Чехов Михаил Павлович
От скуки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Михаил Павлович Чехов. Свирель
   М., "Московский рабочий", 1969
   

От скуки

   -- Выпить водки, что ли? -- сказал судебный следователь и налил по рюмке.
   Стояла глубокая осень, и жизнь текла, в общем, так тоскливо и безнадежно, что хотелось плакать. Было все переделано, все перечитано, в уезд нельзя было ехать из-за распутицы, и наступило то время провинциального безделья, когда начинает мучительно тянуть в Петербург, в Москву, к звукам оркестра, к свистку локомотива... Клуба в городе не было, почта приходила только два раза в неделю, вся интеллигенция состояла из судебного следователя, акцизного и податного инспектора, и поневоле им приходилось коротать время всем вместе у того из них, кто первый к себе зазывал. Выпивали зря и помногу.
   -- Да, -- говорил акцизный. -- Вы только рассудите, какой бы леший заставил нас лезть в эту трущобу, если бы не было двадцатого числа? Благодаря голоду мы лезем в эту глушь и губим свою молодость, свою жизнь из-за одного только жалованья... Подумайте-ка хорошенько!
   -- Что ж делать? -- вздохнул податной. -- Такова уж наша судьба!
   -- А чем же дети-то наши виноваты? -- воскликнул акцизный. -- Ну хорошо, мы сами себя толкаем в эту добровольную ссылку, потому что нам жрать хочется и прочее, а за что мы губим наших детей? Где нам учить их? Где здесь гимназия? Черта с два! Гимназий здесь нет на двести верст вокруг, а везти мальчишку в губернский город -- значит расстаться с ним на восемь лет, да и нет средств содержать его там. Тысячу лет обходятся здесь без просвещения и довольствуются одним только дореформенным уездным училищем... Просто беда, да и только!
   Порыв ветра ударил дождем по стеклам. По улице кто-то прошел с фонарем, и слышно было, как шлепали по грязи чьи-то ноги. На кладбищенской церкви стали ударять часы. Пролетел тихий ангел, и сделалось грустно.
   -- А хорошо теперь, должно быть, где-нибудь на Кавказе или в Крыму! -- сказал податной. -- Тепло, плещется море...
   -- И у нас в Петербурге теперь хорошо -- вздохнул следователь. -- Невский... Электричество... Красивые женщины...
   В доме на противоположной стороне появился в окне сосед в светлом халате. Потом он отошел, потом зажглись две лампадки, одна зелененькая, другая красненькая, -- и весь дом улегся спать.
   -- Да войдите же в мое положение, господа! -- воскликнул акцизный. -- Ведь не могу же я, университетский человек, ограничиться для сынишки уездным училищем!
   -- Да, положение безвыходное... -- согласился следователь. -- Остается только порадоваться, что у нас нет детей...
   Со звонками проехала запоздавшая почта. Ее ожидали еще в седьмом часу вечера, но по случаю грязи она запоздала до двенадцати ночи. Вспомнили, что, дожидаясь ее, почтмейстер каждые десять минут выпивал по рюмке водки, выпили и сами по последней и стали прощаться. Ужасно не хотелось уходить, но было уже поздно, и сознание, что, сколько ни сиди, все так же будет, тянуло домой. Следователь зажег свечку и без шапки и без калош пошел запереть за гостями калитку, и целые потоки дождя полились ему прямо на голову. Дойдя до ворот, гости остановились и, все еще не решаясь расходиться, стали переминаться с ноги на ногу.
   -- А знаете что, господа? -- сказал вдруг следователь. -- Пойдемте к Розе Марковне!
   -- Да нет... что уж... Впрочем, пожалуй... -- ответил податной.
   -- Далеко больно, а то бы и я вас проводил, -- сказал акцизный. -- Да, пожалуй, пойдемте!
   Следователь сходил в комнаты, надел пальто, и, раскрывши зонтики, приятели побрели. Деревянные тротуары сменились тротуарами из простого булыжника, нежданно-негаданно обрывались и вдруг начинались снова, так что в темноте можно было только пожалеть, что они были.
   -- Беда, беда! -- начал акцизный, громко шлепая по грязи. -- Вот мы идем с вами, недовольные жизнью, а городишко спит доволен, и в своем самодовольстве только удивляется на нас... Чего, дескать, мы еще хотим? И все от этого самодовольства здесь серое -- и заборы, и дома, даже само небо. И это убогое уездное училище не в силах пробудить в здешних обывателях знание того, что жизнь сера, что из тех же досок и бревен можно строить гораздо лучшие дома, из той же капусты можно сварить не такие вонючие щи. И от серого, монотонного фона жизни является скука, а от скуки -- пошлость, сплетни и... разврат.
   -- Перестаньте... -- сказал податной. -- Недоели! И без вашего нытья скучно!
   -- Ну черт с вами! -- огрызнулся акцизный и замолчал.
   Свернули ввлево. Здесь уже не было никакого освещения, потянулись заборы, пустыри, опять заборы, и наконец в темноте обрисовался дом с подвальным этажом и парадным крыльцом.
   -- Кажись, здесь...
   Постучались в ставень, в середине которого сердечком была вырезана дырка для света. В сердечке не было видно огня, и весь дом, казалось, глубоко спал.
   -- Кто там? -- послышался голос по ту сторону двери.
   -- Здравствуйте! Можно к вам?
   -- А вы кто такие?
   -- Свои...
   Тяжелый крюк с шумом поднялся, и, щурясь, с закопченной лампочкой в руках, с челкой, в которой палками торчали развившиеся волосы, заспанная девушка отворила им дверь.
   -- Погодите, я засвечу в зале огня, -- сказала она. -- Андрей, вставай, гости пришли.
   Мокрые, грязные, они вошли в переднюю. При их появлении с полу поднялся лохматый, неопрятный Андрей и стал раздевать их. Отрезвевшие от дождя и от долгой ходьбы по слякоти, они сразу почувствовали душный, спертый воздух, и в душе у них появилось сожаление о том, что они сюда пришли, но девушка зажгла лампу, и им казалось неловким уйти назад.
   -- Сейчас... -- сказала она и вышла.
   За дверьми послышался шепот, и минут через пять в залу вошла толстая Роза Марковна, потом три барышни...
   -- Роза Марковна, матушка...-- обратился к ней податной, чтобы как-нибудь смягчить настроение и приподнять тон. -- Нам бы пивка!
   Андрей подал пиво. Барышни, точно давно уже сгорая от жажды, набросились на него и мигом его выпили. Потребовалось еще пива. А оно противное -- такое же, как и Роза Марковна, и барышни, и Андрей... Его надо было выпивать сразу, чтобы не слишком чувствовать, как оно неприятно.
   Акцизному стало гадко и захотелось вдруг домой.
   -- Ну, братцы, -- сказал он, -- пора и домой... Спать хочется...
   -- Беспокойный человек! -- крикнул на него следователь. -- Дайте хоть отдохнуть-то немножко!
   Роза Марковна ушла распорядиться по хозяйству, две барышни пошли показывать приятелям свои наряды, а акцизный остался один с полной, сплошь покрытой веснушками, блондинкой. Она села около него и стала раскладывать на коленях карты. Чувство гадливости обуяло все его существо, но, чтобы подавить его в себе, он выпил сразу целый стакан пива и, заложив в карманы руки, прошелся из угла в угол по покатому полу.
   -- Отчего это у вас пол кривой? -- спросил он, чтобы только о чем-нибудь заговорить.
   -- По нас и этот хорош... -- ответила блондинка. -- Угостите наливкой!
   "Говорят, что у них, у этих девиц, вполне отсутствует серьезное мышление, -- подумал акцизный. -- О чем бы ее еще спросить? А вероятно, в судьбе каждой из них есть своя трагедия, которая довела их до такого положения, когда оставался только один выход..."
   Он прошелся еще раз, прислонился спиной к печке и стал соскребывать зубами с языка противный налет от пива. Фу, гадость какая!
   А впрочем, черт их знает! -- продолжал он думать. -- По-видимому, они себя недурно чувствуют... Но как это пошло, противно, гадко!.. И неужели это обязательно необходимо? Неужели борьба за существование, которая мешает, говорят, молодым людям рано жениться, может оправдывать необходимость в Розе Марковне и ей подобных? Лишая молодежь женитьбы, неужели она, эта борьба за существование, дает ей в этих барышнях то, что мы требуем от жены, от матери нашего ребенка?.. Как это глупо, ненормально, нездорово!.. И полно, играет ли тут роль борьба за существование? Неужели же и здесь, в этом глупом, захолустном городишке, где, кажется, даже безусого парня стараются оженить как можно скорее, она так же сильна, как и в больших центрах? И если она так сильна, что оправдывает собою существование в городишке Розы Марковны, то неужели же еще большею она должна быть для того, чтобы в нем появились учебные заведения, газета, дневная почта, порядочные врачи?.."
   И вспомнилось ему, как в городе появилась Роза Марковна.
   Два года тому назад, часов в двенадцать дня за ним пришел годовой и сказал ему, что исправник просит его к себе в полицейское управление, по делу. Когда он пришел в полицейское управление, он встретил там всех своих товарищей по службе. На столе стояло закутанное в грязный коленкор зерцало, боку сидел рябой секретарь и ковырял пером по бумаге. Исправник восседал во главе стола... Когда акцизный вошел, хохотали и по рукам у них ходила какая-то бумага. Оказалось, что это прошение Розы Марковны, ходатайствовавшей о разрешении содержать нахлебниц.
   "Ну что ж, господа, будете поддерживать коммерцию? -- просил исправник. -- Разрешать или не разрешать?"
   "А какие формальности?" -- спросил акцизный.
   "Да никаких!"
   Похохотали, побалагурили, пошутили... Отчего же и не разрешить? Все-таки лишняя забава в городе! А то ведь такая скука! И вот появилась в городе Роза Марковна... Как это просто! Где же здесь борьба за существование, тяжкая необходимость?
   Гадко! гадко! Так гадко, как еще ни разу в жизни не было. Акцизного потянуло вон, скорее на чистый воздух, где он не будет больше задыхаться от той вони, от этой грязи, которая так откровенно била в глаза.
   -- Скажи им, что я не дождался и... и ушел! -- пробормотал он и направился к выходу.
   Гнусная, преступная, заспанная рожа Андрея высунулась из-за двери и подала ему пальто и галоши.
   Ах как ему захотелось вдруг размахнуться и ударить по этой роже изо всех сил, да так, чтобы во все стороны полетели брызги!..
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru