Маша. Трам-там-там...
Вершинин. Там-там.
Маша. Тра-ра-ра?
Вершинин. Тра-та-та...
Солёный. Цып-цып-цып...
Маша. У лукоморья дуб зелёный,
Златая цепь на дубе том... Кот зелёный...
Чебутыкин. Тара-ра-бум-бия,
Сижу на тумбе я...
Чехов А. П., "Три сестры". Др. в 4-ёх д.

Действие в Чухломе и её окрестностях в новейшее время.

Гостиная в собственном доме девяти сестёр. В задней стене два окна. Правое открыто, и сквозь него видны: куст бузины, клумба цветов и дорожка. На бузине сидит старая ворона. По дорожке ходят куры и петух. Левое окно завешено кисейной занавеской. В боковых стенах двери. В саду за окном весёлое весеннее утро, в гостиной гадость и неряшливо, на полу, посредине, у самой суфлёрской будки, лежит огромная мокрая тряпка и половая щётка, забытая, очевидно, прислугой.

При поднятии занавеса звонит колокол, по величине равный Большому Ивановскому. Потом на сцене пять минут абсолютной тишины, прерываемой только чиханьем, харканьем и кашлем зрителей в партере, ложах и, в особенности, в райке.

Слышен шорох полёта. Четыре курицы проходят по дорожке сада, кудахча и роясь около клумбы. Одна находит дрессированного червяка и хочет его склевать. Остальные подбегают к ней и стараются вырвать червяка. Усиленное кудахтанье. Но червяк безмолвствует, что должно быть очень оттенено режиссёром, что бы зрители здесь почуяли символ борьбы за существование и жертву этой борьбы. К дерущимся курам подскакивает петух, отбивает червяка, съедает его жадно и тотчас же, как настоящий сытый сверхмерзавец, начинает ухаживать за наиболее представительной курицей. Но в это время из-за куста бузины выскакивает другой петух и вступает в яростный бой с первым. Четверть часа символического петушиного боя. Слышится обычное "курареку" при нападениях, шорох сшибающихся грудей петухов и отлетающих перьев. Вдруг случается весенняя гроза. Солнце меркнет. Порыв ветра. К занавеске правого окна протягивается рука бутафора, лежащего под окном внизу сзади декорации, и начинает дёргать занавеску, стараясь представить, что она будто бы колеблется от ветра. Но так как рука бутафора видна зрителям, то режиссёр из-за кулисы шёпотом говорит бутафору: "Скотина"!

В открытое окно видно, что в саду начинает идти настоящий дождь. Что тот не бутафорский, а натуральный, ощущается зрителями по тому, что в окно влетают брызги и по полу гостиной разливается подлинная лужа до самой суфлёрской будки. Куры и петухи прячутся от дождя за куст. Дождь проходит. Снова в саду весёлое весеннее утро, а в гостиной ещё больше неряшества от разлившейся лужи. Выходят девять сестёр в утренних халатах, растрёпанные, нечёсаные, в стоптанных туфлях, загримированные все "рожами" и нарочно представленные самыми плохими актрисами, что бы более было реализма, правды и натуры.

Пауза. За сценой воет собака, проезжают бочки общества городской ассенизации, пролетают гогочущие утки, гуси, кричащие журавли и стонущая чайка, проходит какой-то идиот, который, просунув голову в окно и крикнув на весь театр "Иго-го"!, скрывается, кто-то хохочет, словно леший, кого-то тошнит, голос городового: "Тащи и не пускай"! Играют на расстроенной фортепиано из "Травиаты" молитву Пресвятой Деве, топочут, вытанцовывая гопака, визжит пьяная баба, которую бьют. Настроение.

Дрессированный комар, заслышав, что поют о нём, влетает в гостиную и начинает кружиться около сестёр с пронзительным жужжанием. Настроение. Публика шумно вызывает комара. Он вылетает на авансцену и раскланивается. Дружные и долгие аплодисменты.

Сёстры вновь припадают к тряпке. За сценой визжит поросёнок, играют на гармони "Барыню", пьяный мужик поёт: "Заведу себе матаню", шарманка выводит: "Под вечер, осенью ненастной", мычит корова, пролетают галки, слышен грохот колёс проезжающих пожарных, секут неподалёку мальчика, кричащего: "Папочка, не буду! Никогда больше не буду"! Поэт Гордый-Безмордый читает нараспев стихи господина Бальмонта из "Горящих зданий" ("Глухие дни"):

"Гробы, отяжелевшие от гнили,

Живым давали страшный адский хлеб,

Во рту у мёртвых сено находили,

И каждый дом был сумрачный вертеп"...

Ржёт лошадь, где-то колют дрова и пилят доску, пьяный сторож, приняв утро за ночь, трещит в трещотку, дамы и девицы из жидовок свищут в сирены и бросают туфли из-за кулис, торговец-мужик кричит: "Молоко, молоко, молоко"! Торговка-баба: "Селёдки солёные, селёдки"! Гудит фабричный гудок. Всё смолкает. Полная тишина. На сцену выползают три дрессированных таракана-пруссака и медленно-медленно шевелят усами. Сёстры продолжают сосать тряпку. Полное настроение. Занавес. Неистовые вызовы: "Автора? Режиссёра! Тараканов! Комара"! Выходят автор, режиссёр в сопровождении трёх дрессированных тараканов и комара. Театр рушится от восторженных рукоплесканий.