такой странный человѣкъ, у него такъ много англійскихъ предразсудковъ, что, дѣйствительно... скажите, какъ это досадно! мнѣ и въ голову не приходило подумать, что мистеръ Гэзельденъ имѣетъ голосъ въ этомъ дѣлѣ! Оно, если хотите, такъ родство тутъ весьма дальнее,-- совсѣмъ не то, еслибъ онъ былъ отецъ ей; притомъ же, Джемима уже въ зрѣлыхъ лѣтахъ и можетъ располагать собой, какъ ей угодно; но все же, какъ вы говорите, не мѣшаетъ, и даже слѣдуетъ, посовѣтоваться со сквайромъ, какъ съ главой семейства.
   Риккабокка. И неужели вы думаете, что сквайръ Гэзельденъ не согласится на этотъ союзъ? Какъ торжественно звучитъ это слово! Конечно, я и самъ полагаю, что онъ весьма благоразумно будетъ противиться браку своей кузины съ чужеземцемъ, за которымъ онъ ничего не знаетъ, исключая развѣ того, что во всѣхъ государствахъ считается безславнымъ, а въ вашемъ отечествѣ криминальнымъ преступленіемъ, и именно -- бѣдности!
   Мистриссъ Дэль (снисходительно). Вы очень дурно судите о насъ, бѣдныхъ островитянахъ, и кромѣ того, весьма несправедливы къ сквайру -- да сохранитъ его небо! Мы сами прежде находились въ крайней бѣдности,-- находились бы, можетъ быть, и теперь, еслибъ сквайру не угодно было избрать моего мужа пастыремъ своихъ поселянъ и сдѣлать его своимъ сосѣдомъ и другомъ. Я буду говорить съ нимъ безъ всякаго страха....
   Риккабокка. И со всею откровенностью. Теперь же, высказавъ вамъ мое намѣреніе, позвольте мнѣ продолжать признаніе, которое вашимъ участіемъ, прекрасный другъ мой, въ моей судьбѣ, было въ нѣкоторой степени прервано. Я сказалъ уже, что еслибъ я могъ надѣяться, хотя это довольно и дерзко съ моей стороны, что мои предложенія будутъ приняты какъ самой миссъ Гэзельденъ, такъ и прочими членами ея фамиліи, то, конечно, отдавая полную справедливость ея прекраснымъ качествамъ, считалъ бы себя.... считалъ бы....
   Мистриссъ Дэль (съ лукавой улыбкой и нѣсколько насмѣшливымъ тономъ). Счастливѣйшимъ изъ смертныхъ -- это обыкновенная англійская фраза, докторъ.
   Риккабокка. Вѣрнѣе и лучше ничего нельзя сказать. Но -- продолжалъ онъ, серьёзнымъ тономъ -- мнѣ хотѣлось бы объяснить вамъ, что я.... уже былъ женатъ.
   Мистриссъ Дэль (съ изумленіемъ). Вы были женаты!
   Риккабокка. И имѣю дочь, которая дорога моему сердцу,-- невыразимо дорога! До этого времени она проживала заграницей, но, по нѣкоторымъ обстоятельствамъ, необходимо теперь, чтобы она жила вмѣстѣ со мной. И я откровенно признаюсь вамъ, ничто такъ не могло привязать меня къ миссъ Гэзельденъ, ничто такъ сильно не возбуждало во мнѣ желанія къ нашему брачному союзу, какъ полная увѣренность, что, при ея душевныхъ качествахъ и кроткомъ характерѣ, она можетъ быть доброю, нѣжною матерью моей малютки.
   Мистриссъ Дэль (съ чувствомъ и горячностью). Вы судите о ней весьма справедливо.
   Риккабокка. Что касается до денежной статьи, то, по образу жизни моей, вы легко можете заключить, что я ничего не могу прибавить къ состоянію миссъ Гэзельденъ, какъ бы оно велико или мало ни было.
   Мистриссъ Дэль. Это затрудненіе можетъ устраниться тѣмъ, что состояніе миссъ Гэзельденъ будетъ составлять ея нераздѣльную собственность; въ подобныхъ случаяхъ у насъ это принято за правило.
   Лицо Риккабокка вытянулось.
   -- А какъ же моя дочь-то? сказалъ онъ, съ глубокимъ чувствомъ.
   Это простое выраженіе до такой степени было чуждо всѣхъ низкихъ и касающихся его личности корыстолюбивыхъ побужденій, что у мистриссъ Дэль недоставало духу сдѣлать весьма естественное замѣчаніе, что "эта дочь не дочь миссъ Джемимы, и что, можетъ статься, у васъ и еще будутъ дѣти."
   Она была тронута и отвѣчала, съ замѣтнымъ колебаніемъ;
   -- Въ такомъ случаѣ, изъ тѣхъ доходовъ, которые будутъ общими между вами и миссъ Джемимой, вы можете ежегодно откладывать нѣкоторую часть для вашей дочери, или, наконецъ, вы можете застраховать вашу жизнь. Мы это сами сдѣлали, когда родилось у насъ первое дитя, котораго, къ несчастію, лишились (при этихъ словахъ на глазахъ мистриссъ Дэль навернулись слезы), и мнѣ кажется, что Чарльзъ и теперь еще продолжаетъ страховать свою жизнь для меня, хотя Богу одному извѣстно, что.... что....!
   И слезы покатились ручьемъ. Это маленькое сердце, живое и рѣзвое, не имѣло ни одной тончайшей фибры, эластическихъ мускульныхъ связей, которыя съ такимъ изобиліемъ и такъ часто выпадаютъ на долю сердецъ тѣхъ женщинъ, которымъ заранѣе предназначается вдовья участь. Докторъ Риккабокка не могъ долѣе продолжать разговора о застрахованіи жизни. Однакожь, эта идея, никогда неприходившая въ голову философа, очень понравилась ему, и, надобно отдать ему справедливость, онъ далеко предпочиталъ ее мысли удерживать изъ приданаго миссъ Гэзельденъ небольшую часть въ свою собственную пользу и въ пользу своей дочери.
   Вскорѣ послѣ этого разговора Риккабокка оставилъ домъ пастора, и мистриссъ Дэль поспѣшила отъискать своего мужа -- сообщить ему объ успѣшномъ приведеніи къ концу задуманнаго ею плана и посовѣтоваться съ нимъ о томъ, какимъ образомъ лучше познакомить съ этимъ обстоятельствомъ сквайра.
   -- Хотя сквайръ, говорила она, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ:-- и радъ бы быль видѣть Джемиму замужемъ, но меня тревожитъ одно обстоятельство. Вѣроятно, онъ спроситъ: кто и что такое этотъ докторъ Риккабокка? скажи пожалуста, Чарльзъ, что я стану отвѣчать ему?
   -- Тебѣ бы нужно было подумать объ этомъ раньше, отвѣчалъ мистеръ Дэль, необыкновенно сурово.-- Я никакъ не полагалъ, чтобы изъ смѣшного, какъ мнѣ казалось это, вышло что нибудь серьёзное. Иначе я давнымъ бы давно попросилъ тебя не вмѣшиваться въ подобныя дѣла. Боже сохрани! продолжалъ мистеръ Дэль, мѣняясь въ лицѣ: -- Боже сохрани! чтобъ мы стали, какъ говорится, тайкомъ вводить въ семейство человѣка, которому мы всѣмъ обязаны, родственную связь, по всей вѣроятности, слишкомъ для него непріятную! это было бы низко съ нашей стороны! это былъ бы верхъ неблагодарности!
   Бѣдная мистриссъ Дэль была испугана этими словами и еще болѣе неудовольствіемъ ея супруга и суровымъ выраженіемъ его лица. Отдавая должную справедливость мистриссъ Дэль, здѣсь слѣдуетъ замѣтить, что каждый разъ, какъ только мужъ ея огорчался или оскорблялся чѣмъ нибудь, ея маленькое своенравіе исчезало: она дѣлалась кротка какъ ягненокъ. Лишь только она оправилась отъ неожиданнаго удара, какъ въ ту же минуту поспѣшила разсѣять всѣ опасенія мистера Дэля. Мистриссъ Дэль увѣряла, что она убѣждена въ томъ, что если сквайру не понравятся претензіи Риккабокка, то итальянецъ немедленно прекратить ихъ и миссъ Джемима никогда не узнаетъ объ его предложеніи. Слѣдовательно, изъ этого еще ничего дурного не можетъ выйти. Это увѣреніе, совершенно согласовавшееся съ убѣжденіями мистера Дэля касательно благородства души Риккабокка, весьма много способствовало къ успокоенію добраго человѣка, и если онъ не чувствовалъ въ душѣ своей сильной тревоги за миссъ Джемиму, которой сердце, легко можетъ статься, было уже занято любовью къ Риккабокка, если онъ не опасался, что ея счастье, чрезъ отказъ сквайра, могло быть поставлено въ весьма опасное положеніе, то это происходило не отъ недостатка въ нѣжности чувствъ мистера Дэля, а отъ его совершеннаго знанія женскаго сердца. Кромѣ того онъ полагалъ, хотя и весьма ошибочно, что миссъ Гэзельденъ была не изъ тѣхъ женщинъ, на которыхъ обманутыя ожиданія подобнаго рода могли бы произвесть пагубное впечатлѣніе. Вслѣдствіе этого, послѣ непродолжительнаго размышленія, онъ сказалъ весьма ласково:
   -- Ничего, мой другъ, не огорчайся; я не менѣе долженъ винить и себя въ этомъ дѣлѣ. Мнѣ, право, казалось, что для сквайра гораздо бы легче было пересадить высокіе кедры въ огородъ, чѣмъ для тебя возбудить въ душѣ Риккабокка намѣреніе вступить въ супружескую жизнь. Впрочемъ, отъ человѣка, который добровольно, ради одного только опыта, посадилъ себя въ колоду, всего можно ожидать! Какъ бы то ни было, а мнѣ кажется, что гораздо лучше будетъ, если я самъ переговорю объ этомъ съ сквайромъ и сейчасъ же пойду къ нему.
   Мистеръ Дэль надѣлъ свою широкополую шляпу и отправился на образцовую ферму, гдѣ въ эту пору дня непремѣнно надѣялся застать сквайра. Но едва только онъ вышелъ на деревенскій лугъ, какъ увидѣлъ мистера Гэзельдена, который, опершись обѣими руками на трость, внимательно разсматривалъ приходское исправительное заведеніе. Должно замѣтить, что послѣ переселенія Ленни Ферфильда и его матери негодованіе къ колодѣ снова вспыхнуло въ жителяхъ Гэзельдена. Въ то время, какъ Ленни находился въ деревнѣ, это негодованіе изливалось обыкновенно на него; но едва только онъ оставилъ приходъ, какъ всѣ начали чувствовать къ нему состраданіе. Это происходило не потому, чтобы тѣ, которые болѣе всего преслѣдовали его своими насмѣшками, раскаявались въ своемъ поведеніи или считали себя хоть на сколько нибудь виновными въ его изгнаніи изъ деревни: нѣтъ! они, вмѣстѣ съ прочими поселянами, сваливали всю вину на приходскую колоду и употребляли всевозможныя средства, чтобъ привести ее въ то положеніе, въ какомъ она находилась до своего возобновленія.
   Само собою разумѣется, что мистеръ Стирнъ не дремалъ въ это время. Онъ ежедневно докладывалъ своему господину о лицахъ, которыя, по его подозрѣніямъ, были главными виновниками въ новыхъ неудовольствіяхъ въ приходѣ. Но мистеръ Гэзельденъ былъ или слишкомъ гордъ, или слишкомъ добръ, чтобъ повѣрить на слово своему управителю и явно упрекать обвиняемыхъ; онъ ограничился сначала тѣмъ, что, при встрѣчѣ съ ними во время прогулокъ, отвѣчалъ на ихъ привѣтствія молчаливымъ и принужденнымъ наклоненіемъ головы; но впослѣдствіи, покоряясь вліянію Стирна, онъ съ гнѣвомъ произносилъ, что "не видитъ никакой причины оказывать какое бы то ни было снисхожденіе неблагодарнымъ людямъ. Нужно же наконецъ дѣлать какое нибудь различіе между хорошими и дурными." Ободренный такимъ отзывомъ господина, мистеръ Стирнъ еще свободнѣе началъ обнаруживать гоненіе на подозрѣваемыхъ лицъ. По его распоряженію, для нѣкоторыхъ бѣдняковъ обыкновенныя порціи молока съ господской фермы и овощей съ огородовъ были рѣшительно прекращены. Другимъ дано строгое приказаніе запирать своихъ свиней, которыя будто бы врывались въ господскій паркъ, и, уничтожая жолуди, портили молодыя деревья. Нѣкоторымъ воспрещено было держать лягавыхъ собакъ, потому что чрезъ это, по мнѣнію Стирна, нарушались законы псовой охоты. Старухамъ, которыхъ внуки въ особенности не благоволили къ сыну мистера Стирна, прекращено дозволеніе собирать по аллеямъ парка сухіе сучья, подъ тѣмъ предлогомъ, что онѣ ломали тутъ же и свѣжіе, и, что всего обиднѣе было для молодого поколѣнія деревни Гэзельденъ, такъ это строгое запрещеніе собираться для игръ подъ тремя каштановыми, однимъ орѣховымъ и двумя вишневыми деревьями, которыя вмѣстѣ съ мѣстомъ, занимаемымъ ими съ временъ незапамятныхъ, были отданы въ полное распоряженіе гэзельденскихъ юношей. Короче сказать, Стирнъ не пропускалъ ни одного случая гдѣ только можно было придраться къ правому и виноватому, безъ всякаго разбора. Послѣ этого покажется неудивительнымъ, что выраженія неудовольствія становились чаще и сильнѣе. Недовольные изливали свою досаду или эпиграммами на Стирна, или изображеніемъ его въ каррикатуртіомъ видѣ на самыхъ видныхъ мѣстахъ. Одна изъ подобныхъ каррикатуръ въ особенности обратила на себя вниманіе сквайра, въ то время, какъ онъ проходилъ мимо колоды на образцовую ферму. Сквайръ остановился и началъ разсматривать ее, придумывая въ то же время вѣрнѣйшія средства къ прекращенію подобныхъ шалостей. Въ этомъ-то положеніи, какъ мы уже сказали, и засталъ его мистеръ Дэль, отправлявшійся къ нему съ чрезвычайно важнымъ извѣстіемъ.
   -- Вотъ кстати, такъ кстати, сказалъ мистеръ Гэзельденъ съ улыбкой, которая, какъ онъ воображалъ, была пріятная и непринужденная, но мистеру Дэлю она показалась чрезвычайно горькою и холодною: -- не хотите ли полюбоваться моимъ портретомъ?
   Мистеръ Дэль взглянулъ на каррикатуру, и хотя сильно пораженъ былъ ею, но весьма искусно скрылъ свои чувства. Съ благоразуміемъ и кротостію онъ въ туже минуту старался отъискать какой нибудь другой оригиналъ для весьма дурпо выполненнаго портрета.
   -- Почему же вы полагаете, что это вашъ портретъ? спросилъ мистеръ Дэль: -- мнѣ кажется, эта фигура скорѣе похожа на Стирна.
   -- Вы такъ думаете? сказалъ сквайръ.-- А къ чему же эти ботфоргы? Стирнъ никогда не носитъ ботфортъ.
   -- Да вѣдь и вы ихъ не носите, исключая развѣ тѣхъ случаевъ, когда отправляетесь на охоту. Впрочемъ, вглядитесь хорошенько; мнѣ кажется, это вовсе не ботфорты: это -- длинные штиблеты; а вѣдь вамъ самимъ извѣстно, что Стирнъ любитъ часто щеголять въ нихъ. Кромѣ того, вонъ этотъ крючокъ, наброшенный, вѣроятно, для изображенія носа, какъ нельзя болѣе походитъ подъ крючковатую форму носа Стирна, между тѣмъ какъ вашъ, по моему мнѣнію, ни въ чемъ не уступаетъ носу Апполона, который стоитъ въ гостиной Риккабокка.
   -- Бѣдный Стирнъ! произнесъ сквайръ, голосомъ, въ которомъ обнаруживалось удовольствіе, смѣшанное съ сожалѣніемъ.-- Это почти всегда выпадаетъ на долю вѣрнаго слуги, который съ ревностію исполняетъ обязанность, возложенную на него. Однако, вы замѣчаете мистеръ Дэль, что дерзости начинаютъ заходить черезчуръ далеко, и теперь въ томъ вопросъ: какія должно принять мѣры для прекращенія ихъ? Подстеречь и поймать шалуновъ нѣтъ никакой возможности, такъ что Стирнъ совѣтуетъ даже учредить около колоды правильный ночной караулъ. Мнѣ до такой степени непріятно это, что я почти рѣшился уѣхать отсюда въ Брайтонъ или Лимингтонъ, а въ Лимингтонѣ, должно вамъ сказать, чудная охота, и уѣхать на цѣлый годъ, собственно затѣмъ, чтобъ увидѣть, что эти неблагодарные будутъ дѣлать безъ меня!
   При послѣднихъ словахъ губы сквайра задрожали.
   -- Мой добрый мистеръ Гэзельденъ, сказалъ мистеръ Дэль, взявъ за руку друга: -- я не хочу щеголять своей мудростью; но согласитесь, куда какъ было бы хорошо, еслибъ вы послушались моего совѣта; quieta non movere. Скажите откровенно; бывалъ ли гдѣ нибудь приходъ миролюбивѣе здѣшняго, видали ли вы гдѣ нибудь столь любимаго своимъ приходомъ провинціяльнаго джентльмена, какимъ были вы до возобновленія этой безобразной колоды, хотя вы и возобновили ее въ томъ убѣжденіи, что она будетъ придавать красу деревнѣ?
   При этомъ упрекѣ въ душѣ сквайра закипѣло сильное негодованіе.
   -- Такъ что же, милостивый государь, воскликнулъ онъ: -- не прикажете ли мнѣ срыть ее до основанія?
   -- Прежде мнѣ хотѣлось одного только -- чтобъ вы вовсе не возобновляли ея, а оставили бы въ первобытномъ видѣ; но если вамъ представится благовидный предлогъ разрушить ее, то почему же и не такъ? И, сколько я полагаю, предлогъ этотъ легко можетъ представиться,-- напримѣръ (не мѣшаетъ здѣсь обратить вниманіе читателя на искусный оборотъ въ краснорѣчіи мистера Дэля,-- оборотъ, достойный самого Риккабокка, и вмѣстѣ съ тѣмъ доказывающій, что дружба мистера Дэля съ итальянскимъ философомъ была небезполезна),-- напримѣръ, по случаю какого нибудь радостнаго событія въ вашемъ семействѣ.... Положимъ, хоть свадьбы!
   -- Свадьбы! да, конечно; но какой свадьбы? не забудьте, что Франкъ только-только что сбросилъ съ себя курточку.
   -- Извините: на этотъ разъ я вовсе и не думалъ о Франкѣ,-- я хотѣлъ намекнуть на свадьбу вашей кузины Джемимы.
   Сквайръ до такой степени изумленъ былъ этимъ неожиданнымъ намекомъ, что отступилъ нѣсколько назадъ и, за неимѣніемъ лучшаго мѣста, сѣлъ на скамейку, составлявшую принадлежность колоды.
   Мистеръ Дэль, пользуясь минутнымъ замѣшательствомъ сквайра, немедленно приступилъ къ изложенію дѣла. Онъ началъ съ похвалы благоразумію Риккабокка и его совершенному знанію правилъ приличія, обнаруженному тѣмъ, что прежде формальнаго объясненія съ миссъ Джемимой онъ просилъ непремѣнно посовѣтоваться съ мистеромъ Гэзельденомъ. По увѣренію мистриссъ Дэль, Риккабокка имѣлъ такое высокое понятіе о чести и такое безпредѣльное уваженіе къ священнымъ правамъ гостепріимства, что въ случаѣ, еслибъ сквайръ не изъявилъ согласія на его предложенія, то мистеръ Дэль былъ вполнѣ убѣжденъ, что итальянецъ, въ ту же минуту отказался бы отъ дальнѣйшихъ притязаній на миссъ Джемиму. Принимая въ соображеніе, что миссъ Гэзельденъ давно уже достигла зрѣлаго возраста, въ строгомъ смыслѣ этого слова, и что все ея богатство давно уже передано въ ея собственное распоряженіе, мистеръ Гэзельденъ принужденъ былъ согласиться съ заключеніемъ мистера Дэля, выведеннымъ изъ его перваго приступа, "что со стороны Риккабокка это была такая деликатность, какой нельзя ожидать отъ другого англійскаго джентльмена". Замѣтивъ, что дѣло принимаетъ весьма благопріятный оборотъ, мистеръ Дэль началъ доказывать, что если миссъ Джемимѣ придется рано или поздно выходить замужъ (чему, конечно, сквайръ не будетъ препятствовать), то желательно было бы, чтобъ она лучше вышла за такого человѣка, который, хотя бы это былъ и иностранецъ, но безукоризненнаго поведенія, находился бы въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ мистеромъ Гэзельденомъ, чѣмъ подвергаться опасности вступать въ бракъ съ какимъ нибудь искателемъ богатыхъ невѣстъ на минеральныхъ водахъ, куда миссъ Джемима отправлялась почти ежегодно. Послѣ этого мистеръ Дэль слегка коснулся прекрасныхъ качествъ Риккабокка и заключилъ другимъ искуснымъ оборотомъ рѣчи, что этотъ превосходный свадебный случай представляетъ возможность сквайру предать колоду всесожженію и тѣмъ возстановить въ селеніи Гэзельденъ прежнее спокойствіе и тишину.
   Задумчивое, но не угрюмое лицо сквайра при этомъ заключеніи совершенно прояснилось. Надобно правду сказегь, сквайру до смерти хотѣлось отдѣлаться отъ этой колоды, но само собою разумѣется, отдѣлаться удачно и безъ малѣйшей потери собственнаго своего достоинства.
   Вслѣдствіе этого, когда мистеръ Дэль окончилъ свою рѣчь, сквайръ отвѣчалъ весьма спокойно и весьма благоразумно:
   "Что мистеръ Риккабокка поступилъ въ этомъ случаѣ, какъ должно поступить всякому благовоспитанному джентльмену, и за это онъ (т. е. сквайръ) весьма много обязанъ ему; что онъ не имѣетъ права вмѣшиваться въ это дѣло; что Джемима въ такихъ теперь лѣтахъ, что сама можетъ располагать своей рукой, и чѣмъ дальше отлагать это, тѣмъ хуже.-- Съ своей стороны, продолжалъ сквайръ: -- хотя мнѣ Риккабокка чрезвычайно нравится; но я никогда не подозрѣвалъ, чтобы Джемима могла плѣниться его длиннымъ лицомъ; впрочемъ, нельзя по своему собственному вкусу судить о вкусѣ другихъ. Моя Гэрри въ этомъ отношеніи гораздо проницательнѣе меня; она часто намекала мнѣ на этотъ союзъ; но само собою разумѣется, я всегда отвѣчалъ ей чистосердечнымъ смѣхомъ. Оно, правда, мнѣ показалось слишкомъ что-то страннымъ, когда этотъ монсиръ, ни съ того, ни съ другого, снялъ очки... ха, ха! Любопытно знать, что скажетъ намъ на это Гэрри. Пойдемте къ ней сію минуту и сообщимъ эту новость."
   Мистеръ Дэль, приведенный въ восторгъ такимъ неожиданнымъ успѣхомъ своихъ переговоровъ, взялъ сквайра подъ руку, и оба они, въ садомъ пріятномъ расположеніи духа, отправились въ Гэзельденъ-Голлъ. При входѣ въ цвѣточный садъ, они увидѣли, что мистриссъ Гэзельденъ срывала сухіе листья и увядшіе цвѣты съ любимыхъ своихъ розовыхъ кустовъ. Сквайръ осторожно подкрался къ ней сзади и, быстро обнявъ ея талію, крѣпко поцаловалъ ея полную, гладкую щоку. Мимоходомъ сказать, по какому-то странному соединенію понятій, онъ дозволялъ себѣ подобную вольность каждый разъ, какъ только въ деревнѣ затѣвалась чья нибудь свадьба.
   -- Фи, Вильямъ! произнесла мистриссъ Гэзельденъ застѣнчиво и потомъ раскраснѣлась, когда увидѣла мистера Дэля.-- Вѣрно опять готовится новая свадьба! чья же это?
   -- Какъ вамъ покажется, мистеръ Дэль! воскликнулъ сквайръ, съ видомъ величайшаго удивленія: -- она заранѣе догадывается, въ чемъ дѣло! Разскажите же ей все,-- все.
   Мистеръ Дэль повиновался.
   Мистриссъ Гэзельденъ, какъ можетъ полагать каждый изъ моихъ читателей, обнаружила гораздо меньше удивленія, чѣмъ ея супругъ. Она выслушала эту новость съ явнымъ удовольствіемъ и сдѣлала почти такой же отвѣтъ, какой сдѣланъ былъ сквайромъ.
   -- Синьоръ Риккабокка, говорила она: -- поступилъ благородно. Конечно, дѣвица изъ фамиліи Гэзельденовъ могла бы сдѣлать выгоднѣйшую партію; но такъ какъ она уже нѣсколько промедлила отъисканіемъ такой партіи, то съ нашей стороны было бы напрасно и неблагоразумно противиться ея выбору, если только это правда, что она рѣшилась выйти за синьора Риккабокка. Что касается ея приданаго, въ этомъ они сами должны условиться между собой. Все же не мѣшаетъ поставить, на видъ миссъ Джемимѣ, что проценты съ ея капитала составляютъ весьма ограниченный доходъ. Что докторъ Риккабокка вдовецъ, это опять совсѣмъ другое дѣло. Странно, однако, и даже нѣсколько подозрительно, почему онъ такъ упорно скрывалъ до сихъ поръ всѣ обстоятельства прежней своей жизни. Конечно, его поведеніе весьма выгодно говорило въ его пользу. Такъ какъ онъ для насъ былъ не болѣе, какъ обыкновенный; знакомый и притомъ еще арендаторъ, то никто не имѣлъ права дѣлать какія нибудь нескромныя освѣдомленія. Теперь-же, когда онъ намѣренъ вступить въ родство съ нашей фамиліей, то сквайру, слѣдовало бы по крайней мѣрѣ знать о немъ что нибудь побольше: кто и что онъ такое? по какимъ причинамъ оставилъ, онъ свое отечество? Англичане ѣздятъ за границу для того собственно, чтобъ сберечь лишнюю пенни изъ своихъ доходовъ; а нельзя предположить, чтобы чужеземецъ выбралъ Англію за государство, въ которомъ можно сократить свои расходы. По моему мнѣнію, иностранный докторъ здѣсь недиковинка; вѣроятно, онъ былъ профессоромъ какого нибудь итальянскаго университета. Во всякомъ случаѣ, если сквайръ вступился въ это дѣло, то онъ непремѣнно долженъ потребовать отъ синьора Риккабокка нѣкоторыя объясненія.
   -- Ваши замѣчанія, мистриссъ Гэзельденъ, весьма основательны, сказалъ мистеръ Дэль.-- Касательно причинъ, по которымъ другъ нашъ Риккабокка покинулъ свое отечество, мнѣ кажется, намъ не нужно дѣлать особенныхъ освѣдомленій. По моему мнѣнію, онъ долженъ представить намъ одни только доказательства о благородномъ своемъ происхожденіи. И если это будетъ составлять единственное затрудненіе, то надѣюсь, что мы можемъ скоро поздравить миссъ Гэзельденъ со вступленіемъ въ законный бракъ съ человѣкомъ, который хотя и весьма бѣденъ, умѣлъ, однако же, перенести всѣ лишенія безъ всякаго ропота, предпочелъ долгу всѣ трудности, сдѣлалъ предложеніе открыто, не обольщая сердца вашей кузины,-- который, короче сказать, обнаружилъ въ душѣ своей столько прямоты и благородства, что, надѣюсь, мистриссъ Гэзельденъ, мы извинимъ ему, если онъ только докторъ, и, вѣроятно, докторъ юриспруденціи, а не какой нибудь маркизъ или по крайней мѣрѣ баронъ, за которыхъ иностранцы любятъ выдавать себя въ нашемъ отечествѣ.
   -- Въ этомъ отношеніи, вскричалъ сквайръ: -- надобно отдать Риккабокка полную справедливость: онъ и въ помышленіи не имѣлъ ослѣпить насъ блескомъ какого нибудь титула. Благодаря Бога, Гэзельдены никогда не были большими охотниками до громкихъ титуловъ; и если я самъ не гнался за полученіемъ титула англійскаго лорда, то, конечно, мнѣ куда бы было какъ стыдно своего зятя, котораго я принужденъ бы былъ называть маркизомъ или графомъ! Не менѣе того мнѣ было бы непріятно, еслибъ онъ былъ курьеромъ или камердинеромъ! А то докторъ! Гэрри! да мы имѣли полное право гордиться этимъ: это въ англійскомъ вкусѣ! Моя родная тетушка была замужемъ за докторомъ богословія.... отличный былъ человѣкъ этотъ докторъ! носилъ огромный парикъ и впослѣдствіи былъ сдѣланъ деканомъ. Поэтому тутъ нечего и безпокоиться. Дѣло другое, еслибъ онъ былъ какой нибудь фокусникъ: это было бы обидно. Между чужеземными господами въ нашемъ отечествѣ бываютъ настоящіе шарлатаны; они готовы, пожалуй, ворожить для васъ и скакать на сценѣ вмѣсто паяца.
   -- Помилуй, Вильямъ! откуда ты заимствовалъ такія понятія? спросила Гэрри, съ выраженіемъ сильнаго упрека.
   -- Откуда заимствовалъ! я самъ видѣлъ такого молодца въ прошломъ году на ярмаркѣ -- ну вотъ еще когда я покупалъ гнѣдыхъ -- видѣлъ его въ красномъ жилетѣ и треугольной, приплюснутой шляпѣ. Онъ называлъ себя докторомъ Фоскофорино, носилъ напудренный парикъ и продавалъ пилюли! Презабавный былъ человѣкъ, настоящій паяцъ,-- особливо въ своихъ обтянутыхъ розовато цвѣта панталонахъ,-- кувыркался передъ нами и сказывалъ, что пріѣхалъ изъ Тимбукту. Нѣтъ, нѣтъ; избави Богъ Джемиму попасть за такого человѣка: такъ и знай, что она перерядится въ розовое платье съ блестками и будетъ шататься по ярмаркамъ въ труппѣ странствующихъ комедіантовъ.
   При этихъ словахъ какъ сквайръ, такъ и жена его такъ громко и такъ непринужденно засмѣялись, что мистеръ Дэль считалъ дѣло рѣшеннымъ, и потому, воспользовавшись первой удобной минутой, откланялся сквайру и поспѣшилъ къ Риккабокка съ утѣшительнымъ донесеніемъ.
   Риккабокка, съ весьма легкимъ нарушеніемъ спокойствія и равнодушія, постоянно отражавшихся на его лицѣ, выслушалъ извѣстіе о томъ, что предубѣжденіе островитянъ и болѣе выгодные виды всего семейства Гэзельденъ не представляли его искательству руки миссъ Джемимы никакихъ затрудненій. Это легкое волненіе произошло въ душѣ философа не потому, чтобы онъ страшился навсегда отказаться отъ близкой и безоблачной перспективы счастія, для котораго онъ нарочно снялъ очки, чтобъ смотрѣть на него открытыми глазами: нѣтъ! онъ уже достаточно приготовился къ тому,-- но потому, что ему такъ мало оказывали въ жизни снисхожденія, что онъ былъ тронутъ не только искреннимъ участіемъ въ его благополучіи человѣка совершенно чуждаго ему по отечеству, по языку, образу жизни и самой религіи,-- но и великодушіемъ, съ которымъ его принимали, несмотря на его извѣстную бѣдность и чужеземное происхожденіе, въ родственный кругъ богатой и старинной англійской фамиліи. Онъ соглашался удовлетворить одинъ только пунктъ условія, переданнаго ему мистеромъ Дэлемъ съ деликатностію человѣка, которому, по своей профессіи, не въ первый разъ приходилось имѣть дѣло съ самыми нѣжными и щекотливыми чувствами. Этимъ пунктомъ требовалось отъискать между друзьями или родственниками Риккабокка особу, которая подтвердила бы убѣжденіе сквайра въ благородствѣ происхожденія итальянца. Онъ согласился, я говорю, съ основательностію этого пункта, но не обнаружилъ особеннаго расположенія и усердія исполнить его. Лицо его нахмурилось. Мистеръ Дэль поспѣшилъ увѣрить его, что сквайръ былъ не изъ числа тѣхъ людей, которые слишкомъ гонятся за титулами, но что онъ желалъ бы открыть въ будущемъ своемъ зятѣ званіе не ниже того, которое, судя по воспитанію и дарованіямъ Риккабокка, оправдывало бы сдѣланный имъ шагъ требовать руки благородной дѣвицы.
   Итальянецъ улыбнулся.
   -- Мистеръ Гэзельденъ будетъ удовлетворенъ, сказалъ онъ весьма хладнокровно.-- Изъ газетъ сквайра я узналъ, что на дняхъ прибылъ въ Лондонъ одинъ англійскій джентльменъ, который былъ коротко знакомъ со мной въ моемъ отечествѣ. Я напишу къ нему и попрошу его засвидѣтельствовать мою личность и мое хорошее происхожденіе. Вѣроятно, и вамъ не безъизвѣстно имя этого джентльмена,-- даже должно быть извѣстно, какъ имя офицера, отличившаго себя въ послѣдней войнѣ. Его зовутъ лордъ Л'Эстренджъ.
   Мистеръ Дэль вздрогнулъ.
   -- Вы знаете лорда Л'Эстренджа? Я боюсь, что это распутный, дурной человѣкъ.
   -- Распутный! дурной! воскликнулъ Риккабокка.-- Какъ ни злословенъ нашъ міръ, но я никогда не думалъ, чтобы подобныя выраженія были примѣнены къ человѣку, который впервые научилъ меня любить и уважать вашу націю.
   -- Быть можетъ, онъ перемѣнился съ того времени....
   Мистеръ Дэль остановился.
   -- Съ какого времени? спросилъ Риккабокка съ очевиднымъ любопытствомъ,
   Мистеръ Дэль, по видимому, приведенъ былъ въ замѣшательство.
   -- Извините меня, сказалъ онъ: -- тому уже много лѣтъ назадъ; впрочемъ, надобно вамъ сказать, что мнѣніе, составленное мною въ ту пору объ этомъ джентльменѣ, было основано на обстоятельствахъ, которыхъ я не могу сообщить.
   Вѣжливый итальянецъ молча поклонился, но глаза его выражали, какъ будто онъ хотѣлъ продолжать дальнѣйшіе разспросы.
   -- Каковы ни были ваши впечатлѣнія касательно лорда л'Эстренджа, сказалъ Риккабокка послѣ непродолжительнаго молчанія: -- я полагаю, въ нихъ не скрывается ничего, что могло бы заставить васъ сомнѣваться въ его чести, или не признать дѣйствительнымъ его отзывъ о моей личности?
   -- Да, основываясь на свѣтскихъ понятіяхъ о нравственности, отвѣчалъ мистеръ Дэль, стараясь быть какъ можно опредѣлительнѣе: -- сколько я знаю о лордѣ Л'Эстренджѣ, нельзя допустить предположенія, что въ этомъ случаѣ онъ скажетъ неправду. Кромѣ того, онъ пользуется именемъ заслуженнаго воина и занимаетъ почетное положеніе въ обществѣ.
   Разговоръ прекратился, и мистеръ Дэль простился съ Риккабокка.
   Спустя нѣсколько дней, докторъ Риккабокка отправилъ къ сквайру въ конвертѣ, безъ всякой надписи, письмо, полученное имъ отъ лорда Л'Эстренджа. По всему видно было, что этому письму предназначалось встрѣтиться со взорами сквайра и служить вѣрнымъ ручательствомъ за прекрасное имя и происхожденіе доктора. Оно не было написано по формѣ обыкновеннаго свидѣтельства, но съ соблюденіемъ всѣхъ условій деликатности, обнаруживавшихъ болѣе чѣмъ хорошее образованіе, какого должно было ожидать отъ человѣка въ положеніи лорда Л'Эстренджа. Изысканныя, но нехолодныя, выраженія учтивости,-- выраженія, переданныя бумагѣ прямо отъ сердца, тонъ искренняго уваженія къ особѣ Риккабокка, говорившій въ пользу его, сильнѣе всякаго формальнаго свидѣтельства о его качествахъ и предшествовавшихъ обстоятельствахъ его жизни, были весьма достаточны, чтобъ устранить всякія сомнѣнія въ душѣ человѣка, гораздо недовѣрчивѣе и пунктуальнѣе сквайра Гэзельдена.
   Такимъ образомъ счастію Риккабокка и миссъ Гэзельденъ все благопріятствовало.
  

ГЛАВА XXIV.

   Никакое событіе въ жизни людей высшаго сословія не пробуждаетъ такой симпатичности въ людяхъ, поставленныхъ въ общественномъ быту на низшую ступень, какъ свадьба.
   Съ той минуты, какъ слухъ о предстоящей свадьбѣ распространился по деревнѣ, вся прежняя любовь поселянъ къ сквайру и его фамиліи снова была вызвана наружу. Снова искреннія привѣтствія встрѣчали сквайра у каждаго дома въ деревнѣ, въ то время, какъ онъ проходилъ мимо ихъ, отправляясь на ферму,-- снова загорѣлыя и угрюмыя лица поселянъ принимали веселый видъ при его поклонѣ. Мало того: деревенскіе ребятишки снова собирались для игръ на любимое мѣсто.
   Сквайръ еще разъ испытывалъ въ душѣ своей всю прелесть той особенной приверженности, пріобрѣсти которую стоитъ дорого и потерю которой благоразумный человѣкъ весьма справедливо сталъ бы оплакивать,-- приверженности, проистекающей изъ увѣренности въ нашу душевную доброту. Подобно всякому блаженству, сильнѣе ощущаемому послѣ нѣкотораго промежутка, сквайръ наслаждался возвращеніемъ этой приверженности съ какимъ-то отраднымъ чувствомъ, наполнявшимъ все его существованіе; его мужественное сердце билось чаще и сильнѣе, его тяжелая поступь сдѣлалась гораздо легче, его красивое англійское лицо казалось еще красивѣе и еще сильнѣе выражало типъ англичанина; вы сдѣлались бы на цѣлую недѣлю веселѣе, еслибъ только до вашего слуха долетѣлъ его громкій смѣхъ, выходившій изъ самой глубины его сердца.
   Сквайръ въ особенности чувствовалъ признательность къ Джемимѣ и Риккабокка, какъ къ главнымъ виновникамъ этой общей inlegratio amoris. Взглянувъ на него, вы, право, подумали бы, что онъ самъ готовится вторично праздновать свадьбу съ своей Гэрри! Что касается приходской колоды, то судьба ея была непреложно рѣшена.
   Да, это была самая веселая свадьба,-- деревенская свадьба, въ которой всѣ принимали участіе отъ чистаго сердца. Деревенскія дѣвушки посыпали дорогу цвѣтами; въ самой лучшей, живописной части парка, на окраинѣ спокойнаго озера, устроенъ былъ открытый павильонъ и украшенъ также цвѣточными гирляндами: этотъ павильонъ предназначался для танцевъ; для поселянъ былъ зажаренъ цѣлый быкъ. Даже мистеръ Стирнъ.... впрочемъ, нѣтъ! мистеръ Стирнъ не присутствовалъ на этомъ торжествѣ: видѣть такъ много радости и счастія было бы для него убійственно! И для кого же это дѣлалось все? для чужеземца, который умышленно освободилъ изъ колоды мальчишку Ленни и самъ посадилъ себя въ эту колоду, единственно съ той цѣлью, чтобъ сдѣлать опытъ надъ самимъ собою; Стирнъ былъ увѣренъ, что миссъ Джемима выходила замужъ за чернокнижника, и тщетно стали бы вы стараться убѣдить его въ противномъ. Поэтому мистеръ Стирнъ выпросилъ позволеніе уѣхать на этотъ день изъ деревни и отправился къ своему родному дядюшкѣ, занимавшемуся исключительно ссудою неимущимъ денегъ подъ закладъ вещей. Франкъ также присутствовалъ на этой свадьбѣ: на этотъ случай его нарочно взяли изъ Итонской школы. Съ тѣхъ поръ, какъ Франкъ оставилъ послѣ каникулъ Гэзельденъ-Голлъ, онъ выросъ на цѣлые два вершка; съ своей стороны, мы полагаемъ, что за одинъ изъ этихъ вершковъ онъ много былъ обязанъ природѣ, а за другой -- еще болѣе новой парѣ великолѣпныхъ веллингтоновскихъ сапоговъ. Однако же, радость этого юноши въ сравненіи съ другими была не такъ замѣтна. Это происходило оттого, что Джемима всегда особенно благоволила къ нему, и что, кромѣ снисходительности и нѣжности, постоянно оказываемой Франку, она, возвращаясь въ Гэзельденъ изъ какого нибудь приморскаго мѣстечка, каждый разъ привозила ему множество хорошенькихъ подарковъ. Франкъ чувствовалъ, что, лишаясь Джемимы, онъ лишался весьма многаго, и полагалъ, что она сдѣлала весьма странный, даже ни съ чѣмъ несообразный выборъ.
   И капитанъ Гиджинботэмъ былъ также приглашенъ на свадьбу: но, къ крайнему изумленію Джемимы, онъ отвѣчалъ на это приглашеніе письмомъ, адресованнымъ на ея имя и съ надписью на уголкѣ: "по секрету".
   "Она должна знать давно -- говорилъ онъ между прочимъ -- объ его глубокой преданности къ ней. Одна только излишняя деликатность, проистекающая отъ весьма ограниченныхъ его доходовъ, благородство чувствъ его и врожденная скромность удерживали его отъ формальнаго предложенія. Теперь же, когда ему стало извѣстно (о! я едва вѣрю въ свои чувства и съ трудомъ удерживаю порывы отчаянія!), что ея родственники принуждаютъ ее вступить въ безчеловѣчный бракъ съ чужеземцемъ, самой предосудительной наружности, онъ не теряетъ ни минуты повергнуть къ стопамъ ея свое собственное сердце и богатство. Онъ дѣлаетъ это тѣмъ смѣлѣе, что ему уже нѣсколько знакомы сокровенныя чувства миссъ Джемимы въ отношеніи къ нему; въ тоже время онъ съ особенной гордостью и съ безпредѣльнымъ счастіемъ долженъ сказать, что его неоцѣненный кузенъ мистеръ Шарпъ Koppe удостоилъ его самымъ искреннимъ родственнымъ расположеніемъ, оправдывающимъ самыя блестящія ожиданія, которымъ, весьма вѣроятно, суждено въ скоромъ времени осуществиться, такъ какъ его превосходный родственникъ получилъ на службѣ въ Индіи сильное разстройство печени и нѣтъ никакой надежды на продолжительность его существованія!"
   Весьма страннымъ покажется, быть можетъ, моимъ читателямъ, но миссъ Джемима, несмотря на продолжительное знакомство, никогда не подозрѣвала въ капитанѣ чувства нѣжнѣе братской любви. Сказать, что ей не понравилось открытіе своей ошибки, мнѣ кажется тоже самое, что сказать, что она была болѣе, чѣмъ обыкновенная женщина. Рѣшительнымъ отказомъ столь блестящаго предложенія она могла доказать свою безкорыстную любовь къ ея неоцѣненному Риккабокка, а это, согласитесь, должно было составлять источникъ величайшаго торжества. Правда, миссъ Джемима написала отказъ въ самыхъ мягкихъ, утѣшительныхъ выраженіяхъ, но капитанъ, какъ видно было, чувствовалъ себя оскорбленнымъ: онъ не отвѣтилъ на это письмо и не пріѣхалъ на свадьбу.
   Чтобъ посвятить читателя въ нѣкоторыя тайны, невѣдомыя миссъ Джемимѣ, мы должны сказать, что, дѣлая это предложеніе, капитанъ Гиджинботэмъ былъ руководимъ болѣе Плутусомъ, чѣмъ Купидономъ. Капитанъ Гиджинботэмъ былъ однимъ изъ класса джентльменовъ, считающихъ свои доходы по тѣмъ блуждающимъ огонькамъ, которые называются ожиданіями. Съ самыхъ тѣхъ поръ, какъ дѣдушка сквайра завѣщалъ капитану, въ ту пору еще ребенку, 500 фунтовъ стерлинговъ, капитанъ населилъ свою будущность ожиданіями. Онъ разсуждалъ о своихъ ожиданіяхъ, какъ разсуждаетъ человѣкъ объ акціяхъ общества застрахованія жизни; отъ времени до времени они измѣнялись, то повышаясь, то понижаясь, но капитанъ Гиджинботэмъ ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ допустить мысли, что онъ рано или поздно не сдѣлается милліонеромъ,-- само собою разумѣется, если только жизнь его продлится. Хотя миссъ Джемима была пятнадцатью годами моложе его, но, несмотря на то, въ призрачныхъ книгахъ капитана она занимала мѣсто, соотвѣтствующее весьма значительному капиталу, или, вѣрнѣе сказать, она составляла ожиданіе на капиталъ въ четыре тысячи фунтовъ стерлинговъ.
   Опасаясь, чтобъ изъ его главной счетной книги не вычеркнулась такая огромная цыфра, опасаясь, чтобы такой значительный кушъ не исчезъ чисто на чисто изъ фамильнаго капитала, капитанъ Гиджинботэмъ рѣшился сдѣлать, какъ онъ воображалъ, если не отчаянный, зато по крайней мѣрѣ вѣрный шагъ къ сохраненію своего благосостоянія. Если нельзя овладѣть золотыми рогами безъ тельца, то почему же не взять и самого тельца въ придачу? Онъ никакъ не воображалъ, чтобы такой нѣжный телецъ могъ бодаться. Ударъ былъ оглушительный. Впрочемъ, никто, я думаю, не станетъ сожалѣть о несчастіяхъ человѣка алчнаго, и потому, оставивъ бѣднаго капитана Гиджинботэма поправлять свои мечтательныя богатства, какъ онъ самъ признаетъ за лучшее, насчетъ "блестящихъ ожиданій", скопившихся вокругъ особы мистера Шарпа-Koppe, я возвращаюсь къ гэзельденской свадьбѣ, въ самую настоящую пору, чтобъ любоваться женихомъ. Риккабокка былъ весьма замѣчателенъ при этой оказіи. Взгляните, какъ онъ ловко помогаетъ своей невѣстѣ сѣсть въ карету, которую сквайръ подарилъ ему, и съ какимъ радостнымъ лицомъ отправляется онъ въ церковь, среди благословеній толпы поселянъ, между тѣмъ какъ невѣста, глаза которой подернуты слезой и лицо озарено улыбкой счастія, была весьма интересная и даже милая невѣста. Для людей, неимѣющихъ привычки углубляться въ размышленія, страннымъ покажется, что деревенскіе зрители такъ искренно одобряли и благословляли бракъ въ фамиліи Гэзельденъ съ бѣднымъ выходцемъ, длинноволосымъ чужеземцемъ; но кромѣ того, что Риккабокка сдѣлался уже однимъ изъ добрыхъ сосѣдей и пріобрѣлъ названіе "вѣжливаго джентльмена", надобно принять въ соображеніе и то замѣчательное въ своемъ родѣ обстоятельство, но которому, при всѣхъ вообще свадебныхъ случаяхъ, невѣста до такой степени овладѣваетъ участіемъ, любопытствомъ и восхищеніемъ зрителей, что женихъ дѣлается уже не только лицомъ второстепеннымъ, но почти ничѣмъ. Онъ тутъ просто какое-то недѣйствующее лицо во всемъ представленіи -- забытый виновникъ общей радости. Такъ точно и теперь: поселяне не на Риккабокка сосредоточивали свой восторгъ и благословенія, но на джентльменѣ въ бѣломъ жилетѣ, которому суждено измѣнить для миссъ Джемимы фамилію Гэзельденъ на Риккабокка.
   Склонясь на руку своей жены -- надобно замѣтить здѣсь, что въ тѣхъ случаяхъ, когда сквайръ испытывалъ въ душѣ своей особенное удовольствіе, онъ всегда склонялся на руку жены, а не жена на его руку, и, право, было что-то трогательное при видѣ, какъ этотъ сильный, здоровый, могучій станъ, въ минуты счастія, искалъ, самъ не замѣчая того, опоры на слабой рукѣ женщины -- склоняясь на руку жены, какъ я уже сказалъ, сквайръ, около захожденія солнца, спустился къ озеру, къ тому мѣсту, гдѣ устроенъ былъ павильонъ.
   Весь приходъ -- молодые истарые, мужчины, женщины и ребятишки,-- все собралось въ павильонъ, и лица ихъ, обращенныя къ радушной, отеческой улыбкѣ своего господина, носили, подъ вліяніемъ восторга, одинаково одушевлявшаго всѣхъ, отпечатокъ одного фамильнаго сходства. Сквайръ Гэзельденъ остановился при концѣ длиннаго стола, налилъ роговую чашу элемъ изъ полнаго жестяного кувшина, окинулъ взоромъ собраніе и поднялъ кверху руку, требуя этимъ молчанія и тишины. Потомъ всталъ онъ на стулъ и явился передъ поселянами въ полномъ видѣ. Каждый изъ присутствовавшихъ понялъ, что сквайръ намѣренъ произнесть спичъ, и потому напряженное вниманіе сдѣлалось пропорціональнымъ рѣдкости событія: сквайръ въ теченіе жизни только три раза обращался съ рѣчью къ поселянамъ Гэзельдена (хотя онъ нерѣдко обнаруживалъ свои таланты краснорѣчія), и эти три раза были слѣдующіе: разъ по случаю фамильнаго празднества, когда онъ представлялъ народу свою невѣсту, другой разъ -- во время спорнаго выбора, въ которомъ онъ принималъ болѣе чѣмъ дѣятельное участіе и былъ не такъ трезвъ, какъ бы слѣдовало, въ третій разъ -- по поводу великаго бѣдствія въ земледѣльческомъ мірѣ, когда, смотря на уменьшеніе арендныхъ доходовъ, многіе фермеры принуждены были отпустить своихъ работниковъ и когда сквайръ говорилъ: "я отказалъ себѣ въ гончихъ потому собственно, что намѣренъ сдѣлать въ паркѣ своемъ хорошенькое озеро и спустить всѣ низменныя мѣста, окружавшія паркъ. Кто хочетъ работать, пусть идетъ ко мнѣ!" И надобно сказать, что въ ту несчастную годину въ Гэзельденѣ никто не могъ пожаловаться на стѣснительность положенія своего.
   Теперь сквайръ рѣшился публично произнесть спичъ въ четвертый разъ. По правую сторону отъ него находилась Гэрри, по лѣвую -- Франкъ. На другомъ концѣ стола, въ качествѣ вице-президента, стоялъ мистеръ Дэль, позади его -- маленькая жена его, которая приготовилась уже плакать и на всякій случай держала у глазъ носовой платочекъ.
   "-- Друзья мои и ближайшіе сосѣди! началъ сквайръ: -- благодарю васъ отъ души, что вы собрались сегодня вокругъ меня и принимаете такое усердное участіе во мнѣ и въ моемъ семействѣ. Моя кузина, не то что я, не родилась между вами; но вы знакомы съ ней съ ея ранняго дѣтства. Вы будете сожалѣть о томъ, что ея лицо, всегда ласковое, не показывается у дверей вашихъ коттэджовъ, такъ какъ я и мое семейство долго будемъ сожалѣть о томъ, что ея нѣтъ въ нашемъ кругу....
   При этихъ словахъ между женщинами послышались легкія рыданія, между тѣмъ какъ на мѣстѣ мистриссъ Дэль виднѣлся одинъ только бѣленькій платочекъ. Сквайръ самъ остановился и отеръ ладонью горячую слезу. Потомъ онъ сталъ продолжать, съ такой внезапной перемѣной въ голосѣ, которая произвела электрическое дѣйствіе;
   "-- Мы тогда только умѣемъ цѣнить счастіе, когда лишаемся его! Друзья мои и сосѣди! назадъ тому немного времени казалось, что въ ваше селеніе проникло чувство недоброжелательства къ ближнему,-- чувство несогласія между вами, друзья, и мной! Это, мнѣ кажется, не шло бы для нашего селенія.
   Слушатели повѣсили головы. Вамъ, я полагаю, никогда не случалось видѣть людей, которые бы такъ сильно стыдились самихъ себя. Сквайръ продолжалъ:
   "-- Я не говорю, что въ этомъ виноваты вы: быть можетъ, тутъ есть и моя вина.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! раздалось изъ толпы.
   "-- Позвольте, друзья мои, продолжалъ сквайръ, съ покорностью, и употребляя одинъ изъ тѣхъ поясняющихъ афоризмовъ, которые если не сильнѣе афоризмовъ Риккабокка, зато были доступнѣе понятіямъ простого народа: -- позвольте! мы всѣ смертные, каждый изъ насъ имѣетъ своего любимаго конька; иногда сѣдокъ самъ выѣзжаетъ своего конька, иногда конекъ, особливо если онъ крѣпкоуздый, объѣзжаетъ сѣдока. У одного конекъ имѣетъ весьма дурную привычку всегда останавливаться у питейнаго дома! (Смѣхъ.) У другого онъ не сдѣлаетъ и шагу отъ воротъ, гдѣ какая нибудь хорошенькая дѣвушка приласкала его за недѣлю: на этомъ конькѣ я самъ частенько ѣзжалъ, когда ухаживалъ за моей доброй женой! (Громкій смѣхъ и рукоплесканія.) У иныхъ бываетъ лѣнивый конекъ, который терпѣть не можетъ двигаться впередъ; у нѣкоторыхъ такой горячій, что никакимъ образомъ не удержишь его... Но, не распространяясь слишкомъ, скажу вамъ откровенно, что мой любимый конекъ, какъ вамъ самимъ извѣстно, всегда мчится къ какому нибудь мѣсту въ моихъ владѣніяхъ, гдѣ требуются глазъ и рука владѣтеля! Терпѣть не могу (вскричалъ сквайръ, съ усиливающимся жаромъ) видѣть, какъ нѣкоторые предметы остаются въ небрежности, теряютъ прежній свой видъ и пропадаютъ! Земля, на которой мы живемъ, для насъ добрая мать; слѣдовательно, для нея мы не можемъ сдѣлать чего нибудь особеннаго. По истинѣ, друзья мои, я обязанъ ей весьма многимъ и считаю долгомъ отзываться о ней хорошо; но что же изъ этого слѣдуетъ? я живу между вами, и все, что принимаю отъ васъ одной рукой, я дѣлю между вами другой. (Тихій, но выражающій согласіе ропотъ.) Чѣмъ болѣе пекусь я объ улучшеніи моего имѣнія, тѣмъ большее число людей питаетъ это имѣніе. Мой прадѣдъ велъ полевую книгу, въ которой записывалъ не только имена всѣхъ фермеровъ и количество земли, занимаемое ими, но и число работниковъ, которое они нанимали. Мой дѣдъ и отецъ слѣдовали его примѣру; я сдѣлалъ то же самое, и нахожу, друзья мои, что наши доходы удвоились съ тѣхъ поръ, какъ мой прадѣдъ началъ вести книгу, число работниковъ учетверилось, и всѣ они получаютъ гораздо большее жалованье! Слѣдовательно, эти факты служатъ яснымъ доказательствомъ тому, что должно стараться улучшить имѣніе, но отнюдь не оставлять его въ небреженіи. (Рукоплесканіе.) Поэтому, друзья мои, вы охотно извините моего конька: онъ доставляетъ помолъ на вашу мельницу. (Усиленныя рукоплесканія.) Но вы, пожалуй, спросите: "куда же мчится нашъ сквайръ?" А вотъ куда, друзья мои: во всемъ селеніи нашемъ находилось всего только одно обветшалое, устарѣлое, полу-разрушенное мѣсто: оно было для меня какъ бѣльмо на глазу: вотъ я и осѣдлалъ моего конька и поѣхалъ. Ага! вы догадываетесь, куда я мѣчу! Да, друзья мои, не слѣдовало бы вамъ принимать это такъ близко къ сердцу. Вы до того озлобились противъ меня, что рѣшились изображать мой портретъ въ каррикатурномъ видѣ.
   -- Это не вашъ портретъ! раздался голосъ въ толпѣ -- это портретъ Ника Стирна.
   Сквайръ узналъ голосъ мѣдника и хотя догадывался, что этотъ мѣдникъ былъ главнымъ зачинщикомъ, но въ этотъ день всепрощенія сквайръ имѣлъ довольно благоразумія и великодушія, чтобъ не сказать: "выйди впередъ, Спроттъ: тебя-то мнѣ и нужно." Несмотря на то, ему не хотѣлось, однако же, чтобы этотъ негодяй отдѣлался такъ легко.
   "-- Такъ вы говорите, что это былъ Никъ Стирнъ, продолжалъ сквайръ, весьма серьёзно:-- тѣмъ болѣе должно быть стыдно вамъ. Это такъ мало похоже на поступокъ гэзельденскихъ поселянъ, что я подозрѣваю, что это было сдѣлано человѣкомъ, который вовсе не принадлежитъ къ нашему приходу. Впрочемъ, что было, то и прошло. Ясно тутъ одно только, что вы очень не благоволите къ приходской колодѣ. Она служила для всѣхъ камнемъ преткновенія и источникомъ огорченія, хотя нельзя отвергать того, что мы можемъ обойтись и безъ нея. Я даже могу сказать, что, на зло ей, между нами снова возстановилось доброе согласіе. Я не могу выразить удовольствія, когда увидѣлъ, что, ваши дѣти снова заиграли, на любимомъ своемъ мѣстѣ и честныя ваши лица засіяли радостью при одной мысли, что въ Гэзельденъ-Голлѣ приготовляется радостное событіе. Знаете ли, друзья, мои, вы, привели мнѣ на умъ старинную исторійку, которую, кромѣ, примѣненія ея къ приходу, вѣроятно, запомнятъ всѣ женатые и всѣ, кто намѣренъ жениться. Почтенная чета, по имени Джонъ и Джоана, жили счастливо въ теченіе многихъ лѣтъ. Въ одинъ несчастный день вздумалось имъ купить новую подушку. Джоана говорила, что подушка эта слишкомъ жестка, а Джонъ утверждалъ, что она слишкомъ мягка. Само собою разумѣется, что послѣ этого спора они поссорились, а на ночь согласились положить подушку между собой...
   (Между мужчинами поднимается громкій хохотъ. Женщины не знаютъ, въ которую сторону смотрѣть, и всѣ сосредоточиваютъ свои взоры на мистриссъ Гэзельденъ, которая хотя и разрумянилась болѣе обыкновеннаго, но, сохраняя свою невинную, пріятную улыбку, какъ будто говорила тѣмъ: "не безпокойтесь, въ шуткахъ сквайра не можетъ быть дурного.")
   Ораторъ снова началъ:
   "-- Недовольные супруги молча продолжали покоиться въ этомъ положеніи нѣсколько времени, какъ вдругъ Джонъ чихнулъ. "Будь здоровъ!" сказала Джоана черезъ подушку. "Ты говоришь, Джоана, будь здоровъ! ну такъ прочь подушку! совсѣмъ не нужно ея."
   (Продолжительный хохотъ и громкія рукоплесканія.)
   "-- Такъ точно, друзья мои и сосѣди, сказалъ сквайръ, когда наступила тишина, и поднимая чашу съ пивомъ: -- и между нами стояла колода и была причиной нашего несогласія. Теперь же считаю: за особенное удовольствіе увѣдомить васъ, что я приказалъ срыть эту колоду до основанія. Но помните, если вы заставите сожалѣть о потерѣ колоды и если окружные надсмотрщики придутъ ко мнѣ съ длинными лицами и скажутъ: "колоду должно, выстроить снова", тогда....
   Но при этомъ со стороны деревенскихъ юношей поднялся такой оглушительный крикъ, что сквайръ показалъ бы изъ себя весьма дурного оратора, еслибъ сказалъ еще хоть одно слово по этому предмету. Онъ поднялъ надъ головой чашу съ пивомъ и вскричалъ:
   --Теперь, друзья мои, я снова вижу передъ собой моихъ прежнихъ гэзельденскихъ поселянъ! Будьте здоровы и счастливы на многія лѣта!
   Мѣдникъ, украдкой, оставилъ пирующее собраніе и не показывался въ деревню въ теченіе слѣдующихъ шести мѣсяцевъ.
  

ГЛАВА XXV.

   Супружество принадлежитъ къ числу весьма важныхъ эпохъ въ жизни, человѣка. Никому не покажется удивительнымъ замѣтить значительное, измѣненіе въ своемъ другѣ, даже а въ такомъ случаѣ, если этотъ другъ испытывалъ супружескую жизнь не болѣе недѣли. Эта перемѣна въ особенности была замѣтна, въ мистерѣ и мистриссъ Риккабокка. Начнемъ прежде говорить о лэди, какъ подобаетъ каждому вѣжливому джентльмену. Мистриссъ Риккабокка совершенно сбросила съ себя меланхоличность, составлявшую главную характеристику миссъ Джемимы; она сдѣлалась развязнѣе, бодрѣе, веселѣе и казалась, вслѣдствіе такой перемѣны, гораздо лучше и милѣе. Она не замедлила выразить мистриссъ Дэль откровенное признаніе въ томъ, что, по теперешнему ея мнѣнію, свѣтъ еще очень далеко находился отъ приближенія къ концу. Въ этомъ упованіи она не забывала обязанностей, которыя внушалъ ей новый образъ жизни, и первымъ дѣломъ поставила себѣ "привести свой домъ въ надлежащій порядокъ". Холодное изящество, обнаруживающее во всемъ бѣдность и скупость, исчезло какъ очарованіе, или, вѣрнѣе, изящество осталось, но холодъ и скупость исчезли передъ улыбкой женщины. Послѣ женитьбы своего господина Джакеймо ловилъ теперь миногъ и пискарей собственно изъ одного только удовольствія. Какъ Джакеймо, такъ и Риккабокка замѣтно пополнѣли. Короче сказать, прекрасная Джемима сдѣлалась превосходною женой. Риккабокка хотя въ душѣ своей и считалъ ее небережливою, даже расточительною, но, какъ умный человѣкъ, разъ и навсегда отказался заглядывать въ домашніе счеты и кушалъ росбифъ съ невозмутимымъ спокойствіемъ.
   Въ самомъ дѣлѣ, въ натурѣ мистриссъ Риккабокка столько было непритворной нѣжности, подъ ея спокойной наружностію такъ радостно билось сердце Гэзельденовъ, что она какъ нельзя лучше оправдывала всѣ пріятныя ожиданія мистриссъ Дэль. И хотя докторъ не хвалился шумно своимъ счастіемъ, хотя не старался выказать своего блаженства, какъ это дѣлаютъ нѣкоторые новобрачные, передъ угрюмыми, устарѣлыми четами, не хотѣлъ ослѣплять своимъ счастіемъ завистливые взоры одинокихъ, но все же вы легко можете усмотрѣть, что противъ прежняго онъ куда какъ далеко казался и веселѣе и безпечнѣе. Въ его улыбкѣ уже менѣе замѣчалось ироніи, въ его учтивости -- менѣе холодности. Онъ пересталъ уже съ такимъ прилежаніемъ изучать Макіавелли, ни разу не прибѣгалъ къ своимъ очкамъ, а это, по нашему мнѣнію, признакъ весьма важный. Кромѣ того, кроткое вліяніе опрятной англійской жены усматривалось въ улучшеніи его наружности. Его платье, по видимому, сидѣло на немъ гораздо лучше и было новѣе. Мистриссъ Дэль уже болѣе не замѣчала оторванныхъ пуговокъ на обшлагахъ и оставалась этимъ какъ нельзя болѣе довольна. Въ одномъ только отношеніи мудрецъ не хотѣлъ сдѣлать ни малѣйшихъ измѣненій: онъ по прежнему оставался вѣрнымъ своей трубкѣ, плащу и красному шолковому зонтику. Мистриссъ Риккабокка (отдавая ей полную справедливость) употребляла всѣ невинныя, позволительныя доброй женѣ ухищренія противъ этихъ трехъ останковъ отъ стараго вдовца, но тщетно: "Anima тіа -- говорилъ докторъ, со всею нѣжностію -- я храню этотъ плащъ, зонтикъ и эту трубку какъ драгоцѣнныя воспоминанія о моемъ отечествѣ. Имѣй хоть ты къ нимъ уваженіе и пощади ихъ."
   Мистриссъ Риккабокка была тронута и, по здравомъ размышленіи, видѣла въ этомъ одно только желаніе доктора удержать за собой нѣкоторые признаки прежней своей жизни, съ которыми охотно согласилась бы жена даже въ высшей степени самовластная. Она не возставала противъ плаща, покорялась зонтику, скрывала отвращеніе отъ трубки. Принимая ко всему этому въ разсчетъ врожденную въ насъ наклонность къ порокамъ, она въ душѣ своей сознавалась, что будь она сама на мѣстѣ мужчины, то, быть можетъ, отъ нея сталось бы что нибудь гораздо хуже. Однакожь, сквозь все спокойствіе и радость Риккабокка весьма замѣтно проглядывала грусть и часто сильное душевное безпокойство. Это началось обнаруживаться въ немъ со второй недѣли послѣ бракосочетанія и постепенно увеличивалось до одного свѣтлаго, солнечнаго послѣ-полудня. Въ это-то время докторъ стоялъ на своей террасѣ, всматриваясь на дорогу, на которой, по какому-то случаю, стоялъ Джакеймо. Но вотъ у калитки его остановилась почтовая карета. Риккабокка сдѣлалъ прыжокъ и положилъ обѣ руки къ сердцу, какъ будто кто прострѣлилъ этотъ органъ, потомъ перескочилъ черезъ балюстраду, и жена его видѣла, какъ онъ, съ распущенными волосами, полетѣлъ по склону небольшого возвышенія и вскорѣ скрылся изъ ея взора за деревьями.
   "Значитъ, съ этой минуты я второстепенное лицо въ его домѣ -- подумала мистриссъ Риккабокка съ мучительнымъ чувствомъ супружеской ревности.-- Онъ побѣжалъ встрѣтить свою дочь!"
   И при этой мысли слезы заструились изъ ея глазъ.
   Но въ душѣ мистриссъ Риккабокка столько скрывалось дружелюбнаго чувства, что она поспѣшила подавить свое волненіе и изгладить, сколько возможно, слѣды минутной горести. Сдѣлавъ это и упрекнувъ свое самолюбіе, добрая женщина быстро спустилась съ лѣстницы и, освѣтивъ лицо свое самою пріятною улыбкою, выступила на террасу.
   Мистриссъ Риккабокка получила за все это надлежащее возмездіе. Едва только вышла она на открытый воздухъ, какъ двѣ маленькія ручки обвились вокругъ нея и плѣнительный голосъ, какой когда либо слеталъ съ устъ ребенка, умоляющимъ тономъ, хотя и на ломаномъ англійскомъ нарѣчіи, произнесъ:
   -- Добрая мама, полюби и меня немножко.
   -- Полюбить тебя, мой ангелъ? о, я готова отъ всей души! вскричала мачиха, со всею искренностью и нѣжностью материнскаго чувства, и вмѣстѣ съ тѣмъ прижала къ груди своей ребенка.
   -- Богъ да благословитъ тебя, жена! произнесъ Риккабокка, дрожащимъ голосомъ.
   -- Пожалуете, сударыня, примите вотъ и это, прибавилъ Джакеймо, сколько позволяли ему слезы. И онъ отломилъ большую вѣтку, полную цвѣтовъ, отъ своего любимаго померанцеваго дерева, и всунулъ ее въ руку своей госпожи.
   Мистриссъ Риккабока рѣшительно не постигала, что хотѣлъ Джакеймо выразить этимъ поступкомъ.
   Віоланта была очаровательная дѣвочка. Взгляните на нее теперь, когда она, освобожденная отъ нѣжныхъ объятій, стоитъ, все еще прильнувъ одной рукой къ своей новой мама и протянувъ другую руку Риккабокка. Вглядитесь въ эти большіе черные глаза, плавающіе въ слезахъ счастія. Какая плѣнительная улыбка! какое умное, откровенное лицо! Она сложена очень нѣжно: очевидно, что она требуетъ попеченія, она нуждается въ матери. И рѣдкая та женщина, которая не полюбила бы этого ребенка съ чувствомъ матери. Какой невинный, младенческій румянецъ играетъ на ея чистыхъ, гладенькихъ щечкахъ! сколько прелести и натуральной граціи въ ея тонкомъ станѣ!
   -- А это, вѣрно, твоя няня, душа моя? спросила мистриссъ Риккабокка, замѣтивъ смуглую иностранку, одѣтую весьма странно -- безъ шляпки и безъ чепчика, но съ огромной серебряной стрѣлой, пропущенной сквозь косу, и крупными бусами на шейномъ платкѣ.
   -- Это моя добрая Анета, отвѣчала Віоланта по итальянски.-- Папа, она говоритъ, что ей нужно воротиться домой; но вѣдь она останется здѣсь? не правда ли?
   Риккабокка, незамѣчавшій до этой минуты незнакомую женщину, изумился при этомъ вопросѣ, обмѣнялся съ Джакеймо бѣглымъ взглядомъ и потомъ, пробормотавъ что-то въ родѣ извиненія, приблизился къ нянѣ и, предложивъ ей слѣдовать за нимъ, ушелъ въ отдаленную часть своихъ владѣній. Онъ возвратился спустя болѣе часу, но уже одинъ, безъ женщины. Въ нѣсколькихъ словахъ, онъ объяснилъ своей женѣ, что няня должна немедленно отправиться въ Италію, что она теперь же пошла въ деревню -- встрѣтить тамъ почтовую карету; что въ домѣ ихъ она была бы совершенно безполезна, тѣмъ болѣе, что она ни слова не знаетъ по англійски, и наконецъ выразилъ свои опасенія, что Віоланта будетъ очень сокрушаться о ней. И дѣйствительно, первое время Віоланта скучала по своей Анетѣ. Но для ребенка, такого нѣжнаго и признательнаго, какъ Віоланта, отъискать отца, находиться подъ его кровомъ было великимъ счастіемъ; и, конечно, она не могла быть грустною, когда къ всегдашнему утѣшенію ея находился подлѣ нея отецъ.
   Въ теченіе первыхъ дней Риккабокка, кромѣ себя, никому не позволялъ находиться подлѣ дочери. Онъ не хотѣлъ даже допустить и того, чтобъ Віоланта оставалась одна съ Джемимой, Они вмѣстѣ гуляли и вмѣстѣ по цѣлымъ часамъ просиживали въ бельведерѣ. Но потомъ Риккабокка постепенно началъ поручать ее попеченіямъ Джемимы и просилъ учить ее въ особенности англійскому языку, изъ котораго Віоланта, по прибытіи въ казино, знала нѣсколько необходимыхъ фразъ, вытверженныхъ наизусть.
   Въ домѣ Риккабокка находилось одно только лицо, которое оставалось крайне недовольнымъ какъ женитьбой своего господина, такъ и прибытіемъ Віоланты, и это лицо было никто другой, какъ другъ нашъ Ленни Ферфильдъ. Философъ совершенно прекратилъ принимать участіе въ разработкѣ этого грубаго ума, который употреблялъ всѣ усилія, чтобъ озарить себя свѣтомъ науки. Но въ теченіе сватовства и вовремя свадебнаго періода Ленни Ферфильдъ быстро переходилъ изъ своего искусственнаго положенія -- въ качествѣ ученика философа, въ положеніе натуральное -- въ ученика садовника. По прибытіи же Віоланты, онъ, къ крайнему и весьма естественному прискорбію своему, увидѣлъ, что не только Риккабокка, но и Джакеймо совершенно забыли его. Правда, Риккабокка продолжалъ ссужать его своими книгами и Джакеймо продолжалъ читать ему лекціи о земледѣліи, но первый изъ нихъ не имѣлъ ни времени, ни расположенія развлекать себя приведеніемъ въ порядокъ удивительнаго хаоса, который производили книги въ идеяхъ мальчика; а послѣдній весь предался алчности къ тѣмъ золотымъ рудамъ, которыя погребены были подъ акрами полей, принятыхъ отъ сквайра до прибытія дочери Риккабокка. Джакеймо полагалъ, что приданое для Віоланты не иначе можно составить, какъ продуктами съ этихъ полей. Теперь же, когда прекрасная барышня дѣйствительно находилась на глазахъ вѣрнаго слуги, его трудолюбію сдѣланъ былъ такой сильный толчокъ, что онъ ни о чемъ больше не думалъ, какъ объ одной только землѣ и переворотѣ, который намѣревался сдѣлать въ ея произведеніяхъ. Весь садъ, за исключеніемъ только померанцевыхъ деревьевъ, порученъ былъ Ленни, а для присмотра за полями нанято было еще нѣсколько работниковъ. Джакеймо сдѣлалъ открытіе, что одна часть земли какъ нельзя лучше годилась подъ посѣвъ лавенды, а на другой могла бы рости прекрасная ромашка. Онъ мысленно отдѣлялъ небольшую часть поля, покрытаго тучнымъ черноземомъ, подъ посѣвъ льну: но сквайръ сильно возставалъ противъ этого распоряженія. Было время, когда въ Англіи посѣвъ этого зерна, самаго прибыльнаго изъ всѣхъ зеренъ, употреблялся довольно часто, но теперь вы не найдете ни одного контракта на откупное содержаніе земли, въ которомъ не было бы сдѣлано оговорки, воспрещающей посѣвъ льну, который сильно истощаетъ плодотворное качество земли. Хотя Джакеймо и старался теоретически доказать сквайру, что ленъ содержитъ въ себѣ частицы, которыя, превращаясь въ землю, вознаграждаютъ все, что отнимается зерномъ, но мистеръ Гэзельденъ имѣлъ свои старинныя предубѣжденія, которыя трудно, или, вѣрнѣе сказать, невозможно было побѣдить.
   -- Мои предки, говорилъ онъ: -- включили это условіе въ поземельные контракты не безъ основательной причины; а такъ какъ казино записано на Франка, то я не имѣю права исполнять на его счетъ ваши чужеземныя выдумки.
   Чтобъ вознаградить себя за потерю такого выгоднаго посѣва, какъ ленъ, Джакеймо рѣшился обратить весьма обширный кусокъ пажити подъ огородъ, который, по его предположеніямъ, къ тому времени, какъ выходить миссъ Віолантѣ замужъ, будетъ приносить чистаго дохода до десяти фунтовъ съ акра. Сквайръ сначала не хотѣлъ и слышать объ этомъ; но такъ какъ тутъ ясно было, что земля съ каждымъ годомъ будетъ удобряться и современемъ пригодится подъ фруктовый садъ, то и согласился уступить Джакеймо требуемую часть поля.
   Всѣ эти перемѣны оставляли бѣднаго Ленни Ферфильда на собственный его произволъ въ то время, когда новыя и странныя идеи, неизбѣжно возникающія при посвященіи юноши въ книжную премудрость, болѣе всего требовали вѣрнаго направленія подъ руководствомъ развитаго и опытнаго ума.
   Однажды вечеромъ, возвращаясь въ коттэджъ своей матери съ угрюмымъ лицомъ и въ весьма уныломъ расположеніи духа, Ленни Ферфильдъ совершенно неожиданно наткнулся на мистера Спротта, странствующаго мѣдника.
   Мистеръ Спроттъ сидѣлъ около изгороди и на досугѣ постукивалъ въ старый дырявый котелъ. Передъ нимъ разведенъ былъ небольшой огонь, а не вдалекѣ отъ него дремалъ его смиренный оселъ. Мѣдникъ привѣтливо кивнулъ головой, когда Ленни поровнялся съ нимъ.
   -- Добрый вечеръ, Ленни, сказалъ онъ: -- пріятно слышать, что ты получилъ хорошее мѣсто у этого монсира.
   -- Да, отвѣчалъ Ленни, и на лицѣ его отразилась злоба, вѣроятно, вслѣдствіе непріятныхъ воспоминаній.-- Теперь вамъ не стыдно говорить со мной, когда я остался по прежнему честнымъ мальчикомъ. Но мнѣ угрожало безчестіе, хотя и безвинно, и тогда этотъ джентльменъ, котораго, не знаю почему вы называете монсиромъ, оказалъ мнѣ величайшую милость.
   -- Слышалъ, Ленни, слышалъ, отвѣчалъ мѣдникъ, растягивая слово "слышалъ", не безъ особаго значенія.-- Только жаль, что этотъ настоящій джентльменъ голъ какъ соколъ; бѣдный мѣдникъ поставленъ былъ бы въ затруднительное и щекотливое положеніе, еслибъ пришлось ему имѣть дѣло съ этимъ джентльменомъ. Впрочемъ присядь-ка, Ленни, на минутку: мнѣ нужно кое о чемъ поговорить съ тобой.
   -- Со мной
   -- Да, съ тобой. Толкни животину-то въ сторону да и садись вотъ сюда.
   Ленни весьма неохотно и, въ нѣкоторой степени, съ сохраненіемъ своего достоинства принялъ приглашеніе.
   -- Я слышалъ, сказалъ мѣдникъ, довольно невнятно, потому что въ зубахъ его зажаты были два гвоздя: -- я слышалъ, что ты сдѣлался необыкновеннымъ любителемъ чтенія. Вонъ въ этомъ мѣшкѣ у меня есть дешевенькія книга; не хочешь ли, продамъ тббѣ?
   -- Мнѣ хотѣлось бы сначала посмотрѣть ихъ, сказалъ Ленни, и глаза его засверкали.
   Мѣдникъ всталъ, раскрылъ одну изъ двухъ корзинъ, перекинутыхъ черезъ хребетъ осла, вынулъ оттуда мѣшокъ и, положивъ его передъ Лешій, сказалъ, чтобы онъ выбиралъ книги, какія понравятся. Крестьянскій юноша ничего не могъ желать лучшаго. Онъ высыпалъ на траву все содержаніе мѣшка, и передъ нимъ явилась обильная и разнообразная пища для его ума,-- пища и отрава -- serpentes avibus,-- добро и зло. Тутъ лежалъ "Потерянный Раи" Мильтона, тамъ "Вѣкъ разсудка", далѣе "Трактаты методистовъ", "Золотыя правила для общественнаго быта", "Трактаты объ общеполезныхъ свѣдѣніяхъ", "Воззванія къ ремесленникамъ", написанныя лжеумствователями, подстрекаемыми тѣмъ же самымъ стремленіемъ къ славѣ, когорая была для Герострата побудительной причиной къ сожженію храма, причисленнаго къ одному изъ чудесъ свѣта.-- Тутъ же лежали и произведенія фантазіи неподражаемой, какъ, напримѣръ, "Робинзонъ Крузо", или невинной -- какъ "Старый Англійскій Баронъ", въ томъ числѣ и грубые переводы всей чепухи, имѣвшей такое пагубное вліяніе на юную Францію во времена Людовика XV. Короче сказать, эта смѣсь составляла отрывки изъ того книжнаго міра, изъ того обширнаго града, называемаго "Книгопечатаніемъ", съ его дворцами и хижинами, водопроводами и грязесточными трубами, который въ равной степени открывается обнаженному взору и любознательному уму того, кому будетъ оказано, съ такой же безпечностію, съ какою мѣдникъ сказалъ Ленни:
   -- Выбирай, что тебѣ понравится.
   Но первыя побужденія человѣческой натуры,-- побужденія сильныя и непорочныя, никогда не принудятъ человѣка поселиться въ хижинѣ и утолять жажду изъ грязной канавы; такъ и теперь Ленни Ферфильдъ отложилъ въ сторону дурныя книги, въ совершенномъ невѣдѣніи, что онѣ были дурныя и, выбравъ двѣ-три книги лучшія, представилъ ихъ мѣднику и спросилъ о цѣнѣ.
   -- Покажи, покажи, сказалъ мистеръ Спроттъ, надѣвая очки.-- Э-эхъ, братецъ! да ты выбралъ у меня самыя дорогія. Тамъ есть дешевенькія и гораздо интереснѣе.
   -- Мнѣ что-то не нравятся онѣ, отвѣчалъ Ленни: -- да притомъ я совсѣмъ не понимаю, о чемъ въ нихъ написано. Эта же книга, кажется, разсуждаетъ объ устройствѣ паровыхъ машинъ, и въ ней хорошенькіе чертежи и рисунки; а эта -- "Робинзонъ Крузо".-- Мистеръ Дэль давно ужь обѣщалъ подарить мнѣ эту книжку; да нѣтъ! ужь лучше будетъ, если я самъ куплю её.
   -- Какъ хочешь: это въ твоей волѣ, отвѣчалъ мѣдникъ.-- Эти книги стоятъ четыре шиллинга, и ты можешь заплатить мнѣ въ будущемъ мѣсяцѣ.
   -- Четыре шиллинга? да это огромная сумма! произнесъ Ленни: -- впрочемъ, я постараюсь скопить такія деньги, если вы согласны подождать.-- Прощайте, мистеръ Спроттъ!
   -- Постой минуточку, сказалъ мѣдникъ:-- ужь такъ и быть, я прикину тебѣ на придачу вотъ эти двѣ маленькія книжонки. Я продаю по шиллингу цѣлую дюжину: значитъ эти двѣ будутъ стоить два пенса. Когда ты прочитаешь ихъ, такъ я увѣренъ, что придешь ко мнѣ и за другими.
   И мѣдникъ швырнулъ Ленни два нумера "Бесѣдъ съ ремесленниками". Ленни поднялъ ихъ съ признательностію.
   Молодой искатель познаній направилъ свой путь черезъ зеленыя поля, по окраинѣ деревьевъ, покрытыхъ осеннимъ, желтѣющимъ листомъ. Онъ взглянулъ сначала на одну книгу, потомъ на другую, и не зналъ, которую изъ нихъ начать читать.
   Мѣдникъ всталъ съ мѣста и подкинулъ въ угасающій огонь листьевъ, валежнику и сучьевъ, частію засохшихъ, частію свѣжихъ.
   Ленни въ это время открылъ первый нумеръ "Бесѣдъ"; онѣ не занимали большого числа страницъ и были доступнѣе для его понятій, чѣмъ изъясненіе устройства паровыхъ машинъ.
   Мѣдникъ поставилъ на огонь припайку и вынулъ паяльный инструментъ.
  

ГЛАВА XXVI.

   Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ Віоланта болѣе и болѣе знакомилась съ новымъ своимъ домомъ, а окружающіе Віоланту болѣе и болѣе знакомились съ ней, въ ея поступкахъ и поведеніи замѣчалось какое-то особенное величіе, которое еслибъ не было въ ней качествомъ натуральнымъ, врожденнымъ, то для дочери изгнанника, ведущаго уединенную жизнь, показалось бы неумѣстнымъ; даже между дѣтьми высокаго происхожденія, въ такомъ раннемъ возрастѣ, оно было бы весьма рѣдкимъ явленіемъ. Она протягивала свою маленькую ручку для дружескаго пожатія или подставляла свою нѣжную, пухленькую точку для поцалуя не иначе, какъ съ видомъ маленькой принцессы. Но, при всемъ томъ, она была такъ мила, и самое величіе ея было такъ прелестно и плѣнительно, что, несмотря на гордый видъ, ее любили оттого нисколько не меньше. Впрочемъ, она вполнѣ заслуживала привязанности; хотя гордость ея выходила изъ тѣхъ предѣловъ, которые одобряла мистриссъ Дэль, но зато была совершенно чужда эгоизма,-- а такую гордость ни подъ какимъ видомъ нельзя назвать обыкновенною. Віоланта одарена была удивительною способностью располагать другихъ въ свою пользу; и, кромѣ того, вы бы легко могли замѣтить въ ней самой расположеніе къ возвышенному женскому героизму -- къ самоотверженію. Хотя она была во всѣхъ отношеніяхъ оригинальная дѣвочка, часто задумчивая и серьёзная, съ глубокимъ, но пріятнымъ оттѣнкомъ грусти на лицѣ, но, несмотря на то, она не лишена была счастливой, безпечной веселости дѣтскаго возраста; одно только, что въ минуты этой веселости серебристый смѣхъ ея звучалъ не такъ музыкально, и ея жесты были спокойнѣе, чѣмъ у тѣхъ дѣтей, которыя привыкли забавляться играми въ кругу многихъ товарищей. Мистриссъ Гэзельденъ больше всего любила ее за ея задумчивость и говорила, что "современемъ изъ нея выйдетъ весьма умная женщина." Мистриссъ Дэль любила ее за веселость и говорила, что она "родилась плѣнять мужчинъ и сокрушать сердца", за что мистеръ Дэль нерѣдко упрекалъ свою супругу. Мистриссъ Гэзельденъ подарила Віолантѣ собраніе маленькихъ садовыхъ орудій, а мистриссъ Дэль -- книжку съ картинками и прекрасную куклу. Книга и кукла долгое время пользовались предпочтеніемъ. Это предпочтеніе до такой степени не нравилось мистриссъ Гэзельденъ, что она рѣшилась наконецъ замѣтить Риккабокка, что бѣдный ребенокъ начинаетъ блѣднѣть, и что ему необходимо нужно какъ можно больше находиться на открытомъ воздухѣ. Мудрый родитель весьма искусно представилъ Віолантѣ, что мистриссъ Риккабокка плѣнилась ея книжкой съ картинками, и что самъ онъ съ величайшимъ удовольствіемъ сталъ бы играть съ ея хорошенькою куклой, Віоланта поспѣшила отдать и то и другое и никогда не испытывала такого счастія, какъ при видѣ, что мама ея (такъ называла она мистриссъ Риккабокка) восхищалась картинками, а ея папа съ серьёзнымъ и важнымъ видомъ, нянчился съ куклой. Послѣ этого Риккабокка увѣрилъ ее, что она могла бы быть весьма полезна для него въ саду, и Віоланта немедленно пустила въ дѣйствіе свою лопатку, грабли и маленькую тачку.
   Послѣднее занятіе привело ее въ непосредственное столкновеніе съ Лепни Ферфильдомъ,-- и, однажды утромъ, этотъ должностной человѣкъ въ хозяйственномъ управленіи мистера Риккабокка, къ величайшему ужасу своему, увидѣлъ, что Віоланта выполола почти цѣлую грядку сельдерея, принявъ это растеніе, по невѣдѣнію своему, за простую траву.
   Ленни закипѣлъ гнѣвомъ. Онъ выхватилъ изъ рукъ дѣвочки маленькія грабли и сказалъ ей весьма сердито:
   -- Впередъ, миссъ, вы не должны дѣлать этого. Я пожалуюсь вашему папа, если вы....
   Віоланта выпрямилась: она услышала подобныя слова въ первый разъ по прибытіи въ Англію, и потому въ изумленіи ея, отражавшемся въ черныхъ глазахъ, было что-то комическое, а въ позѣ, выражавшей оскорбленное достоинство, что-то трагическое.
   -- Это очень нехорошо съ вашей стороны, продолжалъ Леонардъ, смягчивъ тонъ своего голоса, потому что взоры Віоланты невольнымъ образомъ смиряли его гнѣвъ, а ея трагическая поза пробуждала въ немъ чувство благоговѣйнаго страха.-- Надѣюсь, миссъ, вы не сдѣлаете этого въ другой разъ.
   -- Non capisco (не понимаю), произнесла Віоланта, и черные глаза ея наполнились слезами.
   Въ этотъ моментъ подошелъ Джакеймо.
   -- Il fanciullo è molto grossolano -- это ужасно грубый мальчикъ, сказала Віоланта, указавъ на Леонарда, и въ то же время всѣми силами стараясь скрыть душевное волненіе.
   Джакеймо обратился къ Ленни, съ видомъ разсвирѣпѣвшаго тигра.
   -- Какъ ты смѣлъ, червякъ этакой! вскричалъ онъ:-- какъ ты смѣлъ заставить синьорину плакать!
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ излилъ на бѣднаго Ленни такой стремительный потокъ брани, что мальчикъ поперемѣнно краснѣлъ и блѣднѣлъ и едва переводилъ духъ отъ стыда и негодованія.
   Віоланта въ ту же минуту почувствовала состраданіе къ своей жертвѣ и, обнаруживая истинно женское своенравіе, начала упрекать Джакеймо за его гнѣвъ, наконецъ, подойдя къ Леонарду, взяла его за руку и, болѣе чѣмъ съ дѣтской кротостью, сказала:
   -- Не обращай на него вниманія, не сердись. Я признаю себя виновною; жаль, что я не поняла тебя съ перваго разу. Неужели это и въ самомъ дѣлѣ не простая трава?
   -- Нѣтъ, моя неоцѣненная синьорина, сказалъ Джакеймо, бросая плачевный взглядъ на сельдерейную грядку: -- это не простая трава: это растеніе въ настоящую пору продается по весьма высокой цѣнѣ. Но все же, если вамъ угодно полоть его, то желалъ бы я видѣть, кто смѣетъ помѣшать вамъ въ этомъ.
   Ленни удалился. Онъ вспомнилъ, что его назвали червякомъ,-- и кто же назвалъ его? какой-то Джакеймо, оборванный, голодный чужеземецъ! Съ нимъ опять обошлись какъ нельзя хуже,-- и за что? за то, что, по его понятіямъ, онъ исполнялъ свой долгъ. Онъ чувствовалъ, что его оскорбили въ высшей степени. Гнѣвъ снова закипѣлъ въ немъ и съ каждой минутой усиливался, потому что трактаты, подаренные ему странствующимъ мѣдникомъ, въ которыхъ именно говорилось о сохраненіи своего достоинства, въ это время были уже прочитаны и произвели въ душѣ мальчика желаемое дѣйствіе. Но, среди этого гнѣвнаго треволненія юной души, Ленни ощущалъ нѣжное прикосновеніе руки дѣвочки, чувствовалъ успокоивающее, примиряющее вліяніе ея словъ, и ему стало стыдно, что съ перваго разу отіъ такъ грубо обошелся съ ребенкомъ.
   Спустя часъ послѣ этаго происшествія, Ленни, совершенно успокоенный, снова принялся за работу. Джакеймо уже не было въ саду: онъ ушелъ на поле; но подлѣ сельдерейной грядки стоялъ Риккабокка. Его красный шолковый зонтикъ распущенъ былъ надъ Віолантой, сидѣвшей на травѣ; она устремила на отца своего взоры, полные ума, любви и души.
   -- Ленни сказалъ Риккабокка: -- моя дочь говоритъ мнѣ, что она очень дурно вела себя въ саду, и что Джакомо былъ весьма несправедливъ къ тебѣ. Прости имъ обоимъ.
   Угрюмость Ленни растаяла въ одинъ моментъ; вліяніе трактатовъ разрушилось, какъ рушатся воздушные замки, не оставляя за собой слѣдовъ разрушенія. Ленни, съ выраженіемъ всей своей врожденной душевной доброты, устремилъ взоры сначала на отца и потомъ, съ чувствомъ признательности, опустилъ ихъ на лицо невиннаго ребенка-примирителя.
   Съ этого дня смиренный Ленни и недоступная Віоланта сдѣлались большими друзьями. Съ какою гордостью онъ научалъ ее различать сельдерей отъ пастернака,-- съ какою гордостью и она, въ свою очередь, начинала узнавать, что услуги ея въ саду были не безполезны! Дайте ребенку, особливо дѣвочкѣ, понять, что она уже имѣетъ нѣкоторую цѣну въ мірѣ, что она приноситъ нѣкоторую пользу въ семейномъ кругу, подъ защитою котораго находится, и вы доставите ей величайшее удовольствіе. Это самое удовольствіе испытывала теперь и Віоланта. Недѣли и мѣсяцы проходили своимъ чередомъ, и Ленни все свободное время посвящалъ чтенію книгъ, получаемыхъ отъ доктора и покупаемыхъ у мистера Спротта. Послѣдними изъ этихъ книгъ, вредными и весьма пагубными по своему содержанію, Ленни не слишкомъ увлекался. Какъ олень по одному только инстинкту удаляется отъ близкаго сосѣдства съ тигромъ, какъ одинъ только взглядъ скорпіона страшитъ васъ дотронуться до него, хотя прежде вы никогда не видѣли его, такъ точно и малѣйшая попытка со стороны странствующаго мѣдника совлечь неопытнаго мальчика съ пути истиннаго внушала въ Ленни отвращеніе къ нѣкоторымъ изъ его трактатовъ. Кромѣ того деревенскій мальчикъ охраняемъ былъ отъ пагубнаго искушенія не только счастливымъ невѣдѣніемъ того, что выходило за предѣлы сельской жизни, но и самымъ вѣрнымъ и надежнымъ блюстителемъ -- геніемъ. Геній, этотъ мужественный, сильный и благодѣтельный хранитель, однажды взявъ подъ свою защиту душу и умъ человѣка, неусыпно охраняетъ ихъ, а если и задремлетъ когда, то на возвышеніи, усыпанномъ фіялками, а не на грудѣ мусору. Каждый изъ насъ получаетъ себѣ этотъ величайшій даръ въ большей или меньшей степени. Подъ вліяніемъ его человѣкъ избираетъ себѣ цѣль въ мірѣ, и подъ его руководствомъ устремляется къ той цѣли и достигаетъ ее. Ленни избралъ для себя цѣлью образованіе ума, которое доставило бы ему существенныя въ мірѣ выгоды. Геній далъ ему направленіе, сообразное съ кругомъ дѣйствій Леонарда и съ потребностями, невыходящими изъ предѣловъ этого круга; короче сказать, онъ пробудилъ въ немъ стремленіе къ наукамъ, которыя мы называемъ механическими. Ленни хотѣлъ знать все, что касалось паровыхъ машинъ и артезіанскихъ колодцевъ; а знаніе это требовало другихъ свѣдѣній -- въ механикѣ и гидростатикѣ; и потому Ленни купилъ популярныя руководства къ познанію этихъ мистическихъ наукъ и употребилъ всѣ способности своего ума на приложеніе теоріи къ практикѣ. Успѣхи Ленни Ферфильда подвигались впередъ такъ быстро, что съ наступленіемъ весны, въ одинъ прекрасный майскій день, онъ сидѣлъ уже подлѣ маленькаго фонтана, имъ самимъ устроеннаго въ саду Риккабокка. Пестрокрылыя бабочки порхали надъ куртинкой цвѣтовъ, выведенной его же руками; вокругъ фонтана весеннія птички звонко распѣвали надъ его головой. Леонардъ Ферфильдъ отдыхалъ отъ дневныхъ трудовъ и, въ прохладѣ, навѣваемой отъ фонтана, котораго брызги, перенимаемые лучами заходящаіго солнца, играли цвѣтами радуги, углублялся въ разрѣшеніе механическихъ проблеммъ и въ то же время соображалъ примѣненіе своихъ выводовъ къ дѣлу. Оставаясь въ домѣ Риккабокка, онъ считалъ себя счастливѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ, хотя и зналъ, что во всякомъ другомъ мѣстѣ онъ получалъ бы болѣе выгодное жалованье. Но голубые глаза его выражали всю признательность души не при звукѣ монетъ, отсчитываемыхъ за его услуги, но при дружескомъ, откровенномъ разговорѣ бѣднаго изгнанника о предметахъ, неимѣющихъ никакой связи съ его агрономическими занятіями; между тѣмъ какъ Віоланта не разъ выходила на террасу и передавала корзинку съ легкой, но питательной пищей для мистриссъ Ферфильдъ, которая что-то частенько стала похварывать.
  

ГЛАВА XXVII.

   Однажды вечеромъ, въ то время, какъ мистриссъ Ферфильдъ не было дома, Ленни занимался устройствомъ какой-то модели и имѣлъ несчастіе сломать инструментъ, которымъ онъ работалъ. Не лишнимъ считаю напомнить моимъ читателямъ, что отецъ Ленни былъ главнымъ плотникомъ и столяромъ сквайра. Оставшіеся послѣ Марка инструменты вдова тщательно берегла въ особомъ сундукѣ и хотя изрѣдка одолжала ихъ Ленни, но для всегдашняго употребленія не отдавала. Леопардъ зналъ, что въ числѣ этихъ инструментовъ находился и тотъ, въ которомъ онъ нуждался въ настоящую минуту, и, увлеченный своей работой, онъ не могъ дождаться возвращенія матери. Сундукъ съ инструментами и нѣкоторыми другими вещами покойнаго, драгоцѣнными для оставшейся вдовы, стоялъ въ спальнѣ мистриссъ Ферфильдъ. Онъ не былъ запертъ, и потому Ленни отправился въ него безъ всякихъ церемоній. Отъискивая потребный инструментъ, Ленни нечаянно увидѣлъ связку писанныхъ бумагъ и въ ту же минуту вспомнилъ, что когда онъ былъ еще ребенкомъ, когда онъ ровно ничего не понималъ о различіи между прозой и стихами, его мать часто указывала на эти бумаги и говорила:
   -- Когда ты выростешь, Ленни, и будешь хорошо читать, я дамъ посмотрѣть тебѣ на эти бумаги. Мой бѣдный Маркъ писалъ такіе стихи, такіе.... ну да что тутъ и говорить! вѣдь онъ былъ ученый!
   Леонардъ весьма основательно полагалъ, что обѣщанное время, когда онъ удостоится исключительнаго права прочитать изліянія родительскаго сердца, уже наступило, а потому раскрылъ рукопись съ жаднымъ любопытствомъ и вмѣстѣ съ тѣмъ съ грустнымъ чувствомъ. Онъ узналъ почеркъ своего отца, который уже не разъ видѣлъ прежде, въ его счетныхъ книгахъ и памятныхъ запискахъ, и внимательно прочиталъ нѣсколько пустыхъ поэмъ, необнаруживающихъ въ авторѣ ни особеннаго генія, ни особеннаго умѣнья владѣть языкомъ, ни звучности риѳмъ,-- короче сказать, такихъ поэмъ, которыя были написаны для одного лишь собственнаго удовольствія, но не для славы, человѣкомъ, образовавшимъ себя безъ посторонней помощи,-- поэмъ, въ которыхъ проглядывали поэтическій вкусъ и чувство, но не было замѣтно ни поэтическаго вдохновенія, ни артистической обработки. Но вдругъ, перевертывая листки стихотвореній, написанныхъ большею частію по поводу какого нибудь весьма обыкновеннаго событія, взоры Леонарда встрѣтились съ другими стихами, писанными совсѣмъ другимъ почеркомъ,-- почеркомъ женскимъ, мелкимъ, прекраснымъ, разборчивымъ. Не успѣлъ онъ прочитать и шести строфъ, какъ вниманіе его уже было приковано съ непреодолимой силой. Достоинствомъ своимъ они далеко превосходили стихи бѣднаго Марка: въ нихъ видѣнъ былъ вѣрный отпечатокъ генія. Подобно всѣмъ вообще стихамъ, писаннымъ женщиной, они посвящены были личнымъ ощущеніямъ; они не были зеркаломъ всего міра, но отраженіемъ одинокой души. Этотъ-то родъ поэзіи въ особенности и нравится молодымъ людямъ. Стихи же, о которыхъ мы говоримъ, имѣли для Леонарда свою особенную прелесть: въ нихъ, по видимому, выражалась борьба души, имѣющая близкое сходство съ его собственной борьбой, какая-то тихая жалоба на дѣйствительное положеніе жизни поэта, какой-то плѣнительный, мелодическій ропотъ на судьбу. Во всемъ прочемъ въ нихъ замѣтна была душа до такой степени возвышенная, что еслибъ стихи были написаны мужчиной, то возвышенность эта показалась бы преувеличенною, но въ поэзіи женщины она скрывалась такимъ сильнымъ, безъискуственнымъ изліяніемъ искренняго, глубокаго, патетическаго чувства, что она вездѣ и во всемъ казалась весьма близкою къ натурѣ.
   Леонардъ все еще былъ углубленъ въ чтеніе этихъ стиховъ, когда мистриссъ Ферфильдъ вошла въ комнату.
   -- Что ты тутъ дѣлаешь, Ленни? ты, кажется, роешься въ моемъ сундукѣ?
   -- Я искалъ въ немъ мѣшка съ инструментами и вмѣсто его нашелъ вотъ эти бумаги, которыя вы сами говорили, мнѣ можно будетъ прочитать когда нибудь.
   -- Послѣ этого неудивительно, что ты не слыхалъ, какъ вошла я, сказала вдова, тяжело вздохнувъ.-- Я сама не разъ просиживала по цѣлымъ часамъ, когда бѣдный мой Маркъ читалъ мнѣ эти стихи. Тутъ есть одни прехорошенькіе, подъ названіемъ: "Деревенскій очагъ"; дошелъ ли ты до нихъ?
   -- Да, дорогая матушка: я только что хотѣлъ сказать вамъ, что эти стихи растрогали меня до слезъ. Но чьи же это стихи? ужь вѣрно не моего отца? Они, кажется, написаны женской рукой.
   Мистриссъ Ферфильдъ взглянула на рукопись -- поблѣднѣла и почти безъ чувствъ опустилась на стулъ.
   -- Бѣдная, бѣдная Нора! сказала она, прерывающимся голосомъ.-- Я совсѣмъ не знала, что они лежали тутъ же..... Маркъ обыкновенно хранилъ ихъ у себя, и они попали между его стихами.
   Леонардъ. Кто же была эта Нора?
   Мистриссъ Ферфильдъ. Кто?... дитя мое.... кто? Нора была.... была моя родная сестра.
   Леонардъ (крайне изумленный, представлялъ въ умѣ своемъ величайшій контрастъ въ идеальномъ авторѣ этихъ музыкальныхъ стиховъ, написанныхъ прекраснымъ почеркомъ, съ своею простой, необразованной матерью, которая неумѣла ни читать, ни писать). Ваша родная сестра, возможно ли это? Слѣдовательно, она мнѣ тетка. Какъ это вамъ ни разу не вздумалось поговорить о ней прежде? О! вы должны бы гордиться его, матушка.
   Мистриссъ Ферфильдъ (всплеснувъ руками). Мы всѣ и гордились ею,-- всѣ, всѣ рѣшительно: и отецъ и мать,-- словомъ сказать, всѣ! И какая же красавица она была! какая добренькая и не гордая, хотя на видъ и казалась важной барыней. О, Нора, Нора!
   Леонардъ (послѣ минутнаго молчанія). Она, должно быть, очень хорошо была воспитана.
   Мистриссъ Ферфильдъ. Да, ужь можно сказать, что очень хорошо.
   Леонардъ. Какимъ же образомъ могло это случиться?
   Мистриссъ Ферфильдъ (покачиваясь на стулѣ). А вотъ какимъ: милэди была ея крестной матерью -- то есть милэди Лэнсмеръ -- и очень полюбила ее, когда она подросла. Милэди взяла Нору въ домъ къ себѣ и держала при себѣ, потомъ отдала ее въ пансіонъ, и Нора сдѣлалась такая умница, что изъ пансіона ее взяли прямо въ Лондонъ -- въ гувернантки.... Но, пожалуста, Ленни, перестанемъ говорить объ этомъ, не спрашивай меня больше.
   Леонардъ. Почему же нѣтъ, матушка? Скажите мнѣ, что съ ней сдѣлалось, гдѣ она теперь?
   Мистриссъ Ферфильдъ (заливаясь горькими слезами). Въ могилѣ, въ холодной могилѣ! Она умерла, бѣдняжка,-- умерла!
   Невыразимая грусть запала въ сердце Леонарда. Читая поэта, мы, обыкновенно, въ то же время представляемъ себѣ, что онъ еще живъ,-- считаемъ его нашимъ другомъ. При послѣднихъ словахъ мистриссъ Ферфильдъ, какъ будто что-то милое, дорогое внезапно оторвалось отъ сердца Леонарда. Онъ старался утѣшить свою мать; но ея печаль, ея сильное душевное волненіе были заразительны, и Ленни самъ заплакалъ.
   -- Давно ли она умерла? спросилъ онъ наконецъ, печальнымъ голосомъ.
   -- Давно, Ленни, очень давно..... Но, прибавила мистриссъ Ферфильдъ, вставъ со стула и положивъ дрожащую руку на плечо Леонарда: -- впередъ, пожалуста, не напоминай мнѣ о ней; ты видишь, какъ это тяжело для меня -- это сокрушаетъ меня. Мнѣ легче слышать что нибудь о Маркѣ.... Пойдемъ внизъ, Ленни.... уйдемъ отсюда.
   -- Могу ли я взять эти стихи на сбереженіе? Отдайте ихъ мнѣ,-- прошу васъ, матушка.
   -- Возьми, пожалуй; вѣдь ты не знаешь, а тутъ все, что она оставила послѣ смерти..... Бери ихъ, если хочешь; только стихи Марка оставь въ сундукѣ. Всѣ ли они тутъ? Всѣ?... Пойдемъ же.
   И вдова хотя и не могла читать стиховъ своего мужа, но взглянула на свертокъ бумаги, исписанной крупными каракулями, и, тщательно разгладивъ его, снова убрала въ сундукъ и прикрыла нѣсколькими вѣтками лавенды, которыя Леонардъ неумышленно разсыпалъ.
   -- Скажите мнѣ еще вотъ что, сказалъ Леонардъ, въ то время, какъ взоръ его снова остановился на прекрасной рукописи его тетки; -- почему вы зовете ее Норой, тогда какъ здѣсь она вездѣ подписывала свое имя буквой Л?
   -- Настоящее имя ея было Леонора: вѣдь я, кажется, сказала тебѣ, что она была крестница милэди. Мы же, ради сокращенія, звали ее просто Норой...
   -- Леонора, а я Леонардъ: не потому ли и я получилъ это имя?
   -- Да, да, потому, только, пожалуста, замолчи, мой милый, сказала мистриссъ Ферфильдъ, сквозь слезы.
   Никакія ласки, ни утѣшенія не могли вызвать съ ея стороны продолженія или возобновленія этого разговора, который очевидно пробуждалъ въ душѣ ея грустное воспоминаніе и вмѣстѣ съ тѣмъ невыносимую скорбь.
   Трудно изобразить со всего подробностію дѣйствіе, произведенное этимъ открытіемъ на душу Леопарда. Кто-то другой, или другая, принадлежавшая къ ихъ семейству, уже предупредила его въ полетѣ, представляющемъ такое множество затрудненій,-- въ полетѣ къ болѣе возвышеннымъ странамъ, гдѣ умъ нашелъ бы плодотворную пищу и желаніямъ положенъ бы былъ предѣлъ. Ленни находилъ въ своемъ положеніи сходство съ положеніемъ моряка среди невѣдомыхъ морей, который, на безлюдномъ островѣ, внезапно встрѣчается съ знакомымъ, быть можетъ, близкимъ сердцу именемъ, изсѣченнымъ на гранитѣ. И это созданіе, въ удѣлъ которому выпали геній и скорбь, о бытіи котораго онъ узналъ только по его волшебнымъ пѣснямъ, и котораго смерть производила въ простой душѣ сестры такую горячую печаль, даже спустя много лѣтъ послѣ его кончины, это созданіе доставляло роману, образующемуся въ сердцѣ юноши, идеалъ, котораго онъ такъ давно и безсознательно отъискивалъ. Ему пріятно было услышать, что она была прекрасна и добра. Онъ часто бросалъ свои книги для того, чтобъ предаться упоительнымъ мечтамъ о ней и представить въ своемъ воображеніи ея плѣнительный образъ. Что въ судьбѣ ея скрывалась какая-то тайна -- это было для него очевидно; и между тѣмъ, какъ убѣжденіе въ этомъ усиливало его любопытство, самая тайна постепенно принимала какую-то чарующую прелесть, отъ вліянія которой онъ нехотѣлъ освободиться. Онъ обрекъ себя упорному молчанію мистриссъ Ферфильдъ. Причисливъ покойницу къ числу тѣхъ драгоцѣнныхъ для насъ предметовъ, сохраняемыхъ въ глубинѣ нашего сердца, которыхъ мы не рѣшаемся открывать передъ другими, онъ считалъ себя совершенно довольнымъ. Юность въ тѣсной связи съ мечтательностію имѣютъ множество сокровенныхъ уголковъ въ изгибахъ своего сердца, въ которые онѣ не впустятъ никого,-- не впустятъ даже и тѣхъ, на скромность которыхъ могутъ положиться, которые болѣе всѣхъ другихъ могли бы пользоваться ихъ довѣренностію. Я сомнѣваюсь въ томъ, что человѣкъ, въ душѣ котораго нѣтъ недоступныхъ, непроницаемыхъ тайниковъ,-- сомнѣваюсь, чтобы этотъ человѣкъ имѣлъ глубокія чувства.
   До этой поры, какъ уже было сказано мною, таланты Леонарда Ферфильда были направлены болѣе къ предметамъ положительнымъ, чѣмъ идеальнымъ,-- болѣе къ наукѣ и постиженію дѣйствительности, нежели къ поэзіи и къ той воздушной, мечтательной истинѣ, изъ которой поэзія беретъ свое начало. Правда, онъ читалъ великихъ отечественныхъ поэтовъ, но безъ малѣйшаго помышленія въ душѣ подражать имъ: онъ читалъ ихъ скорѣе изъ одного общаго всѣмъ любопытства осмотрѣть всѣ знаменитые монументы человѣческаго ума, но не изъ особеннаго пристрастія къ поэзіи, которое въ дѣтскомъ и юношескомъ возрастахъ бываетъ слишкомъ обыкновенно, чтобъ принять его за вѣрный признакъ будущаго поэта. Но теперь эти мелодіи, невѣдомыя міру, звучали въ ушахъ его, мѣшались съ его мыслями, превращали всю его жизнь, весь составъ его нравственнаго бытія въ безпрерывную цѣпь музыкальныхъ, гармоническихъ звуковъ. Онъ читалъ теперь поэзію совершенно съ другимъ чувствомъ; ему казалось, что онъ только теперь постигъ ея тайну.
   При началѣ нашего тяжелаго и усерднаго странствованія, непреодолимая склонность къ поэзіи, а вслѣдствіе того и къ мечтательности, наноситъ многимъ умамъ величайшій и продолжительный вредъ; по крайней мѣрѣ я остаюсь при этомъ мнѣніи. Я даже убѣжденъ, что эта склонность часто служитъ къ тому, чтобъ ослабить силу характера, дать ложныя понятія о жизни, представлять въ превратномъ, въ искаженномъ видѣ благородные труды и обязанности практическаго человѣка. Впрочемъ, не всякая поэзія имѣетъ такое вліяніе на человѣка; поэзія классическая -- поэзія Гомера, Виргилія, Софокла, даже безпечнаго Горація -- далека отъ того. Я ссылаюсь здѣсь на поэзію, которую юность обыкновенно любитъ и ставитъ выше всего, на поэзію чувствъ: она-то пагубна для умовъ, уже заранѣе расположенныхъ къ сантиментальности,-- умовъ, для приведенія которыхъ въ зрѣлое состояніе требуются большія усилія.
   Съ другой стороны, даже и этотъ родъ поэзіи бываетъ не безполезенъ для умовъ съ совершенно другими свойствами,-- умовъ, которыхъ наша новѣйшая жизнь, съ холодными, жосткими, положительными формами, старается произвести. Какъ въ тропическихъ странахъ нѣкоторые кустарники и травы, очищающіе атмосферу отъ господствующей заразы, бываютъ съ изобиліемъ посѣяны благою предусмотрительностію самой природы, такъ точно въ нашъ вѣкъ холодный, коммерческій, неромантичный, появленіе легкихъ, пѣжныхъ, плѣняющихъ чувство поэтическихъ произведеній служитъ въ своемъ родѣ исцѣляющимъ средствомъ. Въ нынѣшнее время міръ до такой степени становится скученъ для насъ, что намъ необходимо развлеченіе; мы съ удовольствіемъ будемъ слушать какой нибудь поэтическій бредъ о лунѣ, о звѣздахъ, лишь бы только гармонически звучалъ онъ для нашего слуха. Само собою разумѣется, что на Леонарда Ферфильда, въ этотъ періодъ его умственнаго бытія, нѣжность нашего Геликона ниспадала какъ капли живительной росы. Въ его тревожномъ, колеблющемся стремленіи къ славѣ, въ его неопредѣленной борьбѣ съ гигантскими истинами науки, въ его наклонности къ немедленному примѣненію науки къ практикѣ эта муза явилась къ нему въ бѣломъ одѣяніи генія-примирителя. Указывая на безоблачное небо, она открыла юношѣ свѣтлые проблески прекраснаго, которое одинаково дается и вельможѣ и крестьянину,-- показала ему, что на земной поверхности есть нѣчто болѣе благородное, нежели богатство, убѣдила его въ томъ, что кто можетъ смотрѣть на міръ очами поэта, тотъ въ душѣ богаче Креза. Что касается до практическихъ примѣненій, та же самая муза пробуждала въ немъ стремленіе болѣе, чѣмъ къ обыкновенной изобрѣтательности: она пріучала его смотрѣть на первыя его изобрѣтенія какъ на проводники къ великимъ открытіямъ. Досада и огорченія, волновавшія иногда его душу, исчезали въ ней, переливаясь въ стройныя, безропотныя пѣсни. Пріучивъ себя смотрѣть на всѣ предметы съ тѣмъ расположеніемъ духа, которое усвоиваетъ эти пѣсни и воспроизводитъ не иначе, какъ въ болѣе плѣнительныхъ и великолѣпныхъ формахъ, мы начинаемъ усматривать прекрасное даже и въ томъ, на что смотрѣли прежде съ ненавистью и отвращеніемъ. Леонардъ заглянулъ въ свое сердце послѣ того, какъ муза-волшебница дохнула за него, и сквозь мглу легкой и нѣжной меланхоліи, остававшейся повсюду, гдѣ побывала эта волшебница, увидѣлъ, что надъ пейзажемъ человѣческой жизни восходило новое солнце восторга и радостей.
   Такимъ образомъ, хотя таинственной родственницы Леонарда давно уже не существовало, хотя отъ нея остался "одинъ только беззвучный, но плѣнительный голосъ", но, несмотря на то, она говорила съ нимъ, утѣшала его, радовала, возвышала его душу и приводила въ ней въ гармонію всѣ нестройные звуки. О, еслибъ доступно было этому чистому духу видѣть изъ надзвѣзднаго міра, какое спасительное вліяніе произвелъ онъ на сердце юноши, то, конечно, онъ улетѣлъ бы еще далѣе въ свѣтлые предѣлы вѣчности!
  

ГЛАВА XXVIII.

   Спустя около года послѣ открытія Леонардомъ фамильныхъ рукописей, мистеръ Дэль взялъ изъ конюшенъ сквайра самую смирную лошадь и приготовился сдѣлать путешествіе верхомъ. Онъ говорилъ, что поѣздка эта необходима по какому-то дѣлу, имѣющему связь съ его прежними прихожанами въ Лэнсмерѣ.
   Въ предъидущихъ главахъ мы, кажется, уже упоминали, что мистеръ Дэль, до поступленія своего въ Гэзельденскій приходъ, занималъ въ томъ городкѣ должность курата.
   Мистеръ Дэль такъ рѣдко выѣзжалъ за предѣлы своего прихода, что это путешествіе считалось какъ въ Гэзельденъ-Голлѣ, такъ и въ его собственномъ домѣ за весьма отважное предпріятіе. Размышляя объ этомъ путешествіи, мистриссъ Дэль провела цѣлую ночь въ мучительной безсонницѣ, и хотя съ наступленіемъ рокового утра къ ней возвратился одинъ изъ самыхъ жестокихъ нервическихъ припадковъ головной боли, однако, она никому не позволила уложить сѣдельные мѣшки, которые мистеръ Дэль занялъ у сквайра вмѣстѣ съ лошадью. Мало того: она до такой степени была увѣрена въ разсѣянности и ненаходчивости своего супруга въ ея отсутствіи, что, укладывая вещи въ мѣшки, она просила его не отходить отъ нея ни на минуту во время этой операціи; она показывала ему, въ какомъ мѣстѣ положено было чистое бѣлье, и какъ аккуратно были завернуты его старыя туфли въ одно изъ его сочиненій. Она умоляла его не дѣлать ошибокъ во время дороги и не принять бритвеннаго мыла за сандвичи, и вмѣстѣ съ этимъ поясняла ему, какъ умно распорядилась она, во избѣжаніе подобнаго замѣшательства, отдѣливъ одно отъ другого на такое огромное разстояніе, сколько то позволяли размѣры сѣдельнаго мѣшка. Бѣдный мистеръ Дэль, котораго разсѣянность, по всей вѣроятности, не простиралась до такой степени, чтобы вдругъ, ни съ того, ни съ другого, намылить себѣ бороду сандвичами, или, вздумавъ позавтракать, преспокойно бы начать кушать бритвенное мыло,-- слушая наставленія своей жены съ супружескимъ терпѣніемъ, полагалъ, что ни одинъ человѣкъ изъ цѣлаго міра не имѣлъ подобной жены, и не безъ слезъ въ своихъ собственныхъ глазахъ вырвался изъ прощальныхъ объятій рыдающей Кэрри.
   Надобно сознаться, что мистеръ Дэль съ нѣкоторымъ опасеніемъ вкладывалъ ногу въ стремя и отдавалъ себя на произволъ незнакомаго животнаго. Каковы бы ни были достоинства этого человѣка, но наѣздничество не принадлежало въ немъ къ числу лучшихъ. Я сомнѣваюсь даже, бралъ ли мистеръ Дэль узду въ руки болѣе двухъ разъ съ тѣхъ поръ, какъ женился.
   Угрюмый старый грумъ сквайра, Матъ, присутствовалъ при отправленіи и на кроткій вопросъ мистера Дэля касательно того, увѣренъ ли онъ, что лошадь совершенно безопасна, отвѣчалъ весьма неутѣшительно:
   -- Безопасна; только не натягивайте узды, это, пожалуй, она тотчасъ начнетъ танцовать на заднихъ ногахъ.
   Мистеръ Дэль въ ту же минуту ослабилъ повода; и въ то время, какъ мистриссъ Дэль, остававшаяся, для скорѣйшаго прекращенія рыданій, въ комнатѣ, подбѣжала къ дверямъ, чтобъ сказать еще "нѣсколько послѣднихъ словъ", мистеръ Дэль окончательно махнулъ рукой и легкой рысью поѣхалъ по проселочной дорогѣ.
   Первымъ дѣломъ нашего наѣздника было узнать привычки животнаго, чтобы потомъ можно было сдѣлать заключеніе объ его характерѣ. Напримѣръ: онъ старался узнать причину, почему его лошадь вдругъ, ни съ того, ни съ другого, поднимала одно ухо и опускала другое; почему она придерживалась лѣвой стороны, и такъ сильно, что нога наѣздника безпрестанно задѣвала за заборъ, и почему по пріѣздѣ къ воротамъ, ведущимъ на господскую ферму, она вдругъ остановилась и начала чесать свою морду о заборъ -- занятіе, отъ котораго мистеръ Дэль, увидѣвъ, что всѣ его кроткія увѣщанія оставались безполезны, принужденъ былъ отвлечь ее робкимъ ударомъ хлыстика.
   Когда этотъ кризисъ благополучно миновался, лошадь, по видимому, догадалась, что ей предстоитъ дорога впереди, рѣзко махнула хвостомъ и перемѣнила тихую рысь на легкій галопъ, который вывелъ мистера Дэля на большую дорогу, почти противъ самого казино.
   Проскакавъ еще немного, онъ увидѣлъ доктора Риккабокка, который, подъ тѣнью своего краснаго зонтика, сидѣлъ на воротахъ, ведущихъ къ его дому.
   Итальянецъ отвелъ глаза отъ книги, которую читалъ, и съ изумленіемъ взглянулъ на мистера Дэля, а тотъ, въ свою очередь, бросилъ вопросительный взглядъ на Риккабокка, не смѣя, однако же, отвлечь всего вниманія отъ лошади, которая, при появленіи Риккабокка, вздернула кверху оба уха и обнаружила всѣ признаки удивленія и страха, которые каждая лошадь обнаруживаетъ при встрѣчѣ съ незнакомымъ предметомъ, и которые извѣстны подъ общимъ названіемъ "пугливости".
   -- Ради Бога, не шевелитесь, сэръ, сказалъ мистеръ Дэль:-- иначе вы перепугаете это животное: оно такое капризное, робкое.
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ чрезвычайно ласково началъ похлопывать по шеѣ лошади.
   Ободренный такимъ образомъ конь преодолѣлъ свой первый и весьма естественный испугъ при видѣ Риккабокка и его краснаго зонтика, и, бывавъ уже въ казино не разъ, онъ предпочелъ знакомое мѣсто предѣламъ, выходившимъ изъ круга его соображеній, величественно приблизился къ воротамъ, на которыхъ сидѣлъ Риккабокка, и, взглянувъ на него весьма пристально, какъ будто хотѣлъ сказать: "Желательно бы было, чтобъ ты слетѣлъ отсюда", понурилъ голову и сталъ какъ вкопаный.
   -- Ваша лошадь, сказалъ Риккабокка:-- кажется, болѣе вашего имѣетъ расположенія обойтись со мной учтиво, и потому, пользуясь этой остановкой, сдѣланной, какъ видно, противъ вашего желанія, могу поздравить васъ съ возвышеніемъ въ жизни, и вмѣстѣ съ тѣмъ выразить искреннее желаніе, чтобы гордость не послужила поводомъ къ вашему паденію.
   -- Полноте, полноте, возразилъ мистеръ Дэль, принимая непринужденную позу, хотя все еще не упуская изъ виду свою лошадь, которая преспокойно задремала:-- это все произошло оттого, что я давнымъ-давно не ѣздилъ верхомъ, а лошади сквайра, какъ вамъ извѣстно, чрезвычайно горячія.
  
   Chi và piano, và sano,
   E chi và sano, và lontano,
  
   сказалъ Риккабокка, указывая на сѣдельные мѣшки.-- Кто ѣдетъ тихо, тотъ ѣдетъ благополучно; а кто ѣдетъ благополучно, тотъ уѣдетъ далеко. Вы, кажется, собрались въ дальнюю дорогу?
   -- Вы отгадали, отвѣчалъ мистеръ Дэль: -- и ѣду по дѣлу, которое нѣсколько касается и вашей особы.
   -- Меня! воскликнулъ Риккабокка: -- дѣло касается меня!
   -- Да; покрайней мѣрѣ касается на столько, на сколько вы можете быть огорчены потерею слуги, котораго вы любите и уважаете.
   -- А! понимаю! сказалъ Риккабокка: -- вы часто намекали мнѣ, что я и познанія, или то и другое вмѣстѣ, сдѣлали Леонарда Ферфильда совершенно негоднымъ для деревенской службы.
   -- Я не говорилъ вамъ этого въ буквальномъ смыслѣ: я говорилъ, что вы приготовили его къ чему-то высшему, нежели деревенская служба. Только, пожалуста, вы не передайте ему этихъ словъ. Я еще самъ ничего не могу сказать вамъ, потому что не ручаюсь за успѣхъ моего предпріятія, даже сомнѣваюсь въ немъ; а въ такомъ случаѣ намъ не слѣдуетъ разстроивать бѣднаго Леонарда до тѣхъ поръ, пока не увѣримся въ томъ, что можно будетъ улучшить его состояніе.
   -- Въ этомъ вы никогда не увѣритесь, замѣтилъ Риккабокка, кивая головой.-- Кромѣ того, я не могу сказать, что у меня нѣтъ на столько самолюбія, чтобъ не позавидовать, и даже не имѣть къ вамъ ненависти, за ваше усердіе отманить отъ меня неоцѣненнаго слугу: вѣрнаго, трезваго, умнаго и чрезвычайно дешеваго (послѣднее прилагательное Риккабокка произнесъ съ замѣтной горячностью).-- Несмотря на то, поѣзжайте, и Богъ да поможетъ вамъ въ успѣхѣ. Вѣдь я не Александръ Македонскій: не стану заслонять солнца отъ человѣка.
   -- Вы всегда великодушны и благородны, синьоръ Риккабокка, несмотря на ваши холодныя пословицы и не совсѣмъ благовидныя книги.
   Сказавъ это, мистеръ Дэль опустилъ хлыстикъ на шею коня съ такимъ безразсуднымъ энтузіазмомъ, что бѣдное животное, выведенное такъ внезапно изъ дремоты, сдѣлало скачокъ впередъ, который чуть-чуть не столкнулъ Риккабокка на заборъ, потомъ круто повернуло назадъ, и въ то время, какъ испуганный наѣздникъ туго натянулъ повода, закусило уздечку и понесло во весь каррьеръ. Ноги мистера Дэля выскочили изъ стремянъ, и когда онъ овладѣлъ ими снова -- а это случилось, когда лошадь сократила свою прыть -- то перевелъ духъ и оглянулся; но Риккабокка и казино уже скрылись изъ виду.
   "Правда, правда -- разсуждалъ мистеръ Дэль самъ съ собою, совершенно оправившись и весьма довольный тѣмъ, что удержался на сѣдлѣ -- правда, что изъ всѣхъ побѣдъ, одержанныхъ человѣкомъ, самая благороднѣйшая: это -- побѣда надъ лошадью. Прекрасное животное, благородное животное! необыкновенно трудно сидѣть на немъ, особливо безъ стремянъ."
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ еще сильнѣе уперся обѣими ногами въ стремена, испытывая въ душѣ своей величайшую гордость.
  

ГЛАВА XXIX.

   Лэнсмеръ расположенъ въ округѣ сосѣднемъ съ округомъ, заключающимъ въ себѣ деревню Гэзельденъ. Уже къ вечеру мистеръ Дэль переѣхалъ черезъ маленькій ручеекъ, раздѣлявшій оба округа, и остановился у постоялаго двора, гдѣ дорога принимала два направленія: одно вело прямо къ Лэнсмеру, а другое -- къ Лондону. Лошадь повернула прямо къ воротамъ, опустила уши и вообще приняла видъ лошади, которой хочется отдохнуть и поѣсть. Самъ мистеръ Дэль, разгоряченный ѣздой и чувствуя въ душѣ своей уныніе, весьма ласково погладилъ коня и сказалъ:
   -- Правда твоя, мой другъ: нужно отдохнуть; тебѣ дадутъ здѣсь овса и воды.
   Спустившись съ лошади и ступивъ твердой ногой на terra firma, мистеръ Дэль поручилъ лошадь попеченіямъ конюха, а самъ вошелъ въ комнату, усыпанную свѣжимъ пескомъ, и расположился отдыхать на весьма жосткомъ виндзорскомъ стулѣ.
   Прошло болѣе получаса, въ теченіе котораго мистеръ Дэль занимался чтеніемъ окружной газеты, отъ которой сильно пахло табакомъ, разгонялъ мухъ, которыя роились вокругъ него, какъ будто онѣ никогда не видали такой особы, какъ мистеръ Дэль, когда у воротъ остановилась коляска. Изъ нея выскочилъ путешественникъ, съ дорожнымъ мѣшкомъ, и вскорѣ вошелъ въ комнату.
   Мистеръ Дэль приподнялся со стула и сдѣлалъ учтивый поклонъ.
   Путешественникъ дотронулся до шляпы и, не снимая ея, осмотрѣлъ мистера Дэля съ головы до ногъ, потомъ подошелъ къ окну и началъ насвистывать веселую арію. Окончивъ ее, онъ приблизился къ камину, позвонилъ въ колокольчикъ и потомъ снова взглянулъ на мистера Дэля. Мистеръ Дэль, изъ учтивости, пересталъ читать газету. Путешественникъ схватилъ ее, бросился на стулъ, закинулъ одну ногу на столъ, а другую -- на каминную доску, и началъ качаться на заднихъ ножкахъ стула съ такимъ дерзкимъ неуваженіемъ къ прямому назначенію стульевъ и къ незнакомому проѣзжему, что мистеръ Дэль ожидалъ съ каждой минутой опаснаго паденія путешественника.
   -- Эти стулья весьма измѣнчивы, сэръ, сказалъ наконецъ мистеръ Дэль, побуждаемый чувствомъ состраданія къ опасному положенію ближняго.-- Я боюсь, что вы упадете!
   -- Э! сказалъ путешественникъ, съ видомъ сильнаго изумленія.-- Я упаду? милостивый государь, вы, кажется, намѣрены трунить надо мной.
   -- Трунить надъ вами, сэръ? Клянусь честью, что и не думалъ объ этомъ! воскликнулъ мистеръ Дэль, съ горячностью.
   -- Мнѣ кажется, здѣсь каждый человѣкъ имѣетъ право сидѣть, какъ ему угодно, возразилъ путешественникъ, съ замѣтнымъ гнѣвомъ: -- на постояломъ дворѣ каждый человѣкъ можетъ распоряжаться какъ въ своемъ домѣ, до тѣхъ поръ, пока исправно будетъ уплачивать хозяйскій счетъ. Бетти, душа моя, поди сюда.
   -- Я не Бетти, сэръ; вамъ, можетъ быть, нужно ее?
   -- Нѣтъ, Салли, мнѣ нужно рому, холодной воды и сахару.
   -- Я и не Салли, сэръ, проворчала служанка; но путешественникъ въ ту же минуту обернулся къ ней и показалъ ей такой щегольской шейный платокъ и такое прекрасное лицо, что она улыбнулась, покраснѣла и ушла.
   Путешественникъ всталъ и швырнулъ на столъ газету. Онъ вынулъ перочинный ножикъ и началъ подчищать ногти. Но вдругъ онъ на минуту оставилъ это элегантное занятіе, и взоры его встрѣтились съ широкополой шляпой мистера Дэля, смиренно лежавшей на стулѣ, въ углу.
   -- Вы, кажется, изъ духовнаго званія? спросилъ путешественникъ, съ надмепной улыбкой.
   Мистеръ Дэль снова приподнялся и поклонился, частію изъ вѣжливости, а частію для сохраненія своего достоинства. Это былъ такой поклонъ, которымъ какъ будто говорилось: "да, милостивый государь, я изъ духовнаго званія, и, какъ видите, мнѣ не стыдно даже признаться въ томъ".
   -- Далеко ли вы ѣдете?
   -- Не очень.
   -- Въ коляскѣ или въ фаэтонѣ? Если въ коляскѣ и если мы ѣдемъ по одной дорогѣ, то пополамъ.
   -- Пополамъ?
   -- Да; я съ своей стороны буду платить дорожныя издержки и шоссейную пошлину.
   -- Вы очень добры, сэръ. Но я ѣду верхомъ.
   Послѣднія слова мистеръ Дэль произнесъ съ величайшей гордостью.
   -- Верхомъ? Скажите пожалуста! Мнѣ бы самому ни за что не догадаться: вы такъ не похожи на наѣздника! Куда же, вы сказали, вы отправляетесь?
   -- Я вовсе не говорилъ вамъ, куда я отправляюсь, отвѣчалъ мистеръ Дэль, весьма сухо, потому что чувствовалъ себя крайне оскорбленнымъ такимъ невѣжливымъ отзывомъ объ его наѣздничествѣ, и именно фразой: "вы такъ не похожи на наѣздника ".
   -- Понятно! сказалъ путешественникъ, захохотавъ.-- По всему видно, что старый путешественникъ.
   Мистеръ Дэль не сдѣлалъ на это никакого возраженія. Вмѣсто того онъ взялъ свою шляпу, сдѣлалъ поклонъ величественнѣе предъидущаго и вышелъ изъ комнаты посмотрѣть, кончила ли его лошадь овесъ.
   Животное давно уже кончило все, что ему было дано, а это все составляло нѣсколько горстей овса,-- и черезъ нѣсколько минутъ мистеръ Дэль снова находился въ дорогѣ. Онъ отъѣхалъ отъ постоялаго двора не далѣе трехъ миль, когда стукъ колесъ заставилъ его обернуться, и онъ увидѣлъ почтовую карету, которая мчалась во весь духъ по одному съ нимъ направленію, и изъ окна которой высовывалась пара человѣческихъ ногъ. Верховой конь, заслышавъ приближеніе кареты, началъ дѣлать курбеты, и мистеръ Дэль весьма неясно увидѣлъ внутри кареты человѣческое лицо, принадлежавшее высунутой парѣ ногъ. Поровнявшись съ всадникомъ, проѣзжій быстро высунулъ голову, посмотрѣлъ, какъ мистеръ Дэль попрыгивалъ на сѣдлѣ, и вскричалъ:
   -- Въ какомъ положеніи кожа?
   "Кожа!-- разсуждалъ мистеръ Дэль самъ съ собою, когда лошадь его успокоилась.-- Что онъ хотѣлъ этимъ выразить? Кожа! фи, какой грубый человѣкъ. Однако, я славно срѣзалъ его."
   Мистеръ Дэль, безъ дальнѣйшихъ приключеній, прибылъ въ Лэнсмеръ. Онъ остановился въ лучшей гостинницѣ, освѣжилъ себя обыкновеннымъ омовеніемъ и съ особеннымъ аппетитомъ сѣлъ за бифстекъ и бутылку портвейна.
   Отдавая справедливость мистеру Дэлю, мы должны сказать, что онъ былъ лучшій знатокъ физіономіи человѣка, чѣмъ лошади, такъ что послѣ перваго, но удовлетворительнаго взгляда на вѣжливаго, улыбающагося содержателя гостинницы, который убралъ со стола пустыя тарелки и вмѣсто ихъ поставилъ вино, онъ рѣшился вступить съ нимъ въ разговоръ.
   -- Скажите, пожалуста, милордъ теперь у себя въ помѣстьѣ?
   -- Нѣтъ, сэръ, отвѣчалъ содержатель гостинницы: -- милордъ и милэди отправились въ Лондонъ -- повидаться съ лордомъ л'Эстренджемъ.
   -- Съ лордомъ л'Эстренджемъ! Да развѣ онъ въ Англіи?
   -- Кажется, въ Англіи, сэръ; по крайней мѣрѣ я такъ слышалъ. Мы вѣдь теперь почти никогда его не видимъ. Я помню его, когда онъ былъ прекраснымъ молодымъ человѣкомъ, или, вѣрнѣе сказать, юношей. Каждый изъ насъ души не слышалъ въ немъ и не менѣе того гордился имъ. Но ужь зато какія и проказы творилъ онъ, это удивительно! Мы все думали, что онъ будетъ современемъ депутатомъ отъ нашего мѣстечка; но, къ сожалѣнію, онъ уѣхалъ отсюда въ чужіе края. Надобно вамъ замѣтить, сэръ, что я принадлежу къ партіи "синихъ", какъ слѣдуетъ всякому добропорядочному человѣку. Всѣ "синіе" всегда съ удовольствіемъ посѣщаютъ мою гостинницу, которая, мимоходомъ сказать, носитъ названіе "Лэнсмерскій Гербъ". Гостинницу "Кабанъ" посѣщаютъ люди самаго низкаго сословія, прибавилъ трактирщикъ, съ видомъ невыразимаго отвращенія.-- Надѣюсь, сэръ, что вамъ нравится это винцо?
   -- Вино прекрасное и, кажется, весьма старое.
   -- Вотъ ужь осьмнадцать лѣтъ, какъ оно разлито по бутылкамъ. У меня былъ цѣлый боченокъ во время выборовъ въ депутаты Дашмора и Эджертона. Этого винца осталось у меня весьма немного, и я никому не подаю его, кромѣ старинныхъ друзей, какъ, напримѣръ... извините, сэръ, хотя вы и пополнѣли немного и сдѣлались гораздо солиднѣе, но мнѣ кажется, что я имѣлъ удовольствіе видѣть васъ прежде.
   -- Ваша правда, смѣю сказать, хотя я былъ изъ числа самыхъ рѣдкихъ посѣтителей вашей гостинницы.
   -- Значитъ вы мистеръ Дэль? Я такъ и подумалъ, лишь только вошли вы въ столовую. Надѣюсь, сэръ, что супруга ваша въ добромъ здоровьѣ, а также и достопочтеннѣйшій сквайръ -- прекраснѣйшій человѣкъ, смѣю сказать!... не было бы никакой ошибки съ его стороны, еслибъ Эджертонъ поступилъ, какъ требовала того справедливость. Съ тѣхъ поръ мы совсѣмъ не видимъ его, то есть мистера Эджертона. Впрочемъ, въ томъ, что онъ чуждается насъ, еще нѣтъ ничего удивительнаго; но сынъ милорда, который выросъ на нашихъ глазахъ, ну, такъ ужь извините, ему-то грѣшно,-- право, грѣшно,-- позабыть насъ совсѣмъ!
   Мистеръ Дэль не отвѣтилъ на это ни слова. Содержатель гостинницы хотѣлъ уже удалиться, когда мистеръ Дэль налилъ еще рюмку портвейну и сказалъ:
   -- Въ вашемъ приходѣ, должно быть, много случилось перемѣнъ. Скажите, мистеръ Морганъ, здѣшній врачъ, все еще здѣсь?
   -- О, нѣтъ, сэръ: его уже давно здѣсь нѣтъ. Вслѣдъ за вашимъ отъѣздомъ онъ получилъ дипломъ, сдѣлался настоящимъ докторомъ и имѣлъ преотмѣнную практику, какъ вдругъ ему вздумалось лечить больныхъ своихъ по новому, у насъ совсѣмъ неслыханному способу, который называется гомео.... гоме.... что-то вотъ въ этомъ родѣ -- такое трудное названіе....
   -- Гомеопатія....
   -- Такъ точно, сэръ! Черезъ нее онъ лишился здѣшней практики и отправился въ Лондонъ. Съ тѣхъ поръ я ничего о немъ не слышалъ.
   -- А что, Эвенели все еще поддерживаютъ свой старый домъ?
   -- О, да! и прекрасно живутъ. Джонъ по прежнему всегда нездоровъ, хотя изрѣдка и навѣщаетъ любимый трактиръ свой "Странные Ребята" и выпиваетъ стаканчикъ грогу, но ужь оттуда безъ жены ни на шагъ. Она всегда приходитъ попозже вечеркомъ и уводитъ его домой: боится, бѣдняжка, чтобы одинъ чего не напроказилъ.
   -- А мистриссъ Эвенель все такая же, какъ и прежде?
   -- Мнѣ кажется, сэръ, сказала трактирщикъ, съ лукавой улыбкой: -- ныньче она держитъ голову немножко повыше. Впрочемъ, это и прежде водилось за ней,-- но все не то, что ныньче.
   -- Да, это женщина весьма, почтенная, сказалъ мистеръ Дэль, голосомъ, въ которомъ обнаруживался легкій упрекъ.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, сэръ! Вслѣдствіе этого-то она и смотритъ на нашего брата свысока.
   -- Я полагаю, двое дѣтей Эвенеля также живы: дочь, которая вышла за Марка Ферфильда, и сынъ, который отправился въ Америку.
   -- Онъ уже успѣлъ разбогатѣть тамъ и воротиться домой.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? пріятно слышать объ этомъ. Вѣроятно, онъ здѣсь и поселился?
   -- О, нѣтъ, сэръ! Я слышалъ, что онъ купилъ имѣнье, гдѣ-то далеко отсюда. Впрочемъ, онъ довольно часто пріѣзжаетъ сюда -- повидаться съ родителями; такъ по крайней мѣрѣ говорилъ мнѣ Джонъ. Самъ я ни разу еще не видѣлъ его, да, я думаю, и Дикъ не имѣетъ особеннаго расположенія видѣться съ людьми, которые помнятъ, какъ онъ игралъ съ уличными ребятишками..
   -- Въ этомъ ничего нѣтъ предосудительнаго, отвѣчалъ мистеръ Дэль, съ самодовольной улыбкой: -- но онъ навѣщаетъ своихъ родителей, слѣдовательно онъ добрый сынъ,-- не такъ ли?
   -- Ахъ, помилуйте! я ничего не имѣю сказать противъ него. До отъѣзда въ Америку Дикъ былъ сумасбродный малый. Я никогда не думалъ, что онъ вернется оттуда съ богатствомъ. Впрочемъ, всѣ Эвенели люди неглупые. Помните ли вы бѣдную Нору -- Лэнсмерскую Розу, какъ обыкновенно называли ее? Ахъ, нѣтъ! вамъ нельзя помнить ее: мнѣ кажется, она отправилась въ Лондонъ, когда уже васъ не было здѣсь.
   -- Гм! произнесъ мистеръ Дэль довольно сухо, какъ будто вовсе не обращая вниманія на слова трактирщика.-- Теперь вы можете убирать со стола. Скоро стемнѣетъ, и потому я отправлюсь немного прогуляться.
   -- Позвольте, сэръ: я сейчасъ подамъ вамъ хорошенькую торту.
   -- Благодарю васъ: я кончилъ мой обѣдъ.
   Мистеръ Дэль надѣлъ шляпу и вышелъ на улицу. Онъ осматривалъ дома съ тѣмъ грустнымъ и напряженнымъ вниманіемъ, съ которымъ мы, достигнувъ возмужалаго возраста, посѣщаемъ сцены, тѣсно связанныя съ нашей юностію, когда насъ изумляетъ открытіе слишкомъ малой или слишкомъ большой перемѣны, и когда мы припоминаемъ все, что такъ сильно привязывало насъ къ этому мѣсту, и что производило нѣкогда въ душѣ нашей волненіе. Длинная главная улица, по которой мистеръ Дэль медленно проходилъ теперь, начинала измѣнять свой шумный характеръ и въ отдаленномъ концѣ сливалась съ большой почтовой дорогой. Дома, съ лѣвой стороны, примыкали къ старинной, поросшей мхомъ, оградѣ Лэнсмерскаго парка; на правой -- хотя и стояли дома, но они отдѣлялись другъ отъ друга садами и принимали видъ плѣнительныхъ сельскихъ домиковъ,-- домиковъ, такъ охотно избираемыхъ купцами, прекратившими свои торговыя дѣла, и ихъ вдовами, старыми дѣвами и отставными офицерами, чтобъ проводить въ нихъ вечеръ своей жизни.
   Мистеръ Дэль глядѣлъ на эти дома съ вниманіемъ человѣка, пробуждающаго свою память, и наконецъ остановился передъ однимъ изъ нихъ, почти крайнимъ на улицѣ и который обращенъ былъ къ широкой лужайкѣ, прилегавшей къ маленькому домику, въ которомъ помѣщался привратникъ Лэнсмерскаго парка. Вблизи этого домика стоялъ старый подстриженный дубъ, въ густыхъ вѣтвяхъ котораго раздавались нестройные звуки пискливыхъ голосовъ: это былъ крикъ голодныхъ воронятъ, ожидавшихъ возвращенія запоздалой матки. Мистеръ Дэль остановился на минуту и потомъ, ускоривъ шаги, прошелъ сквозь садикъ и постучался въ двери. Боковая комната дома, въ которую постучался мистеръ Дэль, была освѣщена, и онъ увидѣлъ въ окно неопредѣленныя тѣни трехъ фигуръ. Неожиданный стукъ произвелъ волненіе между фигурами; одна изъ нихъ встала и исчезла. Спустя минуту, на порогѣ уличныхъ дверей показалась весьма нарядная, пожилыхъ лѣтъ служанка и довольно сердито спросила посѣтителя, что ему нужно.
   -- Мнѣ нужно видѣть мистера и мистриссъ Эвенель. Скажи, что я издалека пріѣхалъ повидаться съ ними, и передай имъ эту карточку.
   Служанка взяла карточку и вполовину притворила дверь. Прошло по крайней мѣрѣ три минуты прежде, чѣмъ она снова показалась.
   -- Мистриссъ Эвенель говоритъ, что теперь уже поздно. Впрочемъ, пожалуйте.
   Мистеръ Дэль принялъ это очень нерадушное приглашеніе, прошелъ черезъ небольшой залъ и явился въ гостиной.
   Старикъ Джонъ Эвенель, человѣкъ пріятной наружности и, по видимому, слегка пораженный параличемь, медленно приподнялся въ своемъ креслѣ. Мистриссъ Эвенель, въ чистомъ, накрахмаленномъ чепцѣ и дымчатомъ платьѣ, въ которомъ каждая складка говорила о важности и степенности особы, носившей его, бросивъ на мистера Дэля холодный, недовѣрчивый взглядъ, сказала:
   -- Вы дѣлаете намъ большую честь своимъ посѣщеніемъ: прошу покорно садиться! Вы, кажется, пожаловали къ намъ по какому-то дѣлу?
   -- Именно по тому, о которомъ я увѣдомлялъ васъ письмомъ.
   Эти слова относились не къ мистриссъ, но къ мистеру Эвенелю.
   -- Мой мужъ очень нездоровъ.
   -- Бѣдное созданіе! сказалъ Джонъ слабымъ голосомъ и какъ будто выражая состраданіе къ самому себѣ.--Теперь я уже совсѣмъ не то, что бывалъ прежде. Впрочемъ, сэръ, вѣроятно, вы писали мнѣ насчетъ предстоящихъ выборовъ.
   -- Совсѣмъ нѣтъ, Джонъ! ты ничего не знаешь, возразила мистриссъ Эвенель, взявъ мужа подъ руку.-- Поди-ка лучше прилягъ немного, а я между тѣмъ переговорю съ джентльменомъ.
   -- Я еще до сихъ поръ принадлежу къ партіи "синихъ", сказалъ бѣдный Джонъ: -- но все уже не то, что было прежде,-- и, склонясь на руку жены своей, онъ тихо побрелъ въ другую комнату.
   На порогѣ онъ повернулся къ мистеру Дэлю и съ величайшей учтивостью сказалъ:
   -- Впрочемъ, сэръ, душой я готовъ сдѣлать для васъ все, что вамъ угодно.
   Положеніе старика тронуло мистера Дэля. Онъ помнилъ время, когда Джонъ Эвенель былъ самымъ виднымъ, самымъ дѣятельнымъ и самымъ веселымъ человѣкомъ въ Лэнсмерѣ, самымъ непоколебимымъ приверженцемъ партіи "синихъ" во время выборовъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ мистриссъ Эвенель возвратилась въ гостиную. Занявъ кресло въ нѣкоторомъ разстояніи отъ гостя и положивъ одну руку на ручку кресла, а другой расправляя жосткія складки своего жосткаго платья, она сказала:
   -- Что же вы скажете, сэръ?
   Въ этомъ "что же вы скажете?" отзывалось что-то зловѣщее, вызывающее на борьбу. Проницательный, Дэль принялъ этотъ вызовъ съ обыкновеннымъ хладнокровіемъ. Онъ придвинулъ свое кресло къ креслу мистриссъ Эвенель и, взявъ ее за руки, сказалъ рѣшительнымъ тономъ:
   -- Я буду говорить такъ, какъ другъ долженъ говорить своему другу.
  

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ГЛАВА XXX.

   Разговоръ мистера Дэля съ мистриссъ Эвенель продолжался болѣе четверти часа, но, по видимому, Дэль очень мало приблизился къ цѣли своей дипломатической поѣздки, потому что, медленно надѣвая перчатки, онъ говорилъ:
   -- Мнѣ очень прискорбно думать, мистриссъ Эвенель, что сердце ваше могло затвердѣть до такой степени -- да, да! вы извините меня: я по призванію своему долженъ говорить суровыя истины. Вы не можете сказать, что я не сохранилъ вашей тайны, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, не угодно ли вамъ припомнить, что я предоставилъ себѣ право соблюдать молчаніе исключительно съ той цѣлью, чтобъ мнѣ позволено было дѣйствовать впослѣдствіи, какъ мнѣ заблагоразсудится, для пользы мальчика. На этому-то основаніи, вы и обѣщали мнѣ устроить его будущность, какъ только достигнетъ онъ совершеннолѣтія, и теперь уклоняетесь отъ этого обѣщанія.
   -- Я вамъ, кажется, ясно сказала, что и теперь беру на себя устроить его будущность. Я говорю, что вы можете отдать его въ ученье въ какой нибудь отдаленный городъ, а мы между тѣмъ приготовимъ ему хорошую лавку и отдадимъ ее въ полное его распоряженіе. Чего же вы хотите еще отъ насъ,-- отъ людей, которые сами содержали лавку? Извините, сэръ, съ вашей стороны было бы весьма неблагоразумно требовать большаго.
   -- Мой добрый другъ, сказалъ мистеръ Дэль: -- въ настоящее время я прошу у васъ только одного -- чтобъ вы увидѣлись съ нимъ, приласкали его, послушали, какъ онъ говоритъ, и потомъ сдѣлали о немъ свое собственное заключеніе. У насъ должна быть одна общая цѣль въ этомъ дѣлѣ, и именно, чтобъ внукъ вашъ сдѣлалъ хорошую каррьеру въ жизни и отвѣтилъ вамъ своею благодарностью. Но я не ручаюсь за успѣхъ въ этомъ, если мы сдѣлаемъ изъ него мелочного лавочника.
   -- Такъ неужели Джжнъ Ферфильдъ, у которой мужъ былъ простымъ плотникомъ, научила его презирать это ремесло? воскликнула мистриссъ Эвенелъ, съ гнѣвомъ.
   -- Сохрани Богъ! намъ небезъизвѣстно, что многіе знаменитые люди нашего отечества были сыновьями лавочниковъ. Но скажите, неужли должно ставить имъ въ вину или въ вину ихъ родителямъ, если таланты возвышаютъ ихъ? Англія не была бы Англіей, если бы каждому изъ британцевъ пришлось остановиться на томъ, съ чего началъ отецъ.
   -- Славно! проговорилъ, или, лучше сказать, простоналъ чей-то голосъ, котораго не слышали ни мистриссъ Эвенель, ни мистеръ Дэль.
   -- Все это прекрасно, сказала мистриссъ Эвенель, отрывисто.-- Но послать такого мальчика въ университетъ.... скажите на милость, откуда взять средства для этого?
   -- Послушайте, мистриссъ Эвенель, ласковымъ тономъ сказалъ мистеръ Дэль: -- чтобъ помѣстить его въ одну изъ кэмбриджскихъ коллегій, будетъ стоить не Богъ знаетъ какихъ издержекъ. Если вы согласитесь платить половину, другую половину я беру на себя: у меня нѣтъ дѣтей, слѣдовательно мнѣ можно будетъ удѣлить такую бездѣлицу.
   -- Съ вашей стороны это весьма великодушно, сэръ, отвѣчала мистриссъ Эвенель, нѣсколько тронутая предложеніемъ Дэля, но все еще не обнаруживая расположенія устроить мальчика по предлагаемому плану.-- Но я полагаю, что этимъ не кончатся наши попеченія.
   -- Поступивъ въ Кэмбриджъ, продолжалъ мистеръ Дэль, увлекаясь предметомъ: -- въ Кэмбриджъ... гдѣ главнѣе всего обращаютъ вниманіе на науки математическія, то есть такія науки, въ которыхъ мальчикъ обнаружилъ уже обширныя способности, я увѣренъ, что онъ въ скоромъ времени отличится,-- отличившись въ этомъ, онъ получитъ степень, то есть такое университетское, званіе, которое доставитъ ему средства обезпечить свое существованіе до тѣхъ поръ, пока онъ не сдѣлаетъ каррьеры. Согласитесь же, мистриссъ Эвенель, вѣдь вамъ это ровно ничего не будетъ стоить: изъ числа близкихъ родственниковъ у васъ ни души нѣтъ такихъ, которые бы требовали вашей помощи. Вашъ сынъ, какъ я слышалъ, весьма счастливъ.
   -- Сэръ! возразила мистриссъ Эвенель, прерывая: -- развѣ потому, что сынъ нашъ Ричардъ составляетъ нашу гордость, что онъ добрый сынъ, и что онъ имѣетъ теперь свое собственное независимое состояніе,-- развѣ поэтому мы должны лишить его того, что располагали оставить ему, и отдать это все мальчику, котораго мы вовсе не знаемъ, и который, вопреки вашимъ увѣреніямъ, быть можетъ, еще отплатитъ намъ неблагодарностью?
   -- Почему это такъ? не думаю.
   -- Почему! вскричала мистриссъ Эвенель, съ досадою: -- почему! вамъ извѣстно, почему. Нѣтъ, ни за что не хочу допустить его до возвышенія въ жизни! Не хочу, чтобы меня на каждомъ шагу разспрашивали о немъ. Мнѣ кажется, весьма нехорошо внушать простому ребенку такія высокія о себѣ понятія, и не думаю, чтобы даже дочь моя Ферфильдъ пожелала этого. А что касается того, чтобы просить меня ограбить Ричарда и вывести въ люди мальчишку, который былъ садовникомъ, землепашцемъ или чѣмъ-то въ этомъ родѣ,-- вывести его въ люди на позоръ джентльмену, который держитъ свой экипажъ, какъ, напримѣръ, сынъ мой Ричардъ,-- позвольте вамъ сказать, что я рѣшительно на это не согласна! Я не хочу ничего подобнаго, и за тѣмъ всему дѣлу конецъ.
   Въ теченіе двухъ или трехъ послѣднихъ минутъ, и какъ разъ передъ тѣмъ, когда послышалось въ комнатѣ: "Славно!", которымъ одобрялось мнѣніе Дэля о британской націи, дверь, ведущая во внутренніе покои, оставалась полу-раскрытою, но этого обстоятельства разговаривавшіе не замѣтили. Когда же мистриссъ Эвенель выразила свою рѣшительность, дверь внезапно отворилась, и въ комнату вошелъ путешественникъ, съ которымъ мистеръ Дэль встрѣтился на постояломъ дворѣ.
   -- Нѣтъ, извините, сказалъ онъ, обращаясь къ мистеру Дэлю: -- этимъ дѣло не кончилось. Вы говорили, сэръ, что этотъ мальчикъ очень уменъ?
   -- Ричардъ, ты насъ подслушивалъ! воскликнула мистриссъ Эвенель.
   -- Да, въ теченіе двухъ-трехъ послѣднихъ минутъ.
   -- Что же ты слышалъ?
   -- Слышалъ, что этотъ достопочтенный джентльменъ такого прекраснаго мнѣнія о сынѣ сестры моей, что даже предлагаетъ половину издержки за воспитаніе его въ университетѣ. Милостивый государь, я вамъ премного обязанъ, и вотъ вамъ рука моя, если только вы не погнушаетесь взяться за нее.
   Мистеръ Дэль, приведенный въ восторгъ такимъ внезапнымъ оборотомъ дѣла, вскочилъ со стула и, бросивъ на мистриссъ Эвенель торжествующій взглядъ, обѣими руками и со всею искренностію сжалъ руку Ричарда.
   -- Знаете ли что, сэръ, сказалъ Ричардъ: -- потрудитесь надѣть вашу шляпу; мы вмѣстѣ прогуляемся съ вами и поговоримъ объ этомъ дѣльнымъ образомъ. Вѣдь женщины не понимаютъ дѣла, и совѣтую вамъ никогда не говорить съ ними о чемъ-нибудь дѣльномъ.
   Вмѣстѣ съ этимъ Ричардъ вынулъ изъ кармана портъ-сигаръ, выбралъ сигару, зажегъ ее на свѣчѣ и вышелъ въ залу.
   Мистриссъ Эвенель схватила мистера Дэля за руку.
   -- Сэръ, сказала она: -- будьте осторожнѣе въ вашемъ разговорѣ съ Ричардомъ. Не забудьте вашего обѣщанія.
   -- А развѣ ему не все извѣстно?
   -- Ему? ему ровно ничего неизвѣстно, кромѣ того развѣ, что онъ успѣлъ подслушать. Я увѣрена, что вы, какъ джентльменъ, не измѣните вашему слову.
   -- Мое слово условное, но во всякомъ случаѣ обѣщаю вамъ хранить молчаніе и не нарушить даннаго слова безъ уважительной на то причины. Надѣюсь, что мистеръ Ричардъ Эвенель избавитъ меня отъ необходимости сдѣлаться въ глазахъ вашихъ измѣнникомъ.
   -- Скоро ли вы пойдете, сэръ? вскричалъ Ричардъ, отпирая уличную дверь.
   Мистеръ Дэль присоединился къ Ричарду уже на улицѣ. Ночь была прекрасная; мѣсяцъ свѣтилъ ярко; воздухъ былъ свѣжъ и чистъ.
   -- Неужели, сказалъ Ричардъ, задумчиво: -- бѣдная Джэнъ, которая всегда была какой-то горемыкой въ нашемъ семействѣ, съумѣла такъ прекрасно поднять своего сына? и неужели мальчикъ въ самомъ дѣлѣ того-э? Неужели онъ можетъ отличиться въ коллегіи?
   -- Я увѣренъ въ этомъ, отвѣчалъ мистеръ Дэль, просовывая руку подъ руку Ричарда, который нарочно согнулъ ее для этой цѣли.
   -- Хотѣлось бы мнѣ увидѣть его, сказалъ Ричардъ: -- очень бы хотѣлось. Ну, что, скажите, имѣетъ ли онъ хоть манеру порядочнаго человѣка, или онъ похожъ на деревенскаго парня?
   -- Могу увѣрить васъ, что разговоръ его такъ уменъ и приличенъ и обращеніе его такъ скромно и деликатно, что, право, иной богатый джентльменъ сталъ бы гордиться подобнымъ сыномъ.
   -- Странно, замѣтилъ Ричардъ: -- какая разница бываетъ въ членахъ одного и того же семейства. Вотъ хоть бы Джэнъ, которая не умѣетъ ни читать, ни писать, только и годилась быть женой какого нибудь мастерового; она не имѣла ни малѣйшаго понятія о томъ, что выше ея положенія въ свѣтъ; и потомъ, когда я вспоминаю о бѣдной сестрѣ моей Норѣ... вы не повѣрите, сэръ, эта сестра была во всѣхъ отношеніяхъ прекраснѣйшее созданіе въ цѣломъ мірѣ, даже еще въ самомъ раннемъ дѣтскомъ возрастѣ; по крайней мѣрѣ она была не болѣе какъ ребенокъ, когда я отправлялся въ Америку. И часто, прокладывая себѣ, дорогу въ жизни, очень часто говаривалъ я самъ себѣ: "моя маленькая Нора современемъ будетъ настоящая лэди!" Бѣдняжка! не удалось мнѣ увидѣть ее: она умерла въ самомъ цвѣтѣ своихъ лѣтъ.
   Голосъ Ричарда дрожалъ. Мистеръ Дэль крѣпко прижалъ его руку къ себѣ.
   -- Ничто такъ не улучшаетъ насъ, какъ воспитаніе, сказалъ онъ, послѣ нѣкотораго молчанія.-- Я полагаю, что ваша сестра Нора получила большое образованіе и умѣла воспользоваться этимъ: то же самое можно сказать и о вашемъ племянникѣ.
   -- Посмотримъ, посмотримъ, сказалъ Ричардъ, сильно топнувъ ногой о тротуаръ: -- и если онъ понравится мнѣ, то я постараюсь замѣнить ему мѣсто отца. Замѣтьте, мистеръ.... какъ васъ зовутъ, сэръ?
   -- Дэль.
   -- Замѣтьте, мистеръ Дэль, вѣдь я человѣкъ холостой. Можетъ статься, я женюсь, а можетъ быть, и нѣтъ. Впрочемъ, мнѣ не хочется остаться, какъ говорится, на всю жизнь бобылемъ! Если удастся мнѣ съискать знатную лэди, то почему и не такъ! Впрочемъ, это еще впереди; а до того времени мнѣ бы пріятно было имѣть племянника, котораго бы мнѣ нестыдно было показывать порядочнымъ людямъ. Извольте видѣть, сэръ, я человѣкъ новый, я, такъ сказать, строитель моего богатства и счастія; и хотя я успѣлъ-таки пособрать кое-что по части умственнаго образованія -- какимъ образомъ, ужь того я не знаю,-- вѣроятно, въ то время, какъ я карабкался на лѣстницу, достигая счастія,-- но при всемъ томъ, возвратясь въ отечество, я вижу ясно, что для здѣшнихъ лэди я вовсе не пара; а почему? потому что не умѣю показать себя въ гостиныхъ такъ хорошо, какъ бы хотѣлось мнѣ. Я могъ бы сдѣлаться членомъ Парламента, еслибъ захотѣлъ; но тогда, пожалуй, чего добраго, я былъ бы посмѣшищемъ для другихъ. Принимая все это въ разсчетъ, еслибъ я могъ пріобрѣсть младшаго товарища, который принялъ бы на себя всѣ занятія по части учтивости и свѣтскаго обращенія, который показывалъ бы только товаръ, то я полагаю, что домъ Эвенеля и Комп. оказалъ бы немаловажную честь британцамъ. Понимаете ли вы меня?
   -- Совершенно понимаю, отвѣчалъ мистеръ Дэль, сохраняя серьёзный видъ, но въ душѣ онъ смѣялся.
   -- Теперь вотъ еще что я долженъ сказать вамъ, продолжалъ новый человѣкъ: -- я нисколько не стыжусь того, что возвысился въ жизни моими собственными заслугами, и не скрываю прежняго своего положенія. Въ домѣ своемъ я часто люблю говорить своимъ гостямъ: я пріѣхалъ въ Нью-Йоркъ съ десятью фунтами стерлинговъ,-- и вотъ теперь, видите, что я такое. Несмотря на богатство, которымъ я обладаю, я не могу жить вмѣстѣ съ родителями. Люди примутъ васъ къ себѣ со всѣми вашими недостатками, если вы богаты; но нельзя же навязывать имъ въ придачу къ этимъ недостаткамъ и ваше семейство. Поэтому, если я не хочу, чтобы отецъ мой и мать, которыхъ я люблю болѣе всего на свѣтѣ, сидѣли за моимъ столомъ и мои лакеи стояли бы за ихъ стульями, то и подавно не хочу видѣть въ своемъ домѣ сестру Джэнъ. Я помню ее очень хорошо и не думаю, чтобы съ лѣтами она сдѣлалась благовоспитаннѣе. И потому прошу васъ покорнѣйше, не совѣтуйте ей пріѣзжать ко мнѣ: этого не должно быть ни подъ какимъ видомъ. Вы не говорите ей ни слова обо мнѣ. Но пришлите ея сына къ дѣдушкѣ; а я его уже тамъ осмотрю.... понимаете?
   -- Понимаю; но согласитесь, что трудно будетъ разлучить ее съ сыномъ.
   -- Пустяки! всѣ дѣти должны разлучаться съ своими родителями, когда они намѣрены вступить въ свѣтъ. Итакъ, это рѣшено! Теперь вотъ что вы скажите мнѣ. Я знаю, что старики частенько таки журили сестру мою Джэнъ, то есть ее журила мать моя: отъ отца мы ни разу не слышали и грубаго слова. Быть можетъ, въ этомъ отношеніи она поступала съ Джэнъ не совсѣмъ-то справедливо. Впрочемъ, нельзя и винить ее въ томъ. Вотъ почему это случилось. Когда отецъ мой и мать держали лавку на Большой Улицѣ, насъ была тогда большая семья, и каждому изъ насъ назначено было свое занятіе; а такъ какъ Джэнъ была расторопнѣе и смышленѣе всѣхъ насъ, то на ея долю доставалось работы больше всѣхъ, такъ что вскорѣ отдали ее въ чужое мѣсто, и ей, бѣдняжкѣ, некогда было и подумать объ ученьи. Впослѣдствіи отецъ мой пріобрѣлъ большое расположеніе лорда Лэнсмера, и именно по случаю выборовъ, въ которыхъ онъ горой стоялъ за "синихъ". Въ то время родилась Нора, и милэди была ея крестной матерью. Большая часть братьевъ моихъ и сестеръ умерли, и отецъ рѣшился оставить торговлю. Когда взяли Джэнъ домой, то она была такая простенькая, такая неотесанная, что мать моя не могла не замѣтить сильнаго контраста между нею и Норой. Конечно, такъ и должно случиться, потому что Джэнъ родилась въ то время, когда родители мои считались ни болѣе, ни менѣе, какъ бѣдными лавочниками, а Нора выросла въ то время, когда они разбогатѣли, оставили торговлю и жили на джентльменскую ногу: разница тутъ очевидна. Моя мать смотрѣла на Джэнъ какъ на чужое дѣтище. Впрочемъ, въ этомъ много виновата и сама Джэнъ: мать помирилась бы съ ней, еслибъ она вышла замужъ за нашего сосѣда, богатаго купца, торговавшаго краснымъ товаромъ; такъ вѣдь нѣтъ, не послушалась и вышла за Марка Ферфильда, простого плотника. Знаете, родители больше всего любятъ тѣхъ дѣтей, которыя лучше успѣваютъ въ жизни. Это и весьма натурально. Вотъ, напримѣръ, хоть про себя сказать; они и вниманія не обращали на меня до тѣхъ поръ, пока я не пріѣхалъ изъ Америки. Однако, возвратимся къ Джэнъ: я думаю, они совсѣмъ позабыли ее, бѣдную. Скажите, по крайней мѣрѣ, какъ она поживаетъ?
   -- Живетъ трудами, бѣдно, но не жалуется на судьбу.
   -- Сдѣлайте одолженіе, передайте ей это.
   И Ричардъ вынулъ изъ бумажника билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- Вы можете сказать ей, что это прислали старики, или что это подарокъ отъ Дика, но отнюдь не говорите, что я воротился изъ Америки.
   -- Мой добрый сэръ, сказалъ мистеръ Дэль: -- я болѣе и болѣе начинаю благодарить случай, который познакомилъ насъ. Съ вашей стороны это весьма щедрый подарокъ; но, мнѣ кажется, всего лучше послать бы его черезъ вашу матушку. Хотя я ни подъ какимъ видомъ не хочу измѣнить той довѣренности, которую вы возлагаете на меня; но согласитесь, что если мистриссъ Ферфильдъ будетъ разспрашивать меня о своемъ братѣ, то я рѣшительно не найдусь, что отвѣтить ей. Кромѣ одной мнѣ не приводилось хранить тайнъ, и я надѣюсь, что меня избавятъ отъ другой. Скрывать тайну, по моему мнѣнію, почти то же самое, что лгать.
   -- Стало быть, у васъ есть тайна? сказалъ Ричардъ, взявъ назадъ билетъ.
   Быть можетъ, въ Америкѣ онъ научился быть очень любознательнымъ.
   -- Скажите, что же эта за тайна? продолжалъ онъ, довольно настоятельно.
   -- Если я скажу вамъ ее, отвѣчалъ мистеръ Дэль, съ принужденнымъ смѣхомъ: -- тогда она не будетъ уже тайной.
   -- А, понимаю! вы хотите сказать, что мы въ Англіи.... Какъ угодно! Быть можетъ, откровенность моя покажется вамъ странною, но знаете ли, что мнѣ понравился вашъ взглядъ при первой встрѣчѣ нашей на постояломъ дворѣ? Впрочемъ, и въ васъ я замѣтилъ одно качество, которое, признаюсь, не слишкомъ жалую, и именно то, которое называется у насъ британскою гордостью.
   Мистеръ Дэль не хотѣлъ возражать на это замѣчаніе. Имѣя въ виду одну только пользу Ленни Ферфильда, онъ не хотѣлъ защищать себя, опасаясь повредить дѣлу, получившему такой прекрасный оборотъ.
   Между тѣмъ Ленни Ферфильдъ, вовсе не помышляя о перемѣнѣ, которую мистеръ Дэль своими переговорами намѣревался произвесть въ судьбѣ его, наслаждался первою дѣвственною прелестію славы. Въ главномъ городѣ округа, согласно съ требованіемъ вѣка и быстро распространившимся по всей Англіи обыкновеніемъ, основано было механическое общество, и нѣкоторые изъ почтенныхъ членовъ, болѣе другихъ занимавшіеся развитіемъ этого провинціальнаго Атенеума, назначили призъ за лучшее разсужденіе о "Распространеніи познанія", предметѣ, если хотите, весьма обыкновенномъ, но о которомъ, по мнѣнію особъ, назначавшихъ призъ, трудно было сказать что нибудь особенное. Призъ достался Леонарду Ферфильду. Его разсужденіе удостоилось похвалы отъ цѣлаго общества; оно было напечатано на счетъ общества и награждено серебряной медалью, изображающей Аполлона, возлагающаго лавровый вѣнокъ на Заслугу. Въ заключеніе всего окружная газета провозгласила, что Британія произвела новое чудо въ особѣ самоучки-садовника.
   На механическіе проэкты Деонарда обращено было особенное вниманіе. Сквайръ, ревностный поборникъ всякаго рода нововведеній и улучшеніи, пригласилъ инженера осмотрѣть систему орошенія полей, и инженеръ былъ пораженъ простотою средствъ, которыми устранялось весьма важное техническое затрудненіе. Ближайшіе фермеры называли Деонарда "мистеромъ Ферфильдомъ" и приглашали его навѣщать ихъ дома, когда вздумается. Мистеръ Стирнъ, встрѣчаясь съ нимъ на большой дорогѣ, прикасался къ шляпѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ выражалъ надежду, что "мистеръ Ферфильдъ не помнитъ зла." Все это были первые и самые сладкіе плоды славы; и если Леонарду суждено сдѣлаться великимъ человѣкомъ, то послѣдующіе плоды его славы не будутъ уже имѣть такой сладости. Этотъ-то успѣхъ и заставилъ мистера Дэля принять рѣшительныя мѣры къ устройству будущности Леонарда, первый приступъ къ которымъ ознаменованъ былъ вышеприведенной, давно-задуманной поѣздкой. Въ теченіе послѣднихъ двухъ лѣтъ мистеръ Дэль возобновилъ свои дружескія посѣщенія вдовы и мальчика; съ безпредѣльной надеждой и величайшей боязнію замѣчалъ онъ быстрое развитіе ума, выступавшаго теперь изъ среды обыкновенныхъ умовъ, окружавшихъ его, смѣлымъ, ни въ чемъ негармонирующимъ съ ними рельефомъ.
   Былъ вечеръ, когда мистеръ Дэль, возвратясь изъ путешествія, медленно шелъ по дорогѣ въ казино. Передъ уходомъ изъ дому, онъ положилъ въ карманъ разсужденіе Леонарда Ферфильда, удостоенное награды. Онъ чувствовалъ, что нельзя было выпустить молодого человѣка въ свѣтъ безъ приготовительной лекціи, и намѣревался наказать бѣдную Заслугу тѣмъ же самымъ лавровымъ вѣнкомъ, который она получила отъ Аполлона. Впрочемъ, въ этомъ отношеніи онъ крайне нуждался въ помощи Риккабокка, или, вѣрнѣе сказать, онъ боялся, что если ему не удастся склонить на свою сторону Риккабокка, то философъ разрушитъ всѣ его планы и дѣйствія.
  

ГЛАВА XXXI.

   Изъ за вѣтвей померанцевыхъ деревьевъ долетали нѣжные звуки до слуха мистера Дэля, въ то время, какъ онъ медленно поднимался по отлогому косогору, подходившему къ самому дому Риккабокка. Съ каждымъ шагомъ они становились для слуха явственнѣе, нѣжнѣе, плѣнительнѣе. Мистеръ Дэль остановился. Онъ началъ вслушиваться, и до него ясно долетѣли слова Ave Maria. Віоланта пѣла свой вечерній гимнъ, и мистеръ Дэль не тронулся съ мѣста, пока голосъ Віоланты не умолкъ посреди безмолвія наступившаго вечера. Достигнувъ террасы, мистеръ Дэль засталъ все семейство Риккабокка подъ тентомъ. Мистриссъ Риккабокка что-то вязала. Синьоръ Риккабокка сидѣлъ со сложенными на груди руками; книга, которую онъ читалъ передъ тѣмъ за нѣсколько минутъ, упала на землю, и черные глаза его были спокойны и задумчивы. Окончивъ гимнь, Віоланта сѣла на землю между отцомъ и мачихой; ея головка склонилась на колѣни мачихи, а рука покоилась на колѣнѣ отца; ея взоры съ нѣжностію устремлены были на лицо Риккабокка.
   -- Добрый вечеръ, сказалъ мистеръ Дэль.
   Віоланта тихонько подкралась къ мистеру Дэлю и, заставивъ его наклониться такъ, что ухо его почти касалось ея губокъ, прошептала:
   -- Пожалуста, поговорите о чемъ нибудь съ папа, развеселите его. Посмотрите, какой онъ печальный.
   Сказавъ это, она удалилась отъ него и, по видимому, занялась поливкою цвѣтовъ, разставленныхъ вокругъ бесѣдки, на самомъ же дѣлѣ внимательно смотрѣла на отца, и при этомъ въ свѣтлыхъ глазкахъ ея искрились слезы.
   -- Что съ вами, мой добрый другъ? съ участіемъ спросилъ мистеръ Дэль, положивъ руку на плечо итальянца.-- Мистриссъ Риккабокка, вы не должны доводить его до унынія.
   -- Я обнаружилъ бы величайшую непризнательность къ ней, еслибъ рѣшился подтвердить ваши слова, мистеръ Дэль, сказалъ бѣдный итальянецъ, стараясь выказать все свое уваженіе къ прекрасному полу.
   Другая жена, которая ставитъ себѣ въ упрекъ, если мужъ ея находится въ непріятномъ расположеніи духа, отвернулась бы съ пренебреженіемъ отъ такой фразы, скорѣе вычурной, чѣмъ чистосердечной, и, пожалуй, еще вывела бы изъ этого ссору, но мистриссъ Риккабокка взяла протянутую руку мужа со всею нѣжностью любящей жены и весьма наивно сказала:
   -- Это происходитъ оттого, мистеръ Дэль, что я сама очень скучна; мало того: я очень глупа. И не знаю, почему я не замѣчала за собой этого недостатка до замужства.-- Я очень рада вашему приходу. Вы можете начать какой нибудь ученый разговоръ, и тогда мужъ мой забудетъ о своемъ....
   -- О чемъ же это о своемъ? спросилъ Риккабокка съ любопытствомъ.
   -- О своемъ отечествѣ. Неужели вы думаете, что я не умѣю иногда читать ваши мысли?
   -- Напротивъ, весьма часто. Только на этотъ разъ вы, вѣрно, не умѣли прочитать ихъ. Языкъ прикасается къ больному зубу, но самый лучшій дантистъ не узнаетъ этого зуба до тѣхъ поръ, пока ротъ не будетъ открытъ. Basta! Нельзя ли вамъ предложить вина, мистеръ Дэль? оно у насъ самое чистое.
   -- Благодарю васъ. Я лучше выпилъ бы чаю.
   Мистриссъ Риккабокка, весьма довольная случаемъ находиться въ своей стихіи, немедленно встала и ушла въ комнаты приготовить нашъ національный напитокъ. Мистеръ Дэль занялъ ея стулъ.
   -- Такъ вы опять начинаете унывать? сказалъ онъ.-- Не стыдно ли вамъ! По моему, если есть въ мірѣ что нибудь привлекательное, къ чему мы должны постоянно стремиться, такъ это веселое расположеніе духа.
   -- Не спорю, возразилъ Риккабокка, съ тяжелымъ вздохомъ.-- А знаете ли вы слова какого-то грека, на котораго, мнѣ кажется, очень часто ссылается вашъ любимецъ Сенека, что мудрый человѣкъ уноситъ съ собой частицу родной земли на подошвахъ своихъ ногъ, но ему не унести съ собой солнечныхъ лучей своего отечества?
   -- Извините, синьоръ Риккабокка, а я вотъ что скажу вамъ на это, замѣтилъ мистеръ Дэль довольно сухо: -- вы тѣмъ сильнѣе чувствовали бы счастіе, чѣмъ менѣе уважали бы свою философію.
   -- Cospetto! воскликнулъ докторъ, начиная горячиться.-- Объясните пожалуста, почему это такъ?
   -- Развѣ вы не согласитесь съ тѣмъ, что, гоняясь за мудростью, ваши желанія всегда остаются неудовлетворенными въ предѣлахъ небольшого круга, въ которомъ заключается вся ваша жизнь? Конечно, этотъ кругъ не такъ обширенъ, какъ ваше отечество, о которомъ вы сокрушаетесь, но все же въ немъ весьма довольно мѣста для ващего ума и пищи для вашихъ чувствъ.
   -- Вы какъ разъ попали на больной зубъ, сказалъ Риккабокка, съ восхищеніемъ.
   -- Мнѣ кажется весьма нетрудно измѣнить его, отвѣчалъ мистеръ Дэль.-- Зубъ мудрости выходитъ самымъ послѣднимъ и причиняетъ намъ мучительную боль. Еслибъ вы держали на строгой діэтѣ вашъ умъ, а болѣе питали сердце, вы менѣе были бы философомъ, а болѣе....
   Съ языка мистера Дэля чуть не сорвалось слово "семьяниномъ". Онъ, однако же, удержался отъ этого выраженія, опасаясь еще болѣе раздражить итальянца, и замѣнилъ его простымъ, но вѣрнымъ опредѣленіемъ: "вы были бы болѣе счастливымъ человѣкомъ!"
   -- Кажется, я дѣлаю съ моимъ сердцемъ все, что только можно, возразилъ докторъ.
   -- О, не говорите этого! человѣкъ съ вашимъ сердцемъ никогда бы не почувствовалъ недостатка въ счастіи. Другъ мой, мы живемъ въ вѣкъ черезчуръ излишняго умственнаго образованія. Мы слишкомъ мало обращаемъ вниманія на простую, благотворную внѣшнюю жизнь, въ которой такъ много положительной радости. Углубившись въ міръ внутренній, мы становимся слѣпы къ этому прекрасному внѣшнему міру. Изучая себя какъ человѣка, мы почти забываемъ обратить взоры свои къ небу и согрѣть свою душу отрадной улыбкой Творца вселенной.
   Риккабокка механически пожалъ плечами, что дѣлалъ онъ каждый разъ, когда кто нибудь другой начиналъ читать ему мораль. Впрочемъ, на этотъ разъ въ улыбкѣ его незамѣтно было ни малѣйшей ироніи, и онъ отвѣчалъ мистеру Дэлю весьма спокойно:
   -- Въ вашихъ словахъ заключается много истины. И согласенъ, что мы гораздо больше живемъ умомъ, нежели сердцемъ. Познаніе имѣетъ свои темныя и свѣтлыя стороны.
   -- Вотъ въ этомъ-то смыслѣ я и хотѣлъ поговорить съ вами насчетъ Леонарда.
   -- Да, кстати: чѣмъ кончилось ваше путешествіе?
   -- Я все разскажу вамъ, когда мы послѣ чаю отправимся къ нему. Въ настоящее время я занятъ болѣе вами, нежели имъ.
   -- Мной! Не напрасный ли трудъ? Дерево, на которое вы хотите обратить вниманіе, давно сформировалось; вамъ нужно теперь заняться молодою вѣткой.
   -- Деревья -- деревьями, а вѣтки -- вѣтками, возразилъ мистеръ Дэль докторальнымъ тономъ: -- вы, вѣрно, знаете, что человѣкъ ростетъ до самой могилы. Помнится, мы говорили мнѣ, что когда-то едва-едва избавились отъ тюрьмы?
   -- Ваша правда.
   -- Вообразите себѣ, что въ настоящее время вы находитесь въ этой тюрьмѣ, и что благодѣтельная волшебница показала вамъ изображеніе этого дома, тихаго, спокойнаго, въ чужой, но безопасной землѣ; вообразите, что вы видите изъ вашей темницы померанцовыя деревья въ полномъ цвѣтѣ, чувствуете, какъ легкій вѣтерокъ навѣваетъ на ваше лицо отрадную прохладу, видите дочь свою, которая веселится или печалится, смотря потому, улыбаетесь ли вы, или хмуритесь; что внутри этого очарованнаго дома находится женщина, не та, о которой вы мечтали въ счастливой юности, но вѣрная и преданная женщина, каждое біеніе сердца которой такъ чутко согласуется съ біеніемъ вашего. Скажите, неужели вы не воскликнули бы изъ глубины темницы: "О, волшебница! такое жилище было бы для меня настоящимъ раемъ." Неблагодарный человѣкъ! ты ищешь разнообразія, перемѣнъ для своего ума и никогда не находишь ихъ, между тѣмъ какъ твое сердце было бы довольно тѣмъ, что окружаетъ его.
   Риккабокка былъ тронутъ: онъ молчалъ.
   -- Поди сюда, дитя мое, сказалъ мистеръ Дэль, обращаясь къ Віолантѣ, которая все еще стояла между цвѣтами и не сводила глазъ съ своего отца.-- Поди сюда, сказалъ онъ, приготовивъ руки для объятія.
   Віоланта подошла, и ея головка склонилась на грудь добраго пастора.
   -- Скажи мнѣ, Віоланта, когда ты бываешь одна въ поляхъ или въ саду, когда, ты знаешь, что оставила папа своего дома въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, такъ что въ душѣ тебѣ не о чемъ даже и заботиться,-- скажи, Віоланта, когда въ такія минуты ты остаешься одна съ цвѣтами, которые окружаютъ тебя, и птичками, которыя поютъ надъ тобой, чѣмъ тебя кажется тогда жизнь: счастіемъ или тяжелымъ бременемъ?
   -- Счастіемъ! отвѣчала Віоланта, протяжнымъ голосомъ и прищуривъ глазки.
   -- Не можешь ли ты объяснить мнѣ, какого рода это счастіе?
   -- О, нѣтъ, это невозможно! и притомъ оно не всегда бываетъ одинаково: иногда оно такое тихое, спокойное, а иногда такое порывистое, что въ ту минуту мнѣ бы хотѣлось имѣть крылья, чтобъ летѣть къ Богу и благодарить его!
   -- Другъ мой, сказалъ мистеръ Дэль:-- вотъ прямое, истинное сочувствіе между жизнью и природой. Это чувство мы навсегда сохранили бы при себѣ, еслибъ только болѣе заботились о сохраненіи дѣтской невинности и дѣтскаго чувства. А мнѣ кажется, мы должны также сдѣлаться дѣтьми, чтобъ знать, сколько сокровищъ заключается въ нашемъ земномъ достояніи.
   Въ это время служанка (Джакеймо съ ранняго утра и до поздняго вечера находился теперь на поляхъ) принесла въ бесѣдку столъ, уставила его всѣми чайными принадлежностями и, кромѣ того, другими напитками, сколько дешевыми, столько же и пріятными, особливо въ лѣтнюю, знойную пору,-- напитками, приготовленными изъ сочныхъ плодовъ, подслащенныхъ медомъ, и только что вынесенными изъ ледника. Мистеръ Дэль всегда съ особеннымъ удовольствіемъ пилъ чай въ домѣ Риккабокка, за чайнымъ столомъ бѣднаго изгнанника онъ находилъ какую-то прелесть, которая сколько плѣняла зрѣніе, столько же и удовлетворяла вкусу. Чайный сервизъ, хотя и простой, веджвудовскій, имѣлъ классическую простоту; передъ этимъ сервизомъ старинный индѣйскій фаянсъ мистриссъ Гэзельденъ и лучшій ворчстерскій фарфоръ мистриссъ Дэль казались пестрыми, неуклюжими.
   Маленькій банкетъ начался довольно скучно, потому что всѣ почти молчали. Но, спустя нѣсколько минутъ, Риккабокка сбросилъ съ себя угрюмость, сдѣлался веселъ и одушевился. Вслѣдъ за тѣмъ на лицѣ мистриссъ Риккабокка показалась веселая улыбка, и она безпрестанно просила кавалеровъ ѣсть ея тосты, а Віоланта, почти всегда серьёзная, смѣялась теперь отъ чистаго сердца и заигрывала съ гостемъ, не пропуская случая, когда мистеръ Дэль отворачивался въ сторону, утащить его чашку съ горячимъ чаемъ и вмѣсто нея поставить холодный вишневый сокъ. Мистеръ Дэль не разъ вскакивалъ со стула, бѣгалъ за Віолантой, принималъ сердитый видъ, ловилъ ее, но Віоланта плѣнительно увертывалась, такъ что мистеръ Дэль наконецъ совершенно утомился, заключилъ миръ съ маленькой шалуньей и принужденъ былъ по необходимости прибѣгнуть къ холодному морсу. Такимъ образомъ время катилось незамѣтно до тѣхъ поръ, пока на церковной башнѣ не раздался отдаленный бой часовъ. Мистеръ Дэль быстро поднялся со стула и вскричалъ:
   -- Чуть-чуть не позабылъ, зачѣмъ я пришелъ сюда! Теперь, пожалуй, будетъ поздно итти къ нашему Леонарду. Бѣги поскорѣе, шалунья, и принеси шляпу твоему папа.
   -- И зонтикъ, сказалъ Риккабокка, взглянувъ на безоблачное небо, озаренное блѣднымъ свѣтомъ полной луны.
   -- Зонтикъ отъ звѣздъ? замѣтилъ мистеръ Дэль, со смѣхомъ.
   -- Звѣзды никогда не благоволили ко мнѣ, сказалъ Риккабокка.-- А почему знать, что еще можетъ случиться!
   Риккабокка и Дэль шли по дорогѣ весьма дружелюбно.
   -- Вы сдѣлали для меня большое благодѣяніе, сказалъ Риккабокка.-- Впрочемъ, я не думаю, чтобы я былъ расположенъ къ постоянной и притомъ безразсудной меланхоліи, которую вы, по видимому, подозрѣваете во мнѣ. Человѣку, для котораго прошедшее служитъ единственнымъ собесѣдникомъ, вечера невольно покажутся иногда чрезвычайно длинными и въ добавокъ скучными.
   -- Неужели однѣ только ваши мысли и служатъ вамъ единственными собесѣдниками? а дочь?
   -- Она еще такъ молода.
   -- А жена?
   -- Она такъ....
   Итальянецъ хотѣлъ, по видимому, выразить эпитетъ неслишкомъ выгодный для мистриссъ Риккабокка, но умолчалъ о немъ и вмѣсто того кротко прибавилъ:
   -- Такъ добра. Притомъ же согласитесь, что у насъ не можетъ быть слишкомъ много общаго.
   -- О, нѣтъ, въ этомъ отношеніи я не согласенъ съ вами. Вашъ домъ, ваши интересы, ваше счастіе и наконецъ жизнь васъ обоихъ непремѣнно должны быть общими между вами. Мы, мужчины, до такой степени взыскательны, что, рѣшаясь начать супружескую жизнь, надѣемся найти для себя идеальныхъ нимфъ и богинь, и еслибъ мы находили ихъ, то повѣрьте, что цыпляты за нашимъ столомъ всегда обращались бы не въ сочное и питательное блюдо, а въ мочалки, и телятина являлась бы такая жочткая и холодная, какъ камень.
   -- Per Bacco! вы настоящій оракулъ, сказалъ Риккабокка, съ громкимъ смѣхомъ.-- Не забудьте, однако, что я не такой скептикъ, какъ вы. Я уважаю прекрасный полъ слишкомъ много. Мнѣ кажется, что большая часть женщинъ осуществляютъ тѣ идеалы, которые мужчины находятъ..... въ поэтическихъ произведеніяхъ!
   -- Правда ваша,-- правда! да вотъ хоть бы моя неоцѣненная мистриссъ Дэль, началъ мистеръ Дэль, не понимая этого саркастическаго комплимента прекрасному полу, но понизивъ свой голосъ до шопота и оглядываясь кругомъ, какъ будто опасаясь, чтобы кто нибудь не подслушалъ его: -- моя неоцѣненная мистриссъ Дэль лучшая женщина въ мірѣ. Я готовъ назвать ее геніемъ-хранителемъ; конечно....
   -- Что же это такое конечно? спросилъ Риккабокка, принимая серьёзный видъ.
   -- Конечно, и я бы могъ сказать, что "между нами нѣтъ ничего общаго", еслибъ я сталъ сравнивать ее съ собой относительно ума и, вооруженный логикой и латынью, презрительно сталъ бы улыбаться, когда бѣдная Кэрри сказала бы что нибудь не столь глубокомысленное, какъ мадамъ де-Сталь. Но, припоминая всѣ маленькія радости и огорченія, которыми мы дѣлились другъ съ другомъ, и чувствуя, до какой степени былъ бы я одинокъ безъ нея, я тотчасъ постигаю, что между нами столько есть общаго, сколько можетъ быть между двумя созданіями, которыхъ одинаковое образованіе одѣлило одинаковыми понятіями; и, кромѣ того, женившись на черезчуръ умномъ созданіи, я находился бы въ безпрерывной борьбѣ съ разсудкомъ, находился бы въ томъ непріятномъ положеніи, какое испытываю при встрѣчѣ съ такимъ скучнымъ мудрецомъ, какъ вы. Я не говорю также, что мистриссъ Риккабокка одно и то же, что мистриссъ Дэль, прибавилъ мистеръ Дэль, болѣе и болѣе одушевляясь: -- нѣтъ! во всемъ мірѣ существуетъ одна только мистриссъ Дэль. Вы выиграли призъ въ лотереѣ супружества и должны довольствоваться имъ. Вспомните Сократа: даже и онъ былъ доволенъ своей Ксантиппой!
   Въ эту минуту докторъ Риккабокка вспомнилъ о "маленькихъ капризахъ" мистриссъ Дэль и въ душѣ восхищался, что въ мірѣ не существовало другой подобной женщины, которая весьма легко могла бы выпасть на его долю. Не обнаруживая, однако же, своего тайнаго убѣжденія, онъ отвѣчалъ весьма спокойно:
   -- Сократъ былъ человѣкъ выше всякаго подражанія. Но и онъ, я полагаю, очень рѣдко проводилъ вечера въ своемъ домѣ. Однако, revenons à nos moutons, мы почти у самого коттэджа мистриссъ Ферфильдъ, а вы еще не сказали мнѣ, что сдѣлано вами для Леонарда.
   Мистеръ Дэль остановился, взялъ Риккабокка за пуговицу и въ нѣсколькихъ словахъ сообщилъ ему, что Леонардъ долженъ отправиться въ Лэнсмеръ къ своимъ родственникамъ, которые имѣютъ состояніе и если захотятъ, то устроютъ его будущность, откроютъ поприще его способностямъ.
   -- Судя по нѣкоторымъ выраженіямъ въ "Разсужденіи" Леонарда, я начинаю думать, что онъ, слишкомъ увлеченный пріобрѣтеніемъ познаній, забываетъ то, что вездѣ, во всякое время должно составлять необходимую принадлежность каждаго человѣка. Мнѣ кажется, онъ дѣлается слишкомъ самоувѣреннымъ, и я боюсь, чтобы эта самоувѣренность не погубила его. Поэтому-то я и намѣренъ теперь просвѣтить его немного въ томъ, что онъ называетъ просвѣщеніемъ.
   -- О, это должно быть очень интересно! сказалъ Риккабокка, въ веселомъ расположеніи духа.-- Я увѣренъ, что дѣло не обойдется безъ меня, и отъ души радуюсь, потому что это заставляетъ меня думать, что и мы, философы, люди не совсѣмъ безполезные.
   -- Я бы сказалъ вамъ "да", еслибъ вы не были до такой степени высокомѣрны, что безпрестанно заблуждаетесь сами и невольнымъ образомъ вводите другихъ въ заблужденіе, отвѣчалъ мистеръ Дэль.
   И вмѣстѣ съ этимъ, взявъ рукоятку краснаго зонтика, онъ постучалъ ею въ дверь коттэджа.
   Нѣтъ ни одного недуга, который бы такъ быстро развивался въ человѣкѣ и котораго симптомы были бы такъ разнообразны и удивительны, какъ недугъ, называемый жаждою познаній. Въ нравственномъ мірѣ мало найдется такихъ любопытныхъ зрѣлищь, какъ зрѣлище, которое могутъ доставить намъ многіе чердаки, пріютъ бѣдныхъ тружениковъ, еслибъ только Асмодей раскрылъ крыши для нашего любопытства. Мы увидѣли бы неустрашимое, терпѣливое, усердное человѣческое созданіе, пробивающее многотрудный путь, сквозь чугунныя стѣны нищеты, въ величественную, великолѣпную безпредѣльность, озаренную миріадами звѣздъ.
   Такъ точно и теперь: въ маленькомъ коттэджѣ, въ тотъ часъ, когда богатые люди только что садятся за обѣдъ, а бѣдные уже ложатся спать, мистриссъ Ферфильдъ удалилась на покой, между тѣмъ какъ самоучка Леонардъ сѣлъ за книги. Поставивъ свои столъ передъ окномъ, онъ отъ времени до времени взглядывалъ на небо и любовался спокойствіемъ луны. Къ счастію для него, тяжелыя физическія работы начинались съ восходомъ солнца и потому служили спасительнымъ средствомъ къ замѣнѣ часовъ, отнятыхъ у ночи. Люди, ведущіе сидячую жизнь, не были бы такими диспептиками, еслибъ трудились на открытомъ воздухѣ столько часовъ, сколько Леонардъ. Но даже и въ немъ вы легко могли бы замѣтить, что умъ началъ пагубно дѣйствовать на его физическій составъ: это обыкновенная дань тѣлу отъ дѣятельнаго ума.
   Неожиданный стукъ въ двери испугалъ Леонарда; но вскорѣ знакомый голосъ пастора успокоилъ его, и онъ впустилъ посѣтителей съ нѣкоторымъ изумленіемъ.
   -- Мы пришли поговорить съ тобой, Леонардъ, сказалъ мистеръ Дэль: -- но я боюсь, не потревожимъ ли мы мистриссъ Ферфильдъ?
   -- О, нѣтъ, сэръ! она спитъ наверху: дверь туда заперта, и сонъ ея постоянно крѣпокъ.
   -- Это что! у тебя французская книга, Леонардъ! развѣ ты знаешь по французски? спросилъ Риккабокка.
   -- Я не находилъ никакой трудности изучить французскій языкъ. Когда я выучилъ грамматику, то и языкъ сдѣлался мнѣ понятенъ.
   -- Правда. Вольтеръ весьма справедливо замѣчаетъ, что во французскомъ языкѣ ничего нѣтъ темнаго.
   -- Желалъ бы я тоже самое сказать и объ англійскомъ языкѣ, замѣтилъ пасторъ.
   -- А это что за книга? латинская! Виргилій!
   -- Точно такъ, сэръ. Вотъ съ этимъ языкомъ совсѣмъ дѣло другое: я вижу, что безъ помощи учителя мнѣ не сдѣлать въ немъ большихъ успѣховъ, и потому хочу оставить его.
   И Леонардъ вздохнулъ.
   Два джентльмена обмѣнялись взорами и заняли стулья. Молодой Леонардъ скромно стоялъ передъ ними; въ его наружности, въ его позѣ было что-то особенное, трогавшее сердце и плѣнявшее взоръ. Онъ уже не былъ тѣмъ робкимъ мальчикомъ, который дрожалъ при видѣ суроваго лица мистера Стирна,-- не былъ и тѣмъ грубымъ олицетвореніемъ простой физической силы, обратившейся въ необузданную храбрость, которая была уничижена на Гезэльденскомъ лугу. На его лицѣ отражалась сила мысли, все еще неспокойная, но кроткая и серьёзная. Черты лица приняли ту утонченность, или, лучше, ту прелесть, которую часто приписываютъ происхожденію, но которая происходитъ отъ превосходства, отъ изящности понятіи, заимствованныхъ или отъ нашихъ родителей, или почерпнутыхъ изъ книгъ. Въ густыхъ каштановыхъ волосахъ мальчика, небрежно спускавшихся мягкими кудрями почти до самыхъ плечь,-- въ его большихъ глубокихъ, голубыхъ глазахъ, которыхъ цвѣтъ отъ длинныхъ рѣсницъ переходилъ въ фіолетовый, въ его сжатыхъ розовыхъ губахъ было много привлекательной красоты, но красоты уже болѣе не простого деревенскаго юноши. По всему лицу его разливались сердечная доброта и непорочность; оно имѣло выраженіе, которое художникъ такъ охотно передалъ бы идеалу влюбленнаго молодого человѣка.
   -- Возьми стулъ, мой другъ, и садись между нами, сказалъ мистеръ Дэль.
   -- Если кто имѣетъ право садиться, замѣтилъ Риккабокка:-- такъ это тотъ, кто будетъ слушать лекцію; а кто будетъ читать ее, тотъ долженъ стоять.
   -- Не бойся, Леонардъ, возразилъ пасторъ: -- я не стану читать тебѣ лекцію: я хочу только сдѣлать нѣкоторыя замѣчанія на твое сочиненіе, которыя, я увѣренъ, ты оцѣнишь, если не теперь, то впослѣдствіи. Ты избралъ девизомъ для своего сочиненія извѣстный афоризмъ: "знаніе есть сила". Теперь мнѣ хочется убѣдиться, вполнѣ ли и надлежащимъ ли образомъ понимаешь ты значеніе этихъ словъ.
   Мы не намѣрены представлять нашимъ читателямъ бесѣду двухъ ученыхъ мужей,-- скажемъ только, что она имѣла благодѣтельное вліяніе на Леонарда. Онъ совершенно соглашался, что такъ какъ Риккабокка и мистеръ Дэль были болѣе чѣмъ вдвое старше его и имѣли случай не только читать вдвое больше, но и пріобрѣсти гораздо больше опытности, то имъ должны быть знакомѣе всѣ принадлежности и различія всякаго рода знанія. Во всякомъ случаѣ, слова мистера Дэля были сказаны такъ кстати и произвели такое дѣйствіе на Леонарда, какое пасторъ желалъ произвести на него, до неожиданнаго объявленія ему о предстоящей поѣздкѣ къ родственникамъ, которыхъ онъ ни разу не видѣлъ, и о которыхъ, по всей вѣроятности, слышалъ весьма мало,-- поѣздкѣ, предпринимаемой съ цѣлію доставить Леонарду возможность усовершенствовать себя и поставить его на болѣе высокую степень въ общественномъ быту.
   Безъ подобнаго приготовленія, быть можетъ, Леонардъ вступилъ бы въ свѣтъ съ преувеличенными понятіями о своихъ познаніяхъ, и съ понятіями еще болѣе преувеличенными касательно силы, какую его познанія могли бы современемъ получить.-- Когда мистеръ Дэль объявилъ ему о предстоящемъ путешествіи, предостерегая его въ то же время отъ излишней самоувѣренности и неумѣстной вспыльчивости, Леонардъ принялъ это извѣстіе весьма серьёзно и даже торжественно.
   Когда дверь затворилась за посѣтителями, Леонардъ, углубись въ размышленія, нѣсколько минутъ простоялъ какъ вкопаный. Послѣ того онъ снова отперъ дверь и вышелъ на открытое поле. Ночь уже наступила, и темно-голубое небо сверкало миріадами звѣздъ. "Мнѣ кажется -- говорилъ впослѣдствіи Леонардъ, вспоминая этотъ кризисъ въ судьбѣ своей -- мнѣ кажется, что въ то время, какъ я стоялъ одинокъ, но окруженный безчисленнымъ множествомъ недосягаемыхъ міровъ, я впервые узналъ различіе между умомъ и душой!"
   -- Скажите мнѣ, спросилъ Риккабокка, на возвратномъ пути съ мистеромъ Дэлемъ:-- не слѣдуетъ ли дать такой же лекціи Франку Гэзельдену, какую мы прочитали Леонарду Ферфильду?
   -- Другъ мой, возразилъ пасторъ: -- на это вотъ что я скажу вамъ: я не разъ ѣзжалъ верхомъ и знаю, что для однихъ лошадей достаточно легкаго движенія поводомъ, а другія безпрерывно требуютъ шпоръ.
   -- Cospetto! воскликнулъ Риккабокка: -- вы, кажется, поставили себѣ за правило каждый изъ своихъ опытовъ примѣнять къ дѣлу; даже и поѣздка ваша на конѣ мистера Гэзельдена не оставлена безъ пользы. Теперь я вижу, почему вы, живя въ этой маленькой деревнѣ, пріобрѣли такія обширныя свѣдѣнія о человѣческой жизни.
   -- Не случалось ли вамъ читать когда "Натуральную исторію" Ванта?
   -- Никогда.
   -- Такъ прочитайте, и вы увидите, что не нужно далеко ходить, чтобъ изучить привычки птицъ и знать разницу между касаткой и ласточкой. Изучайте эту разницу въ деревнѣ, и вы будете знать ее повсюду, гдѣ только касатки и ласточки плаваютъ по воздуху.
   -- Касатки и ласточки! правда; но люди....
   -- Всегда окружаютъ насъ въ теченіе круглаго года, а этого мы не можемъ сказать о тѣхъ птичкахъ.
   -- Мистеръ Дэль, сказалъ Риккабокка, снимая шляпу, съ величайшей учтивостью: -- если я встрѣчу какое нибудь затрудненіе въ моихъ умствованіяхъ, то скорѣе прибѣгну къ вамъ, нежели къ этому холодному Макіавелли.
   -- Ага! давно пора! возразилъ мистеръ Дэль: -- я только этого и ждалъ: теперь вы сами сознаетесь, что съ вашей философіей вы никогда не достигнете желаемой цѣли.
  

ГЛАВА XXXII.

   На другой день мистеръ Дэль держалъ длинное совѣщаніе съ мистриссъ Ферфильдъ. Сначала ему стоило большого труда переломить въ этой женщинѣ гордость и заставить принять предложенія родителей, которые такъ долго, можно сказать, пренебрегали ею и Леонардомъ. Тщетно старался добрый пасторъ доказать ей, что отъ этихъ предложеній зависятъ ея собственная польза и счастіе Леонарда. Но когда мистеръ Дэль сказалъ ей довольно строгимъ голосомъ:
   -- Ваши родители въ преклонныхъ лѣтахъ; вашъ отецъ дряхлъ; малѣйшее желаніе ихъ вы обязаны исполнить какъ приказаніе....
   -- Господи прости мои прегрѣшенія, замѣтила она.-- "Чти отца твоего и матерь твою." -- Я не учена, мистеръ Дэль, но десять заповѣдей знаю. Пусть Ленни отправляется. Я одного только боюсь, что онъ забудетъ меня, и, можетъ статься, современемъ, и онъ научится презирать меня.
   -- Съ его стороны этого не будетъ. Я ручаюсь за него, возразилъ пасторъ и уже безъ особеннаго труда увѣрилъ ее и успокоилъ.
   Только теперь, получивъ полное согласіе вдовы на отъѣздъ Леонарда, мистеръ Дэль вынулъ изъ кармана незапечатанное письмо, которое Ричардъ вручилъ ему для передачи вдовѣ отъ имени отца и матери.
   -- Это письмо адресовано къ вамъ, сказалъ онъ: -- и вы найдете въ немъ довольно цѣнное приложеніе.
   -- Не потрудитесь ли, сэръ, прочитать его за меня? я уже сказала вамъ, что я женщина безграмотная.
   -- Зато Леонардъ у васъ грамотѣй: онъ придетъ и прочитаетъ.
   Вечеромъ, когда Леонардъ воротился домой, мистриссъ Ферфильдъ показала ему письмо. Вотъ его содержаніе:
   "Любезная Джэнъ! мистеръ Дэль сообщитъ тебѣ, что мы желаемъ видѣть Леонарда. Мы очень рады, что вы живете благополучно. Черезъ мистера Дэля посылаемъ тебѣ билетъ въ пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ, который даритъ тебѣ Ричардъ, твой братъ. Въ настоящее время писать больше нечего; остаемся любящіе тебя родители Джонъ и Маргарэта Эвенель."
   Письмо было написано простымъ женскимъ почеркомъ, и Леонардъ замѣтилъ въ немъ нѣсколько ошибокъ въ правописаніи, поправленныхъ или другимъ перомъ, или другой рукой.
   -- Милый братъ Дикъ, какой онъ добрый! сказала вдова, когда кончилось чтеніе.-- Увидѣвъ билетъ, я въ ту же минуту подумала, что это должно быть отъ него. Какъ бы мнѣ хотѣлось увидать его еще разъ. Но я полагаю, что онъ все еще въ Америкѣ. Ну ничего, спасибо ему: это годится тебѣ на платье.
   -- Нѣтъ, матушка, благодарю васъ: берегите эти деньги для себя, и, лучше всего, отдайте ихъ въ сберегательную кассу.
   -- Нѣтъ ужь, извини: я еще не такъ глупа, чтобы сдѣлать это, возразила мистриссъ Ферфильдъ, съ презрѣніемъ, и вмѣстѣ съ этимъ сунула билетъ въ полу-разбитый чайникъ.
   -- Вы, пожалуете, не оставьте его тутъ, когда я уѣду: васъ могутъ ограбить, матушка.
   -- Ахъ и въ самомъ дѣлѣ! правда твоя, Ленни! чего добраго!-- Что же я стану дѣлать съ деньгами? Какая мнѣ нужда въ нихъ?-- Ахъ, Боже мой! лучше бы они не присылали мнѣ. Теперь мнѣ не уснуть спокойно. Знаешь ли что, Ленни: положи ихъ къ себѣ въ карманъ и застегни его какъ можно крѣпче.
   Ленни улыбнулся, взялъ билетъ, но не положилъ его для храненія въ собственный карманъ, а передалъ мистеру Дэлю и просилъ его внести эти деньги въ сберегательную кассу на имя матери.
   На слѣдующій день Леонардъ отправился съ прощальнымъ визитомъ къ своему покровителю, къ Джакеймо, къ фонтану, къ цвѣтнику и саду. Сдѣлавъ одинъ изъ этихъ визитовъ, и именно къ Джакеймо, который, мимоходомъ сказать, въ избыткѣ чувствъ, сначала дополнялъ свой краснорѣчивый, прощальный привѣтъ одушевленными жестами, потомъ заплакалъ и ушелъ,-- самъ Леонардъ до такой степени былъ растроганъ, что не могъ въ то же время отправиться въ домъ Риккабокка, но остановился у фонтана, стараясь удержать свои слезы.
   -- Ахъ, это вы, Леонардъ! вы уѣзжаете отъ насъ! сказалъ позади его нѣжный голосъ.
   И слезы Леонарда покатились еще быстрѣе: онъ узналъ голосъ Віоланты.
   -- Не плачьте, говорилъ ребенокъ, весьма серьёзно и вмѣстѣ съ тѣмъ нѣжно: -- вы уѣзжаете; но папа говоритъ, что съ нашей стороны было бы весьма самолюбиво сожалѣть объ этомъ, потому что тутъ заключается ваша польза, и что, напротивъ того, мы должны радоваться. Про себя скажу, я такъ очень самолюбива, Леонардъ, и сожалѣю о васъ. Мнѣ очень, очень будетъ скучно безъ васъ.
   -- Вамъ, синьорина,-- вамъ будетъ скучно безъ меня!
   -- Да. Однако, я не плачу, Леонардъ; и знаете, почему?-- потому, что я завидую вамъ. Мнѣ бы хотѣлось быть мальчикомъ, мнѣ бы хотѣлось быть на вашемъ мѣстѣ.
   -- Быть на моемъ мѣстѣ и разлучиться со всѣми, кого вы такъ любите!
   -- И быть полезной для тѣхъ, кого и вы тоже любите. Придетъ время, когда вы воротитесь въ коттэджъ вашей матушки и скажете: "мы одержали побѣду, мы завоевали фортуну." О, еслибъ и я могла уѣхать и воротиться, такъ, какъ это предстоитъ вамъ! Но, къ несчастію, отецъ мой не имѣетъ отечества, и его единственная дочь не приноситъ ему никакой пользы.
   Въ то время, какъ Віоланта произносила эти слова, Леонардъ осушилъ свои слезы; ея душевное волненіе имѣло на него какое-то странное вліяніе: оно совершенно успокоивало его тревожную дотолѣ душу.
   -- Я только теперь понимаю, что значитъ быть мужчиной! продолжала Віоланта, принявъ гордый, величественный видъ.-- Женщина боязливо рѣшится произнести; я желала бы сдѣлать это; а мужчина говоритъ утвердительно: я хочу сдѣлать это и сдѣлаю.
   До сихъ поръ Леонардъ замѣчалъ иногда проблески чего-то необыкновенно величественнаго, героическаго въ натурѣ маленькой итальянки, особливо въ послѣднее время,-- проблески тѣмъ болѣе замѣчательные по ихъ контрасту съ ея станомъ, тонкимъ, гибкимъ, въ строгомъ смыслѣ женскимъ, и съ плѣнительностію нрава, по которой гордость ея имѣла необыкновенную прелесть. Въ настоящую же минуту казалось, что дитя говорило съ какимъ-то повелительнымъ видомъ, почти съ вдохновеніемъ Музы. Странное и новое чувство бодрости одушевило Леонарда.
   -- Смѣю ли я, сказалъ онъ: -- сохранить эти слова въ моей памяти?
   Віоланта обернулась къ нему и бросила на него взоръ, который и сквозь слезы казался Леонарду свѣтлѣе обыкновеннаго.
   -- И если вы запомните, проговорила она, быстро протянувъ руку, которую Леонардъ, почтительно наклонившись, поцаловалъ: -- если вы запомните, я, съ своей стороны, буду съ величайшимъ удовольствіемъ вспоминать, что, при моей молодости и неопытности, я успѣла оказать помощь непоколебимому сердцу въ великой борьбѣ къ достиженію славы.
   На лицѣ Віоланты играла самодовольная улыбка. Сказавъ эти слова, она промедлила еще минуту и потомъ скрылась между деревьями.
   Послѣ довольно продолжительнаго промежутка, въ теченіе котораго Леонардъ постепенно оправился отъ удивленія и внутренняго безпокойства, пробужденныхъ въ немъ обращеніемъ и словами Віоланты, онъ отправился къ дому своего господина. Но Риккабокка не было дома. Леонардъ механически вошелъ на террасу, но какъ дѣятельно ни занимался онъ цвѣтами, черные глаза Віоланты являлись передъ нимъ на каждомъ шагу, представлялись его мыслямъ, и ея голосъ звучалъ въ его ушахъ.
   Наконецъ, на дорогѣ, ведущей къ казино, показался Риккабокка. Его сопровождалъ работникъ, съ узелкомъ въ рукѣ.
   Итальянецъ сдѣлалъ знакъ Леонарду слѣдовать за нимъ въ комнату, гдѣ, поговоривъ съ нимъ довольно долго и обременивъ его весьма значительнымъ запасомъ мудрости, въ видѣ афоризмовъ и пословицъ, мудрецъ оставилъ его на нѣсколько минутъ и потомъ возвратился вмѣстѣ съ женой и съ небольшимъ узелкомъ.
   -- Мы не можемъ дать тебѣ многаго, Леонардъ, а деньги, по моему мнѣнію, самый худшій подарокъ изъ всѣхъ подарковъ, предназначаемыхъ на намять; поэтому я и жена моя разсудили за лучшее снабдить тебя необходимымъ платьемъ. Джакомо, который былъ также нашимъ сообщникомъ, увѣряетъ насъ, что все это платье будетъ тебѣ впору; мнѣ кажется, что для этой цѣли онъ тайкомъ уносилъ твой сюртукъ. Надѣнь это платье, когда отправишься къ своимъ родственникамъ. Я не могу надивиться, почему различіе покроя въ нашемъ платьѣ производитъ такую изумительную разницу въ понятіяхъ людей о нашихъ особахъ. Въ этомъ костюмѣ мнѣ ни подъ какимъ видомъ нельзя показаться въ Лондонъ, и, право, невольнымъ образомъ должно согласиться съ людскимъ повѣрьемъ, что портной перерождаетъ человѣка.
   -- Сорочки здѣсь изъ чистаго голландскаго полотна, сказала мистриссъ Риккабока, намѣреваясь раскрыть узелокъ.
   -- Зачѣмъ входить во всѣ подробности, душа моя! возразилъ мудрецъ: -- само собою разумѣется, что сорочки составляютъ основу всякаго костюма.... А вотъ это, Леонардъ, прими на память собственно отъ меня. Я носилъ эти часы въ ту пору, когда каждая минута была для меня драгоцѣнностью, когда отъ одной минуты зависѣла вся моя участь. Благодаря Бога, мнѣ удалось-таки избѣгнуть этой минуты, и теперь, мнѣ кажется, я кончилъ всѣ разсчеты съ временемъ.
   Говоря это, бѣдный изгнанникъ вручилъ Леонарду часы, которые привели бы въ восторгъ любого антикварія и поразили бы ужасомъ лондонскаго дэнди. Они отличались чрезвычайной толщиной; наружный футляръ ихъ былъ покрытъ эмалью, внутреннія доски были изъ чистаго золота. Стрѣлки и цыфры нѣкогда были осыпаны брильянтами, но эти брильянты давно уже исчезли. Несмотря на этотъ недостатокъ часы во всѣхъ отношеніяхъ согласовались съ характеромъ болѣе того, кто дарилъ ихъ, нежели того, кто получалъ: они точно такъ же шли къ Леонарду, какъ и красный толковый зонтикъ.
   -- Часы эти старинные, замѣтила мистриссъ Риккабокка:-- но я увѣрена, что во всемъ округѣ не найдется вѣрнѣе ихъ, и мнѣ кажется, что они проходятъ до свѣтопреставленія.
   -- Carissima тіа! воскликнулъ докторъ: -- неужели я еще до сихъ поръ не убѣдилъ тебя, что ты заблуждалась и заблуждаешься въ своихъ понятіяхъ о преставленіи міра?
   -- О, Альфонсо, отвѣчала мистриссъ Риккабокка, покраснѣвъ: -- вѣдь я сказала это безъ всякой цѣли.
   -- Тѣмъ хуже: зачѣмъ и говорить безъ всякой цѣли о томъ, чего мы не знаемъ, о чемъ не имѣемъ и не можемъ имѣть понятія! сказалъ Риккабокка весьма сухо.
   По всему видно было, что этими словами онъ хотѣлъ отмстить за эпитетъ "старинные", примѣненный къ его карманнымъ часамъ.
   Леонардъ вовсе это время безмолвствовалъ: онъ не могъ говорить, въ полномъ смыслѣ этихъ словъ. Какимъ образомъ онъ выведенъ былъ изъ этого замѣшательства, и какъ онъ выбрался изъ комнаты, объяснить мы не въ состояніи. Мы знаемъ только, что, спустя нѣсколько минутъ, онъ весьма быстрыми шагами шелъ къ своему коттэджу.
   Риккабокка и жена его стояли у окна и взорами провожали юношу.
   -- О! сколько прекрасныхъ чувствъ въ душѣ этого мальчика, сказалъ философъ.
   -- Бѣдненькій! замѣтила мистриссъ Риккабокка -- мнѣ кажется, мы положили въ узелокъ все необходимое.
   Риккабокка (продолжая говорить самъ съ собою). Они крѣпки, хотя и не видать ихъ снаружи.
   Мистриссъ Риккабокка (продолжая дѣлать свои возраженія). Они положены на самый низъ.
   Риккабокка. И ихъ на долго ему хватитъ.
   Мистриссъ Риккабокка. По крайней мѣрѣ на годъ, если бережно будутъ обходиться съ ними во время стирки.
   Риккабокка (сильно изумленный). Бережно обходиться съ ними во время стирки! Да о чемъ вы говорите, сударыня?
   Мистриссъ Риккабокка (весьма кротко). Само собою разумѣется, что о сорочкахъ, душа моя! А вы о чемъ?
   Риккабокка (съ тяжелымъ вздохомъ). А я, сударыня, о чувствахъ!-- И вслѣдъ за тѣмъ онъ съ нѣжностью взялъ ее за руку.-- Впрочемъ, ты имѣешь, другъ мой, полное право говорить о сорочкахъ; мистеръ Дэль сказалъ правду
   Мистриссъ Риккабокка. Что же онъ сказалъ?
   Риккабокка. Что между нами есть чрезвычайно много общаго, даже и тогда, когда я думаю о чувствахъ, а ты, мой другъ, о сорочкахъ.
  

ГЛАВА XXXIII.

   Мистеръ и мистриссъ Эвенель сидѣли въ гостиной. Мистеръ Ричардъ стоялъ на каминномъ коврѣ, насвистывая какую-то американскую пѣсню.
   -- Мистеръ Дэль пишетъ, что мальчикъ пріѣдетъ сегодня, сказалъ Ричардъ внезапно: -- дайте-ка взглянуть въ письмо.... да, да, сегодня. Если онъ доѣдетъ въ дилижансѣ къ мѣстечку Б.... то остальную часть дороги пройдетъ не болѣе, какъ въ три часа. Теперь онъ долженъ находиться недалеко отсюда. Мнѣ очень хочется выйти къ нему на встрѣчу: это избавитъ его дѣлать лишніе разспросы и слышать различныя сплетни обо мнѣ. Я выйду отсюда изъ садовой калитки и позади дворовъ проберусь на большую дорогу.
   -- Да вѣдь ты не узнаешь его: ты ни разу не видалъ его, сказала мистриссъ Эвенель.
   -- Вотъ еще прекрасно! не узнать Эвенеля! Мы всѣ на одинъ покрой.... не правда ли, батюшка?
   Бѣдный Дджонъ захохоталъ такъ усердно, что на глазахъ его выступили слезы и вскорѣ покатились по щекамъ.
   -- Наше семейство всегда отличалось чѣмъ нибудь, замѣтилъ старикъ, успокоившись.-- Вотъ, напримѣръ, Лука... но его ужь нѣтъ на свѣтѣ... потомъ Генри; но этотъ умеръ; потомъ Дикъ, но тотъ уѣхалъ въ Америку; впрочемъ, нѣтъ: онъздѣсь теперь... потомъ моя милая Нора, но.....
   -- Замолчи, Джонъ, прервала мистриссъ Эвенель: -- замолчи!
   Старикъ съ изумленіемъ взглянулъ на нее и дрожащей рукой закрылъ свое лицо.
   -- И моя дорогая, милая Нора, и она тоже умерла! сказалъ старикъ голосомъ, въ которомъ отзывалась глубокая горесть.
   Обѣ руки его упали на колѣни, и голова склонилась на грудь.
   Мистриссъ Эвенель встала, поцаловала мужа въ лобъ и удалилась къ окну. Ричардъ взялъ шляпу, тщательно вытеръ на ней пухъ носовымъ платкомъ; губы его дрожали.
   -- Я иду, сказалъ онъ отрывисто.-- Смотрите же, матушка, о дядюшкѣ Ричардѣ ни слова: намъ нужно узнать сначала, понравимся ли мы другъ другу; да пожалуста (эти слова произнесъ онъ шопотомъ), постарайтесь уговорить къ тому и бѣднаго отца.
   -- Хорошо, Ричардъ, спокойно отвѣчала мистриссъ Эвенель.
   Ричардъ надѣлъ шляпу и вышелъ въ садъ. Онъ пробирался по полямъ и окраинѣ города и только разъ перешелъ черезъ улицу, до выхода на большую дорогу.
   Ричардъ продолжалъ итти по большой дорогѣ до перваго мильнаго столба. Здѣсь онъ сѣлъ, закурилъ сигару и началъ поджидать племянника. Было уже близко захожденіе солнца, и дорога лежала передъ нимъ къ западу. Ричардъ отъ времени до времени поглядывалъ вдаль, отѣняя рукой свои глаза, и, наконецъ, въ то время, какъ половина солнечнаго диска скрылась подъ горизонтъ, на дорогѣ показалась человѣческая фигура. Она появилась внезапно изъ за крутого поворота; красные лучи солнца проникали всю атмосферу, окружавшую эту фигуру. Она была одинока и безмолвна, какъ будто шествіе ея совершалось изъ страны солнечнаго свѣта.
   -- Вѣрно издалека, молодой человѣкъ? спросилъ Ричардъ Эвенель.
   -- Нѣтъ, сэръ, не очень. Скажите, пожалуста, вѣдь это Лэнсмеръ?
   -- Да, это Лэнсмеръ; если я не ошибаюсь, такъ ты намѣренъ остановиться въ немъ?
   Леонардъ утвердительно кивнулъ головой и продолжалъ итти своей дорогой.
   -- Если вы знакомы, сэръ, съ этимъ городомъ, сказалъ онъ, замѣтивъ, что незнакомецъ провожаетъ его: -- то будьте такъ добры, скажите, гдѣ живетъ мистеръ Эвенель.
   -- Я могу провести тебя полями: это много сократитъ дорогу и приведетъ къ самому дому.
   -- Вы очень добры, сэръ; но вѣдь это для васъ будетъ совсѣмъ не по дорогѣ.
   -- О, нѣтъ, напротивъ, я самъ иду въ ту сторону. Значитъ ты пожаловалъ сюда къ мистеру Эвенелю? Это очень добрый старый джентльменъ.
   -- Я всегда то же слыхалъ о немъ; а мистриссъ Эвенель....
   -- Превосходнѣйшая женщина, подхватилъ Ричардъ.-- Спроси кого хочешъ; впрочемъ, мнѣ и самому очень хорошо знакомо это семейство.
   -- Зачѣмъ же спрашивать, сэръ! я совершенно вѣрю вамъ.
   -- У нихъ есть сынъ; но теперь онъ, кажется, въ Америкѣ... не правда ли?
   -- Точно такъ, сэръ.
   "Значитъ мистеръ Дэль сдержалъ слово: не выдалъ меня" сказалъ Ричардъ про себя.
   -- Не можете ли вы сказать мнѣ что нибудь объ этомъ сынѣ? спросилъ Леонардъ: -- мнѣ бы очень было пріятно услышать о немъ.
   -- Почему это такъ, молодой человѣкъ? быть можетъ, его уже повѣсили.
   -- Повѣсили!
   -- Мудренаго нѣтъ ничего: говорятъ, что это былъ не человѣкъ, а бѣшеная собака.
   -- Значитъ вамъ сказали чистую ложь, сказалъ Леонардъ, раскраснѣвшись.
   -- Право, какъ бѣшеная собака: его родители рады-радешеньки, что сбыли его съ рукъ, протурили его въ Америку. Говорятъ, будто бы онъ составилъ тамъ большой капиталъ; если это правда, то тѣмъ болѣе не заслуживаетъ онъ похвалы, потому что совершенно позабылъ своихъ родственниковъ.
   -- Сэръ, сказалъ Леонардъ: -- теперь я утвердительно могу сказать вамъ, что въ этомъ отношеніи васъ обманули. Я знаю самъ, что онъ былъ весьма великодушенъ къ одной родственницѣ, которая менѣе другихъ имѣетъ права на его пособіе, и я слышалъ, что имя его всегда произносится этой родственницей не иначе, какъ съ любовью и похвалою.
   Ричардъ немедленно началъ насвистывать американскую пѣсню и прошелъ нѣсколько шаговъ, не сказавъ ни слова. Послѣ этого онъ выразилъ легкое извиненіе за свой нелѣпый отзывъ и, обычнымъ своимъ смѣлымъ и вкрадчивымъ разговоромъ, старался что-нибудь выпытать изъ души своего спутника. Очевидно было, что онъ пораженъ былъ чистотою и опредѣлительностію выраженія Леонарда. Онъ не разъ выражалъ свое изумленіе и смотрѣлъ ему въ лицо внимательно и съ удовольствіемъ. На Леонардѣ надѣто было новое платье, которымъ снабдили его Риккабокка и его жена. Покрой этого платья какъ нельзя болѣе шелъ бы къ молодому провинціальному лавочнику въ хорошихъ обстоятельствахъ; но такъ какъ Леонардъ вовсе не думалъ о своемъ платьѣ, то непринужденныя его движенія обнаруживали въ немъ настоящаго джентльмена.
   Въ это время они вступили на поля. Леонардъ остановился передъ небольшимъ участкомъ земли, засѣяннымъ рожью.
   -- Мнѣ кажется, это поле гораздо бы лучше было оставить подъ траву: оно такъ близко къ городу, сказалъ онъ.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Ричардъ: -- но надобно сказать, что здѣшній народъ во всемъ назади. Видишь ли ты вонъ этотъ большой паркъ, вонъ что тамъ, на другой сторонѣ дороги? Мнѣ кажется, то мѣсто болѣе удобно для посѣва, а не для травы; но тогда что же сталось бы съ оленями милорда? Эти милорды совсѣмъ не обращаютъ вниманія на агрономію.
   -- Однако, вѣдь не вашъ же милордъ засѣялъ это поле рожью? сказалъ Леонардъ, съ улыбкой.
   -- Что же ты заключаешь изъ этого?
   -- То, что каждый человѣкъ долженъ заботиться о своей собственной землѣ, сказалъ Леонардъ съ быстротою, которую онъ усвоилъ отъ доктора Риккабокка.
   -- Ты, я вижу, малый умный, сказалъ Ричардъ: -- когда нибудь мы поговоримъ объ этомъ предметѣ подробнѣе.
   Домъ мистера Эвенеля былъ уже передъ глазами.
   -- Ты можешь пройти теперь въ небольшую калиточку въ заборѣ, сказалъ Ричардъ.-- Пройди черезъ садъ, заверни за уголъ дома, и вонъ подлѣ того остриженнаго дуба ты очутишься у самого крыльца. Что съ тобой? неужели ты боишься итти туда?
   -- Я здѣсь совершенно чужой человѣкъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, не хочешь ли, я провожу тебя? Я вѣдь сказалъ, что знаю этихъ стариковъ.
   -- О, нѣтъ, сэръ, благодарю васъ; мнѣ кажется, будетъ лучше, если я встрѣчусь съ ними безъ постороннихъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, иди; да нѣтъ! постой на минуту: вотъ что я скажу тебѣ молодой человѣкъ: обращеніе мистриссъ Эвенель довольно холодно,-- только ты старайся не замѣчать этого.
   Леонардъ поблагодарилъ добродушнаго незнакомца, перешелъ черезъ поле, вошелъ въ калитку и на минуту остановился подъ тѣнью стараго дуплистаго дуба. Грачи возвращались къ своимъ гнѣздамъ. При видѣ человѣческой фигуры подъ деревомъ, они вспорхнули и, витая въ воздухѣ, слѣдили за ней издали. Изъ глубины вѣтвей молодыя дѣти ихъ кричали громко и пронзительно.
  

ГЛАВА XXXIV.

   Молодой человѣкъ вошелъ въ чистую, свѣтлую парадную гостиную.
   -- Здравствуйте! сказала мистриссъ Эвенель, весьма сухо.
   -- Здравствуйте, джентльменъ! вскричалъ бѣдный Джонъ.
   -- Это твой внукъ, Леонардъ Ферфильдъ, сказала мистриссъ Эвенель.
   Но, несмотря на это, Джонъ поднялся со стула; колѣни его дрожали; онъ пристально посмотрѣлъ въ лицо Леонарда и потомъ, склонивъ голову на грудь, горько заплакалъ.
   -- Это Нора! говорилъ онъ сквозь слезы: -- Нора! глаза Норы! И онъ щуритъ эти глаза точно какъ Нора!
   Мистриссъ Эвенель плавно подошла къ Леонарду и отвела его въ сторону.
   -- Онъ очень слабъ, прошептала она:-- твое прибытіе сильно растрогало его... Пойдемъ со мной: я покажу тебѣ твою комнату.
   Леопардъ поднялся за ней по лѣстницѣ и вошелъ въ комнату, чисто и даже изящно убранную. Коверъ и занавѣси, впрочемъ, полиняли отъ солнца; рисунокъ на нихъ былъ старинный. Вся комната имѣла видъ, по которому слѣдовало заключить, что она долго оставалась незанятою.
   При входѣ вх нее, мистриссъ Эвенель опустилась на первый стулъ.
   Леонардъ, съ нѣжностію, обвилъ руками станъ ея.
   -- Простите меня, дорогая бабушка: мнѣ кажется, я сильно обезпокоилъ васъ.
   Мистриссъ Эвенель быстро освободилась отъ объятій юноши. Выраженіе лица ея измѣнилось; казалось, что всѣ нервы ея приведены были въ движеніе. Положивъ руки на густыя кудри Леонарда, она съ чувствомъ произнесла:
   -- Да благословитъ тебя Богъ, внукъ мой!
   И вмѣстѣ съ этимъ оставила комнату.
   Леонардъ опустилъ на полъ свой чемоданчикъ и внимательно осмотрѣлся кругомъ. Казалось, что комната была занимаема прежде женщиной. На маленькомъ комодѣ стояла рабочая шкатулка; надъ комодомъ находилось нѣсколько полочекъ для книгъ, подвѣшенныхъ на лентахъ, нѣкогда голубого, но теперь неопредѣленнаго цвѣта. При каждой полочкѣ, на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ проходили ленты, придѣланы были бантики и толковыя кисточки -- вкусъ женщины, или, вѣрнѣе, дѣвицы, которая старается придать особенную прелесть самымъ обыкновеннымъ окружающимъ ее предметамъ. По привычкѣ, можно сказать, механической, свойственной всѣмъ учащимся, Леонардъ взялъ съ полки нѣсколько книгъ. Это были: Спенсера "Прекрасная Царица"; сочиненія Расина на французскомъ и Тассо на итальянскомъ языкѣ. На заглавномъ листѣ каждаго тома находилась надпись "Леонора", сдѣланная знакомымъ Леонарду почеркомъ. Леонардъ поцаловалъ книги и положилъ ихъ на мѣсто съ чувствомъ, исполненнымъ нѣжности.
   Леонардъ не пробылъ въ своей комнатѣ и четверти часа, когда въ дверь постучалась служанка и пригласила его къ чаю.
   Бѣдный Джонъ успокоился и даже сдѣлался веселѣе; мистриссъ Эвенель сидѣла подлѣ него и въ своихъ рукахъ держала его руку. Джонъ безпрестанно спрашивалъ о сестрѣ своей Джэнъ; не ожидая отвѣта на свои вопросы. Потомъ онъ разговорился о сквайрѣ, котораго поминутно смѣшивалъ съ Одлеемъ Эджертономъ, говорилъ много о выборахъ и партіи "синихъ" и выражалъ надежду, что Леонардъ современемъ самъ будетъ приверженцемъ этой партіи и ея вѣрнымъ защитникомъ. Наконецъ онъ занялся чаемъ и за этимъ занятіемъ не произносилъ ни слова.
   Мистриссъ Эвенель говорила очень мало, но отъ времени до времени бросала на Леонарда взгляды, и при каждомъ изъ этихъ взглядовъ лицо ея судорожно искажалось.
   Вскорѣ послѣ девяти часовъ мисстриссъ Эвенель зажгла свѣчу и, вручивъ ее Леонарду, сказала:
   -- Ты, вѣроятно, усталъ; комнату свою знаешь. Спокойной ночи.
   Леонардъ взялъ свѣчу и, по обыкновенію, постоянно соблюдаемому дома, поцаловалъ щоку бабушки. Потомъ онъ взялъ за руку дѣда и также поцаловалъ его. Старикъ уже дремалъ и сквозь сонъ пробормоталъ: "это Нора!"
   Прошло полчаса послѣ того, какъ Леонардъ удалился въ свою комнату, когда въ гостиную тихо вошелъ Ричардъ Эвенель и присоединился къ бесѣдѣ своихъ родителей.
   -- Ну, что, матушка? спросилъ онъ.
   -- Ничего, Ричардъ вѣдь ты видѣлъ его?
   -- И полюбилъ его. Знаете ли, у него глаза совершенно какъ у Норы? его глаза гораздо больше имѣютъ этого сходства, нежели глаза сестры Джэнъ.
   -- Да; я сама скажу, что онъ гораздо лучше сестры Джэнъ и больше всѣхъ васъ похожъ на отца. Въ свое время Джонъ былъ красавецъ. Такъ тебѣ понравился этотъ мальчикъ? значитъ ты возьмешь его къ себѣ?
   -- Непремѣнно. Потрудитесь сказать ему завтра, что онъ поѣдетъ къ джентльмену, который будетъ ему другомъ, и больше ни слова. Почтовая карета будетъ у дверей сейчасъ послѣ завтрака. Пусть онъ садится въ нее и отправляется, а я буду поджидать его за городомъ. Какую комнату вы отвели ему?
   -- Ту, которую ты не хотѣлъ взять.
   -- Комнату, въ которой спала Нора? О, нѣтъ! Я не могъ сомкнуть въ ней глаза на одну секунду. Сколько чарующей прелести было въ этой дѣвушкѣ! и какъ мы всѣ любили ее! Да и стоило любить ее: она была такъ прекрасна и такъ добра... слишкомъ добра, чтобы жить ей въ этомъ мірѣ.
   -- Никого изъ насъ нельзя назвать слишкомъ добрымъ, сказала мистриссъ Эвенель, весьма сурово: -- и прошу тебя въ другой разъ не выражаться подобнымъ образомъ. Спокойной ночи. Мнѣ пора уложить въ постель твоего бѣднаго отца.
   На другое утро, когда Леонардъ проснулся, глаза его остановились на лицѣ мистриссъ Эвенель, склонившейся надъ его подушкой. Но прошло много времени, прежде чѣмъ онъ узналъ это лицо: до такой степени измѣнилось его выраженіе; въ немъ столько было чувства нѣжнаго, материнскаго, что лицо его родной матери не казалось ему такимъ привлекательнымъ.
   -- Ахъ это вы, бабушка! произнесъ онъ, приподнявшись и въ то же время обвивъ руками ея шею.
   На этотъ разъ мистриссъ Эвенель не отрывалась отъ объятій внука; напротивъ того, она сама крѣпко прижала его къ груди своей и нѣсколько разъ горячо поцаловала. Наконецъ она вдругъ прекратила свои ласки и стала ходить по комнатѣ, крѣпко сжимая себѣ руки. Когда она остановилась, лицо ея приняло свою обычную суровость и холодность.
   -- Время вставать, Леонардъ, сказала она.-- Сегодня ты уѣдешь отъ насъ. Одинъ джентльменъ обѣщался взять тебя подъ свое покровительство и сдѣлать для тебя болѣе, чѣмъ можемъ сдѣлать мы. Карета скоро явится къ дверямъ: поторопись, мой другъ.
   Джонъ не являлся къ завтраку. Бабушка сказала, что онъ просыпается поздно, и что его не должно безпокоить.
   Едва только кончился завтракъ, какъ къ дверямъ дома подъѣхала карета.
   -- Пожалуста, Леонардъ, не заставляй ждать себя: джентльменъ, съ которымъ ты поѣдешь, человѣкъ весьма пунктуальный.
   -- Но вѣдь онъ еще не пріѣхалъ.
   -- И не пріѣдетъ: онъ отправился впередъ пѣшкомъ и будетъ ждать тебя за городомъ.
   -- Скажите, бабушка, какъ его зовутъ, и почему онъ такъ заботится обо мнѣ.
   -- Онъ самъ тебѣ скажетъ объ этомъ. Ну, готовъ?
   -- Готовъ. Но, бабушка, вы благословите меня? Я васъ люблю уже какъ мать.
   -- Благословляю тебя, внукъ мой, твердо сказала мистриссъ Эвенель.-- Будь честенъ и добръ и берегись перваго необдуманнаго и ложнаго шага.
   Вмѣстѣ съ этимъ она судорожно сжала ему руку и проводила его въ уличную дверь.
   Извощикъ щелкнулъ бичемъ, и карета покатилась. Леонардъ высунулся изъ окна, чтобы въ послѣдній разъ взглянуть на бабушку. Но вѣтви стриженаго дуба и его сучковатый стволъ скрыли ее отъ его взора. Онъ смотрѣлъ по направленію къ дому Эвенелей до поворота на большую дорогу и ничего больше не видалъ, кромѣ печальнаго дерева.
  

ГЛАВА XXXV.

   -- Постой! вскричалъ кто-то, и, къ удивленію Леонарда, незнакомецъ, который разговаривалъ съ нимъ въ предшествующій вечеръ, вошелъ въ карету.
   -- А! сказалъ Ричардъ: -- вы, вѣрно, не ожидали встрѣтить здѣсь такого сорта людей, какъ я? Впрочемъ, успокойтесь.
   И съ этими словами Ричардъ вынулъ изъ кармана книгу, облокотился на спинку своего мѣста и началъ читать.
   Леонардъ бросалъ украдкою взоры на оживленное, нѣсколько суровое, но вмѣстѣ съ тѣмъ прекрасное лицо своего спутника и болѣе и болѣе находилъ въ немъ сходства съ бѣднымъ Джономъ, на физіономіи котораго, несмотря на его старость и немощь, оставались еще слѣды замѣчательной красоты. И помощію той быстрой послѣдовательности въ идеяхъ, которую сообщаютъ уму занятія математикою, молодой человѣкъ тотчасъ же предположилъ, что онъ видитъ передъ собою своего дядю Ричарда. Впрочемъ, онъ былъ такъ скроменъ, что представилъ джентльмену самому избрать время для объясненій, а между тѣмъ продолжалъ обдумывать въ молчаніи новость своего положенія. Мистеръ Ричардъ читалъ чрезвычайно быстро, иногда разрѣзывая листы въ книгѣ перочиннымъ ножомъ, иногда разрывая ихъ указательнымъ пальцемъ, иногда пропуская цѣлыя страницы. Такъ онъ пробѣжалъ весь томъ, положилъ его въ сторону, закурилъ сигару и началъ говорить.
   Онъ сдѣлалъ много вопросовъ Леонарду относительно его воспитанія, и именно относительно средствъ, помощію которыхъ онъ образовался, а Леонардъ, все болѣе убѣждаясь, что онъ говоритъ съ родственникомъ, отвѣчалъ откровенно.
   Ричардъ не находилъ страннымъ, что Леонардъ пріобрѣлъ такъ много свѣдѣній при самомъ поверхностномъ руководствѣ.
   Ричардъ Эвенель былъ также самъ своимъ воспитателемъ. Онъ жилъ слишкомъ долго съ нашими братьями-антиподами по ту сторону Атлантиды, чтобы не пріобрѣсти тамъ лихорадочной склонности къ чтенію. Но выборъ книгъ у него былъ совершенно другой, чѣмъ у Леонарда. Книги, которыя онъ читалъ, непремѣнно должны были быть новыми: читать старыя книги значило, по мнѣнію его, итти назадъ въ образованіи. Онъ воображалъ, что новыя книги непремѣнно должны содержать новыя идеи -- заблужденіе, свойственное большей части людей -- и нашъ счастливый аферистъ былъ истиннымъ порожденіемъ современности.
   Утомясь разговоромъ, онъ отдалъ книгу, которую читалъ, Леонарду, и, вынувъ бумажникъ и карандашъ, сталъ заниматься вычисленіями, касавшимися своихъ дѣлъ; послѣ этого онъ впалъ въ размышленія.
   Подъѣхавъ къ гостинницѣ, въ которой Ричардъ познакомился съ мистеромъ Дэлемъ, онъ нашелъ, что дилижансъ, въ которомъ онъ хотѣлъ продолжать свое путешествіе, совершенно полонъ. Ричардъ долженъ былъ такимъ образомъ ѣхать въ коляскѣ, не переставая ворчать на неудобства и погонять почтальона къ болѣе скорой ѣздѣ.
   -- Какая еще вялая эта страна, несмотря на все ея тщеславіе, сказалъ онъ: -- очень, очень вяла. Время -- тѣ же деньги; съ этимъ всѣ согласны въ Соединенныхъ Штатахъ, потому что тамъ большая часть людей занята дѣломъ и вполнѣ понимаетъ значеніе времени. Здѣсь же, напротивъ того, большая часть народонаселенія какъ будто хочетъ сказать: "время дано для наслажденія".
   Къ вечеру коляска подъѣхала къ заставѣ большого города, и Ричардъ дѣлался все нетерпѣливѣе. Изящество его манеръ совершенно исчезло: онъ выставилъ ноги изъ окна и величественно болталъ ими въ воздушномъ пространствѣ, разстегнулъ свой жилетъ, туже повязалъ галстухъ, готовясь съ достоинствомъ въѣхать въ свои владѣнія. Глядя на него, Леонардъ догадался, что они близки къ окончанію путешествія.
   Смиренные пѣшеходы, поглядывая на коляску, прикасались къ своимъ шляпамъ. Ричардъ отвѣчалъ на ихъ поклоны движеніемъ головы, болѣе снисходительнымъ, чѣмъ положительно любезнымъ. Коляска быстро повернула влѣво и остановилась передъ красивымъ домомъ, очень новымъ, очень опрятнымъ, украшеннымъ двумя дорическими колоннами подъ мраморъ и двумя воротами по сторонамъ.
   -- Эй! вскричалъ почтальонъ, пронзительно хлопнувъ бичомъ.
   Двое ребятъ играли передъ домомъ, и тутъ же сушилось бѣлье, развѣшенное по деревьямъ и веревкамъ вокругъ этого миловиднаго жилища.
   -- Негодные мальчишки опять тутъ играютъ! проворчалъ Дикъ.-- Старуха, должно быть, принялась за стирку. Вотъ я васъ, повѣсы!
   Вслѣдъ за этимъ монологомъ, смирная на видъ женщина выбѣжала изъ двери, поспѣшно схватила дѣтей, которыя, завидѣвъ коляску, сами бросились было прочь, отворила ворота и съ трепетомъ ожидала появленія гнѣвнаго лица, которое хозяинъ дома выставилъ въ это время изъ коляски.
   -- Говорилъ я или нѣтъ, сказалъ Дикъ: -- что я не хочу, чтобы эти оборванцы играли передъ моимъ домомъ? а?
   -- Простите, сэръ.
   -- Лучше и не оправдывайся. А говорилъ я или не говорилъ, чтобы не вѣшать бѣлья на мою сирень, и что если я еще замѣчу подобные безпорядки....
   -- Извините, сэръ.
   -- Ты должна убираться прочь отъ меня въ первую же субботу.... Ступай впередъ, почтальонъ!... Безпечность и непослушаніе этихъ людей оскорбляютъ человѣческое достоинство, проворчалъ Ричардъ, тономъ сильной мизантропіи.
   Коляска катилась все это время по ровной, усыпанной щебнемъ дорогѣ, среди полей, носящихъ на себѣ признаки самой старательной культуры. По свойственной Леонарду проницательности, привычный глазъ его тотчасъ открылъ тутъ плоды усилій опытнаго агронома. До тѣхъ поръ онъ смотрѣлъ на ферму сквайра, какъ на образцовое земледѣльческое учрежденіе, такъ какъ утонченный вкусъ Джакеймо былъ обращенъ на садоводство, а не на полевое хозяйство. Но ферма сквайра много теряла отъ примѣненія къ ней устарѣлыхъ системъ хозяйства и отъ желанія пустить пыль въ глаза или украсить мѣстность съ ущербомъ для собственныхъ выгодъ, чего уже не встрѣчается въ современныхъ образцовыхъ фермахъ. Тамъ были, напримѣръ, большія изгороди изъ кустарниковъ, которыя хотя и составляютъ одну изъ живописныхъ принадлежностей Старой Англіи, но значительно мѣшаютъ производительности земли; большія деревья, отѣняющія полевыя полосы и служащія убѣжищемъ для птицъ; зеленыя лужайки, разбросанныя по десятинамъ, и пригорки, поросшіе лѣсомъ, вдающіеся внутрь поля, подвергая его опустошительному вліянію кроликовъ и заслоняя солнечный свѣтъ. Все эти и подобные промахи въ хозяйствѣ фермера-джентльмена здравый смыслъ и мнѣніе Джакомо сдѣлали очень замѣтными для наблюдательности Леонарда. Подобныхъ ошибокъ не видно было во владѣніи Ричарда Эвенеля. Поле было раздѣлено на обширные участки, изгороди были подровнены и подрѣзаны до той лишь ширины, какая необходима для межниковъ. Ни одинъ колосъ не былъ закрытъ отъ живительнаго вліянія солнца, ни одинъ футъ удобной земли не лежалъ впустѣ; лѣсъ не росъ гдѣ ему вздумается; репейникъ не развѣвался безнаказанно по воздуху. Плантаціи были размѣщены не тамъ, гдѣ бы живописецъ указалъ имъ мѣсто, но именно тамъ, гдѣ фермеръ находилъ то удобнымъ, разсчитывая на степень склоненія земли, вліяніе вѣтра и т. д. Неужели во всемъ этомъ не было красоты? Здѣсь именно представлялась красота своего рода,-- красота вполнѣ понятная для опытнаго разсудка,-- красота пользы и барыша,-- красота, которая обѣщала неимовѣрно большой доходъ.
   И Леонардъ не могъ удержаться отъ крика удивленія, который пріятно пощекоталъ слухъ Ричарда Эвенеля.
   -- Это ваша ферма! сказалъ мальчикъ въ восторгѣ.
   -- Именно, отвѣчалъ Ричардъ, снова приходя въ веселое расположеніе духа.-- Если бы вы видѣли, что это была за земля, когда я купилъ ее! И послѣ этого насъ, новыхъ владѣльцевъ, не цѣнятъ здѣсь, считая за какихъ-то пришлецовъ.
   Коляска ѣхала теперь по прелестной рощѣ, и домъ все болѣе и болѣе выходилъ наружу,-- домъ съ портикомъ и службами, которыя маскировались сзади и не уничтожали впечатлѣнія цѣлаго.
   Ямщикъ сошелъ и позвонилъ въ колокольчикъ,
   -- Того и гляди, что они заставятъ меня дожидаться, сказалъ мистеръ Ричардъ, какъ будто повторяя извѣстную фразу Людовика XIV.
   Но это опасеніе не оправдалось: дверь отворилась, тучный лакей безъ ливреи, впрочемъ, явился встрѣтить своего господина и помочь ему выйти изъ коляски. На его лицѣ не было замѣтно радостной улыбки, но только услужливость и молчаливая почтительность.
   -- Гдѣ Джоржъ? отчего его не видно у дверей? спросилъ Ричардъ, вылѣзая изъ коляски и опираясь на протянутую руку лакея, такъ осторожно, какъ будто бы онъ страдалъ подагрою.
   Къ счастію, Джоржъ пришелъ вслѣдъ за тѣмъ, поспѣшно надѣвъ свою ливрею.
   -- Разберите вещи, вы оба, сказалъ Ричардъ, расплачиваясь съ ямщикомъ.
   Леонардъ стоялъ на дорогѣ, съ любопытствомъ разсматривая домъ.
   -- Не правда ли, прекрасное строеніе? чисто классическіе размѣры,-- не такъ ли? спросилъ Ричардъ.-- Завтра мы посмотримъ и мои заведенія.
   Потомъ онъ дружески взялъ Леонарда за руку и повелъ его въ домъ. Онъ показалъ ему залу, съ рѣзнымъ, краснаго дерева столикомъ для шляпъ, потомъ гостиную, объясняя всѣ ея достоинства; несмотря на лѣтнюю пору, гостиная казалась прохладною, какъ обыкновенно комнаты въ выстроенныхъ недавно домахъ, вновь оклеенныя обоями.
   Убранство было изящно и соотвѣтствовало привычкамъ богатаго негоціанта. Тутъ не было замѣтно излишнихъ претензій на барство, а потому не видно было и пошлости въ обстановкѣ комнатъ. Потомъ Ричардъ показалъ свою библіотеку, уставленную въ шкапахъ краснаго дерева, съ большими зеркальными стеклами, и избранныхъ авторовъ въ великолѣпныхъ переплетахъ.
   -- Мы, городскіе жители, болѣе пристрастны къ современнымъ авторамъ, чѣмъ наша престарѣлая родня, живущая по деревнямъ, которая очень уважаетъ и отжившихъ уже на землѣ и въ памяти молодого поколѣнія писателей, замѣтилъ хозяинъ.
   За тѣмъ онъ повелъ мальчика по лѣстницѣ вверхъ черезъ спальни, которыя были очень опрятны, уютны и со всѣми изысканными удобствами новѣйшаго времени; наконецъ, остановившись въ комнатѣ, предназначенной, по видимому, для одного Ленни, онъ сказалъ:
   -- А вотъ и твоя клѣтушка. Догадался ли ты наконецъ, кто я?
   -- Кто же, кромѣ дядюшки моего Ричарда можетъ быть такъ милостивъ ко мнѣ? отвѣчалъ Леонардъ.
   Этотъ комплиментъ не польстилъ Ричарду. Онъ остался недоволенъ и нѣсколько даже сконфузился. Онъ ожидалъ, что его примутъ по крайней мѣрѣ за лорда, забывая, что въ разговорахъ своихъ онъ готовъ былъ всегда съострить насчетъ лордовъ.
   -- Какъ! сказалъ онъ наконецъ, кусая себѣ губы: -- такъ по твоему я не похожъ на джентльмена? Пойдемъ же, и впередъ будь учтивѣе.
   Леонардъ, къ удивленію своему, замѣтилъ, что онъ сказалъ непріятное, и съ добродушіемъ, свойственнымъ неиспорченнымъ натурамъ, отвѣчалъ:
   -- Я судилъ по вашей любезности, сэръ, и вашему сходству съ моимъ дѣдомъ; иначе я никакъ бы не вообразилъ, что мы съ вами родня.
   -- Мм! отвѣчалъ Ричардъ.-- Ты можешь теперь умыть себѣ руки, а потомъ приходи внизъ обѣдать: минутъ черезъ десять ты услышишь сигнальный звонокъ. Вотъ здѣсь есть колокольчикъ: позвони, если тебѣ что понадобится.
   Съ этими словами Ричардъ повернулся и пошелъ по лѣстницѣ. Онъ заглянулъ въ столовую, полюбовался на серебряныя тарелки, стоявшія на полкахъ буфета, и на патентованныя ложки и вилки, лежавшія у приборовъ. Потомъ онъ подошелъ къ зеркалу, бывшему надъ каминомъ, и, желая видѣть всю свою фигуру, влѣзъ на стулъ. Онъ только что принялъ позу, которая, во мнѣніи его, была особенно величественна, когда вошелъ камердинеръ, который, какъ питомецъ Лондона, хотѣлъ тотчасъ же скрыться незамѣченнымъ, но Ричардъ увидѣлъ его въ зеркалѣ и покраснѣлъ до ушей.
   -- Джервисъ, сказалъ онъ кротко -- Джервисъ, не измѣнить ли мнѣ этихъ панталонъ?
   Кстати о панталонахъ. Мистеръ Ричардъ не забылъ снабдить своего племянника болѣе полнымъ и изящнымъ гардеробомъ, чѣмъ какой помѣщался въ шкапахъ Риккабокка. Въ городѣ находился очень хорошій портной, и платье мальчика было сшито прекрасно. Такимъ образомъ, по своему остроумному лицу, своимъ цвѣтущимъ щекамъ, которыя, несмотря на занятія науками и ночи, проведенныя безъ сна, удерживали смуглый румянецъ, наложенный деревенскимъ солнцемъ, Леонардъ Ферфильдъ могъ не уроня себя показаться подъ окномъ въ домѣ Гента. Ричардъ расхохотался, увидавъ въ первый разъ часы, которые бѣдный итальянецъ подарилъ Леонарду; но что всего лучше -- онъ не ограничился однимъ смѣхомъ, а далъ мальчику другіе часы, съ просьбою "спрятать его луковицу". Леонардъ былъ болѣе недоволенъ насмѣшкой надъ подаркомъ своего прежняго патрона, чѣмъ обрадованъ новымъ подаркомъ дяди. Но Ричардъ Эвенель не понималъ тонкостей чувства. Впрочемъ, въ нѣсколько дней Леонардъ совершенно примѣнился къ привычкамъ своего дяди. Нельзя сказать, чтобъ питомецъ деревни находилъ прямые недостатки въ образѣ мыслей и пріемахъ своего дяди; но бываютъ люди, воспитаніе которыхъ направлено такимъ образомъ, что къ какому бы сословію мы ни принадлежали, какое бы положеніе мы ни занимали въ свѣтѣ, мы замѣчаемъ дурную сторону этого воспитанія, и именно недостатокъ уваженія къ другимъ. Напримѣръ, сквайръ точно такъ же былъ грубъ подчасъ, какъ и Ричардъ Эвенель, но грубость сквайра не оскорбляла чувства приличія, а если сквайру случалось забыться, то онъ спѣшилъ потомъ поправить свою ошибку. Напротивъ того, мистеръ Ричардъ, былъ ли онъ въ духѣ, или не въ духѣ, имѣлъ способность всегда задѣвать одну изъ самыхъ чувствительныхъ струнъ вашего сердца, и это не отъ злости, но отъ недостатка въ его организмѣ подобныхъ же чувствительныхъ струнъ. Въ самомъ дѣлѣ, онъ былъ во многихъ отношеніяхъ прекрасный человѣкъ и полезный для общества гражданинъ. Но его достоинства нуждались въ болѣе нѣжномъ оттѣнкѣ, болѣе округленныхъ изгибахъ, которые составляютъ прелесть характера. Онъ былъ честенъ, но нѣсколько крутъ въ своихъ дѣйствія съ особенною зоркостію слѣдя за своими выводами. Онъ былъ справедливъ, но лишь на столько, на сколько того требуетъ сущность извѣстнаго дѣла. Онъ не любилъ оказывать снисхожденіе и не вносилъ въ понятіе о правотѣ никакой дозы мягкости и состраданія. Онъ былъ щедръ, но скорѣе отъ сознанія того, чѣмъ другіе были обязаны въ отношеніи къ нему, чѣмъ съ цѣлью доставить кому нибудь удовольствіе; онъ разумѣлъ щедрость капиталомъ, который долженъ приносить проценты. Онъ ожидалъ въ награду себѣ значительной благодарности и, обязавъ человѣка, думалъ, что онъ купилъ въ немъ невольника. Всякій, имѣющій избирательный голосъ, могъ смѣло обратиться къ нему съ просьбою о помощи и покровительствѣ; но зато горе тому избирателю, который замедлитъ выполнить всѣ наставленія мистера Эвенеля.
   Въ этомъ краю Ричардъ основался по возвращеніи изъ Америки, гдѣ онъ значительно разбогатѣлъ, сначала при помощи своего коммерческаго ума, а потомъ посредствомъ смѣлыхъ спекуляцій и умѣнья пользоваться обстоятельствами. Онъ пустилъ все свое состояніе въ обороты: вошелъ въ компанію пивоваровъ, вскорѣ скупилъ паи своихъ сообщниковъ, потомъ снялъ значительную хлѣбную мельницу. Тутъ онъ быстро разжился, купилъ имѣнье въ двѣсти-триста десятинъ земли, выстроилъ домъ и рѣшился насладиться жизнію и играть значительную роль въ обществѣ. Теперь онъ сдѣлался руководителемъ всего городка, и слова его при разговорѣ съ Одлеемъ Эджертономъ, что отъ него зависитъ доставить ему два голоса при выборѣ въ члены Парламента, были вовсе не пустымъ желаніемъ придать себѣ мнимую важность. Кромѣ того, предложеніе его, смотря съ его собственной точки зрѣнія, вовсе не было такъ предосудительно, какъ казалось государственному человѣку. Онъ получилъ особенное предубѣжденіе противъ двухъ засѣдающихъ членовъ,-- предубѣжденіе, свойственное человѣку съ умѣреннымъ образомъ мыслей въ политикѣ и могущему много потерять при перемѣнѣ обстоятельствъ: потому что мистеръ Слаппъ, дѣйствительный членъ, по уши завязшій въ долгахъ, былъ недоволенъ настоящимъ порядкомх вещей и желалъ перемѣнъ какихъ бы то ни было,-- другой же, мистеръ Слики, представитель дворянскаго сословія, получавшій по пяти тысячъ фунтовъ въ видѣ дивиденда на свои капиталы, особенно склоненъ былъ къ нейтральному положенію въ дѣлѣ выборовъ и смотрѣлъ на свой голосъ, какъ на средство поддержать равновѣсіе партій, необходимое для вещественнаго благосостоянія своей особы.
   Ричардъ Эвенель, не обращая большого вниманія на этихъ обоихъ джентльменовъ и не чувствуя особеннаго влеченія къ вигамъ съ тѣхъ поръ, какъ представителями виговъ явились лорды, смотрѣлъ съ особеннымъ удовольствіемъ на Одлея Эджертона, умѣреннаго поборника коммерческимъ выгодъ. Но, даруя Одлею и его сотоварищамъ выгоду своего вліянія, онъ считалъ себя совершенно вправѣ, положа руку на сердце, извлечь qui pro quo изъ дѣйствій своихъ къ возвышенію сэра Ричарда, какъ говорилъ онъ обыкновенно. Этотъ достойный гражданинъ чувствовалъ къ аристократіи какое-то тайное, невольное влеченіе. Общество Скрюстоуна, подобно другимъ провинціальнымъ городамъ, состояло изъ двухъ сословіи: коммерческаго и исключительнаго. Подъ послѣднимъ разрядомъ разумѣлись люди, жившіе отдѣльно вокругъ развалинъ древняго аббатства. Они восхищались былыми судьбами этого зданія, связанными съ генеалогіями ихъ собственныхъ фамилій, и усматривали тѣ же развалины въ своихъ финансовыхъ бюджетахъ. Тутъ были вдовы окружныхъ бароновъ, миленькія, но уже зрѣлыя дѣвицы, отставные офицеры, сынки богатыхъ сквайровъ, оставшіеся холостяками,-- однимъ словомъ, достойная, блестящая аристократія, которая думала о себѣ болѣе, чѣмъ Гауэры, Говарды, Куртнеи и Сеймуры, взятые вмѣстѣ. Давно еще пробудилось въ Ричардѣ Эвенелѣ желаніе попасть въ этотъ кругъ, и онъ отчасти успѣвалъ въ своемъ намѣреніи. Много обстоятельствъ содѣйствовали тому. Во первыхъ, онъ былъ не женатъ и хорошъ собою, а въ этомъ кругу нашлось нѣсколько особъ прекраснаго пола съ свободнымъ сердцемъ. Во вторыхъ, онъ былъ единственный обыватель Скрюстоуна, державшій хорошаго повара, дававшій обѣды,-- и отставные служаки осаждали его домъ во уваженіе его славной дичины. Въ третьихъ -- и это главное -- всѣ они ненавидѣли засѣдающихъ членовъ, а извѣстно, что единодушіе въ политикѣ составитъ изъ обломковъ хрусталя или фарфора болѣе стройное цѣлое, чѣмъ лучшій алмазный цементъ при недостаткѣ согласія. Ричардъ Эвенель умѣлъ внушить своимъ согражданамъ особенное уваженіе къ своей особѣ; онъ болѣе и болѣе убѣждался, что отъ магнитическаго вліянія серебряныхъ пенни и золотыхъ монетъ въ семь шиллинговъ онъ получилъ неоспоримую способность выдѣляться изъ толпы. Ему сильно хотѣлось взять жену изъ высшаго круга, но всѣ дѣвицы и вдовы, встрѣчавшіяся ему, не были для него довольно знатны и благовоспитанны. Любимою мечтою его было представлять себѣ, что жену его станутъ нѣкогда величать милэди, и что при оффиціальныхъ торжествахъ, вслѣдъ за воззваніемъ: "сэръ Ричардъ!", онъ пойдетъ впереди самого полковника Помплея. Впрочемъ, несмотря на совершенную безуспѣшность своихъ дипломатическихъ сношеній съ мистеромъ Эджертономъ, къ которому онъ питалъ довольно живое чувство негодованія, онъ не жертвовалъ, какъ поступили бы многіе другіе, своими политическими убѣжденіями дѣлу личнаго самолюбія. Но такъ какъ все-таки Одлей Эджертонъ благосклонно принялъ городскую депутацію и заготовилъ биль въ ея видахъ, то значеніе Эвенеля и понятіе о дѣйствіяхъ Парламента чрезвычайно возвысились въ мнѣніи гражданъ Скрюстоуна. Чтобы должнымъ образомъ опредѣлить достоинства Ричарда Эвенеля, въ сравненіи съ его недостатками, нужно принять въ разсчетъ, что онъ сдѣлалъ для пользы города. Его дѣятельность, его быстрое соображеніе общественныхъ выгодъ, поддерживаемое большими денежными средствами и характеромъ смѣлымъ, предпріимчивымъ и повелительнымъ, распространили въ городѣ цивилизацію съ быстротою и силою паровой машины.
   Если городъ былъ хорошо вымощенъ и хорошо освѣщенъ, если полъ-дюжина грязныхъ переулковъ превратились въ красивую улицу, если онъ не нуждался уже болѣе въ колодцахъ и резервуарахъ, если нищенство было уменьшено на двѣ-трети, то все это должно приписать запасу новой живой крови, которую Ричардъ Эвенель влилъ въ одряхлѣвшіе члены своихъ согражданъ. Примѣръ сдѣлался заразительнымъ. "Когда я пріѣхалъ въ городъ, здѣсь не было ни одного окна съ зеркальными стеклами -- говорилъ Ричардъ Эвенель -- а теперь посмотрите-ка на Гей-Стритъ!" Онъ пріобрѣлъ совершенный кредитъ, нашелъ тотчасъ же подражателей, и хотя собственныя его занятія не требовали зеркальныхъ стеколъ въ домѣ, онъ возбудилъ духъ предпріимчивости, который велъ къ украшенію города.
   Мистеръ Эвенель представилъ Леонарда своимъ друзьямъ не прежде, какъ черезъ недѣлю. Онъ внушилъ ему, что надо стараться отвыкать отъ деревенскихъ понятій и пріемовъ. На большомъ обѣдѣ, данномъ дядею, племянникъ былъ оффиціально представленъ; но, къ совершенному прискорбію и замѣшательству своего покровителя, онъ не произнесъ во все продолженіе торжества ни слова. Да и какъ онъ могъ раскрыть ротъ, когда миссъ Клэрина Маубрей говорила за четверыхъ, а именитый полковникъ Помплей все-еще недосказалъ своей безконечной исторіи объ осадѣ Серингапатама?
  

ГЛАВА XXXVI.

   Пока Леонардъ привыкаетъ постепенно къ блеску, его окружающему, и со вздохомъ вспоминаетъ о хижинѣ своей матери и серебристомъ фонтанѣ въ цвѣтникѣ итальянца, мы перенесемся съ тобою, читатель, въ столицу и встанемъ посреди веселой толпы, расхаживающей по пыльнымъ дорогамъ или отдыхающей въ тѣни деревьевъ Гейдъ-Парка. Теперь самая лучшая пора сезона; но короткій день модной лондонской жизни, начинающійся съ двухъ часовъ пополудни, приближается къ концу. Группы въ Роттенъ-Роу начинаютъ густѣть. Возлѣ статуи Ахиллеса и вдалекѣ отъ прочихъ зрителей, какой-то джентльменъ, заложивъ одну руку за жилетъ, а другою облокотясь на палку, задумчиво смотритъ на непрерывную вереницу кавалькадъ и экипажей. Этотъ человѣкъ еще въ веснѣ своей жизни, порѣ, когда всякій болѣе или менѣе общителенъ, когда знакомства юности развиваются въ дружбу, когда всѣ лица, высоко поставленныя судьбою, оказываютъ такое сильное вліяніе на измѣнчивую поверхность общества. Но, несмотря на то, что, когда его сверстники были еще мальчиками въ коллегіяхъ, этотъ человѣкъ росъ посреди представителей высшаго общества, несмотря на то, что онъ обладалъ всѣми качествами, дарованными ему природою и обстоятельствами, для того, чтобы навсегда удержать на себѣ свѣтскій лоскъ или замѣнить его болѣе существенной репутаціей, онъ стоялъ теперь какъ чужой въ этой толпѣ своихъ соотечественниковъ.
   Красавицы проходили мимо въ изящныхъ туалетахъ, государственные люди спѣшили въ сенатъ, дэнди стремились въ клубы,-- между тѣмъ не замѣтно было ни одного взгляда, ни одного привѣтствія, ни одной улыбки, которые бы говорили одинокому зрителю: "пойдемъ съ нами: ты принадлежишь къ нашему кругу." Отъ времени до времени какой нибудь франтъ среднихъ лѣтъ, пройдя мимо нашего наблюдателя, оборачивался, чтобы посмотрѣть назадъ; но второй взглядъ, видно, уничтожалъ ошибку перваго, и франтъ въ молчаніи продолжалъ свой путь.
   -- Клянусь моими предками, сказалъ незнакомецъ самому себѣ: -- теперь я понимаю, что долженъ почувствовать умершій человѣкъ, если его вызвать къ жизни и показать ему живущихъ.
   Время проходитъ; вечерній сумракъ быстро опускается на землю. Нашъ странникъ остается одинъ въ паркѣ.
   Онъ начинаетъ дышать свободнѣе, замѣчая, что дорожки пустѣютъ.
   -- Теперь въ атмосферѣ довольно кислорода, сказалъ онъ громко:-- и я могу пройтись, не задыхаясь этими густыми испареніями толпы. О, химики! какъ вы ошибаетесь! Вы говорите намъ, что толпа заражаетъ воздухъ, но не угадываете, почему именно. Не легкія заражаютъ нашу стихію, а испаренія отъ злыхъ сердецъ. Когда какой нибудь завитой и раздушенный господинъ дышетъ на меня, я чувствую, какъ развивается во мнѣ зародышъ страданій. Allons, другъ мой, Неронъ! походимъ теперь и мы съ тобою.
   Онъ дотронулся своею тростью до большой ныофаундлэндской собаки, которая лежала протянувшись у его ногъ; и оба друга тихонько стали подвигаться по сумрачнымъ аллеямъ. Наконецъ незнакомецъ остановился и опустился на скамью, бывшую подъ деревомъ.
   -- Половина осьмого, сказалъ онъ, посмотрѣвъ на часы: -- можно выкурить сигару, не оскорбляя ни чьего обонянія.
   Онъ вынулъ свою сигарочницу, зажегъ спичку и, снова облокотясь на спинку лавки, задумчиво глядѣлъ на струи дыма, которыя носились по воздуху, постепенно блѣднѣя и расплываясь.
   -- На нашемъ свѣтѣ, Неронъ, сказалъ онъ, обращаясь къ собакѣ:-- нѣтъ болѣе условной вещи, какъ независимость человѣка, которою онъ такъ хвастается. Я, напримѣръ, свободный англичанинъ, гражданинъ міра, не смѣю курить въ паркѣ сигару въ половинѣ шестого, когда публика здѣсь, точно такъ же, какъ не смѣю опустить руку въ карманъ лорда-канцлера. Законъ не запрещаетъ мнѣ курить, Неронъ; но то, что позволительно въ половинѣ осьмого, составляетъ преступленіе въ половинѣ шестого. О, Неронъ, Неронъ, счастливая собака! никакой предразсудокъ не заставитъ твоего хвоста сдѣлать лишнее движеніе Твой инстинктъ замѣняетъ для тебя разумъ. Ты былъ бы совершенно счастливъ, если бы въ минуту грусти могъ развлекаться сигарой. Попробуй, Неронъ,-- попробуй, мой неизбалованный другъ!
   И, отдѣлясь отъ спинки скамьи, онъ хотѣлъ вставить янтарь мундштука въ зубы собакѣ.
   Когда онъ этимъ занимался съ невозмутимою важностію, двѣ особы подошли къ этому же мѣсту. Одна изъ нихъ былъ слабый и больной на видъ старикъ. Его истертый сюртукъ былъ застегнутъ до верху и ложился складками на его впалой груди. Другая -- была дѣвушка лѣтъ четырнадцати, на руку которой старикъ тяжело опирался. Щоки ея были блѣдны; на лицѣ ея выражалось безропотное страданіе, до такой степени глубокое, что казалось, что она не знала радости даже и въ дѣтствѣ.
   -- Отдохните здѣсь, папа, сказала дѣвушка кротко.
   И она указала на скамью, не замѣчая сидѣвшаго на ней, который почти совершенно былъ заслоненъ спустившимися вѣтвями дерева.
   Старикъ сѣлъ, тяжело вздохнувъ, потомъ, увидавъ незнакомца, снялъ шляпу и сказалъ голосомъ, напоминавшимъ тонъ образованнаго общества:
   Извините, если я обезпокою васъ, сэръ.
   Незнакомецъ приподнялъ голову и, замѣтивъ, что дѣвица стоитъ, всталъ, какъ будто предлагая ей мѣсто на лавкѣ.
   Но дѣвушка не замѣчала его.
   Она смотрѣла на отца и заботливо вытирала ему лобъ маленькимъ платкокъ, который сняла у себя съ шеи.
   Неронъ, довольный, что отдѣлался отъ сигары, началъ дѣлать прыжки и лансады, какъ будто вознаграждая себя за выдержанное испытаніе, и теперь, возвратясь къ скамьѣ съ удивленнымъ взоромъ, онъ сталъ обнюхивать сосѣдей своего барина.
   -- Поди сюда, сэръ, сказалъ баринъ, обращаясь къ собакѣ.-- Не бойтесь его, продолжалъ онъ, ободряя дѣвицу.
   Но дѣвушка, неслушавшая его въ эту минуту, вскричала вдругъ, болѣе тревожнымъ, чѣмъ испуганнымъ голосомъ:
   -- Онъ упалъ въ обморокъ! Батюшка! батюшка!
   Незнакомецъ оттолкнулъ собаку, которая была у него на пути, и поспѣшилъ развязать галстухъ у бѣднаго страдальца.
   Въ это время луна выплыла изъ за облака, и свѣтъ ея упалъ ма изнеможенное лицо старика.
   "Лицо это какъ будто памятно мнѣ, хотя очень измѣнилось", подумалъ незнакомецъ.
   И потомъ, наклонясь къ дѣвушкѣ, которая упала на колѣни и терла руки своему отцу, онъ спросилъ:
   -- Какъ зовутъ вашего батюшку, дитя мое?
   Дѣвушка была слишкомъ занята въ эту минуту, чтобы услыхать вопросъ.
   Незнакомецъ положилъ ей на плечо руку и повторилъ свои слова.
   -- Дигби, отвѣчала дѣвушка, отрывисто.
   Въ это время чувства стали возвращаться къ отцу ея. Черезъ нѣсколько минутъ онъ былъ уже въ состояніи выразить незнакомцу свою благодарность. Но послѣдній взялъ его руку и сказалъ дрожащимъ и нѣжнымъ голосомъ:
   -- Возможно ли, я опять вижу своего сослуживца? Эльджернонъ Дигби, я не забылъ васъ; но, кажется, Англія васъ забыла.
   Чахоточный румянецъ покрылъ щоки стараго солдата, и онъ отвѣчалъ незнакомцу, смотря въ сторону:
   -- Мое имя Дигби, это правда, сэръ; но я не думаю, чтобы мы когда нибудь встрѣчались. Пойдемъ, Геленъ: теперь мнѣ лучше,-- пойдемъ домой.
   -- Поиграйте, займитесь съ этой собакой, дитя мое, сказалъ незнакомецъ: -- а мнѣ надо переговорить съ вашимъ батюшкой.
   Дѣвушка съ покорнымъ видомъ сдѣлала знакъ согласія и отошла; но она не играла съ собакой.
   -- Видно, мнѣ нужно рекомендоваться вамъ формально, сказалъ незнакомецъ.-- Мы были съ вами въ одномъ полку, и имя мое л'Эстренджъ.
   -- Ахъ, милордъ, сказалъ солдатъ, вставая: -- простите меня.
   -- Меня, кажется, не называли милордомъ за нашимъ походнымъ котломъ. Разскажите мнѣ, что случилось съ вами съ тѣхъ поръ, какъ мы не видались? вы на половинномъ жалованьѣ?
   Мистеръ Дигби печально опустилъ голову.
   -- Дигби, старый товарищъ, не можете ли вы мнѣ одолжить взаймы сто фунтовъ? сказалъ лордъ л'Эстренджъ, трепля бывшаго воина по плечу.-- Что, у васъ не найдется такой суммы? Тѣмъ лучше: значитъ я могу ссудить ее вамъ.
   Мистеръ Дигби залился слезами.
   Лордъ л'Эстренджъ какъ будто не замѣтивъ этого.
   -- Мы были оба нѣкогда чудаками, сказалъ онъ: -- и я съ удовольствіемъ припоминаю, какъ часто занималъ у васъ деньги.
   -- У меня! Ахъ, лордъ л'Эстренджъ!
   -- Съ тѣхъ поръ вы женились и, вѣрно, перемѣнились. Разскажете мнѣ все по порядку, мои старый другъ.
   Мистеръ Дигби, который между тѣмъ успѣлъ окончательно придти въ себя и успокоить свои потрясенные нервы, всталъ и произнесъ спокойнымъ голосомъ:
   -- Милордъ, безполезно говорить обо мнѣ, точно такъ же, какъ и помогать мнѣ. Я почти умирающій. Но вотъ дочь моя,-- моя единственная дочь (тутъ онъ остановился, потомъ продолжалъ поспѣшнѣе:) -- у меня есть родственники въ одномъ изъ отдаленныхъ графствъ, и если бы я могъ увидѣться съ ними, я увѣренъ, что они позаботились бы о дѣвушкѣ. Вотъ что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль составляетъ предметъ моихъ надеждъ, моей мечты, моей молитвы. Я могу сдѣлать это путешествіе только при вашей помощи. Для себя я не стыдился же просить милостыни: буду ли стыдиться для нея?
   -- Дигби, сказалъ л'Эстренджъ, важнымъ тономъ: -- не говорите ни о смерти, ни о милостыни. Вы были ближе къ смерти, когда ядра свистали вокругъ васъ при Ватерлоо. Если солдатъ, встрѣтясь съ солдатомъ, говоритъ ему: другъ, твой кошелекъ! то это признакъ не нищенства, а товарищества, братства. Стыдиться! Клянусь памятью Велизарія, если бы я нуждался въ деньгахъ, то я всталъ бы гдѣ нибудь на перекресткѣ съ ватерлооскою медалью на груди и говорилъ бы всякому мимо идущему облизанному джентльмену, котораго я спасалъ отъ французскихъ сабель: вамъ стыдно, если я умираю съ голоду. Облокотитесь на меня, продолжалъ л'Эстренджъ, обращаясь къ старику: -- вамъ, видно, хочется домой; скажите, куда вамъ нужно итти?
   Бѣдный солдатъ показалъ на Оксфордъ-Стритъ и съ нерѣшительностію оперся на протянутую ему руку.
   -- А когда вы воротитесь отъ своихъ родственниковъ, вы повидаетесь со мной? Какъ! неужели вы въ раздумьи? Посѣтите же меня,-- навѣрно?
   -- Я увижусь съ вами.
   -- Честное слово?
   -- Честное слово, если только буду живъ.
   -- Теперь я стою у Нейтсбриджа, съ моимъ отцомъ; но вы всегда можете узнать мой адресъ: въ Гросвеноръ-Сквэрѣ, спросить мистера Эджертона. Итакъ, вамъ предстоитъ длинное путешествіе?
   -- Очень длинное.
   -- Не утомляйте себя: ѣздите не спѣша.... Что вы, дитя мое? вамъ, кажется, завидно, что вашъ батюшка опирается не на вашу руку?
   Разговаривая такимъ образомъ, лордъ л'Эстренджъ выказывалъ одну за другою тѣ странныя особенности своего характера, за которыя его считали въ свѣтѣ человѣкомъ бездушнымъ. Можетъ быть, читатель не совсѣмъ согласится съ мнѣніемъ свѣта. Но если свѣтъ и будетъ умѣть современемъ справедливо судить о характерѣ человѣка, который не жилъ, не говорилъ, не чувствовалъ для свѣта, то это случится развѣ спустя нѣсколько столѣтій послѣ того, какъ душа Гарлея л'Эстренджа оставитъ нашу планету.
   Лордъ л'Эстренджъ разстался съ мистеромъ Дигби при входѣ въ Оксфордъ-Стритъ. Тутъ отецъ и дочь взяли кабріолетъ. Мистеръ Дигби велѣлъ кучеру ѣхать къ Эджвэрской дорогѣ. Онъ не хотѣлъ сказать л'Эстренджу свой адресъ, и при этомъ онъ такъ показался обиженнымъ подобными распросами, что л'Эстренджъ не смѣлъ настаивать. Напомнивъ солдату о его обѣщаніи увидаться съ нимъ, Гарлей сунулъ ему въ руку бумажникъ и поспѣшно удалился по направленію къ Гросвеноръ-Сквэру.
   Онъ подошелъ къ подъѣзду квартиры Одлея Эджертона въ то самое время, какъ этотъ джентльменъ выходилъ изъ кареты; два друга вошли вмѣстѣ въ комнаты.
   -- Сегодня позволяется націи отдохнуть? спросилъ л'Эстренджъ.-- Бѣдная! ей такъ часто приходится слушать дѣловыя пренія, что надо удивляться прочности ея комплекціи.
   -- Засѣданіе еще продолжается, отвѣчалъ Одлей серьёзно, не обращая вниманія на остроту своего друга.-- Но какъ докладъ дѣлъ собственно государственныхъ кончился, то я и отправился на нѣкоторое время домой, съ тѣмъ, что если бы я не нашелъ тебя здѣсь, то отъискалъ бы въ паркѣ.
   -- Именно, всякій знаетъ, что я, въ девять часовъ пополудни, сигара и Гейдъ-Паркъ составляемъ одно цѣлое. Нѣтъ въ Англіи человѣка такого пунктуальнаго въ своихъ привычкахъ, какъ я.
   Тутъ друзья вошли въ гостиную, въ которой членъ Парламента сидѣлъ очень рѣдко, такъ какъ его внутренніе покои были въ нижнемъ этажѣ.
   -- А вѣдь это тоже одна изъ твоихъ причудъ, Гарлей, сказалъ онъ.
   -- Что такое?
   -- Показывать видъ, что ты не терпишь комнатъ въ нижнемъ этажѣ.
   -- Показывать видъ! О софистическій, прикованный къ землѣ человѣкъ! Показывать видъ! Ничто такъ не противоречитъ понятію о нашей душѣ, какъ нижній этажъ дома. Мы и безъ того не достанемъ до неба, на сколько бы ступенекъ ни поднимались вверхъ.
   -- Съ этой символической точки зрѣнія, сказалъ Одлей: -- тебѣ надо жить на чердакѣ.
   -- Я бы съ охотой тамъ поселился, но не люблю новыхъ туфлей. Новая головная щетка еще туда-сюда.
   -- Да что же общаго у чердака съ туфлями и головными щетками?
   -- Попробуй провести ночь на чердакѣ, и на другое утро у тебя не будетъ ни туфлей, ни щотокъ.
   -- Куда же я ихъ дѣну?
   -- Ты побросаешь ихъ въ кошекъ.
   -- Какой вздоръ ты говоришь, Гарлей!
   -- Вздоръ! клянусь Аполлономъ и его девятью сестрицами, что нѣтъ человѣка, у котораго бы было такъ мало воображенія, какъ у уважаемаго мною члена Парламента. Отвѣчай мнѣ искренно и торжественно, поднимался ли ты за облака въ полетѣ своихъ умозрѣній? приближался ли ты къ звѣздамъ силою смѣлой мысли? искалъ ли въ безпредѣльности тайную причину жизни?
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, мой бѣдный Гарлей!
   -- Послѣ этого нечему тутъ удивляться, бѣдный Одлей, что ты не могъ сообразить, что когда человѣкъ ляжетъ спать на чердакѣ и услышитъ визгъ и мяуканье кошекъ, то онъ, что ни попало, все покидаетъ въ этихъ милыхъ животныхъ. Вынеси свой стулъ на балконъ. Неронъ испортилъ у меня сегодня сигару. Я намѣренъ теперь курить. Ты никогда не куришь, значитъ можешь, по крайней мѣрѣ, любоваться на зелень сквэра.
   Одлей слегка пожалъ плечами, но послѣдовалъ совѣту и примѣру своего друга и вынесъ стулъ на балконъ. Неронъ пришелъ также; но, ощущая глазами и носомъ присутствіе сигары, онъ благоразумно отступилъ и улегся подъ столомъ.
   -- Одлей Эджертонъ, у меня есть къ тебѣ просьба, какъ къ лицу административному.
   -- Очень радъ выслушать.
   -- Въ нашемъ полку былъ корнетъ, который лучше бы сдѣлалъ, если бы не поступалъ въ этотъ полкъ. Мы были оба съ нимъ большіе повѣсы и щеголи.
   -- Однако, это не мѣшало вамъ храбро драться.
   -- Повѣсы и щеголи почти всегда хорошіе рубаки. Цезарь, который терпѣливо вычесывалъ себѣ голову, подвивалъ свои кудри и, даже умирая, думалъ о томъ, граціозно ли выгнутся на его тѣлѣ складки тоги,-- Вальтеръ Ралей, который не могъ сдѣлать пѣшкомъ болѣе двадцати аршинъ отъ множества драгоцѣнныхъ камней, украшавшихъ его башмаки,-- Алкивіадъ, который выходилъ на агору съ голубицей на груди и яблокомъ въ рукѣ,-- Мюратъ, одѣвавшійся въ золото и дорогіе мѣха, Деметрій Поліоркетъ, бывшій франтикомъ на подобіе французскаго маркиза, оказывались славными ребятами на полѣ брани. Такой неопрятный герой, какъ Кромвель, есть уже парадоксъ природы и феноменъ въ исторіи.... Но возвратимся къ нашему корнету. Я былъ богатъ, онъ бѣденъ. Когда глиняный горшокъ поплыветъ по рѣкѣ вмѣстѣ съ чугуннымъ, то, вѣрно, одному изъ нихъ не сдобровать. Всѣ говорили, что Дигби скупъ, а я его считалъ лишь чудакомъ. Но всякій, того-и-гляди, согласится, чтобы его разумѣли чудакомъ, только не нищимъ. Однимъ словомъ, я оставилъ армію и не видался съ нимъ до нынѣшняго вечера. Мнѣ кажется, что еще не было на свѣтѣ никогда такого оборваннаго джентльмена, и вмѣстѣ съ тѣмъ такого патетическаго оборванца. Но, изволишь видѣть, человѣкъ этотъ сражался въ защиту Англіи. Подъ Ватерлоо вѣдь не въ бирюльки же играли; ты, я думаю, въ этомъ увѣренъ.... Итакъ, ты долженъ что нибудь сдѣлать для Дигби. Что же ты сдѣлаешь?
   -- Скажи по правдѣ, Гарлей, этотъ человѣкъ не былъ изъ числа твоихъ близкихъ друзей, а?
   -- Если бы онъ былъ моимъ другомъ, то не нуждался бы въ пособіи отъ правительства: тогда онъ не посовѣстился бы взять у меня денегъ.
   -- Все это прекрасно, Гарлей, но видишь ли въ чемъ дѣло: бѣдныхъ офицеровъ много, а денегъ, которыми мы можемъ располагать, очень мало. Нѣтъ ничего труднѣе, какъ исполнить просьбу, подобную твоей. Въ самомъ дѣлѣ, я не знаю, какъ поступить. Вѣдь онъ получаетъ половинное жалованье?
   -- Не думаю; или если и получаетъ, то все это идетъ на уплату долговъ. Да это не наше дѣло, мои милый: дѣло въ томъ, что отецъ и дочь умираютъ съ голоду.
   -- Но если онъ самъ виноватъ, если онъ такъ былъ неостороженъ....
   -- Ну пошелъ, пошелъ!... Неронъ, гдѣ ты, куда ты скрылся, моя милая собака?
   -- Я, право, очень жалѣю, что не могу этого сдѣлать. Если бы еще что нибудь другое.
   -- Есть и другое. Мой человѣкъ -- прекрасный малый во всѣхъ отношеніяхъ, только сильно испиваетъ и никакъ не можетъ исправиться отъ этой милой погрѣшности. Не помѣстишь ли ты его въ Монетную Экспедицію?
   -- Съ удовольствіемъ.
   -- Вотъ еще что. У меня есть знакомый -- винный торговецъ. Онъ былъ честный человѣкъ, никогда никому не напоминалъ о долгахъ, потомъ обанкрутился. Я ему очень многимъ обязанъ, и у него прехорошенькая дочка. Нельзя ли его пристроить гдѣ нибудь въ колоніяхъ при королевской миссіи или въ другомъ мѣстѣ?
   -- Если ты желаешь, я могу это исполнить.
   -- Мой милый Одлей, я все еще не отстану отъ тебя и намѣренъ просить милости для своей особы.
   -- Ахъ, сдѣлай одолженіе! вскричалъ Эджертонъ, съ одушевленіемъ.
   -- Скоро освободится мѣсто посланника во Флоренціи. Я знаю хорошо эту часть. Должность была бы по мнѣ. Пріятный городъ, лучшія фиги въ цѣлой Италіи, очень мало дѣла. Попробуй, поизвѣдай лордовъ на этотъ счетъ.
   -- Я заранѣе предвижу развязку. Лорды будутъ очень рады удержать въ государственной службѣ такого даровитаго человѣка, какъ ты, и сына такого пэра, какъ лордъ Лэнсмеръ.
   -- И это не стыдно тебѣ, лицепріятный представитель Парламента! вскричалъ Гарлей л'Эстренджъ.-- Ты не отказываешься помочь красноносому лакею, плутоватому торгашу, который подмѣшивалъ и фабриковалъ вина, изнѣженному сабариту, который не можетъ заснуть, если подъ нимъ сомнется розовый листочекъ, и ничего не хочешь сдѣлать для защитника Англіи, для израненнаго воина, котораго обнаженная грудь служила оплотомъ нашей собственной безопасности!
   -- Гарлей, сказалъ членъ Парламента, съ невозмутимою улыбкою: -- твой монологъ надѣлалъ бы большого шума на провинціяльномъ театрѣ. Дѣло вотъ въ чемъ, мой другъ. Нигдѣ Парламентъ не соблюдаетъ такой строгой экономіи, какъ при разсчетахъ на содержаніе арміи, и потому нѣтъ человѣка, для котораго труднѣе было бы выхлопотать пособіе, какъ какой нибудь офицеръ, выполнявшій лишь свой долгъ подобно другимъ военнымъ людямъ. Но если ты принимаешь его дѣло такъ близко къ сердцу, то я употреблю свое вліяніе на Военное Министерство и, можетъ быть, доставлю ему мѣсто смотрителя при какой нибудь казармѣ.
   -- Ты прекрасно поступишь, потому что въ противномъ случаѣ я сдѣлаюсь радикаломъ и пойду противъ тебя вмѣстѣ со всѣмъ твоимъ городомъ.
   -- Я бы очень желалъ, чтобы ты поступилъ въ Парламентъ хотя даже радикаломъ и въ ущербъ моихъ собственныхъ выгодъ. Но воздухъ становится холоденъ, а ты не привыкъ къ нашему климату. Если ты, можетъ быть, въ состояніи поэтизировать насморкъ и кашель, то я вовсе нѣтъ; пойдемъ въ комнаты.
   Лордъ л'Эстренджъ легъ на софу и подперъ себѣ щеку рукою. Одлей Эджертонъ сѣлъ возлѣ него и смотрѣлъ на лицо своего друга съ нѣжнымъ видомъ, который какъ-то мало гармонировалъ съ мужественными чертами его прекраснаго лица. Оба они были такъ же несхожи наружностію, какъ и характеромъ. Послѣднее, вѣрно, уже замѣтилъ читатель. Все, что въ личности Эджертона было строго, сурово, въ л'Эстренджѣ отличалось мягкостію. Во всякой позѣ Гарлея невольно проглядывала юношеская грація.
   Самый покрой его платья доказывалъ его нерасположеніе къ принужденію. Костюмъ его всегда былъ свободенъ и широкъ; галстухъ завязанъ небрежно, оставляя грудь его обнаженною. Вы тотчасъ догадались бы, что онъ когда-то жилъ въ тепломъ климатѣ полудня и привыкъ тамъ презирать утонченности приличія; въ его одеждѣ, точно такъ же, какъ и въ разговорѣ, было очень мало пунктуальности, свойственной сѣверному жителю. Онъ былъ моложе Одлея тремя или четырьмя годами, а казался моложе годами двѣнадцатью. Онъ былъ однимъ изъ числа тѣхъ людей, для которыхъ старость какъ будто не создана у которыхъ голосъ, взглядъ, самый станъ сохраняютъ всю прелесть молодости; и, можетъ быть, отъ этой-то полной граціи моложавости, во всякомъ случаѣ, по самому свойству чувства, которое онъ внушалъ, ни родственники его, ни короткіе друзья въ обыкновенныхъ разговорахъ не прибавляли къ его имени носимаго имъ титула. Для нихъ онъ не былъ л'Эстренджемъ, а просто Гарлеемъ; и этимъ-то именемъ я всегда буду называть его. Это не былъ такой человѣкъ, котораго авторъ или читатель представляетъ себѣ на нѣкоторомъ разстояніи, съ постоянно формальнымъ возгласомъ со всѣхъ сторонъ: "Милордъ! милордъ!"
   Гарлей л'Эстренджъ не былъ такъ хорошъ собою, какъ Одлей Эджертонъ; для обыкновеннаго наблюдателя онъ показался бы только миловиднымъ. Но женщины называли его хорошенькимъ и были въ этомъ случаѣ совершенно справедливы. Онъ носилъ волосы свои, которые были каштановаго цвѣта, завитыми въ длинныя распадающіяся букли, и, вмѣсто англійскихъ бакенбартъ, отпустилъ себѣ иноземные усы. Сложеніе его было нѣжно, хотя не женственно; это была юношеская, а не женская нѣжность. Но сѣрые глаза его блестѣли богатымъ запасомъ жизни. Опытный физіологъ, заглянувъ въ эти глаза, нашелъ бы въ нихъ зародыши неисчерпаемаго развитія, природу столь богатую, что если ее лишь слегка затронуть, то потомъ нужно много времени, много страстей и горя, чтобы ее исчерпать.
   И теперь, хотя задумчивые и грустные, глаза эти блестѣли точно брильянтъ, устремляясь на предметы.
   -- Такъ ты значитъ все шутилъ, сказалъ Одлей, послѣ продолжительнаго молчанія,-- говоря про посольство во Флоренцію? Ты рѣшительно не хочешь поступить въ государственную службу?
   -- Нѣтъ.
   -- Признаюсь, я ожидалъ не этого отъ тебя, когда ты обѣщалъ мнѣ провести сезонъ въ Лондонѣ. Я надѣюсь по крайней мѣрѣ, что ты не будешь удаляться общества и не захочешь казаться такимъ же отшельникомъ здѣсь, какимъ былъ подъ виноградниками Комо.
   -- Я наслушался вашихъ знаменитыхъ ораторовъ, сидя на галлереѣ Парламента. Былъ я въ Оперѣ и насмотрѣлся на вашихъ прекрасныхъ лэди; я исходилъ всѣ ваши улицы, прошелъ вдоль и поперекъ всѣ парки и могу сказать съ убѣжденіемъ, что мнѣ не по-сердцу чопорная старуха, у которой морщины затерты румянами.
   -- О какой старухѣ говоришь ты? спросилъ Одлей.
   -- У нея много именъ. Одни называютъ ее модой, другіе -- люди дѣловые, какъ ты -- политикой: то и другое названіе одинаково обманчиво и натянуто. Я разумѣю лондонскую жизнь. Никакъ не могу примириться съ ней, дряхлой прелестницей.
   -- Я бы желалъ, чтобы тебѣ хоть что нибудь нравилось.
   -- И я бы тоже желалъ отъ всего сердца.
   -- Но ты такъ разочарованъ всѣмъ!
   -- Напротивъ, я еще очень, очень свѣжъ. Посмотри въ окно, что ты видишь?
   -- Ничего!
   -- Ничего?
   -- Ничего, кромѣ лошадей, пыльныхъ кустовъ сирени, моего кучера, который дремлетъ на козлахъ, и двухъ женщинъ, которыя переправляются черезъ каналъ.
   -- Мнѣ такъ и этого не видно, когда я лежу на софѣ. Мнѣ видны только звѣзды. И я сочувствую имъ такъ-же, какъ и въ то время, когда я былъ въ Итонской школѣ. Итакъ, скорѣе ты разочарованъ, а никакъ не я; впрочемъ, довольно объ этомъ. Ты не забудешь моего порученія относительно изгнанника, который породнился съ твоимъ семействомъ?
   -- Нѣтъ; но это порученіе еще труднѣе, чѣмъ пристроить твоего корнета въ Военное Министерство.
   -- Я знаю, что это трудно, потому что противодѣйствіе сильно и бдительно; но за всѣмъ тѣмъ, непріятель -- такой презрѣнный измѣнникъ, что можно расчитывать на содѣйствіе судьбы и домашнихъ ларовъ.
   -- Однако, замѣтилъ болѣе практическій Одлей, наклоняясь надъ книгою, лежавшею передъ нимъ: -- мнѣ кажется, что лучшее средство кончить это дѣло мирнымъ соглашеніемъ.
   -- Если позволяется судить о другихъ по себѣ, отвѣчалъ Гарлей съ одушевленіемъ:-- то мнѣ кажется, что гораздо утѣшительнѣе разомъ избавиться зла окончательно, чѣмъ понемногу замазывать дѣло и вести околесную. Да и какое зло! Мировая сдѣлка съ явнымъ врагомъ можетъ быть допущена безъ урона для чести; но сдѣлка съ измѣнникомъ, вѣроломнымъ другомъ, означаетъ, что мы извиняемъ вѣроломство.
   -- Ты слишкомъ мстителенъ, отвѣчалъ Эджертонъ:-- можно все-таки найти извиненіе въ пользу человѣка....
   -- Перестань, Одлей, перестань, или я начну думать, что свѣтъ въ самомъ дѣлѣ; испортилъ тебя.-- Извинить человѣка, который обманываетъ, измѣняетъ! Нѣтъ, это противно понятію о человѣчествѣ.
   Свѣтскій человѣкъ спокойно поднялъ взоръ на одушевленное лицо человѣка, бывшаго еще довольно близкимъ къ природѣ, чтобы принимать всякое дѣло къ сердцу. Потомъ онъ снова обратился къ книгѣ; и сказалъ, послѣ нѣкотораго молчанія:
   -- Тебѣ; пора жениться, Гарлей.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Гарлей, съ улыбкой, при этомъ быстромъ поворотѣ; разговора:-- еще рано, потому что главнымъ препятствіемъ къ подобной перемѣнѣ въ жизни служитъ для меня то, что всѣ нынѣшнія женщины слишкомъ стары для меня, или я слишкомъ молодъ для нихъ. Нѣкоторыя изъ нихъ еще совершенныя дѣти, потому не желаешь быть ихъ игрушкой; другія слишкомъ опытны, и потому боишься попасть въ обманъ. Первыя, если онѣ удостоиваютъ васъ своею любовью, любятъ васъ какъ куклу, которую онѣ нѣжатъ, ласкаютъ за качества, свойственныя куклѣ, за пару голубыхъ глазъ и изящныя подробности вашей статуры. Послѣднія, если онѣ благоразумно предаются вамъ, то поступаютъ при этомъ на основаніи алгебраическихъ законовъ; вы не что иное, какъ х или у, представляющіе извѣстную совокупность капиталовъ, поземельныхъ владѣній, брильянтовъ, шкатулокъ и театральныхъ ложъ. Васъ очаровываютъ при помощи матушки, и въ одно прекрасное утро вы убѣждаетесь, что плюсъ жена минусъ любовь супружеская равняется нулю или даже хуже, чѣмъ нулю.
   -- Чепуха, сказалъ Одлей, съ свойственною ему значительною улыбкой.-- Я скорѣе думаю, что человѣку съ твоимъ общественнымъ положеніемъ нужно бояться лишь того, что за него выйдутъ замужъ во вниманіи не къ нему самому, а къ его внѣшней обстановкѣ; но ты, я думаю, довольно проницателенъ и едва ли ошибаешься въ женщинѣ, за которой ухаживаешь.
   -- Въ женщинѣ, за которою ухаживаю, можетъ быть, но не въ той, на которой женюсь. Женщина есть существо перемѣнчивое, какъ научалъ насъ Виргилій въ школѣ, и ея перемѣнчивость никогда не бываетъ такъ чувствительна, какъ послѣ замужства. Это вовсе не значитъ, чтобы она была притворна: она просто перерождается. Вы женились на дѣвушкѣ, блестѣвшей своими талантами. Она очень мило рисуетъ, играетъ на фортепьяно какъ артистка. Надѣньте кольцо ей на палецъ, и она не беретъ уже карандаша въ руки, развѣ начертитъ иногда вашу каррикатуру на ненужномъ конвертѣ и ни разу не откроетъ фортепьяно по окончаніи медоваго мѣсяца, вы женитесь на ней за ея тихій, ровный характеръ, и вотъ черезъ годъ нервы ея такъ разстроиваются, что вы не можете сказать ей слова напротивъ: иначе она упадаетъ въ истерическомъ изнеможеніи. Вы женитесь на ней за то, что она говоритъ, что не любитъ баловъ и понимаетъ прелесть уединенія, и вотъ она дѣлается львицей высшаго круга или по крайней мѣрѣ усердной посѣтительницей маскарадовъ.
   -- Однако, большая часть людей женятся и проживаютъ свой вѣкъ.
   -- Еслибы мы гонялись только за процессомъ жизни, то твое изреченіе было бы вполнѣ утѣшительно. Но чтобы жить въ спокойствіи, жить безъ урона собственнаго достоинства, жить не стѣсняясь мелочами, въ гармоніи съ собственными идеями, привычками, цѣлями, для этого нужно сообщество не такой женщины, которая нарушала бы ваше спокойствіе, унижала ваше достоинство, посягала на вашу независимость, преслѣдовала вашу идею, малѣйшую привычку, привязывала васъ всевозможными мелочами къ землѣ, въ то время, какъ вы желали бы силою своего воображенія поноситься вмѣстѣ съ нею въ сферѣ безпредѣльности: въ этомъ-то и состоитъ гамлетовскій вопросъ -- быть или не быть?
   -- Если бы я былъ на твоемъ мѣстѣ, Гарлей, то я поступилъ бы какъ авторъ "Сандфорда и Мертона", то есть выбралъ бы себѣ маленькую дѣвочку и воспиталъ бы ее по требованіямъ своего сердца.
   -- Ты отчасти угадалъ, отвѣчалъ Гарлей, серьёзнымъ тономъ.-- Но знаешь, что? я боюсь состарѣться прежде, чѣмъ найду такую дѣвочку. Ахъ, продолжалъ онъ еще болѣе важнымъ тономъ, между тѣмъ какъ выраженіе лица его совершенно измѣнилось: -- ахъ, если бы въ самомъ дѣлѣ я могъ найти то, чего ищу -- женщину съ сердцемъ ребенка и умомъ зрѣлымъ, глубокимъ,-- женщину, которая въ самой природѣ видѣла бы достаточно разнообразія, прелести, и не стремилась бы нетерпѣливо къ тѣмъ суетнымъ удовольствіямъ, которыя тщеславіе находитъ въ изысканной сентиментальности жизни съ ея уродливыми формами,-- женщину, которая собственнымъ умосозерцаніемъ понимала бы всю роскошь поэзіи, облекающей созданіе,-- поэзіи, столь доступной дитяти, когда оно любуется цвѣткомъ или восхищается звѣздой на темно-голубомъ небѣ,-- если бы мнѣ досталась въ удѣлъ такая спутница жизни, тогда бы.... что бы тогда?...
   Онъ остановился, глубоко вздохнулъ и, закрывъ лицо руками, произнесъ съ разстановкою:
   -- Только разъ, одинъ только разъ подобное видѣніе прекраснаго возвысило въ моихъ глазахъ значеніе человѣческой природы. Оно освѣтило мою сумрачную жизнь и опять исчезло навсегда. Только ты знаешь,-- ты одинъ знаешь....
   Онъ поникъ головою, и слезы заструились сквозь его сложенные пальцы.
   -- Это уже такъ давно! сказалъ Одлей, подчиняясь воспоминанію своего друга.-- Сколько долгихъ тяжкихъ годовъ прожито съ тѣхъ поръ! въ тебѣ дѣйствуетъ лишь упрямая память ребенка.
   -- Что за вздоръ, въ самомъ дѣлѣ! вскричалѣ Гарлей, вскакивая на ноги и начавъ принужденно смѣяться.-- Твоя карета все еще дожидается; завези меня домой, когда поѣдешь въ Парламентъ.
   Потомъ, положивъ руку на плечо своего друга, онъ прибавилъ:
   -- Тебѣ ли говорить, Одлей Эджертонъ, о докучливой памятливости ребенка? Что же связываетъ насъ съ тобой, какъ не воспоминаніе дѣтства? Что же, какъ не это, заставляетъ биться мое сердце при встрѣчѣ съ тобой? Что же въ состояніи отвлечь твое вниманіе отъ законодательныхъ кодексовъ и пространныхъ билей, чтобы обратить его на такого тунеядца, какъ я? Дай мнѣ свою руку. О, другъ моей юности! вспомни, какъ часто мы гребли сами веслами, разъѣзжая въ лодкѣ по родному озеру, вспомни, какъ откровенно разговаривали мы, сидя на дерновой скамьѣ въ тѣни деревьевъ и строя въ высотѣ лѣтней атмосферы замки болѣе великолѣпные, чѣмъ Виндзорскій! О! это крѣпкія узы -- подобныя юношескія воспоминанія, повѣрь мнѣ!
   Одлей отвернулся, отвѣчая пожатіемъ руки на.слова своего друга, и пока І'арлей легкою поступью спускался съ лѣстницы, Эджертонъ остался позади на нѣкоторое время, и когда онъ сѣлъ въ карету возлѣ своего друга, то на лицѣ его вовсе нельзя было прочесть, что онъ готовится къ чему-то важному.
   Часа черезъ два крики: "Мнѣніе, мнѣніе!" "Пропустите, пропустите!" раздались послѣ глубокаго молчанія, и Одлей Эджертонъ поднялся съ своего мѣста въ Парламентѣ, чтобы разрѣшить пренія. Это человѣкъ, который будетъ говорить до поздней ночи и котораго будутъ слушать самые нетерпѣливые изъ размѣстившейся по лавкамъ публики. Голосъ его силенъ и звученъ, станъ его прямъ и величественъ.
   И пока Одлей Эджертонъ, вовсе не въ угоду своему самолюбію, занимаетъ такимъ образомъ общее вниманіе, гдѣ находится І'арлей л'Эстренджь? Онъ стоитъ одинъ въ Ричмондѣ на берегу рѣки и далеко витаетъ мыслями, глядя на поверхность воды, посеребренную лучемъ мѣсяца. Когда Одлей оставилъ его дома, онъ сидѣлъ съ своими родными, забавлялъ ихъ своими шутками, дождался, когда всѣ разошлись по спальнямъ, и потомъ, когда, можетъ быть, всѣ воображали, что онъ отправился на балъ или въ клубъ, онъ потихоньку выбрался на свѣжій воздухъ, прошелъ мимо душистыхъ садовъ, мимо густыхъ каштановыхъ бесѣдокъ, съ единственною цѣлію побывать на прелестномъ берегу прелестнѣйшей изъ англійскихъ рѣкъ, въ тотъ часъ, когда луна высоко подымается на небѣ и пѣсня соловья особенно звучно разносится среди ночного безмолвія.
  

ГЛАВА XXXVII.

   Леонардъ пробылъ у дяди около шести недѣль, и эти недѣли проведены были довольно пріятно. Мистеръ Ричардъ помѣстилъ его въ свою счетную контору, назначилъ ему должность и посвятилъ въ таинства двойной бухгалтеріи. Въ награду за готовность и усердіе къ дѣламъ, которыя, какъ инстинктивно понималъ дальновидный негоціантъ, вовсе не согласовались со вкусомъ Леонарда, Ричардъ пригласилъ лучшаго учителя въ городѣ -- заниматься съ его племянникомъ по вечерамъ. Этотъ джентльменъ, имѣвшій должность главнаго учителя въ большомъ пансіонѣ, былъ какъ нельзя болѣе доволенъ случаемъ доставить хотя маленькое разнообразіе своимъ скучнымъ школьнымъ урокамъ образованіемъ мальчика, такъ охотно преданнаго изученію всѣхъ предметовъ, даже латинской грамматики. Леонардъ дѣлалъ быстрые успѣхи и въ теченіе шести недѣль почерпнулъ изъ книжной премудрости гораздо болѣе, чѣмъ почерпали въ вдвое большее число мѣсяцевъ самые умные мальчики въ пансіонѣ. Часы, которые Леонардъ посвящалъ занятіямъ, Ричардъ обыкновенно проводилъ внѣ дома -- иногда въ бесѣдѣ съ высокими своими знакомыми, иногда въ библіотекѣ, учрежденной высшимъ городскимъ сословіемъ. Если же онъ оставался дома, то обыкновенно запирался въ своемъ кабинетѣ съ главнымъ писцомъ, повѣрялъ счетныя книги или перечитывалъ списокъ избирательныхъ членовъ и часто задумывался надъ именами въ этомъ спискѣ, пробуждавшими въ душѣ его подозрѣніе.
   Весьма натурально, что Леонардъ желалъ сообщить своимъ друзьямъ о перемѣнѣ обстоятельствъ въ своей жизни, чтобы они, въ свою очередь, порадовали мать его столь пріятнымъ извѣстіемъ. Но не пробылъ онъ и двухъ дней въ домѣ дяди, какъ уже Ричардъ строго запретилъ ему подобную корреспонденцію.
   -- Это вотъ почему, говорилъ онъ: -- въ настоящее время, мы, такъ сказать, на испытаніи: мы прежде всего должны узнать, нравимся ли мы другъ другу. Положимъ, что мы не понравимся, тогда ожиданія, которыя ты успѣешь перепиской своей пробудить въ душѣ матери, должны превратиться въ горькое разочарованіе, а если мы понравимся, то согласись, что лучше написать тогда, когда устроено будетъ что нибудь опредѣлительное.
   -- Но моя матушка будетъ очень безпокоиться....
   -- На этотъ счетъ будь только самъ покоенъ. Я очень часто пишу къ мистеру Дэлю, и онъ можетъ передать твоей матери, что ты здоровъ и дѣлаешь успѣхи. Больше объ этомъ ни полъслова: если я говорю что нибудь, такъ говорю дѣло.
   Замѣтивъ послѣ этихъ словъ на лицѣ Леонарда горесть и легкое неудовольствіе, Ричардъ прибавилъ съ ласковой улыбкой:
   -- У меня есть на это свои причины; ты узнаешь ихъ впослѣдствіи. И вотъ еще что: если ты сдѣлаешь по моему, то я намѣренъ обезпечить существованіе твоей матери на всю ея жизнь; если же нѣтъ, то она не получитъ отъ меня ни гроша.
   Вмѣстѣ съ этимъ Ричардъ повернулся на каблукѣ, и черезъ нѣсколько секундъ голосъ его громко раздавался въ передней въ сильной побранкѣ одного изъ лакеевъ.
   Около четвертой недѣли пребыванія Леонарда въ домъ мистера Эвенеля въ хозяинѣ дома начала обнаруживаться нѣкоторая перемѣна въ обращеніи. Онъ не былъ уже такъ откровененъ съ Леонардомъ и не принималъ никакого участія въ его занятіяхъ и успѣхахъ. Около того же времени лондонскій дворецкій Ричарда часто заставалъ его передъ зеркаломъ. Ричардъ постоянно былъ щеголеватъ въ своей одеждѣ, но теперь это щегольство доходило до изысканности. Отправляясь куда нибудь на вечеръ, онъ портилъ по крайней мѣрѣ три кисейные платка, прежде чѣмъ завязанный узелъ вполнѣ удовлетворялъ условіямъ моды. Кромѣ того онъ завелъ у себя книгу англійскихъ лордовъ, и чтеніе этой книги становилось его любимымъ занятіемъ. Всѣ эти перемѣны происходили отъ одной причины, и эта причина была -- женщина.
   Первыми особами въ Скрюстоунѣ безусловно считались Помплеи. Полковникъ Помплей былъ величественъ, но мистриссъ Номилей была еще величественнѣе. Полковникъ обнаруживалъ свое величіе по праву военнаго ранга и служебныхъ подвиговъ въ Индіи, мистриссъ Помплей -- по праву своихъ обширныхъ и сильныхъ родственныхъ связей. И дѣйствительно, полковникъ Помплей непремѣнно погибъ бы подъ тяжестію почестей, которыми супруга такъ усердно обременяла его,-- непремѣнно погибъ бы, еслибъ не имѣлъ возможности поддержать свое положеніе собственными своими родственными связями. Надобно замѣтить, что онъ никогда бы не имѣлъ, да ему бы и не позволено было имѣть, своего исключительнаго мнѣнія касательно высшихъ слоевъ общества, еслибъ ему не помогало въ этомъ случаѣ благозвучное имя его родственниковъ "Дигби". Быть можетъ, на томъ основаніи, что мрачность увеличиваетъ натуральную величину предметовъ, полковникъ никогда не опредѣлялъ съ надлежащею точностію своихъ родственниковъ: онъ ограничивался въ этомъ случаѣ однимъ только указаніемъ, что "Дигби" находятся въ Дебреттѣ. Въ случаѣ же, если какой нибудь нескромный вулгаріанецъ (любимое выраженіе обоихъ Помплеевъ) весьма непринужденно спрашивалъ, кого мистеръ Помплей подразумевалъ подъ именемъ "милорда Дигби", полковникъ поставилъ себѣ за правило отвѣчать: "старшую отрасль нашей фамиліи, сэръ". Ни одна душа въ Скрюстоунѣ не видала этихъ Дигби: они даже для супруги полковника были существами невѣдомыми, непостижимыми. По временамъ Помплей ссылался на теченіе времени и на непостоянство человѣческой привязанности; онъ обыкновенно говаривала: "Когда молодой Дигби и я были мальчиками (это вступленіе всегда сопровождалось тяжелымъ вздохомъ) но, увы! кажется, въ этомъ мірѣ намъ уже не суждено болѣе встрѣчаться. Вліяніе его фамиліи доставило ему весьма важную обязанность въ отдаленныхъ предѣлахъ британскихъ владѣній." Мистриссъ Помплей всегда уважала имя Дигби. Она ни подъ какимъ видомъ не могла имѣть ни малѣйшаго сомнѣнія касательно этой фамиліи, потому что мать полковника носила, какъ каждому извѣстно, имя Дигби, и кромѣ того къ гербу полковника присоединялся и самый гербъ этой фамиліи. Въ подкрѣпленіе мужниныхъ родственныхъ связей, мистриссъ Помплей имѣла свою собственную знаменитую родню, изъ которой выбирала самыхъ замѣчательныхъ лицъ, особливо когда ей хотѣлось блеснуть своимъ происхожденіемъ; мало того: при самыхъ обыкновенныхъ случаяхъ на ея устахъ непремѣнно вертѣлось одно имя,-- имя высокопочтеннѣйшей мистриссъ М'Катьчлей. Любовался ли кто нибудь фасономъ ея платья или чепчика, мистриссъ Помплей немедленно сообщала, что этотъ фасонъ былъ только что присланъ изъ Парижа ея кузиной М'Катьчлей. Встрѣчалось ли недоумѣніе въ разрѣшеніи многотруднаго вопроса о томъ, перемѣнится ли министерство, или по прежнему останутся въ немъ тѣ же члены, мистриссъ М'Катьчлей знала эту тайну и по секрету сообщала своей кузинѣ. Начинались ли ранніе морозы -- "моя кузина М'Катьчлей писала, что ледяныя горы отдѣлились отъ полюса и двинулись къ экватору". Пригрѣвало ли весеннее солнышко сильнѣе обыкновеннаго, мистриссъ М'Катьчлей извѣщала мистриссъ Помплей, "что знаменитый сэръ Гэрри Гальфордъ объявилъ рѣшительно, что это служитъ вѣрнымъ признакомъ наступленія холеры." Простодушные провинціалы, чрезъ посредство мистрисъ М'Катьчлей, знали все, что дѣлалось въ Лондонѣ, при Дворѣ, и на всѣхъ материкахъ и водахъ Стараго и Новаго Свѣта. Кромѣ того, мистриссъ М'Катьчлей была самая элегантная женщина, умнѣйшее, неоцѣненнѣіннее созданіе. Уши друзей мистриссъ Помплей до такой степени обуревались похвалами, воздаваемыми мистриссъ М'Катьчлей, что наконецъ втайнѣ они начали считать ее за миѳъ, за существо элементное, за поэтическій вымыселъ мистриссъ Помплей.
   Ричардъ Эвенель, хотя ни подъ какимъ видомъ не легковѣрный человѣкъ, однакожь, слѣпо вѣровалъ въ таинственную мистриссъ М'Катьчлей. Онъ узналъ, что эта особа была вдова,-- вдова благородная по происхожденію, благородная по замужству, что она имѣла независимое состояніе и почти ежедневно отвергала весьма лестныя предложенія. Каждый разъ, какъ только мысль о супружескомъ счастіи западала въ душу Ричарда, онъ непремѣнно вспоминалъ о высокопочтеннѣпшей мистриссъ М'Катьчлей. Легко можетъ быть, что романтичная привязанность къ прекрасной невидимкѣ сохраняла его сердце отъ скрюстоунскихъ искушеній. Но вдругъ, къ всеобщему изумленію, мистриссъ М'Катьчлей доказала дѣйствительность своего существованія прибытіемъ въ домъ полковника Помплея въ прекрасной дорожной коляскѣ, съ лакеемъ и горничной. Она пріѣхала провести въ кругу своихъ родственниковъ нѣсколько недѣль, и въ то гъ же день въ честь ея данъ былъ блестящій вечеръ. Мистеръ Эвенель и его племянникъ получили приглашеніе. Помплей, котораго умъ нисколько не помрачался среди всеобщаго волненія, давно уже старался оттянуть отъ городского общества небольшой клочокъ земли, примыкавшей къ его саду, а потому едва только Ричардъ Эвенель показался въ гостиную, какъ онъ въ туже минуту схватилъ его за пуговицу и отвелъ въ отдаленный уголъ, съ тѣмъ, чтобы получить согласіе молодого и сильнаго своими капиталами негоціанта дѣйствовать въ его пользу. Между тѣмъ Леонардъ былъ увлекаемъ притокомъ гостей, до тѣхъ поръ, пока стремленіе его не встрѣтило преграды въ кругломъ столѣ, поставленномъ передъ диваномъ, на которомъ сидѣла сама мистриссъ М'Катьчлей и подлѣ нея мистриссъ Помплей. При подобныхъ торжественныхъ случаяхъ, хозяйка дома оставляла свой постъ у самыхъ дверей и, потому ли, чтобъ показать свое уваженіе къ мистриссъ М'Катьчлей, или чтобъ показать мистриссъ М'Катьчлей свое благовоспитанное пренебреженіе къ скрюстоунской публикѣ, оставалась въ полномъ блескѣ и величіи подлѣ подруги, удостоивая весьма немногихъ рекомендаціею знаменитой посѣтительницѣ.
   Мистриссъ М'Катьчлей была прекраснѣйшая женщина,-- женщина, вполнѣ оправдывавшая высокое понятіе о себѣ и гордость мистриссъ Помплей. Правда, ея скуловыя кости довольно замѣтно выдавались кверху, но это доказывало чистоту ея каледонскаго происхожденія. Зато она отличалась блестящимъ цвѣтомъ лица, усиленнымъ нѣжными румянами, прекрасными глазами и зубами, виднымъ станомъ и, по приговору скрюстоунскихъ лэди, безукоризненностію въ нарядѣ. Лѣта ея приближались къ той счастливой порѣ, на которой многія женщины находятъ удовольствіе остановиться, не увеличивая счета своихъ годовъ по крайней мѣрѣ въ теченіе десятка лѣтъ. Но все же, если смотрѣть на нее какъ на вдову, то нельзя употребить для нея французскаго выраженія passee,-- если же смотрѣть какъ на дѣвицу, тогда совсѣмъ другое дѣло.
   Окинувъ взоромъ гостиную сквозь лорнетку, о которой мистриссъ Помплей отзывалась такъ: "мистриссъ М'Катьчлей употребляетъ лорнетку какъ ангелъ",-- окинувъ взоромъ гостиную; эта лэди въ одну секунду замѣтила Леонарда Эвенеля: его спокойная, скромная наружность и задумчивый взглядъ служили такимъ сильнымъ контрастомъ принужденному щеголю, которому ее представляли, что, при всей своей опытности въ свѣтскомъ обращеніи, она забыла всякое приличіе и рѣшилась шопотомъ спросить мистриссъ Помплей:
   -- У этого молодого человѣка air distingué. Кто онъ, скажите мнѣ?
   -- О! произнесла мистриссъ Помплей, съ непритворнымъ изумленіемъ: -- это племянникъ богатаго вулгаріанца, о которомъ я говорила вамъ поутру.
   -- Ахъ, да! вы, кажется, сказали мнѣ, что онъ наслѣдникъ мистера Эрунделя?
   -- Эвенеля... Эвенель -- мой прелестный другъ.
   -- Эвенель тоже недурное имя, сказала мистриссъ М'Катьчлей.-- Правда ли, что дядя его имѣетъ несмѣтныя богатства?
   -- Полковникъ не дальше, какъ сегодня старался развѣдать объ этомъ; но говорятъ, что нѣтъ никакой возможности узнать, какъ велики его богатства.
   -- И этотъ молодой человѣкъ его наслѣдникъ?
   -- Такъ по крайней мѣрѣ всѣ полагаютъ: готовится въ университетъ, какъ я слышала. Всѣ утверждаютъ, что онъ очень уменъ.
   -- Отрекомендуйте мнѣ его, душа моя: я страсть какъ люблю умныхъ людей, сказала мистриссъ М'Катьчлей, томно откидываясь на спинку дивана.
   Послѣ десяти-минутнаго разговора, Ричардъ Эвенель успѣлъ освободиться отъ полковника, и взоръ его, привлеченный жужжаньемъ восхищенной толпы къ дивану, остановился на Леонардѣ, который занимался задушевнымъ разговоромъ съ долголелѣемымъ идоломъ его мечты. Язвительное жало ревности впилось въ его сердце. Его племянникъ никогда не казался такимъ прекраснымъ, на лицѣ его никогда не выражалось столько ума, и въ самомъ дѣлѣ, бѣдный Леонардъ въ первый разъ еще увлеченъ былъ въ непринужденный разговоръ съ свѣтской женщиной, которая такъ искусно умѣла пустить въ дѣло свои маленькія познанія. Ревность производитъ въ душѣ человѣческой точно такое же дѣйствіе, какъ и мѣхи на потухающее пламя: такъ точно, при первой улыбкѣ, которою прекрасная вдова наградила Леонарда, сердце мистера Эвенеля запылало.
   Онъ приблизился на нѣсколько шаговъ, но уже не съ прежнею самоувѣренностію, и, подслушавъ разговоръ племянника, чрезвычайно удивлялся дерзости мальчика. Мистриссъ М'Катьчлей говорила о Шотландіи и романахъ Вальтеръ-Скотта, о которыхъ Леонардъ не зналъ ничего. Но онъ зналъ Бёрнса, и, говоря о Бёрнсѣ, онъ становился безъискуственно-краснорѣчивъ. Бёрнсъ -- поэтъ-поселянинъ: послѣ этого какъ-же и не быть Леонарду краснорѣчивымъ? Мистриссъ М'Катьчлей восхищалась его свѣжестью и наивностью: все въ немъ далеко было даже отъ малѣйшаго сходства съ тѣмъ, что она слышала или видѣла до этого. Она увлекала его дальше и дальше, такъ что Леонардъ наконецъ началъ декламировать. Одно выраженіе поэта показалось Ричарду не совсѣмъ приличнымъ, и онъ не замедлилъ прицѣпиться къ нему.
   -- Прекрасно! воскликнулъ мистеръ Эвенель.-- Куда какъ учтиво говорить подобныя вещи такой лэди, какъ высокопочтеннѣінная мистриссъ М'Катьчлей! Сударыня, вы извините его.
   -- Что вамъ угодно, сэръ? сказала мистриссъ М'Катьчлей, изумленная такимъ неожиданнымъ обращеніемъ, и приподняла свой лорнетъ.
   Леонардъ, приведенный въ крайнее замѣшательство, всталъ и предложилъ стулъ Ричарду. Знаменитая лэди, не ожидая формальной рекомендаціи, догадалась, что передъ ней сидѣлъ богатый дядя Леонарда.
   -- Какой плѣнительный поэтъ этотъ Бёрнсъ! сказала она, опустивъ лорнетку.-- И какъ отрадно встрѣтиться съ такимъ пылкимъ юношескимъ энтузіазмомъ! прибавила она, указывая вѣеромъ на Леонарда, который быстро ретировался въ средину толпы.
   -- Моего племянника нельзя назвать юношей: онъ еще зеленъ.
   -- Не говорите: зеленъ! замѣтила М'Катьчлей.
   Ричардъ вспыхнулъ: онъ ужаснулся мысли, что выразился неприлично.
   Лэди вывела его изъ этого положенія.
   -- Скажите лучше: онъ еще неопытенъ,-- но зато чистосердеченъ.
   "Дьявольски умно", подумалъ Ричардъ, но разсудилъ за лучшее промолчать и поклониться.
   -- Молодые люди нынѣшняго вѣка, продолжала мистриссъ М'Катьчлей: -- стараются показать изъ себя людей степенныхъ, пожилыхъ. Они не танцуютъ, не читаютъ и не любятъ говорить; многіе изъ нихъ, не достигнувъ двадцати лѣтъ, начинаютъ носить уже модныя прически.
   Ричардъ механически пропустилъ пальцы сквозь свои густыя кудри, но еще продолжалъ безмолвствовать: онъ все еще не могъ опомниться отъ неумѣстнаго эпитета зеленъ. Онъ не могъ постигнуть, въ чемъ именно заключалось неприличіе этого выраженія? Почему бы, кажется, не употребить слова: "зеленъ"?
   -- Вашъ племянникъ прекрасный молодой человѣкъ, снова начала мистриссъ М'Катьчлей.
   Ричардъ что-то проворчалъ.
   -- И, кажется, съ большими дарованіями. Какъ жаль, что еще до сихъ поръ онъ не въ университетѣ? Куда вы думаете опредѣлить его, въ Оксфордъ или Кембриджъ?
   -- Я еще не думалъ объ этомъ положительно: быть можетъ, я еще и вовсе не пущу его въ университетъ.
   -- Какъ это жаль! молодой человѣкъ, съ такими блестящими ожиданіями! воскликнула мистриссъ М'Катьчлей, кокетливо.
   -- Ожиданіями! повторилъ Ричардъ.-- Развѣ онъ говорилъ вамъ что нибудь о своихъ ожиданіяхъ?
   -- Онъ не говорилъ мнѣ ни слова объ этомъ, но вѣдь онъ племянникъ богатаго мистера Эвенеля. А согласитесь сами, какое множество различныхъ слуховъ носится о богатыхъ людяхъ! Это, мистеръ Эвенель, по моему мнѣнію, должная дань богатству и неизбѣжная участь богатыхъ.
   Замѣтно было, что эти слова какъ нельзя болѣе были лестны для Ричарда.
   -- Говорятъ, продолжала мистриссъ М'Катьчлей, поправляя кружевной шарфъ:-- что мистеръ Эвенель рѣшился провести всю свою жизнь въ одиночествѣ.
   Послѣднія слова М'Катьчлей произнесла весьма протяжно.
   -- Говорятъ тѣ, которые ничего не смыслятъ, сударыня! проболталъ Ричардъ, отрывисто.
   И вслѣдъ за тѣмъ, какъ будто устыдившись своего lapsus linguœ, онъ плотно сжалъ губы и окинулъ общество взглядомъ, горѣвшимъ негодованіемъ.
   Мистриссъ М'Катьчлей изъ за вѣера дѣлала надъ нимъ свои наблюденія. Ричардъ быстро повернулся къ ней. Она скромно отвела свои взоры и прикрылась вѣеромъ.
   -- Чудная красавица! сказалъ Ричардъ, сквозь зубы.
   Вѣеръ затрепеталъ.
   Спустя минутъ пять, вдова и холостякъ до такой степени ознакомились другъ съ другомъ, что мистриссъ Помплей, принужденная оставить на нѣсколько минутъ свою подругу, чтобы встрѣтить жену декана, возвратясь на диванъ, едва вѣрила глазамъ своимъ.
   Вотъ съ этого-то вечера и произошла въ характерѣ Ричарда Эвенеля та удивительная перемѣна, о которой я упоминалъ. Съ этого вечера онъ поставилъ себѣ за правило, отправляясь къ кому нибудь на балъ, никогда не брать съ собой Леонарда.
  

ГЛАВА XXXVIII.

   Спустя нѣсколько дней послѣ этого достопамятнаго soirée, полковникъ Помплей сидѣлъ одинъ въ своей гостиной, выходившей окнами въ старинный садъ, и совершенно углубился въ домашніе счеты. Надобно замѣтить, что полковникъ Помплей домашнее хозяйство не предоставлялъ попеченію своей жены,-- быть можетъ, потому, что она была слишкомъ величественна для этого занятія. Полковникъ Помплей собственнымъ своимъ звучнымъ голосомъ отдавалъ приказанія, какую часть говядины готовить къ обѣду, и своей геройственной рукой выдавалъ съѣстные припасы. Отдавая полную справедливость полковнику, я долженъ присовокупить, хотя и рискую навлечь на себя негодованіе прекраснаго пола, что въ цѣломъ Скрюстоунѣ не находилось ни одного дома, такъ прекрасно устроеннаго во всѣхъ отношеніяхъ, какъ домъ Помплея; никто такъ успѣшно, какъ полковникъ, не умѣлъ постигнуть трудной науки соединенія экономіи съ пышностью. Годовой доходъ полковника Помплея простирался до семи-сотъ фунт. стер.; но едва ли кто умѣлъ такъ хорошо жить, получая три тысячи фунтовъ. Правда, большую разницу въ разсчетѣ составляло то обстоятельство, что Помплеи не имѣли дѣтей. Все, что получали они, издерживали на себя. Они никогда не выходили изъ границъ своего не слишкомъ обширнаго состоянія: они только-только что, какъ говорится, сводили концы съ концами.
   Полковникъ Помплей сидѣлъ за конторкой. На немъ надѣтъ былъ синій сюртукъ, вычищенный до послѣдней пылинки и застегнутый на всѣ пуговицы; сѣренькіе панталоны плотно обтягивали его ноги и внизу придерживались плоской цѣпочкой; эта выдумка избавила мистера Помплея отъ лишнихъ расходовъ на штрипки, никто еще не видѣлъ полковника Помплея въ шлафрокѣ и туфляхъ. Онъ самъ и его домъ одинаково находились въ порядкѣ: во всякое время они готовы были встрѣтить посѣтителей.
   Полковникъ былъ небольшого роста, плотный мужчина, съ замѣтнымъ расположеніемъ къ тучности, съ весьма краснымъ лицомъ, которое, по видимому, не только было выбрито, но даже налакировано. Онъ носилъ плотно остриженные волосы, исключая только переда, гдѣ они образовали то, что у парикмахеровъ называется перышкомъ; но это перышко было совершенно какъ чугунное: до такой степени оно было жостко и упруго. Твердость и рѣшительность рѣзко обнаруживались на лицѣ полковника. Черты лица его выражали задумчивость, какъ будто онъ постоянно размышлялъ о томъ, какимъ бы образомъ ему вѣрнѣе свести концы съ концами!
   Такимъ образомъ, онъ сидѣлъ за книгой домашняго хозяйства; въ рукѣ держалъ онъ стальное перо и отъ времени до времени ставилъ на поляхъ книги крестики или вопросительные знаки.
   "Горничную мистриссъ М'Катьчлей нужно посадить на раціоны, сказалъ онъ, про себя." -- Боже праведный! сколько она одного чаю выпиваетъ! вотъ и опять чай, и опять!"
   Въ эту минуту кто-то скромно позвонилъ въ прихожей.
   "Слишкомъ ранній посѣтитель!-- подумалъ полковникъ -- видно, опять пришли за какой нибудь пошлиной!"
   Въ гостиную вошелъ опрятно одѣтый лакей.
   -- Какой-то джентльменъ желаетъ васъ видѣть, сэръ, сказалъ онъ.
   -- Джентльменъ? повторилъ полковникъ, взглянувъ на часы.-- Увѣренъ ли ты, что это дѣйствительно джентльменъ?
   Этотъ вопросъ привелъ лакея въ нѣкоторое замѣшательство.
   -- Не могу сказать, сэръ, что я совершенно увѣренъ; но, судя по его разговору, онъ долженъ быть джентльменъ. Онъ говоритъ, что пріѣхалъ изъ Лондона собственно затѣмъ, чтобъ повидаться съ вами, сэръ.
   Около этого времени между полковникомъ и однимъ изъ лондонскихъ адвокатовъ происходила длинная и весьма интересная переписка касательно вѣрнаго мѣста для прибыльнаго обращенія капиталовъ мистриссъ Помплей. Вѣроятно, это тотъ самый адвокатъ.... да! это непремѣнно долженъ быть онъ, тѣмъ болѣе, что онъ недавно писалъ полковнику о желаніи переговорить съ нимъ лично.
   -- Просить! сказалъ полковникъ: -- и когда я позвоню, то подать сюда сандвичей и хересу.
   -- Сандвичей съ ростбифомъ, сэръ?
   -- Съ ветчиной.
   Полковникъ отложилъ въ сторону счетную книгу и вытеръ стальное перо.
   Черезъ минуту дверь отворилась, и лакей провозгласилъ:
   -- Мистеръ Дигби!
   Лицо полковника измѣнилось; онъ пошатнулся назадъ.
   Дверь затворилась. Мистеръ Дигби, достигнувъ середины комнаты, прислонился къ большому письменному столу. Бѣдный воинъ казался еще болѣзненнѣе и ободраннѣе теперь въ сравненіи съ тѣмъ временемъ, когда лордъ л'Эстренджъ почти насильно вручилъ ему свой бумажникъ. Несмотря на это, лакей обнаружилъ съ своей стороны знаніе свѣта, назвавъ его джентльменомъ: другого названія нельзя было примѣнить къ нему.
   -- Сэръ, торжественнымъ тономъ началъ полковникъ, послѣ столь неожиданной встрѣчи: -- я не ожидалъ этого удовольствія.
   Бѣдный посѣтитель окинулъ томнымъ взоромъ комнату и, съ трудомъ переведя духъ, опустился на стулъ. Полковникъ смотрѣлъ на него, какъ смотритъ человѣкъ на бѣднаго родственника, и застегнулъ сначала одинъ панталонный карманъ, потомъ другой.
   -- Я полагалъ, что вы въ Канадѣ, сказалъ наконецъ полковникъ.
   Мистеръ Дигби собрался въ это время на столько съ духомъ, что могъ говорить.
   --Тамошній климатъ былъ убійственъ для моей дочери, отвѣчалъ онъ кротко, и даже боязливо: -- и вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ я воротился оттуда.
   -- Значитъ вы нашли довольно выгодное мѣсто въ Англіи, что рѣшились оставить Канаду?
   -- Моя дочь не пережила бы тамъ другой зимы.... такъ по крайней мѣрѣ говорили доктора.
   -- Какой вздоръ! возразилъ полковникъ.
   Мистеръ Дигби тяжело вздохнулъ.
   -- Я бы не явился къ вамъ, полковникъ, еслибъ зналъ, что вы примете меня за нищаго.
   Лицо полковника прояснилось.
   -- Весьма благородное чувство съ вашей стороны.
   -- Я не явился бы, повѣрьте; я не безпокоилъ васъ даже и тогда, когда находился въ болѣе затруднительныхъ обстоятельствахъ. Но дѣло вотъ въ чемъ, полковникъ, прибавилъ бѣдный родственникъ, съ едва замѣтной улыбкой: -- военныя дѣйствія прекращаются и мирные переговоры приводятся уже къ концу.
   Полковникъ, по видимому, былъ тронутъ.
   -- Ради Бога, Дигби, зачѣмъ говорить объ этомъ! мнѣ это слишкомъ не нравится. Вы моложе меня, и, право, ничего неможетъ быть непріятнѣе, какъ смотрѣть на вещи съ такой мрачной стороны. Вы говорите, что существованіе ваше обезпечено; такъ по крайней мѣрѣ я понимаю васъ. Мнѣ пріятно слышать это; тѣмъ болѣе, что въ настоящее время я ничѣмъ не могъ бы помочь вамъ: у меня такъ много расходовъ. Значитъ у васъ, Дигби, идетъ все хорошо,
   -- О, полковникъ! воскликнулъ воинъ, съ лихорадочной энергіей и вмѣстѣ съ тѣмъ всплеснувъ руками.-- Въ настоящее время я рѣшаюсь умолять васъ не за себя, но за мое дитя! У меня есть единственная дочь. Она была такъ добра ко мнѣ. Она будетъ стоить вамъ весьма немного. Возьмите ее къ себѣ, когда я умру, обѣщайте пріютить ее у себя въ домѣ: вотъ все, о чемъ я умоляю васъ Вы ближайшій мой родственникъ: мнѣ не къ кому больше обратиться. Къ тому же вы не имѣете своихъ дѣтей, а я увѣренъ, она будетъ отрадою для васъ, какою была въ этомъ мірѣ для меня!
   Если лицо полковника Помплея отличалось краснотой въ обыкновенное время, то при этихъ словахъ бѣднаго Дигби оно разгорѣлось до того, что нѣтъ никакой возможности пріискать слова, которымъ бы можно было хотя приблизительно опредѣлить степень его красноты.
   -- Этотъ человѣкъ сошелъ съ ума! произнесъ онъ наконецъ, съ такимъ удивленіемъ, подъ которымъ почти скрывался гнѣвъ, кипѣвшій въ груди его.-- Чисто-на-чисто сошелъ съ ума! Мнѣ взять его дочь! помѣстить у себя въ домѣ, кормить, поить и одѣвать огромнаго, положительно голоднаго ребенка! Нѣтъ, милостивый государь, я часто, очень часто говаривалъ мистриссъ Помплей: какое счастье, что у насъ и ѣтъ дѣтей! Съ семействомъ, съ ребятишками мы не имѣли бы возможности жить такъ, какъ мы теперь живемъ: намъ никогда бы не свести концовъ съ концами! Взять ребенка -- самое раззорительное. самое хищное, самое гибельное созданіе въ мірѣ -- взять на свое попеченіе ребенка!
   -- Она привыкла часто оставаться безъ куска хлѣба, сказалъ мистеръ Дигби, и въ его словахъ отзывался подавленный вопль отчаянія.-- О, полковникъ! позвольте мнѣ увидѣть вашу жену. Быть можетъ, я скорѣе трону ея сердце: она женщина!
   Несчастный отецъ! неумѣстнѣе, несноснѣе этой просьбы судьба никогда не влагала въ уста твои!
   Возможно ли допустить, чтобъ мистриссъ Помплей увидѣла Дигби? Возможно ли допустить, чтобъ мистриссъ Помплей узнала, въ какомъ положеніи находятся знаменитые родственники полковника? Это то же самое, что позволить себѣ съ одного разу потерять все свое достоинство. При одной мысли объ этомъ, полковнику казалось, что отъ стыда онъ погружался въ землю. Подъ вліяніемъ сильнаго, тревожнаго чувства, онъ бросился къ боковой двери, съ намѣреніемъ запереть ее. Праведное небо! ну, что бы было, если бы въ эту минуту вошла мистриссъ Помплей! Имя посѣтителя уже извѣстно въ домѣ. Легко можетъ статься, что и мистриссъ Помплей узнала уже, что Дигби бесѣдуетъ съ ея мужемъ; можетъ статься, она уже одѣвалась, чтобы достойно принять почетнаго гостя... о, нѣтъ! теперь нельзя терять ни одной секунды!
   Терпѣніе полковника лопнуло.
   -- Милостивый государь, я удивляюсь вашей дерзости, вашему нахальству. Увидѣть мистриссъ Помплей! какъ вы осмѣлились подумать объ этомъ! Я давно уже не признаю вашего родства. Я не хочу, чтобы жена моя -- женщина, сэръ, благородная, смѣю сказать, знаменитой фамиліи -- была унижена этимѣ родствомъ. Сдѣлайте одолженіе, сэръ, не горячитесь по пустому: Джонъ Помплей не такой человѣкъ, чтобы позволить издѣваться надъ собою, оскорблять себя въ своемъ собственномъ домѣ. Я говорю прямо, что вы унижаете мою фамилію. Не вы ли утопили себя въ долгахъ и расточили все свое состояніе? Не вы ли женились на низкомъ созданіи на дочери какого-то барышника? сынъ такого почтеннѣйшаго отца! Не вы ли, безсовѣстный, продали свое выгодное, видное мѣсто? Куда дѣвался весь вашъ капиталъ, это извѣстно одному только Богу! Не вы ли сдѣлались -- я содрагаюсь произнести это слово!-- простымъ комедіантомъ? И когда вы довели себя до послѣдней ступени въ нищетѣ, кто, какъ не я, далъ вамъ двѣсти фунтовъ изъ моего собственнаго кошелька, и далъ съ тѣмъ, чтобы вы отправились въ Канаду? А вы снова очутились здѣсь и просите меня съ хладнокровіемъ, которое душитъ меня слышите ли, сэръ? душитъ меня! вы просите, чтобы я принялъ въ домъ свой вашу дочь, которую вамъ вздумалось имѣть,-- дочь, которой родственныя связи съ материнской стороны -- страшный позоръ, поношеніе для моего дома. Оставьте мой домъ, сэръ! сію минуту вонъ отсюда!... Бога ради только не въ эти двери! а вотъ сюда.
   И полковникъ отворилъ стеклянную дверь, выходившую въ садъ.
   -- Позвольте, я самъ васъ выведу. Ну что бы было, еслибъ увидѣла васъ мистриссъ Помплей!
   И, вмѣстѣ съ этой мыслью, полковникъ рѣшительно подхватилъ несчастнаго Дигби подъ руку и торопливо вывелъ его въ садъ.
   Мистеръ Дигби не сказалъ ни слова. Тщетно старался онъ освободить свою руку отъ руки полковника. Румянецъ то показывался на его щекахъ, то исчезалъ, то снова показывался и снова исчезалъ съ такой быстротой, которая явно обнаруживала, что въ засохшихъ жилахъ его находилось еще нѣсколько капель воинственной крови.
   Полковникъ не обращалъ на это вниманія. Достигнувъ калитки, онъ отперъ ее, толкнулъ въ нее бѣднаго своего кузена и окинулъ взоромъ лугъ, который узкой, длинной и ровной полосой тянулся за его садомъ. Убѣдившись, что на этомъ лугу не было ни души, онъ еще разъ взглянулъ на покинутаго человѣка, и въ душѣ его отозвалось угрызеніе совѣсти. Въ одну минуту самая закоснѣлая алчность, укореняющаяся въ человѣкѣ при его желаніи казаться джентльменомъ, уступила мѣсто состраданію. Въ одну минуту самая невыносимая гордость, проистекающая изъ ложнаго понятія о своихъ достоинствахъ, притаила свой голосъ, и полковникъ поспѣшно вынулъ изъ кармана кошелекъ.
   -- Вотъ, сказалъ онъ: -- тутъ все, чѣмъ могу я помочь тебѣ. Ради Бога, оставь этотъ городъ какъ можно скорѣе и ни душѣ не говори своего имени. Твой отецъ былъ такой почтенный человѣкъ и....
   -- И заплатилъ за вашъ патентъ, мистеръ Помплей. Зачѣмъ я стану скрывать свое имя! Я нисколько не стыжусь его. Вы не бойтесь, полковникъ: я не стану объявлять своихъ правъ на родство съ вами. Нѣтъ, я стыжусь этого родства!
   Бѣдный кузенъ съ пренебреженіемъ отодвинулъ отъ себя протянутый къ нему кошелекъ и твердо пошелъ по зеленому лугу.
   Полковникъ стоялъ въ нерѣшимости. Въ этотъ моментъ въ его домѣ отворилось окно, послышался шорохъ. Полковникъ оглянулся и увидѣлъ, что изъ отвореннаго окна выглядывала мистриссъ Помплей.
   Одна секунда, и мистеръ Помплей шмыгнулъ въ кустарники и пробирался къ дому подъ прикрытіемъ деревьевъ.
  

ГЛАВА XXXIX.

   Еслибъ для васъ, благосклонные читатели, представилась возможность высадить Дика Эвенеля и мистера Дигби посреди Оксфордской улицы въ Лондонѣ: Дика -- въ толстой фризоврй курткѣ, Дигби -- въ прекрасной модной парѣ платья изъ тонкаго сукна, Дика -- съ пятью шиллингами въ карманѣ, Дигби -- съ тысячей фунтовъ, еслибъ, спустя десять лѣтъ, вамъ случилось встрѣтиться съ этими людьми, вы увидѣли бы, что Дикъ находится на дорогѣ къ счастію, а Дигби -- въ томъ положеніи, въ какомъ онъ явился въ домъ полковника Помплея: что вы подумали бы тогда! А между тѣмъ Дигби не имѣлъ за собой никакихъ особенныхъ пороковъ: онъ но былъ ни пьяница, ни картежникъ. Что же такое онъ былъ послѣ этого? ни болѣе, ни менѣе, какъ человѣкъ безъ всякой помощи. Онъ былъ единственный сынокъ -- балованное дитя, и получилъ воспитаніе, чтобъ быть "джентльменомъ", то есть такимъ человѣкомъ, отъ котораго нельзя было ожидать, что, въ случаѣ крайней необходимости, онъ можетъ приняться за что нибудь дѣльное. Онъ вступилъ, какъ мы уже знаемъ, въ полкъ, гдѣ содержаніе было непомѣрно дорого, и гдѣ, спустя нѣсколько времени, онъ увидѣлъ себя круглымъ сиротой, съ капиталомъ въ четыре тысячи фунтовъ и совершенно неспособнымъ предпринять что нибудь лучшее. Не мотъ отъ природы, онъ не зналъ, однако же, цѣны деньгамъ: онъ былъ самый безпечный, самый сговорчивый человѣкъ, котораго примѣры товарищей часто увлекали въ заблужденіе. Эта часть его каррьеры составляетъ весьма обыкновенную исторію,-- исторію человѣка бѣднаго, живущаго на равныхъ условіяхъ съ человѣкомъ богатымъ. Неизбѣжнымъ слѣдствіемъ такой жизни были долги, раззорительныя связи съ ростовщиками, векселя, подписываемые иногда для другихъ и возобновляемые съ надбавкою по десяти процентовъ. Четыре тысячи фунтовъ таютъ какъ снѣгъ, къ родственникамъ посылаются патетическія воззванія о помощи; у родственниковъ есть свои собственныя дѣти, однако, помощь оказывается, но весьма неохотно, и вдобавокъ еще подкрѣпляется множествомъ совѣтовъ и различныхъ условій. Въ числѣ условій выговорено было одно весьма дѣльное и умное, и именно: переходъ въ другой полкъ, менѣе гибельный для кармана бѣдняка. Переходъ совершается: мирное время, скучная стоячка въ глухой провинціи, развлеченіе; игра на флейтѣ и лѣность. Исключая флейты и умѣнья играть на ней, у мистера Дигби не было другихъ источниковъ обезпеченія на черный день. Въ провинціи живетъ хорошенькая дѣвочка изъ простого сословія; Дигби влюбляется. Хорошенькая дѣвочка воспитана въ добродѣтели. Въ Дигби пробуждаются благородныя намѣренія, возвышенныя чувства. Дигби женатъ, по жена полкового командира не хочетъ имѣть знакомства съ мистриссъ Дигби. Дигби покинутъ всѣми родственниками и родными. Множество непріятныхъ обстоятельствъ въ полковой жизни. Дигби продаетъ патентъ. Любовь въ коттэджѣ; полицейскія преслѣдованія, тамъ же. Дигби, въ качествѣ актера-аматёра, осыпается рукоплесканіями, начинаетъ думать о сценѣ, избираетъ роль джентльмена. Подъ другимъ именемъ, дѣлаетъ онъ первую попытку на новомъ поприщѣ въ провинціальномъ городкѣ; жизнь актера,-- безпечная жизнь,-- недуги, пораженіе легкихъ, голосъ грубѣетъ и слабѣетъ. Дигби не замѣчаетъ того, приписываетъ неудачу невѣжеству провинціальной публики; онъ является въ Лондонъ -- его освистываютъ; онъ возвращается въ провинцію, участвуетъ въ самыхъ ничтожныхъ роляхъ, попадаетъ въ тюрьму, предается отчаянію. Жена его умираетъ; онъ снова обращается къ родственникамъ: составляется подписка, для того, чтобъ отдѣлаться отъ него; высылаютъ его изъ отечества, доставляютъ ему мѣсто въ Канадѣ, дѣлаютъ его управителемъ какого-то имѣнія, съ жалованьемъ 150 фунтовъ. Несчастіе преслѣдуетъ его: неспособный ни къ какому занятію, онъ оказывается неспособнымъ и теперь. Честный какъ день, онъ ведетъ невѣрные счеты. Дочь не можетъ переносить канадской зимы. Дигби посвящаетъ себя дочери: возвращается въ отечество. Въ теченіе двухъ лѣтъ ведется таинственная жизнь; дочь терпѣлива, задумчива, предана своему отцу; она научилась рукодѣлью, помогаетъ отцу, часто поддерживаетъ его. Здоровье Дигби быстро разрушается. Мысль о томъ, что станется съ его дочерью, становится самой мучительной болѣзнью. Бѣдный, бѣдный Дигби! въ теченіе всей жизни своей, несдѣлавшій ничего низкаго, грубаго, жестокаго, съ отчаяніемъ возвращается онъ теперь изъ дома полковника Помплея! Еслибъ Дигби хоть немного былъ знакомъ съ людскою хитростью, я увѣренъ, что онъ успѣлъ бы даже и передъ Помгілеемъ. Еслибъ онъ издержалъ сто фунтовъ, полученные отъ лорда л'Эстренджа, съ цѣлію блеснуть своей наружностью, еслибъ онъ сдѣлалъ приличный гардеробъ для себя и для своей хорошенькой Гэленъ, еслибъ онъ остановился на послѣдней станціи, взялъ оттуда щегольскую парную коляску и представился бы полковнику Помплею въ такомъ видѣ, который бы нисколько не показался предосудительнымъ для его родственныхъ связей, и тогда, если бы онъ, вмѣсто того, чтобы просить пріюта своей дочери, попросилъ только быть ея опекуномъ, въ случаѣ его смерти, я вполнѣ увѣренъ, что полковникъ, несмотря на всю свою алчность, протянулъ бы обѣ руки, чтобъ принять къ себѣ въ домъ Гэленъ Дигби. Но нашъ бѣдный пріятель былъ человѣкъ безхитростный. Изъ полученныхъ ста фунтовъ у него осталось весьма немного, потому что до выѣзда своего изъ Лондона онъ сдѣлалъ то, что, по мнѣнію Шеридана, считалось выгоднѣйшимъ -- растратилъ почти всѣ свои деньги на уплату долговъ. Что касается до нарядовъ для себя и для своей Гэленъ, если эта мысль и приходила ему въ голову, то онъ отвергалъ ее какъ мысль нелѣпую. Ему казалось, что чѣмъ бѣднѣе онъ представится, тѣмъ сильнѣе пробудитъ сожалѣніе въ душѣ своихъ родственниковъ -- самая горькая ошибка, въ которую когда либо впадалъ бѣдный кузенъ. Если вѣрить Ѳеофрасту, пафлагонская куропатка имѣетъ два сердца; вѣроятно, и нѣкоторые люди имѣютъ также два сердца. Стучаться въ холодное изъ этихъ двухъ сердецъ очень часто выпадаетъ въ удѣлъ несчастныхъ и становится ихъ обыкновеннымъ заблужденіемъ.
   Мистеръ Дигби вошелъ въ комнату гостинницы, въ которой онъ оставилъ Гэленъ. Она сидѣла подъ окномъ и внимательно смотрѣла на узкую улицу,-- быть можетъ, на дѣтскія игры. Гэленъ Дигби не знавала дѣтскихъ игръ. Она весело вспорхнула съ мѣста, когда отецъ ея показался на порогѣ комнаты. Возвращеніе отца домой всегда служило для нея источникомъ безпредѣльной радости.
   -- Намъ нужно ѣхать обратно въ Лондонъ, сказалъ мистеръ Дигби, опускаясь на стулъ, въ изнеможеніи.-- Потрудись, мой другъ, узнать, когда отправляется отсюда первый дилижансъ. продолжалъ онъ, съ болѣзненной улыбкой.
   Мистеръ Дигби всегда былъ ласковъ къ своей дочери.
   Всѣ дѣятельныя заботы ихъ заботливой жизни возлагались на это тихое, спокойное дитя. Гэленъ поцаловала отца, поставила передъ нимъ микстуру отъ кашля, которую Дигби привезъ изъ Лондона, и молча вышла изъ комнаты -- сдѣлать необходимыя освѣдомленія и приготовиться къ обратному пути.
   Въ восемь часовъ вечера отецъ и дочь сидѣли другъ подлѣ друга внутри дилижанса, вмѣстѣ съ третьимъ пассажиромъ -- мужчиной, закутаннымъ подъ самый подбородокъ. Проѣхавъ первую милю, пассажиръ опустилъ окно. Хотя пора была лѣтняя, но воздухъ былъ холодный и сырой. Дигби дрожалъ и кашлялъ.
   Гэленъ положила руку на окно и, наклонясь къ пассажиру, съ умоляющимъ видомъ, что-то прошептала.
   -- Э! сказалъ пассажиръ: -- что такое? закрыть окно? У васъ есть свое окно, а это мое. Кислородъ, молодая лэди, прибавилъ онъ торжественно: -- кислородъ есть душа жизни. Клянусь Юпитеромъ, дитя мое! продолжалъ онъ, съ подавленнымъ гнѣвомъ и грубымъ валлійскимъ произношеніемъ: -- клянусь Юпитеромъ! мы должны дышать и жить.
   Испуганная Гэленъ прижалась къ отцу.
   Мистеръ Дигби, неслыхавшій, или, лучше сказать, необращавшій вниманія на этотъ разговоръ, придвинулся въ уголъ, приподнялъ воротникъ своего пальто и снова закашлялъ.
   -- Холодно, мой другъ, едва слышнымъ, томнымъ голосомъ произнесъ онъ, обращаясь къ Гэленъ.
   Путешественникъ подслушалъ это замѣчаніе и возразилъ на него, съ замѣтнымъ негодованіемъ, но какъ будто разговаривая самъ съ собою:
   -- Холодно! гм! Мнѣ кажется, что англичане народъ недоступный для холода! народъ закутанный! Взгляните на ихъ двуспальныя кровати! Во всѣхъ домахъ занавѣси задернуты, передъ каминомъ поставлена доска: ни одного дома не найдешь съ вентилаторомъ! Холодно.... гм!
   Окно, подлѣ мистера Дигби притворялось неплотно, и въ него сильно сквозило.
   -- Какой ужасный сквозной вѣтеръ, сказалъ больной.
   Гэленъ немедленно принялась затыкать платкомъ щели въ окнѣ. Мистеръ Дигби печально взглянулъ на противоположное окно. Взглядъ этотъ былъ краснорѣчивѣе всякихъ словъ; онъ еще сильнѣе возбуждалъ досаду путешественника.
   -- Это мнѣ нравится! сказалъ незнакомецъ.-- Клянусь Юпитеромъ! вы, пожалуй, захотите, чтобы я сѣлъ снаружи дилижанса! Я думаю, кто совершаетъ путешествіе въ дилижансахъ, тотъ долженъ знать и законы этихъ дилижансовъ. Мнѣ до вашего окна нѣтъ никакого дѣла, а вамъ не должно быть дѣла до моего окна.
   -- Милостивый государь, я ничего не говорилъ вамъ, сказалъ мистеръ Дигби весьма почтительно.
   -- Зато говорила вотъ эта миссъ.
   -- Ахъ, сэръ, пожалѣйте насъ! сказала Гэленъ, плачевнымъ голосомъ: -- еслибъ вы знали, какъ страдаетъ мой папа!
   И рука Гэленъ снова обратилась къ окну, сквозь которое проходила пронзительная струя воздуха.
   -- Напрасно, душа моя, ты дѣлала это: джентльменъ имѣетъ полное право поступать по своему, замѣтилъ мистеръ Дигби, и, сдѣлавъ поклонъ съ обычной вѣжливостью, онъ присовокупилъ: -- сэръ, извините ее. Она черезчуръ уже много заботится обо мнѣ.
   Путешественникъ не сказалъ на это ни слова. Гэленъ еще крѣпче прижалась къ отцу и всячески старалась прикрыть его отъ сквозного вѣтра.
   Путешественникъ сдѣлалъ неловкое движеніе.
   -- Впрочемъ, проговорилъ онъ, или, вѣрнѣе, прохрипѣлъ:-- воздухъ -- воздухомъ, а дѣло -- дѣломъ. Вотъ вамъ.....
   И онъ быстро захлопнулъ стекло.
   Гэленъ повернула къ нему свое личико, на которомъ, даже и при начинавшихся сумеркахъ, замѣтно было выраженіе искренней признательности.
   -- Вы очень добры, сэръ, сказалъ бѣдный мистеръ Дигби.-- Мнѣ крайне совѣстно....
   Кашель заглушилъ остальную часть сентенціи.
   Путешественникъ, человѣкъ полнокровный, чувствовалъ, что онъ едва не задыхался. Онъ снялъ всѣ шарфы и отказался отъ кислорода, какъ истинный герой.
   Спустя немного, онъ придвинулся къ страдальцу и взялъ его за пульсъ.
   -- Я боюсь, сэръ, у васъ лихорадка. Я медикъ. Тс! разъ.... два.... Клянусь Юпитеромъ! вамъ ни подъ какимъ видомъ нельзя быть въ дорогѣ. Вы совсѣмъ не годитесь для этого.
   Мистеръ Дигби кивнулъ головой: онъ не въ силахъ былъ отвѣчать.
   Путешественникъ засунулъ руку въ боковой карманъ и вынулъ оттуда, по видимому, сигарочницу, но на самомъ дѣлѣ это былъ небольшой кожаный футляръ, заключавшій въ себѣ множество миніатюрныхъ сткляночекъ. Изъ одной изъ этихъ сткляночекъ онъ вынулъ двѣ крошечныя крупинки.
   -- Откройте ротъ, сказалъ онъ возьмите эти крупинки на самый кончикъ языка. Онѣ нѣсколько ослабятъ вашъ пульсъ... остановятъ развитіе горячки. Сію минуту будетъ лучше.... Но ѣхать въ дилижансѣ дальше первой станціи -- ни за что!... Вамъ нуженъ покой нужно полежать въ постели. Это аконитъ и генбанъ! гм! Вашъ отецъ очень слабой комплекціи... очень робкаго характера Вѣроятно, на него сильно подѣйствовалъ испугъ.... Не такъ ли, дитя мое?
   -- Кажется, что такъ, отвѣчала, едва слышнымъ голосомъ, Гэленъ.
   Слова путешественника изумили ее, встревожили. Она готова была принять его за чародѣя.
   -- Въ такомъ случаѣ хорошо бы попробовать фосфору! воскликнулъ незнакомецъ: -- а этотъ глупецъ Броунъ непремѣнно прописалъ бы мышьяку! Сдѣлайте милость, никогда не соглашайтесь принимать мышьяку.
   -- Мышьяку, сэръ! отвѣчалъ кроткій Дигби.-- Сохрани Богъ! какъ бы ни были велики несчастія человѣка, по посягнуть на самоубійство -- въ высшей степени преступно.
   -- Самоубійство, возразилъ незнакомецъ весьма спокойно: -- вы завели рѣчь о самоубійствѣ.... это мой любимый конекъ! Однако, какъ вы полагаете, вѣдь у васъ нѣтъ симптомовъ подобной болѣзни?
   -- О, нѣтъ, сэръ.... Упаси Господи подумать объ этомъ.
   -- Послушайте, что я вамъ скажу. Если у васъ явится сильное желаніе утопиться, примите пульсативныя средства. Въ случаѣ, если, вы почувствуете особенное расположеніе размозжить себѣ черепъ и при этомъ необыкновенную тягость во всѣхъ членахъ, потерю аппетита, сухой кашель и сильное раздраженіе въ мозгахъ, возьмите двѣ-три крупинки сѣрной антимоніи. Смотрите же, не забудьте!
   Хотя бѣдный мистеръ Дигби полагалъ, что этотъ джентльменъ лишился ума, но, несмотря на то, онъ всѣми силами и весьма учтиво старался отвѣтить ему, что очень обязанъ за совѣтъ и постарается не позабыть его; но языкъ измѣнилъ ему, и его собственныя идеи приходили въ сильный безпорядокъ. Откинувъ голову назадъ, онъ сдѣлался безмолвенъ и, по видимому, погрузился въ крѣпкій сонъ.
   Путешественникъ пристально посмотрѣлъ на Гэленъ, которая тихо склонила голову отца и уложила ее у себя на плечѣ съ такого нѣжностью, которая скорѣе имѣла сходство съ материнскою, нежели съ дѣтскою.
   -- Какъ вы блѣдны, дитя мое: не бойтесь, впрочемъ, все пройдетъ, если только примете пульсативы.
   Гэленъ подняла указательный палецъ, отвела взоръ отъ отца къ путешественнику и потомъ снова къ отцу.
   -- Ну да, конечно.-- пульсативы, и больше ничего! проворчалъ гомеопатъ.
   И, отодвинувшись въ уголъ, онъ старался заснуть. Но послѣ тщетныхъ усилій, сопровождаемыхъ безпокойными жестами и движеніями, онъ вдругъ вскочилъ съ мѣста и снова вынулъ изъ кармана свою аптеку.
   -- Какое мнѣ дѣло до нихъ! ворчалъ онъ.-- Противъ раздражительнаго состоянія души, противъ излишней чувствительности хорошо бы употребить кофе... впрочемъ, нѣтъ! къ этому состоянію присоединяется особенная живость въ движеніяхъ и безпокойство: въ такомъ случаѣ слѣдуетъ взять кучелябы!
   Онъ поднесъ аптечку къ самому окну и старался отъискать требуемое средство на крошечныхъ ярлычкахъ крошечныхъ сткляночекъ.
   -- Кучеляба! вотъ она, сказалъ онъ и проглотилъ крупинку.-- Теперь, продолжалъ онъ, послѣ нѣкотораго молчанія: -- меня не потревожатъ несчастія другихъ людей; мало того: я готовъ сію минуту опустить свое окно.
   Гэленъ взглянула на него.
   -- Но я не хочу отпирать, прибавилъ онъ рѣшительнымъ тономъ, и на этотъ разъ ему удалось заснуть.
   Въ одиннадцать часовъ дилижансъ остановился перемѣнить лошадей и дать пассажирамъ возможность поужинать. Гомеопатъ проснулся, вышелъ изъ кареты, отряхнулся и втянулъ нѣсколько полныхъ глотковъ свѣжаго воздуха въ свои могучія легкія съ очевиднымъ наслажденіемъ. Послѣ того онъ повернулся и заглянулъ въ карету.
   -- Дитя мое, сказалъ онъ, голосомъ ласковѣе обыкновеннаго: -- пусть вашъ отецъ выйдетъ въ комнату: я хорошепько осмотрю его и, можетъ быть, чѣмъ нибудь помогу ему.
   Но можно представить себѣ ужасъ Гэленъ, когда она увидала, что отецъ ея не шевелился. Онъ находился въ глубокомъ обморокѣ и не обнаруживалъ ни малѣйшихъ признаковъ жизни даже и въ то время, когда его выносили изъ кареты. Когда чувства возвратились къ нему, кашель снова начался и, отъ сильнаго напряженія, показалась гортанная кровь.
   Продолжать дорогу не было возможности. Гомеопатъ помогъ больному раздѣться и уложилъ его въ постель. Принудивъ его принять еще двѣ таинственныя крупинки, онъ освѣдомился у содержательницы гостинницы, гдѣ можно было отъискать, по сосѣдству, медика, потому что гостинница находилась въ небольшой усадьбѣ. До приходской аптеки считалось не менѣе трехъ миль. Услышавъ, однакожь, что сосѣдніе джентльмены, въ случаѣ недуговъ, приглашаютъ къ себѣ доктора Дозвелла, и что до его дома было добрыхъ миль семь, гомеопатъ тяжело вздохнулъ: дилижансъ остановился не болѣе, какъ на четверть часа.
   -- Клянусь Юпитеромъ! сказалъ онъ, съ замѣтной досадой: кучеляба не дѣйствуетъ. Моя чувствительность хроническая. Нужно начать правильное леченіе, чтобъ отвязаться отъ нея.-- Эй! кондукторъ! подай сюда мой мѣшокъ! Я остаюсь здѣсь на ночь.
   И добрякъ-гомеопатъ, окончивъ легкій ужинъ, снова отправился въ комнату страдальца.
   -- Не прикажете ли послать за докторомъ Дозвелломъ? спросила хозяйка дома, остановивъ его въ дверяхъ.
   -- Гм!... А завтра въ которомъ часу пойдетъ мимо васъ лондонскій дилижансъ?
   -- Не раньше осьми, сэръ.
   -- Въ такомъ случаѣ, пошлите за докторомъ, чтобы онъ явился сюда къ семи. Это по крайней мѣрѣ избавитъ насъ на нѣсколько часовъ отъ аллопатіи, пробормоталъ ученикъ Ганемана, поднимаясь по лѣстницѣ.
   Невозможно опредѣлить, даже съ приблизительною вѣрностію, что именно возстановило немного силы бѣднаго страдальца и остановило кровохарканіе -- крупинки ли гомеопата, или дѣйствіе самой натуры, при помощи непродолжительнаго отдыха. Вѣрно только то, что мистеру Дигби, по видимому, было лучше, и онъ постепенно погрузился въ глубокій сонъ, но не прежде того, впрочемъ, какъ кончились прислушиванія и постукиванія по груди и различные разспросы со стороны доктора, послѣ которыхъ гомеопатъ сѣлъ въ отдаленный уголъ комнаты, склонилъ голову на грудь и, казалось, крѣпко задумался. Размышленія его были прерваны легкимъ къ нему прикосновеніемъ. У ногъ его стояла Гэленъ, на колѣняхъ.
   -- Неужели онъ очень нездоровъ? сказала она.
   И ея томные глаза устремились на медика, съ выраженіемъ глубокаго отчаянія.
   -- Вашъ отецъ опасно болѣнъ, отвѣчалъ докторъ, послѣ непродолжительной паузы.-- Онъ долженъ остаться здѣсь по крайней мѣрѣ на нѣсколько дней. Я отправляюсь въ Лондонъ: не хотите ли я зайду къ вашимъ родственникамъ и скажу, чтобы кто нибудь пріѣхалъ сюда?
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, сэръ, отвѣчала Гэленъ, раскраснѣвшись: -- вы не безпокойтесь за меня: мнѣ нетрудно будетъ ходить за папа. Мнѣ кажется, ему бывало прежде гораздо хуже этого, то есть онъ болѣе жаловался на свою болѣзнь.
   Гомеопатъ всталъ, прошелся раза два по комнатѣ, потомъ остановился подлѣ постели и долго вслушивался въ дыханіе спящаго.
   Отъ постели онъ снова подошелъ къ дѣвочкѣ, все еще стоявшей на колѣняхъ, взялъ ее на руки и поцаловалъ.
   -- Клянусь Юпитеромъ! сказалъ онъ сердито, опуская на полъ ребенка: -- идите спать теперь.... Здѣсь вамъ нечего дѣлать больше.
   -- Извините, сэръ, сказала Гэленъ: -- я не могу оставить его: когда онъ проснется и не увидитъ меня, это его сильно встревожитъ.
   Рука доктора дрожала, когда онъ прибѣгалъ къ своимъ крупинкамъ.
   -- Душевное безпокойство.... подавленная скорбь, ворчалъ онъ про себя: -- скажите, душа моя, не хотите ли вы плакать? Плачьте, пожалуста, я васъ прошу.
   -- Не могу, произнесла Гэленъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, пульсатива самое лучшее средство! замѣтилъ докторъ, почти съ восторгомъ: -- я сказалъ вамъ объ этомъ съ перваго разу. Откройте ротъ -- вотъ такъ. Теперь спокойной ночи. Моя комната напротивъ, No 6; позовите меня, когда онъ проснется.
  

ГЛАВА XL.

   На другое утро, въ семь часовъ, пріѣхалъ докторъ Дозвеллъ. Его ввели въ комнату гомеопата, который давно всталъ, одѣлся и уже сдѣлалъ визитъ своему паціенту.
   -- Меня зовутъ Морганъ, сказалъ гомеопатъ.-- Я медикъ. Отправляясь въ Лондонъ, передаю на ваши руки больного, котораго ни мнѣ, ни вамъ не изцѣлить. Пойдемте взглянуть на него.
   Два доктора вошли въ комнату больного. Мистеръ Дигби хотя былъ очень слабъ, но въ здравомъ разсудкѣ, и весьма вѣжливо кивнулъ головою.
   -- Мнѣ очень совѣстно, что я надѣлалъ столько безпокойствъ, сказалъ онъ.
   Гомеопатъ отвелъ въ сторону Гэленъ. Аллопатъ сѣлъ подлѣ кровати больного, сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ, пощупалъ пульсъ и взглянулъ на языкъ. Во все это время взоры Гэленъ устремлены были на незнакомаго доктора. Ея щоки покрылись яркимъ румянцемъ, глаза засверкали, когда незнакомецъ, вставъ со стула, звучнымъ и пріятнымъ голосомъ сказалъ, что больному нужно дать чаю.
   -- Чаю! проревѣлъ гомеопатъ:-- помилуйте, это неслыханное варварство!
   -- Значитъ ему лучше, сэръ? робко спросила Гэленъ, прильнувъ къ аллопату.
   -- О, да, душа моя, въ этомъ нечего и сомнѣваться:-- Богъ дастъ, мы сдѣлаемъ все лучшее.
   Доктора удалились изъ комнаты больного.
   -- Проживетъ много-много что съ недѣлю! сказалъ докторъ Дозвеллъ, улыбаясь съ самодовольствіемъ и показывая рядъ весьма бѣлыхъ зубовъ.
   -- Я назначилъ бы ему по крайней мѣрѣ мѣсяцъ; впрочемъ, и то надобно сказать, наши системы леченія весьма различны, замѣтилъ мистеръ Морганъ, сухимъ тономъ.
   -- Само собою разумѣется, что мы, провинціальные доктора, должны преклоняться предъ нашими столичными сподвижниками.-- Позвольте мнѣ выслушать вашъ совѣтъ. Не находите ли вы нужнымъ сдѣлать легонькое кровопусканіе?
   -- Кровопусканіе! воскликнулъ докторъ Морганъ, обнаруживая изъ себя вполнѣ валлійца, что обыкновенно дѣлалось съ нимъ въ минуты негодованія или вообще во время сильнаго душевнаго волненія: -- кровопусканіе? Праведное небо! за кого вы меня считаете -- за мясника или палача?-- Кровопусканіе! ни за что въ свѣтѣ!
   -- Я и самъ нахожу, что это не совсѣмъ идетъ къ дѣлу, особливо, когда легкія у человѣка почти потеряны. Но, можетъ быть, вы посовѣтуете для облегченія его дыханія....
   -- Вздоръ, милостивый государь!
   -- Въ такомъ случаѣ, что же вы прикажете сдѣлать для продолженія жизни нашего паціента на цѣлый мѣсяцъ? спросилъ докторъ Дозвеллъ, съ видимымъ неудовольствіемъ.
   -- Чтобъ остановить кровохарканіе, дайте ему Руса!
   -- Руса, сэръ! Русъ! я въ первый разъ слышу такое лекарство.... Русъ!
   -- Да, Русъ-токсикодендронъ.
   Уже одна длиннота послѣдняго слова невольнымъ образомъ пробуждала въ душѣ доктора Дозвелла уваженіе къ своему собрату. Пятисложное слово! это что нибудь да значило. Онъ сдѣлалъ почтительный поклонъ, но все еще, по видимому, находился въ замѣшательствѣ,-- наконецъ, съ добродушной улыбкой, сказалъ:
   -- Извините, милостивый государь: -- у васъ, лондонскихъ практиковъ, такое множество новыхъ лекарствъ; смѣю ли я спросить, что такое это русъ-токсико.... токсико....
   -- Дендронъ.
   -- Да-съ, токсикодендронъ-съ.... что это такое-съ?
   -- Это сокъ уны, въ простонародіи называемаго ядовитымъ деревомъ.
   Докторъ Дозвеллъ изумился.
   -- Уна -- ядовитое дерево, подъ тѣнью котораго въ одинъ моментъ умираютъ маленькія птички. Такъ вы даете сокъ этого дерева отъ кровохарканія? Какъ же великъ долженъ быть пріемъ?
   Докторъ Морганъ язвительно улыбнулся и вмѣстѣ съ тѣмъ вынулъ крупинку величиной съ булавочную головку.
   Докторъ Дозвеллъ съ презрѣніемъ отвернулся.
   -- О! понимаю! сказалъ онъ, весьма холоднымъ тономъ и въ то же время принимая видъ человѣка сознающаго свое высокое достоинство.-- Я вижу, вы гомеопатъ.
   -- Да, гомеопатъ.
   -- Гм!
   -- Гм!
   -- Странная ваша система, докторъ Морганъ, сказалъ докторъ Дозвеллъ, возвращая свою самодовольную улыбку, но на этотъ разъ съ оттѣнкомъ легкаго презрѣнія: -- съ помощію вашей системы, наши аптекари и москотельщики въ конецъ разгорятся.
   -- И подѣломъ имъ! Безъ вашихъ аптекарей у васъ не было бы и паціентовъ, или, иначе, ваши аптекаря не раззорили бы въ конецъ паціентовъ.
   -- Милостивый государь!
   -- Милостивый государь!
   -- Докторъ Морганъ, сказалъ Дозвеллъ:-- вы, можетъ быть, не знаете, что я самъ аптекарь и вмѣстѣ съ тѣмъ медикъ. Конечно, прибавилъ онъ, съ выраженіемъ величайшаго смиренія:-- я не получилъ еще диплома, но считаюсь докторомъ на практикѣ.
   -- Это все равно, сэръ. Докторъ подписываетъ приговоръ, а аптекарь приводитъ его въ исполненіе.
   -- Само собою разумѣется, возразилъ докторъ Дозвеллъ, съ принужденной улыбкой: -- мы не выдаемъ себя за людей, которые вызываются спасти человѣка отъ смерти сокомъ ядовитаго дерева.
   -- И не можете выдавать даже и въ такомъ случаѣ, еслибы хотѣли. У насъ и самый ядъ употребляется какъ цѣлебное средство. Вотъ въ этомъ-то и заключается вся разница между вами, докторъ Дозвеллъ, и мною.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, сказалъ Дозвеллъ, показывая на дорожную аптечку гомеопата и стараясь казаться совершенно равнодушнымъ:-- я всегда говаривалъ, что если ваши безконечно малыя дозы не приносятъ пользы, то въ то же время онѣ не дѣлаютъ и вреда.
   Докторъ Морганъ, равнодушно выслушавшій мнѣніе алломата, пришелъ въ изступленіе, когда его крупинки сочли безвредными.
   -- Вы ровно ничего не смыслите въ этихъ безконечно малыхъ дозахъ! Я могъ бы посредствомъ ихъ отправить людей на тотъ свѣтъ больше вашего, еслибъ только захотѣлъ; но я не хочу.
   -- Сэръ, сказалъ Дозвеллъ, пожимая плечами: -- безполезно было бы спорить съ вами: это несообразно съ понятіями здравомыслящаго человѣка. Короче сказать, я твердо убѣжденъ, что это совершенный совершенный....
   -- Что такое, что?
   -- Что это совершенный вздоръ.
   -- Это вздоръ!-- Клянусь Юпитеромъ!... Ахъ, вы старый.....
   -- Договаривайте, сэръ, договаривайте!
   -- И договорю: вы -- старый аллопатическій каннибалъ.... вы людоѣдъ.
   Докторъ Дозвеллъ вскочилъ съ мѣста, обѣими руками схватился за спинку стула, на которомъ сидѣлъ, приподнялъ его и изо всей силы стукнулъ ножками объ полъ.
   -- Вы смѣете сказать мнѣ это! вскричалъ онъ, задыхаясь отъ бѣшенства.
   -- Смѣю! возразилъ гомеопатъ, подражая своему сопернику въ дѣйствіи надъ своимъ стуломъ.
   -- Вы дерзки, милостивый государь!
   И соперники приняли другъ передъ другомъ боевую позицію.
   Оба они одарены были атлетическими формами и оба въ одинаковой степени пылали гнѣвомъ. Докторъ Дозвеллъ былъ выше ростомъ, зато докторъ Морганъ былъ плечистѣе. Докторъ Дозвеллъ съ материнской стороны былъ ирландецъ, докторъ Морганъ съ обѣихъ сторонъ быль валліецъ. Принимая это въ соображеніе, я охотно перешелъ бы на сторону доктора Моргана, еслибъ дѣло дошло до рукопашнаго боя. Но, къ счастію, въ самую критическую минуту, въ дверь постучалась горничная и звонко прокричала.
   -- Дилижансъ пришелъ!
   При этомъ возгласѣ докторъ Морганъ въ одинъ моментъ возвратилъ все свое хладнокровіе и перемѣнилъ обращеніе.
   --Докторъ Дозвеллъ, сказалъ онъ: -- я черезчуръ разгорячился; извините меня.
   -- Докторъ Морганъ, отвѣчалъ аллопатъ: -- я совершенно забылся; вашу руку, сэръ.
   -- Мы оба посвятили себя на пользу человѣческому роду, хотя и съ различными понятіями, сказалъ докторъ Морганъ:-- мы должны уважать другъ друга.
   -- И гдѣ же мы будемъ искать великодушія, если ученые люди не будутъ великодушны къ своимъ собратамъ?
   Докторъ Моргацъ (въ сторону). Старый притворщикъ! Онъ истеръ бы меня въ порошокъ, еслибъ только это не было противозаконно.
   Докторъ Дозвеллъ (въ сторону). Жалкій шарлатанъ! сію минуту истеръ бы его въ мелкій порошокъ.
   Докторъ Морганъ. Прощайте, мой почтенный и достойный собратъ.
   Докторъ Дозвеллъ. Мой превосходный другъ, прощайте.
   Докторъ Морганъ (поспѣшно оборачиваясь). Совсѣмъ было забылъ. Бѣдный паціентъ нашъ, мнѣ кажется, весьма не богатъ. Я поручаю его вашему безкорыстному попеченію. (Спѣшитъ изъ комнаты.)
   Докторъ Дозвеллъ (въ припадкѣ бѣшенства). Проѣхать даромъ семь миль въ шесть часовъ утра и позволить распоряжаться моей практикой! Шарлатанъ! бездѣльникъ!
   Между тѣмъ докторъ Морганъ возвратился въ комнату больного.
   -- Я долженъ проститься съ вами и пожелать вамъ скораго выздоровленія, сказалъ онъ несчастному мистеру Дигби. который съ большимъ трудомъ держалъ въ рукахъ чайную чашку и прихлебывалъ изъ нея жиденькій чай.-- Впрочемъ, вы остаетесь на рукахъ на рукахъ джентльмена, медика по практикѣ.
   -- Вы были весьма великодушны, сказалъ мистеръ Дигби.-- Гэленъ, гдѣ мой кошелекъ?
   Докторъ Морганъ молчалъ.
   Онъ молчалъ, во первыхъ, потому, что практика его, можно сказать, была весьма ограниченная, а плата удовлетворяла тщеславію, свойственному непризнанному таланту, и имѣла прелесть новизны, прельщающей уже само собою натуру человѣка. Во вторыхъ, онъ былъ человѣкъ, который зналъ свои права и старался удержать ихъ за собой. Ему пришлось вдвойнѣ заплатить за дилижансъ -- остановиться на ночь въ гостинницѣ съ той утѣшительной мыслью, что онъ поможетъ своему паціенту. Слѣдовательно, онъ имѣлъ полное право на возмездіе.
   Съ другой стороны, онъ молчалъ еще и потому, что хотя имѣлъ небольшую практику, но жилъ безбѣдно, не былъ алченъ до денегъ и ни подъ какимъ видомъ не подозрѣвалъ въ своемъ паціентѣ богача.
   А кошелекъ между тѣмъ находился уже въ рукѣ Гэленъ. Докторъ Морганъ взялъ его въ свои руки и сквозь истертую сѣтку увидѣлъ въ немъ нѣсколько гиней. Онъ отвелъ дѣвочку немного въ сторону.
   -- Скажите мнѣ, дитя мое, откровенно, богатъ ли вашъ папа?
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ бросилъ взглядъ на полу-оборванную одежду Дигби, небрежно набросанную на стулъ, и на полинялое платьице Гэленъ.
   -- Къ несчастью, онъ очень бѣденъ! отвѣчала Гэленъ.
   -- Неужели тутъ все, что вы имѣете?
   -- Все.
   -- Мнѣ очень совѣстно, сэръ, предложить вамъ двѣ гинеи, произнесъ мистеръ Дигби глухимъ голосомъ.
   -- А мнѣ было бы еще совѣстнѣе принять ихъ. Прощайте, сэръ.... Подите сюда, дитя мое. Берегите ваши деньги и не тратьте ихъ на другого доктора болѣе того, сколько вы можете заплатить ему. Его лекарства не принесутъ особенной пользы вашему отцу. Но, во всякомъ случаѣ, я полагаю, не мѣшаетъ попробовать какія нибудь средства. Онъ еще ненастоящій медикъ, слѣдовательно и не имѣетъ права на возмездіе. Онъ пришлетъ вамъ счетъ; но этотъ счетъ не будетъ для васъ слишкомъ обременителенъ. Понимаете?... И за тѣмъ прощайте. Да благословитъ васъ небо!
   Докторъ Моргань ушелъ. Разсчитываясь съ хозяйкой гостинницы, онъ считалъ нелишнимъ предувѣдомить и ее о печальномъ положеніи больного.
   -- Бѣдные люди, которые остановились у васъ наверху, въ состояніи заплатить вамъ, но не доктору; да, впрочемъ, онъ теперь совершенно безполезенъ. Пожалуста, поберегите дѣвочку и попросите доктора передать своему паціенту, само собою разумѣется, какъ можно поосторожнѣе, чтобы тотъ написалъ къ своимъ друзьямъ, да поскорѣе.... понимаете? Кто нибудь да долженъ же взять этого ребенка. Постойте, вотъ еще что: протяните вашу руку, приберегите эти крупинки и дайте ихъ дѣвочкѣ, когда умретъ ея отецъ (при этомъ докторъ произнесъ про себя: "противъ печали -- аконитъ"); а если она будетъ черезчуръ много плакать, то дайте вотъ эти крупинки; смотрите же, не ошибитесь (противъ слезъ прекрасное средство -- каустикъ).
   -- Пожалуйте, сэръ; все готово! вскричалъ кондукторъ.
   -- Иду, иду... Да, противъ слезъ каустикъ, повторилъ гомеопатъ, вынувъ изъ кармана носовой платокъ и дорожную аптеку, и передъ входомъ въ дилижансъ поспѣшно проглотилъ двѣ противослезныя крупинки.
  

ГЛАВА XLI.

   Ричардъ Эвенель находился въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи. Онъ вызвался дать пиръ, въ совершенно новомъ вкусѣ, неслыханномъ до тѣхъ поръ въ Скрюстоунѣ. Мистриссъ М'Катьчлей, съ увлекательнымъ краснорѣчіемъ, описывала танцевальные завтраки своихъ фэшенёбельныхъ друзей, обитающихъ въ очаровательныхъ предмѣстіяхъ Вимбелдона и Фулама. Она откровенно признавалась, что ничто для нея не имѣло такой прелести, какъ déjeunes dansants. Мало того, она даже безъ всякихъ церемоній сказала мистеру Эвенелю: "почему вы не дадите вашимъ знакомымъ déjeuné dansant?" Вотъ, вслѣдствіе-то этого замѣчанія, мистеръ Эвенель и рѣшился дать блестящій танцевальный завтракъ.
   День былъ назначенъ, и мистеръ Эвенель приступилъ къ приготовленіямъ, съ энергіею мужчины и съ предусмотрительностію женщины.
   Однажды утромъ, въ то время, какъ онъ стоялъ на лугу, раздумывая, какое бы лучше мѣсто употребить подъ палатки, къ нему подошелъ Леонардъ, съ открытымъ письмомъ въ рукѣ.
   -- Добрый дяденька, сказалъ онѣ тихо.
   -- А! это ты Леонардъ! воскликнулъ мистеръ Эвенель, внезапно отрываясь отъ своихъ размышленій.-- Ну, что скажешь? что у тебя хорошаго?
   -- Сію минуту я получилъ письмо отъ мистера Дэля. Онъ пишетъ мнѣ, что матушка моя очень безпокоится и не вѣритъ словамъ его насчетъ моего благополучія. Мистеръ Дэль требуетъ отвѣта. Да и въ самомъ дѣлѣ, я покажусь весьма неблагодарнымъ не только въ отношеніи къ нему, но и ко всѣмъ, если не отвѣчу на это письмо.
   Лицо Ричарда нахмурилось. Онъ произнесъ: "все это вздорь!" и удалился отъ Леонарда. Черезъ минуту онъ снова возвратился къ нему, устремивъ на умное лицо своего племянника свѣтлый ястребиный взглядъ, взялъ его подъ руку и увелъ въ глубину сада.
   -- Послушай, Леонардъ, сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія: -- теперь, мнѣ кажется, наступило время, когда я долженъ сообщить тебѣ нѣкоторыя идеи о планахъ, какіе составлены мною касательно твоей будущности. Ты видѣлъ образъ моей жизни и, полагаю, съ недавняго времени замѣтилъ также нѣкоторыя въ немъ измѣненія. Я сдѣлалъ для тебя то, чего для меня никто и никогда не дѣлалъ: я вывелъ тебя въ свѣтъ; и теперь, куда бы я ни опредѣлилъ тебя, ты долженъ уже самъ заботиться о себѣ.
   -- Это мой долгъ и мое желаніе, сказалъ Леонардъ, чистосердечно.
   -- Прекрасно. Ты умный малый, и, кромѣ того, въ тебѣ много есть благородныхъ чувствъ; слѣдовательно, мнѣ можно надѣяться, что ты не заставишь меня сожалѣть о томъ, что я сдѣлалъ для тебя. До этой поры я не могъ ничего придумать, какимъ бы образомъ получше пристроить тебя. Сначала думалъ послать тебя въ университетъ. Я знаю, это желаніе мистера Дэля, а можетъ статься, и твое собственное. Но вскорѣ я отбросилъ эту идею: мнѣ хотѣлось сдѣлать что нибудь лучше этого. Ты одаренъ свѣтлымъ, проницательнымъ умомъ для коммерческихъ занятій и кромѣ того имѣешь прекрасныя свѣдѣнія въ ариѳметикѣ. Я думаю поручить тебѣ главный надзоръ за моими торговыми дѣлами и въ то же время сдѣлать тебя своимъ товарищемъ, такъ что ранѣе чѣмъ на тридцатомъ году своего возраста ты будешь богатымъ человѣкомъ. Скажи откровенно, какъ тебѣ нравится это?
   Великодушіе дяди тронуло Леонарда; онъ не смѣлъ скрывать своихъ желаній.
   -- Я не имѣю права дѣлать выборъ, отвѣчалъ онъ.-- Но, во всякомъ случаѣ, университетъ я предпочитаю торговымъ занятіямъ, тѣмъ болѣе, что съ окончаніемъ курса я сдѣлался бы независимымъ человѣкомъ и пересталъ бы обременять васъ. Кромѣ того, если вы ужь позволяли говорить мнѣ откровенно, занятія университетскія мнѣ были бы болѣе по душѣ, нежели занятія конторскія. Но все это ничто въ сравненіи съ моимъ желаніемъ быть полезнымъ вамъ и при всякой возможности оказывать, хотя и въ слабой степени, искреннюю благодарность за всѣ ваши благодѣянія.
   -- Ты добрый, признательный и умный мальчикъ, воскликнулъ Ричардъ, отъ чистаго сердца:-- и повѣрь мнѣ, что хотя я, какъ говорится, грубый, необдѣланный алмазъ, но отъ души принимаю въ тебѣ истинное участіе. Ты можешь быть полезенъ для меня, это я знаю; а будучи полезенъ для меня, ты и самъ не останешься безъ существенныхъ выгодъ. Надобно сказать тебѣ правду, у меня есть намѣреніе перемѣнить образъ моей жизни. Здѣсь есть лэди весьма образованная и весьма хорошаго рода, которая, я полагаю, согласится принять имя мистриссъ Эвенель, и если такъ, то, весьма вѣроятно, большую часть года мнѣ придется проводить въ Лондонѣ. Я не намѣренъ оставлять моихъ торговыхъ операцій: никакой банкъ не доставитъ мнѣ тѣхъ выгодъ, которыя получаю я теперь съ моихъ капиталовъ. Ты очень скоро пріучишься къ этимъ дѣламъ, иногда я вздумаю совершенно оставить ихъ, ты можетъ принять ихъ въ полное свое распоряженіе. Вступивъ разъ въ наше коммерческое сословіе, съ твоими талантами, ты современемъ сдѣлаешься замѣчательнѣйшимъ человѣкомъ... легко можетъ быть, членомъ Парламента, а нѣтъ, такъ и государственнымъ министромъ -- повѣрь мнѣ. Жена моя.... гм! то есть моя будущая жена имѣетъ обширныя связи и можетъ устроить для тебя блестящую партію, и тогда.... о! тогда Эвенели поднимутъ голову выше всякаго милорда! Это что нибудь да значитъ, какъ ты думаешь? Э!
   И, Ричардъ, приведенный въ восторгъ обольстительною будущностію, сильно потиралъ ладони.
   Само собою разумѣется, что Леонардъ, какъ уже мы видѣли, особливо въ его ранніе приступы къ пріобрѣтенію познаній, не разъ ропталъ на свое положеніе на многихъ ступеняхъ своей жизни; и онъ былъ не безъ честолюбія: онъ не такъ бы охотно возвратился теперь къ смиреннымъ занятіямъ, которыя недавно оставилъ; да и горе тому молодому человѣку, который не станетъ прислушиваться, съ ускореннымъ біеніемъ сердца и пылающимъ взоромъ, къ словамъ, пробуждающимъ въ его душѣ надежду на блестящія отличія. Несмотря на то, спустя нѣсколько часовъ послѣ описаннаго нами разговора между дядей и племянникомъ, Леонардъ, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, находился подъ вліяніемъ холоднаго, мрачнаго унынія. Безъ всякой цѣли, онъ вышелъ за городъ и углубился въ размышленія объ открывающейся передъ нимъ перспективѣ. Онъ стремился къ усовершенствованію своего умственнаго образованія, къ развитію тѣхъ душевныхъ силъ, которыя могли бы вывести его на обширное литературное поприще, а его противъ всякаго желанія направляли на избитую коммерческую дорогу. Впрочемъ, отдавая полную справедливость Леонарду, мы должны сказать, что онъ мужественно боролся съ неожиданнымъ разочарованіемъ и постепенно пріучилъ себя радостно смотрѣть на тропу, указываемую ему долгомъ и окончательно избираемую благороднымъ чувствомъ, составлявшимъ основу его характера.
   Я полагаю, что это самоотверженіе, эта побѣда надъ своими чувствами обнаруживала въ юношѣ истинный геній. Ложный геній пустился бы писать сонеты и предался бы отчаянію.
   Какъ бы то ни было, Ричардъ Эвенель оставилъ своего племянника въ затруднительномъ положеніи касательно труднаго вопроса, послужившаго поводомъ къ разговору объ ихъ будущности,-- вопроса о томъ: должно ли отвѣчать на письмо мистера Дэля и разсѣять всѣ опасенія матери Леонарда? Сдѣлать это безъ согласія Ричарда не было никакой возможности, потому что Ричардъ съ перваго раза рѣшительно объявилъ, что если Леонардъ напишетъ домой, то за это Ричардъ ни подъ какимъ видомъ не исполнитъ того, что въ душѣ своей положилъ сдѣлать для бѣдной вдовы. Соображаясь съ своей совѣстью, какъ поступить въ этомъ случаѣ, Леонардъ долго стоялъ, прислонясь къ забору, окружавшему зеленый лугъ, какъ вдругъ онъ выведенъ былъ изъ своихъ размышленій громкимъ восклицаніемъ. Леонардъ взглянулъ по тому направленію, откуда раздался крикъ, и увидѣлъ мистера Спротта, странствующаго мѣдника.
   Мистеръ Спроттъ, чернѣе и угрюмѣе обыкновеннаго, съ величайшимъ удивленіемъ смотрѣлъ на измѣнившуюся особу своего стараго знакомца и протянулъ ему грязные пальцы, какъ будто посредствомъ осязанія хотѣлъ удостовѣриться въ томъ, что подъ этимъ изящнымъ и необыкновенно щегольскимъ платьемъ онъ дѣйствительно видѣлъ Леонарда.
   Леонардъ механически отклонился отъ прикосновенія къ грязной рукѣ и въ то же время съ непритворнымъ изумленіемъ произнесъ:
   -- Вы здѣсь, мистеръ Спроттъ! Что за причина принудила васъ забраться отъ вашего дома въ такую даль?
   -- Отъ моего дома! возразилъ мѣдникъ.-- У меня нѣтъ дома, или, лучше сказать, мастэръ Ферфильдъ, домъ мой тамъ, куда я пріѣзжаю. Я брожу съ одного мѣста на другое; гдѣ встрѣтится починка котловъ и случай продавать мои книжечки, тамъ мой и домъ.
   Сказавъ это, мѣдникъ сбросилъ на землю новыя корзинки, свободно вздохнулъ и съ самодовольнымъ видомъ сѣлъ на заборъ, отъ котораго Леонардъ нарочно отступилъ.
   -- Такъ-то, мастэръ Леонардъ, снова началъ мистеръ Спроттъ, еще разъ осмотрѣвъ Леонарда съ ногъ до головы: -- вы сдѣлались настоящимъ джентльменомъ! Что за хитрости такія.... э?
   -- Хитрости! повторилъ Леонардъ: -- я не понимаю васъ, мистеръ Спроттъ.
   Вслѣдъ затѣмъ, сообразивъ, что, съ одной стороны, нѣтъ никакой необходимости и совсѣмъ неумѣстно продолжать знакомство съ мистеромъ Спроттомъ, и, съ другой, что безразсудно было бы подвергать себя батареѣ вопросовъ, которая, какъ онъ предвидѣлъ, при дальнѣйшемъ разговорѣ неизбѣжно разразилась бы надъ нимъ, Леонардъ протянулъ мѣднику руку, держа въ ней серебряную монету.
   -- Извините меня, мистеръ Спроттъ: я долженъ оставить васъ, сказалъ онъ, съ принужденной улыбкой: -- у меня есть дѣло въ городѣ; сдѣлайте одолженіе, примите отъ меня эту бездѣлицу.
   Сказавъ это, Леонардъ быстро удалился.
   Мѣдникъ долго разсматривалъ принятую крону.
   -- Деньги всегда пригодятся! сказалъ онъ, опуская монету въ карманъ.-- А ты, голубчикъ мой, не торопись: ты не уйдешь отъ меня!
   Послѣ этой коротенькой угрозы, онъ молча просидѣлъ на заборѣ нѣсколько минутъ, пока Леонардъ не совсѣмъ еще скрылся изъ виду. Потомъ онъ всталъ, поднялъ свою ношу и быстро пошелъ по окраинѣ забора, вслѣдъ за удаляющимся Леонардомъ. Заглянувъ черезъ заборъ, окружавшій послѣднее поле, мѣдникъ увидѣлъ, что Леонардъ встрѣтился съ джентльменомъ пріятной, но вмѣстѣ съ тѣмъ и надмѣнной наружности и довольно стройной осанки. Джентльменъ этотъ, сказавъ нѣсколько словъ Леонарду, громко засвисталъ и пошелъ по тропинкѣ прямо къ забору, гдѣ проходилъ странствующій мѣдникъ. Мистеръ Спроттъ оглянулся кругомъ; но заборъ былъ слишкомъ гладокъ, чтобъ доставить ему удобное прикрытіе, а потому онъ смѣло продолжалъ свое шествіе, взявъ направленіе къ тропѣ, принадлежавшей городу. Но не успѣлъ еще онъ достигнуть этой тропы, какъ законный владѣтель земли, по которой проходилъ мѣдникъ, и именно мистеръ Эвенель, увидѣлъ нарушителя чужихъ правъ и окликнулъ его такимъ голосомъ, который вполнѣ обнаруживалъ достоинство человѣка, владѣющаго поземельною собственностію и сдѣлавшаго открытіе, что акры его такъ дерзко попираются чужими ногами.
   Мѣдникъ остановился, и мистеръ Эвенель подошелъ къ нему.
   -- Кой чортъ ты дѣлаешь на моей землѣ? къ чему ты шатаешься около забора? Вѣрно, ты какой нибудь бездѣльникъ, бродяга!
   -- Я не бездѣльникъ: я честный ремесленникъ! спокойно отвѣчалъ мѣдникъ.
   Руки мистера Эвенеля такъ и порывались сбить шляпу съ дерзкаго прохожаго, но онъ удержался отъ этого, унижающаго его достоинство, поступка, и вмѣсто того еще глубже опустилъ руки въ карманы своихъ панталонъ.
   -- Какой ты ремесленникъ! вскричалъ онъ: -- ты бродяга, ты поджигатель; а я мэръ здѣшняго города, и мнѣ чрезвычайно какъ хочется запрятать тебя въ рабочій домъ, да и запрячу. Говори, что ты дѣлаешь здѣсь? Ты еще не отвѣтилъ мнѣ на этотъ вопросъ!
   -- Что я дѣлаю здѣсь? сказалъ мистеръ Спроттъ:-- спросите объ этомъ молодого джентльмена, съ которымъ сію минуты вы встрѣтились и говорили. Онъ очень хорошо знаетъ меня.
   -- Какъ! мой племянникъ знаетъ тебя?
   -- Фю-фю! просвисталъ мѣдникъ:-- такъ это вашъ племянникъ, сэръ? въ такомъ случаѣ извините меня, сэръ. Я очень уважаю вашу фамилію. Съ мистриссъ Ферфильдъ, гэзельденской прачкой, вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ я знакомъ. Покорнѣйше прошу васъ, сэръ, извините меня.
   И вмѣстѣ съ этимъ мистеръ Спроттъ учтиво снялъ свою шляпу.
   Лицо мистера Эвенеля страшно измѣнилось. Оно то блѣднѣло, то покрывалось румянцемъ. Онъ проворчалъ нѣсколько невнятныхъ словъ, быстро повернулся и ушелъ. Странствующій мѣдникъ провожалъ его взорами точно такъ же, какъ провожалъ Леонарда, и потомъ произнесъ такую же угрозу дядѣ, какая произнесена была племяннику.
   Я не думаю, чтобы въ происшествіи наступившей ночи заключалось слѣдствіе прихода мѣдника; скорѣе это происшествіе можно приписать, какъ говорится, "стеченію неблагопріятныхъ обстоятельствъ". Наканунѣ этой ночи, мистеръ Эвенель назвалъ мистера Спротта бродягой-поджигателемъ, а въ самую ночь сгорѣла одна изъ ригъ мистера Эвенеля. Правда, подозрѣніе сильно падало на странствующаго мѣдника, потому что мистеръ Спроттъ принадлежалъ къ разряду людей, которые не такъ-то легко забываютъ обиды. Его натура была скоровоспалительная, какъ и самыя спички, которыя онъ постоянно носилъ при себѣ для продажи, вмѣстѣ съ книжечками и паяльнымъ приборомъ.
   На другое утро по всѣмъ окрестностямъ начались поиски странствующаго мѣдника, но слѣдъ его давно уже простылъ.
  

ГЛАВА XLII.

   Ричардъ Эвенель до такой степени углубленъ былъ въ приготовленія къ танцовальному завтраку, что даже самый пожаръ риги не могъ разсѣять обольстительные и поэтическіе образы, тѣсно связанные съ этимъ пасторальнымъ пиршествомъ. Онъ даже слегка и безпечно сдѣлалъ Леонарду нѣсколько вопросовъ насчетъ бродяги-мѣдника. Мало того: онъ не хотѣлъ употребить надлежащей и законной власти для преслѣдованія этого подозрительнаго человѣка. Надобно правду сказать, Ричардъ Эвенель уже привыкъ видѣть въ низшемъ сословіи своихъ враговъ; и хотя онъ сильно подозрѣвалъ въ мистерѣ Спроттѣ виновника пожара, но въ то же время у него являлось множество едва ли не болѣе основательныхъ причинъ, по которымъ онъ могъ подозрѣвать еще человѣкъ пятьдесятъ. Да и какой человѣкъ на бѣломъ свѣтѣ станетъ думать долго о своихъ ригахъ и странствующихъ мѣдникахъ, когда всѣ идеи его, всѣ заботы и вся энергія сосредоточены на приготовленіяхъ къ танцовальному завтраку? Ричардъ Эвенель поставилъ себѣ за правило -- впрочемъ, этого правила придерживается каждый благоразумный человѣкъ -- "никогда не дѣлать двухъ дѣлъ въ одно время", и, на основаніи этого правила, онъ отложилъ исполненіе всѣхъ прочихъ дѣлъ до благополучнаго окончанія déjeuné dansant. Въ число этихъ дѣлъ включалось и письмо, которое Леонардъ намѣревался писать къ мистеру Дэлю.
   -- Повремени немножко, говорилъ Ричардъ, въ самомъ пріятномъ расположеніи духа: -- мы вмѣстѣ напишемъ, какъ только кончится танцовальный завтракъ.
   Задуманный пиръ не имѣлъ ни малѣйшаго сходства съ обыкновеннымъ провинціальнымъ церемоніаломъ. Ричардъ Эвенель былъ изъ числа тѣхъ людей, которые если задумаютъ что сдѣлать, то сдѣлаютъ хорошо. Мало по малу его первые замыслы распространялись, и балъ, которому предназначалось быть только изящнымъ и отнюдь не роскошнымъ, требовалъ теперь огромныхъ издержекъ и становился великолѣпнымъ. Изъ Лондона прибыли художники, знакомые съ устройствомъ подобныхъ баловъ: имъ предстояло помогать, управлять и создавать. Изъ Лондона же были выписаны венгерскіе музыканты, тирольскіе пѣвцы и пѣвицы, швейцарскія крестьянки, которыя должны были пѣть Ranz des Vaches, доить коровъ или приготовлять для ни гья свѣжее молоко съ виномъ и сахаромъ. Главная палатка въ саду украшена была въ готическомъ вкусѣ; самый завтракъ приготовлялся изъ лучшихъ дорогихъ продуктовъ, соотвѣтствующихъ сезону. Короче сказать, самъ Ричардъ Эвенель выражался о своемъ праздникѣ такимъ образомъ: "балъ, на который я не жалѣю денегъ, долженъ быть въ строгомъ смыслѣ слова балъ!"
   Гораздо большаго труда стоило набрать общество достойное такого пиршества, потому что Ричардъ Эвенель не довольствовался посредственною знатью провинціяльнаго города: вмѣстѣ съ издержками возростало и его честолюбіе.
   -- Ужь если на то пошло, говорилъ Ричардъ: -- я могу пригласить ближайшихъ сквайровъ.
   Правда, Ричардъ былъ лично знакомъ съ весьма немногими сквайрами. Но все же, когда человѣкъ становится замѣчательнымъ въ огромномъ городѣ и имѣетъ въ виду сдѣлаться современемъ представителемъ этого города въ Парламентѣ, и когда, кромѣ того, этотъ человѣкъ намѣренъ дать такой отличный и оригинальный въ своемъ родѣ ниръ, на которомъ старые могутъ бражничать, а молодые танцовать, то повѣрьте, во всей Британіи не найдется ни одного округа, въ которомъ богатыя фамиліи не приняли бы приглашенія такого человѣка. Точно также и Ричардъ, замѣтивъ, что о его приготовленіяхъ разнеслась молва по всему городу, и послѣ того, какъ жена декана, мистриссъ Помплей и многія другія знаменитыя особы благосклонно замѣтили Ричарду, что сквайръ и милордъ такіе-то остались бы весьма довольны, получивъ его приглашеніе, онъ, нисколько не задумываясь, разослалъ пригласительные билеты въ Паркъ, въ ректорство,-- словомъ сказать, во всѣ мѣста въ окружности отъ города на двадцать миль. Весьма немногіе отказались отъ такого приглашенія, и Ричардъ уже насчитывалъ до пяти-сотъ гостей.
   -- Началъ съ пенни, а свелъ на фунтъ, говорилъ мистеръ Эвенель.-- Начатое надобно и кончить. Посмотримъ, что-то скажетъ мистриссъ М'Катьчлей?
   И дѣйствительно, если говорить всю правду, такъ мистеръ Ричардъ Эвенель не только давалъ этотъ déjeuné dansant въ честь мистриссъ М'Катьчлей, но въ душѣ своей рѣшился при этомъ случаѣ, въ полномъ блескѣ своего величія и при помощи обольстительныхъ ухищреній Терпсихоры и Бахуса, проворковать мистриссъ М'Катьчлей нѣжныя слова любви.
   Наконецъ наступилъ и торжественный день. Мистеръ Ричардъ Эвенель смотрѣлъ изъ окна своей уборной на сцену въ саду, какъ смотрѣлъ Аинибалъ или Наполеонъ съ вершины Альповъ на Италію. Эта сцена совершенно соотвѣтствовала мысли о побѣдѣ и представляла полное возмездіе честолюбивымъ подвигамъ. На небольшомъ возвышеніи помѣщались пѣвцы съ горъ тирольскихъ; высокія шляпы ихъ, металлическія пуговицы, шитые серебромъ и золотомъ широкіе кушаки ярко освѣщались солнцемъ. За ширмой изъ лавровыхъ деревьевъ и американскихъ растеній скрывались венгерскіе музыканты. Вдали, направо отъ этихъ двухъ группъ, находилось то, что нѣкогда называлось (horresco referens) гусинымъ прудомъ, гдѣ Duke sonant ienui gutture carmen aves. Но геніальная изобрѣтательность главнаго декоратора превратила помянутый гусиный прудъ въ швейцарское озеро, несмотря на горькую обиду и печаль простыхъ и безвредныхъ обитателей, изгнанныхъ съ поверхности водъ, на которыхъ они, быть можетъ, родились и выросли. Высокіе шесты, обвитые сосновыми сучьями и густо натыканные вокругъ озера, придавали мутно-зеленоватой водѣ приличную гельветическую мрачность. Тутъ же, подлѣ трехъ огромныхъ коровъ, увѣшанныхъ лентами, стояли швейцарскія дѣвицы. Налѣво отъ озера, на широкой полянѣ, красовалась огромная готическая палатка, разбитая на два отдѣленія: одно -- для танцевъ, другое -- для завтрака.
   Все благопріятствовало празднику, даже самая погода: на небѣ ни облачка. Музыканты уже начали настроивать инструменты; лакеи, щегольски одѣтые, въ черныхъ панталонахъ и бѣлыхъ жилетахъ, ходили взадъ и впередъ по пространству, отдѣлявшему палатку отъ дома. Ричардъ долго любовался этой сценой и между тѣмъ механически направлялъ бритву; наконецъ онъ весьма неохотно повернулся къ зеркалу и началъ бриться. Въ это счастливое, дышащее блаженствомъ утро онъ такъ былъ занятъ, что некогда было даже и подумать о своей бородѣ.
   Любопытно смотрѣть иногда, какъ мужчина совершаетъ операцію бритья. Иногда по ходу этой операціи можно дѣлать заключенія о характерѣ брѣющагося. О, если бы видѣли, какъ брился Ричардъ Эвенель! Быстрота размаховъ бритвы, аккуратность и чистота, съ которыми брился онъ, дали бы вамъ вѣрное понятіе о томъ, какъ ловко онъ умѣетъ отбрить при случаѣ ближняго. Борода и шоки его были гладки какъ стекло. При встрѣчѣ съ нимъ вы бы инстинктивно застегнули ваши карманы.
   Зато остальная часть туалета мистера Эвенеля совершилась не такъ быстро. На постели, на стульяхъ, на комодахъ лежали панталоны, жилеты, галстухи, въ такомъ огромномъ выборѣ, что разбѣжались бы глаза у человѣка съ самымъ неразборчивымъ вкусомъ. Примѣрена была одна пара панталонъ, потомъ другая, одинъ жилетъ, потомъ другой, третій. Ричардъ Эвенель постепенно превращался въ chef-d'oeuvre цивилизаціи, въ человѣка одѣтаго и наконецъ явился на бѣлый свѣтъ. Онъ былъ счастливъ въ своемъ костюмѣ -- онъ чувствовалъ это. Его костюмъ шелъ не ко всякому ни по цвѣту, ни по покрою, но къ нему шелъ какъ нельзя лучше.
   О, какой эпическій поэтъ не захотѣлъ бы описать одежды героя при такомъ торжественномъ случаѣ! Мы представимъ нашимъ читателямъ только весьма слабый очеркъ этой одежды.
   Фракъ мистера Эвенеля былъ синій, темно-синій, съ пурпуровымъ отливомъ,-- фракъ однобортный, изящно обнимавшій формы Эвенеля; во второй петличкѣ его торчала пышная махровая роза. Жилетъ былъ бѣлый; панталоны перло-дымчатаго цвѣта, съ "косымъ швомъ", какъ выражаются портные. Голубой, съ бѣлыми клѣточками, галстухъ свободно обхватывалъ шею; широкое поле манишки съ гладкими золотыми пуговками; лайковыя перчатки лимоннаго цвѣта, бѣлая шляпа, слегка, но выразительно нагнутая на сторону, дополняютъ наше описаніе. Пройдите вы по цѣлому городу, по цѣлому государству, и, право, вы не нашли бы такого прекраснаго образца мужчины, какой представлялъ собою нашъ пріятель Ричардъ Эвенель, съ его легкимъ, твердымъ и правильнымъ станомъ, съ его чистымъ цвѣтомъ лица, его свѣтлыми, проницательными глазами и чертами лица, которыя говорили о смѣлости, точности, опредѣлительности и живости его характера,-- чертами смѣлыми, некрупными и правильными.
   Прекрасный собой, съ полнымъ сознаніемъ своей красоты, богатый, съ полнымъ убѣжденіемъ въ своемъ богатствѣ, первенствующее лицо торжественнаго праздника, съ полною увѣренностію въ своемъ первенствѣ, Ричардъ Эвенель вышелъ въ садъ.
   Вотт, начала подниматься пыль на дорогѣ, и въ отдаленіи показались кареты, коляски, фіакры и фаэтоны; всѣ они длинной вереницей тянулись къ подъѣзду Эвенеля. Въ то же время многіе начинали являться пѣшкомъ, какъ это часто дѣлается въ провинціяхъ: да наградитъ ихъ небо за такое смиреніе!
   Ричардъ Эвенель чувствовалъ себя какъ-то неловко, принимая гостей, особливо такихъ, съ которыми имѣлъ удовольствіе видѣться въ первый разъ. Но когда навались танцы и Ричардъ получилъ прекрасную ручку мистриссъ М'Катьчлей на первую кадриль, его смѣлость и присутствіе духа возвратились къ нему. Замѣтивъ, что многіе гости, которыхъ онъ вовсе не встрѣчалъ, вполнѣ предавались удовольствіямъ, онъ заблагоразсудилъ не встрѣчать и тѣхъ, которые пріѣзжали послѣ первой кадрили, и такимъ образомъ ни та, ни другая сторона не чувствовали ни малѣйшаго стѣсненія.
   Между тѣмъ Леонардъ смотрѣлъ на эту одушевленную сцену съ безмолвнымъ уныніемъ, которое онъ тщетно старался сбросить съ себя,-- уныніе, встрѣчаемое между молодыми людьми при подобныхъ сценахъ гораздо чаще, нежели мы въ состояніи предположить. Такъ или иначе, но только Леонардъ на этотъ разъ былъ чуждъ всякаго удовольствія: подлѣ него не было мистриссъ М'Катьчлей, которая придавала бы особенную прелесть этому удовольствію; онъ знакомъ былъ съ весьма немногими изъ посѣтителей; онъ былъ робокъ, онъ чувствовалъ, что въ его отношеніяхъ къ дядѣ было что-то неопредѣленное, сомнительное; онъ совершенно не привыкъ находиться въ кругу шумнаго общества; до его слуха долетали язвительныя замѣчанія насчетъ Ричарда Эвенеля и его празднества. Онъ испытывалъ въ душѣ своей сильное негодованіе и огорченіе. Леонардъ былъ несравненно счастливѣе въ тотъ періодъ своей жизни, когда онъ кушалъ редисы и читалъ книги подлѣ маленькаго фонтана въ саду Риккабокка. Онъ удалился въ самую уединенную часть сада, сѣлъ подъ дерево, склонилъ голову на обѣ руки, задумался и вскорѣ носился уже въ мірѣ фантазій. Счастливый возрастъ: каково бы ни было наше настоящее, но въ эту счастливую пору нашей жизни будущее всегда улыбается намъ отрадной улыбкой, всегда кажется такимъ прекраснымъ и такимъ безпредѣльнымъ!
   Но вотъ наконецъ первые танцы смѣнились завтракомъ: шампанское лилось обильно, и пиръ былъ въ полномъ своемъ блескѣ.
   Уже солнце начинало замѣтно склоняться къ западу, когда, въ теченіе непродолжительныхъ промежутковъ отъ одного танца до другого, всѣ гости или собирались на небольшомъ пространствѣ, оставленномъ палаткой на лугу, или разсыпались по аллеямъ, смежнымъ съ палаткой. Пышные и пестрые наряды дамъ, веселый смѣхъ, раздававшійся со всѣхъ сторонъ, яркій свѣтъ солнца, озарявшій всю сцену, сообщалъ даже и Леонарду мысль не объ одномъ только притворномъ удовольствіи, но о дѣйствительномъ счастіи. Леонардъ выведенъ былъ изъ задумчивости и робко вмѣшался въ ликующія группы. Но въ то время, какъ Леонардъ приближался къ сценѣ общаго веселья, Ричардъ Эвенель, съ обворожительной мистриссъ М'Катьчлей, которой цвѣтъ лица былъ гораздо живѣе, блескъ глазъ ослѣпительнѣе, поступь граціознѣе и легче обыкновеннаго, удалялся отъ этой сцены и находился уже на томъ самомъ мѣстѣ, уединенномъ, уныломъ и отѣненномъ весьма немногими деревьями, которое молодой человѣкъ только что покинулъ.
   Но вдругъ, въ минуту, столь благопріятную для нѣжныхъ объясненій, въ мѣстѣ столь удобномъ для робкаго признанія въ любви,-- въ эту самую минуту, съ муравы, разстилающейся впереди палатки, до слуха Ричарда Эвенеля долетѣлъ невыразимый, невнятный зловѣщій звукъ,-- звукъ, имѣющій сходство съ язвительнымъ смѣхомъ многолюдной толпы, съ глухимъ, злобнымъ, подавленнымъ хохотомъ. Мистриссъ М'Катьчлей распускаетъ зонтикъ и боязливо спрашиваетъ своего кавалера:
   -- Ради Бога, мистеръ Эвенель, почему всѣ гости столпились около одного мѣста?
   Бываютъ звуки, бываютъ зрѣлища,-- звуки неясные, зрѣлища, основанныя на неопредѣленныхъ догадкахъ, которые, хотя мы угадываемъ ихъ по инстинкту, предвѣщаютъ, предзнаменуютъ какое-то демонски-пагубное вліяніе на наши дѣла. И если кто нибудь дастъ блестящій пиръ и услышитъ вдали всеобщій, дурно подавленный, язвительный хохотъ, увидитъ, что всѣ его гости спѣшатъ къ одному какому нибудь мѣсту, то не знаю, останется ли тотъ человѣкъ неподвижнымъ и не обнаружитъ ли своего любопытства. Тѣмъ болѣе трудно допустить предположеніе, чтобы тотъ человѣкъ избралъ именно этотъ самый случай для того, чтобъ граціозно преклониться на правое колѣно передъ очаровательнѣйшей въ мірѣ мистриссъ М'Катьчлей и признаться ей въ любви! Сквозь стиснутые зубы Ричарда Эвенеля вырвалось невнятное проклятіе, и, вполовину догадываясь о случившемъ происшествіи, которое ни подъ какимъ видомъ не должно было дойти до свѣдѣнія мистриссъ М'Катьчлей, онъ торопливо сказавъ ей:
   -- Извините меня. Я схожу туда и узнаю, что тамъ случилось; пожалуста, не уходите отсюда до моего возвращенія.
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ бросился впередъ и въ нѣсколько секундъ достигнулъ группы, которая съ особеннымъ радушіемъ разступилась, чтобъ дать ему дорогу.
   -- Что такое случилось здѣсь? спрашивалъ онъ съ нетерпѣніемъ и въ то же время съ боязнію.
   Изъ толпы никто не отвѣчалъ. Онъ сдѣлалъ еще нѣсколько шаговъ и увидѣлъ племянника своего въ объятіяхъ женщины!
   -- Праведное небо! воскликнулъ Ричардъ Эвенель.
  

ГЛАВА XLIII.

   И въ объятіяхъ какой еще женщины!
   На ней надѣто было простое ситцовое платье,-- весьма опрятное -- это правда, но котораго не надѣла бы другая служанка изъ хорошаго дома; и какіе толстые, ужасные башмаки! На ней была черная соломенная шляпка; вмѣсто шали, ея станъ повязанъ былъ бумажнымъ платкомъ, который не стоилъ и шиллинга! Наружность ея была почтенная, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія, но зато страшно запыленная! И эта женщина повисла на шею Леонарда, кротко выговаривала ему, нѣжно ласкала и громко, очень громко рыдала.
   -- Праведное небо! воскликнулъ мистеръ Ричардъ Эвенель.
   И въ то время, какъ онъ произносилъ эти слова, женщина быстро обернулась къ нему. Кончивъ съ Леонардомъ, она бросилась на Ричарда Эвенеля и, сжимая въ объятіяхъ своихъ и синій фракъ, и махровую розу, и бѣлый жилетъ, громко восклицала, не прекращая рыданій:
   -- Братъ мой Дикъ! дорогой мой, неоцѣненный братъ Дикъ! и я дожила до того, что снова вижу тебя!
   И вмѣстѣ съ этимъ раздались два такіе поцалуя, которые вы бы навѣрно услышали за цѣлую милю.
   Положеніе брата Дика было убійственное. Толпа гостей, которая до этого, соблюдая приличія, только подсмѣивалась, теперь не въ силахъ была бороться съ вліяніемъ этого неожиданнаго, внезапнаго объятія. По всему саду раздался всеобщій взрывъ хохота! Это не былъ хохотъ, а оглушительный ревъ, который убилъ бы слабаго человѣка; но въ душѣ Ричарда Эвенеля онъ отзывался какъ вызовъ врага на бой и въ одинъ моментъ уничтожалъ все, что служило условной преградой неустрашимому отъ природы духу англо-саксонца.
   Ричардъ Эвенель величественно поднялъ свою прекрасную, мужественную голову и окинулъ взоромъ толпу неучтивыхъ посѣтителей,-- взоромъ, въ которомъ выражались и упрекъ и удивленіе.
   -- Лэди и джентльмены! сказалъ онъ весьма хладнокровно.-- Я не вижу въ этомъ ничего смѣшного. Братъ и сестра встрѣчаются послѣ долголѣтней разлуки, и сестра плачетъ при этой встрѣчѣ; мнѣ кажется весьма натуральнымъ, что она плачетъ; но смѣяться надъ ея чувствами -- непростительно.
   Въ одинъ моментъ весь позоръ какъ гора свалился съ плечь Ричарда Эвенеля и всею тяжестію легъ на окружающихъ. Невозможно описать, какое глупое, пристыженное выраженіе приняли ихъ физіономіи, и какъ каждый изъ нихъ старался украдкой уйти въ сторону.
   Ричардъ Эвенель воспользовался своимъ преимуществомъ съ быстротою человѣка, который нѣсколько лѣтъ прожилъ въ Америкѣ и слѣдовательно привыкъ извлекать лучшее изъ самыхъ, по видимому, обыкновенныхъ обстоятельствъ. Онъ взялъ мистриссъ Ферфильдъ за руку и увелъ ее въ домъ. Но когда онъ достигъ благополучно своей комнаты -- Леонардъ шелъ вслѣдъ за матерью и дядей -- когда дверь затворилась за всѣми ими, тогда бѣшенство Ричарда вырвалось наружу со всею силою.
   -- Ахъ ты безумная, неблагодарная, дерзкая шлюха!
   Да, да! Ричардъ употребилъ именно это слово. Я содрагаюсь писать его; но долгъ историка непреклоненъ: Ричардъ произнесъ слово -- шлюха!
   -- Шлюха! едва слышнымъ голосомъ повторила несчастная Джэнъ Ферфильдъ и крѣпко ухватилась за руку Леонарда: она съ трудомъ могла держаться на ногахъ.
   -- Вы забываетесь, сэръ! возразилъ Леонардъ, въ свою очередь приведенный въ бѣшенство.
   Но какъ бы громки ни были ваши восклицанія, въ эту минуту для Ричарда они были бы тѣмъ же самымъ, что и для горнаго потока. Ричардъ спѣшилъ излить первые порывы изступленнаго гнѣва въ самыхъ дерзкихъ, оскорбительныхъ выраженіяхъ.
   -- Гадкая, грязная, пыльная неряха! какъ ты смѣла явиться сюда? какъ ты смѣла позорить меня въ моемъ собственномъ домѣ, послѣ того, какъ я послалъ тебѣ пятьдесятъ фунтовъ? какъ ты смѣла выбрать такое время, когда.... когда....
   Ричардъ задыхался; язвительный смѣхъ его гостей еще звучалъ въ его ушахъ, переливался въ грудь и душилъ его. Джэнъ Ферфильдъ выпрямилась; слезы на глазахъ ея засохли.
   -- Я не думала позорить тебя: я пришла повидаться съ нимъ, и....
   -- Ха, ха! прервалъ Ричардъ: -- ты пришла повидаться съ нимъ? Значитъ ты писалъ къ этой женщинѣ?
   Послѣднія слова относились къ Леонарду.
   -- Нѣтъ, я не писалъ къ ней ни слова.
   -- Ты лжешь!
   -- Онъ не лжетъ; онъ такъ же честенъ, какъ и ты, даже честнѣе тебя, Ричардъ Эвенель! воскликнула мистриссъ Ферфильдъ: -- я не хочу ни минуты оставаться здѣсь, не хочу слышать, какъ ты оскорбляешь его,-- не хочу, не хочу! Что касается до твоихъ пятидесяти фунтовъ, то вотъ тутъ сорокъ-пять, и пусть отсохнутъ мои пальцы, если я не заработаю и не пришлю тебѣ остальныхъ пяти. Ты не бойся, что я буду позорить тебя: во всю жизнь свою я не захочу взглянуть на тебя; ты дурной, злой, порочный человѣкъ; я не ожидала отъ тебя этого.
   Голосъ несчастной женщины поднятъ былъ до такой высокой ноты, до такой степени онъ былъ пронзителенъ, что всякое другое чувство, близкое къ угрызенію совѣсти, хотя и могло бы пробудиться въ душѣ Ричарда, заглушалось опасеніемъ, что крикъ его сестры будетъ услышанъ слугами или гостями,-- опасеніе, свойственное однимъ только мужчинамъ, которое рѣдко проявляется въ женщинахъ и считается ими за низкую трусость со стороны ихъ притѣснителей.
   -- Пожалуста, замолчи! перестань кричать во все горло! сказалъ мистеръ Эвепель, тономъ, который казался ему ласковымъ.-- Сиди въ этой комнатѣ, и ни съ мѣста, покуда я не возвращусь и не буду въ состояніи спокойно говорить съ тобой. Леонардъ, пойдемъ со мной: ты поможешь объяснить гостямъ это происшествіе.
   Но Леонардъ стоялъ неподвижно и вмѣсто отвѣта отрицательно покачалъ головой.
   -- Что вы хотите сказать этимъ, сэръ? спросилъ Ричардъ, голосомъ, предвѣщающимъ новую грозу.-- Что вы качаете своей головой? Не намѣрены ли вы ослушаться меня? Смотри, Леонардъ, берегись!
   Терпѣніе Леонарда лопнуло. Одной рукой обвилъ онъ ставъ матери.
   -- Сэръ! сказалъ онъ: -- вы оказали мнѣ милость, вы были великодушны ко мнѣ, и одна мысль объ этомъ удерживала мое негодованіе, когда я слышалъ слова, съ которыми вы обращались къ моей матери. Я чувствовалъ, что еслибъ я началъ говорить, то высказалъ бы многое. Теперь я начинаю говорить, и начинаю съ того, что....
   -- Оставь, Леонардъ, сказала испуганная мистриссъ Ферфильдъ: -- не безпокойся обо мнѣ. Я не затѣмъ пришла, чтобъ принести съ собой бѣду для тебя, не затѣмъ, чтобъ погубить твою будущность. Я сейчасъ же уйду отсюда.
   -- Не угодно ли вамъ, мистеръ Эвенель, просить прощенія у нея? сказалъ Леонардъ, рѣшительнымъ тономъ, и въ то же время подступилъ къ дядѣ своему на нѣсколько шаговъ.
   Вспыльчивый отъ природы и нетерпѣвшій противорѣчія, Ричардъ взволнованъ былъ не только гнѣвомъ, который, надобно признаться, произвелъ бы ощутительное вліяніе на каждаго человѣка, до такой степени уничиженнаго въ самую восторженную минуту, но и виномъ, котораго Ричардъ употребилъ на этотъ разъ болѣе обыкновеннаго. И когда Леонардъ приблизился къ нему, онъ истолковалъ это движеніе въ дурную сторону и видѣлъ въ немъ дерзкую угрозу.
   Ричардъ поднялъ руку на воздухъ.
   -- Подойди еще на шагъ, сказалъ онъ: -- и я тебя однимъ ударомъ положу на мѣстѣ!
   Несмотря на эту угрозу, Леонардъ сдѣлалъ запрещенный шагъ. Но въ то время, какъ взоръ Ричарда встрѣтился со взоромъ Леонарда, въ которомъ выражалось не презрѣніе или дерзкая настойчивость, но благородство души и неустрашимость, такъ хорошо знакомая Ричарду и уважаемая имъ,-- въ это время, говорю я, рука Ричарда механически опустилась.
   -- Вы можете ударить меня, мистеръ Эвенель, сказалъ Леонардъ: -- вы очень хорошо убѣждены, что за эту дерзость моя рука не поднимется на брата моей матери. Но какъ сынъ ея, я еще разъ говорю вамъ: просите у нея прощенія.
   -- Десять тысячь молній! вскричалъ Ричардъ.-- Или ты самъ съ ума сошелъ, или намѣренъ свести меня съ ума! Ты, ничтожный мальчишка, наглый нищій, котораго я кормилъ и одѣвалъ изъ состраданія,-- ты смѣешь говорить мнѣ, чтобъ я просилъ у нея прощенія! да за что, желалъ бы я знать? Развѣ за то, что она сдѣлала меня предметомъ насмѣшекъ и поруганій -- этимъ презрѣннымъ ситцевымъ платьемъ и этими вдвойнѣ презрѣнными толстыми башмаками! Я готовъ побожиться, что эти башмаки подбиты у нея гвоздями! Послушай, Леонардъ, довольно и того, что она нанесла мнѣ такое оскорбленіе, но я не такой человѣкъ, чтобы слушать отъ тебя угрозы. Иди со мною сію минуту, или долой съ моихъ глазъ: до конца жизни моей ты не получишь отъ меня ни шиллинга. Предоставляю тебѣ на выборъ -- быть простымъ поденщикомъ или...
   -- Да, да, милостивый государь, я скорѣе соглашусь быть поденьщикомъ, чѣмъ принимать милостыню изъ рукъ низкаго честолюбца, презирающаго своихъ кровныхъ! спокойно сказалъ Леонардъ; его грудь тяжело поднималась и щоки пылали.-- Матушка, уйдемте отсюда. Не бойтесь, родная: у меня еще много и силы и молодости; мы по прежнему будемъ вмѣстѣ трудиться.
   Но бѣдная мистриссъ Ферфильдъ, обремененная такимъ множествомъ сильныхъ ощущеній, опустилась на прекрасное кресло Ричарда и оставалась безмолвна и неподвижна.
   -- Сидите же здѣсь, презрѣнные! проворчалъ Ричардъ. Въ настоящую минуту васъ невозможно выпустить изъ моего дома. Смотри за ней, неблагодарный змѣенокъ,-- смотри, покуда я не возвращусь; и тогда, если ты захочешь убраться отсюда, то убирайся и будь....
   Не кончивъ своей сентенціи, Ричардъ Эвенель выбѣжалъ изъ комнаты, заперъ дверь на замокъ и ключъ положилъ въ карманъ. Проходя мимо залы, онъ остановился на минуту, чтобы собраться съ мыслями, втянулъ въ себя глотка четыре воздуха, поправилъ платье, и, рѣшившись оставаться вѣрнымъ своему правилу -- дѣлать дѣло однимъ разомъ, онъ удалилъ отъ себя тревожное воспоминаніе о мятежныхъ плѣнникахъ. Грозный, какъ Ахиллесъ передъ троянцами, Ричардъ Эвенель явился на сцену пиршества.
  

ГЛАВА XLIV.

   Несмотря на кратковременность своего отсутствія, Ричардъ Эвенель не могъ не замѣтить, что въ теченіе этого періода произошла значительная перемѣна въ одушевленіи общества. Тѣ изъ гостей, которые жили въ городѣ, приготовились уйти домой пѣшкомъ; тѣ, которые жили въ отдаленіи, и экипажи которыхъ еще не прибыли по ненаступленію назначеннаго часа, собрались въ небольшіе кружки и группы. Всѣ обнаруживали неудовольствіе и всѣ по инстинктивному чувству отворачивались отъ хозяина дома въ то время, какъ онъ проходилъ мимо ихъ. Въ непріятной сценѣ они видѣли униженіе собственнаго своего достоинства и считали себя оскорбленными не менѣе самого Ричарда. Они опасались повторенія какой нибудь подобной сцены. Отъ этого площадного человѣка всего можно было ожидать, по ихъ мнѣнію!
   Проницательный умъ Ричарда въ одинъ моментъ предъусмотрѣлъ всю затруднительность подобнаго положенія. Несмотря на то, онъ смѣло и прямо шелъ къ мистриссъ М'Катьчлей, стоявшей почти подлѣ самой палатки, вмѣстѣ съ Помплеями и женою декана. Особы эти, замѣтивъ смѣлое шествіе Ричарда, начали колебаться.
   -- Взгляните, какая дерзость! сказалъ полковникъ, углубляясь въ галстухъ: -- онъ идетъ сюда. Это низко, это ужасно! Что мы станемъ дѣлать теперь? Пойдемте прочь.
   Но Ричардъ замѣтилъ это и заслонилъ имъ дорогу.
   -- Мистриссъ М'Катьчлей, весьма серьёзно сказалъ онъ и въ то же время протянулъ къ ней руку: -- позвольте мнѣ просить васъ на три слова.
   Бѣдная вдова не знала, что отвѣчать, что дѣлать. Мистриссъ Помплей украдкой дернула ее за рукавъ. Ричардъ стоялъ передъ ней съ протянутой рукой и пристально вглядываясь въ ея лицо. Она колебалась, впрочемъ, недолго и приняла протянутую руку.
   -- Чудовищное безстыдство! вскричалъ полковникъ.
   -- Не мѣшай, мой другъ, возразила мистриссъ Помплей.-- Повѣрь, что мистриссъ М'Катьчлей найдется, какъ отдѣлать этого вульгаріанца!
   -- Сударыня, сказалъ Ричардъ, едва только удалились они на такое разстояніе, откуда слова ихъ не могли долетать до слуха Помплеевъ: -- я предоставляю вамъ оказать мнѣ величайшую милость.
   -- Мнѣ?
   -- Вамъ, и однѣмъ только вамъ. Вы имѣете большое вліяніе на всѣхъ эгихъ людей: одно слово ваше произведетъ то дѣйствіе, котораго я желаю. Мистриссъ М'Катьчлей, прибавилъ Ричардъ, такимъ торжественнымъ тономъ, который даже на самаго грубаго слушателя произвелъ бы сильное впечатлѣніе: -- позвольте мнѣ льстить себя надеждою, что вы имѣете ко мнѣ дружеское расположеніе, чего я не могу сказать о всѣхъ другихъ лицахъ, пирующихъ въ моемъ саду,-- согласитесь ли вы оказать мнѣ эту милость,-- да или нѣтъ?
   -- Чего же вы хотите отъ меня, мистеръ Эвенель? спросила М'Катьчлей, все еще сильно встревоженная, но замѣтно смягченная.
   Мистриссъ М'Катьчлей ни подъ какимъ видомъ нельзя было назвать женщиной нечувствительной; она даже считала себя слабонервной.
   -- Уговорите всѣхъ вашихъ друзей,-- короче сказать, уговорите все общество собраться въ бесѣдку, подъ какимъ бы то ни было предлогомъ. Я хочу сказать нѣсколько словъ моимъ гостямъ.
   -- Что вы это! мистеръ Эвенель, вы хотите сказать имъ нѣсколько словъ! вскричала вдова: -- вы не знаете, что этого-то именно всѣ и опасаются! Нѣтъ ужь, вы извините меня, а я должна вамъ признаться откровенно, что нигдѣ не водится приглашать порядочныхъ людей на танцовальный завтракъ и потомъ.... потомъ браниться съ ними!
   -- Кто вамъ сказалъ, что я хочу браниться съ ними! сказалъ мистеръ Эвенель, весьма серьёзно: -- клянусь честью, я даже и не думалъ объ этомъ. Я хочу только поправить дѣло, даже надѣюсь, что танцы наши будутъ продолжаться, и чтобы удостоите меня вашей руки на туръ вальса. Сдѣлайте мнѣ это одолженіе, и повѣрьте, что вы видите передъ собой человѣка, который умѣетъ быть признательнымъ.
   Мистеръ Эвенель, кончивъ, поклонился, не безъ нѣкотораго достоинства, и скрылся въ отдѣленіе палатки, назначенное для завтрака. Здѣсь онъ дѣятельно началъ распоряжаться приведеніемъ стола и буфета въ возможный порядокъ. Мистриссъ М'Катьчлей, которой любопытство и интересъ были затронуты, исполнила порученіе съ необыкновеннымъ умѣньемъ и тактомъ свѣтской, образованной женщины, такъ что, менѣе чѣмъ черезъ четверть часа, палатка наполнилась, пробки защелкали, шампанское полилось и заискрилось; гости пили молча, кушали плоды и пирожное, поддерживали свою храбрость увѣренностью въ превосходство силъ на своей сторонѣ и испытывали непреодолимое желаніе узнать, что будетъ дальше. Мистеръ Эвенель, сидѣвшій во главѣ стола, внезапно всталъ.
   -- Лэди и джентльмены! сказалъ онъ: -- я осмѣлился пригласить васъ еще разъ въ эту палатку, съ тѣмъ, чтобы пожалѣть вмѣстѣ со мной о происшествіи, которое едва не послужило поводомъ къ разстройству общаго нашего удовольствія. Безъ сомнѣнія, вамъ всѣмъ извѣстно, что я человѣкъ новый,-- человѣкъ, который самъ устроилъ свою судьбу, составивъ хорошій капиталъ.
   Большая часть слушателей, по невольному чувству, склонила свои головы. Слова произнесены были мужественно; все общество проникнуто было чувствомъ уваженія къ оратору.
   -- Вѣроятно, продолжалъ мистеръ Эвенель: -- не безъизвѣстно вамъ также и то, что я сынъ весьма честныхъ торговопромышленниковъ. Я говорю: честныхъ, и потому имъ нечего стыдиться меня,-- я говорю: торгово-промышленниковъ, и мнѣ нечего стыдиться ихъ. Сестра моя вышла замужъ и поселилась въ отдаленной отсюда провинціи. Я взялъ на свое попеченіе ея сына, съ тѣмъ, чтобы дать ему приличное воспитаніе, и потомъ, какъ говорится, вывести въ люди. Но надобно замѣтить, я не говорилъ ей, гдѣ находился ея сынъ, не говорилъ даже о своемъ возвращеніи изъ Америки. По собственному своему желанію,-- пожалуй, если хотите, по прихоти, отложилъ я это до болѣе благопріятнаго случая, и именно до той поры, когда бы я могъ неожиданно представить ей, въ видѣ сюрприза, не только богатаго брата, но и сына, котораго я намѣренъ былъ сдѣлать джентльменомъ, на сколько позволяли то воспитаніе, изящныя манеры и благородное обращеніе его. Но бѣдная моя родственница отъискала насъ гораздо ранѣе, чѣмъ я ожидалъ, и предупредила меня сюрпризомъ своего собственнаго изобрѣтенія. Умоляю васъ, простите замѣшательство, которое надѣлала эта маленькая семейная сцена; и хотя, признаюсь, она была довольно забавна въ свое время и несправедливо было бы съ моей стороны отозваться о ней иначе, но все же я не смѣю судить дурно о вашемъ добросердечіи; я увѣренъ, что вы сами можете оцѣнить чувства, которыя должны испытывать братъ и сестра при встрѣчѣ, послѣ того, какъ они разстались другъ съ другомъ въ самые ранніе годы своего возраста. Для меня (и Ричардъ испустилъ продолжительный вздохъ: онъ чувствовалъ, что одинъ только подобный вздохъ могъ поглотить отвратительную ложь, которую онъ произносилъ),-- для меня эта встрѣча была, по истинѣ, самой счастливой встрѣчей! Я -- человѣкъ простой; въ моихъ словахъ ничего нѣтъ дурного. Пожелавъ вамъ отъ всей души того же счастія въ кругу вашего семейства, какимъ наслаждаюсь я въ кругу моего, хотя и весьма смиреннаго, я съ особенномъ удовольствіемъ пью, лэди и джентльмены, ваше здоровье.
   Громкія рукоплесканія заключили рѣчь мистера Эвенеля. Съ его простодушнымъ воззрѣніемъ на предметъ онъ такъ вѣрно достигъ своей цѣли, что большая половина изъ присутствовавшихъ, которая до этой рѣчи не чувствовала къ Ричарду никакого влеченія, даже пренебрегала имъ, вдругъ перемѣнила свое мнѣніе о немъ и съ этой минуты стала гордиться его знакомствомъ. Надобно замѣтить, что высшее британское сословіе, при всей возвышенности понятій о своемъ достоинствѣ, еще сильнѣе обнаруживающемся въ провинціяхъ и маленькихъ обществахъ, ни къ кому не имѣетъ такого уваженія, какъ къ человѣку, который возвысился изъ ничего и который откровенно признается въ томъ. Сэръ Комптонъ Дарлей, старый баронетъ, съ родословной длиннѣе каждаго валлійца, который весьма неохотно явился на балъ, по неотступной просьбѣ трехъ незамужнихъ дочерей своихъ (изъ которыхъ ни одна не удостоила мистера Эвенеля даже самымъ маленькимъ поклономъ), всталъ съ мѣста и приготовился произнести приличную рѣчь; это право принадлежало исключительно ему: но званію своему и по мѣсту, занимаемому въ обществѣ, онъ былъ первое лицо между гостями,
   -- Лэди и джентльмены! началъ сэръ Комптонъ, обращаясь къ собранію: -- я увѣренъ, что всѣ присутствующіе согласятся съ моимъ мнѣніемъ, съ выраженіемъ чувствъ моихъ, если скажу, что всѣ мы, съ особеннымъ удовольствіемъ и восхищеніемъ, выслушали слова, съ которыми обращался къ намъ многоуважаемый хозяинъ дома. (Рукоплесканіе огласило палатку.) И если кто-нибудь изъ насъ, какъ весьма справедливо замѣчаетъ мистеръ Эвенель, увлеченъ былъ неожиданной сценой въ неумѣстный смѣхъ надъ... надъ... ("тѣмъ, что дорого для каждаго изъ насъ" -- подсказываетъ жена декана).... надъ тѣмъ, что дорого для каждаго изъ насъ, повторилъ сэръ Комптонъ, смѣшался и сталъ, какъ говорится, въ тупикъ ("надъ тѣмъ, что называемъ мы священными чувствами" -- снова прошептала жена декана)... да, именно, надъ тѣмъ, что называемъ мы священными чувствами,-- я, отъ лица всего собранія, прошу мистера Эвенеля принять наше чистосердечное извиненіе. Съ своей стороны, я могу сказать одно, что съ удовольствіемъ признаю мистера Эвенеля достойнымъ стать на ряду съ джентльменами нашего округа (при этомъ сэръ Комптонъ громко ударилъ по столу) и долгомъ считаю выразить ему мою признательность за блестящій пиръ, присутствовать на которомъ выпало на мою долю въ первый разъ въ жизни. Если онъ умѣлъ честнымъ образомъ стяжать себѣ богатство, то, надобно отдать ему справедливость, онъ благородно умѣетъ и расточать его.
   Шампанское полилось обильнѣе прежняго.
   -- Я не привыкъ говорить передъ публикой, не умѣю краснорѣчиво изъясняться, но не умѣю также и скрывать моихъ чувствъ. Мнѣ остается теперь предложить тостъ за здоровье хозяина дома, Ричарда Эвенеля, сквайра, и вмѣстѣ съ тѣмъ за здоровье его уважаемой сестры.... да здравствуютъ они на многія лѣта!
   Послѣднія слова заглушились громомъ рукоплесканій и восклицаній, которыя слились наконецъ въ троекратное ура въ честь Ричарда Эвенеля, сквайра, и его уважаемой сестры.
   "Какъ славно обманулъ я ихъ!-- подумалъ Ричардъ Эвенель.-- Впрочемъ, обманывать въ натурѣ человѣка. Почемъ знать, можетъ быть, и они, въ свою очередь, обманываютъ меня."
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ взглянулъ на мистриссъ М'Катьчлей и, къ величайшему своему удовольствію, увидѣлъ, что она платочкомъ утирала глаза.
   Можно сказать, что хотя прекрасная вдова и думала иногда о возможности сдѣлаться женою мистера Эвенеля, но до этой поры въ душѣ своей она не чувствовала къ нему никакого расположенія: теперь же она была влюблена въ него. Чистосердечіе и мужество всегда нравятся женщинамъ, а Ричардъ Эвенель хотя и обманывалъ все собраніе, какъ самъ объ сознавался въ томъ, но въ глазахъ мистриссъ М'Катьчлей казался настоящимъ героемъ.
   Ричардъ Эвенель торжествовалъ.
   -- Теперь мы можемъ продолжать наши танцы, весело сказалъ онъ.
   И въ то время, какъ онъ протянулъ руку къ мистриссъ М'Катьчлей, сэръ Комптонъ Дарлей схватилъ эту руку и, дружески пожавъ ее, воскликнулъ:
   -- Мистеръ Эвенель, вы еще ни разу не танцевали съ моей старшей дочерью. Если вамъ не угодно было пригласить ее на туръ вальса, то я самъ долженъ предложить вамъ ее.-- Сара, вотъ тебѣ кавалеръ на танцы.
   Миссъ Сара Дарлей, рослая и по росту своему стройная дѣвица; сдѣлала граціозный поклонъ и приблизилась къ изумленному Ричарду Эвенелю. При выходѣ въ танцовальное отдѣленіе палатки, Ричарду предстояло пройти мимо джентльменовъ, которые выстроились въ рядъ нарочно затѣмъ, чтобъ пожать руку хозяину дома. Ихъ горячія англійскія сердца не могли бы успокоиться до тѣхъ поръ, пока они не увѣрились, что недавняя надменность и неумѣстныя насмѣшки совершенно забыты. Въ эту минуту Ричардъ Эвенель преспокойно могъ бы ввести въ общество гостей свою сестру, въ ея ситцевомъ платьѣ, пестромъ платкѣ и толстыхъ башмакахъ; но онъ не хотѣлъ даже и подумать объ этомъ. Отъ искренняго сердца онъ благодарилъ небо, что она находилась въ эту минуту подъ замкомъ.
   Не ранѣе третьяго тура вальса Ричардъ Эвенель могъ воспользоваться случаемъ протанцовать съ мистриссъ М'Катьчлей, и тогда наступили уже сумерки. Экипажи давно стояли у подъѣзда; но никто еще не думалъ уѣзжать. Гости наслаждались удовольствіемъ вполнѣ. Съ теченіемъ времени созрѣвали всѣ планы Эвенеля, предназначенные имъ къ довершенію того торжества, которое такъ неожиданно доставило ему прибытіе сестры и котораго онъ чуть-чуть не лишился, благодаря тому же самому прибытію. Смѣлость и рѣшительность много помогли ему въ этомъ случаѣ. Вино и подавленный гнѣвъ еще болѣе возбуждали въ немъ отвагу и даже дерзость, и въ то время, какъ восторженность начинала мало по малу ослабѣвать въ немъ, когда мистриссъ М'Катьчлей перешла на сторону Помплеевъ, вліяніе которыхъ на избранницу своего сердца Ричардъ всего болѣе желалъ бы теперь устранить,-- въ это время онъ гораздо спокойнѣе вспоминалъ о своихъ бѣдныхъ деревенскихъ родственникахъ. Время для исполненія задуманныхъ плановъ было самое удобное. Желѣзо накалилось: стоило только начать ковку и ковать самую прочную цѣпь.
   -- Я не знаю, какъ выразить вамъ мою благодарность, мистриссъ М'Катьчлей, за величайшее благодѣяніе съ вашей стороны, сказалъ Ричардъ, выходя изъ палатки.
   -- Помилуйте! сказала мистриссъ М'Катьчлей: -- какое тутъ благодѣяніе!... я такъ рада, что..
   И она замолчала.
   -- Значитъ, вы еще не стыдитесь меня, несмотря на непріятное происшествіе?
   -- Стыдиться васъ! Напротивъ, я гордилась бы вами, еслибъ я была....
   -- Окончите вашу мысль, скажите: "еслибъ я была вашей женой!" Мистриссъ М'Катьчлей, я богатъ, вамъ извѣстно это,-- и я пламенно люблю васъ. Съ вашей помощью, я могъ бы выйти изъ обыкновеннаго круга моихъ дѣйствій и могъ бы разъигрывать не послѣднюю роль въ высшемъ кругу общества. Кто бы ни былъ мой отецъ, я увѣренъ, что внукъ его былъ бы по крайней мѣрѣ.... впрочемъ, объ этомъ еще рано говорить. Что вы скажете на это? вы отворачиваетесь отъ меня. Я не хочу безпокоить васъ длинными объясненіями: это не въ моемъ характерѣ. Давича я просилъ васъ помочь мнѣ, и просилъ васъ сказать мнѣ на это: да или нѣтъ? теперь же, надѣясь на вашу снисходительность ко мнѣ, я снова осмѣливаюсь просить сказать мнѣ: да или нѣтъ?
   -- Но, мистеръ Эвенель, это такъ неожиданно, такъ... ахъ, Боже мой! Мистеръ Эвенель, вы такъ спѣшите.... что я...
   И вдова раскраснѣлась: румянецъ стыдливости заигралъ на ея ланитахъ.
   "О, эти ужасные Помплеи!" подумалъ Ричардъ, увидѣвъ, что полковникъ торопился съ плащемъ къ мистриссъ М'Катьчлей.
   -- Я жду вашего отвѣта немедленно, продолжалъ пламенный любовникъ, весьма торопливо.-- Завтра я уѣду отсюда, если вы не дадите мнѣ отвѣта.
   -- Вы уѣдете отсюда? и оставите меня?
   -- Согласитесь быть моей, и я не оставлю васъ.
   -- Ахъ, мистеръ Эвенель! томно сказала вдова, сжимая его руку: -- кто можетъ противиться вамъ?
   Полковникъ Помплей подошелъ. Ричардъ взялъ отъ него шаль.
   -- Не торопитесь, полковникъ, сказалъ онъ: -- мистриссъ М'Катьчлей можетъ располагать своимъ временемъ какъ ей угодно: здѣсь она какъ у себя въ домѣ.
   Ричардъ Эвенель распорядился такъ умно, что черезъ десять минутъ почти всѣ гости уже знали, что высокопочтеннѣйніая мистриссъ М'Катьчлей приняла его предложеніе. Всѣ единодушно говорили, что "онъ очень умный, очень добрый человѣкъ",-- всѣ, исключая Помплеевъ, которые отъ бѣшенства выходили изъ себя. И въ самомъ дѣлѣ, возможно ли допустить, чтобъ Ричардъ Эвенель насильно втерся въ кругъ аристократіи! возможно ли, чтобы, сдѣлавшись мужемъ высокопочтеннѣйшей лэди, онъ сталъ на ряду съ британскими лордами!
   -- Чего добраго! онъ еще будетъ представителемъ нашего города,-- этотъ вулгаріанецъ! восклицалъ полковникъ.
   -- И мнѣ придется итти за хвостомъ его жены, этой отвратительной женщины!
   Сказавъ это, мистриссъ Помплей заплакала.
   Гости разъѣхались. Ричардъ имѣлъ теперь полную свободу подумать о томъ, какія принять мѣры касательно сестры своей и племянника.
   Побѣда надъ гостями замѣтно смягчила сердце Ричарда въ отношеніи къ его родственникамъ; но, несмотря на то, онъ все еще считалъ себя сильно оскорбленнымъ неумѣстнымъ появленіемъ мистриссъ Ферфильдъ. Гордость его была унижена дерзкой выходкой Леонарда. До этой поры онъ никакъ не могъ допустить идеи, чтобы человѣкъ, которому онъ оказалъ услугу или намѣренъ былъ оказать ее, могъ имѣть свою собственную волю, могъ смѣло не повиноваться ему. Онъ чувствовалъ также, что слова, сказанныя имъ и Леонардомъ другъ другу, нескоро ими забудутся, и что, вслѣдствіе этого, тѣсная дружба ихъ, по необходимости, должна охладѣть. Ему, великому Ричарду Эвенелю, просить прощенія у мистриссъ Ферфильдъ, у деревенской прачки! о нѣтъ! этому не бывать! Она и Леонардъ должны просить у него прощенія.
   -- Съ этого я и начну, сказалъ Ричардъ Эвенель: -- я полагаю, они успѣли теперь надуматься.
   Вмѣстѣ съ этимъ ожиданіемъ, онъ отперъ дверь -- и, къ неописанному изумленію, очутился въ пустой комнатѣ. Взошедшая луна смотрѣла прямо въ окна и ярко освѣщала каждый уголъ. Ричардъ окинулъ взоромъ всю комнату и пришелъ въ недоумѣніе: птички улетѣли.
   "Неужели они ушли сквозь замочную скважину? сказалъ онъ.-- А! понимаю: они ушли въ окно."
   И дѣйствительно, окно, поднимавшееся отъ земли на половину человѣческаго роста, было открыто. Мистеръ Эвенель, въ припадкѣ бѣшенства, совершенно упустилъ изъ виду этотъ легкій способъ къ побѣгу.
   -- Ну, ничего, проговорилъ онъ, бросаясь на кушетку.-- Надѣюсь, они не замедлятъ отозваться о себѣ: они непремѣнно захотятъ воспользоваться моими деньгами.
   Въ эту минуту взоръ его остановился на письмѣ, лежавшемъ на столѣ. Онъ развернулъ его и увидѣлъ нѣсколько ассигнацій на пятьдесятъ фунтовъ; изъ нихъ сорокъ пять принадлежали вдовѣ, а новенькая пяти-фунтовая -- Леонарду. Ричардъ самъ за нѣсколько дней подарилъ ему эту ассигнацію. Вмѣстѣ съ деньгами было написано нѣсколько строчекъ, смѣлымъ и красивымъ почеркомъ Леонарда, хотя нѣкоторыя слова и обнаруживали, что рука Леонарда дрожала.
   Вотъ что писалъ онъ:
   "Благодарю васъ за все, что вы сдѣлали тому, кого считали предметомъ вашего состраданія и милосердія. Моя мать и я прощаемъ вамъ прошедшее. Я ухожу вмѣстѣ съ ней. Вы предоставили на мой произволъ сдѣлать выборъ касательно моей будущности, и я сдѣлалъ его.

"Леонардъ Ферфильдъ."

   Письмо выпало изъ рукъ Ричарда. Въ теченіе двухъ-трехъ минутъ онъ оставался безмолвнымъ. Замѣтно было, что угрызеніе совѣсти производило на него сильное вліяніе. Онъ видѣлъ, однако же, что поправить дѣло не было возможности.
   -- Въ цѣломъ свѣтѣ не найдется, вскричалъ онъ, сильно топнувъ ногой: -- не найдется такихъ непріятныхъ, дерзкихъ и неблагодарныхъ людей, какъ бѣдные родственники. Съ этой минуты я прекращаю съ ними всякія сношенія.
  

ГЛАВА XLV.

   Леонардъ и его мать, освободясь отъ заточенія, на которое осудилъ ихъ мистеръ Эвенель, направили путь къ небольшой гостинницѣ, расположенной въ недальнемъ разстояніи отъ города, при окраинѣ большой дороги. Обвивъ одной рукой станъ своей матери, Леонардъ поддерживалъ ее и въ то же время старался ее успокоить. Дѣйствительно, къ сильному потрясенію нервовъ бѣдной женщины, она чувствовала угрызеніе совѣсти при мысли, что неумѣстнымъ появленіемъ своимъ въ домѣ Ричарда она совершенно разрушила всѣ планы Леонарда на его блестящую будущность. Проницательный читатель, вѣроятно, уже догадался, что главнымъ виновникомъ всего зла въ этомъ критическомъ оборотѣ дѣлъ юноши былъ никто другой, какъ странствующій мѣдникъ. Возвратясь въ окрестности Гэзельденскаго парка и казино, мѣдникъ не замедлилъ увѣдомить мистриссъ Ферфильдъ о своемъ свиданіи съ Леонардомъ, и, увидѣвъ, что бѣдная вдова оставалась въ совершенномъ невѣдѣніи касательно пребыванія Леонарда подъ кровомъ его дяди, негодный бродяга, быть можетъ, изъ злобнаго чувства къ мистеру Эвенелю, а можетъ быть, изъ особеннаго расположенія дѣлать зло ближнему, составлявшее отличительную черту въ его характерѣ, такъ сильно подѣйствовалъ на бѣдную вдову описаніемъ надменности мистера Эвевеля и щегольского платья его племянника, что въ душѣ ея пробудилось горькое и невыносимое чувство ревности. "По всему видно, что они хотѣли отнять отъ меня мальчика!" думала вдова.-- Молчаніе его служило тому вѣрнымъ доказательствомъ. Этотъ родъ ревности, всегда обнаруживаемый женскимъ поломъ въ большей или меньшей степени, часто оказывается весьма сильнымъ между бѣдными. Въ мистриссъ Ферфильдъ это чувство проявлялось еще сильнѣе, потому что въ ея одиночествѣ Леонардъ служилъ для нея единственной отрадой. Хотя она примирилась съ потерею его присутствія, но ничто не могло примирить ее съ мыслію о потерѣ сыновней любви. Кромѣ того, въ душѣ ея образовались нѣкоторыя убѣжденія, о справедливости которыхъ читатель станетъ судить лучше впослѣдствіи,-- что Леонардъ обязанъ былъ ей болѣе, чѣмъ сыновнею привязанностью. Короче сказать, ей не хотѣлось, употребляя ея собственное выраженіе, "получить незаслуженный щелчокъ". Проведя безсонную ночь, она рѣшилась дѣйствовать по своему соображенію, много побуждаемая къ этому непріязненнымъ внушеніемъ мистера Спротта, утѣшавшаго себя мыслію объ униженіи джентльмена, который такъ непочтительно грозилъ ему рабочимъ домомъ. Вдова немало сердилась на мистера Дэля и Риккабокка: она полагала, что и эти достойные джентльмены были въ одномъ заговорѣ противъ нея. Поэтому, не объявивъ своего намѣренія ни одной душѣ въ Гэзельденскомъ приходѣ, она отправилась въ путь и совершила его частію снаружи дилижанса, частію пѣшкомъ. Неудивительно, Это она явилась на пиръ Эвенеля такая запыленная.
   -- О, Леонардъ! говорила она, стараясь подавить свои рыданія.-- Когда я прошла въ ворота и очутилась на лугу, гдѣ собралось такъ много знатныхъ особъ, я и сказала про себя: "взгляну на моего голубчика да и уйду". Но когда я увидѣла тебя, мой Ленни, такого красавчика, когда ты обернулся ко мнѣ и закричалъ: "матушка!" я не могла не обнять тебя, моего ненагляднаго, даже если бы пришлось мнѣ умереть за это. Ты показался мнѣ такимъ добренькимъ, что я въ одну минуту забыла все сказанное мистеромъ Спроттомъ насчетъ гордости Дика; я въ ту же минуту подумала, что это все былъ вздоръ, точно такой же вздоръ, какой онъ выдумалъ насчетъ тебя и хотѣлъ меня увѣрить въ томъ. Спустя немного подошелъ и Дикъ; я не видѣла его вотъ ужь десятка два лѣтъ.... мы вѣдь одного отца и матери.... и потому.... потому....
   Рыданія заглушили голосъ бѣдной вдовы.
   -- И что я сдѣлала теперь, сказала она наконецъ, обнимая Леонарда, въ то время, какъ оба они сидѣли въ небольшой комнаткѣ трактира.-- Я совсѣмъ погубила тебя. Иди назадъ, Леопардъ, ступай къ Ричарду и, пожалуста, не думай обо мнѣ.
   Немалаго труда стоило Леонарду успокоить бѣдную мистриссъ Ферфильдъ и принудить ее лечь въ постель и отдохнуть, потому что она какъ нельзя болѣе была утомлена. Послѣ этого Леонардъ, задумчивый, вышелъ на большую дорогу. Звѣзды ярко горѣли на темномъ небосклонѣ; а юность, въ минуты горести и въ затруднительномъ положеніи, инстинктивно обращается къ этимъ свѣтиламъ. Скрестивъ руки на груди, Леонардъ смотрѣлъ на небо, и, по движенію губъ его, можно было замѣтить, что онъ произносилъ какія-то слова.
   Громкій голосъ, съ чистымъ лондонскимъ акцентомъ, вывелъ Леонарда изъ этого положенія: онъ обернулся и увидѣлъ камердинера мистера Эвенеля. Первая мысль, блеснувшая въ головѣ Леонарда, была та, что дядя его раскаялся и послалъ отъискать его. Но камердинеръ, въ свою очередь, былъ изумленъ встрѣчей не менѣе самого Леонарда: эта изящная особа, утомленная дневными трудами, провожала въ трактиръ своего стараго пріятеля, открытаго въ числѣ лакеевъ, пріѣхавшихъ изъ Лондона, съ тѣмъ, чтобы за стаканомъ добраго грогу забыть свою усталость и, безъ всякаго сомнѣнія, погорѣвать о споемъ печальномъ положеніи въ домѣ провинціальнаго джентльмена.
   -- Мистеръ Ферфильдъ! воскликнулъ камердинеръ, между тѣмъ какъ лондонскій лакей разсудилъ за лучшее продолжать свое шествіе.
   Леонардъ взглянулъ и не сказалъ ни слова. Камердинеръ подумалъ, что нелишнимъ было бы представить Леонарду какое нибудь извиненіе въ томъ, что онъ оставилъ свой буфетъ и серебро, и что не мѣшало при этомъ случаѣ воспользоваться вліяніемъ Леонарда на его господина.
   -- Сдѣлайте одолженіе, сэръ, извините, сказалъ онъ, дотрогиваясь до шляпы.-- Я на минуту отлучился изъ дому, собственно затѣмъ, чтобъ показать дорогу мистеру Джэйльзу въ "Васильки", гдѣ онъ намѣренъ переночевать. Надѣюсь, что господинъ мой не будетъ сердиться за это. Если вы идете домой, сэръ, то потрудитесь сказать ему.
   -- Я не иду домой, Джервисъ, отвѣчалъ Леонардъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Я оставилъ домъ мистера Эвенеля, чтобъ проводить мою матушку, и оставилъ внезапно. Я бы очень былъ обязанъ тебѣ, Джервисъ, еслибъ ты принесъ въ "Васильки" нѣкоторыя изъ моихъ вещей. Потрудись войти вмѣстѣ со мной въ трактиръ, и я дамъ тебѣ списокъ этихъ вещей.
   Не дожидаясь отвѣта, Леонардъ повернулся къ трактиру и составилъ тамъ скромную опись своего имущества. Въ эту опись включено было платье, привезенное изъ казино, чемоданчикъ, въ которомъ помѣщалось это платье, книги, старинные часы доктора Риккабокка, различныя рукописи, на которыхъ молодой человѣкъ основывалъ всѣ свои надежды на славу и богатство. Окончивъ этотъ списокъ, онъ вручилъ его Джервису.
   -- Сэръ, сказалъ Джервисъ, повертывая лоскуткомъ бумаги между указательнымъ и большимъ пальцами: -- надѣюсь, вы уѣзжаете отъ насъ не надолго.
   И, вспомнивъ о сценѣ, происшедшей на лугу, толки о которой неясно достигли его слуха, онъ взглянулъ на лицо молодого человѣка, который всегда "учтиво обращался съ нимъ", такъ внимательно и съ такимъ состраданіемъ, какое только могла испытывать столь холодная и величественная особа при случаяхъ, оскорбляющихъ достоинство фамиліи даже менѣе аристократической въ сравненіи съ той, которую мистеръ Джервисъ удостоивалъ своими услугами.
   -- Напротивъ, очень надолго, отвѣчалъ Леонардъ простосердечно.-- Впрочемъ, господинъ твой, безъ всякаго сомнѣнія, извинитъ тебя за то, что ты окажешь мнѣ эту услугу.
   Не дѣлая дальнѣйшихъ возраженій, мистеръ Джервисъ отложилъ на нѣсколько минутъ начало пріятной бесѣды съ пріятелемъ за стаканомъ грогу и немедленно отправился въ домъ мистера Эвепеля. Джентльменъ этотъ все еще сидѣлъ въ библіотекѣ, вовсе не подозрѣвая объ отсутствіи своего камердинера, и когда мистеръ Джервисъ вошелъ и сказалъ ему о встрѣчѣ съ мистеромъ Ферфильдомъ и сообщилъ ему о порученіи, возложенномъ на него молодымъ джентльменомъ, мистеръ Эвенель чувствовалъ непріятное положеніе отъ проницательнаго взора своего лакея, а вслѣдствіе этого гнѣвъ противъ Леонарда снова закипѣлъ въ немъ за новое уничиженіе его гордости. Онъ чувствовалъ, до какой степени неловко было не сдѣлать никакого объясненія по поводу отъѣзда своего племянника, но еще болѣе было неловко объяснить это.
   Послѣ непродолжительнаго молчанія, мистеръ Эвенель весьма угрюмо сказалъ:
   -- Мой племянникъ уѣзжаетъ на нѣкоторое время по дѣламъ; дѣлай то, что онъ приказываетъ.
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ отвернулся и закурилъ сигару.
   -- Этотъ негодный мальчишка, сказалъ онъ про себя:-- или намѣренъ еще болѣе меня оскорбить такимъ посланіемъ, или дѣлаетъ предложеніе на мировую: если тутъ оскорбленіе, то, конечно, онъ счастливъ тѣмъ, что убрался отсюда, а если предложеніе на мировую, то надобно надѣяться, что въ самомъ скоромъ времени онъ пришлетъ другое, болѣе почтительное и дѣльное. Впрочемъ, получивъ полное согласіе мистриссъ М'Катьчлей, я не вижу теперь причины чуждаться моихъ родственниковъ. Да, можно смѣло сказать, что это высокопочтеннѣйшая лэди! Неужели бракъ съ ней доставитъ мнѣ право называться также высокопочтеннѣйшимъ? У этого пошлаго Дерретта рѣшительно нѣтъ никакихъ практическихъ изъясненій по этому предмету.
   На другое утро, платье и часы, которые мистеръ Эвенель подарилъ Леонарду, были возвращены молодымъ человѣкомъ при запискѣ, предназначенной выразить чистосердечную признательность, но замѣтно написанной съ весьма малымъ знаніемъ свѣтскаго приличія и до такой степени проникнутой чувствомъ оскорбленнаго достоинства и гордости, которое въ самый ранній періодъ жизни Леонарда принудило его бѣжать изъ Гэзельдена и отказаться отъ извиненія передъ Рандалемъ Лесли,-- до такой степени, говорю я, что нисколько не покажется удивительнымъ, если потухающее въ душѣ мистера Эвенеля чувство угрызенія совѣсти совершенно погасло и наконецъ замѣнилось изступленнымъ гнѣвомъ.
   -- Надѣюсь, что онъ умретъ съ голоду! сказалъ разсвирѣпѣвшій дядя, съ злобной усмѣшкой.
   -- Послушайте, дорогая матушка, говорилъ Леонардъ въ то же самое утро, въ то время, какъ, съ чемоданчикомъ на плечѣ, онъ шелъ подъ руку съ мистриссъ Ферфильдъ по большой дорогѣ: -- увѣряю васъ отъ чистаго сердца, что я нисколько не сожалѣю о потерѣ милостей, которыя, сколько я могу предвидѣть, лишили бы меня возможности располагать собою. Ради Бога, не безпокойтесь обо мнѣ: я получилъ нѣкоторое воспитаніе, у меня есть энергія; повѣрьте, что я успѣю сдѣлать для себя многое. Возвратиться домой въ нашу скромную хижину я не могу ни за что на свѣтѣ: я не могу быть снова садовникомъ. Не просите меня объ этомъ если не хотите, чтобы я остался на всю жизнь мою недовольнымъ.... мало того: несчастнымъ. Въ Лондонъ, въ Лондонъ! Вотъ мѣсто, которое можетъ доставить и славу и богатство. Я пріобрѣту то и другое. О, да, повѣрьте мнѣ, пріобрѣту. Вы скоро станете гордиться вашимъ Леонардомъ, и тогда, мы снова будемъ жить вмѣстѣ, и жить безъ разлуки! Не плачьте, родная.
   -- Но что ты можешь сдѣлать въ Лондонѣ, въ такомъ огромномъ городѣ?
   -- Какъ что! Развѣ не уходятъ изъ нашей деревни молодые люди искать счастія въ этомъ городѣ? и что они берутъ съ собой, какъ не одно только здоровье и сильныя руки? У меня есть то и другое, и даже больше: у меня есть умъ, здравый разсудокъ, надежды Нѣтъ, матушка, не просите меня; ради Бога, не бойтесь за меня.
   Леонардъ гордо откинулъ голову; въ его твердой увѣренности въ будущность было что то величественное, торжественное.
   -- Нечего дѣлать, мой милый Ленни.... Однако, ты будешь писать къ мистеру Дэлю или ко мнѣ? Я попрошу мистера Дэля или добраго синьора читать твои письма; я знаю, что они не будутъ сердиться на меня.
   -- Буду, матушка, непремѣнно буду.
   -- Но, Ленни, вѣдь у тебя нѣтъ ни гроша въ карманѣ. Что было лишняго у насъ, то отдали мы Дику; вотъ тебѣ мои собственныя деньги; я оставлю только на дилижансъ.
   И добрая мать всунула въ жилетный карманъ Леонарда соверенъ и нѣсколько шиллинговъ.
   -- Возьми вотъ и эту шести-пенсовую монету съ дырочкой. Пожалуста, Ленни, береги ее: она принесетъ тебѣ счастіе.
   Разговаривая такимъ образомъ, они дошли до постоялаго двора, гдѣ встрѣчались три дороги и откуда дилижансъ отправлялся прямо въ казино. Не входя въ покои, они, въ ожиданіи дилижанса, сѣли на лужайкѣ, подъ тѣнію живой изгороди. Замѣтно было, что мистриссъ Ферфильдъ упала духомъ, и что въ душѣ ея происходило сильное волненіе,-- вѣрнѣе: сильная борьба съ совѣстью. Она не только упрекала себя за безразсудное посѣщеніе брата, но боялась вспомнить о своемъ покойномъ мужѣ. Что бы сказалъ онъ о ней, еслибъ могъ увидѣть ее изъ предѣловъ вѣчности?
   -- Въ этомъ поступкѣ обнаруживается величайшее самолюбіе съ моей стороны, повторяла она.
   -- Зачѣмъ говорить это! Развѣ мать не имѣетъ права надъ своимъ сыномъ?
   -- Да, да, мой Ленни! воскликнула мистриссъ Ферфильдъ.-- Ты говоришь совершенную правду. Я люблю тебя, какъ сына, какъ родного сына. Но еслибъ я не была тебѣ матерью, Ленни, и поставила бы тебя въ такое положеніе, что бы ты сказалъ мнѣ тогда?
   -- Еслибъ вы не были мнѣ матерью! повторилъ Леонардъ, засмѣявшись и заключая свой смѣхъ поцалуемъ.-- Не знаю, съумѣлъ ли бы я сказать вамъ и тогда что нибудь другое, кромѣ того, что вы, которая вскормила меня, выростила и взлелѣяла, всегда имѣете полное право на мой домъ и мое сердце, гдѣ бы я ни находился.
   -- Господь надъ тобой, дитя мое! вскричала мистриссъ Ферфильдъ, крѣпко прижимая Леонарда къ сердцу.-- Но здѣсь у меня,-- здѣсь тяжелый камень, прибавила она, показывая на сердце и вставая съ мѣста.
   Въ эту минуту показался дилижансъ. Леонардъ побѣжалъ къ нему на встрѣчу -- узнать, есть ли снаружи свободное мѣсто. Во время перемѣны лошадей происходила небольшая суматоха, среди которой мистриссъ Ферфильдъ поднялась на самую вершину кареты. Разговоръ между вдовой и Леонардомъ касательно будущности совершенію прекратился. Но въ то время, когда дилижансъ покатился по гладкому шоссе и когда мистриссъ Ферфильдъ посылала рукой послѣдній прощальный привѣтъ Леонарду, который стоялъ подлѣ дороги и взорами провожалъ удалявшійся экипажъ, мистриссъ Ферфильдъ все еще продолжала произносить въ полголоса: "здѣсь у меня,-- здѣсь тяжелый камень!"
  

ГЛАВА XLVI.

   Смѣло и твердо шелъ Леонардъ по большой дорогѣ къ великому городу. День былъ тихій и солнечный. Съ отдаленныхъ горъ, покрытыхъ синеватымъ туманомъ, прилеталъ легкій прохладный вѣтерокъ. Съ каждой милей, которую проходилъ Леонардъ, его поступь становилась тверже и лицо его значительнѣе. О, какая радость, какое счастіе для юноши находиться наединѣ съ своими повседневными мечтами! Какую удивительную бодрость ощущаетъ онъ въ сознаніи собственныхъ силъ своихъ, даже и тогда, еслибъ предстояло бороться съ цѣлымъ міромъ! Удаленный отъ холодной, оледеняющей всѣ чувства счетной конторы, отъ вліянія повелительной воли покровителя-эгоиста, безъ друзей, но поддерживаемый юношескою бодростію, молодой авантюристъ чувствовалъ новое бытіе. И вотъ передъ этимъ-то человѣкомъ явился геній, такъ долго отъ него отстраняемый,-- явился передъ нимъ при первомъ дыханіи злополучія, чтобы утѣшать... нѣтъ, впрочемъ! этотъ человѣкъ не нуждался въ утѣшеніи... явился воспламенять, одушевлять, приводить его въ восторгъ. Если есть въ мірѣ созданіе, заслуживающее нашей зависти, то созданіе это не какой нибудь пресыщенный сластолюбецъ, не великій литераторъ или художникъ, уже увѣнчанный лавровымъ вѣнкомъ, котораго листья столько же годятся для отравы, сколько и для украшенія: совсѣмъ нѣтъ! это -- юный ребенокъ, одаренный предпріимчивымъ духомъ и безпредѣльною надеждой. Чѣмъ пустѣе кошелекъ этого юноши, тѣмъ богаче его сердце и обширнѣе владѣнія, въ которыхъ витаетъ его фантазія, въ то время, какъ самъ онъ гордо и смѣло подвигается къ своей будущности.
   Не ранѣе вечера нашъ авантюристъ уменьшилъ свой шагъ и началъ помышлять объ отдыхѣ и подкрѣпленіи силъ. И вотъ передъ нимъ, по обѣимъ сторонамъ дороги, разстилаются обширныя пространства незагороженной земли, которыя въ Англіи часто обозначаютъ близкое сосѣдство деревни. Спустя нѣсколько минутъ, передъ нимъ открылись два коттэджа, потомъ небольшая ферма, съ ея дворами и амбарами. Еще немного дальше онъ увидѣлъ вывѣску, качавшуюся передъ постоялымъ дворомъ, съ нѣкоторыми претензіями на городскую гостинницу,-- дворомъ, часто встрѣчаемымъ на протяженіи длинной станціи между двумя большими городами и обыкновенно называемымъ "Перепутьемъ". Впрочемъ, главное зданіе постоялаго двора расположено было въ нѣкоторомъ разстояніи отъ дороги. Передъ нимъ разстилался зеленый лугъ, съ огромнымъ столѣтнимъ букомъ по срединѣ (къ которому прикрѣплялась вывѣска) и съ лѣтней бесѣдкой сельской архитектуры, такъ что дилижансы, которые останавливались у этого постоялаго двора, заранѣе сворачивали съ дороги и подъѣзжали къ нему сбоку. Между нашимъ пѣшеходомъ и постоялымъ дворомъ стояла открытая для взора и одинокая приходская церковь. Предки наши никогда не выбирали для церкви открытаго мѣста; слѣдовательно, эта церковь сооружена была новѣйшимъ поколѣніемъ, въ новѣйшемъ готическомъ вкусѣ, прекрасная на глазъ неопытный въ атрибутахъ церковной архитектуры,-- весьма непривлекательная для опытнаго взора. Такъ или иначе, но только церковь эта носила какой-то холодный, сырой видъ. Она имѣла черезчуръ огромные размѣры для разбросаннаго селенія. Въ ней не было замѣтно тѣхъ принадлежностей, которыя придаютъ особенную, невыразимую, внушающую благоговѣніе прелесть церквамъ, въ которыхъ нѣсколько поколѣній, слѣдовавшихъ одно за другимъ, падали ницъ и поклонялись. Леонардъ остановился и окинулъ зданіе не взоромъ знатока въ архитектурѣ, но взоромъ поэта: оно не понравилось ему. Въ то время, какъ онъ разсматривалъ церковь, мимо него медленнымъ шагомъ прошла дѣвочка, отворила дверь, ведущую на кладбище, и исчезла. Леонардъ не успѣлъ замѣтить лица этой дѣвочки; но въ движеніяхъ ея было столько невыразимой печали и невниманія ко всему окружающему, что сердце его было тронуто. Что она дѣлала тамъ? Леонардъ тихонько подошелъ къ невысокой оградѣ и устремилъ черезъ нее внимательный взоръ.
   На кладбищѣ, подлѣ свѣжей могилы, безъ всякаго на ней памятника, дѣвочка бросилась на землю и громко заплакала. Леонардъ отворилъ дверцы и тихо подошелъ къ ней. Сквозь горькія рыданія онъ услышалъ несвязныя выраженія, напрасныя, какъ и всѣ человѣческія скорби, изливаемыя надъ могилой потеряннаго друга.
   -- Батюшка! неужели ты и въ самомъ дѣлѣ не слышишь меня?.. О, какъя одинока.... какъ несчастна я!... Возьми меня къ себѣ.... возьми!
   И лицо ея скрылось въ глубокой травѣ.
   -- Бѣдный ребенокъ! сказалъ Леонардъ, въ полголоса.-- Его нѣтъ здѣсь! обратись лучше къ небу!
   Несчастная дѣвочка не оказала Леонарду ни малѣйшаго вниманія. Одной рукой онъ нѣжно обнялъ станъ ея; дѣвочка сдѣлала жестъ, выражавшій досаду и гнѣвъ, но при этомъ она не повернулась къ нему лицомъ, а еще крѣпче прильнула къ могилѣ.
   Послѣ свѣтлыхъ, солнечныхъ дней всегда обильнѣе выпадаетъ роса; такъ точно и теперь, вмѣстѣ съ захожденіемъ солнца вся зелень окрестныхъ полей подернулась синеватымъ паромъ, который, удаляясь къ горизонту, поднимался слоемъ густого тумана. Леонардъ сѣлъ подлѣ сироты и старался отвлечь ее отъ изліянія горести и успокоить ее на своей груди; но она съ негодованіемъ оттолкнула его отъ себя и отвернуласъ. Въ глубинѣ своей непорочной, поэтической души, онъ понималъ всю скорбь несчастнаго ребенка и не хотѣлъ отстать отъ него, не сказавъ ему ни слова въ утѣшеніе. Леонардъ всталъ. Наступило молчаніе.
   Леонарду первому пришлось нарушить его.
   -- Пойдемъ вмѣстѣ домой, дитя мое, и дорогой поговоримъ о немъ.
   -- О немъ! Да кто вы такой? Вы не знали его! сказала дѣвочка, все еще съ замѣтнымъ гнѣвомъ.-- Уйдите отсюда.... зачѣмъ вы пристали ко мнѣ? И, кажется, никому не дѣлаю вреда. Уйдите.... отстаньте отъ меня.
   -- Но ты себѣ дѣлаешь вредъ, и это будетъ сокрушать его, если онъ увидитъ, вонъ оттуда. Пойдемъ домой, дитя мое!
   Дѣвочка взглянула на Леонарда сквозь слезы, и его лицо какъ будто смягчило ея горесть и успокоило ее.
   -- Оставьте меня! сказала она, плачевнымъ голосомъ, но уже безъ гнѣва.-- Я пробуду здѣсь еще одну минуту. Мнѣ такъ много еще нужно высказать.
   Леонардъ оставилъ кладбище и за оградой началъ дожидаться. Перезъ нѣсколько минутъ сирота также вышла оттуда, и когда Леонардъ хотѣлъ подойти къ ней, она сдѣлала знакъ, чтобъ онъ не приближался, и почти бѣжала отъ него. Онъ слѣдовалъ за ней въ нѣкоторомъ разстояніи и увидѣлъ, что предметъ его состраданія скрылся во внутренніе предѣлы постоялаго двора.
   -- Гип-гип-гип.... ура!
   Вотъ звуки, которыми встрѣченъ былъ нашъ молодой путешественникъ при входѣ въ трактиръ,-- звукъ радостный, выражающій веселье: но онъ отнюдь не согласовался съ чувствами, которыя ребенокъ, рыдая на могилѣ отца, испытывалъ въ душѣ. Этотъ звукъ вылеталъ изъ внутреннихъ покоевъ и сопровождался громкимъ крикомъ, топаньемъ ногъ и брянчаньемъ стакановъ. Сильный табачный запахъ поражалъ обоняніе Леонарда. Онъ остановился на минуту на порогѣ. Передъ нимъ, на скамейкахъ, подъ букомъ и внутри бесѣдки, группировались мужчины атлетическихъ формъ: они пили и курили. Хозяйка дома, проходя по коридору въ буфетъ, замѣтила Леонарда и тотчасъ подошла къ нему. Леонардъ все еще стоялъ въ нерѣшимости. Онъ, можетъ быть, пошелъ бы дальше, еслибъ не встрѣча съ этой дѣвочкой: она сильно заинтересовала его.
   -- У васъ, кажется, очень много гостей, сказалъ онъ.-- Могу ли я пріютиться у васъ на ночь?
   -- Почему же нельзя! мои;но, отвѣчала хозяйка, весьма учтиво: -- на ночь я могу дать вамъ комнату, а до того времени рѣшительно не знаю, куда васъ помѣстить. Двѣ комнаты, столовая и кухня биткомъ набиты народомъ. Въ окрестностяхъ происходила большая ярмарка рогатымъ скотомъ, и я полагаю, что у насъ остановилось теперь до полу-сотни фермеровъ да столько же погонщиковъ.
   -- Не безпокойтесь, ма'мъ: я могу посидѣть въ комнаткѣ, которую вамъ угодно будетъ отвести мнѣ на ночь, и если не составитъ вамъ большого труда подать мнѣ туда чаю, я былъ бы очень радъ; впрочемъ, я могу подождать: для меня, пожалуете, не безпокойтесь.
   Хозяйка дома была тронута такой вѣжливостью, которой она не привыкла видѣть отъ грубыхъ, по большей части угрюмыхъ посѣтителей.
   -- Вы говорите, сэръ, такъ пріятно и учтиво, что мы готовы сдѣлать для васъ все лучшее; только не будьте взыскательны. Пожалуйте сюда!
   Леонардъ спустилъ съ плечь чемоданчикъ, вступилъ въ коридоръ, съ нѣкоторымъ затрудненіемъ пробрался сквозь толпу плечистыхъ, въ огромныхъ сапогахъ или въ кожаныхъ штиблетахъ, гигантовъ, которые безпрестанно входили и выходили изъ буфета, и пошелъ за хозяйкой, по лѣстницѣ, въ маленькую спаленку, въ самомъ верху дома.
   -- Ужь извините, эта комната мала, сказала хозяйка, стараясь оправдаться передъ Леонардомъ.-- У насъ есть и внизу комнаты, но онѣ всѣ заняты заблаговременно. Мы ждемъ четырехъ фермеровъ, которые пріѣдутъ издалека. Впрочемъ, здѣсь вамъ будетъ покойнѣе: вы не услышите шума.
   -- Ничего не можетъ быть лучше этой комнатки. Но позвольте, сударыня... извините меня -- и Леонардъ, взглянувъ на платье хозяйки дома, замѣтилъ, что на ней и нитки не было траурной.-- Маленькая дѣвочка, которую я видѣлъ на кладбищѣ, гдѣ она такъ горько плакала, скажите, она родственница ваша? Бѣдняжка! мнѣ кажется, такой глубокой горести нельзя испытывать въ ея возрастѣ.
   -- Ахъ, сэръ! отвѣчала хозяйка, прикладывая къ глазамъ уголокъ передника.-- Это очень печальная исторія. Я не знаю, что мнѣ дѣлать теперь. Отецъ ея, проѣзжая въ Лондонъ, захворалъ, остановился въ нашемъ домѣ, и вотъ четыре дня, какъ мы похоронили его. У этой бѣдной дѣвочки, по видимому, ни души нѣтъ родственниковъ,-- и куда она, бѣдняжка, пойдетъ теперь! Судья Джонсъ говоритъ, что мы должны отправить ее въ Мэрибонскій приходъ, гдѣ отецъ ея проживалъ въ послѣднее время; но что же будетъ съ ней тогда? Право, сердце такъ и обливается кровью, какъ только подумаешь объ этомъ.
   Въ эту минуту поднявшійся внизу ужасный крикъ ясно говорилъ, что тамъ завязалась сильная ссора. Хозяйка дома поспѣшила внести туда свое благодѣтельное вліяніе.
   Леонардъ, задумавшись, сѣлъ подлѣ окна. Здѣсь, подъ одной кровлей съ нимъ, находилось такое же одинокое созданіе, какъ и онъ самъ. Положеніе сироты было еще печальнѣе въ сравненіи съ его положеніемъ. У нея не было непоколебимаго сердца мужчины, чтобъ бороться съ судьбой своей, не было золотыхъ рукописей, которыя бы служили ей магическими словами къ пріобрѣтенію сокровище Алладина. Черезъ нѣсколько минутъ хозяйка дома снова явилась къ Леонарду, съ чайнымъ приборомъ, и Леонардъ не замедлилъ начать свои разспросы.
   -- Такъ вы говорите, что у нея ни души нѣтъ родственниковъ? сказалъ онъ.-- Неужели и въ Лондонѣ нѣтъ никого, кто бы пріютилъ ее? Развѣ отецъ не сдѣлалъ передъ смертью никакихъ распоряженій?... Впрочемъ, можетъ статься, онъ и не могъ ихъ сдѣлать....
   -- Точно такъ, сэръ. Онъ былъ въ памяти до послѣдней минуты. Когда я спросила его, нѣтъ ли у него чего нибудь на душѣ, онъ сказалъ, что есть. Я опять спросила его: "вѣрно, что нибудь насчетъ дочери?" Онъ отвѣчалъ мнѣ: "да" и, Склонивъ голову на подушку, тихо заплакалъ. Я не могла болѣе говорить съ нимъ, не могла видѣть эти тихія, но горячія слезы. Мужъ мой въ этомъ отношеніи потверже меня: "полноте плакать, мистеръ Дигби -- сказалъ онъ -- не унывайте: грѣшно! Не лучше ли написать что нибудь къ вашимъ друзьямъ.
   "-- Къ друзьямъ -- сказалъ джентльменъ, такимъ тихимъ, печальнымъ голосомъ -- у меня одинъ только другъ, и къ нему я скоро отойду! Мнѣ нельзя взять ее съ собой!" При этомъ словѣ онъ внезапно вспомнилъ о чемъ-то, велѣлъ подать свое платье и долго искалъ въ карманахъ чьего-то адреса, но не могъ найти его. По видимому, онъ былъ очень забывчивый джентльменъ, и руки у него были такія неловкія, что изъ нихъ все валилось. Послѣ этого онъ вздохнулъ. "Позвольте -- сказалъ онъ -- позвольте! я совсѣмъ забылъ, что у меня не было его адреса. Все равно: потрудитесь написать къ лорду Лес...." Онъ сказалъ что-то похожее на имя лорда Лестера, но никто изъ насъ не разслышалъ этого имени. Онъ не могъ кончить своихъ словъ, потому что сильно закашлялся, и хотя черезъ нѣсколько минутъ онъ успокоился, узнавалъ всѣхъ насъ и свою маленькую дочь, кротко улыбался намъ до послѣдней минуты, но говорить не могъ ни слова.
   -- Несчастный человѣкъ, сказалъ Леонардъ, утирая глаза.-- Но, вѣроятно, маленькая дѣвочка помнитъ имя, котораго не могъ кончить ея отецъ?
   -- О, нѣтъ. Она говоритъ, что, должно быть, отецъ ея хотѣлъ назвать джентльмена, съ которымъ они не задолго передъ тѣмъ встрѣтились въ Паркѣ,-- который былъ очень внимателенъ къ ея отцу и дѣйствительно назывался лордомъ; но что имени его она не помнитъ, потому что всего только разъ и видѣла его; отецъ же въ послѣднее время вообще очень мало говорилъ съ нею. По ея словамъ, мистеръ Дигби надѣялся отъискать добрыхъ друзей въ Скрюстоунѣ и потому вмѣстѣ съ ней отправился туда изъ Лондона. Она полагаетъ, однако, что старикъ обманулся въ своихъ ожиданіяхъ, потому что въ тотъ же день отправился вмѣстѣ съ ней обратно въ Лондонъ. На дорогѣ онъ захворалъ и -- умеръ. Постойте! что это такое? Я думаю, что она не можетъ услышать насъ. Мы говоримъ, кажется, очень тихо. Ея комната подлѣ вашей, сэръ. Мнѣ послышалось, какъ будто она плачетъ. Слышите?
   -- Ея комната подлѣ моей? Я ничего не слышу. Съ вашего позволенія, сударыня, передъ уходомъ отсюда, я поговорю съ ней. Скажите, пожалуста, осталось ли хоть сколько нибудь денегъ у ея отца?
   -- Какже, сэръ, осталось нѣсколько совереновъ. Изъ нихъ заплатили за похороны, но и затѣмъ осталось столько, что можно свезти маленькую дѣвочку въ Лондонъ. Мужъ мой человѣкъ равнодушный, сэръ, однако, и тотъ жалѣетъ бѣдную сиротку; а ужь про себя я не хочу и говорить.
   -- Позвольте мнѣ вашу руку, сударыня. Богъ наградитъ за это и васъ и вашего мужа.
   -- Благодарю васъ покорно, сэръ. Намъ говорилъ то же самое и докторъ Дозвеллъ, хотя и не такъ откровенно, какъ вы. "Не безпокойтесь о моемъ счетѣ -- говорилъ онъ -- только, пожалуста, въ другой разъ не поднимайте меня въ шесть часовъ утра, не узнавъ сначала людей, къ которымъ зовете." А надобно признаться, сэръ, я никогда не слышала, чтобы докторъ Дозвеллъ отказался отъ счета. Онъ говорилъ, что это была шутка другого доктора, который хотѣлъ подсмѣяться надъ нимъ.
   -- Какого же это другого доктора?
   -- Предобрѣйшаго джентльмена, сэръ. Онъ вышелъ изъ катеты вмѣстѣ съ мистеромъ Дигби, когда тотъ захворалъ, и пробылъ у больного до утра. Нашъ докторъ говоритъ, что его зовутъ Морганомъ, и что онъ живетъ въ Лондонѣ, и не то, чтобы докторъ, а называется какъ-то иначе -- какое то длинное, не англійское названіе. Отъѣзжая, онъ оставилъ для маленькой дѣвочки крошечные-прекрошечные шарики и велѣлъ ей дать, когда она будетъ слишкомъ много плакать; однакожь, они нисколько не помогли ей... да и согласитесь сами, могутъ ли помочь такіе пустяки?
   -- Крошечные шарики! о, теперь я понимаю: это былъ гомеопатъ. И вы говорите, что этотъ докторъ былъ очень вниматетеленъ къ нимъ и добръ; быть можетъ, не согласится ли онъ помочь ей. Писали ли вы къ нему?
   -- Да мы не знаемъ его адреса а вѣдь Лондонъ, вы сами знаете, большой городокъ.
   -- Я самъ иду въ Лондонъ и постараюсь отъискать этого человѣка.
   -- Ахъ. сэръ, вы очень добры, и ужь если ей нужно итти въ Лондонъ.... да и то сказать, что она станетъ дѣлать здѣсь? для тяжелой работы она не годится... такъ я бы желала, чтобъ она отправилась съ вами.
   -- Со мной! сказалъ изумленный Леонардъ: -- со мной! Почему же нѣтъ! я очень буду радъ.
   -- Я увѣрена, что она изъ хорошей фамиліи, сэръ. Еслибъ мы видѣли ея отца, такъ вы бы сказали, что это настоящій джентльменъ. Онъ умеръ такъ тихо и до послѣдней минуты такой былъ учтивый, какъ будто ему совѣстно было, что онъ безпокоитъ насъ: ужь можно сказать, что это былъ настоящій джентльменъ. Да вотъ хоть бы и про васъ сказать, сэръ: вы тоже не какой нибудь простой человѣкъ. Я умѣю отличать благородныхъ людей, сказала хозяйка дома, присѣдая: -- я знаю, что значитъ джентльменъ. Я служила ключницей въ лучшихъ фамиліяхъ здѣшняго округа, хотя не могу сказать, что служила въ Лондонѣ. А такъ какъ благородные люди знаютъ другъ друга, то я нисколько не сомнѣваюсь, что вы найдете ея родственниковъ.... Ахъ, Боже мой! опять за мной идутъ.
   При этомъ на крыльцѣ раздались призывные крики, и хозяйка поспѣшила уйти. Фермеры и погонщики начинали расходиться и дожидались расчета. Въ этотъ вечеръ Леонардъ больше уже не видѣлъ хозяйки дома. Раздалось послѣднее гип-гип... ура! Быть можетъ, это былъ заключительный тостъ за здоровье провинціальныхъ властей, и комната, находившаяся подъ комнатой Леонарда, огласилась громкимъ крикомъ. Мало но малу тишина смѣняла невнятные звуки внизу. Телѣги и кареты укатились, стукъ лошадиныхъ копытъ прекратился; слышенъ былъ только одинъ глухой стукъ отъ желѣзныхъ запоровъ и задвижекъ, невнятный шумъ нѣсколькихъ голосовъ въ нижнихъ комнатахъ да неровные шаги по лѣстницамъ, сопровождаемые икотой и глупымъ смѣхомъ -- признаки, по которымъ можно было заключить, что провожали на покой какого нибудь побѣжденнаго поклонника Бахуса.
   Наконецъ все замолкло, почти въ то самое время, когда на церковной башнѣ пробило одиннадцать.
   Между тѣмъ Леонардъ разсматривалъ свои рукописи. Первая изъ нихъ заключала проэктъ объ улучшеніи паровыхъ машинъ,-- проэктъ, зрѣло обдуманный, и которому начало было положено вмѣстѣ съ первыми познаніями о механикѣ, почерпнутыми изъ маленькихъ брошюрокъ, купленныхъ у странствующаго мѣдника. Онъ отложилъ его въ сторону. Чтобы вполнѣ разсмотрѣть этотъ проэктъ, требовалось особенное напряженіе разсудка -- усиленное напряженіе. Не такъ быстро пробѣжалъ онъ собраніе статей но различнымъ предметамъ. Нѣкоторыя изъ нихъ, по его мнѣнію, не заслуживали особеннаго вниманія, другія онъ считалъ довольно интересными и хорошо выполненными. Наконецъ Леонардъ остановился надъ собраніемъ стиховъ, написанныхъ лучшимъ его почеркомъ,-- стиховъ, написанныхъ подъ вліяпіемъ перваго вдохновенія, пробужденнаго въ душѣ его чтеніемъ грустныхъ воспоминаніи Норы. Эти стихи служили собраніемъ ощущеній его сердца и мечтаній, тои глубокой, никѣмъ неподмѣченной борьбы, которую юность, одаренная чувствительной и воспріимчивой душой, переноситъ при медленномъ, едва замѣтномъ переходѣ въ мужество, хотя рѣдко кто изъ юношей рѣшается передавать этотъ замѣчательный кризисъ. И эта первая, слабая, неопытная, неправильная борьба съ убѣгающими воздушными призраками, которые наполняютъ темныя палаты юношескаго ума, становилась съ каждымъ новымъ усиліемъ дѣйствительнѣе и могучѣе, такъ что призраки исчезали наконецъ или останавливались подъ обаяніемъ здраваго разсудка, теряли свою невещественность и принимали видимыя, доступныя для осязанія формы. Взглянувъ на это послѣднее свое усиліе, Леонардъ чувствовалъ, что наконецъ въ немъ все предвѣщало великаго поэта. Это было твореніе, хотя вполовину еще неконченное, но вышедшее изъ подъ твердой руки; оно уже не было похоже на тѣнь, дрожащую и принимающую уродливыя формы на зыблющейся поверхности водъ, на тѣнь, которая служитъ однимъ только тусклымъ отраженіемъ и подражаніемъ какого нибудь свѣтлаго ума: нѣтъ! это было твореніе оригинальное, созданіе творческаго ума, проникнутое дыханіемъ той жизни, отъ которой оно получило свое существованіе. Во время пребыванія Леопарда въ домѣ мистера Эвенеля, твореніе это остановилось и если получало легкое движеніе впередъ, то это случалось очень рѣдко, и то украдкой, по ночамъ. Въ эту минуту Леонардъ пробѣгалъ его свѣжимъ взоромъ и съ тѣмъ страннымъ, невиннымъ восхищеніемъ, вовсе непроистекающимъ изъ эгоистическаго чувства, понятнымъ однимъ только поэтамъ,-- восхищеніемъ, которое составляетъ для нихъ чистый, искренній восторгъ и часто служитъ имъ единственной наградой. И за тѣмъ, съ болѣе горячимъ и болѣе земнымъ біеніемъ сердца, онъ, на крыльяхъ послушной мечты, упосился въ великій городъ, гдѣ всѣ притоки славы встрѣчаются не для того, чтрбы изсякнуть и исчезнуть, но чтобы снова раздѣлиться и съ новыми силами, съ громкими названіями протекать по обширному пространству, называемому свѣтомъ.
   Леонардъ свернулъ свои бумаги и открылъ окно, что, по обыкновенію, дѣлалъ онъ передъ отправленіемъ ко сну. Надобно замѣтить, что Леонардъ имѣлъ привычку смотрѣть на небо во время молитвы. Его душа, по видимому, покидала на время свою земную оболочку, витала по воздуху, съ быстротою молніи уносилась въ предѣлы недосягаемыхъ міровъ -- къ престолу Предвѣчнаго,-- между тѣмъ какъ дыханіе его смѣшивалось съ дыханіемъ вѣтра, и его взоры останавливались на звѣздахъ, миріадами разсѣянныхъ по темно голубому небу.
   Такъ точно и теперь молился одинокій юноша; и, намѣреваясь, по окончаніи молитвы, закрыть окно, онъ ясно услышалъ вблизи тихое рыданіе. Леонардъ остановился притаилъ дыханіе, потомъ выглянулъ изъ окна; ближайшее къ нему окно было также открыто. Кто-то смотрѣлъ изъ него и, быть можетъ, подобно ему, также молился. Еще внимательнѣе онъ началъ вслушиваться, и до него долетѣли нѣжныя, тихія слова:
   -- Батюшка! батюшка!... теперь все тихо здѣсь!... Слышишь ли ты меня въ эту минуту?
   Леонардъ отперъ свою дверь и тихо приблизился къ двери, ведущей въ сосѣднюю комнату: его первымъ и весьма натуральнымъ побужденіемъ было -- войти туда и принести съ собой утѣшеніе. Но едва только рука его коснулась ручки замка, какъ онъ быстро отдернулъ ее. Хотя ребенокъ и находился подъ вліяніемъ глубокой горести, но тѣмъ священнѣе должна быть скорбь его, въ его беззащитномъ положеніи. Что-то особенное -- въ своемъ юношескомъ невѣдѣніи, онъ не зналъ, что именно -- удаляло его отъ порога. Переступить черезъ него въ эту минуту казалось ему преступленіемъ. Поэтому онъ воротился въ свою комнату; въ теченіе нѣсколькихъ часовъ рыданія все еще долетали до его слуха, наконецъ замолкли, и безпечная юность покорилась могущественному обаянію сна.
   На другое утро, услышавъ движеніе въ сосѣдней комнатѣ, Леонардъ тихо постучался въ дверь. Отвѣта не было; но Леонардъ рѣшился войти. Вчерашняя печальная незнакомка сидѣла на стулѣ по срединѣ комнаты; ея руки свисли на колѣни, ея взоры безъ всякаго выраженія устремлены были на полъ. Леонардъ подошелъ къ ней и началъ говорить.
   Гэленъ находилась въ сильномъ уныніи и оставалась безмолвною. Ея слезы, по видимому, изсякли; и прошло нѣсколько минутъ прежде, чѣмъ она замѣтила присутствіе Леонарда. Наконецъ онъ успѣлъ обратить на себя ея вниманіе, и первыми признаками этого успѣха были движеніе ея губъ и выступившія на глазахъ крупныя слезы.
   Мало по малу онъ вкрался наконецъ въ ея довѣрчивость: печальная исторія была разсказана. Кромѣ горькаго одиночества сироты, Леонардъ всего болѣе былъ тронутъ тѣмъ, что она, по видимому, не понимала, не чувствовала своего беззащитнаго положенія. Она оплакивала человѣка, котораго нянчила, лелѣяла, наблюдала за каждымъ шагомъ котораго; для покойнаго отца своего она скорѣе была защитница, чѣмъ слабое созданіе, требующее защиты. Касательно друзей и будущихъ видовъ Леонардъ не узналъ отъ нея болѣе того, что было разсказано хозяйкой дома; впрочемъ, она позволила ему пересмотрѣть нѣкоторыя вещи, оставшіяся послѣ отца. Между ними находилось множество очищенныхъ векселей на имя капитана Дигби, старые, пожелтѣвшіе отъ времени лоскутки нотъ для флейты, выписки ролей изъ тетради суфлёра, комическія роли изъ водевилей, въ которыхъ герои такъ благородно обнаруживаютъ презрѣніе къ деньгамъ; вмѣстѣ съ этими бумагами находилось нѣсколько билетовъ на заложенныя вещи и два-три письма, не сложенныя гладко, но измятыя и скомканныя, какъ будто они вложены были туда дряхлыми, слабыми руками, дрожавшими отъ сильнаго негодованія. Въ надеждѣ, что эти письма наведутъ его на слѣды родственниковъ сироты, Леонардъ попросилъ позволенія прочитать ихъ. Гэленъ согласилась молча, однимъ лишь наклоненіемъ головы. Оказалось, что письма эти были не иное что, какъ коротенькіе, холодные отвѣты, по видимому, дальнихъ родственниковъ илй прежнихъ друзей, къ которымъ покойный обращался о предоставленіи ему какого нибудь занятія. Содержаніе этихъ писемъ и тонъ, въ которомъ они были написаны, произвели въ душѣ Леонарда уныніе. Ни одинъ изъ документовъ, оставленныхъ мистеромъ Дигби, не сообщалъ никакихъ свѣдѣній о родственныхъ или дружескихъ связяхъ покойнаго. Леонарду оставалось только пробудить въ памяти Гэленъ имя нобльмена, которое было произнесено ея отцомъ въ послѣднія минуты его жизни; но и тутъ оказалась неудача. Надобно замѣтить, что лордъ л'Эстренджъ, предлагая мистеру Дигби принять отъ него небольшую сумму денегъ и, впослѣдствіи, обращаться къ нему въ домъ мистера Эджертона, по весьма естественной деликатности, удалилъ отъ себя невинную дочь стараго воина, съ тѣмъ, чтобы она не имѣла даже и малѣйшаго подозрѣнія насчетъ милостыни, поданной ея отцу. Кромѣ того Гэленъ говорила правду, что мистеръ Дигби въ послѣднее время не говорилъ ни слова о своихъ дѣлахъ. Быть можетъ, она и разслышала имя лорда, произнесенное отцомъ передъ самой кончиной, но не считала за нужное сохранить его въ памяти, Все, что она могла сообщить Леонарду, заключалось въ томъ, что, при встрѣчѣ, она узнала бы этого джентльмена и его прекрасную собаку. Замѣтивъ, что дитя совершенно успокоилось, Леонардъ собрался оставить комнату, съ тѣмъ, чтобы переговорить съ хозяйкой дома; но едва только сдѣлалъ онъ первое движеніе, какъ Гэленъ встала и тихо взяла его за руку. Она не сказала ни слова: ея движеніе краснорѣчиво говорило за нее.
   -- Сирота, сказалъ Леонардъ, наклоняясь надъ ней и цалуя ее въ щоку: -- согласишься ли ты итти со мной?... У насъ обоихъ одинъ отецъ. Онъ будетъ руководить вами на землѣ. Я такой же сирота, какъ и ты: у меня тоже нѣтъ отца
   Гэленъ устремила на Леонарда свои взоры, долго глядѣла на него и потомъ довѣрчиво склонила голову на сильное плечо ноши.
  

ГЛАВА XLVII.

   Въ тотъ же день, около полудня, Леонардъ и Гэленъ находились на дорогѣ въ Лондонъ. Содержатель гостинницы долю колебался отдать Гэленъ на попеченіе юноши; но Леонардъ, въ своемъ счастливомъ невѣдѣніи, съ такою самоувѣренностію доказывалъ, что непремѣнно отъищетъ этого лорда, и если нѣтъ, то доставитъ несчастной сиротѣ и пріютъ и защиту,-- съ такою гордостію и, вмѣстѣ съ тѣмъ, съ такимъ чистосердечіемъ говорилъ онъ о своихъ блестящихъ надеждахъ, которымъ суждено осуществиться въ столицѣ,-- что будь онъ самый хитрый обманщикъ, то лучше этого и тогда не удалось бы ему убѣдить деревенскаго трактирщика. Между тѣмъ хозяйка дома все еще лелѣяла обманчивую мечту, что всѣ джентльмены должны узнавать другъ друга по одному только взгляду, какъ это ведется въ провинціяхъ, такъ что трактирщикъ, сообразивъ всѣ обстоятельства дѣла, убѣдился наконецъ, что молодой человѣкъ хотя и отправлялся въ Лондонъ пѣшкомъ, но зато онъ такъ респектабельно одѣтъ, говоритъ такимъ увѣреннымъ тономъ и такъ охотно принимаетъ на себя довольно тяжелую обязанность заботиться о сиротѣ,-- обязанность, отъ которой онъ самъ не зналъ, какъ бы отдѣлаться,-- что, вѣроятно, онъ имѣетъ друзей въ столицѣ постарше его и поумнѣе, которые непремѣнно найдутъ средства пристроить сироту.
   Да и то сказать: что бы сталъ съ ней дѣлать трактирщикъ? Она связывала его по рукамъ и ногамъ. Гораздо лучше согласиться на это добровольное отсутствіе ея, чѣмъ пересылать ее отъ одного прихода къ другому и, наконецъ, безъ всякой защиты оставить ее на улицахъ Лоудона. Съ другой стороны, и сама Гэленъ въ первый разъ улыбнулась, когда спрашивали ея желанія, и она снова взяла Леонарда за руку. Короче сказать, дѣло было рѣшено по желанію молодыхъ людей.
   Гэленъ собрала небольшой узелокъ изъ вещей, которыя она всего болѣе цѣнила или считала необходимыми. Леопардъ, уложивъ ихъ въ свой чемоданчикъ, не чувствовалъ въ немъ прибавочной тяжести. Остальной багажъ поручено доставить въ Лондонъ, по первому письму Леонарда, присылкою котораго онъ обѣщалъ не замедлить.
   На предстоящую дорогу въ Лондонъ требовалось нѣсколько дней. Въ теченіе этого времени Леонардъ и Гэленъ успѣли сблизиться, такъ что еще къ концу второго дня они уже называли другъ друга братомъ и сестрой. Леонардъ, къ особенному своему удовольствію, замѣтилъ, что, вмѣстѣ съ движеніемъ и перемѣною сцены, глубокая горесть Гэленъ, подъ вліяніемъ новыхъ впечатлѣній, уступала мѣсто тихой грусти. Леонардъ замѣтилъ въ ней проницательный умъ и, не по лѣтамъ, быстроту соображеній. Бѣдное дитя! эти способности развиты были въ ней необходимостью! Въ свою очередь, и Гэленъ очень хорошо понимала Леопарда въ ею утѣшеніяхъ, въ половину поэтическихъ, въ половину религіозныхъ. Внимательно и съ участіемъ выслушала она его личную исторію -- его одинокую борьбу въ стремленіи къ познаніямъ; она и это понимала въ немъ. Но когда Леонардъ увлекался своимъ энтузіазмомъ, своими свѣтлыми надеждами, своею увѣренностью въ блестящую участь, которая ожидала его, Гэленъ спокойно и печально качала своей маленькой головкой. Неужели она и это понимала?-- Увы! она понимала, быть можетъ, слишкомъ хорошо. Она гораздо болѣе его знала все, что касалось дѣйствительной жизни. Но, несмотря на то, Леонардъ и Гэленъ какъ нельзя болѣе были счастливы. Скучная дорога къ грознымъ Ѳермопиламъ казалась для нихъ цвѣтущей Аркадіей.
   -- Будемъ ли мы также счастливы, когда сдѣлаемся людьми великими? говорилъ Леонардъ, въ простотѣ души своей.
   Гэленъ вздохнула и снова покачала своей умной маленькой головкой.
   Наконецъ мечтатели наши приблизились къ Лондону на нѣсколько миль. Но Леонардъ не хотѣлъ войти въ столицу утомленнымъ, изнемогающимъ отъ усталости, какъ скиталецъ, ищущій пріюта,-- онъ хотѣлъ казаться свѣжимъ и ликующимъ, какъ входитъ побѣдитель, чтобы принять во владѣніе завоеванный городъ и несмѣтныя богатства. Вслѣдствіе этого, наканунѣ дня, въ который должно было совершиться торжественное вшествіе, они остановились, рано вечеромъ, около шести миль отъ столицы, въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ небольшимъ мѣстечкомъ Илингъ. Войдя на постоялый дворъ, они не чувствовали ни малѣйшей усталости. Погода была необыкновенно пріятная. Воздухъ, проникнутый запахомъ полевыхъ цвѣтовъ, былъ недвиженъ; чистое, ясное небо было прозрачно; зеленѣющая окрестность какъ будто дремала. Это былъ одинъ изъ тѣхъ настоящихъ лѣтнихъ дней Англіи, которыхъ едва ли можно насчитать до шести въ теченіе года,-- дней, о которыхъ остались у насъ неясныя воспоминанія съ тѣхъ поръ, когда, расположившись подъ тѣнію столѣтняго дуба и любуясь оленями въ Арденскихъ долинахъ, мы созерцали плѣнительныя картины природы, представленныя намъ въ романахъ Вальтеръ-Скотта или въ поэмахъ Спенсера. Послѣ непродолжительнаго отдыха на постояломъ дворѣ, путешественники вышли, не для окончанія своей дороги, но для прогулки. Солнце приближалось къ горизонту; вечерняя прохлада замѣняла тяжелый зной. Проходя по полянамъ, нѣкогда принадлежавшимъ герцогу кентскому, и останавливаясь изрѣдка полюбоваться кустарниками и лугами этого прекраснаго имѣнія, представлявшимися взору ихъ за рѣшотчатой оградой, они очутились наконецъ на берегу небольшой рѣчки, называемой Брента. Въ этотъ день Гэленъ была печальнѣе обыкновеннаго,-- быть можетъ, потому, что съ приближеніемъ къ Лондону воспоминанія объ отцѣ становились живѣе, а можетъ быть, вслѣдствіе ея ранняго познанія жизни или предчувствій о томъ, что впереди ожидали ихъ не радости, а тяжелыя испытанія. Напротивъ того, Леонардъ какъ нельзя болѣе былъ доволенъ; онъ занимался въ тотъ день исключительно самимъ собою: печаль его подруги не имѣла на него никакого вліянія. Онъ былъ весь проникнутъ сознаніемъ своею бытія; онъ уже успѣлъ вдохнуть изъ атмосферы ту лихорадку, которая исключительно принадлежитъ шумнымъ столицамъ.
   -- Присядь здѣсь, сестра, сказалъ онъ, повелительнымъ тономъ, бросаясь подъ тѣнь густого дерева, нависшаго надъ извивающимся источникомъ: -- присядь и поговоримъ о чёмъ-нибудь.
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ снялъ свою шляпу, откинулъ назадъ волнистыя кудри, плеснулъ на лицо нѣсколько пригоршней воды изъ холоднаго ручья, который крутился около обнаженныхъ корней дерева, сѣтью выступавшихъ изъ берега и исчезавшихъ въ водѣ.
   Гэленъ спокойно повиновалась ему и сѣла подлѣ него.
   -- Такъ ты говоришь, что Лондонъ великъ? и даже очень великъ? сказалъ Леонардъ, бросая на Гэленъ вопросительный взглядъ.
   -- Очень великъ, отвѣчала Гэленъ, безпечно срывая ближайшіе къ ней полевые цвѣтки и бросая ихъ въ рѣчку.-- Взгляни, какъ быстро уносятся эти цвѣтки! Вотъ уже ихъ и нѣтъ: они погибли навсегда. Лондонъ, въ отношеніи къ намъ, то же самое, что эта рѣка къ брошеннымъ цвѣтамъ -- огромный въ своихъ размѣрахъ, сильный... жестокій! прибавила Гэленъ, послѣ минутнаго молчанія.
   -- Жестокій!... Да, можетъ быть, онъ былъ жестокимъ прежде и только для тебя; но теперь!... теперь я буду заботиться о тебѣ!
   И на лицѣ Леонарда показалась самодовольная, торжественная улыбка. Надобно замѣтить, что Леонардъ удивительно измѣнился съ тѣхъ поръ, какъ оставилъ своего дядю: онъ сдѣлался въ одно и то же время и моложе и старѣе. Сознаніе своего достоинства, своего генія дѣлаетъ насъ и старѣе и умнѣе въ отношеніи къ міру, къ которому геній паритъ, моложе и слѣпѣе -- къ міру, который онъ покидаетъ.
   -- Неужели же въ этомъ городѣ, по крайней мѣрѣ хоть въ его наружности, ничего нѣтъ хорошаго?
   -- Сколько я знаю его, такъ это самый безобразный городъ, отвѣчала Гэленъ, съ горячностію.
   -- Но, вѣроятно, въ немъ есть части, которыя лучше, красивѣе другихъ? Ты сама говорила, что тамъ есть парки: почему бы, напримѣръ, не нанять намъ квартиры вблизи этихъ парковъ, чтобы любоваться зелеными деревьями?
   -- Конечно, это было бы очень мило, отвѣчала Гэленъ, необыкновенно живо и радостно:-- но.... и при этомъ она печально покачала головкой:-- для насъ тутъ не можетъ быть квартиры: мы должны поселиться гдѣ нибудь внутри мрачнаго двора или въ глухомъ переулкѣ.
   -- Это почему?
   -- Почему? повторила Гэленъ и подняла кверху кошелекъ.
   -- Вѣчно этотъ ужасный кошелекъ! Развѣ мы не затѣмъ идемъ въ Лондонъ, чтобы наполнить его? Кажется, я разсказывалъ тебѣ маленькую исторію о фортунѣ? Впрочемъ, шутки въ сторону! первымъ дѣломъ намъ нужно отправиться въ тѣ части Лондона, гдѣ вы жили въ послѣднее время, и узнать все, что только возможно; послѣ завтра я увижусь съ докторомъ Морганомъ, отъищу лорда....
   На томныхъ глазахъ Гэленъ выступили слезы.
   -- Леонардъ, неужели ты скоро оставишь меня?
   -- При тебѣ я былъ такъ счастливъ! Казалось, я тосковалъ о тебѣ цѣлую жизнь, и наконецъ ты явилась. У меня не было ни брата, ни сестры,-- словомъ сказать, ни души однихъ со мной лѣтъ, кого бы могъ а полюбить, никого, кромѣ...
   -- Кромѣ молоденькой лэди, о которой ты сказывалъ, подхватила Гэленъ, повертывая въ сторону свое личико: дѣти всегда бываютъ очень ревнивы.
   -- Да, я любилъ ее, люблю и теперь. Но это чувство совсѣмъ не похоже на то, которое я испытываю теперь, сказалъ Леонардъ, раскраснѣвшись.-- Я никогда не могъ говорить съ ней такъ откровенно, какъ съ тобой. Тебѣ я открываю мою душу: ты, Гэленъ, моя маленькая муза. Я сообщаю тебѣ всѣ чувства мои, всѣ мои фантазіи такъ непринужденно, какъ будто пишу въ это время стихи.
   При этихъ словахъ, послышались чьи-то шаги, и на свѣтлую поверхность ручья упала тѣнь человѣка. На самой окраинѣ берега показался запоздалый рыболовъ: съ величайшей досадой онъ тащилъ по водѣ свою удочку, какъ будто стараясь поддѣть на крючокъ дремлющую рыбку, прежде чѣмъ она окончательно расположится на ночной покой. Углубленный въ свое занятіе и вовсе не замѣчая молодыхъ людей подъ деревомъ, рыболовъ остановился чрезвычайно близко отъ нихъ.
   -- Проклятый окунь! сказалъ онъ, весьма громко.
   -- Осторожнѣй, сэръ! вскричалъ Леонардъ: -- потому что рыбакъ, сдѣлавъ шагъ назадъ, чуть-чуть не наступилъ на Гэленъ.
   Рыболовъ повернулся.
   -- Что это значитъ? Тс! Вы испугали моего окуня. Пожалуете, молчите.
   Гэленъ тихонько отодвинулась. Леонардъ оставался неподвиженъ. Онъ вспомнилъ Джакеймо и почувствовалъ къ рыболову состраданіе.
   -- Удивительный этотъ окунь,-- право, удивительный! ворчалъ про себя незнакомецъ.-- У него удивительное счастіе! Вѣрно, этотъ негодный окунь родился съ серебряной ложечкой во рту! Мнѣ никогда не поймать его,-- рѣшительно никогда! А! вотъ онъ, постой, постой! нѣтъ! трава. Кончено, не хочу больше ловить.
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ выдернулъ лёсу и съ замѣтной досадой началъ разбирать свою уду. Занимаясь этимъ свободно, онъ обернулся къ Леонарду.
   -- Гм! такъ вотъ какъ! а хорошо ли вы знакомы съ этой рѣчкой, сэръ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Леонардъ.-- Я въ первый разъ ее вижу.
   -- Въ такомъ случаѣ, примите мой совѣтъ, сказалъ рыболовъ, торжественнымъ тономъ: -- никогда не поддавайтесь чарующимъ прелестямъ этой рѣчки. Въ отношеніи къ ней я настоящій мученикъ: она Далила моего существованія.
   -- Далила! вы говорите, Далила! возразилъ Леонардъ, весьма заинтересованный: ему показалось, что въ послѣднихъ словахъ незнакомца заключалась поэтическая мысль.
   -- Да, милостивый государь, я сказалъ: Далила. Выслушайте меня, молодой человѣкъ; пусть примѣръ мой послужитъ вамъ предостереженіемъ. Вотъ какъ разъ въ ваши лѣта, я впервые пришелъ на эту рѣчку удить. Въ этотъ роковой день, около трехъ часовъ пополудни, я поймалъ рыбу, и преогромную -- вѣсомъ по крайней мѣрѣ фунта полтора.... повѣрите ли, сэръ? вотъ какой длины (и рыбакъ приложилъ палецъ къ сгибу локтя). Когда я вытянулъ ее на берегъ, почти къ самому тому мѣсту, гдѣ вы сидите теперь, вотъ на самый этотъ откосъ, вдругъ лёса моя лопнула, и этотъ демонъ, а не рыба, сдѣлалъ прыжокъ, другой, забрался вотъ въ эти коренья, еще сдѣлалъ прыжокъ и юркнулъ въ воду, и съ крючкомъ и съ остаткомъ лёсы. Ну ужь, признаюсь вамъ, этакой рыбины я никогда не видывалъ. Попадались мнѣ на Темзѣ и миноги, ипискари, и плотва; но такой рыбы -- такого окуня, съ распущенными перьями, какъ парусъ на военномъ кораблѣ,-- такого чудовищнаго окуня, словомъ сказать, кита-окуня, никогда, никогда не вытаскивалъ! До той поры я не смѣлъ подозрѣвать, чтобы въ нашихъ маленькихъ рѣчкахъ скрывались такіе левіоѳаны. Я не могъ спать цѣлую ночь, на другой день рано пришелъ на это мѣсто и, какъ бы вы думали, снова поймалъ того же окуня. На этотъ разъ я вытащилъ его изъ воды,-- и, можете вообразить, онъ опять ушелъ; только какъ онъ ушелъ, если бы вы знали! вздумалъ оставить лѣвый глазъ на крючкѣ... а? какъ вамъ это покажется? Голы, долгіе годы, прошли съ тѣхъ поръ; по никогда, никогда не забуду; агоніи той минуты....
   -- Агоніи, которую испытывалъ окунь?
   -- Окунь! вы думаете, что онъ испытывалъ агонію! Онъ наслаждался ею: а я.... нѣтъ! не найти словъ выразить мое мученіе... Я взглянулъ на окуневый глазъ, а глазъ этотъ смотрѣлъ на меня такъ лукаво, съ такой злобной радостью, какъ будто онъ смѣялся мнѣ прямо въ лицо. Ничего -- самъ себѣ думаю -- я слышалъ, что нѣтъ лучше приманки для окуня, какъ окуневый глазъ. Вотъ, знаете, я и насадилъ этотъ глазъ на крючокъ и тихонько забросилъ удочку. Вода на этотъ разъ была необыкновенно прозрачна; и черезъ двѣ минуты я увидѣлъ, какъ окунь началъ подходить. Онъ приблизился къ крючку: узналъ свой глазъ, замахалъ хвостомъ, сдѣлалъ прыжокъ и какъ живой человѣкъ, увѣряю васъ, унесъ свой глазъ, не коснувшись крючка. Я видѣлъ потомъ, какъ онъ остановился, вонъ подлѣ той водяной лиліи, переваривать свою добычу. Злобный демонъ! Съ тѣхъ поръ семь разъ въ теченіе разнообразной и полной событіями жизни ловилъ я этого окуня, и семь разъ этотъ окунь срывался.
   -- Не можетъ быть, чтобъ это былъ тотъ же самый окунь, замѣтилъ Леоцардъ, крайне изумленный. Окунь очень нѣжная рыба: проглотить крючокъ, лишиться глаза! да этого никакой окунь не перенесетъ, какъ бы онъ ни былъ великъ.
   -- Да, это хоть кому такъ покажется сверхъестественнымъ, сказалъ рыболовъ, съ замѣтнымъ страхомъ.-- Но смѣю увѣрить васъ, сэръ, что это именно былъ одинъ и тотъ же окунь, потому что во всей это рѣчкѣ не найдешь кромѣ его ни единаго окуня! Въ теченіе многихъ лѣтъ, что я удилъ здѣсь, мнѣ не попадалось другого окуня; и, кромѣ того, этого одинокаго обитателя влажной стихіи я узнаю съ перваго взгляда и помню его гораздо лучше, чѣмъ моего покойнаго родителя. Каждый разъ, что я вытаскивалъ его изъ воды, его профиль всегда обращался ко мнѣ, и я съ ужасомъ усматривалъ, что у него былъ только одинъ глазъ! Этотъ окунь, въ моихъ глазахъ, какой-то загадочный, демонскій феноменъ! Онъ послужилъ гибелью моимъ видамъ на блестящую будущность. Мнѣ предлагали прекрасное мѣсто въ Ямайкѣ, и я не могъ отправиться туда, оставивъ этого окуня торжествовать. Впослѣдствіи я бы могъ получить назначеніе въ Индію, но мнѣ не хотѣлось, чтобы Океанъ раздѣлялъ меня и этого окуня. Такимъ образомъ, я влачилъ дни мои въ этой пагубной столицѣ моего отечества. Разъ въ недѣлю, начиная съ февраля и кончая ноябремъ, я постоянно являлся сюда. Праведное небо! еслибъ только могъ я поймать этого окуня, то цѣль моего существованія была бы достигнута.
   Леонардъ съ любопытствомъ осматривалъ рыболова, въ то время, какъ послѣдній такъ печально заключилъ свою исповѣдь. Прекрасный оборотъ періодовъ разскащика вовсе не согласовался съ его костюмомъ. Платье его было замѣтно поношено, а въ нѣкоторыхъ мѣстахъ проглядывали лохмотья, но лохмотья, ни сколько неунижающіе достоинства оратора. Тонкіе и нѣсколько обращенные кверху углы губъ обнаруживали въ немъ юморъ; его руки хотя и не были совершенно чисты -- впрочемъ, при его занятіи, невозможно быть слишкомъ взыскательнымъ -- все же можно было заключить, что онѣ не знали черной работы. Его лицо было блѣдное и одутловатое, но кончикъ носа отличался краснотой. Казалось, что влажная стихія не такъ коротко была знакома ему, какъ его Далилѣ-окуню.
   -- Такова наша жизнь! снова началъ рыболовъ, собравъ всѣ свои орудія въ парусинный чехолъ.-- Еслибъ человѣкъ зналъ, что значитъ удить рыбу въ теченіе всей своей жизни въ маленькой рѣчкѣ, гдѣ всего на всего одинъ только окунь! девять разъ въ теченіе всей жизни подхватывать этого окуня на крючокъ -- и девять разъ видѣть, какъ онъ съ крючка ныряетъ въ воду,-- еслибъ человѣкъ зналъ, что значитъ подобная охота, тогда.... тогда --
   При этомъ рыболовъ обернулся и пристально взглянулъ въ лицо Леонарда.
   -- Тогда, молодой мой сэръ, человѣкъ узналъ бы весьма легко, что такое жизнь человѣческая въ отношеніи къ пустому тщеславію.... Добрый вечеръ, молодой человѣкъ!
   И онъ удалился, затаптывая по дорогѣ маргаритки и незабудки.
   Гэленъ внимательнымъ взоромъ провожала его.
   -- Какой странный человѣкъ! сказалъ Леонардъ, засмѣявшись.
   -- Мнѣ кажется, что онъ очень умный человѣкъ, возразила Гэленъ.
   И она еще ближе придвинулась къ Леонарду, взяла его руку въ свои обѣ руки, какъ будто она чувствовала, что онъ уже нуждался въ утѣшеніи: его лёса порвалась, и окунь пропалъ!
  

ГЛАВА XLVII.

   На другой день, около полудня, сквозь мрачную, густую, удушливую атмосферу, путешественникамъ началъ показываться Лондонъ. Нельзя при этомъ случаѣ употребить выраженіе, что Лондонъ поразилъ ихъ взоры: нѣтъ! онъ показывался имъ по частичкамъ, по мѣрѣ того, какъ они приближались къ нему, по самой плѣнительной дорогѣ, сначала мимо великолѣпныхъ садовъ Кенингтона, потомъ по окраинѣ Гайдъ-Парка и такъ далѣе до Кумберландскихъ воротъ.
   Открывающійся Лондонъ не поражалъ Леонарда. Вблизи Эджверской дороги, Гэленъ взяла своего новаго брата за руку и сдѣлалась его провожатой. Она въ подробности знала эти окрестности и безъ всякаго затрудненія могла отъискать квартиру, когда-то занимаемую ея отцомъ, гдѣ они, за весьма сходную цѣну, могли бы пріютиться.
   Въ это время небо, пасмурное и подернутое тучами съ самого утра, обратилось, по видимому, въ одну массу чернаго облака и разразилось вскорѣ проливнымъ дождемъ. Леонардъ и Гэленъ укрылись подъ закрытыми стойлами, въ улицѣ, примыкавшей къ Эджверской дорогѣ. Этотъ пріютъ сдѣлался общимъ и въ нѣсколько секундъ былъ наполненъ народомъ. Молодые путники, въ сторонѣ отъ прочихъ, прислонились къ стѣнѣ, Леонардъ одной рукой обнималъ станъ Гэленъ и прикрывалъ ее отъ дождя, заносимаго въ стойла сильными порывами вѣтра. Внезапно молодой джентльменъ, прекрасной наружности и лучше одѣтый, чѣмъ другіе, вошелъ подъ навѣсъ, не торопясь, но медленно и гордой поступью, какъ будто онъ считалъ неприличнымъ взбѣжать въ это прикрытіе, хотя въ душѣ радовался ему. Надменнымъ взоромъ окинулъ онъ столпившуюся группу, прошелъ по самой серединѣ ея, остановился вблизи Леонарда, снялъ шляпу и стряхнулъ съ полей ея капли дождя. Открытая такимъ образомъ голова обнаруживала всѣ черты его лица, и деревенскій юноша съ перваго взгляда узналъ своего торжествующаго побѣдителя на Гэзельденскомъ лугу.
   Рандаль Лесли замѣтно измѣнился. Его смуглыя щоки были такъ же сухи, какъ и въ дѣтскіе годы, и даже еще болѣе впали, вслѣдствіе усиленныхъ занятій и ночныхъ бдѣній; но его лицо было въ то же время пріятно и мужественно. Въ большихъ глазахъ его отражался спокойный, сосредоточенный свѣтъ, подобный тому, который усматривается въ глазахъ человѣка, сдѣлавшаго привычку устремлять всѣ свои мысли на одинъ предметъ. Онъ казался старѣе прежняго. Одѣтъ онъ былъ просто, въ черное платье -- цвѣтъ, который, какъ нельзя болѣе шелъ къ нему. Вообще, вся наружность его, вся фигура хотя и не бросались въ глаза, но были замѣчательны. Для обыкновеннаго взгляда онъ казался джентльменомъ, для болѣе наблюдательнаго -- студентомъ.
   Но вдругъ въ толпѣ дѣлается страшная суматоха, народъ то давитъ другъ друга, то разсыпается въ стороны, стремится къ противоположному концу сарая и останавливается у глухой стѣны. Подъ навѣсъ примчала лошадь. Наѣздникъ, молодой человѣкъ прекрасной наружности, одѣтъ былъ съ той особенной изъисканностью, которую мы, обыкновенно, называемъ дэндизмомъ.
   -- Ради Бога, не безпокойтесь! вскричалъ онъ, весьма простодушно: -- моя лошадь смирная. Прошу у васъ тысячу извиненій.
   Наѣздникъ погладилъ свою лошадь, которая, какъ статуя, стояла въ самомъ центрѣ сарая.
   Группы успокоились; Рандаль подошелъ къ наѣзднику.
   -- Франкъ Гэзельденъ!
   -- Ахъ! неужели я вижу Рандаля Лесли!
   Франкъ въ одинъ моментъ спрыгнулъ съ лошади и передалъ уздечку долговязому мастеровому, съ огромнымъ узломъ подъ мышкой.
   -- Какъ радъ я видѣть тебя, дорогой мой товарищъ! Какое счастье, что я завернулъ сюда, хотя скрываться отъ дождя вовсе не въ моемъ характерѣ.-- Ну что, Рандаль, живешь въ городѣ?
   -- Да, въ домѣ твоего дяди, мистера Эджертона. Ты знаешь, вѣдь я оставилъ университетъ.
   -- Совсѣмъ?
   -- Совсѣмъ.
   -- Однако, ты не получилъ еще степени. Мы, итонцы, убѣждены были, что ты не остановишься на этомъ. Если бы ты зналъ, какъ восхищались мы твоей славой: вѣдь всѣ призы достались тебѣ.
   -- Не всѣ, но большая часть изъ нихъ,-- это правда. Мистеръ Эджертонъ предоставилъ на мой выборъ: оставаться въ университетѣ до полученія степени или немедленно вступить въ Министерство Иностранныхъ Дѣлъ. Я выбралъ послѣднее. Согласись, къ чему служатъ всѣ эти академическія почести, если только не къ одному вступленію въ свѣтъ? Вступить теперь, по моему мнѣнію, значитъ сократить длинную дорогу.
   -- Да, да, мнѣ помнится, ты всегда былъ честолюбивъ, и я увѣренъ, ты сдѣлаешь большіе успѣхи на новомъ поприщѣ; ты выйдешь современемъ замѣчательнымъ человѣкомъ.
   -- Быть можетъ, быть можетъ; стоитъ только потрудиться. Знаніе есть сила.
   Леонардъ вздрогнулъ.
   -- Какого рода твои планы? началъ въ свою очередь Рандаль, съ любопытствомъ осматривая школьнаго товарища.-- Я помню, ты никогда не имѣлъ расположенія къ Оксфордскому университету, и не такъ давно еще слышалъ, что ты хочешь поступить въ военную службу.
   -- Я уже въ гвардіи, сказалъ Франкъ, стараясь при этомъ признаніи не обнаружить своего ребяческаго тщеславія.-- Отецъ мой поворчалъ немного: ему сильно хотѣлось, чтобы я поселился въ деревнѣ и занялся сельскимъ хозяйствомъ. Но для этого впереди еще есть много времени,-- не такъ ли? Клянусь Юпитеромъ, Рандаль, а лондонскую жизнь невозможно промѣнять на деревенскую!... Гдѣ ты проводишь вечеръ сегодня? не поѣдешь ли на балъ въ Собраніе?
   -- Нѣтъ. Середа -- это праздникъ въ Парламентѣ. Сегодня большой парламентскій обѣдъ у мистера Эджертона. Ты знаешь, что онъ недавно сдѣланъ членомъ Государственнаго Совѣта. Впрочемъ, можетъ быть, для тебя это новость, потому что ты такъ рѣдко навѣщаешь своего дядю.
   -- Наши общества совершенно различны, сказалъ молодой джентльменъ, такимъ тономъ, которому позавидовалъ бы самый отъявленный дэнди.-- Всѣ эти парламентскіе члены чрезвычайно какъ скучны.... Однако, дождь пересталъ.... Не знаю, пріятно ли будетъ моему отцу, если я заѣду къ нему на Гросвеноръ-Сквэръ. Сдѣлай милость, Рандаль, пріѣзжай ко мнѣ; чтобъ не забыть, такъ потрудись взять эту карточку. Да смотри, Рандаль, ты долженъ обѣдать у насъ за общимъ столомъ. Ты увидишь, какіе чудные товарищи въ нашемъ полку. Какой же день ты думаешь назначить?
   -- На дняхъ я побываю у тебя и скажу... Какъ ты находишь службу въ гвардіи, не дорога ли она по твоему состоянію? Мнѣ помнится, ты часто жаловался на своего отца, за то, что онъ сердился, когда ты просилъ высылать тебѣ карманныхъ денегъ больше того, что высылалось. Я еще не забылъ твоихъ горькихъ слезъ, когда мистеръ Гэзельденъ, приславъ тебѣ пять фунтовъ, напомнилъ, что онъ еще не сдѣлалъ тебя наслѣдникомъ своего имѣнія, что оно находится еще въ полномъ его распоряженіи, и что такой расточительный сынъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ быть его наслѣдникомъ. Согласись, Франкъ, вѣдь это слишкомъ непріятная угроза.
   -- О! въ этомъ случаѣ, вскричалъ Франкъ, сильно раскраснѣвшись: -- меня не столько огорчала подобная угроза, сколько мысль о томъ, что отецъ мой до такой степени неблагородно думалъ обо мнѣ, что.... что.... впрочемъ, вѣдь то были еще школьныя, ребяческія времена.-- Отецъ мой, надобно сказать правду, всегда былъ гораздо великодушные и щедрѣе, чѣмъ я заслуживалъ.... Такъ я надѣюсь, Рандаль, что мы почаще будемъ, видѣться. Какъ добръ ты былъ ко мнѣ, выкупая меня въ Итонѣ изъ всѣхъ моихъ ученическихъ прегрѣшеній! я никогда не забуду этого. Пріѣзжай же, какъ можно скорѣе.
   Франкъ вскочилъ на сѣдло и наградилъ долговязаго юношу полу-кроной -- награда вчетверо болѣе той, какую отецъ его счелъ бы весьма достаточною. Онъ слегка дернулъ за поводъ, слегка коснулся лошади шпорами, и горячій скакунъ умчалъ безпечнаго молодого наѣздника. Рандаль задумался. Дождь теперь совершенно прекратился, и пѣшеходы разсѣялись по разнымъ направленіямъ. Подъ навѣсомъ остались одни только Рандаль, Леонардъ и Гэленъ. Спустя немного, углубленный въ свои думы, Рандаль приподнялъ глаза, и они остановились прямо на лицѣ Леонарда. Рандаль вздрогнулъ, быстро провелъ руки по лицу и снова бросилъ на Леонарда пристальный и проницательный взглядъ. Быстрая перемѣна на блѣдномъ лицѣ его, сдѣлавшемся въ этотъ моментъ еще блѣднѣе, быстрое сжатіе и нервическій трепетъ губъ обнаруживали, что и онъ узналъ своего стариннаго врага. Послѣ этого взглядъ Рандаля перешелъ на одежду Леонарда, которая хотя и была покрыта слоями пыли, прибитой въ нѣкоторыхъ мѣстахъ крупными каплями дождя, но далеко отличалась отъ одежды, употребляемой крестьянами. Рандаль, еще разъ взглянувъ на Леонарда съ изумленіемъ и въ нѣкоторой степени съ надменной, полу-презрительной улыбкой,-- улыбкой, которая кольнула Леонарда прямо въ сердце, медленно вышелъ на улицу и направилъ свой путь къ Гросвеноръ-Сквэру.
   Вслѣдъ за тѣмъ маленькая дѣвочка снова взяла Леонарда подъ руку и повела его по узкимъ, мрачнымъ, унылымъ улицамъ. Это шествіе изображало, въ нѣкоторомъ родѣ, олицетворенную аллегорію: печальный, безмолвный ребенокъ велъ подъ руку геніальнаго, но неимѣющаго ни гроша денегъ путника, мимо грязныхъ лавокъ, по извилистымъ переулкамъ, становившимся въ отдаленномъ концѣ перспективы и мрачнѣе и сжатѣе, такъ что обѣ фигуры совершенно исчезали изъ виду.
  

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

ГЛАВА XLIX.

   -- Сдѣлай милость, поѣдемъ. Перемѣни платье, пріѣзжай опять сюда, и мы вмѣстѣ отобѣдаемъ: времени еще довольно, Гарлей. Ты встрѣтишь тамъ замѣчательнѣйшихъ людей изъ нашей партіи. Повѣрь, что они заслуживаютъ твоихъ наблюденій, заслуживаютъ того, чтобы обратить на нихъ вниманіе философа, какимъ ты хочешь казаться.
   Такъ говорилъ Одлей Эджертонъ лорду л'Эстренджу, съ которымъ они только что кончили прогулку верхомъ,-- само собою разумѣется, послѣ парламентскихъ занятій мистера Эджертона. Оба джентльмена находились въ библіотекѣ Одлея. Мистеръ Эджертонъ, по обыкновенію, застегнутый на всѣ пуговки, сидѣлъ, въ своемъ креслѣ, въ вытянутой позѣ человѣка, презирающаго "позорную нѣгу". Гарлей, по обыкновенію, лежалъ на диванѣ. Его длинныя кудри разсыпались по подушкѣ; шейный платокъ его былъ распущенъ, платье разстегнуто. Въ немъ обнаруживалась во всемъ и ко всему небрежность; но въ этой небрежности не замѣчалось ни малѣйшаго неприличія,-- напротивъ того, много было граціи, непринужденной вездѣ и при всѣхъ, даже съ мистеромъ Одлеемъ Эджертономъ, въ присутствіи котораго непринужденность весьма многихъ людей, можно сказать, оледенялась, цѣпенѣла.
   -- Нѣтъ, мой добрый Одлей, извини меня. Всѣ ваши замѣчательнѣйшіе люди заняты одной идеей, и идеей весьма незанимательной. Политика, политика и политика! это, по моему мнѣнію, все равно, что буря въ полоскательной чашкѣ.
   -- Но скажи на милость, Гарлей, что же такое твоя собственная жизнь? полоскательная чашка безъ бури? не такъ ли?
   -- Знаешь ли, Одлей, вѣдь ты выразился прекрасно. Я никакъ не подозрѣвалъ въ тебѣ такой быстроты возраженій. Ты хочешь знать, что такое жизнь, то есть моя жизнь! о, это самая пустая вещь! Въ нее нельзя углубляться; въ моей полоскательной чашкѣ негдѣ разгуляться кораблямъ.... Одлей, у меня явилась весьма странная мысль --
   -- Это не диковинка! замѣтилъ Одлей, весьма сухо: -- другихъ мыслей у тебя никогда не бывало.... Однако, не мѣшаетъ узнать, нѣтъ ли чего нибудь новенькаго въ этой?
   -- Скажи откровенно, сказалъ Гарлей серьёзно: -- вѣришь ли ты въ месмеризмъ?
   -- Конечно, нѣтъ.
   -- Еслибъ было во власти животнаго магнитизера перевесть меня изъ моей кожи въ чью нибудь другую! вотъ въ чемъ заключается моя мысль! Я такъ наскучилъ самимъ собою, такъ тягостенъ сталъ для себя! Я перебралъ, перечиталъ всѣ мои идеи, знаю каждую изъ нихъ наизусть. Когда какая нибудь обманщица-идея принарядится и скажетъ мнѣ: "взгляни на меня: я совершенно новенькая; познакомься со мной", я тотчасъ кивну ей головой и отвѣчаю: "Не совсѣмъ-то новенькая: на тебя только надѣто новое платьице, а сама ты остаешься той же старой бродягой, которая надоѣдала мнѣ въ теченіе двадцати лѣтъ.... Убирайся прочь!" Если бы я хоть съ полчаса могъ поносить новенькую шкурку! Если бы я хоть на полчаса сдѣлался твоимъ высокимъ швейцаромъ или однимъ изъ вашихъ фактическихъ замѣчательныхъ людей,-- о! тогда для моихъ странствованій открылся бы новый свѣтъ! Не правда ли, что умъ человѣческій самъ въ себѣ уже долженъ представлять особенный міръ?... Еслибъ я могъ сдѣлаться временнымъ обитателемъ даже твоей головы, Одлей, еслибъ я могъ только пробѣжать по всѣмъ твоимъ мыслямъ и чувствамъ!... Клянусь жизнью, непремѣнно пойду поговорить объ этомъ съ французскимъ магнитизеромъ.
   -- Какой вздоръ! Говори, Гарлей, какъ человѣкъ здравомыслящій, сказалъ Одлей, которому слишкомъ не понравилась идея, чтобы на его мысли и чувства сдѣлано было нападеніе, даже его другомъ.
   -- Какъ челбвѣкъ здравомыслящій! Желалъ бы я найти образецъ такого человѣка? Я никогда не видалъ подобныхъ людей, никогда не встрѣчался съ такими существами. Не вѣрю даже въ ихъ существованіе. Бѣдный Одлей: какая кислая сдѣлалась твоя физіономія! Ну хорошо, хорошо: я постараюсь говорить что нибудь дѣльное, чтобъ сдѣлать тебѣ одолженіе. И, во первыхъ.... (при этомъ Гарлей приподнялся и оперся на локоть) во первыхъ, скажи мнѣ, справедливы ли слухи, которые долетѣли до меня, что ты неравнодушенъ къ сестрѣ этого низкаго итальянца?
   -- Мадамъ ди-Негра? Неправда: я совершенно равнодушенъ къ ней, отвѣчалъ Одлей, съ холодной улыбкой.-- Впрочемъ, она очень хороша собой, очень умна и очень полезна для меня; не считаю за нужное объяснять тебѣ, какъ и почему она полезна: это входитъ въ составъ моихъ обязанностей, какъ политическаго человѣка. Однако, я думаю, если ты согласишься принять мой совѣтъ или убѣдишь къ тому своего друга, я могъ бы, посредствомъ моего вліянія на эту женщину, вынудить весьма значительныя уступки твоему изгнаннику. Она всячески старается узнать, гдѣ онъ живетъ.
   -- Надѣюсь, что ты не сказалъ ей.
   -- Конечно, нѣтъ: я обѣщалъ тебѣ хранить эту тайну.
   -- И я увѣренъ, что ты сохранишь ее: повѣрь, что въ этомъ желаніи открыть убѣжище несчастнаго человѣка скрываются какіе нибудь новые коварные замыслы. Уступки!-- вздоръ! Не объ уступкахъ должна итти рѣчь, но о правахъ!
   -- Полагаю, что ты предоставишь судить объ этомъ твоему другу.
   -- Конечно, я напишу ему объ этомъ. А между тѣмъ берегись этой женщины. За границей я слышалъ о ней очень многое, и между прочимъ то, что она имѣетъ характеръ своего брата по своему двуличію и....
   -- И красотѣ, прервалъ Одлей, воспользовавшись, съ ловкостію опытнаго человѣка, случаемъ перемѣнить разговоръ.-- Мнѣ сказывали, что графъ считается однимъ изъ красивѣйшихъ людей въ Европѣ,-- гораздо красивѣе своей сестры, хотя лѣтами онъ почти вдвое старше ея. Полно, полно, Гарлей! не дѣлай возраженій: за меня тебѣ нечего бояться. Я сдѣлался недоступнымъ для женскихъ прелестей: это сердце давно уже мертво.
   -- Напрасно. Ты не долженъ говорить подобнымъ образомъ: предоставь мнѣ это право. Но даже и я не хочу отзываться о своемъ сердцѣ по твоему. Сердце никогда не умираетъ, а твое -- въ особенности. Скажи, что ты потерялъ?-- жену! Правда, это была превосходная, великодушная женщина. Но, я сомнѣваюсь, была ли въ твоемъ сердцѣ любовь къ этой женщинѣ? любилъ ли ты когда нибудь?
   -- Быть можетъ, нѣтъ, сказалъ Одлей, съ пасмурнымъ видомъ и печальнымъ голосомъ: -- соображаясь съ твоими понятіями объ этомъ словѣ, немногіе могутъ похвастать тѣмъ, что они испытывали чувство любви. Замѣть, однако, что есть другія страсти, кромѣ любви, которыя убиваютъ наше сердце и обращаютъ насъ въ механическія орудія, въ какую-то машину.
   Въ то время, какъ Эджертонъ говорилъ эти слова, Гарлей отвернулся въ сторону: его грудь сильно волновалась Наступило молчаніе. Одлей первый долженъ былъ нарушить его.
   -- Заговоривъ о покойной женѣ моей, мнѣ очень жаль, что ты ни слова не сказалъ въ похвалу того, что сдѣлалъ я для ея молодого родственника Рандаля Лесли.
   -- Неужли ты считаешь свой поступокъ за истинное благодѣяніе? спросилъ Гарлей, съ трудомъ оправляясь отъ сильнаго душевнаго волненія.-- Приказать Лесли промѣнять свое положеніе на протекцію оффиціальнаго человѣка!
   -- Я вовсе не приказывалъ ему: я предоставилъ ему на выборъ. И повѣрь, что въ его лѣта, съ его умомъ я сдѣлалъ бы то же самое.
   -- Не думаю: я имѣю гораздо лучшія о тебѣ понятія. Согласишься ли ты чистосердечно отвѣтить мнѣ на одинъ вопросъ, и тогда я сдѣлаю тебѣ другой? Намѣренъ ли ты сдѣлать этого молодого человѣка своимъ наслѣдникомъ?
   -- Наслѣдникомъ! повторилъ Одлей, съ легкимъ замѣшательствомъ: -- никогда! Я самъ еще молодъ. Я могу прожить столько же, сколько и онъ... Впрочемъ, много еще времени впереди, чтобы подумать объ этомъ.
   -- Второй вопросъ мой слѣдующій. Говорилъ ли ты этому юношѣ рѣшительно, что онъ долженъ разсчитывать на твое вліяніе, а не на богатство?
   -- Кажется, что говорилъ; впрочемъ я повторю это опредѣлительнѣе.
   -- Въ такомъ случаѣ я остаюсь доволенъ твоимъ, но не его поступкомъ. Онъ имѣетъ слишкомъ острый, проницательный умъ, чтобы не знать, что значитъ пріобрѣсть независимость; и повѣрь, что онъ уже сдѣлалъ свои исчисленія и готовъ прикинуть тебя ко всякому итогу, который можетъ послужить ему въ пользу. Ты судилъ о людяхъ по опыту, а я -- по инстинктивному чувству. Природа точно такъ же предостерегаетъ насъ, какъ и безсловесныхъ животныхъ; только мы, двуногіе, бываемъ слишкомъ высокомѣрны, слишкомъ самонадѣянны, чтобъ обращать вниманіе на ея предостереженія. Мой инстинктъ, какъ воина и джентльмена, отталкиваетъ меня отъ этого утарѣлаго молодого человѣка. Въ немъ душа іезуитская. Я вижу это въ его взорѣ, слышу въ его походкѣ. Въ немъ нѣтъ того, что итальянцы называютъ volto sciolto, а у него -- i pensieri stretti... Тс! я слышу, что это онъ идетъ черезъ залу. Я узналъ бы его походку изъ тысячи. Вотъ это его прикосновеніе къ замочной ручкѣ.
   Рандаль Лесли вошелъ. Гарлей, который, несмотря на неуваженіе ко всякаго рода формальностямъ, несмотря на нерасположеніе къ Рандалю, былъ слишкомъ благовоспитанъ, чтобъ не казаться вѣжливымъ передъ младшими себя по лѣтамъ и низшими по званію, всталъ и поклонился. Но его свѣтлые, проницательные взоры потеряли всю свою мягкость при встрѣчѣ со взорами Рандаля, въ которыхъ горѣлъ какой-то тусклый, скрытный огонь. Гарлей не занялъ прежняго своего мѣста: онъ отошелъ къ камину и прислонился.
   -- Я исполнилъ ваше порученіе, мистеръ Эджертонъ: я прежде всего побывалъ на Мэйда-Гиллѣ и видѣлся съ мистеромъ Борлеемъ. Я отдалъ ему вексель, но онъ сказалъ, что этого слишкомъ много для него, и что онъ возвратитъ половину вашему банкиру. Статью онъ непремѣнно напишетъ по вашему плану. Послѣ того я....
   -- Довольно, Рандаль! намъ не должно утомлять лорда л'Эстренджа такими мелочными подробностями жизни, которая ему не нравится,-- жизни политической.
   -- Напротивъ, такія подробности мнѣ очень нравятся: онѣ примиряютъ меня съ моей собственной жизнью. Пожалуста, продолжайте, мистеръ Лесли.
   Но Рандаль на столько имѣлъ такта, что не заставилъ мистера Эджертона вторично бросить на себя предостерегающій взглядъ. Онъ не продолжалъ, но, вмѣсто того, весьма мягкимъ голосомъ сказалъ:
   -- Вы думаете, лордъ л'Эстренджъ, что созерцаніе образа жизни, которую ведутъ другіе, можетъ примирить человѣка съ своей собственной жизнью, если только онъ подумалъ прежде, что его жизнь нуждается въ примирительныхъ средствахъ?
   Гарлей оказался довольнымъ, потому что этотъ вопросъ отзывался ироніей; и если что всего болѣе ненавидѣлъ онъ въ мірѣ, такъ это лесть.
   -- Вспомните вашего Лукреція, мистеръ Лесли: Suave mare etc,-- "пріятно смотрѣть съ высокой скалы на моряковъ, качающихся на волнахъ океана". Правда, мнѣ кажется, этотъ видъ примиряетъ зрителя со скалой, хотя, до этого, брызги и пѣна были для него несносны и пронзительный визгъ чаекъ оглушалъ его... Однако, я долженъ оставить тебя, Одлей. Странно, что до сихъ поръ я ничего не слышу о моемъ воинѣ. Не забудь, Одлей, ты далъ мнѣ обѣщаніе, и при первомъ моемъ требованіи долженъ исполнить его... До свиданія, мистеръ Лесли! Надѣюсь, что статья мистера Борлея будетъ вполнѣ соотвѣтствовать векселю....
   Лордъ л'Эстренджъ сѣлъ на лошадь, все еще стоявшую у подъѣзда, и отправился въ паркъ. Къ величайшей досадѣ его, онъ не могъ уже болѣе носить инкогнито: его всѣ узнавали. Поклоны и привѣтствія осаждали его со всѣхъ сторонъ.
   -- Значитъ меня всѣ знаютъ здѣсь, сказалъ онъ про себя:-- значитъ даже и эта ужасная дюшесса Кнэрсборо.... Я долженъ снова бѣжать изъ отечества.
   Пустивъ свою лошадь легкимъ галопомъ, онъ вскорѣ выѣхалъ изъ парка. Въ то время, какъ онъ слѣзалъ съ лошади, подлѣ отдаленнаго дома своего отца, вы бы съ трудомъ могли узнать въ немъ причудливаго, мечтательнаго, но въ тоже время умнаго и проницательнаго юмориста, который находилъ особенное удовольствіе приводить въ замѣшательство матеріальнаго Одлея: выразительное лицо его сдѣлалось необыкновенно серьёзно. Но едва только очутился онъ въ присутствіи своихъ родителей, и лицо его приняло свѣтлое, радостное выраженіе. Какъ солнечный свѣтъ озаряло оно всю гостиную.
  

ГЛАВА L.

   -- Мистеръ Лесли, сказалъ Эджертонъ, когда Гарлей оставилъ библіотеку: -- вы поступили несообразно съ вашимъ благоразуміемъ, коснувшись политическаго дѣла въ присутствіи третьяго лица.
   -- Я уже самъ понялъ это, сэръ, и въ извиненіе приношу вамъ то, что я всегда считалъ лорда л'Эстренджа за вашего самаго искренняго друга.
   -- Государственный человѣкъ, мистеръ Лесли, весьма дурно служилъ бы своему отечеству, еслибъ былъ слишкомъ откровененъ съ своими искренними друзьями, особливо, если эти друзья не принадлежатъ къ его партіи.
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, простите моему невѣдѣнію. Лордъ Лэнсмеръ, какъ всѣмъ извѣстно, одинъ изъ главныхъ защитниковъ вашей партіи, и потому я вообразилъ, что сынъ его долженъ раздѣлять его мнѣніе и пользоваться вашей довѣренностью.
   Брови Эджертона слегка нахмурились и придали лицу его, всегда холодному и спокойному, суровое выраженіе. Какъ бы то ни было, онъ отвѣчалъ на слова Лесли довольно мягкимъ и и даже ласковымъ тономъ:
   -- При вступленіи въ политическую жизнь, мистеръ Лесли, для молодого человѣка съ вашими талантами ничто такъ не рекомендуется, какъ быть болѣе осторожнымъ во всемъ, безъ исключенія, и менѣе надѣяться на свои умозаключенія: они всегда бываютъ ошибочны. И я увѣренъ, что это главная причина, по которой талантливые молодые люди такъ часто обманываютъ ожиданія своихъ друзей... и остаются такъ долго безъ должности.
   На лицѣ Рандаля отразилась надменность и быстро исчезла. Онъ молча поклонился.
   Эджертонъ снова началъ, какъ будто въ поясненіе своихъ словъ и даже въ извиненіе:
   -- Взгляните на самого лорда л'Эстренджа. Какой молодой человѣкъ могъ бы открыть себѣ болѣе блестящую карьеру, при такихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ? Званіе, богатство, возвышенная душа, храбрость, непоколебимое присутствіе духа, ученость, обширность которой не уступитъ вашей,-- и что же? посмотрите, какую жизнь онъ проводитъ! А почему? потому, что онъ слишкомъ былъ увѣренъ въ своемъ умѣ. Не было никакой возможности надѣть на него упряжь, да и никогда не будетъ. Государственная колесница, мистеръ Лесли, требуетъ, чтобы всѣ лошади везли ее дружно,
   -- Со всею покорностію, сэръ, отвѣчалъ Рандаль: -- я осмѣливаюсь думать, что есть совершенно другія причины, почему лордъ л'Эстренджъ, при всѣхъ своихъ талантахъ, которыхъ вы, безъ всякаго сомнѣнія, должны быть проницательный судья, никогда бы не былъ способенъ къ государственной службѣ.
   -- Это почему? быстро спросилъ Эджертонъ.
   -- Во первыхъ, потому, отвѣчалъ Лесли, съ лукавымъ видомъ: -- что частная жизнь представляетъ ему множество выгодъ. Во вторыхъ, лордъ л'Эстренджъ, кажется мнѣ такимъ человѣкомъ, въ организаціи котораго чувствительность занимаетъ слишкомъ большую долю для того, чтобы вести жизнь практическаго человѣка.
   -- У васъ, мистеръ Лесли, очень проницательный взглядъ, сказалъ Одлей, съ нѣкоторымъ восхищеніемъ: -- слишкомъ острый для молодого человѣка, какъ вы.-- Бѣдный Гарлей!
   Мистеръ Эджертонъ произнесъ послѣднія два слова про себя.
   -- Знаете ли что, молодой мой другъ, снова началъ онъ, не позволивъ Рандалю сдѣлать возраженіе: -- я давно собираюсь поговорить съ вами о дѣлѣ, которое исключительно касается только насъ двоихъ. Будемъ откровенны другъ съ другомъ. Я поставилъ вамъ на видъ всѣ выгоды и невыгоды выбора, предоставленнаго вамъ. Получить степень съ такими почестями, какія, безъ всякаго сомнѣнія, вы бы заслужили, сдѣлаться членомъ университета и, при тѣхъ аттестатахъ, которые такъ много говорятъ въ пользу вашихъ талантовъ, занять каѳедру -- это была для васъ одна дорога. Вступить немедленно въ государственную службу, руководствоваться моею опытностію, пользоваться моимъ вліяніемъ, не упускать изъ виду паденія или возвышенія партіи и также извлекать изъ этого существенную пользу -- это была другая дорога. Вы избрали послѣднюю. Но, сдѣлавъ этотъ шагъ, вы, вѣроятно, имѣли въ виду еще что нибудь, и, объясняя мнѣ причины, по которымъ избираете эту дорогу, вы умолчали объ этомъ.
   -- Что же это такое, сэръ?
   -- Вы, можетъ статься, разсчитывали на мое богатство, въ случаѣ, если избранная вами дорога не принесетъ ожидаемыхъ выгодъ. Скажите мнѣ, правда ли это, и скажите откровенно, безъ всякаго стыда. Имѣть это предположеніе весьма естественно для молодого человѣка, происходящаго отъ старшей отрасли дома, наслѣдницей которой была моя жена.
   -- Сэръ! вы оскорбляете меня, сказалъ Рандаль, отвернувшись въ сторону.
   Холодный взглядъ мистера Эджертона слѣдилъ за движеніемъ Рандаля. Лицо молодого человѣка скрывалось отъ этого взгляда; онъ остановился на фигурѣ, которая такъ же часто измѣняла себѣ, какъ и самое лицо. При этомъ случаѣ Рандаль успѣлъ обмануть проницательность Эджертона: душевное волненіе молодого человѣка можно было приписать или благородной душѣ, или же чему нибудь другому. Эджертонъ, какъ будто не обращая на это вниманія, продолжалъ протяжнымъ голосомъ:
   -- Разъ и навсегда долженъ сказать вамъ,-- сказать ясно и опредѣлительно, чтобъ вы не разсчитывали на это; разсчитывайте на все другое, что могу я сдѣлать для васъ, и простите меня, если я иногда довольно грубо подаю вамъ совѣтъ и строго сужу ваши поступки: припишите это моему искреннему участію въ вашей карьерѣ. Кромѣ того, прежде чѣмъ рѣшимость ваша сдѣлается непреложною, я бы желалъ, чтобъ вы узнали на практикѣ все, что есть непріятнаго и труднаго въ первыхъ шагахъ того, кто, безъ всякаго состоянія и обширныхъ связей, пожелаетъ возвыситься въ общественной жизни. Я не хочу, и даже не могу считать вашъ выборъ рѣшительнымъ, по крайней мѣрѣ до конца слѣдующаго года: до тѣхъ поръ имя ваше все еще будетъ оставаться въ университетскихъ спискахъ. Если, по прошествіи этого срока, вы пожелаете возвратиться въ Оксфордъ и продолжать медленную, но самую вѣрную дорогу къ отличію, я нисколько не буду препятствовать вашему желанію. Теперь дайте мнѣ вашу руку, мистеръ Лесли, въ знакъ того, что вы прощаете мое прямодушіе; мнѣ пора одѣваться.
   Рандаль, съ лицомъ, все еще обращеннымъ въ сторону, протянулъ руку. Мистеръ Эджертонъ, подержавъ нѣсколько секундъ, опустилъ ее и вышелъ изъ комнаты. Рандаль повернулъ лицо вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ затворилась дверь. На этомъ мрачномъ лицѣ столько отражалось злобнаго чувства и столько скрытности, что предположенія Гарлея оправдывались вполнѣ. Губы его шевелились, но безъ всякихъ звуковъ; потомъ, какъ будто пораженный внезапной мыслью, онъ пошелъ за Эджертономъ въ залу.
   -- Сэръ, сказалъ онъ: -- я забылъ вамъ сказать, что, на возвратномъ пути изъ Мэйда-Гиллъ, я принужденъ былъ укрыться отъ дождя подъ какимъ-то навѣсомъ и тамъ встрѣтился съ вашимъ племянникомъ Франкомъ Гэзельденомъ.
   -- Право! сказалъ Эджертонъ, весьма равнодушно.-- Прекрасный молодой человѣкъ! служитъ въ гвардіи. Очень жаль, что братъ мой имѣетъ такія устарѣлыя понятія о политикѣ: ему бы непремѣнно должно было опредѣлить своего сына въ Парламентъ, подъ мое руководство: я могъ бы выдвинуть его. Прекрасно.... что же говорилъ вамъ Франкъ?
   -- Онъ убѣдительно просилъ меня къ себѣ. Я помню, что вы нѣкогда предостерегали меня отъ слишкомъ короткаго знакомства съ людьми, которымъ не предстоитъ самимъ прокладывать дорогу къ счастію.
   -- Потому, что эти люди болѣе или менѣе бываютъ лѣнивы, а лѣность -- заразительна. Дѣйствительно, я бы и теперь не совѣтовалъ вамъ сближаться съ молодымъ гвардейцемъ.
   -- Значитъ, самъ не угодно сэръ, чтобы я побывалъ у него? Мы были хорошими друзьями въ Итонѣ; и если я рѣшительно стану уклоняться отъ подобныхъ предложеній, не подумаетъ ли онъ, что вы....
   -- Я! прервалъ Эджертонъ: -- ахъ да, весьма справедливо: мой братъ можетъ подумать, что я чуждаюсь его: это довольно глупо. Поѣзжайте къ молодому человѣку и просите его сюда. Все же я не совѣтую вамъ сближаться съ нимъ.
   И мистеръ Эджертонъ вошелъ въ свою уборную.
   -- Сэръ, сказалъ камердинеръ: -- мистеръ Леви желаетъ васъ видѣть: говоритъ, что явился сюда по вашему назначенію; а мистеръ Гриндерсъ только что пріѣхалъ изъ деревни.
   -- Впусти сюда сначала Гриндерса, сказалъ Эджертонъ, опускаясь на стулъ.-- Ты можешь остаться въ пріемной: я одѣнусь безъ тебя. Мистеру Леви скажи, что я увижусь съ нимъ черезъ пять минутъ.
   Мистеръ Гриндерсъ былъ управляющій Одлея Эджертона.
   Мистеръ Леви былъ человѣкъ прекрасной наружности; въ петличкѣ его фрака всегда торчала камелія; ѣздилъ онъ въ своемъ кабріолетѣ, имѣлъ прекрасную лошадь, которая стоила не менѣе 200 фунтовъ; онъ извѣстенъ былъ всѣмъ молодымъ фэшіонебельнымъ людямъ и считался родителями этихъ молодыхъ людей за самаго опаснаго товарища для своихъ возлюбленныхъ сынковъ.
  

ГЛАВА LI.

   Въ то время, какъ гости собирались въ гостиныхъ, мистеръ Эджертонъ рекомендовалъ Рандаля Лесли своимъ избраннымъ друзьямъ тономъ, представлявшимъ разительный контрастъ съ холоднымъ и увѣщательнымъ тономъ, который былъ обнаруженъ во время откровенной бесѣды дяди и племянника въ библіотекѣ. Рекомендація совершалась съ той искренностію и тѣмъ снисходительнымъ уваженіемъ, которыми люди, занимающіе высокое положеніе въ обществѣ, стараются обратить вниманіе на людей, желающихъ занять современемъ такое же положеніе.
   -- Неоцѣненный лордъ, позвольте представить вамъ родственника моей покойной жены (шопотомъ), прямого наслѣдника старшей отрасли ея фамиліи. Стонморъ, вотъ мистеръ Лесли, о которомъ я уже говорилъ съ вами. Вы, который были такъ замѣчательны въ Оксфордскомъ университетѣ, вѣроятно, не менѣе полюбите моего родственника, за то, что онъ получалъ тамъ всѣ призы. Графъ, позвольте представить вамъ мистера Лесли. Графиня сердита на меня за то, что я не являюсь на ея балы: надѣюсь, что мы помиримся съ ней, если я представлю вмѣсто себя болѣе молодого и ловкаго кавалера. Ахъ, мистеръ Говардъ! вотъ вамъ молодой джентльменъ только что изъ университета: онъ сообщитъ вамъ о новой партіи, которая образовалась тамъ. Онъ не успѣлъ еще научиться убивать время около бильярдовъ и лошадей.
   Лесли былъ принятъ съ очаровательной любезностью.
   Послѣ обѣда разговоръ перешелъ на политику. Рандаль слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ, не вмѣшиваясь въ этотъ разговоръ до тѣхъ поръ, пока самъ Эджертонъ не вовлекъ его, и вовлекъ на столько, на сколько считалъ нужнымъ, на сколько требовалось, чтобъ обнаружить его умъ и въ то же время не подвергать себя обвиненію въ нарушеніи законовъ приличія. Эджертонъ умѣлъ выставлять на видъ молодыхъ людей,-- наука въ нѣкоторомъ отношеніи весьма трудная. Знаніе этой науки составляло одну изъ главныхъ причинъ, почему Эджертонъ былъ до такой степени популяренъ между возвышающимися членами его партіи.
   Общество простилось съ Эджертономъ довольно рано.
   -- Теперь самая лучшая пора отправляться въ собраніе, сказалъ Эджертонъ, взглянувъ на часы: -- я имѣю билетъ и для васъ; поѣдемте вмѣстѣ.
   Рандаль отправился съ своимъ покровителемъ въ одной каретѣ. По дорогѣ Эджертонъ прочиталъ ему слѣдующее наставленіе:
   -- Я намѣренъ рекомендовать васъ главнымъ членамъ собранія, и слѣдовательно замѣчательнѣйшимъ людямъ высшаго лондонскаго общества. Старайтесь узнать и изучить ихъ. Я не совѣтую вамъ дѣлать попытки казаться болѣе того, чѣмъ вы должны быть, то есть дѣлать попытки сдѣлаться человѣкомъ фэшіонебельнымъ. Этотъ способъ выказать себя сопряженъ съ большими издержками; нѣкоторымъ людямъ онъ приноситъ выгоды, другимъ -- раззореніе. Во всякомъ случаѣ, карты въ вашихъ рукахъ. Хотите танцовать -- танцуйте, или нѣтъ, это какъ вамъ будетъ угодно,-- но не совѣтую заводить интриги. Замѣтьте, что вмѣстѣ съ этимъ поступкомъ начнутся справки насчетъ вашего состоянія,-- справки, которыя окажутся для васъ не совсѣмъ благопріятными; а этого не должно быть. Вотъ мы и пріѣхали.
   Черезъ двѣ минуты они находились въ обширной залѣ. Глаза Рандаля ослѣплены были освѣщеніемъ, блескомъ драгоцѣнныхъ камней и красоты. Одлей представилъ его въ быстрой послѣдовательности дамамъ и потомъ скрылся въ толпѣ. Рандаль не потерялся: онъ не былъ застѣнчивъ, а если и имѣлъ этотъ недостатокъ, то умѣлъ хорошо скрывать его. Онъ отвѣчалъ на бѣглые вопросы съ нѣкоторымъ одушевленіемъ, которое поддерживало разговоръ поставляло пріятное впечатлѣніе. Лэди, съ которой онъ успѣлъ сблизиться въ самое короткое время, и у которой не было дочерей, была прекрасная и умная свѣтская женщина, лэди Фредерика Коньеръ.
   -- Значитъ, мистеръ Лесли, это вашъ первый балъ въ собраніи?
   -- Первый.
   -- И у васъ нѣтъ дамы для танцевъ? Не хотите ли я помогу вамъ отъискать. Напримѣръ, что вы думаете объ этой миленькой дѣвицѣ въ розовомъ платьѣ?
   -- Я вижу ее, но ничего не могу думать о ней.
   -- Знаете что: вы похожи на дипломата при новомъ Дворѣ, гдѣ первый подвигъ вашъ состоитъ въ томъ, чтобы узнать лицъ, которыя васъ окружаютъ.
   -- Признаюсь, что, начиная изучать исторію моей жизни, я долженъ умѣть сначала пріучиться узнавать портреты, которыми украшено описаніе событій.
   -- Дайте мнѣ руку, и мы пойдемъ въ другую комнату. Мы увидимъ, какъ всѣ знаменитости будутъ входить туда по одиначкѣ. Замѣчайте ихъ, но, пожалуете, такъ, чтобъ самому не быть замѣченнымъ. Вотъ малѣйшая услуга, которую я могу оказать для друга мистера Эджертона.
   -- Поэтому мистеръ Эджертонъ, сказалъ Рандаль, въ то время, какъ они проходили пространство внѣ круга, назначеннаго для танцевъ: -- поэтому мистеръ Эджертонъ имѣетъ особенное счастіе пользоваться уваженіемъ даже для своихъ друзей, какъ бы они ни были безъизвѣстны?
   -- Если говорить правду, то мнѣ кажется, что тотъ, кого мистеръ Эджертонъ называетъ своимъ другомъ, не можетъ долго оставаться въ безъизвѣстности. У мистера Эджертона поставлено за непремѣнное правило: никогда не забывать друга или оказанной ему услуги.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ Рандаль съ изумленіемъ.
   -- И потому, продолжала лэди Фредерика: -- въ то время, какъ мистеръ Эджертонъ проходитъ трудную дорогу жизни, друзья собираются вокругъ него. Но черезъ это онъ еще болѣе возвысится. Признательность, мистеръ Лесли, есть самая лучшая политика.
   -- Гм! произнесъ мистеръ Лесли.
   Въ это время они вошли въ комнату, гдѣ чай и хлѣбъ съ масломъ составляли весьма нероскошное угощеніе для гостей, которыхъ можно было назвать избраннѣйшимъ обществомъ въ Лондонѣ. Не обращая на себя вниманія, они пріютились въ глубокой нишѣ окна, и лэди Фредерика исполняла обязанность чичероне весьма непринужденно и съ остроуміемъ, присовокупляя къ каждому замѣчанію о различныхъ особахъ, панорамически проходившихъ мимо, или біографическій очеркъ, или анекдотъ, иногда отъ добраго сердца, чаще всего сатирически и вообще весьма натурально и остроумно.
   Между прочими къ чайному столу подошелъ Франкъ Гэзельденъ. Съ нимъ была дама надменной наружности, съ рѣзкими, по въ то же время пріятными чертами лица.
   -- Наконецъ передъ вами молодой гвардеецъ, сказала лэди Фредерика: -- онъ очень недуренъ собой и не совсѣмъ еще испорченной нравственности. Жаль только, что онъ попалъ въ очень опасное общество.
   -- Мнѣ кажется, молодая лэди, которую онъ провожаетъ, не довольно хороша собой, чтобы можно было считать ее опасною.
   -- Ахъ, съ этой стороны, онъ совершенно безопасенъ, сказала лэди Фредерика со смѣхомъ: -- по крайней мѣрѣ въ настоящее время. Лэди Мери, дочь графа Кнэрсборо, всего второй годъ какъ выѣзжаетъ въ общество. Въ первый годъ она ни на кого и смотрѣть не хотѣла, кромѣ однихъ герцоговъ, во второй -- кромѣ бароновъ. Пройдетъ, быть можетъ, слишкомъ четыре года, прежде чѣмъ она удостоитъ своимъ вниманіемъ члена Нижней Палаты. Мистеру Гэзельдену грозитъ опасность совершенно съ другой стороны. Большую часть своего времени онъ проводитъ съ людьми, которые не совсѣмъ еще, какъ говорится, mauvais ton, но и не принадлежатъ къ разряду изящныхъ молодыхъ людей. Впрочемъ, онъ очень молодъ: онъ можетъ еще отдѣлаться отъ подобнаго общества,-- но, само собою разумѣется, не иначе, какъ оставивъ за собою половину своего состоянія. Посмотрите, онъ киваетъ вамъ. Вы знакомы съ нимъ?
   -- Даже очень коротко; онъ племянникъ мистера Эджертона.
   -- Неужели! Я не знала этого. Имя Гэзельденъ совершенно новое въ Лондонѣ. Я слышала, что отецъ его очень простой провинціальный джентльменъ, имѣетъ хорошее состояніе, но никто не говорилъ мнѣ, что онъ родственникъ мистеру Эджертону.
   -- Онъ двоюродный братъ.
   -- Значитъ мистеръ Эджертонъ охотно выплатитъ долги молодого джентльмена? не такъ ли? тѣмъ болѣе, что у него нѣтъ сыновей.
   -- Мистеръ Эджертонъ пріобрѣлъ себѣ большое состояніе отъ жены, изъ моей фамиліи,-- изъ фамиліи Лесли, а не Гэзельденъ.
   Лэди Фредерика быстро обернулась, взглянула на лицо Рандаля съ вниманіемъ большимъ противъ того, сколько она намѣревалась удостоить его, и начала говорить о фамиліи Лесли. Отвѣты Рандаля по этому предмету были весьма неудовлетворительны.
   Спустя часъ послѣ этого разговора, Рандаль все еще находился въ чайной комнатѣ, но лэди Фредерика уже давно оставила его. Онъ бесѣдовалъ съ старинными своими итонскими товарищами, которые узнали его, какъ вдругъ въ ту же самую комнату вошла лэди весьма замѣчательной наружности, и при ея появленіи по всей комнатѣ распространился ропотъ одобренія.
   Нельзя было положить ей болѣе двадцати-четырехъ лѣтъ. На ней надѣто было черное бархатное платье, которое представляло удивительный контрастъ съ алебастровой бѣлизной ея плечь и прозрачной блѣдностью ея лица, особливо при блескѣ брильянтовъ, которыми она украшена была въ изобиліи. Волосы ея были черны какъ смоль и очень просто причесаны. Ея глаза -- также черные и блестящіе, черты лица правильныя и рѣзкія; впрочемъ, въ то время, какъ взоры ея оставались неподвижны, въ нихъ не выражалось того преобладающаго чувства любви, той тишины и нѣги, которыя мы часто усматриваемъ во взорахъ хорошенькой женщины. Но когда она говорила и улыбалась, въ лицѣ ея столько обнаруживалось одушевленія, столько чувства, въ ея улыбкѣ столько чарующей прелести, что непріятное впечатлѣніе, которое до этого вредило эффекту ея красоты, какъ-то странно и внезапно исчезало.
   -- Скажите, кто эта хорошенькая женщина? спросилъ Рандаль.
   -- Итальянка, какая-то маркиза, отвѣчалъ одинъ изъ его товарищей.
   -- Маркиза ди-Негра, подсказалъ другой изъ нихъ, бывавшій за границей: -- она вдова; мужъ ея былъ изъ знаменитой генуэзской фамиліи, происходилъ отъ младшей отрасли ея.
   Въ это время прекрасную итальянку окружила толпа обожателей. Нѣсколько дамъ лучшихъ аристократическихъ фамилій обмѣнялись съ ней нѣсколькими словами, но при этомъ случаѣ не обнаружили той любезности, которую дамы высшаго круга обыкновенно оказываютъ такимъ знатнымъ чужеземкамъ, какъ мадамъ ди-Негра. Дамы безъ особенныхъ притязаній на почетнѣйшее мѣсто въ обществѣ обѣгали ее, какъ будто пугались ея; впрочемъ, легко можетъ статься, эта боязливость была слѣдствіемъ ревности. Въ то время, какъ Рандаль смотрѣлъ на прелестную маркизу съ такимъ восхищеніемъ, какого не пробуждала въ немъ до этой минуты ни одна изъ ея соотечественницъ, позади его раздался мужской голосъ:
   -- Неужели маркиза ди-Негра рѣшилась поселиться въ нашемъ отечествѣ и выйти замужъ за англичанина?
   -- Почему же и нѣтъ? если только найдется человѣкъ, у котораго бы достало на столько твердости духа, чтобъ сдѣлать ей предложеніе, возразилъ женскій голосъ.
   -- Она, кажется, имѣетъ сильное желаніе поймать въ свои сѣти Эджертона; а у этого человѣка достанетъ твердости духа на что угодно....
   -- Мистеръ Эджертонъ, отвѣчалъ женскій голосъ, со смѣхомъ: -- знаетъ свѣтъ слишкомъ хорошо и умѣлъ удержаться отъ множества искушеній, чтобъ....
   -- Тс! онъ самъ идетъ сюда.
   Эджертонъ вошелъ въ комнату, по обыкновенію, твердымъ шагомъ и съ сохраненіемъ своей величественной осанки. Рандаль успѣлъ подмѣтить быстрый взглядъ, которымъ Эджертонъ обмѣнялся съ маркизой, хотя онъ и прошелъ мимо ея молча, сдѣлавъ одинъ только поклонъ.
   Несмотря на то, Рандаль продолжалъ свои наблюденія, и десять минутъ спустя Эджертонъ и маркиза сидѣли уже въ сторонѣ отъ общества, въ томъ самомъ удобномъ уголкѣ, который Рандаль и лэди Фредерика занимали за часъ передъ этимъ.
   -- Неужели это и есть причина, по которой мистеръ Эджертонъ, къ оскорбленію моего достоинства, предупреждалъ меня не разсчитывать на его богатства? говорилъ про себя Рандаль.-- Неужели онъ намѣренъ снова жениться?
   Неосновательное, несправедливое подозрѣніе! потому что въ тотъ самый моментъ съ неподвижныхъ губъ Одлея Эджертона слетѣли слѣдующія слова:
   -- Пожалуста, прекрасная маркиза, не думайте, чтобы, въ моемъ непритворномъ восхищеніи вами скрывалось другое, болѣе возвышенное, священное чувство. Вашъ разговоръ чаруетъ меня, ваша красота приводитъ меня въ восторгъ, ваше присутствіе служитъ для меня отраднымъ отдыхомъ въ моей жизни, убиваемой трудами; но съ сердцемъ моимъ, съ чувствомъ любви я уже давно все кончилъ, и, повѣрьте, что больше уже я не женюсь.
   -- Знаете что: вы какъ будто нарочно заставляете меня употреблять всѣ усилія, чтобъ одержать надъ вами побѣду, но только для того, чтобъ потомъ отвергнуть васъ, сказала итальянка, и въ свѣтлыхъ глазахъ ея сверкнула молнія.
   -- Извольте, я не боюсь даже и васъ вызвать на бой, отвѣчалъ Одлей, съ своей холодной, чорствой улыбкой.-- Впрочемъ, возвратимтесь лучше къ главному предмету нашей бесѣды. Вы, я увѣренъ, болѣе всѣхъ другихъ имѣете вліяніе на этого пронырливаго, хитраго посланника: на васъ однѣхъ надѣюсь я, что вы разузнаете для меня тайну, о которой мы говорили. Ахъ, маркиза, останемтесь по прежнему друзьями. Вы видите, что я успѣлъ разсѣять всѣ несправедливыя предубѣжденія противъ васъ; вы приняты и торжествуете повсюду: это, по моему мнѣнію, справедливая дань вашему происхожденію и вашей красотѣ. Положитесь на меня во всемъ, точно такъ, какъ полагаюсь я на васъ. Однако, оставаясь здѣсь дольше, я легко могу пробудить зависть въ весьма многихъ, и кромѣ того во мнѣ на столько есть гордости, чтобъ дозволить себѣ подумать, что вы будете оскорблены, если ясдѣлаюсь виновникомъ непріятныхъ для васъ толковъ. Какъ преданный другъ, я готовъ служить вамъ,-- какъ предполагаемый обожатель, я ничего не сдѣлаю для васъ.
   Сказавъ это, Одлей всталъ и, оставаясь еще подлѣ стула, съ безпечнымъ видомъ прибавилъ:
   -- Кстати: деньги, которыя вы занимаете у меня, оказавъ мнѣ этимъ особенную честѣ, будутъ завтра же переданы вашему банкиру.
   -- Тысяча благодарностей; мой братъ не замедлитъ заплатить вамъ эту сумму.
   Одлей поклонился.
   -- Надѣюсь, что братъ вашъ разсчитается со мной не прежде, какъ при личномъ свиданіи. Скажите, когда онъ прибудетъ сюда?
   -- Онъ опять отложилъ свою поѣздку въ Лондонъ: его присутствіе такъ необходимо въ Вѣнѣ. Кстати, мистеръ Эджертонъ: заговоривъ о немъ, позвольте мнѣ спросить, неужели лордъ л'Эстренджъ все еще по прежнему жестокъ къ моему бѣдному брату?
   -- Онъ все тотъ же.
   -- Какъ это стыдно! вскричала итальянка, съ замѣтной досадой: -- я не понимаю, что такое сдѣлалъ братъ мой лорду л'Эстренджу, если интрига противъ графа ведется даже и при вашемъ Дворѣ.
   -- Интрига! Мнѣ кажется, вы весьма несправедливо судите о лордѣ л'Эстренджѣ: онъ ничего больше не сдѣлалъ, какъ только обнаружилъ то, что, по его мнѣнію, была несомнѣнная истина, и обнаружилъ единственно въ защиту несчастнаго изгнанника.
   -- Не можете ли вы сообщить мнѣ, гдѣ находится этотъ изгнанникъ, или, по крайней мѣрѣ, жива ли его дочь?
   -- Прекрасная маркиза, я назвалъ васъ другомъ, поэтому не рѣшусь помогать лорду л'Эстренджу, нанести оскорбленіе вамъ или вашимъ родственникамъ. Кромѣ того я называю также и лорда л'Эстренджа своимъ другомъ, и потому не смѣю нарушить довѣріе, которое....
   Одлей вдругъ остановился и прикусилъ себѣ губы.
   -- Вы понимаете меня, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія, съ улыбкой пріятнѣе обыкновенной, и удалился.
   Брови прекрасной итальянки хмурились въ то время, какъ она взорами провожала удалявшагося Одлея. Спустя нѣсколько секундъ она встала, и взоры ея встрѣтились съ взорами Рандаля. Они осмотрѣли другъ друга; каждый изъ нихъ почувствовалъ какое-то странное влеченіе другъ къ другу -- влеченіе не сердца, но ума. -- У этого молодого человѣка взглядъ итальянца, сказала маркиза про себя.
   И, проходя мимо Рандаля въ танцовальную залу, она еще разъ взглянула на него и улыбнулась.
  

ГЛАВА LII.

   Леонардъ и Гэленъ помѣстились въ двухъ маленькихъ комнатахъ, въ какомъ-то глухомъ переулкѣ. Сосѣдняя часть города имѣла весьма угрюмый видъ; помѣщеніе было тѣсное, но зато съ лица хозяйки дома никогда не сходила улыбка. Быть можетъ, это видимое радушіе и послужило поводомъ къ тому, что Гэленъ выбрала квартирку въ такомъ скучномъ мѣстѣ: улыбку не всегда можно встрѣтить на лицѣ хозяйки дома, къ которой являются бѣдные постояльцы. Изъ оконъ ихъ комнатъ виднѣлся зеленый вязъ, величественно возвышавшійся цо срединѣ сосѣдняго двора. Это дерево давало другую улыбку скучному мѣстопребыванію молодыхъ людей. Они видѣли, какъ птицы прилетали, прятались въ густой зелени вяза и вылетали оттуда; до нихъ долеталъ пріятный шелестъ листьевъ, когда поднимался легкій вѣтерокъ.
   Въ тотъ же вечеръ Леонардъ отправился на прежнюю квартиру капитана Дигби, но не могъ получить, тамъ никакого извѣстія касательно родственниковъ или покровителей рсиротѣвшей Гэленъ. Народъ былъ тамъ все грубый и суровый. Леонардъ узналъ одно только, что капитанъ остался долженъ въ домѣ около двухъ фунтовъ стерлинговъ -- показаніе, по видимому, весьма неосновательное, тѣмъ болѣе, что Гэленъ сильно опровергала его. На другое утро Леонардъ отправился отъискивать доктора Моргана. Онъ разсудилъ за самое лучшее узнать о мѣстѣ жительства доктора въ ближайшей аптекѣ; аптекарь весьма учтиво заглянулъ въ адресную книжку и предложилъ Леонарду отправиться въ Булстродъ-Стритъ, на Манчестерскомъ Сквэрѣ. Леонардъ направилъ свой путь въ указанную улицу, удивляясь по дорогѣ неопрятности Лондона: Скрюстоунътказался ему во всѣхъ отношеніяхъ превосходнѣе столицы Британіи.
   Оборванный лакей отперъ дверь, и Леонардъ замѣтилъ, что весь коридоръ загромозженъ былъ чемоданами, сундуками и другими дорожными принадлежностями. Лакей провелъ его въ небольшую комнату, посрединѣ которой стоялъ круглый столъ, и на немъ въ безпорядкѣ лежало множество книгъ, трактующихъ о гомеопатіи, и нѣсколько нумеровъ воскресной газеты. Гравированный портретъ Ганнемана занималъ почетное мѣсто надъ каминомъ. Спустя нѣсколько минутъ, дверь изъ сосѣдней комнаты отворилась, показался докторъ Морганъ и ласковымъ тономъ сказалъ:
   -- Пожалуйте сюда.
   Докторъ сѣлъ за письменный столъ, бросилъ быстрый взглядъ сначала на Леонарда, а потомъ на огромный, лежавшій передъ нимъ хронометръ.
   -- Мое время разсчитано, сэръ: я ѣду за границу, и паціенты осаждаютъ меня. Но теперь ужь поздно. Лондонъ не разъ пожалѣетъ о мнѣ -- раскается въ своей апатіи. Пускай его -- таковскій!
   Докторъ сдѣлалъ торжественную паузу и, не замѣчая крайняго недоумѣнія на лицѣ Леонарда, съ угрюмымъ видомъ повторилъ:
   -- Да, рѣшено: я ѣду за границу, сэръ.... впрочемъ, постараюсь сдѣлать описаніе вашей болѣзни и передать моему преемнику. Гм! волосы каштановые, глаза -- позвольте посмотрѣть, какого цвѣта ваши глаза? взгляните сюда -- голубые, темноголубые. Гм! Молодой человѣкъ нервнаго сложенія. Какіе же симптомы вашей болѣзни?
   -- Сэръ, началъ Леонардъ: -- маленькая дѣвочка....
   -- Маленькая дѣвочка? повторилъ докторъ Морганъ съ замѣтной досадой: -- Сдѣлайте милость, мнѣ не нужно исторіи вашихъ страданій; скажите мнѣ только, какіе симптомы вашей болѣзни?
   -- Извините меня, докторъ, сказалъ Леонардъ: -- мнѣ кажется, вы не такъ понимаете меня.-- Благодаря Бога, я ничѣмъ не страдаю. Маленькая дѣвочка....
   -- Тьфу ты пропасть! опять дѣвочка! А! понимаю теперь, понимаю! Значитъ эта дѣвочка нездорова. Что же, вы хотите, чтобы я пошелъ къ ней? Да, я и долженъ итги: она сама должна описать мнѣ симптомы своей болѣзни: я не могу судить о состояніи здоровья больной по вашимъ словамъ. Пожалуй вы мнѣ наговорите такую чепуху, что и Боже упаси: скажете, что у нея чахотка, или завалы, или какой нибудь другой недугъ, которыхъ никогда не существовало: это однѣ только аллопатическія выдумки -- мнѣ нужны симптомы, сэръ, симптомы!
   -- Вы лечили ея бѣднаго отца, говорилъ Леонардъ, не обращая вниманія на слова доктора: -- вы лечили капитана Дигби, когда онъ захворалъ, ѣхавъ съ вами въ дилижансѣ. Онъ умеръ, и дочь его осталась сиротой.
   -- Сирота! сказалъ докторъ, перелистивая памятную медицинскую книжку.-- Для сиротъ, особливо неутѣшныхъ, ничего не можетъ быть лучше аконито и хамомиллы. {Необходимо замѣтить здѣсь, что гомеопаты занимаются леченіемъ не только физическихъ недуговъ, но и душевныхъ страданій: у нихъ для всякой скорби есть особенныя крупинки.}
   Большого труда стоило Леонарду привести на память гомеопата бѣдную Гэленъ, объяснить ему, какимъ образомъ онъ взялъ ее на свое попеченіе и зачѣмъ явился къ доктору Моргану.
   Докторъ былъ тронутъ.
   -- Рѣшительно не могу придумать, чѣмъ бы помочь ей. Я ни души не знаю ея родственниковъ. Этотъ лордъ Лес.... Лес.... какъ его зовутъ тамъ.... да, впрочемъ, у меня нѣтъ знакомыхъ лордовъ.-- Будучи жалкимъ аллопатомъ, я знавалъ многихъ лордовъ. Напримѣръ, я зналъ лорда Лэнсмера; часто бралъ онъ отъ меня голубыя пилюли моего изобрѣтенія.... шарлатанъ я былъ тогда порядочный. Сынъ этого лорда былъ умнѣе своего родителя: никогда не принималъ лекарства. Очень умный былъ мальчикъ лордъ л'Эстренджъ.... не знаю только, такъ ли онъ добръ, какъ и уменъ.
   -- Лордъ л'Эстренджъ! да вотъ это имя начинается съ Лес....
   -- Вздоръ! онъ постоянно живетъ за границей, щеголяетъ тамъ своимъ умомъ. Я тоже ѣду за границу. Въ этомъ ужасномъ городѣ для науки нѣтъ ни малѣйшаго поощренія: предразсудковъ бездна, весь народъ преданъ самымъ варварскимъ аллопатическимъ средствамъ и кровопусканію. Я ѣду, сэръ, въ отечество Ганнемана, продалъ свою практику и мебель, передалъ контрактъ на этотъ домъ и нанялъ небольшой домикъ на Рейнѣ. Тамъ жизнь натуральная; а гомеопатіи необходима натура: обѣдаютъ въ часъ, встаютъ по утру въ четыре, чай мало извѣстенъ,-- зато наука цѣнится высоко. Впрочемъ, я чуть было не позабылъ о дѣлѣ. Клянусь Юпитеромъ! Скажите мнѣ, что могу я сдѣлать для этой сироты?
   -- Въ такомъ случаѣ, сэръ, сказалъ Леопардъ, вставая: -- я надѣюсь, что Богъ подастъ мнѣ силы оказать помощь этому ребенку.
   Докторъ внимательно поглядѣлъ на молодого человѣка.
   -- Но, молодой человѣкъ, судя по вашимъ словамъ, сказалъ онъ: -- вы сами здѣсь совсѣмъ чужой или по крайней мѣрѣ были такимъ въ то время, когда рѣшались привести эту сироту въ Лондонъ. Знаете ли что: у васъ доброе сердце; постарайтесь сохранить его. Доброе сердце, сэръ, очень много служитъ къ сохраненію здоровья.... конечно, въ томъ только случаѣ, когда доброта въ немъ не становится чрезмѣрною. Вѣдь у васъ у самихъ нѣтъ здѣсь ни друзей, ни знакомыхъ?
   -- Полуда еще нѣтъ, но я надѣюсь современемъ пріобрѣсти ихъ.
   -- Вы надѣетесь пріобрѣсти здѣсь друзей? Скажите, пожалуста, какимъ это образомъ? Знаете ли, что у меня ихъ нѣтъ и по сіе время, хотя мои надежды, можетъ статься, были пообширнѣе вашихъ.
   Леонардъ покраснѣлъ и повѣсилъ голову. Ему хотѣлось сказать, что "писатели находятъ друзей въ своихъ читателяхъ, а я намѣренъ сдѣлаться писателемъ", но онъ видѣлъ, что въ подобномъ отвѣтѣ обнаружилась бы величайшая самонадѣянность, и потому разсудилъ за лучшее промолчать.
   Докторъ продолжалъ разсматривать Леонарда, и уже съ участіемъ друга.
   -- Вы говорите, что пришли въ Лондонъ пѣшкомъ: какъ это было сдѣлано -- по вашему желанію или въ видахъ экономіи?
   -- Тутъ участвовало то и другое.
   -- Присядьте пожалуста и поговоримъ. Мнѣ можно еще удѣлить для васъ четверть часика; въ теченіе этого времени я посмотрю, чѣмъ могу помочь вамъ,-- но только непремѣнно разскажите мнѣ всѣ симптомы, то есть всѣ подробности вашего положенія.
   Вслѣдъ за тѣмъ, съ особенной быстротой, составляющею исключительную принадлежность опытныхъ медиковъ, докторъ Морганъ, который на самомъ дѣлѣ былъ человѣкъ проницательный и съ большими способностями, приступилъ разспрашивать Леонарда и вскорѣ узналъ всю исторію мальчика и его надежды. Но когда докторъ, восхищенный простосердечіемъ юноши, составлявшимъ очевидный контрастъ съ его умомъ, въ заключеніе всего спросилъ объ его имени и родствѣ, и когда Леонардъ отвѣтилъ ему, гомеопатъ выразилъ непритворное удивленіе.
   -- Леонардъ Фэрфильдъ! вскричалъ онъ: -- внукъ моего стариннаго пріятеля Джона Эвенеля! Позволь мнѣ пожать твою руку, воспитанникъ мистриссъ Фэрфильдъ! Да, да! теперь я замѣчаю сильное фамильное сходство,-- весьма сильное....
   Глаза доктора наполнились слезами.
   -- Бѣдная Нора! сказалъ онъ.
   -- Нора! неужели вы знали мою тетушку?
   -- Вашу тетушку! Ахъ да, да! Бѣдная Нора! Она умерла почти на моихъ рукахъ -- такая молоденькая, такая красавица. Я помню эту сцену, какъ будто только вчера видѣлъ ее!
   Докторъ провелъ по глазамъ рукой, проглотилъ крупинку и, подъ вліяніемъ сильнаго душевнаго волненія, всунулъ другую крупинку въ дрожащія губы Леонарда съ такой быстротой, что юноша не успѣлъ даже сообразить, къ чему это дѣлалось.
   Въ эту минуту послышался легкій стукъ въ дверь.
   -- А! это мой знаменитый паціентъ, вскричалъ докторъ, совершенно успокоенный; -- мнѣ должно непремѣнно повидаться съ нимъ.-- Хроническій недугъ.... отличный паціентъ у него тикъ, милостивый государь, тикъ -- болѣзнь, въ своемъ родѣ, весьма интересная. О, если бы я могъ взять съ собой этого больного, я ничего больше не сталъ бы и просить у Неба. Зайдите ко мнѣ въ понедѣльникъ: къ тому времени, быть можетъ, я успѣю, что нибудь сдѣлать для васъ. Маленькой дѣвочки нельзя оставаться въ этомъ положеніи: это нейдетъ. Похлопочу и о ней. Оставьте мнѣ вашъ адресъ.... напишите его вотъ сюда. Мнѣ кажется, что у меня есть знакомая лэди, которая возьметъ сироту на свое попеченіе. Прощайте. Не забудьте же, я жду васъ въ понедѣльникъ, къ десяти часамъ.
   Вмѣстѣ съ этимъ докторъ выпустилъ изъ кабинета Леонарда и впустилъ туда своего знаменитаго паціента, котораго онъ всѣми силами старался убѣдить отправиться вмѣстѣ съ нимъ на берега Рейна.
   Леонарду оставалось теперь отъискать нобльмена, котораго имя такъ невнятно произнесено было бѣднымъ капитаномъ Дигби. Онъ еще разъ принужденъ былъ прибѣгнуть къ адресъ-календарю, и, отъискавъ въ немъ нѣсколько именъ лордовъ, имена которыхъ начинались со слога Ле, онъ отправился въ ту часть города, гдѣ жили эти особы, и тамъ, употребивъ въ дѣло свой природный умъ, освѣдомился у ближайшихъ лавочниковъ о личной наружности тѣхъ нобльменовъ. Благодаря простотѣ своей, онъ вездѣ получалъ вѣжливые и ясные отвѣты; но ни одинъ изъ этихъ лордовъ не согласовался съ описаніемъ, сдѣланнымъ бѣдной сиротой. Одинъ -- былъ старъ, другой -- чрезвычайно толстъ, третій лежалъ въ параличѣ, и, въ добавокъ, никто изъ нихъ не держалъ огромной собаки. Не нужно, кажется, упоминать здѣсь, что имя л'Эстренджа, какъ временного жителя Лондона, въ адресъ-календарь не было включено; къ тому же, замѣчаніе доктора Моргана, что этотъ человѣкъ постоянно живетъ за границей, къ несчастію, совершенно отвлекло отъ вниманія Леонарда имя, такъ случайно упомянутое гомеопатомъ. Впрочемъ, Гэленъ не была опечалена, когда молодой защитникъ ея возвратился въ концѣ дня домой и сообщилъ ей, о своихъ неудачахъ. Бѣдный ребенокъ! въ душѣ своей она какъ нельзя болѣе оставалась довольна отъ одной мысли, что ее не разлучатъ съ ея новымъ братомъ. Съ своей стороны, Леонардъ былъ очень тронутъ ея стараніемъ придать, во время его отсутствія, нѣкоторый комфортъ и пріятный видъ совершенно пустой комнатѣ, занятой имъ: она такъ аккуратно разложила его книги и бумаги, подлѣ окна, въ виду одинокаго зеленаго вяза; она упросила улыбающуюся хозяйку дома удѣлить что нибудь изъ мебели -- особливо орѣховаго дерева бюро -- и нѣсколько обрывковъ старыхъ лентъ, которыми подвязала занавѣсы. Даже истертые стулья, при новой разстановкѣ, придавали комнатѣ особенную прелесть. Казалось, что благодѣтельныя феи одарили прекрасную Гэленъ искусствомъ украшать семейный домъ и вызывать улыбку изъ самыхъ мрачныхъ угловъ какой нибудь хижины или чердака.
   Леонардъ удивлялся и хвалилъ. Съ чувствомъ признательности, онъ поцаловалъ свою подругу и, вмѣстѣ съ ней, съ неподдѣльною радостью, сѣлъ за скудную трапезу. Но вдругъ лицо его опечалилось: въ его ушахъ отозвались слова доктора Моргана: "маленькой дѣвочкѣ нельзя оставаться въ этомъ положеніи: это нейдетъ."
   -- Не понимаю, произнесъ Леонардъ, печальнымъ тономъ:-- какимъ образомъ я могъ забыть объ этомъ.
   И онъ разсказалъ Гэленъ причину своей грусти. Сначала Гэленъ вскричала, что она "не понимаетъ его". Леонардъ радовался, по обыкновенію, заговорилъ о своихъ блестящихъ видахъ и, наскоро пообѣдавъ, какъ будто каждая минута была теперь дорога для него, немедленно сѣлъ за свои бумаги. Гэленъ задумчиво смотрѣла на него, въ то время, какъ онъ сидѣлъ углубленный въ свои занятія. И когда, приподнявъ глаза отъ рукописи, воскликнулъ онъ, съ необыкновеннымъ одушевленіемъ:
   -- Нѣтъ, Гэленъ, ты не должна покидать меня. Это должно увѣнчаться полнымъ успѣхомъ, и тогда.... тогда мы будемъ жить вмѣстѣ въ хорошенькомъ коттэджѣ, гдѣ увидимъ мы болѣе, чѣмъ одно дерево.
   При этихъ словахъ она вздохнула, но уже не отвѣчала: "я не покину тебя."
   Спустя нѣсколько минутъ, она вышла въ свою комнату и тамъ, павъ на колѣни, молилась; ея молитва была слѣдующая:
   "Творецъ міра! молю Тебя, сохрани меня отъ побужденій моего самолюбиваго сердца: да не буду я бременемъ тому, кто принялъ меня подъ свою защиту."
  

ГЛАВА LIII.

   На другой день Леонардъ вышелъ изъ дому вмѣстѣ съ своими драгоцѣнными рукописями. Онъ весьма достаточно знакомъ былъ съ современной литературой, чтобъ знать имена главныхъ лондонскихъ издателей. Къ нимъ-то онъ и направилъ свой путь, твердыми шагами, но съ сильно бьющимся сердцемъ.
   Въ этотъ день путешествія его совершались продолжительнѣе предшедшаго дня; и когда онъ воротился и вошелъ въ свою миніатюрную комнатку, Гэленъ вскрикнула: она съ трудомъ узнала его. На лицѣ его выражалось такое глубокое, такое безмолвное уныніе, что оно заглушало, по видимому, всѣ другія чувства. Не сказавъ ни слова, онъ опустился на стулъ и на этотъ разъ даже не поцаловалъ Гэленъ, когда она боязливо подошла къ нему. Онъ чувствовалъ себя униженнымъ. Онъ былъ раззорившійся милліонеръ! онъ, который принялъ на себя всѣ заботы о другомъ созданіи!
   Мало по малу ласки Гэленъ успѣли произвести на Леонарда благодѣтельное вліяніе, и онъ рѣшился наконецъ разсказать свои похожденія. Читатель, вѣроятно, самъ догадается, какого рода должны быть эти похожденія, и потому я не считаю нужнымъ описывать ихъ въ подробности. Большая часть изъ книгопродавцевъ не хотѣли даже взглянуть на рукописи Леонарда; человѣка два были столько добры, что посмотрѣли ихъ и въ ту же минуту возвратили, сдѣлавъ при этомъ рѣшительный отказъ, въ весьма учтивыхъ выраженіяхъ. Одинъ только издатель, занимающійся самъ литературой, и который въ юности своей испыталъ тотъ же самый горькій процессъ обманутыхъ обольстительныхъ надеждъ, какой ожидалъ теперь деревенскаго генія, вызвался на полезный, хотя и суровый совѣтъ несчастному юношѣ. Этотъ джентльменъ прочиталъ большую часть лучшей поэмы Леопарда, съ особеннымъ вниманіемъ и даже съ искреннимъ удовольствіемъ. Онъ умѣлъ въ этой поэмѣ оцѣнить рѣдкое дарованіе поэта. Онъ сочувствовалъ положенію мальчика и даже его весьма основательнымъ надеждамъ и, при прощаніи, сказалъ ему:
   -- Если я, какъ человѣкъ, занимающійся исключительно торговлей, напечатаю эту поэму собственно для васъ, тогда мнѣ придется понести величайшій убытокъ. Еслибъ я вздумалъ издавать книги изъ одного сочувствія къ авторамъ, то, повѣрьте, я давно бы раззорился. Но положимъ, что, убѣжденный изъ этой поэмы въ дѣйствительности вашихъ дарованій, я напечатаю ее, не какъ обыкновенный торгашъ, а какъ любитель литературы, то мнѣ кажется, что и тогда я, вмѣсто услуги, сдѣлаю вамъ величайшій вредъ и, можетъ статься, совершенно отвлеку васъ на всю жизнь отъ занятій, на которыхъ должна основываться ваша будущность.
   -- Какимъ же это образомъ, сэръ? спросилъ Леонардъ.-- Я вовсе не хочу, чтобы изъ за меня вы понесли потери, прибавилъ онъ.
   И въ глазахъ его навернулись слезы: гордость его была затронута.
   -- Вы хотите знать, мой молодой другъ, какимъ образомъ? Я сейчасъ объясню вамъ. Въ эгихъ стихахъ обнаруживается столько таланта, что многіе наши журналы дадутъ о нихъ весьма лестные отзывы. Вы прочитаете эти отзывы, сочтете себя за провозглашеннаго поэта и съ восторгомъ воскликнете:
   -- Теперь я на дорогѣ къ славѣ.
   Вы придете ко мнѣ и спросите:
   -- Ну, что, каково идетъ моя поэма?
   Я укажу вамъ на полку, изгибающуюся подъ тяжестію вашей поэмы, и отвѣчу:
   -- Не продано еще и двадцати экземпляровъ! Журналы могутъ похвалить, но публику не заставишь покупать то, что ей не нравится.
   -- Но вы могли бы доставить мнѣ извѣстность, скажете вы.
   -- Да, конечно, я могъ бы доставить вамъ такую извѣстность, которой было бы весьма достаточно, чтобъ пробудить въ каждомъ практическомъ человѣкѣ нерасположеніе отдать настоящую цѣну вашимъ талантамъ, примѣняя ихъ къ какому нибудь занятію въ жизни положительной -- замѣтьте, что никто не любитъ принимать къ себѣ въ службу поэтовъ; я могъ бы доставить вамъ имя, которое ни гроша не принесетъ вашему карману,-- даже хуже: оно будетъ служить преградой ко всѣмъ тѣмъ путямъ, гдѣ люди пріобрѣтаютъ богатство. Испытавши разъ всю прелесть похвалы своимъ талантамъ, вы не перестанете вздыхать о нихъ. Быть можетъ, въ другой разъ, вы уже не явитесь къ издателю съ просьбою напечатать поэму, а напротивъ, будете стремиться къ музамъ, станете марать что нибудь для періодическихъ журналовъ и наконецъ обратитесь въ труженика для какого нибудь книгопродавца. Выгоды будутъ до такой степени невѣрны и ненадежны, что избѣжать долговъ не будетъ никакой возможности; послѣ того, вы, который считалъ себя такимъ умницей, такимъ гордымъ, погрузитесь еще глубже въ литературнаго нищаго, будете просить, занимать....
   -- Никогда! никогда! никогда! вскричалъ Леонардъ, закрывая лицо обѣими руками.
   -- Такая точно была и моя карьера, продолжалъ издатель.-- Но, къ счастію, я имѣлъ богатаго родственника, купца, котораго ремесло я, будучи еще мальчикомъ, ненавидѣлъ. Онъ великодушно простилъ мое заблужденіе, принялъ меня въ число своихъ прикащиковъ, и вотъ какъ видите, теперь я могу и сочинять книги и продавать ихъ. Молодой человѣкъ, у васъ должны быть почтенные родственники: поступайте по ихъ совѣту -- примитесь за какое нибудь дѣльное занятіе. Будьте въ этомъ городѣ чѣмъ нибудь, но не поэтомъ по призванію.
   -- Но какимъ же образомъ, сэръ, существовали у насъ другіе поэты? Неужли всѣ они имѣли другія призванія?
   -- Читайте ихъ біографіи и потомъ завидуйте имъ.
   Леонардъ съ минуту оставался безмолвнымъ, и, послѣ того, приподнявъ голову, онъ отвѣчалъ громко и быстро:
   -- Я уже читалъ ихъ біографіи. Правда, ихъ участь -- нищета, быть можетъ, голодъ; но все же, сэръ, я завидую имъ!
   -- Нищета и голодъ -- это еще небольшія несчастія, отвѣчалъ книгопродавецъ, съ серьёзной, но вмѣстѣ съ тѣмъ и снисходительной улыбкой.-- Бываютъ несчастія и хуже этихъ, какъ-то: долги, тюрьма и.... отчаяніе.
   -- Нѣтъ, сэръ, этого не можетъ быть, вы преувеличиваете: отчаяніе никогда не выпадаетъ на долю всѣхъ поэтовъ.
   -- Справедливо, потому что большая часть нашихъ знаменитѣйшихъ поэтовъ имѣли свои собственныя средства, которыя обезпечивали ихъ существованіе. Что касается другихъ, то, конечно, не всѣмъ выпадалъ изъ этой лоттереи пустой билетъ. Но скажите, какой человѣкъ посовѣтуетъ своему ближнему поставить свою надежду на пріобрѣтеніе богатства на невѣрный случай выиграть въ лоттереѣ богатый призъ? И въ какой еще лоттереѣ! прибавилъ книгопродавецъ, бросивъ печальный взглядъ на цѣлыя кипы мертвыхъ авторовъ, тяготившихъ полки, какъ свинецъ.
   Леонардъ схватилъ свои рукописи, прижалъ ихъ къ сердцу и почти бѣгомъ вышелъ изъ лавки.
   -- Да, говорилъ онъ, въ то время, какъ Гэленъ, прильнувъ къ нему, старалась утѣшить его: -- да, ты была права, Гэленъ: Лондонъ обширный, очень сильный и жестокій городъ.
   И голова его ниже и ниже склонялась на грудь.
   Но вдругъ дверь въ ихъ комнату растворилась, и въ нее, безъ всякаго предъувѣдомленія, вошелъ докторъ Морганъ.
   Гэленъ повернулась къ нему, и при видѣ лица его, она вспомнила о своемъ отцѣ. Слезы, подавленныя изъ сожалѣнія къ Леонарду, полились ручьемъ.
   Добрый докторъ очень скоро пріобрѣлъ всю откровенность этихъ двухъ юныхъ сердецъ. Выслушавъ разсказъ Леонарда о его потерянномъ раѣ въ теченіе минувшаго дня, онъ ласково потрепалъ его по плечу и сказалъ:
   -- Не унывай, мой другъ; приходи ко мнѣ въ понедѣльникъ, и тогда мы посмотримъ, какъ лучше поправить дѣло. Между тѣмъ возьми отъ меня вотъ это.
   И докторъ хотѣлъ было всунуть въ руки юноши три соверена.
   Негодованіе отразилось на лицѣ Леонарда. Предостереженіе книгопродавца какъ молнія блеснуло передъ нимъ. "Нищенство!" О, нѣтъ, онъ еще не дошелъ до этой степени!" Его отказъ принять деньги былъ даже очень грубъ; но, несмотря на то, расположеніе доктора нисколько не уменьшилось отъ этого.
   -- Ты, любезный мой, упрямъ какъ вьючный мулъ, сказалъ гомеопатъ, весьма неохотно помѣщая въ карманъ соверены.-- Скажи по крайней мѣрѣ, не хочешь ли ты заняться чѣмъ нибудь практически-прозаическимъ и оставить на время поэзію свою въ покоѣ?
   -- До, отвѣчалъ Леонардъ, довольно сухо: -- я хочу трудиться.
   -- И прекрасно! Я знаю одного честнаго книгопродавца, который можетъ доставить тебѣ какое нибудь занятіе. Во всякомъ случаѣ, ты будешь находиться между книгами, а это въ своемъ родѣ утѣшеніе.
   Глаза Леонарда загорѣлись.
   -- Сэръ, это для меня будетъ величайшимъ утѣшеніемъ.
   И онъ прижалъ къ признательному сердцу своему руку, которую за минуту передъ этимъ оттолкнулъ съ негодованіемъ.
   -- Неужели и въ самомъ дѣлѣ ты чувствуешь сильное расположеніе писать стихи?
   -- Это истина, сэръ.
   -- Весьма нехорошій симптомъ: необходимо нужно прекратить дальнѣйшее его развитіе! Вотъ это прекрасное и между тѣмъ новѣйшее средство, я излечилъ имъ трехъ безумныхъ мечтателей и десять поэтовъ.
   Говоря это, онъ вынулъ изъ кармана походную аптеку и взялъ оттуда нѣсколько крупинокъ.
   -- Agaricus muscarius въ стаканѣ очищенной воды; принимать по чайной ложкѣ при первомъ появленіи припадка. Повѣрите ли, сэръ, это средство излечило бы самого Мильтона. Что касается до васъ, дитя мое, сказалъ онъ, обращаясь къ Гэленъ: -- я отъискалъ почтенную лэди, которая будетъ весьма великодушна къ вамъ. Вы не будете находиться у нея въ услуженіи. Она нуждается въ дѣвицѣ, которая могла бы читать для нея и находиться при ней. Она стара и не имѣетъ дѣтей. Словомъ сказать, ей нужна компаньонка, и для этого она ищетъ дѣвицы не старше вашего возраста. Нравится ли вамъ это предложеніе?
   Леонардъ удалился въ противоположный уголъ.
   Гэленъ прильнула къ уху доктора и прошептала;
   -- Нѣтъ, сэръ, въ настоящее время я не могу оставить его: видите сами, какой онъ печальный.
   -- Клянусь Юпитеромъ! въ полголоса произнесъ докторъ: -- вы, должно быть, читали "Павла и Виргинію". Еслибъ мнѣ можно было остаться на нѣкоторое время въ Англіи, я непремѣнно постарался бы узнать, какое лучшее средство употребить въ этомъ случаѣ -- интереснѣйшій опытъ! Выслушайте меня, моя милая, а вамъ, милостивый государь, не угодно ли выйти изъ комнаты.
   Леонардъ, отвернувъ въ сторону лицо, повиновался. Гэленъ сдѣлала невольный шагъ, чтобы выйти вслѣдъ за нимъ; но докторъ удержалъ ее.
   -- Какъ зовутъ тебя, дитя мое? я забылъ твое имя.
   -- Гэленъ.
   -- Такъ послушай же, Гэленъ. Черезъ годъ, много черезъ два ты сдѣлаешься взрослой дѣвушкой, какъ говорится, невѣстой, и тогда неблагоразумно было бы жить тебѣ вмѣстѣ съ этимъ молодымъ человѣкомъ. Между тѣмъ ты не имѣешь, душа моя, никакого права разрушать энергію въ молодомъ человѣкѣ. Нельзя допускать, чтобы онъ постоянно поддерживалъ тебя своими плечами: они потеряютъ свою натуральную силу и мощность. Я уѣзжаю за границу, и когда уѣду, то уже никто не поможетъ тебѣ, если ты отвергнешъ друга, котораго я предлагаю. Пожалуста, сдѣлай такъ, какъ я совѣтую; маленькая дѣвочка съ такимъ чувствительнымъ сердцемъ не можетъ имѣть упрямства или эгоизма.
   -- Дайте мнѣ сначала увидѣть его, что онъ обезпеченъ и счастливъ, твердо сказала Гэленъ: -- и тогда я пойду куда вамъ угодно.
   -- Это непремѣнно будетъ сдѣлано. И завтра, когда его не будетъ дома, я пріѣду и увезу тебя. Я знаю, ничего не можетъ быть грустнѣе разлуки: она разстроиваегъ нервную систему и служитъ къ одному только ущербу животной экономіи.
   Гэленъ громко заплакала. Освободясь отъ руки доктора, она громко воскликнула:
   -- Но, вѣроятно, вы скажете ему, гдѣ я буду находиться? Вѣроятно, намъ будетъ позволено видѣться другъ съ другомъ? Ахъ, сэръ, вы не знаете, что первая встрѣча наша была на могилѣ моего отца, какъ будто само Небо послало его мнѣ. Ради Бога, не разлучайте насъ навсегда.
   -- У меня было бы каменное сердце, еслибы я сдѣлалъ это, отвѣчалъ докторъ, съ горячностью.-- Я увѣренъ, что миссъ Старкъ позволитъ ему видѣться съ тобой по крайней мѣрѣ разъ въ недѣлю. Я дамъ ей нѣсколько крупинокъ, которыя, принудятъ ее сдѣлать это. Надобно сказать правду, она отъ природы равнодушна къ страданіямъ ближняго. Но я постараюсь измѣнить всю ея организацію и пробудить въ ней чувство состраданія: стоитъ только пустить въ дѣло rhododendron.
  

ГЛАВА LIV.

   До ухода своего, докторъ Морганъ написалъ насколько строчекъ къ мистеру Приккету, лондонскому Книгопродавцу, и приказалъ Леонарду доставить эту записку по адресу.
   -- Сегодня я самъ побываю у Приккета и приготовлю его къ вашему посѣщенію. Впрочемъ, я надѣюсь и увѣренъ, что вы пробудете у него всего нѣсколько дней.
   Послѣ этого онъ перемѣнилъ разговоръ, чтобъ сообщить свои планы насчетъ Гэленъ.
   Миссъ Старкъ жила въ Хэйгетѣ, была очень достойная женщина, строгая къ самой себѣ и чрезвычайно аккуратная -- качества, свойственныя вообще всѣмъ устарѣлымъ дѣвицамъ. Жизнь въ ея домѣ какъ нельзя болѣе соотвѣтствовала Гэленъ, тѣмъ болѣе, что Леонарду обѣщано было позволеніе видѣться съ своей подругой.
   Леонардъ выслушалъ доктора, не сдѣлавъ никакихъ возраженій; впрочемъ, теперь, когда повседневныя мечты его были разсѣяны, онъ уже не имѣлъ права считать себя покровителемъ Гэленъ. Онъ могъ бы предложить ей раздѣлить его богатство, его славу,-- но нищету, труженичество -- никогда!
   Для молодого авантюриста и простодушнаго ребенка наступилъ самый печальный вечеръ. Они сидѣли до поздней ночи, до тѣхъ поръ, пока не догорѣла вся свѣтильня сальной свѣчи: бесѣда ихъ не была многорѣчива, но въ теченіе ея рука Гэленъ лежала въ рукѣ Леонарда, и голова ея покоилась на его плечѣ. Я боюсь, что наступившая ночь не принесла для нихъ отраднаго сна.
   И поутру, когда Леонардъ вышелъ изъ дому, Гэленъ стояла на крыльцѣ и долго, долго слѣдила за его удаленіемъ. Безъ всякаго сомнѣнія, въ томъ переулкѣ, гдѣ жили молодые люди, много было сердецъ, угнетенныхъ печалью, но ни одного столь унылаго, какъ сердце непорочнаго ребенка, особливо въ ту минуту, когда любимый образъ скрылся изъ виду. Гэленъ долго стояла на опустѣломъ крылечкѣ; она пристально смотрѣла въ даль, но тамъ все было пусто, безотрадно.
   Мистеръ Приккетъ былъ однимъ изъ усерднѣйшихъ почитателей гомеопатіи и утверждалъ, къ величайшему негодованію всего медицинскаго сословія, наполнявшаго Голборнъ.что докторъ Морганъ излечилъ его отъ хроническаго ревматизма. Добрякъ докторъ, оставивъ Леонарда, посѣтилъ, согласно своему обѣщанію, мистера Приккета и просилъ у него, какъ милости, дать юношѣ необременительное занятіе, которое могло бы доставить ему небольшое содержаніе.
   -- Это не будетъ надолго, сказалъ докторъ: -- его родственники люди почтенные и имѣютъ хорошее состояніе. Я напишу къ его дѣду и черезъ нѣсколько дней надѣюсь освободить васъ отъ этого бремени. Само собою разумѣется, если вы не желаете принять его на этихъ условіяхъ, я готовъ заплатить вамъ за всѣ издержки на его содержаніе.
   Приготовленный такимъ образомъ, мистеръ Приккетъ принялъ Леонарда весьма радушно и, послѣ нѣсколькихъ вопросовъ, объявилъ ему, что онъ давно уже искалъ подобнаго человѣка для приведенія въ порядокъ своихъ каталоговъ, и за это занятіе предложилъ фунтъ стерлинговъ въ недѣлю.
   Брошенный такъ неожиданно въ книжный міръ, обширнѣйшій въ сравненіи съ тѣмъ, къ которому деревенскій юноша имѣлъ когда либо доступъ, онъ почувствовалъ во всей силѣ неутомимую жажду къ познаніямъ, изъ которой возникла и самая поэзія. Коллекція мистера Приккета не была многочисленна, но зато она состояла не только изъ главнѣйшихъ произведеній англійской литературы, но изъ многихъ весьма любопытныхъ и рѣдкихъ ученыхъ книгъ. Леонардъ не спѣшилъ составленіемъ каталога: онъ просматривалъ содержаніе каждаго тома, проходившаго черезъ его руки. Книгопродавецъ, большой любитель старинныхъ книгъ, съ особеннымъ удовольствіемъ замѣчалъ сходство чувствъ своихъ съ наклонностями новаго помощника, чего не обнаруживалось ни въ одномъ изъ его прикащиковъ; онъ часто бесѣдовалъ съ нимъ о драгоцѣнныхъ изданіяхъ и рѣдкихъ экземплярахъ и посвящалъ Леонарда въ тайны опытнаго библіографа.
   Ничто, по видимому, не могло быть мрачнѣе книжной лавки мистера Приккета. Снаружи ея находился прилавокъ, на которомъ разложены были дешевыя книги и разноцвѣтные томы, и около котораго всегда толпились группы любопытныхъ; внутри газовый фонарь горѣлъ ночь и день.
   Для Леонарда время проходило чрезвычайно быстро. Онъ уже не думалъ болѣе о цвѣтущихъ лугахъ, забылъ свои неудачи и рѣже сталъ вспоминать о Гэленъ. Такова жажда познанія! Что можетъ сравниться съ силой твоей и съ преданностію, которую ты пробуждаешь къ себѣ въ душѣ молодою человѣка?
   Мистеръ Приккетъ былъ старый холостякъ и часто приглашалъ Леонарда раздѣлить его скромную трапезу. Въ теченіе обѣда наблюденіе за лавкой поручалось прикащику. Мистеръ Криккетъ былъ пріятный и словоохотливый собесѣдникъ. Онъ отъ души полюбилъ Леонарда, и Леонардъ не замедлилъ разсказать ему свои предпріятія въ отношеніи лондонскихъ издателей; при чемъ мистеръ Криккетъ, въ избыткѣ удовольствія, потиралъ себѣ руки и смѣялся отъ чистаго сердца, какъ будто ему разсказывали какую нибудь забавную исторію.
   -- Бросьте вы вашу поэзію, молодой человѣкъ, и посвятите себя занятіямъ въ книжной лавкѣ, сказалъ онъ, когда Леонардъ кончилъ свою исповѣдь: -- а чтобъ излечить васъ совершенно отъ сумасбродной мысли сдѣлаться сочинителемъ, я дамъ вамъ на время "Жизнь и творенія Чаттертона". Вы можете взять эту книгу съ собой на домъ и понемногу прочитывать на сонъ грядущій. Я увѣренъ, что завтра же вы явитесь ко мнѣ совсѣмъ другимъ человѣкомъ.
   Уже поздно вечеромъ, когда лавку запирали на ночь, Леонардъ возвратился на квартиру. При входѣ въ свою комнату, онъ пораженъ былъ въ самое сердце безмолвіемъ и пустотой. Гэленъ уже не было!
   На письменномъ столѣ стоялъ розовый кустъ и подлѣ него лоскутокъ бумаги, съ слѣдующими словами:
   "Милый, неоцѣненный братъ Леонардъ! Богъ да благословитъ тебя! Я непремѣнно напишу тебѣ, когда намъ можно будетъ свидѣться. Побереги этотъ цвѣтокъ, милый мой братъ, и не забудь бѣдную

"Гэленъ."

   Надъ словомъ не забудь находилось выпуклое пятно, которымъ уничтожалось это слово.
   Леонардъ склонилъ лицо свое на обѣ руки и въ первый разъ въ жизни узналъ на самомъ дѣлѣ, что значитъ одиночество. Онъ не могъ долѣе оставаться въ свой комнатѣ. Онъ вышелъ изъ дому и безъ всякой цѣли бродилъ по улицамъ. То удалялся онъ въ спокойныя части города, то мѣшался съ толпами людей, какъ въ муравейникѣ снующихъ по многолюднѣйшимъ улицамъ. Сотни и тысячи проходили мимо, но одиночество какъ тяжелый камень давило его.
   Наконецъ онъ воротился домой, зажегъ свѣчу и съ рѣшаемостью принялся читать "Чаттертона". Это было старинное изданіе и все сочиненіе заключалось въ одномъ толстомъ томѣ. Очевидно было, что книга принадлежала кому нибудь изъ современниковъ поэта и вдобавокъ жителю Бристоля, человѣку, который собралъ множество анекдотовъ касательно привычекъ Чаттертона, и который, по видимому, не только видалъ его, но и бесѣдовалъ съ нимъ. Книга переложена была листами писчей бумаги, покрытыми выписками и замѣтками, доказывавшими личное знакомство съ несчастнымъ пѣвцомъ. Сначала Леонардъ читалъ съ усиліемъ; но потомъ біографія поэта начала производить на юношу какія-то странныя и сильныя чары. Леонардъ находился подъ вліяніемъ мучительнаго ощущенія: унынія и ужаса. Чаттертонъ, однихъ лѣтъ съ Леонардомъ, умираетъ самымъ жалкимъ образомъ. Этотъ удивительный мальчикъ -- геній свыше всякаго сравненія, который когда либо развивался и исчезалъ въ осьмнадцатилѣтнемъ возрастѣ, геній, самъ себя образовавшій, самъ себя повергнувшій въ борьбу, самъ себя сокрушившій. Можно себѣ представить, какъ все это интересовало Леонарда!
   Съ глубокимъ вниманіемъ Леонардъ прочиталъ періодъ блестящаго подражанія, которое такъ жестоко и такъ несправедливо истолковано было въ дурную сторону, принято за преступную поддѣлку, и которое если и не было совершенно невинно, зато имѣло весьма близкое сходство съ литературными произведеніями, во всѣхъ другихъ случаяхъ принимаемыми весьма снисходительно, а въ этомъ случаѣ обнаруживающими умственныя дарованія до такой степени удивительныя, такое терпѣніе, такую предусмотрительность, такой трудъ, бодрость духа и такія обширныя способности, которыя, при хорошемъ направленіи, часто дѣлаютъ людей великими не только въ литературѣ, но и въ общественномъ быту. Окончивъ періодъ подражанія и перейдя къ самимъ поэмамъ, молодой читатель преклонялся передъ ихъ красотой и величіемъ, буквально, притаивъ дыханіе. Какимъ образомъ этотъ странный бристольскій юноша укрощалъ и приводилъ въ порядокъ свои грубые и разнообразные матеріалы въ музыку, заключавшую въ себѣ всѣ тоны и ноты, отъ самыхъ низкихъ до самыхъ возвышенныхъ? Леонардъ снова обратился къ біографіи, снова прочитывалъ ее: онъ видѣлъ въ ней гордаго, отважнаго, убитаго духомъ молодого человѣка, одинокаго, подобно ему самому, внутри громадной столицы. Онъ слѣдилъ за каждымъ шагомъ въ его несчастной каррьерѣ: видѣлъ, какъ она съ избитыми и отяжелѣвшими крыльями погружалась въ грязь,-- потомъ обращался къ послѣднимъ его сочиненіямъ, написаннымъ изъ за куска насущнаго хлѣба, къ сатирамъ, неимѣющимъ моральнаго достоинства, къ поэмамъ, непроникнутымъ сердечною теплотою. Читая эти мѣста, Леопардъ трепеталъ: онъ испытывалъ какое-то болѣзненное чувство. Правда, даже и въ этихъ мѣстахъ его поэтическая душа открывала (что доступно, мнѣ кажется, для однихъ только поэтовъ) небесный огонь, который отъ времени до времени выбрасывалъ пламя изъ простого, грязнаго топлива. Леонардъ видѣлъ въ нихъ неотдѣланныя, торопливыя, горькія приношенія ужасной нуждѣ, видѣлъ руку гиганта-юноши, созидавшаго величественные стихи Роулея. Но -- увы!-- какая ощутительная разница усматривалась въ холодномъ подражаніи съ звучными стихами знаменитаго поэта! Все спокойствіе и радость какъ будто улетѣли изъ этихъ послѣднихъ произведеній юнаго поэта, доведеннаго неумолимой нуждой до поденщины. Ужасная катастрофа быстро приближалась.... Воображеніе Леонарда рисовало бѣдную комнату, съ запертыми дверями, отчаяніе, смерть, разорванныя рукописи вокругъ несчастнаго трупа. Картина ужасная! Призракъ титана-юноши, съ его гордымъ челомъ, его цинической улыбкой, его свѣтлыми взорами, тревожилъ въ теченіе всей ночи смущеннаго и одинокаго юношу-поэта.
   Иногда случается, что примѣры, которые должны бы отвращать человѣка отъ нѣкоторыхъ исключительныхъ наклонностей, производятъ совершенно обратное дѣйствіе. Такъ точно и теперь: судьба Чаттертона заронила въ душу Леонарда темную мысль, которая безвыходно осталась тамъ, какъ блѣдный, зловѣщій призракъ, собирая вокругъ себя облака мрачнѣе и мрачнѣе. Въ характерѣ покойнаго поэта, его тяжкихъ испытаніяхъ, его судьбѣ было многое, что являлось Леонарду какъ смѣлая и колоссальная тѣнь его самого и его судьбы! Книгопродавецъ въ одномъ отношеніи сказалъ истину: Леонардъ явился къ нему на слѣдующій день совершенно другимъ человѣкомъ. Лишившись Гэленъ, Леонарду казалось, что онъ лишился въ ней ангела-хранителя.
   "О, если бы она была при мнѣ!-- думалъ онъ.-- Если бы я могъ чувствовать прикосновеніе ея руки, если бы, взглянувъ на гибельное и мрачное разрушеніе этой жизни, такъ быстро возвысившейся надъ обыкновеннымъ уровнемъ, такъ самонадѣянно созидавшей столпъ, чтобъ спастись отъ потопа,-- ея кроткій взоръ говорилъ мнѣ о непорочномъ, смиренномъ, невозмутимомъ дѣтствѣ! Если бы я могъ быть необходимымъ для нея, быть ея единственнымъ попечителемъ, тогда бы я смѣло сказалъ себѣ: "ты не долженъ отчаяваться и помышлять о смерти! ты долженъ бороться со всѣми неудачами, чтобы жить для нея!" Но нѣтъ! нѣтъ! Только подумать объ этомъ огромномъ и ужасномъ городѣ, объ этомъ одиночествѣ на скучномъ чердакѣ, объ этихъ сверкающихъ взорахъ, которые представляются мнѣ на каждомъ шагу...."
  

ГЛАВА LV.

   Въ назначенный понедѣльникъ, оборванный лакей доктора Моргана отперъ дверь молодому человѣку, въ которомъ онъ не узналъ прежняго посѣтителя. За нѣсколько дней передъ тѣмъ Леонардъ стоялъ на порогѣ цвѣтущій здоровьемъ, съ спокойной душой, отражавшейся въ его свѣтлыхъ взорахъ, съ довѣрчивой, безпечной улыбкой на лицѣ. Теперь онъ опять находился на томъ же порогѣ, блѣдный и изнуренный; полныя щоки его впали, на нихъ образовались линіи, такъ вѣрно говорившія о ночахъ, проведенныхъ въ безсонницѣ, о продолжительныхъ размышленіяхъ; мрачное уныніе тяжелымъ камнемъ лежало на немъ.
   -- Я пришелъ сюда по назначенію, угрюмо сказалъ юноша, въ то время, какъ лакей, остановившись въ дверяхъ, не зналъ что ему дѣлать, впустить молодого человѣка или нѣтъ.
   При этихъ словахъ Леонарда, онъ рѣшился дать ему дорогу.
   -- Мой баринъ ушелъ сію минуту къ паціенту. Не угодно ли вамъ, сэръ, подождать немного?
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ проводинъ Леопарда въ небольшую комнату. Черезъ нѣсколько минутъ были впущены еще два паціента. Это были женщины, и между ними завязался громкій разговоръ. Онѣ встревожили размышленія Леонарда, неимѣвшія ничего общаго съ дѣйствительнымъ міромъ. Онъ замѣтилъ, что дверь въ кабинетъ доктора была отворена, и, не имѣя ни малѣйшаго понятія объ этикетѣ, по которому для посторонняго человѣка подобныя комнаты остаются неприкосновенными, онъ вошелъ туда, чтобы избавиться отъ болтовни. Леонардъ опустился на любимое кресло доктора и началъ разсуждать про себя:
   "Къ чему онъ велѣлъ мнѣ явиться? Что новаго онъ можетъ придумать для меня? Если онъ хочетъ оказать мнѣ милость, то слѣдовало бы узнать сначала, приму ли я ее. Онъ доставилъ мнѣ случай выработывать насущный хлѣбъ,-- и это все, на что я могъ имѣть право, все, что я рѣшился принять."
   Ко время этого монолога, глаза его остановились на письмѣ, лежавшемъ на столѣ. Леонардъ вскочилъ съ кресла. Онъ узналъ почеркъ. Это тотъ же самый почеркъ, которымъ написано было письмо къ его матери съ приложенной къ нему ассигнаціей въ пятьдесятъ фунговъ. Письмо отъ его дѣда и бабушки. Онъ замѣтилъ свое имя, онъ увидѣлъ еще болѣе: увидѣлъ слова, отъ которыхъ біеніе сердца его прекратилось, и кровь въ его жилахъ, по видимому, оледенѣла. Въ то время, какъ онъ стоялъ, приведенный въ ужасъ, на письмо опустилась рука доктора, и вмѣстѣ съ тѣмъ раздался громкій и сердитый голосъ:
   -- Какъ ты смѣлъ войти въ мой кабинетъ и читать мои письма? Э!
   Леонардъ нисколько не смутился твердо положилъ свою руку на руку доктора и, полный негодованія, сказалъ:
   -- Это письмо касается меня оно принадлежитъ мнѣ.... уничтожаетъ меня. Я довольно замѣтилъ изъ него, чтобъ имѣть право говорить вамъ это. Я требую его отъ васъ: я долженъ узнать все.
   Докторъ оглянулся и, замѣтивъ, что дверь въ кабинетъ была отворена, толкнулъ ее ногой.
   -- Скажи мнѣ правду: что ты успѣлъ прочитать изъ этого письма? сказалъ онъ съ гнѣвомъ.
   -- Только двѣ строчки, въ которыхъ я названъ.... я названъ.ж..
   И Леопардъ затрепеталъ всѣмъ тѣломъ. Вены на лбу его посинѣли отъ налившейся крови. Онъ не могъ досказать своего признанія. Казалось, что въ головѣ его бушевалъ океанъ, ревущія волны котораго оглушали его. Докторъ съ перваго взгляда увидѣлъ, что Леонардъ находился въ опасномъ положеніи, и потому поспѣшилъ успокоить его нѣжными словами: -- присядь -- мой другъ -- присядь -- успокойся -- ты все узнаешь -- выпей сначала вотъ этой воды,-- и вмѣстѣ съ этимъ онъ налилъ въ стаканъ холодной воды нѣсколько капель изъ крошечной сткляночки.
   Леонардъ механически повиновался: онъ едва держался на ногахъ. Глаза его сомкнулись, и въ теченіе двухъ-трехъ минутъ казалось, что жизнь отлетѣла отъ него. Мало по малу онъ пришелъ въ чувство и увидѣлъ доктора, взоры котораго устремлены были на него и выражали самое глубокое состраданіе. Леонардъ молча протянулъ руку къ письму.
   -- Повремени еще нѣсколько секундъ, замѣтилъ докторъ, съ видомъ предостереженія: -- а между тѣмъ выслушай меня. Я считаю за величайшее несчастіе случай, по которому ты увидѣлъ это письмо. Этому письму ни подъ какимъ видомъ не предназначалось встрѣтиться съ твоими взорами: тайна, о которой упоминается въ немъ, никогда бы не должна быть знакома тебѣ. Но если мнѣ придется объяснить тебѣ многое, даешь ли ты честное слово свято сохранить отъ мистрисъ Ферфильдъ, отъ Эвенелей,-- отъ всѣхъ рѣшительно,-- то, что я открою тебѣ. Я самъ далъ клятву хранить эту тайну, и потому не иначе могу сообщить ее тебѣ, какъ на тѣхъ же условіяхъ.
   -- Въ этой тайнѣ, произнесъ Леонардъ инстинктивно и съ горькой улыбкой:-- въ этой тайнѣ, по видимому, нѣтъ ничего, чѣмъ могъ бы я съ гордостію похвалиться. Да, конечно! я обѣщаю вамъ, докторъ; но письмо дайте мнѣ письмо!
   Докторъ передалъ его въ правую руку Леонарда и въ ту же минуту преспокойно взялся за пульсъ лѣвой руки.
   -- Ну, слава Богу! произнесъ онъ про себя:.-- пульсъ упадаетъ. Удивительная вѣщь этотъ аконитъ!--драгоцѣнное средство!
   Между тѣмъ Леонардъ читалъ слѣдующее:
   "Милостивый государь! я получила ваше письмо въ надлежащее время и очень радуюсь, что бѣдный юноша находится въ добромъ здоровьи. Къ сожалѣнію моему, должна я сказать вамъ, что онъ поступилъ весьма нехорошо, выказавъ всю свою неблагодарность къ моему доброму сыну Ричарду, который дѣлаетъ честь всей нашей фамиліи,-- сдѣлался самъ джентльменомъ и былъ такъ великодушенъ къ мальчику, не зная, кто и что такое этотъ мальчикъ. Съ той поры я не хочу видѣть этого неблагодарнаго мальчишку. Бѣдный Джонъ былъ боленъ и сильно безпокоился въ теченіе нѣсколькихъ дней. Вы знаете, что Джонъ теперь жалкое созданіе -- онъ весь разбитъ параличемъ -- ни о чемъ не говоритъ больше, какъ только о Норѣ и о томъ, и что глаза у этого мальчика точь-въ-точь какъ у его матери. Я не могу, ни за что на свѣтѣ не могу видѣть этого негодяя! Онъ не можетъ, не долженъ пріѣхать сюда -- ради Бога! вы и не просите объ этомъ. Возможно ли допустить внести позоръ въ такое почтенное семейство, какъ наше!... Оставьте его тамъ, гдѣ онъ находится теперь; отдайте его въ ученики къ какому нибудь мастеру. Я съ своей стороны готова платить за него,-- но немного.... Вы пишете, сэръ, что онъ очень уменъ и способенъ къ наукамъ; то же самое говорилъ намъ и пасторъ Дэль и хотѣлъ опредѣлить его въ университетъ, хотѣлъ сдѣлать изъ него порядочнаго человѣка. Но тогда бы наша тайна неизбѣжно обнаружилась. Это непремѣнно убило бы меня, я не могла бы спокойно лежать въ моей могилѣ. Нора служила намъ радостью, утѣшеніемъ: мы, грѣшные люди, гордились ею. Норы, доброе имя которой мы успѣли сохранить, уже нѣтъ давно, на этомъ свѣтѣ. А Ричардъ, который держитъ себя такъ высоко, и который такъ нѣжно любилъ бѣдную Нору, онъ потерялъ бы о себѣ высокое мнѣніе.... Ради Бога, не позволяйте этой дряни высовываться въ люди. Пусть онъ будетъ лавочникомъ, чѣмъ мы и сами были,-- пусть выберетъ себѣ предметъ торговли, какой ему угодно, и не тревожитъ насъ въ теченіе всей своей жизни. Тогда я готова молиться за него и пожелать ему всякаго счастія. Мы и безъ того уже узнали, что значитъ воспитывать дѣтей выше положенія, какое они должны занимать въ обществѣ! Нора, какъ я часто говаривала, но воспитанію была первѣйшая лэди изъ нашего округа -- о! зато какже мы и наказаны! и наказаны справедливо!... Итакъ, сэръ, я предоставляю все вашему усмотрѣнію, и чего будетъ стоить содержаніе мальчика, я заплачу. Не забудьте, однако, что тайна должна сохраняться, Мы ничего не слышимъ объ отцѣ и до сихъ поръ никто не знаетъ, что Нора имѣла сына,-- никто, кромѣ меня, моей дочери Джэнъ, мистера Дэля и васъ; а вы оба джентльмены прекрасные,-- Дукэнъ сдержитъ свое слово,-- я стара и скоро надѣюсь лечь въ могилу не ранѣе, впрочемъ, того, какъ бѣдный Джонъ не будетъ нуждаться въ моихъ услугахъ. Да и что онъ можетъ сдѣлать безъ меня?... А если эта тайна разнесется въ народѣ, то это совершенно убьетъ меня. Писать больше нечего. Остаюсь съ истиннымъ почтеніемъ

М. Эвенель."

   Леонардъ очень спокойно положилъ письмо; исключая легкаго колебанія груди и мертвенной блѣдности губъ, незамѣтно было въ немъ душевнаго волненія. Доказательствомъ тому, сколько добрыхъ чувствъ находилось въ душѣ его, можетъ служить то, что первыя слова, сказанныя имъ, были: "Слава Богу!"
   Докторъ, неожидавшій подобнаго выраженія признательности, приведенъ былъ въ крайнее недоумѣніе.
   -- Что значитъ это восклицаніе? спросилъ онъ.
   -- Мнѣ не о чемъ сожалѣть и нечего извинять женщинѣ, которую я любилъ и почиталъ какъ мать. Я не ея сынъ... я...
   И Леонардъ вдругъ остановился.
   -- Я догадываюсь, что ты хотѣлъ сказать: это неправда. Ты не долженъ судить строго о своей родной матери -- о бѣдной Норѣ!
   Леонардъ молчалъ и потомъ горько заплакалъ.
   -- О, моя родная, моя покойная мать! ты, къ которой я питалъ въ душѣ таинственную любовь,-- ты, отъ которой я получилъ эту поэтическую душу, прости, прости меня!... Быть строгимъ къ тебѣ! нѣтъ, нѣтъ! О! еслибъ ты жила еще, чтобъ видѣть ласки и любовь твоего сына! Я понимаю, какъ много горестей, страданій перенесла ты въ этомъ мірѣ!
   Эти слова произнесены были несвязно, сквозь рыданія, выходившія изъ глубины его сердца. Вслѣдъ за тѣмъ онъ снова взялъ письмо, и чувства и мысли его приняли совершенно другое направленіе, когда взоры его встрѣтились со словами, выражавшими стыдъ и опасеніе писавшей, какъ будто она стыдилась и боялась его существованія. Вся его врожденная гордость возвратилась къ нему. Онъ принялъ серьезный видъ; слезы его высохли.
   -- Напишите ей, сказалъ онъ твердымъ голосомъ: -- напишите мистрисъ Эвенель, что я повинуюсь ея волѣ -- что я никогда не буду искать ея крова, никогда не перейду ей дороги, не нанесу безчестья ея богатому сыну. Но скажите ей также, что я самъ, по собственному моему произволу, выберу себѣ дорогу въ жизни. Я не возьму отъ нея ни гроша, чтобъ скрывать то, что считаетъ она позоромъ. Скажите ей, что я не имѣю теперь имени, но пріобрѣту его.
   Пріобрѣту имя! Была ли это пустая похвала, или это былъ одинъ изъ тѣхъ проблесковъ истиннаго убѣжденія, которые никогда не обманываютъ, которые, какъ молнія, освѣщаютъ на одно мгновеніе нашу будущность и потомъ исчезаютъ въ непроницаемомъ мракѣ?
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, мой отважный другъ, сказалъ докторъ Морганъ, который, вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ чувства его волновались сильнѣе и сильнѣе, становился валлійцемъ до того, что началъ примѣшивать въ разговоръ слова изъ родного нарѣчія: -- я надѣюсь даже, что современемъ ты отъищешъ своего отца, который
   -- Отца... кто онъ... и что онъ? Значитъ онъ живъ еще!... Но онъ отказался отъ меня... Самый законъ не даетъ мнѣ отца.
   Послѣднія слова были сказаны съ горькой улыбкой.
   -- Впрочемъ, я долженъ узнать его, сказалъ Леонардъ, послѣ минутнаго молчанія и болѣе спокойнымъ голосомъ: -- это будетъ другое лицо, которому я не долженъ переступать дороги.
   Докторъ Морганъ находился въ замѣшательствѣ. Онъ не отвѣчалъ на слова Леонарда и задумался.
   -- Да, сказалъ онъ наконецъ: -- ты узналъ такъ много, что я не вижу причины скрывать отъ тебя остальное.
   И докторъ началъ разсказывать всѣ подробности. Мы повторимъ его разсказъ въ болѣе сокращенномъ видѣ.
   Нора Эвенель въ самыхъ молодыхъ лѣтахъ оставила свою родную деревню, или, вѣрнѣе сказать, домъ лэди Лэнсмеръ, и отправилась въ Лондонъ, съ тѣмъ, чтобъ получить тамъ мѣсто гувернантки или компаньонки. Однажды вечеромъ она неожиданно явилась въ домъ отца своего и, при встрѣчѣ своихъ взоровъ съ лицомъ матери, безъ чувствъ упала на полъ. Ее снесли въ постель. Послали за докторомъ Морганомъ, бывшимъ тогда главнымъ городскимъ медикомъ. Въ ту ночь Леонардъ явился на свѣтъ, а его мать умерла. Съ минуты появленія въ родительскомъ домѣ, Нора не приходила въ чувство, не могла произнести ни слова и потому не могла назвать твоего отца -- сказалъ докторъ Морганъ.-- Изъ насъ никто не могъ догадаться, кто онъ былъ.
   -- Какимъ же образомъ, вскричалъ Леонардъ, съ негодованіемъ:-- какъ смѣли они позорить эту несчастную мать? Почему они знали, что я родился не послѣ брака.
   -- Потому, что на рукѣ Норы не было обручальнаго кольца,-- не было никакихъ слуховъ о ея бракѣ. Ея странное появленіе въ родительскомъ домѣ, ея душевное волненіе при входѣ въ этотъ домъ казались такъ ненатуральными, что все это говорило противъ нея. Мистеръ Эвенель считалъ эти доказательства весьма основательными,-- я съ своей стороны, тоже. Ты имѣешь полное право полагать, что приговоръ нашъ былъ слишкомъ строгъ: быть можетъ, это и правда.
   -- Неужели послѣ этого не сдѣлано было никакихъ освѣдомленіи? спросилъ Леонардъ, съ глубокой грустью и послѣ продолжительнаго молчанія: -- никакихъ освѣдомленій, кто такой былъ отецъ осиротѣвшаго ребенка?
   -- Освѣдомленіи! Мистриссъ Эвенель согласилась бы лучше умереть, чѣмъ начать освѣдомленія. Натура твоей бабушки черезчуръ суровая. Еслибъ она происходила отъ самого Кадвалладера, то и тогда она не страшилась бы такъ позора. Даже надъ трупомъ своей дочери,-- дочери, которую она любила болѣе всего на свѣтѣ, она думала только о томъ, какъ бы спасти имя и память этой несчастной отъ безчестія. Къ счастію, что въ домѣ Эвенеля не было постороннихъ ни души, кромѣ Марка Ферфильда и его жены (сестры Норы): они только что пріѣхали погостить. Мистриссъ Ферфильдь нянчила своего двухъ или трехмѣсячнаго ребенка. Она взяла тебя на свое попеченіе. Нору похоронили и сохранили тайну. Никто изъ семейства не зналъ объ этомъ, кромѣ меня и городского пастора, мистера Дэля. На другой день твоего рожденія, мистриссъ Ферфильдъ, чтобы устранить малѣйшее подозрѣніе и не подать повода къ открытію, уѣхала въ отдаленную деревню. Ребенокъ ея умеръ тамъ, и, по возвращеніи въ Гэзельденъ, гдѣ поселился ея мужъ, они выдавали тебя за своего сына. Маркъ, я знаю, во всѣхъ отношеніяхъ замѣнялъ тебѣ родного отца: онъ очень любилъ Нору; да и какъ было не любить? почти все дѣтство они провели на глазахъ другъ друга.
   "И она пріѣхала въ Лондонъ, говорилъ Леонардъ про себя.-- Лондонъ сильный и жестокій городъ. Она не имѣла здѣсь друзей, и ее обманули. Теперь я все вижу, больше мнѣ ничего не нужно знать. Этотъ отецъ -- о! онъ долженъ имѣть величайшее сходство съ тѣми отцами, о которыхъ я читалъ въ романахъ. Полюбить и потомъ оскорбить ее -- это я могу представить себѣ; мало того: оставить ее, бросить, не взглянуть на ея могилу, не знать угрызенія совѣсти, не отъискать своего родного дѣтища -- это такъ вѣрно. Мистриссъ Эвенель была права. Не будемте больше и думать о немъ."
   Въ эту минуту въ дверь кабинета постучался лакей и вслѣдъ за тѣмъ просунулъ въ нее голову.
   -- Сэръ, сказалъ онъ: -- лэди ждутъ васъ съ нетерпѣніемъ: онѣ говорятъ, что сію минуту уйдутъ.
   -- Простите меня, сэръ: я такъ много отнялъ у васъ времени, сказалъ Леонардъ, обращаясь къ окружавшимъ его предметамъ, съ страннымъ спокойствіемъ.-- Теперь мнѣ можно уйти. Повѣрьте, я ни слова не скажу ни моей ма.... то есть ни мистриссъ Ферфильдъ и никому другому. Такъ или иначе, но я постараюсь самъ проложитъ себѣ дорогу. Если мистеру Приккету угодно будетъ держать меня, то я останусь у него еще на нѣкоторое время; но повторяю, что я рѣшительно отказываюсь принимать деньги отъ мистриссъ Эвенель и не хочу сдѣлаться какимъ нибудь подмастерьемъ. Сэръ! вы были весьма великодушны ко мнѣ: да наградитъ васъ Богъ за ваше великодушіе.
   Докторъ былъ слишкомъ разстроганъ, чтобы сдѣлать на это какое нибудь возраженіе. Отъ искренняго сердца онъ пожалъ руку Леонарду, и спустя минуту дверь его дома затворилась за безроднымъ юношей. Леонардъ остановился на улицѣ. Теперь онъ былъ совершенно одинокъ. Только красное, пылающее солнце озаряло его.
  

ГЛАВА LVI.

   Въ этотъ день Леонардъ не являлся въ лавку мистера Приккета. Не считаю нужнымъ говорить здѣсь, гдѣ онъ скитался въ теченіе этого дня, что выстрадалъ, что передумалъ, что ощущалъ. Въ душѣ его бушевала буря. Уже поздно вечеромъ возвратился онъ въ свою одинокую квартиру. На столѣ, неубранномъ съ самого утра, стояло розовое дерево Гэленъ. Листья его опустились: оно просило воды. Болѣзненное чувство сжало сердце Леонарда: онъ полилъ бѣдное растеніе -- чуть ли не своими слезами.
   Между тѣмъ докторъ Морганъ, послѣ продолжительнаго размышленія о томъ, увѣдомлять или нѣтъ мистриссъ Эвенель объ открытіи, сдѣланномъ самимъ Леонардомъ, и его объясненіи, рѣшился пощадить ее отъ безпокойства и душевной тревоги, которыя могли бы оказаться весьма опасными для ея здоровья,-- и притомъ онъ не видѣлъ въ этомъ особенной необходимости. Въ немногихъ словахъ онъ отвѣтилъ ей, что Леонардъ никогда не явится къ ней въ домъ, что онъ отказался поступить въ какое нибудь ученье, что въ настоящее время онъ обезпеченъ, и наконецъ обѣщалъ ей написать изъ Германіи, когда получитъ нѣкоторыя свѣдѣнія отъ купца, къ которому Леонардъ поступилъ въ услуженіе. Послѣ этого онъ отправился къ мистеру Приккету, убѣдилъ добраго книгопродавца оставить Леонарда еще на нѣкоторое время, обращать на него вниманіе, наблюдать за его наклонностями и поведеніемъ и написать къ себѣ на Рейнъ, въ свое новое жилище, какое лучше всего занятіе будетъ соотвѣтствовать Леонарду, и къ чему онъ всего болѣе будетъ способенъ. Великодушный валліецъ принялъ на себя половину жалованья Леонарда и уплатилъ эту половину за нѣсколько мѣсяцевъ впередъ. Правда, онъ зналъ, что мистриссъ Эвенель, при первомъ требованіи, возвратитъ эти деньги; но, судя по себѣ, онъ до такой степени понималъ чувства Леонарда, что ему казалось, что онъ оскорбитъ юношу, если будетъ содержать его, хотя бы и въ тайнѣ, на деньги мистриссъ Эвенель,-- деньги, которыя предназначались не возвысить, но унизить его въ жизни. При томъ же сумма была такъ незначительна, что докторъ могъ удѣлить ее и сказать впослѣдствіи, что онъ самъ вывелъ юношу въ люди.
   Устроивъ такимъ образомъ, и устроивъ, какъ онъ полагалъ, превосходно, двухъ молодыхъ людей, Леонарда и Гэленъ, докторъ Морганъ занялся окончательными приготовленіями къ отъѣзду за границу. У мистера Приккета онъ оставилъ Леонарду коротенькую записку, заключающую нѣсколько добрыхъ совѣтовъ и утѣшительныхъ словъ. Въ припискѣ докторъ Морганъ упомянулъ, что касательно открытія, сдѣланнаго Леонардомъ, онъ не писалъ къ мистриссъ Эвенель ни слова, разсудивъ за лучшее оставить ее по этому предмету въ совершенномъ невѣдѣніи. Къ письму приложено было полдюжины миніатюрныхъ порошковъ, съ надписью: "Вѣрнѣйшее средство отъ унынія и для разсѣянія всякаго рода мрачныхъ мыслей: каждый порошокъ на стаканъ холодной воды и принимать черезъ часъ по чайной ложкѣ."
   На другой день вечеромъ докторъ Морганъ, сопровождаемый своимъ любимымъ паціентомъ съ хроническимъ тикомъ, котораго онъ успѣлъ наконецъ уговорить на добровольное изгнаніе, находился на пароходѣ, отправлявшемся въ Остенде.
   Леонардъ по прежнему началъ продолжать свою жизнь въ лавкѣ мистера Приккета; но перемѣна въ немъ не скрылась отъ проницательнаго книгопродавца. Неподдѣльное простодушіе исчезло въ немъ: онъ старался держать себя въ отдаленіи и быть молчаливымъ; по видимому, онъ вдругъ сдѣлался многими годами старѣе своего возраста. Я не беру на себя труда метафизически анализировать эту перемѣну. Съ помощію выраженій, которыя по временамъ слетали съ устъ Леопарда, читатель можетъ самъ углубиться въ сердце юноши и увидѣть тамъ, какимъ образомъ совершался процессъ этой перемѣны и все еще продолжаетъ совершаться. Счастливый своими мечтами, деревенскій геній, смотрѣвшій на славу свѣтлыми, выражавшими безпредѣльную надежду взорами, уже сдѣлался совсѣмъ не тотъ.Это былъ человѣкъ, внезапно отторгнутый отъ семейныхъ узъ,-- человѣкъ, окруженный со всѣхъ сторонъ преградами, одинокій въ мірѣ жестокой дѣйствительности и въ суровомъ Лондонѣ! Если для него и мелькнетъ иногда потерянный Геликонъ, то, вмѣсто Музы, онъ видитъ тамъ блѣдный, печальный призракъ, закрывающій отъ стыда лицо свое,-- призракъ несчастной матери, которой сынъ не имѣетъ имени,-- самаго скромнаго имени въ кругу многочисленнѣйшаго человѣческаго семейства.
   На другой вечеръ послѣ отъѣзда мистера Моргана, въ то время, какъ Леопардъ собирался уйти на квартиру, въ лавку мистера Приккета вошелъ покупатель, съ книгой въ рукѣ, которую онъ выхватилъ изъ рукъ прикащика, собиравшаго съ прилавка выставленныя для продажи изданія.
   -- Мистеръ Приккетъ! послушайте, мистеръ Приккетъ! сказалъ покупатель: -- мнѣ, право, стыдно за васъ: вы хотите взять за это сочиненіе, въ двухъ томахъ, восемь шиллинговъ.
   Мистеръ Приккетъ выступилъ изъ киммерійскаго мрака, закрывавшаго отдаленные предѣлы лавки.
   -- Ахъ, мистеръ Борлей! это вы? По голосу, мнѣ бы ни за что не узнать васъ.
   -- Человѣкъ все равно, что книга, мистеръ Приккетъ: обыкновенный людъ судитъ о книгѣ по ея переплету; а я переплетенъ, какъ видите, довольно изящно.
   Леонардъ взглянулъ на незнакомца, стоявшаго подъ самой лампой, и ему показалось, что онъ узналъ его. Онъ еще разъ взглянулъ на него. Да, такъ точно: это былъ тотъ самый рыболовъ, котораго онъ встрѣтилъ на берегахъ Бренты, и который сообщилъ ему исторію о потерянномъ окунѣ и оборванной удочкѣ.
   -- Однако, мистеръ Приккетъ, продолжалъ Борлей: -- скажите, по какому случаю вы назначили восемь шиллинговъ за "Науку Мышленія".
   -- А что же, мистеръ Борлей! вѣдь это довольно дешевая цѣна: экземпляръ очень чистенькій.
   -- Помилуйте! послѣ этого я смѣло могу назвать васъ ростовщикомъ! Я продалъ вамъ эту книгу за три шиллинга. Вѣдь это выходитъ, что вы намѣрены получить на нее полтораста процентовъ барыша.
   -- Неужели вы ее продали мнѣ? сказалъ мистеръ Приккетъ, замѣтно колеблясь и выражая изумленіе.-- Ахъ, да! теперь помню. Но вѣдь я заплатилъ вамъ болѣе трехъ шиллинговъ. А два стакана грогу.... вы забыли?
   -- Гостепріимство, сэръ, не должно быть продажнымъ. А если вы торгуете своимъ гостепріимствомъ, то не стоите того, чтобы имѣть этотъ экземпляръ. Я беру его обратно. Вотъ вамъ три шиллинга и еще шиллингъ въ придачу Впрочемъ, нѣтъ! вмѣсто этого шиллинга, я возвращу вамъ ваше угощеніе: при первой удобной встрѣчѣ со мной, вы получите два стакана грогу.
   Мистеру Приккету не нравилась эта выходка; но онъ не сдѣлалъ никакого возраженія. Мистеръ Борлей сунулъ книги въ карманъ и повернулся разсматривать полки. Онъ сторговалъ старинную юмористическую книгу, разрозненный томъ комедій и анекдотовъ Десіума, заплатилъ за нихъ, положилъ въ другой карманъ и уже намѣренъ былъ выйти изъ лавки, какъ вдругъ увидѣлъ Леонарда, стоявшаго въ самыхъ дверяхъ.
   -- Гм! Кто это такой? шопотомъ спросилъ онъ мистера Приккета.
   -- Молодой и весьма умный помощникъ мой.
   Мистеръ Борлей осмотрѣлъ Леонарда съ головы до ногъ.
   -- Мы встрѣчались съ вами прежде, сэръ. Но теперь вы, кажется, какъ будто возвратились на Брентъ и ловите моего окуня.
   -- Очень можетъ быть, отвѣчалъ Леонардъ:-- только съ той разницей, что леса моя натянута, но еще не оборвана, хотя окунь таскаетъ ее въ тростникѣ и прячется въ тинѣ.
   Вмѣстѣ съ этимъ Леонардъ приподнялъ свою шляпу, слегка поклонился и ушелъ.
   -- Онъ очень уменъ, сказалъ мистеръ Борлей книгопродавцу:-- онъ понимаетъ аллегорію.
   -- Бѣдный юноша! явился въ Лондонъ съ намѣреніемъ сдѣлаться сочинителемъ; а вамъ извѣстно, мистеръ Борлей, что значитъ сдѣлаться сочинителемъ.
   -- Да, господинъ книгопродавецъ, извѣстно! возразилъ Борлей, съ видомъ полнаго сознанія собственнаго своего достоинства.-- Сочинитель есть существо среднее между людьми и богами,-- существо, которое должно жить въ великолѣпномъ дворцѣ, питаться на счетъ публики ортоланами и пить токайское вино. Онъ долженъ нѣжиться на пуховыхъ оттоманахъ и закрываться драгоцѣнными тканями отъ житейскихъ заботъ и треволненій, ничего не дѣлать, какъ только сочинять книги на кедровыхъ столахъ и удить окуня съ кормы позлащенной галеры. Повѣрьте, что эта счастливая пора наступитъ, когда пройдутъ вѣка и люди сбросятъ съ себя варваризмъ. Между тѣмъ, сэръ, приглашаю васъ въ мои палаты, гдѣ намѣренъ угостить васъ превосходнымъ грогомъ, на сколько станетъ моихъ денегъ; а когда онѣ выйдутъ всѣ, надѣюсь, что вы въ свою очередь угостите меня.
   -- Нечего сказать, большой тутъ барышъ, проворчалъ мистеръ Приккетъ въ то время, какъ мистеръ Борлей, высоко вздернувъ носъ, вышелъ изъ лавки.
   Въ первое время своего пребыванія въ лавкѣ, Леонардъ обыкновенно возвращался домой по самымъ многолюднымъ улицамъ: столкновеніе съ народомъ ободряло его и въ нѣкоторой степени одушевляло. Но съ того дня, когда обнаружилась исторія его происхожденія, онъ направлялъ свой путь по тихимъ и, сравнительно, безлюднымъ переулкамъ.
   Едва только вступилъ онъ въ ту отдаленную часть города, гдѣ ваятели и монументщики выставляютъ на показъ свои разнохарактерныя работы, одинаково служащія украшеніемъ садовъ и могилъ, и когда, остановясь, онъ началъ разсматривать колонну, на которой была поставлена урна, полу-прикрытая погребальнымъ покровомъ, его слегка ударилъ кто-то по плечу. Леонардъ быстро обернулся и увидѣлъ передъ собой мистера Борлея.
   -- Извините меня, сэръ; но я сдѣлалъ это потому, что вы понимаете, какъ удить окуней. А такъ какъ судьба пустила насъ на одну и ту же дорогу, то мнѣ бы очень хотѣлось познакомиться съ вами покороче. Я слышалъ, вы имѣли намѣреніе сдѣлаться писателемъ. Рекомендуюсь вамъ, я самъ писатель.
   Леонардъ, сколько извѣстно было ему, никогда еще до этой минуты не встрѣчался съ писателемъ. Печальная улыбка пробѣжала по его лицу въ то время, какъ осматривалъ онъ рыболова.
   Мистеръ Борлей одѣтъ былъ совершенно иначе въ сравненіи съ тѣмъ разомъ, когда впервые встрѣтился онъ съ Леопардомъ на берегахъ Брента. Въ этой одеждѣ, впрочемъ, онъ менѣе похожъ былъ на автора, чѣмъ на рыбака. На немъ была новая бѣлая шляпа, надѣтая на бокъ, новое пальто зеленаго цвѣта, новые панталоны и новые сапоги. Въ рукѣ держалъ онъ трость изъ китоваго уса съ серебрянымъ набалдашникомъ. Ничто такъ не доказывало бродячей жизни этого человѣка и величайшей безпечности, какъ его наружность. При всемъ томъ, несмотря на его пошлый нарядъ, въ немъ самомъ не было ничего пошлаго, но зато много эксцентричнаго, даже чего-то выходящаго изъ предѣловъ благопристойности. Его лицо казалось блѣднѣе и одутловатѣе прежняго, кончикъ носа гораздо краснѣе; глаза его сверкали ярче, и на углахъ его насмѣшливыхъ, сластолюбивыхъ губъ отражалось полное самодовольствіе.
   -- Вы сами сочинитель, сэръ? повторилъ Леонардъ.-- Это прекрасно! Мнѣ бы хотѣлось знать вашъ отзывъ объ этомъ призваніи. Вонъ, эта колонна поддерживаетъ урну. Колонна высока, и урна сдѣлана очень мило, но подлѣ дороги онѣ совсѣмъ не на мѣстѣ: что вы укажите объ этомъ?
   -- Конечно, самое лучшее мѣсто для нея на кладбищѣ.
   -- Я тоже думаю.... Такъ вы сочинитель?
   -- Понимаю; я еще давича замѣтилъ, что вы большой охотникъ до аллегорій. Вы хотите сказать, что сочинитель гораздо выгоднѣе покажется на кладбищѣ, въ видѣ закрытой урны, при тускломъ свѣтѣ луны, чѣмъ въ бѣлой шляпѣ и съ краснымъ кончикомъ носа подъ яркой газовой лампой. Въ нѣкоторомъ отношеніи вы правы. Но, въ свою очередь, позвольте и мнѣ замѣтить, что самое выгодное освѣщеніе для сочинителя -- когда онъ бываетъ на своемъ мѣстѣ. Пойдемте со мной.
   Леонардъ и Борлей были заинтересованы другъ другомъ; нѣсколько шаговъ они сдѣлали молча.
   -- Возвратимся опять къ урнѣ, началъ Борлеи: -- я вижу, что вы мечтаете о славѣ и кладбищѣ. Это въ порядкѣ вещей. И вы будете мечтать, пока не исчезнутъ передъ вами обманчивые призраки. Въ настоящую минуту я занятъ своимъ существованіемъ и отъ души смѣюсь надъ славой. Слава сочинителей не стоитъ стакана холоднаго грогу! А если этотъ стаканъ будетъ заключать въ себѣ горячій грогъ, да еще съ сахаромъ, и если въ карманѣ будетъ находиться шиллинговъ пять денегъ, въ тратѣ которыхъ никому не слѣдуетъ давать отчета,-- о, могутъ ли тогда сравняться съ этимъ стаканомъ всѣ памятники внутри Вестминстерскаго аббатства!
   -- Продолжайте, сэръ; мнѣ очень пріятно слышать вашъ разговоръ. Позвольте мнѣ слушать и молчать.
   И Леонардъ еще болѣе надвинулъ шляпу на глаза; онъ, всей душой, унылой, ожидавшей отголоска въ душѣ другого человѣка,-- душой взволнованной, предался своему новому знакомцу.
   Джонъ Борлей не заставлялъ упрашивать себя: онъ продолжалъ говорить. Опасенъ и обольстителенъ былъ его разговоръ. Онъ похожъ былъ на змѣю, растянутую по землѣ во всю длину и, при малѣйшемъ движеніи, показывающую блестящіе, переливающіеся, великолѣпные оттѣнки своей кожи,-- на змѣю, но безъ змѣинаго жала. Если Джонъ Борлей обольщалъ и искушалъ, то онъ самъ не замѣчалъ того: онъ ползъ и красовался безъ всякаго преступнаго умысла. Простосердечнѣе его не могло быть созданія.
   Надсмѣхаясь надъ славой, Борлей съ восторженнымъ краснорѣчіемъ распространялся о наслажденіи, какое испытываете писатель, одаренный силою творчества.
   -- Какое мнѣ дѣло до того, что скажутъ и будутъ думать люди о словахъ, которыя изъ подъ пера моего выльются на бумагу! говорилъ Борлей.-- Если въ то время, когда вы сочиняете, ваши мысли будутъ заняты публикой, надгробными урнами и лавровыми вѣнками, тогда вы не геній -- вы неспособны даже быть писателемъ. Я пишу потому, что это доставляетъ мнѣ безпредѣльное удовольствіе,-- потому, что въ этомъ занятіи отражается моя душа. Написавъ какую нибудь статью, я столько же забочусь о ней, сколько жаворонокъ заботится о дѣйствіи, какое производитъ его пѣсня на крестьянина: пробуждаетъ ли она его къ дневнымъ занятіямъ, или нѣтъ -- ему все равно. Поэтъ тоже, что жаворонокъ: въ минуты пѣснопѣнія онъ паритъ подъ облаками.... Не правда ли?
   -- Совершенная правда!
   -- Кто и что можетъ лишить насъ этого наслажденіи? Неужели мы должны заботиться о томъ, купитъ ли наше произведеніе какой нибудь книгопродавецъ, или будетъ ли публика читать это произведеніе: пусть себѣ ихъ спятъ у подножія лѣстницы генія -- мы и безъ этого войдемъ на нее. Неужели вы думаете, что Бёрнсъ, засѣдая въ питейной лавкѣ, въ кругу всякаго сброда, пилъ, подобно своимъ собесѣдникамъ, обыкновенное, пиво и виски? Совсѣмъ нѣтъ! онъ пилъ нектаръ: онъ глоталъ свои мечты, мысли, напитанныя чистѣйшей амврозіей; онъ раздѣлялъ всю радость, все веселье цѣлаго сонма олимпійскихъ боговъ. Пиво или виски моментально превращаются въ напитокъ Гебы. Я вижу, молодой человѣкъ, вы не знаете этой жизни; вы еще не успѣли вглядѣться въ нее. Пойдемте со мной. Подарите мнѣ эту ночь. У меня есть деньги: я съ такой щедростью намѣренъ расточить ихъ, какъ расточалъ Александръ Великій, когда оставилъ на свою долю одну только надежду. Пойдемъ, пойдемъ!
   -- Но куда?
   -- Въ мои чертоги, гдѣ возсѣдалъ до меня Эдмундъ Кинъ, могущественный мимикъ. Я его наслѣдникъ. Мы увидимъ тамъ на самомъ дѣлѣ, что такое эти сыны генія, на которыхъ писатели ссылаются для того, чтобъ украсить свою повѣсть, и которые были ни болѣе, ни менѣе, какъ предметы состраданія. Мы увидимъ тамъ холодныхъ, серьёзныхъ гражданъ, которые невольнымъ образомъ заставятъ насъ оплакивать Саваджа и Морланда, Порсона и Бёрнса!...
   -- И Чаттертона, прибавилъ Леонардъ, въ мрачномъ расположеніи духа.
   -- Чаттертонъ былъ подражатель во всѣхъ отношеніяхъ: онъ былъ поэтъ-самозванецъ; онъ хотѣлъ изображать крайности, которыхъ самъ не испыталъ, и потому изобразилъ ихъ ложно. Ему ли быть... но зачѣмъ! мы послѣ поговоримъ о немъ. Пойдемъ со мной, пойдемъ!
   И Леонардъ пошелъ.
  

ГЛАВА LVII.

   Представьте себѣ комнату. Облака табачнаго дыму, проникнутыя яркими лучами горящаго газа, наполняютъ ее. Стѣны выбѣлены, и на нихъ развѣшены литографичискіе портреты актеровъ въ театральныхъ костюмахъ и театральныхъ позахъ,-- актеровъ, существовавшихъ въ ту эпоху, когда сцена служила олицетвореннымъ вліяніемъ на нравы и обычаи того вѣка. Тутъ находился Беттертонъ, въ огромномъ парикѣ и черной мантіи. Подлѣ него висѣлъ портретъ Вудварда, въ роли "Прекраснаго джентльмена"; далѣе -- веселый и безпечный Квинъ, въ роли Фальстафа, съ круглымъ щитомъ и толстымъ брюхомъ; Колли Сиббаръ, въ парчевой одеждѣ, нюхающій табакъ съ "Милордомъ"; большой и указательный пальцы правой руки его подняты на воздухъ, а самъ онъ смотритъ на васъ, какъ будто ожидая громкаго рукоплесканія. Далѣе вы видите Маклина, въ роли Шейлока; Кембля, въ глубокомъ траурѣ, и наконецъ Кина -- на самомъ почетномъ мѣстѣ, надъ каминомъ.
   Когда мы внезапно оставимъ практическую жизнь, съ ея дѣйствительными тружениками, и явимся передъ портретами подобныхъ героевъ, фантастическихъ, созданныхъ воображеніемъ, въ одеждахъ, въ которыхъ они являлись на сценѣ,-- въ этомъ зрѣлищѣ есть что-то особенное, пробуждающее нашъ внутренній умъ.
   Я говорю: внутренній, потому, что каждый изъ насъ болѣе или менѣе одаренъ этой способностью имѣть внутренній умъ, совершенно отдѣльный отъ того, подъ вліяніемъ котораго мы проводимъ наши дни,-- умъ, который идетъ своимъ путемъ, въ страхѣ или радости, въ улыбкахъ или слезахъ, по безпредѣльной очарованной странѣ поэтовъ. Взгляните на этихъ актеровъ! Это были люди, которые жили внутреннимъ умомъ, для которыхъ нашъ міръ былъ міръ недѣйствительный -- побочный, для которыхъ все рисуемое ихъ воображеніемъ казалось дѣйствительнымъ. Неужели Шекспиръ въ теченіе своей жизни когда нибудь вслушивался въ рукоплесканія, которыми осыпались представители созданій его воображенія? Блуждающія дѣти самаго переходчиваго изъ всѣхъ искусствъ, перелетныя тѣни на текущей водѣ, привѣтствую ваши изображенія, начертанныя рукой какого нибудь холоднаго практическаго человѣка, и продолжаю свое повѣствованіе!
   На выбѣленныхъ стѣнахъ допущены были портреты и болѣе грубыхъ соперниковъ на поприщѣ извѣстности; но и они знавали рукоплескаія, быть можетъ, болѣе громкія, чѣмъ тѣ, которыя Шекспиръ принималъ отъ своихъ современниковъ: это были богатыри кулачныхъ боевъ -- Криббъ, Молино и Голландскій Самсонъ. Между ними помѣщались старинныя литографіи Ньюмаркетскаго театра, въ томъ видѣ, въ какомъ онъ существовалъ въ ранней части минувшаго столѣтія, и нѣсколько гравированныхъ каррикатуръ Гогарта.
   Что касается поэтовъ, и они не были забыты,-- поэты, которые съ подобными собесѣдниками были совершенно какъ дома. Само собою разумѣется, тутъ находился Шекспиръ съ своимъ спокойнымъ, смиреннымъ лицомъ, Бенъ-Джонсонъ съ нахмуреннымъ видомъ, Бёрнсъ и Байронъ другъ подлѣ друга. Но что страннѣе всего замѣчалось въ этомъ размѣщеніи предметовъ графическаго искусства,-- страннѣе и ни съ чѣмъ несообразнѣе, такъ это портретъ Вильяма Питта въ полный его ростъ,-- Вильяма Питта, суроваго и повелительнаго. Какимъ образомъ онъ вмѣшался въ собраніе этихъ кулачныхъ бойцовъ, актеровъ и поэтовъ? Это казалось оскорбленіемъ его знаменитой памяти. А между тѣмъ онъ висѣлъ тутъ, выражая, впрочемъ, величайшее ко всему презрѣніе.
   А какое общество? О, его невозможно описать! Тутъ были актеры, потерявшіе свои мѣста въ незначительныхъ театрахъ; были блѣдные, истомленные юноши,-- вѣроятно, сынки почтенныхъ купчиковъ, употребляющіе всѣ усилія сокрушить сердца своихъ родителей; а мѣстами выглядывали всюду замѣтныя лица евреевъ. Изрѣдка показывалось вамъ замѣчательное боязливое лицо какого нибудь неопытнаго молодого человѣка, новичка въ столицѣ. Мужчины зрѣлаго возраста, и даже сѣдовласые, также находились въ числѣ собесѣдниковъ,-- и большая часть изъ нихъ отличалась пунцовыми носами. При входѣ Джона Борлея поднялся такой громкій радостный крикъ, что самъ Вильямъ Питтъ содрогнулся въ своей незатѣйливой рамкѣ. Топанье ногами и имя "Джонъ Борлей" сливались въ одинъ гулъ. Джентльменъ, занимавшій огромное сафьянное кресло, немедленно уступилъ его Борлею; а Леонардъ, съ серьёзнымъ наблюдательнымъ взоромъ, съ выраженіемъ полу-грусти и полу-презрѣнія, помѣстился подлѣ своего новаго знакомца. Во всемъ собраніи замѣтно было то нетерпѣливое и вмѣстѣ съ тѣмъ невыразимое движеніе, которое мы замѣчаемъ въ партерѣ, когда какой нибудь знаменитый пѣвецъ приблизится къ нескончаемому ряду лампъ и начнетъ "Di tanti palpiti"; время между тѣмъ улетаетъ. Взгляните на старинные часы съ курантами надъ главными дверьми. Прошло уже полчаса; Джонъ Борлей начинаетъ согрѣваться. Огонь въ глазахъ его разгарается еще ярче; его голосъ становится мягче, звучнѣе.
   -- Сегодня онъ будетъ величественъ, прошепталъ худощавый мужчина, сидѣвшій подлѣ Леонарда и по платью похожій на портного.
   Время все-таки летитъ: прошелъ уже часъ. Взгляните, если угодно, на часы съ курантами. Джонъ Берлей, дѣйствительно, величественъ; онъ достигъ своего зенита, онъ въ своей кульминаціи, употребляя астрономическое выраженіе. Какія блестящія шутки, сколько неподдѣльнаго юмора! Въ этихъ шуткахъ, въ этомъ юморѣ проявляется умъ Борлея такъ чисто, какъ золотой песокъ на днѣ глубокой рѣки. Сколько остроумія, истины и по временамъ плавнаго краснорѣчія! Всѣ слушатели безмолвствуютъ. Леонардъ тоже слушалъ,-- но не съ тѣмъ невиннымъ, безотчетнымъ восторгомъ, съ какимъ бы онъ слушалъ за нѣсколько дней тому назадъ: нѣтъ! его душа перенесла тяжелую скорбь и теперь сдѣлалась тревожною, недовѣрчивою. Надъ самою радостью Леонардъ задумывался какъ надъ разрѣшеніемъ какой нибудь трудной задачи. Попойка идетъ въ круговую. Лица слушателей какъ будто измѣняются; всеобщій говоръ дѣлается невнятнымъ; голова Борлея склоняется на грудь, и онъ замолкаетъ. Раздается пѣсня изъ семи голосовъ. Табачный дымъ сгущается, и сквозь него газовый огонекъ едва мерцаетъ. Взоры Борлея блуждаютъ.
   Взгляните на часы съ курантами: два часа прошло. Джонъ Борлей нарушаетъ собственное свое молчаніе; его голосъ громокъ и хриплъ, его хохотъ прерывистъ. Какой вздоръ, какую нелѣпость произноситъ онъ! Между слушателями поднимается изступленный крикъ: они находятъ, что Борлей говоритъ прекраснѣе прежняго. Леонардъ, до этой поры мѣрявшій себя, мысленно, съ гигантомъ и говорившій внутренно: "онъ недосягаемъ", находитъ, что размѣры этого гиганта становятся меньше, и говоритъ про себя: "нѣтъ, я ошибся: его величина не превышаетъ величины обыкновеннаго актера."
   Взгляните еще разъ на часы съ курантами: три часа прошло. Джонъ Борлей, по видимому, исчезъ со сцены: его фигура смѣшалась вмѣстѣ съ клубами табачнаго дыма и отвратительными парами, вылетавшими изъ пылающей мисы. Леонардъ оглянулся кругомъ: нѣкоторые изъ слушателей лежали на полу, нѣкоторые прислонились къ стѣнѣ; одни обнимались за столомъ, другіе дрались; большая часть продолжала черпать пуншъ; нѣкоторые плакали. Божественная искра потухла на человѣческомъ лицѣ!... Джонъ Борлей, все еще непобѣжденный, но совершенно потерявшій свои чувства, все еще считаетъ себя ораторомъ и произноситъ самую плачевную рѣчь о скоротечности жизни: плачъ и одобрительные возгласы сопровождаютъ каждую высказанную имъ мысль. Лакеи столпились въ дверяхъ, слушаютъ, смѣются и рѣшаются наконецъ нанять для гостей кабы и коляски. Но вдругъ одинъ изъ пирующихъ друзей завернулъ кранъ въ газовомъ рожкѣ, и въ комнатѣ наступилъ непроницаемый мракъ. Громкій крикъ и дикій хохотъ огласили весь Пандемоній.... Юноша-поэтъ опрометью выбѣжалъ изъ мрачной, душной атмосферы. Спокойно мерцающія звѣзды встрѣтили его отуманенные взоры.

-----

   Да, Леонардъ! тебѣ въ первый разъ случилось доказать, что въ тебѣ есть желѣзо, изъ котораго выковывается и принимаетъ надлежащія формы истинное мужество. Ты доказалъ, что въ тебѣ есть сила сопротивленія. Спокойный, трезвый, чистый вышелъ ты изъ этой оргіи, точь-въ-точь, какъ тѣ звѣзды, только что выглянувшія изъ за темнаго облака.
   Леонардъ имѣлъ при себѣ запасный ключъ. Онъ отперъ уличную дверь и безъ малѣйшаго шума поднялся по скрипучей деревянной лѣстницѣ своей квартиры. Утренняя заря занималась. Леонардъ подошелъ къ окну и открылъ его. Зеленый вязь на сосѣднемъ дворѣ казался свѣжимъ и прекраснымъ, какъ будто онъ посаженъ былъ за множество миль отъ дымнаго Вавилона.
   -- Природа, природа! произнесъ Леопардъ:-- я слышу твой голосъ: онъ успокоиваетъ меня, онъ придалъ мнѣ силу. Но борьба моя ужасна: съ одной стороны грозитъ мнѣ отчаяніе въ жизни, съ другой является передо мной упованіе на жизнь.
   Вотъ птичка порхнула изъ густоты дерева и опустилась на землю. Утренняя пѣсенка ея долетѣла до слуха Леонарда; она разбудила другихъ птичекъ -- воздухъ началъ разсѣкаться крыльями пернатыхъ; облака на востокѣ зарумянились.
   Леонардъ вздохнулъ и отошелъ отъ окна. На столѣ, подлѣ цвѣтка, лежало письмо. Онъ не замѣтилъ его при входѣ въ комнату. Письмо написано было рукою Гэленъ. Леонардъ поднесъ его къ окну и прочиталъ, при яркихъ лучахъ восходящаго солнца:
   "Неоцѣненный братъ Леонардъ! найдетъ ли тебя это письмо въ добромъ здоровьѣ и не въ такой печали, въ какой мы разстались? Я пишу это, стоя на колѣняхъ: мнѣ кажется, что я должна въ одно и то же время писать и молиться. Ты можешь притти ко мнѣ завтра вечеромъ. Ради Бога, приходи, Леонардъ! Мы вмѣстѣ погуляемъ въ нашемъ маленькомъ садикѣ. Въ немъ есть бесѣдка, закрытая со всѣхъ сторонъ жасминами и плющемъ. Изъ нея мы полюбуемся Лондономъ. Я очень, очень часто смотрѣла отсюда на Лондонъ, стараясь отъискать крыши нашей бѣдной маленькой улицы и воображая, что вижу вязъ противъ твоихъ оконъ.
   "Миссъ Старкъ очень добра ко мнѣ; и мнѣ кажется, что послѣ свиданія съ тобой я непремѣнно буду счастлива,-- само собою разумѣтся, въ такомъ только случаѣ, если ты самъ счастливъ.
   "Остаюсь, до свиданія, преданная сестра.

"Г эленъ.

   "Плюшевый домикъ.
   "P. S. Нашъ домъ укажетъ тебѣ всякій. Онъ находится налѣво отъ вершины горы, пройдя немного по переулку, на одной сторонѣ котораго ты увидишь множество каштановъ и лилій. Я буду ждать тебя у дверей."
   Лицо Леонарда просвѣтлѣло: онъ снова казался теперь прежнимъ Леонардомъ. Изъ глубины мрачнаго моря въ душѣ его улыбнулось кроткое личико непорочнаго ребенка, и волны, какъ будто по волшебному мановенію, прилегли, затихли.
  

ГЛАВА LVIII.

   -- Кто такое этотъ мистеръ Борлей, и что онъ написалъ? спросилъ Леонардъ мистера Приккета, по возвращеніи въ лавку.
   Позвольте намъ самимъ отвѣчать на этотъ вопросъ, потому что мы знаемъ мистера Борлея болѣе, чѣмъ мистеръ Приккетъ.
   Джонъ Борлей былъ единственный сынъ бѣднаго пастора въ небольшомъ приходѣ близъ Илинга, -- пастора, который собиралъ крохи, сберегалъ ихъ, отказывалъ себѣ во многомъ, съ тои прекрасною цѣлью, чтобъ помѣстить своего сына въ одно изъ лучшихъ въ сѣверныхъ провинціяхъ Англіи учебныхъ заведеній и оттуда въ университетъ. Въ теченіе перваго года университетской жизни, молодой Борлей обратилъ на себя вниманіе профессоровъ толстыми башмаками, грубымъ бѣльемъ и авторитетами, избранными имъ для тщательнаго изученія. При первомъ публичномъ испытаніи онъ отличился и пробудилъ въ своихъ наставникахъ большія надежды. Въ началѣ второго года, порывы пылкой души его, обуздываемые до этого занятіями, вырвались наружу. Чтеніе не составляло для него дѣла большой трудности: онъ приготовлялъ свои лекціи, какъ говорится, съ устъ профессора. Свободные отъ занятій часы онъ посвящалъ пиршествамъ, но, ни подъ какимъ видомъ, не сократовскимъ. Онъ попалъ въ шайку праздныхъ гулякъ и подъ руководствомъ ихъ надѣлалъ множество шалостей и былъ исключенъ.
   Борлей возвратился домой самымъ жалкимъ человѣкомъ. Впрочемъ, при всѣхъ своихъ шалостяхъ, онъ имѣлъ доброе сердце. При удаленіи отъ соблазна и дурныхъ примѣровъ, его поведеніе, въ теченіе цѣлаго года, было безукоризненно. Его допустили исправлять должность наставника въ той самой школѣ, въ которой самъ онъ получилъ первоначальное образованіе. Школа эта находилась въ большомъ городѣ. Джонъ Борлей сдѣлался членомъ городского клуба, основаннаго купеческимъ сословіемъ, и проводилъ въ немъ аккуратно три вечера въ недѣлю. Ораторскія способности его и многостороннія познанія сами собою такъ быстро обнаружились, что онъ сдѣлался душою клуба. Первоначально клубъ этотъ состоялъ изъ трезваго, миролюбиваго общества, въ которомъ почтенные отцы семействъ выкуривали трубку табаку, запивая ее рюмкой вина; но подъ управленіемъ мистера Борлея онъ сдѣлался притономъ пирушекъ шумныхъ, разгульныхъ. Это недолго продолжалось. Однажды ночью на улицѣ произошелъ страшный шумъ и безпорядокъ, и на другое утро молодого наставника уволили. Къ счастію для совѣсти Джона Борлея, отецъ его скончался до этого происшествія: онъ умеръ въ полной увѣренности въ исправленіи своего дѣтища. Во время исполненія учительской обязанности, мистеръ Борлей успѣлъ свести знакомство съ редакторомъ провинціальной газеты и доставлялъ ему весьма серьёзныя статьи политическаго свойства: надобно замѣтить, что Борлей, подобно Парру и Порсону, былъ весьма замѣчательный политикъ. Редакторъ, въ знакъ благодарности, снабдилъ его рекомендательными письмами къ извѣстнѣйшимъ въ Лондонѣ журналистамъ, такъ что Джонъ, явившись въ столицу, весьма скоро поступилъ въ число сотрудниковъ газеты, пользующейся хорошей репутаціей. Въ университетѣ онъ познакомился съ Одлеемъ Эджертономъ, такъ, слегка: этотъ джентльменъ только что началъ возвышаться въ ту пору на парламентскомъ поприщѣ. Борлей имѣлъ одинаковый съ нимъ взглядъ на какой-то парламентскій вопросъ, при разрѣшеніи котораго Одлей успѣлъ отличиться, и написалъ по этому предмету превосходную статью,-- до такой степени превосходную, что Эджертонъ пожелалъ непремѣнно узнать автора,-- узналъ, что это былъ Борлей, и въ душѣ рѣшился доставить ему выгодное мѣсто при первомъ вступленіи въ оффиціальную должность. Но Борлей принадлежалъ къ разряду тѣхъ, весьма немногихъ впрочемъ, людей, которые не слишкомъ гонятся за полученіемъ выгоднаго мѣста. Сотрудничество его по газетѣ продолжалось весьма недолго,-- во первыхъ, потому, что на него ни подъ какимъ видомъ нельзя было надѣяться въ то время, когда требовалась величайшая аккуратность въ доставкѣ журнальныхъ статей; во вторыхъ, у Борлея былъ какой-то необыкновенно странный и въ нѣкоторой степени эксцентричный взглядъ на предметы, который ни подъ какимъ видомъ не могъ согласоваться съ понятіями какой бы то ни было партіи. Его статья, допущенная въ журналъ безъ строгаго разбора, привела въ ужасъ редакторовъ, подписчиковъ и читателей газеты. Статья эта по духу своему была діаметрально противоположна направленію журнала. Послѣ этого Джонъ Борлей заперся въ своей квартирѣ и началъ писать книги. Онъ написалъ двѣ-три книги, очень умныя, это правда, но не совсѣмъ соотвѣтствующія народному вкусу -- отвлеченныя и черезчуръ ученыя, наполненныя идеями непонятными для большей части читателей, и прошпигованныя греческими цитатами. Несмотря на то, изданіе этихъ книгъ доставило Борлею небольшую сумму денегъ, а въ ученомъ мірѣ -- большую репутацію. Когда Одлей Эджертонъ сдѣлался оффиціальнымъ человѣкомъ, онъ доставилъ Борлею, хотя и съ большимъ трудомъ, мѣсто въ Парламентѣ. Я говорю: съ большимъ трудомъ, потому, что нужно было преодолѣть множество предубѣжденій противъ этого пылкаго, необузданнаго питомца музъ. Онъ держался на новомъ своемъ мѣстѣ около мѣсяца, потомъ добровольно отказался отъ службы и скрылся на своемъ чердачкѣ. Съ этого времени и до настоящей поры онъ жилъ Богъ знаетъ гдѣ и какъ. Литература, какъ всякому извѣстно, есть въ своемъ родѣ ремесло, а Джонъ Борлей съ каждымъ днемъ становился болѣе и болѣе неепособнымъ къ какому нибудь занятію.
   "Я не могу работать по заказу", говорилъ онъ.-- Борлей писалъ тогда только, когда являлось къ тому расположеніе, или когда въ карманѣ его оставалась послѣдняя пенни, или когда онъ находился въ полицейскомъ домѣ за долги -- переселенія, которыя случались съ нимъ круглымъ числомъ два раза въ годъ. Литературные журналы и газеты охотно принимали всѣ его статьи, но съ условіемъ, чтобы онѣ не заключались его именемъ. Измѣненія въ слогѣ его статей не требовалось, потому что онъ самъ могъ измѣнять его съ легкостію, свойственной опытному писателю.
   Одлей Эджертонъ продолжалъ оказывать ему свое покровительство, потому что, по служебнымъ занятіямъ его, встрѣчались вопросы, о которыхъ никто не могъ писать съ такой силой, какъ Джонъ Борлей,-- вопросы, имѣющіе тѣсную связь съ политической метафизикой, какъ, напримѣръ, измѣненіе биллей и нѣкоторые предметы изъ политической экономіи. Къ тому же Одлей Эджертонъ былъ единственный человѣкъ, для котораго Джонъ Борлей готовъ былъ служить во всякое время, оставлять свои пирушки и исполнять, какъ онъ выражался, заказную работу. Джонъ Борлей, надобно отдать ему справедливость, имѣлъ признательное сердце и, кромѣ того, очень хорошо понималъ, что Эджертонъ старался дѣйствительно быть полезнымъ для него. И въ самомъ дѣлѣ, при встрѣчѣ съ Леонардомъ на берегахъ Брента, онъ говорилъ истину, что ему сдѣлано было предложеніе отъ Министерства отправиться на службу въ Ямайку или въ Индію. Но, вѣроятно, кромѣ одноглазаго окуня, были еще и другія прелести, которыя приковывали Борлея къ окрестностямъ Лондона. При всѣхъ недостаткахъ его характера, Джонъ Борлей былъ не безъ добрыхъ качествъ. Онъ былъ, въ строгомъ смыслѣ слова, врагъ самому себѣ; но едвали бы нашелся человѣкъ изъ цѣлаго міра, который бы рѣшился назвать его своимъ врагомъ. Даже въ тѣхъ случаяхъ, когда ему приходилось дѣлать строгій критическій разборъ какого нибудь новаго произведенія, онъ и тогда въ сатирѣ своей обнаруживалъ спокойное, веселое расположеніе духа, съ которымъ смотрѣлъ на сочиненіе: въ немъ не было ни жолчи, ни зависти. Что касается до злословія, до оскорбленія личности въ литературныхъ статьяхъ, онъ могъ бы послужить примѣромъ всѣмъ критикамъ. Изъ этого я долженъ исключить политику: когда дѣло касалось ея, онъ являлся тутъ совершенно другимъ человѣкомъ -- онъ приходилъ въ изступленіе, защищая какой нибудь предметъ, о которомъ спорили въ Парламентѣ. Въ своихъ сдѣлкахъ съ Эджертономъ онъ поставилъ себѣ въ непремѣнную обязанность назначать цѣну за свои труды. Онъ потому назначалъ цѣну, что приготовленіе эджертоновскихъ статей требовало предварительнаго чтенія, собранія матеріаловъ и большихъ подробностей, чего, мимоходомъ сказать, Борлей не жаловалъ, и на этомъ основаніи считалъ себя вправѣ назначать цѣну немного болѣе той, которую обыкновенно давали редакторы, въ журналахъ которыхъ помѣщались его статьи. Въ тѣхъ случаяхъ, когда за долги его сажали въ тюрьму, хотя онъ и зналъ, что одна строчка къ Эджертону вывела бы его изъ непріятнаго положенія, но изъ своенравія никогда не писалъ этой строчки. Освобожденіе изъ тюрьмы онъ основывалъ единственно на своемъ перѣ: онъ поспѣшно обмакивалъ его въ чернила и, если можно такъ выразиться, выцарапывалъ себѣ свободу. Самый унизительный и, конечно, самый неисправимый изъ его пороковъ заключался въ его излишней преданности къ горячительнымъ напиткамъ, и неизбѣжное слѣдствіе этой преданности -- преданность къ самому низкому обществу. Ослѣплять своимъ юморомъ и причудливымъ краснорѣчіемъ грубыя натуры, собиравшіяся вокругъ него -- это было для него такое торжество, такое возвышеніе въ собственныхъ своихъ глазахъ, которое искупало всѣ жертвы, приносимыя солиднымъ достоинствомъ. Ниже, ниже и ниже утопалъ Джонъ Борлей не только во мнѣніи всѣхъ, кто зналъ его имя, но и въ обыкновенномъ примѣненіи своихъ талантовъ. И, надобно замѣтить, все это дѣлалось совершенно добровольно -- по одной прихоти. Онъ готовъ былъ во всякое время написать за нѣсколько пенсовъ статью для какого нибудь неизвѣстнаго журнала, тогда какъ за ту же статью могъ бы получить нѣсколько фунтовъ стерлинговъ отъ журналовъ, пользующихся извѣстностью. Онъ любилъ писать національныя баллады и съ особеннымъ удовольствіемъ останавливался на улицахъ, чтобы послушать, какъ нищій распѣвалъ его произведеніе. Однажды онъ дѣйствительно сдѣлался поэтомъ, написавъ, въ видѣ поэмы, объявленіе портного, и приходилъ отъ этого въ восторгъ. Впрочемъ, восторгъ его недолго продолжался, потому что Джонъ Борель былъ питтистъ, какъ онъ самъ выражался, а не торій. И еслибъ вамъ случилось услышать, какъ онъ ораторствовалъ о Питтѣ, вы, право, не знали бы, что подумать объ этомъ великомъ сановникѣ. Джонъ Борлей трактовалъ о немъ точь-въ-точь, какъ нѣмецкіе компиляторы трактуютъ о Шекспирѣ. Онъ приписывалъ ему такое множество странныхъ качествъ и достоинствъ, которыя превращали великаго практическаго человѣка въ какую-то сивиллу. Въ своей поэмѣ онъ представилъ Британію, которая явилась портному съ выраженіемъ самой высокой похвалы за неподражаемое искусство, которое выказалъ онъ въ украшеніи наружности ея сыновъ, и, накинувъ на него мантію гигантскихъ размѣровъ, говорила, что онъ, и одинъ только онъ, способенъ выкроить изъ нея и сшить мантіи для замѣчательныхъ людей Британіи. Въ остальной части поэмы описывались безполезныя усилія портного въ выкройкѣ мантій,-- какъ вдругъ, въ ту минуту, когда онъ начиналъ предаваться отчаянію, Британія снова явилась передъ нимъ и на этотъ разъ съ утѣшеніемъ говорила ему, что онъ сдѣлалъ все, что только могъ сдѣлать смертный, и что она хотѣла доказать жалкимъ пигмеямъ, что никакое человѣческое искусство не могло бы принаровить для размѣровъ обыкновенныхъ людей мантію Вильяма Питта. Sic itur ad astra. Британія взяла мацтію и удалилась въ надзвѣздный міръ. Эта аллегорія привела портного въ крайнее негодованіе, подъ вліяніемъ котораго перерѣзанъ былъ узелъ, соединявшій портного съ поэтомъ.
   Такимъ образомъ, читатель, мы надѣемся имѣть теперь довольно ясныя понятія о Джонѣ Борлеѣ,-- имѣть образчикъ его таланта, рѣдко встрѣчаемаго въ нынѣшнемъ вѣкѣ и теперь, къ счастію, почти совсѣмъ угасшаго. Мистеръ Приккетъ хотя и не входилъ въ такія историческія подробности, какія представлены нами въ предъидущихъ страницахъ, но онъ сообщилъ Леонарду весьма вѣрное понятіе объ этомъ человѣкѣ, изобразивъ въ немъ писателя съ величайшими талантами, обширною ученостью, но писателя, который совершенно, какъ говорится, сбился съ прямого пути.
   Леонардъ не видѣлъ, впрочемъ, до какой степени можно обвинять мистера Борлея за его образъ жизни и поведеніе: онъ не могъ представить себѣ, чтобы подобный человѣкъ добровольно опустился на самую нижнюю ступень общественнаго быта. Онъ охотно допускалъ въ этомъ случаѣ предположеніе, что Борлей низведенъ былъ на эту ступень обстоятельствами и нуждой.
   И когда мистеръ Приккетъ въ заключеніе словъ своихъ прибавилъ: "я думаю, что Борлей болѣе, чѣмъ Чаттертонъ послужилъ къ излеченію тебя отъ желанія сдѣлаться писателемъ", молодой человѣкъ угрюмо отвѣчалъ: "можетъ быть", и отвернулся къ книжнымъ полкамъ.
   Съ позволенія мистера Приккета, Леонардъ оставилъ свои занятія ранѣе обыкновеннаго и отправился въ Хайгэтъ. Онъ шелъ сначала по окраинѣ Реджентъ-Парка и потомъ по зеленѣющимъ, весело улыбающимся предмѣстьямъ Лондона. Прогулка, свѣжій воздухъ, пѣніе птицъ, а болѣе всего уединенная дорога разгоняли его серьёзныя и даже мрачныя мышленія. Сердце его забилось сильнѣе, душа его была полна отраднаго чувства, когда онъ вышелъ въ небольшую каштановую аллею и вскорѣ увидѣлъ свѣтлое личико Гэленъ, стоявшей подлѣ калитки, въ тѣни густыхъ акацій.
  

ГЛАВА LIX.

   Съ дѣтскимъ восторгомъ Гэленъ увлекла своего брата въ небольшой садъ.
   Взгляните на нихъ въ этомъ маленькомъ павильонѣ, покрытомъ цвѣтами, дышащими ароматомъ. Темная полоса кровлей и шпицовъ разстилались внизу широко и далеко. Лондонъ казался тусклымъ и безмолвнымъ какъ во снѣ.
   Гэленъ нѣжно сняла шляпу съ головы Леонарда и взглянула ему въ лицо, подернутыми слезой, выразительными глазками.
   Она не сказала при этомъ случаѣ: "ты перемѣнился, Леонардъ", но, какъ будто упрекая себя, произнесла:
   -- Зачѣмъ, зачѣмъ я оставила тебя?
   И потомъ отвернулась.
   -- Гэленъ, не безпокойся обо мнѣ. Я мужчина, я выросъ въ деревнѣ. Скажи мнѣ что нибудь о себѣ. Ты писала, что эта лэди очень добра къ тебѣ -- правда ли это?
   -- Еслибъ была неправда, то позволила ли бы она мнѣ видѣться съ тобой? О, она очень-очень добра А взгляни-ка сюда, Леонардъ.
   И Гэленъ показала на плоды и пирожное, поставленное на столѣ.
   -- Вѣдь это настоящій пиръ.
   Она обнаруживала передъ братомъ свое радушное гостепріимство самымъ милымъ, очаровательнымъ образомъ; она была рѣзвѣе обыкновеннаго, говорила много и бѣгло дополняла многія мѣста своего разговора принужденнымъ, но серебристымъ смѣхомъ.
   Мало по малу она успѣла вывести брата изъ глубокой задумчивости. Леопардъ хотя и не могъ открыть ей причину своей замѣтной грусти, но признался, однако же, что въ послѣднее время онъ много страдалъ. Онъ никогда бы не открылся въ этомъ другому живому существу. Окончивъ поспѣшно свое коротенькое признаніе увѣреніями, что все худшее для него уже окончилось, онъ хотѣлъ позабавить Гэленъ разсказомъ о новомъ знакомствѣ съ рыболовомъ. Но когда Леонардъ, съ невольнымъ увлеченіемъ, смѣшаннымъ съ чувствомъ состраданія, отозвался объ этомъ человѣкѣ, когда онъ представилъ необыкновенный, хотя и нѣсколько сжатый очеркъ сцены, которой былъ очевидцемъ, Гэленъ приняла серьёзный и даже испуганный видъ.
   -- Леонардъ, ради Бога, не ходи туда въ другой разъ, не встрѣчайся больше съ этимъ дурнымъ человѣкомъ.
   -- Дурнымъ! о, нѣтъ! Безнадежный и несчастный, онъ невольнымъ образомъ пристрастился къ крѣпкимъ напиткамъ, стараясь, подъ вліяніемъ охмѣляющаго дѣйствія ихъ, забыть свое горе; впрочемъ, моя милая совѣтница, ты еще не можешь понимать этихъ вещей.
   -- Напротивъ, Леонардъ, мнѣ кажется, что я очень хорошо понимаю ихъ. Неужели ты думаешь, что я не найду разницы между значеніемъ добраго человѣка и дурного? Я полагаю, что добрый человѣкъ тотъ, который умѣетъ бороться съ искушеніями, а дурной -- тотъ, который охотно предается имъ.
   Опредѣленіе было такъ просто и такъ вѣрно, что Леонардъ пораженъ былъ имъ гораздо сильнѣе, чѣмъ могли бы поразить его самыя изысканныя и убѣдительныя доказательства мистера Дэля.
   -- Со времени нашей разлуки недаромъ я такъ часто говорилъ самому себѣ: "Гэленъ была моимъ геніемъ-хранителемъ!" Пожалуста, Гэленъ, говори мнѣ еще что нибудь. Мое сердце покрыто для меня непроницаемымъ мракомъ, а когда ты говоришь, то, по видимому, свѣтъ озаряетъ его.
   Эта похвала привела бѣдную Гэленъ въ такое смущеніе, что прошло нѣсколько минутъ прежде, чѣмъ она могла исполнить приказаніе, соединявшееся съ этой похвалой. Однакожь, мало по малу разговоръ снова оживился. Леонардъ разсказалъ ей печальную исторію Борлея и съ нетерпѣніемъ ожидалъ замѣчаній Гэленъ.
   -- Послѣ этого, сказалъ онъ, замѣтивъ, что Гэленъ не имѣла намѣренія дѣлать возраженій: -- послѣ этого могу ли я надѣяться на что нибудь, когда этотъ могучій талантъ палъ подъ бременемъ тяжкихъ испытаній и отчаянія? Чего ему недоставало?
   -- А молился ли онъ Богу? спросила Гэленъ, отирая слезы.
   Леонардъ былъ снова изумленъ. Читая жизнь Чаттертона, онъ почти вовсе не обращалъ вниманія на скептицизмъ несчастнаго юноши-поэта, такъ неутомимо стремившагося къ земному безсмертію. При вопросѣ Гэленъ, этотъ скептицизмъ обнаружился передъ нимъ во всей полнотѣ.
   -- Гэленъ, къ чему ты спрашиваешь меня объ этомъ?
   -- Потому что чѣмъ болѣе и чаще мы молимся, тѣмъ терпѣливѣе мы становимся, отвѣчалъ ребенокъ.-- Почему знать, быть можетъ, еслибъ терпѣніе его продлилось еще нѣсколько мѣсяцевъ, онъ непремѣнно достигъ бы желаемой цѣли. Вотъ и съ тобой, мой милый братъ, будетъ то же, самое: ты молишься Богу, слѣдовательно будешь терпѣливъ.
   Леонардъ въ глубокой задумчивости склонилъ голову; но на этотъ разъ мысли его были свѣтлѣе. Мрачная жизнь юноши-поэта, такъ сильно волновавшая его душу, могла бы имѣть совершенно другой, свѣтлый исходъ, на который Леонардъ до этой минуты не обращалъ надлежащаго вниманія, но считалъ его за одну изъ самыхъ неразгаданныхъ мистерій въ судьбѣ Чаттертона.
   Въ то самое время, какъ поэтъ, угнетенный отчаяніемъ, заперся на чердакѣ, чтобъ освободить душу отъ земного испытанія, его геній открылъ себѣ путь къ неувядаемой славѣ. Добрые, ученые и сильные люди приготовились предложить ему свои услуги,-- приготовились спасти его. Еще годъ, быть можетъ, даже мѣсяцъ, и онъ стоялъ бы признаннымъ, торжествующимъ великимъ поэтомъ.
   -- О, Гэленъ! вскричалъ Леонардъ, приподнявъ свои брови, съ которыхъ слетѣло темное облачко: -- зачѣмъ ты оставила меня?
   Гэленъ въ свою очередь изумилась, когда Леопардъ повторилъ это сожалѣніе и въ свою очередь сдѣлалась задумчива. Наконецъ она спросила, писалъ ли онъ о присылкѣ чемодана, принадлежавшаго ея отцу и оставленнаго на постояломъ дворѣ.
   Леонардъ, не совсѣмъ довольный тѣмъ, что казалось ему ребяческимъ прерваніемъ серьёзнаго разговора, признался, упрекая самого себя, что онъ совершенно позабылъ объ этомъ, и спросилъ, не нужно ли написать, чтобъ чемоданъ былъ высланъ въ домъ миссъ Старкъ.
   -- Нѣтъ. Пусть его пришлютъ къ тебѣ. Береги его у себя. Мнѣ пріятно будетъ знать, что при тебѣ находится моя собственность; а можетъ быть, я и сама недолго пробуду здѣсь.
   -- Недолго пробудешь здѣсь? Нѣтъ, моя милая Гэленъ, ты должна оставаться здѣсь по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока миссъ Старкъ будетъ держать тебя и по прежнему будетъ добра къ тебѣ. Между тѣмъ, прибавилъ Леонардъ съ прежнею горячностью: -- я успѣю пробить себѣ дорогу, и у насъ будетъ собственный коттэджъ. Ахъ, Гэленъ! я чуть-чуть не позабылъ, вѣдь ты оскорбила меня, оставивъ мнѣ всѣ свои деньги. Я нашелъ ихъ у себя въ комодѣ. Какъ не стыдно, Гэленъ! Я принесъ ихъ назадъ.
   -- Это не мои деньги, а твои. Во время путешествія намъ слѣдовало раздѣлить ихъ пополамъ, а ты платилъ все изъ своихъ денегъ,-- да и притомъ, къ чему мнѣ деньги, когда я ни въ чемъ не нуждаюсь?
   Но Леонардъ былъ настойчивъ. И въ то время, какъ Гэленъ, съ печальнымъ лицомъ, приняла назадъ все богатство, оставленное ей покойнымъ отцомъ, въ дверяхъ бесѣдки показалась высокая женская фигура.
   -- Молодой человѣкъ, вамъ пора итти отсюда, сказала она, такимъ голосомъ, который разсѣялъ на вѣтеръ всѣ дѣтскія нѣжныя чувства.
   -- Такъ скоро! произнесла Гэленъ дрожащимъ голосомъ.
   И въ то же время прижалась къ миссъ Старкъ, а Леонардъ всталъ и поклонился.
   -- Позвольте, сударыня, выразить вамъ всю мою признательность за позволеніе видѣться съ миссъ Гэленъ, сказалъ онъ съ такой непринужденной граціей, которая показывала, что слова его выходили изъ чистаго сердца.-- Я не смѣю употребить во зло вашей благосклонности и повинуюсь вамъ.
   Миссъ Старкъ, по видимому, была изумлена взглядомъ Леонарда и его манерой. Она отвѣчала принужденнымъ поклономъ.
   Трудно вообразить себѣ наружность холоднѣе, суровѣе наружности миссъ Старкъ. Она похожа была на сердитую женщину подъ бѣлымъ покрываломъ, которая разъигрываетъ весьма важную роль во всѣхъ сказкахъ добрыхъ нянюшекъ. Но при всемъ томъ дозволеніе незнакомому человѣку войти въ свой хорошенькій, опрятный садъ, а также плоды и лакомства въ бесѣдкѣ для гостя и своей питомицы сильно противорѣчили ея наружности, а напротивъ того, доказывали, что она имѣла доброе сердце.
   -- Позвольте мнѣ проводить его до калитки? прошептала Гэленъ, въ то время, какъ Леонардъ вышелъ на дорожку.
   -- Можешь, дитя мое, но только не оставайся тамъ долго. Когда воротишься, такъ убери пирожное и вишни, а то Патти утащитъ ихъ.
   Гэленъ побѣжала за Леонардомъ.
   -- Смотри же, Леонардъ, пиши ко мнѣ, непремѣнно пиши, и, ради Бога, не своди дружбы съ этимъ человѣкомъ, который заводитъ тебя въ такія страшныя мѣста.
   -- О, Гэленъ! я ухожу отъ тебя съ новыми силами, которыхъ достаточно будетъ, чтобъ бороться и побѣдить болѣе страшныя опасности, сказалъ Леонардъ въ веселомъ расположеніи духа.
   У маленькой калитки они поцаловали другъ друга и разстались.
   Леонардъ возвращался домой при блѣдномъ свѣтѣ луны, и, войдя въ свою комнату, онъ прежде всего взглянулъ на розовый кустъ. Листья вчерашняго цвѣтка обсыпались и покрывали столъ, но три новые бутона начинали распускаться.
   -- Природа не теряетъ своей производительной силы, сказалъ молодой человѣкъ.-- Неужели одна только природа имѣетъ терпѣніе? прибавилъ онъ послѣ минутнаго молчанія.
   Въ эту ночь сонъ Леонарда не нарушался страшными грёзами, съ которыми онъ познакомился въ послѣднее время. Онъ проснулся съ свѣжими силами и отправился къ своимъ занятіямъ, не прокрадываясь по безлюднымъ переулкамъ, но вмѣшиваясь въ толпы народа. Мужайся и крѣпись, юный путникъ! впереди еще много предстоитъ тебѣ страданій! Неужели ты падешь подъ ихъ бременемъ? Заглядываю въ глубину твоего сердца и не смѣю отвѣчать.
  

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ.

ГЛАВА LX.

   Леонардъ послалъ два письма къ мистриссъ Ферфилдъ, два -- къ Риккабокка, и одно -- къ мистеру Дэлю, и въ этихъ письмахъ бѣдный, гордый юноша ни подъ какимъ видомъ не рѣшался обнаружить свое уничиженіе. Его письма всегда дышали радостью, какъ будто онъ совершенно былъ доволенъ своими видами на будущность. Онъ говорилъ, что имѣетъ хорошее мѣсто, цѣлый день проводитъ между книгами, и что успѣлъ снискать добрыхъ друзей. Обыкновенно этимъ ограничивались всѣ его извѣстія о самомъ себѣ; послѣ чего онъ писалъ о тѣхъ, кому предназначалось письмо,-- о дѣлахъ и интересахъ мирнаго кружка, въ которомъ они жили. Онъ не означалъ ни своего адреса, ни адреса мистера Приккета,-- письма свои отправлялъ изъ находившагося въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ книжною лавкою кофейнаго дома, куда заходилъ онъ иногда для совершенія скромной своей трапезы. Умалчивать о мѣстѣ своего пребыванія Леонардъ имѣлъ побудительныя причины. Онъ не хотѣлъ, чтобы его отъискали въ Лондонѣ. Мистеръ Дэль отвѣчалъ за себя и за мистриссъ Ферфильдъ. Риккабокка писалъ тоже. Письма ихъ получены были Леонардомъ въ самый мрачный періодъ его жизни: они укрѣпляли его въ безмолвной борьбѣ съ отчаяніемъ.
   Если въ мірѣ существуетъ какое нибудь благо, которое мы дѣлаемъ безъ всякаго сознанія, безъ всякаго разсчета на дѣйствіе, какое оно произведетъ на душу человѣка, такъ это благо заключается въ нашемъ расположеніи оказывать снисхожденіе молодому человѣку, когда онъ дѣлаетъ первые шаги по пустой, безплодной, почти непроходимой тропѣ, ведущей на гору жизни.
   Въ бесѣдѣ съ мистеромъ Приккетомъ лицо Леонарда принимало прежнюю свою ясность, спокойствіе; но онъ уже не могъ возвратить своего дѣтскаго простосердечія и откровенности. Нижній потокъ снова протекалъ чистымъ изъ мутнаго русла и изрѣдка выносилъ изъ глубины оторванные куски глины, но все еще онъ былъ слишкомъ силенъ и слишкомъ быстръ, чтобъ оставить поверхность прозрачною. И вотъ Леонардъ находился въ мірѣ книгъ, спокойный и серьёзный какъ чародѣй, произносящій таинственныя и торжественныя заклинанія надъ мертвецами. Такимъ образомъ, лицомъ къ лицу съ познаніемъ, Леонардъ ежечасно открывалъ, какъ мало еще зналъ онъ. Мистеръ Приккетъ позволялъ ему брать съ собой книги, которыя ему нравились. Леонардъ проводилъ цѣлыя ночи за чтеніемъ, и проводилъ не безъ существенной пользы. Онъ уже не читалъ болѣе ни стиховъ, ни біографій поэтовъ. Онъ читалъ то, что должны читать поэты, ищущіе славы, читалъ -- Sapere prinsipium et fons -- серьёзныя и дѣльныя разсужденія о душѣ человѣческой, объ отношеніяхъ между причиной и слѣдствіемъ, мыслью и дѣйствіемъ,-- полныя интереса и значенія истины изъ міра прошедшаго,-- древности, исторію и философію. Въ эти минуты Леонардъ забывалъ міръ, его окружающій. Онъ носился по океану вселенной. Въ этомъ океанѣ, о Леонардъ! ты непремѣнно долженъ изучать законы приливовъ и отливовъ: тогда, нигдѣ не замѣчая гибели и имѣя передъ глазами одну только творческую мысль, господствующую надъ всѣмъ, ты увидишь, что судьба, этотъ страшный фантомъ, исчезнетъ предъ самымъ творчествомъ, и въ небесахъ и на землѣ представится тебѣ одно только Провидѣніе!

-----

   Въ недальнемъ разстояніи отъ Лондона назначена была аукціонная продажа книгъ. Мистеръ Приккетъ намѣренъ былъ отправиться туда, чтобъ сдѣлать нѣкоторыя пріобрѣтенія собственно для себя и для нѣкоторыхъ джентльменовъ, сдѣлавшихъ ему порученіе; но съ наступленіемъ утра, назначеннаго для отъѣзда, мистеръ Приккетъ почувствовалъ возращеніе своего стариннаго и сильнаго недуга -- ревматизма. Онъ попросилъ Леонарда отправиться туда вмѣсто себя. Леонардъ поѣхалъ и пробылъ въ провинціи три дня, въ теченіи которыхъ распродажа кончилась. Онъ прибылъ въ Лондонъ поздно вечеромъ и отправился прямо въ домъ мистера Приккета. Лавка была заперта. Леонардъ постучался у входа, отпираемаго только для нѣкоторыхъ лицъ. Незнакомый человѣкъ отперъ дверь Леонарду и на вопросъ: дома ли мистеръ Приккетъ? отвѣчалъ, съ длиннымъ и мрачнымъ лицомъ:
   -- Молодой человѣкъ, мистеръ Приккетъ старшій отправился на вѣчную квартиру; впрочемъ, мистеръ Ричардъ Приккетъ приметъ васъ.
   Въ эту минуту мужчина, весьма серьёзной наружности, съ гладко причесанными волосами, выглянулъ въ боковую дверь между лавкой и коридоромъ и потомъ вышелъ.
   -- Войдите, сэръ, сказалъ онъ: -- кажется, вы помощникъ моего покойнаго дядюшки,-- если не ошибаюсь, такъ вы мистеръ Ферфилдъ.
   -- Вашего покойнаго дядюшки! Праведное небо! Сэръ, такъ ли я понимаю васъ? неужли мистеръ Приккетъ скончался во время моего отсутствія?
   -- Умеръ, сэръ, скоропостижно, вчера ночью. Параличъ въ сердцѣ. Докторъ полагаетъ, что ревматизмъ поразилъ и этотъ органъ. Онъ не имѣлъ времени приготовиться къ своей кончинѣ, и счетныя книги его, какъ кажется, въ страшномъ безпорядкѣ. Я племянникъ его и душеприкашикъ.
   Леонардъ вошелъ за этимъ племянникомъ въ лавку. Тамъ все еще горѣлъ газъ. Внутренность лавки показалась Леонарду еще мрачнѣе прежняго. Присутствіе смерти всегда бываетъ ощутительно въ томъ домѣ, который она посѣщаетъ.
   Леонардъ былъ сильно огорченъ и тѣмъ сильнѣе, можетъ статься, что племянникъ мистера Приккета былъ человѣкъ холодный и равнодушный. Да оно и не могло быть иначе, потому что покойный никогда не находился въ дружескихъ отношеніяхъ съ своимъ законнымъ наслѣдникомъ, который также былъ книгопродавцемъ.
   -- Судя по бумагамъ покойнаго, вы служили у него по недѣлямъ. Онъ платилъ вамъ по одному фунту въ недѣлю; это -- чудовищная сумма! Ваши услуги мнѣ не будутъ нужны; я перевезу эти книги въ мой собственный домъ. Потрудитесь, пожалуста, доставить мнѣ списокъ книгъ, купленныхъ вами на аукціонѣ, и вмѣстѣ съ тѣмъ счетъ вашимъ путевымъ издержкамъ. Что будетъ причитаться вамъ по счету, я пришлю по адресу.... Спокойной ночи.
   Леонардъ шелъ домой, пораженный и огорченный скоропостижной кончиной своего великодушнаго хозяина. Въ эту ночь онъ очень мало думалъ о себѣ; но когда проснулся съ наступленіемъ утра, онъ вспомнилъ, съ болѣзненнымъ ощущеніемъ въ сердцѣ, что передъ нимъ лежалъ нескончаемый Лондонъ, въ которомъ не было для него ни друга, ни призванія, ни занятія за кусокъ насущнаго хлѣба.
   На этотъ разъ чувства Леонарда не носили характера воображаемой скорби, не похожи были и на чувство, испытываемое поэтомъ при разрушеніи его поэтической мечты. Передъ нимъ, какъ призракъ, но призракъ, доступный для осязанія и зрѣнія, стоялъ голодъ!...
   Избѣгнуть этого призрака! да, это была единственная цѣль. Уйти изъ Лондона въ деревню, пріютиться въ хижинѣ своей матери, продолжать свои занятія въ саду изгнанника, питаться редисами и пить воду изъ фонтана собственной постройки,-- почему бы ему не прибѣгнуть къ этимъ мѣрамъ? Спросите, почему цивилизація не хочетъ избавить себя отъ множества золъ и не обратится къ первоначальному -- пастушескому быту?
   Леонардъ не могъ возвратиться въ родимый коттэджъ даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ голодъ, заглянувшій ему прямо въ глаза, схватилъ его своей костлявой рукой. Лондонъ не такъ охотно выпускаетъ на свободу своихъ обреченныхъ жертвъ.

-----

   Однажды трое мужчинъ стояли передъ книжнымъ прилавкомъ въ аркадѣ, соединяющей Оксфордскую улицу съ Тоттенгэмской дорогой. Двое изъ нихъ были джентльмены; третій принадлежалъ къ тому разряду людей, которые имѣютъ обыкновеніе бродить около старыхъ книжныхъ лавокъ.
   -- Посмотрите, пожалуста, сказалъ одинъ джентльменъ другому: -- наконецъ-то я нашелъ то, чего тщетно искалъ въ теченіи десяти лѣтъ -- Горацій 1580 года,-- Горацій съ сорока комментаторами! Да это сокровище по части учености! и представьте -- какая цѣна! всего четырнадцать шиллинговъ!
   -- Замолчите, Норрейсъ, сказалъ другой джентльменъ: -- и обратите вниманіе на то, что болѣе всего можетъ служить предметомъ вашихъ занятій.
   Вмѣстѣ съ этимъ джентльменъ указалъ на третьяго покупателя, котораго лицо, умное и выразительное, было наклонено, со всепоглащающимъ вниманіемъ, надъ старой, источенной червями книгой.
   -- Какая же это книга, милордъ? ропотомъ произнесъ Норрейсъ.
   Товарищъ Норрейса улыбнулся и вмѣсто отвѣта предложилъ ему въ свою очередь другой вопросъ:
   -- Скажите мнѣ, что это за человѣкъ, который читаетъ ту книгу?
   Мистеръ Норрейръ отступивъ на нѣсколько шаговъ и заглянулъ черезъ плечо незнакомаго человѣка.
   -- Это Престона переводъ Боэція "Утѣшеніе философіи", сказалъ онъ, возвращаясь къ своему пріятелю.
   -- Бѣдняжка! право, онъ смотритъ такимъ жалкимъ, какъ будто нуждается во всякомъ утѣшеніи, какое только можетъ доставитъ философія.
   Въ эту минуту у книжнаго прилавка остановился четвертый прохожій; узнавъ блѣднаго юндошу, онъ положивъ руку къ нему на плечр сказалъ:
   -- Ага, молодой сэръ! мы опять съ вами встрѣтились. Бѣдный Приккетъ скончался -- какъ жаль!... А вы все еще не можете разстаться съ своими старинными друзьями? О, книги, книги! это настоящіе магниты, къ которымъ нечувствительно стремятся всѣ желѣзные умы. Что это у васъ? Боэцій! Знаю, знаю! эта книга написана въ тюрьмѣ, не задолго передъ тѣмъ, какъ нужно бываетъ явиться единственному въ своемъ родѣ философу, который разъясняетъ для самаго простого ума и человѣка ограниченныхъ понятій всѣ мистеріи жизни....
   -- Кто же этотъ философъ?
   -- Какъ кто? Смерть! сказалъ мистеръ Борлей.-- Неужели вы такъ недогадливы, что рѣшились спрашивать объ этомъ? Бѣдный Боэцій! Теодорикъ Остроготѳскій осуждаетъ ученаго Боэція, и Боэцій въ павійской тюрьмѣ ведетъ разговоръ съ тѣнью аѳинской философіи. Это самая лучшая картина, гдѣ изображенъ весь блескъ золотого западнаго дня передъ наступленіемъ мрачной ночи.
   -- А между тѣмъ, сказалъ мистеръ Норрейсъ отрывисто: -- Боэцій въ переводѣ Альфреда Великаго является къ намъ съ слабымъ отблескомъ возвращающагося свѣта. И потомъ въ переводѣ королевы Елизаветы солнце познанія разливается во всемъ своемъ блескѣ. Боэцій производитъ на насъ свое вліяніе даже и теперь, когда мы стоимъ въ этой аркадѣ, и мнѣ кажется, что это самое лучшее изъ всѣхъ "утѣшеній философіи".... не такъ ли, мистеръ Борлей?
   Мистеръ Борлей обернулся и сдѣлалъ поклонъ.
   Двое мужчинъ окинули другъ друга взорами, и я полагаю, что вамъ никогда не случалось видѣть такого удивительнаго контраста въ ихъ наружности. Мистеръ Борлей -- въ своемъ странномъ костюмѣ зеленаго цвѣта, уже полиняломъ, засаленномъ и истертомъ на локтяхъ до дыръ, съ лицомъ, которое такъ опредѣлительно говоритъ о его пристрастіи къ горячительнымъ напиткамъ; мистеръ Норрейсъ -- щеголеватый и въ нѣкоторой степени строгій относительно своей одежды, это человѣкъ тонкаго, но крѣпкаго тѣлосложенія; тихая, спокойная энергія выражается въ его взорахъ и во всей его наружности.
   -- Если, отвѣчалъ мистеръ Борлей: -- такой ничтожный человѣкъ, какъ я, можетъ еще дѣлать возраженія джентльмену, котораго слово -- законъ для всѣхъ книгопродавцевъ, то, конечно, я долженъ сказать, мистеръ Норрейсъ, что мысль ваша -- еще небольшое утѣшеніе. Хотѣлось бы мнѣ знать, какой благоразумный человѣкъ согласится испытать положеніе Боэція въ тюрьмѣ; на томъ блистательномъ условіи, что, спустя столѣтія, произведенія его будутъ переведены знаменитыми особами, что онъ будетъ производить современемъ вліяніе на умы сѣверныхъ варваровъ, что о немъ будутъ болтать на улицахъ, что онъ будетъ сталкиваться съ прохожими, которые отъ роду не слыхали о Боэціѣ и для которыхъ философія ровно ничего не значитъ? Вашъ покорнѣйшій слуга, сэръ. Молодой человѣкъ, пойдемте со много: мнѣ нужно поговорить съ вами.
   Борлей взялъ Леонарда подъ руку и увлекъ за собою юношу почти противъ его желанія.
   -- Довольно умный человѣкъ, сказалъ Гарлей л'Эстренджъ.-- Но мнѣ очень жалъ того юношу, съ такими свѣтлыми и умными глазками, съ такимъ запасомъ энтузіазма и страсти къ познанію,-- жаль, что онъ выбралъ себѣ въ руководители человѣка, который, по видимому, разочарованъ всѣмъ, что только служитъ цѣлью къ пріобрѣтенію познаній и что приковываетъ философію вмѣстѣ съ пользою къ цѣлому міру. Кто и что такое этотъ умница, котораго вы называете Борлеемъ?
   -- Человѣкъ, который могъ бы быть знаменитымъ, еслибъ только захотѣлъ сначала заслужить уваженіе. Юноша, который такъ жадно слушалъ нашъ разговоръ, сильно заинтересовалъ меня. Я бы желалъ переманить его на свою сторону... Однако, мнѣ должно купить этого Горація.
   Лавочникъ, выглядывавшій изъ норы, какъ паукъ въ ожиданіи добычи, былъ вызванъ изъ лавки. Когда мистеръ Норрейсъ расчитался за экземпляръ Горація и передалъ адресъ, куда прислать этотъ экземпляръ, Гарлей спросилъ лавочника, не знаетъ ли онъ, кто былъ молодой человѣкъ, читавшій Боэція.
   -- Я знаю его только по наружности. Въ теченіе послѣдней недѣли онъ является сюда аккуратно каждый день и проводитъ у прилавка по нѣскольку часовъ. Выбравъ книгу, онъ ни за что не отстанетъ отъ нея, пока не прочитаетъ.
   -- И никогда не покупаетъ? сказалъ мистеръ Норрейсъ.
   -- Сэръ, сказалъ лавочникъ, съ добродушной улыбкой: -- я думаю, вамъ извѣстно, что кто покупаетъ книги, тотъ мало читаетъ ихъ. Этотъ бѣдный молодой человѣкъ платитъ мнѣ ежедневно по два пенса, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ ему было позволено читать у прилавка, сколько душѣ его угодно. Я не хотѣлъ было принимать платы отъ него; но куда! такой гордый, если бы вы знали.
   -- Я знавалъ людей, которые именно подобнымъ образомъ набрались обширнѣйшей учености, замѣтилъ мистеръ Норрейсъ: -- да и опять-таки скажу, что мнѣ бы очень хотѣлось прибрать этого юношу къ моимъ рукамъ.... Теперь, милордъ, я весь къ вашимъ услугамъ. Вы намѣрены, кажется, посѣтить мастерскую вашего художника?
   И два джентльмена отправились въ одну изъ улицъ, примыкающихъ къ Фитцрой-Сквэру.
   Спустя нѣсколько минутъ Гарлей л'Эстренджъ находился совершенно въ своей сферѣ. Онъ безпечно сидѣлъ на простомъ деревянномъ столѣ и разсуждалъ объ искусствѣ съ знаніемъ и вкусомъ человѣка, который любилъ и вполнѣ понималъ его. Молодой художникъ, въ халатѣ, медленно прикасался кистью къ сроей картинѣ и очень часто отрывался отъ нея, чтобы вмѣшаться въ разговоръ. Генри Норрейсъ наслаждался кратковременнымъ отдыхомъ отъ многотрудной своей жизни и съ особеннымъ удовольствіемъ напоминалъ о дняхъ, проведенныхъ подъ свѣтлымъ небомъ Италіи. Эти три человѣка положили начало своей дружбы въ Италіи, гдѣ узы привязанности свиваются руками грацій.
  

ГЛАВА LXI.

   Когда Леонардъ и мистеръ Борлей вышли на предмѣстья Лондона, мистеръ Борлей вызвался доставить Леонарду литературное занятіе. Само собою разумѣется, предложеніе это было принято охотно.
   Послѣ этого они зашли въ трактиръ, стоявшій подлѣ самой дороги. Борлей потребовалъ отдѣльную комнату, велѣлъ подать перо, чернилъ и бумаги и, разложивъ эти канцелярскія принадлежности передъ Леонардомъ, сказалъ:
   -- Пиши что тебѣ угодно, но только прозой, и чтобъ статья твоя составляла пять листовъ почтовой бумаги, по двадцати-двѣ строчки на каждой страницѣ -- ни больше, ни меньше.
   -- Помилуйте! я не могу писать съ такими условіями.
   -- Вздоръ! ты долженъ писать, потому что дѣло идетъ объ изъисканіи средствъ къ существованію.
   Лицо юноши вспыхнуло.
   -- Тѣмъ болѣе не могу, что мнѣ слѣдуетъ забыть объ этомъ, сказалъ Леонардъ.
   -- Знаешь ли что: въ здѣшнемъ саду есть бесѣдка, подъ плакучей ивой, возразилъ Борлей: -- отправься туда и воображай себѣ, что ты въ Аркадіи.
   Леонарду пріятно было повиноваться. Въ концѣ оставленной въ небрежности лужайки онъ дѣйствительно нашелъ небольшую бесѣдку. Тамъ было тихо. Высокій плетень заслонялъ видъ трактира. Солнце теплыми лучами позлащало зелень и блестками сверкало сквозь листья плакучей ивы. Вотъ здѣсь, въ этой бесѣдкѣ, при этой обстановкѣ, Леопдрдъ, въ качествѣ автора по призванію и ремеслу, написалъ первую свою статью. Что же такое писалъ онъ? неужели свои неясныя, неопредѣленныя впечатлѣнія, которыя произведены были Лондономъ? неужели изліяніе ненавистнаго чувства къ его улицамъ и каменнымъ сердцамъ, населявшимъ тѣ. улицы? неужели ропотъ на нищету или мрачныя элегіи къ судьбѣ?
   О, нѣтъ! Мало еще знаешь ты, истинный геній, если рѣшаешься дѣлать подобные вопросы, или полагать, что авторъ, создавая свое произведеніе подъ тѣнію плакучей ивы, станетъ думать о томъ, что онъ работаетъ для куска насущнаго хлѣба, или что солнечный свѣтъ озаряетъ одинъ только практическій, грубый, непривлекательный міръ, окружавшій писателя. Леопардъ написалъ волшебную сказку,-- самую милую, плѣнительную сказку, какую только можетъ создать воображеніе, нелишенную, впрочемъ, легкаго, игриваго юмора,-- написалъ ее слогомъ живымъ, который превосходно былъ выдержанъ сначала до конца. Онъ улыбнулся, написавъ послѣднее слово: онъ былъ счастливъ. Черезъ часъ явился къ нему мистеръ Борлей и засталъ его въ томъ расположеніи духа, когда улыбка играла еще у него на лицѣ.
   Мистеръ Борлей держалъ въ рукѣ стаканъ грогу: это былъ уже третій. Онъ тоже улыбался и тоже казался счастливымъ. Онъ прочиталъ статью Леонарда вслухъ -- прочиталъ прекрасно -- и поздравилъ автора съ будущимъ успѣхомъ.
   -- Короче сказать, ты уйдешь далеко! воскликнулъ Борлей, ударивъ Леонарда по плечу.-- Быть можетъ, тебѣ удастся поймать на удочку моего одноглазаго окуня.
   Послѣ того онъ сложилъ рукопись, написалъ записку, вложилъ ее въ конвертъ съ рукописью и вмѣстѣ съ Леонардомъ возвратился въ Лондонъ.
   Мистеръ Борлей скрылся во внутренніе предѣлы какой-то грязной, закоптѣлой конторы, надъ дверьми которой находилась надпись: "Контора Пчелинаго Улья", и вскорѣ вышелъ оттуда съ золотой монетой въ рукѣ -- съ первымъ плодомъ трудовъ Леонарда. Леонардъ воображалъ, что передъ нимъ уже лежала Перу, съ своими неисчерпаемыми сокровищами. Онъ провожалъ мистера Борлея до его квартиры въ Мэйда-Гиллѣ. Прогулка была весьма длинная, по Леонардъ не чувствовалъ усталости. Съ большимъ противъ прежняго вниманіемъ и любопытствомъ онъ слушалъ разговоръ Борлея. Когда путешествіе ихъ кончилось, и когда изъ ближайшей съѣстной лавочки принесли скромный ужинъ, купленный за нѣсколько шиллинговъ изъ золотой монеты. Леонардъ испытывалъ въ душѣ своей величайшую гордость, и въ теченіе многихъ недѣль смѣялся отъ чистаго сердца. Дружба между двумя писателями становилась тѣснѣе и искреннѣе. Борлей обладалъ такимъ запасомъ многостороннихъ свѣдѣній, изъ котораго всякій молодой человѣкъ могъ бы извлечь для себя немалую пользу. Въ квартирѣ Борлея не было замѣтно нищеты: все было чисто, ново и прекрасно меблировано; но все находилось въ самомъ страшномъ безпорядкѣ, все говорило о жизни самаго замѣчательнаго литературнаго неряхи.
   Въ теченіе нѣсколькихъ дней Леонардъ почти безвыходно сидѣлъ въ этихъ комнатахъ. Онъ писалъ безпрерывно; одинъ только разговоръ Борлея отрывалъ его отъ занятій, и тогда Леонардъ предавался совершенному бездѣйствію. Впрочемъ, это состояніе еще нельзя назвать бездѣйствіемъ: слушая Борлея, Леонардъ, самъ не замѣчая того, расширялъ кругъ своихъ познаніи. Но въ то же время цинизмъ ученаго собесѣдника начиналъ медленно пробивать себѣ дорогу,-- тотъ цинизмъ, въ которомъ не было ни вѣры, ни надежды, ни оживляющаго дыханія славы или религіи,-- цинизмъ эпикурейца, гораздо болѣе униженнаго, нежели былъ униженъ Діогенъ въ бочкѣ; но при всемъ томъ онъ представлялся съ такой свободой и съ такимъ краснорѣчіемъ, съ такимъ искусствомъ и веселымъ расположеніемъ духа, такъ кстати прикрашивался поясненіями и анекдотами,-- такъ былъ чуждъ всякаго принужденія!
   Странная и страшная философія! философія, которая поставляла неизмѣннымъ правиломъ расточать умственныя дарованія на однѣ только матеріальныя выгоды и приспособить свою душу къ самой прозаической жизни, пріучить ее съ презрѣніемъ произносить: я не нуждаюсь ни въ безсмертіи, ни въ лаврахъ!
   Быть писателемъ изъ за куска хлѣба! о, какое жалкое, ничтожное призваніе! Послѣ этого можно ли видѣть что нибудь величественное и святое даже въ самомъ отчаяніи Чаттертона!
   И какой этотъ ужасный Пчелиный Улей! Конечно, въ немъ можно было заработать хлѣбъ, но славу, но надежду на блестящую будущность -- никогда! Потерянный Рай Мильтона погибъ бы безъ всякаго звука славы, еслибъ только явился въ этотъ Улей! Въ немъ помѣщались иногда превосходныя, хотя и не совсѣмъ обработанныя, статьи самого Борлея. Но къ концу недѣли онѣ были уже мертвы и забыты: никто изъ образованныхъ людей не читалъ ихъ. Онъ обыкновенно наполнялся безъ всякаго разбора скучными политическими статьями и ничтожными литературными опытами, но, несмотря на то, продавался въ числѣ двадцати и даже тридцати тысячь экземпляровъ -- цыфра громадная! а все-таки изъ него нельзя было получить болѣе того, что требовалось на хлѣбъ и коньякъ.
   -- Чего же ты хочешь больше? восклицалъ Джонъ Борлей.-- Не самъ ли Самуэль Джонсонъ, этотъ суровый старикъ, признавался въ томъ, что еслибъ не нужда, онъ и пера не взялъ бы въ руки?
   -- Онъ могъ признаваться въ томъ, отвѣчалъ Леонардъ: -- но, вѣроятно, во время признанія, онъ не разсчитывалъ, что потомство никогда не повѣритъ ему. Да и во всякомъ случаѣ, я полагаю, что онъ скорѣе бы умеръ отъ нужды, но не написалъ бы своего "Расселаса" для Пчелинаго Улья! Нужда, я согласенъ, дѣло великое, продолжалъ юноша, задумчиво.-- Нужда бываетъ часто матерью великихъ дѣяній. Крайность -- опять дѣло другое: она имѣетъ свою особенную силу и часто передаетъ эту силу намъ; но нужда, при всей своей слабости, въ состояніи раздвинуть, разгромить стѣны нашей домашней темницы; она не станетъ довольствоваться тѣмъ подаяніемъ, которое приноситъ тюремщикъ въ замѣнъ нашихъ трудовъ.
   -- Для человѣка, поклоняющагося Бахусу, не существуетъ такой тюрьмы. Позволь, я переведу гебѣ Шиллера диѳирамбъ: "Я вижу Бахуса; Купидонъ, Фебъ и всѣ небожители сбираются въ моемъ жилищѣ."
   Импровизируя стихи безъ соблюденія риѳмъ, Борлей передалъ грубый, но одушевленный переводъ этого божественнаго лирика.
   -- О, матеріалистъ! вскричалъ юноша, и свѣтлые глаза его отуманились.-- Шиллеръ взываетъ къ богамъ, умоляя ихъ взять его къ себѣ на небо, а ты низводишь этихъ боговъ въ питейную лавочку!
   Борлей громко захохоталъ.
   -- Начни пить, сказалъ онъ: -- и ты поймешь этотъ диѳирамбъ.
  

ГЛАВА LXII.

   Однажды утромъ къ дому, гдѣ жилъ Борлей, подъѣхалъ щегольской кабріолетъ. Въ уличную дверь раздался стукъ, въ коридорѣ послышалась чья-то скорая походка, и черезъ нѣсколько секундъ въ квартирѣ Борлея явился Рандаль Лесли. Леонардъ узналъ его и изумился. Въ свою очередь и Рандаль взглянулъ на Леонарда съ удивленіемъ; потомъ, съ жестомъ, показывавшимъ, что онъ научился уже пользоваться всѣми выгодами, какія представляетъ лондонская жизнь, обмѣнявшись съ Борлеемъ пожатіемъ рукъ, подошелъ къ Леонарду и, съ замѣтнымъ желаніемъ казаться любезнымъ, сказалъ:
   -- Мы съ вами встрѣчались, если я не ошибаюсь. Если вы помните меня, то надѣюсь, что всѣ ребяческія ссоры забыты.
   Леонардъ поклонился: при всѣхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, его доброе сердце не успѣло еще затвердѣть.
   -- Любопытно знать, гдѣ могли вы встрѣтиться? спросилъ Борлей.
   -- На деревенскомъ лугу, въ замѣчательной битвѣ, отвѣчалъ Рандаль, улыбаясь.
   И шутливымъ тономъ разсказалъ онъ всѣ обстоятельства гэзельденской битвы.
   Борлей отъ души смѣялся при этомъ разсказѣ.
   -- Впрочемъ, знаете ли что, сказалъ онъ, когда смѣхъ его кончился: -- для моего молодого друга гораздо былобы лучше оставаться стражемъ гэзельденской колоды, нежели пріѣхать въ Лондонъ и искать счастія на днѣ чернилицы.
   -- Вотъ что! замѣтилъ Рандаль, съ тайнымъ презрѣніемъ, которое люди, получившіе отличное образованіе, чувствуютъ къ тѣмъ, которые еще изъискиваютъ средства къ своему образованію.-- Значитъ вы хотите сдѣлаться литераторомъ? Позвольте узнать, сэръ, въ какомъ заведеніи образовалось въ васъ расположеніе къ литературѣ? Смѣю сказать, что въ нашихъ общественныхъ училищахъ это -- явленіе весьма рѣдкое.
   -- Я еще только что поступилъ въ школу, отвѣчалъ Леонардъ, сухо.
   -- Опытъ есть лучшій наставникъ, сказалъ Борлей.-- Это было главное правило Гёте.
   Рандаль слегка пожалъ плечами и не удостоилъ дальнѣйшими вопросами Леонарда, этого самоучку-крестьянина. Онъ сѣлъ на диванъ и вступилъ съ Борлеемъ въ жаркій разговоръ по поводу одного политическаго вопроса, который въ ту пору составлялъ спорный пунктъ Между двумя сильными парламентскими партіями. Это былъ предметъ, въ которомъ Борлей обнаружилъ свои обширныя познанія, между тѣмъ какъ Рандаль, не соглашаясь, по видимому, съ мнѣніемъ Борлея, въ свою очередь, выказалъ свою ученость и необыкновенное умѣнье поддерживать состязаніе.
   Разговорѣ продолжался болѣе часа.
   -- Я не могу вполнѣ согласиться съ вами, сказалъ Рандаль, прощаясь: -- впрочемъ, вы, вѣроятно, позволите мнѣ еще разъ повидаться съ вами. Можете ли вы принять меня завтра въ эту же пору?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Борлей.
   Молодой джентльменъ помчался въ своемъ кабріолетѣ. Леонардъ долго слѣдилъ за нимъ изъ окна.
   Въ теченіе пяти послѣдующихъ дней Рандаль являлся къ Борлею аккуратно въ одни и тѣ же часы и вмѣстѣ съ нимъ разсматривалъ спорный предметъ со всѣхъ возможныхъ точекъ зрѣнія. На другой день послѣ этого пренія Борлей до такой степени заинтересовался имъ, что долженъ былъ посовѣтоваться съ своими любимыми авторитетами, освѣжить свою память и даже проводить по нѣскольку часовъ въ день въ Библіотекѣ Британскаго Музеума.
   На пятый день Борлей истощилъ все, что только можно было сказать съ его стороны по этому предмету.
   Во время ученыхъ состязаній Леонардъ сидѣлъ въ сторонѣ, углубленный, по видимому, въ чтеніе и въ душѣ мучимый досадой, по тому поводу, что Рандаль не хотѣлъ обратить вниманія на его присутствіе. И дѣйствительно, этотъ молодой джентльменъ, въ своемъ необъятномъ самоуваженіи, и углубленный совершенно въ свои честолюбивые планы, не хотѣлъ допустить даже мысли, что Леонардъ когда нибудь станетъ выше своего прежняго состоянія, и считалъ ею ни болѣе, ни менѣе, какъ за поденьщика или подмастерья мистера Борлея. Но самоучки всегда бываютъ самыми проницательными наблюдателями, и процессъ наблюденія совершается у нихъ необыкновенно быстро. Леонардъ замѣтилъ, что Рандаль, разсуждая о предметѣ, имѣлъ въ виду не особенное къ тому расположеніе, но какую-то скрытную цѣль, и что когда онъ всталъ и сказалъ: "мистеръ Борлей, вы окончательно убѣдили меня", то это сказано было не съ скромностью человѣка, который чистосердечно считаетъ себя убѣжденнымъ, но съ торжествомъ человѣка, который успѣлъ достичь желаемой цѣли. Между прочимъ, нашъ незамѣченный и безмолвный слушатель до такой степени пораженъ былъ способностью Борлея подводитъ свои доказательства подъ общія правила и обширнымъ пространствомъ, занимаемымъ его познаніями, что когда Рандаль вышелъ изъ комнаты, Леонардъ взглянулъ на неопрятнаго, безпечнаго человѣка и громко сказалъ:
   -- Да, теперь и я согласенъ, что знаніе не есть сила"
   -- Само собою разумѣется, отвѣчалъ Борлей, сухо: -- это, по моему, самая ничтожная вещь въ мірѣ.
   -- Знаніе есть сила, произнесъ Рандаль Лесли, садясь въ кабріолетъ, съ самодовольной улыбкой.
   Спустя нѣсколько дней послѣ этого послѣдняго свиданія появилась небольшая брошюра, которая, несмотря на то, что не была подписана именемъ автора, надѣлала въ городѣ много шуму. Предметъ ея содержанія былъ тотъ же самый, о которомъ такъ долго разсуждали Рандаль и Борлей. Наконецъ заговорили о ней и газеты, и въ одно прекрасное утро Борлей былъ приведенъ въ крайнее изумленіе неожиданнымъ открытіемъ.
   -- Мои собственныя мысли! воскликнулъ онъ. Мало того: мои слова! Желалъ бы я знать, кто этотъ памфлетистъ?
   Леонардъ взялъ газету изъ рукъ Борлея. Самыя лестныя похвалы предшествовали выдержкамъ изъ брошюры, а эти выдержки дѣйствительно заключали въ себѣ мысли и слова Борлея, высказанныя имъ въ разговорѣ съ Рандалемъ.
   -- Неужели не догадываетесь, кто этотъ авторъ? спросилъ Леонардъ, съ глубокимъ и безъискусственнымъ презрѣніемъ.-- Это тотъ самый молодой человѣкъ, который приходилъ воровать вашъ умъ и обращать ваше знаніе....
   -- Въ силу! прервалъ Борлей, захохотавъ; но въ хохотѣ его отзывалось сильное негодованіе.-- Это очень низко съ его стороны: я непремѣнно выскажу ему это, какъ только онъ явится сюда.
   -- Не безпокойтесь: онъ больше не покажется къ вамъ, сказалъ Леонардъ.
   И дѣйствительно, Рандаль Лесли уже больше не показывался въ домѣ Борлея. Впрочемъ, онъ прислалъ къ Борлею экземпляръ брошюры, при учтивой запискѣ, въ которой, между прочимъ, довольно откровенно и безпечно, признавался въ томъ, что "замѣчанія и мысли мистера Борлея оказали ему величайшую пользу."
   Въ непродолжительномъ времени всѣ газеты объявили, что брошюра, надѣлавшая такъ много шуму, была написана молодымъ человѣкомъ, родственникомъ мистера Одлея Эджертона; при этомъ случаѣ выражены были большія надежды на будущую карьеру мистера Рандаля Лесли.
   Борлей по прежнему смѣялся надъ этимъ, и по прежнему этимъ смѣхомъ прикрывалось только мучительное ощущеніе. Леонардъ отъ всей души презиралъ Рандаля Лесли и въ то же время испытывалъ въ душѣ благородное, но вмѣстѣ съ тѣмъ и опасное состраданіе къ мистеру Борлею. Желая успокоить и утѣшить человѣка, у котораго, по его мнѣнію, такъ низко, такъ безсовѣстно отняли славу, онъ забылъ обѣщаніе, которое, самъ себѣ далъ, и болѣе и болѣе покорялся чарамъ этого обширнаго, но безполезно расточаемаго ума. Онъ сдѣлался постояннымъ спутникомъ Борлея въ тѣ мѣста, гдѣ Борлей проводилъ вечера, и болѣе и болѣе, хотя постепенно и съ частыми упреками себѣ, ему сообщались презрѣніе циника къ славѣ и его жалкая философія.
   Посредствомъ познаній Борлея Рандаль Лесли сдѣлался извѣстнымъ. Но еслибъ Борлей самъ написалъ подобную брошюру, то пріобрѣлъ ли бы онъ точно такую же извѣстность? Само собою разумѣется, что нѣтъ. Рандаль Лесли сообщилъ этимъ познаніямъ свои собственныя качества, какъ-то: простое, сильное и логическое изложеніе, тонъ хорошаго общества и ссылки на людей и на партіи, которыя показывали его родственныя связи съ государственнымъ мужемъ и доказывали, что, при сочиненіи этой статьи, онъ пользовался совѣтами и указаніями Эджертона, но отнюдь не какого нибудь Борлея.
   Еслибъ Борлей вздумалъ написать такой памфлетъ, то, правда, въ немъ обнаружилось бы болѣе генія, онъ бы не былъ лишенъ юмора и остроумія, но зато до такой степени наполненъ былъ бы странными выходками и ѣдкими насмѣшками, отступленіями отъ изящнаго и отъ серьёзнаго тона, въ которомъ должно быть написано подобное сочиненіе, что едва ли бы онъ успѣлъ произвести какое нибудь впечатлѣніе. Изъ этого можно заключить, что, кромѣ знанія, тутъ требовалось особенное умѣнье, при которомъ знаніе только и дѣлается силой. Знаніе отнюдь не должно отзываться запахомъ водки.
   Конечно, Рандаль Лесли унизилъ себя, воспользовавшись чужими свѣдѣніями; но онъ умѣлъ безполезное обратить въ пользу,-- и въ этомъ отношеніи онъ былъ оригиналенъ.
   Борлей отправился на берега Брента и снова началъ удить одноглазаго окуня. Леонардъ сопутствовалъ ему. Въ эту пору чувства его не имѣли ни малѣйшаго сходства съ чувствами, которыя онъ питалъ въ душѣ своей, когда, склонившись на мураву, подъ тѣнію стараго дерева, онъ сообщалъ Гэленъ свои виды на будущность.
   Любопытно и даже трогательно было видѣть, какъ натура Борлея измѣнялась въ то время, какъ онъ бродилъ по берегу ручья и разсказывалъ о счастливой порѣ своего дѣтскаго возраста. Въ словахъ, въ движеніяхъ, въ чувствахъ этого человѣка проявлялась тогда невинность ребенка. Онъ вовсе не заботился о поимкѣ неуловимаго окуня, но его приводили въ восторгъ чистый воздухъ и свѣтлое небо, шелестъ травы и журчаніе источника. Эти воспоминанія о минувшихъ дняхъ юности, по видимому, совершенно перерождали его, и тогда краснорѣчіе его принимало пасторальный характеръ, такъ что самъ Исаакъ Вальтонъ сталъ бы слушать его съ наслажденіемъ. Но когда онъ снова возвращался въ дымную атмосферу столицы, когда газовые фонари заставляли его забывать картину заходящаго солнца и тихое мерцаніе вечерней звѣзды, тогда онъ снова предавался своимъ грубымъ привычкамъ, снова предавался оргіямъ, въ которыхъ проблески ума его вспыхивали сначала яркимъ огнемъ, но потомъ съ каждымъ разомъ становились тусклѣе и тусклѣе и наконецъ совсѣмъ потухали.
  

ГЛАВА LXIII.

   Гэленъ находилась подъ вліяніемъ глубокой и неисходной печали. Леонардъ навѣщалъ ее раза четыре, и каждый разъ она замѣчала въ немъ перемѣну, которая невольнымъ образомъ пробуждала всѣ ея опасенія. Правда, онъ сдѣлался дальновиднѣе, опытнѣе и даже, можетъ быть, способнѣе къ грубой повседневной жизни, но зато, съ другой стороны, свѣжесть и цвѣтъ его юности замѣтно увядали въ немъ. Въ немъ уже болѣе не было замѣтно прежняго стремленія къ славѣ. Гэленъ блѣднѣла, когда онъ говорилъ ей о Борлеѣ, и дрожала всѣмъ тѣломъ -- бѣдная маленькая Гэленъ!-- узнавъ, что Леонардъ проводилъ дни и даже ночи въ обществѣ, которое, по ея дѣтскимъ, но вѣрнымъ понятіямъ, не могло укрѣпить Леонарда въ его борьбѣ или отвлечь его отъ искушеній. Она въ душѣ плакала, когда, изъ разговора о денежныхъ средствахъ Леонарда, узнала, что его прежній ужасъ, при одной мысли войти въ долги, совершенно изгладился въ душѣ его, и что основательныя и благотворныя правила, которыя онъ вывезъ изъ деревни, быстро ослабѣвали въ немъ. Но, при всемъ томъ, въ немъ оставалось еще одно качество, которое для человѣка болѣе зрѣлаго возраста и понятій, чѣмъ Гэленъ, служило замѣной тому, что онъ, по видимому, терялъ безвозвратно. Это качество было -- душевная скорбь,-- глубокая, торжественная скорбь, которую испытываетъ человѣкъ въ минуты сознанія своего паденія, въ минуты безсилія въ борьбѣ съ судьбой, которую онъ самъ накликалъ на себя. Причину этой скорби и всю глубину ея Гэленъ не могла постигнуть: она видѣла только, что Леонардъ сокрушался, и отвѣчала ему тѣмъ же чувствомъ, подъ вліяніемъ котораго она часто забывала заблужденія Леонарда, и думала объ одномъ только, какъ бы утѣшить его и, если можно, разорвать его связь съ такимъ человѣкомъ, какъ Борлей. Съ той самой поры, когда Леонардъ произнесъ: "О, Гэленъ! зачѣмъ ты оставила меня!", она постоянно думала о томъ, какъ бы возвратиться къ нему; и когда юноша, при послѣднемъ своемъ посѣщеніи, объявилъ ей, что Борлей, преслѣдуемый кредиторами, намѣревался убѣжать съ своей квартиры и поселиться вмѣстѣ съ Леонардомъ въ его комнатѣ, остававшейся пустою, всѣ сомнѣнія Гэленъ были разсѣяны. Она рѣшилась пожертвовать спокойствіемъ и безопасностію дома, въ которомъ пріютилась. Она рѣшилась воротиться на прежнюю, маленькую квартиру, раздѣлять съ Леонардомъ всѣ его нужды и борьбы и спасти свою милую комнатку, въ которой такъ часто и съ такимъ усердіемъ молилась за Леонарда, отъ пагубнаго присутствія искусителя. Му что, если она будетъ ему въ тягость? О, нѣтъ! она умѣла помогать отцу своимъ рукодѣльемъ, въ которомъ она, можно сказать, усовершенствовалась во время пребыванія своего въ домѣ миссъ Старкъ; она, съ своей стороны, могла сдѣлать нѣкоторое прибавленіе къ его весьма ограниченнымъ средствамъ. Усвоивъ эту идею, она рѣшилась осуществить ее до того дня, въ который, по словамъ Леонарда, Борлей доложенъ былъ перебраться на его квартиру. Вслѣдствіе этого, въ одно утро Гэленъ встала очень рано, написала коротенькую, но полную признательныхъ выраженій записку къ миссъ Старкъ, которая спала еще крѣпкимъ сномъ, оставила эту записку на столѣ и, не дожидаясь, когда кто нибудь изъ домашнихъ проснется, тайкомъ ушла изъ дому. Передъ садовой калиткой Гэленъ остановилась на минуту: она въ первый разъ испытывала угрызеніе совѣсти,-- она чувствовала, до какой степени дурно выплачивала она за холодное и принужденное покровительство, которое миссъ Старкъ оказывала ей. Но чувство раскаянія быстро уступало мѣсто чувству сестриной любви. Съ тяжелымъ вздохомъ Гэленъ захлопнула калитку и ушла.
   Она пришла въ квартиру Леонарда, когда онъ еще спалъ, заняла свою прежнюю комнатку и явилась Леонарду, когда онъ собирался уйти со двора.
   -- Мнѣ отказали въ пріютѣ, сказала маленькая лгунья:-- и я пришла къ тебѣ, милый братъ, подъ твое покровительство. Мы ужь не будемъ больше разлучаться; только, пожалуста, будь веселѣе и счастливѣе,-- иначе ты заставишь меня думать, что я тебѣ въ тягость.
   Сначала Леонардъ дѣйствительно казался веселымъ и даже счастливымъ; но, вспомнивъ о Борлеѣ и сообразивъ свои денежныя средства, онъ увидѣлъ себя въ затруднительномъ положеніи и началъ поговаривать о томъ, какимъ бы образомъ примириться съ миссъ Старкъ. Но Гэленъ весьма серьёзно отвѣчала ему, что это невозможно, что лучше не просить ее, и даже не показываться къ ней на глаза.
   Леонардъ полагалъ, что Гэленъ была чѣмъ нибудь унижена или оскорблена, и, судя по своимъ собственнымъ чувствамъ, очень хорошо понимая, что самолюбіе ея и гордость были затронуты; но, несмотря на то, онъ все-таки видѣлъ себя въ затруднительномъ положеніи.
   -- Не хочешь ли, Леонардъ, я опять буду держать кошелекъ? сказала Гэленъ, ласковымъ тономъ.
   -- Увы! отвѣчалъ Леонардъ: -- кошелекъ мой совершенна пустъ.
   -- Какой онъ негодный! сказала Гэленъ:-- особливо послѣ того, какъ ты клалъ въ него такъ много денегъ.
   -- Кто? я?
   -- Да; развѣ ты не говорилъ мнѣ, что получаешь почти по гинеѣ въ недѣлю.
   -- Это правда; но всѣ эти деньги Борлей беретъ себѣ,-- а я такъ много обязанъ ему, что у меня не достанетъ духу помѣшать ему употреблять эти деньги какъ онъ хочетъ.
   -- Извините, сэръ: мнѣ очень желательно получить разсчетъ за квартиру, сказала хозяйка дома, неожиданно войдя въ комнату.
   Она сказала это учтиво, но вмѣстѣ съ тѣмъ и рѣшительно.
   Леонардъ покраснѣлъ.
   -- Вы сегодня же получите деньги. вмѣстѣ съ этимъ онъ надѣлъ шляпу, слегка отодвинулъ въ сторону Гэленъ и вышелъ.
   -- Сдѣлайте одолженіе, добрая мистриссъ Смедлей, обращайтесь прямо ко мнѣ, сказала Гэленъ, принимая на себя видъ домохозяйки.-- Вѣдь онъ постоянно занятъ, а въ такомъ случаѣ его не слѣдуетъ тревожить.
   Хозяйка, дома -- добрая женщина, что, впрочемъ, нисколько не мѣшало ей взыскивать съ постояльцевъ квартирныя деньги -- весьма снисходительно улыбнулась. Она любила Гэленъ, какъ старую знакомую.
   -- Я такъ рада, что вы опять пріѣхали сюда: быть можетъ, молодой человѣкъ не станетъ теперь такъ поздно возвращаться домой. Я вѣдь хотѣла только предупредить его, а впрочемъ....
   -- А впрочемъ, онъ будетъ современемъ знаменитымъ человѣкомъ, и потому вы должны обходиться съ нимъ снисходительнѣе.
   И Гэленъ, поцаловавъ мистриссъ Смедлей, отпустила ее съ очевиднымъ расположеніемъ заплакать.
   Послѣ этого Гэленъ занялась комнатами. Она увидѣла чемоданъ своего отца, доставленный по первому требованію Леонарда, пересмотрѣла все бывшее въ немъ и, прикасаясь къ каждому изъ весьма обыкновенныхъ, но для нея драгоцѣнныхъ предметовъ, горько плакала. Воспоминаніе о покойномъ отцѣ придавало дому, въ которомъ находилась теперь Гэленъ, какую-то особенную прелесть, чего не замѣчалось въ домѣ миссъ Старкъ. Гэленъ спокойно отошла отъ чемодана и механически начала приводить все въ порядокъ. Съ грустнымъ чувствомъ смотрѣла она на небрежность, въ которой находился каждый предметъ. Но когда очередь дошла до розоваго дерева и когда Гэленъ увидѣла, что одно только оно обнаруживало попеченіе Леонарда....
   -- Неоцѣненный Леонардъ! произнесла она.
   И улыбка снова заиграла на ея лицѣ.
   Надобно полагать, что, кромѣ возвращенія Гэленъ на прежнюю квартиру, ничто другое не могло бы разлучить Леонарда съ Борлеемъ. Леонарду не предстояло никакой возможности, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ была въ домѣ пустая комната (которой, къ счастію, теперь не нашлось), помѣстить этого шумнаго и буйнаго питомца Музъ и Бахуса въ одномъ и томъ же жилищѣ вмѣстѣ съ невинною, нѣжною, робкою дѣвочкою. Кромѣ того, Леонарду нельзя было оставлять Гэленъ одну въ теченіе двадцати-четырехъ часовъ. Она устроила для него постоянный пріютъ и возложила на него обязанность заботиться объ этомъ пріютѣ. Вслѣдствіе этого, Леонардъ объявилъ мистеру Борлею, что на будудцее время онъ будетъ писать и заниматься въ своей комнатѣ, и намекнулъ, какъ только могъ деликатнѣе, что, по его мнѣнію, всѣ деньги, получаемыя за работу, должны дѣлиться пополамъ съ Борлеемъ, которому онъ такъ много обязанъ за пріобрѣтеніе, работы, и изъ книгъ котораго или изъ его обширныхъ свѣдѣній онъ собиралъ матеріалы для своей работы; что одна изъ этихъ половинъ должна принадлежать ему, но отнюдь не употребляться на пирушки и попойки. Леоцардъ имѣлъ на своемъ попеченіи другое существо.
   Борлей, съ сохраненіемъ достоинства, рѣшился принимать половину пріобрѣтеній своего сотрудника, но съ замѣтнымъ неудовольствіемъ отзывался о серьёзномъ назначеніи другой половины. Хотя онъ и былъ одаренъ доброй душой и горячимъ сердцемъ, но чувствовалъ крайнее негодованіе противъ неожиданнаго вмѣшательства бѣдной Гэленъ. Однакожь, Леонардъ былъ твердъ въ своемъ намѣреніи. Борлей разсердился, и они разстались. А между тѣмъ за квартиру нужно было заплатить. Но какимъ образомъ? Леонардъ въ первый разъ подумалъ о займѣ подъ закладъ. У него было лишнее платье и часы Риккабокка. Но нѣтъ! изъ послѣднихъ онъ ни за что на свѣтѣ не рѣшился бы сдѣлать такого низкаго употребленія.
   Онъ возвратился домой въ полдень и встрѣтилъ Гэленъ у дверей. Гэленъ тоже выходила изъ дому, и на пухленькихъ щечкахъ ея игралъ яркій румянецъ, обнаруживавшій въ ней непривычку къ ходьбѣ и чистую радость. Гэленъ все еще берегла золотыя монеты, которыя Леонардъ принесъ ей при первомъ посѣщеніи дома миссъ Старкъ. Она выходила купить шерсти и нѣкоторые другіе предметы для рукодѣлья и между прочимъ заплатила за квартиру.
   Леонардъ не препятствовалъ Гэленъ заняться работой; но онъ вспыхнулъ, когда узналъ объ уплатѣ квартирныхъ денегъ, и не на шутку разсердился. Въ тотъ же вечеръ онъ возвратилъ уплаченную сумму. Этотъ поступокъ принудилъ бѣдную Гэленъ проплакать цѣлый вечеръ, но она плакала еще болѣе, когда на другой день поутру увидѣла горестное опустошеніе въ гардеробѣ Леонарда.
   Леонардъ работалъ теперь дома, и работалъ неутомимо. Гэленъ сидѣла подлѣ него и тоже работала, такъ что слѣдующіе два дня протекли въ невозмутимомъ спокойствіи. На второй день вечеромъ Леонардъ предложилъ прогуляться за городъ. При этомъ предложеніи Гэленъ прыгала отъ радости, какъ вдругъ дверь распахнулась и въ комнату ввалился Джонъ Борлей -- пьяный,-- мертвецки пьяный!
   Вмѣстѣ съ Борлеемъ вошелъ другой человѣкъ -- пріятель его, нѣкогда бывшій зажиточнымъ купцомъ, но, къ несчастію, почувствовавшій особенное влеченіе къ литературѣ и полюбившій бесѣду Борлея, такъ что, со времени знакомства съ Борлеемъ, его торговыя дѣла пришли въ совершенный упадокъ, и, по судебному приговору, онъ объявленъ банкрутомъ. Оборваннѣе наружности этого человѣка невозможно было представить, и, въ добавокъ, носъ его былъ гораздо краснѣе носа Борлея.
   Пьяный Борлей бросился на бѣдную Гэленъ.
   -- А! такъ вы-то и есть Пентей въ юбкѣ, который презираетъ Бахуса! вскричалъ онъ.
   И вслѣдъ за этимъ проревѣлъ нѣсколько стиховъ изъ Эврипида. Гэленъ побѣжала прочь; Леонардъ заслонилъ дорогу Борлею.
   -- Какъ вамъ нестыдно, Борлей!
   -- Онъ пьянъ, сказалъ мистеръ Дусъ, банкрутъ: -- очень пьянъ.... не обращайте внима... вниммманія... нна... него. Послушайте, сэръ.... ннадѣюсь, мы не безпокоимъ.... васъ.... Борлей, сиди сммирно и то.... то.... говори что нибудь.... пожалуста, ггговори.... Вы послушайте, сэръ, какъ онъ его.... гговоритъ.
   Леонардъ между тѣмъ вывелъ Гэленъ въ ея комнату, просилъ ее не тревожиться и запереть свою дверь на замокъ. Потомъ онъ снова возвратился къ Борлею, который разсѣлся на постель и употреблялъ всѣ усилія держать себя прямо, между тѣмъ какъ мистеръ Дусъ старался закурить коротенькую трубочку безъ табаку: весьма натурально попытка эта не удавалась ему, и потому онъ началъ горько плакать.
   Леонардъ былъ сильно недоволенъ этимъ посѣщеніемъ, тѣмъ болѣе, что въ домѣ его находилась Гэленъ. Заставить Борлея повиноваться внушенію здраваго разсудка было совершенно невозможно. Нельзя было и выпроводить его изъ комнаты? да и могъ ли юноша выгнать отъ себя человѣка, которому онъ. такъ много былъ обязанъ?
   До слуха Гэленъ долетали громкій, несвязный говоръ, хохотъ пьяныхъ людей и хриплые звуки вакхическихъ пѣсенъ. Потомъ она услышала, какъ въ комнату Леонарда вошла мистриссъ Смедлей; съ ея стороны начались увѣщанія, но они заглушались громкимъ хохотомъ Борлея. Мистриссъ Смедлей, кроткая женщина, очевидно была перепугана, и вслѣдъ за тѣмъ раздались по лѣстницѣ ея ускоренные шаги. Завязался продолжительный и громкій разговоръ, въ которомъ голосъ Борлея былъ господствующимъ; мистеръ Дусъ вмѣшивался въ него, заикаясь сильнѣе прежняго. За недостаткомъ вина, разговоръ этотъ продолжался нѣсколько часовъ, такъ что къ концу его мистеръ Борлей говорилъ уже языкомъ человѣка трезваго. Вскорѣ послѣ этого на лѣстницѣ раздались шаги уходившаго мистера Дуса, и въ комнатѣ Леонарда наступило безмолвіе. Съ наступленіемъ зари Леонардъ постучался въ дверь Гэленъ. Она отперла ее немедленно; въ теченіе ночи Гэленъ не смѣла прилечь на постель.
   -- Гэленъ, сказалъ Леонардъ, съ печальнымъ видомъ: -- тебѣ нельзя оставаться въ этомъ домѣ. Я долженъ пріискать для тебя болѣе приличное помѣщеніе. Этотъ человѣкъ оказалъ мнѣ величайшую услугу въ то время, когда въ цѣломъ Лондонѣ у меня не было ни души знакомыхъ. Теперь онъ находится въ самомъ затруднительномъ положеніи; онъ говоритъ, что ему нельзя выйти отсюда: полиція преслѣдуетъ его за долги. Теперь онѣ спитъ. Я пойду пріискать тебѣ другую квартиру, гдѣ нибудь въ сосѣдствѣ. Согласись, мой другъ, что я не могу выгнать отсюда человѣка, который былъ моимъ покровителемъ,-- и въ то же время нельзя и тебѣ оставаться съ нимъ подъ одной кровлей. Мой добрый геній, я опять долженъ лишиться тебя.
   Не дождавшись отвѣта, Леонардъ почти бѣгомъ спустился съ лѣстницы.
   Утро уже глядѣло въ открытыя окна квартиры Леонарда, птички начинали пѣть на зеленомъ густомъ вязѣ, когда Борлей проснулся, вскочилъ cъ постели и осмотрѣлся кругомъ. По видимому, онъ не могъ догадаться, гдѣ находился. Схвативъ кувшинъ съ холодной водой, онъ выпилъ его въ три глотка и замѣтно освѣжился. Послѣ этого Борлей началъ осматривать комнату, взглянулъ на рукописи Леопарда, заглянулъ въ комоды, не могъ надивиться, куда дѣвался Леонардъ, и наконецъ, для развлеченія, а болѣе для того, чтобъ обратить на себя вниманіе какого нибудь живого существа, началъ швырять каминныя орудія, звонить въ колокольчикъ и вообще производить всевозможный шумъ.
   Среди этого charivari дверь къ Борлею тихо отворилась, и на порогѣ показалась спокойная фигура Гэленъ. Борлей повернулся, и оба они нѣсколько секундъ смотрѣли другъ на друга съ безмолвнымъ, но напряженнымъ вниманіемъ.
   -- Войдите сюда, моя милая, сказалъ Борлей, стараясь придать чертамъ своего лица самое дружелюбное выраженіе.-- Кажется, вы та самая дѣвочка, которую я встрѣтилъ вмѣстѣ съ Леонардомъ на берегахъ Брента. Вы пріѣхали сюда, чтобы опять жить вмѣстѣ съ нимъ, да и я тоже буду жить съ нимъ: значитъ вы будете нашей маленькой хозяйкой. И прекрасно! я буду разсказывать вамъ такія сказки, какихъ вы никогда еще не слышали. Между тѣмъ, мой дружокъ, вотъ тутъ шестипенсовая монета: сдѣлайте одолженіе, сбѣгайте и промѣняйте ее на нѣсколько глотковъ рому,
   -- Сэръ, сказала Гэленъ, медленно подходя къ Борлею и продолжая съ прежнимъ вниманіемъ вглядываться въ его лицо: -- Леонардъ мнѣ сказывалъ, что у васъ очень доброе сердце, и что вы оказали ему большую услугу: слѣдовательно, онъ не смѣетъ попросить васъ оставить этотъ домъ; а потому я, которая ничего еще не успѣла сдѣлать для него полезнаго, должна уйти отсюда и жить одна.
   -- Вамъ уйти отсюда, моя маленькая лэди? возразилъ Борлей, тронутый словами Гэленъ: -- зачѣмъ же это? развѣ мы не можемъ жить вмѣстѣ?
   -- Конечно, не можемъ. Сэръ, я бросила все, чтобы только жить вмѣстѣ съ Леонардомъ: вѣдь мы встрѣтились съ нимъ впервые на могилѣ моего отца. А вы хотите отнять его у меня, тогда какъ кромѣ его у меня нѣтъ болѣе друга на землѣ.
   -- Пожалуста, объясните мнѣ все это, сказалъ Борлей, встревожась.-- Почему вы должны оставить его, если я поселюсь здѣсь?
   Гэленъ бросаетъ на мистера Борлея долгій и внимательный взглядъ, но не отвѣчаетъ.
   -- Быть можетъ, потому, сказалъ Борлей, дѣлая глотокъ: -- потому, что, по его мнѣнію, я очень дурной человѣкъ, чтобы жить вмѣстѣ съ вами?
   Гэленъ наклонила голову.
   Борлей сдѣлалъ быстрое движеніе назадъ и, послѣ минутнаго молчанія, сказалъ:
   -- Да, онъ правъ.
   -- Ахъ, сэръ! вскричала Гэленъ и, повинуясь побужденію своего серлца, бросилась къ Борлею и взяла его за руку; -- если бы вы знали,-- онъ до знакомства съ вами былъ совсѣмъ другой человѣкъ: тогда онъ былъ веселъ, тогда, при первой его неудачѣ, я могла сожалѣть о немъ, могла плакать; впрочемъ, если чувства мои не обманываютъ меня, онъ и теперь еще сдѣлаетъ большіе успѣхи: у него такое чистое, непорочное сердце. Пожалуста, сэръ, не подумайте, что я намѣрена упрекать васъ;, но скажите сами, что станется съ нимъ, если.... если.... о, нѣтъ! я не въ силахъ высказать моей мысли. Я знаю одно, что еслибъ я осталась здѣсь, еслибъ онъ позволилъ мнѣ заботиться о немъ, онъ сталъ бы приходить домой рано, сталъ бы работать съ терпѣніемъ, и я.... я могла бы еще, кажется, спасти его. Но теперь, когда я уйду отсюда и вы останетесь съ нимъ, вы, къ которому онъ чувствуетъ такую признательность,-- вы, совѣтамъ котораго онъ готовъ слѣдовать очертя-голову -- вы сами должны видѣть это -- о, тогда, я не знаю, что будетъ съ нимъ!...
   Рыданія заглушили голосъ Гэленъ.
   Борлей раза четыре прошелся по комнатѣ: онъ былъ сильно взволнованъ.
   -- Я настоящій демонъ, говорилъ онъ про себя.-- Мнѣ и въ голову не приходило подумать объ этомъ. Но это непреложная истина: дѣйствительно, я могу навсегда погубить этого юношу.
   Глаза его наполнились слезами; онъ вдругъ остановился, схватилъ шляпу и бросился къ двери.
   Гэленъ заслонила ему дорогу и, нѣжно взявъ его за руку, сказала:
   -- Сэръ, простите меня: я огорчила васъ.
   Вмѣстѣ съ этимъ она взглянула на Борлея съ чувствомъ искренняго состраданія, которое придавало плѣнительному личику ребенка красоту неземную.
   Борлей наклонился поцаловать Гэленъ и въ ту же минуту отступилъ назадъ: быть можетъ, онъ понималъ, что его губы недостойны были прикасаться къ этому невинному личику.
   -- Еслибъ у меня была сестра, такой же невинный ребенокъ, сказалъ онъ про себя: -- быть можетъ, и я былъ бы спасенъ во время. А теперь --
   -- Теперь вы можете остаться здѣсь: я ужь больше не боюсь васъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, вы испугаетесь меня до наступленія ночи; а тогда можетъ случиться, что я не буду въ расположеніи слушать васъ, дитя мое. Вашъ Леонардъ имѣетъ благородное сердце и рѣдкія дарованія. Онъ долженъ возвыситься и возвысится. Я не хочу тащить его за собой въ непроходимую грязь. Прощайте, моя милая; больше вы меня не увидите.
   И Борлей вырвался отъ Гэленъ, въ нѣсколько прыжковъ спустился съ лѣстницы и вышелъ на улицу.
   Возвратясь домой, Леонардъ былъ крайне изумленъ извѣстіемъ, что незваный гость его ушелъ. Однакожь, Гэленъ не рѣшились сказать ему, что она была виновницей этого ухода: она знала, что подобная услуга съ ея стороны могла бы огорчить Леонарда и оскорбить его гордость; впрочемъ, она никогда не отзывалась о Борлеѣ грубо. Леонардъ полагалъ, что въ теченіе дня онъ увидитъ или услышитъ о своемъ пріятелѣ; но ничуть не бывало: онъ ровно ничего не узналъ, не напалъ даже на слѣды его въ любимыхъ мѣстахъ пребыванія Борлея! Онъ освѣдомился въ конторѣ "Пчелинаго Улья", не извѣстенъ ли былъ тамъ новый адресъ Борлея, но и тамъ не получилъ никакихъ свѣдѣній.
   Въ то время, какъ Леонардъ, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ и встревоженный нечаяннымъ уходомъ своенравнаго друга, пришелъ къ дому, у самого входа его встрѣтила хозяйка дома.
   -- Не угодно ли вамъ, сэръ, пріискать себѣ другую квартиру, сказала она.-- Мнѣ не хочется слышать въ моемъ домѣ по ночамъ такое пѣніе и крикъ. Мнѣ жаль только ту бѣдную дѣвочку! удивляюсь, право, неужели вамъ не стыдно передъ ней!
   Леонардъ нахмурился и прошелъ мимо хозяйки, не промолвивъ слова.
  

ГЛАВА LXIV.

   Между тѣмъ, оставивъ Гэленъ, Борлей продолжалъ свое шествіе и, какъ будто по инстинктивному влеченію, направилъ шаги къ зеленѣющимъ еще, любимымъ мѣстамъ, въ которыхъ онъ провелъ свою юность. Когда кончилось его путешествіе, онъ стоялъ передъ дверьми деревяннаго коттэджа, одиноко стоявшаго среди обширныхъ полей; позади коттэджа, въ нѣкоторомъ разстояніи, находился скотный дворъ, а изъ переднихъ оконъ, сквозь чащу деревьевъ, проглядывали свѣтлыя пятна извивающейся Бренты.
   Съ этимъ коттэджемъ Борлей былъ давно и коротко знакомъ: въ немъ обитала престарѣлая чета, знавшая Борлея съ его дѣтскаго возраста. Тамъ, по обыкновенію, онъ оставлялъ свои удочки и рыболовныя снасти; тамъ иногда въ небольшіе промежутки бурной и мятежной жизни своей онъ проводилъ дня по два или по три сряду, представляя себѣ деревню въ первый день совершеннымъ раемъ и убѣждаясь на третій день, что это настоящее чистилище.
   Старушка, чисто и опрятно одѣтая, вышла ветрѣтить его.
   -- Ахъ, мистеръ Джонъ! сказала она, сжимая свои костлявыя руки: -- теперь и полямъ-то будетъ повеселѣе. Надѣюсь, что вы погостите у насъ? Пожалуста, погостите: это подкрѣпитъ ваши силы и освѣжитъ васъ; это въ Лондонѣ прекрасный цвѣтъ вашего лица совершенно блекнетъ.
   -- Да, я останусь у васъ, мой добрый другъ, сказалъ Борлей, съ необыкновеннымъ смиреніемъ: -- и вы, вѣроятно, отдатите мнѣ старую комнатку?
   -- Конечно, конечно; зайдите и взгляните на нее. Кромѣ васъ я никому не позволяю останавливаться въ ней,-- рѣшительно никому, особливо съ тѣхъ поръ, какъ побывала въ ней прекрасная лэди съ англійскимъ личикомъ. Бѣдняжка, что-то сдѣлалось съ ней?
   Говоря такимъ образомъ и не обращая вниманія, что Борлей вовсе не слушаетъ ее, старушка ввела его въ котгэджъ и по лѣстницѣ проводила въ комнату, которая, можно сказать, была лучшею въ домѣ, потому что меблирована была со вкусомъ и даже изящно. Небольшое фортепьяно стояло противъ камина, а окно обращено было на живописные луга, пересеченные живыми изгородами, и на узкія извилины голубой поверхности Бренты. Утомленный Борлей опустился на стулъ и съ напряженнымъ вниманіемъ началъ смотрѣть изъ окна.
   -- Вы еще не завтракали? спросила заботливая хозяйка.
   -- Нѣтъ.
   -- И прекрасно! у меня есть свѣженькія яички: не хотите ли, мистеръ Джонъ, я приготовлю вамъ яичницу съ ветчиной? А если вы захотите рому къ чаю, такъ у меня есть немного: вы сами давнымъ-давно оставили немного въ своей дорожной фляжкѣ.
   Борлей отрицательно покачалъ головой.
   -- Рому не нужно, мистриссъ Гудайеръ; принесите лучше свѣжаго молока. Посмотрю, не съумѣю ли я приласкать къ себѣ природу.
   Мистриссъ Гудайеръ, не понимая, что хотѣлъ выразить этими слова мистеръ Борлей, отвѣчала: "очень хорошо", и исчезла.
   Въ этотъ день Борлей отправился съ удочкой и всячески старался поймать одноглазаго окуня,-- но тщетно. Бросивъ это занятіе, онъ засунулъ руки въ карманы и, насвистывая пѣсни, долго бродилъ по берегу. Онъ воротился въ коттэджъ при закатѣ солнца, пообѣдалъ, не хотѣлъ пить рому и чувствовалъ себя не въ духѣ. Потребовавъ перо, чернилъ и бумаги, онъ хотѣлъ писать, но не могъ написать и двухъ строчекъ. Онъ позвалъ мистриссъ Гудайеръ.
   -- Скажите вашему мужу, чтобы онъ пришелъ сюда посидѣть и поболтать.
   Старикъ Джэкобъ Гудайеръ приплелся наверхъ, и Борлей велѣлъ ему разсказывать деревенскія новости. Джэкобъ повиновался весьма охотно, и Борлей заснулъ наконецъ подъ говоръ старика. Слѣдующій день былъ проведенъ почти точно также; только къ обѣду была поставлена бутылка водки, и Борлей, кончивъ ее, не звалъ уже наверхъ Джэкоба, но занялся письмомъ.
   На третій день шелъ безпрерывный дождь.
   -- Нѣтъ ли у васъ какихъ нибудь книгъ, мистеръ Гудайеръ? спросилъ бѣдный Джонъ Борлей.
   -- О, да! есть какія-то: ихъ оставила здѣсь хорошенькая лэди; а можетъ быть, не хотите ли вы взглянуть на собственныя ея сочиненія?
   -- Ни за что на свѣтѣ! всѣ женщины не пишутъ, а только мараютъ бумагу; а всякое маранье всегда бываетъ одинаково. Принесите мнѣ книги.
   Книги были принесены. Это были стихотворенія и опыты по различнымъ отраслямъ литературы. Борлей зналъ ихъ наизусть. Онъ началъ любоваться дождемъ, который къ вечеру прекратился. Борлей схватилъ шляпу и ушелъ.
   -- Природа, природа! восклицалъ онъ на открытомъ воздухѣ, пробираясь по окраинѣ дороги, обратившейся въ грязь: -- я не могъ приласкать тебя! Сознаюсь откровенно, я безсовѣстно издѣвался надъ тобой; ты кокетлива какъ женщина и какъ женщина нескоро прощаешь обиды. Впрочемъ, я и не жалуюсь. Быть можетъ, ты очень хороша,-- я и не спорю; но въ то же время ты самая тяжелая, самая скучная подруга, съ какой мнѣ когда либо случалось встрѣтиться. Слава Богу, что я не женился на тебѣ!
   Такимъ образомъ Джонъ Борлей совершалъ свои путь къ Лондону и зашелъ на перепутье въ первый трактиръ. Изъ этого мѣста онъ вышелъ уже съ веселымъ видомъ и въ веселомъ расположеніи духа отправился въ сердце города. Вотъ онъ уже дошелъ до Лейсестерскаго Сквэра, любуется иностранцами, населяющими эту часть города, и напѣваетъ пѣсню; вотъ изъ ближайшаго переулка выходятъ двѣ фигуры и внимательно слѣдятъ за каждымъ его шагомъ; вотъ онъ направляетъ свой путь чрезъ лабиринтъ улицъ и переулковъ, пересѣкающихъ кварталъ Сентъ-Мартинсъ, и, съ отрадной надеждой на веселую пирушку въ одномъ изъ любимыхъ трактировъ, онъ брянчитъ серебряными монетами; вотъ знакомыя фигуры догоняютъ его и идутъ съ нимъ почти рядомъ.
   -- Привѣтствую тебя, свобода! произнесъ Джонъ Борлей про себя.-- Твое жилище въ горахъ, твои чертоги въ тавернахъ.
   -- Именемъ закона арестую васъ, произнесъ грубый голосъ, и въ то же время Борлей почувствовалъ страшное, но знакомое ему прикосновеніе къ его плечу.
   Двое полицейскихъ чиновниковъ, преслѣдовавшихъ его, поймали наконецъ свою добычу.
   -- По чьему взысканію? спросилъ Борлей, запинаясь.
   -- По взысканію мистера Кокса, виннаго погребщика.
   -- Кокса! человѣка, которому, не далѣе трехъ мѣсяцевъ назадъ, я далъ вексель на имя моихъ банкировъ.
   -- Но они не хотѣли очистить его.
   -- Такъ чтожь за бѣда! я имѣлъ намѣреніе заплатить долгъ -- и довольно. Человѣкъ съ благородной душой часто обѣщаніе или расположеніе сдѣлать доброе дѣло принимаетъ за самое дѣло. Послѣ этого Коксъ чудовище неблагодарности: я не хочу быть его покупателемъ.
   -- И подѣломъ ему! Не угодно ли вамъ взять кабріолетъ?
   -- Зачѣмъ! я лучше истрачу эти деньги на что нибудь другое, сказалъ Джонъ Борлей.-- Дайте мнѣ взять васъ подъ руки: вѣдь я человѣкъ неспѣсивый. Во всякомъ случаѣ, благодарю Небо, что оно не допустило меня ночевать въ деревнѣ.
   И дѣйствительно, Джонъ Борлей провелъ эту ночь въ тюрьмѣ.
  

ГЛАВА LXV.

   Миссъ Старкъ была изъ числа женщинъ, которыя проводятъ свою жизнь въ постоянной и самой ужасной борьбѣ въ общественномъ быту -- въ войнѣ съ своей прислугой. Она смотрѣла на членовъ этого разряда общества, какъ на самыхъ бдительныхъ и непримиримыхъ враговъ несчастныхъ домовладѣльцевъ, осужденныхъ нанимать ихъ. Она полагала, что эти люди ѣли и пили сколько принимала ихъ натура собственно затѣмъ, чтобъ раззорить своихъ благотворителей, что они жили другъ съ другомъ и со всѣми мелочными лавочниками въ одномъ постоянномъ заговорѣ, цѣлію котораго было обманывать и обкрадывать. Миссъ Старкъ была въ нѣкоторомъ отношеніи весьма жалкая женщина. У нея не оказывалось ни родственницъ, ни подругъ, которыя могли бы участвовать въ ея одинокой распрѣ съ домашними врагами. Незначительный доходъ ея, прекращавшійся вмѣстѣ съ концомъ ея жизни, не обязывалъ различныхъ племянниковъ и племянницъ, кузеновъ и кузинъ питать къ ней чувство родственной любви, а потому, чувствуя недостатокъ въ существѣ съ доброй, благородной душой среди людей, внушавшихъ къ себѣ недовѣріе и ненависть, она старалась отъискать такое существо между наемными компаньонками. Но компаньонки недолго уживались съ миссъ Старкъ. Это случалось потому, что или миссъ Старкъ не нравилась имъ, или онѣ сами не приходились по душѣ миссъ Старкъ. Вслѣдствіе этого бѣдная женщина рѣшилась воспитать маленькую дѣвочку, которой бы сердце было еще свѣжо и непорочно, и отъ которой можно бы ожидать впослѣдствіи искренней благодарности. Она во всѣхъ отношеніяхъ оставалась, довольною маленькою Гэленъ и въ душѣ положила держать этого ребенка въ своемъ домѣ столько времени, сколько сама она продержится на землѣ, то есть еще, быть можетъ, лѣтъ тридцать, если не болѣе,-- и потомъ, заградивъ ей совершенно дорогу къ супружеской жизни и заглушивъ въ ней всѣ нѣжныя чувства, ничего не оставить ей кромѣ одного только сожалѣнія о потерѣ такой великодушной благодѣтельницы. Согласно съ этимъ понятіемъ и съ цѣлію какъ можно болѣе расположить къ себѣ ребенка, миссъ Старкъ смягчила свой холодный, суровый характеръ, такъ натурально согласовавшійся съ ея образомъ жизни и понятій, и была добра къ Гэленъ по своему. Она не била ее, не щипала и не заставляла оставаться голодною. По условію, сдѣланному съ докторомъ Морганомъ, миссъ Старкъ позволяла Гэленъ видѣться съ Леонардомъч и для перваго свиданія пожертвовала десять пенсовъ на лакомство, кромѣ опредѣленнаго количества фруктовъ изъ своего собственнаго сада -- щедрость, которую она не считала за нужное возобновлять при слѣдующихъ свиданіяхъ. Въ замѣнъ этого, она воображала, что купила полное право располагать Гэленъ въ физическомъ и моральномъ отношеніяхъ, и, само собою разумѣется, ничто не могло превзойти ея негодованія, когда, въ одно прекрасное утро, вставъ съ постели, она узнала, что маленькая питомица ея убѣжала. Миссъ Старкъ тотчасъ догадалась, что Гэленъ убѣжала къ Леонарду. Но какъ ей ни разу не приходило въ голову спросить Леонарда о мѣстѣ его жительства, то она рѣшительно не знала, что ей дѣлать, и цѣлые сутки провела въ безполезномъ уныніи. Наконецъ неожиданная потеря любимой дѣвочки до такой степени становилась ощутительной, что въ душѣ миссъ Старкъ пробудилась вся энергія, которая привела ее къ заключенію, что, руководимая самымъ искреннимъ чувствомъ благотворительности, она имѣетъ право требовать это бѣдное созданіе отъ людей, къ которымъ Гэленъ такъ безразсудно бросилась.
   Вслѣдствіе этого, она помѣстила въ газетѣ Times объявленіе, или, вѣрнѣе сказать, вольное подражаніе объявленію, посредствомъ котораго, въ былые годы, она отъискивала свою либимую болонку.
   "Двѣ гинеи награды!
   "Пропала, изъ Плющеваго Коттэджа, въ Хайгетѣ, маленькая дѣвочка; кличка ей Гэленъ; примѣты: голубые глаза и каштановые волосы; въ бѣломъ кисейномъ платьѣ и соломенной шляпкѣ съ голубыми лентами. Кто доставитъ дѣвочку въ Плющевый Коттэджъ, тотъ получитъ вышепомянутое награжденіе.
   "NB. Къ означенной наградѣ прибавленій никакихъ не будетъ!"
   Надобно же случиться, что мистриссъ Смедлей помѣстила въ той же газетѣ свое собственное объявленіе касательно своей племянницы, которая только что пріѣхала изъ провинціи и желала пристроиться къ мѣсту. Такимъ образомъ, вопреки своему обыкновенію, мистриссъ Смедлей послала за газетой и подлѣ своего объявленія увидѣла объявленіе миссъ Старкъ.
   Невозможно было ошибиться въ томъ, что описаніе примѣтъ относилось именно къ той Гэленъ, которая жила въ домѣ мистриссъ Смедлей; а такъ какъ это объявленіе встрѣтилось со взорами домовладѣтелыищы въ тотъ самый день, когда Борлей своимъ посѣщеніемъ надѣлалъ въ домѣ столько шуму и скандала и когда мистриссъ Смедлей рѣшилась отказать въ квартирѣ постояльцу, принимавшему подобныхъ гостей, то нисколько не покажется удивительнымъ, если добродушная женщина приходила въ восторгъ отъ одной мысли, что можетъ представить Гэленъ въ прежній, безопасный домъ. Во время этихъ размышленій Гэленъ сама вошла въ кухню, гдѣ сидѣла мистриссъ Смедлей; добрая хозяйка дома имѣла столько неблагоразумія, что показала маленькой дѣвочкѣ объявленіе миссъ Старкъ, и, какъ она сама выражалась, "серьёзно" переговорила съ ней объ этомъ предметѣ.
   Напрасно Гэленъ, съ горячими слезами, умоляла не предпринимать никакихъ мѣръ по поводу объявленія миссъ Старкъ; мистриссъ Смедлей считала непремѣннымъ долгомъ представить пропавшую дѣвочку. Слезы Гэленъ непроизвели на нее никакого впечатлѣнія: она надѣла шляпку и ушла. Гэленъ, догадываясь, что мистриссъ Смедлей отправилась обрадовать миссъ Старкъ, немедленно рѣшилась на новый побѣгъ. Леопарда въ это время не было дома: онъ ушелъ съ своими сочиненіями въ контору "Пчелинаго Улья"; но Гэленъ начала укладывать все свое имущество, и когда кончила это занятіе, Леонардъ возвратился. Она сообщила ему непріятную новость, объявила, что будетъ самое несчастное созданіе, если принудятъ ее воротиться къ миссъ Старкъ, и такъ патетически умоляла спасти ее отъ предстоявшей горести, что Леонардъ, нисколько не медля, согласился на ея предложеніе къ побѣгу. Къ счастію, квартирный разсчетъ простирался на весьма незначительную сумму, и эта сумма была оставлена служанкѣ,-- такъ что, пользуясь отсутствіемъ мистриссъ Смедлей, они вышли изъ дому безъ малѣйшаго шума и суматохи. Леонардъ перенесъ свои пожитки въ ближайшую контору дилижансовъ и вмѣстѣ съ Гэленъ, отправился искать новую квартиру. Благоразуміе требовало поселиться въ другомъ и болѣе отдаленномъ отъ прежняго кварталѣ; Леонардъ такъ и поступилъ: онъ нашелъ небольшую квартирку въ самой отдаленной части города, называемой Ламбетъ.
   Около этого времени въ журналѣ "Пчелиный Улей" начали появляться политическія статьи возмутительнаго свойства,-- статьи, имѣющія близкое сходство съ трактатами, помѣщавшимися въ мѣшкѣ странствующаго мѣдника. Леонардъ не обращалъ на нихъ особеннаго вниманія, но онѣ произвели гораздо сильнѣйшіе впечатлѣніе на публику, читавшую "Пчелиный Улей", нежели статьи Леонарда, которыя обнаруживали рѣдкія дарованія писателя, хотя и помѣщались въ концѣ журнала. Требованіе на журналъ до такой степени увеличилось, особливо въ мануфактурныхъ городахъ, что обратило на себя вниманіе полиціи, которая принуждена была остановить дальнѣйшее изданіе журнала и отобрать всѣ заготовленные для него матеріалы. Самому издателю угрожало уголовное слѣдствіе и неизбѣжное заточеніе въ тюрьму: перспектива эта ему слишкомъ не понравилась, и онъ скрылся. Однажды вечеромъ, Леонардъ, незнавшіи объ этомъ событіи, подошелъ къ дверямъ конторы и нашелъ ее за печатью. Взволнованная чернь собралась подъ окнами, и изъ средины ея, громче всѣхъ другихъ, раздавался голосъ, знакомый слуху Леонарда. Леонардъ взглянулъ въ ту сторону и, къ крайнему удивленію своему, узналъ въ ораторѣ мистера Спротта, странствующаго мѣдника.
   Спустя немного, явился отрядъ полиціи, чтобъ разсѣять толпу, и мистеръ Спроттъ разсудилъ за лучшее немедленно скрыться. Только теперь Леонардъ узналъ о случившемся и снова увидѣлъ себя безъ занятій и, слѣдовательно, безъ всякихъ средствъ къ существованію.
   Медленно возвращался онъ домой.
   -- О знаніе! говорилъ онъ про себя: -- теперь я согласенъ съ мнѣніемъ Борлея -- ты безсильно!
   Углубленный въ грустныя размышленія, онъ взглянулъ наверхъ и неожиданно увидѣлъ объявленіе, написанное крупными буквами и прибитое къ глухой стѣнѣ:
   "На отъѣздъ въ Индію, требуется нѣсколько молодыхъ людей."
   Едва только Леонардъ успѣлъ пробѣжать эти слова, какъ передъ нимъ уже стоялъ вербовщикъ.
   -- А что, молодой человѣкъ? вѣдь изъ васъ бы вышелъ славный солдатъ! У васъ такое крѣпкое тѣлосложеніе.
   Леонардъ прошелъ мимо его, не сказавъ ни слова.
   Онъ вошелъ въ свою квартиру, не сдѣлавъ ни малѣйшаго шума, и съ нѣжнымъ и глубокимъ состраданіемъ взглянулъ на Гэленъ, которая сидѣла за работой, напрягая свое зрѣніе, подлѣ открытаго окна. Она не слыхала, какъ вошелъ Леонардъ, и вовсе не подозрѣвала близкаго его присутствія. Терпѣливо и молча продолжала она свою работу; маленькіе пальчики ея быстро шевелились. Леонардъ въ первый разъ взглянулъ на нее съ особеннымъ вниманіемъ и только теперь замѣтилъ, что щоки ея впали, румянецъ уступилъ мѣсто блѣдности, и руки сдѣлались тонки! Сердце его сжалось. Онъ тихо подошелъ къ Гэленъ и положилъ руку къ ней на плечо.
   -- Надѣнь платокъ, Гэленъ, и шляпку и пойдемъ прогуляться: мнѣ нужно сказать тебѣ многое.
   Черезъ нѣсколько секундъ Гэленъ была готова, и они отправились на любимое мѣсто своей прогулки -- на Вестминстерскій мостъ.
   -- Гэленъ, мы должны разстаться, сказалъ Леонардъ, остановись въ одной изъ нишей балюстрадъ.
   -- Разстаться? Зачѣмъ, Леонардъ?
   -- Выслушай меня, Гэленъ. Всѣ работы мои, зависѣвшія отъ умственныхъ дарованій, прекратились. Ничего не остается больше, какъ только пустить въ дѣло физическія силы. Мнѣ нельзя воротиться въ деревню и сказать: мои надежды были черезчуръ высокомѣрны, мои дарованія была одна лишь обольстительная мечта! Я не могу воротиться домой. Не могу также остаться и въ этомъ городѣ въ качествѣ какого нибудь поденщика или носильщика. Я могъ бы еще пріучить себя къ подобной работѣ, я могъ бы не краснѣя заняться ею, но, къ несчастію, умственное мое образованіе поставило меня выше моего происхожденія. Послѣ этого что мнѣ остается дѣлать? Я и самъ еще не знаю.... одно изъ двухъ, я думаю, итти въ солдаты или, въ качествѣ эмигранта, уѣхать въ отдаленныя колоніи. Каковъ бы ни былъ мой выборъ, съ этой поры я долженъ жить одинъ: у меня нѣтъ больше дома. Но для тебя, Гэленъ, есть пріютъ, очень скромный, это правда, но зато безопасный: это -- домъ моей матери. Она полюбитъ тебя какъ родную, и.... и....
   Гэленъ, дрожа всѣмъ тѣломъ, прильнула къ нему. Слезы струились изъ ея глазъ.
   -- Все, все, что только хочешь ты сдѣлать, дѣлай, но не покидай меня. Я сама могу работать, я сама могу доставать деньги, Леонардъ. Я и теперь достаю ихъ.... ты не знаешь, сколько,-- но этихъ денегъ будетъ для насъ обоихъ, пока не наступитъ для тебя лучшая пора. Ради Бога, Леонардъ, останемся вмѣстѣ.
   -- Я, мужчина, рожденный для того, чтобы трудиться,-- чтобы я сталъ жить трудами ребенка! нѣтъ, Гэленъ! не думай обо мнѣ такъ дурно, не унижай меня до такой степени.
   Гэленъ, взглянувъ на гнѣвное лицо его, отступила, съ покорностію склонила голову на грудь и тихо произнесла: "простите! "
   -- О, еслибъ мы могли отъискать теперь друга бѣднаго моего отца! сказала Гэленъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- До сихъ поръ мнѣ и въ голову не приходило вспомнить его.
   -- Да, весьма вѣроятно, онъ принялъ бы тебя подъ свое покровительство.
   -- Меня! повторила Гэленъ, тономъ сильнаго упрека, и отвернулась, чтобъ скрыть свои слезы.
   -- Увѣрена ли ты, Гэленъ, что узнаешь его, еслибъ мы случайно встрѣтились съ нимъ?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія. Онъ такъ не похожъ на джентльменовъ, которыхъ мы видимъ въ этомъ ужасномъ городѣ. Его глаза -- вонъ какъ тѣ звѣзды, такіе же чистые и свѣтлые; но свѣтъ ихъ выходитъ, по видимому, изъ глубины, какъ свѣтъ въ твоихъ глазахъ, когда мысли твои витаютъ далеко отъ всѣхъ окружающихъ тебя предметовъ. Кромѣ того, я узнала бы его по его собакѣ, которую зоветъ онъ Нерономъ.... Видишь ли, я не забыла даже и этого.
   -- Но вѣдь онъ не всегда же ходитъ съ собакой?
   -- Прекрасно! А свѣтлые-то глаза его! Вотъ хоть бы теперь, ты смотришь на небо, и я въ твоихъ глазахъ узнаю его глаза.
   Леонардъ не отвѣчалъ. Дѣйствительно, его мысли не были прикованы въ эту минуту къ землѣ: онѣ старались проникнуть въ безпредѣльно-далекое и полное таинственности небо.
   Оба они долго оставались безмолвны; толпы народа проходили мимо ихъ незамеченныя. Ночь опустилась надъ рѣкой; отраженіе фонарей на ея поверхности было виднѣе отраженія звѣздъ. Колеблющійся свѣтъ ихъ обнаруживалъ мрачную быстроту. Небольшой корабль, стоявшій къ востоку, съ обнаженными, какъ призраки торчавшими мачтами, казался мертвымъ, среди окружающаго его безмолвія.
   Леонардъ взглянулъ внизъ, и мысль объ ужасной смерти Чаттертона мелькнула въ его головѣ. Блѣдное лицо съ презрительной улыбкой и пылающими взорами выглядывало, по видимому, изъ мрачной бездны и привѣтливо произносило: "Перестань бороться съ сильными приливами и отливами на поверхности. Здѣсь, въ глубинѣ, все тихо и спокойно!"
   Леонардъ съ ужасомъ оторвался отъ этого страшнаго призрака и поспѣшно заговорилъ съ Гэленъ, стараясь утѣшить ее описаніемъ скромнаго деревенскаго пріюта, который предлагалъ ей.
   Онъ говорилъ о легкихъ, немногихъ заботахъ, которыя Гэленъ стала бы дѣлить съ его матерью, распространялся съ краснорѣчіемъ, которое, при окружавшемъ контрастѣ, дѣлалось искреннѣе и сильнѣе, о счастливой деревенской жизни, о тѣнистыхъ рощахъ, о волнистыхъ нивахъ, о величественномъ церковномъ шпицѣ, высившемся надъ тихимъ, спокойнымъ ландшафтомъ. Съ нѣкоторою лестью онъ рисовалъ въ воображеніи Гэленъ цвѣтущія террасы итальянскаго изгнанника, игривый фонтанъ, который, по его словамъ, бросалъ свои брызги къ отдаленнымъ звѣздамъ, разсѣкая тихій свѣтлый воздухъ, непропитанный городскимъ дымомъ и незараженный грѣховнымъ дыханіемъ порочныхъ людей. Онъ обѣщалъ ей любовь и защиту людей, которыхъ сердца какъ нельзя болѣе согласовались съ окружающей ихъ сценой: простой, но нѣжно любящей матери, кроткаго пастора,-- умнаго и великодушнаго пастора, Віоланты, съ черными глазами, полными мистическихъ мечтаній, вызываемыхъ уединеніемъ изъ дѣтскаго возраста,-- Віоланты, которая непремѣнно сдѣлалась бы ея подругой.
   -- Леонардъ! вскричала Гэленъ.-- Если деревенская жизнь сулитъ столько счастія, то возвратимся туда вмѣстѣ,-- умоляю тебя, Леонардъ, пойдемъ туда вмѣстѣ.
   -- Увы! съ печальной улыбкой произнесъ юноша.-- Если молотъ, ударивъ по раскаленному желѣзу, выбьетъ искру изъ него, то эта искра должна летѣть кверху; она тогда упадетъ на землю, когда огонь совершенно потухнетъ въ ней. Гэленъ, я хочу летѣть кверху: не удерживай во мнѣ этого полета.
   На другой день Гэленъ занемогла,-- до такой степени занемогла, что, вскорѣ послѣ, того, какъ встала съ постели, она принуждена была снова лечь въ нее. Она дрожала всѣмъ тѣломъ; глаза ея потускли, руки горѣли огнемъ. Горячка быстро развивалась въ ней. Быть можетъ, она сильно простудилась на мосту, а можетъ быть, душевное волненіе было черезчуръ сильно для ея организаціи. Испуганный Леопардъ пригласилъ ближайшаго медика. Осматривая Гэленъ, медикъ казался весьма серьёзнымъ и объявилъ наконецъ, что больная находится въ опасномъ положеніи. И дѣйствительно, опасность сама вскорѣ обнаружилась: въ Гэленъ открылся бредъ. Въ теченіе нѣсколькихъ дней она находилась между жизнью и смертью. Леонардъ только тогда узналъ, что всѣ скорби на землѣ ничтожны въ сравненіи съ боязнію лишиться друга, котораго мы любимъ всей душой. Лавры, которые мы ставимъ такъ высоко, теряютъ всю свою прелесть и цѣну подлѣ увядающей розы.
   Но, благодаря, скорѣе, можетъ быть, вниманію Леонарда и его попеченію, чѣмъ искусству врача, бредъ наконецъ прекратился. Гэленъ пришла въ чувства; главная опасность миновала. Но Гэленъ была все еще очень слаба, изнурена до крайности; совершенное выздоровленіе было пока сомнительно или, по всей вѣроятности, должно совершаться чрезвычайно медленно.
   Узнавъ, какъ долго она лежала въ постели, Гэленъ съ безпокойствомъ взглянула въ лицо Леонарда, въ то время, какъ онъ наклонился надъ ней, и слабымъ, едва слышнымъ голосомъ произнесла:
   -- Пожалуста, Леонардъ, подай мою работу: теперь я чувствую себя сильнѣе; притомъ же работа будетъ развлекать меня.
   Леонардъ залился слезами. Увы! онъ самъ находился безъ работы. Общій капиталъ ихъ уничтожился. Медикъ не имѣлъ ни малѣйшаго сходства съ добрымъ докторомъ Морганомъ; за лекарство и квартиру требовались деньги. Передъ этимъ за два дня Леонардъ заложилъ часы Риккабокка,-- и, когда вышелъ послѣдній шиллингъ изъ вырученныхъ такимъ образомъ денегъ, что оставалось ему дѣлать, что можно было предпринять, чтобъ поддержать несчастную Гэленъ? Несмотря на то, Леонардъ умѣлъ, однакожь, побѣдить свои слезы и увѣрить Гэленъ, что имѣетъ занятія,-- увѣрить такъ положительно, что успокоенная Гэленъ заснула сладкимъ, укрѣпляющимъ сномъ. Леонардъ долго прислушивался къ ея дыханію, поцаловалъ ея въ голову и вышелъ. Онъ удалился въ свою маленькую комнату и, закрывъ лицо обѣими руками, старался собрать всѣ свои мысли.
   Наконецъ-то онъ долженъ былъ сдѣлаться нищимъ! Ему должно наконецъ писать къ мистеру Дэлю и просить у него денегъ,-- къ мистеру Дэлю, знавшему тайну его происхожденія! О, нѣтъ! онъ скорѣе согласится просить милостыню у незнакомца -- просить у мистера Дэля, въ глазахъ Леонарда, было то же самое, что прибавлять къ памяти своей матери новое безчестіе. Еслибъ онъ былъ одинъ, еслибъ ему одному только переносить всѣ нужды, испытать всѣ мученія голода, онъ мало по малу сошелъ бы въ могилу, вырытую голодомъ, прежде, чѣмъ рѣшился бы унизить свою гордость. Но тамъ, въ сосѣдней съ нимъ комнатѣ, лежала умирающая Гэленъ,-- Гэленъ, нуждавшаяся въ подкрѣпленіи, быть можетъ, въ теченіе нѣсколькихъ недѣль. Притомъ же всякій недугъ обращаетъ самую роскошь въ существенную необходимость! Да, онъ долженъ просить. При этой рѣшимости, еслибъ вы видѣли, какъ побѣждалъ онъ всю гордость, переносилъ всю горечь души своей, вы непремѣнно сказали бы: "то, что онъ считаетъ въ себѣ униженіемъ, есть героизмъ. О, какъ странно человѣческое сердце! никакая эпическая поэма не выразитъ того величія и красоты, которыя начертаны на твоихъ сокровенныхъ страницахъ. Этц письмена непостижимы для человѣческаго взора!" Но у кого же онъ будетъ просить? Его мать сама ничего не имѣетъ, Риккабокка бѣденъ, а величественная Віоланта, которая восклицала: "о, еслибъ я была мужчиной!" -- Леонардъ не могъ допустить мысли, что она будетъ сожалѣть о немъ, можетъ быть, станетъ презирать его. Просить Эвенелей! Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! Наконецъ Леонардъ быстро схватилъ перо и бумагу и написалъ на скорую руку нѣсколько строчекъ. Леонарду казалось, что эти строки написаны были его кровью.
   Между тѣмъ часъ отправленія почты миновалъ: письмо должно остаться до другого дня,-- и до полученія отвѣта пройдетъ по крайней мѣрѣ еще три дня. Леонардъ, оставивъ письмо на столѣ, вышелъ изъ душной своей комнатки на улицу. Безъ всякой цѣли перешелъ онъ Вестминстерскій мостъ, продолжалъ итти дальше, увлекаемый толпами народа, спѣшившими къ парламентскому подъѣзду. Въ тотъ вечеръ долженъ былъ рѣшиться въ Парламентѣ спорный пунктъ, сильно интересовавшій народъ. На улицѣ собрались толпы: однѣ для того, чтобъ видѣть, какъ будутъ проходить члены Парламента, другія -- слышать, какую роль будутъ разъигрывать въ этомъ спорѣ вновь избранные ораторы; а нѣкоторые старались воспользоваться случаемъ пробраться въ галлерею.
   Леопардъ вмѣшался въ толпу, не имѣя ничего общаго съ интересами народа; онъ задумчиво смотрѣлъ на Погребальное Аббатство, на это величественное кладбище царей, полководцевъ и поэтовъ.
   Но вдругъ его вниманіе привлечено было къ кружку людей, внутри котораго произнесли имя, знакомое ему, хотя и отзывавшееся для его слуха не совсѣмъ пріятно.
   -- Какъ ваше здоровье, Рандаль Лесли? вы тоже пришли слушать парламентское преніе? сказалъ какой-то джентльменъ и, какъ было видно, членъ Парламента.
   -- Да, мистеръ Эджертонъ обѣщалъ взять меня въ галлерею. Сегодня онъ самъ будетъ говорить въ Парламентѣ, а я еще ни разу не слышалъ его. Вы идете теперь туда: пожалуста, напомните ему.
   -- Теперь рѣшительно нельзя: онъ уже началъ говорить. Я нарочно поторопился изъ Атенеума, моего любимаго клуба, чтобы попасть сюда вовремя, тѣмъ болѣе, что его рѣчь, какъ утверждаютъ многіе, должна произвесть удивительный эффектъ.
   -- Какъ это жаль! сказалъ Рандаль.-- Я вовсе не воображалъ, что онъ начнетъ свою рѣчь такъ рано.
   -- Что дѣлать! его вызвали на это. Впрочемъ, идите за мной: быть можетъ, мнѣ удастся провести васъ въ Парламентъ. Такой человѣкъ, какъ вы, Лесли, отъ котораго мы ожидаемъ многаго, смѣю сказать, не долженъ пропускать подобнаго случая. Вы узнаете, по крайней мѣрѣ, на какомъ полѣ битвы находится сегодня нашъ Парламентъ. Пойдемте скорѣй!
   Въ то время, какъ Рандаль слѣдовалъ за членомъ Парламента, въ толпѣ народа, мимо которой они проходили, раздался говоръ:
   -- Вотъ идетъ молодой человѣкъ, который написалъ превосходный памфлетъ; онъ родственникъ Эджертона.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ другой.-- Умный человѣкъ этотъ Эджертонъ. Я дожидаюсь его.
   -- Быть можетъ, вы тоже, какъ и я, принадлежите къ числу избирателей?
   -- Нѣтъ, мистеръ Эджертонъ оказалъ большую милость моему племяннику, и я хочу выразить ему мою благодарность. А вы значитъ избиратель? Признаюсь откровенно, вашъ городъ можетъ гордиться такимъ представителемъ.
   -- Ваша правда: это весьма просвѣщенный человѣкъ!
   -- И если бы вы знали, какой онъ великодушный!
   -- Всегда даетъ ходъ превосходнѣйшимъ мѣрамъ правительства, замѣтилъ политикъ.
   -- И умнымъ молодымъ людямъ, прибавилъ дядя.
   Къ похваламъ этихъ двухъ джентльменовъ присовокупились еще человѣка два, и при этомъ случаѣ разсказано было множество примѣровъ великодушія Одлея Эджертона.
   Сначала Леонардъ слушалъ этотъ разговоръ безъ всякаго вниманія, но потомъ былъ очень заинтересованъ имъ. Онъ не разъ слышалъ, отъ Борлея, прекрасные отзывы объ этомъ великодушномъ государственномъ сановникѣ, который, не имѣя особенныхъ претензій на свой собственный геній, умѣлъ, однако же, цѣнить дарованія другихъ людей. Кромѣ того Леонардъ помнилъ, что Эджертонъ былъ двоюроднымъ братомъ сквайра Гэзельдена. Неясная мысль родилась въ головѣ Леонарда -- обратиться къ этой высокой особѣ, не за милостыней, но съ просьбой доставить какое нибудь занятіе для ума. О, какъ неопытенъ еще былъ Леонардъ! Въ то время, какъ онъ развивалъ свою мысль дверь Парламента отворилась и изъ нея вышелъ самъ Одлей Эджертонъ. Ропотъ одобренія давалъ знать Леонарду о присутствіи любимаго народомъ парламентскаго члена. Привѣтствія, пожатія руки, поклоны встрѣчали Эджертона на каждомъ шагу; двухъ словъ, учтиво сказанныхъ, весьма достаточно было такому извѣстному человѣку для выраженія своей признательности, и вскорѣ, миновавъ толпу, его высокая, стройная фигура показалась на тротуарѣ. Одлей Эджертонъ повернулъ за уголъ, къ Вестминстерскому мосту. Онъ остановился при самомъ входѣ на мостъ и, при свѣтѣ фонаря, взглянулъ на часы.
   -- Гарлей теперь будетъ сюда скоро, произнесъ онъ: -- онъ всегда бываетъ пунктуаленъ. Кончивъ свой спичъ, я могу удѣлить ему часъ свободнаго времени.
   Опустивъ въ карманъ часы и застегнувъ сюртукъ, Одлей приподнялъ глаза и увидѣлъ передъ собой молодого человѣка.
   -- Вамъ нужно меня? спросилъ онъ, съ отчетливою краткостію, входящею въ составъ его практическихъ качествъ.
   -- Мистеръ Эджертонъ, сказалъ молодой человѣкъ, слегка дрожавшимъ, но, при сильномъ душевномъ волненіи, довольно еще твердымъ голосомъ: -- вы имѣете громкое имя, великую власть; я стою здѣсь, на этихъ улицахъ Лондона, безъ друзей, безъ занятій. Я чувствую въ себѣ призваніе къ занятіямъ болѣе благороднымъ, чѣмъ тѣ, которыя основываются на физическихъ силахъ; но, не имѣя друга или покровителя, я ничего не могу предпринять. Не знаю, зачѣмъ и какимъ образомъ рѣшился я высказать это: вѣроятно, съ отчаянія и внезапнаго побужденія, заимствованнаго отчаяніемъ изъ похвалы, которая сопровождаетъ васъ повсюду. Сказавъ это, я высказалъ вамъ все.
   Изумленный тономъ и словами незнакомца, Одлей Эджертонъ на минуту Оставался безмолвнымъ; но, какъ опытный и осмотрительный свѣтскій человѣкъ, свыкшійся со всякаго рода странными просьбами, онъ быстро оправился отъ легкаго впечатлѣнія, которое произвели на него слова Леонарда.
   -- Скажите вы не ....скій ли уроженецъ? спросилъ Одлей, упомянувъ имя города, котораго былъ представителемъ.
   -- Нѣтъ, сэръ.
   -- Въ такомъ случаѣ, молодой человѣкъ, мнѣ очень жаль васъ. Судя по воспитанію, которое вы получили, вы должны имѣть здравый разсудокъ, руководствуясь которымъ могли бы заключить, что человѣкъ, занимающій въ обществѣ высокое мѣсто, какъ бы далеко ни простиралось его покровительство, и безъ того уже слишкомъ обремененъ просителями, имѣющими право требовать его покровительства, слишкомъ обремененъ, чтобъ имѣть возможность принимать участіе въ людяхъ, совершенно ему незнакомыхъ.
   Леопардъ не сдѣлалъ на это никакого возраженія.
   -- Вы говорите, что не имѣете здѣсь ни друга, ни покровителя, прибавилъ Одлей, послѣ минутнаго молчанія, такимъ ласковымъ тономъ, какой рѣдко можно услышать отъ людей, ему подобныхъ.-- Мнѣ очень жаль васъ. Въ ранній періодъ нашей жизни эта участь выпадаетъ на долю весьма многимъ изъ насъ: мы часто пріобрѣтаемъ друзей уже къ концу нашей жизни. Будьте честны, ведите себя благородно, надѣйтесь болѣе на себя, чѣмъ на людей вамъ незнакомыхъ, употребите въ дѣло ваши физическія силы, если не можете найти занятій для ума, и повѣрьте, что въ этомъ совѣтѣ заключается все, что я могу дать вамъ, да развѣ еще вотъ эту бездѣлицу....
   И членъ Парламента протянулъ Леонарду руку съ серебряной монетой.
   Леонардъ поклонился, печально кивнулъ головой и удалился. Эджертонъ посмотрѣлъ ему вслѣдъ съ мучительнымъ чувствомъ.
   "Гм!... Въ подобномъ положеніи найдутся тысячи на лондонскихъ улицахъ, произнесъ онъ про себя.-- Нельзя же мнѣ одному удовлетворить всѣ нужды большей части человѣчества. Положимъ, что онъ воспитанъ превосходно. Но общество никогда не будетъ страдать отъ невѣжества; скорѣе можно допустить, что отъ излишняго просвѣщенія явятся тысячи голодныхъ, которые, не приспособивъ себя къ какому нибудь ремеслу и не имѣя никакого поприща для ума, остановятся когда нибудь на улицѣ, подобно этому юношѣ, и поставятъ въ тупикъ государственныхъ людей поумнѣе, быть можетъ, меня самого."
   Въ то время, какъ Эджертонъ, углубленный въ эти размышленія, медленно подвигался впередъ, на самой серединѣ моста раздались веселые звуки почтоваго рожка. По мосту несся прекрасный шарабанъ, запряженный четверкой отличныхъ лошадей, и въ возничемъ мистеръ Эджертонъ узналъ своего племянника, Франка Гэзельдена.
   Молодой гвардеецъ, въ обществѣ веселыхъ друзей, возвращался изъ Гринича, послѣ пышнаго банкета. Безпечный хохотъ этихъ питомцевъ удовольствія далеко разносился по дремлющей рѣкѣ.
   Этотъ хохотъ непріятно отзывался въ ушахъ удрученнаго заботами сановника, скучавшаго, быть можетъ, всѣмъ своимъ величіемъ, одинокаго среди всѣхъ своихъ друзей. Можетъ статься, онъ привелъ ему на память его собственную юность, когда знакомы были ему подобные товарищи и подобные банкеты, хотя въ кругу ихъ онъ всегда сохранялъ стремленіе къ честолюбію.
   --Le jeu, vaut-il la chandelle? сказалъ онъ, пожавъ плечами.
   Шарабанъ быстро пронесся мимо Леонарда, въ то время, какъ онъ стоялъ прислонясь къ периламъ, и былъ обрызганъ грязью, вылетавшей изъ подъ копытъ бѣшеныхъ лошадей.. Хохотъ отзывался для него еще непріятнѣе, чѣмъ для Эджертона; но онъ не пробуждалъ въ душѣ его ни малѣйшей зависти.
   -- Жизнь есть темная загадка, сказалъ онъ, ударивъ себя въ грудь.
   Медленно пошелъ онъ по мосту и наконецъ очутился подлѣ ниши, гдѣ за нѣсколько дней передъ этимъ стоялъ вмѣстѣ съ Гэленъ. Изнуренный голодомъ и безсонницей, онъ опустился въ мрачный уголъ ниши. Журчанье волнъ, катившихся подъ каменнымъ сводомъ, отзывалось для слуха Леонарда похоронной пѣснью, какъ будто вмѣстѣ съ этими волнами, съ этимъ стономъ уносилась въ вѣчность тайна человѣческихъ скорбей и страданій. Мечтатель! прими утѣшеніе отъ этой рѣки!... это та самая рѣка, которая положила основаніе и доставила величіе великому городу.... Прими же утѣшеніе, мечтатель, пока волны не подмыли еще основаній свода, на которомъ ты палъ, изнуренный и одинокій. Не думай, впрочемъ, что, съ разрушеніемъ моста, ты заглушишь стоны рѣки!...
  

ГЛАВА LXVI.

   Въ одной изъ комнатъ дома отца своего, въ кварталѣ Нэйтсбриджъ, сидѣлъ лордъ л'Эстренджъ, сортируя за письменнымъ столомъ и уничтожая письма и бумаги -- обыкновенный признакъ предстоящей перемѣны мѣста жительства. На столѣ находилось множество такихъ вещицъ, по которымъ проницательный наблюдатель можетъ судить о характерѣ человѣка, которому принадлежали эти вещи. Такимъ образомъ, съ нѣкоторымъ вкусомъ, но въ то же время въ порядкѣ, обличавшемъ аккуратность военнаго человѣка, разложены были предметы, напоминавшіе о лучшей порѣ жизни,-- предметы, освященные воспоминаніемъ о минувшемъ или, быть можетъ, сдѣлавшіеся драгоцѣнными по одной привычкѣ имѣть ихъ всегда передъ глазами,-- предметы, которые постоянно служили украшеніемъ кабинета лорда л'Эстренджа,-- все равно -- находился ли онъ въ Египтѣ, Италіи, или Англіи. Даже маленькая, старинная и довольно неудобная чернилица, въ которую онъ обмакивалъ перо, помѣчая письма, откладываемыя въ сторону, принадлежала къ маленькому бюро, которымъ онъ такъ гордился, будучи еще мальчикомъ. Книги, разбросанныя по столу, не принадлежали къ числу новыхъ изданій, ни къ числу тѣхъ, перелистывая которыя мы удовлетворяемъ только наше минутное любопытство или развлекаемъ серьёзныя и даже грустныя мысли: нѣтъ! это были по большей части творенія латинскихъ или итальянскихъ поэтовъ, съ безчисленнымъ множествомъ замѣчаній на поляхъ, или книги; которыя, требуя глубокаго надъ собой размышленія, въ то же время требуютъ медленнаго и частаго прочтенія, и потомъ дѣлаются неразлучными собесѣдниками. Такъ или иначе, но только, замѣчая въ нѣмыхъ, неодушевленныхъ предметахъ отвращеніе этого человѣка къ перемѣнѣ и привычку сохранять привязанность ко всему, что только имѣло связь съ минувшими чувствами и событіями, вы легко догадались бы, что онъ съ необыкновеннымъ постоянствомъ сохранялъ въ душѣ своей болѣе нѣжныя чувства. Вы бы тогда могли еще лучше разъяснить себѣ постоянство его дружбы къ человѣку, до такой степени неодинаковому съ нимъ въ призваніи и характерѣ, какъ Одлей Эджертонъ. Чувство дружбы или любви, однажды проникнувшее въ сердцѣ Гарлея л'Эстренджа, оставалось въ немъ навсегда,-- оно входило въ составъ его бытія; чтобы уничтожить или, по крайней мѣрѣ, нарушить это чувство, нужно было, чтобъ во всей организаціи Гарлея произошелъ переворотъ.
   Но вотъ рука лорда л'Эстренджа остановилась на письмѣ, написанномъ твердымъ, четкимъ почеркомъ, и, вмѣсто того, чтобъ разорвать его съ разу, онъ разложилъ его передъ собой и еще разъ прочиталъ его. Это было письмо отъ Риккабокка, полученное нѣсколько недѣль тому назадъ и заключавшее въ себѣ слѣдующее:

Отъ синьора Риккабокка къ лорду л'Эстренджу.

   "Благодарю васъ, благородный другъ мой, за ваше справедливое сужденіе обо мнѣ и уваженіе къ моимъ несчастіямъ.
   "Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! я не принимаю никакихъ предложеній на примиреніе съ Джуліо Францини. Пишу это имя и едва не задыхаюсь отъ душевнаго волненія. Я непремѣнно долженъ остановиться на нѣсколько минутъ, чтобъ заглушить мое негодованіе.... Слава Богу! я успокоился. Не стану больше и говорить объ этомъ предметѣ.... Вы сильно встревожили меня.... И откуда взялась эта сестра! Я не видѣлъ ее съ самого дѣтства; впрочемъ, она воспитана была подъ ея вліяніемъ, и ничего нѣтъ удивительнаго, если она будетъ дѣйствовать въ качествѣ его агента. Она хочетъ узнать мѣсто моего жительства! Повѣрьте, что это дѣлается съ какимъ нибудь враждебнымъ и злобнымъ умысломъ. Безъ всякаго сомнѣнія, въ сохраненіи моей тайны я полагаюсь на васъ. Вы говорите, что я могу положиться на скромность вашего друга. Простите меня, но моя довѣренность не такъ еще гибка, какъ вы полагаете. Одно неосторожное слово можетъ послужить проводникомъ къ моему убѣжищу. А если откроютъ это убѣжище -- можете ли вы представить себѣ все зло и несчастіе, которыя неминуемо должны тогда постигнуть меня? Конечно, гостепріимный кровъ Англіи защититъ меня отъ враговъ; но для меня будетъ хуже всякой пытки жить на глазахъ шпіона. Правду говоритъ наша пословица: "тому дурно спится, надъ кѣмъ врагъ не дремлетъ". Великодушный другъ мой, я кончилъ все съ моей прежней жизнью; я хочу сбросить ее съ себя, какъ сбрасываетъ змѣя свою шкуру. Я отказалъ себѣ во всемъ, что изгнанники называютъ утѣшеніемъ. Сожалѣніе о несчастіи, посланія отъ сочувствующей моему несчастію дружбы, новости о покинутомъ мною отечествѣ сдѣлались чужды моему очагу подъ чужими небесами. Отъ всего этого я добровольно отказался. Въ отношеніи къ жизни, которою нѣкогда жилъ, я сдѣлался такъ мертвъ, какъ будто Стиксъ отдѣлилъ ее отъ меня. Съ тѣмъ холоднымъ равнодушіемъ ко всему окружающему меня, съ той непреклонностію, которыя доступны однимъ только удрученнымъ горестью, я отказался даже отъ удовольствія видѣться съ вами. Я сказалъ вамъ просто и ясно, что ваше присутствіе послужило бы къ одному лишь разстройству моей и безъ того уже шаткой философіи и напоминало бы мнѣ только о минувшемъ, которое я хочу навсегда изгладить изъ памяти. Вы изъявили согласіе на одно условіе, что когда бы ни потребовалась ваша помощь -- я попрошу ее; а между тѣмъ вы великодушно стараетесь отъискать мнѣ правосудіе въ кабинетахъ министровъ. Я не смѣю отказать вашему сердцу въ этомъ удовольствіи, тѣмъ болѣе, что я имѣю дочь.... (О, я уже научилъ эту дочь съ благоговѣніемъ произносить ваше имя и не забывать его въ ея молитвахъ!) Но теперь, когда вы убѣдились, что все усердіе ваше не приноситъ желаемой пользы, я прошу васъ прекратить попытки, которыя могутъ навести шпіона на мои слѣды и вовлечь меня въ новыя несчастія. Повѣрьте мнѣ, о благороднѣйшій изъ британцевъ, что я доволенъ своей судьбой. Я увѣренъ, перемѣна моей участи не послужитъ къ моему счастію. Chi non lia provalo il male non conosce il bene. До тѣхъ поръ человѣкъ не узнаетъ, когда онъ бываетъ счастливъ, пока не испытаетъ несчастія!
   "Вы спрашиваете меня объ образѣ моей жизни. Я отвѣчаю на это коротко: alla giornata,-- только на сей день, но не назавтра, какъ я нѣкогда жилъ. Я совершенно привыкъ къ тихой деревенской жизни. Я даже принимаю большое участіе во всѣхъ ея подробностяхъ. Вотъ хоть бы теперь противъ меня сидитъ моя жена, доброе созданіе! она не спрашиваетъ, что или къ кому я пишу, но готова оставить свою работу и начать бесѣду со мной, лишь только перо окончательно будетъ положено на столъ. Я говорю: начать бесѣду; но о чемъ? вы спросите. Богъ знаетъ. Впрочемъ, я охотнѣе стану слушать и трактовать о дѣлахъ какого нибудь прихода, чѣмъ пустословить съ вѣроломными моими соотечественниками о народномъ благосостояніи. Когда нужно удостовѣриться въ томъ, какое ничтожное вліяніе производитъ подобное пустословіе на умъ человѣка, я прибѣгаю къ Макіавелли и Ѳукидиду. Иногда зайдетъ ко мнѣ добрый пасторъ, и между нами завяжется ученый диспутъ. Онъ не умѣетъ замѣчать своего пораженія, а потому диспутъ нашъ дѣлается безконечнымъ. Въ хорошую погоду я гуляю съ моей Віолантой по извилистымъ и довольно живописнымъ берегамъ небольшой рѣчки или отправляюсь къ доброму пріятелю моему сквайру и вполнѣ убѣждаюсь, какое благотворное дѣйствіе производитъ на насъ истинное удовольствіе. Въ дождливые дни я запираюсь въ кабинетѣ и бываю мрачнѣе самой погоды, до тѣхъ поръ, пока не войдетъ ко мнѣ Віоланта, съ ея черными глазами, свѣтлыми даже и сквозь слезы упрека,-- упрека въ томъ, зачѣмъ я скучаю одинъ, тогда какъ она живетъ со мной подъ одной кровлей. Віоланта обнимаетъ меня, и черезъ пять минутъ все окружающее озаряется солнечнымъ свѣтомъ.... какое намъ дѣло до вашихъ англійскихъ, сѣрыхъ облаковъ?
   "Предоставьте мнѣ, мой неоцѣненный лордъ, предоставьте мнѣ этотъ спокойный, счастливый переходъ къ старости,-- переходъ свѣтлѣе самой юности, которую я такъ безумно растратилъ, и сохраните тайну, отъ которой зависитъ мое счастіе.
   "Въ заключеніе этого письма, позвольте мнѣ обратиться къ вамъ самимъ. О себѣ вы такъ же мало говорите, какъ много обо мнѣ. Впрочемъ, я очень хорошо понимаю глубокую меланхолію, прикрываемую страннымъ и причудливымъ нравомъ, при которомъ вы, какъ будто шутя, сообщаете чувства самыя близкія вашему сердцу. Уединеніе, съ такимъ трудомъ отъискиваемое въ большихъ городахъ, тяжелымъ камнемъ лежитъ на вашемъ сердцѣ. Вы снова стремитесь къ нашему dolce far niente, къ друзьямъ весьма немногимъ, но преданнымъ, къ жизни однообразной, но ничѣмъ несвязанной,-- и даже тамъ чувство одиночества снова овладѣваетъ вами: вы не стараетесь, подобно мнѣ, заглушить въ душѣ своей воспоминаніе: ваши мертвыя, охладѣвшія страсти превратились въ призраки, которые тревожатъ васъ и дѣлаютъ васъ неспособнымъ для дѣятельнаго, кипящаго жизнію свѣта. Все это понятно для меня; я точно такъ же усматриваю это изъ вашихъ фантастическихъ, написанныхъ на скорую руку писемъ, какъ усматривалъ въ васъ самихъ, когда мы вмѣстѣ сидѣли подъ тѣнію вѣковыхъ дубовъ и сосенъ, любуясь голубой поверхностью озера, разстилавшагося подъ нашими ногами. Меня тревожила едва замѣтная тѣнь будущаго; спокойствіе вашей души нарушалось легкимъ воспоминаніемъ о прошедшемъ.
   "Однакожь, вы, полу-серьёзно, полу-шутя, говорите мнѣ: "я хочу убѣжать изъ этой тюрьмы воспоминаній; я хочу, подобно другимъ людямъ, образовать новыя узы, прежде чѣмъ это уже будетъ поздно для меня; я хочу жениться... да! жениться... но я долженъ любить.... вотъ въ этомъ-то и заключается затрудненіе...." затрудненіе? да, ваша правда! и слава Богу, что оно существуетъ! Приведите себѣ на память всѣ несчастныя женитьбы и скажите, найдется ли изъ двадцати осьмнадцать, которыя можно назвать женитьбами по любви! Это всегда было и, повѣрьте, будетъ такъ! Потому что, полюбивъ кого нибудь всей душой, мы дѣлаемся слишкомъ взыскательны и въ такой же степени неснисходительны. Не ищите многаго, но оставайтесь довольными, отъискавъ такое созданіе, съ которымъ ваше сердце и ваша честь будутъ находиться въ безопасномъ положеніи. Вы скоро узнаете любовь, которая никогда не причинитъ боли вашему сердцу, и скоро забудете ту любовь, которая всегда должна разочаровывать ваше воображеніе. Cospetto! я бы желалъ, чтобъ у моей Джемимы была младшая сестра для васъ, хотя мнѣ самому стоило большого труда заглушить стоны моего сердца при вступленіи въ бракъ съ Джемимой.
   "Я написалъ вамъ это длинное письмо съ того цѣлью, чтобъ доказать, какъ мало нуждаюсь я въ вашемъ состраданіи и усердіи. Еще разъ прошу, пусть молчаніе надолго останется между нами. Мнѣ чрезвычайно трудно вести переписку съ человѣкомъ вашего высокаго званія и не пробудить любопытныхъ толковъ о моемъ все еще маленькомъ, такъ сказать, бассейнѣ, гладкая поверхность котораго покроется множествомъ круговъ, стоитъ только бросить въ нее камнемъ. Я долженъ отвезти это письмо за десять миль отъ дому и украдкой опустить его въ почтовый ящикъ.
   "Прощайте, неоцѣненный и благородный другъ, съ самымъ нѣжнымъ сердцемъ и возвышенными понятіями, съ которыми когда либо случалось мнѣ встрѣчаться на пути этой жизни. Прощайте.-- Напишите мнѣ нѣсколько словъ, когда вы покинете дневныя грёзы и отъищете себѣ Джемиму.

"Альфонсо."

   "P. S. Ради Бога, предостерегите вашего почтеннаго друга не уронить слова передъ этой женщиной, которая можетъ открыть мое убѣжище."
   -- Неужели онъ и въ самомъ дѣлѣ счастливъ? произнесъ Гарлей, складывая письмо, и потомъ нѣсколько минутъ оставался въ глубокой задумчивости.
   -- Эта деревенская жизнь, эта добрая жена, которая оставляетъ свою работу, чтобъ поговорить о деревенскихъ обывателяхъ -- какой контрастъ представляютъ онѣ существованію Одлея! А все же я не могу позавидовать, не могу понять ни того, ни другого.... что же такое мое собственное существованіе?
   Гарлей всталъ и подошелъ къ окну, изъ котораго видно было, какъ простая, сельской архитектуры лѣстница опускалась на зеленый лугъ, окаймленный деревьями, гораздо большихъ размѣровъ въ сравненіи съ тѣми, какія часто встрѣчаются въ предмѣстьяхъ большихъ городовъ. Представлявшійся видъ изъ окна сообщалъ столько спокойствія, столько прохлады, что другой съ трудомъ рѣшился бы допустить предположеніе, что онъ находится въ такомъ близкомъ разстояніи отъ Лондона.
   Дверь тихо отворилась, и въ нее вошла лэди болѣе чѣмъ среднихъ лѣтъ. Подойдя къ Гарлею, все еще задумчиво стоявшему подлѣ окна, она положила руку на его плечо. Сколько характеристическаго выражалось въ этой рукѣ! Это была такая рука, которую Тиціанъ написалъ бы съ особеннымъ тщаніемъ! тонкая, бѣлая, нѣжная, съ голубыми жилками, слегка приподнявшимися надъ ея поверхностью. Въ ея формѣ и сложеніи усматривалось что-то болѣе обыкновенной аристократической изящности. Истинный физіологъ сказалъ бы съ разу: въ этой рукѣ есть умъ и гордость; предметъ, на которомъ она покоится, долженъ оставаться неподвижнымъ: хотя она слегка прикасается къ нему, но трудно освободиться отъ нея.
   -- Гарлей, сказала лэди, и Гарлей обернулся.-- Напрасно ты хотѣлъ обмануть меня давишней улыбкой, продолжала она, съ выраженіемъ печали на лицѣ: -- ты не улыбался, когда я вошла.
   -- Рѣдко случается, дорогая матушка, чтобъ мы улыбались, оставаясь наединѣ; притомъ же въ послѣднее время я не сдѣлалъ ничего смѣшного, что заставляло бы меня улыбаться самому себѣ.
   -- Сынъ мой, сказала лэди Лэнсмеръ, довольно рѣзко, но въ тоже время съ чувствомъ материнской нѣжности: -- ты происходишь по прямой линіи отъ знаменитыхъ предковъ, и, мнѣ кажется, они спрашиваютъ изъ своихъ гробницъ: почему послѣдняя отрасль ихъ не имѣетъ никакой цѣли, никакого предмета для занятія въ государствѣ, которому они служили и которое награждало ихъ своими почестями?
   -- Матушка, сказалъ воинъ, простосердечно: -- когда государство находилось въ опасности, я служилъ ему такъ, какъ служили мои предки: доказательствомъ тому служатъ закрытыя раны на моей груди.
   -- Но неужели только тогда и нужно служить отечеству, когда оно находится въ опасности? неужли долгъ благороднаго человѣка выполняется только на войнѣ? Неужли ты думаешь, что твой отецъ, ведя простую, но благородную жизнь деревенскаго джентльмена, не исполняетъ назначеній, для которыхъ существуютъ высшій классъ общества и богатство?
   -- Въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія: онъ выполняетъ ихъ гораздо лучше, чѣмъ могъ бы выполнить его безпечный сынъ.
   -- А между тѣмъ этотъ безпечный сынъ получилъ отъ природы такія дарованія, его юность была такъ богата блестящими надеждами,-- въ дѣтской душѣ его загорался огонь при одной мысли о славѣ!
   -- Все это совершенно справедливо, сказалъ Гарлей, весьма нѣжно: -- и все это суждено было схоронить въ одной могилѣ!...
   Графиня вздрогнула; ея рука опустилась съ плеча Гарлея.
   Лицо лэди Лэнсмеръ не принадлежало къ числу такихъ лицъ, которыя даже при легкомъ душевномъ волненіи измѣняютъ свое выраженіе. Въ этомъ отношеніи, а также въ чертахъ лица, она имѣла большое сходство съ сыномъ.
   Ея черты были нѣсколько рѣзки; брови имѣли изгибъ, который придаетъ нѣкоторое величіе взгляду; линіи вокругъ рта, по привычкѣ, сохраняли суровость и неподвижность. Ея лицо было лицо женщины, которая, испытавъ въ теченіе жизни множество душевныхъ потрясеній, никогда не обнаруживала ихъ. Въ ея красотѣ, все еще весьма замѣчательной, въ ея одеждѣ и вообще во всей ея наружности было что-то холодное, формальное. Она сообщала вамъ понятіе о старинной баронессѣ, женщинѣ въ половину свѣтской, въ половину монашествующей. Съ перваго взгляда вы бы замѣтили, что она не привыкла жить въ шумномъ свѣтѣ, окружавшемъ ее, что она не раздѣляла съ нимъ образа его мыслей и въ нѣкоторой степени пренебрегала условіями моды; но, при всей этой холодности, при всемъ равнодушіи ко всему фэшенебельному, лицо ея обнаруживало женщину, которая знавала человѣческія чувства, человѣческія страсти. И теперь, когда она смотрѣла на спокойное, грустное лицо Гарлея, на лицѣ ея отражались материнскія ощущенія.
   -- Схоронить въ одной могилѣ! сказала она, послѣ долгаго молчанія.-- Но, Гарлей! вѣдь тогда ты былъ еще ребенкомъ! Можетъ-ли подобное воспоминаніе имѣть до сихъ поръ такое пагубное вліяніе на тббя? Въ жизни женщины еще могло это случиться; но для мужчины.... признаюсь, для меня это непонятно.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ Гарлей въ полголоса и какъ будто разговаривая самъ съ собою: -- въ моей натурѣ есть много женскаго. Быть можетъ, мужчины, которые долго ведутъ одинокую, можно сказать, уединенную жизнь, которые не имѣютъ въ виду никакой цѣли для своего существованія, такъ же упорно сохраняютъ въ душѣ своей сильныя впечатлѣнія, какъ и женщины.-- Но, вскричалъ онъ, громко и внезапно измѣнивъ выраженіе лица: -- самый холодный, самый твердый человѣкъ чувствовалъ бы точно такъ же, какъ чувствуя я, еслибъ онъ зналъ ее, если бы любилъ ее. Она не имѣла ни малѣйшаго сходства съ женщинами, которыхъ я когда либо встрѣчалъ. Свѣтлое и лучезарное созданіе другого міра! Она опустилась на эту землю и, улетѣвъ обратно, покрыла ее, для меня, непроницаемымъ мракомъ. Безполезно бороться мнѣ съ моими чувствами. Матушка, повѣрьте, во мнѣ столько же есть храбрости, сколько имѣли ея мои закованные въ сталь предки. Я смѣло шелъ впередъ на поле битвы, я боролся съ человѣкомъ и кровожаднымъ звѣремъ, съ бурями и океаномъ, съ самыми мощными силами природы, я перенесъ такія опасности, съ которыми охотно бы встрѣтился средневѣковой пилигримъ или крестоносецъ; но бороться съ однимъ этимъ воспоминаніемъ -- о! у меня нѣтъ на то ни храбрости, ни силы!
   -- Гарлей, Гарлей! ты убиваешь меня! вскричала графиня, всплеснувъ руками.
   -- Удивительно, продолжалъ ея сынъ, до такой степени углубленный въ свои размышленія, что, быть можетъ, онъ вовсе не слыхалъ ея восклицанія: -- да, совершенно удивительно, что изъ тысячи женщинъ, которыхъ я встрѣчалъ и съ которыми говорилъ, я ни разу не видѣлъ лица, подобнаго ея лицу, никогда не слышалъ такого плѣнительнаго голоса. И что же? вся эта вселенная не въ состояніи доставить мнѣ одного взгляда, одного звука голоса, которые могли бы возвратить мнѣ исключительное право человѣка -- право любви. Что жъ дѣлать!... Впрочемъ, жизнь имѣетъ и другіе привлекательные предметы: поэзія и искусство все еще живутъ, небо все еще улыбается мнѣ, деревья все еще игриво волнуются. Я счастливъ по своему: не отнимайте же у меня этого счастія.
   Графиня хотѣла что-то сказать, но въ эту минуту дверь быстро отворилась и въ комнату вошелъ лордъ Лэнсмеръ.
   Лордъ Лэнсмеръ былъ старше жены своей немногими годами; спокойное лицо его показывало, что онъ былъ менѣе преданъ житейскимъ треволненіямъ. Кроткое, доброе лицо, оно не выражало обширнаго ума, но въ то же время въ мягкихъ чертахъ своихъ оно не обнаруживало недостатка въ здравомъ разсудкѣ.
   Лордъ былъ невысокаго роста, но строенъ, въ нѣкоторой степени надмѣненъ, но при всемъ томъ невольнымъ образомъ располагалъ къ себѣ. Его надмѣнность обличала въ немъ вельможу, который большую часть своей жизни проводилъ въ провинціи, котораго воля рѣдко встрѣчала сопротивленіе, и котораго вліяніе до такой степени было ощутительно для всѣхъ и всѣми было признано, что незамѣтно обратило свое дѣйствіе и на него самого. Но когда вы бросали взглядъ на открытое лицо и черные глаза графини, вы невольно удивлялись тому, какимъ образомъ сошлись вмѣстѣ эти два созданія и, если вѣрить слухамъ, проводили брачную жизнь свою счастливо.
   -- Вотъ кстати, что ты здѣсь, милый мой Гарлей! вскричалъ лордъ Лэнсмеръ, потирая себѣ руки, съ видомъ особеннаго удовольствія: -- я только что сдѣлалъ визитъ герцогинѣ.
   -- Какой герцогинѣ, батюшка?
   -- Конечно, какой -- старшей кузинѣ твоей матери, герцогинѣ Кнэрсборо, которую, изъ угожденія мнѣ, ты удостоилъ своимъ посѣщеніемъ; признаюсь, я въ восторгѣ, услышавъ, что лэди Мери тебѣ нравится.
   -- Да, она прекрасно воспитана и прекрасно умѣетъ выказать свою надмѣнность, отвѣчалъ Гарлей; но, замѣтивъ на лицѣ своей матери неудовольствіе и смущеніе въ отцѣ, онъ прибавилъ серьёзнымъ тономъ: -- впрочемъ, она очень недурна собой.
   -- Такъ вотъ что, Гарлей, сказалъ отецъ, забывая рѣзкое выраженіе сына: -- герцогиня, пользуясь преимуществомъ нашихъ родственныхъ связей, откровенно призналась мнѣ, что и ты въ свою очередь произвелъ на лэди Мери пріятное впечатлѣніе; лучше этой партіи желать не нужно, если только ты согласишься со мной, что пора тебѣ подумать о женитьбѣ. Что ты скажешь на это, Катринъ?
   -- Фамилія Кнэрсборо является въ нашей исторіи до начала вражды Алой и Бѣлой розъ, сказала лэди Лэнсмеръ, съ видомъ снисхожденія къ своему супругу: -- въ лѣтописяхъ ея не было никакого позорнаго событія и гербъ не имѣетъ на себѣ ни одного темнаго пятна. Однакожь, согласитесь мой добрый лордъ, герцогинѣ не должно бы, кажется, начинать подобнаго предложенія первой, хотя бы оно относилось къ другу и родственнику?
   -- Почему же? вѣдь мы люди стараго покроя, отвѣчалъ лордъ, съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ: -- притомъ же герцогини женщина свѣтская.
   -- Надобно надѣяться, кротко замѣтила лэди Лэнсмеръ: -- что дочь герцогини не имѣетъ притязаніе на подобный эпитетъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, я бы не желалъ жениться на лэди Мери, даже и тогда, еслибъ всѣ остальныя женщины обратились въ обезьянъ! сказалъ лордъ л'Эстренджъ, нисколько не удерживая себя отъ горячности.
   -- Праведное небо! вскричалъ графъ.-- Какія странныя выраженія! Скажите, пожалуста, сэръ, почему бы вы не женились на ней?
   -- Я не могу сказать; мнѣ кажется, въ подобныхъ случаяхъ не должно быть никакихъ "почему". Впрочемъ, позвольте вамъ замѣтить, батюшка, вы не исполняете вашего обѣщанія.
   -- Какимъ это образомъ?
   -- Вы и милэди, моя матушка, упрашивали меня жениться; я далъ обѣщаніе исполните съ своей стороны все, чтобъ только повиноваться вамъ, но при одномъ условіи, что выборъ я сдѣлаю самъ и самъ назначу для этого время. Согласіе дано съ обѣихъ сторонъ. Вдругъ вы, милордъ, отправляетесь съ визитомъ, отправляетесь въ такое время, въ такой часъ, когда никакая лэди не могла бы подумать безъ ужаса о блондахъ и цвѣтахъ,-- и вслѣдствіе этого визита дѣлаете заключеніе, что бѣдная лэди Мери и вашъ недостойный сынъ влюблены другъ въ друга, между тѣмъ какъ ни тотъ, ни другая даже не подумали объ этомъ. Простите меня, батюшка, но согласитесь, что это дѣло большой важности. Еще разъ позвольте мнѣ требовать вашего обѣщанія,-- предоставить мнѣ исключительное право на выборъ невѣсты и не дѣлать никакихъ ссылокъ на войну двухъ розъ. Какая война розъ можетъ сравниться съ войною между скромностью и любовью на ланитахъ невинной дѣвицы!
   -- Предоставить тебѣ исключительное право на выборъ невѣсты, сказала лэди Лэнсмеръ: -- хорошо: пусть будетъ по твоему. Но вѣдь, кажется, и мы назначили условіе.... не правда ли, Лэнсмеръ?
   -- Да, кажется, и мы что-то назначили, отвѣчалъ лордъ Лэнсмеръ, съ замѣтнымъ замѣшательствомъ.-- Конечно, назначили.
   -- Вх чемъ же состояло это условіе? позвольте узнать.
   -- Въ томъ, что сынъ лорда Лэнсмера можетъ жениться только на дочери джентльмена.
   -- Само собою разумѣется, безъ всякаго сомнѣнія, замѣтилъ лордъ Лэнсмеръ.
   Кровь бросилась въ прекрасное лицо Гарлея и вскорѣ уступила мѣсто блѣдности. Гарлей отошелъ къ окну; его мать послѣдовала за нимъ и снова положила руку на его плечо.
   -- Вы очень жестоки, нѣжно и въ полголоса сказалъ Гарлей, содрогаясь отъ прикосновенія материнской руки.
   Потомъ, обращаясь къ отцу, который смотрѣлъ на него съ крайнимъ удивленіемъ (и дѣйствительно, лорду Лэнсмеру никогда и въ голову не приходило сомнѣнія, что сынъ его рѣшится вступить въ бракъ съ дѣвицей, которой положеніе въ обществѣ будетъ ниже положенія, такъ скромно упомянутаго графиней), Гарлей протянулъ руку и мягкимъ, имѣющимъ какую-то особенную привлекательность голосомъ сказалъ:
   -- Вы, папа, всегда были великодушны ко мнѣ, всегда прощали мои заблужденія: по одному только этому я долженъ пожертвовать привычками эгоиста, чтобъ удовлетворить одно изъ самыхъ пламенныхъ вашихъ желаній. Я совершенно согласенъ, что нашъ родъ не долженъ пресѣчься мною. Noblesse oblige. Но вы знаете, что я всегда имѣлъ сильную наклонность къ романтизму: чтобы жениться, я долженъ любить, или если не любить, то по крайней мѣрѣ долженъ чувствовать, что жена моя заслуживаетъ всю любовь, которую я нѣкогда питалъ въ душѣ моей. Что касается неопредѣленнаго слова "джентльменъ", которое матушкѣ моей угодно было включить въ условіе, слова, имѣющаго на разныхъ устахъ различное значеніе, то признаюсь, я имѣю сильное предубѣжденіе противъ молодыхъ лэди, воспитанныхъ въ самомъ высшемъ кругу общества, какъ по большей части воспитываются и дочери джентльменовъ нашего званія. Вслѣдствіе этого я требую, чтобы слово "джентльменъ" было истолковано въ благородную сторону. Такъ что, если въ происхожденіи, въ привычкахъ, въ воспитаніи отца будущей моей невѣсты ничего не будетъ грубаго, унижающаго достоинство благороднаго человѣка, я надѣюсь, что, съ обоюднаго вашего согласія, вы ничего больше не станете требовать: ни титуловъ, ни родословной.
   -- Титуловъ? конечно, нѣтъ, сказала лэди Лэнсмеръ.-- Титулы не составляютъ главныхъ достоинствъ джентльмена.
   -- Само собою, разумѣется, что нѣтъ, возразилъ графъ.-- У насъ, въ Британіи, есть множество прекраснѣйшихъ фамилій, которыя вовсе не имѣютъ титуловъ.
   -- Титуловъ -- нѣтъ! повторила лэди Лэнсмеръ:-- но предковъ -- да.
   -- О, мама, сказалъ Гарлей, съ самой грустной и самой спокойной улыбкой: -- кажется, суждено, чтобы мы никогда не соглашались. Первый изъ нашего рода былъ человѣкъ, которымъ мы болѣе всѣхъ другихъ гордимся; но скажите, кто были его предки? Красота, добродѣтель, скромность, умъ -- если для мужчины недостаточно этихъ качествъ для удовлетворенія его понятій о благородствѣ, то онъ до самой смерти останется рабомъ.
   Вмѣстѣ съ этими словами Гарлей взялъ шляпу и пошелъ къ дверямъ.
   -- Ты, кажется, самъ сказалъ: Noblesse oblige, сказала графиня, провожая его до порога:-- намъ больше ничего не остается прибавить.
   Гарлей слегка пожалъ плечами, поцаловалъ руку матери, свистнулъ своего Нерона, дремавшаго подъ окномъ и испуганнаго внезапнымъ призывомъ, и вышелъ изъ комнаты.
   -- Неужели онъ и въ самомъ дѣлѣ на той недѣлѣ ѣдетъ за границу? сказалъ графъ.
   -- Такъ, по крайней мѣрѣ, онъ говоритъ.
   -- Я боюсь, что для лэди Мери тутъ нѣтъ никакого шанса, снова началъ лордъ Лэнсмеръ, съ легкой, но печальной улыбкой.
   -- Въ ней нѣтъ столько ума, чтобъ очаровать его. Она не стоитъ Гарлея, замѣтила гордая мать.
   -- Между нами будь сказано, возразилъ отецъ, довольно робко: -- я до сихъ поръ еще не вижу, какую пользу приноситъ Гарлею его собственный умъ. Будь онъ самый закоснѣлый невѣжда изъ Трехъ Соединенныхъ Королевствъ, то, право, и тогда онъ не былъ бы до такой степени безпеченъ и безполезенъ, какъ теперь. А сколько честолюбія въ немъ было во время его юности! Катринъ, мнѣ иногда сдается, что тебѣ извѣстна причина этой перемѣны въ немъ.
   -- Мнѣ! О, нѣтъ, милордъ! эта перемѣна весьма обыкновенна въ молодыхъ людяхъ съ такимъ состояніемъ. Вступая въ свѣтъ, они не видятъ цѣли, къ которой, по ихъ понятіямъ, стоило бы стремиться. Еслибъ Гарлей былъ сынъ бѣдныхъ родителей, тогда совсѣмъ другое дѣло.
   -- Я родился быть наслѣдникомъ точно такихъ же богатствъ, какъ и Гарлей, сказалъ графъ, съ лукавой улыбкой:-- однакожь, льщу себя надеждой, что приношу нѣкоторую пользу старушкѣ Англіи.
   Графиня, воспользовавшись этимъ случаемъ, сказала комплиментъ милорду и вмѣстѣ съ тѣмъ перемѣнила разговоръ.
  

ГЛАВА LXVII.

   Гарлей, по обыкновенію, провелъ этотъ день скучно, въ переходахъ съ одного мѣста на другое; обѣдалъ онъ въ спокойномъ уголку, въ своемъ любимомъ клубѣ. Нерона не пускали въ клубъ; а потому онъ съ нетерпѣніемъ ожидалъ своего господина за дверьми. Обѣдъ кончился, и собака и господинъ, въ равной степени равнодушные къ толпамъ народа, пошли по улицѣ, которая весьма немногимъ, понимающемъ поэзію Лондона, напоминала о сожалѣніи и скорби, которыя пробуждаются въ душѣ нашей при видѣ разрушенныхъ памятниковъ, принадлежавшихъ отжившему свой вѣкъ поколѣнію,-- улицѣ, которая, пересѣкая обширное мѣсто, служившее нѣкогда дворомъ Вайтгольскаго дворца, и оставляя влѣво пространство, на которомъ находился дворецъ шотландскихъ королей, выходитъ чрезъ узкое отверстіе на такъ называемый старинный островокъ Торней, гдѣ Эдуардъ-Исповѣдникъ принималъ зловѣщее посѣщеніе Вильяма-Завоевателя, и, снова расширяясь около Вестминстерскаго аббатства, теряется, подобно всѣмъ воспоминаніямъ о земномъ величіи, среди скромныхъ и грязныхъ переулковъ.
   Менѣе обращая вниманія на дѣятельный міръ, окружавшій его, чѣмъ на изображенія, вызванныя изъ его души, настроенной къ одиночеству, Гарлей л'Эстренджъ дошелъ наконецъ до моста и увидѣлъ угрюмый, безъ всякихъ признаковъ человѣческой жизни, корабль, дремлющій на безмолвной рѣкѣ, нѣкогда шумной и сверкавшей золотыми искрами отъ позлащенныхъ лодокъ древнихъ царей Британіи.
   На этомъ-то мосту Одлей Эджертонъ и назначилъ встрѣтиться съ л'Эстренджемъ, въ тѣ часы, когда, по его разсчету, удобнѣе всего было воспользоваться отдыхомъ отъ продолжительнаго парламентскаго засѣданія. Гарлей, избѣгая всякой встрѣчи съ равными себѣ, рѣшительно отказался отъискивать своего друга въ многолюдномъ кафе-ресторанѣ Беллами.
   Въ то время, какъ Гарлей медленно подвигался по мосту, взоръ его привлеченъ былъ неподвижной фигурой, сидѣвшей съ лицомъ, закрытымъ обѣими руками, на грудѣ камней въ одной изъ нишей.
   -- Еслибъ я былъ скульпторъ, сказалъ онъ про себя: -- то, вздумавъ передать идею объ уныніи, непремѣнно бы скопировалъ позу этой фигуры.
   Онъ отвелъ взоры въ сторону и въ нѣсколькихъ шагахъ передъ собой увидѣлъ стройную фигуру Одлея Эджертона. Луна вполнѣ освѣщала бронзовое лицо этого должностного человѣка,-- лицо, съ его чертами, проведенными постояннымъ размышленіемъ о серьёзныхъ предметахъ, и заботами, съ его твердымъ, но холоднымъ выраженіемъ умѣнья управлять своими чувствами.
   -- А взглянувъ на эту фигуру, произнесъ Гарлей, продолжая свой монологъ:-- я запомнилъ бы ее, на случай, когда бы вздумалъ высѣчь изъ гранита Долготерпѣніе.
   -- Наконецъ и ты явился! какая аккуратность! сказалъ Эджертонъ, взявъ Гарлея подъ руку.
   Гарлей. Аккуратность! безъ всякаго сомнѣнія. Я уважаю твое время и не буду долго задерживать тебя. Мнѣ кажется, что сегодня тебѣ предстоитъ говорить въ Парламентѣ.
   Эджертонъ. Я уже говорилъ.
   Гарлей (съ участіемъ). И говорилъ хорошо, я надѣюсь.
   Эджертонъ. Кажется, мой спичъ произвелъ удивительный эффектъ: громкіе клики и рукоплесканія долго не замолкали; а это не всегда случается со мной.
   Гарлей. И, вѣроятно, это доставило тебѣ большое удовольствіе?
   Эджертонъ (послѣ минутнаго молчанія). Напротивъ, ни малѣйшаго.
   Гарлей. Что же послѣ этого привязываетъ тебя къ подобной жизни -- къ постоянному труженичеству, къ постоянной борьбѣ съ своими чувствами? что принуждаетъ тебя оставлять въ какомъ-то усыпленіи болѣе нѣжныя способности души и пробуждать въ ней однѣ только грубыя, если и награды этой жизни (изъ которыхъ самая лестная, по моему мнѣнію, это рукоплесканіе), не доставляютъ тебѣ ни малѣйшаго удовольствія?
   Эджертонъ. Что меня привязываетъ? одна привычка.
   Гарлей. Скажи лучше, добровольное мученичество.
   Эджертонъ. Пожалуй, я и съ этимъ согласенъ. Однако, поговоримъ лучше о тебѣ; итакъ, ты рѣшительно оставляешь Англію на той недѣлѣ?
   Гарлей (въ уныломъ расположеніи духа). Да, рѣшительно. Эта жизнь въ столицѣ, гдѣ все такъ живо представляетъ дѣятельность, гдѣ я одинъ шатаюсь по улицамъ безъ всякой цѣли, безъ призванія, дѣйствуетъ на меня какъ изнурительная лихорадка. Ничто не развлекаетъ меня здѣсь, ничто не занимаетъ, ничто не доставляетъ душѣ моей спокойствія и утѣшенія. Однакожь, я рѣшился, пока не совсѣмъ еще ушло время, сдѣлать одно послѣднее усиліе, чтобъ выйти изъ сферы минувшаго и вступить въ настоящій міръ людей. Короче сказать, я рѣшился жениться.
   Эджертонъ. На комъ же?
   Гарлей (серьёзно). Клянусь жизнью, мой другъ, ты большой руки философъ. Ты съ разу предложилъ мнѣ вопросъ, который прямѣе всего идетъ къ дѣлу. Ты видишь, что я не могу жениться на мечтѣ, на призракѣ, созданномъ моимъ воображеніемъ; а выступивъ за предѣлы міра идеальнаго, гдѣ же мнѣ съискать это "на комъ"?
   Эджертонъ. Ищи -- и найдешь.
   Гарлей. Неужели мы когда нибудь ищемъ чувства любви? Развѣ оно не западаетъ въ наше сердце, когда мы менѣе всего ожидаемъ его? Развѣ оно не имѣетъ сходства съ вдохновеніемъ музы? Какой поэтъ сядетъ за бумагу и перо и скажетъ: "я напишу поэму"? Какой человѣкъ взглянетъ на прелестное созданіе и скажетъ; "я влюблюсь въ него"? Нѣтъ! счастіе, какъ говоритъ одинъ великій германскій писатель,-- счастіе внезапно ниспадаетъ на смертныхъ съ лона боговъ; такъ точно и любовь.
   Эджертонъ. А ты помнишь слова Горація: "приливъ жизни утекаетъ, а крестьянинъ между тѣмъ сидитъ на окраинѣ берега и дожидается, когда сдѣлается бродъ."
   Гарлей. Идея, которую ты нечаянно подалъ мнѣ нѣсколько недѣль тому назадъ, и которая до этого неясно мелькала въ моей головѣ, до сихъ поръ не покидаетъ меня, а напротивъ того, быстро развивается. Еслибъ я только могъ найти ребенка съ нѣжными наклонностями души и свѣтлымъ умомъ, хотя еще и неразвитымъ, и еслибъ я могъ воспитать его сообразно съ моимъ идеаломъ! Я еще такъ молодъ, что могу ждать нѣсколько лѣтъ. А между тѣмъ я сталъ бы имѣть то, чего недостаетъ мнѣ, я имѣлъ бы цѣль въ жизни, имѣлъ бы призваніе.
   Эджертонъ. Ты всегда былъ и, кажется, будешь дитятей романа. Однако....
   Здѣсь Одлей Эджертонъ былъ прерванъ посланнымъ изъ Парламента, которому дано было приказаніе отъискивать Одлея на мосту, въ случаѣ, если присутствіе его въ Парламентѣ окажется необходимымъ.
   -- Сэръ, сказалъ посланный: -- оппозиція, пользуясь отсутствіемъ многихъ членовъ Парламента, требуетъ отмѣны новаго постановленія. Мистера.... поставили на время опровергать это требованіе, но его никто не хочетъ слушать.
   Эджертонъ торопливо обратился къ лорду л'Эстренджу.
   -- Ты долженъ извинить меня. Завтра я уѣзжаю въ Виндзоръ на два дня; по возвращеніи, надѣюсь, что мы встрѣтимся.
   -- Для меня все равно, отвѣчалъ Гарлей: -- твои совѣты, о практическій человѣкъ съ здравымъ разсудкомъ! не производятъ на меня желаемаго дѣйствія. И если, прибавилъ Гарлей, съ искренностью и съ печальной улыбкой: -- если я надоѣдаю тебѣ жалобами, которыхъ ты не можешь понять, то дѣлаю это по старой школьной привычкѣ. Я не могу не довѣрить тебѣ всѣхъ смутъ моей души.
   Рука Эджертона дрожала въ рукѣ его друга. Не сказавъ ни слова, онъ быстро пошелъ къ Парламенту. На нѣсколько секундъ Гарлей оставался неподвижнымъ, въ глубокой и спокойной задумчивости; потомъ онъ кликнулъ собаку и пошелъ обратне къ Вестминстеру. Онъ проходилъ нишу, въ которой сидѣла фигура унынія. Но эта фигура стояла теперь на ногахъ, прислонясь къ балюстрадѣ. Собака, предшествовавшая своему господину, остановилась подлѣ одинокаго юноши и подозрительно обнюхала его.
   -- Неронъ, поди сюда! вскричалъ л'Эстренджъ.
   -- Неронъ! да это и есть кличка, которою, какъ сказывала Гэленъ, другъ ея покойнаго отца звалъ свою собаку.
   Этотъ звукъ, болѣзненно отозвавшись въ душѣ Леонарда, заставилъ его вздрогнуть. Леонардъ приподнялъ голову и внимательно взглянулъ въ лицо Гарлея. Свѣтлые, горѣвшіе огнемъ, но при томъ какъ-то странно блуждающіе взоры, какими описывала ихъ Гэленъ, встрѣтились съ взорами Леонарда и приковали ихъ къ себѣ.
   Л'Эстренджъ остановился. Лицо юноши было знакомо ему. На взглядъ, устремленный на него Леонардомъ, онъ отвѣтилъ вопросительнымъ взглядомъ и узналъ въ Леонардѣ юношу, съ которымъ встрѣтился однажды у книжной лавки.
   -- Не бойтесь, сэръ: собака ничего не сдѣлаетъ, сказалъ л'Эстренджъ, съ улыбкой.
   -- Вы, кажется, назвали ее Нерономъ? спросилъ Леонардъ, продолжая всматриваться въ незнакомца.
   Гарлей понялъ этотъ вопросъ совершенію въ другую сторону.
   -- Да, Нерономъ; впрочемъ, онъ не имѣетъ кровожадныхъ наклонностей своего римскаго тезки.
   Гарлей хотѣлъ было итти впередъ, но Леонардъ заговорилъ, съ замѣтнымъ колебаніемъ:
   -- Извините меня, сэръ.... неужели вы тотъ самый человѣкъ, котораго я такъ долго и тщетно отъискивалъ для дочери капитана Дигби?
   Гарлей стоялъ какъ вкопаный.
   -- Дигби! воскликнулъ онъ: -- гдѣ онъ? скажите. Ему, кажется, нетрудно было отъискать меня. Я оставилъ ему адресъ.
   -- Слава Богу! въ свою очередь воскликнулъ Леонардъ: -- Гэленъ спасена: она не умретъ теперь.
   И Леонардъ заплакалъ.
   Достаточно было нѣсколькихъ секундъ, нѣсколькихъ словѣ, чтобъ объяснить Гарлею, въ какомъ положеніи находилась сирота его стариннаго товарища по оружію. Еще нѣсколько минутъ, и Гарлей стоялъ уже въ комнатѣ юной страдалицы, прижимая пылающую голову ея къ своей груди и нашептывая ей слова, которыя отзывались для слуха Гэленъ какъ будто въ отрадномъ, счастливомъ снѣ:
   -- Утѣшься, успокойся: твой отецъ живъ еще во мнѣ.
   -- Но Леонардъ мнѣ братъ, сказала Гэлепъ, поднимая томные глаза: -- болѣе, чѣмъ братъ; онъ болѣе нуждается въ попеченіи отца.
   -- Нѣтъ, Гэленъ, успокойся. Я ни въ чемъ не нуждаюсь.... теперь рѣшительно ни въ чемъ! произнесъ Леонардъ.
   И слезы его катились на маленькую ручку, сжимавшую его руку.
   Гарлей л'Эстренджъ былъ человѣкъ, на котораго все принадлежавшее къ романтичной и поэтической сторонѣ человѣческой жизни производило глубокое впечатлѣніе. Когда онъ узналъ, какими узами были связаны эти два юныя созданія, стоящія другъ подлѣ друга, одни среди неотразимыхъ нападеній рока, душа его была сильно взволнована; онъ не испытывалъ подобнаго ощущенія въ теченіе многихъ лѣтъ своей жизни. Въ этихъ мрачныхъ чердакахъ, омрачаемыхъ еще болѣе дымомъ и испареніями самаго бѣднаго квартала, въ глухомъ уголкѣ рабочаго міра, въ самыхъ грубыхъ и обыкновенныхъ его формахъ онъ узнавалъ ту высокую поэму, которая проистекаетъ прямо изъ соединенія ума и сердца. Здѣсь, на простомъ, деревянномъ столѣ, лежали рукописи молодого человѣка, который боролся съ холоднымъ міромъ за славу и кусокъ насущнаго хлѣба; тамъ, на другой сторонѣ перегородки, на убогой кроваткѣ, лежала единственная отрада юноши -- все, что согрѣвало его сердце самымъ благотворнымъ, оживляющимъ чувствомъ. По одну сторону стѣны находился міръ фаитазіи, по другую сторону -- міръ смертныхъ, полный скорби, страданій и любви. Въ томъ и другомъ, въ одинаковой степени обитали духъ возвышенный, покорность Провидѣнію, свободная отъ всякаго эгоистическаго чувства, "что-то чуждое, выходившее изъ сферы нашей скорбной жизни".
   Лордъ л'Эстренджъ окинулъ взоромъ комнату, въ которую вошелъ вслѣдъ за Леонардомъ. Онъ замѣтилъ на столѣ рукописи и, указавъ на нихъ, тихо сказалъ:
   -- Это-то и есть ваши труды, которыми вы поддерживали сироту честнаго воина? послѣ этого вы сами воинъ, и притомъ еще въ самой тяжелой битвѣ!
   -- Но битва эта была проиграна, отвѣчалъ Леонардъ, съ печальной улыбкой: -- я бы не въ силахъ былъ поддержать ее.
   -- Однакожь, вы не покинули ее. Когда коробочка Пандоры была открыта, то говорятъ, что Надежда совсѣмъ была потеряна....
   -- Ложь, неправда! прервалъ Леонардъ: -- понятіе, заимствованное изъ миѳологіи. Есть еще и другія божества, которыя переживаютъ Надежду, какъ-то: Благодарность, Любовь и Долгъ.
   -- Ваши понятія нельзя подвести подъ разрядъ обыкновенныхъ! воскликнулъ Гарлей, приведенный въ восторгъ словами Леонарда: -- я непремѣнно долженъ познакомиться съ ними покороче. Въ настоящую минуту я спѣшу за докторомъ и ворочусь сюда не иначе, какъ вмѣстѣ съ нимъ. Намъ нужно какъ можно скорѣе удалить бѣднаго ребенка изъ этой душной атмосферы. Между тѣмъ позвольте мнѣ смягчить ваше опроверженіе старинной миѳологической басни. Если благодарность, любовь и обязанность остаются въ удѣлъ человѣку, повѣрьте, что надежда всегда остается между ними, хотя и бываетъ невидима, скрываясь за крыльями этихъ болѣе высокихъ боговъ.
   Гарлей произнесъ это съ той удивительной, принадлежавшей только ему одному улыбкой, которая озарила яркимъ свѣтомъ мрачные покои Леонарда, и вмѣстѣ съ тѣмъ ушелъ.
   Леонардъ тихо приблизился къ тусклому окну. Взглянувъ на звѣзды, горѣвшія надъ вершинами зданія блѣднымъ, спокойнымъ огнемъ, онъ произнесъ: "О Ты, Всевидящій и Всемилосердый! съ какимъ отраднымъ чувствомъ вспоминаю я теперь, что хотя мои мечтанія -- плодъ человѣческихъ мудрствованій, иногда и омрачали небеса, но я никогда не сомнѣвался въ Твоемъ существованіи! Ты всегда находился тамъ, Всевѣчный и Пресвѣтлый, хотя облака и закрывали иногда безпредѣльное пространство Твоего владычества!..." Леонардъ молился въ теченіе нѣсколькихъ минутъ, потомъ вошелъ въ комнату Гэленъ и сѣлъ подлѣ кровати, притаивъ дыханіе: больная спала крѣпкимъ сномъ.... Гэленъ проснулась въ то самое время, какъ Гарлей возвратился съ медикомъ. Лоонардъ снова удалился въ свою комнату и тамъ на столѣ, между бумагами, увидѣлъ письмо, написанное имъ къ мистеру Дэлю.
   -- Теперь я не вижу необходимости выставлять на показъ мое призваніе, сказалъ онъ про себя: -- не вижу необходимости сдѣлаться нищимъ.
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ поднесъ письмо къ пылающей свѣчѣ. Въ то время, какъ пепелъ сыпался на полъ, мучительный голодъ, котораго онъ не замѣчалъ до этого, среди душевныхъ волненій, смѣняющихъ одно другое, начиналъ терзать его внутренность. Но, несмотря на то, даже и голодъ не могъ сравняться съ благородной гордостью, которая покорялась чувству благороднѣйшему ея самой, и Леонардъ съ улыбкой произнесъ:
   -- Нѣтъ, я не буду нищимъ! Жизнь, за сохраненіе которой я далъ торжественную клятву, спасена. Какъ человѣкъ, сознающій свои силы и достоинство, я еще разъ рѣшаюсь возстать противъ судьбы!....
  

ГЛАВА LXVIII.

   Прошло нѣсколько дней, и Гэленъ, переведенная изъ душнаго квартала на чистый воздухъ, благодаря стараніямъ опытныхъ врачей, находилась внѣ всякой опасности.
   Это былъ хорошенькій, уединенный коттэджъ, обращенный окнами на обширныя равнины Норвуда, покрытыя мѣстами кустарникомъ. Гарлей пріѣзжалъ туда каждый день -- наблюдать за выздоровленіемъ своей юной питомицы: цѣль въ жизни для него была избрана. Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ Гэленъ становилась и свѣжѣе и бодрѣе, Гарлей вступалъ съ ней въ разговоръ и всегда съ удовольствіемъ, къ которому примѣшивалось въ нѣкоторой степени изумленіе, слушалъ ее. Сердце до такой степени ребяческое и умъ до такой степени зрѣлый изумляли л'Эстренджа своимъ удивительнымъ контрастомъ и сродствомъ. Леонардъ, котораго лордъ л'Эстренджъ просилъ также помѣститься въ этомъ коттэджѣ, оставался въ немъ до тѣхъ поръ, пока выздоровленіе Гэленъ сдѣлалось несомнѣннымъ. Подойдя къ лорду л'Эстренджу, когда тотъ совсѣмъ уже собрался ѣхать въ Лондонъ, Леонардъ спокойно сказалъ:
   -- Теперь, милордъ, когда Гэленъ совершенно поправилась и больше уже не нуждается во мнѣ, я не смѣю оставаться въ этомъ домѣ: боюсь, чтобы меня не назвали инвалидомъ на вашемъ пенсіонѣ. Я ѣду въ Лондонъ.
   -- Вы мой гость, но отнюдь не инвалидъ на пенсіонѣ, сказалъ Гарлей, замѣтивъ гордость, которая такъ рѣзко выразвдглась въ этомъ прощаньи.-- Пойдемте въ садъ: мы тамъ поговоримъ объ этомъ на свободѣ.
   Гарлей сѣлъ на скамейку на небольшомъ лугу; Неронъ свернулся у ногъ его; Леонардъ стоялъ подлѣ Гарлея.
   -- Такъ вы хотите воротиться въ Лондонъ, сказалъ лордъ д'Эстренджъ.-- Скажите, зачѣмъ же?
   -- Исполнить предначертанія судьбы.
   -- А въ чемъ заключаются эти предначертанія?
   -- Я и самъ еще не знаю. Судьба похожа на Изиду, покрывала которой не приподнималъ еще никто изъ смертныхъ.
   -- Должно быть, вы родились для чего нибудь великаго, сказалъ Гарлей отрывисто.-- Я увѣренъ, что вы сочиняете превосходно. Я видѣлъ, что вы занимаетесь своимъ предметомъ съ любовью. Но что лучше всѣхъ вашихъ сочиненій, лучше всѣхъ занятій -- вы имѣете благородное сердце и прекрасное желаніе независимости. Позвольте мнѣ просмотрѣть ваши рукописи или какой нибудь напечатанный уже экземпляръ вашихъ сочиненій. Пожалуста, не затрудняйтесь этимъ: я прошу затѣмъ, чтобъ быть обыкновеннымъ читателемъ, но не покровителемъ. Это слово мнѣ не нравится.
   Сквозь слезы, выступившія ца глазахъ Леонарда, блистали искры огня. Онъ принесъ свой портфель и, положивъ иго на скамейку, подлѣ Гарлея, ушелъ въ самую отдаленную часть сада. Неронъ долго смотрѣлъ за Леонардомъ, потомъ всталъ и медленно послѣдовалъ за нимъ. Когда Леонардъ опустился на траву, Неронъ склонилъ свою косматую голову къ громко бившемуся сердцу поэта.
   Гарлей выбралъ изъ портфеля нѣкоторыя сочиненія и прочиталъ ихъ со вниманіемъ. Конечно онъ не могъ назвать себя критикомъ: онъ не пріучилъ себя анализировать то, что ему нравилось или что не нравилось; но его взглядъ на предметы отличался всегда необыкновенной вѣрностью, его вкусъ былѣ изящный. Когда онъ читалъ, на лицѣ его, постоянно выразительномъ, обнаруживалось то недоумѣніе, то восхищеніе. Онъ очень скоро пораженъ былъ контрастомъ въ сочиненіяхъ юноши,-- контрастомъ между тѣми статьями, въ которыхъ фантазіи предоставлена была полная свобода, и тѣми, гдѣ участвовалъ одинъ только разсудокъ. Въ первыхъ молодой поэтъ, по видимому, терялъ всякое сознаніе о своемъ индивидуумѣ. Его воображеніе носилось гдѣ-то далеко отъ сценъ его страданій, свободно разгуливало въ какомъ-то эдемѣ, принадлежавшемъ счастливымъ созданіямъ. Но зато въ послѣднихъ являлся мыслитель одинокій и печальный, обращаясь, подъ вліяніемъ тяжелой скорби, къ холодному, жестокому міру, на который онъ смотрѣлъ. Въ его мысли все было смутно, неопредѣленно; въ его фантазіи -- все свѣтло и спокойно. По видимому, геній раздѣлялся на двѣ формы: одна, витая въ предѣлахъ надзвѣзднаго міра, орошала свои крылья небесной росой,-- другая уныло и медленно блуждала среди опустѣлыхъ и безпредѣльныхъ степей. Гарлей тихо опустилъ бумаги и нѣсколько минутъ оставался въ глубокой задумчивости. Потомъ онъ всталъ и, подходя къ Леонарду, всматривался въ лицо его съ новымъ и болѣе сильнымъ участіемъ.
   -- Я прочиталъ ваши сочиненія, сказалъ Гарлей: -- и узналъ въ нихъ два существа, принадлежащія двумъ мірамъ, существенно различнымъ между собой.
   Леонардъ изумился.
   -- Правда, правда! произнесъ онъ въ полголоса.
   -- Я думаю, снова началъ Гарлей: -- что одно изъ этихъ существъ должно или совершенно уничтожить другое, или оба они должны, слиться въ одну личность и гармонировать другъ съ другомъ. Возьмите шляпу, садитесь на лошадь моего грума и поѣдемте въ Лондонъ; по дорогѣ мы еще поговоримъ объ этомъ предметѣ. Однако, помните, что первая цѣль благороднаго стремленія души есть независимость. Достигнуть этой независимости я принимаю на себя помочь вамъ; замѣтьте, это такая услуга, которую не краснѣя рѣшится принять самый гордый человѣкъ.
   Леонардъ взглянулъ на Гарлея. Въ его глазахъ блистали слезы благодарности; его сердце было слишкомъ полно, чтобы отвѣчать.
   -- Я не принадлежу къ разряду тѣхъ людей, сказалъ Гарлей, выѣхавъ вмѣстѣ съ Леонардомъ на дорогу: -- людей, которые позволяютъ себѣ думать, что если молодой человѣкъ занимается поэзіей, то онъ больше ни для чего другого неспособенъ, что онъ долженъ быть или поэтомъ, или нищимъ. Я уже сказалъ, что въ васъ, какъ мнѣ кажется, находятся два человѣка: одинъ -- принадлежащій міру идеальному, другой -- дѣйствительному. Каждому изъ нихъ я могу предоставить совершенно отдѣльную карьеру. Первая изъ этихъ карьеръ, быть можетъ, самая соблазнительная. Всякое государство считаетъ полезнымъ и выгоднымъ принимать къ себѣ въ услуженіе всѣхъ талантливыхъ и трудолюбивыхъ людей; каждый гражданинъ долженъ вмѣнять себѣ въ особенную честь -- получить какое бы то ни было занятіе для пользы своего государства. У меня есть другъ, государственный сановникъ, который, какъ всѣмъ извѣстно, постоянно старается поошрять молодыхъ талантливыхъ людей: его зовутъ Одлеемъ Эджертономъ. Мнѣ только стоитъ сказать ему: "у меня есть въ виду человѣкъ, который вполнѣ отплатитъ правительству за все то, чѣмъ правительству угодно будетъ наградить его",-- и вы завтра же будете обезпечены въ средствахъ къ своему существованію; кромѣ того вамъ будетъ открыто много путей къ богатству и отличію. Это съ моей стороны одно предложеніе. Что вы скажете на него?
   Леонардъ съ грустнымъ чувствомъ вспомнилъ о своей встрѣчѣ съ Одлеемъ Эджертономъ и предложенной ему серебряной монетѣ. Онъ покачалъ головой и отвѣчалъ:
   -- Милордъ, я не знаю, чѣмъ заслужилъ я подобное великодушіе. Дѣлайте со мной, что вамъ угодно; но если мнѣ будетъ предоставлено на выборъ, то, конечно, я желалъ бы лучше слѣдовать моему призванію. Честолюбіе меня нисколько не прельщаетъ.
   -- Въ такомъ случаѣ выслушайте мое второе предложеніе. У меня есть еще другъ, съ которымъ я не въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, какъ съ Эджертономъ, и который не имѣетъ никакой власти. Я говорю о литераторѣ.... его зовутъ Генри Норрейсъ.... вѣроятно, это имя знакомо и вамъ. Онъ уже имѣетъ къ вамъ расположеніе съ тѣхъ поръ, какъ увидѣлъ васъ за чтеніемъ подлѣ книжной лавки, и готовъ принять въ насъ живое участіе. Я часто слышалъ отъ него, что несправедливо поступаетъ тотъ, кто занимается литературой какъ простымъ ремесломъ; но что если посвятить себя этому призванію и усвоивать его надлежащимъ образомъ, употребить для того тѣ же труды и то же благоразуміе, которые употребляются при достиженіи всякаго другого ремесла, то можно всегда разсчитывать на вознагражденіе своихъ трудовъ. Однакожь, этотъ путь покажется слишкомъ длиннымъ и слишкомъ скучнымъ; онъ не доставитъ человѣку никакой власти, кромѣ власти надъ своимъ разсудкомъ, надъ мыслью,-- рѣдко доставляетъ богатство, и хотя извѣстность можетъ быть вѣрная, но слава, подобная той, о которой мечтаютъ поэты, выпадаетъ въ удѣлъ весьма немногимъ. Что жь вы скажете на это?
   -- Милордъ, я принимаю это предложеніе, сказалъ Леонардъ рѣшительнымъ тономъ; и потомъ, когда лицо его освѣтилось энтузіазмомъ, онъ съ увлеченіемъ продолжалъ: -- да, если, какъ вы говорите, во мнѣ находятся два человѣка, то я чувствую, что еслибъ меня осудили въ жертву механическому и практическому міру, то одинъ изъ нихъ непремѣнно уничтожилъ бы другого. И побѣдитель сдѣлался бы еще грубѣе, еще жостче. Позвольте мнѣ удержать за собой тѣ идеи, подъ вліяніемъ которыхъ, хотя онѣ по сіе время остаются еще неясными, не имѣютъ еще опредѣленныхъ формъ, я постоянно уносился за предѣлы этого холоднаго міра,-- въ міръ надзвѣздный, озаренный неугасаемымъ солнечнымъ блескомъ. Нѣтъ нужды, доставятъ онѣ мнѣ или нѣтъ богатство и славу,-- по крайней мѣрѣ онѣ по прежнему будутъ уносить меня кверху! Я желаю одного только знанія: какое мнѣ дѣло, если знаніе это не будетъ силой!...
   -- Довольно! сказалъ Гарлей, съ улыбкой, выражавшей удовольствіе: -- все будетъ устроено по вашему желанію. А теперь позвольте мнѣ предложить вамъ нѣсколько вопросовъ и не сочтите ихъ нескромными. Вѣдь ваше имя Леонардъ Ферфилдъ?
   Леонардъ покраснѣлъ и, вмѣсто отвѣта, утвердительно кивнулъ головой.
   -- Гэленъ сказывала мнѣ, что вы самоучка; въ остальномъ она предоставила мнѣ обратиться къ вамъ, полагая, вѣроятно, что я сталъ бы уважать васъ менѣе, еслибъ она сказала мнѣ, какъ я догадываюсь, что вы скромнаго происхожденія.
   -- Мое происхожденіе, сказалъ Леонардъ съ разстановкой:-- очень, очень скромное.
   -- Имя Ферфильда мнѣ нѣсколько знакомо. Я зналъ одного Ферфильда, который взялъ за себя дѣвицу изъ фамиліи, проживающей въ Лэнсмерѣ.... изъ фамиліи Эвенель, продолжалъ Гарлей, дрожащимъ голосомъ.-- Вы измѣняетесь въ лицѣ. О, неужели ваша мать изъ этой фамиліи?
   -- Да, отвѣчалъ Леонардъ, сквозь зубы.
   Гарлей положилъ руку на плечо юноши.
   -- Въ такомъ случаѣ, я имѣю нѣкоторое притязаніе на васъ.... мы непремѣнно должны быть друзьями.-- Я имѣю право оказать услугу каждому, кто принадлежитъ къ этому семейству,
   Леонардъ взглянулъ на него съ удивленіемъ.
   -- Потому имѣю право, продолжалъ Гарлей, оправившись нѣсколько отъ душевнаго волненія: -- что Эвенели постоянно служили нашей фамиліи, и мои воспоминанія о Лэнсмерѣ, хотя и дѣтскія, остаются въ душѣ моей неизгладимыми.
   Сказавъ это, онъ далъ шпоры лошади, и снова наступило продолжительное молчаніе; но съ этого времени Гарлей всегда говорилъ съ Леонардомъ нѣжнымъ голосомъ и часто глядѣлъ на него съ участіемъ и любовью.
   Они остановились у дома въ центральной, хоть не фэшёнебельной улицѣ, лакей, замѣчательно серьёзной и почтенной наружности, отворилъ дверь. По всему можно заключить, что это былъ человѣкъ, который всю свою жизнь провелъ около писателей. Бѣдняга! онъ старъ былъ почти до дряхлости. Заботу и надмѣнность, отражавшіяся на его лицѣ, никакое перо смертнаго не въ состояніи описать.
   -- Дома ли мистеръ Норрейсъ? спросилъ Гарлей.
   -- Для своихъ друзей, милордъ, онъ всегда дома, отвѣчалъ лакей важнымъ тономъ.
   И онъ провелъ гостей черезъ пріемный задъ съ такимъ величіемъ, съ какимъ Данго представлялъ какого нибудь Монморанси Людовику Великому.
   -- Постой на минуту: проводи этого джентльмена въ другую комнату. Я сначала одинъ войду въ кабинетъ.... Леонардъ, подождите меня.
   Лакеи кивнулъ головой, впустилъ Леонарда въ столовую и, послушавъ сначала у дверей кабинета, какъ будто опасаясь разсѣять вдохновеніе своего господина, весьма тихо отперъ ихъ. Но, къ невыразимому его негодованію, Гарлей, не дожидаясь доклада о своемъ приходѣ, вошелъ въ кабинетъ. Это была большая комната, заставленная книгами съ самого пола до потолка. Книги лежали на столахъ, книги -- на стульяхъ. Гарлей сѣлъ на фоліантъ "Всемірной исторіи" Ралейга.
   -- Я привезъ къ вамъ сокровище! вскричалъ онъ.
   -- Какое, позвольте узнать? спросилъ Норрейсъ, отрываясь отъ занятій и обратясь къ Гарлею съ пріятной улыбкой.
   -- Душу!
   -- Душу! повторилъ Норрейсъ, теряясь въ догадкахъ, что именно хотѣлъ сказать этимъ Гарлей: -- свою собственную лушу?
   -- О, нѣтъ! у меня нѣтъ вовсе души: у меня есть сердце, и вмѣсто разсудка -- способность увлекаться фантазіями. Выслушайте меня. Помните вы юношу, котораго мы встрѣтили у книжной лавки зачтеніемъ? Я поймалъ его для васъ, и надѣюсь, что вы сдѣлаете изъ него человѣка. Я принимаю живое участіе въ немъ, потому что знаю все семейство, къ которому онъ принадлежитъ, и одинъ членъ этого семейства былъ очень, очень дорогъ для меня. Что касается денегъ, у него нѣтъ ихъ ни шиллинга, и онъ не возьметъ даромъ шиллинга ни отъ васъ, ни отъ меня. Съ бодростію онъ посвящаетъ себя трудамъ и работѣ, и работу вы должны доставить ему непремѣнно.
   Послѣ этого Гарлей въ немногихъ словахъ сообщилъ своему другу о двухъ предложеніяхъ, сдѣланныхъ Леонарду, и о выборѣ Леонарда.
   -- Это обѣщаетъ много хорошаго. Человѣкъ, посвящающій себя литературѣ, долженъ имѣть такое же сильное призваніе, какое бы онъ имѣлъ, посвящая себя изученію законовъ. Я сдѣлаю все, что вамъ угодно.
   Гарлей быстро поднялся съ мѣста, отъ души пожавъ руку Норрейса, вышелъ изъ комнаты и воротился съ Леонардомъ.
   Мистеръ Норрейсъ съ особеннымъ вниманіемъ осмотрѣлъ молодого человѣка. Въ обращеніи своемъ съ незнакомыми онъ отъ природы былъ скорѣе суровъ, чѣмъ радушенъ, представляя въ этомъ, какъ и во многихъ другихъ отношеніяхъ, сильный контрастъ бѣдному, жалкому Борлею. Впрочемъ, онъ былъ прекрасный знатокъ физіономіи человѣка и съ перваго раза полюбилъ Леонарда. Послѣ минутнаго молчанія, мистеръ Норрейсъ протянулъ Леонарду руку.
   -- Сэръ, сказалъ онъ: -- лордъ л'Эстренджъ говоритъ мнѣ, что вы желаете избрать литературу исключительнымъ своимъ занятіемъ и, безъ всякаго сомнѣнія, изучать ее какъ науку. Я могу помочь вамъ въ этомъ; а вы, въ свою очередь, можете помочь мнѣ. Въ настоящее время, я нуждаюсь въ писцѣ, и съ удовольствіемъ предлагаю вамъ это мѣсто. Жалованье будетъ соразмѣрно съ вашими заслугами. У меня есть лишняя комната, которую предоставляю въ полное ваше распоряженіе. Явившись въ первый разъ въ Лондонъ, я сдѣлалъ точно такой же выборъ, какъ и вы, и, признаюсь не имѣю причины раскаиваться въ этомъ выборѣ, даже и въ такомъ случаѣ, если станемъ смотрѣть на предметъ съ существенной точки зрѣнія. Онъ доставляетъ мнѣ доходъ гораздо болѣе моихъ расходовъ. Я приписываю мой успѣхъ на этомъ поприщѣ слѣдующимъ правиламъ, которыя, впрочемъ, можно примѣнить ко всякой другой профессіи: первое -- никогда не полагаться на геній въ томъ, что можно пріобрѣсть трудомъ; второе -- никогда не принимать на себя обязанности учить другихъ тому, съ чѣмъ еще самъ некоротко знакомъ; третіе -- никогда не давать обѣщанія въ томъ, чего мы не въ состояніи исполнить, не приложивъ особаго усердія. Съ этими правилами, литература, если только человѣкъ не ошибается въ своемъ призваніи и если онъ подвергнетъ свои врожденныя дарованія первоначальному исправленію, что требуется всякимъ занятіемъ,-- литература -- говорю я -- при этихъ правилахъ, становится такимъ же прекраснымъ призваніемъ, какъ и всякое другое. Безъ нихъ -- ремесло башмачника безпредѣльно лучше.
   -- Весьма можетъ быть, замѣтилъ Гарлей: -- однакожь, были великіе писатели, которые не наблюдали вашихъ правилъ.
   -- Великіе писатели, правда,-- но весьма незавидные люди. Милордъ, милордъ, не грѣшно ли вамъ сообщать подобныя понятія ученику, котораго вы сами привели ко мнѣ!
   Гарлей улыбнулся и вскорѣ ушелъ, оставивъ генія въ школѣ подъ руководствомъ здраваго ума и опыта.
  

ГЛАВА LXIX.

   Въ то время, какъ Леонардъ боролся во мракѣ съ нищетой, пренебреженіемъ, голодомъ и страшнымъ искушеніемъ, лучезаренъ былъ занимающійся день новой жизни и гладка была дорога къ славѣ Рандаля Лесли. Дѣйствительно, ни одинъ молодой человѣкъ съ прекрасными способностями и съ обширнымъ честолюбіемъ не могъ бы вступить въ жизнь при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Родственныя связи и покровительство популярнаго и энергическаго государственнаго сановника, извѣстность, поставившая его на ряду съ блестящими писателями политическихъ сочиненій, съ одного разу доставили Рандалю Лесли довольно высокое положеніе въ обществѣ; онъ былъ принятъ и обласканъ въ тѣхъ высокихъ кругахъ, для свободнаго пропуска въ которые званіе и богатство еще весьма недостаточны,-- въ кругахъ выше самой моды,-- въ кругахъ власти, гдѣ такъ легко пріобрѣтаются свѣдѣнія и въ разговорѣ заблаговременно изучается свѣтъ. Рандалю стоило только двинуться впередъ, и успѣхъ былъ вѣренъ. Между тѣмъ безпокойный духъ Рандаля находилъ особенное удовольствіе, даже восторгъ отъ интригъ и плановъ, имъ самимъ придуманныхъ. Въ этихъ интригахъ и планахъ онъ видѣлъ болѣе короткіе пути къ пріобрѣтенію богатства, если не къ достиженію славы. Его преобладающій порокъ былъ вмѣстѣ съ тѣмъ и преобладающею слабостью. Въ немъ не было стремленія къ чему-нибудь особенному, но была алчность. Хотя и поставленный въ общественномъ быту на степень гораздо высшую противъ Франка Гэзельдена, онъ, несмотря на весьма обыкновенные, ограниченные виды своего школьнаго товарища, желалъ и съ жадностію искалъ тѣхъ же самыхъ предметовъ, которые ставили Франка Гэзельдена ниже его,-- искалъ его шумныхъ увеселеній, безпечныхъ удовольствій, даже безумной траты его молодости. Точно также Рандаль менѣе стремился къ соисканію славы Одлея Эджертона, а болѣе къ стяжанію его богатствъ, его возможности тратить огромныя суммы, его великолѣпнаго дома на Гросвеноръ-Сквэрѣ. Надобно приписать несчастію его происхожденія, что онъ такъ близко находился къ неотъемлемымъ правамъ этихъ двухъ фамилій: близко къ фамиліи Лесли, какъ будущій глаза тою упавшаго дома,-- близко къ фамиліи Гэзельденъ, особливо, какъ мы уже замѣтили, еслибъ сквайръ не имѣлъ сына: происхожденіе Рандаля отъ Гэзельденовъ предоставляло ему всѣ наслѣдственныя права на обширныя помѣстья сквайра. Большая часть молодыхъ людей, приведенныхъ въ короткія отношенія къ Одлею Эджертону, питали къ нему въ душѣ своей и обнаруживали искреннее уваженіе и преданность. Въ Эджертонѣ было что-то величественное, что-то особенное, которое повелѣваетъ молодыми людьми и очаровываетъ ихъ. Его твердость, его непоколебимая воля, его, можно сказать, царская щедрость, составляющая сильный контрастъ съ простотой его привычекъ и вкуса, которые были даже въ нѣкоторой степени суровы,-- его рѣдкая и, по видимому, невѣдомая ему самому способность очаровывать женщинъ, незнакомыхъ съ покорностію, и убѣждать мужчинъ, отвергающихъ всякіе совѣты,-- все это окружало практическаго человѣка таинственной силой, какими-то чарами, которыя обыкновенно приписываютъ идеалу. Впрочемъ, и то надобно сказать, Одлей Эджертонъ былъ идеалъ -- идеалъ всего практическаго, не какая нибудь простая, труженическая машина, но человѣкъ съ твердымъ умомъ, одушевляемый непоколебимой энергіей и стремящійся къ какимъ нибудь опредѣленнымъ на землѣ цѣлямъ. При какихъ бы то ни было формахъ правительства, Одлей Эджертонъ могъ быть самымъ сильнымъ гражданиномъ, потому что его честолюбіе всегда было рѣшительно и его взглядъ былъ вѣренъ и свѣтлъ. Впрочемъ, въ оффиціальной жизни въ Англіи есть что-то особенное, что принуждаетъ дѣйствительно честолюбиваго человѣка стремиться къ достиженію почестей, если только глаза этого человѣка не подернуты желчью и не имѣютъ косвеннаго взгляда, какъ у Рандаля Лесли. Въ Англіи совершенно необходимо быть джентльменомъ; а Эджертонъ въ строгомъ смыслѣ слова былъ джентльменъ. Онъ не имѣлъ особенной гордости во всѣхъ другихъ отношеніяхъ, едва замѣтна была въ немъ и раздражительность, но затроньте только его со стороны джентльмена, и вы узнаете, до какой степени онъ раздражителенъ и гордъ. Такъ какъ Рандаль видѣлъ его болѣе другихъ и наблюдалъ его нравъ зоркими глазами домашняго шпіона, то онъ не могъ не замѣтить, что этотъ твердый механическій человѣкъ подверженъ былъ припадкамъ меланхоліи, унынія, и хотя припадки эти не были продолжительны, но при всемъ томъ въ его обычной холодности замѣтно было, что въ душѣ его глубоко таилось подавленное, тягостное, мучительное чувство. Эта особенность интересовала бы, пробудила бы участіе признательнаго сердца, но Рандаль Лесли наблюдалъ и обнаруживавъ ее какъ ключъ къ какой нибудь тайнѣ, которая могла доставить ему существенныя выгоды. Рандаль Лесли ненавидѣлъ Эджертона, и ненавидѣлъ его болѣе потому, что, при всей своей книжной учености и при высокихъ понятіяхъ о своихъ талантахъ, онъ не могъ оказать рѣшительное неуваженіе своему патрону, потому что не успѣлъ еще обратить своего покровителя въ простую игрушку, въ ступеньку къ своему возвышенію, и думалъ, что проницательный взоръ Эджертона видѣлъ насквозь его лукавое сердце, хотя и оказывалъ, съ глубокимъ пренебреженіемъ, помощь своему protégé. Впрочемъ, послѣднее предположеніе не имѣло основанія: Эджертонъ не постигалъ испорченной и измѣннической натуры Лесли. Эджертонъ могъ имѣть другія причины держать его въ нѣкоторомъ отдаленіи; онъ слишкомъ мало заглядывалъ въ чувства Рандаля и не сомнѣвался въ чистосердечіи и преданности того, кто такъ много былъ обязанъ ему. Но что всего болѣе отравляло чувство Рандаля къ Эджертону: это -- осторожная и обдуманная откровенность, съ которой послѣдній не разъ повторялъ и съ каждымъ разомъ усиливалъ непріятное предувѣдомленіе, что Рандаль ничего не долженъ ожидать отъ духовнаго завѣщанія министра, ничего изъ тѣхъ богатствъ, которыя ослѣпляли жадные глаза бѣдняка-наслѣдника фамиліи Лесли. Кому же послѣ этого Эджертонъ намѣренъ былъ завѣщать все свое состояніе? кому, какъ не Франку Гэзельдену? А между тѣмъ Одлей такъ мало обращалъ вниманія на своего племянника, до такой степени казался равнодушнымъ къ нему, что это предположеніе, какъ бы оно ни было натурально, подвергалось сомнѣнію. Коварство Рандаля находилось въ какомъ-то смутномъ положеніи. Полагаясь менѣе и менѣе на возможность владѣть современемъ богатствами Эджертона, Рандаль Лесли болѣе и болѣе придумывалъ средства къ возможности устранить Франка отъ наслѣдства Гэзельденскаго помѣстья, если не всего, то по крайней мѣрѣ большей части. Человѣку, менѣе лукавому, пронырливому и безсовѣстному, чѣмъ Рандаль Лесли, подобный проэктъ показался бы самой несбыточной мечтой. Въ томъ, какимъ образомъ этотъ молодой человѣкъ старался обратить знаніе въ силу и подчинить достиженію своихъ видовъ всѣ слабости въ другихъ людяхъ, было что-то страшное. Онъ умѣлъ втеретъся въ полное довѣріе Франка. Чрезъ Франка онъ изучилъ всѣ особенности понятій и нрава сквайра, углублялся въ размышленіе надъ каждымъ словомъ въ письмахъ отца, которыя Франкъ постепенно привыкъ показывать своему вѣроломному другу. Рандаль сдѣлалъ открытіе, что сквайръ имѣлъ двѣ, очень обыкновенныя между помѣщиками, особенности въ характерѣ, которыя, при случаѣ, могли бы сильно повредить горячей родительской любви: первая -- сквайръ любилъ свое помѣстье, какъ предметъ душевный, какъ часть своего собственнаго бытія, и, въ своихъ наставленіяхъ Франку насчетъ его расточительности, онъ всегда говорилъ: "Что станется съ имѣньемъ, если оно попадетъ въ руки мота? Я не хочу, чтобы Гэзельденское помѣстье обратилось въ какой нибудь пустырь: пусть Франкъ бережется...." и проч. Во вторыхъ, сквайръ не только любилъ свои земли, но онъ ревновалъ ихъ -- той ревностью, которую даже самые нѣжные родители рѣдко обнаруживаютъ къ своимъ законнымъ наслѣдникамъ. Онъ не могъ терпѣть мысли, что Франкъ долженъ расчитывать на его кончину, и рѣдко заключалъ свое увѣщательное посланіе, не сдѣлавъ повторенія, что Гэзельденское имѣнье еще не раздѣлено, что онъ сдѣлаетъ этотъ раздѣлъ передъ кончиной, по собственному своему усмотрѣнію. Косвенная угроза подобнаго рода скорѣе оскорбляла и раздражала, но отнюдь не устрашала Франка, потому что молодой человѣкъ, отъ природы великодушный и пылкаго нрава, послѣ предостереженій касательно сохраненія своихъ собственныхъ интересовъ, еще болѣе увлекался неблагоразуміемъ, какъ будто желая показать, что подобнаго рода увѣщанія не имѣли на него никакого вліянія.-- Познакомившись такимъ образомъ вполнѣ съ характеромъ отца и сына, Рандаль начиналъ уже видѣть проблески свѣтлаго дня, озарявшаго его надежды на наслѣдство Гэзельденской вотчины. Между прочимъ ему казалось очевиднымъ, что, несмотря на дальнѣйшія послѣдствія, его собственные интересы, чрезъ отчужденіе сквайра отъ своего законнаго наслѣдника, рѣшительно ничего не теряли, а напротивъ того, выигрывали очень много. На этомъ основаніи, Рандаль, съ необыкновеннымъ знаніемъ своего дѣла, завлекалъ неопытнаго Франка въ крайности, которыя непремѣнно должны были раздражать сквайра; онъ дѣлалъ все это подъ благовиднымъ предлогомъ, сообщая мудрый совѣтъ и никогда не раздѣляя лично заблужденій, въ которыя вводилъ своего легкомысленнаго друга. Въ этомъ отношеніи онъ по большей части дѣйствовалъ черезъ другихъ, предоставляя Франку случай свести знакомствомъ людьми, весьма опасными для юности, или по излишнему остроумію, которое всегда смѣется надъ благоразуміемъ, или по поддѣльному великолѣпію, которое такъ прекрасно умѣетъ поддерживать себя насчетъ векселей, подписанныхъ друзьями съ "большими ожиданіями".
   Членъ Парламента и его protégé сидѣли за завтракомъ. Первый читалъ газету, послѣдній просматривалъ свои письма. Надобно замѣтить, что Рандаль достигъ наконецъ до того, что получалъ множество писемъ,-- мало того: множество треугольныхъ или вложенныхъ въ фантастическіе конверты записокъ. Изъ груди Эджертона вырвалось невольное восклицаніе, и онъ положилъ газету. Рандаль отвелъ взоры отъ своей корреспонденціи. Министръ углубился въ одну изъ своихъ отвлеченныхъ думъ.
   Замѣтивъ, послѣ продолжительнаго молчанія, что Эджертонъ не обращался болѣе къ газетѣ, Рандаль сказалъ;
   -- Кстати, сэръ: я получилъ записку отъ Франка Гэзельдена. Онъ очень желаетъ видѣть меня; его отецъ пріѣхалъ въ Лондонъ весьма неожиданно.
   -- Что его привлекло сюда? спросилъ Эджертонъ, все еще не отрываясь отъ своей думы.
   -- Кажется, до него дошли слухи о расточительности Франка, и бѣдный Франкъ теперь боится и стыдится встрѣтиться съ отцомъ.
   -- Да, расточительность въ молодомъ человѣкѣ величайшій порокъ,-- порокъ, который мало по малу разрушаетъ независимое состояніе, доводитъ до гибели или порабощаетъ будущность! Да, дѣйствительно, величайшій порокъ! И чего ищетъ юность, чего ищетъ она въ расточительности? Въ ней самой заключается все прекрасное потому собственно, что она юность! Чего же недостаетъ ей!
   Сказавъ это, Эджертонъ всталъ, подошелъ къ письменному столу и въ свою очередь занялся своей корреспонденціей. Рандаль взялъ газету и тщетно старался догадаться, что именно вынудило восклицаніе Эджертона и надъ чѣмъ Эджертонъ задумался вслѣдъ за восклицаніемъ.
   Вдругъ Эджертонъ быстро повернулся на стулѣ.
   -- Если вы кончили просматривать газету, сказалъ онъ: -- то, пожалуста, положите ее сюда.
   Рандаль немедленно повиновался. Въ эту минуту въ уличную дверь раздался стукъ, и вслѣдъ за тѣмъ въ кабинетъ Эджертона вошелъ лордъ л'Эстренджъ, болѣе быстрыми шагами и съ болѣе веселымъ противъ обыкновеннаго и одушевленнымъ выраженіемъ въ лицѣ.
   Рука Одлея какъ будто механически опустилась на газету, и опустилась на столбцы, которыми извѣщали публику о числѣ родившихся, умершихъ и вступившихъ въ бракъ. Рандаль стоялъ подлѣ и, само собою разумѣется, замѣтилъ это движеніе; потомъ, поклонившись л'Эстренджу, онъ вышелъ изъ комнаты.
   -- Одлей, сказалъ л^Эстренджъ: -- съ тѣхъ поръ, какъ мы разстались, со мной было приключеніе, которое открыло мнѣ прошедшее и, можетъ статься, будетъ имѣть вліяніе на будущее.
   -- Какимъ это образомъ?
   -- Во первыхъ, я встрѣтился съ родственникомъ.... Эвенелей.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Съ кѣмъ же это? вѣрно, съ Ричардомъ?
   -- Ричардъ Ричардъ.... кто онъ такой? я не помню. Ахъ да! теперь припоминаю: это своенравный юноша, который уѣхалъ въ Америку; но вѣдь я зналъ его, когда я былъ ребёнкомъ.
   -- Этотъ Ричардъ Эвенель теперь богатый негоціантъ, и, не далѣе, какъ сегодня, въ газетахъ объявлено о его женитьбѣ. Представь себѣ, женился на какой-то мистриссъ М'Катьчлей, изъ благородной фамиліи! Послѣ этого, кто долженъ въ нашемъ отечествѣ гордиться своимъ происхожденіемъ?
   -- Я въ первый разъ слышу отъ тебя подобныя слова, отвѣчалъ Гарлей, тономъ печальнаго упрека.
   -- Да, я говорю это исключительно насчетъ мистриссъ М'Катьчлей, но слова мои отнюдь не должны касаться наслѣдника фамиліи л'Эстренджей. Впрочемъ, оставимъ говорить объ этихъ.... Эвенеляхъ.
   -- Напротивъ того, будемъ говорить о нихъ какъ можно больше. Я повторяю тебѣ, что встрѣтился съ ихъ родственникомъ.... съ племянникомъ....
   -- Ричарда Эвенеля? прервалъ Эджертонъ и потомъ прибавилъ протяжнымъ утвердительнымъ, недопускающимъ возраженій тономъ, которымъ онъ привыкъ говорить въ Парламентѣ: -- Ричарда Эвенеля, этого торгаша! Я видѣлъ его однажды: надмѣнный и несносный человѣкъ!
   -- Въ его племянникѣ нѣтъ этихъ пороковъ. Онъ обѣщаетъ многое, очень многое. Сколько скромности въ немъ и въ то же время сколько благородной гордости! А какое лицо, какое выраженіе этого лица! О, Эджертонъ! у него какъ двѣ капли воды ея глаза!
   Эджертонъ не отвѣчалъ. Гарлей снова началъ.
   -- Я хотѣлъ было поручить его твоему покровительству. Я зналъ заранѣе, что ты бы сдѣлалъ для него много хорошаго.
   -- И я сдѣлаю. Привези его ко мнѣ, вскричалъ Эджертонъ, съ жаромъ.-- Я готовъ сдѣлать все, чтобъ доказать мое... уваженіе къ твоимъ желаніямъ.
   Гарлей съ чувствомъ сжалъ руку своего друга.
   -- Благодарю тебя отъ души. Теперь говоритъ со мной Одлей, котораго я зналъ въ ребяческіе годы. Впрочемъ, молодой человѣкъ рѣшилъ совсѣмъ иначе, и я нисколько не виню его въ этомъ. Мало того: я радуюсь, что онъ избралъ карьеру, въ которой если онъ и встрѣтитъ затрудненія, зато можетъ избавиться зависимости.
   -- И эта карьера....
   -- Литература.
   -- Литература! воскликнулъ членъ Парламента.-- Нищенство! Нѣтъ, нѣтъ, Гарлей: это отзывается твоей нелѣпой романтичностью.
   -- Надѣюсь, что ты ошибаешься, Эджертонъ. Я не вижу тутъ нищенства, и это вовсе не моя романтичность, а мальчика. Предоставь это ему и мнѣ. Отнынѣ я принимаю въ немъ самое живое участіе и беру его подъ свое особенное покровительство. Онъ родственникъ ей, и, я уже сказалъ тебѣ, у него ея глаза.
   -- Но вѣдь ты ѣдешь за границу. По крайней мѣрѣ скажи мнѣ, гдѣ онъ находится: я буду наблюдать за нимъ....
   -- И разстроивать его наклонности, внушать ему, подъ видомъ благороднаго честолюбія, ложное понятіе о независимости. Нѣтъ, ты ничего не узнаешь и не услышишь о немъ до тѣхъ поръ, пока онъ самъ не отзовется; а этотъ день, надѣюсь, наступитъ очень скоро.
   -- Быть можетъ, ты правъ, сказалъ Одлей, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Я совершенно согласенъ съ тобой, что независимое состояніе есть величайшее блаженство. Мое честолюбіе не сдѣлало меня ни на волосъ ни лучше, ни счастливѣе.
   -- А ты еще, бѣдный мой Одлей, просилъ меня, чтобъ я сдѣлался честолюбивымъ.
   -- Я желаю одного только -- чтобъ ты былъ счастливъ, сказалъ Одлей, съ непритворнымъ чувствомъ.
   -- И я постараюсь быть счастливымъ, съ помощію болѣе невиннаго средства, чѣмъ какое ты предлагаешь мнѣ. Я сказалъ, что приключеніе мое можетъ имѣть вліяніе на мою будущность: оно познакомило меня не только съ молодымъ человѣкомъ, о которомъ я говорилъ, но и съ самымъ нѣжнымъ, плѣнительнымъ, признательнымъ ребенкомъ -- съ дѣвочкой.
   -- Что же, этотъ ребенокъ тоже родня Эвенелямъ?
   -- Нѣтъ, въ ея жилахъ течетъ благородная кровь: она дочь воина,-- дочь того капитана Дигби, для котораго я просилъ твоего покровительства. Онъ умеръ и, умирая, произносилъ мое имя. Безъ всякаго сомнѣнія, онъ назначалъ меня опекуномъ своей сироты. И я буду этимъ опекуномъ, буду ея покровителемъ. Наконецъ-то я имѣю цѣль для моего существованія.
   -- Но неужли ты серьёзно намѣренъ взять этого ребенка съ собой за границу?
   -- Да, серьёзно.
   -- И держать ее у себя въ домѣ?
   -- Да, въ теченіе какого нибудь года или около этого времени, пока она все еще будетъ ребенкомъ. Послѣ того, съ ея вступленіемъ въ юность, я помѣщу ее куда нибудь въ другое мѣсто....
   -- Такъ ты, пожалуй, полюбишь ее всей душой. Но вѣрно ли то, что и она полюбитъ тебя? Смотри, чтобы чувства благодарности не принять за любовь? Это предпріятіе опасно и подвигъ слишкомъ отважный.
   -- Таковъ былъ и Вильямъ норманецъ, а все же онъ сдѣлался Вильямомъ-Завоевателемъ. Ты принуждаешь меня забыть прошедшее, забыть горькую утрату и быть счастливымъ, а между тѣмъ лишаешь меня всякой возможности двинуться впередъ по тропѣ, которую указываешь своими восклицаніями: "смотри, не споткнись!" Ты напоминаешь мнѣ басню Слокенбергія о ретивомъ ослѣ. Повѣрь, что при этомъ ходѣ дорогу къ "счастію" будетъ покрывать нескончаемая ночь.-- Послушай, продолжалъ Гарлей, предаваясь вполнѣ своему причудливому нраву: -- одинъ изъ сыновъ Израиля, вырубая лѣсъ подлѣ рѣки Іордана, уронилъ топоръ на дно рѣки, а топорище осталось у него въ рукахъ. Онъ началъ молиться о возвращеніи ему топора (замѣть, желаніе его было весьма ограниченное!), и, въ твердомъ упованіи, бросилъ топорище вслѣдъ за топоромъ. Вдругъ передъ нимъ совершаются два великія чуда. Топоръ выскакиваетъ со дна и прицѣпляется къ своему старому знакомому -- къ топорищу. Ну что если бы онъ пожелалъ быть взятымъ на небо, подобно Иліи, сдѣлаться богатымъ какъ Іовъ, сильнымъ какъ Самсонъ и прекраснымъ какъ Авессаломъ -- какъ ты думаешь, исполнилось ли бы его желаніе? Признаюсь, мой другъ, я слишкомъ сомнѣваюсь въ этомъ.
   -- Я рѣшительно не понимаю, что хочешь ты сказать. Ты говоришь такъ странно.
   -- Что же мнѣ дѣлать! вини въ этомъ Рабелэ. Я изъ него заимствовалъ эту цитату. Ты самъ можешь прочитать ее въ его вступленіи къ нѣсколькимъ главамъ "Объ умѣреніи нашихъ желаній" и, кстати, "объ умѣреніи желаній касательно топора". Я хочу доказать тебѣ, что прошу у неба весьма немногаго. Я бросаю топорище вслѣдъ за топоромъ, который утонулъ въ безмолвной рѣкѣ. Мнѣ нужна другая половина оружія, которая скрывается въ глубинѣ на какую нибудь сажень, и, за недостаткомъ этой половины, густые лѣса окружаютъ меня подлѣ священной рѣки, и сквозь чащу ихъ до меня не доходитъ мерцаніе звѣздъ.
   -- Говоря другимъ языкомъ, сказалъ Одлей Эджертонъ: -- ты хочешь!..
   И Одлей остановился въ сильномъ замѣшательствѣ.
   -- Я хочу возвратить себѣ цѣль моего существованія, мою волю, мой прежній характеръ, натуру, которою Богъ одѣлилъ меня. Я хочу такой любви, которая замѣнила бы во мнѣ утрату моихъ болѣе нѣжныхъ чувствъ. Ради Бога, не возражай! я бросаю топорище вслѣдъ за топоромъ.
  
   ГЛАВА LXIX.
   Рандаль Лесли, оставивъ Одлея, отправился на квартиру Франка и, просидѣвъ у молодого гвардейца около часа, направилъ свой путь въ гостинницу Лиммера и тамъ спросилъ мистера Гэзельлена. Лакей попросилъ Рандаля обождать въ кофейной, а самъ отправился наверхъ, узнать, дома ли находился сквайръ и не былъ ли чѣмъ или кѣмъ нибудь занятъ. Газета Times лежала на столѣ, и Рандаль, нагнувшись надъ ней, съ особеннымъ вниманіемъ прочитывалъ извѣстія о новорожденныхъ, умершихъ и сочетавшихся бракомъ. Но въ этомъ длинномъ и смѣшанномъ спискѣ онъ никакимъ образомъ не могъ попасть на имя, которое пробудило въ Эджертонѣ такое сильное участіе.
   -- Досадно! произнесъ Рандаль.-- Нѣтъ ни одного знанія, которое бы приносило столько пользы и силы, какъ знаніе тайнъ человѣческихъ.
   Рандаль обернулся въ то самое время, какъ вошелъ лакей и доложилъ, что мистеръ Гэзельденъ у себя и съ удовольствіемъ готовъ принять посѣтителя.
   При входѣ Рандаля въ гостиную, сквайръ, обмѣнявшись съ нимъ пожатіемъ руки, все еще смотрѣлъ на дверь, какъ будто ожидая еще кого-то. На честномъ лицѣ его отразилось чувство обманутаго ожиданія, когда дверь затворилась, и онъ убѣдился, что у Рандаля не было другого спутника.
   -- А я думалъ, простосердечно сказалъ сквайръ: -- что вмѣстѣ съ вами явится сюда и вашъ школьный товарищъ Франкъ.
   -- Развѣ вы еще не видались съ нимъ?
   -- Нѣтъ еще. Я пріѣхалъ въ городъ сегодня поутру, всю дорогу ѣхалъ снаружи дилижанса, послалъ нарочнаго въ казармы, но ему сказали, что молодой джентльменъ не ночуетъ. Тамъ, что у него нанята особая квартира; онъ до сихъ поръ ни слова не говорилъ мнѣ объ этомъ. Молодой сэръ, позвольте вамъ сказать, мы, Гэзельдены, люди простые, и про себя скажу, что терпѣть не могу бродить въ потемкахъ, а тѣмъ болѣе, если въ эти потемки заводитъ меня мой родной сынъ.
   Рандаль не отвѣчалъ, но выразилъ на лицѣ своемъ сожалѣніе. Сквайръ, ни разу до этого невидавшій своего родственника, имѣлъ неопредѣленное понятіе о томъ, что неприлично открывать незнакомому, хотя и связанному съ нимъ родственными узами, человѣку семейныя неудовольствія, и потому немедленно перемѣнилъ тонъ и предметъ своего разговора.
   -- Мнѣ очень пріятно наконецъ познакомиться съ вами, мистеръ Лесли. Надѣюсь, вамъ небезъизвѣстно, что въ вашихъ жилахъ течетъ благородная кровь Гэзёльденовъ?
   Рандаль (улыбаясь). Я не такой человѣкъ, чтобы могъ забыть объ этомъ: это составляетъ украшеніе нашей родословной.
   Сквайръ (съ чистосердечнымъ восторгомъ). Позвольте мнѣ еще разъ пожать вашу руку. Съ тѣхъ поръ, какъ мой знаменитый полу-братъ принялъ васъ подъ свое покровительство, вы, вѣроятно, не нуждаетесь въ другѣ; но въ случаѣ, если вы будете нуждаться въ немъ, такъ не забудьте, что Гэзельденъ весьма недалеко отъ Рудъ-Голла. Не могу, любезный мой, никакъ не могу сойтись съ вашимъ отцомъ. Жаль, очень жаль, и тѣмъ болѣе, что я могъ бы, мнѣ кажется, сообщить ему нѣсколько добрыхъ совѣтовъ касательно улучшенія его помѣстья. Ну, почему бы ему не засѣять этихъ пустырей лиственницей и сосной? повѣрьте, онѣ очень скоро принесли бы ему значительный доходъ; а теперь,-- низменныя мѣста около Руда -- да это просто сокровище! стоитъ только осушить ихъ.
   Рандаль. Вы не должны удивляться, сэръ, зная, до какой степени уединенную жизнь ведетъ мой отецъ. Упавшія деревья лежатъ спокойно; тоже самое мы видимъ и надъ упавшими фамиліями.
   Сквайръ. Упавшія фамиліи могутъ снова встать, а про деревья этого нельзя сказать.
   Рандаль. Ахъ, сэръ! вы согласитесь, что на исправленіе расточительности и мотовства одного владѣльца часто требуется энергія многихъ поколѣній..
   Сквайръ (съ нахмуреннымъ лицомъ). Весьма справедливо, сэръ, весьма справедливо. Мой Франкъ чертовски расточителенъ, и какъ варварски холодно обращается со мной! Представьте, до сихъ поръ еще не пріѣзжалъ сюда! скоро три часа, а его нѣтъ,-- да и только. Между тѣмъ, я думаю, что онъ сказалъ вамъ, гдѣ я остановился: иначе какъ бы вы отъискали меня!
   Рандаль (принужденно). Ваша правда, сэръ: онъ сказалъ мнѣ вашъ адресъ, и, если говорить откровенно, такъ я нисколько не удивляюсь, что онъ до сихъ поръ не явился.
   Сквайръ. Это почему?
   Рандаль. Мы съ самого дѣтства находимся другъ съ другомъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ.
   Сквайръ. Объ этомъ и онъ мнѣ писалъ; я очень радъ этому. Нашъ выборный членъ, сэръ Джонъ, сказывалъ мнѣ, что вы очень умный и степенный молодой человѣкъ. А Франкъ говоритъ, что онъ желалъ бы имѣть если не ваши таланты, то по крайней мѣрѣ ваше благоразуміе. Вѣдь у моего Франка очень доброе сердце, сэръ, прибавилъ отецъ, замѣтно смягчая свои чувства въ отношеніи къ сыну.-- Впрочемъ, милостивый государь, вы, кажется, сказали, что нисколько не удивляетесь, что онъ до сихъ поръ не является поздравить отца своего съ пріѣздомъ? скажите, на милость, почему это?
   Рандаль. Мой добрый сэръ, вы сами, кажется, писали къ Франку, что вы слышали о его лондонской жизни отъ сэра Джона и другихъ лицъ, и что вы недовольны его отвѣтами на ваши письма?
   -- Такъ что же?
   -- И вслѣдъ за тѣмъ вы сами такъ неожиданно явились въ городъ.
   -- Что же изъ этого?
   -- То, что Франкъ стыдится встрѣтиться съ вами. Потому, говоритъ онъ, что онъ дѣйствительно былъ расточителенъ и вышелъ изъ предѣловъ назначеннаго ему содержанія. Зная мое уваженіе къ вамъ и мою искреннюю привязанность къ нему самому, онъ просилъ меня приготовить васъ къ принятію его признанія и, если можно, къ прощенію его. Я знаю, что принимаю на себя слишкомъ большую обязанность. Я не имѣю никакого права быть посредникомъ между отцомъ и сыномъ; но прошу васъ, сэръ, убѣдиться, что въ этомъ случаѣ я имѣлъ самыя благородныя намѣренія.
   -- Гм! произнесъ сквайръ, стараясь успокоить душевное волненіе и выражая на лицѣ своемъ мучительное чувство.-- Я и безъ этого зналъ, что Франкъ проживаетъ болѣе того, что ему назначено; но, во всякомъ случаѣ, мнѣ кажется, ему бы не слѣдовало приглашать третье лицо затѣмъ собственно, чтобъ приготовить меня къ прощенію его мотовства. (Извините меня, сэръ: я не имѣю намѣренія оскорбить васъ.) Ужь если требовалось для этого третье лицо, такъ развѣ у него нѣтъ родной матери? Чортъ побери! за кого онъ меня считаетъ? что я, тиранъ, что ли, какой, или извергъ? Каково покажется! мой родной сынъ боится говорить со мной! Хорошо, я жь ему прощу!
   -- Простите меня, сэръ, сказалъ Рандаль, рѣшительнымъ тономъ и принимая видъ человѣка, вполнѣ сознающаго свое превосходство по уму надъ другимъ человѣкомъ: -- но я считаю обязанностію посовѣтовать вамъ не выражать своего гнѣва за довѣренность ко мнѣ вашего сына. Въ настоящее время я имѣю на него нѣкоторое вліяніе. Вы можете думать о его расточительности какъ вамъ угодно, но я успѣлъ отклонить его отъ множества неблагоразумныхъ поступковъ, отъ множества долговъ; а вамъ должно быть извѣстно, что молодой человѣкъ гораздо охотнѣе станетъ повиноваться внушеніямъ людей своего возраста, нежели совѣтамъ самаго преданнаго друга, который уже въ зрѣлыхъ лѣтахъ. Повѣрьте, сэръ, что я говорю сколько въ пользу Франка, столько же и въ вашу собственную. Позвольте мнѣ сохранить это вліяніе надъ Франкомъ и, ради Бога, не упрекайте его за довѣренность, которую онъ возлагаетъ на меня. Мало того: допустите ему предположеніе, что я успѣлъ смягчить неудовольствіе, которое, во всякомъ другомъ случаѣ, вы должны были ощущать и обнаруживать.
   Въ словахъ Рандаля Лесли было столько здраваго смысла, въ его великодушномъ заступничествѣ обнаруживалось столько чистосердечія и безкорыстія, что врожденная проницательность сквайра была обманута.
   -- Смѣю сказать, сэръ, что вы прекраснѣйшій молодой человѣкъ, сказалъ онъ: -- и я премного обязанъ вамъ. Я совершенно согласенъ съ поговоркой, что "не поставишь старую голову на молодыя плечи". Даю вамъ обѣщаніе, сэръ, не сказать Франку ни одного сердитаго слова. Я увѣренъ, что онъ, бѣдненькій, очень огорченъ. Съ какимъ нетерпѣніемъ я жду его объятія! Предоставляю вамъ, сэръ, успокоить его.
   -- Нѣтъ ничего удивительнаго, сказалъ Рандаль, стараясь выказать душевное волненіе: -- что сынъ вашъ такъ нѣжно любитъ васъ. Мнѣ кажется, стоило бы большого труда для такого великодушнаго сердца, какъ ваше, сохранить передъ Франкомъ надлежащую твердость.
   -- О, не безпокойтесь: тамъ, гдѣ слѣдуетъ, я умѣю выказать всю твердость моей души, возразилъ сквайръ: -- особливо, когда Франка нѣтъ у меня передъ глазами. Хорошъ, нечего сказать! весь въ маменьку.... не правда ли?
   -- Я не имѣлъ еще удовольствія видѣть его маменьку.
   -- Какъ такъ! не видали моей Гэрри? Пожалуй вы и не увидите ее. Вамъ бы давно слѣдовало навѣстить насъ. У насъ есть портретъ вашей бабушки, когда она была еще дѣвицей, съ посошкомъ въ одной рукѣ и букетомъ лилій въ другой. Надѣюсь, что мой полу-братъ отпуститъ васъ?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія. Неужели вы не навѣстите его во время вашего пребыванія въ Лондонѣ?
   -- Нѣтъ. Пожалуй еще подумаетъ, что я ищу чего нибудь отъ правительства. Скажите ему, что министры должны поступать немного получше, если желаютъ при выборахъ имѣть мой голосъ. Впрочемъ, идите. Я вижу ваше нетерпѣніе сообщить Франку, что все забыто и все прощено. Приходите обѣдать сюда вмѣстѣ съ нимъ къ шести часамъ, и пусть онъ принесетъ съ собой всѣ счеты. О, я ни за что не стану бранить его,
   -- Что касается до этого, сказалъ Рандаль, улыбаясь: -- мнѣ кажется (простите мою откровенность), вамъ бы не слѣдовало принимать это такъ легко. Съ вашей стороны будетъ прекрасно сдѣлано, если вы не станете упрекать его за весьма натуральный и, въ нѣкоторомъ отношеніи, достойный похвалы стыдъ, который онъ испытывалъ при одной мысли, что долженъ встрѣтиться съ вами, но въ то же время, по моему, не должно допускать при этомъ случаѣ ничего такого, что могло бы уменьшить этотъ стыдъ: это въ нѣкоторомъ отношеніи стало бы удерживать его отъ дальнѣйшихъ заблужденій. И потому, если вы можете выказать гнѣвъ свой за его расточительность, то это было бы прекрасно.
   -- Вы говорите какъ книга. Я постараюсь сдѣлать все лучшее.
   -- Если вы пригрозите, напримѣръ, взять его изъ службы и увезти на жительство въ деревню, это произвело бы прекрасное дѣйствіе.
   -- Что такое! Неужели уѣхать домой и жить вмѣстѣ съ родителями онъ считаетъ за такое великое наказаніе?
   -- Я не говорю этого; но, знаете, имѣть привязанность къ Лондону и къ лондонской жизни -- весьма натурально. Въ его лѣта и съ его огромнымъ наслѣдствомъ это весьма натурально.
   -- Съ его наслѣдствомъ! воскликнулъ сквайръ, въ мрачномъ расположеніи духа: -- съ его огромнымъ наслѣдствомъ! Надѣюсь, что онъ еще не рѣшается и подумать объ этомъ. Чортъ возьми! Милостивый государь, да я еще самъ надѣюсь пожить на бѣломъ свѣтѣ. Наслѣдство! Само собою разумѣется, казино принадлежитъ ему; но что касается остального, сэръ, пока я живъ, никто не смѣй и подумать объ этомъ. Да если я захочу, такъ раздѣлю всю Гэзельденскую вотчину между моими землепашцами. Наслѣдство!
   -- Мой добрый сэръ, я не смѣю подумать, а тѣмъ болѣе сказать, что Франкъ имѣетъ чудовищную идею о разсчетѣ на вашу кончину. Все, что мы можемъ сдѣлать для него, такъ это дать ему погулять сколько его душѣ угодно, потомъ женить и поселить его въ деревнѣ. Тысячу разъ будетъ жаль, если онъ успѣетъ усвоить городскія привычки и наклонности: для Гэзельденскаго помѣстья это будетъ весьма дурная вещь. А я, присовокупилъ Рандаль, съ принужденнымъ смѣхомъ: -- принимаю живое участіе въ старинномъ имѣніи, гдѣ родилась и выросла моя бабушка. Поэтому, пожалуста, принудьте себя казаться сердитымъ, и даже совѣтую поворчать немного, когда будете уплачивать его долги.
   -- Конечно, конечно! въ этомъ отношеніи вы можете положиться на меня, сказалъ сквайръ, весьма рѣзко и съ замѣтно измѣнившимся лицомъ.-- Очень, очень много обязанъ вамъ, мой добрый родственникъ, за ваши умные совѣты.
   И толстая рука сквайра слегка дрожала въ то время, какъ онъ протянулъ ее Рандалю.
   Оставивъ отель Лиммера, Рандаль поспѣшилъ на квартиру Франка, въ улицѣ Сентъ-Джемсъ.
   -- Другъ мой, сказалъ онъ, являясь передъ Франкомъ: -- надобно приписать особенному счастію, что ты поручилъ мнѣ устроить все дѣло съ твоимъ родителемъ. Ты можешь говорить, что онъ весьма сердитый человѣкъ; однако, я успѣлъ утишить его гнѣвъ. Тебѣ теперь нечего опасаться, что онъ не заплатитъ твоихъ долговъ.
   -- Я никогда и не опасался этого, сказалъ Франкъ, мѣняясь въ лицѣ.-- Я только боялся его гнѣва. Но, признаюсь, его великодушіе еще болѣе страшитъ меня. Теперь только я начинаю понимать всю мою безпечность, все мое сумасбродство. Какъ бы то ни было, это будетъ мнѣ урокомъ. Очистивъ долги свои, я постараюсь вести жизнь порядочнаго человѣка, буду, по возможности, бережливымъ.
   -- Совершенно справедливо, Франкъ! Признаюсь тебѣ, я боюсь одного теперь, что если отцу твоему будетъ извѣстно все, то онъ, безъ всякаго сомнѣнія, исполнитъ свою угрозу, которая покажется тебѣ весьма непріятною.
   -- Въ чемъ же заключается эта угроза?
   -- Принудить тебя выйти въ отставку и выѣхать изъ Лондона.
   -- Это ужасно! воскликнулъ Франкъ, дѣлая надъ словами сильное удареніе: -- это значитъ, мнѣ хотятъ грозить какъ ребенку!
   -- Да, эта мѣра показалась бы весьма забавною въ глазахъ твоей партіи, которая, мимоходомъ сказать, не принадлежитъ къ числу деревенскихъ. Кромѣ того, ты самъ такъ любишь Лондонъ и считаешься свѣтскимъ человѣкомъ.
   -- Ради Бога, не говори мнѣ объ этомъ! вскричалъ Франкъ, прохаживаясь взадъ и впередъ по комнатѣ, въ сильномъ раздраженіи.
   -- Знаешь ли что, я бы не совѣтовалъ тебѣ выставлять сразу передъ отцомъ всѣ свои долги. Если покажешь половину, то отецъ поворчитъ немного и отпуститъ тебя; это, признаюсь, я сильно боюсь за послѣдствія, если ты признаешься ему во всѣхъ своихъ долгахъ.
   -- Но какимъ же образомъ уплачу я другую половину?
   -- Ты долженъ удѣлять на это изъ денегъ, ассигнуемыхъ отцомъ; согласись, что этихъ денегъ высылается тебѣ весьма достаточное количество; притомъ же кредиторы не требуютъ отъ тебя немедленной уплаты.
   -- Твоя правда; но что станутъ дѣлать эти проклятые вексельные маклера?
   -- Для молодого человѣка съ такими видами на будущее они всегда возобновятъ векселя. А если я получу хорошее мѣсто, то съ удовольствіемъ помогу тебѣ, мои добрый Франкъ.
   -- Ахъ, Рандаль, я еще не до такой степени безсовѣстенъ, чтобы извлекать выгоды изъ твоей дружбы, отвѣчалъ Франкъ, съ чувствомъ искренней признательности.-- Однако, выставлять дѣйствительное положеніе моихъ дѣлъ, не въ томъ видѣ, какъ они есть на самомъ дѣлѣ, будетъ, мнѣ кажется, довольно неблагородно, будетъ похоже въ нѣкоторой степени на ложь. Еслибъ идею эту внушалъ мнѣ не ты, а кто нибудь другой, я бы ни за что на свѣтѣ не принялъ ее. Ты такой умный, добрый, благородный товарищъ.
   -- Послѣ столь лестныхъ эпитетовъ я не смѣю принять на себя отвѣтственность вѣрнаго совѣтника. Впрочемъ, не обращая вниманія на твои собственныя выгоды, мнѣ бы пріятно было пощадить твоего отца отъ мучительнаго чувства, которое онъ непремѣнно долженъ испытать, узнавъ, какъ далеко простираются всѣ твои заблужденія. Съ твоей стороны было бы жестоко сдѣлать мистера Гэзельдена единственнымъ страдальцемъ, тогда какъ ты самъ могъ бы легко снести половину своего собственнаго бремени.
   -- Правда твоя, Рандаль, правда; мнѣ и въ голову не приходила эта мысль. Я непремѣнно поступлю по твоему совѣту и сію же минуту отравляюсь къ отцу. Неоцѣненный мой родитель! надѣюсь, что онъ въ добромъ здоровьѣ.
   -- Совершенно здоровъ. Онъ представляетъ собою удивительный контрастъ жолто-блѣднымъ обитателямъ Лондона! Однако, я не совѣтовалъ бы тебѣ ѣхать къ отцу раньше обѣда. Онъ просилъ меня пріѣхать съ тобой вмѣстѣ къ шести часамъ. Я заѣду за тобой немного раньше этого времени, и мы вмѣстѣ отправимся. Это избавитъ насъ отъ излишней принужденности. Такъ до свиданія.... Ахъ, да! знаешь ли что: еслибъ я былъ на твоемъ мѣстѣ, я не сталъ бы принимать этого обстоятельства слишкомъ серьёзно и съ излишнимъ раскаяніемъ: тебѣ извѣстно, что даже самые лучшіе родители любятъ, какъ говорится, держать своихъ сынковъ подъ ноготкомъ. А если ты хочешь при своихъ лѣтахъ сохранить свою независимость и не закупорить себя въ деревнѣ, какъ какой нибудь школьникъ, навлекшій на себя родительскій гнѣвъ, то не мѣшало бы держать себя нѣсколько помужественнѣе. Совѣтую тебѣ подумать объ этомъ.
   Обѣдъ въ гостинницѣ Лиммера совершался совсѣмъ не такъ, какъ ему должно бы было совершаться при встрѣчѣ отца и сына. Слова Рандаля запали глубоко и производили въ душѣ сквайра непріятное ощущеніе; оно сообщало какую-то холодность его пріему, несмотря на искренность прощенія, великодушіе, подъ вліяніемъ которыхъ онъ пріѣхалъ въ Лондонъ, Съ другой стороны, Франкъ, приведенный въ замѣшательство скрытностію и желаніемъ "не принимать этого обстоятельства слишкомъ серьёзно", казался сквайру непризнательнымъ, неблагодарнымъ.
   Послѣ обѣда сквайръ началъ напѣвать что-то въ полголоса и говорить довольно несвязно, а Франкъ -- краснѣть и безпокоиться. Тотъ и другой чувствовали себа совершенно стѣсненными въ присутствіи третьяго лица, и это непріятное положеніе продолжалось до тѣхъ поръ, пока Рандаль, съ искусствомъ и ловкостью, идущими какъ нельзя лучше къ дѣлу при какихъ нибудь другихъ обстоятельствахъ, самъ разбилъ ледяную гору, прикрывавшую бесѣду, и такъ умно умѣлъ разсѣять принужденность, которой самъ былъ виновникомъ, что въ скоромъ времени отецъ и сынъ были какъ нельзя болѣе довольны его короткимъ и яснымъ изложеніемъ дѣлъ Франка.
   Долги Франка не были, на самомъ дѣлѣ, слишкомъ велики: и когда онъ, опустивъ стыдливые взоры, объявилъ половину ихъ, сквайръ, пріятно изумленный, намѣревался уже обнаружить свое великодушіе, которое съ одного разу открыло бы передъ нимъ превосходное сердце его сына. Но предостерегающій взглядъ Рандаля остановилъ это побужденіе, и сквайръ, не забывая своего обѣщанія, считалъ полезнымъ выказать гнѣвъ, котораго не чувствовалъ, и произнести угрозу, что если Франкъ, на будущее время не будетъ имѣть благоразумія и станетъ увлекаться шайкою лондонскихъ щеголей и мотовъ, то онъ принужденъ будетъ немедленно взять его изъ службы, увезти въ деревню и занять сельскимъ хозяйствомъ.
   -- Помилуйте, сэръ! воскликнулъ Франкъ, очень неосторожно: -- да я не имѣю ни малѣйшаго расположенія къ сельскому хозяйству. Въ мои лѣта и послѣ лондонской жизни деревенская жизнь покажется ужасно скучною.
   -- Вотъ что! произнесъ сквайръ, весьма угрюмо.
   И вмѣстѣ съ тѣмъ онъ засунулъ въ бумажникъ нѣсколько ассигнацій, которыя намѣренъ былъ присоединить къ деньгамъ, отсчитаннымъ уже для Франка.
   -- Такъ деревенская жизнь покажется для васъ ужасно скучною? Это, вѣрно, потому, что деньги тамъ выходятъ не на глупости и пороки, а на наемъ честныхъ работниковъ и на умноженіе народнаго богатства. Тратить деньги подобнымъ образомъ вамъ не нравится: жаль будетъ, если такія обязанности никогда не будутъ согласоваться съ вашимъ вкусомъ.
   -- Неоцѣненный батюшка....
   -- Молчи, негодный! Былъ бы ты на моемъ мѣстѣ, то навѣрное давно бы срубилъ всѣ мои дубы и заложилъ бы все имѣнье,-- продалъ бы его, проигралъ въ карты. Прекрасно, отлично хорошо! деревенская жизнь ужасно скучна! Такъ, сдѣлайте одолженіе, оставайтесь въ городѣ.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, сказалъ Рандаль, ласковымъ тономъ и какъ будто съ желаніемъ обратить въ шутку то, что грозило сдѣлаться серьёзнымъ: -- вѣроятно, вы не имѣете желанія, чтобы ваши выраженія были поняты буквально. Быть можетъ, вы приняли Франка за такого же расточительнаго молодого человѣка, какъ лордъ А., который приказалъ однажды своему управляющему вырубить остатки лѣсу; и, получивъ отъ управляющаго отвѣтъ, что во всемъ имѣньи остались только три дерева -- съ дорожными знаками, онъ написалъ: "деревья эти, во всякомъ случаѣ, должны быть взрослыя, и потому срубить ихъ немедленно." Вѣроятно, сэръ, вы знаете лорда А. Это такой умница и, въ добавокъ, самый преданный другъ Франка.
   -- Вашъ самый преданный другъ, мастэръ Франкъ? Нечего сказать, хороши у васъ друзья!
   И сквайръ застегнулъ карманъ, въ который, съ рѣшительнымъ видомъ, положилъ свой бумажникъ.
   -- Однако, позвольте вамъ замѣтить, сэръ, сказалъ Рандаль, съ кроткой улыбкой: -- лордъ А. также и мой другъ.
   Послѣ этого, Рандаль, съ такимъ нетерпѣніемъ выжидавшій удобной минуты перемѣнить разговоръ, сдѣлалъ нѣсколько вопросовъ объ урожаѣ хлѣба и новомъ способѣ удобренія земли. Онъ говорилъ умно и съ увлеченіемъ, но при всемъ томъ оказывалъ величайшее вниманіе къ словамъ сквайра, знакомаго съ этимъ предметомъ по опыту. Рандаль провелъ все послѣ обѣда въ разсужденіи о предметахъ, заимствованныхъ изъ земледѣльческихъ газетъ и парламентскихъ преній, и, подобно всѣмъ наблюдательнымъ читателямъ, узналъ, въ теченіе нѣсколькихъ часовъ, гораздо болѣе, чѣмъ многіе, непривыкшіе къ занятію, пріобрѣтаютъ изъ книгъ въ теченіе года. Сквайръ былъ изумленъ и какъ нельзя болѣе доволенъ свѣдѣніями молодого человѣка и его расположеніемъ къ подобный предметамъ.
   -- Смѣло можно сказать, замѣтилъ сквайръ, бросая сердитый взглядъ на бѣднаго Франка: -- смѣло можно сказать, что въ вашихъ жилахъ течетъ благородная кровь Гэзельденовъ, и что вы умѣете уже теперь отличить бобы отъ рѣпы.
   -- Удивительнаго въ этомъ нѣтъ ничего, отвѣчалъ Рандаль, простосердечно:-- вѣдь я готовлю себя къ общественной жизни; а чего будетъ стоить человѣкъ, посвятившій себя государственной службѣ, если онъ не познакомится съ земледѣліемъ своего отечества!
   -- Правда ваша, правда! именно, чего будетъ стоить подобный человѣкъ! Пожалуста, предложите этотъ вопросъ, вмѣстѣ съ моимъ особеннымъ почтеніемъ, моему полу-брату. Какую чепуху говоритъ онъ иногда въ Парламентѣ по поводу новыхъ постановленій для земледѣльческаго класса!
   -- Мистеръ Эджертонъ имѣетъ такое множество другихъ предметовъ, на которыхъ сосредоточиваются всѣ его размышленія, что мы, по необходимости, должны извинить въ немъ недостатокъ свѣдѣній къ одномъ только, хотя и весьма важномъ предметѣ. Впрочемъ, при его обширномъ умѣ, онъ, вѣроятно, рано или поздно, но пріобрѣтетъ эти свѣдѣнія: онъ любитъ силу, а знаніе, сэръ, есть сила.
   -- Весьма справедливо, прекрасно сказано, замѣтилъ сквайръ, простосердечно.
   Сердце сквайра, намѣревавшагося на другой же день отправиться обратно въ помѣстье, при прощаньи съ Франкомъ забилось сильнѣе; оно начинало согрѣваться чувствомъ родительской любви, и тѣмъ сильнѣе, что Франкъ все еще находился въ весьма уныломъ расположеніи духа. Рандаль не хотѣлъ на первый разъ и въ своемъ присутствіи развить въ отцѣ отчужденіе къ сыну.
   -- Пожалуста, поговорите съ бѣднымъ Франкомъ, сэръ, и, если можно, приласкайте его, прошепталъ онъ, замѣтивъ слезы на глазахъ сквайра, подошедшаго къ окну.
   Сквайръ повиновался съ удовольствіемъ.
   -- Милый сынъ мой, сказалъ онъ, протягивая руку Франку: -- перестань печалиться: все это вздоръ, не стоитъ обращать на это вниманія. Пожалуста, не думай объ этомъ, забудь, что было между нами.
   Франкъ схватилъ протянутую руку, и въ то же время другая рука его обвилась вокругъ широкаго плеча его отца.
   -- О батюшка, вы слишкомъ добры,-- слишкомъ добры!
   Голосъ Франка до такой степени дрожалъ, что Рандаль, проходя мимо его, коснулся его руки; но этимъ прикосновеніемъ выражалось многое.
   Сквайръ прижалъ сына къ сердцу,-- къ сердцу до такой степени обширному, что, по видимому, оно занимало все пространство въ его широкой груди.
   -- Милый Франкъ мой, говорилъ онъ, съ трудомъ удерживая рыданія: -- не денегъ мнѣ жаль, но твоя безпечная жизнь сильно безпокоитъ мистриссъ Гэзельденъ. На будущее время старайся быть побережливѣе. Вѣдь ты знаешь, что современемъ все мое имѣнье будетъ принадлежать тебѣ. Только пожалуста не разсчитывай на это: я терпѣть не могу этого,-- слышишь ли, не могу терпѣть!
   -- Разсчитывать! вскричалъ Франкъ.-- О, батюшка, можете ли вы думать объ этомъ!

-----

   -- Я такъ доволенъ, Франкъ, что хотя слегка участвовалъ въ твоемъ полномъ примиреніи съ мистеромъ Гэзельденомъ, сказалъ Рандаль, выходя вмѣстѣ съ Франкомъ изъ отеля.-- Я видѣлъ твое уныніе и попросилъ мистера Гэзельдена поговорить съ тобой поласковѣе.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Очень жаль, что ему нужна была подобная просьба.
   -- Я такъ хорошо познакомился съ его характеромъ, продолжалъ Рандаль,-- что на будущее время, льщу себя надеждой, съумѣю повести дѣла твои какъ нельзя лучше. Однако, какой онъ прекрасный человѣкъ!
   -- Лучшій человѣкъ изъ цѣлаго, міра! вскричалъ Франкъ, съ чистосердечнымъ восторгомъ.-- А все же я обманулъ его, прибавилъ, Франкъ, послѣ минутнаго молчанія.-- Мнѣ такъ и хочется воротиться къ нему....
   -- И сказать, чтобы онъ далъ тебѣ еще такую же сумму денегъ. Пожалуй онъ еще подумаетъ, что ты потому только и казался такимъ признательнымъ сынкомъ, чтобъ выманить отъ него эти деньги. Нѣтъ, нѣтъ, Франкъ, не совѣтую: лучше сберегай лишнія деньги, нарочно откладывай понемногу, живи поэкономнѣе, и тогда, пожалуй, можешь сказать ему, что самъ уплатилъ половину долговъ своихъ. Въ этомъ поступкѣ обнаружится большое съ твоей стороны великодушіе.
   -- И дѣйствительно такъ. Право, Рандаль, у тебя такое же прекрасное сердце, какъ и голова. Спокойной ночи.
   -- Неужли домой? Такъ рано? Развѣ тебя никуда не приглашали на вечеръ?
   -- Никуда, гдѣ бы присутствіе мое было необходимо.
   -- Въ такомъ случаѣ, спокойной ночи.
   Друзья разстались, и Рандаль отправился въ одинъ изъ фэшёнебельныхъ клубовъ. Онъ подошелъ къ столу, гдѣ четверо молодыхъ людей (младшіе сыновья хорошихъ фамилій, жившіе роскошно) все еще бесѣдовали за бутылками вина.
   Лесли имѣлъ очень мало общаго съ этими джентльменами; однакожь, онъ принудилъ себя быть въ кругу ихъ любезнымъ: вѣроятно, это дѣлалось вслѣдствіе прекраснаго совѣта, полученнаго отъ Одлея Эджертона:
   "Никогда не позволяй лондонскимъ дэнди называть себя выскочкой,-- говорилъ государственный сановникъ.-- Многіе умные люди испытываютъ неудачи въ жизни потому, что глупцы и невѣжды, которыхъ однимъ словомъ, кстати сказаннымъ, можно бы сдѣлать ихъ клакёрами, часто дѣлаютъ ихъ самихъ предметомъ насмѣшекъ. Какое бы мѣсто ни занималъ ты въ обществѣ, старайся избѣгать ошибки, свойственной многимъ начитаннымъ людямъ.... короче сказать, не показывай изъ себя выскочки!"
   -- Я сейчасъ только простился съ Гэзельденомъ, сказалъ Рандаль: -- какой онъ прекрасный товарищъ!
   -- Чудесный товарищъ! замѣтилъ высокородный Джоржъ Борровелъ.-- Гдѣ онъ? скажите.
   -- Ушелъ домой. У него была маленькая сцена съ отцомъ, грубымъ деревенскимъ сквайромъ. Съ вашей стороны было бы весьма великодушно, еслибъ вы отправились къ нему побесѣдовать или взяли бы его съ собой въ другое мѣсто, повеселѣе его квартиры.
   -- Неужели старый джентльменъ тиранилъ его? какой ужасный позоръ! Кажется, Франкъ нерасточителенъ и современемъ будетъ очень богатъ.... не правда ли?
   -- Получитъ огромное наслѣдство, сказалъ Рандаль: -- прекрасное имѣнье, совершенно свободное отъ долговъ. Вѣдь онъ единственный сынъ у сквайра, прибавилъ Рандаль, отворачиваясь.
   Между молодыми джентльменами начался ласковый и дружескій шопотъ, съ окончаніемъ котораго всѣ встали и отправились на квартиру Франка.
   -- Клинъ въ деревѣ, сказалъ Рандаль про себя: -- въ самой сердцевинѣ этого дерева уже сдѣлана значительная трещина.
  

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

ГЛАВА LXXI.

   Гарлей л'Эстренджъ сидѣлъ подлѣ Гэленъ у рѣшотчатаго окна коттэджа въ Норвудѣ. На лицѣ Гэленъ показывался уже цвѣтъ возвращающагося здоровья; она съ улыбкой слушала Гарлея, говорившаго о Леонардѣ съ похвалой и о будущности Леонарда съ, свѣтлыми надеждами.
   -- И такимъ образомъ, продолжалъ Гарлей: -- забывъ свои прежнія испытанія, счастливый въ своихъ занятіяхъ и слѣдуя по добровольно избранной карьерѣ,-- мы должны, милое дитя мое, съ удовольствіемъ разстаться съ нимъ.
   -- Разстаться съ нимъ! воскликнула Гэленъ, и нѣжныя розы въ одинъ моментъ завяли на ея щекахъ.
   Гарлей не безъ удовольствія замѣтилъ ея душевное волненіе: онъ обманулся бы въ своихъ ожиданіяхъ, сдѣлавъ открытіе, что въ невинной душѣ ея не было надлежащей воспріимчивости болѣе нѣжныхъ чувствъ.
   -- Я вѣрю, Гэленъ, сказалъ Гарлей: -- вѣрю, что для васъ тяжело разлучаться съ тѣмъ, кто замѣнялъ вамъ мѣсто брата. Не презирайте меня за этотъ поступокъ. Во всякомъ случаѣ, я считаю себя вашимъ покровителемъ, и въ настоящее время вашъ домъ долженъ быть моимъ домомъ. Мы уѣзжаемъ изъ этой страны холодныхъ облаковъ и тумана въ страну нескончаемаго лѣта. Вамъ не нравится это? Вы плачете, дитя мое? вы оплакиваете своего друга? но не забудьте о другѣ вашего отца. Я человѣкъ одинокій и, при своемъ одиночествѣ, постоянно ношу въ душѣ моей печаль: неужели, Гэленъ, вы не согласитесь утѣшить меня? Вы жмете мнѣ руку; но къ этому вы должны научиться и улыбаться мнѣ. Вы родились быть утѣшительницей. А замѣтьте, въ душѣ утѣшительницы не должно таиться эгоистическаго чувства: утѣшая другихъ, она всегда должна выражать на лицѣ своемъ искреннюю радость.
   Голосъ Гарлея былъ до такой степени нѣженъ, его слова такъ прямо западали въ сердце Гэленъ, что она взглянула на него, въ то время, какъ онъ поцаловалъ ея умное личико. Но вмѣстѣ съ этимъ она вспомнила о Леонардѣ и почувствовала въ душѣ своей такое одиночество, такое лишеніе, что слезы снова покатились изъ ея глазъ. Прежде, чѣмъ осушены были эти слезы, въ комнату вошелъ Леонардъ, и Гэленъ, повинуясь непреодолимому влеченію, бросилась въ его объятія и, склонивъ голову на плечо Леонарда, произносила сквозь рыданіе:
   -- Я уѣзжаю отъ тебя, братъ мой! Не печалься, другъ мой, старайся не замѣчать моего отсутствія.
   Гарлей былъ сильно разстроганъ; сложивъ руки на грудь, онъ безмолвно смотрѣлъ на эту сцену; глаза его были влажны.
   "Это сердце -- подумалъ онъ -- стоитъ того, чтобъ овладѣть имъ."
   Онъ отвелъ Леонарда въ сторону и шопотомъ произнесъ:
   -- Утѣшайте, но вмѣстѣ съ тѣмъ ободряйте и подкрѣпите ее. Я оставляю васъ однихъ; приходите послѣ въ садъ.
   Прошло болѣе часа, когда Леонардъ возвратился къ Гарлею.
   -- Надѣюсь, что она осталась не въ слезахъ? спросилъ л'Эстренджъ.
   -- Нѣтъ, въ ней столько твердости духа, сколько мы не смѣли бы предполагать. Богу одному извѣстно, до какой степени эта твердость служила мнѣ подкрѣпленіемъ. Я обѣщалъ ей писать какъ можно чаще.
   Гарлей раза два прошелся по зеленой лужайкѣ и потомъ, возвратясь къ Леонарду, сказалъ:
   -- Смотрите же, исполните ваше обѣщаніе и пишите какъ можно чаще, но только въ теченіе перваго года. Послѣ этого срока я попрошу васъ постепенно прекратить свою переписку.
   -- Прекратить переписку! О, милордъ!
   -- Выслушайте меня, молодой мой другъ: я хочу поселить въ этой прекрасной душѣ совершенное забвеніе печальныхъ событій минувшаго. Я хочу ввести Гэленъ, не вдругъ, но постепенно, въ новую жизнь. Вы любите теперь другъ друга дѣтской любовью, какъ любятъ другъ друга братъ и сестра. Но можете ли вы поручиться, что эта любовь, при всѣхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ, сохранится въ вашихъ сердцахъ надолго? Не лучше ли будетъ для васъ обоихъ, чтобы юность открыла вамъ свѣтъ съ чувствами, составляющими неотъемлемую принадлежность юности,-- съ чувствами свободными?
   -- Справедливо! Къ тому же въ моихъ глазахъ она стоитъ далеко выше меня, сказалъ Леонардъ, съ печальнымъ видомъ.
   -- При вашемъ честолюбіи, Леонардъ, при вашей благородной гордости, никто не можетъ стать выше васъ. Повѣрьте мнѣ, что тутъ участвуетъ совсѣмъ другое чувство.
   Леонардъ покачалъ головой.
   -- Почему вы знаете, сказалъ Гарлей, съ улыбкой:-- что, по моимъ понятіямъ, по моимъ чувствамъ, я стою гораздо ниже насъ? Что можетъ быть удобнѣе и возвышеннѣе положенія, какъ наша юность? Легко можетъ статься, что я буду ревновать васъ, сдѣлаюсь вашимъ соперникомъ. Мнѣ кажется, ничего не можетъ быть дурного, если она полюбитъ всей душой того, кто отнынѣ будетъ ея защитникомъ и покровителемъ. Но скажите, какимъ же образомъ она полюбитъ меня, если ея сердце будетъ занято вами?
   Леонардъ склонилъ на грудь голову. Гарлей поспѣшилъ перемѣнить разговоръ и заговорилъ о литературѣ и славѣ. Его краснорѣчивый разговоръ, его голосъ воспламеняли юношу. Въ молодости Гарлей былъ самъ пламенный энтузіастъ въ стремленіяхъ къ славѣ; ему казалось, что въ лицѣ Леонарда оживлялась его собственная молодость. Но сердце поэта не подавало отголоска: оно какъ будто вдругъ сдѣлалось пусто и безжизненно. Впрочемъ, Леонардъ, возвращаясь домой, при лунномъ свѣтѣ, произносилъ про себя:
   -- Странно... очень странно.... она еще ребенокъ.... не можетъ быть, чтобы это была любовь.... Но кого же я стану любить теперь?
   Углубленный въ подобныя размышленія, Леонардъ остановился на мосту, на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ такъ часто останавливался съ Гэленъ, и гдѣ онъ такъ неожиданно встрѣтилъ покровителя, который далъ Гэленъ пріютъ, а ему открылъ карьеру. Жизнь казалась ему очень, очень длинною, а слава -- обманчивымъ призракомъ. Но, несмотря на то, мужайся, Леонардъ! Эти скорби души твоей научатъ тебя болѣе, чѣмъ всѣ золотыя правила какого нибудь мудреца и опытнаго наблюдателя человѣческаго сердца.
   Прошелъ еще день, и Гэленъ вмѣстѣ съ своимъ мечтательнымъ и причудливымъ покровителемъ покинула берегъ Англіи. Пройдутъ годы, прежде чѣмъ снова откроются дѣйствія нашего разсказа. Жизнь, во всѣхъ тѣхъ формахъ, въ которыхъ мы видѣли ее, течетъ своимъ чередомъ. Сквайръ по прежнему занимается сельскимъ хозяйствомъ и псовой охотой; мистеръ Дэль проповѣдуетъ слово Божіе, приводитъ къ смиренію непокорныхъ и утѣшаетъ страждущихъ. Риккабокка читаетъ своего Макіавелли, вздыхаетъ и улыбается при своихъ изустныхъ диссертаціяхъ о благѣ человѣчества и государствъ. Черные глаза Віоланты становятся еще чернѣе, выразительнѣе и одушевленнѣе. Мистеръ Ричардъ Эвенель имѣетъ въ Лондонѣ собственный домъ, а его благовѣрная супруга, бывшая высокопочтеннѣйшая мистриссъ М'Катьчлей -- свою ложу въ оперѣ; тяжела и ужасна борьба ихъ въ быстромъ стремленіи къ сердцевинѣ моднаго свѣта. Одлей Эджертонъ по прежнему переходитъ изъ своей оффиціальной конторы въ Парламентъ, трудится и говоритъ спичи. Рандаль Лесли получилъ превосходное мѣсто и выжидаетъ времени, когда ему самому можно будетъ явиться въ Парламентъ въ качествѣ члена и на этой обширной аренѣ обращать знаніе въ силу. Большую часть времени онъ проводитъ съ Оллеемъ Эджертономъ; впрочемъ, онъ очень сблизился съ сквайромъ, два раза былъ въ Гэзельденъ-Голлѣ, осматривалъ домъ и карту всего помѣстья, чуть-чуть не попалъ вторично въ канаву. Сквайръ вполнѣ убѣжденъ, что Рандаль Лесли одинъ можетъ удержать Франка отъ его безпечной жизни, и нѣсколько разъ довольно грубо обращался съ своей Гэрри, по тому поводу, что Франкъ продолжаетъ быть расточительнымъ. Франкъ, дѣйствительно, неутомимо гоняется за удовольствіями, сдѣлался жалкимъ человѣкомъ и надѣлалъ страшные долги. Мадамъ ди-Негра уѣхала изъ Лондона въ Парижъ, объѣхала Швейцарію, снова возвратилась въ Лондонъ и свела дружбу съ Рандалемъ Лесли. Рандаль отрекомендовалъ ей Франка, и Франкъ считаетъ ее плѣнительнѣйшей женщиной въ мірѣ и полагаетъ, что нѣкоторые злые языки безсовѣстно злословятъ ее. Братъ мадамъ ди-Негра ожидается наконецъ въ Англію; по поводу его прибытія, въ гостиныхъ происходитъ сильное волненіе: онъ знаменитъ своей красотой и неисчерпаемымъ богатствомъ. Что-то подѣлываютъ Леонардъ, Гарлей и Гэленъ? Терпѣніе, благосклонные мои читатели: всѣ они снова явятся въ моемъ романѣ.
  

ГЛАВА LXXII.

   Началась новая тревога. Въ Британіи происходило всеобщее избраніе. Нерасположеніе къ бывшей администраціи сдѣлалось очевиднымъ въ избирательномъ собраніи. Одлей Эджертонъ, поддерживаемый до этого несмѣтнымъ большинствомъ голосовъ, едва не потерпѣлъ пораженія и сохранилъ свое мѣсто, благодаря большинству пяти голосовъ. Издержки, сопряженныя съ его избраніемъ, какъ говорятъ, были ужасныя.
   -- Да и кто можетъ устоять противъ богатства Эджертона? говорилъ одинъ пораженный кандидатъ на званіе парламентскаго члена.
   Былъ октябрь въ исходѣ. Лондонъ кипѣлъ народомъ. Открытіе парламентскихъ засѣданій должно начаться менѣе, чѣмъ черезъ двѣ недѣли.
   Въ одномъ изъ главныхъ апартаментовъ отеля, въ которомъ иностранцы могутъ найти то, что называется англійскимъ комфортомъ, и цѣну, которую иностранцы должны платить за этотъ комфортъ, сидѣли двѣ особы, другъ подлѣ друга, занятыя весьма интереснымъ, по видимому, разговоромъ. Одна изъ этихъ особъ была женщина, въ блѣдномъ и чистомъ цвѣтѣ лица которой, въ черныхъ, какъ крыло ворона, волосахъ, въ глазахъ, оживленныхъ необыкновенной выразительностью, рѣдко выпадающей на долю сѣверныхъ красавицъ, мы узнаемъ Беатриче, маркизу ди-Негра.
   Безукоризненно прекрасна была итальянская маркиза, но и собесѣдникъ, хотя и мужчина, и притомъ же далеко подвинувшійся за предѣлы средняго возраста, былъ еще болѣе замѣчателенъ по своимъ личнымъ достоинствамъ. Между обоими ими замѣчалось сильное; фамильное сходство, но въ то же время нельзя было не замѣтить разительнаго контраста въ наружности, въ манерѣ,-- словомъ сказать, во всемъ, что только отпечатываетъ на физіономіи отличительныя черты характера. Всматриваясь съ напряженнымъ вниманіемъ въ лицо Беатриче, вы замѣтили бы въ немъ важное, серьёзное выраженіе -- отпечатокъ страстей, волновавшихъ ея душу; ея улыбка по временамъ была коварная, но рѣдко отражались въ ней иронія или цинизмъ. Ея жесты, полныя граціи, были непринужденны и безпрерывно смѣнялись одни другими. Вы съ разу могли бы замѣтить, что она была дочь юга.
   Ея собесѣдникъ, напротивъ того, сохранялъ на прекрасномъ гладкомъ лицѣ своемъ, которому лѣта не сообщили ни одной рѣзкой черты, ни одной морщинки, отпечатокъ того, что, съ перваго взгляда, можно было принять за легкомысліе и безпечность веселой и юношеской натуры; впрочемъ, улыбка, хотя и утонченная до нельзя, переходила иногда въ презрительную насмѣшку. Въ обращеніи онъ былъ спокоенъ и, какъ англичанинъ, никогда не прибѣгалъ, для большей выразительности своихъ словъ, къ жестамъ. Его волосы имѣли тотъ свѣтло-каштановый цвѣтъ, которымъ итальянскіе живописцы придаютъ такіе удивительные эффекты самой краскѣ, и если мѣстами сверкалъ серебристый волосокъ, то онъ немедленно и незамѣтно сливался съ оттѣнками роскошныхъ кудрей. Его глаза были свѣтлые; цвѣтъ лица хотя и не имѣлъ лишняго румянца, но зато отличался удивительной прозрачностью. Его красота скорѣе была женская, еслибъ только не говорили въ противную сторону высота и жилистая худощавость его стана, при которыхъ сложеніе и сила скорѣе украшались, но не скрывались правильными, изящными и пропорціональными размѣрами. Вы никогда бы не рѣшились сказать, что это былъ итальянецъ: весьма вѣроятно, вы приняли бы erö за парижанина. Онъ объяснялся по французски, одѣтъ былъ по французской модѣ, и, по видимому, его образъ мыслей и его понятія были чисто французскія. Не былъ, впрочемъ, похожъ онъ на француза нынѣшняго вѣка: нѣтъ! это былъ настоящій идеалъ маркиза стариннаго régime, или roué временъ Регентства.
   Какъ бы то ни было, это былъ итальянецъ, происходившій изъ фамиліи, знаменитой въ итальянской исторіи. Впрочемъ, онъ какъ будто стыдился своего отечества и своего происхожденія и выдавалъ себя за гражданина всего свѣта. Хорошо, если бы въ свѣтѣ всѣ граждане похожи были на этого итальянца!
   -- Однако, Джуліо, сказала Беатриче ди-Негра, по итальянски: -- допустимъ даже, что ты отъищешь эту дѣвицу, но можешь ли ты предполагать, что отецъ ея согласится на вашъ бракъ? Безъ всякаго сомнѣнія, тебѣ должна быть очень хорошо извѣстна натура твоего родственника?
   -- Tu te trompes, ma soeur, отвѣчалъ Джуліо Францини, графъ ди-Пешьера, и отвѣчалъ, по обыкновенію, по французски -- tu te trompes:-- я зналъ ее прежде, чѣмъ онъ испыталъ изгнаніе и нищету: какимъ же образомъ могу я знать ее теперь? Впрочемъ, успокойся, моя слишкомъ безпокойная Беатриче: я не стану заботиться объ его согласіи, пока не буду увѣренъ въ согласіи его дочери.
   -- Но можно ли разсчитывать на ея согласіе противъ воли, отца?
   -- Eh, mordieu! возразилъ графъ, съ неподражаемой безпечностью француза: -- что бы сдѣлалось со всѣми комедіями и водевилями, еслибъ женитьбы не дѣлались противъ воли отца? Замѣтьте, продолжалъ онъ, слегка сжавъ свои губы и еще легче сдѣлавъ движеніе на стулѣ: -- замѣтьте, теперь дѣло идетъ не объ условныхъ если и но -- дѣло идетъ о положительныхъ должно быть и будетъ. Короче сказать, дѣло идетъ о моемъ и вашемъ существованіи. Я не имѣю теперь отечества. Я обремененъ долгами. Я вижу передъ собой, съ одной стороны, раззореніе, съ другой -- брачный союзъ и богатство.
   -- Но неужели изъ тѣхъ огромныхъ доходовъ, которыми предоставлено вамъ право пользоваться, вы не умѣли ничего сберечь и не хотѣли сберегать до той поры, пока всѣ имѣнія не перешли еще въ ваши руки?
   -- Сестра, отвѣчалъ графъ: -- неужели я похожъ на человѣка, который умѣетъ копить деньги? Къ тому же вамъ извѣстно, что доходы, которыми я теперь пользуюсь, принадлежатъ одному изъ нашихъ родственниковъ, оставившему отечество вмѣстѣ съ дочерью,-- никто не знаетъ почему. Мое намѣреніе теперь отъискать убѣжище нашего неоцѣненнаго родственника и явиться передъ нимъ пламеннымъ обожателемъ его прекрасной дочери. Правда, въ нашихъ лѣтахъ есть маленькое неравенство; но, если и допустить, что вашъ полъ и мое зеркало черезчуръ много льстятъ мнѣ, все же для двадцати-пяти-лѣтней красавицы я могу составить отличную партію.
   Это сказано было съ такой очаровательной улыбкой и графъ казался до такой степени прекраснымъ, что онъ уничтожилъ пустоту этихъ словъ такъ граціозно, какъ будто они произнесены были какимъ нибудь ослѣпительнымъ героемъ старинной комедіи изъ парижской жизни.
   Послѣ этого, сложивъ свои руки и слегка опустивъ ихъ на плечо сестрицы, онъ взглянулъ ей въ лицо и сказалъ довольно протяжно:
   -- Теперь, моя сестрица, позвольте сдѣлать вамъ кроткій и справедливый упрекъ. Признайтесь откровенно, вѣдь вы мнѣ очень измѣнили, исполняя порученіе, которое я возложилъ собственно на васъ, для лучшаго сохраненія моихъ интересовъ? Не правда ли, что теперь уже прошло нѣсколько лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ вы отправились въ Англію отъискивать почтеннѣйшихъ родственниковъ? Не я ли умолялъ васъ привлечь на свою сторону человѣка, котораго я считаю моимъ опаснѣйшимъ врагомъ, и которому, безъ всякаго сомнѣнія, извѣстно мѣстопребываніе нашего кузена -- тайна, которую онъ до сей поры хранилъ въ глубинѣ своей души? Не вы ли говорили мнѣ, что хотя онъ и находился въ ту пору въ Англіи, но вы не могли отъискать случая даже встрѣтиться съ нимъ, но что въ замѣнъ этой потери пріобрѣли дружбу вельможи, на котораго я обратилъ ваше вниманіе, какъ на самаго преданнаго друга того человѣка? Но, несмотря на это, вы, которой прелести имѣютъ такую непреодолимую силу, ровно ничего не узнаете отъ вельможи и не встрѣчаетесь съ милордомъ. Мало того: ослѣпленныя и неправильно руководимыя своими догадками, вы утвердительно полагаете, что добыча наша пріютилась во Франціи. Вы отправляетесь туда, дѣлаете розыски въ столицѣ, въ провинціяхъ, въ Швейцаріи, que sais-je? и все напрасно, хотя fai de gentil-homme -- ваши поиски стоили мнѣ слишкомъ дорого; вы возвращаетесь въ Англію, начинаете ту же самую погоню -- и получаете тотъ же самый результатъ. Palsambleu, ma sœur, я отдаю полную справедливость вашимъ талантамъ и нисколько не сомнѣваюсь въ вашемъ усердіи. Словомъ сказать, дѣйствительно ли вы были усердны или не имѣли ли вы для развлеченія какого нибудь женскаго удовольствія, предаваясь которому, вы совершенно забыли о моемъ довѣріи, употребили его во зло?
   -- Джуліо, отвѣчала Беатриче, печально: -- вамъ извѣстно, какое вліяніе имѣли вы на мой характеръ и мою судьбу. Ваши упреки несправедливы. Я сдѣлала для пріобрѣтенія необходимыхъ свѣдѣній все, что было въ моей власти, и теперь имѣю весьма основательную причину полагать, что знаю человѣка, которому извѣстна эта тайна и который можетъ открыть ее намъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! воскликнулъ графъ.
   Беатриче, не разслушавъ этого восклицанія, продолжала:
   -- Положимъ, что я дѣйствительно съ пренебреженіемъ смотрѣла на ваше порученіе; но развѣ это не въ натуральномъ порядкѣ вещей? Когда я впервые пріѣхала въ Англію, вы увѣдомили меня, что цѣль ваша, въ открытіи изгнанниковъ, была такого рода, что я, не краснѣя, могла быть вашей соучастницей. Вы желали узнать сначала, жива ли дочь вашего кузена. Если нѣтъ, вы дѣлались законнымъ наслѣдникомъ. Если жива, вы увѣрили меня, что, при моемъ посредничествѣ, вы намѣрены были заключить съ Альфонсо мировую, при которой обѣщали исходатайствовать ему прощеніе, съ тѣмъ, однако же, если онъ предоставитъ вамъ на всю жизнь пользоваться тѣми доходами съ его имѣній, которыя вы получаете отъ правительства. При этихъ видахъ, я сдѣлала все, что отъ меня зависѣло, хотя и безуспѣшно, чтобы собрать требуемыя свѣдѣнія.
   -- Скажите же, что принудило меня лишиться такого сильнаго, хотя и безуспѣшнаго союзника? спросилъ графъ, все еще улыбаясь; но въ эту минуту взоры его засверкали и обличили все коварство его улыбки.
   -- Извольте, я скажу. Когда вы приказали мнѣ принять и дѣйствовать за одно съ жалкими шпіонами -- коварными итальянцами -- которыхъ вы прислали сюда, съ цѣлью, чтобъ, отъискавъ нашего родственника, вовлечь его въ безразсудную переписку, которою вамъ должно было воспользоваться, когда вы намѣрены были обратить дочь графовъ Пешьера въ лазутчицу, доносчицу, предательницу.... нѣтъ, Джуліо! тогда я почувствовала отвращеніе къ вашимъ видамъ, и тогда, страшась вашей власти надо мной, я удалилась во Францію. Я отвѣтила вамъ откровенно.
   Графъ снялъ руки съ плеча Беатриче, на которомъ онѣ такъ нѣжно покоились.
   -- Это-то и есть ваше благоразуміе, сказалъ онъ: -- это-то и есть ваша благодарность. Вы, которой счастіе тѣсно связано съ моимъ счастіемъ, вы, которая существуете моей благотворительностью, вы, которая....
   -- Остановитесь, графъ! вскричала маркиза, вставая съ мѣста, въ сильномъ душевномъ волненіи: казалось, что слова графа пронзали ее сердце,-- и, подъ вліяніемъ мучительнаго дѣйствія ихъ, она хотѣла сразу сбросить съ себя тиранство, продолжавшееся въ теченіе многихъ лѣтъ.-- Остановитесь, графъ!... Благодарность! благотворительность! Братъ, братъ.... скажите, чѣмъ я обязана вамъ? несчастіемъ всей моей жизни. Еще ребенка вы принудили меня выйти замужъ противъ моей воли, противъ желаній моего сердца, противъ горячихъ моленій; вы смѣялись надъ моими слезами, когда на колѣняхъ я умоляла васъ пожалѣть меня. Я была непорочна тогда, Джуліо,-- непорочна и невинна какъ цвѣты въ моемъ брачномъ вѣнкѣ. А теперь.... теперь....
   Беатриче вдругъ замолчала и руками закрыла лицо.
   -- Теперь только вы вздумали упрекать меня, сказалъ графъ, нисколько нетронутый внезапной горестью сестры: -- и упрекать меня въ томъ, что я выдалъ васъ замужъ за человѣка молодого и благороднаго?
   -- Стараго въ порокахъ и низкой души! Замужство мое я простила вамъ. Согласно съ обычаями нашего отечества, вы имѣли право располагать моей рукой. Но я никогда не прощу вамъ утѣшеній, которыя вы нашептывали на ухо несчастной и оскорбленной жены.
   -- Простите мнѣ это замѣчаніе, отвѣчалъ графъ, величественно преклоняя голову: -- но эти утѣшенія точно также сообразны съ обычаями нашего отечества, и я до сихъ поръ не зналъ, что они не нравились вамъ. Къ тому же супружеская жизнь ваша была не такъ продолжительна, чтобы можно было до сей поры чувствовать тяжесть ея. Вы очень скоро сдѣлались вдовой, свободной вдовой, бездѣтной, молодой, прекрасной.
   -- И безденежной.
   -- Правда: ди-Негра былъ игрокъ, и игрокъ весьма несчастный; но въ этомъ отношеніи я не виноватъ. Согласитесь, что мнѣ невозможно было вырвать карты изъ его рукъ.
   -- А мое приданое? О, Джуліо! я только при кончинѣ мужа узнала, почему вы обрекли меня на жертву этому генуэзскому ренегату! Онъ долженъ былъ вамъ деньги, и вы противъ закона, полагаю, приняли мое достояніе въ замѣнъ долга.
   -- Онъ не имѣлъ другихъ средствъ уплатить свой долгъ,-- долгъ, основанный на благородномъ словѣ; долгъ чести долженъ быть уплаченъ -- это всякому извѣстно. Да и чтожь за бѣда? Съ тѣхъ поръ мой кошелекъ всегда открытъ былъ для васъ.
   -- Ваша правда, но онъ открытъ былъ не какъ сестрѣ, но какъ вашему орудію, какъ шпіону. Да, да, вашъ кошелекъ дѣйствительно открытъ, но рукою скряги.
   -- Un peu de conscience, ma chère! вы такъ небережливы, даже расточительны. Однако, оставимъ этотъ разговоръ. Скажите откровенно, чего бы вы хотѣли отъ меня?
   -- Я хотѣла бы навсегда освободиться отъ васъ.
   -- То есть, вы хотѣли бы вторично выйти замужъ за одного изъ этихъ богатыхъ островитянъ-лордовъ. Ma foi, я уважаю ваше честолюбіе.
   -- Повѣрьте, что оно не такъ далеко простирается, какъ вы думаете. Я ничего больше не желаю, какъ только избавить себя отъ вашего вліянія. Я желаю, вскричала Беатриче, съ возростающимъ жаромъ: -- желаю снова вести жизнь благородной женщины, снова вступить во всѣ ея права.
   -- Довольно! сказалъ графъ, съ замѣтнымъ нетерпѣніемъ: -- скажите мнѣ только, въ достиженіи вашей цѣли есть ли что нибудь такое, почему вы должны быть равнодушны къ достиженію моей? Если я вѣрно понимаю, такъ вы хотите выйти замужъ. А чтобъ выйти замужъ прилично вашему имени, вы должны принести вашему мужу не долги, а хорошее приданое. Пусть будетъ по вашему. Я возвращу вамъ капиталъ, который успѣлъ выхватить изъ расточительныхъ когтей генуэзца, но, само собою разумѣется, возвращу тогда, когда буду въ состояніи, въ тотъ самый моментъ, какъ сдѣлаюсь мужемъ наслѣдницы моего родственника. Вы говорите, Беатриче, что прежніе мои замыслы возмущали вашу совѣсть: надѣюсь, что настоящій мой планъ успокоитъ ее; потому что черезъ этотъ бракъ мой родственникъ возвратится въ отечество и будетъ владѣть по крайней мѣрѣ половиною своихъ земель. Если изъ меня не выдетъ превосходный мужъ, то виноватъ въ этомъ буду не я. Я разсѣялъ свою вѣтренность. Je suis bon prince, лишь только дѣла мои примутъ должный оборотъ. Моя надежда, моя цѣль и, конечно, всѣ мои интересы заключаются въ томъ, чтобы сдѣлаться dulne époux et irréprochable père de famille. Я говорю легкомысленно: это въ моемъ характерѣ; но зато я думаю весьма серьёзно. Малютка-жена будетъ счастлива со мной, и я надѣюсь устранить все нерасположеніе ко мнѣ, которое будетъ оставаться въ душѣ родителя. Хотите ли вы помогать мнѣ при этихъ обстоятельствахъ -- говорите, да или нѣтъ. Помогайте мнѣ, и вы дѣйствительно будете свободны. Чародѣй освободитъ прекрасную душу, которую покорилъ своей волѣ. Перестаньте быть моею сообщницей, ma chère, и -- замѣтьте, я не угрожаю вамъ: я только предостерегаю -- перестаньте помогать мнѣ, и тогда, положимъ, что я сдѣлаюсь нищимъ; но я спросилъ-бы васъ, что станетъ тогда съ вами, все еще молодой, прекрасной и безъ гроша денегъ? Хуже, чѣмъ безъ гроша денегъ! Вы удостоили меня особенной чести (при этомъ графъ взглянулъ на столъ, вынулъ изъ портфеля письмо, украшенное его гербомъ и графской короной), вы удостоили меня особенной чести, обратившись ко мнѣ за совѣтомъ касательно вашихъ долговъ?
   -- Вы, кажется, сказали, что хотите возвратить мнѣ мое богатство? сказала маркиза нерѣшительно и отворачивая свою голову отъ записки, испещренной цыфрами.
   -- Когда мое богатство, съ помощію вашего, будетъ у меня въ рукахъ.
   -- Однако, не слишкомъ ли высоко оцѣниваете вы мою помощь?
   -- Весьма быть можетъ, сказалъ графъ, съ разсчитанной нѣжностью и нѣжно цалуя сестру свою въ открытый лобъ: -- весьма быть можетъ; но, клянусь честью, мнѣ бы хотѣлось исправить зло, дѣйствительное или воображаемое, которое я сдѣлалъ вамъ въ минувшемъ. Мнѣ бы хотѣлось снова видѣть передъ собою мою прежнюю, неоцѣненную сестру. Будемъ по прежнему друзьями, cara Beatrice тіа, прибавилъ графъ, въ первый разъ употребивъ итальянскія слова.
   Маркиза склонила голову на плечо графа; изъ глазъ ея тихо катились слезы. По всему было видно, что этотъ человѣкъ имѣлъ на нее сильное вліяніе, видно было также, что, несмотря на причину ея горести, ея любовь къ нему была все еще сестринская и все еще сильная. Натура съ прекрасными проблесками великодушія, энергіи, благородства и любви была ея натурой, но неразработанной, дурно направленной на прямой путь, испорченной самыми дурными примѣрами, легко увлекаемой въ пороки, не всегда умѣющей узнавать, гдѣ именно скрывается порокъ, позволяющей душевнымъ наклонностямъ, хорошимъ и дурнымъ, заглушать ея совѣсть или ослѣплять разсудокъ. Подобныя женщины бываютъ часто гораздо опаснѣе тѣхъ женщинъ, которыя совершенно покинуты обществомъ: эти женщины часто становятся такими орудіями, какія мужчины, подобные графу Пешьера, всѣми силами стараются пріобрѣтать для достиженія своей цѣли.
   -- О, Джуліо, сказала Беатриче, послѣ продолжительнаго молчанія и взглянувъ на графа сквозь слезы: -- ты знаешь, что, употребивъ слова, такъ пріятно поражающія слухъ, можешь сдѣлать со мной все, что хочешь. Не имѣя ни отца, ни матери, кого я должна любить съ самаго ранняго дѣтства, кому должна повиноваться я, какъ не тебѣ?
   -- Милая Беатриче, произнесъ графъ, нѣжно и еще разъ поцаловавъ сестру.-- Значитъ, продолжалъ онъ, снова принимая на себя безпечный видъ.-- значитъ мы заключили другъ съ другомъ мировую, наши сердца и наши интересы соединились неразрывно. Теперь -- увы!-- намъ должно снова обратиться къ дѣлу. Вы сказали, что знаете человѣка, которому извѣстна засада моего тестя.... то есть будущаго тестя?
   -- Кажется, что такъ. Вы напомнили мнѣ о свиданіи, которое я назначила ему сегодня; время нашего свиданія приближается, и я должна оставить васъ.
   -- Затѣмъ, чтобы узнать тайну? Торопитесь, торопитесь. Если вы держите на привязи сердце этого человѣка, то я нисколько не опасаюсь за успѣхъ.
   -- Вы ошибаетесь: я не имѣю на его сердце ни малѣйшаго вліянія. У него есть другъ, который любитъ меня великодушно, и за котораго онъ ходатайствуетъ передо мной. Мнѣ кажется, что здѣсь я имѣю возможность взять верхъ надъ нимъ или по крайней мѣрѣ убѣдить его дѣйствовать въ мою пользу. Если же не успѣю, о, Джуліо, у этого человѣка такой характеръ, въ которомъ все темно для меня, исключая его честолюбія; но какимъ образомъ мы, чужеземцы, можемъ подѣйствовать на него съ этой стороны?
   -- А что, онъ бѣденъ или расточителенъ?
   -- Расточительнымъ нельзя назвать, нельзя сказать также, что онъ бѣденъ, но и не имѣетъ независимаго состоянія.
   -- Въ такомъ случаѣ онъ въ нашихъ рукахъ, сказалъ графъ, съ необыкновеннымъ спокойствіемъ.-- Если понадобится купить его помощь, мы не пожалѣемъ денегъ. Предаю его и себя въ полное ваше распоряженіе.
   Сказавъ это, графъ отворилъ дверь и съ холодной учтивостью проводилъ сестру до кареты. Возвратясь въ комнату, онъ занялъ прежнее мѣсто и углубился въ размышленія. Въ это время мускулы его лица не находились уже въ прежнемъ напряженіи. Безпечность француза покинула графа, и въ его глазахъ, въ то время, какъ они устремлены были въ даль, усматривалась спокойная глубина, столь замѣчательная въ старинныхъ портретахъ какого нибудь флорентинскаго дипломата или венеціанскаго олигарха. Въ его лицѣ, несмотря на красоту, отражалось что-то непріятное, отталкивающее, что-то холодное, суровое, спокойное, непонятное. Впрочемъ, эта перемѣна выраженія лица была непродолжительна. Очевидно было, что человѣкъ этотъ не привыкъ къ размышленіямъ. Очевидно было, что этотъ человѣкъ велъ такую жизнь, на которую всякаго рода впечатлѣнія производились слегка: поэтому онъ всталъ съ выраженіемъ истомы въ глазахъ, отряхнулся и выпрямился, какъ будто стараясь сбросить съ себя или выйти изъ непривычнаго непріятнаго расположенія. Спустя часъ, графъ Пешьера плѣнялъ взоры; очаровывалъ слухъ множества гостей въ салонѣ первѣйшей красавицы, съ которою онъ познакомился въ Вѣнѣ, и которой прелести, если вѣрить молвѣ, привлекли блестящаго иностранца въ Лондонъ.
  

ГЛАВА LXXIII.

   Маркиза, по прибытіи въ свой домъ, находившійся на улицѣ Курзонъ, удалилась въ будуаръ -- перемѣнить нарядъ и сгладить съ лица своего слѣлы слезъ, которыя она пролила въ присутствіи брата
   Полчаса спустя она уже сидѣла въ гостиной спокойная и въ пріятномъ расположеніи духа. Увидѣвъ ее теперь, вы бы никакъ не догадались, что она способна была къ столь сильному душевному волненію и такой чрезмѣрной слабости. Въ этой величественной осанкѣ, въ этой спокойной наружности, въ этой плѣнительной граціи, которая сообщается какъ туалетнымъ искусствомъ, такъ и сознаніемъ своего достоинства, вы бы увидѣли свѣтскую женщину и знатную барыню. Но вотъ въ уличную дверь послышался ударъ, и черезъ нѣсколько секундъ въ гостиную вошелъ посѣтитель, съ непринужденностью короткаго знакомства,-- молодой человѣкъ, но безъ всякаго оттѣнка юности. Его волосы, прекрасные какъ у женщины, были тонки и весьма рѣдки; они спускались по лбу и скрывали самую благороднѣйшую часть человѣческаго лица. "Благородный человѣкъ -- говоритъ Апулей -- долженъ, по возможности носить всю свою душу на своемъ челѣ." Молодой посѣтитель, вѣроятно, не зналъ этихъ словъ: иначе онъ не сдѣлалъ бы столь явнаго неблагоразумія. Его щоки были блѣдны, въ его поступи и вообще во всѣхъ его движеніяхъ замѣтна была какая-то усталость, которая сообщала идею объ истомленнвіхъ нервахъ и слабомъ здоровья. Съ другой стороны, необыкновенный свѣтъ его глазъ и тонъ его голоса говорили, что умственныя его способности далеко превосходили физическія силы. Во всемъ прочемъ его наружность показывала въ немъ совершенное знаніе свѣта. Увидѣвъ его однажды, вы бы не такъ легко забыли его. Читатель, безъ сомнѣнія, узнаетъ уже въ этомъ молодомъ человѣкѣ Рандаля Лесли. Его привѣтствіе, какъ я уже сказалъ, отличалось короткою фамильярностью; впрочемъ, съ той и другой стороны въ этомъ привѣтѣ обнаруживалась натянутая искренность, обозначающая отсутствіе болѣе нѣжнаго чувства.
   Расположившись подлѣ маркизы, Рандаль съ перваго раза завелъ рѣчь о предметахъ, касающихся моднаго свѣта, и о городскихъ новѣйшихъ слухахъ. Не мѣшаетъ здѣсь замѣтить, что Рандаль, вывѣдывая отъ маркизы текущіе анекдоты и сплетни большого свѣта, въ замѣнъ этого не передалъ ни одного анекдота, ни одной сплетни. Рандаль Лесли постигъ уже науку не дозволять себѣ дѣлать дурныхъ замѣчаній на людей, поставленныхъ въ обществѣ гораздо выше его. Ничто такъ не вредитъ человѣку, желающему пріобрѣсть нѣкоторую извѣстность въ салонахъ, какъ несчастіе прослыть клеветникомъ и сплетникомъ: "во всякомъ случаѣ полезно -- думалъ Рандаль Лесли -- знать слабыя стороны, небольшія общественныя и частныя пружины, посредствомъ которыхъ движется высшее сословіе. Весьма легко могутъ встрѣтиться критическіе случаи, при которыхъ подобное знаніе можетъ обратиться въ силу." Изъ этого съ нѣкоторою вѣроятностію можно заключить (кромѣ побудительной причины, съ которой мы скоро познакомимся), что Рандаль пріобрѣтая дружбу маркизы ди-Негра, ни подъ какимъ видомъ не считалъ этого времени потеряннымъ. Несмотря на злые слухи, распущенные по городу противъ нея, она успѣла разсѣять холодность, съ которою съ перваго раза была принята въ лондонскихъ обществахъ. Ея красота, ея грація, ея высокое происхожденіе давали ей свободный пропускъ въ высшее общество; а уваженіе и особенная преданность мужчинъ, занимающихъ, въ государствѣ первыя мѣста, хотя, быть, можетъ, и вредили нѣсколько репутаціи маркизы, какъ женщины, но зато прибавляли къ ея знаменитости качество прекрасной лэди. Мы, холодные англичане, при всей нашей суровости, любимъ прощать иностранцамъ то, что осуждаемъ и взыскиваемъ съ своихъ соотечественниковъ.
   Сдѣлавъ переходъ отъ этихъ весьма обыкновенныхъ предметовъ разговора къ личнымъ комплиментамъ, обнаруживающимъ свѣтское образованіе и изящность выраженій, и повторивъ различныя похвалы, которыя лордъ и герцогъ такіе-то приписывали очаровательной красотѣ маркизы, Рандаль Лесли, пользуясь свободой, предоставляемой короткой дружбой, положилъ свою руку на руку Беатриче и сказалъ:
   -- Послѣ того, какъ вы удостоили меня своей довѣренностью, послѣ того, какъ (къ моему особенному счастію и благодаря великодушію, къ которому способна не всякая хорошенькая и кокетливая женщина),-- послѣ того, какъ вы обратили въ дружбу чувства, которыя развивались подъ вашимъ вліяніемъ въ болѣе нѣжныя чувства, и на которыя вамъ не угодно было отвѣчать,-- послѣ того, какъ вы сказали мнѣ, съ вашей очаровательной улыбкой: "зачѣмъ станетъ говорить мнѣ о любви тотъ, кто не предложитъ руки своей, а вмѣстѣ съ рукой средства удовлетворить мои прихоти, которыя, я боюсь, требуютъ ужасныхъ издержекъ",-- послѣ того, какъ вы позволили мнѣ предугадывать ваши весьма натуральныя влеченія, на чемъ и основана была наша короткая дружба,-- послѣ всего этого, я надѣюсь, вы простите меня, если я скажу, что восторгъ и удивленіе, которые вы возбуждаете между этими grands seigneurs, служатъ къ тому только, чтобы разрушить вашу цѣль и разсѣять поклонниковъ, которые не такъ блестящи, это правда, но болѣе искренни и преданны. Большая часть джентльменовъ, о которыхъ я упомянулъ, люди женатые, многіе изъ нихъ не принадлежатъ къ тѣмъ членамъ нашей аристократіи, которые въ женитьбѣ ищутъ болѣе, чѣмъ одну только красоту и образованный умъ: они ищутъ связей, чтобъ укрѣпить свое политическое положеніе, или богатства, чтобъ выкупить свое имѣнье и поддержать титулъ.
   -- Любезный мистеръ Лесли, отвѣчала маркиза, съ уныніемъ, которое выражалось тономъ ея голоса и томительностію взоровъ: -- я уже довольно прожила въ мірѣ дѣйствительномъ, чтобъ умѣть отличить ложь отъ правды. Я вижу насквозь сердца тѣхъ пламенныхъ обожателей, на которыхъ вы указываете, и знаю, что ни одинъ изъ нихъ не прикроетъ своей горностаевой мантіей женщину, которой онъ высказываетъ свое сердце. О, продолжала Беатриче съ нѣжностью, которой она сама не подозрѣвала, но которая могла бы оказаться чрезвычайно пагубною для молодого человѣка, котораго чувства не охладѣли еще до такой степени, и который не умѣетъ еще такъ вѣрно охранять свое сердце отъ кокетливости женщины, какъ Рандаль Лесли: -- о, я не такъ честолюбива, какъ вы полагаете. Я постоянно мечтала о другѣ, о товарищѣ, о защитникѣ, съ чувствами все еще свѣжими, неиспорченными еще пошлыми увеселеніями и низкими удовольствіями, съ сердцемъ до такой степени новымъ, невиннымъ, которое могло бы возвратить мое собственное сердце къ той порѣ моей жизни, которую я считала счастливой весной. Мнѣ случалось видѣть въ вашемъ отечествѣ нѣсколько супружескихъ паръ, одно воспоминаніе о которыхъ всегда наполняетъ глаза мои слезами умиленія. Въ Англіи я научилась узнавать всю цѣну домашней, семейной жизни. При такомъ сердцѣ, какое я описала, въ кругу такой семейной жизни, быть можетъ, я бы забыла то, что всегда считала не совсѣмъ-то чистымъ честолюбіемъ.
   -- Этотъ языкъ нисколько не удивляетъ меня, сказалъ Рандаль: -- но только онъ не согласуется съ вашимъ первымъ отвѣтомъ мнѣ.
   -- Вамъ, возразила Беатриче, съ улыбкой и принимая свою обыкновенную безпечность и болѣе свободное обращеніе: -- вамъ, правда. Но я никогда не имѣла на столько тщеславія, чтобы позволить себѣ думать, что вы, съ вашей ко мнѣ преданностью, могли перенести пожертвованія, которыя неизбѣжно были бы связаны съ супружеской жизнью; что вы, при вашемъ честолюбіи, могли бы приковать мечты о счастіи къ семейному быту. Кромѣ того, сказала Беатриче, вздернувъ головку и принимая серьёзный, даже въ нѣкоторой степени надменный видъ; -- кромѣ того, я ни подъ какимъ видомъ не согласилась бы раздѣлить мою судьбу съ человѣкомъ, которому моя бѣдность была бы въ тягость. Я бы не послушалась внушеній моего сердца, еслибъ оно билось къ обожателю безъ состоянія, потому что тогда я принесла бы ему одно только бремя и вовлекла бы его въ союзъ съ бѣдностью и долгами. Теперь,-- о, теперь! совсѣмъ другое дѣло. Теперь у меня будетъ приданое, которое во всѣхъ отношеніяхъ будетъ соотвѣтствовать моему происхожденію. Теперь я могу, нисколько не стѣсняя себя, сдѣлать выборъ по сердцу, какъ женщина совершенно свободная, но не какъ женщина, покоряющаяся необходимости, бѣдная, доведенная затруднительными обстоятельствами до отчаянія.
   -- А! поздравляю васъ отъ чистаго сердца, сказалъ Рандаль, сильно заинтересованный и придвигаясь еще ближе къ своей прекрасной собесѣдницѣ: -- значитъ вы имѣете довольно вѣрную надежду сдѣлаться богатой?
   Маркиза, прежде чѣмъ отвѣтить на этотъ вопросъ, остановилась на нѣсколько секундъ. Въ теченіе паузы Рандаль распустилъ паутину своего плана, которую онъ втайнѣ выплеталъ, и быстро сдѣлалъ соображенія такого рода, что если Беатриче ди-Негра дѣйствительно получитъ богатство, то согласится ли она отвѣчать на его предложеніе соединиться съ нимъ брачными узами, и если согласится, то какимъ образомъ ему лучше перемѣнить тонъ дружбы на тонъ пламенной любви. Во время этихъ соображеній Беатриче отвѣтила:
   -- Не такъ богатой для англичанки, но для итальянки "да". Мое состояніе будетъ простираться до полу-милліона....
   -- Полъ-милліона! вскричалъ Рандаль и съ трудомъ удержался, чтобъ не упасть передъ маркизой, съ чувствами благоговѣнія, на колѣни.
   -- Полъ-милліона франковъ, досказала маркиза.
   -- Франковъ! сказалъ Рандаль, медленно переводя дыханіе и оправившись отъ внезапнаго энтузіазма.-- Это составитъ около двадцати тысячь фунтовъ! то есть восемьсотъ фунтовъ годового дохода! Приданое весьма хорошее, безъ всякаго сомнѣнія. (Самая джентильная нищета! произнесъ онъ про себя.-- Слава Богу, что я не попался! Впрочемъ, позвольте, позвольте! это съ одной стороны устраняетъ всѣ препятствія въ моемъ прежнемъ и лучшемъ проэктѣ. Посмотримъ, что будетъ дальше). Очень, очень миленькое приданое! повторилъ Рандаль вслухъ.-- Миленькое не для какого нибудь grand seigneur, но для джентльмена хорошаго происхожденія и съ ожиданіями достойными вашего выбора, если только честолюбіе не есть ваша главная цѣль. Упомянувъ съ такимъ плѣнительнымъ краснорѣчіемъ о чувствахъ, которыя были бы свѣжи, о сердцѣ, которое было бы непорочно, о счастливой англійской семейной жизни, вы бы должны догадаться, что мысли мои клонятся къ моему другу, который такъ пламенно любитъ васъ, и который такъ вполнѣ осуществляетъ вашъ идеалъ. Между нами будь сказано, счастливыя супружества и счастливая семейная жизнь находятся не въ шумныхъ кругахъ лондонскаго міра, но подлѣ очаговъ нашего сельскаго дворянства, нашихъ провинціальныхъ джентльменовъ. И скажите, кто изъ вашихъ поклонниковъ можетъ предложить вамъ участь до такой степени завидную, какъ тотъ, на котораго я ссылаюсь, и котораго, судя по вашему румянцу, вы уже отгадываете.
   -- Неужели у меня есть румянецъ? спросила маркиза, заключая слова свои серебристымъ смѣхомъ.-- Мнѣ кажется, что ваше усердіе къ вашему другу обманываетъ васъ. Впрочемъ, признаюсь вамъ откровенно, что его безкорыстная любовь очень тронула меня,-- любовь очевидная, хотя и выражаемая сильнѣе взглядами, нежели словами. Я не разъ сравнивала эту любовь, которая приноситъ мнѣ честь, съ любовью другихъ поклонниковъ, которой они хотятъ унизить меня; больше я ничего не имѣю сказать. Положимъ, что вашъ другъ имѣетъ прекрасную наружность, благородное, великодушное сердце, но при всемъ томъ въ немъ недостаетъ того, что....
   -- Вы ошибаетесь, повѣрьте мнѣ, прервалъ Рандаль.-- Извините, я не позволю вамъ окончитъ вашъ приговоръ. Въ этомъ человѣкѣ есть все, чего вы еще не предполагаете: его застѣнчивость, его любовь, его уваженіе вашего превосходства не позволяютъ его душѣ и его натурѣ показать себя въ болѣе выгодномъ свѣтѣ. Вы, это правда, имѣете наклонность къ литературѣ и поэзіи -- качество весьма рѣдкое между нашими соотечественниками. Въ настоящее время онъ не имѣетъ этого, да и немногіе могутъ похвастаться тѣмъ. Впрочемъ, какой Кимонъ не усовершенствуетъ себя подъ руководствомъ такой прекрасной Ифигеніи? Недостатки, которые онъ оказываетъ въ себѣ, принадлежатъ вообще всѣмъ молодымъ и неопытнымъ людямъ. Счастливъ тотъ братъ, который могъ бы увидѣть сестру свою женою Франка Гэзельдена!
   Маркиза молча подперла щеку рукой. Для нея замужство было болѣе, чѣмъ оно обыкновенно кажется мечтательной дѣвушкѣ или неутѣшной вдовѣ. Непреодолимое желаніе освободиться отъ надзора ея безнравственнаго и безжалостнаго брата до такой степени слилось съ составомъ ея бытія,-- все, что было лучшаго и возвышеннаго въ ея смѣшанномъ и сложномъ характерѣ, до такой степени отравлено и заглушено въ ней одинокимъ о постоянно открытымъ положеніемъ, двусмысленнымъ поклоненіемъ ея красотѣ, различными униженіями, которымъ подвергали ее денежныя затруднительныя обстоятельства (включая сюда и намѣренія графа, который, при всей своей алчности, не скупился на деньги, и который временными и, по видимому, причудливыми подарками въ одно время и отказами во всякой помощи въ другое, вовлекъ ее въ долги, съ тѣмъ, чтобы во всякое время имѣть ее въ своей власти), положеніе, которое она занимала въ обществѣ, до такой степени было оскорбительно и унизительно для женщины, что въ замужствѣ она видѣла свободу, жизнь, честь, самоискупленіе. Кромѣ того, мысли, принуждавшія ее дѣйствовать сообразно съ планами, при исполненіи которыхъ графъ, получивъ себѣ невѣсту, обязанъ былъ возвратить ей значительный капиталъ, располагали маркизу принять съ удовольствіемъ предложенія Рандаля Лесли въ пользу его друга.
   Адвокатъ Франка видѣлъ, что онъ произвелъ уже впечатлѣніе, и съ удивительнымъ искусствомъ, которое сообщалось ему совершеннымъ знаніемъ натуръ, принятыхъ имъ для изученія, онъ продолжалъ развивать свое ходатайство такими доводами, которые, безъ всякаго сомнѣнія, должны были произвесть желаемое дѣйствіе. Съ какимъ неподражаемымъ тактомъ онъ избѣгалъ выражать панегирики Франку, какъ лицу весьма обыкновенному, и въ то же время выставлялъ его настоящимъ типомъ, идеаломъ того, что женщина, въ положеніи Беатриче, могла бы пожелать относительно безопасности, спокойствія и чести семейной жизни, довѣрія, постоянства и преданной любви въ своемъ супругѣ! Онъ не рисовалъ земного рая -- онъ описывалъ небо, онъ не выставлялъ въ яркомъ свѣтѣ героя романа -- онѣ очень просто и ясно изображалъ представителя всего достойнаго уваженія и дѣйствительнаго, къ чему всегда прибѣгаетъ женщина въ ту пору, когда романъ начинаетъ казаться ей обманчивой мечтой.
   И въ самомъ дѣлѣ, еслибъ вы слышали, какъ говорилъ Рандаль Лесли, и заглянули въ сердце той, къ кому откосились его слова, вы бы воскликнули: "знаніе есть сила! и этотъ человѣкъ, еслибъ для него открылось болѣе обширное поле дѣйствія, разъигралъ бы немаловажную роль въ исторіи своего времени."
   Медленно разгоняла Беатриче думы, которыя западали въ ея душу, въ то время, какъ Рандаль говорилъ,-- медленно и съ глубокимъ вздохомъ она отвѣчала:
   -- Прекрасно, прекрасно! я соглашаюсь во всемъ, что вы говорите; но, во всякомъ случаѣ, прежде, чѣмъ я въ состояніи буду выслушать признаніе въ такой благородной любви, мнѣ должно освободиться отъ низкой и гнусной тягости, которая гнететъ меня. Человѣку, который нѣжно любитъ меня, я не рѣшусь сказать: "заплатите ли вы долги дочери Францини и вдовы ди-Негра?
   -- Ваши долги, весьма вѣроятно, составляютъ самую незначительную часть вашего приданаго.
   -- Но вы не знаете, что мое приданое не въ моихъ еще рукахъ, сказала маркиза.
   И вмѣстѣ съ этимъ, пользуясь случаемъ сдѣлать выгодное нападеніе на своего собесѣдника, маркиза ди-Негра протянула руку Рандалю и произнесла самымъ плѣнительнымъ голосомъ:
   -- Мистеръ Лесли, вы мой истинный и искренній другъ.
   -- Маркиза, можете ли вы сомнѣваться въ этомъ!
   -- Въ доказательство тому, что я нисколько не сомнѣваюсь въ этомъ, я прошу вашей помощи.
   -- Моей? какимъ образомъ могу я быть полезнымъ вамъ?
   -- Выслушайте меня. Мой братъ пріѣхалъ въ Лондонъ....
   -- Я видѣлъ въ газетахъ объявленіе объ его пріѣздѣ.
   -- Онъ пріѣхалъ сюда просить руки своей родственницы и соотечественницы. Этимъ союзомъ онъ надѣется прекратить давнишніе семейные раздоры и присоединить къ своему состоянію богатство невѣсты. Мой братъ, какъ и я, былъ весьма небережливъ. Приданое, которое, по закону, онъ долженъ мнѣ, будетъ выдано мнѣ не ранѣе, какъ послѣ его женитьбы.
   -- Понимаю, сказалъ Рандаль.-- Но какимъ же образомъ могу я помочь этой женитьбѣ?
   -- Помогая намъ отъискать невѣсту. Она и отецъ ея оставили отечество и скрываются въ Англіи.
   -- Значитъ отецъ ея имѣетъ на это свои причины.
   -- Совершенная правда, и онъ такъ умѣлъ скрыться въ вашемъ государствѣ, что всѣ наши усилія открыть его остались безполезны. Мой братъ можетъ быть ему полезенъ при возвращеніи въ отечество, но не иначе это сдѣлаетъ, какъ получивъ его согласіе на бракъ съ его дочерью....
   -- Продолжайте.
   -- Ахъ, Рандаль, Рандаль! неужели это и есть искренность дружбы? Вамъ извѣстно, что еще и прежде я старалась узнать тайну объ убѣжищѣ нашего родственника,-- старалась тщетно узнать ее отъ мистера Эджертона, который достовѣрно знаетъ ее.
   -- Но который не имѣетъ обыкновенія сообщать тайнъ ни одному живому существу, сказалъ Рандаль, съ горечью: -- который твердъ и сжатъ какъ желѣзо. Онъ такъ же непреклоненъ въ этомъ отношеніи ко мнѣ, какъ и къ вамъ.
   -- Въ такомъ случаѣ простите меня. Я знаю васъ такъ хорошо, что мнѣ кажется, вы могли бы узнать какую угодно тайну, еслибъ только вы ревностно хотѣли узнать ее. Мало того: мнѣ кажется, что вамъ уже извѣстна тайна, которую я такъ убѣдительно прошу васъ раздѣлить со мною.
   -- Помилуйте! что подало вамъ поводъ дѣлать подобныя предположенія?
   -- Когда, нѣсколько недѣль тому назадъ, вы просили меня описать личность и привычки нашего родственника, которыя я и описала вамъ, частію по дѣтскимъ моимъ воспоминаніямъ, частію по описанію, сообщенному мнѣ другими лицами, я не могла не замѣтить выраженія вашего лица, и не замѣтить въ немъ перемѣны, несмотря, сказала маркиза, улыбаясь и наблюдая выраженіе лица Рандаля, во время своего разговора: -- несмотря на ваше необыкновенное умѣнье управлять своими чувствами. И когда я просила васъ признаться, что вы дѣйствительно видѣли человѣка, который согласовался съ даннымъ описаніемъ, вашъ отказъ нисколько не обманулъ меня. Я скажу еще болѣе: возвратясь въ настоящее время, съ вашего согласія, къ тому же самому предмету, вы такъ искусно вывѣдали отъ меня побудительныя причины къ отъисканію описываемыхъ мною родственниковъ; не сдѣлай я удовлетворительнаго отвѣта, я могла бы обнаружить...
   -- Ха, ха! прервалъ Рандаль довольно громкимъ смѣхомъ, которымъ онъ иногда нарушалъ наставленія лорда Честерфильда удерживаться отъ громкаго смѣха, чтобъ не показать себя неблаговоспитаннымъ:-- ха, ха! и у васъ есть недостатокъ, свойственный вообще всѣмъ наблюдателямъ, вдающимся въ излишнія подробности и тонкости. Положимъ даже, что я видѣлъ нѣкоторыхъ итальянскихъ изгнанниковъ: почему же мнѣ не сравнить вашего описанія съ ихъ наружностью? Положимъ, что я подозрѣвалъ одного изъ нихъ именно за человѣка, котораго вы ищете: почему бы мнѣ не узнать отъ васъ, съ неблаговидной цѣлью или съ добрымъ намѣреніемъ вы стараетесь открыть его мѣстопребываніе? Дурно было бы съ моей стороны, прибавилъ Рандаль, принимая на себя серёзный видъ: -- дурно было бы съ моей стороны открыть даже искреннему другу убѣжище человѣка, который скрывается отъ поисковъ его. Еслибъ я сдѣлалъ это, что весьма легко могло статься, потому что честь еще весьма слабое самосохраненіе противъ вашихъ чарующихъ прелестей,-- еслибъ я сдѣлалъ это, повѣрьте, что подобное неблагоразуміе могло оказаться пагубнымъ для моей будущей карьеры.
   -- Это почему?
   -- Развѣ вы не говорили сами, что Эджертонъ знаетъ тайну и не хочетъ сообщить ее? и неужели вы не знаете, что это такой человѣкъ, который никогда не простилъ бы мнѣ неблагоразумія, виновникомъ котораго былъ онъ самъ? Прелестный мой другъ, я скажу вамъ болѣе: Одлей Эджертонъ, замѣтивъ мою возростающую дружбу съ вами, сказалъ, съ обычной сухостью, составляющею неотъемлемую принадлежность всякаго совѣта: "Рандаль, я не прошу васъ прекращать знакомства съ маркизой, потому что знакомство съ подобными женщинами служитъ къ пріобрѣтенію свѣтскаго обхожденія и образованію ума; но замѣтьте: очаровательныя женщины опасны, а маркиза ди-Негра -- женщина очаровательная."
   Лицо маркизы вспыхнуло. Рандаль продолжалъ:
   -- "Ваша прекрасная знакомка (я все еще повторяю слова Эджертона) старается узнать убѣжище одного изъ своихъ соотечественниковъ. Она подозрѣваетъ, что мнѣ извѣстно это убѣжище. Быть можетъ, она будетъ стараться узнать о немъ черезъ васъ. Легко можетъ статься, что случай предоставитъ вамъ требуемыя ею свѣдѣнія. Берегитесь открыть эту тайну. По одной подобной слабости я стану судить о вашемъ общемъ характерѣ, Тотъ, отъ кого женщина можетъ выпытать тайну, никогда не будетъ годенъ для публичной жизни." Вслѣдствіе этого, неоцѣненная маркиза, допустивъ даже предположеніе, что мнѣ извѣстна эта тайна, вы не оказались бы истиннымъ и преданнымъ мнѣ другомъ, еслибъ стали просить меня открыть вамъ то, что ставитъ въ опасное положеніе всѣ мои виды на будущность. Потому что, прибавилъ Рандаль, съ мрачнымъ выраженіемъ на лицѣ: -- потому что я до сихъ еще поръ не могу стать отдѣльно и твердо: я все еще облокачиваюсь, меня поддерживаютъ,-- короче сказать, я человѣкъ зависимый.
   -- Но, мнѣ кажется, есть средство, отвѣчала маркиза ди-Негра, не отступая отъ своего намѣренія: -- есть средство сообщить это свѣдѣніе, устранивъ всякую возможность для мистера Эджертона приписать наше открытіе вашему участію, и хотя я не смѣю просить васъ болѣе объ этомъ предметѣ, но во всякомъ случаѣ должна присовокупить слѣдующее: вы убѣдительно уговариваете меня принять руку вашего друга. По видимому, вы принимаете искреннее участіе въ этомъ дѣлѣ, и вы ведете его съ такимъ горячимъ усердіемъ, которое показываетъ, какъ высоко вы цѣните счастіе своего друга. Я не приму его руки до тѣхъ поръ, пока не краснѣя могу вспоминать о моихъ денежныхъ средствахъ, до тѣхъ поръ, пока приданое мое не будетъ у меня въ рукахъ; а это тогда можетъ случиться, когда совершится бракъ моего брата съ дочерью того, кого я отъискиваю. Поэтому, ради вашего друга, подумайте хорошенько, какимъ образомъ можете помочь мнѣ въ первомъ приступѣ къ этому союзу. Мой братъ нисколько не опасается за успѣшное окончаніе сватовства, лишь бы только узнать, гдѣ скрывается молодая невѣста.,
   -- И вы не иначе выйдете за Франка, какъ получивъ сначала приданое?
   -- Ваши убѣжденія произвели на меня сильное впечатлѣніе въ пользу вашего друга, отвѣчала Беатриче, поникнувъ взорами.
   Въ глазахъ Рандаля сверкнула молнія. На нѣсколько секундъ онъ оставался безмолвнымъ и въ глубокой задумчивости.
   -- Прекрасно, сказалъ онъ, медленно поднимаясь съ мѣста и надѣвая перчатки: -- для окончательнаго примиренія моей чести съ обѣщаніемъ помогать вамъ въ вашихъ розъискахъ, вы должны теперь сказать мнѣ, не имѣете ли какихъ нибудь злыхъ умысловъ противъ того, кого вы отъискиваете?
   -- Злыхъ умысловъ! мы хотимъ возвратить ему его богатство, его почести.
   -- Вы такъ сильно овладѣли моимъ сердцемъ, что одушевляете меня надеждой споспѣшествовать счастію двухъ друзей, нѣжно мною любимыхъ. Съ особеннымъ тщаніемъ буду узнавать, не скрывается ли между извѣстными мнѣ людьми человѣкъ, котораго вы ищете, и если найду, то основательно обдумаю, какимъ образомъ навести васъ на его слѣды. Между тѣмъ, передъ мистеромъ Эджертономъ, чтобы не было произнесено ни одного неосторожнаго слова.
   -- Въ этомъ вполнѣ надѣйтесь на меня: вѣдь я женщина свѣтская.
   Рандаль подошелъ уже къ дверямъ. Онъ остановился и съ безпечнымъ видомъ снова началъ:
   -- Молодая невѣста должна быть наслѣдницей огромнаго богатства, если заставляетъ человѣка съ именемъ вашего брата принимать столько трудовъ, чтобъ отъискать ее.
   -- Ея богатство будетъ огромное, отвѣчала маркиза: -- и если только этимъ богатствомъ и вліяніемъ въ иноземномъ государствѣ будетъ позволено доказать признательность моего брата....
   -- Ахъ, фи! прервалъ Рандаль и, подойдя къ маркизѣ, поцаловалъ ея руку.
   -- Вотъ награда, которой весьма достаточно для вашего preux chevalier, сказалъ онъ съ искреннимъ чувствомъ и вслѣдъ за тѣмъ вышелъ изъ гостиной.
  

ГЛАВА LXXIV.

   Закинувъ назадъ руки, склонивъ голову на грудь, тихо, крадучись и безъ малѣйшаго шума проходилъ Рандаль Лесли по улицамъ, оставивъ домъ итальянки. На давно составленномъ планѣ мелькнулъ другой планъ, болѣе блестящій, и котораго исполненіе могло быть вѣрнѣе и быстрѣе. Если дочь того, кого отъискиваетъ Беатриче, была наслѣдницей такого богатства, то почему бы ему самому не надѣяться.... При одной мысли этой Рандаль вдругъ остановился, и дыханіе его сдѣлалось быстрѣе. Во время послѣдняго своего визита въ Гэзельденъ онъ встрѣчался съ Риккабокка и былъ пораженъ красотой Віоланты. Неясное подозрѣніе вкралось въ его душу, что, быть можетъ, это и есть тѣ самые люди, которыхъ маркиза искала, и подозрѣніе его подтверждалось описаніемъ лицъ, которыхъ Беатриче желала отъискать. Но такъ какъ въ то время Рандаль не зналъ причины ея розъисковъ, не предвидѣлъ ни малѣйшей возможности, что будетъ принимать какое нибудь участіе въ узнаніи истины,-- онъ присовокупилъ эту тайну къ числу тѣхъ, дальнѣйшее разъясненіе которыхъ можно было предоставить времени и случаю. Конечно, читатель не рѣшится оказать безсовѣстному Рандалю Лесли несправедливости предположеніемъ, что онъ удерживался отъ сообщенія своему прекрасному другу всего, что зналъ о Риккабокка, прекрасными понятіями о чести, которыя онъ такъ благородно высказывалъ. Онъ вѣрно передалъ предостереженіе Одлея Эджертона противъ всякой нескромной, безразсудной откровенности, хотя при этомъ случаѣ не заблагоразсудилъ упомянуть недавнее и прямое возобновленіе того же самого предостереженія. Его первый визитъ въ Гэзельденъ былъ сдѣланъ безъ предварительнаго совѣщанія съ Эджертономъ. Проведя нѣсколько дней въ домѣ своего отца, онъ отправился оттуда въ домъ сквайра. По возвращеніи въ Лондонъ, онъ, однакожь, сказалъ Одлею объ этомъ посѣщеніи, и Одлей, по видимому, былъ недоволенъ этимъ и даже огорченъ. Рандаль весьма достаточно знакомъ былъ съ характеромъ Эджертона, чтобъ догадаться, что подобныя чувства едва ли пробуждались въ Одлеѣ однимъ только желаніемъ отчуждить молодого человѣка отъ своего полу-брата. Неудовольствіе Эджертона привело Рандаля въ недоумѣніе. Впрочемъ, предвидя необходимость, для выполненія своихъ плановъ, свести короткое знакомство со сквайромъ, онъ не обращалъ особеннаго вниманія на причуды своего покровителя. Вслѣдствіе этого, онъ замѣтилъ, что хотя ему очень прискорбно причинить какое либо неудовольствіе своему благодѣтелю, но что, исполняя волю своего родителя, онъ ее могъ положительно отказаться отъ дружескихъ предложеній мистера Гэзельдена.
   -- Почему это, скажите пожалуста? спросилъ Эджертонъ.
   -- Потому, какъ вамъ извѣстно, что мистеръ Гэзельденъ мой родственникъ, что моя бабушка была изъ фамиліи Гэзельденъ.
   -- Вотъ что! сказалъ Эджертонъ который очень мало зналъ и еще менѣе того заботился о родословной Гэзельденовъ: -- признаюсь, я или со всѣмъ не зналъ этого обстоятельства, или забылъ о немъ. Что же, вашъ батюшка полагаетъ, что сквайръ не забудетъ и васъ въ своемъ завѣщаніи?
   -- Мой отецъ, сэръ, еще не такъ корыстолюбивъ: подобная идея никогда не приходила ему въ голову. Сквайръ самъ говорилъ мнѣ: если что нибудь случится съ Франкомъ, вы послѣ него прямой наслѣдникъ всего моего имѣнья, а потому мы должны познакомиться другъ съ другомъ. Впрочемъ....
   -- Довольно, довольно! прервалъ Эджертонъ.-- Я менѣе всего имѣю права препятствовать вашему счастію. Кого же вы встрѣтили въ Гэзельденѣ?
   -- Тамъ никого не было, сэръ,-- не было даже и Франка.
   -- Гм! Въ какихъ отношеніяхъ сквайръ съ своимъ пасторомъ? не ссорятся ли они изъ за десятинъ?
   -- Нѣтъ, я не замѣтилъ. Я забылъ мистера Дэля, хотя и видѣлъ его очень часто. Онъ хвалитъ и уважаетъ васъ, сэръ.
   -- Меня? да за что же? Что же онъ говоритъ объ мнѣ?
   -- Что ваше сердце такъ же непогрѣшительно, какъ и ваша голова, что онъ гдѣ-то видѣлъ васъ, по дѣлу, съ кѣмъ-то изъ своихъ прежнихъ прихожанъ, и что вы оставили въ душѣ его сильное впечатлѣніе глубиною своихъ чувствъ, которыхъ онъ не предполагалъ въ свѣтскомъ человѣкѣ.
   -- Только-то! Вѣроятно, дѣло, на которое ссылается пасторъ, происходило въ то время, когда я былъ представителемъ Лэнсмера?
   -- Я полагаю, что такъ.
   Разговоръ на этомъ прекратился; но на слѣдующій разъ Рандаль, желая посѣтить сквайра, формально просилъ на это согласія Эджертона, который, послѣ минутнаго молчанія, въ свою очередь, формально отвѣчалъ: "я не встрѣчаю препятствія."
   Возвратясь изъ Гэзельдена, Рандаль между прочимъ упомянулъ о свиданіи съ Риккабокка. Эджертонъ, изумленный этимъ извѣстіемъ, довольно спокойно сказалъ:
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, это одинъ изъ иностранцевъ. Берегитесь, пожалуста, навесть на его слѣды маркизу ди-Негра.
   -- Въ этомъ отношеніи, сэръ, вы вполнѣ можете положиться на меня, сказалъ Рандаль: -- впрочемъ, мнѣ кажемся, что этотъ бѣдный докторъ едва ли то самое лицо, котораго она старается отъискать.
   -- Это не наше дѣло, отвѣчалъ Эджертонъ: -- для англійскаго джентльмена чужая тайна должна быть священна.
   Замѣтивъ въ этомъ отвѣтѣ въ нѣкоторомъ родѣ двусмысленность и припомнивъ безпокойство, съ которымъ Эджертонъ слушалъ о первомъ посѣщеніи Гэзельдена, Рандаль полагалъ, что онъ дѣйствительно весьма недалеко находился отъ тайны, которую Эджертонъ старался скрыть отъ него и вообще отъ всѣхъ, то есть скрыть инкогнито итальянца, котораго лордъ л'Эстренджъ принялъ подъ свое особенное покровительство.
   "Игра моя становится весьма трудною, съ глубокимъ вздохомъ сказалъ Рандаль.-- Съ одной стороны, сквайръ никогда не проститъ мнѣ, если узнаетъ, что я вовлекъ Франка въ женитьбу на этой итальянкѣ. Съ другой -- если она не выйдетъ за него замужъ безъ приданаго -- а это зависитъ отъ женитьбы ея брата на его соотечественницѣ, которая, по всемъ вѣроятіямъ, должна быть Віоланта -- тогда Віоланта будетъ богатой наслѣдницей и должна быть моей! О нѣтъ, нѣтъ! Впрочемъ, щекотливая совѣсть въ женщинѣ, поставленной въ такое положеніе и съ такимъ характеромъ, какъ Беатриче ди-Негра, легко можно уничтожить. Мало того: потеря этого союза для ея брата, потеря ея собственнаго приданаго и, наконецъ, тяжелое бремя бѣдности и долговъ, безъ всякаго сомнѣнія, принудятъ ее избрать къ своему избавленію единственное средство, предоставленное ей на выборъ. Тогда я смѣло могу приступить къ исполненію моего прежняго плана, отправлюсь въ Гэзельденъ и посмотрю, нельзя ли будетъ старый планъ замѣнить новымъ; и потомъ.... потомъ, соединивъ тотъ и другой вмѣстѣ, я увѣренъ, что домъ Лесли избавится еще отъ совершеннаго паденія, и тогда...."
   На этомъ мѣстѣ Рандаль отвлеченъ былъ отъ созерцанія своей будущности дружескимъ ударомъ по плечу и восклицаніемъ:
   -- Ахъ, Рандаль! твое отсутствіе въ настоящее время бываетъ гораздо продолжительнѣе того, которое требовалось на игру въ крикнетъ; въ Итонѣ ты всегда удалялся отъ игры и вмѣсто того повторялъ греческіе стихи.
   -- Любезный Франкъ, сказалъ Рандаль: -- ты легокъ на поминѣ: я только что думалъ о тебѣ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? И я увѣренъ, что ты думалъ довольно снисходительно, сказалъ Франкъ Гэзельденъ, и на честномъ, прекрасномъ лицѣ его отразилось чувство искренней, несомнѣнной преданной дружбы. Одному мнѣ извѣстно, Рандаль, прибавилъ онъ болѣе печальнымъ тономъ и съ серьёзнымъ выраженіемъ во взорахъ и на устахъ: -- одному мнѣ извѣстно, какъ я нуждаюсь, Рандаль, въ твоей ко мнѣ снисходительности и великодушіи,
   -- Я полагалъ, сказалъ Рандаль: -- что послѣдней посылки твоего отца, которую я имѣлъ удовольствіе доставить тебѣ, весьма достаточно было, чтобы очистить самые тяжелые долги. Я не имѣю права и не смѣю дѣлать тебѣ выговоры, но все же долженъ сказать еще разъ, что не годится быть до такой степени расточительнымъ.
   Франкъ (съ серьёзнымъ видомъ). Я сдѣлалъ съ своей стороны все, чтобъ только перемѣнить образъ жизни: я продалъ лошадей и въ теченіе послѣднихъ шести мѣсяцевъ не дотрогивался ни до картъ, ни до костей; я не хотѣлъ даже участвовать въ послѣдней дербійской лошадиной скачкѣ.
   Послѣднія слова были сказаны съ видомъ человѣка, который сомнѣвался въ возможности пріобрѣсть довѣріе своей необыкновенной воздержности и благонамѣренности.
   Рандаль. Можетъ ли быть? Но, при такой побѣдѣ надъ самимъ собой, какимъ же образомъ случилось, что ты не можешь жить, не выходя изъ предѣловъ весьма хорошаго годового содержанія?
   Франкъ (съ уныніемъ). Когда человѣкъ, неумѣющій плавать, скроется въ водѣ, ему трудно всплыть на поверхность. Дѣло въ томъ, что я приписываю теперешнее мое затруднительное положеніе первой утайкѣ отъ отца моихъ долговъ, тогда какъ я легко бы могъ признаться въ нихъ, особливо когда отецъ мой пріѣхалъ въ Лондонъ такъ кстати.
   Рандаль. Въ такомъ случаѣ, мнѣ очень жаль, что я далъ тебѣ этотъ совѣтъ.
   Франкъ. Нѣтъ, Рандаль: ты посовѣтовалъ мнѣ съ добрымъ намѣреніемъ. Я не упрекаю тебя. Всему виной одинъ я.
   Рандаль. Врочемъ, я совѣтовалъ тебѣ уплатить половину долговъ изъ экономіи отъ годового содержанія. Сдѣлай ты это, и все было бы прекрасно.
   Франкъ. Твоя правда; но бѣдный Борровелъ попалъ въ страшный просакъ въ Гудвудѣ; я не могъ не уступить его просьбамъ: согласился, что долгъ, основанный на благородномъ словѣ, долженъ быть заплаченъ. Поэтому, когда я подписалъ для него другой вексель, онъ рѣшительно не могъ выплатить его,-- бѣдненькій! Право, онъ бы непремѣнно застрѣлился, еслибъ я не возобновилъ этого векселя; а теперь проценты наросли до такой огромной суммы, что ему некогда не выплатить ихъ. Къ тому же одинъ вексель рождаетъ другой, и каждый изъ нихъ требуетъ возобновленія аккуратно черезъ три мѣсяца. Занялъ полторы тысячи фунтовъ стерлинговъ, -- и теперь ежегодно причитается такая же сумма процентовъ., О, если бы мнѣ гдѣ нибудь достать такія деньги!
   Рандаль. Только полторы тысячи фунговъ?
   Франкъ. Только; да еще за семь огромныхъ ящиковъ сигаръ, которыхъ ты ни за что на свѣтѣ не сталъ бы курить,-- за три пипы вина, котораго никто не хочетъ пить и за огромнаго медвѣдя, привезеннаго изъ Гренландіи, собственно для одного только жиру.
   Рандаль. По крайней мѣрѣ этимъ медвѣдемъ ты можешь разсчитаться съ своимъ парикмахеромъ.
   Франкъ. Я такъ и сдѣлалъ,-- и слава Богу, что онъ взялъ съ моихъ рукъ это чудовище: чуть-чуть не изломалъ у меня двоихъ солдатъ и грума. Знаешь ли что, Рандаль, прибавилъ Франкъ, послѣ минутнаго молчанія: -- я имѣю сильное желаніе откровенно представитъ отцу мое весьма непріятное положеніе.
   Рандаль (торжественно). Гм! вотъ какъ!
   Франкъ. Что же? неужли ты насчитаешь этого за самое лучшее средство? Мнѣ никогда не сберечь требуемой суммы денегъ, никогда не выплатить мнѣ всѣхъ долговъ; они увеличиваются какъ снѣжный шаръ.
   Рандаль. Судя по разговору сквайра, мнѣ кажется, что съ перваго взгляда его на твои дѣла ты навсегда лишишься его благоволенія. А для матери твоей это будетъ сильнымъ ударомъ, особливо послѣ того, какъ она полагала, что суммы, которую я недавно привезъ тебѣ, весьма достаточно для удовлетворенія всѣхъ твоихъ кредиторовъ. Не увѣрь ты ее въ этомъ, и тогда было бы совсѣмъ, другое дѣло; но -- посуди самъ -- равнодушно ли перенесетъ подобное обстоятельство женщина, которая ненавидитъ ложь, и которая при мнѣ говорила сквайру: "Франкъ пишетъ, что это совершенно очиститъ его отъ долговъ; при всѣхъ своихъ недостаткахъ, Франкъ никогда еще не говорилъ лжи."
   -- О дорогая маменька! Мнѣ кажется, какъ будто я слышу тебя! вскричалъ Франкъ, съ глубокимъ чувствомъ.-- Впрочемъ, Рандаль, я не сказалъ ей лжи: я не говорилъ, что эта сумма покроетъ всѣ мои долги.
   -- Ты уполномочилъ меня и просилъ сказать ей это, отвѣчалъ Рандаль, съ суровой холодностью: -- и пожалуста не вини меня, если я повѣрилъ тебѣ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! Я говорилъ только, что сумма эта въ настоящее время облегчитъ меня.
   -- Очень жаль, что я не умѣлъ понять тебя: подобныя ошибки могутъ повредить моей чести. Прости меня, Франкъ, и на будущее время не проси моей помощи. Ты видишь, что, при всемъ моемъ желаніи сдѣлать для тебя лучшее, я ставлю самого себя въ весьма непріятное положеніе.
   -- Если ты покинешь меня, мнѣ останется одно средство: итти и броситься въ Темзу, сказалъ Франкъ, съ глубокимъ отчаяніемъ: -- рано или поздно, но отецъ мой узнаетъ мои нужды. Уже евреи грозятъ мнѣ итти къ нему. Чѣмъ дальше откладывать, тѣмъ ужаснѣе будетъ объясненіе;
   -- Я не вижу причины, почему твой отецъ долженъ знать положеніе твоихъ дѣлъ; и мнѣ кажется, ты могъ бы раздѣлаться съ ростовщиками и отдѣлаться отъ векселей, занявъ деньги у другихъ лицъ на болѣе выгодныхъ для тебя и легкихъ условіяхъ.
   -- Какимъ же образомъ? вскричалъ Франкъ съ горячностію.
   -- Очень просто. Казино записано на тебя, слѣдовательно ты можешь занять подъ залогъ его хорошую сумму, съ тѣмъ, чтобы уплату произвесть, когда это имѣнье перейдетъ въ полное твое владѣніе.
   -- То есть при кончинѣ моего отца? О нѣтъ, нѣтъ! Я не могу равнодушно подумать объ этомъ оледеняющемъ кровь разсчетѣ на смерть родителя. Я знаю, что это дѣлается сплошь и рядомъ,-- знаю многихъ своихъ товарищей, которые дѣлали это; но они не имѣли такихъ великодушныхъ родителей, какихъ имѣю я; даже и въ нихъ этотъ поступокъ приводилъ меня въ ужасъ и возмущалъ мою душу. Разсчитывать на смерть отца и извлекать выгоды изъ этого разсчета -- это для меня кажется чѣмъ-то въ родѣ отцеубійства,-- это такъ ненатурально, Рандаль. Кромѣ того, неужели ты забылъ, что говорилъ мой отецъ, со слезами, "никогда не разсчитывай на мою смерть; я терпѣть не могу этого." О, Рандаль! пожалуйста не напоминай мнѣ объ этомъ.
   -- Я уважаю твои чувства, но все же мнѣ кажемся, что посмертное обязательство, которое тебѣ удастся заключить, ни однимъ днемъ не сократитъ жизни мистера Гэзельдена. Впрочемъ, дѣйствительно, выкинь изъ головы эту идею: намъ нужно придумать какой нибудь другой планъ. Да вотъ что, Франкъ! ты весьма недуренъ собой, ожиданія твои обширны, почему бы тебѣ не жениться на женщинѣ съ прекраснымъ капиталомъ.
   -- Какой вздоръ! воскликнулъ Франкъ, и яркій румянецъ разлился по его щекамъ.-- Ты знаешь, Рандаль, что въ мірѣ существуетъ одна только женщина, о которой я постоянно думаю, и которую люблю такъ пламенно, что, при всей моей вѣтренности, свойственной молодымъ людямъ, мнѣ кажется, какъ будто всѣ другія женщины потеряли всякую прелесть. Сію минуту я проходилъ по улицѣ Курзонъ, собственно затѣмъ, чтобъ взглянуть на ея окна....
   -- Ты говоришь о маркизѣ ди-Негра? Я только что простился съ ней. Правда, она двумя-тремя годами старше тебя; но если ты можешь перенесть это несчастіе, то почему бы тебѣ не жениться на ней?...
   -- Жениться на ней! вскричалъ Франкъ, крайне изумленный, и въ то же время весь его румянецъ уступилъ мѣсто мертвенной блѣдности.-- Жениться на ней! ты говоришь это серьёзно?
   -- Почему же и нѣтъ?
   -- Впрочемъ, даже если она, при ея совершенствахъ, при ея красотѣ,-- даже еслибъ она согласилась на мое предложеніе, ты знаешь, Рандаль, вѣдь она бѣднѣе меня. Она откровенно призналась мнѣ въ этомъ. О, какая благородная душа у этой женщины! и кромѣ того.... ни отецъ мой, ни мать не согласятся на это. Я увѣренъ, что они не согласятся.
   -- Вѣроятно, потому, что она иностранка?
   -- Да.... отчасти потому.
   -- Однакожь, сквайръ согласился выдать свою кузину за иностранца.
   -- Это совсѣмъ другое дѣло. Онъ не имѣлъ никакого права надъ Джемимой; имѣть невѣстку иностранку -- опять другое дѣло; у моего отца, вѣдь ты знаешь, понятія чисто англійскія... а маркиза ди-Негра, въ строгомъ смыслѣ слова, иностранка. Въ его глазахъ даже самая красота ея будетъ говорить противъ нея.
   -- Мнѣ кажется, что ты весьма несправедливъ къ своимъ родителямъ. Иностранка низкаго происхожденія -- актриса, напримѣръ, или пѣвица -- безъ всякаго сомнѣнія, вызвала бы сопротивленіе на твой бракъ; но женщина, подобная маркизѣ ди-Негра, такого высокаго происхожденія, съ такими сильными связями....
   Франкъ покачалъ головой.
   -- Не думаю, чтобы отецъ мой хоть сколько нибудь обратилъ вниманія на ея связи. Онъ одинаково смотритъ на всѣхъ иностранцевъ вообще. И потомъ, ты знаешь,-- и голосъ Франка понизился почти до шопота,-- ты знаешь, что одна изъ самыхъ главныхъ причинъ, по которой она становится для меня неоцѣненною, обратилась бы въ непреодолимое препятствіе со стороны устарѣлыхъ обитателей родительскаго крова.
   -- Я не понимаю тебя, Франкъ.
   -- Я люблю ее еще болѣе, сказалъ молодой Гэзельденъ, выпрямляясь и придавая лицу своему и своей осанкѣ отпечатокъ благородной гордости, которая, по видимому, ясно говорила о его прямомъ происхожденіи отъ рыцарей и джентльменовъ: -- я люблю ее тѣмъ болѣе, что свѣтъ умѣлъ оклеветать ея имя, потому что я вѣрю, что она непорочна, что она оскорблена. Но повѣрятъ ли этому въ домѣ моего отца,-- повѣрятъ ли этому люди, которые не смотрятъ на предметы глазами влюбленнаго, которые провели большую часть своей жизни въ непреклонныхъ англійскихъ понятіяхъ о неблагопристойности и излишней свободѣ континентальныхъ нравовъ и обычаевъ, и которые охотнѣе вѣрятъ всему худшему? О нѣтъ, я люблю, я не могу противиться этой любви -- и къ этому не имѣю ни малѣйшей надежды.
   -- Весьма быть можетъ, что сужденія твои въ этомъ случаѣ имѣютъ нѣкоторую основательность, воскликнулъ Рандаль, какъ будто пораженный и въ половину убѣжденный признаніемъ своего товарища: -- весьма быть можетъ! и, конечно, я самъ тоже думаю, что домашніе твои, услышавъ о твоей женитьбѣ на маркизѣ ди-Негра, станутъ дуться сначала и ворчать. Но все же, когда отецъ твой узнаетъ, что ты вступилъ въ этотъ бракъ не по одной только любви, но чтобъ избавить его отъ излишнихъ денежныхъ расходовъ, очистить себя отъ долговъ, воспользоваться....
   -- Что ты хочешь сказать? воскликнулъ Франкъ нетерпѣливо.
   -- Я имѣю причину полагать, что маркиза ди-Негра будетъ имѣть такое огромное приданое, на какое отецъ твой, по всѣмъ вѣроятностямъ, могъ бы разсчитывать для тебя за англійской невѣстой. И когда это надлежащимъ образомъ будетъ объяснено сквайру, когда высокое ея происхожденіе будетъ доказано и введено въ его домъ, мнѣ кажется, что одно это достоинство подѣйствовало бы на твоего отца какъ нельзя болѣе, вопреки твоимъ преувеличеннымъ понятіямъ о его предразсудкахъ, и когда онъ увидитъ маркизу ди-Негра и будетъ въ состояніи судить о ея красотѣ и рѣдкихъ дарованіяхъ, клянусь честью, Франкъ, что тогда, мнѣ кажется, тебѣ совершенно нечего бояться. Ко всему этому, ты единственный сынъ его. Чтобъ устроить это дѣло миролюбивымъ образомъ, ему не будетъ предстоять другого способа, какъ только простить тебя; сколько мнѣ извѣстно, твои родители сильно желаютъ видѣть тебя устроеннымъ въ жизни.
   Лицо Франка озарилось свѣтомъ.
   -- Нѣтъ никакого сомнѣнія, Рандаль, что кромѣ тебя никто такъ хорошо не понимаетъ сквайра, сказалъ Франкъ, съ непринужденной радостью.-- Онъ самъ отдаетъ полную справедливость твоимъ вѣрнымъ сужденіямъ. Неужели ты думаешь, что и въ самомъ дѣлѣ можно устранить въ моихъ дѣлахъ всѣ препятствія?
   -- Мнѣ кажется, что такъ. Однако, мнѣ очень будетъ жаль, если я вовлеку тебя въ какую нибудь опасность; и если, по здравомъ размышленіи, ты полагаешь, что опасность неизбѣжна, въ такомъ случаѣ я очень совѣтую тебѣ избѣгать свиданія съ бѣдной маркизой. Я вижу, ты начинаешь безпокоиться; но вѣдь я говорю это какъ для твоей, такъ и для ея собственной пользы.. Во первыхъ, ты долженъ знать, что, если не имѣешь серьёзнаго желанія жениться на ней, твои намѣренія присоединятся къ числу тѣхъ городскихъ толковъ, которые не имѣютъ никакого основанія, и которые ты съ такимъ жаромъ опровергаешь; а во вторыхъ, мнѣ кажется, что не всякій человѣкъ имѣетъ право возбудить въ душѣ женщины любовь къ себѣ, особливо такой женщины, которая если полюбитъ, то будетъ любить всѣмъ сердцемъ и душой... да, не всякій человѣкъ имѣетъ право возбуждать любовь къ себѣ, для того только, чтобъ удовлетворить своему тщеславію.
   -- Тщеславію! Праведное небо! Можешь ли ты такъ низко думать обо мнѣ? Но что касается любви маркизы, продолжалъ Франкъ дрожащимъ голосомъ:-- то скажи мнѣ, какъ благородный человѣкъ, неужели ты полагаешь, что эту любовь я могу выиграть?
   -- Я почти не сомнѣваюсь, что половина ея уже выиграна, сказалъ Рандаль, съ улыбкой и выразительно кивнувъ головой:-- однако, маркиза до такой степени горда, что не позволитъ тебѣ замѣтить, какое дѣйствіе ты произвелъ на нее, особливо теперь, когда ты ни разу еще не намекнулъ на надежду получить ея руку.
   -- Я не смѣлъ даже и думать о подобной надеждѣ. Любезный Рандаль, всѣ мои опасенія исчезли -- я строилъ воздушные замки -- сію же минуту отправляюсь къ ней.
   -- Подожди минуту, сказалъ Рандаль.-- Позволь мнѣ дать тебѣ маленькое предостереженіе. Я, кажется, недавно сказалъ тебѣ, что мадамъ ди-Негра получитъ, чего ты прежде не предполагалъ, состояніе приличное ея происхожденію; если ты въ настоящее время поступишь такъ круто, то, пожалуй, еще заставишь ее думать, что ты находился подъ вліяніемъ этого извѣстія.
   -- И въ самомъ дѣлѣ! воскликнулъ Франкъ, остановясь какъ вкопаный: казалось, что слова Рандаля задѣли его за живое.-- Я признаю себя виновнымъ: мнѣ кажется, что я дѣйствительно находился подъ вліяніемъ этого извѣстія. Я нахожусь даже и теперь подъ этимъ вліяніемъ, продолжалъ Франкъ, съ простодушіемъ, доходившимъ въ нѣкоторой степени до паѳоса:-- впрочемъ, надѣюсь, что, при всемъ ея богатствѣ, она не будетъ весьма богата; если такъ, то я лучше не пойду къ ней.
   -- Успокойся, мой другъ: все ея богатство будетъ простираться отъ двадцати до тридцати тысячь фунтовъ -- до суммы, весьма достаточной, чтобъ уплатить всѣ твои долги, устранить всѣ препятствія къ вашему союзу, въ замѣнъ чего ты можешь записать на нее казино. Это главное; но я скажу тебѣ еще болѣе: мадамъ ди-Негра имѣетъ, какъ ты уже замѣтилъ, благородное сердце, и сама говорила мнѣ, что до тѣхъ поръ, пока не пріѣхалъ ея братъ и не увѣрилъ ее въ полученіи этого капитала, она ни подъ какимъ видомъ не согласилась бы выйти за тебя, ни за что не рѣшилась бы поставить въ затруднительное положеніе человѣка, котораго любитъ. Съ какимъ восторгомъ она будетъ лелѣять мысль, что поможетъ тебѣ возвратить любовь твоего отца! Впрочемъ, до нѣкотораго времени совѣтую тебѣ быть осторожнымъ. А теперь, Франкъ, что ты скажешь, хорошо ли будетъ, если я отправлюсь въ Гэзельденъ и узнаю мнѣніе твоихъ родителей по этому предмету? Правда, въ настоящее время мнѣ не совсѣмъ-то удобно отлучаться изъ города; но я готовъ сдѣлать еще болѣе, чтобъ оказать тебѣ хотя небольшую услугу. Да, я завтра же поѣду въ Рудъ-Голлъ и оттуда въ Гэзельденъ. Я увѣренъ, что отецъ твой убѣдительно будетъ просить меня остаться и этимъ предоставитъ мнѣ удобнѣйшій случаи сдѣлать правильное заключеніе, въ хорошую или дурную сторону приметъ онъ твое намѣреніе жениться на маркизѣ. Мы можемъ тогда дѣйствовать уже сообразно этому заключенію.
   -- Дорогой, неоцѣненный Рандаль! чѣмъ могу я благодарить тебя? Если такой несчастный человѣкъ, какъ я, можетъ оказать тебѣ услугу .. по нѣтъ, это невозможно!
   -- Само собою разумѣется, невозможно, потому что я никогда не попрошу тебя быть поручителемъ за какой нибудь мой вексель, сказалъ Рандаль.-- Ты, кажется, видишь, что всѣ мои дѣйствія клонятся единственно къ соблюденію экономіи.
   -- Да, да, произнесъ Франкъ, съ тяжелымъ вздохомъ: -- это потому, что умъ твой превосходно образованъ -- ты имѣешь такое множество средствъ и способовъ къ своему возвышенію! А всѣ мои заблужденія, всѣ мои пороки проистекаютъ изъ лѣности. Еслибъ я имѣлъ какое нибудь занятіе на ненастные дни, то никогда бы не поставилъ себя въ такое затруднительное положеніе.
   -- О! современемъ ты будешь имѣть бездну занятій надъ приведеніемъ въ порядокъ своего имѣнія. Мы, неимѣющіе недвижимости, по необходимости должны въ познаніяхъ отъискивать средства къ своему существованію. Прощай, любезный Франкъ! мнѣ пора домой. Да, кстати: тебѣ не случалось ли когда говорить съ маркизой о Риккабокка?
   -- О Риккабокка? Нѣтъ.... Какую прекрасную мысль ты подалъ мнѣ? Весьма вѣроятно, что ей интересно будетъ узнать, что моя родственница замужемъ за ея соотечественникомъ. Странно, что я до сихъ поръ не сообщилъ ей объ этомъ! впрочемъ, надобно сказать правду, я очень мало говорилъ съ ней: она во всѣхъ отношеніяхъ стоитъ гораздо выше меня, такъ что при ней я дѣлаюсь необыкновенно застѣнчивъ.
   -- Франкъ, сдѣлай мнѣ одолженіе, сказалъ Рандаль, терпѣливо ожидая окончанія отвѣта Франка и въ то же время соображая, какую бы представить причину подобной просьбы:-- сдѣлай милость, Франкъ, не намекай о Риккабокка ни ей, ни ея брату, съ которымъ, безъ всякаго сомнѣнія, ты будешь познакомленъ.
   -- Почему же не намекать имъ?
   Рандаль съ минуту оставался въ нерѣшимости. Изобрѣтательность его ума на этотъ разъ оставалась въ совершенномъ бездѣйствіи, и -- удивительно -- онъ разсудилъ за лучшее въ отвѣтѣ своемъ почти не отступать отъ истины.
   -- Я скажу тебѣ, почему. Маркиза ничего не скрываетъ отъ брата, а братъ ея, какъ говорятъ, повсюду отъискиваетъ какого-то своего соотечественника.
   -- Что же изъ этого слѣдуетъ?
   -- Можетъ быть, что бѣдный докторъ Риккабокка именно тотъ, кого ищетъ братъ маркизы.
   -- Но вѣдь здѣсь онъ находится въ совершенной безопасности, сказалъ Франкъ, побуждаемый врожденнымъ убѣжденіемъ въ неприкосновенность своего родного острова.
   -- Правда, правда; но Риккабокка можетъ имѣть весьма уважительныя причины, и, если говорить откровенно, онъ имѣетъ эти причины для сохраненія своего инкогнито; а тебѣ извѣстно, что мы обязаны уважать подобныя причины, не входя въ дальнѣйшія подробности.
   -- Какъ ты хочешь, Рандаль, а я не смѣю думать такъ неблагородно о маркизѣ ди-Негра, возразилъ Франкъ, съ непоколебимой увѣренностью:-- я не смѣю допустить предположенія, что она можетъ унизить себя до степени лазутчицы, съ тѣмъ, чтобы дѣйствовать ко вреду своего соотечественника, повѣряющаго себя тому же гостепріимству, которымъ пользуется она сама. О, еслибъ я подумалъ объ этомъ, я не могъ бы любить ее! прибавилъ Франкъ, съ энергіей.
   -- Конечно, ты правъ; но подумай, въ какое непріятное положеніе ты можешь поставить ее и ея брата. Если бы они узнали тайну Риккабокка, это было бы жестоко и неблагородно.
   -- Да, да, это вѣрно.
   -- Короче сказать, скромность твоя не можетъ сдѣлать ни малѣйшаго вреда, а нескромность можетъ послужить поводомъ къ величайшему несчастію. Поэтому-то, Франкъ, я и прошу тебя дать мнѣ благородное слово. Я не имѣю времени представить тебѣ болѣе убѣдительныя доказательства.
   -- Клянусь честью, что я не намекну на Риккабокка, отвѣчалъ Франкъ: -- но все же я увѣренъ, что онъ точно такъ же былъ бы безопасенъ, еслибъ знала о немъ маркиза, какъ и....
   -- Я вполнѣ полагаюсь на твое благородное слово, торопливо прервалъ Рандаль и, не дожидаясь дальнѣйшихъ возраженій, вышелъ изъ комнаты.
  

ГЛАВА LXXV.

   На другой день, вечеромъ, Рандаль Лесли тихо шелъ по большей дорогѣ изъ деревни (находившейся миляхъ въ двухъ отъ Рудъ-Голла), въ которой останавливался дилижансъ. Онъ проходилъ мимо пашней, луговъ и по опушкамъ лѣса, которые нѣкогда принадлежали его предкамъ, но уже давно сдѣлались чужимъ достояніемъ. Онъ былъ одинъ среди мѣстъ, гдѣ проведены были первые, ребяческіе годы его жизни, среди сценъ, гдѣ развилась въ немъ неутолимая жажда къ пріобрѣтенію познаній. По дорогѣ онъ часто останавливался, особливо когда въ окрестныхъ ложбинахъ открывались передъ нимъ подернутыя синеватымъ туманомъ церковная башня или угрюмыя сосны, возвышающіяся надъ опустѣлыми равнинами Руда.
   "Здѣсь -- думалъ Рандаль, окидывая спокойнымъ взоромъ знакомую мѣстность -- какъ часто, сравнивая здѣсь плодоносную почву полей, перешедшихъ отъ моихъ отцовъ во владѣніе другихъ людей, съ опустѣлыми, дикими мѣстами, окружающими полу-разрушенный господскій домъ,-- о, какъ часто я говаривалъ себѣ: "я возобновлю, возстановлю богатство моего дома." И вотъ наконецъ многолѣтній трудъ сбросилъ оболочку съ труженика, возвысилъ его, и книги обратились для него въ живое войско, готовое служить его замысламъ. Еще разъ -- и только разъ -- о ты, непреодолимое прошедшее, вразуми и укрѣпи меня въ борьбѣ съ моимъ будущимъ."
   Блѣдныя губы Рандаля скривились, когда онъ говорилъ эти слова. Замѣтно было, что въ то время, какъ онъ обращался къ своей волѣ, въ немъ заговорила совѣсть, и ея голосъ, среди безмолвнаго сельскаго пейзажа, звучалъ гораздо громче, чѣмъ среди волненія и шума того вооруженнаго и никогда несмыкающаго глазъ лагеря, который мы называемъ городомъ, и онъ вдругъ воскликнулъ громко:
   "Тогда я стремился къ славѣ и величію, теперь, когда сдѣланъ уже такой широкій шагъ на открытомъ мнѣ поприщѣ, почему всѣ средства къ достиженію славы, казавшіяся такими возвышенными, исчезли отъ меня, а средства, которыя я обдумываю, представляются такими, какія ребяческій мой возрастъ назвалъ бы ничтожными и низкими? Неужли это потому, что въ ту пору я читалъ однѣ только книги, а теперь все мое знаніе основывается на изученіи людей? Но -- продолжалъ онъ, понизивъ голосъ, какъ будто убѣждая самого себя -- если силу должно пріобрѣсть не иначе, какъ этими средствами -- да и какая польза въ знаніи, если оно не доставляетъ силы!-- и кто оцѣнитъ, кто обратитъ вниманіе на умнаго человѣка, если неудачи будутъ сопровождать его повсюду?"
   Рандаль продолжалъ свой путь; но, несмотря на то, тишина, окружавшая его невозмутимымъ спокойствіемъ своимъ, какъ будто упрекала его; разсудокъ и совѣсть не согласовались съ настроеніемъ его души. Бываютъ минуты, когда природа, какъ ванна юности, если можно допустить подобное сравненіе, возвращаетъ, по видимому, увядшей душѣ ея прежнюю свѣжесть,-- минуты, въ теченіе которыхъ человѣкъ какъ будто перерождается. Кризисы жизни бываютъ безмолвны -- они не подаютъ отголоска.... Но вотъ взорамъ Рандаля Лесли открылась новая сцена. Въ сырой, угрюмой ложбинѣ виднѣлись по частямъ пустынный приходскій выгонъ, полу-разрушенная церковь и старый домъ. Всѣ эти предметы, казалось, еще болѣе углубились въ ложбину и сдѣлались еще ниже съ тѣхъ поръ, какъ Рандаль видѣлъ ихъ въ послѣдній разъ. Нѣсколько молодыхъ людей играли на выгонѣ. Рандаль остановился подлѣ забора и любовался игрой, потому что въ числѣ играющихъ онъ узналъ брата своего Оливера. Но вдругъ мячъ прилетѣлъ къ Оливеру, группа въ одну минуту окружила молодого джентльмена и хотя скрыла его отъ взоровъ Рандаля, но до слуха старшаго брата долетали слишкомъ непріятный крикъ и громкій хохотъ. Оливеръ успѣлъ наконецъ отвернуться отъ сучковатыхъ палокъ, грозившихъ ему со всѣхъ сторонъ, но не ранѣе, однакожь, какъ получивъ нѣсколько ударовъ по ногамъ, что можно было заключить по его крикамъ, которые превратились въ вопль и заглушались восклицаніями.: "Убирайся къ своей маменькѣ! Подѣломъ тебѣ, негодная дрянь Лесли! Ступай, ступай! игра твоя кончилась."
   Жолто-блѣдное лицо Рандаля покрылось яркимъ румянцемъ. "Дурацкія шутки, и надъ кѣмъ же! надъ фамиліей Лесли!" произнесъ онъ и заскрежеталъ зубами. Перескочивъ въ одинъ моментъ черезъ заборъ, Рандаль принялъ надменную осанку и пошелъ по выгону. Играющіе съ негодованіемъ закричали на него. Рандалль приподнялъ шляпу: они узнали его и остановили игру. Къ нему они оказывали еще нѣкоторое уваженіе. Оливеръ быстро взглянулъ назадъ и подбѣжалъ къ брату. Рандаль крѣпко взялъ его за руку и, не сказавъ ни слова играющимъ, повелъ его прямо домой. Оливеръ бросилъ томный, грустный взглядъ на своихъ товарищей, потеръ себѣ ноги и потомъ робко взглянулъ на угрюмое лицо Рандаля.
   -- Ты не сердишься, что я игралъ въ мячъ съ нашими сосѣдями? сказалъ онъ ласковымъ, умоляющимъ тономъ, замѣтивъ, что Рандаль не хотѣлъ нарушить молчаніе.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ старшій братъ: -- но надобно замѣтить тебѣ, что джентльменъ, вступая въ близкія отношенія съ низшими, долженъ умѣть сохранять свое достоинство. Я не вижу ничего дурного въ игрѣ съ низшими, но джентльмену должно играть такъ, чтобы не быть посмѣшищемъ мужиковъ.
   Оливеръ повѣсилъ голову, не сдѣлавъ на это никакого возраженія. Оба брата вступили наконецъ въ грязные предѣлы скотнаго двора, и свиньи съ такимъ же изумленіемъ смотрѣли на нихъ изъ за забора, какъ смотрѣли, нѣсколько лѣтъ назадъ, на Франка Гэзельдена.
   Мистеръ Лесли-отецъ, въ измятой, мѣстами изорванной соломенной шляпѣ, кормилъ у самого порога куръ и цыплятъ и исполнялъ это занятіе съ необыкновенно печальнымъ, плачевнымъ видомъ и лѣностью, опуская зерна почти одно за другимъ изъ неподвижныхъ, онѣмѣвшихъ пальцевъ.
   Сестра Рандаля сидѣла съ распущенными волосами на плетеномъ стулѣ и занималась чтеніемъ какого-то оборваннаго романа. Изъ окна гостиной раздавался плаксивый голосъ мистриссъ Лесли, по которому можно было заключить, что она находилась въ сильныхъ хлопотахъ и огорченіи.
   -- А! Рандаль, сказалъ мистеръ Лесли, взглянувъ на сына весьма неохотно: -- здраствуй, мой другъ! какъ поживаешь? Кто бы могъ ожидать тебя въ такую пору!... Другъ мой.... душа моя! вскричалъ онъ, прерывающимся голосомъ и съ сильнымъ замѣшательствомъ: -- къ намъ пожаловалъ Рандаль и, вѣроятно, хочетъ пообѣдать, или поужинать, или чего нибудь въ этомъ родѣ.
   Между тѣмъ сестра Рандаля спрыгнула со стула и обвила руками шею брата. Рандаль ласково отвелъ ее въ сторону. Надобно замѣтить, что вся нѣжная и сильная родственная любовь его сосредоточивалась на одной только сестрѣ.
   -- Джульета, ты дѣлаешься премиленькая, сказалъ онъ, приглаживая назадъ ея волосы: -- почему ты до такой степени несправедлива къ самой себѣ, почему ты не обращаешь вниманія на себя, тѣмъ болѣе, что я такъ часто просилъ тебя объ этомъ?
   -- Я совсѣмъ не ждала тебя, милый Рандаль! ты всегда пріѣзжаешь къ намъ неожиданно и всегда застаешь насъ въ такомъ безпорядкѣ; къ намъ никто другой не пріѣзжаетъ такъ, какъ ты. Вѣрнѣе сказать, впрочемъ, что къ намъ вообще никто не пріѣзжаетъ! сказала Джульета, заключивъ слова свои глубокимъ вздохомъ.
   -- Терпѣніе, терпѣніе, милая сестра! Пора моя наступаетъ, а вмѣстѣ съ ней наступитъ и твоя пора, отвѣчалъ Рандаль, съ неподдѣльнымъ сожалѣніемъ взглянувъ на сестру, которая, при самомъ ничтожномъ попеченіи, могла бы обратиться въ прекраснѣйшій цвѣтокъ, и которая въ эту минуту похожа была на былинку.
   Мистриссъ Лесли, подъ вліяніемъ сильнаго душевнаго волненія, пролетѣвъ чрезъ гостиную, оставивъ кусокъ своего платья между отдѣлившимися бронзовыми карнизами до сихъ поръ непочиненнаго рабочаго стола, выбѣжала въ крылечныя двери, разсѣяла во всѣ стороны куриный кормъ заключила Рандаля въ материнскія объятія.
   -- Ахъ, Рандаль, ты всегда такъ сильно разстроиваешь мои нервы! вскричала она, послѣ поцалуя, необыкновенно поспѣшнаго и отнюдь не нѣжнаго.-- Къ тому же ты голоденъ, а у насъ въ домѣ нѣтъ ничего, кромѣ холодной баранины! Дженни, Дженни!... послушай, Дженни!... Джульета, ты видѣла Дженни? Куда дѣвалась Дженни?... Ахъ, негодная! она опять ушла!...
   -- Я не голоденъ, матушка, сказалъ Рандаль: -- кромѣ чаю, я ничего больше не хочу.
   Джульета побѣжала въ домъ приготовлять чай и вмѣстѣ съ тѣмъ привести въ порядокъ свой туалетъ. Она нѣжно любила своего прекраснаго братца, но въ то же время и сильно боялась его.
   Рандаль присѣлъ къ полу-разрушенному палисаду.
   -- Берегись, Рандаль: того и смотри, что этотъ палисадъ обрушится, сказалъ мистеръ Лесли, съ замѣтнымъ безпокойствомъ.
   -- Не безпокойтесь, сэръ: я очень легокъ -- со мной вмѣстѣ ничего не обрушится.
   Свиньи приподняли свои морды и хрюканьемъ выражали изумленіе при видѣ незнакомца.
   -- Матушка, сказалъ молодой человѣкъ, удерживая мистриссъ Лесли, которая хотѣла пуститься въ погоню за Дженни: -- матушка, зачѣмъ вы позволяете Оливеру связываться съ мужиками? Теперь бы время подумать о выборѣ для него какой нибудь профессіи.
   -- Время, время! онъ насъ объѣлъ совершенно -- страшный аппетитъ! Что касается профессіи, то скажи пожалуете, къ чему онъ способенъ? Вѣдь ему ужь не бывать ученымъ.
   Въ знакъ согласія, Рандаль съ угрюмымъ видомъ кивнулъ головой. Надобно замѣтить, что Оливеръ находился уже въ Кэмбриджскомъ университетѣ и содержался тамъ на счетъ остатковъ изъ жалованья Рандаля; но, къ несчастію, Оливеръ не могъ выдержать самаго слабаго испытанія.
   -- Вотъ, напримѣръ, военная служба, сказалъ старшій братъ: -- это призваніе прилично каждому джентльмену. Джульета должна быть очень хороша собой.... но... я оставилъ деньги на учителей.... а она говоритъ по французски какъ горничная.
   -- Однако, она очень любитъ читать книги. Она всегда читаетъ -- и больше ни къ чему не годится.
   -- Читаетъ? эти дрянные романы!
   -- Ну, такъ и есть! ты всегда пріѣзжаетъ браниться и дѣлать непріятности, сказала мистриссъ Лесли, крайне недовольная.-- Ты сдѣлался слишкомъ уменъ для насъ; а право, мы и безъ того уже переносимъ такъ много оскорбленій отъ чужихъ, что, право, не мѣшало бы видѣть хотя легкое уваженіе къ себѣ въ своихъ дѣтяхъ.
   -- Я не думалъ оскорблять васъ, матушка, сказалъ Рандаль печально.-- Простите меня. Но кто же эти чужіе, которые оскорбляютъ васъ?
   И мистриссъ Лесли вступила въ самый подробный и невольнымъ образомъ приводящій въ раздраженіе отчетъ о всѣхъ полученныхъ ею обидахъ и оскорбленіяхъ, о всѣхъ огорченіяхъ, весьма обыкновенныхъ въ кругу бѣднаго провинціальнаго семейства съ большими претензіями и съ ничтожной властью,-- обыкновенныхъ въ кругу людей безъ всякаго расположенія нравиться, безъ всякой возможности оказать какую нибудь услугу другимъ,-- людей, которые слишкомъ преувеличиваютъ всякую обиду и не бываютъ признательны за оказанныя имъ благодѣянія. Напримѣръ, фермеръ Джонсъ такъ дерзко поступилъ, отказавъ прислать фуру для привоза угля изъ складочнаго мѣста, находившагося въ двадцати миляхъ отъ Рудъ-Голла. Мистеръ Джэйлзъ, мясникъ, требуя уплаты счета, между прочимъ, упомянулъ, что поставка мяса въ Рудъ-Голлъ такъ незначительна, что онъ разсудилъ за лучшее прекратить дальнѣйшій кредитъ. Сквайръ Торнгиллъ, нынѣшній владѣтель самаго лучшаго участка земли, принадлежавшаго прежде фамиліи Лесли, осмѣлился просить позволенія охотиться во владѣніяхъ мистера Лесли, потому что самъ мистеръ Лесли никогда не охотился. Лэди Спраттъ, пріѣзжая лондонская дама, нанявшая сосѣднюю мызу, приняла къ себѣ въ домъ служанку, находившуюся до этого въ услуженіи у мистриссъ Лесли, и при этомъ случаѣ не хотѣла освѣдомиться о поведеніи служанки. Начальникъ округа давалъ балъ -- и не пригласилъ къ себѣ мистера и мистриссъ Лесли. Ко всему этому, сквайръ Гэзельденъ и его Гэрри пріѣзжали въ Рудъ, и хотя мистриссъ Лесли закричала Дженни; "сказать, что дома нѣтъ!" однакожь, сквайръ, увидѣвъ ее у окна, насильно ворвался въ комнату и засталъ все семейство въ весьма неблагопристойномъ положеніи. Это еще все бы ничего, но сквайръ вздумалъ учить мистера Лесли, какимъ образомъ лучше управлять имѣньемъ, а мистриссъ Гэзельденъ осмѣлилась приказать Джульетѣ держать прямо голову и причесывать свои волосы: "какъ будто мы какіе нибудь поселяне", сказала мистриссъ Лесли, обнаруживъ при этомъ всю гордость рода Монтфиджетовъ.
   Хотя Рандаль былъ на столько благоразуменъ, что не хотѣлъ обращать вниманія на всѣ эти и многія другія незначительныя огорченія, но все же они возбуждали жолчь и производили мучительное ощущеніе въ душѣ наслѣдника Рудъ-Голла. Даже при всей благонамѣренной услужливости Гэзельденовъ, они обезоруживали самое незначительное уваженіе, которое оказывалось упавшей фамиліи. Въ то время, какъ Рандаль, угрюмый и безмолвный, все еще сидѣлъ на обросшемъ мхомъ палисадѣ, и когда мистриссъ Лесли, въ чепчикѣ, надѣтомъ совершенно набокъ, стояла подлѣ него, мистеръ Лесли подошелъ къ нимъ, переваливаясь съ боку на бокъ, и печальнымъ, почти плачевнымъ голосомъ сказалъ:
   -- Недурно, Рандаль, мой другъ, имѣть бы намъ порядочную сумму денегъ.
   Надобно отдать справедливость мистеру Лесли: онъ очень рѣдко рѣшался выражать желанія, которыя бы обнаружили въ немъ корыстолюбіе. Вѣроятно, въ душѣ его происходила черезчуръ сильная тревога, если она выступила изъ ея нормальныхъ предѣловъ безпечнаго, постоянно дремлющаго довольства.
   Рандаль взглянулъ на отца съ изумленіемъ.
   -- Къ чему же вамъ нужна такая сумма? сказалъ онъ.
   -- Вотъ къ чему: помѣстья Рудъ и Дулмансбери и всѣ земли, принадлежащія имъ, которыя распроданы были моимъ прадѣдомъ, будутъ снова продаваться, когда старшему сыну сквайра Торнгилла исполнится совершеннолѣтіе, и когда онъ получитъ опредѣленное наслѣдство. Мнѣ бы очень хотѣлось перекупить эти мѣста. Согласись самъ, вѣдь стыдно и больно видѣть, какъ имѣніе Лесли теребится и покупается какими нибудь Спраттами и имъ подобными. Желалъ бы, очень бы желалъ я имѣть теперь большую, огромную сумму наличныхъ денегъ.
   Говоря это, несчастный джентльменъ выпрямилъ свой неподвижные пальцы, и потомъ впалъ въ глубокую задумчивость.
   Рандаль вскочилъ съ палисада. Быстрота этого движенія перепугала стадо задумавшихся свиней, которыя съ визгомъ и хрюканьемъ разбѣжались въ разныя стороны.
   -- А когда молодому Торнгиллу исполнится совершеннолѣтіе? спросилъ онъ.
   -- Въ августѣ ему минуло девятнадцать лѣтъ. Я знаю это потому, что въ день его рожденія мнѣ привелось найти окаменѣлую моржовую челюсть, подлѣ самой дулмансберійской церкви, и я поднялъ ее въ ту самую минуту, когда колокола возвѣстили о рожденіи Торнгилла. Моржовая челюсть! Рандаль, я непремѣнно включу ее въ мое завѣщаніе....
   -- Два года еще.... почти два года.... да, да! сказалъ Рандаль.
   Въ это время явилась сестра Рандаля -- просить всѣхъ къ чаю; онъ обнялъ ее и поцаловалъ. Джульета убрала свои волосы и принарядилась. Она казалась очень хорошенькой и имѣла видъ благовоспитанной барышни; въ ея стройномъ станѣ и правильной головкѣ было что-то, имѣющее близкое сходство съ головой и станомъ Рандаля.
   -- Потерпи, потерпи еще немного, милая моя сестра, прошепталъ Рандаль: -- пусть твое сердце останется незанятымъ въ теченіе еще двухъ лѣтъ.
   За чаемъ въ кругу родныхъ Рандаль былъ необыкновенно веселъ. Когда кончилась эта скромная трапеза, мистеръ Лесли закурилъ трубку и сѣлъ за стаканъ грогу. Мистриссъ Лесли начала разспрашивать о Лондонѣ, о Дворѣ, о новомъ королѣ и новой королевѣ, о мистерѣ Одлеѣ Эджертонѣ, и надѣялась, что мистеръ Эджертонъ оставитъ Рандалю всѣ свои деньги, что Рандаль женится на богатой невѣстѣ, и что, современемъ, король сдѣлаетъ его первымъ государственнымъ министромъ: и тогда хотѣла бы она посмотрѣть, какъ откажетъ фермеръ Джонъ послать свою фуру за углемъ! Каждый разъ, какъ только слова "богатство" или "деньги" долетали до слуха мистера Лесли, онъ уныло качалъ головой, вынималъ трубку изъ зубовъ и произносилъ: "Спраттъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ имѣть того, что принадлежало моему прапрадѣду. О! еслибъ только у меня была порядочная сумма денегъ, я возвратилъ бы старинныя фамильныя имѣнія!" Оливеръ и Джульета сидѣли молча и вели себя пристойно. Рандаль, углубляясь въ свои отвлеченныя думы, какъ будто сквозь сонъ слышалъ слова "деньги -- Спратъ.... прапрадѣдъ... богатая жена -- фамильныя имѣнья"; они звучали для него неясно и гдѣ-то очень далеко, какъ предостереженія изъ міра сказочнаго и романтичнаго, какъ роковые предвѣстники будущихъ событіи.
   Таковъ былъ очагъ, согрѣвавшій змѣю, которая гнѣздилась въ сердцѣ Рандаля, отравляя всѣ стремленія, которыя юность могла бы сдѣлать невинными, честолюбіе -- возвышенными, а познанія -- благотворными и въ высшей степени превосходными.
  

ЧАСТЬ ВОСЬМАЯ.

ГЛАВА LXXVI.

   Когда въ домѣ мистера Лесли находились всѣ подъ вліяніемъ глубокаго сна, Рандаль долго стоялъ у открытаго окна, любуясь печальной, безотрадной картиной. Луна, сквозь полу-осеннія, полу-зимнія облака и сквозь разсѣлины старыхъ сучковатыхъ сосенъ, разливала тусклый свѣтъ на вѣтхій домъ, обращавшійся въ развалины. И когда Рандаль легъ спать, его сонъ былъ лихорадочный, безпрерывно тревожимый странными и страшными грёзами.
   Какъ бы то ни было, поутру онъ всталъ очень рано. Его щоки пылали румянцемъ, который сестра Рандаля приписывала дѣйствію деревенскаго воздуха. Послѣ завтрака онъ отправился въ Гэзельденъ, верхомъ на посредственной лошади, которую нанялъ у ближайшаго фермера. Передъ полднемъ взорамъ Рандаля открылись садъ и терраса казино. Рандаль опустилъ повода. Подлѣ маленькаго фонтана, при которомъ Леонардъ любилъ завтракать и читать, Рандаль увидѣла. Риккабокка, сидѣвшаго подъ тѣнію краснаго зонтика. Подлѣ итальянца стояла женская фигура, которую древній грекъ непремѣнно бы принялъ за Наяду, потому что въ ея дѣвственной красотѣ было что-то особенно привлекательное, до такой степени полное поэзіи, до такой степени нѣжное и величественное, что оно сильно говорило воображенію и въ то же время плѣняло чувство.
   Рандаль слѣзъ съ лошади, привязалъ ее къ калиткѣ и, пройдя по трельяжной аллеѣ, очутился подлѣ Риккабокка. Темная тѣнь Рандаля отразилась въ зеркальной поверхности бассейна, въ то самое время, когда Риккабокка произнесъ: "Здѣсь все такъ далеко, такъ безопасно отъ всякаго зла! поверхность этого бассейна ни разу еще не возмущалась какъ возмущается поверхность быстрой рѣки!" и когда Віоланта, приподнявъ свои черные выразительные взоры, возразила, на своемъ нѣжномъ отечественномъ языкѣ: "Но этотъ бассейнъ былъ бы безжизненной лужей, еслибъ брызги фонтана не летѣли къ небесамъ! "
   Рандаль сдѣлалъ шагъ впередъ.
   -- Боюсь, синьоръ Риккабокка, что я виноватъ, являясь къ вамъ безъ церемоніи.
   -- Обходиться безъ церемоніи -- самый лучшій способъ выражать учтивость, отвѣчалъ вѣжливый итальянецъ, оправляясь послѣ перваго изумленія отъ неожиданныхъ словъ Рандаля и протягивая руку.
   На почтительный привѣтъ молодого человѣка Віоланта граціозно поклонилась.
   -- Я ѣду въ Гэзельденъ-Голлъ, снова началъ Рандаль: -- и, увидѣвъ васъ въ саду, не могъ проѣхать мимо, не засвидѣтельствовавъ вамъ почтенія.
   -- Вы ѣдете изъ Лондона? Безпокойныя времена наступили для васъ, англичанъ, а между тѣмъ я не спрашиваю у васъ о новостяхъ. Насъ не интересуютъ никакія новости.
   -- Быть можетъ, да.
   -- Почему же можетъ быть? спросилъ изумленный Риккабокка.
   -- Вѣроятно, онъ говоритъ объ Италіи, сказала Віоланта: -- а новости изъ той страны еще и теперь, папа, имѣютъ на васъ вліяніе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! ничто на меня не имѣетъ такого вліянія, какъ это государство. Его восточные вѣтры могутъ быть пагубными даже для пирамиды! Завернись въ мантилью, дитя мое, и иди въ комнаты: воздухъ вдругъ сдѣлался пронзительно холодный.
   Віоланта улыбнулась своему отцу, принужденно взглянула на серьёзное лицо Рандаля и медленно пошла къ дому.
   Пропустивъ нѣсколько моментовъ, какъ будто ожидая, когда начнетъ говорить Рандаль, Риккабокка сказалъ, съ притворной безпечностью:
   -- Такъ вы думаете, что есть новости, которыя могутъ интересовать меня?-- Corpo di Вассо! желалъ бы я знать, какія именно эти новости?
   -- Быть можетъ, я и ошибаюсь; это зависитъ, впрочемъ, отъ вашего отвѣта на одинъ вопросъ. Знаете ли вы графа Пешьера?
   Риккабокка задрожалъ; лицо его покрылось мертвенной блѣдностью. Онъ не могъ избѣгнуть наблюдательнаго взора Рандаля.
   -- Довольно, сказалъ Рандаль: -- теперь я вижу, что я правъ. Положитесь на мою скромность и чистосердечіе. Я говорю собственно съ той цѣлью, чтобы предостеречь васъ и оказать вамъ нѣкоторую услугу. Графъ старается узнать убѣжище своего соотечественника и родственника.
   -- И для чего же? вскричалъ Риккабокка, забывая свою всегдашнюю осторожность.-- Его грудь волновалась, щоки покрылись румянцемъ, глаза горѣли; отвага и самоохраненіе вышли наружу изъ подъ привычной осторожности и умѣнья управлять своими чувствами.-- Впрочемъ, прибавилъ Риккабокка, стараясь возвратить спокойствіе: -- впрочемъ, до этого мнѣ нѣтъ никакого дѣла. Признаюсь, сэръ, я знаю графа ди-Пешьера; но какое же отношеніе можетъ имѣть докторъ Риккабокка къ родственникамъ такой знаменитой особы?
   -- Докторъ Риккабокка -- конечно, никакого. Но.... при этомъ Рандаль наклонился къ уху итальянца и прошепталъ ему нѣсколько словъ. Потомъ онъ отступилъ на шагъ и, положивъ pyку на плечо изгнанника, прибавилъ въ слухъ: -- нужно ли говорить вамъ, что ваша тайна остается при мнѣ въ совершенной безопасности?
   Риккабокка не отвѣчалъ. Въ глубокомъ размышленіи онъ смотрѣлъ въ землю.
   Рандаль продолжалъ:
   -- И, повѣрьте, я буду считать за величайшую честь, какую вы можете оказать мнѣ, позволивъ мнѣ помогать вамъ въ отстраненіи угрожающей опасности.
   -- Благодарю васъ, сэръ, сказалъ Риккабокка: -- тайна моя принадлежитъ вамъ, и, я увѣренъ, она сохранится, потому что я открываю ее англійскому джентльмену. По нѣкоторымъ семейнымъ обстоятельствамъ, я долженъ избѣгать встрѣчи съ графомъ Пешьера, и, дѣйствительно, только тотъ безопасно проходитъ на пути жизни мимо подводныхъ камней, кто, направляя курсъ, избѣгаетъ близкаго столкновенія съ своими родственниками.
   На лицѣ бѣднаго Риккабокка появилась язвительная улыбка въ то время, какъ онъ произносилъ это умное, но вмѣстѣ съ тѣмъ и жалкое правило итальянцевъ.
   -- Я такъ еще мало знаю графа Пешьера, что всѣ мои свѣдѣнія о немъ основаны на свѣтскихъ толкахъ. Говорятъ, что онъ пользуется всѣми доходами съ имѣнія своего родственника, который оставилъ свое отечество.
   -- Это правда. Пусть онъ и довольствуется этимъ: чего же еще желаетъ онъ? Вы намекнули мнѣ объ угрожающей опасности: скажите, въ чемъ заключается эта опасность? Я нахожусь въ Англіи и, слѣдовательно, пользуюсь защитою ея законовъ.
   -- Позвольте мнѣ узнать, дѣйствительно ли графъ Пешьера можетъ считать себя законнымъ наслѣдникомъ тѣхъ имѣній, которыми онъ пользуется и пользуется, вѣроятно, на томъ основаніи, что родственникъ его и владѣтель этихъ имѣній не имѣетъ дѣтей?
   -- Можетъ, отвѣчалъ Риккабокка.-- Что же изъ этого слѣдуетъ?
   -- Мнѣ кажется, одна эта мысль уже грозитъ опасностью дитяти того родственника.
   Риккабокка отступилъ и, съ трудомъ переводя дыханіе, произнесъ:
   -- Дитяти! Надѣюсь, что вы не намѣрены сказать мнѣ, что этотъ человѣкъ, при всемъ своемъ безславіи, не замышляетъ къ прежнимъ своимъ преступленіямъ прибавить преступленіе убійцы?
   Рандаль смутился. Его положеніе было щекотливое. Онъ не зналъ, что именно служило поводомъ ненависти Риккабокка къ графу. Онъ не зналъ, согласится ли Риккабокка на бракъ, который бы возвратилъ его въ отечество, и потому рѣшился прокладывать себѣ дорогу ощупью.
   -- Я не думалъ, сказалъ Рандаль, съ серьёзной улыбкой: -- приписывать такого ужаснаго обвиненія человѣку, котораго я ни разу не видѣлъ. Онъ ищетъ васъ -- вотъ все, что я знаю,-- и заключаю, что въ этомъ поискѣ онъ имѣетъ въ виду сохраненіе своихъ интересовъ. Быть можетъ, всѣ дѣла примутъ благопріятный оборотъ при вашемъ свиданіи.
   -- При свиданіи! воскликнулъ Риккабокка: -- я могу допустить одну только возможность нашей встрѣчи -- нога къ ногѣ и рука къ рукф.
   -- Неужли это такъ? Въ такомъ случаѣ вы не захотите выслушать графа, если бы онъ вздумалъ сдѣлать вамъ дружелюбное предложеніе, если бы, напримѣръ, онъ искалъ руки вашей дочери?
   Несчастный итальянецъ, всегда умный и проницательный въ разговорѣ, сдѣлался безразсуденъ и слѣпъ при этихъ словахъ Рандаля. Онъ обнажилъ всю свою душу передъ его взорами, чуждыми состраданія.
   -- Моей дочери! воскликнулъ Риккабокка.-- Сэръ, вашъ вопросъ уже есть для меня оскорбленіе.
   Дорога Рандаля сразу очистилась.
   -- Простите меня, сказалъ онъ кротко: -- я откровенно сообщу вамъ все, что мнѣ извѣстно. Я знакомъ съ сестрою графа и имѣю надъ ней нѣкоторое вліяніе; она-то и сказала мнѣ, что графъ прибылъ сюда, съ цѣлію открыть ваше убѣжище и жениться на вашей дочери. Вотъ въ чемъ заключается опасность, о которой я говорилъ вамъ. И когда я просилъ у васъ позволенія помочь вамъ въ устраненіи ея, я намѣревался сообщить вамъ идею о томъ, не благоразумнѣе ли будетъ съ вашей стороны отъискать для своего жительства болѣе безопасное мѣсто, и чтобы я, если позволено мнѣ будетъ знать это мѣсто и посѣщать васъ, могъ отъ времени до времени сообщать вамъ планы графа и его дѣйствія.
   -- Благодарю васъ, сэръ, отъ чистаго сердца благодарю; сказалъ Риккабокка съ душевнымъ волненіемъ; -- но неужли я здѣсь не въ безопасности?
   -- Сомнѣваюсь. Въ сезонъ охоты къ здѣшнему сквайру съѣзжается множество гостей, которые услышатъ о васъ, быть можетъ, увидятъ васъ, и которые, весьма вѣроятно, встрѣчаются съ графомъ въ Лондонѣ. Притомъ же Франкъ Гэзельденъ, который знакомъ съ сестрой графа....
   -- Правда, правда, прервалъ Риккабокка.-- Вижу, все вижу. Я подумаю объ этомъ. Вы ѣдете въ Гэзельденъ-Голлъ? ради Бога, не говорите сквайру объ этомъ ни слова; онъ не знаетъ тайны, которую вы открыли.
   Вмѣстѣ съ этими словами Риккабокка слегка отвернулся, а Рандаль сдѣлалъ движеніе уйти.
   -- Во всякомъ случаѣ располагайте мною и во всемъ положитесь на меня, сказалъ молодой предатель и скоро дошелъ до калитки, у которой оставалась его лошадь.
   Садясь на лошадь, Рандаль еще разъ бросилъ взглядъ къ тому мѣсту, гдѣ оставилъ Риккабокка. Итальянецъ все еще стоялъ тамъ. Между тѣмъ въ кустарникахъ показалась фигура Джакеймо. Риккабокка быстро обернулся назадъ, узналъ своего слугу, изъ груди его вылетѣло восклицаніе такое громкое, что донеслось до слуха Рандаля, и потомъ, схвативъ Джакеймо за руку, исчезъ вмѣстѣ съ нимъ въ тѣнистыхъ углубленіяхъ сада.
   "Превосходная вещь выйдетъ -- думалъ Рандаль, трогаясь съ мѣста -- если мнѣ удастся поселить ихъ гдѣ нибудь поближе къ Лондону: я буду имѣть множество случаевъ видѣться и, смотря по обстоятельствамъ, овладѣть прекрасной и богатой наслѣдницей."
  

ГЛАВА LXXVII.

   -- Клянусь честью, Гэрри! вскричалъ сквайръ, возвращаясь вмѣстѣ съ женой съ фермы, гдѣ они осматривали породистыхъ коровѣ, только что поступившихъ въ стадо: -- клянусь честью, Гэрри, это непремѣнно Рандаль Лесли хочетъ попасть въ паркъ боковыми воротами! Ало, Рандаль! проѣзжайте черезъ главныя ворота! Вы видите, что тамъ нарочно заперто отъ нарушителей чужихъ предѣловъ.
   -- Очень жаль, сказалъ Рандаль: -- я люблю короткія дороги, а вы распорядились запереть самую кратчайшую.
   -- Такъ говорили всѣ проходившіе черезъ тѣ ворота, возразилъ сквайръ: -- однако, Стирну не угодно было обратить на это вниманіе... Неоцѣненный человѣкъ этотъ Стирнъ!... Объѣзжайте кругомъ, дайте шпоры лошади, и вы догоните насъ прежде, чѣмъ мы доберемся до дому.
   Рандаль кивнулъ головой, улыбнулся и помчалъ.
   Сквайръ взялъ подъ руку свою Гэрри.
   -- Ахъ, Вильямъ, сказала она съ безпокойствомъ: -- хотя намѣренія Рандаля Лесли прекрасны, но я всегда страшусь его посѣщеній.
   -- Въ одномъ отношеніи и я боюсь его, замѣтилъ сквайръ: -- онъ всегда увозитъ къ Франку нѣсколько десятковъ фунтовъ стерлинговъ.
   -- Надобно надѣяться, что онъ преданъ Франку всей душой, сказала мистриссъ Гэзельденъ.
   -- Кому же другому онъ будетъ преданъ? Ужь вѣрно не себѣ.... Бѣдняга! онъ ни за что на свѣтѣ не возьметъ отъ меня шиллинга, хотя его бабушка точно такъ же принадлежала къ фамиліи Гэзельденъ, какъ и я. Впрочемъ, мнѣ очень нравятся его гордость и его бережливость. Что касается до Франка....
   -- Оставь, оставь, Вильямъ! вскричала мистриссъ Гэзельденъ и рукой закрыла сквайру ротъ.
   Сквайръ смягчился и нѣжно поцаловалъ прекрасную руку Гэрри. Быть можетъ, онъ поцаловалъ и губки, но мы этого не видѣли, знаемъ только, что превосходная чета, когда подъѣхалъ къ ней Рандаль, подходила къ дому въ добромъ согласіи.
   Рандаль не показалъ виду, что замѣчаетъ нѣкоторую холодность въ обращеніи мистриссъ Гэзельденъ,-- напротивъ того, немедленно заговорилъ съ ней о Франкѣ: выхвалялъ наружность этого молодого джентльмена, распространился о его здоровьи, его популярности и прекрасныхъ дарованіяхъ, какъ личныхъ, такъ и умственныхъ,-- и все это согрѣто было такой теплотой, что всѣ неясныя и не вполнѣ еще развитыя сомнѣнія и опасенія мистриссъ Гэзельденъ были быстро разсѣяны.
   Рандаль не переставалъ быть любезнымъ въ этомъ родѣ, до тѣхъ поръ, пока сквайръ, убѣжденный въ томъ, что его молодой родственникъ принадлежалъ къ числу первоклассныхъ агрономовъ, непремѣнно захотѣлъ прогуляться вмѣстѣ съ нимъ на ферму, между тѣмъ какъ Гэрри поспѣшила домой приказать приготовить комнату для Рандаля.
   Вмѣстѣ съ приближеніемъ къ зданіямъ фермы, Рандалемъ постепенно овладѣвалъ ужасъ: онъ страшился одной мысли показаться въ глазахъ сквайра обманщикомъ, потому что, несмотря на подробное изученіе Буколикъ и Георгикъ, которыми онъ ослѣплялъ сквайра, бѣдный Франкъ, по мнѣнію отца, неимѣвшій никакого понятія въ дѣлахъ сельскаго хозяйства, совершенно уничтожилъ бы Рандаля, еслибъ дѣло коснулось сужденія о достоинствѣ рогатаго скота и урожаѣ хлѣба.
   -- Ха, ха! я съ нетерпѣніемъ жду минуты, когда вы поставите втупикъ моего Стирна. Вы сразу узнаете, умѣемъ ли мы удобрять наши поля; а когда пощупаете бока моихъ камолыхъ, такъ готовъ побожиться, что вы отгадаете до послѣдняго фунта количество избоины, которое онѣ съѣли.
   -- Сэръ, вы оказываете мнѣ слишкомъ много чести,-- слишкомъ много. Мнѣ извѣстны одни только общія правила агрономіи. Подробности, по моему мнѣнію, въ высшей степени интересны; но, къ сожалѣнію, я не имѣлъ случая познакомиться съ ними.
   -- Вздоръ! вскричалъ сквайръ.-- Какимъ образомъ можно знать общія правила, не изучивъ сначала подробностей? Вы слишкомъ скромны, милый мойю А! вонъ и Стирнъ поглядываетъ на насъ.
   Рандаль увидѣлъ свирѣпое лицо Стирна, выглядывавшее изъ скотнаго двора, и еще сильнѣе почувствовалъ непріятность своего положенія. Онъ сдѣлалъ отчаянное усиліе перемѣнить расположеніе духа сквайра.
   -- Я долженъ сказать вамъ, сэръ, что, можетъ статься, Франкъ въ скоромъ времени удовлетворитъ ваше желаніе и самъ сдѣлается хорошимъ фермеромъ.
   -- Какимъ это образомъ? вскричалъ сквайръ, остановившись на мѣстѣ какъ вкопаный.
   -- Очень просто: положимъ, что онъ женится.
   -- Я отдалъ бы ему, безъ всякаго возмездія, двѣ фермы, самыя лучшія изъ всего имѣнья... Ха, ха! вотъ оно что!.. Да видѣлъ ли онъ свою невѣсту?.. Я предоставляю ему выборъ на его произволъ. Я самъ женился по собственному выбору: каждый человѣкъ долженъ жениться такимъ же образомъ. Недурно было бы, еслибъ выборъ его палъ на миссъ Стикторайтсъ: она наслѣдница и, какъ носятся слухи, очень скромная дѣвица. Эта женитьба прекратила бы нашу тяжбу изъ за клочка никуда негодной земли,-- тяжбу, которая началась еще въ царствованіе Карла Второго и, весьма вѣроятно, кончится въ день страшнаго суда. Впрочемъ, намъ нечего и говорить объ этой невѣстѣ: пусть Франкъ выбираетъ себѣ по своему вкусу.
   -- Я непремѣнно скажу ему объ этомъ. Касательно этого я боялся встрѣтить въ васъ нѣкоторыя предубѣжденія. Но вотъ уже мы и на фермѣ.
   -- Сгори огнемъ эта ферма! До фермы ли теперь, когда вы говорите о женитьбѣ Франка! Пойдемъ сюда,-- вотъ сюда.... Что вы хотѣли сказать о моихъ предубѣжденіяхъ?
   -- Быть можетъ, напримѣръ, вы хотите, чтобы Франкъ женился непремѣнно на англичанкѣ?
   -- На англичанкѣ! Праведное небо! неужли онъ намѣренъ жениться на какой нибудь индіанкѣ?
   -- О, нѣтъ! Я хорошенько не знаю, намѣренъ ли еще жениться онъ: я только догадываюсь; но въ случаѣ, еслибъ онъ влюбился въ иностранку....
   -- Въ иностранку! Значитъ Гэрри была....
   И сквайръ не досказалъ своей мысли.
   -- Да, да,-- и притомъ въ такую иностранку, замѣтилъ Рандаль, и замѣтилъ весьма несправедливо, если ссылался на Беатриче ди-Негра: -- въ такую, которая очень мало говоритъ по англійски.
   -- Не скажете ли еще чего нибудь?
   -- Кажется, въ моихъ словахъ ничего нѣтъ дурного; вы можете судить о нихъ по синьору Риккабокка.
   -- Риккабокка! Такъ неужли дѣло идетъ объ его дочери? Но не говорить по англійски и -- что еще хуже -- не ходить въ приходскую церковь! Клянусь Георгомъ! если только Франкъ подумаетъ объ этомъ, я ни шиллинга не оставлю ему. Я человѣкъ кроткій, смѣю сказать, мягкій человѣкъ, но ужь что скажу, мистеръ Лесли, то свято -- Впрочемъ, вѣдь это шутка: вы, вѣрно, хотите подсмѣяться надо мной. Не правда ли, что у Франка нѣтъ въ виду подобнаго никуда негоднаго созданія?
   -- Будьте увѣрены, сэръ, если я узнаю, что у него есть на примѣтѣ что нибудь подобное, я сообщу вамъ вовремя. Въ настоящее же время я хотѣлъ только узнать, какія бы качества желали видѣть вы въ своей невѣсткѣ. Вы вѣдь сказали, что у васъ нѣтъ предубѣжденій.
   -- И опять повторю то же самое.
   -- Однакожь, вы не жалуете иностранокъ?
   -- Да кто ихъ станетъ жаловать!
   -- Но еслибъ она имѣла званіе и довольно звучный титулъ?
   -- Званіе и титулъ! и то и другое -- мыльный пузырь!
   И сквайръ сдѣлалъ чрезвычайно кислую мину и, въ дополненіе къ этому, плюнулъ.
   -- Значитъ вы непремѣнно хотите, чтобъ жена вашего сына была англичанка?
   -- Само собою разумѣется.
   -- И съ деньгами?
   -- Ну, объ этомъ я не слишкомъ забочусь: была бы она только смазливенькая, умная и дѣятельная дѣвица и, вмѣсто приданаго, имѣла бы хорошій нравъ.
   -- Хорошій нравъ? значитъ и это входитъ въ число необходимыхъ условій?
   -- А какъ же вы думали? Надѣюсь, что Франкъ не сдѣлаетъ сумасбродства: не обвѣнчается тайкомъ съ какой нибудь распутной женщиной или...
   Сквайръ замолчалъ и до такой степени раскраснѣлся, что Рандаль испугался за него: онъ боялся, чтобъ не случилось со сквайромъ апоплексіи прежде, чѣмъ преступленіе Франка принудитъ его измѣнить свое духовное завѣщаніе.
   Вслѣдствіе этого Рандаль поспѣшилъ успокоить мистера Гэзельдена увѣреніями, что онъ говорилъ съ нимъ безъ всякой цѣли, что Франкъ, какъ и всѣ; молодые люди высшаго лондонскаго общества, имѣетъ обыкновеніе посѣщать иногда иностранцевъ, но что онъ ни подъ какимъ видомъ не согласился бы жениться безъ полнаго соизволенія и согласія своихъ родителей. Въ заключеніе всего Рандаль повторилъ обѣщаніе непремѣнно предъувѣдомить сквайра, если найдетъ это нужнымъ. Какъ бы то ни было, слова Рандаля произвели въ душѣ мистера Гэзельдена такое безпокойство, что онъ совсѣмъ позабылъ о фермѣ и, направивъ свой путь совершенно въ противоположную сторону, въ необыкновенно мрачномъ расположеніи духа вошелъ въ паркъ съ самой отдаленной стороны. Подойдя къ дому, сквайръ поспѣшилъ запереться въ кабинетѣ и открыть съ женой своей родительское совѣщаніе, между тѣмъ какъ Рандаль сидѣлъ на террасѣ, представляя себѣ зло, которое онъ надѣлалъ, и дѣлая соображенія, какую пользу можно извлечь изъ этого зла.
   Когда онъ сидѣлъ такимъ образомъ, углубленный въ размышленія, позади его послышались чьи-то осторожные шаги, и вслѣдъ за тѣмъ раздался тихій голосъ.
   -- Сэръ, сэръ, позвольте мнѣ поговорить съ вами, произнесъ кто-то, на ломаномъ англійскомъ языкѣ.
   Рандаль съ изумленіемъ обернулся и увидѣлъ смуглое, угрюмое лицо, съ сѣдыми волосами и рѣзкими чертами. Онъ узналъ человѣческую фигуру, которая присоединилась къ Риккабокка въ саду итальянца.
   -- Говорите ли вы по итальянски? снова началъ Джакеймо.
   Рандаль, образовавшій изъ себя превосходнаго лингвиста, утвердительно кивнулъ головой. Обрадованный Джакеймо попросилъ его удалиться въ болѣе уединенную часть сада.
   Рандаль повиновался, и оба они вошли въ величественную каштановую аллею.
   -- Милостивый государь, сказалъ Джакеймо, изъясняясь на природномъ языкѣ и выражаясь съ необыкновеннымъ одушевленіемъ: -- передъ вами стоитъ бѣдный, несчастный человѣкъ; меня зовутъ Джакомо. Вѣроятно, вы дышали обо мнѣ: я слуга синьора, котораго вы видѣли сегодня,-- ни больше, ни меньше, какъ простой слуга, по синьоръ удостоиваетъ меня особеннымъ довѣріемъ. Мы вмѣстѣ испытали опасность; и изъ всѣхъ его друзей и послѣдователей одинъ только я прибылъ съ нимъ въ чужую для насъ землю.
   -- Прекрасно! продолжай, вѣрный товарищъ! сказалъ Рандаль, внимательно разсматривая лицо Джакеймо.-- Твой господинъ, ты говоришъ, довѣряетъ тебѣ все? Поэтому онъ довѣрилъ тебѣ и то, о чемъ я говорилъ съ нимъ сегодня?
   -- Довѣрилъ. Ахъ, милостивый государь! патронъ мой былъ сегодня слишкомъ гордъ, чтобы рѣшиться вызвать васъ на болѣе подробное объясненіе,-- слишкомъ гордъ, чтобъ показать, что онъ боится человѣка, подобнаго графу Пешьера. А между прочимъ онъ дѣйствительно боится -- онъ долженъ бояться -- онъ станетъ бояться (эти слова Джакеймо произнесъ съ замѣтной горячностью), потому что у патрона моего есть дочь, а его врагъ -- величайшій злодѣй. Умоляю васъ, скажите мнѣ все, чего вы не сказали моему патрону. Вы намекнули ему, что этотъ человѣкъ намѣренъ жениться на синьорѣ. Жениться на ней! Нѣтъ, извините, ему не видать ее, какъ своихъ ушей.
   -- Мнѣ кажется, сказалъ Рандаль: -- что онъ имѣетъ это намѣреніе.
   -- Да для чего? позвольте спросить. Онъ богатъ, а невѣста безъ гроша денегъ, то есть оно не совсѣмъ чтобы безъ гроша мы-таки успѣли прикопить кое что,-- но въ сравненіи съ нимъ она дѣйствительно безъ гроша.
   -- Мой добрый другъ, я еще не знаю основательно его замысловъ, но легко могу узнать ихъ. Если же этотъ графъ врагъ твоего господина, то, конечно, весьма благоразумно беречься его: вы непремѣнно должны выѣхать отсюда въ Лондонъ или окрестности Лондона. Почему знать, быть можетъ, въ эту минуту графъ уже напалъ на ваши слѣды.
   -- Лучше бы онъ не показывался сюда! вскричалъ Джакомо и, побуждаемый сильнымъ гнѣвомъ, приложилъ руку къ тому мѣсту, гдѣ нѣкогда носилъ кинжалъ.
   -- Джакомо, остерегайся порывовъ своего гнѣва. Одно покушеніе на жизнь человѣка, и ты будетъ высланъ изъ Англіи, а твой господинъ лишится въ тебѣ вѣрнаго друга.
   Джакеймо, по видимому, былъ пораженъ этимъ предостереженіемъ.
   -- А неужли вы думаете, что патронъ мой, при встрѣчѣ съ нимъ, скажетъ ему: соте slà sa un Signoria. Повѣрьте, что патронъ убьетъ его!
   -- Замолчи, Джакеймо! Ты говоришь объ убійствѣ, о преступленіи, которое у насъ обыкновенно наказываютъ ссылкою. Если ты дѣйствительно любишь своего господина, то, ради Бога, постарайся удалить его отъ всякой возможности подвергать себя подобному гнѣву и опасности. Завтра я ѣду въ городъ; я пріищу для него домъ, гдѣ онъ будетъ въ совершенной безопасности отъ лазутчиковъ и открытія. Кромѣ того, мой другъ, тамъ я могу оберегать его, чего невозможно сдѣлать на такомъ разстояніи, и стану слѣдить за его врагомъ.
   Джакеймо схватилъ руку Рандаля и поднесъ ее къ губамъ; потомъ, какъ будто пораженный внезапнымъ подозрѣніемъ, опустилъ ее и сказалъ довольно рѣзко:
   -- Синьоръ, мнѣ кажется, вы видѣли патрона всего только два раза: почему вы принимаете въ немъ такое участіе?
   -- Я полагаю, принимать участіе даже въ чужеземцѣ, которому грозитъ опасность, дѣло весьма обыкновенное.
   Джакеймо, весьма мало вѣрившій въ общую филантропію, покачалъ головой, съ видомъ скептика.
   -- Кромѣ того, продолжалъ Рандаль, внезапно придумавшій болѣе основательную причину своему предложенію: -- кромѣ того, я другъ и родственникъ мистера Эджертона, а мистеръ Эджертонъ самый преданный другъ лорда л'Эсгренджа, который, какъ я слышалъ --
   -- Самый великодушный лордъ! О, теперь я понимаю, прервалъ Джакеймо, и лицо его прояснилось.-- О если бы онъ былъ въ Англіи!, Впрочемъ, вы, конечно, извѣстите насъ, когда онъ пріѣдетъ?
   -- Непремѣнно. Теперь скажи мнѣ, Джакеймо, неужли этотъ графъ и въ самомъ дѣлѣ человѣкъ безнравственный и опасный? Не забудь, что я не знаю его лично.
   -- У него нѣтъ ни души, ни головы, ни совѣсти.
   -- Разумѣется, эти недостатки дѣлаютъ его опаснымъ для мужчинъ; но для женщинъ опасность проистекаетъ совсѣмъ изъ другихъ качествъ. Если онъ увидится съ синьориной, то, какъ ты думаешь, предвидится ли ту гъ возможность, что онъ произведетъ на нее весьма пріятное впечатлѣніе?
   Джакеймо перекрестился и не сказалъ на это ни слова.
   -- Я слышалъ, что онъ все еще хорошъ собой.
   Джакеймо простоналъ.
   -- Довольно! продолжалъ Рандаль: -- постарайся убѣдить своего патрона переѣхать въ Лондонъ.
   -- Но если графъ тоже въ Лондонѣ?
   -- Это ничего не значитъ. Самые большіе города представляютъ самое удобное мѣсто, чтобъ сохранить свое инкогнито. Во всякомъ другомъ мѣстѣ чужеземецъ уже самъ собою служитъ предметомъ вниманія и любопытства.
   -- Правда.
   -- Такъ пусть же твой господинъ отправляется въ Лондонъ. Онъ можетъ поселиться въ одномъ изъ предмѣстій, болѣе другихъ отдаленномъ отъ мѣста жительства графа. Въ теченіе двухъ дней я пріищу квартиру и напишу ему. Теперь ты вѣришь въ искренность моего участія?
   -- Вѣрю, синьоръ,-- вѣрю отъ чистаго сердца. О, еслибъ синьорина наша была замужемъ, мы ни о чемъ бы не заботились.
   -- Замужемъ! Но она кажется такой неприступной!
   -- Увы, синьоръ! не теперь ей быть неприступной и не здѣсь.
   Изъ груди Рандаля вылетѣлъ глубокій вздохъ. Глаза Джакеймо засверкали. Ему показалось, что онъ открылъ новую побудительную причину участія Рандаля,-- причину, по понятіямъ итальянца, весьма естественную и весьма похвальную.
   -- Пріищите домъ, синьоръ, напишите моему патрону. Онъ пріѣдетъ. Я переговорю съ нимъ. Я надѣюсь убѣдить его.
   И Джакеймо, подъ тѣнію густыхъ деревьевъ, пошелъ къ выходу изъ парка, улыбаясь по дорогѣ и произнося невнятныя слова.
   Первый призывный звонокъ къ обѣду прозвенѣлъ, и, при входѣ въ гостиную, Рандаль встрѣтился съ мистеромъ Дэлемъ и его женой, приглашенными на скорую руку, по случаю прибытія нежданнаго гостя.
   Послѣ обычныхъ привѣтствій, мистеръ Дэль, пользуясь отсутствіемъ сквайра, спросилъ о здоровьѣ мистера Эджертона.
   -- Онъ всегда здоровъ, отвѣчалъ Рандаль: -- мнѣ кажется, онъ сдѣланъ изъ желѣза.
   -- Зато его сердце золотое, возразилъ мистеръ Дэль.
   -- Ахъ, да! сказалъ Рандаль, стараясь извлечь изъ словъ пастора какое нибудь новое открытіе: -- вы, кажется, говорили мнѣ, что встрѣтились съ нимъ однажды, по дѣлу, касавшемуся, какъ я полагаю, кого-то изъ вашихъ прихожанъ въ Лэнсмерѣ?
   Мистеръ Дэль утвердительно кивнулъ головой, и вслѣдъ за тѣмъ наступила продолжительная пауза.
   -- Скажите, мистеръ Лесли, памятна ли вамъ битва подлѣ колоды? сказалъ мистеръ Дэль, съ добросердечнымъ смѣхомъ.
   -- Какъ не помнить! Кстати сказать: я встрѣтилъ своего противника въ Лондонѣ въ первый годъ послѣ выпуска изъ университета.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! гдѣ же это?
   -- У какого-то литератора, впрочемъ, весьма умнаго человѣка, по имени Борлея.
   -- Борлея! Помнится, я читалъ юмористическіе стихи его на греческомъ языкѣ.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, это онъ и есть. Онъ уже исчезъ съ литературнаго поприща. Греческіе, да еще юмористическіе, стихи -- вещь не слишкомъ интересная, да и, можно сказать, безполезная въ настоящее время: они обнаруживаютъ знаніе, неимѣющее особенной силы.
   -- По скажите мнѣ что нибудь о Леонардѣ Ферфильдѣ? видѣли ли вы его послѣ того раза?
   -- Нѣтъ.
   -- И ничего не слышали о немъ?
   -- Ничего; а вы?
   -- Слышалъ, и не такъ давно; и изъ этихъ слуховъ я имѣю нѣкоторыя причины полагать, что онъ проводитъ свою жизнь благополучно.
   -- Вы удивляете меня! На чемъ же основывается ваше предположеніе?
   -- На томъ, что года два тому назадъ онъ пригласилъ къ себѣ свою мать, и она отправилась къ нему.
   -- Только-то?
   -- Этого весьма достаточно: онъ не прислалъ бы за ней, не имѣя средствъ содержать ее.
   Въ это время вошли мистеръ и мистриссъ Гэзельденъ, и толстый дворецкій объявилъ, что обѣдъ готовъ.
   Сквайръ былъ необыкновенно молчаливъ, мистриссъ Гэзельденъ -- задумчива, мистриссъ Дэль -- томна и жаловалась на головную боль. Мистеръ Дэль, которому рѣдко приводилось бесѣдовать съ учеными, за исключеніемъ только тѣхъ случаевъ, когда встрѣчался онъ съ докторомъ Риккабокка, былъ одушевленъ желаніемъ вступить въ ученый споръ съ Рандалемъ Лесли, который пріобрѣлъ уже нѣкоторую извѣстность за свою обширную ученость.
   -- Рюмку вина, мистеръ Лесли! Вы говорили до обѣда, что греческіе юмористическіе стихи обнаруживаютъ знаніе, неимѣющее особенной силы. Скажите пожалуста, какое же, по вашему мнѣнію, знаніе имѣетъ силу?
   Рандаль (лаконически). Практическое знаніе.
   -- М. Дэль. Чего, или кого?
   -- Рандаль. Людей.
   -- М. Дэль (простосердечно). Конечно, въ обширномъ смыслѣ, это, по моему мнѣнію, самое полезное знаніе. Но какимъ же образомъ оно пріобрѣтается? Помогаютъ ли для этого книги?
   -- Рандаль. Иногда помогаютъ, иногда вредятъ, смотря по тому, кто какъ читаетъ ихъ.
   -- М. Дэль. Но какъ же должно читать ихъ, чтобы онѣ принесли желаемую пользу?
   -- Рандаль. Читать спеціально, затѣмъ, чтобъ примѣнять ихъ къ цѣли, которая ведетъ къ силѣ.
   -- М. Дэль (крайне изумленный энергіей Рандаля и его спартанской логикой). Клянусь честью, сэръ, вы выражаетесь превосходно! Признаюсь вамъ откровенно, что я началъ эти вопросы съ намѣреніемъ вступить съ вами въ диспутъ: я смерть люблю доказательства.
   -- Такъ и есть, пробормоталъ сквайръ: -- до0смерти любитъ спорить.
   -- М. Дэль. Доказательство, какъ говорятъ, есть соль всякой бесѣды. Впрочемъ, теперь я долженъ согласиться съ вами, хотя и не былъ къ этому приготовленъ.
   Рандаль поклонился и отвѣчалъ:
   -- Два человѣка нашего воспитанія вовсе не должны спорить о примѣненіи знанія.
   Мистеръ Дэль (съ напряженнымъ вниманіемъ). О примѣненіи къ чему?
   Рандаль. Само собою разумѣется, къ силѣ.
   Мистеръ Дэль (весьма довольный). Къ силѣ! самое низкое примѣненіе или самое возвышенное?
   Рандаль (въ свою очередь заинтересованный и желая продолжать вопросительный тонъ). Позвольте узнать, что вы, въ этомъ отношеніи, называете самымъ низкимъ и самымъ возвышеннымъ?
   Мистеръ Дэль. Самое низкое -- это соблюденіе своихъ собственныхъ выгодъ,-- самое высокое -- благотворительность.
   На губахъ Рандаля показалась полу-презрительная улыбка, но въ тотъ же моментъ исчезла.
   -- Вы говорите, сэръ, какъ долженъ говорить священникъ. Мнѣ нравится ваше мнѣніе, и я соглашаюсь съ нимъ; но боюсь, что знаніе, котораго цѣль состоитъ въ одной только благотворительности, весьма рѣдко, или, лучше сказать, никогда въ этомъ мірѣ не пріобрѣтаетъ силы.
   Сквайръ (серьёзно). Это совершенная правда. Посредствомъ снисходительности, или, какъ вы выражаетесь, посредствомъ благотворительности я никогда не достигалъ желаемой цѣли, между тѣмъ какъ Стирнъ, который отличается своей жестокостью, успѣваетъ во всемъ.
   Мистеръ Дэль. Скажите же, мистеръ Лесли, съ чѣмъ можно сравнить силу разума, усовершенствованную донельзя, но совершенно лишенную наклонности къ добрымъ дѣламъ.
   Рандаль. Съ чѣмъ сравнить? Право, я затрудняюсь отвѣчать вамъ на этотъ вопросъ. Полагаю, что можно сравнить ее съ какимъ нибудь великимъ человѣкомъ -- почти со всякимъ великимъ человѣкомъ, который поразилъ всѣхъ своихъ враговъ и достигъ желаемой цѣли.
   Мистеръ Дэль. Сомнѣваюсь, чтобы человѣкъ могъ сдѣлаться великимъ, не дѣлая добрыхъ дѣлъ; въ такомъ случаѣ онъ долженъ погрѣшать въ средствахъ къ достиженію величія. Цезарь былъ отъ природы человѣкъ благотворительный, точно такъ же, какъ и Александръ Великій. Сила разума, усовершенствованная до высшей степени, но чуждая благотворительности, имѣетъ сходство съ однимъ только существомъ, и это существо называется источникомъ всякаго зла.
   Рандаль (изумленный). То есть вы хотите сказать, что это существо называется демономъ?
   Мистеръ Дэль. Точно такъ, сэръ, демономъ. И даже онѣ не достигъ желаемой цѣли! Даже онъ представляетъ собою, какъ выразились бы ваши великіе люди, примѣръ самой рѣшительной неудачи.
   Мистриссъ Дэль. Другъ мой.... душа моя....
   Мистеръ Дэль. Наша религія доказываетъ это: онъ былъ ангеломъ и палъ.
   Наступило торжественное молчаніе. Слова мистера Дэля произвели на Рандаля впечатлѣніе гораздо сильнѣе, чѣмъ хотѣлось бы ему признаться въ томъ самому себѣ. Въ это время обѣдъ уже кончился, и слуги удалились. Гэрри взглянула на Кэрри. Кэрри оправила платье и встала.
   Джентльмены остались за виномъ. Мистеръ Дэль, весьма довольный заключеніемъ своего любимаго диспута, перевелъ разговоръ на предметы болѣе обыкновенные. Между прочимъ разговоръ коснулся десятой доли полевыхъ произведеній, собиранной въ пользу духовенства, и сквайръ, болѣе другихъ знакомый съ этимъ предметомъ, силою своего голоса и суровымъ выраженіемъ лица, принудилъ молчать своихъ гостей и доказалъ, къ полному своему удовольствію, что десятины составляютъ несправедливое завладѣніе со стороны церкви вообще и самый тяжелый, ни съ чѣмъ несообразный налогъ на Гэзельденскую вотчину въ особенности.
  

ГЛАВА LXXVIII.

   При входѣ въ гостиную, Рандаль засталъ двухъ лэди, сидящими другъ подлѣ друга, въ положеніи, которое гораздо болѣе шло къ фамильярному обращенію въ ранніе годы, чѣмъ къ холодной, основанной на учтивости дружбѣ, существовавшей между ними въ настоящее время. Рука мистриссъ Гэзельденъ нѣжно спускалась съ плеча Кэрри, и оба прекрасныя англійскія личика наклонены были надъ одной и той же книгой. Пріятно было видѣть, какъ эти степенныя, почтенныя женщины, столь различныя одна отъ другой по характеру и наружности, безъ всякаго сознанія увлекались къ счастливымъ днямъ дѣвственной юности при свѣтѣ лучезарнаго факела, зажженнаго какимъ-то чародѣемъ въ странѣ истины или фантазіи; сердца ихъ сливались въ одно сердце, между тѣмъ какъ взоръ останавливался на одной и той же мысли; влеченіе ихъ другъ къ другу, уже утраченное въ мірѣ дѣйствительномъ, становилось сильнѣе и сильнѣе въ мірѣ фантазіи, гдѣ различныя чувства читателей, читающихъ одну какую нибудь книгу, сливаются въ одно отрадное чувство.
   -- Какая эта книга такъ сильно занимаетъ васъ? спросилъ Рандаль, подойдя къ столу.
   -- Книга, которую, безъ всякаго сомнѣнія, вы уже читали, отвѣчала мистриссъ Дэль, закладывая прочитанную страницу ленточкой и передавая Рандалю книгу.-- Я полагаю, что она произвела сильное впечатлѣніе на васъ.
   Рандаль взглянулъ на заглавіе.
   -- Правда, сказалъ онъ: -- я слышалъ о ней очень много, но самъ не имѣлъ еще времени прочитать ее.
   Мистриссъ Дэль. Я могу одолжить вамъ, если вы желаете просмотрѣть ее сегодня вечеромъ; вы оставите ее у мистриссъ Гэзельденъ.
   Мистеръ Дэль (приближаясь къ столу). О чемъ идетъ рѣчь у васъ? А! объ этой книгѣ! да вамъ должно прочитать ее. Я не знаю еще сочиненія поучительнѣе этого.
   Рандаль. Поучительнѣе! Въ такомъ случаѣ, я непремѣнно прочитаю ее. Я думалъ, что это обыкновенное литературное произведеніе, написанное съ цѣлію доставить читателямъ развлеченіе. Такимъ по крайней мѣрѣ показалось оно мнѣ, когда я перелистывалъ его.
   Мистеръ Дэль. Такимъ кажется и "Векфильдскій Священникъ", а между тѣмъ встрѣчали ли вы книгу болѣе поучительную?
   Рандаль. Я бы нерѣшился сказать этого о "Векфильдскомъ Священникѣ". Довольно интересная книжка, хотя содержаніе ея самое неправдоподобное. Но почему же она поучительна?
   Мистеръ Дэль. По ея послѣдствіямъ: она дѣлаетъ насъ въ нѣкоторой степени счастливѣе и лучше. Какое же поученіе можетъ сдѣлать болѣе? Нѣкоторыя произведенія просвѣщаютъ нашъ умъ, другія -- наше сердце; послѣднія объемлютъ самый обширнѣйшій кругъ и часто производятъ самое благотворное вліяніе на нашъ характеръ. Эта книга принадлежитъ къ числу послѣднихъ. Прочитавъ ее, вы непремѣнно согласитесь съ моимъ мнѣніемъ.
   Рандаль улыбнулся и взялъ книгу.
   Мистриссъ Дэль. Неизвѣстно ли, кто авторъ этой книги?
   Рандаль. Я слышалъ, что ее приписываютъ многимъ писателямъ, но, мнѣ кажется, никто изъ нихъ не принимаетъ на себя этого права.
   Мистеръ Дэль. Я такъ думаю, что ее написалъ мой школьный товарищъ и другъ, профессоръ Моссъ, натуралистъ; я заключаю это по его описаніямъ видовъ: они такъ живы и такъ натуральны.
   Мистриссъ Дэль. Ахъ, Чарльзъ, мой милый! этотъ замаранный нюхательнымъ табакомъ, скучный, прозаическій профессоръ? Возможно ли говорить такіе пустяки! Я увѣрена, что авторъ долженъ быть молодой человѣкъ: все сочиненіе его проникнуто свѣжестью чувствъ.
   Мистриссъ Гэзельденъ (положительно). Да, конечно, молодой человѣкъ.
   Мистеръ Дэль (не менѣе положительно). Я долженъ сказать напротивъ. Тонъ, въ которомъ написана эта книга, слишкомъ спокоенъ, и слогъ ея слишкомъ простъ для молодого человѣка. Кромѣ того, я не знаю ни одного молодого человѣка, который бы прислалъ мнѣ экземпляръ своего сочиненія, а этотъ экземпляръ присланъ мнѣ, и, какъ видите, въ прекрасномъ переплетѣ. Повѣрьте, что это Моссъ: это совершенно въ его духѣ.
   Мистриссъ Дэль. Чарльзъ, милый мой, ты надоѣдаешь своими доводами! Мистеръ Моссъ такъ дуренъ собой.
   Рандаль. А неужели авторъ долженъ быть хорошъ собой?
   Мистеръ Дэль. Ха, ха! Изволь-ка отвѣчать на это, Кэрри.
   Кэрри оставалась безмолвною, и на лицѣ ея разлилась улыбка легкаго пренебреженія.
   Сквайръ (съ величайшимъ простосердечіемъ). Я самъ читалъ эту книгу и понимаю въ ней каждое слово, но не вижу въ ней ничего особеннаго, что могло бы возбудить желаніе узнать имя автора.
   Мистриссъ Дэль. Я не вижу, почему еще должно полагать, что она написана мужчиной. Съ своей стороны, я полагаю, что ее писала женщина.
   Мистриссъ Гэзельденъ. Да, дѣйствительно; въ ней есть мѣста о материнской любви, которыхъ никто, кромѣ женщины, не могъ бы такъ вѣрно написать.
   Мистеръ Дэль. Вздоръ, вздоръ! Желалъ бы я видѣть женщину, которая такъ вѣрно изобразила бы августовскій вечеръ, передъ наступленіемъ грозы. Каждый полевой цвѣтокъ около живой изгороды представленъ точь-въ-точь въ томъ видѣ, въ какомъ мы видимъ ихъ въ августѣ; каждое явленіе въ воздухѣ, всѣ оттѣнки неба принадлежатъ одному только августу. Помилуйте! какая женщина насадитъ подлѣ забора фіалокъ и незабудокъ. Никто крутой, кромѣ друга моего Мосса, не въ состояніи представить подобнаго описанія.
   Сквайръ. Не знаю; я встрѣтилъ мѣсто, гдѣ для какого-то примѣра сказано нѣсколько словъ о растратѣ зерна при посѣвѣ изъ пригоршни, а это заставляетъ меня думать, что авторъ долженъ быть фермеръ.
   Мистриссъ Дэль (съ пренебреженіемъ). Фермеръ! да еще, пожалуй, въ башмакахъ, съ гвоздями на подошвѣ! Я утвердительно говорю, что это женщина.
   Мистриссъ Гэзельденъ. Женщина, и мать.
   Мистеръ Дэль. Мужчина среднихъ лѣтъ, и натуралистъ.
   Сквайръ. Нѣтъ, нѣтъ, мистеръ Дэль: ужь это навѣрное молодой человѣкъ; потому что любовная сцена напоминаетъ мнѣ о дняхъ моей юности, когда я готовъ былъ разстаться съ ушами, чтобы только сказать Гэрри, какъ мила она, и какъ прекрасна, и когда, вмѣсто этого, я обыкновенно говорилъ: "Прекрасная погода, миссъ, особливо для жатвы." Да, это непремѣнно долженъ быть молодой человѣкъ, и притомъ фермеръ. Мнѣ нисколько не покажется удивительнымъ, если онъ самъ ходилъ за плугомъ.
   Рандаль (перелистывая книгу). Эта сцена, напримѣръ, ночь въ Лондонѣ, показываетъ, что она написана человѣкомъ, который велъ, какъ говорится, городскую жизнь, и который смотрѣлъ на богатство глазами бѣдняка. Недурно, очень недурно! я прочитаю эту книгу.
   -- Странно, сказалъ пасторъ, улыбаясь: -- что это маленькое сочиненіе до такой степени заинтересовало всѣхъ насъ... сообщило всѣмъ намъ совершенно различныя идеи, но въ одинаковой степени очаровало насъ, дало новое и свѣжее направленіе нашей скучной деревенской жизни, одушевило насъ зрѣлищемъ внутренняго міра нашего, котораго до этой поры мы не видѣли, кромѣ только какъ въ сонныхъ видѣніяхъ,-- очень маленькое сочиненіе, написанное человѣкомъ, котораго мы не знаемъ и, быть можетъ, никогда не узнаемъ! Вотъ это знаніе неоспоримо есть сила, и сила самая благотворная!
   -- Да, конечно, что-то въ родѣ силы, замѣтилъ Рандаль, и на этотъ разъ замѣчаніе его было непритворное.
   Въ эту ночь, Рандаль, удалившись въ свою комнату, забылъ всѣ свои планы и предначертанія: онъ занялся чтеніемъ, и читалъ, что рѣдко случалось съ нимъ, безъ всякаго намѣреній извлечь изъ чтенія какую нибудь существенную пользу.
   Сочиненіе изумило его удовольствіемъ, которое онъ невольнымъ образомъ испытывалъ. Вся прелесть его заключалась въ спокойствіи, съ которымъ писатель наслаждался всѣмъ прекраснымъ. По видимому, оно имѣло сходство съ душой, съ счастливымъ созданіемъ, которое озаряло себя свѣтомъ, истекающимъ изъ его собственнаго образа мыслей. Сила этого сочиненія была такъ спокойна и такъ ровна, что одинъ только строгій критикъ могъ замѣтить, какъ много требовалось усилія и бодрости, чтобъ поддержать крылья, парившія ввысь съ такимъ незамѣтнымъ напряженіемъ. Въ немъ не обнаруживалось ни одной свѣтлой мысли, которая бы тираннически господствовала надъ другими: все, по видимому, имѣло надлежащіе размѣры и составляло натуральную симметрію. Конецъ книги оставлялъ за собой отрадную теплоту, которая разливалась вокругъ сердца читателя и пробуждала невѣдомыя ему дотолѣ чувства. Рандаль тихо опустилъ книгу, и въ теченіе нѣсколькихъ минутъ коварные и низкіе замыслы его, къ которымъ примѣнялось его знаніе, стояли передъ нимъ обнаженные, неприкрытые маской.
   -- Все вздоръ, сказалъ онъ, стараясь насильно удалить отъ себя благотворное вліяніе.
   И источникъ зла снова разлился по душѣ, въ которой наклонности къ благотворительности не существовало.
  

ГЛАВА LXXIX.

   Рандаль всталъ при звукѣ перваго призывнаго звонка къ завтраку и на лѣстницѣ встрѣтился съ мистриссъ Гэзельденъ. Вручивъ ей книгу, онъ намѣренъ былъ вступить съ ней въ разговоръ, но мистриссъ Гэзельденъ сдѣлала ему знакъ слѣдовать за нимъ въ ея собственную уборную комнату. Это не былъ будуаръ съ бѣлой драпировкой, золотыми и богатыми картинами Ватто, но комната заставленная огромными комодами и шкафами орѣховаго дерева, въ которыхъ хранились старинное наслѣдственное бѣлье и платье, усыпанное лавендой, запасы для домохозяйства и медицинскія средства для бѣдныхъ.
   Опустившись на широкое огромное кресло, мистриссъ Гэзельденъ была совершенно у себя, дома, въ строгомъ смыслѣ этого выраженія.
   -- Объясните, пожалуста, сказала лэди, сразу приступая къ дѣлу съ привычнымъ, непринужденнымъ чистосердечіемъ: -- объясните, пожалуста, что значитъ вашъ вчерашній разговоръ съ моимъ мужемъ касательно женитьбы Франка на чужеземкѣ.
   Рандаль. Неужели и вы будете точно такъ же противъ подобнаго предположенія, какъ мистеръ Гэзельденъ?
   Мистриссъ Гэзельденъ. Вмѣсто того, чтобъ отвѣчать на мой вопросъ, вы сами спрашиваете меня.
   Эти довольно грубые толчки значительно вытѣснили Рандаля изъ его засады. Ему предстояло исполнить двоякое намѣреніе: во первыхъ, узнать до точности, дѣйствительно ли женитьба Франка на женщинѣ, какъ маркиза ди-Негра, раздражитъ сквайра до такой степени, что Франку будетъ угрожать опасность лишиться наслѣдства; во вторыхъ, всѣми силами стараться не пробудить въ душѣ мистера или мистриссъ Гэзельденъ серьёзнаго убѣжденія, что подобной женитьбы должно опасаться, въ противномъ случаѣ они преждевременно снесутся съ Франкомъ по этому предмету и, пожалуй, еще разстроятъ все дѣло. При всемъ томъ, ему самому надлежало выражаться такимъ образомъ, чтобы родители не обвинили его впослѣдствіи въ томъ, что онъ представилъ имъ обстоятельство дѣла въ превратномъ видѣ. Въ его разговорѣ со сквайромъ, наканунѣ, онъ зашелъ немного далеко -- дальше, чѣмъ бы слѣдовало ему,-- во это произошло потому, что онъ старался избѣгнуть объясненія по предмету комолыхъ коровъ и устройства фермы. Въ то время, какъ Рандаль размышлялъ объ этомъ, мистриссъ Гэзельденъ наблюдала его своими свѣтлыми, выразительными взорами и, наконецъ, воскликнула:
   -- Я жду вашего отвѣта, мистеръ Лесли.
   -- Я не знаю, что вамъ отвѣчать, сударыня: -- сквайръ, къ сожалѣнію, слишкомъ преувеличилъ, то, что сказано было въ шутку. Впрочемъ, надобно откровенно признаться, что Франкъ, какъ мнѣ казалось, пораженъ былъ красотой одной премиленькой итальянки.
   -- Итальянки! вскричала мистриссъ Гэзельденъ: -- такъ и есть! я говорила это съ самого начала. Итальянка! такъ только-то и есть?
   И она улыбнулась.
   Рандаль чувствовалъ, что положеніе его становилось болѣе и болѣе затруднительнымъ. Зрачки его глазъ съузились, что обыкновенно случается, когда мы углубляемся въ самихъ себя, предаемся размышленіямъ, бодрствуемъ и бережемся.
   -- И, быть можетъ, снова начала мистриссъ Гэзельденъ, съ свѣтлымъ выраженіемъ лица: -- вы замѣтили эту перемѣну въ Франкѣ послѣ того, какъ онъ пріѣхалъ отсюда?
   -- Правда ваша, произнесъ Рандаль: -- впрочемъ, мнѣ кажется, что егь сердце было тронуто гораздо раньше.
   -- Весьма натурально, сказала мистриссъ Гэзельденъ: -- могъ ли онъ сберечь свое сердце? такое милое, очаровательное созданіе! Я не имѣю права просить васъ разсказать мнѣ сердечныя тайны Франка; однако, я узнаю уже предметъ очарованія: хотя она не имѣетъ богатства, и Франкъ могъ бы составить лучше партію, но все же она такъ мила и такъ прекрасно воспитана, что я не предвижу затрудненія принудить Гэзельдена согласиться на этотъ бракъ.
   -- Мнѣ стало легче теперь, сказалъ Рандаль, втягивая длинный глотокъ воздуха и начиная обнаруживать заблужденіе мистриссъ Гэзельденъ, благодаря своей, такъ часто употребляемой въ дѣло, проницательности.-- Я въ восторгѣ отъ вашихъ словъ; и, конечно, вы позволите подать Франку нѣкоторую надежду, въ случаѣ, если я застану его въ уныломъ расположеніи духа. Бѣдняжка! онъ теперь постоянно печаленъ.
   -- Я полагаю, что это можно сдѣлать, отвѣчала мистриссъ Гэзельденъ, съ самодовольной усмѣшкой: -- но вамъ бы не слѣдовало пугать такъ бѣднаго Вильяма, намекнувъ ему, что невѣста Франка ни слова не знаетъ по англійски. Я сама знаю, что у нея прекрасное произношеніе, и она объясняется на нашемъ языкѣ премило. Слушая ее, я всегда забывала, что она не природная англичанка!... Ха, ха, бѣдный Вильямъ!
   Рандаль. Ха, ха!
   Мистриссъ Гэзельденъ. А мы разсчитывали совсѣмъ на другую партію для Франка -- на одну дѣвицу изъ прекрасной англійской фамиліи.
   Рандаль. Вѣрно, на миссъ Стикторайтсъ?
   Мистриссъ Гэзельденъ. О, нѣтъ! это старинная выдумка моего Вильяма. Впрочемъ, Вильямъ самъ очень хорошо знаетъ, что Стикторайтсы никогда не согласятся соединить свое имѣніе съ нашимъ. Нѣтъ, мистеръ Лесли, мы имѣли въ виду совсѣмъ другую партію; но въ этомъ случаѣ нельзя предписывать правилъ молодымъ сердцамъ.
   Рандаль. Конечно, нельзя. Теперь, мистриссъ Гэзельденъ, когда мы поняли другъ друга такъ хорошо, извините меня, если я посовѣтую вамъ оставить это дѣло въ томъ видѣ, въ какомъ оно есть, и не писать о немъ Франку ни слова. Вамъ извѣстно, что любовь въ молодыхъ сердцахъ очень часто усиливается очевидными затрудненіями и простываетъ, когда препятствія исчезаютъ.
   Мистриссъ Гэзельденъ. Весьма вѣроятно; по ни отъ меня, ни отъ мужа ничего подобнаго не будетъ сдѣлано. Я не буду писать объ этомъ Франку совершенно по другимъ причинамъ. Хотя я готова согласиться на этотъ бракъ и ручаюсь за согласіе Вильяма, однако, все же намъ лучшебы хотѣлось, чтобъ Франкъ женился на англичанкѣ. Поэтому-то мы ничего не станемъ дѣлать къ поощренію его идеи. Но если отъ этого брака будетъ зависѣть счастіе Франка, тогда мы немедленно приступимъ къ дѣлу. Короче сказать, мы не ободряемъ его теперь и не противимся его желанію. Вы понимаете меня?
   -- Совершенно понимаю.
   -- А между тѣмъ весьма справедливо, что Франкъ долженъ видѣть свѣтъ, стараться развлекать себя и въ то же время испытывать свое сердце. Я увѣрена, что онъ самъ одного со мной мнѣнія, и это помѣшало ему пріѣхать сюда.
   Рандаль, страшась дальнѣйшаго и болѣе подробнаго объясненія, всталъ.
   -- Простите меня, сказалъ онъ: -- но я долженъ поторопиться къ завтраку и воротиться домой къ приходу дилижанса.
   Вмѣстѣ съ этимъ, онъ подалъ руку мистриссъ Гэзельденъ и повелъ ее въ столовую. Окончивъ завтракъ необыкновенно торопливо, Рандаль сѣлъ на лошадь и, простясь съ радушными хозяевами, рысью помчалъ въ Рудъ-Голлъ.
   Теперь все благопріятствовало къ исполненію его проэкта. Даже случайная ошибка мистриссъ Гэзельденъ какъ нельзя болѣе служила ему въ пользу. Мистриссъ Гэзельденъ весьма естественно предполагала, что Віоланта плѣнила Франка во время его послѣдняго пребыванія въ деревнѣ. Такимъ образомъ Рандаль, вполнѣ убѣжденный, что никакой проступокъ Франка не вооружилъ бы противъ него сквайра такъ сильно, какъ женитьба на маркизѣ ди-Негра, онъ могъ увѣрить Франка, что мистриссъ Гэзельденъ была совершенно на его сторонѣ. Въ случаѣ же, еслибъ ошибка обнаружилась, то вся вина должна была падать на мистриссъ Гэзельденъ. Еще большимъ успѣхомъ увѣнчалась его дипломація съ Риккабокка: онъ, безъ всякаго затрудненія, узналъ тайну, которую хотѣлъ открыть; отъ него теперь зависѣло принудить итальянца переселиться въ окрестности Лондона,-- и если Віоланта дѣйствительно окажется богатою наслѣдницей, то кого изъ мужчинъ одинаковыхъ съ ней лѣтъ будетъ она видѣть въ домѣ отца своего? кого, какъ не одного только его -- Рандаля Лесли?-- И тогда старинныя владѣнія Лесли.... черезъ два года они будутъ продаваться тогда, часть приданаго невѣсты откупитъ ихъ! Подъ вліяніемъ торжествующей хитрости, всѣ прежніе отголоски совѣсти совершенно замолкли. Въ самомъ пріятномъ, высокомъ и пылкомъ настроеніи духа проѣхалъ Рандаль мимо казино, садъ котораго былъ безмолвенъ и пустъ,-- прибылъ домой и, наказавъ Оливеру быть прилежнымъ, а Джульетѣ -- терпѣливой, отправился пѣшкомъ къ дилижансу и въ надлежащее время возвратился въ Лондонъ.
  

ГЛАВА LXXX.

   Віоланта сидѣла въ своей маленькой комнатѣ и изъ окна смотрѣла на террасу, разстилавшуюся передъ ней внизу. Судя по времени года, день былъ необыкновенно теплый. Съ приближеніемъ зимы померанцовыя деревья были переставлены въ оранжереи, и тамъ, гдѣ они стояли, сидѣла мистриссъ Риккабокка за рукодѣльемъ. Риккабокка въ это время разговаривалъ, съ своимъ вѣрнымъ слугой. Окна и дверь бельведера были открыты. Съ тѣхъ мѣстъ, гдѣ сидѣли жена и дочь Риккабокка, видно было, что патронъ всего дома сидѣлъ прислонясь къ стѣнѣ, его руки лежали на груди, и взоры его устремлены были въ полъ, между тѣмъ какъ Джакеймо, прикоснувшись пальцемъ къ рукѣ господина, говорилъ ему что-то съ необыкновеннымъ жаромъ. Дочь, изъ окна, и жена, изъ за своей работы, устремили свои нѣжные, полные мучительнаго безпокойства взоры на человѣка, столь драгоцѣннаго для нихъ обѣихъ. Въ послѣдніе два дни Риккабокка былъ особенно задумчивъ, даже до унынія. Какъ дочь, такъ и жена догадывались, что душа Риккабокка была сильно взволнована,-- но чѣмъ именно, не знала ни та, ни другая.
   Комната Віоланты безмолвно обнаруживала образъ ея воспитанія, подъ вліяніемъ котораго образовался ея характеръ. Кромѣ рисовальнаго альбома, который лежалъ раскрытый на столѣ, и который обнаруживалъ талантъ вполнѣ развитый и образованный (въ этомъ предметѣ Риккабокка былъ самъ ея учителемъ), не было ничего другого, по чему бы можно было заключить объ обыкновенныхъ женскихъ дарованіяхъ. Въ этой комнатѣ не было ни одного изъ тѣхъ предметовъ, которые служатъ къ полезному и пріятному развлеченію молодой дѣвицы: не было ни фортепьяно, которое стояло бы открытымъ; н арфы, которая занимала бы опредѣленное мѣсто, хотя мѣсто это и было устроено,-- ни пялецъ для шитья, ни другихъ орудій рукодѣлья; вмѣсто всего этого вы видите на стѣнѣ рядъ полокъ, заставленныхъ избранными произведеніями итальянской, англійской и французской литературъ. Эти произведенія представляли собою такой запасъ чтенія, что тотъ, кто пожелаетъ развлеченія для своего ума въ плѣнительной бесѣдѣ съ женщиной,-- бесѣдѣ, которая смягчаетъ и совершенствуетъ все, что будетъ заимствовано изъ тѣхъ произведеній, никогда не назоветъ ее мужской бесѣдой. Взгляните только на лицо Віоланты, и вы увидите, какъ высокъ долженъ быть умъ, который вызывалъ всю душу на плѣнительныя черты ея лица. Въ нихъ не было ничего грубаго, ничего сухого, ничего суроваго. Даже въ то время, когда вы обнаруживали обширность ея познаній, эта обширность терялась совершенно въ нѣжности граціи. Въ самомъ дѣлѣ, всѣ болѣе серьёзныя и холодныя свѣдѣнія, пріобрѣтенныя ею, превращались, съ помощію ея мягкаго сердца и изящнаго вкуса, въ невещественные драгоцѣнные матеріалы. Дайте ей какую нибудь скучную, сухую исторію, и ея воображеніе находило красоты, которыя для другихъ читателей оставались незамѣтными, и, подобно взору артиста, открывало повсюду живописное. Благодаря особенному настроенію души, Віолаита, безъ всякаго сознанія, пропускала простыя и весьма обыкновенныя мысли и обнаруживала все рѣдкое и возвышенное. Проводя юные годы своей жизни совершенно безъ подругъ одного съ ней возраста, она едва ли принадлежала настоящему. Она жила въ прошедшемъ, какъ Сабрина въ своемъ кристальномъ колодцѣ. Образы рыцарства -- примѣры всего прекраснаго и героическаго,-- образы, которые, при чтеніи звучныхъ стиховъ Тассо, возникаютъ передъ нами, смягчая силу и храбрость въ любовь и пѣснопѣніе, наполняли думы прекрасной итальянской дѣвушки.
   Не говорите намъ, чтобы прошедшее, изслѣдованное холодной философіей, не было лучшей возвышеннѣе настоящаго: не такъ смотрятъ на него взоры, въ которыхъ отражается непорочная и высокая душа. Прошедшее тогда только потеряетъ свою прелесть, когда перестанетъ отражать на своемъ магическомъ зеркалѣ плѣнительную романтичность, которая и составляетъ его высокое достоинство, несмотря на то, что имѣетъ видъ обманчивой мечты.
   Но, при всемъ томъ, Віоланту ни подъ какимъ видомъ нельзя было назвать мечтательницей. Въ ней жизнь была до такой степени сильна и плодотворна, что дѣятельность, по видимому, необходима была для ея превосходнаго развитія,-- дѣятельность, невыходящая изъ сферы женщины,-- дѣятельность, необходимая для того, чтобы выражать свою признательность, совершенствовать и приводить въ восторгъ все окружавшее ее, примирять съ порывами души человѣческой къ славѣ все, что осталось бы для честолюбія неудовлетвореннымъ. Несмотря на опасеніе ея отца касательно пронзительно-холоднаго воздуха Англіи, въ этомъ воздухѣ она укрѣпила нѣжное до слабости здоровье своего дѣтства. Ея гибкій станъ, ея глаза, полные нѣги и блеска, ея румянецъ, нѣжный и вмѣстѣ съ тѣмъ роскошный,-- все говорило въ пользу ея жизненныхъ силъ,-- силъ, способныхъ содержать въ невозмутимомъ спокойствіи такую возвышенную душу и утишать волненія сердца, которыя, однажды возмущенныя, могли бы перемѣшать пылкія страсти юга съ непорочностью и благочестіемъ сѣвера.
   Уединеніе дѣлаетъ нѣкоторыя натуры болѣе робкими, другія -- болѣе отважными. Віоланта была неустрашима. Во время разговора ея взоры безъ всякой застѣнчивости встрѣчались съ вашими взорами; все дурное было такъ чуждо ей, такъ далеко отъ нея, что она, по видимому, не знала еще, что такое стыдъ. Эта бодрость духа, тѣсно соединенная съ обширностью понятій, всегда служила неизсякаемымъ источникомъ для самаго интереснаго, плѣнительнаго разговора. При всѣхъ наружныхъ совершенствахъ, которыя въ образованномъ кругу достигаются вполнѣ всѣми дѣвицами, мысли ихъ остаются часто безплодными, и часто разговоръ становится крайне приторнымъ. Віоланта, въ замѣнъ этихъ совершенствъ, имѣла особенный даръ поддѣлаться подъ вкусъ и выиграть расположеніе талантливаго человѣка, особливо, если талантъ его не бываетъ до такой степени дѣятельно занятъ, чтобъ пробуждать въ душѣ желанія одного только препровожденія времени, тамъ, гдѣ онъ ищетъ пріятнаго общества,-- Віоланта имѣла даръ съ особенною непринужденностью и легкостью мѣняться мыслями. Это была какая-то чарующая прелесть, которая одѣвала въ музыкальныя слова плѣнительныя женскія идеи.
   -- Я слышу отсюда, какъ онъ вздыхаетъ, тихо и грустно сказала Віоланта, не спуская глазъ съ отца: -- мнѣ кажется, что это какая нибудь новая печаль; это не похоже на печаль по отчизнѣ. Вчера онъ два раза вспоминалъ своего неоцѣненнаго друга-англичанина и желалъ, чтобы этотъ другъ былъ здѣсь.
   Сказавъ это, Віоланта покраснѣла; ея руки опустились на колѣни, и она сама предалась размышленіямъ едва ли не глубже размышленій отца, хотя не до такой степени мрачнымъ. Съ самого пріѣзда въ Англію, Віоланта научилась сохранять въ душѣ своей искреннюю признательность и питать безпредѣльное уваженіе къ имени Гарлея л'Эстренджа. Ея отецъ, соблюдая строгое молчаніе, которое отзывалось даже презрѣніемъ, о всѣхъ своихъ прежнихъ итальянскихъ друзьяхъ, съ особеннымъ удовольствіемъ и открытымъ сердцемъ любилъ говорить объ англичанинѣ, который спасъ ему жизнь въ то время, когда его соотечественники измѣнили ему. Онъ любилъ говорить о воинѣ, въ ту пору еще въ полномъ цвѣтѣ юности, который,: не находя утѣшенія въ славѣ, лелѣялъ въ груди своей скрытую скорбь среди дубровъ, бросавшихъ мрачную тѣнь на поверхность озера, въ которой отражалось свѣтлое небо Италіи. Риккабокка часто разсказывалъ о томъ, какъ онъ, въ ту пору счастливый и обремененный почестями, старался утѣшить англійскаго синьора,-- этого печальнаго молодого человѣка и добровольнаго изгнанника; о томъ, какъ они сдѣлались наконецъ друзьями въ тѣхъ живописныхъ мѣстахъ, гдѣ Віоланта впервые увидѣла свѣтъ; о томъ, какъ Гарлей тщетно отклонялъ его отъ безумныхъ поступковъ, которыми предполагалось возсоздать, въ какой нибудь часъ времени, руины многихъ вѣковъ; о томъ, когда, покинутый друзьями, Риккабокка, спасая свою жизнь, долженъ былъ оставить свое отечество, когда малютка Віоланта не хотѣла оторваться отъ его груди, англичанинъ-воинъ далъ ему убѣжище, скрылъ слѣдъ его, вооружилъ своихъ людей и, подъ прикрытіемъ ночи, провожалъ бѣглеца къ дефилею въ Аппенинахъ, а когда погоня, напавъ на горячіе слѣды, быстро догоняла ихъ, Гарлей сказалъ:
   -- Спасая себя, вы спасаете свою дочь! Бѣгите! Еще лига, и вы будете за границей. Мы задержимъ вашихъ враговъ разговоромъ: они не сдѣлаютъ намъ никакого вреда!
   Несчастный отецъ тогда только узналъ, когда опасность миновала, что англичанинъ задержалъ врага не разговоромъ, но мечемъ, защищая проходъ, противъ далеко несоразмѣрной силы, грудью такой же неустрашимой, какъ грудь Баярда при защитѣ моста, доставившей ему безсмертіе.
   И съ тѣхъ поръ тотъ же самый англичанинъ не переставалъ защищать имя Риккабокка, доказывать его невинность,-- и если оставалась еще какая нибудь надежда на возвращеніе ему въ отечество, то это должно было приписать неутомимому усердію Гарлея.
   Весьма естественно, что эта одинокая и постоянно бесѣдующая съ своими только думами дѣвушка сочетала все вычитанное ею изъ романовъ, проникнутыхъ нѣжной любовью и рыцарскимъ духомъ, съ образомъ этого храбраго и преданнаго чужеземца. Онъ-то и одушевлялъ ея мечты о прошедшемъ и, по видимому, былъ рожденъ затѣмъ, чтобы, въ предопредѣлѣнное судьбою время, быть прорицателемъ ея будущаго. Вокругъ этого образа группировались всѣ прелести, которыя одна только дѣвственная фантазія можетъ почерпнуть изъ древняго героическаго баснословія, такъ сильно плѣняющаго воображеніе. Однажды, еще въ ранніе годы возраста Віоланты, Риккабокка, для удовлетворенія ея любопытства, нарисовалъ, на память, портретъ своего друга-англичанина -- портретъ Гарлея, когда онъ былъ еще юношей, и нарисовалъ съ нѣкоторой лестью, безъ всякаго сомнѣнія, проистекавшей изъ искусства и пристрастной благодарности. Но, несмотря на то, сходства было очень много. Въ этомъ портретѣ глубокая печаль была господствующимъ выраженіемъ въ лицѣ: какъ будто она отѣняла и сосредоточивала въ себѣ всѣ другія, переходчивыя выраженія; взглянувъ на него, нельзя было не сказать: "такъ печаленъ и еще такъ молодъ!" Віоланта никогда не рѣшалась допустить мысли, чтобы года, въ теченіе которыхъ ея дѣтскій возрастъ созрѣлъ совершенно, могли пролетѣть надъ этимъ юнымъ, задумчивымъ лицомъ, не сообщивъ ему своего разрушительнаго дѣйствія, чтобы міръ могъ измѣнить характеръ такъ точно, какъ время измѣняетъ наружность. По ея понятію, герой, созданный ея воображеніемъ, долженъ оставаться безсмертнымъ во всей своей красотѣ и юности. Свѣтлыя мечты, обольстительныя думы, свойственныя каждому изъ насъ, когда искра поэзіи еще ярко горитъ въ нашихъ сердцахъ! Рѣшался ли кто нибудь представить себѣ Петрарку дряхлымъ старикомъ? Кто не воображаетъ его такимъ, какимъ онъ впервые смотрѣлъ на Лауру?
  
   "Ogni altra cosi ogni pensier va fore;
   E sol ivi con voi rimansi Amore! (*)
   (*) "Всѣ другія мысли отлетаютъ вдаль
   Остается только одна: это -- мысль о тебѣ, моя любовь..."
  
   Такимъ образомъ, углубленная въ думы, Віоланта совершенно забыла продолжать свои наблюденія надъ бельведеромъ. А бельведеръ между тѣмъ опустѣлъ. Мистриссъ Риккабокка, неимѣвшая для развлеченія своихъ мыслей никакого идеала, видѣла, какъ мужъ ея вошелъ въ домъ.
   Риккабокка явился вскорѣ въ комнатѣ своей дочери. Віоланта испугалась, почувствовавъ на плечѣ своемъ руку отца и вслѣдъ за тѣмъ поцалуй на задумчивомъ лицѣ.
   -- Дитя мое! сказалъ Риккабокка, опускаясь на стулъ: -- я рѣшился оставить на нѣкоторое время это убѣжище и искать его въ окрестностяхъ Лондона.
   -- Ахъ, папа, значитъ вы объ этомъ-то и думали? Что же за причина такой перемѣны? Папа, не скрывайтесь отъ меня: вы сами знаете, какъ охотно и съ какимъ усердіемъ я всегда повиновалась вашей волѣ и какъ свято хранила вашу тайну. Неужели вы не довѣряете мнѣ?
   -- Тебѣ, дитя мое, я все довѣрю! отвѣчалъ Риккабокка, сильно взволнованный.-- Я оставляю это мѣста изъ страха, что мои враги отъищутъ меня здѣсь. Другимъ я скажу, что ты теперь въ такихъ лѣтахъ, когда нужно имѣть учителей, которыхъ здѣсь не достать. Но мнѣ не хочется, чтобы кто нибудь зналъ, куда мы ѣдемъ.
   Риккабокка произнесъ послѣднія слова сквозь зубы и поникнувъ головой. Онъ произносилъ ихъ терзаемый стыдомъ.
   -- А моя мама? говорили ли вы съ мама объ этомъ?
   -- Нѣтъ еще. Я очень затрудняюсь этимъ.
   -- О папа! тутъ не можетъ быть, не должно быть никакого затрудненія: мама такъ любитъ васъ, возразила Віоланга съ кроткимъ и нѣжнымъ упрекомъ.-- Почему вы не довѣрите ей своей тайны? Она такъ предана вамъ, такъ добра!
   -- Добра -- съ этимъ я согласенъ! воскликнулъ Риккабокка.-- Что же изъ этого слѣдуетъ? "Da cattiva Donna guardati, ed alla buona non fidar niente" (злой женщины остерегайся, доброй -- не довѣряйся). И ужь если необходимость принудитъ довѣрять ей, прибавилъ безчеловѣчный мужъ: -- то довѣряйте все, кромѣ тайны.
   -- Фи! сказала Віоланта, съ видомъ легкой досады; она очень хорошо знала характеръ своего отца, чтобы буквально понимать его ужасныя сентенціи: -- зачѣмъ такъ говорить, padre carissimo! Развѣ вы не довѣряете мнѣ вашей тайны?
   -- Тебѣ! Котенокъ еще не кошка, и дѣвочка еще не женщина. Кромѣ того, тайна уже была тебѣ извѣстна, и мнѣ не зачѣмъ было затрудняться. Успокойся, дитя мое: Джемима въ настоящее время не поѣдетъ съ нами. Собери, что хочешь взять съ собой. Мы выѣдемъ отсюда ночью.
   Не дожидая отвѣта, Риккабокка поспѣшилъ уйти. Твердымъ шагомъ выступилъ онъ на террасу и подошелъ къ женѣ.
   -- Anima тіа, сказалъ ученикъ Макіавелли, скрывая подъ самыми нѣжными словами самыя жестокія, безчеловѣчныя намѣренія (въ это время онъ на самомъ дѣлѣ руководствовался своей любимой итальянской пословицей: не приласкавъ лошака или женщины, ничего не сдѣлаешь съ ними): -- anima тіа, вѣроятно, ты уже замѣтила, что Віоланта скучаетъ здѣсь до смерти.
   -- Віоланта? О нѣтъ!
   -- Да, душа души моей, она скучаетъ и въ добавокъ столько же свѣдуща въ музыкѣ, сколько я -- въ вашемъ рукодѣльѣ.
   -- Она поетъ превосходно.
   -- Точно такъ, какъ поютъ птички: противъ всѣхъ правилъ и безъ знанія потъ.... Будемъ говорить короче. О, сокровище моей души! я намѣренъ сдѣлать съ ней небольшое путешествіе, быть можетъ, въ Чельтенэмъ или Брайтонъ -- мы увидимъ это.
   -- Съ тобой, Альфонсо, я готова ѣхать куда угодно. Когда мы отправимся?
   -- Мы выѣдемъ сегодня въ ночь; но, какъ ни ужасно разлучаться съ тобой....
   -- Со мной! прервала Джемима и закрыла лицо свое руками.
   Риккабокка, самый хитрый и самый неумолимый человѣкъ въ своихъ правилахъ, при видѣ этой безмолвной горести совершенно потерялъ всю свою твердость. Съ чувствомъ искренней нѣжности, онъ обнялъ станъ Джемимы и на этотъ разъ забылъ всѣ свои пословицы.
   -- Carissima, сказалъ онъ: -- не сокрушайся: мы скоро воротимся: притомъ же путешествіе сопряжено съ большими издержками: катающіеся камни не обростаютъ мхомъ; въ домѣ остается все наше хозяйство, за которымъ нужно присмотрѣть.
   Мистриссъ Риккабокка тихо освободилась изъ объятій мужа. Она открыла лицо и отерла выступившія слезы.
   -- Альфонсо, сказала она съ чувствомъ: -- выслушай меня. Все, что ты считаешь прекраснымъ, будетъ прекраснымъ и для меня. Но не думай, что я печалюсь потому собственно, что намъ предстоитъ разлука. Нѣтъ: мнѣ больно подумать, что, несмотря на годы, въ теченіе которыхъ я раздѣляла съ тобой вмѣстѣ всѣ радости и огорченія, въ теченіе которыхъ я постоянно думала только о томъ, какъ бы исполнить мой долгъ въ отношеніи къ тебѣ, и, конечно, желала, чтобъ ты читалъ мое сердце и видѣлъ въ немъ только себя и свою дочь,-- мнѣ больно подумать, что ты до сихъ поръ считаешь меня до такой степени недостойной твоего довѣрія, какъ и тогда, когда ты стоялъ подлѣ меня передъ алтаремъ.
   -- Довѣрія! повторилъ изумленный Риккабокка: совѣсть сильно заговорила въ немъ:-- почему же ты говоришь: "довѣрія?" Въ чемъ же я не довѣрялъ тебѣ? Я увѣренъ, продолжалъ онъ, замѣтно стараясь прикрыть словами свою виновность:-- я съ увѣренностію могу сказать, что никогда не сомнѣвался въ твоей вѣрности, несмотря на то, что я ни болѣе, ни менѣе, какъ длинноносый, близорукій чужеземецъ; никогда не заглядывалъ въ твои письма; никогда не слѣдилъ за тобой въ твоихъ уединенныхъ прогулкахъ; никогда не останавливалъ потока твоихъ любезностей съ добрымъ мистеромъ Дэлемъ: никогда не держалъ у себя денегъ; никогда не повѣрялъ расходныхъ книгъ...
   Мистриссъ Риккабокка не удостоила эти увертливыя выраженія даже улыбкой презрѣнія; мало того: она показывала видъ, что не слушаетъ ихъ.
   -- Неужли ты думаешь, снова начала Джемима, прижавъ руку къ сердцу, чтобъ успокоить его волненія и не дать имъ возможности обнаружиться въ рыданіяхъ: -- неужли ты думаешь, что, при всѣхъ моихъ постоянныхъ стараніяхъ, размышленіяхъ и истязаніяхъ моего бѣднаго сердца, я не могла догадаться, чѣмъ лучше можно успокоить тебя или доставить тебѣ удовольствіе,-- неужли ты думаешь, что при всемъ этомъ я не могла замѣтить, въ такое продолжительное время, что ты открываешь свои тайны дочери своей, своему слугѣ, но не мнѣ? Не бойся, Альфонсо: въ этихъ тайпахъ ничего не можетъ быть дурного, пагубнаго; иначе ты не открылъ бы ихъ своей невинной дочери. Кромѣ того, неужли я не знаю твоего характера, твоей натуры? и неужли я не люблю тебя, потому что знаю ихъ? Я увѣрена, что ты оставляешь домъ по обстоятельствамъ, имѣющимъ связь съ этими тайнами.... Ты считаешь меня неосторожной, безразсудной женщиной. Ты не хочешь взять меня съ собой. Пусть будетъ по твоему. Я иду приготовить все для вашего отъѣзда. Прости меня, Альфонсо, если я огорчила тебя.
   Мистриссъ Риккабокка пошла въ домъ. Въ эту минуту нѣжная ручка коснулась руки итальянца.
   -- Папа, возможно ли противиться этому? Откройте ей все! умоляю васъ, откройте! Я такая же женщина и ручаюсь за скромность моей матери -- Будьте великодушнѣе всѣхъ другихъ мужчинъ -- вы, мой отецъ!
   -- Diavolo! запрешь одну дверь, а другая открывается, простоналъ Риккабокка.-- Неужли ты не понимаешь меня? Раз въ ты не видишь, что всѣ эти предосторожности берутся для тебя?
   -- Для меня! О, въ такомъ случаѣ не считайте меня до такой степени малодушною. Развѣ я не ваша дочь, развѣ не происхожу отъ людей, которые не знали, что такое страхъ?
   Въ эту минуту Віоланта была величественна. Взявъ отца за руку, она тихо подвела его къ дверямъ, къ которымъ подходила мистриссъ Риккабокка.
   -- Джемима, жена моя! прости, прости меня! воскликнулъ итальянецъ, котораго сердце давно уже было переполнено чувствомъ супружеской нѣжности и преданности: оно только ждало случая облегчить себя: -- поди сюда.... на грудь мою.... на грудь.... она долго оставалась закрытою.... для тебя она будетъ открыта теперь и навсегда.
   Еще минута, и мистриссъ Риккабокка проливала тихія, отрадныя слезы на груди своего мужа. Віоланта, прекрасная примирительница, улыбалась на своихъ родителей и потомъ, съ чувствомъ глубокой признательности взглянувъ на небо, удалилась.
  

ГЛАВА LXXXI.

   По прибытіи въ городъ, Рандаль услышалъ на улицахъ и въ клубахъ смѣшанные и одинъ другому противоречащіе толки касательно перемѣны министерствъ, и не позже, какъ при открытіи парламентскихъ засѣданій. Эти толки распространились внезапно. Правда, за нѣсколько времени передъ этимъ, нѣкоторые предусмотрительные люди, покачивая головами, говорили: "нынѣшніе министры и министерство недолго пробудутъ." Правда и то, что нѣкоторыя измѣненія въ политикѣ, года за два передъ этимъ, разъединили партію, на которую болѣе всего надѣялось правительство, и усилили ту, которой правительство неслишкомъ жаловало. Но, несмотря на то, оффиціальное право первой партіи поддерживалось такъ долго, а оппозиціонная партія имѣла такъ мало власти, чтобъ образовать кабинетъ изъ именъ, знакомыхъ слуху оффиціальныхъ людей, что публика предусматривала въ этомъ не болѣе, какъ нѣсколько частныхъ перемѣнъ. Въ это же время народные толки простирались гораздо далѣе. Рандаль, котораго всѣ виды на будущее и всѣ надежды были, въ настоящее время, ничто другое, какъ одни только отблески величія его патрона, сильно встревожился. Онъ хотѣлъ узнать что нибудь отъ Эджертона; но этотъ человѣкъ оставался нечувствительнымъ къ народнымъ толкамъ: онъ казался самоувѣреннымъ и невозмутимымъ. Успокоенный нѣсколько спокойствіемъ своего покровителя, Рандаль приступилъ къ занятіямъ, и именно -- къ пріисканію безопаснаго убѣжища для Риккабокка. Онъ, выполняя это дѣло по плану, составленному имъ самимъ, ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ лишить себя случая составить себѣ независимое состояніе, особливо, еслибъ ему привелось испытать неудачу на служебномъ поприщѣ подъ покровительствомъ Эджертона. Въ окрестностяхъ Норвуда онъ отъискалъ спокойный, отдѣльный и уединенный домъ. Никакое мѣсто, по видимому, не могло быть безопаснѣе отъ шпіонства и нескромныхъ наблюденій. Онъ написалъ объ этомъ Риккабокка, сообщилъ ему адресъ, повторивъ при этомъ случаѣ увѣренія въ своемъ желаніи и возможности быть полезнымъ для несчастныхъ изгнанниковъ. На другой день онъ сидѣлъ уже въ присутственномъ мѣстѣ, очень мало обращая вниманія на сущность своего занятія, хотя и исполняя его съ механической точностью, когда предсѣдательствующій членъ въ присутствіи пригласилъ его къ себѣ въ кабинетъ и попросилъ его свезти письмо Эджертону, съ которымъ желалъ посовѣтоваться по одному весьма важному дѣлу, которое надлежало рѣшить въ тотъ день въ Кабинетѣ Министровъ.
   -- Я потому поручаю вамъ это, сказалъ предсѣдатель, съ улыбкой (это быль добросердечный, обходительный человѣкъ): -- что вы пользуетесь довѣріемъ Эджертона, который, кромѣ письменнаго отвѣта, быть можетъ, попроситъ васъ передать мнѣ что нибудь словесно. Эджертонъ часто бываетъ черезчуръ остороженъ и слишкомъ немногорѣчивъ въ litera scripta.
   Рандаль зашелъ сначала въ присутственное отдѣленіе Эджертона; но Эджертонъ еще не пріѣзжалъ въ тотъ день. Оставалось послѣ этого взять кабріолетъ и отправиться на Гросвеноръ-Сквэръ. У подъѣзда дома мистера Эджертона стоялъ скромный, незнакомый Рандалю фіакръ. "Мистеръ Эджертонъ дома -- сказалъ лакей -- но у него теперь докторъ Ф.... и, весьма вѣроятно, ему нежелательно, чтобы его безпокоили."
   -- Неужели нездоровъ твой господинъ?
   -- Не могу вамъ сказать, сэръ. Онъ никогда не жалуется на свои недуги. Впрочемъ, послѣдніе два дни на видъ онъ былъ что-то очень нехорошъ.
   Рандаль повременилъ нѣсколько минутъ. Но порученіе его могло быть весьма важное, нетерпящее ни малѣйшаго отлагательства, и притомъ Эджертонъ былъ такой человѣкъ, который держалъ за главное правило, что здоровье и всѣ другія домашнія обстоятельства должны уступать мѣсто служебнымъ дѣламъ,-- а потому Рандаль рѣшился войти. Безъ доклада и безъ церемоніи, какъ и всегда это дѣлалось, Рандаль отворилъ дверь библіотеки. Онъ испугался своего поступка. Одлей Эджертонъ сидѣлъ, прислонясь къ спинкѣ софы, а докторъ стоялъ на колѣняхъ передъ нимъ и прикладывалъ къ его груди стетоскопъ. Въ то время, какъ отворялась двѣрь, глаза Эджертона были полузакрыты; но, услышавъ шорохъ, онъ вскочилъ съ мѣста, едва не опрокинувъ доктора.
   -- Это кто такой? какъ вы смѣли войти сюда? вскричалъ онъ изступленнымъ голосомъ.
   Но вслѣдъ за тѣмъ, узнавъ Рандаля, онъ покраснѣлъ, прикусилъ губы и весьма сухо сказалъ:
   -- Извините мою вспыльчивость. Что вамъ угодно, мистеръ Лесли?
   -- Вотъ письмо отъ лорда мнѣ приказано отдать его въ ваши собственныя руки. Извините меня...
   -- Нѣтъ, вѣдь я не боленъ, сказалъ Эджертонъ холоднымъ тономъ:-- Со мной сдѣлался легкій припадокъ одышки; а такъ какъ въ Парламентѣ скоро будетъ собраніе, то я разсудилъ за лучшее посовѣтоваться съ докторомъ -- услышатъ ли мой голосъ стенографы. Положите письмо на столъ и, будьте такъ добры, подождите отвѣта.
   Рандалль вышелъ. Онъ ни разу еще не видалъ въ этомъ домѣ доктора, и обстоятельство это тѣмъ болѣе казалось удивительнымъ, что Эджертону понадобилось мнѣніе медика по случаю легкаго припадка одышки. Въ то время, какъ Рандаль дожидался въ пріемной, въ уличную дверь раздался стукъ, и вслѣдъ за тѣмъ явился превосходно одѣтый джентльменъ и удостоилъ Рандаля легкимъ, полу-фамильярнымъ поклономъ. Рандаль вспомнилъ, что онъ встрѣчался съ этимъ господиномъ за обѣдомъ въ домѣ молодого нобльмена изъ высшаго аристократическаго круга, но что не былъ отрекомендованъ ему и даже не зналъ, какъ его зовутъ. Посѣтителю все это было лучше извѣстно.
   -- Нашъ другъ Эджертонъ вѣрно занятъ, мистеръ Лесли, сказалъ онъ, поправляя камелію въ петличкѣ фрака.
   "Нашъ другъ Эджертонъ!" Должно быть, это очень великая особа, если смѣетъ назвать Эджертона своимъ другомъ.
   -- Кажется, что онъ недолго будетъ занятъ, возразилъ Лесли, осматривая проницательнымъ, испытующимъ взоромъ особу незнакомца.
   -- Я не полагаю; а мое время такъ же драгоцѣнно, какъ и его. Я не имѣлъ удовольствія быть отрекомендованнымъ вамъ при встрѣчѣ нашей въ домѣ лорда Спендквикка. Славный малый этотъ Спендквиккъ, необыкновенно уменъ.
   Рандаль улыбнулся.
   Спендквиккъ вообще считался за джентльмена неслишкомъ дальняго ума и не совсѣмъ то безукоризненной нравственности.
   Между тѣмъ посѣтитель вынулъ карточку и предложилъ ее Рандалю.
   Рандаль прочиталъ на ней: "Баронъ Леви, No..... въ улицѣ Брутонъ."
   Это имя было знакомо Рандалю. Оно слишкомъ часто вертѣлось на губахъ фешенэбельныхъ людей, чтобъ не познакомиться со слухомъ непремѣннаго члена прекраснаго общества.
   Мистеръ Леви по профессіи былъ ходатай по дѣламъ. Въ послѣднее время онъ оставилъ свое открытое призваніе и не такъ давно, посредствомъ происковъ и денегъ, получилъ въ какомъ-то маленькомъ германскомъ княжествѣ титулъ барона. Судя по слухамъ, богатство мистера Леви соразмѣрялось съ его прекрасной натурой,-- прекрасной для тѣхъ, кто нуждался во временномъ займѣ денегъ и кто имѣлъ вѣрныя надежды рано или поздно уплатить этотъ заемъ.
   Рѣдко случалось вамъ видѣть джентльмена во всѣхъ отношеніяхъ прекраснѣе барона Леви,-- джентльмена, почти однихъ лѣтъ съ Эджертономъ, но на видъ гораздо моложе,-- джентльмена, такъ прекрасно сохранившаго свою молодость, съ такими черными бакенбардами, такими бѣлыми зубами! Несмотря на свое имя и на смуглый цвѣтъ лица, онъ, впрочемъ, не похожъ былъ на еврея,-- по крайней мѣрѣ по своей наружности. И, въ самомъ дѣлѣ, со стороны отца онъ не былъ еврей, но былъ побочнымъ сыномъ одного богатаго англійскаго лорда и еврейской лэди, знаменитой въ оперномъ мірѣ. Послѣ рожденія перваго сына, эта лэди вышла замужъ за нѣмецкаго купца, родомъ также еврея, который рѣшился, для спокойствія супружеской жизни, усыновить новорожденнаго и передать ему свое имя. Вскорѣ мистеръ Леви-отецъ сдѣлался вдовцомъ, и тогда дѣйствительный отецъ маленькаго Леви, хотя и не хотѣлъ ни подъ какимъ видомъ признать въ немъ сына своего, началъ оказывать ему особенное вниманіе, часто бралъ его въ свой домъ и изрѣдка вводилъ его въ свое высокое общество, къ которому юноша оказывалъ немалое расположеніе. По смерти милорда, отказавшаго молодому, впрочемъ, уже осьмнадцатилѣтнему, Леви небольшой капиталъ, мнимый отецъ Леви сдѣлалъ его стряпчимъ по дѣламъ и вскорѣ послѣ этого воротился на родину и умеръ въ Прагѣ, гдѣ и теперь можно видѣть его надгробный памятникъ. Дѣла молодого Леви и безъ руководства отца шли отличнымъ образомъ. Дѣйствительное его происхожденіе было извѣстно повсюду и, въ общественномъ быту, приносило ему значительную пользу. Полученное наслѣдство доставило ему возможность сдѣлаться товарищемъ банкирскаго дома, гдѣ онъ нѣкоторое время занималъ должность старшаго писца, и вскорѣ кругъ его практики распространился неимовѣрно, особливо между фешенэбельными классами общества. И дѣйствительно, онъ до такой степени былъ полезенъ, до такой степени услужливъ и милъ, до такой степени свѣтскій человѣкъ, что многіе его кліенты, особливо молодые люди знатнаго происхожденія, сдѣлались его друзьями. Онъ былъ въ прекрасныхъ отношеніяхъ какъ съ евреями, такъ и съ христіанами и, не будучи ни тѣмъ, ни другимъ, имѣлъ величайшее сходство (употребляя несравненное уподобленіе Шеридана) съ чистымъ листкомъ бумаги, положеннымъ между Ветхимъ и Новымъ Завѣтомъ.
   Быть можетъ, нѣкоторые назовутъ мистера Леви вульгарнымъ, но мы замѣтимъ, что это не была вульгарность человѣка, привыкшаго къ низкому и грубому обществу: скорѣе это можно назвать mauvais ton человѣка, неувѣреннаго еще въ своемъ положеніи въ обществѣ, но рѣшившагося втереться, по возможности, въ самое лучшее общество. Сказавъ нашимъ читателямъ, что онъ успѣлъ-таки пробить себѣ дорогу въ мірѣ и накопитъ несмѣтныя богатства, не считаемъ за нужное прибавлять, что Леви былъ остръ какъ игла и твердъ какъ кремень. Ни одинъ человѣкъ не имѣлъ еще такого множества друзей, какъ баронъ Леви, и ни къ кому такъ крѣпко не льнулъ онъ самъ, какъ къ этимъ друзьямъ,-- само собою разумѣется, льнулъ до тѣхъ поръ, пока изъ кармановъ ихъ не исчезалъ послѣдній шиллингъ!
   Рандалль уже слышалъ что-то въ этомъ родѣ и потому посмотрѣлъ сначала на карточку и потомъ на него съ удивленіемъ.
   -- Не такъ давно я встрѣтилъ вашего друга въ домѣ Борровелла, снова началъ баронъ: -- молодого Гэзельдена. Отличный молодой человѣкъ, настоящій свѣтскій человѣкъ.
   Такъ какъ это была послѣдняя похвала, которую бѣдный Франкъ заслуживалъ, то Рандаль еще разъ улыбнулся.
   Баронъ продолжалъ:
   -- Я слышалъ, мистеръ Лесли, что вы имѣете сильное вліяніе на этого Гэзельдена. Его дѣла въ жалкомъ положеніи. Я за особенное удовольствіе поставилъ бы себѣ оказать какую нибудь услугу ему, какъ родственнику моего друга Эджертона; но онъ такъ прекрасно понимаетъ дѣло, что пренебрегаетъ моими совѣтами.
   -- Мнѣ кажется, вы слишкомъ несправедливы къ нему.
   -- Я несправедливъ! Напротивъ, я очень уважаю его осторожность. Я говорю каждому: ради Бога, не обращайтесь ко мнѣ: я могу одолжить вамъ денегъ на болѣе выгодныхъ условіяхъ въ сравненіи съ другими кредиторами, но что же слѣдуетъ изъ этого? Вы прибѣгаете ко мнѣ такъ часто, что наконецъ раззоряетесь, въ то время, какъ обыкновенный ростовщикъ безъ всякой совѣсти отказываетъ вамъ. Если вы имѣете вліяніе на вашего друга, такъ, пожалуста, прикажите ему не имѣть никакого дѣла съ барономъ Леви.
   Въ эту минуту въ кабинетѣ Эджертона прозвонилъ колокольчикъ. Взглянувъ въ окно, Рандаль увидѣлъ, что докторъ Ф. садился въ свой фіакръ, который бережно объѣхалъ великолѣпный кабріолетъ,-- кабріолетъ въ самомъ превосходномъ вкусѣ, съ короной барона на темно-коричневыхъ филенкахъ, съ такимъ удивительнымъ ходомъ, съ упряжью, украшенною серебромъ, съ черной какъ смоль лошадью. Вошелъ лакей и попросилъ Рандаля въ кабинетъ. Потомъ, обратясь къ барону, онъ увѣрилъ его, что его не задержатъ ни минуты.
   -- Лесли, сказалъ Эджертонъ, запечатывая письмо: -- передайте это лорду и скажите ему, что черезъ часъ я съ нимъ увижусь.
   -- Больше ничего не будетъ? Онъ, кажется, ждалъ отъ васъ какого-то порученія.
   -- Дѣйствительно, онъ ждалъ. Письмо, которое я посылаю, имѣетъ характеръ оффиціальный, а порученіе касается частныхъ нашихъ дѣлъ; попросите его повидаться съ мистеромъ.... до нашей встрѣчи: онъ пойметъ, въ чемъ дѣло; скажите ему, что все зависитъ отъ этого свиданія.
   Эджертонъ подалъ письмо и продолжалъ серьёзнымъ тономъ:
   -- Надѣюсь, Лесли, вы никому не скажете, что у меня былъ докторъ Ф....: здоровье публичныхъ людей не должно находиться въ сомнительномъ положеніи. Да, кстати: гдѣ вы дожидались -- въ своей комнатѣ или въ пріемной?
   -- Въ пріемной.
   Лицо Эджертона слегка нахмурилось.
   -- А что, мистеръ Леви тамъ?
   -- Да, то есть баронъ Леви.
   -- Баронъ! правда. Вѣрно, опять пришелъ терзать меня мексиканскимъ займомъ. Я не держу васъ болѣе.
   Рандаль, раздумывая всѣ предшествовавшія обстоятельства, вышелъ изъ дому и сѣлъ въ наемную карету. Баронъ былъ допущенъ къ свиданію съ государственнымъ сановникомъ.
   По выходѣ Рандаля, Эджертонъ расположился на софѣ во всю свою длину -- положеніе, которое онъ дозволялъ себѣ чрезвычайно рѣдко, и когда вошелъ Леви, въ его манерѣ и наружности было что-то особенное, вовсе неимѣющее сходства съ тѣмъ величіемъ, которое мы привыкли видѣть въ строгомъ законодателѣ. Самый тонъ его голоса былъ совсѣмъ другой. Казалось, будто государственный человѣкъ -- человѣкъ дѣловой -- исчезъ, и вмѣсто его остался безпечный сибаритъ, который, при входѣ гостя, лѣниво кивнулъ головой и томно сказалъ:
   -- Леви, сколько мнѣ можно имѣть денегъ на годъ?
   -- Свободная часть имѣнія весьма незначительна. Любезный мой, этотъ послѣдній выборъ былъ настоящій чортъ. Вамъ нельзя вести свои дѣла подобнымъ образомъ.
   "Любезный мой!" Баронъ Леви называлъ Одлея Эджертона по дружески -- "любезнымъ". И Одлей Эджертонъ, можетъ статься, не видѣлъ ничего страннаго въ этихъ словахъ, однако, на губахъ его показалась презрительная улыбка.
   -- Я и не долженъ бы вести ихъ такъ, отвѣчалъ Эджертонъ, и презрительная улыбка уступила мѣсто мрачной.-- Во всякомъ, случаѣ, имѣнье даетъ еще по крайней мѣрѣ пять тысячь фунтовъ.
   -- Едва ли. Я бы совѣтовалъ вамъ продать его.
   -- Въ настоящее время я не могу продать его. Я не хочу, чтобы всѣ заговорили: Одлей Эджертонъ раззорился, его имѣнье продается.
   -- Конечно, очень жаль будетъ подумать, какими богатствами владѣли вы и могли бы владѣть еще!
   -- Могъ бы владѣть еще! Это какимъ образомъ?
   Баронъ Леви взглянулъ на массивныя краснаго дерева двери,-- толстыя и непроницаемыя двери, какія и должны быть въ кабинетѣ государственнаго человѣка.
   -- Очень просто: вы знаете, что съ тремя вашими словами я могъ произвесть такое дѣйствіе на коммерческіе банки трехъ сильныхъ государствъ, которое доставило бы каждому изъ насъ по сотнѣ тысячь фунтовъ. Мы бы тогда легко разсчитались другъ съ другомъ.
   -- Леви, сказалъ Эджертонъ холоднымъ тономъ, хотя яркій румянецъ разливался по всему лицу его: -- Леви, ты бездѣльникъ: это доказываетъ твое предложеніе. Мнѣ нѣтъ дѣла до наклонностей другихъ людей, не хочу заглядывать въ совѣсть ихъ; но самъ я не намѣренъ быть бездѣльникомъ. Я, кажется, уже давно сказалъ тебѣ это.
   Баронъ захохоталъ, не обнаруживая при этомъ ни малѣйшаго неудовольствія.
   -- Дѣлать нечего, сказалъ онъ: -- хотя вы не имѣете ни лишняго благоразумія, ни учтивости, однако, придется мнѣ выдать вамъ денегъ. Впрочемъ, не лучше ли будетъ, прибавилъ Леви, стараясь придать словамъ большую выразительность: -- занять потребную сумму, безъ всякихъ процентовъ, у вашего друга лорда л'Эстренджа.
   Эджертонъ вскочилъ, какъ будто его ужалила змѣя.
   -- Не намѣрены ли вы упрекать меня! воскликнулъ онъ, грозно.-- Не думаете ли вы, что я получаю отъ лорда л'Эстренджа денежныя награды! Я!
   -- Позвольте, успокойтесь, любезный Эджертонъ; мнѣ кажется, я имѣю право думать, что милордъ не такъ дурно понимаетъ теперь о томъ ничтожномъ поступкѣ въ вашей жизни....
   -- Замолчи! воскликнулъ Эджертонъ, и черты лица его судорожно искривились: -- замолчи!
   Онъ топнулъ ногой и пошелъ по комнатѣ.
   -- Краснѣть передъ этимъ человѣкомъ! невнятно и съ сильнымъ волненіемъ въ душѣ произносилъ онъ эти слова.-- Это униженіе! наказаніе!
   Леви устремилъ на него внимательные, полные злыхъ умысловъ взоры. Эджертонъ вдругъ остановился.
   -- Послушай, Леви, сказалъ онъ, съ принужденнымъ спокойствіемъ:-- ты ненавидишь меня,-- за что? я не знаю. Я никогда не вредилъ твоимъ замысламъ, никогда не думалъ мстить тебя за неисправимое зло, которое надѣлалъ ты мнѣ.
   -- Зло! и это говоритъ человѣкъ, который такъ близко знаетъ свѣтъ! Зло! Впрочемъ, пожалуй, если хотите, называйте это зломъ, возразилъ Леви, боязливо, потому что лицо Одлея принимало страшное выраженіе.-- Но кто же, какъ не я, исправилъ это зло? Довелось ли бы вамъ жить въ этомъ великолѣпномъ домѣ и имѣть такую огромную власть надъ нашимъ государствомъ, если бы я не принималъ въ этомъ участія, еслибъ не мои переговоры съ богатой миссъ Лесли? Еслибъ не я, чѣмъ бы ты былъ теперь,-- быть можетъ, нищимъ?
   -- Ты лучше бы сказалъ, чѣмъ я буду теперь, если останусь еще въ живыхъ? Тогда я бы не былъ нищимъ; быть можетъ, я былъ бы бѣденъ деньгами, но богатъ.... богатъ всѣмъ тѣмъ, безъ чего теперешняя моя жизнь пуста и безотрадна. Я никогда не гнался за золотомъ, а что касается боіатства, большая часть его перешла уже въ твои руки. Потерпи еще немного, и все будетъ твое. А теперь и я долженъ сказать, что въ цѣломъ мірѣ есть одинъ только человѣкъ, который любилъ и любитъ меня съ ребяческихъ лѣтъ, и горе тебѣ, Леви, если ему доведется узнать, что онъ имѣетъ право презирать меня!
   -- Эджертонъ, любезный мой, сказалъ Леви, съ величайшимъ спокойствіемъ: -- напрасно ты грозишь мнѣ. Согласись самъ, какая будетъ мнѣ прибыль, если я начну сплетничать передъ лордомъ л'Эстренджемъ? Касательно того, что я презираю васъ, это вздоръ, чистѣйшій вздоръ! Вы браните меня за глазами, пренебрегаете мною въ обществѣ, отказываетесь отъ обѣдовъ моихъ и не приглашаете на свои, но, несмотря на то, я долженъ сказать, что нѣтъ въ мірѣ человѣка, котораго бы я такъ искренно любилъ, и для котораго не былъ бы готовь во всякое время оказать услугу. Когда вамъ понадобятся пять тысячь фунтовъ?
   -- Быть можетъ, черезъ мѣсяцъ, а быть можетъ, черезъ два или три.
   -- Довольно. Будьте спокойны: въ этомъ отношеніи положитесь на меня. Не имѣете ли еще другихъ приказаній?
   -- Никакихъ.
   -- Въ такомъ случаѣ прощайте.... Да вотъ кстати: какъ вы полагаете, великъ ли доходъ приноситъ Гэзельденское помѣстье, само собою разумѣется, свободное отъ всѣхъ долговъ?
   -- Не знаю, да и не вижу необходимости знать. Не имѣешь ли ты и на это какихъ нибудь видовъ?
   -- Вотъ это прекрасно! мнѣ очень пріятно видѣть, какъ поддерживаются родственныя связи. Я только и хотѣлъ сказать, что мистеръ Франкъ, по видимому, весьма расточительный молодой джентльменъ.
   Прежде чѣмъ Эджертонъ могъ отвѣчать, баронъ приблизился къ дверямъ и, сдѣлавъ поклонъ, исчезъ съ самодовольной улыбкой.
   Эджертонъ оставался неподвижнымъ среди одинокой комнаты. Скучна была эта комната,-- скучна и пуста отъ стѣны до стѣны, несмотря на потолокъ, украшенный рельефами, и на мебели рѣдкаго и прекраснаго достоинства,-- скучна и безотрадна: въ ней не было ни одного предмета, обличавшаго присутствіе женщины, ни слѣдовъ безпокойныхъ, безпечныхъ, счастливыхъ дѣтей. Посреди ея стоялъ одинъ только холодный, суровый мужчина.
   -- Слава Богу! произнесъ онъ, съ глубокимъ вздохомъ: -- это не на долго, это недолго будетъ продолжаться.
   Повторивъ эти же самыя слова, онъ механически заперъ бумаги и моментально прижалъ руку къ сердцу, какъ будто его вдругъ прокололи насквозь.
   -- Итакъ, я долженъ скрыть свое душевное волненіе! сказалъ онъ, съ грустью покачавъ головой.
   Черезъ пять минутъ Одлей Эджертонъ находился уже на улицахъ; его станъ былъ по прежнему строенъ, его поступь тверда.
   -- Этотъ человѣкъ вылитъ изъ бронзы, сказалъ предводитель оппозиціонной партіи, проѣзжая съ своимъ другомъ мимо Эджертона.-- О! чего бы я не далъ, чтобъ имѣть его нервы.
  

ГЛАВА LXXXII.

   Немалаго труда стоило Джакеймо убѣдить своего господина поселиться въ домѣ, рекомендуемомъ Рандалемъ. Это происходило не потому, чтобы подозрѣнія изгнанника простирались далѣе подозрѣній Джакеймо, то есть, что участіе Рандаля въ положеніи отца возбуждалось весьма натуральнымъ и извинительнымъ влеченіемъ къ дочери: нѣтъ! но потому, что итальянецъ былъ чрезмѣрно гордъ -- порокъ весьма обыкновенный между людьми въ несчастіи. Ему не хотѣлось быть обязаннымъ чужому человѣку, онъ не хотѣлъ видѣть сожалѣнія къ себѣ въ тѣхъ людяхъ, которымъ извѣстно было, что въ своемъ отечествѣ онъ занималъ довольно высокое положеніе. Эти ложныя понятія о сохраненіи своего достоинства усиливали любовь Риккабокка къ своей дочери и его ужасъ къ своимъ врагамъ. Умные и добрые люди, при всѣхъ своихъ дарованіяхъ, при всей своей неустрашимости, пострадавъ отъ злыхъ людей, часто составляютъ весьма ложныя понятія о силѣ, которая одержала верхъ надъ ними. Въ отношеніи къ Пешьера, Джакеймо питалъ въ душѣ своей суевѣрный ужасъ, а Риккабокка, хотя и нисколько не преданный суевѣрію, но все же при одной мысли о своемъ врагѣ чувствовалъ, какъ по всему его тѣлу пробѣгала лихорадочная дрожь.
   Впрочемъ, Риккабокка, въ сравненіи съ которымъ не нашлось бы ни одного человѣка, въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ, морально трусливѣе, боялся графа не какъ опаснаго врага, но какъ безсовѣстнаго наглеца. Онъ помнилъ удивительную красоту своего родственника, помнилъ власть, которую графъ такъ быстро пріобрѣталъ надъ женщинами. Риккабокка зналъ, до какой степени графъ былъ свѣдущъ и опытенъ въ искусствѣ обольщать и до какой степени былъ невнимателенъ къ упрекамъ совѣсти, которые удерживаютъ отъ гнусныхъ поступковъ. Къ несчастію, Риккабокка составилъ такое жалкое понятіе о характерѣ женщины, что въ глазахъ его даже непорочная и возвышенная натура Віоланты не служила еще достаточнымъ самосохраненіемъ отъ хитростей и наглости опытнаго и безсовѣстнаго интригана. Не удивительно, что изъ всѣхъ предосторожностей, какія онъ могъ бы предпринять, самою лучшею и не менѣе вѣрною казалось образованіе дружескихъ сношеній съ человѣкомъ, которому, судя по его словамъ, извѣстны были всѣ планы и дѣйствія графа, и который въ одну минуту могъ бы увѣдомить изгнанника, въ случаѣ, еслибъ открыли его убѣжище. "Предостереженіе есть вооруженіе", говорилъ онъ, повторяя пословицу, едва ли не общую всѣмъ націямъ. Но, несмотря на то, начиная, съ обычной дальновидностію, размышлять о тревожномъ извѣстіи, сообщенномъ ему Рандалемъ, и именно о томъ, что графъ ищетъ руки его Віоланты, Риккабокка усматривалъ, что, подъ видомъ такого искательства, скрывались какія нибудь болѣе сильныя личныя выгоды,-- и на чемъ же могли основываться эти выгоды, какъ не на вѣроятности, что Риккабокка непремѣнно получитъ прощеніе, и на желаніи графа сдѣлаться наслѣдникомъ имѣній, которыхъ, съ прощеніемъ Риккабокка. уже не будетъ имѣть права удерживать за собой. Риккабокка не зналъ объ условіи, на которомъ графъ пользовался доходами съ его имѣній. Онъ не зналъ, что эти доходы предоставлены были въ распоряженіе графа изъ милости, и то не навсегда: но въ то же время онъ очень хорошо понималъ душевныя свойства Пешьера, которыя служили поводомъ къ предположеніямъ такого рода, что графъ не сталъ бы свататься за его дочь, не имѣя въ виду богатаго приданаго, и что это сватовство ни подъ какимъ видомъ не имѣло цѣлію одного только примиренія. Риккабокка былъ совершенно увѣренъ -- а эта увѣренность увеличивала всѣ его опасенія -- что Пешьера не рѣшился бы, безъ особенныхъ побудительныхъ причинъ, искать съ нимъ свиданія, и что всѣ виды графа на Віоланту были мрачные, скрытные и корыстолюбивые. Его смущало и мучило недоумѣніе высказать откровенно Віолантѣ свои предположенія касательно угрожавшей опасности. Онъ объявилъ ей весьма неудовлетворительно, что всѣ мѣры для сохраненія своего инкогнито онъ предпринималъ собственно для нея. Сказать что нибудь болѣе было бы несообразно съ понятіями итальянца о женщинѣ и правилами Макіавелли! Да и въ самомъ дѣлѣ, можно ли сказать молоденькой дѣвицѣ: "въ Англію пріѣхалъ человѣкъ, который хочетъ непремѣнно получить твою руку. Ради Бога, берегись его: онъ удивительно хорошъ собой, онъ никогда не испытываетъ неудачи тамъ, гдѣ дѣло коснется женскаго сердца." "Cospetto!-- вскричалъ докторъ вслухъ, когда эти размышленія готовы были принять форму рѣчи. Подобныя предостереженія разстроили бы Корнелію, когда она была еще невинной дѣвой." Вслѣдствіе этого онъ рѣшился не говорить Віолантѣ ни слова о намѣреніяхъ графа, а вмѣсто того быть постоянно насторожѣ, и обратился вмѣстѣ съ Джакеймо въ зрѣніе и слухъ.
   Домъ, выбранный Рандалемъ, понравился Риккабокка съ перваго взгляда. Онъ стоялъ на небольшомъ возвышеніи и совершенно отдѣльно отъ другихъ зданій; верхнія окна его обращены были на большую дорогу. Въ немъ помѣщалась нѣкогда школа, а потому онъ обнесенъ былъ высокими стѣнами, внутри которыхъ заключался садъ и зеленый лугъ, имѣвшій назначеніе для гимнастическихъ упражненій. Двери сада были необыкновенно толстыя, запирались желѣзными болтами и имѣли небольшое окошечко, открываемое и закрываемое по произволу: сквозь это окно Джакеймо могъ высматривать всѣхъ посѣтителей до пропуска ихъ въ двери.
   Для домашней прислуги, нанята была, со всѣми предосторожностями, скромная женщина. Риккабокка отказался отъ своей итальянской фамиліи. Зная совершенно англійскій языкъ и свободно объясняясь на немъ, онъ безъ всякаго затрудненія могъ выдавать себя за англичанина. Онъ назвалъ себя мистеромъ Ричмаутъ (вольный переводъ фамиліи Риккабокка), купилъ ружье, пару пистолетовъ и огромную дворовую собаку. Устроившись такимъ образомъ, онъ позволилъ Джакеймо написать къ Рандалю нѣсколько строчекъ и сообщить ему о благополучномъ прибытіи.
   Рандаль не замедлилъ явиться. Съ привычной способностью примѣняться къ обстоятельствамъ и развитымъ въ немъ до высшей степени притворствомъ, Рандаль успѣлъ понравиться мистриссъ Риккабокка и еще болѣе усилить прекрасное мнѣніе, составленное о немъ изгнанникомъ. Онъ разговорился съ Віолантой объ Италіи и ея поэтахъ, обѣщалъ ей купить книгъ и наконецъ началъ предварительные приступы къ ея сердцу, хотя и не такъ рѣшительно, какъ бы хотѣлось ему, потому что очаровательное величіе Віоланты отталкивало его, наводило на него невольный страхъ. Въ короткое время онъ сдѣлался въ домѣ Риккабокка своимъ человѣкомъ, пріѣзжалъ каждый день съ наступленіемъ сумерекъ, послѣ должностныхъ занятій, и уѣзжалъ поздно ночью. Послѣ пяти-шести дней ему казалось, что уже онъ сдѣлалъ во всемъ семействѣ громадный успѣхъ. Риккабокка внимательно наблюдалъ за нимъ и послѣ каждаго посѣщенія предавался глубокимъ размышленіямъ. Наконецъ, однажды вечеромъ, когда мистриссъ Риккабокка оставалась въ гостиной а Віоланта удалилась на покой, Риккабокка, набивая свою трубку, завелъ съ женой слѣдующій разговоръ:
   -- Счастливъ тотъ, кто не имѣетъ дѣтей! Трижды счастливъ тотъ, кто не имѣетъ дочерей!
   -- Что съ тобой, мой другъ Альфонсо? сказала мистриссъ Риккабокка, отрывая свои взоры отъ рукава, къ которому пришивала перламутровую пуговку, и обращая ихъ на мужа.
   Она не сказала больше ни слова: это былъ самый сильный упрекъ, который она обыкновенно дѣлала циническимъ и часто неприличнымъ для женскаго слуха замѣчаніямъ мужа. Риккабокка закурилъ трубку, сдѣлалъ три затяжки и снова началъ:
   -- Одно ружье, четыре пистолета и дворовый песъ, по кличкѣ Помпей, растрепали бы на мелкіе куски хоть самого Юлія Кесаря.
   -- Да, дѣйствительно, этотъ Помпей ѣстъ ужасно много, простосердечно сказала мистриссъ Риккабокка.-- Но скажи, Альфонсо, легче ли тебѣ на душѣ при всѣхъ этихъ предостереженіяхъ?
   -- Нѣтъ, они нисколько не облегчаютъ меня, сказалъ Риккабокка, съ глубокимъ вздохомъ.-- Объ этомъ-то я и хотѣлъ поговорить. Для меня подобная жизнь самая несносная,-- жизнь, унижающая достоинства человѣка,-- для меня, который проситъ у неба одного только сохраненія своего достоинства и своего спокойствія. Выйди Віоланта замужъ, и тогда не нужно бы мнѣ было ни ружей, ни пистолетовъ, ни Помпея. Вотъ что облегчило бы мою душу! cara тіа, Помпей облегчаетъ только мою кладовую.
   Въ настоящее время Риккабокка былъ откровеннѣе съ Джемимой, чѣмъ съ Віолантой. Довѣривъ ей одну тайну, онъ имѣлъ побудительныя причины довѣрять ей и другія, и вслѣдствіе этого высказалъ всѣ свои опасенія касательно графа ди-Пешьера.
   -- Конечно, отвѣчала Джемима, оставляя свою работу и нѣжно взявъ за руку мужа: -- если ты, другъ мой, до такой степени боишься (хотя, откровенно тебѣ сказать, я не вижу основательной причины къ подобной боязни),-- если ты боишься этого злого и опаснаго человѣка, то ничего бы не могло быть лучше, какъ видѣть нашу милую Віоланту за хорошимъ человѣкомъ.... потому я говорю за хорошимъ, что, выйдя за одного, она уже не можетъ выйти за другого.... и тогда всякая боязнь касательно этого графа, какъ ты самъ говоришь, исчезнетъ.-- Ты объясняешь дѣло превосходно. Послѣ этого какъ не сказать, что, открывая передъ женой свою душу, мы испытываемъ безпредѣльно отрадное чувство, возразилъ Риккабокка.
   -- Но, сказала жена, наградивъ мужа признательнымъ поцалуемъ: -- но гдѣ и какимъ образомъ можемъ мы найти мужа, который бы соотвѣтствовалъ званію твоей дочери?
   -- Ну, такъ и есть, такъ и есть! вскричалъ Риккабокка, отодвигаясь съ своимъ стуломъ въ отдаленный конецъ комнаты: -- вотъ и открывай свою душу! Это все равно, что открыть крышку ларчика Пандоры: открылъ тайну -- и тебѣ измѣнили, погубили тебя, уничтожили.
   -- Почему же такъ? вѣдь здѣсь нѣтъ ни души, кто бы могъ подслушать насъ! сказала мистриссъ Риккабокка, утѣшающимъ тономъ.
   -- Это случай, сударыня, что здѣсь нѣтъ ни души! Если вы сдѣлаете привычку выбалтывать чью нибудь тайну, когда подлѣ васъ нѣтъ постороннихъ людей, то, скажите на милость, какимъ образомъ вы удержите себя отъ щекотливаго желанія разболтать ее цѣлому свѣту? Тщеславіе, тщеславіе,-- женское тщеславіе! Женщина не можетъ обойтись безъ званія,-- никогда не можетъ!
   И докторъ продолжалъ говорить въ этомъ тонѣ болѣе четверти часа, когда мистриссъ Риккабокка успѣла наконецъ успокоить его неоднократными и слезными увѣреніями, что она не рѣшится прошептать даже самой себѣ, что ея мужъ имѣлъ какое нибудь другое званіе, кромѣ званія доктора.
   Риккабокка, сомнительно покачавъ головой, снова началъ:
   -- Я давно уже все кончилъ съ пышностію и претензіями на громкое имя. Кромѣ того, молодой человѣкъ -- джентльменъ по происхожденію и, кажется, въ хорошихъ обстоятельствахъ; въ немъ много энергіи и скрытнаго честолюбія; онъ родственникъ преданнаго друга лорда л'Эстренджа и, по видимому, всей душой преданъ Віолантѣ. Я не вижу никакой возможности устроить это дѣло лучше. Мало того: если Пешьера страшится моего возвращенія въ отечество, то чрезъ этого молодого человѣка я узнаю, какимъ образомъ и какія лучше принять мѣры для своего спокойствія.... Признательность, мой другъ, есть самое главное достоинство благороднаго человѣка!
   -- Значитъ, ты говоришь о мистерѣ Лесли?
   -- Конечно о комъ же другомъ стану говорить я?
   Мистриссъ Риккабокка задумчиво склонила голову къ ладони правой руки.
   -- Хорошо, что ты сказалъ мнѣ объ этомъ: я буду наблюдать за нимъ другими глазами.
   -- Anima тіа, я не вижу, какимъ образомъ перемѣна твоихъ глазъ можетъ измѣнить предметъ, на который они смотрятъ! произнесъ Риккабокка, выколачивая пепелъ изъ трубки.
   -- Само собою разумѣется, что предметъ измѣняется, когда мы смотримъ на него съ различныхъ точекъ зрѣнія, отвѣчала Джемима, весьма скромно.-- Вотъ эта нитка, напримѣръ, имѣетъ прекрасный видъ, когда я смотрю на нее и намѣреваюсь пришить пуговку, но она никуда не годится, еслибъ вздумали привязать на ней Помпея въ его канурѣ.
   -- Клянусь честью, воскликнулъ Риккабокка, съ самодовольной улыбкой: -- вашъ разговоръ принимаетъ форму разсужденія съ поясненіями.
   -- А когда мнѣ должно будетъ, продолжала Джемима смотрѣть на человѣка которому предстоитъ составить на всю жизнь счастіе этого неоцѣненнаго ребенка, то могу ли я смотрѣть на него тѣми глазами, какими смотрѣла на него, какъ на нашего вечерняго гостя? О, повѣрь мнѣ, Альфонсо, я не выставляю себя умнѣе тебя; но когда женщина начнетъ разбирать человѣка, будетъ отъискивать въ немъ прекрасныя качества, разсматривать его чистосердечіе, его благородство, его душу,-- о, повѣрь мнѣ, что она бываетъ тогда умнѣе самаго умнаго мужчины.
   Риккабокка продолжалъ глядѣть на Джемиму съ непритворнымъ восторгомъ и изумленіемъ. И, дѣйствительно, съ тѣхъ поръ, какъ онъ открылъ душу свою прекрасной половинѣ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ началъ довѣрять ей свои тайны, совѣтоваться съ ней, ея умъ, по видимому, оживился, ея душа развернулась.
   -- Другъ мой, сказалъ мудрецъ: -- клянусь, Макіавелли былъ глупецъ въ срависніи съ тобой. А я былъ нечувствителенъ какъ стулъ, на которомъ сижу, чтобы отказывать себѣ въ теченіе многихъ лѣтъ въ утѣшеніи и въ совѣтахъ такой... одно только -- corpo de Вассо!-- забудь навсегда о высокомъ званіи.... за тѣмъ пора на покой!
   -- Не аукай, пока въ лѣсъ не войдешь! произнесъ неблагодарный, недовѣрчивый итальянецъ, зажигая свѣчу въ своей спальнѣ.
  

ГЛАВА LXXXIII.

   Риккабокка не имѣлъ терпѣнія оставаться долго внутри стѣнъ, въ которыхъ заключилъ Віоланту. Прибѣгнувъ снова къ очкамъ и накинувъ свой плащъ, онъ отъ времени до времени предпринималъ экспедиціи, въ родѣ рекогносцировки, не выходя, впрочемъ, изъ предѣловъ своего квартала, или, вѣрнѣе сказать, не теряя изъ виду своего дома. Его любимая прогулка ограничивалась вершиною пригорка, покрытаго захирѣвшимъ кустарникомъ. Здѣсь обыкновенно онъ садился отдыхать и предавался размышленіямъ, до тѣхъ поръ, пока на извилистой дорогѣ не раздавался звукъ подковъ лошади Рандаля, когда солнце начинало склоняться къ горизонту въ массу осеннихъ облаковъ, надъ зеленью, увядшей, красноватой и подернутой вечернимъ туманомъ. Сейчасъ же подъ пригоркомъ, и не болѣе, какъ въ двухъ-стахъ шагахъ отъ его дома, находилось другое одинокое жилище -- очаровательный, совершенно въ англійскомъ вкусѣ коттэджъ, хотя въ нѣкоторыхъ частяхъ его сдѣлано было подражаніе швейцарской архитектурѣ. Кровля коттэджа была покрыта соломою, края ея украшались рѣзбою; окна имѣли разноцвѣтныя ставни, и весь лицевой фасадъ прикрывался ползучими растеніями. Съ вершины пригорка Риккабокка могъ видѣть весь садъ этого коттэджа, и его взоръ, какъ взоръ художника, пріятно поражался красотою, которая, съ помощію изящнаго вкуса, сообщена была пустынному клочку земли. Даже въ это нисколько не радующее время года садъ коттэджа носилъ на себѣ улыбку лѣта: зелень все еще была такъ ярка и разнообразна, и нѣкоторые цвѣты все еще были крѣпки и здоровы. На сторонѣ, обращенной къ полдню, устроена была родъ колоннады, или крытой галлереи, простой сельской архитектуры, и ползучія растенія, еще не такъ давно посаженныя, начинали уже виться вокругъ маленькихъ колоннъ. Напротивъ этой колоннады находился фонтанъ, который напоминалъ Риккабокка его собственный фонтанъ, покинутый имъ въ казино. И дѣйствительно, онъ имѣлъ замѣчательное сходство съ покинутымъ фонтаномъ: онъ имѣлъ туже круглую форму, та же самая куртинка цвѣтовъ окружала его. Только водометъ его измѣнялся съ каждымъ днемъ: это былъ фантастическій и разнообразный водометъ, какъ игры Наяды; иногда онъ вылеталъ, образуя собою серебристое дерево, иногда форма его раздѣлялась на множество вьющихся ленточекъ, иногда образовывалъ онъ изъ пѣны своей румяный цвѣтокъ или плодъ ярко-золотистыхъ оттѣнковъ... короче сказать, этотъ фонтанъ похожъ былъ на счастливаго ребенка, безпечно играющаго своей любимой игрушкой. Вблизи фонтана находился птичникъ, достаточно большой, чтобъ вмѣщать въ себѣ дерево. Итальянецъ могъ различать яркій цвѣтъ перьевъ, украшавшихъ крылья пернатыхъ, въ то время, какъ они перепархивали подъ растянутой сѣтью,-- могъ слышать ихъ пѣсни, которыя представляли собою контрастъ безмолвію окрестностей, наполненныхъ простымъ рабочимъ народомъ, шумная веселость котораго съ наступленіемъ зимы начинало затихать.
   Взглядъ Риккабокка, столь воспріимчивый ко всему прекрасному, утопалъ въ восторгѣ при зрѣлищѣ этого сада. Пріятный, навѣвающій отраду на душу видъ его имѣлъ какія-то особенныя чары, которыя отвлекали его отъ тревожныхъ опасеній и грустныхъ воспоминаній.
   Въ предѣлахъ домашнихъ владѣній онъ видѣлъ два существа, но не могъ разсмотрѣть ихъ лицъ. Одно изъ нихъ была женщина, которая на взглядъ Риккабокка имѣла степенную и простую наружность: она показывалась рѣдко. Другое -- мужчина: онъ часто прохаживался по галлереѣ, часто останавливался передъ игривымъ фонтаномъ или передъ птицами, которыя при его приближеніи начинали пѣть громче. Послѣ прогулки онъ, обыкновенно, уходилъ въ комнату, стекольчатая дверь которой находилась въ отдаленномъ концѣ галлереи; и, если дверь оставалась открытою, Риккабокка видѣлъ внутри комнаты неясный очеркъ человѣка, сидѣвшаго за столомъ, покрытомъ книгами.
   Каждый день, передъ закатомъ солнца, незнакомый сосѣдѣ выходилъ въ садъ и занимался имъ, ухаживая за цвѣтами съ необыкновеннымъ усердіемъ, какъ будто занятіе это приносило ему величайшее удовольствіе; въ то же время выходила и женщина, останавливалась подлѣ садовника и вступала съ нимъ въ продолжительный разговоръ. Все это въ сильной степени возбуждало любопытство Риккабокка. Онѣ приказалъ Джемимѣ освѣдолиться, черезъ старуху служанку, кто жилъ въ этомъ коттэджѣ, и узналъ, что владѣтель его былъ мистеръ Оранъ, тихій джентльменъ, который съ удовольствіемъ проводитъ за книгами большую часть своего времени.
   Между тѣмъ какъ Риккабокка подобнымъ образомъ развлекалъ себя, Рандалю ничго не мѣшало -- ни его должностныя занятія, ни умыслы на сердце и богатство Віоланты -- развивать планъ, въ которомъ предполагалось соединить Франка брачными узами съ Беатриче ди-Негра. И дѣйствительно, что касается Франка, достаточно было одного слабаго луча надежды, чтобъ раздуть пламя въ его пылкой и легковѣрной душѣ. Весьма искусно перетолкованный Рандалемъ въ другую сторону разговоръ мистера Гэзельдена устранялъ всѣ опасенія родительскаго гнѣва изъ души молодого человѣка, который постоянно расположенъ былъ предаваться минутнымъ увлеченіямъ. Беатриче, хотя въ чувствахъ ея въ отношеніи къ Франку не было и искры любви, болѣе и болѣе покорялась вліянію убѣжденій и доводовъ Рандаля, особливо, когда братъ ея становился суровѣе и прибѣгалъ даже къ угрозамъ вмѣстѣ съ теченіемъ времени, въ продолженіе котораго Беатриче не могла указать на убѣжище тѣхъ, кого онъ такъ ревностно искалъ. Къ тому же и долги ея съ каждымъ днемъ дѣлали положеніе ея затруднительнѣе. Глубокое знаніе Рандалемъ человѣческихъ слабостей давало ему возможность догадываться, что колеблющееся состояніе чести и гордости, принудившія Беатриче признаться въ томъ, что она не хотѣла бы поставить мужа своего въ затруднительное положеніе, начинало покоряться требованіямъ необходимости. Почти безъ всякихъ возраженій она слушала Рандаля, когда онъ убѣждалъ ее не ждать невѣрнаго открытія, упрочивавшаго надежду на ея приданое, но посредствомъ брака съ Франкомъ воспользоваться немедленно свободой и безопасностью. Хотя Рандаль съ самого начала и доказывалъ молодому Гэзельдену, что приданое Беатриче послужитъ ему прекраснымъ оправданіемъ въ глазахъ сквайра, но между тѣмъ ему не хотѣлось поддерживать этого доказательства, которое скорѣе утушало, но не раздувало пламени въ благородной душѣ бѣднаго воина. И, кромѣ того, Рандаль могъ по чистой совѣсти сказать, что, спросивъ сквайра, желаетъ ли онъ, чтобъ жена Франка принесла съ собой богатство, сквайръ отвѣчалъ ему: "Я и не думаю объ этомъ." Такимъ образомъ, ободряемый совѣтами своего друга, голосомъ своего сердца и плѣнительнымъ обращеніемъ женщины, которая умѣла бы очаровать болѣе хладнокровнаго, умѣла бы свести съ ума болѣе умнаго человѣка, Франкъ быстро опутывался сѣтями, разставленными на его погибель, и, все еще побуждаемый благородными чувствами, не хотѣлъ рѣшиться на приложеніе Беатриче руки своей, не смѣлъ рѣшиться вступить въ этотъ бракъ безъ согласія или даже безъ вѣдома своихъ родителей.-- Но, несмотря на то, Рандаль былъ очень доволенъ, предоставляя натуру, прекрасную во всѣхъ отношеніяхъ, но въ то же время пылкую и необузданную, вліянію первой сильной страсти, какую она когда либо знавала. Весьма нетрудно было отсовѣтовать Франку не только написать домой объ этомъ намѣреніи, но даже намекнуть о немъ. "Потому не должно дѣлать этого -- говорилъ хитрый и искусный предатель -- что хотя мы и можемъ быть увѣрены въ согласіи мистриссъ Гэзельденъ,-- можемъ, когда сдѣланъ будетъ первый приступъ, разсчитывать на ея власть надъ мужемъ,-- но можемъ ли мы надѣяться на согласіе сквайра? вѣдь ты знаешь, какой у него вспыльчивый характеръ! Чего добраго, онъ вдругъ пріѣдетъ въ Лондонъ, встрѣтится съ маркизой, наговоритъ ей тьму обидныхъ выраженій, которыя невольнымъ образомъ пробудятъ въ ней чувство оскорбленнаго самолюбія, и тѣмъ немедленно принудитъ ее отказаться отъ твоего предложенія. Хотя сквайръ впослѣдствіи станетъ раскаяваться -- въ этомъ смѣло можно ручаться -- но ужь будетъ поздно."
   Между тѣмъ Рандаль далъ обѣдъ въ Кларендонскомъ отелѣ, (роскошь, несобразная съ его образомъ жизни) и пригласилъ Франка, мистера Борровелла и барона Леви.
   Этотъ домашній паукъ, съ такою легкостью спускавшійся на жертвы свои по паутинамъ безчисленнымъ и запутаннымъ, успѣвалъ утѣшать маркизу ди-Негра увѣреніями, что отъискиваемые бѣглецы рано или поздно, но непремѣнно будутъ пойманы. Хотя Рандаль умѣлъ уклоняться и устранять отъ себя всѣ подозрѣнія со стороны маркизы въ томъ, что онъ уже знакомъ съ изгнанниками, но, во всякомъ случаѣ, Беатриче необходимо было доказать искренность помощи, которую она обѣщала своему брагу, и для этого доказательства нужно было отрекомендовать Рандаля графу. Тѣмъ не менѣе желательно было для самого Рандаля познакомиться съ этимъ человѣкомъ и, если можно, войти въ довѣріе своего соперника.
   Они встрѣтились наконецъ въ домѣ маркизы. При встрѣчѣ двухъ человѣкъ съ одинаково дурными наклонностями, всегда замѣчается что-то особенно странное, даже, если можно такъ выразиться, месмерическое. Сведите вмѣстѣ двухъ человѣкъ съ душой благородной, и я готовъ держать пари, что они узнаютъ другъ въ другѣ человѣка благороднаго. Можетъ статься, одно только различіе характера, привычекъ, даже мнѣній о политикѣ принудитъ ихъ составить другъ о другѣ ложное понятіе. Но поставьте вмѣстѣ двухъ мужчинъ безнравственныхъ, развратныхъ, и они узнаютъ другъ друга, по немедленному сочувствію. Едва только взоры Францини Пешьера и Рандаля Лесли встрѣтились, какъ въ нихъ засверкалъ лучъ единомыслія, Они бесѣдовали о предметахъ весьма обыкновенныхъ: о погодѣ, городскихъ сплетняхъ, политикѣ и т. п. Они кланялись другъ другу и улыбались; но, въ теченіе этого времени, каждый по своему дѣлалъ наблюденія надъ сердцемъ другого, каждый мѣрялъ свои силы съ силами другого, каждый говорилъ въ душѣ своей: "о, это замѣчательный бездѣльникъ, но я не уступлю ему ни въ чемъ!" Они встрѣтились за обѣдомъ. Слѣдуя обыкновенію англичанъ, послѣ обѣда маркиза оставила ихъ за десертомъ и виномъ.
   Въ это время графъ ди-Пешьера осторожно и съ особенной ловкостью сдѣлалъ первый приступъ къ цѣли новаго знакомства.
   -- Такъ вы ни разу еще не были за границей? Вамъ нужно постараться побывать у насъ въ Вѣнѣ. Я отдаю полную справедливость великолѣпію вашего высшаго лондонскаго общества; но, откровенно говоря, ему недостаетъ нашей свободы,-- свободы, которая соединяетъ веселье съ утонченностью. Это происходитъ вотъ отчего: ваше общество довольно смѣшанное -- тутъ являются претензіи и усилія между тѣми, кто не имѣетъ права находиться въ немъ, искусственная снисходительность и отталкивающая надменность -- между тѣми, кто имѣетъ право держать низшихъ себя въ нѣкоторомъ отдаленіи. Наше общество состоитъ изъ людей замѣчательныхъ по своему высокому званію и происхожденію, и потому фамильярное обращеніе въ этомъ случаѣ неизбѣжно. Значитъ, прибавилъ графъ, съ наивной улыбкой: -- значитъ для молодого человѣка, кромѣ Вѣны, не можетъ быть лучшаго мѣста,-- кромѣ Вѣны нѣтъ мѣста для bonnes fortunes.
   -- Bonnes fortunes составляютъ рай для человѣка безпечнаго, отвѣчалъ Рандаль: -- но чистилище -- для дѣятельнаго. Признаюсь вамъ откровенно, любезный, графъ, я столько же имѣю свободнаго времени, необходимаго для искателя bonnes fortunes, сколько и личныхъ достоинствъ, которыя пріобрѣтаютъ ихъ безъ всякаго усилія.
   И Рандаль, въ знакъ особенной учтивости, слегка кивнулъ головой.
   "Изъ этого слѣдуетъ -- подумалъ графъ -- что женщина не есть его слабая сторона. Въ чемъ же она заключается?"
   -- Morbleu! Любезный мистеръ Лесли, еслибъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ я думалъ такъ, какъ вы, то это бы избавило меня отъ множества хлопотъ. Во всякомъ случаѣ, честолюбіе есть самый плѣнительный предметъ, который можно обожать и поклоняться ему; здѣсь по крайней мѣрѣ, всегда есть надежда и никогда нѣтъ обладанія.
   -- Честолюбіе, графъ, отвѣчалъ Рандаль, продолжая охранять себя сухимъ лаконизмомъ: -- есть роскошь для богатаго и необходимость для бѣднаго.
   "Ага!-- подумалъ графъ.-- Дѣло клонится, какъ я предполагалъ съ самого начала, на подкупъ."
   Вмѣстѣ съ этимъ онъ налилъ рюмку вина, безпечно выпилъ ее залпомъ и передалъ бутылку Рандалю.
   -- Sur mon âme, mon cher, сказалъ онъ: -- роскошь всегда пріятнѣе необходимости, и я рѣшился сдѣлать честолюбію небольшую пытку -- je vais me réfugier dans le sein du bonheur domestique -- супружескую жизнь и спокойный домъ. Peste! Не будь этого честолюбія, право, другой бы умеръ отъ скуки. Кстати, мой добрый сэръ: я долженъ выразить вамъ мою признательность за обѣщаніе помогать моей сестрѣ въ поискахъ одного моего близкаго и дорогого родственника, который пріютился въ вашемъ отечествѣ и скрывается даже отъ меня.
   -- Я бы поставилъ себѣ въ особенное счастіе, еслибъ успѣлъ оказать вамъ помощь въ этихъ поискахъ. Но до сихъ поръ я долженъ только сожалѣть, что всѣ мои желанія остаются безплодными. Я имѣю, однакожь, нѣкоторыя причины полагать, что человѣка съ такимъ званіемъ весьма нетрудно отъискать, даже чрезъ посредничество вашего посланника.
   -- Къ сожалѣнію, посланникъ нашъ не принадлежитъ къ числу моихъ избранныхъ и преданныхъ друзей; къ тому же званіе не можетъ служить вѣрнымъ указателемъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что родственникъ мой сбросилъ его съ себя съ той минуты, какъ покинулъ свое отечество.
   -- Онъ покинулъ его, сколько я понимаю, вѣроятно, не по своему собственному желанію, сказалъ Рандаль, улыбаясь.-- Извините мое дерзкое любопытство, но не можете ли вы объяснить мнѣ поболѣе, чѣмъ я знаю изъ слуховъ, распущенныхъ англичанами (которые никогда не бываютъ основательны, а тѣмъ болѣе, если дѣло касается чужеземца), объясните мнѣ, какимъ образомъ человѣкъ, которому при революціи предстояло такъ много потерять и такъ мало выиграть, могъ поручить себя утлой и дряхлой ладьѣ, вмѣстѣ съ другими сумасбродными авантюристами и лжеумствовагелями.
   -- Лжеумствователями! повторилъ графъ.-- Мнѣ кажется, вы уже отгадываете отвѣтъ на свой вопросъ. Вы хотите, кажется сказать, какимъ образомъ люди высокаго происхожденія могли сдѣлаться такими же безумцами, какъ и какіе нибудь бродяги? Тѣмъ охотнѣе готовъ удовлетворить ваше любопытство, что, быть можетъ, это послужитъ вамъ въ нѣкоторой степени руководствомъ къ предпринимаемымъ для меня поискамъ. Надобно вамъ сказать, что родственникъ мой, по своему происхожденію, не имѣлъ права на богатство и почести, которыя онъ пріобрѣлъ. Онъ былъ дальнимъ родственникомъ главы дома, котораго впослѣдствіи сдѣлался представителемъ. Получивъ воспитаніе въ одномъ изъ итальянскихъ университетовъ, онъ отличался своею ученостью и своею оригинальностью. Тамъ, вѣроятно, углубляясь въ размышленія надъ старинными сказками о свободѣ, онъ усвоилъ химерическія идеи о независимости Италіи. Какъ вдругъ три смертныхъ случая въ кругу нашихъ родныхъ предоставили ему, еще въ молодости, права на званіе и почести, которыя могли бы удовлетворить честолюбіе хоть какого угодно человѣка съ здравымъ разсудкомъ. Que diable! что могла бы сдѣлать для него независимость Италіи! Онъ и я были кузенами. Будучи мальчиками, мы вмѣстѣ играли; но обстоятельства разлучили насъ до тѣхъ поръ, пока счастливая перемѣна въ его жизни снова и по необходимости свела насъ вмѣстѣ. Мы сдѣлались преданными друзьями. И вы можете судить, какъ я любилъ его, сказалъ графъ, медленно отводя свой взоръ отъ спокойныхъ, испытующихъ взоровъ Рандаля:-- если скажу вамъ, что я простилъ ему право на наслѣдство, которое, не будь его, принадлежало бы мнѣ.
   -- Значитъ вы были слѣдующій за нимъ наслѣдникъ?
   -- Можете представить себѣ, какъ тяжела должна быть пытка, когда находитесь такъ близко отъ громаднаго богатства, и васъ отталкиваютъ отъ него.
   -- Совершенная правда, сказалъ Рандаль, теряя въ эту минуту все свое хладнокровіе.
   Графъ снова приподнялъ свои взоры, и снова оба собесѣдника заглянули другъ другу въ душу.
   -- Еще тяжелѣе, быть можетъ, продолжалъ графъ, послѣ непродолжительнаго молчанія:-- для другихъ еще тяжелѣе было бы простить соперника и вмѣстѣ съ тѣмъ богатаго наслѣдника.
   -- Соперника! Это какимъ образомъ?
   -- Дѣвица, обреченная ея родителями мнѣ, хотя, признаться сказать, мы не были еще обручены съ ней формально, сдѣлалась женой моего кузина.
   -- И онъ зналъ ваши притязанія на этотъ бракъ?
   -- Я отдаю ему справедливость, если говорю, что онъ не зналъ. Онъ увидѣлъ и влюбился въ дѣвицу, о которой я говорилъ. Ея родители были ослѣплены. Ея отецъ послалъ за мной. Онъ извинялся -- объяснилъ, въ чемъ дѣло; онъ представилъ мнѣ, само собою разумѣется, весьма скромно, нѣкоторыя изъ моихъ, свойственныхъ всѣмъ молодымъ людямъ, заблужденій, какъ извинительную причину перемѣны его намѣренія, и просилъ меня не только оставить всѣ надежды на его дочь, но и скрыть отъ ея новаго жениха, что я когда либо смѣлъ надѣяться.
   -- И вы согласились?
   -- Согласился.
   -- Съ вашей стороны это было весьма великодушно. Привязанность ваша къ вашему родственнику должна быть безпредѣльна. Вы говорите это, какъ любовникъ: поэтому, быть можетъ, я не совсѣмъ понимаю это обстоятельство; не пойму ли я лучше, если вы скажете мнѣ, какъ человѣкъ свѣтскій?
   -- Я полагаю, сказалъ графъ, съ самымъ безпечнымъ видомъ: -- полагаю, что мы оба свѣтскіе люди?
   -- Оба! безъ всякаго сомнѣнія, отвѣчалъ Рандаль, тѣмъ же тономъ и съ тѣмъ же видомъ.
   -- Какъ человѣкъ, знающій совершенно всѣ пружины нашего общества, я долженъ признаться, сказалъ графъ, играя кольцами на пальцахъ своихъ рукъ: -- что если бы нельзя было жениться на той дѣвицѣ мнѣ самому -- а это казалось мнѣ вѣрнымъ -- то, весьма натурально, я долженъ былъ пожелать видѣть ее замужемъ за моимъ богатымъ родственникомъ.
   -- Весьма натурально: это обстоятельство еще сильнѣе скрѣпляло вашу дружбу съ вашимъ богатымъ кузеномъ.
   "Да, по всему видно, что онъ очень умный малый" -- подумалъ графъ, но на замѣчаніе Рандаля не сдѣлалъ прямого отвѣта.
   -- Enfin, не распространяя своего разсказа, я долженъ сказать. что кузенъ мой замѣшанъ былъ въ предпріятіи, неудача котораго сдѣлалась извѣстна. Его планы были обнаружены, и онъ долженъ былъ оставить отечество. Онъ неизвѣстно куда скрылся, и я, въ качествѣ ближайшаго наслѣдника, теперь пользуюсь на неопредѣленное время доходами съ половины тѣхъ имѣній. При такомъ положеніи дѣла, если бы кузенъ мой и его дочь умерли въ неизвѣстности, то представителемъ его имѣнія былъ бы я -- австрійскій подданный, я -- Францини графъ ди-Пешьера.
   -- Теперь я совершенно понимаю дѣло; и, сколько могу догадываться, такъ вы, пользуясь, по случаю паденія своего родственника, такими огромными, хотя и справедливыми, выгодами и преимуществами, легко можете навлечь на себя обидное подозрѣніе.
   -- Entre nous, mon cher, если бы вы знали, какъ мало забочусь я объ этомъ, и скажите мнѣ, найдется ли хоть одинъ человѣкъ, который можетъ похвастаться, что избѣгнулъ злословія завистливыхъ? Впрочемъ, нельзя отвергать, что желательно было бы соединить разъединенныхъ членовъ нашего дома; и этотъ союзъ я могу устроить, получивъ руку дочери моего родственника. Теперь вы видите, почему я принимаю такое сильное участіе въ этихъ поискахъ?
   -- Въ брачномъ контрактѣ вы, безъ сомнѣнія, могли бы удержать за собой доходы, которыми вы пользовались, а въ случаѣ смерти вашего родственника вы сдѣлались бы наслѣдникомъ всѣхъ его богатствъ. Да, подобнаго брака можно пожелать, и, если онъ состоится, я полагаю, что этого весьма достаточно будетъ для полученія вашимъ кузеномъ милости и прощенія?
   -- Ваша правда.
   -- Даже и безъ этого брака, особливо послѣ того, какъ милость императора распространилась на такое множество изгнанниковъ, весьма вѣроятно, что вашъ кузенъ получитъ прощеніе?
   -- Когда-то это и для меня казалось возможнымъ, отвѣчалъ графъ весьма неохотно: -- но со времени моего пріѣзда въ Англію я думаю совсѣмъ иначе. Послѣ революціи пребываніе моего кузена въ Англіи уже само по себѣ подозрительно. Подозрѣніе это еще болѣе увеличивается его страннымъ уединеніемъ, его затворнической жизнью. Здѣсь есть множество итальянцевъ, которые готовы утвердительно показать, что встрѣчались съ нимъ, и что онъ до сихъ поръ еще занять революціонными проэктами?
   -- Они готовы показать, но только ложно.
   -- Ma foi, вѣдь результатъ-то показаній будетъ одинъ и тотъ же; les absents ont toujours tort. Я говорю съ вами откровенно. Безъ нѣкотораго вѣрнаго ручательства за ею вѣрноподданство, такого ручательства, напримѣръ, какое могъ бы доставить бракъ его дочери со мной, возвращеніе его въ отечество невѣроятно. Клянусь небомъ, оно будетъ невозможно!
   Сказавъ это, графъ всталъ, и маска притворства свалилась съ его лица, отражавшаго на себѣ преступные замыслы его души: онъ всталъ высокій и грозный, какъ олицетворенная сила и могущество мужчины подлѣ хилой, согбенной фигуры и болѣзненнаго лица прожектёра, который всю свою силу основывалъ на умѣ. Рандаль былъ встревоженъ; но, слѣдуя примѣру графа, онъ всталъ и съ безпечнымъ видомъ сказалъ:
   -- А что, если подобнаго ручательства нельзя будетъ представить? что, если, потерявъ всякую надежду на возвращеніе въ отечество и покоряясь вполнѣ измѣнившемуся счастію, вашъ кузенъ уже выдалъ свою дочь за англичанина?
   -- О, это была бы самая счастливѣйшая вещь для меня.
   -- Какимъ это образомъ? извините, я не понимаю!
   -- Если кузенъ пренебрегъ до такой степени своимъ происхожденіемъ и отрекся отъ своего высокаго званія, если это наслѣдство, которое потому только и опасно, что не лишено своего величія, если это наслѣдство, въ случаѣ прощенія моего кузена, перейдетъ какому нибудь неизвѣстному англичанину, чужеземцу -- mort de ma vie -- неужли вы думаете, что подобный поступокъ не уничтожитъ всякой возможности на возвращеніе правъ моему кузену и не послужитъ даже передъ глазами всей Италіи поводомъ къ формальной передачѣ его имѣній итальянцу? Мало того: если бы дочь моего кузена вышла замужъ за англичанина съ такимъ именемъ, происхожденіемъ и родственными связями, которыя сами по себѣ уже служили бы ручательствомъ (а какимъ образомъ это могло случиться при его нищетѣ?), я отправился бы въ Вѣну съ легкимъ сердцемъ, я смѣло могъ бы предложить тамъ слѣдующій вопросъ: моя родственница сдѣлалась женой англичанина -- должны ли дѣти ея быть наслѣдниками дома столь знаменитаго по своему происхожденію и столь грознаго по своему богатству? Parbleu! еслибъ кузенъ мой былъ не болѣе, какъ какой нибудь авантюристъ, его бы давнымъ-давно простили.
   Рандаль предался глубокой, хотя и непродолжительной думѣ. Графъ наблюдалъ его, не лицомъ къ лицу, но въ отраженіи зеркала.
   "Этому человѣку что нибудь извѣстно, этотъ человѣкъ что-то обдумываетъ, этотъ человѣкъ можетъ помочь мнѣ", подумалъ графъ.
   Однакожь, Рандаль не сказалъ ни слова въ подтвержденіе этихъ гипотезъ. Разсѣявъ думу свою, онъ выразилъ удовольствіе насчетъ блестящихъ ожиданій графа.
   -- Во всякомъ случаѣ, прибавилъ онъ: -- при вашемъ благородномъ желаніи отъискать своего кузена, мнѣ кажется, что вы могли бы исполнить это посредствомъ простого, но весьма употребительнаго въ Англіи способа.
   -- А именно?
   -- Припечатать въ газетахъ, что если онъ явится въ назначенное мѣсто, то услышитъ весьма пріятное для себя извѣстіе.
   Графъ покачалъ головой.
   -- Онъ станетъ подозрѣвать меня и не явится.
   -- Но вѣдь онъ въ большой дружбѣ съ вами. Онъ былъ, вѣроятно, замѣшанъ въ возмущеніи; вы были благоразумнѣе его. Пользуясь выгодами, доставленными вамъ его изгнаніемъ, вы нисколько не вредили ему. Почему же онъ, станетъ убѣгать васъ?
   -- Возмутители никогда не прощаютъ тѣмъ, кто не хотѣлъ участвовать въ ихъ замыслахъ; кромѣ того, признаться вамъ откровенно, онъ считаетъ, что я много повредилъ ему.
   -- Такъ нельзя ли вамъ примириться съ нимъ чрезъ его жену, которую вы такъ великодушно передали ему, когда она была вашей невѣстой?
   -- Ея уже нѣтъ на свѣтѣ; она умерла прежде, чѣмъ онъ покинулъ отечество.
   -- О, какое несчастіе! Все же мнѣ кажется, что объявленіе въ газетахъ было бы недурно. Позвольте мнѣ подумать объ этомъ предметѣ, а теперь нельзя ли присоединиться къ маркизѣ?
   При входѣ въ гостиную, джентльмены застали Беатриче въ бальномъ нарядѣ и, при яркомъ свѣтѣ каминнаго огня, до такой степени углубленную въ чтеніе, что приходъ ихъ не былъ ею замѣченъ.
   -- Что это интересуетъ васъ, ma soeur? вѣроятно, послѣдній романъ Бальзака?
   Беатриче испугалась и, приподнявъ на брата взоры, показала глазки, полные слезъ.
   -- О нѣтъ! это вовсе не похоже на жалкую, порочную жизнь парижанъ. Вотъ это твореніе по всей справедливости можетъ назваться прекраснымъ: въ немъ вездѣ проглядываетъ свѣтлая, непорочная, высокая душа!
   Рандаль взялъ книгу, которую маркиза положила на столъ: она была та самая, которая очаровывала семейный кружокъ въ Гэзельденѣ: очаровывала существа съ невинной, съ неиспорченной душой, очаровала теперь утомленную и все еще преданную искушеніямъ поклонницу шумнаго свѣта.
   -- Гм! произнесъ Рандаль: -- гэзельденскій пасторъ былъ правъ. Это сила, или, лучше сказать, что-то въ родѣ силы.
   -- Какъ бы я хотѣла знать, кто авторъ этой книги! Кто онъ такой, не можете ли вы отгадать?
   -- Не могу. Вѣроятно, какой нибудь старый педантъ въ очкахъ.
   -- Не думаю, даже увѣрена, что ваша неправда. Здѣсь бьется сердце, котораго я всегда искала и никогда не находила.
   -- Oh, la naive enfant! вскричалъ графъ: -- comme son imagination s'égare en rêves enchantés. Подумать только, что вы говорите какъ аркадская пастушка, а между тѣмъ одѣты какъ принцесса.
   -- Ахъ да, я чуть было не позабыла: вѣдь сегодня балъ у австрійскаго посланника. Я не поѣду туда. Эта книга сдѣлала меня вовсе негодною для искусственнаго міра.
   -- Какъ тебѣ угодно; я долженъ ѣхать. Я не люблю этого человѣка, и онъ меня не любитъ; но приличіе я ставлю выше личныхъ отношеній.
   -- Вы ѣдете къ австрійскому посланнику? спросилъ Рандаль.-- Я тоже буду тамъ. Мы встрѣтимся.... До свиданія.
   И Рандаль откланялся.
   -- Мнѣ очень нравится молодой твой другъ, сказалъ графъ, зѣвая.-- Я увѣренъ, что онъ имѣетъ нѣкоторыя свѣдѣнія объ улетѣвшихъ птичкахъ и будетъ слѣдить за ними какъ лягавая собака, если только мнѣ удастся пробудить въ немъ особенное желаніе къ этимъ поискамъ. Мы посмотримъ.
  

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ.

ГЛАВА LXXXIV.

   Рандаль пріѣхалъ къ посланнику до прибытія графа и первымъ дѣломъ поставилъ себѣ вмѣшаться въ кружокъ нобльменовъ, составлявшихъ свиту посольства и коротко ему знакомыхъ.
   Въ числѣ прочихъ былъ молодой австріецъ, путешественникъ, высокаго происхожденія и одаренный той прекрасной наружностью, по которой можно бы составить себѣ идеалъ стариннаго нѣмецкаго рыцаря. Рандаль былъ представленъ ему; послѣ непродолжительнаго разговора о предметахъ весьма обыкновенныхъ, Рандаль замѣтила;
   -- Кстати, принцъ; въ Лондонѣ живетъ теперь одинъ изъ вашихъ соотечественниковъ, съ которымъ, безъ всякаго сомнѣнія, вы коротко знакомы: это -- графъ ди-Пешьера.
   -- Онъ вовсе не соотечественникъ мнѣ: онъ итальянецъ. Я знаю его только по виду и по имени, сказалъ принцъ, съ замѣтнымъ принужденіемъ.
   -- Однако, онъ происходитъ отъ весьма старинной фамиліи.
   -- Да, конечно. Его предки были люди благородные.
   -- И очень богатые.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? А я думалъ совсѣмъ противное. Впрочемъ, онъ получаетъ огромные доходы.
   -- Кто? Пешьера! Бѣдняга! онъ слишкомъ любитъ играть въ карты, чтобы быть богатымъ, сказалъ молодой человѣкъ, принадлежащій къ посольству и не до такой степени скромный, какъ принцъ.
   -- Кромѣ того, какъ носятся слухи, замѣтилъ Рандаль: -- этотъ источникъ доходовъ совершенно прекратится, когда родственникъ Пешьера, доходами съ имѣній котораго онъ пользуется, возвратится въ свое отечество.
   -- Я бы отъ души радовался, еслибъ это была правда, сказалъ принцъ, весьма серьёзно: -- и этими словами я высказываю общее мнѣніе нашей столицы. Этотъ родственникъ имѣетъ благородную душу; его, какъ кажется, обманули и измѣнили ему. Извините меня, сэръ, но мы, австрійцы, не такъ дурны, какъ насъ рисуютъ. Скажите, встрѣчались ли вы въ Англіи когда нибудь съ родственникомъ, о которомъ говорите?
   -- Ни разу, хотя и говорятъ, что онъ здѣсь: и, по словамъ графа, у него есть дочь.
   -- Графа -- ха, ха! Да, я самъ слышалъ что-то объ этомъ,-- о какомъ-то пари,-- о пари, которое держалъ графъ, и которое касается дочери его родственника. Бѣдненькая! надобно надѣяться, что она избавится этихъ сѣтей; а нѣтъ никакого сомнѣнія, что графъ разставляетъ ей сѣти.
   -- Можетъ статься, что она уже вышла замужъ за какого нибудь англичанина.
   -- Не думаю, сказалъ принцъ, серьёзнѣе прежняго: -- это обстоятельство могло бы послужить весьма важнымъ препятствіемъ къ возвращенію ея отца на родину.
   -- Вы такъ думаете?
   -- И въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, прервалъ молодой членъ посольства, съ величественнымъ и положительнымъ видомъ: -- это могло состояться въ такомъ только случаѣ, если званіе этого англичанина во всѣхъ отношеніяхъ равно его званію.
   Въ эту минуту послышался у дверей легкій ропотъ одобренія и шопотъ: въ эту минуту объявили о прибытіи графа; и въ то время, какъ онъ вошелъ, его присутствіе до такой степени поражало всѣхъ, его красота была такъ ослѣпительна, что какіе бы ни существовали невыгодные толки объ его характерѣ, всѣ они, по видимому, въ эту минуту замолкали,-- все забывалось въ этомъ непреодолимомъ восторгѣ, который могутъ производить одни только личныя достоинства.
   Принцъ, едва замѣтно искрививъ свои губы, при взглядѣ на группы, собравшіяся вокругъ графа, обратился къ Рандалю и сказалъ:
   -- Не можете ли вы сказать мнѣ, здѣсь или еще за границей вашъ знаменитой соотечественникъ лордъ л'Эстренджъ?
   -- Нѣтъ, принцъ, его здѣсь нѣтъ. А вы знаете его?
   -- Даже очень хорошо.
   -- Онъ знакомъ съ родственникомъ графа; и, быть можетъ, вы отъ него-то и научились такъ хорошо думать объ этомъ родственникѣ?
   Принцъ поклонился и, отходя отъ Рандалл, произнесъ:
   -- Когда человѣкъ съ высокими достоинствами ручается за другого человѣка, то ему можно довѣриться во всемъ.
   "Конечно, произнесъ Рандель, про себя: -- я не долженъ быть опрометчивъ. Я чуть-чуть не попался въ страшную западню. Ну что, еслибъ я женился на дочери изгнанника и этимъ поступкомъ предоставилъ бы графу Пешьера полное право на наслѣдство! Какъ трудно въ этомъ мірѣ быть въ достаточной степени осторожнымъ!"
   Въ то время, какъ Рандаль дѣлалъ эти соображенія, на плечо его опустилась рука одного изъ членовъ Парламента.
   -- Что, Лесли, вѣрно, и у тебя бываютъ припадки меланхоліи! Готовъ держать пари, что угадываю твои думы.
   -- Угадываете! отвѣчалъ Рандаль.
   -- Ты думаешь о мѣстѣ, котораго скоро лишишься.
   -- Скоро лишусь!
   -- Да, конечно: если министерство перемѣнится, тебѣ трудно будетъ удержать его,-- я такъ думаю.
   Этотъ зловѣщій и ужасный членъ Парламента, любимый провинціальный членъ сквайра Гэзельдена, сэръ Джонъ, былъ однимъ изъ тѣхъ законодательныхъ членовъ, въ особенности ненавистныхъ для членовъ административныхъ,-- членъ, независимый ни отъ кого, благодаря множеству акровъ своей земли, который охотнѣе согласился бы вырубить столѣтніе дубы въ своемъ паркѣ, чѣмъ принять на себя исполненіе административной должности, въ душѣ котораго не было ни искры состраданія къ тѣмъ, кто не согласовался съ нимъ во вкусахъ и имѣлъ сравнительно съ нимъ менѣе великолѣпныя средства къ своему существованію.
   -- Гы! произнесъ Рандаль, съ угрюмымъ видомъ.-- Во первыхъ, сэръ Джонъ, министерство еще не перемѣняется.
   -- Да, да, я знаю это,-- а знаю также, что оно будетъ перемѣнено. Вы знаете, что я вообще люблю соглашаться съ нашими министрами во всемъ и поддерживать ихъ сторону; но вѣдь они люди черезчуръ честолюбивые и высокомѣрные, и если они не съумѣютъ соблюсти надлежащаго такта, то, конечно, клянусь Юпитеромъ, я покидаю ихъ и перехожу на другую сторону.
   -- Я нисколько не сомнѣваюсь, сэръ Джонъ, что вы сдѣлаете это: вы способны на такой поступокъ; это совершенно будетъ зависѣть отъ васъ и отъ вашихъ избирателей. Впрочемъ, во всякомъ случаѣ, если министерство и перемѣнится, то терять мнѣ нечего: я ни болѣе, ни менѣе, какъ обыкновенный подчиненный. Я вѣдь не министръ: почему же и я долженъ оставить свое мѣсто?
   -- Почему? Послушайте, Лесли, вы смѣетесь надо мной. Молодой человѣкъ на вашемъ мѣстѣ не унизитъ себя до такой степени, чтобъ оставаться тутъ, подъ начальствомъ тѣхъ людей, которые стараются низвергнуть и низвергнуть вашего друга Эджертона!
   -- Люди, занимающіе публичныя должности, не имѣютъ обыкновенія оставлять свою службу при каждой перемѣнѣ правительства.
   -- Конечно, нѣтъ; но родственники удаляющагося министра всегда оставляютъ ее,-- оставляютъ ее и тѣ, которые считались политиками и которые намѣревались вступить въ Парламентъ, какъ, безъ сомнѣнія, поступите вы при слѣдующихъ выборахъ. Впрочемъ, эти вещи вы сами знаете не хуже моего,-- вы, который смѣло можетъ считать себя превосходнымъ политикомъ,-- вы, сочинитель того удивительнаго памфлета! Мнѣ бы крайне не хотѣлось сказать моему другу Гэзельдену, который принимаетъ въ васъ самое искреннее участіе, что вы колеблетесь тамъ, гдѣ дѣло идетъ о чести.
   -- Позвольте вамъ сказать, сэръ Джонъ, сказалъ Рандаль, принимая ласковый тонъ, хотя внутренно проклиная своего провинціальнаго парламентскаго члена:-- для меня все это еще такъ ново, что сказанное вами никогда не приходило мнѣ въ голову. Я не сомнѣваюсь, что вы говорите совершенную истину; но, во всякомъ случаѣ, кромѣ самого мистера Эджертона, я не могу имѣть лучшаго руководителя и совѣтника.
   -- Конечно, конечно, Эджертонъ во всѣхъ отношеніяхъ прекрасный джентльменъ! Мнѣ бы очень хотѣлось примирить его съ Гэзельденомъ, особливо теперь, когда всѣ справедливые люди старинной школы должны соединиться вмѣстѣ и дѣйствовать за одно.
   -- Это сказано прекрасно, сэръ Джонъ, и умно. Но, простите меня, я долженъ засвидѣтельствовать мое почтеніе посланнику.
   Рандаль освободился и въ слѣдующей комнатѣ увидѣлъ посланника въ разговорѣ съ Одлеемъ Эджертономъ. Посланникъ казался весьма серьёзнымъ, Эджертонъ, по обыкновенію -- спокойнымъ и недоступнымъ. Но вотъ прошелъ мимо ихъ графъ, и посланникъ поклонился ему весьма принужденно.
   Въ то время, какъ Рандаль, нѣсколько позже вечеромъ, отъискивалъ внизу свой плащъ, къ нему неожиданно присоединился Одлей Эджертонъ.
   -- Ахъ, Лесли, сказалъ Одлей, тономъ ласковѣе обыкновеннаго: -- если ты думаешь, что ночной воздухъ не холоденъ для тебя, такъ прогуляемся домой вмѣстѣ. Я отослалъ свою карету.
   Эта снисходительность со стороны Одлея была до такой степени замѣчательна, что не на шутку испугала Рандаля и пробудила въ душѣ его предчувствіе чего-то недобраго. По выходѣ на улицу, Эджертонъ, послѣ непродолжительнаго молчанія, началъ:
   -- Любезный мистеръ Лесли, я всегда надѣялся и былъ увѣренъ, что доставилъ вамъ по крайней мѣрѣ возможность жить безъ нужды, и что впослѣдствіи могъ открыть вамъ карьеру болѣе блестящую.... Позвольте: я нисколько не сомнѣваюсь въ вашей благодарности.... позвольте мнѣ продолжать. Въ настоящее время предвидится возможность, что, послѣ нѣкоторыхъ мѣръ, предпринимаемыхъ правительствомъ, Нижній Парламентъ не въ состояніи будетъ держаться и члены его, по необходимости, оставятъ свои мѣста. Я говорю вамъ объ этомъ заранѣе, чтобы вы имѣли время обдумать, какія лучше предпринять тогда мѣры для своей будущности. Моя власть оказывать вамъ пользу, весьма вѣроятно, кончится. Принимая въ соображеніе нашу родственную связь и мои собственные виды касательно вашей будущности, нѣтъ никакого сомнѣнія, что вы оставите занимаемое теперь мѣсто и послѣдуете за моимъ счастіемъ къ лучшему или худшему. Впрочемъ, такъ какъ у меня нѣтъ личныхъ враговъ въ оппозиціонной партіи и какъ положеніе мое въ обществѣ весьма значительно, чтобъ поддержать и утвердить вашъ выборъ, какого бы рода онъ ни былъ,-- если вы считаете болѣе благоразумнымъ удержать за собой теперешнее мѣсто, то скажите мнѣ откровенно: я полагаю, что вы можете сдѣлать это безъ малѣйшей потери своего достоинства и безъ вреда своей чести. Въ такомъ случаѣ вамъ придется предоставить ваше честолюбіе постепенному возвышенію, не принимая никакого участія въ политикѣ. Съ другой стороны, если вы предоставите свою карьеру возможности моего вторичнаго вступленія въ права должностного человѣка, тогда должны отказаться отъ своего мѣста; и наконецъ, если вы станете держаться мнѣній, которыя не только будутъ въ оппозиціонномъ духѣ, но и популярны, я употреблю всѣ силы и средства ввести васъ въ парламентскую жизнь. Послѣдняго я не совѣтую вамъ.
   Рандаль находился въ гакомъ положеніи, какое испытываетъ человѣкъ послѣ жестокаго паденія: онъ, въ буквальномъ смыслѣ слова, былъ оглушенъ.
   -- Можете ли вы думать, сэръ, что я рѣшился бы покинуть ваше счастіе.... вашу партію.... ваши мнѣнія? произнесъ онъ въ крайнемъ недоумѣніи.
   -- Послушайте, Лесли, возразилъ Эджертонъ: -- вы еще слишкомъ молоды, чтобъ держаться исключительно какихъ нибудь людей, какой нибудь партіи или мнѣнія. Вы могли сдѣлать это въ одномъ только вашемъ несчастномъ памфлетѣ. Здѣсь чувство не имѣетъ мѣста: здѣсь должны участвовать умъ и разсудокъ. Оставимте говорить объ этомъ. Принявъ въ соображеніе всѣ pro и contra, вы можете лучше судить, что должно предпринять, когда время для выбора внезапно наступитъ.
   -- Надѣюсь, что это время никогда не наступитъ.
   -- Я тоже, надѣюсь, и даже отъ чистаго сердца, сказалъ Эджертонъ, съ непритворнымъ чувствомъ.
   -- Что еще могло быть хуже для нашего отечества! воскликнулъ Рандаль.-- Для меня до сихъ поръ кажется невозможнымъ въ натуральномъ порядкѣ вещей, чтобы вы и ваша партія когда нибудь оставили свои почетныя мѣста!
   -- И когда мы разойдемся, то найдется множество умницъ, которые скажутъ, что было бы не въ натуральномъ порядкѣ вещей, еслибъ мы снова заняли свои мѣста.... Вотъ мы и дома.
   Рандаль провелъ безсонную ночь. Впрочемъ, онъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которые не слишкомъ нуждаются во снѣ и не сдѣлали къ нему особенной привычки. Какъ бы то ни было, съ наступленіемъ утра, когда сны, какъ говорятъ, бываютъ пророческіе, онъ заснулъ очаровательнымъ сномъ -- сномъ, полнымъ видѣній, способныхъ принимать къ себѣ, чрезъ лабиринты всей юриспруденціи, обреченныхъ вѣчному забвенію канцлеровъ, или сокрушенныхъ на скалахъ славы неутомимыхъ юношей -- искателей счастія: въ упоительныхъ грезахъ Рандаль видѣлъ, какъ Рудъ-Голлъ, увѣнчанный средневѣковыми башнями, высился надъ цвѣтущими лугами и тучными жатвами, такъ безбожно отторгнутыми отъ владѣній Лесли Торнгиллами и Гэзельденами; Рандаль видѣлъ въ сонныхъ грезахъ золото и власть Одлея Эджертона,-- видѣлъ роскошныя комнаты въ улицѣ Даунинъ и великолѣпные салоны близъ Гросвеноръ-Сквера. Все это одно за другимъ пролетало передъ глазами улыбающагося сновидца, какъ Халдейская имперія пролетала передъ Даріемъ Мидійскимъ. Почему видѣнія, ни въ какомъ отношеніи не сообразныя съ предшествовавшими имъ мрачными и тревожными думами, должны были посѣтить изголовье Рандаля Лесли, это выходитъ изъ предѣловъ моихъ сображеній и догадокъ. Онъ, однако же, безсознательно предавался ихъ обаянію и крайне изумился, когда часы пробили одиннадцать, въ то самое время, какъ онъ вошелъ въ столовую, къ завтраку. Рандалю досадно было на свою запоздалость: онъ намѣревался извлечь какія нибудь существенныя выгоды изъ необычайной благосклонности Эджертона, получитъ какія нибудь обѣщанія или предложенія, которыя бы разъяснили нѣсколько, придали бы веселый видъ перспективѣ, представленной Эджертономъ наканунѣ въ такихъ мрачныхъ, оледеняющихъ чувства краскахъ. Только во время завтрака онъ и находилъ случай переговорить съ своимъ дѣятельнымъ патрономъ о дѣлахъ неслужебныхъ. Нельзя было надѣяться, чтобы Одлей Эджертонъ оставался дома до такой поздней поры. Оно такъ и случилось. Рандаля удивляло одно только обстоятельство, что Эджертонъ, вмѣсто того, чтобъ отправиться пѣшкомъ, какъ это дѣлалось имъ по привычкѣ, выѣхалъ въ каретѣ. Рандаль торопливо кончилъ свой завтракъ: въ немъ пробудилось необыкновенное усердіе къ мѣсту своего служенія, и, немедля ни минуты, онъ отправился туда. Проходя по широкому тротуару Пикадилли, онъ услышалъ позади себя голосъ, который съ недавняго времени сдѣлался знакомъ ему, и, оглянувшись, увидѣлъ барона Леви, шедшаго рядомъ, но не подъ руку, съ джентльменомъ, такъ же щегольски одѣтымъ, какъ и онъ самъ, только походка этого джентльмена была живѣе, осанка -- бодрѣе. Кстати сказать: наблюдательный человѣкъ легко можетъ сдѣлать безошибочно заключеніе о расположеніи духа и характерѣ другого человѣка, судя по его походкѣ и осанкѣ во время прогулки. Тотъ, кто слѣдитъ за какой нибудь отвлеченной мыслью, обыкновенно смотритъ въ землю. Кто привыкъ къ внезапнымъ впечатлѣніямъ или старается уловить какое нибудь воспоминаніе, тотъ какъ-то отрывисто взглядываетъ кверху. Степенный, осторожный, настоящій практическій человѣкъ всегда идетъ свободно и смотритъ впередъ; даже въ самомъ задумчивомъ расположеніи духа онъ на столько обращаетъ вниманіе вокругъ себя, на сколько требуется, чтобъ не столкнуться съ разнощикомъ и не сронить съ головы его лотка. Но человѣкъ сангвиническаго темперамента, котораго хотя и можно назвать практическимъ, но въ то же время онъ въ нѣкоторой степени и созерцательный, человѣкъ пылкій, развязный, смѣлый, постоянно страстный къ соревнованію, дѣятельный и всегда старающійся возвыситъ себя въ жизни,-- такой человѣкъ не ходитъ, но бѣгаетъ; смотритъ онъ выше головъ другихъ прохожихъ; его голова имѣетъ свободное обращеніе, какъ будто она приставлена къ плечамъ его слегка; его ротъ бываетъ немного открытъ; его взоръ свѣтлый и бѣглый, но въ то же время проницательный; его осанка сообщаетъ вамъ идею о защитѣ; его станъ стройный, но безъ принужденія. Такова была наружность спутника барона Леви. Въ то время, какъ Рандаль обернулся на призывъ барона, баронъ сказалъ своему спутнику:
   -- Это молодой человѣкъ, принятъ въ высшемъ кругу общества; вамъ не мѣшало бы приглашать его на балы прекрасной вашей супруги Какъ поживаете, мистеръ Лесли? Позвольте отрекомендовать васъ мистеру Ричарду Эвенелю.
   И, не дожидая отвѣта, баронъ Леви взялъ Рандаля подъ руку и прошепталъ:
   -- Человѣкъ съ первокласными талантами; чудовищно богатъ; у него въ карманѣ два или три парламентскихъ мѣста; его жена любитъ балы: это ея слабость.
   -- Считаю за особенную честь познакомиться съ вами, сэръ, сказалъ мистеръ Эвенель, приподнимая свою шляпу.-- Чудесный день.... не правда ли?
   -- Немного холодно, отвѣчалъ Лесли, который, подобно всѣмъ худощавымъ особамъ, съ слабымъ пищевареніемъ, во всякое время чувствовалъ ознобъ, а въ особенности теперь, когда душа его находилась въ такомъ тревожномъ состояніи, какое ни подъ какимъ видомъ не согрѣвало тѣла.
   -- Тѣмъ здоровѣе: это укрѣпляетъ нервы, сказалъ Эвенель.-- Впрочемъ, вы, молодые люди, сами себя портите: сидите въ теплыхъ комнатахъ, проводите ночи безъ сна. Вѣроятно, сэръ, вы любите танцы?
   И вслѣдъ за тѣмъ, не ожидая отъ Рандаля отрицательнаго отвѣта, мистеръ Эвенель продолжалъ, скороговоркой:
   -- У моей жены назначенъ въ четвергъ soirée dansante. Очень радъ буду видѣть васъ у себя въ домѣ, на Итонъ-Скверѣ. Позвольте, я дамъ вамъ карточку.
   И Эвенель вынулъ дюжину пригласительныхъ билетовъ, выбралъ изъ нихъ одинъ и вручилъ его Рандалю. Баронъ пожалъ руку молодому джентльмену, и Рандаль весьма учтиво отвѣчалъ, что знакомство съ мистриссъ Эвенель доставитъ ему величайшее удовольствіе. Послѣ этого Рандаль, не имѣя желанія, чтобы посторонніе люди увидѣли его подъ крыломъ барона Леви, какъ голубя подъ крыломъ ястреба, освободилъ свою руку и, представляя въ оправданіе служебныя дѣла, нетерпящія отлагательства, быстрыми шагами удалился отъ пріятелей.
   -- Современемъ этотъ молодой человѣкъ будетъ разъ игрывать немаловажную роль, сказалъ баронъ Леви.-- Я не знаю еще, кто бы имѣлъ такъ мало недостатковъ. Онъ ближайшій родственникъ Одлея Эджертона, который....
   -- Одлей Эджертонъ! воскликнулъ мистеръ Эвенель: -- это надменное, отвратительное, неблагодарное созданіе!
   -- А почему вы знаете его?
   -- Онъ обязанъ за свое поступленіе въ Парламентъ голосамъ двухъ моихъ ближайшихъ родственниковъ, а когда я зашелъ къ нему въ присутственное мѣсто, нѣсколько времени тому назадъ, онъ рѣшительно приказалъ мнѣ убраться вонъ. Какъ вамъ покажется? вѣдь это необузданная дерзость. Если ему когда нибудь придется обратиться ко ммѣ, я не задумаюсь отплатить ему той же самой монетой.
   -- Неужели онъ приказалъ вамъ убираться вонъ? Это не въ духѣ Эджертона. Онъ формалистъ,-- это правда; но зато онъ и учтивъ до крайности,-- по крайней мѣрѣ сколько я знаю его. Должно быть, вы оскорбили его чѣмъ нибудь, задѣли его за слабую сторону.
   -- Человѣкъ, которому нація даетъ такія прекрасныя деньги, не долженъ имѣть слабой стороны. Какая же можетъ быть у Эджертона?
   -- О, Эджертонъ, во первыхъ, считаетъ себя джентльменомъ во всѣхъ отношеніяхъ; во вторыхъ, честность свою онъ ставитъ выше всего, сказалъ Леви, съ язвительной улыбкой.-- Быть можетъ, вы тутъ-то и кольнули его. Скажите, какъ это было?
   -- Я не помню теперь, отвѣчалъ Эвенель, который, со времени своей женитьбы, достаточно изучилъ лондонское мѣрило человѣческихъ достоинствъ, и потому не могъ вспомнить не краснѣя о своемъ домогательствѣ дворянскаго достоинства.-- Я не вижу особенной необходимости ломать наши головы надъ слабыми сторонами надменнаго попугая. Возвратимтесь лучше къ предмету нашего разговора. Вы должны непремѣнно доставить мнѣ эти деньги къ будущей недѣлѣ.
   -- Будьте увѣрены въ этомъ.
   -- И, пожалуста, не пустите векселей моихъ въ продажу; подержите ихъ на нѣкоторое время подъ замкомъ.
   -- Мы вѣдь такъ и условились.
   -- Затруднительное положеніе мое я считаю кратковременнымъ. Только кончится паническій страхъ въ коммерціи и перемѣнится это неоцѣненное министерство, и я выплыву на чистую воду.
   -- Да, на лодочкѣ изъ векселей и ассигнацій, сказалъ баронъ, съ громкимъ смѣхомъ.
   И два джентльмена, пожавъ руку другъ другу, разстались.
  

ГЛАВА LXXXV.

   Между тѣмъ карета Одлея Эджертона подъѣхала къ дому лорда Лэнсмера. Одлей спросилъ графиню, и его ввели въ гостиную, въ которой не было ни души. Эджертонъ былъ блѣднѣе обыкновеннаго, и, когда отворилась дверь, онъ отеръ, чего никогда съ нимъ не случалось, холодный потъ съ лица, и неподвижныя губы его слегка дрожали. Съ своей стороны, и графиня, при входѣ въ гостиную, обнаружила сильное душевное волненіе, почти несообразное съ ея умѣньемъ управлять своими чувствами. Молча пожала она руку Одлея и, опустясь на стулъ, приводила, по видимому, въ порядокъ свои мысли. Наконецъ она сказала:
   -- Несмотря на вашу дружбу, мистеръ Эджертонъ, съ Лэнсмеромь и Гарлеемъ, мы очень рѣдко видимъ васъ у себя. Я, какъ вамъ извѣстно, почти совсѣмъ не показываюсь въ шумный свѣтъ, а вы не хотите добровольно навѣстить насъ.
   -- Графиня, отвѣчалъ Эджертонъ: -- я могъ отклонить отъ себя вашъ справедливый упрекъ, сказавъ вамъ, что мое время не въ моемъ распоряженіи; но въ отвѣтъ я приведу вамъ простую истину: наша встрѣча была бы тяжела для насъ обоихъ.
   Графиня покраснѣла и вздохнула, по не сдѣлала возраженія.
   Одлей продолжалъ:
   -- И поэтому я догадываюсь, что, пригласивъ меня къ себѣ, вы имѣете сообщить мнѣ; что нибудь, важное.
   -- Это относится до Гарлея, сказала графиня: -- я хотѣла посовѣтоваться съ вами.
   -- До Гарлея! говорите, графиня, умоляю васъ.
   -- Мой сынъ, безъ сомнѣнія, сказывалъ вамъ, что онъ воспиталъ молодую дѣвицу, съ намѣреніемъ сдѣлать ее лэди л'Эстренджъ и, само собою разумѣется, графинею Лэнсмеръ.
   -- Гарлей ничего не скрываетъ отъ меня, сказалъ Эджертонъ печальнымъ тономъ.
   -- Эта дѣвица пріѣхала въ Англію, находится теперь здѣсь, въ этомъ домѣ.
   -- Значитъ и Гарлей тоже здѣсь?
   -- Нѣтъ; она пріѣхала съ лэди N.... и ея дочерьми. Гарлей отправился вслѣдъ за ними, и я жду его со дня на день. Вотъ его письмо. Замѣтьте, что онъ еще не высказалъ своихъ намѣреній этой молодой особѣ, которую поручилъ моему попеченію, ни разу еще не говорилъ съ ней какъ влюбленный.
   Эджертонъ взялъ письмо и бѣгло, но со вниманіемъ, прочиталъ его.
   -- Дѣйствительно такъ, сказалъ онъ, возвращая письмо: -- прежде всякаго объясненія съ миссъ Дигби, онъ хочетъ, чтобъ вы увидѣли ее и сдѣлали бы о ней заключеніе; онъ хочетъ знать, одобрите ли вы и утвердите ли его выборъ.
   -- Вотъ объ этомъ-то я и хотѣла переговорить съ вами. Дѣвочка безъ всякаго званія; отецъ ея, правда, джентльменъ, хотя и это подлежитъ сомнѣнію, а мать -- ужь я придумать не могу, кто и что она такое. И Гарлей, которому я предназначала партію изъ первѣйшихъ домовъ въ Англіи!...
   Графиня судорожно сжала себѣ руки.
   -- Позвольте вамъ замѣтить, графиня, Гарлей уже болѣе не мальчикъ. Его таланты погибли безвозвратно, онъ ведетъ жизнь скитальца. Онъ предоставляетъ вамъ случай успокоить его душу, пробудить въ немъ природныя дарованія, дать ему домъ подлѣ вашего дома. Лэди Лэнсмеръ, въ этомъ случаѣ вамъ не должно колебаться.
   -- Я должна, непремѣнно должна. Послѣ всѣхъ моихъ надеждъ, послѣ всего, что я сдѣлала, чтобъ помѣшать....
   -- Вамъ остается только согласиться съ нимъ и примириться. Это совершенно въ вашей власти, но отнюдь не въ моей.
   Графиня еще разъ сжала руку Одлея, и слезы заструились изъ ея глазъ.
   -- Хорошо, пусть будетъ такъ, какъ вы говорите: я соглашаюсь, соглашаюсь. Я буду молчать; я заглушу голосъ этого гордаго сердца. Увы! оно едва не сокрушило его собственнаго сердца! Я рада, что вы защищаете его. Мое согласіе будетъ служить примиреніемъ съ обоими вами,-- да, съ обоими!
   -- Вы весьма великодушны, графиня, сказалъ Эджертонъ, очевидно тронутый, хотя все еще стараясь подавить свое волненіе.-- Теперь позвольте: могу ли я видѣть воспитанницу Гарлея? Наша бесѣда совершенно разстроила меня. Вы замѣчаете, что даже мои сильные нервы не къ состояніи сохранять своего спокойствія, а въ настоящее время мнѣ многое предстоитъ еще переносить, мнѣ нужны теперь вся моя сила и твердость.
   -- Да, я сама слышала, что нынѣшнее министерство перемѣнится. Но, вѣроятно, эта перемѣна совершится съ честью: оно будетъ въ скоромъ времени призвано назадъ голосомъ всей націи.
   -- Позвольте мнѣ увидѣть будущую супругу Гарлея л'Эстренджа, сказалъ Одлей, не обращая вниманія на это рѣшительное замѣчаніе.
   Графиня встала, вышла изъ гостиной и черезъ нѣсколько минутъ воротилась вмѣстѣ съ Гэленъ Дигби.
   Гэленъ удивительно перемѣнилась: въ ней нельзя было узнать блѣднаго, слабаго ребенка, съ пріятной улыбкой и умными глазами,-- ребенка, который сидѣлъ подлѣ Леонарда на тѣсномъ чердакѣ. Она имѣла средній ростъ; ея станъ по прежнему былъ стройный и гибкій; въ немъ обнаруживалась та правильность размѣровъ и грація, которая сообщаетъ намъ идею о женщинѣ въ полномъ ея совершенствѣ; Гэленъ создана была придавать красоту жизни и смягчать ея шероховатые углы, придавать красоту, но не служить защитой. Ея лицо не могло быть вполнѣ удовлетворительнымъ для разборчиваго глаза художника, въ его правильности обнаруживались нѣкоторые недостатки, но зато выраженіе этого лица имѣло необыкновенную прелесть и привлекательность. Немного нашлось бы такихъ, которые, взглянувъ на Гэленъ, не воскликнули бы: какое миленькое личико! Но, несмотря на то, на кроткомъ лицѣ Гэленъ отражался отпечатокъ тихой грусти; ея дѣтство перенесло слѣды свои и на ея дѣвственный возрастъ. Походка ея была медленна, обращеніе застѣнчиво, въ нѣкоторой степени принужденно и даже боязливо.
   Когда Гэленъ подходила къ Одлею, онъ смотрѣлъ на нее съ удвоеннымъ вниманіемъ, потомъ всталъ, сдѣлалъ нѣсколько шаговъ на встрѣчу къ ней, взялъ ея руку и поцаловалъ.
   -- Я давнишній другъ Гарлея л'Эстренджа, сказалъ онъ, подводя ее къ углубленію окна и сажая рядомъ съ собою.
   Быстрымъ взглядомъ, брошеннымъ на графиню, Одлей, по видимому, выражалъ желаніе поговорить съ Гэленъ безъ свидѣтелей. Графини поняла этотъ взглядъ и, оставаясь въ гостиной, заняла мѣсто въ отдаленномъ концѣ и углубилась въ чтеніе.
   Пріятно, умилительно было видѣть суроваго, дѣлового человѣка, когда онъ позволялъ себѣ вызывать на откровенность, испытывать умъ этого тихаго, боязливаго ребенка; и еслибъ вы послушали его, вы бы непремѣнно составили себѣ понятіе, какимъ образомъ онъ усвоилъ способность производить на другихъ сильное вліяніе, и какъ хорошо научился онъ, въ теченіе своей жизни, примѣнять себя къ женщинамъ.
   Прежде всего онъ заговорилъ о Гарлеѣ и говорилъ съ тактомъ и деликатностью. Отвѣты Гэленъ состояли сначала изъ односложныхъ словъ; но постепенно они развивались и выражали глубокую признательность. Лицо Одлея начинало терять свѣтлое выраженіе. Послѣ того онъ заговорилъ объ Италіи, и хотя не было человѣка, который бы въ душѣ своей имѣлъ склонности къ поэзіи менѣе, чѣмъ Одлей, но, несмотря на то, съ ловкостію человѣка, такъ долго обращавшагося въ образованномъ кругу общества,-- человѣка, который привыкъ извлекать свѣдѣнія отъ людей, совершенно противоположныхъ ему по характеру, онъ выбиралъ для разговора такіе предметы, которые невольнымъ образомъ пробуждали поэзію въ другихъ. Отвѣты Гэленъ обнаруживали разработанный вкусъ и плѣнительный умъ женщины; но въ тоже время замѣтно было, что колоритъ этихъ отвѣтовъ не былъ ея собственный: онъ былъ заимствованъ отъ другого лица. Гэленъ умѣла оцѣнивать, восхищаться и благоговѣть передъ всѣмъ возвышеннымъ и истинно прекраснымъ, но съ чувствомъ смиренія и кротости. Въ нихъ не было замѣтно живого энтузіазма, не высказывалось ни одного замѣчанія, поражающаго своей оригинальностію, ни искры пламени поэтической души, ни проблеска творческой способности. Наконецъ Эджертонъ перевелъ разговоръ на Англію, на критическое состояніе временъ, на права, которыя отечество имѣло на всѣхъ, кто имѣетъ способность служить ей и помогать въ годину трудныхъ обстоятельствъ. Онъ съ горячностію распространился о врожденныхъ талантахъ Гарлея, выражалъ свою радость и надежды, что Гарлей возвращался въ отечество, чтобы открыть своимъ дарованіямъ обширное поприще. Гэленъ казалась изумленною; огонь краснорѣчія Одлея не произвелъ на нее особеннаго впечатлѣнія. Онъ всталъ, и на серьёзномъ, прекрасномъ лицѣ его отразилось чувство обманутаго ожиданія; но секунда, и оно приняло свое обычное, холодное выраженіе.
   -- Adieu, прелестная миссъ Дигби! Боюсь, что я наскучилъ вамъ, особливо своей политикой. Прощайте, лэди Лэнсмеръ, Надѣюсь, я увижу Гарлея, какъ только онъ пріѣдетъ.
   Одлей быстро вышелъ изъ гостиной и приказалъ кучеру ѣхать въ улицу Даунинъ. Онъ задернулъ сторки и откинулся, назадъ. На лицѣ его отражалось замѣтное уныніе, и раза два онъ механически прикладывалъ руку къ сердцу.
   "Она добра, мила, умна и, безъ сомнѣнія, будетъ прекрасной женой, говорилъ Одлей про себя.-- Но любитъ ли она Гарлея въ такой степени, какъ онъ постоянно мечталъ о любви? Нѣтъ! Имѣетъ ли она столько силы и энергіи, чтобъ пробудить въ моемъ другѣ дарованія и возвратить свѣту прежняго Гарлея? Нѣтъ! Предназначенная небомъ занимать свѣтъ отъ другого солнца, не будучи сама блестящимъ свѣтиломъ, это дитя не въ состояніи затмить Прошедшее и озарить яркимъ свѣтомъ Будущее!"
   Вечеромъ того же дня Гарлей благополучно прибылъ въ домъ своихъ родителей. Нѣсколько лѣтъ, протекшихъ съ тѣхъ поръ, какъ мы видѣли его въ послѣдній разъ, не произвели замѣтной перемѣны въ его наружности. Онъ до сихъ поръ сохранилъ юношескую гибкость въ своемъ станѣ и замѣчательное разнообразіе и игривость въ выраженіи лица. По видимому, онъ непритворно восхищался встрѣчею съ своими родителями и выказывала, шумную радость и искреннюю нѣжность юноши, прибывшаго изъ пансіона. Въ его обращеніи съ Гэленъ обнаруживалась искренность, которая проникала весь составъ и всѣ изгибы его характера. Въ этомъ обращеніи много было нѣжности и уваженія. Обращеніе Гэленъ въ нѣкоторой степени было принужденно, но въ то же время невинно-плѣнительно и кроткосердечно. Гарлей, противъ обыкновенія, говорилъ почти безъ умолку. Политическія дѣла находились въ такомъ критическомъ положеніи, что онъ не могъ не сдѣлать нѣсколькихъ вопросовъ о политикѣ, и все эти вопросы предложены были съ любопытствомъ и участіемъ, чего прежде въ немъ не замѣчалось. Лордъ Лэнсмеръ былъ въ воеторгѣ.
   -- Ну, Гарлей, значитъ ты еще любишь свое отечество?
   -- Въ минуты его опасности -- да! отвѣчалъ Гарлей.
   Послѣ этого онъ спросилъ о другѣ своемъ Одлеѣ, и, когда любопытство его съ этой стороны было вполнѣ удовлетворено, онъ полюбопытствовалъ узнать новости въ литературѣ. Гарлей слышалъ очень много хорошаго о книгѣ, которая недавно была издана,-- книгѣ, сочиненіе которой мистеръ Дэль съ такою увѣренностію приписывалъ профессору Моссу; но никто изъ слушателей Гарлея не читалъ ея.
   -- А изъ чего состоятъ городскія сплетни?
   -- Мы не имѣемъ привычки слушать ихъ, сказала лэди Лэнсмеръ.
   -- Въ клубѣ Будль много говорятъ о новомъ плугѣ, сказалъ лордъ Лэнсмеръ.
   -- Дай Богъ ему хорошаго успѣха. Не знаете ли вы, не говорятъ ли много въ клубѣ Вайтъ о новопріѣзжемъ человѣкѣ?
   -- Я не принадлежу къ этому клубу.
   -- Однако, можетъ статься, вамъ случалось слышать о немъ: это -- иностранецъ,-- нѣкто графъ ди-Пешьера.
   -- Вотъ кто! сказалъ лордъ Лэнсмеръ: -- да, дѣйствительно мнѣ показывали на него въ Паркѣ; для иностранца онъ прекрасный мужчина -- волосы носитъ прилично остриженные, и вообще въ немъ много есть джентльменскаго и англійскаго.
   -- Ну да, да! Такъ онъ здѣсь? прекрасно!
   При этомъ открытіи Гарлей, не скрывая своего удовольствія, сильно потерь ладонь о ладонь.
   -- Какимъ трактомъ ты ѣхалъ? проѣзжалъ мимо Симплона?
   -- Нѣтъ: я прибылъ сюда прямехонько изъ Вѣны.
   Разсказывая необыкновенно живо и увлекательно свои дорожныя приключенія, Гарлей продолжалъ восхищать своего родителя до тѣхъ поръ, пока не наступило время удалиться на покой. Едва только Гарлей вошелъ въ свою комнату, какъ къ нему присоединилась его мать.
   -- Ну что, мама, сказалъ онъ: -- мнѣ, кажется, не нужно спрашивать, полюбили ли вы миссъ Дигби? Кто бы могъ не полюбить ее?
   -- Гарлей, добрый сынъ мой, отвѣчала мать, заливаясь слезами: -- будь счастливъ по своему; будь только счастливъ, вотъ все, чего я желаю и прошу.
   Гарлей, тропутый этимъ нѣжнымъ, выходящимъ изъ глубины любящей материнской души замѣчаніемъ, отвѣчалъ съ признательностію и старался утѣшить внезапную горесть своей матери. Потомъ, переходя въ разговорѣ отъ одного предмета къ другому и стараясь снова заговорить о Гэленъ, онъ отрывисто спросилъ:
   -- Скажите мнѣ ваше мнѣніе, мама, о возможности нашего счастія. Не забудьте, что счастіе Гэленъ есть уже и мое счастіе. Говорите, мама, откровенно.
   -- Ея счастіе не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, отвѣчала мать, съ достоинствомъ.-- О твоемъ зачѣмъ ты спрашиваешь меня? Развѣ ты не самъ рѣшился на это?
   -- Но все же, при всякомъ дѣлѣ, какъ бы оно ни было хорошо обдумано, пріятно слышать одобреніе ближняго: это въ извѣстной степени радуетъ и ободряетъ. Согласитесь, что Гэленъ имѣетъ самый нѣжный характеръ.
   -- Не спорю. Но ея умъ....
   -- Какъ нельзя лучше образованъ.
   -- Она такъ мало говоритъ....
   -- Это правда. И я удивляюсь -- почему?
   Графиня улыбнулась, несмотря на желаніе сохранить серьёзный видъ.
   -- Скажи мнѣ подробнѣе, какъ совершалось это дѣло. Ты взялъ ее еще ребенкомъ и рѣшился воспитать ее по образцу своего идеала. Легко ли это было?
   -- Легко; такъ по крайней мѣрѣ мнѣ казалось. Я желалъ внушить ей любовь истины и вѣрности: но она уже отъ природы вѣрна какъ день. Расположеніе къ природѣ и вообще ко всему натуральному она имѣла врожденное. Труднѣе всего было сообщать ей понятіе объ искусствахъ, какъ вспомогательныхъ средствахъ къ постиженію натуры. Но полагаю, что и это придетъ своимъ чередомъ. Вы слышали, какъ она играетъ и поетъ?
   -- Нѣтъ.
   -- Она удивитъ васъ. Въ живописи она не сдѣлала большихъ успѣховъ; но, несмотря на то, я смѣло могу сказать, что она вполнѣ образована. Характеръ, душа, умъ -- вотъ ея достоинства, которыя я ставлю выше всего.
   Гарлей замолчалъ и подавилъ тяжелый вздохъ.
   -- Во всякомъ случаѣ, я надѣюсь быть счастливымъ, сказалъ онъ и началъ заводить часы.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, она должна любить тебя, сказала графиня, послѣ продолжительнаго молчанія.-- Неужли она обманетъ твои ожиданія?
   -- Любить меня? Неоцѣненная мама -- вотъ этой вопросъ, который я долженъ предложить.
   -- Вопросъ! Любовь можно обнаружить съ перваго взгляда; она не требуетъ вопросовъ.
   -- Увѣряю васъ, что я никогда не старался обнаруживать ее. Это вотъ почему; прежде, чѣмъ миновала пора ея дѣтства, я, какъ вы можете полагать, удалилъ ее изъ моего дома. Она жила въ кругу одного итальянскаго семейства, вблизи моего обыкновеннаго мѣстопребыванія. Я навѣщалъ ее часто, руководилъ ея занятіями, слѣдилъ за успѣхами
   -- И наконецъ влюбился въ нее?
   -- Влюбился! это, по моимъ понятіямъ, слишкомъ жосткое выраженіе: оно сообщаетъ идею о паденіи, о внезапномъ стремленіи по дорогѣ жизни. Нѣтъ, я не помню, чтобы мнѣ случилось падать или стремиться. Съ перваго шага къ достиженію цѣли для меня была гладкая наклонная стезя, по которой я шелъ до тѣхъ поръ, пока могъ сказать себѣ: "Гарлей л'Эстренджъ, твое время наступило. Изъ маленькаго бутона образовался пышный цвѣтокъ. Возьми его къ себѣ на грудь." И я кротко отвѣчалъ самому себѣ: "пусть будетъ такъ." Послѣ этого я узналъ, что лэди N отправляется съ дочерьми въ Англію. Я просилъ ее взять съ собой мою питомицу и доставить ее къ вамъ. Я написалъ къ вамъ и просилъ вашего согласія, получивъ которое, надѣялся, что вы получите за меня согласіе родителя. Теперь я здѣсь. Вы одобряете мой выборъ. Завтра я переговорю съ Гэленъ. Быть можетъ, еще она отвергнетъ мое предложеніе.
   -- Странно, странно! ты говорить такъ легко, такъ хладнокровно, между тѣмъ, какъ ты способенъ любить пламенно.
   -- Матушка, сказалъ Гарлей, съ горячностью: -- будьте довольны! Я способенъ и теперь любить! Но прежняя любовь -- увы!-- уже болѣе не посѣтитъ моей души. Я ищу теперь тихаго общества, нѣжной дружбы, свѣтлой, облегчающей душу улыбки женщины, потомъ дѣтскихъ голосовъ -- этой музыки, которая, отзываясь въ сердцѣ родителей, пробуждаетъ въ нихъ самое прочное, самое чистое чувство взаимной любви: вотъ въ этомъ заключаются всѣ мои надежды. Скажите, дорогая мама, неужли въ этой надеждѣ нѣтъ ничего возвышеннаго?
   Графиня еще разъ заплакала и со слезами вышла изъ комнаты.
  

ГЛАВА LXXXVI.

   О, Гэленъ, прекрасная Гэленъ! типъ спокойнаго, свѣтлаго, не бросающагося въ глаза, глубоко чувствуемаго совершенства женщины! Ты уже женщина,-- не идеалъ, вызываемый изъ пространства поэтомъ, но скорѣе спутникъ поэта на землѣ! женщина, которая, при своемъ ясномъ, лучезарномъ видѣніи предметовъ дѣйствительныхъ и съ тонкими фибрами своего нѣжнаго чувства, замѣняетъ недостатки того, чьи ноги спотыкаются на землѣ, потому что взоры его устремлены въ надзвѣздный міръ! женщина предусмотрительная, составляющая отраду жизни,-- ангелъ, осѣняющій своими крылами сердце, охраняя въ немъ божественную весну, на которую еще не пахнуло оледеняющимъ дуновеніемъ зимы порочнаго міра! Гэленъ, нѣжная Гэленъ! неужли и въ самомъ дѣлѣ этотъ причудливый и блестящій лордъ долженъ найти въ тебѣ возрожденіе своей жизни, обновленіе своей души? Твои кроткія, благоразумныя домашнія добродѣтели какую пользу могутъ принести человѣку, котораго сама фортуна защищаетъ отъ тяжелыхъ испытаній, котораго скорби не могутъ быть доступны для твоихъ понятій! чтобъ слѣдить за стремленіемъ души котораго,-- стремленіемъ неправильнымъ, взволнованнымъ,-- за душой, то возвышающейся, то падающей, потребны зрѣніе утонченнѣе твоего, Гэленъ, и сила, которая могла бы поддержать разсудокъ, во время его колебанія, на крыльяхъ энтузіазма и пламенной страсти?
   И ты сама, о природа, скрытная и покорная, которую нужно ласками вызвать изъ подъ прикрытія и развить подъ вліяніемъ тихой и благотворной атмосферы святой, счастливой любви,-- будетъ ли достаточно для тебя той любви, которою Гарлей л'Эстренджъ можетъ располагать? Только что развернувшіеся цвѣты не завянутъ ли подъ прикрытіемъ, которое защититъ ихъ отъ бури, но между тѣмъ лишитъ животворныхъ лучей солнца? Ты, которая, пробуждая въ нѣжномъ созданіи чувство любви, ищешь, хотя и смиренно, отголоска на это чувство въ душѣ другого созданія,-- можешь ли ты перелить источникъ радости и скорби въ сердце, которое остыло для тебя? Имѣешь ли ты на столько прелести и силы, свойственныхъ лунѣ, что приливы того прихотливаго моря, которое называется сердцемъ, станутъ возвышаться и понижаться по твоему произволу? Къ тому же, кто скажетъ, кто догадается, до какой степени могутъ сблизиться два сердца, когда между ними ничего нѣтъ порочнаго, ничего преступнаго и когда времени предоставлена полная свобода связать ихъ вмѣстѣ? Самая драгоцѣннѣйшая вещь въ мірѣ есть союзъ, въ которомъ два созданія, несмотря на контрастъ въ своихъ характерахъ, стараются гармонировать другъ другу, замѣняя недостатки другъ у друга своими совершенствами и составляя одну сильную человѣческую душу! И то большое счастіе, когда оба существа могутъ принести къ брачному алтарю если не пламя, то, по крайней мѣрѣ, ѳиміамъ! Тамъ, гдѣ всѣ намѣренія человѣка благородны и великодушны, гдѣ чувства женщины нѣжны и непорочны, любовь если не предшествуетъ имъ, то послѣдуетъ за ними,-- а если и не послѣдуетъ за ними, если въ гирляндѣ недостанетъ розъ, то, конечно, можно сожалѣть объ этихъ розахъ, не опасаясь, однако, шиповъ.
   Утро было теплое, несмотря на то, что воздухъ состоялъ изъ сѣроватой мглы -- предвѣстницы наступленія зимы въ Лондонѣ. Гэленъ задумчиво гуляла подъ деревьями, которыя окружали садъ, принадлежавшій дому лорда Лэнсмера. Еще многіе листья оставались на сучьяхъ, но уже завялые и пожелтѣлые. Мѣстами щебетали птички; но уже въ звукахъ ихъ пѣсенъ отзывались печаль и жалоба. Все въ этомъ домѣ, до пріѣзда Гарлея, было странно, и наводило уныніе на робкую и покорную душу Гэленъ. Лэди Лэнсмеръ приняла ее ласково, но съ нѣкоторою принужденностью. Надменное обращеніе графини со всѣми, кромѣ Гарлея, дѣлало еще застѣнчивѣе робкую сиротку. Участіе, которое лэди Лэнсмеръ принимала въ выборѣ Гарлея, ея стараніе вывести Гэленъ изъ задумчивости, ея наблюдательные взоры, которые останавливались на Гэленъ, когда она застѣнчиво говорила или дѣлала робкое движеніе, пугали бѣднаго ребенка и принуждали ее быть несправедливой къ самой себѣ.
   Даже самые слуги, при всей ихъ степенности, важности и почтительности, представляли грустный контрастъ съ свѣтлыми, привѣтливыми улыбками и свободнымъ разговоромъ итальянской прислуги. Ея воспоминанія о свободномъ, радушномъ обращеніи на континентѣ, которое развязывало даже самыхъ застѣнчивыхъ, представляли пышную и холодную точность во всемъ окружающемъ ее вдвойнѣ страшнымъ и унылымъ. Лордъ Лэнсмеръ, не знавшій еще видовъ Гарлея и вовсе не воображавшій увидѣть впослѣдствіи невѣстку въ лицѣ Гэленъ, которую онъ считалъ за питомицу Гарлея, былъ фамиліаренъ и любезенъ, какъ надлежало быть хозяину дома. Впрочемъ, онъ смотрѣлъ на Гэленъ какъ на ребенка и весьма естественно предоставилъ ее графинѣ. Неясное сознаніе своего сомнительнаго положенія, своего сравнительно-низкаго происхожденія и богатства тяготило ея и огорчало; даже чувство признательности къ Гарлею становилось для нея бременемъ при одной мысли о невозможности выказать свою благодарность. Признательный человѣкъ никогда не хочетъ оставаться въ долгу. Да и что могла она сдѣлать для него?
   Углубленная въ думы, Гэленъ ходила одна по извилистымъ аллеямъ. Поддѣльный сельскій пейзажъ въ саду, окруженный высокими, мрачными стѣнами, казался темницею для Гэленъ, которая привыкла любоваться простыми, но чарующими красотами природы.
   Задумчивость Гэленъ была нарушена веселымъ лаемъ Нерона. Онъ увидѣлъ Гэленъ и, подбѣжавъ къ ней, сунулъ свою огромную морду въ ея руку. Остановившись поласкать собаку, Гэленъ стало отраднѣе на душѣ при этой встрѣчѣ, и нѣсколько слезинокъ выпало изъ глазъ ея на вѣрную собаку. И въ самомъ дѣлѣ, когда душа наша переноситъ страданія въ кругу подобныхъ намъ созданіи, ничто не можетъ такъ скоро вынудить слезы изъ нашихъ глазъ, какъ преданность и ласки собаки. Въ эту минуту тихой грусти позади Гэленъ раздался музыкальный голосъ Гарлея. Гэленъ поспѣшно отерла слезы и подала руку своему патрону.
   -- Мнѣ такъ мало удалось вчера поговорить съ вами, моя милая питомица, что теперь я рѣшительно хочу завладѣть вашимъ временемъ, несмотря, что Неронъ долженъ лишиться вашихъ ласкъ. Итакъ, вы опять въ родной землѣ?
   Гэленъ вздохнула.
   -- Могу ли я надѣяться, что вы находитесь теперь въ болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ въ сравненіи съ тѣми, которыя вы знавали въ своемъ дѣтствѣ?
   Гэленъ обратила на своего благодѣтеля взоры, полные душевной признательности, и въ тотъ же моментъ вспомнила о всемъ, чѣмъ была обязана ему.
   Гарлей снова началъ, и на этотъ разъ слова его отзывались грустью:
   -- Гэленъ, я вижу, ваши взоры благодарятъ меня. Выслушайте меня прежде, чѣмъ рѣшитесь высказать словами свою благодарность. Я намѣренъ сдѣлать вамъ странное признаніе,-- признаніе, полное эгоизма и самолюбія.
   -- Вы! не думаю.... это невозможно!
   -- Разсудите сами и потомъ рѣшите, кто изъ насъ имѣетъ болѣе основательный поводъ быть признательнымъ. Гэленъ, когда я былъ въ вашихъ лѣтахъ, когда я былъ мальчикомъ по возрасту, но, мнѣ кажется, мужчиной по душѣ, съ сильной энергіею и возвышеннымъ стремленіемъ души, я любилъ тогда,-- любилъ пламенно....
   Гарлей замолчалъ на нѣсколько секундъ: очевидно было, что онъ старался преодолѣть сильное душевное волненіе. Гэленъ слушала въ безмолвномъ удивленіи. Волненіе души Гарлея взволновало и ее. Нѣжное сердце ея уже готово было перелить отрадное утѣшеніе въ его сердце. Безъ всякаго сознанія, ея рука опустилась отъ его руки.
   -- Любилъ пламенно и скорбно. Разсказывать все будетъ длинная исторія. Холодные назвали бы мою любовь сумасшествіемъ. Поэтому-то я и не хочу распространяться... и не могу теперь распространяться о ней. Довольно! смерть похитила внезапно, страшно, и для меня таинственно ту, которую любилъ я. Но любовь жила въ моей душѣ. Къ счастію, быть можетъ, мнѣ представился случай развлечь свою скорбь. Я вступилъ въ военную службу и отправился въ дѣйствующую армію. Люди называютъ меня храбрымъ. Но это лесть! я былъ трусъ передъ одной мыслью о жизни. Я искалъ смерти; но она, какъ сонъ, не является на нашъ призывъ. Война кончилась. Стихнетъ вѣтеръ, и паруса на кораблѣ повиснутъ: такъ точно, когда кончились минуты сильныхъ ощущеній, для меня все казалось безотраднымъ,-- для меня не было цѣли въ этой жизни. Тяжело, тяжело было на душѣ моей! Быть можетъ, скорбь моя не была бы такъ продолжительна, еслибъ я не боялся, что имѣю причины упрекать себя. Съ той поры я былъ скитальцемъ, добровольнымъ изгнанникомъ. Въ молодости я былъ честолюбивъ, я стремился къ славѣ; но потомъ во мнѣ и искры не осталось честолюбія. Пламя, проникнувъ въ самую глубь души, быстро распространяется и превращаетъ все въ пепелъ. Но позвольте мнѣ быть короче въ своихъ объясненіяхъ... Я не намѣренъ высказывать вамъ свои жалобы,-- вамъ, которую небо одарило такими совершенствами. Я рѣшился снова привязаться душой къ какому нибудь живому существу: въ этомъ я видѣлъ единственную возможность оживить свое умирающее сердце. Но та, которую любилъ я, оставалась для меня образцомъ женщины: она такъ сильно отличалась отъ всѣхъ, кого я видѣлъ! Вслѣдствіе этого, однажды я сказалъ самому себѣ: я отъищу молодое, непорочное созданіе и воспитаю его сообразно съ моимъ идеаломъ. Въ то время, какъ эта мысль преслѣдовала меня сильнѣе и сильнѣе, случайно я встрѣтился съ вами. Пораженный романтичностью вашей ранней жизни, тронутый непоколебимостью вашего сердца, очарованный вашимъ характеромъ, я сказалъ себѣ: Гарлей, ты нашелъ, кого искалъ. Гэленъ! принимая на себя попеченіе о вашей жизни, во всемъ образованіи, которое я старался передать вашему ученическому возрасту, я былъ не болѣе, какъ эгоистъ. И теперь, когда вы достигли того возраста, когда мнѣ можно говорить съ вами, а вамъ выслушивать меня, когда вы находитесь подъ священнымъ кровомъ моей матери,-- теперь я спрашиваю васъ, можете ли вы принять это сердце, какимъ оставили его минувшіе годы и скорби, которыя оно лелѣяло въ теченіе тѣхъ лѣтъ? Можете ли вы помочь мнѣ считать жизнь за обязанность, за священный долгъ и пробудить тѣ порывы души, которые возникаютъ и стремятся въ нихъ изъ тѣсныхъ и жалкихъ предѣловъ нашего суетнаго обыденнаго существованія? Гэленъ, я спрашиваю васъ, можете ли вы быть для меня всѣмъ этимъ и носить названіе моей жены?
   Напрасно было бы описывать быстрыя, перемѣнчивыя, неопредѣленныя ощущенія, происходившія въ душѣ неопытной Гэленъ въ то время, какъ Гарлей говорилъ эти слова. Гарлей до такой степени разстрогалъ всѣ пружины удивленія, состраданія, нѣжнаго уваженія, сочувствія и дѣтской благодарности, что, когда онъ замолчалъ и тихо взялъ ее за руку, безмолвная Гэленъ находилась въ крайнемъ замѣшательствѣ и старалась преодолѣть волненіе души. Гарлей улыбался, глядя на вспыхнувшее, потупленное выразительное лицо. Онъ съ разу догадался, что подобное предложеніе никогда не приходило ей на умъ, что она никогда не воображала видѣть въ немъ когда нибудь поклонника, что никогда въ душѣ ея не рождалось чувство, которое могло бы пробудиться въ ней при воззрѣніи на Гарлея совершенно съ другой стороны.
   -- Моя неоцѣненная Гэленъ! снова заговорилъ онъ, спокойнымъ, но патетичнымъ голосомъ: -- дѣйствительно, между нами существуетъ неравенство въ лѣтахъ, и, можетъ статься, я не имѣю права надѣяться на ту любовь, которою юность даритъ юность. Позвольте мнѣ предложить вамъ весьма простой вопросъ, на который вы станете отвѣчать чистосердечно. Возможно ли было, чтобы вы видѣли въ нашемъ тихомъ и скромномъ убѣжищѣ за границею и подъ кровомъ вашихъ итальянскихъ друзей,-- могли ли вы видѣть кого нибудь, кому бы вы отдали предпочтеніе передо мною?
   -- Нѣтъ! о, нѣтъ! произнесла Гэленъ едва слышнымъ голосомъ.-- Да и могла ли я? кто можетъ сравниться съ вами?
   Послѣ того, съ напряженнымъ усиліемъ, потому что внутренняя вѣрность ея поколебалась, и даже самая любовь ея къ Гарлею, дѣтская и почтительная, заставила ее затрепетать при одной мысли: ну что, если она измѣнитъ ему? она отошла нѣсколько въ сторону и сказала:
   -- О, неоцѣненный благодѣтель мой, благороднѣйшій и великодушнѣйшій изъ всѣхъ людей по крайней мѣрѣ, въ моихъ глазахъ простите, простите меня, если я кажусь вамъ неблагодарною, если я колеблюсь дать вамъ рѣшительный отвѣтъ; но я не могу, не могу усвоить мысли, что я достойна васъ. Я никогда не задумывала о себѣ такъ много. Вашъ титулъ, ваше богатство....
   -- Неужли они должны служить для меня вѣчнымъ отверженіемъ? Забудьте ихъ и говорите откровенно.
   -- Но не одни они, сказала Гэленъ, почти рыдая: -- хотя это главное. Вы говорите, что я вашъ образецъ, вашъ идеалъ! И!-- невозможно! О, какимъ образомъ могу я оказать пользу, помощь, утѣшеніе человѣку, подобному вамъ!
   -- Можете, Гэленъ! вы можете! вскричалъ Гарлей, очарованный до такой степени непритворной скромностью.-- Неужли мнѣ не суждено держать этой руки въ своей рукѣ?
   И Гэленъ, съ тихими слезами, протянула руку Гарлею. Въ это время подъ увядшими деревьями раздались медленные шаги.
   -- Матушка, сказалъ Гарлей л'Эстренджъ, взглянувъ въ ту сторону, гдѣ слышны были шаги: -- рекомендую вамъ мою будущую жену.
  

ГЛАВА LXXXVII.

   Медленно и задумчиво шелъ Гарлей л'Эстренджъ къ Эджертону послѣ этого случайнаго свиданія съ Гэленъ. Только что вышелъ онъ на одну изъ главныхъ улицъ, ведущихъ на Гросвеноръ-Скверъ, какъ молодой человѣкъ, быстрыми шагами шедшій навстрѣчу ему, столкнулся съ нимъ лицомъ къ лицу и, съ извиненіемъ отступивъ назадъ, узналъ Гарлея и воскликнулъ:
   -- Ахъ, Боже мой! лордъ л'Эстренджъ! вы въ Англіи! Позвольте мнѣ поздравить васъ съ благополучнымъ прибытіемъ. Но, кажется, вы меня не узнаете.
   -- Извините, мистеръ Лесли. Я узнаю васъ теперь, по вашей улыбкѣ; впрочемъ, вы уже теперь въ такомъ возрастѣ, что мнѣ позволительно сказать, что вы постарѣли противъ того, какъ я видѣлся съ вами въ послѣдній разъ.
   -- А вы, лордъ л'Эстренджъ, на мой взглядъ, помолодѣли.
   И дѣйствительно, въ этомъ отвѣтѣ заключалось много истины. Между лѣтами Лесли и л'Эстренджа, въ сравненіи съ прежней порой, обнаруживалось гораздо менѣе различія. Коварные замыслы молодого человѣка обозначались весьма замѣтными морщинами на его лицѣ, между тѣмъ какъ мечтательное поклоненіе Гарлея всему истинному и прекрасному, по видимому, сохраняло въ вѣрномъ поклонникѣ неувядаемую юность.
   Гарлей принялъ комплиментъ съ величайшимъ равнодушіемъ, которое какъ нельзя болѣе шло стоику, но которое едва ли было естественно въ джентльменѣ, за нѣсколько минутъ предложившемъ свою руку лэди моложе его многими годами.
   -- Кажется, вы отправляетесь къ мистеру Эджертону, снова началъ Лесли.-- Если такъ, то вы не найдете его дома: онъ уже въ присутствіи.
   -- Благодарю васъ. Въ такомъ случаѣ я пойду къ нему туда.
   -- Я тоже къ нему иду, сказалъ Рандаль нерѣшительно.
   Л'Эстренджъ, такъ мало еще видѣвшій Лесли, не имѣлъ противъ этого джентльмена особенныхъ предубѣжденій, но замѣчаніе Рандаля служило въ нѣкоторомъ родѣ вызовомъ на вѣжливость, и потому онъ, нисколько не затрудняясь, отвѣчалъ:
   -- Въ такомъ случаѣ мнѣ очень пріятно итти вмѣстѣ съ вами.
   Рандаль взялъ протянутую ему руку, и лордъ л'Эстренджъ, какъ человѣкъ, долгое время пробывшій за границей, разъигрывалъ роль вопрошателя въ наступившемъ разговорѣ.
   -- Эджертонъ, я полагаю, по прежнему все тотъ же: слишкомъ занятъ дѣлами, чтобы хворать, и слишкомъ твердъ -- чтобы печалиться?
   -- Если онъ и чувствуетъ себя когда нибудь нездоровымъ или печальнымъ, то никому не показываетъ виду. Кстати, милордъ, желалъ бы я знать ваше мнѣніе касательно его здоровья.
   -- А что же? вы пугаете меня!
   -- Напрасно, милордъ: я не думалъ тревожить васъ; и, ради Бога, не скажите ему, что я зашелъ такъ далеко, принимая въ немъ участіе. Впрочемъ, мнѣ кажется, что онъ чрезвычайно изнурилъ себя; онъ страдаетъ.
   -- Бѣдный Одлей! сказалъ л'Эстренджъ, голосомъ, въ которомъ отзывалось искреннее сожалѣніе.-- Я непремѣнно разспрошу его, но, будьте увѣрены, при этомъ случаѣ не упомяну вашего имени: я знаю очень хорошо, какъ непріятны для него предположенія, что и онъ подверженъ человѣческимъ недугамъ. Я очень обязанъ вамъ за этотъ намекъ,-- очень обязанъ за участіе, принимаемое вами въ человѣкѣ, который такъ дорогъ моему сердцу.
   Голосъ и обращеніе Гарлея сдѣлались еще мягче, еще радушнѣе. Послѣ того онъ началъ спрашивалъ о томъ, что думалъ Рандаль о слухахъ, которые достигли его касательно неизбѣжной перемѣны министерства, и до какой степени Эджертонъ обезпокоенъ этимъ происшествіемъ. Рандаль, замѣтивъ, что Гарлей ничего не могъ сообщить ему по этому предмету, былъ скрытенъ и остороженъ.
   -- Потеря должности не могла бы, кажется, огорчить такого человѣка, какъ Одлей, замѣтилъ л'Эстренджъ.-- Онъ останется сильнымъ и въ оппозиціонной партіи, даже, можетъ быть, сильнѣе; что касается вознагражденія....
   -- Вознагражденіе весьма хорошее, прервалъ Рандаль, подавляя вздохъ.
   -- Весьма хорошее, я полагаю, чтобъ возвратить десятую долю того, что стоило мѣсто нашему другу...
   -- Прибавьте къ этому доходы съ имѣнія, которые, я знаю навѣрное, составляютъ весьма значительную сумму, сказалъ Рандаль безпечно.
   -- Да, дѣйствительно, доходы должны быть огромные, если только онъ надлежащимъ образомъ смотрѣлъ за своимъ имѣніемъ.
   Въ это время они проходили мимо отеля, въ которомъ проживалъ графъ ди-Пешьера.
   Рандаль остановился.
   -- Извините меня на одну секунду, милордъ. Я отдамъ только швейцару мою карточку.
   Сказавъ это, онъ подалъ ее выбѣжавшему изъ дверей лакею.
   -- Передай графу ди-Пешьера, сказалъ Рандаль, вслухъ.
   Л'Эстренджъ изумился и, въ то время, какъ Рандаль снова взялъ его подъ руку, сказалъ:
   -- Значитъ этотъ итальянецъ живетъ здѣсь? Вы хорошо знаете его?
   -- Я знаю его такъ, слегка, какъ каждый изъ насъ знаетъ иностранца, который производитъ впечатлѣніе.
   -- Онъ производитъ впечатлѣніе?
   -- Весьма натурально: своей красотой, своимъ умомъ и богатствомъ; говорятъ, что онъ очень богатъ, то есть пока получаетъ доходы своего родственника, который находится въ Англіи.
   -- Я вижу, что вы имѣете о немъ довольно подробныя свѣдѣнія. Скажите, мистеръ Лесли, какъ полагаютъ другіе, зачѣмъ онъ пріѣхалъ сюда?
   -- Я что-то слышалъ, хотя для меня это и не совсѣмъ-то понятно. Я слышалъ о какомъ-то пари, по которому графъ непремѣнно долженъ жениться на дочери своего родственника,-- а изъ этого заключаю, что онъ долженъ овладѣть всѣмъ имѣніемъ, и что онъ пріѣхалъ сюда собственно затѣмъ, чтобъ отъискать своего родственника и получить руку богатой наслѣдницы. Вѣроятно, эта исторія знакомѣе вамъ, и вы можете сказать мнѣ, до какой степени должно вѣрить подобнымъ слухамъ.
   -- Я могу сказать вамъ одно, что если онъ держалъ подобное пари, то совѣтую вамъ держать противъ него какое угодно другое пари, и вы останетесь въ выигрышѣ, сухо сказалъ Гарлей.
   Губы его дрожали отъ гнѣва, и въ его взорахъ отражалась лукавая насмѣшка.
   -- Значитъ вы полагаете, что этотъ бѣдный родственникъ не будетъ нуждаться въ подобномъ союзѣ для того, чтобъ снова владѣть своими имѣніями?
   -- Конечно. Я никогда еще не видалъ такого бездѣльника, который такъ дерзко рѣшается рисковать своимъ счастіемъ и итти противъ правосудія и провидѣнія.
   Рандаль задрожалъ. Онъ чувствовалъ, какъ будто стрѣла пронзила его сердце; впрочемъ, онъ скоро оправился.
   -- Носятся еще другіе неопредѣленные слухи, что богатая наслѣдница, о которой идетъ рѣчь, уже за мужемъ -- за какимъ-то англичаниномъ.
   На этотъ разъ задрожалъ Гарлей л'Эстренджъ.
   -- Праведное небо! воскликнулъ онъ: -- это неправда, это бы испортило все дѣло! За англичаниномъ, и въ это время! но, можетъ быть, за англичаниномъ, котораго званіе соотвѣтствуетъ званію Риккабокка.
   -- Ничего не знаю. Полагаютъ, что она вышла за обыкновеннаго джентльмена изъ хорошей фамиліи. Впрочемъ, легко можетъ статься, что это все ложь. Быть можетъ, какой нибудь англичанинъ, услышавъ о вѣроятномъ возвращеніи въ свое отечество Риккабокка и разсчитывая на богатую наслѣдницу, съ намѣреніемъ распустилъ эти слухи, чтобъ удалить другихъ искателей.
   -- Весьма быть можетъ. Впрочемъ, такъ рѣдко случается, чтобы молоденькая итальянка знатнаго происхожденія вышла замужъ за иностранца, что мы смѣло можемъ считать эти слухи незаслуживающими ни малѣйшаго вѣроятія; мы можемъ даже улыбнуться длинному лицу предполагаемаго искателя богатства. Да поможетъ ему небо, если онъ существуетъ!
   -- Аминь! произнесъ Рандаль съ благоговѣніемъ.
   -- Я слышалъ, что и сестра Пешьера тоже въ Англіи. Вѣроятно, вы знаете и ее?
   -- Немного.
   -- Простите, любезный мистеръ Лесли, если я беру смѣлость, которой наше кратковременное знакомство не должно еще допускать. Противъ сестры графа Пешьера я не имѣю ничего сказать; я даже слышалъ нѣкоторыя вещи, которыя невольнымъ образомъ должны пробудить въ душѣ каждаго состраданіе къ ней и уваженіе. Но что касается самого Пешьера, всякій, кто только цѣнитъ свою честь, долженъ видѣть въ немъ негодяя,-- да я и считаю его за самаго низкаго негодяя. Къ тому же мнѣ кажется, что чѣмъ далѣе сохраняемъ мы отвращеніе къ низкимъ поступкамъ человѣка, что, мимоходомъ сказать, составляетъ благороднѣйшій инстинктъ юности, тѣмъ прекраснѣе будетъ наше мужество и старость наша будетъ имѣть болѣе правъ на уваженіе.... Согласны ли вы со мной?
   И Гарлей неожиданно повернулъ въ сторону; его взоры, какъ притокъ ослѣпительнаго свѣта, остановились на блѣдномъ, скрытномъ лицѣ Рандаля.
   -- Совершенно согласенъ, отвѣчалъ Рандаль.
   Гарлей окинулъ его взоромъ съ головы до ногъ, и рука его механически опустилась изъ подъ руки Рандаля.
   Къ счастію для Рандаля, который чувствовалъ, что попалъ въ непріятное положеніе, хотя и не зналъ, какъ и почему это случилось,-- къ его особенному счастію, въ этотъ самый моментъ опустилась на плечо его чья-то рука, и въ то же время раздался чистый, открытый, мужественный голосъ:
   -- Другъ мой, здоровъ ли ты? Я вижу, что ты занятъ теперь; но, сдѣлай милость, въ теченіе дня заверни ко мнѣ.
   И молодой джентльменъ, въ знакъ извиненія, сдѣлавъ поклонъ лорду л'Эстренджу, удалился.
   -- Сдѣлайте одолженіе, мистеръ Лесли, изъ за меня не лишайте себя удовольствія переговорить съ вашимъ другомъ. Вамъ не къ чему спѣшить къ мистеру Эджертону. Пользуясь правами старинной дружбы, я надѣюсь видѣться съ нимъ первымъ.
   -- Это племянникъ мистера Эджертона -- Франкъ Гэзельденъ!
   -- Пожалуста, воротите его, и отрекомендуйте ему меня. У него такое доброе, открытое лицо.
   Рандаль повиновался, и, послѣ нѣсколькихъ привѣтливыхъ словъ, относившихся къ Франку, Гарлей настоялъ, чтобы оба молодые джентльмены остались вмѣстѣ, и съ удвоенной скоростью отправился въ улицу Даунинъ.
   -- Этотъ лордъ л'Эстренджъ, по видимому, очень добрый человѣкъ.
   -- Такъ себѣ,-- имѣетъ множество странностей, говоритъ самыя нелѣпыя вещи и воображаетъ, что говоритъ умно. Нечего и думать о немъ!... Ты хотѣлъ поговорить со мной.
   -- Да; я такъ много обязанъ тебѣ, что ты познакомилъ меня съ Леви. Падобно сказать тебѣ, онъ поступилъ весьма благородно.
   -- Остановись на минуту: позволь мнѣ напомнить, что я вовсе не думалъ знакомить тебя съ Леви; ты встрѣчался съ нимъ, сколько мнѣ помнится, прежде у Борровела, и, кромѣ того, онъ однажды обѣдалъ съ нами въ Кларендонскомъ отелѣ -- вотъ все, чѣмъ ты обязанъ мнѣ за это знакомство. Съ своей стороны, я бы готовъ былъ предостеречь тебя отъ этого знакомства. Ради Бога, не думай, что я познакомилъ тебя съ человѣкомъ, который какъ бы ни былъ пріятенъ въ обществѣ и благороденъ, но все же онъ въ нѣкоторой степени ростовщикъ. Твой отецъ имѣлъ бы полное право сердиться на меня, еслибъ я сдѣлалъ это.
   -- О, какой вздоръ! ты предубѣжденъ противъ бѣднаго Леви. Выслушай меня: я сидѣлъ дома въ страшномъ уныніи, придумывая средства, съ помощію которыхъ можно было бы возобновить эти проклятые векселя, какъ вдругъ является Леви и сказалъ мнѣ о своей давнишней дружбѣ съ дядей моимъ Эджертономъ, выразилъ свое восхищеніе твоими рѣдкими дарованіями (дай мнѣ твою руку, Рандаль), сообщилъ мнѣ, до какой степени онъ тронутъ былъ твоимъ участіемъ въ моемъ затруднительномъ положеніи, и, въ заключеніе всего, открылъ свой бумажникъ и показалъ мои векселя, которые перешли къ нему въ полное его распоряженіе.
   -- Какимъ это образомъ?
   -- Онъ купилъ ихъ. Для меня было бы крайне непріятно, говорилъ Леви: -- еслибъ они явились на биржѣ: эти евреи, рано или поздно, непремѣнно обратились бы къ вашему родителю. А теперь, прибавилъ Леви: -- не имѣя особенной нужды въ деньгахъ, мы можемъ назначить проценты на болѣе выгодныхъ для васъ условіяхъ." Короче сказать, обращеніе Леви было какъ нельзя болѣе благородно. Ко всему этому онъ сказалъ, что придумываетъ средства вывести меня совершенно изъ затруднительнаго положенія, и обѣщалъ зайти ко мнѣ на дняхъ, когда созрѣетъ его планъ. Послѣ этого, кому я долженъ быть обязанъ, какъ не тебѣ, Рандаль! Клянусь честью, что одинъ только ты могъ вложить въ его голову такую чудную мысль!
   -- О, нисколько! Напротивъ, я опять-таки скажу тебѣ: будь остороженъ во всѣхъ своихъ сдѣлкахъ съ барономъ Леви. Я не знаю еще, какія средства онъ намѣренъ предложить тебѣ.-- Давно ли ты получалъ извѣстія изъ дому?
   -- Не дальше, какъ сегодня. Представь себѣ, Риккабокка, со всѣмъ семействомъ, исчезъ,-- куда? никому неизвѣстно. Мама, между прочимъ, написала мнѣ и объ этомъ престранное письмо. Она, какъ кажется, подозрѣваетъ, что будто бы мнѣ извѣстно, гдѣ они скрываются, и упрекаетъ меня въ какой-то "таинственности"; это для меня непонятно, загадочно. Впрочемъ, въ ея письмѣ я замѣтилъ одно выраженіе -- вотъ оно, ты самъ можешь прочитать его -- выраженіе, которое, если я не ошибаюсь, относится до Беатриче:
   "Я не прошу тебя, Франкъ, открывать мнѣ свои тайны. Но Рандаль, безъ сомнѣнія, увѣритъ тебя, что во всѣхъ твоихъ предпріятіяхъ я имѣю въ виду одно твое счастіе, особливо тамъ, гдѣ дѣло касается твоихъ сердечныхъ дѣлъ."
   -- Да, сказалъ Рандаль: -- нѣтъ никакого сомнѣнія, что это относится до Беатриче; но вѣдь я уже сказалъ тебѣ, что твоя мать ни во что не станетъ вмѣшиваться: это вмѣшательство легко бы ослабило ея вліяніе на сквайра. Кромѣ того, ей не совсѣмъ бы хотѣлось, чтобъ ты женился на чужеземкѣ... я повторяю ея собственныя слова; но если ты женишься, тогда ей нечего будетъ и говорить. Кстати, въ какомъ положеніи твои дѣла съ маркизой? Соглашается ли она принять твое предложеніе?
   -- Не совсѣмъ, Впрочемъ, надобно сказать, я еще не дѣлалъ ей формальнаго предложенія. Ея обращеніе, хотя оно и сдѣлалось гораздо мягче противъ прежняго... но все еще я какъ-то нерѣшителенъ; да къ тому же, прежде, чѣмъ я сдѣлаю рѣшительное предложеніе, мнѣ непремѣнно нужно побывать дома и переговорить объ этомъ, по крайней мѣрѣ, съ маменькой.
   -- Какъ знаешь, такъ и дѣлай, но, ради Бога, не дѣлай ничего необдуманно. Вотъ и мѣсто моего служенія. Прощай, Франкъ! до свиданія. Не забудь же, что во всѣхъ твоихъ сношеніяхъ съ барономъ Леви я совсѣмъ сторона.
  

ГЛАВА LXXXVIII.

   Вечеромъ Рандаль быстро мчался по дорогѣ въ Норвудъ. Пріѣздъ Гарлея и разговоръ между этимъ нобльменомъ и Рандалемъ подстрекали послѣдняго узнать какъ можно скорѣе о томъ, зналъ ли Риккабокка о возвращеніи л'Эстренджа въ Англію, и если зналъ, то надѣялся ли увидѣться съ нимъ. Онъ чувствовалъ, что, въ случаѣ, еслибъ лордъ л'Эстренджъ узналъ, что Риккабокка поступалъ въ своихъ дѣйствіяхъ по совѣту Рандаля, онъ узналъ бы въ то же время, что Рандаль говорилъ съ нимъ притворно; съ другой стороны, Риккабокка, поставленный подъ дружеское покровительство лорда л'Эстренджа, не сталъ бы долѣе нуждаться въ защитѣ Рандаля Лесли противъ преступныхъ замысловъ Пешьера. Читателю, не сдѣлавшему привычки углубляться въ сокровенные и перепутанные тайники души, полной коварныхъ замысловъ, легко покажется, что желаніе Рандаля пользоваться особеннымъ довѣріемъ Риккабокка должно бы кончиться вмѣстѣ съ достовѣрными слухами, достигавшими его съ различныхъ сторонъ, что Віоланта, выйдя замужъ за него, не можетъ уже долѣе оставаться богатой наслѣдницей.
   -- Впрочемъ, быть можетъ, замѣтитъ какой нибудь простодушный, неопытный догадчикъ:-- быть можетъ, Рандаль и дѣйствительно влюбленъ въ это прекрасное созданіе?-- Рандаль влюбленъ! о, нѣтъ! этого быть не можетъ! Онъ слишкомъ поглощенъ болѣе грубыми страстями, чтобъ увлечься въ это счастливое заблужденіе, чтобъ испытывать въ душѣ это блаженство. Даже если допустить предположеніе, что онъ влюбился, то неужели Віоланта могла плѣнить это грубое, холодное, скрытное сердце? Ея инстинктивное благородство, самое величіе ея красоты страшили его. Люди подобнаго рода въ состояніи полюбить какое нибудь робкое созданіе, способное покоряться необузданной волѣ, но они не смѣюгѣ поднять свои взоры на красоту, гдѣ столько величія и могущества. Они могутъ смотрѣть въ землю, но отнюдь не къ небу. Впрочемъ, съ одной стороны, Рандаль не могъ отказаться вполнѣ отъ шанса пріобрѣсть богатство, которое осуществило бы его самыя блестящія мечты, отказаться, по поводу слуховъ и увѣреній д'Эстренджа, которые, своимъ правдоподобіемъ, сильно смущали его; съ другой стороны, еслибъ онъ принужденъ былъ совершенно удалить отъ себя идею о подобномъ союзѣ, то хотя онъ и не видѣлъ низкаго вѣроломства, помогая намѣреніямъ Пешьера, но все же, если женитьба Франка на Беатриче должна непремѣнно зависѣть отъ полученія ея братомъ свѣдѣній объ убѣжищѣ Віоланты и въ то же время должна споспѣшествовать исполненію видовъ Рандаля,-- этотъ поступокъ казался ему весьма чернымъ. Рандаль вздохнулъ тяжело. Его вздохъ обнаружилъ, до какой степени были слабы въ Рандалѣ правила чести и добродѣтели противъ искушеній алчности и честолюбія. Во всякомъ случаѣ, Рандаль не хотѣлъ прерывать близкихъ сношеній съ итальянцемъ: онъ видѣлъ въ нихъ нѣкоторую частицу того знанія, которое имѣло одинаковое значеніе съ силой.
   Въ то время, какъ молодой человѣкъ, размышляя такимъ образомъ, мчался по дорогѣ въ Норвудъ, Риккабокка и его Джемима сидѣли въ гостиной и разсуждали о чемъ-то весьма серьёзно. Еслибы въ этотъ моментъ, вы могли взглянуть на нихъ, то вами въ равной степени овладѣли бы удивленіе и любопытство. Риккабокка очевидно былъ сильно взволнованъ, но взволнованъ чувствами, ему незнакомыми. Въ его глазахъ выступили слезы, а на устахъ играла улыбка, но ни подъ какимъ видомъ не циническая и не сардоническая. Джемима сидѣла, склонивъ голову на плечо Риккабокка; ея рука лежала въ его рукѣ, и, по выраженію ея лица, вы догадались бы, что Риккабокка сказалъ ей весьма лестный комплиментъ, въ которомъ обнаруживалось гораздо болѣе искренности и теплаго чувства, чѣмъ въ тѣхъ комплиментахъ, которыми характеризовалась его всегдашняя холодная и притворная учтивость. Но вдругъ вошелъ въ гостиную Джакеймо, и Джемима, съ врожденной скромностію англичанки, торопливо отодвинулась отъ Риккабокка.
   -- Padrone, сказалъ Джакомо, который въ свою очередь былъ слишкомъ скроменъ, чтобъ выразить удивленіе при видѣ столь необыкновенной супружеской нѣжности: -- Padrone, къ намъ ѣдетъ молодой англичанинъ, и я надѣюсь, что вы не забудете тревожнаго извѣстія, которое я сообщилъ вамъ сегодня по утру.
   -- Да, да! сказалъ Риккабокка, и лицо его помрачилось.
   -- О, если бы синьорина была замужемъ!
   -- Объ этомъ я самъ думаю; это моя постоянная мысль! воскликнулъ Риккабокка.-- И ты увѣренъ, что молодой англичанинъ любитъ ее?
   -- Помилуйте! кого же онъ сталъ бы любить? спросилъ Джакомо, съ величайшимъ простодушіемъ.
   -- Совершенная правда; и въ самомъ дѣлѣ, кого? сказалъ Риккабокка.-- Джемима, я не въ силахъ переносить далѣе тѣхъ опасеній и страданій, которыя ежеминутно испытываю насчетъ нашей дочери. Я самъ чистосердечно откроюсь Рандалю Лесли. При настоящемъ положеніи нашихъ семейныхъ обстоятельствъ, Джемима, это уже не будетъ болѣе служить серьёзнымъ препятствіемъ къ моему возвращенію въ Италію.
   Джемима слегка улыбнулась и прошептала что-то Риккабокка.
   -- Какіе пустяки, anima mia! Я знаю, что это будетъ,-- тутъ нечего и сомнѣваться. Вѣроятія тутъ, судя по самымъ вѣрнымъ исчисленіямъ, какъ девять къ четыремъ. Я непремѣнно переговорю съ мистеромъ Рандалемъ. Онъ очень молодъ, слишкомъ робокъ, чтобъ начать самому говорить объ этомъ щекотливомъ предметѣ.
   -- Конечно, синьоръ, ваша правда, замѣтилъ Джакомо: -- при такой любви осмѣлится ли онъ говорить.
   Вмѣсто отвѣта Джемима покачала головой.
   -- Ради Бога, не бойся, мой другъ, сказалъ Риккабокка, замѣтивъ этотъ жестъ.-- Я сдѣлаю ему маленькое испытаніе. Если онъ разсчитываетъ на деньги, я увижу это изъ первыхъ его словъ. Согласись, душа моя, что человѣческая натура знакома мнѣ очень хорошо.... Кстати, Джакомо: подай мнѣ моего Макіавелли вотъ такъ. Ты можешь итги теперь; мнѣ нужно подумать и приготовиться.
   Джакомо съ сладенькой улыбкой провелъ пріѣхавшаго Рандаля въ гостиную. Рандаль засталъ Риккабокка одного, углубленнаго передъ каминомъ въ огромный фоліантъ Макіавелли, лежавшій передъ нимъ на столѣ.
   Итальянецъ, по обыкновенію, встрѣтилъ его съ радушіемъ; но, противъ обыкновенія, въ его обращеніи замѣтно было серьёзное достоинство и задумчивый видъ, которые тѣмъ болѣе казались въ немъ поддѣльными, что Риккабокка рѣдко принималъ ихъ на себя. Послѣ обыкновенныхъ привѣтствій, Рандаль замѣтилъ, что Франкъ Гэзельденъ сообщилъ ему о любопытствѣ, которое внезапный отъѣздъ Риккабокка возбудилъ въ помѣстьѣ сквайра, и въ заключеніе спросилъ, оставилъ ли докторъ какія нибудь приказанія касательно доставки къ нему писемъ, которыя во время отсутствія его будутъ присланы на его имя въ казино.
   -- Касательно писемъ? сказалъ Риккабокка, весьма простосердечно:-- я вовсе не получаю ихъ или, по крайней мѣрѣ, получаю ихъ такъ рѣдко, что не подумалъ даже обратить вниманіе на это обстоятельство. Если въ казино и явятся письма на мое имя, то они могутъ дождаться тамъ моего возвращенія.
   -- Въ такомъ случаѣ, съ вашей стороны сдѣлано все благоразумно: теперь рѣшительно нѣтъ никакой возможности открыть мѣсто вашего убѣжища.
   -- Я полагаю, что нѣтъ.
   Удовлетворивъ свое любопытство съ этой стороны и зная, что чтеніе газетъ не было въ привычкахъ Риккабокка,-- чтеніе, по которому онъ могъ бы узнать о прибытіи л'Эстренджа въ Лондонъ, Рандаль приступилъ, и, по видимому, съ особеннымъ участіемъ, къ освѣдомленіемъ о здоровьѣ Віоланты, выразилъ надежды, что оно не страдаетъ отъ новой затворнической жизни, и проч. Риккабокка съ особеннымъ вниманіемъ наблюдалъ за гостемъ своимъ во время его разспросовъ, потомъ быстро всталъ со стула, и въ это время стараніе его выказать свое достоинство становилось еще замѣтнѣе, еще сильнѣе бросалось въ глаза.
   -- Молодой другъ мой, сказалъ онъ: -- выслушайте меня внимательно и отвѣчайте мнѣ чистосердечно. Я знаю человѣческую натуру....
   И въ этотъ моментъ по лицу итальянскаго мудреца пробѣжала легкая улыбка самодовольствія, и взоры его обратились къ фоліанту Макіавелли.
   -- Я знаю человѣческую натуру; по крайней мѣрѣ я изучалъ ее, снова началъ Риккабокка, съ большею горячностію, но въ то же время съ замѣтно меньшею самоувѣренностію: -- и я увѣренъ, что когда человѣкъ совершенно чуждый мнѣ принимаетъ такое участіе въ моихъ дѣлахъ,-- участіе, которое стоитъ ему такого множества хлопотъ,-- участіе (продолжалъ мудрецъ, положивъ руку на плечо Рандаля), которое едва ли не выше сыновняго, этотъ человѣкъ непремѣнно долженъ находиться подъ вліяніемъ какой нибудь сильной побудительной къ тому причины.
   -- Помилуйте, сэръ! вскричалъ Рандаль; его лицо сдѣлалось еще блѣднѣе, и голосъ дрожалъ.
   Риккабокка осматривалъ Рандаля съ чувствомъ отеческой нѣжности и въ то же время дѣлалъ соображенія, какимъ бы образомъ вѣрнѣе достичь цѣли своего краснорѣчиваго вступленія.
   -- На вашемъ мѣстѣ, при вашихъ обстоятельствахъ, какая же можетъ быть побудительная причина, что можетъ управлять вашими чувствами? Ужь, вѣроятно, не политика: я полагаю, что въ этомъ отношеніи вы раздѣляете мнѣнія вашего правительства, а эти мнѣнія, откровенно вамъ скажу, не согласуются съ моими. Надѣюсь также, что участіе ваше не проистекаетъ изъ денежныхъ разсчетовъ или честолюбивыхъ видовъ, потому что какимъ образомъ подобные разсчеты могутъ привлечь васъ на сторону раззореннаго Риккабокка? Послѣ этого что же я долженъ подумать? Только одно -- что вы находитесь подъ вліяніемъ чувства, которое въ ваши лѣта всегда бываетъ самое естественное и самое сильное. Я не намѣренъ упрекать васъ. Самъ Макіавелли допускаетъ, что это чувство имѣло сильное вліяніе надъ самыми высокими умами и служило поводомъ къ разрушенію самыхъ прочныхъ государствъ. Короче сказать, молодой человѣкъ, вы влюблены, и влюблены въ мою дочь Віоланту.
   Рандаль до такой степени былъ пораженъ этимъ открытымъ и внезапнымъ нападеніемъ на его замаскированныя батареи, что не думалъ даже защищаться. Голова его склонилась на грудь, и онъ оставался безмолвнымъ.
   -- Нѣтъ никакого сомнѣнія, продолжалъ проницательный знатокъ человѣческой натуры: -- что вы удерживались похвальною и благородною скромностью, которая характеризуетъ вашъ счастливый возрастъ,-- удерживались отъ откровеннаго признанія передо мной въ дѣлахъ своего сердца. Вы могли предполагать, что, гордясь положеніемъ, которое я нѣкогда занималъ въ обществѣ, или, не теряя надежды на возвращеніе этого положенія, я могъ бы быть черезчуръ самолюбивъ въ брачныхъ видахъ для Віоланты, или что вы, предвидя возвращеніе мнѣ моихъ богатствъ и почестей, могли бы показаться въ глазахъ другихъ людей человѣкомъ, управляемымъ чувствами, которыя ни подъ какимъ видомъ не согласовались бы съ чувствомъ любви,-- и потому, любезный и дорогой мой другъ, я рѣшился отступить отъ принятаго обыкновенія въ Англіи и поступить такъ, какъ поступаютъ въ моемъ отечествѣ. У насъ женихъ рѣдко дѣлаетъ предложеніе, пока не увѣрится въ согласіи родителей. Я долженъ сказать только одно -- если я не ошибаюсь и если вы любите мою дочь, то главное мое желаніе, главная цѣль моя въ жизни заключается въ томъ чтобъ видѣть ее счастливою и безопасною.... въ=ы понимаете меня?
   Не отрадно ли, не утѣшительно ли для насъ, обыкновенныхъ смертныхъ, не выказывающихъ особенныхъ претензій на высокій умъ и дарованіе, видѣть непростительныя ошибки обоихъ этихъ, весьма проницательныхъ, дальновидныхъ особъ, и именно доктора Риккабокка, цѣнящаго себя такъ высоко, за свое глубокое знаніе человѣческаго сердца, и Рандаля Лесли, сдѣлавшаго привычку углубляться въ самыя сокровенныя мысли и дѣйствія другихъ людей, для того, чтобъ извлекать оттуда знаніе, которое есть сила! Итальянской мудрецъ, судя не только по чувствамъ, волновавшимъ его душу въ періодъ юности, но и по вліянію, какое производитъ на молодого человѣка господствующая страсть, приписывалъ Рандалю чувства, совершенно чуждыя натурѣ этого человѣка,-- между тѣмъ какъ Рандаль Лесли, судя также по своему собственному сердцу и по общимъ законамъ, которые принимаются къ руководство при своихъ поступкахъ людьми болѣе зрѣлаго возраста, и, наконецъ, по обширной мудрости ученика Макіавелли,-- въ одинъ моментъ рѣшилъ, что Риккабокка разсчитывалъ на его молодость и неопытность и намѣревался самымъ низкимъ образомъ обмануть его.
   "Бѣдный юноша!-- подумалъ Риккабокка.-- До какой степени не приготовленъ онъ къ счастію, которымъ я дарю его!"
   "Хитрый, старый езуитъ!-- подумалъ Рандаль.-- Вѣроятно, онъ узналъ, что ему не предстоитъ никакой возможности возвратиться въ отечество, и потому хочетъ навязать мнѣ руку дѣвчонки, за которой нѣтъ шиллинга приданаго! Какая же можетъ быть тутъ еще другая побудительная причина! Еслибъ его дочь имѣла хотя самую слабую надежду сдѣлаться богатѣйшей наслѣдницей въ Италіи, неужли бы онъ вздумалъ предложить ее мнѣ въ замужство, и предложить такъ прямо, съ такимъ простосердечіемъ? Дѣло само собою разъясняется."
   Подъ вліяніемъ сильнаго негодованія при одной мысли о ловушкѣ, которую хотѣли поставить для него, Рандаль уже намѣревался отстранить отъ себя безкорыстную и даже нелѣпую преданность, въ которой обвиняли его, но ему вдругъ пришло въ голову, что, сдѣлавъ это, онъ смертельно оскорбилъ бы итальянца. Рандаль зналъ, что хитрецъ никогда не прощаетъ тѣмъ, которые не поддаются его хитростямъ,-- и, кромѣ того, для соблюденія своихъ интересовъ, онъ считалъ необходимымъ сохранить дружескія отношенія къ Риккабокка. Вслѣдствіе этого, подавивъ порывъ своего гнѣва, онъ воскликнулъ:
   -- Великодушнѣйшій человѣкъ! простите меня, если я такъ долго не могъ выразить вамъ восторга моего и моей благодарности; но я не могу.... нѣтъ, не могу!... по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока ваши виды остаются еще въ такой неизвѣстности не могу воспользоваться вашимъ безпредѣльнымъ великодушіемъ. Ваше рѣдкое поведеніе можетъ только удвоить мою скромность: если вамъ возвратятъ всѣ ваши обширныя владѣнія (и, конечно, возвратятъ,-- я твердо надѣюсь на это и убѣжденъ въ томъ), тогда вы, конечно, стали бы стараться составить своей дочери гораздо лучшую партію. Еслибъ надежды ваши не осуществились -- о, это совсѣмъ другое дѣло! Но даже и тогда -- какое положеніе въ обществѣ, какое богатство могъ бы я предложить вашей дочери,-- положеніе и богатство, которыя были бы вполнѣ достойны ея?
   -- Вы хорошаго происхожденія; а всѣ джентльмены равны. Вы еще молоды, прекрасно образованы, имѣете талантъ, обширныя и сильныя связи; а это въ своемъ родѣ богатство въ вашемъ счастливомъ отечествѣ. Короче сказать, если вы намѣрены жениться по любви, я не стану вамъ препятствовать,-- напротивъ того, останусь какъ нельзя болѣе доволенъ; если же нѣтъ, скажите мнѣ откровенно. Что касается возвращенія моихъ имѣній, едва ли могу разсчитывать на это, пока живетъ мой врагъ. Даже и въ этомъ случаѣ есть одно обстоятельство, извѣстное одному только мнѣ (прибавилъ Риккабокка съ странной улыбкой, которая показалась Рандалю необыкновенно лукавой и злобной),-- обстоятельство; которое легко можетъ устранить всѣ препятствія. Но между тѣмъ не считайте меня безумно великодушнымъ -- не цѣните низко удовольствія, которое я долженъ испытывать, зная, что Віоланта находится внѣ всякой опасности отъ низкихъ умысловъ Пешьера,-- внѣ всякой опасности и на всю свою жизнь подъ защитою мужа. Я скажу вамъ одну итальянскую пословицу; она заключаетъ въ себѣ истину, полную мудрости и ужаса:
   "Hai cinquanta Amici?non basta.-- Hai un Nemico? è troppo" (*)
   (*) Имѣешь ты пятьдесятъ друзей? этого мало.-- Имѣешь ты одного врага? этого слишкомъ много.
   -- Какое же это обстоятельство? спросилъ Рандаль, не обращая вниманія на заключеніе словъ Риккабокка и вовсе не слушая пословицы, которую ученикъ Макіавелли произнесъ самымъ выразительнымъ и трагическимъ тономъ.-- Какое же это обстоятельство? Мой добрый другъ, говорите яснѣе. Что у васъ случилось?
   Риккабокка молчалъ.
   -- Неужели это обстоятельство и заставляетъ васъ выдать дочь свою за меня?
   Риккабокка утвердительно кивнулъ голой и тихо засмѣялся.
   "Это хохотъ демона!-- подумалъ Рандаль.-- Обстоятельство это такое, по которому она не должна, не заслуживаетъ выйти замужъ. Онъ измѣняетъ самому себѣ. Это всегда бываетъ съ хитрецами."
   -- Простите меня, если я не отвѣчаю на вашъ вопросъ, сказалъ наконецъ итальянецъ. Впослѣдствіи вы все узнаете; но въ настоящее время это семейная тайна. А теперь я долженъ обратиться къ другому и болѣе тревожному предмету нашей откровенной бесѣды.
   При этомъ лицо Риккабокка измѣнилось и приняло выраженіе изступленнаго гнѣва, смѣшаннаго со страхомъ.
   -- Нужно вамъ сказать, продолжалъ онъ, понизивъ голосъ: -- Джакомо недавно замѣтилъ незнакомаго человѣка, который бродитъ около нашего дома и заглядываетъ въ окна. Онъ нисколько не сомнѣвается, да и я въ свою очередь, что это какой нибудь шпіонъ, подосланный Пешьерой.
   -- Не можетъ быть! какимъ образомъ онъ могъ узнать объ этомъ домѣ?
   -- Не знаю; но кому другому есть дѣло до нашего дома? Незнакомецъ держался въ нѣкоторомъ отдаленіи, такъ что Джакомо не могъ разсмотрѣть его лица.
   -- Вѣроятно, это какой нибудь праздношатающійся.... Такъ въ этомъ и заключаются всѣ ваши опасенія?
   -- Нѣтъ: старуху, которая служитъ намъ, спрашивали въ лавкѣ, не итальянцы ли мы.
   -- И она отвѣчала?
   -- Нѣтъ,-- но сказала, что мы держимъ иностраннаго лакея, Джакомо.
   -- Вотъ на это мнѣ слѣдуетъ обратить вниманіе. Повѣрьте, что если Пешьера открылъ ваше убѣжище, я узнаю объ этомъ. Мало того я потороплюсь оставить васъ, чтобы начать освѣдомленія.
   -- Не смѣю удерживать васъ. Но могу ли я надѣяться, что вы въ одинаковой степени раздѣляете съ нами наши опасенія?
   -- О, конечно; но.... но ваша дочь! могу ли я подумать, что такое прекрасное, несравненное созданіе утвердитъ надежду, которую вы подаете мнѣ?
   -- Дочь итальянца свыклась уже съ мыслью, что отецъ ея имѣетъ полное право располагать ея рукой.
   -- Но сердцемъ?
   -- Cospetto! сказалъ итальянецъ, не отступая отъ своихъ строптивыхъ понятій о прекрасномъ полѣ: -- сердце дѣвушки похоже на обитель: чѣмъ святѣе эта обитель, тѣмъ доступнѣе входъ въ нее.
   Едва только Рандаль вышелъ изъ дому Риккабокка, какъ мистриссъ Риккабокка., съ такимъ тревожнымъ безпокойствомъ размышлявшая о всемъ, что касалось Віоланты, присоединилась къ мужу.
   -- Мнѣ очень нравится этотъ молодой человѣкъ, сказалъ мудрецъ: -- очень нравится. Благодаря моимъ свѣдѣніямъ о человѣческой натурѣ, я нашелъ его точь-въ-точь такимъ, какимъ ожидалъ найти. Какъ любовь обыкновенно идетъ рука объ руку съ юностью, такъ скромность бываетъ безотлучной спутницей таланта. Онъ молодъ, ergo онъ любитъ; онъ имѣетъ талантъ, ergo онъ скроменъ,-- скроменъ и уменъ.
   -- И ты полагаешь, что его любовь нисколько не возбуждается его интересами?
   -- Совершенно напротивъ! и, чтобъ вѣрнѣе узнать его, я не сказалъ ни слова касательно мірскихъ выгодъ, которыя, въ какомъ либо случаѣ, могли бы достаться ему отъ женитьбы на моей дочери. Въ какомъ бы ни было случаѣ, если я возвращусь въ отечество, то все богатство будетъ ея: а если нѣтъ, то я надѣюсь (сказалъ Риккабокка, выражая на лицѣ своемъ величіе и гордость), я увѣренъ въ достоинствѣ и благородствѣ души моей дочери точно такъ же, какъ и въ моемъ собственномъ. И не стану упрашивать жениться на ней, чтобъ повредить этой женитьбой зятю въ отношеніи къ его существеннымъ выгодамъ.
   -- Я не совсѣмъ понимаю тебя, Альфонсо. Конечно, твоя жизнь застрахована на приданое Віоланты; но....
   -- Pazzie -- вздоръ! сказалъ Риккабокка съ неудовольствіемъ: -- ея приданое ровно ничего не значитъ для молодого человѣка съ происхожденіемъ Рандаля и его видами на будущность. Я вовсе не думалъ объ этомъ. Вотъ въ чемъ дѣло выслушай меня: я никогда не рѣшался извлекать какія нибудь выгоды изъ моей дружбы съ лордомъ л'Эстренджемъ: мнѣ было совѣстно; но эта совѣстливость не должна существовать, когда дѣло коснется моего зятя. Этотъ благородный другъ имѣетъ не только высокій титулъ, но и сильное вліяніе на сильныхъ людей, вліяніе на людей государственныхъ, вліяніе на патрона Рандаля, который, между нами будь сказано, по видимому, не хочетъ выдвинуть молодого человѣка такъ, какъ онъ могъ бы: я вывожу это заключеніе изъ словъ самого Рандаля. Прежде рѣшительнаго приступа къ этому дѣлу я напишу къ л'Эстренджу и скажу ему просто: я никогда не просилъ васъ вывести меня изъ бѣдности, но прошу васъ спасти дочь мою отъ униженія ея достоинства. Я не могу ей дать приданаго. Можетъ ли ея мужъ быть обязаннымъ моему другу, который предоставитъ ему благородную карьеру? можетъ ли онъ открыть карьеру для его энергіи и талантовъ? А это для человѣка съ честолюбіемъ болѣе всякаго приданаго.
   -- Альфонсо! какъ тщетно стараешься ты скрыть свое высокое званіе! вскричала Джемима съ энтузіазмомъ: -- когда страсти твои взволнуются, оно проглядываетъ во всѣхъ твоихъ словахъ!
   По видимому, итальянцу нисколько не польстила эта похвала.
   -- Ну, такъ и есть, сказалъ онъ:-- ты опять съ своимъ званіемъ.
   Но Джемима говорила правду. Едва только Риккабокка забывалъ несноснаго Макіавелли и предавался влеченію своего сердца, въ немъ проявлялось что-то особенно-величественное, чуждое человѣку обыкновенному.
   Слѣдующій часъ Риккабокка провелъ въ размышленіяхъ о томъ, что бы сдѣлать лучшаго для Рандаля, а также старался придумать пріятные сюрпризы для своего нареченнаго зятя.-- Между тѣмъ какъ Рандаль въ то же самое время напрягалъ всѣ свои умственныя способности, какимъ бы образомъ лучше обмануть ожиданія своего нареченнаго тестя.
   Окончивъ предначертаніе плановъ, Риккабокка закрылъ своего Макіавелли, выбралъ нѣсколько томовъ Бюффона о человѣкѣ, и различныхъ другихъ психологическихъ сочиненій, которыя вскорѣ поглотили все его вниманіе. Почему Риккабокка избралъ предметомъ своихъ занятій именно эти сочиненія? Ясно, что это какая-то тайна, извѣстная его женѣ; но, можетъ быть, онъ не замедлитъ признаться намъ въ ней. Джемима хранила одну тайну, а это уже весьма основательная причина, по которой Риккабокка не захотѣлъ бы долго оставлять ее въ невѣдѣніи касательно другой.
  

ГЛАВА LXXXIX.

   Рандаль Лесли воротился домой для того только, чтобы переодѣться и отправиться на званый поздній обѣдъ въ домѣ барона Леви.
   Образъ жизни барона былъ такого рода, который особенно нравился какъ самымъ замѣчательнѣйшимъ дэнди того времени, такъ и самымъ отъявленнымъ выскочкамъ. Надобно замѣтить здѣсь, что подъ словомъ выскочка мы разумѣемъ человѣка, который всѣми силами старается приблизиться (мы принимаемъ въ соображеніе одни только наружные его признаки) къ неподдѣльному дэнди. Нашъ выскочка тотъ, который соблюдаетъ удивительную безошибочность въ покроѣ своего платья, точность въ отдѣлкѣ своего экипажа и малѣйшія подробности въ убранствѣ своихъ комнатъ. Среднее лицо между выскочкой и дэнди -- лицо, которое знаетъ заранѣе послѣдствія своего образа жизни и имѣетъ въ виду что нибудь солидное, на что, въ случаѣ нужды, могъ бы опереться, слишкомъ медленно предается причудливымъ требованіямъ моды и остается совершенно невнимательнымъ ко всѣмъ тѣмъ утонченностямъ, которыя не прибавятъ къ его родословной лишняго предка, не прибавятъ лишней тысячи фунтовъ стерлинговъ къ капиталу въ рукахъ его банкира. Баронъ Леви не принадлежалъ къ числу этихъ выскочекъ: въ его домѣ, въ его обѣдѣ, рѣшительно во всемъ окружавшемъ его проглядывалъ изящный вкусъ. Еслибъ онъ былъ колонновожатымъ всѣхъ лондонскихъ дэнди, вы непремѣнно воскликнули бы: "Какой утонченный вкусъ у этого человѣка!" Но ужь такова натура человѣка, что дэнди, обѣдавшіе съ нимъ, говорили другъ другу: "Онъ хочетъ подражать Д....! Куда ему!" А между тѣмъ баронъ Леви, обнаруживая свое богатство, не обнаруживалъ ни малѣйшей съ чѣмъ нибудь несообразности. Мебель въ комнатахъ на видъ была довольно простая, но цѣнная по своему роскошному комфорту. Убранство и китайскій форфоръ, разставленный на видныхъ и выгодныхъ мѣстахъ, отличались рѣдкостью и драгоцѣнностью. За обѣдомъ серебро на столѣ не допускалось. Въ этомъ отношеніи у него было принято русское обыкновеніе, въ ту пору встрѣчавшееся въ рѣдкихъ домахъ, а въ настоящее время сдѣлавшееся господствующимъ. Плоды и цвѣты разставлены были въ драгоцѣнныхъ вазахъ стариннаго севрскаго фарфора; повсюду блестѣлъ богемскій хрусталь. Лакеямъ не позволялось прислуживать въ ливреяхъ: позади каждаго гостя стоялъ джентльменъ, одѣтый точно такъ же, какъ и гость -- въ такихъ же точно бѣлыхъ какъ снѣгъ батистовыхъ сорочкахъ и въ черномъ фракѣ,-- такъ что гость и лакей казались стереотипными оттисками съ одной и той же доски.
   Кушанья были приготовлены изящно; вино досталось барону изъ погребовъ покойныхъ епископовъ и посланниковъ. Общество было избранное и не превосходило осьми человѣкъ. Четверо были старшіе сыновья перовъ; одинъ замѣчательнѣйшій каламбуристъ, котораго не иначе возможно было заманить къ себѣ въ домъ, какъ пригласивъ его за мѣсяцъ ранѣе; шестой, къ особенному удивленію Рандаля, былъ мистеръ Ричардъ Эвенель; наконецъ, самъ Рандаль и баронъ дополняли собою общество.
   Старшіе сыновья узнали другъ друга и выразили это многозначительной улыбкой; самый младшій изъ нихъ, появившійся въ Лондонѣ еще въ первый разъ, позволилъ себѣ покраснѣть и казаться застѣнчивымъ. Прочіе уже давно свыклись съ лондонскимъ свѣтомъ: они соединенно и съ удивленіемъ дѣлами наблюденія надъ Рандалемъ и Эвенелемъ. Рандаль былъ лично извѣстенъ имъ: онъ слылъ между ними за степеннаго, умнаго, много обѣщающаго молодого человѣка, скорѣе бережливаго, чѣмъ расточительнаго, и никогда еще не попадавшаго въ просакъ. Но какимъ вѣтромъ занесло его сюда? Мистеръ Эвенель еще болѣе помрачалъ ихъ соображенія и догадки. Мужчина средняго роста,-- по слухамъ, очень дѣловой человѣкъ, котораго они замѣчали гдѣ-то на улицѣ (да и нельзя было не замѣтить такого выразительнаго лица и такой фигуры), видали его въ паркѣ, иногда въ Оперѣ, но ни разу еще взоры ихъ не останавливались на немъ въ клубѣ или въ кругу "ихъ общества",-- мужчина, котораго жена составляетъ въ своемъ домѣ ужасные третье-класные вечера, описаніе которыхъ, вмѣстѣ съ именнымъ спискомъ посѣтителей этихъ вечеровъ, занимаетъ въ газетѣ Morning Post болѣе полу-столбца, гдѣ нѣсколько именъ, давно уже утратившихъ громкое свое значеніе, два-три иноземныхъ титула дѣлали мракъ темныхъ именъ вдвое мрачнѣе. Почему баронъ Леви пригласилъ къ себѣ этого человѣка вмѣстѣ съ ними? Это была задача, для разрѣшенія которой пущены были въ дѣло всѣ умственныя способности. Остроумецъ, сынъ незначительнаго негоціанта принятаго, впрочемъ, въ лучшихъ обществахъ, позволялъ себѣ въ этомъ отношеніи гораздо болѣе свободы въ сравненіи съ другими. Онъ весьма нескромно разрѣшалъ загадку.
   -- Повѣрь, шепталъ онъ Спендквикку: -- повѣрь, что этотъ человѣкъ никто другой, какъ Неизвѣстная Особа въ газетѣ Times, подъ фирмою Иксъ-Игрека, которая предлагаетъ въ ссуду какую угодно сумму денегъ, отъ десяти фунтовъ стерлинговъ до полу-милліона? Въ карманѣ у этого человѣка всѣ твои векселя. Леви только гоняется за нимъ какъ шакалъ.
   -- Клянусь честью, сказалъ Спендквиккъ, сильно встревоженный:-- если ты говоришь правду, такъ съ этимъ человѣкомъ слѣдуетъ обращаться поучтивѣе.
   -- Тебѣ, конечно. Но я никогда еще не оттискивалъ икса, который бы доставилъ мнѣ существенную пользу, и потому я столько же намѣренъ оказывать уваженія эгому иксу, какъ и всякой другой неизвѣстной величинѣ.
   Вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ разливалось вино, гости становились веселѣе, любезнѣе, откровеннѣе. Леви былъ дѣйствительно человѣкъ весьма занимательный: какъ по пальцамъ умѣлъ онъ перечесть всѣ городскія сплетни и, ко всему этому, обладалъ тѣмъ неподражаемымъ искусствомъ сказать колкое словцо объ отсутствующихъ, которое приводило въ восторгъ присутствующихъ. Постепенно развертывался и мистеръ Ричардъ Эвенель, и въ то время, какъ шопотъ, что онъ былъ алгебраическая неизвѣстная величина, пролетѣвъ вокругъ стола, коснулся его слуха, Ричардъ внялъ ему съ глубокимъ уваженіемъ; а этого уже довольно было, чтобы вдругъ и весьма значительно возвыситъ его во мнѣніи другихъ. Мало того: когда остроумный собесѣдникъ вздумалъ было явно подтрунить, Ричардъ такъ хладнокровно, и даже нѣсколько грубо, принялъ выходку, что лордъ Спендквиккъ и другіе джентльмены, имѣвшіе совершенно одинаковое положеніе въ вексельномъ мірѣ, нашли возраженіе полнымъ юмора, обратили весь смѣхъ на остряка и принудили его молчать въ теченіе вечера -- обстоятельство, по которому теченіе бесѣды сдѣлалось еще свободнѣе и откровеннѣе. Послѣ обѣда разговоръ незамѣтнымъ образомъ перешелъ на политику: времена были такія, что о политикѣ разсуждали повсюду.
   Рандаль говорилъ мало, но, по обыкновенію, слушалъ внимательно. Ему страшно было убѣдиться, какъ много истины заключалось въ предположеніи, что министерство перемѣнится. Изъ уваженія къ нему и изъ деликатности, которая принадлежитъ исключительному классу общества, не сказано было ни слова касательно личности Эджертона. Одинъ только Эвенель порывался произнесть нѣсколько грубыхъ выраженій относительно этой особы, но баронъ немедленно останавливалъ его при самомъ началѣ его сентенцій.
   -- Прошу васъ, пощадите моего друга и близкаго родственника Одлея, мистера Лесли, съ учтивой, но вмѣстѣ съ тѣмъ и серьёзной улыбкой говорилъ баронъ.
   -- О, нѣтъ, я всегда скажу, говорилъ Эвенель: -- я всегда скажу, что публичные люди, которымъ мы платимъ деньги, составляютъ въ нѣкоторой степени собственность публики... не правда ли, милордъ? прибавилъ онъ обращаясь къ Спендквикку.
   -- Само собою разумѣется, отвѣчалъ Спендквиккъ, съ необыкновеннымъ одушевленіемъ: -- это наша собственность; иначе зачѣмъ бы мы стали платить имъ? Для того, чтобы принудить насъ къ этому, должна же быть какая нибудь весьма сильная побудительная причина. Я вообще терпѣть не могу платить, а долги въ особенности.
   Послѣднія слова произнесены были въ сторону.
   -- Какъ бы то ни было, мистеръ Лесли, сказалъ Эвенель, перемѣнивъ тонъ: -- я не хочу оскорблять вашихъ чувствъ. Что касается чувствъ господина барона, они давно загрубѣли въ немъ, въ различнаго рода испытаніяхъ.
   -- Несмотря на то, сказалъ баронъ, присоединяясь къ общему смѣху, возбуждаемому непринужденными выраженіями предполагаемаго Икса:-- несмотря на то, я все-таки скажу вамъ пословицу: "полюби меня, полюби мою собаку", любишь меня, люби и моего Эджертона.
   Рандаль испугался. Его острый слухъ и тонкая проницательность улавливали что-то лукавое и враждебное въ тонѣ, которымъ Леви произнесъ это равносильное сравненіе, и его взоръ обратился къ барону. Баронъ наклонилъ лицо свое и находился въ невозмутимомъ расположеніи духа.
   Но вотъ гости встали изъ за стола. Четыре молодыхъ нобльмена были приглашены куда-то, и потому условились откланяться хозяину дома, не входя въ гостиную. Какъ монады -- говоритъ теорія Гёте -- по сходству своему, имѣютъ непреодолимое влеченіе другъ къ другу, такъ и эти безпечныя дѣти удовольствія, вставъ изъ за обѣда, по общему влеченію, приблизились другъ къ другу и сгруппировались подлѣ камина. Рандаль задумчиво сталъ поодаль отъ нихъ. Остроумный молодой человѣкъ сквозь лорнетку разсматривалъ картины. Мистеръ Эвенель отвелъ барона къ буфету и шопотомъ заговорилъ съ нимъ о чемъ-то серьёзномъ. Эгогъ разговоръ не скрылся отъ вниманія молодыхъ джентльменовъ, собравшихся вокругъ камина: они взглянули другъ на друга.
   -- Вѣроятно, они говорятъ о процентахъ по поводу возобновленія нашихъ векселей, сказалъ одинъ изъ нихъ, sotta voce.
   -- Иксъ, какъ кажется, хорошій малый, сказалъ другой.
   -- Онъ, кажется, богатъ, зато и не лѣзетъ въ карманъ за словами, замѣтилъ третій.
   -- Выражается безъ принужденія, какъ и вообще всѣ богачи.
   -- Праведное небо! воскликнулъ Спендквиккъ, который внимательно слѣдилъ за каждымъ движеніемъ Эвенеля.-- Взгляните, взгляните: Иксъ вынимаетъ свой бумажникъ. Онъ идетъ сюда. Повѣрьте, что наши векселя въ его рукахъ. Срокъ моему векселю завтра.
   -- И моему тоже, сказалъ другой, въ сильномъ смущеніи.-- Помилуйте, это ни на что не похоже!
   Между тѣмъ Эвенель, оставивъ барона, который, по видимому, старался удержать его и, не успѣвъ въ этомъ, отвернулся въ сторону, какъ будто для того, чтобы не видѣть движеній Ричарда -- обстоятельство, неизбѣгнувшее вниманія группы и еще болѣе подтверждавшее всѣ ихъ подозрѣнія и опасенія,-- мистеръ Эвенель, говорю я, съ серьёзнымъ, задумчивымъ видомъ и медленнымъ шагомъ, приблизился къ группѣ. Грудь лорда Спендквикка и сочувствующихъ ему друзей сильно волновалась. Съ бумажникомъ въ рукѣ, содержаніе котораго грозило чѣмъ-то необыкновенно страшнымъ, шагъ за шагомъ подходилъ Диккъ Эвенель къ камину. Группа стояла безмолвно, подъ вліяніемъ непреодолимаго ужаса.
   -- Гм! произнесъ Эвенель, чтобы очистить голосъ.
   -- Куда какъ мнѣ не нравится это "гм"! едва слышнымъ голосомъ произнесъ Спендквиккъ.
   -- Мнѣ очень лестно, джентльмены, познакомиться съ вами, сказалъ Диккъ, учтиво кланяясь.
   Джентльмены, къ которымъ относились эти слова, въ свою очередь, низко поклонились.
   -- Мой другъ баронъ полагалъ, что теперь неудобно....
   Эвенель остановился. Въ этотъ моментъ вы однимъ перышкомъ могли бы сбить съ ногъ этихъ джентльменовъ.
   -- Впрочемъ, снова началъ Эвенель, не коичивъ прежней своей мысли: -- я поставилъ себѣ за правило въ жизни никогда не терять возможности пользоваться хорошимъ случаемъ,-- короче сказать, я намѣренъ воспользоваться настоящей минутой. И, прибавилъ онъ съ улыбкой, которая оледеняла кровь въ жилахъ Спендквикка: -- это правило сдѣлало изъ меня самаго радушнаго человѣка! Поэтому, джентльмены, позвольте мнѣ представить вамъ каждому по одному изъ этихъ...
   Руки джентльменовъ спрятались назадъ, какъ вдругъ, къ невыразимому восторгу, Дикъ заключилъ свою рѣчь слѣдующими словами:
   -- Извольте видѣть, это маленькій soirée dansante.
   И вмѣстѣ съ этимъ онъ протянулъ четыре пригласительныя карточки.
   -- Съ величайшимъ удовольствіемъ! воскликнулъ Спендквиккъ.-- Я вообще небольшой охотникъ до танцевъ; но, чтобъ сдѣлать удовольствіе Иксу.... то есть я хочу сказать, чтобъ короче познакомиться съ вами, сэръ, я готовътанцовать на канатѣ!
   Энтузіазмъ Спендквикка возбудилъ сильный смѣхъ, который кончился принятіемъ карточекъ и пожатіемъ рукъ съ Эвеыелемъ.
   -- Вы, сколько я могъ судить, непохожи на танцора, сказалъ Эвенель, обращаясь къ остроумному молодому человѣку, который былъ нѣсколько тученъ и имѣлъ расположеніе къ подагрѣ, какъ и вообще всѣ остроумные люди, которые въ теченіе недѣли проводятъ пять дней на званыхъ обѣдахъ: -- вмѣсто танцевъ мы превосходно съ вами поужинаемъ.
   Молодой человѣкъ, оскорбленный грубымъ возраженіемъ Эвенеля во время обѣда, пренебрегъ этимъ предложеніемъ и отвѣчалъ весьма сухо, что "каждый часъ его времени имѣетъ уже давно свое назначеніе". Сдѣлавъ принужденный поклонъ барону, онъ удалился. Прочіе гости, въ самомъ пріятномъ расположеніи духа, поспѣшили сѣсть въ свои кабріолеты, Лесли вышелъ вслѣдъ за ними; но въ пріемной баронъ остановилъ его.
   -- Останьтесь здѣсь, мистеръ Лесли, сказалъ онъ: -- мнѣ нужно поговорить съ вами.
   Баронъ пошелъ въ гостиную; мистеръ Лесли послѣдовалъ за нимъ.
   -- Не правда ли, пріятные молодые люди, сказалъ Леви, съ едва замѣтной улыбкой, опустившись въ покойное кресло и поправляя огонь въ каминѣ: -- и вовсе не горды; одно только жаль, что черезчуръ много обязаны мнѣ. Да, мистеръ Лесли, они должны мнѣ очень, очень много. А propos: я имѣлъ весьца длинный разговоръ съ Франкомъ Гэзельденомъ. Кажется, что я могу поправить его дѣла. По наведеннымъ справкамъ, оказывается, что вы были совершенно правы: казино дѣйствительно записано на Франка. Это его наслѣдственное имѣнье. Онъ можетъ распоряжаться правомъ на наслѣдство, какъ ему угодно. Такъ что въ нашихъ условіяхъ никакого не можетъ встрѣтиться затрудненія.
   -- Однако, я сказалъ вамъ, что Франкъ совѣстится дѣлать займы, разсчитывая на смерть своего отца.
   -- Ахъ, да! дѣйствительно вы говорили. Сыновняя любовь! А я, признаюсь, въ серьёзныхъ дѣлахъ никогда не принимаю въ разсчетъ этого обстоятельства. Знаете ли, что подобная совѣстливость хотя и въ высшей степени приноситъ честь человѣческой натурѣ, но совершенно исчезаетъ, лишь только откроется перспектива долговой тюрьмы. Къ тому же, какъ вы сами весьма основательно замѣтили, нашъ умный молодой другъ влюбленъ въ маркизу ди-Негра.
   -- Развѣ онъ говорилъ вамъ объ этомъ?
   -- Нѣтъ, онъ не говорилъ; но мнѣ сказала сама маркиза.
   -- А вы знакомы съ ней?
   -- Я знакомь съ весьма многими особами въ самомъ высшемъ кругу общества,-- особами, которые отъ времени до времени нуждаются въ другѣ, который могъ бы привести въ порядокъ ихъ запутанныя дѣла. Собравъ достовѣрныя свѣдѣнія касательно гэзельденской вотчины (извините мое благоразуміе), я поддѣлался къ маркизѣ и скупилъ ея векселя.
   -- Неужели вы это сдѣлали?... вы удивляете меня.
   -- Удивленіе ваше исчезнетъ при самомъ легкомъ размышленіи. Впрочемъ, надобно сказать правду, мистеръ Лесли, вы еще новичекъ въ свѣтѣ. Мимоходомъ сказать, я видѣлся съ Пешьеромъ....
   -- Вѣроятно, по поводу долговъ его сестрицы?
   -- Частію. А признаюсь вамъ, кромѣ Пешьера, я еще не видалъ человѣка съ такими высокими понятіями о чести.
   Зная привычку барона Леви выхвалять людей за качества, которыхъ, судя по замѣчаніямъ даже самыхъ непроницательныхъ, въ нихъ никогда не существовало, Рандаль только улыбнулся при этой похвалѣ и ждалъ, когда баронъ заговоритъ. Но баронъ минуты на двѣ съ задумчивымъ видомъ соблюдалъ безмолвіе и потомъ совершенно перемѣнилъ предметъ разговора.
   -- Мнѣ кажется, что вашъ батюшка имѣетъ помѣстье въ ......шэйрѣ, и вы, вѣроятно, не откажетесь сообщить мнѣ небольшія свѣдѣнія о помѣстьяхъ мистера Торнгилля, которыя, судя по документамъ, принадлежали нѣкогда вашей фамиліи; а именно -- и баронъ раскрылъ передъ собой изящно отдѣланную памятную книжку -- а именно: усадьбы Рудъ и Долмонсберри, съ различными фермами. Мистеръ Торнгилль намѣренъ продать ихъ, какъ только сыну его исполнится совершеннолѣтіе. Не забудьте, Торнгилль мой старинный кліентъ. Онъ уже обращался ко мнѣ по этому предмету. Какъ вы думаете, мистеръ Лесли, могутъ ли эти помѣстья принести хоть какую нибудь пользу?
   Рандаль слушалъ барона съ пылающимъ лицомъ и сильно бьющимся сердцемъ. Мы уже видѣли, что если и входили въ разсчеты Рандаля какіе либо честолюбивые замыслы, въ которыхъ и не было ничего исключительно великодушнаго и героическаго, но все же они обнаруживали нѣкотораго рода симпатичность, свойственную душѣ, незараженной еще пороками; въ этихъ замыслахъ проглядывала надежда на возстановленіе приведенныхъ въ упадокъ имѣній его стариннаго дома и на пріобрѣтеніе давно отдѣленныхъ земель, окружавшихъ унылый и ветхій его родительскій кровъ. И теперь, когда онъ услышалъ, что всѣ эти земли должны были попасть въ неумолимыя когти Леви, въ его глазахъ выступили слезы досады.
   -- Торнгилль, продолжалъ Леви, наблюдая выраженіе лица молодого человѣка: -- Торнгилль говоритъ, что эта часть его имѣнія, то есть земля, принадлежавшая нѣкогда фамиліи Лесли, приноситъ до 2,000 фунговъ годового дохода, и что этотъ доходъ легко можно увеличить. Онъ хочетъ взять за нее 50,000: 20,000 наличными, а остальныя 30,000 оставляетъ на имѣньи по четыре процента. Кажется, это славная покупка. Что вы скажете на это?
   -- Не спрашивайте меня, отвѣчалъ Лесли: -- я надѣялся, что современемъ самъ перекуплю это имѣнье.
   -- Неужели? Конечно, это придало бы вамъ еще болѣе вѣсу въ общественномъ мнѣніи,-- не потому, что вы купили бы богатое имѣнье, но потому, что это имѣнье сообщило бы вамъ наслѣдственныя права. И если вы только думаете купить его, повѣрьте мнѣ, я не стану мѣшать вамъ.
   -- Какимъ же образомъ могу я думать объ этомъ?
   -- Мнѣ кажется, вы сами сказали, что намѣревались купить его.
   -- Да. Когда я полагалъ, что эти земли не могутъ быть проданы ранѣе совершеннолѣтія сына Торнгилля; я полагалъ, что онѣ входили въ составъ опредѣленнаго наслѣдства.
   -- Да. Торнгилль и самъ точно также полагалъ; но когда я разсмотрѣлъ документы, то увидѣлъ, что онъ очень ошибался. Эти земли не включены въ завѣщаніе старика Джэспера Торнгилля. Мистеръ Торнгилль хочетъ покончить дѣла разомъ, и чѣмъ скорѣе явится покупатель, тѣмъ выгоднѣе будетъ сдѣлка. Какой-то сэръ Джонъ Спраттъ хотѣлъ уже и деньги дать, но пріобрѣтеніе этихъ земель придало бы Спратту вѣсу въ графствѣ гораздо больше, чѣмъ Торнгиллю. Поэтому-то мой кліентъ готовъ уступить нѣсколько тысячь человѣку, который ни подъ какимъ видомъ не сдѣлается его соперникомъ. Равновѣсіе власти между помѣщиками соблюдается точно такъ же, какъ и между народами.
   Рандаль молчалъ.
   -- Однако, кажется, я огорчаю васъ, сказалъ Леви, необыкновенно ласковымъ тономъ.-- Хотя мои пріятные гости и называютъ меня выскочкой, однако, я очень хорошо понимаю и умѣю цѣнить ваши чувства, весьма естественныя въ джентльменѣ стариннаго происхожденія. Выскочка! Да! Не странно ли, Лесли, что никакое богатство, никакая извѣстность въ модномъ свѣтѣ не въ состояніи изгладить этого злого навѣта. Они называютъ меня выскочкой -- и въ то же время занимаютъ у меня деньги. Они называютъ нашего остроумнаго друга тоже выскочкой, а между тѣмъ переносятъ всѣ его оскорбительныя остроты. Имъ нужно бы узнать его происхожденіе,-- по крайней мѣрѣ для того только, чтобъ не приглашать его къ обѣду. Они называютъ выскочкой лучшаго оратора въ нашемъ Парламентѣ, а сами, рано или поздно, но непремѣнно будутъ умолять его принять на себя санъ перваго министра. Какой скучный этотъ свѣтъ! Неудивительно, что всѣмъ выскочкамъ такъ и хочется перескочить черезъ него. Впрочемъ, сказалъ Леви, откидываясь къ спинкѣ кресла: -- посмотримъ, что будетъ дальше, какъ-то будутъ смотрѣть на этихъ выскочекъ при новомъ порядкѣ вещей. Ваше счастье, Лесли, что вы не поступили въ Парламентъ при нынѣшнемъ правительствѣ: въ политическомъ отношеніи это было бы для васъ гибелью на всю жизнь.
   -- Вы думаете, значитъ, что нынѣшнее министерство непремѣнно уступитъ мѣсто другому?
   -- Конечно; и, что еще болѣе, я думаю, что нынѣшнее министерство, оставаясь при прежнихъ правилахъ и мнѣніяхъ, никогда не будетъ призвано назадъ. Вы, молодой человѣкъ, имѣете способности и душу, происхожденіе ваше говоритъ въ вашу пользу: послушайтесь меня, будьте поласковѣе съ Эвенелемъ; при слѣдующихъ выборахъ онъ очень легко доставилъ бы вамъ мѣсто въ Парламентѣ.
   -- При слѣдующихъ выборахъ! то есть спустя шесть лѣтъ! тогда какъ у насъ въ непродолжительномъ времени начнутся общіе выборы.
   -- Правда; но не пройдетъ года, полугода, четверти года, какъ начнутся новые выборы.
   -- Почему вы такъ думаете?
   -- Лесли, мы можемъ положиться другъ на друга, мы можемъ помогать другъ другу; такъ будемъ же друзьями!
   -- Согласенъ отъ чистаго сердца! Но желалъ бы я знать, какимъ образомъ могу я помогать вамъ?
   -- Вы уже помогли мнѣ касательно Франка Гэзельдена и его казино. Всѣ умные люди могутъ помочь мнѣ. Итакъ, мы теперь друзья, и на первый разъ я намѣренъ сообщить вамъ тайну. Вы спрашиваете меня, почему я думаю, что выборы возобновятся въ непродолжительномъ времени? Отвѣтъ мой будетъ самый откровенный. Изъ всѣхъ людей, занимающихъ въ государствѣ высокія должности, я еще не встрѣчалъ ни одного, который бы имѣлъ такую удивительную предусмотрительность, который бы такъ ясно видѣлъ передъ собой всѣ предметы, какъ Одлей Эджертонъ.
   -- Это одна изъ замѣчательныхъ его характеристикъ. Нельзя сказать, чтобы онъ былъ дально-видяшій, но ясно-видящій, и то на извѣстномъ пространствѣ.
   -- Такъ точно. Слѣдовательно, лучше его никто не знаетъ публичнаго мнѣнія, не знаетъ приливовъ и отливовъ этого мнѣнія.
   -- Согласенъ.
   -- Эджертонъ разсчитываетъ на новые выборы не далѣе, какъ черезъ три мѣсяца, и на этотъ случай я далъ ему въ долгъ значительную сумму денегъ.
   -- Вы дали ему денегъ въ долгъ! Эджертонъ занимаетъ у васъ деньги? этотъ богачъ Одлей Эджертонъ!
   -- Богачъ! повторилъ Леви такимъ тономъ, который невозможно описать, и при этомъ сдѣлалъ двумя пальцами щелчокъ, которымъ выражалось его глубокое презрѣніе.
   Леви слова не сказалъ болѣе. Рандаль стоялъ какъ пораженный внезапнымъ ударомъ.
   -- Но если Эджертонъ дѣйствительно небогатъ, если онъ лишится мѣста безъ всякой надежды снова получить его....
   -- Если такъ, то онъ погибъ! отвѣчалъ Леви хладнокровно: -- и поэтому-то, изъ уваженія къ вамъ и принимая участіе въ вашей судьбѣ, я долженъ сказать вамъ: не основывайте своихъ надеждъ на богатство или блестящую карьеру на Одлеѣ Эджертонѣ. Въ настоящее время старайтесь удержать за собой ваше мѣсто, но при слѣдующихъ выборахъ совѣтую держаться лицъ болѣе популярныхъ. Эвенель легко можетъ доставить вамъ мѣсто въ Парламентѣ; остальное будетъ зависѣть отъ вашего счастія и вашей энергіи. И за тѣмъ я не смѣю удерживать васъ далѣе, сказалъ Леви, вставая съ кресла, и вслѣдъ затѣмъ позвонилъ въ колокольчикъ.
   Вошелъ лакей.
   -- А что, карета моя у подъѣзда?
   -- У подъѣзда, баронъ.
   -- Не прикажете ли довести васъ, мистеръ Лесли?
   -- Нѣтъ, благодарю васъ: прогулкѣ пѣшкомъ я отдаю преимущество.
   -- Въ такомъ случаѣ прощайте. Не забудьте же soirée dansante у мистриссъ Эвенель.
   Рандаль механически пожалъ протянутую ему руку и вскорѣ вышелъ на улицу.
   Свѣжій холодный воздухъ оживилъ въ немъ умственныя способности, которыя, отъ зловѣщихъ словъ барона, находились въ совершенномъ бездѣйствіи. Первая мысль, которую умный молодой человѣкъ высказалъ самому себѣ, была слѣдующая:
   "Какая же могла быть у этого человѣка побудительная причина говорить со мной объ этомъ?"
   Вторая была:
   "Эджертонъ погибъ, раззорился! Что же я такое?"
   Третья:
   "И этотъ прекраснѣйшій участокъ старинныхъ владѣній фамиліи Лесли! Двадцать тысячъ фунтовъ наличными деньгами!... Но какимъ образомъ достать такую сумму? Къ чему Леви нужно было говорить мнѣ объ этомъ?"
   И наконецъ монологъ Рандаля заключенъ былъ первой мыслью: "Но побудительная причина этого человѣка.... О, какъ бы я желалъ узнать эту причину!"
   Между тѣмъ баронъ Леви сѣлъ въ свою карету,-- самую покойную, легкую карету, какую только вы можете вообразить,-- карету холостого человѣка,-- отдѣланную съ такимъ удивительнымъ вкусомъ,-- карету, какой невозможно имѣть женатому; баронъ Леви сѣлъ въ нее и черезъ нѣсколько минутъ былъ уже въ -- отели и передъ лицомъ Джуліо Францини, графа ди-Пешьера.
   -- Mon cher, сказалъ баронъ, на самомъ чистомъ французскомъ языкѣ и такимъ тономъ, который обнаруживалъ фамильярное обхожденіе съ потомкомъ князей и героевъ великой средневѣковой Италіи:-- mon cher, дайте мнѣ одну изъ вашихъ чудеснѣйшихъ сигаръ. Мнѣ кажется, что я привелъ нѣсколько въ порядокъ ваши дѣла.
   -- Вы отъискали...
   -- О, нѣтъ; вѣдь это дѣлается не такъ скоро, какъ вы воображаете, сказалъ баронъ, закуривая сигару.-- Вы, кажется, сами сказали, что останетесь совершенно довольны, если замужство вашей сестры и ваша женитьба на богатой наслѣдницѣ будутъ стоить вамъ не болѣе двадцати тысячь фунтовъ.
   -- Да, я сказалъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, я не сомнѣваюсь устроить для васъ то и другое за эту сумму, если только Рандаль дѣйствительно знаетъ, гдѣ живетъ ваша невѣста, и если онъ согласенъ помогать вамъ. Весьма многое обѣщаетъ этотъ Рандаль Лесли, но невиненъ какъ младенецъ.
   -- Ха, ха! Невиненъ? Que diable?
   -- Невиненъ, какъ эта сигара, mon cher: крѣпка, это правда, но курится весьма легко. Soyez tranquille!
  

ГЛАВА XC.

   На поверхности каждаго вѣка часто являются предметы, которые на взглядъ людей причудливаго, прихотливаго существованія бываютъ весьма обыкновенны, но которые впослѣдствіи высятся и отмѣчаютъ собою весьма замѣчательнѣйшія эпохи времени. Когда мы оглянемся назадъ, заглянемъ въ лѣтопись человѣческихъ дѣяній, нашъ взоръ невольнымъ образомъ останавливается на писателяхъ, какъ на примѣтныхъ мѣстахъ, на маякахъ въ океанѣ минувшаго. Мы говоримъ о вѣкѣ Августа, Елизаветы, Людовика XIV, Анны, какъ о замѣчательныхъ эрахъ въ исторіи міра. Почему? Потому, что писатели того времени сдѣлали эти періоды замѣчательными. Промежутки между однимъ вѣкомъ писателей и другимъ остаются незамѣченными, какъ плоскія равнины и пустыри неразработанной исторіи. Ко всему этому -- странно сказать!-- когда эти писатели живутъ между нами, они занимаютъ очень малую часть нашихъ мыслей и наполняютъ только въ нихъ пустые промежутки битюмомъ и туфомъ, изъ которыхъ созидаемъ мы Вавилонскій столпъ нашей жизни! Такъ оно есть на самомъ дѣлѣ, такъ и будетъ, несмотря, что сообразно ли это съ понятіями писателей, или нѣтъ. Жизнь уже сама по себѣ должна быть дѣятельна; а книги, хотя онѣ и доставляютъ дѣятельность будущимъ поколѣніямъ, но для настоящихъ онѣ служатъ однимъ только препровожденіемъ времени.
   Сдѣлавъ такое длинное вступленіе въ эту главу, я вдругъ оставляю Рандалей и Эджертоновъ, бароновъ Леви, Эвенелей и Пешьеръ,-- удаляюсь отъ замысловъ и страстей практической жизни и переношусь, вмѣстѣ съ читателемъ, въ одинъ изъ тѣхъ темныхъ уголковъ, гдѣ мысль, въ неуловимыя минуты, выковываетъ новое звено къ цѣпи, соединяющей вѣка.
   Въ небольшой комнатѣ, одинокое окно которой обращено въ очаровательный волшебный садъ, описанный уже нами въ одной изъ предъидущихъ главъ, сидѣлъ молодой человѣкъ. Онъ что-то писалъ. Чернила еще не засохли на его рукописи; но его мысли внезапно были отвлечены отъ работы, и его взоры, устремленные на письмо, послужившее поводомъ къ прерванію его занятій, сіяли восторгомъ.
   -- Онъ пріѣдетъ! восклицалъ молодой человѣкъ:-- пріѣдетъ сюда въ этотъ домъ, за который я обязанъ ему. Я не достоинъ былъ его дружбы. И она -- грудь молодого человѣка сильно волновалась, но уже радость исчезла на его лицѣ.-- Странно, очень странно; но я чувствую печаль при одной мысли, что снова увижусь съ ней. Увижусь съ ней.... о, нѣтъ!... съ моей неоцѣненной, доставлявшей мнѣ отраду, Гэленъ, съ моимъ геніемъ-хранителемъ, съ моей маленькой музой! Нѣтъ, ее я не увижу никогда! Взрослая дѣвица -- это уже не моя Гэленъ. Но все-же (продолжалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія), если она читала страницы, на которыя мысли изливались и дрожали, при мерцающемъ свѣтѣ отдаленной звѣзды, еслибъ она видѣла, какъ вѣрно сохраняется ея милый образъ въ моемъ сердцѣ, и понимала, что я не изобрѣталъ, какъ другіе полагаютъ, но только вспоминалъ,-- о, неужели она тогда не могла бы хотя на моментъ еще разъ быть моей Гэленъ? Еще разъ, въ душѣ и въ мечтахъ, постоять на опустѣломъ мосту, рука въ руку, съ чувствомъ одиночества,-- постоять такъ, какъ мы стояли въ дни столь грустные, печальные, но въ моихъ воспоминаніяхъ столь плѣнительно-отрадные!.. Гэленъ въ Англіи!... нѣтъ, это мечта!
   Онъ всталъ и безъ всякой цѣли подошелъ къ окну. Фонтанъ весело игралъ передъ его взорами, и пернатыя въ птичникѣ громко распѣвали.
   -- И въ этомъ домѣ я видѣлъ ее въ послѣдній разъ! произнесъ молодой человѣкъ.-- И вонъ тамъ, гдѣ фонтанъ такъ игриво бросаетъ кверху серебристую струю,-- тамъ ея и вмѣстѣ съ тѣмъ... Мой благодѣтель сказалъ мнѣ, что я долженъ лишиться ее и, въ замѣнъ, пріобрѣсть славу.... Увы!
   Въ это время въ комнату вошла женщина, которой одежда, несоотвѣтствовавшая ея наружности, при всемъ приличіи, была очень проста. Увидѣвъ, что молодой человѣкъ задумчиво стоялъ у окна, она остановилась. Она привыкла къ его образу жизни, знала всѣ его привычки и съ той поры, какъ онъ сдѣлалъ замѣчательный успѣхъ въ жизни, научилась уважать ихъ. Такъ и теперь: она не хотѣла нарушить его задумчивость, но тихо начала прибирать комнату, стирая пыль, угломъ своего передника, съ различныхъ предметовъ, составлявшихъ украшеніе комнаты, перестанавливая стулья на болѣе приличныя мѣста, но не касаясь ни одной бумаги на столѣ. Добродѣтельная, рѣдкая женщина!
   Молодой человѣкъ отвернулся отъ окна съ глубокимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ печальнымъ вздохомъ.
   -- Съ добрымъ утромъ, добрая матушка! Вы очень кстати приводите въ порядокъ мою комнату. Я получилъ пріятныя новости: я жду къ себѣ гостя.
   -- Ахъ, Леонардъ, онъ, можетъ статься чего нибудь захочетъ? завтракать или что нибудь такое?
   -- Нѣтъ, не думаю. Это человѣкъ, которому мы всѣмъ обязаны. Ilœc otia fecit. Извините за мою латынь. Короче вамъ сказать, это лордъ л'Эстренджъ.
   Лицо мистриссъ Ферфильдъ (читатель, вѣроятно, уже догадался, что это была она) вдругъ перемѣнилось и обличило судорожное подергиваніе всѣхъ мускуловъ, которое придавало ей фамильное сходство съ старушкой мистриссъ Эвенель.
   -- Напрасно вы тревожитесь, маменька: онъ самый добрый, самый великодушный....
   -- Не говори мнѣ этого: я не могу слышать объ этомъ! вскричала мистриссъ Ферфильдъ.
   -- Не удивительно: васъ трогаютъ воспоминанія о его благотворительности. Впрочемъ, чтобъ успокоиться, вамъ стоитъ только взглянуть на него. И потому, пожалуста, улыбнитесь и будьте ласковы со мной по прежнему. Знаете ли, вѣдь мнѣ становится отрадно, я чувствую въ душѣ благородную гордость, при видѣ вашего открытаго взгляда, когда вы бываете довольны. А лордъ л'Эстренджъ долженъ читать ваше сердце на вашемъ лицѣ точно такъ же, какъ и я читаю его.
   Вмѣстѣ съ этимъ Леонардъ обнялъ вдову и крѣпко поцаловалъ ее. Мистриссъ Ферфильдъ на минуту нѣжно прильнула къ нему, и Леонардъ чувствовалъ, какъ она трепетала всѣмъ тѣломъ. Освободясь изъ его объятій, она торопливо вышла изъ комнаты. Леонардъ полагалъ, что, быть можетъ, она удалилась привести въ порядокъ свои туалетъ или приложить энергію домохозяйки къ улучшенію вида въ другихъ комнатахъ: "домъ" для мистриссъ Ферфильдъ былъ любимымъ конькомъ и страстью; и теперь, когда она не имѣла работы на рукахъ, исключая развѣ для одного препровожденія времени, домашнее хозяйство составляло исключительное ея занятіе. Часы, которые она ежедневно посвящала на копотню около маленькихъ комнатъ, и стараніе сохранить въ нихъ аккуратно тотъ же самый видъ, принадлежали къ числу чудесъ въ жизни, которыхъ не постигалъ даже и геній Леонарда. Впрочемъ, она приходила въ восторгъ каждый разъ, когда являлся къ Леонарду мистеръ Норрейсъ или другой рѣдкій гость и говорилъ -- особливо мистеръ Норрейсъ: "Какъ чисто, какъ опрятно все содержится здѣсь! Что бы Леонардъ сталъ дѣлать безъ васъ, мистриссъ Ферфильдъ!"
   И, къ безпредѣльному удовольствію Норрейса, у мистриссъ Ферфильдъ всегда былъ одинъ и тотъ же отвѣтъ:
   -- И въ самомъ дѣлѣ, сэръ, что сталъ бы онъ дѣлать безъ меня!... Всепокорнѣйше благодарю васъ, сэръ, за это замѣчаніе... Я увѣрена, что въ его гостиной набралось бы на цѣлый дюймъ пыли.
   Оставшись снова наединѣ съ своими думами, Леонардъ всей душой предался прерваннымъ размышленіямъ, и лицо его снова приняло выраженіе, которое сдѣлалось, можно сказать, его всегдашнимъ выраженіемъ. Въ этомъ положеніи вы легко бы замѣтили, что онъ много перемѣнился со времени послѣдней нашей встрѣчи съ нимъ. Его щоки сдѣлались блѣднѣе и тоньше, губы -- крѣпче сжаты; въ глазахъ отражались спокойный блескъ и свѣтлый умъ. Вы легко бы замѣтили, что все лицо его подернуто было облакомъ тихой грусти. Впрочемъ, эта грусть была невыразимо спокойна и плѣнительна. На открытомъ лицѣ его отражалась сила, такъ рѣдко встрѣчаемая въ юношескомъ возрастѣ -- сила, одержавшая побѣду и обличавшая свои завоеванія невозмутимымъ спокойствіемъ. Періодъ сомнѣнія въ своихъ дарованіяхъ, періодъ борьбы съ тяжкими лишеніями, періодъ презрѣнія къ міру миновалъ навсегда; геній и дарованія ума примирились съ человѣческимъ бытіемъ. Это было лицо привлекательное, лицо нѣжное и спокойное въ своемъ выраженіи. Въ немъ не было недостатка въ огнѣ; напротивъ, огонь былъ до такой степени свѣтелъ и спокоенъ, что онъ сообщалъ одно только впечатлѣніе свѣта. Чистосердечіе юношескаго возраста, простота сельскаго жителя сохранялись еще въ немъ,-- правда, доведенныя до совершенства умомъ, но умомъ, прошедшимъ по стезѣ, на которой пріобрѣтаются познанія, прошедшимъ не шагъ за шагомъ, но, скорѣе, пролетѣвшимъ на крыльяхъ, отъискивая на полетѣ, на различныхъ ступеняхъ бытія, однѣ только плѣнительныя формы истины, добра и красоты.
   Леонардъ не хотѣлъ оторваться отъ своихъ думъ, и не оторвался бы надолго, еслибъ у садовой калитки не раздался звонокъ, громко и пронзительно. Онъ бросился въ залу, и рука его крѣпко сжала руку Гарлея.
   Въ вопросахъ Гарлея и въ отвѣтахъ Леонарда прошелъ цѣлый и счастливый часъ. Между обоими ими завязался разговоръ, весьма естественный при первомъ свиданіи послѣ продолжительной разлуки, полной событій въ жизни того и другого.
   Исторія Леонарда въ теченіе этого промежутка, можно сказать, была описаніемъ его внутренняго бытія: она изображала борьбу ума съ препятствіями въ мірѣ дѣйствительномъ,-- изображала блуждающіе полеты воображенія въ міры, созданные имъ самимъ.
   Главная цѣль Норрейса въ приготовленіи ума своего ученика къ его призванію состояла въ томъ, чтобъ привести въ равновѣсіе его дарованія, успокоитьи сгармонировать элементы, такъ сильно потрясенные испытаніями и страданіями прежней, многотрудной внѣшней жизни.
   Норрейсъ былъ слишкомъ уменъ и дальновиденъ, чтобы впасть въ заблужденія нынѣшнихъ наставниковъ, которые полагаютъ, что воспитаніе и образованіе легко могутъ обходиться безъ труда. Никакой умъ не сдѣлается зрѣлымъ безъ усиленнаго и притомъ ранняго упражненія. Трудъ долженъ быть усердный, но получившій вѣрное направленіе. Все, что мы можемъ сдѣлать лучшаго въ этомъ отношеніи, это -- отклонитъ растрату времени на безполезныя усилія.
   Такимъ образомъ Норрейсъ съ перваго раза поручилъ своему питомцу собрать и привести въ порядокъ матеріалы для большого критическаго сочиненія, которое онъ взялся написать. На этой ступени схоластическаго приготовленія Леонардъ, по необходимости, долженъ былъ познакомиться съ языками, къ пріобрѣтенію которыхъ онъ имѣлъ необыкновенную способность,-- и такимъ образомъ положено было прочное основаніе обширной учености. Привычки къ аккуратности и обобщенію образовались незамѣтно; и драгоцѣнная способность, съ помощію которой человѣкъ такъ легко выбираетъ изъ груды матеріаловъ тѣ; которые составляютъ главный предметъ ихъ розысканія,-- которая учетверяетъ всю силу сосредоточеніемъ ее на одномъ предметѣ,-- эта способность, однажды пущенная въ дѣйствіе, даетъ прямую цѣль каждому труду и быстроту образованію. Впрочемъ, Норрейсъ не обрекалъ своего ученика исключительно безмолвной бесѣдѣ съ книгами: онъ познакомилъ его съ замѣчательнѣйшими людьми въ области наукъ, искусствъ, и литературы; онъ ввелъ его въ кругъ дѣятельной жизни.
   "Эти люди -- говорилъ онъ -- не что иное, какъ живыя идеи настоящаго,-- идеи, изъ которыхъ будутъ написаны книги для будущаго. Изучай ихъ и, точно такъ же, какъ и въ книгахъ о минувшемъ, прилежно собирай и съ разборомъ обдуманно дѣлай изъ собраннаго извлеченія."
   Норрейсъ постепенно перевелъ этотъ юный, пылкій умъ отъ выбора идей къ ихъ эстетическому расположенію, отъ компиляціи къ критикѣ, но критикѣ строгой, справедливой и логической, гдѣ требовались причина, объясненіе за каждое слово похвалы или порицанія. Поставленный на эту ступень своей карьеры, получившій возможность разсматривать законы прекраснаго. Леонардъ почувствовалъ, что умъ его озарился новымъ свѣтомъ; изъ глыбъ мрамора, грудами котораго онъ окружилъ себя, вдругъ возникла передъ нимъ прекрасная статуя.
   И такимъ образомъ, въ одинъ прекрасный день, Норрейсъ сказалъ ему:
   -- Я не нуждаюсь больше въ сотрудникѣ; не угодно ли вамъ содержать себя своими произведеніями?
   И Леонардъ началъ писать, и его твореніе стало подниматься изъ глубоко зарытаго сѣмени, на почвѣ, открытой лучамъ солнца и благотворному вліянію воздуха.
   Первое произведеніе Леонарда не пріобрѣло обширнаго круга читателей,-- не потому, что въ немъ находились недостатки, но оттого, что для этого нужно имѣть особенное счастье: первое, безъименное произведеніе самобытнаго генія рѣдко пріобрѣтаетъ полный успѣхъ. Впрочемъ, многіе, болѣе опытные, признали въ авторѣ рѣдкія дарованія. Издатели журналовъ и книгъ, которые инстинктивно умѣютъ открывать несомнѣнный талантъ и предупреждать справедливую оцѣнку публики, сдѣлали Леонарду весьма выгодныя предложенія.
   -- На этотъ разъ пользуйся вполнѣ своимъ успѣхомъ, говорилъ Норрейсъ: -- поражай сразу человѣческое сердце, отбрось поплавки и плыви смѣло. Но позволь мнѣ дать тебѣ послѣдній совѣтъ: когда думаешь писать что нибудь, то, не принимаясь еще за работу, прогуляйся изъ своей квартиры до Темпль-Бара и, мѣшаясь съ людьми и читая человѣческія лица, старайся угадать, почему великіе поэты по большей части проводили жизнь свою въ городахъ.
   Такимъ образомъ Леонардъ снова началъ писать и въ одно утро проснулся, чтобы найти себя знаменитымъ.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, сказалъ Леонардъ, въ заключеніе длиннаго, но гораздо проще разсказаннаго повѣствованія: -- въ самомъ дѣлѣ, мнѣ предстоитъ шансъ получить капиталъ, который на всю жизнь предоставитъ мнѣ свободу выбирать сюжеты для моихъ произведеній и писать, не заботясь о вознагражденіи моихъ трудовъ. Вотъ это-то я и называю истинной (и, быть можетъ -- увы!-- самой рѣдкой) независимостью того, кто посвящаетъ себя литературѣ. Норрейсъ, увидѣвъ мои дѣтскіе планы для улучшенія механизма въ паровой машинѣ, посовѣтовалъ мнѣ, какъ можно усерднѣе, заняться механикой. Занятіе, столь пріятное для меня съ самого начала, сдѣлалось теперь весьма скучнымъ. Впрочемъ, я принялся за него довольно охотно, и результатъ моихъ занятій былъ таковъ, что я усовершенствовалъ мою первоначальную идею до такой степени, что общій планъ былъ одобренъ однимъ изъ нашихъ извѣстнѣйшихъ инженеровъ, и я увѣренъ, что патентъ на это усовершенствованіе будетъ купленъ на такихъ выгодныхъ условіяхъ, что мнѣ стыдно даже назвать ихъ: до такой степени непропорціональными они кажутся мнѣ въ сравненіи съ важностью такого простого открытія. Между тѣмъ уже я считаю себя достаточно богатымъ, чтобъ осуществить двѣ мечты, самыя близкія моему сердцу: во первыхъ, я обратилъ въ отрадный пріютъ, во всегдашній домъ этотъ коттэджъ, въ которомъ я видѣлся въ послѣдній разъ съ вами и съ Гэленъ, то есть я хочу сказать съ миссъ Дигби, и, во вторыхъ, пригласилъ въ этотъ домъ ту, которая пріютила мое дѣтство.
   -- Вашу матушку! Гдѣ же она? Позвольте мнѣ увидѣть ее.
   Леопардъ выбѣжалъ изъ комнаты, чтобы позвать старушку, но, къ крайнему удивленію своему и къ досадѣ, узналъ, что она ушла изъ дому до пріѣзда лорда л'Эстренджа.
   Онъ возвратился въ гостиную въ сильномъ смущеніи, не зная, какъ объяснить этотъ неприличный и неблагодарный поступокъ. Съ дрожащими губами и пылающимъ лицомъ, онъ представилъ на видъ Гарлея ея врожденную застѣнчивость, простоту ея привычекъ и самой одежды.
   -- Ко всему этому, прибавилъ Леонардъ: -- она до такой степени обременена воспоминаніемъ о всемъ, чѣмъ мы обязаны вамъ, что не можетъ слышать вашего имени безъ сильнаго душевнаго волненія и слезъ; она трепетала какъ листъ при одной мысли о встрѣчѣ съ вами.
   -- Гм! произнесъ Гарлей съ замѣтнымъ волненіемъ.-- Полно, такъ ли?
   Голова его склонилась на грудь, и онъ прикрылъ руками лицо.
   -- И вы приписываете этотъ страхъ, началъ Гарлей, послѣ минутнаго молчанія, но не поднимая своихъ взоровъ; -- вы приписываете это душевное волненіе единственно преувеличенному понятію о моемъ.... объ обстоятельствахъ, сопровождавшихъ мое знакомство съ вами?
   -- Конечно! а можетъ быть, и въ нѣкоторой степени стыду, что мать человѣка, который составляетъ ея счастіе, которымъ она по всей справедливости можетъ гордиться, ни болѣе, ни менѣе, какъ крестьянка.
   -- Только-то? сказалъ Гарлей съ горячностію, устремивъ взоры свои, увлаженные нависнувшей слезой, на умное, открытое лицо Леонарда.
   -- О, мой добрый, неоцѣненный лордъ, что же можетъ быть другое?... Ради Бога, не судите о ней такъ жестоко.
   Л'Эстренджъ быстро всталъ съ мѣста крѣпко сжалъ руку Леонарда, произнесъ нѣсколько невнятныхъ словъ и потомъ, взявъ своего молодого друга подъ руку, вывелъ его въ садъ и обратилъ разговоръ на прежніе предметы.
   Сердце Леонарда томилось въ безпредѣльномъ желаніи узнать что нибудь о Гэленъ; но сдѣлать вопросъ о ней онъ не рѣшался до тѣхъ поръ, пока, замѣтивъ, что Гарлей не имѣлъ расположенія заговорить о ней; тогда уже не могъ онъ долѣе противостоять побужденію своей души.
   -- Скажите, что Гэленъ.... миссъ Дигби.... вѣроятно, она перемѣнилась?
   -- Перемѣнилась? о нѣтъ! Впрочемъ, да, въ ней есть большая перемѣна.
   -- Большая перемѣна!
   Леонардъ вздохнулъ.
   -- Увижу ли я ее еще разъ?
   -- Разумѣется, увидите, сказалъ Гарлей, съ видимымъ изумленіемъ.-- Да и можете ли вы сомнѣваться въ этомъ? Я хочу доставить вамъ удовольствіе: пусть сама миссъ Дигби скажетъ вамъ, что на литературномъ поприщѣ вы сдѣлались знамениты. Вы краснѣете; но я говорю вамъ истину. Между тѣмъ вы должны доставить ей по экземпляру вашихъ сочиненій.
   -- Значитъ, она еще не читала ихъ? не читала даже и послѣдняго? О первыхъ я не говорю ни слова: они не заслуживаютъ ея вниманія, сказалъ Леонардъ, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ.
   -- Должно сказать вамъ, что миссъ Дигби только на дняхъ пріѣхала въ Англію; и хотя я получилъ ваши книги въ Германіи, но въ ту пору ея уже не было со мной. Какъ только кончатся мои дѣла, которыя требуютъ отсутствія изъ города, я не замедлю отрекомендовать васъ моей матушкѣ.
   Въ голосѣ и въ словахъ Гарлея замѣтно было нѣкоторое замѣшательство. Оглянувшись кругомъ, онъ отрывисто воскликнулъ:
   -- Удивительно! вы даже и здѣсь обнаружили поэтическое чувство вашей души. Я никакъ не воображалъ, чтобы можно было извлечь столько прекраснаго изъ мѣста, которое въ этихъ окрестностяхъ казалось для меня самымъ обыкновеннымъ. Кажется, этотъ очаровательный фонтанъ играетъ теперь на томъ мѣстѣ, гдѣ стояла простая грубая скамейка, на которой я читалъ ваши стихи?
   -- Ваша правда, милордъ! Я хотѣлъ слить въ одно самыя пріятныя воспоминанія. Мнѣ помнится, въ одномъ изъ писемъ я говорилъ вамъ, что самой счастливой и, въ то же время, самой неопредѣленной, колеблющейся порой моей юности я обязанъ замѣчательной въ своемъ родѣ снисходительности и великодушнымъ наставленіямъ иностранца, у котораго я служилъ. Въ этомъ фонтанѣ вы видите повтореніе другого фонтана, устроеннаго моими руками въ саду того иностранца. При окраинѣ бассейна прежняго фонтана я много, много провелъ знойныхъ часовъ въ лѣтніе дни, мечтая о славѣ и своемъ образованіи.
   -- Да, я помню, вы писали мнѣ объ этомъ; и я увѣренъ, что иностранцу вашему пріятно будетъ услышать о вашемъ успѣхѣ и тѣмъ не менѣе о вашихъ признательныхъ воспоминаніяхъ. Однако, въ письмѣ своемъ вы не говорили, какъ зовутъ этого иностранца.
   -- Его зовутъ Риккабокка.
   -- Риккабокка! мой неоцѣненный и благородный другъ! возможно ли это? Знаете ли, что одна изъ главныхъ побудительныхъ причинъ моего возвращенія въ Англію имѣетъ тѣсную связь съ положеніемъ его дѣлъ. Вы непремѣнно должны ѣхать къ нему вмѣстѣ со мной. Я намѣренъ отправиться не далѣе, какъ сегодня вечеромъ.
   -- Мой добрый лордъ, сказалъ Леонардъ -- мнѣ кажется, что вы можете избавить себя отъ слишкомъ дальняго путешествія. Я имѣю нѣкоторыя причины полагать, что въ настоящее время синьоръ Риккабокка мой ближайшій сосѣдъ. Дни два тому назадъ, я сидѣлъ вотъ здѣсь, въ этомъ саду, какъ вдругъ, посмотрѣвъ вонъ на этотъ пригорокъ, увидѣлъ въ кустарникахъ человѣка. Хотя не было возможности различить черты лица его, но въ его контурѣ и въ замѣчательной позѣ его было что-то особенное, напоминавшее мнѣ Риккабокка. Я поспѣшилъ выйти изъ саду, взошелъ на пригорокъ; но его уже тамъ не было. Предположенія мои, или, вѣрнѣе, мои подозрѣнія, до такой степени были сильны, что я рѣшился сдѣлать освѣдомленіе въ сосѣднихъ лавкахъ и узналъ, что въ домѣ, окруженномъ высокими стѣнами, мимо котораго вы, весьма вѣроятно, проѣзжали, не такъ давно поселилось семейство, состоящее изъ джентльмена, его жены и дочери; и хотя они выдаютъ себя за англичанъ, но, судя по описанію, которое дали мнѣ о наружности самого джентльмена, судя по обстоятельству, что въ услуженіи у нихъ находится лакей изъ иностранцевъ, и, наконецъ, по фамиліи Ричмаусъ, принятой новыми сосѣдями, я нисколько не сомнѣваюсь, что это именно то самое семейство, къ которому вы намѣрены отправиться.
   -- И вы ни разу не зашли въ этотъ домъ удостовѣриться?
   --Извините меня; но семейство это такъ, очевидно, старается избѣгнуть наблюденій посторонняго человѣка, обстоятельства, что никто изъ нихъ, кромѣ самого мистера Ричмауса, не показывается внѣ ограды, и принятіе другой фамиліи невольнымъ образомъ приводятъ меня къ заключенію, что синьоръ Риккабокка имѣетъ какія нибудь весьма важныя причины вести такую скрытною жизнь; и теперь, когда я, можно сказать, совершенно ознакомился съ общественнымъ бытомъ, съ жизнью человѣка, я не могу, припоминая все минувшее, не могу не подумать, что Риккабокка совсѣмъ не то, чѣмъ онъ кажется. Вслѣдствіе этого, я колебался формально навязаться на его тайны, какого бы рода онѣ ни были, и до сихъ поръ выжидалъ случая нечаянно встрѣтиться съ нимъ во время его прогулокъ.
   -- Вы поступили, Леонардъ, весьма благоразумно. Что касается до меня, то причины моего желанія увидѣться съ стариннымъ другомъ заставляютъ меня отступить отъ правилъ приличія, и я отправлюсь къ нему въ домъ сію же минуту.
   -- Надѣюсь, милордъ, вы скажете мнѣ, справедливы ли были мои предположенія.
   -- Съ своей стороны и я надѣюсь, что мнѣ позволено будетъ сказать вамъ объ этомъ. Сдѣлайте милость, побудьте дома до моего возвращенія. До ухода моего, позвольте предложить вамъ еще одинъ вопросъ: стараясь догадаться, почему Риккабокка перемѣнилъ свою фамилію, зачѣмъ вы сдѣлали то же самое?
   Леонардъ весь вспыхнулъ.
   -- Я не хотѣлъ имѣть другого имени, кромѣ того, которое могли доставить мои дарованія.
   -- Гордый поэтъ, я понимаю васъ. Но скажите, что заставило васъ принять такое странное и фантастическое имя -- Орана?
   Румянецъ на лицѣ Леонарда заигралъ еще сильнѣе.
   -- Милордъ, сказалъ онъ, понизивъ голосъ: -- это была ребяческая фантазія; въэтомъ имени заключается анаграмма.
   -- Вотъ что!
   -- Въ то время, когда порывы мои къ пріобрѣтенію познаній весьма легко могли бы принять самое дурное направленіе, могли бы послужить мнѣ въ пагубу, я случайно отъискалъ нѣсколько стихотвореній, которыя произвели на меня глубокое впечатлѣніе; они открыли новый, невѣдомый мнѣ міръ, указали дорогу къ этому міру. Мнѣ сказали, что эти стихотворенія были написаны юнымъ созданіемъ, одареннымъ и красотой и геніемъ,-- созданіемъ, которое покоится теперь въ могилѣ,-- короче сказать, моей родственницей, которую въ семейномъ кругу звали Норой.
   -- Вотъ что! еще разъ воскликнулъ лордъ л'Эстренджъ, и его рука крѣпко сжала руку Леонарда.
   -- Такъ или иначе, продолжалъ молодой писатель, колеблющимся голосомъ: -- но только съ той поры въ душѣ моей осталось желаніе такого рода, что если я когда нибудь пріобрѣту славу поэта, то она непремѣнно должна относиться сколько ко мнѣ, столько же и къ имени Норы,-- къ имени той, у которой ранняя смерть похитила славу, безъ всякаго сомнѣнія, ожидавшую ее,-- къ имени той, которая....
   И Леонардъ, сильно взволнованный, замолчалъ.
   Не менѣе того и Гарлей былъ взволнованъ. Но, какъ будто по внезапному побужденію, благородный воинъ наклонился, поцаловалъ поэта и потомъ быстрыми шагами вышелъ изъ сада, сѣлъ на лошадь и уѣхалъ.
  

ЧАСТЬ ДЕСЯТАЯ.

ГЛАВА ХСІ.

   Лордъ л'Эстренджъ не отправился, однако же, прямо въ домъ Риккабокка. Онъ находился подъ вліяніемъ воспоминанія слишкомъ глубокаго и слишкомъ сильнаго, чтобы легко предаться отрадному влеченію дружбы. Онъ ѣхалъ быстро и далеко. Невозможно было бы опредѣлить всѣ ощущенія, волновавшія его душу, до такой степени воспріимчивую и такъ глубоко сохранявшую въ себѣ нѣжныя чувства. Когда онъ вспомнилъ о долгѣ, призывавшемъ его къ итальянцу, онъ снова направилъ свой путь къ Норвуду. Медленные шаги его лошади служили вѣрнымъ доказательствомъ его утомленнаго духа; глубокое уныніе заступило мѣсто лихорадочнаго возбужденія.
   Напрасный трудъ, говорилъ онъ про себя: -- напрасно я старалось забыть покойницу. Впрочемъ, теперь я обрученъ съ другой; и она, при всѣхъ своихъ добродѣтеляхъ, все не та, которой..."
   И Гарлей вдругъ замолчалъ, почувствовавъ, какъ совѣсть упрекнула его.
   "Поздно уже думать объ этомъ! Теперь остается мнѣ только составить счастіе существа, которому посвятилъ я всю мою жизнь но..."
   Гарлей вздохнулъ, сказавъ эти слова. Подъѣхавъ за довольно близкое разстояніе къ дому Риккабокка, онъ оставилъ свою лошадь у гостинницы и пѣшкомъ отправился между захирѣвшими кустарниками къ угрюмому четырехъ-угольному зданію, которое, по словамъ Леонарда, служило Риккабокка новымъ убѣжищемъ. Долго простоялъ Гарлей у воротъ, не получивъ отвѣта на свой призывъ. Наконецъ, послѣ третьяго звонка, послышались тяжелые шаги; вслѣдъ за тѣмъ калитка немного отдѣлилась отъ воротъ, въ отверстіи показался черный глазъ, и чей-то голосъ, на ломаномъ англійскомъ языкѣ, спросилъ: "кто тамъ?-- "Лордъ л'Эстренджъ; и если я не ошибаюсь, что здѣсь живетъ человѣкъ, котораго мнѣ нужно видѣть, то этого имени весьма достаточно, чтобы впустить меня".
   Дверь распахнулась такъ быстро, какъ растворялась дверь въ таинственной пещерѣ арабскихъ сказокъ, при звукѣ словъ: Сезамъ, отопрись! Джакомо, рыдая отъ радости, восклицалъ на своемъ родномъ языкѣ:
   -- Праведное небо! Святый Джакомо! ты услышалъ наконецъ мою молитву! Теперь мы спасены!
   И, опустивъ мушкетонъ, который взятъ былъ вѣрнымъ слугой для предосторожности, Джакомо, по обычаю своихъ соотечественниковъ, поцаловалъ руку Гарлея, въ знакъ душевнаго привѣтствія.
   -- Гдѣ же твой патронъ? спросилъ Гарлей, вступая въ предѣлы укрѣпленнаго зданія.
   -- Онъ сію минуту вышелъ; впрочемъ, онъ скоро возвратится. Вѣдь вы дождетесь его?
   -- Разумѣется. А какая это лэди, которую я видѣлъ въ отдаленномъ концѣ сада?
   -- Ахъ, Боже мой! да это наша синьорина. Я побѣгу сказать ей, что вы пріѣхали.
   -- Что я пріѣхалъ! но вѣдъ она не знаетъ меня, даже и по имени.
   -- Ахъ, синьоръ, вощможно ли такъ думать? Какъ чисто она говорила со мной о васъ! не разъ я слышалъ, какъ она молила святую Мадонну ниспослать на васъ благословеніе,-- и какимъ плѣнительнымъ голосомъ!
   -- Постой же, я самъ отрекомендуюсь ей. Ступай въ домъ, а мы въ саду подождемъ возвращенія патрона; къ тому же я хочу подышатъ чистымъ воздухомъ.
   Сказавъ это, Гарлей оставилъ Джакомо и подошелъ къ Віолантѣ.
   Бѣдное дитя, въ своей уединенной прогулкѣ въ болѣе мрачныхъ мѣстахъ скучнаго сада, освободилось за нѣсколько минутъ отъ взоровъ Джакомо, пока онъ ходилъ опирать калитку, и, не зная опасеній, которыхъ предметомъ была она сама, почувствовала дѣтское любопытство при звукахъ колокольчика и при видѣ незнакомаго человѣка въ серьёзномъ и дружескомъ разговорѣ съ несообщительнымъ Джакомо.
   Въ то время, какъ Гарлей приближался къ Віолантѣ, съ той утонченной граціей въ своихъ движеніяхъ, которая принадлежала исключительно ему, сердце Віоланты трепетало,-- почему? она сама не могла дать себѣ отчета въ этомъ ощущеніи. Она не нашла въ Гарлеѣ сходства съ портретомъ, написаннымъ ея отцомъ по однимъ воспоминаніямъ о ранней юности Гарлея. Она терялась въ догадкахъ касательно незнакомца, но при всемъ томъ чувствовала, какъ румянецъ выступалъ на ея лицѣ, и, неробкая отъ природы, она отвернулась въ сторону, съ чувствомъ безотчетнаго страха.
   -- Извините, синьорина, мою нескромность, сказалъ Гарлей по итальянски,-- пользуясь старинной дружбой вашего родителя, я не считаю себя чужимъ для васъ человѣкомъ.
   Віоланта устремила на него черные своя глаза, такіе умные и невинные,-- глаза, полные изумленія, но изумленія пріятнаго. Въ свою очередь, и Гарлей стоялъ передъ ней удивленный и почти пораженный плѣнительной, дивной красотой ея.
   -- Другъ моего отца? сказала Віоланта, колеблясь: -- я еще никогда не видѣла васъ!
   -- Извините, синьорина, сказалъ Гарлей, и на губахъ его показалась улыбка, выражавшая его врожденное расположеніе духа -- улыбка полу-насмѣшливая, полу-грустная: -- въ этомъ случаѣ вы говорите неправду: вы видали меня прежде и принимали меня несравненно радушнѣе....
   -- Что вы говорите, синьоръ! сказала Віоланта, болѣе и болѣе изумляясь, а вмѣстѣ съ тѣмъ и румянецъ на щекахъ становился ярче и ярче.
   Гарлей, который успѣлъ уже оправиться отъ перваго впечатлѣнія, произведеннаго на него красотой Віоланты, и который смотрѣлъ на нее, какъ вообще смотрятъ мужчины на молоденькихъ дѣвушекъ,-- скорѣе, какъ на ребенка, чѣмъ на женщину -- позволялъ себѣ извлечь нѣкоторое удовольствіе изъ ея замѣшательства, въ его характерѣ было, что чѣмъ серьёзнѣе и печальнѣе чувствовалъ онъ на душѣ, тѣмъ болѣе желалъ онъ доставить игривости и причудливости своему юмору.
   -- Да, синьорина, сказалъ онъ серьёзно,-- нѣкогда вамъ угодно было держать одной рукой мою руку, а другая -- простите точность моихъ воспоминаній -- нѣжно и съ любовью обвивала мою шею.
   -- Синьоръ! снова воскликнула Віоланта, и на этотъ разъ сколько съ изумленіемъ, столько же и съ гнѣвомъ; и ничего не могло быть очаровательнѣе ея взоровъ, отражавшихъ и гордость и чувство оскорбленнаго достоинства.
   Гарлей опять улыбнулся, но улыбнулся такъ мягко, такъ плѣнительно, что гнѣвъ Віоланты совершенно исчезъ, или, вѣрнѣе сказать, она сердилась на себя, за то, что не могла сердиться на него. Впрочемъ, въ минуту гнѣва своего она казалась столь прелестною, что Гарлей желалъ, можетъ статься, чтобъ гнѣвъ ея былъ продолжительнѣе. Принявъ на себя серьёзный видъ, онъ продолжалъ:
   -- Ваши поклонники, быть можетъ, скажутъ вамъ, синьорина, что съ тѣхъ поръ вы очень похорошѣли; но для меня тогда вы были лучше. Однако, все же я не теряю надежды рано или поздно воспользоваться тѣмъ, чѣмъ вы такъ великодушно награждали меня.
   -- Награждала васъ!... я? Синьоръ, вы находитесь подъ вліяніемъ какого-то страннаго заблужденія.
   -- Къ сожалѣнію, нѣтъ; впрочемъ, женское сердце такъ непостоянно, имѣетъ, столько капризовъ! А вы награждали меня, увѣряю васъ; и признаюсь откровенно, что я еще не совсѣмъ отказался отъ этой награды и въ настоящее время.
   -- Награды! Чѣмъ же я награждала васъ?
   -- Вашимъ поцадуемъ, дитя мое, сказалъ Гарлей и вслѣдъ за тѣмъ прибавилъ, съ серьёзной нѣжностью,-- и опять повторяю, что я еще не теряю надежды, рано или поздно, но воспользоваться этой наградой, и именно въ то время, когда увижу васъ подлѣ отца и мужа въ вашемъ отечествѣ,-- васъ, прекраснѣйшая невѣста, какой, быть можетъ, никогда еще не улыбалось свѣтлое небо Италіи! А теперь простите скитальца и воина за его грубыя шутки и въ знакъ прощенія дайте вашу руку -- Гарлею л'Эстренджу.
   При первыхъ словахъ этой рѣчи, Віоланта съ ужасомъ отскочила назадъ: ей казалось, что передъ ней стаялъ сумасшедшій; но зато при послѣднемъ словѣ она бросилась впередъ и съ живымъ энтузіазмомъ, свойственнымъ ея характеру, обѣими руками сжала протянутую руку л'Эстренджа.
   -- Гарлей л'Эстренджъ, спаситель жизни моего отца! воскликнула она, и взоры ея устремились на Гарлея съ выраженіемъ такой глубокой признательности и почтительности, что Гарлей испытывалъ въ одно и то же время и смущеніе и восторгъ.
   Въ этотъ моментъ она забыла, что передъ ней стоялъ герой ея мечтаній: она видѣла передъ собой человѣка, который спасъ жизнь ея отца. Но въ то время, когда взоры Гарлея устремились внизъ и открытая голова его наклонилась налъ рукой, которую онъ держалъ, Віолента находила нѣкоторое сходство въ чертахъ лица, которыми такъ часто и такъ долго любовалась. Правда, первый цвѣтъ юности уже отцвелъ, но самой юности все еще оставалось на столько, чтобъ смягчить разрушительное вліяніе времени и сообщить мужеству прелести, чарующія взоръ. По инстинктивному чувству, она освободила свою руку, и, въ свою очередь, потупила взоры.
   Въ этотъ моментъ взаимнаго замѣшательства Гарлея и Віоланты вошелъ въ садъ Риккабокка и, изумленный при видѣ мужчины подлѣ Віоланты, бросился къ нимъ съ отрывистымъ и гнѣвнымъ восклицаніемъ. Гарлей услышалъ его голосъ и обернулся.
   Присутствіе отца какъ будто возвратило Віолантѣ бодрость духа и твердую волю надъ своими чувствами. Она снова взяла руку дорогого гостя.
   -- Папа, сказала она простосердечно,-- взгляните, кто это, наконецъ-то онъ пріѣхалъ.
   И потомъ, отступивъ на нѣсколько шаговъ, она осматривала ихъ обоихъ. Ея лицо озарилось счастіемъ: по видимому, что-то, давно и тихо и безмолвно потерянное и отъискиваемое, было также тихо найдено, и въ жизни уже не было недостатка и въ сердцѣ не было пустоты.
  

ГЛАВА ХСII.

   Итальянецъ и другъ его заперлись вдвоемъ въ кабинетѣ.
   -- Зачѣмъ вы оставили свой домъ въ ....шейрѣ? И къ чему эта новая перемѣна фамиліи?
   -- А вы не знаете, Пешьера въ Англіи?
   -- Я знаю это.
   -- Онъ ищетъ меня и, какъ говорятъ, хочетъ отнять дочь у меня.
   -- Да; онъ имѣлъ дерзость подержать пари, что получитъ руку вашей дочери. Мнѣ и это извѣстно; поэтому-то я и пріѣхалъ въ Англію, во первыхъ, для того, чтобъ уничтожить въ главномъ основаніи его коварные замыслы, а во вторыхъ, узнать отъ васъ, пока еще не совершенно остыла во мнѣ юношеская пылкость, какимъ образомъ отъискать конецъ нити, которая привела бы къ его погибели, и къ безусловному возстановленію вашего благороднаго имени. Выслушайте меня. Вамъ извѣстно, что, послѣ схватки съ наемщиками Пешьера, посланными за вами въ погоню, я получилъ весьма учтивое предложеніе отъ австрійскаго правительства оставить немедленно его италійскія владѣнія. Зная, что каждый иностранецъ, пользующійся гостепріимствомъ чуждой для него земли, долженъ поставлять себѣ въ священный долгъ не принимать ни малѣйшаго участія въ народныхъ смутахъ, я очень хорошо понялъ, что честь моя была затронута этимъ предложеніемъ, и потому немедленно отправился въ Вѣну -- объяснить министру (который лично былъ знакомъ со мной), что хотя я дѣйствительно защищалъ бѣглеца, искавшаго убѣжища въ моемъ домѣ, защищалъ отъ шайки разсвирѣпѣвшихъ солдатъ, которыми начальствовалъ личный его врагъ, но не только не принималъ никакого участія въ народномъ возстаніи, а, напротивъ того, всѣми силами старался отклонить моихъ друзей въ Италіи отъ безразсуднаго предпріятія. Какъ военный человѣкъ и хладнокровный зритель, я старался доказавъ имъ, что все это кончится однимъ только безполезнымъ кровопролитіемъ. Я имѣлъ возможность подтвердить свое опасеніе самыми удовлетворительными доказательствами, такъ что знакомство мое съ министромъ приняло въ нѣкоторой степени характеръ дружбы. Уже въ ту пору я находился въ такомъ положеніи, что имѣлъ полное право защищать ваше дѣло и выставлять на видъ ваше нерасположеніе вступать въ замыслы инсургентовъ. Я старался доказать, что если вы и замѣшаны были въ это безумное предпріятіе, то это несчастіе должно приписать ложнымъ представленіямъ вашихъ поступковъ и домашней измѣнѣ вашего друга -- того самаго человѣка, который оклеветалъ васъ передъ правительствомъ. Къ несчастію, всѣ мои доводы основывались только на вашихъ словахъ. Какъ бы то ни было, я успѣлъ, однако же, сдѣлать такое впечатлѣніе въ вашу пользу и, можетъ статься, противъ вашего измѣнника, что ваши имѣнія не подвергались конфискаціи и не были переданы, по поводу гражданской вашей смерти, вашему родственнику.
   -- Какъ такъ! я не понимаю васъ. Вѣдь Пешьера владѣетъ всѣмъ моимъ достояніемъ?
   -- Да, онъ пользуется только половинными доходами съ вашихъ имѣній на неопредѣленное время, то есть до тѣхъ поръ, пока я не успѣю уличить его въ криминальномъ преступленіи. Мнѣ запрещено, было говорить вамъ объ этомъ; министръ, не безъ извинительной причины, обрекъ васъ испытанію безусловнаго изгнанія. Ваше помилованіе будетъ основываться на вашемъ уклоненіи отъ дальнѣйшихъ заговоровъ.... извините за это выраженіе. Не считаю за нужное говорить вамъ, что мнѣ позволено было воротиться въ Ломбардію. По прибытіи туда, я узналъ, что.... что ваша несчастная жена являлась ко мнѣ въ домъ и обнаружила величайшее отчаяніе, узнавъ о моемъ отъѣздѣ.
   Лицо Риккабокка нахмурилось; дыханіе его сдѣлалось тяжелымъ.
   -- Я не считалъ за нужное познакомить васъ съ этимъ обстоятельствомъ, тѣмъ, болѣе, что оно не имѣло особеннаго за меня вліянія. Я вѣрилъ въ ея преступленіе, да и къ чему послужили бы теперь ея раскаяніе, ея угрызеніе совѣсти, если только она чувствовала въ душѣ своей это угрызеніе? Вскорѣ я услышалъ, что ея уже не существуетъ.
   -- Да, произнесъ Риккабокка, съ угрюмымъ видомъ,-- она умерла въ томъ же году, когда я покинулъ Италію. Вѣроятно, есть какая нибудь важная причина, которая можетъ извинить моего друга, если онъ рѣшается напоминать о томъ, что она нѣкогда существовала!
   -- Сейчасъ я объясню вамъ эту причину, сказалъ л'Эстренджъ спокойнымъ тономъ.-- Въ нынѣшнюю осень я бродилъ по Швейцаріи, и въ одну изъ моихъ пѣшеходныхъ прогулокъ по горамъ я захворалъ, и недугъ мой приковалъ меня на нѣсколько дней къ софѣ въ небольшой гостинницѣ, въ какой-то бѣдной деревнюшкѣ. Хозяйка дома была итальянка. Слуга мой оставался въ городѣ въ значительномъ отъ меня разстояніи, и потому я просилъ ее поберечь меня до тѣхъ поръ, пока буду въ состояніи написать моему человѣку, чтобы онъ явился ко мнѣ. Я былъ очень благодаренъ за ея попеченія и находилъ развлеченія въ ея болтовнѣ. Въ короткое время мы сдѣлались хорошими друзьями. Она разсказала мнѣ, что была къ услуженіи у одной знатной дамы, которая скончалась къ Швейцаріи, и что, обогатившись щедротами своей госпожи, она вышла за мужъ за швейцарскаго содержателя гостиницы и потомъ сдѣлалась сама хозяйкой постоялаго двора. Слуга мой пріѣхалъ. Хозяйка узнала мое имя, о которомъ до этого и не подумала спросить. Она вошла въ мою комнату сильно взволнованная. Короче сказать, эта женщина была служанкой вашей жены. Ока провожала ее въ мою виллу и знала, съ какимъ безпокойствомъ и нетерпѣніемъ ваша жена хотѣла видѣть меня. Правительство назначило ей вашъ палацъ въ Миланѣ и приличное содержаніе, но она отказалась отъ того и другого. Не увидѣвъ меня, она отправилась въ Англію, отъискивать васъ. Итальянскіе журналы объявили, что вы бѣжали въ Англію.
   -- Оы смѣла рѣшиться и это... безсовѣстная!... Замѣтьте, впрочемъ, за минуту передъ этимъ я забылъ бы все, еслибъ не ея могила въ чужой сторонѣ.... и эта слеза прощаетъ ее, произнесъ итальянецъ.
   -- Простите ей все, сказалъ Гарлей, съ необыкновенной нѣжностью во взорахъ и въ голосѣ.-- Я продолжаю. По прибытіи въ Швейцаріи здоровье вашей жены, постоянно слабое, совершенно разстроилось. Усталость и душевное безпокойство уступили мѣсто горячкѣ. Оставляя домъ, оы взяла съ собой одну только женщину -- единственную служанку, которой она могла довѣриться. Она подозрѣвала, что Пешьера подкупилъ всю ея прислугу. Въ присутствіи этой женщины, въ припадкахъ бреда, она доказывала свою невинность, съ ужасомъ и отвращеніемъ обвиняла вашего родственника, умоляла васъ отмстить честь ея и вашего имени.
   -- Бѣдная, несчастная Паулина! простоналъ Риккабокка, закрывъ лицо обѣими руками.
   -- Но во время ея недуга бывали промежутки, когда сознаніе возвращалось къ ней. Въ одинъ изъ этихъ промежутковъ, несмотря на всѣ усилія ея служанки, она встала, вынула изъ конторки разныя письма и, прочитавъ ихъ, произнесла печальнымъ голосомъ: "но какимъ образомъ доставить ихъ къ нему?... кому могу я довѣрить ихъ?... его другъ уѣхалъ!" Но вдругъ въ умѣ ея блеснула свѣтлая идея, потому что вслѣдъ за тѣмъ она произнесла восклицаніе радости, сѣла и столъ и писала долго и торопливо, тщательно запечатала письмо свое съ другими письмами въ одинъ пакетъ и приказала служанкѣ снести его на почту, отдать тамъ въ руки и заплатить деньги. "Не забудь -- говорила она при этомъ (я повторяю вамъ совершенно тѣ слова, которыя слышалъ отъ ея служанки) -- не забудь, что это письмо служитъ единственнымъ средствомъ доказать моему мужу, что хотя я и находилась въ заблужденіи, но не такъ еще преступна, какъ онъ полагаетъ. Это письмо служитъ единственнымъ средствомъ къ забвенію моихъ заблужденій и, быть можетъ, къ возвращеній) моему мужу благороднаго имени, а дочери моей -- наслѣдства. Служанка отнесла письмо на почту и когда воротилась домой, госпожа ея спала съ улыбкой на лицѣ. Послѣ этого сна съ ней сдѣлался бредъ, и на слѣдующее утро душа ея отлетѣла.
   При этомъ Риккабокка отнялъ одну руку отъ лица и схватилъ руку Гарлея, безмолвно умоляя его остановиться. Сердце этого человѣка тяжело боролось съ чувствомъ гордости и его филесофіей. Прошелъ значительный промежутокъ прежде, чѣмъ Гарлей могъ принудитъ его обратить вниманіе на житейскую перспективу, погорая послѣ этого извѣстія открылась бы разстроенному положенію его дѣлъ. А между тѣмъ Риккабокка убѣждалъ себя и въ половину убѣдилъ Гарлея, что увѣренія жены его въ ея невинности были не что другое, какъ болѣзненный бредъ.
   -- Я не беру на себя доказывать противное, сказалъ Гарлей: -- но имѣю основательныя причины полагать, что въ отправленномъ письмѣ заключалась переписка Пешьера, и если такъ, то она послужила бы доказательствомъ его вліянія надъ вашей женой и его вѣроломныхъ поступковъ противъ васъ самихъ. Отправляясь сюда, я рѣшился заѣхать въ Вѣну. Тамъ, къ крайнему прискорбію моему, я узналъ, что Пешьера не только получилъ позволеніе императора искать руки вашей дочери, но въ кругу развратныхъ товарищей своихъ хвастался, что непремѣнно получитъ ее, и что съ этой цѣлью онъ дѣйствительно отправился въ Англію. Я сразу увидѣлъ, что, въ случаѣ, если онъ успѣетъ въ этомъ предпріятіи, и успѣетъ, вѣроятно, посредствомъ низкой хитрости, потому что о вашемъ согласіи я и не думалъ,-- тогда открытіе пакета, какого бы рода ни было его содержаніе, сдѣлалось бы безполезнымъ. Я видѣлъ также, что успѣхъ Пешьера послужилъ бы поводомъ къ смытію пятна съ его имени; его успѣхъ долженъ непремѣнно сопровождаться вашимъ согласіемъ (потому что одно предположеніе, что Віоланта вышла замужъ безъ вашего согласія, было бы позоромъ для вашей дочери), а ваше согласіе послужило бы доказательствомъ его невинности. Я увидѣлъ также, съ тревожнымъ чувствомъ, что отчаяніе побудило бы его употребить всѣ средства къ достиженію своей цѣли, потому что долги его составляютъ огромную сумму, и, для поддержанія своего достоинства, требовалось открыть источникъ новаго богатства. Я зналъ, что Пешьера обладаетъ въ высшей степени дерзостью, смѣлостью рѣшимостью, и что взялъ съ собой значительный капиталъ, который онъ занялъ у ростовщика; словомъ сказать, я трепеталъ за васъ обоихъ. Но теперь, увидѣвъ вашу дочь, я не страшусь болѣе. Пешьера опытный обольститель,-- по крайней мѣрѣ за такого онъ выдаетъ себя; но первый взглядъ на лицо Віоланты, столь плѣнительное и не менѣе того благородное, убѣдилъ меня, что она устоятъ противъ легіона Пешьеръ.... Обратимтесь же лучше къ главному предмету нашего разговора -- въ пакету, высланному изъ Швейцаріи. Сколько мнѣ извѣстно, онъ не дошелъ до васъ. А съ тѣхъ поръ просило много, много времени. Не затерялся ли онъ? а если нѣтъ, то въ чьи руки попалъ?... Потрудитесь вызвать всю вашу память. Служанка никакъ не могла припомнить, на чье имя онъ былъ адресованъ; она знала одно только, что ими это начиналось буквою Б., что пакетъ долженъ быть отправленъ въ Англію, и что до Англіи заплачены были вѣсовыя деньги. Скажите теперь, чье нма изъ вашихъ знакомыхъ начинается буквою Б? не были ли вы, или ваша жена, во время вашего перваго посѣщенія Англіи,-- не были ли въ короткихъ отношеніяхъ съ такимъ лицомъ, которому покойная ваша супруга рѣшилась бы довѣрить семейныя тайны?
   -- Не могу придумать, сказалъ Риккабокка, тряся головой.-- Мы пріѣхали въ Англію вскорѣ послѣ нашей свадьбы. Здѣшній климатъ имѣлъ на Паулину весьма неблагопріятное вліяніе. Она слова не умѣла сказать по англійски, не говорила и по французски, чего можно было ожидать отъ нея, судя по ея происхожденію: отецъ ея былъ бѣденъ и, въ строгомъ смыслѣ, итальянецъ. Она удалялась всянаго общества. Самъ я, правда, являлся въ лондонскій міръ, но короткихъ знакомствъ не сводилъ. Не могу припомнить ни души, кому бы жена моя рѣшилась писать, какъ искреннему другу.
   -- Подумайте хорошенько, возразилъ Гарлей.-- Не было ли лэди, хорошо знакомой съ итальянцами, и съ которой, быть можетъ, именно по этой самой причинѣ, ваша жена находилась въ дружескихъ отношеніяхъ?
   -- Ахъ, да! это справедливо. Я, дѣйствительно, зналъ одну лэди устарѣлыхъ правилъ, которая очень долго жила въ Италіи. Лэди.... лэди.... позвольте мнѣ вспомнить.... лэди Джэнъ Хортонъ.
   -- Хортонъ.... лэди Джэнъ! воскликнулъ Гарлей: -- странно! третій разъ въ теченіе дня я слышу ея имя.... неужели этой ранѣ не суждено закрываться?
   Потомъ, замѣтивъ изумленіе Риккабокка, Гарлей продолжалъ:
   -- Извините меня, добрый другъ мой. Я слушаю васъ съ особеннымъ вниманіемъ. Лэди Джэнъ приходится мнѣ родственница, въ дальнемъ колѣнѣ. Было время, когда она весьма несправедливо судила о мнѣ.... съ ея именемъ тѣсно связаны нѣкоторыя изъ моихъ грустныхъ воспоминаній; но, во всякомъ случаѣ, эта женщина имѣла много прекраснѣйшихъ качествъ.... Итакъ, ваша жена знала ее?
   -- Нельзя сказать, что коротко, но все же лучше, чѣмъ кого нибудь въ Лондонѣ. Впрочемъ, Паулина не могла писать къ ней: она знала, что лэди Джэнъ скончалась вскорѣ послѣ ея отъѣзда изъ Англіи Между тѣмъ нѣкоторыя дѣла, не терпящія отлагательства, отозвали меня въ Италію. Здоровье жены моей до такой степени было разстроено, что для нея не было никакой возможности совершить обратное путешествіе такъ быстро, какъ требовали того мои дѣла, она по необходимости должна была остаться еще на нѣсколько недѣль въ Англіи. Бытъ можетъ, въ этотъ промежутокъ времени она сдѣлала знакомство... Позвольте, позвольте, теперь я вижу, я догадываюсь. Вы говорите, что ея имя начиналось съ буквы Б. Паулина, во время моего отсутствія, приняла къ себѣ въ домъ компаньонку, а именно мистриссъ Бертрамъ; это сдѣлано было по поему совѣту. Мистриссъ Бертрамъ провожала ее за границу. Паулина привязалась къ ней душой: она такъ прекрасно знала нашъ яаыкъ. Мистриссъ Бертрамъ разсталась съ женой моей на дорогѣ и воротилась въ Англію,-- не помню хорошенько, зачѣмъ именно: впрочемъ, я никогда и не спрашивалъ объ этомъ. Паулина долго скучала по ней, часто говорила о ней, удивлялась, почему она не имѣетъ о ней никакого извѣстія. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что она писала именно къ этой мистриссъ Бертрамъ.
   -- И вы, вѣроятно, не знаете ни друзей этой ладя, ни ея адреса?
   -- Не знаю.
   -- Не знаете и тѣхъ, кто рекомендовалъ ее вашей женѣ?
   -- Не знаю.
   -- Вѣроятно, лэди Хортонъ?
   -- Быть можетъ,-- очень можетъ быть.
   -- Я пойду по этимъ слѣдамъ, хотя они очень-очень неясны.
   -- Но если мистриссъ Бертрамъ и получила этотъ пакетъ, то почему же она не переслала.... О, какой же я глупецъ! какимъ образомъ могла она переслать его ко мнѣ,-- мнѣ, который такъ строго хранилъ свое инкогнито!
   -- Правда ваша. Жена ваша не могла предвидѣть этого; она весьма натурально воображала, что, мѣсто вашего пребыванія въ Англіи весьма нетрудно отъискать. Впрочемъ, надобно полагать, что много прошло времени съ тѣхъ поръ, какъ ваша жена потеряла изъ виду мистриссъ Бертрамъ, особливо, если знакомство ихъ началось вскорѣ послѣ вашей женитьбы; придется изслѣдовать весьма длинный промежутокъ времени, если начать даже съ той поры, когда родилась ваша Віоланта.
   -- Къ сожалѣнію, это правда. Въ этотъ промежутокъ я лишился двухъ сыновей. Віоланта была послана мнѣ въ дня горести!
   -- И послана была затѣмъ, чтобъ облегчить вашу горесть! Какъ прекрасна она!
   На лицѣ Риккабокка показалась самодовольная улыбка.
   -- Гдѣ найти для нея достойнаго мужа!
   -- Вы забываете, что я все еще только Риккабокка, что она невѣста безъ приданаго. Вы забываете, что меня преслѣдуетъ Пешьера, что я скорѣе соглашусь видѣть ее замужемъ за нищимъ, нежели.... одна мысль объ этомъ дѣлаетъ меня сумасшедшимъ.... Corpo di Васcо! я отъ души радуюсь, что уже нашелъ ей мужа!
   -- Уже! значитъ молодой человѣкъ говорилъ мнѣ правду?
   -- Какой молодой человѣкъ?
   -- Рандаль Лесли. Неужели вы знаете его?
   При этомъ начались нѣкоторые объясненія. Гарлей внимательно и съ замѣтной досадой слушалъ подробности о знакомствѣ Риккабокка о предполагаемомъ соединеніи Віоланты съ Лесли.
   -- Во всемъ этомъ есть что-то очень подозрительное, сказалъ Гарлей.-- Къ чему этотъ молодой человѣкъ распрашивалъ меня касательно того, что Віоланта лишится всего состоянія, если только выйдетъ замужъ на англичанина?
   -- Развѣ онъ распрашивалъ? О, вы должны извинитъ его! Это -- одно только весьма естественное желаніе съ его стороны показывать видъ, что онъ рѣшительно ничего не знаетъ обо мнѣ. Онъ, вѣроятно, не зналъ о вашей дружбѣ и боялся обнаружить мою тайну.
   -- Напротивъ, онъ зналъ объ этомъ очень хорошо,-- по крайней мѣрѣ долженъ знать на столько, чтобъ сообщить вамъ о моемъ пріѣздѣ. А онъ, кажется, и не подумалъ сдѣлать это.
   -- Нѣтъ.... это странно.... впрочемъ, не совсѣмъ еще странно; въ послѣдній разъ, какъ онъ былъ здѣсь, его голова была занята совсѣмъ другимъ: любовью и женитьбой. Basta! юность всегда будетъ юностью.
   -- Юность давно уже отлетѣла отъ него! воскликнулъ Гарлей, съ горячностью.-- Я сомнѣваюсь, имѣлъ ли онъ ее когда нибудь. Онъ принадлежитъ къ разряду тѣхъ людей, которые являются въ свѣтъ съ душою столѣтняго старца. Вы и я никогда не будемъ такими стариками, какимъ онъ былъ уже въ пеленкахъ. Смѣйтесь, смѣйтесь; но инстинктивное чувство никогда еще не обманывало меня. Съ первой встрѣчи нашей онъ очень не понравился мнѣ: мнѣ не понравились его взглядъ, его улыбка, его голосъ, его походка. Помилуйте, да это чистое сумасшествіе затѣвать подобный бракъ! это значитъ устранить отъ себя всякую возможность къ возвращенію въ отечество.
   -- Что дѣлать; давъ слово, я не въ состояніи взять его назадъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ! воскликнулъ Гарлей: -- ваше слово еще не дано; оно ни подъ какимъ видомъ не можетъ быть дано. Пожалуста, не глядите на меня такъ печально. Во всякомъ случаѣ, повремените, пока не узнаете короче этого молодого человѣка. Если онъ окажется достойнымъ Віоланты, если онъ не станетъ имѣть въ виду получить за ней богатое приданое, въ такомъ случаѣ, пусть онъ дозволитъ вамъ лишиться всего своего достоянія. Больше мнѣ нечего сказать вамъ.
   -- Но почему же лишиться всего достоянія?
   -- Неужели вы думаете, что австрійское правительство допуститъ, чтобы все ваше богатство перешло въ руки этого ничтожнаго человѣка, этого писца въ гражданской службѣ? О, мудрецъ -- по теоріи, почему вы такъ недальновиднымъ своихъ поступкахъ?
   Этотъ насмѣшливый упрекъ не произвелъ желаемаго дѣйствія. Риккабокка потеръ ладонь о ладонь и потомъ преспокойно протянулъ обѣ руки къ яркому камину.
   -- Другъ мой, сказалъ онъ: -- мое достояніе переходятъ сыну, а приданое -- дочери.
   -- Но вѣдь у васъ нѣтъ сына.
   -- Тс! у меня нѣтъ; но будетъ. Джемима только вчерашнимъ утромъ сообщила мнѣ объ этомъ; вотъ по поводу-то этого извѣстія я и рѣшился переговорить съ Лесли. Послѣ этого вы скажете, что я все еще недальновиденъ?
   -- У васъ будетъ сынъ? повторилъ Гарлей, въ крайнемъ недоумѣніи: -- почему же вы знаете, что у васъ будетъ сынъ, а не дочь?
   -- Всѣ замѣчательнѣйшіе физіологи говорятъ, отвѣчалъ мудрецу, утвердительнымъ тономъ: -- что если мужъ старше жены многими годами, и если прошелъ довольно длинный промежутокъ времени безъ дѣтей, то первый послѣ этого промежутка новорожденной долженъ быть мужескаго пола. Соображаясь, съ статистическими вычисленіями и изслѣдованіями натуралистовъ, я окончательно убѣдился въ справедливости этого замѣчанія.
   Хотя Гарлей все еще былъ сердитъ и сильно взволнованъ, но при этомъ замѣчаніи онъ не могъ удержаться отъ громкаго смѣха.
   -- Вы нисколько не перемѣнились: все тотъ же чудакъ въ мірѣ философіи.
   -- Cospetto! сказалъ Риккабокка,-- скажите лучше, что я философъ среди чудаковъ. Заговоривъ объ этомъ, позволено ли мнѣ будетъ представить вамъ мою Джемиму?
   -- Само собою разумѣется. Въ свою очередь и я долженъ представить вамъ молодого человѣка, который по сіе время съ признательностію вспоминаетъ ваше великодушіе, и котораго ваша философія, по какому-то чуду, не погубила. Въ другой разъ вы потрудитесь объяснить мнѣ причину этого явленія. А теперь извините меня, на нѣсколько минутъ: я отправляюсь за гостемъ.
   -- За какимъ гостемъ? Не забудьте, въ моемъ положенія я долженъ быть очень остороженъ; къ тому же....
   -- Не безпокойтесь: я ручаюсь за его скромность. А между тѣмъ прикажите приготовить обѣдъ и позвольте мнѣ и моему другу раздѣлить его съ вами.
   -- Приготовить обѣдъ! Corpo di Васcо! вотъ тутъ ужъ и самъ Бахусъ не поможетъ намъ. Посмотримъ, что-то скажетъ Джемима?
   -- Это ваше дѣло. Но обѣдъ долженъ быть.
   Предоставляю читателю вообразить восторгъ Леонарда при встрѣчѣ съ Риккабокка -- неизмѣнившемся, съ Віолантой -- такъ похорошѣвшей, и Джемимой! Пусть онъ представятъ себѣ удивленіе этихъ лицъ, когда Леонардъ разсказывалъ свою исторію о своихъ подвигахъ на поприщѣ литературы, о своей славѣ. Онъ разсказывалъ свою борьбу съ міромъ дѣйствительнымъ, свои похожденія въ этомъ мірѣ; съ простотой, которая исключала изъ разсказа даже самую тѣнь эгоизма. Но когда случалось говорить о Гэленъ, онъ ограничивался немногими словами, выражая ихъ съ особенной скромностью.
   Віоланта хотѣла знать гораздо болѣе изъ того періода въ жизни Леонарда, въ которомъ Гэленъ принимала участіе, но Гарлей помогъ Леонарду соблюсти свою скромность.
   -- Ту, о комъ онъ говорить, вы увидите сами въ весьма непродолжительномъ времени,-- и тогда не угодно ли вамъ будетъ спросить объ этомъ у нея.
   Вмѣстѣ съ этими словами, Гарлей далъ совершенно новое направленіе повѣствованію Леонарда, и слова молодого человѣка снова потекли свободно. Такимъ образомъ, вечеръ доставилъ величайшее удовольствіе всѣмъ, кромѣ Риккабокка. Воспоминанія о покойной женѣ его отъ времени до времени возникали передъ нимъ; а вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ они становились грустнѣе, онъ ластился къ Джемимѣ, глядѣлъ въ ея открытое, доброе лицо и жалъ ея руку.
   Віоланта испытывала невыразимое блаженство; она не могла дать отчета въ своей радости. Больше всего она разговаривала съ Леонардомъ. Молчаливѣе всѣхъ былъ Гарлей. Онъ слушалъ согрѣвающее, безъискусственное краснорѣчіе Леонарда,-- краснорѣчіе, которое беретъ начало своего истока изъ генія, течетъ свободно и не охлаждается возраженіемъ грубыхъ, не имѣющихъ сочувствія слушателей. Гарлей съ спокойнымъ восторгомъ слушалъ и плѣнялся мыслями, не слишкомъ глубокими, но зато вѣрными,-- мыслями невинными, благородными, при которыхъ непорочное сердце Віоланты принимало въ себя отголоски пылкой душа юнаго поэта. Замѣчанія и возраженія Віоланты такъ не похожи были на все, что онъ слышалъ въ кругу обыкновенныхъ людей! въ формѣ выраженія ихъ было такъ много имѣющаго сходства съ тѣмъ, что наполняло его душу въ лѣта минувшей юности! По временамъ, при возвышенной мысли или при звучныхъ стихахъ итальянской поэзіи, которые Віоланта. произносила мелодическимъ голосомъ и съ пылающими взорами,-- по временамъ, говорю я, онъ величаво поднималъ свою голову, губы его дрожали, какъ будто онъ слушалъ въ эти минуты звукъ военной трубы. Инерція долгихъ годовъ была поколеблена въ самомъ основаніи. Героизмъ, глубоко скрывавшійся подъ страннымъ расположеніемъ его духа, былъ затронутъ; онъ сильно волновался въ немъ, пробуждая всѣ свѣтлыя воспоминанія, соединенныя вмѣстѣ съ нимъ и такъ долго остававшіяся въ усыпленіи.
   -- Благодарю васъ за нѣсколько счастливѣйшихъ часовъ, какихъ я не знавалъ въ теченіе многихъ лѣтъ, сказалъ Гарлей, собираясь уходить, и сказалъ такимъ тономъ, въ которомъ выражалась вся искренность его словъ.
   Когда онъ говорилъ ихъ, его взоръ устремленъ былъ на Віоланту! Но при этомъ взорѣ и при этихъ словахъ робость снова возвратилась къ Віолантѣ. Она уже не казалась болѣе вдохновленной музой, передъ Гарлеемъ снова стояла застѣнчивая дѣвочка.
   -- Когда мы увидимъ васъ опять? печальнымъ голосомъ спросилъ Риккабокка, провожая своего гостя.
   -- Когда? Разумѣется, на позже, какъ завтра Прощайте, мой другъ! Не удивляюсь, что вы терпѣливо переносили ваше удаленіе изъ отчизны -- съ такимъ очаровательнымъ созданіемъ.
   Гарлей взялъ Леонарда подъ руку м отправился въ гостинницу, гдѣ оставалась его лошадь, Леонардъ съ энтузіазмомъ говорилъ о Віолантѣ, Гарлей былъ молчаливъ.
  

ГЛАВА ХСІІІ.

   На другой день, къ садовой калиткѣ въ домѣ Риккабокка подъѣхалъ старомодный, но въ высшей степени блестящій экипажъ. Джакомо, еще вдалекѣ завидѣвшій изъ окна своей комнаты приближеніе его, объятъ былъ безпредѣльнымъ ужасомъ, когда увидѣлъ, что экипажъ остановился у воротъ ихъ дома, и услышалъ пронзительный звонъ колокольчика. Онъ опрометью бросился къ своему господину и умолялъ его не трогаться съ мѣста, не подать возможности непріятелю ворваться, посредствомъ взрыва этой громадной машины, во внутренніе предѣлы его владѣній.
   -- Я слышалъ, говорилъ онъ: -- какой-то городъ въ Италіи -- кажется, что Болонья -- былъ нѣкогда взятъ и преданъ мечу собственно во неосторожности гражданъ, которые впустили въ городъ деревянную лошадь, наполненную варварами и всякаго рода бомбами и конгревовыми ракетами.
   -- Это происшествіе совсѣмъ иначе разсказано у Виргилія, замѣтилъ Риккабокка, тайкомъ выглядывая изъ окна.-- Несмотря на то, машина эта огромная и весьма подозрительной наружности, спустя Помпея!
   -- Батюшка, сказала Віоланта, покраснѣвъ -- это вашъ другъ, лордъ л'Эстренджъ, я слышу его голосъ.
   -- Правду ли ты говоришь?
   -- Совершенную правду. Могу ли я ошибиться въ этомъ?
   -- Иди же, Джакомо, да на всякой случай возьми съ собой Помпея и позови меня, если окажется, что, оба мы обманулись.
   Но Віоланта дѣйствительно не ошиблась. Черезъ нѣсколько секундъ, на одной изъ садовыхъ дорожекъ показался л'Эстренджъ и по бокамъ его двѣ дамы.
   -- Ахъ, Боже мой! сказалъ Риккабокка, поправляя свой домашній нарядъ.-- Иди, дитя мое, и позови Джемиму. Мужчины съ мужчинами; но, ради Бога, чтобы для женщинъ были женщины.
   Гарлей привезъ мать и Геленъ познакомить съ семействомъ своего друга.
   Надменная графиня знала, что ей придется стоять лицомъ къ лицу съ злополучіемъ, и потому ея приветствіе къ Риккабокка отличалось необыкновенной почтительностію. Въ свою очередь, Риккабокка, всегда почтительный и въ высшей степени вѣжливый въ обхожденіи съ прекраснымъ поломъ, хотя въ отзывахъ своихъ о немъ и оказывалъ нѣкоторое пренебреженіе, но ни подъ какимъ видомъ не позволилъ бы другимъ стать выше себя въ обрядахъ церемоніи. Поклонъ, которымъ онъ отвѣчалъ, могъ бы послужить назидательнымъ примѣромъ для самыхъ отчаянныхъ денди и привелъ бы въ восторгъ престарѣлыхъ вдовушекъ, получившихъ воспитаніе при старинномъ французскомъ дворѣ и встрѣчаемыхъ еще и нынѣ среди мрачнаго величія и пышности Сентъ-Джерменскаго Предмѣстья. Исполнивъ всѣ требованія этикета, графиня на скорую руку отрекомендовала Гэленъ и расположилась на диванѣ, въ ближайшемъ разстояніи отъ Риккабокка. Спустя нѣсколько секундъ, Риккабокка и графиня Лэнсмеръ обращались другъ съ другомъ безъ малѣйшаго принужденія, какъ давнишніе знакомые; и въ самомъ дѣлѣ, Риккабокка, съ тѣхъ поръ, какъ мы знаемъ его, быть можетъ, еще ни разу не казался такимъ любезнымъ, такимъ интереснымъ, какъ теперь, подлѣ своей образованной, хотя въ нѣкоторой степени и церемонной гостьи. Оба они такъ мало жили жизнью нашего новѣйшаго времени, такъ мало имѣли съ нимъ общаго! Ихъ обращеніе заимствовано было отъ прежняго поколѣнія: въ немъ обнаруживалась та особенная, величавая гордость, которая составляла необходимость каждаго образованнаго человѣка въ ту пору, когда онъ украшалъ свою наружность кружевами и парчей. Риккабокка не вводилъ въ разговоръ своихъ умныхъ, но простыхъ пословицъ: можетъ статься, онъ вспомнилъ лорда Честерфильда, который употребленіе пословицъ называетъ вульгарнымъ. При всей сухощавости въ фигурѣ Риккабокка, при всей неэлегантности въ его одеждѣ, въ немъ было что-то особенное, сильно говорившее въ его пользу; онъ вполнѣ казался вельможей, человѣкомъ, которому какой нибудь маркизъ де-Данго непремѣнно предложилъ бы занять стулъ подлѣ Рогановъ и Монморанси.
   Между тѣмъ Гэленъ и Гарлей сидѣли нѣсколько въ сторонѣ и были оба молчаливы -- Гэленъ вслѣдствіе робости, а Гарлей вслѣдствіе задумчивости. Наконецъ отворилась дверь; Гарлей моментально всталъ со стула: въ гостиную вошли Віоланта и Джемима. Взоры лэди Лэнсмеръ съ перваго раза остановились на дочери Риккабокка: она съ трудомъ могла удержаться отъ невольнаго восклицанія; но потомъ, когда увидѣла скромную наружность мистриссъ Риккабокка,-- наружность, не лишенную своего достоинства, когда увидѣла передъ собой нѣсколько застѣнчивую, но въ строгомъ смыслѣ благородную и благовоспитанную женщину, она отвернулась отъ дочери Риккабокка и съ savoir vivre утонченной старинной школы выразила свое почтеніе его женѣ,-- почтеніе въ буквальномъ смыслѣ слова: оно выражалось въ ея манерѣ и словахъ и замѣтно отличалось отъ почтенія, оказаннаго самому Риккабокка, добродушіемъ, простотою и чистосердечіемъ. Вслѣдъ за тѣмъ лэди Лэнсмеръ взяла руку Віоланты, въ обѣ свои руки и поглядѣла на нее съ, такимъ вниманіемъ и удовольствіемъ, какъ будто она не могла налюбоваться вдоволь ея красотой.
   -- Мой сынъ, сказала она нѣжно и съ легкимъ вздохомъ: -- мой сынъ напрасно уговаривалъ, меня не удивляться. Я въ первый разъ узнаю, что дѣйствительность можетъ, превосходить описаніе!
   Застѣнчивой румянецъ придавалъ лицу Віоланты еще болѣе прелести, и въ то время, какъ графиня снова возвратилась къ Риккабокка, Віоланта тихо приблизилась къ Гэленъ.
   -- Рекомендую вамъ миссъ Дигби, мою питомицу, довольно сухо сказалъ Гарлей, замѣтивъ, что его мать пренебрегла обязанностію отрекомендовать Гэленъ двумъ даманъ.
   Послѣ этого онъ сѣлъ и началъ разговоръ съ мистриссъ Риккабокка; но его свѣтлый взоръ безпрестанно останавливался на двухъ дѣвицахъ. Онѣ были ровесницы; общаго между ними, для человѣка ненаблюдательнаго, была одна только юность. Невозможно было вообразить болѣе сильнаго контраста, и -- что всего страннѣе -- обѣ онѣ выигрывали въ этомъ контрастѣ. Очаровательная прелесть Віоланты казалась еще ослѣпительнѣе, между тѣмъ какъ прекрасное и нѣжное лицо Гэленъ становилось одушевленнѣе и привлекательнѣе. Ни та, ни другая во время дѣтскаго возраста не имѣли близкихъ сношеній съ равными себѣ по возрасту и по наклонностямъ; онѣ понравились одна другой съ перваго взгляда. Віоланта, какъ менѣе застѣнчивая, начала разговоръ.
   -- Итакъ, миссъ Дигби, вы питомица лорда л'Эстренджа?
   -- Да.
   -- И вы вмѣстѣ съ нимъ пріѣхали изъ Италіи?
   -- Нѣтъ; я пріѣхала сюда нѣсколькими днями раньше. Впрочемъ, я прожила въ Италіи нѣсколько лѣтъ.
   -- Понимаю! вы сожалѣете... впрочемъ, какая я недогадливая!.... вѣдь вы возвратились въ свое отечество. Но я все-таки скажу, что небо Италіи всегда бываетъ такое голубое.... здѣшней же природѣ какъ будто недостаетъ эффектныхъ красокъ.
   -- Лордъ л'Эстренджъ сказывалъ, что вы были очень еще молоды, когда онъ оставилъ васъ. Онъ тоже отдаетъ Италіи преимущество передъ Англіей.
   -- Онъ! Не можетъ быть!
   -- Почему же не можетъ быть, позвольте васъ спросить, прекрасный скептикъ? вскричалъ Гарлей, остановившись на серединѣ невысказанной Джемимѣ мысли.
   Віоланта вовсе не воображала, что ее услышатъ: она говорила очень тихо,-- но, хотя и замѣтно смущенная, отвѣчала весьма опредѣлительно.
   -- Потому что въ Англіи для человѣка съ благородной душой всегда открыта благородная карьера.
   Гарлей былъ изумленъ этими словами; онъ отвѣчалъ на нихъ легкимъ, притаеннымъ вздохомъ.
   -- Въ ваши лѣта я сказалъ бы то же самое. Но наша Англія до такой степени наполнена людьми съ благородными душами, что они только толкаютъ другъ друга, и потому все поприще ихъ неизбѣжно покрывается облакомъ густой пыли.
   -- Точно такой же видъ, какъ я читала, имѣетъ битва въ глазами обыкновеннаго воина, но не полководца.
   -- Должно быть, вы читали очень хорошія описанія о битвахъ.
   Мистриссъ Риккабокка, принявшая эти слова за упрекъ, имѣвшій прямое отношеніе къ начитанности своей падчерицы, поспѣшила на помощь Віолантѣ.
   -- Ея папа заставлялъ ее читать исторію Италіи, а мнѣ кажется, что эта исторія составляетъ безпрерывный рядъ кровопролитныхъ войнъ.
   -- Это удѣлъ общій всякой исторіи; но дѣло въ томъ, что всѣ женщины любятъ войны и воиновъ. Удивляюсь только, почему!
   -- А вѣдь можно догадаться, почему.... правда ли, что можно? сказала Віоланта, обращаясь къ Гэленъ, и сказала самымъ тихимъ голосомъ, рѣшаясь не позволить Гарлею подслушать ихъ.
   -- Если вы можете догадаться, Гэленъ, то, сдѣлайте милость, скажите мнѣ, возразилъ Гарлей, выслушавъ каждое слово, какъ будто онъ стоялъ на противоположной сторонѣ галлерея, устроенной по всѣмъ правиламъ акустики.
   -- Я одно только скажу вамъ, отвѣчала, Гэленъ, улыбаясь непринужденнѣе обыкновеннаго и въ то же время, отрицательно качая своей маленькой головкой:-- я не люблю ни войны, ни воиновъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Гарлей, обращаясь къ Гэленъ: -- я еще разъ долженъ спросить васъ, обвиняющая себя Беллона,-- неужели это происходить отъ жестокосердія, этой душевной наклонности, которой такъ легко покоряются всѣ женщины?
   -- Отъ двухъ и еще болѣе натуральныхъ наклонностей, отвѣчала Віоланта, заключая свои слова музыкальнымъ смѣхомъ.
   -- Вы приводите меня въ крайнее недоумѣніе. Какія же могутъ бытъ наклонности? спросилъ Гарлей.
   -- Сожалѣніе и восхищеніе: мы сожалѣемъ слабыхъ и беззащитнымъ и восхищаемся храбрыми.
   Склонивъ голову, Гарлей оставался безмолвнымъ.
   Лэди Лэнсмеръ нарочно прекратила разговоръ съ Риккабокка, чтобы послушать сужденія его дочери.
   -- Очаровательно! вскричала она.-- Вы превосходно объяснили то, что такъ часто приводило меня въ недоумѣніе. Ахъ, Гарлей, я очень рада, что сатира твоя поражена такимъ слабымъ оружіемъ; ты не находишься даже отвѣчать за это.
   -- Рѣшительно нѣтъ. Я охотно признаю себя побѣжденнымъ; я отъ души радъ, что имѣю право на сожалѣніе синьорины, съ тѣхъ поръ, какъ рыцарскій мечъ мой покойно виситъ на стѣнѣ и какъ я уже не могу, по профессіи своей, имѣть притязанія на ея восхищеніе.
   Сказавъ это, Гарлей всталъ и посмотрѣлъ въ окно.
   -- Вотъ это кстати: сюда идетъ болѣе страшный диспутантъ, который непремѣнно вступитъ въ состязаніе съ моей побѣдительницей,-- человѣкъ, котораго профессія замѣнитъ всю романтичность военнаго поля и крѣпостной осады.
   -- Кто это? нашъ другъ Леонардъ? сказалъ Риккабокка, въ свою очередь бросая взглядъ въ окно.-- Правда, совершенная правда. Квеведо весьма остроумно замѣчаетъ, что съ тѣхъ поръ, какъ развилось книгопечатаніе и распространилось требованіе на книги, чувствуется весьма сильный недостатокъ въ свинцѣ на ружейныя пули.
   Черезъ нѣсколько секундъ вошелъ и Леонардъ. Гарлей послалъ къ нему лакея лэди Ленсмеръ съ запиской, которою предварилъ его о встрѣчѣ съ Гэленъ. При входѣ въ гостиную Гарлей взялъ его за руку и подвелъ его къ лэди Ленсмеръ.
   -- Вотъ другъ мой, о которомъ я говорилъ вамъ. Полюбите его такъ, какъ любите меня; и потомъ, едва дозволивъ графинѣ выразить, въ напыщенныхъ фразахъ, довольно холодный привѣтъ, онъ увлекъ Леонарда къ Гэленъ.
   -- Дѣти, сказалъ онъ нѣжнымъ голосомъ, отзывавшимся въ глубинѣ сердецъ молодыхъ людей: -- сядьте вонъ тамъ и поговорите о прошедшемъ. Синьорина, позвольте предложить вамъ возобновленіе нашего диспута, по поводу не совсѣмъ для меня понятнаго метафизическаго предмета. Посмотрите, не найдемъ ли мы источниковъ для сожалѣнія и восхищенія болѣе привлекательныхъ въ сравненіи съ войной и воинами.
   И Гарлей отвелъ Віоланту къ окну.
   -- Вы помните, что Леонардъ, разсказывая вамъ вчера свою исторію, упомянулъ, какъ вы полагали, слегка, о маленькой дѣвочкѣ, которая была ему спутницей во время его самыхъ тяжкихъ испытаній. Помните, когда вы хотѣли узнать отъ него нѣсколько болѣе объ этой дѣвочкѣ, я прервалъ васъ и сказалъ: "вы увидитесь съ ней въ самомъ непродолжительномъ времени и тогда сами можете пораспросить ее". Теперь скажите мнѣ, что вы думаете о Гэленъ Дигби? Тихонько.... говорите потише. Впрочемъ, слухъ у Гэленъ не такъ остеръ, какъ у меня.
   -- Неужели это и есть прекрасное созданіе, которое Леонардъ называлъ своимъ геніемъ-хранителемъ? О, какое милое, невинное личико! она и теперь кажется тѣмъ же геніемъ-хранителемъ!
   -- Вы такъ думаете, сказалъ Гарлей, весьма довольный похвалою и тою, кто произнесъ эту похвалу: -- ваше мнѣніе совершенно справедливо. Гэленъ, какъ видите, не слишкомъ сообщительна. Но прекрасныя натуры все то же, что и прекрасныя поэмы. Одинъ взглядъ на двѣ первыя строфы уже заранѣе говоритъ вамъ о красотахъ, которыя ожидаютъ впереди.
   Віоланта внимательно смотрѣла на Леонарда и на Гэленъ, въ то время, какъ они сидѣли въ отдаленіи. Леонардъ говорилъ, Гэленъ слушала. И хотя первый изъ нихъ, въ повѣствованія своемъ наканунѣ, дѣйствительно слегка коснулся эпизода своей жизни, въ которой принимала участіе несчастная сиротка,-- но, во всякомъ случаѣ, сказано было весьма достаточно, чтобъ пробудить въ душѣ Віоланты высокое и трогательное чувство къ прежнему положенію молодыхъ людей и, къ счастію, какое они испытывали при этой встрѣчѣ,-- они, разлученные годами на безпредѣльномъ пространствѣ житейскаго моря и сохранившіеся отъ непогодъ и кораблекрушенія. Слезы плавали въ глазахъ Віоланты.
   -- Правду говорили вы, сказала она едва слышнымъ голосомъ: вотъ это скорѣе можетъ пробудить чувство состраданія и восхищенія, нежели....
   И Віоланта замолчала.
   -- Доскажите вашу мысль, синьорина. Неужели вы стыдитесь отступленія?. Неужели васъ удерживаютъ отъ признанія гордость и упрямство?
   -- Совсѣмъ нѣтъ. Напротивъ, я и здѣсь вижу борьбу и героизмъ -- борьбу генія съ злополучіемъ, и героизмъ невиннаго ребенка, который участвовалъ въ этой борьбѣ и утѣшалъ. Замѣтьте, въ какомъ бы случаѣ мы ни чувствовали состраданіе и восхищеніе, имъ непремѣнно должно предшествовать чувство болѣе возвышенное, чѣмъ обыкновенное сожалѣніе: тутъ непремѣнно долженъ участвовать героизмъ.
   -- Гэленъ еще до сихъ поръ не знаетъ, что значитъ слово "героизмъ", сказалъ Гарлей, и на его прекрасномъ лицѣ изобразилась глубокая грусть: -- вы должны передать ей значеніе этого слова.
   "Возможно ли -- подумалъ онъ, говоря эти слова -- возможно ли, чтобъ Рандаль Лесли плѣнилъ это созданіе съ такой возвышенной душой? Въ этомъ хитромъ молодомъ человѣкѣ нѣтъ ни на волосъ героизма."
   -- Вашъ батюшка, сказалъ онъ вслухъ и пристально взглянулъ въ лицо Віоланты: -- вашъ батюшка сказывалъ мнѣ, что онъ часто видится съ молодымъ человѣкомъ, почти однихъ лѣтъ съ Леонардомъ. Впрочемъ, я никогда не считаю человѣческій возрастъ по приходской метрикѣ я, съ своей стороны, долженъ сказать, что я считаю этого молодого человѣка за современника моего прадѣда... Я говорю вамъ о мистерѣ Рандалѣ Лесли. Скажите откровенно, нравится онъ вамъ?
   -- Нравится ли онъ мнѣ? повторила Віоланта протяжнымъ голосомъ, какъ будто углубляясь за отвѣтомъ въ свою душу.-- Нравится ли онъ.... конечно.
   -- Почему же?-- спросилъ Гарлей голосомъ, въ которомъ слышалась досада.
   -- Потому, что его посѣщенія доставляютъ удовольствіе моему неоцѣненному батюшкѣ. Да, онъ нравится мнѣ.
   -- Гм! И, конечно, онъ показываетъ видъ, что вы нравитесь ему?
   Віоланта засмѣялась чистосердечнымъ смѣхомъ. Она готова была отвѣчать: "Неужели для васъ это кажется страннымъ?" но уваженіе къ Гарлею удержало ее. Эти слова казались ей дерзкими.
   -- Мнѣ говорили, что онъ очень уменъ, началъ Гарлей.
   -- И вамъ сказали правду.
   -- И вѣдь онъ весьма недуренъ собой. Но какъ хотите, а лицо Леонарда мнѣ лучше нравится.
   -- Лучше! нѣтъ. Вы употребили весьма слабое выраженіе. Лицо Леонардо доказываетъ, что онъ часто смотритъ на небо, а лицо мистера Лесли -- на немъ, кажется, никогда еще не отражалось ни солнечнаго, ни звѣзднаго свѣта.
   -- Неоцѣненная Віоланта! воскликнулъ Гарлей, не въ силахъ будучи скрыть своего восторга и вмѣстѣ съ тѣмъ крѣпко сжавъ ея руку.
   Кровь бросилась въ лицо Віоланты; ея рука дрожала въ рукѣ Гарлея.
   Въ этотъ моментъ тихо подошла къ нимъ Гэленъ и робко взглянула въ лицо своего покровителя.
   -- Леонарда матушка тоже здѣсь живетъ, сказала она: -- онъ проситъ меня сходить и повидаться съ ней. Могу ли я?
   -- Можете ли вы? Хорошее же составитъ синьорина понятіе о вашемъ положеніи въ качествѣ моей питомицы, услышавъ отъ васъ подобный вопросъ. Безъ всякаго сомнѣнія, вы можете.
   -- Не проводите ли и вы меня туда?
   Этимъ вопросомъ Гарлей замѣтно поставленъ былъ въ затруднительное положеніе. Онъ вспомнилъ о душевномъ волненіи мистриссъ Ферфильдъ, когда произносили его имя; вспомнилъ ея желаніе избѣгнуть встрѣчи съ нимъ,-- желаніе, которое хотя Леонардъ и объяснилъ по своимъ чувствамъ, но причину котораго Гарлей начиналъ угадывать, а потому и самъ старался устранить себя отъ встрѣчи съ ней.
   -- Въ такомъ случаѣ отложите это посѣщеніе до другого раза, сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія.
   На лицѣ Гэленъ изобразилось чувство обманутаго ожиданія; но она не сказала ни слова.
   Холодный отвѣтъ Гарлея изумилъ Віоланту. Въ другомъ случаѣ, они приписала бы это недостатку чувствъ и уваженія къ своему полу; но все, что дѣлалъ Гарлей, имѣло въ ея глазахъ справедливое основаніе.
   -- Нельзя ли мнѣ итти вмѣстѣ съ миссъ Дигби? сказала она.-- Вѣроятно, и моя мама согласится проводить насъ. Вѣдь мы тоже знаемъ мистриссъ Ферфильдъ. Намъ бы очень пріятно было еще разъ повидаться съ ней.
   -- И прекрасно! сказалъ Гарлей: -- а я дождусь здѣсь вашего возвращенія. О, что касается моей мама, она извинитъ васъ.... она извинитъ отсутствіе мистриссъ Риккабокка и ваше. Взгляните, въ какомъ она восторгѣ отъ бесѣды съ вашимъ папа. Я долженъ непремѣнно остаться здѣсь и охранятъ супружескіе интересы моего папа.
   Но, несмотря на деревенское воспитаніе мистриссъ Риккабокка, она на столько имѣла понятія о законахъ свѣтскаго приличія, что не рѣшалась оставить графиню одну и Гарлей принужденъ былъ принять на себя трудъ устроить прогулку, не дѣлая измѣненій въ составленномъ планѣ. Когда обстоятельство дѣла было окончательно изложено, графиня встала и сказала:
   -- Это прекрасно. Я охотно сама пойду съ миссъ Дигби.
   -- Нѣтъ, мама, напрасно, сказалъ Гарлей, принимая серьёзный видъ.-- Напрасно, я бы не совѣтовалъ, произнесъ онъ шопотомъ: -- почему? я объясню валъ послѣ.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказала графиня, бросивъ на сына взглядъ полный недоумѣнія: -- я убѣдительно прошу васъ, мистриссъ Риккабокка, и васъ, синьорина, не стѣснять себя моимъ присутствіемъ. Къ тому же мнѣ нужно переговорить по секрету съ вашимъ....
   -- Со мной! прервалъ Риккабокка.-- Графиня, вы возвращаете меня къ двадцати-пяти-лѣтнему возрасту. Идите, идите скорѣй -- о, ревнивая жена!-- иди скорѣй, Віоланта! идите и вы, Гарлей!
   -- О, нѣтъ! Гарлей пусть останется съ нами, сказала графиня тѣмъ же тономъ.-- Въ настоящую минуту я не имѣю намѣренія разстроить ваше супружеское счастіе,-- не знаю, что будетъ впослѣдствіи. Мое намѣреніе до такой степени невинно, что сынъ мой будетъ участникомъ въ немъ.
   При этомъ графиня сказала нѣсколько словъ на ухо Гарлею. Онъ выслушалъ ихъ съ глубокимъ вниманіемъ и потомъ, въ знакъ согласія на предложеніе матери, пожаль ей руку и склонилъ голову на грудь.
   Спустя нѣсколько минутъ три лэди и Леонардъ находились уже на дорогѣ къ сосѣднему коттеджу.
   Віоланта, руководимая, по обыкновенію, своею тонкою предусмотрительностію, полагала, что Леопардъ и Гэленъ имѣли еще очень многое сказать другъ другу, и, оставаясь въ совершенномъ невѣдѣніи, какъ и самъ Леонардъ, касательно помолвки Гэленъ за Гарлея, начинала уже, въ романтичномъ расположеніи духа, свойственномъ ея возрасту, предсказывать имъ счастливые и неразлучные дни въ будущемъ. На этомъ основаніи она взяла подъ руку свою мачиху, оставивъ за собой Гэленъ и Леонарда.
   -- Удивлюсь, право, сказала она, съ задумчивымъ видомъ: -- какимъ образомъ миссъ Дигби сдѣлалась питомицей лорда л'Эстренджа. Мнѣ кажется, она небогата и не очень высокаго происхожденія.
   -- Ахъ, Віоланта, сказала добродушная Джемима: -- я не ожидала отъ тебя этого... Надѣюсь, что ты не завидуешь ей -- этой бѣдняжкѣ?
   -- Завидую! мама, какое слово! Развѣ вы не замѣчаете, что Леонардъ и миссъ Дигби какъ будто родились другъ для друга? А къ тому же воспоминанія о дѣтскомъ ихъ возрастѣ,-- воспоминанія, которыя такъ долго остаются въ памяти и такъ долго сохраняютъ всю свою прелесть.
   При этихъ словахъ длинныя рѣсницы Віоланты опустились на ея задумчивые глазки.
   -- Поэтому-то, продолжала она, послѣ минутнаго молчанія: -- поэтому-то я и заключаю, что миссъ Дигби небогата и не очень высокаго происхожденія.
   -- Теперь я понимаю тебя, Віоланта! воскликнула Джемима -- въ душѣ ея вдругъ пробудилась ея собственная ранняя страсть къ составленію супружескихъ партій -- теперь я совершенно понимаю тебя. Какъ Леонардъ ни уменъ и извѣстенъ, а все же онъ сынъ Марка Ферфильда, обыкновеннаго плотника, и, конечно, еслибъ миссъ Дигби была богата и высокаго происхожденія, то черезъ это испортилось бы все дѣло. Я согласна съ тобой, душа моя: это прекрасная партія,-- право, прекрасная. Я желала бы, чтобъ мистриссъ Дэль находилась теперь здѣсь: она удивительно какъ хорошо умѣетъ устроивать подобныя дѣла.
   Между тѣмъ Леонардъ и Гэленъ другъ подлѣ друга шествовали въ арріергардѣ. Леонардъ не подалъ ей руки. Съ той минуты, какъ вышли изъ дому, они не сказали слова другъ другу.
   Гэленъ заговорила первая. Въ подобныхъ случаяхъ, обыкновенно женщина, какъ бы она ни была робка, начинаетъ разговоръ. Здѣсь Гэленъ была смѣлѣе, потому что Леонардъ не скрывалъ своихъ ощущеній, а Гэленъ была обручена другому.
   -- Скажите, неужели вы ни разу не видѣли добраго доктора Моргана, который прописывалъ порошки противъ душевныхъ страданій, и который такъ великодушенъ былъ къ намъ,-- хотя, прибавила она, покраснѣвъ: -- хотя въ ту пору мы думали о немъ совсѣмъ иначе?
   -- Онъ отнялъ отъ меня моего генія-хранителя, сказалъ Леонардъ, съ сильнымъ душевнымъ волненіемъ: -- и еслибъ этотъ геній не возвратился ко мнѣ, что бы было изъ меня теперь? Впрочемъ, я давно уже простилъ ему.... Съ тѣхъ поръ я не встрѣчался съ нимъ.
   -- А гдѣ этотъ ужасный мистеръ Борлей?
   -- Бѣдный, бѣдный Борлей! И онъ тоже исчезъ изъ круга моей нынѣшней жизни. Я дѣлалъ множество освѣдомленій о немъ, и все, что узналъ, заключается въ томъ, что онъ уѣхалъ за границу, въ качествѣ корреспондента какого-то журнала. Съ какимъ бы удовольствіемъ я встрѣтился бы нимъ еще разъ! Быть можетъ, теперь я помогъ бы ему, какъ и онъ помогалъ мнѣ.
   -- Онъ помогалъ вамъ!
   Леонардъ улыбнулся. Сердце его забилось сильнѣе, когда онъ снова увидѣлъ умный, предостерегающій взглядъ Гэленъ, и, по невольному чувству, взялъ ея руку, въ эту минуту, казалось, оба они находились подъ вліяніемъ давно минувшихъ дѣтскихъ ощущеній.
   -- Да, онъ много помогъ мнѣ своими совѣтами, а еще болѣе, быть можетъ, своими пороками. Для вашихъ понятій недоступно, Гэленъ... извините! я хотѣлъ сказать: миссъ Дигби.... я совершенно забылъ, что уже мы болѣе не дѣти.... для вашихъ понятій недоступно, какъ мною мы, мужчины, а еще болѣе, быть можетъ, мы, писатели, которыхъ главное занятіе состоитъ въ томъ, чтобы распутывать паутину человѣческихъ дѣяній, бываемъ обязаны нашимъ собственнымъ прошедшимъ заблужденіямъ,-- и еслибъ мы ничего не извлекали изъ заблужденій другихъ людей, мы навсегда остались бы скучными, непонятными себѣ и другимъ. Мы должны узнать, гдѣ дороги нашей жизни развѣтвляются и куда ведутъ эти вѣтви, прежде чѣмъ рѣшимся поставить на нихъ поверстные столбы; а что такое книги, какъ не поверстные столбы на пути человѣческой жяэни?
   -- Книги! Кстати: я до сихъ поръ не читала вашихъ произведеній. Лордъ л'Эстренджъ сказывалъ мнѣ, что они прославили васъ.... А вы все еще не забыли меня -- бѣдную сиротку, которую вы встрѣтили рыдающую на могилѣ ея отца, и которою вы обременили свою молодую жизнь, и безъ того уже обремененную до нельзя. Пожалуста называйте меня по прежнему: Гэленъ; для меня вы всегда должны быть.... братомъ! Лордъ л'Эстренджъ самъ сказалъ мнѣ это, когда объявилъ, что я увижусь съ вами.... Онъ такъ великодушенъ, такъ благороденъ. Братъ! неожиданно воскликнула Гэленъ, протягивая руку Леонарду съ плѣнительнымъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и торжественнымъ взоромъ: -- мы никогда вполнѣ не употребимъ во зло его благодѣяній, мы должны оба всѣми силами стараться быть признательными! Не правду ли я говорю? отвѣчайте мнѣ.
   Леонардъ съ трудомъ преодолѣвалъ смѣняющія одно другое и непонятныя ему чувства, волновавшія его душу. Тронутый до слезъ послѣдними словами Гэленъ, испытывая трепетъ, сообщаемый ему рукою, которую держалъ онъ, съ безотчетнымъ страхомъ, съ какимъ-то сознаніемъ, что бъ этихъ словахъ заключалось совсѣмъ другое значеніе, чувствовалъ, что надежда на счастіе навсегда покидала его. А это слово "братъ", нѣкогда столь драгоцѣнное для него,-- почему отъ самыхъ звуковъ его вѣяло какимъ-то холодомъ? Почему онъ самъ не отвѣчаетъ на него плѣнительнымъ словомъ "сестра"?
   "Она не доступна для меня теперь, и навсегда!" -- подумалъ онъ, съ печальнымъ видомъ, и когда онъ снова заговорилъ, его голосъ дрожалъ, звукъ его перемѣнялся. Намекъ на возобновленіе дружбы только удалялъ его отъ Гэленъ. Онъ не сдѣлалъ прямого отвѣта на этотъ намекъ. Въ эту минуту мистриссъ Риккабокка оглянулась къ нимъ и, указавъ на коттеджъ, который открылся ихъ взору, съ своими живописными шпицами, вскричала:
   -- Неужели это вашъ домъ, Леонардъ? Милѣе, прекраснѣе этого я ничего не видала!
   -- Развѣ вы не помните этаго коттэджа? сказалъ Леонардъ, обращаясь къ Гэленъ, и сказалъ голосомъ, въ которомъ слышался грустный упрекъ:-- развѣ вы не помните мѣста, гдѣ я видѣлся съ вами въ послѣдній разъ? Я долго колебался, сохранить его въ прежнемъ видѣ или нѣтъ, и наконецъ сказалъ себѣ: "Нѣтъ! воспоминаніе объ этомъ мѣстѣ никогда не замѣнится, если стану окружать его красотами, какія только могутъ создать изящный вкусъ и искусство: чѣмъ дороже воспоминаніе, тѣмъ натуральнѣе будетъ итти къ нему все прекрасное". Быть можетъ, это для васъ немного, быть можетъ, это понятно только для насъ, поэтовъ!
   -- Напротивъ, я очень хорошо понимаю, сказала Гэленъ, бросая разсѣянный взглядъ на коттэджъ.
   -- Онъ совсѣмъ перемѣнился. Я такъ часто рисовала его въ моемъ воображеніи,-- не въ этомъ видѣ -- иногда, никогда; все же и любила его: онъ служилъ для меня предметомъ самыхъ отрадныхъ воспоминаній. Этотъ коттэджъ да еще наша тѣсная квартирка и дерево, на дворѣ плотника....
   Послѣднюю мысль Гэленъ не успѣла высказать: въ эту минуту они вошли въ садъ.
  

ГЛАВА XCIV.

   Мистриссъ Ферфильдъ, принимая въ своемъ великолѣпномъ домѣ мистриссъ Риккабокка и Віоланту, казалась женщиной небыкновенно гордой. Въ ея глазахъ, коттэджъ, въ который переселился Ленни, былъ дѣйствительно домъ великолѣпный. Нельзя отвергать и того, что мистриссъ Ферфильдъ была женщина гордая: въ глубинѣ души своей она помышляла, что еслибъ была для нея возможность принять въ гостиную своего великолѣпнаго дома знатную мистриссъ Гезельденъ, которая такъ строго журила ее за отказъ жить въ домикѣ, принадлѣжащемъ сквайру,-- чаша человѣческаго благополучія совершенно бы наполнилась и мистриссъ Ферфильдъ умерла бы тогда вполнѣ удовлетворивъ свою гордость. Съ перваго раза она не замѣтила Гэленъ: ея вниманіе поглощено было дамами, которыя возобновили старинное знакомство съ ней, и потому поставила себѣ въ непремѣнную обязанность прежде всего показать имъ весь домъ, не исключая даже самой кухни. Такимъ образомъ, по этому обстоятельству или по другому, Геленъ и Леонардъ черезъ нѣсколько минутъ остались наединѣ. Это было въ кабинетѣ. Гэленъ разсѣянно опустилась на кресло Леонарда и устремила пристальный, но безпокойный взглядъ на разбросанныя бумаги на столѣ, на старинныя попорченныя книги, лежавшія въ страшномъ безпорядкѣ, на полу, на стульяхъ,-- словомъ сказать, вездѣ. Первая идея, мелькнувшая въ женской головкѣ Гэленъ, заключалась къ желаніи привести это все въ порядокъ.
   "Бѣдный Леонардъ!" -- подумала она -- "во всемъ домѣ у него такъ мило, такъ опрятно, а между тѣмъ никто не позаботится ни объ его кабинетѣ, ни о немъ самомъ."
   Леонардъ, какъ будто угадывая эту мысль, улыбнулся.
   -- Для паука, сказалъ онъ: -- показалось бы жестокимъ благодѣяніемъ, еслибъ самая нѣжная рука изъ цѣлаго міра привела въ порядокъ его паутины.
   -- Прежде, сколько я помню, вы не были до такой степени безпечны, замѣтила Гэленъ.
   -- Однако, и тогда вы принимали на себя трудъ беречь мои деньги. Теперь у меня и больше книгъ и больше денегъ. Нынѣшняя моя домохозяйка предоставляетъ мнѣ исключительное право заботиться о книгахъ, но что до денегъ, то она рѣшительно все приняла на себя.
   -- Неужели вы разсѣянны по прежнему?
   -- Боюсь, что даже болѣе. Привычка эта неисправима. Миссъ Дигби....
   -- Пожалуста, не миссъ Дигби! сестра, если вамъ угодно.
   -- Геленъ, сказалъ Леонардъ, избѣгая слова, одно произношеніе котораго пробуждало въ душѣ его холодное чувство -- Гэленъ, сдѣлаете ли вы для меня единственное одолженіе? Ваши взоры и ваша улыбка говорятъ утвердительно. Снимите на одну минуту вашу шаль и шляпку. Какъ? неужли васъ удивляетъ моя просьба? Неужли вы не хотите понять, что я желаю видѣть васъ еще разъ подъ этой кровлей какъ въ своемъ домѣ?
   Гэленъ потупила взоры и, по видимому, находилась въ затруднительномъ положеніи; потомъ она снова взглянула на Леонарда, съ кроткимъ, ангельскимъ добродушіемъ, отражавшимся въ голубыхъ глазахъ ея, и, какъ будто въ защиту себя отъ всѣхъ помышленій о болѣе нѣжной любви, снова произнесла: "братъ", и исполнила желаніе Леонарда.
   Взгляните на нее теперь: она сидитъ между скучными книгами, подлѣ рабочаго стола Леонарда, вблизи открытаго окна; ея прекрасные волосы тонкими прядями прикрывали верхнюю часть открытаго лица; она казалась такъ добра, такъ спокойна, такъ счастлива! Леонардъ изумлялся своему хладнокровію, изумлялся умѣнью управлять своими чувствами! Его душа стремилась къ ней съ чувствомъ безпредѣльной любви; изъ устъ его готовы были вырваться слова: О, если бы вамъ можно было остаться здѣсь навсегда! Но слово "братъ" какъ роковой талисманъ лежало между намъ и Гэленъ.
   Да, она и казалась совершенно какъ дома, быть можетъ, и чувствовала это, и чувствовала, быть можетъ, сильнѣе, чѣмъ въ скучномъ, холодомъ домѣ, въ которомъ ей въ весьма скоромъ времени предстояло вступать въ права дочери. Вспомнила ли она объ этомъ, сказать трудно; но только вдругъ, съ тревожнымъ видомъ и съ глубокимъ уныніемъ на лицѣ, она встала съ кресла.
   -- Однако, мы очень долго задерживаемъ леди Ленснеръ, сказала она голосомъ, въ которомъ были слезы.-- Намъ пора отправиться назадъ.
   И вмѣстѣ съ этимъ она торопливо надѣла шаль и шляпку.
   Въ это же самое время вошла въ кабинетъ мистриссъ Ферфильдъ, съ своими гостьями, и начала извиняться въ невниманіи къ миссъ Дигби, которой тождества съ геніемъ-хранителемъ Леонарда она еще не знала.
   Гэленъ выслушивала эти извиненія съ обычною прелестью.
   -- Къ чему это! сказала она:-- вашъ сынъ и я старинные друзья: зачѣмъ же вамъ безпокоиться? зачѣмъ эти церемоніи?
   -- Старинные друзья! произнесла мистриссъ Ферфильдъ, съ крайнимъ изумленіемъ, и потомъ съ большимъ вниманіемъ осмотрѣла прекрасную говорунью.
   Говоритъ прекрасно -- подумала добрая старушка -- пожалуй, еще лучше, чѣмъ миссъ Віоланта,-- да и поскромнѣе ея; а ужь нарядъ, такъ, право, я ничего подобнаго не видала на картинкахъ.
   Гэленъ подала руку мистриссъ Риккабокка, и, послѣ радушнаго привѣта мистриссъ Ферфильдъ, гости отправились въ домъ Риккабокка. Не успѣли они выйти изъ саду, какъ мистриссъ Ферфильдъ догнала ихъ съ шляпой и перчатками Леонарда, которыя онъ позабылъ.
   -- Послушай, мой другъ, сказала, она полу-ласковымъ, полу-сердитымъ тономъ: -- вѣдь ты самъ знаешь, что никогда бы не было такихъ прекрасныхъ книгъ, еслибъ на твоихъ плечахъ не было такой головы. Повѣрите ли, сударыня, продолжала она, Обращаясь къ мистриссъ Риккабока:-- съ тѣхъ поръ, какъ онъ оставилъ васъ, онъ уже совсѣмъ не тотъ, какимъ былъ прежде; по временамъ, сударыня, онъ дѣлается никуда негоднымъ.
   Гэленъ не могла удержаться, чтобъ не повернуться и не взглянуть на Леоварда съ лукавой улыбкой.
   Мистриссъ Ферфильдъ уловила эту улыбку и, схвативъ Леонарда за руку, прошептала:
   -- Скажи на милость, гдѣ ты встрѣчался прежде съ такой хорошенькой барышней? Небось опять скажешь: старинные друзья!
   -- Это длинная повѣсть, моя добрая матушка, съ печальнымъ видомъ отвѣчалъ Леонардъ: -- я разсказалъ вамъ начало этой повѣсти; а кто знаетъ, каковъ еще будетъ конецъ ея?...
   И онъ побѣжалъ догонять гостей.
   Гэленъ продолжала итти подъ руку съ мистриссъ Риккабокка. Во время обратной прогулки къ дому Риккабокка, Леонарду казалось, что зима вѣяла на него своимъ суровымъ холодомъ.
   Все же онъ находился подлѣ Віоланты, которая отзывалась о Гэленъ съ величайшей похвалой. Но, къ сожалѣнію, не всегда бываетъ пріятно слушать похвалы тому, кого мы любимъ всей душой. Иногда этими похвалами васъ иронически спрашиваютъ:
   -- Какое право имѣешь ты надѣяться? развѣ потому только, что ты любишь? Вѣдь всѣ любятъ ее!
   Между тѣмъ лэди Лэнсмеръ, лишь только осталась одна вмѣстѣ съ Риккабокка и Гарлеемъ, положила руку на руку Риккабокка.
   -- Гарлей, сказала она: -- упросивъ меня посѣтить васъ, принужденъ былъ открыть мнѣ ваше инкогнито, потому что, въ противномъ случаѣ, я бы сама открыла его. Вы, вѣроятно, позабыли меня, несмотря на всю вашу любезность къ прекрасному полу. Во время вашего перваго посѣщенія Англіи я несравненно чаще выѣзжала въ свѣтъ, и однажды имѣла удовольствіе сидѣть съ вами рядомъ за обѣдомъ въ Карлтонъ-Гоузѣ. Сдѣлайте одолженіе, оставьте ваши комплименты, а лучше выслушайте меня. Гарлей говорилъ мнѣ, что вы имѣете нѣкоторыя причины опасаться намѣренія какого-то дерзкаго и безнравственнаго авантюриста... я смѣло называю его этимъ именемъ, потому что авантюристы бываютъ во всякомъ сословіи. Позвольте вашей дочери погостить у насъ такъ долго, какъ вамъ угодно. При мнѣ, вы можете быть увѣрены, она будетъ въ совершенной безопасности; а если и вы найдете удобнымъ...
   -- Позвольте, графиня, прервалъ Риккабокка, съ величайшей живостью:-- ваше великодушіе обезоруживаетъ меня. Отъ всего сердца благодарю васъ за приглашеніе, которое дѣлаете моей дочери; но....
   -- Сдѣлайте одолженіе, въ свою очередь прервалъ Гарлей: -- оставьте ваше "но". Входя въ эту комнату, я не зналъ намѣреній моей мама. Но лишь только она шепнула мнѣ о немъ, я въ ту же минуту обдумалъ его, и убѣжденъ, что въ этомъ намѣреніи заключается благоразумная предосторожность. Ваше убѣжище извѣстно мистеру Лесли, а онъ знакомъ съ Пешьера. Положимъ, что скромность мистера Лесли не измѣнитъ вашей тайнѣ; но, несмотря на то, я имѣю весьма основательныя причины полагать, что Пешьера догадывается о знакомствѣ Рандаля съ вами. Мнѣ сказалъ сегодня поутру Одлей Эджертонъ, что онъ узналъ объ этомъ не отъ молодого человѣка, но изъ вопросовъ, предложенныхъ ему самому маркизой ди-Негра. Нѣтъ ничего удивительнаго, если Пешьера поставитъ лазутчиковъ слѣдить за каждымъ шагомъ Рандаля Лесли, за каждымъ домомъ, который онъ посѣщаетъ, неудивительно и даже весьма натурально, если онъ будетъ слѣдить и за мной. Еслибъ этотъ человѣкъ былъ англичанинъ, я посмѣялся бы надъ всѣми его ухищреніями; но онъ итальянецъ и въ добавокъ заговорщикъ. Что онъ въ состояніи сдѣлать, я этого не знаю; знаю только, что убійцы пробирались въ укрѣпленный лагерь и измѣнники проникали сквозь запертыя стѣны къ семейному очагу. При моей мама Віоланта будетъ въ совершенной безопасности,-- въ этомъ вы можете быть увѣрены. Да почему бы и вамъ не переѣхать въ нашъ домъ?
   На все, что касалось Віоланты, Риккабокка не дѣлалъ возраженій; доводы Гарлея пробуждали почти суевѣрный страхъ въ душѣ Риккабокка касательно его врага, и онъ немедленно согласился отпустить Віоланту къ графинѣ. Отъ предложенія же, касавшагося его и Джемимы, онъ отказался наотрѣзъ.
   -- Если говорить правду, сказалъ онъ простосердечно: -- такъ я въ душѣ своей далъ клятву, при вторичномъ вступленіи въ Англію, прекратить всѣ сношенія съ тѣми лицами, которыя знали, какое положеніе занималъ я въ отечествѣ. Чтобы примирить себя и пріучить къ измѣнившимся обстоятельствамъ, я долженъ былъ призвать къ себѣ на помощь всю мою философію. Чтобъ найти въ теперешнемъ моемъ, весьма смиренномъ, существованіи тѣ блага, которыя облагороживаютъ жизнь, доставляютъ ей достоинство и спокойствіе, необходимо было для жалкой, слабой человѣческой натуры вполнѣ и совершенно позабыть минувшее. Для меня было бы крайне прискорбно, переѣхавъ въ вашъ домъ, возобновить, при вашемъ великодушіи и уваженіи, мало того: въ самой атмосферѣ, окружающей ваше общество, сознаніе о томъ, чѣмъ я былъ прежде, и потомъ, въ случаѣ, если мое возвращеніе въ отечество окажется невозможнымъ, пробудиться и увидѣть себя на всю жизнь тѣмъ, за кого меня считаютъ теперь. Будь я одинъ, я довѣрилъ бы себя, быть можетъ, всякой опасности; но у меня есть жена... она счастлива теперь и довольна. Стала ли бы она испытывать это чувство, еслибъ вы вздумали отнять отъ нея скромное положеніе жены доктора Риккабокка? Не привелось ли бы мнѣ выслушивать сожалѣнія, надежды и опасенія, которыя насквозь-бы пронзили тонкій плащъ, которымь прикрываетъ меня философія? Въ минуту слабодушія я открылъ женѣ моей свою тайну, и съ тѣхъ поръ уже не разъ швыряли въ меня моимъ званіемъ, швыряли слабой рукой, это правда, но все же удары были мѣтки и тяжелы. Никакой камень не поражаетъ такъ сильно, какъ камень., взятый изъ развалинъ вашего дома, и чѣмъ великолепнѣе былъ домъ, тѣмъ тяжелѣе камень! Примите, неоцѣненная графиня, подъ свою защиту мою дочь, берегите ее ужь если отецъ ея не надѣется на свои силы исполнить это, и больше ничего не просите отъ меня.
   Риккабокка былъ твердъ въ своемъ словѣ. Рѣшившись отпуститъ дочъ свою, онъ упросилъ графиню выдавать ее не иначе, какъ подъ именемъ дочери доктора Риккабокка.
   -- Теперь еще одно слово, сказалъ Гарлей.-- Ради Бога, не открывайте мистеру Лесли этого распоряженія, не говорите ему, куда вы отправили Віоланту,-- по крайней мѣрѣ до той поры, пока я самъ не разрѣшу васъ на подобное довѣріе. Я уже сказалъ вамъ, что за дѣйствіями этого молодого человѣка слѣдуетъ слѣдить со всею строгостью. Дайте мнѣ нѣсколько времени составить, о немъ вѣрное понятіе. А между, тѣмъ мнѣ кажется, что я буду имѣть средства узнать, въ чемъ же заключаются замыслы Пешьера, и какъ далеко они простираются. Его сестра ищетъ моего знакомства -- я непремѣнно предоставлю ей случай. Въ послѣднее время моего пребыванія въ чужихъ краяхъ я слышалъ о ней весьма многое, что заставляетъ меня думать, что она вовсе неспособна быть орудіемъ для графа въ его низкихъ, преступныхъ замыслахъ, что въ ней, есть много прекраснѣйшихъ качествъ, и что ее нетрудно привлечь на нашу сторону. Мы ведемъ войну и должны, внести ее въ центръ непріятельскаго лагеря. Дайте мнѣ обѣщаніе удержаться отъ дальнѣйшей довѣренности къ мистеру Лесли.
   -- Въ настоящее времъ даю обѣщаніе, довольно, принужденно отвѣчалъ Риккабокка.
   -- Не говорите ему даже, что вы видѣли меня, пока онъ первый, не скажетъ вамъ, что я пріѣхалъ въ Англію, и хочу узнать ваше мѣстопребываніе. Я предоставлю ему и для этого случай. Почему же вы колеблетесь? вѣдъ вы знаете свою родную пословицу:
  
   "Boccha chusa, ed оссіо aperto
   Non fece mui nissun deserto."
  
   то есть: закрытый ротъ и открытый глазъ... и т. д.
   -- Совершенно справедливо, сказалъ. докторъ, пораженный этимъ замѣчаніемъ.-- Весьма справедливо. In bocca chiusa non c'entrano mosche. Тотъ не глотаетъ мухъ кто держитъ ротъ закрытымъ. Corpo di Вассо! это, дѣйствительно, весьма справедливо.
   Гарлей отвелъ итальянца въ сторону.
   -- Вотъ видите ли въ чемъ дѣло: если надежда наша отъискать затерянный пакетъ, или если увѣренность наша въ содержаніи этого пакета окажутся слишкомъ преувеличенными, то все же надобно полагать, что для Пешьеры прекратится, всякая возможность распространять свои виды на вашу дочь. Весьма вѣроятно, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ у васъ родится сынъ, и тогда Віолантя перестанетъ находиться въ опасности, потому, что перестанетъ быть наслѣдницей. Не мѣшало бы дать знать Пешьерѣ объ этомъ шансѣ; это, по крайней мѣрѣ, принудило бы его отложить на время свои планы; а между тѣмъ мы занялись бы розысками документа, который совершенно бы разрушилъ всѣ его замыслы.
   -- О нѣтъ! ради Бога, нѣтъ! воскликнулъ Риккабокка, блѣдный, какъ полотно.-- Ему и слова объ этомъ не должно говорить. Я не намѣренъ приписывать ему преступленій, въ которыхъ, быть можетъ, онъ и невиненъ; однако же, онъ хотѣлъ отнятъ жизнь у меня, когда, я спасался отъ преслѣдованій его наемщиковъ въ Италіи. Мучимый корыстью, онъ не посовѣстился оклеветать своего родственника; на случай моего сопротивленія, онъ подвергалъ опасности жизнь цѣлой сотни людей, а мнѣ готовилъ темницу. Еслибъ онъ узналъ, что жена моя родитъ мнѣ сына, то могу ли я поручиться, что его намѣренія не примутъ болѣе мрачнаго направленія, болѣе чудовищнаго въ сравненіи съ тѣми, которые теперь онъ такъ явно обнаруживаетъ? Могу ли я ручаться за безопасность жизни моей жены? Мнѣ кажется, гораздо легче внести отраву въ мой домъ, чѣмъ утащить отъ очага мое дѣтище. Не порицайте меня: когда я вспомню о женѣ, о дочери и объ этомъ человѣкѣ, я чувствую, какъ разсудокъ покидаетъ меня: я весь обращаюсь въ необъятный страхъ!
   -- Ваши опасенія слишкомъ преувеличены. Вѣдь мы живемъ не въ вѣкъ Борджіевъ. Еслибъ Пешьера вздумалъ прибѣгнуть къ убійству, то вы должны бояться за себя.
   -- За себя! Я! я долженъ бояться за себя! воскликнулъ Риккабокка, выпрямляя свой высокій станъ.-- Неужли вы ставите въ униженіе человѣку, который носилъ имя такихъ предковъ,-- неужели вы ставите ему въ униженіе боязнь за тѣхъ, кого онъ любитъ? Бояться за себя! И кто же? вы рѣшились спрашивать меня, трусъ я или нѣтъ?
   Риккабокка успокоился, почувствовавъ пожатіе руки своего друга.
   -- Взгляните, сказалъ Гарлей, обращаясь къ графинѣ, съ грустной улыбкой: -- какъ одинъ часъ, проведенный въ вашемъ обществѣ, уничтожаетъ привычки многихъ лѣтъ. Докторъ Риккабокка заговорилъ о своихъ предкахъ!
   Читатель можетъ представить себѣ изумленіе Віоланты и Джемимы, узнавшихъ сдѣланное во время ихъ отсутствія распоряженіе. Графиня настаивала на томъ, чтобъ взятъ съ собой Віоланту немедленно. Риккабокка отрывисто сказалъ на это: "чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше." Віоланта совершенно потерялась. Джемима поспѣшила собрать небольшой узелокъ необходимыхъ предметовъ; изъ груди ея много вылетѣло вздоховъ при обзорѣ бѣднаго гардероба, въ которомъ такъ мало отъискивалось годныхъ нарядовъ. Между платьями она вложила кошелекъ, заключавшій въ себѣ сбереженіе многихъ мѣсяцевъ, быть можетъ, многихъ лѣтъ, и вмѣстѣ съ кошелькомъ нѣсколько нѣжныхъ строчекъ, которыми предлагала Віолантѣ попросить графиню купить для нея все, что было бы прилично для дочери такого отца, какъ Риккабокка. Въ поспѣшномъ и неожиданномъ отъѣздѣ кого нибудь изъ членовъ семейнаго кружка всегда испытывается какое-то непріятное, тяжелое ощущеніе. Маленькое общество раздѣлилось на еще меньшіе кружки. Обнявъ отца, Віоланта безъ всякаго вниманія слушала не совсѣмъ-то ясные его совѣты. Графиня подошла къ Леонарду и, по принятому между людьми высшаго сословія обыкновенію поощрять молодыхъ писателей, выразила ему нѣсколько лестныхъ комплиментовъ насчетъ книгъ, которыхъ она еще не читала, но которыя, по словамъ ея сына, должны быть весьма замѣчательны. Она нетерпѣливо хотѣла узнать, гдѣ Гарлей познакомился съ мистеромъ Ораномъ, котораго называлъ своимъ истиннымъ другомъ, но была слишкомъ благовоспитанна, чтобы пуститься въ разспросы или выразить удивленіе надъ тѣмъ, по какому случаю высокое званіе заводитъ дружбу съ геніемъ. Она убѣждена была, что дружба ихъ образовалась за границей.
   Гарлей разговаривалъ съ Гэленъ.
   -- Скажите, Гэленъ, вѣдь вы не сожалѣете, что Віоланта ѣдетъ съ вами? Она будетъ для васъ подругой, какую я желалъ, чтобъ вы имѣли; мнѣ кажется, что она совершенно однихъ лѣтъ съ вами.
   -- Мнѣ такъ грустно подумать, что я не моложе ее, отвѣчала Гэленъ простосердечно.
   -- Почему же, моя милая Гэленъ?
   -- Она такъ умна, она говоритъ такъ прекрасно; а я....
   -- А вамъ недостаетъ только привычки быть поразговорчивѣе, чтобъ выставлять въ прекрасномъ свѣтѣ ваши превосходныя мысли.
   Гэленъ обратила на Гарлея признательный взоръ и отрицательно кивнула головой. Это дѣлала она обыкновенно каждый разъ, какъ только обращались къ ней съ похвалами.
   Наконецъ приготовленія кончились; прощальный привѣтъ былъ окончательно произнесенъ. Віоланта помѣстилась въ каретѣ рядомъ съ графиней. Медленно двигался величавый экипажъ съ его четверней, съ ливрейными лакеями и геральдическими знаками,-- экипажъ, который рѣдко можно встрѣтить въ предѣлахъ столицы и быстро исчезающій теперь даже въ отдаленныхъ и глухихъ провинціяхъ Англіи.
   Риккабокка, Джемима и Джакеймо долго смотрѣли изъ воротъ за удалявшейся каретой.
   -- Синьорина уѣхала, сказалъ Джакеймо, отеревъ рукавомъ двѣ крупныя слезы, нависшія на его длинныхъ рѣсницахъ. Слава Богу! тяжелый камень отпалъ отъ души.
   -- А другой припалъ къ сердцу, произнесъ Риккабокка.-- Не плачь, Джемима: это нехорошо для тебя, а еще хуже для нашего будущаго наслѣдника. Меня всегда удивляетъ, какимъ образомъ расположеніе духа матери можетъ сообщаться зачатому младенцу. Мнѣ бы очень не хотѣлось имѣть сына, у котораго наклонность къ слезамъ будетъ болѣе обыкновенной.
   Бѣдный философъ хотѣлъ улыбнуться, но попытка оказалась неудачною. Онъ медленно вошелъ въ комнаты и заперся въ своемъ кабинетѣ. Однако, онъ не могъ читать. Умственныя способности его были взволнованы. Риккабокка видѣлъ, что въ гармоніи домашняго быта оборвалась самая нѣжная и звучная струна.
  

ГЛАВА XCV.

   Въ тотъ же день вечеромъ, въ то время, какъ Эджертонъ, пригласившій къ обѣду множество гостей, перемѣнялъ свое платье, въ его комнату вошелъ Гарлей л'Эстренджъ.
   Эджертонъ, сдѣлавъ знакъ своему камердинеру удалиться, продолжалъ свой туалетъ.
   -- Извини меня, мой милый Гарлей: я не могу удѣлить тебѣ болѣе десяти минутъ. Я жду къ себѣ принца, а тебѣ извѣстно, что пунктуальность есть одно изъ превосходнѣйшихъ качествъ должностного человѣка и особенно снисходительность и вѣжливость со стороны принцевъ.
   У Гарлея на всѣ афоризмы своего друга всегда была готова какая нибудь шутка; но на этотъ разъ онъ не сказалъ ни слова. Ласково положивъ руку на плечо Эджертона, онъ сказалъ:
   -- Прежде, чѣмъ начну я говорить о дѣлѣ, скажи мнѣ, какъ твое здоровье -- лучше ли?
   -- Гораздо лучше; впрочемъ, вѣрнѣе сказать, мое здоровье всегда въ одномъ положеніи. Конечно, на взглядъ я кажусь сильно истомленнымъ; но согласись, что лѣта, проведенныя въ постоянномъ трудѣ, всегда рѣзко выражаются на лицѣ труженика. Не стоитъ говорить объ этомъ!... Періодъ жизни, въ теченіе котораго человѣкъ заботится о томъ, какимъ онъ покажется въ зеркалѣ, давно миновалъ для меня.
   Говоря это, Эджертонъ докончилъ свои туалетъ и потомъ подошелъ къ камину. Онъ стоялъ тамъ, по обыкновенію, выпрямившись и съ сохраненіемъ въ наружности своей всего достоинства. Въ этомъ положеніи онъ казался прекраснѣе всякаго молодого человѣка; въ его позѣ, въ его выраженіи липа обнаруживалась твердость, обладая которою, онъ легко бы могъ перенести еще въ теченіе многихъ лѣтъ тяжелое, но въ то же время и лестное бремя власти.
   -- Теперь поговоримъ о дѣлѣ, Гарлей!
   -- Во первыхъ, я хочу, чтобъ ты, при первомъ благопріятномъ случаѣ, познакомилъ меня съ маркизой ди-Негра. Вѣдь ты самъ говорилъ мнѣ, что она желать познакомиться со мной.
   -- Ты шутишь, Гарлей?
   -- Нисколько.
   -- Въ такомъ случаѣ я готовъ исполнить твое желаніе. У маркизы сегодня опредѣленный вечеръ. Я не имѣлъ намѣренія ѣхать туда; но какъ скоро разойдутся мои гости....
   -- Ты немедленно заѣдешь за мной въ отель "Травеллерсъ". Пожалуста, заѣзжай! я буду ждать тебя. Во вторыхъ, я долженъ сказать тебѣ, вѣдь ты зналъ леди Дженъ Хортонъ лучше моего.
   Одлей вздрогнулъ. Онъ повернулся и помѣшалъ въ каминѣ огонь.
   -- Скажи, пожалуста, не встрѣчалъ ли ты въ ея домѣ одной дамы по имени мистриссъ Бертрамъ, или не слышалъ ли о ней чего нибудь отъ лэди Хортонъ?
   -- О комъ? спросилъ Эджертонъ, глухимъ голосомъ его лицо оставалось по прежнему обращеннымъ къ камину.
   -- О мистрисъ Бертрамъ? Но -- Боже мой!-- что съ тобой, мой добрый другъ? ты нездоровъ?J
   -- Ничего.... легкія спазмы въ сердцѣ... это пройдетъ.... не безпокойся.... не щвони.... мнѣ будетъ лучше сію минуту.... продолжай говорить о своемъ дѣлѣ. Мигтриссъ Бертрамъ.... зачѣмъ ты спрашиваешь о ней?
   -- Какъ зачѣмъ? Мнѣ некогда объяснять всѣ подробности, но тебѣ извѣстно, что я рѣшился оправдать моего стариннаго пріятеля-итальянца, если только небо поможетъ мнѣ, какъ оно помогаетъ правымъ, когда они обрекаютъ себя на благородный подвигъ. Эта мистриссъ Бертрамъ тѣсно связана съ дѣлами моего друга.
   -- Съ его дѣлами! Какимъ это образомъ могло случиться?
   Гарлей торопливо и въ нѣсколькихъ словахъ объяснилъ, въ чемъ дѣло. Одлей внимательно выслушивалъ каждое слово; его взоры были потуплены, и, судя по его тяжелому дыханію, онъ все еще находился подъ вліяніемъ болѣзненнаго припадка.
   -- Мнѣ что-то помнится объ этой мистриссъ.... мистриссъ Бертрамъ, отвѣчалъ онъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Но, къ сожалѣнію, я долженъ сказать тебѣ, что всѣ твои освѣдомленія о ней должны остаться тщетными: мнѣ помнится, будто я слышалъ, что она уже давно умерла; я даже совершенно увѣренъ въ томъ.
   -- Умерла! это величайшее несчастіе! Но, вѣроятно, тебѣ извѣстны кто нибудь изъ ея родственниковъ или знакомыхъ? Не можешь ли ты указать мнѣ средства отъискать этотъ пакетъ, если только онъ попалъ въ ея руки?
   -- Не могу.
   -- Лэди Дженъ, сколько мнѣ помнится, кромѣ моей матери не имѣла друзей; а леди Лэнсмеръ вовсе не знала этой мистриссъ Бертрамъ. Какое несчастіе! Не пропечатать ли въ газетахъ объявленіе? Впрочемъ, нѣтъ. Объявивъ, что мистриссъ Бертрамъ уѣзжала за границу, я этимъ отличилъ бы ее отъ всякой другой женщины съ тѣмъ же именемъ, обратилъ бы вниманіе Пешьера и заставилъ бы его противодѣйствовать намъ.
   -- Къ чему это поведетъ? спросилъ Эджертонъ.-- Кого ты ищешь, уже нѣтъ болѣе на свѣтѣ: я знаю это навѣрное.
   Эджертонъ остановился, но вскорѣ снова продолжалъ:
   -- Пакетъ прибылъ въ Англію послѣ ея смерти: нѣтъ никакого сомнѣнія, что его обратили назадъ и давнымъ-давно уничтожили.
   На лицѣ Гарлея выразилось уныніе. Эджертонъ произносилъ свои предположенія холоднымъ тономъ, безъ всякихъ интонацій въ голосѣ:, казалось, будто онъ вовсе не думалъ о томъ, что говорилъ. Онъ употребилъ при этомъ случаѣ тотъ сухой практическій способъ выраженія своихъ мыслей, съ которымъ онъ давно уже свыкся, и посредствомъ котораго опытный свѣтскій человѣкъ такъ ловко и сильно уничтожаетъ съ одного раза всѣ надежды энтузіаста.
   Но вотъ въ парадную дверь раздался громкій призывный стукъ перваго званаго гостя.
   -- Слышишь! сказалъ Эджертонъ: -- теперь ты долженъ извинить меня.
   -- Я ухожу сію минуту, мой добрый Одлей. Схожи, лучше ли тебѣ теперь?
   -- Гораздо, гораздо лучше.... я совсѣмъ здоровъ. Я непремѣнно зайду за тобой, но, вѣроятно, не раньше одиннадцати и не позже полночи.

-----

   Если кто удивлялся въ тотъ вечеръ присутствію лорда л'Эстренджа въ домѣ маркизы ди-Негра, удивлялся болѣе, чѣмъ сама прекрасная хозяйка дома,-- такъ это Рандаль Лесли. Какое-то неопредѣлённое, инстинктивное чувство говорило ему, что это посѣщеніе грозило вмѣшательствомъ въ его задуманные и пущенные въ дѣло планы касательно Риккабокка и Віоланты. Впрочемъ, Рандаль Лесли не принадлежалъ къ числу людей, безотчетно отступающихъ отъ борьбы, въ которой участвуютъ однѣ умственныя способности. Напротивъ, онъ былъ слишкомъ увѣренъ въ своемъ умѣнье поддерживать интригу,-- слишкомъ увѣренъ, чтобы лишить себя удовольствія видѣть ея исполненіе. Какъ бы то ни было, спустя нѣсколько минутъ послѣ появленія л'Эстренджа, Рандалемъ овладѣло непонятное для него чувство боязни. Ни одинъ человѣкъ не умѣлъ произвести болѣе блестящаго эффекта, какъ лордъ л'Эстренджъ, разумѣется, когда онъ имѣлъ къ тому расположеніе. Безъ всякой претензіи на красоту, поражающую съ перваго взгляда, онъ обладалъ тою прелестью въ лицѣ и граціею въ обращеніи, которыя еще въ лѣта его юности сдѣлали его избалованнымъ любимцемъ общества. Маркиза ди-Негра собирала вокругъ себя весьма небольшой кружокъ, но этотъ кружокъ можно было, безъ всякаго преувеличенія, назвать élite высшаго общества. Правда, въ немъ не было строгихъ къ самимъ себѣ и къ другимъ, и скромныхъ dames du château, которыхъ болѣе вѣтренныя и легкомысленныя прекрасныя учредительницы моды, въ насмѣшку, называютъ недоступными,-- но зато тамъ были люди сколько безукоризненной репутаціи, столько же и высокаго происхожденія; короче сказать, тамъ были "очаровательныя женщины", легкокрылыя бабочки, которыя порхаютъ въ великолѣпномъ цвѣтникѣ. Тамъ находились посланники и министры,-- молодые люди, славящіеся своимъ остроуміемъ,-- блестящіе парламентскіе ораторы и первоклассные денди (первоклассные дэнди вообще бываютъ люди весьма любезные). Между всѣми этими различными особами, Гарлей, такъ давно уже чуждый лондонскому свѣту, велъ себя совершенно какъ дома, съ непринужденностью Алкивіада. Многіе изъ не совсѣмъ еще отцвѣтшихъ дамъ вспомнили его и какъ будто рѣшились обременить его напоминаніями на прежнія знакомства и устремились къ нему съ требованіями на продолженіе этого знакомства, выражая эти требованія умильнымъ взглядомъ, кокетливымъ движеніемъ головки, невинными улыбками. У Гарлея для каждой готовъ былъ комплиментъ. Мало, или, вѣрнѣе сказать, не было въ числѣ гостей ни одного существа, чьего вниманія Гарлей л'Эстренджъ не обратилъ бы на себя. Извѣстной репутаціи какъ воинъ и ученый, въ глазахъ людей серьёзныхъ,-- умный и пріятный гость въ глазахъ людей безпечныхъ, новинка для домосѣдовъ и для другихъ болѣе несообщительныхъ особъ,-- неужели онъ не казался лордомъ л'Эстренжджемъ, человѣкомъ холостымъ, наслѣдникомъ стариннаго графскаго титула и съ пятидесятью тысячами годового дохода?
   Еще не замѣтивъ эффекта, который произведемъ былъ съ умысломъ на все общество, Гарлей серьёзно и исключительно посвятилъ себя хозяйкѣ дома. Онъ занялъ мѣсто подлѣ нея,-- между тѣмъ какъ другіе, не столь безотвязные поклонники, незамѣтно оставили Гарлея и маркизу наединѣ.
   Франкъ Гэзельденъ удерживалъ свое мѣсто позади кресла очаровательной маркизы, какъ говорится, до нельзя; но когда онъ услышалъ, что оба они заговорили по итальянски, на языкѣ, изъ котораго не понималъ ни слова, онъ тихонько удалялся къ Рандалю: бѣдненькій! только теперь онъ замѣтилъ, что итонское воспитаніе не привело его въ желаемой цѣли: онъ видѣлъ, что мертвые языки, изучаемые имъ въ весьма ограниченныхъ размѣрахъ, ни къ чему не служили; а нарѣчій современныхъ и весьма употребительныхъ онъ не трудился изучать.
   -- Скажи пожалуста, сказалъ онъ Рандалю: -- какъ ты думаешь, сколько лѣтъ этому л'Эстренджу? Не обращая вниманія на его наружность, онъ кажется довольно старъ.... Вѣдь онъ былъ подъ Ватерлоо?
   -- Однако, онъ еще очень молодъ для того, чтобы быть страшнымъ соперникомъ! отвѣчалъ Рандаль, вовсе не подозрѣвая, что словами его выражалась неоспоримая истина.
   Франкъ поблѣднѣлъ, и въ головѣ его мелькнули страшные, кровожадные замыслы, между которыми пистолеты и шпага занимали первое мѣсто.
   И дѣйствительно, пламенный обожатель маркизы имѣлъ довольно основательныя причины къ возбужденію ревности. Гарлей и Беатриче разговаривали въ полголоса; Беатриче казалась чрезвычайно взволнованною, а Гарлей говорилъ съ увлеченіемъ. Даже самъ Рандаль болѣе и болѣе испытывалъ тревожное ощущеніе. Неужели лордъ л'Эстренджъ и въ самомъ дѣлѣ влюбился въ маркизу? Если такъ, то прощайте всѣ свѣтлыя надежды на брачный союзъ Франка съ плѣнительной итальянкой!-- А можетъ статься, онъ разыгрывалъ только роль, которую онъ взялъ на себя, принимая живое участіе въ судьбѣ Риккабокка. Не притворяется ли онъ влюбленнымъ съ тою цѣлью, чтобы пріобрѣсти надъ ней нѣкоторое вліяніе -- управлять по своему произволу ея честолюбіемъ и избрать ее орудіемъ къ примиренію Риккабокка съ ея братомъ? Согласовалось ли это заключеніе съ понятіями Рандаля о характерѣ Гарлея? Сообразно ли было съ рыцарскими и воинскими понятіями Гарлея о чести овладѣть, какъ говорятся, приступокъ любовью женщины? Могла ли одна только дружба къ Риккабокка принудить человѣка, на лицѣ котораго такъ ясно отпечатывалась благородная и возвышенная душа его,-- могла ли она принудить его употребить низкія средства, даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ отъ этихъ средствъ зависѣло благополучное окончаніе дѣла? При этомъ вопросѣ въ головѣ Рандаля мелькнула новая мысль -- не разсчитывалъ ли самъ лордъ л'Эстренджъ на полученіе руки Віоланты? не служитъ ли тому явнымъ доказательствомъ усердное ходатайство его передъ Вѣнскимъ кабинетомъ по поводу наслѣдства Віоланты,-- ходатайство, столь непріятное какъ для Пешьера, такъ и Беатриче? Препятствія, которыя австрійское правительство поставляло къ замужству Віоланты съ какимъ нибудь неизвѣстнымъ англичаниномъ, по всей вѣроятности, не должны существовать для человѣка, подобнаго лорду л'Эстренджу, котораго фамилія не только принадлежала къ высшей англійской аристократіи, но всегда поддерживала мнѣнія главнѣйшихъ европейскихъ государствъ. Правду надобно сказать, Гарлей самъ не принималъ ни малѣйшаго участія къ политикѣ; но его мнѣнія всегда были такого рода, какихъ только можетъ держаться благородный воинъ, который проливалъ кровь за возстановленіе дома Бурбоновъ. И конечно, несмѣтное богатство, котораго Віоланта непремѣнно бы лишилась, еслибъ вышла за человѣка, подобнаго Рандалю, совершенно упрочнялось за ней при замужствѣ за наслѣдникомъ Лэнсмеровъ. Неужели Гарлей, при всѣхъ своихъ блестящихъ ожиданіяхъ, могъ оставаться равнодушнымъ къ такой невѣстѣ? къ тому же, нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ уже давно узналъ, о рѣдкой красотѣ Віоланты посредствомъ переписки съ Риккабокка.
   Принимая это все въ соображеніе, весьма натуральнымъ казалось, сообразно съ понятіями Рандаля о человѣческой натурѣ, что Гарлей, при своей разборчивости и даже холодности ко всему, что касалось женщинъ, не могъ устоять противъ искушенія столь сильнаго. Одна только дружба не могла еще служить сильной побудительной причиной къ уничтоженію его разборчивости; вѣрнѣе можно допустить, что тутъ участвовало честолюбіе.
   Въ то время, какъ Рандаль дѣлалъ свои соображенія, а Франкъ находился подъ вліяніемъ невыносимой муки любящаго сердца, когда шопотъ гостей насчетъ очевидной любезности между плѣнительной хозяйкой дома и даровитымъ гостемъ долеталъ до слуха мыслящаго спекулянта и ревниваго любовника, разговоръ между двумя предметами, обратившими на себя вниманіе и возбудившими шопотъ, припалъ новый оборотъ. Беатриче сама сдѣлала усиліе перемѣнить его.
   -- Давно, милордъ, сказала она, продолжая говорить по-итальянски: -- очень давно я не слыхала такихъ идей, какія вы сообщаете мнѣ; и если я и считаю себя вполнѣ недостойной ихъ, то это происходитъ отъ удовольствія, которое я ощущала, читая идеи совершенно чуждыя разговорному міру, въ которомъ живу.
   Сказавъ это, Беатриче взяла книгу со стола.
   -- Читали ли вы это сочиненіе?
   Гарлей взглянулъ на заглавный листокъ.
   -- Читалъ и знаю самого автора.
   -- Завидую вамъ, милордъ. Мнѣ бы очень пріятно было познакомиться съ человѣкомъ, открывшимъ для меня глубины моего собственнаго сердца, въ которыя, признаюсь, я никогда не заглядывала.
   -- Очаровательная маркиза, если эта книга произвела на васъ такое дѣйствіе, то согласитесь, что я говорилъ съ вами безъ всякой лести, что я совершенно безпристрастно оцѣнилъ способности вашей души. Вся прелесть этого сочиненія заключается въ простомъ пробужденіи добрыхъ и высокихъ чувствъ; для тѣхъ, кто лишился этихъ чувствъ, оно не имѣло бы въ себѣ никакого достоинства.
   -- Въ этомъ отношеніи я съ вами несогласна: почему же эта книга пользуется такою популярностью?
   -- Потому, что добрыя и высокія чувства составляютъ неотъемлемую принадлежность всякаго человѣческаго сердца: они пробуждаются въ немъ при первомъ воззваніи....
   -- Пожалуста, милордъ, не старайтесь убѣдить меня въ этомъ! Я привыкла видѣть въ свѣтѣ въ людяхъ такъ много низкаго, порочнаго!
   -- Простите мнѣ одинъ нескромный вопросъ: скажите, что вы называете свѣтомъ?
   Беатриче сначала съ изумленіемъ взглянула на Гарлея, потомъ окинула взоромъ гостиную; въ этомъ взорѣ отражалась глубокая иронія.
   -- Я такъ и думалъ: эту маленькую комнату вы называете "свѣтомъ". Пусть будетъ по вашему. Осмѣлюсь сказать вамъ, что если бы все собраніе въ этой гостиной внезапно обратилось въ зрителей театральной сцены, и что если бы вы съ такимъ же совершенствомъ исполняли роль актрисы, съ какимъ исполняете всѣ другія роли, которыя приняты и нравятся въ свѣтѣ....
   -- Что же изъ этого слѣдуетъ?
   -- Еслибъ вы вздумали произнесть на этой сценѣ нѣсколько нелѣпыхъ и унижающихъ достоинство женщины мыслей, васъ бы непремѣнно ошикали. Но пусть всякая другая женщина, неимѣющая и половину вашихъ дарованій,-- пусть она войдетъ на тѣ же помостки и выразитъ мысли плѣнительныя и женскія или благородныя и возвышенныя, и, повѣрьте, что рукоплесканіямъ не будетъ конца и на глазахъ у многихъ, чье сердце уже давно охладѣло, навернется горячая слеза. Самое вѣрное доказательство неотъемлемаго благородства возвышенности вашей души заключается въ сочувствіи всему прекрасному, возвышенному. Не думайте, что свѣтъ такъ низокъ, такъ пороченъ; будь это такъ, повѣрьте, что никакое бы общество не могло просуществовать въ теченіе дня. Однако, вы замѣтили давича, что вамъ пріятно было бы познакомиться съ авторомъ этой книги. Не угодно ли, я доставлю вамъ это удовольствіе?
   -- Сдѣлайте одолженіе.
   -- А теперь, сказалъ Гарлей, вставая и сохраняя на лицѣ своемъ непринужденную, привлекательную улыбку: -- какъ вы полагаете теперь, останемся ли мы друзьями навсегда?
   -- Вы меня такъ напугали, что я едва ли могу отвѣтить вамъ на этотъ вопросъ. Скажите мнѣ сначала, почему вы ищете моей дружбы?
   -- Потому, что вы нуждаетесь въ другѣ. Вѣдь у васъ нѣтъ друзей,-- не правда ли?
   -- Если льстецовъ, можно называть друзьями, то у меня ихъ очень, очень много, отвѣчала Беатриче съ печальной улыбкой.
   При этихъ словахъ ея взоры встрѣтились со взорами Рандаля.
   -- О, я не вѣрю этому! отвѣчалъ Гарлей.-- Вы слишкомъ дальновидны, слишкомъ проницательны, чтобы позволить дружбѣ развиваться въ этомъ кружкѣ. Неужели вы полагаете, что во время разговора съ вами я не замѣтилъ наблюдательнаго взора мистера Рандаля Лесли? Я не знаю, что бы такое могло привязать васъ къ этому человѣку, но увѣряю васъ, что я узнаю это въ весьма непродолжительномъ времени.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? вы говорите какъ членъ древняго Венеціанскаго Совѣта. Вы, кажется, употребляете всевозможныя усилія, чтобы принудить меня страшиться васъ, сказала Беатриче, въ свою очередь употребляя всевозможныя средства, чтобъ устранить отъ себя впечатлѣніе, производимое на нее Гарлеемъ.
   -- А я заранѣе говорю вамъ, сказалъ л'Эстренджъ съ величайшимъ хладнокровіемъ,-- что съ этой минуты мнѣ нечего страшиться васъ, и я не страшусь.
   Гарлей поклонился и началъ пробираться между гостями въ Одлею, который сидѣлъ въ отдаленіи и вполголоса бесѣдовалъ съ однимъ изъ своихъ, политическихъ сподвижниковъ. Но не успѣлъ еще онъ приблизиться къ своему другу, какъ необходимость принудила его столкнуться съ мистерамъ Лесли и молодымъ Гэзельденомъ.
   Гарлей поклонился первому и протянулъ руку второму. Рандаль замѣтилъ это отличіе; его самолюбіе было затронуто! чувство ненависти въ Гарлею проникло въ его холодное сердце. Ему пріятно было видѣть нерѣшительность съ которой Франкъ слегка прикоснулся къ протянутой рукѣ. Надобно сказать, что Рандаль не былъ исключительным лицомъ, котораго наблюденія за Беатриче были подмѣчены дальновиднымъ взоромъ Гарлея. Гарлей видѣлъ суровые, даже, въ нѣкоторой степени, грозные взгляды Франка Гэзельдена и угадывалъ причину ихъ, и потому онъ снисходительно улыбнулся при легкомъ прикосновеніи руки молодого человѣка.
   -- Вы, мистеръ Гэзельденъ, совершенно одного со мной характера: вы полагаете, что вмѣстѣ съ дружескимъ пожатіемъ руки уносится частичка вашего сердца.
   Сказавъ это, Гарлей отвелъ Рандаля въ сторону.
   -- Извините, мистеръ Лесли, если я рѣшаюсь утруждать васъ парой словъ. Скажите откровенно, еслибъ я пожелалъ узнать мѣстопребываніе доктора Риккабокка, съ тѣмъ, чтобъ оказать ему величайшую услугу, согласились ли бы вы довѣрить мнѣ эту тайну?
   Эта женщина, вѣроятно, высказала свои предположенія о томъ, что мнѣ извѣстно мѣстопребываніе Риккабокка, подумалъ Рандаль и съ удивительной находчивостью и присутствіемъ духа отвѣчалъ, нисколько не медля:
   -- Милордъ, сію минуту стоялъ передъ вами самый короткій знакомецъ доктора Риккабокка. Но моему мнѣнію, мистеръ Гэзельденъ именно то самое лицо, къ которому вамъ слѣдовало бы обратиться съ подобнымъ вопросомъ.
   -- Напротивъ, мистеръ Лесли: я полагаю, что не онъ, а именно вы можете дать мнѣ удовлетворительный отвѣтъ. Послѣ этого позвольте мнѣ обратиться къ вамъ съ покорнѣйшею просьбою, на которую, я увѣренъ, вы согласитесь безъ малѣйшаго колебанія. Если вамъ случится видѣться съ Риккабокка, то скажите ему, что я благополучно прибылъ въ Англію, и представьте на его произволъ свиданіе его со мной или переписку; впрочемъ, можетъ статься, уже вы и сдѣлали это?
   -- Лордъ л'Эстренджъ, сказалъ Рандаль, дѣлая поклонъ съ изысканной учтивостью: -- извините меня, если я не хочу признаться въ знаніи, которое вы приписываете мнѣ, или если я отклоняюсь отъ него. Еслибъ мнѣ, дѣйствительно, была извѣстна какая либо тайна, довѣренная докторомъ Риккабокка, то, повѣрьте, я умѣлъ бы сообразиться съ моимъ благоразуміемъ, какимъ образомъ лучше сохранить ее.
   Гарлея вовсе не приготовился къ подобному тону въ protégé мистера Эджертона и, по своему благородному характеру, скорѣе остался доволенъ, чѣмъ раздраженъ надменностью, съ которой обнаруживался до извѣстной степени независимый духъ молодого человѣка. Ему не хотѣлось разстаться съ человѣкомъ, на которомъ сосредоточивались весьма сильныя его подозрѣнія, и потому онъ отвѣтилъ на замѣчаніе Рандаля учтивымъ извиненіемъ; но въ этой учтивости скрывалась насмѣшка. Оставивъ Рандаля, по видимому, весьма недовольнымъ такимъ отвѣтомъ, лордъ л'Эстренджъ подошелъ жъ Одлею и черезъ нѣсколько минутъ вмѣстѣ съ нимъ оставилъ собраніе маркизы.
   -- О чемъ разговаривалъ съ тобой л'Эстренджъ? спросилъ Франкъ.-- Вѣроятно, о Беатриче?
   -- Совсѣмъ нѣтъ! онъ надоѣдалъ мнѣ своей поэзіей.
   -- Такъ почему же ты кажешься такимъ сердитымъ, мой добрый другъ? вѣроятно, изъ любви ко мнѣ. Неужели ты правду говоришь, что онъ опасный соперникъ? Самъ ты согласенъ, вѣдь у него нѣтъ своихъ волосъ.... какъ ты думаешь, вѣдь у него парикъ? Я увѣренъ, что онъ хвалилъ Беатриче. По всему замѣтно, что онъ пораженъ ея красотой. Но я не думаю, чтобы она принадлежала къ числу женщинъ, которыя гоняются за богатствомъ и титулами. Не правда ли?... Что же ты ничего не говоришь?
   -- Если ты въ скоромъ времени не получишь ея согласія, то лишишься ее навсегда, сказалъ Рандаль протяжно.
   И, прежде чѣмъ Франкъ успѣлъ оправиться отъ изумленія, Райдаль уже вышелъ изъ дому.
  

ГЛАВА XCVI.

   Первый вечеръ Віоланты въ домѣ Лэнсмеровъ казался для нея несравненно пріятнѣе вечера, который въ первый разъ провела въ томъ же самомъ домѣ миссъ Гэленъ Дигби. Правда, Віоланта сильно чувствовала разлуку съ отцомъ и, само собою разумѣется, съ Джемимой, хотя не въ столь сильной степени; но она до такой степени привыкла считать положеніе отца своего въ тѣсной связи съ Гарлеемъ, что въ это время находилась подъ вліяніемъ безотчетнаго чувства, которое какъ будто увѣряло ее, что, вслѣдствіе ея посѣщенія родителей Гарлея, положеніе дѣлъ ея отца непремѣнно должно принять лучшій оборотъ. Къ тому же и графиня, надобно признаться, обходилась съ ней далеко радушнѣе, чѣмъ съ сиротой бѣднаго капитана Дигби. Впрочемъ, можетъ статься, что дѣйствительная разница въ душѣ той и другой дѣвицы происходила оттого, что Гэленъ, видя передъ собой лэди Лэнсмеръ, чувствовала какой-то страхъ, а Віоланта полюбила ее съ перваго раза, потому что графиня была мать лорда л'Эстренджа. Віоланта, къ тому же, была изъ числа тѣхъ дѣвицъ, которыя умѣютъ обойтись, какъ говорится, съ такими степенными и формальными особами, какъ графиня Лэнсмеръ. Не такова была бѣдная маленькая Гэленъ: она уже слишкомъ была застѣнчива,-- такъ что на самыя нѣжныя ласки она отвѣчала иногда одними только односложными словами. Любимой темой разговора лэди Ленсмеръ, вездѣ и во всякое время, служилъ самъ Гарлей. Гэленъ слушала этотъ разговоръ съ почтительностію, участіемъ и вниманіемъ. Віоланта слушала его съ жаднымъ любопытствомъ, съ восторгомъ, отъ котораго щечки ея покрывались яркимъ румянцемъ. Материнское сердце замѣтило это различіе между двумя молодыми дѣвицами, и нисколько не удивительно, если это сердце лежало болѣе къ Віолантѣ, чѣмъ къ Гэленъ. Что касается лорда Лэнсмера, то онъ, какъ и всѣ джентльмены его лѣтъ, подводилъ всѣхъ молоденькихъ барышень подъ одинъ разрядъ: онъ видѣлъ въ нихъ безвредныхъ, милыхъ, но до крайности недальновидныхъ созданій,-- созданій, которымъ самой судьбой предназначено казаться хорошенькими, играть на фортепьяно и разсуждать одной съ другой о модныхъ платьяхъ и плѣнительныхъ мужчинахъ. Несмотря на то, это одушевленное, ослѣпляющее созданіе, съ своимъ безконечнымъ разнообразіемъ взгляда и своею игривостью ума, изумило его, обратило на себя его вниманіе, очаровало его, принудило его не только перемѣнить мнѣніе о прекрасномъ полѣ, но и быть любезнымъ въ высшей степени. Гэленъ спокойно сидѣла въ сторонкѣ, за своимъ рукодѣльемъ. Отъ времени до времени она прислушивалась, съ грустнымъ, но въ то же время независтливымъ вниманіемъ и восхищеніемъ, къ живому, безсознательному потоку словъ и мыслей Віоланты, а иногда совершенно углублялась въ свои сердечныя тайныя думы. Между тѣмъ рукодѣлье безъ малѣйшаго шума подвигалось подъ ея маленькими пальчиками впередъ да впередъ. Это была одна изъ любимыхъ привычекъ Гэленъ, раздражавшая нервы лэди Лансмеръ. Графиня ненавидѣла тѣхъ барышень, которыя любили заниматься рукодѣльемъ. Она не постигала, какъ часто это занятіе служитъ источникомъ самаго невиннаго удовольствія,-- не потому, чтобы умъ не принималъ въ немъ участія, но потому, что оно доставляетъ минуты, въ теченіе которыхъ посвятившій себя этому занятію безмолвно углубляется въ самого себя. Віоланта удивлялась и, быть можетъ, испытывала въ душѣ чувство обманутаго ожиданія, что Гарлей вышелъ изъ дому еще до обѣда и не возвращался въ теченіе вечера. Впрочемъ, лэди Лэнсмеръ, представляя въ извиненіе его отсутствія нѣкоторыя дѣла, не терпящія отлагательства, воспользовалась превосходнымъ случаемъ поговорить о сынѣ поподробнѣе, объ его рѣдкихъ дарованіяхъ въ юношескомъ возрастѣ,-- дарованіяхъ, такъ много обѣщающихъ въ будущемъ, о своемъ сожалѣніи касательно бездѣйственности Гарлея въ зрѣломъ возрастѣ и наконецъ о надеждахъ, что онъ еще отдастъ справедливость своимъ врожденнымъ способностямъ. Все это до такой степени нравилось Віолантѣ, что она почти не замѣчала отсутствія Гарлея.
   И когда лэди Лансмеръ проводила Віоланту въ назначенную комнату и, нѣжно поцаловавъ ее въ щеку, сказала:
   -- Вотъ вы-то и могли бы понравиться Гарлею, только вы и можете разогнать его печальныя думы.
   Віоланта сложила на грудь руки свои, и ея свѣтлые взоры, въ которыхъ отражалось столько безпредѣльной нѣжности, по видимому, спрашивая: У него есть печальныя думы,-- да почему же? скажите.
   Оставивъ комнату Віоланты, лэди Лэнсмеръ остановились у дверей комнаты Гэленъ и, послѣ непродолжительнаго колебанія, тихо вошла.
   Гэленъ уже отпустила свою горничную; и въ ту минуту, когда лэди Лэнсмеръ отворила дверь, она стояла на колѣняхъ подлѣ своей постели; ея лицо прикрыто было обѣими руками.
   Въ этомъ положеніи Гэленъ до такой степени казалась невиннымъ ребенкомъ, въ немъ столько было священнаго и трогательнаго, что даже надменное и холодное выраженіе въ лицѣ ладя Лэнсмеръ совершенно измѣнилось. Она, по невольному чувству, опасалась нарушить совершеніе молитвы и тихо, безмолвно подошла къ камину.
   Гэленъ встала наконецъ и крайне была изумлена неожиданнымъ появленіемъ графини. Она торопливо отерла глаза свои, она плакала.
   Однако же, лэди Лэнсмеръ не угодно было замѣтить слѣды слезъ, которыя, какъ полагала испуганная Гэлень, были весьма очевидны. Графиня была слишкомъ углублена въ свои собственныя размышленіи.
   -- Извините, миссъ Дигби, что я потревожила васъ не вовремя, сказала она, въ то время, какъ Гэленъ приблизилась къ ней; глаза графини устремлены были на потухавшій огонь.-- Извините; но сынъ мой поручилъ мнѣ познакомить лорда Лэнсмера съ предложеніемъ, которое вы удостоили принять отъ Гарлея. Я еще не говорила съ милордомъ; вотъ уже прошло нѣсколько дней, а я до сихъ поръ не выбрала удобнаго случая исполнить просьбу моего сына. Между тѣмъ я увѣрена, и вы сами, по своему благоразумію, согласитесь со мной, что чужіе люди ни подъ какимъ видомъ не должны знать о семейныхъ дѣлахъ подобнаго рода, прежде чѣмъ. получится полное согласіе лорда Лэнсмера.
   Графиня замолчала. Бѣдная Гэленъ, вполнѣ понимая, что на эту холодную рѣчь ожидаютъ отъ нея отвѣта, едва внятнымъ голосомъ произнесла:
   -- Конечно, милэди, я никогда не думала о....
   -- Ну да, моя милая! прервала лэди Лэнсмеръ, быстро поднявшись съ мѣста, какъ будто, вмѣстѣ съ словами Гэленъ, тяжелый камень отпалъ отъ ея сердца.-- Я никогда не сомнѣвалась въ вашемъ превосходствѣ надъ обыкновенными барышнями вашихъ лѣтъ, для которыхъ подобнаго рода дѣла не могутъ оставаться тайною ни на минуту. Поэтому, безъ сомнѣнія, вы, въ настоящее время, не скажете слова кому нибудь изъ вашихъ подругъ, съ которыми имѣете сношеніе, не скажете слова о томъ, что сказано было между вами и моимъ сыномъ.
   -- Я ни съ кѣмъ не имѣю сношеній, лэди Лэнсмеръ, у меня нѣтъ подругъ, отвѣчала Гэленъ, плачевнымъ тономъ и съ трудомъ удерживая слезы.
   -- Мнѣ пріятно слышать это, моя милая; молодыя барышни не должны вести переписку. Подруги, особливо тѣ подруги, которыя имѣютъ привычку переписываться, очень часто оказываются самыми опаснѣйшими врагами. Спокойной ночи, миссъ Дигби. Мнѣ не нужно прибавлять къ тому, что было сказано, что хотя мы и обязаны оказывать всякое снисхожденіе этой молоденькой итальянкѣ, но она не имѣетъ никакихъ короткихъ отношеній къ нашему семейству; поэтому вы должны обходиться съ ней такъ же благоразумно и осторожно, какъ и со всѣми вашими корреспондентками, если бы, къ несчастію, вы имѣли ихъ.
   Лэди Лэнсмеръ сказала послѣднія слова съ улыбкой и, напечатлѣвъ холодный поцалуй на грустномъ лицѣ Гэленъ, вышла изъ комнаты. Гэленъ заняла мѣсто, на которомъ сидѣла эта надменная, нелюбящая женщина, и снова закрыла лицо обѣими руками и снова заплакала. Но когда она встала и когда яркій лучъ свѣта упалъ на ея лицо, это нѣжное, плѣнительное лицо было грустное, правда, но свѣтлое, какъ будто его озаряло въ эту минуту внутреннее сознаніе долга, которымъ Гэленъ была обязана людямъ, оказавшимъ ей столько благодѣяній,-- грустное, какъ будто въ эту минуту она вполнѣ предавалась судьбѣ своей и, подъ вліяніемъ этой преданности, терпѣніе совершенно уступало мѣсто надеждѣ.

-----

   На другой день къ завтраку явился Гарлей. Онъ былъ въ необыкновенно веселомъ расположеніи духа и безъ всякаго принужденія разговорился съ Віолантой, чего давно за нимъ не замѣчали. По видимому, онъ находилъ особенное удовольствіе нападать на все, что говорила Віоланта, и требовать на все доказательства. Віоланта была отъ природы дѣвица незастѣнчивая, откровенная; заходила ли рѣчь о предметѣ серьёзномъ или забавномъ, она всегда говорила съ сердцемъ на устахъ и съ душой во взорахъ. Она еще не понимала легкой ироніи Гарлея, и потому, сама того не замѣчая, начинала горячиться и сердиться; и она такъ мила была въ гнѣвѣ, ея гнѣвъ до такой степени придавалъ блескъ ея красотѣ и одушевлялъ ея слова, что нисколько не покажется удивительнымъ, если Гарлей находилъ удовольствіе мучить ее. Но что всего болѣе не нравилось Віолантѣ, болѣе, чѣмъ самое желаніе раздражать ее, хотя она не могла датъ себѣ отчета, почему не нравилось, такъ это родъ фамильярности, которую Гарлей дозволялъ себѣ въ обращеніи съ ней,-- фамильярность, какъ будто онъ зналъ ее въ теченіе всей ея жизни,-- фамильярность веселаго, безпечнаго старшаго брата или дядюшки-холостяка. Напротивъ того, къ отношеніи къ Гэленъ его обращеніе было весьма почтительное. Онъ не называлъ ее просто по имени, какъ это дѣлалъ въ разговорѣ съ Віолантой, но всегда употреблялъ эпитетъ "миссъ Дигби", смягчалъ свой тонъ и наклонялъ голову каждый разъ, когда обращался къ ней съ какимъ нибудь вопросомъ или замѣчаніемъ. Не позволялъ онъ себѣ также подшучивать надъ весьма немногими и коротенькими сентенціями Гэленъ, но скорѣе внимательно выслушивалъ и безъ всякой оцѣнки удостоивалъ ихъ своей похвалы. Послѣ завтрака онъ вопросилъ Віоланту съиграть что нибудь на фортепьяно или пропѣть, и когда Віоланта откровенно призналась, какъ мало занималась она музыкой, онъ убѣдилъ Гэленъ сѣсть за рояль, сталъ позади ея и перевертывалъ ноты съ расположеніемъ истиннаго аматера. Гэленъ всегда играла превосходно, но въ этотъ день музыкальныя исполненія ея не отличались особенной прелестью: она чувствовала себя смущенною болѣе обыкновеннаго. Ей казалось, что ее принуждали выказать свои таланты именно съ тою цѣлью, чтобъ поразить Віоланту. Съ другой стороны, Віоланта до такой степени любила музыку, что эта любовь поглощала собою всѣ другія чувства и принуждала безъ малѣйшей зависти признавать надъ собой превосходство Гэленъ. Гэленъ окончила играть; Віоланта вздохнула, а Гарлей отъ души поблагодарилъ Гэленъ за восторгъ, въ который она привела его своей музыкой.
   День былъ прекрасный. Лэли Лэнсмеръ предложила прогуляться въ саду. Въ то время, какъ дѣвицы отправились наверхъ надѣть шляпки и шали, Гарлей закурилъ сигару и вышелъ въ садъ. Лэди Лэнсмеръ присоединилась къ нему прежде, чѣмъ Гэленъ и Віоланта.
   -- Гарлей, сказала она, взявъ его за руку: -- съ какимъ очаровательнымъ созданіемъ ты познакомилъ насъ! Во всю жизнь мою и не встрѣтила еще ни души, кто могъ бы такъ понравиться и доставить мнѣ удовольствіе, какъ эта милая Віоланта. Большая часть дѣвицъ, обладающихъ болѣе обширными познаніями и которыя позволяютъ себѣ такъ много думать о своемъ значеніи въ обществѣ, всегда бываютъ очень заняты собой, имѣютъ въ себѣ такъ мало женскаго; но Віоланта такъ мила, простосердечна, умна и ко всему этому не забываетъ, что она дѣвица.... Ахъ, Гарлей!
   -- Что значитъ этотъ вздохъ, неоцѣненная мама?
   -- Я думала о томъ, какая прекрасная пара могла бы выйти изъ васъ.... Какъ счастлива была бы я, имѣя такую невѣстку, и какъ бы счастливъ былъ ты, имѣя такую жену.
   Гарлей изумился.
   -- Оставьте, мама, сказалъ онъ, съ замѣтнымъ неудовольствіемъ: -- вѣдь она еще ребенокъ: вы забываете лѣта.
   -- Нисколько, отвѣчала лэди Лэнсмеръ, въ свою очередь изумленная: -- Гэленъ точно такъ же молода, какъ Віоланта.
   -- По лѣтамъ -- да. Но характеръ Гэленъ такъ ровенъ: что мы видимъ теперь, останется въ ней навсегда... и Гэленъ, изъ благодарности, изъ уваженія или сожалѣнія, соглашается принять руины моего сердца, между тѣмъ какъ эта блестящая женщина имѣетъ душу Джуліи и, вѣроятно, надѣется встрѣтить въ мужѣ своемъ всѣ страсти Ромео. Перестаньте говорить объ этомъ, дорогая мама. Неужели вы забыли, что я обрученъ уже, и обрученъ по моему собственному выбору, по своему произволу?... Бѣдная, неоцѣненная Гэленъ!... Кстати: говорили ли вы съ моимъ отцомъ, о чемъ я просилъ?
   -- Нѣтъ еще. Я должна выбрать благопріятную минуту. Ты знаешь, что въ этомъ дѣлѣ нужно употребить нѣкоторую хитрость, надобно приготовить его.
   -- Дорогая мама, это женское обыкновеніе приготовить насъ, мужчинъ, стоитъ вамъ, дамамъ, многаго времени и часто служитъ намъ источникомъ сильныхъ огорченій. Насъ легче всего подготовить можно простой истиной. Какъ странно ни покажется вамъ это, но истину мы научились уважать вмѣстѣ съ воспитаніемъ.
   Леди Лэнсмеръ улыбнулась съ сознаніемъ превосходства своего ума и опытности образованной женщины.
   -- Предоставь это мнѣ, Гарлей, сказала она: -- и вполнѣ надѣйся на согласіе милорда.
   Гарлей зналъ, что лэди Лэнсмеръ во всякое время умѣла брать верхъ надъ своимъ супругомъ. Онъ чувствовалъ, что подобный союзъ непремѣнно огорчитъ его родителя, разрушивъ всѣ его блестящія ожиданія, и что эта обманчивость ожиданій обнаружится въ его обращеніи съ Гэленъ. Гарлей поставилъ себѣ въ непремѣнную обязанность сохранить Гэленъ отъ малѣйшей возможности испытать чувство оскорбленнаго достоинства. Онъ не хотѣлъ, чтобы Гэленъ могла допустить себѣ мысль, что ее не совсѣмъ радушно принимаютъ въ его семейство.
   -- Я совершенно поручаю себя вашему обѣщанію и вашей дипломаціи. Между тѣмъ если вы любите меня, то будьте поласковѣе къ моей невѣстѣ.
   -- Развѣ я не ласкова?
   -- Гм.... Такъ ли вы были бы ласковы, еслибъ она была великой, замѣчательной наслѣдницей, за какую вы считаете Віоланту?
   -- Не потому ли, возразила лэди Лэнсмеръ, избѣгая прямого отвѣта, -- не потому ли, что одна изъ нихъ -- наслѣдница, а другая -- бѣдная сирота, ты оказалъ послѣдней такое предпочтеніе?... Обходиться съ Віолантой, какъ съ избалованнымъ ребенкомъ, а съ миссъ Дигби...
   -- Какъ съ нарѣченной женой лорда л'Эстренджа и невѣсткой лэди Лэнсмеръ -- конечно.
   Графиня удержалась отъ восклицанія досады, которое готово было слетѣть съ ея устъ. Она замѣтила, что лицо Гарлея приняло то серьёзное выраженіе, которое онъ тогда только принималъ на себя, когда находился въ томъ расположеніи духа, при которомъ требовалась ласка, но не сопротивленіе его желаніямъ.
   -- Сегодня я намѣренъ оставить васъ, сказалъ онъ, послѣ непродолжительнаго молчанія.-- Я нанялъ для себя квартиру въ отелѣ Кларендонъ. Я намѣренъ удовлетворить ваше желаніе, которое вы такъ часто выражали, и именно: воспользоваться всѣми удовольствіями, которыя можетъ доставить мнѣ мое званіе, и преимуществами жизни холостого человѣка,-- короче сказать, ознаменовать мое прощанье съ безбрачіемъ и блеснуть еще разъ, вмѣстѣ съ блескомъ заходящаго солнца, въ Гэйдъ-Паркѣ и на Мэй-Фэйръ.
   -- Ты всегда останешься неразрѣшимой загадкой. Оставить нашъ домъ въ то время, когда невѣста твоя сдѣлалась обитательницей этого дома!... Съ чѣмъ же сообразить подобное поведеніе?
   -- Удивляюсь! Неужели взоръ женщины можетъ быть до такой степени недальновиденъ и чувства ея до такой степени притуплены? отвѣчалъ Гарлей съ полу-насмѣшливымъ, съ полу-довольнымъ видомъ.-- Неужели вы не догадываетесь, что я хочу, чтобы Гэленъ перестала на нѣкоторое время видѣть во мнѣ своего воспитателя и благодѣтеля, что даже самая близость нашихъ отношеній подъ одной и той же кровлей запрещаетъ намъ казаться влюбленными, что мы лишаемся возможности испытывать всю прелесть встрѣчи и всю муку разлуки? Неужели вы не помните анекдота объ одномъ французѣ, который влюбленъ былъ въ одну лэди и не пропускалъ ни одного вечера, чтобъ не провести его у нея въ домѣ? Она овдовѣла. "Поздравляю тебя -- вскричалъ однажды другъ этого француза -- теперь ты можешь жениться на женщинѣ, которую такъ долго обожалъ! "Увы -- отвѣчалъ бѣдный французъ, съ искреннимъ и глубокимъ прискорбіемъ -- гдѣ же теперь я буду проводить вечера?"
   Въ это время въ саду показались Віоланта и Гэленъ; обѣ онѣ шли въ самомъ дружелюбномъ настроеніи духа.
   -- Я не вижу цѣли твоего язвительнаго, бездушнаго анекдота, какъ будто нехотя сказала графиня.-- Въ отношеніи къ миссъ Дигби это еще можно допустить... Но уѣхать изъ дому въ тотъ самый день, когда явилась въ немъ такая миленькая гостья!-- что она подумаетъ объ этомъ?
   Лордъ л'Эстренджъ пристально взглянулъ въ лицо своей матери.
   -- Какое мнѣ дѣло до того, что она будетъ думать обо мнѣ, о человѣкѣ, который женится не на ней и который въ такихъ уже лѣтахъ, что....
   -- Гарлей, прошу тебя никогда не говорить мнѣ о своихъ лѣтахъ, это невольнымъ образомъ заставляетъ меня вспомнить о своихъ; къ тому же я никогда еще не видѣла тебя въ такомъ цвѣтущемъ здоровьи и въ такой красотѣ.
   Вмѣстѣ съ этимъ она подвела его къ дѣвицамъ и, взявъ Гэленъ подъ руку, спросила ее, знаетъ ли она, что лордъ л'Эстренджъ нанялъ квартиру къ Кларендонѣ, и догадывается ли, зачѣмъ онъ сдѣлалъ это?
   Говоря это, она отвела Гэленъ въ сторону, оставивъ Гарлея подлѣ Віоланты.
   -- Вамъ будетъ скучно здѣсь, бѣдное дитя мое, сказалъ Гарлей.
   -- Скучно!... Но скажите пожалуста, почему вы называете меня дитей?... Неужели вы замѣтили во мнѣ что нибудь ребяческое?
   -- Разумѣется, въ отношеніи ко мнѣ -- вы совершенный ребенокъ. Развѣ я не видѣлъ, когда вы были ребенкомъ? развѣ я не нянчилъ васъ на моихъ рукахъ?
   -- Но вѣдь это было очень, очень давно.
   -- Правда. Но согласитесь, что если съ тѣхъ поръ время не останавливало своего теченія для васъ, то не дѣлало и для меня подобнаго снисхожденія. Между нами точно такая же разница и теперь, какою она была въ то время. Поэтому позвольте же мнѣ по прежнему называть васъ дитей и обходиться съ вами какъ съ дитей.
   -- Нѣтъ, не позволю! мнѣ очень не нравится такое названіе и такое обхожденіе. Вы знаете, что- до сегодняшняго утра я всегда думала, что нахожусь въ пріятномъ расположеніи духа.
   -- Что же васъ огорчило сегодня? ужъ не сломали ли вы свою куклу?
   -- Вы, кажется, находите удовольствіе сердить меня! сказала Віоланта, и въ черныхъ глазахъ ея сверкнуло негодованіе.
   -- Такъ значитъ, я не ошибаюсь: васъ огорчила кукла!... Не плачьте: я куплю вамъ другую.
   Віоланта отдернула свою руку и съ видомъ величайшаго пренебреженія пошла къ графинѣ, лицо Гарлея нахмурилось. Нѣсколько минутъ онъ оставался на мѣстѣ въ уныломъ, задумчивомъ расположеніи духа и потомъ подошелъ къ дамамъ.
   -- Я замѣчаю, что моимъ присутствіемъ непріятно отнимаю отъ васъ утро; въ оправданіе скажу, что вы еще не вставали, а я уже послалъ за моимъ другомъ. Онъ долженъ явиться сюда въ двѣнадцати часамъ. Съ вашего позволенія, я буду обѣдать съ вами завтра; вы, безъ сомнѣнія, пригласите его встрѣтиться со мной за обѣдомъ.
   -- Безъ сомнѣнія. Кто же вашъ другъ?... Ахъ, я догадываюсь -- это молодой писатель.
   -- Леонардъ Ферфильдъ! вскричала Віоланта, которая преодолѣла минутный гнѣвъ, или, лучше сказать, она стыдилась обнаруживать его.
   -- Ферфилдъ, повторила лэди Лэнсмеръ: -- мнѣ помнится, Гарлей, ты называлъ его Ораномъ.
   -- Это имя онъ принялъ недавно. Онъ сынъ Марка Ферфильда, который женатъ былъ на дочери Эвенеля. Неужели вы не замѣтили фамильнаго сходства,-- не замѣтили этого сходства въ глазахъ молодого человѣка?
   Послѣднія слова Гарлей произнесъ, понизивъ свой голосъ до шопота.
   -- Нѣтъ, я даже не обратила на это вниманія, отвѣчала графиня, съ душевнымъ волненіемъ.
   Гарлей, замѣтивъ, что Віоланта начала говорятъ съ Геленъ о Леонардѣ, и что ни та, ни другая не слушали его, онъ продолжалъ тѣмъ же тономъ:
   -- И его мать, сестра Норы, не хочетъ видѣть меня! Вотъ причина, почему я не хотѣлъ, чтобы вы не заходили къ нему изъ дома Риккабокка. Она не говорила молодому человѣку, почему именно не хочетъ видѣть,-- да я и самъ не объяснялъ ему своихъ догадокъ по этому предмету. Быть можетъ, я никогда не объясню ихъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, милый Гарлей, сказала графиня, съ необыкновенной нѣжностью: -- я какъ нельзя болѣе желаю, чтобъ ты позабылъ это дурачество -- нѣтъ, я не хочу сказать этого слова -- я желаю, чтобъ ты позабылъ печали твоей юности; мнѣ легче думать, что ты скорѣе оставишь грустныя воспоминанія, нежели возобновишь ихъ неумѣстнымъ довѣріемъ къ постороннему человѣку, тѣмъ болѣе къ родственнику....
   -- Довольно!... не называйте ее.... одно имя ея растравляетъ раны моего сердца. Что касается довѣрія, то въ цѣломъ мірѣ у меня только два существа, которымъ я еще могу открыть свою душу: это -- вы и Эджертонъ. Теперь оставимте объ этомъ.... А! вотъ и звонокъ: безъ сомнѣнія, это онъ!
  

ЧАСТЬ ОДИННАДЦАТАЯ.

ГЛАВА XCVIІ.

   Леонардъ явился въ садъ и подошелъ къ гулявшимъ. Графиня, можетъ статься, для того, чтобъ угодить сыну, была болѣе, чѣмъ учтива: она была особенно ласкова. Она слушала Леонарда внимательнѣе прежняго и, при всей своей разборчивости насчетъ происхожденія, была изумлена открытіемъ, что сынъ простого плотника сдѣлался настоящимъ джентльменомъ. Въ немъ недоставало, быть можетъ, того тона и способа выражаться, которымъ отличаются люди, рожденные и воспитанные въ извѣстной сферѣ общества; но этотъ недостатокъ не такъ сильно бросается въ глаза природнымъ аристократамъ. Въ послѣднее время Леонардъ жилъ въ самомъ лучшемъ обществѣ, которое существуетъ для того собственно, чтобъ полировать отечественный языкъ и улучшать обращеніе въ обществѣ, въ которомъ самымъ прекраснѣйшимъ идеямъ даются плѣнительныя формы, которое предписываетъ, хотя и не совсѣмъ открыто, законы высшему кругу общества,-- короче сказать, въ обществѣ классическихъ писателей. Несмотря на особенную привлекательность въ голосѣ Леонарда, въ его взглядѣ и манерахъ,-- привлекательность, которая, по понятіямъ графини, принадлежала одному только высокому происхожденію, и которая, подъ именемъ "пріятнаго обращенія", тайкомъ прокладываетъ себѣ дорогу въ чужія сердца,-- несмотря на это, ея расположеніе къ нему возбуждалось въ нѣкоторомъ родѣ скрытной грустью, которая рѣдко остается незамѣченною и никогда не бываетъ лишена чарующей прелести. Леонардъ и Гэленъ обмѣнялись нѣсколькими словами. Во время непродолжительной прогулки, имъ представлялся всего одинъ только случай переговорить другъ съ другомъ въ сторонѣ отъ прочихъ; но Гэленъ сама не хотѣла воспользоваться этимъ случаемъ. Лицо Леонарда просвѣтлѣло при радушномъ приглашеніи графини отобѣдать съ ними на другой день. Принимая это предложеніе, Леонардъ взглянулъ на Гэленъ; но взоръ Гэленъ не встрѣтился съ его взоромъ.
   -- А теперь, сказалъ Гарлей, отсвиснувъ Нерона, котораго Гэленъ безмолвно ласкала: -- теперь я долженъ увезти Леонарда. Прощайте! до завтра. Миссъ Віоланта, какіе должны быть глаза у вашей куклы -- голубые или черные?
   Віоланта съ выраженіемъ недоумѣнія обратила черные свои глаза на лэди Лэнсмеръ и потомъ прижалась къ ней, какъ будто стараясь укрыться отъ незаслуженнаго оскорбленія.
   -- Пусть карета отправляется въ Кларендонъ, сказалъ Гарлей своему лакею: -- я и мистеръ Оранъ пойдемъ пѣшкомъ. Я думаю, Леонардъ, вы будете весьма довольны случаемъ услужить вашимъ стариннымъ друзьямъ -- доктору Риккабокка и его дочери?
   -- Услужить имъ! О, конечно.
   И въ этотъ моментъ Леонардъ вспомнилъ слова Віоланты, когда, оставляя мирную деревню, онъ печалился при разлукѣ съ тѣми, кого любилъ, и когда маленькая, черноглазая, итальянка, выказывая все свое достоинство и въ то же время желая утѣшить юношу, сказала: "Вы должны служить тѣмъ, кого любите!" Леонардъ бросилъ на л'Эстренджа свѣтлый, вопросительный взглядъ.
   -- Я объявилъ нашему другу, снова началъ Гарлей,-- что ручаюсь за благородство вашей души, какъ за свое собственное. Теперь я намѣренъ доказать мои слова и довѣрить вамъ тайны, которыя ваша проницательность, я полагаю, давно уже открыла: нашъ другъ совсѣмъ не то, чѣмъ онъ кажется.
   И Гарлей въ короткихъ словахъ сообщилъ Леонарду подробности исторіи Риккабокка, объяснилъ ему, какое положеніе Риккабокка занималъ въ своемъ отечествѣ, обстоятельство, но которому онъ, частію чрезъ коварство своего родственника, пользовавшагося всѣмъ его довѣріемъ, частію чрезъ вліяніе своей жены, которую любилъ всей душой, вовлеченъ былъ въ сдѣланную имъ ошибку. Въ то самое время, какъ Риккабокка узналъ прямую цѣль и виды заговорщиковъ, къ которымъ онъ присоединился, и увидѣлъ бездну, въ которую онъ неминуемо долженъ былъ упасть, родственникъ донесъ на него правительству и теперь пользуется плодами своей измѣны. Вслѣдъ за тѣмъ Гарлей сказалъ нѣсколько словъ о пакетѣ, отправленномъ умирающей женой Риккабокка къ какой-то мистриссъ Бертрамъ, о своихъ надеждахъ, основанныхъ на содержаніи того пакета, и наконецъ объяснилъ намѣреніе, которое привлекло Пешьера въ Англію.
   -- Вѣрно можно сказать, прибавилъ Леонардъ: -- что Риккабокка ни подъ какимъ видомъ не согласится на брачный союзъ своей дочери съ подобнымъ человѣкомъ. Гдѣ же тутъ опасность? Этотъ графъ, даже еслибъ Віоланта не находилась подъ кровомъ вашей матери, не имѣлъ бы никакой возможности увидѣться съ ней. Онъ не смѣлъ бы сдѣлать нападеніе на домъ, въ которомъ живетъ Риккабокка, и увезти Віоланту, какъ какой нибудь феодальный баронъ среднихъ вѣковъ.
   -- Все это весьма справедливо, отвѣчалъ Гарлей.-- Но, несмотря на то, въ теченіе моей жизни я убѣдился, что мы можемъ основательно судить объ опасности не по внѣшнимъ обстоятельствамъ, но по характеру тѣхъ людей, отъ кого она проистекаетъ. Этотъ графъ обладаетъ въ высшей степени предпріимчивымъ духомъ и дерзостью, онъ одаренъ самой природой замѣчательными талантами, которые какъ нельзя лучше можно употребить въ дѣло тамъ, гдѣ требуется двоедушіе и умѣніе вести интригу; это одинъ изъ тѣхъ людей, которые поставили себѣ за правило хвастаться всѣмъ и каждому, что они не знаютъ неудачи въ своихъ предпріятіяхъ; и этотъ человѣкъ теперь здѣсь, побуждаемый съ одной стороны всѣмъ, что только можетъ возбудить корыстолюбіе, а съ другой стороны -- всѣмъ, что изобрѣтательность можетъ сообщить отчаянію. Поэтому, хотя я не могу догадаться, какого рода будетъ планъ Пешьера, но нисколько не сомнѣваюсь, что это будетъ планъ, который можетъ создать одна хитрость, и выполнить его -- одна отвага, и къ выполненію котораго будетъ приступлено немедленно по открытіи убѣжища Віоланты, то есть прежде, чѣмъ мы успѣемъ предупредить опасность возвращеніемъ ея отца въ отечество и обнаруженіемъ измѣны и ложнаго доноса, за которые Пешьера въ настоящее время пользуется доходами съ имѣній Риккабокка. Такимъ образомъ, пока, мы станемъ употреблять всевозможныя средства къ отъисканію потерянныхъ документовъ, вмѣстѣ съ тѣмъ должны узнавать замыслы графа, чтобы имѣть возможность противодѣйствовать. Въ Германіи я съ удовольствіемъ узналъ, что сестра Пешьера находится въ Лондонѣ. Мнѣ довольно извѣстны какъ характеръ этого человѣка, такъ и отношенія между имъ и его сестрой, и потому я полагаю, что онъ намѣренъ сдѣлать ее своимъ орудіемъ и сообщницей. Пешьера, какъ вы можете судить по его дерзкому пари, не принадлежитъ къ числу тѣхъ отъявленныхъ бездѣльниковъ, которые готовы отрѣзать себѣ правую руку для того, чтобы она не знала, что сдѣлала лѣвая рука: скорѣе -- это одинъ изъ тѣхъ самоувѣренныхъ, хвастливыхъ, предпріимчивыхъ наглецовъ, у которыхъ совѣсть до такой степени подавлена, что она помрачаетъ даже разсудокъ,-- человѣкъ, который долженъ имѣть близкое къ себѣ существо, передъ которымъ бы онъ могъ хвастаться своими дарованіями и качествами и могъ бы довѣрять свои замыслы. Пешьера уже сдѣлалъ все, что нужно было, для того, чтобъ подчинить себѣ эту бѣдную женщину, обратить ее въ свою рабу, въ свое оружіе. Я узналъ нѣкоторыя черты въ ея характерѣ: онѣ показываютъ, что маркиза имѣетъ наклонность ко всему доброму и благородному. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, она плѣнила своей красотой одного молодого англичанина. Пешьера воспользовался этимъ обстоятельствомъ, съ тою цѣлью, чтобъ вовлечь неопытнаго поклонника красоты въ игру, и потому избралъ сестру свою приманкой и орудіемъ въ своихъ низкихъ замыслахъ. Она не ободряла искательства нашего соотечественника,-- напротивъ, предупредила его о западнѣ, поставленной ему, и потомъ умоляла его уѣхать, опасаясь, что ея братъ узнаетъ и накажетъ ея благородный поступокъ. Англичанинъ самъ разсказалъ мнѣ объ этомъ. Короче сказать, моя надежда устранить эту бѣдную женщину отъ вліянія Пешьера и принудить ее предупреждать насъ о его коварныхъ замыслахъ заключается въ невинной и, надѣюсь, въ похвальной хитрости, именно: пробудить въ ней и привести въ дѣйствіе самыя лучшія побужденія ея души.
   Леонардъ выслушалъ съ удовольствіемъ и съ нѣкоторымъ удивленіемъ краткій очеркъ, которымъ Гарлей такъ отчетливо обрисовалъ характеръ Пешьера и Беатриче, и былъ пораженъ ясностью и смѣлостью, съ которыми Гарлей основывалъ всю систему дѣйствія на нѣсколькихъ выводахъ, извлеченныхъ имъ изъ его понятій о побужденіяхъ человѣческаго сердца и наклонностяхъ характера. Онъ не ожидалъ найти такъ много практической дальновидности въ человѣкѣ, который, при всѣхъ своихъ дарованіяхъ, обыкновенно казался равнодушнымъ, мечтательнымъ и чуждымъ всему, что касалось обыкновеннаго порядка вещей въ общественномъ быту. Впрочемъ, Гарлей л'Эстренджъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которыхъ способности и силы души остаются въ какомъ-то усыпленіи до тѣхъ поръ, пока обстоятельства не сообщатъ имъ толчка, необходимаго для возбужденія дѣятельности.
   Гарлей продолжалъ:
   -- Послѣ вчерашняго разговора съ Беатриче мнѣ пришло на умъ, что въ этой части нашей дипломаціи вы могли бы оказать существенную пользу. Маркиза ди-Негра -- въ восторгѣ отъ вашего генія и имѣетъ сильное желаніе лично съ вами познакомиться. Я обѣщалъ ей представить васъ, и представлю, сдѣлавъ вамъ сначала совѣтъ предостереженія. Беатриче очень хороша собой и имѣетъ особенный даръ очаровывать. Весьма можетъ случиться, что ваше сердце и ваши чувства не устоятъ противъ ея прелестей...
   -- О, въ этомъ отношеніи вы напрасно опасаетесь! воскликнулъ Леонардъ съ такой самоувѣренностью и твердостью, что Гарлей улыбнулся.
   -- Предостереженіе, любезный Леонардъ, не всегда еще можно назвать вооруженіемъ, особливо противъ могущества Беатриче; поэтому я не могу принять съ перваго раза ваше увѣреніе. Послушайте меня: наблюдайте за собой внимательно и, если замѣтите, что находитесь въ опасности попасться къ ней въ плѣнъ, дайте мнѣ благородное слово немедленно оставить поле. Я не имѣю права, для пользы и выгоды чужого вамъ человѣка, подвергать васъ опасности; а маркиза ди-Негра, каковы бы ни были ея прекрасныя качества, по моему мнѣнію, послѣдняя женщина, въ которую я желалъ бы, чтобы вы влюбились.
   -- Влюбиться въ нее! это невозможно!
   -- Невозможно -- выраженіе сильное, возразилъ Гарлей: -- но все же, признаюсь откровенно, что, по моему мнѣнію, сколько можетъ человѣкъ судить о другомъ человѣкѣ, это не такая женщина, которая могла бы плѣнить васъ; эта-то увѣренность и подала мнѣ поводъ подвергнуть васъ ея очарованію. Впрочемъ, имѣя въ своемъ разговорѣ съ ней чистую и благородную цѣль, вы сами будете видѣть ее прямыми глазами. Во всякомъ случаѣ, я требую отъ васъ благороднаго слова.
   -- Охотно даю его, отвѣчалъ Леонардъ.-- Но какимъ же образомъ могу я оказать услугу Риккабокка? Какую помощь....
   -- Сейчасъ я скажу вамъ, прервалъ Гарлей.-- Чарующая сила вашихъ произведеній такого рода, что она дѣлаетъ насъ безсознательно лучше и благороднѣе. Ваши произведенія -- не что другое, какъ впечатлѣнія, почерпнутыя изъ вашей души. Вашъ разговоръ въ минуты одушевленія имѣетъ то же самое дѣйствіе. Когда вы короче познакомитесь съ маркизой ди-Негра, я бы желалъ, чтобъ вы поговорили съ ней о своемъ дѣтствѣ, о юности. Опишите ей Риккабокка въ томъ видѣ, въ какомъ вы видѣли его -- трогательнаго среди его слабостей, величественнаго среди мелкихъ лишеній, недоступнаго во время размышленія надъ своимъ Макіавелли, безвреднаго, неуязвляющаго при мудрости змія, игриво лукаваго при невинности голубя; короче сказать, я предоставляю вамъ изобразить эту картину сообразно съ вашимъ умѣньемъ употреблять въ дѣло и юморъ и паѳосъ. Изобразите Віоланту, читающую итальянскихъ поэтовъ и полную мечтаній о своемъ отечествѣ; представьте ее со всѣми проблесками ея возвышенной природы, которые просвѣчиваютъ сквозь скромное положеніе въ чужой землѣ; пробудите въ вашей слушательницѣ чувство состраданія, уваженія и восторга къ ея родственникамъ въ изгнаніи,-- и этимъ, я полагаю, трудъ вашъ окончится. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что въ вашихъ портретахъ она узнаетъ тѣхъ, кого ищетъ ея братъ. Вѣроятно, она будетъ разспрашивать васъ, гдѣ вы встрѣчались съ ними, и гдѣ они теперь находятся. Эту тайну вы должны сохранить: скажите ей наотрѣзъ, что тайна не принадлежитъ вамъ, и вы не можете открыть ее. Противъ вашихъ описаній и чувствованій она не будетъ такъ осторожна, какъ противъ моихъ. Ко всему этому, есть еще другія причины, почему ваше вліяніе надъ этой женщиной можетъ оказаться дѣйствительнѣе моего.
   -- Какія же эти причины? я не предвижу ихъ.
   -- Повѣрьте, что есть; не спрашивая отъ меня объясненій, отвѣчалъ Гарлей.
   Онъ не счелъ за нужное сказать Леонарду:
   "Я человѣкъ высокаго происхожденія и богатъ,-- вы сынъ крестьянина и живете трудами. Эта женщина честолюбива и бѣдна. Она можетъ имѣть виды на меня, которые стали бы противодѣйствовать моимъ видамъ на нее. Васъ она будетъ только слушать и заимствовать отъ васъ чувства всего прекраснаго и поэтическаго; она не будетъ имѣть въ виду выгоды покорить васъ своей волѣ или запутать въ свои сѣти."
   -- Кромѣ того, сказалъ Гарлей, перемѣнивъ предметъ разговора:-- у меня есть въ виду другая цѣль. Нашъ другъ Риккабокка, этотъ недальновидный мудрецъ, въ своемъ заблужденіи и подъ вліяніемъ преувеличеннаго страха, придумалъ спасти Віоланту отъ одного негодяя, обѣщавъ ея руку человѣку, въ которомъ, если только инстинктивное чувство не обманываетъ меня, я подозрѣваю другого точно такого же негодяя. Обречь на жертву такое обиліе жизни и духа этому безкровному сердцу, этому холодному и положительному разсудку! клянусь небомъ, этому не бывать!
   -- Но скажите, кого же могъ видѣть Риккабокка, кто по своему происхожденію и богатству былъ бы достойнымъ женихомъ его дочери? кого, какъ не васъ, милордъ?
   -- Меня! воскликнулъ Гарлей, сердитымъ тономъ и поблѣднѣвъ.-- Чтобы я былъ достоинъ подобнаго созданія?-- я -- съ моими привычками!-- я -- такой эгоистъ! И вы, поэтъ, такъ оцѣниваете существо, которое могло бы сдѣлаться царицей поэтическихъ мечтаній!
   -- Милордъ, когда мы не такъ давно сидѣли у очага Риккабокка, когда я слышалъ, какъ она говорила, и наблюдалъ, какъ вы внимали ея словамъ, я сказалъ про себя: "Гарлей л'Эстренджъ долго и задумчиво смотрѣлъ на небеса, и теперь онъ слышитъ шелестъ крыльевъ, которыя могутъ унести его туда." Потомъ я вздохнулъ; мнѣ стало грустно при одной мысли, что люди противъ нашего желанія произвольно управляютъ нами. "Какъ жаль -- сказалъ я -- что дочь Риккабокка, по свѣтскому мнѣнію, не можетъ быть равна сыну пера!" Когда я подумалъ объ этомъ, вы тоже вздохнули,-- и мнѣ казалось, что въ то время, какъ вы вслушивались въ музыкальный шелестъ крыльевъ, вы чувствовали себя прикованнымъ къ землѣ. Дочь Риккабокка равна вамъ по своему происхожденію, и вы принадлежите ей сердцемъ и душой.
   -- Мой бѣдный Леонардъ, вы ошибаетесь, отвѣчалъ Гарлей, спокойно.-- Если Віолантѣ не суждено быть женою молодого принца, то она непремѣнно будетъ женою молодого поэта!
   -- Поэта! о, нѣтъ! сказалъ Леонардъ, съ выразительной улыбкой.
   -- Любовь для поэта -- отдыхъ.
   Гарлей, изумленный этимъ отвѣтомъ, задумался.
   "Понимаю -- думалъ онъ -- меня озаряетъ теперь новый свѣтъ. Человѣкъ, котораго вся жизнь есть одно только стремленіе за славой, не станетъ искать любви существа ему подобнаго? Леонардъ правъ: любовь есть отдыхъ для поэта! Между тѣмъ, какъ я.... Это правда, правда! Онъ мальчикъ, а его проницательность гораздо глубже всей моей опытности! Для меня любовь должна пробуждать восторгъ въ душѣ моей, возвышать чувства, поддерживать энергію. Но жребій уже брошенъ; съ Гэленъ моя жизнь будетъ по крайней мѣрѣ источникомъ невозмутимаго спокойствія. Пусть остальное спитъ въ одной могилѣ съ моей юностью."
   -- Однако, ласково сказалъ Леонардъ, желая вывести своего благороднаго друга изъ задумчивости, которая, казалось ему, была печальнаго свойства: -- однако, вы еще не назвали мнѣ искателя руки синьорины. Можно ли мнѣ знать, кто онъ такой?
   -- Вѣроятно, вы никогда не слышали о немъ. Это -- Рандаль Лесли.
   -- Рандаль Лесли! неужели? вскричалъ Леонардъ, съ видомъ величайшаго удивленія.
   -- Что же вы знаете объ этомъ человѣкѣ?
   И Леонардъ разсказалъ исторію памфлета, написаннаго Борлеемъ.
   Гарлей приходилъ въ восторгъ по мѣрѣ того, какъ подтверждались его подозрѣнія о Рэндалѣ.
   -- Низкій притворщикъ! и я еще считалъ его опаснымъ человѣкомъ! Въ настоящее время мы оставимъ говорить о немъ: мы подходимъ къ дому маркизы ди-Негра. Приготовьтесь, мой другъ, и не забудьте вашего обѣщанія.
  

ГЛАВА ХСVIII.

   Прошло нѣсколько дней. Леонардъ и Беатриче сдѣлались друзьями. Гарлей какъ нельзя болѣе оставался доволенъ дѣйствіями своего молодого друга. Онъ самъ былъ дѣятельно занятъ. Онъ отъискивалъ, и до этой поры отъискивалъ тщетно, слѣды мистриссъ Бертрамъ; онъ поручилъ дальнѣйшіе розыски своему адвокату, но и адвокатъ не былъ счастливѣе его. Гарлей еще разъ торжествовалъ въ лондонскомъ мірѣ, но всегда находилъ время въ теченіе сутокъ провести нѣсколько часовъ въ домѣ своего отца. Леонардъ тоже былъ нерѣдкій гость въ домѣ Лэнсмеровъ; его радушно принимали тамъ и всѣ любили. Пешьера не обнаруживалъ ни малѣйшихъ признаковъ мрачныхъ замысловъ, которые приписывали ему. Онъ рѣдко является въ гостиныхъ высшаго общества,-- вѣроятно, потому, что встрѣчается тамъ съ лордомъ л'Эстренджемъ. Несмотря на блескъ и красоту Пешьера, лордъ л'Эстренджъ, подобно Робъ-Рою-Макъ-Грегору, "находится въ своемъ отечествѣ" и пользуется рѣшительнымъ преимуществомъ надъ чужеземцемъ. Впрочемъ, Пешьера часто посѣщаетъ клубы и играетъ по большой. Не проходитъ ни одного вечера, чтобы онъ не встрѣтился съ барономъ Леви.
   Одлей Эджертонъ былъ сильно занятъ дѣлами. Онъ только разъ и видѣлся съ Гарлеемъ. Гарлей тогда же намѣревался высказать ему свои мнѣнія касательно Рандаля Лесли и сообщить ему исторію о памфлетѣ Борлея. Эджертонъ остановилъ его.
   -- Любезный Гарлей, не старайся вооружить меня противъ молодого человѣка. Все, что касается его съ невыгодной стороны, мнѣ непріятно слушать. Во первыхъ, это нисколько бы не измѣнило образа моего поведенія къ нему. Онъ родственникъ моей жены; исполняя ея послѣднее желаніе и, слѣдовательно, мой непремѣнный долгъ, я принялъ на себя устроить его карьеру. Привязавъ его къ моей судьбѣ еще въ самой цвѣтущей порѣ его жизни, я по необходимости отвлекъ его отъ занятій, въ которыхъ трудолюбіе и способности вполнѣ упрочивали его будущность; поэтому все равно, дуренъ ли онъ, или хорошъ, но я употреблю всѣ средства сдѣлать для него все лучшее. Ко всему этому, несмотря на мое холодное обращеніе, я принимаю въ немъ живое участіе: мнѣ онъ нравится. Онъ жилъ въ моемъ домѣ, онъ во всемъ зависѣлъ отъ меня, онъ ученъ и благоразуменъ, а я человѣкъ бездѣтный; поэтому пощади его, и этимъ ты пощадишь меня. Ахъ, Гарлей, если бы ты зналъ, у меня теперь столько заботъ, что
   -- Не говори пожалуста, добрый Одлей, прервалъ великодушный другъ.-- Какъ мало еще знаетъ тебя свѣтъ!
   Рука Одлея дрожала. Дѣйствительно, въ это время его душу тяготили самыя грустныя, самыя мучительныя чувства.
   Между тѣмъ предметъ разговора двухъ друзей,-- этотъ тппъ превратнаго разсудка -- типъ ума безъ души, типъ знанія, не имѣвшаго другой цѣли, кромѣ силы,-- находился въ сильномъ тревожномъ уныніи. Онъ не зналъ, вѣрить ли словамъ барона Леви касательно раззоренія Эджертона, или нѣтъ. Онъ не могъ повѣрить этому, когда смотрѣлъ на великолѣпный домъ Одлея на Гросвеноръ-Сквэрѣ, съ его пріемной, наполненной лакеями, съ его буфетомъ, обремененнымъ серебромъ,-- когда въ той же пріемной ни разу не встрѣчалъ онъ докучливаго кредитора, когда ему извѣстно было, что торгашамъ не улучалось еще приходить два раза за разсчетомъ. Лесли сообщилъ свои недоумѣнія барону.
   -- Правда, отвѣчалъ баронъ, съ многозначительной улыбкой:-- Эджертонъ удовлетворяетъ своихъ кредиторовъ превосходно; но какъ онъ удовлетворяетъ? это вопросъ. Рандаль, mon cher, вы невинны какъ ребенокъ. Позвольте предложить вамъ два совѣта, въ лицѣ пословицы: "Умныя крысы покидаютъ разрушающійся домъ"; "Убирай сѣно пока солнышко грѣетъ." Кстати: вы очень понравились мистеру Эвенелю, и уже онъ поговаривалъ о томъ, какимъ бы образомъ сдѣлать васъ представителемъ въ Парламентѣ Лэнсмера. Не знаю, какъ ему удалось пріобрѣсть въ этомъ мѣстѣ значительный вѣсъ. Пожалуста, вы не отставайте отъ него.
   И Рандаль дѣйствительно старался всѣми силами держаться Эвенеля: онъ былъ на танцовальномъ вечерѣ у мистриссъ Эвенель, кромѣ того раза два являлся съ визитомъ, заставалъ дома мистриссъ Эвенель, былъ очень любезенъ и учтивъ, любовался и приходилъ въ восторгъ отъ маленькихъ дѣтей. У мистриссъ Эвенель были сынъ и дочь -- вылитые портреты отца,-- съ открытыми личиками, на которыхъ рѣзко выражалась смѣлость. Все это немало располагало къ нему мистриссъ Эвенель и не менѣе того ея супруга. Эвенель былъ весьма проницателенъ, чтобы умѣть вполнѣ оцѣнить умственныя способности Рандаля. Онъ называлъ его "живымъ малымъ" и говорилъ, что "Рандаль далеко бы ушелъ къ Америкѣ",-- а это была высочайшая похвала, которою Дикъ Эвенель никого еще не удостоилъ. Впрочемъ, Дикъ въ это время самъ казался нѣсколько озабоченнымъ: наступилъ первый годъ, какъ онъ началъ хмуриться, ворчать на счеты жены его изъ моднаго магазина, и при этомъ сердито произносилъ морское выраженіе: "это всегда случается, когда мы слишкомъ далеко выскочимъ на вѣтеръ".
   Рандаль посѣтилъ доктора Риккабокка и узналъ, что Віоланта скрылась. Вѣрный своему обѣщанію, итальянецъ рѣшительно не хотѣлъ сказать, куда именно скрылась его дочь, и намекнулъ даже, что было бы весьма благоразумно, еслибъ Рандаль отложилъ на нѣкоторое время свои посѣщенія. Лесли, которому очень не понравилось подобное предложеніе, старался доказать необходимость своихъ посѣщеній, пробудивъ въ Риккабокка тѣ опасенія касательно шпіонства о мѣстѣ его пребыванія, которыя принудили мудреца поспѣшить предложеніемъ Рандалю руки Віоланты. Но Риккабокка уже зналъ, что предполагаемый лазутчикъ былъ ни кто другой, какъ ближайшій сосѣдъ его Леонардъ, и, не сказавъ объ этомъ ни слова, онъ довольно умно доказалъ, что шпіонство, о которомъ упомянулъ Рандаль, служитъ добавочной причиной къ временному прекращенію его посѣщеній. Послѣ этого Рандаль своимъ хитрымъ, спокойнымъ, околичнымъ путемъ старался узнать, не было ли уже между л'Эстренджемъ и Риккабокка свиданія или сношенія. Вспомнивъ слова Гарлея, онъ, съ свойственною ему быстротою соображенія, допускалъ и то и другое. Риккабокка съ своей стороны былъ менѣе остороженъ и скорѣе отпарировалъ косвенные вопросы, нежели опровергалъ выводы Рандаля, основанные на однѣхъ догадкахъ.
   Рандаль начиналъ уже угадывать истину. Куда, какъ не къ Лэнсмерамъ, должна скрыться Віоланта? Это подтверждало его предположеніе о притязаніяхъ Гарлея на ея руку. Съ такимъ соперникомъ какого можно ожидать ему успѣха? Рандаль нисколько не сомнѣвался, что ученикъ Макіавелли откажетъ ему, въ случаѣ, еслибъ и въ самомъ дѣлѣ представился его дочери подобный шансъ, а потому немедленно исключилъ изъ своего плана всѣ дальнѣйшіе виды на Віоланту: при ея бѣдности, онъ не видѣлъ необходимости брать ее за себя,-- при ея богатствѣ -- отецъ отдастъ ее другому. Такъ какъ сердце его вовсе не было занято прекрасной итальянкой, а потому въ тотъ моментъ, когда наслѣдство ея сдѣлалось болѣе чѣмъ сомнительно, онъ не ощущалъ ни малѣйшаго сожалѣнія лишиться ея,-- но въ то же время испытывалъ злобную досаду при одной мысли, что его замѣнитъ д'Эстренджъ, который такъ сильно оскорбилъ его.
   Между тѣмъ Парламентъ собрался. Событія, принадлежащія исторіи, еще болѣе способствовали къ ослабленію администраціи. Вниманіе Рандаля Лесли поглощено было политикой. Въ случаѣ, если Одлей лишится своего мѣста, и лишится навсегда, онъ уже не въ состояніи будетъ помогать ему, но отстать, по совѣту барона Леви, отъ своего покровителя и, въ надеждѣ на полученіе мѣста въ Парламентѣ, прильнуть къ совершенно чужому человѣку, къ Дику Эвенелю,-- невозможно было сдѣлать слиткомъ поспѣшно. Несмотря на то, почти каждый вечеръ, когда открывалось засѣданіе въ Парламентѣ, это блѣдное лицо и эту тощую фигуру, въ которыхъ Леви усматривалъ проницательность и энергію, можно было видѣть между рядами скамеекъ, отведенныхъ тѣмъ избраннымъ особамъ, которые получили отъ президента позволеніе войти въ Парламенть. Отсюда-то Рандаль слушалъ современныхъ ему замѣчательныхъ ораторовъ, слушалъ и съ какимъ-то пренебреженіемъ удивлялся ихъ славѣ -- явленіе весьма обыкновенное между умными, благовоспитанными молодыми людьми, которые не знаютъ еще, что значитъ говорить публично и притомъ въ Нижнемъ Парламентѣ. Онъ слышалъ безграмотность англійскаго языка, слышалъ весьма простыя разсужденія, нѣсколько краснорѣчивыхъ мыслей и рѣзкія доказательства, часто сопровождаемыя такими потрясающими звуками голосами и такими жестикуляціями, что, право, привели бы въ ужасъ какого нибудь режиссёра провинціальнаго театра. Онъ воображалъ, куда какъ далеко превосходнѣе говорилъ бы онъ самъ -- съ какой утонченной логикой, какими изящными періодами, какъ близко походилъ бы онъ на Цицерона и Борка! Нѣтъ никакого сомнѣнія, что его краснорѣчіе было бы лучше, и по этой самой причинѣ Рандаль испыталъ самую удачную изъ величайшихъ неудачъ -- сдѣлалъ превосходный опытъ краснорѣчія. Въ одномъ, однако же, онъ принужденъ былъ признаться, и именно, что въ народномъ представительномъ собраніи не требуется знанія, которое есть сила, но совершенное знаніе самого собранія, и какую пользу можно извлечь изъ него; онъ допускалъ, что при этомъ случаѣ превосходными качествами могли служить и необузданный гнѣвъ, и рѣзкія выраженія, и сарказмъ, и смѣлая декламація, и здравый разсудокъ, и находчивость, столь рѣдко встрѣчаемые въ самыхъ глубокомысленныхъ, высокоумныхъ людяхъ; человѣкъ, который не въ состояніи обнаружить ничего, кромѣ "знанія", въ строгомъ смыслѣ этого слова, подвергается неминуемой опасности быть ошиканнымъ.
   Рандаль съ особеннымъ удовольствіемъ наблюдалъ за Одлеемъ Эджертономъ, котораго руки были сложены на грудь, шляпа была надвинута на глаза, и спокойные взоры его не отрывались отъ оратора оппозиціонной партіи. Рандаль два раза слышалъ, какъ говорилъ въ Парламентѣ Эджертонъ, и крайне изумлялся дѣйствію, которое этотъ государственный человѣкъ производилъ своимъ краснорѣчіемъ. Качества, о которыхъ мы упомянули выше, и которыя, по замѣчанію Рандаля, обезпечивали вѣрный успѣхъ, Одлей Эджертонъ обнаруживалъ въ извѣстной степени, и притомъ не всѣ, а именно: здравый разсудокъ и находчивость. Но, несмотря на то, хотя рѣчи Одлея не сопровождались громкими рукоплесканіями, но ни одинъ еще, кажется, ораторъ не доставлялъ столько удовольствія своимъ друзьямъ и не пробуждалъ къ себѣ такого уваженія въ своихъ врагахъ. Истинный секретъ въ этомъ искусствѣ,-- секретъ, котораго Рандаль никогда бы не открылъ, потому что этотъ молодой человѣкъ, несмотря на свое старинное происхожденіе, несмотря на свое итонское образованіе и совершенное знаніе свѣта, не принадлежалъ къ числу природныхъ джентльменовъ,-- истинный секретъ, говорю я, состоялъ въ томъ, что всѣ движенія, взоры и самыя слова Одлея ясно показывали, что онъ "англійскій джентльменъ", въ строгомъ смыслѣ этого названія. Это былъ джентльменъ съ талантами и опытностію болѣе, чѣмъ обыкновенными; онъ просто и откровенно выражалъ свои мнѣнія, не гоняясь, для большаго эффекта, за риторическими украшеніями. Ко всему этому Эджертонъ былъ вполнѣ свѣтскій человѣкъ. То, что партія его желала высказать, онъ высказывалъ съ неподражаемой простотою, отчетливо выставлялъ на видъ то, что его соперники называли главными обстоятельствами дѣла, и со всею основательностію дѣлалъ заключеніе. Съ невозмутимымъ спокойствіемъ и соблюденіемъ малѣйшихъ условій приличія, съ одушевленіемъ и энергіей и едва замѣтнымъ измѣненіемъ въ голосѣ, Одлей Эджертонъ производилъ на слушателей сильное впечатлѣніе, становился удобопонятнымъ для людей безтолковыхъ и нравился людямъ съ самымъ разборчивымъ вкусомъ.
   Наконецъ вопросъ, такъ долго угрожавшій паденіемъ министерства, былъ окончательно рѣшенъ. Это было въ роковой понедѣльникъ, когда въ Парламентѣ разсуждали о состояніи государственныхъ финансовъ и разсматривали отчетъ, наполненный безконечными рядами цифръ. Всѣ члены оставались безмолвными,-- всѣ, исключая государственнаго казначея и другихъ, ему подвѣдомственныхъ лицъ, которыхъ члены Парламента не удостаивали даже своимъ вниманіемъ; они находились въ особенномъ нерасположеніи слушать скучные итоги цыфръ. Рано вечеромъ, между девятью и десятью часами, предсѣдатель звучнымъ голосомъ предложилъ "постороннимъ слушателямъ удалиться." Волнуемый нетерпѣніемъ и тяжелыми предчувствіями, Рандаль всталъ съ мѣста и вышелъ въ роковую дверь. Передъ самымъ выходомъ онъ оглянулся и бросилъ послѣдній взглядъ на Одлея Эджертона. Коноводъ партіи шепталъ что-то Одлею, и Одлей, сдвинувъ шляпу съ своихъ глазъ, окинулъ взоромъ все собраніе, взглянулъ на галлереи, какъ будто этимъ взглядомъ онъ моментально исчислялъ относительную силу двухъ борющихся партій; послѣ того онъ горько улыбнулся и откинулся къ спинкѣ своего кресла. Улыбка Одлея надолго сохранилась въ памяти Рандаля Лесли.
   Между "посторонними", вмѣстѣ съ Лесли выведенными изъ Парламента, были многіе молодые люди, связанные съ членами администраціи или родствомъ, или знакомствомъ. За дверьми Парламента сердца ихъ громко забились. Вокругъ ихъ раздавались зловѣщія предположенія.
   "Говорятъ, что на сторонѣ министерства будетъ десять лишнихъ голосовъ."
   "Нѣтъ, я слышалъ завѣрное, что оно перемѣнится."
   "Г... говоритъ, что противъ его будетъ по крайней мѣрѣ пятьдесятъ голосовъ."
   "Не вѣрю этому,-- это невозможно. Въ отели "Травелдерсъ" я оставилъ за обѣдомъ пятерыхъ членовъ министерства."
   "Это продѣлки виговъ -- какъ безсовѣстно!"
   "Удивительно, что никто не хотѣлъ возражать противъ этого. Странно, что П.... не сказалъ ни слова.-- Впрочемъ, онъ такъ богатъ, что ему все равно -- служить въ Парламентѣ или нѣтъ."
   "Да, да! Одлей Эджертонъ сдѣлалъ то же самое. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ радъ освободиться отъ должности и заняться своимъ имѣніемъ. Дѣло приняло бы совершенно другой оборотъ, еслибъ мы имѣли въ числѣ членовъ такихъ людей, для которыхъ должность была бы такъ же необходима, какъ она необходима теперь для... для меня!" сказалъ откровенный молодой человѣкъ.
   Въ эту минуту кто-то дружески взялъ Рандаля за руку. Онъ обернулся и увидѣлъ передъ собой барона Леви.
   -- Ну что, вѣдь я говорилъ вамъ? сказалъ баронъ съ восторженной улыбкой.
   -- Значитъ вы увѣрены, что министерство перемѣнится?
   -- Я провелъ сегодня цѣлое утро за спискомъ новыхъ членовъ, разсматривалъ его вмѣстѣ съ моимъ парламентскимъ кліентомъ, который знаетъ всѣхъ этихъ членовъ какъ пастухъ свое стадо. Большинство голосовъ на сторонѣ оппозиціи по крайней мѣрѣ до двадцати-пяти.
   -- Неужели и въ самомъ дѣлѣ прежніе члены должны оставить свои мѣста? спросилъ откровенный молодой человѣкъ, съ жадностію внимавшій каждому слову изящно одѣтаго барона.
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, сэръ, отвѣчалъ баронъ разсѣянно и въ то то же время небрежно открывая передъ нимъ золотую табакерку.-- Вѣроятно, вы другъ кого нибудь изъ нынѣшнихъ министровъ? Конечно, вы сами не захотите чтобы при этомъ положеніи дѣлъ вашъ другъ остался въ Парламентѣ?
   Рандаль не далъ барону дождаться отвѣта: онъ отвелъ его въ сторону.
   -- Если дѣла Одлея въ такомъ положеніи, какъ вы говорили мнѣ, то что же станетъ онъ дѣлать?
   -- Я самъ завтра намѣренъ предложить ему этотъ вопросъ, отвѣчалъ баронъ, и на лицѣ его отразилось чувство злобы.-- Я пріѣхалъ сюда собственно затѣмъ, чтобы увидѣть, какъ ему нравится перспектива, которая открывается передъ нимъ.
   -- На лицѣ его вы рѣшительно ничего не замѣтите, отвѣчалъ Рандаль.
   Въ эту минуту дверь въ Парламентъ отворилась, и ожидавшіе толпою бросились въ нее.
   -- Какъ голоса? На чьей сторонѣ большинство? былъ первый и общій вопросъ.
   -- Большинство противъ министровъ двадцатью-девятью голосами, отвѣчалъ членъ оппозиціонной партіи, медленно снимая кожу съ апельсина.
   Баронъ тоже имѣлъ отъ президента позволеніе присутствовать въ Парламентѣ, и потому вошелъ вмѣстѣ съ Лесли и сѣлъ подлѣ него.
   -- А вонъ и Эджертонъ идетъ, сказалъ баронъ.
   И дѣйствительно, въ то время, какъ большая часть членовъ выходили изъ Парламента переговорить о дѣлахъ въ клубахъ или въ салонахъ и распространить по городу новости, видно было, какъ голова Эджертона высилась надъ прочими. Леви отвернулся, обманутый въ своихъ ожиданіяхъ. Не говоря уже о прекрасномъ лицѣ Одлея, нѣсколько блѣдномъ, но свѣтломъ и не выражавшемъ унынія, замѣтны были особенная учтивость и уваженіе, съ которыми грубая толпа народа давала дорогу павшему министру. Одинъ изъ прямодушныхъ вѣжливыхъ нобльменовъ, который впослѣдствіи, благодаря силѣ, не таланта своего, но характера, сдѣлался предводителемъ въ Парламентѣ, при встрѣчѣ съ своимъ противникомъ, сжалъ его руку и сказалъ вслухъ:
   -- Получивъ въ Парламентѣ почетную должность, я не хочу гордиться этимъ; но мнѣ будетъ лестно, когда, оставивъ ее, буду увѣренъ, что самый сильный изъ моихъ противниковъ такъ же мало скажетъ противъ меня, какъ сказано противъ васъ, Эджертонъ.
   -- Желалъ бы я знать, громко воскликнулъ баронъ, нагнувшись черезъ перегородку, отдѣлявшую его отъ собранія парламентскихъ членовъ: -- желалъ бы я знать, что скажетъ теперь лордъ л'Эстренджъ?
   Одлей приподнялъ свои нахмуренныя брови, бросилъ на барона сверкающій взглядъ, вошелъ въ узкій проходъ, отдѣлявшій послѣдній рядъ скамеекъ и исчезъ со сцены, на которой -- увы!-- весьма немногіе изъ самыхъ любимѣйшихъ представителей оставляютъ за собою болѣе, чѣмъ одно скоротечное имя актера.
  

ГЛАВА ХСІХ.

   Баронъ Леви не привелъ, однако же, въ исполненіе своей угрозы повидаться съ Эджертономъ и поговорить съ нимъ на другой день. Можетъ статься, онъ боялся вторичной встрѣчи съ его сверкающими взорами. Къ тому же Эджертонъ былъ слишкомъ занятъ въ теченіе цѣлаго утра, чтобы видѣться съ кѣмъ нибудь изъ постороннихъ лицъ, исключая Гарлея, который поспѣшилъ явиться къ нему съ утѣшеніемъ. Еще при началѣ парламентскаго засѣданія уже извѣстно было, что министерство перемѣнится, и что прежніе члены будутъ завѣдывать своими должностями до назначенія преемниковъ. Но въ то же время уже начиналась реакція въ пользу прежняго министерства, и когда стало извѣстно всѣмъ, что новая администрація составится изъ людей, которые до этого не занимали никакихъ должностей, въ народѣ образовалось общее мнѣніе, что новые члены правительства недолго останутся на своихъ мѣстахъ, и что прежнее министерство, съ нѣкоторыми измѣненіями, будетъ призвано обратно не позже, какъ черезъ мѣсяцъ. Можетъ статься, что и это была одна изъ главныхъ причинъ, по которой баронъ Леви разсудилъ за лучшее не являться къ мистеру Эджертону съ преждевременнымъ выраженіемъ соболѣзнованія. Рандаль провелъ часть своего утра въ освѣдомленіяхъ касательно того, что намѣрены предпринять джентльмены, поставленные въ одинаковое съ нимъ положеніе, и, къ особенному своему удовольствію, узналъ, что весьма немногіе расположены были оставить свои мѣста.
   Потеря мѣста для Рандаля была дѣломъ большой важности. Обязанности его были весьма немноготрудны, а жалованья доставало не только на его нужды, но даже доставляло ему возможность употребить остатки отъ него на воспитаніе Оливера и своей сестры. Отдавая справедливость молодому человѣку, я долженъ сказать, что, при всемъ его равнодушіи къ человѣческому роду, родственныя узы были для него священны. Стараясь сколько нибудь подвести подъ уровень своего образованія честнаго Оливера и Джульетту, онъ поддавался даже нѣкоторымъ искушеніямъ, обольстительнымъ въ глазахъ человѣка его возраста. Люди, существенно алчные и безсовѣстные, часто въ оправданіе своихъ преступленій приводятъ попеченіе о своемъ семействѣ.... Съ потерею мѣста Рандаль терялъ всѣ средства къ существованію, исключая тѣхъ, которыя предоставлялъ ему, Одлей. Но если Одлей дѣйствительно раззорился? Къ тому же Рандаль пріобрѣлъ уже нѣкоторую извѣстность своею ученостью и обширными дарованіями. Для него открывалось поприще, на которомъ, устраняясь отъ политической партіи, онъ могъ бы легко получить прекрасную должность, а вмѣстѣ съ ней и прекрасные доходы. Поэтому, какъ нельзя болѣе довольный рѣшимостью своихъ сослуживцевъ, Рандаль съ хорошимъ аппетитомъ отобѣдалъ въ своемъ клубѣ и, съ христіанскою покорностью Провидѣнію касательно превратнаго счастія своего покровителя, отправился на Гросвеноръ-Сквэръ, въ надеждѣ застать Одлея дома. Узнавъ, что Одлей дѣйствительно былъ дома, Рандаль вошелъ въ библіотеку. У Эджертона сидѣли три джентльмена: одинъ изъ нихъ былъ лордъ л'Эстренджъ, а другіе двое -- члены бывшей администраціи. Рандаль въ ту же минуту хотѣлъ было удалиться изъ этого собранія; но Эджертонъ ласково сказалъ ему:
   -- Войдите, Лесли; я только что говорилъ о васъ.
   -- Обо мнѣ, сэръ?
   -- Да,-- о васъ и о мѣстѣ, которое вы занимали. Я спрашивалъ сэра ... (указывая на своего сослуживца) не благоразумно ли будетъ съ моей стороны потребовать отъ вашего прежняго начальника отзывъ о вашихъ способностяхъ, который, я знаю, долженъ быть прекрасный, и который послужилъ бы вамъ съ пользой при новомъ начальникѣ.
   -- О, сэръ, возможно ли въ такое время думать обо мнѣ! воскликнулъ Рандаль съ непритворнымъ чувствомъ.
   -- Впрочемъ, продолжалъ Одлей съ обычной сухостью: -- сэръ.... къ удивленію моему, полагаетъ, что вамъ слѣдовало бы отказаться отъ своего мѣста. Не знаю, какія къ тому причины имѣетъ милордъ,-- вѣроятно, весьма основательныя; но я бы не посовѣтовалъ вамъ этой мѣры.
   -- Мои причины, сказалъ сэръ .... съ формальностію должностного человѣка: -- очень просты: у меня есть племянникъ въ подобномъ положеніи, который, безъ сомнѣнія, откажется. Каждый человѣкъ, имѣвшій какую нибудь должность, и котораго родственники занимали въ правительствѣ высокія мѣста, долженъ сдѣлать то же самое. Я не думаю, что мистеръ Лесли рѣшится допустить себѣ исключеніе изъ этого.
   -- Позвольте вамъ замѣтить, мистеръ Лесли мнѣ вовсе не родственникъ.
   -- Однако, имя его имѣетъ неразрывную связь съ вашимъ именемъ; онъ такъ долго жилъ въ вашемъ домѣ, такъ извѣстенъ въ обществѣ (и не подумайте, что я говорю комплименты, если прибавлю, что мы основываемъ на немъ большія надежды), я не смѣю допустить предположенія, чтобы послѣ этого стоило удерживать за собою ничтожное мѣсто, которое отнимаетъ отъ него возможность поступить современемъ въ Парламентъ.
   Сэръ ... былъ изъ числа тѣхъ страшныхъ богачей, для которыхъ положеніе человѣка, существовавшаго однимъ жалованьемъ, было ничтожно. Надобно сказать, впрочемъ, что онъ все еще считалъ Эджертона богаче себя и увѣренъ былъ, что онъ прекрасно устроитъ Рандаля, который, мимоходомъ сказать, ему очень нравился. Онъ полагалъ, что если Рандаль не послѣдуетъ примѣру своего знаменитаго покровителя, то унизитъ себя во мнѣніи и уваженіи самого Эджертона.
   -- Я одно скажу, Лесли, сказалъ Эджертонъ, прерывая отвѣтъ Рандаля: -- ваша честь нисколько не пострадаетъ, если вы и останетесь на прежнемъ мѣстѣ. Мнѣ кажется, ужь если оставлять его, такъ это изъ одного только приличія. Я ручаюсь за это, лучше останьтесь на своемъ мѣстѣ.
   Къ несчастію, другой членъ правительства, сохранявшій до этой минуты безмолвіе, былъ литераторъ. Къ несчастію, что во время вышеприведеннаго разговора рука его опустилась на знаменитый памфлетъ Рандаля, лежавшій на столѣ, покрытомъ книгами, и, перевернувъ нѣсколько страничекъ, духъ и цѣль этого мастерскаго произведенія, написаннаго въ защиту администраціи, возникли въ его слишкомъ вѣрномъ воспоминаніи.
   Онъ тоже любилъ Рандаля; мало того онъ восхищался имъ, какъ авторомъ поразительнаго и эффектнаго памфлета. И потому, выведенный изъ торжественнаго равнодушія, которое онъ обнаруживалъ до этого къ судьбѣ своего подчиненнаго, сказалъ съ привѣтливой улыбкой:
   -- Извините, сочинитель такого сильнаго произведенія не можетъ быть обыкновеннымъ подчиненнымъ. Его мнѣнія въ этомъ памфлетѣ изложены слишкомъ вѣрно; эта чудесная иронія на того самого человѣка, который, безъ сомнѣнія, сдѣлается начальникомъ Рандаля, непремѣнно обратитъ на себя строгое вниманіе и принудитъ мистера Рандаля sedet eternurnque sedebit на оффиціальномъ стулѣ...... Ха, ха! какъ это прекрасно! Прочитайте, л'Эстренджъ! Что вы скажете на это?
   Гарлей взорами пробѣжалъ указанную страницу. Оригиналъ этого произведенія, состоявшій изъ грубыхъ, размашистыхъ, но выразительныхъ шутокъ, пропущенъ былъ сквозь изящную сатиру Рандаля. Это было превосходно. Гарлей улыбнулся и устремилъ свои взоры на Рандаля. Лицо несчастнаго похитителя чужихъ произведеній пылало. Гарлей, умѣя любить со всею горячностью своего сердца, умѣлъ не менѣе того и ненавидѣть. Впрочемъ, онъ былъ изъ числа тѣхъ людей, которые забываютъ свою ненависть, когда предметъ ея находится въ несчастіи. Онъ положилъ брошюру на столъ.
   -- Я не политикъ, сказалъ онъ: -- но Эджертонъ, какъ каждому извѣстно, до такой степени разборчивъ во всемъ, что касается оффиціальнаго этикета, что мистеръ Лесли ни въ комъ болѣе не найдетъ для себя такого благоразумнаго совѣтника.
   -- Прочитайте сами, Эджертонъ, сказалъ сэръ ......, передавая Одлею памфлетъ.
   Должно замѣтить здѣсь, что Эджертонъ сохранилъ весьма неясное воспоминаніе о томъ, до какой степени этотъ памфлетъ вредилъ Рандалю въ его настоящемъ положеніи. Онъ взялъ его и, внимательно прочитавъ указанное мѣсто, серьёзнымъ и нѣсколько печальнымъ голосомъ сказалъ:
   -- Мистеръ Лесли, я беру назадъ мой совѣтъ. Мнѣ кажется, сэръ правъ. Нобльменъ, на котораго вы написали въ этомъ памфлетѣ колкую сатиру, будетъ вашимъ начальникомъ. Не думаю, чтобы онъ отрѣшилъ васъ отъ должности съ перваго раза; но во всякомъ случаѣ едва ли можно ожидать, что онъ станетъ принимать участіе въ вашемъ повышеніи. При этихъ обстоятельствахъ, я боюсь, что вы не можете располагать собою какъ....
   Эджертонъ остановился на нѣсколько секундъ и потомъ съ глубокимъ вздохомъ, рѣшавшимъ, по видимому, дѣло, заключилъ свою мысль словомъ: "джентльменъ".
   Никто еще не чувствовалъ такого презрѣнія къ этому слову, какое чувствовалъ въ ту минуту благородный Лесли. Однако, онъ почтительно склонилъ голову и отвѣчалъ съ обычнымъ присутствіемъ духа.
   -- Вы произносите мое собственное мнѣніе.
   -- Какъ выдумаете, Гарлей, справедливо ли мы судимъ? спросилъ Эджертонъ съ нерѣшимостью, изумившею всѣхъ присутствовавшихъ.
   -- Я думаю, отвѣчалъ Гарлей, съ видимымъ сожалѣніемъ къ Рандалю, выходившимъ даже изъ предѣловъ великодушія,-- но въ то же время, несмотря на сожалѣніе, онъ старался придать словамъ своимъ двоякій смыслъ: -- я думаю, что кто оказывалъ услугу Одлею Эджертону, никогда не былъ отъ этого въ проигрышѣ, а если мистеръ Лесли написалъ этотъ памфлетъ, то, безъ сомнѣнія, онъ услужилъ Эджертону. Если онъ подвергается наказанію за свою услугу, то мы надѣемся, что Эджертонъ окажетъ достойное вознагражденіе.
   -- Вознагражденіе это уже давно оказано, отвѣчалъ Рандаль: -- одна мысль, что мистеръ Эджертонъ заботится о моемъ счастіи, въ то время, когда онъ такъ занятъ, когда....
   -- Довольно, Лесли, довольно! прервалъ Эджертонъ, вставая съ мѣста и крѣпко пожавъ руку своему protégé.-- Придите ко мнѣ попозже вечеромъ, и мы еще поговоримъ объ этомъ.
   Въ одно время съ Эджертономъ встали и члены Парламента и, пожавъ руку Лесли, сказали ему, что онъ поступилъ благородно, и что они не теряютъ надежды увидѣть его въ скоромъ времени въ Парламентѣ, съ самодовольной улыбкой намекнули ему, что существованіе новаго министерства будетъ весьма непродолжительно, и въ заключеніе одинъ изъ нихъ пригласилъ Рандаля къ обѣду, а другой -- провести недѣльку въ его помѣстьи. Знаменитый памфлетистъ среди поздравленій съ подвигомъ, который дѣлалъ его нищимъ, вышелъ изъ комнаты. О, какъ въ эти минуты проклиналъ онъ несчастнаго Джона Борлея!
   Было уже за полночь, когда Одлей Эджертонъ позвалъ къ себѣ Рандаля. Государственный сановникъ находился одинъ. Онъ сидѣлъ передъ огромнымъ бюро съ многочисленными раздѣленіями и занимался перекладкою бумагъ изъ этого бюро,-- однѣхъ -- въ число негодныхъ бумагъ, другихъ -- въ пылавшій каминъ, а нѣкоторыхъ -- въ два огромные желѣзные сундука съ патентованными замками, которые стояли раскрытыми у самыхъ его ногъ. Крѣпкими, холодными и мрачными казались эти сундуки, безмолвно принимая въ себя останки минувшаго могущества; они казались крѣпкими, холодными и мрачными какъ могила. При входѣ Рандаля Одлей взглянулъ на него, предложилъ ему стулъ, продолжалъ свое занятіе еще на нѣсколько минутъ и потомъ, окинувъ взоромъ комнату, какъ будто съ усиліемъ отрывая себя отъ своей главной страсти -- публичной жизни, заговорилъ рѣшительнымъ тономъ:
   -- Не знаю, Рандаль Лесли, считали ли вы меня за человѣка безъ нужды осторожнаго или черезчуръ невеликодушнаго, когда я сказалъ вамъ, что вы не должны ожидать отъ меня ничего, кромѣ повышенія на вашемъ поприщѣ, не ожидать отъ моего великодушія при жизни, и изъ духовнаго завѣщанія по смерти ни малѣйшаго приращенія къ нашей собственности. Я вижу по выраженію вашего лица, что вы намѣрены отвѣчать мнѣ: благодарю васъ за это. Теперь я долженъ сказать, по секрету, хотя черезъ нѣсколько дней это уже не будетъ секретомъ для цѣлаго свѣта, долженъ сказать вамъ, что, занимаясь дѣлами государственными, я оставлялъ свои собственныя дѣла въ такомъ небреженіи, что представилъ собою примѣръ человѣка, который ежедневно отдѣлялъ отъ своего капитала извѣстную часть, разсчитывая, что капитала достанетъ ему на всю жизнь. Къ несчастію, человѣкъ этотъ прожилъ слишкомъ долго. (Одлей улыбнулся -- улыбка его была холодна какъ солнечный лучъ, отразившійся на льдинѣ) и потомъ продолжалъ тѣмъ же твердымъ, рѣшительнымъ тономъ.-- Къ перспективѣ, которая открывается передо мной, я давно приготовился. Я зналъ заранѣе, чѣмъ это кончится. Я зналъ это прежде, чѣмъ вы явились въ мой домъ, и потому благороднымъ и справедливымъ долгомъ поставилъ себѣ предостеречь васъ противъ надеждъ, которыя въ противномъ случаѣ вы весьма естественно могли бы питать. Въ этомъ отношеніи болѣе мнѣ нечего сказать вамъ. Быть можетъ, слова мои заставятъ васъ удивляться, почему я, котораго считали методическимъ и практическимъ въ государственныхъ дѣлахъ, былъ до такой степени неблагоразуменъ въ своихъ собственныхъ.
   -- О, сэръ! вы не обязаны давать мнѣ отчета въ своихъ поступкахъ.
   -- Я человѣкъ одинокій; всѣ немногіе мои родственники ни въ чемъ не нуждались отъ меня. Я имѣлъ полное право располагать моимъ достояніемъ, какъ мнѣ было угодно, и, въ отношеніи къ себѣ, я истратилъ его безпечно,-- но истратилъ не безъ благодѣтельнаго вліянія на другихъ. Я сказалъ все.
   Вмѣстѣ съ этимъ Одлей механически закрылъ одинъ изъ желѣзныхъ сундуковъ и твердо наступилъ на крышку.
   -- Мнѣ не удалось подвинуть васъ впередъ на вашемъ поприщѣ, снова началъ Одлей..-- Правда, я предостерегалъ васъ, что, избирая это поприще, вы пускали свое счастье въ лоттерею, и, конечно, имѣли болѣе шансовъ на выигрышъ, нежели на пустой билетъ. Къ несчастію, вамъ выпалъ пустой билетъ, и дѣло приняло серьёзный оборотъ. Скажите, что вы намѣрены дѣлать?
   Прямой вопросъ Эджертона требовалъ отвѣта.
   -- Я намѣренъ, сэръ, по прежнему слѣдовать вашему совѣту, отвѣчалъ Рандаль.
   -- Мой совѣтъ, сказалъ Одлей, смягчивъ свой тонъ и взглядъ: -- быть можетъ, покажется грубымъ и непріятнымъ. Я предоставлю на вашъ выборъ два предложенія. Одно изъ нихъ: снова начать прежнюю жизнь. Я говорилъ вамъ, что ваше имя осталось въ спискахъ университета. Вы можете снова выйти на эту дорогу, можете получить степень, послѣ того поступить въ число нашихъ юриспрудентовъ. Вы имѣете таланты, съ которыми смѣло можно надѣяться успѣть въ этой профессіи. Успѣхъ будетъ медленный, это правда, но, при вашемъ трудолюбіи, вѣрный. И, повѣрьте мнѣ, Лесли, честолюбіе тогда только имѣетъ свою особенную прелесть, когда оно замѣняетъ высокое имя надежды.
   -- Поступить въ университетъ...... вторично! Это, мнѣ кажется, слишкомъ большой шагъ назадъ, весьма сухо сказалъ Рандаль: -- слишкомъ большой шагъ назадъ.... и къ чему? Вступить на поприще, котораго никто не достигаетъ ранѣе сѣдыхъ волосъ? Кромѣ того, чѣмъ же я стану жить до окончанія своихъ занятій?
   -- Объ этомъ не стоитъ безпокоиться. Изъ руинъ моего богатства я еще надѣюсь сохранить скромный капиталъ, который обезпечитъ ваше существованіе въ университетѣ.
   -- Ахъ, сэръ, мнѣ бы не хотѣлось обременять васъ долѣе. Да и какое право имѣю я на подобное великодушіе? развѣ потому только, что я ношу имя Лесли?
   Рандаль произнесъ послѣднія слова противъ своего желанія, такимъ тономъ, въ которомъ обнаруживалась вся горечь упрека. Эджертонъ слишкомъ хорошо зналъ людей, чтобъ не понять этого упрека и не простить его.
   -- Конечно, отвѣчалъ онъ спокойно: -- какъ Лесли, вы имѣете право на мое уваженіе и имѣли бы право на что нибудь болѣе, еслибъ я такъ ясно не предупредилъ васъ въ противномъ. Значитъ это предложеніе вамъ не нравится?
   -- Позвольте мнѣ узнать второе, сэръ? Услышавъ его, я вѣрнѣе могу выразить свое мнѣніе, угрюмо сказалъ Рандаль.
   Онъ начиналъ терять уваженіе къ человѣку, который признавался, что такъ мало можетъ сдѣлать для него, и который явно совѣтовалъ ему позаботиться о самомъ себѣ.
   Еслибъ кто нибудь могъ проникнуть въ мрачные изгибы души Эджертона въ то время, когда онъ услышалъ перемѣну голоса молодого человѣка, тотъ едва ли бы замѣтилъ огорченіе или удовольствіе,-- огорченіе потому собственно, что Эджертонъ, по силѣ привычки, началъ любить Рандаля, а неудовольствіе при мысли, что онъ имѣлъ основательную причину устранить эту любовь. Эджертонъ не обнаружилъ ни удовольствія, ни досады, но съ невозмутимымъ спокойствіемъ судьи въ присутственномъ мѣстѣ отвѣчалъ:
   -- Я предлагаю вамъ продолжать свою службу, гдѣ ее начали, и, по прежнему, полагаться на меня.
   -- Великодушный мистеръ Эджертонъ! воскликнулъ Рандаль, снова прибѣгая къ своему обычному ласковому взгляду и голосу:-- полагаться на васъ! Я только этого и прошу отъ васъ! Только....
   -- Вы хотите сказать: только я теперь не имѣю власти, и не предвидится шанса къ моему возвращенію въ Парламентъ?
   -- Я вовсе не думалъ объ этомъ.
   -- Позвольте мнѣ полагать, что вы думали, и думали весьма справедливо; но партія, къ которой я принадлежу, такъ увѣрена въ возвращеніи, какъ мы увѣрены съ вами, что маятникъ этихъ часовъ повинуется механизму, который приводитъ его въ движеніе. Наши преемники выдаютъ, будто они вступаютъ въ Парламентъ для разсмотрѣнія народнаго вопроса. Всѣ члены администраціи, которые поступаютъ въ Парламентъ только по этому поводу, существуютъ весьма непродолжительно. Или они не зайдутъ такъ далеко, чтобъ угодить своимъ избирателямъ, или ужь зайдутъ такъ далеко, что вооружатъ противъ себя новыхъ враговъ изъ числа своихъ соперниковъ, которые вмѣстѣ съ народомъ непремѣнно потребуютъ перемѣны. Годъ тому назадъ мы лишились почти половины нашихъ друзей за то, что предложили на разсмотрѣніе, что называется у насъ, народную мѣру; въ нынѣшнемъ году мы повторили то же самое,-- и слѣдствіемъ того было наше паденіе. Поэтому, что бы ни сдѣлали наши преемники, по закону реакціи, государственная власть еще разъ передана будетъ намъ. Конечно, для этого потребно время. Вы, Рандаль, можете ожидать этого событія; могу ли я?-- это неизвѣстно. Во всякомъ случаѣ, если и умру до той поры, я имѣю такое вліяніе надъ тѣми, кто поступитъ въ Парламентъ, что непременно получу обѣщаніе доставить вамъ мѣсто выгоднѣе того, котораго вы лишились. Обѣщанія должностныхъ людей, по пословицѣ, не благонадежны; но я поручу всѣ хлопоты объ устройствѣ вашего счастія человѣку, который былъ для меня неизмѣннымъ другомъ, и котораго званіе доставитъ ему возможность оказать вамъ всю справедливость: я говорю о лордѣ л'Эстренджѣ.
   -- О, ради Бога, не ему: онъ несправедливъ ко мнѣ, онъ не любитъ меня, онъ....
   -- Онъ можетъ не любитъ васъ -- у него есть много странностей -- но онъ любитъ меня, и хотя я ни за одно еще человѣческое существо не просилъ Гарлея л'Эстренджа, но за васъ я буду просить, сказалъ Эджертонъ, обнаруживъ, въ первый разъ во время этого разговора душевное волненіе.-- За васъ, Лесли, я буду просить какъ за родственника, хотя и дальняго, но родственника моей жены, отъ которой я получилъ богатство. Весьма быть можетъ, что, расточивъ это богатство, я, несмотря на всѣ предрсторожности, обидѣлъ васъ. Но довольно объ этомъ. Вамъ предоставляются на выборъ два предложенія; въ настоящее время вы имѣете достаточно опытности, чтобъ не затрудняться въ выборѣ. Вы мужчина, и съ умомъ обширнѣйшимъ противъ многихъ мужчинъ; подумайте объ этомъ хорошенько и потомъ рѣшите. А теперь спокойной ночи. Утро вечера мудренѣе. Бѣдный Рандаль, вы блѣдны!
   Сказавъ послѣднія слова, Одлей положилъ руку на плечо Рандаля почти съ отеческой нѣжностью; но одна секунда, и онъ отступилъ отъ него -- холодность, отпечатокъ многихъ лѣтъ, снова выразилась на его лицѣ. Онъ подошелъ къ бюро и снова углубился въ жизнь должностного человѣка и занялся желѣзнымъ сундукомъ.
  

ГЛАВА C.

   На другой день, рано по утру, Рандаль Лесли уже находился въ роскошномъ кабинетѣ барона Леви. О, какъ не похожъ былъ этотъ кабинетъ на холодную, дорическую простоту библіотеки государственнаго мужа! Передъ дверьми -- богатые ковры въ полдюйма толщиною и portières à la Franèaise,-- надъ каминомъ -- парижская бронза. Небольшіе шкафы наполняли комнату и заключали въ себѣ векселя, заемныя письма и тому подобные документы; лакированныя шкатулки, съ надписанными на нихъ крупными бѣлыми буквами именами благороднѣйшихъ особъ -- эти гробницы погибшихъ родовыхъ имѣній -- обдѣланы были розовымъ деревомъ, которое сіяло блескомъ французской политуры и позолоты. Вся комната обнаруживала какое-то кокетство, такъ что вы ни подъ какимъ видомъ не рѣшились бы подумать, что находитесь въ комнатѣ ростовщика. Плутусъ прикрывался наружностью своего врага Купидона; да и возможно ли было осуществить свою идею о ростовщикѣ въ лицѣ этого барона, съ его неподражаемымъ mon cher, его бѣлыми, теплыми руками, которыя такъ нѣжно жали вашу руку, его костюмомъ, изысканномъ до-нельзя, даже и въ самую раннюю пору дня! Никто еще не видывалъ барона въ халатѣ и туфляхъ. Какъ всякій изъ насъ привыкъ представлять себѣ стариннаго феодальнаго барона вѣчно закованнымъ въ кольчугу, такъ точно понятіе каждаго изъ насъ объ этомъ величавомъ мародерѣ цивилизаціи должно имѣть нераздѣльную связь съ лакированными сапогами и камеліей въ петличкѣ.
   -- И это все, что онъ намѣренъ сдѣлать для васъ! воскликнулъ баронъ, соединяя концы всѣхъ своихъ десяти прозрачныхъ какъ воскъ пальцовъ.-- Почему же онъ не позволилъ вамъ кончить курсъ въ университетѣ? Судя по слухамъ о вашей учености, я почти увѣренъ въ томъ, что вы бы сдѣлали громадный успѣхъ, вы бы получили степень, привыкли бы къ скучной и многотрудной профессіи и приготовились бы умереть на президентскомъ стулѣ.
   -- Онъ теперь предлагаетъ мнѣ снова поступить въ университетъ, сказалъ Рандаль.-- Но, согласитесь, вѣдь теперь ужь это поздно!
   -- Само собою разумѣется, возразилъ баронъ.-- Никакой человѣкъ, никакая нація не имѣетъ права ворочаться назадъ по своему произволу. Нужно сильное землетрясеніе, чтобы рѣка приняла обратное теченіе.
   -- Вы говорите такъ умно, что я не смѣю противорѣчить вамъ, сказалъ Рандаль.-- Но что же слѣдуетъ теперь дальше?
   -- Что слѣдуетъ дальше? Это весьма замѣчательный вопросъ въ жизни! Что было прежде? это уже сдѣлалось обветшалымъ, неупотребительнымъ, вышло изъ моды.... Дальше слѣдуетъ, кажется, то, тоn cher, что вы пріѣхали просить моего совѣта.
   -- Нѣтъ, баронъ, я пріѣхалъ просить у васъ объясненія.
   -- Въ чемъ?
   -- Я хочу знать, къ чему вы говорили о раззореніи Эджертона, къ чему вы говорили мнѣ о помѣстьяхъ, которыя Торнгиллъ намѣренъ продавать, а наконецъ, къ чему говорили мнѣ о графѣ Пешьера? Вы коснулись каждаго изъ этихъ предметовъ въ теченіе какихъ нибудь десяти минутъ, а между тѣмъ забыли, вѣроятно, пояснить, какое звено соединяетъ ихъ между собою.
   -- Клянусь Юпитеромъ, сказалъ баронъ, вставая и выражая на лицѣ своемъ столько удивленія, сколько могло его выразиться на улыбающемся и циническомъ лицѣ барона -- клянусь Юпитеромъ, Рандаль Лесли, ваша проницательность удивительна. Вы безспорно первѣйшій молодой человѣкъ своего времени, и я постараюсь помочь вамъ, такъ, какъ я помогалъ Одлею Эджертону. Можетъ статься, вы будете болѣе признательны.
   Рандаль вспомнилъ о раззореніи Эджертона. Сравненіе, приведенное барономъ, вовсе не внушало ему особеннаго энтузіазма къ благодарности.
   -- Продолжайте пожалуста, сказалъ Лесли: -- я слушаю васъ съ особеннымъ вниманіемъ.
   -- Что касается политики, сказалъ баронъ: -- мы поговоримъ съ вами впослѣдствіи. Я хочу еще посмотрѣть, какъ эти новички поведутъ дѣла. Прежде всего займемтесь соображеніями касательно вашихъ собственныхъ интересовъ. Начнемъ съ того, что я совѣтовалъ бы вамъ.... вамъ даже должно купить это старинное имѣнье, принадлежавшее вашей фамиліи,-- Рудъ и Долмонсберри. Вамъ придется заплатить съ перваго раза всего только 20,000 фунтовъ; остальные будутъ лежать на вашемъ имѣніи или по крайней мѣрѣ будутъ считаться за вами, пока я не найду для васъ богатой невѣсты, какъ это сдѣлано было мной для Эджертона. Торнгиллу нужно въ настоящее время только двадцать тысячь; онъ крайне нуждается въ нихъ.
   -- И откуда же, полагаете вы, придутъ ко мнѣ эти двадцать тысячь? спросилъ Риндаль съ пронической улыбкой.
   -- Десять тысячь явятся къ вамъ отъ графа Пешьера, въ тотъ самый день, когда онъ, при вашемъ содѣйствіи и помощи, женится на дочери своего родственника; остальные десять тысячь я вамъ одолжу.-- Пожалуста не церемоньтесь: въ этомъ случаѣ я ничѣмъ не рискую; имѣнье, которое вы купите, всегда вынесетъ это прибавочное бремя. Что вы скажете на это -- быть по сему, или нѣтъ?
   -- Десять тысячь фунтовъ отъ графа Пешьера! произнесъ Рандаль, съ трудомъ переводя дыханіе.-- Вы не шутите? Такую сумму и за что? за одно только требуемое извѣстіе? Чѣмъ же другимъ я могу быть полезенъ имъ? Нѣтъ, тутъ кроется какой-то обманъ,-- быть можетъ, коварные замыслы....
   -- Любезный другъ, возразилъ Леви: -- подозрѣвать ближняго, и часто весьма неосновательно, случается со многими. Если вы имѣете какой недостатокъ, то онъ заключается именно въ подозрѣніи. Выслушайте меня. Извѣстіе, на которое вы намекнули, безъ сомнѣнія, есть главная услуга и помощь, которыя вы можете оказать. Быть можетъ, понадобится болѣе,-- быть можетъ, нѣтъ. Объ этомъ вы сами будете судить,-- но десять тысячъ получите по случаю женитьбы графа.
   -- Лишнія ли мои подозрѣнія, или нѣтъ, отвѣчалъ Рандаль: -- но сумма такъ невѣроятна и ручательство такъ неблагонадежно, что согласиться на это предложеніе, даже если бы я рѣшился....
   -- Позвольте, mon cher. Прежде всего поговоримте о дѣлѣ, а потомъ уже можно будетъ посовѣтоваться съ совѣстью. Вы говорите о неблагонадежномъ ручательствѣ. Позвольте узнать, въ чемъ же состоитъ это ручательство?
   -- Въ словѣ графа ди-Пешьера.
   -- Съ чего вы это взяли? онъ ровно ничего не знаетъ о нашихъ переговорахъ. Если вы намѣрены сомнѣваться, такъ сомнѣвайтесь въ моемъ словѣ. Я ручаюсь вамъ за это.
   Рандаль оставался безмолвнымъ; вмѣсто отвѣта онъ устремилъ на барона черные наблюдательные глаза, съ ихъ сжатыми, выражающими умъ зрачками.
   -- Дѣло просто состоитъ вотъ въ чемъ, продолжалъ Леви: -- графъ ди-Пешьера обѣщалъ дать своей сестрѣ въ приданое двадцать тысячъ фунтовъ, какъ только явятся у него лишнія деньги. Эти деньги могутъ явиться къ нему не ранѣе, какъ послѣ извѣстной намъ женитьбы. Съ своей стороны -- вѣдь вы знаете, что я завѣдываю дѣлами графа во время его пребыванія въ Англіи -- съ своей стороны я обѣщалъ, что за означенную сумму принимаю на себя свадебныя издержки и обязанность устроить дѣло съ маркизой ди-Негра. Надобно замѣтить, что хотя Пешьера очень щедрый и добродушный малый, но не скажу, чтобы онъ назначилъ такую огромную сумму въ приданое своей сестрѣ, еслибъ, по строгой истинѣ, онъ не былъ долженъ ей. Эти деньги составляли все ея богатство, которымъ онъ, по какимъ-то сдѣлкамъ съ ея покойнымъ мужемъ,-- сдѣлкамъ не совсѣмъ законнымъ, овладѣлъ. Еслибъ маркиза завела съ нимъ тяжбу, то, безъ сомнѣнія, она получила бы обратно эти деньги. Я все это объяснилъ ему -- и, короче сказать, вы теперь понимаете, почему эта сумма получила такое назначеніе. Я перекупилъ векселя маркизы, перекупилъ также и векселя молодого Гэзельдена (брачный союзъ этихъ молодыхъ людей долженъ входить въ составъ нашихъ распоряженій). Въ надлежащее время я представлю Пешьера и этимъ превосходнымъ молодымъ людямъ счетъ, который поглотитъ всѣ двадцать тысячъ. Такимъ образомъ сумма эта перейдетъ въ мои руки. Если же я подамъ ко взысканію на половину всѣхъ долговъ -- что, мимоходомъ сказать, будучи единственнымъ кредиторомъ, я буду въ правѣ сдѣлать -- другая половина останется. И если я вздумаю передать эту половину вамъ въ вознагражденіе услугъ, которыя доставятъ Пешьера несмѣтное богатство, очистятъ долги его сестры и пріобрѣтутъ ей мужа въ лицѣ моего многообѣщающаго молодого кліента, мистера Гэзельдена, тогда всѣ останутся какъ нельзя болѣе довольны.-- Сумма огромная -- это не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Отъ меня зависитъ уплатить ее вамъ; но скажите, будетъ ли отъ васъ зависѣть принять ее?
   Рандаль былъ сильно взволнованъ. При всемъ своемъ корыстолюбіи, онъ ясно видѣлъ, что ему предлагали взятку за измѣну бѣдному итальянцу, который всей душой ввѣрился ему. Рандаль колебался. Онъ уже намѣревался выразить рѣшительный отказъ, какъ Леви, раскрывъ бумажникъ, взорами пробѣжалъ внесенныя туда замѣтки и потомъ произнесъ про себя:
   -- Рудъ и Долмонсберри проданы Торнгиллу сэромъ Динльбертомъ Лесли, дворяниномъ.... округа; по послѣдней оцѣнкѣ приносятъ чистаго дохода двѣ тысячи двѣсти-пятьдесятъ фунтовъ семь шиллинговъ. Чудно выгодная покупка! Съ этимъ имѣньемъ въ рукахъ и вашими талантами, Лесли, я не знаю, почему бы вамъ не подняться выше самого Одлея Эджертона. Онъ нѣкогда былъ гораздо бѣднѣе васъ.
   Старинныя имѣнія Лесли, положительный вѣсъ въ округѣ, возстановленіе забытой всѣми фамиліи,-- съ другой стороны -- продолжительное труженичество надъ изученіемъ законовъ, скудное содержаніе отъ Эджертона, юность сестры его, проводимая въ грязномъ и скучномъ Рудѣ, Оливеръ, погрязнувшій въ грубомъ невѣжествѣ, или наконецъ зависимость отъ состраданія Гарлея л'Эстренджа,-- Гарлея, который не хотѣлъ подать ему руки,-- Гарлея, который, быть можетъ, сдѣлается мужемъ Віоланты! Бѣшенство овладѣло Рандалемъ Лесли въ то время, какъ эти картины рисовались въ его воображеніи. Онъ машинально началъ ходить по комнатѣ, стараясь собрать свои мысли или подчинить страсти человѣческаго сердца механизму разсчетливаго разсудка.
   -- Я не могу себѣ представить, сказалъ онъ отрывисто: -- къ чему вы искушаете меня подобнымъ образомъ, какую выгоду вы видите въ этомъ?
   Баронъ Леви улыбнулся и положилъ бумажникъ въ боковой карманъ. Съ этой минуты онъ убѣдился окончательно, что побѣда надъ молодымъ человѣкомъ была одержана.
   -- Милый мой, сказалъ онъ, съ самымъ плѣнительнымъ bonhomie: -- вы весьма естественно должны полагать, что если человѣкъ дѣлаетъ что нибудь для другого человѣка, то дѣлаетъ для своихъ личныхъ выгодъ. Я полагаю, что взглядъ съ этой точки на человѣческую натуру называется общеполезной философіей, которая основывается на средствахъ и желаніи доставить ближнему счастіе, и которая въ настоящее время въ большой модѣ. Нолвольте мнѣ объясниться съ вами. Въ этомъ дѣлѣ я ничего не теряю. Правда, вы скажете, что если я подамъ ко взысканію вмѣсто двадцати на десять тысячь, то могъ бы остальныя деньги положить вмѣсто вашего въ свой собственный карманъ. Положимъ, что такъ; но мнѣ не получить двадцати тысячь и не уплатить долговъ маркизы до тѣхъ поръ, пока графъ не завладѣетъ этой наслѣдницей. Въ этомъ случаѣ вы можете помочь мнѣ. Я нуждаюсь въ вашей помощи и не думаю, чтобы могъ предложить вамъ меньшую сумму. Я скоро ворочу эти десять тысячь; только бы графъ женился и взялъ за невѣстой ея богатства. Короче сказать, я только въ этомъ и вижу свои выгоды. Хотите ли вы еще доказательствъ, я готовъ представить вамъ. Вы знаете, я весьма богатъ, но не знаете, какимъ образомъ я сдѣлался богатымъ. Очень просто: чрезъ мое короткое знакомство съ людьми, богатыми ожиданіями. Я сдѣлалъ связи въ обществѣ, и общество обогатило меня. Я еще и теперь имѣю страсть копить деньги. Que voulez vous? Это моя профессія, мой конекъ. Для меня полезно будетъ въ тысячи отношеніяхъ пріобрѣсть друга въ молодомъ человѣкѣ, который будетъ имѣть вліяніе на другихъ молодыхъ людей, наслѣдниковъ имѣній получше, чѣмъ Рудъ-Голлъ. Вы можете сдѣлать громадный успѣхъ въ публичной жизни. Человѣкъ въ публичной жизни можетъ обладать такими секретами, которые бываютъ весьма прибыльны для того, кто занимается обращеніемъ и приращеніемъ капиталовъ. Быть можетъ, съ этой поры мы поведемъ вмѣстѣ свои дѣла, и это доставитъ вамъ возможность очистить домъ на тѣхъ помѣстьяхъ, съ пріобрѣтеніемъ которыхъ я скоро поздравлю васъ. Вы видите, какъ я откровененъ. Мнѣ кажется, только этимъ средствомъ и можно рѣшить дѣло съ такимъ умнымъ человѣкомъ, какъ вы. И теперь, чѣмъ меньше мы будемъ мутить воду въ бассейнѣ, изъ котораго рѣшились пить, тѣмъ лучше; устранимте всѣ другіе помыслы, кромѣ мысли скорѣйшаго достиженія конца. Хотите ли вы сами сказать графу, гдѣ находится молодая лэди, или я долженъ сказать объ этомъ? Лучше, если скажете вы сами; для этого есть много причинъ: во первыхъ, графъ открылъ вамъ свои надежды, во вторыхъ, просилъ вашей помощи. Но, ради Бога! ему ни слова о нашихъ маленькихъ распоряженіяхъ онъ ни подъ какимъ видомъ не долженъ знать о нихъ.
   Вмѣстѣ съ этимъ Леви, позвонилъ въ колокольчикъ.
   -- Вели подать карету, сказалъ онъ вошедшему лакею.
   Рандаль не сдѣлалъ возраженій. Его лицо покрывала мертвенная блѣдность; на его тонкихъ блѣдныхъ губахъ выражалась твердая рѣшимости.
   -- Еще одно предложеніе, сказалъ Леви: -- намъ нужно поспѣшить бракомъ между молодымъ Гэзельденомъ и прекрасной вдовой. Въ какомъ положеніи это дѣло?
   -- Она не хочетъ видѣться со мной и не принимаетъ Франка.
   -- Пожалуста, узнайте почему. И если откроете съ чьей нибудь стороны препятствіе къ тому, дайте мнѣ знать: я немедленно устраню его.
   -- А что, Гэзельденъ согласился на посмертное обязательство?
   -- Нѣтъ еще; да я не настаивалъ на томъ; я жду благопріятнаго случая.
   -- Не мѣшало бы поторопиться.
   -- Вы желаете? Извольте, будь по вашему.
   Рандаль еще разъ прошелся по комнатѣ и, послѣ безмолвнаго размышленія, подошелъ къ барону и сказалъ:
   -- Послушайте, сэръ, я бѣденъ и честолюбивъ; вы выбрали прекрасный случай и вѣрныя средства искусить меня. Я предаюсь вамъ. Но скажите, какое ручательство имѣю я, что деньги будутъ уплачены мнѣ, что помѣстья будутъ принадлежать мнѣ на тѣхъ условіяхъ, о которыхъ вы говорили?
   -- Пока еще ничего рѣшительнаго не предпринято, отвѣчалъ баронъ.-- Не угодно ли вамъ отправиться и спросить обо мнѣ кого нибудь изъ нашихъ молодыхъ друзей, напримѣръ Борровела и Спендквикка,-- кого вамъ угодно: вы услышите, какъ меня порицаютъ, это правда; но въ то же время они скажутъ вамъ обо мнѣ, что если я даю слово, то вѣрно сдержу его; если я скажу: "mion cher, у васъ будутъ деньги", и деньги непремѣнно будутъ; если я скажу: "я возобновлю вашъ вексель на шесть мѣсяцевъ", и вексель возобновляется. Я всегда такъ веду свои дѣла. Во всѣхъ случаяхъ свое слово я ставлю выше всѣхъ обязательствъ. И теперь, когда между нами письменные документы не имѣютъ мѣста, единственнымъ обязательствомъ съ моей стороны можетъ служить только слово. Пожалуста будьте спокойны насчетъ обеспеченія и къ восьми часамъ пріѣзжайте ко мнѣ обѣдать. Послѣ обѣда мы вмѣстѣ отправимся къ Пешьера.
   -- Да, сказалъ Рандаль: -- у меня будетъ цѣлый день на размышленія. Между прочимъ должно сказать вамъ, что я вовсе не искажаю свойства предложенной сдѣлки, и что, рѣшившись однажды, я ни за что не отступлю. Мое единственное оправданіе въ своихъ собственныхъ глазахъ состоитъ въ томъ, что если я играю здѣсь въ фальшивую игру, то потому собственно, что ставка въ ней такъ велика, что, въ случаѣ выигрыша, громадная величина его уничтожаетъ всю низость игры. Я продаю себя не за извѣстную сумму денегъ, но за то, что съ помощію этой суммы я могу пріобрѣсти въ женитьбѣ молодого Гэзельдена на итальянкѣ имѣю въ виду сохраненіе другого и, быть можетъ, выгоднѣйшаго интереса. Въ послѣднее время я смотрѣлъ на это предпріятіе сквозь пальцы, а теперь буду смотрѣть по всѣ глаза. Устройте этотъ бракъ, возьмите отъ Гэзельдена посмертное обязательство, и, каковъ бы ни былъ результатъ предпріятія, для котораго вы требуете моихъ услугъ, положитесь на мою признательность, и повѣрьте, что доставите мнѣ случай оказать вамъ благодарность и пользу. Въ восемь часовъ мы встрѣтимся.
   Рандаль вышелъ изъ комнаты.
   Баронъ остался въ глубокой задумчивости.
   "Правда, говорилъ онъ про себя: -- если только Франкъ огорчитъ своего отца до такой степени, что лишится своего наслѣдства, этотъ молодой человѣкъ будетъ ближайшимъ наслѣдникомъ родовыхъ имѣній Гэзельдена. Планъ весьма умный. Вслѣдствіе этого я долженъ извлечь пользы изъ него гораздо болѣе, нежели изъ расточительности Франка. Заблужденія Франка свойственны молодымъ людямъ. Онъ перемѣнится и сократитъ свои расходы. Но этотъ человѣкъ! Нѣтъ, я долженъ завладѣть имъ на всю жизнь. И если ему не удастся этотъ проэктъ, если онъ останется съ своими заложенными имѣньями, останется по уши въ долгахъ, тогда онъ мой рабъ, и я могу освободить его, когда захочу или когда онъ самъ окажется безполезнымъ. О, нѣтъ, я ничѣмъ не рискую. А еслибъ я и рисковалъ, еслибъ я потерялъ десять тысячъ фунтовъ,-- чтожь за бѣда! я могу пожертвовать ими на мщеніе,-- они увеличатъ удовольствіе, когда я увижу, что Одлей Эджертонъ совершенно нищій, покинутъ, въ самый тяжелый часъ въ жизни, покинутъ своимъ питомцемъ,-- мало того, онъ будетъ покинутъ другомъ своей юности, если это вздумается мнѣ,-- мнѣ, котораго онъ назвалъ "бездѣльникомъ", и котораго онъ...."
   Дальнѣйшій монологъ Леви былъ прерванъ лакеемъ, который вошелъ доложить, что карета готова. Леви быстро закрылъ рукой лицо свое, какъ будто для того, чтобъ сгладить слѣды страстей, безобразившихъ его улыбающуюся физіономію. И въ то время, какъ онъ надѣлъ перчатки, взялъ трость и взглянулъ въ зеркало, лицо фешенебльнаго ростовщика было такъ же свѣтло, какъ и его лакированные сапоги.
  

ГЛАВА СІ.

   Когда умный человѣкъ рѣшается на низкій поступокъ, онъ старается какъ можно скорѣе заглушить сознаніе, что поступаетъ низко. Болѣе чѣмъ съ обычною быстротою, Рандаль употребилъ слѣдующіе два часа на справки о томъ, какъ далеко заслуживаютъ вѣроятія честность и вѣрность барона Леви, которыми онъ хвасталъ, и до какой степени можно положиться на его слово. Онъ прибѣгнулъ къ молодымъ людямъ, которые были лучшими знатоками барона, чѣмъ Спендквиккъ и Борровель,-- молодымъ людямъ, которые "никогда не говорили вздора и не сдѣлали ничего умнаго".
   Въ Лондонѣ такихъ молодыхъ людей много; они весьма проницательны и способны ко всѣмъ дѣламъ, кромѣ своихъ собственныхъ. Никто лучше ихъ не знаетъ свѣта; нѣтъ вѣрнѣе знатоковъ людей, какъ эти жалкіе, полунищіе roue. Отъ всѣхъ ихъ вмѣстѣ и отъ каждаго порознь баронъ Леви получалъ одинаковые аттестаты: надъ барономъ смѣялись какъ надъ страстнымъ охотникомъ сдѣлаться замѣчательнымъ дэнди, но вмѣстѣ съ тѣмъ и уважали его, какъ самаго благонадежнаго дѣлового человѣка. "Короче сказать -- говорилъ одинъ изъ этихъ посредниковъ -- нельзя лучше желать ростовщика, какъ баронъ Леви. Вы всегда можете положиться на его обѣщанія; въ особенности онъ обязателенъ и снисходителенъ къ намъ, молодымъ людямъ изъ хорошаго общества,-- быть можетъ, по той же причинѣ, по которой бываютъ снисходительны къ намъ портные. Посадить кого нибудь изъ насъ въ тюрьму повредило бы оборотамъ его капитала. Его слабость -- считать себя за джентльмена. Я увѣренъ, что онъ скорѣе согласится отдать половину своего состоянія, нежели сдѣлать поступокъ, за который мы могли бы осмѣять его. Онъ содержитъ на пенсіонѣ, въ триста фунтовъ въ годъ, лорда С.... Правда, онъ былъ стряпчимъ у лорда С.... въ теченіе двадцати лѣтъ, и лордъ С.... до своего раззорепія былъ человѣкъ весьма благоразумный и получалъ дохода въ годъ до пятьнадцати тысячъ фунтовъ. Кромѣ того онъ оказывалъ пособіе очень многимъ умнымъ молодымъ людямъ. Это -- лучшій заимодавецъ, какого вы когда либо знавали. Онъ любитъ имѣть друзей въ Парламентѣ. Словомъ сказать, это -- замѣчательный плутъ; но если кому желательно имѣть дѣло съ плутомъ, такъ баронъ Леви изъ нихъ самый пріятнѣйшій."
   Отъ свѣдѣній въ этомъ фешенебльномъ кругу, собранныхъ съ обычнымъ тактомъ, Рандаль обратился къ источнику менѣе возвышенному, но, по его понятіямъ, болѣе достовѣрному. Дикъ Эвенель имѣлъ связи съ барономъ. Дикъ Эвенель долженъ быть въ его когтяхъ. Рандаль отдавалъ полную справедливость практической дальновидности этого джентльмена. Кромѣ того, Эвенель по профессіи былъ человѣкъ дѣловой. Онъ долженъ знать и о баронѣ Леви болѣе, чѣмъ знали о немъ молодые люди, и какъ Дикъ былъ человѣкъ откровенный и очевидно честный, въ строгомъ смыслѣ этого слова, то Рандаль нисколько не сомнѣвался, что отъ него онъ узнаетъ всю правду.
   По прибытіи на Итонъ-Сквэръ и по освѣдомленіи, дома ли мистеръ Эвенель, Рандаль немедленно былъ принятъ въ гостиную. Эта комната уже не обнаруживала того прекраснаго купеческаго вкуса, которымъ отличалась скромная резиденція Эвенеля въ Скрюстоунѣ. Теперь во всемъ виденъ былъ вкусъ высокопочтеннѣйшей мистриссъ Эвенель, и, правду надобно сказать, ничто не могло быть хуже подобнаго вкуса. Мебели различныхъ эпохъ наполняли комнату: здѣсь стояла софа à la renaissance, тамъ -- консоль новѣйшаго произведенія изъ розоваго дерева, далѣе -- высокій дубовый стулъ временъ Елисаветы, подлѣ него -- новѣйшій флорентійскій столъ мраморной работы. Тутъ находились всѣ роды красокъ, и всѣ были въ разладѣ другъ съ другомъ. Весьма дурныя копіи съ извѣстнѣйшихъ въ мірѣ картинъ, въ великолѣпныхъ рамахъ, безсовѣстно украшались именами великихъ мастеровъ: Рафаэля, Корреджіо, Тиціана, Себастьяна дель-Ніомбо. Несмотря на то, видно было, что на все это употреблено много денегъ; но зато и было чѣмъ похвастаться. Мистриссъ Эвенель сидѣла на софѣ à la renaissance, съ одной изъ дочерей, которая, расположась въ ногахъ матери, читала ей новый альманахъ, въ малиновомъ атласномъ переплетѣ. Мистриссъ Эвенель сидѣла на диванѣ въ такомъ положеніи, какъ будто она приготовилась снимать съ себя портретъ.
   Благовоспитанное общество бываетъ удивительно разборчиво насчетъ своихъ пріемовъ въ свой кружокъ новыхъ лицъ и насчетъ отказовъ. Вы видите множество весьма вульгарныхъ людей, которые твердо основались въ beau monde; другихъ же, съ весьма хорошими претензіями на происхожденіе, на богатство и на проч., или жестоко отстраняютъ, или имъ позволяется только взглянуть черезъ стѣну, отдѣляющую ихъ отъ помянутаго свѣта. Высокопочтеннѣйшая мистриссъ Эвенель принадлежала, какъ по своему происхожденію, такъ и по первому замужству, къ фамиліямъ безспорно благороднымъ, и если по бѣдности смирялась она въ ея прежней карьерѣ, зато теперь не нуждалась въ богатствѣ, чтобы поддерживать свои претензіи. Несмотря на то, всѣ представители моднаго свѣта, какъ будто съ общаго согласія, отказались поддерживать достоинство высокопочтеннѣйшей мистриссъ Эвенель. Другой можетъ подумать, что причиной тому было плебейское происхожденіе ея мужа: совсѣмъ нѣтъ! многія женщины высокихъ фамилій выходятъ замужъ за людей простого сословія,-- людей не столько презентабельныхъ, какъ мистеръ Эвенель, и между тѣмъ, съ помощію денегъ своего мужа, вполнѣ покоряютъ прекрасный свѣтъ. Но мистриссъ Эвенель лишена была этого искусства. Она все еще была хороша собой, была, какъ говорится, видная женщина, а что касается ея нарядовъ, то никакая герцогиня не могла бы превзойти ее въ роскоши. Вотъ эти-то обстоятельства, быть можетъ, и служили препятствіемъ къ удовлетворенію ея честолюбія. Очень часто случается, что скромная и даже простая женщина, не возбуждающая ни въ комъ зависти, легко допускается въ блестящія собранія, между тѣмъ, какъ прекрасная, занятая собой лэди, которую, безъ сомнѣнія, вы видали въ вашей гостиной, и которую такъ же трудно упустить изъ виду, какъ пестрокрылую бабочку между вашими любимыми цвѣтами, непремѣнно будетъ удалена оттуда, такъ же безжалостно, какъ и бабочка въ подобномъ положеніи.
   Мистеръ Эвенель въ уныломъ расположеніи духа сидѣлъ у камина. Засунувъ руки въ карманы, онъ насвистывалъ какую-то арію. Надобно сказать правду, что дѣятельный умъ его сильно томился въ Лондонѣ, особливо въ теченіе первой половины дня. Онъ привѣтствовалъ приходъ Рандаля выразительной улыбкой, всталъ со стула, принялъ торжественную позу и, закинувъ руки на фалды своего фрака, не хотѣлъ даже позволить Рандалю пожать руку мистриссъ Эвенель, погладить дѣтей по головкѣ и произнесть при этомъ случаѣ: "какія милыя созданія!" (Мимоходомъ сказать, Рандаль всегда былъ ласковъ къ дѣтямъ. Этотъ родъ волковъ въ овечьей шкурѣ всегда бываетъ ласковъ: берегитесь ихъ, о вы, неопытныя молодыя матери!) Дикъ, говорю я, не хотѣлъ даже позволить своему гостю сдѣлать обычныя привѣтствія, потому что еще до прихода гостя онъ плавалъ въ океанѣ политики.
   -- Слава Богу! вскричалъ Дикъ: -- дѣла принимаютъ надлежащій оборотъ. Министерство перемѣнено! Теперь британской респектабельности и британскому таланту открыта прямая дорога. И, что еще болѣе, продолжалъ Эвенель, ударивъ кулакомъ правой руки о ладонь лѣвой: -- и, что еще болѣе, въ новомъ парламентѣ будутъ новые люди, которые понимаютъ, какъ должно вести дѣла и, какъ управлять государствомъ. Я намѣренъ, сэръ, самъ вступить въ Парламентъ!
   -- Да, сказала мистриссъ Эвенель, уловивъ наконецъ удобнѣйшій случай ввернуть словцо: -- я увѣрена, мистеръ Лесли, вы скажете, что я поступила весьма благоразумно. Я убѣдила мистера Эвенеля, что съ его талантомъ и богатствомъ онъ долженъ, для блага своего отечества, чѣмъ нибудь пожертвовать. Къ тому же вамъ извѣстно, мистеръ Лесли, что его мнѣнія теперь въ большой модѣ, а прежде ихъ непремѣнно бы назвали ужасными и даже вульгарными!
   Сказавъ это, она съ гордостью взглянула на прекрасное лицо Эвенеля, которое въ эту минуту было страшно нахмурено. Я долженъ отдать справедливость мистриссъ Эвенель: слабая и недальновидная въ одномъ отношеніи, хитрая и проницательная въ другомъ, она была, однако же, добрая жена. Это качество принадлежитъ вообще всѣмъ шотландкамъ.
   -- Все вздоръ! вскричалъ Дикъ.-- Что можетъ смыслить женщина въ политикѣ? Смотрите лучше за ребенкомъ, взгляните, какъ онъ комкаетъ и тормошитъ эту пустую книжонку, которая мнѣ стоитъ двадцать шиллинговъ.
   Мистриссъ Эвенель съ покорностію наклонила голову и взяла альманахъ изъ рукъ молоденькой разрушительницы; разрушительница подняла оглушительный крикъ, какъ это и бываетъ, когда не дѣлается по ихъ желанію. Дикъ хлопнулъ въ ладоши подлѣ самого уха маленькой крикуньи.
   -- Я терпѣть не могу этого. Пойдемте, Лесли, прогуляемтесь. Мнѣ нужно порасправить свои члены.
   Говоря это, онъ уже расправлялъ свои члены, вытягиваясь къ потолку, и потомъ безъ дальнѣйшихъ словъ вышелъ изъ комнаты.
   Рандаль съ неподражаемой любезностью выразилъ мистриссъ Эвенель извиненіе за ея мужа и за себя.
   -- Бѣдный Ричардъ! сказала мистриссъ Эвенель: -- каждый человѣкъ имѣетъ свои странности, и у него есть свои, подъ вліяніемъ которыхъ онъ теперь находится. Пожалуста, мистеръ Лесли, извѣщайте насъ почаще. Когда начнутся балы въ собраніи?
   -- Извините, сударыня, этотъ вопросъ слѣдуетъ предложить вамъ,-- вамъ, которой все извѣстно, что происходитъ въ нашемъ кругу, сказалъ молодой змѣй-искуситель.-- А всякое древо, посаженное въ "нашемъ кругу", хотя бы это была дикая яблонь, непремѣнно должно искусить Еву мистера Эвенеля и заставить ее броситься къ вѣткамъ.
   -- Ну, скоро ли вы тамъ? вскричалъ Дикъ съ нижней ступеньки лѣстницы.

-----

   -- Я сейчасъ былъ у нашего пріятеля барона Леви, сказалъ Рандаль, лишь только вышелъ съ Эвенелемъ на улицу. Онъ, какъ и вы, страстно любитъ заниматься политикой.... очень милый человѣкъ, особенно въ дѣлахъ, которыми онъ занимается.
   -- Да, сказалъ Дикъ, протяжно: -- онъ очень милый человѣкъ, да не даромъ только....
   -- Только что, любезный Эвенель?
   Рандаль при этомъ случаѣ въ первый разъ отбросилъ формальное слово мистеръ.
   -- Только дѣла-то его сами по себѣ не слишкомъ милы.
   Изъ груди Рандаля вырвался глухой хохотъ.
   -- Быть можетъ, вы хотите сказать, что онъ даетъ деньги въ долгъ болѣе, чѣмъ за пять процентовъ.
   -- Провались сквозь землю эти проценты! Для меня во всякаго рода торговыхъ оборотахъ не существуетъ никакихъ стѣсненій. Не въ процентахъ дѣло. Когда одинъ долженъ другому извѣстную сумму хотя бы за два процента и находитъ неудобнымъ заплатить свой долгъ въ опредѣленное время, это обстоятельство, такъ или иначе, но ставитъ его въ непріятное положеніе; обстоятельство это, такъ сказать, отнимаетъ отъ человѣка британскую свободу.
   -- До васъ, я увѣренъ, это не касается. Вы въ состояніи скорѣе одолжать деньги, чѣмъ занимать ихъ.
   -- Конечно, я полагаю, что вы правы въ этомъ отношеніи. Но вотъ что хочу я сказать вамъ: въ этомъ дряхломъ нашемъ отечествѣ проявилась сильная манія къ соревнованію. Я человѣкъ, смѣю сказать, не скряга. Я люблю соревнованіе до извѣстной степени; но здѣсь оно такъ быстро развивается, что изъ рукъ вонъ.... чисто изъ рукъ вонъ!
   Мистеръ Эвенель, котораго геніальный умъ стремился къ спекуляціямъ и различнаго рода улучшеніямъ, выстроилъ въ Скрюстоунѣ фабрику, самую первую фабрику, которая когда либо потемняла церковный шпицъ своей титанской дымовой трубой. Фабричное производство шло сначала успѣшно. Мистеръ Эвенель употребилъ на эту спекуляцію почти весь свой капиталъ. "Ничто -- говорилъ онъ -- не можетъ приносить такихъ огромныхъ выгодъ, какъ фабрики. Манчестеръ старѣетъ, а время покажетъ, что можетъ сдѣлать Скрюстоунъ. Соревнованіе -- дѣло великое." Между тѣмъ другой капиталистъ, со средствами гораздо большими въ сравненіи съ Дикомъ Эвенелемъ, сдѣлавъ открытіе, что Скрюстоунъ расположенъ подлѣ замѣчательной угольной копи, и что Дика барыши были огромные, соорудилъ другую фабрику, громаднѣе фабрики Дика и съ трубой чуть ли не вдвое выше первой фабрики. Пустивъ въ ходъ всѣ машины и поселившись въ этомъ городѣ, въ то время, какъ Дикъ нанималъ управителя, а самъ наслаждался лондонской жизнью, этотъ безсовѣстный соревнователь распорядился такимъ образомъ, что сначала дѣлилъ пополамъ выгоды, пріобрѣтаемыя однимъ трлько Эвенелемъ, а потомъ и совершенно прибралъ ихъ въ свои руки. Послѣ этого неудивительно, что мистеръ Эвенель считалъ необходимымъ, чтобы соревнованіе имѣло свои границы. "У кого что болитъ, тотъ о томъ и говоритъ" -- сказалъ бы при этомъ случаѣ нашъ пріятель докторъ Риккабокка. Юный Талейранъ мало по малу успѣлъ вынудить отъ Дика эти жалобы и въ нихъ открылъ основу дружественной связи его съ барономъ Леви.
   -- Впрочемъ, Леви, сказалъ Эвенель, весьма откровенно: -- въ своемъ родѣ человѣкъ прекрасный, поступаетъ по пріятельски. Жена моя находитъ его даже полезнымъ человѣкомъ -- онъ заманиваетъ вашихъ молодыхъ высоколетовъ на ея soirées. Одно только нехорошо, что наэтихъ вечерахъ никто изъ нихъ не танцуетъ -- стоятъ себѣ въ рядъ у дверей, какъ факельщики на похоронахъ. Впрочемъ, въ послѣднее время они сдѣлались со мной необыкновенно учтивы и ласковы, особенно Спендквиккъ. Мимоходомъ сказать, я завтра вмѣстѣ съ нимъ обѣдаю. Знаете, вся эта аристократія какъ-то не очень таровата, сэръ, тяжеленька на ногу, нечего сказать; но если кто съумѣетъ расшевелить ее, такъ, повѣрьте, нашего брата, американцевъ, они съ ногъ собьютъ однимъ только умѣньемъ прекрасно обойтись съ порядочнымъ человѣкомъ. Я говорю это безъ всякаго предубѣжденія.
   -- Я не видывалъ еще человѣка, который бы имѣлъ менѣе вашеге предубѣжденій; вѣроятно, вы не имѣете ихъ и даже противъ Леви.
   -- Ни на волосъ! Всѣ говорятъ, что онъ жидъ, хотя онъ отрицаетъ это; а мнѣ и дѣла нѣтъ до того, кто онъ такой. Его деньги не жидовскія, а англійскія; а этою и довольно для человѣка съ здравымъ разсудкомъ. Его проценты тоже весьма умѣренные. Само собою разумѣется, онъ знаетъ, что я какъ нельзя лучше расквитаюсь съ нимъ. Одно только мнѣ не нравится въ немъ: это -- его сладенькіе mon cher и mon cher amie: для дѣлового человѣка это не идетъ. Ему извѣстно, что я имѣю вліяніе на нашъ Парламентъ Я могу представить двухъ членовъ отъ Скрюстоуна и одного, а можетъ быть, и тоже двухъ отъ Лэнсмера, гдѣ я успѣлъ обработать это дѣльце. Леви требуетъ.... нѣтъ, не то, что требуетъ, а хочетъ, чтобы я помѣстилъ въ Парламентъ его кандидатовъ. Впрочемъ, въ одномъ отношеніи мы, вѣроятно, сойдемся съ нимъ. Онъ говоритъ, будто и вы хотите поступить туда. Вы, кажется, развязный молодецъ; только бросьте вашего надменнаго патрона и держитесь публичнаго мнѣнія да еще.... меня!
   -- Вы очень добры, Эвенель! Быть можетъ, когда мы вздумаемъ сравнить наши мнѣнія, то найдемъ, что они совершенно одинаковы. Все же, въ настоящемъ положеніи Эджертона, долгъ признательности къ нему..... впрочемъ, мы поговоривъ объ этомъ послѣ. Неужели вы думаете, что я могу поступить въ Парламентъ отъ Лэнсмера, даже несмотря на вліяніе л'Эстренджа, которое должно быть сильно тамъ?
   -- Да, оно было сильно; но теперь, полагаю, что я значительно ослабилъ его.
   -- А какъ вы полагаете, состязаніе будетъ дорого стоить?
   -- Я полагаю. Впрочемъ, какъ вы сказали, объ этомъ еще можно поговорить впослѣдствіи, когда вы все кончите съ своею "признательностію". Пріѣзжайте ко мнѣ, и мы побесѣдуемъ объ этомъ.
   Рандаль, увидѣвъ, что онъ выжалъ весь сокъ изъ своего апельсина, и не считая за нужное вытирать корку своимъ рукавомъ, вынулъ руку изъ подъ руки Эвенеля и, взглянувъ на часы, вспомнилъ, что ему пора отправиться на свиданіе по весьма важному дѣлу, кликнулъ кэбъ и умчался.
   Оставшись одинокимъ на улицѣ, Дикъ казался печальнымъ и безъутѣшнымъ. Онъ громко зѣвнулъ, къ крайнему изумленію двухъ разряженныхъ старыхъ дѣвъ, проходившихъ мимо его. Послѣ того онъ вспомнилъ о своей факторіи въ Скрюстоунѣ, которая свела его съ барономъ Леви, вспомнилъ о письмѣ, полученномъ имъ поутру отъ своего управителя, который увѣдомлялъ его, что въ Скрюстоунѣ носятся слухи, будто бы мистеръ Дайсъ, его соперникъ, намѣренъ завести новыя машины съ новѣйшими улучшеніями, и что мистеръ Дайсъ отправился въ Лондонъ, съ тою цѣлью, чтобы взять привиллегію на открытіе, которое предполагалъ примѣнить къ новому устройству машинъ, и что этотъ джентльменъ публично хвастался въ торговомъ собраніи, что ранѣе, чѣмъ черезъ годъ, принудить Эвенеля закрыть свою фабрику. При этой угрозѣ лицо Дика нахмурилось, и онъ медленно, покачиваясь съ боку на бокъ, бродилъ безъ всякой цѣли по улицамъ, пока не очутился на улицѣ Страндъ. Тамъ онъ сѣлъ въ омнибусъ и прибылъ въ Сити, гдѣ и провелъ остальную часть дня, разсматривая различныя машины и тщетно стараясь догадаться, какое дьявольское изобрѣтеніе досталось въ руки его сопернику, мистеру Дайсу. "Если -- говорилъ онъ, возвращаясь домой въ уныломъ расположеніи духа -- если человѣку подобному мнѣ, который такъ много сдѣлалъ для британской промышленности, придется отдать себя безотвѣтно на съѣденіе какому нибудь обжорѣ-капиталисту, подобно этому болвану въ каштановыхъ брюкахъ, какому-то Тому Дайсу, то все, что могу сказать я, это то, что чѣмъ скорѣе эта негодная страна уберется къ собакамъ, тѣмъ для меня будетъ пріятнѣе. Я умываю свои руки." Рандаль между тѣмъ окончательно рѣшился. Все, что онъ узналъ касательно Леви, подтверждало его рѣшимость и заглушало голосъ его совѣсти. Онъ не сомнѣвался въ томъ, что Пешьера предложитъ, а еще болѣе не сомнѣвался, что Пешьбра заплатитъ десять тысячъ фунтовъ за такое извѣстіе, которое могло ускорить движеніе графа къ желаемой цѣли. Но когда Леви совершенно принялъ на себя всѣ эти предложенія, главный вопросъ для Рандаля состоялъ уже въ томъ: имѣлъ ли Леви въ виду соблюденіе своихъ собственныхъ выгодъ, рѣшаясь сдѣлать такое значительное пожертвованіе? Еслибъ Леви представилъ побудительной причиной къ подобному пожертвованію одно только дружеское расположеніе, то Рандаль былъ бы увѣренъ, что его хотятъ обмануть; но откровенное признаніе барона Леви, что его собственныя выгоды принуждали предложить Рандалю такія условія, измѣняло обстоятельство дѣла и заставляло нашего молодого философя смотрѣть на ходъ его спокойными созерцающими взорами. Достаточно ли было очевидно, что Леви разсчитывалъ на равномѣрныя выгоды? Могъ ли онъ разсчитывать на жатву четвериками тамъ, гдѣ онъ сѣялъ пригоршнями? Результатъ размышленій Рандаля былъ таковъ, что барона ни подъ какимъ видомъ нельзя считать за расточительнаго сѣятеля. Во первыхъ, ясно было, что Леви не безъ основательной причины полагалъ въ непродолжительномъ времени и съ избыткомъ воротитъ всякую сумму, которую онъ выдастъ Рандалю,-- воротить ее изъ того богатства, которое одно только извѣстіе Рандаля предоставитъ въ распоряженіе его кліента-графа. Во вторыхъ, самоуваженіе Рандаля было безпредѣльно, и еслибъ только могъ онъ въ настоящее время упрочить за собою денежную независимость и освободитъ себя отъ продолжительнаго труженичества надъ изученіемъ законовъ или отъ незначительнаго вспомоществованія и покровительства Одлея Эджертона, какъ политическаго человѣка безъ всякаго вѣса. Убѣжденіе барона Леви въ быстрые успѣхи Рандаля на поприщѣ публичной жизни были такъ сильны, какъ будто ихъ нашептывалъ ангелъ или обѣщалъ демонъ. При этихъ успѣхахъ, вмѣстѣ съ прекраснымъ положеніемъ въ обществѣ, которое они могли доставить Рандалю, Леви не могъ не разсчитывать на вознагражденіе себя посредствомъ тысячи косвенныхъ путей. Проницательный умъ Рандаля обнаруживалъ, что Леви, несмотря на всѣ приписываемыя ему прекрасныя качества, гнался въ этомъ предпріятіи за своими собственными выгодами; онъ видѣлъ, что Леви намѣревался завладѣть имъ и воспользоваться его способностями, какъ орудіями для разработки новыхъ копей, изъ которыхъ самая большая доля должна перейти въ руки барона. Но при этой мысли на губахъ Рандаля показывалась улыбка презрѣнія; онъ уже слишкомъ надѣялся на свою силу, чтобы позволить ростовщику овладѣть собой. Такимъ образомъ, послѣ этихъ размышленій, совѣсть совершенно замолкла въ немъ, и онъ уже наслаждался предвкушеніемъ блестящей будущности. Онъ видѣлъ передъ собой возвращеніе отторгнутыхъ наслѣдственныхъ имѣній, какъ бы они ни были обременены долгами, хотя на минуту, но видѣлъ ихъ своими собственными, законнымъ образомъ собственными, видѣлъ, что они доставляли ему все необходимое, удовлетворяли его весьма немногія нужды и освобождали отъ званія авантюриста, которое въ богатыхъ государствахъ такъ щедро дается тѣмъ, кто вмѣсто обширныхъ помѣстій обладаетъ обширнымъ умомъ. Онъ вспомнилъ о Віолантѣ, какъ вспоминаетъ просвѣщенный промышленникъ о ничтожной монетѣ, о красивенькой бездѣлушкѣ, на которую онъ вымѣниваетъ у какого нибудь дикаря золотой песокъ; онъ представлялъ себѣ Франка Гэзельдена, женатаго на бѣдной чужеземкѣ и проживавшаго въ счетъ посмертнаго обязательства наслѣдственную дачу-казино; онъ представлялъ себѣ гнѣвъ бѣднаго сквайра; онъ вспомнилъ о Дикѣ Эвенелѣ, о Лэнсмерѣ и Парламентѣ; одной рукой онъ захватывалъ богатство, другою -- власть. "Все же -- говорилъ онъ про себя -- я вступилъ на поприще этой жизни, не имѣя родовыхъ имѣній. Кромѣ полу-разрушеннаго Рудъ-Голла и пустырей, окружающихъ его, у меня не было родовыхъ имѣній; но было знаніе. Я обратилъ это знаніе не въ книги, но на людей: книги доставляютъ славу послѣ нашей смерти, а люди даютъ намъ силу при жизни." И въ то время, какъ онъ разсуждалъ такимъ образомъ, его планъ началъ приводиться въ исполненіе. Хотя онъ и сооружалъ воздушные помосты къ воздушнымъ замкамъ внутри незавиднаго наемнаго кэба, но этотъ кэбъ мчался быстро, чтобы овладѣть выгоднымъ мѣстомъ, на которомъ бы можно было положить прочное матеріальное основаніе зданію, по плану, составленному въ умѣ Рандаля. Кэбъ остановился наконецъ у дверей дома лорда Лэнсмера. Рандаль, подозрѣвая, что Віоланта находилась въ этомъ домѣ, рѣшился повѣрить самого себя. Онъ вышелъ изъ кэба и позвонилъ въ колокольчикъ. Швейцаръ открылъ большую парадную дверь.
   -- Я заѣхалъ повидаться съ молоденькой лэди, которая гоститъ здѣсь; она иностранка.
   Лэди Лэнсмеръ до такой степени считала безопаснымъ пребываніе Віоланты въ своемъ домѣ, что не считала за нужное отдать особыя приказанія своимъ слугамъ, и потому лакей, нисколько не затрудняясь, отвѣчалъ:
   -- Пожалуйте, сэръ, она дома. Впрочемъ, кажется, она теперь въ саду съ мы лэди.
   -- Да, я вижу, сказалъ Рандаль.
   И онъ дѣйствительно увидѣлъ въ отдаленіи Віоланту.
   -- Она гуляетъ теперь, и мнѣ не хочется лишить ее этого удовольствія. Я заѣду въ другой разъ.
   Швейцаръ почтительно поклонился. Рандаль впрыгнулъ въ кэбъ.
   -- Въ улицу Курзонъ! живѣе! вскричалъ онъ извощику.
  

ГЛАВА СІІ.

   Гарлей, поручивъ Леонарду тронуть лучшія и болѣе нѣжныя качества души Беатриче, сдѣлалъ одну замѣчательную ошибку. Это порученіе какъ нельзя болѣе характеризовало романтичное настроеніе души Гарлея. Мы не беремъ на себя рѣшить, на сколько благоразумія заключалось въ этомъ порученіи; скажемъ только, что, сообразно съ теоріей Гарлея о способностяхъ души человѣческой вообще и души Беатриче въ особенности, въ этомъ планѣ проявлялись и мечта энтузіаста и основательное заключеніе глубокомысленнаго философа.
   Гарлей предупредилъ Леонарда не влюбиться въ итальянку; но онъ забылъ предупредить итальянку не влюбиться въ Леонарда. Впрочемъ, онъ не допускалъ и вѣроятія въ возможности этого событія. Въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Большая часть весьма благоразумныхъ людей, ослѣпляемыхъ самолюбіемъ, ни подъ какимъ видомъ не рѣшатся допустить предположенія, что могутъ быть другія, подобныя имъ созданія, которыя въ состояніи пробудить чувство любви въ душѣ хорошенькой женщины. Всѣ, даже менѣе тщеславные, изъ брадатаго рода считаютъ благоразумнымъ охранять себя отъ искушеній прекраснаго пола, и каждый одинаково отзывается о своемъ пріятелѣ: "славный малый, это правда; но онъ послѣдній человѣкъ, въ котораго можетъ влюбиться та женщина! "
   Но обстоятельства, въ которыя поставленъ былъ Леонардъ, доказали, что Гарлей былъ весьма недальновиденъ.
   Каковы бы ни были прекрасныя качества Беатриче, но вообще она слыла за женщину свѣтскую и честолюбивую: Она находилась въ стѣсненныхъ обстоятельствахъ, она любила роскошь и была расточительна: какимъ же образомъ она отличитъ обожателя въ лицѣ деревенскаго юноши-писателя, неизвѣстнаго происхожденія и съ весьма ограниченными средствами? Какъ кокетка, она могла разсчитывать на любовь съ его стороны; но ея собственное сердце, весьма вѣроятно, будетъ оковано въ тройную броню гордости, нищеты и условнаго понятія о мірѣ, въ которомъ протекала ея жизнь. Еслибъ Гарлей считалъ возможнымъ, что маркиза ди-Негра рѣшится стать на ступень ниже своего положенія въ обществѣ и полюбитъ не по разсчету, но душою, то онъ бы скорѣе допустилъ, что предметъ этой любви долженъ быть какой нибудь блестящій авантюристъ изъ моднаго свѣта, который умѣлъ бы обратить противъ нея всѣ изученные средства и способы обольщенія и всю опытность, пріобрѣтенную имъ въ частыхъ побѣдахъ. Но какое впечатлѣніе могъ произвесть на ея сердце такой простодушный юноша, какъ Леонардъ, таьой застѣнчивый, такой неопытный? Гарлей улыбался при одной мысли объ этомъ. А между тѣмъ случилось совсѣмъ иначе, и именно отъ тѣхъ причинъ, которыхъ Гарлей не хотѣлъ принять въ свои соображенія.
   Свѣжее и чистое сердце, простая, безъискусственнал нѣжность, противоположность во взорѣ, въ голосѣ, въ выраженіи, въ мысляхъ, всему, что такъ наскучило, чѣмъ Беатриче уже давно пренебрегала въ кругу своихъ поклонниковъ,-- все это плѣнило, очаровало ее при первомъ свиданіи съ Леонардомъ. Судя по ея признанію, высказанному скептику Рандалю, въ этомъ заключалось все, о чемъ она мечтала и томилась. Ранняя юность ея проведена была въ неравномъ ей бракѣ; она не знала нѣжнаго, невиннаго кризиса въ человѣческой жизни -- не знала дѣвственной любви. Многіе обожатели умѣли польстить ея самолюбію, умѣли угодить ея прихотямъ; но ея сердце постоянно оставалось въ какомъ-то усыпленіи: оно пробудилось только теперь. Свѣтъ и лѣта, поглощенныя свѣтомъ, по видимому, пролетѣли мимо ея какъ облако. Для нея какъ будто снова наступила цвѣтистая и роскошная юность -- юность итальянской дѣвушки. Какъ въ ожиданіи наступленія золотого вѣка для всего міра заключается какая-то поэтическая чарующая прелесть, такъ точно и для нея уже существовала эта прелесть въ присутствіи поэта.
   О, какъ упоителенъ былъ краткій промежутокъ въ жизни женщины, пресыщенной "вычурными зрѣлищами и звуками" свѣтской жизни! Сколько счастія доставили ей тѣ немногіе часы, когда юноша-поэтъ разсказывалъ ей о своей борьбѣ съ обстоятельстами, въ которыя бросила его судьба, и возвышеннымъ стремленіемъ его души, когда онъ мечталъ о славѣ, окруженный цвѣтами и вслушиваясь въ спокойное журчаніе фонтана, когда онъ скитался по одинокимъ, ярко-освѣщеннымъ улицамъ Лондона, когда сверкающіе глаза Чаттертона какъ призраки являлись передъ нимъ въ болѣе мрачныхъ и безлюдныхъ мѣстахъ. И въ то время, какъ онъ говорилъ о своихъ надеждахъ и опасеніяхъ, ея взоры нѣжно покоились на его молодомъ лицѣ, выражавшемъ то гордость, то уныніе,-- гордость столь благородную и уныніе столь трогательное. Она никогда не уставала глядѣть на это лицо, съ его невозмутимымъ спокойствіемъ; но ея рѣсницы опускались при встрѣчѣ съ глазами Леонарда, въ которыхъ отражалось столько свѣтлой, недосягаемой любви. Представляя ихъ себѣ, она понимала, какое въ подобной душѣ глубокое и священное значеніе должно имѣть слово любовь. Леонардъ ничего не говорилъ о Гэленъ; причину такой скромности, вѣроятно, поймутъ наши читатели. Для такой души, какъ его, первая любовь есть тайна: открыть ее значитъ надсмѣяться надъ этимъ чувствомъ. Онъ старался только исполнить порученіе: пробудить въ ней участіе къ Риккабокка и его дочери. И онъ прекрасно исполнялъ его; описаніе ихъ вызывало слезы на глаза Беатриче. Она въ душѣ дала себѣ клятву не помогать своему брату въ его замыслахъ на Віоланту. Она забыла на время, что ея собственное благополучіе въ жизни зависѣло отъ удачи этихъ замысловъ. Леви устроилъ такъ, что кредиторы не напоминали о ея нищетѣ,-- но какъ это было устроено, она не знала. Она оставалась въ совершенномъ невѣдѣніи касательно сдѣлки между Рандалемъ и Леви. Она предавалась упоительному ощущенію настоящаго и неопредѣленному, безъотчетному предвкушенію будущаго,-- но не иначе, какъ въ связи съ этимъ юнымъ, милымъ образомъ, съ этимъ плѣнительнымъ лицомъ генія-хранителя, котораго видѣла передъ собой, и тѣмъ плѣнительнѣе -- въ минуты его отсутствія. Въ эти минуты наступаетъ жизнь волшебнаго края: мы закрываемъ глаза для цѣлаго міра и смотримъ сквозь золотистую дымку очаровательныхъ мечтаній. Опасно было для Леонарда это нѣжное присутствіе Беатриче ди-Негра, и еще опаснѣе, еслибъ сердце его не было вполнѣ предано другому существу! Среди призраковъ, вызванныхъ Леонардомъ изъ его прошедшей жизни, она не видѣла еще грознаго для нея призрака -- соперницы. Она видѣла его одинокимъ въ мірѣ,-- видѣла его въ томъ положеніи, въ какомъ находилась сама. Его простое происхожденіе, его молодость, его видимое нерасположеніе къ надменному высокоумію,-- все это внушало Беатриче смѣлость предполагать, что если Леонардъ и любилъ ее, то не рѣшился бы признаться въ своей любви.
   И вотъ, въ одинъ печальный день, покоряясь, по сдѣланной привычкѣ, побужденію своего пылкаго итальянскаго сердца (какимъ образомъ это случилось, она не помнитъ; что говорила она, тоже не осталось въ памяти), она высказала, она сама призналась въ любви и просила, со слезами и пылающимъ лицомъ, взаимной любви. Все, что происходило въ эти минуты, для нея была мечта, былъ сонъ, отъ котораго пробудилась съ жестокимъ сознаніемъ своего уничиженія,-- проснулась какъ "женщина отвергнутая." Нѣтъ нужды, съ какою признательностію, съ какою нѣжностію отвѣчалъ Леонардъ! въ его отвѣтѣ заключался отказъ. Только теперь она узнала, что имѣла соперницу, что сколько онъ могъ удѣлить любви изъ своей души, уже давно, еще съ ребяческаго возраста его, было отдано другой. Въ первый разъ въ жизни эта пылкая натура узнала ревность, съ ея язвительнымъ жаломъ, съ ея смертельной ненавистью. Но въ отношеніи къ наружности Беатриче стояла безмолвная и холодная какъ мраморъ. Слова, которыя предназначались ей въ утѣшеніе, не достигали ея слуха: они заглушались порывами внутренняго урагана. Гордость была господствующимъ чувствомъ надъ стихіями, бушевавшими въ ея душѣ. Она отдернула свою руку отъ руки, которая держала ее съ такимъ безпредѣльнымъ уваженіемъ. Она готова была затоптать ногами существо, которое стояло передъ ней на колѣняхъ, выпрашивая не любви ея, но прощенія. Она указала на дверь жестомъ, обнаруживавшимъ всю горечь оскорбленнаго достоинства. Оставшись одна, она совершенно потеряла сознаніе своего бытія. Но вскорѣ въ умѣ ея мелькнулъ лучъ догадки, свойственный порывамъ ревности,-- лучъ, который, по видимому, изъ всей природы отмѣчаетъ одинъ предметъ, котораго должно страшиться, и который должно разрушить,-- догадка, такъ часто неосновательная, ложная, но принимаемая нашимъ убѣжденіемъ за открытіе инстинктивной истины. Тотъ, передъ кѣмъ она унизила себя, любилъ другую, и кого же, какъ не Віоланту? кого другую, молодую и прекрасную, какъ онъ самъ выразился, повѣствуя свою жизнь! конечно, ее! И онъ старался пробудить участіе въ ней, въ Беатриче ди-Негра, къ предмету своей любви, намекалъ на опасности, которыя очень хорошо были извѣстны Беатриче, внушалъ Беатриче расположеніе защитить ее. О, до какой степени она была слѣпа! Такъ вотъ причина, почему онъ изо дня въ день являлся въ домъ Беатриче, вотъ талисманъ, который привлекалъ его туда; вотъ.... и Беатриче сжала обѣими руками пылающіе виски, какъ будто этимъ она хотѣла остановить потокъ самыхъ горькихъ, терзающихъ душу размышленій и догадокъ.... какъ вдругъ внизу раздался голосъ, отворилась дверь и передъ ней явился Рандаль....

-----

   Пунктуально въ восемь часовъ того же вечера, баронъ Леви радушно встрѣтилъ своего новаго сообщника. Они обѣдали en tête à tête и разговаривали о предметахъ весьма обыкновенныхъ до тѣхъ поръ, какъ слуги оставили ихъ за десертомъ. Баронъ всталъ и помѣшалъ огонь въ каминѣ.
   -- Ну что? сказалъ онъ отрывисто и многозначительно.
   -- Касательно помѣстій, о которыхъ вы говорили, отвѣчалъ Рандаль: -- я охотно покупаю ихъ, на условіяхъ, которыя вы изъяснили. Одно только безпокоитъ меня, какимъ образомъ объясню я Одлею Эджертону, моимъ родителямъ, наконецъ всему обществу, средства этой покупки?
   -- Правда, сказалъ баронъ и даже не улыбнулся на этотъ умный и чисто греческій способъ высказать свою мысль и въ то же время скрыть ея безобразіе: -- правда! намъ нужно подымать объ этомъ. Еслибъ только можно было съ нашей стороны скрыть настоящее имя покупателя въ теченіе года, или около того, тогда бы нетрудно было устроить это дѣло: мы бы распустили слухъ, что вамъ удалась одна коммерческая операція; а впрочемъ, легко можетъ случиться, что Эджертонъ умретъ къ тому времени, и тогда всѣ будутъ полагать, что онъ умѣлъ сберечь для васъ значительный капиталъ изъ руинъ своего богатства.
   -- Разсчитывать на смерть Эджертона слишкомъ ненадежно!
   -- Гм! произнесъ баронъ.-- Впрочемъ, это еще впереди, намъ много еще будетъ времени обдумать это. А теперь можете ли вы сказать намъ, гдѣ обрѣтается невѣста?
   -- Разумѣется. Поутру я не могъ, а теперь могу. Я поѣду съ вами къ графу. Между прочимъ, я видѣлъ маркизу ди-Негра; она непремѣнно приметъ Франка Гэзельдена, если онъ немедленно сдѣлаетъ ей предложеніе.
   -- Развѣ онъ не рѣшается на это?
   -- Въ томъ-то и дѣло, что нѣтъ! Я былъ у него. Онъ въ восторгѣ отъ моихъ убѣжденій, но считаетъ долгомъ получить сначала согласіе родителей. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что они не дадутъ его; а если дѣло хоть немного затянется, тогда маркиза охладѣетъ. Она находится теперь подъ вліяніемъ страстей, на продолжительность которыхъ разсчитывать нельзя.
   -- Какихъ страстей? ужь не любви ли?
   -- Да, любви; но только не къ Франку. Страсти, которыя располагаютъ ее принять руку Франка, суть желаніе мести и ревность. Короче сказать, она полагаетъ, что тотъ, который, по видимому, такъ странно и такъ внезапно пробудилъ въ ней нѣжныя чувства, остается равнодушнымъ къ ея прелестямъ потому, что ослѣпленъ прелестями Віоланты. Она готова помогать во всемъ, что только можетъ предать ея соперницу въ руки Пешьера; и, кромѣ того -- можете представить себѣ непостоянство женщины! (прибавилъ молодой философъ пожавъ плечами) -- кромѣ того, она готова лишиться всякой возможности овладѣть тѣмъ, кого любитъ, и выйти за мужъ за другого!
   -- Во всемъ видна женщина! замѣтилъ баронъ, щелкнувъ по крышкѣ золотой табакерки, и вслѣдъ за тѣмъ отправилъ въ ноздри щепотку араматическаго табаку.-- Но кто же этотъ счастливецъ, котораго Беатриче удостоила такой чести? Роскошное созданіе! Я самъ имѣлъ виды на нее, скупалъ ея векселя, но вскорѣ раздумалъ: это могло бы поставить меня въ щекотливое положеніе въ отношеніи къ графу. Все къ лучшему.... Кто бы это такой? ужь не лордъ ли л'Эстренджъ?
   -- Не думаю; впрочемъ я еще не узналъ. Я сказалъ вамъ все, что знаю. Я засталъ ее въ такомъ странномъ волненіи, она такъ была не похожа на себя, что я не рѣшился даже успокоить ее и вмѣстѣ съ тѣмъ узнать имя дерзкаго. У меня недоставало духу сдѣлать это.
   -- Такъ она готова принять предложеніе Франка?
   -- Да, если только онъ сдѣлаетъ это предложеніе сегодня.
   -- Если Франкъ женится на этой лэди безъ согласія отца, то поздравляю васъ, mon cher: вы сдѣлаете удивительный шагъ къ богатству: вѣдь вы послѣ Франка ближайшій наслѣдникъ родовыхъ имѣній Гэзельдена.
   -- Почему вы знаете это? съ угрюмымъ видомъ спросилъ Рандаль.
   -- Моя обязанность знать всѣ шансы и родственныя связи того, съ кѣмъ я имѣю денежныя сдѣлки. Я имѣю такія сдѣлки съ молодымъ Гэзельденомъ: поэтому мнѣ извѣстно, что гэзельденскія вотчины не имѣютъ еще опредѣленнаго наслѣдника; а такъ какъ полу-братъ сквайра не имѣетъ въ себѣ капли гэзельденской крови, то я смѣло могу поздравить васъ съ блестящими ожиданіями.
   -- Неужели вамъ сказалъ Франкъ, что послѣ него я ближайшій наслѣдникъ?
   -- Я думаю; впрочемъ, кажется, вы сами сказали.
   -- Я! когда?
   -- Когда говорили мнѣ какъ важно для васъ обстоятельство, если Франкъ женится на маркизѣ ди-Негра. Peste! mon cher, за кого вы меня считаете?
   -- Но согласитесь, баронъ, Франкъ теперь въ зрѣлыхъ лѣтахъ и можетъ жениться на комъ ему угодно. Вы давича сказали мнѣ, что можете помочь ему въ этомъ дѣлѣ.
   -- Попробую. Постарайтесь, чтобы завтра онъ явился къ маркизѣ ди-Негра аккуратно въ два часа.
   -- Я хотѣлъ бы устранить себя отъ непосредственнаго вмѣшательства въ это дѣло. Не можете ли вы сами устроить, чтобы Франкъ явился къ ней?
   -- Хорошо. Не хотите ли еще вина? Нѣтъ? въ такомъ случаѣ отправимтесь къ графу.
  

ГЛАВА CIII.

   На другой день, поутру, Франкъ Гэзельденъ сидѣлъ за холостымъ завтракомъ. Было уже далеко за полдень. Молодой человѣкъ, для исполненія служебныхъ обязанностей, вставалъ рано, это правда, но усвоилъ странную привычку завтракать очень поздно. Впрочемъ, для лондонскихъ жителей въ его положеніи аппетитъ никогда не является рано,-- и не удивительно -- никто изъ нихъ не ложился въ постель ранѣе разсвѣта.
   Въ квартирѣ Франка не было ни излишней роскоши, ни изысканности, хотя она и находилась въ самой дорогой улицѣ, и хотя онъ платилъ за нее чудовищно высокую цѣну. Все же, для опытнаго взора, очевидно было, что въ ней проживалъ человѣкъ, свободно располагавшій своими деньгами, хотя и не выставлялъ этого на видъ. Стѣны покрыты были иллюминованными эстампами конскихъ скачекъ, между которыми тамъ и сямъ красовались портреты танцовщицъ; все это улыбалось и прыгало. Полу-круглая ниша, обитая краснымъ сукномъ, назначена была для куренья, что можно было заключить по различнымъ стойкамъ, наполненнымъ турецкими трубками съ черешневыми и жасминными чубуками и янтарными мунштуками; между тѣмъ какъ огромный кальянъ стоялъ, обвитый своей гибкой трубкой, на полу. Надъ каминомъ развѣшена была коллекція мавританскаго оружія; Какое употребленіе могъ сдѣлать офицеръ королевской гвардіи изъ ятагана, кинжала и пистолетовъ съ богатой насѣчкой, не выносившихъ пули по прямому направленію далѣе трехъ шаговъ,-- это выходитъ изъ предѣловъ моихъ соображеній и догадокъ; да едва ли и Франкъ въ состояніи былъ дать удовлетворительное по этому предмету объясненіе. Я имѣю сильныя подозрѣнія, что этотъ драгоцѣнный арсеналъ поступилъ къ Франку въ уплату векселя, подлежащаго дисконту. Во всякомъ случаѣ, это было что нибудь въ родѣ усовершенствованной операціи съ медвѣдемъ, котораго Франкъ продалъ своему парикмахеру. Книгъ нигдѣ не было видно, за исключеніемъ только придворнаго календаря, календаря конскихъ ристалищь, списка военныхъ, псовой охоты и миніатюрной книжечки, лежавшей на каминной полкѣ, подлѣ сигарнаго ящика. Эта книжечка стоила Франку дороже всѣхъ прочихъ книгъ вмѣстѣ: это была его собственная книжка,-- его книжка par excellence,-- книжка его собственнаго произведенія,-- короче сказать: книжка для записыванія пари.
   Въ центрѣ стола красовались пуховая шляпа Франка, атласная коробочка съ лайковыми перчатками всѣхъ возможныхъ нѣжныхъ цвѣтовъ, отъ лиловыхъ и до бѣлыхъ, подносъ, покрытый визитными карточками и треугольными записочками, бинокль и абониментъ на итальянскую оперу, въ видѣ билета изъ слоновой кости.
   Одинъ уголъ комнаты посвященъ былъ собранію палокъ, тросточекъ и хлыстиковъ, впереди которыхъ, какъ будто на-стражѣ, стояли сапоги,свѣтлые какъ у барона Леви. Франкъ былъ въ халатѣ, сшитомъ въ восточномъ вкусѣ, изъ настоящаго индѣйскаго кашемира и, вѣроятно, поставленнаго на счетъ весьма не дешево. Ничто, по видимому, не могло быть чище, опрятнѣе и вмѣстѣ съ тѣмъ проще его чайнаго прибора. Серебряный чайникъ, сливочникъ и полоскательная чашка,-- все это помѣщалось въ его походной туалетной шкатулкѣ. Франкъ казался прекраснымъ, немного утомленнымъ и чрезвычайно въ непріятномъ расположеніи духа. Онъ нѣсколько разъ принимался за газету Morning Post, и каждый разъ попытка прочитать изъ нея нѣсколько строчекъ оказывалась безуспѣшною.
   Бѣдный Франкъ Гэзельденъ! вѣрный типъ множества жалкихъ молодыхъ людей, кончившихъ давнымъ-давно свое блестящее поприще,-- тѣмъ болѣе жалкихъ, что въ быстромъ стремленіи своемъ на дорогѣ къ гибели они не оставили по себѣ никакого воспоминанія! Къ раззорившемуся человѣку, какъ, напримѣръ, Одлею Эджертону, мы чувствуемъ нѣкоторое уваженіе. Онъ раззорился на славу! Съ руинъ своего богатства онъ можетъ смотрѣть внизъ и видѣть великолѣпные монументы, возведенные изъ матеріаловъ разгромленнаго зданія. Въ каждомъ учрежденіи, которое свидѣтельствуетъ о человѣколюбіи, въ Англіи непремѣнно встрѣчаются памятники щедротъ публичнаго человѣка. Въ тѣхъ примѣрахъ благотворительности, гдѣ участвуетъ соревнованіе, въ тѣхъ наградахъ за заслуги, которыя можетъ выдать одно только великодушіе частныхъ людей, рука Эджертона всегда открывалась вполнѣ и охотно. Многіе возвышающіеся члены Парламента, въ тѣ дни, когда талантамъ открывалась дорога чрезъ посредничество богатства и высокаго званія, были обязаны своими мѣстами единственно Одлею Эджертону; многіе литературные труженики съ сожалѣніемъ вспоминали тѣ дни, когда великодушіе такого покровителя, какъ Эджертонъ, освобождало ихъ отъ тюремнаго заточенія. Городъ, котораго онъ былъ представителемъ въ Парламентѣ, великолѣпно украшался на его счетъ; по всему округу, гдѣ находились его заложенныя имѣнія, и которыя онъ очень, очень рѣдко посѣщалъ, текло его золото; все, что могло въ этомъ округѣ одушевить народное стремленіе къ полезному или увеличить его благосостояніе, имѣло полное право на щедрость Эджертона. Даже въ его въ пышной, безпечной домашней жизни, съ ея огромной челядью и отличнымъ гостепріимствомъ, было что-то особенное, вполнѣ достойное представителя временно-почетной части англійскаго истиннаго дворянства,-- представителя англійскихъ джентльменовъ безъ титула. Знаменитый членъ Парламента, по крайней мѣрѣ, "могъ показать что нибудь за деньги", которыми онъ пренебрегалъ и вслѣдствіе того лишился ихъ. Но оставалось ли отъ Франка Гэзельдена что могло бы сказать хоть одно доброе слово о его прошедшемъ? Нѣсколько картинокъ, украшавшихъ квартиру холостяка, коллекція тросточекъ и черешневыхъ чубуковъ, полдюжины любовныхъ записочекъ отъ какой нибудь актрисы, написанныхъ по французски самымъ безграмотнымъ образомъ, нѣсколько длинноногихъ лошадей, годныхъ только для того, чтобъ проиграть на скачкахъ какое угодно пари, и наконецъ памятная книжка для этихъ пари! и вотъ -- sic transit gloria mundi -- налетаетъ ястребъ отъ какого нибудь Леви,-- налетаетъ на крыльяхъ векселя, облеченнаго въ законную форму,-- и отъ нашего голубка не остается даже и перышка!
   Впрочемъ, Франкъ имѣлъ прекрасныя и неотъемлемыя достоянія: благородное сердце и строгихъ правилъ честь. Несмотря на его безпечность и различнаго рода дурачества, въ головѣ его скрывались природный умъ и здравый разсудокъ. Чтобъ избѣгнуть предстоявшей гибели, ему стоило только сдѣлать то, чего онъ прежде никогда не дѣлалъ, и именно: остановиться и подумать. Но, конечно, эта операція покажется необыкновенно трудною для людей, которые сдѣлали привычку поступать во всемъ очертя голову, нисколько не думая.
   -- Это наконецъ несносно, сказалъ Франкъ, моментально вставая со стула.-- Я на минуту не могу забыть эту женщину. Мнѣ непремѣнно нужно ѣхать къ отцу. Но что, если онъ разсердится на это и не дастъ своего согласія? что я тогда стану дѣлать? А я боюсь, онъ не согласится. Я желалъ бы имѣть настолько присутствія духа, чтобъ поступить по совѣту Рандаля. По видимому, онъ хочетъ, чтобъ я женился немедленно и въ прекрасномъ окончаніи этого дѣла положился на защиту матери. Но когда я спрашиваю его, совѣтуетъ онъ мнѣ рѣшиться на это или нѣтъ, онъ рѣшительно устраняетъ себя. И я полагаю, въ этомъ отношеніи онъ правъ. Я очень хорошо понимаю, что онъ не хочетъ -- добрый другъ!-- предложить мнѣ совѣтъ, который крайне огорчитъ моего отца. Но все же....
   При этомъ Франкъ прервалъ свой монологъ и въ первый разъ сдѣлалъ отчаянное усиліе -- подумать!
   О, благосклонный читатель! я не смѣю сомнѣваться, что вы принадлежите къ тому разряду людей, которые знакомы съ дѣйствіемъ нашего ума, именуемымъ мыслію; и, быть можетъ, вы улыбнулись съ пренебреженіемъ или недовѣрчивостью надъ моимъ замѣчаніемъ о затрудненіи подумать,-- затрудненіи, въ которомъ находился Франкъ Гэзельденъ. Но скажите откровенно, увѣрены ли вы сами, что когда собирались подумать, то вамъ всегда удавалось это? Не бывали ли вы часто обмануты блѣднымъ, призрачнымъ видѣніемъ мысли, которое носитъ названіе задумчивости? Честный старикъ Монтань признавался, что онъ вовсе не понималъ процесса сѣсть и подумать,-- процесса, о которомъ многіе такъ легко отзываются. Онъ не иначе могъ думать, какъ съ перомъ въ рукѣ, листомъ чистой передъ нимъ бумаги, и этой, такъ сказать усиленной мѣрой, онъ ловилъ и связывалъ звенья размышленія. Часто это случалось и со мной, когда я обращался къ мысли и рѣшительнымъ тономъ говорилъ ей: "пробудись! передъ тобой серьёзное дѣло, углубись въ него, подумай о немъ ", и эта мысль вела себя въ подобныхъ случаяхъ самымъ возмутительнымъ образомъ. Вмѣсто сосредоточенія своихъ лучей въ одну струю свѣта, она разрывалась на радужные цвѣта, освѣщала ими предметы, не имѣющіе никакой связи съ предметомъ, требующимъ освѣщенія, и наконецъ исчезала въ седьмомъ небѣ,-- такъ что, просидѣвъ добрый часъ времени, съ нахмуренными бровями, какъ будто мнѣ предстояло отъискать квадратуру круга, я вдругъ дѣлалъ открытіе, что это же самое я могъ бы сдѣлать въ спокойномъ снѣ; и дѣйствительно, въ теченіе этого часа, вмѣсто размышленія, мнѣ снились сны, и самые пустые, нелѣпые сны! Такъ точно, когда Франкъ прервалъ свой монологъ и, прислонясь къ камину, вспомнилъ, что ему предстоитъ весьма важный кризисъ въ жизни, о, которомъ не мѣшало бы "подумать", только тогда представился ему рядъ послѣдовательныхъ, но неясныхъ картинъ. Ему представлялся Рандаль Лесли, съ недовольнымъ лицомъ, изъ котораго Франкъ ничего не могъ извлечь; сквайръ, съ лицомъ грознымъ какъ громовая туча; мать Франка защищаетъ его передъ отцомъ и за свои труды получаетъ слишкомъ непріятный выговоръ, послѣ этого являются блуждающіе огоньки и рѣшаются называть себя "мыслію"; они начинаютъ играть вокругъ блѣднаго очаровательнаго лица Беатриче ди-Негра, въ ея гостиной, въ улицѣ Курзонъ. Мало того: Франкъ слышитъ ихъ голоса изъ невѣдомаго міра, которыми они повторяютъ увѣреніе Рандаля, высказанное наканунѣ, что "касательно ея любви къ тебѣ, Франкъ, нѣтъ никакого сомнѣнія; только она начинаетъ думать, что ты шутишь съ ней." Вслѣдъ за тѣмъ является восторженное видѣніе молодого человѣка на колѣняхъ,-- явленіе прекраснаго, блѣднаго личика, покрытаго румянцемъ стыдливости, священника передъ алтаремъ и кареты въ четверню у церковныхъ дверей; потомъ представляется картина медоваго мѣсяца, для котораго медъ былъ собранъ отъ всѣхъ пчелъ Гимета. И среди этой фантасмагоріи, которую Франкъ, въ простотѣ души своей, именовалъ "размышленіемъ", въ уличную дверь раздался громкій стукъ молодого джентльмена.
   -- Боже мой! воскликнулъ Франкъ, приказавъ лакею сказать, что его нѣтъ дома:-- Боже мой! не дадутъ минуты подумать о серьёзныхъ дѣлахъ.
   Но поздно было отдано приказаніе лакею. Лордъ Спендквиккъ въ нѣсколько секундъ влетѣлъ въ пріемную и оттуда прямо въ комнату Франка. Друзья освѣдомились о здоровьѣ другъ друга и взаимно пожали руки.
   -- У меня есть къ тебѣ записка, Гэзельденъ.
   -- Отъ кого?
   -- Отъ Леви. Я сейчасъ отъ него: никогда не видѣлъ его въ такихъ хлопотахъ и безпокойствѣ. Онъ поѣхалъ въ Сити,-- вѣроятно, къ господину Игреку. На скорую руку написалъ онъ эту записку; хотѣлъ было отправить ее съ лакеемъ, но я вызвался доставить ее по адресу.
   -- Надѣюсь, что онъ не требуетъ долга, сказалъ Франкъ, боязливо взглянувъ на записку.-- По секрету! это скверно.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, чертовски скверно.
   Франкъ вскрываетъ записку и читаетъ вполголоса:
   "Любезный Гэзельденъ....
   -- Превосходный знакъ! вскричалъ Спендквиккъ, прерывая Франка.-- Леви всегда называетъ меня "любезнымъ Спендквиккомъ", когда присылаетъ деньги въ долгъ, а величаетъ "милордомъ", когда требуетъ уплаты. Чудный знакъ!
   Франкъ продолжаетъ читать, но про себя и съ замѣтной перемѣной въ лицѣ:
   "Любезный Гэзельденъ, мнѣ очень непріятно сообщить вамъ, что, вслѣдствіе неожиданнаго раззоренія торговаго дома въ Парижѣ, съ которымъ имѣю огромныя дѣла, я нахожусь въ крайности немедленно имѣть наличныя деньги, сколько будетъ возможно получить ихъ. Я не хочу ставить васъ въ затруднительное положеніе, но постарайтесь по возможности очистить ваши векселя, которые находятся у меня, и которымъ, какъ вамъ извѣстно, недавно минулъ срокъ. Я дѣлалъ уже предложеніе устроить ваши дѣла, но это предложеніе, какъ кажется, вамъ не понравилось; къ тому же и Лесли говорилъ мнѣ, что вы имѣете сильное нерасположеніе обезпечить свой долгъ имѣніемъ, получить которое вы имѣете въ виду. Итакъ, мой добрый другъ, объ этомъ болѣе ни слова. По приглашенію, я спѣшу оказать помощь моему очаровательному кліенту, который находится въ пренепріятномъ положеніи: это -- сестра иностраннаго графа, богатаго какъ Крезъ. Въ ея домѣ производится теперь слѣдствіе по долговому иску. Я отправляюсь къ негоціанту, который предъявилъ этотъ искъ, но не имѣю ни малѣйшей надежды смягчить его и боюсь, что въ теченіе дня явятся другіе кредиторы. Вотъ еще причина моей нужды въ деньгахъ: о, если бы вы помогли мнѣ, mon cher! Слѣдствіе въ домѣ одной изъ самыхъ блестящихъ женщинъ въ Лондонѣ -- слѣдствіе въ улицѣ Курзонъ! Если мнѣ не удастся остановить его, молва о немъ вихремъ пронесется по всему городу. Прощайте. Я спѣшу.

"Вашъ Леви."

   "P. S. Ради Бога не сердитесь на мое посланіе. Я бы не побезпокоилъ васъ, еслибъ Спендквиккъ и Барровель хоть сколько нибудь прислали мнѣ въ уплату своихъ долговъ. Быть можетъ, вы убѣдите ихъ сдѣлать это."
  
   Пораженный безмолвіемъ и блѣдностью Франка, лордъ Спендквиккъ съ участіемъ друга положилъ руку на плечо молодого гвардейца и заглянулъ на записку съ той непринужденностью, которую джентльмены въ затруднительномъ положеніи допускаютъ другъ другу въ секретной перепискѣ. Его взоръ остановился на припискѣ.
   -- Чортъ возьми, это скверно! вскричалъ Спендквиккъ.-- Поручить тебѣ упрашивать меня объ уплатѣ долга! Какое ужасное предательство! Не безпокойся, любезный Франкъ, я никогда не повѣрю, чтобы ты рѣшился сдѣлать что нибудь неблаговидное; скорѣе я могу себя подозрѣвать въ.... въ уплатѣ ему....
   -- Улица Курзонъ! графъ! произнесъ Франкъ, какъ будто пробудившись отъ сна: -- это должно быть такъ.
   Надѣть сапоги, замѣнить халатъ фракомъ, надѣть шляпу, перчатки и взять трость, оставить безъ всякихъ церемоній Спендквикка, стремглавъ сбѣжать съ лѣстницы, выскочить на улицу и сѣсть въ кабріолетъ,-- все это сдѣлано было Франкомъ съ такой быстротой, что изумленный гость его не успѣлъ опомниться и произнесть:
   -- Что это значитъ? въ чемъ дѣло?
   Оставленный такимъ образомъ одинъ, лордъ Спендквиккъ покачалъ головой,-- покачалъ два раза, какъ будто затѣмъ, чтобъ вполнѣ убѣдить себя, что особеннаго ничего не случилось; и потомъ, надѣвъ свою шляпу, передъ зеркаломъ и натянувъ перчатки, онъ спустился съ лѣстницы и побрелъ въ клубъ Вайтъ, но побрелъ въ какомъ-то замѣшательствѣ и съ разсѣяннымъ видомъ. Простоявъ нѣсколько минутъ безмолвно и задумчиво передъ окномъ, лордъ Спендквиккъ обратился наконецъ къ одному старинному моту, въ высшей степени скептику и цинику.
   -- Скажите, пожалуста, правду ли говорятъ въ различныхъ сказкахъ, что въ старину люди продавали себя дьяволу.
   -- Гм! произнесъ мотъ, выказывая изъ себя слишкомъ умнаго человѣка, чтобъ удивляться подобному вопросу.-- Вы принимаете личное участіе въ этомъ вопросѣ?
   -- Я -- нѣтъ; но одинъ мой другъ сейчасъ получилъ письмо отъ Леви и, прочитавъ его, убѣжалъ изъ квартиры чрезвычайно страннымъ образомъ, точь-въ-точь, какъ дѣлалось въ старину, когда кончался контрактный срокъ души! А Леви, вѣдь вы знаете....
   -- Да, я знаю, что онъ не такъ глупъ, какъ другой черный джентльменъ, съ которымъ вы его сравниваете. Леви никогда такъ дурно не собираетъ своихъ барышей. Кончился срокъ! Конечно, онъ долженъ же когда нибудь кончится. Признаюсь, мнѣ бы не хотѣлось быть въ башмакахъ вашего друга.
   -- Въ башмакахъ! повторилъ Спендквиккъ, съ нѣкоторымъ ужасомъ: -- извините, вы еще никогда не встрѣчали человѣка приличнѣе его одѣтаго. Отдавая ему всю справедливость, онъ большую часть времени посвящаетъ исключительно туалету. Кстати о башмакахъ: представьте себѣ, онъ бросился изъ комнаты съ правымъ сапогомъ на лѣвой ногѣ, а съ лѣвымъ -- на правой. Это что-то очень странно.... весьма таинственно! И лордъ Спендквиккъ въ третій разъ покачалъ головой, и въ третій разъ показалось ему, что голова его удивительно пуста!
  

ГЛАВА CIV.

   Между тѣмъ Франкъ примчалъ въ улицу Курзонъ, выскочилъ изъ кабріолета и постучался въ уличную дверь. Ему отперъ совершенно незнакомый человѣкъ, въ камзолѣ канареечнаго цвѣта и въ толстыхъ панталонахъ. Франкъ прибѣжалъ въ гостиную, но Беатриче тамъ не было. Худощавый, пожилыхъ лѣтъ мужчина, съ тетрадью въ рукѣ, по видимому, занимался подробнымъ разсмотрѣніемъ мебели и, съ помощію служанки маркизы ди-Негра, заносилъ свои замѣчанія въ помянутую тетрадь. Худощавый мужчина взглянулъ на Франка и дотронулся до шляпы, торчавшей на его головѣ. Служанка, вмѣстѣ съ тѣмъ и чужеземка, подошла къ Франку и, на ломаномъ англійскомъ языкѣ, объявила, что барыня никого не принимаетъ, что она не здорова и не выходитъ изъ комнаты. Франкъ всунулъ въ руку служанки золотую монету и убѣдительно просилъ ее доложить маркизѣ, что мистеръ Гэзельденъ умоляетъ ее допустить его къ себѣ. Едва только служанка исчезла съ этимъ посланіемъ, какъ Франкъ схватилъ руку худощаваго мужчины:
   -- Скажите, что это значитъ? неужели опись имущества?
   -- Точно такъ, сэръ.
   -- За какую сумму?
   -- За тысячу пятьсотъ-сорокъ-семь фунтовъ. Мы подали ко взысканію первые и потому, какъ видите, хозяйничаемъ здѣсь по своему.
   -- Значитъ есть еще и другіе кредиторы.
   -- Еслибъ ихъ не было, сэръ, мы ни подъ какимъ видомъ не рѣшились бы прибѣгнуть къ этой мѣрѣ. Ничего не можетъ быть прискорбнѣе для нашихъ чувствъ. Впрочемъ, и то надобно сказать, эти иностранцы такой народъ: сегодня здѣсь, а завтра ищи гдѣ знаешь. Къ тому же....
   Служанка воротилась. Маркиза изъявила желаніе видѣть мистера Гэзельдена. Франкъ поспѣшилъ исполнить это желаніе.
   Маркиза ди-Негра сидѣла въ небольшой комнатѣ, служившей ей будуаромъ. Ея глаза показывали слѣды недавнихъ слезъ; но ея лицо было спокойно и даже, при ея надменномъ, хотя печальномъ выраженіи, сурово. Франкъ, однако же, не счелъ за нужное обратить вниманіе на это обстоятельство. Вся его робость исчезла. Онъ видѣлъ передъ собой женщину въ несчастіи и униженіи,-- женщину, которую любилъ. Лишь только дверь затворилась за нимъ, какъ онъ бросился къ ногамъ маркизы. Онъ схватилъ ея руку, схватилъ край ея платья.
   -- О, маркиза! Беатриче! воскликнулъ онъ.-- Въ глазахъ его плавали слезы, а его голосъ вполовину заглушался сильнымъ душевнымъ волненіемъ.-- Простите меня, умоляю васъ, простите! не глядите на меня какъ на обыкновеннаго знакомца. Случайно я узналъ, или, вѣрнѣе, догадался объ этомъ -- объ этомъ странномъ оскорбленіи, которому васъ такъ невинно подвергаютъ. Считайте меня за друга, за самаго преданнаго друга. О, Беатриче!-- И голова Франка склонилась надъ рукой, которую отъ держалъ.-- О, Беатриче!... кажется, смѣшно говорить теперь это, но что же дѣлать! Я не могу не высказать вамъ этихъ словъ.... я люблю васъ люблю всѣмъ сердцемъ и душой, люблю съ тѣмъ, чтобъ вы позволили мнѣ оказать вамъ услугу, одну услугу! Я больше ничего не прошу!
   И рыданія вырвались изъ пылкаго, юнаго, неопытнаго сердца Франка.
   Маркиза была глубоко тронута. Надобно сказать, она имѣла душу не какой нибудь отъявленной авантюристки. Столько любви и столько довѣрія! Она вовсе не приготовилась измѣнить одному для того, чтобъ опутать сѣтями другого.
   -- Встаньте, встаньте, нѣжно сказала она.-- Благодарю васъ отъ чистаго сердца. Но не думайте, что я....
   -- Нѣтъ, нѣтъ!.не отвергайте меня. О, нѣтъ! пусть ваша гордость замолчитъ на этотъ разъ.
   -- Напрасно вы думаете, что во мнѣ говоритъ гордость. Вы слишкомъ преувеличиваете то, что случилось въ моемъ домѣ. Вы забыли, что у меня есть братъ. Я послала за нимъ. Только къ нему одному я могу обратиться. Да вотъ кстати: это его звонокъ! Но, повѣрьте, я никогда не забуду, что въ этомъ пустомъ, холодномъ мірѣ мнѣ случилось встрѣтить великодушнаго, благороднаго человѣка!
   Франкъ хотѣлъ было отвѣчать, но услышалъ приближавшійся голосъ графа и потому поспѣшилъ встать и удалиться къ окну, всѣми силами стараясь подавить душевное волненіе и принять спокойное выраженіе въ лицѣ. Графъ Пешьера вошелъ, вошелъ со всею красотою и величавостью безпечнаго, роскошнаго, изнѣженнаго, эгоистическаго богача. Его сюртукъ, отороченный дорогими соболями, откидывался назадъ съ его пышной груди. Между складками глянцовитаго атласа, прикрывавшаго его грудь, красовалась бирюза столь драгоцѣнная, что ювелиръ продержалъ бы ее лѣтъ пятьдесятъ прежде, чѣмъ отъискался бы богатый и щедрый покупатель. Рукоятка его трости была рѣдкимъ произведеніемъ искусства; наконецъ, самъ графъ, такой ловкій и легкій, несмотря на его мужество и силу, такой свѣжій, несмотря на его лѣта! Удивительно какъ хорошо сохраняютъ себя люди, которые ни о чемъ больше не думаютъ, какъ о самихъ себѣ!
   -- Бр-рр! произпесъ графъ, не замѣчая Франка за оконной драпировкой.-- Бр-рр! Но видимому, вы провели весьма непріятную четверть часа. И теперь Dieu me dame, quoi fuire!
   Беатриче указала на окно и чувствовала, что отъ стыда ей бы легче было скрыться хоть въ самую землю. Но такъ какъ графъ говорилъ по французски, а Франкъ и слова не зналъ на этомъ языкѣ, то слова графа остались для него непонятными, хотя слухъ его и пораженъ былъ сатирическою наивностью тона.
   Франкъ выступилъ впередъ. Графъ протянулъ руку и съ быстрой перемѣной въ голосѣ и обращеніи сказалъ
   -- Тотъ, кого сестра моя принимаетъ къ себѣ въ подобную минуту, долженъ быть мнѣ другомъ.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, сказала Беатриче, съ особенной выразительностію: -- великодушно предлагалъ мнѣ свою помощь, въ которой, съ той минуты, какъ вы, мой братъ, явились сюда, я уже не нуждаюсь.
   -- Разумѣется, сказалъ графъ, съ торжественнымъ видомъ вельможи: -- я сойду внизъ и очищу вашъ домъ отъ этого дерзкаго негодяя. Впрочемъ, я полагалъ, что вы имѣете дѣло съ однимъ только барономъ Леви; вѣроятно, онъ будетъ сюда?
   -- Я жду его съ минуты на минуту. Прощайте, мистеръ Гэзельденъ!
   Беатриче подала руку своему обожателю съ искреннимъ радушіемъ, которое не лишено было патетическаго достоинства. Удерживаемый отъ дальнѣйшихъ словъ присутствіемъ графа, Франкъ молча поклонился надъ прекрасной рукой маркизы и удалился. Пешьера догналъ его на лѣстницѣ.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, сказалъ графъ, въ полголоса: -- не потрудитесь ли вы зайти въ гостиную?
   Франкъ повиновался. Худощавый мужчина, занимавшійся осмотромъ мебели, все еще продолжалъ свое занятіе; но два-три слова графа, сказанныя на ухо, заставили его удалиться.
   -- Милостивый государь, сказалъ Пешьера: -- я такъ еще незнакомъ съ вашими англійскими законами и способами устранить затрудненія непріятнаго рода, ко всему этому вы обнаружили столько великодушія въ жалкомъ положеніи моей сестры, что я осмѣливаюсь просить васъ остаться здѣсь и помочь мнѣ въ совѣщаніи съ барономъ Леви.
   Франкъ только что хотѣлъ выразить искреннее удовольствіе въ томъ, что онъ хоть сколько нибудь можетъ быть полезенъ, какъ въ уличную дверь раздался стукъ барона Леви, и черезъ нѣсколько секундъ баронъ явился въ гостиной.
   -- Уфъ! произнесъ Леви, отирая лицо и опускаясь на стулъ, какъ будто онъ провелъ цѣлое утро въ самыхъ утомительныхъ хлопотахъ.-- Уфъ! какое непріятное происшествіе,-- весьма непріятное... и, представьте себѣ, графъ, насъ могутъ спасти однѣ только наличныя деньги.
   -- Леви, вамъ извѣстны мои дѣла, отвѣчалъ Пешьера, печально покачавъ головой.-- Конечно, черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, даже, можетъ быть, черезъ нѣсколько недѣль, я въ состояніи буду уплатить всѣ долги моей сестры, на какую бы сумму они ни простирались; но въ настоящую минуту, въ чужой землѣ, я не въ силахъ сдѣлать это. Капиталъ, который я привезъ съ собой, почти весь истощился. Не можете ли вы ссудить меня необходимой суммой?
   -- Рѣшительно не могу! мистеръ Гэзельденъ знаетъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи я самъ нахожусь.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ графъ: -- намъ остается только удалить отсюда сестру, и пусть кредиторы продолжаютъ свое дѣло. Между тѣмъ я побываю у моихъ друзей и посмотрю, нельзя ли будетъ у нихъ занять денегъ.
   -- Увы! сказалъ Леви, вставъ и взглянувъ въ окно: -- къ сожалѣнію, графъ, намъ нельзя будетъ удалить отсюда маркизу: самая худшая часть этого дѣла наступила. Взгляните сюда: вы видите вонъ этихъ трехъ человѣкъ: они имѣютъ оффиціальное приказаніе, которое относится до ея личности; въ ту минуту, какъ она покажется за дверями этого дома, ее возьмутъ подъ арестъ.
   -- Возьмутъ подъ арестъ! въ одинъ голосъ воскликнули Пешьера и Франкъ.
   -- Я дѣлалъ все, чтобъ устранить этотъ позоръ, но тщетно, сказалъ баронъ, принимая на себя весьма печальный видъ.-- Надобно вамъ замѣтить, что англійскіе купцы сдѣлались крайне недовѣрчивы ко всѣмъ вообще иностранцамъ. Впрочемъ, мы можемъ взять ее на поруки: она не должна быть въ тюрьмѣ....
   -- Въ тюрьмѣ! произнесъ Франкъ.-- Онъ подбѣжалъ къ Леви и отвелъ его въ сторону.-- Графъ, по видимому, пораженъ былъ стыдомъ и печалью. Откинувшись къ спинкѣ дивана, онъ закрылъ лицо свое обѣими руками.
   -- Моей сестрѣ грозитъ тюрьма, простоналъ графъ -- тюрьма дочери графа Пешьера, женѣ маркиза ди-Негра!
   Въ надменной горести этого величаваго патриція было что-то трогательное.
   -- На какую сумму простирается долгъ? шепталъ Франкъ, опасаясь, чтобы слова его недолетѣли до слуха несчастнаго графа; между тѣмъ какъ графъ до такой степени пораженъ былъ событіемъ, что до его слуха, быть можетъ, долетѣли бы одни только раскаты грома.
   -- Мы могли бы устроить всѣ обязательства за пять тысячь фунтовъ. Для Пешьера это ровно ничего не значитъ: онъ страшно богатъ. Entre nous, я сомнѣваюсь, что онъ безъ денегъ. Оно и можетъ быть, но только....
   -- Пять тысячь фунтовъ! Какимъ бы образомъ достать мнѣ эти деньги?
   -- Вамъ, любезный Гэзельденъ? Да стоитъ ли вамъ и говорить объ этомъ! Однимъ размахомъ пера вы можете достать вдвое больше да, въ добавокъ, въ видѣ процентовъ, покрыть прежніе долги. Я удивляюсь, впрочемъ, возможно ли до такой степени быть великодушнымъ къ знакомой женщинѣ!
   -- Знакомой!... маркиза ди-Негра!... да я въ особенную честь, въ особенное счастіе поставлю себѣ, получивъ ее согласіе быть моей женой!
   -- И эти долги нисколько не страшатъ васъ?
   -- Если мы любимъ кого, простосердечно отвѣчалъ Франкъ: -- то еще сильнѣе испытываемъ это чувство, когда предметъ нашей любви находится въ несчастій. Хотя эти долги есть слѣдствіе заблужденія, прибавилъ Франкъ, послѣ непродолжительнаго молчанія: -- но великодушіе въ эту минуту даетъ мнѣ возможность исправить какъ ея ошибки, такъ и мои собственныя. Я согласенъ пріобрѣсть теперь деньги однимъ размахомъ пера. Говорите, на какихъ условіяхъ?
   -- Условія вамъ знакомы: они касаются казино.
   Франкъ отступилъ.
   -- Другого нѣтъ средства?
   -- Безъ сомнѣнія, нѣтъ. Впрочемъ, я знаю, это нѣсколько тревожитъ вашу совѣсть; посмотримъ, нельзя ли васъ примирить съ ней. Вы женитесь на маркизѣ ди-Негра; въ день свадьбы она получитъ въ приданое двадцать тысячь фунтовъ. Почему же не распорядиться вамъ такимъ образомъ, чтобы изъ этой суммы немедленно заплатить долгъ, который будетъ лежать на казино? Слѣдовательно, этотъ долгъ будетъ продолжаться нѣсколько недѣль. Обязательство будетъ храниться въ моемъ бюро подъ замкомъ; оно никогда не будетъ извѣстно вашему отцу, и потому нечего опасаться за оскорбленіе его родительскихъ чувствъ. И когда вы женитесь, на васъ не будетъ и гроша долгу,-- само собою разумѣется, въ такомъ только случаѣ, если будете вести себя благоразумно.
   Въ это время графъ быстро всталъ съ дивана.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, я просилъ васъ остаться здѣсь и помочь мнѣ вашимъ совѣтомъ. Теперь я вижу, что всякій совѣтъ безполезенъ. Этотъ ударъ долженъ разразиться надъ нашимъ домомъ! Благодарю васъ, сэръ, тысячу разъ благодарю. Прощайте. Леви, пойдемте къ моей сестрѣ приготовить ее къ худшему.
   -- Графъ, сказалъ Франкъ:-- выслушайте меня. Мое знакомство съ вами весьма непродолжительно,-- но я давно знаю и уважаю вашу сестру. Баронъ Леви знаетъ средство, которымъ я могу, если только мнѣ предоставлены будутъ честь и счастіе, устранить это временно непріятное затрудненіе. Я могу доставить необходимую сумму.
   -- Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ! воскликнулъ Пешьера.-- И вы рѣшаетесь думать, что я приму подобное предложеніе? Ваша юность и великодушіе совершенно ослѣпляютъ васъ. Нѣтъ, сэръ, это невозможно, невозможно! Даже и въ такомъ случаѣ, еслибъ я не имѣлъ понятія о чести, не имѣлъ своей деликатности, прекрасная репутація моей сестры....
   -- Конечно, пострадала бы, прервалъ Леви: -- подобнымъ великодушіемъ она можетъ быть обязана одному только законному мужу. Мало того: при всемъ моемъ уваженіи къ вамъ, графъ, я не иначе могу сдѣлать такое одолженіе моему кліенту, мистеру Гэзельдену, когда обезпеченіемъ будетъ служить капиталъ, назначенный маркизѣ въ приданое.
   -- Ха! вотъ какъ? Значитъ, мистеръ Гэзельденъ ищетъ руки моей сестры?
   -- Ищу, но не въ настоящее время; я не хочу быть обязаннымъ за полученіе ея руки побужденію благодарности, отвѣчалъ джентльменъ Франкъ.
   -- Благодарности! Значитъ вы еще не знаете ея души! Не знаете.... и графъ не высказалъ своей мысли, по послѣ минутнаго молчанія продолжалъ: -- мистеръ Гэзельденъ, мнѣ не нужно говорить вамъ, что наша фамилія стоитъ на ряду съ первѣйшими фамиліями въ Европѣ. Моя гордость уже вовлекла меня однажды въ заблужденіе, когда я вручилъ руку моей сестры человѣку, котораго она не любила; я отдалъ ее потому только, что по званію своему онъ былъ равенъ мнѣ. Я не сдѣлаю вторично подобной ошибки; къ тому же и Беатриче не послушаетъ меня, еслибъ я вздумалъ принудить ее. Если она выйдетъ замужъ, то не иначе, какъ по любви. Если она приметъ васъ, да я и увѣренъ, что приметъ, то, безъ сомнѣнія, по искренней къ вамъ привязанности. Если она согласится быть вашей женой, тогда я не краснѣя приму отъ васъ это одолженіе, одолженіе отъ будущаго зятя, и этотъ долгъ будетъ лежать на мнѣ, но ни подъ какимъ видомъ не долженъ падать на ея приданое. На этихъ условіяхъ, сэръ (обращаясь къ Леви, съ величавымъ видомъ), вы озаботитесь сдѣлать съ своей стороны распоряженія. Если же она отвергнетъ васъ, мистеръ Гэзельденъ, то, повторяю вамъ, о займѣ не должно быть и помину. Извините меня, если я оставлю васъ. Такъ или иначе, но дѣло должно рѣшить немедленно.
   Графъ величаво сдѣлалъ поклонъ и вышелъ изъ гостиной. Слышно было, какъ шаги его раздавались но лѣстницѣ.
   -- Если, сказалъ Леви, тономъ дѣлового человѣка!-- если графъ принимаетъ эти долги на себя и приданое невѣсты будетъ обременено только вашими долгами, тогда не только въ глазахъ свѣта, но и въ глазахъ вашего родителя этотъ бракъ будетъ блестящимъ. Повѣрьте мнѣ, что вашъ батюшка согласится на этотъ бракъ, да еще съ радостью.
   Франкъ не слышалъ словъ барона Леви: въ эту минуту онъ внималъ своей любви, своему, сердцу, которое громко билось подъ вліяніемъ страха и надежды.
   Леви сѣлъ за столъ и разложилъ на немъ бумагу, покрытую длиннымъ рядомъ цыфръ, написанныхъ весьма красивымъ почеркомъ,-- рядомъ цыфръ по случаю двухъ заемныхъ обязательствъ, которымъ предопредѣлено изгладиться посмертными обязательствами на казино.
   Черезъ нѣсколько времени, которое для Франка казалось нескончаемымъ, графъ снова показался въ гостиной. Онъ отвелъ Франка въ сторону, сдѣлавъ въ то же время знакъ барону Леви, который всталъ и вышелъ въ другую комнату.
   -- Ну, молодой мой другъ, сказалъ Пешьера: -- мои подозрѣнія оказались основательными; сердце моей сестры давно принадлежитъ вамъ. Позвольте, позвольте: выслушайте меня. Но, къ несчастію, я сообщилъ ей о вашемъ великодушномъ предложеніи; это было сдѣлано чрезвычайно неосторожно, весьма необдуманно съ моей стороны и чуть-чуть не испортило всего дѣла. Въ ней столько гордости, столько благороднаго чувства независимости, она до такой степени боится, что васъ принудили сдѣлать необдуманный шагъ, о которомъ вы впослѣдствіи станете сожалѣть,-- до такой степени, говорю я, что она, по всей вѣроятности, будетъ говорить вамъ, будто бы не любитъ васъ, не можетъ принять ваше предложеніе, и тому подобное. Но любящіе, напримѣръ, какъ вы, не такъ легко поддаются обману. Не обращайте вниманія на ея слова.... Впрочемъ, вы сами увидите и тогда убѣдитесь въ истинѣ моихъ словъ. Не угодно ли -- пойдемте.
   Франкъ механически пошелъ за графомъ, который поднялся по лѣстницѣ и безъ всякаго предувѣдомленія вошелъ въ комнату Беатриче. Маркиза стояла отвернувшись отъ входа; однако, Франкъ видѣлъ, что она плакала.
   -- Я привелъ моего друга. Пусть онъ самъ объяснится съ вами, сказалъ графъ по французски.-- Пожалуста, любезная сестрица, не забудьте моего совѣта: отбросьте всю совѣсть и не отклоняйте отъ себя такой блестящей перспективы на вѣрное и прочное счастіе. Не забудьте же, сестрица!
   Графъ удалился, оставивъ Франка наединѣ съ Беатриче.
   Вслѣдъ за тѣмъ маркиза быстро и съ видомъ отчаянія обернулась къ своему обожателю и приблизилась къ мѣсту, гдѣ онъ стоялъ.
   -- Неужели это правда? сказала она, сжимая себѣ руки.-- Вы хотите спасти меня отъ позора, отъ тюрьмы.... и что въ замѣнъ этого могу я дать вамъ? мою любовь? Нѣтъ, нѣтъ! Я не хочу обманывать васъ. При всей вашей молодости, при всей красотѣ и благородствѣ вашемъ, я не могу любить васъ той любовью, которую вы заслуживаете. Уйдите, оставьте этотъ домъ; вы еще не знаете моего брата. Уйдите, уйдите, пока еще во мнѣ столько силы, столько добродѣтели отвергнуть все, что можетъ защитить меня отъ его козней,-- все, что можетъ.... О, умоляю васъ, уйдите, уйдите....
   -- Вы не любите меня, сказалъ Франкъ.-- Это меня не удивляетъ: вы такъ превосходите меня во всѣхъ отношеніяхъ. Я отказываюсь даже отъ надежды.... вы велите мнѣ оставить васъ, и я исполняю ваше приказаніе. Но, по крайней мѣрѣ, я не разстанусь съ правомъ моимъ оказать вамъ услугу. Что касается другого, я поставлю себѣ въ безсовѣстность выражать въ такую минуту передъ вами свою любовь и настоятельно требовать вашей руки.
   Франкъ отвернулся и тотчасъ удалился. Онъ даже не остановился въ гостиной, прошелъ въ пріемную и тамъ написалъ коротенькую записку, въ которой поручалъ барону Леви прекратить дальнѣйшее слѣдствіе долгового иска, и просилъ его пріѣхать къ нему на квартиру съ необходимыми принадлежностями и, въ заключеніе, не говоритъ объ этомъ графу ни слова.
   Вечеромъ того же дня Леви явился къ Франку. Счеты были сведены, бумаги подписаны, и на слѣдующее утро маркиза ди-Негра была свободна отъ долговъ. Въ полдень слѣдующаго дня Рандаль сидѣлъ въ кабинетѣ Беатриче, а вечеромъ Франкъ получилъ записку, написанную на скорую руку и окропленную слезами,-- записку, въ которой маркиза ди-Негра просила Франка немедленно пріѣхать къ ней. И когда Франкъ вошелъ въ гостиную маркизы, Пешьера сидѣлъ подлѣ сестры своей. При входѣ Франка онъ всталъ.
   -- Неоцѣненный зять мой! воскликнулъ онъ.
   И вслѣдъ за тѣмъ соединилъ руку Беатриче съ рукой Франка.
   -- Вы принимаете мое предложеніе.... не отвергаете моей любви... выбираете меня по своему собственному желанію?!
   -- Потерпите меня немного, отвѣчала Беатриче: -- и я постараюсь отплатить вамъ всей моей.... всей моей....
   Она остановилась и громко зарыдала.
   -- Я вовсе не подозрѣвалъ въ ней такой нѣжной души, такой сильной привязанности, прошепталъ графъ.
   Франкъ слышалъ эти слова, и лицо его сдѣлалось лучезарно. Мало по малу Беатриче успокоилась. Она слушала радостныя слова Франка о предстоящей будущности, слушала, какъ полагалъ ея нарѣченный, съ нѣжнымъ участіемъ, по на самомъ-то дѣлѣ съ печальной и смиренной преданностію судьбѣ. Для Франка часы казались свѣтлыми и мимолетными, какъ солнечный лучъ, и въ эту ночь упоительны были его грезы. Но когда эти грезы разсѣялись, когда онъ проснулся на другое утро, первой мыслью его, первыми словами его было:
   -- Что-то скажутъ объ этомъ въ Гэзельденъ-Голлѣ?
   Въ этотъ же самый часъ Беатриче скрывала лицо свое въ подушкахъ, не въ силахъ будучи глядѣть на дневной свѣтъ, и призывала къ себѣ смерть. Въ этотъ же самый часъ Джуліо Францини, графъ ди-Пешьера, отпустивъ нѣсколько тощихъ, угрюмыхъ итальянцевъ, съ которыми имѣлъ длинное совѣщаніе, отправился отъискивать домъ, въ которомъ находилась Віоланта. Въ этотъ же самый часъ баронъ Леви сидѣлъ за своимъ бюро и подводилъ итогъ къ безконечному ряду цыфръ, въ заглавіи которыхъ стояла слѣдующая надпись: "Счетъ высокопочтеннѣйшему члену Парламента Одлею Эджертону". Кругомъ счета въ безпорядкѣ лежали различные документы, и между ними, на самомъ видномъ мѣстѣ, красовался свѣженькій пергаменъ съ посмертнымъ обязательствомъ Франка Гэзельдена. Въ тотъ же самый часъ Одлей Эджертонъ только что прочиталъ письмо отъ мера того города, котораго онъ былъ представителемъ. Письмо это извѣщало Одлея, что ему не предвидится ни малѣйшаго шанса снова поступитъ въ Парламентъ по выборамъ. Выраженіе лица его, по обыкновенію, было спокойно и нога его твердо опиралась въ крышку его мрачнаго желѣзнаго сундука, между тѣмъ какъ рука его судорожно сжимала лѣвый бокъ; его взоръ устремленъ былъ на часы, и голосъ его едва внятно произносилъ: "надобно пригласить доктора Ф....." Въ тотъ же самый часъ Гарлей л'Эстренджъ, очаровывавшій наканунѣ придворныя толпы своимъ веселымъ юморомъ, ходилъ по комнатѣ въ своемъ отелѣ, неровными шагами и часто и тяжело вздыхалъ. Леонардъ стоялъ у фонтана, любуясь, какъ лучи зимняго солнца играли въ его брызгахъ. Віоланта, склонясь на плечо Гэленъ, старалась лукаво, хотя и невинно, принудить Гэленъ поговорить что нибудь о Леонардѣ. Гэленъ пристально смотрѣла на полъ и отвѣчала одними только да и нѣтъ. Рандаль Лесли въ послѣдній разъ отправлялся къ своей должности. Проходя Гринъ-Паркъ, онъ прочиталъ письмо изъ дому, отъ своей сестры. Окончивъ чтеніе, онъ вдругъ скомкалъ письмо въ своей блѣдной, худощавой рукѣ, взглянулъ вверхъ, увидѣлъ въ отдаленіи шпицы громаднаго національнаго аббатства и, припомнивъ слова героя Нельсона, произнесъ: "побѣда и Вестминстеръ, но только не аббатство!" Рандаль Лесли чувствовалъ, что въ теченіе нѣсколькихъ дней онъ сдѣлалъ громадный шагъ къ удовлетворенію своего честолюбія: старинныя помѣстья Лесли были въ его рукахъ; Франкъ Гэзельденъ, нарѣченный мужъ маркизы, весьма вѣроятно, будетъ лишенъ наслѣдства. Дикъ Эвенель, на заднемъ планѣ, открывалъ то самое мѣсто въ Парламентѣ, которое впервые ввело въ публичную жизнь раззорившагося покровителя Рандаля.
  

ГЛАВА CV.

   Многіе умные люди весьма неосновательно утверждаютъ, что наклонность дѣлать зло ближнему есть въ нѣкоторомъ родѣ помѣшательство, и что никто не бросится съ прямой дороги въ сторону, если жало пчелы не принудитъ сдѣлать такого уклоненія. Разумѣется, когда очень умный и благовоспитанный человѣкъ, какъ, напримѣръ, пріятель нашъ мистеръ Лесли, начнетъ располагать своими поступками на основаніи ложнаго правила, что "пронырливость есть лучшее благоразуміе", тогда любопытно видѣть, какъ много общаго имѣетъ онъ съ помѣшательствомъ: хитрость, томительное безпокойство, подозрѣніе, что всѣ и все въ мірѣ въ заговорѣ противъ него, требуютъ всей силы его ума, чтобъ уничтожить это и обратить въ свою собственную пользу и выгоду. Легко можетъ статься, нѣкоторые изъ моихъ читателей подумаютъ, что я представилъ Рандаля черезчуръ изобрѣтательнымъ въ его планахъ и хитрымъ до тонкости въ своихъ спекуляціяхъ; но это почти всегда бываетъ съ весьма образованными людьми, когда они рѣшаются разъигрывать роль тонкаго плута; это помогаетъ имъ скрыть отъ самихъ себя или по крайней мѣрѣ представлять себѣ въ болѣе благоприличномъ видѣ грязную цѣль къ удовлетворенію своего честолюбія. Сказавъ это въ защиту характера Рандаля Лесли, я долженъ прибавить здѣсь нѣсколько словъ касательно дѣйствія въ человѣческой жизни, производимаго какой нибудь исключительной страстью,-- дѣйствія, которое въ нашъ кроткій и просвѣщенный вѣкъ рѣдко можно видѣть безъ маски, и которое называется ненавистью.
   Въ счастливыя времена нашихъ предковъ, когда крупныя слова и жестокія драки были въ большомъ употребленіи, когда сердце каждаго человѣка было на кончикѣ его языка и четыре фута остраго желѣза висѣло у него на боку, ненависть разъигрывала прямую, открытую роль въ театрѣ мірѣ. Но теперь гдѣ эта ненависть? видалъ ли кто нибудь ее въ лицо? Неужели это улыбающееся, добродушное созданіе, которое такъ искренно жметъ вамъ руку? или пышная, надменная фигура, которая называетъ васъ своимъ "высокопочтеннѣйшимъ другомъ"? или изгибающійся и выражающій свою признательность подчиненный? Не спрашивайте, не старайтесь отгадать: это напрасный трудъ съ вашей стороны; вы только тогда узнаете, что это ненависть, когда откроете ядъ въ своей чашѣ или кинжалъ въ своей груди. Въ вѣкъ минувшей старины угрюмый юморъ изобразилъ въ картинѣ "Танецъ Смерти"; въ нашъ просвѣщенный вѣкъ сардоническое остроуміе непремѣнно должно бы представить намъ "Маскарадъ Ненависти".
   Противоположное чувство легко обнаруживается съ одного взгляда. Любовь рѣдко прикрывается маской. Но ненависть -- какимъ образомъ обличить ее, какъ остеречься отъ нея? Она скрывается тамъ, гдѣ вы менѣе всего подозрѣваете -- ея присутствіе; она создается причинами, которыхъ вы вовсе не предвидите; а цивилизація, благопріятствуя прикрытію, умножаетъ ея разнообразіе. Ненависть украдкою является тамъ, гдѣ мы вмѣшались въ чьи нибудь интересы, тамъ, гдѣ мы затронули чье нибудь самолюбіе. Васъ можетъ возненавидѣть человѣкъ, котораго вы во всю свою жизнь ни разу не видѣли; васъ можетъ возненавидѣть человѣкъ, котораго вы обременили благодѣяніями: вы ходите такъ осторожно, что не наступите на червяка,-- но если вы не совсѣмъ увѣрены, что, гуляя, не наступите на змѣю, то лучше будетъ, если станете смирнехонько сидѣть въ вашемъ креслѣ, до тѣхъ поръ, пока не перенесутъ васъ на катафалкъ. Вы спросите: какой вредъ наноситъ намъ ненависть? Очень часто этотъ вредъ бываетъ невидимъ для свѣта, какъ и самая ненависть бываетъ неуловима для нашей предусмотрительности. Она налетаетъ на насъ врасплохъ; на какой нибудь уединенной, глухой околицѣ нашей жизни, открываетъ наши заповѣдныя тайны, отнимаетъ отъ насъ отрадную надежду, о которой мы никому не говорили; но лишь только свѣтъ дѣлаетъ открытіе, что насъ поражаетъ ненависть, какъ ея сила причинять намъ зло прекращается.
   Для этой страсти у насъ есть множество названій, какъ-то: зависть, ревность, злоба, предубѣжденіе, соперничество; но всѣ они синонимы слова ненависть.
   Ни одинъ человѣкъ въ свѣтѣ не былъ, по видимому, такъ чуждъ вліянію ненависти, какъ Одлей Эджертонъ. Даже во время жаркой политической борьбы онъ не имѣлъ ни одного личнаго врага; а въ частной жизни онъ держалъ себя такъ высоко и отдаленно отъ другихъ, что былъ даже мало извѣстенъ, исключая развѣ по благодѣяніямъ, которыя истекали по всѣмъ направленіямъ изъ его опустошеннаго богатства. Чтобы ненависть могла достичь неприступнаго сановника на вершинѣ его почестей? да вы бы засмѣялись при одной мысли объ этомъ! Но ненависть, какъ въ былыя времена, такъ и теперь, представляетъ дѣйствующую силу въ "Разнообразіи Жизни", и, несмотря на желѣзные запоры въ дверяхъ, на полицейскихъ стражей на улицѣ, никто не можетъ похвастаться спокойнымъ сномъ въ то время, когда бодрствуетъ надъ нимъ его невидимый врагъ.

-----

   Слава улицы Бондъ давно уже помрачилась. Имя любителя улицы Бондъ давно уже замерло на нашихъ устахъ. Толпа экипажей и ослѣпительный блескъ магазиновъ уже не имѣютъ той прелести: слава улицы Бондъ состояла въ ея мостовой, въ ея пѣшеходахъ. Сохранились ли въ вашей памяти, благосклонный читатель, любитель улицы Бондъ и его несравненное поколѣніе? Что касается до меня, то я еще свѣжо помню упадокъ этой величавой эры. Начало паденія состоялось въ тотъ счастливый періодъ моего дѣтскаго возраста, когда я началъ помышлять о высокихъ галстухахъ и веллингтоновскихъ сапогахъ. Впрочемъ, старинный habitués -- эти magni nominis umbrae -- и теперь еще посѣщаютъ эту улицу. Съ четырехъ до шести часовъ въ знойный іюль они величественно прогуливаются по тротуару, по уже съ пасмурными лицами, предвозвѣщающими пресѣченіе ихъ расы. Любителя улицы Бондъ рѣдко можно было видѣть одного: онъ любилъ общество и всегда гулялъ подъ руку съ подобнымъ ему собратомъ. По видимому, онъ рожденъ былъ вовсе не для того, чтобъ принимать участіе въ заботахъ нынѣшнихъ тяжелыхъ временъ. Разговоръ его былъ весьма немногорѣчивый. Истинный диллетантъ улицы Бондъ имѣлъ разсѣянный взглядъ. Его юность проведена была въ кругу героевъ, питавшихъ особенную любовь и уваженіе къ бутылкамъ. Онъ самъ, быть можетъ, неоднократно ужиналъ съ Шериданомъ. Онъ отъ природы мотъ: вы сами можете видѣть это изъ его походки. Люди, которые не тратятъ попустому денегъ, рѣдко зѣваютъ по сторонамъ, тотъ, кто старается скопить деньжонку, рѣдко вздергиваетъ носъ,-- между тѣмъ какъ эти два качества служатъ отличительнымъ признакомъ и неотъемлемою принадлежностію любителя улицы Бондъ. До какой степени фамильяренъ онъ былъ съ тѣми, кто принадлежалъ къ его расѣ, и до какой степени забавно-надмененъ съ тѣмъ вульгарнымъ остаткомъ смертныхъ, которыхъ лица рѣдко или въ первый разъ показывались на улицѣ Бондъ! Но уже болѣе не существуетъ этого замѣчательнаго существа. Міръ хотя и горюетъ о своей потерѣ, но старается обойтись, и безъ него. Наши нынѣшніе молодые люди имѣютъ привязанность къ образцовымъ коттэджамъ и наклонность писать различнаго рода трактаты. Конечно, я подразумѣваю здѣсь молодыхъ людей спокойныхъ и безвредныхъ, какими бывали встарину любители улицы Бондъ -- redeant saturnin regna. Несмотря на то, для ненаблюдательнаго взора улица Бондъ имѣетъ свой блескъ и шумъ, но блескъ и шумъ улицы, а не гульбища. По этой улицѣ, за нѣсколько минутъ передъ тѣмъ, когда толпы народа становятся на ней густѣйшими, проходили два джентльмена, которыхъ наружность вовсе не соотвѣтствовала мѣстности. Оба они имѣли видъ людей съ претензіями на аристократическое происхожденіе, старосвѣтный видъ респектабельности и провинціальной осѣдлости. Болѣе тучный изъ нихъ былъ даже щеголь въ своемъ родѣ. Онъ научился украшать свою наружность въ то время, когда улица Бондъ достигала верхней ступени своей славы, и когда записной франтъ Бруммель гремѣлъ по всей Британіи. Въ одеждѣ онъ все еще старался сохранить моду своей юности; но только то, что въ ту пору говорило о столицѣ, теперь обличало жизнь въ провинціи. Его галстухъ, полный, высокій и снѣжной бѣлизны, весьма ловко окаймлялъ лицо, гладко-выбритое, чистое и румяное; его фракъ синяго королевскаго цвѣта, съ пуговками, въ которыхъ вы могли видѣть отраженіе вашего лица -- veluli in speculum -- былъ застегнутъ на самой таліи, показывавшей дородность мужчины среднихъ лѣтъ,-- мужчины, чуждаго честолюбія, алчности и житейскихъ треволненій, которыя незамѣтно превращаютъ жителей Лондона въ живыхъ скелетовъ; его панталоны, сѣроватаго цвѣта, широкіе сверху, туго перехватывались на колѣняхъ и оттуда оканчивались штиблетами, что все вмѣстѣ отличалось дэндизмомъ, который вполнѣ удовлетворялъ идеалу провинціальнаго щеголя. Въ профессіи спутника этого джентльмена невозможно было ошибиться: шляпа съ широкими полями, покрой платья духовныхъ лицъ, шейный платокъ и вмѣсто выпущенныхъ воротничковъ -- пасторка, что-то весьма благородное и весьма кроткое во всей наружности этой особы,-- все говорило, что это былъ вполнѣ джентльменъ и священникъ.
   -- О, нѣтъ, сказалъ солидный мужчина: -- я не говорю, что мнѣ не нравится взглядъ Франка. Я увѣренъ, у него есть что-то на душѣ. Ну да, впрочемъ, надобно надѣяться, что сегодня вечеромъ все будетъ обнаружено.
   -- Развѣ онъ сегодня обѣдаетъ у васъ? Пожалуйста, сквайръ, будьте поласковѣе съ нимъ. Вѣдь и то сказать, нельзя же поставить старую голову на молодыя плечи.
   -- Я слова не говорю, что его голова молодая, возразилъ сквайръ: -- но желательно бы, чтобъ въ этой головѣ хоть немножко было здраваго разсудка Рандаля Лесли. Я вижу, чѣмъ это все кончится: мнѣ слѣдуетъ непремѣнно взять его въ деревню, и если онъ будетъ скучать безъ занятій, то пусть его заведетъ себѣ гончихъ, и, въ добавокъ, я отведу для него ферму Бруксби.
   -- Что касается гончихъ, возразилъ мистеръ Дэль:-- то при нихъ необходимы будутъ лошади; а мнѣ кажется, ни откуда еще не проистекало столько зла для молодыхъ людей съ пылкимъ характеромъ, какъ изъ этихъ конюшенъ. Для примѣра возьмемте Нимрода: какую пользу онѣ принесли ему! Дѣло другое -- земледѣліе: это и благотворное и благородное занятіе было въ большомъ почетѣ у священныхъ націй и постоянно поощрялось знаменитѣйшими людьми въ классическія времена. Напримѣръ, аѳиняне....
   -- Отстаньте вы съ вашими аѳинянами! прервалъ сквайръ, забывая правила благопристойности.-- Вамъ не къ чему бросаться такъ далеко за примѣромъ! Довольно было сказать про какого нибудь Гэвсльдена, что его отецъ, его дѣдъ и его прадѣдъ занимались земледѣліемъ, и даже, смѣю сказать, въ тысячу разъ лучше этихъ затхлыхъ старыхъ аѳинянъ... Я не намѣренъ, впрочемъ, оскорблять ихъ. Но нужно вамъ сказать, Дэль, еще одно весьма важное замѣчаніе: человѣкъ, который хочетъ заняться земледѣліемъ и жить въ деревнѣ, долженъ имѣть жену.
   -- Вотъ то-то и есть, сквайръ, какъ не пожелать, чтобы догадки мистриссъ Гэзельденъ были справедливы! Право, у васъ была бы тогда такая чудная невѣстка, какой не отъискать въ Трехъ Соединенныхъ Королевствахъ. И мнѣ кажется, поговори я съ молоденькой барышней въ сторонѣ отъ ея отца, то смѣло можно ручаться, что я устранилъ бы главнѣйшее препятствіе къ женитьбѣ, и именно: ея религію.
   -- До сихъ поръ не могу понять, какимъ образомъ эта итальянская дѣвочка могла сдѣлаться предметомъ безпокойства моего и мой Гэрри. Знаете ли, что мы долго имѣли въ виду сестру Рандаля, эту миленькую, съ чисто-англійскимъ румянымъ личикомъ дѣвочку. Моей Гэрри всегда непріятно, даже больно было видѣть, что эта дѣвочка остается въ такомъ небреженіи, ходитъ простоволосая,-- и всему виной ея полоумная, безпечная мать. Я всегда думалъ, что прекрасная вышла бы вещь, еслибъ мнѣ удалось какъ можно ближе свести Рандаля и Франка: это доставило бы мнѣ возможность сдѣлать что нибудь для самого Рандаля. Славный малый онъ, нечего сказать! да и въ жилахъ его течетъ кровь Гэзельденовъ. Но Віоланта такъ хороша, что выборъ Франка не долженъ казаться удивительнымъ. Въ этомъ случаѣ мы должны винить самихъ себя: мы такъ много позволяли имъ видѣться въ ребячествѣ другъ съ другомъ. Какъ бы то ни было, я не на шутку разсержусь, когда узнаю, что Риккабокка вздумалъ хитрить передо мной, и убѣжалъ изъ казино собственно-затѣмъ, чтобъ доставить Франку возможность продолжать тайныя свиданія съ его дочерью.
   -- Не думаю, чтобъ это могло статься отъ Риккабокка; скорѣе можно допустить, что онъ потому убѣжалъ, чтобъ лишить Франка всякой возможности видѣться съ Віолантой. Скажите, гдѣ удобнѣе могъ онъ видѣться съ ней, какъ не въ казино?
   -- Это справедливо. Несмотря, что Риккабокка носилъ званіе иностраннаго доктора, и даже можно полагать, что онъ принадлежалъ къ какой нибудь странствующей труппѣ шарлатановъ, но онъ во всѣхъ отношеніяхъ былъ джентльменъ. Я сужу о людяхъ безъ всякаго преувеличенія. Однако, вы до сихъ поръ еще не высказали мнѣ вашего мнѣнія о Франкѣ? Я замѣчаю, будто вы вовсе не полагаете, что мой Франкъ влюбленъ въ Віоланту? Полно же думать! говорите мнѣ откровенно.
   -- Если вы принуждаете меня, то я долженъ признаться, что, по моему мнѣнію, онъ рѣшительно не любитъ ее. Точно такого же мнѣнія и моя Кэрри, которая необыкновенно проницательна въ дѣлахъ подобнаго рода.
   -- Ваша Кэрри! вотъ какъ! Неужели вы думаете, что она въ половину проницательнѣе моей Гэрри? Кэрри -- какой вздоръ!
   -- Я не хочу дѣлать оскорбительныхъ, возраженій; но, мистеръ Гэзельденъ, когда вы позволяете себѣ насмѣхаться надъ моей Кэрри, то я не смѣлъ бы называться мужемъ, не сказавъ, что.....
   -- Позвольте! прервалъ сквайръ: -- она всегда была добрая и умная женщина; но сравнивать ее съ моей Гэрри!...
   -- Я не сравниваю ее съ вашей Гэрри; ее нельзя сравнить ни съ какой женщиной въ Англіи. Впрочемъ, мистеръ Гэзельденъ, вы начинаете терять хладнокровіе!
   -- Кто? я!
   -- Народъ останавливается и съ удивленіемъ смотритъ на васъ. Ради приличія, сэръ, успокойтесь и перемѣнимте предметъ нашего разговора.... Вотъ уже мы и въ Албани. Надѣюсь, мы не застанемъ бѣднаго капитана Гигинботома въ такомъ положеніи, въ какомъ онъ представляетъ себя въ письмѣ.... Это что? возможно ли это! Нѣтъ, не можетъ быть!... Взгляните, взтляните!
   -- Куда.... гдѣ.... что такое? Ради Бога, не столкните меня съ тротуара. Да что и въ самомъ дѣлѣ, ужь не привидѣніе ли передъ вами?
   -- Вонъ тамъ.... вонъ этотъ джентльменъ въ черномъ платьѣ!
   -- Джентльменъ въ черномъ платьѣ среди бѣлаго дня! Фи, какой вздоръ!
   При этихъ словахъ мистеръ Дэль сдѣлалъ нѣсколько шаговъ, или, вѣрнѣе сказать, нѣсколько прыжковъ впередъ и схватилъ руку джентльмена, на котораго указывалъ, и который въ свою очередь остановился и пристально поглядѣлъ въ лицо пастора.
   -- Сэръ, извините меня, сказалъ мистеръ Дэль: -- но, если я не ошибаюсь, ваша фамилія Ферфильдъ? Ну да, такъ и есть: вы -- Леонардъ, мой милый, любезный юноша! О, какая радость! Такъ перемѣнился, сдѣлался такимъ прекраснымъ! а лицо, по прежнему, то же самое -- по прежнему честное.... Сквайръ, да подите же сюда! взгляните на вашего стараго пріятеля Леонарда Ферфильда.
   -- Какой чудакъ этотъ Дэль! сказалъ сквайръ, отъ души сжимая руку Леонарда:-- хотѣлъ увѣрить меня, что вы джентльменъ въ черномъ платьѣ; впрочемъ, онъ сегодня съ утра въ странномъ расположеніи духа. Ну, что, мастэръ Ленни? васъ теперь не узнать -- выросъ и сдѣлался настоящимъ джентльменомъ! Какъ видно, дѣла ваши идутъ хорошо! чай, главнымъ садовникомъ у какого нибудь вельможи?
   -- Немного не угадали, сэръ, съ улыбкой отвѣчалъ Леонардъ.-- Дѣла мои пошли наконецъ очень хорошо. Ахъ, мистеръ Дэль, вы и представить себѣ не можете, какъ часто я вспоминалъ васъ и вашъ разговоръ о знаніи, и, что еще болѣе, какъ сильно постигалъ я всю истину вашихъ словъ и какъ искренно благодарилъ небо за этотъ урокъ.
   Мистеръ Дэль (слова Леонарда сильно тронули его и замѣтно польстили его самолюбію). Я ожидалъ отъ васъ этого, Леонардъ: вы еще и юношей обладали обширнымъ умомъ и здравымъ разсудкомъ. Значитъ вы не забыли моей маленькой лекціи о знаніи, или, лучше сказать, образованіи?
   Сквайръ. Отвяжитесь вы съ вашимъ образованіемъ! Я имѣю причины ненавидѣть это слово: оно выжгло у меня три скирды хлѣба,-- три чудеснѣйшія скирды, на какихъ когда либо останавливался вашъ взоръ, мистеръ Ферфильдъ.
   Мистеръ Дэль. Этому причиной ужь никакъ не образованіе,-- скорѣе -- невѣжество.
   Сквайръ. Невѣжество! Вотъ еще выдумали! Посудите сами, мистеръ Ферфильдъ: въ нашемъ округѣ, въ послѣднее время, происходили страшныя возмущенія, и предводитель ихъ былъ точно такой же молодецъ, какимъ нѣкогда вы были сами.
   Леонардъ. Очень много обязанъ вамъ, мистеръ Гэзельденъ, за такое мнѣніе. Позвольте узнать, въ какомъ отношеніи онъ похожъ былъ на меня?
   Сквайръ. Да въ такомъ, что онъ былъ тоже деревенскій геній и всегда читалъ трактаты или что-то въ этомъ родѣ, сообщалъ вычитанное своимъ пріятелямъ, тѣ -- своимъ, и изъ этого вышло, что въ одинъ прекрасный день вся чернь вооружилась вилами и косами, напала на фермера Смарта и разнесла его молотильни, а вечеромъ -- сожгла мои скирды. Къ счастію, мы успѣли поймать разбойниковъ и отдали въ руки правосудія. Деревенскаго генія, слава Богу, послали немедленно въ Ботани-Бей.
   Леонардъ. Но неужели же книги научили его жечь хлѣбныя скирды и разрушать машины?
   Мистеръ Дэль. О, нѣтъ! напротивъ, онъ утверждалъ, что не хотѣлъ принимать и не принималъ никакого участія въ этихъ возмущеніяхъ.
   Сквайръ. Не принималъ, это правда; но своими безумными умствованіями онъ возбудилъ въ народѣ ненависть къ людямъ болѣе зажиточнымъ. Это обстоятельство напоминаетъ мнѣ старинный анекдотъ. Одинъ лицемѣрный квакеръ, уловивъ удобный случай отмстить своему врагу, сказалъ ему: "я не смѣю пролить твоей крови, пріятель, но буду держать твою голову въ водѣ, пока не захлебнешься."
   Мистеръ Дэль. Что ни говорите, а мнѣ больно было смотрѣть на этого молодого человѣка, когда онъ стоялъ передъ собраніемъ судей; больно было смотрѣть на его умное лицо и слышать его смѣлое, откровенное признаніе, его борьбу съ пріобрѣтеніемъ знанія и конецъ этой борьбы. Бѣдный! онъ не зналъ, что знаніе есть искра огня, которую страшно заронить въ груды льну! И, о сквайръ, понимаете ли вы вопль отчаянія его матери, когда судъ произнесъ приговоръ, которымъ онъ подвергался ссылкѣ на всю жизнь? этотъ вопль и теперь еще раздается у меня въ ушахъ! И какъ вы думаете, Леонардъ, кто вовлекъ его въ это заблужденіе? причиной всего зла -- мѣшокъ странствующаго мѣдника. Вѣроятно, вы не забыли Спротта?
   Леонардъ. Мѣшокъ странствующаго мѣдника? Спротта?
   Сквайръ. Да, милостивый государь, Спротта, первѣйшаго бездѣльника, какого только можно представить себѣ. Впрочемъ, и онъ не отвертѣлся отъ нашихъ рукъ. Представьте себѣ, его мѣшокъ былъ биткомъ набитъ трактатами, возбуждающими ненависть ко всякому порядочному человѣку, и фосфорными спичками, приготовленными по новѣйшему способу,-- вѣроятно, для того, чтобы мои скирды изучили теорію произвольнаго самосозженія. Крестьяне покупали спички....
   Мистеръ Дэль. А несчастный деревенскій геній -- трактаты.
   Сквайръ. И то и другое имѣло благозвучный девизъ: "Распространять въ рабочемъ классѣ народа, что знаніе есть сила". Слѣдовательно, я весьма справедливо замѣтилъ, что знаніе сожгло мои скирды. Знаніе воспламенило деревенскаго генія,-- деревенскій геній воспламепилъ другихъ подобныхъ ему неучей, а они воспламенили мои скирды. Какъ бы то ни было, спички, трактаты, деревенскій геній и Спроттъ, подобру и поздорову, всѣ вмѣстѣ отправились въ Ботани-Бей, и въ округѣ нашемъ, по прежнему, спокойно. Теперь, прошу покорно, мистеръ Ферфильдъ, извините меня, а при мнѣ оставьте ваше знаніе въ покоѣ. Сжечь такія чудеснѣйшія скирды хлѣба! А знаете ли, Дэль, я подозрѣвалъ, что вамъ было жаль этого негодяя Спротта, и когда его выводили изъ суда, мнѣ показалось, будто вы о чемъ-то шептались съ нимъ.
   Мистеръ Дэль. Ваша правда, сквайръ: я спросилъ его, чти сдѣлалось съ его осломъ,-- съ этимъ безобиднымъ животнымъ!
   Сквайръ. Безобиднымъ! Сбилъ съ ногъ меня въ чертополохъ на лугу моей деревни! Помню, помню.-- Ну, и что же онъ сказалъ вамъ?
   Мистеръ Дэль. Спроттъ сказалъ мнѣ только три слова, но эти слова вполнѣ обнаружили всю мстительность его характера. Произнося эти слова, онъ такъ страшно прищурилъ глаза свои, что во мнѣ оледенѣла кровь. "Что сдѣлалось съ твоимъ бѣднымъ осломъ?" спросилъ я....
   Сквайръ. Ну, что же что же онъ отвѣтилъ?
   Мистеръ Дэль. "Изъ него сдѣлали сосиски", отвѣчалъ онъ.
   Сквайръ. Сосиски! Отъ него это можетъ статься! и вѣрно онъ продавалъ ихъ бѣднымъ! Вотъ до чего доходятъ бѣдняки, когда начнутъ слушать такихъ бездѣльниковъ, какъ Спроттъ!... Сосиски! ослиныя сосиски! (отплевываясь) да это все равно, что ѣсть человѣческое мясо.... настоящее людоѣдство!
   Леонардъ, котораго исторія Спротта и деревенскаго генія заставила сильно задуматься, пожавъ руку мистеру Дэлю, попросилъ позволенія побывать у него на квартирѣ и уже хотѣлъ удалиться, но мистеръ Дэль, слегка удерживая его за руку, сказалъ:
   -- О, нѣтъ, Леонардъ, пожалуста, не уходите такъ скоро: мнѣ о многомъ нужно разспросить васъ, переговорить съ вами. Я буду свободенъ очень скоро. Мы идемъ теперь къ родственнику сквайра, котораго вы, вѣроятно, помните: это капитанъ Гигинботомъ -- Барнабасъ Гигинботомъ. Онъ очень-очень нездоровъ.
   Сквайръ. И я увѣренъ, что онъ очень будетъ радъ, если и вы зайдете къ нему.
   Леонардъ. Не будетъ ли это невѣжливо съ моей стороны?
   Сквайръ. Невѣжливо! Спросить у больного джентльмена о его здоровьи? Да, кстати, сэръ, вѣдь вы давно живете въ столицѣ и, вѣроятно, больше нашего знаете о нововведеніяхъ: что вы скажете насчетъ новаго способа лечить людей? не вздоръ ли это какой?
   -- Какого же именно способа, сэръ? Ихъ такъ много въ настоящее время?
   -- Въ самомъ дѣлѣ много? значитъ здоровье лондонскихъ жителей въ плохомъ состояніи. Да вотъ и бѣдный кузенъ мой -- онъ никогда, впрочемъ, не могъ похвастаться своимъ здоровьемъ -- кузенъ мой говоритъ, что держитъ какого-то гами.... гами.... какъ бишь зовутъ его, мистеръ Дэль?
   Мистеръ Дэль. Гомеопатъ.
   Сквайръ. Ну да, да,-- держится гомеопата. Надобно сказать вамъ, что капитанъ вздумалъ пожить у одного своего родственника Шарпа Корри, у котораго много было денегъ и очень мало печени; деньги онъ накопилъ, а печень истратилъ въ Индіи. У капитана явились огромныя ожиданія на огромные капиталы родственника. Смѣю сказать, что это въ весьма натуральномъ порядкѣ вещей! Но какъ вы думаете, что случилось потомъ? Вѣдь Шарпъ Корри какъ нельзя лучше провелъ капитана! Не умеръ, да и только: поправилъ свою печень, а капитанъ разстроилъ свою! Не правда ли, престранная вещь? Въ заключеніе всего неблагодарный набобъ отпустилъ отъ себя капитана въ чистую отставку. Терпѣть не могу больныхъ -- сказалъ онъ ему; теперь хочетъ женится, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что у него будутъ дюжины дѣтей.
   Мистеръ Дэль. Мистеръ Корри поправилъ свою печень на одномъ изъ минеральныхъ источниковъ въ Германіи. А такъ какъ онъ имѣлъ самолюбивое желаніе принуждать капитана находиться при себѣ въ теченіе курса леченія и вмѣстѣ съ нимъ пить минеральныя воды, то случилось, что воды, излечившія печень мистера Корри, разрушили печень Гигинботома. Въ это время въ Спа находился какой-то гомеопатъ-англичанинъ, взялся лечить его и утверждаетъ, что непремѣнно вылечитъ безконечно малыми дозами химическихъ составовъ, открытыхъ въ тѣхъ водахъ, которыя разстроили его здоровье. Не знаю, право, можетъ ли что быть хорошаго въ подобной теоріи?
   Леонардъ. Я знавалъ одного очень дѣльнаго, хотя и въ высшей степени эксцентричнаго гомеопата, и увѣренъ, что въ системѣ его леченія есть много дѣльнаго. Онъ уѣхалъ въ Германію: быть можетъ, онъ-то и лечитъ капитана. Позвольте узнать, какъ его зовутъ?
   Сквайръ. Объ этомъ кузенъ Барнабасъ не упомянулъ въ своемъ письмѣ. Вы можете сами спросить у него, потому что мы уже въ его квартирѣ. Послушайте, Дэль (съ лукавой улыбкой и въ полголоса произнесъ сквайръ).-- Если крошечная доза того, что повредило здоровью капитана, служитъ къ его излеченію, какъ вы думаете, не послужитъ ли къ совершенному выздоровленію духовное завѣщаніе набоба? Ха, ха!
   Мистеръ Дэль (стараясь скрыть свой смѣхъ). Оставьте, сквайръ! Бѣдная человѣческая натура! Мы должны быть снисходительны къ ея слабостямъ. Зайдемте, Леонардъ!
   Леонардъ, заинтересованный предположеніемъ встрѣтиться еще разъ съ докторомъ Морганомъ, не отказался отъ приглашенія и вмѣстѣ съ своими спутниками послѣдовалъ за женщиной, мимо небольшой передней, въ комнату страдальца.
  

ГЛАВА CVII.

   Какъ сильно ни было расположеніе сквайра посмѣяться насчетъ своего кузена, но въ одинъ моментъ исчезло при плачевномъ видѣ капитана и его тощей фигуры.
   -- Какъ вы добры, кузенъ! пріѣхали навѣстить меня.... очень, очень добры.... и вы тоже, мистеръ Дэль.... и какими кажетесь вы здоровяками. А я такъ никуда не годенъ: я обратился въ скелета. Вы можете пересчитать во мнѣ всѣ кости.
   -- Не унывай, кузенъ: гэзельденскій воздухъ и ростбифъ скорехонько поставятъ тебя на ноги, ласковымъ тономъ сказалъ сквайръ.-- И дернула же тебя нелегкая оставить ихъ и такую миленькую квартиру.
   -- Да, она дѣйствительно миленькая, хотя и не пышная, сказалъ капитанъ, со слезами на глазахъ.-- Я убилъ все, чтобъ сдѣлать ее миленькой: и новые ковры купилъ, и вотъ это кресло (изъ чистаго сафьяна), и вонъ ту японскую кошечку (держать горячіе тосты и пирожное),-- купилъ въ то самое время, когда.... когда этотъ неблагодарный человѣкъ написалъ ко мнѣ, что онъ умираетъ и что подлѣ его нѣтъ живой души, и что.... и что.... подумать только, что я перенесъ изъ за него! и такъ безсовѣстно поступить со мной! Кузенъ Вильямъ, повѣришь ли, онъ поздоровѣлъ, какъ ты, а я... я....
   -- Не унывай, кузенъ, не унывай! вскричалъ сострадательный сквайръ.-- Я совершенно согласенъ, что это жестокій поступокъ. На будущее время ты будешь осторожнѣе. Я не намѣренъ оскорбить тебя, но думаю, что еслибъ ты менѣе разсчитывалъ на печень своего родственника, то лучше сохранилъ бы свою собственную. Извини меня, кузенъ.
   -- Кузенъ Вильямъ, возразилъ бѣдный капитанъ -- повѣрь, что я никогда не разсчитывалъ. Еслибъ ты взглянулъ только на отвратительное лицо этого обманщика, жолтое какъ гинея, и перенесъ бы то, что я перенесъ изъ за него, то повѣрь, что почувствовалъ бы въ своемъ сердцѣ тысячу ножей, какъ я теперь чувствую. Я не терплю неблагодарности. Я не могъ терпѣть ея.... Но оставимъ объ этомъ. Не угодно ли тому джентльмену присѣсть?
   -- Мистеръ Ферфильдъ, сказалъ Дэль: -- былъ такъ добръ, что зашелъ сюда съ нами.-- Ему извѣстна нѣсколько гомеопатическая система, которой вы держитесь, и, быть можетъ, онъ знаетъ самого доктора. Скажите, какъ зовутъ его?
   -- Благодарю васъ, что вы напомнили мнѣ, сказалъ капитанъ, взглянувъ на часы и въ то же время проглотивъ крупинку.-- Послѣ лекарствъ, какія я принималъ, чтобъ угодить тому злодѣю, эти крошечныя пилюли служатъ мнѣ отрадой. Представьте, всѣ лекарства своего доктора онъ испытывалъ на мнѣ. Но ничего впереди насъ ожидаетъ міръ лучшій и болѣе справедливый!
   Вмѣстѣ съ этимъ благочестивымъ утѣшеніемъ капитанъ снова залился слезами.,
   -- Кажется, онъ немного.... того.... сказалъ сквайръ, постучавъ себѣ по лбу указательнымъ пальцемъ.:-- Полно, Барнабасъ! за тобой, кажется, присматриваетъ хорошая нянька. Надѣюсь, что она ласкова, внимательна къ тебѣ, не позволяетъ унывать.
   -- Тс! пожалуста не говорите о ней. Все въ ней продажное! олицетворенная лесть! Повѣрите ли, я плачу ей десять шиллинговъ въ недѣлю, кромѣ всего, что остается отъ стола, и вдругъ слышу, какъ она относится обо мнѣ сосѣдней прачкѣ: "ему, моя милая, долго не прожить, и слѣдовательно я имѣю ожиданія!" Ахъ, мистеръ Дэль, подумаешь, сколько грѣховности въ этой жизни! Впрочемъ, я и не думаю объ этомъ,-- ни на волосъ. Перемѣнимте лучше разговоръ. Вы, кажется, спрашивали меня, какъ зовутъ моего доктора? Его зовутъ....
   При этомъ женщина "съ ожиданіями" отворила дверь и громко провозгласила: докторъ Морганъ.
   Мистеръ Дэль и Леонардъ вздрогнули.
   Гомеопатъ не обратилъ вниманія на гостей. Сдѣлавъ на ходу поклонъ, онъ прямо подошелъ къ больному.
   -- Ну, капитанъ, разсказывайте ваши симптомы, сказалъ докторъ.
   И капитанъ началъ исчислять ихъ такимъ однообразнымъ тономъ, какимъ школьникъ произноситъ списокъ кораблей въ Гомерѣ. По видимому, онъ всю свою жизнь твердилъ эти симптомы и выучилъ ихъ наизусть. Не было ни одного мѣстечка, ни одного уголка въ анатомической организаціи капитана, изъ котораго бы онъ не извлекъ какого нибудь симптома и не выставилъ его на видъ. Сквайръ съ ужасомъ слушалъ этотъ инвентарій недуговъ, произнося при каждомъ изъ нихъ: "о Боже мой! о ужасъ! о Господи! Что будетъ дальше? Послѣ этого, мнѣ кажется, смерть -- отрада!" Между тѣмъ докторъ выслушивалъ исчисленіе симптомовъ съ примѣрнымъ терпѣніемъ, записывалъ въ памятную книжку тѣ изъ нихъ, которые казались ему выдавшимися пунктами въ этой крѣпости недуговъ, которую онъ держалъ въ осадномъ положеніи, и наконецъ вынулъ изъ кармана миніатюрный порошокъ,
   -- Чудесно, сказалъ онъ:-- ничего не можетъ быть лучше. Разведите этотъ порошокъ въ осьми столовыхъ ложкахъ воды и принимайте черезъ два часа по ложкѣ.
   -- По столовой ложкѣ?
   -- Да, по столовой ложкѣ.
   -- Кажется, сэръ, вы изволили сказать: "ничего не можетъ быть лучше?" спросилъ сквайръ, изумленный заключеніемъ доктора, послѣ исчисленія всѣхъ страданій капитана, которыя вывели его изъ терпѣнія: -- вы говорите: "ничего не можетъ быть лучше? "
   -- Да, только для извѣстныхъ симптомовъ, сэръ! отвѣчалъ докторъ Морганъ.
   -- Для извѣстныхъ симптомовъ, весьма быть можетъ, возразилъ сквайръ: -- но для внутренности капитана Гигинботома, мнѣ кажется, ничего не можетъ быть хуже.
   -- Вы ошибаетесь, сэръ, отвѣчалъ докторъ.-- Вѣдь всѣ недуги исчислялъ не капитанъ, а его печень. Печень, сэръ, хотя и благородный, но черезчуръ замысловатый органъ: онъ подверженъ весьма необыкновеннымъ причудамъ.-- Въ ней, то есть въ печени, гнѣздятся часто и поэзія, и любовь, и ревность. Ни слову не вѣрьте, что она говоритъ. Вы и представить себѣ не можете, какая она лгунья! Однако -- гм!... гм! мнѣ кажется, сэръ, я гдѣ-то видѣлъ васъ, конечно, ваше имя Гэзельденъ?
   -- Да, Вильямъ Гэзельденъ, къ вашимъ услугамъ. Но гдѣ же вы видѣли меня?
   -- На выборахъ, въ Лэнсмерѣ. Еще вы такъ прекрасно говорили въ защиту своего знаменитаго брата, мистера Эджертона.
   -- Чортъ возьми! вскричалъ сквайръ.-- Должно быть тогда говорилъ не я, но моя печень! Я обѣщалъ избирательнымъ членамъ, что мой полу-братъ будетъ горой стоять за нашъ округъ, и, вѣрите ли, я во всю свою жизнь не говорилъ такой ужасной лжи.
   При этомъ паціентъ, вспомнивъ о другихъ гостяхъ и опасаясь, что сквайръ крѣпко наскучитъ исчисленіемъ обидъ, нанесенныхъ ему Эджертономъ, и въ заключеніе разскажетъ всѣ подробности своей дуэли съ капитаномъ Дашморъ,-- обратился къ доктору съ рекомендаціями.
   -- Рекомендую вамъ, докторъ, моего друга, достопочтеннѣйшаго мистера Дэля, и еще джентльмена, который знакомъ съ гомеопатіей.
   -- Дэль? Да тутъ все старинные друзья! вскричалъ докторъ, вставая, между тѣмъ какъ мистеръ Дэль весьма неохотно отходилъ отъ окна, къ которому удалился при появленіи доктора.
   Гомеопатъ и мистеръ Дэль дружески пожали руки другъ другу.
   -- Наша встрѣча была при весьма печальномъ происшествіи, съ глубокимъ чувствомъ сказалъ докторъ.
   Мистеръ Дэль прижалъ палецъ къ губамъ и устремилъ взоръ къ Леонарду. Докторъ тоже взглянулъ на Леонарда, но съ перваго раза онъ не узналъ въ немъ тощаго, истомленнаго мальчика, котораго опредѣлилъ къ мистеру Приккету, и, конечно, не узналъ бы, еслибъ Леонардъ не улыбнулся и не обнаружилъ своего голоса.
   -- Клянусь Юпитеромъ, неужли это тотъ самый мальчикъ? вскричалъ докторъ Морганъ, бросился къ Леонарду и наградилъ его искреннимъ валлійскимъ объятіемъ.
   Эти неожиданныя встрѣчи до такой степени взволновали доктора, что въ теченіе нѣсколькихъ минутъ онъ не могъ выговорить слова. Наконецъ, вынувъ изъ своей аптеки крупинку, онъ проглотилъ ее.
   -- Аконитъ есть лучшее средство противъ нервныхъ потрясеній, сказалъ докторъ.
   Въ это время капитанъ, весьма недовольный тѣмъ, что вниманіе доктора отвлечено было отъ его болѣзни, печальнымъ голосомъ спросилъ:
   -- Что же, докторъ, вы ни слова не сказали мнѣ о діэтѣ? Что я буду имѣть къ обѣду сегодня?
   -- Друга, милостивый государь, друга, отвѣчалъ докторъ, утирая глаза.
   -- Вотъ тебѣ разъ! вскричалъ сквайръ, отступая: -- не хотите ли вы сказать, сэръ, что британскіе законы (конечно, они много измѣнились въ послѣднее время) позволяютъ назначать вашимъ паціентамъ въ пищу своихъ собратій? Какъ вы думаете, Дэль, вѣдь это хуже ослиныхъ сосисекъ?
   -- Извините, сэръ, сказалъ докторъ Морганъ, съ серьезнымъ видомъ: -- я хочу сказать, что не столько слѣдуетъ обращать вниманія на пищу, которую будемъ имѣть за обѣдомъ, сколько на тѣхъ людей, съ которыми будемъ раздѣлять эту пищу. Гораздо лучше скушать лишнее съ другомъ, нежели сидѣть за столомъ одному и соблюдать строгую діэту. Веселый разговоръ чрезвычайно помогаетъ пищеваренію и производитъ благодѣтельное дѣйствіе въ страданіяхъ печени. Я увѣренъ, сэръ, что выздоровленію мистера Шарпа Корри весьма много способствовало пріятное общество нынѣшняго моего паціента.
   Капитанъ громко простоналъ.
   -- И потому, джентльмены, если кто нибудь изъ васъ останется обѣдать съ мистеромъ Гигинботомомъ, то, повѣрьте, это какъ нельзя болѣе поможетъ дѣйствію лекарства.
   Капитанъ бросилъ умоляющій взглядъ сперва на кузена, потомъ на мистера Дэля.
   -- Къ сожалѣнію, я не могу, отвѣчалъ сквайръ: -- я обѣдаю сегодня съ сыномъ. Но вотъ мистеръ Дэль....
   -- Если онъ будетъ такъ добръ, прервалъ капитанъ: -- мы бы пріятно провели вечеръ за вистомъ, съ двумя болванами.
   Но мистеръ Дэль располагалъ обѣдать съ стариннымъ своимъ университетскимъ другомъ и разъпгрывать не глупый, прозаическій вистъ съ двумя болванами, не представляющій удовольствія бранить своего партнера, но настоящій вистъ, вчетверомъ, съ пріятной перспективой браниться со всѣми тремя игроками. Но такъ какъ скромная и безмятежная жизнь мистера Дэля запрещала ему быть героемъ въ большихъ дѣлахъ, то онъ рѣшился быть героемъ малыхъ дѣлъ, и потому, съ довольно плачевнымъ лицомъ, онъ принялъ приглашеніе капитана, обѣщался воротиться къ шести часамъ и, вручивъ Леонарду свой адресъ, удалился. Сквайръ тоже торопился: ему нужно было осмотрѣть новую машинку для сбиванія масла и исполнить нѣкоторыя порученія своей Гэрри. Прощаясь съ докторомъ, онъ взялъ съ него увѣреніе, что черезъ нѣсколько недѣль капитанъ Гигинботомъ благополучно можетъ переѣхать въ Гэзельденъ. Леонардъ хотѣлъ было уйти вслѣдъ за сквайромъ, но Морганъ, взявъ его подъ руку, сказалъ:
   -- Извините, я васъ не пущу: мнѣ нужно переговорить съ вами о многомъ; вы должны разсказать мнѣ все о маленькой сироткѣ.
   Леонардъ не хотѣлъ, да и не могъ лишить себя удовольствія поговорить о Гэленъ, и вмѣстѣ съ гомеопатомъ сѣлъ въ карету, стоявшую у подъѣзда.
   -- Я ѣду на нѣсколько минутъ въ деревню -- посмотрѣть своего паціента, сказалъ докторъ.-- Я такъ часто удивлялся, не понимая, что сдѣлалось съ вами. Не получая ничего отъ Приккета, я написалъ къ нему и получилъ отвѣтъ отъ его наслѣдника такой сухой, какъ старая кость.-- Бѣдный Приккетъ! я узналъ, что онъ пренебрегъ моими крупинками и переселился къ праотцамъ. Увы! pulvus et timbra sumusl Я ничего не могъ узнать о васъ. Наслѣдникъ Приккета объявилъ мнѣ то же самое. Но я никогда не терялъ надежды: я всегда оставался при домъ убѣжденіи, что рано или поздно, но вы твердо станете на ноги -- это всегда бываетъ съ людьми жолчно-нервнаго темперамента,-- такіе люди всегда успѣваютъ въ своихъ предпріятіяхъ, особливо, если, въ припадкахъ сильнаго душевнаго волненія, станутъ принимать по ложкѣ хамомиллы. Ну, теперь начинайте вашу исторію и исторію сиротки.... Премиленькая дѣвочка! никогда не встрѣчалъ такой чувствительной души.
   Леонардъ въ немногихъ словахъ разсказалъ свои неудачи и окончательный успѣхъ и сообщилъ великодушному доктору, что отъискалъ наконецъ нобльмена, которому несчастный Дигби довѣрялъ свою дочь, и котораго попеченія о сиротѣ вполнѣ оправдали это довѣріе.
   При имени лорда л'Эстренджа докторъ Морганъ пристально взглянулъ на Леонарда.
   -- Я помню его очень хорошо, сказалъ онъ: -- помню съ тѣхъ поръ, какъ имѣлъ практику въ Лэнсмерѣ, въ качествѣ аллопата. Но возможно ли было подумать тогда, что этотъ своенравный мальчикъ, полный причудъ, жизни и пылкой души, остепенится до такой степени, что сдѣлается питомцемъ такого милаго ребенка, съ ея робкими взорами и нѣжной, чувствительной душой. Послѣ этого какъ не сказать, что чудесамъ нѣтъ конца! Вы говорите, что онъ и вамъ оказалъ благодѣяніе? Не удивительно, впрочемъ: онъ зналъ все ваше семейство.
   -- Да, онъ говоритъ, что зналъ. Какъ вы думаете, сэръ, знавалъ ли онъ -- видѣлъ ли онъ когда нибудь мою мать?
   -- Вашу?.. Нору? быстро подхватилъ докторъ и, какъ будто пораженный мыслью, нахмурилъ брови и оставался безмолвнымъ и задумчивымъ въ теченіе нѣсколькихъ минутъ.
   -- Безъ сомнѣнія, онъ встрѣчался съ ней: вѣдь она воспитывалась у лэди Лэнсмеръ, сказалъ докторъ, замѣтивъ, что взоры Леонарда неподвижно остановились на его лицѣ. Развѣ онъ не говорилъ объ этомъ?
   -- Нѣтъ.
   Неясное, неопредѣленное подозрѣніе мелькнуло въ умѣ Леонарда; но оно также быстро и исчезло. Неужели онъ его отецъ? Не можетъ быть. Его отецъ, какъ по всему видно, умышленно оскорбилъ несчастную мать. А неужели Гарлей способенъ на подобный поступокъ? И еслибъ Леонардъ былъ сынъ Гарлея, то неужели Гарлей не узналъ бы его съ разу, и, узнавъ, не призналъ бы его своимъ сыномъ? Къ тому же Гарлей казался такъ молодъ,-- слишкомъ молодъ, чтобы быть отцемъ Леонарда! И Леонардъ всѣми силами старался отогнать отъ себя такую идею!
   -- Вы говорили мнѣ, докторъ, что не знаете, какъ зовутъ моего отца.
   -- И, повѣрьте, я говорилъ вамъ совершенную правду.
   -- Ручаетесь за это вашей честью, сэръ?
   -- Клянусь честью, я не знаю.
   Наступило продолжительное молчаніе. Карета уже давно выѣхала изъ Лондона и катилась по большой дорогѣ, не столь шумной и не такъ застроенной зданіями, какъ большая часть дорогъ, служащихъ въѣздами въ столицу. Леонардъ задумчиво посматривалъ въ окно, и предметы, встрѣчавшіеся съ его взорами, постепенно возникали въ его памяти. Да, дѣйствительно: это была та самая дорога, по которой онъ впервые входилъ въ столицу, рука въ руку съ Гэленъ, и съ надеждами столь возвышенными, какъ душа поэта. Леонардъ тяжело вздохнулъ. Онъ подумалъ, что охотно бы отдалъ все, что пріобрѣлъ -- и независимое состояніе, и славу,-- словомъ сказать все, все,-- лишь только бы еще разъ ощущать пожатіе той нѣжной руки, еще разъ быть защитникомъ того нѣжнаго созданія.
   Голосъ доктора прервалъ размышленіе Леонарда.
   -- Я ѣду посмотрѣть весьма интереснаго паціента -- одежда его желудка совсѣмъ износилась; это человѣкъ весьма ученый и съ сильнымъ раздраженіемъ въ мозгу. Я не могу оказать ему особенной пользы, а онъ дѣлаетъ мнѣ чрезвычайно много вреда.
   -- Это какимъ образомъ? спросилъ Леонардъ, съ замѣтнымъ усиліемъ сдѣлать возраженіе.
   -- Очень просто: задѣваетъ меня за живое и выжимаетъ слезы изъ глазъ.... Да, случай весьма патетичный! я пользую величавое созданіе, которое преждевременно и попустому расточило свою жизнь. Аллопаты кончили съ нимъ все, когда я встрѣтился съ нимъ, и когда онъ находился въ сильной горячкѣ. На время я поправилъ его, полюбилъ его не могъ не полюбить проглотилъ огромное количество крупинокъ, чтобы ожесточить себя противъ него,-- но ничто не помогло.... привезъ его въ Англію съ другими паціентами, которые всѣ (исключая капитана Гигинботома) платятъ мнѣ превосходно. Этотъ бѣднякъ ничего не платитъ, а надобно сказать, что онъ стоитъ мнѣ дорого, если взять въ разсчетъ время, шоссейныя деньги, деньги за квартиру и за столъ. Слава Богу, что я одинокій человѣкъ и могу имѣть лишнія деньги! Знаете ли что: я передалъ бы всѣхъ другихъ паціентовъ аллопатамъ, лишь бы только спасти этого бѣднаго, несчастнаго человѣка. Но что можно сдѣлать для человѣка, на желудкѣ котораго не осталось ни одной тряпички! Стой! вскричалъ докторъ, дернувъ кучерскій снурокъ.-- Это, кажется, тотъ и есть заборъ. Я выйду здѣсь и пройду тропинкой по полямъ.
   Этотъ заборъ, эти поля -- о, какъ ясно припоминалъ ихъ Леонардъ! Но гдѣ же Гэленъ? Неужели ей не суждено уже болѣе взглянуть на эти мѣста?
   -- Если позволите, и я пойду съ вами, сказалъ Леонардъ.-- И, пока вы осматриваете больного, я погуляю подлѣ ручья, который долженъ протекать здѣсь.
   -- Подлѣ Брента? а вы знаете его? О, еслибъ вы послушали моего паціента, съ какимъ онъ увлеченіемъ говоритъ о немъ и о часахъ, проведенныхъ имъ на берегахъ его за рыбной ловлей,-- право, вы тогда не знали бы, что вамъ дѣлать -- смѣяться или плакать. Въ первый день, какъ его привезли сюда, онъ хотѣлъ выйти и еще разъ попробовать изловить своего демона-обольстителя -- одноглазаго окуня.
   -- Праведное небо! воскликнулъ Леонардъ.-- Неужели вы говорите о Джонѣ Борлеѣ?
   -- Да, это его имя; дѣйствительно мой паціентъ Джонъ Борлей.
   -- И онъ доведенъ до этого? Вылечите его, спасите его, если только это въ человѣческой власти. Въ теченіе двухъ послѣднихъ лѣтъ я всюду искалъ его, и тщетно. Я хотѣлъ помочь ему, я имѣлъ деньги, имѣлъ свой домъ. Бѣдный, заблужденный, знаменитый Борлей! Возьмите меня къ нему. Вы сказали, что нѣтъ ни малѣйшей надежды на его выздоровленіе?
   -- Я не говорилъ этого, отвѣчалъ докторъ.-- Наука и искусство могутъ только помочь природѣ, и хотя природа постоянно старается поправить вредъ, который мы причиняемъ ей, но, несмотря на то, когда одежда желудка износилась, природа, какъ и я, становится въ тупикъ. Вы ужь въ другой разъ разскажете мнѣ о своемъ знакомствѣ съ Борлеемъ, а теперь пойдемте къ нему въ домъ. Посмотрите, съ какимъ нетерпѣніемъ онъ ждетъ меня, поглядывая изъ окна.
   Докторъ отворилъ калитку садика, принадлежавшаго скромному коттэджу, въ который бѣдный Борлей бѣжалъ изъ квартиры Леонарда. Медленнымъ шагомъ и съ тяжелымъ сердцемъ Леонардъ печально слѣдовалъ за докторомъ -- взглянуть на руины того, чей умъ придавалъ блескъ и славу шумнымъ оргіямъ и вызывалъ громъ рукоплесканій. Увы, бѣдный Йорикъ!
  

ЧАСТЬ ДВѢНАДЦАТАЯ.

ГЛАВА CVIII.

   Одлей Эджертонъ въ глубокомъ раздумьи стоитъ у камина. Перемѣна министерства неизбѣжна, и Эджертонъ не предвидитъ никакой возможности занять, при наступающихъ выборахъ, мѣсто въ Парламентъ. Мысли, одна мрачнѣе другой быстро смѣнялись въ его изображеніяхъ. Для этого человѣка занятіе государственными дѣлами составляло необходимое условіе его существованія, тѣмъ болѣе теперь, когда оно служило единственнымъ средствомъ въ удовлетворенію потребностей жизни, когда онъ видѣлъ неизбѣжное разореніе. Онъ зналъ, что отъ барона Леви зависѣло во всякое время наложить запрещеніе на его недвижимое имущество, что отъ этого человѣка зависѣло выпустить въ свѣтъ обязательства и векселя, которые такъ долго хранились въ шкатулкахъ изъ розоваго дерева, украшавшихъ кабинетъ услужливаго ростовщика, что отъ него зависѣло овладѣть самымъ домомъ Одлея, и, наконецъ, обнародовать въ газетахъ о публичной продажѣ "богатаго имущества и драгоцѣнныхъ вещей высокопочтеннѣйшаго Одлея Эджертона". Впрочемъ, основываясь на совершенномъ знаніи свѣта, Эджертонъ былъ увѣренъ, что Леви не прбігнетх къ подобнымъ мѣрамъ, пока будетъ видѣть, что Одлей все еще впереди всѣхъ въ политической войнѣ, пока будетъ видѣть, что для Одлея не совершенно еще утрачена надежда на возвращеніе своего могущества, быть можетъ, въ безпредѣльное число разъ сильнѣе прежняго. Леви, котораго ненависть Одлей угадывалъ, все еще считалъ его за человѣка или нелишеннаго послѣдней помощи, или слишкомъ сильнаго, чтобы открыто начать съ нимъ войну и надѣяться на побѣду. "Еще на одинъ бы годъ остаться въ Парламентѣ, произнесъ непоколебимый Одлей, сжимая рукой лѣвый бокъ: -- и тогда, быть можетъ, дѣла мои приняли бы благопріятный оборотъ. Если нѣтъ, то все же я спокойнѣе бы умеръ облеченный властью, и только тогда бы узнали, что я нищій, и что я искалъ отъ своего отечества одной только могилы."
   Едва эти слова замерли на устахъ Одлея, какъ въ уличную дверь раздались два громкихъ удара, одинъ за другимъ, и черезъ нѣсколько секундъ въ кабинетъ Одлея явился Гарлей; но почти въ то же время къ Одлею подошелъ лакей и доложилъ о пріѣздѣ барона Леви.
   -- Попроси барона подождать, если ему не угодно назначить время для другого визита, сказалъ Эджертонъ, едва замѣтно мѣняясь въ лицѣ.-- Ты можешь сказать ему, что я теперь занятъ съ лордомъ л'Эстренджемъ.
   -- Я полагалъ, что ты навсегда отвязался отъ этого обольстителя юности, сказалъ Гарлей.-- Я помню, въ веселую пору жизни, ты часто водился съ нимъ, но теперь, не думаю, чтобы ты нуждался въ деньгахъ; а если нуждаешься, то зачѣмъ же забывать, что Гарлей л'Эстренджъ всегда къ твоимъ услугамъ?
   -- Мой добрый Гарлей! вѣроятно, онъ пришелъ переговорить со мной о выборахъ. Онъ необыкновенно смѣтливъ въ этихъ щекотливыхъ дѣлахъ.
   -- Я пришелъ самъ именно по этому же дѣлу и требую передъ барономъ первенства. Я не только слышалъ въ обществѣ, но и читалъ въ газетахъ, что какой-то Дженкинсъ, картавый ораторъ, и лордъ Вигголинъ, недавно сдѣланный членомъ Адмиралтейства, непремѣнно будутъ выбраны отъ города, котораго ты былъ представителемъ. Правду ли я говорю?
   -- Я полагаю, что они займутъ мое мѣсто безъ малѣйшаго сопротивленія. Продолжай, мой другъ.
   -- Поэтому отецъ мой и я условились упросить тебя, ради старинной нашей дружбы, быть еще разъ представителемъ Лэнсмера.
   -- Гарлей! воскликнулъ Эджертонъ, мѣняясь въ лицѣ, но уже замѣтнѣе, чѣмъ при докладѣ о зловѣщемъ пріѣздѣ барона Леви: -- Гарлей! я рѣшительно не могу принять такого предложенія.
   -- Не можешь! Почему же? И что съ тобой дѣлается, Одлей? ты такъ взволнованъ, сказалъ Гарлей, крайне изумленный.
   Одлей молчалъ.
   -- Я сообщилъ эту идею двумъ-тремъ бывшимъ министрамъ, и они единодушно совѣтуютъ тебѣ принять наше предложеніе. Даже моя мать вросила передать тебѣ, что она очень, очень желаетъ, чтобы ты возобновилъ къ нашему мѣстечку прежнія отношенія.
   -- Гарлей! снова воскликнулъ Эджертонъ, устремивъ на умоляющее лицо своего друга пристальный взоръ, въ которомъ отражаюсь сильное волненіе души.-- Гарлей! еслибъ въ эту минуту ты могъ читать въ душѣ моей, ты бы сказалъ.... ты бы....
   Голосъ Одлея задрожалъ, и твердый, непоколебимый человѣкъ тихо склонилъ голову на плечо Гарлея, и судорожно сжалъ его руку.
   -- О, Гарлей! потеряй я твою любовь, твою дружбу -- и для меня ничего бы не осталось въ этомъ мірѣ.
   -- Одлей! дорогой мой Одлей! ты ли говоришь мнѣ это? тебя ли я слышу, моего школьнаго товарища, моего друга, которому я довѣрялъ всѣ свои тайны?
   -- Да, Гарлей, я сдѣлался очень слабъ,-- слабъ тѣломъ и душой, сказалъ Эджертонъ, стараясь улыбнуться.-- Я не узнаю себя.... не узнаю въ себѣ того человѣка, котораго ты такъ часто называлъ стоикомъ и сравнивалъ съ "желѣзнымъ человѣкомъ", въ поэмѣ, которую любилъ читать въ Итонѣ.
   -- Но даже и тогда, мой Одлей, я зналъ, что подъ желѣзными ребрами того человѣка билось горячее сердце. Я часто удивляюсь теперь, какимъ образомъ протекла твоя жизнь, не испытавъ мятежныхъ страстей. Оно и прекрасно! жизнь твоя была счастливѣе моей.
   Эджертонъ, отвернувъ лицо отъ сострадательнаго взора своего друга, оставался на нѣсколько секундъ безмолвнымъ. Онъ старался перемѣнить разговоръ и наконецъ спросилъ Гарлея, до какой степени успѣлъ онъ въ своихъ видахъ на Беатриче и въ своихъ наблюденіяхъ за граномъ.
   -- Что касается Пешьера, отвѣчалъ Гарлей: -- мнѣ кажется, что угрожавшую опасность мы представляли въ слишкомъ преувеличенномъ видѣ, и что его пари было одно пустое хвастовство. Въ настоящее время онъ очень спокоенъ и, по видимому, всей душой преданъ игрѣ. Его сестра въ теченіе послѣднихъ дней не отворяетъ дверей своихъ ни для меня, ни для моего молодого товарища. Я начинаю опасаться, что, несмотря на всѣ мои мудрыя предостереженія, она успѣла вскружить голову поэта, и что или онъ, прельщенный красотой маркизы, долженъ былъ выслушать грубый отказъ ея, или, быть можетъ, предвидя опасность, онъ не рѣшился встрѣтиться съ ней лицомъ къ лицу. Я основываю такое мнѣніе на замѣшательствѣ, которое обнаруживается въ молодомъ человѣкѣ, когда я начну говорить о маркизѣ. Впрочемъ, если графъ дѣйствительно неопасенъ, то склонить его сестру на нашу сторону не предвидится особенной необходимости, тѣмъ болѣе, что я надѣюсь снискать правосудіе для моего друга-итальянца, чрезъ весьма обыкновенные каналы. Я пріобрѣлъ союзника въ лицѣ молодого австрійскаго принца, который теперь въ Лондонѣ и который обѣщалъ употребить всѣ свое вліяніе въ Вѣнѣ въ пользу моего друга. Кстати, любезный Одлей, я давно собираюсь представить тебѣ молодаго поэта; но такъ какъ у тебя очень мало свободнаго времени, то пожалуста назначь мнѣ часъ для этого ожиданія. Этотъ молодой поэтъ -- сынъ ея сестры. Быватъ минуты, когда выраженіе его лица имѣетъ удивительное сходство съ ней....
   -- Хорошо, хорошо, отвѣчалъ Одлей, торопливо:-- пріѣзжай съ нимъ когда тебѣ угодно.... Ты говоришь, что онъ сдѣлалъ большіе успѣхи.... и, конечно, пользуясь твоимъ расположеніемъ, онъ смѣло можетъ считать себя счастливымъ человѣкомъ..... Я отъ души этому радъ.
   -- А что твой protégé, этотъ Рандаль Лесли, котораго ты запрещаешь мнѣ не любить?... трудное исполненіе!... Скажи, на что онъ рѣшился?
   -- Нести одну со мной участь. Гарлей, если небу не угодно будетъ продлить мою жизнь до возвращенія къ прежнему могуществу, если не успѣю и упрочить счастія этого молодого человѣка, но забудь, что онъ преданъ былъ мнѣ во время моего паденія.
   -- Если онъ будетъ преданъ къ небѣ душой, я никогда не забуду. Я забуду тогда все, что заставляетъ меня сомнѣваться въ немъ въ настоящее время....
   -- Довольно!-- прервалъ Одлей.-- Теперь я спокоенъ и могу проститься съ тобой; мнѣ нужно увидѣть этого барона.
   -- Нѣтъ, я не выйду отсюда, не получивъ согласія на предложеніе еще разъ бывъ представителемъ Лэнсмера. Пожалуста не качай головой. Мнѣ нельзя отказать. Я требую твоего обѣщанія по праву нашей дружбы и не на шутку разсержусь, если ты хоть на секунду задумаешься надъ этимъ.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, Гарлей, тебѣ нельзя отказать. Однако, ты самъ не былъ въ Лэнсмерѣ послѣ.... послѣ того печальнаго событія. Тебѣ придется открыть въ сердцѣ старую рану.... Нѣтъ, Гарлей, ты не долженъ ѣхать туда. Признаюсь тебѣ откровенно, воспоминаніе о немъ грустно и тяжело даже для меня. Я бы и самъ не хотѣлъ ѣхать въ Лэнсмеръ.
   -- О, другъ мой! мнѣ кажется, это уже избытокъ симпатичности. Я самъ начинаю осуждать себя за свою слабость; я начинаю думать, что мы не имѣли никакого права обращать себя въ рабовъ минувшаго.
   -- Съ своей стороны и я начинаю думать, что въ послѣднее время ты очень перемѣнился, возразилъ Гарлей, и лицо его просвѣтлѣло.-- Скажи мнѣ, счастливъ ли ты въ ожиданіи новой для тебя жизни? доживу ли я до той поры,-- когда еще разъ увижу тебя прежнимъ Гарлеемъ?
   -- Я могу отвѣтить тебѣ, Одлей, только одно, сказалъ Гарлей, съ задумчивымъ видомъ:-- одно -- что я дѣйствительно перемѣнился. Я собираю теперь силы и мужество, чтобъ исполнить долгъ, которымъ обязанъ своему отечеству.... Прощай, Оддей! Я скажу моему отцу, что ты принимаешь наше предложеніе.
   Когда Гарлей ушелъ, Эджертонъ, какъ будто отъ крайняго физическаго и моральнаго изнеможенія, опустился въ кресло.
   -- Возвратиться въ это мОддейсто, туда.... туда, гдѣ.... о, это новая пытка для меня!
   И онъ съ усиліемъ поднялся съ кресла, крѣпко сложилъ руки на грудь и медленными шагами началъ ходить по большой, угрюмой комнатѣ. Черты лица его постепенно принимали свое обычное, холодное и строгое спокойствіе, и Одлей снова казался твердымъ, непоколебимымъ человѣкомъ.

-----

   Пешьера вовсе не былъ такъ мало дѣятеленъ, какъ казалось Гарлею, или, какъ, можетъ быть, думалъ читатель. Напротивъ того, онъ приготовилъ путь для своего послѣдняго предпріятія со всею неразборчивою въ средствахъ рѣшимостію, которая составляла одно изъ отличительныхъ свойствъ его характера. Намѣреніе его состояло въ томъ, чтобы заставить Риккабокка согласиться ка женитьбу его съ Віолантой, или, при неудачѣ въ этомъ отношеніи, по крайней мѣрѣ отнять у своего родственника совершенную возможность къ поправленію дѣлъ. Спокойно и втихомолку онъ отъискивалъ, посреди самыхъ бѣдныхъ и безнравственныхъ изъ своихъ соотечественниковъ, людей, которыхъ можно бы было принудитъ къ обличенію Риккабокка въ участія въ заговорахъ и проискахъ противъ австрійскаго двора. Прежнія связи его съ карбонаріями доставили ему случай проникнуть въ ихъ убѣжище въ Лондонѣ, и полное знакомство съ характерами людей, съ которыми ему приходилось имѣть дѣло, совершенно приготовило его для злодѣйскаго замысла, который онъ намѣревался привести къ исполненіе.
   Онъ во все это время собралъ уже достаточное число свидѣтелей для своего предпріятія, стараясь вознаградить численностію тамъ, гдѣ нельзя было похвалиться ихъ личными качествами. Между тѣмъ (какъ Гарлей и предвидѣлъ уже заранѣе) онъ наблюдалъ за каждымъ шагомъ Рандаля; и за день до того, какъ юный измѣнникъ открылъ ему убѣжище Віоланты, онъ уже напалъ на слѣдъ жилища ея отца.
   Открытіе, что Віоланта находилась подъ кровомъ такого уважаемаго и, по видимому, такого безопаснаго отъ нападеній дома, какъ домъ Лэнсмеровъ, не остановило этого дерзкаго и отчаяннаго авантюриста. Разсмотрѣвъ домъ у Нейтсбриджа во всей подробности, онъ нашелъ такое мѣсто, которое, по его соображеніямъ, вполнѣ способствовало бы всякому coup-de-main, если бы таковой оказался необходимымъ.
   Домъ лорда Лэнсмера былъ обнесенъ стѣною, въ которой находилась дверь, выходившая на большую дорогу, и тутъ же комната привратника. Позади тянулись поля, съ вьющеюся по нимъ тропинкою, обсаженною деревьями. Къ этимъ полямъ вела маленькая калитка, въ которую проходятъ, обыкновенно, садовники, идя за работу и съ работы. Эта калитка бывала обыкновенно заперта, но замокъ не отличался сложнымъ и замысловатымъ устройствомъ и потому уступилъ бы всякому поддѣльному ключу или слѣсарской отмычкѣ. Все это были такого рода препятствія, которыя опытность и ловкость Пешьры сочли бы за ничто. Но графъ вовсе не былъ расположенъ употреблять за первый же разъ крутыя и насильственныя мѣры. Онъ вѣрилъ собственнымъ дарованіямъ, собственной ловкости; онъ былъ избалованъ частыми побѣдами надъ особами прекраснаго пола, и потому естественно искалъ въ подобныхъ случаяхъ личнаго свиданія; на это онъ рѣшился и теперь, съ своею обычною ловкостью. Описаніе внѣшности Віоланты, сдѣланное Рандалемъ, и нѣкоторыя подмѣченныя имъ черты ея характера и наклонностей, наиболѣе обусловливавшихъ ея поступки, удовлетворяли всѣмъ требованіямъ, которыя графъ на первый разъ могъ сдѣлать.
   Между тѣмъ возвратимся къ самой Віолантѣ. Мы видимъ ее сидящею въ саду у Нейтсбриджа, рядомъ съ Гэленъ. Мѣсто это уединенно и не видно изъ оконъ дома.
   Віоланта. Но отчего же вы не хотите мнѣ разсказать еще что нибудь объ этомъ прошломъ времени? Вы, кажется, еще менѣе искренны, чѣмъ Леонардъ.
   Гэлинъ (поднявъ голову и съ разстановкою). Оттого, что мнѣ нечего разсказывать вамъ новаго, вы все уже знаете; это уже давно миновало, и обстоятельства съ тѣхъ поръ много, много перемѣнились.
   Тонъ послѣднихъ словъ отзывался грустію и фраза окончилась вздохомъ.
   Віоланта (съ одушевленіемъ). А какъ я вамъ завидую за это прошлое, о которомъ вы говорите равнодушно! Быть чѣмъ нибудь, даже въ самомъ дѣтствѣ, для образованія благородной натуры, перенести на этихъ нѣжныхъ плечахъ половину бремени, даннаго въ удѣлъ мужчинѣ! любоваться, какъ геній спокойно идетъ по гладкому пути жизни, и имѣть право сказать самой себѣ: "Я составляю часть этого генія!"
   Гэленъ (съ неудовольствіемъ и смиреніемъ). Часть! о, нѣтъ! Часть! Я хорошенько не поняла васъ.
   Віоланта (поспѣшно). Да, Гэленъ, да, я сужу за собственному сердцу и потому въ состояніи читать въ вашемъ. Подобныя воспоминанія ее могутъ изглаживаться. Трудно, въ самомъ дѣлѣ, повѣрить, какъ причудливо, какъ загадочно рисуется иногда судьба женщины, даже въ самомъ ребячествѣ!-- Потомъ она произнесла шопотомъ: "Могъ ли послѣ этого Леонардъ не заслужить вашей привязаности, могъ ли онъ не полюбить васъ, какъ вы его любите -- болѣе всего на свѣтѣ?"
   Гэленъ (вздрогнувъ и въ сильномъ замѣшательствѣ). Перестаньте, перестаньте! Вы не должны говорить мнѣ такъ. Это неприлично. Я не могу позволить этого. Я не хочу этого, этого не можетъ быть, никогда не можетъ быть!
   Они закрыла на минуту лицо руками и потомъ машинально опустила ихъ; лицо ея было грустно, но спокойно.
   Віоланта. Что это значитъ! Ужь не боитесь ли вы Гарлея -- лорда л'Эстренджа? Полноте; вы значитъ не разгадали еще....
   Гэленъ (поспѣшно вставая). Замолчите, Віоланта: я обѣщана другому.
   Віоланта также поднялась съ мѣста и остановилась въ нѣмомъ изумленіи; она была блѣдна какъ кусокъ мрамору, и только исподоволь, но съ возрастающей силой приливала кровь къ ея сердцу, пока не отразилась на лицѣ ея яркимъ румянцемъ. Она крѣпко сжала руку Гэленъ и спросила едва слышнымъ голосомъ:
   -- Другому! обѣщана другому! Еще одно слово, Гэленъ... не ему, по крайней мѣрѣ не Гарлею.... не....
   -- Я не могу говорить, не должна говорить. Я дала слово! вскрикнула бѣдная Гэленъ, и какъ Віоланта выпустила въ эту минуту ея руку, то она поспѣшила уйти.
   Віоланта безсознательно сѣла на прежнее мѣсто. Она была какъ будто поражена смертельнымъ ударомъ. Она закрыла глаза и съ трудомъ переводила духъ. Болѣзненная слабость овладѣла ею, и когда этотъ припадокъ миновалъ, то ей показалось, что она уже не то существо, какимъ была прежде, что самый міръ, ее окружающій, уже не прежній міръ,-- какъ будто она превратилась въ ощущеніе сильной, безвыходной горести, какъ будто вселенная стала мертвой, безлюдной пустыней. Такъ мало принадлежимъ мы вещественному міру,-- мы, люди, одаренные плотью и кровью: отнимите у насъ вдругъ одну неосязаемую, летучую мечту, которую лелѣяла душа наша, и вотъ свѣтъ для насъ меркнетъ, и солнце сіяетъ непривѣтно, и узы, связывающія насъ со всѣмъ существующимъ, распадаются и все повергается въ бездну забвенія и смерти, кромѣ самаго страданія.
   Такъ сидѣла Віоланта, грустная и безмолвная, не произнося ни слова ропота, не выронивъ ни слезы отчаянія; только отъ времени до времени она проводила рукою по лицу, какъ будто желая прогнать какую-то мрачную мысль, которая не хотѣла ее покинуть, или тяжело вздыхала, какъ бы желая освободиться отъ тяжкаго бремени, которое легло ей на сердце. Бываютъ минуты въ жизни, когда мы говоримъ сани себѣ: "Все кончено; ничто не въ состояніи измѣнить моей судьбы; все пропало навѣки, безвозвратно." И въ это время сердце наше какъ будто вторитъ нашимъ словамъ, какъ будто повторяетъ: "навѣки, безвозвратно пропало!"
   Пока Віоланта сидѣла такимъ образомъ, какой-то незнакомецъ, тихо пробравшись сквозь чащу деревъ, остановился между нею и заходящимъ солнцемъ. Она не замѣтила незнакомца. Онъ помолчалъ съ минуту, потомъ тихо заговорилъ на ея родномъ языкѣ, назвавъ ее по имени, которое она носила въ Италіи. Онъ говорилъ тономъ близкаго знакомаго и извинялся въ своемъ неожиданномъ приходѣ.
   -- Я явился здѣсь, прибавилъ онъ, въ заключеніе: -- чтобы доставить дочери средства возвратитъ своему отцу отечество и всѣ его почести.
   При словѣ "отецъ" Віоланта поднялась съ мѣста, и вся ея любовь къ этому отцу заговорила въ ней съ удвоенною силой. Всегда случается такъ, что мы начинаемъ любить своихъ родственниковъ наиболѣе въ ту минуту, когда узы, привязывающія насъ къ нимъ, готовы разорваться, и когда совѣсть начинаетъ чаще повторять намъ: "Вотъ, по крайней мѣрѣ, та любовь, которая тебя никогда не обманывала! "
   Она видѣла передъ собою человѣка кроткаго съ виду и съ изящными манерами. Пешьера -- ибо это былъ онъ -- отнялъ у своего костюма, точно такъ же, какъ у своей внѣшности, все то, что могло бы обличать непостоянство его нравственныхъ правилъ. Онъ игралъ прекрасно свою роль и, разъ избравъ ее, совершенно вошелъ въ ея характеръ.
   -- Мой отецъ! сказала она поспѣшно по итальянски.-- Какое вамъ дѣло до моего отца? И кто вы сами, синьоръ? Я васъ не знаю.
   Пешьера снисходительно улыбнулся и отвѣчалъ тономъ, въ которомъ глубокое уваженіе сглаживалось нѣкоторымъ родомъ родственной нѣжности:
   -- Позвольте мнѣ объясниться, и удостойте меня выслушать.
   Потомъ, сѣвъ на скамью, возлѣ нея, онъ сталъ смотрѣть ей прямо въ глаза и началъ такимъ образомъ:
   -- Вы, безъ сомнѣнія, слыхали о графѣ Пешьера?
   Віоланта. Я слыхала это имя еще въ Италіи, бывъ ребенкомъ. А когда дама, у которой я тогда жила -- тетка моего отца -- занемогла и потомъ скончалась, то мнѣ сказали, что у меня нѣтъ болѣе пріюта въ Италіи, что домъ нашъ достался графу Пешьера -- врагу моего отца.
   Пешьера. И вашъ батюшка съ тѣхъ поръ старался внушать вамъ ненависть къ этому мнимому врагу?
   Віоланта. Да, то есть отецъ мой запрещалъ мнѣ вовсе произносить имя этого человѣка.
   Пешьера. Жаль! сколько лѣтъ страданій и изгнанія не существовало бы для вашего отца, если бы онъ былъ хоть немного справедливѣе въ отношеніи къ своему старинному другу и родственнику.... да, если бы онъ хоть не такъ упорно сохранялъ тайну своего мѣстопребыванія. Прелестное дитя, я тотъ самый Джуліо Францини, гранъ Пешьера, о которомъ вы слыхали. Я тотъ человѣкъ, на котораго васъ научили смотрѣть, какъ на врага вашего отца. Я тотъ человѣкъ, которому австрійскій императоръ пожаловалъ его имѣнія. Теперь судите сами, дѣйствительно ли я врагъ его. Я пріѣхалъ сюда съ цѣлію отъискать вашего отца и предоставить въ его пользу земли, пожалованные мнѣ императоромъ. Мною руководило единственное желаніе возстановить Альфонса въ его правахъ въ отечествѣ и возвратитъ ему его наслѣдство, которе было отдано мнѣ, противъ моего желанія.
   Віоланта. Батюшка, милый батюшка! Его благородное сердце опять узнаетъ прелесть свободы. О, это великодушная месть, непріязнь, достойная подражанія. Я вполнѣ понимаю ее, синьоръ; ее вполнѣ оцѣнитъ и мой батюшка, потому что онъ точно такимъ же образомъ отмстилъ бы и вамъ, если бы представился къ тому случай. Вы видѣлась уже съ нимъ?
   Пешьера. Нѣтъ; нѣтъ еще. Да я не старался его видѣть прежде, чѣмъ не увижу васъ, потому что собственно вы одна можете располагать его судьбою, точно такъ же, какъ и моей.
   Віоланта. Я.... графъ? Я.... располагать судьбою моего отца? Можетъ ли это быть!
   Пешьера (со взоромъ, въ которомъ изображается состраданіе, смѣшанное съ восторгомъ, и тономъ родственной нѣжности). Привлекательна, усладительна ваша невинная радость, но не спѣшите предаваться ей. Можетъ быть, отъ васъ потребуютъ жертвы -- жертвы для насъ слишкомъ тяжелой. Не прерывайте меня. Выслушайте хорошенько, и тогда вы поймете, почему я не хотѣлъ говорить съ вашимъ батюшкой прежде, чѣмъ не увижусь съ вами. Вы убѣдитесь, что одно ваше слово можетъ даже и теперь заставитъ меня избѣжать вовсе встрѣчи съ нимъ. Вы, конечно, знаете, что вашъ отецъ былъ однимъ изъ предводителѣй партіи безумцевъ. Я самъ былъ жаркимъ участникомъ въ этомъ предпріятіи. Въ одну изъ рѣшительныхъ минутъ я открылъ, что нѣкоторые изъ дѣятельнѣйшихъ сообщниковъ къ патріотическимъ планамъ примѣшали какіе-то злодѣйскіе замыслы. Мнѣ хотѣлось переговорить съ вашимъ отцомъ, но насъ раздѣляло большое разстояніе. Вскорѣ я узналъ, что онъ заочно присужденъ къ смертной казни. Нельзя было терять ни минуты. Я рѣшился на отчаянное предпріятіе, которое навлекло на меня подозрѣніе съ его стороны и ненависть моихъ соотечественниковъ. Моею единственною мыслію было спасти его, стараго друга, отъ смерти и отечество отъ безполезнаго кровопролитія. Я уклонился отъ плана возмущенія. Я спѣшилъ представиться главѣ австрійскаго правительства въ Италіи и выпросилъ помилованіе Альфонсу и другимъ предводителямъ партіи, которые въ противномъ случаѣ погибли бы на эшафотѣ. Я получилъ позволеніе лично заняться участью моего друга, поставятъ его внѣ всякой опасности, удалитъ его за границу, подъ видомъ изгнанія, которое должно было окончиться, когда бы опасность миновала. Но, къ несчастію, онъ вообразилъ, что я стараюсь погубить его. Онъ убѣжалъ отъ моихъ дружескихъ преслѣдованій. Солдаты мои вступили въ ссору съ какимъ-то англичаниномъ, который сталъ вмѣшиваться не въ свое дѣло и вашъ отецъ убѣжалъ изъ Италіи и скрылъ свое мѣстопребываніе; поступокъ этотъ совершенно лишилъ меня возможности выпросить ему прощеніе. Правительство предоставило мнѣ половину его земель, удержавъ другую половину въ свою пользу. Я принялъ это вознагражденіе съ цѣлію отвратить полную конфискацію его достоянія. Съ тѣхъ поръ я постоянно искалъ его, но не могъ никакъ открытъ его мѣстопребываніе. Я не переставалъ также хлопотать о его возвращеніи. Только въ нынѣшнемъ году мнѣ посчастливилось. Ему будутъ возстановлены права наслѣдства и прежнее званіе, но съ обезпеченіемъ, которое правительство считаетъ нужнымъ для убѣжденія къ искренности его намѣреній. Обезпеченіе это названо правительствомъ: оно состоитъ въ союзѣ его единственной дочери съ такимъ лицомъ, которому правительство можетъ ввѣриться. Интересы итальянской аристократіи требовали, чтобы такая старинная и извѣстная фамилія не лишилась вовсе представителей и не перешла въ боковую линію, то есть, чтобы вы соединились бракомъ съ однимъ изъ своихъ родственниковъ. Подобный родственникъ, единственный и ближайшій уже отъискался. Короче сказать, Альфонсо возвратитъ все, что потерялъ, въ тотъ самый день, когда дочь его отдастъ руку Джуліо Францини, графу Пешьера. А! продолжалъ графъ, съ грустію:-- вы трепещете, вы готовы отказаться. Значитъ человѣкъ, названный мною, недостоинъ васъ. Вы только что вступили въ весеннюю пору жизни, а онъ уже достигъ осени жизни. Юность сочувствуетъ только юности. Но онъ и не разсчитываетъ на вашу любовь. Все, что онъ находитъ сказать въ свою пользу -- это то, что любовь не есть единственная услада для сердца, не менѣе усладительно избавить отъ нищеты и бѣдствій милаго для насъ отца, возвратить ему наслѣдіе предковъ, въ числѣ которыхъ считается такъ много героевъ, незабвенныхъ для всѣхъ истинныхъ патріотовъ. Вотъ тѣ наслажденія, которыя я предлагаю вамъ,-- вамъ, какъ дочери и какъ итальянкѣ. Вы все еще молчите! О, говорите, говорите же, ради Бога!
   Замѣтно было, что графъ Пешьера хорошо умѣлъ овладѣть умомъ и сердцемъ дѣвушки. Притомъ графъ умѣлъ избрать самую благопріятную минуту. Гарлей былъ уже потерянъ для ея надеждъ и слово любви уже исчезло съ языка ея. Вдали отъ свѣта и людей только образъ отца представлялся ей яснымъ и замѣтнымъ. Віоланта, которая съ самаго дѣтства научилась переносить всѣ лишенія, съ цѣлью помогать своему отцу, которая сначала мечтала о Гарлеѣ, какъ о другѣ этого отца, могла возвратить теперь изгнаннику все, о чемъ онъ вздыхалъ такъ часто, и для этого должна была пожертвовать собою. Самопожертвованіе для души благородной имѣетъ, уже независимо отъ другихъ отношеній, иного своей собственной прелести. Но при всемъ томъ теперь, посреди смятенія и замѣшательства, овладѣвшихъ ея умомъ, мысль о замужствѣ съ другимъ казалась ей такою ужасною и противною ея стремленіямъ, что она едва могла привыкнуть къ ней; притомъ же внутреннее чувство откровенности и чести, составлявшихъ отличительныя черты ея характера, предостерегало ея неопытность и какъ будто подсказывало, что въ этомъ предложеніи незнакомца былъ какой-то тайный, неблагопріятный для нея смыслъ.
   Однако, графъ съ своей стороны убѣждалъ ее отвѣчать; она собралась съ духомъ и произнесла нерѣшительно:
   -- Если это такъ, какъ вы говорите, то отвѣтъ должна дать не я, а мой отецъ.
   -- Прекрасно! возразилъ Пешьера.-- Но позвольте мнѣ вамъ на этотъ разъ противорѣчить. Неужели вы такъ мало знаете своего отца, чтобы подумать, что онъ предпочтетъ свои интересы своему убѣжденію въ собственномъ долгѣ? Онъ, можетъ быть, откажется даже принятъ меня -- выслушать моя объясненія; тѣмъ болѣе онъ откажется искупить свое наслѣдство, пожертвовавъ своею дочерью тому, кого онъ считалъ своимъ врагомъ и разница лѣтъ котораго съ вашими заставитъ свѣтъ говорить, что честолюбіе сдѣлало его торгашемъ. Но если бы я пошелъ къ нему съ вашего позволенія, если бы я могъ сказатъ ему, что его дочь не остановится передъ тѣмъ, что отецъ ея считаетъ препятствіемъ, что она добровольно согласилась принять мою руку, что она готова соединить свою судьбу съ моею, свои молитвы о счастіи родителя съ моими,-- тогда я не сомнѣвался бы въ успѣхѣ: Италія извинила бы мои заблужденія и стала бы благословлять ваше имя. Ахъ, синьорина, не считайте меня ничѣмъ другимъ, какъ простымъ лишь орудіемъ для выполненія такого высокаго и священнаго долга: подумайте о вашихъ предкахъ, вашемъ отцѣ, вашей родинѣ и не пропускайте благопріятнаго случая доказать, въ какой мѣрѣ вы почитаете всѣ эти священныя имена.
   Сердце Віоланты было затронуто за самую чувствительную струну. Она приподняла голову. Краска снова показалсь на ея блѣдномъ доходѣ лицѣ -- она повернулась во всемъ блескѣ красоты къ коварному искусителю. Она готова уже была отвѣчать и рѣшить навсегда свою участь, когда вдругъ не вдалекѣ раздался голосъ Гарлея; Неронъ съ прыжками подбѣжалъ къ ней и помѣстился потомъ съ совершенною фамильярностію между нею и Пешьера; графъ отскочилъ назадъ, и Віоланта, которой глаза все еще были устремлены на его лицо, вздрогнула при видѣ перемѣны, которая произошла на этомъ лицѣ. Одной вспышки бѣшенства было довольно, чтобы выказать мрачныя стороны его натуры -- то было лицо пораженнаго гладіатора. Онъ успѣлъ лишь произнести нѣсколько словъ.
   -- Я не хочу, чтобы меня здѣсь видѣли, проговорилъ онъ:-- но завтра -- въ этомъ же саду -- въ этотъ же самый часъ. Я умоляю васъ, для блага вашего отца, во имя его надеждъ, благополучія, самой жизни, сохранять тайну этого свиданія и опять встрѣтиться со мною. Прощайте!
   Онъ исчезъ между деревьями такъ же тихо, таинственно, какъ и пришелъ оттуда.
   Послѣднія слова Пешьера еще раздавались въ ушахъ Віоланты, когда показался Гарлей. Звукъ его голоса разсѣялъ безотчетный, но не менѣе того сильный страхъ, который овладѣлъ сердцемъ дѣвушки. При этомъ звукѣ къ ней воротилось сознаніе той великой потери, которая ее ожидала; жало нестерпимой тоски проникло въ ея сердце. Встрѣтиться съ Гарлеемъ здѣсь, въ такомъ положеніи ей казалось невыносимымъ; она встала и быстро пошла въ дому. Гарлей назвалъ ее по имени, но она не отвѣчала и только ускорила свои шага. Онъ остановился на минуту въ уединеніи и потомъ поспѣшилъ за нею.
   -- Подъ какимъ неблагопріятнымъ созвѣздіемъ я пришелъ сюда? весело сказалъ онъ, положивъ свою руку къ ней на плечо.-- Я спросилъ Гэленъ -- она нездорова и не можетъ меня принять. Я отправляюсь насладиться вашимъ сообществомъ -- и вы бѣжите отъ меня, какъ отъ существа зловѣщаго. Дитя мое! дитя мое! что это значить? Вы плачете!
   -- Не останавливайте меня теперь, не говорите со мною, отвѣчала Віоланта, прерывающимся отъ рыданій голосомъ, освобождаясь между тѣмъ отъ его руки и стараясь убѣжать по направленію къ дому.
   -- Неужели васъ постигло горе здѣсь, подъ кровомъ моего отца,-- горе, въ которомъ вы не хотите мнѣ признаться? Вы жестоки! вскричалъ Гарлей, съ невыразимой нѣжностью упрека, которою были проникнуты слова его.
   Віоланта не имѣла силъ отвѣчать. Стыдясь своей слабости, подчиняясь вліянію кроткаго, убѣждающаго голоса Гарлея, она желала въ эту минуту, чтобы земля поглотила ее и избавила отъ этого тягостнаго замѣшательства. Наконецъ, отеревъ слезы съ замѣтнымъ усиліемъ, она отвѣчала почти покойно:
   -- Благородный другъ, простите меня. У меня нѣтъ такого горя, повѣрьте мнѣ, которое.... которое я могла бы открыть вамъ. Я думала только о моемъ батюшкѣ въ ту минуту, когда вы пришли. Можетъ быть, что опасенія мои насчетъ его были совершенно напрасны, ни на чемъ не основаны; но при всемъ томъ, одна лишь неожиданность, ваше внезапное появленіе вовлекли меня въ подобное ребячество и слабость; но мнѣ хочется увидѣться съ батюшкой! отправиться домой, непремѣнно домой!
   -- Вашъ батюшка здоровъ, повѣрьте мнѣ, и очень доволенъ, что вы здѣсь. Опасность ни откуда не угрожаетъ ему, и вы сами совершенно въ безопасности.
   -- Въ безопасности.... отъ чего?
   Гарлей задумался. Ему хотѣлось открыть ей опасность, въ которой отецъ не признался ей; но какое право имѣлъ онъ дѣйствовать противъ воли ея отца?
   -- Дайте мнѣ время подумать, сказалъ онъ: -- и получить позволеніе открыть вамъ тайну, которую, по моему мнѣнію, вы должны узнать. Во всякомъ случаѣ, могу сказать одно, что, преувеличивая опасность, которая будто бы васъ ожидаетъ, вашъ батюшка намѣренъ вамъ избрать защитника -- въ лицѣ Рандаля Лесли.
   Віоланта вздрогнула.
   -- Но, продолжалъ Гарлей, съ спокойствіемъ, въ которомъ противъ его воли проглядывала какая-то глубокая грусть: -- но я увѣренъ, что вамъ предназначена болѣе счастливая судьба и замужство съ человѣкомъ болѣе благороднымъ. Я рѣшился уже посвятить себя общей всѣмъ намъ дѣятельной практической жизни. Но все-таки для васъ, прелестное дитя мое, я останусь пока по прежнему мечтателемъ.
   Віоланта обратила въ эту минуту глаза на печальнаго утѣшителя. Взоръ этотъ проникъ въ сердце Гарлея. Онъ невольно опустилъ голову. Когда онъ вышелъ изъ раздумья, Віоланты уже не было возлѣ него. Онъ не старался догонять ее, но пошелъ назадъ и вскорѣ скрылся посреди деревъ, лишенныхъ листьевъ.
   Часъ спустя онъ опять вошелъ въ домъ и пожелалъ видѣть Гэленъ. Гэленъ теперь уже оправилась и могла къ нему выйти.
   Онъ встрѣтилъ ее съ важною и серьёзною нѣжностію.
   -- Милая Гэленъ, связалъ онъ: -- вы согласились быть моею женою, кроткою спутницею моей жизни; пусть это будетъ рѣшено скорѣе, потому что я нуждаюсь въ васъ. Я чувствую необходимость спорѣе войти въ этотъ неразрывный союзъ. Гэленъ, позвольте мнѣ просить васъ назначить время нашего брака.
   -- Я слишкомъ много вамъ обязана, отвѣчала Гэленъ, потупивъ взоръ: -- слишкомъ много, чтобы не исполнять вашей воли. Но ваша матушка, прибавила она, можетъ быть съ надеждою отдалить развязку -- ваша матунжа еще не....
   -- Матушка.... это правда. Я сначала объяснюсь съ нею. Вы увидите, что мое семейство съумѣетъ оцѣнить ваши прекрасныя свойства, Гэленъ, кстати, говорили вы Віолантѣ о нашей свадьбѣ!
   -- Нѣтъ; я боюсь, впрочемъ, что, можетъ быть, заставила ее догадаться, несмотря на запрещеніе леди Лэнсмеръ; но....
   -- Такъ значитъ леди Лэнсмеръ запретила вамъ говорить объ этомъ Віолантѣ. Этого не должно быть. Я отвѣчаю за ея разрѣшеніе отмѣнить подобное распоряженіе. Того требуетъ вашъ долгъ въ отношеніи къ Віолантѣ. Разскажите все вашему другу. Ахъ, Гэленъ, если я бываю иногда холоденъ или разсѣянъ, простите мнѣ это, простите меня; вѣдь вы меня любите, не правда ли?
  

ГЛАВА СІХ.

   -- Поднеси свѣчку поближе, сказалъ Джонъ Борлей: -- еще поближе.
   Леонардъ повиновался и поставилъ свѣчку на маленькій столикъ у изголовья больного.
   Умъ Борлея былъ уже замѣтно разстроенъ, но въ самомъ бреду его была нѣкоторая послѣдовательность. Горацій Вальполь говорилъ, что "желудокъ его переживетъ его". То, что пережило въ Борлеѣ все остальное, былъ его неукротимый геній. Борлей задумчиво посмотрѣлъ на тихо пылавшій огонь свѣчи.
   -- Вотъ что никогда не умираетъ, произнесъ онъ: -- что живетъ вѣчно!
   -- Что такое?
   -- Свѣтъ!-- Борлей проговорилъ это съ какимъ-то усиліемъ и, отвернувшись отъ Леонарда, сталъ опять смотрѣть на пламя.-- Въ центральномъ свѣтилѣ мірозданія, въ томъ великомъ солнцѣ, которое озаряетъ полъ-вселенной, и въ грошовой лампѣ голоднаго писаки блеститъ одинъ и тотъ же цвѣтъ стихій. Свѣтъ -- въ мірозданіи, мысль -- въ душѣ.... ахъ! ахъ! полно съ своими сравненіями! Погаси свѣчку! Но ты не можешь угасить свѣта; глупецъ, онъ убѣгаетъ твоихъ глазъ, но продолжаетъ озарять пространство. Погибнутъ міры, солнца совратятся съ путей своихъ, матерія и духъ обратятся въ ничто прежде, чѣмъ явленія, которыя порождаютъ это ничтожное пламя, исчезающее отъ дуновенія ребенка, потеряютъ способность производить новый свѣтъ. Да и могутъ ли они потерять эту способность! Нѣтъ, это необходимость, это долгъ на пути творенія!-- Борлей грустно улыбнулся и отвернулся на нѣсколько минутъ къ стѣнѣ.
   Это была вторая ночь, которую Леонардъ проводилъ безъ сна у изголовья больного. Положеніе Борлея замѣтно становилось хуже и хуже. Немного дней, можетъ быть нѣсколько часовъ оставалось ему жить.
   -- Я боюсь, не развратилъ ли я тебя худымъ примѣромъ, сказалъ онъ, съ нѣкоторымъ юморомъ, который превратился въ паѳосъ, когда онъ прибавилъ: -- эта мысль терзаетъ меня!
   -- О, нѣтъ, нѣтъ, вы сдѣлали мнѣ много добра.
   -- Говори это, повторяй это чаще, сказалъ Борлей, съ важнымъ видомъ: -- отъ этого мнѣ легко дѣлается на сердцѣ.
   Онъ выслушалъ исторію Леонарда съ глубокимъ вниманіемъ и охотно заговаривалъ съ нимъ о маленькой Гэленъ. Онъ угадалъ сердечную тайну молодого человѣка и ободрялъ его надежды, скрывавшіяся за длиннымъ рядомъ опасеній, отчаянія и грусти. Борлей никогда не заводя жъ серьёзно рѣчи о своемъ раскаяніи; не въ его характерѣ было говорить съ должною важностію о вещахъ, которыхъ высокое значеніе онъ наиболѣе сознавалъ.
   -- Я однажды смотрѣлъ, началъ онъ: -- на корабль во время бури. День былъ мглистый, мрачный, и корабль, со всѣми своими мачтами, представлялся моимъ взорамъ въ борьбѣ съ волнами на смерть. Наступила темная ночь, и я могъ только изрѣдка находить его на мрачномъ фонѣ бурной картины. Къ разсвѣту появились звѣзды: я снова увидѣлъ корабль... онъ уже былъ разбитъ совершенно.... онъ шелъ ко дну точно такъ же, какъ потухали одна за другою звѣзды на небѣ.
   Въ этотъ вечеръ Борлей вообще былъ въ хорошемъ расположеніи духа и говорилъ много съ своимъ обычнымъ краснорѣчіемъ и юморомъ. Между прочимъ онъ упомянулъ съ замѣтнымъ участіемъ о поэтическихъ опытахъ и разныхъ другихъ рукописныхъ сочиненіяхъ, оставленныхъ въ домѣ какимъ-то прежнимъ жильцомъ.
   -- Я сталъ было писать для развлеченіи романъ, заимствуя содержаніе изъ этихъ матеріаловъ, сказалъ онъ.-- Они могутъ послужить и тебѣ въ пользу, собратъ по ремеслу. Я сказалъ уже мистриссъ Гудайеръ, чтобы она отнесла эти бумаги къ тебѣ въ комнату. Между ними есть дневникъ -- дневникъ женщины; онъ произвелъ на меня сильное впечатлѣніе. Страницы этого дневника напомнили мнѣ бурныя происшествія моей собственной жизни и великія міровыя катастрофы, совершавшіяся въ этотъ періодъ времени. Въ свой хроникѣ, о юный поэтъ, было столько генія, силы мысли и жизненности, разработанныхъ, развитыхъ, сколько потратилъ, разбросалъ ихъ по свѣту одинъ негодяй, по имени Джонъ Борлей!
   Леонардъ стоялъ у постели больного, а мистриссъ Гудайеръ, не обращавшая особеннаго вниманія на слова Борлея и думавшая только о физической сторонѣ его существа, мочила въ холодной водѣ перевязки, намѣреваясь прикладывать ему къ головѣ. Но когда она подошла къ больному и стала уговаривать его употребить ихъ въ дѣло, Борлей приподнялся и оттолкнулъ ихъ.
   -- Не нужно, сказалъ онъ лаконически и недовольнымъ голосомъ, мнѣ теперь лучше. Я и этотъ усладительный свѣтъ понимаемъ другъ друга; я вѣрю всему, что онъ говоритъ мнѣ. Да, да, я еще не совсѣмъ помѣшался.
   Онъ смотрѣлъ такъ ласково, такъ нѣжно въ лицо доброй женщины, любившей его какъ сына, что она зарыдала. Онъ привлекъ ее къ себѣ и поцаловалъ ее въ лобъ.
   -- Перестань, перестань, старушка, сказалъ онъ, съ чувствомъ.
   -- Не забудь разсказать послѣ нашимъ, какъ Джонъ Борлей то-и-дѣло удилъ одноглазаго окуня, который ему, однако, не дался, и когда у него не стало прикормки и леса порвалась, какъ ты помогала бѣдному рыбаку. Можетъ быть, найдется еще на свѣтѣ нѣсколько добрыхъ людей, которые съ удовольствіемъ услышатъ, что бѣдный Борлей не околѣлъ гдѣ нибудь въ оврагѣ. Поцалуй меня еще разъ, и ты, добрый мальчикъ, тоже. Теперь, Богъ да благословитъ васъ, оставьте меня, мнѣ нужно уснуть.
   Борлей опустился на подушки. Старушка хотѣла унести свѣчку. Онъ повернулся съ неудовольствіемъ.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, пробормоталъ онъ:-- пусть будетъ передо мной свѣтъ до послѣдней минуты.
   Протянувъ руку, онъ откинулъ въ сторону и занавѣсъ кровати, такъ что свѣтъ падалъ ему прямо въ лицо. Черезъ нѣсколько минутъ онъ заснулъ, дыша спокойно и правильно какъ ребенокъ.
   Старушка отерла слезы и вывела потихоньку Леонарда въ сосѣднюю комнату, гдѣ для него была приготовлена постель. Онъ не выходилъ изъ дому съ тѣхъ поръ, какъ явился туда съ докторомъ Морганомъ.
   -- Вы молоды, сэръ, сказала она: -- а молодымъ сонъ необходимъ. Прилягте немного --я васъ позову, когда онъ проснется....
   -- Нѣтъ я не могу спать, и буду вмѣсто васъ сидѣть у постели больного.
   Старушка покачала головою.
   -- Я должна присутствовать при немъ въ послѣдніе минуты его жизни; я знаю, впрочѣмъ, что онъ будетъ очень недоволенъ, когда, открывъ глаза, увидитъ меня передъ собою, потому что и послѣднее время онъ сдѣлался очень заботливымъ въ отношеніи къ другимъ.
   -- Ахъ, если бы онъ столько же думалъ о самомъ себѣ! проговорилъ Леонардъ.
   Онъ сѣлъ при этомъ къ столу, опершись на который, онъ разбросалъ бумаги, лежавшія тамъ. Онѣ упали на полъ съ глухимъ унылымъ звукомъ, напоминавшимъ вздохъ.
   -- Что это? сказалъ онъ, вставая.
   Старушка подняла рукописи и бережно отерла ихъ.
   -- Ахъ, сэръ, онъ просилъ меня положить сюда эти бумаги. Онъ думалъ, что вы развлечетесь ими въ случаѣ, если бы вамъ пришлось сидѣть у его постели и не спать. Онъ подумалъ также и обо мнѣ, потому что мнѣ такъ жаль было разставаться съ молодой леди, которой нѣтъ уже нѣсколько лѣтъ. Она была почти мнѣ столько же дорога, сколько и онъ, можетъ быть даже дороже до нынѣшняго времени.... когда... мнѣ приходится скоро потерять его.
   Леонардъ отвернулся отъ бумагъ, не обративъ никакого вниманія на ихъ содержаніе; онѣ не представляли ему въ подобную минуту ничего любопытнаго.
   Старушка продолжала:
   -- Можетъ быть, она только предшествовала ему на небеса; она и смотрѣла не жилицей на бѣломъ свѣтѣ. Она оставила насъ неожиданно. Отъ нея осталось много вещей, кромѣ этихъ бумагъ. Вы никогда ее слыхали о ней, сэръ? прибавила она, съ какой-то наивностью.
   -- О ней? о комъ это?
   -- Развѣ мистеръ Джонъ не называлъ вамъ ее по имени.... ее, мою милую.... дорогую.... мистриссъ Бертрамъ.
   Леонардъ вздрогнулъ: это было то самое имя, которое напечатлѣлось въ его памяти со словъ Гарлея л'Эстренджа.
   -- Бертрамъ! повторилъ онъ: и вы въ этомъ увѣрены?
   -- О, да, сэръ! А нѣсколько лѣтъ послѣ того она оставила насъ, и мы о ней болѣе ничего не слыхали; потомъ присланъ былъ на ея имя пакетъ изъ за моря, сэръ. Мы получили его, и Борлей старался распечатать его, чтобъ узнать что нибудь изъ этихъ бумагъ; но все было написано на какомъ-то иностранномъ языкѣ, такъ что мы ее могли прочитать ни слова.
   -- Не у васъ ли еще этотъ пакетъ? Пожалуста, покажите мнѣ его. Онъ можетъ быть очень важенъ. Завтра все объяснится; теперь же я не въ состояніи объ этомъ и думать. Бѣдный Борлей!
   Посреди размышленій, въ которыя Леонардъ за тѣмъ погрузился, слабый крякъ поразилъ слухъ его. Онъ вздрогнулъ и съ предчувствіемъ чего-то дурного бросился въ сосѣднюю комнату. Старушка стояла на колѣняхъ у постели, держа руку Борлея и съ грустію смотря ему въ лицо. Леонарду было довольно одного взгляда. Все было кончено. Борлей заснулъ на вѣки, заснулъ спокойно, безъ ропота и стенаній.
   Глаза его были полу-открыты, съ выраженіемъ того душевнаго мира, которыя иногда смерть оставляетъ за собою; они все еще были обращены къ свѣту; свѣчи горѣли ярко. Леонардъ опустилъ занавѣси кровати, и когда сталъ покрывать лмцо покойнаго, замкнутыя уста Борлея, какъ будто улыбаясь, произносили послѣднее прости.
   Леонардъ стоялъ возлѣ праха своего друга и старался уловить на лицѣ его, въ загадочной предсмертной улыбкѣ, послѣдній проблескъ души, который еще не изгладился тамъ совершенно; потомъ, черезъ нѣсколько минутъ, онъ вышелъ въ сосѣднюю комнату такъ тихо и осторожно, какъ будто боялся разбудить усопшаго. Несмотря на утомленіе, которое онъ испытывалъ, онъ не думалъ о снѣ. Онъ сѣлъ къ маленькому столу и, склонивъ голову на руку, погрузился въ начальныя размышленія. Между тѣмъ время проходило. Внизу пробили часы. Въ домѣ, гдѣ лежитъ тѣло покойника, самый звукъ часовъ получаетъ какой-то торжественный характеръ. Душа, которая только что оставила этотъ міръ, улетѣла далеко за предѣлы времени... Безотчетный, суевѣрный страхъ сталъ постепенно овладѣвать молодымъ человѣкомъ. Онъ вздрогнулъ и съ какимъ-то усиліемъ поднялъ глаза къ небу. Мѣсяцъ уже скрывался на сводѣ небесномъ: сѣрый, туманный отблескъ разсвѣта едва проникалъ сквозь оконныя стекла въ комнату, гдѣ стояло тѣло. Тамъ, близъ угасающаго камина, Леонардъ замѣтилъ женщину, тихо рыдавшую и забывшую, казалось, о снѣ. Онъ подошелъ къ ней сказать нѣсколько словъ утѣшенія; она пожала его руку и попросила оставить ее. Леонардъ понялъ ее. Она не искала другого утѣшенія, кромѣ облегченія, которое приносили ей слезы. Онъ опять воротился въ свою комнату, и глаза его остановились въ эту минуту на бумагахъ, которыхъ онъ до тѣхъ поръ не замѣчалъ. Отчего же сердце его перестало биться при этомъ? отчего кровь закипѣла у чего въ жилахъ? Почему онъ схватилъ эти бумаги трепетною рукою, положилъ ихъ опять на столъ, остановился, какъ будто желая собраться съ силами, и опять обратилъ все свое вниманіе на эти листки? Онъ узналь тутъ памятный для него почеркъ, тѣ красивыя, изящныя буквы, отличавшіяся какою-то особенною женственною граціей, одинъ взглядъ на которыя составилъ для него эпоху еще въ годы дѣтства. При видѣ этихъ страницъ образъ таинственной Норы снова представился ему. Онъ ощутилъ присутствіе матери. Онъ подошелъ къ двери, осторожно затворилъ ее, какъ будто изъ зависти ко всякому постороннему существу, которое бы вздумало проникнуть въ этотъ міръ тѣней, какъ будто желая быть наединѣ съ своимъ призракомъ. Мысль, написанная въ пору свѣжей, ясной жизни, возникающая вновь передъ нами въ то уже время, когда рука, излагавшая ее, и сердце, сочувствовавшее ей, давно превратились въ прахъ, становится настоящимъ призракомъ.
   Всѣ эти бумаги, лежавшія теперь въ безпорядкѣ, были когда-то сшиты; онѣ распались, по видимому, въ рукахъ неосторожнаго Борлея; но и теперь послѣдовательность ихъ могла быть скоро опредѣлена. Леонардъ тотчасъ понялъ, что это составляло родъ журнала,-- впрочемъ, не настоящій дневникъ въ собственномъ смыслѣ слова, такъ какъ въ немъ не всегда говорилось о происшествіяхъ какого нибудь дня; здѣсь случались пропуски во времени и вообще не было непрерывнаго повѣствованія. Иногда, вмѣсто прозы, тутъ попадалась наскоро набросанные стихотворные отрывки, вылившіеся прямо изъ сердца; иногда разсказъ оставался неочерченнымъ вполнѣ, а лишь обозначался одною рѣзкою частностію, однимъ восклицаніемъ горя или радости. Повсюду вы нашли бы тутъ отпечатки натуры въ высшей степени воспріимчивой, и вездѣ, гдѣ геній проявлялся здѣсь, то облекался въ такую безъискусственную форму, что вы не назвали бы все это произведеніемъ генія, а скорѣе -- мгновеннаго душевнаго движенія, отдѣльнаго впечатлѣнія. Авторъ дневника не говорилъ о себѣ въ первомъ лицѣ. Дневникъ начинался описаніями и короткими разговорами, веденными такими лицами, имена которыхъ были означены начальными буквами. Все сочиненіе отличалось простою, чистосердечною свѣжестію и дышало чистотою и счастіемъ, точно небосклонъ при восхожденіи солнца. Юноша и дѣвица скромнаго происхожденія, послѣдняя почти еще ребенокъ, оба самоучки, странствуютъ по вечерамъ въ субботу по полянъ, покрытымъ росою, вблизи суетливаго города, въ которомъ постоянно кипитъ дѣятельность. Вы тотчасъ замѣчаете, хотя писавшій, кажется, не хотѣлъ выразить этого, какъ воображеніе дѣвушки паритъ къ небесамъ, далеко за предѣлы понятій ея спутника. Онъ лишь предлагаетъ вопросы, отвѣчаетъ она; и при этомъ вы невольно убѣждаетесь, что юноша любитъ дѣвицу, хотя любитъ напрасно. Леонардъ узнаетъ въ этомъ юношѣ неотесаннаго, недоучившагося грамотѣя, деревенскаго поэта Марка Фэрфильда. Потомъ повѣствованіе прерывается; слѣдуютъ отдѣльныя мысли и замѣтки, которыя указываютъ уже на дальнѣйшее развитіе понятій въ авторѣ, на зрѣлость его воэраста. И хотя оттѣнокъ простосердечія остается, но признаки счастія блѣднѣе и блѣднѣе отпечатлѣваются на страницахъ.
   Леонардъ нечувствительно пришелъ къ убѣжденію, что жизнь автора вступала съ этого времени въ новую фазу. Здѣсь не представлялись уже болѣе сцены скромной, рабочей деревенской жизни. Какой-то прекрасный, загадочный образъ является въ описаніи субботнихъ вечеровъ. Нора любитъ представлять этотъ образъ: онъ постоянно присущъ ея генію, онъ овладѣваетъ ея фантазіей; это такой образъ, который она, будучи отъ природы одарена художественнымъ тактомъ, признаетъ принадлежащимъ роскошной, возвышенной сферѣ изящнаго. Но сердце дѣвицы еще не проснулось для чувства. Новый образъ, созданный ею, кажется однихъ съ нею лѣтъ; можетъ быть, онъ даже моложе, потому что здѣсь описывается мальчикъ съ роскошными, прелестными кудрями, съ глазами, никогда не подернутыми облакомъ грусти и взирающими на солнце прямо, подобно глазамъ орленка,-- съ жилами до того полными кипучей крови, что въ минуты радости кровь эта готова, кажется, брызнуть съ нервами, дрожащими при мысли о славѣ, съ откровенною, неиспорченною душою, возвышающеюся надъ предразсудками свѣта, котораго она почти не знаетъ. Леонарда сильно интересовало, кто бы могъ быть этотъ мальчикъ. Но онъ боялся вмѣстѣ съ тѣмъ и доискиваться. Замѣтно, хотя объ этомъ и не говорится ясно, что подобное сообщество пугаетъ автора. Впрочемъ, любовь тутъ проявляется не обоюдно. Съ ея стороны -- это нѣжная привязанность сестры, участіе, удивленіе, благодарность, но вмѣстѣ съ тѣмъ нѣкотораго рода гордость или боязнь, которая не даетъ любви простора.
   Тутъ любопытство Леонарда еще болѣе усилилось. Неужели это были такія черты, которыя простую лишь загадку превратили въ убѣжденіе? неужели ему суждено было, послѣ длиннаго ряда лѣтъ, узнать воспріимчиваго мальчика въ этомъ великодушномъ покровителѣ?
   Отрывки разговора начинаютъ между тѣмъ образовывать пылкую, страстную натуру съ одной стороны и чистосердечное восхищеніе съ другой, смѣшанное съ сожалѣніемъ, неспособнымъ къ симпатіи. Какое-то различіе къ общественномъ положеніи обоихъ становится замѣтнѣе; это различіе поддерживаетъ добродѣтель, но вмѣстѣ и скрываетъ привязанность существа, ниже поставленнаго судьбою. За тѣмъ нѣсколько совѣтовъ, прерываемыхъ рыданіями,-- совѣтовъ, произнесенныхъ надъ вліяніемъ уязвленныхъ и униженныхъ чувствъ,-- совѣтовъ, полныхъ сознанія власти, какъ будто родитель автора вмѣшивался въ дѣло, задавалъ вопросы, упрекалъ, увѣщевалъ. Впрочемъ, становилось очевиднымъ, что этотъ союзъ сердецъ былъ далекъ отъ преступленія; онъ привелъ, правда, къ побѣгу, но все-таки съ цѣлію брака. Вслѣдъ за тѣмъ замѣтки становились короче, какъ будто подъ вліяніемъ какого-то рѣшительнаго намѣренія. Далѣе слѣдовало мѣсто до того трогательное, что Леонардъ невольно плакалъ, перечитывая его. То было описаніе дня, проведеннаго дома передъ какимъ-то печальнымъ разставаньемъ. Здѣсь является передъ нами гордая и нѣсколько тщеславная, но нѣжная и заботливая мать, еще болѣе нѣжный, но менѣе предъусмотрительный отецъ. Наконецъ описывалась сцена между дѣвушкою и ея первымъ деревенскимъ поклонникомъ, заключалась она такъ: "она положила руку М. въ руку своей сестры и сказала: вы любили меня только воображеніемъ, любите ее сердцемъ", вслѣдъ за тѣмъ оставила обрученныхъ въ нѣмомъ удивленіи. Леонардъ: вздохнулъ. Онъ понялъ теперь, какимъ образомъ Маркъ Фэрфильдъ видѣлъ въ обыкновенныхъ, дюжинныхъ свойствахъ своей жены отпечатокъ души и качествъ своей сестры.
   Немного словъ произнесено было при прощаніи, но эти слова замѣняли цѣлую картину. Длинная, незнакомая дорога, которая тянется далеко-далеко -- къ холодному, равнодушному городу. Двери дома, отворенныя на безлюдную улицу, старыя съ обнаженными верхушками деревья у крыльца и вороны, летающія вокругъ нихъ и призывающія карканьемъ своихъ птенцевъ. За тѣмъ слѣдовали отрывки грустно настроенныхъ стиховъ и нѣкоторый размышленія, также носящій печальный колоритъ.
   Писавшая эти строки была въ Лондонѣ. Лицо, до тѣхъ поръ невидѣнное, показывается на страницахъ дневника. Его называютъ просто "Онъ", какъ будто единственнаго представителя миріадъ существъ, которыя шествуютъ по землѣ. Первое же описаніе этой замѣчательной личности даетъ понятіе о сильномъ впечатлѣніи, произведенномъ ею на воображеніе писавшей. Личность эта была украшена цвѣтами вымысла; она являлась здѣсь какъ контрастъ съ деревенскимъ мальчикомъ, привязанность котораго прежде внушала боязнь, сожалѣніе, а теперь почти забылась: здѣсь черты приведены съ болѣе важными, серьёзными, хотя также чистосердечными пріемами -- здѣсь залогъ, который внушаетъ уваженіе, здѣсь взоры и уста, выражающіе соединеніе достоинства и воли. Увы! писавшая свой дневникъ обманывала себя, и вся прелесть очарованія заключалась въ контрастѣ не съ прежнимъ предметомъ ея привязанности, а съ ея собственнымъ характеромъ. Но теперь, оставивъ Леонарда прокладывать себѣ дорогу посреди лабиринта этого повѣствованія, передадимъ читателю и то, чего Леонардъ не могъ дознаться самъ изъ лежавшихъ передъ нимъ бумагъ.
  

ГЛАВА CX.

   Нора Эвенель, избѣгая юношеской любви Гарлея л'Эстренджа, поступила компаньонкой, по рекомендаціи леди Лэнсмеръ, къ одной изъ ея пожилыхъ родственницъ, леди Джэнъ Гортонъ. Но леди Лэнсмеръ не могла допустить, чтобы дѣвушка низкаго происхожденія была въ состояніи долго выдерживать свою благородную гордость и отклонятъ жаркія преслѣдованія человѣка, который могъ обѣщать ей званіе и общественныя права графини. Она постоянно внушала леди Джэнъ, что необходимо выдать Нору за кого нибудь, кто бы нѣсколько поболѣе соотвѣтствовалъ ея званію, и уполномочила эту леди обѣщать каждому претенденту приданое, превосходящее всѣ ожиданія Норы. Леди Джэнъ осмотрѣлась и замѣтила въ ограниченномъ кругу своихъ знакомыхъ молодого адвоката, побочнаго сына пэра, который былъ въ болѣе близкихъ, чѣмъ того требовала его обязанность, отношеніяхъ съ великосвѣтскими кліентами, разорившимися и тѣмъ положившими основаніе его богатству. Молодой человѣкъ былъ красивъ собою и всегда хорошо одѣтъ. Леди Джэнъ пригласила его къ себѣ и, видя, что онъ совершенно очарованъ любезностію Норы, шепнула ему о приданомъ. Благовоспитанный адвокатъ. который впослѣдствіи сдѣлался барономъ Леви, не нуждался въ подобныхъ намекахъ, потому что хотя онъ и былъ въ то время бѣденъ, но надѣялся сдѣлать карьеру собственными дарованіями и, въ противоположность съ Рандалемь, чувствовалъ горячую кровь у себя въ жилахъ. Во всякомъ случаѣ, намеки леди Джэнъ внушили ему увѣренность въ успѣхѣ, и когда онъ сдѣлалъ формальное предложеніе и получилъ столь же формальный отказъ, его самолюбіе было сильно затронуто. Тщеславіе было одною изъ главныхъ страстей Леви, а при тщеславіи ненависть бываетъ ужасна, мщеніе дѣятельно. Леви удалился, скрывая свое негодованіе; онъ не понималъ даже самъ въ полной мѣрѣ, какъ этотъ порывъ негодованія, охладѣвъ, превратился въ сильную злобу при могущественномъ содѣйствіи счастія и удачи.
   Леди Джэнъ была сначала очень сердита на Нору и отказъ претенденту, который, по ея мнѣнію, былъ вполнѣ достоинъ выбора. Но страстная грація этой необыкновенной дѣвушки нашла доступъ къ ея сердцу и изгнала изъ него всѣ фамильные предразсудки; она постепенно стала приходить къ убѣжденію, что Нора достойна человѣка болѣе привлекательнаго, чѣмъ мистеръ Леви.
   Между тѣмъ Гарлей все еще думалъ, что Нора отвѣчаетъ его любви, и что только чувство благодарности къ его роднымъ, врожденный ей инстинктъ деликатности дѣлали ее равнодушною къ его искательствамъ. Во всякомъ случаѣ, должно отдать ему справедливость, что, какъ ни былъ онъ въ то время пылокъ и воспріимчивъ, онъ непремѣнно оставилъ бы свое намѣреніе, еслибъ понялъ, что оно имѣетъ видъ одного лишь преслѣдованія. Заблужденіе его въ этомъ отношеніи было очень естественно, потому что его разговоръ, пока онъ и не разоблачилъ совершенно его сердца, не могъ не удивлять и не восхищать геніальнаго ребенка, и откровенные, незнавшіе притворства глаза Норы при встрѣчѣ съ нимъ не могли не обнаруживать восторга. Кто все въ его лѣта былъ бы въ состояніи разгадать сердце этой женщины-поэта? Какъ поэтъ, она увлекалась великими залогами ума, котораго самыя ошибки проявляли лишь свойства роскошной и изящной натуры. Какъ женщина, она требовала натуры, можетъ быть, пылкой, блестящей въ проявленіяхъ своихъ благородныхъ началъ,-- но уже натуры развитой и созрѣвшей. Гарлей былъ еще ребенокъ, а Нора принадлежала въ числу тѣхъ женщинъ, которыя должны найти или создать для себя идеалъ, могущій господствовать надъ ихъ сердцемъ и неудержимо влечь его въ любви.
   Гарлей открылъ не безъ затрудненій новое мѣстопребываніе Норы. Онъ явился къ леди Джэнъ, но леди Джэнъ, въ выраженіяхъ, исполненныхъ особеннаго достоинства, отказала ему отъ дома. Онъ никакъ немогъ получить отъ Норы согласія на свиданіе. Онъ писалъ къ ней; но убѣдился, что письма его не доходили, потому что оставались отвѣта. Его молодое сердце запылало негодованіемъ. Онъ дѣлалъ безъ разсудства, которыя очень безпокоили леди Лэнсмеръ и его благоразумнаго друга Одлея Эджертона. По просьбѣ матери и по убѣжденію сына, Одлей согласился посѣтить леди Джэнъ и познакомиться съ Норой. При первомъ свиданіи, впечатлѣніе, которое Одлей произвелъ на Нору, было глубоко и необыкновенно. Она слыхала о немъ прежде, какъ о человѣкѣ, котораго Гарлей очень любилъ и уважалъ, а теперь въ выраженіи его лица, его словахъ, тонѣ его глубоко спокойнаго голоса она открыла ту силу, которой женщина, какъ бы ни были блестящи ея душевныя способности, никогда не достигаетъ. Впечатлѣніе, которое Нора произвела на Эджертона, было столь же неожиданно. Онъ остановился предъ красотою лица и формъ, которая принадлежитъ къ тому рѣдкому разряду, который удается намъ видѣть разъ или два въ жизни. Онъ почувствовалъ, что любовь проникла въ его сердце, тогда какъ довѣрчивость друга заставляла его быть очень осторожнымъ и бояться увлеченія.
   -- Я не пойду туда болѣе, сказалъ онъ разъ Гарлею.
   -- Отчего это?
   -- Дѣвушка тебя не любитъ. Перестань и ты думать о ней.
   Гарлей не повѣрилъ ему и разсердился. Но Одлей видѣлъ много причинъ, чтобы поддержать чувство собственнаго достоинства. Онъ былъ бѣденъ, хотя и считался богатымъ, запутанъ въ долгахъ, старался возвыситься въ жизни, крѣпко удерживалъ свое значеніе въ обществѣ. Противъ толпы противодѣйствующихъ вліяній любовь отваживалась на рукопашный бой. Одлей отличался мощною натурой; но если въ мощныхъ натурахъ преграды для искушенія бываютъ изъ гранита, то страсти, дѣйствующія на нихъ, получаютъ всѣ свойства необузданнаго пламени.
   Гарлей пришелъ однажды къ нему въ припадкѣ глубокой грусти, онъ слышалъ, что Нора нездорова. Онъ умолилъ Одлея итти туда и удостовѣриться. Одлей согласился, леди Джэнъ Гортонъ, по болѣзни, не могла принять его. Ему указали на комнату, бывшую въ сторонѣ, вмѣстѣ съ комнатою Норы. Ожидая ея, онъ механически перелистывалъ альбомъ, который Нора оставила на столѣ, отправившись къ постели леди Джонъ. Онъ увидѣлъ на одномъ изъ листковъ эскизъ своего портрета и прочелъ слова, написанныя подъ этимъ портретомъ слова, исполненныя безъискусственной нѣжности, безнадежной грусти,-- слова, которыя принадлежали существу, смотрѣвшему на свой собственный геній, какъ на единственнаго посредника между собою и небомъ. Одлей увѣрился, что онъ любимъ, и это открытіе внезапно уничтожило всѣ преграды между имъ самимъ и его любовью. Черезъ нѣсколько минутъ Нора вошла въ комнату. Она увидѣла, что Одлей разсматриваетъ альбомъ. Она испустила крикъ, подбѣжала къ столу, а потомъ упала на стулъ, закрывъ лицо руками. Но Одлей былъ уже у ногъ ея. Онъ забылъ о своемъ другѣ, объ обѣщаніи, данномъ имъ, забылъ о честолюбіи, забылъ о цѣломъ мірѣ.
   Забывая всякое благоразуміе при выполненіи основныхъ плановъ, Одлей сохранилъ все присутствіе духа для того, чтобы соблюсти правила осторожности при выполненіи частностей. Онъ не хотѣлъ открыть свою тайну леди Джэнъ Гортонъ, еще менѣе леди Лэнсмеръ. Онъ только внушилъ первой, что Нора, живя у леди Джэнъ, не будетъ безопасна отъ дерзкихъ преслѣдованій Гарлея, и что ей гораздо было бы лучше перейти жить къ кому нибудь изъ своихъ родственниковъ, чтобы такимъ образомъ ускользнуть отъ вниманія восторженнаго юноши.
   Съ согласія леди Джэнъ, Нора перешла сначала въ домъ къ дальней родственницѣ своей матери, а потомъ въ домъ, который Эджертонъ назначилъ для празднованія своей свадьбы. Онъ принялъ всѣ мѣры, чтобы бракъ его не былъ открытъ прежде времени. Но случилось такъ, что утромъ въ день свадьбы одинъ изъ избранныхъ имъ свидѣтелей былъ пораженъ апоплексическимъ ударомъ. Затрудняясь тѣмъ, кого избрать вмѣсто его, Эджертонъ остановился на Леви, своемъ постоянномъ адвокатѣ, человѣкѣ, у котораго онъ занималъ деньги и который съ нимъ былъ въ такихъ короткихъ отношеніяхъ, которыя только могутъ существовать между истиннымъ джентльменомъ и его стряпчимъ однихъ съ нимъ лѣтъ, знающимъ всѣ его дѣла и доведшемъ послѣднія, чисто изъ одной дружбы, до самаго плачевнаго состоянія. Леви былъ тотчасъ же приглашенъ. Эджертонъ, который находился въ страшныхъ хлопотахъ, не сказалъ ему сначала имени своей невѣсты, но наговорилъ довольно о своемъ неблагоразуміи при вступленіи въ подобный бракъ и о необходимости держать все это дѣло въ тайнѣ. Леви увидалъ невѣсту въ самую минуту священной церемоніи. Онъ скрылъ свое удивленіе и злобу и прекрасно исполнилъ возложенную на него обязанность. Его улыбка, когда онъ поздравлялъ молодую, должна была обдать холодомъ ея сердце; но глаза ея были обращены къ землѣ, на которой она видѣла лишь отраженіе небеснаго свѣта, и сердце ея было безопасно на груди того, кому оно отдано было на вѣки. Она не замѣтила злобной улыбки, сопровождавшей слова радости. Такимъ образомъ, пока Гарлей л'Эстренджъ, огорченный извѣстіемъ, что Нора оставила домъ леди Джэнъ, напрасно старался отъискать ее, Эджертонъ, подъ чужанъ именемъ, въ глухомъ кварталѣ города, вдали отъ клубовъ, въ которыхъ слово его считалось словомъ оракула,-- вдали отъ тѣхъ стремленій, которыя руководили имъ въ часы отдохновенія и труда, предался совершенно единственному видѣнію того райскаго блаженства, которое заставляетъ самое сильное честолюбіе потуплять глаза. Свѣтъ, съ которымъ онъ разстался, не существовалъ для него. Онъ смотрѣлся въ прелестные глаза, которые и послѣ являлись ему въ видѣніяхъ, посреди суровой и безплодной для сердца обстановки дѣлового человѣка, и говорилъ самъ съ собою: "Вотъ оно, вотъ истинное счастіе!" Часто впослѣдствіи, въ годы иного уединенія, онъ повторялъ тѣ же самыя слова, но тогда настоящее превратилось для него въ прошедшее. И Нора, съ своимъ полнымъ, роскошнымъ сердцемъ, съ неистощимыми сокровищами воображенія и мысли, дитя свѣта и пѣснопѣнія,-- могла ли она угадать тогда, что въ натурѣ, съ которою она связала все существо свое, было что нибудь сжатое и безплодное,-- былъ ли весь желѣзный умъ Одлея достоинъ одного зерна того золота, которымъ она облекала любовь его?
   Отдавала ли Нора себѣ въ этомъ отчетъ? Конечно, нѣтъ. Геній не чувствуетъ лишеній, когда сердце довольно. Геній ея отдыхалъ, заснулъ въ это время. Если женщина истинно любитъ кого нибудь, кто ниже ея умственными и душевными качествами, то какъ часто мы видимъ, что, спускаясь съ высоты собственныхъ дарованій, она безотчетно становится въ уровень съ предметомъ своей любви; она боятся мысли считать себя выше его. Нора не знала о существованіи своего генія; она знала только, что она любитъ.
   Здѣсь дневникъ, который Леонардъ читалъ въ это время, совершенно измѣнялся въ тонѣ, нося отраженія того тихаго, безмятежнаго счастія, которое потому и безмятежно, что оно слишкомъ глубоко. Подобный промежутокъ въ жизни Эджертона не могъ быть значительнымъ; много обстоятельствъ содѣйствовало сокращенію его. Дѣла его пришли въ крайнее разстройство; всѣ они были въ полномъ распоряженіи Леви. Требованія и взысканія, которыя прежде было затихли или не были очень настоятельны, теперь приняли бранчивый, угрожающій характеръ. Гарлей, послѣ поисковъ своимъ, пріѣхалъ въ Лондонъ, желая видѣться съ Одлеемъ. Одлей также принужденъ былъ оставить свое таинственное убѣжище и появиться въ свѣтѣ; съ этихъ поръ онъ только урывками пріѣзжалъ домой, какъ гость, а не какъ членъ семьи. Леви, который узналъ отъ леди Джэнъ о страсти Гарлея къ Норѣ, тотчасъ придумалъ, какъ отмстить за себя Эджертону. Подъ предлогомъ того, что онъ желаетъ помочь Эджертону въ исправленія дѣлъ -- тогда какъ втайнѣ самъ ихъ разстроивалъ и запутывалъ -- онъ часто пріѣзжалъ въ Эджертонъ-Голдъ въ почтовой каретѣ и наблюдалъ за дѣйствіемъ, которое производили на молодого супруга, утомленнаго житейскими заботами, почти ежедневныя письма Норы. Такимъ образомъ онъ имѣлъ постоянно случай возбуждать въ душѣ честолюбиваго человѣка то раскаяніе въ слишкомъ поспѣшной, необдуманной страсти, то упреки въ измѣнѣ въ отношеніи къ л'Эстренджу. Эджертонъ былъ одинъ изъ тѣхъ людей, которые никогда не повѣряютъ своихъ дѣлъ женщинамъ. Нора, писавшая такъ часто къ мужу, была въ совершенномъ невѣдѣніи о томъ прозаическомъ несчастіи, которое ожидало ее. Потому, въ присутствія Леви, весь этотъ прятокъ нѣжности, со всѣми порывами грусти о разлукѣ, просьбами о скорѣйшемъ возвращеніи, легкими упреками въ случаѣ, если почта не приносила отвѣта на вздохи любящей женщины,-- все это представлялось глазамъ раздражительнаго, матеріальнаго человѣка, преданнаго практической жизни, плодомъ разстроеннаго воображенія и излишней чувстительвостя. Леви все шелъ далѣе и далѣе въ своей рѣшимости разъединить эти два сердца. Отъ старался, помощію преданныхъ себѣ людей, распространить между сосѣдями Норы тѣ самыя сплетни, которые были одолжены ему своимъ происхожденіемъ. Онъ достигъ того, что Нора подвергалась оскорбленіямъ при выходѣ изъ дому, насмѣшкамъ своихъ же людей и трепетала при видѣ собственной тѣни, брошенной и забытой всѣми. Посреди этихъ невыносимыхъ страданій появился Леви. Часъ дди рѣшительныхъ дѣйствій наступилъ. Онъ далъ понять, что знаетъ, какимъ униженіямъ подвергалась Нора, выразилъ глубокое участіе къ ней и взялся убѣдить Эджертона "отдать ей полную справедливость". Онъ употреблялъ двусмысленныя фразы, которыя оскорбляли ея слухъ и мучили ея сердце, и вызвалъ ее на то, что она потребовала объясненій. Тогда, открывъ предъ нею картину самыхъ ужасныхъ и темныхъ опасеній, взявъ съ нея торжественное обѣщаніе, что она не откроетъ Одлею того, что онъ намѣренъ ей сообщить, онъ сказалъ, съ лицемѣрнымъ видомъ сожалѣнія и мнимой стыдливости, "что бракъ ихъ въ строгомъ смыслѣ не законный, что при совершенія его не были соблюдены требуемыя нормальности, что Одлей намѣренно или, можетъ быть, и безъ умысла представилъ себѣ полную свободу нарушить данный имъ обѣтъ и разойтись съ женою." И пока Нора стояла какъ пораженная громомъ и, не будучи въ состояніи произнести слова, выслушивала небылицы, которыя, при опытности Леви въ казуистикѣ и при ея совершенномъ невѣдѣніи судебныхъ формальностей, имѣли для нея полную убѣдительность,-- онъ шелъ все болѣе и болѣе впередъ, не останавливаясь ни предъ какою ложью, и старался изобразить предъ нею всю гордость, честолюбіе и тщеславную привязанность къ почестямъ, которыя отличали будто бы Одлея. "Вотъ гдѣ истинныя препятствія вашему благополучію -- сказалъ онъ -- впрочемъ, я надѣюсь убѣдить его загладить всѣ эти недостойные поступки и вознаградить васъ за прошлыя несчастія. Въ свѣтѣ въ которомъ живетъ Эджертонъ, считается гораздо болѣе предосудительнымъ обезчестить мужчину, чѣмъ обмануть женщину, и если Эджертонъ рѣшился на первое, то что мудренаго, что онъ рѣшится на второе! Не смотрите на меня такими удивленными глазами; напишите лучше вашему мужу, что опасенія, посреди которыхъ вы живете, сдѣлались для васъ невыносимыми, что скрытность, окружающая вашъ бракъ, продолжительное отсутствіе вашего мужа, рѣзкій отказъ съ его стороны открыто признать васъ женою навѣяли на васъ страшное сомнѣніе. Потребуйте по крайней мѣрѣ отъ него, если онъ не намѣренъ объявить о нашемъ бракѣ, чтобы всѣ формальности брачнаго союза были выполнены законнымъ образомъ."
   -- Я пойду къ нему! вскричала Нора съ увлеченіемъ.
   -- Итти къ нему, въ его собственный домъ! Какая сцена, какой скандалъ? Неужели вы думаете, что онъ когда нибудь проститъ это вамъ?
   -- По крайней мѣрѣ, я буду умолять его притти сюда. Я не могу же написать ему такія ужасныя слова.... не могу, рѣшительно не могу.
   Леви оставилъ ее и поспѣшилъ къ двоимъ или троимъ изъ самыхъ неумолимыхъ кредиторовъ Одлея, которые совершенно готовы были дѣйствовать по убѣжденію Леви. Онъ уговорилъ ихъ тотчасъ же окружитъ сельскую резиденцію Одлея полицейскими коммиссарами. Такимъ образомъ, прежде чѣмъ Эджертонъ могъ бы увидаться съ Норой, ему пришлось бы сидѣть въ тюрьмѣ. Сдѣлавъ эти приготовленія, Леви самъ отправился къ Одлею и пріѣхалъ, по обыкновенію, за часъ или за два до прибытія почты.
   Письмо Норы также прибыло. Никогда еще важное чело Одлея не было такъ сумрачно, какъ по прочтеніи этого письма. Впрочемъ, съ свойственною ему рѣшимостію, онъ вздумалъ исполнить желаніе жены, позвонилъ въ колокольчикъ и приказалъ слугамъ приготовить себѣ дорожное платье и послать за почтовыми лошадьми.
   При этомъ Леви отвелъ его въ сторону, къ окну.
   -- Посмотрите въ окно. Видите ли вы этихъ людей? Это полицейскіе коммиссары. Вотъ настоящая причина, почему я пріѣхалъ къ вамъ сегодня. Вы не можете оставить этого дома.
   Эджертонъ затрепеталъ.-- И это наивное, безразсудное письмо къ подобное время, пробормоталъ онъ, ударивъ по страницѣ, исполненной любви и опасеніи, своею дрожащею рукою
   -- Прежде она писала ко мнѣ, продолжалъ Одлей, ходя по комнатѣ неровными шагами: -- спрашивая постоянно, когда нашъ бракъ будетъ объявленъ, и я думалъ, что мои отвѣты въ состояніи удовлетворить всякую благоразумную женщину. Но теперь, теперь еще хуже, теперь она сомнѣвается въ моей честности. Я, который принесъ ей етолько жертвъ,-- сомнѣваться, чтобы я, Одлей Эджертонъ, англійскій джентльменъ, былъ столь низокъ, чтобы....
   -- Что? прервалъ Леви: -- чтобы обмануть вашего друга л'Эстренджа? Неужели вы думаете, что она не знаетъ этого?
   -- Сэръ! воскликнулъ Эджертонъ, поблѣднѣвъ отъ негодованія.
   -- Не горячитесь пожалуста. Въ любви, какъ и на войнѣ, все хорошо, что кстати, и вѣрно придетъ время, когда самъ л'Эстренджъ поблагодаритъ васъ, что вы избавили его отъ подобной mésalliance. Но вы, кажется, все еще сердитесь; пожалуста простите меня.
   Не безъ затрудненія и употребляя въ дѣло лесть и ласкательство, адвокатъ успѣлъ укротить бурю, которая разъигралась было въ душѣ Одлея. И тутъ онъ выслушалъ, съ притворнымъ удивленіемъ, содержаніе письма Норы.
   -- Недостойно меня было бы отвѣчать на это сплетеніе подозрѣній и сомнѣній, еще болѣе недостойно было бы оправдываться въ нихъ, сказалъ Одлей.-- Мнѣ бы стоило только увидаться съ нею, и одного взгляда, исполненнаго упрека, было бы довольно, но взять листъ бумаги съ тѣмъ, чтобы написать на немъ, я не негодяй, и я тебѣ докажу это -- о, никогда, никогда!
   -- Вы совершенно правы; но посмотримъ хорошенько, нельзя ли найти средство согласить вашу гордость съ чувствами вашей жены. Напишите только слѣдующіе слова: "все, что ты хочешь, чтобы я тебѣ разсказалъ или объяснилъ, я сообщилъ Леви, какъ своему адвокату, съ тѣмъ, чтобы онъ передалъ все это тебѣ; ты же должна ему вѣрить въ этомъ случаѣ, какъ мнѣ самому."
   -- Прекрасно! она стоитъ, чтобы ее наказать хорошенько; а я увѣренъ, что подобный отвѣтъ уколетъ ее болѣе, чѣмъ пространныя объясненія. Умъ мой слишкомъ разстроенъ: а не могу теперь хорошенько понять всѣ эти женскія уловки и ужимки боязливости. Рѣшено -- я написалъ ей какъ вы сказали. Представьте ей всѣ доказательства, какихъ она потребуетъ, и скажите ей въ заключеніе, что чрезъ шесть мѣсяцевъ по большей мѣрѣ, что бы ни случилось, она будетъ носить фамилію Эджертона, точно такъ же, какъ будетъ раздѣлять съ нимъ его участь.
   -- Отчего же непремѣнно шесть мѣсяцевъ?
   -- Къ тому времени Парламентъ будетъ распущенъ. Я или получу кресло, избавлюсь отъ долговой тюрьмы, открою поприще для своей дѣятельности, или...
   -- Или что?
   -- Вовсе откажусь отъ, честолюбивыхъ замысловъ. Я могу поступить въ духовное званіе.
   -- Какъ! сдѣлаться деревенскимъ пасторомъ?
   -- И спокойно заниматься науками. Я уже испыталъ это въ нѣкоторой мѣрѣ. Тогда Нора была возлѣ меня. Объясните ей все это. Мнѣ кажется, что это письмо уже слишкомъ жостко.... Впрочемъ, что за нерѣшимость!
   Леви поспѣшно положилъ письмо въ свой бумажникъ и, боясь, чтобы его не взяли назадъ, тотчасъ же простился. Изъ этого письма онъ сдѣлалъ такое употребленіе, что на другой день послѣ того, какъ онъ отдалъ его Норѣ, она бросила домъ, сосѣдей и убѣжала Богъ вѣсть куда. Когда Леви возвратился, исполненный надежды, которая подстрекала его къ мщенію,-- надежды, что если онъ успѣетъ любовь Норы къ Одлею превратить въ равнодушіе и презрѣніе, то ему удастся, можетъ быть, стать на мѣсто этого разбитаго и униженнаго кумира,-- его удивленіе и досада при извѣстіи о бѣгствѣ Норы были неописанны. Онъ напрасно искалъ ее нѣсколько дней. Онъ отправился къ леди Джэнъ -- Норы тамъ не было. Онъ боялся также показаться и Эджертону, думая, что, можетъ быть, Нора написала ему въ этотъ промежутокъ времени. Однако, въ самомъ дѣлѣ Одлей не получилъ отъ жены ни строчки. Онъ былъ очень обезпокоенъ ея продолжительнымъ молчаніемъ.
   Наконецъ Леви сообщилъ Одлею извѣстіе о бѣгствѣ Норы. Онъ представилъ его въ какомъ-то особенномъ видѣ. Она убѣжала -- говорилъ онъ: -- безъ сомнѣнія, къ кому нибудь изъ своихъ родственниковъ, чтобы посовѣтоваться съ ними --какъ поступить при объявленіи о своей свадьбѣ. Эта мысль превратила мгновенное негодованіе Одлея въ положительную прочную ненависть.
   -- Пусть ее дѣлаетъ, что хочетъ, сказалъ онъ холодно, преодолѣвая волненіе чувствъ, надъ которыми онъ всегда имѣлъ сильную власть.
   Когда Леви удалился и Одлей, какъ человѣкъ въ "желѣзной маскѣ", увидалъ себя совершенно одинокимъ, онъ сталъ живѣе и живѣе сознавать всю важность понесенной имъ потери Очаровательное, полное нѣжной страсти лицо Норы то-и-дѣло представлялось ему посреди опустѣлыхъ комнатъ. Ея кроткій, мягкій характеръ, ея душа, полная самоотверженія, возобновились въ его памяти и устраняли всякую мысль о ея проступкѣ. Любовь, которая заснула было въ немъ подъ вліяніемъ безпокойствъ и хлопотъ, но которая, несмотря на то, что не отличалась особенно изящнымъ проявленіемъ, все-таки была его господствующею страстью, снова овладѣла всѣми его мыслями, наполняла для него всю атмосферу чуднымъ, усладительнымъ очарованіемъ. Обманувъ бдительность полицейскихъ коммиссаровъ, Одлей ночью прибылъ въ Лондонъ. Но, посреди огорченій, и безъ того осаждавшихъ его, Леви открылъ ему, что его арестуютъ чрезъ нѣсколько дней за долги. Положеніе Одлея было очень затруднительно. Въ это время лордъ л'Эстренджъ узналъ отъ слуги Одлея то, чего самъ Одлей не открылъ бы ему ни за что въ свѣтѣ. И щедрый юноша, который былъ наслѣдникомъ независимаго состоянія, долженствовавшаго перейти къ нему по достиженіи имъ совершеннолѣтія, поспѣшилъ достать денегъ и выкупилъ всѣ векселя своего друга. Благодѣяніе это было оказано прежде, чѣмъ Одлей узналъ о немъ и успѣлъ его предотвратить. Съ тѣхъ поръ новое чувство, можетъ быть, столь же томительное, какъ сознаніе о потерѣ Норы, стало мучить этого человѣка, мечтавшаго только о мирныхъ занятіяхъ наукою, и болѣзненное ощущеніе у себя въ сердцѣ, которое онъ сталъ замѣчать съ нѣкотораго времени, возобновлялось все съ большею и большею силою.
   Гэрлей съ своей стороны тоже отъискивалъ Нору, не могъ говорить ни о чемъ, кромѣ какъ о ней, и казался очень разстроеннымъ и печальнымъ. Цвѣтъ юности, украшавшій его до тѣхъ поръ, исчезъ. Могъ ли Одлей рѣшиться сказать ему: "та, которую ты ищешь, принадлежитъ другому; любовь уже не существуетъ для тебя въ жизни. Въ утѣшеніе же свое, узнай, что другъ твой обманулъ тебя." Въ состояніи ли былъ Одлей высказать все это? Онъ не отважился бы на подобное признаніе. Кто же послѣ этого изъ нихъ двоихъ страдалъ болѣе?
   Между тѣмъ настало время общихъ выборовъ, а о Норѣ не была никакого извѣстія. Леви распрощался съ Одлееагь и продолжалъ свои розъисканія втихомолку. Одлею предлагали должность депутата за мѣстечко Лэнсмеръ не только Гарлей, но и родственники его, въ особенности графиня, которая втайнѣ приписывала полезнымъ совѣтамъ Одлея внезапное бѣгство Норы. Эджертонъ принялъ сдѣланное ему предложеніе, не столько по убѣжденію собственнаго разсудка, сколько изъ желанія получить, чрезъ связи въ Парламентѣ, выгодное мѣсто и заплатить такимъ образомъ долги.
   Между тѣмъ несчастная Нора обманутая хитростію и клеветами Леви, дѣйствуя по естественному влеченію сердца, столь склоннаго къ стыдливости, убѣжавъ изъ дому, который она, по ея мнѣнію, обезславила, скрываясь отъ любовника, котораго власть надъ собою она признавала столь сильною, что боялась, чтобы онъ не заставилъ ее примириться съ своимъ позоромъ.-- Нора только и думала о томъ, чтобы скрыться отъ взоровъ Одлея. Она не хотѣла мтти къ своимъ родственникамъ, напримѣръ, къ леди Джэнъ это значило бы дать ключъ отъ своего убѣжища и возбудить преслѣдованія. Одна знатная дама, итальянка, ѣздила прежде къ леди Джэнъ и всегда очень нравилась Норѣ; мужъ этой дамы, намѣреваясь отправиться тогда въ Италію, искалъ для жены компаньонку; дама сказала объ этомъ Норѣ, и леди Джэнъ убѣждала въ то время Нору принять предложеніе, избѣжать чрезъ то преслѣдованій Гарлея и отправиться на нѣкоторый срокъ за границу. Нора отказалась въ то время, потому что она только что увидѣла Одлея Эджертона. Къ этой-то дамѣ явилась она теперь; предложеніе было возобновлено съ прежнею любезностію и принято съ торопливостію, свойственною отчаянію. Но въ то время, какъ новая покровительница Норы разъѣзжала по сосѣднинъ англійскимъ деревнямъ прежде, чѣмъ окончательно отправилась на континентъ, Нора нашла себѣ пристанище въ отдаленномъ предмѣстья города, избранномъ слугою прекрасной иностранки. Тогда же ей въ первый разъ удалось побывать въ домѣ, въ которомъ умеръ Борлей. Вслѣдъ за тѣмъ она оставила Англію съ своею спутницею, безъ вѣдома леди Джэнъ, точно такъ же, какъ и своихъ родственниковъ, Все это время она дѣйствовала подъ вліяніемъ одной ужасной мысли -- избѣжать позора.
   Но когда моря понесли передъ нею свои синія волны, когда сотни милъ легли между нею и предметомъ ея любви, когда новые образы стали представляться ея взорамъ, когда лихорадка исчезла и разсудокъ сталъ вступать въ свои права, сомнѣніе стало преодолѣвать порывы отчаянія. Не была ли она слишкомъ довѣрчива, слишкомъ опрометчива? Что, если въ самомъ дѣлѣ она напрасно оскорбила Одлея? И, посреди этого ужаснаго раздумья, затрепетала въ ней новая жизнь. Она готовилась сдѣлаться матерью. При этой мысли ея мощный духъ склонился, послѣдніе порывы гордости утихли; ей хотѣлось возвратиться въ Англію, увидать Одлея, узнать отъ него самаго истину, и если бы эта истина соотвѣтствовала вполнѣ ея ожиданіямъ, то ходатайствовать не о себѣ самой, а о ребенкѣ измѣнника.
   По случаю бывшихъ тогда на материкѣ Европы безпокойствъ, прошло довольно много времени прежде, чѣмъ ей удалось исполнить свое намѣреніе. Наконецъ она возвратилась въ Англію и отъискала ту подгородную хижину, въ которой жила до отъѣзда изъ отечества. Ночью она пришла въ домъ Одлея въ Лондонѣ: тамъ нашла она только женщину, управлявшую хозяйствомъ. Мистера Эджертона не было дома онъ отправился куда-то по дѣламъ выборовъ; мистеръ Леви, адвокатъ его, являлся ежедневно и навѣдывался всякій разъ о письмахъ, которыя нужно было передать Одлею. Нора не хотѣла показаться Леви, не хотѣла писать письма, которыя перешли бы чрезъ его руки. Только читая ежедневно газеты, старалась она узнать о мѣстопребываніи Одлея.
   Однажды утромъ она прочитала слѣдующее письмо:
   "Графъ и графиня Лэнсмеръ готовятся принять въ своемъ деревенскомъ домѣ почетныхъ гостей. Въ числѣ приглашенныхъ будетъ миссъ Лесли, которой богатство и красота произвели такое глубокое впечатлѣніе въ большомъ свѣтѣ. Къ сожалѣнію многочисленныхъ соискателей изъ среды нашей аристократіи, мы слышали, что эта леди избрала себѣ въ супруги мистера Одлея Эджертона. Этотъ джентльменъ занимаетъ теперь званіе депутата мѣстечка Лэнсмеръ. Успѣхъ его вліянія болѣе нежели вѣроятенъ, и, судя по отзыву значительнаго числа его почитателей, немногіе изъ вновь избранныхъ членовъ имѣютъ столько надеждъ на занятіе важнѣйшихъ постовъ въ министерствахъ. Этому молодому человѣку, уважаемому всѣми какъ за дарованія, такъ и за душевныя свойства, предсказываютъ блестящую карьеру, чему еще болѣе будетъ содѣйствовать то огромное состояніе, которое онъ скоро получитъ, вступивъ въ бракъ съ богатою наслѣдницей."
   Снова якорь спасенія оторванъ, снова буря необузданно бушевала, снова звѣзды исчезали на темномъ небосклонѣ. Нора снова подчиняется вліянію одной исключительной мысли, точно такъ же, какъ въ то время, когда она убѣжала изъ дому своего жениха. Тогда она думала лишь о томъ, чтобы скрыться отъ измѣнника; теперь любимою мечтою ея было увидаться съ нимъ.
   Когда этотъ зловѣщій газетный листокъ попался на глаза Норѣ, она послѣдовала первому порыву своего страстнаго сердца; она сорвала обручальное кольцо у себя съ пальца и завернула его вмѣстѣ съ клочкомъ газеты въ письмо къ Одлею,-- въ письмо, которое хотѣла наполнить выраженіями гордости и презрѣнія, но которое -- увы!-- носило лишь отпечатокъ ревности и любви. Она не успокоилась до тѣхъ поръ, пока не отдала этого письма собственными руками на почту, адресовавъ его на имя Одлея, въ домъ лорда Лансмера. Лишь только письмо было отправлено, какъ раскаяніе снова овладѣло ею. Что она сдѣлала? Отказалась отъ правъ происхожденія за ребенка, котораго она готовилась подарить свѣту, отказалась отъ послѣдней вѣры въ честь своего возлюбленнаго, лишилась лучшаго, чѣмъ имя обладала въ жизни -- и изъ за чего? изъ за газетной статьи! Нѣтъ, нѣтъ! она пойдетъ сама къ Лэнсмеру, къ отцу своему, она увидится съ Одлеемъ прежде, чѣмъ это письмо попадетъ къ нему къ руки. Едва только эта мысль пришла ей въ голову, какъ она поспѣшила привести ее въ исполненіе. Она нашла свободное мѣсто въ дилижансѣ, который ѣхалъ изъ Лондона нѣсколькими часами прежде почты и долженъ былъ
   Остановиться за нѣсколько миль до имѣнія Лэнсмеръ; это послѣднее разстояніе она прошла пѣшкомъ. Усталая, изнуренная, она достигла наконецъ родного крова и остановилась у калитки, потому что въ маленькомъ садикѣ передъ домомъ она увидала своихъ родителей. Она слышала слабый говоръ ихъ голосовъ, и ей представилась въ эту минуту ея измѣнившаяся участь, ея страшная тайна. Какъ отвѣчать на вопросъ: "Дочь, гдѣ твой мужъ и кто онъ?" Сердце у нея обливалось кровью; она спряталась за дерево, стараясь разсмотрѣть, что представляла ей картина жизни родной семьи, и разслушать разговоръ, который едва долеталъ до нея изъ саду.
   -- Такъ-то, старушка, сказалъ Джонъ Эвенель: -- мнѣ надо отправляться теперь, чтобы увидѣться съ тремя депутатами въ Фишъ-Дэнѣ; я думаю, они уже уладили дѣло и я застану ихъ дома. Они разскажутъ намъ, какой мы должны ожидать оппозиціи; я знаю также, что старый Смайкзъ ушелъ въ Лондонъ искать кандидата. Ужь не придется же лэнсмерскимъ синимъ уступить какимъ нибудь лондонцамъ. Ха, ха, ха?
   -- Но ты, конечно, воротишься до прихода Джэнъ и ея мужа Марка. Я все не могу надивиться, какимъ образомъ она могла выйти замужъ за простого плотника!
   -- Да, сказалъ Джонъ: -- онъ теперь плотникъ; но у него есть право на голосъ, а это возвышаетъ наши семейные интересы. Если бы Дикъ не уѣхалъ въ Америку, у насъ было бы трое представителей. Но Маркъ, въ самомъ дѣлѣ, хорошій синій. Пусть-ка попробуютъ лондонцы! жолтый изъ Лондона пойдетъ противъ милорда и синихъ. ха, ха!
   -- Но, Джонъ, этотъ мистеръ Эджертонъ вѣдь лондонецъ?
   -- Ты, значитъ, ни о чемъ не имѣешь понятія, если говоришь подобныя вещи. Мистеръ Эджертонъ кандидатъ синихъ, а синіе принадлежатъ къ деревенской партія: какже послѣ этого онъ можетъ быть лондонцемъ? Необыкновенно проницательный, благовоспитанный, красивый собою молодой человѣкъ и, что всего важнѣе, искренній другъ милорда.
   Мистриссъ Эвенель вздохнула.
   -- Что ты вздыхаешь и качаешь головой?
   -- Я думала теперь о нашей бѣдной, милой Норѣ.
   -- Богъ да благословитъ ее, произнесъ Джонъ, съ сердечнымъ увлеченіемъ.
   Между сучьями стараго, изсохшаго дерева раздался шорохъ.
   -- Ха, ха! я сказалъ это такъ громко, что, кажется, напугалъ вороновъ.
   -- Какъ онъ любилъ ее! повторяла мистриссъ Эвенель, въ раздумьи.-- Я увѣрена, что онъ любилъ ее; да и ничего нѣтъ въ томъ удивительнаго, потому что, какъ ни говори, она смотрѣла настоящею леди, отчего же ей было не сдѣлаться миледи?
   -- Онъ любилъ? Какъ тебѣ не стыдно повторять эти бабьи сплетни о милордѣ. А еще считаешься умной женщиной.
   -- Джонъ, Джонъ! Я знаю, что съ моей Норой не приключится никакой бѣды. Она слишкомъ непорочна и добра, въ ней слишкомъ много самолюбія, чтобы...
   -- Чтобы развѣсить уши передъ какимъ нибудь лордомъ,-- воображаю! сказалъ Джонъ:-- хотя, прибавилъ онъ съ разстановкою:-- она могла бы выйти славной леди. Милордъ молодой-то недавно взялъ меня за руку и спросилъ, не слыхалъ ли я чего о ней, то есть о миссъ Эвенель? и тогда его бойкіе глазки были такъ же полны слезъ, какъ... ну, какъ теперь твои глаза.
   -- Продолжай, Джонъ; чтоже?
   -- Только и всего. Миледи подошла къ намъ и отвела меня въ сторону, чтобы потолковать о выборахъ; а между тѣмъ, пока я шелъ съ нею, она мнѣ и шепчетъ: "Не позволяйте -- говоритъ -- моему пылкому мальчику говорить о вашей прелестной дочери. Мы оба должны стараться, чтобы молодежь не довела насъ до бѣды." "До бѣды!" эту слово сначала было обидѣло меня, но миледи какъ-то умѣетъ всегда выйти правой. Я рѣшительно думаю, что Нора любила молодого милорда; но, по добротѣ своей, она избѣгала выказывать это.... Что ты на это скажешь?
   И голосъ отца впалъ въ грустный тонъ.
   -- Я увѣрена, что она не полюбитъ человѣка прежде, чѣмъ выйдетъ за него замужъ: это неприлично, Джонъ, сказала мистриссъ Эвенель, нѣсколько разгорячившись, хотя и съ кротостію.
   -- Ха, ха! проговорилъ, разсмѣявшись, Джонъ и взялъ жену за подбородокъ: -- ты мнѣ этого не говорила, когда я поцаловалъ тебя въ первый разъ подъ этимъ деревомъ.... помнишь, здѣсь еще и жилья-то тогда не было.
   -- Полно, Джонъ, полно!-- И престарѣлая супруга покраснѣла какъ молоденькая дѣвушка.
   -- Вотъ еще! продолжалъ Джонъ, шутливымъ тономъ:-- я вовсе не вижу причины, почему намъ, простымъ людямъ, слѣдуетъ казаться болѣе строгими къ себѣ, чѣмъ наши господа. Взять хоть въ примѣръ миссъ Лесли, что выходитъ за мистера Эджертона: любо дорого взглянуть, какъ она имъ утѣшается, не можетъ глазъ съ него свести, проказница. Что за чудо, какъ ваши вороны сегодня развозились!
   -- Ихъ будетъ славная парочка, Джонъ. Я слышала, что у ней-то гибель денегъ. А когда свадьба?
   -- Говорятъ, что тотчасъ послѣ выборовъ. Славная будетъ свадебка! Не послать ли и за Норой посмотрѣть на наше веселье?
   Изъ за вѣтвей стараго дерева раздался слабый стонъ -- одинъ изъ тѣхъ страшныхъ звуковъ человѣческой агоніи которые, услышавъ разъ, невозможно забыть.
   Старики посмотрѣли другъ на друга не имѣя силъ вымолвить слова. Они не могли приподняться со земли и смотрѣли по сторонамъ. Подъ сучьями дерева, у обнаженныхъ корней его, они увидали неопредѣленно рисовавшуюся въ тѣни человѣческую фигуру. Джонъ отперъ калитку и обошелъ кругомъ; старушка прислонилась къ забору и стояла въ молчаніи.
   -- Жена, жена! кричалъ Джон Эвенель, наклонясь къ землѣ: -- это наша дочь Нора! наша дочь, родная дочь!
   И, пока онъ говорилъ это, изъ подъ вѣтвей дерева поднялась стая вороновъ, которые, вертясь и кружась въ воздухѣ, звали своихъ птенцовъ.

-----

   Когда Нору положили на постель, мистриссъ Эвенель попросила Джона выйти на минуту и дрожащими руками, не смѣя произнести ни слова, начала разстегивать Норѣ платье, подъ которымъ сердце ея судорожно трепетала.
   Джонъ вышелъ изъ комнаты въ томительномъ безпокойствѣ, не умѣя дать себѣ отчета, видитъ ли онъ все это на яву, или во снѣ; голова его была тяжела и въ ушахъ раздавался сильный шумъ. Вдругъ жена его очутилась передъ нимъ и сказала ему почти шопотомъ:
   -- Джонъ, бѣги за мистеромъ Морганомъ.... торопись же. Помни только, что не надо никому говорить слова на дорогѣ. Скорѣе, скорѣе!
   -- Развѣ она умираетъ?
   -- Не знаю. Ручаться нельзя, что не умретъ, сказала мистриссъ Эвенель сквозь зубы.-- Но мистеръ Морганъ скромный человѣкъ и искренно преданъ намъ.
   -- Настоящій синій! пробормоталъ бѣдный Джонъ, какъ въ припадкѣ умственнаго разстройства.
   Онъ съ усиліемъ привсталъ, поглядѣлъ на жену, покачалъ головою и вышелъ.
   Часа черезъ два, маленькая крытая телѣжка остановилась у домика мистера Эвенеля; изъ телѣжки выпрыгнулъ блѣднолицый и худощавый молодой человѣкъ, одѣтый по праздничному; его сопровождала женщина, съ привлекательнымъ, одушевленнымъ личикомъ. Она подала ему на руки ребенка, котораго молодой человѣку принялъ съ нѣжностью. Ребенокъ былъ, кажется, боленъ и началъ кричать. Отецъ сталъ припѣвать, свистать и щолкать, съ такимъ видомъ, какъ будто совершенно привыкъ къ подобнаго рода упражненіямъ.
   -- Онъ уймется, Маркъ; лишь только бы намъ добрести до дому, сказала молодая женщина, вытаскивая изъ глубины телѣжки пироги и булки давишняго печенья.
   -- Не забудь цвѣтовъ, которые далъ намъ садовникъ сквайра, сказалъ Маркъ-поэтъ.
   Молодая женщина вынула между тѣмъ мѣшки и корзины, которые наполняли телѣжку, поправила свой клекъ, пригладила себѣ волосы и приготовилась итти.
   -- А тихо что-то; они видно не ожидаютъ насъ, Маркъ. Ступай, постучись. Вѣрно они еще не ушли спать.
   Маркъ постучался въ дверь -- нѣтъ отвѣта. Слабый свѣтъ, выходившій изъ окна, ложился но полу, но не было замѣтно въ домѣ движенія. Маркъ опять постучался. Кто-то, одѣтый въ платье пастора, идя по направленію отъ Лэнсмеръ-парка, съ противоположнаго конца дороги, остановился, услыхавъ нетерпѣливый ударъ Марка, и сказалъ учтиво:
   -- Не тотъ ли вы молодой человѣкъ, котораго другъ мой Джонъ Эвенель ожидалъ къ себѣ сегодня утромъ?
   -- Точно такъ, мистеръ Дэль, сказала мистриссъ Фэрфильдъ, съ нѣкоторою кокетливостію.-- Вы вѣдь помните меня. Это мой милый и добрый супругъ.
   Въ это время человѣкъ, запыхавшійся отъ скорой ходьбы, съ лицомъ, разгорѣвшимся отъ усталости, подошелъ къ крыльцу дома.
   -- Мистеръ Морганъ! вскричалъ пасторъ съ пріятнымъ удивленіемъ.-- Надѣюсь, что здѣсь не случилось ничего печальнаго.
   -- Фу, пропасть! это вы, мистеръ Дэль? Пойдемте, пойдемте скорѣе. Мнѣ нужно вамъ передать два-три слова. Но что же это тутъ за народъ еще переминается?
   -- Сэръ, сказалъ Маркъ, выглянувъ изъ за двери: -- мое имя Фэрфильдъ, а моя жена дочь мистера Эвенеля.
   -- Ахъ, Джэнъ, и ея малютка тоже! Славно, славно! Пойдемте же скорѣе; только будьте осторожнѣе и не увлекайтесь слишкомъ. Можете, чай, безъ шума, а? Тихонько, тихонько!
   Общество все вошло; дверь затворилась. Мѣсяцъ поднялся на небѣ и уныло освѣщалъ уединенный домикъ, заснувшіе цвѣты въ полисадникѣ и развѣсистое дерево съ растрескавшеюся корою.

-----

   Весь этотъ день Гарлей л'Эстренджъ былъ болѣе обыкновеннаго унылъ и мраченъ. Воспоминаніе о времени, неразлучномъ съ именемъ Норы, увеличило лишь грусть, которая тяготила его душу съ тѣхъ поръ, какъ онъ упустилъ изъ виду Нору и потерялъ слѣды ея. Одлей, увлекаемый нѣжностію къ своему другу и чувствомъ раскаянія въ своихъ поступкахъ, уговорилъ л'Эстренджа оставить вечеромъ паркъ и отправиться за нѣсколько миль, съ цѣлію употребить будто бы содѣйствіе Гарлея для выполненія какого-то важнаго проекта по дѣлу выборовъ. Перемѣна мѣста должна была благодѣтельно развлечь его посреди его мечтаній. Самъ Гарлей былъ радъ избавиться отъ гостей въ домѣ Лэнсмеровъ. Онъ тотчасъ же согласился итти. Онъ не хотѣлъ возвратиться къ ночи. Депутаты, которыхъ онъ собирался посѣтить, жили въ дальнемъ другъ отъ друга разстояніи, такъ что онъ мотъ пробыть день или два внѣ дома. Когда Гарлей вышелъ, Эджертонъ самъ впалъ въ глубокую задумчивость. Носились слухи о какой-то неожиданной оппозиціи. Приверженцы его находились въ безпокойствѣ и страхѣ. Ясно было видно, что если интересы Лэнсмеровъ подвергнутся нападенію, то они окажутся слабѣйшими, чѣмъ предполагалъ графъ.
   Эджертонъ могъ потерпѣть неудачу на выборахъ. Въ такомъ случаѣ, что приходилось ему дѣлать? Какъ обезпечить существованіе жены, на возвращеніе которой онъ все еще разсчитывалъ, и бракъ съ которою ему слѣдовало наконецъ признать во всеуслышаніе? "Спокойствія, одного спокойствія желаю я!" думалъ про себя этотъ честолюбивый человѣкъ. Но пока Одлей приготовлялъ себя такимъ образомъ къ самому невыгодному исходу своей карьеры, онъ все-таки направлялъ всю свою энергію къ болѣе и болѣе блестящимъ цѣлямъ, и теперь онъ сидѣлъ въ комнатѣ, перечитывалъ избирательные реэстры, разсуждалъ о личныхъ свойствахъ, мнѣніяхъ и частныхъ интересахъ каждаго изъ избирателей, пока не стемнѣло совершенно. Когда онъ воротился къ себѣ въ комнату, ставни у оконъ не были закрыты, и онъ стоялъ нѣсколько минутъ въ нѣмомъ созерцаніи мѣсяца. При этомъ зрѣлищѣ, мысль о Норѣ, оставившей и забывшей его, овладѣла имъ съ новою силою. Онъ отвернулся со вздохомъ, бросился не раздѣваясь на постель и погасилъ свѣчку. Но свѣтъ луны не хотѣлъ какъ будто оставить комнату. Онъ не давалъ Одлею нѣкоторое время заснуть, пока онъ не поворотился къ стѣнѣ и не принудилъ себя забыться. Но и во снѣ онъ былъ опять съ Норою -- опять въ скромномъ домикѣ, который они нѣкогда занимали. Никогда еще во снѣ Нора не представлялась ему такъ живо и правдоподобно , она смотрѣла пристально на него, положивъ ему на плечо руку по своему обыкновенію, и повторяла кроткимъ, мягкимъ голосомъ: "Развѣ я виновата въ томъ, что должна была уѣхать? Прости, прости меня!" И вотъ ему кажется, что онъ отвѣчаетъ: "Никогда не оставляй меня болѣе -- никогда, никогда!", что онъ нагибается, чтобы напечатлѣть поцалуй на этихъ непорочныхъ устахъ, которыя протягивались къ нему съ такою нѣжною предусмотрительностію. И вотъ онъ слышитъ стукъ, точно стукъ молотка, мѣрный, но тихій, осторожный, какъ будто робкій. Онъ проснулся и все-таки слышалъ стукъ. Стучали къ нему въ дверь. Онъ приподнялся съ кровати въ безпокойствѣ. Луна угасла на небѣ -- свѣтало.
   -- Кто тамъ? вскричалъ онъ съ безпокойствомъ.
   Тихій шопотъ отвѣчалъ ему изъ за двери:
   -- Не бойтесь, это я; одѣньтесь скорѣе; мнѣ нужно васъ видѣть.
   Эджертонъ узналъ голосъ леди Лэнсмеръ и, поспѣшно одѣвшись, отворилъ дверь. Леди Лэнсмеръ стояла за дверью съ ужасною блѣдностію на лицѣ. Она положила себѣ палецъ на уста и дала ему знакъ за собою слѣдовать. Онъ механически повиновался. Они вошли въ ея спальню, и графиня затворила за собою дверь:
   Тогда, положивъ къ нему на плечо руку, она проговорила прерывистымъ и тревожнымъ голосомъ:
   -- О, мистеръ Эджертонъ, вы должны оказать мнѣ услугу и вмѣстѣ съ тѣмъ услугу Гapлею: спасите моего Гарлея; ступайте къ нему, убѣдите его воротиться сюда. Смотрите за нимъ.... забудьте ваши выборы.... вамъ придется потерять только годъ или два изъ вашей жизни... вамъ представится еще много случаевъ... окажите... эту услугу вашему другу.
   -- Говорите, въ чемъ дѣло. Нѣтъ пожертвованія, котораго бы я не сдѣлалъ для Гарлея!
   -- Благодарю васъ; я была въ этомъ увѣрена. Такъ ступайте же скорѣе къ Гарлёю, удалите его изъ Лэнсмера подъ какимъ бы то ни было предлогомъ. О, какъ-то онъ перенесетъ это, какъ-то оправится отъ подобнаго удара. О, мой сынъ, мой милый сынъ!
   -- Успокойтесь! объяснитесь скорѣе! Въ чемъ дѣло? о какомъ ударѣ говорите вы?
   -- Ахъ, вы вѣдь въ самомъ дѣлѣ ничего не знаете, ничего еще не слышали. Нора Эвенель лежитъ тамъ, въ домѣ отца своего,-- лежитъ мертвая!
   Одлей отступилъ назадъ, приложилъ обѣ руки къ сердцу и потомъ упалъ на колѣни, точно пораженный громомъ.
   -- Моя нареченная, моя жена! простоналъ онъ.-- Умерла! этого быть не можетъ!
   Леди Лэнсмеръ была такъ удивлена этимъ восклицаніемъ, такъ поражена признаніемъ совершенно неожиданнымъ, что не находила словъ утѣшать или просить объясненій и, не бывъ вовсе приготовлена къ порывамъ горести человѣка, котораго привыкла видѣть сохраняющимъ присутствіе духа и холоднымъ, она не могла надивиться, какъ живо чувствовалъ онъ всю тяжесть своей потери.
   Наконецъ онъ преодолѣлъ свои страданія, и спокойно выслушалъ, изрѣдка лишь переводя дыханіе, разсказъ леди Лэнсмэръ.
   Одна изъ ея родственницъ, гостившая въ то время у нея, за часъ или за два, вдругъ почувствовала себя очень дурно; весь домъ былъ встревоженъ, графиня проснулась, и мистеръ Морганъ былъ призванъ, какъ постоянный докторъ этого семейства. Отъ него леди Лэнсмеръ узнала, что Нора Эвенелъ возвратилась въ родительскій домъ наканунѣ поздно вечеромъ, почувствовала припадки сильнѣйшей горячки и умерла черезъ нѣсколько часовъ. Одлей выслушалъ это и пошелъ къ двери, по прежнему сохраняя молчаніе.
   Дели Лэнсмеръ взяла его за руку.
   -- Куда вы идете? Ахъ, могу ли я теперь просить васъ спасти моего сына, теперь, когда вы сами еще болѣе страдаете? Вы знаете, какъ онъ вспыльчивъ: что съ нимъ будетъ, когда онъ узнаетъ, что вы были его соперникомъ, мужемъ Норы,-- вы, которому онъ такъ ввѣрялся? Что выйдетъ изъ всего этого? Я трепещу заранѣе!
   -- Не бойтесь.... я еще сохраняю присутствіе духа! пустите меня... Я cкоро ворочусь... и тогда (губы его дрожали)... тогда... мы поговоримъ о Гарлеѣ.
   Эджертонъ механически направилъ шаги черезъ паркъ къ дому Джона Эвенеля. Онъ подошелъ къ двери; она была отворена; онъ сталъ звать -- отвѣта не было; онъ поднялся по узкой лѣстницѣ и вступилъ въ комнату покойницы. У дальняго конца кровати сидѣлъ Джонъ Эвенель; но онъ казался погруженнымъ въ глубокій, томительный сонъ. Въ самомъ дѣлѣ, онъ пораженъ былъ на нѣсколько часовъ параличенъ,-- впрочемъ, не подозрѣвалъ этого, точно тамъ же, какъ не замѣчали этого и другіе. Онъ былъ оставленъ, чтобы охранять домъ,-- старикъ, самъ ощущавшій надъ собою дѣйствіе леденящей смерти. Одлей подкрался къ постели; онъ приподнялъ покрывало, которое наброшено было на блѣдное лицо покойницы. Кто въ состояніи описать, что происходило съ нимъ въ ту минуту, корда онъ стоялъ тутъ? Но когда онъ вышелъ изъ комнаты и тихонько спустился съ лѣстницы, онъ оставилъ за собою любовь и молодость, всѣ надежды и радости семейной жизни оставилъ навсегда, навсегда.
   Нора умерла въ припадкѣ безпамятства, произведя на свѣтъ ребенка. Въ предсмертномъ бреду она повторяла слова: "стыдъ, позоръ, презрѣніе"; на рукѣ ея не было видно обручальнаго кольца. Несмотря на нею силу горести, первою мыслію мистриссъ Эвенель было снасти доброе имя покойной дочери, сохранитъ незапятнанною честь оставшихся въ живыхъ Эвенелей. Не будучи въ состояніи плакать, отъ слишкомъ тяжелаго прилива отчаянія, она думала, придумала и составляла планъ для дальнѣйшихъ дѣйствуй.
   Джэнъ Ферфильдъ должна была взять къ себѣ ребенка тотчасъ же, не дожидаясь разсвѣта, и воспитывать его вмѣстѣ съ своимъ. Маркъ долженъ былъ отправиться съ нею, Потому что мистриссъ Эвенель боялась отъ него нескромности въ припадкѣ столь сильнаго негодованія. Сама мистриссъ Эвенель намѣревалась сдѣлать съ ними часть пути, съ цѣлѣью напомнить имъ о необходимости строго хранить тайну. Но они не могли же возвратиться въ Гэзельденъ съ другимъ ребенкомъ; Джэнъ должна была ѣхать въ такое мѣсто, гдѣ бы ее никто не зналъ; обѣ ребенка стали считаться близнецами. И хотя мистриссъ Эвенель была отъ природы сострадательной и любящей женщиной, хотя она какъ мать привязывались къ дѣтямъ, но за всѣмъ тѣмъ съ нѣкоторымъ неудовольствіемъ смотрѣла она на ребенка Джэнъ и думала про себя: "Мы избавились бы всѣхъ хлопотъ, если бы тутъ былъ только одинъ. Ребенокъ Норы могъ бы тогда всю жизнь считаться ребенкомъ Джэнъ."
   Гарлей очень удивился увидавъ Эджертона; еще болѣе удивился онъ, когда Эджертонъ сказалъ ему, что онъ ожидаетъ себѣ сильной оппозиціи, что онъ не надѣется имѣть успѣха въ отношеніи Лэнсмера и потому намеренъ отказаться вовсе отъ своихъ притязаній. Онъ написалъ объ этомъ графу; но графиня знала истинную причину его отказа и сообщила ее графу, такъ что, какъ мы видѣли уже въ началѣ нашего повѣствованія, дѣло Эджертона нисколько не потеряло, когда капитанъ Дашноръ появился въ мѣстечкѣ; а благодаря настояніямъ и ораторскимъ способностямъ мистера Гэзельдена, Эджертонъ пріобрѣлъ перевѣсъ двухъ голосовъ -- Джона Эвенеля и Марка Ферфильда. Хотя первый и выѣхалъ не задолго изъ городка по совѣту медиковъ, и хотя, съ другой стороны, болѣзнь, которая поразила его и сдѣлала его смирнымъ какъ дитя,-- все-таки онъ сильно интересовался тѣмъ, какъ будутъ дѣйствовать синіе, и готовъ былъ встать съ постели, чтобы замолвить словечко въ защиту своихъ убѣжденій Въ Лэнсмеръ-паркѣ Одлею подали послѣднее письмо Норы. Почтальонъ принесъ его туда за часъ или за два до того, какъ онъ вышелъ. Обручальное кольцо упало на полъ и подкатилось къ ногамъ Одлея. И эти пылкіе, страстные упреки, весь жаръ оскорбленной любви объясняли ему тайну возвращенія Норы, ея несправедливыя подозрѣнія, причину ея внезапной смерти, которую онъ приписывалъ горячкѣ, произведенной раздражительностію, безпокойствомъ и усталостію. Нора вовсе не упоминала о ребенкѣ, который уже готовъ былъ родиться, и не упоминала, можетъ быть, съ намѣреніемъ. Получивъ это письмо, Эджертонъ не имѣлъ уже силъ оставаться въ деревенской глуши въ уединеніи или въ сообществѣ Гарлея. Онъ сказалъ на-отрѣзъ, что ему нужно ѣхать въ Лондонъ, убѣдилъ Гарлея сопутствовать ему, и тамъ, узнавъ отъ леди Лэнсмеръ, что похороны кончились, онъ открылъ Гарлею страшную истину, что Норы нѣтъ уже на свѣтѣ. Дѣйствіе, произведенное этимъ извѣстіемъ на здоровье и душевное расположеніе молодого человѣка, было еще сильнѣе, чѣмъ ожидалъ Одлей, который, отъ глубокой сосредоточенной горести, перешелъ къ томительному чувству раскаянія.
   -- Если бы не моя безразсудная страсть, отвѣчалъ великодушный Гарлей: -- если бы не мои искательства, оставила ли бы она, свой мирный пріютъ, оставила ли бы она свой родной городъ? Притомъ же борьба между чувствомъ долга и любовью ко мнѣ! Я это вполнѣ понимаю! Но для меня она все-таки будетъ жить, какъ будто никогда не умирала!
   -- О, нѣтъ! воскликнулъ Эджертонъ, готовясь дѣлать полное признаніе.-- Повѣрь мнѣ, она никогда не любила тебя. Да, да! будь увѣренъ! Она любила другого, убѣжала съ нимъ, можетъ быть, вышла за него замужъ.
   -- Замолчи! вскричалъ Гарлей. въ сильномъ порывѣ страсти:-- ты убиваешь ее для меня дважды, говоря это! Я еще могъ бы мечтать, что она живетъ здѣсь, въ моемъ сердцѣ, представлять себѣ, что она любила меня, что ничьи еще уста не прикасались къ ней, не подарившей меня поцалуемъ. Но если ты заставляешь меня сомнѣваться въ этомъ.... ты, ты....
   Страданія молодого человѣка были слишкомъ сильны для его организма; онъ упалъ на руки къ Одлею; приливъ крови къ сердцу лишилъ его чувствъ. Въ продолженіе нѣсколькихъ дней онъ находился въ опасности и все это время не спускалъ глазъ съ Одлея.
   -- Скажи мнѣ, повторялъ онъ: -- скажи мнѣ, что ты не убѣжденъ въ томъ, что ты говорилъ. Скажи мнѣ, что ты не имѣлъ основанія утверждать, будто она любила другого, принадлежала другому.
   -- Успокойся, успокойся: я, въ самомъ дѣлѣ, говорилъ не по убѣжденію. Я думалъ этимъ отвлечь твои мысли отъ одного и того же предмета. Какое безразсудство, въ самомъ дѣлѣ! повторялъ несчастный другъ.
   И съ этой минуты Одлей отказался вовсе отъ мысли оправдаться передъ самимъ собою; онъ чувствовалъ, что безстыдно лжетъ -- онъ, высокомѣрный джентльменъ.
   Пока Гарлей не успѣлъ еще избавиться отъ своей болѣзни, мистеръ Дэль прибылъ въ полдень, съ тѣмъ, чтобы видѣться съ Эджертономъ. Пасторъ, обѣщая мистеру Эвенелю сохранить тайну, сдѣлалъ это съ условіемъ, чтобы подобная скрытность не послужила къ униженію правъ сына Норы. Что, если они въ самомъ дѣлѣ были женаты? Не слѣдовало ли наконецъ узнать имя отца ребенка? Современемъ отецъ ему понадобится. Мистриссъ Эвенель должна была подчиниться подобнымъ убѣжденіямъ. Впрочемъ, она уговаривала мистера Дэля не дѣлать поисковъ. Что могло изъ нихъ выйти? Если Нора дѣйствительно была обвѣнчана, то мужъ ея, безъ сомнѣнія, самъ объявилъ бы свое имя; если ее обольстили и бросили, то открытіе отца ребенка, о существованіи котораго свѣтъ еще ничего не зналъ, только оскорбило бы память покойницы Подобные доводы заставляли добраго пастора колебаться. Но Джэнъ Ферфильдъ имѣла какое-то инстинктивное убѣжденіе въ невинности своей сестры, и всѣ ея подозрѣнія были направлены на лорда л'Эстренджа. Точно того же мнѣнія была и мистриссъ Эвенель, хотя она и не признавалась въ этомъ. Въ справедливости этихъ предположеній мистеръ Дэль былъ совершенно увѣренъ: восторженность молодого лорда, опасенія леди Лэнсмеръ были слишкомъ очевидны человѣку, который часто посѣщалъ Паркъ; внезапный отъѣздъ Гарлея передъ самымъ возвращеніемъ Норы къ родителямъ, неожиданное уклоненіе Эджертона отъ представительства за мѣстечко, прежде чѣмъ оппозиція была объявлена, съ цѣлію не разлучаться съ своимъ другомъ въ самый день смерти Норы,-- все подтверждало мысль, что Гарлей былъ или обольстителемъ, или супругомъ. Можетъ быть, тутъ былъ бракъ, совершонный за границей, такъ какъ Гарлею недоставало нѣсколькихъ годовъ до совершеннолѣтія. Пасторъ Дэль желалъ во всякомъ случаѣ увидаться съ лордомъ л'Эстрендженъ и попытаться узнать истину. Узнавъ о болѣзни Гарлея, мистеръ Дэль рѣшился увѣриться, въ какой мѣрѣ можетъ онъ проникнуть въ эту тайну чрезъ разговоръ съ Эджертономъ. Въ огромной репутаціи, которою пользовался этотъ человѣкъ, и въ странномъ эксцентрическомъ характерѣ, соединенномъ въ немъ съ чувствомъ правоты и истины, заключалась причина, почему пасторъ рѣшился на неловкую попытку. Онъ увидѣлся съ Эджертономъ, какъ будто съ цѣлію дипломатическою -- вывѣдать отъ новаго представителя Лэнсмеровъ, какой выгоды для себя можетъ ожидать семейство избирателей, которые дали ему большинство двухъ голосовъ.
   Онъ началъ съ того, что представилъ ему въ трогательномъ видѣ, какъ бѣдный Джонъ Эвенель, удрученный горестью о потери дочери и болѣзнію, поразившею его организмъ и разстроившею его умственные способности, несмотря на то, всталъ съ постели, лишь бы сдержать данное слово. Чувства, выказанныя при этомъ Одлеемъ, показались ему столь глубокими и естественными, что пасторъ шелъ въ своихъ объясненіяхъ все далѣе и далѣе. Онъ выразилъ догадку, что Нора была обманута, выразилъ надежду, что она, можетъ бытъ, была тайно обвѣнчана, и тогда Одлей, по собственной ему способности владѣть собою, показалъ только должную степень участія, не болѣе. Мистеръ Дэль открылъ ему наконецъ, что у Норы былъ ребенокъ.
   -- Не продолжайте далѣе своихъ розъисканій! сказалъ свѣтскій человѣкъ.-- Уважайте чувства и требованія мистриссъ Эвенель; они совершенно понятны. Предоставьте остальное мнѣ. Въ моемъ положеніи -- я разумѣю свое положеніе въ Лондонѣ -- я могу скорѣе и легче узнать истину, чѣмъ вы, не производя никакого скандала. Если мнѣ удастся оправдать эту... эту... эту несчастную (голосъ его дрожалъ) эту несчастную мать, или оставшееся дитя, то, рано или поздно, вы услышите обо мнѣ; если же нѣтъ, то похороните эту тайну на томъ мѣстѣ, гдѣ она теперь кроется,-- въ могилѣ, которую еще не успѣла оскорбить молва. Но ребенокъ -- дайте мнѣ адресъ, гдѣ его найти -- на случай, если я нападу на слѣдъ отца и успѣю тронуть его сердце....
   -- Ахъ, мистеръ Эджертонъ, не позволите ли вы мнѣ высказать догадку, гдѣ вы можете найти его и узнать кто онъ такой?
   -- Сэръ!
   -- Не сердитесь; впрочемъ, я въ самомъ дѣлѣ не имѣю права распрашивать васъ о томъ, что вамъ довѣрялъ другъ нашъ. Я знаю, какъ вы, знатные люди, щекотливы въ отношеніяхъ вашихъ другъ къ другу. Нѣтъ.... нѣтъ.... еще разъ прошу извиненія. Я все предоставляю вашимъ попеченіямъ. Въ такомъ случаѣ я еще услышу объ васъ.
   -- А если нѣтъ, то это значитъ, что всѣ поиски напрасны. Другъ мой, одно могу сказать вамъ, что лордъ л'Эстренджъ невиненъ въ этомъ дѣлѣ. Я.... я.... (голосъ измѣнялъ ему) я въ этомъ увѣренъ.
   Пасторъ вздохнулъ, но не отвѣчалъ ни слова. Онъ далъ адресъ, котораго требовалъ представитель Лэнсмеровъ, отправился назадъ и никогда уже не слыхалъ болѣе обѣ Одлеѣ Эджертонѣ. Мистеръ Дэль убѣдился, что человѣкъ, который выказалъ въ разговорѣ съ нимъ столько участія къ чужому горю, безъ сомнѣнія, не имѣлъ удачи въ дѣйствіяхъ своихъ на совѣсть Гарлея, или, можетъ быть, почелъ за лучшее оставитъ имя Норы въ покоѣ, а дитя ея ввѣрить попеченію родственниковъ и милосердію судьбы.
   Гарлей л'Эстренджъ, едва поправившись въ своемъ здоровья, поспѣшилъ присоединиться къ англійскимъ войскамъ на континентѣ, съ цѣлію найти тамъ смерть, которая рѣдко приходитъ, когда ее зовешь. Тотчасъ по отъѣздѣ Гарлея, Эджертонъ прибылъ въ деревню, указанную ему мистеромъ Дэлемъ, желая отъискать ребенка Норы. Но здѣсь онъ впалъ въ ошибку, которая имѣла значительное вліяніе на его жизнь и на будущую судьбу Леонарда. Мистриссъ Ферфильдъ получила отъ матери своей приказаніе жить подъ другимъ именемъ въ деревнѣ, въ которую она удалилась съ двумя дѣтьми, такъ что ея отношенія къ семейству Эвенелей, оставаясь въ тайнѣ, не могли подать повода къ розъисканіямъ и празднымъ слухамъ. Грусть и тревога, которыя она испытала въ послѣднее время, лишили ее способности кормить грудью младенца. Она отдала ребенка Норы въ домъ одного фермера, жившаго въ недальнемъ разстояніи отъ деревни, и переѣхала изъ своего прежняго жительства, чтобы быть ближе къ дѣтямъ. Ея собственный сынъ былъ такъ слабъ и болѣзненъ, что его нельзя было поручить попеченіямъ чужихъ людей. Онъ, впрочемъ, скоро умеръ. Маркъ съ женой не могли видѣть могилу своего дѣтища: они поспѣшили возвратиться въ Гэзельденъ и взяли Леонарда съ собою. Съ этихъ поръ Леонардъ считался сыномъ, котораго они потеряли.
   Когда Эджертонъ пріѣхалъ въ деревню, ему указали хижину, въ которой женщина, воспитывавшая ребенка, провела послѣдніе дни; ему объявили, что она не задолго уѣхала, похоронивъ свое дитя. Эджертонъ не сталъ болѣе распрашивать, и такимъ образомъ онъ ничего не узналъ о ребенкѣ, отданномъ на руки къ кормилицѣ. Онъ тихими шагами отправился на кладбище и нѣсколько минутъ безмолвно смотрѣлъ на свѣжую могилу; потомъ, приложивъ руку къ сердцу, которому запрещены были всѣ сильныя ощущенія, онъ снова сѣлъ въ дилижансъ и возвратился въ Лондонъ. Теперь и послѣдній поводъ къ объявленію о своемъ бракѣ для него не существовалъ. Имя Норы избѣжало упрековъ.
   Одлей механически продолжалъ свою жизнь -- старался обратить свои попытки къ возвышеннымъ интересамъ честолюбивыхъ людей. Бѣдность все еще лежала на немъ тяжелымъ гнетомъ. Денежный долгъ Гарлею по прежнему оскорблялъ его чувство чести. Онъ не видѣлъ другого средства поправить свое состояніе и заплатить долгъ своему другу, какъ помощію богатой женитьбы. Умеревъ для любви, онъ смотрѣлъ на эту перспективу сначала съ отвращеніемъ, потомъ съ безстрастнымъ равнодушіемъ.
   Бракъ съ богатой дѣвицей, со всѣми благопріятными послѣдствіями промотавшагося джентльмена, былъ заключенъ. Эджертонъ былъ нѣжнымъ и достойнымъ мужемъ въ глазахъ свѣта; жена любила его до безумія. Это общая участь людей подобныхъ Одлею -- быть любимыми слишкомъ горячо, свыше собственныхъ достоинствъ.
   У смертнаго одра жены сердце его затронуто было ея грустнымъ упрекомъ. "Я не успѣла достигнуть того, чтобы заставить тебя любить меня!" сказала ему жена, прощаясь съ нимъ на вѣки. "Правда!" отвѣчалъ Одлей, съ навернувшимися на глазахъ слезами. "Природа дала мнѣ маленькую частицу того, что женщины, подобныя тебѣ, зовутъ любовью, и эту маленькую частицу я успѣлъ уже истратить." Тогда онъ разсказалъ ей, съ благоразумною умѣренностью, часть исторіи своей жизни: это утѣшило умирающую. Когда она узнала, что онъ любилъ, и что онъ въ состояніи грустить о потерѣ любимой женщины, она увидала въ немъ признаки человѣческаго сердца, котораго прежде не находила въ немъ. Она умерла, простивъ ему его равнодушіе и благословляя его. Одлей былъ очень пораженъ этою новою потерей. Онъ далъ себѣ слово не жениться уже болѣе. Онъ вздумалъ было сдѣлать молодого Рандаля Лесли своимъ наслѣдникомъ. Но, увидѣвъ итонскаго воспитанника, онъ не возъимѣлъ къ нему особенной привязанности, хотя и цѣнилъ его обширныя способности. Онъ ограничился тѣмъ, что сталъ покровительствовать Рандалю, какъ дальнему родственнику своей покойной жены. Отличаясь постоянною безпечностію въ денежныхъ дѣлахъ, будучи щедрымъ и великодушнымъ не изъ личнаго побужденія дѣлать добро другимъ, но по свойственному вельможѣ сознанію собственнаго долга и преимуществъ своего положенія, Одлей дѣлалъ самое прихотливое употребленіе изъ огромнаго богатства, которымъ владѣлъ. Болѣзненные припадки сердца его обратились въ органическій недугъ. Конечно, онъ могъ еще прожить долго и умереть потомъ отъ другой, совершенно естественной причины, но развитію болѣзни способствовали душевныя безпокойства и волненія, которымъ онъ подвергался. Единственный докторъ, которому онъ открылъ то, что желалъ бы утаить отъ всего свѣта (потому что честолюбивые люди желаютъ, чтобы ихъ считали безсмертными), сказалъ ему откровенно, что очень невѣроятно, чтобы, при всѣхъ тревогахъ и трудахъ политической карьеры, онъ могъ достигнуть даже зрѣлыхъ лѣтъ. Такимъ образомъ, не видя передъ собой сына, которому бы онъ могъ предоставить свое состояніе, имѣя въ числѣ ближайшихъ родственниковъ людей большею частію очень богатыхъ, Эджертонъ предался своему врожденному пренебреженію къ деньгамъ. Онъ не занимался собственными дѣлами, предоставляя ихъ попеченіямъ Леви. Ростовщикъ продолжалъ сохранять рѣшительное вліяніе на властолюбиваго лорда. Онъ зналъ тайну Одлея и, слѣдовательно, могъ открыть ее Гарлею. А единственная нѣжная, воспріимчивая сторона натуры государственнаго человѣка, единственный уголокъ его организма, еще не погруженный въ Стиксъ прозаической жизни, дѣлающій человѣка недоступнымъ для любви, была полная раскаянія привязанность его къ школьному товарищу, котораго онъ обманулъ.
  

ГЛАВА CXI.

   Изъ повѣствованія, предложеннаго любознательности читателя, Леонардъ могъ почерпнуть только несвязные отрывки. Онъ былъ въ состояніи лишь понять, что несчастная мать его была соединена неразрывными узами съ человѣкомъ, котораго она любила чрезвычайно. Леонардъ догадывался, что бракъ матери его не былъ облеченъ въ требуемыя закономъ формы; что она странствовала по свѣту съ горечью отчаянія и возвратилась домой, не зная раскаянія и надежды, она подозрѣвала, что любовникъ ея готовъ былъ жениться на другой. Здѣсь рукопись теряла уже связный характеръ, оканчиваясь слѣдами горькихъ слезъ предсмертной тоски. Грустную кончину Норы, ея возвращеніе подъ родительскій кровъ,-- все это Леонардъ узналъ еще прежде, изъ разсказа доктора Моргана.
   Но даже самое имя мнимаго мужа Норы все еще оставалось неизвѣстнымъ. Объ этомъ человѣкѣ Леонардъ не могъ составить себѣ никакой опредѣленной идеи, кромѣ того, что онъ очевидно былъ выше Норы по происхожденію. Въ первомъ поклонникѣ-отрокѣ можно было безъ труда узнать Гарлея л'Эстренджа. Если это такъ, Леонардъ найдетъ случай узнать все, что для него оставалось еще темнымъ. Съ этимъ намѣреніемъ онъ оставилъ коттэджъ, рѣшившись возвратиться для присутствованія при похоронахъ своего покойнаго друга. Мистриссъ Гудайеръ охотно, позволила ему взять съ собою бумаги, которыя онъ читалъ, и присоединила къ нимъ пакетъ, который былъ присланъ съ континента на имя мистриссъ Бертрамъ. Находясь подъ вліяніемъ грустныхъ впечатлѣній, навѣянныхъ на него чтеніемъ, Леонардъ отправился въ Лондонъ пѣшкомъ и пошелъ къ отелю Гарлея. Въ ту, самую минуту, когда онъ переходилъ Бондъ-Стритъ, какой-то джентльменъ, въ сопровожденіи барона Леви, заведшій, сколько можно было судить по его разгорѣвшемуся лицу и громкому, неровному голосу, какой-то непріятный разговоръ съ фешенебельнымъ ростовщикомъ, вдругъ замѣтилъ Леонарда и, оставивъ тотчасъ Леви, схватилъ молодого человѣка да руку.
   -- Извините меня, сэръ, сказалъ джентльменъ, глядя Леонарду прямо въ лицо: -- но если мои зоркіе глаза меня не обманываютъ, что случается, впрочемъ, очень рѣдко, я вижу передъ собою моего племянника, съ которымъ поступилъ, можетъ статься, немного круто, но который все-таки не имѣетъ никакого права вовсе аабыть Ричарда Эвенеля.
   -- Милый дядюшка! вскричалъ Леонардъ,-- вотъ пріятная неожиданность, и въ такую именно минуту, когда мнѣ необходимо радостное ощущеніе. Нѣтъ, я никогда не забывалъ вашей доброты въ отношеніи ко мнѣ и всегда сожалѣлъ только о нашей размолвкѣ.
   -- Славно сказалъ! дай-ка мнѣ свою руку. Позволь посмотрѣть на себя -- настоящій джентльменъ, смѣю увѣрить, и какой красивый. Впрочемъ, всѣ Эвенели таковы. Прощайте, баронъ Леви. Не дожидайтесь меня; я еще увижусь съ вами.
   Дикъ Эвенель взялъ племянника за руку и старался какъ будто позабыть заботы, волновавшія его, доказывай участіе къ судьбѣ посторонняго человѣка, усиленное въ этомъ случаѣ истданою привязанностію, которую онъ питалъ къ Леонарду. Но любознательность его не была вполнѣ удовлетворена, потому что, прежде чѣмъ Леонардъ успѣлъ преодолѣть природное отвращеніе говорить о своихъ успѣхахъ въ литературѣ, мысли Дика стремились опять къ его сопернику въ Скрюстоунѣ, къ мечтѣ о возможности получить перевѣсъ въ числѣ голосовъ,-- къ векселямъ, которые Леви готовился передать ему съ цѣлію доставить его въ возможность итти наперекоръ подавляющей силѣ болѣе извѣстнаго, чѣмъ онъ самъ, капиталиста, и къ тому "отъявленному плуту", какъ называлъ онъ Леви, который старался доставить два кресла за Лэнсмеръ: одно -- для Рандаля Лесли, другое -- для богатаго набоба, только что попавшаго въ число его кліентовъ. Такимъ образомъ Дикъ скоро прервалъ нерѣшительныя признанія Леонарда восклицаніями, очень мало относившимся къ предмету разсказа и скорѣе выражавшими его личныя ощущенія, чѣмъ сочувствіе или доброжелательство къ племяннику
   -- Хорошо, хорошо, сказалъ Дикъ:-- я прослушаю твою исторію въ другде вредя. Я вижу, что ты удачно обдѣлалъ свои дѣлишки: этого и будетъ на первый раз. Какъ ни разсуждай, а я долженъ теперь серьёзно подумать о самомъ себѣ. Я въ маленькомъ недоумѣніи, сэръ. Скрюстоунъ не тотъ уже добродушный Скрюстоунъ, который ты знавалъ прежде: онъ весь передурачился, перековеркался, превратился въ демоническое чудовищное существо -- капиталиста, который, помощію своихъ машинъ, въ состояніи перенести весь Ніагарскій водопадъ къ себѣ въ гостиную. И какъ будто этого еще было мало для того, чтобы одурачить такого простяка, какъ я: онъ намѣренъ, я слышалъ, подарить свѣту совершенно не кстати новое изобрѣтеніе, которое заставитъ машины работать вдвое болѣе, вдвое меньшимъ количествомъ рукъ. Вотъ какими путями эти безчувственные негодяи поддѣваютъ нашего брата. Но ужь и я же подпущу ему фугу.... не я буду, если говорю неправду.
   Здѣсь Дикъ высказалъ цѣлую тучу нареканій противъ всѣхъ жителей безмозглаго околодка вообще и противъ капиталиста-чудовища въ Скрюстоунѣ, въ особенности.
   Леонардъ очень удивился, потому что Дикъ назвалъ то самое имя, которое законтрактовало въ свою пользу всѣ усовершенствованія, сдѣланныя Леонардомъ въ паровыхъ машинахъ.
   -- Постойте, дядюшка, постойте! Что же, если этотъ человѣкъ въ самомъ дѣлѣ купилъ бы проектъ, о которомъ вы говорите, это было бы противно вашимъ выгодамъ?
   -- Противно выгодамъ, сэръ! это просто раззоритъ меня, то есть, разумѣется, если предпріятіе ему удастся; но я скорѣе думаю, что все это чистые пустяки.
   -- Нѣтъ, не думаю, дядюшка! я готовъ ручаться въ томъ.
   -- Ты! ты развѣ видѣлъ мельницу?
   -- Какже! я самъ изобрѣлъ ее.
   Дикъ тотчасъ отдернулъ свою руку съ руки Леонарда.
   -- Змѣиное отродье, сказалъ онъ съ негодованіемъ:-- такъ это ты, котораго я пригрѣлъ на груди своей, ты собираешься раззорить Ричарда Эвенеля?
   -- Hе раззоритъ, а спасти его. Пойдемте со мною въ Сити и взгляните на модель мою. Если вы ее одобрите, патентъ будетъ принадлежать вамъ.
   -- Славно! знай нашихъ! лихо! кричалъ Дикъ, дѣлая сильныя движенія: -- валяй же впередъ, скорѣе. Я куплю твой патентъ, то есть, если онъ стоитъ дороже выѣденнаго яйца. Что касается до денегъ....
   -- Денегъ! И не говорите о нихъ!
   -- Ладно и то, сказалъ Дикъ съ мягкосердечіемъ: -- я самъ теперь не намѣренъ говорить общими мѣстами. Что касается до этого черномазаго барона Леви, дай мнѣ сначала отдѣлаться отъ его жидовскихъ объятій; впрочемъ, иди знай, показывай дорогу: нечего терять намъ время.
   Одинъ взглядъ на машину, изобрѣтенную Леонардомъ, далъ понять Ричарду Эвенелю, какую пользу она могла бы принести ему. Получивъ въ свое владѣніе право на патентъ, котораго прямыя послѣдствія, состоявшія въ увеличеніи силы и сокращеніи труда, были очевидны для каждаго практическаго человѣка, Эвенель почувствовалъ, что онъ долженъ достать необходимую сумму денегъ для выполненія предпріятія, для изготовленія машинъ, уплаты векселей, данныхъ Лени, и для открытой борьбы съ самыми чудовищными капиталистами. При этомъ нужно было только принять въ свое сообщество какого нибудь другого капиталиста; кого же? всякій товарищъ лучше Леви. Счастливая мысль въ это время посѣтила его.
   Дикъ назначилъ Леонарду часъ, когда сойтись вмѣстѣ у маклера, чтобы условиться насчетъ нормальной передачи привилегіи "на кондиціяхъ, выгодныхъ для обѣихъ сторонъ", бросился въ Сити отъискивать капиталиста, который могъ бы выхватить его изъ когтей Леви и избавить отъ машинъ соперника его въ Скрюстоунѣ. "Муллинсъ былъ бы вполнѣ подходящій, еслибъ мнѣ удалось подцѣпить его, сказалъ Дикъ.-- Слышали вы о Муллинсѣ?-- О, это удивительный человѣкъ! Взгляните только на его гвозди -- никогда не ломаются! Онъ составилъ себѣ по крайней мѣрѣ капиталъ въ три милліона чрезъ эти гвозди, сэръ. А въ этой старой, изношенной странѣ нужно имѣть аршинный складъ, чтобы бороться съ такимъ негодяемъ, какъ Леви. Прошай... прощайте, прощайте, мой милый племянничекъ!"

-----

   Гарлей л'Эстренджъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ. Онъ только что читалъ передъ этимъ одного изъ своихъ любимыхъ классическихъ писателей, и рука его лежала еще на книгѣ. Со времени возвращеніи Гарлея въ Англію произошла замѣтная перемѣна въ выраженіи лица его, въ манерахъ и привычкахъ его гибкой, юношеской натуры. Уста его сжимались съ какою-то рѣшительною твердостью; на челѣ его напечатлѣлся болѣе сформированный характеръ. Мѣсто женственной, лѣнивой граціи въ движеніяхъ заступила необыкновенная энергія, столь же покойная и сосредоточенная, сколько и та, которою отличался самъ Одлей Эджертонъ. Въ самомъ дѣлѣ, если бы мы заглянули въ сердца Гарлея, мы увидали бы, что первое время онъ дѣлалъ много усилій, чтобы покорить свои страсти и укротить свой непреклонный духъ; мы увидали бы, что здѣсь весь человѣкъ направлялъ себя во имя сознанія собственнаго долга. "Нѣтъ -- говорилъ онъ самъ съ собою -- я не буду ни о чемъ думать, хромѣ дѣйствительной, практической жизни! Да я что за наслажденіе, если бы даже я не далъ слова другой, что за наслажденіе доставила бы маѣ эта черноглазая итальянка? Не есть ли все это игра ребяческаго воображенія! Я опять получаю способность любить,-- я, который въ продолженіе цѣлой весны жизни, преклонялся съ какой-то непонятною вѣрностію предъ памятью о милой для меня могилѣ. Перестань, Гарлей л'Эстренджъ, поступай наконецъ какъ должно поступать человѣку, который живетъ посреди людей. Не мечтай болѣе о страсти. Забудь мнимые идеалы. Ты не поэтъ: къ чему же воображать, что жизнь сама по себѣ есть поэма?..."
   Дверь отворилась, и австрійскій принцъ, который, по убѣжденію Гарлея, принималъ участіе въ дѣлѣ отца Віоланты, вошелъ въ комнату на правахъ близкаго съ хозяиномъ человѣка.
   -- Доставили вы документы, о которыхъ говорили мнѣ? Черезъ нѣсколько дней я долженъ воротиться въ Вѣну. И если вы не снабдите меня очевидными доказательствами давнишней измѣны Пешьеры, или болѣе непреложными доводами къ оправданію его благороднаго родственника, то я не вижу другого средства къ возвращенію Риккабокка въ отечество, кромѣ ненавистнаго для него замужства дочери съ его злѣйшимъ врагомъ.
   -- Увы! сказалъ Гарлей: -- до сихъ поръ всѣ поиски были напрасны, и я не знаю, какъ поступать, чтобы не возбуждать дѣятельности Пешьеры и не заставлять его противодѣйствовать намъ. Моему несчастному другу, по всему видно, придется довольствоваться изгнаніемъ. Отдать Віоланту графу было бы слишкомъ безславно. Но я самъ скоро женюсь; у меня будетъ своя семья, свой домъ, который я могу предложить отцу и дочери, безъ опасенія ихъ тѣмъ унизить.
   -- Но не станетъ ли будущая леди л'Эстреиджъ ревновать своего супруга къ такой прелестной гостьѣ, какова, по вашимъ разсказамъ, синьорина? Да и вы сами не подвергнетесь ли при этомъ опасности, мой несчастный другъ?
   -- Полноте! отвѣчалъ Гарлей, слегка покраснѣвъ:-- моя прелестная гостья найдетъ во мнѣ второго отца -- вотъ и все. Прошу васъ, не шутите столь важною вещью, какъ честь.
   При этомъ отворялась дверь и вошелъ Леонардъ.
   -- Добро пожаловать! вскричалъ Гарлей, обрадовавшись возможности не оставаться долѣе наединѣ съ принцемъ, взглядъ котораго, казалось, проникалъ его: -- добро пожаловать! Это одинъ изъ нашитъ благородныхъ другой, который принимаетъ участіе въ судьбѣ Риккабокка, и который могъ бы оказать ему большія услуги, если бы удалось отъискать документы, о которыхъ мы говорили.
   -- Они здѣсь, сказалъ простодушно Леонадръ: -- все ли тутъ, что вамъ нужно?
   Гарлей торопливо схватилъ пакетъ, который былъ посланъ изъ Италіи на имя мнимой мистриссъ Бертрамъ, и, опершись головою на руку, спѣшилъ обнять содержаніе бумагъ.
   -- Браво! вскричалъ онъ наконецъ, съ лицомъ, сіявшимъ радостію.-- Посмотрите, посмотрите, принцъ, здѣсь собственноручныя письма Пешьера къ женѣ его родственника, признаніе его въ тонъ, что онъ называетъ своими патріотическими замыслами, и его убѣжденія, чтобы она увлекла своего мужа къ участію въ нихъ. Посмотрите, какое сильное вліяніе онъ имѣетъ на женщину, которую нѣкогда любилъ; посмотрите, какъ искусно онъ отражаетъ всѣ ея доводы; посмотрите, какъ долго другъ вашъ противился обольщеніямъ, пока наконецъ жена и родственникъ не стали дѣйствовать на него соединенными силами.
   -- Этого довольно, совершенно довольно! вскричалъ принцъ, пробѣгая глазами тѣ мѣста писемъ Пешьеры, на которыя Гарлей указывалъ ему.
   -- Нѣтъ, этого мало, повторялъ Гарлей, продолжая читать письма и постепенно воспламеняясь.-- Вотъ гдѣ главное обвиненіе! О негодный, презрѣнный человѣкъ! Здѣсь, послѣ побѣга нашего друга, заключается его признаніе въ преступной страсти; здѣсь онъ клянется, что нарочно строилъ козни противъ своего благодѣтеля съ цѣлію обезславить домъ, въ которомъ нѣкогда онъ нашелъ себѣ пріютъ. Ахъ! посмотрите, какъ она отвѣчаетъ. Благодареніе Небу, что она открыла наконецъ глаза и еще при жизни своей начала презирать своего поклонника. Она была невинна! Я это всегда говорилъ. Мать Віоланты не нанесла безчестія дочери. Бѣдная, мнѣ жаль ее. Какъ полагаете вы, обратитъ ли вашъ императоръ вниманіе на это обстоятельство?
   -- Я довольно хорошо знаю нашего императора, отвѣчалъ принцъ съ жаромъ: -- чтобы заранѣе увѣрить васъ, что когда эти бумаги сдѣлаются, ему извѣстны, то гибель Пешьера будетъ рѣшена, а вашему другу возвратятся всѣ права его. Вы еще доживете до той поры, когда дочь его, которой вы только что сбирались приготовить уголокъ въ своемъ сердцѣ, сдѣлается богатѣйшею наслѣдницею въ Италіи,-- невѣстою такого претендента, который достоинствами своими едва ли будетъ уступать владѣтельнымъ особамъ.
   -- Ахъ, сказалъ Гарлей, съ какою-то боязливою поспѣшностію и замѣтно поблѣднѣвъ:-- ахъ, я не увижу ее въ этомъ положеніи! Я никогда ужь болѣе не поѣду въ Италію, никогда не встрѣчусь съ нею, если она оставитъ эту страну холодныхъ заботъ "прозаической дѣятельности," никогда, никогда!
   Онъ поникъ на нѣсколько минутъ головою и потомъ скорыми шагани подошелъ къ Леонарду.
   -- Счастливый поэтъ! Для васъ идеалъ еще не потерянъ, оказалъ онъ съ грустною улыбкой.-- Вы не зависите отъ обыденной, пошлой жизни.
   -- Вы не сказали бы можетъ быть, этого, милордъ, отвѣчалъ Леонардъ печальнымъ голосомъ: -- если бы знали, какъ то, что вы называете "идеаломъ", безсильно замѣнить для поэта потерю привязанности одной изъ геніальныхъ личностей. Независимость отъ дѣйствительной жизни! Гдѣ она? Здѣсь у меня есть исповѣдь истинно-поэтической души, которую совѣтую вамъ прочитать надосугѣ; когда вы прочитаете ее, потрудитесь сказать, будете ли вы желать сдѣлаться поэтомъ!
   Говоря это, онъ подалъ дневникъ Норы.
   -- Положите это туда, на мою конторку, Леонардъ; я прочитаю со временемъ эту рукопись.
   -- Прочитайте со вниманіемъ; тутъ есть много такого, что связано съ моею судьбой,-- многое, что остается для меня тайной, на что вы, вѣроятно, съумѣете объяснять.
   -- Я! вскричалъ Гарвей.-- Онъ шелъ къ конторкѣ, въ одинъ изъ ящиковъ которой Леонардъ бережно положилъ бумаги, не въ эту самую минуту дверь съ шумомъ отворилась, и въ комнату стремительно вбѣжалъ Джакомо, въ сопровожденіи леди Лэнсмеръ.
   -- О, Боже ней, Боже мой! кричалъ Джакомо по итальянски: -- синьорина, синьорина! Віоланта!
   -- Что съ нею? Матушка, матушка! что съ нею? Говорите, говорите скорѣе!
   -- Она ушла, оставила нашъ домъ!
   -- Ушла! нѣтъ, нѣтъ! кричалъ Джакомо.-- Ее обманули, увезли насильно. Графъ! графъ! О, мой добрый господинъ, спасайте ее, какъ вы нѣкогда спасли ея отца!
   -- Постой! вскричалъ Гарлей.-- Дайте мнѣ вашу руку, матушка. Вторичный подобный ударъ въ жизни выше силъ человѣческихъ,-- по крайней мѣрѣ выше моихъ силъ. Такъ, такъ! Теперь мнѣ легче! Благодарю васъ, матушка! Посторонитесь, дайте мнѣ подышать свѣжимъ воздухомъ. Значитъ графъ восторжествовалъ, и Віоланта убѣжала съ нимъ! Объясните мнѣ это хорошенько: я въ состояніи перенести все, что хотите!
  

ГЛАВА CXII.

   Теперь намъ должно возвратиться назадъ въ нашемъ повѣствованіи и передать читателю обстоятельства побѣга Віоланты.
   Припомнимъ, что Пешьера, испуганный неожиданнымъ появленіемъ лорда л'Эстренджа, имѣлъ время сказать лилъ нѣсколько словъ молодой итальянкѣ, успѣлъ лишь выразить намѣреніе снова увидѣться съ нею, съ тѣмъ, чтобы окончательно рѣшиться насчетъ хода дѣла. Но тогда, на другой день, онъ такъ же тихо и осторожно, какъ и прежде, вошелъ въ садъ, Віоланта не появлялась. Просидѣвъ около дома до тѣхъ поръ, пока совершенно стемнѣло, графъ удалился съ негодованіемъ, сознаваясь, что всѣ его ухищренія не успѣли привлечь на его сторону сердце и воображеніе, избранной имъ жертвы. Онъ началъ придумывать и разбирать, вмѣстѣ съ Леви, всѣ возможныя крутыя и насильственныя средства, которыя могли только представиться его смѣлому и плодовитому воображенію. Но Леви съ такою силою возстававъ противъ всякой попытки похитить Віоланту изъ дома лорда Лэнсмера, въ такомъ комическомъ свѣтѣ представилъ всѣ подобныя ночныя похожденія, имѣющія девизомъ веревочную лѣстницу, что графъ немедленно оставилъ мысль о романтическомъ подвигѣ, не употребительномъ въ нашей разсудительной столицѣ,-- подвигѣ, который, безъ сомнѣнія, окончился бы тѣмъ, что графа взяли бы въ полицію съ похвальною цѣлію посадить его потомъ въ Исправительный Домъ.
   Самъ Леви не могъ, впрочемъ, присовѣтовать ничего примѣнимаго къ дѣлу, и Рандаль Лесли былъ призванъ тогда на совѣщаніе.
   Рандаль кусалъ себѣ губы, въ припадкѣ безсильнаго негодованія, какъ человѣкъ, который мечтаетъ о часѣ своего будущаго освобожденія и который преклоняетъ между тѣмъ свое гордое чело передъ необходимостію унижаться, съ какимъ-то безотчетнымъ, механическимъ спокойствіемъ. Необыкновенное превосходство глубокомысленнаго интригана надъ дерзостію Пешьера и надъ практичностію Леви выказалось съ полнымъ блескомъ.
   -- Ваша сестра, сказалъ Рандаль Пешьера:-- должна быть дѣйствующимъ лицомъ въ первой и самой трудной части вашего предпріятія. Віоланту нельзя насильно увести изъ дома Лэнсмеровъ: ее нужно убѣдить оставить этотъ домъ добровольно. Здѣсь необходимо содѣйствіе женщины. Женщина съумѣетъ лучше обмануть женщину.
   -- Прекрасно сказано! отвѣчалъ графъ.-- Впрочемъ, хотя ея бракъ съ этимъ молодымъ Гэзельденомъ находится въ зависимости отъ моей свадьбы съ прекрасною родственницею, но она сдѣлалась до того равнодушною къ моимъ выгодамъ, что я не могу разсчитывать на ея помощь. Нельзя не замѣтить, хотя она прежде очень желала замужства, но теперь, кажется, вовсе не думаетъ о томъ, такъ что я теряю на нее своы вліянія.
   -- Не увидала ли она кого нибудь въ послѣднее время, кто ей больше пришелся по сердцу, чѣмъ бѣдный Франкъ?
   -- Я подозрѣваю это, но не придумаю, кѣмъ она можетъ быть теперь занята.... развѣ ненавистнымъ для васъ л'Эстренджемъ....
   -- Впрочемъ, все равно. Вы можете и не вступить съ ней въ переговоры; будьте только готовы оставить Англію, какъ вы и прежде предполагали, когда Віоланта будетъ въ вашихъ рукахъ.
   -- Все уже теперь готово, сказалъ графъ -- Леви взялся купить мнѣ у одного изъ своихъ кліентовъ прекрасное парусное судно. Я нанялъ человѣкъ двадцать отчаянныхъ генуэзцевъ, корсиканцевъ, сардинцевъ, которые, не будучи разборчивыми патріотами, держатъ себя какъ истинные космополиты, предлагая свои услуги всякому, у кого есть золото. Лишь только бы выйти въ море, и когда я пристану въ берегу, Віоланта, опираясь на мою руку, будетъ уже называться графиней Пешьера.
   -- Но нельзя же схватить Віоланту, сказалъ съ неудовольствіемъ Рандаль, стараясь, впрочемъ, скрыть отвращеніе, которое внушалъ ему дерзкій цинизмъ графа:-- нельзя схватить Віоланту и умести на корабль среди бѣлаго дня и изъ такого многолюднаго квартала, въ какомъ живетъ ваша сестра.
   -- Я и объ этомъ подумалъ, возразилъ гранъ.-- Моя агенты отьискали мнѣ домъ возлѣ самой рѣки: этотъ домъ такъ же надеженъ для нашего предпріятія, какъ какая нибудь Венеціянская темница.
   -- Это уже не мое дѣло, отвѣчалъ Рандаль, съ нѣкоторою торопливостію!-- вы разскажите госпожѣ Негра, гдѣ въять Віоланту, моя обязанность ограничивается изобрѣтательностію, составляющею дѣло разсудка; что же касается насилія, то это не по моей части. Я сейчасъ отправлюсь къ вашей сестрѣ, на которую надѣюсь имѣть болѣе сильное вліяніе, чѣмъ вы сами. Между тѣмъ, въ то самое время, какъ Віоланта скроется и какъ подозрѣніе падетъ на васъ, старайтесь постоянно являться въ обществѣ, въ сопровожденіи вашихъ друзей. Покупайте, баронъ, корабль, и приготовляйте его къ отплытію. Я извѣщу васъ, когда можно будетъ приступить къ дѣлу. Сегодня у меня бездна хлопотъ.... Надѣюсь вполнѣ успѣть въ вашемъ предпріятіи.
   Когда Рандаль вышелъ изъ комнаты, Леви послѣдовалъ за нимъ.
   -- Что вы задумали сдѣлать, будетъ сдѣлано успѣшно, безъ всякаго сомнѣнія, сказалъ ростовщикъ, взявъ Рандаля за руку: -- но, смотрите, чтобы, вдаваясь въ подобное предпріятіе, не повредить своей репутаціи. Я многаго ожидаю отъ васъ для общественной жизни; а въ общественной жизни репутація нужна, по крайней мѣрѣ на столько, на сколько нужно понятіе о чести.
   -- Я стану жертвовать своею репутаціей, и для какого нибудь графа Пешьера! сказалъ Рандаль, съ изумленіемъ открывъ глаза:-- я? да за кого вы меня принимаете послѣ этого?
   Баронъ опустилъ его руку.
   "Этотъ молодой человѣкъ далеко пойдетъ", сказалъ онъ самому себѣ, возвратясь и графу.
   Проницательность, свойственная Рандалю, давно уже подсказала ему, что въ характерѣ Беатриче и ея понятіяхъ произошелъ такой странный и внезапный переворотъ, который могъ быть лишь дѣломъ сильной страсти; какое-то недовольство, или, скорѣе, негодованіе заставляло ее теперь принять предложеніе молодого и вѣтреннаго родственника. Вмѣсто холоднаго равнодушія, съ которымъ въ прежнее время она стала бы смотрѣть на бракъ, могущій избавить ее отъ положенія, уязвлявшаго ея гордость, теперь она съ замѣтнымъ отвращеніемъ уклонялась отъ обѣщанія, купленнаго Франкомъ такъ дорого. Искушенія, которыя графъ могъ бы противопоставить ей, съ тѣмъ, чтобы завлечь ее въ свое предпріятіе, оскорблявшее ея болѣе благородную натуру, не могли имѣть успѣха. Приданое теряло свою цѣну, потому что оно ускоряло бы только свадьбу, которой Беатриче избѣгала. Рандаль понималъ, что иначе нельзя разсчитывать на ея помощь, какъ дѣйствуя на страсть, которая была бы въ состояніи лишать ее разсудка. Онъ остановился на мысли возбудить въ ней ревность. Онъ все еще сомнѣвался, былъ ли Гарлей предметомъ ея любви; но во всякомъ случаѣ это было очень вѣроятно. Если это такъ, то онъ шепнетъ Беатриче: "Віоланта ваша соперница. Если Віоланты не будетъ здѣсь, ваша красота вступитъ во всѣ права свои; въ противномъ случаѣ вы, какъ итальянка, можете по крайней мѣрѣ отмстить за себя". Съ подобными мыслями Рандаль вошелъ въ домъ г-жи Негра. Онъ нашелъ ее въ расположеніи духа, которое вполнѣ благопріятствовало его намѣреніямъ. Начавъ разговоръ о Гарлеѣ и замѣтивъ при этомъ, что характеръ его вообще не измѣнился, онъ мало по малу вызывалъ наружу тайну Беатриче.
   -- Я долженъ вамъ сказать, произнесъ Рандаль, съ важностію:-- что если тотъ, къ которому вы питаете нѣжную дружбу, посѣщаетъ домъ лорда Лэнсмера, то вы имѣете полную причину бояться за себя и желать успѣха плану вашего брата, призвавшему его въ Англію, потому что въ домѣ лорда Лэнсмера живетъ теперь прелестнѣйшая дѣвушка; я долженъ вамъ признаться, что эта та самая особа, на которой гранъ Пешьера намѣренъ жениться.
   Пока Рандаль говорилъ такимъ образомъ, чело Беатриче мрачно хмурилось и глаза ея горѣли негодованіемъ.
   Віоланта! Не повторялъ ли Леонардъ этого имени съ такимъ восторгомъ Не протекло ли его дѣтство на ея главахъ? Кто кромѣ Віоланты могъ быть настоящей соперницей? Отрывистыя восклицанія Беатриче, послѣ минутнаго молчанія, открыли Рандалю, что онъ успѣлъ въ своемъ намѣреніи. Частію стараясь превратить ревность ея въ положительное мщеніе, частію лаская ее надеждою, что если Віоланта будетъ немедленно удалена изъ Англіи, если она сдѣлается женою Пешьера, то не можетъ быть, чтобы Леонардъ остался равнодушнымъ къ прелестямъ Беатриче,-- Рандаль увѣрялъ ее въ то же время, что онъ постарается охранить честь ее отъ притязаній Франка Гэзельдена и получить отъ брата удовлетвореніе долга, который сначала заставилъ ее обѣщать руку этому довѣрчивому претенденту. Однимъ словомъ, онъ разстался съ маркизой тогда лишь, когда она не только обѣщала сдѣлать все, что предлагалъ Рандаль, но настоятельно требовала, чтобы онъ ускорялъ исполненіемъ своихъ намѣреній. Рандаль нѣсколько времени молча и въ разсудкѣ ходилъ по улицамъ, распутывая въ умѣ своемъ петли этой сложной и изысканной ткани дѣйствій. И здѣсь его дарованія навели его на свѣтлую, блестящую мысль.
   Въ теченіе того времени, которое должно было пройти отъ побѣга Віоланты до отправленія ея изъ Англіи, было необходимо для отклоненія подозрѣній отъ Пешьера (котораго могли бы даже задержать) представить какую нибудь правдоподобную причину добровольнаго отъѣзда дѣвушки изъ дома Лэнсмеровъ; это было тѣмъ болѣе необходимо, что самъ Рандаль непремѣнно хотѣлъ очистить себя отъ нареканій въ участіи въ планахъ графа, если бы даже этотъ послѣдній и былъ признанъ главнымъ дѣйствователемъ. Въ этихъ видахъ Рандаль немедленно отправился въ Норвудъ и увидѣлся съ Риккабокка. Представляя себя очень взволнованнымъ и огорченнымъ, онъ сообщилъ изгнаннику, что имѣетъ основательныя причины думать, что Пешьера успѣлъ тайнымъ образомъ увидаться съ Віолантой и даже произвелъ очень выгодное для себя впечатлѣніе на ея сердце. Говоря какъ будто въ припадкѣ ревности, онъ умолялъ Риккабокка поддержать открытое домогательство его, Рандаля, руки Віоланты и убѣдить ее согласиться на безотлагательный бракъ съ нимъ.
   Бѣдный итальянецъ былъ совершенно разстроенъ извѣстіемъ, сообщеннымъ ему. Суевѣрный страхъ, который онъ питалъ къ своему даровитому врагу, въ соединеніи съ убѣжденіемъ въ склонности женщинъ уступать наружнымъ преимуществамъ мужчинъ, не только сдѣлали его довѣрчивымъ, но даже преувеличили въ его глазахъ опасность, на которую намекалъ Рандаль. Мысль о женитьбѣ дочери съ Рандалемъ, котораго въ послѣднее время онъ принималъ такъ холодно, теперь улыбалась ему. Но первымъ движеніемъ его было желаніе отправиться самому или послать за Віолантой и перевезти ее къ себѣ въ домъ. Противъ это одного Рандаль возсталъ.
   -- Къ несчастію, сказалъ онъ:-- я увѣренъ, что Пешьера знаетъ о вашемъ мѣстопребываніи, и, слѣдовательно, дочь ваша будетъ здѣсь скорѣе подвергаться опасности, чѣмъ тамъ, гдѣ она теперь.
   -- Но какже, чортъ возьми, вы сами говорите, что этотъ человѣкъ видѣлъ ее тамъ, несмотря на всѣ обѣщанія лэди Лэнсмеръ и мѣры предосторожности, принятыя Гарлеемъ?
   -- Совершенно справедливо. Пешьера самъ признавался мнѣ въ этомъ, хотя и не совсѣмъ открыто. Впрочемъ, я пользуюсь достаточно его довѣренностію, чтобы отклонить его попытки въ этомъ родѣ на нѣсколько дней. Между тѣмъ мы можемъ отъискать болѣе надежный домъ чѣмъ вашъ теперешній, и тогда будетъ самое удобное время взять вашу дочь. Если вы согласитесь притомъ дать мнѣ письмо, которымъ будете убѣждать ее принять меня, какъ будущаго мужа, то это разомъ отвлечетъ ея мысли отъ графа; я буду имѣть возможность, по пріему, который она мнѣ сдѣлаетъ, открыть, въ какой мѣрѣ графъ преувеличилъ вліяніе, произведенное имъ на нее. Вы можете дать мнѣ также письмо къ леди Лэнсмеръ, чтобы предупредить вашу дочь насчетъ переѣзда ея сюда. О, сэръ, не старайтесь меня разувѣрить. Будьте снисходительны къ моимъ опасеніямъ. Повѣрьте, что я дѣйствую въ видахъ вашей же пользы. Не соединены ли мои интересы въ этомъ случаѣ съ вашими?
   Философъ желалъ бы посовѣтоваться съ женою; но ему совѣстно было признаться въ своей слабости. Въ это время онъ нечаянно вспомнилъ о Гарлеѣ и сказалъ, отдавая Рандалю письма, которыя тотъ требовалъ:
   -- Вотъ.... я надѣюсь, что мы успѣемъ выиграть время, а я между тѣмъ пошлю къ лорду л'Эстренджу и поговорю съ нимъ.
   -- Мой благородный другъ, отвѣчалъ Рандаль, съ мрачнымъ видомъ: -- позвольте мнѣ просить васъ не стараться видѣться съ лордомъ л'Эстренджемъ по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока я не успѣю объясниться съ вашею дочерью.... до тѣхъ поръ, пока она не будетъ находиться подъ родительскимъ кровомъ.
   -- Почему же?
   -- Потому, что я думаю, что вы, вѣроятно, поступаете чистосердечно, удостоивая меня избрать своимъ зятемъ, и потому, что я увѣренъ, что лордъ л'Эстренджъ съ неудовольствіемъ узнаетъ о вашей рѣшимости въ мою пользу. Не правъ ли я?
   Риккабокка молчалъ.
   -- И хотя его убѣжденія были бы ничтожны для человѣка столь правдиваго и разсудительнаго, какъ вы, они могутъ имѣть болѣе значительное дѣйствіе на неопытный умъ вашей дочери. Подумайте только, что чѣмъ болѣе она будетъ возстановлена противъ меня, тѣмъ болѣе она будетъ доступна замысламъ Пешьера. Не говорите же, умоляю васъ, съ лордомъ л'Эстренджемъ объ этомъ до тѣхъ поръ, пока Віоланта согласится отдать мнѣ свою руку, или до тѣхъ поръ по крайней мѣрѣ, когда она будетъ подъ вашимъ личнымъ надзоромъ; въ противномъ случаѣ, возьмите назадъ свое письмо, оно не принесетъ ни малѣйшей пользы.
   -- Можетъ быть, что вы правы. Вѣроятно, лордъ л'Эстренджъ предубѣжденъ противъ васъ, или, лучше сказать, онъ болѣе думаетъ о томъ, чѣмъ я былъ, нежели о томъ, что я теперь.
   -- Кто можетъ мыслить иначе, глядя на васъ? Я прощаю ему это отъ всего сердца.
   Поцаловавъ руку, которую изгнанникъ, но чувству скромности, старался отнять у него, Рандаль положилъ письма въ карманъ и, какъ будто подъ вліяніемъ самыхъ сильныхъ противоположныхъ ощущеній, выбѣжалъ изъ дома.

-----

   Гэленъ и Віоланта разговаривали другъ съ другомъ, и Гэленъ, слѣдуя внушеніямъ своего покровителя, намекнула, хотя и вскользь, о данномъ ею словѣ выйти замужъ за Гарлея. Какъ ни была приготовлена Віоланта въ подобному признанію, какъ ни предвидѣла она такую развязку, какъ ни была увѣрена, что любимая мечта ея дѣтства навсегда покинула ее, но положительная истина, лишенная всякихъ прикрасъ,-- истина, высказанная самою Гэленъ, породила въ ней ту тоску, которая вполнѣ доказываетъ, что невозможно приготовить человѣческое сердце къ окончательному приговору, который уничтожаетъ все его будущее. Она не могла скрыть своего волненія отъ неопытной Гэленъ; горесть, глубоко запавшая въ сердце, рѣдко можетъ притворяться. Спустя нѣсколько минутъ она вышла изъ комнаты и, забывъ о Пешьера, обо всемъ, что напоминало ей ожидавшую ее опасность, она оставила домъ и въ раздумьи направила шаги свои посреди лишенныхъ листьевъ деревьевъ. Отъ времени до времени она останавливалась, отъ времени до времени повторяла одни и тѣ же слова:
   -- Если бы еще Гэленъ любила его, я не имѣла бы права жаловаться; но она его не любитъ: иначе могла ли бы она говорить мнѣ объ этомъ такъ спокойно, могли ли бы глаза ея сохранять это грустное выраженіе! Ахъ, какъ она холодна, какъ неспособна любить!
   Рандаль Лесли позвонилъ въ это время у калитки, спросилъ про Віоланту и, завидѣвъ ее издали, подошелъ къ ней съ открытымъ и смѣлымъ видомъ.
   -- У меня есть къ вамъ письмо отъ вашего батюшки, синьорина, сказалъ Рандаль.-- Но прежде, нежели я отдамъ его вамъ, необходимо войти въ нѣкоторыя объясненія. Удостойте меня выслушать.
   Віоланта нетерпѣливо покачала головою и протянула руку, чтобы взять письмо.
   Рандаль наблюдалъ за ея движеніями своимъ проницательнымъ, холоднымъ, испытующимъ взоромъ, но не отдавалъ письма и продолжалъ, послѣ нѣкотораго молчанія:
   -- Я знаю, что вы рождены для блестящей будущности, и единственное извиненіе, которое я могу представить, обращаясь къ вамъ теперь, состоятъ въ томъ, что права рожденія для васъ потеряны, если вы не будете имѣть духу соединить судьбу свою съ судьбою человѣка, который лишилъ вашего отца всего состоянія, если вы не согласитесь на бракъ, который отецъ вашъ будетъ считать позоромъ для васъ самихъ и для себя. Синьорина, я осмѣлился полюбить васъ; но я не отважился бы признаться въ этой любви, если бы вашъ батюшка не ободрилъ меня согласіемъ на мое предложеніе.
   Віоланта обратила къ говорившему лицо свое, на которомъ краснорѣчиво отражалось гордое изумленіе. Рандаль встрѣтилъ взглядъ ея безъ смущенія. Онъ продолжалъ, безъ особеннаго жара, тономъ человѣка, который разсуждаетъ спокойно, но который чувствуетъ не особенно живо:
   -- Человѣкъ, о которомъ я упомянулъ, преслѣдуетъ васъ. Я имѣю причины думать, что онъ уже успѣлъ видѣться и говорить съ вами.... А! ваше лицо доказываетъ это; вы видѣли значитъ Пешьера? Такимъ образомъ домъ этотъ менѣе безопасенъ, чѣмъ полагалъ вашъ отецъ. Впрочемъ, для васъ теперь одинъ домъ будетъ вполнѣ надеженъ: это домъ мужа. Я предлагаю вамъ мое имя -- имя джентльмена -- мое состояніе, которое незначительно, участіе въ моихъ надеждахъ на будущее, которыя довольно обширны. Теперь я отдаю вамъ письмо вашего батюшки и ожидаю отвѣта.
   Рандаль поклонился, отдалъ письмо Віолантѣ и отступилъ на нѣсколько шаговъ.
   Онъ вовсе не имѣлъ въ предметѣ возбудить къ себѣ расположеніе въ Віолантѣ, но, скорѣе, отвращеніе или страхъ,-- мы узнаемъ впослѣдствіи, съ какою цѣлію. Такимъ образомъ онъ стоялъ теперь поодаль, принявъ видъ увѣреннаго въ себѣ равнодушія, пока дѣвушка читала слѣдующія строки:
   "Дитя мое, прими мистера Лесли благосклонно. Онъ получилъ отъ меня согласіе искать руки твоей. Обстоятельства, которыхъ теперь нѣтъ нужды открывать тебѣ, дѣлаютъ необходимымъ для моего спокойствія и благополучія, чтобы бракъ вашъ былъ совершенъ безотлагательно. Однимъ словомъ, я далъ обѣщаніе мистеру Лесли, и я съ увѣренностію предоставляю моей дочери выполнить обѣщаніе ея попечительнаго и нѣжнаго отца."
   Письмо выпало изъ руки Віоланты. Рандаль подошелъ и подалъ его ей. Взоры ихъ встрѣтились. Віоланта оправилась.
   -- Я не могу выйти за васъ, сказала она, сухо.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? отвѣчалъ Рандаль, тономъ равнодушія.-- Это потому, что мы не можете любить меня?
   -- Да.
   -- Я и не ожидалъ отъ васъ любви, но все-таки не оставляю своего намѣренія. Я обѣщалъ вашему батюшкѣ, что не отступлю предъ вашимъ первымъ, необдуманнымъ отказомъ.
   -- Я сейчасъ поѣду къ батюшкѣ.
   -- Развѣ онъ этого требуетъ въ письмѣ своемъ? Посмотрите хорошенько. Извините меня, но я заранѣе предвидѣлъ ваше высокомѣріе; у меня есть другое письмо отъ вашего отца -- къ леди Лэнсмеръ, въ которомъ онъ проситъ ее не совѣтовать вамъ ѣздить къ нему (на случай, если бы вамъ вздумалось это) до тѣхъ поръ, пока онъ не пріѣдетъ самъ или не пришлетъ за вами. Онъ поступитъ такъ, если вы оправдаете данное имъ обѣщаніе.
   -- Какъ вы смѣете говорить мнѣ это и разсчитывать на мою любовь?
   Рандаль иронически улыбнулся.
   -- Я разсчитываю только за бракъ съ вами. Любовь есть такой предметъ, о которомъ мнѣ нужно было говорить гораздо прежде или придется говорить впослѣдствіи. Я дамъ вамъ нѣсколько времени для размышленія. Въ слѣдующій приходъ мой нужно будетъ назначить день нашей свадьбы.
   -- Никогда!
   -- Стало быть, вы будете единственною дочерью изъ вашего рода, которая не повинуется отцу своему; вы къ этому присоедините еще то преступленіе, что окажете ослушаніе ему въ минуту горя, изгнанія и паденія.
   Віоланта ломала себѣ руки.
   -- Неужели тутъ нѣтъ никакого выбора, никакого средства къ спасенію?..
   -- По крайней мѣрѣ я не вижу средства ни къ тому, ни къ другому. Выслушайте меня. Я, можетъ быть, и люблю васъ; но согласитесь, что меня не ожидаетъ особенное благополучіе отъ женитьбы съ дѣвушкой, которая ко мнѣ равнодушна; честолюбіе мое не видитъ приманки въ особѣ, которая еще бѣднѣе, чѣмъ я самъ. Я женюсь единственно съ цѣлію выполнить обѣщаніе, данное вашему отцу, и спасти васъ отъ злодѣя, котораго вы должны болѣе ненавидѣть, чѣмъ меня, и отъ котораго не защитятъ васъ никакія стѣны, не оградятъ никакіе законы. Только одна особа, можетъ быть, была бы въ состояніи избавить васъ отъ несчастія, котораго вы ожидаете въ союзѣ со мною; эта особа могла бы разрушить планы врага вашего отца, возвратить отцу вашему права его и всѣ почести; это....
   -- Лордъ л'Эстренджъ?
   -- Лордъ л'Эстренджъ! повторилъ Рандаль, волна и наблюдая за движеніемъ ея блѣдныхъ губъ и перемѣнами, происходившими въ лицѣ ея: -- лордъ л'Эстренджъ! почему же именно онъ? почему вы назвали его?
   Віоланта потупила взоръ.
   -- Онъ спасъ уже однажды отца моего, произнесла она съ чувствомъ.
   -- И послѣ того хлопоталъ, суетился, обѣщалъ Богъ знаетъ что, а между тѣмъ, къ какому результату привели всѣ его хлопоты? Особу о которой я говорю, вашъ отецъ не согласился бы увидать, не повѣрилъ бы ей, если бы даже съ нею увидался, между тѣмъ она великодушна, благодарна, въ состояніи сочувствовать вамъ обоимъ. Это сестра врага вашего отца -- маркиза ди-Негра. Я увѣренъ, что она имѣетъ большое вліяніе за своего брата, что она слишкомъ хорошо посвящена въ его тайны, чтобы страхомъ заставить его отказаться отъ всѣхъ видовъ за васъ; но, впрочемъ, къ чему я распространяюсь о ней?
   -- Нѣтъ, нѣтъ! вскричала Віоланта.-- Скажите мнѣ, гдѣ она живетъ: я желаю съ нею видѣться.
   -- Извините: а не могу исполнитъ вашего желанія; самолюбіе этой женщины задѣто теперь несчастнымъ предубѣжденіемъ отца вашего противъ нея. Теперь слишкомъ поздно разсчитывать на ея содѣйствіе. Вы отворачиваетесь отъ меня? мое присутствіе вамъ ненавистно? Я избавлю васъ отъ него теперь. Но пріятно или непріятно это вамъ, а вамъ придется современемъ переносить его въ продолженіе всей вашей жизни.
   Рандаль опять поклонился по всѣмъ правиламъ этикета, отправился къ дому и спросилъ леди Лэнсмеръ. Графиня была дома. Рандаль отдалъ записку Риккабокка, которая была очень коротка, заключая въ себѣ лишь опасенія, что Пешьера открылъ убѣжище изгнанника, и просьбы, чтобы лэди Лэнсмеръ удержала у себя Віоланту, даже противъ ея желанія, впредь до особаго распореженія со стороны отца по этому предмету.
   -- Примите всѣ мѣры предосторожности, графиня, умоляю васъ.-- Какъ ни безразсудны намѣренія Пешьера, но гдѣ есть сильная воля, тамъ и путь къ успѣху.
   Сказавъ это, Рандаль распрощался съ леди Лэнсмеръ, отправился къ госпожѣ Негра и, пробывъ съ всю часъ, поѣхалъ въ Ламмеръ.

-----

   -- Рандаль, сказалъ сквайръ, который смотрѣлъ очень изнуреннымъ и болѣзненнымъ, но который не хотѣлъ признаться, что очень груститъ и безпокоится о своемъ непослушномъ сынѣ: -- Рандаль, тебѣ нечего дѣлать въ Лондонѣ; не можешь ли ты переѣхать ко мнѣ жить у меня и заняться хозяйствомъ? Я помню, что ты показалъ очень основательныя свѣдѣнія насчетъ мелкаго сѣянія.
   -- Дорогой мой сэръ, я не премину пріѣхать къ вамъ, лишь только кончатся общіе выборы.
   -- А что тебѣ за надобность въ этихъ общихъ выборахъ?
   -- Мистеръ Эджертонъ желаетъ, чтобъ я поступилъ въ Парламентъ; потому дѣйствія для этой цѣли теперь въ ходу.
   Сквайръ поникнулъ головою.
   -- Я не раздѣляю политическихъ убѣжденій моего полу-брата.
   -- Я буду совершенно независимъ отъ нихъ, вскричалъ Рандаль, съ увлеченіемъ.-- Эта-то независимость и есть то положеніе, которое привлекаетъ меня.
   -- Пріятно слышать; а если ты вступишь въ Парламентъ, ты, вѣрно, не поворотишься спиною къ своей отчизнѣ?
   -- Поворотиться спиною къ родинѣ! воскликнулъ Рандаль тономъ благочестиваго ужаса.-- О, сэръ, я еще не такой извергъ!
   -- Вотъ настоящее выраженіе для названія подобнаго человѣка, проговорилъ довѣрчивый сквайръ: -- это изверги въ самомъ дѣлѣ! Это значитъ повернуться спиною къ своей матери! Родина для никъ та же мать.
   -- Для тѣхъ, кто живетъ ея силами, безъ сомнѣнія, мать, отвѣчалъ Рандаль, съ важнымъ видомъ.-- И хотя мой отецъ скорѣе умираетъ съ гододу, чѣмъ живетъ по милости этой матери, хотя Рудъ-Голлъ не похожъ на Гэзельденъ, все-таки я....
   -- Поудержи свой языкъ, прервалъ сквайръ: -- мнѣ нужно поговоритъ съ тобою. Твоя бабушка была изъ рода Гезельденовъ.
   -- Ея портретъ виситъ въ залѣ Руда. Всѣ говорятъ, что я очень похожъ на нее.
   -- Въ самомъ дѣлѣ! сказалъ сквайръ: -- Гезельдены большею частію были крѣпкаго сложенія и съ здоровымъ румянцемъ на щекахъ, чего у тебя вовсе нѣтъ. Но ты, конечно, не виноватъ въ томъ. Мы всѣ таковы, какими созданы. Впрочемъ, поговоримъ о дѣлѣ. Я намѣренъ измѣнитъ свое духовное завѣщаніе (съ продолжительнымъ вздохомъ). Тутъ предстоитъ адвокатамъ заняться серьёзно.
   -- Прошу васъ.... прошу васъ, сэръ, не говорите мнѣ о подобныхъ вещахъ. Д не могу даже подумать о возможности....
   -- Моей смерти! Ха, ха! Какой вздоръ. Да мой собственный сынъ разсчитываетъ на мою кончину и чуть ли не обозначалъ самый день ея въ своихъ векселяхъ. Ха, ха, ха! Вполнѣ образованный сынокъ!
   -- Бѣдный Франкъ! не заставляйте его страдать за минутное забвѣніе своихъ обязанностей въ отношеніи къ вамъ. Когда онъ женится на бѣдной иностранкѣ и самъ будетъ отцомъ, онъ...
   -- Отцомъ! вскричалъ сквайръ, съ негодованіемъ:-- отцомъ какой нибудь гурьбы хилыхъ ребятишекъ! Никакая басурманская тварь не ляжетъ въ моемъ фамильномъ склепѣ въ Гезельденѣ. Нѣтъ, нѣтъ! Не не смотри же на меня съ такимъ упрекомъ.... я не хочу лишать Франка наслѣдства.
   -- Еще бы! замѣтилъ Рандаль, съ судорожнымъ движеніемъ губъ, спорившимъ съ радостною улыбкою, которую онъ старался выказать.
   -- Нѣтъ.... я предоставляю ему въ пожизненное пользованіе большую часть моего имѣнія; но если онъ женится на иностранкѣ, то дѣти не будутъ имѣть права на наслѣдство.... въ такомъ случаѣ ояо перейдетъ къ тебѣ. Но.... (не прерывай меня пожалуста) ко Франкъ, кажется, проживетъ дальше, чѣмъ ты; значитъ тебѣ не за что очень благодарить меня. Впрочемъ, я не ограничусь и въ отношеніи къ тебѣ однимъ лишь обѣщаніемъ. Какихъ мыслей ты насчетъ женитьбы?
   -- Я совершенно готовъ слѣдовать вашимъ указаніямъ, отвѣчалъ Рандаль, съ покорностію.
   -- Прекрасно. Тутъ есть одна миссъ -- богатая наслѣдница, которая тебѣ была бы очень подъстать. Ея земля смежна съ землею Руда. Я когда-то мѣтилъ на нее для моего болвана-сына. Но теперь я думаю устроить твою женитьбу съ этою дѣвушкою. Имѣніе ея заложено; старикъ Стикторайтсъ очень будетъ доволенъ выплатить долгъ. Я переведу залогъ на Гэзельденъ и очищу ему имѣніе. Ты понимаешь? Пріѣзжай же поскорѣе и старайся понравиться леди.
   Рандаль выразилъ благодарность свою самымъ краснорѣчивымъ образомъ; но при этомъ онъ далъ замѣтить очень тонко, что если сквайръ столь добръ, что намѣренъ отдѣлить ему часть своего денежнаго капитала (конечно, безъ ущерба для Франка), по моему, гораздо полезнѣе бы было воротить нѣкоторые земляные участки, принадлежавшіе прежде Руду, чѣмъ получить всю дачу Стикторайтса, хотя бы и свободную отъ всѣхъ другихъ залоговъ, кромѣ прекрасной наслѣдницы.
   Сквайръ выслушалъ Рандаля съ благосклоннымъ вниманіемъ. Подобное желаніе онъ, какъ помѣщикъ, вполнѣ понималъ и не могъ не сочувствовать ему. Онъ обѣщалъ подумать объ этомъ предметѣ и сообразить средства свои къ выполненію желанія Рандаля.
   Рандаль отправился теперь къ Эджертону. Государственный человѣкъ сидѣлъ у себя въ гостиной, повѣряя вмѣстѣ съ своимъ управителемъ денежные счеты и отдавая необходимыя приказанія для приведенія своего хозяйства въ размѣры хозяйства частнаго человѣка.
   -- Я, можетъ быть, уѣду за границу если не успѣю на выборахъ, сказалъ Эджертонъ, удостоивая слугу объясненіемъ причинъ, почему онъ старается сократить своя расходы: -- если же я и не понесу неудачи, то все-таки, состоя внѣ правительственной службы, буду жить скорѣе какъ человѣкъ частный.
   -- Смѣю ли обезпокоить васъ сэръ? сказалъ Рандаль, входя.
   -- Войдите: я уже окончилъ.
   Управитель удалился, удивленный и недовольный намѣреніями своего господина; онъ также рѣшился отойти отъ своего мѣста, но только не съ цѣлію копить деньги, а съ цѣлію тратить накопленное.
   -- Я уладилъ дѣло въ нашемъ комитетѣ, сказалъ Эджертонъ: -- и съ согласія лорда Лэнсмера вы будете представителемъ мѣстечка такъ же, какъ и я самъ. Если же со мною случится что нибудь особенное, если какимъ бы то ни было образомъ я оставлю свое мѣсто, то вы можете занять его: это, вѣроятно, послѣдуетъ въ скоромъ времени. Постарайтесь сблизиться съ избирателями, ищите возможности говорить съ трибуны за насъ обоихъ. Я буду заниматься исполненіемъ моей прямой обязанности и предоставлю дѣло выборовъ вамъ. Не благодарите: вы знаете, какъ я не люблю, когда меня благодарятъ. Прощайте.
   -- Я никогда еще не стоялъ такъ близко къ счастію и власти, повторялъ Рандаль, сбираясь лечь въ постель. А всѣмъ этимъ я обязавъ своимъ познаніямъ -- познанію людей, жизни, всего, чему мы можемъ научиться изъ книгъ....

-----

   -- Вы знаете маркизу ди-Негра? спросила Віоланта, въ этотъ вечеръ, у Гарлея, который провелъ весь день у своего отца.
   -- Немного. Почему вы спрашиваете объ этомъ?
   -- Это моя тайна, отвѣчала Віоланта, стараясь улыбнуться.-- Скажите, лучше ли она своего брата, по вашему мнѣнію?
   -- Безъ сомнѣнія. Мнѣ кажется, что у нея доброе сердце и что въ ней вообще много прекрасныхъ свойствъ.
   -- Не можете ли вы убѣдить батюшку повидаться съ нею? не можете ли вы посовѣтовать ему это сдѣлать?
   -- Каждое желаніе ваше для меня законъ, отвѣчалъ Гарлей полушутливымъ тономъ.-- Вы хотите, чтобы вашъ батюшка повидался съ нею? Я попробую уговорить его. Теперь въ награду откройте мнѣ вашу тайну. Какая цѣль у васъ въ этомъ случаѣ?
   -- Возможность возвратиться въ Италію. Я не забочусь о почестяхъ, блестящемъ положеніи въ обществѣ; даже батюшка пересталъ уже сожалѣть о потерѣ того и другого. Но отечество, родина -- о, неужели я не увижу болѣе родной стороны! Неужели мнѣ придется умереть здѣсь!
   -- Умереть! Дитя, вы такъ еще недавно спорхнули съ неба, что говорите о возвращеніи туда, минуя долгій путь печали, страданій и дряхлости! Я, я все думалъ, что вы довольны Англіей. Почему вы такъ спѣшите ее оставить? Віоланта, вы несправедливы къ намъ, несправедливы къ Гэленъ, которая такъ искренно любитъ васъ.
  

ГЛАВА CXIII.

   На другой день утромъ, когда еще Віоланта была въ своей комнатѣ, къ ней принесли съ почты письмо. Она открыла его и прочла по итальянски слѣдующее:
   "Я очень желала бы видѣть васъ, но я не могу открыто явиться въ домъ, въ которомъ вы живете. Можетъ быть, я была бы въ состояніи уладить нѣкоторыя семейныя несогласія, отвратить непріятности, которымъ подвергался вашъ отецъ. Можетъ быть, въ моей власти оказать вамъ очень важную услугу. Но для этого все-таки нужно, чтобы мы увидѣлись и поговорили откровенно. Между тѣмъ время проходитъ, а всякое замедленіе можетъ вредить успѣху. Не придете ли, въ часъ пополудни, на поляну, возлѣ маленькой калитки, ведущей изъ вашего сада? Я буду одна; а вамъ нечего бояться встрѣчи съ женщиной и притомъ родственницей. Ахъ, я очень желаю видѣться съ вами! Приходите, прошу васъ.

"Беатриче".

   Прочитавъ письмо, Віоланта немного колебалась. Не задолго до назначеннаго часа, она, никѣмъ незамѣченная, прошла между деревьями, отворила маленькую калитку и вскорѣ очутилась за уединенной полянѣ. Чрезъ нѣсколько минутъ она услыхала легкіе женскіе шаги; подошедшая къ ней Беатриче, откинувъ покрывало, сказала съ какою-то льстивою затаенною энергіею:
   -- Эта вы! Мнѣ правду оказали. Красавица! красавица! Ахъ, какая молодость, какая свѣжесть!
   Голосъ ея отзывался грустью, и Віоланта, удивленная тономъ начатаго разговора и покраснѣвъ отъ неожиданныхъ комплиментовъ, нѣкоторое время молчала; потомъ сказала съ разстановкою.
   -- Вы, кажется, маркиза ди-Негра? Я слышала о васъ довольно много хорошаго, чтобы ввѣриться вамъ.
   -- Обо мнѣ! отъ кого? спросила Беатриче, почти съ грубостію:-- Отъ мистера Лесли, и -- и....
   -- Договаривайте; что за нерѣшительность?
   -- Отъ лорда л'Эстренджа.
   -- И болѣе ни отъ кого?
   -- По крайней мѣрѣ я не припомню.
   Беатриче тяжело вздохнула и спустила на лицо покрывало. Въ это время нѣсколько человѣкъ прохожихъ появились за полянѣ и, замѣтивъ двухъ прекрасныхъ собою леди, остановились, разсматривая ихъ съ любопытномъ.
   -- Намъ невозможно говорить здѣсь, сказала Беатриче съ нетерпѣніемъ: -- а мнѣ многое нужно разсказать, о многомъ распросить. Окажите мнѣ еще разъ свое довѣріе; я для васъ же хочу переговорить съ вами. Моя карета стоитъ не вдалекѣ. Поѣдемте ко мнѣ: я не удержу васъ болѣе часа; потомъ привезу васъ обратно.
   Это предложеніе удивило Віоланту. Она отступила къ калиткѣ сада, выражая движеніями несогласіе. Беатриче положила руку къ ней на плечо и смотрѣла на нее изъ подъ вуаля съ смѣшаннымъ чувствомъ ненависти и восторга.
   -- Было время, когда и я не посмѣла бы сдѣлать шагу за ту черту, которою свѣтъ полагаетъ предѣлъ свободы для женщины. А теперь -- посмотрите, какая во мнѣ смѣлость. Дитя, дитя, не играйте своею судьбою. Никогда не представится вамъ болѣе случай подобный настоящему. Я сюда пріѣхала нарочно, чтобы видѣться съ вами; я должна хоть сколько нибудь познакомиться съ вами, съ вашимъ сердцемъ. Неужели вы колеблетесь еще?
   Віоланта не отвѣчала, но игравшая на лицѣ ея улыбка какъ будто карала искусительницу.
   -- Я могу возвратить вашего отца въ Италію, сказала Беатриче измѣнившимся голосомъ: -- пойдемте только со мною.
   Віоланта подошла къ ней, во все еще съ нерѣшительнымъ видомъ.
   -- Не черезъ замужство съ вашимъ братомъ, впрочемъ?
   -- Вы значитъ очень боитесь этого замужства?
   -- Бояться его! вовсе нѣтъ! Можно ли бояться того, отъ чего отказаться въ моей власти. Но если вы можете возстановить права отца моего болѣе благородными средствами, то вы сохраните меня для....
   Віоланта вдругъ остановилась: глаза маркизы засверкали.
   -- Сохранять насъ для.... ахъ! я догадываюсь, что вы хотѣли сказать. Но пойдемте, пойдемте.... Посмотрите сколько здѣсь постороннихъ зрителей; вы все мнѣ разскажете у меня дома. И если вы не откажете принести мнѣ хотя одну жертву, то неужели вы думаете, что я не пожертвую для васъ съ своей стороны чѣмъ бы то ни было. Пойдемте или простимся навсегда!
   Віоланта подала руку Беатриче съ такою открытою довѣрчивостію, которая заставила маркизу устыдиться своего вѣроломства; вся кровь бросилась ей въ лицо.
   -- Мы обѣ женщины, сказала Віоланта:-- мы принадлежимъ обѣ къ одной и той же фамиліи, мы молились одной и той же Мадоннѣ: отчего же мнѣ не повѣрить вамъ послѣ этого?
   Онѣ подошли къ каретѣ, которая стояла на поворотѣ дороги. Беатриче сказала что-то потихоньку кучеру, который былъ итальянецъ, изъ числѣ наемныхъ людей графа; кучеръ кивнулъ головою въ знакъ согласія и отворилъ дверцы кареты. Дамы вошли. Беатриче опустила сторы; кучеръ сѣлъ на коалы и энергически ударилъ по лошадямъ.
   Беатриче спряталась въ задній уголъ кареты и громко рыдала. Віоланта приблизилась къ ней.
   -- Развѣ у васъ есть какое нибудь горе? спросила она своимъ нѣжнымъ, мелодическимъ голосомъ:-- не могу ли я помочь вамъ чѣмъ нибудь, какъ вы хотите помочь мнѣ?
   -- Дитя, дайте мнѣ вашу руку и не мѣшайте мнѣ смотрѣть на васъ. Была ли я когда нибудь такъ хороша? Никогда! И какая пропасть, какая бездна ложится между нею и мною!
   Она произнесла это какъ будто объ отсутствующей женщинѣ и опять погрузилась въ молчаніе, но все продолжала смотрѣть на Віоланту, которой глаза, отѣненные длинными рѣсницами, не могли вынести ея взгляда.
   Вдругъ Беатриче привстала, вскричала: "нѣтъ, этого не должно быть!" и схватилась за шнурокъ, привязанный къ рукѣ кучера.
   -- Чего не должно быть? спросила Віоланта, удивленная словами и поступкомъ Беатриче.
   Беатриче молчала; грудь ея высоко вздымалась.
   -- Постойте, сказала, она съ разстановкою.-- Мы обѣ, какъ вы замѣтили уже, принадлежимъ къ одной и той же благородной фамиліи; вы отвергаете искательство моего брата, хотя, увидавъ его и поговоривъ съ нимъ, нельзя не сознаться, что и наружностію и умомъ онъ не можетъ не понравиться. Онъ предлагаетъ вамъ завидное положеніе въ обществѣ, состояніе, прощеніе вашего отца и возвращеніе его за родину. Если бы я могла устранить предубѣжденія, которыя сохраняетъ вашъ отецъ -- доказать ему, что графъ гораздо менѣе вредилъ ему, чѣмъ онъ думаетъ, стали ли бы вы и тогда отвергать почести и богатство, которыя предлагаетъ вамъ Джуліо Францины, ища руки вашей?
   -- О да, да, будь онъ вдвое лучше собою и вдвое знатнѣе!
   -- Въ такомъ случаѣ, скажите мнѣ, какъ женщинѣ, какъ родственницѣ,-- скажите мнѣ, которая также любила, не значитъ ли это, что вы лобите другого? Отвѣчаете же.
   -- Я не знаю. Нѣтъ, это не любовь... это была просто лишь мечта, несбыточная причуда воображенія. Не спрашивайте меня: я не могу отвѣчать:-- И слова ея сопровождались обильнымъ потокомъ слезъ.
   Лицо Беатриче снова сдѣлалось сурово и неумолимо. Она опять опустила вуаль и оставила шнурокъ; но кучеръ почувствовалъ уже было прикосновеніе и остановилъ лошадей.
   -- Ступай, сказала Беатриче: -- ступай какъ тебѣ приказано.
   За тѣмъ обѣ долго молчали,-- Віоланта -- едва успѣвъ оправиться отъ волненія, Беатриче -- тяжело дыша и скрестивъ руки на груди.
   Между тѣмъ карета въѣзжала въ Лондонъ; миновала кварталъ, въ которомъ находился домъ госпожи ди-Негра, переѣхала мостъ, пронеслась по широкому проспекту, потомъ по извилистымъ аллеямъ, съ мрачными, сѣрыми домами по обѣимъ сторонамъ. Она продолжала ѣхать все далѣе и далѣе, когда наконецъ Віоланта стала сильно безпокоиться.
   -- Неужели вы такъ далеко живете? спросила она, поднимая штору и съ удивленіемъ взглянувъ на незнакомое ей грязное предмѣстье.-- Я думаю, меня уже ищутъ дома. О, воротимтесь, прошу васъ!
   -- Мы уже почти пріѣхали. Кучеръ выбралъ эту дорогу, чтобы избѣжать улицъ, гдѣ бы насъ могли увидѣть, гдѣ бы могъ попасться намъ самъ братъ мой. Послушайтесь меня, разскажите мнѣ исторію вашей любви, которую вы называете пустою мечтою. Что? неужели это невозможно?
   Віоланта закрыла лицо руками и опустила голову.
   -- Для чего вы такъ жестоки? сказала она.-- Это ли вы мнѣ обѣщали? Какимъ образомъ вы намѣрены спасти моего отца, какимъ образомъ возвратите вы его на родину: вотъ о чемъ вы хотѣли говорить со мною.
   -- Если вы согласитесь на одну жертву, я исполню свое обѣщаніе. Мы пріѣхали.
   Карета остановилась передъ ветхимъ, угрюмымъ домомъ, отдѣленнымъ отъ другихъ домомъ высокою стѣною, внутри которой былъ, по видимому, довольно пространный дворъ; къ дому примыкалъ узкій бульваръ, который съ одной стороны упирался въ Темзу. Рѣка въ этомъ мѣстѣ была загромождена судами и лодками, лежавшими неподвижно подъ мрачнымъ зимнимъ небомъ.
   Кучеръ сошелъ съ козелъ и позвонилъ. Двѣ смуглыя итальянскія физіономіи показались на порогѣ.
   Беатриче выпрыгнула изъ кареты и подала руку Віолантѣ.
   -- Теперь мы въ совершенной безопасности, сказала она: -- и черезъ нѣсколько минутъ участь ваша можетъ быть рѣшена.
   Когда дверь затворилась за Віолантой, въ ней пробудилось сильное безпокойство и подозрѣніе; она со страхомъ разсматривала темную и мрачную комнату, въ которую онѣ вошли.
   -- Велите каретѣ ждать, сказала въ это время Беатриче.
   Итальянецъ, которому дано было приказаніе, поклонился и слегка улыбнулся; во когда обѣ дамы поднялись на лѣстницу, онъ отворилъ уличную дверь и сказалъ кучеру:
   -- Поѣзжай къ графу и скажи, что все благополучно.
   Карета удалилась. Человѣкъ, отдавшій это цридазаніе, затворилъ и заперъ дверь и, спрятавъ огромный ключъ отъ этой двери въ одно изъ скрытныхъ мѣстъ, вышелъ. Комната, замкнутая со всѣхъ сторонъ и опустѣлая, представляла мрачный видъ тюрьмы; здѣсь была и желѣзная дверь, запертая крѣпкими засовами, и каменная крутая лѣстница, скудно освѣщенная узкимъ окномъ, запыленнымъ въ теченіе длиннаго ряда годовъ и искрещеннымъ желѣзными полосами, и стѣны, пронизанныя желѣзными же связями, точно будто въ ожиданіи сильнаго напора тяжести или дѣйствія осадныхъ орудій.

-----

   На другой день послѣ отъѣзда Рандаля, Риккабокка, вслѣдствіе убѣжденій жены, отправилъ Джакомо въ домъ леди Лэнсмеръ съ очень нѣжнымъ письмомъ къ Віолантѣ и запискою къ самой леди, прося послѣднюю привести дочь въ Норвудъ на нѣсколько часовъ, такъ какъ онъ желалъ переговорить съ ними обѣими. Только по пріѣздѣ Джакомо въ Нейтсбриджъ открылся побѣгъ Віоланты. Леди Лэнсмеръ, очень дорожившая мнѣніемъ свѣта и общественными толками, упросила Джакомо не сообщать своихъ опасеній другимъ слугамъ и старалась поддержать между домашними убѣжденіе, что молодая леди, съ вѣдома ея, отправилась навѣстить одну изъ своихъ пріятельницъ и, вѣроятно, прошла чрезъ садовую калитку, которая была найдена отворенною: путь здѣсь былъ несравненно спокойнѣе, чѣмъ по большой дорогѣ, и подруга Віоланты, безъ сомнѣнія, проводила ее по аллеѣ, ведущей отъ дому. Говоря это, по видимому, съ полнымъ убѣжденіемъ, леди Лэнсмеръ велѣла подавать карету и, взявъ съ собой Джакомо, отправилась посовѣтоваться съ своимъ сыномъ.
   Разсудокъ Гарлея едва успѣлъ оправиться отъ потрясенія, испытаннаго имъ при разсказѣ леди Лэнсмеръ о побѣгѣ Віоланты, когда доложили о пріѣздѣ Рандаля Лесли.
   Австрійскій принцъ и Леонардъ вышли въ сосѣднюю комнату. Какъ только дверь затворилась за ними, какъ появился Рандаль, по видимому, очень взволнованный:
   -- Я сейчасъ только что былъ въ вашемъ домѣ, лэди. Я узналъ, что вы здѣсь; простите, что я послѣдовалъ за вами. Я нарочно пріѣхалъ въ Нейтсбриджъ съ тѣмъ, чтобы видѣть Віоланту, но мнѣ сказали, что она оставила васъ. Я умоляю васъ открыть мнѣ, гдѣ она теперь и что было причиною ея отъѣзда. Я имѣю нѣкоторое право спрашивать объ этомъ: отецъ ея обѣщалъ мнѣ ея руку.
   Соколиные глаза Гарлея засверкали при видѣ Рандаля. Онъ пристально смотрѣлъ въ лицо молодому человѣку, но предоставилъ лэди Лэнсмеръ самой давать отвѣты и пускаться въ объясненія.
   Рандаль ломалъ себѣ руки.
   -- И она не къ отцу убѣжала отъ васъ? вы увѣрены въ этомъ?
   -- Слуга ея отца только что прибылъ изъ Норвуда.
   -- О, я самъ виноватъ во воемъ. Мои слишкомъ настоятельныя притязанія, ея боязнь, отвращеніе къ моимъ планамъ. Теперь я все понимаю!
   Голосъ Рандаля глухо звучалъ раскаяніемъ и отчаяніемъ.
   -- Чтобы спасти ее отъ Пешьера, отецъ ея требовалъ, чтобы она немедленно вышла за меня замужъ. Приказанія его были слишкомъ рѣзки, и мое сватовство, кажется, неумѣстно. Я знаю ея неустрашимость; она убѣжала, чтобы скрыться отъ меня. Но куда же, если не въ Норвудъ,-- куда же? Какіе у ней есть еще друзья, какіе родственники?
   -- Вы проливаете новый свѣтъ на это дѣло, сказала леди Лансмеръ: -- можетъ быть, она дѣйствительно отправилась къ отцу и человѣкъ только разошелся съ нею. Я сейчасъ же поѣду къ Норвудъ.
   -- Сдѣлайте это; но если ея тамъ нѣтъ, то не испугайте Риккабокка извѣстіемъ о ея побѣгѣ. Предупредите и Джакомо въ этомъ смыслѣ. Онъ готовъ подозрѣвать во всемъ Пешьера и рѣшиться на какое нибудь насиліе.
   -- А вы сами не подозрѣваете Пешьера, мистеръ Лесли? спросилъ Гарлей, совершенно неожиданно.
   -- Какъ это возможно? Я былъ у него сегодня утромъ, вмѣстѣ съ Франкомъ Гэзельденомъ, который женится на его сестрѣ. Я не отходилъ отъ него до самаго отъѣзда въ Нейтсбриджъ, слѣдовательно до самой минуты побѣга Віоланты. Онъ никакъ не могъ принимать участія въ этомъ похищеніи.
   -- Вы видѣлись вчера съ Віолантой. Говорили вы ей о госпоже ди-Негра? опросилъ Гарлей, внезапно вспомнивъ, что Віоланта заводила съ винъ рѣчь о маркизѣ.
   Несмотря на все свое хладнокровіе, Рандаль почувствовалъ, что онъ измѣнился въ лицѣ.
   -- О госпожѣ Негра? Кажется, нѣтъ. Впрочемъ, можетъ быть, что и говорилъ. Именно, теперь я помню. Она попросила у мена адресъ маркизы; но я не могъ сообщить его.
   -- Адресъ легко достать. Значитъ она, можетъ быть, отправилась въ домъ маркизы?
   -- Я бѣгу туда и посмотрю, вскрмчадъ Рандаль, поспѣшно вскочивъ со стула.
   -- И я съ вами. Постойте, милая матушка. Отправляйтесь, какъ вы уже предположили, въ Норвудъ и послѣдуйте совѣту мистера Лесли. Пощадите вашего друга отъ объявленія ему о потери дочери, если она, дѣйствительно не тамъ, до тѣхъ поръ, пока она не будетъ возвращена. Оставьте Джакомо здѣсь: онъ можетъ мнѣ понадобиться.
   Тутъ Гарлей вышелъ въ сосѣднюю комнату и попросилъ принца и Леонарда дождаться его возвращенія, а также удержать Джакомо. За тѣмъ онъ вернулся къ Рандалю. Какъ ни были сильны опасенія и волненіе Гарлея, онъ сознавалъ, что ему необходимо теперь хладнокровіе и невозмутимое присутствіе духа. Лордъ л'Эстренджъ и Рандаль скоро нашли домъ маркизы, но узнали тамъ, что маркиза съ утра куда-то уѣхала въ каретѣ графа Пешьера. Рандаль съ безпокойствомъ взглянулъ на Гарлея; Гарлей какъ будто не замѣтилъ этого взгляда.
   -- Гдѣ же она теперь, по вашему мнѣнію, мистеръ Лесли?
   -- Я рѣшительно теряюсь въ догадкахъ. Можетъ быть, боясь отца своего -- зная, какъ самовластно онъ пользуется своими правами, какъ твердо онъ будетъ держать слово, данное мнѣ, она убѣжала къ кому нибудь изъ деревенскихъ сосѣдей, въ мистриссъ Дэль или мистриссъ Гэзельденъ.
   -- Я отправляюсь распрашивать, гдѣ только возможно. Между тѣмъ вы поступайте, какъ знаете, мистеръ Лесли, сказалъ Гарлей, прощаясь съ Рандалемъ: -- но я долженъ вамъ признаться, что вы были, по видимому, не очень-то пріятнымъ женихомъ для благородной леди, которой руки вздумали искать.
   -- Грубіянъ! прибавилъ Рандаль, оставшись одинъ: -- но онъ любитъ ее, значитъ я уже отмщенъ.
   Лордъ л'Эстренджъ отправился въ домъ Пешьера. Ему сказали, что графъ вышелъ вмѣстѣ съ Франкомъ Гэзельденомъ и нѣкоторыми другими, молодыми людьми, которые у него завтракали. Онъ велѣлъ говорить всѣмъ, кто о немъ спроситъ, что онъ пошелъ въ Тоттерсоллъ посмотрѣть лошадей, выставленныхъ тамъ на продажу. Гарлей пустился туда же. Графъ стоялъ на дворѣ, облокотясь на колонну и окруженный фешенебельными друзьями. Франкъ отдѣлялся отъ этой группы и казался въ настоящую минуту недовольнымъ. Гарлей дотронулся до плеча его и отвелъ его въ сторону.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, вашь дядюшка Эджертонъ -- мой искренній другъ. Хотите и вы быть моимъ другомъ? Я имѣю до васъ надобность.
   -- Милордъ.
   -- Подите за мною. Не должно, чтобы графъ Пешьера замѣтилъ, что мы разговариваемъ.
   Гарлей оставилъ дворъ и вошелъ въ Сенъ-Джемсскій паркъ маленькою калиткою. Въ немногихъ словахъ онъ разсказалъ Франку о побѣгѣ Віоланты и о причинахъ, по которымъ онъ подозрѣваетъ графа. Первымъ впечатлѣніемъ Франка было негодованіе на бездоказательное подозрѣніе и на столь унизительное мнѣніе о братѣ Беатриче; но когда онъ постепенно сталъ припоминать циническій и оскорбительный тонъ короткаго разговора графа, намеки самой Беатриче на какіе-то планы Пешьера, наклонность послѣдняго къ хвастливой и безпредѣльной щедрости, когда дѣло шло о наслажденіяхъ,-- щедрости, которой удивлялись всѣ друзья его, то невольно поддался подозрѣніямъ Гарлея. Онъ сказалъ при этомъ съ какою-то особенною важностію:
   -- Повѣрьте мнѣ, лордъ л'Эстренджъ, что если я буду въ состояніи помочь вамъ разрушить эти низкіе планы въ отношеніи несчастной леди, то готовъ служить вамъ по вашимъ указаніямъ. Ясно одно, что Пешьера не участвовалъ лично въ этомъ похищеніи, потому что я былъ при немъ цѣлый день; даже -- теперь я начинаю соображать -- даже я готовъ думать, что вы напрасно его подозрѣваете. Онъ пригласилъ насъ въ большомъ обществѣ ѣхать въ Булонь на будущей недѣлѣ съ тѣмъ, чтобы пробовать яхту; а это едва ли было бы возможно.
   -- Яхту, въ такое время года! Яхту -- человѣку, который постоянно живетъ въ Вѣнѣ.
   -- Спендквиккъ и продаетъ-то ее, между прочимъ, потому, что теперь не время для морскихъ катаній; графъ же намѣренъ провести слѣдующее лѣто въ крейсировкѣ у Іоническихъ острововъ. У него тамъ есть имѣніе, котораго онъ еще ни разу не видалъ.
   -- Давно ли онъ купилъ эту яхту?
   -- Я не знаю даже, купилъ ли онъ ее, то есть заплатилъ ли деньги. Леви хотѣлъ сегодня утромъ увидаться съ Спендквиккомъ, чтобы окончить это дѣло. Спендквиккъ жалуется, что Леви все оттягиваетъ уплату.
   -- Мой милый мистеръ Гэзельденъ, вы рѣшительно заводите меня въ лабиринтъ. Гдѣ бы найти лорда Спендквикка?
   -- Въ настоящую минуту, вѣроятно, въ постели. Вотъ его адресъ.
   -- Благодарю. А гдѣ стоитъ корабль?
   -- Прежде онъ былъ за Блакволломъ. Я ходилъ смотрѣть на него -- славное судно, называется "Бѣгущій Голландецъ"; на немъ есть даже и пушки.
   -- Довольно. Теперь выслушайте меня внимательно. Віоланта не можетъ еще быть въ опасности, прежде, чѣмъ Пешьера встрѣтится съ нею, пока мы знаемъ всѣ его планы. Вы скоро женитесь на его сестрѣ. Воспользуйтесь этимъ предлогомъ, чтобы не отходить отъ него ни на шагъ. Придумайте сказать ему что нибудь уважительное; я даже дамъ вамъ мысль. Выразите свое безпокойство и недоумѣніе насчетъ того, гдѣ теперь госпожа Негра.
   -- Госпожа Негра? вскричалъ Франкъ.-- Что же это значитъ? Развѣ она не въ домѣ своемъ на улицѣ Курзонъ?
   -- Нѣтъ; она выѣхала въ каретѣ графа. По всей вѣроятности, кучеръ или слуга ея придетъ сегодня къ графу; чтобы отдѣлаться отъ Васъ, графъ, конечно, попроситъ васъ увидаться со слугою и убѣдиться, что сестра его внѣ опасности. Покажите видъ, что вы вѣрите тому, что будетъ говоритъ этотъ человѣкъ, и заставьте его итти за собою на квартиру, какъ будто съ намѣреніемъ написать письмо къ маркизѣ. Когда онъ будетъ у васъ, мы уже не выпустимъ его изъ рукъ, потому что я подниму на ноги полицію. Дайте же мнѣ тотчасъ знать, когда онъ прибудетъ.
   -- Но какже, возразилъ Франкъ, съ нетерпѣніемъ: -- если я пойду къ себѣ на квартиру, какимъ образомъ я могу слѣдитъ за графомъ?
   -- Въ такомъ случаѣ это не будетъ необходимостію. Только постарайтесь, чтобы онъ проводилъ васъ до квартиры, а тамъ можете разстаться съ нимъ при входѣ.
   -- Постойте, постойте! Вы, конечно, не подозрѣваете госпожу Негра въ участіи въ такихъ ужасныхъ замыслахъ. Извините меня, лордъ л`Эстренджъ, но я не могу дѣйствовать съ подобнымъ убѣжденіемъ, не могу даже слушать васъ, не считая васъ врагомъ своимъ, если вы произнесете хотъ олово оскорбительное для чести женщины, которую я люблю.
   -- Благородный молодой человѣкъ, дайте мнѣ руку. Я намѣренъ спасти госпожу Негра, точно такъ же, какъ дочь моего друга. Думайте только о ней, когда будете дѣйствовать по моимъ указаніямъ, и все выйдетъ какъ нельзя лучше. Я вполнѣ довѣряю вамъ. Теперь ступайте къ графу.
   Франкъ воротился къ Пешьера, а Гарлей отправился къ лорду Спендкивикку, пробылъ у него нѣсколько минутъ, потомъ снова появился въ своемъ отели, гдѣ Леонардъ, принцъ и Джакомо ожидали его.
  

ГЛАВА СXIV.

   Густой сумракъ наполнялъ комнату, въ которую Беатриче привела Віоланту. Съ самой Беатриче сдѣлалась въ это время странная перемѣна. Съ униженнымъ видомъ и рыданіями, она пала предъ Віолантою на колѣни и умоляла о прощеніи.
   Послѣ рѣзкихъ и пытливыхъ вопросовъ, вызвавшихъ отвѣты, которые устраняли всякое сомнѣніе, Беатриче убѣдилась, что ревность ея была совершенно неосновательна, что Віоланта вовсе не была ея соперницею. Съ этой минуты, страсти, которыя дѣлали ее орудіемъ замысловъ злодѣя, исчезли и совѣсть ея содрогнулась при видѣ лжи и измѣны.
   -- Я обманула васъ! кричала она голосомъ, прерываемымъ рыданіями: -- но я спасу васъ, во что бы то ни стало. Если бы вы были, какъ я прежде думала, моею соперницею, которая лишила меня всѣхъ надеждъ на счастіе въ будущемъ, я безъ малѣйшаго раскаянія приняла бы участіе въ заговорѣ. Но теперь, вы -- добрая, благородная дѣвица,-- вы не должны быть женою Пешьера. Да, не удивляйтесь: онъ долженъ навсегда отдаваться отъ своихъ намѣреній, или я снова пойду въ императору и открою ему всѣ мрачныя стороны жизни Пешьера. Поѣдемте поскорѣе въ тотъ домъ, изъ котораго я увезла васъ.
   Говоря это, Беатриче бралась за ручку двери. Вдругъ она вздрогнула, губы ея поблѣднели: дверь оказалась запертою снаружи. Она стала кричать -- отвѣта не было; звонъ колокольчика глухо отдавшая въ комнатѣ; окна были высоко отъ полу и съ желѣкныии рѣшотками они выходили не на рѣку и не на улицу, но на крытый, мрачный, пустой дворъ, окруженный высокою каменою стѣною, такъ что самый сильный крикъ, самый тяжелый ударъ не могъ быть слышанъ извнѣ.
   Беатриче догадалась, что она точно такъ же обманута, какъ и ея соперница, что Пешьера, сомнѣваясь въ ея твердости, при выполненіи задуманнаго плана, отнялъ у нея всякую возможность загладить сдѣланное преступленіе. Она находилась въ домѣ, принадлежащемъ его приверженцамъ. Не оставалось никакой надежды спасти Віоланту отъ погибели, угрожавшей ей.
   Наступила ночь: онѣ слышали бой часовъ на одной изъ отдаленныхъ церквей. Огонь, горѣвшій въ каминѣ, давно уже погасъ, и воздухъ сдѣлался очень холоденъ. Никто не сбирался, казалось, нарушить молчаніе, царствовавшее въ домѣ: не было слышно ни звука, ни голоса. Онѣ не чувствовали ни холода, ни голода; онѣ сознавали только уединеніе, безмолвіе и боязнь чего-то, что должно было случиться.
   Наконецъ, около полуночи, звонокъ раздался у двери, ведущей на улицу; потомъ послышались поспѣшные шаги, скрыпъ запоровъ, тихіе, смѣшанные голоса. Свѣтъ проникъ въ комнату сквозь щолки двери; дверь отворилась. Вошли двое итальянцевъ, съ свѣчами; за ними слѣдовалъ графъ Пешьера.
   Беатриче вскочила и бросилась къ брату. Онъ слегка прикоснулся рукою къ ея устамъ и велѣлъ итальянцамъ выйти. Они поставили свѣчи на столъ и удалились, не проговоривъ ни слова.
   Тогда Пешьера, отведя сестру въ сторону, подошелъ къ Віолантѣ.
   -- Прелестная родственница, сказалъ онъ, съ видомъ самоувѣренности: -- есть вещи, которыхъ никакой мужчина не согласится извинись и женщина не захочетъ простить; только любовь, не подчиняясь общимъ законамъ, находитъ себѣ извиненіе у однихъ и прощеніе у другихъ. Однимъ словомъ, я долженъ вамъ сказать, что я далъ обѣщаніе, что буду обладать вами, а между тѣмъ вовсе не находилъ удобнаго случая присвататься къ вамъ. Не бойтесь: худшее, что васъ ожидаетъ, это сдѣлаться моею невѣстою. Отойди, сестра, отойди.
   -- Нѣтъ, Джуліо Францини, я стану между тобою я ею; ты прежде повергнешь меня на землю, чѣмъ дотронешься до края ея платья.
   -- Что это значитъ? ты, кажется, вооружаешься противъ меня?
   -- О если ты сейчасъ не уйдешь я не освободятъ ее, я обличу тебя передъ императоромъ.
   -- Слишкомъ поздно, cher enfant! Ты поѣдешь вмѣстѣ съ вами. Вещи, въ которыхъ ты можешь имѣть нужду, уже на кораблѣ. Ты будешь свидѣтельницей вашей свадьбы, а тамъ ты можешь говорить императору что тебѣ угодно.
   Ловкимъ и энергическимъ движеніемъ графъ отстранилъ Беатриче и упалъ на колѣни передъ Віолантой, которая, выпрямившись во всю вышину своего роста, блѣдная какъ мраморъ, но не обнаруживая боязни, смотрѣла на него съ невозмутимымъ презрѣніемъ.
   -- Теперь вы сердитесь на меня, сказалъ онъ съ выраженіемъ смиренія и нѣкотораго энтузіазма:-- и я этому не удивляюсь. Но повѣрьте, что пока это негодованіе не уступитъ мѣста болѣе нѣжному чувству, я не употреблю во зло той власти, которую пріобрѣлъ надъ вашею судьбою.
   -- Власти! произнесла Віоланта съ гордымъ видомъ.-- Вы похитили меня и заперли въ этотъ домъ.... вы воспользовались правомъ сильнаго и удачей; но власти надъ моей судьбою -- о, нѣтъ!
   -- Вы думаете, можеть быть, что ваши друзья узнали о вашемъ побѣгѣ и напали на вашь слѣдъ. Прелестное дитя, я принялъ всѣ мѣры противъ попытокъ вашихъ друзей, и я не страшусь ни законовъ, ни полиціи Англіи. Корабль, которому суждено отвеэти васъ съ этихъ береговъ, готовъ и ждетъ въ нѣсколькихъ шагахъ отсюда.... Беатриче, повторяю тебѣ, перестань, оставь меня.... На этомъ кораблѣ будетъ патеръ, который соединитъ наши руки, но не прежде, какъ вы убѣдитесь въ той истинѣ, что дѣвушка, которая бѣжитъ съ Джуліо Пешьера, должна или сдѣлаться его женою, или оставить его съ полнымъ сознаніемъ собственнаго позора.
   -- О, извергъ, злодѣй! воскликнула Беатриче.
   -- Peste, сестрица, будь поосторожнѣе въ выборѣ выраженій. Ты тоже выйдешь замужъ. Я говорю не шутя. Синьорина, мнѣ очень жаль, что я долженъ употреблять насиліе. Дайте мнѣ вашу руку; намъ пора итти.
   Віоланта уклонилась отъ объятія, которое готово было оскорбить ея стыдливость, бросилась прочь, перебѣжала комнату, отворила дверь и потомъ поспѣшно затворила ее за собою. Беатриче энергически схватила графа за руки, чтобы удержать его отъ преслѣдованія. Но тотчасъ за дверью, какъ будто съ цѣлію подслушать, что дѣлается въ комнатѣ, стоялъ мужчина, закутанный съ головы до ногъ въ широкій рыбацкій плащь. Свѣтъ отъ лампы, упавшій на этого человѣка, блеснулъ на стволѣ пистолета, который онъ держалъ въ правой рукѣ.
   -- Тише! прошепталъ незнакомецъ по англійски и, обнявъ руками станъ дѣвушки, продолжалъ: -- въ этомъ домѣ вы во власти злодѣя; только по выходѣ отсюда вы будете въ безопасности. Но я возлѣ васъ, Віоланта: будьте покойны!
   Голосъ этотъ заставилъ трепетать сердце Віоланты. Она вздрогнула стала вглядываться, но лицо незнакомца было въ тѣни и закрыто шляпою и плащемъ; только черные, вьющіеся волосы выбивались наружу и виднѣлась такая же борода.
   Въ это время графъ отворилъ дверь, увлекая за собою сестру, которая ухватилась за него.
   -- А, это хорошо! вскричалъ онъ незнакомцу по итальянски.-- Веди синьорину за мною, только осторожно; если она вздумаетъ кричать, ну, тогда.... тогда заставь ее молчатъ, и только. Что касается до тебя, Беатриче, до тебя, измѣнница, я могъ бы убить тебя за этомъ мѣстѣ; но нѣтъ, этого довольно.
   Онъ поднялъ сестру въ себѣ за руки и, несмотря на ея крикъ и сопротивленіе, быстро побѣжалъ по лѣстницѣ.
   Въ залѣ тѣснилась цѣлая толпа людей суровыхъ и жестокихъ на видъ, съ смуглыми, грубыми лицами. Графъ обратился къ одному изъ нихъ и что-то шепнулъ; въ одно мгновеніе маркизу схватили и завязали ей ротъ. Графъ возвратился назадъ. Віоланта стояла возлѣ него, поддерживаемая тѣмъ самымъ человѣкомъ, которому Пешьера поручилъ ее и который въ эту минуту уговаривалъ ее не сопротивляться. Віоланта молчала и казалась покойною. Пешьера цинически улыбнулся и, пославъ впередъ людей съ зажженными факелами, сталъ спускаться по лѣстницѣ, которая вела къ потаенной пристани, бывшей между залою и входомъ въ подвальный этажъ дома. Тамъ маленькая дверь была уже отворена, и рѣка протекала возлѣ. Лодка была причалена къ самымъ ступенямъ лѣстницы; кругомъ стояли четверо людей, которые имѣли видъ иностранныхъ матросовъ. По приходѣ Пешьера, трое изъ нихъ прыгнули въ лодку и взялись за весла. Четвертый осторожно перебросилъ доску на ступени пристани и почтительно протянулъ руку Пешьера. Графъ вошелъ первый и, напѣвая какую-то веселую оперную арію, занялъ мѣсто у руля. Обѣ женщины были также перенесены, и Віоланта чувствовала, какъ судорожно пожималъ въ это время ея руку человѣкъ, стоявшій у доски. Вся остальная свита перебралась немедленно, и черезъ минуту лодка быстро понеслась по волнамъ, направляя путь къ кораблю, который стоялъ за полъ-мили ниже по теченію и отдѣльно отъ всѣхъ судовъ, толпившихся за поверхности рѣки. Звѣзды тускло мерцали въ туманной атмосферѣ; не было слышно ни звука, кромѣ мѣрнаго плеска веселъ. Графъ пересталъ напѣвать и, разсѣянно смотря на широкія складки своей шубы, казался погруженнымъ въ глубокія размышленія. Даже при блѣдномъ свѣтѣ звѣздъ можно было прочесть на лицѣ Пешьера гордое сознаніе собственнаго торжества. Послѣдствія оправдали его беззаботную и дерзкую увѣренность въ самомъ себѣ и въ счастіи, что составляло отличительную черту характера этого человѣка -- отважнаго искателя приключеній и игрока, который всю жизнь провелъ съ рапирою въ одной рукѣ и поддѣльною колодою картъ въ другой. Віоланта, приведенная на корабль преданными ему людьми, будетъ уже безвозвратно къ его власти. Даже отецъ ея будетъ очень благодаренъ, узнавъ, что плѣнница Пешьера спасла честь своего имени, сдѣлавшись женою своего похитителя. Даже собственное самолюбіе Віоланты должно было убѣждать ее, что она добровольно приняла участіе въ планахъ своего будущаго супруга и убѣжала имъ отцовскаго дома, чтобы скорѣе стать предъ брачнымъ алтаремъ, а не была лишь несчастною жертвою обманщика, предложившаго ей руку изъ состраданія. Онъ видѣлъ, что судьба его обезпечена, что удачѣ его позавидуютъ всѣ знакомые, что самая личность его возвысится торжественнымъ бракосочетаніемъ. Такъ мечталъ гранъ, почти забывая о настоящемъ и переносясь въ золотое будущее, когда онъ былъ приведенъ въ себя громкимъ привѣтствіемъ съ корабля и суматохою матросовъ, которые хватались въ это время за веревку, брошенную къ нимъ. Онъ всталъ и пошелъ было къ Віолантѣ. Но человѣкъ, который постоянно смотрѣлъ за нею во все продолженіе пути, сказалъ ему по итальянски:
   -- Извините, ечеленца, на лодкѣ множество народа и качка такъ сильна, что ваша помощь помѣшаетъ синьоринѣ удержаться на ногахъ.
   Прежде, чѣмъ Пешьера успѣлъ сдѣлать возраженіе, Віоланта уже подымалась по лѣстницѣ на корабль, и графъ на минуту остановился, смотря съ самодовольною улыбкою, какъ дѣвушка легкою поступью вошла на палубу. За нею слѣдовала Беатриче, а потомъ и самъ Пешьера. Но когда итальянцы, составлявшіе его свиту, тоже столпились къ краю лодки, двое изъ матросовъ остановились передъ ними и выпустили въ воду конецъ веревки, а двое другихъ сильно ударили веслами и направили лодку къ берегу. Итальянцы, удивленные подобнымъ неожиданнымъ поступкомъ, разразились цѣлымъ градомъ проклятій и брани.
   -- Молчать, сказалъ матросъ, стоявшій прежде у доски, переброшенной съ лодки: -- мы исполняемъ приказаніе. Если вы станете буянитъ, мы опрокинемъ лодку. Мы умѣемъ плавать. Да сохранитъ васъ Богъ и святой Джакомо, если вы сами не хотите о себѣ думать.
   Между тѣмъ, когда Пешьера поднялся на палубу, потокъ свѣта упалъ на него отъ факеловъ. Этотъ же свѣтъ изливался на лицо и станъ человѣка повелительной наружности, который держалъ рукою Віоланту за талію и котораго черные глаза при видѣ графа засверкали ярче факеловъ. По одну сторону отъ этого человѣка стоялъ австрійскій принцъ; по другую сторону -- съ плащемъ и огромнымъ парикомъ изъ черныхъ волосъ у ногъ -- лордъ л'Эстренджъ, съ сложенными на груди руками и съ улыбкою на устахъ, которыхъ обычная иронія прикрывалась выраженіемъ спокойнаго, невозмутимаго презрѣнія. Графъ хотѣлъ говоритъ, но голосъ измѣнилъ ему. Все. вокругъ него смотрѣло враждебно и дышало мщеніемъ. Когда онъ стоялъ такимъ образомъ въ совершенномъ смущеніи, окружавшіе итальянцы закричали съ бѣшенствомъ:
   -- Il traditore? Il traditore! измѣнникъ! измѣнникъ!!
   Графъ былъ неустрашимъ и при этомъ крикѣ поднялъ голову съ повелительнымъ видомъ.
   Въ это время Гарлей сдѣлалъ знакъ рукою, какъ будто съ цѣлію заставить умолкнуть матросовъ, и вышелъ впередъ изъ группы, посреди которой онъ до тѣхъ поръ стоялъ. Графъ приблизился къ нему смѣлою поступью.
   -- Что это за проказы? вскричалъ онъ дерзкимъ тономъ, по французски: -- я увѣренъ, что мнѣ должно отъ васъ требовать объясненіи и удовлетворенія.
   -- Pardieu, monsieur le comte, отвѣчалъ Гарлей, на томъ же языкѣ, который такъ удачно выражаетъ сарказмъ: -- позвольте вамъ на это замѣтить, что объясненій вы имѣете право отъ меня требовать; но что касается до удовлетворенія, то его мы ожидаемъ отъ васъ. Этотъ корабль....
   -- Мой! вскричалъ графъ.-- Эти люди, которые теперь такъ дерзко оскорбляютъ меня, у меня на жалованьи.
   -- Ваши люди, monsieur le comte, теперь на берегу и, вѣроятно, пьютъ во славу вашего счастливаго путешествія. Вы очень ошибаетесь, если думаете, что "Бѣгущій Голландецъ" принадлежитъ вамъ. Прося у васъ тысячу извиненій за то, что я осмѣлился перебить у васъ покупку, я долженъ вамъ признаться, что лордъ Спендквиккъ былъ столько любезенъ, что продалъ корабль мнѣ. Впрочемъ, черезъ нѣсколько недѣль, monsieur le comte, я намѣренъ отдать въ полное ваше распоряженіе весь экипажъ.
   Пешьера язвительно улыбнулся.
   -- Благодарю васъ, сударь; но такъ какъ въ настоящее время я не могу отправиться въ путь съ тою особою, которая могла бы сдѣлать для меня поѣэдву пріятною, то я намѣренъ возвратиться на берегъ и прошу лишь васъ увѣдомить меня, когда вы можете принять одного изъ друзей моихъ, которому я поручу разрѣшить вмѣстѣ съ вами еще не тронутую часть вопроса и устроить такъ, чтобы удовлетвореніе, съ вашей или съ моей стороны -- все равно, было столь же соотвѣтственно обстоятельствамъ дѣла, какъ и то объясненіе, которымъ вы меня почтили.
   -- Къ чему такія хлопоты, monsieur le comte! удовлетвореніе, если я не ошибаюсь, уже приготовлено: вотъ до какой степени я былъ предусмотрителенъ въ отношеніи всего, чего могли бы потребовать чувство чести и долгъ джентльмена. Вы похитили молодую дѣвушку, это правда; но видите, что она только возвратилась чрезъ это къ своему отцу. Вы располагали лишить своего знатнаго родственника всего достоянія его, но вы именно пришли на этотъ корабль, чтобы дать принцу ***, котораго постъ при Австрійскомъ Дворѣ вамъ хорошо извѣстенъ, случай объяснить императору, что онъ самъ былъ свидѣтелемъ вашихъ поступковъ, которыми вы хотѣли будто бы истолковать данное вамъ Его Величествомъ дозволеніе на бракъ съ дочерью одного изъ первыхъ подданныхъ его въ Италіи. Ваше изгнаніе, въ возмездіе за вѣроломство, будетъ сопровождаться, сколько позволено мнѣ думать, возстановленіемъ всѣхъ правъ и почестей славы вашей фамиліи.
   Графъ вздрогнулъ.
   -- За это возстановленіе, сказалъ австрійскій принцъ, подошедшій въ это время къ Гарлею: -- я заранѣе ручаюсь. Такъ какъ вы, Джуліо Францини, наносите безчестіе всему благородному сословію Имперіи, то я буду настаивать передъ Его Величествомъ, чтобы имя ваше было вычеркнуто изъ списковъ дворянства. У меня есть здѣсь собственныя ваши письма, доказывающія, что родственникъ вашъ былъ вами же вовлеченъ въ заговоръ, которымъ вы предводительствовали, какъ новый Катилина. Черезъ десять дней эти письма будутъ представлены императору и его совѣту.
   -- Достаточно ли вамъ, monsieur le comte, сказалъ Гарлей: -- такого удовлетворенія? если же нѣтъ, то я найду вамъ случай сдѣлать его еще болѣе полнымъ. Передъ вами станетъ вашъ родственникъ, котораго вы оклеветали. Онъ сознаетъ теперь, что хотя на нѣкоторое время вы и лишили его всего состоянія, но не успѣли испортить его сердце. Сердце его еще готово простить васъ, а рука его давать вамъ милостыню. Становись на колѣни, Джуліо Францини, на колѣни, побѣжденный разбойникъ, на колѣни, раззоренный игрокъ, бросайся въ ноги Альфонсо, князя Монтелеона и герцога Серрано.
   Весь предъидущій разговоръ былъ веденъ по французски и потому былъ понятенъ лишь весьма немногимъ изъ итальянцевъ, стоявшихъ вокругъ; но при имени, произнесенномъ Гарлеемъ въ заключеніе рѣчи своей къ графу, единодушный крикъ огласилъ ряды ихъ.
   -- Альфонсо милостивый!
   -- Альфонсо милостивый! Viva-viva, добрый герцогъ Серрано!
   И, позабывъ въ эту минуту о графѣ, они столпились вокругъ высокой фигуры Риккабокка, стараясь наперерывъ поцаловать его руку, даже край его платья.
   Глава Риккабокка наполнились слезами. Съ бѣднымъ изгнанникомъ какъ будто сдѣлалось превращеніе. Сознаніе собственнаго достоинства отразилось во всей его личности. Онъ съ любовью протягивалъ руки, какъ будто стараясь благословлять своихъ ея иноземцевъ. Даже этотъ грубый крикъ смиренныхъ людей, изгнанниковъ, подобныхъ ему, почти вознаграждалъ его за годы лишеній и бѣдности.
   -- Благодарю, благодарю, повторялъ онъ: -- рано или поздно, и вы, вѣроятно, воротитесь на нашу милую родину!
   Австрійскій принцъ преклонилъ голову, выражая свое согласіе.
   -- Джуліо Францини, сказалъ герцогъ Серрано -- мы имѣемъ право называть уже этимъ именемъ смиреннаго обитателя казино:-- если бы провидѣнію угодно было допустить васъ совершить вашъ злодѣйскій умыселъ, неужели вы думаете, что на землѣ нашлось бы мѣсто, гдѣ похититель могъ бы спастись отъ руки оскорбленнаго отца? Но небу угодно было избавить меня отъ новаго тяжкаго испытанія. Позвольте и мнѣ при этомъ случаѣ показать примѣръ снисхожденія.
   И онъ съ живымъ, спокойнымъ челомъ приблизился къ своему родственнику.
   Съ той самой минуты, какъ австрійскій принцъ заговорилъ съ нимъ, графъ хранилъ глубокое молчаніе, не обнаруживая ни раскаянія, ни стыда. Поднявъ голову, онъ стоялъ съ рѣшительнымъ видомъ, какъ человѣкъ, готовый на всякую крайность. Когда принцъ хотѣлъ теперь подойти къ нему, онъ замахалъ рукою и закричалъ: "не радуйтесь заранѣе, не думайте, что вы одержали верхъ; ступайте, разсказывайте ваши выдумки императору. Я самъ найду случай отвѣчать за себя передъ трономъ." Говоря такимъ образомъ, онъ сдѣлалъ движеніе, чтобы броситься къ борту корабля.
   Быстрый умъ Гарлея угадалъ намѣреніе графа: онъ успѣлъ дать знакъ людямъ, и попытка Францини не удалась. Схваченный бдительными и озлобленными противъ него единоземцами, въ ту самую минуту, когда онъ сбирался броситься въ рѣку, Пешьера былъ отведенъ въ сторону и связанъ. Тогда выраженіе лица его совершенно измѣнилось. Отчаянное бѣшенство гладіатора запылало въ немъ. Необыкновенная тѣлесная сила помогла ему нѣсколько разъ вырваться изъ рукъ враговъ и повергнуть нѣкоторыхъ изъ нихъ на полъ. Наконецъ численность превозмогла: послѣ продолжительной борьбы онъ долженъ былъ уступить. Тутъ онъ забылъ о всякомъ достоинствѣ человѣка, потерялъ присутствіе духа, произносилъ самыя страшныя проклятія, скрежеталъ губами и едва могъ говорить отъ сильнаго прилива бѣшенства.
   Тогда, сохраняя видъ невозмутимой ироніи, которая сдѣлала бы честь французскому маркизу стараго времени, и которой тщетно сталъ бы подражать самый искусный актеръ, Гарлей поклонился разсерженному графу.
   -- Adieu, monsieur le comte, adieu! Мнѣ пріятно видѣть, что вы такъ благоразумно запаслись мѣховою одеждою. Она понадобится вамъ во время вашего путешествія; въ такую пору года вамъ придется перенести большіе холода. Корабль, на который вы удостоили взойти, отправляется въ Норвегію. Итальянцы, которые сопровождаютъ васъ, были нѣкогда изгнаны вами изъ отечества; теперь же, въ замѣнъ того, они соглашаются раздѣлить съ вами время, когда вамъ наскучитъ ваше собственное сообщество. Отведите графа въ каюту. Осторожнѣе, осторожнѣе. Adieu, monsieur le comte, adieu! et bon voyage!
   Гарлей повернулся на каблукахъ, въ то время, какъ Пешьера, несмотря на сопротивленіе, былъ сведенъ въ каюту.
   Тутъ Гарлей вышелъ на средину корабля, гдѣ, за рядами матросовъ, почти закрытая ими, стояла Беатриче. Франкъ Гэзельденъ, который первый встрѣтилъ ее при входѣ на корабль, былъ возлѣ нея. Леонардъ наводился въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ обоихъ, въ безмолвномъ наблюденіи всего, что происходило вокругъ. Беатриче въ эту минуту мало была занята Франкомъ; ея черные глаза смотрѣли на темное, усѣяннее звѣздами небо, и губы ея шевелились точно произнося молитву. Все это время женихъ ея говорилъ ей съ большимъ жаромъ, тихо и торопливо:
   -- Нѣтъ, нѣтъ.... не думайте Беатриче, чтобъ мы подозрѣвали васъ. Я готовъ ручаться жизнью за ваше прямодушіе. О, зачѣмъ же вы отворачиваетесь?... отчего не хотите говорить?
   -- Дайте мнѣ еще минуту свободы, отвѣчала Беатриче кротко.
   Она тихо, колеблющимися шагами подошла къ Леонарду, положила трепетную руку къ нему на плечо и отвела его въ сторону. Франкъ, удивленный подобнымъ поступкомъ, сдѣлалъ движеніе впередъ, потомъ остановился и смотрѣлъ на нихъ съ грустнымъ, задумчивымъ видомъ. Улыбка исчезла и съ лица Гарлея; онъ также сдѣлился особенно внимателенъ.
   Беатриче произнесла немного словъ. Леопардъ отвѣчалъ отрывистыми фразами. Наконецъ Беатриче протянула руку, которую молодой поэтъ, поклонившись, поцаловалъ. Она стояла въ нерѣшимости, и, при свѣтѣ звѣздъ, Гарлей замѣтилъ, какъ краска покрыла ея щоки. Румянецъ этотъ поблѣднѣлъ, когда Беатриче воротилась къ Франку. Лордъ" л'Эстренджъ хотѣлъ удалиться; но она сдѣлала ему знакъ остаться.
   -- Милордъ, сказала она, твердымъ голосомъ: -- не смѣю упрекать васъ въ жестокости къ моему преступному и несчастному брату. Можетъ быть, поступки его заслуживаютъ болѣе тяжкаго наказанія, чѣмъ то, которому віы подвергаете его съ такими саркастическими выходками. Но какова бы ни была судьба его,-- теперь презрѣніе, впослѣдствіи бѣдность,-- я сознаю, что сестра его должна находиться при немъ, чтобы раздѣлять его участь. Если онъ виноватъ, то и я не права; если ему суждено терпѣть крушеніе на морѣ жизни, то и мнѣ не остается ничего, кромѣ какъ погибнуть вмѣстѣ съ нимъ. Да, милордъ, я не оставляю этого корабля. Все, чего я у васъ прошу въ настоящую минуту, это приказать вашимъ людямъ уважать моего брата, такъ какъ возлѣ него будетъ женщина.
   -- Но, маркиза, это невозможно, и....
   -- Беатриче, Беатриче, а я-то? а наше обрученіе? Неужели вы забыли обо мнѣ? кричалъ Франкъ, съ горькимъ упрекомъ.
   -- Нѣтъ, молодой и слишкомъ для меня благородный женихъ, я не забуду и васъ въ моихъ молитвахъ. Но выслушайте. Я была ослѣплена, обманута другими, во также, и еще болѣе, собственнымъ безразсуднымъ и довѣрчивымъ сердцемъ,-- обманута, чтобы, въ свою очередь, обмануть васъ и оклеветать себя. Я горю отъ стыда, при мысли, что я могла навлечь на васъ справедливое негодованіе вашей семьи, связавъ вашу судьбу съ моею злополучною судьбою, ваше имя съ моимъ обезславленнымъ именемъ, мое....
   -- Вотъ великодушное, любящее сердце! вотъ все, чего я у васъ прошу! вскричалъ Франкъ.-- Перестаньте, перестаньте! это сердце уже принадлежитъ мнѣ!
   -- Молодой человѣкъ, я никогда не любила васъ; это сердце было для васъ мертво, и теперь оно умерло для всего на свѣтѣ. Прощайте. Вы забудете меня прежде, чѣмъ вы думаете,-- прежде, чѣмъ я забуду васъ, какъ друга, какъ брата, если только братья бываютъ съ такимъ нѣжнымъ и добрымъ сердцемъ, какъ ваше. Теперь, милордъ, угодно вамъ дать мнѣ вашу руку? Я хочу итти къ графу.
   -- Позвольте, одно только слово, сударыня, сказалъ Франкъ, замѣтно поблѣднѣвшій въ эту минуту,-- сказалъ стиснувъ зубы, но спокойно и съ гордымъ выраженіемъ на лицѣ, до тѣхъ поръ сохранявшемъ видъ откровенности и чистосердечія: -- одно слово. Я, можетъ быть, не стоилъ васъ своими личными качествами, но чистая, безкорыстная любовь, которая никогда не допускала сомнѣній и подозрѣнія,-- любовь, которая увлекала бы меня къ вамъ даже и тогда, когда весь свѣтъ возсталъ бы на васъ,-- подобная любовь возвышаетъ самаго ничтожнаго человѣка. Скажите мнѣ одно лишь слово правды. Поклянитесь всѣмъ, что есть для васъ священнаго, что вы говорили правду, сказавъ, что никогда не любили меня.
   Беатриче поникла головою; она трепетала передъ этою мужественною личностію, которую такъ жестоко обманывала и высокихъ качествъ которой, можетъ быть, до сихъ поръ не сознавала.
   -- Простите, простите меня, сказала она, прерывающимся отъ рыданій голосомъ и съ глубокимъ, томительнымъ вздохомъ.
   При видѣ ея нерѣшительности, лицо Франка просіяло внезапною надеждою. Беатриче подняла взоры, замѣтила эту перемѣну, потомъ взглянула на Леонарда, неподвижно стоявшаго вблизи, вздрогнула и отвѣчала съ твердостію:
   -- Простите меня, повторяю еще разъ. Я говорила правду. Сердце мое не принадлежало вамъ. Оно могло быть мягкимъ какъ воскъ для другого, для васъ оно было жостко и холодно какъ гранитъ.
   Франкъ не произнесъ болѣе ни слова. Онъ стоялъ какъ будто прикованный къ мѣсту, не глядя даже на Беатриче, которая удалялась, опираясь на руку лорда л'Эстренджа. Франкъ съ рѣшительнымъ видомъ подошелъ къ выходу съ корабля и сталъ дожидаться, пока люди спустятъ на воду шлюпку. Проходя мимо того мѣста, гдѣ стояла Віоланта, шопотомъ отвѣчавшая въ это время на распросы отца, Беатриче остановилась. Она особенно энергически оперлась въ эту минуту на руку Гарлея.
   -- Теперь, кажется, ваша рука трепещетъ, сказала она, съ грустною улыбкою, и, отойдя прочь прежде, чѣмъ Гарлей успѣлъ отвѣчать, она смиренно преклонила голову передъ Віолантой.-- Вы уже простили меня, произнесла она, такимъ голосомъ, который былъ внятенъ лишь для слуха Віоланты: -- и потому послѣднія слова мои не будутъ касаться прошлаго. Я вижу, какъ ваше будущее ярко блеститъ передо мною подъ этими торопливыми звѣздами. Вѣчная любовь, надежда и вѣра. Вотъ послѣднія слова той, которая съ этой минуты умерла для свѣта. Прелестная дѣвушка, эти слова -- слова предвѣдѣнія!
   Віоланта упала на грудь къ своему отцу и скрыла тамъ пылающее лицо свое, протянувъ между тѣмъ руку къ Беатриче, которая прижимала эту руку къ сердцу. Потомъ маркиза снова присоединилась къ Гарлею и вмѣстѣ съ нимъ спустилась во внутрь корабля.
  

ЧАСТЬ ТРИНАДЦАТАЯ
(и послѣдняя).

ГЛАВА XCV.

   Происшествія послѣднихъ дней сильно подѣйствовали на Гарлея. Измѣна человѣка, котораго онъ всегда считалъ искреннимъ другомъ, которому открывалъ самыя задушевныя тайны свои, и который такъ предательски воспользовался его довѣріемъ, требовала мщенія самаго жестокаго, немедленнаго мщенія. Но, повинуясь побужденіямъ своей благородной души, онъ не рѣшался на это, надѣясь, что время и дѣятельность, при наступившихъ выборахъ, укажутъ ему путь, по которому онъ долженъ идти для удовлетворенія чувства, сдѣлавшагося въ душѣ его господствующимъ. Похищеніе Віоланты Гарлей приписывалъ не одному Пешьера, онъ подозрѣвалъ тутъ участіе Рандаля Лесли, а потому, обличивъ измѣну Одлея, хотѣлъ обличить и низкое предательство Рандаля.
   Гэленъ, инстинктивно угадывая, что Гарлей любилъ ее только по одной своей наклонности въ романтичности, а что, узнавъ Віоланту, онъ привязался къ ней всей душой, весьма основательно полагала, что будущее не сулитъ ей того счастія, о которомъ мечтала она въ дни своей молодости,-- счастія, которымъ бы она наслаждалась, еслибъ судьба ея неразрывно была соединена съ судьбою Леонарда. Въ свою очередь и Леонардъ заранѣе обрекалъ жизнь свою неисходному страданію. Онъ не разъ покушался признаться во всемъ Гарлею, но мысль огорчить своего благодѣтеля отнимала отъ него всякую рѣшимость на этотъ подвигъ. Все, что онъ могъ сдѣлать для облегченія души своей, это -- признаться мистеру Дэлю, своему искреннему другу и опытному руководителю. Мистеръ Дэль, изъ сожалѣнія къ Леонарду и какъ ревностный покровитель брачныхъ союзовъ, безъ вѣдома и согласія Леонарда, открылъ Гарлею, въ какомъ положеніи находились молодые люди. Это открытіе было новымъ ударомъ для Гарлея. У него вторично отнимали любимую женщину, и кто же? Человѣкъ, котораго онъ спасъ отъ голодной смерти, будущность котораго обезпечилъ блестящимъ образомъ! Съ этой минуты онъ видѣлъ въ Леонардѣ такого же предателя, какимъ казался ему Одлей Эджертонъ.
   Театромъ выборовъ былъ Лэнсмеръ. Всѣ, кто долженъ былъ участвовать въ нихъ, собрались туда По составленному заранѣе Гарлеемъ плану, туда прибыли и мистеръ Дэль, и сквайръ Гэзельденъ, котораго Рандаль до такой степени очаровалъ, что онъ рѣшился совершенно устранить несчастнаго Франка отъ наслѣдства и сдѣлать наслѣдникомъ своимъ хитраго Рандаля.
   Выборы начались и были въ сильномъ разгарѣ, когда первенствующіе члены "Синяго Комитета" были позваны на обѣдъ въ Лэнсмеръ-Паркѣ. Общество казалось веселымъ и одушевленнымъ, несмотря на отсутствіе Одлея Эджертона, который подъ предлогомъ болѣзни, заперся въ своей комнатѣ и послалъ къ Гарлею записку съ извѣщеніемъ, что онъ слишкомъ дурно себя чувствуетъ, чтобы присоединиться къ общимъ друзьямъ.
   Рандаль былъ на верху самодовольствія, несмотря на сомнительный успѣхъ его рѣчи, произнесенной предъ народомъ. Что значила неудачная рѣчь, если самое дѣло выборовъ обезпечено? Сквайръ обѣщался доставить ему на другой же день сумму, необходимую на покупку большого участка земли. Риккабокка не переставалъ еще ободрять его искательства руки Віоланты. Если когда нибудь можно было назвать Рандаля Лесли счастливымъ человѣкомъ, то это именно въ тотъ день, когда онъ сидѣлъ за обѣдомъ, чокаясь съ мистеромъ шаромъ и мистеромъ Ольдерменомъ и вглядываясь въ блестящій серебряный подносъ съ напитками, въ которомъ такъ ярко отражались его надежды на богатство незначительность.
   Обѣдъ приходилъ уже къ концу, когда лордъ л'Эстренджъ, въ кратной рѣчи, напомнилъ посѣтителямъ о предстоявшемъ окончаніи дѣла; послѣ тоста въ честь будущихъ членовъ Лэнсмера, онъ распустилъ комитетъ, приглашая приступить къ занятіямъ.
   Леви сдѣлалъ знакъ Рандалю, который послѣдовалъ за нимъ въ свою комнату:
   -- Лесли, ваше назначеніе подлежитъ еще нѣкоторому сомнѣнію. Изъ разговора людей, сидѣвшихъ около меня за обѣдомъ, а узналъ, что Эджертонъ такъ много выигралъ во мнѣніи Синихъ своею рѣчью и они такъ боятся потерять человѣка, который внушаетъ имъ столько довѣрія, что члены комитета не только хотятъ отстать отъ васъ при вторичной подачѣ голосовъ и присоединяться къ Эджертону, но предполагаютъ открыть частную подписку, чтобы завладѣть и тѣми ста-пятидесятью избирательными голосами, на которые, сколько мнѣ извѣстно, расчитываетъ Эвенель въ вашу пользу.
   -- Это будетъ не очень-то похвально со стороны комитета, если онъ вздумаетъ дѣйствовать за насъ обоихъ и станетъ усиливать Эджертона, сказалъ Рандаль, съ досадою.-- Но я не думаю все-таки, чтобы имъ удалось привлечь на свою сторону эти сто-пятьдесятъ годосовъ безъ значительной траты денегъ, которыхъ Эджертонъ никогда не заплатитъ и которыя ни лордъ л'Эстренджъ, ни отецъ его не захотятъ принять на свой счетъ.
   -- Я сказалъ имъ очень откровенно, отвѣчалъ Леви:-- что, какъ агентъ мистера Эджертона, я не допущу никакихъ происковъ для нарушенія правильности выборовъ. Я увѣрилъ первенствующихъ членовъ комитета, что разсмотрю и обдумаю ихъ намѣреніе перейти на сторону Эджертона: они рѣшились дѣйствовать по указаніямъ Одлея, а я знаю заранѣе, что онъ скажетъ на этотъ счетъ. Вы можете положиться на меня, продолжалъ баронъ, съ важностію, которая странно согласовалась съ его обычнымъ цинизмомъ: -- вы можете положиться на меня, что успѣете одержать верхъ надъ Одлеемъ, если только это будетъ въ моей власти. Между тѣмъ вамъ необходимо увидаться съ Эвенелемъ нынѣшнимъ же вечеромъ.
   -- Я назначилъ ему свиданіе въ десять часовъ. Судя по его рѣчи противъ Эджертона, я не сомнѣваюсь, что онъ намѣренъ помогать мнѣ, тѣмъ болѣе, что онъ удостовѣрился изъ избирательныхъ списковъ, что ему невозможно ничего сдѣлать ни въ свою собственную пользу, ни въ пользу своего племянника-грубіяна. Моя рѣчь, какъ ни нападалъ на нее мистеръ Ферфильдъ, все-таки должна же расположить Желтую партію подавать голоса скорѣе въ мою пользу, чѣмъ въ пользу такого явнаго противника, какъ Эджертонъ.
   -- Я самъ думаю то же. Ваша рѣчь и отвѣтъ Ферфильда, правда, чрезвычайно повредили вамъ во мнѣніи Синихъ; но будьте увѣрены, что я могу еще заставить этихъ полтораста негодяевъ -- хотя подобныя дѣйствія подкупа и происковъ и могутъ значительно повредить мнѣ въ общественномъ мнѣніи -- подать голоса въ вашу пользу. Я скажу имъ, какъ говорилъ уже комитету, что на Эджертона въ этомъ случаѣ плохая надежда, что онъ ничего не заплатитъ, но что вы нуждаетесь въ голосахъ, и что я.... однимъ словомъ, если ихъ можно будетъ поддѣть красными словами и обѣщаніями, я проведу ихъ....
   Въ это время кто-то стукнулъ въ дверь. Вошелъ слуга съ порученіемъ отъ мистера Эджертона къ барону Леви, котораго первый просилъ зайти къ нему на нѣсколько минутъ.
   -- Хорошо, сказалъ Леви, когда слуга вышелъ:-- я пойду къ Эджертону и какъ только окончу переговоры съ нимъ, то отправляюсь въ городъ. Я, можетъ быть, ночую тамъ.
   Говоря такимъ образомъ, онъ простился съ Рандалемъ и направилъ шаги къ комнатамъ Одлея.
   -- Леви, спросилъ отрывисто государственный мужъ, при входѣ барона:-- вы открыли мою тайну -- мой первый бракъ -- лорду л'Эстренджу?
   -- Нѣтъ, Эджертонъ; клянусь вамъ честью, что я храню вашу тайну.
   -- Вы слышали его рѣчь! Неужели вы не замѣтили страшной ироніи въ его похвалахъ моимъ заслугамъ? или это.... или это.... дѣло моей совѣсти? прибавилъ высокомѣрный Одлей сквозь зубы.
   -- Напротивъ, отвѣчалъ Леви: -- мнѣ кажется, что лордъ л'Эстренджъ избралъ именно такія черты вашего характера, которыя и всякій другой изъ вашихъ друзей помѣстилъ бы въ похвальной рѣчи.
   -- Всякій другой изъ моихъ друзей! Какіе друзья! проговорилъ Эджертонъ съ мрачнымъ видомъ.
   Потомъ привставъ, онъ произнесъ голосомъ, который вовсе не отличался обычною твердостію:
   -- Ваше присутствіе, Леви, здѣсь, въ этомъ домѣ, удивило меня, какъ я уже имѣлъ случай замѣтить вамъ, я не могъ понять его необходимости. Неужели Гарлей пригласилъ васъ? Гарлей, съ которымъ вы, кажется, не въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ! Вы увѣряли, что ваше знакомство съ Ричардомъ Эвенелемъ доставитъ вамъ возможность уничтожить противодѣйствіе съ его стороны. Не смѣю поздравить васъ съ подобнымъ успѣхомъ.
   -- Успѣхъ этотъ оправдается послѣдствіями. Сильное противодѣйствіе моимъ интересамъ, можетъ быть, служитъ лишь личиною къ сокрытію полнаго сочувствія моимъ поступкамъ.
   Одлей продолжалъ, какъ будто не слушая Леви:
   -- Гарлей чрезвычайно перемѣнился въ отношеніи ко мнѣ и къ другимъ; эта перемѣна можетъ быть для иного незамѣтна, но я зналъ Гарлея еще ребенкомъ.
   -- Онъ въ первый разъ въ жизни занимается практическими дѣлами. Это, вѣроятно, составляетъ главную причину перемѣны, которую вы замѣчаете въ немъ.
   -- Вамъ случалось видать его за-просто? вы часто говорили съ нимъ?
   -- Нѣтъ... и только о предметахъ, касающихся выборовъ. По временамъ, онъ совѣтуется со мною на счетъ Рандаля Лесли, въ которомъ, какъ въ вашемъ protégé, онъ принимаетъ большое участіе.
   -- Это также очень удивляетъ меня. Впрочемъ, все равно, мнѣ надоѣли всѣ эти хлопоты. Не ныньче, такъ завтра, я оставлю свое мѣсто и отдохну на свободѣ. Вы видѣли донесенія избирательныхъ коммиссій? у меня не достаетъ духу хорошенько разсмотрѣть ихъ. Въ самомъ ли дѣлѣ выборы такъ надежны, какъ всѣ говорятъ?
   -- Если Эвенель отстранитъ своего племянника, и голоса ихъ перейдутъ на вашу сторону, то вы можете быть увѣрены въ успѣхѣ.
   -- А вы думаете, что племянникъ его будетъ устраненъ? Бѣдный молодой человѣкъ! Въ такіе годы и съ такими дарованіями тяжело переносить неудачу.
   Одлей вздохнулъ.
   -- Я долженъ оставитъ васъ, если вамъ неугодно будетъ передать мнѣ еще что нибудь, сказалъ баронъ, вставая.-- Мнѣ множество дѣла, тѣмъ болѣе, что успѣхъ еще подлежитъ нѣкоторому сомнѣнію; для васъ же неудача будетъ сопровождаться....
   -- Раззорѣніемъ, я это знаю. Но дѣло въ томъ, Леви, что ваши собственные интересы зависятъ много оттого, чтобы я не проигралъ. Вамъ еще пришлось бы поживиться около меня. Письма, которыя я получилъ сегодня утромъ, доказываютъ, что мое положеніе достаточно обезпечено совершенною необходимостію поддерживать меня, въ которую поставлена моя партія. Потому, всякая новость о разстройствѣ моихъ денежныхъ дѣлъ не обезпокоитъ меня столько, сколько я ожидалъ того прежде. Никогда еще моя карьера не была такъ свободна, какъ теперь, отъ всякихъ потрясеній, никогда еще не представляла она такого гладкаго пути къ вершинѣ честолюбивыхъ замысломъ, никогда въ дни моей тщеславной щедрости, не былъ я такъ спокоенъ какъ теперь, приготовившись запереться въ маленькой квартиркѣ съ однимъ слугой.
   -- Мнѣ очень пріятно это слышать, и я тѣмъ болѣе буду стараться объ обезпеченіи вашихъ интересовъ на выборахъ, что оттого зависитъ ваша участь. Да, я долженъ наконецъ открыть вамъ....
   -- Говорите.
   -- По случаю неожиданнаго истощенія моихъ денежныхъ средствъ, я принужденъ былъ передать нѣкоторые изъ вашихъ векселей и другихъ обязательствъ другому, а этотъ человѣкъ немного скоръ; если вы не будете ограждены отъ тюрьмы парламентскою привилегіею, то я не могу ручаться....
   -- Предатель! вскричалъ Эджертонъ, съ негодованіемъ, не стараясь скрывать презрѣніе, которое онъ постоянно питалъ къ ростовщику: -- не смѣй продолжать. Могъ ли я въ самомъ дѣлѣ ожидать чего нибудь лучшаго! Вы предвидѣли мое паденіе и рѣшились окончательно раззорить меня. Не старайтесь оправдаться, сэръ, и оставьте меня немедленно!
   -- Вы убѣдитесь, что у васъ есть друзья хуже меня, сказалъ баронъ, отправляясь къ двери: -- и если вы понесете неудачу, если ваши надежды будутъ разрушены, то я все-таки еще менѣе другихъ буду заслуживать осужденія съ вашей стороны. Я прощаю вамъ ваше увлеченіе и увѣренъ, что завтра вы выслушаете объясненіе моихъ дѣйствій, чего теперь вы не въ состояніи сдѣлать. Я между тѣмъ отправляюсь хлопотать по выборамъ.
   Когда Одлей остался одинъ, мгновенные порывы страсти, казалось, утихли. Съ быстротою и логическою отчетливостію, которую сообщаютъ человѣку занятія общественными дѣлами, онъ разобралъ свои мысли, изслѣдовалъ причину своихъ опасеній. Самая неугомонная мысль, самое нестерпимое изъ опасеній все-таки были слѣдствіемъ убѣжденіи, что баронъ выдалъ его л'Эстренджу.
   -- Я не въ состояніи болѣе выносить этой неизвѣстности, вскричалъ наконецъ Одлей, послѣ нѣкотораго раздумья: -- я повидаюсь съ Гарлеемъ. При его откровенности, я узнаю по самому звуку его голоса, дѣйствительно ли я лишился всякихъ правъ на дружбу людей. Если эта дружба еще не потеряна для меня, если Гарлей сожметъ мою руку по прежнему съ юношескимъ увлеченіемъ привязанности, то никакая потеря не заставитъ меня произнести ни малѣйшей жалобы.
   Онъ позвонилъ въ колокольчикъ, слуга, бывшій въ прихожей, вошелъ.
   -- Ступай, спроси, дома ли лордъ д'Эстренджъ; мнѣ нужно переговорить съ нимъ,
   Слуга воротился менѣе, чѣмъ черезъ двѣ минуты.
   -- Говорятъ, что милордъ занятъ чѣмъ-то особенно важнымъ: онъ отдалъ строгое приказаніе, чтобы его не тревожили.
   -- Занятъ! чѣмъ, съ кѣмъ онъ теперь?
   -- Онъ въ своей комнатѣ, сэръ, съ какимъ-то пасторомъ, который сегодня пріѣхалъ и обѣдалъ здѣсь. Мнѣ сказали, что онъ прежде былъ пасторомъ въ Лэнсмерѣ.
   -- Въ Лэнсмерѣ.... пасторомъ! Его имя.... Дэль, не такъ ли?
   -- Точно такъ, сэръ, если не ошибаюсь.
   -- Оставь меня, сказалъ Одлей измѣнившимся голосомъ.-- Дэль, человѣкъ, который подозрѣвалъ Гарлея и нарочно пріѣхалъ, чтобъ отъискать меня въ Лондонѣ, который говорилъ мнѣ о моемъ сынѣ и потомъ показалъ мнѣ его могилу! теперь онъ наединѣ съ Гарлеемъ!
   Одлей упалъ на спинку кресла и едва переводилъ дыханіе. Онъ закрывалъ себѣ лицо руками и сидѣлъ въ ожиданіи чего-то ужаснаго, какъ дитя, оставленное въ темной комнатѣ.
  

ГЛАВА СXVI.

   -- Лордъ д'Эстренджъ, великодушный другъ!
   -- Вы, Віоланта, и здѣсь? Неужели вы меня ищете? Зачѣмъ? Праведное небо, что такое случилось? Отчего вы такъ блѣдны и дрожите?
   -- Вы сердитесь на Гэленъ? спросила Віоланта, уклоняясь отъ отвѣта, и щоки ея покрылись въ это время легкимъ румянцемъ.
   -- Гэленъ, бѣдное дитя! Мнѣ не за что на нее сердиться, скорѣе я ей многимъ обязанъ.
   -- А Леонарда, котораго я всегда вспоминаю при мысли о моемъ дѣтствѣ, вы простили его?
   -- Прелестная посредница, отвѣчалъ Гарлей съ улыбкою, но вмѣстѣ и холодно: -- счастливъ человѣкъ, который обманываетъ другого; всякій готовъ защищать его. Если же обманутый человѣкъ не въ состояніи простить, то никто не извинитъ его, никто не будетъ ему сочувствовать.
   -- Но Леонардъ не обманывалъ васъ?
   -- Да, первое время. Это длинная исторія, которой я не желалъ бы повторять вамъ. Но дѣло въ томъ, что я не могу простить ему.
   -- Прощайте, милордъ! Значитъ Гэленъ слишкомъ дорога вашему сердцу.
   Віоланта отвернулась. Ея волненіе было такъ безъискусственно, самое негодованіе ея такъ плѣнительно, что любовь, которой въ минуты кипѣнія позднѣйшихъ мрачныхъ страстей Гарлей такъ гордо сопротивлялся, снова покорила себѣ сердце его и только сильнѣе разожгла бурю въ груди его.
   -- Постойте, постойте, только не говорите о Гэленъ! вскричалъ онъ.-- Ахъ, если бы обида, нанесенная мнѣ Леонардомъ, была лишь такова, какою вы ее считаете, то неужели вы думаете, что я сталъ бы негодовать на него? Нѣтъ, я съ благодарностію пожалъ бы руку, которая расторгла слишкомъ необдуманный и несродный бракъ. Я отдалъ бы Гэленъ любимому ею человѣку, надѣливъ ее такимъ приданымъ, которое соотвѣтствовало бы моему состоянію. Но обида, нанесенная имъ мнѣ, связана съ самымъ рожденіемъ его. Покровительствовать сыну такого человѣка, который.... Віоланта, выслушайте меня. Мы скоро разстанемся, и уже навсегда. Другіе, можетъ быть, станутъ осуждать мои дѣйствія; по крайней мѣрѣ вы будете знать, отъ какого начала они исходятъ. Изъ всѣхъ людей, которыхъ я когда либо встрѣчалъ, я былъ связанъ дружбою только съ однимъ человѣкомъ, котораго считалъ себѣ болѣе близкимъ, чѣмъ брата. Въ свѣтлую пору моего дѣтства, я увидѣлъ женщину, которая очаровала мое воображеніе, покорила мое сердце. Это была идея красоты, олицетворенная въ живомъ образѣ. Я полюбилъ и думалъ, что любимъ взаимно. Я довѣрилъ тайну моего сердца этому другу; онъ взялся помогать моимъ искательствамъ. Подъ этимъ предлогомъ, онъ увидался съ несчастною дѣвушкою, обманулъ, опозорилъ ее, оставивъ меня въ совершенномъ невѣдѣніи, что сердце, которое я считалъ своимъ, было отнято у меня такъ вѣроломно; старался показать мнѣ, что она избѣгала лишь моихъ преслѣдованій въ порывѣ великодушнаго самоотверженія, потому что она быта бѣдна и низкаго происхожденія,-- что это самоотверженіе было слишкомъ тяжело для молодого сердца, которое сокрушилось въ борьбѣ. Онъ былъ причиною, что молодость моя протекла въ постоянныхъ мученіяхъ раскаянія; онъ подавалъ мнѣ руку въ порывахъ лицемѣрнаго участія, смѣялся надъ моими слезами и жалобами, не проливъ ни одной слезы въ память своей жертвы. И вдругъ, очень недавно, я узналъ все это. Въ отцѣ Леонарда Ферфильда вы увидите человѣка, отравившаго въ зародышѣ всѣ радости моей жизни. Вы плачете! О, Віоланта! Если бы еще онъ разрушилъ, уничтожилъ для меня прошедшее, я простилъ бы ему это; но даже и будущее для меня теперь не существуетъ. Прежде, нежели эта измѣна была открыта мною, я начиналъ просыпаться отъ чорстваго цѣпенѣнія чувствъ, я сталъ съ твердостію разбирать свои обязанности, которыми до тѣхъ поръ пренебрегалъ; я убѣдился, что любовь не похоронена для меня въ одной безвѣстной могилѣ. Я почувствовалъ, что вы, если бы судьба допустила это, могли бы быть для моихъ зрѣлыхъ лѣтъ тѣмъ, на что юность моя смотрѣла лишь сквозь обманчивый покровъ золотыхъ мечтаній. Правда, что я былъ связанъ обѣщаніемъ съ Гэленъ; правда, что этотъ союзъ съ нею уничтожалъ бы во мнѣ всякую надежду; но одно лишь сознаніе, что сердце мое не превратилось совершенно въ пепелъ, что я могу снова полюбить, что эта усладительная сила и преимущество нашего существа еще принадлежатъ мнѣ, было для меня неизъяснимо утѣшительно. Въ это самое время открытіе измѣны поразило меня; всякая правда и истина исчезли для меня во вселенной. Я не связанъ болѣе съ Гэленъ, я свободенъ, какъ бы въ доказательство того, что вы высокое происхожденіе, ни богатство, ни нѣжность и предупредительность не въ состояніи привязать ко мнѣ ни одно человѣческое сердце. Я не связанъ съ Гэленъ, но между мною и вашею юною натурою лежитъ цѣлая бездна. Я люблю, ха, ха,-- я, которому прошедшее доказало что для него не существуетъ взаимности. Если бы вы были моею невѣстою, Віоланта, я оскорблялъ бы васъ постоянною недовѣрчивостію. При всякомъ нѣжномъ словѣ, сердце мое говорило бы мнѣ: "долго ли это продолжится? когда обнаружится заблужденіе?" Ваша красота, ваши превосходныя душевныя качества только возбуждали бы во мнѣ опасенія ревности; я переносился бы отъ настоящаго къ будущему и повторялъ бы себѣ: "эти волосы уже покроются сѣдиною, когда роскошная молодость достигнетъ въ ней полнаго развитія. Для чего же я негодую на своего врага и готовлю ему мщеніе? Теперь я понимаю это; я убѣдился, что не одинъ призракъ мрачнаго прошедшаго тяготилъ меня. Смотря на васъ, я сознаюсь, что это было слѣдствіемъ новой жестокой потери; эта не умершая Нора -- это вы, Віоланта, во всемъ цвѣтѣ жизни. Не глядите на меня съ такимъ упрекомъ; вы не въ состояніи измѣнить моихъ намѣреній; вы не можете изгнать подозрѣніе изъ больной души моей. Подите, подите, оставьте мнѣ единственную отраду, которая не знаетъ разочарованія -- единственное чувство, которое привязываетъ еще меня къ людямъ, оставьте мнѣ отраду мщенія".
   -- Мщеніе, о ужасъ! вскричала Віоланта, положивъ ему на плечо руку: -- но замышляя мщеніе, вы подвергнете опасности собственную жизнь.
   -- Мою жизнь, простодушное дитя! Здѣсь не идетъ дѣло о состязаніи на жизнь или смерть. Если бы я обнажилъ вередъ глазами свѣта мои страданія, я доставилъ бы этимъ врагу своему случай насмѣяться валъ моимъ безразсудствомъ; если бы я вызвалъ его за дуэль и потомъ выстрѣлилъ на воздухъ, свѣтъ сказалъ бы: великодушный Эджертонъ.... благородный человѣкъ!
   -- Эджертонъ, мистеръ Эджертонъ! Онъ не можетъ быть вашимъ врагомъ! Не правда ли, что вы не противъ него обратите свое мщеніе? вы всю жизнь свою употребляли на то, чтобы ему благодѣтельствовать, вы заслужили полную довѣренность его, вы не далѣе какъ вчера такъ дружески опирались на плечо его и такъ радостно улыбались, глядя ему въ лицо.
   -- Неужели? лицемѣріе -- за лицемѣріе, хитрость -- за хитрость: вотъ мое мщеніе!
   -- Гарлей, Гарлей! Перестаньте, прошу васъ!
   -- Если я показываю видъ, что содѣйствую его честолюбивымъ помысламъ, то это только для того, чтобы потомъ втоптать его въ грязь. Я избавилъ его отъ когтей ростовщика, но съ тѣмъ, чтобы потомъ посадить его въ тюрьму....
   -- Стыдитесь, Гарлей!
   -- Молодого человѣка, котораго онъ воспиталъ такимъ же предателемъ, какъ онъ самъ (похвальный выборъ вашего отца -- Рандаль Лесли), я избралъ своимъ орудіемъ, чтобъ показать ему, какъ тяжело переносить неблагодарность. Его же сынъ отомститъ за свою мать и предстанетъ предъ отцомъ, какъ побѣдитель въ борьбѣ съ Рандалемъ Лесли, которая лишитъ благодѣтеля и покровителя его всего, что только можетъ усладить жизнь необузданнаго эгоиста. И если въ душѣ Одлея Эджертона осталось хотя слабое воспоминаніе о томъ, чѣмъ я былъ въ отношеніи къ нему и къ истинѣ, то для него будетъ не послѣднимъ наказаніемъ убѣжденіе, что его же вѣроломство такъ переродило человѣка, которому самое отвращеніе ко лжи и притворству внушило мысль искать въ обманѣ средствъ къ отмщенію.
   -- Не страшный ли сонъ все это! проговорила Віоланта, приходя въ себя: -- такимъ образомъ вы лишите не одного врага своего всего, что дѣлаетъ жизнь отрадною. Поступите такъ, какъ вы задумали, и тогда что ожидаетъ меня въ будущемъ?
   -- Васъ! О, не бойтесь. Я могу доставить Рандалю Лесли случай насмѣяться надъ своимъ покровителемъ, но въ то же самое время я обнаружу его вѣроломство и не позволю ему преграждать вамъ дорогу къ счастію. Что ожидаетъ васъ въ будущемъ? замужство по выбору, родина, надежда, радость, любовь, счастіе. Если бы въ тѣхъ свѣтлыхъ мечтаніяхъ, которыя питаютъ сердце молодой дѣвушки, не слишкомъ, впрочемъ, проникая въ глубину его, вы и подарили меня благосклонною привязанностію, то она скоро исчезнетъ, и вы сдѣлаетесь гордостію и утѣшеніемъ человѣка однихъ съ вами лѣтъ, человѣка, которому время не представляетъ еще признака старости, и который, любуясь на ваше прелестное лицо, не долженъ будетъ содрогаться и повторять: "слишкомъ хороша, слишкомъ хороша для меня!"
   -- Боже мой, какія мученія! воскликнула Віоланта, въ сильномъ порывѣ страсти.-- Выслушайте и меня въ свою очередь. Если, какъ вы обѣщаете, я избавлюсь отъ мысли, что человѣкъ, къ которому я боюсь прикоснуться, имѣетъ право требовать руки моей, то выборъ мой сдѣланъ уже безвозвратно. Алтарь, который ожидаетъ меня, не есть алтарь земной любви. Но я умоляю васъ именемъ всѣхъ воспоминаній вашей, можетъ быть горькой, но до сихъ поръ незапятнанной жизни, именемъ того великодушнаго участія, которое вы еще оказываете мнѣ, предоставьте мнѣ право любоваться на васъ, какъ я любовалась съ самыхъ первыхъ годовъ дѣтства. Дайте мнѣ право уважать, почитать васъ. Когда я буду молиться внутри стѣнъ, которыя отдѣлятъ меня отъ міра, позвольте мнѣ остаться при убѣжденіи, что вы благороднѣйшее существо, которымъ обладаетъ свѣтъ. Выслушайте, выслушайте меня!
   -- Віоланта! проговорилъ Гарлей, трепеща всѣмъ тѣломъ отъ волненія: -- представьте себѣ мое положеніе. Не требуйте отъ меня жертвы, которой я не могу, не долженъ принести вамъ, которая несовмѣстна съ достоинствомъ человѣка -- терпѣливо, униженно преклонять голову передъ оскорбленіемъ, которое мнѣ наносятъ, страдать съ полнымъ сознаніемъ, что вся моя жизнь была отравлена разочарованіемъ въ чувствахъ, которыя я считалъ самыми возвышенными, въ горестяхъ, которыя были столь дороги моему сердцу. Если бы это былъ открытый, явный врагъ, я протянулъ бы ему руку, по вашему требованію; но вѣроломному другу... не просите этого! Я краснѣю при подобной мысли, какъ будто отъ новаго тяжкаго оскорбленія. Позвольте мнѣ завтра, одинъ только день.... я не прошу болѣе.... позвольте мнѣ обдумать мои намѣренія, возобновить въ памяти всю прошедшую жизнь, и тогда располагайте моимъ будущимъ по произволу. Простите меня за дерзкія слова, въ которыхъ я выразилъ недовѣріе даже къ вамъ. Я отрекаюсь отъ нихъ; они исчезли, они не существовали при усладительныхъ звукахъ вашего голоса, они разсѣялись при видѣ вашихъ очаровательныхъ глазъ. У вашихъ ногъ, Віоланта, я раскаяваюсь и умоляю о прощеніи. Вашъ отецъ самъ отвергнетъ вашего презрѣннаго претендента. Завтра въ этотъ часъ вы будете совершенно свободны. О, тогда, тогда, неужели вы не отдадите мнѣ эту руку, которая одна лишь въ состояніи привести меня къ счастію? Віоланта, вы напрасно будете спорить со мною, сомнѣваться, разбирать свое положеніе, бояться за опрометчивость.... я люблю, люблю васъ. Я снова начинаю вѣрить въ добродѣтель и правду. Я отдаю вамъ всю судьбу свою.
   Если въ продолженіе этого разговора Віоланта, по видимому, переходила границы дѣвической скромности, то это должно приписать свойственному ей чистосердечію, привычкѣ къ уединенію, удаленію отъ свѣта, самой чистотѣ души ея и сердечной теплотѣ, которою Италія надѣляетъ своихъ дочерей. Но потомъ возвышенность помысловъ и намѣреній, которая составляла господствующую черту ея ха-рактера и искала лишь обстоятельствъ для полнаго развитія, превозмогла самые порывы любви.
   Оставивъ одну руку въ рукахъ Гарлея, который все еще стоялъ передъ нею на колѣняхъ, она подняла другую вверхъ.
   -- Ахъ, произнесла она при этомъ едва слышнымъ голосомъ: -- ахъ, если бы небо послало мнѣ завидную судьбу принадлежать вамъ, содѣйствовать вашему благополучію, я никакъ не побоялась бы недовѣрчивости съ вашей стороны. Ни время, ни перевороты судьбы, ни привычка, ни самая потеря вашей привязанности не лишили бы меня права вспоминать, что вы нѣкогда ввѣрили мнѣ столь благородное сердце. Но.... здѣсь голосъ ея пріобрѣлъ прежнюю силу и румянецъ потухъ на ея щекахъ.-- Но Ты, Вездѣсущій, услышь и прими мои торжественный обѣтъ. Если онъ откажется отречься для меня отъ намѣренія, которое опозоритъ его, этотъ позоръ ляжетъ навсегда между имъ и мною непреодолимою преградою. И пусть моя жизнь посвященная служенію Тебѣ, прекратится въ тотъ самый часъ, въ который онъ унизитъ свое достоинство. Гарлей, разрѣшите меня! Я сказала все: будучи столь же тверда сколько и вы, я предоставляю выборъ вамъ.
   -- Вы слишкомъ строго меня судите, сказалъ Гарлей, вставая, и съ нѣкоторою досадою.-- Наконецъ, я не столь мелоченъ, чтобы спорить изъ за того, что я считаю справедливымъ, хотя бы дѣло шло о сохраненіи моей послѣдней надежды на счастіе.
   -- Мелочность! О несчастный, милый Гарлей! вскричала Віоланта, съ такимъ увлеченіемъ нѣжнаго упрека, что при словахъ ея затрепетали всѣ фибры въ сердцѣ Гарлея.-- Мелочность! Но отъ этой-то мелочности я и стараюсь спасти васъ. Вы не въ состояніи теперь разсуждать хладнокровно, смотрѣть на вещи съ настоящей точки зрѣнія. Вы слишкомъ отклонились отъ пути правоты и истины: вы носите личину дружбы съ тѣмъ, чтобы удобнѣе обмануть, хотите показать вѣроломство и сами дѣлаетесь предателемъ, хотите пріобрѣсти довѣренность вашего злѣйшаго врага и потомъ превзойти его лицемѣріемъ. Но хуже всего то, что изъ сына женщины, которую вы когда-то любили, вы хотите сдѣлать средство для отмщенія отцу.
   -- Довольно! прервалъ Гарлей въ смущеніи и съ возрастающимъ негодованіемъ, которому онъ старался дать полную свободу, чтобы заглушить упреки совѣсти.-- Довольно! вы оскорбляете человѣка, которому только что признавались въ уваженіи.
   -- Я уважала образъ благородства и доблести. Я уважала человѣка, который въ глазахъ моихъ представлялъ олицетвореніе возвышенныхъ идеаловъ поэзіи. Разрушьте этотъ идеалъ -- и вы разрушите Гарлея, котораго я почитала. Онъ умеръ для меня навсегда. Я буду оплакивать его, какъ свойственно любящей женщинѣ, сохраняя воспоминаніе о немъ, лелѣя любимую мечту о томъ совершенствѣ, котораго ему не суждено было достигнуть.
   Рыданія прерывали ея голосъ; но когда Гарлей, еще болѣе обезоруженный ея убѣжденіями, бросился къ ней, она быстро уклонилась, выбѣжала изъ комнаты и скоро исчезла изъ виду въ концѣ корридора...
  

ГЛАВА СXVII.

   -- Вы видѣли мистера Дэля? спросилъ Эджертонъ у Гарлея, который вошелъ къ нему въ комнату.-- Вы знаете?...
   -- Все знаю! отвѣчалъ Гарлей, оканчивая начатую фразу.
   Одлей глубоко вздохнулъ.
   -- Пусть будетъ такъ. Но нѣтъ, Гарлей, вы ошибаетесь, вы не можете узнать всего ни отъ кого изъ живущихъ на свѣтѣ, кромѣ меня самого.
   -- Я бесѣдовалъ съ мертвыми, отвѣчалъ Гарлей и бросилъ на столь роковой дневникъ Норы.
   Эджертонъ видѣлъ какъ падали эти ветхіе, истлѣвшіе листки. Комната была очень слабо освѣщена. На разстояніи, въ которомъ онъ стоялъ, онъ не могъ узнать почерка, но онъ невольно содрогнулся и инстинктивно подошелъ къ столу.
   -- Приготовьтесь хорошенько! сказалъ Гарлей: -- я начинаю свое обвиненіе и потомъ предоставлю вамъ опровергать свидѣтеля, котораго я избралъ. Одлей Эджертонъ, я довѣрилъ вамъ все, что только можетъ человѣкъ довѣрить другому. Вы знали, какъ я любилъ Нору Эвенель. Мнѣ было запрещено видѣться съ нею и продолжать мое искательство. Вы имѣли къ ней доступъ, въ которомъ мнѣ было отказано. Я просилъ васъ не дѣлать мнѣ никакихъ возраженій, которыя считалъ тогда лишь признакомъ особенной привязанности ко мнѣ, просилъ васъ уговорить эту дѣвушку, сдѣлаться моею женою. Такъ ли это было? Отвѣчайте.
   -- Все это правда, сказалъ Одлей, держа руку у сердца.
   -- Вы увидали ту, которую я такъ пламенно любилъ,-- ту, которую я ввѣрилъ вашему благородному намѣренію. Вы воспользовались этимъ случаемъ для себя и обманули дѣвушку. Не такъ ли?
   -- Гарлей, я не отвергаю этого. Но перестаньте. Я принимаю наказаніе: я отказываюсь отъ правъ на вашу дружбу, я оставляю вашъ домъ, я подвергаю себя презрѣнію съ вашей стороны, я не смѣю просить у васъ прощенія. Но перестаньте, позвольте мнѣ уйдти отсюда, теперь же!...
   При этомъ Одлей, по видимому, одаренный могучею натурою, едва дышалъ.
   Гарлей посмотрѣлъ на него съ невозмутимой твердостію, потомъ отвернулся и продолжалъ:
   -- Да... но все ли это? Вы похитили ее для себя, обольстили ее. Что же потомъ вы сдѣлали изъ ея жизни, оторвавъ ее отъ моей? Вы молчите. Я отвѣчу за васъ: вы завладѣли этою жизнію и разрушили ее.
   -- Пощадите, пощадите меня!
   -- Какая участь постигла дѣвушку, которая казалась такою чистою, непорочною, полною жизни, когда я видѣлъ ее въ послѣдній разъ? Что осталось отъ нея? Растерзанное сердце, обезславленное имя, ранняя смерть, забытая могила.
   -- О, нѣтъ, не забытая, нѣтъ!
   -- Въ самомъ дѣлѣ! Едва прошелъ годъ, какъ вы женились на другой. Я помогалъ вамъ устроить эту свадьбу, съ цѣлію, между прочимъ, поправить ваше состояніе. У васъ было уже блестящее общественное положеніе, власть, слава. Перы называли васъ образцомъ для англійскихъ джентльменовъ. Духовные люди считали васъ истиннымъ христіаниномъ. Снимите съ себя маску, Одлей Эджертонъ, покажите себя свѣту такимъ, каковъ вы на самомъ дѣлѣ.
   Эджертонъ поднялъ голову и кротко сложилъ руки; онъ сказалъ съ грустнымъ смиреніемъ:
   -- Я все перенесу отъ васъ, вы правы; продолжайте.
   -- Вы похитили у меня сердце Норы Эвенель. Вы оскорбили, бросили ее. И память о ней не помрачала для васъ дневного свѣта, тогда какъ всѣ мысли мои, вся жизнь моя.... о, Эджертонъ.... Одлей, Одлей, какъ вы могли обмануть меня такимъ образомъ!... Обмануть не за одинъ часъ, не на одинъ день, обманывать въ теченіе всей моей молодости, въ пору зрѣлыхъ лѣтъ, такъ рано начавшихся для меня.... заставить терзаться раскаяніемъ, которое должно было пасть на васъ. Ея жизнь уничтожена, моя лишена всякой отрады. Неужели мы оба не будемъ имѣть возможности отмстить за себя?
   -- Отмстить? Ахъ, Гарлей, вы уже отмщены.
   -- Нѣтъ отмщеніе еще ожидаетъ меня. Не напрасно дошли до меня изъ гробоваго склепа воспоминанія, которыя я только что повторилъ предъ вами. И кого же судьба избрала для того, чтобы разоблачить проступки матери? кого назначила быть ея мстителемъ? Вашего сына, вашего собственнаго сына, несчастнаго, забытаго, лишеннаго честнаго имени!
   -- Сына!
   -- Сына, котораго я избавилъ отъ голодной смерти, а можетъ быть и отъ чего нибудь худшаго, и который за это доставилъ мнѣ несомнѣнныя доказательства того, что вы вѣроломный другъ Гарлея л'Эстренджа и низкій обольститель -- подъ видомъ мнимаго брака, что еще унизительнѣе открытаго проступка -- низкій обольститель Норы Эвенель.
   -- Это ложь, это ложь! вскричалъ Эджертонъ, къ которому возвратились въ это время вся его твердость, вся энергія. Я запрещаю вамъ говорить мнѣ такимъ образомъ. Я запрещаю вамъ хотя однимъ словомъ оскорбить память моей законной жены!
   -- А, произнесъ Гарлей, съ удивленіемъ:-- это ложь! докажите, что вы говорите правду, и я отрекаюсь отъ своего мщенія! Благодареніе Богу!
   -- Доказать это! Неужели вы думаете, что это такъ легко. Я нарочно уничтожалъ всякую возможность доказательства по чувству привязанности къ вамъ, изъ опасенія, можетъ быть слишкомъ самолюбиваго -- потерять право на ваше уваженіе, которымъ я такъ гордился. Напрасная надежда! Я отказываюсь отъ нея! Но вы начали говорить о сынѣ. Вы опять обманываетесь. Я слышалъ, что у меня былъ сынъ, много лѣтъ тому назадъ. Я искалъ его и нашелъ только могилу. Во всякомъ случаѣ, благодарю васъ, Гарлей, что вы оказали помощь тому, въ комъ видѣли сына Леоноры.
   -- О сынѣ вашемъ мы поговоримъ послѣ, сказалъ Гарлей, замѣтно смягчаясь; -- прежде нежели я сообщу вамъ нѣкоторыя свѣдѣнія о его жизни, позвольте мнѣ попросить у васъ необходимыхъ объясненій, позвольте мнѣ надѣяться, что вы въ состояніи загладить....
   -- Вы правы, сказалъ Эджертонъ, прерывая его съ особенною живостію.-- Вы узнаете наконецъ непосредственно отъ меня до какой степени велика была обида, нанесенная вамъ мною. Это необходимо для насъ обоихъ. Выслушайте меня терпѣливо.
   Эджертонъ разсказалъ все, разсказалъ про свою любовь къ Норѣ, про свою борьбу съ мыслію объ измѣнѣ другу, про неожиданное убѣжденіе въ любви Норы къ нему, про совершенное измѣненіе вслѣдствіе того прежнихъ предположеній, про ихъ тайный бракъ и самую разлуку, про бѣгство Норы, причиною котораго Одлей выставлялъ ея неосновательныя опасенія, что будто бракъ ихъ не былъ законнымъ, и нетерпѣніе, съ которымъ она желала скорѣйшаго объявленія о ихъ супружествѣ.
   Гарлей прерывалъ его лишь изрѣдка немногими вопросами; онъ сталъ вполнѣ понимать, въ какой степени Леви участвовалъ въ разстройствѣ благополучія супруговъ; онъ угадывалъ, что истинною причиною предательства ростовщика была преступная страсть, которую внушала ему несчастная дѣвушка.
   -- Эджертонъ, сказалъ Гарлей, едва удерживая порывы негодованія противъ презрѣннаго Леви: -- если читая эти бумаги, вы убѣдитесь, что Леонора была болѣе, чѣмъ вы думаете, права, подозрѣвая васъ и убѣжавъ изъ вашего дома, если вы откроете измѣну со стороны человѣка, которому вы ввѣрили свою тайну, то предоставьте самому небу наказать его за вѣроломство. Все, что вы мнѣ разсказываете, убѣждаетъ меня болѣе и болѣе, что мы никогда не выйдемъ здѣсь изъ мрака сомнѣній и догадокъ, а потому не въ состояніи будемъ съ точностію опредѣлить планъ нашихъ дѣйствій. Но продолжайте.
   Одлей казался удивленнымъ и вздрогнулъ; глаза его съ безпокойствомъ обратились къ страницамъ дневника; но послѣ нѣкотораго молчанія, онъ продолжалъ разсказъ свой. Онъ дошелъ до неожиданмаго возвращенія Норы въ родительскій домъ, ея смерти, необходимости, въ которую онъ былъ поставленъ скрыть эту ужасную вѣсть отъ впечатлительнаго Гарлея. Онъ говорилъ о болѣзни Гарлея, которая могла принять очень серьёзный характеръ, повторялъ высказанныя имъ слова ревности: "что онъ скорѣе согласился бы оплакивать смерть Норы, чѣмъ утѣшаться мыслію, что она любила другого". Онъ разсказалъ о своемъ путешествіи въ деревню, куда, по словамъ мистера Дэля, ребенокъ Норы былъ отданъ на воспитаніе, и гдѣ онъ услышалъ, что мать и сынъ въ одно время сошли въ могилу.
   Одлей опять помолчалъ съ минуту, возобновляя въ умѣ своемъ все сказанное имъ. Этотъ холодный, суровый человѣкъ, принадлежащій свѣту, въ первый разъ разоблачилъ свое сердце, можетъ быть, самъ того не подозрѣвая -- неподозрѣвая, что онъ обнаружилъ, какъ глубоко, посреди государственныхъ заботъ и успѣховъ на поприщѣ административномъ, онъ сознавалъ недостатокъ въ себѣ всякой привязанности, сознавалъ, какъ безотрадна была внѣшняя сторона его жизни, извѣстная подъ именемъ "карьеры" -- какъ самое богатство теряло для него всякую цѣну, потому что некому было его наслѣдовать. Только о своей постоянно усиливающейся болѣзни онъ не сказалъ ни слова; онъ былъ слишкомъ гордъ и слишкомъ мужественъ, чтобы вызывать состраданіе къ своимъ физическимъ недугамъ. Онъ напомнилъ Гарлею, какъ часто, какъ настоятельно, всякій годъ, всякій мѣсяцъ, онъ убѣждалъ своего друга освободиться отъ печальныхъ воспоминаній, посвятить свои блестящія способности на пользу отечества или искать еще болѣе прочнаго счастія въ домашней жизни. "Сколько я ни казался самолюбивымъ при подобныхъ убѣжденіяхъ,-- сказалъ Эджертонъ -- но въ самомъ дѣлѣ я употреблялъ ихъ потому болѣе, что, видя васъ возвращеннымъ къ упроченному благополучію, я могъ бы съ увѣренностію передать вамъ мои объясненія въ поступкахъ прошлаго времени и вмѣстѣ получить прощеніе въ нихъ. Я постоянно сбирался сдѣлать предъ вами мое признаніе и все не смѣлъ; часто слова готовы были сорваться съ устъ, но всегда какая нибудь фраза, жалоба съ вашей стороны удерживали меня отъ этого. Однимъ словомъ, съ вами были такъ тѣсно связаны всѣ идеи, всѣ чувства моей молодости, даже тѣ, которыя я испыталъ, посѣтивъ могилу Норы, что я не могъ принудить себя отказаться отъ вашей дружбы и, заслуживъ уваженіе и почести свѣта, о которомъ я мало заботился, я не имѣлъ довольно твердости, чтобы идти навстрѣчу презрѣнію, котораго долженъ былъ ожидать отъ васъ."
   Во всемъ, что Одлей произносилъ предъ тѣнь, замѣтна была борьба двухъ господствующихъ чувствъ: -- полная раскаянія горесть о потерѣ Норы и строгая къ самой себѣ, почти женская нѣжность къ другу, котораго онъ обманулъ. Такимъ образомъ, по мѣрѣ того, какъ онъ говорилъ, Гарлей мало по малу забывалъ о своемъ порывѣ мщенія и ненависти: бездна, которая раскрылась было между ними, чтобы потомъ поглотить обоихъ, только тѣснѣе заставила потомъ ихъ подойти другъ къ другу, какъ въ дни ихъ дѣтства. Но Гарлей по прежнему молчалъ, закрывъ лицо руками и отвернувшись отъ Одлея, какъ будто подъ вліяніемъ какого-то роковаго сна, пока наконецъ Эджертонъ не обратился къ нему съ вопросомъ:
   -- Что же, Гарлей, я кончилъ. Вы говорили о мщеніи?
   -- О мщеніи? повторилъ Гарлей машинально и въ сильномъ волненіи.
   -- Повѣрьте мнѣ, продолжалъ Эджертонъ:-- что еслибы вы были въ состояніи отмстить мнѣ, я принялъ бы отмщеніе это какъ милость съ вашей стороны. Получить обиду въ воздаяніе за то, что сначала по юношеской страсти, потомъ по нерѣшительности сдѣлать признаніе, я нанесъ вамъ, значило бы для меня примириться съ своею совѣстью и возвыситься въ собственномъ мнѣніи. Единственная месть, которую вы можете предпринять, получитъ самую унизительную для меня форму; отмстить въ этомъ случаѣ значитъ простить.
   Гарлей простоналъ; закрывъ одною рукою лицо, онъ протянулъ другую, скорѣе, какъ будто испрашивая прощенія, чѣмъ даруя его. Одлей взялъ его руку и съ чувствомъ пожалъ ее.
   -- Теперь прощайте, Гарлей. Съ разсвѣтомъ я оставляю этотъ домъ. Я не могу теперь принять съ вашей стороны помощь въ настоящихъ выборахъ. Леви объявитъ о моемъ отказѣ. Рандаль Лесли, если вамъ это будетъ угодно, можетъ занять мое мѣсто. У него есть способности, которыя подъ хорошимъ руководствомъ, могутъ принести пользу отечеству, и я не имѣю никакого права пренебрегать чѣмъ бы то ни было для возвышенія карьеры человѣка, которому обѣщалъ помогать.
   -- Не думайте слишкомъ много о Рандалѣ Лесли, проговорилъ Гарлей:-- подумайте лучше о вашемъ сынѣ.
   -- Моемъ сынѣ! Но увѣрены ли вы, что онъ живъ? вы улыбаетесь, вы.... вы.... о, Гарлей, я отнялъ у васъ мать, отдайте мнѣ сына, заставьте меня благодарить васъ. Ваша месть готова.
   Лордъ л'Эстренджъ вдругъ опомнился, выпрямился, посмотрѣвъ на Одлея съ минуту въ нерѣшимости, не отъ негодованія, но по чувству скромности. Въ это время онъ казался человѣкомъ, который смиреннно ожидаетъ упрека, который умоляетъ о прощаніи. Одлей, не угадывая, что происходить въ душѣ Гарлея, отвернувшись, продолжалъ.
   -- Вы думаете, что я прошу слишкомъ многаго, и между тѣмъ все, что я могу датъ сыну любимой женщины и наслѣднику моего имени, есть одно лишь благословеніе раззорившагося отца. Гарлей, я не хочу сказать ничего болѣе. Я не смѣю присовокупить: "вы тоже любили его мать, любили болѣе глубокой и благородной любовью, чѣмъ была моя....". Онъ вдругъ остановился, и въ эту минуту Гарлей упалъ къ нему на грудь.
   -- Прости, прости меня, Одлей! Твоя обида ничтожна по сравненію съ моею. Ты мнѣ признался въ своей, между тѣмъ у меня не достанетъ духу признаться въ моей. Порадуйся, что намъ обоимъ приходится прощалъ другъ друга, и въ этомъ обмѣнѣ чувствъ мы по прежнему дѣлаемся равными, по прежнему становимся братьями. Посмотри хорошенько, представь себѣ, что мы теперь такіе же мальчики, какими были нѣкогда,-- мальчики, которые только что сильно повздорили, но которые по окончаніи ссоры тѣмъ дружелюбнѣе расположены одинъ къ другому.
   -- О, Гарлей, вотъ истинное отмщеніе! Оно вполнѣ достигаетъ своей цѣли, произнесъ Эджертонъ, и слезы готовы были брызнуть изъ глазъ его, которыя равнодушно посмотрѣли бы на орудія пытки. Пробили часы; Гарлей бросился вонъ и изъ комнаты.
   -- Еще время не потеряно! вскричалъ онъ. Многое нужно сдѣлать и передѣлать. Ты спасенъ отъ сѣтей Леви -- ты долженъ получить перевѣсъ на выборахъ, состояніе твое къ тебѣ возвратится, предъ тобой лежитъ блестящая будущность, твоя карьера только что начинается. Твой сынъ обниметъ тебя завтра. Теперь позволь мнѣ отправиться -- руку на прощаніе! Ахъ, Одлей, мы можемъ еще быть очень счастливы!
  

ГЛАВА CXVIII.

   Пока Гарлей проводитъ часы ночи въ заботахъ о живущихъ, Одлей Эджертонъ бесѣдовалъ съ мертвыми. Онъ взялъ изъ связки бумагъ, лежавшихъ на столѣ, исповѣдь давно умолкшаго сердца Норы. Съ горькимъ удивленіемъ увидалъ онъ, какъ онъ нѣкогда былъ любимъ. Въ состояніи ли было все то, что содѣйствовало возвышенію государственнаго человѣка, что содѣйствовало видамъ его честолюбія, вознаградить его за понесенную имъ потерю -- эти причудливыя мачты пылкаго воображенія, этотъ міръ отрадныхъ ощущеній, это безпредѣльное блаженство, заключенное въ возвышенной сферѣ, которая соединяетъ геніяльность съ нѣжною любовью? Его положительная, привязанная къ земному натура въ первый разъ, какъ будто въ наказаніе самой себѣ, получила полное понятіе о свѣтлой, неуловимой горсткѣ неба, которая нѣкогда смотрѣла на него съ усладительною улыбкою сквозь темничныя рѣшотки его черствой жизни; эта изысканность чувствъ, эта роскошь помысловъ, которая согрѣвается разнообразіемь идей прекраснаго -- все, чѣмъ нѣкогда онъ владѣлъ, то отъ чего съ досадою и нетерпѣніемъ отворачивался, какъ отъ пустыхъ представленій разстроеннаго и сантиментальнаго воображенія -- теперь, когда это было для него потеряно, явилась ему какъ осязательная истина, какъ правда, неподверженная решѣнію и недопускающая недовѣрія. Въ самыхъ заблужденіямъ его была своя отрадная сторона дѣйствительности. Когда ученый говоритъ вамъ, что блестящая лазурь, покрывающая небесный сводъ, не лежитъ именно на той поверхности, на которой представляется вашему глазу, что это обманъ зрѣнія, мы вѣримъ ему; но отнимите этотъ колоритъ у воздушнаго пространства и тогда какая философія убѣдитъ васъ, что вселенная не понесла потери?
   Но когда Одлей дошелъ до того мѣста, которое, хотя и не вполнѣ ясно, представляло истинную причину побѣга Норы, когда онъ увидѣлъ, какъ Леви, по необъяснимой для него причинѣ, нарочно внушалъ женѣ его сомнѣнія, которыя такъ оскорбляли его, увѣрялъ ее, что бракъ ихъ недѣйствителенъ, приводя въ доказательство собственныя письма Одлея, исполненныя горечи и досады, пользовался неопытностію молодой женщины въ практическихъ дѣлахъ и приводилъ ее въ совершенное отчаяніе, представляя ей картину понесеннаго ею позора, чело его помрачилось и руки затрепетали отъ бѣшенства. Онъ всталъ и тотчасъ же отправился въ комнату Леви. Онъ нашелъ ее пустою, сталъ распрашивать -- узналъ, что Леви нѣтъ дома, и что онъ не воротится къ ночи. Къ счастію для Одлея, къ счастію для барона, они не встрѣтились въ эту минуту. Мщеніе, несмотря на убѣжденія друга, точно такъ же овладѣло теперь всѣмъ существомъ Эджертона, какъ за нѣсколько часовъ до того бушевало въ сердцѣ Гарлея; но теперь никакая сила не была бы въ состояніи отклонить его.
   На слѣдующее утро, когда Гарлей пришелъ въ комнату друга своего, Эджертонъ спалъ. Но сонъ его казался очень тревожнымъ; дыханье было тяжело и прерывисто; его мускулилистыя руки и атлетическая грудь были почти обнажены. Странно, что сильный недугъ, таившійся внутри этого организма, до такой степени мало обнаруживался, что для посторонняго наблюдателя спящій страдалецъ показался бы образцомъ здоровья и силы. Одна рука его лежала подъ подушкой, судорожно сжавъ листки роковаго дневника и тамъ, гдѣ буквы рукописи были стерты слезами Норы, были свѣжіе слѣды другихъ словъ, можетъ быть еще болѣе горькихъ.
   Гарлей былъ глубоко пораженъ; пока онъ стоялъ у постели въ молчаніи, Эджертонъ тяжело вздохнулъ и проснулся. Онъ окинулъ комнату мутнымъ, блуждающимъ взоромъ, потомъ, когда глаза его встрѣтились съ глазами Гарлея, онъ улыбнулся и сказалъ:
   -- Такъ рано! Ахъ, вспомнилъ: сегодня день, назначенный для гонки. Вѣтеръ какъ видно будетъ противный; но мы съ тобой, кажется, никогда не проигрывали пари?
   Разсудокъ Одлея помрачился; воображеніе его перенеслось ко времени пребыванія ихъ въ Итонѣ. Но Гарлей понялъ, что Одлей метафорически намекаетъ на предстоящій бой на выборахъ.
   -- Правда, мой милый Одлей, мы съ тобой никогда не проигрывали. Но ты намѣренъ встать теперь? Я бы желалъ, чтобы ты теперь же отправился въ залу выборовъ, чтобы успѣть переговоритъ съ избирателями до начала собранія. Въ четыре часа ты выйдешь оттуда, выигравъ сраженіе.
   -- Выборы! Какъ! что! вскричалъ Эджертонъ, приходя въ себя.-- А, теперь помню; да, я принимаю отъ тебя эту послѣднюю милость. Я всегда говорилъ, что мнѣ суждено умереть, нося парламентскую мантію. Общественная жизнь... у меня нѣтъ другой. Ахъ, я мое еще говорю подъ вліяніемъ какого-то бреда. О, Гарлей!... сынъ мой! гдѣ мой сынъ!
   -- Ты увидишь его послѣ четырехъ часовъ. Вы будете гордиться другъ другомъ. Но одѣвайся поскорѣе. Не позвонить ли въ колокольчикъ, чтобы пришелъ твой человѣкъ?
   -- Позвони, сказалъ Эджертонъ отрывисто и упалъ на подушки. Гарлей оставилъ его комнату и присоединился къ Рандалю и нѣкоторыхъ другимъ главнѣйшихъ членамъ Синяго Комитета, которые шумно разговаривали въ это время за завтракомъ.
   Всѣ были въ сильномъ безпокойствѣ и волненіи кромѣ Гарлея, который очень хладнокровно обмакивалъ въ свой кофей кусокъ обжареннаго хлѣба. Рандаль напрасно старался казаться покойнымъ. Хотя онъ и былъ увѣренъ въ успѣхѣ на выборахъ, но ему предстояло употребить въ дѣло всѣ способности своего необычайнаго лицемѣрія. Ему нужно было казаться глубоко огорченнымъ во время порывовъ самой необузданной радости, нужно было сохранять видъ приличнаго обстоятельствамъ сожалѣнія о томъ, что какими-то странными причудами судьбы, переворотами происшествій, выигрышъ Рандаля Лесли былъ неразлученъ съ потерею Одлея Эджертона. Кромѣ того онъ горѣлъ нетерпѣніемъ увидѣть скорѣе сквайра и получить деньги, которыя должны были усвоить ему самый драгоцѣнный предметъ его честолюбія. Завтракъ былъ скоро кончивъ; члены Комитета, взявшись за шляпы и посмотрѣвъ на часы, дали знакъ къ отъѣзду; но сквайръ Гэзельденъ все еще не являлся. Гарлей, выйдя на террасу, позвалъ Рандаля, который, надѣвъ шляпу, послѣдовалъ за нимъ.
   -- Мистеръ Лесли, сказалъ Гарлей, прислонившись къ периламъ и гладя большую, неуклюжую голову Нерона: -- вы помните, что вы разъ вызывались объяснить мнѣ нѣкоторыя обстоятельства, касающіяся графа Пешьера, которыя вы сообщили герцогу Серрано; я отвѣчалъ вамъ въ то время, что былъ занятъ дѣлами выборовъ, но что по окончаніи ихъ и съ большимъ удовольствіемъ выслушаю все, относящееся къ вамъ и къ моему искреннему другу герцогу.
   Эти слова удивили Рандаля и нисколько не содѣйствовали успокоенію его нервовъ. Впрочемъ, онъ отвѣчалъ поспѣшно.
   -- Въ отношеніи этихъ обстоятельствъ, равно какъ и въ отношеніи всего, что можетъ условливать ваше мнѣніе обо мнѣ, я поспѣшу устранить всякую мысль, которая въ вашихъ глазахъ могла бы бросать тѣнь на мою репутацію.
   -- Вы говорите прекрасно, мистеръ Лесли; никто не въ состояніи поспорить съ вами въ умѣньи выражаться; тѣмъ болѣе я хочу воспользоваться вашимъ предложеніемъ, что герцогъ чрезвычайно огорченъ отказомъ дочери выполнить данное имъ обѣщаніе. Я могу гордиться нѣкотораго рода вліяніемъ на молодую дѣвушку, принявъ дѣятельное участіе въ разстройствѣ замысловъ Пешьера, и герцогъ заставляетъ меня выслушать ваши объясненія, съ тою цѣлію, что если они удовлетворятъ меня точно такъ же, какъ удовлетворили его, я сталъ бы убѣждать дочь его принять предложенія претендента, который готовъ былъ пожертвовать даже жизнью на поединкѣ съ такимъ страшнымъ дуэлистомъ, каковъ Пешьера.
   -- Лордъ л'Эстренджъ, отвѣчалъ Рандаль, съ поклономъ: -- я въ самомъ дѣлѣ чрезвычайно много буду вамъ обязанъ, если вы уничтожите въ коей невѣстѣ предубѣжденіе противъ меня, предубѣжденіе, которое одно лишь помрачаетъ мое счастіе и которое совершенно положило бы предѣлъ моему искательству, если бы я не принималъ его слишкомъ далекимъ и принужденнымъ отношеніямъ между мною и невѣстою.
   -- Никто не съумѣлъ бы выразиться лучше этого, повторилъ Гарлей, какъ будто подъ вліяніемъ глубокаго удивленія, и между тѣмъ разсматривая Рандаля, какъ мы разсматриваемъ какую нибудь рѣдкость.-- Я однако такъ несчастливъ, что долженъ объявить вамъ, что если вы женитесь на дочери герцога Серрано....
   -- Что же тогда? спросилъ Рандаль.
   -- Извините, что я позволю себѣ дѣлать предположеніе, вѣроятность котораго вы можете опредѣлить сами; я выразился несовсѣмъ удачно:-- когда вы женитесь на этой молодой дѣвушкѣ, вы избѣгнете по крайней мѣрѣ подводныхъ камней, на которые часто попадали и о которые разбивалась многіе пылкіе юноши по окончаніи бурнаго странствованія по морю жизни. Вашъ бракъ нельзя будетъ назвать неблагоразумнымъ. Однимъ словомъ, я вчера получилъ изъ Вѣны депешу, которая заключаетъ въ себѣ совершенное прощеніе и полное возстановленіе правъ Альфонсо герцога Серрано. Я долженъ къ этому присовокупить, что австрійское правительство (котораго дѣйствій здѣсь не всегда понимаются надлежащимъ образомъ) руководствуется всегда существующими законами и не станетъ воспрещать герцогу, возстановленному однажды въ правахъ, выбирать себѣ зятя по усмотрѣнію или передать имѣніе свое дочери.
   -- И герцогъ знаетъ уже объ этомъ? вскричалъ Ранлаль, при чемъ щоки его покрылись яркимъ румянцемъ и глаза заблестѣли.
   -- Нѣтъ. Я берегу эту новость вмѣстѣ съ нѣкоторыми другими до окончанія выборовъ. Странно, что Эджертонъ заставляетъ ждать себя такъ долго. Впрочемъ, вотъ идетъ слуга его.
   Человѣкъ Одлея подошелъ.
   -- Мистеръ Эджертонъ очень дурно себя чувствуетъ, милордъ; онъ проситъ извиненія, что не можетъ сопутствовать вамъ въ городъ. Онъ явится позднѣе, если его присутствіе будетъ необходимо.
   -- Нѣтъ. Передай ему, что онъ можетъ остаться дома и успокоиться. Мнѣ хотѣлось только, чтобы онъ былъ свидѣтелемъ собственнаго торжества -- вотъ и все. Скажи, что я буду представлять его особу на выборахъ. Господа, готовы ли вы? Пойдемте.
  

ГЛАВА CXIX.

   Въ сумерки, когда уже стало значительно темнѣть, Рандаль Лесли шелъ чрезъ Лэнсмеръ-Паркъ къ дому. Объ удалился съ выборовъ прежде окончанія ихъ, перешелъ луга и вступилъ на дорогу между лишенными листьевъ кустарниками пастбищъ графа. Посреди самыхъ грустныхъ мыслей, теряясь въ догадкахъ, какимъ образомъ постигла эта неожиданная неудача приписывая ее вліянію Леонарда на Эвенеля, но подозрѣвая Гарлея, даже самаго барона Леви, онъ старался припомнить, какую ошибку онъ сдѣлалъ противъ правилъ благоразумія, какой планъ хитрости позабылъ привести въ дѣло, какую нить своихъ сѣтей оставилъ недоплетенною. Онъ не могъ придумать ничего подобнаго. Опытность и тактъ его казались ему безукоризненными, въ своихъ собственныхъ глазахъ онъ былъ totus, teres atque rotundus. Тогда въ груди его зашевелилось другое, еще болѣя острое жало -- жало чувствительнѣе уязвленнаго самолюбія -- сознаніе, что онъ былъ перехитренъ, обманутъ, одураченъ. Истина до такой степени сродни человѣку, до такой степени необходима для него, что самый низкій измѣнникъ изумляется, оскорбляется, видитъ разстройство въ порядкѣ вещей, когда измѣна, предательство получаютъ надъ нимъ перевѣсъ.
   -- И этотъ Ричардъ Эвенедь, которому я такъ ввѣрялся, могъ обманутъ меня! проворчалъ Рандаль, и губы его задрожали отъ негодованія.
   Онъ былъ еще посреди парка, когда человѣкъ съ желтою кокардою на шляпѣ, бѣжавшій по направленію изъ города, подалъ ему письмо и потомъ, не дожидаясь отвѣта, пустился опять въ обратный путь.
   Рандаль узналъ на адресѣ руку Эвенеля, разломалъ печать и прочиталъ слѣдующее

Конфиденціально.

   "Любезный Лесли, не унывайте: сегодня вечеромъ или завтра вы узнаете причины, заставившія меня перемѣнить мое мнѣніе; вы убѣдитесь, что, какъ семейный человѣкъ, а не могъ поступить иначе, какъ поступилъ. Хотя я не нарушилъ слова, даннаго вамъ, потому что вы, конечно, помните, что обѣщанная мною помощь вамъ зависѣла отъ моего собственнаго отказа и не могла имѣть мѣста при отказѣ со стороны Леонарда, но все-таки я предполагаю, что вы считаете себя обманутымъ. Я принужденъ былъ пожертвовать вами, по чувству долга семьянина, какъ вы въ томъ скоро сами убѣдитесь. Мой племянникъ также пожертвовалъ собою; я не смотрѣлъ тутъ на свои собственныя выгоды. Мы испытываемъ одну общую участь. Я не намѣренъ оставаться въ Парламентѣ. Если вы успѣете поладить съ Синими, я постараюсь дѣйствовать на Желтыхъ такъ, чтобы пустить васъ вмѣсто себя. Я не думаю, чтобы Леонардъ сталъ въ этомъ случаѣ соперничествовать. Такимъ образомъ, поведемъ дѣло умненько, и вы еще можете быть депутатомъ за Лэнсмеръ.

"Р. Э."

   Въ этомъ письмѣ Рандаль, несмотря на всю свою проницательность, не замѣтилъ откровенныхъ признаній писавшаго. Онъ въ первую минуту обратилъ вниманіе только на худшую сторону предмета и вообразилъ, что это была жалкая попытка утишить его справедливое негодованіе и заставить его быть скромнымъ. Между тѣмъ все-таки необходимо было сообразить положеніе дѣла, собрать разсѣянныя мысли, призвавъ на помощь мужество, присутствіе духа. Сквайръ Гэзельденъ, безъ сомнѣнія, ожидаетъ его, чтобы отдать ему деньги на землю Руда, герцогъ Серрано возстановленъ во всѣхъ правахъ своихъ и снова владѣетъ огромнымъ состояніемъ, ему обѣщана рука дѣвушки, богатой наслѣдницы, которая соединяетъ въ себѣ все, что можетъ возвысить бѣднаго джентльмена и поставить его на видное положеніе. Постепенно, съ тою гибкостію разсудка, которая составляетъ принадлежность систематическаго интриганта, Рандаль Лесли отказался отъ выполненія замысла, который потерпѣлъ неудачу и рѣшился приступить въ изобрѣтенію другихъ плановъ, которые, по его мнѣнію, были очень близки къ успѣху. Наконецъ, если бы ему не удалось снова пріобрѣсти расположеніе Эджертона, то зато и Эджертонъ не могъ принести ему теперь существенной пользы. Разсуждая такимъ образомъ съ самимъ собою и придумывая какъ бы устроить дѣла свои къ лучшему, Рандаль Лесли переступилъ порогъ дома Лэнсмеровъ и въ залѣ увидалъ барона, который дожидался его.
   -- Я не могу до сихъ поръ понять, что за чепуха происходила на этихъ выборахъ. Меня удивляетъ въ особенности л'Эстренджъ; я знаю, что онъ ненавидитъ Эджертона, и я увѣренъ, что онъ выкажетъ эту ненависть не тѣмъ, такъ другимъ образомъ. Впрочемъ, счастливы вы, Рандаль, что обезпечены деньгами Гезельдена и приданымъ вашей невѣсты, иначе...
   -- Иначе что же?
   -- Я умываю руки въ отношенія къ вамъ, mon cher, потому что несмотря на вашу проницательность, несмотря на все то, что я старался сдѣлать для васъ, я начинаю подозрѣвать, что одними своими дарованіями вы не доставите себѣ обезпеченное положеніе. Сынъ плотника побѣждаетъ васъ въ публичномъ преніи, а необразованный мельникъ ловитъ васъ въ свои сѣти въ частной перепискѣ. Говоря вообще, Рандаль, вы вездѣ терпите неудачу. А вы сами же разъ какъ-то прекрасно выразились, что человѣкъ, отъ котораго намъ нечего надѣяться, или котораго нечего бояться, все равно что не существуетъ для насъ.
   Отвѣтъ Рандаля былъ прерванъ появленіемъ грума.
   -- Милордъ теперь въ гостиной и проситъ васъ и мистера Лесли пожаловать къ нему. Оба джентльмена послѣдовали за слугою вверхъ по широкимъ лѣстницамъ.
   Гостиная составляла центральную комнату въ ряду другихъ. По своему убранству и своимъ размѣрамъ она назначалась для пріема только въ чрезвычайныхъ случаяхъ. Она имѣла холодный, строгій характеръ комнаты предназначенной для церемоній.
   Риккабокка, Віоланта, Геленъ, мистеръ Дэль, сквайръ Гэзельденъ и лордъ л'Эстренджъ сидѣли вокругъ мраморнаго флорентинскаго стола, на которомъ не было ни книгъ, ни дамской работы, ни другихъ отрадныхъ признаковъ присутствія и дѣятельности членовъ семьи, всегда сообщающихъ дому жизнь и одушевленіе; на немъ стоялъ только большой серебряный канделябръ, который едва освѣщалъ пространную комнату и какъ будто сводилъ въ одну группу и висѣвшіе на стѣнахъ портреты, которые такъ выразительно смотрѣли на всякаго, кто случайно взглядывалъ на нихъ.
   Лишь только Рандаль вошелъ, сквайръ отдѣлился отъ общества и, подойдя къ побѣжденному кандидату, ласково пожалъ ему руку:-- Не унывай, молодой человѣкъ; быть побѣжденнымъ вовсе нестыдно. Лордъ л'Эстренджъ говоритъ, что ты сдѣлалъ все, чтобы успѣть въ своемъ предпріятіи, а большаго нельзя и требовать отъ человѣка. Я очень доволенъ, Лесли, что мы не приступали къ нашему дѣлу до окончанія выборовъ, потому что послѣ неудачи все, хоть сколько нибудь соотвѣтствующее нашимъ желаніямъ, кажется намъ вдвое пріятнѣе. Деньги, о которыхъ я тебѣ говорилъ, у меня въ карманѣ. Представь себѣ, мой милый другъ, что я рѣшительно не знаю, гдѣ теперь Франкъ; я думаю, что онъ наконецъ развязался съ этой иностранкой? а?
   -- Я тоже думаю. Я хотѣлъ еще съ вами поговорить объ этомъ наединѣ. Мнѣ кажется, что вамъ можно теперь же отсюда убраться.
   -- Я открою тебѣ нашъ тайный планъ, который мы устраиваемъ съ Гэрри, сказалъ сквайръ шопотомъ:-- мы хотимъ выгнать эту маркизу, или кто она такая, у мальчика изъ головы и вмѣсто ея представить ему прекрасную дѣвушку англичанку. Это заставитъ его остепениться. Гэрри нѣсколько круто ведетъ это дѣло и такъ строго обращается съ бѣднымъ мальчикомъ, что я принужденъ былъ принять его сторону а я не привыкъ быть подъ женинымъ башмакомъ -- это не въ характерѣ Гэзельденовъ. Но обратимся къ главному предмету: кого бы ты думалъ я прочу ему въ невѣсты?
   -- Миссъ Стикторейтсъ!
   -- Э, Боже мой, нѣтъ! твою маленькую сестрицу, Рандаль. Славная рожица, Гарри всегда особенно ее любила; притомъ же ты сдѣлаешься братомъ Франку, будешь своимъ здравымъ разсудкомъ и добрымъ сердцемъ направлять его на путь истинный. И какъ ты тоже сбираешься жениться (ты мнѣ долженъ все разсказать касательно своихъ намѣреній), то у насъ, можетъ быть, будутъ двѣ свадьбы въ одинъ и тотъ же день.
   Рандаль схватился за руку сквайра, въ порывѣ чувства благодарности, потому что, холодный и равнодушный ко всему, онъ, какъ мы знаемъ, сохранилъ привязанность къ своей падшей фамиліи; его сестра, заброшенная всѣми, была можно сказать единственнымъ существомъ на землѣ, которое онъ хоть сколько нибудь любилъ. Несмотря на все пренебреженіе, которое онъ, по разсудку, питалъ къ простому и честному Франку, онъ все-таки понималъ, что сестра его ни съ кѣмъ не можетъ быть такъ счастлива, какъ съ этимъ человѣкомъ. Но прежде, нежели онъ успѣлъ отвѣчать, отецъ Віоланты поспѣшилъ присовокупить съ своей стороны одобрительные отзывы о намѣреніи сквайра.
   При этихъ знакахъ вниманія со стороны Гэзельдена и герцога Рандаль ободрился. Несомнѣнно было, что лордъ л'Эстренджъ не вселилъ въ нихъ неблагопріятнаго для него впечатлѣнія ращсказовъ о поступкахъ его въ собраніи комитета. Пока Рандаль былъ занятъ такимъ образомъ, Леви подошелъ къ Гарлею, который подозвалъ его потомъ въ амбразуру окна.
   -- Что вы скажете, милордъ; вы понимаете поступокъ Ричарда Эвенеля? Онъ поддерживаетъ Эджертона! онъ....
   -- Что же можетъ быть натуральнѣе этого, баронъ Леви? поддерживаетъ своего зятя.
   Баронъ вздрогнулъ и поблѣднѣлъ.
   -- Но какже онъ узналъ объ этомъ? Я никогда не говорилъ ему. Я хотѣлъ правда....
   -- Хотѣли, вѣроятно, уязвить напослѣдокъ самолюбіе Эджертона провозглашеніемъ о женитьбѣ его на дочери лавочника, не такъ ли? Прекрасное мщеніе, вполнѣ достойное васъ! Но за что вы стараетесь ему отмстить? Мнѣ нужно еще сказать съ вами, баронъ, два-три слова, потому что знакомство наше скоро совсѣмъ превратится. Вы знаете причину моего неудовольствія къ Эджертону. Не объясните ли и вы мнѣ, почему вы его ненавидите?
   -- Милордъ, милордъ, произнесъ баронъ Леви дрожащимъ голосомъ: -- я тоже сватался къ Норѣ Эвенель; я тоже встрѣтилъ соперника въ высокомѣрномъ джентльменѣ, который не умѣлъ цѣнить своего собственнаго счастія. Я тоже.... однимъ словомъ.... есть женщины, которыя внушаютъ любовь, наполняющую все существо человѣка, неразрывную со всѣми дѣйствіями его, со всѣми движеніями души его. Нора Эвенель была для меня подобною женщиною.
   Гарлей изумился. Проявленіе чувства въ человѣкѣ столь испорченномъ и склонномъ къ цинизму ослабило презрѣніе, которой онъ питалъ всегда къ ростовщику. Леви скоро пришелъ къ себя.
   -- Но наше мщеніе еще не потеряно, продолжалъ онъ.-- Если Эджертонъ теперь не въ моихъ рукахъ, зато совершенно въ вашей власти. Избраніе его въ новую должность, конечно, ограждаетъ его отъ тюремнаго заключенія, но въ законѣ есть другія средства къ публичному посрамленію и лишенію правъ.
   -- И вы, гордясь любовью къ Норѣ Эвенель, зная, что вы были разрушителемъ ея счастія, присутствовавъ при самой свадьбѣ ихъ,-- вы еще осмѣливались утверждать, что она была обезчещена!
   -- Милордъ.... я.... какъ вы могли узнать.... мнѣ кажется.... какъ вы могли подумать это... пролепеталъ Леви едва слышнымъ голосомъ.
   -- Нора Эвенель вѣщала къ людямъ изъ самой могилы, произнесъ Гарлей торжественно.-- Будьте увѣрены, что гдѣ бы человѣкъ ни совершилъ преступленіе, небо посылаетъ всегда свидѣтеля.
   -- Такъ значитъ вы на меня обращаете теперь свою месть, сказалъ Леви, невольно содрогаясь подъ вліяніемъ суевѣрнаго чувства: -- я долженъ ей покориться. Но я исполнялъ свое дѣло. Я повиновался вашимъ приказаніямъ.... и...
   -- Я выполню также всѣ обѣщанія и оставлю васъ спокойно пользоваться вашими деньгами.
   -- Я всегда былъ увѣренъ, что могу полагаться на ваше честное слово, милордъ, вскричалъ ростовщикъ въ порывѣ робкой угодливости.
   -- И это низкое существо питало одну и ту и страсть со мною; не далѣе какъ вчера мы были участниками въ одномъ и томъ же дѣлѣ, дѣйствовали подъ вліяніемъ одной общей мысли, повторялъ Гарлей самому себѣ.-- Да, произнесъ онъ громко:-- я не смѣю, баронъ Леви, быть вашимъ судьею. Идите своею дорогою.... всѣ дороги имѣютъ подъ конецъ одинъ общій исходъ -- общее судилище. Но вы еще не совершено освободились отъ участія въ нашихъ планахъ, вы должны сдѣлать доброе дѣло противъ желанія. Посмотрите туда, гдѣ Рандаль, безпечно улыбаясь, стоятъ между двухъ опасностей, которыя самъ вызвалъ на себя. Такъ какъ онъ избралъ меня своимъ судьею и назначилъ васъ свидѣтелемъ на нынѣшній день, то я намѣренъ привести виновнаго въ судъ.... обиженный здѣсь и требуетъ защиты.
   Гарлей отвернулся и занялъ прежнее мѣсто у стола.
   -- Я желалъ, сказалъ онъ, возвыся голосъ: -- чтобы торжество моего стариннаго и искренняго друга было упрочено въ однѣ время съ счастіемъ людей, въ которыхъ я также прими мело живое участіе. Вамъ, Альфонсо, герцогъ Серрано, я передаю эту депешу, полученную вчера вечеромъ съ нарочнымъ курьеромъ отъ принца и возвѣщающую о возстановленіи вашихъ правъ на имѣнія и на почести.
   Сквайръ привсталъ съ своего мѣста съ разинутымъ ртомъ.
   -- Риккабокка... герцогъ? Такъ значитъ, Джемима герцогиня! Вотъ славно: теперь къ ней не подступайся.
   Между тѣмъ онъ бросился къ своей кузинѣ и нѣжно облобызалъ ея.
   Віоланта взглянула на Гарлея и потомъ упала къ отцу на грудь. Рандаль невольно приподнялся со стула и подошелъ къ герцогу.
   -- Что касается до васъ, мистеръ Рандаль Лесли, продолжалъ Гарлей: -- то хотя вы и потеряли дѣло на выборахъ, но у васъ въ виду такая блестящая перспектива богатства и счастія, что мнѣ остается только принести вамъ мои усердныя поздравленія, предъ которыми отзывы, получаемые мистеромъ Одлеемъ Эджертономъ, покажутся блѣдными и приторными. Впрочемъ, вы прежде всего должны доказать, что не потеряли право на тѣ преимущества, которыми герцогъ Серрано обѣщалъ мужу своей дочери. Такъ какъ я имѣлъ нѣкоторыя причины сомнѣваться въ благонамѣренности вашихъ дѣйствій, то вы сами вызвались уже разсѣять мое сомнѣніе. Я получилъ отъ герцога позволеніе предложитъ вамъ нѣсколько вопросовъ и теперь я бы желалъ воспользоваться вашимъ согласіемъ отвѣчать на нихъ.
   -- Теперь... здѣсь, милордъ? произнесъ Рандаль, съ недоуменіемъ оглядывая комнату и какъ будто испугавшись присутствія столъ многочисленныхъ свидѣтелей.
   -- Теперь и здѣсь. Лица, присутствующія здѣсь, не столь чужды объясненіямъ, которыхъ мы ожидаемъ отъ васъ, какъ можно бы подумать, видя ваше удивленіе. Мистеръ Гэзельденъ, представьте себѣ, что многое, о чемъ я намѣренъ говорить мистеру Лесли, касается вашего сына.
   Увѣренность Рандаля въ самомъ себѣ исчезла; невольный трепетъ пробѣжалъ по его тѣлу.
   -- Моего сына.... Франка? Конечно Рандаль не задумается говорить о немъ. Говори скорѣе, мой милый.
   Рандаль молчалъ. Герцогъ посмотрѣлъ на лицо его, носившее слѣды самаго сильнаго волненія и потомъ повернулся въ другую сторону.
   -- Молодой человѣкъ, отчего же вы медлите? сомнѣніе, возбужденное нами, касается вашей чести.
   -- Что за чудо! вскричалъ сквайръ съ удивленіемъ, вглядываясь въ блуждающіе глаза и дрожащія губы Рандаля.-- Чего ты испугался?
   -- Я испугался? отвѣчалъ Рандаль, принужденный говорить и стараясь скрыть свое замѣшательство глухимъ смѣхомъ: -- испугался? Чего же? Я только удивляюсь тому, что подозрѣваетъ лордъ л'Эстренджъ.
   -- Я разомъ отстраню всякую причину къ удивленію. Мистеръ Гэзельденъ, вашъ сынъ первоначально навлекъ на себя ваше неудовольствіе намѣреніемъ жениться, противъ вашего согласія, на маркизѣ ди-Негра, потомъ векселемъ, даннымъ имъ барону Леви съ обезпеченіемъ его своимъ будущимъ наслѣдствомъ. Не случалось вамъ слышать отъ мистера Рандаля Лесли, одобрялъ или осуждалъ онъ эту женитьбу.... помогалъ или противодѣйствовалъ дачѣ векселя?
   -- Какже, разумѣется, онъ былъ противъ того и другого, вскричалъ сквайръ съ жаромъ.
   -- Такъ ли это, мистеръ Лесли?
   -- Милордъ.... я.... я.... моя привязанность къ Франку и мое уваженіе къ его почтенному родителю... я.... я.... (онъ принудилъ себя и продолжалъ твердымъ голосомъ). Вообще я дѣлалъ все, что могъ, чтобы отсовѣтовать Франку жениться; что же касается даннаго имъ посмертнаго обязательства, то объ этомъ я рѣшительно ничего не знаю.
   -- Объ этомъ пока довольно. Я перехожу къ болѣе важному обстоятельству, касающемуся вашего искательства руки дочери герцога Серрано. Я узналъ отъ васъ, герцогъ, что съ цѣлью спасти дочь вашу отъ преслѣдованій Пешьера и въ убѣжденіи, что мистеръ Лесли раздѣляетъ ваши опасенія насчетъ намѣреній графа, вы, будучи еще въ бѣдности и изгнаніи, обѣщали этому джентльмену руку вашей дочери. Когда вѣроятность возстановленія вашихъ правъ почти уже подтвердилась, вы повторили свое обѣщаніе, такъ какъ мистеръ Лесли, по его собственному отзыву, противодѣйствовалъ, хотя и безуспѣшно, намѣреніямъ Пешьера. Не такъ ли?
   -- Безъ сомнѣнія; если бы мнѣ суждено было занять тронъ, то я и тогда не измѣнилъ бы своему обѣщанію, данному въ бѣдности и изгнаніи. Я не могъ бы отказать въ рукѣ моей дочери тому, кто готовъ былъ пожертвовать всѣми мірскими выгодами и жениться на дѣвушкѣ безъ всякаго состоянія. Дочь моя не противорѣчитъ моимъ видамъ.
   Віоланта дрожала; руки ея были крѣпко сжаты и взоры ея постоянно обращались на Гарлея.
   Мистеръ Дэль отеръ слезы, выступившія изъ глазъ его, при мысли о бѣдномъ изгнанникѣ, питавшемся миногами и скрывавшемся въ тѣни деревьевъ Казино отъ многочисленныхъ кредиторовъ.
   -- Вашъ отвѣтъ вполнѣ достоинъ васъ, герцогъ, продолжалъ Гарлей: -- но если бы было доказано, что мистеръ Лесли, вмѣсто того, чтобы свататься за герцогиню для нея самой, только расчитывалъ на деньги, намѣреваясь предать ее графу Пешьера, что вмѣсто того, чтобы избавить ее отъ опасности, которой вы страшились, онъ теперь скова подвергалъ ее тѣмъ же оскорбленіямъ, отъ которыхъ она разъ уже освободилась; считали ли бы тогда данное вами слово....
   -- Какое злодѣйство! Нѣтъ, конечно нѣтъ! воскликнулъ герцогъ.-- Но это ни на чемъ не основанное предположеніе! Говорите, Рандаль.
   -- Лордъ л'Эстренджъ не въ состояніи оскорбить меня тѣмъ, что окъ считаетъ это не однимъ лишь бездоказательнымъ предположеніемъ, произнесъ Рандаль, отважно поднявъ голову.
   -- Я заключаю изъ вашего отвѣта, мистеръ Лесли, что вы съ презрѣніемъ отвергаете подобное предположеніе?
   -- Съ презрѣніемъ.... именно. Но такъ какъ предположеніе это, продолжалъ Рандаль, выступая на шагъ впередъ: -- высказано громко, то к прошу у лорда л'Эстренджа, какъ у равнаго себѣ (потому что всѣ джентльмены равны, когда дѣло идетъ о защитѣ ихъ чести) или немедленнаго опроверженія сдѣланныхъ имъ обвиненій или доказательствъ справедливости его словъ.
   -- Вотъ, первое слово слышу отъ тебя достойное мужчины, вскричалъ сквайръ.-- Я самъ дрался на дуэли и изъ за какихъ еще пустяковъ! Въ то время пуля пробила мнѣ правое плечо.
   -- Ваше требованіе основательно, отвѣчалъ Гарлей спокойнымъ тономъ.-- Я не могу опровергать сказаннаго мною, я немедленно представлю требуемыя вами доказательства.
   Онъ всталъ и позвонилъ въ колокольчикъ; вошелъ слуга, выслушалъ приказаніе, отданное ему тихо, и опять вышелъ. Настало молчаніе, равно тягостное для всѣхъ. Рандаль между тѣмъ обдумывалъ въ умѣ своемъ, какія доказательства могли быть приведены противъ него, и ни одного не могъ себѣ представить. Между тѣмъ двери въ гостиную отворялись и слуга доложилъ:
   -- Графъ ди-Пешьера.
   Если бы бомба пробила въ это время крышу дома и упала посреди комнаты, то она не произвела бы такого сильнаго впечатлѣнія, какъ появленіе графа. Гордо поднявъ голову, съ смѣлымъ выраженіемъ на лицѣ, со всѣмъ наружнымъ блескомъ манеровъ, графъ вошелъ въ средину кружка и послѣ легкаго вѣжливаго поклона, относившагося ко всѣмъ присутствующимъ, сталъ обводить взоромъ комнату съ ироническою улыбкою на устахъ, съ полною самоувѣренностію и хвастливостію человѣка, опытнаго на поприщѣ интригъ и притворства.
   -- Герцогъ, началъ графъ, обратившись къ своему изумленному родственнику и произнося слова твердымъ, яснымъ голосомъ, который громко раздавался въ комнатѣ: я возвратился въ Англію, вслѣдствіе письма милорда л'Эстренджа и въ тѣхъ видахъ, чтобы требовать отъ него удовлетворенія, какіе люди, подобные намъ, всегда даютъ другъ другу, съ чьей бы стороны и по какой бы причинѣ и была нанесена обида. Теперь, прекрасная родственница.... и графъ съ легкою, но важною улыбкою поклонился Віолантѣ, которая при первыхъ словахъ его хотѣла было закричать: -- теперь я оставилъ это намѣреніе. Если я слишкомъ поспѣшно принялъ старинное рыцарское правило, что въ дѣлѣ любви всякая уловка похвальна, то я долженъ согласиться съ лордомъ л'Эстрэнджемъ, что я противодѣйствіе подобнымъ уловкамъ имѣетъ похвальную сторону. Вообще, мнѣ кажется,-- болѣе кстати смѣяться надъ моею печальною фигурою побѣжденнаго, чѣмъ признаваться, что я чувствительно оскорбленъ происками, имѣвшими болѣе счастливыя исходъ въ сравненіи съ моими. Графъ остановился и глаза его подернулись облакомъ грусти, что очень мало гармонировало съ шуточнымъ тономъ его рѣчи и развязною дерзостью его манеровъ.-- Ma foi! продолжалъ онъ:-- да позволено будетъ мнѣ говорить такимъ образомъ, потому что я деспотично доказалъ свое равнодушіе къ опасностямъ, которымъ когда либо подвергался. Въ послѣднія шасть лѣтъ я имѣлъ честь десять разъ драться на дуэляхъ, имѣлъ несчастіе ранить шестерыхъ изъ моихъ противниковъ и отправить на тотъ свѣтъ четверыхъ, которые были самыми любезными и достойными джентльменами подъ луною.
   -- Чудовище! проворчалъ пасторъ.
   Сквайръ вздрогнулъ и механически ощупывалъ свое плечо, которое было ранено пулею капитана Лэнсмера. Блѣдное лицо Рандаля сдѣлалось еще блѣднѣе и глаза его, встрѣтившись съ дерзкимъ взоромъ графа, невольно потупились.
   -- Но, продолжилъ графъ съ жестомъ, выражавшимъ полную изящества угодливость:-- я долженъ благодарить теперь л'Эстренджа, который мнѣ напомнилъ, что человѣкъ, поставившій собственное мужество внѣ всякаго сомнѣнія, не только долженъ просить извиненія, если онъ оскорбилъ другого, но долженъ сопровождать свое извиненіе какимъ бы то ни было удовлетвореніемъ. Герцогъ Серрано, я пришелъ сюда собственно съ этою цѣлію. Милордъ, вы изволили выразитъ желаніе сдѣлать мнѣ нѣкоторые важные вопросы, касающіеся герцога и его дочери; я буду отвѣчать съ полною откровенностію.
   -- Monsieur le Comte, сказалъ Гарлей,-- полагаясь на вашу снисходительность, я прошу васъ, во первыхъ, объяснить мнѣ, кто открылъ вамъ, что эта дѣвица жила въ домѣ моего отца?
   -- Открывшій мнѣ это стоитъ передъ вами -- мистеръ Рандаль Лесли. И я ссылаюсь на барона Леви, который можетъ подтвердить справедливость моихъ словъ.
   -- Это дѣйствительно правда, сказалъ баронъ едва слышнымъ голосомъ и какъ бы невольно подчиняясь повелительному тону графа.
   Блѣдныя губы Рандаля издали въ это время глухой звукъ, похожій на свистъ.
   -- И мистеръ Лесли участвовалъ въ вашихъ планахъ, имѣвшихъ цѣлью похитить вашу родственницу и жениться на ней?
   -- Безъ сомнѣнія.... и барону Леви это очень хорошо извѣстно. Баронъ наклонилъ голову въ знакъ согласія.-- Позвольте мнѣ присовокупить еще,-- я обязанъ это сдѣлать въ отношеніи къ леди, состоящей въ родствѣ со мною,-- что только вѣроломныя убѣжденія со стороны Лесли, какъ я увѣрился впослѣдствіи, доставили мою родственницу, когда моя собственная попытка не удалась, принять участіе въ планахъ, которые иначе она съ такою же рѣшимостію отвергла бы, ея какою я въ настоящее время, герцогъ Серрано, отвергаю и презираю ихъ, съ полнымъ сознаніемъ всей низости надобныхъ дѣйствій.
   Пока онъ говорилъ такимъ образомъ, въ немъ было столько личнаго достоинства, натуральнаго или искусственнаго, которое сообщалось словамъ его,-- достоинства, которому содѣйствовали его прекрасный ростъ, изящныя черты лица, патриціанскія манеры, что герцогъ, тронутый до глубины души, протянулъ руку вѣроломному родственнику и забылъ въ эту минуту всю макіавеллевскую мудрость, которая могла бы убѣдить его, что человѣкъ съ такими сомнительными правилами нравственности, какъ графъ, едва ли могъ руководствоваться какими либо благородными побужденіями въ исповѣди, по видимому, столь чистосердечной и въ раскаяніи столь искреннемъ. Графъ пожалъ руку, протянутую къ нему, и низко преклонилъ голову, можетъ, быть, чтобы скрыть улыбку, которая готова была разоблачить темную сторону его сердца. Рандаль все еще стоялъ молча и блѣдный какъ смерть. Языкъ его отказывался произнести какое бы то ни было слово. Онъ замѣтилъ, что всѣ присутствовавшіе готовы были обратиться противъ него. Наконецъ, съ неимовѣрнымъ усиліемъ надъ самимъ собою, онъ произнесъ отрывистыя фразы.
   -- Клевета столь внезапная, конечно, могла... могла привести меня въ замѣшательство; но кто же.... кто же её повѣритъ? И законы, и здравый смыслъ всегда предполагаютъ какую нибудь побудительную причину для совершенія преступленія. Что же могло служить мнѣ побужденіемъ въ подобномъ случаѣ? Я самъ, будучи претенентомъ на руку дочери герцога, я вдругъ предаю ее! Нелѣпость.... нелѣпость. Герцогъ, герцогъ, я передаю это обстоятельство на судъ вашей опытности и знанія людей. Кто идетъ противъ собственныхъ выгодѣ и влеченія своего сердца?
   Это воззваніе, хотя сдѣланное слабо, съ недостаткомъ энергіи, произвело нѣкоторое вліяніе на философа.
   -- Правда, сказалъ онъ, пожавъ руку своему родственнику,-- я не вижу никакой побудительной причины.
   -- Можетъ быть, отвѣчалъ Гарлей: -- баронъ Леви объяснитъ намъ эту загадку. Не знаете ли, баронъ, какія причины, соединенныя съ собственною выгодою, могли побудить мистера Лесли участвовать въ планахъ графа?
   Леви медлилъ. Графъ предупредилъ его.
   -- Pardieu! сказалъ онъ внятнымъ, рѣшительнымъ тономъ.-- Pardieu! я совершенно убѣжденъ въ томъ, что намѣренъ сказать. Прошу васъ, баронъ, подтвердить, что, въ случаѣ брака моего съ дочерью герцога, я обѣщалъ подарить сестрѣ моей сумму, на которую она давно еще простирала претензію, и которая должна была пройти черезъ ваши руки.
   -- Это правда, отвѣчалъ баронъ.
   -- Не назначалась ли изъ этой суммы какая либо часть въ пользу мистера Лесли?
   Леви молчалъ.
   -- Говорите, сэръ, произнесъ графъ, сердито нахмуривъ брови.
   -- Дѣло въ томъ, сказалъ баронъ:-- что мистеръ Лесли чрезвычайно желалъ купить какіе-то участки земли, принадлежавшіе нѣкогда его фамиліи, и что женитьба графа на синьорѣ и замужство сестры его, къ которой сватался мистеръ Гэзельдевъ, доставили бы мнѣ возможность ссудить мистера Лесли небольшою суммою для предположенной имъ покупки.
   -- Что, что! вскричалъ сквайръ, съ жаромъ стуча одною рукою по боковому карману сюртука, приходившемуся на груди, и схвативъ другою рукою руку Рандаля.
   -- Сватовство моего сына! Такъ ты тоже тянулъ въ ту сторону? Не смотри такой мокрой курицей. Говори какъ прилично мужчинѣ!
   -- Неужели вы думаете, сэръ, прервалъ графъ съ надменнымъ видомъ: -- неужели вы думаете, что маркиза ди-Негра удостоила бы выйти замужъ за какого нибудь мистера Гэзельдена?...
   -- Удостоила!.... какой нибудь Гэзельденъ! вскричалъ сквайръ, обратившись къ нему съ сильнымъ негодованіемъ и едва будучи въ состояніи говорить отъ волненія.
   -- Если бы, продолжалъ графъ съ совершеннымъ хладнокровіемъ: -- если бы обстоятельства не заставили ее войти съ мистеромъ Гэзельденомъ въ денежную сдѣлку, къ которой она не имѣла другихъ средствъ? И въ этомъ отношеніи, я обязываюсь присовокупить, фамилія Гэзельденовъ должна считать себя особенно одолженною мистеромъ Лесли, потому что онъ первый доказалъ ей совершенную необходимость этой mésalliance; онъ же первый внушилъ моему другу, барону, какими способами заставить мистера Гэзельдена принять предложеніе, на которое сестра моя удостоила съ своей стороны согласиться.
   -- Способы! хороши способы! посмертное обязательство! воскликнулъ сквайръ, опустивъ руку Рандаля, съ тѣмъ, чтобы налечь всею тяжестію своей длани на Леви.
   Баронъ пожалъ плечами.
   -- Всѣ друзья мистера Франка Гэзельдена, замѣтилъ онъ: -- одобрили бы этотъ способъ, какъ самый дешевый способъ доставать деньги.
   Пасторъ Дэль, который сперва болѣе всѣхъ былъ пораженъ этими постепенными открытіями коварства Лесли, теперь, обративъ взоры на молодого человѣка и увидавъ блѣдное лицо его, почувствовалъ такое живое состраданіе, что, положивъ руку на плечо къ Гарлею, прошепталъ:
   -- Поглядите, поглядите на его лицо! такой еще молодой! Пощадите, пощадите его!
   -- Мистеръ Лесли, продолжалъ Гарлей болѣе мягкимъ тономъ:-- повѣрьте, что ничто другое, какъ желаніе воздать должное герцогу Серрано и моему молодому другу, мистеру Гэзельдену, заставило меня принять на себя настоящую тяжелую обязанность. Теперь всякія дальнѣйшія изслѣдованія будутъ превращены.
   -- Узнавъ отъ милорда л'Эстренджа, сказалъ графъ съ изысканною вѣжливостію: -- что мистеръ Лесли сдѣланный имъ мнѣ вызовъ представлялъ какъ серьёзный поступокъ съ своей стороны, а не какъ шуточную и дружелюбную развязку вашего неудавшагося плана, какъ я полагалъ прежде, я считаю долгомъ увѣрить мистера Лесли, что если онъ не удовлетворится сожалѣніемъ, которое я испытываю въ настоящую минуту за значительное участіе, какое я принималъ въ предложенныхъ собранію объясненіяхъ, то я совершенно къ его услугамъ.
   -- Не поединкомъ съ графомъ ди-Пешьера можетъ быть оправдана моя честь; я не хочу даже защищаться противъ обвиненій ростовщика и человѣка, который....
   -- Государь мой! прервалъ графъ, подступая къ нему.
   -- Человѣка, продолжалъ Рандаль съ настойчивостію, хотя замѣтно трепеща всѣмъ тѣломъ: -- человѣка, который, по собственному признанію, виновенъ во всѣхъ преступныхъ замыслахъ, которыхъ участникомъ онъ старается меня представить и который, не умѣя оправдать себя, хочетъ очернить и другихъ...
   -- Cher petit Monsieur! сказалъ графъ съ презрительнымъ видомъ; -- когда люди, подобные мнѣ, употребляютъ людей, подобныхъ вамъ, орудіями своихъ дѣйствій, то они или награждаютъ заслугу, оказанную имъ, или отстраняютъ своихъ кліентовъ, въ случаѣ безуспѣшности попытки; если я былъ столь снисходителенъ, что согласился признаться и оправдываться въ поступкахъ, сдѣланныхъ мною, то, конечно, мистеръ Рандаль Лесли можетъ послѣдовать моему примѣру, не нарушая слишкомъ много своего достоинства. Впрочемъ, я никогда, сэръ, не далъ бы себѣ труда противодѣйствовать вашимъ интересамъ, если бы вы, какъ я впослѣдствіи узлахъ, не вздумали домогаться руки дѣвицы, которую я можетъ быть нѣсколько съ большимъ правомъ надѣялся назвать своею невѣстою. И въ этомъ случаѣ, могу ли я не сознать, что вы обманывали, предавали меня? Могли ли наши прежнія отношенія подать мнѣ мысль, что вмѣсто того, чтобы служить мнѣ, вы только думали о своей собственной выгодѣ? Пусть будетъ такъ, какъ должно быть, во всякомъ случаѣ мнѣ остается еще средство загладить предъ главою моей фамиліи всѣ нанесенныя оскорбленія и это средство состоитъ въ томъ, что я спасу дочь его отъ унизительнаго для нея брака съ предателемъ, который помогалъ мнѣ за деньги въ моихъ предпріятіяхъ и который теперь хочетъ воспользоваться плодами ихъ.
   -- Герцогъ! вскричалъ Рандаль.
   Герцогъ повернулся къ нему спиною. Рандаль простеръ руки къ сквайру.
   -- Мистеръ Гэзельденъ, какъ? и вы осуждаете меня,-- осуждайте меня, не выслушавъ моихъ оправданій?
   -- Не выслушавъ... тысячи смертей, нѣтъ! Если у тебя есть что нибудь сказать, говори, только говори правду и пристыди своего противника.
   -- Я содѣйствовалъ Франку въ сватовствѣ, я внушилъ ему мысль о посмертномъ обязательствѣ!... О, Боже мой, кричалъ Рандаль, ломай руки: -- если бы самъ Франкъ былъ здѣсь!
   Сожалѣніе, возбужденное въ душѣ Гарлея, исчезло при видѣ этого упорнаго притворства.
   -- Вы желаете, чтобы здѣсь присутствовалъ Франкъ Гезельденъ? Требованіе ваше должно быть уважено. Мистеръ Дэль, вы можете отойти теперь отъ этого молодого человѣка и поставить на ваше мѣсто самого Франка Гэзельдена. Онъ ждетъ въ сосѣдней комнатѣ. Позовите его.
   При этихъ словахъ, сквайръ закричалъ громкимъ голосомъ:
   -- Франкъ, Франкъ! сынъ мой! мой бѣдный сынъ!
   И бросился, изъ комнаты въ дверь, на которую указалъ Гарлей.
   Этотъ крикъ и это движеніе сообщили внезапную перемѣну чувствамъ всѣхъ присутствовавшихъ. На нѣсколько минутъ о самомъ Рандалѣ было забыто. Молодой человѣкъ воспользовался этимъ временемъ. Улучивъ мгновеніе, когда полные презрѣнія взоры обвинителей не были устремлены на него, онъ тихонько подкрался къ двери, не производя ни малѣйшаго шума, какъ раненная эхидна, которая, опустивъ голову, ползетъ по мягкой травѣ. Леви слѣдовалъ за нимъ до крыльца и твердилъ ему на ухо:
   -- Я не могъ рѣшительно помочь вамъ; вы сами бы то же сдѣлали на моемъ мѣстѣ. Вы видите, что вы потерпѣли уронъ во всѣхъ своихъ предпріятіяхъ, а когда человѣкъ совершенно падаетъ, мы оба были того мнѣнія, что въ такомъ случаѣ слѣдуетъ отдать его на произволъ судьбы и самому умыть руки.
   Рандаль не отвѣчалъ ни слова, и баронъ смотрѣлъ, какъ тѣнь, отбрасываемая его тѣломъ, постепенно спускалась по ступенямъ лѣстницы, пока совершенно не исчезла на камняхъ мостовой.
   -- Впрочемъ, онъ могъ бы принести нѣкоторую пользу, пробормоталъ Леви.-- Его лицемѣріе и пронырство еще могутъ поймать въ сѣти бездѣтнаго Эджертона. Еще есть надежда на маленькое мщеніе!
   Графъ прикоснулся въ это время къ рукѣ замечтавшагося ростовщика.
   J'ai bien joué mon rôle, n'est-se pas? (Не правда ли, что я хорошо игралъ свою роль?)
   -- Вашу роль! Скажу вамъ откровенно, мой любезный графъ, что я не понимаю вашей роли.
   -- Mo foi, значитъ, вы очень недогадливы Я только что пріѣхалъ во Францію, когда письмо д'Эстренджа дошло ко мнѣ. Оно имѣло видъ вызова на дуэль, по крайней мѣрѣ я такъ понялъ его. Отъ подобныхъ выводовъ я никогда не отказываюсь. Я отвѣчалъ, пріѣхалъ сюда, остановился въ гостинницѣ. Милордъ пріѣзжаетъ ко мнѣ вчера ночью. Я начинаю съ нимъ разговоръ въ такомъ тонѣ, который вы можете себѣ представить при подобныхъ обстоятельствахъ. Pardieu! онъ поступаетъ какъ настоящій милордъ! Онъ показываетъ мнѣ письмо отъ принца ***, въ которомъ возвѣщается о возстановленіи правъ Альфонсо и моемъ изгнаніи. Онъ съ особеннымъ благодушіемъ представляетъ мнѣ съ одной стороны картину нищенства и совершеннаго паденія, съ другой чистосердечнкгое раскаянія въ проступкахъ, съ надеждою на милосердіе Альфосо. Однимъ словомъ, я тотчасъ могъ понять, которая дорога ведетъ ближе къ цѣли. Я выбралъ такую дорогу. Трудность состояла лишь въ томъ, чтобы выпутаться самому, какъ подобаетъ человѣку съ огнемъ и съ достоинствомъ. Если я успѣлъ въ этомъ, поздравьте мнея. Альфонсо подалъ мнѣ руку, и теперь я предоставляю ему -- поправить мои денежныя дѣла и возстановить мое доброе имя.
   -- Если вы отправляетесь въ Лондонъ, сказалъ Леви: -- то моя карета, которая должна быть уже здѣсь, къ вашимъ услугамъ; съ особеннымъ удовольствіемъ займу мѣсто возлѣ васъ и поговорю съ вами о вашихъ планахъ въ будущемъ. Но, petie, mon cher! ваше паденіе было такъ стремительно, что всякій другой на вашемъ мѣстѣ переломалъ бы себѣ всѣ кости.
   -- Настоящая сила, сказалъ графъ съ улыбкою:-- легка и эластична; она не падаетъ, а опускается и отскакиваетъ отъ земли.
   Леви съ особеннымъ уваженіемъ посмотрѣлъ на графа и отдалъ ему преимущество въ сравненіи съ Рандалемъ.
   Въ это время въ комнатѣ, которую мы только что оставили, Гарлей сидѣлъ возлѣ Віоланты.
   -- Я съ моей стороны выполнилъ обѣщаніе, данное вамъ, сказалъ онъ съ кротостію и смиреніемъ.-- Неужели вы все еще будете со мною строги по прежнему?
   -- Ахъ! отвѣчала Віоланта, любуясь на благородное чело Гарлея; и гордость женщины за предметъ ея любви краснорѣчиво выражалась въ ея восторженномъ взорѣ: -- я узнала отъ мистера Дэля, что вы окончательно одержали надъ собою побѣду, и это заставляетъ меня стыдиться сомнѣній моихъ на счетъ того, что ваше сердце способно было высказать, когда минуты гнѣва, хотя гнѣва справедливаго, уже прошли.
   -- Нѣтъ, Віоланта, не прощайте еще мнѣ совершенно; будьте свидѣтельницей моего мщенія (я не забылъ о немъ) и тогда позвольте моему сердцу сдѣлать признаніе и произнести горячую мольбу, чтобы голосъ, при звукахъ котораго оно такъ трепещетъ, былъ постояннымъ его руководителемъ.
   -- Что это значитъ! вскричалъ кто-то съ удивленіемъ; и Гарлей, обернувшись, увидалъ герцога, который стоялъ сзади его, смотря съ изумленіемъ то на Гарлея, то на Віоланту: -- смѣю ли думать, что вы?...
   -- Освободилъ васъ отъ одного претендента на эту прелестную руку, чтобы самому сдѣлаться униженнымъ просителемъ.
   -- Corpo di Вассо! вскричалъ мудрецъ, обнимая Гарлея: -- это, по истинѣ, радостная для меня новость. Но я не намѣренъ теперь дѣлать опрометчивыхъ обѣщаній и распоряжаться наклонностями моей дочери.
   Онъ прижалъ Віоланту къ груди своей и что-то прошепталъ ей на ухо. Віоланта покраснѣла и не отрывалась отъ плеча его. Гарлей ожидалъ развязки съ нетерпѣніемъ. Въ это время Леонардъ вошелъ въ комнату, но Гарлей едва успѣлъ съ нимъ поздороваться, какъ появился и графъ.
   -- Милордъ, сказалъ Пешьера, отводя его въ сторону:-- я исполнилъ свое обѣщаніе и теперь намѣренъ оставить домъ вашъ. Баронъ Леви ѣдетъ въ Лондонъ и предлагаетъ мнѣ мѣсто въ своей каретѣ, которая, кажется, стоитъ уже у подъѣзда. Герцогъ и дочь его, безъ сомнѣнія, извинятъ меня, если я не распрощаюсь съ ними по правиламъ этикета. Въ вашихъ измѣнившихся положеніяхъ мнѣ не идетъ слишкомъ явно домогаться милости и вниманія; должно только устранить, что я уже, кажется, и сдѣлалъ,-- устранить преграду къ тому и другому; если вы одобряете мое поведеніе, то не оставьте высказать ваше мнѣніе обо мнѣ герцогу.
   Съ низкимъ поклономъ графъ пошелъ къ двери; Гарлей не удерживалъ его и проводилъ его до лѣстницы со всею учтивостью свѣтскаго человѣка.
   -- Не забудьте, милордъ, что я ничего не домогаюсь. Я позволю себѣ только принять то иди другое. Voilà tout!
   Онъ опять поклонился съ неподражаемою граціей кавалеровъ прошлаго столѣтія и сѣлъ въ дорожную карету барона Леви, который ожидался графа. Леви обратился въ это время къ Гарлею.
   -- Вы изволите, конечно, милордъ, объяснить мистеру Эджертону, въ какой степени его пріемышъ заслуживаетъ его привязанность и оправдываетъ попеченіе своего благодѣтеля. Впрочемъ, при этомъ не могу не припомнить, что хотя вы и скупили самыя срочныя и вопіющія обязательства мистера Эджертона, но я боюсь, что всего вашего состоянія не было бы довольно, чтобы распутать всѣ его сдѣлки, вслѣдствіе которыхъ онъ можетъ остаться бѣднякомъ.
   -- Баронъ Леви, отвѣчалъ Гарлей отрывисто:-- если я простилъ мистера Эджертона, то развѣ вы не можете простить ему съ своей стороны?
   -- Нѣтъ, милордъ, я не могу простить ему. Онъ никогда не нанималъ васъ, онъ никогда не употреблялъ васъ орудіемъ для своихъ цѣлей и не стыдился вашего сообщества. Вы скажете, что я ростовщикъ, а онъ государственный человѣкъ. Но какъ знать, чѣмъ бы я былъ, не будь я побочнымъ сыномъ пера? Какъ знать, чѣмъ бы я былъ, если бы я женился на Норѣ Эвевель? Мое рожденіе, моя блѣдная, темная молодость, сознаніе, что онъ съ каждымъ годомъ повышается на поприщѣ административномъ, чтобы съ большимъ правомъ не допускать меня къ своему столу въ числѣ прочихъ гостей, что онъ, считавшійся образцомъ для джентльменовъ, сдѣлался лжецомъ и обманщикомъ въ отношеніи лучшаго изъ друзей,-- удаляя меня отъ Одлея Эджертона, заставляли ненавидѣть его и завидовать ему. Вы, котораго онъ такъ оскорбилъ, протягиваете по прежнему ему руку, какъ великому государственному человѣку; прикосновенія ко мнѣ вы избѣгаете, какъ прикосновенія къ гадинѣ. Милордъ, вы можете простить тому, кого любите и о комъ сожалѣете. Я не могу простить тому, кого ненавижу и кому завидую. Извините меня за мое упрямство. Я прощаюсь съ вами, милордъ.
   Баронъ сдѣлалъ шагъ впередъ, потомъ воротился и сказалъ съ язвительною усмѣшкою:
   -- Но вы, безъ сомнѣнія, объясните мистеру Эджертону, въ какой мѣрѣ я содѣйствовалъ обвиненію его пріемыша. Я думалъ о бездѣтномъ лордѣ въ то время, когда вы, можетъ быть, считали меня испуганнымъ вашими энергическими изслѣдованіями дѣла. Ха, ха! я увѣренъ, что это задѣнетъ его за живое!
   Баронъ стиснулъ зубы въ припадкѣ сосредоточенной злобы, поспѣшно вошелъ въ карету, спустилъ сторы; кучеръ хлопнулъ бичемъ и карета скоро скрылась изъ виду.
  

ГЛАВА СХІХ.

   Одлей Эджертонъ сидѣлъ одинъ въ своей комнатѣ. Имъ овладѣлъ тяжелый, томительный сонъ вскорѣ послѣ того, какъ Гарлей и Рандаль оставили домъ рано поутру, и сонъ этотъ продолжался вплоть до вечера. Одлей проснулся только тогда, когда ему принесли записку отъ Гарлея, возвѣщавшую объ успѣшномъ окончаніи для него выборовъ и заключавшуюся словами:
   "Прежде наступленія ночи ты обнимешь своего сына. Не сходи къ намъ, когда я возвращусь. Будь спокоенъ, мы сами придемъ къ тебѣ".
   Въ самомъ дѣлѣ, не зная всей важности болѣзни, таившейся въ организмѣ Одлея и развившейся съ страшною быстротою, лордъ л'Эстренджъ все-таки хотѣлъ избавить своего друга отъ присутствованіи при обвиненіи Рандаля.
   Получивъ записку, Эджертонъ всталъ. При мысли, что онъ увидитъ своего сына -- сына Норы, болѣзнь его какъ будто исчезла. Но измученное раскаяніемъ и сомнѣніемъ сердце его сильно билось съ какими-то судорожными порывами. Онъ не обращалъ на это вниманія. Побѣда, которая возвращала его къ жизни, составлявшей до тѣхъ поръ единственную его заботу, единственную мечту, была забыта. Природа предъявила свои требованія съ полнымъ презрѣніемъ къ смерти, съ полнымъ забвѣніемъ славы.
   Такъ сидѣлъ этотъ человѣкъ, одѣтый съ обычною аккуратностію; черный сюртукъ его былъ застегнугь до верху; фигура его, выражавшая всегда полное спокойствіе, совершенное самообладаніе, выказывала теперь нѣкоторое волненіе; болѣзненный румянецъ вспыхивалъ на его щекахъ, глаза его слѣдили за стрѣлкою часовъ, онъ слушалъ со вниманіемъ, не идетъ ли кто по корридору. Наконецъ шумъ шаговъ достигъ его слуха. Онъ привсталъ, остановился на порогѣ. Неужели сердце его въ самомъ дѣлѣ перестанетъ одиночествовать? Гарлей вошелъ первый. Глаза Эджертона бѣгло окинули его и потомъ жадно впились въ отверстіе двери. Леонардъ слѣдовалъ за Гарлеемъ -- Леонардъ Ферфильдъ, въ которомъ онъ видѣлъ нѣкогда себѣ соперника. Онъ началъ сомнѣваться, догадываться, припоминать, узнавать нѣжный образъ матери въ мужественномъ лицѣ сына. Онъ невольно приподнялъ руки, готовясь обнять молодого человѣка -- но Леонардъ медлилъ -- глубоко вздохнулъ и думалъ, что онъ ошибся
   -- Другъ, сказалъ Гарлей: -- я привелъ къ тебѣ сына, испытаннаго судьбою и боровшагося со всѣми лишеніями, чтобы проложить себѣ дорогу. Леонардъ! въ человѣкѣ, въ пользу котораго я убѣждалъ васъ пожертвовать своимъ собственнымъ честолюбіемъ, о которомъ вы всегда отзывались съ такою восторженностію и уваженіемъ, котораго славное поприще имѣло васъ своимъ дѣятельнымъ сотрудникомъ, и котораго жизнь, не удовлетворявшуюся всѣми этими почестями, вы будете услаждать сыновнею любовью -- узнайте въ этомъ человѣкѣ супруга Норы Эвенель! Падите на колѣни передъ вашимъ отцомъ..... Одлей, обними своего сына!
   -- Сюда, сюда, вскричалъ Одлей, когда Леонардъ упалъ на колѣни:-- сюда, къ моему сердцу! Посмотри на меня этими глазами... какъ они кротки, какъ они полны любви и привязанности: это глаза твоей матери! И голова Одлея упала на плечо сына.
   -- Но эта еще не все, продолжалъ Гарлей, подводя Гэленъ и поставивъ ее подлѣ Леонарда.-- Твоему сердцу предстоятъ еще новая привязанность: прими и полюби мою воспитанницу и дочь. Что пріятнаго въ семействѣ, если оно не украшено улыбкою женщины? Они любили другъ друга съ самаго дѣтства. Одлей, пусть рука твоя соединитъ ихъ руки, пусть уста твои произнесутъ благословеніе ихъ браку.
   Леонардъ прервалъ его тревожнымъ голосомъ.
   -- О, сэръ... о, батюшка! я не хочу этой великодушной жертвы; онъ... онъ, предоставивъ мнѣ это неизъяснимое блаженство... онъ также любитъ Гэленъ!
   -- Переставь, Леонардъ, отвѣчалъ Гарлей съ улыбкою:-- я не такъ мало о себѣ думаю, какъ ты полагаешь. Ты будешь, Одлей, свидѣтелемъ еще другой свадьбы. Человѣкъ, котораго ты такъ долго старался примирять съ жизнью, заставить промѣнять пустыя мечтанія на истинное, вещественное благополучіе, и этотъ человѣкъ представитъ тебя своей невѣстѣ. Полюби ее для меня, полюби ее для собственнаго блага. Не я, а она была причиною моего возсоединенія съ дѣйствительнымъ міромъ, съ его радостями и надеждами. Я долго былъ ослѣпленъ, питалъ равнодушіе, злобу, ненависть къ людямъ, мучился раскаяніемъ... и имя Віоланты готово было сорваться съ языка его.
   Эджертонъ сдѣлалъ движеніе головою, какъ будто готовясь отвѣчать; всѣ присутствовавшіе были удивлены и испуганы внезапною перемѣною, которая произошла въ лицѣ его. Взоръ его подернулся облакомъ, грусть напечатлѣлась на челѣ его, губы его напрасно старались произнести какое-то слово; онъ упалъ на кресло, стоявшее подлѣ. Лѣвая рука его неподвижно лежала на сверткахъ дѣловыхъ бумагъ и оффиціальныхъ документовъ, и пальцы его механически играли ими, какъ играетъ умирающій своимъ одѣяломъ, готовый промѣнять его на саванъ. Правая рука его, какъ будто во мракѣ ночи, искала прикоснуться къ любимому сыну и, найдя его, старалась привлечь его ближе и ближе. Увы! счастливая семейная жизнь, этотъ замкнутый центръ человѣческаго существа -- эта цѣль, къ которой онъ такъ долго стремился со всякаго рода лишеніями, ускользнула отъ него въ то самое время, какъ онъ считалъ ее достигнутою, исчезла, какъ исчезаютъ на поверхности моря круги отъ брошеннаго камня: не успѣешь услѣдить за ихъ измѣнчивыми очертаніями, какъ они уже расплылись въ безконечность.
  

ГЛАВА СХХ.

   Рандаль Лесли поздно вечеромъ въ тотъ день, какъ оставилъ Лэнсмеръ-Паркъ, пришелъ пѣшкомъ къ дому своего отца. Онъ сдѣлалъ длинное путешествіе посреди мрака и тишины зимней ночи. Онъ не чувствовалъ усталости, пока неурядный, бѣдный домъ не напомнилъ ему о его безвыходной бѣдности. Онъ упалъ на постель, сознавая свое ничтожество, сознавая, что онъ самая жалкая развалина среди развалинъ человѣческаго честолюбія. Онъ не разсказалъ своимъ родственникамъ о всемъ произшедшемъ. Несчастный человѣкъ -- ему некому было ввѣрить свои горести, не отъ кого было выслушать строгую истину, которая могла бы принести ему утѣшеніе и возбудить въ немъ раскаяніе. Проведя нѣсколько недѣль въ совершенномъ уныніи и не произнося почти ни слова, онъ оставилъ отцовскій домъ и возвратился въ Лондонъ. Внезапная смерть такого человѣка, какъ Эджертонъ, даже въ тѣ безпокойныя времена, произвела сильное, хотя кратковременное впечатлѣніе. Подробности выборовъ, сообщавшіяся въ провинціальныхъ листкахъ, перепечатывались въ лондонскіе журналы; сюда вошли замѣтки о поступкахъ Рандаля Лесли въ засѣданіи комитета съ колкими обвиненіями его въ эгоизмѣ и неблагодарности. Весь политическій кругъ, безъ различія партій, составилъ себѣ о бѣдномъ кліентѣ государственнаго человѣка одно изъ тѣхъ понятій, которыя набрасываютъ тѣнь на весь характеръ и ставятъ неодолимую преграду честолюбивымъ стремленіямъ. Важные люди, которые прежде оказывали, ради Одлея, вниманіе Рандалю и которые при малѣйшемъ покровительствѣ со стороны судьбы, могли бы возвысить его карьеру, проходили мимо его по улицамъ, не удостоивая его поклономъ. Онъ не осмѣливался уже напоминать Эвенелю объ обѣщаніи его поддержать его при послѣдующихъ выборахъ за Лэнсмеръ, не смѣлъ мечтать о занятіи вакансіи, открывшейся со смертію Эджертона. Онъ былъ слишкомъ смѣтливъ, чтобы не увѣриться, что всѣ надежды его на представительство за мѣстечко исчезли. Теряясь въ обширной столицѣ, какъ нѣкогда терялся въ ней Леонардъ, онъ точно также подолгу стоялъ на мосту, глядя съ тупымъ равнодушіемъ на поверхность рѣки, какъ будто манившей его въ свои влажныя нѣдра. У него не было ни денегъ, ни связей -- ничего, кромѣ собственныхъ способностей и познаній, чтобы пробивать дорогу къ той высшей сферѣ общества, которая прежде улыбалась ему такъ благосклонно; а способности и познанія, которыя онъ употребилъ на то, чтобы оскорбить своего благодѣтеля, навлекали за него только болѣе и болѣе явное пренебреженіе. Но и теперь судьба, которая нѣкогда осыпала своими благами бѣднаго наслѣдника Руда, послала ему въ удѣлъ совершенную независимость, пользуясь которой, при неутомимыхъ трудахъ, онъ могъ бы достигнуть если не самыхъ высокихъ мѣстъ, то по крайней мѣрѣ такого общественнаго положенія, которое заставило бы свѣтъ руководствоваться его мнѣніями и, можетъ быть, даже оправдать его прежніе поступки. 5,000 фунтовъ, которые Одлей завѣщалъ ему партикулярнымъ актомъ, съ тѣмъ, чтобы поставить эту сумму внѣ законныхъ условій, были выплачены ему адвокатомъ л'Эстренджа. Но эта сумма показалась ему столь малою въ сравненіи съ неумѣренными надеждами, которыхъ онъ лишился, и дорога къ возвышенію представлялась ему теперь такою длинною и утомительною послѣ того, какъ онъ былъ разъ у ея исхода, что Рандаль смотрѣлъ на это неожиданно доставшееся ему наслѣдство, какъ на предлогъ не принимать на себя никакой обязанности, не избирать никакой серьёзной дѣятельности. Уязвляемый постоянно тѣмъ рѣзкимъ контрастомъ, который его прежнее положеніе въ англійскомъ обществѣ составляло съ настоящимъ положеніемъ, онъ поспѣшилъ уѣхать за границу. Тамъ изъ желанія ли развлечься, прогнать томившую его мысль, или по ненасытной жаждѣ узнать ближе, извѣдать достоинство незнакомыхъ предметовъ и неиспытанныхъ наслажденній, Рандаль Лесли, бывшій до тѣхъ поръ равнодушнымъ къ обыкновеннымъ удовольствіямъ молодости, вступилъ въ общество игроковъ и пьяницъ. Въ этой компаніи дарованія его постепенно исчезали, а направленіе ихъ къ интригамъ и разнымъ предосудительнымъ предпріятіямъ только унижало его въ общественномъ мнѣніи. Падая такимъ образомъ шагъ за шагомъ, проматывая свое состояніе, онъ совершенно былъ исключенъ изъ того круга, гдѣ самые отъявленные моты, самые безнравственные картежники все-таки сохраняютъ манеры и тонъ джентльменовъ. Отецъ его умеръ, заброшенное имѣніе Рудъ досталось Рандалю, но кромѣ расходовъ на приведеніе его въ какой бы то ни было порядокъ, онъ долженъ былъ выплатить деньги, причитавшіяся брагу, сестрѣ и матери. За тѣмъ едва ли что могло остаться въ его пользу. Надежда возстановить фамилію и состояніе предковъ давно для него миновала. Онъ написалъ въ Англію, поручая продать все свое имущество. Ни одинъ изъ богатыхъ людей не явился, впрочемъ, на аукціонъ, не цѣня высоко продававшагося имѣнія. Все оно пошло частями въ разныя руки. Самый домъ былъ купленъ на свозъ.
   Вдова, Оливеръ и Джульета поселились въ какомъ-то провинціальномъ городкѣ другого графства. Джульета вышла за мужъ за молодого офицера и вскорѣ умерла отъ родовъ. Мистриссъ Лесли немногимъ пережила ее. Оливеръ поправилъ свое маленькое состояніе женитьбою на дочери какого-то лавочники, который накопилъ нѣсколько тысячъ фунтовъ капитала. Долго послѣ продажи Руда не было никакихъ слуховъ о Рандалѣ; говорили только, что будто онъ выбралъ себѣ для жительства или Австралію, или Соединенные Штаты. Впрочемъ, Оливеръ сохранялъ такое высокое мнѣніе о дарованіяхъ своего брата, что не терялъ надежды, что Рандаль когда нибудь воротится богатымъ и значительнымъ, какъ какой нибудь дядюшка въ комедіи; что онъ возвыситъ падшую фамилію и преобразитъ въ граціозныхъ леди и ловкихъ джентльменовъ тѣхъ грязныхъ мальчишекъ и оборванныхъ дѣвчонокъ, которые толпились теперь вокругъ обѣденнаго стола Оливера, предъявляя аппетитъ совершенно несоразмѣрный ихъ росту и дородству.
   Въ одинъ зимній день, когда жена и дѣти Оливера вышли изъ за стола и самъ Оливеръ сидѣлъ, попивая изъ кружки плохой портвейнъ, и разсматривалъ несовсѣмъ утѣшительные денежные счеты; тощая лягавая собака, лежавшая у огня на дырявомъ тюфякѣ, вскочила и залаяла съ остервененімъ. Оливеръ поднялъ свои мутные голубые глаза и увидалъ прямо противъ себя въ оконномъ стеклѣ человѣческое лицо. Лицо это совершенно касаюсь стекла и отъ дыханія смотрѣвшаго узоры, нарисованные морозомъ, постепенно исчезали и стекла болѣе и болѣе тускнѣли.
   Оливеръ, встревоженный и разсерженный, принявъ этого непрошеннаго наблюдателя за какого нибудь дерзкаго забіяку и мошенника, вышелъ изъ комнаты, отворилъ наружную дверь и просилъ незнакомца оставить его домъ въ покоѣ; между тѣмъ собака еще менѣе учтиво ворчала на незнакомца и даже хватала его за икры. Тогда хриплый голосъ произнесъ: "Развѣ ты не узнаешь меня, Оливеръ? я братъ твой Рандаль! Уйми свою собаку и позволь мнѣ взойти къ тебѣ." Оливеръ отступилъ въ изумленіи: онъ не смѣлъ вѣрить главамъ, не могъ узнать брата въ мрачномъ, испитомъ призракѣ, который стоялъ передъ нимъ. Наконецъ онъ приблизился, посмотрѣлъ Рандалю въ лицо и, схвативъ его руку, не произнося ни слова, привелъ его въ свою маленькую комнату.
   Въ наружности Рандаля не осталось и слѣда того изящества и благовоспитанности, которыя отличали прежде его личность. Одежда его говорила о той крайней ступени нищеты, на которую онъ низошелъ. Лицо его было похоже на лицо бродяги. Когда онъ снялъ съ себя измятую, истертую шляпу, голова его оказалась преждевременно посѣдѣвшею. Волосы его, нѣкогда столь прекрасные цвѣтомъ и шелковистые, отсвѣчивали какимъ-то желѣзнымъ проблескомъ сѣдины и падали неровными, сбитыми прядями; за челѣ и лицѣ его ложились ряды морщинъ; умъ его по прежнему довольно рѣзко выказывался наружу, но это былъ умъ, который внушалъ только опасеніе -- это былъ умъ мрачный, унылый, угрожающій.
   Рандаль не отвѣчалъ ни на какіе вопросы. Онъ схватилъ со стола бутылку, въ которой оставалось еще немного вина и осушилъ ее однимъ глоткомъ.
   -- Фу, произнесъ онъ, отплевываясь:-- неужели у васъ нѣтъ ничего, что бы по больше согрѣвало человѣка?
   Оливеръ, дѣйствовавшій какъ будто подъ вліяніемъ страшнаго сна, подошелъ къ шкапу и вынулъ оттуда бутылку водки, почти полную. Рандаль жадно ухватился за нее и приложилъ губы къ горлышку.
   -- А, сказалъ онъ послѣ нѣкотораго молчанія: -- это другое дѣло, это удовлетворяетъ. Теперь дай мнѣ ѣсть.
   Оливеръ самъ поспѣшилъ служить брату: дѣло въ томъ, что ему не хотѣлось, чтобы даже его заспанная служанка видѣла его гостя. Когда онъ воротился съ кое-какими объѣдками, которые можно было достать на кухнѣ, Рандаль сидѣлъ у камина, расправивъ надъ потухающимъ пепломъ свои костлявые пальцы, похожіе на когти коршуна.
   Онъ съ необыкновенною прожорливостію съѣлъ все, что было принесено изъ остатковъ обѣда, и почти осушилъ бутылку. Но это нисколько не прогнало его унынія. Оливеръ стоялъ возлѣ него въ какомъ-то тупомъ удивленіи и страхѣ; собака отъ времени до времени недовѣрчиво скалила зубы.
   -- Я тебѣ разскажу свою исторію, произнесъ наконецъ Рандаль нехотя. Она не длинна. Я думалъ нажить состояніе -- и разорился, у меня нѣтъ теперь ни пенни и ни малѣйшей надежды на возможность поправиться. Ты, кажется, самъ бѣденъ, слѣдовательно не можешь помогать мнѣ. Позволь, по крайней мѣрѣ, пожить у тебя нѣсколько времени, иначе мнѣ негдѣ будетъ преклонить голову и придется умереть съ голоду.
   Оливеръ прослезился и просилъ брата поселиться у него.
   Рандаль жилъ нѣсколько недѣль въ домѣ Оливера, ни разу не выйдя за порогъ; онъ, казалось, не замѣчалъ, что Оливеръ снабдилъ его новымъ готовымъ платьемъ, хотя надѣвалъ это платье безъ зазрѣнія совѣсти. Но скоро присутствіе его сдѣлалось нестерпимымъ для хозяйки дома и стѣснительнымъ для самого хозяина. Рандаль, который нѣкогда былъ до того воздержнымъ, что самое умѣренное употребленіе вина считалъ вреднымъ для разсудка и воображенія, теперь получилъ привычку пить крѣпкіе напитки во всякій часъ дня. Но хотя они приводили его иногда въ состояніе опьяненія, никогда, впрочемъ, не располагали его сердца къ откровенности, никогда не прогоняли мрачной думы съ чела его. Если онъ потерялъ теперь прежнюю остроту ума и даръ наблюдательности, зато вполнѣ сохранилъ способность притворяться и лицемѣрить. Мистриссъ Оливеръ Лесли, бывшая съ нимъ сначала осторожною и молчаливою, вскорѣ сдѣлалась суха и холодна, потомъ стала позволять себѣ непріятные намеки, насмѣшки, наконецъ стала высказывать грубости. Рандаль немного оскорблялся всѣмъ этимъ и не давалъ себѣ труда возражать; но принужденный смѣхъ, которымъ онъ заключалъ всякую подобную выходку, такъ нестерпимо звучалъ въ ушахъ мистриссъ Лесли, что она разъ прибѣжала къ мужу и объявила, что или она сама или братъ его долженъ оставить ихъ домъ. Оливеръ старался ее успокоить и утѣшить; черезъ нѣсколько дней онъ пришелъ къ Рандалю и сказалъ ему съ робостію:
   -- Ты видишь, что все, чѣмъ я владѣю, принадлежитъ собственно женѣ моей, а ты между тѣмъ не хочешь съ нею поладить. Твое присутствіе дѣлается тебѣ столь же тягостнымъ, сколько и мнѣ. Я бы желалъ тебѣ помочь какъ нибудь, я думалъ тебѣ сдѣлать предложеніе.... только съ перваго взгляда это покажется слишкомъ ничтожнымъ передъ...
   -- Передъ чѣмъ? прервалъ Рандаль съ наглостію: -- передъ тѣмъ, что я былъ прежде или что я теперь? Ну, говори же!
   -- Ты человѣкъ ученый; я слыхалъ, что ты очень хорошо разсуждаешь о наукахъ; можетъ быть, ты и теперь въ состоянія возиться съ книгами; ты еще молодъ и могъ бы подняться.... и....
   -- Фу, ты, пропасть! Да говори же скорѣе то или другое! вскричалъ Рандаль грубымъ тономъ.
   -- Дѣло въ томъ, продолжалъ бѣдный Оливеръ, стараясь сдѣлать предложеніе свое не столь рѣзкимъ и страннымъ, какимъ оно представлялось ему первоначально:-- что мужъ нашей сестры, какъ ты знаешь, племянникъ доктора Фельпема, который содержитъ очень хорошую школу. Онъ самъ не ученъ и занимается болѣе преподаваніемъ ариѳметики и бухгалтеріи, но ему нужно учителя для классическихъ языковъ, потому что нѣкоторые изъ молодыхъ людей идутъ въ коллегіи. Я написалъ къ нему, чтобы разузнать объ условіяхъ; я конечно не называлъ твоего имени, не будучи увѣренъ, согласишься ли ты. Онъ, безъ сомнѣнія, уважить мою рекомендацію. Квартира, столъ, пятьдесятъ фунтовъ въ годъ.... однимъ словомъ, если ты захочешь, ты можешь получить это мѣсто.
   При этихъ словахъ Рандаль затрепеталъ всѣмъ тѣломъ и долго не могъ собраться отвѣчать.
   -- Хорошо, быть такъ; я принужденъ на это согласиться. Ха, ха! да, знаніе есть сила! Онъ помолчалъ нѣсколько минутъ.-- Итакъ, нашъ старый Голдъ не существуетъ, ты сдѣлался торгашомъ провинціальнаго городка, сестра моя умерла, и я отнынѣ -- никто другой, какъ Джонъ Смитъ. Ты говоришь, что не называлъ меня по имени содержателю пансіона, пусть оно и останется для него неизвѣстнымъ; забудь и ты, что я нѣкогда былъ однимъ изъ Лесли. Наши братскія отношенія должны прекратиться, когда я оставлю твой домъ. Напиши своему доктору, который смыслитъ одну ариѳметику, и отрекомендуй ему учителя латинскаго и греческаго языковъ, Джона Смита.
   Черезъ нѣсколько дней protégé Одлея Эджертона вступилъ въ должность преподавателя одной изъ обширныхъ, дешевыхъ школъ, которыя приготовляютъ дѣтей дворянъ и лицъ духовнаго сословія къ ученому поприщу, съ гораздо значительнѣйшею примѣсью сыновей торговцевъ, предназначающихъ себя для службы въ конторахъ, лавкахъ и на биржахъ. Тамъ Рандаль Лесли, подъ именемъ Джона Смита, живетъ до сихъ поръ.
   Между тѣмъ какъ, такъ называемое, поэтическое правосудіе развивалось изъ плановъ, въ которыхъ Рандаль Лесли истощилъ свой изобрѣтательный разсудокъ и преградилъ себѣ дорогу къ счастію, никакіе видимые признаки воздаянія не обнаруживались въ отношеніи злѣйшаго изъ интригантовъ, барона Леви. Ни разу паденіе фондовъ не успѣло потрясти зданіе, возведенное имъ изъ развалинъ домовъ другихъ людей. Баронъ Леви все тотъ же баронъ Леви, только сдѣлался милліонеромъ; впрочемъ, въ душѣ своей онъ едва ли не сознаетъ себя болѣе несчастнымъ, чѣмъ Рандаль Лесли, школьный учитель. Леви человѣкъ, внесшій сильныя страсти въ свою житейскую философію; у него не такая холодная кровь, не такое черствое сердце, которыя бы дѣлали его организмъ нечувствительнымъ къ волненіямъ и страданіямъ. Лишь только старость настигла великосвѣтскаго ростовщика, онъ влюбился въ хорошенькую оперную танцовщицу, которой маленькія ножки вскружили вѣтряныя головы почти всей парижской и лондонской молодежи. Ловкая танцовщица держала себя очень строго въ отношеніи къ влюбленному старику и, не поддавалась его страстнымъ убѣжденіямъ, заставила его жениться на ней. Съ этой минуты домъ его, Louis Quinze, сталъ наполняться болѣе, чѣмъ когда нибудь толпами высокородныхъ дэнди, которыхъ сообщества онъ прежде такъ жадно добивался. Но это знакомство вскорѣ сдѣлалось для него источникомъ неизъяснимыхъ мученій. Баронесса была кокетка въ полномъ смыслѣ этого слова, и Леви, въ которомъ, какъ намъ уже извѣстно, ревность была господствующею страстью -- испытывалъ непрерывную тревогу. Его неуваженіе къ человѣческому достоинству, его невѣріе въ возможность добродѣтели -- только содѣйствовали развитію въ немъ подозрѣнія и вызывали, какъ нарочно, опасности, которыхъ онъ наиболѣе боялся. Вдругъ онъ оставилъ свои великолепный домъ, уѣхалъ изъ Лондона, отказался отъ общества, въ которомъ могъ блестѣть своимъ богатствомъ, и заперся съ женою въ деревнѣ одной изъ отдаленныхъ провинцій; тамъ онъ живетъ до сихъ поръ. Напрасно старается онъ заняться сельскимъ хозяйствомъ; для него только тревоги жизни въ столицѣ, со всѣми ея пороками и излишествами, представляли нѣкоторую тѣнь отрады, нѣкоторое подобіе того, что онъ называлъ "удовольствіемъ". Но и въ деревнѣ ревность продолжаетъ преслѣдовать его; онъ бродитъ около своего дома съ блуждающимъ взоромъ и осторожностію вора; онъ стережетъ жену точно плѣнницу, потому что она ждетъ только удобнаго случая, чтобы убѣжать. Жизнь человѣка, отворившаго тюрьму для столь многихъ людей, есть жизнь тюремнаго сторожа. Жена ненавидитъ его и не скрываетъ этого. Между тѣмъ онъ раболѣпно расточаетъ ей подарки. Привыкнувъ къ самой необузданной свободѣ, требуя постоянныхъ рукоплесканій и одобренія какъ чего-то должнаго, будучи безъ всякаго образованія, съ умомъ дурно направленнымъ, выражаясь грубо и отличаясь самымъ неукротимымъ характеромъ, прекрасная фурія, которую онъ привелъ въ свой домъ, превратила этотъ домъ въ настоящій адъ. Леви не смѣетъ признаться никому, сколько онъ тратитъ денегъ, онъ жалуется на неудачи и нищету съ тѣмъ, чтобы извинить себя въ глазахъ жены, которую онъ лишилъ всѣхъ удовольствій. Темное сознаніе воздаянія пробуждается въ душѣ его и рождаетъ раскаяніе, которое еще болѣе терзаетъ его. Раскаяніе это есть слѣдствіе суевѣрія, а не религіознаго убѣжденія; оно не приноситъ съ собою утѣшенія истиннаго раскаянія. Леви не старается облегчить свои страданія, не думаетъ искупить свои проступки какимъ нибудь добрымъ дѣломъ. Между тѣмъ богатства его растутъ и принимаютъ такіе размѣры, что онъ не можетъ совладѣть съ ними.
   Графъ ди-Пешьера не ошибся въ расчетѣ, показавъ видъ раскаянія и прибѣгнувъ къ великодушію своего родственника. Онъ получилъ отъ щедраго герцога Серрано ежегодную пенсію, соотвѣтствовавшую его званію и ему снова дозволенъ былъ въѣздъ въ Вѣну. Но на слѣдующее же лѣто, послѣ пребыванія его въ Лэнсмерѣ, каррьера его внезапно окончилась.
   Въ Баденъ-Баденѣ онъ началъ ухаживать за богатой и хорошенькой собою полькой, вдовой. Репутація, которой она пользовалась, отогнала отъ нее всѣхъ поклонниковъ, исключая молодого француза, который былъ столъ же смѣлъ какъ Пешьера и влюбленъ сильнѣе его. Соперники предложили другъ другу дуэль. Пешьера явился на мѣсто поединка съ обычнымъ хладнокровіемъ, напѣвая опорную арію, и смотрѣлъ съ такимъ веселымъ видомъ на дуло пистолета, что нервы француза разстроились, несмотря на его храбрость. Спустивъ курокъ прежде, нежели онъ успѣлъ прицѣлиться, французъ, къ величайшему удивленію, попалъ графу въ сердце и убилъ его миновалъ.
   Беатриче ди-Негра, послѣ смерти брата, жила нѣсколько лѣтъ въ совершенномъ уединеніи, переселившись въ монастырь, но, впрочемъ, не постригаась въ монахини, какъ предполагала прежде. Дѣло въ томъ, что присматриваясь къ нравамъ и образу жизни сестеръ, она убѣждалась, что мірскія страсти и сожалѣнія о прошломъ (исключая самыхъ рѣдкихъ натуръ) прокладываютъ себѣ дорогу сквозь желѣзныя рѣшетки и черезъ высокія стѣны. Наконецъ она избрала себѣ пребываніе въ Римѣ, гдѣ извѣстна не только очень строгимъ образокъ жизни, но и дѣятельною благотворительностію. Ее не могли уговорилъ принять болѣе четвертой части той пенсіи, которая назначена была ея брату; но у нея было и мало потребностей кромѣ потребности благотворенія; а когда благотворительность дѣятельна, то она извлекаетъ много пользы и изъ небольшого количества золота. Маркиза не появляется въ блестящихъ, шумныхъ собраніяхъ; ее окружаетъ небольшое, но избранное общество художниковъ и ученыхъ. Первымъ наслажденіемъ она поставляетъ помогать какому нибудь талантливому юношѣ, особенно если онъ назоветъ своимъ отечествомъ Англію.
   Сквайръ и супруга его все еще проживаютъ въ Гэзельденѣ, гдѣ капитанъ Бэрнебесъ Гиджинботамъ поселился окончательно. Капитанъ сдѣлался страшнымъ ипохондрикомъ, но онъ разцвѣтаетъ отъ времени до времени; когда слышитъ, что въ семействѣ мистера Шэрна Кёрри есть больной, тогда онъ повторяетъ въ полголоса: "если бы эти семеро дрянныхъ ребятишекъ отправились на тотъ свѣтъ, у меня были бы большія надежды въ будущемъ". За подобныя желанія сквайръ дѣлаетъ ему обыкновенно строгій выговоръ, а пасторъ съ важностью произноситъ увѣщаніе. Хотя капитанъ и отплачиваетъ за это обоимъ три раза въ недѣлю за вистомъ, но пасторъ уже не бываетъ постояннымъ партнеромъ капитана, такъ какъ пятымъ садится играть по большой части старинный другъ и сосѣдъ сквайра, мистеръ Стикторейтсъ. Сражаясь такимъ образомъ одинъ, безъ помощи капитана, пасторъ съ печальнымъ удивленіемъ замѣчаетъ, что счастіе повернулось къ нему спиною, и что онъ выигрываетъ теперь рѣже, чѣмъ прежде выигрывалъ. Къ счастію, это единственная тревога -- исключая припадковъ истерики у мистриссъ Дэль, къ которымъ онъ, впрочемъ, совершенно привыкъ -- помрачающая ясную стезю жизни пастора. Мы должны теперь объяснить, какимъ образомъ мистеръ Стикторейтсъ занялъ мѣсто за карточнымъ столомъ въ Газельденѣ. Франкъ поселился въ Казино съ женою, которая характеромъ совершенно подходятъ къ нему; жена эта была миссъ Стикторейтсъ. Только дна года спустя послѣ потери Беатриче, Франкъ началъ забывать свое горе; умъ его потерялъ прежнюю игривость и беззаботность, за то онъ сдѣлался умѣреннѣе въ желаніяхъ и разсудительнѣе. Привязанность, хотя бы дурно выбранная и неудачно направленная, все-таки подвигаетъ впередъ воспитаніе человѣка. Франкъ сдѣлался положительнѣе и серьёзнѣе; посѣтивъ однажды Гэзельденъ, онъ встрѣтилъ миссъ Стикторейтсъ на одномъ изъ деревенскихъ баловъ. Молодые люди почувствовали симпатію другъ къ другу, можетъ быть, именно вслѣдствіе вражды, которая существовала между ихъ семействами. Свадьба, которая совершенно было устроиласъ, была отложена вслѣдствіе возникшаго между родителями спора о правѣ на дорогу. Но къ счастію преніе это было прекращено замѣчаніемъ пастора Дэля, что когда оба имѣнія, вслѣдствіе предположеннаго брака дѣтей, составятъ одно цѣлое, то поводъ къ тяжбѣ самъ собою уничтожится, ибо человѣкъ не имѣетъ обыкновенія тягаться съ самимъ собою. Впрочемъ, мистеръ Стикторейтсъ и мистеръ Гэзельденъ включили въ контрактъ особую оговорку (хотя адвокаты и увѣряли ихъ, что она не можетъ имѣть законной силы), по смыслу которой, въ случаѣ неимѣнія наслѣдниковъ отъ предположеннаго брака, участокъ Стикторейтсъ долженъ будетъ перейти въ какому нибудь члену фамиліи Стикторейтсъ, и право на дорогу изъ лѣсу черезъ болото будетъ подлежать тяжебному разбирательству на тѣхъ же самыхъ основаніяхъ какъ и теперь. Впрочемъ, трудно предположить, чтобы подобная тяжба могла возникнуть съ похвальною цѣлью разорить грядущихъ наслѣдниковъ, потому что у Франка два сына и двѣ дочери играютъ уже на террасѣ, на которой Джакеймо поливалъ нѣкогда померанцовыя деревья, и бѣгаютъ на бельведерѣ, на которомъ Риккабокка изучалъ нѣкогда Макіавелли.
   Риккабокка долго не могъ привыкнуть къ роскоши, которая снова стала окружать его, и къ титлу герцога. Джемима гораздо скорѣе освоилась съ новымъ положеніемъ, но удержала сердечную простоту, которая отличала ее въ Гэзельденѣ. Крестьяне и крестьянки любятъ ее безъ ума. Она особенно покровительствуетъ молодымъ, старается устроивать свадьбы и нуждающихся надѣляетъ приданымъ. Герцогъ, продолжая острить насчетъ женщинъ и женитьбы, не менѣе того одинъ изъ счастливѣйшихъ мужей на свѣтѣ. Любимое занятіе его составляетъ воспитаніе сына, котораго Джемима подарила ему вскорѣ послѣ возвращенія его на родину.
   Герцогъ постоянно желалъ узнать, что сдѣлалось съ Рандалемъ. Однажды -- за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, какъ Рандаль опредѣлился школьнымъ учителемъ -- герцогъ, осматривая генуэзскій госпиталь, съ свойственною ему наблюдательностію въ отношеніи всего, исключая его собственной особы, замѣтилъ въ углу спящаго человѣка, и такъ какъ лицо Рандаля въ это время еще не очень измѣнилось, то посмотрѣвъ на него пристально, герцогъ тотчасъ узналъ въ немъ несчастнаго питомца Итонской школы.
   -- Это англичанинъ, сказалъ бывшій тутъ дежурный чиновникъ.-- Его принесли сюда безъ чувствъ. Онъ получилъ, какъ мы узнали, опасную рану въ голову на дуэли съ извѣстнымъ всѣмъ chevalier d'industrie, который объявилъ, что противникъ обманывалъ и обиралъ его при всякомъ удобномъ случаѣ. Впрочемъ, это не совсѣмъ правдоподобно, продолжалъ чиновникъ: -- потому что мы нашли на больномъ лишь нѣсколько кронъ, и онъ долженъ былъ оставить свою квартиру, не будучи въ состояніи платить за нее. Онъ выздоравливаетъ, но лихорадка все еще продолжается.
   Герцогъ молча смотрѣлъ на спящаго, который метался на жосткой кровати и что-то бормоталъ едва внятнымъ голосомъ; потомъ онъ положилъ въ руку дежурному кошелекъ.
   -- Отдайте это англичанину, но не говорите ему моего имени. Правда, совершенная правда, пословица справедлива! разсуждалъ самъ съ собою герцогъ, сходя съ лѣстницы. Più pelli di rolpi che di аsini vanno in Pelliccieria (не ослиныя, а лисьи шкуры попадаютъ больше къ скорняку.)
   Докторъ Морганъ продолжаетъ прописывать пилюли отъ тоски и капли отъ меланхоліи. Число его паціентовъ значительно увеличилось, и подъ его неутомимымъ надзоромъ больные живутъ столько, сколько угодно Провидѣнію. Ни одинъ изъ аллопатовъ не въ состояніи взять на себя большаго.
   Смерть бѣднаго Джона Борлея не осталась неотмѣченною въ литературныхъ лѣтописяхъ. Похвалы, которыхъ онъ не дождался при жизни, посыпались теперь щедро, и въ Кенсоллъ-Гринѣ ему воздвигнутъ по подпискѣ прекрасный монументъ. Будь у него жена и дѣти, имъ была бы оказана необходимая помощь. Любители литературы цѣлые мѣсяцы рылись въ библіотекахъ и собирали его юмористическія сочиненія, анекдоты, фантастическіе разсказы и образцы краснорѣчія, которое нѣкогда оглашало дымныя таверны и залы грязныхъ клубовъ. Леонардъ собралъ его сочиненія, разбросанныя по разнымъ повременнымъ изданіямъ. Они заняли мѣста на полкахъ главнѣйшихъ библіотекъ, хотя предметы, избранные авторомъ, имѣли слишкомъ мгновенный интересъ и обработывались какимъ-то страннымъ, причудливымъ образомъ. Эти образцы литературной дѣятельности не могли сдѣлаться ходячею монетою мышленія, на нихъ любители смотрѣли какъ на своего рода рѣдкость. Бѣдный Борлей!
   Дикъ Эвенель не вышелъ изъ Парламента такъ скоро, какъ предполагалъ прежде. Онъ не могъ убѣдитъ Леонарда, въ которомъ жажда политическаго возвышенія была утолена у источника музъ, занять его мѣсто въ Сенатѣ; а онъ сознавалъ, что семейству Эвенелей необходимо имѣть представителя. Онъ началъ вслѣдствіе того употреблять большую часть своего времени на служеніе интересамъ Скрюстоуна, нежели на дѣла своей родины и успѣлъ уничтожить совмѣстничество, которому долженъ былъ подвергнуться, тѣмъ, что сдѣлалъ изъ своего соперника дѣятельнаго участника въ своихъ интересахъ. Пріобрѣтя такимъ образомъ монополію въ Скрюстоунѣ, Дикъ обратился къ своимъ прежнимъ убѣжденіямъ въ пользу свободной торговли. Онъ дѣлается образцомъ для стараго поколѣнія помѣщиковъ и во всякомъ случаѣ можетъ бытъ названъ однимъ изъ тѣхъ просвѣтителей деревень, которыхъ создаетъ тѣсное соединеніе предпріимчиваго ума и значительнаго капитала.
   Права рожденія Леопарда была безъ труда доказаны и никто не рѣшился ихъ оспаривать. Часть наслѣдства, перешедшая къ нему отъ отца, вмѣстѣ съ суммою, которую Эвенель выплатилъ ему за патентъ на сдѣланное имъ изобрѣтеніе, и приданымъ, которое Гарлей назначилъ Гэленъ противъ ея воли, привели молодую чету къ той золотой срединѣ, которая не испытываетъ лишеній бѣдности и не знаетъ тревогъ и обязанностей, сопряженныхъ съ большимъ состояніемъ. Смерть отца сдѣлала глубокое впечатлѣніе на душу Леонарда; но убѣжденіе, что онъ родился отъ человѣка, пользовавшагося такою завидною славою и занимавшаго такое видное мѣсто въ обществѣ, не только не развивало, но уничтожало въ немъ честолюбіе, которое довольно долгое время отвлекало его отъ любимыхъ его стремленій. Ему не нужно было добиваться званія, которое сравняло бы его съ званіемъ Гэленъ. У него не было родственника, котораго любовь онъ могъ бы снискать своими успѣхами въ свѣтѣ. Воспоминаніе о прежней сельской жизни, склонность къ уединенію -- при чемъ привычка содѣйствовала естественному влеченію -- заставляли его уклоняться отъ того, что человѣкъ, болѣе привязанный къ свѣту, назвалъ бы завидными преимуществами имени, дозволявшаго ему доступъ въ высшія сферы общественной жизни.
   Леонардъ видѣлъ прекрасный памятникъ, воздвигнутый на могилѣ Норы, и надпись, сдѣланная на немъ, оправдывала бѣдную женщину во мнѣніи людей. Онъ съ жаромъ обнялъ мать Норы, которая съ удовольствіемъ признала въ немъ внука; даже самъ старый Джонъ особенно разчувствовался, видя, что тяжелая тоска, лежавшая на сердцѣ жены его, теперь разсѣялась. Опираясь на плечо Леонарда, старикъ уныло глядѣлъ на гробницу Норы и говорилъ въ полголоса:
   -- Эджертонъ! Эджертонъ! "Леонора, гордая супруга достопочтеннаго Одлея Эджертона!" А я подавалъ за него голосъ. Она выбрала себѣ настоящій цвѣтъ, какой слѣдовало. Неужели это то самое число? Неужели она умерла такъ давно? Правда! правда! Жаль, что ея нѣтъ съ нами. Но жена говоритъ, что мы увидимся скоро съ нею; я всегда то же думалъ самъ, вольно ей прежде было спорить. Благодарю васъ, сэръ. Я человѣкъ бѣдный, но слезы эти не тяготятъ меня; напротивъ, не знаю почему, но я чувствую себя особенно счастливымъ. Гдѣ моя старуха? Я думаю она не знаетъ, что я теперь только и толкую, что про Нору. А! вотъ она. Благодарю васъ, сэръ; а лучше возьмусь на руку моей старухи, я больше привыкъ къ ней, и.... жена, скоро ли мы пойдемъ къ Норѣ?
   Леонардъ привелъ мистриссъ Ферфильдъ повидаться съ своими родными и мистриссъ Эвенель привѣтствовала ее съ особенною нѣжностію. Имя, начертанное на гробницѣ Норы, расположило сердце матери въ пользу оставшейся дочери. Бѣдный Джонъ повторялъ часто: "Теперь она можетъ говорить о Норѣ" и въ самомъ дѣлѣ при подобныхъ разговорахъ, она сама и дочь ея, которую она оставляла такъ долго въ пренебреженіи, убѣдились, сколько между ними было общаго. Такъ, когда вскорѣ послѣ женитьбы съ Гэленъ, Леонардъ уѣхалъ за границу, Джэнъ Ферфильдъ осталась жить съ стариками. Послѣ смерти ихъ, которая послѣдовала въ одинъ и тотъ же день, она отказалась, можетъ быть, изъ самолюбія, поселиться съ Леонардомъ, но наняла себѣ квартиру вблизи отъ дома, который онъ впослѣдствіи купилъ себѣ въ Англіи. Леонардъ оставался за границею нѣсколько лѣтъ. Будучи спокойнымъ наблюдателемъ обычаевъ и умственнаго развитія народовъ, глубоко, внимательно изучая памятники, которые живо говорятъ намъ о прошломъ, онъ собралъ обильные матеріалы для исторіи человѣчества и понятія его о высокомъ и прекрасномъ развились въ немъ, подъ роднымъ небомъ, въ усладительное служеніе искусству.
   Леонардъ окончилъ сочиненіе, которое занимало его такъ много лѣтъ,-- сочиненіе, на которое онъ смотритъ какъ на верхнее звѣно своего духовнаго развитія и на которомъ онъ основываетъ всѣ надежды, соединяющія человѣка современнаго съ будущими поколѣніями. Сочиненіе его отпечатано; въ боязливомъ ожиданіи онъ ѣдетъ въ Лондонъ. Теряясь въ громадной столицѣ, онъ хочетъ видѣть собственными глазами, какъ приметъ свѣтъ новую связь, которую онъ провелъ между суетливою городскою жизнью и своимъ трудомъ, свершеннымъ въ тиши уединенія. Сочиненіе вышло изъ типографіи въ недобрый часъ. Публика занята была другими предметами; публикѣ нѣкогда было обратить вниманіе на новое твореніе, и книга не проникла въ обширный кругъ читателей. Но свирѣпый критикъ напалъ на нее, истерзалъ, изорвалъ, исказилъ ее, смѣшалъ достоинства и недостатки ея въ одно уродливое цѣлое. Достоинства никто не нашелся выказать должнымъ образомъ, недостатки не нашли безпристрастнаго защитника. Издатель уныло покачиваетъ головою, указываетъ на полки, которыя гнутся подъ тяжестію непроданныхъ экземпляровъ, и замѣчаетъ, что сочиненіе, которое выражало самыя свѣтлыя, утѣшительныя стороны человѣческой жизни, не соотвѣтствуетъ современному вкусу. Огорченный, обиженный, хотя и стараясь казаться твердымъ, Леонардъ возвращается домой, и тамъ на порогѣ встрѣчаетъ его утѣшительница. Голосъ ея повторяетъ ему любимыя мѣста изъ его сочиненія, говоритъ ему о его будущей славѣ, и все окружающее, подъ вліяніемъ улыбки Гэленъ, какъ будто проясняется, облекается въ радужный колоритъ надежды. И глубокое убѣжденіе, что небо ставятъ человѣческое счастіе внѣ свѣтскаго одобренія или пререканія, овладѣваетъ существомъ Леонарда и возвращаетъ ему прежнее спокойствіе. На слѣдующій день онъ сидитъ вмѣстѣ съ Гэленъ у морскаго берега и смотритъ такъ же ясно, такъ же спокойно, какъ и прежде, на мѣрное колебаніе волнъ. Рука его лежитъ въ рукѣ Геленъ и движимый чувствомъ благодарности, которая связываетъ тѣснѣе и прочнѣе самой страсти, онъ тихо шепчетъ ей:
   "Блаженна женщина, которая утѣшаетъ."
   Гарлей л'Эстренджъ вскорѣ послѣ женитьбы на Віолантѣ, по убѣжденію ли жены или чтобы разсѣять мрачныя думы, навѣянныя на него смертію Эджертона, отправился во временную командировку въ одну изъ колоній. Въ этомъ порученіи, онъ показалъ столько способностей, исполнилъ все такъ успѣшно, что по возвращеніи въ Англію, былъ возведенъ въ достоинство пера при жизни отца, который любовался за сына, достигшаго почестей не по праву наслѣдства, а собственными заслугами и дарованіями. Успѣхи въ Парламентѣ заставляли всѣхъ ожидать отъ дѣятельности Гарлея весьма многаго. Но онъ убѣждался, что успѣхъ, для того чтобы могъ быть прочнымъ, долженъ быть основанъ на ближайшемъ познаніи всѣхъ многочисленныхъ подробностей дѣловой практики, что вовсе не согласовалось съ его наклонностями, хотя и соотвѣтствовало его дарованіямъ. Гарлей много лѣтъ провелъ въ праздности, а праздность имѣетъ въ себѣ много привлекательнаго для человѣка, котораго общественное положеніе обезпечено, который надѣленъ богатствомъ въ излишкѣ и котораго въ домашней жизни не ожидаютъ такія заботы, отъ которыхъ онъ искалъ бы развлеченія. Онъ сталъ смѣяться надъ своими честолюбивыми планами, въ припадкахъ необузданной, беззаботной веселости, и ожиданія, основанныя на успѣхѣ дипломатическаго порученія, постепенно исчезали. Въ это время насталъ одинъ изъ тѣхъ политическихъ кризисовъ, когда люди, обыкновенно равнодушные къ дѣламъ политики, приходятъ къ убѣжденію, что формы администраціи и законодательства основаны не на мертвой теоріи, а на живыхъ началахъ народной дѣятельности. Въ обоихъ Парламентахъ партіи дѣйствовали энергически. Черезъ нѣсколько времени Гарлей говорилъ рѣчь предъ собраніемъ лордовъ и превзошелъ все, чего можно было ожидать отъ его дарованій. Сладость славы и сознаніе пользы, испытанныя имъ вполнѣ, совершенно обозначили его будущую судьбу. Черезъ годъ голосъ его имѣлъ сильное вліяніе въ Англіи. Его любовь къ славѣ ожила -- не неопредѣленная и мечтательная, но превратившаяся въ патріотизмъ и усиленная сознаніемъ цѣли, къ которой онъ стремился. Однажды вечеромъ, послѣ подобнаго торжества въ Парламентѣ, Гарлей возвратился домой вмѣстѣ съ отцомъ своимъ. Віоланта выбѣжала къ нимъ на встрѣчу. Старшій сынъ Гарлея -- мальчикъ, бывшій еще у кормилицы, не былъ уложенъ, противъ обыкновенія въ свою маленькую кроватку. Можетъ быть, Віоланта предъугадывала торжество своего мужа и желала, чтобы сынъ ея раздѣлилъ съ ними общую радость. Старый графъ л'Эстренджъ взялъ его къ себѣ на руки и, положивъ руку на кудрявую головку мальчика, произнесъ съ важнымъ видомъ.
   -- Дитя, ты увидишь, можетъ быть, смутныя времена въ Англіи прежде, нежели эти волосы посеребрятся подобно моимъ. Обязанность твоя для возвышенія чести Англіи и сохраненія мира будетъ трудна и многообразна. Послушай совѣта старика, который хотя и не имѣлъ достаточно дарованій чтобы надѣлать шуму въ свѣтѣ, но оказалъ замѣтную пользу не одному поколѣнію. Ни громкія титла, ни обширныя имѣнія, ни блестящія способности не доставятъ тебѣ истинной радости, если ты не будешь относить всѣ блага жизни къ милосердію Божію и щедрости твоего отечества. Если тебѣ придетъ въ голову, что дарованія твои не налагаютъ на тебя никакихъ обязанностей или что эти обязанности несовсѣмъ согласуются съ твоею привязанностію къ свободѣ и удовольствіямъ, то вспомни, какъ я отдалъ тебя на руки къ отцу и произнесъ эти немногіе слова: "Пусть онъ нѣкогда точно такъ же будетъ гордиться тобою, какъ я теперь горжусь имъ."
   Мальчикъ обнялъ шею отца своего и пролепеталъ съ полнымъ сознаніемъ: "постараюсь". Гарлей наклонилъ голову къ серьёзному личику ребенка и сказалъ съ нѣжностію: "твоя мать говорить твоими устами".
   Старая графиня привстала въ эту минуту съ вольтеровскихъ креселъ и подошла въ даровитому перу.
   -- Наконецъ, сказала она, положивъ руку на плечо къ сыну -- наконецъ, мой любезный сынъ, ты оправдалъ всѣ ожиданія своей юности.
   -- Если это такъ, отвѣчалъ Гарлей -- то это потому, что я нашелъ то, чего искалъ прежде напрасно. Онъ обнялъ рукою талью Віоланты и прибавилъ съ нѣжною, но вмѣстѣ торжественною, улыбкою: Блаженна женщина, которая возвышаетъ!

КОНЕЦЪ.

"Современникъ", тт. 38--42, 1853, тт. 43--45, 1854

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru