Чехов Антон Павлович
Письма А. И. Иваненко к А. П. Чехову

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Е. М. САХАРОВА

"МОИ СИМПАТИИ К ВАМ И ВАШЕЙ СЕМЬЕ ВЕЧНЫ..."

(Письма А. И. Иваненко к А. П. Чехову)

  
   Чеховиана. Чехов и его окружение.
   М.: Наука, 1996.
   OCR Ловецкая Т. Ю.
  
   В архиве А. П. Чехова, хранящемся в Отделе рукописей Российской Государственной библиотеки, имеется около 50 писем "вечного друга" (М. П. Чехов) чеховской семьи флейтиста Александра Игнатьевича Иваненко, охватывающих почти 15 лет -- с 1889 по 1903 г.1 Но время общения Чехова и Иваненко было более длительным -- они познакомились в 1885 г., когда брат Чехова художник Николай Павлович ввел в дом Чехова на Якиманке друзей-музыкантов, среди которых был и Иваненко, ставший с той поры "вечным" спутником писателя. Имеются все основания полагать, что в последний раз Иваненко виделся с Чеховым в Москве перед его отъездом в Баденвейлер. Письма Иваненко печатаются не в полном составе и с купюрами, что объясняется некоторыми особенностями личности этого чеховского корреспондента. Дело в том, что Иваненко отличался чрезвычайной многоречивостью, что было отмечено всеми, знавшими его. Отец писателя П. Е. Чехов в своем мелиховском дневнике, где почти нет оценочных записей, все же счел необходимым отметить: "Иваненко много говорит" (26 марта 1895 г.). А. П. Чехов в письме к сестре 15 марта 1893 г. замечает: "Иваненко рассказывает длинно-длинно" (П., 5, 187), М. П. Чехов в книге "Антон Чехов и его сюжеты" пишет об Иваненко: "Это был жалкий человек, любящий, нежный, привязчивый. Он необыкновенно длинно рассказывал и не обижался, когда его не слушали"2. Особенно любил Иваненко подробно рассказывать о своих родственниках, ничем не примечательных. Эта особенность Иваненко присуща и его письмам, поэтому при публикации сделаны необходимые, на наш взгляд, сокращения, сняты повторения. Неоднократно в своих письмах Иваненко вспоминал обращенный к нему завет Чехова -- "во многоглаголании несть спасения", -- но отнюдь не всегда этому следовал.
   Чехов, рекомендуя рассказы Иваненко в "Будильник", предупреждал секретаря журнала A. C. Лазарева-Грузинского, что Иваненко "сильно отстал в знаках препинания" (П., 5, 111).
   Письма Иваненко представляют интерес прежде всего потому, что из адресованных к нему писем Чехова сохранилось лишь три. О судьбе остальных чеховских писем, очевидно, безнадежно утраченных, есть сведения в книге И. И. Бондаренко "Следы его жизни"3. Публикуемые письма дают известное представление о содержании утерянных чеховских писем, где, в частности, шла речь о предполагаемой покупке Чеховым хутора на Украине, сообщались данные о приобретенном имении в Мелихове, говорилось о гостях Мелихова и общих знакомых и т.д.
   В письмах Иваненко содержатся сведения о членах чеховской семьи -- отце, матери, братьях, сестре писателя. Сам уроженец Украины, отец и брат которого жили по соседству с Линтваревыми, он подробно описывает жизнь этой близкой Чехову семьи (в Сумах, в имении Линтваревых, Чеховы провели лето 1888 и 1889 гг.). Интересны сообщаемые в письмах сведения о сумском обществе, о жизни местной интеллигенции, чиновничества и др. В письмах встречаются упоминания о многих людях из близкого окружения Чехова -- это художник И. И. Левитан, художницы М. Т. Дроздова и A. A. Хотяинцева, друг чеховской семьи Л. С. Мизинова, писатели A. C. Лазарев-Грузинский и Н. М. Ежов, издатель "Нового времени" A. C. Суворин, сосед по Мелихову князь С. И. Шаховской, "астрономка" О. П. Кундасова, музыканты М. Р. Семашко, B. C. Тютюнник, Б. М. Азанчевский, владелец подмосковного имения Бабкино A. C. Киселев и его сын Сергей, Я. А. Корнеев, владелец дома на Кудринской, где Чехов жил в 1886--1890 гг., и др. Благодаря письмам Иваненко можно себе представить, что происходило в доме Корнеева после отъезда Чехова на Сахалин и как выглядела квартира на Малой Дмитровке в Москве, снятая Марией Павловной после продажи Мелихова. Из письма Иваненко от 28 мая 1890 г. видно, что Иваненко, перед тем как семья Чеховых покинула дом Корнеева, сделал опись чеховской библиотеки (опись эта пока не обнаружена).
   Иваненко любил и хорошо знал произведения Чехова. В его письмах цитируется водевиль "Трагик поневоле", приводятся слова Кулыгина из пьесы "Три сестры". На всех железнодорожных станциях, где ему доводилось побывать, Иваненко спрашивал о продаваемых там книгах Чехова и подробно сообщал об этом писателю. В письме (до 15 марта 1898 г.) Иваненко описал Чехову возмутившее его поведение продавца в московском магазине "Нового времени". Чехов ответил из Ниццы 17(29) марта 1898 г.: "Ту часть Вашего письма, в котором Вы пишете о книжном магазине, я весьма прочувствовал и копию пошлю в Петербург" (П., 7, 187).
   Известно, насколько Чехов любил шутки, веселые мистификации. Об одной из них узнаем из письма Иваненко (ноябрь 1897 г.): в доме Чеховых на Кудринской одно время жил сын бабкинских помещиков Сережа Киселев, или Финик, как его называл Чехов. Вот этому-то юному Финику в свое время Чехов, указав на певца Большого театра Тютюнника, сказал, что он директор гимназии. Иваненко наблюдал, как уже взрослым Сережа Киселев робел перед Тютюнником.
   Иваненко постоянно сообщал Чехову о том, что у писателя много поклонников и особенно поклонниц на Украине. Затем, находясь в московской больнице, он не преминул написать о том, что в палате, где он лежит, один из больных читает вслух рассказы Чехова, вызывая восторг слушателей.
   С особым удовольствием сообщает Иваненко Чехову о том, каким успехом тот пользуется у особ прекрасной половины общества. Так, одна из знакомых Иваненко, его коллега учительница, тайно похищала с его стола портрет Чехова. В письме от 28 июня 1898 г. Иваненко описывает смятенное душевное состояние Наташи Линтваревой, безнадежно влюбленной в Чехова и рвущейся в Мелихово. Неравнодушна к Чехову и сестра Иваненко Александра, как можно заключить из писем и ее самой и Иваненко.
   С особой любовью пишет Иваненко о Мелихове, где, пользуясь гостеприимством Чехова, он подолгу живал и, по правде говоря, подчас утомлял хозяев. Так, 24 августа 1893 г. Чехов писал A. C. Суворину: "У меня тесно. Можете представить, Иван с женой, Иваненко живет уже больше года в ожидании, когда найдут для него в Москве место" (П., 5, 231). Письма Иваненко доносят до нас драгоценные приметы течения мелиховской жизни, о некоторых фактах мы можем узнать только из них (например, о том, что солист Большого театра B. C. Тютюнник хотел купить землю рядом с Мелиховом, чтобы жить вблизи Чехова). Чрезвычайно интересны содержащиеся в письмах сведения о жизни мелиховских крестьян после отъезда чеховской семьи. В одном из писем (январь 1900 г.) Иваненко сообщил, что, беседуя с живущей в Москве в кухарках дочерью мелиховского кузнеца Аграфеной Кузнецовой, он "имел случай убедиться", что Чехов заслужил "восторженную любовь мелиховских крестьян" и что с его отъездом крестьяне осиротели. В письме от 3 мая 1902 г. Иваненко приводит слова жителей Бершова, которые жаловались на то, что Вареников "свирепствует" и что "крестьяне оплакивают и до сих пор разлуку" с Чеховым, "ибо гг. Деевы одолевают и некому заступиться" (Вареников -- местный помещик, Деев -- владелец винной лавки и трактира).
   Письма Иваненко ценны еще и тем, что они освещают гуманную личность Чехова, его внимание к людям -- независимо от их положения и веса в обществе. Поистине удивительно постоянное участие Чехова в судьбе неудачника (или, как его еще Чехов называл, "великомученика") Иваненко. С того момента, когда стало ясно, что карьера музыканта у него не сложилась, Чехов неустанно проявлял заботу о том, чтобы найти необходимое ему место. С просьбой об этом он обращался к Л. С. Мизиновой, имевшей связи в Думе, к помещику A. C. Киселеву, к соседу князю Шаховскому, к братьям -- Ивану и Михаилу. А в ожидании благополучного решения предложил Иваненко пожить в его семье в Мелихове, что, подчас, было обременительно, учитывая многоречивость и обидчивость Иваненко, а иногда и бесцеремонность (так, П. Е. Чехов отметил в дневнике, что Иваненко слишком долго мылся в бане -- видимо, в ущерб другим). По просьбе Чехова Иваненко был принят письмоводителем к земскому деятелю князю С. И. Шаховскому, однако пребывание Иваненко на этой должности оказалось недолгим. В трудный для Иваненко период полного безденежья Чехов обратился к своему приятелю писателю A. C. Лазареву-Грузинскому, секретарю журнала "Будильник", где в результате протекции Чехова было напечатано несколько коротеньких рассказов Иваненко. Чехов, видимо, подправлял эти рассказы, так как Иваненко называл писателя их "посаженным отцом". 19 сентября 1892 г. Иваненко писал Чехову о том, что его рассказ "получит истинную красоту" лишь тогда, когда Чехов бросит на него "свой лучезарный взгляд". В связи с тем, что в "Будильнике" текст рассказов подвергся сокращению, на что жаловался и Иваненко, Чехов писал 2 октября 1892 г. Лазареву-Грузинскому: "За Иваненко благодарю. Только, пожалуйста, не особенно урезывайте его творения. Ведь он пишет не для славы, а для пищи и одежды" (П., 5, 111).
   Наконец, в сентябре 1893 г. при помощи Ивана Павловича Чехова удалось устроить Иваненко учителем музыки в то же училище, где преподавал и брат Чехова. Но здесь неудачника Иваненко поджидала новая беда -- его невзлюбила жена Ивана Павловича Софья Владимировна. Устраивая дикие сцены (Иваненко подробно описывает их), Софья Владимировна отравляла жизнь не только Иваненко, но и собственному мужу. В связи с этим вспоминается одна история, рассказанная автору этих строк и З. С. Паперному племянницей и крестницей Чехова, дочерью его младшего брата Евгенией Михайловной Чеховой. Суть этой истории такова: когда А. П. Чехов ехал на извозчике венчаться с Ольгой Леонардовной Книппер, навстречу по тротуару шел его брат Иван Павлович, крайне расстроенный после семейной сцены, "Ваня! -- окликнул его Антон Павлович. -- Скажи, стоит ли жениться?" На что тот, замахав в ужасе руками, закричал: "Ни в коем случае!" Видимо, сложности семейной жизни Ивана Павловича не были секретом для его родни.
   Один из самых интересных и сложных вопросов, возникающих при изучении жизни спутников Чехова: отразились ли и если да, то в какой степени личность и судьба этих людей в творчестве писателя? Во всех комментариях к "Вишневому саду" приводится высказывание М. П. Чехова из его книги "Вокруг Чехова": "Мне кажется, что в некоторых чертах Епиходов из "Вишневого сада" списан именно с этого Иваненко"4. Но каковы именно эти черты, М. П. Чехов не раскрывает, оставляя это право исследователям. Первое, что бросается в глаза при сравнении Иваненко и Епиходова -- это удивительная неловкость, полное неумение приспособиться к практической полезной деятельности. Напомним, что слово "недотёпа" впервые было употреблено Чеховым по отношению именно к незадачливому флейтисту: "Недотепа Иваненко продолжает быть недотёпой и наступает на розы, грибы, собачьи хвосты и проч." (письмо к Л. С. Мизиновой от 18 августа 1893 г. П., 5, 225). Признавал свое "недотёпство" и сам Иваненко, когда писал Чехову: "приеду мешать Вам и Марье Павловне убирать огородину" (8 сентября 1893 г.).
   Еще одно качество, объединяющее Епиходова и Иваненко: и тот, и другой по праву заслуживают прозвище "двадцать два несчастья" (слова Вари, адресованные Епиходову). У Епиходова это фатальное невезение носит комический оттенок, у Иваненко -- скорее драматический. Достаточно познакомиться с подробными описаниями в письмах к Чехову болезней всех родственников -- отца, матери, братьев, жен братьев, племянников, а также перечислением своих недугов. "У меня несчастье каждый день" (С., 13, 238) -- эту фразу Епиходова мог бы повторить и Иваненко.
   Затем, и Иваненко, и Епиходова отличает обидчивость, даже некоторая амбициозность. Когда в 3-м действии "Вишневого сада" Варя делает замечание Епиходову, тот возмущается: о его поведении могут рассуждать "только люди понимающие и старшие" (С. 13, 238). В письме от 28 мая 1890 г. Иваненко рассказывает о том, как в семье Чеховых, в присутствии И. И. Левитана, М. Р. Семашко, С. П. Кувшинниковой читали письмо Чехова, отправленное с борта парохода -- по пути на Сахалин. Были в том письме такие строки: "Пароход неважный. Самое лучшее в нем -- это ватерклозет. Стоит он высоко, имея под собою четыре ступени, так что неопытный человек вроде Иваненко легко может принять его за королевский трон". Это место вызвало смех, особенно у Левитана и Семашко -- и Иваненко пишет Чехову, что оскорблен их "нехорошим смехом". И далее замечает -- "что идет Вам, то не идет Пану (М. Р. Семашко. -- Е.С.) и Левитану, и у Вас все это носит иной оттенок, свойственный только Вам <...> а я им ихнего смеха не прощу".
   Еще одна черта, характерная для Епиходова, подмечена Чеховым, возможно, у Иваненко. Во 2-м действии "Вишневого сада" Епиходов говорит о себе: "Я развитой человек, читаю разные замечательные книги, но никак не могу понять направления, чего мне собственно хочется, жить мне или застрелиться, собственно говоря..." (С., 13, 216). И дальше, совсем не к месту, спрашивает: "Вы читали Бокля?" (в старом МХАТе И. М. Москвин и позже В. О. Топорков говорили "Бокля", усиливая комизм ударением). В одном из писем (ноябрь 1897 г.) Иваненко после долгих жалоб на жизнь и на обиды, творимые женой Ивана Павловича, замечает: "Тоска и скука, только одно и занимает меня, а именно, на старости лет приобщился я к храму науки. Хожу в университет, слушаю лекции по вечерам по физике, химии, астрономии и др. научным предметам и там забываю всю нелепость ежедневной суеты".
   Конечно, мы можем говорить в данном случае не об идентичности живой человеческой личности и литературного образа, а именно о присущих Иваненко черточках, преломившихся под внимательным взглядом художника в самобытный, ни на что и ни на кого не похожий художественный образ.
   Одну из таких черточек "вечного друга" чеховской семьи передал Чехов другому персонажу "Вишневого сада", тоже "недотёпе", по словам Раневской, -- Пете Трофимову. В 4-м действии пьесы Петя тщетно разыскивает свои калоши, привлекая к розыскам и Аню, и Варю. Эта возникшая вдруг "проблема" калош придает комический оттенок и речам Пети, и характеру его в целом. Дважды та же "проблема" возникает в письмах Иваненко к Чехову. В отличие от Пети Иваненко помнит, что забыл калоши в Мелихове, в читальне, завернутыми в газету (письмо от 19 сентября 1892 г.) и просит Чехова захватить их. В следующем письме он умоляет Чехова напомнить Марье Павловне о злополучных калошах ("мне без калош очень холодно") и о том, что она "обещала их взять".
   Отдельные черточки личности Иваненко можно заметить и в персонажах других произведений Чехова. Назовем, например, такие пьесы, как "Леший" и "Дядя Ваня". Об этом см. нашу публикацию "Александр Игнатьевич Иваненко -- "вечный друг чеховской семьи"" в сборнике "Чеховиана"5, где рассматривались образы Дядина и Телегина. К сказанному в названной статье можно, расширив сферу наблюдений и не ограничиваясь только личностью самого Иваненко, а уделив также внимание и другим членам его семьи, добавить следующее. Едва ли не самые большие изменения при переработке "Лешего" в "Дядю Ваню" претерпел образ Сони, дочери Серебрякова. В "Лешем" она любит и любима Хрущевым, в нее влюблен и отвергаемый ею сосед-помещик, после устранения всех недоразумений она обретает свое женское счастье. Соня в "Дяде Ване" некрасива и нелюбима, ее жизнь -- труд для других и одиночество. Сестра Иваненко Александра Игнатьевна в письме к Чехову 1894 г. рассказывает о том, как одиноко чувствует она себя в доме с больным капризным отцом, как жутко у нее на душе: "на дворе уже пятый день ветер воет и свистит, дождь по стеклам тарахтит. В комнате же тишина, прерываемая иногда криком египетских голубей, да хрипенье часов, которые даже не хрипят, а натужатся перед боем". Отец же "страшно раздражителен, малейший пустяк его волнует до Бог знает чего, страшно смотреть и трудно ориентироваться, хочешь поддержать, успокоить, выходит обратное. Таким больным хорошо быть в лечебнице, советами и просьбами своих близких они пренебрегают и упорствуют...". Вся жизнь этой молодой женщины заполнена мелочными заботами о хозяйстве. И подписала свое письмо Чехову она так: "Известная Вам кастелянша Алекс. Иваненко"6. Отдельные детали, а главное -- настроение автора письма близки Соне в "Дяде Ване".
   Чехов был знаком с сестрой, отцом, матерью и братьями Иваненко, получал о них подробную информацию из писем Иваненко к нему. К тому же Иваненко любил подробно рассказывать всем о своих родственниках. Один из таких рассказов запомнился Михаилу Павловичу Чехову: Иваненко, "вспоминая о своих родителях, говорил, как его отец, вечно всем недовольный на своем хуторе, выйдет, бывало, на крыльцо, разведет руками и закричит:
   --Черти! Пересквернили, перепоганили, перемерзили! Пропал сад! Погиб сад!"7
   Эти слова (с небольшими изменениями) Чехов вложил в уста Песоцкого в рассказе "Черный монах". Между роскошным садом знаменитого и богатого Песоцкого и жалким хозяйством старика Иваненко, ведущегося, по словам его дочери, "самым примитивным образом", нет ничего общего. Однако сходство можно заметить в другом -- в той радости, с которой хозяева встречают в рассказе "Черный монах" -- Коврина, на хуторе Иваненко -- Чехова. Когда магистр Коврин приезжал к Песоцким, в доме "становилось как-то свежее и светлее, точно с люстры и с мебели чехлы снимали" (С., 8, 230). Обитатели хутора Глыбное не менее радовались приездам Чехова. "Если будете путешествовать на Юг, -- писал Чехову Иваненко между 13 мая и 17 июня 1889 г., -- то не забудьте своего обещания и заверните в наши места, чему я обрадуюсь до головокружения, да не я один". И действительно, не только сам Иваненко, его мать и сестра, но и суровый отец мечтали увидеть Чехова в Глыбном, а старик Иваненко, прослышав о покупке Чеховым имения, даже решил подарить ему -- на первое обзаведение -- лошадь и корову.
   Бедный, заброшенный в степи хутор Иваненко, жизнь его обитателей, деспотизм хозяина, жалкое положение его жены напоминает другой рассказ Чехова -- "Печенег". М. П. Чехов со слов самого Иваненко свидетельствовал: "Детство и юность его были несчастны: грубый отец бил при нем его мать, и это возмущало бедного Иваненку"8. О жестоком отношении отца к матери писал Чехову Иваненко 10 декабря 1891 г.: "За что на нее, бедную, сыпятся камни; если я бываю дома, то эти камни, в частности, стулья и все пр. летит на мою голову".
   Не только общая атмосфера, но и отдельные конкретные детали позволяют связать описание хутора Жмухина в "Печенеге" с жизнью и бытом семьи Иваненко. В письме от 13 января 1894 г. Иваненко сообщает Чехову, что отца разбил паралич, но он поднялся и ходит. Необходимо решить вопрос с завещанием, но старик никому не доверяет: "Он говорит, что сам поедет когда-то в Сумы и все устроит <...> Денег, конечно, в доме нет, и отец не позволяет ничего продать".
   В рассказе "Печенег" Жмухин возвращается из города, где он "говел и писал у нотариуса завещание (недели две назад с ним приключился легкий удар)..." (С., 9, 325).
   В "Печенеге" описана кухня, где одновременно "стряпали, стирали, кормили работников; здесь же под скамьями сидели на яйцах гусыни и индейки" (С., 9, 327). Очень похожа на нее, судя по письму сестры Иваненко, и кухня на их хуторе (где, по всей вероятности, бывал и Чехов). По свидетельству Александры Игнатьевны (письмо Чехову от 31 января 1894 г.), в кухне у них "сидит гусыня на яйцах, с одной стороны ее печь варится, с другой -- место, где ставят самовар, который, как Вам известно, у нас не угасает и парует целые дни, и эта несчастная птица, да еще с перебитой лапой, терпит муки ада только потому, что молчит".
   Над рассказом "Печенег" Чехов работал в Ницце. Россия, Украина, степные хутора, Иваненко находились далеко от него, но не были забыты. 15/27 октября 1897 г., как раз когда шла работа над рассказом, Чехов писал сестре: "Здесь сиамский король. Он очень похож на Иваненку" (П., 7, 76).
   Когда Чехов поселился в Ялте, Иваненко писал ему из Москвы и одно из своих писем отправил, подписавшись Александром Игнатьевичем со Старой Басманной. А в пьесе "Три сестры" появился полковник Вершинин, которого зовут Александр Игнатьевич и который жил в Москве на Старой Басманной.
   Связывает ли хоть что-то этих не похожих друг на друга Александров Игнатьевичей? Может быть, одно -- способность некстати говорить о своих родственниках. "Он делает визиты и везде говорит, что у него жена и две девочки" (С., 13, 122), эти слова Тузенбаха предваряют появление полковника в доме Прозоровых. И Вершинин действительно произносит вскоре: "У меня жена, двое девочек, притом жена дама нездоровая и так далее, и так далее" (С., 13, 132).
   Материал писем Иваненко и сделанные на их основе наблюдения над созданием образов и картин в чеховских произведениях подтверждают мысль о том, что у Чехова не было прототипов в традиционном смысле: он создавал образ, рисовал те или иные ситуации, используя лишь отдельные черточки, отдельные детали. По справедливому замечанию М. П. Громова, "художественные образы Чехова обладают свойствами кристаллов: в их структуре синтезированы разрозненные, аморфные, растворенные в потоке бытия человеческие черты"9.
   В случае с флейтистом Иваненко можно говорить не только о "человеческих чертах": в произведениях Чехова своеобразное отражение нашла и его флейта, ее плачущий голос. Как уже было сказано, Иваненко не удалось сохранить чеховские письма. Были изуродованы и подаренные Чеховым фотографии с автографами писателя, утрачены книги Чехова. До нас дошел лишь сборник -- "Сказки Мельпомены" с примечательной надписью: "Флейте А. И. Иваненко от литературного контрабаса в день ангела. 86.VI.10" (П., 12, 145). Речь, очевидно, шла о какой-то шутке, веселой словесной игре, которая продолжалась и позже. В 1889 г. Иваненко, сожалея, что не может поехать на родину, писал Чехову, жившему в Сумах у Линтваревых: "... если бы Вы только знали, Многоуважаемый Литературный контрабас, как злится и тоскует бедная флейта...". И подписался: "...искренно уважающая и любящая Вас всех тоскующая флейта". Отголоски этой шутки нашли отражение и в творчестве Чехова. В 1885 г. в "Петербургской газете" был опубликован чеховский рассказ "Контрабас и флейта" (на связь этого рассказа с автографом на "Сказках Мельпомены" обратили внимание комментаторы при публикации автографа. П., 12, 391). Герои рассказа -- флейтист и контрабасист -- "с внешней стороны так же похожи друг на друга, как инструменты, на которых они играют" (С., 4, 190). Соответствуют этому и характеры персонажей. Сравнение человека с музыкальным инструментом, а подчас -- олицетворение последнего, характерно для Чехова. Так, во время путешествия на Сахалин он в одном из писем домой просит передать поклон "Семашечке с виолончелью, Иваненке с флейтой..." (П., 4, 69), а находясь в Венеции весной 1891 г., пишет И. П. Чехову: "Вот плывет гондола, увешанная фонариками. В ней сидят контрабас, скрипки, гитара, мандолина и корнет-а-пистон, две-три барыни, несколько мужчин" (П., 4, 202). И через день Чеховым описывается вечер в Венеции: "Вот плывет гондола, увешанная разноцветными фонариками; света достаточно, чтобы разглядеть контрабас, гитару, мандолину, скрипку..." (П., 4, 204).
   Что касается контрабаса и флейты, то эти два инструмента мы встречаем в ряде произведений Чехова. В 1885 г. он пишет рассказ "Роман с контрабасом", показавшийся совершенно непонятным Л. Н. Толстому и очень понравившийся И. А. Бунину. "Если бы он даже ничего не написал, кроме "Скоропостижной конской смерти" или "Романа с контрабасом", -- утверждал Бунин, -- то и тогда можно было бы сказать, что в русской литературе блеснул и исчез удивительный ум, потому что ведь выдумать и уметь сказать хорошую нелепость, хорошую шутку могут только очень умные люди..."" (см.: С., 5, 635).
   И "Скоропостижная конская смерть", и "Роман с контрабасом" -- умные нелепицы, хорошие шутки, позволяющие увидеть в Чехове предшественника Даниила Хармса и других представителей русского абсурда в литературе. Эта тема -- предмет специального исследования. Для нас же важно отметить, что в последнем рассказе появляется не только контрабас, но и флейта.
   На первой Международной конференции в Баденвейлере в 1985 г. выступил с докладом "Чехов и музыка" музыковед М. Гольдштейн (Гамбург), рассказавший о своей встрече с О. Л. Книппер-Чеховой, которая "припомнила, как Чехов использовал в своих шутках музыкальные термины" и как он любил "сравнивать людей с музыкальными инструментами -- не только в произведениях <...>, но и в жизни. Если человек стоит крепко и его не сдвинешь с места, Чехов говорил: "контрабас""10.
  
   Александр Игнатьевич Иваненко на 20 лет с лишним лет пережил своего друга и покровителя. В книге "Антон Чехов и его сюжеты" Михаил Павлович Чехов вспоминал о своей встрече с Иваненко в 1920-е годы: "Это был уже одинокий, бездомный старик, глядевший в могилу и с восторгом и с волнением вспоминавший о Мелихове и о черном монахе"11. Известно, что Иваненко сочинял музыкальные произведения, посвященные памяти Чехова, играл их в семье своего друга Тищенко; ему же на сохранение он передал самую большую свою драгоценность -- письма Чехова. Лишь одно из них сохранилось и сыном Тищенко было передано в Таганрогский школьный музей: это почтовая открытка, отправленная Чеховым в Москву из Ялты 6 декабря 1901 г. (П., 10, 31).
   В одной из редакций "Вишневого сада" были принадлежащие Раневской и затем снятые автором фразы: "А я люблю Епиходова. Когда он говорит о своих несчастьях, то становится смешно. Не увольняй его, Варя" (С., 13, 328).
   Чехов предчувствовал будущую бездомность, неизменную неприкаянность Иваненко. "Мне его бесконечно жаль, -- писал Чехов Л. С. Мизиновой 13 августа 1893 г., -- и, если бы это было принято и не было бы дурно понято, я подарил бы ему кусок земли и построил бы ему дом. Ведь он уже старик!" (П., 5, 225).

ПИСЬМА

АЛЕКСАНДРА ИГНАТЬЕВИЧА ИВАНЕНКО

1889--1903 гг.

  

Январь 1889 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   К великому огорчению я не в состоянии приехать в Питер. Сестру отпускаю одну. Жаль, что не придется посмотреть Иванова12; если Ваша добрая ласка, то Вы пришлете 2 билета по следующему адресу: по Фонтанке у Обуховского моста, дом No 100-А, квар. No 20 Александре Игнат. Иваненковой, которая 28 должна прибыть в Питер в 2 часа дня, быть может, брат ее проводит. Во всяком случае сало и пр. Вы получите в Питере через сестру, которой поручено занести посылку в редакцию на имя М-me Сувориной13.
   Кланяйтесь Александру Павловичу14 и Сувориным. Я Вами как писателем недоволен, что за свинство, у Вас на столе не мог найти листа почтовой бумаги и принужден писать на клочке, за что, конечно, не извинюсь перед Вами.
   Все Ваши здоровы и шлют Вам поклон <...>
   Скорее приезжайте, здесь имеются колбасы и сало превосходного качества.
   Будьте скромны и не сплетничайте про меня сестре моей, если случится увидеться.

Александр Иваненко,

   любящий себя больше Вас. Если возможно, захватите для меня сборник Гаршина по 2 р. 50 к.15, деньги не замотаю.
  

Между 13 мая и 17 июня 1889 г. Москва

   О Вы! которые живете так весело и прочно по рассказам Михаила Павловича16 и собственным моим предположениям, слушайте, читайте и ругайте меня на все бока за то, что не могу приехать к Вам при всем великом желании, и если бы Вы только знали, многоуважаемый Литературный Контрабас, как злится и тоскует бедная флейта, испытывая все неудобства жизни Московской. О, черт бы ее побрал, эту самую Московскую жизнь. Чувствую, что если бы пришлось прожить здесь еще месяц, то дуба дам, непременно дуба дам... Извольте видеть: экзамены окончились 13 мая, а я до сих пор в Москве и жду у моря погоды, сегодня наконец дождался получить 10 рублей и по сему случаю привычное нравоучение о сбережении здоровья, экономии и пр., а один проезд в Сумы стоит 11 руб. 75 к. Вот то положение, да при том еще и Вам остаюсь должен три рубля... И если бы не Марья Алексеевна, которая всем вам кланяется, то я бы положительно пропал с тоски, а с нею ничего, довольно весело, но и она сегодня уезжает, и так я в горе, таком горе. Ох, уж эта Марья Алексеевна. Как Вы Думаете, Антон Павлович, насчет всего этого? Вот я думаю, что несу дичь, но все это мимо. Постараюсь как-нибудь добраться в свои Палестины. Я чувствую, что если бы пришлось прожить еще месяц, то дал бы дуба.
   Много ли Вы наловили рыбы? Мой поклон Евгении Яковлевне17 и Марье Павловне18, не нуждается ли она в русско-французском словаре? Пусть не сердится на это.
   Как поживает художник Николай Павлович?19
   Если будете путешествовать на Юг, то не забудьте своего обещания и заверните в наши места, чему я обрадуюсь до головокружения, да не я один обрадуюсь Вашему приезду. Из дому пришлю Вам, Антон Павлович, одно письмо, если его Вы не сочтете нужным поместить куда-нибудь в газетину, то зато сами надорвете животы от смеха. Пишу и злюсь, злюсь страшно. Шубу пустил в трубу, т.е. в ссудную кассу, но это почти все равно.
   Ну, годи, а то я Вам надоел. Остаюсь искренно уважающая и любящая Вас всех тоскующая флейта

А. Иваненко

   <...> Прощевайте, пейте [1 сл. нрзб.], пишите и веселитесь от души, ну а мне предстоит хандрить и злиться.

А. Иваненко

   Приеду в Москву 5-го сентября <...>
  

28 мая 1890 г. Сумы

Дорогой Антон Павлович!

   В настоящую минуту Ваш покорный легкомысленный человек наслаждается чудным видом, дышит чудным воздухом и вспоминает Вас. Каково-то Вам дышится, какие виды окружают Вас, по каким дебрям несут Вас сибирские рысаки? Дай Вам Бог, а я начну с Москвы. После Вашего отъезда Корнюшин20 дом быстро и заметно начал пустеть. Весь строй и порядок жизни нарушились, Марья Павловна с неделю сильно прохворала, началась уборка мебели и библиотеки, в которой и я принимал, по силе моей и возможности, участие, книги ни одной не замотал, ярлыки наклеены и перепись сделана.
   К 1-му мая квартира была освобождена, далеко же до 1-го Яша наклеил на всех окнах ярлыки без зазрения совести о сдаче квартиры, и желающих нанять в день пребывало до 10. Это сильно беспокоило Марью Павловну, ибо ей было скверновато временами, теперь же Марья Павловна здорова вполне и вчера уехала с Natache vous21 в Крым. Я ходил с Кастеляншей22 провожать на вокзал неудачно, поезд из-под носа ушел. Но вернусь в Москву. После Вашего отъезда до возвращения Кинешемского шпака23 оживление пропало. Приехал шпак, говорил по--шпаковски, разобраться было трудно, если бы на выручку не подоспело Ваше, кажется, 1-е письмо, которое объяснило то, что не было понятно из слов шпака. Секреты Кинешемского шпака мало интересны и даже вовсе не интересны, при всем умении и знании языков шпак, бедняжка, не мог добиться и узнать о Ваших дружественных отношениях к Лике24: на 10 лет помолодел бы, знай он что-нибудь наверное. Воображаю, как Вы были довольны таким провожатым, который все время ругался. Лика же держит себя прекрасно и кажется начинает посмеиваться над кинешемск<им> шпаком.
   Если не ошибаюсь, Ваша мама и Михаил Павлович уехали из Москвы 2-го мая, а 4-го или 5-го я был провожатым у Марьи Павловны до Сум. На Курский вокзал нас проводили: Пан25, Левитан, Кувшинниковы26, Лика и Иван Павлович27, последние двое прокатились до Серпухова. На Сумском вокзале Марью Павловну встретили Natache vous и брат Михаил, а меня сестра Кастелянша. Natache vous сообщила, что Вы выпиваете из ее чарочки, она еще более раздалась, нос свою форму сохранил, на физиономии написана та же доброта и остался тот же раскатистый смех.
   На другой день по приезде я выкупался и хотя потопил в Псле свою грязь, приобретенную в дороге, но получил жабу, с которой провозился около недели, до сих пор не могу поправиться и физиономия моя имеет следующий вид [рисунок]. Оправившись, отправился на Луку, нашел, что Лука похорошела и все Ваши здоровы [1 сл. нрзб.], поправляются и благоденствуют.
   Там все те же действующие лица с прибавлением Елены Ивановны Смагиной28. Жорж29 разыгрывает то же, что и в прошлом году... хотя рояль у него и новый. Спустя неделю снова был на Луке, где застал Михаила Павловича, он возвратился из Таганрога, нервы его поуспокоились и все обстоит благополучно.
   Ваше II-е письмо доставило много удовольствия, так как читалось вслух при Левитане и Кувшинниковой и всей шпаковой компании; особенно хохотали там, где описано Вами мое легкомыслие и связь моего легкомыслия с троном на пароходе Перми, я тоже хохотал, но мне было досадно на Левитана и Пана, и я чуть было не сказал величайшей колкости, а именно, что по своему легкомыслию трон на пароходе Перми я мог бы скорее принять за пьедестал, годный для того, чтобы в будущем увековечить имена Пана и Левитана, но струсил присутствия дам и сожалею, ибо смех их не хороший. Вы не имели в виду, когда писали, треснуть меня бойким словом, что идет Вам, то не идет Пану и Левитану, и у Вас все это носит иной оттенок, свойственный только Вам и понятный для меня безобидный, а я им ихнего смеха не прощу.
   Чувствую, что письмо выходит скучное. В Сумском театре шли Ваши произведения "Медведь" и "Предложение". Публика исполнением осталась очень довольна.
   Я подготовляю реалиста 4-го класса в 5-й с 8 мая <...>
   Состояние моего духа подлое, так как не выношу сцен, в коих недостатка не имеется, и завидую искренно людям, живущим без этого свинства. Как жаль, что не могу удрать хоть на Сахалин, там, право, лучше.
   Случилось попасть к урожденным хозяевам на именины, где были представители Сумской власти, председатели, предводители и пр., человек до 50, все они, видно, сыты, здорово едят за 10-ых и пьют без счету, лица точно боровы, разговоры в продолжение 7-ми часов о собаках, стойках и лошадях скучны и противны, главное, лица противные, заплыли жиром, и мне было невыносимо скучно. Нового в Сумах нет ничего, а если что будет интересное в газетах, то пришлю бандеролью. Дай Вам Бог. Привезите с Сахалина новостей, а здесь все старое, одно и то же, давно Вам известное. Как жаль, что нельзя в Сумах достать чего-нибудь касательно Сахалина, я занялся <бы> перепиской, а то оканчиваются занятия с учеником 12 июня и делать нечего, а это невыносимо, особенно при безденежьи <...>
   Ну до свидания, дорогой Антон Павлович, желаю Вам всего хорошего, привезите с Сахалина чего-нибудь юридического (?).
   Желаю, чтобы Вас не тревожили блохи и другие насекомые, которыми так изобилует Сахалин.
   Всего, всего лучшего, целую Вас и остаюсь любящим Алек. Иваненко.
   P.S. Письмо мое скучно и длинно, но все зависит от настроения, простите.

А. Иваненко

   Хочется Вас видеть поскорее.
  

24 января 1891 г. Сумы

   1891 года Января 24 дня. Я, нижеподписавшийся, дал себе слово Вам написать, сколь возможно, коротко, ясно, отчетливо и разборчиво.

Дорогой Антон Павлович!

   Весьма сожалею, что Вы не присутствуете здесь, я бы с удовольствием дал Вам 20 коп. за [1 сл. оторвано] сего послания, дал бы больше, но я знаю, Вы не жадный <...>
   Имею я три урока, из них один по научным предметам, все это тотчас бы бросил, если бы Вы, Антон Павлович, нашли возможным посодействовать [неск. слов оторвано] Сумским предержащим властям выслать меня из Сум, а то их деятельность больше полицейского дома не распространяется и очеса их закрыты. Я был бы очень благодарен, если бы Вы на это согласились, чем помогли бы много мне. Местом ссылки не стесняйтесь, лишь бы не Глыбное и не Сумский уезд. Прошу передать мой сердечный привет Вашим родителям, сестре, Мизиновой и всей шпаковской компании, за которой я сильно соскучился. В Сумах не те шпаки, все больше шпаканята.
   Интересно бы знать, что у Вас там делается, что нового, но Вы все пренебрегли и позабыли, что в Сумах обитает любящий Вас Млад. унт. цер.

Александр Иваненко

   P.S. Пану поклон, ругаю его за молчание и извиняюсь, что не выслал ему скрипки, но терпение.
   Кастелянша всем вам кланяется, Андрей Андреевич30 умер; помните, он пел "Бога Всесильного"31, теперь очередь умирать за женой питерского брата32, у нее чахотка, и она собирается делать прививку по способу Коха, детей трое, а затем подохну и я, согласно Вашему желанию.
   Не сердитесь, что вышло скучно, я Вас так и быть задобрю в недалеком будущем салом [1 сл. оторвано] будете на даче?
  

20 февраля 1891 г. Сумы

   1891
   фев. 20-го

Дорогой Антон Павлович!

   Последние 2 месяца я томился и ждал с величайшим нетерпением, что если не Вы, то кто-нибудь из Ваших сообщит мне что-нибудь утешительное по поводу моей просьбы относительно какого-нибудь места, но ожидания так-таки и остались ни при чем, я думаю потому, что никто не хочет верить, насколько я нуждаюсь в таком хотя бы незначительном месте <...> но нюнить все-таки не могу и не хочу, неужто же пропадать?
   Могу сказать Вам, что я с каждым днем полнею и хорошею, многие это находят и действительно слезы льют по пустякам, предсказывая, напр., успех мой в будущей жизни. Бог с ними, все это может и быть и не быть. Я же сильно хотел бы всех вас видеть и соскучился, как никогда. Пан Семашко обещал мне написать, да должно, занят.
   Желал бы знать, где Вы проведете лето, Лучане не теряют надежды, что Вы еще на лето приедете к ним, и ждут от Вас уведомление.
   Что же еще бы Вам сообщить. 17 февраля состоялся в Сумском клубе спектакль, шла комедия Мясницкого "Ни минуты покоя"33, и я невольно принял в исполнении ее участие, успех мой был колоссальный. Наталья Михайловна увидела меня выходящим на сцену <...> и своим смехом заразила весь зрительный зал, при всем этом скажу, что роль моя состояла из 10-ти слов и бесцветнее трудно придумать, но Вы знаете, истинные таланты могут многое сделать... Вообще вся комедия бессодержательна, была же поставлена любителями ввиду небольших затрат, сопряженных с постановкой, сбор же предполагался в пользу 3-х беднейших учеников 8 класса гимназии, оканчивающих в этом году курс, так что каждому придется по 50 руб. Я так доволен своим успехом, что решил тотчас же, что мое участие будет 1-м и последним. Все это однако далеко не то и не веселит меня.
   Если Вы, Антон Павлович, откажете в моей просьбе, то прошу прислать револьвер, который мы вместе покупали, а если не пришлете, то мне все равно одолжит его Иван Иванович, я крови жажду34.
   Уроков у меня очень мало, скверно и гадко... Прошу, будьте добры, если не Вы, то, надеюсь, Ваша сестра сообщит, что у Вас делается и все прочее и тому подобное. Кланяюсь низко родителям Вашим, сестре Марье Павловне и Тане35 и Пану Семашке. Могу сообщить Вам следующее: в Москву на днях едет художник Сахаров36, говорил, что намерен навестить Вас. Ну, кажется, всё, ожидаем весной наводнения, снегу масса. Глыбное и Лука поплывут, если сразу припечет. Рад был бы тронуть Ваше закоснелое сердце, но Бог талану не дал <...> Прошу не забыть, что в Сумах живет любящий Вас Александр Иваненко. Если имеете возможность написать 2 строчки, то адрес прежний <...> Поклон братьям.
  

10 декабря 1891 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Совесть меня давно грызет: пиши! пиши!, в то же время другой голос шепчет: не надоедай, хорошего все равно не напишешь ничего. Несмотря на такую разладицу я решился напомнить Вам, что черти в г. Сумах плохо ведут себя, не обращая на меня должного внимания, вследствие их бездеятельности я еще не пропал. Черт же с ними, если так.
   Надеюсь, что Бог Вам поможет дочитать это письмо до конца, если же Вы сделались менее терпеливы, то можете бросить его под стол в корзину, не дочитав и этой страницы, потери для Вас не будет.
   Прежде всего я страшно соскучился без Вас и Вашей семьи, вспоминаю с удовольствием то время, когда имел возможность слушать и мотать на ус то, что делалось и говорилось в Вашей семье, ценю искренно добрые отношения, любовь и ласку Вашу и всех Ваших, и да простит Вам создатель, если Вы хоть на миг усомнитесь в справедливости сказанного и подумаете, что позабыл Вас. Мои симпатии к Вам и Вашей семье вечны, и я ни на миг не изменю Вам. Мизинову, Бабушку37 и Кундасову38 помню, дай им Бог хороших женихов. Вы, быть может, скажете: "На кой дьявол он об этом разглагольствует, коли его о симпатиях не спрашивали", но неужели я не могу сказать, что чувствую? Я всегда радовался, видя радость в Вашей семье, и горевал, если было горе. Об этом действительно и речи быть не может. Природа наделила меня всеми 5-тью нормальными чувствами, и эти чувства справедливо говорят мне, что самое лучшее, что я видел, происходило в Вашей семье. Не так давно прочёл я г. Дьякова "Наши дамы"39. Г. Дьяков заставил было меня усомниться насчет нормальности моих чувств, поразмыслив же хорошенько, я пришел к тому выводу, что если во всем верить г. Дьякову, то надо разбить себе башку о стену и забыть навеки все, что имеется хорошего на свете, людей, которых любишь, считаешь за образец доброты и честности и пр., на это я не согласен, а согласен только в том, что лично я, как это ни тяжело выговорить, если и не нуль, то и не единица, а малая величина, какая-то дробь, этим меня Дьяков окончательно убил, чтобы ему пусто было, и без него мне так тяжело дышать, что просто не понимаю, как живу, выносливость у меня баснословная, снисхождение ко всем и всему окружающему примерное и бесконечный упрек самому себе. От всех этих причин душа страшно болит, нервы как не лопнут и давно бы пора, а держатся и еще долго, долго продержатся. Наружно я спокоен, а сам сатана сердце дерет. Всех причин и не перечесть. Главная причина, совесть и вс<е> пр<очие> упрекают меня, что я дробь, и как я ни стараюсь быть целой единицей, ни черта не поделаю, по мере возможности работаю, но разве могут успокоить меня уроки музыки грошевые (8 руб. в месяц), да притом еще на невыносимом инструменте (флейта...), ненависть к которой впервые зародилась у меня в Вашем доме, затем чувство ненависти так возросло, что я готов проклясть тот час, когда впервые взял сей инструмент и выдул 1-й звук. Было бы в 1000 раз лучше знать слесарное, токарное или любое мастерство, но не флейтовое.
   Имел я урок по научным предметам. 18-тилетнего недоросля перевели в 5 класс реального училища, хотя по истине он должен быть только во 2-ом <...>
   Собственно же говоря, в нашем хуторе и ребят нет, некого учить. Зимой далеко им ходить из деревни, притом в нашем семейном букете такая разладица, что если бы сам Бог сошел на землю и начал судить, кто прав, кто виноват, то, наверное бы, плюнул и моментально удрал бы на небо, появился бы на его место Дьявол, и тот бы смутился, ибо у себя в аду ничего подобного не встретил. Я никого ни в чем не обвиняю, чтобы обвинить, надо самому быть безупречным, но мне бесконечно всех жаль: отца, который в сущность теперь не более богат, чем я, который желал помочь умирающему брату в Питере и уже умершей его жене, а также и другому, старшему брату выдал вексель, по которому уплачивает долги, отказывая себе буквально во всем, мать, бесконечно любящую и страдающую за все и вся и ни в чем не виноватую, сестру Кастеляншу и, наконец, еще брата, который обвиняет отца -- зачем тем помог, а мне нет и т.д. до бесконечности, но мать, за что на нее сыпятся камни, если я бываю дома, то эти камни, и в частности стулья, и все пр<очее> летит на мою голову, и я это принимаю как должное, и разве уж что-нибудь экстраординарное заставляет меня забыть о том, что я тоже человек, на время я бываю недостоин называться даже зверем, был хуже зверя в 1000 раз, но нельзя же безнаказанно вырывать живое мясо у человека... <...>
   К Вам я уже обращался с просьбой о месте, и это было мне нелегко, теперь же убежден, что таких жалобных писем Вы получаете массу, но всем нуждающимся нет возможности найти места, да это и нелегко сделать. Я уверен, не знаю на каких правах, что раз у Вас что-нибудь найдется, то Вы сообщите мне. Буду относительно счастлив, если из своего заработка смогу выслать матери руб<лей> 10 или 5 в месяц и проживу сам <...> если нельзя иметь место в Москве, то хоть на Сахалин, да лишь бы иметь. Жениться я не собираюсь. Для женщины же вступить в законный брак препятствием служить не буду, а, наоборот, окажу всяческую поддержку <...>
   Заговорю насколько смогу повеселее. Носились слухи, что Наталью Михайловну похитили московские злоумышленники из породы голодающих, это страшно взволновало Алексадру Васильевну40, но по последним слухам Наталья Михайловна возвратилась и, говорят, с горя и разлуки с Московскими Друзьями и бандитами участила каждый день в свой лес, который старается с корнем извести с лица земли. Той же участи подвергся лес Елены Михайловны41 и как раз по берегу Псла. Одна Антонина Федоровна42, желая сохранить 2-летний березняк 1/2 десятин (остаток прежнего величия), подтянула было бразды правления, оштрафовав 3-мя рублями своих крестьян за выпас в пользу голодающих, и деньги действительно отосланы и оштрафованным крестьянам предъявлена для вящего убеждения почтовая квитанция, но и здесь крестьяне оказались не особенно сыты и отблагодарили Ан. Фед., спалив в следующую ночь у нее 2 стога сена. Антонина Федоровна жаловалась мне, а ее лицо говорило: "черт с ними, с голодающими, пусть теперь хоть распухнут, если в другой раз я хоть пальцем пошевельну", затем, застраховав остальное сено и сочтя за лучшее передать бразды правления в другие руки, а сама с сыном отправилась к мужу в Ковно. Мне ее было искренно жаль, действительно, крестьяне обидели ее сильно, несмотря на то, что было для них сделано много уступок, поступили варварски.
   Жорж продал на сруб 2 десятины лесу <...> махнул в Харьков на дворянские выборы, метит в предводители дворянства на место гр<афа> Капниста или кого другого.
   Одна Зинаида Михайловна43 искренно и терпеливо ждет своего конца. С участием расспрашивает про Вас и Вашу семью и, видимо, интересуется Вами, ей бедной невыносимо тяжело жить на белом свете.
   Сахаров хотел было устроить в Сумах выставку своих картин в пользу голодающих, но решил, что несравненно полезнее устроить выставку в Харькове в свою пользу, что и привел в исполнение <...>
   Теперь прошу передать сердечный привет Вашим родителям, братьям и сестре <...>
   Каково живется Ивану Павловичу и как процветает Ржевская44? Жив ли Левитан, каково его настроение? Гиляровского45 Сумы уже знают по его произведениям <...> Кланяйтесь Алексею Алексеевичу46 и Федосье Яковлевне47. Бабушку Мизинову целую, а Лике Мизиновой советую как можно скорее выходить замуж. Если Бог приведет свидеться со всеми Вами, то с радостью расцелуюсь с Ольгой Петровной. Если Суворин48 меня помнит, то ему мой привет, не нужно ли ему Добчинского49 для каких-либо работ <...>
   Прощайте, дорогой Антон Павлович, всем вам полного благополучия.

Любящий Вас Алексадр Иваненко.

   18 X/XII 91
   P.S. Сейчас иду на Луку, послушать смех и рассказы Natache vous.
   Не собираетесь ли Вы путешествовать? Хочется Вас прочесть.
  

7 января 1892 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Ваше письмо получил 4 января и сейчас же поехал на Луку в надежде Вас там увидеть, так как из письма я имел основание думать, что Вы именно на Луке. 6-го приехал на Луку, где к радости увидел одну Марью Павловну, которая мне сообщила, что письмо Ваше привезла с собой и отправила его из Сум и что она, Марья Павловна, приехала с целью купить хутор. 7-го, т.е. сегодня Марья Павловна в сообществе Александры Васильевны и меня грешного отправились на осмотр одного хуторка, принадлежащего Кублицкому, который продает усадьбу и землю всего за 2 Ґ тысячи. Место, куда мы ездили, отчасти Вам знакомо, мы были там года 2 тому назад, когда Суворин хотел купить себе имение вблизи Сум. Дача Кублицкого находится вблизи Сум в 1 Ґ версте, когда ехать из Сум в Глыбное через Харьковские плотины, вправо, вблизи березняка. Личное мое впечатление из осмотра следующее: если бы я имел или выиграл 2 Ґ тысяч, то сию же минуту купил бы эту усадьбу.
   Во 2-х, все постройки новы под железо, заборы, плетни, словом, огорожа целы и новы. Сараи, 2 ледника, погреба, флигель и кухня тоже новы. Дом новый с гальдереей, а единственная Ваша трата -- дом придется оштукатурить, хотя нас и уверяли, что он теплый, но я нахожу, что стены в нем тонки, комнаты невелики. Двор большой, во дворе старые дубы и липы, сад <...> немного больше десятины, в саду 160 старых лип и дубов других пород деревьев за исключением фруктовых, вся усадьба расположена на горе над лугом, из окон дома этот луг виден, вдали Сумы на севере, на юг идет березовый лес и сосновый, от которого Ваша будущая усадьба отделяется дорогой, идущею в Сумы, с востока примыкает пахотная земля Кублицкого, с запада переулок, таковы границы усадьбы <...> до Псла около версты, это с одной стороны, а до притока Псла реки Быстрой Ќ версты. Прилагаю при этом план, из коего Вы кое-что себе уясните. Грунт вполне благоприятен для роста всевозможных фруктовых деревьев <...> Я эти места знаю, как свои 5 пальцев, и летом там одно очарование <...>
   Ну, дорогой Антон Павлович, до свидания, спасибо за память, письмо и купон50, условия в случае выигрыша выполню свято, в случае же проигрыша не хочу лишать себя жисти, ибо будет еще лотерея и я хочу выиграть для Вас, чтобы потом умереть спокойно. Как жаль, что Вам нельзя было приехать лично, все бы устроилось скорее к Вашему удовольствию и благополучию <...>
   P.S. На первое обзаведение Вы будете иметь лошадь, ту, которую отец обещал Марии Павловне и которая нашлась на Луке, когда я приезжал с Рудым Паньком51, теперь эта лошадь выпасывается и выйдет замечательной. Родители мои поздравляют Вас с Новым годом и желают всего хорошего. Простите за скоропись.
   Кланяюсь и остаюсь любящим Вас Александром Иваненко.
  

После 7 января 1892 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   В дополнение к письму, посланному через Марью Павловну, я считаю нужным прибавить еще кое-что. В прошлом письме я больше писал о достоинствах дачи Кублицкого и упомянул только отсутствие реки. Теперь же на свободе пришел к положительному выводу, что Вы подобным приобретением не будете довольны. Вы ищете деревни и тишины, дача же, или место, продаваемое Кублицким, хотя и расположено близ леса и имеется садик и не требует оно на 1-х порах ремонта, как я писал раньше, но это место начиная с половины апреля напоминает в миниатюре Петровский парк со всеми его прелестями, сутолокой, [1 сл. нрзб.], пикниками и пр. и пр. Того же дня, как уехала Марья Павловна на Луку, приехал некто Деможиров, который об этой даче сообщил следующие подробности: господин Кублицкий идеальный жулик, и Земский начальник 1-го участка исключительно занят разбором дел Кублицкого с его родными относительно этого же места <...> Затем на болотистом лугу, примыкающем с севера к усадьбе, расположены в симметричном порядке болота, и растет лес на болоте, комаров бездна, подобное расположение болот не избавит Вашу семью от лихорадок, и Вы вспомните Сибирскую тайгу <...> Та же увлекающаяся Наталья Михайловна пришла к моему же заключению, и хотя сгоряча послала Вам хвалебную телеграмму о найденном месте, а теперь просит написать обратное. Возле Сум вокруг на Псле и в Сумах продаются сходно многие хутора, но вся беда лишь в том, что Вы лично не можете приехать на неделю и непременно весной в половине или конце марта, а не теперь, теперь же при всем желании Вам оказать содействие в этом деле возможны ошибки <...>
   Затем при сем прилагаю Вам отрывок из письма, адресованного мне отцом, из коего Вы можете знать, что и Бобчинские Вас любят, не забыли, а как у Вас богатая фантазия, то я думаю, что, живя в Москве и не имея возможности достать порядочного молока, Вы некоторым образом можете и сообразить доходы от предлагаемой моим отцом коровы <...> Вот Вы и пойдите: много приходится с отцом иметь неприятностей, а вдруг он и удивит нас же своим поступком и обрадует, и все накипевшее забывается <...> хоть и здоровье теряешь, живя в Глыбном, и испытываешь адские муки иной раз, но не любить отца я не могу, да он и не рад своему характеру. Затем всем Вашим 1000 поклонов. Если удобоисполнима моя просьба, то буду ждать Вашей книги.

Любящий Вас А. Иваненко

  

23 февраля 1892 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Как жаль, что на присланный Ваш купон нет выигрыша в 50 руб. и я лишаюсь возможности побывать на новоселье в Вашем имении, еще более досадно, что мое счастье просвистело 20 тысяч, а как бы они пригодились на благоустройство Вашего имения и на уплату Вами банковского долга. Натура моя подлая! Надо бы радоваться, что Вам наконец удалось приобрести имение, а у меня сердце екнуло тревожно, когда я узнал о таковом приобретении. Боюсь, что все грибы, собранные в Вашем имении и во всей Московск<ой> губер<НИИ> и все маринады, приготовленные из этих грибов и с пользой проданные в Москве, не пополнят расходов, каковые Вам предстоит сделать в имении. Ничего бы я так не желал, как если бы у Вас в имении дела пошли на лад, а я бы остался в дураках со своим противным карканьем, о котором меня никто не спрашивает. Но я не могу не написать Вам, зная многое о землях московских от тех людей, которые сбыли свои имения в Моск<овской> губер<НИИ> и теперь служат благодарственные молебны, хотя имения продали себе в убыток и при этом не имели банковских долгов <...> Не знаю почему, но я был твердо уверен, что скорее небо упадет на землю, чем Вы там купите себе имение, думал, что Вы поселитесь если не в Харьк<овской>, то в Киевск<ой> или Полтавск<ой> губ<ерниях>, хотя всего богаче земли именно в Сумск<ом> уезде, что и доказал нынешний голодный год. Сумский уезд не нуждается в поддержке, и никогда еще не было не только полного неурожая, но не было ниже посредственного, а всегда выше посредственного. Покупку Вами этого имения я считаю <...> немалым промахом с Вашей стороны, но дай Бог, чтобы это была брехня, а Вам бы жилось превосходно, удобно и пр. и пр. Меня же прошу простить за природную трусость и любовь к ближним. О себе сказать хорошего нечего. Дня три тому назад как проводили в Петербург брата питерского же, который приезжал проститься с нами и с родителями ввиду того, что поражен туберкулезной экземой, сыпь по всему телу, рука на повязке, так как открылась рана на локтевом суставе, заразился от жены, которая лежит в Петербурге в больнице и ее дни сочтены, детей бросил какой-то старушке и сам приехал к нам. Шеболдаев сказал нам, что он должен умереть. Жаль его до слез, он не знает, чем болен, словом, об этом довольно. Вы сами занимались братом и поймете меня. Я же до сих пор не могу убить даже сороки или вороны, как Вы писали, и теперь жду с нетерпением войны, где буду знать, за что пропаду. Благодарите Бога, что никто из Вас не отбывал военщины; не страшна военщина, но я, благодаря тому, что имею несчастье быть запасным, должен был утерять место, предложенное мне Михаилом Павловичем, о чем ему писал подробно, теперь же, когда место ухнуло, я имею право выехать куда угодно, где же тут справедливость? Кланяйтесь родителям, сестре и братьям, а каким же образом доставить Вам в имение корову и лошадь, подаренную отцом? При сем прилагаю Ваш купон, быть может, Вы просмотрите по таблице более верной, чем та, которая была напечатана в "Южном крае". Я на вторую лотерею подписался на 3 купона, один на Ваше счастье, билетов еще не получил, пришлю непременно Вам, условия выясню тогда же. Что же поделывает Симаша, как его дела? Мизиновой, Ольге Петровне и всем по 10.000 поклонов. Скучно без Вас. Сестра прибыла из Одессы и Вам кланяется. Напишите об имении хоть слово, если соберетесь, а если Вам нет времени, то попросите сестру написать или братьев.
   А есть ли в Вашем имении река или нет? Без реки скучно будет. У нас уже сильно пахнет весной, на полях снег пропал, везде журчат ручейки. Псел вскрылся, и солнце заметно припекает. Вот-вот прилетят жаворонки и пойдет веселье по поднебесью. Назад тому с неделю лили дожди целые сутки, а теперь снова ожидаем дождя, хотя позавчера выпал снег и было холодновато.
   Пока до свидания. Крепко жму Вашу руку и остаюсь любящий Вас нелицемерно

Александр Иваненко.

   Сумы 1892. 23 февраля.
   P.S. С Новым Годом-то и забыл Вас поздравить, но для меня он хуже старого, и я желаю, чтоб он поскорее прошел и чтобы никогда последующие не были похожи на этот. Прощевайте и будьте здоровы и счастливы, если только оно возможно на земле, для себя же не жду его даже в будущей жизни.
  

18 марта 1892 г. Сумы

Дорогой Антон Павлович!

   До получения Вашего письма, за которое душевно и искренно Вам признателен и благодарен, я еще сомневался в приобретении Вами имения и <...> напророчествовал в прошлом письме так, что согласен, если Вы лично отрубите мне пальцы, писавшие столь отвратительные строки. Письмо же Ваше убедило меня, что дело Ваше хорошее и выглядит весело, что обрадовало не только меня, но и всех наших, и Слава Богу! Все мы поздравляем Вас и Ваших с приобретением, переселением и новосельем. Славно, что кроме хорошей усадьбы, рояля, лесов и лугов Ваши речки, реки и пруды изобилуют добрыми и милыми пескарями и ершами, которые, впрочем, оплакивают свою участь, предчувствуя, что без ухи дело не обойдется и их общество в подобном высокоторжественном случае незаменимо. Теперь у нас 18 марта, и мое письмо застанет Вас на новоселье, каково-то теперь у Вас? У нас же сегодня до часу было 16® тепла, затем пошел легкий весенний дождь и, наконец, снег. Но тепло настало давно, реки вскрылись, жаворонки заливаются в поднебесьи, грудь набирает больше воздуху, и пьянеешь от него. Словом, все идет своим чередом, хочется, чтобы и Вы поскорее наслаждались всем этим и послушали вольной лебединой и журавлиной песен, раздающихся с такой дали и выси, о которой не смеет мечтать ни один артист в мире и даже Семашко, но это время настанет у Вас еще не так-то скоро.
   Теперь о деле: по самым точнейшим справкам, наведенным мною от брата, служащего на Сумской станции и занимающегося отправкой всяких товаров, в том числе и живого груза, оказывается, что доставка добрых и мирных тружеников лошадей (А la poni) и коров Вам обойдется без проводника 52 руб., да проводнику по соглашению максимум 10 р., цена же лошади = 15 руб. а коровы 30 руб. Теперь все будет зависеть от Вашего решения совместно с Марией Павловной, что Вы надумаете? а мы пока поищем иных более дешевых способов, и если наше предложение осуществится, то доставка обойдется рублей до 20, не дороже, с проводником, тогда Вас уведомим, отцу же и маме весьма желательно, чтобы это дело состоялось и чтобы Мария Павловна имела о них добрую память.
   Покупка Вами имения дает возможность лишний раз заметить отцу, что благоразумные люди спешат вон из города, а мы норовим в город, но отец забывает, что, переночевав одну ночь в Глыбянском доме, узнаешь без географии, где находится г. Рига и что это и есть единственная важная причина нашего 2-недельного пребывания в скучных Сумах. Эти 2 недели для отца в высшей степени тягостны, жаль видеть отца, когда он в 5 ч. утра выйдет в чужой двор, поглядит, поглядит, руки чешутся потрогать хозяйственные вещи, и, возвратившись в комнаты, сугубо изливает всю желчь на городскую жизнь. Вследствие сей причины 20 марта мы возвращаемся в Глыбное, жизнь в Сумах для родителей потеряла смысл, ибо вчера кастелянша выехала с родительского благословения в Крым, в Алупку, вместе со страждущими знакомыми; по возвращении из Одессы она пробыла дома 1 Ґ месяца, и Лиманы ее сильно поправили, теперь пробудет в Крыму до Фоминой недели, и только тогда я думаю осуществить свои мечты и половить с Вами пескарей, на что у меня ресурсы наберутся, теперь же мне приходится иметь дело с людьми больными, нервными, ухаживать за матерью и заменить ей кастеляншу, нужно много адского терпения, или ангельского, чтобы не свалиться самому с ног, надо иметь такой вид, точно на душе Св. праздник, чувствую же неотразимую потребность остаться хоть на несколько дней с другими людьми, подышать вольнее, голова болит у меня, после лихорадки крутит и душа измучилась, глядя на страдания, которым не в силах помочь, не вижу лучшего и в будущем, вот почему Ваше письмо и Ваше доброе приглашение так для меня дороги и поддерживают силы все это пережить и не падать духом. Я никогда не думал, что одно-2 теплых слова могут иметь поистине благодетельное влияние на расположение, и просто как-то делается теплее на душе, я же могу Вас отблагодарить по приезде разве тем, что сыграю 10 сумских вальсов и марш по случаю всеобщего Вашего переселения и новоселья (говорят, вышел удачным), да еще музыкальную характеристику одной девицы, тоже по слухам удачно вышла.
   Уже радость видеть всех Вас веселыми и здоровыми дает надежду, что нутро мое отпустит, ибо лихорадка <...> дает себя знать, да еще придется жить в сыром доме. Ну, однако, настает конец моим мечтам и Вашему долготерпению, вообще писать мне так тяжело и больно, что и высказать этого не могу. Я уже написал Вам 3 письма, но окончить их не мог, все недоволен содержанием, все кажется, что в моих письмах много лишнего баласта, и это отравляет меня, и этим письмом не доволен, хотелось, чтобы вышло повеселее, но, видно, так Богу угодно. Передайте же Вашим родителям, сестре и братьям, что я их не забываю и если не пишу, то не по лени, а потому, что письма страшно расстраивают меня, но что любовь моя к Вам чиста и честна, если же Марья Павловна или кто-либо из братьев напишут мне более подробно о Вашем имении, доме, видах, то, конечно, я буду счастлив получить эти сведения, конечно, если писание их так не расстраивает, как меня. Затем, если Вам нужен честный и толковый человек на должность прикащика в Вашем имении, то он недалеко от Москвы и могу его Вам рекомендовать, даже советую выписать его только на несколько дней, ибо он может быть Вам очень и очень полезен в своих указаниях на ход дел и истинное положение вещей, так как он знает и Ваши места, а человек заслужил доверие 15-летней беспорочной службой и капиталов не нажил, если будет нужен, напишите, если нет, то простите за излишнюю заботливость и вмешательство.
   Теперь же жму крепко Вашу руку и иду заканчивать зачаточный марш.
   Любящий Вас Александр Иваненко.
   P.S. Я видел и слышал вчера одного счастливейшего из смертных, он говорил, что вполне доволен своей жизнью, счастлив и что был бы рад, если бы и все чувствовали себя, как он, и я чувствовал, что он искренен, и даже фигура его стала при этих словах рельефнее, красивее и благороднее, этот счастливец имеет всего свободного времени 3-4 часа в сутки, посвящая остальное время труду, коего присутствия все ждут с нетерпением, радостью и надеждой, и он, насколько в силах, рад стараться, чтобы облегчить страждущих, я говорю о Вашем ближайшем соседе докторе Шеболдаеве, которого Вы знаете, постарел он сильно и физически устал, но на душе у него светло. Счастливец! Дай бог ему сил, а то он вынужден брать отпуск на 5 дней, чтобы только выспаться как следует, но в Сумах ему спать не дают, и надо для этой цели уехать в Киев в гостиницу, а не в деревенскую глушь.
   Я так давно был на Луке, что не могу Вам сообщить, что там происходит, но слыхал, что все обстоит благополучно. Имел несчастье, истинное несчастье пробыть 2 часа в обществе 2-х сестриц -- Сахаровой и Спенг<леер>52. О Сахарова! один ее язык длиннее Коломенской версты, хотя вся фигура ее не длиннее 2 аршин, подобного бедствия я не желаю лютейшим врагам, ее злость я объясняю неудачами ее собственными, но Боже! как она в то же время противна и антипатична (Это секрет!). Ох! скорее вон из Сум; о Спенглер этого сказать нельзя, она симпатичнее много, но споры их ученые... пропади ты моя голова! если еще раз попадусь и нарвусь на этот ученый диспут доморощенных Шопенгауэров. Тут особенно люта Сахарова, и избавь Бог и нас и Вас от этаких судей, бестолковее и бездарнее я ничего не видел и не слыхал в жизни своей. Я, кажется, через Сахарову всю ночь спать не буду, даром что трескотню ее слыхал 3 дня тому назад. О Боже Милосердный! Спаси меня.

А. Иваненко.

  

4 мая 1892 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Я жду с нетерпением того времени, когда, наконец, буду иметь радостное удовольствие видеть Вас и всех Ваших, и пожать Вам руку. Я считаю, что если это событие случится, то буду вполне вознагражден за ту муку, которую имею несчастье выносить и посейчас. Все здесь невыразимо грустно и тяжко [1 сл. нрзб.]; но я все позабуду при свиданьи с теми дорогими лицами, которых искренно люблю и поныне и от которых, кроме ласки и добра, ничего не знал. Каковы же Ваши надежды на урожай? Вы уже теперь крупный землевладелец, а я всем этим весьма интересуюсь, ибо прочел многое множество книг славных по сельскому хозяйству и пользуюсь ими, так что и в нашем хозяйстве происходят изменения, дополнения и улучшения. Так, напр<имер>, если у Вас имеются луга, то мое искреннее желание, чтобы Вы поскорее прочли книгу: Практические советы по разведению наиболее распространенных кормовых трав и злаков на полях и лугах И. Кабештова <...> Если же Вы этой книги не достанете, то я привезу с собой. Довольно хорошее руководство о разведении лесных дерев М. Турского53. С рисунками в тексте. И я, пользуясь советами Турского, завел питомник в 24 гряды, и уже все взошло: ели, сосны, пихты, кедры и пр. Беда, что нет дождя, все гибнет, был всего один дождь на 3-й день Св. праздника, а с тех пор дуют северные и северо-восточные ветры и мы опасаемся за урожай <...> Огородину, питомники и цветники поливаем сами, благо болота и вода близко, кишит она мириадами насекомых и издает зловоние благодаря винокуренным заводам, которые находятся от нас в 1-й версте и испускают в реку всю нечисть, чем и отравляют нашу жизнь, и если бы эти заводы провалились, сгорели, то многие бы были рады, каждый год составляются акты, каждый год приезжает комиссия, понюхает, пообедает, выпьет, закусит, оштрафует всего на 25 руб. тех, кто в день тысячи наживает, и тем дело кончается. Не знаете ли против этого какого-нибудь средства? К кому и как обратиться, гибнут луга, скот, дохнет рыба и отравляются люди. В настоящее время я превратился в лекаря, садовода и ветеринара, так что приобрел популярность местных крестьян, так как лечение сулемой и йодоформом ран и порезов излечиваю по совету врачей удачно, а теперь лечу свою лошадь, которая пробила себе ногу <...>
   Итак, хотя пару слов насчет Вашего хозяйства, житья-бытья, здоровья родителей, братьев и сестры, все они скупы написать мне, но Бог им судья, если они не хотят утешить и обрадовать духовно голодающего. Прошу Марью Павловну написать хоть 2 слова -- и она скупится. Ее лошадь меня чуть не искалечила, а работнику досталось сильно, 2 дня провалялся, и если ответа от Вас не будет насчет лошади и коровы, то я ее, подлую лошадь, замучаю и отплачу за работника, благо еще костей не переломала, а на вид пони. Ну, живите весело и счастливо. Сейте и пожинайте, а я иду на зов, к болящей матери, дать лекарство. Любящий Вас Александр Иваненко. Глыбное 1892 г. мая 4-е. 12 час. ночи.
   Кланяюсь.
   Отец и мать сердечно Вам всем кланяются.
  

19 сентября 1892 г. Москва

Дорогой

Царь Мединский! Мелиховский!

Великий князь 2-го лесного участка, Сазонихи и всего грибного царства

Антон Павлович!

   Согласно Вашему царскому велению даю отчет в своих действиях. Рассказ отослал на другой же день по приезде. Ответ получен в утвердительном смысле, который Вашему Величию посылаю. Сегодня Лазаревым54 был принят на дому очень мило. Там же встретил злоумышленника Ежова55. Бандит Лазарев сделал покушение на моего первенца, у которого посаженным отцом так милостиво согласились быть Вы. О, негодяй, он сделает мое 1-е дитя меньше ростом строк на 30. Оба бандита советовали мне продолжать сотрудничество с условием, чтобы остальные мои дети были бы еще меньше ростом. Они желают, чтобы я рожал лилипутов. Пятачки обещают отдать, как только "Будильник" приимет в свои объятия мое детище. В следующем No обещали поместить. Оба злоумышленника собираются приехать к Вам из Москвы на велосипедах. Отмстите им! Отмстите! Я побил все пороги до того, что мой левый щиблет просит пощады. Калинников, которому я когда-то уступил место учителя пения, предлагает взять мне 2 казенных училища, так как сам намерен на них плюнуть, имея 2 думских. Плата за 2 казенных 100 р. в год. Больше нет решительно ничего. Я уверен, что Вы с высоты Вашего Царского Величия не можете смотреть равнодушно на такие беспорядки и слышать вопли Ваших верноподданных. Ужасайтесь! Мне мало 100 р. в год. Где же справедливость? Свиньи имеют прекрасные места у Дурова56, а я и несчастная дочь Израиля57 (она тоже без места), обладая всеми талантами, свойственными разумным существам, гибнем и гибнем. Дочь Израиля рвет волосы с отчаяния, предвидя долгое сидение на берегах рек Москвы и Яузы, и горько плачет, не имея отечества. Ваш добрый и невзыскательный брат Иван Павлович, при всем искренном желании, помочь бессилен. С отчаяния я сооружаю 2-е дитю. Имя ему -- "Выбор места". Но это дитю получит истинную красоту, несмотря на короткий рост, лишь тогда, когда Вы бросите на него свой лучезарный взгляд. Иначе оно умрет от стыда и уродства. Смеяться мне или плакать? Помогите сделать выбор. Тютюника58 и Лику не видел. К Мамуне59 идти страшно. Произнося фамилию Мамуна, мне так и кажется, что меня встретят, как сына, но, наверное, съем гриб. Говорила ли Ваша божественная сестра относительно меня с Мамуной? Прошу у Вашей сестры ответа и тогда решусь побывать как посторонний. Это не так страшно. Что Князь60? Простит ли он мою измену. Я целую его и прошу не помнить зла. Наконец, я стражду, я плачу, не выплакать горя в слезах61, а потому на все плюю, так как кончу неблагополучно. Передайте Михаилу Павловичу, что я согласен быть на месте Колдуна, ибо я так же исхудал, как и Колдун.
   Вашим родителям скажите, что счастливее их нет других родителей во всей вселенной. Эту фразу продиктовала мне логика сердца, если таковая только есть! Когда же Вас ждать? Увижу ли Вас? Пока же прощайте, уничтожайте белые грибы и поправляйтесь, но избавьте меня от мухоморов. Я сегодня во сне видел огромный мухомор и пел арию следующую:
  
   Что день грудящий мне готовит?
   Напрасно места взор мой ловит62,
   Повсюду вижу мухомор.
   Его противный вид мне ужас лишь внушает,
   Его противный запах всю жизнь мне отравляет,
   И гибну, гибну я.
  
   Привезите, пожалуйста, письма, каковые Вами получены, и мои калоши, которые я забыл в читальне завернутыми в газетной бумаге. Приезжайте к Ивану Павловичу на Старую Басманную в училище на новоселье. Он приглашает. Квартира со всеми удобствами, я помогал ее убирать. Иван Павлович остался доволен и пока не взыскивает. Вы ошиблись. Сегодня утром у меня был Пащеев, если только Вы его помните, и приглашал меня ехать к Вам на охоту <...> Воображаю весь ужас Вашего положения, так как Вы не охотник. Я отклонил эту поездку, но, кажется, напрасный труд. Будьте снисходительны к охотничьему порыву. Если Наталья Михайловна приехала, то я об этом узнаю и помимо Вас. Пусть только засмеется. Москва дрогнет. Ее смех дал мне пищу для ума. Поблагодарите ее за меня, и если всем Вам станет скучно, то напишите что-нибудь утешительное. А то я не вытерплю и Вы меня больше не увидите.
   Приезда Вашего жду, как манны небесной.
   До свидания.
   Ваш Юс Малый

Александр Иваненко.

   Москва 1892 сентября 19-го.
  

Сентябрь 1892 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Главный барсук63 за границей. Остальные барсуки Вам усиленно кланяются. Вчера я был у Грузинского64, он принял меня очень мило и любезно. В следующей понедельник пойду в редакцию барсуков за получением денег. В рассказе о Немировиче-Данченко барсуки изменили конец и в заглавии выпустили фамилию, так что теперь рассказ называется "Василий Иванович и его подражатель". "Две собачки" и "Поездка на охоту" приняты65. Я весьма счастлив, что мне должен редактор, а не наоборот. На вопросы о том, что когда Вы будете в Москве, я давал следующие ответы: Не знаю, Антон Павлович в Москву не собирается -- и все в том же роде. Иван Павлович посылает Вам три переплетенные книги и письмо, все это вы получите от Марии Павловны. Был у пана Семашко. Он и не думал жениться. По обыкновению всех ругает. Живет он на Тверской <...> очень и очень скромно, занимает всего один небольшой номер и, как видно, скоро будет богат, ибо скопил 187 руб. <...> Если будете в Москве <...>, Вы непременно будете ехать мимо меня, то хотя мимоходом загляните, и Вам наверное понравится моя квартира настолько, что Вы ее предпочтете Лоскутной гостинице. Квартира моя обладает всеми качествами, необходимыми для Вас, а именно тишиной невозмутимой, чистотой и хорошим воздухом. Комнатки весьма симпатичны, окна выходят на юг, свету много. Можно жить без прописки. Мой адрес: Угол Мясницкой и Большой Садовой, д. Шеткиных, квар. No 13 <...> С 10 ч. утра до 12 1/2 я всегда дома. Уроки мои по школе понемногу подвигаются вперед. Я каждый день бываю на утрен<ней> молитве и молитву у меня уже поют сносно. Учительницы завидывают моей дисциплине. Иван Павлович и Софья Владимировна66 живут дружно. Вот Вам и все московские новости. Будьте здоровы. Голубчик, родной, если что нужно, исполню, немедленно и точно.

Любящий Вас Александр Иваненко.

   Благодаря Алексею Алексеевичу67 я получил урок музыки на 15 руб. в месяц, чему, конечно, очень и очень рад, ибо и т.д. буду иметь возможность уплатить долги.
   Ваши сорочки получу сегодня. Представьте, мама Лика купила себе не безобразную шляпу. Уверьте ее, что я не покушался на самоубийство.
  

Сентябрь 1892 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Вы, конечно, сильно огорчились, что я, скотина, не проводил Вашей сестры до Мелихова, но что делать, кроме денег нужны еще и финансы, мне же везет чертовски: чуть только правую руку протяну, чтобы захватить место, как какая-то неведомая сила вышибает его из моей руки. Напр<имер>, в школе Ивана Павловича было свободно место учителя пения, начинаю хлопотать, подаю прошение, но нужно было свидетельство от Шостаковского68, каковое я получу лишь завтра, но к ужасу моему сегодня уже появился утром в школу новоиспеченный учитель пения <...> всего лишь день, но как он много значит. С горя я хотел было повеситься, до вспомнил, что меня Вы все очень любите, и раздумал, тем более что еще не все пропало. [Рисунок -- голова с рогами, наверху -- гриб]. Я влачу рога и мухомор украшает мою физиономию.
   Сжальтесь! И приезжайте в Москву или велите мне приехать к Вам. Я Вас утешу. Жду приглашения, а главным образом молю напомнить Марье Павловне, что мне без калош очень холодно и что она обещала их взять. Нет ли у Вас черкесской шапки, я иной не признаю.
   Представьте, как я мучаюсь, не имея возможности купить No "Будильника", чтобы узнать, напечатан ли там мой удивительный рассказ, который дорог мне как родное дитя <...>

Ваш А. Иваненко.

   Страшно завидую, что сестра Ваша может ехать, а я должен выслушивать бесконечные вопли дочери Израиля. Право, это же вечное диво.
   Поклон Маше и Михаилу Павловичу, много ли у Вас замыслов и какие относительно моей божественной персоны <...>
  

8 октября 1892 г. Москва 69

Дорогой Антон Павлович!

   Меня развращают, если не хотите моей гибели, то поспешите скорее в Москву и спасите ее от гибели, не меня, а ее. Они ждут Вас, как Бога. Лидия Стахиевна любит очень пиво билое и черное и еще кое-что, что составляет ее секрет, который откроет Вам по приезде. Еще она очень любит Петра Адамовича и он ее, чем это кончится, я догадываюсь. Разрушьте их замыслы, они пагубны для нее и для него, но мне они выгодны в некотором роде. Дочь моя кланяется. Вы ее не знаете, но узнаете со временем в "Будильнике"70.
   Вас любящий

Александр Иваненко.

  

8 сентября 1893 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Наконец я определен учителем пения и сегодня даю 1-й урок. Большая беда в том, что Михаил Павлович не застал в Серпухове Пристава, между тем без вида невозможно жить. Вероятно, я поселюсь в доме Крестовоздвиженского в том же дворе, где и училище. Мне там предлагают на выбор две комнаты, одну за 8 руб., а другую за 12, и та и другая малы, но я, конечно, предпочту взять восьмирублевую. Однако без вида Г-н Волохов меня не принимает. Первую ночь я провел у Алексея Алексеевича, но и к нему приходил сегодня утром дворник.
   Прошу убедительно Михаила Павловича и всех Вас, если Михаил Павлович будет в отпуске, то, конечно, на него трудно надеяться, поступить таким образом: прикажите позвать Мелиховского старосту и велите ему отправить мой билет и паспорт в Бавыкинскую Волость, чтобы Волость немедленно передала мой вид в Серпухов для отметок в г. Москву и снова бы возвратила билет и вид Вам в Мелихово, а когда Мария Павловна будет ехать в Москву, то будет добра взять его с собой. Конечно, было бы лучше, если бы пристав сам отметил и прислал в Москву в Басманное училище, но вряд ли это возможно, ибо по закону надо вид непременно предъявить в волость. Волостное правление делает от себя отметку и вместе с отрывком из книги отправляет Приставу, за сим Пристав делает отметку и возвращает билет и вид в ту же Волость, из которой уже страждущий и получает всю эту дрянь и спокойно может проехать до места 50 верст, чтобы на другой день снова предъявлять, отмечать и т.д. до N + ~. Черт бы их всех побрал! Кто это 1-й выдумал, тот дубина и все что хотите. Голубчик, простите, что затрудняю Вас этими подлостями, что же делать?
   Ваше письмо вчера же снес Лике и, должен Вам признаться, как отцу, не застал ее дома. Все они приехали только вчера и еще не распаковали вещей. Лидию Александровну71 застал одну и готовую к выходу, минут на 10 ее задержал, а мать моя в это время была в городе и покупала шляпки для себя и своей сестры и наверное купит безобразные. Сегодня в 6 ч. вечера она меня будет ждать. Живет она дьявольски далеко, приходится, конечно, путешествовать пешком, а тут дождь и слякоть <...> Завтра думаю побывать у старых юмористических барсуков. Кланяюсь всем и всему Мелихову. Я еще не теряю надежды вместе с Вами обсадить деревьями пруд, и если мое участие в этом деле Вам симпатично и, кроме того, я стану в некотором роде Крезом, то приеду мешать Вам и Марье Павловне убирать огородину и т.д. Передайте Марье Павловне, что Алексей Алексеевич и я встретим ее в понедельник и что все ее вещи перевезены от Ивана Павловича. Мне конечно на 1-х порах ой как трудно, и совестно сознаться в этом, но я не падаю духом. Еще и еще спасибо Вам всем за ласку и за снисхождение ко мне, многогрешному. Когда я еще увижу Мелихово, не знаю, но если перед моими очами предстанут красные ворота, то я с радостью открою их сам, в 4-х угольнике припаду на одно колено и воздам небу должное.
   Жан, его супруга и Алексей Алексеевич желают всем всего хорошего. Я еще не давал урока, а уже заговорил по-дьячковски. Пора вспомнить Ваш совет: "...Во многоглаголении несть спасения". Будьте здоровы и, если это нужно, пишите в Басманное училище, исполню все немедленно и аккуратно. Любящий всех Александр Иваненко.
   Сентября 8-го 1893 г. Басманное училище.
  

13 января 1894 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Наши семейные дела из рук вон плохи. Я попал в какую-то могилу. Сырой дом и неутомимая деятельность по хозяйству довели отца до паралича, он теперь поправился настолько, что может сам прохаживаться, но говорит с трудом и писать не может. Каждое волнение может погубить его, и несмотря на это папаша пренебрегает всем тем, что ему назначил врач. У матери пухнут ноги и руки, трескается кожа, но болезнь отца возбудила в ней энергию, и она позабыла о своих болестях. На сестру смотреть жалко и т.д. и т.д. Доктор сказал, что надо опасаться вторичного удара, так как он не надеется, чтобы папаша хоть сколько-нибудь поберегся, деятельность сердца у него весьма плоха. Папаша отказывается теперь переделать духовное завещание, чтобы обеспечить мать и сестру. Он говорит, что сам поедет когда-то в Сумы и все устроит. Никакие доводы и заявления не помогают. Брат с весны уезжает на работы и дома быть некому. Мать и сестра в отчаянии, полагают всю свою надежду на меня. Я теряю голову. Денег, конечно, в доме нет, и отец не позволяет ничего продать. Сено стоит в ожидании высоких цен. Хлеба урожай, но и до сих пор хлеб не обмолочен. Вы правы, с хохлами трудно иметь дело, и я это почувствовал еще в Курске, когда ехал домой. Я возвращусь в Москву 16, о чем телеграфирую Ивану Павловичу. Видел на Тульском, Орловском, Курском и Ворожбинском вокзалах Ваши сочинения: "Именины", "Палату No 6" и т.д. Торгуют шибко. Больше всего расходятся сочинения Салиаса72.
   Снегу в полях нет. Езда на колесах. Реки вскрылись. Тепло, сыро и ветрено и вообще отвратительно. Боюсь, чтобы не дали мне по шапке из училища, а между тем могу выехать только с 15 на 16-ое и буду в Москве 18.
   Пока до свидания, будьте все здоровы. Иду усмирять папашу, он уже начинает бунтовать.

Любящий Вас Александр Иваненко.

   1894 г. января 13 день.
  

26 мая 1894 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Извиняюсь, что Вы сегодня попусту прогоняли лошадей и кучера на Лопасню. Меня задержал воинский начальник до завтра, поэтому и Ваши покупки привезу завтра (27 мая в пятницу) обязательно. Из Москвы выеду добавочным, который идет после почтового в 3 1/2 ч. дня, если Вам Ваших лошадей нельзя будет выслать, то я ничего не имею против этого. Злюсь и досадую смертельно, но что делать.
   Всем мой привет.
   Будьте здоровы. Ваш Коллега.
   А. Иваненко.
   Москва 1894 мая 26 дня.
  

Июль 1894 г. Глыбное

Дорогой Антон Павлович!

   Живется мне подло. Приходится выть юмористическим барсуком или старым юмористическим волком. Вероятно, у Вас теперь земной рай и превосходный урожай, так что даже удовлетворяет самых взыскательных землевладельцев.., но мой фатер все плачет. Урожай или неурожай -- одинаково плохо по мнению отца. Хорошо бы теперь поискать грибов, да у нас их нет, Мелиховское царство за тридевять земель. В Вашем изречении -- "во многоглаголании несть спасения" я нахожу теперь большое удовольствие и вижу, что Вы были справедливы. Было бы большим счастьем, если бы многие умели вовремя помолчать, а у нас именно этого-то и не достает. Все шумят, говорят, ни черта не понимают. Нервы развинтились до того, что я не могу выносить приподнятого тона, чувствую какую-то острую физическую боль в ушах и во всей башке. Спасибо Наталье Михайловне, она еще не разучилась хохотать и, бывая на Луке и наслаждаясь этим смехом, забываешь всю жизненную чепуху и все неприятности, Наталья Михайловна почему-то уверена, что Вы имеете против нее зуб и потому не хотите приехать на Луку. Я уверяю ее, что Вы имеете две челюсти и все зубы у Вас в порядке, но лишних у Вас нет -- особенно потив Лучан и что все это вздор, но на это раздается такой смех, от которого Ваши леса потеряли все листья, а Вы-то думаете, что лес гибнет от монашенки73 и, конечно, горько ошибаетесь.
   Погода у нас славная, урожай на все великий, но все же жизнь несносна и хотелось бы денек провести в Вашем царстве. Хорошо у Вас, и Вы даже не подозреваете, насколько хорошо именно у Вас. Думаю выехать на Москву 5-го августа и уеду с наслаждением, ибо измучен донельзя. Жалко и досадно, что Марье Павловне не пришлось побывать в Глыбное, и вся вина падает на меня, черт бы меня взял за это. Всем Вашим мой сердечный привет. Будьте здоровы и счастливы. Искренно преданный любящий Вас А. Иваненко.
   Если Вы приедете на Луку с сестрой до Августа, то льщу себя надеждой, что Вы ни за что не откажетесь побывать. Кукуруза у нас выросла изумительная, и Марью Павловну как любительницу угостили бы на славу сим фруктом.
   Что же Ваш сенокос и все прочее? Могу сметь уверить Марью Павловну и всех сомневающихся, что копна хлеба у нас имеет 60 снопов, рожь, пшеницу, ячмень, овес и т.д. складывают у нас повсеместно, не исключая и Луки, в полукопны, каждая из полукопен имеет 30 снопов. Простите, не мог отказать себе в удовольствии доказать Вам и особенно Марье Павловне, что вы ошибаетесь и что у Вас другой монастырь и другие уставы <...>
   Всех целую.
  

21 апреля 1895 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

строителевич и писателевич!

   Много ли Вы пропуделяли по вальдшнепам и много ли их скушали? Так как Вы записались в число охотников, то Вам следует извести домашнюю птицу, от чего на Вашем желудочке будет легко и в Вашем огороде вырастут райские овощи. Я Вас сейчас испугаю. К Вам собирается приехать один господин... Вы его любили и, кажется, еще любите.
   Милая Тютюша хочет к Вам приехать, но он хотел бы приехать так, чтобы Вас не стеснять. Простите, я смело уверил Тютюшу, что Вы будете рады видеть его у себя, а посему он и рассчитывает приехать в среду вечером на следующей неделе, чтобы день Тезоименитства наследника Цесаревича74 провести у Вас, а вечером -- обратно в Москву. Если же, почему-либо, Вы найдете это неудобным, то черкните мне 2 словечка, и можно поездку отложить до более благоприятного времени. А если же найдете возможным приехать Тютюше, что достаточным образом встречайте и меня, ибо Тютюнник просит меня поехать вместе с ним, так как он рассчитывает, что Вы и мне будете рады. Я уверил Тютюшу, что Вы даже жить без меня не можете и согласился его сопровождать. Затем Азанчевский75, который был тоже у Тютюши, сказал, что пора водку пить. Мы закричали ура и выпили за Ваше здоровье по одной, стараясь не дышать до другой.
   Азанчевский просил Вам кланяться.
   Беда, голубчик Антон Павлович, я болен. Между тем как в Мелихове чувствовал себя совершенно здоровым. Опять чахотка, холера и рвота и всякая дрянь напала на меня.
   Я слышал, что Вы здоровы. Весьма приятно знать, так будьте же здоровы.
   Любящий Вас Чахоточно, Рвотно и Холеринно.
   Если от Вас на счет поездок ответа не получу, то буду понимать, что к Вам ехать нельзя. Лошадей мы найдем на станции, а высылать не подумайте.
   Москва 21(3) апреля 1895 г.
   Поздравляю Вас с новорожденным. У Тютюши родилась дочь.
   К Вам собирается по слухам 1/2 Москвы. Какой Вы счастливец!
  

30 апреля 1895 г. Москва

Негодующий Антон Павлович!

   Вы правы: Ваши порядки мне известны, так же как и Ваше пристрастие к Малороссии и законная ненависть к барсукам и прочим хищникам.
   Вам известно, что я не обладаю свойствами, присущими в равной мере только: Богу Отцу, Богу Сыну и Св. Духу. На основании отсутствия этих свойств я и должен был узнать о местопребывании Вашем на 25-е и 26-е Апреля сего года, тем более, что мне известна Ваша пагубная страсть ко всякого рода путешествиям. Например: вы могли бы уехать в этих числах в Москву для свидания с одной особой, чтобы еще раз выслушать от нее... "теорию фортепианной техники". Известная Вам изобретательница76 и до сих пор ищет Вас по всей Москве. Я не виноват, что у Вас скверная погода. <...> Я Вам ясно писал, что лошадей высылать на станцию не следует ни в коем случае, а если Вы выслали, то поделом наказаны. Наконец, я не мог предвидеть, что Василий Саввич приедет 25-го Апреля ко мне и скажет, что может ехать к Вам только после 1-го Мая; у меня решительно не было времени дать Вам знать об этом. Ваше замечание, что я пропуделял Василия Саввича, поспешно. Василий Саввич непременно приедет к Вам 5 или 6-го Мая, с целью повидаться с Вами. При Вашем благословении, добром совете и указании он хочет узнать: можно ли где-либо вблизи станции Лопасни купить 2 десятины земли под усадьбу, где бы можно было на лето поселиться.
   Когда я писал Вам, то хотя и не дышал, как думаете Вы, но зато не был пропитан негодованием, каким пропитано Ваше письмо от начала и до конца. Напротив, я был преисполнен любви... к бедным вальдшнепам, которых Вам не пришлось истреблять.
   Из Вашего письма я усмотрел, что Вы уже сделали предложение Епифановне77. Желаю Вам всякого благополучия в будущей супружеской жизни. Так как Вы приучите пить пиво и бедную Епифановну, то 10 бутылок пива весьма недостаточно. По случаю Вашего бракосочетания я готов с удовольствием разориться в прах.
   Вы пишете: "Вы можете и не приезжать". При всем Вашем нежелании видеть меня мне не избежать поездки, и хотя это обстоятельство должно огорчить Вас, но я приеду, что бы меня ни ожидало впереди.
   С полным сознанием своей правоты, с полным отсутствием барсучьих каламбуров, с полною готовностью видеть Вас сияющим при встрече со мной остаюсь любящим Вас А. Иваненко.

Москва 95 г. 30 Апр.

  

10 июля 1895 г. Верхняя Сыроватка

   1895 г. июля 10 дн. (95. VII -- рукой Чехова)
   Письмо дезинфицировано. Я болею трахомой. Руки мои вымыты сулемой, рукава засучены и приняты все меры предосторожности, чтобы не заразить Вас, благодетелей человеческого рода.
   Как видите, дорогой Антон Павлович, даже сильная болезнь глаз не может остановить меня от дурной привычки сделать Вас жертвой этого письма. В оправдание скажу, что, в этом случае, я имею добрую цель. Итак -- к цели: если что и кто-либо Вас раздражает или Вы, простите, хандрите, то, ради Бога, постарайтесь вспомнить Глыбное и ее обитателей: Кагадиевых , Кобелитовых78, тигров и львов... и Вам тотчас же станет легче, через минуту Вы почувствуете избыток сил и почувствуете прилив нежности, все Ваши чувства будут повышены. Цветы Вам покажутся ярче, красивее и ароматичнее, лепестки их тоньше и изящнее. Вы будете упиваться чудным запахом лип и тополей, между тем у Вас появится здоровый аппетит. Вы помчитесь по всему своему мирному и спокойному царству, в леса: Бавыкинский, Сазониху, Струшкино, во 2-й участок и соберете там несметное количество грибов: белых, груздей, рыжиков, шампиньонов и пр. и пр., возвратившись с богатой данью, Вы выпьете 5 рюмок водки без передышки и закусите белыми грибами, только что смаринованными Евгенией Яковлевной или Вашей сестрой. После этого само небо подарит Вас лучезарной улыбкой, на Вас сойдут музы и благословят на подвиг доблестный и славный. Люди покажутся добрее и внимательнее к Вам, и Вы, наконец, объяснитесь окончательно с Епифановной, а вечером, осушая стакан пива, Вы воскликнете: "Да здравствуют лошади и копыта!" и далее: "Кто, господа, навестит вместе со мной диких хохлов? Я намерен у них побывать. Я счастлив и любим!" Если хоть одно из моих предположений оправдается, то я недаром потратил бумагу и чернила. В царстве тигров и львов имеется гибель поклонников и почитателей Вашего таланта. Некоторый цыпленок утверждает, например, что Потапенко79 сзади и с боков похож не просто на жулика, а на Европейского жулика, против такого взгляда трудно было возражать цыпленку (моя сестра). Большинство почитателей и почитательниц Ваших желали бы нашармака читать Ваши книжки, имеющие выйти в свет и уже вышедшие, но я посоветовал им думать лучше о луне, звездах и соловьях. Было на меня сделано покушение с целью воспользоваться Вашими "Пестрыми рассказами" и "Сказками Мельпомены", но я уверил читательниц, что эти книжки заражены трахомой, и этим спас дорогой для меня подарок от окончательной погибели. Все Ваши произведения в переплетах, но жаль, что поздно переплетены, при виде их я плачу, ибо недостает обложек Ваших автографов, я ругаю себя, что отчасти пропагандировал Ваши произведения в некоторых местах Сумского и Ахтырского уезда, и за то наказан жестоко, получив истрепанные книжки и выговор от Вас, крайне жестокий для меня, ибо Вы под влиянием вышеизложенного с тех пор не подарили мне ни одной своей книги, и Вы, пожалуй, до некоторой степени были правы, но когда-нибудь я возвращу утраченное обещание, когда-то в светлую минуту данное Вами мне <...>
   Я глубоко сожалею, что, возвращаясь из Москвы домой, не заехал к Вам, а также и на Луку, где до сих пор не был. Лучше было бы домой приехать хоть часом позже, чем раньше.
   Как поживают все Ваши и где кто путешествует? Кланяйтесь всем. Глаза начинают сильнее болеть, и я оканчиваю письмо, сидя в кабинете земского врача (отсутствующего) в Верхней Сыроватке. Будьте, дорогой, здоровы и счастливы, а главное не болейте. Не думал я, что излечение трахомы продолжительно и весьма чувствительно. Утешьте страждущего письмом. Сестра Вас ругает, а за что, я не знаю, но всем Вам кланяется. Мы ждем Вас.

Любящий А. Иваненко.

   Адрес: Глыбное, Сумск. уезд, Харьк. губ. Верхнее-Сыроватской в<олости>.
  

5 или 6 декабря 1895 г. Москва

95, ХII (рукой Чехова)

Дорогой Антон Павлович!

   Когда я был у Вас с поздравительным визитом по случаю Вашего благополучного приезда в Первопрестольную столицу, то Вы спросили меня о моем Питерском брате. Я благодарен Вам за внимание. Говорить же о брате мне было крайне тяжело. В настоящее время я имею из дому письмо, мне сообщают о брате самые печальные известия. Ваше внимание дает мне некоторую смелость просить Вас о следующем: если Вы будете в Питере и найдете возможным и удобным лично побывать в Государственном контроле, в отделе Департамента Морской и Военной отчетности, где служит брат Василий, и окажете ему содействие, как человеку вполне и во всех отношениях достойному этого, то сделаете великое благо и одолжение. Простите, что я прошу Вас повидать брата, а не наоборот. Я уверен, что если бы Вы по приезде в Питер пригласили бы брата к себе, то он в силу крайнего самолюбия, застенчивости и других причин не явился бы к Вам и извинился бы в письме. Для брата просить о чем-либо равносильно смертному приговору, почему он и пропадает и губит себя и свою семью, но очень возможно, что уже в конец подорвал свое здоровье непосильными трудами и климатом, который содействует улучшению и усилению туберкулезной накожной экземы, как говорили врачи <...> Моя мать просит, чтобы я обратился к Вам с просьбой оказать содействие или протекцию брату, сама мать не имеет смелости просить Вас и, как видно, выплакала все глаза от горя. Мне передавала Наталья Александровна, жена Вашего брата Александра Павловича, что Государственный контроль находится близко от них. Мне также известно по опыту, что в Департаменте швейцары свиньи и на вопрос, здесь ли такой-то? -- отвечают -- нет, а на самом деле то лицо, о котором спрашиваешь, находится на месте службы в Департаменте. Однако довольно о брате. Вчера был в оркестре. Играли симфонию Шуберта. Написана симфония мрачно и заставляет болеть. Многие места выражают безысходную и беспредельную скорбь, от которой мурашки бегают по спине. Побывал на выставке Верещагина80 , там тоже веет холодом и ужасом от картин. Вы все пишете мрачные вещи. Невольно напрашивается вопрос: когда же черти возьмут меня.

А. Иваненко.

   Адрес: Садовая-Черногрязская, номера "Мориной", кв. No 15.
  

22 июля 1896 г. Сумы

Сумы 22 июля 96 г.

Дорогой Антон Павлович!

   Будьте добры отослать письмо Ивану Павловичу, если Вы знаете, где обитает Иван Павлович, за что буду Вам очень благодарен и признателен.
   Вспоминаю с восторгом день, который я провел у Вас в Мелихове проездом домой, и сожалею, что не провел у Вас 2-х дней. Пробыл я на Луке 6 дней. В продолжении последних 4-х дней идет дождь беспрерывно и день и ночь. Сегодня погода будет прекрасная, судя по началу дня. Если Вы будете на Луке, то отчего бы Вам не быть и на Глыбном. Голубчик, приезжайте, коли Вам не претит. Что же еще сказать. Жизнь в Глыбном веселая... Отец устраивает проточные пруды, в которых думает развести удивительных рыб.
   Приезжайте, будьте здоровы. Всем привет.

Любящий Вас А. Иваненко

   Был бы счастлив знать, что Вам живется свободно и легко хотя бы относительно.
  

10 января 1897 г. Глыбное

   97 года
   января 10

Дорогой Антон Павлович!

   Не могу я вертеться вокруг да около, а потому приступаю к сути; да мне и легче говорить с Вами в письме. Только что получил я из Питера от брата письмо. Вот его сущность: "Относительно службы в Государ<ственном> Контроле и по сей день нахожусь в неопределенном положении: обещали взять на старое место, но говорят, что теперь нет свободных средств, к концу года едва сводим концы с концами, а когда средства будут, Бог ведает. Нужно ждать, жить же нечем. Просил я Антона Павловича посодействовать мне попасть в Придворный Контроль, так как в Придворном Контроле дело то же, что и в Государ<ственном>, а условия службы дают больше преимущества. Если у Антона Павловича есть возможность, то попроси его помочь мне в этом деле. Вот уже 4-й месяц как я без места и средств и теперь решительно не знаю, как дальше жить с семьей, ибо последние деньги иссякли".
   От себя я прибавлю, что прямо-таки нравственно страдаю, что не в силах придти брату на помощь хотя бы деньгами, ибо я знаю, как он может голодать в буквальном смысле этого слова. К несчастью, в виду встретившегося осложнения я должен был отказаться от уроков в Басманном Казенном училище и таким образом теряю 20 р. в месяц, а я рассчитывал на них как Нансен на свой "Fram"81.
   Если есть возможность у Вас или явилась таковая, то похлопочите за брата, конечно, это все очень трудно, но... позвольте жить надеждами. Брат 19 лет деликатничал на службе, много раз высказывал он, что просьбами не обременял начальство, и все надеялся, что труды его оценят, и через это гибнет сам и губит, т.е. погубит себя и семью.
   Хочется мне Вас повидать. Быть может, Вы найдете возможным заглянуть ко мне, я Вас просьбами не буду больше беспокоить в Москве. Сожалею, что не пришлось хоть на час заехать в Мелихово. Во 1-х, грелка выполнила бы свое назначение, да я бы поздоровел, глядя на людей здоровых, а живя среди больных и сам делаешься больным. Был я в стране тигров и львов82 и видел там таких чудовищ, каких нет более на земном шаре, и все-то они норовят кусать за известное место и кусают больно. Мне хочется покопаться в земле, посадить и вырастить что-либо хорошее, я уверен, что начни я возить тачками землю по 5 пуд<ов> каждая и по 100 тачек до обеда, то был бы здоровее, чем теперь. А теперь я искалечен, нервен и хочу просить Вашего совета, что делать со страшными мигренями, которые меня терзают и приводят в такое настроение, какого не дай Бог никому. Словом, когда начинается эта адская боль, то спасения нет, я должен идти бежать и уставать, чтобы выбиться из сил, меня что-то душит, болят корни волос, а по телу появляется сыпь, наконец, чесотка, и тогда является одно желание -- совсем не жить. Вот что значит жизнь в столице и жизнь среди цивилизации.
   Кланяются Вам мои старики родители. Оба они, видимо, гаснут, но отец, отец, он достоен удивления за свои подвиги, работу, планы и жизнерадостность в 76 лет. Сестра и брат тоже кланяются Вам. К великому огорчению, я даже на Луке побывать не мог. Простите, что огорчил Вас этим длинным письмом. Мне кажется, что если бы я знал уверенно, что Вам нравственно живется и дышится легко, то и мне полегчало бы. Выругайте же меня и пошлите к черту. Да, ведь я и с Новым годом Вас не поздравил, да и Ваших стариков тоже. Будьте же здоровы и счастливы.

Любящий Вас А. Иваненко

  

5 июля 1897 г. Глыбное

   <...> Брат землемер просил меня передать Вам, что он готов измерить Ваше имение и сделать планы. В конце июля он будет недалеко от [1 сл. нрзб.] Тульск<ой> губ<ернии> и заедет лично к Вам. Наконец, брат лично Вам напишет. Напишите пару слов насчет лилий. Ваша лилия прижилась, и это меня весьма радует, с тюльпанами поступил сообразно Вашей инструкции <...> У нас фруктов гибель, меня радует, что самые хилые деревца, за которыми я ухаживал, как то яблони и вишни, дали массу плодов в этом году. Возвратились ли Ваши из Крыма83 и как себя чувствуют? Если Вы будете раньше меня на Луке, то черкните два словечка в страну Тигров и Львов. Я очень огорчен, что еще не видел Лучан и не знаю, как скоро их увижу.
   Ну, голубчик, будьте здоровы.
   Сегодня я устроил купальню, столярную и лечусь самым радикальным образом от генеральской болезни. Купаюсь и, к несчастью, огорчаюсь ежеминутно. Надо бы отсюда удрать, но Хохландия, как тина, окутывает со всех сторон, болото засасывает постепенно, и делу аминь. Жму крепко Вашу руку. Будьте же здоровы. Всем поклон. Искренно Вас любящий Александр Иваненко.
   Глыбное 5 июля 1897 года.
   Все наши Вам и Вашим шлют привет. Если Вы куда-либо уедете, то сообщите, я туда вышлю сала. Приезжайте. Все Вам кланяются.

А. Иваненко.

  

Ноябрь 1897 г. Москва

97, XI (рукой Чехова)

Дорогой Антон Павлович!

   Только что прочел в "Русских ведомостях" о том, что здоровье Ваше улучшается, и раньше читал также в сообщениях в "Новост<ях> Дня". Радуюсь искренно этому84 и хочу Вас повеселить.
   Смейтесь, голубчик, сколько угодно; если хотите, продолжайте не доверять хохлам. Ваше легкомыслие в этом отношении мне давно известно, не даром же пристрастны к Малороссии, но Вы не вправе сомневаться в том, что я провел уже много вечеров и испортил (негодуйте!) груду бумаги, прежде чем утомить Вас этим скучным и нудным предисловием, а посему Вы не должны упрекать меня в забвении Вас, наоборот и весьма вероятно, что я ежедневно в продолжении месяца говорил с Вами и уничтожал свои письма, сознавая их безынтересность. Серьезно, все это приводило меня в отчаяние, да и теперь я не уверен, что доведу до конца это письмо. Вот что значит быть хохлом, -- скажете Вы, и иметь несчастие сознавать свои блестящие способности и в особенности способности к творчеству..., скажу я. Будьте же снисходительны ко всему с той доброй иронией, от которой мне всегда делается весело. Попробую говорить о Вашей сестре. Побывал как-то у нее: она здорова, сообщила, что в Мелихове все обстоит благополучно, довольна своей деятельностью, с удивительной энергией продолжает брать в школе уроки рисования и непременно достигнет в этом благородном искусстве известных степеней. В ее манере рисовать есть много схожего с манерой покойного Николая Павловича. У Марьи Павловны видел Дроздову85, она сияет, получив премию за свой рисунок, и счастлива. Лидия Стахиевна собирается ехать за границу, чтобы продолжить уроки пения. Давно ее не видел, а чтобы ее видеть, для этого надо совершить путешествие в Гельсингфорс. С месяц тому назад был у Василия Сав<вича> Тютюнника, просил он передать Вам поклон, его жена тоже. Вспоминал Василий Саввич с удовольствием о своей поездке в Мелихово, рассказал, что познакомился с Киселевым Сергеем86, но Вам о Киселеве, видно, уже сообщил. Вы так запугали Сер<гея> Киселева Тютюнником, выдавая последнего за директора 5-ой гимназии, что даже и теперь, со времен жизни Киселева в доме Корнеева, он ощущает при встрече с Вас. Саввичем некоторую неловкость, а может, и боязнь... Как-то была в Москве Александра Васильевна Линтварева, тоже просила кланяться Вам, говорила, что Natache vous заново делает мельницу. Вот и все скучные новости, если не считать того, что я получил нравственную пощечину от Ивана Павл<овича> вполне не заслуженно <...> Впрочем, Ивану Павловичу очень тяжело от своей несправедливости. Он пришел ко мне и просил, чтобы я извинился в учительской при всех пред его супругой, при этом Ив<ан> Пав<лович> говорил, что я вел себя по отношению к С<офье> В<ладимировне> все время безупречно и что если дойдет до серьезного и т.д. и т.д., то он не уступит С. В., а посему, мол, что Вам, Иваненко, стоит преклонить свою выю. Когда же я отказался от этого незаслуженного позора, то Ив<ан> Пав<лович> объявил мне: во 1-х, что он мне руки больше подавать не будет, 2) бывать у меня перестанет и 3) что я должен уйти из семьи; я просил объяснения последней фразы, так как его семью я давно оставил в покое, оказалось, что я должен не бывать в Мелихове. Вот что может сделать супруга с супругом <...> его я уважал всегда, многим ему обязан. Хватил он через край, позабыв, что чувство самолюбия, а главное -- нравственной справедливости присуще хотя и отчасти и мне и что с этим надо считаться. Время сгладит эту нелепую неприятность, от которой, впрочем, я в 1-ое время не находил места, а теперь ищу мужества забыть эту обиду и не придавать ей значения, тем более меня оставили в покое. Впрочем, благодаря этому вздору, я не имел возможности своевременно узнать о дне Вашего отъезда из Москвы, хотя просил сообщить об этом и был лишен возможности проводить Вас на Курский вокзал; все это слишком нелепо и гадко. Я не ищу ничьей ссоры и всегда уходил от нее, есть случаи, когда молчать тяжело, вот и говоришь, хотя бы следовало промолчать. Не осудите и, если найдете возможно, не говорите в письмах о высказанном мною, а если найдете возможно когда-нибудь написать мне по адресу: Новая Басманная ул. д. Ермакова, Ольховское Мужское училище, то много и много меня утешите, я терпеливо буду ожидать.
   Вы имеете много хорошего: певцы, певицы, цветы, воздух, вода, интересные люди и свой талант писательский, а мы, что мы имеем? Ну хоть начну с погоды: мороз в 10®, вонь на улице, шум и гам от езды. Тоска и скука, только одно и занимает меня, а именно, на старости лет приобщился и я к храму науки. Хожу в университет, слушаю лекции по вечерам по физике, химии, астрономии и др<угим> научным предметам и там забываю всю нелепость ежедневной суеты. Правда, лектор по химии проф. Зелинский читает превосходно. Был как-то в опере, слушал "Снегурочку", "Пророка", "Рогнеду" и "Жизнь за царя"87. В последней партию Антониды пела какая-то Буткевич. Уверен, что Вы были бы к ней более снисходительны, как то пишете88 в письме к Марье Пав<ловне> по поводу русских певцов и певиц. Сия певица обладает сокровищем, а не голосом и голосом с сокровищами следующими: ясность, мягкость, звучность, серебристость и удобоподвижность звука, а посему и художественную законченность в исполнении.
   Мой отец, мать, сестра желают Вам здоровья и всего лучшего. Не ругайте меня за письмо.
   Люб<ящий> Вас А. Иваненко.
  

Декабрь 1897 г. Ворожба

97, XII (рукой Чехова)

Дорогой Антон Павлович!

   Пишу Вам с Ворожбы. Я думаю, Вам приелись французские лица и речи, и по сему имею дерзкое намерение отвлечь Вас от плутовских взоров mademoiselles, которая подает Вам стакан кохве. Итак, Ворожба, высаживаюсь и слышу родную речь кондуктора: "Господа, пожалуйте в зад, в зад и т.д."
   Затем что же еще, за время Вашего отсутствия Курская губ<ерния> превратилась из земледельской в горнопромышленную. Но я пою не из той оперы.
   Думаю побывать у Наташи Vous. Лику я видел давно, Марью Павловну не так давно. Говорят, что я бываю в Мелихове только тогда, когда Вы там, но это все вздор, а что же не вздор. Видел в Москве в центральных банях <...> массажиста из Малороссии. Не знаю его фамилии, но он Вас добре знает. По словам Ивана Павловича, малорос известнейший массажист сей и когда-то массажировал Вам висок, от чего Вы приходили в восторг.
   Да, еще новость не из последних. Ваш брат Иван Павлович получил медаль на шею и меня дважды осчастливил своим присутствием, я поздравил его с наградой и выразил ему живейшую признательность за то, что он имел смелость побывать у меня без спросу и вопреки своей прекрасной половины.
   Что же еще? Поздравляю Вас с дорогой именинницей. Мое поздравление, вероятно, уже читает Евгения Яковлевна. Спасибо Вам за память, за письмо и за снисходительность к моим жалобам, но право, я не виноват в том, что Вы более справедливы, что Вы много лучше черта, в том вероятно и причина всех моих причин. Однако, кондуктор торопит и говорит, что надо идти в зад. Оканчиваю сие письмо. Отправляюсь далее, чтобы обрадовать своих дорогих родителей. Когда же Вы обратно в родные края?
   Антон Павлович! Еще раз спасибо и 1000 раз спасибо за любовь и ласку. Ваше письмо в 5 строк придало мне бодрости, и мне не так противно глядеть на Божий Свет. Будьте же здоровы. Я Вам еще угрожаю написать, когда побываю на Луке.

Любящий Вас А. Иваненко.

  

До 15 марта 1898 г. Москва

98, III (рукой Чехова)

Дорогой Антон Павлович!

   Прошу благосклонно взглянуть на сей трагический почерк, он засвидетельствует Вам, что я еще копчу небо и Вас не позабываю, но дело не в этом. Был один скверный день, болезнь меня особенно донимала, и я решил искать спасения в медицинских книгах и как-то скоропалительно отправился в магазин "Нового времени". Спросил я одну, другую и третью книгу, и когда их не оказалось, то плюнул на медицину и спросил себе последний том Антона Павловича Чехова. Какой-то господин с необычайно длинным носом полез куда-то под потолок в самый дальний угол и изрек мне оттуда, что последний том Ан.П. Чехова "Палата No 6" весь продан. Я возмутился и объяснил обладателю длинного носа, что Ваш последний том "Мужики и Моя жизнь"89.
   -- "Мужики и Моя жизнь" проданы, -- просипел нос, почти не глядя на полку.
   Я потребовал предпоследний том того же Ан. П. Чехова и, умышленно, скрыв название его, интересуясь знать, что будет дальше.
   -- Предпоследний том "Палата No 6" весь разошелся, -- снова изрек длинноносый господин.
   Пришлось снова возмущаться, объяснять и требовать Ваши "Пьесы".
   Уплатив по чеку и получая "Пьесы" с выцветшей обложкой (пьесы тоже оказались проданы и мне дали экземпляр с оконной витрины), я, к своему крайнему негодованию и изумлению, услышал следующий вопрос: -- "Что это Вы зарядили покупать Чехова да Чехова?"
   Я дьявольски вспылил и объявил во всеуслышание обладателю длинного носа, что не намерен ему отдавать отчета в том, что мне купить, и что при случае о его наглости и полнейшем невежестве доведу до сведения кого следует.
   Надо Вам сказать, что мне приходилось несколько раз покупать Ваши книги, даже одни и те же по поручению знакомых в деревне, да и в Москве по просьбе знакомых, и, вероятно, я был замечен обладателем длинного носа.
   Конечно, я отряхнул прах от ног своих и более не ходок в тот магазин с его наглым продавцом, но мне было весьма обидно, что Ваши книги находятся именно там... Впрочем, выйдя из магазина, я скоро успокоился. "Мало ли в Москве есть свиных рыл", -- подумал я. И решил написать Вам об этом случае; быть может, Вам приятно и небезынтересно будет узнать, что Ваши три издания "Мужики" и "Моя жизнь", "Пьесы" и "Палата No 6" все проданы, если верить носачу, который продал мне книги.
   Что же Вам еще сказать?
   Недавно получил от Александры Васильевны Линтваревой письмо, она просит меня сообщить все, что я знаю на счет Вас, Вашего здоровья и Ваш адрес, что я и выполнил с удовольствием. Лику не видел месяца 2, мне почему-то грустно стало бывать у нее. Кажется, образ жизни ведет она обыденный, т.е. ночь без сна, а день до 2-х спит. Нужно бы ей какое-либо дело, певицы из нее никогда не будет, это мое самое строгое мнение, ну, да что говорить. Обидно, что она не при деле, а сказать ей ничего нельзя. Здорово работает Ваша сестра Марья Павловна и, надо думать, добьется своего в деле рисования. Продажа билетов по лотерее Мелиховской будущей школы идет хорошо90. Одна из учительниц, которая считает Вас даже святым, помимо всего остального, особенно ретиво старается о распространении и продаже билетов. Вы когда-то сказали ей 2 слова ласковых во время ужина, на учительской вечеринке у Ивана Павловича, и с тех пор загубили еще одну женскую душу. Иногда у меня исчезает со стола Ваша фотографическая карточка, и вдруг находишь ее на столе у соседки. Я принужден даже запирать эту Вашу карточку, чтобы не рехнулась моя соседка окончательно и непоправимо.
   Когда же Вас ждать91? Я так давно не был в Мелихове, без Вас ни разу не пришлось побывать. Люблю я Ваше Мелихово за его гладь, тишь и леса и за то, что отсутствуют там болота и лихорадки, соскучился я по нем, и было бы приятно пройтись к пруду, поглядеть Васей, Митей, верно, там теперь уже развелись Митяи и Митюхи. Хорошо бы пройтись по Бавыкинскому лесу знакомой просекой. Хорошо бы немного отдохнуть в деревне. Я стал сильно слабеть. Не знаю, чем это объяснить. Быть может, водолечение в водолечебнице так скверно на меня повлияло и теперь влияет или переутомление, но только за неделю 2 раза повторился со мной обморок, из них один раз в классе после урока, что имело скверное влияние на класс. Шут его знает, не успел я удержаться и без всякой видимой причины свалился на пол как сноп. С сегодняшнего дня снова в 1-й раз после 2-недельного антракта был в водолечебнице. Вышел оттуда довольно бодрым, а пришел домой и теперь сам не свой и своего состояния объяснить не могу. Как-то голова не держится на плечах, и нет-нет да и покачнет меня на сторону, как только поднимусь со стула. Ну, да все это, надо думать, скоропроходящее... Я нашел замечательное лекарство от иппохондрии и того состояния, какое вызывает моя болезнь, а именно: -- чтение Гоголя, Тургенева и других хороших книг, в особенности же "Мертвые души" хороши при геморрое и его последствиях. Кроме шуток, настроение меняется и отчасти забываешь о болезни, и за то 1000 раз спасибо. Бесконечное спасибо!
   Кружится голова, писать не о чем. Соскучился без Вас, хочу Вас видеть здоровым, бодрым и хочу Вас встретить на вокзале, только бы знать когда? Ну, простите, кажется, утомил Вас, да и себя, болтовней. Если Вам позволит время, буду рад получить от Вас 2 строки, ласковых и милых, как всегда. Тютюша Вам кланяется.

Любящий Вас А. Иваненко

   А во что Вам обходятся бани?
   Мой адрес: Нов. Басманная д. Ермакова. Ольховское мужское училище.
  

31 марта 1898 г. Ворожба

Станция Ворожба 1898 г. марта 31 дня.

Дорогой Антон Павлович!

   Теперь 4 ч<аса> дня, а поезд в Сумы идет в 10 ч. 45 м. вечера. Это ли не скорое и прямое сообщение? Черт бы его побрал 100 тысяч миллионов раз!!
   Спасибо Вам за Ваше письмецо. Я ужасно рад, что Вы послали копию с моего письма в Питер, и если бы я представил, что Вы на это решитесь, то я бы еще постарался выругаться и послать магазин "Нового Времени" лишний раз к ... черту на кулички со всем приказчичьем грубым и донельзя невоспитанным. Я рад, что сижу в Ворожбе, потому что имею возможность сообщить Вам, что в Москве снег счистили, но в губернии суровая зима и скворцы еще не скоро прилетят, между тем как от Курска к Ворожбе снега нет и население засевает поля под Ворожбой, начиная от ст<анции> Корелево. Видел я из вагона диких гусей, летящих к Вам в Мелихово, видел и скворцов. Погода сырая и пасмурная.
   Когда-то Вы упрекали меня в том, что я люблю поговорить и что меня трудно даже остановить, но что если бы Вы столкнулись с Нечепыровским Мовой, как я сегодня? Сей Мова от Москвы до Ворожбы не сомкнул уст и, наконец, охрип, но и тут он говорил и говорил так много, что у меня явилось сильное желание заткнуть ему рот тряпкой или чем попало. Сей Мова был представителем от ссудн<ого> сберег<ательного> товарищества [слово нрзб.] уезда Полтавской губернии, он мог рассказывать, что когда он на съезде в Москве вставал и начинал "дебатыроватъ", то "знаете, председатель князь Щербатов всегда говорил: "Господын член, когда Вы говорите, я всегда думаю, что Гоголь не умер".
   "Тогда я ему возражав" -- и т.д. и т.д."
   Если бы меня Вы или кто-нибудь уверил, что в словоизвержении я похожу на этого господина, то я бы от этого сознания сходства с ним умер бы. Но черт с ним. Завтра буду в Сумах, побываю на Луке и, может, еще напишу Вам что-либо получше этого. А теперь дай Вам Бог здоровья и скорого возвращения <...>
   Теперь еду домой обрадовать своих дорогих родителей, а к 12 Апреля снова в Москву. Здоровье мое швах, почему-то часто бывают головокружения, думаю, что меня обессилило водолечение, но все копчу небо. Спасибо Вам, а какие рыбы припасти для пруда? Я думаю, карпа. Жму руку и остаюсь любящий А. Иваненко.
  

11 апреля 1898 г. Ворожба

Ворожба, 11 апреля 10 ч<асов> вечера.

   Сегодня проездом через Сумы я побывал на Луке у Линтваревых, дорогой Антон Павлович, мне были рады. Застал я Елену, Наталью Михайловну и Александру Васильевну, а также и Жоржа, который служит теперь в Харькове. Все Линтваревы просили меня при встрече или свидании с Вами передать Вам все, что есть лучшего в мире, и благодарят Вас за память. Natache vous похудела, а Елена Михайловна пополнела. Весна у нас плохая, сырая, холодная, и апрель выглядит ноябрем, хотя снегу в полях нет. Холодно так, что даже вальдшнепов не видно ни единого, а на тяге был 2 раза. Когда же Вас ждать и чем Вас утешить и чем удружить, когда приедете? Ну, до свидания, крепко жму Вашу руку. Будьте же здоровы. А я-таки таю, как Снегурочка...

А. Иваненко

   На обороте: зачеркнут адрес: France Nice. Франция, Ницца.
   Monsieur Antoine Tchekov.
   Вписано: Москва. Лопасня А. П. Чехову.
  

31 мая 1898 г. Лука

Лука 31 мая 1898 года.

   С 7-ми час<ов> утра бродил по усадьбе. Все еще спят! С обрыва любовался многоводным Пслом и осмотрел два челнока, из которых один будет куплен и отправлен Вам. Подробности узнаете от Натальи Михайловны. За челнок владелец просит 14 руб. <...> Приглашение Ваше Наталье Михайловне передал, но ей мало этого, и все Линтваревы и также Наталья Михайловна просят меня передать Вам самые искренние приветы, поклоны и т.д. и т.д. Очевидно, что Вам и им не следует делать приглашение через меня, ибо обе стороны останутся этим мало удовлетворенными, хотя и отличаются несомненными симпатиями одна к другой. Наконец, по свойственной мнительности меня же могут обвинить или в прибавлении или искажении приглашения, а это мне не весьма приятно выслушивать <...> Сало <...> будет выслано наложенным платежом на ст<анцию> Лопасня.
   В день приезда я слег в постель. Вероятно, скоро придет капут мне. Марье Павловне Наталья Михайловна кланяется и просит побывать на Луке. Уверен, что Нат<алья> Михайловна ждет от Вас письменного приглашения и, получив его, немедля приедет. О Вашем здоровье много разговаривали и искренно рады Вашему выздоровлению <...>
   Любящий Вас А. Иваненко. Будьте здоровы.
   На обороте:
   Почтовая станция Лопасня. Моск. губ. Серпуховск. уезда.
   Его Высокоблагородию Антону Павловичу Чехову в село Мелихово.
  

28 июня 1898 г. Одесса

Одесса 28 июня 1898 г.

Дорогой Антон Павлович!

   Как Вы и все Ваши поживаете и как процветает Ваше Мелихово? Наконец получил разрешение окунуться с головой в Черное море. Вода + 18® по Р. освежила, чувствую себя бодрее, но видно горбатого могила исправит, два раза я должен был отправиться в дальнее плавание, и только японская грелка спасла меня от грозной гибели в бесконечном плавании по Балтийским портам. Словом, я не надеюсь на сколько-нибудь сносное укрепление нервов. Предлагают мне здесь сделать операцию, но я чувствую, что слишком еще слаб и малокровен для того, чтобы вынести операцию в настоящее время. Да при том сюда же приехала и моя сестра. Она обращалась к профессору Мочутковскому, и он нашел у нее целый арсенал самых разнообразных и злокачественных болезней, как то: сердце не в порядке, сочленованный ревматизм, расстройство печени и вообще всей нервной системы. Вообще сестра весьма и весьма больна и до такой степени раздражительна, что слова нельзя сказать. И представьте весь ужас моего положения, она всенепременно хочет жить вместе со мной, а я чувствую, что это принесет нам обоюдный вред, ибо я не менее ее болен и разница только в том, что я не плачу. Решил все-таки хоть на 2 недели, а удрать от нее. Если быть справедливым, то я нигде не испытывал такого душевного покоя, как у Вас, сидя с удочкой у пруда, вдали от людей. Все это время без Вас мало интересно.
   Побывал я и на Луке. Наталья Михайловна очень и очень изменилась, на мой взгляд, она похудела, очень много интересовалась знать о Вас и вообще о Мелихове, но я мало мог удовлетворить ее любознательность.
   Если не ошибаюсь, Наталья Михайловна собиралась приехать в Мелихово, но когда и что, не знаю. Вообще на мой-таки взгляд Natache vous чем-то удручена и о Вас не может говорить равнодушно, а все с какими-то судорожными страданиями лица и даже со слезами. Для меня ясно как Божий день, что она полетела бы в Мелихово и только ждет приглашения от Вас или Марьи Павловны. Не пойму, от кого. Вообще я дал слово Наталье Михайловне, что при встрече с ней у Вас в Мелихове я публично придам осмеянию то, что по моему мнению заслуживает быть осмеянным, а именно излишние церемонии и тот тон (Tonne), которого, по моему мнению, не должно придерживаться в сношениях с людьми, которых более чем уважаешь, с людьми, которые платят тебе тем же уважением и симпатиями. И это все неутешительно и только доказывает, что Natache vous больна.
   <...> Очень хочу знать, как Вы здоровы. Собираетесь ли в Крым. В Одессе "Одесский листок" Вас и Браза92 отправил на днях в Ницу для того, чтобы написать с Вас портрет. Я нахожу, что все одесские газеты суть газеты жидовские, а жидовские одесские магазины "Нового времени" лупят за No по 15 коп., и если с меня сдерут еще раз 15 к., да при свидетелях, то пошлю телеграмму Суворину.
   Напишите, голубчик, что-нибудь утешительного, где теперь Иван Павлович? Где сестра Ваша и симпатичные художницы Хотяинцева93 и Дроздова. Что сталось с моей разбитой душой. Беда, да и только. Поклоны всем. Адрес: Одесса, Александровский проспект. Магазин Доценка. А. Иваненко.
  

29 ноября 1898 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   В настоящую минуту я у Ваших в гостях. Ваша мама и Марья Павловна здоровы. Квартира вышла очень милой. В комнатах очень уютно, сегодня Марья Павловна вбила последний гвоздь и решила поотдохнуть. Верх же совершенства, по-моему, это сторы на окнах. Сторы легки, без складок, свободно и легко их снять, вымыть или стряхнуть, в случае надобности, пыль. Вообще, надо отдать справедливость Марье Павловне, умеет она устроиться со вкусом, без вычуры. Воздух в квартире хороший, тепло, нет сырости. Впечатление получаете такое, точно на этой квартире живут Ваши целые годы. Словом, на этой квартире можно и отдохнуть от трудов праведных и вздохнуть свободно и легко. Евгения Яковлевна довольна. Марья Павловна тоже, а это и требуется доказать.
   Квартира помещается в 1 этаже и состоит из 4-х крохотных комнат. Из передней ведут одна дверь в столовую, другая в кухню и третья в кабинет задумчивости (теплый). Из столовой в комнату Марьи Павловны ведет дверь, далее следует комната Евгении Яковлевны, затем снова кухня, из этого Вы должны понять, что кабинет задумчивости составляет центр квартиры, к которому примыкают комнаты.
   Узнал я, что Вы продаете Мелихово. Прощай грибы, второй участок и лес Бавыкинский! Жалко и грустно! Кто же теперь меня в бане выпарит, свояченица-то замуж вышла.
   Погода в Москве отвратная, снегу и до сих пор нет. Свирепствует оспа и всякие иные прелести. Положительно приятно знать, что Вы теперь в Крыму и можете избегнуть этой Московской мерзости. Была как-то здесь Александра Васильевна Линтварева, все спрашивала о Вас, но я не мог удовлетворить ее расспросам, ибо сам ничего о Вас не знаю, а подлые "Одесские новости" в Москве подняли было тревогу, к счастью все это оказалось ложью, я сразу об этом догадался, ибо когда я летом жил в Одессе, то читал про Вас такие удивительные истории, которые Вам и во сне не снились. В то время, когда я знал наверняка, что Вы живете в Мелихове, "Одесские новости" отправляли Вас и в Крым, и в Ниццу, и на остров Мадагаскар и, наконец, поселили Вас в Алупке, что было в начале июня месяца. Но черт бы взял их за такие сообщения.
   Таковы-то дела, дорогой Антон Павлович! Взял я к себе племянника, поступил он в высшее город. училище, хорошо малый учился, да вдруг схватил инфлуэнцу и крупозное воспаление правого легкого. Хотя он и поправился, да врач говорит, что как бы его не пришлось совсем взять из училища. И находят у него эпилепсию. Но, по-моему, это вздор, придется только повозиться, чтобы опровергнуть эту чепуху. Что касается меня, то смерть меня еще не берет, жить же стало самому себе в тягость. У меня целый арсенал всяких болезней, но более всего донимает боль почечная. Справедлива пословица: что у кого болит и т.д. Простите за это скучное письмо. Домоуправительницы я себе до сих пор не искал, все на Вас надеялся, на Ваше протеже. Ну, будьте здоровы. Если когда вспомните, то напишите по адресу: Москва, Нов. Басманная ул., Ольховское мужское учил., д. Ермаковой.
   Преданный и любящий Вас А. Иваненко.
   Москва 1898 ноября 29 дня.
  

22 декабря 1898 г. Глыбное

Страна львов, тигров и широких шаровар. 22 декабря

98 (рукой Чехова)

  

Дорогой Антон Павлович!

   Сердечно благодарю за письмо Ваше. На Ваши условия трудно согласиться мне, ибо Вы не снисходите совсем ко мне, грешному. Впрочем, если я выиграю 200 тысяч, то готов затратить и 150 р. в месяц, если подвальное помещение не сыро и в нем имеется хоть маленькое окно для света. Желаю успеха ялтинским малороссам. Летом я приеду с домоуправительницей, а пока будьте добры передать Ивану Павловичу, чтобы он в Сумы прислал телеграмму о дне своего выезда, как он обещал, я и все наши будем его ожидать. Мои старики просят Вас принять от них привет. Слыхал, что свояченица Деева была перепугана безобразным поступком Вареникова94 и сразу родила тройню. Глубоко скорблю, что не могу выразить Вам чувства, коими всегда пылал к Вам. Будьте здоровы. Обнимаю Вас А. Иваненко.
   На обороте: Ялта, дача Иловайской. Его Высокоблагородию Антону Павловичу Чехову.
  

25 января 1899 г. Станция Ворожба

Дорогой Антон Павлович!

   Вчера выехал из Москвы под тяжелым впечатлением. Вызывают телеграммой, отцу и матери плохо, кроме того, в Москве меня преследует одна дама, Вам известная. Ненависти подобной нет предела. Вот, напр., третьего дня возвращался домой часов в 7--8 вечера из города вместе с мужем этой дамы и когда я у подъезда слезал с извощика, то вдруг услышал с тротуара по своему адресу: "скотинна!" Гляжу и вижу вытянутое бледное лицо, искаженное злобой, с оскаленными зубами, вся эта злость прикрыта белым платком, и голова, вытянувшаяся из воротника ротонды, напоминает мне голову шипящей змеи95. Конечно, я не обратил на это никакого внимания. Грустно! А что испытал бедный супруг, который имел неосторожность со мной приехать домой. Только большая безграничная ревность может так унижать человека, как унижает бедная С<офья> В<ладимировна>. Плохо она кончит, жаль мне ее, а в то же время Иван Павлович не всегда тактичен, хотя и обладает ангельским характером. Надо полагать, что жизнь их разбита вдребезги, только не понимаю, при чем здесь я. Мне кажется, что С. В. больна психически и очень нуждается в врачебной помощи. Я просил И. П., если можно (для их спокойствия), не бывать у меня и не давать повода для недоразумений, он так и делает, но это не спасает его от преследований. Но Бог с ними. Пишу Вам за тем, что Вы, быть может, дадите Ивану Пав. какой-либо совет, как провести лето и как укрепить расстроенное здоровье С. В.
   Недавно был у Ваших, хотел было побывать у Ваших в день Вашего Ангела и принести поздравления, но не пришлось, а Вы и так знаете, что я Вам желаю здоровья и здоровья, а все остальное Вы приобрели, да еще Вам пожелать побольше денег. На днях я передал деньги 6 рублей Ивану Павловичу для пересылки Вам в пользу голодающих детей Самар<ской> губ<ернии>, из них 5 руб. через доктора Е. И. Воинова от выздоравливающей Ляли Шпринк и 1 рубль от Лидии Кононовны Молчановой с опубликованием в газете.
   Думаю возвратиться в Москву через неделю. Побываю на Луке и напишу Вам что-нибудь поинтереснее. Может быть, здесь что-либо соберу в пользу голодающих. Мое здоровье неважно и очень неважно, принимаю душ ежедневно, хорошо, что хоть с ног не валюсь, как в прошлом году <...> Все это не то, Вам бы надо написать чего-либо повеселее, да не вытанцовывается. Будьте здоровы, дай Вам Бог.

Любящий Вас А. Иваненко

   Мой адрес: Новая Басманка, д. Крестовоздвиженского, кв. 7. Я только что обзавелся своим хозяйством, кухней и проч<им> добром, но все это очень скучно. Жизнь коротка, большую половину прожил, а добра сделал почти что ничего, и это меня угнетает.

Прощайте. А. Иваненко

  

14 февраля 1899 г. Глыбное

Глыбное 14 февраля 1899 года.

Дорогой Антон Павлович!

   В минувшем январе скончался наш неутомимый труженик отец. Мы схоронили отца, согласно его воле, на бугорке, царящем над лугом, где покойный при жизни так много трудился в поте лица своего. Еще на Рождество Св. отец чувствовал себя неважно, часто ощупывал свою правую руку и правую ногу, задумывался, запирался в кабинете и все писал; как оказалось, отец торопился все свои дела привести в порядок и он успел в этом. Отцу хотелось жить, но он предчувствовал свою кончину. 22 января он был в Сумах, простудился, заявил внукам, что больше к ним никогда не придет, а что они, если захотят, то скоро должны будут приехать к нему, возвратился домой, слег и, промучившись в страшной агонии 5 суток, испустил дух свой 28 ян<варя> в 10 ч. утра, окруженный родными при глубоком молчании. Последние его минуты были тихи, поразили нас, грешных. Внуки приехали, как отец предсказал. Крестьяне Глыбной оценили добрые отношения отца к ним. Отец всегда действовал на них путем увещаний, хотя и с криком, но никогда зуботычинами или штрафами. Глыбяне проводили отца до могилы, чем немного было утешения, да и мы грешные тоже, ибо очень и очень часто несправедливы были к отцу. Долгу отец ни копейки не оставил, всем уплатил. (Я же должен и должен.) Все дела он оставил в прекрасном порядке. Мама, как и быть должно, оказалась пожизненной владелицей всего, сестра впоследствии получает дом, в котором все мы с покойным отцом имели удовольствие Вас принимать, и, кроме того, равную часть с братьями сенокос<ной> и пах<отной> земли, но в этом наследии для меня нет ничего унизительного, и мать и сестра больны, чем все это кончится, одному Богу известно. Должен еще сказать с сознанием собственного достоинства (рисунок из прежних времен прилагаю) [рисунок головы], что отец любил всю чеховскую семью, часто и с удовольствием вспоминал о Вашем совместном пребывании в Глыбном, ценил Ваши добрые отношения ко мне, читал и понимал Вас. Много раз отец, мать и вся семья просили меня передать Вам глубокое соболезнование по поводу безвременной кончины Павла Егоровича. Раньше у меня руки не поднимались, а теперь исполняю много раз высказанное желание родителей и всей семьи. Мне пришлось пережить и быть свидетелем двух тяжелых событий, вспоминаю о 1-м, т.е. о Павле Егоровиче, который любил, ласкал, а подчас журил меня и память о котором для меня навсегда свята. И мой и Ваш отцы не побереглись, а могли бы еще жить. Мир же и вечный покой нашим незабвенным отцам! Мертвые сраму не имут. Я же упрекаю себя, что не могу быть краток, как сам того желаю и как желаете Вы. Я мучаюсь, что должен еще раз затруднить Вас просьбой принять участие в судьбе брата, письмо его говорит само за себя, я же уверен, что раз возможно, Вы не откажетесь придти на помощь. Если бы представился случай перевестись ему в Москву, было бы и ему и мне легче жить. Искренно и сердечно благодарю Вас за приглашение погостить несколько деньков у Вас в Ялте. Условия, назначенные Вами, хоть и жестоки (подвальные этажи!), но сама цена ничтожна, раз захочется Вас повидать. Как мне передавали, у Вас будет жить летом С. В. Чехова. Желал бы, чтобы Вы вылечили ее, на мой взгляд, она безнадежна, так как дошла до площадной брани на улице при встрече со мной и по моему адресу. Ожидаю, что в лицо мне попадет H2SO4 или что-либо в этом роде. Искренно жалею ее, но ввиду сообщенного должен буду с осторожностью принять Ваше предложение, и раз приеду, то найду где-либо укромный угол, а я так измучен, что нуждаюсь в нем. Примите же и наше семейное и нелицемерное предложение: побывать у нас. Мы постараемся выполнить все условия, какие Вы пожелаете, дадим Вам, кроме комнаты, покой, тишину, любимые Ваши кушанья и горячую любовь, которая Вам и не нужна, быть может, но которую мы имеем в сердцах наших. Вы всегда симпатично относились к нашей семье и за это наказаны столь длинным и грустным письмом. Не за горами то время, когда я сомкну глаза навсегда и тогда не буду беспокоить никого. Вы никогда не напоминаете о том, что я Вам должен. Спасибо Вам за это великое, при воспоминании об этом я бываю уязвлен, как пятка Ахилла.
   Верьте хоть на сей раз хохлу и утешьте этим меня. Я никогда не злоупотреблял Вашим именем всуе, я чуток, и для меня ясны последствия этого злоупотребления. Тем более меня задевает Ваше предупреждение по адресу Вашего брата Ивана Павловича (как он говорит). Вы просите быть осторожным в разговоре со мной на счет Вашей жизни в Ялте и Ваших дел, а между тем все газетные сообщения в Москов. изданиях исходили и исходят лично от Ивана Павловича, Ваши письма он лично носил к Липскерову96, наконец, я не позволю себе совать нос в дела, где меня не просят. Впрочем, извиняюсь, быть может, Ив<ан> Пав<лович> и выдумал все это. Будьте здоровы, простите любящего Вас Алек. Иваненко.
   От всех Вам привет.
   Мой адрес: Москва. Новая Басманная. Петровское Басманное гор<одское> учил<ище>.
   Если когда вспомните, пишите, будьте добры, закрытым письмом.
  

8 апреля 1899 г. Ворожба

Станция Ворожба

8 апр. 1899 г.

Дорогой Антон Павлович!

   Горько сожалею, что не мог хоть на часок заехать в Мелихово. Я соскучился и без Мелихова и без его добрых обитателей, т.е. без семьи Чеховых во всем ее составе. Прожил в Москве по 6 число, ежедневно путешествовал на Николаевский вокзал и встречал все поезда утром и вечером, ожидая своих дорогих родных из Питера, и, наконец, дождался. Теперь сижу с 4 ч. дня в Ворожбе и буду сидеть до 11 ночи и наслаждаюсь писком грудного младенца и пр. и пр. прелестями, неизбежными при совместном путешествии с дорогими родными, которым Бог послал кучу детворы <...> Досадно и обидно, что я не мог Вас видеть в Москве. Мне передавал Иван Павлович, что Вы просили сказать мне, что если моему питерскому брату Василию нужны перемены или вообще протекция, то у Вас есть какое-то лицо в железнодорожном ведомстве; об этом обстоятельстве я, конечно, сообщил тотчас же брату в Питер, он Вас там старался поймать, но Вы промелькнули метеором. Брат просит у меня кое-каких разъяснений. Так как я ничего не знаю, кого Вы имеете в ж.д. ведомстве, то я и решаюсь приложить при этом письмо моего брата ко мне, из коего Вы, если будете добры прочесть, увидите, что можно сделать, и если Ваша ласка, то напишите в 2-х словах мне в Глыбное Верхнее-Сыроватской в<олости> Харьк<овской> губ<ернии> Сумский уезд, а если сочтете удобным и возможным, то, быть может, напишете прямо брату по адресу: С. Петербург. Государственный контроль. Департамент Морской и Военной Отчетности. В. И. Иваненко. Быть может, с Вашей легкой руки они (родные) устроятся и оставят меня в покое и будут в Глыбное ездить при своем благосклонном участии, а то мне приходится быть благодетелем на счет чужого. А это большое свинство. Впрочем, ребят я люблю и рад искренно, что они едут к нам. Все они добросовестно учились, перешли в следующие классы и нуждаются в деревне.
   Боюсь я одного, что Вы меня не полюбили так, как Л. Н. Толстой любит Сергеенко97, за то, что не умею быть краток.
   Если Вы Мелихово продадите, то я его уже не увижу. Поклонитесь лесу Бавыкинскому, Сазонихе, Стружкину, белым и иным грибам и обитателям Вашего пруда. Я там находил полный отдых душевный, у этого пруда, и физические страдания делались сноснее.
   Спасибо Вашим, Вам, Вашей прислуге и всем, кто меня помнит.
   Сенсационная новость! этот год я прожил без грелки. Вообще мое здоровье не хорошо, и это дает себя знать. Если бы я знал, что Вас увижу до августа в Мелихове, то приехал бы к Вам, или Вы приезжайте к нам, я Вас угощу бекасами.
   Видел в Москве Лику, обрадовались друг другу. Она едет на гастроли в Одессу. Пожелал успехов. Будьте все здоровы. Поклон маме Вашей и Марье Павловне.
   Любящий Вас искренно А. Иваненко
  

Январь 1900 г. Глыбное

900, I (рукой Чехова)

  

Дорогой Антон Павлович!

   Кланяется Вам вся Малороссыя и желает Вам и родителям Вашим 100 тысяч лет здравствовать. Хотелось бы знать, как Вам живется на новосельи? Я чуть было не угодил в царство небесное при отъезде из Москвы, по дороге к вокзалу попал с племянником под конку. Все случилось так быстро, что не успел вспомнить о грехах своих, да и отпустить другим не удалось по той же причине. Удар конки о спину саней был жестокий. Мой племянник в миг вылетел из саней и угодил головой в грязный сугроб снегу по самые плечи, я получил сильнейший удар в грудь корзиной, набитой нотами, которая последовала вслед за племянником, однако я удержался в санях. Второй удар был послабее, и конка остановилась. Все случилось благодаря извощичьей несчастной кляче, которая не в силах была стащить нас с рельс, хотя конка была от нас сравнительно далеко. Словом, для меня дело кончилось лишь тем, что теперь болит грудь. Надеюсь, что, по единодушному желанию добрых знакомых, от которых Вы не станете скрывать этого происшествия, Вы выпьете по стаканчику доброго вина за избавление меня и дорогого мне племянника от грозящей опасности при столкновении с конкой в г. Москве и весело и приятно проведете время, чего Вам желаю всей душой. Дальнейшее путешествие из Москвы было плачевно, поезда запаздывали всюду не менее как на 2 1/2 часа. Единственно, что утешило меня дорогой, это встреча с Марьей Тимофеевной Дроздовой, которая сообщила мне, что собирается к Вам на эти святки, чтобы написать с Вас портрет и затмить тем злосчастного Браза. Горе ему, да еще слыхал, что та же художница заканчивает для Парижской выставки картину "Победа добра над злом". Поздравьте ее с будущим успехом, а я Вас поздравлю с Новым годом, с прошедшими праздниками и с будущим именинником. Прошу передать и принять поздравления от моей мамы и сестры. Хотя я и не написал поздравления Евгении Яковлевне, но 23 минувшего 98 все мы по единодушному моему желанию пили здоровье Вашей мамы. Да здравствует Евгения Яковлевна на многие лета! Что же еще: зима здесь снежная, морозная, зайцы истребили корневые грялевские прививки <...> Поп нашего прихода в 2 дня собрал 300 хлебов и 180 палениц, а сколько зерном и всем прочим, неизвестно, известно лишь одно, что из сих 300 хлебов и 180 палениц голодающий ни один не получил <...> Если Вас не затруднит, то в 2-х словах сообщите мне в Москву в Петрово-Басманное училище, где удобнее и, главным образом, целесообразнее поместиться для больного земского врача. Быть может, близости моря и самой Ялты надо избегать, а селиться подальше от моря и от Ялты? Болен нашего участка земский врач, и он меня просил спросить у Вас, так как Вам местные условия лучше ведомы. Буду бесконечно благодарен, если сообщите на этот счет что-либо. Каких таких похвал Вы только удостоились получить за "Дядю Ваню". Что же я, бидный, могу прибавить после всего, что Вам высказано и написано по поводу "Дяди Вани". Разве вот что: за добросовестное знание текста роли и прекрасную игру и вообще знание роли Вы обязаны отблагодарить О. Л. Книппер", хоть тем, что вставите в ее фамилию еще два раза букву "п". Если можете, придумайте что-либо лучшее, а я стушевываюсь.
   Живется, дорогой Антон Павлович, невесело. Лично болен, и нож хирурга давно меня поджидает, а дома сущий лазарет, все дышат на ладан, на днях брат, что служит в Сумах, заболел внезапно. Пришел со службы сравнительно здоровым, подошел к столу обеденному, вскрикнул и упал. Думали, что он отошел к праотцам, но оказалось, что жив, а всю эту штуку проделали почечные камни, которые обнаружил Шеболдаев, а дома мать и сестра выглядят убийственно, а приедешь в Москву, то и там тебя поджаривают со всех сторон. В Москве я почти никого не вижу и Марью Павловну вижу редко, очень хотел проводить ее на вокзал, но не удалось, так как был занят репетицией. Кланяюсь ей 100 тысяч раз. Лику еще не видел с мая, она прислала целый ворох ругательств за то, что я ее будто позабыл, а я много раз ее не мог застать, вот и вся моя вина.
   Линтваревых не видел. Непременно побываю проездом в Москву.
   Жаль мне Мелихова. Я имел случай убедиться, что Вы заслужили восторженную любовь мелиховских крестьян. В Москве у меня кухаркой служит дочь мелиховского кузнеца Аграфена Кузнецова, так вот она при виде Вашей фотографии всплеснула руками и заявила, что у них в Мелихове без Вас все осиротели, что Деев свирепствует и за каждое письмо дерет по пятачку, что новый владелец тоже обирает крестьян и т.д. Она даже всплакнула и просила меня как-нибудь отпустить ее к Марье Павловне, "чтобы взглянуть на нашу барышню", брат Груши тоже жаловался на плохое житье в Мелихове и сожалел, что Вы продали имение. Однако будьте здоровы. Дай Бог Вам всего лучшего. Привет всем.

Любящий Вас безгранично А. Иваненко.

  

Декабрь 1901 г. Москва

1901, XII (рукой Чехова)

Дорогой Антон Павлович!

   При свидании на Спиридоновке Вы были добры и разрешили Александру Игнатьевичу со Старой Басманной написать Вам в Ялту и просить Вас о высылке ему, Иваненочке, Ваших книг. Я буду ждать, как праздника, этого события. Многое Ваше у меня есть и от Вас, а частью я купил, но я не имею "Остров Сахалин" IV тома (последний) и "Трех сестер". Если я зарвался и предъявил большие требования, то Вы их сократите и поступите ad libitum {ad libitum (лат.) -- по желанию.}. Прошу также и Вашу карточку из последних и Вашей Ялтинской усадьбы, если, конечно, это не стеснит Вас, и вот почему прошу.
   Когда-то я готовил ребят в гимназию, они меня полюбили и, желая высказать мне свое внимание, в мое отсутствие взяли со стола в числе других и Вашу карточку, вставили их в рамки и развесили по стенам, но так как рамы оказались малы, то они сделали варварскую обрезку карточек. На Вашей пострадали волосы и пропал автограф, Антоновскому100 отрезали ноги и т.д. При виде всего этого я пришел в негодование, но и высказать детям его не решался и только заболел от этого внимания, да и теперь при взгляде на эти карточки мороз подирает по коже, а с другой стороны, разбирает смех, я их после когда-нибудь покажу, до чего это курьезно вышло.
   На Святки думаю проехать в Глыбное. Порадуйтесь! В той самой Сибири, где Вы провели около 2 суток, открыта земская школа, где преподает учительница, очень милая девица, она лучше Вашего Андрюши101 вырезает ножом удивительные вещи и вместе с тем, как выражаются наши Глыбные, оболванивает ребят, т.е. учит их письму, арифметике и пр. премудростям. Многие из ребят уже оболванились в этом смысле и, как мне сообщают некоторые, учат и своих родителей (трижды Ура!). Но прежде чем уехать на родину, я должен устроить поездку в Артург (?) своему злосчастному братцу, который сидит у меня с 14 октября. Добыл я ему 200 руб. Он обещает все, что мне должен, выслать, и я таким образом сделаюсь более или менее состоятельным человеком. Думаю, что если бы Вам возвращали все, что у Вас брали, то Вы давно стали бы богатым. Я должен буду получить 1350 руб., но если я получу хоть половину, то и то сниму с тем несколько долговых камышков, которые, однако, давят и мучат меня без пощады. Тяжело мне говорить об этом, а не писать тоже нельзя, я сравнительно получаю достаточно 1000 руб. в год, но меня одолевают родственники, помочь которым очень и очень надо. Племяш в этом году оканчивает курс, живет у меня и хорошо учится, а затем идет в учительский институт, о военной службе более не мечтает, предпочитает воевать мирным путем, а не кинжалом и пр. и пр. "Я доволен! Я доволен! Я очень доволен!", -- как говорит в "Трех сестрах" Ваш учитель, но не доволен я тем, что все это заставляет меня долговые обязательства все откладывать и откладывать, и я часто задаю себе вопрос: будет ли этому конец? Да, -- будет! и Вы, дорогой Антон Павлович, верьте этому. Я устрою какое-либо хорошее дело, расквитаюсь с долгами, хотя их около 200 руб. всего, и накуплю в нашу Глыбенскую школу книг для чтения, а бедна она вопиющим образом. Надо бы придти на помощь волшебным фонарем хорошим и книжками для чтения детям, а и много же надо труда, чтобы одолеть Глыбенскую темноту беспросветную, ибо там процветает все что хотите, начиная от конокрадства и до отцеубийства и пр. и пр. Впрочем, я не удивляюсь этому, но удивляюсь необычайной природной сметке наряду со всеми этими прелестями. Летом глыбяне делали нам каменный погреб, я поражен был тою сообразительностью, какую они выказали, когда выводили своды, необычайно умно и дельно сделали они два свода [1 сл. нразб] с помощью своих своеобразных циркулей, а главное вполне правильно, не зная геометрии и пр. и пр. Словом, я люблю своих Глыбян за то, что они и пахари, и столяры, и художники (маляры), и печники, и все, что хотите, и если бы им да хотя бы мое образование, то они принесли бы в миллион раз больше пользы, чем аз грешный, но однако: будет. Прошу любить и жаловать Глыбян, а если есть книжки для ребят, то и прислать бы хорошо.
   На Спиридоновке102 еще не был, не знаю, как там поживают, перед отъездом забегу взглянуть на них. А теперь передайте мой сердечный привет Евгении Яковлевне, кланяйтесь Л. Н. Толстому и Горькому, как их здоровье? Я их знаю по книжкам: славнейший народ. Будьте же и Вы здоровы и снисходительны за излишнюю болтовню Александру Игнатьевичу со Старой Басманной, который любит Вас всей душой.

А. Иваненко

   Мой адрес: Москва, Старая Басманная ул. д. Морлевыде, кв. No 1-й. Я пробуду в Москве до 22 декабря 1901 г., затем уеду и возвращусь 8 января 1902 года.
   Будьте же здоровы и до свидания.

А. Иваненко

  

3 мая 1902 г. Москва

Дорогой и многоуважаемый Антон Павлович!

   Волею судеб я попал в Басманную городскую больницу. Моя болезнь свалила меня с ног, и я решил лечь на операционный стол.
   В палате No 1-й, где я лежу, -- больные все тяжелые: безногие или безрукие. Лежать невесело. Только что няня принесла яйца и раздала, чтобы скушали за здравие болящего Сергия, а вчера кушали булки за упокой. Библиотека здесь хороша, и есть что читать. Уход за больными хороший, прислуга вежливая, и врачи знают свое дело. С 10 часов утра ходят они с засученными рукавами, режут, выпрямляют, вылущивают и т.д., и надо думать, что страшно устают, ибо в каждой палате больных в 3-е больше, чем полагается. Когда мне сделают операцию, я не знаю. Если операция сойдет удачно, то еще пошлют куда-то на воды на Кавказ. Думаю вынести операцию без хлороформа.
   Желал бы знать, что Вы здоровы и что все Вы здоровы. Если у Вас найдется 10-й том Ваших трудов, то пришлите, пожалуйства. Простите, что напоминаю об этом, но сами Вы дали право напомнить Вам об этом. Адрес таков: Москва, Разгуляй, Добро-Слободский пер., д. Корчагина, кв. No 4 до 25 мая, а затем в Глыбное. Думаю, что в больнице пробуду недели 3, если пойдет хорошо. Тяжело и жалко лежать и терять май месяц. Не помню, когда видел весну в деревне, -- кажется -- в Мелихове.
   Недавно познакомился с семьей Добряковых, которая живет в Бершове. Они говорят, что Вареников и теперь свирепствует, что крестьяне оплакивают и до сих пор разлуку с Вами, ибо гг. Деевы одолевают и некому заступиться.
   На Святках был в Глыбном, принимал участие в чествовании Гоголя и Жуковского103. Утро, т.е. чтение, раздача книг ученикам и пение удались на славу, а главное: крестьяне увидели, что учителя много ближе к их детям, чем им казалось, и были, видимо, тронуты всем тем, что видели, слышали из чтения, особенное впечатление произвели на них типы Гоголя, которые были показаны при помощи волшебного фонаря.
   Однако прощайте, крепко жму Вашу руку и остаюсь любящим Вас А. Иваненко. Поклон Евгении Яковлевне и всем, кто меня знает.
   Москва, 1902, мая 3 дня.
   Жалко, что я не попал в клиники. Операцию будет мне делать О. И. Берелкин.
  

11 мая 1902 г. Москва

Дорогой Антон Павлович!

   Безмерно рад, что Вы чувствуете себя лучше и Ольга Леонардовна поправляется.
   6 мая мне сделали перевязку 8 внутренних геморроид. шишек <...> Писать тяжело. Здесь ощущается недостаток в прислуге по уходу за больными: на 14 человек одна прислуга, и разрывают больные ее на части. Не знаешь, кого больше жалеть: больных или нянек.
   Много интересного в палате No 1 Басман. больницы. Напр.: некто крестьянин В. Торгашев читает путеш<ествие> Пржевальского, другой, Яков Алеиснев (кажется, что так), читает Ваш 3-й том рассказов громко по вечерам, а слушатели восторгаются и т.д. Сегодня скончался самоубийца Савушкин, он порезал себе горло, почти неделю лежал он в нашей палате, и казалось, жив будет, но врачи не боги. Будьте же Вы все здоровы. Передайте поклон Евгение Яковлевне. Жива ли Марьюшка?104

Любящий Вас А. Иваненко

   Москва, Басманная больница, палата No 1-й.
   1902 г. мая 11 дня.
   Если буду в состоянии писать, то опишу палату No 1-й и все, что приметил в ней хорошего и дурного. Вообщем, все хорошо, а лучше всего умереть, чем мучить и себя, и людей.
  

12 октября 1903 г. Москва

Москва 12 окт. 1903 г.

Дорогой Антон Павлович!

   Передо мной "Мысли мудрых людей на каждый день" Л. Н. Толстого. Кто-то из мудрецов советует довольствоваться своим положением, не хныкать и другим не докучать. Я прочел сие место, и мне захотелось поступить наоборот. Как же не жаловаться, когда вот уже 2 1/2 недели на дворе стоит такая дрянная промозглая погода с вонючими туманами по вечерам, со снегом и дождем вперемежку! И нет этому конца краю, все это гнетом ложится на мое драгоценнейшее здоровье. Вчера я спросил одного малютку, какова погода?
   --Ля! -- ответил он без запинки, и так как он в это время выводил какие-то каракули на бумаге, то он всей пятерней размазал их на бумаге и все кричал, что погода "Ля! ля!". Получилось довольно наглядное и верное изображение действительно отвратительной погоды <...>
   Воображаю, каково у Вас в Ялте! Верно, розы цветут, но что поделать? Живем и небо чадим в Москве. Был перед отъездом на Луке, видел всех за исключением мисс (милой?) Бурлей. Александра Васильевна поймала воспаление почек, но справилась с этим. Natache vous так же раскатисто смеется, но время берет свое, и она стареет. Павел Михайлович105 потолстел, как сам заявил, от плохой жизни. Жорж не у дел, его губернатор на сей раз не утвердил членом управы. Парк стал еще гуще, Псел многоводнее. Меня спрашивали относительно всех вас, но я удовлетворить не смог, ибо так редко вижу Вас и вообще всех Ваших. Когда же Вы в Москву, дорогой Антон Павлович? Придумайте, что бы мне Вам прислать хорошего, и в открытке черкните. Я недавно нашел одно из Ваших писем за подписью "Карпенко Карый"106. Мой, конечно, сердечный привет Евгении Яковлевне. Думаю на днях пробраться в д. Коровина107 со злыми целями, чтобы попасть за плату, конечно, на "Юлия Цезаря"108. Теперь ведь места расписаны. Простите, что я докучаю Вам, но вот в чем дело: врачи утверждают, что я должен вновь подвергнуться операции и более тяжелой, чем в 1-й раз. Говорят, что часть кишки надо совсем выбросить собакам. Хотелось бы знать, что посоветуете Вы. Стоит ли еще мучиться или так ожидать [1 сл. нрзб.] с кишками. Только и беда, что болезнь донимает здорово! Шут бы ее взял.
   Что же еще спросить?
   Смиотанка (?) процветает, ведет торговлю гусями. Мимо нас гнали около 2 тысяч гусей, целую армию! Я ничего подобного раньше не видел, и удивительного мало, если гуси и Рим спасли. Гоготание этого стада и мертвых могло бы разбудить. В Глыбном есть земская школа, но беднее ее нет в Сумском уезде. Нет волшебного фонаря, а очень и очень нужен бы. На Рождество что-либо устроим для поднятия фондов. Соседка наша заводчица Подольская в прошлом году пожертвовала по подписному листу 1 рубль, но и то оловянный, заявив, что хотя она и живет в Сумском уезде, но заводы ее лишь частью 1/10 в Сумском, а 9/10 в Ахтырском уезде, а посему больше, как оловянный рубль, на школу не дала; рубль теперь хранится у попечителя школы и показывается при торжественной обстановке.
   У нас в доме тоже сырость. Жизнь летом была сносной. Урожай средний. Мать моя имеет желание еще Вас угостить колечками и кланяется, также и сестра.
   Будьте же здоровы и простите любящего Вас А. И. Иваненко, адрес коего: Н. Басманная, д. Куракина, кв. No 8.
   А знаете ли Вы, что значит попасть в Москве в Худож. театр на "Дядю Ваню" по знакомству с автором? Приедете -- спросите у Марии Павловны, может, улыбнетесь, и вместе с этим явится веселое расположение духа. Я же доволен, что сидел в 1 ряду и все до тонкости слышал и видел, как никогда. Я доволен и Вам спасибо.

А. Иваненко

  

ПРИЛОЖЕНИЕ

ПИСЬМА

АЛЕКСАНДРЫ ИГНАТЬЕВНЫ ИВАНЕНКО

(1894--1898)109

  

31 января 1894 г. Глыбное

   Этакая дерзость и чисто женское нахальство писать творцу "Бабье царство" на клочках бумаги, но не в этом счастье, добрый Антон Павлович, а потому простите и внемлите. Если брат Александр не все еще утерял за время своего отсутствия, то оставьте его в Москве до каникул, он нас никого не послушает и будет стремиться домой. Конечно, если бы он нужен был дома, то должен принести себя в жертву родителям, которые всю свою жизнь заботились о нас и страдали за нас. Хотя здоровье отца теперь сильно подорвано, но дома живут еще брат с невесткой и я, мы всеми силами стараемся облегчить и поддержать отца, а также и мать. Я думаю, унылые лица, окружающие больного, пагубно на него действуют даже внушением, а потому Саша ни отцу, никому пользы и вообще облегчения не принесет, а только исстрадается душой, да приобретет еще лихорадку, что неизбежно у нас. Сам он не Бог знает каким здоровьем обладает. Я себя не стану с ним сравнивать, будь я более веской особой, достигла бы идеала. Недавно я прочла ответ одного великого мужа: на вопрос, каков должен быть идеальный человек? "Имеющий 4 пуда веса и прекрасный желудок".
   После праздника Пасхи брат Алексей уедет на свои полевые работы, к этому времени Саша может возвратиться домой, да если бы и опоздал, то горя мало. У нас такое скромное хозяйство, таким примитивным способом оно ведется, что только мне им управлять можно. Земля обрабатывается крестьянами с половиной части, сенокоса -- с третьей, предполагается весной садить десятин 7 картофеля для завода. Но это все может еще перемениться, а к тому же картофель садят поздно, благодаря низменному местоположению. Прошлый год садили 25 мая, пусть тот год был исключение, тогда посадим 5 мая. По части рогатого скота Саша публично признался -- профан; как музыкант, он только звукоподражает некоторым рогатым, да и то больше во сне, да и после ужина жареного сала с картофелем, которое он так же умеренно ест, как и курит, особенно не затягиваясь. Между прочим, сегодня у нас нашлось телятко от черной коровы, по выражению глаз и морды, а также по скромности, должна быть телка.
   Папаша уверяет, будто молоко черной коровы должно быть чрезвычайно вкусно, посмотрим, узнаем, они люди опытные, им и книги в руки. Вообще, надо заметить, пока у нас с молоком очень тихо, и я даже заинтересована черной коровой. Остальные отрасли хозяйства касаются больше женского персонала, да и последний отказывается его вести при наших условиях и удобствах. Например, сидит в кухне гусыня на яйцах, с одной стороны ее печь варится, с другой -- место, где ставят самовар, который, как Вам известно, у нас не угасает и парует целые дни, и эта несчастная птица, да еще с перебитой лапой, терпит муки ада только потому, что молчит. После тщетного сиденья, чуть ли не 8 недель вместо 4-5, признали, что птица эта -- дрянь, она выбивает сенокос, не стоит ее держать, да и вообще, если посчитать, сколько зерна съест птица, да надо иметь бабу-птичницу, ее кормить да жалованье платить, то любо-мило купить готовое на базаре. Жаль только, ближе 8 верст нет базаров.
   Я исключительно веду утиное хозяйство, кроме внешности и вкуса эта птица <...> любит общественную жизнь. Хотя я люблю тихую, уединенную жизнь в деревне, но наша слишком скромна и однообразна. В этом году никакой свет к нам пока не проникает, даже Комарова110, единственная книга для чтения -- календарь. Я думаю повторить стихи, некоторые выучить, все же упражнение памяти. А то, пожалуй, самой что-нибудь написать, да не знаю, на какую тему -- "Зло цивилизации", или "Способ соблюсти экономию в важных расходах", или "Как приготовить наливки без водки и спирта". Да что думать над темой -- писать, а там ясно, будет, о чем речь идет.
   Хотелось бы сказать Вам что-нибудь, если и не важное, то хоть сносное, но сегодня так жутко на душе. На дворе вот уже пятый день ветер [1 сл. нрзб.] воет и свистит, дождь по стеклам тарахтит. В комнате же тишина, прерываемая иногда криком египетских голубей да хрипеньем часов, которые даже и не хрипят, а только натужатся перед боем. Со времени болезни отца мне страшны ночи, не хочу спать и даже боюсь уснуть, сидеть одной, прислушиваясь к завыванию, сумно, и не придумаю, что делать? Утешаю себя следующим -- (Єсть на світі доля, а хто ii знае! Єсть на світі воля, а хто ii має111 <...> Да скорее бы дождать весны и лета, с природой встрепенешься и забудешься. Меня никто и ничто так не услаждает, как природа, перед ней ощущаешь свое ничтожество. Годи, а-то бумаги не хватит. Спасибо же Вам лично, да всем вообще за ласку и попечение, которые Вы оказываете брату. Передайте привет родителям Вашим и всем домочадцам от всех нас. Отец дня три сравнительно бодр и чувствует себя хорошо, прогуливается по комнате, читает об уходе за молочным хозяйством, только страшно раздражителен, малейший пустяк его волнует до Бог знает чего, страшно смотреть и трудно ориентироваться. Хочешь поддержать, успокоить, выходит обратное. Таким больным хорошо быть в лечебнице, советами и просьбами своих близких они пренебрегают и упорствуют, только слово врача -- свято. Затем будьте здоровы.

Известная Вам Кастелянша

Алекс. Иваненко

5 июля 1897 г. Глыбное

(Приписка к письму брата)

   ... а я даже руку приложить желаю, но мысль какую выразить, -- не знаю. Хочу написать, мысли не могу собрать. День целый племянников усмиряю, времени не замечаю, что значу я -- не знаю. Припомните стихотворение Кольцова -- "что, крошка мелкая, я значу?"112 Не могу ничего написать, только от всей души желаю здоровья и полного благополучия.

Немогущая мыслей собрать и выразить

известная кастелянша

Александра Иваненко

  

22 марта 1898 г. Глыбное

98 (рукой Чехова)

  
   Сегодня я вспомнила о Вас, добрый Антон Павлович, и захотелось написать несколько слов. Ведь у нас теперь передвижные картины. Утром река вышла из берегов, потом наломаны льдины, через час вода побежала между домом и знаменитым амбаром: шумит, бурлит, ревет, что Ваше море!
   Все в каком-то волнении, один отец как-то съежился и весь ушел в себя и боится взглянуть в окно, чтобы не увидеть размытую плотину -- и не лишиться надежды и мечты на пруд и рыбу. В воздухе уже висят жаворонки и замирают в небе в своих однообразных песнях. Только нет еще яркого солнца. Дни стоят серые, вечера туманные. Все же я вышла побродить по лужицам. На лугу уже чайки кричат, а на другой стороне наша река Думовка пышно вылилась из берегов, быстро несется льдина по ней, я засмотрелась на нее и вспомнила о многих и о Вас и послала через нее Вам привет.
   Каково-то Вам под небом лазурным, у синего моря? Долго ли еще пробудете в Ницце? Разве не возвратитесь к тому времени, как голубой белый сон зацветет, бабочки замелькают, шмели и пчелы загудут, соловьи запоют?
   А мне вот хочется из своего края уехать -- освежиться, обновиться и забыться от повседневных дрязг и мелочей, с которыми я до сих пор не могу справляться, бороться и мириться. Читать ничего не могу, кроме "Посев цветочных семян", "Культура роз", "Враги садов и огородов". Единственное удовольствие доставляет мне детвора брата Василия. Я с ними занимаюсь, наполняю свою жизнь. Их наивные вопросы и ответы вызывают самый искренний смех. Надеюсь скоро видеться с братом Александром. Должен бы приехать, сала малороссийского посмаковать.
   Будьте здоровы, когда возвратитесь в Ваши края, не забывайте же жителей деревни Глыбное, которые посылают Вам привет и добрые пожелания. Между прочим, здесь начнут строить скоро школу, из всего общества нашелся только один, который был против школ и доказывал вред, причиняемый школами.

Глубоко уважающая Вас

кастелянша А. Иваненко

  
   1 ОР РГБ. Ф. 331. К. 46. Ед. хр. 1 а-г.
   2 Чехов М. П. Антон Чехов и его сюжеты. М., 1923. С. 108.
   3 Бондаренко И. И. Следы его жизни: Книга о Чехове. Ростов н/Д, 1992. С. 88--89.
   4 Чехов М. П. Вокруг Чехова; Чехова Е. М. Воспоминания. М., 1981. С. 109.
   5 Чеховиана: Мелиховские труды и дни. М., 1995. С. 330.
   6 ОР РГБ. Ф. 331. К. 46. Ед. хр. 2.
   7 Чехов М. П. Антон Чехов и его сюжеты. С. 108.
   8 Там же.
   9 Громов М. П. Портрет, образ, тип // В творческой лаборатории Чехова. М., 1974. С. 161.
   10 Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. М., 1990. С. 259.
   11 Чехов М. П. Антон Чехов и его сюжеты. С. 110.
   12 Премьера "Иванова" состоялась в Петербурге в Александрийском театре 31 января 1889 г. Чехов присутствовал на спектакле.
   13 Суворина Анна Ивановна (1858--1936), вторая жена издателя газеты "Новое время" A. C. Суворина.
   14 Чехов Александр Павлович (1855--1913), старший брат А. П. Чехова.
   15 В сборнике "Памяти В. М. Гаршина" (СПб., 1889) опубликован рассказ Чехова "Припадок".
   16 Чехов Михаил Павлович (1868--1936), младший брат А. П. Чехова.
   17 Чехова Евгения Яковлевна (1885--1919), мать А. П. Чехова.
   18 Чехова Мария Павловна (1863--1957), сестра А. П. Чехова.
   19 Чехов Николай Павлович (1858--1889), брат А. П. Чехова.
   20 Корнеев Яков Алексеевич (1845--1911), врач, владелец дома на Садовой-Кудринской, где Чеховы снимали квартиру в 1886--1890 гг.
   21 Линтварева Наталья Михайловна, она же Nafache vous (ок. 1863--1943), младшая дочь владелицы имения Лука возле г. Сумы Харьковской губернии, где Чеховы жили летом 1888 и 1889 гг.
   22 Иваненко Александра Игнатьевна, сестра автора писем.
   23 Левитан Исаак Ильич, он же Кинешемский шпак (1861--1900), художник.
   24 Мизинова Лидия Стахиевна, она же Лика (1870--1937), друг семьи Чеховых.
   25 Семашко Мариан Ромуальдович, он же Пан, виолончелист.
   26 Кувшинников Дмитрий Павлович (? -- 1902), врач, и его жена Кувшинникова Софья Петровна (1847--1907), художница.
   27 Чехов Иван Павлович (1861--1922), брат А. П. Чехова; он же Жан.
   28 Смагина Елена Ивановна, сестра Александра и Сергея Ивановичей Смагиных, соседей Линтваревых по имению.
   29 Линтварев Георгий Михайлович, он же Жорж (1865--1943), сын владелицы имения Лука, пианист.
   30 Лицо не установлено.
   31 Ария Валентина в опере Ш. Гуно "Фауст" (1859).
   32 Иваненко Василий Игнатьевич.
   33 Мясницкий И. И. Ни минуты покоя: Оригинальная комедия-фарс. М., 1890.
   34 Ср. с текстом водевиля А. П. Чехова "Трагик поневоле".
   35 Вероятно, Татьяна Львовна Щепкина-Куперник (1874--1952), писательница.
   36 Сахаров Александр Алексеевич (1856 -- ?), художник.
   37 Иогансон Софья Михайловна (1816--1897), родственница Л. С. Мизиновой, помещица Старицкого уезда Тверской губернии.
   38 Кундасова Ольга Петровна (ок. 1865--1938), "астрономка", математик, друг семьи Чеховых.
   39 Дьяков A. A. [псевд. А. Незлобии, Житель] Наши дамы. СПб.: Изд. A. C. Суворина, 1891.
   40 Линтварева Александра Васильевна (1833--1909), владелица усадьбы Лука.
   41 Линтварева Елена Михайловна (1859--1922), дочь A. B. Линтваревой, врач.
   42 Линтварева Антонина Федоровна, жена сына владелицы имения Лука П. М. Линтварева.
   43 Линтварева Зинаида Михайловна (1857--1891), старшая дочь A. B. Линтваревой, врач.
   44 Ржевская Лидия Федоровна, директриса московской частной женской гимназии, где преподавала М. П. Чехова.
   45 Гиляровский Владимир Алексеевич (1853--1935), поэт, журналист, беллетрист.
   46 Долженко Алексей Алексеевич (1865--1942), двоюродный брат Чехова со стороны матери.
   47 Долженко (урожд. Морозова) Федосья Яковлевна (1829--1891), тетка А. П. Чехова, сестра его матери.
   48 Суворин Алексей Сергеевич (1834--1912), издатель "Нового времени", публицист, драматург, беллетрист.
   49 Очевидно, прозвище Иваненко (см. пьесу "Ревизор" Н. В. Гоголя).
   50 В декабре 1891 г. Чехов купил несколько лотерейных билетов и подарил их родным и знакомым, о чем есть запись во 2-й записной книжке (среди упомянутых лиц -- А. И. Иваненко) (С., 17, 120).
   51 Рудый Панько -- вымышленное лицо, от имени которого Н. В. Гоголь издал "Вечера на хуторе близ Диканьки". Здесь, очевидно, уроженец Диканьки; знакомый Иваненко.
   52 Сестры -- Елизавета Константиновна Сахарова и Маргарита Константиновна Спенглер (урожд. Марковы), знакомые Чехова с 1884 г.
   53 М. К. Турский -- автор нескольких книг о лесоводстве; среди них: "Как выучиться разводить деревья" (М.: Тип. И. Д. Сытина и К®", 1892), "Лесоводство" (М.: Изд. В.Н. Маракуева, 1892). Последняя работа переиздавалась вплоть до 1950-х годов.
   54 Лазарев (псевд. Грузинский) Александр Семенович (1861--1927), писатель, секретарь журнала "Будильник".
   55 Ежов Николай Михайлович (1862--1941), писатель, приятель Лазарева.
   56 Дуров Анатолий Леонидович (1864--1916), цирковой артист, дрессировщик.
   57 Так называла себя в письмах к Чехову учительница Александра Алексеевна Лесова, считавшаяся одно время невестой И. П. Чехова.
   58 Тютюнник Василий Саввович (1854--1924), певец, артист оперы; он же Тютюша.
   59 Мамуна Клара Ивановна, графиня, некоторое время считалась невестой М. П. Чехова
   60 Шаховский Сергей Иванович (1865--1905), князь, сосед Чехова по Мелихову, земский деятель.
   61 Ср. с романсом М. Глинки "Сомнение" на слова Н. Кукольника.
   62 Ср. с арией Ленского в опере П. И. Чайковского "Евгений Онегин".
   63 Имеется в виду издатель-редактор журнала "Будильник" Владимир Дмитриевич Левинский (1849--1917).
   64 См. примеч. 54.
   65 Первый рассказ Иваненко опубликован в журнале "Будильник" 27 сентября.
   66 Чехова Софья Владимировна (1872--1949), жена И. П. Чехова, учительница.
   67 См. примеч. 46.
   68 Шостаковский Петр Адамович (1853--1916), дирижер, пианист, композитор. В его оркестре одно время играл флейтист А. И. Иваненко.
   69 Письмо можно датировать 8 октября 1892 г. (см. письмо Л. С. Мизиновой Чехову от 8 октября 1892 г. в кн.: Переписка А. П. Чехова: В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 33). Мизинова пишет о посещении Шестаковского вместе с Иваненко.
   70 Иваненко имеет в виду публикацию своего рассказа в журнале "Будильник".
   71 Мизинова Лидия Александровна -- мать Л. С. Мизиновой.
   72 Имеется в виду писатель Е.А. Салиас-де-Турнемир (1840--1908); печатался под фамилией Салиас.
   73 Монашенка -- вид бабочки, вредительницы древесных пород.
   74 Имеется в виду великий князь, наследник престола, цесаревич Георгий (1871--1899), брат Николая II.
   75 Азанчевский Борис Матвеевич, композитор.
   76 Имеется в виду Похлебина Александра Алексеевна, пианистка, преподаватель музыки, автор работы "О гимнастике пальцев: Новые способы для приобретения фортепьянной техники" (М, 1894). Знакомая А. П. Чехова.
   77 Лицо не установлено, возможно, вымышлено.
   78 Кагадиевы, Кобелитовы -- очевидно, имена или прозвища местных жителей Сумского уезда Харьковской губернии.
   79 Потапенко Игнатий Николаевич (1856--1929), писатель, приятель А. П. Чехова.
   80 Верещагин Василий Васильевич (1842--1904), художник, мастер батальной живописи.
   81 Норвежский исследователь Арктики Фритьоф Нансен (1861--1930) в 1893--1896 гг. совершал экспедиции на Север на корабле "Фрам".
   82 Название, данное Чеховым Сумскому уезду, где находился хутор Глыбное.
   83 М. П. Чехова, И. П. Чехов и М. П. Чехов с женой Ольгой Германовной выехали в Крым 2 июня 1897 г., вернулись 25 июня.
   84 Чехов писал А. И. Сувориной 10 (22) ноября 1897 г. из Ниццы: "Вы спрашиваете насчет здоровья. Самочувствие у меня прекрасное, наружно (как мне кажется) я здоров совершенно, но вот беда моя -- кровохарканья. Кровь идет помалу, но подолгу, и последнее кровотечение, которое продолжается и сегодня, началось недели три назад <...> Только, ради создателя, никому не говорите про кровохарканья, это между нами. Домой я пишу, что я совершенно здоров" (П., 7, 97--98).
   85 Дроздова Мария Тимофеевна (1871--1960), художница, приятельница М. П. Чеховой.
   86 Киселев Сергей Алексеевич (1876 -- ?), сын A. C. и М. В. Киселевых, владельцев имения Бабкино, где Чеховы жили на даче в 1885--1887 гг.
   87 Оперы H. A. Римского-Корсакова "Снегурочка" (1881), Д. Мейербера "Пророк" (1849), А. Н. Серова "Рогнеда" (1865). М. И. Глинки "Жизнь за царя" (1836).
   88 Чехов писал 15(2) октября 1897 г. М. П. Чеховой из Ниццы: "...здешние уличные певцы, которым платишь по 10 сантимов, поют из опер, поют гораздо лучше, чем в мамонтовской опере <...> Я не преувеличиваю и с каждым днем все убеждаюсь, что петь в опере не дело русских" (П., 7,75).
   89 Имеется в виду сборник: Рассказы: 1. Мужики. 2. Моя жизнь (СПб.: Изд. A. C. Суворина, 1897).
   90 М. П. Чехова, для того чтобы собрать деньги, нужные для строительства школы в Мелихове, попросила И. И. Левитана подарить ей два этюда, которые были разыграны в лотерею (Чехова М. П. Письма к брату. М., 1954. С. 47).
   91 Чехов выехал за границу 2 сентября 1897 г. (Париж, Биариц, Ницца) и вернулся в начале мая 1898 г.
   92 И. Э. Браз писал портрет Чехова в Ницце в марте 1898 г., 10 июня 1898 г. он сообщил П. И. Третьякову, что хочет представить законченный портрет на периодической выставке в Москве (Гитович Н. И. Летопись жизни и творчества А. П. Чехова. М., 1955. С. 508).
   93 Хотяинцева Александра Александровна (1865--1942), художница, приятельница Марии Павловны.
   94 Вареников Иван Аркадьевич -- помещик, сосед Чехова по Мелихову; Деев -- владелец винной лавки и трактира в Мелихове.
   95 Ср. описание Аксиньи в повести "В овраге": "зеленая, с желтой грудью, с улыбкой, она глядела, как весной из молодой ржи глядит на прохожего молодая гадюка, вытянувшись и подняв голову" (С., 10, 156).
   96 Липскеров Абрам Яковлевич (1848--1910), издатель-редактор газеты "Новости дня".
   97 Сергеенко Петр Алексеевич (1854--1930), беллетрист, публицист, литературный критик, поклонник и последователь Л. Н. Толстого.
   98 Именины матери Чехова Евгении Яковлевны.
   99 Книппер Ольга Леонардовна (1868--1959), актриса, жена А. П. Чехова с 1901 г.
   100 Антоновский Александр Петрович (1864 -- после 1917), певец, солист Большого театра в Москве, знакомый Чехова с середины 1880-х годов.
   101 Журавлев Андрей Александрович, сводный брат Маши Цыплаковой, кухарки Чеховых.
   102 Чехов в письме к Иваненко 6 декабря 1901 г. сообщал: "Маша и Ольга, у которых Вы хотите быть перед отъездом, живут уже не на Спиридоновке. Их адрес: Неглинный проезд, д. Гонецкой" (П., 10, 131).
   103 50-летие со дня смерти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя.
   104 Беленовская Мария Дормитонтовна (1826--1906), кухарка Чеховых, жившая в их доме с 1800-х годов до конца жизни.
   105 Линтварев Павел Михайлович (1861--1911), сын A. B. Линтваревой.
   106 Возможно, имеется в виду письмо от 17 (29) марта 1898 г., отправленное Чеховым из Ниццы (П., 7, 187--188). Карпенко-Карый (псевд. И. К. Тобилевича) -- украинский драматург, актер, театральный деятель (1845--1907).
   107 В доме Коровина в это время снимала квартиру М. П. Чехова.
   108 Премьера "Юлия Цезаря" В. Шекспира состоялась в Московском Художественном театре 3 октября 1903 г.
   109 ОР РГБ. Ф. 331. К. 46. Ед. хр. 2.
   110 Матвей Комаров, писатель XVIII в., пользовался популярностью у малообразованного читателя, автор романа "История Ваньки Каина" и "Повести о приключениях аглицкого милорда Георга...".
   111 Строки поэмы "Катерина" Т. Шевченко (Кобзар. Киев, 1960. С. 33).
   112 Строка стихотворения A. В. Кольцова "Что значу я?" (1830).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru